Телохранитель
Мэгги Дэвис


Красавица-итальянка Франческа неожиданно узнает, что миллионерша из Майами оставила ей свое состояние. Но вместе с богатством на нее обрушиваются и непредвиденные осложнения. Неискушенная в жизни, она не сразу понимает, что за маской благородства могут прятаться низменные страсти, что страсть способна обернуться предательством, а великолепный герой-любовник — оказаться торговцем наркотиками. Искренняя и чистая, она едва не попала в страшную беду — если бы не верный Джон Тартл, телохранитель, искренний друг и пылкий возлюбленный…


Мэгги Дэвис

Телохранитель


Пролог


Без пяти минут пять шум на историческом факультете Северо-Восточного университета наконец-то затих. Смолкло шарканье ног по длинным коридорам, а перестук пишущих машинок и телефонные звонки в деканате сменились тишиной.

В приемной перед кабинетом заведующего отделением аспирантуры, кроме Франчески Луккезе, больше никого не было. Франческа устало откинулась на спинку кресла. Для нее основная работа только начиналась, и все из-за странных привычек профессора Весли Маунтберна, заведующего отделением.

Она взглянула на толстую стопку заявлений от студентов различных институтов, жаждущих попасть в аспирантуру именно Северо-Восточного университета, и перевела взгляд на часы. В июне заявления шли сплошным потоком. Смерив взглядом стопку бумаг, она поняла, что при изрядной доле везения сможет управиться часа за четыре.

Секретарша декана Марджори Андерсон, с которой Франческа успела подружиться, просунула голову в дверь и произнесла то, что обычно говорила каждый день:

— Не засиживайся чересчур долго.

Франческа взглянула на нее и улыбнулась.

— Я не сказала ничего смешного. — Марджори на полтона повысила голос. — Не будешь же ты все время так сидеть и улыбаться, как заводная кукла! Сегодня уходи отсюда не позже половины седьмого, запомни! Франки, поверь мне, никто все равно не оценит твоего рвения!

Точно в половине шестого, ни минутой раньше, а иногда и позже, краснолицый и по обыкновению раздраженный профессор Маунтберн приходил на вечерние занятия. Он требовал, чтобы к его появлению все документы были готовы, и только после этого Франческа могла быть свободна.

— Если бы я не знала старика как облупленного, — добавила секретарша декана уже из коридора, — то могла бы подумать, что вы специально уединяетесь здесь по вечерам.

Франческа показала подруге язык. Если быть честным, то ее можно было заподозрить во многих грехах, но только не в этом.

Марджори пожала плечами:

— Франки, тебе не жаль тратить все свое время только на работу? Неужели не хочется вырваться отсюда, посмотреть какой-нибудь фильм, поужинать в ресторане, пойти на танцы? Разве тебе не назначают свидания? Да у вас в отделе с полдюжины парней. Все они, в том числе и тот преподаватель по обмену из Оксфорда, просто умирают от желания услышать от тебя хоть что-нибудь другое, кроме «У меня много работы». Интересно, как все это терпит Джой? Неужели он ни разу не устроил скандал из-за того, что ты просиживаешь с Маунтберном каждый вечер до восьми, а то и до девяти часов?

Франческа открыла тумбу письменного стола и достала чашку. Джой Экконе был другом Франки, работавшим в строительной фирме ее дяди, располагавшейся на южной окраине Бостона. Кто-кто, а Джой никогда бы не позволил себе устроить Франческе скандал по какому бы то ни было поводу.

Ее соотечественники — парни из Италии и Сицилии — сторонились племянницы Кармен и Антони Луккезе. И частенько это выводило Франческу из себя. Лишь нахалы вроде Стива Ливермора могли повышать на нее голос или делать замечания. «А это уже другая проблема», — заметила Франческа про себя.

Франческа вышла с Марджори в коридор.

— А почему бы мне и не задержаться на работе? — пожала плечами она. — Неужели я должна с кем угодно бежать на свидание?

Марджори прислонилась к стене, наблюдая, как подруга набирает в чашку холодную воду.

— Франки, как ты можешь говорить такое, ведь мужчины с тебя глаз не сводят! Оглянись вокруг, посмотри, сколько возле тебя интересных мужчин! Встречайся с ними, узнавай их ближе, иначе как ты найдешь своего единственного? Да что с тобой такое, в конце концов?

Она подняла голос едва ли не до крика.

— Ты скрываешься в четырех стенах от всего мира, носишь какое-то барахло… — Марджори с негодованием ткнула пальцем в строгую блузку Франчески, длинную юбку из джинсовой ткани и туфли на низком каблуке. — Прячешь свою чудесную фигуру, скрываешься от всех и позволяешь этому старому чучелу обращаться с тобой, как с подневольной прислугой! И эту принцессу-итальянку все ее дяди и тети берегут как зеницу ока! Ты боишься, что кто-то явится и украдет твое сердце? Неужели ты надеешься обрести на историческом факультете Северо-Восточного университета персональное психологическое убежище?

Не прерывая своего эмоционального монолога, Марджори следовала за Франческой по пятам. Подруги вернулись в приемную.

— Все зависит от того, чего хочешь достичь в жизни, — мягко ответила Франческа, поливая цветы. — Я ни от кого не скрываюсь. Просто моей семье понадобилось какое-то время, чтобы пережить трудные времена, а потом я нашла эту работу, и все успокоились.

Франческа искоса взглянула на свою подругу и заметила ее удивленный взгляд.

— Марджи, до двадцати пяти лет я находилась под строгой опекой родных! И никогда нигде не была — даже в школьные годы в летнем лагере, — потому что мой дядя прочитал в газетах, будто там царят слишком свободные нравы. Марджи, мне чертовски трудно объяснить тебе, как тяжело выходцы с Сицилии сходятся с людьми, которые ничего не знают о наших обычаях. Мои дяди и тетки, живя здесь, соблюдают традиции нашей родины. Когда умер отец, родственники взяли меня на попечение. Для них это что-то вроде священного обета, они его должны свято выполнять. Поверь, меня они воспитывали строже, чем своих собственных дочерей!

— Так вот чем ты прикрываешься, Франки, — строгим воспитанием?

— Разве я прикрываюсь? — пожала плечами Франческа, ставя остролистник на полку рядом с аспарагусом. — Но если даже и прячусь за этим, то ненамеренно. Ну подумай сама, сейчас мне двадцать восемь лет, и, сказать по правде, думаю, что мне уже не удастся найти такого мужчину, которого семья сочтет для меня подходящим. Молодые люди из соотечественников сторонятся меня. И знаешь, мне кажется, я не смогу найти никого, за кого бы мне самой хотелось выйти замуж.

Франческа закончила поливать цветы и убрала чашку в письменный стол.

— Как видишь, положение недотроги-итальянки имеет и свои отрицательные стороны. — Ее губы тронула ироническая улыбка. — И одна из них в том, что меня так опекают, что я даже не могу иметь своего мнения!

— Ты шутишь!

— Ничуть. — Франческа хотела привести еще несколько доводов в подтверждение своих слов, но потом передумала.

— Ты всегда сможешь найти работу получше, чем перекладывание бумажек на кафедре, Франни, — не унималась Марджори. — Проведя три года здесь, за выслушиванием глупостей Маунтберна, ты заработала себе неплохое реноме. Плюс еще степень магистра организации управления. Поверь, здесь ты никогда не раскроешь свои способности…

Зазвонил телефон, и, беря трубку, Франческа сказала:

— Марджи, даже со степенью женщине очень трудно получить престижную должность. Сама знаешь, в любую контору куда охотнее возьмут смазливую машинистку, чем дипломированного специалиста.

Марджори Андерсон поняла, что спорить дальше бесполезно, одними губами беззвучно произнесла «всего доброго» и ушла, а Франческа услышала в трубке мужской голос.

— Только не говори мне, что у тебя еще много работы! — с сарказмом произнес ее собеседник.

Это был Стив Ливермор.

Франческа вздохнула и опустилась на стул, держа телефонную трубку на отлете. Стив был одним из тех парней, с которыми она, по мнению Марджори, должна была встречаться. Но Стив, в отличие от тех американцев итальянского происхождения, с которыми она была бы не прочь пойти на свидание или которые хотели пригласить на свидание ее, был в высшей степени самоуверен, даже порой нахален. Франческа знала, что в обществе Стива ее собственное «я» совершенно тускнеет. У Стива была не слишком приятная манера говорить высокомерным, слегка раздраженным тоном. Молодой юрист разговаривал с Франки о простых житейских делах, о ее работе, об отношениях с профессором Маунтберном таким тоном, будто допрашивал в зале суда бестолкового свидетеля.

Стив, представитель третьего поколения Ливерморов, был высоким привлекательным блондином. Все в нем, начиная с аккуратной стрижки до безукоризненно начищенных ботинок, свидетельствовало о его принадлежности к самой изысканной части бостонской аристократии. Франческа хорошо понимала, что именно нравилось ей в этом молодом юристе, и отнюдь не заблуждалась и в отношении того, что привлекало Стива. Ливермор не уставал повторять, что она самая яркая, самая сексуальная и соблазнительная женщина из всех, кого он только встречал в жизни. И что его единственным желанием является обладание Франческой. Он был готов раскрыть перед ней мир любви и страсти. Те молодые итальянцы, от которых ее старательно оберегали дядя и тетя, говорили в первую очередь о семье и замужестве. Стива Ливермора интересовало только любовное приключение.

Часы показывали уже без двадцати минут семь.

— Я не могу сейчас говорить, Стив, — решилась прервать его очередной монолог Франческа. — Вот-вот появится профессор Маунтберн, а мне еще надо приготовить до его приезда кипу заявлений в аспирантуру.

— Франческа, послушай меня! — В голосе Стива зазвучали холодные нотки. — Ты же сама жаловалась, что просто гибнешь под грузом сверхурочной работы, за которую к тому же не платят. Неужели не можешь послать эту дурацкую писанину ко всем чертям? По правде сказать, мне это совершенно непонятно! Я заказал на вечер столик у Копли, потом собирался повести тебя в театр…

Подняв взгляд, Франческа увидела в дверях незнакомого мужчину. Солидный на вид, средних лет, невысокого роста, в легком светло-сером костюме, он держал в руках старомодный, но дорогой плоский портфель из телячьей кожи.

Мужчина с облегчением произнес:

— Я так рад, что застал вас на работе, мисс Луккезе. Я боялся, что разминусь с вами, ведь не так-то просто найти дорогу в студенческом городке.

Стив Ливермор на другом конце провода не унимался:

— Я давно пришел к заключению, что у твоего начальника какая-то извращенная страсть заставлять тебя заниматься этой идиотской работой. Во всем этом есть изрядная доля садизма…

— Вы искали меня? — удивленно спросила Франческа, внимательно рассматривая позднего посетителя.

— Да. — Мужчина вошел в приемную и осмотрелся. — Мог бы я с вами переговорить? Понимаю, что пришел не вовремя и вы уже заканчиваете работу, но с вашей стороны было бы очень любезно задержаться еще на несколько минут.

— …около половины десятого, как ты думаешь, управишься ты до этого времени? — Голос в трубке не умолкал. — Слушай, Франческа, признаю, что в прошлую субботу я, наверное, зашел слишком далеко, но ведь я обычный мужчина из плоти и крови. Мы так редко видимся…

— Стив, — прервала наконец этот монолог Франческа.

Мужчина стоял рядом и прислушивался к их телефонному разговору.

— Мы обсудим это в следующий раз. Ты не возражаешь? Мне сейчас неудобно говорить…

— Пришел твой профессор? — спросил Стив. — Подумаешь! Разве ты должна вытягиваться в струнку при его появлении? Франческа, ты слушаешь меня?

Губы Франчески плотно сжались. Окружающие, как правило, недооценивали ее, и в этом она была виновата сама: всегда тянула до последнего момента, прежде чем высказать свое мнение. Ей вспомнилось, как она сказала Марджори, что совершенно не стремится выйти замуж. И сейчас Франческа лишний раз убедилась в том, что говорила искренне. Близость с мужчиной привела бы ее к потере независимости от представителей сильной половины человечества.

На самом деле Франческе больше всего хотелось прямо сказать Стиву Ливермору, что она вообще не собирается ложиться с ним в постель. Но, представляя, какое впечатление произвели бы на него такие слова, только сказала:

— Извини меня, Стив, я перезвоню попозже. Ты дома? — И положила трубку.

Она обратила внимание, что человек с портфелем в руках не только беззастенчиво слушает их разговор, но и оценивающе рассматривает ее. Франческа почувствовала себя не слишком уютно под этим изучающим взором и, нахмурившись, произнесла:

— Прошу извинить, но у меня еще много работы. С минуты на минуту появится профессор Ма-унтберн. Мы с ним должны рассмотреть заявления аспирантов, а на это уйдет масса времени. Так что вы…

— Разумеется. Разумеется. Я буду краток и сразу перейду к сути дела. Меня зовут Гарри Стиллман, адвокатская контора «Стиллман, Ньюмен и Вэнс», Майами. Мы специализируемся на гражданских делах.

С этими словами он протянул Франческе визитную карточку.

— В настоящий момент я веду дело о наследовании имущества покойной Карлы Бладворт Бергстром. Согласно ее завещанию, ваш отец, Джованни Луккезе, является единственным наследником весьма значительного состояния этой дамы.

Адвокат поставил портфель на край письменного стола Франчески, подтянул поближе кресло и опустился в него.

— Как я понимаю, вы потеряли отца несколько лет тому назад, мисс Луккезе, о чем я искренне сожалею. Но все же позвольте перейти к делу. Согласно последней воле миссис Бергстром, теперь вы являетесь единственной наследницей ее имущества.

Франческа удивленно посмотрела на адвоката.

Слова этого респектабельного джентльмена с сединой на висках не произвели на нее особого впечатления, возможно, потому, что мысли все еще были заняты Стивом Ливермором. Франческа тупо смотрела перед собой и думала о том, что профессор Маунтберн может появиться в любой момент. А личными делами нельзя заниматься в рабочее время. «Но, с другой стороны, — тут же поспешила она успокоить себя, — рабочий день заканчивается в пять часов вечера».

— Разве это хорошая для меня новость?

На лице Гарри Стиллмана застыло удивление.

— Вы имеете основание так считать, моя дорогая. Да, вполне. Имущество миссис Бергстром включает в себя, помимо других объектов, поместье на побережье в Палм-Бич, доходный дом в Нью-Йорке, ферму и стадо рогатого скота в Вайоминге, дом на острове Мауи на Гавайях, коллекцию фамильных драгоценностей семейства Бергстром, а также пятьдесят процентов акций компании «Бладворт Ин-корпорейтед» и Фонда Бладвортов. И все это оценивается суммой от сорока до шестидесяти миллионов долларов.

Франческа долго молчала, ошеломленная этим известием. То, что сейчас было сказано, просто не укладывалось у нее в голове.

В конце концов она спросила:

— Это те самые Бладворты, которые основали сеть мелких розничных магазинчиков?

Юрист оставил этот вопрос без внимания и продолжил:

— Вам повезло, что у миссис Бергстром нет других наследников. У нее не было собственных детей, так что ваши права следует полагать неоспоримыми. Все это весьма неожиданно для вас?

— Ничего не понимаю, — продолжала тупо твердить Франческа. — У вас в бумагах написано: «Завещаю Джованни Луккезе, моему бывшему шоферу и единственному человеку, которого я по-настоящему любила, все, что составляет мое имущество, а именно…» и так далее. Но у моего отца не было романа с этой женщиной! Я уверена в этом.

Гарри Стиллман с сочувствием смотрел на нее.

— Я думаю, — мягко произнес он, — мы должны принять во внимание тот факт, что этот документ составлен около тридцати лет тому назад. Мы никогда не сможем восстановить истинные события тех лет и их значение для этих людей, да пребудут они в мире! Кроме всего прочего, живые, а не мертвые должны отвечать за себя.

— Но это такая уйма денег! — изумленно воскликнула Франческа.

— Я понимаю, что наследство свалилось на вас совершенно неожиданно, — продолжал Гарри Стиллман, — но ведь это приятный сюрприз, я полагаю. Сейчас главный вопрос состоит в том, моя юная леди, как нам ввести вас во владение наследством с минимальными трудностями? Надеюсь, вы позволите мне высказать свои предложения.

Улыбка на его лице стала еще шире.

— Должен сознаться, что этот план предложила моя жена, но она очень практичная женщина, и я прислушиваюсь к ее советам. Она высказала мнение, что вы слишком молоды и неопытны, чтобы сразу взвалить на себя распоряжение миллионами Бладвортов. Вы должны постепенно, шаг за шагом, входить в курс дела.

Несмотря на состояние некоторого шока, Франческа все же скорее почувствовала, чем поняла, что мягкие манеры Гарри Стиллмана, выполняющего столь деликатное дело с исключительным тактом, были лишь внешним проявлением его высокого профессионализма.

Он протянул пачку фотографий:

— Здесь несколько снимков поместья на Палм-Бич. Это очень красивое уединенное местечко. Позволю заметить, что это идеальное место, где бы вы могли освоиться со своим новым положением. На вилле можно поселиться хоть сейчас, в отличие от поместья на Гавайях или нью-йоркского дома. Но прежде всего… — При этих словах улыбка на его лице сменилась серьезным выражением. — Поверьте, это совет не профессионального юриста, а друга. Проведя на Палм-Бич какое-то время, вы не только легко привыкнете к вашему новому положению, но и избежите ненужных контактов. Молодая и очень красивая леди, разбогатевшая в один миг, привлечет интерес многих, а это скорее всего чрезвычайно затруднит вашу жизнь. Человек должен привыкнуть к тому, чтобы быть в центре внимания окружающих и прессы. В прошлом очень богатые молодые женщины, вроде Дорис Дюк, Барбары Хаттон, Жаклин Кеннеди-Онассис, были вынуждены жить буквально на публике, пресса и телевидение запечатлевали каждый их шаг. Мы хотели бы оградить вас от этого, по крайней мере в первые несколько месяцев, и предлагаем спокойно провести это время на Палм-Бич. Поживите там, пока вы не войдете во все детали своего наследования и не заведете подходящих знакомств с людьми одного с вами круга. Палм-Бич идеально подходит для этого. Вас будут окружать люди весьма обеспеченные, хорошо воспитанные и не имеющие привычки совать нос в чужие дела. Франческа переспросила:

— Пожить в Палм-Бич?

— Мне кажется, что вам там понравится. В доме целый штат сотрудников, на попечении которых главный дом из двадцати восьми комнат, пять отдельных домиков для гостей, два плавательных бассейна. Поле для гольфа на девять лунок, к сожалению, сейчас только приводится в порядок, но есть шесть теннисных кортов, причал для яхт, и в вашем распоряжении «Роллс-Ройс», модель «Серебряная тень». Это был любимый автомобиль миссис Бергстром. Если вы предпочитаете другие марки машин, нет проблем.

Франческа все еще смотрела на него недоверчиво. Ей вдруг показалось, что она стала жертвой какого-то хитроумного розыгрыша.

Юрист подался вперед, зажав ладони между коленями:

— Пожалуйста, поверьте, что так будет лучше, дорогая. Мы зафрахтовали небольшой реактивный самолет — он ждет вас в аэропорту Бостона и взлетит, как только вы будете готовы. Самолет доставит вас в аэропорт Палм-Бич, где мои сотрудники встретят вас и перевезут на остров. Я лишь хотел бы попросить вас, чтобы вы пока поделились этой новостью только с самыми близкими людьми. А если бы вы смогли ничего не говорить членам семьи, в которой сейчас живете, то это было бы еще лучше. Через пару недель вы напишете или позвоните вашим друзьям, все им объясните и, если пожелаете, пригласите их погостить в поместье.

Позади юриста Франческа увидела профессора Весли Маунтберна. Вид у него был весьма недовольный.

— Что здесь происходит? — прогудел он басом. — Франческа, неужели вам нечем заняться?

Франческа все еще держала в руках копию завещания Карлы Бладворт Бергстром. Первым ее порывом было открыть ящик письменного стола и спрятать бумагу. Но вдруг подумала: «Зачем? Чего мне бояться?»

Она взглянула в лицо Гарри Стиллмана, готового прийти ей на выручку, затем на хмурую физиономию директора аспирантского отделения кафедры истории Северо-Восточного университета профессора Весли Маунтберна. Головокружительное, пьянящее ощущение свободы внезапно захлестнуло ее. Так все это происходит на самом деле! Теперь она невероятно, неслыханно богата! Она свободна как птица!

Несколько секунд Франческа смотрела на стопку заявлений в аспирантуру, испытывая сильнейшее желание вскочить, схватить и швырнуть их в воздух на глазах профессора. Но она пересилила себя и только прерывисто вздохнула. Воздух вокруг нее, казалось, сгустился.

Франческа заметила, что профессор Маунтберн, не отрываясь, смотрит на нее с недоумением и растерянностью.

— Мне кажется, я сейчас упаду в обморок, — прошептала она.

— Чепуха, — возразил Гарри Стиллман, — от радости в обморок не падают, дорогая.


Часть I

«ДОМ ЧАРЛЬЗА»


1


Франческа Луккезе смотрела на вечерние тени, медленно сгущающиеся в парадном зале особняка Бладвортов. Роспись на высоком сводчатом потолке — белые облака и обнаженные боги и богини в окружении даров земли в виде алебастровой лепнины — постепенно теряла четкие очертания. Она пыталась представить себе, что значит жить в таком месте, размышляла о том, сколько времени пройдет, пока она сможет привыкнуть к тому, чтобы считать этот дворец своим домом.

В почти пустой зале в этот час царила душная тишина жаркого южного июльского вечера. Где-то в глубине громадного дома слышались гудение кондиционера и приглушенные голоса слуг. Франческа, в надежде уловить дуновение прохладного воздуха, отошла к окну. Трое мужчин — бухгалтер и два юриста, одним из которых был уже знакомый ей Гарри Стиллман, потянулись за нею следом.

Франческа, измученная жарой и дорогой, никак не могла сосредоточиться на рассказе младшего совладельца юридической фирмы. Она подняла руку, подхватила повлажневшие темные вьющиеся волосы и отвела их с шеи, радуясь мгновению относительной прохлады. Но в тот же миг Франческа перехватила взгляд бухгалтера, устремленный на ее грудь, мелькнувшую в вырезе легкого льняного жакета. Она тут же опустила руку, и молодой человек отвел глаза.

Хорошо отглаженный и пригнанный по фигуре льняной брючный костюм, который был на ней, потяжелел и неприятно липнул к коже. Франческа провела в пути больше пяти часов, и сейчас ей больше всего хотелось принять прохладный душ и переодеться. Но она стеснялась высказать свое желание.

Франческа просто не представляла себе, что во Флориде будет так жарко. Да, сейчас стояло лето. Да, влажный воздух. Но к такой ошеломительной, почти тропической жаре она не была готова. Она подняла руку к вороту жакета и застегнула пуговицу, почему-то решив, что ее собеседники неправильно истолкуют такую вольность в одежде.

Младший из совладельцев юридической фирмы, Морис Ньюмен, тем временем описывал тот стиль жизни, который царил в Палм-Бич:

— Сливки общества живут здесь в такой роскоши, которой, сказать по правде, могли бы позавидовать и короли. Имена предков ваших соседей — одно громче другого. Когда-то именно они заправляли финансами и промышленностью Соединенных Штатов. Дью Пирсон Морган, Гораций Додж, Уильям Вандербильдт, Генри Флаглер, Джон Якоб Астор и, разумеется, старина Чарльз Д. Бладворт собственной персоной.

Морис Ньюмен не смог скрыть в своем голосе подобострастную нотку.

— Их смело можно назвать владыками мира. Рассказывают, что как-то вечером Чарли Бладворт-старший играл в покер в компании таких же богачей в собственном салон-вагоне, стоявшем там, где сейчас поле для гольфа, и нью-йоркский банкир Морти Шифф подошел к ним и спросил, каковы ставки в игре. Чарли Бладворт ответил, что на кону сейчас десять тысяч долларов. «В таком случае и я сыграю с вами», — сказал Шифф, и они дали ему одну фишку!

Мужчины рассмеялись. Франческа лишь улыбнулась, скорее из вежливости. Анекдоты из жизни миллионеров Палм-Бич уже успели ей наскучить, ей пришлось выслушивать их с того момента, как юристы встретили ее у трапа самолета, прибывшего утром в Бостон.

Куда больше ее занимали мысли об этом огромном пустующем доме. Особняк Бладвортов оказался совершенно непохож на тот образ, который сложился у нее после изучения фотографий самого здания и интерьеров, предварительно посланных ей. Теперь, когда Франческа стояла и оглядывала громадное помещение, представлявшее собой точную копию парадной залы венецианского Дворца дожей, действительность ошеломила ее. Она чувствовала себя чужой и лишней среди всего этого великолепия.

Последние два года Франческа провела в однокомнатной квартирке стандартного жилого дома, экономя получаемое в Северо-Восточном университете жалованье, чтобы перебраться в более симпатичное место, возможно, за реку, в Кембридж. Ей хотелось иметь настоящую кухню, а не закрытую ширмой плиту и столик с горкой посуды, а также уютную спальню с настоящей кроватью вместо раскладного дивана. Теперь, как она понимала из объяснений юристов, она стала владелицей девяти спален, каждая из которых имела отдельную гардеробную и ванну Ей оставалось только выбрать, которую из спален сделать своей.

— Вы постепенно привыкнете к этому климату, мисс Луккезе, — сказал бухгалтер, глядя на нее с восхищением.

Его взгляд на несколько мгновений задержался на нежном овале лица Франчески, на ее серых глазах, серебристое мерцание которых усиливалось в обрамлении глубокой тени черных ресниц, на мягких губах, потом с трудом ушел в сторону.

— Видите ли, часть кондиционеров уже устарела и нуждается в замене. Если вы взглянете на них поближе, вы поймете, что я имею в виду.

Гарри Стиллман со своим младшим коллегой в это время направились к стоявшему у противоположной стены большой залы старинному органу. Франческа и бухгалтер медленно последовали за ними.

За витражными окнами лучи заходящего солнца тонули в нежной голубизне вод Гольфстрима, отражаясь от поверхности, проходили сквозь цветные стекла и ложились красными, желтыми и светло-синими пятнами на белые и черные мраморные плиты пола, напоминающего шахматную доску. Пустое огромное помещение оживлялось только игрой красок. Громадные светильники рубинового стекла на золоченых цепях спускались со сводчатого потолка, а причудливо переплетенные фиолетово-красные колонны поддерживали галерею, балюстрада которой была украшена геральдическими гербами, укрепленными на позолоченных деревянных щитах.

Бухгалтер продолжал:

— Миссис Бергстром всегда хотела, чтобы здесь все сохранялось в том виде, как при ее отце и деде. Поэтому никто не решился оснастить дом современными кондиционерами, а старые почти все вышли из строя.

Когда они подошли к юристам, старший компаньон произнес:

— Планировка дома не случайна. Эта громадная зала, которую, кстати, чертовски дорого отапливать зимой, и расположение других комнат повторяют собой одно здание Венеции. Дело в том, что Бладворт-старший всем сердцем влюбился в этот город и не мог придумать ничего лучшего, кроме как построить копию здания, увиденного им на площади Святого Марка. Вернувшись в Соединенные Штаты, он лелеял одну мысль — построить венецианское палаццо в своем новом поместье на Палм-Бич. Ему пришлось отказаться от мысли разобрать оригинал по частям и перевезти его сюда, так как эксперты в один голос заявили, что тот не выдержит транспортировки. Строительство было завершено всего за тринадцать месяцев. Это является фантастическим результатом, если принять во внимание, что предметы обстановки закупались в Италии агентами Бладворта и переправлялись через Атлантику. Здесь над интерьерами трудились специально приглашенные из Нью-Йорка и Филадельфии специалисты.

Бухгалтер тихо сказал Франческе:

— Мисс Луккезе, если вас интересуют подробности, то вам стоит ознакомиться с буклетом, посвященным палаццо. У нас в офисе в деле есть один экземпляр. Его составил второй муж миссис Бергстром, Деласи, когда она стала подумывать о том, чтобы превратить дом в музей и передать его штату Флорида. Так вот, в буклете есть подробное описание его интерьеров, перечисление предметов обстановки, картин, антикварных вещей, доставленных из Италии. Вам это будет любопытно знать, если вы решите здесь жить.

Здесь жить? Франческу охватила растерянность. Даже последняя владелица этого дома, Карла Бладворт Бергстром, жила здесь лишь наездами, предпочитая все остальное время проводить в более уютных и комфортабельных домах.

— Ну так как вам все это нравится, юная леди? — спросил Гарри Стиллман, с улыбкой поворачиваясь к ней.

Он обвел широким жестом величественное помещение, в котором они сейчас находились. Голос его звучал как-то уж чересчур бодро.

— Вот он каков Ca'ad Carlo, что, как вы, возможно, сами знаете, можно перевести как «Дом Чарльза». Так его назвал первый владелец. И не поддавайтесь первому впечатлению, дом куда более удобен и комфортабелен, чем кажется поначалу.

Он взял Франческу за руку и подвел ее к громадному органу, занимающему почти всю южную стену.

— И у вас здесь хороший персонал, хотя он и несколько уменьшился за последние годы. Кухарка работает здесь уже более четырнадцати лет, а Делия Мари в курсе всех домашних дел. Личная служанка Карлы, миссис Шенер, осталась здесь, чтобы помочь вам. Она прекрасный работник, надежный и скромный. Еще в штате есть садовник, шофер, техник и другая прислуга.

— И еще Курт Бергстром, — пробормотала Франческа.

Гарри Стиллман на мгновение остановился, но не обернулся и не посмотрел на нее. Его лицо было умиротворяюще спокойным.

— О да, вы правы. И еще Курт Бергстром.

Его коллега устроился в обитом бархатом кресле рядом с органом и бросил взгляд на ряды клавиш слоновой кости.

— Похоже, что орган в хорошем состоянии, — заметил он. — Миссис Бергстром была очень привязана к этому старинному инструменту. Это довольно интересная особенность больших особняков Палм-Бич — здесь нет ни одного, в котором не было бы органа. Должно быть, они были для той эпохи неким символом престижа. У миссис Додж даже на яхте под названием «Дельфин» установлен орган. — Тут Морис Ньюмен внезапно спросил: — Но вы ведь не играете, мисс Луккезе?

Под устремленными на нее взглядами троих мужчин Франческа смутилась. По их стандартам, она была не очень-то образованной и утонченной особой, она это прекрасно понимала. Ее никогда в жизни не учили музыке — она не играла ни на одном инструменте. Франческа вышла из других слоев общества. Ее родные не очень-то приветствовали даже ее желание поступить в колледж — по их мнению, для нее вполне хватило бы вечерних курсов машинописи и стенографии. И вот теперь Франческа уже не в первый раз оказывалась в ситуации, когда недостаток образования заставлял ее неловко чувствовать себя в обществе других людей.

Морис Ньюмен поспешно произнес, стараясь сгладить неловкое замешательство:

— Вообще-то на этом органе не играли, по крайней мере, пару десятков лет. Но миссис Берг-стром всегда держала его в рабочем состоянии — это довольно большая статья расходов, судя по документам. Настройщики приезжают сюда из Хейли каждые…

Вопросительно вскинув бровь, он повернулся к молодому бухгалтеру.

— Шесть месяцев, — ответил тот, заглянув в свою папку. — И проезд им тоже оплачивается.

— Ну что ж, если человек умеет играть на пианино, — заявил Ньюмен, — то, как мне сказали, он сможет играть и на органе. Выключатель, очевидно, здесь.

Он щелкнул выключателем, и низкое гудение электродвигателя послышалось в сумерках, заполняющих громадную залу.

— Все, что надо, — лишь немного практики.

И Морис Ньюмен, имея явное намерение продемонстрировать свои способности, коснулся пальцами клавиш.

Тотчас же в воздухе раздался мощный аккорд. Он взвился к потолку и бился над их головами в балках и деревянной обшивке галереи и уходил еще выше, к сводчатому расписному потолку залы.

Все невольно вздрогнули.

— Да выключи ты эту чертову штуку! — пробурчал Гарри Стиллман.

Его коллега поспешно повернул выключатель.

Но звук органа, казалось, все еще висел в воздухе. Морис Ньюмен выглядел сконфуженным, его старший коллега был явно раздражен. Франческе вдруг пришло в голову, что аккорд прозвучал как отчаянный крик о помощи.

Бухгалтер тихо произнес:

— Может быть, не следовало играть на органе, пока кто-нибудь не проверит этот купол.

Им всем показалось, что в воздухе повис едва заметный туман, словно легкая пыль от штукатурки.

— Ерунда, это просто резонирует сам дом, — уверенно сказал Гарри Стиллман. — Его совсем недавно проверяли, не завелись ли в нем термиты и тому подобная нечисть.


Стены музыкального салона у подножия лестницы были сплошь в зеркалах, как это любили делать во времена Людовика Четырнадцатого. Отраженные ими солнечные лучи заливали комнаты особняка ярким светом, в зеркалах повторялись бесчисленные отражения группы из четырех человек: высокая привлекательная молодая женщина с пышной копной вьющихся волос, двое мужчин в почти одинаковых легких летних костюмах и замыкающий шествие бухгалтер в рубашке с короткими рукавами, с папкой в руках. От яркого света всем четверым приходилось щуриться.

Над белым с золотом роялем на стене висел написанный в натуральную величину портрет женщины с тонким лицом и пышными светлыми волосами, одетой в бальное платье из тонкой ткани в стиле двадцатых годов. В глазах женщины застыло какое-то загадочное выражение.

— Это Эдна Бладворт, — пояснил Гарри Стиллман. — Я и не знал, что портрет все еще здесь. В свое время она славилась необыкновенной красотой. Понятия о красоте меняются, не правда ли? — Он склонил голову набок, критически рассматривая портрет. — Через два года после того, как особняк был построен, она окончательно впала в депрессию и до конца своих дней не выходила из санатория. Но Чарли Бладворт продолжал появляться в поместье каждую зиму — он не мыслил жизни без этого дома.

Крупная женщина со строгим взглядом, с седеющими светлыми волосами, одетая в розовое форменное платье, бесшумно возникла в проеме двери.

— Это Герда Шенер, — представил ее Гарри Стиллман. — Мисс Луккезе, она покажет нам верхние комнаты.

Жара на галерее и втором этаже особняка стояла совсем нестерпимая. Герда Шенер шла впереди, открывая двери и окна, чтобы дать движение застоявшемуся воздуху.

— На самом деле здесь хорошая система сквозной вентиляции, — заметил младший юрист. — Она выручает, когда кондиционеры выходят из строя.

В спальне хозяина дома, обставленной тяжеловесной старомодной мебелью, центральное место занимала гигантская кровать из махагонового дерева, своими размерами и конструкцией напоминавшая средних размеров парусник. К спальне примыкала гардеробная Чарльза Д. Бладворта, оборудованная парикмахерским креслом — в нем слуга стриг и брил своего хозяина. Портрет основателя торговой империи Бладвортов висел на стене, обитой красным муаром. С портрета на них строго смотрел коренастый, полный жизни мужчина средних лет в темно-синем деловом костюме. Его серые глаза отливали стальным блеском.

Рядом располагались апартаменты хозяйки дома, обставленные сообразно вкусам Эдны Бладворт. Комната, в которой Карла Бладворт Бергстром, сраженная недугом, так долго была прикована к постели, напоминала конфетную бонбоньерку. Обилие статуэток, безделушек и пожелтевших от времени кружевных салфеток наводило тоску. Кровать напоминала царский трон. На покрывале из пожелтевших брюссельских кружев громоздилась горка подушек из розового атласа, обшитых все теми же кружевами. В примыкавшей к спальне ванной, отделанной белым мрамором и позолотой, стояла громадная ванна тоже из белого мрамора. Только телевизор да телефонный аппарат на прикроватном столике вносили в удушливую обстановку комнаты оттенок современности.

Гарри Стиллман, похоже, с облегчением вздохнул. Он пробормотал:

— Здесь вся комната была просто забита коробками с пилюлями и пузырьками с лекарствами. Вы проделали громадную работу, миссис Шенер.

Широкое, покрытое глубокими морщинами лицо горничной оставалось бесстрастным.

— Я просто привела комнату в надлежащий вид, вот и все. Именно такой она и была при жизни миссис Эдны, бабушки миссис Бергстром. И сама миссис Бергстром всегда хотела видеть ее такой.

Когда она повернулась к Франческе с вопросительным выражением в глазах, та поспешно сказала:

— Я вовсе не собираюсь ничего менять в этой комнате. Выберу себе какую-нибудь другую спальню, чтобы переночевать.

Франческа решила, что полвека назад эта комната, пожалуй, была довольно симпатичной, но теперь в ней, казалось, нечем дышать. Единственным достоинством здесь была причудливая игра света, отраженного от морской поверхности. Это придавало особое очарование большинству комнат «Дома Чарльза», не позволяя забыть, что Палм-Бич был островом, окруженным морем, на которое щедрым потоком лились лучи яркого флоридского солнца.

Франческа подошла к высокому — от пола до потолка — окну, выходящему на небольшой балкон. Он выступал из полукруглого портала здания, и с него открывался замечательный вид на зеленую лужайку перед домом и бетонный причал для яхт, за которым сине-голубые воды Атлантики смешивались с более светлым течением Гольфстрима. За зеленой лужайкой виднелся больший из двух бассейнов, сверкавший на ярком солнце подобно сапфиру, и несколько домиков для гостей с крышами из красной черепицы.

— В котором из них живет мистер Бергстром? — поинтересовалась Франческа.

Горничная подошла и встала рядом с ней.

— В самом большом, мисс Луккезе. Но его отсюда не видно. Вам надо спуститься вниз и пройти по лужайке вон туда. — Она показала на островок более темной зелени среди королевских пальм и баньяновых деревьев. — Вон туда.

Морис Ньюмен вмешался в их разговор:

— Я переговорил с Куртом до того, как мы сегодня утром выехали из Майами, и он просил вам передать, что будет здесь все время на тот случай, если вы захотите с ним встретиться. Кстати, после смерти Карлы он перенес все свои вещи из большого дома. В его собственности остались яхта «Фрейя» и «Порше».

Он сделал паузу, потом добавил:

— Курт просил передать, что весьма признателен вам за разрешение какое-то время пожить в домике для гостей.

Оба юриста, похоже, тщательно уклонялись от разговоров на эту тему, бухгалтер тоже уткнулся в какие-то бумаги в своей папке. Их поведение было легко объяснить — ситуация сложилась неловкая. По всей логике, Курт Бергстром должен был бы унаследовать все имущество после кончины своей жены. Но в завещании, обнаруженном в сейфе Карлы через несколько дней после ее похорон, было сказано, что все состояние и недвижимость Бладвортов должны перейти к Джованни Луккезе или к его наследникам. Таковой оказалась его дочь, двадцативосьмилетняя женщина, помощник директора отделения аспирантуры на историческом факультете одного из самых крупных университетов в Бостоне.

— Мистер Бергстром может находиться здесь столько, сколько он сочтет нужным, — произнесла Франческа, чувствуя себя неловко под внимательным взглядом Ньюмена. — Он ведь прожил здесь несколько лет…

— Пять, — сказал бухгалтер, не поднимая головы от бумаг. — Пять лет.

— И я вовсе не настаиваю на его немедленном отъезде. Он только что потерял жену… — Франческа, нахмурившись, посмотрела на своих спутников. — Ему надо время, чтобы пережить все это.

— Курт может быть вам полезным, мисс Луккезе, — быстро произнес Гарри Стиллман. — Да, конечно. Он управлял здесь всем и держал все хозяйство в своих руках, пока Карла была больна. Да, он вполне может быть полезным.

Когда все направились к выходу из спальни, Франческа замедлила шаги и задержалась у покрытого кружевной салфеткой туалетного столика, на котором лежало множество женских безделушек — щетки для волос, отделанные серебром, шкатулки, фарфоровые пудреницы и целая коллекция флаконов для духов из резного стекла.

Здесь же было несколько фотографий в массивных золотых рамках. На одной из них фотограф запечатлел в тщательно выбранной позе прекрасную молодую женщину с короткой стрижкой по моде пятидесятых годов. Ее волнистые волосы, небольшое овальное личико и светлые глаза будили какие-то смутные воспоминания. На снимке была изображена Карла Бергстром, но в то же время ее лицо удивительным образом напоминало Эдну Бладворт, женщину с портрета в музыкальном салоне.

Рядом со студийной фотографией Карлы Бладворт стоял явно любительский снимок. Красивый молодой человек в фуражке, из-под которой выбивались кудрявые черные волосы, улыбался, глядя прямо в объектив. На фотографии видна была только верхняя часть его тела — широкие плечи, обтянутые форменной курткой с двумя рядами начищенных до блеска пуговиц — обычный костюм шофера.

Франческа схватила фотографию, тоже оправленную в массивную золотую рамку.

— Я никогда не видела этого снимка! — воскликнула она.

Ее спутники остановились в дверях и, обернувшись, молча смотрели на нее.

Горничная нарушила молчание:

— Миссис Бергстром всегда держала эту фотографию у себя на туалетном столике. Я знаю, что она никому не позволяла к ней прикасаться. — Миссис Шенер осуждающе поджала губы. — До ее смерти никто не знал, кто изображен на снимке.

Франческа осторожно вернула фотографию на место.

— Я не помню его таким молодым, — тихо сказала она. — Должно быть, он снят здесь еще до моего рождения. Но он всегда был очень красив. Я узнала бы моего отца где угодно.


В особняке было две столовые. В большей из них, парадной, стоял мраморный обеденный стол двенадцати футов в длину, сделанный в Италии по специальному заказу Чарльза Бладворта из камня, добытого в карьере, принадлежавшем семейству Медичи. Столовая поменьше была расписана в зеленых, бледно-желтых тонах с неизбежной позолотой. В ней было красиво и уютно, удобные мягкие стулья окружали овальный стол из полированного дерева. Дверь от пола до потолка вела из малой столовой на просторную террасу, откуда открывался чудесный вид на море.

— Это была одна из любимых комнат Эдны Бладворт, — продолжал свои пояснения Морис Ньюмен. — Она сама спроектировала свою спальню, музыкальный салон и малую столовую. Все остальное сделали Бладворт и архитекторы.

Узкий коридор вел мимо кладовой в пустующую сейчас кухню, оборудованную огромными ресторанными плитами прошлого века. На стенах висели медные кастрюли, допотопные холодильники и чугунные мойки для посуды явно устарели и требовали замены.

— Вы хотели познакомиться с Делией Мари, — напомнил Гарри Стиллман, обводя взглядом кухню. — Никто, кроме нее, не может готовить на этих чудовищах.

Рослая степенная негритянка в накрахмаленном белоснежном переднике появилась в проеме двери, которая вела, очевидно, в подсобное помещение. Она изучающе оглядела гостей, остановившись в конце концов на Франческе.

Негритянка пожала плечами:

— Теперь здесь есть и микроволновые печи. Старыми плитами приходится пользоваться не так уж часто.

Сквозь открытую дверь был виден стоявший на стремянке мужчина без рубашки и в одних только старых шортах цвета хаки, который возился с электрическими проводами.

— Это и есть Делия Мари, — представил Гарри Стиллман негритянку. — Делия Мари знает все, что только можно знать про кухню этого дома. Мне пришлось вместе с ней делать здесь ревизию, и, поверьте мне, она знает здесь каждую ложку!

Человек на стремянке, нагнувшись, с интересом смотрел на них.

Франческа пожала руку поварихе. Потом она протянула руку спустившемуся со стремянки электрику, оказавшемуся красивым, загорелым и мускулистым гигантом. Его выразительное лицо обрамляла коротко подстриженная белокурая бородка, яркие голубые глаза напоминали пронизанное солнцем море.

Еще в Бостоне Франческа получила список работников, служащих в поместье, несколько фамилий в списке было вычеркнуто, потому что они уволились после смерти Карлы. Но некоторые из них, в том числе садовник и техник, решили остаться. Таким образом, этот человек мог быть либо Джоном Тартлом, либо Питером Пиви. Она подала ему руку и приветливо улыбнулась.

— Меня зовут Франческа Луккезе, — сказала она. — Думаю, вы можете считать меня вашим новым работодателем.

Загорелый гигант, улыбаясь, испытующе смотрел на нее своими удивительно яркими глазами. Он пожал ее руку, но отнюдь не спешил выпускать из своей ручищи.

— Меня зовут Курт Бергстром. Думаю, вы можете считать меня бывшим работодателем.

Все рассмеялись. Франческа поспешно отдернула руку, ее лицо пылало от смущения.

— Извините меня, — сдавленным голосом произнесла она, — я не знала…

— Пустое. — Гигант по-прежнему смотрел на нее своими странными глазами. — Пока я не подсоединю этот кабель, вся кухонная техника будет бездействовать, а Делия очень ждет, когда он будет готов. Если вы позволите, то я скоро закончу и присоединюсь к вам.

— Кстати, не выпить ли нам? Сейчас самое время, — объявил Гарри Стиллман. — Да и место есть вполне подходящее.


2


Гарри Стиллман предложил устроиться с напитками на террасе, которую обдувал легкий бриз с Атлантики, но оказалось, что солнце Флориды превратило ее в некое подобие духовки. Поэтому они попросили подать напитки на небольшой балкон, обычно используемый для завтрака в тесном кругу. Но даже здесь было очень жарко.

Юристы заказали бутылку французского шампанского, бухгалтер предпочел джин с тоником, а Франческа выбрала кока-колу, хотя сначала была готова выпить что-нибудь покрепче. Мысль о том, что теперь у нее есть собственный винный погреб и шампанское она может получить в любую минуту, несколько ошеломила ее.

Примерно через четверть часа к ним присоединился Курт Бергстром, на этот раз одетый в синего цвета рубашку и белые брюки. Искоса поглядывая на него, Франческа была вынуждена заключить, что этот белокурый великан был самым интересным мужчиной, которого ей приходилось когда-либо встречать. Она старалась не смотреть на Курта чаще, чем то позволяли приличия.

Курт устроился в плетеном кресле, которое казалось слишком ненадежным для его мощного тела, и непринужденно включился в общий разговор. Он ничуть не пытался скрыть своего интереса к Франческе, которая чувствовала себя неловко под его оценивающим взглядом. Она стеснялась своего помявшегося костюма и пылающего лица и попыталась принять равнодушный вид, глядя вдаль на скользящие по волнам яхты.

Третий муж Карлы Бладворт определенно удивлял ее.

Если он и испытывал какую-то горечь по поводу потери наследства Бладвортов, то Франческа никак не чувствовала этого. Тон его голоса, взгляды, манера поведения — все было преисполнено непринужденности и доброжелательности. Больше всего Франки удивило то, что он был намного моложе своей покойной жены. Согласно документам, которые она получила в Бостоне, Карле Бладворт должно было исполниться пятьдесят пять лет. Когда речь зашла о возможности пребывания Курта Бергстрома в домике для гостей, Франческа представляла его себе пожилым человеком.

Сколько же ему лет на самом деле?

«Трудно определить его возраст, — подумала она, глядя на сверкающую под солнечными лучами водную гладь и с трудом заставляя себя не смотреть на этого гиганта, напоминающего ей викинга. — Тридцать семь? Сорок? Может быть, сорок пять?» Если она угадала правильно, то он, по крайней мере, на десять лет моложе своей покойной жены! Интересно, на чем основывался их брак? Курт Бергстром никак не подходил под стандартный образ мужа богатой немолодой женщины, этакого искателя приключений, который расчетливо выбрал себе супругу, руководствуясь лишь корыстью.

Когда они поженились, Карле было около пятидесяти. С фотографии в золотой рамке улыбалась молодая женщина лет тридцати, очень красивая и хрупкая. «Возможно, — сказала себе Франческа, — она была все еще красива и в годы своего последнего замужества. Но в это как-то не очень верится. Ведь пять лет назад Карле было пятьдесят. А пятьдесят лет как-никак это пятьдесят».

Прислушиваясь к разговору мужчин, Франческа не могла отделаться от назойливой мысли: как отреагировал Курт Бергстром, когда узнал о содержании завещания? Что он чувствовал, когда читал копию завещания, переданную ему теми же юристами, которые сейчас вместе с ним наслаждались шампанским?

Какие чувства испытывал Курт Бергстром, когда узнал, что все наследство переходит даже не к Джованни Луккезе, работавшему у жены лет тридцать тому назад, во времена ее второго замужества, а к его двадцативосьмилетней дочери Франческе? Судя по завещанию, красивый итальянец был единственным человеком, которого она по-настоящему любила.

Юридическая контора Стиллмана, Ньюмена и Вэнса разыскивала ее четыре месяца. Надеялся ли Курт Бергстром все эти четыре месяца, что наследницу, дочь умершего более двенадцати лет назад Джованни Луккезе, так и не найдут? Или он рассчитывал каким-нибудь способом устранить Франческу, словно досадную помеху, со своего пути?

Она повернула голову и поразилась, увидев, как заразительно смеется Курт Бергстром, откинув голову назад. В этот момент у Франчески перехватило дыхание: настолько притягательной силой обладали его глаза. Их переменчивый зеленовато-синий цвет напоминал о морских глубинах. Ей казалось, что взгляд Курта пронизывает ее насквозь. И этот взгляд тревожил и волновал ее.

Франческе хотелось бы знать, что может по-настоящему взволновать или удивить Курта. Интересно, что испытал этот человек, когда выносил свои вещи из особняка, в котором уже не был хозяином? О чем он думал, когда перебирался в домик для гостей, жить в котором так любезно позволила ему новая владелица поместья?

Их взгляды встретились, и они никак не могли отвести глаз друг от друга.

В этот момент к ней обратился бухгалтер:

— Итак, что вы об этом думаете?

Усилием воли Франческа отвела взгляд от лица Курта Бергстрома.

— Думаю о чем? — пробормотала она, совершенно не представляя, о чем идет речь, так как пропустила весь разговор мимо ушей.

— Об этом доме. И вообще о Палм-Бич.

Франческа понимала, что это невежливо, но сейчас ей совсем не хотелось обсуждать местные красоты, и она негромко спросила:

— Он в самом деле граф?

Бухгалтер какое-то мгновение смотрел на нее со странным выражением лица. Но Франческа не обратила на это внимания. Ей не терпелось удовлетворить свое любопытство.

— Да, мисс Луккезе, он настоящий граф.

Франческа тут же задала ему новый вопрос:

— Вы знаете, сколько ему лет?

В глазах бухгалтера появилось скучающее выражение, и, пожав плечами, он уклончиво ответил:

— Граф старше вас.

Преодолев смущение, молодой человек все-таки решился:

— Мисс Луккезе, вы позволите дать вам совет?

Но в этот момент Гарри Стиллман воскликнул:

— Ага, вот и остальные!

На балконе появились двое молодых мужчин в джинсах и футболках. Один из них, стройный и высокий, двигался с какой-то кошачьей грацией. Темными длинными волосами и черными глазами он напоминал Франческе племянников, но, судя по оттенку кожи, он был не итальянцем, а скорее кубинцем или латиноамериканцем. Футболка обтягивала мощные плечи и руки, джинсы как влитые сидели на узких бедрах. Его внешность заинтриговывала, несмотря на, мягко говоря, мрачное выражение лица. Он был явно интереснее жилистого юноши, обладателя пышной шапки волос и россыпи веснушек, выдававших в нем уроженца этих мест.

Гарри Стиллман поднялся из-за стола и жестом пригласил их подойти поближе.

— Мисс Луккезе, — официальным тоном представил он, — это Джон Тартл и Питер Пиви — мастера на все руки. Джон наряду с основными обязанностями садовника выступает еще и в роли шофера и отвечает также за безопасность. Питер поддерживает порядок в поместье, выполняет мелкий ремонт, приглядывает за обоими плавательными бассейнами, помимо всего прочего. Обращайтесь к Джону, чтобы он нанял для вас автомобиль в Западном Палм-Бич, если вы вдруг не захотите воспользоваться «Роллс-Ройсом». Надо только заранее предупредить его.

Франческа слушала Гарри Стиллмана с чувством неловкости, и в этот момент оно только усилилось. Наследница состояния Бладвортов, она никак не могла забыть, что совсем недавно сама была наемным работником. «Я должна привыкнуть к своему новому положению», — сказала она себе, поднимаясь, чтобы пожать руки мужчинам.

Она почувствовала на себе взгляд черных глаз Тартла и с досадой поняла, что лицо ее заливает краска.

— Тартл[1 - Turtle — черепаха (англ.).], — сказала Франческа, когда он пожимал ее руку, — несколько необычное имя.

Она хотела всего лишь сказать что-нибудь приятное, но выражение его черных глаз ничуть не смягчилось.

— Возможно, где-то да, — отрывисто ответил он.

И Франческа уже в который раз почувствовала себя неуютно в этом доме, который вряд ли когда-нибудь станет ей родным.

На садовника внешность новой хозяйки, пожалуй, совершенно не произвела впечатления. Он равнодушно отметил про себя горящее смущением лицо, настороженный взгляд и влажную массу темных волос. Франческа догадалась, что ей поставили двойку.

— Я обязательно скажу вам про автомобиль, — произнесла она, чувствуя, что не может скрыть неприязнь к этому человеку.

Когда работники ушли, Гарри Стиллман сказал:

— Не позволяйте Джону Тартлу игнорировать вас, дорогая. Он любит подчеркивать свою независимость, как и все люди из резервации в Брайтоне, но вы можете на него положиться. Его отец… Ведь это был его отец? — перебив себя, спросил он своего коллегу, который в ответ только пожал плечами. — Или его дед работал здесь вскоре после того, как «Дом Чарльза» был построен. В те времена семинолы еще жили кое-где на Палм-Бич. Существует мнение, что из них получаются толковые садовники.

— Семинолы? Вы хотите сказать, что этот человек — индеец? — переспросила Франческа таким тоном, что все рассмеялись.

— Но это ведь не Дикий Запад, мисс Луккезе, — поспешил успокоить ее Ньюмен, — а всего лишь Флорида.

Совершенно неожиданно взял слово Курт Бергстром:

— Брайтонская резервация расположена на противоположном берегу озера Окичоби, и там действительно живут индейцы. Но слово «независимый» чересчур мягко, чтобы описать характер этого парня. Возможно, индейцы и в самом деле хорошие садовники, но вся проблема в том, что они считают себя выше этого занятия. Моей жене пришелся по душе этот парень, потому она и держала его. Все знают, как Карле хотелось, чтобы все оставалось, как в былые времена. А здесь работал еще его дед Себастьян. — Тут на его лице появился легкий оттенок пренебрежения. — Хотя Джон и не может похвастаться чистотой крови.

Гарри Стиллман вмешался в разговор:

— Ну, Тартлов знает весь Палм-Бич. Так же как и семейство Гоминов, и династию Орарасов. Его мать была ведь из семьи Орландо, если я не ошибаюсь?

— Да, его мать была белой женщиной, — подтвердил Курт.

Гарри Стиллман сказал Франческе:

— Джон Тартл — надежный человек и хороший работник. Вы правильно поступите, если оставите его на прежнем месте. Опытных садовников и техников сейчас заполучить довольно трудно, а семья Тартлов служила Бладвортам верой и правдой не один десяток лет.

Франческа отодвинула от себя наполовину пустой стакан с кока-колой. С раннего утра, с половины шестого, она в ожидании поездки пребывала в возбужденном состоянии. Сейчас ей больше всего хотелось остаться в одиночестве, скинуть с себя пропотевший костюм и вытянуться на чистых простынях.

Неожиданно у нее возникло ощущение, что второго такого дня в ее жизни никогда больше не будет. Она взглянула вдаль, пытаясь получше рассмотреть парусные яхты. Неужели она в самом деле сейчас сидит здесь, в Палм-Бич, имеющем столетнюю историю заповеднике сильных мира сего?

Франческа стала мысленно перебирать впечатления сегодняшнего, богатого событиями дня. Она вспомнила дорогу из аэропорта, мост через Лейк-Ворт, соединявший Палм-Бич с материком, удивительно чистый маленький городок, напоминавший скорее деревушку на юге Франции. На его тихих улицах возвышались царственные пальмы, ухоженные лужайки с изумрудной зеленью, разделенные невысокими стенами из дикого камня и подстриженными живыми изгородями из кустарника, радовали взор. Вдоль центральных улиц располагались магазины самых знаменитых французских фирм, что только усиливало впечатление, будто человек попал на французскую или итальянскую Ривьеру. По обе стороны улицы за оградами скрывались обширные частные владения, на которых возвышались дома под красными черепичными крышами, окруженные зарослями пальм, баньянов, гибискусов и олеандров.

По дороге к «Дому Чарльза» юристы едва успевали обращать ее внимание на местные достопримечательности, автомобиль проносился мимо точных копий дворцов эпохи Возрождения, французских шале, вилл Лазурного берега, и снова летели мили и мили аккуратно подстриженных изумрудных лужаек, живые изгороди из кустарников, пальмы, пальмы — и все это безмолвно застыло в сиянии щедрого флоридского солнца.

Голоса мужчин снова пробились в сознание Франчески, оторвав ее от воспоминаний, и она услышала короткую реплику Мориса Ньюмена о том, что уже поздно и надо возвращаться в Майами.


Гарри Стиллман задержал Франческу, когда остальные направились из малой столовой к боковому выходу из особняка.

С видом заговорщика, припасшего самое интересное на потом, он достал из внутреннего кармана пиджака сложенную вырезку из газеты и протянул ее Франческе со словами:

— Вам придется сталкиваться с подобными вещами, моя дорогая. Это именно то, о чем я вам уже говорил. Боюсь, что положение богатой наследницы имеет и свои отрицательные стороны. Вам надо постараться быть выше всего этого и не принимать близко к сердцу неприятные вещи вроде этой статейки.

Газета «Майами геральд» была датирована вчерашним числом.


«ДОЧЬ ШОФЕРА УНАСЛЕДОВАЛА СОСТОЯНИЕ БЛАДВОРТОВ


Дочь бывшего служащего семейства Бладвортов названа в качестве единственной наследницы знаменитого поместья в Палм-Бич и всего многомиллионного состояния последней представительницы династии — Карлы Бладворт Трамм Деласи Берг-стром, внучки основателя всемирной сети магазинчиков мелкой торговли.

В соответствии с завещанием, вскрытым недавно в Палм-Бич, миссис Бергстром оставила все свое состояние, составляющее от пятидесяти до шестидесяти миллионов долларов, эмигранту итальянского происхождения, какое-то время работавшему на семейство Бладвортов в пятидесятых годах. Шофер, ныне покойный, имел единственную дочь, Франческу Марию Луккезе, 28 лет, проживавшую в Бостоне, штат Массачусетс, которая и является единственной наследницей, согласно воле миссис Бергстром…»


Строчки прыгали перед глазами Франчески.


«Поместье Бладвортов в Палм-Бич и „Дом Чарльза“, построенный в 1926 году, долгое время были одной из достопримечательностей южной Флориды.

Стены главного здания обшиты резными панелями, доставленными из Венеции, геральдические гербы XV — XVI веков, привезенные с берегов Адриатики, бесценная лепнина, коллекция венецианского стекла средних веков, оцениваемая в миллион долларов, а также старинный орган превратили «Дом Чарльза» в настоящий музей.

Чарльз Бладворт-младший был первым из династии, кто надолго обосновался в своей резиденции на Палм-Бич, представляющей собой поместье площадью шесть акров, в период второй мировой войны, когда был советником по поставкам военного снаряжения в военном отделе округа Флориды. Его дочь, Карла Бладворт, обосновалась здесь…»


Читать дальше Франческа была не в состоянии. В голове билась единственная мысль — газеты уже мусолят ее имя. Наряду со знаменитостями и кинозвездами она стала предметом светских сплетен. Поверить в это было непросто. «Дочь шофера»! В душе Франчески росло возмущение. Эта заметка прежде всего оскорбляла ее отца.

— Я понимаю, что это шокирует, — говорил тем временем Гарри Стиллман, — когда вашу личную жизнь выставляют всем напоказ. В Фонде Бладвортов есть люди, занимающиеся связями с общественностью, которые обычно улаживают все дела со средствами массовой информации, так что советую вам обратиться к ним, если вы хотите оградить себя от подобных вещей. И, наверное, вам стоит обзавестись личным секретарем, который будет принимать на себя основной удар. У вас есть подходящая кандидатура на это место?

Франческа молча смотрела на юриста.

Не дождавшись от нее ответа, он продолжил:

— Вам неизбежно придется столкнуться с фотографами, подстерегающими вас в самых неожиданных местах, на вас обрушатся приглашения на выставки мод, благотворительные вечера, просьбы об интервью, призывы разрешить использовать ваше имя от самых различных организаций — от политических партий до групп противников ядерных испытаний. Справляться со всем этим не так легко даже людям, привыкшим к подобной атмосфере. Но, дорогая, именно поэтому мы хотели бы предложить вам временно воспользоваться услугами нашей сотрудницы из офиса в Майами. Вот увидите, она намного облегчит вашу жизнь.

— Неужели это так уж необходимо? — воскликнула Франческа.

Она и так пребывала в постоянном напряжении от того, что ее все время окружали незнакомые люди. До приезда в Палм-Бич она представляла себе, что будет тихо и спокойно жить в большом поместье, покидая его лишь при необходимости, — то есть так, как Гарри Стиллман расписал ей это при первом разговоре в университете. Но с первой же минуты в «Доме Чарльза» ее подстерегало разочарование.

— Мисс Луккезе, — мягко, но настойчиво продолжал юрист, — и еще одно. Боюсь, вам придется подумать о сотрудниках охраны. Не хочу вас запугивать, но газетчики могут сильно осложнить вашу жизнь. В последние годы вопросам безопасности в поместье уделялось недостаточно внимания. Карла была прикована к постели, Джон Тартл управлялся один, лишь во время сезона у ворот выставлялась охрана. Теперь вам придется обзавестись постоянным охранником.

— Телохранителем? — Франческа не скрывала своего удивления.

— Я прекрасно понимаю, что многим людям не нравится даже само это слово, но вы поймете, что в Палм-Бич телохранитель — вполне обычное дело. Именно поэтому я и предложил вам воспользоваться услугами Джона Тартла. Он и Питер Пиви — крепкие молодые люди; они знают, как уладить неприятности.

Франческа все еще с удивлением смотрела на Гарри Стиллмана. Он прибавил:

— Ну, например, они сопровождали бы вас за пределами поместья, ограждали от журналистов, зевак и просто психов. Знаете, несколько лет тому назад в Нью-Йорке одна женщина остановила Карлу у входа в «Уолдорф Асторию», заявила, что она незаконная дочь Чарльза Бладворта-старшего, и пыталась ударить ее молотком. Если бы не телохранитель, эта сумасшедшая могла бы ранить Карлу. Вам могут надоедать несправедливо обиженные, по их мнению, работники из магазинов Бладвортов, владельцы акций, деятели религиозных организаций, собирающие средства, да и просто типы, ненавидящие богатых. Таких очень много.

— Телохранитель, — повторила Франческа, пытаясь привыкнуть к звучанию этого слова.

— Теперь, когда «Геральд» опубликовал информацию о завещании Карлы, полученную, очевидно, из местного суда, вы можете рассчитывать на повышенный интерес прессы к вашей персоне. Во всяком случае, в ближайшее время. Вы, простая служащая из Бостона, внезапно стали наследницей одного из самых больших состояний в мире, да еще при очень необычных обстоятельствах. Для прессы вы — настоящая находка. Советую вам никому не давать согласия на интервью, иначе вы потом не отобьетесь от этих пираний. Журналистская братия не останавливается ни перед чем в надежде добыть сенсационный материал. Они будут пытаться получить сведения у ваших работников, местных торговцев, друзей и знакомых. Им интересно буквально все — что у вас было на обед, какие вещи вы любите носить и так далее.

Франческа молчала, подавленная такой перспективой.

Только сейчас она начала понимать, что ее новая жизнь, которая поначалу рисовалась безоблачной, просто скучной, теперь, при ближайшем рассмотрении, уже не казалась столь привлекательной.

Гарри Стиллман заметил растерянность Франчески и взял ее за руку:

— Хорошая секретарша возведет вокруг вас барьер, а пара охранников обеспечит покой и безопасность. Не пугайтесь! Надо только научиться правильно вести себя, а вокруг вас будет много людей, готовых прийти на помощь. Запомните, на Палм-Бич своя собственная жизнь, свои законы существования. Пресса не так уж много вытянет из местных, ведь вас здесь никто не знает. И по собственному опыту могу сказать, что, если вы живете уединенно и не даете повода для сплетен, газетчики от вас отстанут. Карла довольно жестко обходилась с журналистами, она всегда могла позвонить их начальству и пригрозить судебным процессом за вмешательство в частную жизнь. И, как правило, добивалась своего. Как и ее отец, Чарльз-младший. Один лишь старина Чарли Бладворт-старший любил быть на виду.

Гарри Стиллман открыл перед Франческой дверь. Жар ударил ей в лицо. Даже легкий ветерок, налетающий с моря, дышал жаром. По водной глади скользили белоснежные яхты, их яркие паруса наполнялись ветром и распускались подобно экзотическим цветам.

Гарри Стиллман под руку с Франческой спустился по лестнице.

— Палм-Бич — чудесное местечко, дорогая. Вы сами очень скоро убедитесь в этом. К счастью, вы появились здесь летом, когда тут тихо, ничего не происходит, так что у вас будет время привыкнуть к местным нравам и порядкам.

— Мне страшно, — прошептала Франческа.

Стиллман успокаивающе похлопал ее по руке:

— Ну-ну, у вас вся жизнь впереди. Вы молоды, красивы, а теперь еще и богаты. Так что вас ждет прекрасное будущее.


3


Горничная перенесла вещи Франчески в одну из просторных спален, выходивших на галерею второго этажа. Комната — вдвое большая, чем ее квартирка в Бостоне, — имела небольшой балкон, с него был виден бетонный волнолом, защищающий пляж и придающий плоской линии берега, обычного для юга Флориды, вид средиземноморского побережья Франции. Саговые деревья и королевские пальмы покачивали ветвями на океанском ветру. Сквозь их густую листву виднелись красные черепичные крыши домиков для гостей.

Сама комната, как сразу же с облегчением отметила Франческа, была обставлена легкой мебелью в тропическом стиле. Древний кондиционер жужжал на полную мощность, создавая струю приятного прохладного воздуха.

Франческа с облегчением сняла с себя измятый брючный костюм и отправилась в ванную. Окно в ней было чересчур мало для кондиционера, но имелся электрический вентилятор с прозрачными лопастями голубого цвета, установленный на тумбочке. На основании вентилятора Франческа заметила магазинную этикетку с ценой: «Бладворт, $29.95». Это было, решила она, не чем иным, как данью уважения семейному бизнесу.

Наполнив теплой водой огромную ванну, Франческа с наслаждением вытянулась в ней, закрыла глаза и постаралась расслабиться. Она попыталась свыкнуться с мыслью, что все эти тысячи, возможно, десятки тысяч магазинов Бладвортов теперь принадлежат ей, но осознать этот факт полностью так и не смогла. Сегодня на нее обрушилось чересчур много впечатлений, и сознание отказывалось воспринимать новые неожиданные факты.

В глубине души она оставалась все той же Франческой Луккезе, скромной служащей из Бостона, без особых амбиций, имеющей кучу родственников-итальянцев. Сидя в ванне, она долго намыливала руки и плечи, наслаждаясь освежающей струей воздуха от вентилятора и раздумывая, сможет ли она измениться и принесет ли ей счастье нежданно свалившееся на нее богатство.


Пока она принимала ванну, миссис Шенер вошла в ее комнату и оставила на столе серебряный поднос с открытой бутылкой шампанского в серебряном же ведерке. На подносе стоял и хрустальный бокал с двумя экзотическими цветками темно-красного и оранжевого цвета, в которых Франческа признала те самые гибискусы, на которые обратили ее внимание юристы. Рядом с ведерком стояла сложенная домиком карточка из глянцевого картона, на которой было написано:


«Я позволил себе заказать от вашего имени ужин на двоих. После него мы сможем, если вы захотите, проехаться по ночному Палм-Бич.

Курт Б.»


Горничная разложила на постели одежду Франчески, и было довольно странно ощущать, что кто-то другой касался твоих собственных вещей, даже нижнего белья. Франческа задержала взгляд на двух нарядах, купленных специально для поездки в магазине модного платья, — блузке из изумрудно-зеленой ткани и полосатого джерси в комплекте с белой плиссированной юбкой.

Медленно вытирая тело большим махровым полотенцем, Франческа с неприязнью рассматривала свои обновки, которые еще недавно казались ей красивыми и элегантными. Сейчас она ясно понимала свою ошибку. То, что было вполне приемлемо для университетских кабинетов, совершенно не смотрелось на улицах Палм-Бич. Туалеты в бутиках на главной улице городка даже при беглом взгляде из автомобиля выглядели совершенно haut monde[2 - Hautmоndе — высший свет (фр.).].

Франческа опустилась на кровать рядом с разложенными на ней вещами и набрала код города и номер телефона квартиры своих родственников.

Трубку взял ее дядя.

— Я просто хотела вам сказать, что со мной все в порядке, — сказала Франческа, внезапно ощутив тоску по дому.

Она так долго сражалась за то, чтобы освободиться от чрезмерной опеки любящих ее родственников, и вот теперь, когда обрела полную независимость, вдруг почувствовала себя одиноко. На глаза навернулись слезы, и она постаралась прогнать их.

— Меня встретили в аэропорту Палм-Бич, привезли в поместье, показали мне дом, — рассказывала она дяде. — Мистер Стиллман — ты должен его помнить — сказал, что мне нужно обзавестись личным секретарем. И еще я подписала какой-то документ, который называется свидетельством о постоянном проживании. Это значит, что на меня будут переоформлены все счета в банках.

Говоря все это, Франческа слышала, как неподалеку от телефона шумят и смеются ее племянники, Джонни и маленькая Сал, и как ее дядя прикрикивает на своих домашних, требуя тишины, потому что Франки звонит из Палм-Бич.

— У нас здесь ребятня снова сражается за лучшее место перед телевизором, — объяснил ей дядя причину шума. — Ладно, милая, лучше расскажи, как ты там.

Голос дяди был ласков, она прекрасно знала, что он тоже скучает по ней, и с трудом удерживала слезы.

— Боже, мы места себе не находили после твоего отъезда! Анджела твердила мне каждые пять минут: «Интересно, как там Франни, как ей понравился этот большой дом в Палм-Бич?» Все родственники без конца звонили нам, спрашивали, что у нас слышно. Даже на работу мне звонили. Ты ведь знаешь нас!

Франческа знала и всем сердцем хотела быть вместе с ними, разделить их радость за Франни, которая отправилась в Палм-Бич, чтобы принять неожиданное наследство. Она вздохнула.

— Дом просто потрясающий, дядя, — сказала она. — Настоящее венецианское палаццо. Я думаю, ты должен его хоть немного помнить по тем дням, когда был здесь с папой. Даже трудно поверить, что люди могут жить в таких дворцах. Здесь девять спален, можешь себе представить? И две столовые!

Она несколько минут рассказывала про особняк, пытаясь образно описать его, не пускаясь в излишние восторги. Франческа поделилась с дядей своими впечатлениями о Палм-Бич. «Неужели это было все еще сегодня?» — с удивлением подумала она. Перед ее мысленным взором возникали широкие улицы и аллеи Палм-Бич в тени разлапистых пальм. И магазины, и торговый центр с шикарными бутиками, и особняки самых богатых людей Соединенных Штатов — Уитни, Кеннеди, Пулитцера, и автомобильная стоянка перед отелем, где постояльцев ждали сверкающие хромом лимузины.

Потом трубку взяла тетя, и Франческе пришлось снова повторять свой рассказ ей, а потом и Гаэтано, двоюродному брату, который заехал к ним после работы. Затем параллельным аппаратом завладели племянники. Последовала упорная борьба за телефонную трубку, сопровождаемая воплями, сопением и криками. Когда малышей удалось уговорить отдать трубку взрослым, Франческа рассказала тете и дяде про «Ролле-Ройс», который был теперь в ее распоряжении, про Джона Тартла и Питера Пиви, которые по совместительству выполняли обязанности шофера. Здесь в телефоне внезапно наступило молчание.

— Твой отец был прекрасным человеком, Франни, — многозначительно произнес дядя. — Ты вышла из хорошей семьи, никогда не забывай этого. Эти люди ничем не лучше моего брата. И меня совершенно не заботит, что там написала в своем завещании старая леди, ты имеешь право высоко держать голову. И не смей ни перед кем лебезить!

Франческе уже приходилось много раз слышать от него эти слова, но она знала, что они рождены любовью и беспокойством за нее.

— Да, дядя, — покорно ответила она.

На самом деле Франческе больше всего хотелось сказать, как она по ним скучает, как — в самой глубине сердца — ее пугает новая жизнь, как хотела бы она, чтобы кто-то из родных был сейчас рядом. Уверенность в своих силах покинула ее: хотелось, чтобы рядом оказался человек, с которым можно было обсудить все, что ее тревожило. Франческу смущала мысль о том, что горничная может войти к ней в ванную и заботиться о чистоте ее белья. Не меньше ее беспокоила и перспектива обзавестись личным секретарем и телохранителем.

Но Франческа подавила в себе это желание. Она знала своих родных и прекрасно понимала, что при малейшем намеке хоть на малейшее ее недовольство семья готова в полном составе броситься в аэропорт и примчаться к ней на помощь.

— И еще насчет того, что Джованни был единственным человеком, которого любила миссис Бладворт, — продолжал ее дядя. — Если даже так оно и было — это совершенно никого не касается. Это их личное дело, все произошло давным-давно, их обоих уже нет на свете, и правды никто никогда не узнает. Не принимай близко к сердцу всю эту историю.

— Перестань, — заметила тетя, слушавшая разговор по параллельному аппарату.

— Запомни, — не унимался дядя, — теперь ты оплачиваешь все счета, а их дело — исполнять твои приказы, Франки. Сделай так, чтобы они это поняли. Раз уж получила богатство, пользуйся им.

— Юристы советуют мне обзавестись телохранителем. Что ты на это скажешь, дядя?

Он замешкался с ответом. Франческа, не зная, как истолковать его молчание, пустилась в объяснения:

— Понимаешь, это все из-за денег. Многим богатым людям приходится принимать подобные меры предосторожности. Мне кажется дикостью ходить повсюду в сопровождении телохранителя, но скорее всего придется с этим смириться. Я никак не могу привыкнуть к тому, что вокруг меня и так много людей! Можешь себе представить, в этом доме предусматривалось первоначально иметь двадцать пять слуг! Как можно жить словно на сцене?

— Франни, ты меня слушаешь? — вмешалась в разговор тетушка. — Заведи себе телохранителя. Тебе нужен кто-то, кто бы защищал тебя, ты же не знаешь, что за место этот самый Палм-Бич. На свете полно всяких придурков, от которых можно ожидать чего угодно.

— Правильно, милая, — согласился с мнением жены дядя. — Возьми себе телохранителя. Лучше всего какого-нибудь отставного полицейского, который знает свое дело. Гаэтано знает подходящих людей из Дэдхема, Ривера, Бруклина. Хочешь, я попрошу Гаэтано подыскать для тебя надежного телохранителя?

— Да нет, пока не надо, — начала было Франческа.

Но дядя уже звал к телефону Гаэтано. И Франческе пришлось потерять несколько минут, убеждая своего кузена не торопиться с выбором подходящего кандидата. Гаэтано обещал, если ей понадобится, устроить Франческе встречу с нужными людьми.

Она все время говорила себе, что ее семья хочет знать только то, что она, Франческа, счастлива и в полной безопасности в Палм-Бич. Они свято верили в чудесную сказку, в которой она, Франческа, из Золушки превратилась в принцессу И она не стала разочаровывать своих родных.

— Здесь просто чудесно, — говорила Франческа. — Мне очень жалко, что вас нет рядом. Хочу сегодня вечером проехаться по Палм-Бич, посмотреть на ночную жизнь городка… Один мой новый знакомый пригласил меня на ужин. — Она сделала паузу, пытаясь сдержать подступающие слезы. — Я очень по вам скучаю…

Положив трубку, Франческа бросилась на кровать, не обращая внимания на аккуратно разложенную на ней одежду, и закрыла лицо руками. Дороги назад не было, и это вызвало у нее приступ паники. На первый взгляд все выглядело просто чудесно, но на самом деле обстояло намного сложнее, чем казалось со стороны.

Франческа не выдержала и дала волю слезам. Это принесло ей неожиданное облегчение. Немного успокоившись, она принялась рассматривать себя в зеркало.

— Ну и видок, — пробурчала она себе под нос при виде распухшего лица и покрасневших глаз.

Франческа намотала на палец прядь волос, налила себе из бутылки бокал шампанского, села прямо на покрывало, скрестив ноги и глядя на свое отражение в зеркале. Она подняла бокал и увидела, что обнаженная девушка в зеркале повторила ее движение.

Она, Франческа Луккезе, пьет шампанское в своем собственном особняке из двадцати восьми комнат в Палм-Бич.

— Ну и хорошо, — вслух произнесла она.

Все это происходило на самом деле, и все же она никак не могла поверить в случившееся.

Для ужина с Куртом Бергстромом она решила надеть красно-белое джерси с белой плиссированной юбкой.

Первый ужин в «Доме Чарльза» оказался из тех, что запоминаются надолго. Когда Франческа взглянула на накрытый стол, ей тут же пришла на ум сцена чаепития у Мартовского Зайца из «Алисы в Стране Чудес». Похоже, все шло наперекосяк.

Массивные серебряные подсвечники явно нуждались в чистке, столовые приборы тоже потускнели, а кое-где соседствовали с вилками и ножами из обычной нержавейки. Посуда также представляла собой причудливую смесь темно-красного с золотом тончайшего фарфора, разноцветной английской керамики и явно современных авторских работ из темного стекла. В качестве официанта выступал бесстрастный Джон Тартл, облаченный в белую куртку.

Еда была вкусной, но Франческа из-за жары совсем потеряла аппетит, так что отведала понемногу от поданных блюд. Курт Бергстром, необычайно элегантный в темно-синем клубном пиджаке и белой шелковой рубашке с распахнутым воротником, отверг принесенную первой бутылку вина. Джон Тартл вернулся с двумя другими, которые Курт принялся тщательно рассматривать.

Франческа почувствовала, что обстановка начинает накаляться. По тому холодному тону и подчеркнутой сдержанности, с которыми общались друг с другом Джон Тартл и Курт Бергстром, становилось ясно, что они отнюдь не самые лучшие друзья.

— А где же рислинг? — спросил Курт у стоявшего рядом с ним Джона.

Тот смерил его бесстрастным взглядом черных глаз. Лишь глубокие складки в уголках рта стали еще глубже.

— У Делии Мари нет ключей от кладовой.

— Почему? — повысил голос гигант.

Его голос стал слышен в кухне, поскольку в столовой тут же появилась Делия Мари, настроенная весьма воинственно.

— Чем вас не устраивает вино, мистер Курт? — спросила Делия Мари. Она уперла руки в хрустящую от крахмала белую поварскую куртку на боках. — Я сама его выбирала.

Курт повернулся к ней:

— Мне хочется, чтобы подали рислинг. Откройте кладовую, ведь ключи от нее у вас.

Лицо Делии Мари не дрогнуло.

— Я возвратила их мистеру Стиллману. И сказала вам перед ужином, что у меня нет времени чистить потемневшее серебро. Вообще-то его надо сначала пересчитать.

Франческа сконфуженно смотрела на них. Они, похоже, намеренно не замечали ее, пререкаясь в ее присутствии. Она решила вмешаться:

— Ключи у меня.

Все взоры обратились к ней.

— Какие-то ключи передал мне мистер Стилл-ман, — объяснила она. — Наверное, среди них и ключи от кладовой. Нужно только разобраться в бирках на них.

Ей стало ясно, что в поместье идет война. И в этой войне слуги не то чтобы выступают против нее; они ведут себя так, как если бы ее здесь не было. Она догадалась, что Делия Мари и Джон Тартл выступают единым фронтом против Курта Бергстрома, который сохранял ледяное спокойствие.

Франческе вспомнились слова юриста: «Он много лет здесь всем заправлял». Но теперь Курт Бергстром отстранен от дел, и служащие давали ему понять, что он больше не может командовать ими. «Даже в отношении бутылки вина», — читалось на их лицах.

Франческа внезапно рассердилась. Несправедливо было обращаться с ним подобным образом. И еще ей было крайне неприятно, что они позволяли себе спорить у нее на глазах, словно ее присутствие ничего для них не значило!

Она понимала, что сама невольно спровоцировала эту неловкую ситуацию, не зная того, что у нее находятся ключи от всех кладовок. Но она не может запомнить все за один день, должны же они понимать это. Она отдавала себе отчет, что в глазах прислуги, много лет служившей Бладвортам, она всего лишь дочь шофера, выскочка, унаследовавшая многомиллионное состояние благодаря какому-то скандальному случаю в прошлом. Лишив Курта Бергстрома всяких надежд на наследство, которое должно было по праву принадлежать ему, она тем самым лишила его возможности распоряжаться в этом доме. «Как только Карла могла так поступить со своим мужем?» — подумала Франческа, уставясь в тарелку.

— Погодите-ка, — произнесла она.

Никто не обратил на нее никакого внимания, продолжая спорить по поводу пропавших предметов из сервиза.

— Мне бы хотелось, чтобы вы меня выслушали, — на полтона выше произнесла Франческа.

Джон Тартл повернул голову в ее сторону, их взгляды встретились. Ей показалось, что он смотрит на нее с удивлением.

Франческа взяла бутылку, стоявшую в центре стола, и стала разглядывать этикетку на французском языке. Судя по всему, это, должно быть, очень дорогое вино.

— Что не в порядке с вином?

Теперь все смотрели прямо на нее.

Курт Бергстром терпеливым тоном произнес:

— Нужно белое вино А это божоле.

Продолжая держать бутылку в руках, Франческа осмотрела накрытый стол. Она вспомнила слова дяди, сказанные по телефону: «Теперь ты оплачиваешь все счета, а их дело — выполнять твои приказы». Но дядя не сказал, что делать в ситуации, когда никто не хочет ее слушать.

— Мисс Люккесе .. — начала было повариха.

— Лук-ке-зе, — поправила ее Франческа, далеко не в первый раз в жизни. Она старалась говорить негромко, но пальцы, сжимающие бутылку, уже начинали дрожать от внутреннего напряжения. — Я родом из Сицилии, а там привыкли пить красное вино со всеми блюдами. Так что пусть будет именно красное вино, — почувствовав облегчение от того, что вышла из ситуации достойным образом, сказала она, — а завтра утром я принесу ключи, и мы во всем разберемся.

Все молча смотрели на нее. Даже Курт Бергстром.

«Что ж, довольно грустная ситуация», — подумала она, в свою очередь глядя на них. Что происходит со всеми этими людьми? Несколько напоминает перепалки преподавателей на историческом факультете в Северо-Восточном университете, когда никто не хочет первым сознаться в своих заблуждениях. И пусть даже Курт Бергстром больше не хозяин поместья, он имеет право на то, чтобы с ним обходились уважительно. А что касается вина… Франческа упрямо наклонила голову. Она уже решила завести запас хорошего итальянского кьянти и не подавать на стол ничего другого.


Когда Делия Мари и Джон Тартл скрылись на кухне, Франческа оглядела стол, уставленный блюдами, и сказала:

— Простите меня.

Но Бергстром только пожал плечами:

— Это я должен просить у вас прощения. Я только хотел, чтобы ваш первый ужин в новом доме был безукоризненным во всем. Теперь, разумеется, вы сами будете решать, какое вино подавать к столу. — Он перевел разговор на другую тему: — Юристы посоветовали вам обзавестись управляющим, если я не ошибаюсь.

Франческа сказала, что Гарри Стиллман упомянул что-то в этом роде.

— Или дворецким. — Курт налил себе в бокал немного вина и сделал глоток. — А оно вовсе не дурно.

Он огляделся в поисках Джона Тартла и обнаружил, что его нет. Тогда Курт поднялся из своего кресла, обогнул стол, с бутылкой в руках подошел к Франческе и наполнил ее бокал.

— Кто-то должен держать хозяйство в надежных руках.

— Думаю, я должна сама… — начала она.

Курт Бергстром взглянул на нее с высоты своего роста, его глаза цвета морской волны встретились с ее взглядом, скользнули по гриве густых черных волос, потом задержались на губах, заставив сердце Франчески забиться от волнения.

— Нет, вы не должны заниматься подобными делами. — Его взгляд продолжал путешествовать по ее телу. — Карла долго была больна и не покидала поместья. С вашим появлением здесь многое изменится к лучшему. Вы будете устраивать приемы, наслаждаться жизнью — разве вы не думали об этом?

Франческа была словно загипнотизирована его взглядом. От Курта исходило ощущение силы, какой-то магической власти. Она вдыхала аромат дорогого мужского одеколона, который будил в ней странное волнение. Ее тянуло как магнитом к его сильному телу, пристальный взгляд вносил сильнейшее смущение в ее душу.

Сконфуженная своими мыслями, Франческа смогла только выдавить из себя сдавленным голосом:

— Вам удобно в домике для гостей?

— Вполне. — Взгляд синих глаз не отрывался от нее. — После того как мы полюбуемся на ночной Палм-Бич, я покажу, как устроился. А вам удобно в моей комнате?

Оказывается, ее поместили в бывшую комнату Курта Бергстрома!

— Да, вполне, — тут же ответила Франческа.

Она подняла бокал и сделала большой глоток вина, стремясь утолить внезапную жажду.


— Тогда со мной было кончено, — чистосердечно признался Курт, выводя «Порше» на залитую лунным светом дорогу, ведущую к Палм-Бич. Машиной он правил уверенно, как профессиональный автогонщик. — Моя яхта «Фрейя» стояла в Кюрасао. Вы ведь знаете, что я швед?

Его лицо, обрамленное коротко стриженной боредкой, было освещено снизу слабым светом от приборной доски.

— Я пришел на Кюрасао с несколькими друзьями-шведами на борту — «Фрейю» зафрахтовали туда. Но сделка оказалась невыгодной, она не состоялась, и мы остались без денег. Мои друзья отправились на Сан-Томе, чтобы найти там работу. Я задолжал за стоянку «Фрейи», за горючее, за все, даже боялся, что ее конфискуют за долги. Но в этот момент на самолете из Майами прибыла Карла с друзьями. Они остановились в отеле «Королева Кристина», потом решили отправиться в Каракас и сыграть там в казино.

Это была идея Карлы. Однажды она увидала меня, когда я драил палубу «Фрейи». Карла зафрахтовала мою яхту, оплатила все долги. Это было очень мило с ее стороны. У меня не было команды, ведь ребята искали работу на Сан-Томе, и мне пришлось в одиночку управляться с «Фрейей». Я только нанял мальчишку в подручные. Карла опасалась, что я не справлюсь, и вызвалась помогать мне. От нее было мало толку, но ей очень нравилось изображать помощника капитана. По вечерам я стоял на руле, она сидела рядом со мной, и мы подолгу разговаривали обо всем на свете, а когда пришли в Каракас, то поженились. Это было пять лет тому назад. Вернее, пять с половиной, — поправил он сам себя.

Итак, Карла была все-таки существом из плоти и крови! Франческа попыталась представить, как выглядел Курт в те времена, когда наследница миллионов Бладвортов впервые увидела его, — загорелый, стройный и сильный, белокурый морской бог без гроша в кармане, оказавшийся не у дел в отдаленном порту Карибского моря.

«Ей ведь тогда было пятьдесят, — напомнила себе Франческа, — этой богатой женщине, уже дважды бывшей замужем». Уж она-то знала толк в мужчинах, но не смогла устоять перед Куртом Берг-стромом.

Франческа была совершенно уверена, что за этим последовало.

— И вы полюбили друг друга, — произнесла она невинным тоном.

Он бросил на нее быстрый взгляд:

— Полюбили? Я заботился о Карле. Она была женщиной, которой необходимо, чтобы кто-то заботился о ней. Я носил ее на руках — она же была миниатюрной, вы знаете по фотографиям. И почти не спала, бессонница преследовала ее. Много ночей я провел у ее кровати, сидел и разговаривал с ней. Но она держала себя королевой. Все были должны делать так, как она сказала.

Развернув «Порше» на дорогу, ведущую к северу, он снова бросил на нее быстрый взгляд, и при свете приборов она увидела, что он улыбается.

— Хотите знать, почему Карла не оставила мне денег и дом? Она ведь сходила по мне с ума и поэтому решила оставить в том же положении, как при нашей первой встрече, только с «Фрейей» и больше ни с чем. Моряк. И бродяга.

Они проезжали мимо крупных поместий в средней части острова. Над ними вздымались кроны громадных дубов, а живые изгороди из кустарника закрывали первые этажи домов. Сквозь чугунную решетку ворот Франческа заметила дорический портик и красную черепичную крышу дома, к которому вела широкая дорога, обсаженная пальмами, купающимися в лунном свете.

— О, не говорите так, — запротестовала она. — Вы вовсе не…

Она не закончила фразы. Ее внимание привлекло причудливое здание, в архитектуре которого облик французской виллы сочетался с роскошью дворца Медичи.

— Да нет, я и в самом деле бродяга, — произнес он. — Это дом Шреккельсов.

Он показал рукой на испанскую виллу розового цвета.

— Ведь бродягой называют человека, которого носит по свету без гроша в кармане, разве не так? Так вот я и есть настоящий бродяга. Я сражался в Африке, в Катанге и Анголе. И еще в Камбодже. Я хороший солдат, парашютист-десантник. Я командовал другими солдатами. За приличную плату, разумеется.

— Солдат удачи, — прошептала Франческа.

— Наемник, — поправил он ее. — И еще одна вещь: вы, должно быть, знаете, что у меня есть графский титул. В Швеции это абсолютно ничего не значит. Большинство шведских титулов идет от древних викингов, которые на самом деле были обыкновенными разбойниками и грабили друг друга. В Швеции нет той аристократии, какая есть в Англии с ее строгими традициями, со всеми многочисленными титулами.

Взглянув в зеркало заднего вида, он круто повернул налево.

— В нашей стране не принято хвалиться своим аристократическим происхождением. Мой дом и земли принадлежат теперь автомобильной фирме. Вам ведь приходилось слышать о «Саабе»?

«Порше» остановился перед домиком охранника. Страж в униформе наклонился, заглянул в окошко автомобиля.

— Добрый вечер, мистер Бергстром, — поздоровался он и вернулся к себе.

Курт включил первую скорость и медленно двинулся по подъездной аллее, обсаженной цветущими гибискусами и баньяновыми деревьями.

Франческа ничего не могла понять. Наемник? Он употребил именно это слово. И она вполне могла представить его большое, сильное тело, облаченное в камуфляж. Представить его прыгающим с парашютом или ведущим за собой в атаку своих людей было не так уж сложно.

Она окинула взглядом своего спутника, мастерски управляющего автомобилем. Этот элегантный, уверенный в себе мужчина ничем не походил на бродягу, которого Карла когда-то встретила в далеком южном порту. Неужели слуги поэтому так пренебрежительно относились к нему?

— Итак, — продолжал Курт, — после Камбоджи я занялся контрабандой оружия и именно тогда увидел «Фрейю» в Бангкоке и купил.

Он остановил автомобиль на большой площадке перед домом из белого камня, к которому вели несколько мраморных ступеней. Курт выключил зажигание, откинулся на сиденье и посмотрел на Франческу.

— А дальнейшее вы знаете, — негромко произнес он, — я стал мужем Карлы. Мы были счастливой парой…

Курт немного помолчал, глядя на нее своими голубыми глазами.

— Вот теперь вы знаете про меня все то, о чем хотели бы спросить, но не решались, верно?

Он явно смеялся над ней. Франческа почувствовала, что медленно, мучительно краснеет. Конечно, он был прав. Именно это она страшно хотела знать. И он знал, что именно ее интересует!

Но когда Курт посмотрел на нее, она увидела, как изменилось выражение его глаз, как будто на их голубизну опустилась темная пелена. Неожиданно он наклонился к ней, положив свою большую руку на спинку сиденья за спиной Франчески. И она своим напряженным в ожидании телом ощутила его близость и притягательную мужскую силу.

Голубые глаза внимательно рассматривали ее. Его рука легко коснулась ее волос, словно намереваясь узнать, каковы они на ощупь.

— Милая, — прошептал он.

Не в состоянии сдвинуться с места, словно внезапно окаменев, Франческа почувствовала, как его сильная рука опустилась ей на затылок и осторожно повернула голову так, чтобы лицо было обращено к нему. Это прикосновение будто заворожило ее, сделало совершенно беспомощной, и лишь где-то в глубине ее тела что-то сладостно трепетало. Лучистые голубые глаза, казалось, заполняли весь мир, заставляя забыть обо всем на свете.

Франческа понимала, что перед ней открылся опасный и неведомый ей прежде мир страстей. Но мягкое и в то же самое время мощное очарование этого человека захватывало ее чувства и завораживало ее. Она представляла себе его крупное загорелое тело, так явственно жаждущее близости с ней. И не могла отвергнуть его.

Сильные пальцы ласкали ее плечи, играли прядями густых черных волос, гладили затылок, притягивали ее лицо к его лицу, а в это время другая рука придерживала ее за подбородок. Их губы почти соприкасались.

— Франческа, — прошептал он, и она почувствовала его дыхание на своих губах. — Не отворачивайся от меня. Дай полюбоваться тобой.

Она поняла, что не найдет в себе сил отвергнуть его. Все развивалось слишком стремительно; она еще толком не успела узнать этого человека, а уже полностью оказалась в его власти. Она попыталась что-то сказать и не узнала собственный голос — жалкие, сдавленные звуки, вырвавшиеся у нее из горла, — мольба о пощаде. Желала она этого или нет, но ее тело стало совершенно беспомощным в руках этого человека.

Франческа увидела, как потемнели его глаза, и поняла, что это и есть ответ. Губы Курта Бергстро-ма очень нежно коснулись ее губ, ждущих и трепещущих. Она чувствовала себя неуклюжей и неловкой, словно никто и никогда не целовал ее. Его губы мягко приоткрылись, и он очень нежно языком раздвинул ее губы, словно хотел научить отвечать на поцелуй мужчины.

От его жадных, ищущих губ исходил жар, воспламеняющий Франческу. Его язык проник в ее рот и властно хозяйничал там — изучая, дразня, лаская. Напряженное тело Франчески трепетало в его руках, подвластное таинственным импульсам. Голова ее шла кругом. Что он делает с ней? В чем заключался секрет его власти? Ей и до этого приходилось целоваться с мужчинами, но в руках этого человека она ощущала себя безвольной марионеткой.

Она едва сознавала, что его руки гладят ее спину, потом проникают под кофточку, касаются ее кожи. Вот его большие ладони спустились ей на талию, потом скользнули под пояс плиссированной юбки, проникли под шелк ее трусиков и вот уже скользят по выпуклостям ее ягодиц.

— Прекрасная Франческа, — прошептал Курт, не отстраняясь от нее.

От этих его слов, а еще больше от звуков его низкого чувственного голоса Франческа внезапно дернулась всем телом от пронзившего ее желания. Обе его ладони, ласкавшие гладкую кожу ее ягодиц, притянули ее тело к нему так, что она безошибочно почувствовала сквозь ткань брюк его восставшую плоть.

Это мгновенно привело Франческу в себя. Она внезапно словно увидела себя со стороны — ее одежда в совершенном беспорядке, она лежит на спине на переднем сиденье «Порше» в сильных объятиях Курта Бергстрома. Она была готова отдаться ему, всей своей плотью взывая об этом. Ее тело жаждало его тела. При мысли о том, что он мог бы взять ее прямо здесь, на переднем сиденье «Порше», стоящего у фасада этого странного здания в Палм-Бич, она отчаянно покраснела, поняв при этом, что не нашла бы в себе сил отвергнуть его притязания. Никогда ничего подобного в жизни она не испытывала.

Внезапно Курт разжал объятия, отстранился от нее и помог ей сесть. Нежно поцеловав ее, он сказал глуховатым голосом:

— Вы совсем свели меня с ума, Франческа.

Она напряженно застыла на месте — взволнованная, испуганная и разочарованная.

— Что? — прошептала она.

Курт взял ее за подбородок, повернул голову к себе. Голубые глаза его снова смотрели насмешливо.

— Не угодно ли вам будет посетить этот дом и познакомиться кое с кем из обитателей Палм-Бич? Некоторые из них сходят с ума по-своему, и вы увидите, что это такое. Все жаждут с вами познакомиться.

Несколько секунд Франческа не могла произнести ни слова и не была уверена, сможет ли ее собственное тело повиноваться ей. Она поспешно привела в порядок свою одежду, поправила прическу.

Перед ними возвышался, весь залитый лунным светом, большой белый дом. Откуда-то из его глубины доносились звуки рок-музыки.

Франческа вдруг испытала робость, ее обновы показались ей безвкусными. Наверное, она будет выглядеть среди местных красоток белой вороной.

— Да, конечно, — произнесла она в ответ, покорно выходя из машины.


4


Через холл, украшенный мраморной колоннадой и электрическими светильниками в виде факелов, установленных в напольных поставцах коринфского стиля и отделанных бронзой, к ним направлялась женщина. Высокие каблуки ее туфель звонко цокали по плитам зеленого мрамора, покрывавшим пол.

Освещение было приглушено, но даже в полумраке женщина выглядела очень элегантной в замысловатом туалете восточного стиля из красного шелка, плотно облегавшем ее роскошное тело. Искусно уложенные темно-рыжие волосы обрамляли покрытое загаром худощавое лицо с большими карими глазами. Женщина двигалась и выглядела, как манекенщица на подиуме.

— Ну вот наконец-то и вы! — произнесла она грудным голосом. — А я уже начала сомневаться, что вы приедете.

Франческа хотела ответить, но рыжеволосая красавица прошествовала мимо нее прямо к Курту Бергстрому, обхватила за шею и прильнула к его губам в поцелуе.

Время шло, поцелуй все продолжался, и Франческе не оставалось ничего другого, как оглядывать большой мраморный холл, чувствуя себя совершенно лишней.

Но вот наконец Курту Бергстрому удалось освободиться из страстных объятий хозяйки дома. Отступив на пару шагов, чтобы она не могла снова обнять его, он сказал:

— Доррит, почему бы тебе не поздороваться с Франческой Луккезе? Ведь ты же хотела познакомиться с новой владелицей поместья.

— Именно так! — воскликнула рыжеволосая красавица.

Она развернулась и обвила руками на этот раз Франческу, которая тут же потонула в облаке ароматов французской парфюмерии и кольце крепко сжимающих ее рук. Губы женщины прижались к губам Франчески, язычок хозяйки ласкал рот, словно Франческа оказалась в объятиях любовника. Она отшатнулась, и красавица оглядела Франческу своими знойными карими глазами. Ее влажные губы шевельнулись в улыбке.

— Славная девочка! — произнесла она хрипловатым голосом. — С этими черными локонами она выглядит совершенной школьницей, но ведь она отнюдь не школьница, так ведь? Ей, наверное, лет тридцать? Только подумать, сколько у нее денег — ведь больше только у Джинки, ты представляешь!

Франческа залилась краской смущения, но тут женщина, ошеломившая гостью подобной встречей, снова удивила ее. Уже отвернувшись, она небрежно бросила ей через плечо:

— Тебе, деточка, надо бы похудеть фунтов на десять.

— Доррит, прекрати ради бога! — мягко упрекнул ее Курт Бергстром. — Веди себя прилично.

Ответ рыжеволосой красавицы прозвучал из полумрака мраморного холла:

— Курт, заткнись, пожалуйста! Мы все сошлись на том, что она подружится с Баффи. Той случалось быть когда-то стюардессой. У них много общего.

Курт взял Франческу за руку и потянул за собой. Она позволила ему вести ее по холлу, своими мраморными украшениями напоминающему музей, но внутри у нее все кипело. Слова, небрежно брошенные красавицей, болезненно задели ее. Вторично за сегодняшний вечер Франческа испытала прилив ярости: сначала ею пренебрегали собственные служащие в доме, теперь здесь. Она была готова развернуться и уйти. Но Курт Бергстром увлекал ее вперед.

Они прошли небольшим коридором со стеклянными стенами, за которыми росли какие-то причудливые, словно неземные растения. Там, в густых зарослях были видны пурпурные, белые и желтые цветы орхидей, и пестрые птицы какаду сидели на жердочках, пристегнутые легкими цепочками. Из помещения, в которое вел коридор, доносились громкие звуки рок-музыки.

— Пустите, — сквозь зубы сказала Франческа, но ответом ей был лишь новый, еще более сильный рывок за руку.

Они вошли в большое помещение, и Франческа не сразу поняла, куда они попали. Первым делом ее внимание привлек бассейн с подсвеченной снизу водой, вокруг которого росли настоящие пальмы, а под ними стояли лежаки. Потом она окинула взглядом длинный, красиво сервированный стол. Орхидеи склонялись к уставленному хрусталем столу, направленные светильники высвечивали красоту цветущих гибискусов. Мотив диких джунглей, начавшийся коридором со стеклянными стенами, продолжался и усиливался в этой зале. Густой аромат цветущих растений наполнял воздух.

Большинство гостей толпились у стойки бара. Все присутствующие делились на две группы: седеющие, подтянутые и ухоженные мужчины за пятьдесят и яркие девушки, годящиеся им в дочери.

Эти красотки, как заметила Франческа, напоминали одна другую своими стройными телами с подчеркнуто высокой грудью, ровным загаром и отлично ухоженными длинными волосами. На всех были туалеты, которые красовались в витринах магазинов Палм-Бич, все они, похоже, одевались у одного портного и делали прически в одном салоне.

Глядя на них, Франческа чувствовала себя слишком высокой и неуклюжей в красно-белом полосатом джерси и белой плиссированной юбке. Рыжеволосая Доррит назвала ее «школьницей» — если это так, то выглядит она очень глупо.

— Меня зовут Баффи.

Высокая девушка в брючном костюме из серого шелка, с прямыми длинными волосами серебристого цвета пожала руку Франческе. Она смотрела Франческе прямо в глаза, а между тем Доррит направлялась к выходу, увлекая за собой Курта Бергстрома.

— Не обращайте внимания на Доррит. Если она захочет, то может быть очень милой. Она такой и станет, когда разберется с Куртом. Давайте лучше выпьем, а потом вы расскажете о себе. Вы уже оправились от неожиданности? Там в самом деле так странно, как об этом говорят?

Баффи подвела Франческу к бару, украшенному живыми орхидеями и уставленному рядами бутылок с напитками. Бармена, однако, не было, и Баффи сама зашла за стойку, взяла бутылку тоника и бутылку джина. Франческе она налила высокий бокал калифорнийского шабли.

Красотка Баффи одним движением руки забросила на спину свои платиновые волосы и сказала:

— Сначала о себе. Я замужем за Джоком Амберсоном. Сейчас он ловит рыбу на греческих островах. Мы живем в Палм-Бич круглый год, и таких становится все больше. Когда-то говорили, что у тех, кто остается в Палм-Бич на лето, нет денег, чтобы отправиться куда-нибудь подальше, но теперь все изменилось. — Она бросила на Франческу пристальный взгляд. — Понимаете, я познакомилась с Джоком в «Монтенего Бей», когда отправилась туда на две недели. Он разводился со своей третьей женой и просто обезумел, когда увидел меня в бикини.

Баффи протянула Франческе бокал белого вина.

— Вы предпочитаете вино или что-нибудь более крепкое? Доррит держит в доме целый винный погреб. Знаете, мне страшно хочется побывать в «Доме Чарльза». Вы ведь позволите нам осмотреть его, не правда ли? Карла, увы, не разрешала этого.

— Почему? — удивилась Франческа.

Ее собеседница пожала плечами:

— Кто знает? Говорят, она была со странностями. Бедняга Курт старался кое-что изменить в этом сонном царстве Бладвортов, но Карла ему не позволяла. Ходили слухи, что она хочет передать это место правительству штата под музей, как это было с особняком Флеглеров, но потом передумала. Такие вещи здесь случаются. А вы знаете, что Банни Квигли утонул в море как раз напротив «Дома Чарльза»?

Болтовня Баффи была довольно забавна, Франческа даже рассмеялась. После приема, оказанного Доррит, она была готова рвать и метать, но теперь мало-помалу успокоилась. По крайней мере с Баффи можно было не бояться подвохов.

— Мои юристы сказали мне, что это произошло в каком-то другом месте, а уж потом молва приписала этот несчастный случай «Дому Чарльза», — сказала она.

Баффи снова пожала плечами:

— Сказать по правде, я даже не знаю, кто он такой, этот Банни Квигли, но о нем говорят.

Держа бокал в руке, она сделала шаг к Франческе.

— Вы просто настоящая спящая красавица, — сказала Баффи с улыбкой.

Увидев выражение лица Франчески, она быстро произнесла:

— Это здорово, что вы получили состояние Блодвортов и можете распоряжаться им по своему усмотрению. Очень многие из присутствующих здесь не могут пользоваться тем, что имеют. Когда они получали наследство, там было условие — основной капитал нельзя расходовать, так что теперь они только сторожа своих денег. Очень скучные люди.

Франческа сказала, озабоченная пришедшей в голову мыслью:

— Знаешь, Баффи, я ведь вовсе не собиралась идти сюда сегодня, меня никто не приглашал. Мне трудно чувствовать себя своей среди всех этих людей, сначала я должна привыкнуть к своему положению. Я работала в Северо-Восточном университете…

Баффи при этих ее словах прыснула со смеху:

— О, дорогая, а я, когда познакомилась с Джоком, была студенткой и снимала квартирку в Чикаго с тремя подругами! Джок, конечно, не может сравниться с Бладвортами, но его мать из клана Рэдни, а это как-никак оклахомская нефть. Да что там говорить — Доррит тоже не аристократических кровей, никто не знает, откуда она родом, но ведь живет в доме Боднера, а за ним солидные деньги из Филадельфии. Но песенка Доррит спета. Боднер вот-вот выгонит ее. Она должна убраться отсюда до первого сентября, поэтому-то здесь нет ни одного слуги, если ты заметила. Ей позволяют пить сколько влезет, принимать гостей и изображать хозяйку дома до поры до времени. Палм-Бич знает и не такое, он ко всему привык, поверь мне. Что из того, что Карла оставила все свои магазины шоферу? Бла-дворты были бедными ирландскими иммигрантами, как и Кеннеди, с той лишь разницей, что те работали в угольных шахтах Пенсильвании, когда старый Чарли открыл свой первый магазинчик.

Пока словоохотливая красавица говорила, Франческа всем телом ощущала на себе изучающие взгляды. В атмосфере своеобразной вечеринки, на которую она попала, — если только можно было назвать ее вечеринкой, — чувствовалось странное возбуждение, вряд ли вызванное только выпитым алкоголем. Около бассейна раздавались взрывы смеха — там уже плавали кое-кто из юных красавиц в костюме Евы, а солидные мужчины в летах наблюдали за ними; воздух был пропитан парами наркотиков, особенно явственно доносился он от группы, стоящей около бара. Неужели это возбуждение — только ее выдумка или головы присутствующих в самом деле повернулись в ее сторону, а по толпе пробежал шепоток?

Гарри Стиллман был, безусловно, прав, когда предупреждал ее об особенностях жизни в Палм-Бич и о том, что привыкать к ней надо постепенно. Франческа с беспокойством подумала: неужели в этом городке уже вовсю гуляют сплетни о ее персоне и все его обитатели знают, кто она такая и откуда появилась? Баффи, во всяком случае, была превосходно осведомлена об этом.

Франческа обернулась, пытаясь обнаружить среди присутствующих Курта Бергстрома. Почему он вдруг бросил ее и скрылся с Доррит?

Невысокий мужчина с проседью, изрядным брюшком, но с весьма моложавым лицом, одетый в широкие шорты до колен и легкую рубашку, приблизился к ним.

— Вы очень красивая девушка, — сказал он, подойдя почти вплотную и понизив голос до шепота, — и наверняка не хотите вращаться среди этих подпевал Доррит. Они в Палм-Бич только потому, что в других местах их чересчур хорошо знают и не пускают.

— Да ладно, Джинки, не начинай все сначала! — воскликнула Баффи и повернулась к Франческе: — Джинки просто помешан на нравственности. Ему все кажется, что в Палм-Бич полное падение нравов, но на самом деле здесь ничем не хуже, чем в других местах, скажем, в Бока-Ратон. Там, в Бока, столько всяких иностранцев — аргентинцы, бразильцы, арабские шейхи, — да ты и сама знаешь. Совсем как в Малибу! Джинки, ты ведь и сам бываешь в других местах! Ты только что вернулся из Ньюпорта, разве не так?

— Палм-Бич уже не тот, — упрямо твердил коротышка. — Не то, не то! Дедушке не понравился бы такой Палм-Бич.

— К черту твоего дедушку, Джинки! — воскликнула Баффи. — Им ты тоже всех достал!

Франческа тут же вспомнила фамилию дедушки Джинки. Она была синонимом богатства. Если он и в самом деле его внук, а это, видимо, так, то денег у Джинки куда больше, чем у кого бы то ни было!

Пока она разглядывала Джинки, к ним подошла женщина лет тридцати с деланной улыбкой, рядом с ней шествовал мужчина в белых теннисных шортах, открывающих кривые волосатые ноги.

— Добро пожаловать в Палм-Бич, мисс Луккезе, — сказал он, улыбаясь одними губами. — Мы мечтали познакомиться с вами. Ваше появление здесь — такое событие для нашего общества! Меня зовут Бернард Биннс, а это Эльза Маклемор.

Баффи сделала резкий жест рукой, в которой держала бокал с джином.

— Погоди, Берни, — громко сказала она, — ступай обделывать свои делишки с кем-нибудь другим. Франческе она объяснила:

— Берни пристанет к тебе, чтобы ты прочитала его книгу о диете и легла к нему в клинику для по-худания. Но, ради всего святого, не делай этого! Если уж хочешь похудеть, ляг лучше в «Золотые ворота» в Форт Лаудердейле. У них дело поставлено куда лучше — косметологи, визажисты, диетологи, массажисты, и они не держат пациентов на уколах!

Спутница кривоногого Берни обратилась к Джинки, быстро сменив тему разговора:

— Курт Бергстром сказал мне, что он привел в порядок вашу яхту для продажи. И еще сказал, что готов найти покупателя, если вы захотите.

Она и мультимиллионер Джинки заговорили о яхтах, а доктор-диетолог стал спорить с Баффи о пользе инъекций из вытяжки плаценты. Похоже, что именно такие разговоры и велись в этом обществе. Голова Франчески наливалась болью, словно ее сжимало обручем, аккорды рока молотом били в виски.

Франческа снова обвела взглядом залу, пытаясь обнаружить среди гостей мощную фигуру Курта Бергстрома или рыжеволосую голову Доррит, но никого из них не было видно.

«Что же я наделала?» — с горечью спросила она себя. Наверняка он получает сейчас от Доррит то, в чем отказала ему она, Франческа. Неужели она была чересчур неловка, слишком неподатлива тогда, в автомобиле, когда Курт Бергстром целовал ее? Ведь ей понравилось все, что он с ней делал.

Роман между ними казался вполне возможным. «По крайней мере он его предложил», — поправилась она. Почему же она не откликнулась на призыв этого потрясающего мужчины?

Франческа закусила губу. Ей снова показалось, что она все делает не так: пришла на вечеринку в дурацком наряде, никак не может приноровиться к атмосфере, царящей в Палм-Бич, была зажатой и неловкой, когда Курт Бергстром пытался поцеловать ее. Что же она удивляется, если он сразу покинул ее, отдав предпочтение обществу темпераментной рыжеволосой Доррит.

— Вы огорчены чем-нибудь? — Это была Эльза Маклемор, подруга доктора-диетолога. — Или просто устали? Ведь у вас сегодня был чертовски длинный и трудный день.

«Усталость здесь ни при чем», — едва не воскликнула Франческа в сердцах.

— Да, ужасно устала, — выдавила она из себя. — А тут еще и голова разболелась.

Доктор Биннс тут же повернулся к ней:

— Но, дорогая моя, почему же вы мне сразу об этом не сказали?

Он, похоже, искренне был рад случаю помочь и, опустив руку в карман, достал оттуда небольшой целлофановый пакетик.

— Берни, — предупреждающе произнесла его подруга.

К ним приближался Джинки. И застыл на месте в нескольких шагах от них, наблюдая за происходящим.

Диетолог протянул руку к бокалу Франчески и высыпал содержимое пакетика в вино. Врач жестом предложил ей выпить.

— Что это? — спросила Франческа, глядя на бокал. — Болеутоляющее? Но, надеюсь, не снотворное? Не хотела бы заснуть прямо здесь, среди гостей.

— Это средство гораздо лучше аспирина, — вмешался Джинки. — Не думаю, что у Доррит может найтись аспирин. Она не хочет думать даже о туалетной бумаге.

В этот момент Баффи повернулась к ним и заметила, что они делают.

— Чем это вы пичкаете ее? — подозрительно спросила она.

— Не успеете сосчитать до десяти, как вам станет лучше, — сказал доктор, глядя, как Франческа одним глотком осушает бокал.

— Ох, Франческа, — сказала Баффи, покачав головой. — Ты даже не представляешь, во что ввязываешься.

«Сосчитай до десяти», — вспомнила Франческа. Видимо, доктор Биннс дал ей какое-то новое средство. Аспирину, чтобы подействовать, надо двадцать минут. Чертовски долго.

Седовласый солидный мужчина в белом полотняном костюме заговорил с ней на итальянском, и прошло несколько секунд, прежде чем она узнала язык. Снова нахлынуло чувство неловкости; Франческа вспомнила свои институтские познания итальянского и ответила, что лишь немного владеет сицилийским диалектом.

Пока она вымучивала из себя итальянские фразы, глаза мужчины вдруг заблестели. Он перешел на английский и заговорил об античных развалинах в Сиракузах, которые он, похоже, отлично знал. Спохватившись, ее новый знакомый представился. Его звали Герберт Остроу, и, помимо всего прочего, он писал киносценарии. Он заговорил об Анне Маньяни и о лучших днях итальянского кино.

Слушая его, Франческа стала осознавать, что с ней творятся странные вещи. Тоска куда-то пропала, сменившись удивительной легкостью, голова перестала болеть, и она оживленно заговорила с киносценаристом, обсуждая итальянские фильмы. Герберт Остроу оказался очаровательным собеседником. В его обществе Франческа преобразилась, начала немного флиртовать с ним, осознавая, что даже сама не представляла, какие бездны обаяния таятся в ней.

Времени для нее больше не существовало. Когда она на секунду замолчала, чтобы перевести дыхание, Герберт Остроу произнес, не скрывая восхищения:

— Вы совершенно очаровательны, если мне будет позволено это заметить. — Он сделал энергичный жест рукой. — При этом вы имеете яркую индивидуальность в отличие от стандартных телевизионных красоток. Вы обладаете той красотой, которая дается только итальянкам. Очень похоже на первые роли Софи Лорен.

— Скорее Джины Лоллобриджиды, — вставил Джинки, подходя к ним.

Он внимательно разглядывал красно-белую полосатую кофточку Франчески.

— Ерунда, куда Лоллобриджиде до нее! — возразила Баффи. — Да и кто ее помнит? Она же была коротышкой и толстухой, разве не так?

— Если она толстуха и коротышка, то что же ты тогда так возмущаешься? — усмехнулся Джинки. — Того и гляди лопнешь.

— Джинки просто подхалим, — бросила на это Баффи.

Она взглянула на пустой бокал Франчески и нахмурилась.

— Но куда, черт возьми, запропастился Курт? Он же должен был приглядывать за тобой. — Она обернулась и посмотрела по сторонам. — Пойду его поищу.

Но сейчас Франческа не нуждалась в опеке Курта. Ей больше всего хотелось танцевать. Несколько пар танцевали на краю бассейна, извиваясь в такт року. Она знала, что может проделать все куда лучше их. Желание пуститься в танец все нарастало. Хорошо бы, конечно, чтобы ее партнером стал Курт Бергстром. Баффи, вспомнила она, отправилась на его поиски. Франческа чувствовала такое нетерпение, что едва могла устоять на месте.

Молодая девушка с точеными чертами лица, иссиня-черными волосами и великолепным загаром выбралась из бассейна. Она сорвала с себя намокшую кофточку: ее маленькие груди вплоть до острых сосков были покрыты безукоризненным загаром. Она протянула руку к графину с вином, чтобы наполнить бокал, и продемонстрировала всем полоску незагорелой кожи под задравшейся мини-юбкой.

— У меня грудь получше, — неожиданно для себя громко произнесла Франческа.

Она начала смеяться, чувствуя себя на вершине блаженства. Она отнюдь не была неуклюжей провинциальной девицей, как считали окружающие. Сказал же киносценарист, что она просто великолепна. А если бы она хотя бы улыбнулась Джинки, он бы сказал и не такое. По крайней мере она знала, что ее груди больше и красивее, чем у этой бесстыдно обнажившейся девчонки.

— Черт возьми, Курт, — донесся до нее голос Баффи, — ты должен был получше приглядывать за ней! Она уже под кайфом — этот гад Берни Биннс что-то подсыпал ей в вино.

Голова у Франчески немного кружилась, но она никогда в жизни не чувствовала себя так хорошо, как в этот вечер. Одуряющий аромат цветов кружил голову, громкая музыка проникала в каждую клеточку ее тела, эхом отдавалась в ушах.

Баффи взяла ее двумя пальцами за подбородок и посмотрела в лицо.

— О, милая, да ты хорошо закайфовала!

Франческа понимала, что другие люди могли быть куда более изысканными, более образованными, но, как сказал ее дядя, деньги принадлежали именно ей! И похоже, это здесь все и решало. Она посмотрела на Баффи и принялась неудержимо смеяться.

— Ты чересчур беспокоишься. Это скоро пройдет.

Франческа услышала низкий голос Курта Берг-строма, почувствовала на своей руке его сильную руку. Она благодарно повернулась к нему и посмотрела на него снизу вверх. Он был такой сильный, красивый и надежный. Теперь она точно знала, что все будет в порядке.

— Отвези ее домой, — снова проник в сознание голос Баффи. — Франческа, я позвоню тебе утром, хорошо?

— Но я не хочу идти домой, — запротестовала Франческа. — Я абсолютно не хочу спать. Я еще не танцевала…

Ей страшно хотелось потанцевать с Куртом Бергстромом. Она мечтала показать ему, как хорошо она умеет двигаться, но Франческа не могла заставить себя пригласить его.

И еще она хотела продолжить интересный разговор с Гербертом Остроу, киносценаристом, но Курт взял ее за руку, повел за собой к двери, которая вела в коридор со стеклянными стенами и буйствующими за ними джунглями, а затем и к выходу из здания.

Тут внезапно снова появилась Доррит, ее грива рыжих волос пребывала в совершеннейшем беспорядке, косметика на лице поплыла, расстегнутое экзотическое платье демонстрировало великолепное тело. Франческу почему-то не удивило, что под этим платьем из полупрозрачной шелковой ткани ничего не надето. Доррит размахивала руками и порывалась что-то сказать, но гости сомкнулись вокруг нее, и она исчезла за их спинами.

— Спокойной ночи, дорогая, — произнес Джинки, когда они спускались по мраморным ступеням к выходу. — Утром я вам позвоню.

Чувствуя себя просто великолепно, Франческа запрокинула голову назад и безудержно расхохоталась: похоже, что утром ей будет звонить весь город. Она уже обзавелась кучей друзей в Палм-Бич, и всего лишь за несколько часов.

Именно так и рекомендовал ей поступить Гарри Стиллман.


Но оказалось, что они вовсе не возвращаются домой. Окутывавшая их ночь охладила разгоряченные тела, мягкий влажный ветер дул с моря, принося запах свежести. Изогнутые под напором муссонов кокосовые пальмы, возвышавшиеся вдоль набережной, шелестели листьями.

Франческа опустила в «Порше» стекло и наслаждалась быстрой ездой, на удивление самой себе, ничуть не сонная и полная энергии. Она не могла припомнить, когда еще такое возбуждение переполняло ее. Ей начинало казаться, что Палм-Бич — очаровательное местечко; теплая южная ночь, похоже, не собиралась подходить к концу, она готова была всю ночь не спать — по счастью, ей не надо идти утром ни на какую работу! Можно всю ночь веселиться, ложиться под утро, вставать поздно, сразу же идти купаться, а потом за завтраком, поданным почтительными слугами, лениво планировать, чем бы таким заняться сегодня.

Мужчина рядом с ней — самый красивый мужчина, которого ей приходилось встречать, — взглянул на нее своими сверкающими голубыми глазами, и у Франчески все внутри похолодело. Это отнюдь не Бостон, а экзотическое, небывалое и восхитительное место, и она совершенно не была уверена в том, что она та самая Франни Луккезе, двадцативосьмилетняя старая дева, сотрудница аспирантуры Северо-Восточного университета. Жизнь резко изменилась, и можно попытаться начать ее заново.

Курт Бергстром завел разговор о местном клубе:

— В нем собрались сильные мира сего. Вы тоже получите приглашение вступить в клуб, в этом нет сомнения. И приглашение в клуб «Эверглейдс», а туда вступить не очень просто.

Франческа высунула руку в окно, пальцами ловя ветер. Веселье переполняло ее, хотелось кричать от радости. Она действительно не узнавала себя — ей всегда говорили, что она чересчур серьезна.

Она пробормотала:

— А это правда, что Доррит собираются выдворить из дома, в котором она живет?

Словно не расслышав ее вопроса, Курт продолжал:

— Старожилы этих мест не так-то легко подпускают новичков к себе. Они допустят вас в свои клубы из-за денег Бладвортов, но обитатели Палм-Бич будут довольно долго к вам присматриваться, прежде чем примут в свой круг. Быть может, на это уйдут годы.

— Вы знакомы с кем-нибудь из них? — поинтересовалась она.

— Кое с кем.

— Но вы же только что сказали, что на это требуются годы.

— Они были друзьями Карлы, — отрывисто произнес он.

«Порше» свернул на грунтовую дорогу, ведущую к морю. Они вышли из машины и по длинному узкому пирсу подошли к огромной трехмачтовой океанской яхте, ошвартованной около него. Ступив на ее палубу, Франческа услышала веселую музыку в стиле «калипсо», доносящуюся снизу. Из люка в палубе у их ног вынырнула темная фигура.

— Кто вы, черт возьми, такие? — грозно спросил мужчина. — Это частная яхта, и посторонним вход сюда воспрещен!

Произнося эту тираду, он вгляделся в пришельцев, узнал Курта Бергстрома и заключил его в свои объятия. Потом мужчина повернулся к Франческе:

— А это и есть новая наследница? Боже, какая красотка! Да к тому же шестьдесят миллионов.

Он подошел ближе и посмотрел Франческе в глаза.

— Ха-ха, — мягко сказал он, — да она же под кайфом.

Мужчина покачал головой.

— По трапу спускайся осторожно, держись за перила, — велел он ей. — Мне вовсе не хочется, чтобы ты грохнулась и отбила свой зад.

Трап оказался крутой лестницей, которая вела внутрь яхты. Франческа последовала совету и спустилась, внимательно глядя под ноги. Еще никогда ей не приходилось бывать на океанской яхте. Помещение, где они очутились, оказалось довольно тесным, но роскошным. Пестрая компания, в основном молодежь, одетая весьма демократично — в джинсы и шорты, веселилась вовсю. Музицировали два гитариста и ударник, зажатые в угол салона. В воздухе витал сигаретный дым и едкий запах марихуаны. Невысокая, добродушная на вид женщина средних лет подошла и обняла Курта Бергстрома.

— Не ожидала, что вы придете.

Она посмотрела на него сквозь длинные ресницы. Потом взглянула на Франческу:

— Вы просто очаровательны. Меня зовут Касси, — представилась она, — а этого большого слюнтяя — Анджело. — Касси указала на встретившего их на яхте мужчину. Должно быть, Курт рассказывал вам — они вместе были в Бангкоке.

Касси пришлось прижаться к переборке, когда Анджело протискивался между ними. Кто-то передал поверх головы Касси бокал для Франчески. В бокале оказалась кока-кола с ломтиком лимона. Она пожала плечами и осушила бокал.

Касси поколебалась, но все же притянула Франческу к себе, чтобы никто не смог услышать ее слов, и шепнула:

— Не обижай Курта, мы все любим его. И Карла как следует поработала над ним. Я этому свидетель.


Уже в пятом часу утра «Порше» подрулил к воротам «Дома Чарльза». Заспанный охранник, нанятый через агентство, пожелал им доброго утра и открыл ворота.

Франческа откинулась на сиденье «Порше». «Это мой собственный охранник», — лениво подумала она, и ехала по своей дорожке к своему дому, и уже начинала думать, что сможет найти достойное применение свалившемуся на нее богатству.

Она разгладила на коленях смявшуюся юбку. Буйная гулянка на яхте Анджело и Касси доконала купленный в Бостоне наряд; кто-то облил его пивом, а потом она зацепилась за что-то кофточкой, не говоря уже о том, что все в этом же костюме Франческа пыталась научиться брейк-дансу на полу. Но это не имело никакого значения; она уже решила выбросить все свои бостонские обновки и пройтись по бутикам Палм-Бич.

«Мечты порой сбываются», — с удовлетворением подумала Франческа. Ничто не могло нарушить великолепное настроение, владевшее ею. Ей совершенно не хотелось спать, никогда еще она не чувствовала себя так хорошо, была свежа и бодра — по жилам струился огонь, горячил нежную шелковистую кожу, наливал чувственным томлением губы, груди рвались из тесного бюстгальтера… Что-то — возможно, бессонная ночь или вино — произвело такое чудесное действие. Она чувствовала, что Курт Бергстром искоса посматривает на нее.

Везде, где они появлялись этим вечером, окружающие радостно приветствовали Курта Бергстро-ма; было совершенно ясно, что у него множество друзей в Палм-Бич. Но почему же тогда у него не складывались отношения с людьми, работавшими в поместье? Какие тайны окружали этого человека, так уничтожающе откровенного по отношению к самому себе? Он, не ожидая вопросов, рассказал ей о себе куда больше, чем она осмелилась бы спросить.

Подумав обо всем этом, она ощутила нервную дрожь и отвернулась к окну, чтобы он не увидел выражения ее лица. Франческа чувствовала себя в глупом положении, но далеко не в первый раз за сегодняшний вечер ей пришло в голову: как же может женщина не хотеть его?

— Вот мы и дома, — сказал Курт, останавливая автомобиль на стоянке рядом с каким-то цветущим кустом. — Скоро рассвет.

Тон его голоса дразнил ее, в полумраке, когда он говорил, на лице поблескивала белая полоска зубов.

— Наверное, уже слишком поздно для визита в мой домик?

— Почему же? — удивилась Франческа. — Мне совершенно не хочется спать!

Открыв дверцу «Порше», она выпрыгнула из машины.

— Мне кажется, что в Палм-Бич вообще по ночам не спят.

Когда они покидали яхту, вечеринка была в самом разгаре, на борт поднимались все новые и новые люди.

Она услышала его тихий смешок.

— Что ж, для Палм-Бич это типично. Здесь всегда можно попасть на гулянку.

Франческа сделала несколько шагов по тропинке. В густой темноте под деревьями застоялся дневной жар, аромат цветущих кустарников казался почти осязаемым. Она споткнулась, и Курт взял ее за руку.

— С вами все в порядке? — В его голосе ясно чувствовались заботливые нотки.

Курт снял блайзер, и в жаркой темноте под деревьями она различала светлое пятно его сорочки и русые волосы.

Франческа остановилась, будто невзначай прикоснулась рукой к рельефным мышцам его предплечья и почувствовала, что от этого случайного прикосновения все его тело напряглось.

— Со мной все в порядке, — заверила она.

Это было совершенной правдой: чудесное приподнятое состояние по-прежнему владело ее душой и телом.

— Я вовсе не так много пила и совершенно не курила того, что все передавали друг другу там, на яхте, — добавила она.

Ее собственное тело непроизвольно реагировало на близость его тела, тянулось к нему; Франческа хотела было отстраниться, но тут же передумала.

Курт взглянул на нее с высоты своего роста, свет полной луны отразился в его глазах.

— Я вовсе не имел этого в виду, — сказал он.

Мощеная дорожка вела к домику, стоявшему в небольшой рощице кокосовых пальм, олеандров и цветущих кустарников. Он обогнал ее и открыл дверь.

Франческа подождала, пока Курт найдет выключатель и зажжет свет. Лампа вспыхнула и осветила уютную комнату с окнами, закрытыми ставнями с косыми планками, и большим камином из грубого камня. На стенах были развешаны фотографии в рамках — люди в камуфляже на фоне джунглей, парусные яхты, поместье с большим каменным домом, спортсмены в лыжных костюмах на фоне заснеженных гор, несколько мужчин и женщин в парадных дворцовых залах. С одной фотографии улыбалась симпатичная женщина в бриллиантовой диадеме и с широкой лентой через плечо, на которой сиял драгоценными камнями орден.

На массивном столе из черного дерева, стоявшем перед камином, было много интересных и, видимо, ценных вещей: кинжалы, инкрустированные перламутром, статуэтка лежащего Будды из бронзы, несколько переплетенных в кожу старинных книг. Да и вся комната, как заметила Франческа, была наполнена экзотическими предметами со всего света: африканскими расписными щитами, поделками азиатских ремесленников, идолами, масками, а на одной из стен висел древний ростр в виде головы дракона. Под ним Франческа заметила черно-белую литографию в рамке: драккар[3 - Драккар — боевой корабль викингов.] с наполненным ветром полосатым парусом, идущий в открытое море навстречу восходящему солнцу. Яркие отблески солнца спорили с языками пламени, которым был объят драккар, огонь лизал и фигуру мужчины, лежащего на помосте в полном боевом снаряжении, с рогатым шлемом на голове и со щитом на груди.

— Что это? — воскликнула Франческа.

На борту драккара не было видно ни одного человека, кроме воина на помосте, уже объятом пламенем.

— Это погребение викинга.

Курт подошел к ней и остановился рядом с ней.

— На рассвете его друзья подожгли драккар и пустили его в открытое море. Они провожают в последний путь вождя, иначе не стали бы уничтожать такой хороший драккар. Но для викинга такое погребение — высшая честь.

Она не могла оторвать глаза от картины. В ней была какая-то притягательная сила, которую невозможно было выразить словами.

— А что будет потом?

— Он пойдет на дно.

Франческа повернулась и оказалась почти вплотную к нему. От внезапной близости его мощного тела, острого ощущения мужской силы у нее перехватило дыхание. Она боялась взглянуть вверх, в его странные, цвета морской воды глаза. Он и так приобрел чересчур большую власть над ней.

Когда Курт заговорил, его слова эхом отдались в ее сознании.

— Я представлял тебя совершенно иначе, — прошептал он.

Франческа услышала его слова, но тут же почему-то внезапно перед ее глазами всплыла Доррит, бросающаяся ему на шею и впивающаяся в губы. Она перевела дух, чтобы справиться с эмоциями, и спросила:

— И какой именно?

Он словно зачаровывал ее своей белозубой улыбкой, его голубые глаза заглядывали прямо в душу. Франческа не могла отвести взгляда от этого мужественного, красивого лица. Взволнованная, смущенная, она едва расслышала его ответ.

Франческа тщетно пыталась осознать реальную опасность ситуации, в которой оказалась. Что она знала о нем? Он был солдатом удачи, искателем приключений, третьим супругом Карлы, лишившей его наследства! В глубине сознания Франчески раздавались тревожные сигналы, но их заглушал зов плоти, пульсирующий в ее теле.

Курт склонился к ней, и она почему-то не удивилась, услыхав его слова.

— Я так хочу тебя, Франческа, — раздался над ухом его тихий, ставший очень нежным голос. — Я от тебя без ума…

Франческа прерывисто вздохнула. Пока она лихорадочно придумывала, что сказать в ответ, к ее губам прильнул его чувственный рот. Ей показалось, что какая-то невидимая искра передалась через этот поцелуй и воспламенила ее трепещущее тело.

Его язык проник меж ее губами и властно царил во рту, безжалостно требуя ответа. Курт притянул ее голову к себе и покрывал лицо поцелуями, на каждый из которых ее тело тут же отзывалось.

— Люби меня, — прошептал он, не отрываясь от ее уст.

Франческа не могла больше сопротивляться. Она была ошеломлена, ощутив силу своего желания. Рассудок отступил, она очертя голову бросилась в поток новых, неизведанных чувств, в буйство плоти и необузданность страсти. Ее губы сами собой нашли его рот и жадно прижались к нему. Франческа крепко обняла его, прильнула к нему.

— Не торопи меня, — едва смогла произнести она.

Все произошло слишком быстро, и она сознавалась себе в том, что не может и не хочет сдерживать нахлынувшие на нее чувства!

Но он только улыбнулся ей в ответ. Его руки блуждали по ее телу, изучая, лаская, возбуждая в нем страсть, а потом тесно прижали ее к своим бедрам, так что она явственно ощутила мощь его желания.

Франческа невольно напряглась от этого прикосновения. Она хотела что-то сказать ему, но Курт лишил ее такой возможности.

Его губы и язык продолжали свою сладкую пытку, ее лицо пылало от поцелуев, потом огненная дорожка поцелуев протянулась по нежной коже шеи. Поцелуи пробуждали таившуюся в ней чувственность, вызывали ответную страсть. Наконец его рука легла на упругую плоть ее груди, а потом большой и указательный пальцы нащупали под тканью кофточки чувствительный сосок. Она слабо вскрикнула.

Его руки словно ждали этого сигнала, чтобы еще крепче обнять ее.

— Боже мой! — прошептал он, зарывшись лицом в ее волосы. — Как я хочу тебя, Франческа.

Он поднял ее на руки. Франческа не была миниатюрной женщиной, но его сила делала сопротивление бессмысленным, да она вовсе не хотела противиться его желаниям. Когда Курт, держа ее на руках, направился в спальню, она не стала протестовать. У нее больше не было собственной воли, всем ее существом полностью и безраздельно владело рвущееся изнутри сладостное возбуждение. Ее тело страстно жаждало близости с Куртом — и какое дело, что этому изо всех сил противился рассудок!

— Подожди, — прошептала Франческа, зная, что он не услышит ее.

Так и произошло. Вместо ответа Курт осторожно опустил ее на большую кровать. Ее сознание словно бы помутилось; тело будто бы превратилось в какое-то жадное, ненасытное существо, обретшее свое собственное существование, окружающие предметы дрогнули и поплыли вокруг, а единственной реалией осталась испепеляющая жажда и сильный человек, который мог утолить ее.

Курт, действуя ловко и умело, начал снимать с нее одежду — полосатую кофточку, плиссированную юбку, бюстгальтер, трусики. При каждом, даже самом легком прикосновении его пальцев Франческа вздрагивала. Она непроизвольно схватила его руки, словно пытаясь помешать, но не издала ни звука.

Несколько секунд он стоял, восхищенно глядя на распростертую перед ним обнаженную Франческу, кожу которой золотили первые лучи восходящего солнца.

— Ты воистину прекрасна, — прошептал он, склоняясь над кроватью. — Знаешь, с самого первого мгновения я хотел тебя. И в твоих глазах тоже было желание, ведь правда?

Франческа попыталась возразить, но его губы прижались к ее губам, заглушив все непроизнесенные слова долгими поцелуями. Стесняясь своей наготы, Франческа инстинктивно прикрыла ладонями свои обнаженные груди.

Курт отстранился и несколько секунд всматривался в ее лицо.

— Я не хотел испугать тебя, — мягко сказал он. — Какой же ты все-таки ребенок.

Он осторожно отвел ее руки от груди и накрыл их своими большими загорелыми пальцами, внимательно глядя, как она дрожит под его прикосновениями.

— Я хочу смотреть на тебя, — прошептал он, — и хочу, чтобы твое чудесное тело наслаждалось тем, что я делаю.

Курт наклонил голову и коснулся языком ее розовых сосков, нежно лаская их, но тут же сжал их губами чуть сильнее, и она вскрикнула, когда он втянул их в рот. Ее тело, дрожа от вожделения, извивалось под его ласками. В ответ на ее стоны Курт все сильнее возбуждался.

Больше сдерживаться он не мог. Курт быстро разделся, швырнув одежду прямо на пол. Франческа не могла не восхититься его сильным, загорелым телом с рельефными мышцами, плоским животом и узкими бедрами.

Не спуская с нее глаз, он решительно стянул с себя узкие плавки и шагнул к кровати. Этот мужчина знал красоту своего тела; восставшая плоть его поражала размерами. Франческа как завороженная не отводила от него взгляда. Перехватив этот взгляд, он ласково улыбнулся ей.

Резким движением Франческа села на постели, словно намереваясь убежать. Но он тут же оказался рядом и встал на колени, обняв ее.

— Не бойся меня, — произнес он. — Я буду любить тебя, прекрасная Франческа, и уже поздно отвергать мою любовь.

Она закрыла глаза и отдалась его власти. Курт склонился над ней и покрыл поцелуями каждый уголок ее тела.

— Ты ведь тоже хочешь этого? — проник в ее затуманенное сознание его голос. — Скажи мне, Франческа!

Ее тело покорно выполняло его волю. Поцелуи, словно раскаленное железо, заставляли ее вздрагивать в муке сладострастия, а сильные руки завели руки Франчески за голову и прижали к подушке. Желание, казалось, разрывало ее тело. Запрокинув голову, она вскрикнула, и в тот же момент Курт заглушил этот крик своим поцелуем и опустился на нее.

Франческа приглушенно застонала, прижатая к постели его большим телом. В этот момент ей пришла в голову мысль — каким образом этот бронзовотелый гигант мог заниматься любовью с хрупкой, миниатюрной Карлой Бладворт. Но ведь Карла хотела его — увидав там, в доках Кюрасао, светловолосого красавца морехода, тут же возжелала его. «И купила себе любовника», — услужливо подсказало сознание.

Курт всей тяжестью своего тела опустился на нее, положив одну ногу между ее ног. Руки Франчески скользили по буграм мышц на его спине в безнадежной попытке остановить Курта. Она хотела его и в то же время противилась тому, чтобы он полностью овладел ею и предался с нею любви. Она сама не знала, чего хочет!

— Франческа, — простонал он глухо.

Курт, дрожа от вожделения, напрягся, она снова вскрикнула, хотела противостоять натиску его плоти, но ее тело приняло его. Она услышала его удивленное восклицание, когда он встретил на своем пути преграду. Но боль стала куда сильнее, когда он вошел в нее, и она вонзила ногти ему в плечо. Курт коротко застонал, но не остановился. Франческа уже не отдавала себе отчета в том, что делает, огненный вихрь закружил ее.

Курт перестал сдерживать силу своей страсти. Эта страсть бумерангом возвращалась к Франческе, еще больше воспламеняла, лишала остатков сознания, превращала ее в бушующий пламень желания.

Его громадное тело ритмично двигалось. Руки старались прижать к нему каждый миллиметр ее тела.

— Люби меня, — снова и снова просил он, — люби…

Эти слова странно воздействовали на Франческу. Она забыла о боли, обо всем на свете и с удвоенной силой бросилась в любовную битву. И на этот призыв тут же откликнулось его тело. Ему удалось заглушить ее крики своими поцелуями.

— Франческа, ты настоящая тигрица, — произнес он, не отрываясь от нее.

Она понемногу приходила в себя, лишь в жилах все еще струился жидкий огонь, который лишил ее сил сопротивляться страсти. Тело казалось каким-то чужим; даже боль ощущалась как нечто далекое. Франческа не находила подходящих слов, чтобы описать свое состояние.

Приподняв голову, Курт посмотрел на Франческу, и она заметила мелкие капельки пота, выступившие у него на лице.

— Франческа, — тихо спросил он, — почему ты это сделала? Я не знал, что ты была девушкой…

Франческа не отрывала от него глаз, желая, чтобы он снова прижался к ее губам в поцелуе. И снова хотела его. Днями, неделями напролет быть с ним в постели, отдаваясь ему. «И любить, — улыбаясь, подумала она, — любить этого белокурого гиганта до конца своих дней».

— Посмотри на меня, — попросил он.

Его рука осторожно коснулась ее щеки. Очень тихо Курт произнес:

— В наше время девушки — по крайней мере американки — не хранят невинность так долго.

Франческа только улыбнулась и закрыла глаза. Она не хотела рассказывать ему, как многие мужчины добивались ее, как родственники держали их на почтительном расстоянии, особенно после смерти ее отца. Они следовали строгим традициям, принятым на Сицилии, она, в свою очередь, терпела эти правила до тех пор, пока в ее двадцать восемь лет в ней не стало расти отчаяние. Никто не хотел понять, что главное заключалось в том, что она до сих пор не встретила человека, которому хотела подарить свою любовь.

Но, вспомнив о своей семье, Франческа едва удержалась от слез.

Боже мой, что же ей теперь делать?

Курт заметил смену выражения на ее лице и, поняв ее мысли, мягко притянул к себе. Их тела так и лежали переплетенными между собой, и Франческа прижалась к нему. От него исходила надежная, успокаивающая сила. Она почувствовала в глубине своего тела неусмиренный огонь страсти, который снова начинал разгораться.

Но Курт мягко отстранился от нее, сел на постели и потянулся за своей одеждой, брошенной на пол у кровати. Он что-то тихо произнес. Франческа не могла понять чужой язык, но по его тону догадалась, что он выругался.

Франческа тоже села, все еще слегка дрожа от неутоленного желания. Ей приходилось слышать, как красиво ее тело; сейчас ей хотелось, чтобы он смотрел на нее. Откинув назад волосы, она потянулась всем телом, провоцируя, соблазняя его.

— Что ты сказал? — спросила она.

Разбуженная чувственность требовала своего.

— Я сказал «черт возьми», — ответил Курт.

Она придвинулась к нему и стала поглаживать его широкие плечи, выпуклые мышцы на спине. Курт возился с ботинками и никак не отреагировал на ее ласку.

— Иди ко мне, — тихо попросила она.

Он со вздохом повернулся к ней:

— Франческа, я приготовлю ванну. Ты все еще немного под кайфом. Полежишь в прохладной воде и придешь в себя.

Франческа взяла его руки и положила на свою грудь.

— Я совершенно не хочу идти в ванну, — сказала она.

Даже легкое прикосновение к набухшим соскам снова наполнило все ее существо радостным восторгом.

— Я хочу снова быть с тобой, — прошептала она, блестя глазами.

Франческа не могла объяснить ему, что сделало с ней открытие доселе не изведанных глубин страсти. Она не могла осознать случившееся. Сама плохо понимала, что с ней происходит. Курт, судя по всему, был удивлен ее страстным темпераментом. Она снова хотела его любви. Ей еще предстояло осознать и прочувствовать все случившееся с ней, но одно было несомненно — она наконец встретила долгожданного и единственного человека.

— Я тоже хочу тебя, — терпеливо произнес Курт. — Но сначала прими ванну и немного приди в себя.

С этими словами он убрал руки с ее груди и отвернулся, бормоча про себя:

— Девственница! Ну и ну! В жизни бы не подумал!

Франческа встала в кровати на колени, повернула к себе его голову, чтобы видеть лицо.

Курт взглянул на нее со странным выражением. Она провела ладонью по его белокурым волосам, коснулась пальцем губ. Несмотря на его слова, она видела, что он страстно хочет ее.

— Пожалуйста, возьми меня, — тихо попросила она, прижимаясь к его губам.

Возбуждение никак не отпускало ее, она горела желанием. Налившиеся груди помнили прикосновения его губ, тело сладко болело от недавней близости, но она снова хотела испытать любовь.

Курт в ответ решительно покачал головой.

— Франческа, — мягко сказал он, — тебе не стоит снова заниматься любовью прямо сейчас. — Он показал пальцем на красное пятно на покрывале. — Погляди, у тебя идет кровь.

Франческа упрямо покачала головой, отметая все доводы рассудка.

— Я хочу, чтобы ты снова любил меня, — настаивала она. — И хочу, чтобы ты хотел меня!

Ее руки гладили его живот, потихоньку опускаясь на бедра. Она нащупала его возбужденную плоть и торжествующе воскликнула:

— Ты тоже хочешь меня!

— Франческа, перестань, — пробормотал он.

— Ты хочешь меня! — не унималась она.

— Да, хочу, — нехотя признался Курт. — Что же я, сумасшедший, чтобы не хотеть такую красавицу? В том, что произошло, я могу винить только себя…

Франческа ничего не хотела слышать.

— Ты сказал, что хочешь меня, — произнесла она, откидываясь на спину и увлекая его за собой. — Так возьми меня…

Курт был всего лишь обыкновенным мужчиной.

— Будь по-твоему, — глухо произнес он. — Я хочу тебя…


5


Франческа проснулась только в половине второго. Бронзовые часы на столике сообщили ей об этом тихим перезвоном. Спала она очень плохо — долго не могла заснуть, чересчур возбужденная всем происшедшим. Ей казалось, что с тех пор, как двадцать четыре часа тому назад в аэропорту Палм-Бич она спустилась по трапу прибывшего из Бостона самолета, ей пришлось прожить уже не одну жизнь.

Странным показалось ей и само пробуждение в чужой комнате, заливаемой лучами солнца, проникающими сквозь косые планки венецианских ставней, с тростниковой мебелью в тропическом стиле, со смотрящими на нее с расписного сводчатого потолка резвящимися купидонами и сатирами. Тишину нарушало гудение допотопного кондиционера. На туалетном столике стояли вазы с розами и цветами гибискуса, а сквозь открытую дверь виднелась громадная, размером с детский бассейн, ванна из порфира.

Странное местечко. Теперь все это принадлежит ей — шесть акров ухоженных газонов поместья, поле для гольфа на девять лунок, которое, к сожалению, пока не приведено в нормальное состояние, шесть теннисных кортов, два плавательных бассейна, причал для яхт и двадцативосьмикомнатный особняк с одним из крупнейших в мире органов.

Во рту Франческа ощущала противный вкус металла, она чувствовала себя опустошенной. Голова болела, тело ломило, словно ее избили.

«Так вот как приходится расплачиваться за удовольствия», — подумала она, лежа с открытыми глазами. Как же она могла забыть их яростную любовную схватку?

Франческа закусила губу и оцепенела. Перед ее глазами наяву встало все происшедшее. О боже, что она наделала? Отдалась мужчине, с которым была знакома лишь один день. Франческа вспомнила события прошлого вечера и ночи: визит в особняк Доррит, Джинки, Баффи и писатель, отрекомендовавшийся Гербертом Остроу, врач-диетолог со своей странной подругой и он, Курт Бергстром, белокурый гигант за рулем «Порше». Все это были фрагменты одной фантастической, небывалой ночи. И вечеринка на борту яхты, принадлежащей толстяку, подробности которой она ни за что в жизни не могла бы вспомнить.

А потом… потом она оказалась в домике Курта Бергстрома, более того — в его постели, и занималась с ним любовью!

Так это все случилось на самом деле! Голова ее пошла кругом. Едва приехав в Палм-Бич, не проведя там и двадцати четырех часов, она потеряла голову от страсти. К третьему мужу Карлы Бладворт. Под гулкие удары своего сердца она стала вспоминать недавние события.

Давно уже рассвело, когда они с Куртом вышли из его домика и направились к особняку. Она несла в руках свои туфли, опираясь на его руку и прижавшись к нему всем телом. Он время от времени останавливался, чтобы поцеловать ее. Обнимая ее на прощание, Курт зарылся лицом в ее волосы и прошептал:

— Франческа, ты даже представить не можешь, что ты наделала.

Вспомнив эти слова, Франческа закусила губу и нахмурилась. Тогда она не поняла их, непонятными оставались они и сейчас. Но Курт Бергстром хотел ее, она была совершенно уверена в этом; он овладел ею в угаре истинной страсти. «И ждать от него, вольного бродяги, каких-нибудь других слов было бы глупо», — сказала она себе.

Если бы только судьба отпустила ей больше времени! Она была импульсивным человеком — да и кто из людей, рожденных на берегах Средиземного моря, был склонен хладнокровно обдумывать свои поступки? Но никогда еще ей не приходилось, забыв обо всем на свете, отдаваться зову плоти. Хотя, если бы не подвернулся Курт, она вполне могла броситься в объятия кого-нибудь другого…

Франческа приподнялась на локте и посмотрела на свое отражение в зеркале. На нее смотрело лицо молодой женщины, окаймленное длинными вьющимися черными волосами, падающими волной на обнаженные плечи, с темными после бессонной ночи кругами под глазами, со следами косметики.

Франческа выпрямилась, села и подняла руки над головой. На запястьях, там, где ее держали руки Курта, забывшего о своей силе, красовались багровые пятна — следы его пальцев. Да и она отдавалась ему в каком-то диком экстазе. Кровь снова бросилась ей в лицо, из горла вырвался странный звук — не то стон, не то смех. Да, легенды о бурных сицилийских страстях оказались на поверку не только легендами!

«Ладно, — подумала она, — достаточно немного полежать на солнце, как загар скроет все следы».

Она снова уставилась на свое отражение.

«Нет, я не жалею ни о чем, — сказала Франческа смотрящей на нее из зеркала обнаженной женщине. — Что сделано, то сделано».

И пусть теперь как можно скорее рассеется эта темная туча хандры, сгустившаяся было над ней. В конце концов ей уже двадцать восемь лет, она свободна и независима; у нее есть право решать такие вещи самой. Вот она и сделала свой выбор, пусть даже в тот момент ее рассудок и не был вполне ясен и трезв. О чем она может жалеть, когда ее избранником оказался самый эффектный мужчина, которого она когда-либо встречала в жизни? Да, она хотела его буквально с того момента, когда увидела впервые на кухне «Дома Чарльза».

При воспоминании о его сильном загорелом теле, о страстных ласках и упоительных поцелуях уже знакомая истома снова овладела ею. Франческе снова захотелось оказаться в его объятиях. Пусть это звучало ужасно, но тем не менее было правдой.

В зеркале Франческа увидела, что на телефоне замигала лампочка светового сигнала, и подняла трубку, отделанную слоновой костью и золотом.

— Мисс Луккезе, добрый день, — раздался в трубке голос Делии Мари, кухарки. — Я приготовила завтрак, но пока не знаю ваших пожеланий. Подскажите мне, что вы предпочитаете по утрам?

Хорош завтрак в половине второго пополудни!

— Даже не знаю, — смущенно пробормотала Франческа и снова опустилась на подушки.

В тесной кухоньке своей квартиры в Бостоне она обычно завтракала чашкой кофе и стаканом апельсинового сока, торопясь на работу в университет. Ловя свое отражение в зеркале, она вспомнила слова роскошной рыжеволосой женщины. Неужели она в самом деле полновата? Франческа, пожалуй, готова была признать, что груди и в самом деле немножечко тяжеловаты. То же самое можно было бы сказать и про ягодицы.

Ей пришло в голову — позвонят ли все люди, с которыми она познакомилась прошлым вечером в доме Доррит? Интересно, а кто здесь, в «Доме Чарльза», отвечает на телефонные звонки?

— Мисс Луккезе, — напомнила о себе кухарка, — я могу подать вам манго. Есть свежие булочки, если хотите, я могу сделать яичницу или омлет. Может быть, поставить все это на поднос и послать вам?

Кухарка явно старалась угодить ей. Франческа благодарно произнесла:

— Звучит заманчиво. Хорошо, пусть будет так, благодарю вас.

Она положила трубку и откинулась на подушки. Ею тут же овладели прежние мысли. Что бы там ни было, он целовал, он обладал, он хотел ее! Интересно, понравился бы Курт Бергстром ее семье, всем многочисленным родственникам? Ответ сразу же возник в ее сознании. Нет. «Третий муж Карлы Бладворт? — так и слышались ей голоса родных. Но почему же она не оставила все состояние ему?» Так и не найдя ответа на этот вопрос, Франческа закрыла глаза.

Если бы ее родные познакомились с ним, то, пожалуй, в конце концов смирились и приняли бы его. Но понравился бы он им? Франческа попыталась представить, как Курт Бергстром рассказывает ее дяде Кармину или кузену Гаэтано историю знакомства и женитьбы на Карле Бладворт в тот период, когда без гроша в кармане оказался в далеком порту на Карибском море. Или как ему приходилось сражаться наемником в разных частях света. Или нечто подобное. Она в этом сомневалась.

В дверь тихо постучали. Франческа решила, что это горничная, миссис Шенер, принесла завтрак. Но на пороге стоял Джон Тартл, облаченный в белую поварскую куртку. Франческа до подбородка прикрылась шелком пижамы и быстро нырнула в постель.

— Добрый день, мисс Луккезе, — произнес он бесстрастным голосом.

Догадавшись, что она голая, он старался не смотреть на нее. Из-под куртки у него выглядывали джинсы и грубые коричневые ботинки военного образца. С подносом в руках он приблизился к постели, отвел в стороны его ножки и установил на кровати.

Пока он проделывал все это, Франческа, не отрываясь, смотрела на его руки с сильными загорелыми пальцами, покрытыми черными волосами, и на массивный золотой браслет наручных часов. «От него так и исходит неприязнь», — подумала она. В Джоне Тартле явно было что-то, совершенно не свойственное слугам. Ей снова пришла на память вчерашняя сцена за ужином в столовой, когда он и кухарка объединенным фронтом выступили против Курта Бергстрома.

— А где миссис Шенер? — спросила она.

Он сказал, глядя своими темными глазами в окно:

— Вы послали ее в банк, мисс Луккезе.

Вплоть до этого момента все, что случилось вчера днем, выпало у нее из памяти. Теперь Франческа вспомнила: она должна отдать ключи, Делия Мари не могла управляться без них на кухне. Служанку отправили в Западный Палм-Бич с описями инвентаризации и официальным видом на жительство Франчески, который она должна была положить в банковский сейф.

Франческа подняла взгляд. В большом зеркале она видела отражение Джона Тартла, стоящего у кровати. У Франчески не было ни малейших сомнений в том, что Джону Тартлу она не нравится. Ей внезапно пришло в голову, что он мог быть более чем привязан к своей прежней хозяйке. Это вполне возможно: Карла ничуть не скрывала, что ей нравятся симпатичные молодые люди, а Джон был по-своему привлекателен.

В эту секунду Франческа заметила взгляд, брошенный на нее Джоном Тартлом, не знающим, что она наблюдает за ним в зеркале.

Багровые пятна у нее на руках! Именно на них он и смотрел.

Джон Тартл склонился над кроватью, наливая в чашку кофе. Франческа во все глаза смотрела на его отражение в зеркале, в ней крепла уверенность, что все работники поместья прекрасным образом осведомлены, как она провела свою первую ночь в Палм-Бич. Она была легкомысленной идиоткой, даже не подумав об этом. В домике Курта Бергстрома свет горел до самого утра, у входа стоял «Порше», она вернулась в свою комнату, когда солнце уже высоко поднялось над горизонтом, Курт провожал ее и даже поцеловал на прощание на ступеньках у входа.

Можно себе представить, о чем слуги судачат между собой. Что она не из тех, кто теряет время даром, что даже свою первую ночь в новом доме она провела в чужой кровати.

Эти люди совершенно не знали Франческу и судить о ней могли только по ее поступкам. Как могли они знать, что до этой ночи она ни разу не занималась любовью? Кто мог бы поверить, что она оставалась девственницей до двадцати восьми лет, ожидая своего прекрасного принца? Она провела ночь с Куртом Бергстромом, едва познакомившись с ним. От этого факта некуда было деться.

Джон Тартл что-то сказал, обращаясь к ней. Франческа подняла голову, стараясь не смотреть ему в лицо. Ее руки так дрожали, что кофе пролился на блюдце.

— Вам пришло несколько писем, — своим безразличным тоном произнес он.

Франческа обратила внимание, что он при этом не добавил «мисс Луккезе». Она вдруг стала чувствительной к таким вещам. Взглянув на поднос, она заметила несколько конвертов.

По-прежнему не глядя на Джона Тартла, Франческа произнесла:

— Начиная с сегодняшнего дня я бы хотела, чтобы завтрак мне подавала миссис Шенер. А когда ее нет, то пусть это делает Делия Мари.

В ответ он только произнес:

— Как пожелаете.

Она знала — завтрак сегодня вполне мог бы подать кто-то другой из домашних, вовсе не обязательно Джон Тартл. «Неужели, — подумала она, — он просто хотел удовлетворить свое любопытство и удостовериться, что я в самом деле побывала в постели Курта Бергстрома?» Скоро, вероятно, она проникнется к Джону Тартлу такой же неприязнью, какую он испытывал к ней.

Головная боль и последствия бурно проведенной ночи вдруг напомнили о себе с новой силой. Едва сделав небольшой глоток кофе, она опустила чашку на поднос.

— Если вам понадобится что-нибудь еще, позвоните на кухню, — бесстрастно произнес Джон Тартл.

Его голос отдался в голове Франчески раскатами грома.

Она поднесла к губам салфетку, пытаясь подавить подступающую тошноту. За всю ночь она выпила не так уж много вина, но ее явно угостили какой-то дрянью на яхте Анджело. Франческа совершенно не представляла, что это могло быть, но испытывала все симптомы сильного похмелья.

Джон Тартл пристально взглянул на нее, затем подошел к кровати.

— Вы хорошо себя чувствуете? — спросил он.

— Со мной все в порядке, — кашлянув, ответила она.

Если уж ей и суждено расстаться со всем съеденным, она не хотела бы, чтобы свидетелем этого был Джон Тартл.

— Все в порядке, — повторила Франческа. — Вы можете идти, мне больше ничего не надо.

Немного помедлив, он повернулся и вышел из спальни, бесшумно закрыв за собой дверь.

«Сумасшедший», — подумала Франческа, не зная, смеяться ей или плакать. Подумать только, в штате домашней прислуги есть сумасшедший, ненавидящий ее индеец. Сражаясь с очередным приступом дурноты, она думала, насколько фантастичным выглядит со стороны все случившееся с ней за последние несколько суток. Потом ее мысли перешли на другое. Она должна перестать думать о Курте Бергстроме, обо всем, что произошло прошлой ночью. Наступил новый день, и она снова увидит этого белокурого красавца, будет говорить с ним. Настроение Франчески тут же поднялось, она даже улыбнулась. Все обстоит не так уж плохо: случилось то, что давно должно было случиться, и слава богу, что ее первым мужчиной оказался Курт.

Франческа взяла стакан апельсинового сока и выпила его мелкими глотками, найдя, что вкус свежеприготовленного сока лучше кофе, отдававшего металлом. Тошнота постепенно отступила.

На подносе лежало несколько нераспечатанных конвертов и открыток. Франческа взяла верхнюю из стопки. Фирма — организатор лотереи завлекала всех желающих поучаствовать в ней призом в миллион долларов. Улыбнувшись, она отбросила рекламный листок. Миллион ей был не нужен — вполне хватало своих собственных.

Дошла очередь до нескольких конвертов без марок, явно доставленных посыльными. Франческа помедлила несколько секунд, словно опасаясь неприятного сюрприза, взяла в руку массивный серебряный нож и вскрыла первый конверт.

«Жду вас на ужин во вторник в восемь вечера, — гласила первая записка. Ниже этой строчки стояла подпись: — Джинки».

Записка была написана на плотной бумаге с личной монограммой, вверху листа затейливым шрифтом была набрана всем известная фамилия. Интересно, какие люди окажутся за столом вечером? И еще интереснее, в каком доме Джинки живет? Наверное, в сказочном дворце.

Следующее письмо было написано от руки четким почерком.

«Куда это так рано Курт утащил тебя? Мы даже не успели как следует поболтать. Хочу предупредить тебя: Доррит рвет и мечет. Думаю, теперь тебе все ясно. Так что добро пожаловать в Палм-Бич!» Внизу стояла подпись: «Баффи Амберсон». Еще чуть ниже красовалось:

«P.S. Позвони мне. Я пыталась дозвониться, но твоего номера нет в телефонной книге».

Другая записка, напечатанная на кремовой бумаге, гласила:

«Надеюсь, вы сможете пообедать со мной на следующей неделе. Я думал о нашем разговоре и считаю теперь, что вы отнюдь не похожи ни на молодую Софи Лорен, ни на Джину Лоллобриджиду, но скорее представляете собой реинкарнацию Прекрасной Оте-ро. За салатом из лобстера я расскажу вам, кто это такая. Но перед ней не мог устоять ни один мужчина. Герберт Остроу».

Оказался здесь и буклет врача-диетолога, отпечатанный на глянцевой бумаге с указанием адреса его клиники в Западном Палм-Бич, часов приема и телефона регистратуры. Ниже стояла приписка от руки:

«Эльза тоже шлет вам приветы».

Франческа озадаченно повертела буклет в руках. Так, стало быть, маленькую подругу Бернарда Биннса зовут Эльзой.

Последним оказался конверт из дешевой бумаги того типа, что можно купить в газетном киоске или в одном из мелочных магазинчиков Бладвортов. В нем находился лист обычной белой бумаги, на котором неровной строкой были приклеены вырезанные из газеты слова и буквы:

«ВЫ умрете точно так же, КАК умерла кАРЛа ».


6


Франческа сразу же схватилась за трубку и, лишь протянув руку к диску, сообразила, что не знает ни одного внутреннего номера телефона в своем собственном доме.

Рывком выдвинув ящик столика, Франческа не увидела там ни списка телефонов, ни справочника, ни какой-либо инструкции. Но надо было что-то сделать. Трясущимися руками она набрала 0, надеясь услышать хоть чей-то голос. После нескольких гудков раздался щелчок, и на том конце подняли трубку.

— Мастерская, — произнес мужской голос.

Она слышала в трубке шум какого-то работающего механизма.

— Кто это? — воскликнула она.

Рука, державшая телефонную трубку, тряслась. Злополучный листок бумаги, извещавший ее, что она должна умереть, лежал на подносе с завтраком, точно свернувшаяся кобра.

— Мисс Луккезе? — услышала она в трубке. И потом, после паузы, голос продолжил: — Это я, Джон, вы попали ко мне в мастерскую.

— Скажите мне номер телефона в домике мистера Бергстрома. — Она постаралась произнести это спокойным тоном. — Мне надо поговорить с ним!

Посторонний звук пропал. Видимо, Джон Тартл выключил мотор.

— Мисс Луккезе… — начал было он.

— Вы слышите меня? — От волнения она едва не кричала. — Пусть кто-нибудь принесет мне список телефонов! Я не знаю, как звонить по этой чертовой штуке!

— Пятьдесят семь, — произнес голос.

Франческа в ярости бросила трубку, но тут же снова схватила ее и набрала названные ей цифры. В трубке послышались гудки вызова.

— Алло, — ответил мужской голос, но она сразу же поняла, что он принадлежит вовсе не Курту Бергстрому.

— Я хочу поговорить с мистером Бергстромом.

Ее голос дрожал от волнения и испуга. Неужели Джон Тартл назвал ей неверный номер?

— Это Пит Пиви, — ответил говоривший. — Я здесь убираю. А кто говорит?

— Франческа Луккезе. — Она попыталась скрыть волнение. — Вы не позовете к телефону мистера Бергстрома? Это ведь его телефон, я не ошиблась?

Питер Пиви довольно долго молчал, соображая.

— Да, это его телефон, мисс Луккезе, но мистер Курт ушел на Бимини. Мисс Луккезе, вы говорите из дома?

— Скажите, когда он вернется?

Снова молчание.

— Он ничего не сказал. Сегодня рано утром мистер Курт вышел в море на яхте. Это все, что я знаю, мисс Луккезе. Если кто-то и может ответить вам обстоятельнее, так это Джон. Может быть, вам стоит позвонить Джону Тартлу в мастерскую? Его номер…

— Я знаю его номер! — раздраженно воскликнула она и бросила трубку.

Потом медленно, неохотно снова набрала 0.

— Мастерская, — снова раздался в трубке голос Джона Тартла.

Франческа уже почти не владела собой и была близка к истерике:

— Вы можете сказать мне, где Курт Бергстром?

— Это вы, мисс Луккезе? — Франческа ничего не ответила, и он продолжал: — Я минуту тому назад пытался объяснить вам. Мистер Бергстром ушел на Бимини. Утром взял яхту и вышел в море.

— А где, — срывающимся голосом произнесла Франческа, — находится этот самый Бимини?

— Не так уж далеко от берега, — спокойно ответил Джон Тартл, — по направлению к Багамам.

Франческу охватило отчаяние:

— А он не оставлял мне никакой записки?

— Никакой. Я принес вам всю почту.

— А на телефон он ничего не сообщил? — уже не сдерживаясь, крикнула она. — Разве в доме нет коммутатора или чего-нибудь подобного?

— Теперь нет. Есть четыре прямые телефонные линии и одна общая для всего дома. Именно по ней вы сейчас и говорите.

Помолчав, он обеспокоенным тоном произнес:

— Могу я спросить, что-нибудь случилось?

Франческа обеими руками вцепилась в телефонную трубку. Что случилось? Весь ее мир рушился.

— А сколько времени, — с усилием выдавила она из себя, — занимает путь до Бимини и обратно?

Не ответив на ее вопрос, Джон Тартл в свою очередь спросил:

— Мисс Луккезе, вам что-нибудь нужно? Что-нибудь случилось? Может быть, я попрошу Делию Мари подняться к вам?

— Сколько времени его не будет? — едва слышно спросила она.

— Возможно, пару дней, в зависимости от погоды и от того, будет ли он идти на моторе или под парусом. А может, дня три или четыре.

Три или четыре дня? Франческа откинулась на подушки. Он уплыл на несколько дней и не оставил даже записки! Она не могла себе представить, что человек, так страстно любивший ее этой ночью, тайком покинул дом, ни словом не объяснив свой поступок! Должно быть, что-то случилось, другого объяснения не может быть. Насколько она помнит, Курт Бергстром ни словом не обмолвился ей о предстоящем морском путешествии.

Объяснить все происшедшее можно либо каким-то чрезвычайным происшествием, либо…

«Вполне возможно, — подумала она, — что я совершила той ночью ошибку, не дав себе труда вдумываться в происходящее, а лишь безвольно скользя по течению. И вообще вела себя по-дурацки». Что-то явно нашло на нее, но даже это обстоятельство не может оправдать взбалмошное поведение.

Да, новая жизнь началась бурно. За одной неожиданностью последовала другая.

В растерянности Франческа положила телефонную трубку на простыню и встала с кровати. Все напоминало какой-то странный сон — она оказывается в незнакомом доме, ее обслуживают непонятные люди; она встречается с красивым мужчиной, который проводит с ней ночь любви, а потом исчезает. А пришедшее по почте письмо извещает, что ей предстоит умереть. Подобный сон Франческе совершенно не нравился!

Франческа взяла с кресла шелковую пижаму, пересекла комнату и застыла перед зеркалом. «Но если все происшедшее только сон, — сказала она себе, — то что я делаю в этом доме? И кто эта женщина, отражающаяся в зеркале, очень напоминающая меня саму, но в то же время совсем чужая?»

И что должны значить слова: «Вы умрете точно так же, как умерла Карла»?

Юристы сказали, что причиной смерти Карлы Бергстром был инфаркт. Почему же кто-то послал ей, Франческе Луккезе, это проникнутое ненавистью письмо? Она никогда никому не делала ничего плохого! Неужели это кто-то из тех ненормальных завистников, о которых предупреждали ее юристы? Или те, кто ненавидит богатых вообще?

Франческа закусила губу. Она даже не может позвать на помощь свою семью; в самом деле, нельзя же звонить родственникам каждый раз, как только что-нибудь случается. Ей предстоит длительная борьба за право быть независимой и самой улаживать собственные дела. Но с чего ей лучше начать?

Неподалеку что-то сильно гремело, звук становился непереносимым. Франческа зажала уши руками, пытаясь сосредоточиться. «Думай», — велела она себе. С момента прибытия в Палм-Бич она нанизывала ошибки одну на другую, словно бусины на нить. Если бы она вела себя осмотрительно, вряд ли бы все так осложнилось.

Дверь в спальню распахнулась. На пороге стояла Делия Мари в поварском колпаке и белой куртке. Ее крупная фигура почти заслоняла мужчину с прямыми темными волосами.

— Мисс Луккезе, вам что-нибудь надо? — спросила кухарка с озабоченным выражением лица. — У вас что-то не в порядке с телефоном? Мистер Курт ушел в море на яхте, никого из нас не предупредив. Он поступал так много раз. Вам не о чем беспокоиться.

— Что? — переспросила Франческа.

Она вдруг поняла, что тот клочок прозрачной материи, который она прижимает к груди, едва ли может скрыть ее наготу. Снова она предстала перед прислугой в нелепом виде.

Делия Мари что-то пробурчала сквозь зубы и решительно вошла в комнату. Джон Тартл шагнул к кровати, взял лежащую на простыне телефонную трубку и аккуратно положил ее на рычаг.

— Милочка, с тобой все в порядке? — снова спросила кухарка. — Если хочешь, я могу вызвать доктора.

Франческа отрицательно покачала головой. Доктор ничем не смог бы ей помочь. От страха и растерянности лекарств не существует.

— Доктор мне не нужен, — сказала она и опустилась на кровать, пытаясь завернуться в шелковую пижаму, которую держала в руках.

Кухарка и Джон Тартл переглянулись. Потом мужчина повернулся и направился к выходу из комнаты, но тут взгляд Франчески внезапно упал на него.

— Погодите минутку! — воскликнула она.

Он повернулся и посмотрел на нее.

— Я хочу поговорить с вами, — произнесла Франческа. — Мне надо найти человека на должность телохранителя.


В конторе, которая вела дела поместья, отпала надобность в 1970 году, а количество прислуги было сведено до минимума из экономии, так как в тот период доходы Бладвортов значительно сократились. Сыграла свою роль усилившаяся конкуренция со стороны торговых домов, которые давали покупателям большие скидки и переманивали постоянных клиентов у традиционных торговцев.

Корпорации понадобилось два года, чтобы освоить новые формы торговли и рекламы и наверстать упущенное. Как раз в это время Карла Бла-дворт Трамм Деласи разошлась со своим вторым мужем и коротала время на Капри. Хоть финансовые дела и нормализовались, контору все же не стали снова открывать, потому что жизнь в поместье почти замерла.

Франческа отправилась туда в сопровождении Джона Тартла и Питера Пиви, которые поддерживали порядок во всех строениях поместья. Она обнаружила там допотопный телефонный коммутатор. Ручные штекеры для переключения линий и старомодные телефонные аппараты все же были заменены, как и сказал Джон Тартл, прямыми телефонными линиями; с помощью тумблеров входящие звонки можно было переключать на аппараты, стоявшие около большого плавательного бассейна, в мастерской, в комнате охранника у входных ворот и в большинстве комнат особняка.

Познакомившись с устаревшим оснащением конторы и телефонной связи, Франческа велела снова закрыть дом на ключ.

С телохранителем тоже все обстояло не так просто. Джон Тартл сообщил Франческе, что для выполнения отдельных поручений можно было нанять детектива из филиала агентства Пинкертона в Майами. Но для постоянной службы следовало поискать более надежного профессионала.

— Думаю, вам не стоит искать человека, всю жизнь прослужившего в полиции, — сказал ей Джон Тартл. — Полицейское прошлое порой далеко не достоинство. Телохранитель должен быть в хорошей физической форме, которой у многих полицейских просто нет. Кроме того, он должен уметь мгновенно принимать решения в критической ситуации. В противном случае он может допустить серьезные ошибки. Но каких бы людей вы ни выбрали, у них должны быть федеральные лицензии. Без них даже не разговаривайте.

Франческа с удивлением слушала, пытаясь понять, откуда простой служащий может так много знать о столь деликатной сфере деятельности. На ее прямой вопрос он отшутился и перевел разговор на необходимость тщательного изучения кандидатур будущего телохранителя.

По его словам, надо было обязательно знать всю прошлую деятельность этих людей, а кроме того, выяснить много обстоятельств, на взгляд Франчески, не относящихся к делу, — работали ли их ближайшие родственники в сети магазинов Бладвор-тов, их семейное положение, особенно причины разводов, количество иждивенцев, отношения в семье — перечень вопросов казался ей бесконечным. А частные охранные агентства, по словам Джона Тартла, подбирают кандидатов далеко не так тщательно. Особое значение имеют человеческие слабости. Лучше брать некурящих и, конечно, непьющих. Телохранитель обязан быть надежным и ответственным человеком.

— Идеальных людей просто не существует, — заметила Франческа.

— Да, задачка не из простых, — согласился Джон. — Сильные мира сего — финансисты, члены правительства, деятели шоу-бизнеса — постоянно ищут надежных телохранителей. Говард Хьюджес на склоне лет окружил себя телохранителями-мормонами; он доверял только преданности и неподкупности членов этой религиозной секты. Представители клана Кеннеди предпочитают видеть в этом качестве своих дальних малообеспеченных родственников. Люди, пользующиеся услугами телохранителей, большое значение придают скромности ближайшего окружения: чересчур большим соблазном являются громадные деньги, которые готовы заплатить им издательские концерны за написанные на досуге воспоминания о своих бывших хозяевах.

Но самым главным, по его словам, была все же психологическая совместимость.

— Совместимость? — Франческа невольно улыбнулась. — Скорее это слово из лексикона брачной конторы.

Но Джон Тартл не шутил. Франческа до сих пор ни разу не видела его улыбающимся.

Он бесстрастно продолжал:

— Телохранитель должен все время находиться рядом с вами, и, если он будет действовать на нервы, вы скоро на стенку полезете. Хороший телохранитель подобен тени — делает свое дело так, что вы не чувствуете его присутствия.

«Молча кружит поблизости», — подумала Франческа.

Она внимательно слушала Джона Тартла. Этот человек оставался для нее загадкой.

— Откуда вы так много знаете об этом? — снова поинтересовалась она.

— Когда миссис Бергстром вернулась в «Дом Чарльза», я несколько месяцев был ее телохранителем. Потом надобность в таких услугах отпала.

Это известие удивило ее:

— Почему?

— Миссис Бергстром все время была прикована к постели.

После настойчивых расспросов Джон Тартл сказал, что несколько лет находился вдали от поместья.

— Я учился в юридическом колледже, но не закончил его. Все это есть в моем личном деле, — лаконично завершил он.


Пообедав, Франческа разыскала в пачке документов, касающихся поместья, личные дела своих служащих. Она хотела побольше узнать о Джоне Тартле, но обнаружила много любопытного и о других сотрудниках, в том числе размеры их жалованья, и удивилась, узнав, как мало они зарабатывают — похоже было, что таков средний уровень зарплаты в Палм-Бич.

Делия Мари Уильямсон закончила колледж в Западном Палм-Бич и несколько лет проработала в местных ресторанах, среди которых был один очень известный, прежде чем четырнадцать лет назад поступить на работу в «Дом Чарльза». У нее было четверо детей и муж, работавший в системе социальной помощи местного самоуправления.

Герда Шенер служила в свое время горничной на судах трансатлантических линий и в нескольких отелях; до 1976 года она была гражданкой ФРГ, но потом получила американское гражданство.

Питер Пиви закончил школу в одном из курортных городков Флориды, какое-то время работал механиком в автосервисе, а потом был взят на службу в поместье.

Всех их приняла на работу некая Нина Пачуко, начальник отдела кадров Фонда Бладвортов, который располагался в Нью-Йорке на Третьей авеню, 590. На каждом заявлении стояла ее подпись, кроме одного — заявления Джона Тартла.

Франческа раскрыла личное дело техника. Джон Тартл родился в индейской резервации округа Глейдс, здесь, во Флориде. Закончил среднюю школу, в которой во время учебы был членом футбольной команды и общества ораторов. Франческа изумленно уставилась в папку. Джона Тартла никак нельзя было представить себе как любителя витийствовать на публике.

Потом последовали пять лет службы в корпусе морской пехоты, военной разведке и в специальных войсках. После военной службы он получил кредит на учебу в высшем учебном заведении. Два года изучал право в Университете штата Флориды. Гарри Стиллман, старший из совладельцев юридической конторы «Стиллман, Ньюмен и Вэнс» в Майами, принял его на работу, и именно его подпись красовалась на заявлении Джона Тартла.

Франческа почувствовала, что ее юристы имеют какие-то свои виды на Джона Тартла. Гарри Стиллман явно покровительствует ему.

Подняв трубку телефона, стоявшего около кровати, Франческа набрала номер офиса своих юристов и узнала от секретарши, что мистера Стиллмана нет на месте, но он, разумеется, перезвонит мисс Луккезе, как только вернется.

Франческе начало нравиться, что все ее просьбы неукоснительно исполняются, когда через несколько минут раздался звонок телефона и она услышала голос мистера Стиллмана, вернувшегося в офис. Она завела с ним разговор о телохранителе. То, что Гарри Стиллман рассказал ей про Джона Тартла, оказалось чрезвычайно интересным.

За ужином, поданным в малую столовую, Франческе прислуживала Герда Шенер. Прохладный ветер, принесенный налетевшим ливнем, прогнал дневной жар и колыхал огоньки свечей, горящих в серебряных канделябрах, тщательно начищенных Делией Мари, вновь обретшей свои заветные ключи от кладовых.

Франческа попросила Джона Тартла зайти в особняк. Он ждал ее у камина. Зажженные светильники в высоких бронзовых поставцах придавали залу изысканный вид. Тартл стоял, положив руку на каминную полку, одетый в белую рубашку, джинсы и тяжелые солдатские ботинки.

— Добрый вечер, Джон, — приветствовала его Франческа.

Она еще не вошла в роль владелицы поместья и потому чувствовала себя неловко, когда ей приходилось общаться со своими служащими в официальном тоне. Но с этим человеком надо было вести себя именно так. Им предстояло долго жить и работать бок о бок, так что приходилось искать общий язык, даже если отношения между ними, начиная с первой встречи, складывались не лучшим образом.

— Добрый вечер, мисс Луккезе, — ответил он таким же официальным тоном, убрал руку с каминной полки, выпрямился, вытянув руки по швам и глядя на нее ничего не выражающим взглядом. Ей не понравилась скрытая в нем энергия, напоминающая хищника, готового к броску, и она отвела взгляд.

— Сегодня я звонила мистеру Стиллману в Майами, — сказала она.

— Он сказал мне об этом по телефону.

Его ответ стал для Франчески неожиданностью. Впрочем, что ж тут удивительного — у Гарри Стиллмана не было повода скрывать их разговор от Джона Тартла. Она продолжила:

— Мистер Стиллман посоветовал мне временно возложить на вас обязанности телохранителя. До тех пор, пока вы не подберете надежного человека.

Откровенно говоря, юрист очень советовал Франческе сделать Джона Тартла постоянным телохранителем, но Франческа была убеждена, что ей надо найти, как это сказал сам Джон, кого-нибудь более психологически с ней совместимого.

Франческа знала, что Тартл не в восторге от нее, но было похоже, что он вообще не очень высокого мнения о людях. Бесстрастный человек, лишенный обаяния и чувства юмора.

Интересно, а есть ли у него женщина, с которой он занимается любовью? Мысль показалась ей достаточно забавной: как мужчина он был привлекателен — стройный, загадочный, мужественный, но неужели эти непроницаемые темные глаза могли светиться нежностью, а лицо пылать страстью? Она не могла себе представить, что эти всегда плотно сжатые губы могли бы произнести: «Я хочу тебя, хочу любить тебя».

Джон Тартл нарушил ход ее мыслей:

— Мисс Луккезе, мне нравится то, чем я занимаюсь.

Франческа недоумевающе уставилась на него. Что это должно было означать? Отклоняет ее предложение? Но почему? Прежде всего новая зарплата была бы гораздо выше — Гарри Стиллман даже посетовал на высокую плату за подобные услуги. Франческа подумала, не следует ли предложить Джону Тартлу дополнительно какую-то систему вознаграждений, но тут же сказала себе: «Будь я проклята, если сделаю это!» Почему человек отказывается от такой хорошей работы, было выше ее понимания. «Неудивительно, — подумала она, — что он в свое время бросил юридический колледж!»

— Но вы же и раньше работали здесь телохранителем, — напомнила она ему.

Джон Тартл долго, не отрываясь, смотрел на нее, потом спросил:

— Что-нибудь случилось?

Этот вопрос выбил ее из колеи. Она совершенно не собиралась рассказывать Джону Тартлу про полученное письмо, вообще не хотела посвящать его в свои дела, если только это было возможно, и уж вовсе ее не прельщала мысль, что он станет ее тенью. В такой ситуации она постоянно будет чувствовать себя безмозглой идиоткой!

— Я получила очень странное письмо. С той почтой, которую вы мне принесли сегодня утром.

Тартл не отводил взгляд от ее лица.

— Расскажите подробнее, — сказал он.

Франческа уже жалела, что заговорила о письме.

— У Карлы Бергстром были враги? — спросила она.

— Что было написано в письме? — вопросом на вопрос ответил Джон Тартл.

— Да ничего существенного, — произнесла Франческа, отводя взгляд. — Наверное, я зря встревожилась.

Она снова почувствовала себя неловко, словно опять сделала что-то не так. Теперь ей стала казаться нелепой мысль, что она может быть жертвой какого-то злого умысла.

— Там были наклеены слова, вырезанные из газеты. Дословно следующее: «Вы умрете так же, как умерла Карла».

В тот момент, когда эти слова слетели с ее уст, Франческа почувствовала облегчение. Пусть перед ней был всего лишь Джон Тартл, но сознание того, что он может помочь, снимало какой-то груз с ее души.

Он по-прежнему в упор смотрел на нее:

— Вы сохранили письмо?

— Нет, я его тут же сожгла.

Это была истинная правда, ей не хотелось держать при себе этот клочок бумаги, словно источавший ненависть.

— Мне казалось, — прибавила Франческа в свое оправдание, — довольно обычным для людей моего положения получать подобные письма. Я хочу сказать, для состоятельных людей.

Джон Тартл как-то странно посмотрел на нее:

— Не сказал бы, что это в порядке вещей, но такое случается. Тем не менее, если получите что-нибудь подобное еще раз, не уничтожайте письмо. Его надо было отослать в ФБР. — И, помедлив, произнес уже другим тоном: — Миссис Бергстром умерла от сердечного приступа — так написано в свидетельстве о смерти. С вашим сердцем, судя по всему, полный порядок. — Взгляд темных глаз снова скользнул по ней. — У вас никогда не было проблем со здоровьем?

Франческа отрицательно покачала головой. Она знала, о чем он сейчас думает. Похоже, ей так и не удастся избавиться от мнения, сложившегося о ней у слуг после ее первой ночи в «Доме Чарльза». Краска стыда залила ее лицо. Джон Тартл все так же пристально смотрел прямо ей в глаза, словно хотел прочитать ее мысли.

— Не беспокойтесь! — В его голосе впервые появились теплые нотки. — Скорее всего это всего лишь чья-то дурная шутка. Но, если это повторится, сразу же скажите мне.

Франческа взглянула на него с надеждой:

— Так, значит, вы беретесь за эту работу?

Тартл кивнул:

— Да, мисс Луккезе, я обещал это мистеру Стиллману.

«Так он с самого начала знал, что ему придется принять мое предложение», — догадалась она. И все его разговоры были всего лишь приемом, чтобы выяснить, почему ей внезапно понадобился телохранитель. Она холодно сказала:

— Теперь, я думаю, вам придется спать в особняке.

Гарри Стиллман заверил ее, что Джон Тартл знает, в чем заключаются его обязанности.

— Я позабочусь обо всем, — тихо сказал он.

Двадцать четыре часа в сутки бок о бок с Джоном Тартлом! Внезапно она поняла, что теперь у нее не будет личной жизни.

Франческа сказала:

— Прежде всего я собираюсь отправиться в место, которое называют «Золотые Ворота». Это… водолечебница и клиника для похудания. Вы знаете о ней?

— Слышал, — ответил он.

— Я отправляюсь туда завтра. Жить буду в отдельном коттедже, так что место для вас там тоже будет.

— Понял.

Франческа оценивающе посмотрела на него. Теперь у нее есть телохранитель по имени Джон Тартл. Эта мысль как-то успокаивала ее. Но если отрешиться от главного, то она испытывала к нему еще большую неприязнь.


Часть II

НАСЛЕДИЕ


7


— Вы уверены, что хотите именно такую прическу? — спросил Стефан, парикмахер из Беверли-Хиллз, клиентками которого были почти все голливудские звезды.

В руке он держал занесенную над головой Франчески расческу и ловил ее отражение в зеркале, вопросительно приподняв одну бровь и кривя губы, всем своим видом изображая сомнение.

Франческа улыбнулась и лукаво подмигнула Стефану. Это была своего рода игра. В таком тоне они общались с момента появления Франчески в «Золотых Воротах» пять дней тому назад; если этот тон был призван тактично убедить ее принять рекомендации профессионала, то она должна была признать, что это возымело свое действие. Весь персонал «Золотых Ворот» позволял себе не более чем вежливо рекомендовать что-либо клиенту, и обычно это срабатывало.

Но в том, что касалось прически, Франческе удавалось отстаивать свое мнение. Хотя ей хотелось приобрести налет изысканности, которым отличались обитательницы Палм-Бич, она все же старалась избежать нивелирующей всех «кукольно-пластмассовой красивости», как Герберт Остроу назвал то состояние, когда все красивые женщины выглядят на одно лицо.

Уже примерно неделю она отвергала все попытки Стефана укоротить ее волосы или по крайней мере сделать ей химическую завивку, которая, увеличив объем волос раза в три против обычного, зрительно сделала бы ее лицо значительно тоньше. Франческа твердо решила сохранить привычную прическу. Это намерение повергло Стефана в бездну отчаяния.

— Дорогая, — не переставал убеждать он, — прямые волосы вышли из моды еще во времена группы «Битлз» и виниловых сапог-чулков, когда девушки терзали свои волосы горячими щипцами. Теперь они ни на кого не производят впечатления! Никто не носит такие прически!

Он поднял вьющиеся блестящие волосы Франчески и позволил им скользнуть сквозь пальцы ей на плечи.

— Поглядите, какие у вас красивые волосы! И такими их сделал именно я! Они теперь сияют жизнью, а еще неделю назад на них было страшно посмотреть — тусклые, посекшиеся!

Франческа внимательно посмотрела на себя в зеркало. Хотя ее волосы и не были в таком уж плохом состоянии, когда она появилась здесь, за те несколько дней, пока ими занимался Стефан, они заметно улучшились. Специальный массаж, обертывания с медом и отрубями, а в особенности ланолиновые маски придали им особую мягкость и шелковистость. Теперь, падая ей на плечи из рук Стефана, они переливались словно шелк. Но она хотела оставить их в естественном виде, вместо того чтобы взбивать и начесывать их наподобие гигантской башни вроде рыжей гривы Доррит или манекенщицы с обложки «Вог».

Словно читая ее мысли, Стефан склонился так, что его лицо оказалось на одном уровне с ее отражением в зеркале, и произнес свистящим шепотом:

— Вы ведь хотите быть неотразимой, я угадал? Франческа кивнула.

— Вот и хорошо, — удовлетворенно сказал он. — Вы ею станете.

Стефан занимался только избранными из избранных клиентов «Золотых Ворот», которые появлялись здесь, чтобы сбросить вес, привести себя в порядок и — на какое-то время — поправить свое физическое и душевное здоровье. Среди них были капризные голливудские звезды, жены арабских нефтяных шейхов, вашингтонские политики, телевизионные знаменитости и кое-кто из богатых бизнесменов, полюбивших эту водолечебницу.

Попадая в «Золотые Ворота», они оказывались в особом мире, где все было сосредоточено на их внешности, здоровье и самочувствии. Франческе это заведение показалось любопытным и не таким уж неприятным — чем-то вроде постоянной диеты из взбитых сливок. За высокими стенами, отделяющими «Золотые Ворота» от остального мира, самыми большими событиями были полудюймовая складка жира на бедрах да еще то, что туалетам, купленным Франческой в лучших бутиках Палм-Бич, в «Золотых Воротах» был вынесен краткий приговор — «разностильны».

— Ну а теперь я вам укорочу их спереди, — сказал Стефан. Он терпеть не мог произносить слово «челка». — Ведь мы с вами вовсе не собираемся воскрешать к жизни тот стиль, которым блистала Клеопатра, пусть даже в свое время он и был хорош.

Под этим «мы», как понимала Франческа, Стефан имел в виду исключительно ее. От нее не укрылся его самодовольный тон, и она поняла, что Стефан радуется своей победе над ней.

— Я хочу придать вам облик женщины с полотен Боттичелли, — неожиданно произнес он. — Нет, не его Венеры, это чересчур избито, и, кроме того, не хочу перекрашивать вас в рыжий цвет — вы не сможете постоянно быть такой, пусть даже сейчас ваши волосы и в хорошем состоянии. Но что-то такое в стиле Возрождения, вроде «Первой весны».

Не успела Франческа на это отреагировать, как Стефан воскликнул:

— Ну а почему бы не Боттичелли? Ведь вы, итальянки, выглядите чертовски одухотворенно и сексуально. И, клянусь мадонной, у вас фигура женщин Боттичелли. Только поглядите на свои бедра!

Франческа покраснела. Пять фунтов продолжали оставаться пятью фунтами лишнего веса, и она выкладывалась изо всех сил, стараясь убрать их под руководством инструктора по шейпингу, молодой женщины, словно сделанной из нейлоновых сухожилий, обтянутых искусственной кожей. Как оказалось, Франческа не обладала идеальной фигурой. После длительного обсуждения с инструкторшей по шейпингу всех параметров ее груди, талии и бедер, выяснилось, что, как деликатно сформулировала Джоэли, у Франчески оказалось «немножко слишком много». На языке «Золотых Ворот» «немножко слишком много» значило дюйма два в окружности, а то и меньше.

На то, чтобы придать ей облик мадонны Боттичелли, Стефану понадобилось три с половиной часа. Франческе пришлось пообедать соевой пастой под свежим соусом из спаржи и коктейлем из морковного сока прямо в задних комнатах коттеджа, среди разбросанных повсюду парикмахерских принадлежностей. Стефан ухитрился сделать так, что две пряди волос обрамляли ее лицо и при этом словно отбрасывали на него лунный свет. Остальные волосы, тщательно уложенные и слегка подстриженные, спускались каскадом и мягкой волной рассыпались по плечам. Этот боттичеллевский образ, оригинальное произведение Стефана из Беверли-Хиллз, созданное специально для нее, было скромно оценено в полторы тысячи долларов.

— Сегодня не обращайте на свои волосы никакого внимания, — наставлял ее Стефан. — Не смотритесь в зеркало до завтра, когда я наведу последний глянец.

Собравшись уходить, Стефан бросил многозначительный взгляд на Джона Тартла, сидевшего в гостиной в черном официальном костюме и при галстуке. Стефан во время одного из визитов сказал Франческе, что ее телохранитель напоминает не то киллера, нанятого мафией, не то вновь избранного члена конгресса, только он не уверен, которого именно.

Следующей в коттедже появилась Джоэли, инструктор по шейпингу. Они перешли в уютный спортзал, где в зеркальной стене отражались все их движения. Усилия Франчески не пропадали даром. Формы ее стали приближаться к заданным параметрам. В конце занятий они стали рядом перед зеркалами, две красивые молодые женщины в плотно обтягивающих спортивных костюмах.

Джоэли сказала:

— Что ж, вы упорно работаете и достигли многого — результаты налицо. Если позволите, я дам совет — вам следовало бы провести здесь еще неделю.

Но у Франчески были свои планы на следующую неделю. Ей не терпелось вернуться в поместье «неотразимо прекрасной», как выразился Стефан из Беверли-Хиллз.

К моменту окончания сеанса шейпинга Джон Тартл переоделся в спортивный костюм и кроссовки.

Курс пребывания в клинике не предусматривал пробежек трусцой под лучами знойного флоридского солнца, но за одну такую пробежку, как открыла для себя Франческа, можно было сбросить несколько фунтов веса. Поэтому она теперь бегала по дорожкам, обсаженным деревьями, стараясь попадать в такт мягким движениям своего телохранителя.

«А ведь он не сбросил ни одного грамма», — подумала она, чувствуя, как капли пота начинают скатываться по лицу. Она обратила внимание на то, как много ест Джон Тартл. Его поднос был уставлен тарелками с жареным мясом, сандвичами, салатом с цыпленком и огромным куском яблочного пирога со сливочным кремом. Франческа не могла спокойно смотреть на такое пиршество, поэтому большую часть всего этого Джону пришлось съесть за отдельным столиком, стоявшим на террасе, чтобы не дразнить ее запрещенными диетой блюдами.

Ее раздражало, что, несмотря на количество съеденной пищи, он бежал безо всяких усилий, грациозно, словно леопард в джунглях. И дышал он легко и ровно, несмотря на то что курил. Небольшие коричневые сигарилльос — надо сказать, ароматные и довольно приятные, но он разламывал их, вытрясал табак и свертывал самокрутки, потому что не хотел курить через фильтр. Франческа едва могла стоять рядом с ним.

Еще только один пациент «Золотых Ворот» бегал в сопровождении телохранителя — мультимиллионер с Гавайских островов, бизнесмен из китайцев американского происхождения. Две группы бегунов держались друг от друга на почтительном расстоянии на всей трехмильной дистанции, проходившей по пальмовым аллеям и зеленым газонам клиники. Естественно, что они привлекали к себе внимание других пациентов и обслуживающего персонала. Франческа уже привыкла к любопытным взглядам, сопровождавшим ее и Джона Тартла, когда она со своим телохранителем пробегала мимо них.

Она была уверена в том, что даже в «Золотых Воротах» ее положение производило впечатление на окружающих. «Миллионы Бладворта». Эту фразу она слышала всю жизнь, как АТТ[4 - АТТ — «Американская телефонная и телеграфная компания», ведущая фирма США в области связи.] и Уолл-стрит, и не могла привыкнуть к мысли, что это теперь она и есть. Возбуждение первых дней прошло, сменилось повседневными заботами, но иногда она все же позволяла себе задумываться: неужели она в самом деле, как какая-то газета назвала ее, «одна из богатейших женщин мира»?

Безусловно, она находилась на особом попечении в «Золотых Воротах». Ее коттедж располагался в стороне от других, возле него висел плакат «Вход только по особому разрешению». Лишь сотрудники клиники могли появляться здесь. И еще, разумеется, Дороти Смитсон, ее личная секретарша, временно прикомандированная к ней от конторы «Стиллман, Ньюмен и Вэнс» в Майами.

С четким профессионализмом выполняла свои обязанности эта невысокая энергичная женщина на пятом десятке — разбирала ежедневную почту, которую привозил из Палм-Бич Питер Пиви, готовила проекты ответов на них и представляла Франческе для одобрения.

Уже в первых же письмах были просьбы о пожертвованиях от различных местных церквей и общественных организаций. Такие письма всегда пересылались в Фонд Бладвортов в Нью-Йорке, который вел их учет. Ежеквартальную ведомость предполагаемых к удовлетворению просьб пересылали Франческе для одобрения и утверждения.

Секретарша собирала все материалы, появившиеся в печати, о наследнице миллионов Бладворта. Собственно говоря, в ее обязанности это не входило, но Дороти уже собрала довольно впечатляющую коллекцию газетных и журнальных заметок о новой наследнице — «шоферской дочке». Большая статья в журнале, издаваемом в Сан-Франциско концерном Херста, сопровождалась несколькими фотографиями поместья в Палм-Бич, дома Бладвортов на Третьей авеню в Нью-Йорке и портретом Чарльза Д. Бладворта, положившего начало целой сети магазинчиков мелкой розничной торговли.

Хотя в Палм-Бич Франческа в соответствии с советами юристов и держалась довольно замкнуто, Дороти Смитсон заверила ее, что акулы пера только и ждут ее согласия, чтобы накинуться с телекамерами, диктофонами и фотоаппаратами. Журналистка, работавшая для одного популярного женского журнала, горела желанием взять у Франчески интервью и готова была перечислить гонорар за публикацию в любой благотворительный фонд по ее указанию. В Фонд Бладвортов в Нью-Йорке направили свои запросы об участии Франчески самые известные телевизионные программы и получили отказы. Английский журнал «Куин» прислал запрос на интервью по телеграфу, так же поступили германский «Штерн» и французский «Пари-матч».

Новая секретарша не советовала ей соглашаться ни на какие интервью.

— Мистер Стиллман изо всех сил старается держать вас подальше от всей этой шумихи, чтобы вы имели достаточно времени свыкнуться со своим новым положением, — не уставала твердить она. — Вы не можете себе представить, какой шквал обрушится на вас, если вы согласитесь хоть на малейшую их просьбу. Мне кажется, нам лучше подстраховаться и послать кого-нибудь из специалистов по связям с общественностью к вашим родственникам в Бостон, чтобы заранее подготовить их, как отвечать на вопросы журналистов, если те до них доберутся.

Франческа отлично знала, что ее сицилийская родня не проронит журналистам ни словечка, но она не могла быть столь же уверенной в отношении соседей и бывших сослуживцев.

— Мы об этом позаботимся, — заверила ее Дороти Смитсон. — В большинстве случаев простой просьбы не давать интервью бывает вполне достаточно. Если же этого мало, то срабатывают деньги. Но вам придется заплатить им больше, чем предложили бы газетчики и люди с телевидения. Порой это довольно большие суммы. А интерес средств массовой информации к вам так велик еще и потому, что вы очень красивы, фотогеничны. Миллионы женщин будут со слезами умиления читать о вашем детстве, проведенном без родителей, о работе в университете.

Франческа и Джон Тартл приближались к теннисным кортам «Золотых Ворот». Обычно здесь они привлекали особое внимание; при их приближении игроки забывали про ракетки и мячи. Не был исключением и сегодняшний день: Франческа краем глаза заметила, как кто-то в досаде на пропущенный мяч швырнул ракетку на землю.

Повернув у сауны, они направились по усыпанной щебнем дорожке к гимнастическому залу, спортивным площадкам и к северной оконечности теннисных кортов. Франческа уже обливалась потом и хватала воздух ртом. Она явно проигрывала Джону Тартлу в физической подготовке, но не собиралась сходить с дистанции.

Как только у Франчески появилась Дороти, она с ее помощью затеяла переоборудование своей спальни в «Доме Чарльза». Секретарша вела долгие телефонные переговоры с дизайнером в то время, когда Франческа проходила утренние процедуры у косметички и массажиста.

Дизайнер в Палм-Бич за деньги мог сделать что угодно — даже перекрасить стены ее комнаты за одну ночь. Франческа выбрала обои по каталогу, хотя дизайнер и говорил, что образцы лучше было бы посмотреть в натуре. Мебель решили приобрести в одной из местных фирм. Франческе показалось, что начальника торгового отдела этой фирмы едва не хватил удар, когда он услышал фамилию заказчицы.

— Крупные поместья вроде бладвортовского обычно не так уж много заказывают у местных фирм, — объяснила ей потом секретарша. — Как вы уже заметили, общество в Палм-Бич подобралось довольно пестрое. Здесь есть люди просто с деньгами, их назвали бы богатыми где-нибудь в алабамской глубинке, есть денежные мешки, владельцы состояний, зачастую наследственных. И есть, наконец, высший уровень богачей, а это значит, что истинных размеров их состояний не знает никто. Они целиком вложены в различные акции и крутятся в банках и фондах. Я не хотела бы говорить вам, к какому из этих уровней вы относитесь, а фирма, получившая заказ на мебель, пришла в трепет от одной мысли, что ей придется выполнять именно ваш заказ.

Поднимаясь по ступенькам своего коттеджа, Франческа пошатнулась, и Джон Тартл, шедший на шаг позади, тут же поддержал ее под руку, страхуя от падения. Переступив порог, она обессиленно упала в кресло.

— Убийственная пробежка, — чуть не плача, сказала она.

Франческа изо всех сил старалась не отставать от Джона и даже попыталась на последней прямой обойти его, но лишь заработала колики в боку. Откинувшись в кресле, она глубоко и жадно втягивала воздух.

Назавтра ей предстояло подведение итогов. Пицца по-сицилийски с ее хрустящей поджаристой корочкой и шоколадное мороженое с орехами становились несбыточной мечтой. В результате диеты, шейпинга и прочих усилий Франческа чувствовала себя превосходно. Фигура обрела точеные линии, и теперь она смело могла носить купальник-бикини, подобранный для нее консультантом. Франческа с нетерпением ожидала завтрашнего дня, чтобы оценить в полной мере происшедшие с ней превращения.

— Зачем вы так мучаете себя? — поинтересовался Джон Тартл, пока она приходила в себя. — Вы снова чересчур выложились.

Он опустился рядом с креслом на колени, чтобы снять кроссовки с ее усталых ног.

— Расслабьте мышцы диафрагмы, попытайтесь не хватать воздух ртом, — посоветовал он, возясь со шнурками.

Глядя на его затылок, она подумала, что в ее жизни сейчас все — временное. Джон Тартл лишь временно исполнял обязанности телохранителя, секретарша прикомандирована к ее персоне на какое-то время. И даже Питер Пиви был прежде всего садовником и лишь при необходимости становился водителем «Роллс-Ройса». Переоборудование ее комнаты в «Доме Чарльза», несмотря на изрядные расходы, тоже было промежуточным вариантом. Ей начинало казаться, что, если человек имеет деньги, «временно» становится его постоянным состоянием.

Джон Тартл внезапно поднял на нее взгляд. Он все еще стоял на коленях рядом с креслом, держа в одной руке ее кроссовку. Жесткие черты загорелого лица и прямые темные брови придавали ему совершенно непроницаемый вид.

«Он тоже знает, — вдруг подумала Франческа, — как временно все на свете». Широко раскрыв глаза, она встретила его взгляд. Джон Тартл знает, что она ждет возвращения Курта Бергстрома.

— Благодарю вас, — сказала Франческа, как говорила всякий раз, когда он помогал ей снимать кроссовки.

Но сегодня он ничего не сказал ей в ответ.


Ее последний день в «Золотых Воротах» оказался неописуемо сумбурным. Питер Пиви привез горничную, миссис Шенер, которая должна была упаковать новые туалеты Франчески, приобретенные с участием консультанта из «Золотых Ворот». Повсюду были разбросаны коробки с обувью и платья на вешалках.

Консультант по одежде, высокая и красивая брюнетка — бывшая манекенщица, деликатно понизив голос, препиралась со Стефаном из Беверли-Хиллз по поводу того, чья сейчас очередь заниматься Франческой, а в это время на столике, с которого еще не были собраны парикмахерские принадлежности Стефана, раскладывал свои баночки и кисточки визажист.

Питер Пиви и Джон Тартл выносили ее багаж. Груда чемоданов и кофров не поместилась бы в «Роллс-Ройс», и их стали грузить в пикап Питера. С букетом алых роз появился управляющий «Золотыми Воротами» в сопровождении официанток, принесших две бутылки шампанского «Дон Периньон» в запотевших серебряных ведерках.

Франческа пригубила шампанское, сидя прямо в парикмахерском кресле с пластиковой накидкой на плечах, в то время как вокруг нее суетились Стефан из Беверли-Хиллз, мисс Джордан, консультант по одежде, и маленький визажист. Постоянно звонил телефон, просили в основном управляющего «Золотыми Воротами», который, стоя с бокалом шампанского в руках, во всеуслышание заявил, что не может уйти, не увидев законченного шедевра.

Наконец последние штрихи были нанесены. Под опытными руками визажиста кожа Франчески приобрела нежный золотистый оттенок. Искусно подобранный макияж неузнаваемо преобразил ее, выгодно подчеркнув естественную красоту Франчески. Для последнего дня пребывания в «Золотых Воротах» было выбрано экзотическое платье из индийского хлопка золотистых и оранжевых тонов.

Когда все было закончено, Франческа вышла в гимнастический зал, чтобы оглядеть себя со всех сторон в зеркалах. Остальные последовали за ней.

Она не стала копией одной из дриад, танцующих в боттичеллевской «Первой весне», но была этому только рада. Из зеркал смотрела ни на кого не похожая неотразимо прекрасная девушка, как и предсказывал Стефан из Беверли-Хиллз.

«Но разве я действительно такая?» — сомневалась она, разглядывая свое отражение. Вспоминая голливудских красавиц, Франческа подумала, что, чтобы достичь такой красоты, им пришлось многим поступиться, а она осталась сама собой. Просто превратилась из Франки Луккезе, высокой симпатичной девушки с серыми глазами и эффектной фигурой, обычно скрытой под каким-нибудь балахоном, в Франческу Луккезе, потрясающе прекрасную женщину с чудным овалом лица, завораживающими глазами, испускающими серебряный свет, и гривой искусно уложенных волос. Женщина-ребенок со стальным характером, у которой был только один любовник, одна ночь любви и чья страстная натура получила теперь вожделенную свободу.

— Просто потрясающе! — произнесла брюнетка-манекенщица медоточивым голоском.

— Слишком блестят губы, — недовольно пробурчал визажист.

— Превосходно! — сказал управляющий, и слова его прозвучали совершенно искренне.

Даже сдержанная миссис Шенер молча кивнула головой, выражая свое одобрение.

— Истинный шедевр! — гордо заявил Стефан из Беверли-Хиллз.

Дороти Смитсон, появившаяся на пороге гимнастического зала с сообщением, что Франческу просят к телефону, остановилась и залюбовалась своей молодой прекрасной хозяйкой.

— Это чудесно! — пробормотала она.

Официант с завтраком на подносе, Джон Тартл и Питер Пиви столпились в дверях. Телохранитель рассматривал Франческу своим по обыкновению непроницаемым взглядом. Питер невольно произнес: «Ого!» — и тут же покраснел.

Официант открыл вторую бутылку шампанского. Франческа прошла в гостиную, чтобы взять трубку стоявшего там телефонного аппарата.

— Хочу посмотреть, какой ты стала, — раздался в трубке голос Баффи. — Я знаю, что ты сегодня уезжаешь, — я звонила в приемную. Все только и говорят о тебе. Хотелось бы взглянуть на тебя перед твоим отъездом.

— Баффи? — воскликнула Франческа. — Почему никто не сказал мне, что ты здесь? Почему ты не сообщила, что приехала в «Золотые Ворота»?

— У меня были на то причины, — туманно ответила Баффи. — Не могу позволить себе останавливаться здесь в частном коттедже, но хочу взглянуть на тебя. Загляни ко мне. Корпус «Феникс», Олеандровая аллея, это недалеко, за углом.

В трубке послышались короткие гудки.

Франческа вышла через боковой вход, зная, что ее никто не хватится: кутерьма со сборами захватила всех.


Дверь ей открыла сама Баффи. После шума и гама, царивших в коттедже Франчески, здесь было удивительно тихо. На Баффи была надета ниспадающая серебристая хламида в тон волос. В руках она держала бокал популярного здесь витаминного коктейля, в который, судя по запаху, было добавлено кое-что покрепче. Узнать можно было только глаза Баффи. Лицо ее напоминало раздавленный катком баскетбольный мяч.

— У меня сломан нос, — объяснила Баффи распухшими губами. — Мне только что сообщили об этом. Я не стала обращаться в больницу Палм-Бич, чтобы не попасть в полицейскую хронику и не дать пищу для сплетен журналистам, а отправилась прямо сюда. Сама вела машину, представляешь! Это было ужасно! Я напилась анальгетиков, теперь еле держусь, но сообразила попросить, чтобы меня сразу же осмотрел специалист по пластической хирургии. У них здесь есть такой, один из лучших в стране. Он сказал, что сможет восстановить форму носа.

Франческа опустилась на стул. Ноги вдруг стали ватными и отказались держать ее. Она старалась не смотреть на лицо Баффи.

— Боже мой! — только и удалось произнести ей.

Баффи повернулась к Франческе боком. Франческа заметила, что на ее затылке запеклась кровь.

— Все это обходится в копеечку, — произнесла Баффи ровным голосом. — Год тому назад он сломал мне скулу. Тоже изрядная сумма, да еще я полтора месяца почти не могла есть — во рту были штифты. Ела только через трубочку протертую пищу. А прошлым вечером он получил из банка сумму моих расходов за прошлый квартал и просто осатанел. Высосал две бутылки текилы и набросился на меня. Теперь придется оплачивать больничные счета, но этот чурбан, похоже, не понимает.

— Но почему, почему? — воскликнула Франческа. Она не могла представить себе, что кто-то мог поднять руку на чудесное личико Баффи — как бы пьян ни был этот человек. — Баффи, почему ты ему позволяешь такое?

— Позволяю ему? — переспросила Баффи, не поворачиваясь. — Я вовсе не позволяю ему, Франческа. Обычно бегу от него сломя голову. На этот раз он поймал меня на шоссе, когда я пыталась сесть в случайно остановившуюся машину, набросился и стал бить меня головой о капот. Видела бы ты, что стало с «Феррари» — ручная сборка, очень дорогая модель!

Она повернулась и посмотрела на Франческу.

— Надо во всем пытаться отыскать что-то хорошее. Так вот, благодаря этому случаю я обзаведусь новым прямым носом — на том была горбинка. Ну хватит обо мне. Лучше покажи, что сделали с тобой эти кудесники из «Золотых Ворот». Здесь об этом судачат даже горничные — говорят, ты невероятно похорошела. Встань, пожалуйста. И повернись.

— Баффи, — сказала Франческа, — скажи, пожалуйста, могу я чем-нибудь помочь тебе?

На нее внимательно посмотрели синие глаза Баффи.

— Да, если поручишься за меня, Франческа. Я заставлю Джока заплатить за все, но не могу ждать, когда он протрезвеет и выпишет чек. Носом надо заняться сразу же, а то там может что-то не так срастись.

Франческа поспешно произнесла:

— Да, конечно. Я обязательно сделаю это перед отъездом. Не беспокойся по этому поводу, пожалуйста.

— Черт, глаза совершенно заплыли. — Баффи с усилием взглянула на нее. — Неужели это на самом деле ты, Франческа? Где же твои пышные формы? И этот облик девочки-отличницы? Стефан — кудесник по части причесок, но я не могла себе представить, что у него такой отличный вкус. Повернись-ка еще разок.

Франческа повиновалась, длинная юбка закрутилась вокруг ее ног.

Баффи спросила:

— Курт говорил тебе, что собирается уйти в море на этой своей чертовой «Фрейе»? Ладно, не отвечай, вижу, он ничего не сказал. Так вот, он вернулся прошлой ночью. Я позвонила тебе, хотела узнать, вернулась ли ты, а трубку взял он. Слушай, а малышка Френк просто волшебник по части косметики, не правда ли? Он — один из лучших визажистов в стране. Наверное, ему здесь платят миллионы, чтобы он не уходил из «Золотых Ворот».

Немного помолчав, Баффи произнесла совершенно другим тоном:

— Франческа, ты и до этого была хорошенькой, но теперь ты просто неотразима. Ты сумеешь убедиться в этом, когда встретишься с Куртом. Просто посмотри ему в глаза.


8


Франческа знала, что ее новый облик не останется незамеченным, когда она появится на публике. Поэтому, следуя за метрдотелем по залу ресторана «La Ronde» в Палм-Бич и приближаясь к столику, из-за которого навстречу уже поднимался Герберт Остроу, она ничуть не удивлялась, что головы сидящих за столиками поворачиваются в ее сторону, — она уже стала привыкать ко всеобщему вниманию. Чему она не переставала удивляться, так это тому, как много людей за относительно короткое время понаслышке узнали ее. Разумеется, любопытство окружающих вызывало само ее появление — «Роллс-Ройс», за рулем которого сидел Питер Пиви в элегантной серой униформе, и Джон Тартл, выпрыгивающий из него, чтобы расчистить для нее дорогу, лишь только автомобиль останавливался. Когда Франческа подходила к парадной двери заведения, ее обычно встречала целая толпа — управляющий, официанты, швейцары. И метрдотель ресторана «La Ronde» отнюдь не был исключением из общего правила.

Подавая руку Герберту Остроу, Франческа с удовольствием следила за его реакцией. На ней был летний костюм из шелка золотистого цвета, туалет дополнял красный шелковый шарфик от Фюрстенберга, завязанный замысловатым узлом и очень удачно оттенявший темные волосы и легкий слой косметики. Когда писатель поднес ее руку к губам, в его взгляде читалось неприкрытое восхищение.

Ей было приятно сознавать свою привлекательность, и она улыбнулась. Пораженный происшедшими в ней переменами, Герберт Остроу не сразу нашелся что сказать.

Метрдотель отодвинул ее стул, а Герберт Остроу тихо произнес:

— Вы стали совершенной красавицей! Даже не мог себе представить, что человек способен так измениться, и совершенно ошеломлен. Вы, кажется, сменили прическу.

Она снова улыбнулась:

— Да вот, начала транжирить деньги.

Ее ответ развеселил Герберта:

— И каковы ощущения?

Франческа вздохнула:

— Довольно любопытно.

Метрдотель стоял, почтительно склонившись, вся его фигура выражала исключительное внимание к ее особе.

— Вы приглашали меня на салат из лобстера, но я бы предпочла соевый паштет с соусом из спаржи и стакан морковного сока.

— Думаю, вы сможете выбрать что-нибудь поинтереснее, — произнес он, открывая меню.

Франческа заколебалась. Если она позволит себе забыть о диете и соблазнится на все эти гастрономические изыски, то через какое-то время не сможет надеть привезенные из «Золотых Ворот» туалеты. Пять с половиной фунтов были сброшены ценой таких усилий, что Франческа не хотела, чтобы они пропали даром.

Внимательно изучая меню, Франческа краем глаза заметила Джона Тартла, сидевшего за угловым столиком так, чтобы все время держать ее в поле зрения. Поначалу метрдотель принял его, одетого в легкий летний костюм, белую рубашку и галстук в полоску, за ее мужа.

Обед с Гербертом Остроу удался. Франческа наслаждалась его остроумием, ощущая, помимо всего прочего, чувство облегчения от того, что покинула «Золотые Ворота».

Когда наступила очередь десерта и появилось специальное меню, то, взглянув мельком на бесконечное перечисление сладостей, все эти взбитые сливки, «наполеоны» и лимонные торты, Франческа отрицательно покачала головой. Она была довольна собой, тем, что смогла проявить силу воли и не поддаться искушению.

Франческа рассказала Герберту Остроу, что полудила приглашение в «Сихэмптон», дом миссис Карлтон Хэмптон. Эту даму, которой шел девятый десяток, называли не иначе, как «королева Палм-Бич».

— Вам повезло. Есть люди, которые всю жизнь мечтают получить приглашение от Квинни Хэмптон, — заметил Герберт. — Обязательно навестите ее. Не упустите случая.

— Даже не знаю, — тихо произнесла Франческа. — Я вообще-то собиралась пожить уединенно. Я просто не создана для светской жизни. Мне не позволят забыть, что я всего лишь дочь шофера, недавняя служащая. И совершенно понятно, что меня приглашают на чашку чаю для того, чтобы поглазеть на нечто любопытное.

— Ну и что в этом такого? В Палм-Бич живет разношерстная публика. Его, конечно, строгие дамы, слепо соблюдающие традиции, не хотят допускать в свой узкий круг откровенных выскочек. И это не так уж плохо. Эти леди поддерживают определенные правила общественной жизни, которые держатся десятилетиями. Правда, традиции, как и нравы, постепенно меняются. Разводы уже давно перестали быть редкостью, мужчины больше не заводят любовниц, после развода они снова женятся на молоденьких подругах. А женщины в возрасте остаются одинокими, чувствуют себя никому не нужными. Им не так уж просто выйти замуж, даже обладая изрядным состоянием. Женщин по-прежнему больше, чем мужчин, соотношение примерно четыре к одному. Думаю, не стоит говорить, что такие женщины ненавидят молодых удачливых соперниц, вышедших замуж по третьему и четвертому разу.

Франческа отпила кофе.

— Я видела подобные пары, — пробормотала она. — Совсем молодые девушки при солидных мужчинах.

— Да, теперь такое встречается все чаще. — Он усмехнулся. — Вы встретите в местном обществе самые странные семьи. Есть одинокие женщины в возрасте, получившие при разводе поместья и особняки, а порой и довольно крупные состояния, с другой стороны, их бывшие мужья со своими юными подругами, а то и с новыми семьями, в которых дети годятся им во внуки. А здешние свадьбы — это вообще кошмар! Ты подходишь пожелать, что положено, к невесте в возрасте старшеклассницы — а она оказывается четвертой женой какого-нибудь старика! Порой невеста выглядит моложе будущей падчерицы. Вам, безусловно, придется иметь со всеми ними дело.

Такая перспектива, говоря откровенно, не слишком-то привлекала Франческу. Герберт Остроу тем временем продолжал:

— Квинни Хэмптон, наверное, единственная из старожилов, у которой еще остались влияние и авторитет в этих краях. Квинни до сих пор живет в собственном особняке и не желает перебираться в дом престарелых. Разумеется, она уже нигде не бывает и живет в Палм-Бич круглый год. Злые языки утверждают, что она живет лишь для того, чтобы совать нос в чужие дела. У нее феноменальная память, она могла бы перечислить вам все, что произошло в Палм-Бич за все эти годы. Если захотите, она может многое рассказать вам о семействе Бладвортов.

Франческа в задумчивости произнесла:

— Немного побаиваюсь ходить на приемы. В ее записке всего несколько слов: «Приходите на чай, четыре пополудни» и потом адрес: «Сихэмптон». Моя горничная сказала, что приглашение на чай в былые дни подразумевало длинное вечернее платье со шляпой и белыми перчатками.

Герберт Остроу улыбнулся:

— Не думаю, что Квинни Хэмптон ждет к себе персонаж из «Моей прекрасной леди», но про шляпу можно подумать. Во всяком случае, если приглашает на чай одна из почтенных пожилых обитательниц Палм-Бич, то почти всегда вас ожидают сыры, крекеры и кофе «Манхэттен». Они просто помешаны на этом кофе! Но если миссис Хэмптон зовет на чашку чаю, то она имеет в виду именно его. А еще — чайный сервиз XIX века от Спода, сандвичи со спаржей и слугу, выросшего в ее доме и еле держащегося на ногах от старости. Он, по рассказам, очень похож на фельдмаршала Монтгомери в старости.

Франческа неожиданно для себя самой произнесла:

— Очень признательна вам за советы. Ваши рассказы о местных нравах очень помогут мне адаптироваться здесь. — Она на секунду задумалась. — Никак не могу понять, почему миссис Хэмптон пригласила меня.

Герберт Остроу закурил и пустил вверх струйку дыма:

— Скажем так: если бы вы унаследовали меньшую сумму, Квинни вряд ли обратила бы на вас внимание, но на состояние Бладвортов трудновато закрыть глаза, вы это понимаете. Квинни хорошо знала всех членов этой семьи. Сказать откровенно, именно она и создала Палм-Бич таким, какой он есть. Она помогла Хастлеру, когда он был неопытным новичком в нефтяном бизнесе вместе с Рокфеллером, а потом строил железные дороги во Флориде, заманить сюда важных шишек. По ее приглашению здесь бывал в двадцатые годы принц Виндзорский, он приезжал играть в поло, общался здесь с Уитни, Меллонами и Вандербильдтами. Она чуралась киношников, но приглашала сюда Рузвельтов. И, уж конечно, именно она помогла старине Чакки Бладворту войти в местное общество.

Первая жена Бладворта ничего особенного собой не представляла, вышла из низов, в свое время стояла за прилавком и помогала ему создавать свою торговую империю. Думаю, именно Квинни посоветовала Чакки развестись и жениться на этой куколке Эдне Майерс, отец которой сделал миллионы на торговле с Китаем через Сан-Франциско, а мать была в родстве с нефтяным бизнесом в Техасе. Эдна тоже ничего собой не представляла, но перед ней открывались все двери. Она родила ему сына — в чем, кстати, первая жена не преуспела, — наследника и продолжателя семейного дела. А сын дал нам Карлу, которая, по слухам, была просто вылитая бабушка Эдна. Лично мне не довелось встречаться с Карлой, и я не смогу вам ничего особенного о ней рассказать.

Тщательно подбирая слова, Франческа спросила:

— Ведь Карла очень долго болела, не так ли?

Герберт Остроу жестом попросил официанта принести счет.

— Я не очень хорошо знаю эту историю. Палм-Бич в определенных отношениях довольно закрытое общество. Очевидно, с ней долгое время было что-то не в порядке, это так. Последние годы Карла провела затворницей, ни с кем из здешних друзей не встречалась, не выходила из дома. У нее был Курт, похоже, он держал там все в своих руках, ухаживал за ней и вплоть до ее смерти управлялся с домом. Почти не уделял времени своей яхте, а она — все в его жизни. Вы уже видели «Фрейю»?

Она отрицательно покачала головой.

— На нее стоит взглянуть! В Палм-Бич трудно удивить яхтой, здесь на рейде стоят шедевры мирового яхтостроения. Но яхта Курта, построенная в Индокитае, — настоящее произведение искусства. Как, кстати, и сам Курт — только поглядите, как он выглядит. Говорят, он может ходить на этой океанской яхте в одиночку и управляется с парусами, а это, поверьте, совсем непросто. Здешние морские волки просто молятся на него. Они считают его чем-то вроде Эйрика Рыжего[5 - Эйрик Рыжий — прозвище Эйрика Товальдсона, норманнского мореплавателяX века.].

Франческа улыбнулась:

— Звучит не очень обнадеживающе. Похоже, вы хотите посоветовать мне держаться подальше от него, не так ли, Герберт? Мне казалось, Курта Бергстрома здесь все любят.

Герберт Остроу подписал чек и откинулся на спинку кресла.

— Я вовсе не хочу сказать, что вам надо держаться от него подальше. Да это и невозможно — ведь вы сейчас дали этому викингу пристанище, я прав? Но лично мне скандинавы всегда казались непонятными людьми, особенно морские бродяги вроде Курта Бергстрома. Даже Карла не могла заполучить Курта, пока не приобрела его яхту. Он, похоже, прибыл вместе с ней, вроде как неотъемлемая ее часть.

— Что? — воскликнула изумленная Франческа.

— Разве вы не знаете, что Карла приобрела на свое имя яхту и Курт лишь пользовался ею? Наверное, она сделала это, чтобы держать его при себе. Вполне может быть, что перед смертью она передала ему права на яхту, но кто может быть уверен в этом? На всякий случай надо проверить документы. А вдруг вы ее владелица?

Франческа изумленно смотрела на него. В ее голове царил такой сумбур, что она была рада непрекращающейся болтовне собеседника.

Он продолжал:

— Как вы знаете, я пишу книгу о Палм-Бич. Приходится вести розыски в архивах. Я несколько раз обращался в Фонд Бладвортов за разрешением поработать в семейных архивах, но они не отвечали на мои запросы.

Помолчав, Герберт Остроу сказал:

— Юридическое агентство в Майами тоже не очень-то спешит с помощью, проще общаться с выводком крокодилов. Франческа, не считайте меня корыстным, но вы можете мне очень помочь, если позволите покопаться в семейных архивах. Особенно времен старины Чарли, когда он возводил свое знаменитое палаццо.

Наступило молчание. Предыдущую тираду Герберта Франческа слушала лишь краем уха и лихорадочно вспоминала — в завещании не было ни полслова о яхте Курта Бергстрома. Копия завещания Карлы у нее была; надо найти и перечитать его. Но кто именно сказал ей, что яхта и «Порше» принадлежат Курту? Она никак не могла вспомнить этого.

Франческа произнесла, тщательно подбирая слова:

— Как мне сказали, второй муж Карлы был писателем. Он написал о доме брошюру. В ней вроде бы есть перечень всех редкостей, если вас интересует именно это. Я могу разыскать эту брошюру для вас, но для этого надо позвонить моим юристам в Майами.

Просьба Герберта была не такой уж сложной, но Франческа уже стала очень осторожной во всем том, что касалось ее частной жизни, и надо было признать, что для этого у нее имелись все основания. Ей вовсе не улыбалась идея, что самые интимные подробности ее жизни могут всплыть в любом месте и в любое время. И уж тем более не хотелось получать впредь писем с угрозами.

— Франческа, прошу вас. — Герберт накрыл ее руку своей. — Давайте снова как-нибудь пообедаем. Я пригласил вас в «La Ronde» вовсе не для того, чтобы выпросить позволение покопаться в семейных архивах Бладвортов. Думаю, вы мне верите. Мне приятно ужинать с вами, потому что вы живой дух La belle Otero.

Франческа убрала руку со стола.

— Вы правильно сделали, что приберегли это напоследок. Наверное, теперь я должна сказать: «Ну что ж, в следующий раз вы мне расскажете о La belle Otero».

— Ну так как? — спросил Герберт.

— Я не против, — пожала она плечами. — В следующий раз за обедом вы расскажете мне о La belle Otero. Когда это будет? Позвоните мне заранее.


Раздирающий душу визг циркулярной пилы встретил Франческу, когда она поднялась на галерею второго этажа, направляясь к себе в спальню. Она не могла себе представить, что ее затея расширить свою комнату за счет соседней спальни, сделав ее одновременно и кабинетом с рабочим местом для секретарши, вызовет столько шума.

Задумав это переустройство, она уповала на магическую силу бладвортовских денег, решив, что с их помощью сможет проделать это так же быстро, как в свое время изменила обстановку спальни, но не тут-то было. Приходилось терпеть присутствие рабочих, спотыкаться о банки с краской и какие-то инструменты, слушать визг пилы и стук молотков.

Комната, отделанная теперь в лимонных и белых тонах, приводила Франческу в восторг, равно как и мебель, сверкающая лакированным деревом, стеклом и хромированной сталью. Ее апартаменты являли совершенный контраст безвкусным мрачным помещениям «Дома Чарльза».

Миссис Шенер разложила на кровати туалет, приготовленный для визита в «Сихэмптон».

Бросив сумочку на кровать, она мельком подумала, что ее гардероб начинает представлять собой проблему. Новая, побывавшая в «Золотых Воротах» Франческа, как оказалось, не могла довольствоваться ассортиментом местных магазинов, даже самых модных. В результате все шкафы старомодной гардеробной оказались забиты ненужными тряпками, и надо было обзаводиться чем-то более современным. С этим была согласна даже миссис Шенер.

На невысоком столике рядом с кроватью секретарша оставила несколько сообщений. Франческа быстро их просмотрела.

Сверху лежал листок бумаги, исписанный убористым почерком Дороти. Дважды звонили из «Золотых Ворот». Клиника не переставала делать запросы по поводу обязательств, которые она подписала в связи с операцией носа Баффи Амберсон. Франческа постепенно прониклась уверенностью, что руководство «Золотых Ворот» пытается сделать так, чтобы она, Франческа, просто-напросто оплатила счет Баффи за операцию, в то время как она просто поручилась сделать это, если Баффи не сможет заплатить сама. Франческа посмотрела на записи, пытаясь сообразить, как лучше решить эту проблему. Она могла бы посоветоваться с юристами из Майами, но тогда придется рассказывать им о ситуации с Баффи, а этого ей не хотелось делать. Или все же отправить в «Золотые Ворота» чек на необходимую сумму?

Франческа вздохнула. Дороти сегодня ушла пораньше, чтобы встретить машину, которая должна была доставить ее вещи из Майами в новую квартиру в Палм-Бич. У сына секретарши наступили летние каникулы, и он приезжал, чтобы провести лето с матерью. У противоположной стены снова взвизгнула пила и что-то с грохотом упало. Франческа подумала, не следует ли ей попросить Питера Пиви помочь Дороти с вещами. Если бы она была прежней Франни, служащей из Бостона, то сама отправилась бы на помощь Дороти.

«К черту, к черту», — подумала она, чувствуя, что внутри нарастает раздражение. Розовый листок бумаги на столе извещал ее, что звонил Джинки и приглашал на ужин. Она отбросила листок в сторону.

На столе ее дожидалась стопка писем, вскрытых и просмотренных Дороти, в основном приглашения от жителей Палм-Бич, которых Франческа совершенно не знала. На тех приглашениях, которые, по мнению ее секретарши, ей следовало бы принять, Дороти карандашом сделала пометки, но среди всей этой макулатуры не было того единственного сообщения, которого она с таким нетерпением ждала.

Франческа присела на кровать, стараясь не помять разложенные сверху вещи. Сколько еще ей придется ждать его звонка? Она уже не могла больше плакать, думая об этом, не могла снова и снова бессонными ночами переживать все случившееся, испытывая чувство унижения и оскорбленной гордости. Почему же Курт даже не попытается увидеться с ней? Домик, в котором он жил, стоял всего лишь в трех минутах ходьбы от ее особняка. Почему он так надолго исчез?

Франческа гнала приходившие в голову мысли. Она вела себя как совершенная дура! С первого дня в «Доме Чарльза» она сделалась одиозной фигурой — перезревшая двадцативосьмилетняя девственница, не нашедшая в свое время мужчину. И вот в порыве необузданной страсти, в отчаянной попытке хоть что-то разрешить в своей жизни она бросилась в объятия этого необычайно притягательного мужчины. Обо всем случившемся с ней она не могла думать без краски стыда на щеках.

Идиотка! Распласталась перед Куртом Бергстромом, даже не намекнув ему про свою совершенную неопытность в любовных делах. И, обдумав все случившееся, он почел за лучшее пуститься в бега. И какой мужчина не поступил бы точно так же?

Но ведь он так страстно хотел ее. В этом она не сомневалась.

Ну хорошо, пусть так. Франческа отдавала себе отчет, что не может достоверно судить о том, как ведут себя влюбленные мужчины, как добиваются женщин, что при этом говорят. Возможно, точно так же он вел бы себя и с любой другой женщиной.

Франческа обхватила голову руками, пытаясь отогнать одолевавшие ее мысли. Она уже была готова отправиться к Курту Бергстрому и просить его уехать. Может быть, с его отъездом исчезнет чувство непереносимого унижения.

Пожалуй, ей только и остается, как счесть Курта Бергстрома самой большой ошибкой в своей жизни и попытаться забыть о нем, но она совершенно не представляла, хватит ли у нее сил на такой поступок.

Франческа протянула было руку к телефонной трубке, но тут снова пронзительно взвизгнула пила. Вести серьезный разговор в такой обстановке было совершенно невозможно! Она отдернула руку. Такие вещи можно сказать человеку только с глазу на глаз. И если она решилась покончить отношения с Куртом, то надо сделать это немедленно.

Франческа поспешно вышла из дома, боясь, что решимость ее скоро иссякнет. Кондиционеры в главном зале снова сломались; Джон Тартл и Питер Пиви возились с ними, стоя снаружи на террасе. Воздух в доме был спертый, но, когда Франческа вышла на улицу, на нее обрушился весь жар летнего дня Флориды.

Франческа направилась по дорожке, усыпанной толчеными ракушками, потом свернула на боковую тропинку, которая вела к домику для гостей. Еще не увидев домика, она услышала голоса: громкий и раздраженный женский и низкий бас Курта. Что там происходит? Было ясно, что Курт с кем-то переругивается, но она совершенно не представляла себе, кто бы это мог быть. Меньше всего она ожидала оказаться свидетельницей подобной сцены.

Не постучав, Франческа открыла дверь и остановилась на пороге.

Разговор прервался на полуслове, его участники обернулись к ней. Герда Шенер держала в охапке ворох постельного белья, ее обычно флегматичное лицо сейчас пылало гневом. Франческа не знала языка, на котором они только что изъяснялись, но это был определенно не английский. Лицо Курта Бергстрома тоже хранило гневное выражение. Его голубые глаза напоминали две ледышки.

— Что здесь происходит? — недоуменно спросила Франческа.

Ее больно задела реакция Курта Бергстрома на ее появление. Она столько мечтала об их встрече, представляла, какое восхищение прочтет в глазах Курта, но ее ожидало жестокое разочарование. Похоже, он смотрел сквозь нее, ничего не замечая.

Франческа спросила:

— В чем дело, миссис Шенер?

Ответа не последовало. Франческа прервала какой-то яростный спор, злость до сих пор висела в воздухе. Она вспомнила, что далеко не все в поместье были довольны пребыванием здесь Курта Бергстрома. Как к нему относилась миссис Шенер, было теперь совершенно ясно.

Но свое отношение к самой Франческе они очень хорошо скрывали. Пусть она была всего лишь дочерью шофера-итальянца из прошлой жизни Карлы, но она стала обладательницей всех денег Бла-двортов, в то время как Бергстром был всего лишь лишенным наследства любовником.

— Будьте добры, закончите это потом, — сказала Франческа, обращаясь к горничной. Слова эти холодно упали в атмосферу неприязни.

Миссис Шенер молча положила белье на ручку кресла и вышла из домика. Когда дверь за ней закрылась, Курт повернулся к Франческе спиной, оперся локтем на каминную доску и закрыл лицо ладонью.

— Прости меня, — тихо произнес он.

Франческа едва услышала эти слова. Она не знала, как себя вести — уйти или остаться и выслушать его объяснения. Его взгляд даже не коснулся ее, словно она осталась такой же, как раньше, и вообще ничего не изменилось. Взгляды всех других замечали новый облик Франчески. Но не его взгляд. И этому могла быть только одна причина.

— Я на секунду, — холодно сказала она, не глядя на него. — Мне сказали, что ты вернулся.

— Да, — ничего не выражающим тоном произнес он. — Я вернулся, когда ты была в отъезде, и собирался исчезнуть до твоего возвращения, Франческа.

Внезапно взор голубых, как море, глаз остановился на ней. И только сейчас Курт увидел новую Франческу. «Просто посмотри ему в глаза», — посоветовала Баффи Амберсон. Теперь эти глаза наконец-то отметили ее элегантное платье из шелка, обнаженные загорелые плечи, новую прическу. Но, продолжая думать о своем, Курт произнес:

— Ты… ты должна понимать, почему мне необходимо уйти.

Это было отнюдь не то объяснение, на которое рассчитывала Франческа. Она закусила губу, борясь с навернувшимися на глаза слезами. Неужели он вот так хочет порвать с ней?

— Все бессмысленно, — резко произнес Курт. — И разговоры бесполезны. — Он снова опустил голову. — Франческа, послушайся моего совета. Уезжай отсюда. Вернись в Бостон. Или уезжай в дом на Гавайях, вот увидишь, тебе там понравится. — Его голос внезапно упал почти до шепота: — Только ради бога уезжай! Беги из этого проклятого места!

Ее поразило отчаяние, звучавшее в его голосе. Но слова Курта спровоцировали у нее вспышку гнева.

— Спасибо за совет, но я никому не позволю вертеть мной! В этом доме меня принимают за марионетку. И напрасно!

Он поднял голову и удивленно произнес:

— Что?

— И ты ничем не лучше других! — выкрикнула Франческа. — Всем от меня что-то нужно. Я больше не хочу тебя видеть…

— Франческа, — сказал Курт, делая шаг навстречу.

Она резко выпрямилась, почти ничего не видя сквозь слезы:

— Я должна идти, меня ждут.

Как слепая, она повернулась и пошла было к двери, но натолкнулась на кресло, на ручке которого лежало постельное белье, оставленное миссис Шенер.

— Франческа, вернись, — попытался остановить ее Курт.

Но она громко хлопнула дверью и вышла из домика.


Миссис Хэмптон оказалась седовласой полной женщиной. Это открытие почему-то разочаровало Франческу.

В своем воображении она нарисовала образ худенькой маленькой старушки, просто, но изысканно одетой, с непременной ниткой жемчуга на шее, сидящей в небольшой комнатке, уставленной давно вышедшей из моды мебелью.

Но вместо этого лучи полуденного солнца вливались сквозь огромные окна в просторную гостиную «Сихэмптона», лишь слегка сдерживаемые бархатными занавесями темно-лилового цвета, и падали на персидские ковры. Множество безделушек и фотографий делали комнату похожей на музейный зал. Трудно было понять, на что прежде всего стоит обращать внимание — на совершенно необычную комнату или столь же впечатляющую хозяйку.

Громадный портрет, написанный маслом, висел над мраморным камином XVIII века. Вся каминная полка была уставлена фотографиями с автографами особ королевских кровей, президентов и сильных мира сего. Здесь же красовались бесценные китайские статуэтки из нефрита, миниатюрные часы, золотое пасхальное яйцо работы Фаберже, античная мраморная голова Афродиты вперемежку с флаконами с какими-то лекарствами, пожелтевшими конвертами и засохшими цветами в вазах.

Портрет над камином запечатлел женщину в белом бальном платье из шелка, с глубоким декольте, открывающим взгляду плечи и тонкие руки. Кожа этой женщины поражала своей белизной. Франческе, которая привыкла к современной моде на загорелых дочерна красавиц, было странно видеть подобное. Чувственный ротик женщины слегка кривился. Создавалось впечатление, что она свысока смотрит на окружающих. Искусный художник сумел передать ощущение движения — в повороте головы, в складках шелка, во взмахе руки.

Франческа приняла из рук хозяйки чашку из почти прозрачного фарфора. Чай едва закрывал дно. «Наверное, так принято», — догадалась она, взглянув на миссис Хэмптон, сидящую в кресле с высокой спинкой как раз под своим портретом во всем блеске былой красоты.

— Именно так наливал Август Джон, — сказала Квинни Хэмптон, заметив легкое замешательство Франчески. — То лето мы проводили в Дейвоне — немцы бомбили Лондон, — и все, что можно было видеть, это дирижабли, заграждения и мешки с песком, которыми были заложены витрины магазинов. Поэтому мы отправились в деревню и, представьте себе, очень хорошо проводили время. Я носила тем летом туалеты от Борта. — Миссис Хэмптон мечтательно вздохнула, вспомнив молодые годы. — Август Джон рисовал местные пейзажи, потом на какое-то время оставил меня, чтобы написать портрет герцогини Мальборо. Кстати, живописцы льстили ей, она была далеко не так хороша.

Франческа с любопытством посмотрела на нее поверх чашки.

Миссис Хэмптон и сегодня была одета в платье из белого шелка, спадающее свободными складками с массивной фигуры. Ее шею украшали несколько ниток чудесного желтоватого жемчуга, на грудь спускались три длинные золотые цепи. Франческа долго не могла отвести взгляда от висящих на них драгоценностей — бриллианта величиной с голубиное яйцо в оправе из великолепных рубинов, обрамленной в золото камеи и византийского креста из ограненных изумрудов. Звеня браслетами при каждом движении, Квинни Хэмптон налила себе капельку чая из громадного серебряного чайника, стоявшего на специальной подставке справа от нее.

— Да, времена тогда были ужасные, — продолжала старушка на удивление молодым голосом. — Военные действия затянулись, но тут в войну вступили американцы, и у нас появилась надежда. Вер-нон и Ирен Кестл как раз организовывали для них развлечения.

Она помолчала, пристально глядя на Франческу черными глазами.

— Я рассказываю о первой мировой войне. Вы ведь немного знаете историю?

— О да, — пробормотала Франческа.

Она почему-то почувствовала себя школьницей перед лицом строгой учительницы. Она выпрямила спину и поправила на коленях юбку.

Франческа побаивалась встречи с некоронованной королевой Палм-Бич и, одеваясь, тщательно обдумывала свой наряд. Особая роль отводилась белым перчаткам. Теперь же она понимала, что ее страхи были совершенно напрасными. Миссис Хэмптон, похоже, вообще не обратил внимания на ее одежду. В первые полчаса у нее даже не было шанса открыть рот — старушка делилась воспоминаниями о каких-то людях, о которых Франческа понятия не имела.

— Да, вы их не знаете, — фыркнула миссис Хэмптон в ответ на ее признание. — И не только вы. Мало кто из живущих сейчас в Палм-Бич слыхал о Верноне и Ирен Кестл или о бедняге Гасси Джоне. А ведь всем нам тогда казалось, что Гасси обретет бессмертие! Мы ведь тогда понятия не имели о Пикассо или Модильяни. Кстати, как раз за вами висит Коро.

Франческа повернулась, стараясь не забыть о хрупкой чашечке в руках. Стена за ее спиной была увешана картинами. Здесь были натюрморты и пейзажи, виды замков, дворцов и вилл. Большая акварель изображала знаменитого Нижинского в роли Пана, играющего на свирели.

Франческа осторожно поставила чашку на один из маленьких, покрытых бархатными накидками столиков, которыми была уставлена комната. В доме стояла невыносимая духота; похоже, кондиционеров здесь не признавали. Где-то в глубине дома часы пробили половину пятого, их бой тут же подхватили с полдюжины других. Франческа стала прикидывать, когда можно будет откланяться.

Миссис Хэмптон взяла с серебряного подноса, стоявшего на столике перед ней, несколько крошечных бутербродов и откинулась на спинку кресла. Ее узловатые пальцы были усыпаны кольцами.

— А теперь расскажите мне, как ваши дела, — перешла хозяйка на другую тему, но не успела Франческа открыть рот, как тут же продолжила: — Вы слишком молоды, чтобы управляться со всем этим — но ведь вам, наверное, помогают юристы Бладвортов? Скажите, а орган по-прежнему на своем месте? Это была любимая игрушка Чакки Бладворта, подобный орган был в Уайтхолле у Флэглера, у Диринга стояло что-то чудовищное, а потом и Джон Ринглинг заказал такой же для своего особняка в Сарасоте. Но Чакки хотел, чтобы у него был самый большой и самый лучший орган, такой и установил. Приглашал знаменитых музыкантов из Нью-Йорка и Бостона. А сам не мог взять ни единой ноты и ждал месяцами, когда кто-нибудь приедет и сыграет. В конце концов нанял органиста, часами слушал его, сидя далеко за полночь, совершенно пьяный. Больше всего любил Верди. Правда, тот писал оперы, и, насколько я знаю, у него нет вещей для органа, но Чакки просил музыкантов, чтобы они играли для него арии из «Аиды» и «Риголетто». От этих мелодий он буквально сходил с ума.

Внезапно изменив тон, миссис Хэмптон спросила:

— Что вы почувствовали, когда узнали, что стали наследницей состояния Бладвортов?

— Очень удивилась, — опустила глаза Франческа, стараясь изобразить приличествующую случаю скромность. Она не могла догадаться, что именно хочет услышать от нее миссис Хэмптон.

В глазах старушки мелькнуло скептическое выражение.

— Что ж, могу себе представить. Ведь до этого у вас практически не было денег?

У Франчески почему-то появилась уверенность, что миссис Хэмптон знает про нее все. Вполне вероятно, что следила за ней по газетным публикациям, но теперь хотела составить собственное представление.

— Абсолютно никаких, — призналась Франческа. — Я работала клерком на кафедре истории в университете. Должность чуть выше секретарши, не больше. И с трудом выплачивала кредит за автомобиль.

— Так, так, так, — задумчиво произнесла собеседница, испытующе буравя ее острым взглядом черных глаз. — Ну, и что же вы думаете о завещании? Там ведь сказано, что ваш отец был любовником Карлы.

Франческа решительно выпрямилась.

— Я так не считаю, — осторожно произнесла она. — Там сказано, что он был единственным человеком, которого она любила. А под этим можно понимать что угодно.

— Мак-Элрой спросил меня, — сказала миссис Хэмптон, — помню ли я этого человека, и я ответила: да, отлично помню Ванни. Карла привезла его из своей поездки в Европу в 1960 году, как раз накануне дня рождения Чакки — 17 ноября. Чакки в то время уже не было в живых. Как он пышно отмечал свой день рождения, какие закатывал невероятные пиры по этому случаю, даже после смерти Эдны! Тогда, чтобы облегчить похмелье, люди пили сырые куриные яйца с ворчестерским соусом, это было общепринятое средство. И вот после одного такого дня рождения весь Палм-Бич на неделю остался без яиц, пришлось привозить автомобилями из Джексонвилла. Помню, шофер Карлы был очень симпатичным молодым человеком. Он напоминал Рудольфе Валентино, только был гораздо привлекательнее. В те дни говорили, что Руди на самом деле предпочитал мальчиков, и в это можно поверить, глянув на его жену, Наташу. Вылитая лесбиянка.

Франческа не поняла и половину из этого монолога, но всем своим видом выразила вежливый интерес.

— Итак, вы собираетесь жить здесь постоянно, — продолжала старушка. — Мак-Элрой сказал мне, что один из Тартлов, внук старого Себастьяна, по-прежнему ухаживает за садом и домом. Наши дома, ваш и мой, весьма оригинальны, но, знаете ли, быстро ветшают в этом климате. Было безумием строить их практически на болоте. Сказать по правде, многие из домов в округе едва держатся. Наша «Ассоциация землевладельцев в Палм-Бич» постоянно взывает к своим членам, чтобы они уделяли должное внимание своей собственности. Сегодня здесь все заполонили иностранцы — арабы, южноамериканцы, немцы. Да еще застройщики — ох, милочка, вы уже, наверное, заметили, что творят на побережье эти разбойники! Они хуже всех. Эти ужасные люди готовы все снести и строить свои кондоминиумы. Они уже обезобразили места вокруг озера Ворт и южную часть острова! Вам надо будет вступить в нашу ассоциацию, поддерживать в прежнем порядке «Дом Чарльза». Надеюсь, вы присоединитесь к нашей борьбе с застройщиками.

— Я буду очень ра… — начала было Франческа. Но старушка даже не дослушала ее:

— У вас отцовские глаза, моя дорогая. О, я видела его много раз! Очаровательный парень, всегда такой любезный. Светлые глаза у итальянцев не такая уж редкость, вы сами это знаете. А как он улыбался! И просто поражал прекрасными манерами. По одним только манерам всегда узнаешь европейца, пусть даже не аристократа. Я думаю, горничные были от него без ума, но Карла держала их в строгости. Подумать только, чтобы утонченная Карла позволила себе роман с шофером — об этом тогда все говорили в Палм-Бич! Общий приговор был таков: «Кто угодно, но только не Карла».

Франческа во все глаза смотрела на миссис Хэмптон, не в силах произнести ни слова. Ей трудно было поверить, что хозяйка дома говорила о ее отце и Карле Бладворт.

На пороге молча возник древний дворецкий в чопорном черном костюме и крахмальной сорочке со стоячим воротничком. Миссис Хэмптон повернулась к нему и произнесла:

— Нет, она еще не уходит. Она мне нравится. И принеси нам еще бутербродов.

И тут же снова обратила все внимание на Франческу.

— Что примечательно, из той же поездки Карла притащила и всю его семью. Они расположились здесь всем своим цыганским табором — его жена, теща, братья. Надо сказать, что в этом что-то было. Вы ведь знаете, что ваше семейство мечтало эмигрировать. Карла любила Италию и, когда была замужем за Траммом, в основном жила на Капри. Вы, должно быть, были тогда совсем ребенком. Все ваши родственники переехали в Бостон?

— Да, — тихо ответила Франческа. — Мои дядья осели на востоке Бостона. У них большие семьи. У нас… у них там своя строительная компания.

— Хм-м, — протянула миссис Хэмптон и взяла с подноса очередной бутерброд. — Вы очень красивая девушка. В мои годы никому даже в голову не пришло бы худеть, девушки в теле были очень популярны. Тогда говорили, что девушка должна быть белой, как снег, и пышной, как сдоба. Как я понимаю, вам стремились придать внешность герцогини с картины Караваджо. Не смущайтесь, это довольно разумно. Вы похожи на отца, он был очень красивым. Тогда было много красивых молодых людей, куда только они все подевались? Должно быть, все уже старики. Теперь про мужчин не говорят, что они красивы, но молодой шофер Карлы был именно таким.

— Мой отец умер, — сдержанно произнесла Франческа. Ее уже стала раздражать манера говорить о ее отце и о ее семье как о каких-то предметах. — И он был очень хорошим человеком.

Миссис Хэмптон съела еще один бутерброд.

— Он был, как вы, конечно, знаете, любовником Карлы. Теперь в этом нет никакого сомнения, хотя Карла не любила распространяться о том, что происходило в стенах «Дома Чарльза», как и ее бабушка Эдна. Мне думается, им нравился один и тот же тип мужчин — дамские угодники. Я, конечно, не имею в виду их мужей — Чакки Бладворт был просто чудовищем, устраивал сцены по любым пустякам — даже из-за неправильно, по его мнению, смешанного коктейля. Да и Трамм тоже был тот еше фрукт! Вспомнить только первую свадьбу бедняжки Карлы! Уж мы-то знали, кто сосватал ей Гарольда Трамма. Но в пятьдесят девятом или шестидесятом он умер, а потом ее второй муж уехал в Голливуд и подал на развод, и Карла могла делать все, что хотела. Тут-то ей и подвернулся Ванни. Она просто сходила по нему с ума. Поселила в один из домиков для гостей, бегала к нему по ночам.

Франческа со стуком поставила чашку на блюдце.

— Мы говорим о моем отце, — напомнила она, повысив голос. — Мой отец родом из весьма достойной семьи, воспитан в строгих традициях. И мы вовсе не итальянцы, а сицилийцы, это большая разница.

Она обвела взглядом комнату. Возможно, из-за этой жары она немного потеряла самообладание.

— Да, я уверена, что мои родственники хотели эмигрировать, миссис Хэмптон. Америка для них была страной новых возможностей. Мои дядья здесь много работали, стали удачливыми бизнесменами, обзавелись прекрасными семьями. И я хотела бы заметить, что они верны своим женам!

— Выпейте еще чаю, — миролюбиво предложила миссис Хэмптон. — Я ни разу не сказала, дорогая, что Ванни не был достойным человеком. Мы все знаем, что он никоим образом не зарился на ее деньги, иначе бы он не ушел от нее.

Франческа крепко сжала губы.

— И все, что вы можете сказать о нем, — что он не зарился на ее деньги? — Она внезапно вспылила и сказала запальчиво: — Боже мой, неужели люди здесь не могут думать ни о чем другом? Да ведь он тащил на себе всю семью! Если честно, я думаю, вы просто не представляете, каково приходится простым людям. Я хочу сказать, как живут люди за пределами Палм-Бич!

— Да будет вам, дорогая. — Старуха с симпатией следила за раскрасневшейся Франческой. — Не надо принимать все так близко к сердцу. Лучше выпейте еще чаю. Да, мне не пришлось узнать эту жизнь. До замужества я выступала на сцене, а это тогда было не очень престижное занятие. Поверьте, очень трудно найти правильную линию поведения — богатые люди очень скоро познают, что всех окружающих притягивают их деньги. Теперь, на склоне лет, я много думала о тех мужчинах, которых любила, и о тех, кто заверял меня в своей любви, и, должна признаться, до сих пор не могу понять, что за этим стояло. Не надо судить поспешно. — Она протянула Франческе новую чашку чаю. — Я знала Ванни и считаю, что он на самом деле любил Карлу, а не просто старался сохранить работу. Да и она была очень привлекательной женщиной, хотя и чрезвычайно избалованной. Если они на самом деле любили друг друга, то им можно только позавидовать.

— Он был моим отцом, — выделив последнее слово, произнесла Франческа.

Выдержка подводила ее. Недавнее объяснение с Куртом не прошло бесследно. Слова сами так и рвались у нее из груди.

— Мой отец был не просто шофером или мальчиком на побегушках — он был прежде всего прекрасным человеком и не заслужил, чтобы о нем говорили как о неодушевленном предмете! Знаете, как он умер? — Франческа уже едва владела собой. — Он сидел за рулем машины-бетономешалки, единственной такой машины, которой владели братья. Ехал по обледенелой дороге, машина стала сползать под гору. Она скользила так около километра, миссис Хэмптон, мой отец мог выпрыгнуть из нее, но он пытался спасти ее. Он погиб, спасая бетономешалку! Мои дядья тяжело переживали его смерть. Я боялась, что дядя Кармин умрет от горя! Мне было четырнадцать лет, и я сохраню в памяти светлый образ отца. Для меня он был самым лучшим человеком в мире. У него было очень доброе сердце.

Франческу душили слезы, и она умолкла. Миссис Хэмптон нарушила наступившую тишину:

— Ваш отец любил Карлу, ей очень повезло в жизни. Вы не знаете, какая она была, и не можете понять все тонкости. Она во всем была достойна старого Чакки. Ни его, ни ее нельзя было любить. Старина Чакки был просто чудовищем.

— Мне надо идти, — пробормотала Франческа, поднимая чашку и одним глотком допивая чай. «Совершенно очевидно, — сказала она себе, — что Квинни Хэмптон не отдает отчета в собственных словах».

Но старушка не унималась:

— Но я не оправдываю и Карлу. Старина Чакки к тому времени был уже в могиле, так что она была свободна, но такое поведение выходило за все рамки приличий! Завести роман с собственным шофером! Едва успел забыться скандал в семье Рокфеллеров из-за интрижки Рокфеллера-младшего с горничной-норвежкой. Пошли даже разговоры о неминуемой женитьбе, но дело как-то замяли. Поэтому про Карлу и ее шофера сплетничали на каждом углу. А старый Себастьян Тартл просто терпеть не мог этих итальянцев-эмигрантов с того самого момента, как они здесь поселились. Он тогда служил в поместье садовником.

— Миссис Хэмптон, — настойчиво произнесла Франческа. — Я чрезвычайно признательна вам за приглашение, мне было очень приятно познакомиться с вами, но сейчас мне надо идти.

Но хозяйка дома, похоже, не слышала ее. Она сидела в кресле, слегка склонив голову набок, словно прислушиваясь к своему внутреннему голосу. Потом сказала задумчиво:

— В те времена старый Себастьян как-то сказал Мак-Элрою, что та женщина, которая приехала с Ванни, вряд ли была его женой. «Почему Тартл так считает?» — спросила я Мак-Элроя, когда он мне об этом рассказал. И Мак-Элрой сказал, что их почти не видят вместе, они живут отдельно друг от друга и поэтому Тартл решил, что она ему не жена. Не говоря уж о том, что, если бы она была его женой, Карла бы ни минуты не потерпела ее присутствия в «Доме Чарльза».

Франческа поднялась с софы.

— Прошу вас, велите проводить меня, — твердо и решительно произнесла она.

— Да, конечно, дорогая, — кивнула миссис Хэмптон.

Она подняла с чайного столика серебряный колокольчик и позвонила, вызывая своего дворецкого.

— Во второй половине дня я очень устаю, а после чая всегда хочется спать. Вы обратили внимание на мои фотографии? У меня отличный снимок Айседоры Дункан, совершенно обнаженной. Его сделали в Лондоне, она приезжала туда в 1912 году, была тогда замужем за фабрикантом швейных машинок. Должна сказать, ужасное было зрелище, когда она бегала по сцене почти нагая и называла это классическим греческим танцем. Кстати, голову Афродиты, что стоит над камином, подарила мне именно она. С ней произошла такая ужасная история, она трагически погибла. Сидя в автомобиле, сказала: «Je vais a la gloire»[6 - Jevaisalagloire — ухожу к славе (фр.).], — забросила назад длинный шарф, тот намотался на колесо и задушил ее.

— Миссис Хэмптон, — нетерпеливо произнесла Франческа, делая шаг к двери.

Старушка в упор посмотрела на нее.

— Дорогая моя, — сказала она едва слышно, — спасибо, что выслушали откровения старухи. Мне уже восемьдесят девять лет, я мудра как черепаха, но я даже не знаю, что сказать вам на прощание.

Потом посмотрела по сторонам и добавила:

— Позаботьтесь о прекрасном доме, который построил Чарльз, не дайте ему погибнуть. Теперь вы его хозяйка. — Квинни Хэмптон снова позвонила в колокольчик. — Я теперь принимаю очень редко, но всегда буду рада видеть вас у себя.

— Благодарю вас, — смущенно пробормотала Франческа.

Ей казалось, что не два часа, а несколько лет провела она в этой душной комнате, наполненной призраками далекого прошлого.

— И не забывайте об «Ассоциации землевладельцев Палм-Бич», — напомнила ей хозяйка. — Мы все должны держаться друг друга.


9


— Кончится когда-нибудь эта жарища? — простонала Баффи Амберсон.

Франческа, глядевшая через сильный бинокль в морскую даль, ничего ей не ответила. Ее подруга опустилась на лежак из красного дерева, стоявший в тени большого куста олеандра, так, чтобы ее голова оказалась в тени листьев, а ноги загорали на солнце. Устроившись, Баффи поправила солнечные очки, чтобы они не беспокоили еще не зажившую переносицу.

— Никто не остается в Палм-Бич на лето, — продолжала Баффи. — Если бы я не сидела на мели из-за этой операции, то уже удрала бы к маме. В Милуоки нет такой жары. Но у меня нет денег даже на автобусный билет. Чертов Джок — бросил меня тут и отправился к своей Барбаре и к детям! Правда, долго там он не выдержит, в очередной раз поругаются, он не захочет смотреть на жену, а потом дети начнут ему действовать на нервы, он сядет на самолет и вернется в объятия Баффи, поющего и танцующего чуда Палм-Бич. Сволочь!

Неподалеку от того места, где они лежали, большой фонтан рассыпал в воздухе мелкую водяную пыль, на которой играла радуга. Косильщик газонов, вызванный из городка, катил свою стрекочущую машинку по зеленой траве, окружавшей большой бассейн.

«Я, Карла Бладворт Бергстром, находясь в здравом уме и твердой памяти, настоящим завещаю…»

Франческа снова подняла бинокль и принялась всматриваться туда, где маневрировала «Фрейя», ловя парусами ветер. Хотя Франческа слабо разбиралась в подобных вещах, но все же понимала, что это исключительно красивое судно, судя по всему, очень дорогое. Поймав яхту в поле зрения, она снова и снова разглядывала ее длинный низко сидящий корпус, рассекающий воду.

Франческа перечитала завещание Карлы, которое было составлено два года спустя после ее замужества с Куртом Бергстромом и засвидетельствовано банкирами из Палм-Бич и юристами из Майами. В нем не было ни слова о «Фрейе». И вообще суть завещания стала известной только после смерти Карлы, когда оно было найдено в сейфе банка в Палм-Бич вместе с несколькими ювелирными украшениями и деловыми бумагами. Как же оно попало туда? И когда было составлено и засвидетельствовано, если Карла была прикована к постели?

Франческа увидела, что «Фрейя» взяла курс на пролив к озеру Ворт и потеряла ветер, паруса ее безжизненно повисли.

Баффи внезапно села.

— Черт возьми, Франческа, — сказала она, понизив голос. — Я совсем забыла, что твой телохранитель все время торчит неподалеку. Как ты думаешь, он слышал что-нибудь из нашего разговора?

— Наверное, — безразлично пожала плечами Франческа.

Высокая мускулистая фигура Джона Тартла маячила совсем рядом, Франческа видела дымок, поднимающийся от его самокрутки.

— Неужели нужно держать при себе телохранителя даже дома? — прошептала Баффи. — Мы же загораем, я почти все с себя сняла. Ты что, совсем не бываешь наедине?

— Почти нет, — призналась Франческа. — И потом, это ведь всего лишь Джон Тартл. Я к нему так привыкла, что почти не замечаю.

Она подкрутила окуляры, пытаясь различить Курта Бергстрома на борту «Фрейи».

— Только не говори мне, что он за нами не подсматривает, — фыркнула Баффи. — Какой настоящий мужик пропустит такое зрелище! Погляди, он смотрит на тебя! Все время смотрит только на тебя! — Она перевернулась на живот. — Слушай, а ведь он красавчик. Неужели ты никогда этого не замечала?

Франческа только пожала плечами в ответ на это:

— Он и должен смотреть на меня, для этого он здесь и находится. На прошлой неделе я получила еще одно письмо — угрожают похитить. Джону Тартлу за то и платят, чтобы он охранял меня от всяких психов и любопытных. Можешь себе представить, один фотограф ухитрился снять меня телеобъективом в бассейне! Для этого ему пришлось, наверное, залезть на пальму… Я сама снимка не видела, но мои юристы говорят — очень эффектный, я там в бикини. И сразу же после этого начались угрозы. Можно с ума сойти, если обо всем этом думать.

— Сойти с ума? Да у меня кровь стынет в жилах! О Франческа, и как же ты на них реагируешь?

— Набираю людей, чтобы они думали об этом, — холодно произнесла Франческа. — Джон Тартл теперь мой личный телохранитель, а его помощник занимается охраной поместья. Он постоянно делает обход территории. Письмами с угрозами занимаются полиция Палм-Бич и ФБР. А юристы в Майами решают, кого преследовать по суду и как. Представители Фонда по связям с общественностью держат все это в секрете от репортеров.

Подруги некоторое время молчали.

— Баффи, — внезапно воскликнула Франческа, — странно, но кто-то регулярно, два раза в год, посылает в Фонд Бладвортов в Нью-Йорке письма, угрожая взорвать здание! Какие-то террористические группы уверяют, что деньги Бладвортов вложены в компании, поддерживающие военные диктатуры. А юристы говорят, что Фонд получает угрозы даже из-за того, что в магазинах Бладворта нет профсоюзных организаций. — Она нахмурилась. — Как ты считаешь, я должна что-нибудь предпринять по этому поводу?

Баффи, не отрываясь, смотрела на Джона Тар-тла, стоящего на террасе чуть ниже того места, где лежали подруги.

— Что ты имеешь в виду? Неужели ты хочешь стать профсоюзным боссом?

Франческа опустила бинокль. «Фрейя» уже скрылась вдали.

— Я думаю, профсоюз не такое уж плохое дело. Все мои родные, когда устраивались на работу, вступали в профсоюз.

— Только больше никому не говори этого, — пробормотала Баффи, по-прежнему не отрывая взгляда от телохранителя. — Здесь тебе не Бостон, а Палм-Бич, второй после Далласа оплот консерваторов. Лучше скажи мне — где сейчас Курт?

— Огибает буй, — ответила Франческа, — по крайней мере в последний раз я видела его яхту именно там.

Баффи снова перевернулась на живот, небрежно придерживая на груди чашечки незастегнутого лифчика, и произнесла в пространство:

— Эй, красавчик, погляди на меня! Пусть у меня не так много денег, как у твоей хозяйки, и подпорчено лицо, но все остальное в полном порядке!

— Баффи, прекрати! — Франческа выпрямилась в шезлонге. — Насколько я знаю, Джон Тартл не понимает таких шуток. И в конце концов ему платят за то, что он делает. Оставь его в покое.

Но Баффи только хмыкнула:

— Он же не мой служащий, так что я могу с ним заигрывать. А я нахожу его потрясающим мужчиной. Только посмотри на это тело, эти губы. Он всегда так сексуально улыбается! Чертовски похож на пантеру. Или ягуара? Нет, все-таки на пантеру, черную, сильную и опасную. До чего некстати этот мой нос — столько времени не заживает после операции!

Она перевернулась на спину, небрежно, больше для вида прижимая к груди полосочку бикини.

— Ладно, скажи лучше, как дела на «Фрейе»? Доррит сейчас там? Именно поэтому ты все глаза проглядела?

Франческа бросила на нее такой взгляд, что Баффи тут же спохватилась:

— Не обращай на мои слова внимания. Доррит там быть не может, она не переносит моря, ее тут же укачивает. Я просто болтаю языком.

— Но почему Доррит должна быть с Куртом на «Фрейе»? — нахмурившись, спросила Франческа. Подруга не ответила, и она переспросила: — Баффи, почему Доррит должна быть с Куртом? Им уже приходилось вместе ходить на «Фрейе»?

Баффи приставила ладонь козырьком ко лбу.

— Франческа, дорогая, — произнесла она виноватым тоном, — ты оплатила мой счет из клиники, пока мне не удастся вытрясти деньги из моего сволочного муженька и отдать тебе. Прошу тебя, не заставляй меня сказать что-нибудь такое, что может разрушить нашу дружбу, хорошо?

— Не выкручивайся, Баффи, — строго произнесла Франческа. — Я хочу знать правду. Расскажи мне все.

Баффи обреченно вздохнула:

— Да ладно, Франческа, по поводу Доррит можешь не беспокоиться. Она на мели, ее выгоняют из дома. Боднер прислал ей ядовитое письмо, извещает, что она должна убраться до конца августа. И в таком же положении здесь около тысячи молодых бездельников, мужчин и женщин, которым некуда податься. Да и что делать Доррит? Отправляться снова в Нью-Йорк и искать место манекенщицы? Довольно поздно для этого — там полно юных дарований, а Доррит уже скоро стукнет двадцать семь! Ей становится плохо, стоит только подумать об этом! Нет, она скорее станет искать кого-нибудь, кто заменил бы ей Ларри Боднера. А бедный Курт для этого не годится, у него тоже нет денег. Хотя он может помочь ей подыскать замену Боднеру.

Франческа припомнила, как страстно и жадно Доррит целовала Курта, когда они появились у нее на вечеринке.

— Она хочет его, Баффи, — тихо сказала Франческа. — Она уведет Курта, если только сможет заполучить его. С деньгами или без.

Баффи снова села, ее стройное гибкое тело блестело, натертое маслом для загара.

— Большинство женщин Палм-Бич хотели бы заполучить Курта Бергстрома, если б только смогли, разве ты этого не знаешь? Никто понять не мог, почему он оставался взаперти с Карлой, если ему было достаточно выйти в город и свистнуть. Поэтому все и думали, что он ждет смерти Карлы, чтобы заполучить наследство. Но она умерла и ничего ему не оставила. Ты можешь это понять? Как я слышала, она при жизни готова была ради него на все.

Франческе вспомнились слова Курта Бергстрома: «Она оставила меня таким, каким подобрала, — только с „Фрейей“.

— Что такое? — спросила Баффи, пристально глядя на нее. — Неужели молчаливый швед выдал тебе свою самую главную тайну?

Франческа пожала плечами:

— Да нет, ничего. Он просто как-то сказал мне, что Карла оставила его таким же, каким он был во время их первой встречи, — только с яхтой, и ни с чем больше. Не похоже, чтобы это его как-то беспокоило.

Но Франческа ничего не сказала ей про слова Герберта Остроу, что «Фрейя» тоже в конце концов принадлежала Карле.

— Это так похоже на нашего Курта. По-моему, все эти яхтсмены чокнутые. — Баффи рассмеялась, сверкнув жемчужными зубками. — Все они просто помешаны на своих яхтах. И Курт Бергстром ничуть не лучше других.

Вдруг выражение ее лица изменилось, стало озабоченным.

— Никто не сомневался, что он унаследует деньги Карлы после ее смерти. Она была гораздо старше его. Да и, кроме всего прочего, чего еще надо красавцу мужчине от богатой женщины, если не ее деньги?

Франческа быстро взглянула на подругу. Произнесенные беззаботным тоном слова, казалось, стали вдруг очень значительными. Позади Баффи Франческа видела Джона Тартла, облокотившегося на каменную балюстраду, а за ним — сверкающую струю фонтана. Эти слова были на самом деле очень значительными. Тень охотника за удачей словно промелькнула в воздухе, следуя по пятам за тенью Джованни Луккезе. Похоже, ей не удастся избавиться от этого призрака.

Баффи тихо спросила:

— Франческа, можно спросить — между Куртом и тобой что-нибудь было? Я хочу сказать, если ты позволила ему остаться в домике для гостей Карлы…

— В домике для моих гостей, — поправила ее Франческа.

— О, извини. — Баффи скорчила гримаску. — Но ведь ты спишь с ним, не так ли? Я хочу сказать…

— Как я могу предположить, если мы бываем вместе на людях, — громко сказала Франческа, — то все считают, что Курт Бергстром пытается как-то использовать меня. Так же, как он пытался использовать Карлу? Да ты ведь и сама сказала: «Чего еще надо красавцу мужчине от богатой женщины, если не ее деньги?» Если в Палм-Бич так смотрят на вещи, то между мной и Куртом Бергстромом на самом деле не может быть ничего, кроме чисто деловых отношений. Ведь что бы Курт ни делал, выглядеть это будет так, словно он охотится за моими деньгами!

— Франческа, — запротестовала Баффи, — ведь ты так на самом деле не думаешь!

Но Франческа вспомнил», как Курт Бергстром после их первой ночи сразу же ушел на яхте на Бимини, даже не попрощавшись. Он совершенно не думал о ней. Зная, что это произошло с нею впервые, Курт, вместо того чтобы как-то разделить с ней этот момент, повел себя как последний эгоист. Если он рассчитывал всего лишь на легкое любовное приключение в обычном стиле Палм-Бич, то она сама облегчила ему задачу. «Ты ведь знаешь, почему я должен был уехать?» — спросил он ее.

И она это знала.

— Франческа, дорогая, — не унималась Баффи, — выслушай меня. Не надо принимать скоропалительных решений, ладно? Должна тебе сказать, далеко не все в Палм-Бич симпатизируют Курту, а ты до сих пор знавала только его друзей. После смерти Карлы ходило много слухов…

— Баффи, — перебила ее Франческа, — давай-ка лучше пообедаем. Делия Мари поклялась не кормить меня ничем, от чего можно потолстеть, так что сегодня у нас к столу отварные креветки.

Но ее сердце сжимала тоска.


Хотя рабочие и закончили переделку соседней комнаты в заранее обусловленное время, все равно ремонт занял куда больше времени, чем рассчитывала Франческа. В новом помещении стоял сильный запах краски, на полу еще не был настелен ковер, но оно уже напоминало настоящий офис. На письменных столах стояли пишущие машинки для Франчески и ее секретарши, а за панелями из тика, которыми были обшиты стены, были устроены картотечные шкафы. В них должна была храниться все увеличивающаяся в объеме корреспонденция номинальной главы империи Бладвортов.

— Как хорошо, что я умею печатать на машинке, — сказала Франческа, оглядывая комнату. — И вообще умею все, что полагается служащей.

Дороти Смитсон пока еще справлялась с быстро увеличивавшимся потоком корреспонденции. В картотеках занимали свое место буклеты, брошюры и красиво переплетенные ежегодные отчеты различных подразделений компании, а у Франчески стали появляться мысли о кое-каких преобразованиях в империи Бладвортов. Ей стало совершенно ясно, что ни Карла, ни ее отец, Чарльз-младший, не уделяли компании сколько-нибудь внимания. С начала пятидесятых оперативное управление компанией все больше и больше сосредоточивалось в Фонде Бладвортов.

Франческа с любопытством изучала все материалы, присылаемые ей из Нью-Йорка. Она закончила курсы по деловому администрированию, так что ознакомление со структурой корпорации Бладвортов не составило для нее труда. И она не могла сдержать своего удивления при виде цифр в ежегодных отчетах корпорации, аккуратно показывавших ее рост. Она никак не могла поверить, что такой монстр может существовать сам по себе, а не следовать прямым путем к банкротству.

Офис в Нью-Йорке по первому ее требованию прислал все материалы, касающиеся сравнительно новой сети магазинов «Бла-Ко». Но после того как Франческа изучила динамику расходов и поступлений и послала в Нью-Йорк одно за другим несколько писем, требуя объяснений, наступило молчание. Случайно она узнала, что исполнительный директор Фонда Бладвортов звонил в Майами, в юридическое агентство «Стиллман, Ньюмен и Вэнс» и интересовался, в чем там дело с наследницей бладвор-товских миллионов.

— Но почему они относятся к моему вмешательству в дела как к чему-то из ряда вон выходящему? — спросила Франческа Гарри Стиллмана.

— Думаю, вы растревожили их, дорогая, — прозвучал ответ юриста. — Со времен старого Чарли Бладворта никто толком не занимался делами компании. А вы — это только мое предположение — серьезно взялись за них.

Еще одной заботой стала строительная компания.

«Бла-Ко», как выяснила Франческа, обзавелся подрядчиками, которые строили для него склады в арендуемых корпорацией Бладворта торговых комплексах. Такие сделки были убыточными. Франческа, знавшая о строительстве не понаслышке, не могла поверить в цифры, которыми аккуратно снабжал ее Фонд Бладвортов.

Она позвонила в Бостон своему дяде Кармину, входившему в руководство «Строительной компании братьев Луккезе», и предложила ему провести реорганизацию строительного отдела «Бла-Ко». Дядя отказался взваливать на себя такую задачу.

— Прежде всего, — сказал ей по телефону Кармин Луккезе, — это акционерная компания, являющаяся коллективной собственностью акционеров, несмотря на то что семейство Бладвортов имеет более половины акций. И совет акционеров вряд ли захочет, чтобы ты устраивала перетряску руководства компании и меняла их на своих родственников. Если ты будешь настаивать на своем, они будут упираться.

И учти еще одну вещь, Франки, — основательная перетряска в компании Бладвортов может повлиять на фондовый рынок. Это ведь одна из самых больших в мире сетей розничной торговли, насколько я знаю, у них вложены деньги в самые различные сферы — от космических исследований до государственных займов правительству Бразилии. Пусть у них в строительном отделе раздувают счета. Разве этим кого-нибудь удивишь? Может быть, они таким образом хотят уменьшить налоги. Кстати, кто там у них консультант по налогам? Ты можешь переговорить с ним?

Франческа не знала, кто в бухгалтерии корпорации Бладвортов занимается налогами, и попросила Дороти Смитсон выяснить это.

Кармин Луккезе решительно отверг и ее предложение стать во главе строительного отдела «Бла-Ко».

— Франни, мы ведь всего только бригада каменщиков, а вовсе не эксперты по вопросам управления. Слушай, ты там пока не слишком усердствуй и не наступай никому на мозоли. Чтобы изучить все досконально, тебе понадобится не меньше года, а пока ничего предпринимать не стоит.

Но Франческа решила для себя, что сможет войти в курс дела за более короткие сроки и уж точно не будет обращать никакого внимания на нервную реакцию Нью-Йорка или Майами на свою деятельность.

Когда Франческа работала, горничная наводила порядок в комнате и возилась с ее туалетами. Франческа никогда толком не знала, в чем заключаются обязанности горничной, но видела, что Герда Шенер часами возилась с ее одеждой, разбирала ее, подшивала, чистила, гладила и вообще содержала гардероб в порядке. Горничная как-то сказала, что, когда мисс Луккезе купит меха, они будут храниться в специальном отсеке большой холодильной секции, установленной рядом с кухней.

Хотя теперь согласование ежедневного меню и взаимодействие с прислугой, в том числе выплата зарплаты, были возложены на Дороти Смитсон, но именно миссис Шенер обычно ставила в известность Джона Тартла и его коллегу о том, куда Франческа собиралась отправиться, чтобы те могли подготовить соответствующий транспорт.

Вечером горничная разбирала постель Франчески, доставала и раскладывала ночную сорочку, оставляла на столике напитки — горячий чай и морковный сок.

— Никогда не полюблю эту гадость, — обычно морщилась Франческа при виде стакана с соком.

Между тем она похудела еще на три фунта, так что миссис Шенер едва успевала ушивать ее платья и юбки.


В четыре часа пополудни миссис Шенер пришла в кабинет, чтобы забрать пустые чашки из-под кофе. Франческа откинулась на спинку кресла и потянулась. В верхних комнатах «Дома Чарльза» жара не спадала. Только теперь Франческа полностью поняла слова Баффи, что такое июль во Флориде. Когда из строя выходил один из кондиционеров, а это случалось частенько, она сразу же надевала купальник и уходила загорать к бассейну до тех пор, пока Джон Тартл или Питер Пиви не налаживали его.

В самом конце июля Джон Тартл вызвал несколько инженеров, чтобы разработать проект и составить смету централизованной системы кондиционирования в особняке. Сумма получилась впечатляющая, но обход дома вместе с инженерами все поставил на свои места.

Пока Карла жила в Европе, на состояние «Дома Чарльза» все закрывали глаза. Внешне все казалось в порядке, но тщательный осмотр показал, что покрытое краской дерево, обивка мебели, даже геральдические гербы на стенах большого зала обветшали. Большая часть интерьеров «Дома Чарльза» требовала реставрации, а спасти дом от дальнейшего разрушения могла только мощная современная система кондиционирования воздуха. Высокие температуры летом, всепроникающая влажность Флориды, частые поломки допотопных кондиционеров привели к быстрому старению здания.

Один из инженеров краем папки, в которой лежали чертежи, соскреб краску с деревянной балюстрады галереи и показал Франческе, что древесина изрядно повреждена. Потом ткнул в перила металлическим кантом той же папки, и он вошел в дерево, как нож в масло. После такого зрелища Франческа начала понимать, почему миссис Хэмптон волновало состояние старых зданий Палм-Бич.

Герда Шенер подошла к двери, ведущей на балкон.

— Мистер Бергстром возвращается с моря, — произнесла она.

Франческа отложила в сторону последнюю стопку пришедшей утром почты и встала из-за стола. Из окна открывался вид на расположенные к северу от дома лужайки, кусты олеандров, около которых они с Баффи загорали перед обедом, а за ними — бетонный волнолом, прикрывающий старый причал для яхт.

— Мне казалось, его уже давно не используют, — пробормотала Франческа.

— Он использует, — ответила на это горничная. — Мистер Курт — опытный моряк и знает, что делает.

Франческа в изумлении посмотрела на нее. Ей казалось, что они недолюбливают друг друга. Интересно, что послужило причиной сцены в домике для гостей, свидетельницей которой она стала неделю назад?

«Фрейя» уже огибала волнолом. Стоящий у штурвала капитан направлял ее в узкий проход, ведущий в спокойный затон для стоянки судов. Великолепный корпус яхты казался хрупким, как яичная скорлупа, на фоне грубых бетонных блоков волнолома. Вдоль бортов яхты были спущены кранцы из пористой резины, обтянутой брезентом, предохраняющие корпус судна от ударов о пирс. Попутная волна приподняла яхту и, как показалось Франческе, чуть не бросила ее на стенку пирса. Но белокурый капитан вовремя совершил маневр и мягко причалил судно.

Франческа перевела дыхание.

— Интересно, для чего он пристал к берегу? — вслух подумала она. — Ведь обычно он держал яхту на рейде.

Миссис Шенер не повернула головы. Ее взгляд был прикован к яхте и высокому мужчине, который так умело управлял ею.

— Чтобы перенести на нее свои вещи, мисс Луккезе. Сегодня утром мистер Курт выехал из домика для гостей.

Франческа замерла на месте:

— Этого не может быть!

Она снова посмотрела на яхту, которая слегка покачивалась у пирса. Стоявший у штурвала мужчина метнул на берег швартов, Питер Пиви подхватил его и набросил петлю на причальный кнехт.

Горничная тихо сказала:

— Пускай убирается восвояси. Проходимец.

Франческа не верила своим ушам. Убирается восвояси?

— Но я же не гнала его! — воскликнула она. — Неужели все думают, что я выпроваживала его? Почему он ничего не сказал мне?

Голубые глаза Герды Шенер бесстрастно смотрели на нее.

— Вы должны спросить об этом его, мисс Луккезе. Но никак не меня.


10


Франческа почти бежала по лужайке, каблуки ее легких туфель увязали в песке. Хорошо, что на ней были брюки и просторная шелковая блузка, не стеснявшие движений. Она перепрыгнула три ступени, ведущие к причалу, и остановилась, переводя дыхание.

Питер Пиви закреплял швартов. Курт Бергстром, улыбаясь, смотрел на нее с палубы, на его окаймленном бородкой лице появилась улыбка, когда она, запыхавшись, остановилась на пирсе.

— Что ты собираешься делать? — крикнула ему Франческа. — Ведь ты же не уезжаешь?

Он, похоже, не слышал ее слов; его взгляд не отрывался от Франчески — от ее летящих по ветру волос, от тонкого лица, на котором светились тревогой большие серые глаза, от стройной, изящной фигуры. Курт тихонько присвистнул от восхищения и сделал ей знак рукой:

— Поднимайся на борт!

Франческа нерешительно взглянула вниз. Морская зыбь мерно покачивала «Фрейю». Ее палуба была в футе под ногами Франчески, а полоска воды между стенкой и бортом яхты то расширялась, то сужалась. Она с ужасом представила себе, что ей придется прыгать, но если она промахнется, то непременно упадет в воду между «Фрейей» и пирсом.

Курт Бергстром смотрел на нее и протягивал руку. «Ты не решаешься сделать это, но ведь ты сделаешь», — говорил этот взгляд.

Франческа прыгнула. Палуба «Фрейи» в этот момент качнулась вверх. Франческа не успела испугаться, как уже очутилась рядом с Куртом. Колени ее вдруг ослабели, и она вцепилась в его полосатую тельняшку. Она сделала это! Курт ободряюще улыбнулся ей.

— Хочешь, я прокачу тебя? — предложил он.

Он крикнул Питеру Пиви, крепившему носовой швартов, чтобы тот отдал его, и протянул за спиной Франчески руку, отдавая кормовой. «Фрейя» начала плавно отходить от пирса.

— Отдай совсем! — крикнул он Питеру.

Поколебавшись, тот повиновался. Теперь ничто не держало яхту у пирса. Курт запустил двигатель, и яхта двинулась в открытое море.

Франческа все еще обеими руками держалась за Курта и почувствовала, как напряглись его мышцы, когда он наклонился, чтобы повернуть штурвал. Чтобы не мешать ему, Франческа оглянулась по сторонам в поисках опоры и с облегчением ухватилась за невысокий релинг на корме.

Яхта развернулась носом к волне, и Франческа мельком подумала, не укачает ли ее. Порыв ветра надул паруса. Яхта начала удаляться от берега. Франческа полной грудью вдохнула воздух и почувствовала себя лучше.

Уголком глаза она заметила человека, бегущего по зеленому газону от особняка к причалу. Высокого мускулистого человека с загорелым лицом.

Джон Тартл.

Только сейчас Франческа вспомнила, что она договорилась встретиться с Гербертом Остроу в шесть часов вечера в клубе. Джон Тартл должен был сопровождать ее на эту встречу, но у нее это свидание вылетело из головы. Предпринимать что-либо было уже поздно.

Она повернулась к своему спутнику, но он в этот момент был целиком занят управлением яхтой, огибая волнолом, отделявший «Дом Чарльза» от соседнего поместья семейства Уитни.

Франческа увидела, что Джон Тартл остановился на краю причала и провожал взглядом удаляющуюся яхту. К нему подошел Питер Пиви и остановился рядом. Франческа попыталась рассмотреть их лица. Питер Пиви выглядел скорее удивленным, но, едва взглянув на выражение лица Джона Тартла, она предпочла тут же отвернуться.

— Пожалуйста, вернись, — запоздало попросила Франческа. — Я… мы должны…

Она взглянула на стоявшего рядом с ней мужчину, на его белокурые волосы, развеваемые ветром, на его лицо, выражающее откровенную насмешку. Она показала рукой на берег.

— Я не должна отправляться куда-либо без него, — сказала она.

Курт Бергстром запрокинул голову, расхохотался, сверкнув полоской белых зубов, и сказал:

— Ну его к черту!

И они продолжили свой путь.


Франческа присела на верхнюю ступеньку трапа и сняла туфли. Их острые каблуки, как заметил Курт, оставляли следы на палубе. Когда она ступила на нагретые солнцем доски палубы, удивительное, блаженное тепло разлилось по ее телу. Сохранять равновесие босой оказалось куда легче, и Франческа почувствовала себя увереннее. Она чувствовала на себе взгляд Курта, и то, что она прочитала в его глазах, смутило ее. Неужели, глядя на нее, он вспомнил, как они занимались в его домике любовью, и в нем проснулось желание? Франческа предпочла не думать об этом.

Солнце палило вовсю, но свежий ветер смягчал его жар. За бортом пенилась прозрачная вода, рассекаемая носом яхты. Белый песок пляжа и солидные особняки на берегу, придававшие Палм-Бич со стороны моря совсем другой облик, удалялись все больше. Отсюда остров почему-то казался игрушечным — воплощенные в камне и стекле миллионнодолларовые фантазии сильных мира сего, облюбовавших более столетия тому назад эту песчаную полоску побережья Флориды и стремившихся перещеголять друг друга.

«Фрейя» стремительно неслась вперед. Курт Бергстром присел на релинг, вытянул ноги, скрестив босые ступни, и, держа одну руку на штурвале, следил взглядом за Франческой.

Она, не слишком уверенно ступая, направилась к нему. Его взгляд проник в ее душу, придал уверенности в себе.

— Здесь прекрасно! — крикнула она, перекрывая шум ветра. — Все прекрасно!

— Прекраснее всего ты сама! — Ветер уносил его слова, но взгляд говорил сам за себя. — Ты здорово изменилась.

Он вытянул свободную руку, положил ей на плечо и прижал к себе. Франческа знала, что с берега их все еще можно видеть. Какое-то мгновение ей казалось, что Курт поцелует ее. Порыв ветра бросил ей волосы на лицо, она ладонью отвела их назад, но он произнес, перекрывая шум двигателя:

— Хочешь, я поставлю паруса?

Она смогла только кивнуть головой, завороженная близостью его сильного тела.

— Отлично, — сказал он, отстраняясь. — Но тебе придется помочь мне.


Яхта развернулась носом в открытое море, и Франческа, замирая от страха, мертвой хваткой вцепилась в штурвал обеими руками. «Держи штурвал, — сказал ей Курт, — чтобы яхта не отклонялась от курса, пока я занимаюсь парусами». Небольшое рыболовецкое судно приближалось к ним, возвращаясь с Бимини.

Сердце Франчески ушло в пятки, когда «Фрейя» закачалась на волнах, поднятых встречной шхуной. Кто-то из членов команды, стоя у мачты, помахал рукой, но она не решилась оторваться от штурвала, чтобы ответить, настолько боялась нарушить данные Куртом инструкции. «Интересно, скольким еше женщинам он доверял штурвал своей яхты?» — подумала она.

Прочно стоя на палубе босыми ногами, с развевающимися по ветру волосами, Курт ставил паруса. Брезентовые полотнища поднимались и безвольно обвисали, полоскаясь на ветру. Курт двигался по палубе очень легко и уверенно, без всякой спешки и суеты. Раз или два он взглянул на нее, проверяя, как она управляется с судном, и улыбнулся ее сосредоточенному виду.

Когда паруса были подняты, он встал рядом, накрыл своими руками ее руки, мягко и осторожно убрал ее пальцы со штурвала. Франческа с удивлением увидела, что ничего не случилось — «Фрейя» без управления шла тем же курсом. «Яхта может идти сама по себе?» — изумилась она.

Курт взглянул на нее и улыбнулся.

— Нет, — произнес он, отвечая на ее безмолвный вопрос, — ты все делала правильно. Если оставить штурвал, яхта через какое-то время уйдет с курса.

Курт заглушил двигатель. Во внезапно наступившей тишине слышался только шум ветра и плеск волны. Через какое-то время яхта стала заметно замедлять ход.

— Пора, — сказал он, беря ее за руку своими теплыми пальцами, снова положил ее руку на штурвал «Фрейи» и немного повернул его.

Нос яхты двинулся вправо, паруса стали наполняться ветром, захлопали, заполоскались, а потом, наполнившись, развернулись подобно белым облакам. Палуба под ногами накренилась, бортовые релинги почти касались воды за бортом. Оцепенев от ужаса, Франческа почувствовала, как ее тело качнулось и прижалось к Курту при таком резком повороте и наклоне яхты.

Ее спутник снова рассмеялся. Услышав его смех, Франческа поняла, что яхта вовсе не собирается перевернуться и скрыться в волнах. Но в глубине души тревога осталась.

— Лучше достань что-нибудь выпить, — попросил он. — В холодильнике есть кока-кола и пиво. Мне пива.

И Курт легонько подтолкнул ее.

Франческа сделала несколько шагов по качающейся палубе, борясь с искушением поползти по ней на четвереньках.

Вниз вела крутая лесенка. Франческа оказалась в каюте, обшитой панелями из красного дерева. Она была оснащена телевизором и дорогой стереосистемой, но все же выглядела достаточно скромно по сравнению с яхтой Анджело и Касси, хотя, как казалось Франческе, «Фрейя» была больше. Переборки были обиты суровой материей ручной работы, гармонировавшей с теплыми тонами дерева. Узкий коридор вел в небольшую каюту с застеленными голубыми покрывалами койками, умывальником, зеркалом на переборке и голубыми занавесками на иллюминаторах.

За следующей дверью Франческа обнаружила отсек с двумя столами по сторонам от прохода, при-найтованными к палубе стульями и современным кухонным оборудованием. В камбузе царил строгий порядок, каждая вещь лежала на своем месте.

В холодильнике Франческа нашла напитки, открыла кока-колу для себя, захватила банку пива для Курта и двинулась в обратный путь.

Они держали курс к северу, оставляя за кормой побережье Палм-Бич. Восточный ветер старался прижать яхту к берегу, «Фрейя» шла галсами, порой зарываясь носом в волну. С облегчением Франческа обнаружила, что не подвержена морской болезни. На свежем воздухе она скоро проголодалась. Спустившись вниз, она разыскала на камбузе коробку сухих крекеров, съела почти все ее содержимое и вернулась на палубу, прихватив банан.

Курт не переставал посмеиваться над ней.

— Идет мертвая зыбь, — произнес он, — так что качки не будет. Можешь есть спокойно. Кстати, что ты нашла на камбузе?

Он откусил от ее банана.

— Похоже, из тебя получится неплохой моряк, — поддразнивал он ее.

Франческа нашла в каюте обрывок какой-то бечевки и завязала сзади волосы. Она была довольна тем, что отправилась на эту прогулку.

«Фрейя» упорно двигалась на север по направлению к Джуно-Бич. Делать было нечего, только смотреть на опускающееся за далекий горизонт солнце да на проплывающие мимо яхты. Их хозяева, завидев «Фрейю», приветствовали их. «Яхта пользуется большой популярностью», — подумала Франческа. Как и ее белокурый капитан, уверенно управляющий судном.

Курт рассказал, как когда-то участвовал в парусной регате, которая стартовала в Ньюпорте.

— Трудная была работенка на этих ньюпортских гонках. Для скорости с яхт снимают все, что возможно. Питаться приходится всухомятку — плиту тоже снимают, в каютах пусто и холодно, как в аду, никаких обогревателей. Спать приходилось в гамаках, и то лишь урывками. По нужде ходить — извольте за борт. Все приносится в жертву скорости. Днем и ночью ходишь сонный, мокрый и холодный, согреться удается только на солнышке. А оно почти никогда не выходит из-за туч. Все время туман, дождь и ветер.

— Звучит ужасно, — сказала Франческа.

Он внимательно посмотрел на нее:

— Да нет, восхитительно. Чувствовать себя сильным, полным энергии, когда преодолеваешь трудности, побеждаешь стихию. Вот это и есть полноценная, по-настоящему счастливая жизнь.

«Странная мысль», — подумала Франческа, глядя на его загорелое лицо с лучистыми светлыми глазами. Он говорил об ощущении счастья. Но про себя Франческа могла сказать совершенно уверенно, что в таких условиях чувствовала бы себя просто ужасно. Она предпочитала находиться в тепле, быть сытой и ее совсем не привлекала перспектива борьбы с морской стихией. С нее было вполне достаточно той воды, что наполняла плавательный бассейн.

В той обстановке, о которой с таким воодушевлением говорил Курт, человек должен чувствовать себя очень свободным, но и очень одиноким. Хотя она знала, что одиночество ничуть не страшит Курта. Он повернулся, и ее поразило выражение его глаз.

— Я предпочитаю «Фрейю», — быстро произнесла она.

— Да, конечно, — откликнулся он. — «Фрейя» — настоящее чудо.

Но его взгляд не отрывался от нее.

Франческа не спрашивала, куда они направляются, ей было приятно нестись куда-то в пространство, позабыв про весь окружающий мир.

Солнце опустилось за горизонтом, Курт зажег ходовые огни и немного изменил курс. Теперь они двигались вдоль берега. В темноте, под парусами, легко двигаясь по волнам, яхта была подобна белому призраку.

Курт опустил паруса и включил двигатель. Он выбрал для стоянки тихий заливчик. В непроглядной тьме горел одинокий огонек в окнах дома, стоящего на берегу в нескольких милях от них.

— Давай поужинаем, — предложил он.

Оказалось, что над кормой можно натянуть навес, устроив уютное гнездышко. Они уселись под навесом на индонезийских расписных подушках у низкого столика из тикового дерева и поужинали салатом и гамбургерами. Франческа принесла из камбуза бутылку красного вина. Больше он не позволил ей ничего делать.

— В былые времена здесь рекой лилось шампанское, — начал Курт, когда они прилегли на подушки, и принялся набивать трубку. — Здесь было море огней, играла музыка, смеялись красивые женщины. Яхта принадлежала вьетнамскому принцу, члену императорской фамилии, который презирал буддийские традиции, пренебрегал своей культурой и был буквально помешан на всем французском. Он хотел иметь все самое первоклассное и яхту заказал скоростную, оснащенную мощным двигателем. На этом быстроходном судне, окруженный красивыми женщинами — принц предпочитал блондинок, — он бороздил морские просторы. Роскошная обстановка яхты напоминала дорогой бордель. Разразилась война, императорская семья лишилась власти, и принц был вынужден бежать из страны. Судном завладела международная шайка — двое немцев, австралиец и пара китайцев. Они нашли «достойное» применение скоростным качествам яхты — возили на ней опиум-сырец из Бирмы через Малайю американцам на Филиппины. На «Фрейе» они могли уйти от любой погони, но англичане смогли загнать их в ловушку. Немцы попали в тюрьму, австралиец куда-то исчез, а китайцы откупились за большие деньги и остались в стороне. Яхту я увидел в Бангкоке, где она, конфискованная у контрабандистов, ожидала решения своей дальнейшей судьбы. Она была в плачевном состоянии, но это не остановило меня. Я нанял тайцев, чтобы заменить все деревянные детали, они просто кудесники по этой части. Они добывают тиковое дерево в горах и оттуда на слонах спускают большие бревна. Понадобилось немало усилий, чтобы привести ее в порядок.

Взошла луна. Франческа залюбовалась лунной дорожкой на угольно-черной воде залива. Рассказ Курта свидетельствовал о его любви к своей яхте. Что бы ни говорилось в документах, Франческа знала, что яхта принадлежит только Курту Берг-строму, и представить ее в других руках было невозможно.

— Да я тебя совсем усыпил своим длинным рассказом, — поддразнил он ее. — Ну-ка, открой глаза.

Франческа выпрямилась. Голова немного кружилась, но не от вина, а от плеска волн за бортом, лунного света, огоньков свечей, колеблемых ветерком.

— Вот мой стакан, — сказал он ей. — От этого ты наверняка проснешься.

Но напиток из его стакана лишь обжег ей горло. Жидкий огонь разлился по жилам, и она от неожиданности закашлялась.

Переведя дух, Франческа сказала:

— Пора возвращаться. Меня будут ждать.

Мысли о возвращении все настойчивее посещали ее. Сегодня после обеда она прыгнула на борт яхты Курта Бергстрома и исчезла, не сказав никому ни слова. Ей вспомнилось выражение лица Джона Тартла. Что он подумал о ней, о ее безрассудном поступке?

— Они будут беспокоиться обо мне, — пробормотала она. — После тех писем с угрозами…

— Но ведь они знают, что ты со мной, — прервал ее Курт, попыхивая трубкой. — Им вовсе не о чем беспокоиться. Я смогу позаботиться о тебе куда лучше, чем все твои слуги и телохранители. — Он снова протянул ей свой стакан: — Допей-ка лучше это.

Франческа послушно осушила стакан, потом поморщилась.

— Что за гадость ты пьешь!

Беспокойство все сильнее овладевало ею:

— Я должна хотя бы позвонить. Или связаться по радио. Ведь у тебя на «Фрейе» есть радио?

Поднявшись, она вдруг ощутила какую-то слабость во всем теле. Франческа остановилась и обес-покоенно посмотрела на своего спутника.

— Не думай об этом, — сказал он, усаживая ее рядом с собой на подушки. — Я позабочусь о тебе лучше, чем твой телохранитель.

Курт помолчал. Его вопрос оказался для нее полной неожиданностью:

— Он ведь не домогался тебя?

Франческа едва слышала его, пытаясь разобраться в собственных ощущениях. Все ее тело пылало. Она едва сдерживалась, чтобы не броситься на шею Курту Бергстрому. Но чудовищное возбуждение нарастало, пульсировало в ней, искало выхода.

— Кто? — едва понимая, о чем он говорит, спросила она.

— Садовник. Телохранитель. Ты знаешь, о ком я говорю.

— Джон Тартл?

Франческа не могла себе представить, что Джона Тартла можно было заподозрить в подобном, и нервно рассмеялась.

— Я заметил, как он смотрит на тебя.

Снова это пламя изнутри. Франческа прижала руки к низу живота, пытаясь потушить его. Она не могла понять, что с ней происходит. Ее тело словно сошло с ума.

— Он мой телохранитель, и это его обязанность. Я уже привыкла к этому и не замечаю его.

Франческа уже не могла больше сдерживаться. Невозможно было больше не обращать внимания на странный огонь, струившийся в ее жилах. Она лежала на подушках в объятиях Курта Бергстрома, могла чувствовать тепло его тела, силу рук, обнимающих ее.

Внезапно неистовое волнение овладело ею, но куда хуже было сознание того, что ее тело жаждет его любви, что может выйти из-под контроля и диктовать свои условия. Франческа не отрывала жадного взгляда от его губ, от его лица, так близко наклонившегося над ней, что она могла различить поры на его загорелой коже.

«Постарайся думать о чем-нибудь постороннем», — велела она себе, чувствуя, как у нее кружится голова.

— Мне не хочется, чтобы ты съезжал из домика для гостей. Он твой, живи там столько, сколько хочешь. Почему ты хотел уехать тайком? Зачем забирал свои вещи, не сказав мне ни слова? — сделав над собой усилие, произнесла Франческа.

Курт вертел в руке пустой стакан.

— Не все, — тихо произнес он. — Я не забрал оттуда свою одежду.

Напряжение, которое повисло в воздухе, казалось, можно было ощутить физически. Франческе захотелось протянуть руку и коснуться его замкнутого красивого лица, приласкать его чудесное тело. «Вспоминает ли он, — пришла ей в голову мысль, — как мы любили друг друга в ту нашу первую ночь? Почему он молчит? Или он жалеет об этом?»

Она чувствовала в нем какое-то странное отчуждение, это было совершенно ясно даже в ночь их любви; потом оно проявилось, когда Курт умолял ее покинуть поместье. Теперь они были на борту его любимой яхты, яркие звезды смотрели на них с черного бархата небес. Франческа гадала: что он скажет и сделает в ближайшую минуту?

Только бы ей не наделать ошибок, как уже случалось до этого!

Франческа встала, хотела было спуститься в каюту и прилечь там, пока не уймется странное чувство в ее теле. Неловкими движениями она стала собирать тарелки и стаканы, чтобы отнести их вниз.

— Ты не должен выезжать из своего домика, — произнесла она. — Я хочу, чтобы ты это знал.

Она почувствовала на себе взгляд голубых глаз, на который сразу же откликнулось ее тело. Даже если он и не вспоминал о том, как она лежала в его объятиях, то Франческа помнила об этом постоянно и не могла думать ни о чем другом. Она пробормотала:

— Ты не должен немедленно уезжать, словно я выгоняю тебя. Если я сделала что-то не так, прости меня. Мне и раньше часто говорили, что я сначала делаю, а потом думаю.

Франческа растерянно замолчала. Снова нахлынула волна, вздымающаяся из глубины ее тела и захлестывающая ее. А внимательный взгляд Курта, устремленный на нее словно в ожидании, окончательно смутил ее.

— Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду, — сделав над собой усилие, продолжала она. — Но заверяю тебя, если ты сможешь забыть об этом, смогу забыть и я.

Она попыталась улыбнуться, но губы плохо слушались ее. Снова мысль о возвращении возникла в ее мозгу.

— А как мы пойдем обратно? Разве можно ночью ставить паруса или придется идти на моторе?

Курт поднялся, взял из ее рук картонные тарелки и стаканы и бросил их за борт. Оттуда донесся тихий всплеск.

— Мы никуда не пойдем, — тихо сказал он. — Ты ведь сама не хочешь возвращаться, ведь так, Франческа?

Он обнял ее, и Франческа, не в силах сдерживаться, застонала от прикосновения сильного тела. Руки Курта скользнули вниз по спине, задержались на мгновение на ягодицах, а потом с силой прижали ее бедра. Она ощутила его восставшую плоть, уловила участившееся дыхание. Желание ее становилось нестерпимым.

— Прекрасная Франческа, — прошептал Курт, зарывшись лицом в ее волосы. — Какая ты красивая! Боже, как я хочу тебя!

Он прижался губами к ее губам, потом стал целовать лицо, шею и грудь, уже успев расстегнуть пуговицы шелковой блузки. Курт расстегнул бюстгальтер и выпустил на волю увенчанные розовыми сосками груди.

— Как ты хороша, — снова пробормотал он.

Пальцы коснулись шелковистой кожи, и она задрожала, когда они нежно сжали ее затвердевшие в сладостном возбуждении соски. Губы Курта скользили по ее телу, доставляя острое наслаждение. Франческа не смогла сдержать стонов, трепеща в его объятиях.

— Люби меня, Франческа, — прошептал Курт. — Покажи, как ты любишь меня.

Не прекращая ласкать ее, он быстро избавился от одежды. Франческа обхватила руками его мускулистые плечи, прижалась к нему всем телом.

Голубые глаза в упор взглянули на нее.

— Франческа, обещай приходить ко мне, если я останусь в поместье. Тогда мы сможем любить друг друга.

Она молчала, не в силах произнести ни слова. Волны желания захлестывали ее, увлекали в бездонную пучину.

— Я сделаю твою жизнь прекрасной, Франческа, — сказал Курт, снова зарываясь лицом в ее волосы. — Но ты должна любить меня и верить мне. Я хочу, чтобы ты сама сказала это.

— Да, — пробормотала Франческа, хотя знала только одно — она страстно хочет этого человека. В этот момент она могла обещать ему все, что угодно.

Его ласки становились все смелее, все чувственней. Когда ее рука скользнула по его бедрам, Курт глухо застонал.

— Люби меня, — прошептал он.

Не в силах сдерживаться, Франческа притянула его голову к себе, чтобы коснуться губами его губ. Он сразу же откликнулся, опустился на нее и вошел одним мощным движением. Франческа застонала от наслаждения.

Мир вокруг них словно бы перестал существовать. Они были одни под звездным небом, и никто не был им нужен. Их тела переплелись, наслаждаясь невероятной близостью.

Когда порыв страсти был удовлетворен, Курт откинулся на подушки и закрыл глаза, крепко прижимая к себе Франческу. Она прильнула к нему, уткнулась в его плечо и ощутила губами соль на его коже.

Он гладил ее волосы, потихоньку приходя в себя. Потом тихо произнес:

— Франческа, останься со мной навсегда в «Доме Чарльза». Обещаю, что никто никогда не будет любить тебя так, как я.


11


Первого августа у Баффи Амберсон пошла носом кровь, которую она никак не могла остановить домашними средствами. Баффи запаниковала и бросилась звонить своей подруге.

Джон Тартл на красном «Мустанге» повез Франческу в жилой район, расположенный на южной оконечности острова. Они застали Баффи с расширенными от страха глазами, расхаживающей по комнате с прижатым к лицу окровавленным полотенцем.

— Боже мой, Баффи! — воскликнула Франческа. — Тебе надо лежать на спине, запрокинув голову, при таком сильном кровотечении. Ложись, а я принесу лед.

Баффи, похоже, не слышала ее слов.

— Франческа, я не могу больше оплачивать счета врачей, — простонала она. — Не могу тратить деньги на этих докторишек! Хирург из «Золотых Ворот», которому я позвонила, сказал, чтобы я приезжала — они прижгут чем-то и остановят кровотечение, но у меня совершенно нет денег!

Она схватила Франческу за руку своими испачканными кровью пальцами:

— Боже мой, что мне делать, если Джок не вернется ко мне? Мне придет конец, совсем как Доррит! У меня нет денег, чтобы внести квартплату за этот месяц! Но, Франческа, ведь он не останется с ней в Филадельфии? Скажи, что не останется! Ведь у Барбары куча этих проклятых детей, Джок так устает от них, что готов накупить ей чего угодно и побыстрее удрать. Он ведь вернется к своей Баффи, ведь правда? — в отчаянии воскликнула она.

Франческа отправила Джона Тартла на кухню за льдом и принялась укладывать Баффи в постель. Потом собрала испачканные кровью полотенца и сунула их в корзину с грязным бельем. Когда она покончила с этим, Джон Тартл нашел резиновую грелку и наполнил ее колотым льдом. Баффи прижала ее к носу, одарив телохранителя полным признательности взглядом.

Когда Джон Тартл вышел из комнаты, Баффи сказала совсем другим тоном, словно это не она причитала пару минут назад по поводу неверного Джока:

— Ну почему я не встретила в жизни такого человека? Красивая внешность, спокойный характер, сексуальный… неужели идеал?

— Не забывай о том, что у него совершенно нет денег, — ответила ей Франческа. — Как только ты бы это узнала, то не удостоила бы его и взглядом.

Баффи пристально посмотрела на нее и неожиданно спросила:

— Франческа, Курт действительно взял тебя на «Фрейю»? Он ведь никого раньше не приглашал. Незыблемый закон: никаких женщин на борту этого священного судна.

Вытирая носовым платком остатки крови с лица подруги, Франческа ответила:

— Баффи, откуда ты знаешь, что я была на «Фрейе»? Я тебе про это не рассказывала.

Баффи удивленно воззрилась на нее:

— Франческа, половина Палм-Бич видела тебя во вторник под парусом в открытом море. Здесь все знают «Фрейю». Ты стояла у мачты, обеими руками обнимала этого викинга, все было романтично и трогательно. Так, значит, ты все-таки не устояла перед ним? Но, пожалуй, это произошло чересчур быстро. Неужели ты на самом деле спишь с третьим мужем Карлы? Да, все становится несколько сложно!

Франческа ничего не ответила подруге. Краем глаза она заметила стоявшего в дверях Джона Тартла и поняла, что он слышит каждое их слово.

— Скажи мне, Курт в самом деле так великолепен в постели? — продолжала расспросы Баффи, обеими руками прижимая грелку со льдом к лицу и из-за нее не видя Джона. — Надеюсь, он достоин тебя, в противном случае общественное мнение распнет тебя на кресте — просто потому, что все это несколько эксцентрично: ты не только унаследовала деньги Карлы, но и заполучила ее мужа!

Франческа перехватила взгляд Джона Тартла. Какую-то долю секунды в нем сквозило непонятное чувство, потом его лицо приняло обычное бесстрастное выражение.

— Да, он действительно великолепен, — вполголоса ответила она. — Но это еще ничего не значит.

Она больше не собиралась развивать эту тему.

— Послушай, тебе надо отправиться в клинику, и пусть они там тебя окончательно приведут в порядок. Что они тебе сказали? Ты говорила с самим доктором?

Из-под грелки донесся приглушенный голос Баффи:

— Мне надо там появиться, они мной займутся, но я должна заплатить вперед. О, Франческа…

Франческа остановила ее движением руки:

— Послушай, Баффи, мы с тобой потом обо всем поговорим, а пока надо спасать твой нос. Я попрошу мою секретаршу позвонить и договориться, чтобы тебе продлили кредит.

— Франческа, они настаивают на платеже…

— Я это улажу, — пообещала Франческа. — Надо поскорее отвезти тебя туда. Может быть, вызвать «Скорую»?

Баффи даже передернуло от такого предложения:

— Ради бога, не надо. Джок просто прибьет меня, если узнает, что я вызывала «Скорую». Там не обойтись без расспросов. И потом, появление «Скорой» у подъезда повлечет всякие сплетни. Я попрошу Доррит отвезти меня в «Золотые Ворота».

Франческа удивленно посмотрела на нее:

— Доррит? Но ведь у нее куча своих проблем!

Баффи ответила все тем же приглушенным голосом:

— У всех куча проблем. Так что какая разница!


Поручительство Франчески оказалось недостаточным, чтобы доктора принялись за работу. Дороти Смитсон дважды разговаривала с «Золотыми Воротами», но начальство клиники оказалось непреклонным.

— Мне кажется, они хотят, чтобы вы приняли на себя всю ответственность, — объяснила она Франческе, — а не только поручились по ее кредиту.

— Ничего не могу понять, — раздраженно произнесла Франческа. — Все прекрасно знают, что я наследница колоссального состояния, но для «Золотых Ворот» этого почему-то недостаточно. Что происходит?

Седовласая секретарша едва сдержала улыбку:

— Они имеют среди клиентов много богатых людей и знают, что всего труднее заставить заплатить состоятельного человека. Такие люди месяцами не платят по счетам, водятся за ними такие привычки. Кое-кто считает это в порядке вещей. Они полагают, что оказывают честь и делают рекламу фирме, в которую обращаются. И хотя для «Золотых Ворот» клиенты вроде вас и стареющих голливудских звезд — большая находка, такие, как миссис Амберсон, не могут рассчитывать на поблажки. Надеюсь, вы не обидитесь на мои слова.

Франческа медленно произнесла:

— Вы хотите сказать — в «Золотых Воротах» знают, что у Баффи нет денег?

— Даже больше: им известно, что миссис Амберсон не в первый раз пользуется поручительством подруги по предоставленному кредиту, когда сама не в состоянии рассчитаться.

— Но ведь Баффи говорит, что у ее мужа куча денег! — воскликнула Франческа. — Не понимаю, в чем же все-таки проблема?

Франческа сама позвонила в бухгалтерию клиники, но обнаружила, что не так-то просто уладить дело с кредитом Баффи Амберсон. Все говорившие с ней были исключительно вежливы, но не могли принять решение. В конце концов ее соединили с директором «Золотых Ворот», который распинался в любезностях, но никак не хотел говорить по интересующему ее поводу.

— Она милая женщина, мы все любим миссис Амберсон, ценим, что вы ее подруга, мисс Луккезе, — твердил он. — Мы знаем семейство Амберсонов с тех пор, как нас посетила миссис Ройс, сестра мистера Джока, еще в семидесятых годах. Должен сознаться, что мы в самом деле немного перестраховываемся в этом случае. Но, наверное, вам лучше все объяснит доктор фон Раушенберг, он как раз в моем кабинете. Доктор фон Раушенберг занимался лечением миссис Амберсон.

Франческе пришлось выслушивать в высшей степени научное описание процесса восстановления лица и носа Баффи, которыми он занимался три недели тому назад.

— Ну что? — шепотом спросила ее секретарша.

Франческа покачала головой. Совершенно ясно, что ей просто пытаются заморочить голову. Она решила просто-напросто оплатить все счета Баффи и списать это за счет дружбы. Зрелище несчастной, перепачканной кровью, одинокой и оставшейся без средств Баффи привело Франческу в ярость — и на «Золотые Ворота» с их докторами, и на чокнутого мужа, разбившего в кровь хорошенькое личико Баффи, а потом бросившего ее.

Голос врача не переставал бубнить ей в ухо:

— Носовая перегородка уже была частично повреждена и до этого случая, что сделало всю носовую область чрезвычайно чувствительной к нанесенным повреждениям. Когда я и мистер Гаррисон проникли в носовые отверстия, мы обнаружили, что последняя травма привела в критическое состояние все прилегающие ткани; кроме того, обострился процесс деструкции слизистой, вызванный продолжающимся употреблением инородных веществ. В свое время мы предупредили миссис Амберсон, и предупредили очень серьезно, что такие операции не могут повторяться бесконечно. Мы сказали ей, что начиная с какого-то времени не сможем больше восстанавливать ткани и хрящи, не сможем даже поддерживать на должном уровне естественный цвет кожи лица. После нескольких подобных операций наблюдается обесцвечивание кожи, она приобретает болезненный вид. В результате у такой привлекательной женщины, как миссис Амберсон, может развиться стойкая депрессия, а с таким состоянием пациента трудно справиться.

— Не в первый раз? — озадаченно спросила Франческа. — Вы хотите сказать, что миссис Амберсон уже делала такие операции в прошлом?

Собеседник на несколько секунд замолк. Потом фон Раушенберг снова заговорил, тщательно подбирая слова:

— Мисс Луккезе, я уже обсуждал все это с вашим секретарем несколько дней тому назад, когда встал вопрос об ответственности. Сейчас самая главная проблема — останется ли миссис Амберсон довольна результатом нынешней восстановительной пластики. Возможность судебного разбирательства…

— Я улажу это, — перебила его Франческа. — Она не будет обращаться в суд! Бедная Баффи! Как плохо… — Она едва смогла заставить себя произнести роковые слова: — Насколько плохо все может обернуться?

В телефоне снова наступила тишина, на этот раз она длилась гораздо дольше.

— Полагаю, мисс Луккезе, что самое плохое, к чему может привести операция, — распад хрящевых тканей переносицы. Эти ткани и так уже значительно повреждены постоянным употреблением пациентом кокаина. Это приводит к последствиям, которые известны в медицине под термином «плоское лицо». Имея это в виду, нет…

Франческа опустила руку с телефонной трубкой и обескураженно уставилась на секретаршу. «Не может быть», — вертелось у нее в мозгу.

— Вижу, он вам сказал, — произнесла Дороти Смитсон.

Дороти взяла телефонную трубку из руки Франчески, поблагодарила доктора и заверила его, что первый же присланный им счет будет оплачен чеком по почте.

— Мне казалось, что вы знаете обо всем, — сказала она извиняющимся тоном. — С моей стороны было глупо не спросить вас об этом, но я думала, вам известны… проблемы миссис Амберсон. Она ведь была вместе с вами в «Золотых Воротах», и я решила, что вы знаете, почему…

Франческа, все еще не веря, кивнула головой.

— Ее избил муж, — выдавила она из себя.

— Я уверена, что так оно и было, — дипломатично произнесла секретарша, — но только не это главная причина бед миссис Амберсон. В здешнем обществе это называется просто «операцией», и все прекрасно понимают, о чем идет речь. Мне рассказывали, что специалисты по пластической хирургии творят чудеса, делая одному и тому же человеку операцию за операцией. Хрящевые перегородки и стенки носа — вещь очень деликатная, кокаин их очень быстро разрушает.

Франческа не могла прийти в себя. Неужели Баффи — наркоманка? Тогда сколько же людей среди ее знакомых…

Но это было вполне в духе местных обычаев Палм-Бич. Наркотики. Сенсационные разводы прошлых лет. Как могла она быть такой наивной? Нет, она была настолько погружена в самое себя, в процесс превращения былой Франни в теперешнюю Франческу, что почти не обращала внимания на то, что происходит вокруг нее.

— И как широко это распространено? — спросила она. — Я хочу сказать…

— Сколько людей нюхают кокаин? — переспросила секретарша. Она пожала плечами. — Кто знает? Но вы будете удивлены, если узнаете, сколько людей употребляют это зелье. Порой мне кажется, что вся страна малость сошла с ума. В Палм-Бич на некоторых вечеринках его просто ставят на стол в вазочке, как сласти, да еще и кладут специальные ложечки для вдыхания, так что им может угоститься любой желающий. Разумеется, это невероятно дорого — именно потому это и входит в моду, особенно здесь, во Флориде, куда приходят суда прямо из Южной Америки. Если вам нужен кокаин, вы можете достать его прямо на бензозаправке, наполняя бак, купить у своего парикмахера или у мальчишки, подстригающего газоны. Единственное, что при этом надо, — знать, кого именно спросить.

Франческа опустилась на стул, чувствуя себя обессиленной. Она еще никогда в жизни не сталкивалась ни с чем подобным.

— Но почему? Почему? — вырвалось у нее. — Что в этом хорошего, если это зелье так дорого стоит, а увлечение им так ужасно заканчивается?

Дороти некоторое время пристально смотрела на Франческу.

— Вы в самом деле не знаете? — тихо спросила она и, когда Франческа покачала головой, сказала: — С ним жизнь становится более яркой. Здесь, в Палм-Бич, жизнь чертовски обособленная, замкнутая и скучная, несмотря на все эти деньги. Можно состариться и умереть, всю жизнь только играя в гольф. А потом — секс. Наркотик придает ему особую прелесть, и, когда люди хотят испытать что-нибудь новенькое в этом плане, они принимают кокаин. Вы меня понимаете? Небольшая доза кокаина, ампула амилнитрата — и вы наверху блаженства. Случалось и такое, что компания из нескольких человек оказывалась в кровати, запасшись кокаином на всех.

Несмотря на ужас от услышанного, Франческа рассмеялась, представив себе такую картину.

— Вы сами попробовали это? — спросила она.

— Ну что ж, не буду этого отрицать, — ответила Дороти. — Я сама когда-то это испытала, истинная правда. — Она повернулась к своему рабочему столу. — Как жаль миссис Амберсон! Она такая красивая.

Франческа оперлась локтями о стол и закрыла лицо руками. Рассказ Дороти не укладывался в ее голове. Кокаин и секс? Звучало странно, но ведь и та чувственная любовь, которую она познала, была загадкой: человек от нескольких поцелуев впадал в какое-то странное состояние. И теперь поняла она, отчего в ней проснулся бесстыдный огонь желания. Осознав это, она покраснела. Чем она сама лучше других и вправе ли она обвинять кого бы то ни было?

Но угнетенное состояние не отпускало ее. Бедная Баффи! Франческа не могла представить себе ее прекрасное лицо потерявшим красоту и свежесть. «Плоское лицо» — так назвал врач этот синдром. Не пристрастись Баффи к кокаину, ее муж не посмел бы поднять на нее руку.

Франческа мельком взглянула на стопку почты на столе, не испытывая особенного желания заниматься делами. Письмо, лежавшее сверху, было тщательно сложено. Даже не взяв его в руки, Франческа почувствовала что-то неладное. И почти не удивилась, прочитав вырезанные из газеты слова:


«СПРОСИ своего ДРУЖКА КАк УМЕРЛА КАРла».


— Боже мой! — воскликнула Дороти Смитсон, буквально выхватывая стопку писем из рук Франчески.

Несколько писем упало на пол. Они обе бросились поднимать их, едва не столкнувшись головами.

— Не читайте эту ерунду! Как только она попала на ваш стол? Как я недоглядела… — Дороти, откровенно напуганная, заглядывала в глаза Франчески. — Поверьте, вам больше не придется читать весь этот бред!

Франческа уже оправилась от испуга. Из слов Дороти можно было сделать вывод, что такие письма для нее не новость.

— И сколько прошло через вас таких писем? — спросила она, вертя его в руках.

— Честное слово, не знаю! — воскликнула со слезами в голосе Дороти. — Я стараюсь их не читать, а сразу отдаю Джону.

Она взяла письмо.

— Все это глупости, — сказала она, взглянув на него. — Не принимайте его близко к сердцу, хорошо? Если всерьез думать обо всем этом, можно потерять сон и впасть в депрессию. Кому нужно беспокоить вас? Как низко могут пасть люди! Но поверьте мне, как правило, это пустые угрозы.

Франческа невидящими глазами смотрела на стопку бумаги, лежащую на ее письменном столе, и вспоминала, что всего несколько недель назад, когда она унаследовала миллионы Бладвортов, ей показалось, что какой-то фантастический сон вдруг стал явью. Или что-то подобное.

— Не думаю, что автор этих писем болен, — пробормотала она. — Скорее он искренне ненавидит меня.

Все еще расстроенная, она позвонила Герберту Остроу, чтобы извиниться за несостоявшуюся встречу во вторник вечером.

— Я решила прокатиться на яхте, — сказала Франческа, понимая, что к этому времени Герберт уже знал, с кем она была. — И совершенно забыла о нашей встрече. Хотя это звучит невежливо, это в самом деле так. Пожалуйста, извините меня. Надеюсь, вы не слишком долго ждали меня тогда.

— Честно говоря, я прождал вас три часа, — холодно произнес Остроу. — Очень беспокоился, что с вами что-то произошло. Несколько раз звонил в ваш особняк, мне сказали, что вы ушли на яхте и, по-видимому, забыли про нашу встречу. Когда я услышал, что это была яхта Курта Бергстрома, понял, почему вы предпочли эту прогулку.

— Я бы хотела все объяснить вам… — начала было Франческа, понимая всю бессмысленность своих слов.

Он перебил ее:

— Франческа, могу я сказать вам одну вещь? Думаю, вы не представляете себе то впечатление, которое произвели на всех нас. В частности, на меня. И деньги Бладвортов не имеют с этим ничего общего. Вы прекрасны и желанны. Я могу только издали обожать вас. И, поверьте, я страдаю из-за того, что не могу отличить у яхты носа от кормы. Так что отдаю себе отчет, что не могу на равных конкурировать с другими — особенно после этого вечера во вторник. Вы понимаете, что я хочу сказать?

Франческа почувствовала, что краснеет. Разумеется, окружающие знали, что она была на яхте с Куртом Бергстромом. И вряд ли кто сомневался, что они занимались там любовью. Этот вывод напрашивался со всей очевидностью. Герберт Остроу своими словами простодушно подтвердил всеобщее мнение.

— Как же я могу ухаживать за вами, мадам, не имея никаких надежд? — звучал в ушах его раздраженный голос. — Даже если я скажу, что вы самая прекрасная женщина, которую я когда-либо встречал. — Он помолчал, потом безнадежно продолжил: — По вашему молчанию я вижу, что мне ничего не светит. Так что забудьте все, что я вам сейчас наговорил.

— Герберт, — начала было Франческа и замолчала.

Она не представляла себе, что тут можно сказать. Его слова застали ее врасплох. Этот видный мужчина влюблен в нее? Она не могла в это поверить.

Но он продолжил:

— Я все же хочу сказать вам кое-что еще, Франческа, и в этом ко мне могли бы присоединиться многие люди, понимающие, что происходит, помнящие многие события, случившиеся в «Доме Чарльза». Франческа, не верьте окружающим вас людям. Вы можете прислушаться к этому совету?

Голос писателя был исполнен искреннего участия. Франческа готова была заверить его в том, что прислушается к его советам, хотя сама и не была уверена в этом. «Видит бог, — сказала она себе, — я не испытываю каких-либо чувств к Герберту Остроу. В моей жизни есть место только для одного мужчины».

— Герберт, вы как-то говорили со мной об архивах семьи Бладворт, — решила она переменить тему разговора. — Вы хотели покопаться в их семейной переписке, в тех папках, что стоят в старой конторе поместья. Я переговорила с Фондом, и они сказали, что, как только я дам письменное разрешение — а я с удовольствием его вам дам, — вы можете просмотреть все бумаги. Так что вы могли бы прийти ко мне, мы выпили бы по коктейлю, и я бы написала все, что необходимо. Или вы предпочитаете получить разрешение по почте? Если вы зайдете, мы сможем спуститься в домик управления — там как раз заканчивают ремонт — и вместе порыться в архивах.

После длительного молчания писатель в конце концов произнес:

— Вы в самом деле хотите этого, Франческа? Или вы просто бросаете мне в утешение кость? Извините, но мне куда больше хотелось бы, чтобы вас интересовали не старые бумаги, а я сам.

Франческа, испытывая смущение, сказала:

— Не надо, Герберт! Разумеется, я в самом деле хочу разобрать семейные архивы. — Она усмехнулась. — Думаю, если не осталось никаких потомков Бладвортов, мы имеем право взглянуть на их бумаги. Будем сидеть там и смаковать все скандалы и секреты прошлых лет.

— Тогда встретимся на этой неделе. — Тон его голоса стал настойчивым. — Не будем откладывать это, ладно, Франческа? Давайте займемся этим побыстрее.

— Договоримся на послезавтра, — ответила она. — Я должна попросить секретаршу подготовить ключи от шкафов и вообще все, что нам может понадобиться. Надо выяснить, где что лежит. Я перезвоню вам или попрошу это сделать Дороти.

Последние слова прозвучали фальшиво, и она постаралась исправить их:

— Договорились?

Ей показалось, что он вздохнул.

— Лучше, если позвоните вы, — ответил Герберт Остроу.


Франческа старалась убедить себя, что никого не должно касаться, каталась ли она на яхте с Куртом Бергстромом и занимались ли они любовью. Но это не развеяло ее сомнения. Было совершенно ясно, что она вела себя достаточно неосторожно. Хотя, если вдуматься, какое кому дело в Палм-Бич до их отношений.

Первое время она говорила себе, что Палм-Бич никогда не примет дочь простого шофера Джованни Луккезе. Поэтому она не слишком старалась войти в местное общество и не прилагала к этому особых усилий. Но теперь ей, непонятно почему, захотелось быть принятой в обществе.

Она очертя голову бросилась в объятия Курта Бергстрома, никогда в жизни ей не приходилось испытывать такого головокружительного чувства. Какие бы сплетни ни ходили о бывшем муже Карлы или о ней самой, ей это было безразлично.

Лежа в объятиях Курта в его доме, Франческа спросила:

— Ты бывал когда-нибудь на вечерах у Джинки? Что они собой представляют?

Он лениво улыбнулся, скользнул взглядом по ее обнаженному телу.

— Огромный дом. Отличная еда. Толпа людей, почти незнакомых друг с другом.

Франческа засмеялась. Его описания всегда были краткими, точными и большей частью забавными. Что-то беспокоило ее, и он чувствовал это. Франческе хотелось, чтобы люди увидели их вместе и узнали, что они счастливы. Она уговорила его пойти вместе с ней к Джинки.


«Дубовая бухта» была самым большим поместьем на северной оконечности острова. Никакой информации о самом доме найти в печати было невозможно, но сведущие люди рассказывали, что в построенном по образцу средиземноморской виллы особняке Джинки в общей сложности восемьдесят комнат, упоминали два плавательных бассейна и отличные корты для сквоша.

Вокруг виллы располагался прекрасно ухоженный парк, позади дома дорожки и террасы спускались к большому частному причалу для яхт, где была пришвартована яхта Джинки, впечатляющее тридцатиметровое судно. Приглашенные на ужин гости с коктейлями в руках спускались с террасы виллы по дорожкам к бухте, где на палубе яхты тоже располагался небольшой бар. Взяв новую порцию коктейля, они осматривали великолепное судно и возвращались на виллу.

Зная, что они с Куртом будут привлекать всеобщее внимание, Франческа, собираясь на ужин у Джинки, оделась особенно тщательно. На ней было длинное платье зеленого шелка, отделанное золотой нитью, массивные золотые серьги, очень шедшие к ее темным волосам. Курт Бергстром был облачен в белый смокинг, манишку и темно-синие брюки.

Оказалось, что гостей, появившихся, как и они, в приличествующих случаю вечерних туалетах, было совсем немного. По крайней мере две женщины щеголяли в белых брюках, большинство мужчин были в повседневных костюмах. Один гость, представленный как брокер Джинки из Нью-Йорка, похоже, всерьез решил, что летом в Палм-Бич даже на званый ужин можно появиться в шортах и рубашке без галстука. Сам Джинки встречал гостей в белой сорочке, в вороте которой был виден темно-красный шейный платок, и синих брюках — невысокий человечек с беззаботным выражением лица. Создавалось впечатление, что он случайный человек на этом сборище, что кто-то поставил его в центре толпы и тут же забыл про него.

Множество официантов осторожно пробиралось между гостей, предлагая напитки. Ужин на сорок с лишним человек в поместье Джинки означал стол, накрытый на огромной застекленной веранде с кондиционированным воздухом, нависавшей над залитой светом бухтой, за которой расстилались воды озера Ворт. Но атмосфера вечера была безличной; все это вполне могло происходить в клубе Палм-Бич или в местном ресторане.

Как обратила внимание Франческа, Курт оказался прав: гости, похоже, почти не знали друг друга. Двое высоких мужчин в серых деловых костюмах оказались сотрудниками принадлежащей Джинки юридической фирмы, расположенной в Сан-Франциско, они только сегодня вечером приехали к нему, чтобы обсудить детали приобретения земельного участка. Все, что интересовало этих людей, — разговор с тремя молодыми владельцами нескольких клочков земли на острове, пока еще никому не проданных, но выставленных на продажу за изрядную сумму. Сильно загорелая супружеская пара из Австралии оказалась дорожными знакомыми Джинки, с которыми несколько лет назад он случайно оказался рядом в самолете, когда летел в Сингапур.

Франческа узнала доктора-диетолога Бернарда Биннса и его помощницу Эльзу Маклемор. Она постаралась затеряться в толпе, пока те не заметили ее. Баффи не уставала снабжать Франческу сплетнями о всемирно известной клинике Биннс — Маклемор в Западном Палм-Бич. Помимо рецептов из своей книги, доктор Биннс практиковал инъекции витаминов, в которые свято верили большинство его пациентов. Баффи также сообщила, что среди пациентов доктора Биннса были крупные политические деятели США, принесшие известность методам Биннса еще до его внезапного отъезда из Вашингтона.

— Довольно странная компания, — тихо сказала Франческа Курту, потягивая коктейль.

Он стоял, слегка ссутулившись, и смотрел на далекие огни Западного Палм-Бич. Услышав ее слова, он повернул голову и улыбнулся.

— У богатых людей нет друзей, — осторожно произнес он. — Есть только знакомые.

Франческа стояла так близко к нему, что их плечи соприкасались.

— Но я ведь тоже из числа богатых людей, — тихо сказала она, — и тем не менее друзья у меня есть.

Курт в упор посмотрел на нее.

— Ты еще только начинающая, — ответил на это он.

После ужина Франческа разговорилась с довольно нервным рыжеволосым молодым человеком, который только что продал Джинки спортивный «Бентли». С лица молодого человека не сходила довольная улыбка.

— Вы можете объяснить мне, — обратился он к Франческе, — этот Джинки обязательно приглашает на ужин каждого, кто продает ему автомобиль?

Франческа ничего не могла ответить на это. Она посмотрела на Курта Бергстрома, стоявшего на поляне в окружении молодых женщин, склонив к ним белокурую голову, и, взяв под руку молодого человека — торговца спортивными автомобилями, направилась с ним вдоль бухты. Путь им освещали старомодные светильники в виде шаров из матового стекла на бетонных столбах.

Мысли ее вращались вокруг Курта Бергстрома — самого красивого мужчины во всем Палм-Бич. Ей хотелось быть рядом с ним, довольной, счастливой, исполненной любви. Ужин у Джинки, большая белая яхта, ошвартованная в бухте, слуги в униформе, подающие напитки, темное море, невнятный гул голосов и смех — все это мало волновало ее.

— Не знаю, я никогда не продавала Джинки автомобилей, — серьезно ответила Франческа молодому человеку.

Молодой коммерсант не спешил выпускать ее пальцы из своей руки.

— Этот красавец блондин, полагаю, не ваш муж?

Не дожидаясь ответа Франчески, он сказал:

— Послушайте, вы покорили меня с первого взгляда. Я могу сделать эту ночь незабываемой для вас. Все, что вы захотите, моя красавица. Оставьте вашего блондина здесь и позвольте мне увезти вас. Идет?

Франческа не смогла сдержать улыбки.

— Нет, — ответила она, покачав головой.

— Ну что ж, — со вздохом пожал плечами ее случайный спутник. — Позовите тогда и его. Мы можем побезумствовать и втроем. Ничего не имею против.

Франческа запрокинула голову и расхохоталась. Он остановился и посмотрел на нее так, словно она сошла с ума. «Ах, этот Палм-Бич», — подумала она.

Но ничто не могло омрачить ее счастья.


Часть III

ДОМ ФРАНЧЕСКИ


12


В два часа ночи в спальне домика для гостей внезапно зазвонил телефон. Франческа зашевелилась спросонья и почувствовала, как напряглось тело лежащего рядом с ней мужчины.

— Что такое? — пробурчал Курт.

Настойчивый звонок телефона мог означать только неприятности. Кем бы ни был человек, звонивший в такой поздний час, он знал, где Франческа, и искал именно ее. Единственное, что могло прийти в голову Франчески, — что-то стряслось с Баффи Амберсон. Она протянула руку, чтобы взять телефонную трубку, но Курт опередил ее.

— Ja[7 - Jа — да (нем.).]? — негромко произнес он.

Он сел в постели и спустил ноги на пол. Франческа смотрела, как на его спине напряглись мускулы, когда он отбросил в сторону мешавшее ему одеяло. Звонили ему; он сидел, нахмурившись, и слушал собеседника. Потом произнес фразу на каком-то непонятном языке и положил трубку. По-прежнему не поворачиваясь к ней, он сказал равнодушным тоном:

— Она застрелила его. Вот чертовка!

Франческа тоже села:

— Кто застрелил? Кого?

Курт, не глядя, нашарил рукой брюки.

— Та женщина, которая жила с Берни Биннсом. Застала его в постели с какой-то девчонкой и выпустила в него всю обойму. Вовсе не случайно, она хотела именно убить его. Ее уже арестовали.

— Эльза Маклемор застрелила доктора-диетолога? — не веря своим ушам, переспросила Франческа.

Он был уже на ногах и продолжал одеваться.

— Три часа тому назад. Франческа, быстро одевайся. Мне надо срочно кое с кем переговорить.

— В такое время?

За окнами стояла непроглядная тьма, но она вспомнила, что это по местным нравам ничего не значит.

— Ты хочешь повидаться с Анджело, не так ли?

Она успела понять, что между ними есть какая-то загадочная связь; раз или два именно Анджело, отнюдь не Касси, навещал Курта в его домике и беседовал с ним несколько минут.

Он ответил, натягивая через голову легкий свитер:

— Одевайся, ступай в дом, позвони Дороти и попроси ее прийти в поместье. Отсюда лучше не звони, — предупредил он, когда она потянулась к телефону. — Позвони из особняка. Но обязательно разбуди ее, она должна понять, что это очень важно. Скажи ей, что ты знакома с Биннсом и этой женщиной, но в их клинике не лежала. Обязательно скажи, что ни разу не была в их клинике. И что он не выписывал тебе никаких рецептов, хотя твой адрес и может быть у него записан.

Он быстро взглянул на нее:

— Из клиники приходили письма на твой адрес?

Франческа выбралась из кровати и стояла перед ним обнаженная, ничуть не стесняясь своей наготы. Не понимая, что происходит, она все же чувствовала всю необычность ситуации.

— Мне однажды пришел по почте рекламный буклет из клиники Биннса, только и всего.

Курт откинул назад свои длинные золотистые волосы.

— Значит, у них есть твой адрес. — Франческа еще не видела его таким встревоженным. — Тогда скажи Дороти, что тебе надо срочно утром улететь, и попроси ее зарезервировать номер в каком-нибудь отеле на неделю, а может, и больше. У тебя есть загранпаспорт? Можешь слетать в Лондон?

Франческа в изумлении уставилась на него. Не обращая на нее внимания, он что-то искал в ящиках письменного стола.

— Но почему я должна куда-то уезжать? — спросила она. — Я же ничего не сделала, я совершенно не знаю этих людей, никогда не была в их клинике. Даже не прочитала его книгу про диету!

— Ах, да, книга про диету, — произнес он, обводя взглядом комнату. — Так много людей прочитали эту книгу. Теперь скандала не избежать.

Франческа наконец разыскала свое белье, оделась. Неужели сейчас начало третьего ночи? Ей уже не верилось, что они мирно спали обнявшись, пока не раздался этот ужасный телефонный звонок.

— Для чего все это надо? — воскликнула она. — Зачем я должна звонить Дороти посреди ночи? И я не могу лететь в Лондон! У меня нет загранпаспорта!

Курт быстро бросал вещи в мешок из синего брезента. Положил поверх всего несколько полотенец и затянул завязки. Выпрямился и снова обвел взглядом комнату, словно прощаясь с нею.

Потом произнес, не глядя ей в глаза:

— Франческа, если со мной что-нибудь случится, я хочу, чтобы ты сохранила картину с погребением викинга. Она на стене в другой комнате.

— Что? — Ошеломленная его словами, Франческа замерла, запутавшись в рукавах шелковой блузки, но, когда Курт повернулся к ней, увидела, что его красивое лицо совершенно серьезно.

— И еще ростр драккара. Сделаешь это?

— Что происходит? — воскликнула она. — Что все это значит? Ведь не в одном же Берни Биннсе дело? Не только в том, что Эльза застрелила его?

Но Курт, не отвечая, повернулся к шкафу, достал оттуда желтый прорезиненный плащ и бросил его поверх мешка.

— Я ухожу в море на «Фрейе», — сказал он. — Меня не будет неделю, может, и больше.

Взглянув на нее, он увидел, что она лишь наполовину одета, и удивленно спросил:

— Чего ты ждешь?

Франческа никак не могла найти своих брюк. Она еще до конца не проснулась и ощущала какое-то неясное беспокойство. Что происходит? Во что замешан Курт? Неужели только из-за убийства доктора-диетолога кто-то среди ночи позвонил в поместье, прямо в домик Курта Бергстрома? Знал не указанный в справочниках номер телефона и говорил на языке, напоминавшем китайский.

— Я хочу, чтобы ты рассказал мне, что все это значит, — решительно потребовала она. — Почему я должна уезжать из города? Из-за чего такая паника? Почему ты мне ничего не говоришь?

На этот раз Курт остановился и повернулся к ней. Очень тихим тоном, который сейчас ей показался зловещим, он сказал:

— Чем меньше ты знаешь, Франческа, тем лучше для всех нас.

Она воскликнула со слезами в голосе:

— Но почему уезжаешь ты? Ведь ты же не знал этих людей?

Курт не мог скрыть своего раздражения.

— Послушай, — произнес он, — когда кидают камень в воду, по поверхности расходятся круги. Пусть даже какая-то дура и убила своего любовника. За расследование взялась полиция, они начнут копаться, совать всюду свой нос и непременно захотят узнать, кто ее друзья, с кем дружил убитый, ее адвокат потребует вызова свидетелей. Они доберутся до всех!

Он помолчал, наблюдая, как она, сидя на кровати, надевает босоножки на высоких каблуках.

— Когда здесь, в Палм-Бич, заваривается такая каша, все стараются быть в это время подальше отсюда. Пойми, Франческа, ни мне, ни тебе, которые знавали Берни и маленькую Эльзу, разговаривали с ними на вечеринках, заглядывали к ним в клинику, лучше не попадаться на глаза полиции. Понятно тебе?

Она покачала головой, чувствуя, что он говорит далеко не все, и спросила:

— Но почему я не могу пойти с тобой? Я ведь могу помочь тебе на яхте. И куда ты поплывешь на «Фрейе»?

— Нет, — коротко и решительно произнес он.

Франческа поняла, что спорить бесполезно. Курт притянул ее к себе, поцеловал, и они расстались.


Дороти Смитсон появилась в поместье в пятом часу утра. Только начинало светать, но в особняке были освещены почти все окна. Курт Бергстром взял «Порше» и унесся в порт, где на рейде стояла «Фрейя». Джон Тартл, предупрежденный Ларри, ночным охранником, с удивительной быстротой появился в доме, едва Франческа вошла в свою комнату. Делия Мари тоже была на ногах и готовила завтрак. И даже миссис Шенер, в своем неизменном розовом форменном платье, хотя и в шлепанцах, наполнила для Франчески ванну.

В этот ранний час телефоны авиакомпаний были постоянно заняты. Похоже, все обитатели Палм-Бич тоже собирались в дорогу. Дороти Смитсон готовила программу поездки в Нью-Йорк и посещения Фонда Бладвортов. Известие об убийстве доктора-диетолога ее совершенно не взволновало, но, когда Франческа передала ей совет Курта на какое-то время уехать, она тихонько присвистнула.

— Что все это значит? — в отчаянии воскликнула Франческа. — Почему все кругом знают, что происходит, но только не я?

— Не знают, — ответила секретарша. — Могут только догадываться, но, когда происходит что-нибудь подобное, стараются находиться подальше от города.

— Я почти не знала этих людей!

— Но они скорее всего знали вас. И в этом все дело, — спокойно объяснила Дороти. Она принялась доставать из ящиков стола мелкие вещи Франчески и складывать их в дорожную сумку. — Не забывайте, вы наследница состояния Бладвортов и вам нельзя быть причастной к какому-нибудь скандалу. Всякий раз, когда ваша фамилия появляется в газетах, ее могут прочитать акционеры и спросить, в чем дело. Вам когда-нибудь приходилось слышать выражение «Осторожность — лучшая доблесть»? Стало быть, как только что-то случается — прочь из города.

— Не могу согласиться с этим, — возразила Франческа, обводя взглядом спальню.

В комнате царил полный беспорядок, и Франческе пришло в голову, что со стороны ее можно принять за преступника, спасающегося от правосудия. Никто из домочадцев не обращал на нее ни малейшего внимания: миссис Шенер, раскрыв дверцы шкафов, отбирала туалеты, которые могли понадобиться в Нью-Йорке, ночной охранник уже начал сносить вниз упакованные чемоданы. Франческа снова подумала, что куда меньше понимает в происходящем, чем прислуга «Дома Чарльза».

Делия Мари внесла поднос с завтраком, и Франческа села за стол. Уже почти рассвело. Зазвонил телефон, она взяла трубку, протянутую ей поварихой, и прижала ее плечом к уху, пытаясь одновременно намазать маслом кусок хлеба.

В трубке послышался вежливый голос Герберта Остроу:

— Как я понимаю, вы все уже знаете. Я хочу сказать — про Эльзу. Едва прорвался к вам, у вас на коммутаторе сидит сущий зверь, но я догадался, что вы уже не спите.

— Что происходит, Герберт? — воскликнула она. — Вы знаете, чем мы сейчас занимаемся? Собираемся уезжать в Нью-Йорк.

— А где Курт? — спросил писатель.

— Ушел в море на «Фрейе». А я отправляюсь на специальное заседание совета директоров Фонда Бладвортов, хотя они там, в Нью-Йорке, еще понятия не имеют об этом заседании! Нам удалось достать билеты только на восьмичасовой рейс из Джексонвилла. Вы можете представить себе, что все билеты на рейсы из аэропорта Палм-Бич были проданы уже в два часа ночи? Что происходит? Знает это хоть кто-нибудь?

— Убийство. Я хочу сказать, Эльза застрелила Биннса, — сказал писатель. — Это скоро появится в газетах. Скорее всего они с Берни давно ругались, у них все шло наперекосяк, и она не выдержала. У него была любовница много моложе ее. Эльза, по сути, содержала его, помогла ему издать эту книгу про диету, добывала приглашения на лекции, финансирование для клиники. — Герберт Остроу вздохнул. — Понимаете, над Берни давно сгущались тучи. Думаю, вы знаете, над ним уже с год висело обвинение в применении его любимых поливитаминных инъекций, а в их составе были амфетамины. Мне объяснили, что они могут значительно снизить вес, правда, заодно и нанести непоправимый вред.

— О господи! — только и сказала на это Франческа.

Понемногу картина начинала проясняться. Ей вспомнились слова Баффи Амберсон, что лучше сразу обратиться в «Золотые Ворота», чем к Берни. Очевидно, после посещения его клиники люди становились постоянными пациентами «Ворот». Франческа, понизив голос, спросила:

— Герберт, а что будете делать вы? Вы же их хорошо знали, правда?

Она услышала его смешок.

— Я зарабатываю себе на жизнь пером, мадам, и не могу уехать из города, когда в нем происходит что-то интересное. Я уже был в местной тюрьме, пытался встретиться с Эльзой, взять у нее интервью для журнала, потому что это будет громкая история: множество людей прочитали книгу Берни, многие помнят его по практике в Вашингтоне. Но Эльза в ужасном состоянии, никого не желает видеть. Да мне и незачем уезжать из города. Я не принадлежу к жителям Палм-Бич, которые настолько богаты или известны, что скандал может им повредить. Так что поговорим лучше о вас. Надеюсь, вы не собираетесь уехать надолго? Мы договорились просмотреть бла-двортовские архивы.

Секретарша знаком дала понять, что кто-то еще жаждет поговорить с Франческой по телефону, и она едва успела произнести: «О, Герберт, я скоро вернусь, обещаю вам!», — как линия разъединилась.

В трубке раздался голос Баффи Амберсон:

— Черт возьми, Франческа, к тебе не прорваться! Весь Палм-Бич висит на телефонах, а еще толком и не рассвело. Ну и дела! У Джинки никто не отвечает. Он, наверное, первым рванул отсюда. У него ведь собственный самолет.

— Баффи! — воскликнула Франческа. — Ты где? В Форт-Лаудердейле? Доктор Раушенберг…

— Франческа, слушай меня! — Баффи едва не кричала в трубку. — Я сломя голову прибежала в аэропорт, чтобы успеть на самолет! Уже объявили посадку, у меня нет времени на разговоры, но я хотела сказать, что позвонила Джоку, мы решили, что надо на какое-то время уехать из Палм-Бич, пока здесь все не утихнет. Джок считает, что дело Эльзы будет муссироваться в прессе, потому что книга Берни стала бестселлером, и все такое. Боже мой, кто бы мог подумать, что тихоня Эльза застрелит Берни! А теперь о ней будут писать во всех газетах, ей придется давать показания, чем Берни занимался помимо клиники, которая была просто прикрытием для…

— Но тебе нельзя уезжать из «Золотых Ворот»! — в свою очередь, закричала Франческа. — Как дела…

Она хотела спросить, как обстоят дела с лицом, но подруга, очевидно, не хотела этого слышать, потому что перебила ее:

— Франческа, как ты думаешь, почему она это сделала? Говорят, она расстреляла в него всю обойму! Но Джок говорит, что Эльза была способна на такое. Слушай, мне надо бежать, — спохватилась Баффи. — Посмотрела бы ты, сколько народу стоит в очередь на самолет, и это ранним утром! Похоже, половина города смывается. — И после короткой паузы: — Мне придется позже связаться с тобой по поводу счета за операцию. Раушенберг сделал все просто великолепно, жаль, что ты не можешь этого увидеть. Ладно? Всего, мне пора!

В трубке раздался щелчок, линия разъединилась. Франческа откинулась в кресле, а секретарша наклонилась к ней:

— Мне удалось зарезервировать места на Нью-Йорк из Джексонвилла, но там было только два места первого класса, так что я полечу туристским.

Встретив непонимающий взгляд Франчески, она пожала плечами:

— Вы забыли про вашего телохранителя?

Франческа только вздохнула.


Первые заметки об убийстве известного доктора появились в нью-йоркских газетах, когда Франческа, сопровождаемая Джоном и Дороти, вышла из самолета в аэропорту Кеннеди. «Нью-Йорк тайме» скромно опубликовала заметку на пятой полосе, но сопроводила ее фотографией Берни Биннса, держащего в руке свою книгу «Чудесный план похудания по доктору Биннсу». Зато «Нью-Йорк дейли ньюс» не поскупилась на аршинный заголовок на первой полосе — «Любовница убила доктора-диетолога». «Нью-Йорк пост» появилась в продаже к тому времени, когда Франческа, ее секретарша и телохранитель пробивались сквозь толпу, вечно кишащую в зале прибытия. В «Пост» на первой полосе красовалась фотография Эльзы Маклемор, когда ее вели по коридорам городской тюрьмы Палм-Бич. Из заметки в «Пост» можно было понять, что именно Эльза написала большую часть книги, хотя вся слава досталась Берни Биннсу.

— Но ведь он был всего лишь неуклюжим коротышкой, — с удивлением высказала пришедшую ей в голову мысль Франческа. — А теперь из-за его смерти Эльзу скорее всего приговорят к электрическому стулу… ведь правда?

«Нью-Йорк таймс» сопроводила свою заметку выдержками из слушания дела Федерального управления по продовольственным и медицинским товарам против доктора Биннса, имевшего место несколько лет тому назад в Вашингтоне. В заметке также упоминалось, что власти Флориды объявили о предстоящей комплексной проверке клиники доктора Биннса в Палм-Бич.

Дороти протянула Франческе газету, раскрытую на этой заметке.

— Порой и Нью-Йорк может показаться весьма приятным местом, — загадочно произнесла секретарша.


13


Пятикомнатный номер роскошного нью-йоркского отеля «Плаза» имел собственный лифт и обеспечивал максимальную уединенность для наследницы бладвортовских миллионов и ее свиты. Помощник управляющего отелем, смазливый молодой блондин, встретил Франческу у входа в отель и проводил в апартаменты, где ее ждали бутылка французского шампанского в серебряном ведерке со льдом, баночка белужьей икры на льду и расставленные по всем комнатам огромные букеты роз и хризантем.

За стенами гостиницы в жаре августовского солнца плавился огромный город, но внутри царил свой собственный мирок, исполненный комфорта и прохлады. Правда, не было тишины. Сразу после их приезда зазвонили телефоны. Внезапное появление Франчески в Нью-Йорке подняло бурю в коридорах власти корпорации Бладвортов. Председателя совета директоров Фонда Бладвортов не было в городе, но, как только стало известно о визите мисс Луккезе в управление корпорации, он бросил все свои дела и примчался в Нью-Йорк. Управляющий делами постоянно звонил Дороти Смитсон, согласовывая программу пребывания Франчески на предстоящую неделю до мельчайших деталей. Похоже, все сотрудники Фонда хотели остаться в благодарной памяти Франчески как самые гостеприимные люди в мире.

— В корпорации творится черт знает что, — сказала Франческе секретарша после одного из таких звонков. — В доме 531 на Третьей авеню все стоят на ушах.

— Они имеют полное право думать, что мы сошли с ума, — ответила Франческа, — свалившись им как снег на голову.

Но в одном Дороти Смитсон была не права: если их внезапное появление в Нью-Йорке и внесло сумятицу в работу корпорации, то это тщательно скрывалось. Напротив, в рекордно короткий срок было составлено расписание — сказался опыт бесчисленных визитов высокопоставленных инспекторов.

Но расписание было откровенно перегружено мероприятиями. «Если вы хотите взглянуть на нас, — словно хотела сказать компания, — вам придется пройти через все это».

За два дня Франческа в сопровождении Дороти Смитсон и Джона Тартла обошла все громадное здание корпорации Бладвортов, начиная от огромного вестибюля со стеклянными стенами, в котором росли в кадках настоящие деревья, и до святая святых — обшитой панелями из ореха комнаты заседаний совета директоров корпорации. Франческа посетила каждое подразделение, и ее точные, заданные со знанием дела вопросы вызывали у служащих удивление.

— Они думают, что вы намереваетесь прибрать компанию к рукам, — прошептала ей Дороти. — Только посмотрите на их лица.

Франческа обернулась и поймала устремленные на нее взгляды. Она не собиралась делать никаких громких заявлений по поводу грядущих изменений, но мысль об этом не покидала ее. Женщины редко когда достигали подобных высот в бизнесе, и она хорошо знала это. Но Франческа не только имела диплом магистра по организации управления, но и чувствовала в себе способности и желание заниматься делами фирмы. Покидая комнату и направляясь к лифтам, Франческа только укрепилась в своих намерениях.

Мало-помалу у Франчески сложилось твердое убеждение, что ее намеренно отстраняют от насущных проблем. Для руководителей всех уровней было проще держать ее в относительном неведении; никто не ждал, что она проявит подлинный, а не формальный интерес к делам компании. Когда она задавала вопросы, в ответ ей давали брошюру, которую ей рекомендовали прочитать на досуге. Пару раз иной руководитель среднего ранга, воодушевленный ее интересом, пытался рассказать ей что-либо поподробнее, но его тут же оттирал в сторону какой-нибудь опытный бюрократ, озабоченный одной проблемой — вовремя передать ее с рук на руки своему коллеге, ответственному за следующий пункт программы.

— Как мне прорваться через все это? — в отчаянии спросила Франческа у Дороти Смитсон.

Во взоре секретарши она прочитала явное сочувствие.

— Не уверена, что вам это удастся. Никто не считает, что вам на самом деле интересно все это, и, кроме того, вы — женщина. Думаю, окружающие считают, что вам нравится быть на виду и получать комплименты председателя правления или его заместителя.

— Вы шутите? — Франческа бросила на нее недоверчивый взгляд. — Мне кажется, что я могла бы что-то здесь сделать полезное — недаром все-таки получила свой диплом. Но, похоже, руководство корпорации вряд ли воспримет мои предложения. Получается, что я сижу на самой вершине пирамиды и смотрю, как все крутится само по себе, не принимая в процессе никакого участия. Довольно грустно!

Дороти внимательно посмотрела на нее:

— И что же вы хотите сделать со всем этим?

Франческа закусила губу и какое-то время раздумывала.

— Весь вопрос в том, могу ли я что-нибудь сделать, даже если очень этого хочу.


Дороти Смитсон не была приглашена на обед, сервированный в комнате для руководства Фонда Бладвортов. Секретарей никогда не приглашали на подобные мероприятия, объяснил Франческе председатель правления; если Дороти будет сопровождать ее, будет создан ненужный прецедент. Или, как сформулировал это один из членов совета, если на такой обед будет однажды допущена секретарша, то и все секретарши корпорации захотят участвовать в таких обедах, сопровождая своих боссов.

Когда Франческа и Дороти уединились в роскошной комнате отдыха для руководства, примыкавшей к залу заседаний правления, чтобы привести себя в порядок, Дороти объяснила Франческе, что истинная причина того, что женщины никогда не присутствуют на подобных обедах, уходит корнями в историю корпорации Бладвортов.

Разумеется, никто никогда не принимал решения не приглашать женщин на такие обеды, просто само собой сложилось так, что руководители компании и большинство крупных владельцев акций были мужчинами. Единственное исключение, Карла Бладворт, никогда не уделяла внимания делам компании и не участвовала в них. Карла ни разу не была в нью-йоркской штаб-квартире корпорации, предпочитая получать свою долю прибылей переводами в зарубежные банки или на свою резиденцию в Палм-Бич.

Секретарша заверила Франческу, что найдет чем занять себя во время ее отсутствия.

— Я собираюсь встретиться с помощником председателя правления. Раньше эта должность называлась «специальный секретарь», теперь же именуется «помощник по управлению». На обеде будет и кое-кто из женщин-управляющих рангом пониже. Большинство из них заведуют делопроизводством в отделах.

Комната отдыха была уставлена великолепной мебелью из грушевого дерева ручной работы, отделанной тисненой марокканской кожей; плитка и сантехника в соседней туалетной были заботливо подобраны в тон мебели, в кабинки вели двери, на которых были вырезаны охотничьи сцены.

— Вы с вашими коллегами будете обедать за счет фирмы? — спросила Франческа.

Дороти рассмеялась:

— Фирма сделала широкий жест: мы идем в один из самых дорогих ресторанов Нью-Йорка, «Времена года». Пожалуй, угостимся там лучше, чем вы здесь.

— Вы не испытываете ощущения, что мы не вписываемся в эту обстановку? — спросила Франческа, глядя на свою секретаршу в зеркало, висящее над умывальником.

На Франческе был надет строгий летний костюм из серого шелка и белая блузка, но она все-таки не производила впечатления деловой женщины. Члены правления наговорили ей кучу комплиментов, какие обычно говорят красивой девушке, но пропустили мимо ушей все ее профессиональные замечания.

— Уверяю вас, старине Чакки даже не пришла в голову мысль, что надо сделать еще и женский туалет! — вдруг взорвалась Франческа.

Она вертела в руке свой флакон с духами. Дороти Смитсон протянула руку и осторожно наклонила флакон над писсуаром.

— Пусть они запомнят нас хоть этим, — насмешливо произнесла она.

Жидкость из флакона золотистой струей полилась в унитаз, смешиваясь с журчащей водой. Туалетную комнату заполнил густой аромат дорогих духов.

— Наверное, именно это следует считать «женским взглядом»? — усмехнулась Франческа, и обе от души расхохотались.

— Мы ведем себя как две идиотки, — сказала, отсмеявшись, Дороти.

— Пошли отсюда, — скомандовала Франческа. — Я не могу дышать.


Джон Тартл решил все протокольные вопросы своего присутствия на обеде в кругу руководящего состава очень просто: вошел в обеденный зал на пару шагов впереди Франчески, как делал это всегда. Место для него за столом нашлось сразу же, слева от Франчески.

Франческа знала, что каждый поступок ее телохранителя был тщательно продуман. Строго говоря, в участии телохранителя на обеде у руководства компании не было необходимости, но присутствие Джона Тартла помогало ей подчеркнуть собственное положение в структуре компании: он был членом ее команды и, как ближайший сотрудник владелицы контрольного пакета акций, причастен к ее власти. Кроме того, Джон Тартл умел производить впечатление на окружающих. Она заметила, что люди в Фонде Бладвортов относились к нему с необычным для его положения уважением, хотя он был всего лишь телохранителем.

«Да, Джон Тартл — своеобразная личность», — подумала Франческа, украдкой взглянув на него.

Он не терял времени даром, отдавая дань поданным блюдам: говядине по-нормандски, эскалопу с картофелем, салату, персикам в сливочном соусе. Запивал он все это коллекционным «Шато Ротшильд» 1974 года.

Франческа только вздохнула при виде этого зрелища: мало кто из людей мог поглощать такую массу еды и оставаться поджарым, легким в движениях и стремительным точно пантера.

Ее несколько удивил его наряд — темный деловой костюм с жилеткой, белоснежная рубашка, строгий галстук; лицо хранило обычное бесстрастное выражение. Не зная, кто он, его можно было принять за одного из руководителей компании.

За столом прислуживали четыре официанта, которые в высшей степени профессионально выполняли свою работу. Блюда были великолепно приготовлены. Франческе рассказали, что Фонд содержал в своем штате известного француза-кулинара и платил ему изрядные суммы только за стряпню для высшего руководства компании. Просторная комната, в которой проходил обед, была обшита панелями из орехового дерева и устлана персидскими коврами. На стене висела бесценная картина Тинторетто из коллекции Бладвортов, а напротив — портрет Чарльза Д. Бладворта-старшего в полный рост.

Франческа едва сдержалась, чтобы не спросить про сумму расходов на содержание столовой для одиннадцати членов правления Фонда Бладвортов и примерно восьми руководителей отдельных подразделений корпорации. Узнать такую сумму было бы весьма любопытно еще и потому, что совсем недавно она выяснила: заработная плата продавцов в магазинах корпорации, девяносто процентов из которых были женщины, лишь на несколько центов превышала законодательно установленный минимум.

Председатель правления, слегка наклонившись к Франческе, сказал:

— Если бы вы нас заранее предупредили о своем приезде, мы бы смогли показать вам фильм о том, как корпорация заботится о своих сотрудниках. Там есть кадры об организации досуга работников, о столовых для персонала, о спортивных залах на девятом этаже, о клубах по интересам…

— Думаю, мы можем посмотреть этот фильм после обеда, — довольно холодно произнесла Франческа, пока официант ставил перед ней десерт. — Полагаю, у вас найдется переносной экран, который можно было бы установить прямо здесь?

Она оказалась права. После секундного замешательства кто-то вышел из комнаты распорядиться, чтобы в столовую для руководства принесли пленку и аппаратуру. Несколько членов правления, явно раздраженных непредвиденной задержкой, принялись звонить по телефонам, отменяя и перенося на другое время уже назначенные встречи и совещания.

Франческа заметила, что Джон Тартл пристально смотрит на нее, но его непроницаемый взгляд не выдавал его чувств. «Какое мне дело, как он оценивает мои поступки», — промелькнуло у нее в голове.

Франческа обвела взглядом всех этих мужчин, собравшихся здесь ради нее.

«И вообще не имеет никакого значения, — подумала она, — что думает про мои поступки любой из них». Сейчас, в штаб-квартире корпорации Бладвортов в Нью-Йорке, она хотела все увидеть своими глазами, познакомиться с методами работы корпорации и не сомневалась, что поступает правильно.


Документальный фильм, названный «Фирма, в которой прекрасно работается», был сделан по заказу отдела по связям с общественностью к ежегодному собранию акционеров несколько лет назад, когда корпорация переживала самый острый пик своих проблем. На экране сотрудники компании обедали в большом современном кафетерии, листали журналы в комнатах отдыха, играли после работы в сквош и ручной мяч в спортивном зале на девятом этаже.

Полюбовавшись экранной идиллией, Франческа сказала, глядя прямо в глаза председателю правления:

— Все эти игроки в мяч и сквош, как я понимаю, мужчины — руководители среднего уровня. Но ведь большинство ваших сотрудников составляют женщины, занятые обыкновенной канцелярской работой. Что-нибудь делается для них?

Кое-кто из членов правления улыбнулся.

— Мы работаем над этим, — неопределенно ответил председатель, но Франческа слишком хорошо знала еще по Северо-Восточному университету, как долго спускаются до рядовых сотрудников благие намерения руководства.

— И еще я хотела бы знать, — улыбнулась она председателю, — в какую сумму обошелся сам фильм. Если вас не затруднит, назовите мне общую цифру.

Как оказалось, столь простой вопрос доставил членам совета массу проблем. После целого ряда телефонных звонков в отдел по связям с общественностью и в бухгалтерию председатель довольно сухо сообщил Франческе, что общая стоимость фильма составила около двухсот пятнадцати тысяч долларов.

Когда он называл эту сумму, Франческа перехватила направленный на нее взгляд Джона Тартла, стоявшего в этот момент около окна и раскуривавшего одну из своих сигарилльос. Похоже, их взгляды в этот момент выражали одно и то же — подумать только, целых четверть миллиона долларов на эту безделицу!

Четверть миллиона долларов за фильм, который призван был рассказать сотрудникам, как здорово работать в такой отличной фирме?

Франческа, к сожалению, не умела владеть собой так же хорошо, как Джон Тартл. Все ее эмоции явно отразились на лице.

Руководители Фонда Бладвортов и сотрудники отдела по связям с общественностью приготовили для Франчески и ее свиты культурную программу, состоявшую в основном из посещений театров и осмотра достопримечательностей Нью-Йорка. Не забыты были и несколько встреч на Третьей авеню, во время которых на Франческу обрушились горы цифр, иллюстрирующих успехи компании.

Поздними вечерами, когда Франческа отправлялась в специально арендованном для нее, Джона Тартла и Дороти Смитсон лимузине в отель, ей начинало казаться, что она прекрасно знает каждый аспект деятельности корпорации, и чувствовала, что уже не способна воспринимать новую информацию, но на столе с ужасающей скоростью росла стопка брошюр и докладов, которые было необходимо проработать.

Вечера тоже были плотно заняты, потому что компания приобрела билеты на все сколько-нибудь стоящие спектакли на Бродвее. Несмотря на усталость, отказаться от этих выходов в свет было не так-то просто, чтобы не обидеть того или иного руководителя корпорации — каждый считал своим долгом сопровождать ее вместе со своей супругой. Но даже в таком напряженном ритме они ухитрялись следить за телевизионными новостями и сообщениями о деле Биннс — Маклемор. Интересы Эльзы Маклемор в суде должен был защищать известный калифорнийский адвокат. Во время общения с прессой, обычно на ступенях окружного Дворца правосудия в Палм-Бич, он делал основной упор на то, что Эльза много лет посвятила карьере доктора-диетолога, а он совершенно не оценил ее преданности.

Франческа особенно внимательно просмотрела телевизионное интервью со взрослыми детьми доктора Биннса, приехавшими в Палм-Бич, чтобы дать в суде показания о моральном облике отца. В прессе по-прежнему муссировались слухи о его незаконных операциях с наркотиками.

— Но как он мог? — спросила она секретаршу, которая в этот момент застегивала на ней великолепное крепдешиновое платье от Диора, выбранное для сегодняшнего вечера. — Неужели из-за денег, как вам кажется?

— Кто, Берни? — переспросила Дороти. — Не спрашивайте меня, почему эти доктора всегда впутываются в продажу наркотиков, но все они этим занимаются. Поначалу это разрешенные лекарства, которые продаются по рецептам, а затем начинаются более серьезные вещи.

Она застегнула последнюю пуговицу, и Франческа смогла повернуться.

— Дороти, — тихо сказала Франческа, — а кто еще этим занимается?

Она думала об этом уже несколько дней. Поводом послужило внезапное бегство из Палм-Бич не только людей круга Доррит, но и многих других. Убийство Бернарда Биннса повергло Палм-Бич в шок. Назвать по-другому это было нельзя.

Но Дороти отвела взгляд.

— Кто может это знать? — уклончиво ответила она. — Такими делами может заниматься кто угодно, даже ваши лучшие друзья, но вы об этом вряд ли узнаете.

Замечание секретарши напомнило Франческе о Баффи Амберсон. Она ведь тоже занималась этим, о чем Франческа до поры до времени даже не догадывалась.


На следующий день Франческа почувствовала, что ее энергия совершенно иссякла. Непонятно почему постоянно кружилась голова; она была вынуждена отменить несколько встреч и лечь в постель с отчаянной головной болью, чувствуя себя совершенно разбитой.

— Мне не подходит климат Нью-Йорка, — простонала она, когда Дороти укрывала ее. — Даже не понимаю, что со мной такое.

Франческа проспала большую часть послеобеденного времени и почти весь вечер, изредка поднимаясь, чтобы попить, в девять часов вечера прослушала телевизионные новости и снова уснула.

Но в начале третьего ночи отступившая было головная боль навалилась с такой силой, что Франческа проснулась. С раскалывающейся головой она выбралась из постели и, не желая будить Дороти Смитсон, кое-как дотащилась до комнаты, в которой были сложены их чемоданы, в почти нереальной надежде найти пакетик с чаем и выпить горячего.

Отчаянно болела голова, сводило мышцы рук и спины. Она чувствовала, что разваливается на части; сон не только не освежил ее, но лишь ухудшил состояние.

Франческа безрезультатно шарила в темноте по шкафам, когда внезапно раздался щелчок выключателя. От внезапно ослепившего ее света она зажмурилась. На пороге стоял Джон Тартл, босой и одетый только в пижамные штаны, — очевидно, он услышал производимый ею шум и отправился проверить, кто шарит по их номеру.

Франческа отметила про себя обеспокоенное выражение его лица, спутанные черные волосы, темные глаза, напряженные и внимательные. Потом взгляд спустился на его тело — широкую грудь, мускулистый подобранный живот, узкие бедра, с которых съехали несколько вниз пижамные штаны. Ей показалось, что его высокое стройное тело заполняет собой всю комнату.

Снова закружилась голова, и Франческа на секунду закрыла глаза. Ну почему проснулся именно Джон Тартл? Если уж кому-то и суждено было проснуться, она бы предпочла, чтобы это оказалась Дороти.

— У меня ужасно болит голова, — простонала Франческа.

На ней была надета только черная ночная сорочка, короткая и почти прозрачная, но ее не беспокоила реакция Джона Тартла на почти неприкрытую наготу; все мысли затмевала страшная головная боль.

— Что случилось? — спросил он весьма равнодушно.

Франческа обратила внимание на завитки черных волос у него на груди. От его тела почему-то исходила какая-то опасность, даже полуобнаженное, оно было собранно и по-кошачьи напряжено. Она прижала пальцы к вискам.

— Как вы думаете, может, это оттого, что я переутомила глаза? — тоскливо спросила она. — Слишком много спектаклей мы пересмотрели на Бродвее. Я уже начала чувствовать, что слепну, сидя там вечер за вечером в темноте и глядя на освещенную сцену.

Она привалилась к стене и закрыла лицо руками.

— Вряд ли я серьезно больна. Просто здорово устала.

Джон Тартл прислонился к дверному косяку и внимательно смотрел на нее. Его взгляд не отрывался от ее лица, и она поняла, что он старается не смотреть на ее обнаженное тело, просвечивающее сквозь ночную сорочку. Но сейчас ей было не до этого.

— Почему вы ничего не примете? — спросил он. — Разве у вас нет при себе никаких таблеток? Чего-нибудь болеутоляющего, что поможет в этом случае?

— Таблеток? — Франческу охватило раздражение. — Да если бы у меня был с собой хотя бы аспирин, разве я разыскивала бы чашку чаю в половине третьего утра?

Она инстинктивно отклонилась назад, когда он внезапно схватил ее за руку. Его темные глаза буквально впились в нее. Франческа никогда не видела его в таком состоянии, еще ни разу он не терял своей невозмутимости.

— Когда вы почувствовали головную боль? — Его голос болезненным эхом отдавался в ее ушах.

Франческа, удивленная таким вопросом, ответила:

— Пару дней назад. Неужели я больна? Мне кажется, это просто реакция на большой город.

Джон Тартл спросил:

— Вы не будете возражать, если я взгляну на ваши вещи?

И, не дожидаясь ответа, потащил Франческу за руку через гостиную по направлению к ее спальне. Света в комнатах не было, и Франческа то и дело натыкалась на мебель, но он не обращал на это никакого внимания. Она не могла понять, что произошло с Джоном Тартлом. Было похоже, что он внезапно сошел с ума.

Он включил верхний свет в ее спальне, но не задержался там, а проследовал через гардеробную в ванную комнату.

— Что вам здесь надо? — спросила у него Франческа, вздрогнув от ударившего ей по глазам яркого света.

— Пытаюсь найти причину ваших страданий, — угрюмо ответил он.

Несмотря на непрекращающуюся головную боль, Франческа удивленно взглянула на него. Теперь у нее не было никаких сомнений в том, что он сошел с ума. Не хватало только, чтобы он впал в буйство — что ей делать тогда? Она обессиленно опустилась на край ванны, ощутив холод металла сквозь тонкую ткань сорочки.

В аптечке на стене оказалась только жидкость для снятия лака и пачка лейкопластыря — никаких лекарств, как она ему и сказала. Джон опять схватил ее за руку и потащил в гардеробную, к туалетному столику, где принялся брать один за другим и разглядывать флаконы и баночки.

— А где остальное? — уперся в нее взгляд его черных глаз.

— Что остальное?

Одной рукой она по-прежнему держалась за висок, длинные черные волосы падали на глаза. Джон несколько секунд не отрывал от нее взгляда, потом вернулся к туалетному столику и снова перебрал стоявшие на нем флаконы и баночки с кремами, забыв о том, что крепко сжимал ее кисть.

Франческа попыталась освободить руку, но он, похоже, даже не заметил этих попыток. Она чувствовала себя ужасно; единственное, что ей хотелось, — найти таблетку аспирина, но ей не хотелось беспокоить Дороти.

Джон Тартл, похоже, не собирался оставлять ее в покое. Напротив, снова повернулся к ней и посмотрел в упор.

— Расскажите мне, как вы себя чувствовали последнее время, — произнес он вдруг очень мягко. — Вялость? Головокружения? Потеря аппетита? Когда появились первые симптомы?

— Да, с аппетитом у меня сейчас не очень, — подтвердила она, убирая с лица пряди черных вьющихся волос, чтобы лучше его видеть. — И если вялость означает, что человек способен спать стоя, то это сказано именно про меня. Не представляю, что со мной случилось, но думаю, что все эти разговоры и встречи в Фонде Бладвортов окончательно вымотали меня. — Франческа попыталась улыбнуться. — Я все еще никак не привыкну к своему положению, — извиняющимся тоном произнесла она.

Одно чувство владело ею сейчас — страшная усталость. Даже когда она просто стояла на месте, ее пошатывало, а его голос доносился откуда-то издалека.

Но, несмотря на свое состояние, при взгляде на своего телохранителя Франческа догадалась, что он чем-то очень обеспокоен. Ее покоробило, когда он бесцеремонно схватил ее за плечи и встряхнул так, что голова дернулась.

— Франческа! — Он вплотную притянул ее к себе. — Черт, да очнись же ты! Ты меня слышишь? Повтори еще раз то, что сейчас сказала: ты не принимаешь никаких таблеток, даже аспирина? Скажи мне — это очень важно.

Джон по-прежнему крепко держал ее. Франческа никак не могла понять, чего он от нее хочет. Она безвольно обвисла в его руках. Почему он так зол на нее? И почему так кричит? Неужели надо выяснять такие вопросы поздней ночью?

Она снова почувствовала непреодолимое желание заснуть. Глаза ее сами собой закрылись.

— Проснись! — Его голос эхом отдался во всем ее теле. — Франческа, такое с тобой уже бывало?

Сделав огромное усилие, она подняла руку и тут же уронила на его теплую грудь, пальцами ощутив завитки жестких волос. Голова казалась такой тяжелой, и ей хотелось прислониться к чему-нибудь. Тело Джона Тартла пришлось как нельзя более кстати, давая ей чувство покоя и защищенности. Ей неожиданно пришла в голову мысль — как хорошо было бы лежать с ним в постели, свернувшись калачиком в кольце его рук. Сильные руки обнимали бы ее, тело стеной закрывало бы от враждебного мира, губы касались бы ее губ.

Франческа вздохнула и теснее прильнула к нему.

Там, где соприкасались их тела, возникало и распространялось чудесное волнующее чувство. В голове смутно промелькнула мысль — раз испытав, невозможно забыть то чувство, когда два тела, мужское и женское, сливаются в объятии.

— Ради бога, — прошептал он, уткнувшись лицом в ее волосы. — Что ты со мной делаешь? Послушай, Франческа.

Но она ничего не хотела слушать. Гораздо важнее было ощущать близость его сильного тела, вбирать его тепло.

Франческа прижималась к нему, чувства ее растворялись в каком-то облаке, заволакивавшем сознание.

«Курт», — вдруг всплыло в ее мозгу.

— Курт, — едва слышно выдохнула она.

Франческа почувствовала, что его руки внезапно напряглись, тело, к которому она прижималась, словно одеревенело. Руки, вдруг ставшие чужими, отстранили ее. Она открыла глаза и вздрогнула, встретив разгневанный взгляд темных глаз. Но вскоре ставшие было жесткими черты его лица снова смягчились и разгладились.

Франческа услышала его голос:

— Ошибка, леди, но я понял, что вы имели в виду. — Он сделал паузу. — Здесь в одном из ящиков есть несколько пакетиков чая. Я могу заварить, если вам хочется пить.

Но Франческа только вздохнула и бессильно осела на пол. Она тут же услышала невнятный возглас, потом он нагнулся над ней, его руки осторожно подняли ее, и она снова испытала волнующее прикосновение теплого сильного тела.

Франческа прижалась к его груди, словно боясь, что он снова оставит ее. Она почувствовала, что он несет ее и бережно опускает на кровать. Не открывая глаз, приближаясь к спасительной границе сна или беспамятства, Франческа потерлась губами о гладкую кожу Джона Тартла.

Теперь уже ее руки цепко держали его. Неожиданно нахлынувшее ощущение, что она могла бы жить под надежной защитой сильных мужских рук, ошеломило Франческу и вырвало из сумасшедших джунглей Нью-Йорка, из той странной жизни, которую она вела последние месяцы, и перенесло ее назад, в родной дом.

— Я хочу домой, — прошептала она, прижавшись к его плечу.

От кожи Джона исходил легкий приятный запах. Франческа обвила руками его шею, и из-под закрытых век ему на грудь закапали непрошеные слезы. Она очень устала, и ей ужасно хотелось спать.

— Домой, — тихо прошептала она.

Ей показалось, что он наклонился к ней и губами, неожиданно нежными, прикоснулся к щеке. Потом снова выпрямился. Под домом она имела в виду Бостон, а вовсе не Палм-Бич, но голос Джона Тартла, прозвучавший откуда-то издалека, ответил ей:

— Вы можете вернуться домой сразу же, как только захотите. Все, что для этого надо, — только купить билеты на самолет.

Но Франческа уже крепко спала у него на руках.


— Надо ли вам составить сводку дел, которые нам удалось довести до конца? — спросила Дороти Смитсон.

Наступила суббота. Сидя в гостиной своих апартаментов, они заканчивали завтрак, наслаждаясь первым утром, свободным от встреч и визитов. Весь номер был уставлен букетами цветов, повсюду разбросаны газеты, поднос с остатками завтрака и грязной посудой, отодвинутый в сторону, дожидался официанта, который должен был унести его. Франческа состроила гримаску.

— Мы здесь прежде всего потому, чтобы нас не втянули в следствие по делу доктора Биннса, — заметила она и зевнула. — Все остальное уже вторично.

Из своей комнаты появился Джон Тартл и остановился в дверях, прислушиваясь к их разговору. Секретарша тут же бросила на него быстрый взгляд поверх головы Франчески.

— И получилось не так уж плохо, — заметила Дороти. — Посмотрите только, сколько всего нам удалось сделать.

— Мы посмотрели все бродвейские спектакли, а я набрала пять фунтов, обедая в роскошных ресторанах, — тяжело вздохнула Франческа.

— Узнали, что такое прием в Фонде Бладвортов на самом высшем уровне, — с готовностью подсказала ей Дороти. — И еще получили по одному экземпляру всех рекламных брошюр, которые когда-либо издавала корпорация.

— Что ж, порой их забота была даже трогательной, — призналась Франческа.

Сейчас она чувствовала себя гораздо лучше, чем ночью. Ослепительное утреннее солнце, заливавшее своими лучами Центральный парк, так и манило отправиться на прогулку по Нью-Йорку без помощи назойливых гидов Фонда Бладвортов.

Она заметила, что Джон Тартл не отводит от нее взгляда, словно желая спросить о чем-то. Франческа отвернулась; ей не хотелось расшифровывать выражение этих прищуренных темных глаз.

— Что меня беспокоит, — сказала Франческа, берясь за очередной бутерброд, — это то, что мы ничего не можем узнать о некоторых вещах, которые здесь происходят. Похоже, ни для кого не секрет, что на операциях со складами «Бла-Ко» компания теряет деньги, но, как только об этом заговариваешь, все молчат как рыбы. Почему?

Совершенно неожиданно раздался голос Джона Тартла:

— Вам следует отозвать свою доверенность распоряжаться вашими голосами и голосовать самой, как владелице контрольного пакета акций.

Обе женщины с удивлением воззрились на него. Джон Тартл не так уж часто открывал рот, чтобы высказать свое мнение.

— Джон совершенно прав, — согласно кивнула Дороти. — Вам известно, что у председателя правления есть доверенность распоряжаться вашими голосами, и он пользуется этим правом со времен Чарльза Бладворта-младшего.

Франческа перевела взгляд на секретаршу:

— Я действительно могу сделать это?

По-прежнему стоя в дверях, Джон Тартл произнес:

— Изменить что-нибудь в большой корпорации можно, только взявшись за это всерьез.

Он прошел в гостиную и встал прямо перед Франческой, нахмурив свои темные брови.

— Но если вы все же отважитесь на это, вам следует написать письмо председателю правления и сообщить ему, что отменяете его право голосовать от вашего имени, сами намереваетесь впредь голосовать своими акциями и будете участвовать во всех заседаниях правления.

Франческа долго смотрела на стоящего перед ней высокого человека. Все сказанное Джоном Тартлом было совершенно логично.

— Так просто? — прошептала она.

Он кивнул:

— Для начала да, но они будут сопротивляться, и вы должны быть к этому готовы.

Джон Тартл помолчал какую-то долю секунды, раздумывая, стоит ли ей об этом говорить. Наконец он неуверенно произнес:

— Вы ведь знаете, что они о вас думают?

— Нет. — Франческа сама не знала, хочется ли ей это услышать. — И что же?

— Что вы всего лишь выскочка, мисс Луккезе, — холодно произнес он. — Молодая женщина без какой-либо серьезной подготовки и опыта в подобного рода делах, что вы легко можете быть нейтрализованы. Члены правления предпочли бы, чтобы вы и впредь продолжали оставаться лишь номинальной фигурой, как последние двое Бладвортов. Так что будьте готовы к тому, что они поднимут против вас всю корпорацию. Попытаются лишить вас необходимой информации. Сплотить против вас остальных акционеров, а кое-кто из них входит, между прочим, в руководство инвестиционных фирм на Уолл-стрит. Будут противиться каждому вашему решению. Начнут скрытно интриговать против вас, дискредитировать, распускать слухи. Короче, как только им удастся найти способ, они вас тут же нейтрализуют.

Франческа как завороженная не отводила взгляда от лица Джона Тартла, его слова запечатлевались у нее в сознании. Джон Тартл был совершенно прав. Она не могла понять, почему он раньше не давал ей подобных советов.

— Что получится, если я верну себе свое большинство голосов? — пробормотала она.

Его красивое, бесстрастное лицо не дрогнуло, взгляд был устремлен прямо на нее.

— Вы будете управлять компанией, — тихо произнес он.

Дороти Смитсон выпрямилась в кресле.

— Джон! — предостерегающе воскликнула она. — Ведь это такое сложное дело — необходимы помощники, юристы, эксперты!

Франческа ничего не сказала на это, а Джон Тартл все так же негромко произнес:

— Так вы хотите сделать это?

Несколько секунд Франческа колебалась. Она чувствовала воодушевление и в то же время неуверенность: как справедливо заметила Дороти, на этом пути ее подстерегало множество ловушек. Ей предстояло сделать то, на что не осмеливался ни один член семьи Бладвортов со времен старика Чакки, основателя компании.

— Пожалуй, я скажу: «Почему бы нет?» — негромко ответила Франческа. — Сейчас руководство корпорации не делает всего того, что могло бы делать. Неделя, которую мы провели здесь, только подтверждает это. Правление не собирается даже обсуждать продажи со скидками. Похоже, они считают, что, основав для этой цели «Бла-Ко», они сделали все необходимое, а дальше дело пойдет само собой, но ситуация как раз обратная: торговля со скидками влечет за собой массу проблем, достаточно перелистать «Уолл-стрит джорнэл», чтобы понять это. Причем руководители компании даже не пытаются создать впечатление, что они отрабатывают свое жалованье, а оклады они назначили самим себе огромные! Если верить последнему ежегодному отчету, члены правления получают по четверти миллиона долларов в год, это неслыханно! Почти столько же они заплатили за этот никчемный фильм. Президент «Бла-Ко» получает в год со всеми надбавками миллион долларов, а при этом корпорация в целом несет убытки!

Франческа прикусила губу. Потом сказала:

— Так мы можем написать письмо, отменяющее право голосовать нашими акциями? Будет ли это этично и законно?

Глаза Джона Тартла сохраняли обычное непроницаемое выражение.

— Я сейчас созвонюсь с Майами и обговорю с юристами все формулировки. Надеюсь, миссис Смитсон начисто перепечатает письмо. Я не очень хорошо печатаю.

Франческа улыбнулась. Вряд ли можно было ожидать, что Джон Тартл уверенно чувствует себя за пишущей машинкой, хотя, пришло ей в голову, о многих скрытых талантах своего телохранителя она даже не подозревала.

Ее взгляд скользнул по его высокой фигуре в темном деловом костюме, в белой сорочке и при галстуке сдержанной расцветки. Ничего похожего ни на того сильного и замкнутого человека, каким он был в поместье, ни на того Джона Тартла, который баюкал ее и что-то нежно шептал прошлой ночью. Она не могла вспомнить сегодня его слова, но эта перемена от скрытой конфронтации к сотрудничеству была ей по душе: не так-то просто постоянно общаться с человеком, которому ты неприятен.

— Почему вы в свое время ушли из юридического колледжа? — неожиданно для себя самой спросила она.

Его лицо снова приняло бесстрастное выражение.

— Обнаружил, что мне не нравятся юристы. — И к этому Джон Тартл не добавил ни слова.


Вечером в понедельник, когда Франческа просматривала подготовленные Дороти исходящие письма, в их апартаментах раздался звонок из «Дома Чарльза».

Дороти Смитсон находилась в гостиной, наклеивая марки на конверты. Франческа сняла трубку.

— Я вернулся, — раздался в трубке знакомый голос, — а тебя здесь нет. Тут ужасно скучно без тебя.

— Курт! — радостно воскликнула Франческа. Она знала, что Дороти и Джон слышат каждое ее слово, но была не в силах сдерживаться. — И мне без тебя очень плохо. Ты не можешь себе представить, как я рада тебя слышать.

Голос ее дрогнул от волнения.

— Я так скучала по тебе! Я могу вернуться в Палм-Бич?

— Кто знает? — донесся до нее добродушный смешок. — Здесь все еще не успокоилось: дважды звонили от прокурора штата, хотели, чтобы ты дала показания как одна из знакомых Бернарда Биннса и Эльзы. Я ответил, что ты уехала из города и не скоро вернешься. Думаю, они ничуть не удивились. Этим летом половина Палм-Бич внезапно опустела. Но если ты меня еще любишь, то возвращайся. Ты меня еще любишь?

Голос его дышал страстью. Франческа обеими руками прижала трубку к уху. Она знала, что Дороти Смитсон старается не слушать их разговор. Джон Тартл подошел к двери своей комнаты, лицо его было таким же бесстрастным, как обычно.

— Я люблю тебя, конечно, люблю! — воскликнула Франческа. — И хочу побыстрее возвратиться. Я соскучилась даже по «Дому Чарльза»!

— Отлично, — произнес Курт. — Когда ты вернешься, я буду просить твоей руки. Франческа, ты выйдешь за меня замуж? Ты слышишь, о чем я спросил тебя?

— Да, — ответила Франческа, закрыв глаза. — Да, да…


14


Внизу, на ступеньках террасы, в руках Джона Тартла невнятно пробурчало переговорное устройство, нарушив тишину солнечного утра. Дороти, спустившись по ступенькам вниз и переговорив с телохранителем, вернулась с известием о неожиданных проблемах.

Секретарша смотрела на нее как-то неуверенно.

— Приехала миссис Амберсон, — сообщила она Франческе.

Франческа вскочила из-за письменного стола, уронив на пол список приглашенных на бракосочетание и пробный оттиск объявления о свадьбе. Баффи? Она знала только, что та разъезжает где-то с мужем. После телефонного разговора в ночь, когда был убит Бернард Биннс, Баффи исчезла, оставшись должна Франческе несколько тысяч долларов по счету из «Золотых Ворот», который та оплатила.

«Но кто же может устоять перед обаянием Баффи?» — тут же пришло в голову Франческе. Все это время ей недоставало острого язычка миссис Амберсон, ее язвительных замечаний по поводу происходящего вокруг них.

— Я сейчас вернусь, — сказала Франческа своей секретарше.

Она вышла из кабинета на галерею и спустилась в большой зал особняка. Смутное беспокойство не покидало ее. Что за проблемы возникли у Баффи с ее охранниками? И почему она просто не въехала через главные ворота, как делала это всегда?

— Подождите меня! — тщетно крикнула она в спину Джону Тартлу, который бежал впереди нее по дороге.

Она знала, что он ее прекрасно слышал, знала и то, что все равно он не остановится, и поспешила за ним, пытаясь догнать. Дорожка резко поворачивала, и будка охранника у ворот появилась как-то внезапно.

Франческа узнала желтый шелковый костюм Баффи Амберсон, ее ярко освещенные солнцем платиновые волосы. Она стояла, крепко вцепившись в Джона Тартла. Машина Баффи почему-то развернулась поперек дороги, загородив проезжую часть. Свободной рукой Баффи указывала телохранителю на спортивный автомобиль итальянской модели, стоявший у противоположной обочины шоссе.

— Франческа! — воскликнула, увидав ее, Баффи и, оставив в покое Джона Тартла, бросилась к подруге. — Они не пропускают меня! Я не знаю, что мне делать, — навзрыд произнесла она. — Это Джок, сукин сын, гнался за мной через весь Палм-Бич! Я пыталась спрятаться от него, а потом вспомнила про «Дом Чарльза». Бросилась сюда, думала укрыться здесь, но твой охранник не впустил меня.

Баффи обеими руками схватилась за руку Франчески и прижалась к ней.

— О, как хорошо, что ты здесь!

Франческа слегка отстранилась от нее. Первым ее порывом было увести Баффи от ворот, в дом. Но потом она передумала.

— Успокойся, пожалуйста, — попросила она подругу.

Шоссе было ярко освещено солнцем. Джон Тартл стоял рядом с охранником, вышедшим из своей будки.

— Там в машине Джок? — спросила Франческа у Баффи.

Она посмотрела на очень красивого, моложавого на вид мужчину с загорелым лицом и седой шевелюрой, сидевшего за рулем «Феррари». Сомнения были излишни — человек пристально смотрел на группу людей у въезда в поместье.

— В чем дело? — пожелала узнать Франческа. — Надеюсь, он не грозится тебя избить, Баффи?

Личико Баффи исказилось страхом.

— Боже мой, Франческа, он обещает разбить мне все лицо, если я не дам ему развода! И ты ведь знаешь, он это сделает. Ведь доктора из «Золотых Ворот» рассказали тебе, что это для меня значит?

Она стыдливо отвела взгляд в сторону.

— Для моего лица тогда будет все кончено. Наверное, весь Палм-Бич уже знает, что со мной творится! Он говорит… — при этом голос Баффи поднялся до крика, — что ему достаточно пару раз ударить меня лицом о стену, и меня уже ничто не спасет! И это правда, клянусь, это правда! А ведь Джок сам первый дал мне попробовать кокаин, Франческа. Поначалу с ним было так хорошо, так великолепно в постели — но потом эти уколы у Берни в Вашингтоне. А теперь Джок ведет себя так, будто я сама дошла до этого! Я была наивной девчонкой, когда познакомилась с ним. Франческа, поверь мне, я говорю правду! Я ничего не знала про наркотики! И зачем только я сунулась в этот чертов город!

— Бедная моя! — всхлипнула Франческа.

Ее переполняло сочувствие к рыдающей Баф-фи, судорожно вцепившейся в нее. А тут еще этот человек, сидящий в «Феррари», хладнокровно ожидающий, как развернутся события.

— Чего он ждет? — спросила она.

Джон Тартл подошел к ним.

— Миссис Амберсон, — обратился он к Баффи, — не могли бы вы убрать ваш автомобиль…

Франческа не дала ему закончить фразу.

— Вы знаете, что делает там этот человек? — негодующе спросила она его. — Он ждет, когда она выйдет отсюда! Угрожает ей, собирается избить!

Джон Тартл сжал губы:

— Если миссис Амберсон даст мне ключи, я сам отгоню машину. Она перекрывает всю дорогу.

Жаркие лучи солнца палили нестерпимо. По возвращении из Нью-Йорка Франческа спала очень плохо, нервы ее были на пределе. Вопли Баффи и вообще вся та ситуация, которая по ее милости заварилась у ворот поместья, вызвали в ней волну раздражения.

— Я хочу, чтобы он убрался отсюда! — вне себя крикнула Франческа.

Присутствие этого седовласого красавца, с невозмутимым видом наблюдающего за происходящим, совершенно разъярило ее.

— Он не имеет права сидеть вот так напротив ворот и угрожать людям!

Джон Тартл, прищурив глаза, повернулся к ней:

— Он никому не угрожает, при этом он находится на общественной дороге. Но я хотел бы отогнать с дороги автомобиль миссис Амберсон. Если нам вдруг понадобится…

— Не пускайте его сюда! — взвизгнула Баффи. — Боже мой, Франческа, не дайте ему приблизиться ко мне! Джок вовсе не шутит. Ради развода он готов на все! Он хочет, чтобы я отказалась от моих прав на алименты, на квартиру, от всех прав, и он снова хочет жениться на девятнадцатилетней девчонке!

От нагретого солнцем шоссе несло жаром. Солнечные лучи с безоблачного неба били в лицо Франческе. Истерика Баффи Амберсон, присутствие человека в спортивном автомобиле, наблюдающего за ними, отказ Джона Тартла предпринять что-нибудь в отношении него — все это повлияло на Франческу далеко не лучшим образом.

В ярости она повернулась к своему телохранителю.

— Почему вы не прикажете ему убраться отсюда? — гневно крикнула она Джону Тартлу, пытаясь в то же время оторвать впившиеся ей в руку пальцы Баффи Амберсон. — Велите Джоку Амберсону убраться отсюда, или я вызову полицию!

Она заметила искорку гнева в темном взоре Джона Тартла, которая, впрочем, тут же погасла.

— Он не на вашей территории, мисс Луккезе, — ответил тот, понизив голос. — И у него есть полное право находиться там, где он есть. Я бы хотел все-таки отогнать машину миссис Амберсон от…

Что-то сломалось внутри Франчески. Она вдруг поняла, кто отдал приказание не пропускать Баффи Амберсон на территорию поместья.

— Вы что, не слышите меня? — взвизгнула она.

Рядом с ней истерически рыдала Баффи. Франческа была вынуждена еще больше повысить голос, чтобы перекричать ее:

— Я не потерплю, чтобы мне угрожали на моей собственной земле! Идите к нему и велите убираться отсюда! Я не хочу, чтобы он тут торчал! И не хочу, чтобы он смотрел на нас!

Лицо Джона Тартла окаменело.

— Этот человек не на нашей территории, мисс Луккезе, он на общественном шоссе. При мне он еще никому не угрожал. Но…

Франческа оттолкнула Баффи от себя.

— Я требую, чтобы он убрался отсюда! — крикнула она.

Она чувствовала, что уже не может управлять собой. С разгневанным лицом, со стиснутыми в кулаки руками Франческа повернулась к Джону Тар-тлу. Черт бы его побрал! Он всегда ни в грош ее не ставил! Чувствуя непреодолимое желание изо всех сил ударить его, она крикнула:

— Если вы боитесь сказать этому хулигану, чтобы он убирался отсюда, то я сделаю это сама!

И с этими словами обеими руками толкнула своего телохранителя к спортивному «Феррари».

Но Джон лишь слегка покачнулся, отступил на полшага назад, вспыхнул, схватил ее за руки и притянул к себе. Это было сделано так неожиданно и быстро, что Франческа онемела от возмущения, а придя в себя, крикнула:

— Что вы себе позволяете? — и попыталась освободиться.

Несколько мгновений она бешено билась в его руках, думая при этом только о сидящем за рулем спортивного «Феррари» человеке на противоположной обочине шоссе.

— Одну минуту, — попытался привести ее в чувство Джон Тартл. — Успокойтесь, вам не следует в это вмешиваться.

— Что это за глупость… — всхлипнула Франческа и не смогла закончить, чувствуя, что ее ноги внезапно стали ватными, а сердце гулко забилось; наверное, она слишком долго стояла на открытом солнце.

Джон Тартл тоже заметил это и немного ослабил свою хватку. Франческа закрыла глаза, ожидая, когда пройдет приступ головокружения.

Она услышала слова Джона Тартла:

— У миссис Амберсон истерика, и это подействовало на вас. Ваша подруга употребляет наркотики, мисс Луккезе, — она и сейчас под кайфом, причем сильным, хотя вы, похоже, этого не замечаете. Ее муж — тоже наркоман, это известно всем, кроме вас, и я вовсе не собираюсь вмешиваться в семейные дела этой парочки. И вам не позволю. Мы не знаем, есть ли у него оружие, и, честно признаться, я вовсе не хочу выяснять это на себе.

Франческа снова принялась вырываться у него из рук, он наконец отпустил ее, но тут в нее снова вцепилась Баффи.

— Не надо, Франческа, — взмолилась она. — Послушай меня, не подходи к Джеку! Пожалуйста! Он в таком состоянии, что может сделать с тобой что угодно! Он пообещал и меня привлечь к суду за то… за то, что я занималась любовью с женщинами.

Джон Тартл мгновенно повернулся к ней:

— Что?!

— У него есть фотографии, — простонала Баффи. — О, Франческа, это придумал Боднер, а Джок от этого только завелся. Я хочу сказать, Джок присутствовал при этом, а что я могла сделать? И Доррит…

Ее признания прервал вопрос Джона Тартла:

— И это было не один раз?

Истерические рыдания Баффи постепенно утихали.

— Да, — всхлипнув, призналась она.

— Боже мой! — Франческа отступила от нее на несколько шагов.

Сказанное Баффи совершенно ошеломило ее. Франческу передернуло от отвращения. Она заметила, что Джон Тартл идет за ней, битые ракушки, которыми была посыпана дорожка, хрустели под подошвами его грубых башмаков.

— С вами все в порядке? — спросил он.

Спокойный голос Джона Тартла поднял в ее душе целую бурю чувстэ. Франческа знала, что он предпочел бы закрыть ворота «Дома Чарльза» и предоставить Баффи Амберсон самой разобраться со своим мужем, знала, что он с самого начала был настроен против ее дружбы с Баффи, была совершенно уверена, что именно Джон Тартл приказал не впускать Баффи на территорию поместья и, кроме того, отказался прогнать Джока Амберсона, несмотря на ее требование. И еще он грубо обращался с ней на глазах у остальных. Она была сыта по горло его выходками!

Человек в спортивном автомобиле по-прежнему не двигался, молча наблюдая за тем, что они предпримут. Ей стало очевидно, что звать полицию в такой ситуации совершенно бесполезно.

Баффи смотрела на нее с ожиданием. «Она совершенно безнадежна», — решила для себя Франческа.

— Дайте ей немного денег и избавьтесь от нее, — велела Франческа Джону Тартлу, ненавидя всех, в том числе и себя. — Сейчас Дороти Смитсон принесет деньги для нее. Правда, не знаю, где их взять, не обращаясь в банк. Мне уже надоело выбрасывать на нее деньги — пускай убирается отсюда! У нее в Милуоки живет мать, она может поехать туда.

— Франческа, постой! — Баффи сделала по направлению к ней несколько шагов. — Уверяю тебя, я вовсе не хочу впутывать тебя во все это. С моей стороны было ошибкой приехать сюда, я теперь поняла это. Но Джок угрожал мне…

— Пожалуйста, — прервала ее Франческа, не желая больше выслушивать путаные объяснения Баффи, — больше меня не беспокой. Он, — она кивнула на Джона Тартла, — передаст тебе деньги и присмотрит, чтобы ты уехала из города целая и невредимая. Полагаю, на этом мы расстанемся.

Глаза Баффи наполнились слезами.

— Черт возьми, Франческа, уверяю тебя, Джок не станет обращаться в суд, он просто блефует. Ему вовсе не хочется больше по крохам вытягивать деньги от своей бывшей жены, он теперь потребует всю свою долю! Но ты…

— Замолчи! — воскликнула Франческа.

Краем глаза она заметила, как Джон Тартл приближается к ней. Но ей было плевать на то, что он слышит ее слова.

— Я не занималась любовью с тобой, не участвовала в групповом сексе ни в обществе твоего мужа, ни с Доррит — вообще ни с кем! И как я только вляпалась в такую компанию! Что вы все за люди?! Неужели вы все не в своем уме и не можете жить, как все остальные люди? Я не принимаю наркотиков, не устраиваю из своей жизни помойку и хочу, чтобы вы от меня отстали! Я хочу, чтобы ты убралась отсюда!

Франческу переполняла злость на Баффи Амберсон, на самое себя, на весь окружающий мир. Баффи отшатнулась от Франчески, в упор смотревшей на нее глазами, полными слез, и приняла вид оскорбленного достоинства.

— Да, ты очень изменилась, Франческа, — негромко произнесла она. — Верно говорят, что деньги меняют людей. Подумать только, а ведь ты так мне нравилась!

— Я больше не хочу слышать всего этого! — воскликнула Франческа.

Она повернулась и направилась к особняку. Вслед ей донесся голос Баффи:

— Легко судить за ошибки других. Но ты и сама не безгрешна. Подумай лучше о том, что сама делаешь!

Франческа даже не обернулась. Она чувствовала себя опустошенной и медленно шла по дороге, едва передвигая ноги. Ей казалось, что безжалостные лучи солнца старались сжечь ее. Она увидела дорожку, которая вела к домику бывшей конторы, и свернула на нее. Ей нужно было хотя бы на мгновение присесть и прийти в себя. О Баффи мог позаботиться и Джон Тартл. Они вполне стоили друг друга.

— Я не откажусь от твоих денег, Франческа! — крикнула ей в спину Баффи. — Но смотри не упади с той высоты, куда ты себя вознесла!


Герберт Остроу уже больше недели работал в старом здании конторы поместья, но Франческа после своего возвращения из Нью-Йорка никак не находила времени зайти к нему и поболтать. В домике было не намного прохладнее, чем снаружи. Прижав одну руку к раскалывающейся от боли голове, Франческа поискала взглядом, на что можно присесть.

Старый картотечный шкаф, в котором хранились архивы поместья и кое-какие бумаги семьи Бладвортов, был открыт настежь, все его содержимое было разложено по комнате. У Герберта Остроу явно была какая-то своя система в распределении материалов, но стороннему наблюдателю понять ее с первого взгляда было невозможно: все свободное пространство занимали папки с документами и отдельные листы бумаги. Седовласый писатель был без рубашки, в шортах и сандалетах. Тело его блестело от пота.

— Даже не мог себе представить, что бумаги собирают столько пыли, — улыбнулся он Франческе и тыльной стороной ладони смахнул пот с лица, оставив на нем темную полосу.

Когда Франческа попыталась присесть, он схватил ее за руку и остановил:

— Нет, не сюда! Здесь любопытнейший период, сорок третий год. Чарльз-младший сотрудничал тогда с военным отделом штата Флорида. — При этих словах Герберт улыбнулся ей. — По крайней мере для меня любопытный. Может быть, вы присядете на письменный стол?

Сразу становилось очевидным, что писатель чрезвычайно увлечен своим занятием. У Франчески никак не выходил из головы их разговор во время последнего ужина в ресторане, но Герберт Остроу, похоже, совершенно забыл про него. Она присела на краешек стола, еще не до конца успокоившись после встречи с Баффи. В домике сильно пахло свежей краской. Кондиционер пока не был установлен, но на подоконнике работал большой вентилятор.

Ей не хотелось рассказывать Герберту Остроу про случившееся у главных ворот поместья. Скорее всего он был совершенно захвачен своим занятием и не был в курсе происходящего, хотя домик и находился всего в сотне метров от них.

Франческа глубоко вздохнула и спросила:

— Вам удалось взять интервью у Эльзы Маклемор?

Случай с Бернардом Биннсом уже перестал быть сенсацией и исчез с первых полос газет; все ждали теперь начала судебного процесса.

— Нет, это безнадежное дело, — ответил он. — Она хранит молчание. Сказать по правде, я предложил ей за это интервью свои гонорары будущего года, но адвокат советует ей ни с кем не встречаться. Весьма досадно! Я слышал, что кое-кто из прежних пациентов Берни Биннса еще до начала процесса предусмотрительно сбежал в Колумбию и Никарагуа. И знаете — ФБР до сих пор занимается этим делом, его агенты перевернули весь наш остров и кого-то упорно ищут. Так что самое спокойное место в наши дни — ваш плавательный бассейн.

— Пожалуй, — кивнула головой Франческа, почти не слушая писателя.

Голова еще болела, перед глазами стояла разыгравшаяся у въезда в поместье сцена. Скандал за скандалом! И ведь она в самом деле считала Баффи своей подругой — большую часть лета та провела в поместье, купаясь и валяясь на солнце. К тому же Франческа оплатила счета за лечение Баффи в «Золотых Воротах». Как же она была наивна! Если Баффи слывет в Палм-Бич лесбиянкой, то Франческа могла представить себе, какие сплетни ходили о них в местном обществе.

На душе у нее было неспокойно: если скандал между супругами Амберсон окажется в газетах, то будет затронуто и ее имя. Франческа знала, что бостонские родственники будут шокированы; о подобных грязных историях им приходилось только читать в тех же самых газетах. Что касается корпорации, то в глазах членов правления она будет скомпрометирована.

Она вспомнила, что Дороти Смитсон только что отправила письмо в правление, извещающее, что теперь мисс Луккезе сама будет голосовать своим количеством акций, что означало ее заявку на самостоятельную роль в управлении империей Бладвортов.

— Нет, похоже, вы меня не слышите, — вдруг достиг ее слуха голос Герберта Остроу. — Или это обычные мечты счастливой невесты?

Франческа вернулась к действительности:

— Дороти считает, что нам следует привлечь фирму, специализирующуюся на организации брачных торжеств, и переложить все заботы на нее, но мне хочется, чтобы все прошло тихо и скромно. Мы не можем венчаться в католической церкви в пригороде, потому что Курт не католик. Да и я не была на исповеди с тех пор, как приехала сюда. Но ко мне приходил местный священник и говорил о пожертвованиях на приход.

Писатель улыбнулся:

— Не могу упрекнуть его за это. От старины Чарли Бладворта церкви кое-что перепадало.

Франческа встала и подошла к окну. Буйная растительность, напоминающая джунгли, отгораживала домик от проходящего вдоль поместья шоссе. Громадные пальмы, гибискусы, обильно покрытые цветами, толстые ветки баньянов совершенно скрывали его из виду; даже шума проезжающих машин не было слышно.

Она надеялась, что Джон Тартл уже раздобыл для Баффи деньги и спровадил ее из поместья, но вряд ли она отсюда отправится прямо в аэропорт. Скорее всего попробует договориться с Джеком Амберсоном.

Франческа поежилась и в раздумье коснулась пальцами оконного стекла. Замужество все еще казалось ей каким-то нереальным. Она верила, что оно станет явью, но день их свадьбы приближался неимоверно медленно. Франческа старалась закрывать глаза на все неприятные вещи, связанные с этим браком, — все-таки выходила замуж за третьего мужа Карлы, да и к самому Курту отношение было неоднозначным, — и думать только о том счастье, которое они обретут вместе. Он был именно тем мужчиной, каким представлялся ей будущий муж: красивый, мужественный, светский — короче, самый лучший из всех, кого она встречала в жизни. Им суждено быть счастливыми!

Они уже строили планы на будущее, собирались перебраться на Гавайи, привести в порядок старое поместье на острове Мауи и зажить там… Франческа совершенно не понимала, почему вдруг почувствовала себя такой несчастной.

Она проводила взглядом небольшую яркую птичку, перелетавшую с пальмы на пальму. За ее спиной осторожно кашлянул Герберт.

— Франческа? — Она услышала шелест бумаги. — Вы не возражаете против небольшого подарка?

Она повернулась к нему — он протягивал ей пачку писем, перевязанных выцветшей атласной ленточкой.

— Вы еще не забыли итальянский язык? Сможете прочитать все это?

Франческа ничего не ответила. Пожелтевшая от времени бумага казалась хрупкой на вид. Даты на конвертах указывали на пятидесятые годы. Она взяла осторожно верхнее письмо и развернула его. Оно начиналось словами: «Miamor»[8 - Miamor — любовь моя (ит.).].

Франческа подняла взор на Герберта Остроу:

— Любовные письма?

Он кивнул:

— Да, от вашего отца Карле Бладворт. На них нет почтовых марок. Похоже, у влюбленных было условленное место где-то в парке, они несколько раз упоминают его, но не указывают ничего конкретного — где или что. Во всяком случае, это было для них лучше, чем пользоваться телефоном. И они думали, что будут в полной безопасности, если станут переписываться по-итальянски. Карла свободно владела им, проведя много лет на Капри.

Франческа прочитала несколько слов и почувствовала, как краска смущения заливает лицо. Страстно влюбленный мужчина изливал в письмах свои чувства к возлюбленной, весьма откровенно описывая их.

Глядя на нее, Герберт Остроу усмехнулся.

— Будет вам, он ведь был итальянцем и влюбленным, — сказал он. — И потом, эти письма не предназначались для чужих глаз.

Теперь, прочтя всего несколько строк, Франческа больше не сомневалась в том, какие чувства связывали ее отца с Карлой Бладворт. В одном из писем в выражениях, смысл которых она до конца не понимала, Джованни Луккезе яростно ревновал к какому-то случайному ее знакомому. Она не могла понять, в чем тут дело.

— Мне кажется, — сказал писатель, — что все это из-за того, что Карла должна была выходить в свет с друзьями, бывать на званых ужинах. А его удручало, что он не мог ее сопровождать. Не в качестве шофера!

Франческа свернула письмо и пробормотала:

— Не могу поверить, что это мой отец. Он был очень красивым, но и очень скромным, всегда держался в стороне, и братья прозвали его «священником». Вы ведь знаете, он какое-то время учился в семинарии на Сицилии.

Франческа снова перевязала письма атласной ленточкой.

— В этих письмах он так молод, так ревнив и так страстно влюблен. Я никогда не знала его таким и теперь уже никогда не узнаю. Но весь вопрос в том, любила ли его Карла? Или он был для нее просто приятным развлечением? А есть здесь ее письма к нему?

Герберт отрицательно покачал головой:

— Мне не удалось их найти, но такие письма женщины хранят гораздо чаще, чем мужчины. В своих письмах Джованни много раз упоминает о ее любви, и у меня нет оснований ему не верить. В одном из них ваш отец пишет, что ждал ее всю ночь, но она не пришла. Похоже, они встречались в домике для гостей, значит, она должна была идти по олеандровой аллее. Там он ее и ждал. Он очень поэтично пишет ей: «Я ждал тебя в тени цветущих олеандров, чтобы слиться с тобой и в объятии, и в этой жизни». Говорит ей, что, если она снова не придет к нему в домик, то он сам явится в особняк, в ее комнату, чтобы любить ее и «покончить с этим фарсом». Не знаю, какими были их отношения, когда это письмо было написано, но со стороны кажется, что они зашли в тупик. Похоже, он чувствовал это. Да и Карла, наверное, тоже.

Писатель замолчал.

Франческа с трудом пришла в себя. Она старалась не думать об олеандровой аллее, хорошо зная, кому теперь принадлежит этот домик. Чересчур много совпадений!

— Не забывайте, когда все это происходило, здесь ведь была и моя мать. Ее словно бы никто не замечал и даже не упоминал о ней, но ведь она была все время рядом с ними. Я мало о ней знаю. В детстве мне говорили, что она уехала в Чикаго, но я думаю, что это неправда. Когда я выросла, мне сказали, что она умерла, но этому я тоже не верила. Ладно, пусть мой отец и Карла безумно любили друг друга, но как обстояло дело с моей матерью? И когда они занимались любовью в одном из домиков для гостей, моя мать жила вместе с ребенком в комнате для слуг. Вам не кажется это несколько странным?

Герберт не смотрел на нее.

— Вас это очень заботит, Франческа?

Она пожала плечами:

— Конечно, я не схожу от этого с ума, но все-таки хочется знать правду. Особенно теперь, когда я сама выхожу замуж. Я много думала в последнее время о том, что мужчины и женщины обещают друг другу и как выполняют свои обещания.

— Это в связи с Куртом Бергстромом?

— Пожалуйста, не будем говорить о Курте. — Франческа знала отношение Герберта Остроу к ее будущему мужу.

Писатель произнес:

— Ваш отец был всего лишь мужчина, Франческа. Рано или поздно вам придется перестать смотреть на него глазами маленькой девочки.

Франческа бесцельно повертела в руках пачку писем.

— Грязь, — без всякого выражения произнесла она. — Вот правильное слово, разве не так? Я получила свои деньги благодаря грязному роману, такому же, как тот, в результате которого Эльза Маклемор застрелила Берни Биннса, потому что он на ее средства проворачивал делишки с наркотиками, а в паузах между ними спал со своими пациентками. Такая же грязь и у Баффи Амб… — вовремя остановила она себя. — Такая же грязь, как и Баффи Амберсон, вешающаяся на шею своему мужу, несмотря на то, что он избивает ее.

— Почему это вас так трогает, Франческа? — Герберт смотрел на нее, скрестив руки на груди. — Вы ведь все это знали и раньше. Карла достаточно прямо выразила это. Она оставила деньги своему шоферу. У них был роман. А было это грязью или нет, зависит от вашей точки зрения.

Франческа отвернулась.

— Понимаете, все оборачивается не так уж хорошо. Если все про это узнают, то общее мнение можно будет выразить словами: «Бедная богатая Франческа». Или скорее: «Богатая бедная Франческа».

Они замолчали. Она нарушила затянувшуюся паузу:

— Мне кажется, никто не может жить с этими деньгами, не будучи несколько сумасшедшим. Джин-ки богаче всех нас — и он всего лишь странный мальчишка, который, вероятно, никогда не станет взрослым. Джок Амберсон не любит ни своих жен, ни своих детей, а любит лишь свои деньги. Я думаю, и миссис Хэмптон стремилась иметь только деньги. Карла была такой же, как все. Похоже, хотела лишь немного порезвиться с красивым мужчиной. Неужели только из-за одиночества и скуки?

— Так вы можете перенести ситуацию на самую себя, — предупредил Герберт Остроу.

— Конечно! Утром мне уже сказали, что я очень изменилась и именно деньги изменили меня. Сказать по правде, это меня потрясло. Эти бладвортовские миллионы стали моими всего лишь несколько месяцев назад, так что я новичок во всем этом. И все же я спрашиваю саму себя: неужели я такая же странная, как и все вокруг?

Франческа стояла в центре небольшой комнаты — высокая и невероятно красивая женщина в льняном платье, которое стоило не меньше месячного жалованья, получаемого ею совсем недавно. Высокая грудь, тонкая талия и великолепные бедра демонстрировали ее цветущую женственность, но в то же время в ее взгляде, в неосознанной грации ее движений проскальзывало что-то детское. Но выглядела Франческа несколько утомленной, под глазами залегли темные круги.

— Вы очень красивы, — мягко произнес Герберт. — Но мне кажется, вы в последнее время не высыпаетесь. Неужели вы бываете на всех вечеринках, куда вас приглашают?

Франческа укоризненно посмотрела на него, но все же слегка смутилась. Вечера она проводила чаще всего в домике Курта Бергстрома, о чем ее собеседник, конечно, догадывался.

— Вы меня даже не слушаете, — укорила она его, снова обводя взглядом комнату. — Как вы помните, мы договорились, что вы не будете ссылаться в ваших работах на материалы о Джованни и Карле, на все, что имеет отношение ко мне.

— Франческа, я… — начал было писатель.

Но если он хотел что-то сказать о своих чувствах к ней, то был остановлен на полуслове выражением ее лица.

— Я помню и понимаю, — быстро произнес Герберт. — И еще очень благодарен вам за возможность порыться в бумагах Бладвортов.

Он помедлил, пристально глядя на нее.

— Франческа, позвольте мне задать вам вопрос. Случай с вашим отцом и Карлой меня очень заинтересовал, но здесь не хватает многих деталей.

И, не дожидаясь ее ответа, он продолжил:

— Вы недавно упомянули про свою мать. Что вы про нее знаете? Как она выглядела? Ваш отец был темноволосым, я это знаю. Были ли у него темными и глаза?

Она удивленно посмотрела на него:

— Нет, он был сероглазым, как и я. Но почему вы об этом спрашиваете?

— Так, — поспешно ответил Герберт. — Как я вам сказал, мне просто интересно.


Франческа медленно брела обратно к дому. Жара по-прежнему угнетала ее. Неужели так будет на протяжении всего, по-видимому, бесконечного флоридского лета?

Ей хотелось побыть наедине с Куртом, только он мог бы до конца понять все случившееся сегодня утром с Баффи Амберсон, не задавая лишних вопросов. Курт знал нравы в Палм-Бич! Именно с Куртом она могла разговаривать откровенно как ни с кем другим и во всем полагаться на него. Ей были нужны его честность, его умение принимать сложности жизни, его крепкие руки, обнимающие ее. Много раз Курт чувствовал ее состояние и приходил на помощь, укрывая в своих объятиях от враждебного мира, окружающего ее.

Франческа ускорила шаги. Ей был необходим Курт, и она, решив не дожидаться, когда он вернется в «Дом Чарльза», отправилась к нему одна, без Джона Тартла. Курт был сейчас на борту «Фрейи». Никогда до этого она не бывала на борту «Фрейи», предварительно не предупредив Курта, но сегодня направилась прямо к нему, чувствуя острую потребность увидеть его немедленно.

Неподалеку от главного входа в особняк стояли старый пикап, новый грузовичок и взятый напрокат красный «Мустанг». В замках зажигания всех автомобилей болтались ключи. Через несколько минут Франческа должна была в малой столовой завтракать вместе с Дороти Смитсон, а потом работать с почтой, но заставила себя не думать об этом, быстро скользнула за руль «Мустанга», включила мотор и выехала на дорожку, ведущую к воротам.

Затаив дыхание, прислушалась. Никто не выбежал из дома, услышав звук работающего автомобильного мотора, никто не окликнул ее. Приблизившись к воротам, она дала полный газ и пролетела мимо будки, прежде чем ошеломленный охранник смог понять, кто сидит за рулем.

Внутри салона «Мустанга», долго стоявшего на солнце, было невозможно дышать, кондиционер еле справлялся с жарой, но Франческа чувствовала себя лучше, чем утром. Пикантность ситуации, при которой ей пришлось удирать из собственного дома, развеселила ее, и она усмехнулась.

Проехав Палм-Бич, она свернула на дорогу, ведущую к мосту и на материк. Несмотря на жару, движение было довольно оживленным. Съехав с шоссе, она оказалась на узкой дороге, ведущей мимо уродливых складов из бетонных блоков к небольшой гавани, в которой у бесчисленных деревянных мостков были ошвартованы яхты всевозможных размеров — вещественные свидетельства богатства, сосредоточенного в Палм-Бич и окружающих его поселках.

Перевалило за полдень, гавань плавилась в жарких лучах солнца, над яхтами кружили чайки, с некоторых судов доносилось гудение кондиционеров. На изящной, с черным корпусом, одномачтовой яхте из Уилмингтона кто-то смотрел по телевизору бесконечный дневной сериал. В воздухе витал аромат готовящихся на камбузах блюд.

«Фрейя» стояла у дальнего конца причала. Перебираясь через фальшборт, Франческа босыми ногами ощутила нагретые солнцем доски палубы. Она уловила жужжание кондиционера. «Скорее всего, — прикинула Франческа, — Курт тоже возится с обедом или сидит, вытянув ноги, в одном из кресел салона, слушая стереосистему». Она услышала звуки джазовой мелодии, доносившиеся снизу.

Франческа открыла крышку люка и стала спускаться по крутой лесенке. После жаркого, палящего солнца было так приятно очутиться в салоне яхты, где царил полумрак, а из стереосистемы доносилась хорошая музыка. Джаз-оркестр играл «Ночь в Тунисе», но не мог заглушить страстные стоны.

Франческа не сразу поняла, откуда доносятся эти стоны. У переборки стояла кушетка, накрытая покрывалом ручной выделки; ее использовали как кровать, если все места в каюте оказывались занятыми. Два человека вполне могли поместиться на ней.

Она сразу же узнала обнаженное тело Курта. Он низко наклонил голову, золотистые волосы скрывали лицо, а тело его ритмично двигалось, то напрягаясь, то расслабляясь.

Ошеломленная увиденным, Франческа застыла на месте, машинально отметив красоту этих двух совершенно нагих тел, страстно сплетенных друг с другом. Внезапно женщина повернула голову и заметила ее. Пышная грива спутанных рыжих волос и эти зеленые глаза могли принадлежать только Доррит.


Часть IV

ПРИЗРАКИ


15


— Какого черта ты злишься на меня, ей просто некуда было податься, — сказал ей Курт. — Я позволил ей пожить несколько дней на «Фрейе», только и всего.

Франческа знала, что это неправда. В то же время Курт не стал бы ей так откровенно лгать, для этого он был слишком прямолинеен. Но разве Баффи Амберсон не говорила ей, что Курт никогда не позволял женщинам бывать на борту «Фрейи»?

Послеобеденное солнце заливало лучами спальню Франчески. Жалюзи не были опущены, и кондиционер не справлялся со стоявшей в комнате жарой. Портниха и сотрудница конторы по организации бракосочетаний, тучная вспотевшая женщина, подгоняли по фигуре Франчески роскошное свадебное платье.

Франческа находилась в таком состоянии, что не могла ни на чем сосредоточиться, ее сознание в эти дни как-то странно туманилось, временами она бессильно опускала руки перед массой нерешенных проблем.

«Что делать со всем этим?» — думала она, глядя на себя в зеркало. Из зеркала на нее смотрела совершенно другая женщина с ввалившимися глазами, хрупкая и стройная, длинные волосы отросли, снова приняли цыганский вид и явно нуждались во вмешательстве Стефана из Беверли-Хиллз.

— Думаю, придется ушивать еще раз, — со вздохом сказала женщина из брачного агентства. — Конечно, на высоких каблуках будет совсем другой вид, но все же лучше убрать еще полдюйма, чтобы не ошибиться. — Она неодобрительно поджала свои пухлые губы. — Не могу понять, что с вами произошло после последней примерки, мисс Луккезе. Вы, кажется, похудели еще на два или три фунта.

Франческа уже стала привыкать к таким словам. Она худела, как ей казалось, оттого, что в последнее время страдала бессонницей, а сама мысль о еде была неприятна. И еще одна странность — ее абсолютно не волновало предстоящее замужество, хотя все окружающие деятельно к нему готовились.

Не все ладилось и с Куртом.

— Франческа, я допустил ошибку, — попытался он объяснить ей случившееся. — Не могу остаться равнодушным к женским прелестям, тебе самой это прекрасно известно. Ей негде было жить, и она напросилась на яхту. Мне было чертовски трудно отвязаться от нее, вот и все. Она постоянно крутилась вокруг. Яхта не так уж велика. Конечно, я понимаю — моей главной ошибкой было то, что я согласился приютить ее. Как я мог тебе все это рассказать?

Франческа поджала губы. Разумеется, в его постели оказалась именно Доррит! Между этой парочкой давно тянулась любовная связь. Франческа была просто слепой дурой, чтобы не понимать этого. Она до сих пор не могла забыть того жадного поцелуя в полутемном холле и гибкое тело Доррит, прильнувшее к Курту Бергстрому. Она сразу должна была догадаться, что они любовники.

Какой же дурой она была с самого начала! Как могла так ошибаться во всем, позволить этим людям обвести себя вокруг пальца, потерять элементарный здравый смысл?!

Франческа не хотела слушать объяснений Курта, внутренне отдалилась от него, выплакав в одиночестве свою боль и гнев. Ее гордость была оскорблена. Накануне свадьбы обнаружить другую женщину в постели своего жениха! Что можно было объяснить в такой ситуации! В тот момент ее итальянский темперамент явил себя во всей полноте — она бросилась к нему и кулаками забарабанила по его телу, вымещая всю боль и обиду.

Курту понадобилось всего несколько секунд, чтобы прийти в себя. Он схватил ее за руки, притянул к себе, чтобы она немного остыла.

— Извини меня, я поступил глупо.

Его голос был спокоен, бронзовое от загара лицо оставалось холодным, глаза цвета морской воды в упор глядели на нее. Когда Франческа в негодовании спрыгнула с яхты на мостки, он бросился за ней, в спешке натянув на себя только старые армейские шорты. Но даже и в таком одеянии, босой, он все равно оставался позолоченным солнцем викингом — сильным, спокойным, уверенным в себе.

Держа ее за руку, Курт другой рукой гладил по голове, словно успокаивал рассерженного ребенка.

— Сознаюсь, я вел себя по-идиотски, но только не говори, что ты теперь ненавидишь меня, Франческа. Пожалуйста, не говори этого.

Франческе удалось вырваться из его рук, она боялась, что не сможет устоять перед его обаянием. Пусть в мозгу навсегда запечатлелось обнаженное тело Курта, слившееся в любовном экстазе с рыжеволосой Доррит, но ее собственное тело по-прежнему чутко реагировало на его прикосновения.

Разгневанная Франческа выложила тогда все то, что утром невольно выдала Баффи: что они вчетвером — Боднер, Доррит, Баффи и Джок Амберсон — занимались любовью, приняв наркотики, и всему этому есть документальные подтверждения.

Если она думала смутить его этим, то ее ждало глубокое разочарование. Он только нахмурился, потом пожал плечами:

— Доррит чертовски хочет выйти замуж за Боднера, поэтому делает все, чтобы угодить ему. Понимаешь, Франческа, ее положение здесь, в Палм-Бич, весьма незавидное. Ей надо какое-то время, чтобы прийти в себя.

— Вы мне отвратительны! — в запальчивости крикнула она. — Все вы!

Но, даже произнося это, она не могла внутренне объединить Курта Бергстрома с остальными. Она по-прежнему любила его и понимала, что обречена на эту любовь.

— В этом платье вы будете просто очаровательны, — не умолкала между тем портниха. — Вам только надо больше отдыхать и как следует кушать, мисс Луккезе, а то придется снова ушивать его.

Женщина из брачного агентства согласно кивнула головой:

— Да, обычно требуется время для того, чтобы привыкнуть к флоридскому климату. Постепенно вы перестанете обращать внимание на жару. Сентябрь тоже не приносит прохлады. Порой мне кажется, что он еше тяжелее, чем июль.

Она продолжала щебетать насчет климата южного побережья Флориды, но Франческа уже не слушала ее. Она повернулась к зеркалу и попыталась убедить себя, что выглядит не так уж плохо, если только не замечать темных теней под глазами. В том, что она еще сохранила недавний лоск, была большая заслуга Герды Шенер. Она с немецкой методичностью проделывала каждое утро те косметические процедуры, которые рекомендовали Франческе консультанты «Золотых Ворот». Что бы она сейчас делала без миссис Шенер?

После их возвращения из Нью-Йорка Дороти Смитсон внезапно вернулась на прежнее место работы, а горничная постепенно взяла на себя все те обязанности, которые раньше выполняла секретарша — составляла ежедневные меню, вела все дела по дому, разбиралась с телефонными звонками. Не соглашалась она лишь подыскивать замену для Дороти. Да и никто не хотел делать этого. Скоро стало совершенно ясно, что им не удастся найти ей полноценную замену.

— Мисс Луккезе, но вы ведь не слушаете, — заметила наконец с обидой сотрудница брачного агентства.

Франческа отлично помнила свою договоренность с юристами, что Дороти лишь на какое-то время возьмет на себя обязанности секретарши, но она выполняла их так хорошо, что стала почти незаменимой. Свой уход она объяснила тем, что ее сын не хочет уходить из выпускного класса школы в Майами и переводиться в Палм-Бич. Дороти всячески извинялась, искренне сожалела, но была непреклонна.

Первая же кандидатка на ее место, присланная местным агентством по трудоустройству, так разочаровала Франческу, что у нее не хватило духу продолжить поиски; она переложила эту проблему на своих юристов из Майами, которые обещали подыскать достойную замену Дороти Смитсон.

Сотрудница брачного агентства и портниха смотрели на Франческу так, словно ждали от нее какого-то ответа. В соседней комнате Герда Шенер разбирала постель для послеобеденного отдыха. Бронзовые часы показывали три часа.

— Как мы решим с днем бракосочетания, мисс Луккезе? — спросила женщина из брачного агентства. — Никаких изменений? По-прежнему планируем на восемнадцатое сентября?

Франческа попыталась улыбнуться, стараясь скрыть свою растерянность. На самом деле она не знала этого. Дороти Смитсон обговаривала все детали бракосочетания, так что теперь трудно было разобраться, что к чему. «Что должно быть написано в приглашении на свадьбу?» — пришло ей в голову. Насколько знала Франческа, даже список приглашенных еще не был полностью составлен.

Из соседней комнаты донесся голос Герды Шенер, которая слышала их разговор:

— Мисс Луккезе лично или через кого-нибудь в ближайшее время сообщит окончательную дату бракосочетания. Возможно, это сделает мистер Курт. Но все равно, будьте добры прислать подвенечное платье сразу же, как только оно будет готово.

При этих словах портниха вопросительно взглянула на Франческу, и та только кивнула в подтверждение.

Когда они собрались и горничная проводила их к выходу, выслушивая бесчисленные уверения, что они приложат все силы и закончат платье как можно скорее, Франческа обессиленно опустилась в кресло и закрыла лицо руками, пытаясь избавиться от странного щемящего чувства отчаяния, идущего из самых глубин ее души.

«Похоже, мне вовсе не хочется выходить замуж», — сказала она себе. Оказаться женой человека, которого накануне свадьбы застала в постели с другой женщиной, означало обречь себя на пожизненные муки. Да, Курт объяснил, что это была ошибка, но внутренний голос подсказывал ей, что он не был честен до конца. Тот же голос твердил ей, что не следовало принимать его объяснений, даже если они выглядели более или менее правдоподобно. «Они ведь были любовниками и раньше», — не унимался голос. А может быть, их связь не прекращается и сейчас?

— Мисс Луккезе, — напомнила ей горничная, — постель готова.

«Мне необходимо отдохнуть», — устало сказала себе Франческа. Она так и не смогла привыкнуть к жаре Флориды. Единственным способом укрыться от нее было забраться под прохладные льняные простыни, утонуть в мягкой постели и проспать самые жаркие часы.

Франческа бросила взгляд на письменный стол, где за последние несколько дней скопилась изрядная стопка неразобранной почты. С уходом Дороти Смитсон письма копились и оставались без ответа, но Франческа терпеть не могла запускать дела; годы работы в офисе давали себя знать. Машинально она взяла верхний конверт и открыла его ногтем.

В конверте оказался счет. Она равнодушно выпустила его из пальцев, счет опустился на зеленое сукно письменного стола. В следующий конверт был вложен доклад входящей в состав корпорации нью-йоркской фирмы по связям с общественностью. Ей сразу же бросился в глаза абзац:

«…интервью Деборы Уолтон по телевидению может стать прекрасной возможностью для корпорации Бладвортов обрести новый имидж в глазах общественности и тем самым убедить акционеров, что не существует никаких проблем в такой структурной части корпорации, как „Бла-Ко“…

Предложение о телевизионном интервью легло рядом со счетом. Но в том же конверте оказалось несколько газетных вырезок, которые фирма по связям с общественностью регулярно направляла ей.

Верхняя была из делового еженедельника «Баррон» от 17 августа и доводила до сведения читателей, что владелица контрольного пакета акций корпорации Бладвортов, Франческа Луккезе, решила впредь использовать свое право непосредственно голосовать всеми своими акциями. В заметке проскальзывал намек на «беспокойство Бладвортов по поводу „Бла-Ко“.

Беспокойство. «Значит, у них в самом деле есть проблемы», — подумала Франческа. Насколько она была информирована, такое признание было сделано публично впервые.

Потом последовала страница из «Нэшнл инкуайрер», к которой была приколота записка одного из руководителей фирмы по связям с общественностью: «Мы пытались нажать на них и не допустить распространения этого номера по подписчикам, но чересчур поздно узнали про эту публикацию и упустили время».

На журнальной странице красовалась фотография «Дома Чарльза», снятая с высоты птичьего полета, — на ней четко вырисовывался остров Палм-Бич, в глубину которого уходила территория поместья, заброшенное поле для гольфа на девять лунок, особняк и группа домиков для гостей с черепичными крышами, выходящая к морю терраса, причал для яхт и два поблескивающих водной гладью бассейна. Здесь же была и фотография прекрасной девушки с длинными, по-цыгански вьющимися черными волосами, стоящей рядом с бассейном в таком узеньком купальнике из тонкой ткани, что с первого взгляда ее можно было счесть нагой.

Франческа бросила равнодушный взгляд на это фото. Может быть, в другое время она бы ужаснулась. Но она сразу узнала в нем фотографию, сделанную через телеобъектив несколько недель тому назад, которая уже успела появиться в местных газетах.

Несколько ниже на странице журнала размещалась другая фотография, запечатлевшая белокурого высокого красавца в белом вечернем костюме рядом с все той же черноволосой девушкой, выходящими из ресторана в Палм-Бич. Текст заметки гласил:


«Золушка-наследница убегает вместе с лишенным наследства вдовцом Карлы Бладворт со скоростью, удивившей даже привычных ко всему обитателей Палм-Бич. Дочь бывшего шофера, унаследовавшая торговую империю стоимостью около шестидесяти миллионов долларов, бросилась в объятия третьего мужа последней владелицы империи, лишенного ею наследства, по какой-то случайности проживающего в домике для гостей поместья».


«Они искренне увлечены друг другом, — призналась обитательница Палм-Бич, тесно знакомая с обоими. — Он жил в этом домике в момент ее появления в городке, и она разрешила ему пожить в нем, пока он не оправится от удара судьбы. Совершенно естественно, что они потянулись друг к другу. А теперь они неразделимы. Я ничуть не удивлюсь, если они вскоре поженятся».


«В своем завещании Карла Бладворт Трамм Деласи Бергстром обошла своего последнего мужа, графа Курта Бендта Бергстрома, отказав все состояние своему бывшему шоферу, некоторое время работавшему у нее двадцать пять лет назад. Шофер, Джованни Луккезе, был назван покойной в своем завещании „единственным человеком, которого я искренне любила“. Поскольку человек этот погиб в результате несчастного случая, наследство получила его дочь, Франческа Мария, 28 лет, проживавшая в Бостоне. Очаровательная стройная брюнетка, мисс Луккезе, как сообщили нам, недавно прошла курс в известной во Флориде водолечебнице и салоне красоты „Золотые Ворота“. Результаты, по свидетельству обитателей Палм-Бич, просто ошеломляющие. „Она невероятно похорошела, — заявил один из них, — и могла бы заполучить любого парня, но этот Бергстром — погибель для любой женщины“.


«Бергстром, гражданин Швеции и известный в международных кругах яхтсмен, по-прежнему живет на территории поместья Бладвортов в Палм-Бич, которое обнесено высокой стеной и патрулируется сотрудниками службы безопасности. Но люди, вхожие на территорию поместья, говорят, что его домик расположен совсем рядом с особняком. Никто не знает, почему Карла Бладворт не включила его в число наследников».


Франческа устало закрыла глаза. Ей было безразлично даже то, кто мог быть этим «обитателем Палм-Бич, тесно знакомым с обоими». В такие моменты ей хотелось иметь рядом с собой всегда готовую помочь Дороти Смитсон. Она откровенно скучала по ней.

Франческа терпеливо ждала, пока горничная снимет с нее шелковую блузку, а потом расстегнет бюстгальтер. Жалюзи на окнах были закрыты, в комнате царили прохлада и полумрак, громоздкий допотопный кондиционер тихо гудел, нагоняя сон. Франческа села на край кровати, а миссис Шенер сняла с нее легкие туфли на высоких каблуках и произнесла, не поднимая на нее взгляда:

— Мисс Луккезе, Джон Тартл хочет вас видеть. Он просил вас принять его. Ему не очень понравилось, когда я некоторое время тому назад отказалась пустить его к вам. Но я обещала передать вам его просьбу.

— Нет, — пробормотала Франческа.

Глаза ее слипались, и видеть Джона Тартла ей хотелось менее всего.

— Вероятно, он хочет знать, когда я собираюсь выходить из дома, чтобы вовремя подготовить машину. — Она зевнула. — Я никуда не собираюсь выходить сегодня. И не говорите ему ничего больше.

Франческа взяла протянутый ей горничной высокий стакан тонкого стекла с холодным чаем, в котором поверх ледяных кубиков плавал ломтик лимона, и откинулась на подушки.

— И еще звонил мистер Курт. — На суровом лице горничной мелькнуло недовольное выражение. — Он тоже хотел поговорить с вами, мисс Луккезе.

«Да, ему многое надо сказать», — подумала про себя Франческа. Она закрыла глаза, не желая расставаться с приятным сонным оцепенением. Сейчас ей не хотелось никого ни видеть, ни слышать.

— Не знаю, не знаю, — пробормотала Франческа.

Ей не хотелось принимать никаких решений, так легко было просто плыть по течению.

Голос горничной вдруг стал настойчивым:

— Подумайте об этом как следует, мисс Луккезе. Мистер Курт — хороший человек. Вы должны поговорить с ним.

Для Герды Шенер, обычно молчаливой и даже замкнутой, было довольно необычно разговаривать в таком тоне и произносить подобные слова. Полумрак, царивший в комнате, окутывал Франческу, уносил прочь все заботы и проблемы. Она быстро погружалась в блаженное забытье. Горничная взяла из ее ослабевших пальцев стакан с холодным чаем, и Франческа тут же погрузилась в темноту.

Сквозь сон Франческе показалось, что дверь ее комнаты открылась и в спальне раздались крадущиеся шаги. Потом послышались приглушенные голоса, мужской и женский. Франческа напрягла слух и поняла, что разговор идет на незнакомом языке. Женский голос явно принадлежал миссис Шенер, второй, мужской, голос Франческа не сразу узнала — это был Курт Бергстром. Они спорили о чем-то, совсем как тогда, в домике Курта. На этот раз очень тихо, но так же страстно.

Франческа удивилась такому странному сну и погрузилась в глубокое забытье без всяких видений.

Когда она проснулась, к ней уже склонилась миссис Шенер, держа в руках чашку кофе. За окнами царили темнота и черный бархат ночи. Часы на ночном столике показывали четверть одиннадцатого. Франческа приподнялась в кровати, ужаснувшись, что проспала так долго. Она хотела слегка вздремнуть, а проспала почти весь вечер! Голова все еще была тяжелой, но в целом она чувствовала себя гораздо лучше.

Не одеваясь, она присела на край кровати и выпила кофе, крепкий и черный, с каким-то неприятным металлическим привкусом, который в последнее время ощущала во всем, что ела или пила. Но, допив первую и принявшись за протянутую миссис Шенер вторую чашку кофе, она почувствовала, что вновь обретает жизненную силу.

Идя в душ, она еще нетвердо держалась на ногах, а когда вернулась, миссис Шенер уже ждала ее у туалетного столика.

— Что-нибудь запланировано сегодня? — спросила Франческа, садясь на пуфик.

Если ей предстояло отправиться куда-то этим вечером, то она уже успела забыть об этом.

Сильные руки горничной легли ей на шею и принялись массировать.

— Вам надо повидаться с мистером Куртом, — твердо произнесла горничная. — Вы не можете обращаться с ним, как со всеми остальными. В его жилах течет голубая кровь. Он не такой, как все эти… — она поискала подходящее слово, — оборванцы.

Франческа слушала ее вполуха. Руки миссис Шенер разминали теперь мышцы плеч.

Под ее опытными руками кожа порозовела. Лицо Франчески снова обрело живой цвет.

Итак, Курт Бергстром явно нашел в лице Герды Шенер заступника. «Но если они дружны, то почему так резко спорят между собой?» — пришло ей в голову.

Франческа хотела что-то сказать про Курта, но в этот момент горничная заставила ее подняться и подтолкнула к кровати. Не успела Франческа возразить против такого бесцеремонного обращения, как оказалась распростертой на покрывале.

— Массаж вам поможет, — пообещала Герда.

Миссис Шенер действовала как опытная массажистка. Ее руки, сильные и безжалостные, иногда причиняли боль. Франческа только ловила воздух раскрытым ртом.

— Да, он поступал порой неправильно, — бормотала горничная, продолжая массировать тело Франчески. — Человеку свойственно ошибаться, но он настоящий мужчина, вы должны это знать. Он будет вам чудесным любовником.

Пальцы миссис Шенер добрались до самых интимных частей ее тела; Франческа попыталась было приподняться на локтях, но была водворена на место.

— Лежите спокойно! У вас прекрасное тело, оно просто создано для любви. Но я могу сделать его еще прекраснее.


16


Франческа проснулась в своей спальне в особняке.

Первое, что она увидела, открыв глаза, было ее подвенечное платье из светло-розового шелка, разложенное на стоявшем у окна кресле. Легкий белый шлейф струился по полу словно туман. С дверцы шкафа свисала фата. Это зрелище сразу прогнало весь сон.

Кто-то — скорее всего сам Курт — отправился за ее подвенечным платьем и привез его из ателье в Западном Палм-Бич. Сегодня она в самом деле выходит замуж!

Осознав это до конца, Франческа сжала виски и застонала. Ужасная головная боль снова навалилась на нее. Она быстро откинулась на подушку и подняла телефонную трубку, чтобы позвать на помощь Герду Шенер.

Горничная принесла поднос с завтраком и полный кофейник кофе. Франческа сразу же выпила кофе и мало-помалу снова ожила. Она вдруг испытала облегчение. Решение выйти замуж было принято; теперь от нее уже ничего не зависело.

После выпитого кофе по телу разлилась уже привычная теплота; вернулось ощущение блаженного покоя. «День обещает быть чудесным, — решила она, потягиваясь в уютном гнездышке постели, — теплый сентябрьский день во Флориде». За окном спальни виднелось ясное безоблачное небо, казалось, такое же распростерлось и над всем остальным миром. Она сказала себе, что все должно быть чудесным в этот самый счастливый для нее день.

— Что бы то ни было в вашем кофе, — сказала Франческа горничной, одеваясь в гардеробной, — надо будет посоветовать «Бла-Ко» поить всех своих сотрудников именно таким. А вы сможете заработать неплохой гонорар, уступив им ваш рецепт.

Ответа на эту реплику не последовало.

Франческа снова потянулась, вспоминая ночь, проведенную в домике Курта. Он так любит ее. Ему хочется, чтобы они поженились как можно скорее. «Разве может человек быть более счастливым, чем я?» — промелькнуло у нее в голове.

Без особого интереса Франческа просмотрела утреннюю почту, которую снова стали подавать ей одновременно с завтраком. После ухода Дороти Смитсон она обычно прочитывала только те письма, которые имели отношение лично к ней, и откладывала в сторону все остальные. Не стоило забывать о том, что среди невинных с виду писем опять может появиться записка с угрозами.

Когда она открывала верхнее письмо, зазвонил телефон. Франческа подняла трубку.

— Мисс Луккезе, — раздался удивленный голос Делии Мари, — неужели вы сегодня выходите замуж? Ко мне пришел мистер Курт и сказал, что надо подать шампанское на пятнадцать человек и легкую закуску на поляну рядом с розарием, потому что вы сегодня выходите замуж. Я ответила ему, что ничего не знаю об этом, так как миссис Смитсон больше нет, а вы никому ничего не сказали про новую дату свадьбы. Так что если я должна что-то приготовить для вашей свадьбы, то хотела бы услышать это от вас самой. Никому другому я не подчиняюсь.

«О боже», — подумала Франческа, закрывая глаза.

Домашняя война снова началась. Она сомневалась, что ей удастся положить этому конец. Да и ни на один вопрос Делии Мари она толком не могла ответить; ничего не знала про день своей собственной свадьбы; не знала, кто приглашен на бракосочетание, не знала даже, на какой час назначено торжество.

— Да, я выхожу замуж сегодня, — произнесла в трубку Франческа ничего не выражающим голосом. — Поступайте так, как велит мистер Курт, Делия Мари. Он знает все детали.

Миссис Шенер, стоявшая рядом с ней, взяла из рук трубку, чтобы закончить разговор с кухаркой. Франческа выбралась из постели и направилась в ванную комнату, где уже наполнялась горячей водой ванна. Даже шум льющейся воды не мог заглушить громкого голоса миссис Шенер, дающей распоряжения Делии Мари.

Франческа захватила почту с собой в ванную и, нежась в теплой воде, просматривала письма. Среди них было письмо от Гарри Стиллмана из юридической фирмы в Майами, в котором упоминалась ее грядущая свадьба и перечислялись драгоценности Бладвортов, которые страховая компания возвратила после уплаты залога и стоимости их хранения на время введения Франчески в права наследницы.

Юристы выражали надежду, что она будет рассматривать возврат драгоценностей Карлы как подарок к свадьбе. Среди этих драгоценностей были бриллиантовое ожерелье, несколько ниток черного жемчуга, несколько колец с бриллиантами, браслет с рубинами и изумрудами, а также диадема, украшенная сапфирами и бриллиантами, — перечисление этих драгоценностей казалось бесконечным.

Франческа случайно уронила письмо юриста в воду. Она выудила его и оставила на краю ванны для просушки. Сознание ее было еще затуманено, и то, что она стала еще и обладательницей целой коллекции драгоценностей, ничуть не взволновало — все это казалось чем-то нереальным. Да и куда ей надевать эти браслеты с бриллиантами и рубинами — не говоря уже о диадеме!

Следующим был толстый конверт от Герберта Остроу.

Она вскрыла конверт и начала читать:


«Дорогая Франческа!

Когда вы получите это письмо, я, по всей видимости, уже уеду из города — отправлюсь ненадолго в Нью-Йорк, чтобы встретиться со своим литературным агентом — он очень надеется, что книга о Палм-Бич с новыми материалами о семье Бладвортов будет иметь успех. Хотя истинная причина этой поездки в том, уважаемая леди, что мне просто не хочется присутствовать на предстоящем торжестве. Вы сами знаете, как я отношусь к вашему замужеству с Куртом Бергстромом.

И тем не менее я решил отправить вам это письмо, считая, что приводимые в нем сведения могут оказаться для вас весьма интересными и — кто знает! — смогут изменить всю вашу будущую жизнь. Разумеется, я не надеюсь, что они смогут побудить вас пересмотреть свое решение о замужестве, но, вполне вероятно, подвигнут вас еще раз задуматься о нем.

Франческа, я даже не знаю, как мне рассказать вам о том, что я обнаружил в старых архивах Бладвортов и папке с семейной перепиской. Я провел там несколько дней, перечитывая письма вашего отца и колеблясь, что же мне лучше сделать — лично явиться к вам со всем этим и просить вас ответить на вопросы, на которые я сам ответить не в состоянии, либо прибегнуть к тому, что я лучше всего умею делать, то есть описать вам все это. И выбрал последний путь».


Вошла миссис Шенер.

— Время торжества приближается, мисс Луккезе, — сказала она. — Мистер Курт пригласил из Палм-Бич сотрудников мэрии, которые должны зарегистрировать брак, к часу дня. Вам надо быть в розарии к этому времени.

Франческа сложила первую страницу письма Герберта Остроу и последовала за горничной в спальню. По дороге она не могла не бросить взгляд на ожидавшее ее подвенечное платье. Франческа села за столик, борясь с головокружением, которое охватило ее после ванны. В зеркале она заметила, что ее лицо порозовело. Бледность, ставшая уже привычной в последние несколько недель, прошла. Ее глаза лучились. Даже без косметики она чудесно выглядела.

Франческа прислонила письмо к зеркалу, чтобы прочитать его, в то время как горничная принялась расчесывать ее длинные волосы.

«Нечто, что может изменить мою жизнь?» — подумала она, даже не представляя, что Герберт имеет в виду.


«Письма не датированы, возможно, это сделано намеренно. Язык писем довольно сложен — я выяснил, что, несмотря на сицилийское происхождение вашего отца, он и Карла использовали местный диалект острова Капри, желая, видимо, оставаться непонятными для остальных. Как вы увидите, у них были все основания для этого ».


Герда Шенер яростно терзала щеткой длинные волосы Франчески, дергая ее голову назад. Франческа была вынуждена поднять письмо на уровень глаз, чтобы дочитать его. «Стиль повествования Герберта Остроу так высокопарен, — подумала она, — словно он писал мировую историю».


«Любопытен тот факт, что эти два письма хранились в заклеенном конверте, словно кто-то намеренно положил их отдельно от остальных, возможно понимая все их значение в будущем. Во всяком случае, только такими соображениями можно объяснить то, что их не было вместе с другими письмами от Ванни к Карле, которые я вам уже передал. Прилагаю отдельно довольно точный перевод с того итальянского диалекта, если вы захотите прочитать их. Но, чтобы сохранить ваше время и, возможно, психологически подготовить вас к неожиданному известию, передаю самую суть этих двух писем, написанных вашим отцом Карле более двадцати пяти лет назад.

В первом письме он сообщает Карле, что он покидает ее и берет с собой ребенка. Впервые он пишет Карле, как сожалеет о той боли, которую он, по его словам, причиняет этим ей. И что он надеется искупить ее в будущем любовью и заботой о дочери. Он пишет, что вполне понимает, почему Карла позволяет ему взять с собой ребенка, и говорит — возможно, чтобы представить ее в лучшем свете, — что знает, как она любит свое дитя.

Теперь становится ясно, что девочка, живущая в «Доме Чарльза», была дочерью Карлы. Упоминание о женщине, которую привыкли считать матерью девочки, проясняет нам, что она была двоюродной сестрой Луккезе или его дальней родственницей, которую Карла и Джованни взяли с собой, чтобы убедить всех, что ваш отец был женат и имел от этого брака законного ребенка.

В итоге вся эта история выглядит так: Карла Бладворт, в то время Деласи, родила от Джованни Луккезе ребенка в Италии. И, возвратясь в Палм-Бич, привезла с собой ребенка и его отца, Джованни, а также множество его родственников, которые хотели покинуть Италию. Трое действующих лиц всей этой истории — Карла, Джованни и их ребенок — провели весь 1956 и часть 1957 года в «Доме Чарльза». Потом, по каким-то неясным причинам, Карла и Джованни решили расстаться. Он покинул поместье и увез с собой их малолетнюю дочь».


Прочитав эти слова, Франческа побледнела и сделала инстинктивное движение, собираясь встать, но миссис Шенер положила ей руки на плечи и усадила обратно в кресло перед зеркалом.

— Сидите спокойно, — сказала она. — Я должна сделать вас для мистера Курта красавицей.

Франческа посмотрела на письмо, которое держала в руках. Все прочитанное никак не укладывалось у нее в сознании; мысли ускользали, ей никак не удавалось сосредоточиться.

Шуршащая ткань ее подвенечного платья вдруг окутала ее, заслонив свет и воздух. Франческа послушно ждала, пока горничная продела ее руки в рукава и начала застегивать платье сзади. Франческа увидела в зеркале выражение ее лица в этот момент и не смогла понять его.

Она скосила глаза и стала читать дальше:


«Я понимаю, что все это для вас совершенная неожиданность. Если Карла была вашей матерью, то почему она и ваш отец не поженились? Неравенство в их положении в те дни не играло такой роли, как сейчас. Можно предположить, что Карла решила обзавестись ребенком, чтобы довести их отношения до логического завершения — иными словами, она забеременела, чтобы побудить его жениться на ней. Но почему тогда Карла согласилась на отъезд вашего отца в Бостон и на расставание с вами — ее собственной дочерью, возможно, навсегда?

Второе письмо, как мне кажется, отвечает на кое-какие из этих вопросов. Похоже, оно было написано в Италии незадолго до вашего рождения. Оно полно таких обнаженных чувств, что его довольно трудно читать — я бы посоветовал вам, Франческа, какое-то время подождать, прежде чем приниматься за его перевод. Его автор буквально изливает в нем свою душу. Ваш отец, похоже, начинает подозревать, что Карла решила родить ребенка, чтобы ускорить их брак, и в этом письме объясняет, почему он не может жениться на ней. Он ссылается на что-то такое, что знали только его братья — ваши дядья, но не имели права никому об этом рассказывать. Насколько я знаю, на Сицилии такой обет молчания называютomerta. Вам, Франческа, безусловно, известен этот обычай. Семейный секрет заключается в том, что Джованни, самый молодой и любимый из братьев, дал обет безбрачия накануне окончания семинарии.

Его решение не нарушать этот обет и не жениться было, вероятно, весьма трудным, но не забывайте, что Джованни был глубоко религиозным человеком. Их любовь с Карлой была для него очень мучительной — это видно из более ранних писем. Бедная Карла — в который уже раз то, что она хотела, оказывалось для нее недоступным!

Теперь мне становится легче понять, почему она позволила увезти вас. Все ее надежды рушились — даже рождение ребенка не смогло заставить Ванни нарушить данный в юности обет. А она сама попала в весьма неловкую ситуацию и должна была бы растить вас с клеймом незаконнорожденного ребенка. И в присутствии вашего отца в качестве шофера. Поэтому она позволила ему увезти вас отсюда. Отношения между ними, судя по их последним письмам, были весьма напряженными — сказались богатство Карлы и ее стиль жизни, ревность Ванни и его недовольство своим положением. Поэтому они нашли выход в том, чтобы ему уехать вместе с братьями в Бостон, увезти вас и начать там новую жизнь».


Франческа держала в руке письмо Герберта Остроу, чувствуя, что не может осмыслить все изложенное в нем. Одна только мысль билась у нее в голове — Карла Бладворт была ее матерью!


«Прочитайте эти письма, Франческа, и вы поймете, что ваши отец и мать искренне любили друг друга, наперекор всему. Карла была избалованным существом, не знавшим любви, пока в ее жизни не появился ваш отец. Мне кажется, после этого она сильно изменилась. Она самозабвенно любила Ванни, хотела жить с ним, решила ради этого даже родить ребенка. Эта любовь, похоже, изменила и вашего отца. Как мне кажется, он был всеобщим любимцем семьи. Никто не знает, что привело его к решению оставить стезю священника и круто изменить свою жизнь.

Читая эти письма, вы сможете восстановить недостающие звенья. Ванни пишет о том, как сильно он любит ее. Он пишет Карле о ее обете любить его — он верит, что они будут друг с другом целую вечность.

Теперь мы знаем, чем все это закончилось. Много лет спустя, когда Карла, умирая, вызвала местного юриста для составления завещания и выразила свою последнюю волю, — все ее богатство переходило к вашему отцу и соответственно к вам. Даже тогда она хранила их тайну, нигде не сознаваясь в том, что вы ее дочь.

Я думаю, Джованни и Карла решили скрывать от вас тайну вашего происхождения, чтобы избавить вас от тех мучений, с которыми им самим пришлось жить».


Франческа встала, не в силах находиться на одном месте от охватившего ее волнения, обвела комнату невидящим взглядом. Ее сознание не могло справиться со всем свалившимся на нее, и помочь сейчас ей мог только один человек.

— Мне надо поговорить с Куртом! — воскликнула она.

То, что было написано в письмах, как и полагал Герберт Остроу, вполне могло изменить ее жизнь. Она должна была поговорить с Куртом и рассказать ему об этом до свадьбы! Франческа сама не понимала, почему, но знала, что должна это сделать.

— Вот теперь, — говорила между тем миссис Шенер, с удовольствием оглядывая ее, — вы действительно похожи на невесту. Мне кажется, это платье и фата будут вам к лицу.

Франческа посмотрела на себя в зеркало, а руки горничной в это время мелькали вокруг нее, поправляя складки платья.

Подвенечное платье выгодно подчеркивало ее прекрасную фигуру. Складки юбки переливались нежными тонами и напоминали лепестки розы. Черные волосы, зачесанные кверху и спадающие пышными волнами на обнаженные плечи, подчеркивали матовый цвет кожи. Розовый оттенок шелка перекликался с порозовевшим лицом. Вырез подвенечного платья весьма скромно открывал грудь, короткие рукава с буфами подходили к жаркому климату Флориды. Очарованная собственным отражением, Франческа призналась себе, что никогда не выглядела более привлекательно. Даже лицо Герды Шенер смягчилось.

Франческа направилась к выходу из комнаты.

— Куда же вы? — воскликнула горничная.

Когда же Франческа даже не обернулась, не обращая внимания на ее слова, миссис Шенер решительно произнесла:

— Вы не должны покидать этой комнаты до свадьбы. Осталось совсем немного. Подождите здесь.

— Нет, — упрямо ответила Франческа.

Но когда Герда Шенер попыталась остановить ее, Франческа потеряла былую решимость. Ее вновь охватила неуверенность, и в это мгновение она вспомнила про Курта. Он был единственным человеком во всем мире, который любит ее и может ей помочь.

Горничная загородила собой дверь со словами:

— Вернитесь и сядьте на место, прошу вас. Вы никуда не пойдете в подвенечном платье. И если вы появитесь у мистера Курта, он скажет вам то же самое. Это плохая примета, если жених встретит невесту перед венчанием.

Франческе было наплевать на всякие глупые приметы. Она понимала только то, что Герда Шенер не пускает ее к Курту Бергстрому, но она так или иначе должна попасть к нему. Поэтому она сделала шаг в сторону, подождала, когда Герда переместится туда же, и быстро прошмыгнула с другой стороны мимо горничной, которая от досады лишь пробурчала что-то.

Франческа миновала спальню, затем спустилась по лестнице, быстро пересекла парадный зал особняка и оказалась на подъездной аллее. Она где-то обронила письмо Герберта Остроу, но сказала самой себе, что это не так уж важно. Она помнила буквально каждое слово и собиралась пересказать его Курту, когда попадет в его домик.

Франческа торопливо шла по дорожке, обеими руками поддерживая пышную юбку платья. Тяжелая волна волос разметалась по плечам. В тяжелом полуденном зное лениво колыхались листья деревьев. Ее охватило странное ощущение, что она пребывает во сне и несется по воздуху сквозь пространство и время, не чувствуя под ногами земли.

Знойное полуденное солнце слепило глаза. Ярко-зеленая, как в джунглях, растительность Палм-Бич тоже казалась ненастоящей. По посыпанной ракушками дорожке двигались одетые в белые одежды призраки, порой растворяясь прямо в воздухе. Земля под ногами покачивалась, Франческа закрыла глаза, споткнулась и едва не упала. Но надо было идти дальше.

Впереди на дорожке появился призрак Карлы — она шла по благоухающей олеандровой дорожке на встречу со своим любовником. Карла в объятиях Ванни. И она, Франческа, тоже пробиралась по ночам этой же самой дорожкой к своему любовнику.

Темно-зеленые джунгли, ослепительный свет и белая дорожка перемешались перед ее глазами. На несколько секунд она даже забыла, куда бежала. Забыла причину, побудившую ее безоглядно пуститься бегом. Забыла, почему на ней надето подвенечное платье.

Франческа резко открыла дверь в домик для гостей и ворвалась в него с выскакивающим из груди сердцем, едва переводя дыхание от быстрой ходьбы. На пороге она выпустила из рук подол юбки, наступила на него и едва не упала. Она так запыхалась, что должна была успокоиться, прежде чем произнести хоть слово.

Дверь в ванную комнату была приоткрыта. Франческа привалилась в изнеможении плечом к стене и схватилась рукой за ручку двери в ванную, чтобы удержаться на ногах. Ей удалось только выговорить его имя. Но ничего страшного — главное, что она здесь, сейчас он обнимет ее, и она найдет покой в его объятиях.

Появление Франчески ошеломило его. Она так внезапно ворвалась в его домик, что ей удалось застать его врасплох.

В раскрытом аптечном шкафчике над раковиной, в котором обычно хранят флакон аспирина и зубной эликсир, были самые разные предметы — чайная ложечка, прозрачный пакет с каким-то белым порошком, моток лейкопластыря, несколько комочков ваты со следами крови на ней, горящая свеча.

Когда Курт повернулся к Франческе всем своим крупным телом, она заметила, что его глаза цвета морской воды как-то странно смотрят в разные стороны, а губы окрашены кровью. Капли крови стекали из уголков рта и капали ему на грудь. Все вместе это придавало Курту страшный вид. Правой рукой он сжимал шприц. Кончики пальцев были покрыты кровью.

Время перестало существовать для Франчески Она слышала только свое хриплое, захлебывающееся дыхание, а свободной рукой все еще держала пышную юбку своего подвенечного платья.

Кровь стекала из его рта, делая его похожим на какое-то чудовище, он по-прежнему смотрел на нее невидящим взглядом, будучи не в состоянии произнести ни слова.

Франческа закричала. Этот вопль сам собой родился в ее сознании, ужасный звук, который она не смогла подавить.

Франческа кричала не переставая, все вдруг оборвалось, темная волна небытия навалилась и захлестнула ее. Голова запрокинулась и конвульсивно задергалась. Она потеряла сознание.


17


Солнечный жар обрушивался на людей, стоящих в начале длинной цепочки, тогда как на тех, кто замыкал ее, порой набегала тень от широких листьев пальм, покачивающихся под порывами океанского муссона.

Франческа, напряженная и немного растерянная, чувствовала, что она вот-вот переломится пополам, так как большинство гостей, пришедших на свадьбу и теперь ожидающих своей очереди поздравить ее, не могли дотянуться до ее щеки в традиционном поцелуе. Рядом с ней и Куртом стояли Касси и Анджело, шафер жениха и самая почетная гостья празднества.

Но вот появился Гарри Стиллман, приблизившись к ним, он внимательно посмотрел на Франческу, повернулся к стоящему рядом с ним мужчине и негромко произнес:

— Боже мой, дела хуже, чем я слышал. Она совершенно не в себе.

Франческа только неопределенно улыбнулась. Ее щеки то и дело касалась тонкая ткань фаты, колеблемая ветерком, проносящимся по розарию. Над благоухающими цветами громко жужжали пчелы, порой заглушая своим жужжанием обычные пожелания счастья, на которые не скупились гости. Но Франческа все же услышала слова Гарри Стилл-мана совершенно четко. Ей непонятен был лишь тот неприязненный тон, которым они были произнесены.

Не могла она и понять, почему вообще юрист из Майами присутствовал на ее свадьбе. Она не припомнила, что приглашала его, и успела заметить неприязненно-напряженное выражение лица Курта Бергстрома при появлении юриста. Этот человек в сером деловом костюме не вписывался в остальное общество и отвечал такой же неприязнью Курту Бергстрому.

Франческа повернула лицо к стоящему рядом с ней Курту, ища у него поддержки. Белокурый красавец улыбнулся ей в ответ. Когда она взглянула на него, Курт непроизвольно сжал ее пальцы. Он держал ее руку в своей с того самого момента, когда они вышли из особняка к гостям, ни на секунду не выпуская, даже во время церемонии бракосочетания.

Что-то недоброе было в этом жесте…

«Он не позволяет мне отойти от себя ни на шаг», — поняла она.

Курт держал ее так для того, чтобы постоянно быть рядом с ней. Ей казалось, что она стала почти невесомой, и, если бы Курт не держал ее так крепко, налетевший с океана ветерок легко мог бы унести ее на вершину пальмы, а там, глядишь, и в открытое море. В ее сознании возникали какие-то отрывочные мрачные картины. Суровая женщина, перетягивавшая резиновым жгутом ее руку, капли крови на загорелой коже Курта.

Она поежилась и сказала себе, что это дурной сон.

Франческа не переставала улыбаться. Гости шумно веселились, хотя их и было очень немного. Франческа заметила мистера Овенса, мирового судью из Западного Палм-Бич, потягивавшего шампанское в компании Анджело и Касси. Рядом с ними возвышалась подобно громадной сосне миссис Шенер в своем неизменном форменном платье. Отдельной группой, ближе к дорожке, ведущей к дому, стояли Питер Пиви и Ларри, ее теперешний телохранитель. На несколько минут к ним присоединилась Делия Мари. Но Джона Тартла нигде не было видно.

Дороти Смитсон, ее секретарша, и Джон Тартл, ее телохранитель, покинули ее! Это казалось невероятным, но так ей сказали. Кто-то сказал, что Джон Тартл больше не работает в поместье, но Франческа не могла припомнить, когда она приняла решение уволить его.

Делия Мари приготовила закусок и шампанского на куда большее число гостей, чем пришло на свадебное торжество. Залитая солнцем поляна в розарии казалась пустынной. Но все в один голос утверждали, что свадьба была великолепной. И что Франческа была самой очаровательной невестой, которую им приходилось видеть.

«Жена Анджело, Касси, тоже очень красива», — флегматично подумала Франческа. На Касси было надето длинное одеяние из желтого шелка, явно приобретенное в юго-восточной Азии. Поначалу Франческа очень удивилась, что Анджело и Касси появились у них после столь долгого перерыва, но теперь ей это казалось вполне естественным.

— Дорогая, улыбнись гостям, — услышала она обращенные к ней слова Курта.

Франческа послушно выполнила его просьбу. Из головы у нее не выходило несколько вещей, о которых она никому ни за что не хотела говорить. Один из этих секретов заключается в том, что она и Курт отправлялись на «Фрейе» на Гавайские острова проводить там свой медовый месяц. По этому случаю яхта была снята с рейда и пришвартована к причалу, поджидая их. Им предстояло долгое путешествие от Флориды через Панамский канал и по Тихому океану, и она немного побаивалась пускаться в такой дальний путь только с Куртом. Они намеревались привести в порядок поместье Бладвортов на Мауи и переселиться туда.

Другой секрет был в том, что накануне церемонии произошло что-то совершенно непонятное. В ее памяти снова отчетливо всплыло суровое лицо женщины, прижимавшей ее к кровати, и ощущение перетянувшего ей руку резинового жгута. Франческа вздрогнула. Пусть уж лучше эти воспоминания остаются в глубине ее памяти и никогда не выходят оттуда на поверхность.

Она перевела взгляд на Курта. Ее муж возвышался рядом с ней, неотразимо элегантный в великолепно сшитом темно-синем блейзере с эмблемой яхт-клуба на нагрудном кармане, белой шелковой рубашке и светло-сером галстуке. Он олицетворял собой идеал мужчины. Его улыбка была такой же ласковой и обволакивающей, по мнению Франчески, как и теплое солнце Флориды, ласкающее их своими лучами. Даже тень заботы или тревоги не омрачала теперь лицо ее мужа, и она вздохнула с облегчением. Франческа тоже получила то, к чему стремилась. Она будет любить Курта до конца своей жизни.

Через несколько мгновений после того, как мировой судья объявил их мужем и женой, Курт повернулся к Франческе, его голубые глаза лучились любовью. Обеими руками он поднял спускавшуюся ей на лицо длинную фату, и она посмотрела прямо ему в глаза, совсем как тогда, в первый раз. Курт откинул фату и, очень нежно взяв в ладони ее лицо, притянул к себе, закрывая собой от взглядов гостей. Это мгновение должно было принадлежать только им двоим.

Какая-то тень промелькнула в это мгновение в глубине его глаз, что-то похожее на печаль.

— Я люблю тебя, Франческа, — негромко произнес Курт. — Я еще не говорил таких слов ни одной женщине, но, с божьей помощью, говорю их теперь. Я буду стараться измениться ради тебя, но ты должна любить меня. И, если что-нибудь случится со мной, пожалуйста, прости меня.

Эти слова показались ей очень странными. Франческа не поняла их, машинально ответив на его поцелуй, завершающий церемонию. Единственное, что она поняла, что он любит ее.

— Здесь хватит народу, чтобы осыпать их рисом? — громко спросила Касси.

Жена Анджело подошла к ним, держа в руках серебряный поднос с небольшими пакетиками риса, перевязанными розовыми и голубыми ленточками. Толстяк Анджело, облаченный в уже измятый белый полотняный костюм, оглядел гостей.

— А куда это девались юристы? — неожиданно спросил он. — Ты не знаешь, Курт, кто их надоумил явиться сюда именно сегодня?

Франческа не обратила на эти слова никакого внимания, глядя на зелень лужайки, разбитой вдоль розария, и на большой фонтан, дорожка за которым, раздваиваясь, уходила к большому плавательному бассейну и к домикам для гостей.

На повороте показался черный седан и резко затормозил, подняв облако белой пыли. Из машины вышли трое мужчин в черных официальных костюмах и торопливо направились вдоль окружавшей розарий живой изгороди.

Поначалу никто из приглашенных на свадьбу гостей не обратил на них внимания. Франческа лишь подумала, что если это гости, то они изрядно опоздали. Почему-то эти мужчины ничуть не походили на гостей.

Еще один черный седан появился на дорожке и, обогнув уже стоявший там автомобиль, проехал чуть вперед и остановился, скрипнув тормозами, у большого куста олеандра.

Анджело, с бокалом шампанского в руке, обернулся на шум. Курт в первый раз за сегодняшний день выпустил из своей ладони руку Франчески.

Несколько мужчин выскочили из второго автомобиля и двинулись за первой группой, которая уже приблизилась к невысокой живой изгороди по ту сторону розария. Трое из них перепрыгнули через изгородь и, не успев погасить инерцию, опрокинули празднично накрытый стол, уставленный тарелками с закусками, серебряными ведерками с шампанским и вазами с живыми цветами.

Касси вскрикнула. Анджело, двигаясь неожиданно быстро при всей своей полноте, оттолкнул Франческу в сторону и схватил Курта Бергстрома за руку, что-то крича при этом.

Они бросились бежать, даже не оглянувшись на застывших в изумлении жен, и мчались к густым зарослям, которые отделяли «Дом Чарльза» от соседнего поместья Уитни. Несколько мужчин в черных костюмах бросилась наперерез Курту Бергстрому и Анджело, чтобы перехватить их.

Франческа с открытым от удивления ртом смотрела, как мимо нее пробежал человек с пистолетом, сверкающим металлом на ярком солнечном свете. Повернувшись, она увидела рядом с собой Гарри Стиллмана. Юрист успокаивающе положил руку ей на плечо.

— Оставайтесь на месте, дорогая, — сказал он ей. — Не стоит вмешиваться во все это.

Мимо них пробежали еще несколько человек, на этот раз в зеленых с бежевым мундирах полиции штата. На автомобильной дорожке остановилось еще несколько машин.

Высокий человек с суровым, но хорошо знакомым лицом, держа в руке что-то бубнящее радиопереговорное устройство, подбежал к Гарри Стиллману и протянул ему сложенный белый листок бумаги.

— Вот этот чертов ордер на арест, — сказал он.

Взгляд черных глаз Джона Тартла быстро скользнул по Франческе, отметив роскошное подвенечное платье, тщательно уложенные волосы и расширенные глаза на побледневшем лице.

— Боже Мой, — пробормотал он.

Потом, повернувшись к Гарри Стиллману, спросил:

— Они успели пожениться?

Юрист молча кивнул головой.

— Привет, Джон Тартл, — сказала Франческа.

Ей пришлось напрячь голос, чтобы перекрыть доносящиеся с прибрежного шоссе завывания сирен. Она ничуть не удивилась, что Джон Тартл появился, чтобы поздравить ее.

— Я рада, что вы пришли на мою свадьбу, — добавила она.

Джон Тартл снова взглянул на нее, и его взгляд был, как обычно, непроницаем. Ничего не ответив, он быстро отошел от нее.

Одетые в черное люди пробивались сквозь густые заросли, разделяющие два поместья. Невнятные голоса из переговорных устройств все еще висели в воздухе. Питер Пиви и телохранитель подняли стол и унесли разбитую посуду и испорченные закуски. Франческу одолело неистовое желание расхохотаться во все горло.

Свадебное торжество явно закончилось весьма странно. Мировой судья, мистер Овенс, разговаривал с юристом в сером костюме, прибывшим из Майами вместе с Гарри Стиллманом. Все выглядели возбужденными и озабоченными.

— Франческа, — мягко произнес Гарри Стиллман, — пусть миссис Шенер проводит вас в вашу комнату. Вам лучше прилечь. Франческа, дорогая, вы меня слышите?

Он поднял руку и осторожно повернул ее голову, чтобы увидеть лицо.

— Вот так лучше. Теперь поднимитесь наверх с миссис Шенер и лягте в постель, а она позаботится о вас, пока все тут не закончится.

Франческа широко улыбнулась ему в ответ.

— Боже мой, — внезапно произнес Гарри Стиллман, всматриваясь в ее глаза. — Да ее надо немедленно показать врачу!

Он повернулся к миссис Шенер и произнес:

— Уложите ее в постель и побудьте рядом. Я постараюсь прислать кого-нибудь присмотреть за ней через пару минут.

— А где же Курт? — спросила Франческа.

Никто не обратил внимания на ее слова. Даже Герда Шенер выглядела чем-то озабоченной и довольно грубо потащила ее по направлению к особняку, на каждом шагу повторяя, что надо спешить, спешить, спешить.

С территории поместья Уитни доносился какой-то шум. Рядом с соседним особняком виднелось много полицейских в форме, которые что-то кричали в свои переговорные устройства, глядя в сторону полицейского катера, патрулировавшего пространство перед большой, выложенной плиткой террасой «Дома Чарльза», выходившей к морю. «Фрейя» мирно покачивалась на волнах в ожидании новобрачных.

Перед массивной резной дверью особняка Франческа замедлила шаг. Ей вовсе не хотелось подниматься в спальню. В ее памяти снова стали всплывать картины, которые она предпочла бы забыть. Как раз сейчас Франческа начала вспоминать, кто именно делал ей тот укол. Курт Бергстром после этого укола все время держал ее за руку, не отпуская даже во время свадебной церемонии.

— Постойте, — сказала Франческа.

Она схватилась рукой за дверную ручку. Ей не стоило заходить в дом, там с ней могло случиться что-то нехорошее. В ней вдруг шевельнулась неприязнь к миссис Шенер.

— Но где же Курт? — воскликнула она.

Она вышла замуж за Курта, и сейчас она хотела быть вместе с ним, а не с этой суровой женщиной, которая крепко держала ее за руку и пыталась затащить в дом.

Входная дверь открылась.

Парадный зал особняка был совершенно тих, темен и прохладен, словно существовал в каком-то другом, параллельном мире. Там, снаружи, под палящим солнцем бегали люди с портативными рациями в руках и полицейский катер патрулировал морской простор перед поместьем. Но внутри не было ни одного человека. Миссис Шенер, потеряв терпение, отрывала от дверной ручки пальцы Франчески. Та не могла сопротивляться, руки горничной не уступали по силе рукам мужчины.

— Я хочу остаться здесь, — молила ее Франческа.

Из дома на нее надвигалась стена полумрака. Она не хотела уходить в нее.

— Я подожду Курта! — отчаянно крикнула она.

По полукруглой дорожке перед домом пробежал человек, прижимая ко рту рацию и что-то говоря в нее. Миссис Шенер рывком втащила Франческу в дом.

— Мистер Курт идет за вами, — злобно прошипела она. — Он придет сюда и заберет вас! Вам надо переодеться и дожидаться его здесь.

Франческа отпрянула от горничной, инстинктивно пытаясь спрятаться в полумраке парадного зала. Она не верила ей. Но обмануть миссис Шенер ей не удалось. Тогда она попыталась освободить руку из железной хватки горничной.

— Я сама все сделаю! — топнула ногой Франческа. — И сама переоденусь! Оставьте меня в покое!

С этими словами Франческа вбежала внутрь дома. В мертвой тишине здания высокие каблуки ее туфель звонко цокали по полированному мрамору пола. Пышная юбка подвенечного платья стесняла ее движения. Свободной рукой она попыталась отбросить с лица фату, но проволочное кольцо, которым она была прикреплена к волосам, не позволило этого сделать. Франческа сказала себе, что не имеет смысла сражаться с миссис Шенер по всякому поводу; лучше всего просто убежать от нее. Ей нужен был Курт.

— Куда я иду? — растерянно воскликнула Франческа, снова ощутив провал в памяти.

Горничная развернула ее лицом к галерее и толкнула в спину со словами:

— Вам надо переодеться. Сделайте то, что вам сказал этот юрист, мистер Стиллман.

— Конечно, — с сомнением в голосе произнесла Франческа.

Опять всплыло неприятное воспоминание: Курт держит ее, прижимая к кровати в домике для гостей, а миссис Шенер склоняется над ней. Он легонько целует ее, говоря, что все будет хорошо, что она должна любить его и верить ему. Миссис Шенер в это время перетягивает резиновым жгутом ее левую руку, в сгибе которой вздувается вена.

«Только один укол, моя дорогая. И все будет в порядке», — зловещим эхом звучит голос Курта.

Франческа с такой силой рванула свою руку, что освободилась от хватки миссис Шенер, сделала несколько шагов и оказалась на площадке. Ночной кошмар снова становился реальностью!

Нагнувшись, она обеими руками подняла юбку своего подвенечного платья. Единственным безопасным для нее местом была теперь ее собственная комната.

Она услышала, что за ее спиной громыхают по деревянной лестнице тяжелые шаги миссис Шенер. Взбежав на галерею, Франческа снова наступила на юбку, услышав, как затрещала ткань, упала на колени и попыталась позвать кого-нибудь на помощь. Снаружи дома, всего в нескольких шагах от нее, были люди, которые могли ей помочь. Но никто даже не мог предположить, что Франческе очень нужна их помощь.

Грубые руки горничной подхватили ее под мышки и поволокли прочь от лестницы. У Франчески кружилась голова, она воспринимала все происходящее с ней, как во сне. Прекратив сопротивление, она поджала под себя ноги, запутавшись в пышной юбке, и откинулась назад. Один рукав ее подвенечного платья оторвался, но ей это было безразлично.

За спиной у нее оказалась Герда Шенер, которая, пропустив свои руки у нее под мышками, сцепила их в замок у нее на затылке, словно цирковой борец, лишив ее возможности двигаться, и тащила ее по галерее спиной вперед, мимо ее комнаты.

— Там вас никто не сможет найти, — говорила миссис Шенер на одной ноте. — Ни эти юристы, ни доктора, которых они хотят сюда притащить.

Франческа ухитрилась вывернуться и одной рукой вслепую царапнула лицо горничной. Миссис Шенер застонала от боли, но не ослабила своей хватки.

— Там никто не сможет найти вас. Только он, — монотонно повторяла она.

Стукнула дверь, распахнутая миссис Шенер. Франческа зацепилась ногой за дверной косяк и, всхлипывая от усилий, сражалась изо всех своих сил. Они были где-то на галерее, у входа в одну из неиспользуемых спален, она не могла вспомнить, в какую именно. Горничная пыталась втащить ее внутрь комнаты.

Франческа отчаянно закричала. Ее крик гулко отдался под высоким сводчатым потолком и растаял в громаде зала. Во всем доме не было никого, кто мог бы его услышать.

Голова снова пошла кругом, у Франчески все поплыло перед глазами, но она поняла, что должна изо всех сил сражаться за свою жизнь, и со всем пылом отчаяния принялась бороться с этой фурией, не давая той затащить себя в спальню.

Она ударила горничную коленом в живот и дернула на себя так, что они обе не удержались на ногах и упали. При этом грузное тело миссис Шенер рухнуло на нее, но Франческа вырвалась, поднялась на колени и ударила кулаком в скулу. Франческа услышала, как горничная застонала от боли, но, не пытаясь защититься от других ударов, своими железными руками обхватила ее за плечи и сжала в своих медвежьих объятиях. Из такого захвата Франческа уже не могла вырваться. Она вонзила зубы в плечо своей противницы и почувствовала на губах ее кровь.

Мгновенно железные объятия ослабли, и Франческа, упав на колени, отползла в сторону. Длинное подвенечное платье стесняло ее движения. Мельком обведя взглядом комнату, по розово-желтой обивке стен она узнала комнату Карлы Бладворт, принадлежавшую в свое время Эдне Бладворт. Воздух тут был застоявшимся, затхлым и душным. Тело Франчески моментально покрылось потом.

На четвереньках она поползла по пыльному персидскому ковру по направлению к ванной комнате, чтобы забраться туда и закрыть за собой дверь. Ручка двери была на уровне ее глаз, совсем близко, она уже почти дотянулась до нее рукой, когда сзади на нее обрушилась миссис Шенер.

В другое время, без этого пышного наряда, стеснявшего движения, и не будучи одурманенной снадобьем, которое ей дали перед свадебной церемонией, Франческа вполне могла рассчитывать на победу в сражении. Герда Шенер своими мощными движениями напоминала быка и была малочувствительна к боли, но Франческа была моложе, подвижней и отчаянней. Снова накатила волна бессилия — серые сумерки стали заволакивать ее взор и сознание. В комнате было так жарко, что она почти не могла дышать. Все слабее и слабее она била кулаком в лицо Герды Шенер, слыша в ответ ее звериное рычание. Вскоре Франческа безвольно поникла перед своей мучительницей.

Сильный, неожиданный удар в висок сломил всякое сопротивление Франчески. Ноги ее подкосились, она рухнула на пол и ударилась головой о ножку кровати.

Вспышка нестерпимо яркого света.

Затем беспросветная темнота.

Ей казалось, что она жарится в прямых лучах полуденного солнца. Она привязана к креслу в дальнем углу запущенного сада, воздух в котором был напоен ароматом миллионов роз и вибрировал от гудения множества невидимых пчел, которых можно слышать, но не видеть. Лицо казалось ей чужим, оно раздулось раз в десять больше своих нормальных размеров. Голова раскалывалась от боли и пылала, и Франческа тщетно поворачивала ее то в одну, то в другую сторону, пытаясь ощутить дуновение свежего воздуха.

Франческа застонала.

— Он придет за вами.

Это был голос потерявшей рассудок женщины, он раздался так близко, что Франческа вздрогнула. Розарий исчез и сменился темнотой. Голос продолжал бубнить в самое ухо:

— Мы будем ждать до тех пор, когда он сможет прийти за вами. Все эти люди не смогут помешать ему. В его жилах течет королевская кровь, его никто не сможет победить.

Голос понизился до шепота, полного отчаяния:

— Он мог бы стать богом в былые времена, в эпоху героев! Мой золотой, мой чудесный маленький мальчик.

— Воды, — хрипло попросила Франческа.

— Дверь ванной заперта, — сказала Герда Ше-нер. — Мы должны потерпеть и дождаться его, как ждали своих мужей-викингов их верные жены. И уйти с ним в долгое плавание на драккаре.

Франческа поняла, что просить и настаивать бесполезно.

Наконец безумная женщина со вздохом поднялась на ноги. Франческа вздрогнула и открыла глаза, жажда и духота снова навалились на нее, она толком не понимала, ощущает ли все это наяву или только в своем воображении.

— Я упакую ваши вещи, — услышала она все тот же лишенный выражения голос. — Вы, как королева, отправитесь в морское путешествие, и сопровождать вас будет мой брат. Такая молодая и красивая женщина, как вы, сможет сделать его счастливым.

Тяжелые шаги горничной болью отдавались в голове Франчески, но она все-таки попыталась сосредоточиться и рассмотреть обстановку вокруг себя. В комнате почти ничего не было видно из-за опущенных жалюзи, но все же отдельным лучикам солнца удалось пробиться сквозь плотные шторы. Один такой луч упал на лицо Франчески, ослепив ее. Она попыталась отвернуться и застонала. Малейшее движение причиняло острую боль.

Монотонный голос произнес:

— Та женщина была чересчур стара и совсем выжила из ума со всеми своими туалетами, драгоценностями и наркотиками. Да и что хорошего вообще было в ней? Теперь он заполучил молодую тигрицу.

Она нагнулась к Франческе, и та ощутила ее тяжелое, прерывистое дыхание.

— Прекрасную юную тигрицу, да еще и деньги в придачу.

Наступила долгая пауза. Шаги удалились и снова вернулись. Миссис Шенер молчала, и это ее молчание казалось Франческе зловещим.

Потом хлопнула дверь и наступила тишина.

Поборов опять навалившуюся дурноту, Франческа смогла сосредоточиться настолько, чтобы осмыслить свое положение. Она поняла, что лежит на спине на пыльном китайском ковре в комнате Карлы Бладворт. Мебель в комнате была закрыта на летний период полотняными чехлами, что придавало ей призрачный вид, но кровать Карлы, застеленная розовыми простынями, стояла неубранная, словно на ней кто-то спал.

Отчаянно напрягая все мышцы, Франческа села и попыталась повернуть голову. Окна были закрыты, и в комнате стояла невыносимая жара. Она смутно вспомнила, что в неиспользуемых комнатах кондиционеры были сняты.

Все еще плохо соображая, Франческа встала на колени. Ей грозила опасность; она должна была бороться за свою жизнь и делать это как можно скорее, пока сумасшедшая горничная не вернулась.

Франческа оперлась на столик Карлы Бладворт. В полумраке она различила оправленные в серебро туалетные принадлежности, хрустальный пульверизатор для духов и фотографии в золотых рамках: ее отец в шоферской униформе и светловолосая женщина с нежным лицом. Светло-серые глаза улыбались Франческе. Ее мама.

Но она не могла позволить себе думать в такой момент об этом. Франческа повернула голову, и комната снова поплыла у нее перед глазами. Обгоревшее на ярком солнце во время свадебной церемонии лицо распухло и саднило, длинные волосы слиплись от пота.

Одной рукой она рванула прочь фату и тут же почувствовала острую боль — венок из роз, удерживавший фату на голове, был прочно пришпилен к волосам. Держась одной рукой за туалетный столик, Франческа крепко зажала в руке перед своего подвенечного платья и рванула его, понимая, что должна освободиться от стесняющего одеяния, чтобы не остаться здесь навсегда. Она снова схватилась за столик, чтобы устоять на ногах, и, всхлипывая, рванула платье на груди обеими руками.

Франческа сорвала наконец с себя то, что оставалось на ней от пышного подвенечного платья, тонкий шелк жалобно трещал под ее руками. Но она достигла цели только наполовину; пояс широкой пышной юбки не поддавался ее усилиям. Кровь прилила к голове, она чувствовала, что может снова потерять сознание. Перед глазами снова начали сгущаться цветные тени.

Окно! Это единственный для нее путь к спасению. Она попыталась сосредоточиться на этой мысли и, схватившись обеими руками за подоконник, выпрямилась. Раздвинув ставни, Франческа увидела залитую яркими лучами солнца выложенную плиткой террасу, стройные очертания корпуса «Фрейи», стоящей у причала, и аквамариновые воды Гольфстрима вдали на горизонте.

Окно было закрыто. Заперто. Наглухо. Франческа схватилась за ручку, попыталась распахнуть его и почувствовала, что силы покидают ее. Взор стала затягивать черная пелена, ноги подкосились, она медленно осела на колени, привалившись к стене и схватившись за подоконник обеими руками.

Франческа прижалась щекой к подоконнику и закрыла глаза. Ее охватила такая слабость, что она медленно сползла на ковер.

Дышать становилось все труднее, пыль забивала ноздри, в горле першило. Франческа прижалась к ковру, всхлипывая от боли, поползла к двери, слыша свое собственное судорожное дыхание. Наконец она из последних сил дотянулась до ручки двери и попыталась открыть ее.

Дверь была заперта.

— Курт, — прошептала она, охваченная отчаянием.

Она должна была выбраться из запертой комнаты, раз уж он не пришел за ней.

Темнота снова окутала ее.

Снова придя в сознание, Франческа ощутила прежде всего боль. Все тело ныло, словно она сражалась с этой лишенной всякого воздуха комнатой, и она поползла обратно к подоконнику, стараясь снова добраться до окна, успев забыть, что уже пыталась сделать до этого.

В комнате сгущались сумерки. Солнце опускалось за деревья, растущие вдоль береговой линии поместья.

Навалившись на туалетный столик, Франческа протянула руку, не обращая внимания на падающие хрустальные флаконы, и, схватив одну из стоящих там фотографий в тяжелых золотых рамках, принялась стучать ею в оконное стекло. В рамке оказалась фотография прекрасной светловолосой женщины.

— Ну хоть кто-нибудь, помогите мне, — глухо простонала она.

Подняв над головой золотую рамку, она с размаху ударила ею по окну и услышала звон стекла. Ударила снова, золотая рамка вырвалась у нее из рук и упала сквозь разбитое стекло наружу. В это мгновение тонкая струйка прохладного воздуха овеяла распухшее лицо и губы Франчески. Ей пришлось обеими руками ухватиться за подоконник, чтобы не упасть от нового приступа головокружения.

Вскоре под действием невыразимо чудесной прохлады, пришедшей с моря, взор ее прояснился, и сначала она ясно различила верхушки пальм, потом чистую синеву вечернего неба. Краем глаза Франческа заметила, что суда на воде изменили свое местоположение. «Фрейя» снялась со швартовов и теперь, напоминая привидение или пьяного, медленно дрейфовала в открытое море.

Зрение так часто в последнее время подводило ее, что Франческе показалось, что это только игра ее воображения. Но когда она вгляделась пристальнее, то увидела, что «Фрейя» постепенно набирает скорость. Кто-то, находящийся на борту, поставил носовой кливер, который медленно наполнился легким ветром. Хотя яхта и выглядела покинутой экипажем, это впечатление было обманчивым.

Франческа обеими руками ухватилась за подоконник и подтянулась повыше. Еще одно усилие, и она сможет позвать людей на помощь. Снова навалилась дурнота, голова закружилась, она с трудом удержалась на ногах. Теперь «Фрейя» была уже в ста метрах от старого волнолома.

«Если запустить двигатели, то яхта неизбежно наткнется на него и пробьет борт», — подумала Франческа. Именно в этот момент яхта плавно развернулась и двинулась в сторону открытого моря.

Но почему он ушел на «Фрейе» без нее? Неужели она обречена на смерть в этой заброшенной комнате?

Франческа привалилась головой к оконному переплету, тупо перебирая в голове множество вопросов и не находя ответа ни на один из них. Она чувствовала себя чересчур больной и слишком усталой, чтобы размышлять над ними.

Два быстроходных военных катера появились из-за северной оконечности Палм-Бич. Все внимание Франчески было приковано к исчезающему в сумерках силуэту «Фрейи», и она не замечала эти суда до тех пор, пока они не приблизились. Ноги Франчески отказывались держать ее, она схватилась за оконную раму, чтобы не упасть. Ей казалось, что она видит страшный сон! Опускающееся за горизонт солнце оставило на воде золотую дорожку, которая пробуждала в памяти смутные воспоминания. Где же она видела судно, уходящее под парусами в ночь?

Катера береговой охраны шли «Фрейе» наперерез. Двигатели яхты работали на полных оборотах, унося ее в открытое море навстречу свободе, она явно старалась оторваться от катеров, не зажигая ходовых огней, надеясь раствориться во тьме наступающей ночи.

В бессильной ярости Франческа до боли сжала пальцы. Быстроходные катера на глазах сокращали расстояние. Теперь «Фрейя» уже не могла оторваться от них и растаять в открытом море. Было что-то обреченное в судах, разыгрывающих жестокую драму на арене подсвеченного заходящим солнцем моря под сводом темно-сапфирового неба.

Франческа на несколько секунд прикрыла глаза. Она знала, что Курт Бергстром находился на борту «Фрейи» — никто, кроме него, не смог бы так искусно выйти из бухты, выиграть несколько первых минут за счет бесшумности хода под парусами и сгущающихся сумерек. В душном безмолвии своей темницы она вспомнила странное выражение во взгляде, ласкающем ее, и слова, произнесенные в тот момент, когда он поднял фату и сверху вниз посмотрел ей в лицо: «Я буду стараться измениться ради тебя, но ты должна любить меня. И если что-нибудь случится со мной, пожалуйста, прости меня».

Каким-то сверхъестественным чувством Франческа поняла, что сейчас должно произойти ужасное.

— Нет! — вырвался хриплый крик из ее пересохшего горла.

«Фрейя» изменила курс — она уже не неслась в открытое море, а описывала широкие круги, словно у штурвала никого не было. Пограничные катера отрезали ей выход в море.

Франческа, похолодев от страха, прижалась к окну, чтобы видеть происходящее. От этого ее движения вылетело и разбилось о камни еще одно стекло, но никто не услышал этого. «Боже, не дай этому случиться!» — молила она.

Перед ее внутренним взором совершенно отчетливо предстала картина, висящая в домике Курта Бергстрома. Запертая в стенах «Дома Чарльза», она не могла дотянуться до своего викинга или позвать его, умолить его остановиться! Так вот что всегда с обреченностью просвечивало во взоре его голубых глаз, в которые ей теперь уж не суждено больше взглянуть.

Яркий огненный цветок вспыхнул на корме «Фрейи» и пышно расцвел под порывом ветра. Тут же вереница красных и оранжевых вспышек пробежала от кормы к баку, словно кто-то плеснул и поджег струю бензина. Языки пламени взвились до верхушек мачт «Фрейи». И внезапно вся яхта исчезла в ослепляющей вспышке оранжево-желтого пламени — огонь добрался до топливных цистерн.

— Боже мой! — прошептала Франческа, понимая, что уже ничего нельзя сделать.

Она прижалась к оконному стеклу лицом, чувствуя, что ее душа разрывается на части. В лицо бил жар адского пламени, в голове эхом отдавался треск горящего судна, на долю секунды она вроде бы увидела сквозь языки пламени человеческую фигуру. Но огонь тут же скрыл все.

Они подожгли погребальный драккар викинга и отправили его в открытое море.

«А что будет потом?» — захотела в свое время узнать она.

Он пойдет на дно.

Как же могла она забыть ту картину, изображающую погребение викинга в море, висевшую в домике Курта Бергстрома? Или выражение его лица, когда он рассказывал ей об этом? Теперь такая же судьба была уготована «Фрейе» и ее капитану.

Курт пытался прорваться на «Фрейе» в открытое море, зная, что попытка совершенно безнадежна. Заранее зная, что он сделает, если не сможет обрести свободу. Теперь «Фрейя», вся в огне, медленно дрейфовала в открытое море. А Курт был мертв.

«Прости меня», — сказал он, поднимая тогда фату, чтобы поцеловать ее.

Франческе показалось, что жизнь ее кончена. Она устало закрыла глаза. Она тоже скоро умрет, если никто не обнаружит ее. Возможно, это будет после всего случившегося самый лучший выход. Она сползла по стене, опустилась на колени и прижалась головой к подоконнику.

Тьма беспамятства снова навалилась на нее.


18


В лицо Франческе ударил луч фонарика. Секунду спустя из мрака до нее донесся голос безумной женщины:

— Он мертв. Все кончено. Мой чудесный золотоволосый мальчик погиб.

Прохладный воздух сквозь открытую дверь проникал в комнату и смешивался с ветерком, прилетавшим с моря и врывавшимся через разбитое окно. Франческа повернула голову к свету, удивляясь, что еще жива. Сколько же времени она провела тут?

Единственным источником света в комнате был фонарик, тьма вокруг его лучика казалась особенно густой. Только сквозь разбитое окно можно было различить темно-синее вечернее небо.

Сильные руки усадили ее на пол, привалив спиной к стене. Франческа попыталась облизнуть распухшие губы, но пересохший язык не повиновался ей.

— Хоть каплю воды, — едва слышно произнесла она.

Но странный безумный голос, не умолкая, твердил свое:

— Мой чудесный брат мертв, он погиб совсем как викинг, как великий ярл на своем драккаре, и его судно погибло вместе с ним, совсем как в былые времена. — Голос звучал из темноты, надтреснутый от горя. — И у него не осталось потомства. Закончился наш род, великий род Халлстурмов. Исчез с лица земли.

Франческа всхлипнула. Сильные руки Герды Шенер легли ей на плечи, и она не могла пошевелиться.

Ей показалось, что к дому подъехал автомобиль. Вот хлопнула дверь, раздались шаги, чьи-то голоса.

Пальцы горничной торопливо ощупывали ее руку при свете фонарика. Монотонный голос не умолкал:

— Мой брат был героем, о таких людях написаны древние саги. Вы даже не можете себе представить, как должна быть счастлива девушка, обыкновенная девушка вроде вас, когда на нее падает выбор такого человека, как граф Курт Бергстром.

Франческа не могла даже пошевелиться. Парализующее безразличие овладело ею.

— Теперь я отправлю вас к нему. Вы встретитесь с ним и до скончания веков будете принадлежать ему.

На галерее послышались громкие голоса и тяжелый топот бегущих ног.

Франческа попыталась крикнуть, позвать кого-нибудь на помощь, но язык не повиновался ей, она не могла издать ни звука. Вдруг она почувствовала укол в предплечье и дернулась от боли. Казалось, что по венам потек жидкий огонь, распространяясь по всему телу.

Дверь в спальню Карлы распахнулась от сильного удара. По лицу Франчески скользнули лучи мощных фонарей. Послышались звуки падающих на пол предметов, потом вскрикнула Герда Шенер. Кто-то щелкнул выключателем, но свет не зажегся.

Сильные руки обняли Франческу, и голос Джона Тартла, хриплый от волнения, произнес:

— Слава богу, ее не было на этой проклятой яхте!

— Она жива? — спросил другой голос. Франческа пристально всматривалась в темноту, будучи не в состоянии произнести ни слова. Ее рука постепенно начала неметь. Она почувствовала, как кто-то нащупал ее пульс, взял за кисть и тихо выругался.

— Ей что-то впрыснули. Вот след укола. Ей нужна медицинская помощь.

Джон Тартл поднял Франческу, вынес из душной темной комнаты, внезапно заполнившейся людьми, и быстро направился к выходу из дома. Она безвольно обмякла на его руках. Франческа вдруг почувствовала себя в безопасности и прижалась к нему, вдыхая знакомый запах хвойного мыла и маленьких коричневых сигарилльос.

Она не понимала, что происходит, но ей не было до этого дела. Вокруг них суетились люди с фонарями и переносными рациями в руках. Прохладный воздух овеял лицо и пылающую кожу. Кто-то шел рядом с ними, держа ее за запястье и следя за ее пульсом. Тревожный голос Джона Тартла не умолкал.

— Франческа, — твердил он, — только не закрывай глаза, милая. Постарайся не засыпать, пока мы не довезем тебя до больницы. Там выяснят, что впрыснула тебе Герда. Ты меня слышишь?

У нее не было ни сил, ни желания отвечать ему.

Джон спустился по лестнице, сквозь огни и шум вынес ее в жаркую и влажную ночь, осторожно внес в автомобиль-фургон. Кто-то оторвал лоскут ее бывшего подвенечного платья, когда ткань за что-то зацепилась.

— Она перенесет перевозку? — раздался чей-то встревоженный голос.

Франческу накрыли одеялом, заботливо подоткнув его со всех сторон. Она хотела было сказать, что ей и так жарко, но не смогла. Глаза слипались, тело казалось каким-то чужим.

— Дайте подложить что-нибудь под голову! — сорвался на крик Джон Тартл.

— Спокойнее, Джонни, — произнес другой голос.

Дверь фургончика захлопнулась.

Франческе ужасно хотелось спать. В машине было душно, ее по-прежнему страшно мучила жажда. Автомобиль миновал въездные ворота поместья и выехал на приморское шоссе. Раздались звуки полицейских сирен на машинах сопровождения. Джон Тартл сел рядом с Франческой, привлек ее к себе, бережно поддерживая ее голову.

— Только не спи, — откуда-то издалека проник в сознание его голос. — Смотри на меня, слушай меня, Франческа. Только не молчи, прошу тебя. Дай знак, что ты слышишь меня. Франческа, открой глаза.

Она попыталась отвернуться от него. Почему она должна делать то, что велит Джон Тартл? Ее муж мертв. И она знает, как этот человек ненавидел Курта. Ей хотелось умереть — нужно было только скользнуть в уютную дремоту, которая все плотнее окутывала ее сознание. Но его руки грубо встряхнули ее.

— Франческа, черт тебя возьми, — раздался его голос у нее над ухом, — проснись! Постарайся очнуться. Я не собираюсь терять тебя из-за этого ублюдка! Он сам не мог жить без наркотиков, но зачем он погубил тебя?

Эти злые, грубые слова с трудом проникали в сознание Франчески. Она застонала, протестуя против того, что ей приходится выслушивать всякую мерзость. Она не хотела, чтобы кто-то — кто бы он ни был — возвратил ее обратно в уже почти покинутый ею мир. Ее распухшие губы почти не повиновались ей, но Франческа попыталась прошептать, чтобы он оставил ее в покое. Почему с ней здесь оказался именно Джон Тартл? Кто позволил ему мучить ее?

Она с трудом приподняла свинцовые веки и встретила его пристальный взгляд. Он почувствовал, как ее тело напряглось, и быстро пробормотал в ответ:

— Ну и характер! Я должен был догадаться, что ты даже сейчас не позволишь сказать плохого слова про этого твоего графа.

Всего лишь несколько дюймов отделяли ее лицо от его лица, как всегда жесткого и бесстрастного, обрамленного спутанными прядями темных волос. Но сейчас в его глазах светилось множество чувств. Франческа закрыла глаза, не желая этого видеть. Она слышала совсем рядом частые удары сердца Джона Тартла и ощущала напряженные мышцы его груди и обнимавших ее рук. Нет уж, лучше вспоминать о том, что этот человек всегда был к ней враждебен.

Он продолжал тихим голосом:

— Теперь тебе уже не будет казаться, что господь хранит Палм-Бич, не так ли? Разве что за исключением этих парусных гонок.

При этих словах ее глаза снова открылись. Она глухо застонала. Джон Тартл никогда не сможет понять, как сильно она любила Курта. «Как он только посмел говорить всякие гадости о моем муже?» — отстраненно подумала Франческа.

Что он имел в виду? Она не хотела понимать его грязных намеков, ей больше всего на свете хотелось умереть. Жить дальше было бессмысленно — никогда уже Курт не будет поджидать ее в домике, стоящем в конце олеандровой аллеи. Привидения не были изгнаны из «Дома Чарльза» — они одержали победу!

Но Джон Тартл все говорил.

— Если тебе будет от этого легче, — говорил он, — то это целиком моя вина. Франческа, ты меня слушаешь? Я должен был бы понять, что у него есть сообщник — теперь, когда роль Герды раскрылась, это совершенно ясно. Но кто мог знать, что у этого твоего графа была сестра, участвовавшая в его замыслах? Я-то следил за ним во все глаза с того нашего разговора о головной боли в Нью-Йорке, когда ты сказала, что не принимаешь таблеток и не держишь их. Я не мог понять, как ему удается пичкать тебя всякой дрянью — точно так же мы не могли доказать, что он обрабатывает Карлу. Вопрос стоял так: если ты не доставала эту гадость сама, кто подсовывал ее тебе? Все сходилось на Герде. Когда мы сегодня вломились в ее комнату, там был буквально склад наркотиков, которыми она тебя пичкала. Мы не узнаем, что это была за гадость, пока не разберемся в них.

— Нет, — прохрипела Франческа.

Ей хотелось, чтобы он замолчал, но его голос проникал до глубины души, и от него не было спасения. Она ничем не могла противостоять ему.

Но Джон Тартл был настойчив и не отставал от нее.

— Мне был нужен ордер на его арест, — сказал он и еще крепче прижал ее к себе; она почувствовала на своей щеке его теплое дыхание. — Ты не представляешь, как я хотел прищучить его, Франческа. Мне очень помогла Эльза Маклемор. Ты слушаешь меня? Сегодня утром прокурор по ее делу согласился в обмен на данные ею сведения отозвать свое обвинение. А около полудня Эльза передала в прокуратуру список тех, кто поставлял наркотики Берни Биннсу. Франческа, проснись! И первыми в этом списке были этот швед и его дружок, Анджело. Их операции здесь были для них просто развлечением — не сравнить с той контрабандой наркотиков и оружия в Юго-Восточную Азию, которой они занимались прежде. Я никак не мог получить ордер на его арест, не имея веских доказательств. — Джон сказал с горечью: — Я так хотел закончить все это до того, как он уговорил тебя выйти за него замуж, но он в этом все же переиграл меня.

Франческа дрожала от гнева. Кровь тяжело билась в висках, но еще сильнее в ней было желание куда-нибудь деться от этого человека, терзавшего ее своим рассказом. Она не могла больше слушать его, ненавидела все сказанное им, ненавидела его за то, что он пытался удержать ее в этом жестоком мире. Но не могла ничего сделать даже тогда, когда он нежно убрал с ее лба слипшиеся от пота волосы и тихонько погладил пальцами по щеке. Она заметила блеск устремленных на нее глаз. Фургон занесло на повороте, и его руки напряглись, чтобы удержать ее.

— Неправда, — с трудом выдавила она из себя.

— Неправда? — переспросил он. — Франческа, похоже, ты не понимаешь, что происходит. Все до самого последнего времени думали, что ты крепко сидишь на игле. Даже Гарри Стиллман был в этом убежден — особенно после того, как ты мгновенно закрутилась с Бергстромом. Надеюсь, ты не обиделась на это слово, я не могу подобрать другого, более подходящего. Ты вела себя совсем как настоящая наркоманка.

Когда Франческа дернулась от ярости, Джон Тартл еще крепче сжал свои объятия.

— Но я никогда не прощу себе, что не смог сообразить, что граф и Герда действуют заодно и пытаются проделать с тобой то же самое, что до этого проделали с Карлой. А я тогда в самом деле ничего не мог предпринять, у меня были лишь догадки и предположения. Может быть, мне не следовало выводить из игры Дороти, она не хотела уходить от тебя, но я настоял на этом, рассчитывая, что тогда Бергстром будет действовать менее осторожно. — Его голос внезапно упал до шепота: — Франческа, ты хочешь знать, что я чувствовал, глядя, как ты каждый вечер бегаешь к этому типу?

Франческа так обессилела, что не могла даже протестовать. Она уже оставила мысль высказать этому человеку, как ненавидит его за все то, что он для нее делает. И за все, сделанное для нее в прошлом. Какой в этом смысл? Она не могла даже пошевелиться.

Франческа безразлично смотрела, как темноволосый мужчина взял ее руку, осторожно разжал пальцы, а потом поднес ладонь к своим губам. Губы его, коснувшиеся ее руки, были нежны и прохладны.

Он сказал, понизив голос:

— Я все это время жил в аду. В последний вечер даже пытался заставить тебя возвратиться домой, я больше не мог этого выносить.

Джон с нежностью и состраданием смотрел на нее, не выпуская ее руки из своей.

— Что же случилось, Франческа? Ты застукала его с Доррит? И негодяй поэтому решил поскорее все довести до конца? Или ты поняла, что он не может жить без героина, к которому пристрастился в Сайгоне?

Фургон повернул на ярко освещенное пространство, сирены прекратили свое завывание, автомобиль резко остановился.

Франческа попыталась вырвать руку из ладони Джона Тартла и не смогла этого сделать. Голос ее бывшего телохранителя уходил куда-то вдаль, а в ушах нарастал какой-то рокот.

— Нельзя сказать, что я сделал все возможное, чтобы понравиться тебе. — В его голосе появилась ирония. — И могу себе представить, что ты сейчас обо мне думаешь. Надеюсь только на то, что со временем это пройдет. — Пару секунд Джон Тартл колебался. — Франческа, я сотрудник таможенной службы США и выполнял задание.

Открылась задняя дверца фургона, снаружи послышались голоса. Джон быстро произнес:

— Я полюбил тебя с того самого мгновения, как впервые увидел. Я хочу, чтобы ты знала об этом, Франческа…

Чьи-то руки поднимали Франческу, укладывали на каталку. Но ей было совершенно необходимо сказать Джону Тартлу одну вещь. Она стряхнула с себя темную пелену беспамятства, в которую начала погружаться, и попыталась произнести несколько слов. Хриплые звуки, вырвавшиеся из ее распухших губ, вряд ли можно было разобрать.

— Вы убили его, — прохрипела она.

В этот момент все суетились вокруг нее, и этих слов Франчески никто не услышал.


Часть V

БОСТОН


19


Октябрь пришел в Новую Англию[9 - Новая Англия — название исторически сложившегося района в северо-восточной части США, в который входят штаты Мэн, Нью-Хэмпшир, Вермонт, Массачусетс, Коннектикут. Главный экономический центр — г. Бостон.] в классическом наряде из золотых листьев и чистой голубизны прозрачного неба, но наступающий ноябрь должен был принести с собой мрачную погоду и холодные дожди. «Такая погода куда больше соответствует моему настроению», — думала про себя Франческа.

Как раз после Дня Благодарения[10 - День Благодарения — национальный праздник США, отмечается в последний четверг ноября.] она перебралась в мансарду третьего этажа в доме своего дяди Кармина, в ту самую комнату, в которой жила в детстве. Никто не одобрил ее решения уединиться, семья считала, что она еще недостаточно оправилась от выпавших на ее долю испытаний, но вместе с тем все хотели, чтобы в ее снах не всплывали кошмары, от которых в первые несколько недель не могли спать не только она, но и все обитатели дома. Единственное, что по-настоящему беспокоило ее близких, было нежелание Франчески вообще выходить из дома.

Но она была довольна своим положением. Как выразился ее юный кузен, «Франческа нашла свою норку и забилась в нее», и это было именно то, что ей нравилось. Она грелась у семейного очага, особенно по воскресеньям, когда Луккезе и Деллафиори собирались за обедом. Потом Франческа часами смотрела телевизор в компании своих самых младших родственников — Джонни и Салли.

Никто никогда не упоминал при ней Палм-Бич. При выписке из больницы ей порекомендовали несколько недель отдыха, шел уже второй месяц ее пребывания в кругу родных. В семье господствовало мнение, что для окончательной поправки понадобится еще время — самое лучшее лекарство, которым они могли лечить Франческу.

Бывшая детская на третьем этаже и стала основным убежищем, где Франческа порой часами лежала на узкой кровати, рассматривая корешки своих старых книг на полках — от истрепанных школьных учебников до романов Нэнси Дрю. Ее взгляд бездумно скользил по школьным и институтским фотографиям в скромных рамках, по картинкам, вырезанным когда-то из иллюстрированных журналов. Глядя в окно на окружающие дом старые кирпичные здания, задворки складов и широкий боковой фасад церкви святого Антония Падуанского, она чувствовала, как в душе постепенно восстанавливается покой.

Ей было хорошо дома, вдоволь времени для размышлений о том, как она собирается жить и что будет делать со своими деньгами. Для раздумий о Карле и о Ванни и обо всем том, что не рассказали ей родственники. Она размышляла о том, что ее отец был юным священником, который по каким-то причинам, едва дав обеты Богу, тут же пожалел об этом, но тем не менее до конца жизни не решился нарушить их. И о том, что ее родственники многие годы должны были подозревать, что Карла Бла-дворт была ее настоящей матерью.

Ее дядья и сейчас не сказали по этому поводу ни одного слова; сицилийский обет молчания продолжал действовать, и Франческе как-то пришло в голову, что если бы у нее были дети, они вполне могли вырасти и, в свою очередь, завести детей, так ничего не услышав и не узнав про все это. Она знала, что, если кто-нибудь и нарушит обет, то это будет она сама.

Франческа старалась не думать о событиях, происшедших в Палм-Бич. Но как планировать свое будущее, если не оценить всесторонне свое недавнее поражение? Погружаясь в глубины несчастья, Франческа позволяла своему сознанию лишь мельком касаться события, которое она изо всех сил старалась забыть, — церемонии бракосочетания, в разгар которой полиция Палм-Бич пыталась арестовать Курта по обвинению в контрабанде и торговле наркотиками. Соучастником его был доктор Бернард Биннс. Над Куртом продолжало висеть подозрение в причастности к смерти Карлы Бладворт, несмотря на официальное заключение о том, что ее смерть наступила вследствие естественных причин. «И это, — в отчаянии думала Франческа, — был человек, которого я любила!» Этим Франческа и ограничивалась, не в силах двинуться дальше и страшась вспомнить остальное.

Почта для Франчески поступала на дом по Фрамингхем-стрит, переправляемая туда из штаб-квартиры корпорации на Манхэттене и из поместья, но оставалась нераспечатанной, пока в Бостон не приехала ее новая секретарша.

Франческа даже не вышла из своей комнаты, ее тетя Анжела отправила секретаршу обратно. Но та все же оставила для Франчески несколько срочных писем, в том числе от правления корпорации Бладвортов.

К середине ноября сложилась критическая ситуация — множество документов требовали личного рассмотрения Франчески. Гарри Стиллман и Морис Ньюмен вынуждены были потревожить Франческу в Бостоне с целой кипой бумаг.

Старший из совладельцев юридической фирмы выглядел немного смущенным.

— Строительная компания «Бла-Ко» закрывается с первого января, — сказал он. — Я понимаю, это удар для корпорации, как психологический, так и коммерческий. Надо признать, что в свое время было принято ошибочное решение о приобретении этого подразделения. Итак, это подразделение полностью ликвидируется. Само собой разумеется, что для развития торговых центров «Бла-Ко» будет разработана соответствующая программа. Правда, на первом этапе ожидаются убытки — придется покрывать все строительные расходы. Я думаю, нет смысла скрывать тот факт, что сейчас корпорация переживает самую тяжелую ситуацию с 1993 года.

Они сидели на крытой веранде дома, наслаждаясь кофе. По стеклам неустанно барабанил холодный дождь.

Довольно долго все молчали.

Франческа вспомнила свой летний визит в Нью-Йорк, когда руководители корпорации пытались скрыть от нее правду о состоянии дел «Бла-Ко».

Она встала, подошла к окнам веранды и посмотрела на косые струи дождя. Когда ее в сентябре выписали после недельного лечения в больнице Западного Палм-Бич, она вернулась в Бостон, собираясь там решить, как ей жить дальше. Со стороны это могло показаться совершенно нелепым — испытывать сомнения, возвращаться ли ей к роли владелицы шестидесяти миллионов долларов, «Дома Чарльза» и контрольного пакета акций корпорации Бладвортов, но Франческе и в самом деле нужно было какое-то время, чтобы обдумать это.

Она очертя голову бросилась в жизнь, к которой была совершенно не подготовлена, и набила немало шишек. Стоило ей мысленно взглянуть в недавнее прошлое, как лицо ее заливала краска унижения и стыда за допущенные ошибки или за непростительную наивность.

Стоя у окна и глядя на холодный дождь, Франческа понимала, что от ее решения зависит судьба многих людей. И, сознавая свою ответственность, она боялась совершить ошибку.

Внешне она заметно переменилась. Франческа несколько поправилась благодаря вкуснейшим макаронам тетушки Анжелы, вернула те пять фунтов, которые сбросила в «Золотых Воротах», и снова походила на прежнюю Франни Луккезе. Тяжелая грива густых вьющихся волос была небрежно зачесана назад. Ее перестали интересовать модные наряды, и перед гостями из Майами Франческа предстала в старом свитере двоюродного брата Гаэтано, который был на несколько размеров ей велик. Тем не менее ее красота нисколько не померкла, великолепие стройной фигуры не могла скрыть даже мешковатая одежда, но в серебристо-серых глазах появилось печальное выражение.

Она повернулась к юристам, иронически улыбаясь уголками губ.

— Очевидно, некомпетентных руководителей корпорации уволить невозможно. Похоже, шишки из «Бла-Ко» продержатся еще какое-то время на своих местах только потому, что никто не хочет признаться в том, что именно он принял их на работу. Когда я была летом в корпорации, то поняла, что там никто не намерен признаваться в совершенных ошибках.

Ее собеседники при этих словах почувствовали себя несколько неуютно, но возразить им было нечего. Гарри Стиллман снял очки и стал сосредоточенно протирать их платком, чтобы не встретиться взглядом с Франческой.

— Но они тем не менее хотят конструктивных перемен. К этому их просто вынуждает жизнь, — заметил он. — И даже просили напомнить, что вы теперь обладаете правом непосредственно голосовать всеми принадлежащими вам акциями. Мисс Робинсон, ваша новая секретарша, несколько недель назад оставила вам бланк, который вы должны заполнить.

Франческа ничего не ответила.

— Правление корпорации, — добавил Гарри Стиллман, — выразило желание сотрудничать с вами.

Франческа кивнула, но не смогла сдержать улыбки. «Как это трогательно с их стороны!» — подумала она, но сказала:

— Я никогда не соглашусь быть лишь номинальной фигурой в правлении корпорации.

Гарри Стиллман выразительно поднял бровь:

— Это ваше право, Франческа. Вы держатель контрольного пакета акций, и ваше мнение в управлении компанией всегда будет решающим.

— Разумеется, решать вам, — вставил его коллега, — но, если вы готовы прослушать несколько лекций для высшего управляющего звена и пройдете небольшую стажировку, никаких вопросов не будет.

Франческа скептически посмотрела на юристов. Их слова звучали очень заманчиво, но теперь она научилась видеть разницу между словами и истинным положением дел.

Когда Гарри Стиллман навестил ее в больнице Палм-Бич вскоре после всех событий, он рассказал ей, что был доверенным лицом и связным официальных властей штата и федерального правительства, заинтересованных в разрешении всех обстоятельств, которые сопровождали смерть Карлы Бладворт, и по просьбе этих самых властей внедрил секретного агента таможенной службы Соединенных Штатов в «Дом Чарльза». Выбор пал на Джона Тартла, который некоторое время работал в поместье сразу же после службы в военной разведке во Вьетнаме, тем более что его семья в течение долгих лет обслуживала семейство Бладвортов.

— Прошу прощения, — смущенно произнес Гарри Стиллман. — Я знаю, вам будет тяжело видеть это, но все же вы должно познакомиться с этими бумагами.

Морис Ньюмен достал из своего портфеля копию обвинения, предъявленного Анджело и Кассандре Нероло в осуществлении многочисленных контрабандных операций с наркотиками.

За этой бумагой последовала другая — обвинение Герды Шенер в покушении на убийство и причинении телесных повреждений. Франческа смогла только бегло просмотреть эти бумаги и тут же вернула их юристу. Она все еще не могла спокойно вспоминать все случившееся в «Доме Чарльза» в тот солнечный сентябрьский поддень.

— Возможно, адвокат подаст ходатайство о психическом освидетельствовании, — поспешно произнес Гарри Стиллман, глядя на выражение ее лица. — И, по моему мнению, это в любом случае надо проделать.

Франческа не могла заставить себя ненавидеть Герду Шенер, хотя по-прежнему не воспринимала ее как сестру Курта Бергстрома. В ее кошмарных снах ей все еще слышался этот монотонный хрипловатый голос горничной, вещающий, что ее брат был богом и героем, подобно викингам далекого прошлого.

Ньюмен протянул ей фотокопию ордера на арест Дорис Фляйшенхаймер по обвинению в использовании почтовой связи Соединенных Штатов для рассылки писем с угрозами.

Гарри Стиллман сказал:

— Джон Тартл перед своим отъездом вывел эту дамочку на чистую воду, так что можете поблагодарить его за это. Вы помните присланные вам несколько анонимных писем с угрозами?

Франческа несколько долгих секунд смотрела на него.

— Доррит? — прошептала она.

— Да, она же Доррит Фентон.

Франческа была ошеломлена несовпадением внешнего облика и истинной натуры этой женщины. Чувственная, колдовская и несравненно прекрасная Доррит оказалась всего лишь злобной, трусливой анонимщицей.

Гарри Стиллман осторожно спросил:

— С вами все в порядке, мисс Луккезе?

— Да, — ответила Франческа, давясь от смеха.

В первый раз за много месяцев она смеялась, и это, наверное, свидетельствовало о ее окончательном выздоровлении. Она вытерла выступившие у нее на глазах слезы тыльной стороной ладони. Оба юриста пристально смотрели на нее.

— Извините, мне пришла в голову одна странная мысль, вам это будет не интересно, — пробормотала Франческа и увидела, как озабоченное выражение их лиц сменяется облегчением.

Последним документом оказался иск, поданный в суд штата Калифорния бывшим мужем Карлы, Грандисоном Деласи, и оспаривающий права бывшего шофера Карлы на ее наследство.

— Полагаю, этого надо было ожидать, — сказал Гарри Стиллман. — С тех пор как ваше имя появилось в газетах, в итальянские суды хлынул поток заявлений от людей, утверждающих, что они тоже приходятся родственниками вашему отцу. Деласи не дурак, так что он вполне способен приберечь какой-нибудь сюрприз, с ним стоит переговорить — законный муж Карлы способен доказать в суде, что у него больше прав, чем у кого-либо, даже у человека, который какое-то время работал у Карлы.

— Он намекал нам, что хочет не доводить до судебного разбирательства, а договориться полюбовно, — добавил Морис Ньюмен.

Франческа опустила голову. Сам по себе иск ее совершенно не волновал — она в любой момент могла заявить, что является дочерью Карлы Бла-дворт. Письма ее отца, которые передал ей Герберт Остроу, до сих пор лежали где-то в «Доме Чарльза». Существовали и записи в официальных архивах где-нибудь в Италии о ее рождении; она не сомневалась, что с миллионами Бладвортов и ее юристами из Майами их тоже можно было бы при желании разыскать и представить в суд. Вопрос стоял лишь так: хочет ли она, чтобы о ее происхождении стало известно всем?

После секундного размышления она встала, показывая, что разговор закончен, и сказала:

— Держите меня в курсе того, как будут развиваться события по этому иску.

Юристы поднялись и заверили ее, что займутся этим вопросом.


Пришло письмо от Баффи. Франческа сразу же узнала ее почерк и не смогла устоять перед искушением тут же прочитать его.


«Франческа, милая!

Мне рассказали, что ты уехала в Нью-Йорк или куда-то еще после всего случившегося, поэтому я пишу тебе на «Дом Чарльза» и уверена, что оттуда письмо перешлют тебе.

Я все еще не могу окончательно прийти в себя после всех этих событий, сначала после убийства Берни Биннса, а потом смерти Курта! Ты можешь сама представить, как это подействовало на меня. Курт был настоящим мужчиной, таких один на миллион, и картина горящей «Фрейи» до сих пор не выходит из моего сознания. Поэтому я рада, что мне не пришлось увидеть ее своими собственными глазами, думаю я бы этого не перенесла!

Ты знаешь, что мы все глубоко переживаем за тебя, Франческа! Многие из наших общих знакомых в разговорах со мной упоминали, что очень беспокоятся за тебя. Мы с Джеком узнали обо всем этом, когда вернулись в Палм-Бич, и тоже беспокоимся, хотя и знаем, что ты очень сильный человек и сможешь справиться со всеми выпавшими на твою долю испытаниями. Можешь быть уверена, что мы никогда не забудем Курта! И свидетельством этому будет наша добрая о нем память, а о дурных делах вспоминать не станем.

В Палм-Бич сейчас все так тихо и спокойно, что ты просто не поверишь! Конечно, ведь наступил мертвый сезон, да и жители города несколько подавлены случившимся. Но Палм-Бич переживет и это — как всегда бывает с ним.

Мы с Джеком снова вернулись в нашу квартиру в Шантильи, но ненадолго — еще до Рождества переберемся отсюда. Дело в том, что я забеременела и должна родить где-то в марте. Это просто великолепно! Я сразу же должна была написать и рассказать тебе об этом. Джок страшно рад, ты ведь знаешь, как он любит этих дурацких детей. И я не устаю напоминать ему, что теперь у нас с ним будет свой собственный ребенок.

Пользуясь случаем, сообщаю тебе, Франческа, что я вряд ли смогу в ближайшее время вернуть тебе хоть какую-то часть денег, истраченных тобой прошлым летом на меня. Дело в том, что правление кооператива возражает против маленьких детей и домашних животных, и нам придется наскребать средства на домик где-нибудь здесь, на острове. А тут еще приходится оплачивать счета врачей, которые наблюдают за моим здоровьем во время беременности. Так что дай нам еще какой-то срок, чтобы расплатиться с долгом!

Джок и я желаем тебе всего самого доброго. Не забывай нас!

Баффи».


Франческа сложила письмо и села к старому письменному столу. «Джок и я желаем тебе всего самого доброго». Она вспомнила, при каких обстоятельствах она в последний раз встречалась с Баффи на шоссе у ворот поместья и как Баффи боялась своего дорогого Джока, сидевшего в «Феррари» на противоположной обочине шоссе. Того самого Джока, больше всего на свете желавшего расквасить лицо Баффи, если она не даст ему развода.

А милая привычка Баффи к кокаину? Франческа повертела письмо в руках. Баффи отнюдь не была исчадием ада — просто глупенькой и безответственной пустышкой. Как можно, будучи такой легкомысленной, создавать семью и уж тем более заводить ребенка? Да еще с таким «любящим» отцом, как Джок.

«Наверное, я просто слишком строго сужу о других», — подумала Франческа. Поразмыслив над этим, она пришла к заключению, что ей следует возблагодарить провидение, что их с Баффи жизненные пути окончательно расходятся. И лучше забыть о ней и о нескольких тысячах долларов, заплаченных ею за восстановленное хирургами лицо Баффи.

Кстати, теперь, когда она стала богатой, надо будет постараться привыкнуть к мысли, что ей уже не найти бескорыстного, по-настоящему верного друга.

И в этот самый момент появился Джон Тартл.


20


Когда Франческа открыла дверь и увидела его напряженное, но все равно красивое лицо, то сразу же вспомнила: она сидит на полу полицейского фургона, который несется сквозь непроглядную ночь в больницу, а Джон Тартл прижимает ее к себе, чтобы она не упала на поворотах.

Теперь он взял ее за руку, поднес к губам и поцеловал.

— Здравствуй, Франческа, — негромко произнес он.

Она тут же отвела взгляд в сторону, ее сердце болезненно сжалось. Вплоть до этой минуты Джон Тартл был просто воспоминанием, постепенно стирающимся из памяти, и ей так хотелось верить, что всего случившегося с ней никогда не было на самом деле. Но теперь он стоял перед ней, казалось, заполняя собой весь проем двери, взгляд его был устремлен на нее.

— Я не желаю тебя видеть, — сказала Франческа, поворачиваясь к нему спиной. — Не знаю, кто дал тебе мой адрес, но следовало бы сначала узнать, хотят ли тут тебя видеть.

Какое-то время он молчал, потом произнес:

— Ты ведешь себя как капризный ребенок.

Он оглядел ее с головы до ног, задержался взглядом на соблазнительных бедрах в обтягивающих джинсах.

— Слегка пополневший, — добавил он с улыбкой.

Лицо Франчески порозовело от смущения.

Джон Тартл, судя по всему, чувствовал себя как дома. Он бросил куртку из грубого материала на небольшой столик и сел на кровать. Стоя рядом, Франческа видела, что жесткие черные волосы у него на макушке слегка влажны от осеннего дождя, одна капля медленно стекает по загорелой шее. Она быстро отвела взгляд в сторону.

Своим обычным бесстрастным тоном Джон произнес:

— Я давно уже хотел прийти и поговорить с тобой, а тут Гарри Стиллман как раз сказал мне, что сейчас самое время сделать это.

Он взглянул на нее снизу вверх, и Франческе показалось, что его взгляд говорит гораздо больше, чем все слова. Очень тихо он произнес:

— Франческа, я обещал Гарри, что отвечу на любые твои вопросы о случившемся тогда в поместье. Гарри считает, что ты никак не оправишься от всего, связанного со смертью Курта Бергстрома, потому что все держишь в себе. Так вот у тебя есть шанс выговориться.

Франческа отвернулась к окну, чувствуя, как ею овладевает странное волнение. Слова, произнесенные Джоном Тартлом, не просто вернули ее память к событиям, разыгравшимся в день ее замужества в поместье, но всколыхнули еще какие-то чувства. В памяти внезапно всплыли разрозненные картины недавнего прошлого: вот Джон Тартл, стоя на коленях, снимает с нее кроссовки после пробежки в «Золотых Воротах»; вот Джон Тартл напряженно застыл на переднем сиденье «Ролле-Ройса», внимательно глядя по сторонам; вот он, облаченный в темный костюм, строгий и неприступный, обедает в столовой для высшего руководства корпорации; вот он прижимает ее к себе в их апартаментах в отеле «Плаза».

Франческа постаралась тут же вызвать в памяти образ улыбающегося золотоволосого Курта Бергстрома и ничего не почувствовала.

— Я не знаю, для чего ты сюда явился! — воскликнула она сорвавшимся голосом. — Это моя спальня — и хочу напомнить, что ты находишься в доме выходцев из Сицилии! У нас не разрешается посторонним мужчинам входить в спальню женщины!

— Франческа, — мягко окликнул ее Джон.

Но она не успокаивалась:

— Если бы мой дядя Кармин был дома, он бы вышвырнул тебя!

— Франческа, — сказал Джон, начиная терять терпение, — перед тем как подняться сюда, я около часа разговаривал с твоим дядей. Он знает, что я здесь.

От удивления Франческа не нашлась, что сказать, а он продолжал:

— Почему бы тебе не присесть и не выслушать меня?

Жестом Джон пригласил ее присесть на кровать рядом с ним, но Франческа резко повернулась спиной, подошла к окну и стала смотреть на косые струи осеннего дождя. Она не могла понять, почему ее тело и сознание так странно реагируют на Джона Тартла. Похоже, она не смогла изгнать его из своей памяти. В ее мозгу продолжали всплывать тревожащие душу странные картины.

Она вспомнила, как поглядывала на него Баффи Амберсон, когда они вместе с ней загорали у бассейна. Как Джон Тартл перехватил ее, вне себя от ярости, в темной аллее по дороге к домику Курта Бергстрома. Тогда по выражению его лица было совершенно ясно, что он едва сдерживает себя.

Но почему она думает обо всем этом? Франческа провела по лбу дрожащей рукой. Его внезапное появление было подобно встрече с призраком. Все тени прошлого явились снова, чтобы мучить ее. Но было здесь и еще что-то, она сознавала это вполне отчетливо.

Джон пристально посмотрел на нее и тихим голосом произнес:

— Франческа, знаешь ли ты, что твоя семья боится за тебя? Ты закрылась здесь, наверху, не желаешь ни с кем разговаривать, не отвечаешь на письма, не хочешь ни словом обмолвиться о том, что произошло с тобой в Палм-Бич летом. Твои дядя и тетя боятся сказать или сделать что-то, что могло бы навредить тебе. Неужели жизнь затворницы тебе по душе?

Он помолчал, по-прежнему не отводя от нее взгляда.

— Похоже, ты делаешь все, чтобы заставить родных относиться к тебе как к полупомешанной.

Эти слова неожиданно подействовали на нее. Франческа резко повернулась к нему и с раздражением бросила:

— Тебе лучше помолчать! Именно из-за тебя я потеряла мужа!

Черные глаза на смуглом красивом лице прищурились.

— Нет, Франческа, из тебя не получится безутешная вдова, хотя ты и очень стараешься. Как ты, возможно, знаешь, вы с ним никогда не были законными супругами.

В ответ на ее удивленный взгляд он пояснил:

— Черт возьми, это совершенная правда — брак не может считаться законным, если в момент его заключения какая-то из сторон находится под действием наркотиков.

Франческа вздрогнула и отступила на шаг, словно он ударил ее. Но Джон Тартл продолжал:

— Извини, если это так потрясло тебя, но я в любом случае должен был тебе об этом сказать. Послушай, я совершенно не представляю, какого романтического героя ты сделала в своем воображении из Курта Бергстрома, человека, сведшего в могилу наркотиками Карлу и пытавшегося проделать то же самое с тобой, но я попытаюсь себе это представить. Наверное, на тебя произвел впечатление способ, которым он покончил с собой? Не надо плакать, на меня слезы не действуют. Но к тому времени, когда пограничники загнали Курта в угол, на нем висело несколько весьма серьезных преступлений и здесь, и за границей. Если бы его взяли, он вполне мог бы до конца дней просидеть за решеткой, и даже чокнутая сестричка не вытащила бы его оттуда. Но такой конец не в стиле этого викинга наших дней. По крайней мере, он избавил суд от лишних расходов.

Его голос утратил свою жесткость.

— Больше всего мне жаль его яхту. Как я могу судить, это было нечто выдающееся.

— Я больше не хочу тебя слушать! — вне себя от ярости выкрикнула Франческа.

Она бросилась было к двери, но он встал и загородил ей дорогу.

— Разумеется, тебе не понять его, — презрительно бросила она. — Он был замечательный яхтсмен, аристократ, э… э… парашютист, сражавшийся на войне, когда ты отсиживался дома…

При этих словах Джон гневно прищурился и схватил ее за плечи. Франческа сжалась, увидев, как в его черных глазах вспыхнуло пламя гнева.

— Не смей говорить того, чего не знаешь. — Голос его стал обманчиво тих. — Я четыре года провел во Вьетнаме. Ушел на эту войну девятнадцатилетним молокососом, а пришел сам не знаю кем. И повидал там кучу таких типов, как Бергстром. Они торговали наркотиками, пытаясь приучить к ним американских солдат. Я работал тогда в военной контрразведке и боролся с подручными этого графа, которые рассматривали наших американских солдат лишь как громадный рынок наркотиков.

Джон разжал руки, резко отвернулся, лицо его еще больше, чем прежде, напоминало маску. Он сказал:

— Бергстром и его дружок Анджело доставляли туда наркотики из Бирмы и имели миллионные доходы, пока от большого ума не решили обвести вокруг пальца своих хозяев. Тогда им пришлось в спешке уносить ноги из Юго-Восточной Азии. Но, Франческа, я хочу, чтобы ты поняла, что такие типы, как Бергстром, которые называют себя наемниками, покрыли себя позором. Не умея командовать, он уложил в горах несколько десятков парней, а сам едва унес ноги. Естественно, живой и здоровый.

Джон замолчал, сумрачно глядя на нее сверху вниз.

— Знаешь, почему ты не видела на его теле следов уколов? Он знал один довольно старый трюк: делал себе уколы в рот, в одну из вен, которые проходят под языком. Это довольно рискованно — в нее трудно попасть, но зато следов никаких.

Франческа замахнулась обеими руками, но он перехватил их.

— Ты негодяй! — в бессилии крикнула она. — Ты убил его! Ты всегда ненавидел его!

Его лицо было бесстрастно. Очень тихо он произнес:

— Ты ведь застала его врасплох, когда он начинял себя этой дрянью, правда? Я знаю, это не очень приятное зрелище. Франческа, ты просто не могла себе представить, что все это божественное обаяние было создано героином. До тех пор пока не поймала его на этом, ведь так?

— Прекрати! — крикнула она.

Ее плечи начали судорожно вздрагивать, и она обхватила их руками. Слова Джона Тартла пробудили в ее сознании картину, которую она так отчаянно старалась забыть. Картину, которая ужасала ее куда больше, чем попытка Герды Шенер убить ее в той удушливой, наглухо запертой комнате особняка.

Всхлипнув, Франческа прислонилась к мускулистому плечу Джона Тартла. Не могла же она любить чудовище вместо того прекрасного мужчины, каким считала Курта! И неужели он просто влюбил ее в себя, чтобы приучить к наркотикам и манипулировать в своих грязных целях ею самой и ее наследством? Неужели во всем этом не было ничего хорошего, ничего настоящего? Она не могла взглянуть правде в глаза. Весь мир, который она создала, рухнул.

Джон Тартл одной рукой обнимал ее за плечи, а другой гладил по голове, как маленького ребенка.

— Я не могу смотреть в глаза людям, — прошептала Франческа, не стесняясь слез. — Я была так глупа. Наивная доверчивая дура!

Его голос был мягким и ласковым:

— Франческа, не принимай все так близко к сердцу. Может быть, я не прав. Вполне возможно, что у Курта Бергстрома была благородная душа, только никто этого не замечал. Тебе будет легче так думать?

Она подняла глаза и взглянула ему в лицо.

— Тебе обязательно надо быть таким жестоким? — горько спросила она.

— Да, — ответил он.

Но его ладони ласково гладили ее по затылку, скользили по воротнику старого свитера.

— Франки, мне хотелось поймать Бергстрома с того самого времени, как он с сестрой приучил Карлу к наркотикам. Когда я был мальчиком, Карла много возилась со мной, и я должен был сделать это ради памяти о ней.

Его пальцы осторожно коснулись ее густых волос, гладили и перебирали их. Минуты уходили за минутами, но Франческа не могла пошевелиться. Прикосновение этих рук несло ей успокоение. Она испытывала странное чувство, в истинной сути которого не хотела признаться даже самой себе.

Неужели Джон всегда присутствовал где-то в тени, на периферии ее сознания? Но ведь женщина не может быть увлечена одним мужчиной и при этом выйти замуж за другого, это ненормально. Франческа застонала. Подумать только, сколько же ошибок она наделала. Может быть, наконец-то она поступит правильно? Франческа хотела, чтобы он ушел из ее дома, оставил одну, дал возможность спокойно все обдумать, но пальцы ее сами собой вцепились в его рубашку.

Едва слышно она спросила:

— За что ты ненавидишь меня?

— Ненавижу тебя? Кто мог внушить тебе такую мысль?

Франческа услышала, как у него дрогнул голос. Наверное, никогда она не видела его таким взволнованным.

— Как я могу ненавидеть тебя, — сказал он, — когда тебя невозможно не любить?

— Не надо, — произнесла Франческа, отводя от него взгляд.

Но Джон Тартл решил высказаться до конца, понимая, что, может быть, это его единственный шанс.

— Когда я впервые увидел тебя, — едва слышно говорил он, — ты показалась мне прекрасным, просто неземным существом, случайно оказавшимся в Палм-Бич. Ты была слишком чистой и невинной для этого погрязшего в грехах и пороках места. Я не мог поверить своим глазам — красивая, словно созданная для любви женщина, которая, как я сразу понял, понятия не имеет о том, с чем ей предстоит столкнуться. Должен сказать, последняя моя мысль, увы, оказалась верной.

Почувствовав, что она пытается освободиться из его объятий, Джон еще крепче обнял ее и слегка повысил голос:

— Франческа, что с тобой происходит? Разве ты не понимаешь, как действуешь на меня? Ты же не можешь не знать силу своей красоты. Даже избалованный женским вниманием граф поддался твоему обаянию. Одним своим появлением в «Доме Чарльза» ты сломала все его планы, и он в тебя по уши влюбился. Это он-то, избранник признанных красавиц, контрабандист и морской бродяга, и то не устоял перед взглядом твоих серебристых глаз, твоим чудесным телом и твоей ослепительной улыбкой. Если бы не его сестричка, думаю, он бы не решился осуществить свой гнусный план.

— Не надо, — всхлипнула Франческа, пытаясь обеими руками оттолкнуть его.

Но Джон только покачал головой:

— Выслушай меня, Франческа. Я и сам был околдован тобой. Когда я думал о том, как ты лежишь в его объятиях, представлял, как вы занимаетесь любовью, мне хотелось убить его. И пару раз я едва не сорвался, с трудом сдержал себя, чтобы не подставить под удар операцию, которая продолжалась более года, только потому, что я влюбился в одну из ее участниц.

— Не говори мне таких вещей! — воскликнула Франческа, пытаясь закрыть руками уши. — Я не хочу больше слышать про любовь!

— Как ты это себе представляешь? — усмехнувшись, произнес он. — Как женщина, созданная для любви, может забыть о ней?

Его руки легли ей на затылок и мягко развернули ее лицом к нему. Франческа старательно избегала его взгляда. Все ее мысли и чувства смешались. Она не могла поверить, что Джон Тартл держит ее в своих объятиях и говорит ей подобные вещи. И как смеет ее собственное тело тянуться к нему, желать его, хотя она ненавидела его всем своим существом…

Он наклонился к ней, взгляд его обычно непроницаемых глаз казался глубоким.

— Тебе не удастся забыть о любви, Франческа, — тихо сказал он.

«Его губы такие мягкие и теплые», — подумала она, пораженная этим открытием. Этот поцелуй доказал его чувства лучше любых слов. Сомнений не было, он страстно хочет ее! Этот суровый молчаливый человек так хочет ее, что все его тело дрожит от желания.

Франческа отбросила все страхи и сомнения, дав волю своим чувствам. Она обняла Джона, прижалась к нему всем телом, словно вверяя себя в его власть.

— Ты прекрасна, — прошептал Джон.

Кровь стучала у Франчески в висках, она едва поняла, что ее собственные губы так же страстно отвечают на его поцелуи. Все ее тело желало раствориться в его силе и страсти.

Не отстраняя своих губ от ее, он прошептал:

— Возвращайся со мной, Франческа. Ты не можешь вот так все бросить.

Все очарование момента тут же разрушилось. Она отстранилась и вопросительно посмотрела на него. Джон ответил на ее немой вопрос:

— Ты сейчас уже в силах вернуться в поместье и продолжить дела.

Глядя в его блестящие черные глаза, Франческа услышала, что в глубине ее сознания словно раздался предостерегающий звонок. Ей не хотелось верить в то, что она только что услышала.

— Что? — спросила она.

Вопрос «Что она делает в объятиях Джона Тартла?» во всей своей прямоте предстал перед ней. Что надо от нее Джону Тартлу, вдруг ставшему таким нежным и страстным? Ответ был ясен и прост.

— И именно для этого они послали тебя в Бостон? — воскликнула она. — Поговорить со мной и убедить вернуться? Некому присматривать за бла-двортским состоянием?

Джон внимательно посмотрел на нее из-под густых темных бровей.

— Черт возьми, Франческа, — пробормотал он. — Ты снова за свое?

Она рванулась из его объятий, и он нехотя выпустил ее. Повернувшись, Франческа отошла и остановилась у противоположной стены небольшой комнаты, чтобы быть как можно дальше от него.

— Ну, давай же, продолжай, — с сарказмом в голосе произнесла она. — Юристы из Майами уже здесь побывали. Возможно, тебе еще не доложили, но мне предложено занять место в совете директоров Фонда Бладвортов — именно теперь, когда компания находится в довольно тяжелом положении.

Она откинула за спину волосы.

— Но можешь передать им мой ответ: «Нет!» Я не собираюсь вам помогать. Да, я могла бы продать кое-что из недвижимости Бладвортов, например ранчо в Вайоминге, да еще все драгоценности, а потом меня убедили бы вложить все деньги в дело, разве не так?

Франческа повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Ну почему ты беспокоишься об этом? — воскликнула она. — Я никогда не захочу вернуться обратно в поместье, в Нью-Йорк или в любое другое место до конца своих дней!

Когда Джон Тартл протянул руку, желая привлечь ее к себе, она кулаками в отчаянии ударила его, но с таким же успехом могла бы ударить каменную стену.

— Оставь меня в покое! — крикнула Франческа.

Слезы хлынули из глаз, и она ничего не могла с собой поделать.

— Из всего этого я сделала один-единственный вывод, — всхлипывая, произнесла она. — Люди готовы убивать, унижаться, лгать только для того, чтобы получить то, что им надо! Интересно, что пообещали тебе, Джон Тартл, за твои услуги? За то, что ты проделал весь этот путь из Флориды сюда и теперь убеждаешь меня вернуться обратно?

Он смотрел на нее ничего не выражающим взглядом, и, когда заговорил, голос его звучал спокойно:

— Мне никто ничего не обещал. Я пришел сюда только за тем, чтобы поговорить с тобой, и мне совершенно не нужны твои деньги, можешь быть абсолютно спокойна. — Джон глубоко вздохнул. — Мне никто ничего не обещал за то, чтобы я притащил тебя назад. Все это твои выдумки. Все это из-за того, что у тебя чертова куча денег и ты не знаешь, что с нею делать. Если тебе не повезло, и ты столкнулась с алчными, корыстными людьми, я все-таки не советую тебе всех считать такими.

Его взгляд не отрывался от ее лица.

— Я не очень-то хорошо понимаю, о чем мы сейчас говорим. Если в Фонде Бладвортов хотят, чтобы ты была в числе членов правления, можешь согласиться. Компания принадлежит тебе, и ты, во всяком случае, наломаешь не больше дров, чем ребята, которые там уже сидят. А может быть, и принесешь какую-нибудь пользу. Не забывай, я видел тебя в деле там, в Нью-Йорке.

Она продолжала сердито всхлипывать, но и выражение его лица смягчилось.

— А что до моего появления здесь, в Бостоне, то я думал, мне удастся убедить тебя, что этот граф — просто-напросто ошибка, которую вполне может сделать любая женщина. Он использовал свое профессиональное обаяние…

Ее рука взметнулась в воздух, чтобы ударить его, Джон перехватил ее на полпути, и еще до того, как она смогла что-то сделать, другая рука, запутавшись в тяжелой массе ее волос, отвела голову назад, а его губы очень нежно прижались к ее губам. Она попыталась уклониться от поцелуя.

— Франческа, ради всего святого, — произнес он голосом, ставшим внезапно жестким, — что ты со мной делаешь? Неужели это только потому, что я могу предложить тебе самую обычную любовь, какой мужчина может любить женщину? Ты ждешь чего-то другого?

Не дожидаясь ответа, он приник губами к ее губам — властно, настойчиво, вынуждая ответить на поцелуи, передавая горящий в нем огонь желания.

Сознание Франчески содрогнулось под волной обрушившихся на нее чувств, которых ей никогда не доводилось испытать раньше. Ей не приходилось ощущать в другом человеке такую неприкрытую, чувственную страсть, а в себе — столь же откровенный отклик на это. Не было никаких сомнений: она так же страстно хотела его. Джон Тартл обладал какой-то магической силой.

— Нет! — прошептала она, но знала, что невозможно подавить это дикое, страстное желание принадлежать мужчине.

Желание быть любимой и любить боролось в ней со страхом вновь совершить ошибку, снова пережить горечь разочарования, разум и эмоции боролись в ней, и в этой борьбе не могло быть победителя. Она почувствовала, что сходит с ума, и, запаниковав, попробовала выскользнуть из кольца его рук.

— Погоди, — торопливо сказала она. — Ты же не знаешь всего, чтобы судить об этом! Ты не представляешь, какой идиоткой я себя выставила! Ты не знаешь, просто не можешь знать!

Не в силах вынести пристальный взгляд его темных глаз, направленный на нее, она запрокинула голову.

— Франческа… — Джон попытался ее успокоить.

— Я сама бросилась ему на шею! — воскликнула она. — Вела себя как совершенная идиотка. Ты никогда не сможешь это понять!

Из ее глаз брызнули слезы.

— У меня вообще не было никакого любовного опыта… — Признание тяжело давалось Франческе. — До встречи с Куртом я была девушкой!

— Что?!

Не в силах вынести его взгляда, она уставилась на какую-то точку на стене за его плечом, но это мало помогло — Франческе было неприятно даже думать обо всем с ней случившемся.

— Глупо, не правда ли? Старая дева двадцати восьми лет от роду! Думаю, Курта это сильно позабавило. Теперь-то я понимаю, что совершенно потеряла голову. Мне казалось, он был самым лучшим человеком во всем мире. Я предстала перед ним совершенной дурой, а он все это время оставался профессиональным охотником за приданым, да вдобавок к тому же еще и наркоманом…

— Не надо себя казнить, — тихо сказал Джон.

Франческа не пошевельнулась, и он осторожно обнял ее. Помолчал несколько минут, ожидая, пока она успокоится, свободной рукой гладя ее по волосам. Потом произнес уже другим тоном:

— Ты права, я многого не знал, хотя и думал, что знаю. Я просто болван.

Этими словами Джон Тартл приносил свои извинения. Франческа молча слушала его.

— Да, это несколько необычная прелюдия к любви, — пробормотал он, прижимаясь лицом к ее волосам. — Но послушай меня, милая. Ты меня слушаешь?

Однако Франческа больше ничего не хотела слышать. Она обеими руками держалась за него, закрыв глаза и прижимаясь к нему. Она только что призналась теперь уже абсолютно во всем, отбросив последние остатки стыда. Теперь она была свободна и могла выйти из своей старой детской, которая превратилась в ее темницу.

Теперь Джон знал всю правду. Она отнюдь не соблюдала траур по Курту Бергстрому, просто замкнулась в опустошающем ее ужасе, думая о том, что теперь ей уж никогда больше не суждено жить и чувствовать, как прежде. Вот и он тоже потеряет теперь интерес к ней как к женщине. «Мне удалось разрушить и это», — с горечью подумала она.

Внезапно ей страстно захотелось, чтобы ужасное лето исчезло из памяти людей и из ее памяти и она смогла бы начать все с самого начала.

Тихий голос Джона вернул ее к действительности:

— Франки, мне чертовски жаль, что все это приключилось. Теперь я понимаю то, что твой дядя пытался растолковать мне. Ты достойна всего самого лучшего в жизни. — Голос его обрел силу. — Я был бы счастливейшим человеком на земле, если бы стал твоим избранником. Думаю, ты об этом догадываешься. Как я могу убедить тебя, что ты сделала не такую уж страшную ошибку? Ведь большинство людей влюбляется не однажды, прежде чем удастся встретить настоящую любовь.

Он поднял руку и нежно обвел пальцами контур ее лица, задержался на подбородке.

— Когда я пришел сюда, то совершенно не собирался отвечать на вопросы по поводу случившегося в поместье или обсуждать с тобой Курта Берг-строма. Все это чушь! Я приехал сюда, чтобы обнять тебя, поцеловать твои чудесные губы и сказать, что прошло уже столько времени и я не могу больше ждать, когда ты соизволишь окончательно прийти в себя. Ты мне нужна. Я люблю тебя. — Джон наклонился к ней. — Милая, давай-ка выбираться отсюда. Давай постараемся обо всем забыть. Попробуем начать жизнь сначала…

Его губы приблизились к ее губам, и на этот раз Франческа не уклонилась от поцелуя. Джон сказал, что любит ее. Пока она пыталась свыкнуться с этой мыслью, он уже покрыл поцелуями ее опущенные веки, ее щеки, нежную кожу ее шеи; и с каждым его поцелуем уносились прочь все ее сомнения и страхи.

Франческа все еще судорожно прижималась к нему, но он уже осторожно убрал от себя ее руки, взялся за край ее старого свитера и через голову снял его. Тяжелые груди предстали его взору, и он нежно коснулся их. От остроты ощущения Франческа вздрогнула и всем телом подалась к нему. Он коснулся губами ее плеча и потом с завораживающей медлительностью двинулся к груди.

Франческа прерывисто вздохнула, ощутив, как его губы скользят по ее коже. От его языка словно бы исходил жидкий огонь, когда он обводил им ее соски. Этот огонь все сильнее охватывал ее, казался уже нестерпимым.

— Франческа, клянусь тебе, я не буду… — шептал он, — я не буду торопить тебя…

Его слова не доходили до ее сознания, Джон уложил ее в узкую кровать.

Нерешительно Франческа коснулась верхней пуговицы на его рубашке. Внезапно ей пришло в голову, что они просто сошли с ума. Как она могла забыть о том, что за стеной ее сицилийские родственники, верные строгим традициям! Но желание познать его любовь, восторг неожиданного открытия лишили ее способности рассуждать.

Франческа зажмурилась и отвернулась, пряча лицо от внезапно нахлынувшего чувства стыда, когда он осторожно опустился на нее всем телом. Плотская любовь с Куртом Бергстромом была дико-страстной и как будто бы нереальной. Сейчас все происходило иначе. При одной только мысли о том, что произойдет, если и здесь ее ждет неудача, она напряглась.

— Нет, — пробормотала Франческа, почувствовав, как ее лица коснулось его теплое дыхание, и услышала его слова:

— Не бойся, дорогая. Я не сделаю тебе ничего плохого.

Под ее пальцами полы его рубашки разошлись, обнажив загорелую мускулистую грудь, поросшую жесткими черными волосами. Снимая с него рубашку, она провела по ним ладонью.

— Ты мне нужна, — просто произнес он.

Франческа прижалась щекой, а потом губами к груди Джона, ощущая биение его сердца. Она поцеловала гладкую кожу его щеки и скользнула рукой по широкой груди.

Франческа расстегнула ремень с большой латунной пряжкой, но, когда ее пальцы коснулись пуговиц на поясе его джинсов, Джон перехватил у нее инициативу. Покрывая ее обнаженную кожу страстными поцелуями, он расстегнул «молнию» на ее джинсах. Каждая клеточка ее тела трепетала от прикосновений, желая поскорее утолить страсть.

Закрыв глаза, она замерла в предвкушении, но Джон неожиданно замер. Не понимая, что происходит, она открыла глаза и взглянула на него.

— Прежде чем сделать это, — тихо произнес он, — я хочу что-то сказать тебе.

Глаза ее расширились от удивления, когда он убрал руки с плеч и сел рядом с ней.

— Я хочу любить тебя до самой смерти, Франческа. — Лицо его было спокойно, только блеск темных глаз выдавал бушующие в нем чувства. — Надеюсь, что ты понимаешь, о чем я говорю.

Джон подошел к столу, достал что-то из кармана своей куртки и протянул ей. Удивленная Франческа машинально взяла небольшую коробочку, обтянутую голубым бархатом. Открыв ее, она увидела внутри кольцо с бриллиантом. Наверное, это было не слишком дорогое кольцо, но разве это было важно? Франческа подняла растроганный взгляд, стараясь сдержать слезы.

— Ты… — начала было она. Слезы мешали ей говорить. — Почему…

Не говоря ни слова, Джон избавился от остатков одежды и предстал перед ней во всем великолепии. Франческа взглянула на него и тут же поспешно отвела взгляд в сторону, чувствуя себя не только смущенной, но и глупой. Вовсе не надо было смотреть, подобно любопытной девчонке, чтобы знать, что он мужчина во всех смыслах, но сейчас это было особенно ясно. Вряд ли кто-то не смог бы оценить разворот его широких плеч, плоский мускулистый живот, узкие бедра и светло-золотистый тон кожи там, где она не была покрыта загаром.

Она взглянула прямо в его глаза и в первый раз в жизни почувствовала, как открылись закрытые ранее шлюзы наслаждения. Ее ошеломило внезапное ощущение счастья, овладевшее ею. Ничего подобного с ней раньше не бывало! Мужчина, державший ее сейчас в своих объятиях, был в одно и то же время нежным и властным, гордым и любящим. Голова ее кружилась от счастья. Франческа знала, что тоже любит его, нет необходимости спрашивать, где и когда эта любовь проснулась. Возможно, она всегда жила в ней.

Когда ее сияющие глаза утонули в его темном взоре, он тихо произнес:

— Так люби же меня, милая. — С этими словами Джон взял ее руку и увлек вниз, туда, где находилась в ожидании возбужденная плоть.

Возможно, он хотел показать ей, как сильна его любовь к ней, но, коснувшись тела Джона Тартла, Франческа испытала такую силу и остроту ощущений, словно никогда до этого не занималась любовью с мужчиной. А его руки нежно и осторожно знакомились с ее телом, возводя его к высотам страстного желания.

Когда он прильнул всем своим сильным телом, замер и оставался недвижим несколько секунд, Франческа обвила руками его шею, желая продлить невыразимо приятную ласку. Потом он вошел в нее, властно, но мягко, и Франческа с трепетной радостью встретила его. Он целовал ее, не переставая шептал ее имя, и она отвечала ему тем же. Вместе они погрузились в водоворот любовной страсти и также вместе вынырнули из него.

Бушующие волны любовного наслаждения постепенно стихали, когда они лежали в объятиях друг друга. Франческа с нежностью смотрела на его лицо, на темные волосы, влажные от испарины, и снова почувствовала прилив страсти, коснувшись его тела пальцами.

— Я была просто слепа, — прошептала она.

— Угу, — только и произнес он в ответ, потом снова потянулся к ней, поцеловал плечо и прошелся губами по груди.

— Не заставляй меня вернуться туда, — внезапно сказала она.

Это прозвучало неожиданно, он с удивлением воззрился на нее.

— Я не могу вернуться в «Дом Чарльза»! — воскликнула она.

Ей показалось, что он не принимает ее слова всерьез.

— Ага, — отозвался Джон, поудобнее устраиваясь рядом с ней, и, прижимаясь губами к нежной коже, простонал: — Франческа, я снова хочу тебя.

— Я бы хотела жить здесь, в Бостоне, — сказала она.

При этих словах он приподнялся, опираясь на локоть, и посмотрел на нее.

— О чем ты?

Встретившись с молящим взглядом ее глаз, он сказал:

— Франческа, поступай, как знаешь. Послушай, если ты не хочешь жить в поместье, отдай его штату Флорида. Карла собиралась сделать именно это. Вообще, похоже на то, что половина домов Палм-Бич скоро станут музейными экспонатами.

Когда она прикрыла глаза, ища доводы, чтобы возразить, Джон сказал:

— Возвращайся вместе со мной, Франки. Ты не можешь бросить все это, у тебя просто не получится. Ты умная женщина, у тебя характер сицилийки и кровь Бладвортов, а это невероятное сочетание! Ты вполне способна возродить род Бладвортов.

От удивления Франческа широко открыла глаза и несколько секунд смотрела на него, не в состоянии произнести ни слова — так подействовали на нее эти небрежно произнесенные слова.

— Что ты сказал? — прошептала она.

На его лице появилось лукавое выражение, но губы растянулись в улыбке:

— Что ты дочь Карлы. Мисс Луккезе, вы вряд ли знаете гуляющие по Палм-Бич сплетни, но мой дед может много рассказать тебе про эти дела. Он много лет был садовником в поместье, а глаза и уши у него слава богу есть. Он всегда называл тебя «маленькая девочка мисс Карлы» и никогда не мог понять, почему она позволила тебя увезти.

Франческа не могла отвести от него изумленного взгляда. Семейная тайна перестала быть тайной. Теперь уже не существовало обета молчания, который они были обязаны хранить.

— Не принимай это близко к сердцу, милая, — прошептал Джон, нежно прижимая ее к себе. — Мне, например, очень нравится узнавать в твоих глазах характер старика Чарли Бладворта, всегда готового обрушиться на своих противников и стереть их с лица земли. Ты здорово гоняла своих телохранителей — я когда-нибудь говорил тебе об этом?

Его губы ласкали ее шею и подбородок.

— Я никак не могу насытиться тобой, — бормотал он.

Она покачала головой:

— Ты не понимаешь, — и обеими руками попыталась отстранить его сильное тело, но он только плотнее прижался к ней. — Ты можешь выслушать меня? Гарри Стиллман сказал, что бывший муж Карлы, Деласи, подал иск в суд…

— Знаю, — сказал Джон.

Его губы и язык нащупали уютное местечко за ее ухом и теперь осваивали его.

— Перестань, — сказала она, пытаясь устоять перед этой лаской. — Ты должен меня выслушать! Мой отец был…

Но он накрыл ее губы.

— Франческа, — прошептал он, не отстраняясь от нее, — я снова хочу тебя. Теперь ты принадлежишь мне, и я собираюсь любить тебя до конца своих дней… — Его смуглое, красивое лицо с блестящими черными глазами пылало страстью. — Все остальное не имеет никакого значения. Ты слышишь меня?

Франческа несколько секунд смотрела прямо ему в глаза. Джон Тартл отнюдь не шутил, он имел в виду именно то, что сказал. И если кто-нибудь из людей и был способен держать свое слово, то этим человеком был именно он.

Она вздохнула, и в ее вздохе не было ни капли сожаления. Выбор сделан, и Франческа знала, что этот выбор верный. Если они вдвоем сумели справиться с трудностями, значит, смогут разделить и счастье, каким бы огромным оно ни было.

Отбросив всякие сомнения, Франческа обвила руками его шею и поцеловала в губы.

— Я люблю тебя, — прошептала она. — Ну почему только я не поняла все это раньше? Тогда бы я не сделала…

— Ни слова больше! — остановил ее Джон, накрыв ее губы пальцем. — Мы с тобой справимся со всем, обещаю тебе.

— А если, — вставила Франческа, — деньги будут нам мешать, мы найдем способ, как избавиться от них!

И, услышав, как он рассмеялся, поняла, что Джон Тартл будет любить ее всю жизнь.


notes


Примечания


1


Turtle — черепаха (англ.).


2


Hautmоndе — высший свет (фр.).


3


Драккар — боевой корабль викингов.


4


АТТ — «Американская телефонная и телеграфная компания», ведущая фирма США в области связи.


5


Эйрик Рыжий — прозвище Эйрика Товальдсона, норманнского мореплавателяX века.


6


Jevaisalagloire — ухожу к славе (фр.).


7


Jа — да (нем.).


8


Miamor — любовь моя (ит.).


9


Новая Англия — название исторически сложившегося района в северо-восточной части США, в который входят штаты Мэн, Нью-Хэмпшир, Вермонт, Массачусетс, Коннектикут. Главный экономический центр — г. Бостон.


10


День Благодарения — национальный праздник США, отмечается в последний четверг ноября.