Атласная куколка
Мэгги Дэвис








Блистательный мир высокой парижской моды, наряды «от кутюр»… Что делает здесь Сэм Ларедо — обыкновенная девчонка с американского Запада? Да, она свежа и прелестна, но ее очарованием готовы пользоваться в своих неблаговидных целях и известный модельер, и французский аристократ, и наркодельцы. Даже таинственный Чип — человек, от которого ей следовало бы бежать, но к которому ее так неудержимо влечет, — ради нее едва не забыл свою роль в той опасной грязной игре, что ведется за сверкающим фасадом величия и роскоши.






Мэгги Дэвис

Атласная куколка





Пролог


Париж. 07 часов 12 минут

Один шаг — и она, словно астронавт, спускается по заключенному в огромную прозрачную трубу эскалатору международного аэропорта Шарля де Голля. Даже таможенники замерли, глядя ей вслед.

Она совершенно не походила на дамочек в туалетах от Оскара де ла Ренты, приобретенных в «Нейман-Маркусе», с чемоданами от Марка Кросса и драгоценностями от Питера Брента. Она подошла к стойке паспортного контроля, и инспектор увидел на нагрудном кармашке джинсовой куртки фирменную кожаную нашивку: девушка, бросающая лассо, и под ней два слова — «Сэм Ларедо». В ее паспорте значилось: Саманта Уитфилд, место рождения — Шошоун-Фолс, Вайоминг.

— Due vraie![1 - Настоящая (фр.). (Здесь и далее прим. пер.)] ковбойша, — пробормотал он, возвращая ей паспорт. Вайоминг все-таки лучше, чем ежедневно суетящиеся у паспортного контроля туристы из Хьюстона.

Она была достаточно хороша, чтобы оказаться какой-нибудь голливудской звездочкой. Или певицей в стиле вестерн или кантри… Хотя в наряде ее недоставало, пожалуй, блесток и бусинок, чтобы достойно представлять замечательные стили американского искусства. Даже на фотографии она выглядела tres ravissant[2 - Совершенно очаровательная (фр.).], не чета обычным путешественникам, к которым объектив фотокамеры бывает весьма безжалостен. Со снимка смотрела хорошенькая школьница с копной золотистых волос, стянутых в гладкий, спускающийся на плечи хвост. Огромные серые глаза с обезоруживающей робостью вглядывались в объектив. Но одновременно в этом взгляде было столько неподдельной чувственности, что оба инспектора у стойки паспортного контроля не смогли удержаться от восторженного вздоха.

Возвращая паспорт девушке, первый инспектор улыбнулся.

— Добро пожаловать в Париж, — произнес он по-английски. — Et bonnes vacances, mademoiselle![3 - И приятного отпуска, мадемуазель! (фр.).]

От неожиданности она очень смутилась. Широко распахнутые серые глаза неуверенно посмотрели на французов. Потом девушка подхватила черную дорожную сумку и отошла.

Молодой инспектор, протягивая руку за паспортами, которые совали ему пожилые американцы в бермудах, никак не мог отвести взгляд от удаляющейся стройной фигурки. Он догадался, что она ни слова не понимает по-французски. Кажется, ее поразил даже звук чужой речи, когда он пожелал ей приятного отпуска. Но если девушка столь очаровательна, какое это имеет значение?

— Счастливчик Париж! — еле слышно прошептал молодой инспектор.




Нью-Йорк. 00 часов 17 минут

С сорокового этажа небоскреба панорама ночного Нью-Йорка являла взору великолепную картину: геометрические фигуры, окантованные яркими огнями, и огромные кубы из стекла и бетона, громоздящиеся друг на друга на фоне черного бархата неба. Хрупкая женщина, стоя перед стеклянной стеной, несколько минут внимательно изучала это впечатляющее зрелище. На ее лице застыло недовольное выражение. Она не ожидала от этой встречи ничего хорошего: Джексон Сторм терпеть не мог совершать неблаговидные поступки, а именно это сейчас он и делал.

Услышав, как он входит в комнату, Минди Феррагамо быстро обернулась.

— Она уже в Париже?

Голос высокого мужчины с пышной копной серебристо-седых волос, в элегантном, сшитом на заказ костюме, прозвучал весьма резко, хотя он и старался скрыть волнение. Подходя к письменному столу у огромной стеклянной стены, он ослабил узел галстука.

Минди Феррагамо внимательно наблюдала, как Сторм бросил галстук на полированную поверхность стола. Она ничего не могла ему гарантировать, не зная, все ли сделано для решения этой проблемы. А он ждал именно гарантий. Она вздохнула и бросила взгляд на маленькие наручные часики. Ей пришлось приподнять очки в тонкой оправе, чтобы рассмотреть положение стрелок на украшенном бриллиантами циферблате.

— Вероятно, сейчас она как раз приземляется в аэропорту Шарля де Голля.

Сторм неопределенно хмыкнул и уселся в кресло из белой кожи с хромированной отделкой. Мужчина, которому не было еще и пятидесяти, с серебристой шевелюрой, пышной, словно львиная грива. Она, да еще изысканные, хотя и довольно крупные черты красивого смуглого лица были хорошо известны в мире американской моды. Он расстегнул верхние пуговицы шелковой, сшитой на заказ рубашки, одновременно перелистывая странички кожаного блокнота с расписанием предстоящих встреч. За спиной Сторма на фоне темного ночного неба мигали и переливались огоньки ночного города.

Женщина в черном деловом костюме терпеливо ждала. Джек помнил все встречи на предстоящие двадцать четыре часа как свои пять пальцев. Он просто хотел выиграть время.

Не было ничего странного в том, что Джексон Сторм оказался в своем рабочем кабинете посреди Манхэттена, хотя часы показывали полночь. Обычным делом было и то, что она, исполнительный вице-президент, поджидала его.

Вот уже много лет его личная жизнь и бизнес сплетались в один запутанный клубок. Вечером после шестичасового перелета самолет фирмы доставил Сторма из Сан-Франциско в Нью-Йорк. Шикарный лимузин примчал Джексона к башне небоскреба в самый разгар коктейля, организованного для оптовых покупателей готовой одежды со Среднего Запада. Выступив в течение ровно сорока пяти минут в роли радушного хозяина, глава империи Джексон Сторм оставил гостей на попечение своей команды по общественным связям и удалился в личный кабинет, чтобы закончить кое-какие дела.

Необходимы власть, деньги и невероятная выносливость, чтобы выдерживать распорядок дня с точностью, достойной английской королевской семьи, но Джексон Сторм и разбогател благодаря железной дисциплине. На столе его поджидала готовая к просмотру аккуратная стопка документов, разложенных по степени важности. Этот порядок соблюдался всегда, независимо от того, сколько времени он отсутствовал. Сегодня вечером Сторм сидел ссутулившись, низко опустив красивую голову, и смотрел на бумаги, даже не пытаясь вникнуть в их суть, ожидая, когда же стоящая рядом женщина расскажет то, о чем он хотел знать, но предпочитал не спрашивать.

Выходит, вся эта история значит для него больше, чем он предполагал, размышляла Минди Феррагамо. А она-то надеялась, что это просто очередной мимолетный эпизод.

В течение многих лет, что Джексон Сторм работал на рынке массовой моды, его окружал целый сонм красавиц, известных как «открытия» Короля Сторма. К чести Джека следует сказать, что многие из них получили немалую выгоду от работы на него. Несколько бывших манекенщиц Короля Сторма сделали блестящую карьеру в кино и на телевидении, а одна — юная аристократка из Европы, всегда мечтавшая стать модельером, — владела теперь весьма преуспевающим Домом моды. «Но, — сказала себе Минди, — ему следовало бы понять, что с Сэмми Уитфилд все будет по-другому. Прежде всего эта девочка считала, что любит его».

— Она надеялась, что ты проводишь ее в аэропорту, и очень расстроилась, Джек.

«Расстроилась» было в этом случае самым мягким словом.

Минди заметила, что взгляд блестящих голубых глаз прикован к стопке папок, словно Сторм ее и не слышал. Почти ничего в этом самоуверенном красавце мужчине даже отдаленно не напоминало Якоба Штурма, с которым она познакомилась в те давние времена, когда он еще был нахальным продавцом галстуков с Седьмой авеню, без устали крутившим педали своего велосипеда с тележкой. Тогда он только прокладывал путь к вершинам безжалостного нью-йоркского рынка готовой одежды. И все-таки порой она улавливала в нем нечто от прежнего Джека.

Молчание становилось зловещим.

Наконец Сторм придвинул к себе лежащую сверху пластиковую папку. Внутри оказались цветные снимки — фотопробы для рекламной кампании джинсовой одежды из коллекции «Сэм Ларедо Вестерн», запланированной на осень.

— Что она сказала? — поинтересовался Джек.

Сказала? — задумалась Минди. И тут же вспомнила о цветах. Вместо Джека в зал аэропорта для особо важных персон прибыла охапка роз стоимостью в несколько сот долларов.

— Ей понравились цветы, — осторожно сказала Минди. — Три дюжины красных роз «Герцогиня Кентская», каждая длиной в метр. На карточке я написала: «С любовью». Без подписи.

Он снова хмыкнул и взял в руки образец предлагаемой агентством рекламы.

Это был большой глянцевый снимок стоящей спиной к камере очаровательной длинноногой модели в ковбойских сапогах. Загорелая спина обнаженной по пояс блондинки выглядела весьма соблазнительно. На бедре, обтянутом джинсовой тканью, отчетливо виднелась нашивка из воловьей кожи с выдавленным на ней логотипом: фигурка девушки, кидающей лассо, и два слова — «Сэм Ларедо».

— Господи Иисусе! Черт знает что! — Он пристально смотрел на фотографии. — Ну и drek![4 - Дерьмо (нем.).] Мы что — собираемся покупать этот хлам?

Оба знали, что макет не так уж плох. Снимок делал один из лучших фотографов Нью-Йорка, специализирующийся на рекламе одежды. Хрупкая, почти неземная фигурка посреди аризонской пустыни на фоне скал и слегка размытых очертаний далеких гор смотрелась очень изящно. Тона приглушены ровно настолько, насколько это необходимо. Келвин Кляйн в журналах «W» и «Вог» опубликовал целую серию весьма выразительных рекламных снимков в таком же духе, на которых красовались модели в потертых обтрепанных джинсах с дырками на коленях.

Девушка на снимке, рекламирующая коллекцию «Сэм Ларедо», слегка повернув головку, смотрела через плечо прямо в камеру. Не Сэмми Уитфилд. У манекенщицы была точно такая же копна соломенных волос, длинных сзади и коротко остриженных спереди и по бокам, чистый, прекрасно очерченный профиль, пушистые черные ресницы, такие длинные, что тень от них падала на атласную кожу щек, короткий прямой носик и мелкие белые зубки, приоткрывшиеся в невинной полуулыбке под пухленькой верхней губой. Этакий долговязый ребенок и в то же время чувственная женщина, сероглазая сирена. Почти Сэмми, но не совсем.

Несколько недель ушло на то, чтобы подыскать модель, способную заменить Сэмми в рекламной кампании коллекции «Сэм Ларедо». Все держалось в абсолютном секрете, хотя было ясно, что дело обречено на провал. Пробные снимки годились только в корзину, любые попытки оказывались тщетными.

Мужчина с серебристой шевелюрой сидел за столом и долго молчал. Потом взорвался:

— Господи, какая халтура! Барахло! Сколько денег мы угрохали на эту чепуху?

«Деньги, — со вздохом подумала Минди. — Когда что-то не ладится, он всегда вспоминает о деньгах».

— Не так уж и плохо, — спокойно возразила она.

— Неплохо? Это даже не плохо, это — отвратительно! Халтура так и прет наружу! Позволь тебе напомнить, что Джексон Сторм никогда в жизни не выпускал халтуры! — Широким жестом он швырнул фотографию через весь стол, так что она, скользнув по полированной поверхности, медленно кружась, упала на пол. Минди даже не сделала попытки поднять снимок.

Он схватил второй лист: рекламное агентство приложило к фотографиям перечень расходов.

— Боже правый! Это еще хуже! — В уединении кабинета Джексон Сторм позволял себе роскошь сбросить маску респектабельного, невозмутимого властителя массовой моды и вновь стать куда более привычным и убедительным Джеком Штурмом, дающим выход своему дурному нраву, как некогда на Седьмой авеню. — Так объясни мне, на что мы гробим целое состояние, если в этом квартале все равно ничего не сможем толком продать из коллекции «Сэм Ларедо»? Мало того, что в самое оживленное время даже на 42-й улице невозможно сбагрить ни одной пары джинсов, так еще за дерьмо я должен выложить круглую сумму. По миру меня пустить хотят, что ли? Черт возьми! — Он сорвался на возмущенный крик. — Эти ублюдки из агентства знают, с кем они имеют дело?!

Темноволосая женщина слушала его совершенно спокойно. Они и не надеялись, что удастся найти кого-то, кто сможет заменить Сэмми Уитфилд. Это была отчаянная попытка Джека убедить самого себя, что стоит попытаться что-то спасти, оправдать деньги и время, потраченные в последние два года на рекламу и средства массовой информации, чтобы запечатлеть образ Сэм Ларедо в сознании всех женщин западного полушария. За исключением, конечно, миллионов тех, кто уже стали убежденными поклонницами и покупательницами фирм «Джордаш», «Глория Вандербильт», «Келвин Кляйн» и сотен других производителей. Именно в этом заключалась их ошибка.

Вслух же Минди произнесла:

— Марка «Сэм Ларедо» даже год назад с трудом выдерживала конкуренцию с сильными противниками на таком затоваренном рынке.

«Когда ты начал спать с ней», — добавила Минди про себя.

Мужчина за столом вновь взял в руки компьютерную распечатку с перечнем расходов и принялся хмуро изучать ее. Поездка на съемки в Аризону не укладывалась ни в какой бюджет.

— А это еще что такое? Компенсация ущерба за повреждение кожи на спине? Они что — издеваются?

— Манекенщица поскользнулась на скале. Мы выплатили ей компенсацию. Страховая компания все возместила. — Феррагамо слегка наклонилась, заглядывая в листок и изучая цифры. — Медицинские расходы и время простоя съемочной группы, пока не затянулись царапины.

— Какая чушь! — Сторм изучал вызывающий снимок полуобнаженной красотки с развевающимися волосами на фоне скалистого пейзажа и неба, какое бывает только на Западе. — Значит, теперь мы уже оплачиваем царапины? На спине? Или на сиськах? Там, где их не увидел бы никто, кроме разве ее дружка, когда он валяется с ней в постели?

После минутного молчания оба посмотрели на фотографию в золотой рамке, стоящую рядом с кожаным ежедневником. Снимок был сделан год назад для разворота в журнале «Таун энд Кантри». На нем была изображена прекрасная темноволосая Марианна Сторм, сидящая в гостиной своего дома в Коннектикуте, и две девочки-подростка. Миссис Джексон Сторм с дочерьми.

«Сколько же журналистов, — подумала Минди, — цитировало слова Джека о том, что он любит свою жену так, как никогда не полюбит никакую другую женщину? И что он никогда не допустит в своей семье такую трагедию, как развод? Именно Марианна всегда давала Джеку понять, что терпение ее на исходе. Лишь европейская принцесса, ставшая теперь модельером, продержалась чуть больше двух лет».

— О боже!

Джексон взял в руки еще один доклад, касающийся другого проекта: вызывающие беспокойство приобретения лондонских брокеров, сделанные не так давно во Франции.

Минди Феррагамо понимала, что Джексон, как и она сама, не переставал думать о Сэмми Уитфилд. Два года назад Минди привела ее в этот кабинет. Костлявая девчонка с трудом тащила чемодан, набитый образцами платьев — собственные модели, которые она с большим или меньшим успехом продавала в магазины Денвера. Она была слишком высока и чересчур тоща — неотесанная светловолосая провинциалка из Вайоминга, края пшеницы и крупного рогатого скота. Позже они узнали, что выросла она в жуткой нищете, с бесчисленными братьями и сестрами и с отцом, отчаянным пьяницей и никчемным человеком, который время от времени участвовал в родео. Все они обитали в сломанном фургоне на самой окраине города.

То, что они разглядели за те несколько минут, которые она провела в кабинете, понравиться не могло: усыпанная веснушками кожа, по-мальчишески угловатая фигура, длиннющие ноги и копна неухоженных волос цвета соломы. Оставалось только добавить огромные глаза на строгом личике. Все это выглядело весьма нелепо и говорило не в ее пользу. Даже полный благоговейного поклонения взгляд подсказывал: хотя ей самой не верится, что она оказалась в кабинете великого Джексона Сторма, девчонка собирается сражаться до последнего и максимально воспользуется ситуацией Отчаянной, настырной Саманте Уитфилд было двадцать четыре года.

Ни одна из ее моделей не нашла бы спроса, по крайней мере на рынке готовой одежды. Главным специалистам по маркетингу, находящимся в кабинете Сторма, достаточно было одного взгляда, чтобы разом отрицательно закачать головами. Однако Джек пристально и изучающе смотрел на девушку. Это был момент знаменитого творческого озарения Короля Сторма: Сэмми Уитфилд олицетворяла Запад, именно такая внешность в последнее время все больше привлекала американских покупателей. Он, Джексон Сторм, видел перед собой сейчас нечто настоящее, то, что могло стать в ближайшем будущем душой прославившей его империи «Великая американская линия Джексона Сторма». Новый «джинсовый» проект, который он собирался раскрутить, материализовался перед ним, словно, благодарение богу, только и ждал появления в его кабинете этой девчушки. В тот момент он был уверен: она принесет миллионы.

Тогда же Джек придумал основной мотив рекламной кампании: сдержанная цветовая гамма пустыни, озаренной восходящим солнцем; камера направлена прямо на нее, уверенно шагающую по песку в ореоле терпкого солнечного сияния в джинсах от Короля Сторма. Их современная богиня будет одета в застиранную до серо-голубого цвета легкую джинсовую рубашку из ткани, обработанной таким образом, что ее помятый вид невозможно устранить даже с помощью утюга — вершина ни с чем не сравнимого загадочного шика американского Запада. Он обует ее в ковбойские сапоги ручной работы от Короля Сторма, которые делают в Далласе, — простые, некрашеные, без всякого рисунка, настоящие американские сапоги из воловьей кожи, только чуть более элегантные. Чистые, естественные линии, такие же чистые и естественные, как сама девушка.

Они решили назвать ее Сэм, потому что Джеку понравилась идея бесполого имени на фирменной нашивке. В этом тоже заключался определенный шик. Консультанты по маркетингу предложили «Сэм Ларедо». Она должна была стать второй Дианой фон Фюрстен-берг. «Сэм Ларедо» — два слова на ярлычке, которые врежутся в память слоняющихся по магазинам покупателей.

Два года спустя все рухнуло. Это был не первый провал Джексона Сторма, но один из самых крупных. Ажиотажный спрос на джинсы прошел, рынок оказался пресыщен, покупатели так упорно не желали приобретать заваливший прилавки товар, что крупные торговые дома лихорадочно принялись искать нечто абсолютно новое. Ральф Лорен вещал с роскошных страниц журнала «W»: «Простые рабочие брюки из грубой бумажной ткани, скроенные по меркам тех времен, когда прочность и долговечность были важнее, чем элегантность и красота». Это все, что он мог сказать о прямых, совершенно обычных джинсах, которые и предлагались публике в расчете на то, что снобы обратят свой взор на классические модели. «Джордаш», «Глория Вандербильт» и даже «Леви Страусе» оказались под ударом. Сводки продаж «Сэм Ларедо» показывали, что результаты равны нулю.

Минди Феррагамо тяжело вздохнула.

— Послушай, Джек, почему бы тебе не сделать решительный шаг и не уволить ее? — Она понимала, что подталкивает Сторма к принятию решения, но кто-то должен сказать об этом. Ход событий свидетельствовал: он шел на жертву, а Джек, идущий на жертву, равнозначен Джеку, совершающему ошибку. — Джек, отправь ее обратно в Вайоминг.

Заметив, что эти ее слова спровоцировали его гнев, что сгущаются всем известные грозовые облака[5 - Сторм (Storm) — гроза, шторм (англ ).], она быстро добавила:

— Ну хорошо, отправь ее в один из бутиков Короля Сторма. Пусть управляет магазином в Далласе, Лос-Анджелесе, Чикаго. — Минди нервно поправила очки в тонкой оправе. — Или, если она хочет остаться в Нью-Йорке, устрой ей теплое местечко в каком-нибудь рекламном агентстве.

Оба знали, что Сэмми не привлекает работа манекенщицы; она все еще надеялась стать модельером.

— Только не поручай ей это дело в Париже. Боже, Джек, она всего-навсего ребенок из ковбойского городка на Западе, ей с этим не справиться. А ты нарвешься на неприятности!

Он захлопнул папку с бумагами.

— Прекрати, пожалуйста, ладно?

Красивые черты исказились. Джексон Сторм был страшным человеком и очень властным.

— Она ничего не получит! — заорал он, раздраженно отталкивая от себя фотографии, финансовые отчеты и книгу с расписанием предстоящих встреч. — А ничего означает именно ничего, ты меня поняла?

Он даже не взглянул на Минди. Джек хорошо знал эту женщину средних лет в скромном черном костюме, которой он был обязан очень многим. Только она во всей его громадной империи еще решалась ему противоречить. Когда-то, когда они были моложе, Минди тоже побывала в его постели.

— Бог мой, я и так чертовски много для нее сделал! — Он вскочил, ударил в гневе кулаком по столу. — То, что я сделал из нее Сэм Ларедо, — разве это не подарок для девчонки? Она была ничем, полным нулем, а я дал ей шанс, разве не так? То, что я делаю длиннее сейчас, я делаю по доброте душевной. Так какого черта я еще ей должен?

Сторм размахнулся, и все, что лежало на огромном столе, полетело на пол. Папки рассыпались на ковре у его ног.

— Вечно эти штучки обходятся мне слишком дорого! — орал он. — Боже, с твоим-то опытом можно было что-нибудь сказать прежде, чем мы все это затеяли? Ладно. Отменяем рекламу джинсов, сворачиваем эту линию Составь опись всего, что сделано по проекту «Сэм Ларедо», но избавь меня от этой головной боли! Сбрось цены, отправь на распродажи в «Кей-Март», «Вулворт» — куда угодно. Только отделайся от этого!

Минди предприняла еще одну попытку:

— Джек, ты пытаешься освободиться от всего сразу, послав ее в Париж. Но ты даже представить себе не можешь, с чем ей там, возможно, придется столкнуться!

Сторм резко остановился, словно загнанный в угол хищник.

— Господи Иисусе, мне не нужны эти сложности, — сказал он хрипло. — После стольких лет ты еще споришь из-за какой-то девки, которая стоила мне двух лет работы и кучи денег? — Ставка делалась на ее рассудительность и преданность. — Знаешь, Минди, ты меня удивляешь.

Впервые за многие годы исполнительный вице-президент Джексона Сторма Минди Феррагамо смотрела на него холодно и безучастно. Ведь девчушка думала, что любит его, а он — ее.

— Разве я, — спросила она очень тихо, — спала с этим ребенком? Разве я, Джек?

Он внимательно посмотрел на Минди. Красивое лицо стало жестким. Повернувшись к столу, Сторм с размаху ударил по нему кулаком. Совсем как много лет назад на фабрике, где шили галстуки.

— Черт возьми! Говорю тебе, она едет в Париж и ничего не получит от этой поездки! Так будет, потому что все, что со мной произошло, случилось по ее вине. Она ничего для меня не сделала! Ничего!

Он выпрямился — рассерженный, красивый, властный мужчина. Якоб Штурм, он же Джексон Сторм — король в мире моды. Минди знала, что сейчас он именно так и думает.




Часть I

ЗАМЫСЕЛ


«Мир — пирог. Развей свой аппетит»[6 - Перевод А. Лозина-Лозинского.].

    

Бодлер. Цветы зла








1


Мелькающие за окнами такси пригороды Парижа не произвели на Сэмми ни малейшего впечатления. С разочарованием она смотрела на стандартные жилые районы постоянно расширявшегося во все стороны современного большого города.

Сэмми Уитфилд откинулась на спинку сиденья такси и со все нарастающим унынием наблюдала, как мимо миля за милей проносятся рабочие предместья, застроенные безликими многоквартирными башнями из бетона и супермаркетами с неоновыми вывесками. Утро только вступало в свои права. Всю ночь она провела в самолете «Трансуорлд эйр лайнз» и очень устала. Сэмми не испытывала ни малейшего подъема, хотя ей все вокруг настойчиво твердили последние несколько дней, что она отправляется не куда-нибудь, а в Париж.

Перед отъездом Сэмми выписала чек, который ежемесячно посылала матери, и приложила к нему письмо. Оно начиналось так:

«Дорогая мамуля, только вообрази! Я собираюсь в Париж на недельку. Можешь себе представить?! Я — в Париже! Мне все еще не верится!!!»

Несмотря на то что прошло много лет, она, как и прежде, писала матери именно такие письма — оптимистичные, с бесчисленными восклицательными знаками. Ради того, чтобы — как ни складывалась ее жизнь — мать была за нее спокойна. Глупая детская привычка. Сейчас, когда ей исполнилось уже двадцать шесть, от наивной девочки не осталось и следа. Но мать, которая экономила на всем и выбивалась из сил, лишь бы помочь ей закончить художественную школу, по-прежнему была для нее тем немногим прекрасным, что она знала в жизни. И еще Джек Сторм.

Сэмми ухватилась за кожаный ремешок над сиденьем: водитель, не снижая скорости, проскользнул в узкий просвет между двумя грузовиками и резко свернул с шоссе направо. Сначала она оставила письмо для матери на столе секретарши, чтобы та отправила его с остальной почтой, но в пять часов увидела конверт на том же месте. Тогда Сэмми забрала его и сама опустила в почтовый ящик прямо в аэропорту Кеннеди. В корпорации Джексона Сторма командировка в Париж не считалась большим достижением. Куда труднее добиться такого авторитета, чтобы секретарша вовремя отправляла твою корреспонденцию. «Все придет к тебе, вот увидишь, — повторял ей Джек. — В нашем деле авторитет — дело опыта. Всему свое время».

«Джек…» — повторила Сэмми про себя. Ей хотелось избавиться от тревожных мыслей. Он не приехал в аэропорт проводить ее. Такое случилось впервые. Как уверенно он, бывало, шагал через зал для особо важных персон, высокий, красивый, властный, вечно окруженный толпой журналистов, с охапкой роз в руках, демонстрирующий свое творение — Сэм Ларедо. Поездки стали для нее настолько привычным делом, что она никогда не задумывалась над этим, но на сей раз вместо Джека появилась Минди Феррагамо с таким же букетом роз и карточкой со словами «С любовью», как всегда, не подписанной. Несмотря на все, что между ними было, и на его туманные обещания, Джек Сторм по-прежнему оставался женатым человеком.

Минди уверяла, что ничего не случилось. Просто Джек в Сан-Франциско, и самолет компании не смог вылететь вовремя из-за плохой погоды. Вот и все. Он доверяет ей то, что в данный момент никто другой не может сделать для него: поехать в Париж и разобраться в небольшой проблеме, связанной с зарубежным отделением корпорации. Джек, повторила Минди Феррагамо, надеется на нее. Ну и, в конце концов, речь ведь идет о Париже!»

Такси круто пошло вниз по узкой улочке Монмартра. Сэм, прижавшись лицом к окошку, восхищенно вглядывалась в белые купола базилики Сакре-Кёр, возвышающейся на вершине холма. Теперь, когда они ехали по центру, Париж начинал наконец-то напоминать картинки в путеводителях и открытки, лежащие в ее сумке.

— Не волнуйся, Сэмми, — сказала ей два дня назад Минди Феррагамо, — мы не пошлем тебя неподготовленной.

Ее отправили на инструктаж к Джин Руис, возглавляющей в корпорации Сторма рекламный отдел. Джин несколько лет проработала в Париже репортером, освещая в газетах Среднего Запада вопросы моды, и знала об этом городе практически все. «Париж, — поведала она Сэмми, — разделен на две части: старые, несколько обветшалые строения в окрестностях рю де ла Пэ, и новые, роскошные — там, где на авеню Монтень сверкают витринами Дома Диора, Сен-Лорана и Кардена. Дом моды Лувель расположен в старом городе на улице Бенедиктинцев».

Она так красочно все описывала, что Сэмми захотелось все увидеть своими глазами.

«Париж — город огней, — восхищалась Джин, — берега Сены, парки, общественные здания — все освещено прожекторами. Фантастическое зрелище, которое каждый должен увидеть хоть раз в жизни! Париж — всемирная столица моды, и не только в одежде. Там все великолепно, овеяно легендами и баснословно дорого. Изумительные драгоценности, художественные шедевры! Средоточие богатства и славы. Париж — предел мечтаний! Если ты в это не веришь, — убеждала бывшая журналистка, — подожди, пока не увидишь все собственными глазами».

Спустившись с Монмартра, таксист погнал юркий «Рено» через просторную площадь Оперы на такой скорости, словно рассчитывал выиграть Гран-при на автогонке в Монако. Что есть силы упершись ногами в пол, Сэм едва замечала, как по бульварам, несмотря на раннее субботнее утро, проносятся почти вплотную друг к другу бесчисленные машины, мелькают бесконечные ряды зданий восемнадцатого века, промежутки между которыми заполняют фонтаны, статуи и обелиски в честь многочисленных славных побед французского народа.

«По ночам держись подальше от Булонского леса, — предупредила ее Джин Руис, — там полно жуликов, и тебя вмиг ограбят не хуже, чем в нашем Центральном парке. Водопроводную воду пей без опаски. Довольно приличный гамбургер, если уж очень заскучаешь по ним, можно купить в „Бургер Кинг“ на Ели-сейских Полях, но с наступлением темноты там становится небезопасно: полно туристов и юных французов, ищущих приключений. Берегись воров, особенно цыган — могут обчистить карманы и вырвать сумочку. В этом году французы сходят с ума по всему американскому, особенно по американским джинсам, американской еде и американским долларам, поэтому сейчас они более любезны, чем раньше».

— Одному богу известно, на что это окажется похоже, — сказала Минди Феррагамо в аэропорту Кеннеди. — Рядом с улицей Бенедиктинцев расположены «Шанель», «Гре» и «Нина Риччи», а это неплохое соседство. С другой стороны, кто знает? Это должно быть небольшое ателье-магазин с уютным салоном, примерочными, парой комнат для офиса и подвалом, пригодным под склад.

Такси свернуло на боковую улочку, въехало двумя колесами на тротуар и, резко дернувшись, замерло.

— Приехали, — объявил водитель и, повернувшись, уставился на Сэм тем же затаенно-жадным взглядом, каким встретил ее в аэропорту.

Он больше походил на араба, чем на француза, — смуглый юнец в тяжелой кожаной куртке. Прищурившись, он скользнул взглядом по ее джинсовому жакету, обтягивающему высокую грудь, и, оценивая, задержался на полных губах и светлых волосах.

— Платите, — потребовал он, протягивая руку.

Латунная табличка на здании, перед которым они остановились, гласила: «Салон высокой моды Лувель». Насколько можно судить, это то, что ей нужно.

— О'кей, держите, — сказала она и открыла дверцу. Когда такси отъехало, Сэм отошла назад, чтобы окинуть взглядом дом номер пять на улице Бенедиктинцев. Единственное сохранившееся в этой тупиковой части улицы высокое здание в восемнадцатом веке было, вероятно, частью сплошной, растянувшейся на мили стены из домов. Оно поднималось на четыре с половиной этажа и заканчивалось крытой черепицей мансардой, которую венчал лес печных труб. Когда-то белый фасад из песчаника потемнел от сажи. Массивные деревянные двери с потертой кое-где лакировкой украшали латунные ручки в форме львиных голов с продетыми в пасти массивными кольцами. В Соединенных Штатах такой дом стал бы музеем или памятником. В Париже он был одним из многих.

На общем фоне резко выделялась единственная современная деталь — мрачного вида, чернее ночи, спортивный автомобиль с обтекаемыми формами, припаркованный чуть дальше по улице, возле платана.

Пройдя под мощенной булыжником аркой за массивными воротами дома номер пять, можно было попасть на открытую площадку, которая, вероятно, была когда-то предназначена для конных экипажей клиентов. Сейчас во внутреннем дворике в ярком пятне солнечного света бок о бок пристроились два автомобиля и черный мотоцикл.

Сэм долго стояла, разглядывая дворик. Ей казалось, что она угодила на съемочную площадку какого-то старого фильма вроде «Жижи» или «Мулен Руж». Внезапно у нее возникло ощущение, что эта простая, как считалось, проверка окажется куда более сложной и запутанной.

«Джексон Сторм интернэшнл» несколько месяцев вела переговоры о покупке ткацкой и швейной фабрик в Лионе. Однако в пакете документов, присланных брокерами из Лондона по окончании торгов, неожиданно оказался список дополнительных приобретений, которые не входили в первоначальный вариант: маленький, но весьма ценный земельный участок на юге Франции в курортном местечке Сен-Тропез, многоквартирный дом в рабочем предместье небольшого городка Уаз и нечто под названием «Дом моды Лувель» на улице Бенедиктинцев в Париже. Юридическая фирма сообщила только, что это салон высокой моды. Название никому ни о чем не говорило. Офис Минди Феррагамо срочно связался с Парижем и выяснил, что Дом моды Лувель не зарегистрирован в «Синдикате высокой моды» Парижской торговой ассоциации.

— О'кей, значит, мы не купили по ошибке салон Пьера Кардена, — только и сказал Сторм. — Так что же это?

По обеим сторонам подъезда Дом моды Лувель возвышались колонны в дорическом стиле с облупившейся светло-бежевой краской. За двойными французскими дверями того же цвета виднелась мраморная винтовая лестница. Если Дом моды Лувель работает по субботам, то здесь что-то подозрительно спокойно. Арка и деревянные двери, конечно, не давали шуму улицы проникать в дом, но и изнутри не доносилось ни звука.

После того как улеглась первая суматоха, вызванная неожиданными приобретениями, дополнившими покупку ткацкой фабрики, штаб-квартира Джексона Сторма в Нью-Йорке связалась с несколькими журналами мод и женской газетой «Вуменс вэа дейли», чтобы ненавязчиво выяснить, слышал ли кто-нибудь хоть что-то о Доме моды Лувель в Париже. Главный редактор «Харперс базар» ответил, что название кажется ему очень знакомым, но, по его мнению, Дом моды Лувель свернул дела лет сорок-пятьдесят назад. Это подтверждалось информацией, полученной от друга Дианы Врилэнд, который сообщил, что последним модельером Дома моды Лувель считается некая мадемуазель Клод, которая была вроде бы подружкой Коко Шанель.

— А чего, черт возьми, вы ожидали? — взревел Джек Сторм.

На первом этаже Дома моды Лувель, несмотря на влажный весенний воздух, чувствовался застоявшийся запах пыли и плесени. Сэм остановилась посредине холла у подножия лестницы с железными перилами, не зная, что делать дальше. Она задрала голову и прислушалась. Вокруг не было ни души, но сверху доносился слабый шум. Видимо, Дом моды Лувель все-таки открыт. До слуха Сэм долетали отдаленные голоса, слабые шаги и хлопанье дверей. Усилился странный стрекот — словно стучали старые швейные машинки.

Только высшее руководство компании Джексона Сторма было проинформировано о приобретении ткацкой фабрики во Франции, но даже эти люди не знали всех деталей. Неделю назад состоялось напряженное совещание отделения корпорации, занимающегося одеждой в стиле американского Запада. Присутствовали Сай Кингмен от обувной фабрики «Арт Хаммер» в Далласе, Эуджиния Кляйнберг, занимающаяся модной одеждой для детей и подростков в «Джуниор лонс-тар», и Сэм Ларедо из «Вестерн джине». Все изучали обескураживающие данные продаж, когда вдруг поступило сообщение о парижском Доме моды.

— Сэмми! — Король Сторм устремил знаменитый взгляд лучистых голубых глаз на номинального руководителя «Вестерн джине». — Как ты смотришь на то, чтобы съездить в Париж?

Сэмми остановилась на лестничной площадке, стены которой были увешаны потрескавшимися от времени и кое-где уже облупившимися зеркалами. Тяжелая сумка соскользнула с ее плеча. Она не заглядывала в зеркало с того момента, как вылетела из Нью-Йорка. Правду сказать, она до сих пор не совсем привыкла к своему новому облику и каждый раз с интересом рассматривала собственное отражение. Ее прическа, изобретенная дизайнером-авангардистом из Гринвич-Вилледж в прошлом году, когда она представляла публике новый образ Сэм Ларедо, считалась последним писком и появилась на обложках как минимум трех крупнейших модных журналов. Прямые шелковистые волосы Сэмми были коротко подстрижены парикмахерской бритвой и спереди торчали во все стороны, прядками падая на лоб. Блестящие серые тени, наложенные на веки, и толстый слой черной туши на ресницах делали огромные глаза еще больше. По словам специалиста по маркетингу, заказавшего и одобрившего имидж, такая прическа и макияж должны были придать особый шик естественной, слегка небрежной внешности в стиле Сэм Ларедо. Тот же самый гений от маркетинга обратился к экспертам по бодибилдингу, чтобы они разработали необходимые пропорции фигуры Саманты для телевизионной рекламы.

Теперь, думала Сэмми, оценивая свое отражение в зеркале, ее веснушки скрывает толстый слой макияжа, губы умело обведены контурным карандашом, их чувственную линию подчеркивает бледно-розовая губная помада; ее формы доведены до совершенства усилиями первоклассных специалистов, и сам Джек Сторм научил ее держаться с холодной самоуверенностью, которая довершает ее образ. Если в ней и не узнавали Сэм Ларедо, звезду рекламной кампании Короля Сторма, все сразу понимали, что перед ними профессиональная модель.

Она прекрасно осознавала, что пока еще ничего собой не представляет, чтобы лететь в Париж в качестве представителя корпорации Джексона Сторма, но в тот момент это ей казалось несущественным.

— Такая удача выпадает не часто, — сказала ей Джин Руис, глава рекламного отдела.

«Все, что ты должна сделать, — обратилась Сэм к своему отражению в зеркале, — это не придираться».

Она собиралась появиться в Доме моды Лувель как неофициальный наблюдатель с целью разобраться, что же невольно приобрел Сторм вместе с ткацкой фабрикой. На деловом рынке случаются и более странные вещи, но надо было поскорее разобраться с этим неожиданно приобретенным «котом в мешке».

«Что же происходит сейчас в Доме моды Лувель?» — подумала Сэмми, глядя наверх. Похоже, здесь становится слишком шумно.

На следующую лестничную площадку тоже выходила двустворчатая дверь. Нигде даже признака того, что ателье работает: ни одного манекена, ни одной витрины. Скорее всего это напоминало слегка обшарпанный жилой дом.

Шум становился все сильнее. Сначала показалось, что взвизгнула от боли женщина, потом раздался грохот, словно уронили что-то тяжелое. Теперь зашумели все разом. Послышался густой баритон — мужской голос что-то прокричал по-французски, — и сразу же поднялись жуткие вопли.

Сэмми подхватила сумку за ремень и, прыгая через две ступеньки, рванулась наверх.

Она уже почти достигла первого лестничного пролета, когда распахнулись двери и в них возникла, словно видение, тоненькая, поразительно красивая рыжеволосая девушка в вечернем платье из белого атласа. Она выскочила на площадку и, замерев, уставилась на Саманту, а потом диким голосом завопила нечто нечленораздельное.

Красивой формы остроконечная грудь рыжеволосой девицы драматично вздымалась под плотно облегающим ее атласом. Миловидное лицо было покрыто толстым слоем косметики, ресницы густо накрашены черной тушью, пунцовые губы искажены в болезненной гримасе. Девушка изо всех сил истерично кричала:

— Au secours — aidez-moi! Elle se meurt![7 - На помощь! Ко мне! Она умерла! (фр.).]

Безумно блуждающий взгляд рыжеволосой вдруг остановился, а глаза удивленно расширились, когда она заметила на ступеньках Сэмми. Потом девушка каким-то диким жестом вскинула руки так, что стали видны покрытые чем-то красным кончики пальцев.

— Mon Dieu! Vite! Apportez-moi une aspirine![8 - О боже! Скорее! Дайте мне аспирин! (фр.).]

Сэмми не поняла ни слова. Она была слишком занята изучением рук девушки и красных пятен, покрывающих роскошное платье. Выглядело все так, словно кто-то плеснул на него краской.

Кто бы ни была эта рыжеволосая красавица, ее руки и белоснежное платье были обагрены кровью.




2


— Такое частенько происходит, — сказал Деннис Волчек, ревизор корпорации Сторма. — Обязательно в пакете документов на приобретение собственности оказывается какая-нибудь ерунда. А тут мы имеем дело с лондонскими брокерами и парижскими юристами, которые собаку съели на французском законодательстве, связанном с недвижимостью. Необходимо отправить кого-то в Париж взглянуть, что же это такое — Дом моды Лувель, — потом развязаться с этим.

Однако Деннис возражал против кандидатуры Саманты.

Джексон Сторм только улыбнулся.

— Она справится, Деннис. К тому же нам больше некого послать.

Руководители отделений, собравшиеся на совещание, столь неожиданно прерванное данными о результатах сделки, молча ждали: Джини Кляйнберг из «Лонстар», готовая отдать что угодно за возможность поехать в Париж, обувщик Сай Кингмен, которого тоже можно было отправить в командировку без особого ущерба, и Сэм Ларедо — наименее подходящая кандидатура из всех собравшихся.

Наконец Минди Феррагамо решительно произнесла:

— О'кей, Сэмми, что ты знаешь о парижских Домах моды?

Оказавшись на засаженной деревьями авеню Монтень недалеко от площади Звезды и Елисейских Полей, попадаешь на настоящий парад имен: Ив Сен-Лоран, Кристиан Диор, Пьер Карден, Бальман, Живанши, Фенди, Тед Лапидус, Ханна Мори, Жан-Луи Шеррер. Императоры и короли огромной корпорации французской высокой моды стоимостью в миллиарды долларов. Помпезные, ослепительные, неповторимые показы работ величайших модельеров, сменяющие друг друга, ставятся с таким же артистизмом, что и спектакли на Бродвее. Огромные залы, украшенные зеркалами, утопающие в зелени, сверкающие хрустальными люстрами. Современная музыка, льющаяся из стереофонических усилителей, красавицы модели, часто имеющие хореографическую подготовку, световые эффекты, ослепляющие, оглушающие и сводящие с ума не меньше, чем астрономические цифры на ярлычках с ценами.

Те, кого можно назвать старой гвардией парижского мира моды, держатся совершенно иначе. Их Дома и сейчас расположены за Вандомской площадью и рю де ла Пэ, там, где более столетия назад под патронажем императрицы Евгении зарождалась высокая мода. Это тихий зеленый район, где опекаемые высокородными принцессами, представителями королевских фамилий и самых богатых семейств из поколения в поколение развивали свое дело дизайнеры-классики. С эстетической точки зрения их модели ничуть не уступали новым, возможно, были даже утонченнее и изящнее. Атмосфера, царящая в этих салонах, отличалась особой строгостью, старомодными стандартами. Понятие эксклюзивности рассматривалось здесь скорее как принадлежность к высшему классу общества, славящемуся своими безупречными манерами, нежели как способность выложить за платье невероятную сумму наличными.

«Парижские Дома высокой моды — это храмы, где поклоняются искусству творить прекрасную одежду, — говорила Джин Руис. — Люди, которые по-прежнему посещают старые ателье на рю де ла Пэ, — сама суть французского консерватизма. Никаких ужимок и прыжков, никаких штучек со световыми эффектами, никакой поп-музыки. Манекенщицы демонстрируют одежду в абсолютной тишине, словно на церковной службе. Каждая держит в руках небольшую табличку с номером модели, так что покупатели могут проставить нужный номер в карте-заказе. На показе обязательно присутствует vendeuse[9 - Продавщица (фр).], очень элегантная дама в черном, которая ходит между рядами и, склоняясь к покупателям, шепотом отвечает на любые вопросы. Высокая мода на рю де ла Пэ — «от кутюр» прежних времен. Единственное, что приведено в соответствие с требованиями времени, это цены. Не надейся, что найдешь там что-нибудь дешевле пяти тысяч долларов даже за повседневное платье».

Саманте, очутившейся в Доме моды Лувель, этот храм консерватизма и высокого искусства в настоящий момент больше всего напоминал сумасшедший дом.

Рыжеволосая девушка в забрызганном кровью атласном платье бегом вернулась в комнату и столкнулась в дверях с невысокой средних лет женщиной, на шее у которой болтался сантиметр. В руках она держала стакан воды. Обе одновременно бросились к какой-то старухе в причудливых черных одеждах, размахивающей палкой из черного дерева и пронзительно вопящей. Взмах палки, и стакан выскользнул из рук портнихи и, описав дугу, покатился по ковру.

Все три женщины оглушительно вопили. Старая карга в черном и шали, наполовину скрывающей ее лицо, продолжала размахивать тростью, завывая, словно пароходная сирена. Именно ее голос Сэмми услышала еще на лестнице.

В зале Дома моды Лувель оказалось совсем немного мебели: несколько белых с позолотой глубоких кресел на изогнутых ножках да видавшая виды софа в стиле Людовика Пятнадцатого. Утренний свет едва пробивался сквозь высокие окна, освещая мраморный столик, заваленный портняжными принадлежностями и ворохом шелка и кружев цвета слоновой кости. Какое-то небрежное великолепие увеличивало размеры и пустоту этого зала, несмотря на то что в самом центре его явно происходило нечто странное.

— Боже мой! — воскликнула Сэмми.

Было совершенно очевидно, что ее первая встреча с парижским салоном высокой моды окажется не такой, как предсказывала Джин Руис.

— Merde! Merde![10 - Дерьмо (фр.).] — истерично визжала рыжеволосая. — Aidez moi! Ah, mon Dieu, c'est une catastrophe![11 - Помогите! О боже, это катастрофа! (фр.).]

Шагнув в сторону, она наступила на подол длинного атласного платья, потеряла равновесие и грохнулась на пол.

В самом центре всей этой неразберихи оказались крепкого сложения молодой человек в джинсах и грубых ботинках и хрупкая девушка с совершенно белым лицом, которую он поддерживал, опустившись на колени. Правой рукой он обхватил ее запястье и, согнув руку в локте, держал в таком положении. По обнаженному локтю девушки бежала тонкая струйка крови. Рыжеволосая девица рухнула в опасной близости от этой пары. Парень выругался.

Единственными, кто еще, казалось, сохранял спокойствие в этой суматохе, были стоящий неподалеку высокий, приятной наружности мужчина в дорожном костюме и средних лет блондинка в дорогом платье, которую он бережно поддерживал. Молодой человек повернул голову, и в его карих глазах при виде застывшей в дверном проеме Саманты промелькнуло удивление, сменившееся откровенным восхищением. Он тяжело вздохнул. На его лице отчетливо читалось: что бы здесь ни происходило, он в этом не участвует.

— Черт возьми! — раздался мужской баритон. — Не стойте просто так, помогите нам!

Парень оказался в трудной ситуации — одной рукой он придерживал окровавленную девушку, в то время как в другую его руку вцепилась истерически рыдающая рыжеволосая.

— Господи, Софи, может, ты заткнешься? — Он стрельнул глазами в сторону Саманты. — А вы, леди Спокойствие? Да-да, я обращаюсь к вам. Вы понимаете английский язык, а?

Пожилая дама в черном обратила сморщенное лицо к потолку и, воздев руки к небу, громогласно умоляла Il Dio[12 - Господь (ит.).] о помощи на языке, отдаленно напоминающем итальянский.

Черноволосый парень раздраженно взглянул на Сэмми.

— Будьте осторожны. Старая герцогиня не в себе. Следите за ее чертовой клюкой.

Он заметил, что Саманта смотрит на мужчину в углу, и проревел:

— Нет, только не он! Он занят!

Сэмми бросила сумку на пол. Похоже, здесь произошел несчастный случай. Войдя в комнату, Сэмми осторожно обошла безумную старуху и направилась к пострадавшей. Красавица в атласном платье с мольбой протянула к ней руки и что-то заверещала. Из-за судорожных всхлипываний понять ее было невозможно. Не успела Сэмми склониться над истекающей кровью девушкой, как рыжеволосая обхватила руками ее колени и принялась горько причитать.

— Что с ней случилось? — спросила Сэмми, стараясь освободиться от мертвой хватки, сковавшей ее ноги.

— Мне нужна какая-нибудь тряпка, веревка, все равно, — резко бросил парень. — Похоже, никого не заставишь сходить за полотенцем. — Он что-то прошептал на ухо хрупкой девушке, которую по-прежнему бережно придерживал, и постарался перенести вес собственного тела на одно колено. — Давайте попытаемся уложить ее на софу.

Его большая широкопалая рука прижимала окровавленную тряпицу к запястью девушки, но платье ее уже потемнело от крови, и юркая красная змейка бежала даже по тонкой красивой ножке.

— У меня есть гигиенические салфетки, — предложила Сэмми.

Хотя он стоял на коленях, это не скрывало его высокий рост. Такие широкие плечи, как у него, и могучий торс мог бы иметь и профессиональный атлет.

— Давайте. Сможете зажать руку, пока я перенесу ее?

Сэмми смотрела на жалобно стонущую девушку и никак не могла понять, что же все-таки здесь происходит. Старуха и истекающая кровью девица с известной долей фантазии могли бы быть отнесены к разряду клиенток модного салона. Парень с атлетической фигурой мог быть, пожалуй, служащим или охранником ателье. Ну а человек в хорошо пошитом костюме и изящная блондинка вообще выглядели случайными прохожими.

Девушка поморщилась, черноволосый парень вскрыл пакет «Клинекса» и разжат запястье пострадавшей ровно настолько, чтобы приложить к ее руке новую салфетку. Сэмми с удивлением заметила, что на коже, прочерченной голубыми венами, виднеется всего-навсего небольшая царапина. Однако кровотечение было сильным.

Рыжеволосая девица, которая все еще цеплялась за колени Сэмми, тоже увидела эту ранку.

— Elle se meurt, vraiment![13 - Она действительно умрет! (фр.).] — взвизгнула она скороговоркой.

— Нет, она не умрет, черт тебя побери! — прорычал парень и повернулся к Саманте. — Покрепче зажмите руку, а я ее подниму.

— Послушайте, — начала Сэмми, — не знаю, кто все эти люди, но я представляю компанию Джексона Сторма из Нью-Йорка, нового владельца салона.

Она сжала запястье девушки, чувствуя, как густая теплая кровь быстро пропитывает салфетку.

— Кто-нибудь должен…

— Господи Иисусе, давайте поговорим потом, ладно? Кроме вас, помощи ждать не от кого. Вот эта, — он кивком указал на блондинку, — глупая истеричка, падающая в обморок при виде крови. А у этой — гемофилия, кровь льет ручьем даже из малюсенькой царапины.

Он сел на корточки, и Саманта заметила, как напряглись крепкие мускулы под рубашкой.

— Вы-то мне поможете?

Конечно, Сэмми собиралась помочь, она не была жестокосердной. Честно говоря, она рассчитывала на другую встречу. Где те люди, которые, как предполагалось, встретят ее, подхватят багаж, покажут комнату, в которой она будет жить, скажут: «Добро пожаловать в Париж»? Вообще-то ее должны были встретить еще в аэропорту. Единственные, кто хоть как-то соответствует виду работников Дома моды Лувель, — это портниха с сантиметром на шее и только что вбежавшая в комнату девушка в узких брючках и голубом фартуке. Про остальных Сэм ничего не могла сказать. Особенно это касалось полуобнаженной рыжеволосой красотки в атласном вечернем платье, которая все никак не могла успокоиться.

Парень перенес обмякшее тело девушки на софу в метре от того места, где они находились, и осторожно уложил ее. Они заметили, как затрепетали веки девушки, прорезанные густой сеткой голубых сосудиков. Мужчина склонился над ней и что-то нежно прошептал. Она приоткрыла глаза.

Это хрупкое создание имело очень привлекательную внешность. Как и на старухе, на ней было черное шелковое платье с глухим воротом, которое когда-то, видимо, стоило уйму денег. Однако один чулок был порван, а черные, напоминающие детские, туфельки совершенно изношены. Кровь из ее запястья уже текла по ладони Саманты и намочила рукав джинсовой куртки. Девушка, больше всего напоминающая бесплотное привидение, вновь тихо застонала. Залитое кровью платье оставляло на узорчатой шелковой ткани обивки грязные следы.

— Что случилось? — шепотом спросила Сэмми. — Она что, порезалась?

— Напоролась на булавку, случайно оставшуюся в платье. — Парень в джинсах выпрямился. — Кроме того, она страдает несварением желудка, истерией и дюжиной других болячек.

Сэмми посмотрела на него снизу вверх: крепкая фигура, черные вьющиеся волосы, узкие джинсы в обтяжку и грубые рабочие ботинки — настоящий крепкий мужик, напоминающий скорее итальянца или грека, чем англичанина. В его речи проскакивал ужасающий акцент кокни.

— Софи, — рявкнул он, резко повернув голову. — Где этот чертов ходячий манекен?

Рыжеволосая сидела, прислонившись спиной к софе, и тихо всхлипывала.

— Сосредоточь свои куриные мозги на герцогине, — приказал он, кивком показывая на стенающую старуху. — И попробуй уговорить ее заткнуться. А Наннет чем занимается? — Он отыскал глазами француженку в противоположном углу комнаты и что-то крикнул ей.

Рыжеволосая послушно поднялась и направилась к странной старухе в черном. Саманта догадалась, что эта девушка в окровавленном вечернем платье вполне могла быть манекенщицей. На спинку софы было брошено нечто белое из шифона, что весьма походило на платье. Рядом на полу валялись пеньюар и большая картонка с каким-то номером. Рыжеволосая, вероятно, примеряла вечернее платье, когда пришли девушка и старуха, решила Сэм. Или парень притащил обеих прямо с улицы? А эти двое — мужчина в хорошем костюме и блондинка, боящаяся крови, — они что, тоже случайно заглянули сюда?

Она уставилась на свои окровавленные пальцы. Додумался ли кто-нибудь вызвать врача? Или лучше «Скорую помощь»?

Молодой человек положил крепкую, мускулистую руку на лоб девушки и принялся утешать ее удивительно тихим, нежным голосом. В ее бархатистых глазах при звуках этого голоса страх постепенно уступал место умиротворению.

Сэмми провела бессонную ночь, преодолев несколько тысяч километров за этот первый в ее жизни перелет через океан. Нервы ее были на пределе.

— Послушайте, — сказала она, думая только о том, как заставить всех убраться отсюда. — Кто-нибудь вызвал «Скорую помощь»?

Манекенщица в это время обхаживала старую каргу в черном, пытаясь успокоить и подбодрить ее, причем обращалась к ней самым ласковым тоном. Портниха и девушка в фартуке присоединились к элегантной блондинке и ее спутнику. Блондинка уже сидела в кресле, обводя собравшихся в зале непонимающим взором.

Стоило Сэмми произнести эти слова, как присутствующие напряженно замерли. К ней повернулось сразу несколько лиц, и все они выражали недоверие и удивление.

Старуха в черном замерла и воинственно вскинула трость. Элегантная блондинка закрыла глаза и откинулась на спинку кресла. Даже слабое создание, вытянувшееся на софе, вдруг вернулось к жизни и издало едва слышный протестующий возглас.

— No ambulancia! — неожиданно громко прогремел голос старухи. — No ambulancia! — Драматично пошатываясь, она сделала несколько шагов вперед. — Dio mio — no dottore! No ambulancia![14 - Никакой «Скорой помощи»! Боже мой, никаких докторов! Никакой «Скорой помощи»! (ит.).]

Сэм казалось, что ей снится какой-то кошмарный сон, который она никак не может стряхнуть с себя. Она широко раскрытыми глазами наблюдала, как старуха сделала еще несколько шагов и во весь полный рост растянулась на полу. Черное платье выглядело бесформенной кучей тряпья на зеленом ковре, старомодные туфли на высоком каблуке смешно торчали острыми носками вверх. Девушка на софе вскрикнула и попыталась подняться.

Черноволосый парень бросился к ней и заставил снова лечь. Потом он повернулся к Саманте:

— Боже, старуху еще чего доброго хватит удар. Будьте добры, помогите Софи.

Заметив, что Сэмми не двигается, а лишь удивленно смотрит на него, он резко повернулся к лежащей на полу старухе:

— Одна — к герцогине. Другая — к ее внучке.

«Внучке? Что он такое говорит?» — удивилась Саманта. Им обеим просто необходима «Скорая помощь», вот и все. Что еще за внучка?

— Черт возьми, что тут непонятного? Герцогиня, что растянулась на полу, ее бабушка, — с жутким акцентом кокни прорычал он и указал подбородком в сторону девушки, которую пытался удержать на софе — Перед вами юная графиня.

Сэмми, ничего не понимая, разглядывала старуху в черном, скрючившуюся на ковре, рыжеволосую манекенщицу в забрызганном кровью вечернем платье, склонившуюся над ней, бледную девушку, вытянувшуюся на софе, по руке которой по-прежнему стекала алая струйка. Герцогиня? Графиня? А она-то решила, что это какие-то парижские дамочки полусвета!

— Не хотите ли вы сказать, — прошептала она, — что все они — клиенты ателье?

Даже не дожидаясь ответа, Саманта уже не сомневалась, что это именно так.




3


— Да, их тут много в Париже, старых аристократов, — заявила рыжеволосая Софи, захлопывая дверцу лифта и нажимая на кнопку четвертого этажа. — Бывшую знать так и тянет в Париж, а средств они совсем не имеют!

Сэмми прижалась спиной к стенке старого лифта и закрыла глаза. Теперь, когда графиня и ее старая бабушка-герцогиня были на такси отправлены восвояси, а мужчина в костюме и его элегантная спутница ушли, она намеревалась принять пару таблеток аспирина и упасть на первую попавшуюся кровать, чтобы поспать. В Париже не наступил еще полдень, а она чувствовала такую усталость, что едва держалась на ногах.

Кабинка лифта в Доме моды Лувель оказалась настолько мала, что Сэм чувствовала себя ужасно неловко, стоя вплотную к манекенщице и черноволосому атлету, который настоял на том, чтобы отнести ее вещи наверх. Софи снова нетерпеливо нажала длинным белым пальчиком на кнопку.

— Ди Фраскати — настоящая noblesse, знать? Так вы говорите? — Рыжеволосая пожала плечами. — Но grand-mere[15 - Бабушка (фр.).], она действительно герцогиня, из очень ancienne famille[16 - Древний род (фр.).], из Италии. А маленькая Савания — настоящая графиня.

Софи уже переоделась в старенькое шелковое кимоно, едва доходящее до колен. Под облегающей тканью не было и намека на белье. Если не обращать внимания на темные разводы туши вокруг огромных бархатисто-карих глаз, кожа девушки была белее воска. Она уже полностью пришла в себя после недавней сумасшедшей истерики.

Лифт неуверенно дернулся и вдруг опустился сантиметров на тридцать ниже уровня пола. Потом последовал внезапный толчок, и наконец, странно подергиваясь, сомнительное сооружение медленно поползло вверх.

— Маленькая графиня Савания страдает гемофили, — беззаботно продолжала Софи. Несмотря на тесноту, она оглянулась на высокого мужчину, стоящего у нее за спиной. — Правильно? Я верно сказала — гемофили?

— Гемофилией, дорогая, — поправил он, не отводя от Сэмми внимательного взгляда, устремленного из-под прямых черных бровей. Он держал дорожную сумку, прижав ее к груди, отчего в кабинке лифта стало только теснее. — Наследственная болезнь крови, — пояснил он низким хриплым голосом. — У европейской аристократии это не редкость.

Сэмми через его плечо смотрела на растрепанную рыжую шевелюру Софи. Ее смущал пристальный взгляд этого мужчины. Что он позволяет себе, этот грубый парень с произношением кокни, смесь английской, французской и итальянской крови. Ему вовсе не следовало нести сумку, она вполне могла справиться с этим сама.

На каком бы языке он ни говорил, его быстрый, но внимательный взгляд неизменно был откровенно нахальным. Однако, напомнила себе Сэмми, если бы не этот решительный молодой человек, они, пожалуй, все еще суетились бы в зале. Он единственный не потерял голову, накрепко замотал кровоточащее запястье девушки полотенцем и наконец умудрился выпроводить бабушку и внучку из Дома моды Лувель и усадить их в такси.

— Она уже на выданье, внучка, — болтала Софи. — Старая герцогиня уже longtempts[17 - Давно (фр.).] выискивает мужа для малышки Савании. Нужен граф, герцог, любой аристократ. Это для них очень важно.

Лифт снова дернулся и замер между этажами. Софи пришлось опять жать на кнопку.

— Но они очень бедные, — вздохнула она. — Мне кажется, они голодают. И продают свою мебель, чтобы как-то прожить. Продают все — драгоценности и другие вещи.

Все это по-прежнему напоминало какую-то фантасмагорию. Старуха в черных потрепанных одеяниях — настоящая итальянская герцогиня, влачащая нищенское существование и собирающаяся выдать замуж внучку, страдающую серьезной наследственной болезнью. Причем за кого-то, кто имеет титул, если удастся найти такого. Правда, манекенщица говорит, что в Париже их полно. И сколько же из них, обедневших аристократов, интересно, клиенты Дома моды Лувель?

Отделанная латунью открытая кабина лифта скользила по шахте в опасной близости от механизмов — фантастического переплетения каких-то проводов и канатов. Бросив взгляд на стену, Сэмми постаралась передвинуться ближе к центру, хотя из-за этого пришлось теснее прижаться к крепкой спине стоящего перед ней парня.

— Если девушка настолько больна, — спросила Саманта не слишком уверенно, — почему они не вызвали «Скорую помощь»?

Она напряглась, услышав, как что-то отвратительно заскрежетало у них над головами.

Ее спутники хранили молчанке. Потом Софи, быстро что-то сказав по-французски зажатому между ними молодому человеку, объяснила:

— О! Потому что это секрет! Никто не женится на маленькой графине Савании, если об этом узнают. Если в семье жениха узнают, что она больна — пф-ф! — он не женится!

Лифт вновь неожиданно остановился, на сей раз на третьем этаже. Перед ними оказалась выложенная мрамором лестничная площадка и дверь с вывеской «Офис»

Мужчина что-то буркнул и вдруг взорвался:

— Дай-ка теперь я попробую, ладно?

Он протянул руку над плечом манекенщицы и нажал кнопку с цифрой 4. Лифт вздрогнул и вновь медленно пополз вверх.

Сэмми инстинктивно ухватилась за первое, что попалось под руку, — его сильное, крепкое плечо.

Почувствовав прикосновение, он слегка повернул голову и посмотрел на нее сквозь густые черные ресницы.

— Не бойся, малышка, — успокоил ее брюнет. — Его только что отремонтировали.

Вынужденная тесно прижаться к его мускулистому телу, Сэмми внезапно ощутила легкий запах пота, смешанный с каким-то мускусным ароматом. Она быстро отдернула руку. Сейчас, рассмотрев мужчину поближе, Сэмми поняла, что он не так молод, как ей показалось вначале. Ему, видимо, было лет тридцать с небольшим. И он, без сомнения, обладал необыкновенной силой, о которой свидетельствовала обтянутая джинсами и простой рубашкой крупная мощная фигура. С трудом верилось, что этот человек — простой служащий в Доме высокой моды. Она ничего не знала о Париже, но в Вайоминге его скорее всего приняли бы за взломщика или кого-то в этом роде. Вероятно, именно ему принадлежал мотоцикл, стоящий во внутреннем дворике.

Представляют ли себе эти двое в лифте, размышляла Сэмми, как все происходящее выглядит в глазах человека, прилетевшего из Нью-Йорка и представляющего компанию, которая только что приобрела Дом моды Лувель? Или им это совершенно безразлично? Манекенщица держалась настолько отстраненно, что Сэмми могла поклясться: ее ничто не интересует. Распоряжения, как она успела заметить, отдавал здесь именно этот крепкий сексуальный мужчина, стоящий впритирку к ней. Куда подевалось управление Дома моды Лувель, те, кто, как предполагалось, должен был встречать ее? Где директриса, С. Дюмер, которой адресовали телеграмму с сообщением о приезде Саманты? Правда, пока Сэм так ничего и не узнала о тех двоих — мужчине и элегантной красавице блондинке.

— А кто были остальные? — медленно и четко выговорила Сэмми, учитывая, что с английским у Софи плоховато. — Мужчина и блондинка?

— О! Это Алан де Бо, — ответила манекенщица, слегка вздохнув — И его сестра — мадам Мари-Луиза Фэлу. Они ходят сюда уже много лет со своей маман. Они — trop Bottm Mondain, le tout Pans, vraiment![18 - Из самого высшего общества Парижа, правда! (фр.)] А Алан… он очень красивый, non[19 - Не так ли? (фр.).]?

— Французская табель о рангах, — пояснил зажатый между ними мужчина. Его черные глаза с интересом скользили по куртке Сэм, изучая скрытую под ней высокую грудь. — Де Бо — старинные клиенты Дома моды Лувель. Софи говорит, что сестра до сих пор кое-что здесь покупает.

Сэмми уставилась в плечо, которое оказалось как раз на уровне ее глаз. Она пришла к выводу, что работники Дома моды Лувель ожидали увидеть совершенно другого представителя из Нью-Йорка: во-первых, мужчину и, во-вторых, гораздо более опытного и солидного, чем она. Сэм показалось, что ей бросают вызов. Если Джек и научил ее чему-то, так это тому, где и когда необходимо утвердить свой авторитет. Или, по крайней мере, предпринять такую попытку.

Внимательно глядя рабочему прямо в глаза, она спросила:

— Ну а вы что здесь делаете?

Тот ничуть не смутился.

— Я имею в виду должность. Чем вы занимаетесь? Например, часы вашей работы?

В этот момент лифт дернулся в последний раз и замер на четвертом этаже.

— Французская механика. — Он улыбнулся уголками губ, отчего на щеке появилась ямочка — Привыкай, дорогуша. Или ходи по лестнице.

Софи толкнула дверцу.

— О! Это Чиип. — Она неопределенно улыбнулась Сэмми. — Он хорошо говорит по-французски. Он приходит помогать мне поговорить с вами.

— Чип, — быстро поправил молодой человек ошибку в произношении. — Не Чиип[20 - Чип (chip) — от англ «щепка», «лучина». Чиип (cheap) — от англ. «дешевка»], дорогая Софи. Это было бы несправедливо по отношению ко мне. — Придерживая для Сэмми дверцу лифта, он подарил ей еще один несколько туманный взгляд — Кристофер Чизуик.

Он произнес свое имя как Чиззик, низким, раскатистым голосом.

— Но можно просто Чип. Кристофер Чип — только, пожалуйста, не Крис.

Сэмми проскользнула мимо него, хотя он и не думал посторониться.

— О, Чиип — это что-то! — через его плечо сообщила Софи. — Но он — прелесть!

«Вовсе нет, — подумала Сэмми. — Этот Чиип просто невыносим. Или он заранее рассчитывает, что его уволят при новом руководстве, или его это вовсе не трогает, размышляла она, вглядываясь в высокую мужскую фигуру. А может, он неотъемлемая часть Дома моды Лувель — „сексапил за чаевые“? Если так, то Чиип здесь, видимо, на своем месте Дело не слишком надежное, но и не пыльное.

Софи, перегнувшись через перила, смотрела на верхний, последний, этаж дома, где виднелась небольшая лестничная площадка, на которую выходила одна-единственная железная дверь с массивными запорами и внушительным замком.

— Большая комната — верх, верх, — пояснила она, указывая рукой. — Для старая платья, тряпки. Но ключ — он потерян.

— Склад, — пришел на помощь девушке Чип. Он прислонился плечом к стене, прижимая к груди сумку Сэм и снова внимательно рассматривая ее. — Мы на самом верхнем этаже дома. Но есть проход, по которому можно попасть на крышу. Оттуда открывается прекрасный вид — вплоть до садов Тюильри. А если смотреть наверх, увидишь Сакре-Кёр на вершине Монмартра. Но вот по ночам здесь тихо, словно в могиле. — Он вновь вызывающе посмотрел на Саманту. — Ты будешь совсем одна. Ну, кроме ночного сторожа. Старый француз по имени Альберт, немного глуховатый.

«Ночной сторож по имени Альберт», — повторила про себя Сэмми. Значит, она будет не совсем одна. Стоя рядом с Софи, Сэмми ждала, пока манекенщица, перебирая один за другим ключи, висящие на большом кольце, подобрала тот, что подходил к дверям в апартаменты хозяев.

Из сказанного Софи в лифте стало понятно далеко не все. Многое так и не получило объяснения. И вовсе не потому, что порой было крайне трудно понять ломаный английский рыжеволосой манекенщицы. Сэмми припомнила белье и белый шифоновый пеньюар на спинке софы, вечернее платье из белого атласа. Красивая и, безусловно, дорогая модель. Чье-то приданое?

— Боже мой, — безо всякой задней мысли выпалила вдруг Сэмми. — Если эти люди так бедны, как же они оплачивают счета?

— Ну, любовь моя, — негромко произнес человек за ее спиной, — ведь ты и приехала сюда, чтобы все выяснить, не так ли?

Хозяйские апартаменты Дома моды Лувель, описанные брокерами как «гостиная, ванная, спальня и небольшая кухонька», больше всего напоминали переоборудованную мансарду или старую комнату для слуг. Хотя пыль тут недавно вытирали, но глубоко утопленные мансардные окна оказались закрытыми, и, несмотря на теплый весенний день, в квартире стоял холод и чувствовалась сырость, скат крыши не пропускал ни единого лучика солнца. Единственное слово, которым можно было описать обстановку квартирки, — экзотическая. Глазам Сэмми предстали позолоченный египетский сфинкс из алебастра в стиле раннего An Nouveau, возвышающийся на мраморной подставке, симпатичные, обтянутые лиловым бархатом диванчики, мраморный камин с почерневшим от сажи очагом вперемежку с обстановкой в стиле декоративного искусства тридцатых годов: холодные белые стены, двухметровое круглое зеркало со стилизованными хромированными крылышками по бокам и черный ковер под ногами.

В спальне она обнаружила покрытую черным покрывалом кровать, размеры которой напоминали ледяной каток С потолка свисали лампы на алюминиевых трубчатых креплениях, по стенам были развешаны такие же светильники. Пол устилал белый ковер, слегка пожелтевший от времени. Изножье кровати расчертили черно-белые геометрические фигуры. Казалось, эта спальня появилась здесь прямо из ранних голливудских мюзиклов.

Чип прислонился к дверному косяку.

— Не слишком-то уютно, правда? И пахнет сыростью.

Софи подошла к большому белому с позолотой шкафу, открыла дверцы и заглянула внутрь. Сэмми молча изучала кровать под черным бархатным покрывалом, не представляя себе, найдется ли на ней постельное белье, и если да, то в каком состоянии простыни.

— Вам бы лучше остановиться в каком-нибудь хорошем американском отеле. Например, в «Хилтоне», — прозвучал голос от двери. — Большинство приезжих останавливается в «Хилтоне», любовь моя. Там много народу, все говорят «по-американски», вы бы не скучали. — Он помолчал. — Я отнесу ваши вещи вниз, договорились?

Она действительно могла бы остановиться в приличной гостинице. Приезжая в этот город, Джек обычно заказывал себе апартаменты в «Плаза Атеней», а Минди Феррагамо предложила ей безумно дорогой «Криллон» или «Ритц» здесь же, неподалеку от Вандомской площади. Оттуда, как теперь понимала Сэм, до Дома моды Лувель можно дойти пешком.

Она сама приняла решение остановиться в квартирке на верхнем этаже этого дома. Никто не встретил ее в аэропорту, никто не вышел поприветствовать, когда она добралась сюда, — только какая-то странноватая манекенщица да несносный управляющий, или кто он там еще. Хозяйскую квартиру, несмотря на телеграмму, посланную из Нью-Йорка, никто не удосужился подготовить. Раз она остановится здесь, придется жить совершенно одной, если не считать ночного сторожа. Этого Сэм предусмотреть не могла. «Но ведь это только на несколько дней», — утешила она себя.

— В нескольких кварталах отсюда, на бульваре Капуцинов, — продолжал настаивать Чип, — есть отличная маленькая гостиница. Не слишком удобно будет…

— Все прекрасно, — оборвала его Сэм. — Я предпочитаю остаться здесь.

«Этого уволить немедленно, — размышляла она про себя. — Рекомендуемые изменения в составе сотрудников: бывший управляющий, англоговорящий».

— Поставьте мою сумку на кровать.

…Сэм сполоснула лицо, приняла две таблетки аспирина и сменила джинсовую рубашку на вязаный оранжевый свитерок. Яркая кофточка немного освежала, но все-таки доводилось выглядеть и получше, решила Сэм, разглядывая себя в зеркало. Темные круги под глазами свидетельствовали о том, что, как бы ни назывался роскошный первый класс для особо важных персон, она все-таки провела шесть бессонных часов, сидя в кресле. Название салона не спасает от мучений перелета. У Сэм стучало в висках, она чувствовала себя дискомфортно из-за большой разницы во времени.

Девушка услышала голосок Софи и бас Чипа в соседней комнате. Вероятно, манекенщица собирается показать ей Дом моды. К тому же Саманте уже сообщили, что сотрудники, работающие по субботам только до полудня, ожидают встречи с представителем нового владельца, прежде чем отправиться домой. Ну что же, решила Сэм. Все равно она слишком возбуждена сценой внизу и рискованным подъемом на старинном лифте, чтобы прямо сейчас слегка расслабиться и заснуть. «Значит, необходимо приступить к исполнению своих обязанностей, — вздохнула она. — Даже если сомневаешься, продолжай идти вперед».

К счастью, ванная комната в этой квартирке оказалась вполне современной. Душа, правда, не было, только кран над ванной, как и предупреждала ее Джин Руис, — на европейский манер. Странно выглядела и кухонька: здесь размещалась только газовая плита с баллоном, спрятанным под раковиной. Правда, холодильник был совершенно новый.

Сэм достала губную помаду и с сомнением посмотрела в зеркало на свое только что умытое лицо. Ясно, что никто не узнает в этой простенькой веснушчатой девушке одну из самых популярных моделей прошлого сезона — Сэм Ларедо. Без грима в ней не оставалось ничего от творения визажистов и парикмахеров из корпорации Джексона Сторма. Она снова превращалась в Саманту Уитфилд, одну из бесчисленных представительниц семейства Уитфилд, с которыми остальное население Шошоун-Фолс, что в Вайоминге, предпочитало не иметь дела.

Нахмурившись, Сэмми рассматривала себя в зеркале, не в силах решить, что ей нравится больше — ее рекламный облик или естественный.

Сэм расстегнула заколку, которая стягивала волосы сзади, и с наслаждением запустила пальцы в светлые пряди, стараясь побороть слабость. А что, если ей не удастся справиться с заданием, каким бы простым оно ни было? Вот уже несколько дней она мучилась от мысли, что кто угодно — Деннис Волчек, Джон Дурман из юридического отдела или даже Эуджиния Кляйнберг из «Джуниор лонстар» — мог отправиться в Париж вместо нее «Неужели им предлагали и они по каким-то причинам отказались? — с сомнением подумала Сэм. — Неужели Минди Феррагамо настолько занята, что не могла вырваться сюда на четыре-пять дней?»

Какое-то затравленное, напряженное выражение исказило точеные черты лица Сэмми «Вот так всегда, — со вздохом подумала она — Как же нелегко отделаться от этой Саманты Уитфилд, несмотря на то что прошло много времени!» Без Сэм Ларедо она становилась слабой и беззащитной.

Сэмми негромко чертыхнулась.

Плюхнув косметичку на раковину, она достала тональный крем, чтобы загримировать веснушки, кисточки для нанесения теней, карандаши и пуховки. Она все начинала сначала.

У квартирки на верхнем этаже было два хозяина, пояснила Софи, пока они спускались по лестнице. Первая — мадам Одетт Лувель — приехала из Дижона в Париж перед Первой мировой войной. Она работала в нескольких Домах моды, но не слишком престижных, и наконец умудрилась скопить достаточно денег, чтобы открыть собственное заведение.

— Сначала мадам Одетт работала в маленьком магазинчике, не таком элегантном. Потом она стала заниматься высокой модой и тогда же наняла мсье Фреда — это закройщик. Он приехал в свое время из Лондона. Оттуда родом все лучшие мастера, просто потому что они — лучшие… — Манекенщица задумалась, подбирая подходящее слово.

— Портные — Прямо перед ними вырос Чип — Фред Купер оказался мастером своего дела Известно, что даже в Париже лучшие закройщики — из англичан. Ты ведь знаешь, кто такой закройщик, правда? — прошептал он Саманте почти на ухо.

Сэмми решила не обращать на него внимания, однако Чип действовал ей на нервы. Если от него не будет особой помощи в переводе, она тут же отправит его заниматься тем, чем ему положено по должности.

На третьем этаже висела табличка салона. На площадку выходило несколько зеркальных дверей, но почти все они были закрыты.

— Он сделал ее знаменитой — мадам Лувель. Он такой хороший закройщик! — Софи вела их по длинному коридору, в котором, как и наверху, пахло сыростью. — И они были любовниками. Но он, этот англичанин, — женат. Он оставляет бедняжку мадам и уезжает назад, в Англию, к жене и детишкам.

На этом этаже тоже, похоже, никто давно не работал, хотя между деревянными столами возвышались стеклянные перегородки, а на некоторых столах стояли старомодные пишущие машинки.

— Потом появилась мадемуазель Клод, — продолжала Софи, прижимаясь носиком к стеклянной стенке. — Она — дочь сестры мадам. Она приезжает в Париж, когда мадам Одетт старая, и становится знаменитой в высокой моде. Но скоро она умирает. Все красивые платья, которые делает мадемуазель, они — наверху, наверху. — Манекенщица вскинула белую тонкую руку к потолку.

— На складе, — перевел Чип. Когда Сэмми вопросительно посмотрела на него, он лишь удивленно вскинул черную бровь.

— Сейчас мы видим ателье, где делают платья, — сообщила Софи.

В конторе пахло пылью, везде громоздились связки каких-то пожелтелых бумаг. Этажом ниже воздух пропитался совершенно особым запахом тканей. Здесь не было ни одного большого зала — сплошь низкие потолки и комнатки-клетушки на разном уровне. Они прошли по лабиринту комнат, образующих ателье, и наконец увидели двух застывших в ожидании портних. Сэмми сразу узнала женщину средних лет с сантиметром на шее и девушку в голубом фартуке и узких брючках.

— Наннет Блош — заместитель директора. Она же занимается примерками, — пояснил Чип. — Наннет — что-то вроде управляющего, хотя, сама видишь, управлять здесь особенно нечем.

Он заговорил по-французски, обращаясь к старшей даме, та ответила сдержанной улыбкой.

— Наннет — замечательная женщина. У нее двое детишек, которые учатся в лицее — это высшая школа. Много работает и обычно держит себя в руках, несмотря на то, что ты видела внизу.

Англичанин повернулся к девушке в брючках.

— А это пташка Сильвия, портниха, причем очень хорошая. Она из Эльзаса, а там все еще учат девочек шить. В Париже трудно сыскать такой талант. Правда, любовь моя? — Он подмигнул ничего не понимающей девушке. — Большинство девиц ее возраста мечтает работать секретаршами у важных боссов, или агентами в бюро путешествий, или еще кем-то не менее «выдающимся».

Он произнес несколько слов по-французски, и Сильвия засмеялась.

— Обрати на нее внимание, — тихонько посоветовал Чип. — Она пока только набирается мастерства, но дай ей шанс — и через несколько месяцев она будет работать где-нибудь на авеню Монтень.

Саманта обменялась с женщинами рукопожатиями. Обе они с профессиональным интересом разглядывали наряд от Сэм Ларедо.

— Скажите им, что я представляю Джексона Сторма и хочу просто ознакомиться с салоном. — Сэмми старалась держаться как можно дружелюбнее. — У меня нет полномочий на какие-то изменения в штате, если это их беспокоит.

Он прислонился к дверному косяку и скрестил руки на груди.

— Сама говори. Скажи: «Enchantee»[21 - Очень приятно (фр.)]. Этого будет достаточно.

Сэмми упрямо прикусила губу.

— Нет, этого недостаточно. Я знаю, что это означает только «приятно познакомиться». Я хочу, чтобы вы перевели им мои слова на случай, если сотрудников беспокоит вопрос о дальнейшей работе.

Он уставился на нее с удивлением.

— А почему бы тебе не выучить несколько слов по-французски?

«Ну подожди, нахал», — решила Сэмми, глядя ему вслед. Чип оттолкнулся от стены и решительно направился в следующую комнату. Она всегда может сделать исключение и уволить его прямо сейчас.

В ателье было не слишком много народу, но работа шла полным ходом. На натертых до блеска деревянных рабочих столах лежали сколотые детали кроя. Со всех сторон свешивались разноцветные лоскуты. Рядом с черным шелковым платьем валялся небрежно брошенный сантиметр Наннет.

Здесь не пользовались швейными машинками. Даже боковые швы черного платья были стачаны вручную тысячей аккуратных малюсеньких стежков, словно это художественная вышивка. Это действительно «от кутюр», высокая мода. Сэм восхищенно изучила один шовчик. Все вещи оказались настолько умело раскроены и тщательно сшиты, что их можно было назвать произведениями искусства.

По стенам на высоте человеческого роста тянулись полки с индивидуальными манекенами постоянных клиентов Дома моды Лувель Для первых примерок использовались именно эти точные копии торсов заказчиц. Когда работа подходила к концу, наряд примеряли на клиентке.

Из пояснений Джин Руис Сэмми знала, что это считается только началом работы. Необходимы еще, как минимум, три примерки — тщательная, миллиметр за миллиметром, подгонка туалета, пока наконец и портниха, и заказчица не убедятся, что готовая модель — само совершенство. Более того, если портнихе что-то не нравилось, клиентка продолжала раз за разом ходить на примерки, пока мастерица не решала, что все в порядке Готовое платье безупречно сидело на заказчице, ничем ее не стесняя, позволяя чувствовать себя комфортно, и выглядело при этом как произведение портновского искусства.

«Ты убедишься, — говорила Джин Руис, — что французы очень чтят все „от кутюр“. Даже на магазинах, торгующих поношенной одеждой, в Париже устанавливают большие вывески, гласящие: „Настоящая Шанель“ или „Настоящий Баленсиага“. А это тряпье и одеждой-то уже назвать нельзя».

И все-таки, как это ни странно, казалось, что в Доме моды Лувель сейчас выполняют заказ для похорон. Столы были завалены черным шелком, черным крепом, кусками черного кружева, отделок, какими-то деталями кроя. Правда, где-то на кресле валялись обрезки белого атласа. Очень странное сочетание, но все в этом доме было странным.

В дверях появилась Софи, улыбаясь так, словно только что выпила.

— Идите, вы должны это посмотреть, — предложила она.

В маленькой комнате стояли совсем древние деревянные кронштейны, с которых один за другим легко снимались забракованные когда-то наряды. Любой не слишком придирчивый эксперт пришел бы в ярость, осмотрев подобный «брак», — если бы не видел того, что шилось в ателье.

Еще в одной комнатенке, чистой, словно медицинская лаборатория, шел процесс тщательнейшего раскроя больших отрезов материи в соответствии с лекалами, выполненными закройщиками-дизайнерами. Насколько было известно Сэмми, в Нью-Йорке портные лишь наблюдали за специальными компьютеризованными устройствами, вырезающими детали из сотен слоев материи одновременно. Сейчас она с восторгом наблюдала, как руки мастериц кропотливо творят настоящие произведения искусства.

Вход в следующую комнату оказался столь низким, что им пришлось пригнуться. Внутри вдоль стен тянулись полки, на которых лежали рулоны тканей. Работницы с любопытством последовали за гостями. Наннет предложила Сэмми снять с полки расшитый золотом голубой шелк, но девушка отрицательно покачала головой.

Столы в закройном цехе были завалены лоскутками атласа, прозрачного газа, бархата, шелка, шифона, органди, шерсти и набивного полотна. Голова шла кругом от разнообразия цветов и выделки тканей. Сэмми едва смогла побороть в себе желание сесть за стол и провести остаток дня, рассматривая великолепные французские и японские материи.

Здесь же находились стеллажи с образцами необработанных нитей и тканей, которые присылались прямо с фабрик еще до того, как аппретурщики, мастера по окраске, осуществляли сложный процесс отбеливания и химической обработки в зависимости от требуемого результата.

— Мадемуазель Клод, она знает tissu[22 - Ткань (фр.).]. — Софи взяла кусочек сероватого необработанного шелка и потерлась о него щекой. — Она приходит здесь и говорит мастерам: «Эта будет так, la couleur[23 - Цвет (фр.).], как я говорю, сделайте это для меня». И мастер едет назад в Лион и делает.

Сэмми зажала между большим и указательным пальцами кусочек того, что станет впоследствии прекрасным шелковистым бархатом. Необработанная материя казалась неказистой на вид и неприятной на ощупь — словно скелет, на который забыли нарастить плоть. В художественной школе ей нравилось работать с неотбеленными тканями. Из простого холста получались прекрасные эскизы. Дизайнер, который всю жизнь работает только с карандашом и бумагой и не прикасается к необработанной материи, никогда не станет настоящим мастером своего дела.

Этот странный старый дом оказался настоящим золотым прииском, музеем, классическим Домом высокой моды, где не упускали из виду ни одной мелочи. Кто бы ни руководил этим заведением прежде, ему удалось добиться, чтобы необработанные ткани, подобные тому кусочку материи, что она держала сейчас в руках, доставлялись сюда, и уже в Доме моды Лувель заказывалась расцветка, которую аппретурщики не повторят, быть может, больше никогда, создав ее для коллекции одного-единственного сезона и исключительно для избранных клиентов только этого дома моделей.

«Иметь платье „от кутюр“, сделанное специально для тебя, вероятно, высшая форма самоутверждения», — подумала Саманта. Богатые француженки из высшего общества в недавнем прошлом уделяли столько времени своим великолепным туалетам, заботясь исключительно о красоте своих тел. «Парижанки, — рассказывала Джин Руис, — никогда не славились природной привлекательностью, но невозможно отнять у них умение максимально подчеркнуть то, что им дано».

«Не это ли исполнение самых сокровенных желаний любой женщины?» — думала Сэмми, откладывая в сторону бархатный лоскуток.

В следующей комнате из неотбеленного миткаля делали лекала в соответствии с эскизами Лувель — то, что французы называют toiles, — и затем проводили примерки на клиентках либо на манекенах. Чип молчал, и Сэмми пыталась разобраться в английском языке Софи. Весь пол был усыпан сероватыми обрезками ткани, словно листвой.

Сэмми и прежде слышала о toiles, но никогда еще не видела. Она попыталась выяснить, кто в ателье может объяснить ей технологию изготовления лекал, но Софи лишь непонимающе качала головой.

— Теперь мы видим зал и комнаты для примерки, — сказала рыжеволосая модель. — Я здесь одна манекенщица, — со вздохом добавила она.

Сэмми посмотрела на слегка покачивающиеся великолепные бедра Софи под обтягивающим кимоно. В ней чувствовалась какая-то загадка. Высокая, стройная и достаточно красивая, она могла бы работать у самых знаменитых модельеров Лондона, Нью-Йорка или Парижа. Девушка хорошо двигалась, ее на редкость пропорциональная, довольно худая фигурка прекрасно подходила для демонстрации одежды. Она могла держаться с высоко поднятой головой, надолго замирать без движения, если это было необходимо. Но на главный вопрос Саманта никак не могла ответить: что Софи делает в Доме моды Лувель?

Они отправились на первый этаж. Работницы из ателье все еще сопровождали их, хотя было далеко за полдень и субботний рабочий день закончился. Чип следовал вплотную за Сэмми. Вдруг она заметила, что кто-то стоит перед входной дверью.

Симпатичный светловолосый француз, который утром принимал участие в странных событиях, обернулся на звук их шагов. Сейчас он был одет в элегантный серый деловой костюм и держал в руках серебристо-серую шляпу. В этом безупречном костюме он производит потрясающее впечатление, отметила про себя Сэм, разглядывая посетителя. Мужчина увидел спускающихся, и лицо его просветлело.

— О, как хорошо, — тихо проговорил он. — А я уж боялся, что не застану вас.

Сэмми резко остановилась на нижней ступеньке лестницы, не понимая, почему он вдруг вернулся.

— Позвольте представиться, — с очаровательной вежливостью проговорил гость. В его американизированном английском почти не слышался французский акцент. — Меня зовут Алан де Бо. Я был здесь вместе с сестрой. Вы меня помните?

Сэмми, конечно, помнила. Как можно забыть мужчину с такой внешностью? Он был бы хорош в любой одежде, но в этом сером костюме выглядел просто умопомрачительно.

Она смущенно замерла, когда он взял ее правую руку и приподнял ее, сжав слегка согнутые пальцы. Мужчина склонил голову и коснулся тыльной стороны ее ладони теплыми губами.

Саманта впервые в жизни встретилась с таким галантным мужчиной. Никогда прежде ей не целовали руку. Даже в Нью-Йорке, когда она была Сэм Ларедо. «Но ведь некоторые действительно так делают», — сказала себе Сэмми. Легкое прикосновение его губ оказалось настолько чувственным, что Сэмми показалось, будто по ее коже пробежал колючий лазерный лучик.

— Добро пожаловать в Париж, — негромко произнес великолепный француз, с улыбкой глядя на нее.




4


Он выпрямился, не выпуская из теплой ладони ее руку.

— Пожалуйста, скажите, что я не смутил вас, — тихо проговорил он.

Сэмми не сводила глаз с молодого человека. Даже если бы Алан де Бо захотел сейчас перепилить ей запястье, она не смогла бы воспротивиться этому.

— О, нет, — прошептала Сэмми.

Что ей следовало сказать? Спасибо? Я ошеломлена? Сделайте это еще раз?

Этот человек даже симпатичнее, чем Джек, если такое вообще возможно, хотя чуть ниже ростом и не так широк в плечах. К тому же у Джека — великолепная серебристо-платиновая шевелюра, а волосы Алана каштанового цвета, слегка подсвеченные солнцем. Одним словом, от его внешности захватывало дух: чуть продолговатое типично европейское лицо с высокими скулами и тонким, аккуратной формы носом со слегка выступающими ноздрями, сочным, чувственным ртом. Казалось, этот элегантный француз состоял из сочетания золотых и коричневых тонов: золотистая кожа, каштановые волосы и слегка удлиненные глаза с золотистыми искорками. В нем чувствовались сила и нежность, легкость и какой-то дразнящий шарм, чувственный огонь, который угадывался за сдержанными манерами. Словом, он был невероятно привлекателен! Прошло несколько секунд, прежде чем Сэмми поняла, что он выжидательно смотрит на нее, надеясь, что она представится.

— Саманта. — Она замолчала. — То есть я — Сэм Ларедо, — сказала она, вспыхнув. — От Джека Сторма из Нью-Йорка.

Даже если ему и показалось странным, что она не может правильно назвать свое имя, Алан ничем не выдал этого. Глаза его скользнули по ее груди под шелковистой оранжевой вязаной кофточкой, по стройным бедрам, на редкость длинным ногам, затянутым в джинсы «Сэм Ларедо», и опять вернулись к лицу. Сэмми вряд ли могла припомнить, чтобы чье-то столь пристальное внимание доставляло ей такое удовольствие. Все в ней неожиданно затрепетало под этим взглядом.

Он к тому же довольно сексуален, отметила она. Все было при нем.

— Я сразу вас узнал. — Его улыбка становилась все шире. — По делам я часто бываю в Нью-Йорке, так что часто вас видел по телевизору. Ну, не смотрите на меня так, — поспешно попросил Алан. — Это комплимент. Должен заметить, я предпочитаю ваши рекламные ролики роликам Брук Шилдс.

Сэмми поняла, что он имеет в виду телевизионную кампанию, которую Джек Сторм, заплатив миллионы долларов, развернул в прошлом году для рекламы джинсов «Сэм Ларедо». Сейчас их производство запросто может превратиться в самое убыточное предприятие. И все-таки Алан де Бо здесь, в Париже, помнил эти клипы.

Сэмми потихоньку высвободила пальцы из его руки.

— Их больше не показывают. Конец рекламе.

Она догадывалась, что ее свита на лестнице внимательно прислушивается к беседе, понимая или не понимая, о чем они говорят. Сэмми повернулась и наткнулась на стоящую позади Софи.

— Персонал показывает мне Дом моды, но мы еще не осмотрели склад в мансарде.

Что еще она могла сказать? Сэмми показалось, что под его взглядом у нее язык прилипает к небу.

— Мы не смогли попасть наверх, потому что… потому что ключи потеряны.

— Да, здесь слишком многое утеряно, — мрачно согласился он. Взгляд Алана скользнул по лестнице. — Вам, американке, небезынтересно будет познакомиться с таким старым парижским домом. Этот — один из последних в своем роде. У моей бабушки были туалеты, сшитые мадам Лувель. Потом здесь одевалась моя мать — когда домом владела племянница, мадемуазель Клод.

Сэмми решила сойти с последней ступеньки, и он подал ей руку.

— Могу я составить вам компанию? Я частенько здесь бываю. Может, окажусь вам полезен, а может, смогу ответить на кое-какие вопросы.

Сэмми удивленно посмотрела на Алана. Все очаровывало ее: то, как он говорил, то, как он смотрел, то, как он учтиво с ней обращался. Как можно отказаться от его предложения?

Они вошли в двери большого зала. Остальные потянулись за ними.

— Вам рассказали, — продолжал говорить молодой человек, — что район рю де ла Пэ и Вандомской площади — место, где зародилась высокая мода? Около века назад один англичанин, Ворс, начал шить здесь наимоднейшие наряды. Кажется, на рю де ла Пэ до сих пор стоит дом, где размещался «Мэзон Ворс». — Он взял ее под руку, и Сэмми смутилась от этого не меньше, чем от его галантного поцелуя. — Недалеко, за углом, есть еще один старинный дом моды — Дом Пату. Ну и, конечно, Дом мадам Гре тоже находится на рю де ла Пэ. Весь этот старый район хранит память о прошлом. Париж меняется. Взять хотя бы этого жуткого монстра из стекла и алюминия — Форум Центрального рынка. Говорят, это новый центр моды в соответствии с последними мерками международного стандарта. — Он смущенно улыбнулся. — Многие в Париже считают, что Центральный рынок — воплощение безвкусицы и вообще кощунство. Как только речь заходит о чем-то современном, передовом, парижане начинают разводить дебаты по поводу хорошего вкуса.

Софи тронула Сэмми за локоть.

— Это главный зал, — сказала она безразлично. — Хотите, я продолжаю?

Алан де Бо повернулся к манекенщице. Хотя его и прервали, выражение лица его осталось дружелюбным, золотистые глаза скользнули по растрепанным рыжим волосам, не слишком приличному кимоно, следам туши на бледных щеках — свидетельству недавней истерики. Едва слышно, почти не раскрывая рта, он что-то прошептал девушке по-французски.

Поначалу показалось, что Софи его не расслышала. Потом каким-то замедленным движением она прижала руки к губам и опустила голову, с удивлением оглядывая себя.

Алан де Бо вновь сказал что-то по-французски тем же тихим приятным голосом, и манекенщица, подняв на него расширившиеся вдруг глаза, вздрогнула словно от удара. Таким же замедленным движением она протянула руку со связкой ключей. Алан де Бо взял их, и Софи, повернувшись на каблучках, выбежала из комнаты.

Алан де Бо выглядел так, словно ничего не произошло.

— Моя сестра по-прежнему ходит сюда. Вы ведь видели ее сегодня утром? Хочу извиниться за утреннюю сцену, но сестричка впадает в невменяемое состояние при виде крови. Настоящая фобия. Ну а старая герцогиня ди Фраскати вообще невыносима, настоящая язва. Да и внучка не лучше.

— А правда, что у девушки… — гемофилия, хотела сказать она, но вовремя остановилась, — намечается свадьба?

Он удивленно взглянул на Сэмми.

— Она, кажется, уже помолвлена. С кем-то из младших Савойя, бароном или кем-то из их многочисленной родни. К счастью, у парня, кажется, есть велосипедный заводик где-то в Пизе, и он имеет деньги. — Молодой человек по-прежнему изучал ее лицо. — Для обнищавшей знати очень важен приличный брак с кем-нибудь из своего класса, чтобы сохранить титул. Ведь это единственное, что у них осталось. Я знаю, американцам очень трудно понять…

— Ну что вы, я понимаю, — вежливо ответила Сэмми. Она думала о бледненькой девушке с тонкими чертами лица и ее титулованном женихе, управляющем велосипедным заводиком. «Если бы ты родилась в Европе, возможно, это казалось бы тебе не лишенным смысла».

Вперед вышла Наннет. Алан де Бо кивнул, и она повела всех через зал.

— Я еще помню те времена, когда примерками здесь занималось несколько человек, — сказал молодой человек, вновь беря Сэмми под руку. — И у всех было полно работы. Помню я и скромную женщину, всегда одетую в черные длинные платья — продавщицу на показах. Здесь всегда работали, как минимум, две манекенщицы. Это мне хорошо известно, потому что лет двенадцати я безумно влюбился в одну из них — невероятной красоты голубоглазую блондинку. Я был настолько влюблен, с таким нетерпением ожидал, когда мама в следующий раз поедет на примерку, что бедная матушка начала подозревать, что я собираюсь стать кутюрье, как ее добрый друг маркиз Губер де Живанши. Кажется, у нее от души отлегло, когда я потерял к девушке всякий интерес, а моя любовь решила выйти замуж за богатого бизнесмена из Германии и переехать во Франкфурт.

Сэмми оглянулась, все еще не понимая, что же произошло с Софи. Алан настойчиво тянул ее в примерочные, расположенные за главным залом. Они вошли в комнатку, размеры которой позволяли разместиться там троим. Сильвия и Чип остались в дверях.

В крохотной примерочной на полу лежал все тот же отвратительный зеленый потертый ковер, стены были отделаны простыми деревянными панелями светлого тона, на трех стенах — высокие зеркала. Ничего отвлекающего внимание, самое подходящее место для серьезного дела — внесения поправок в шьющееся платье.

Наннет опустилась на колени перед Сэмми и сдернула с шеи сантиметр, жестами изображая, что она делает на примерке. Прежде чем Сэмми успела сделать шаг назад, портниха сильными пальцами ухватилась за края ее джинсов и выровняла, потянув вниз одну из брючин.

Сэмми сверху вниз смотрела на стоящую перед ней на коленях женщину. Джинсы «Сэм Ларедо» были настолько узки, что ухватиться было почти не за что. Сэмми заметила отразившийся в зеркалах взгляд Алана де Бо. Он с интересом наблюдал за происходящим. Саманта ни секунды не сомневалась — вся эта демонстрация проводилась ради него, а это подтверждало: де Бо очень важные клиенты Дома моды Лувель.

— Что она говорит? — поинтересовалась девушка.

Наннет что-то быстро тараторила по-французски, и Сэм подозревала, что речь идет не просто о качестве строчки.

— Что ей не нравится? Джинсы или я?

Он засмеялся, продемонстрировав прекрасные белые зубы.

— Вы тут ни при чем. Они ожидали увидеть нью-йоркскою бизнесмена. Вы же свалились как снег на голову. Вот и все. Она говорит, вы слишком молоды, чтобы быть важной персоной. — Он пожал плечами — Еще она говорит, что они здесь ничего не понимают в шитье ковбойской одежды. Наннет надеется, что вы не захотите превратить Дом моды Лувель в ателье по пошиву американских джинсов.

— Ох, — вздохнула Сэмми. Пальцы Наннет никак не могли ухватить край ее брюк. — Послушайте, вы можете объяснить им, что Джексон Сторм не собирается шить здесь джинсы? Массовое производство налажено сейчас в Гонконге. — Сэмми поморщилась. — Она все прекрасно продемонстрировала. Но попросите ее, пожалуйста, успокоиться.

Алан де Бо сказал что-то повелительным тоном, и портниха поднялась с колен. Сэмми добродушно улыбнулась женщине, когда они выходили из примерочной, но та, казалось, не обратила на это внимания. Чип, стоя в дверях, схватил Сэмми за руку.

— Что случилось с Софи? — прошептал он ей на ухо. — Что сказал ей де Бо?

Саманта удивленно взглянула на Чипа. Она, видимо, совершила большую ошибку, сообщив ему, что не уполномочена никого увольнять.

— Откуда я знаю? — прошипела она, выдергивая руку.

Алан де Бо уже стоял в центре большого зала, поджидая ее.

— По американским стандартам это очень старый дом. В вашей стране он, возможно, считался бы памятником старины. Говорят, дом был построен для одной из многочисленных любовниц Людовика Четырнадцатого. От улицы Бенедиктинцев не так уж далеко от Пале-Рояль, королевского дворца. Так что нетрудно вообразить, как король-Солнце садится в карету, берет с собой многочисленную свиту и направляется сюда на любовное свидание.

Сэмми совершенно по-новому посмотрела на то, что окружало ее в главном зале.

— Такой огромный дом — для одной из любовниц короля? И много их было?

— О да, немало, — улыбнулся Алан. — Луи был весьма привлекательным мужчиной, особенно если учесть, что он из семейства Бурбонов, отличающихся уродливостью Известный врожденный дефект челюсти — лишь одна из неприятных черт.

Сэмми взглянула на молодого человека.

— Это конец экскурсии?

— В общем, да — В ответе прозвучала некоторая неуверенность. — Могу… вернее, позвольте показать вам кое-что интересное, возможно, уникальное. Думаю, будет неплохо, если это сделаю именно я, — быстро предложил он. — На случай, если вы как-нибудь надумаете отправиться туда в одиночку, чего, должен предупредить, никогда не следует делать. Это небезопасно.

Сэмми удивилась:

— Боже, что же это такое?

Алан де Бо весьма загадочно улыбнулся.

— Увидите, — сказал он, беря Сэм за руку.

Он потянул Саманту на лестничную площадку и, прежде чем она успела возразить, повел на первый этаж. Портнихи отстали, но Сэмми слышала позади уверенные шаги Чипа. Когда они спустились по лестнице, Алан де Бо внимательно перебрал связку ключей, которую передала ему Софи.

— Послушайте, — начала Сэмми, — если это старый парижский коллектор, я когда-то видела такое по телевизору. Фильм назывался «Призрак оперы».

— Неужели я показал бы вам канализационные трубы? — Кажется, он обиделся. — В Париже можно увидеть кое-что получше. К тому же вход в коллекторы находится очень далеко отсюда — на площади Сопротивления.

Он открыл дверь рядом с лифтом и слегка подтолкнул Сэмми вперед.

— Нет. Это нечто, являющееся неотъемлемой частью дома. Причем очень интересной.

Они оказались в помещении, напоминающем чулан, заваленный проржавевшими раковинами, рядом с которыми лежали швабры и метлы. В дальнем конце виднелась еще одна дверь с висячим замком.

Алан де Бо перебирал ключи на связке.

— В прошлом веке, когда при Луи Наполеоне расширяли улицы, дом собирались снести, но отцы города обнаружили внизу старинную молельню бенедиктинцев. Именно так и появилось название улицы. — Алан повернулся к Сэмми: — Вы, конечно, слышали об ордене бенедиктинцев?

— Монахов?

Молодой человек наконец нашел нужный ключ и открыл замок.

— Да, монахов. Бенедиктинцы жили в Париже повсюду. На вершине Монмартрского холма они построили очень большой монастырь. Кстати, само название — «гора мучеников» — пришло из раннего христианства. А за Сеной располагалось еще более крупное аббатство, известное как Сен-Жермен-де-Пре. К сожалению, его разрушили во время Французской революции.

Он распахнул железную дверь. Внизу было темным-темно.

— Здесь размещалась небольшая молельня, которая соседствовала с монастырем капуцинов. Ручей между ними пересох. Но думаю, — он смущенно-насмешливо посмотрел на девушку, — о нем и шла речь в этом знаменитом фильме о парижских коллекторах. Все, что осталось от бенедиктинцев, — небольшая часовенка.

— А почему здесь небезопасно?

— Потому что неразумно спускаться сюда одной. Но если вам захочется осмотреть часовни, их в Париже достаточно. Прекрасная часовня есть в Нотр-Дам, но, к сожалению, сейчас она закрыта. — Алан пошел вниз, одной рукой придерживаясь за стену. — Я пройду вперед и поищу, где зажигается свет. Будьте осторожны на ступеньках, — предупредил он в тот момент, когда вдоль лестницы вспыхнули тусклые электрические лампочки.

Сэмми напряженно всматривалась в темноту.

— Вы уверены, что нам следует спускаться? — спросила она с сомнением.

— Конечно. Ребенком я часто приходил сюда. Здесь был портье, Рене, который показывал мне подвал, пока матушка примеряла свои наряды.

Он взял Сэмми за руку. За поворотом начиналась бесконечная узкая винтовая лесенка, зажатая между каменными стенами и уходящая в непроглядную темноту, куда не проникал свет. Позади громыхал тяжелыми ботинками Чип.

— Часовня — это небольшое помещение, расположенное под святилищем, — глухим эхом разносился голос Алана де Бо. — Обычно их строят в форме креста. Берегите голову, — предупредил он, когда молодые люди достигли последней ступеньки.

Их взору открылась комната, похожая на пещеру. Каменные стены, низкий потолок, заставивший всех пригнуться, потому что головы почти упирались в грубые каменные своды. В часовне было холодно и сыро, словно в холодильнике, пахло пылью, камнями и плесенью.

Прошло не менее минуты, прежде чем глаза Сэмми привыкли к темноте.

— Боже праведный, — содрогнулась Саманта. — Что это такое?

Стоящий позади нее высокий молодой человек в сером костюме пригнул голову, чтобы не коснуться потолка.

— Они великолепны, правда? Это гробницы. Одиннадцатый или двенадцатый век. Могилы рыцарей времен Крестовых походов.

— Могилы? — Ей показалось, что перед ней люди, но потом Сэмми разглядела склонившие головы каменные изваяния.

Она оглянулась и заметила Чипа, который, прислонившись к стене, стоял на ступеньках в пятне тусклого света. Впервые его вид подбодрил девушку.

Сэмми последовала за Аланом туда, где потолок спускался еще ниже. Де Бо обошел каменную скульптуру, так что она оказалась между ними Сэмми почти касалась спиной влажной стены.

— Вас это пугает? — извиняющимся тоном спросил Алан — Я не хотел, поверьте Европейцы привыкли к старинным местечкам такого рода, но я забыл, что с американцами дело обстоит иначе. — Губы его растянулись в улыбке. — Может, вам станет лучше, если я признаюсь, что в ресторане на верхнем этаже Центра международной торговли в Нью-Йорке у меня душа в пятки уходит.

Каменная фигура рыцаря, возлежащего на крышке саркофага со скрещенными на груди руками, была выполнена хорошим скульптором. Казалось, что рыцарь просто спит. Единственным источником света в этом каменном мешке служила тусклая лампочка.

— Я не боюсь. — Она обдумывала, как изложить это в докладе Джексону Сторму: «Пункт 47. Подвальное помещение: часовня с рыцарскими саркофагами в удовлетворительном состоянии». — Здесь действительно кто-то захоронен?

Молодой человек облокотился на скрещенные руки каменного рыцаря и посмотрел на Саманту.

— Да, это настоящие гробницы. Когда я был маленьким, это место приводило меня в трепет. Я старался представить себе, как все было при монахах. В средние века на месте современного Парижа лежали зеленые поля и виноградники. Монахи пасли овец. Мирная сельская жизнь, все дышало красотой. Сам город был небольшим грязным поселением на островке Иль-де-ла-Ситэ посреди Сены. — Длинным пальцем он указал на каменную скульптуру — Как сюда попали рыцари — в определенной степени загадка. Плащи выдают членов братства святого Иоанна из Иерусалима. Видите крест на плече?

Тело лежащего между ними рыцаря полностью, от груди до ног, покрывал щит — резной серый камень, подернутый плесенью. Руки были скрещены на груди, словно он читал молитву. На голове каменного изваяния был шлем, переносицу прикрывала узкая защитная пластина.

— Их здесь двое. Другой лежит вон там, в алькове напротив. Кажется, они братья.

— Братья? — удивилась Сэмми. — Вы уверены?

Он пожал плечами.

— Нет. Но они совершенно одинаковые. Обычно я представлял себе двух братьев, возвращающихся из Крестового похода. Они остановились в монастыре и уже не смогли его покинуть. Может быть, их скосила чума. В те времена в городе постоянно свирепствовали эпидемии.

Сэм задрожала. Здесь было темно и холодно, как в настоящей пещере.

— Очень интересно. — Она старалась держаться вежливо. — Вы что, историк?

Алан засмеялся.

— Боже упаси. Французские дети изучают это в школе. Ужасно скучно, между прочим. Взгляните, — указал он на свод над головой. — Видите, какие низкие потолки? Эти люди, по нашим меркам, были невысокими, даже рыцари. Оружие в музеях доказывает, что некоторые из них были просто коротышками. Они страдали от болезней и войн, возможно, от не слишком хорошего питания и умирали молодыми. Те времена можно назвать трагическими, — серьезно и тихо закончил он. — Вы верите в привидения?

Сэмми, до сих пор восхищенно слушавшая рассказ, посмотрела на Алана с сомнением.

— В привидения?

— Ничего серьезного. — Молодой человек старался не смотреть ей в глаза. — Правду сказать, это еще одна особенность дома. Наннет и Сильвия обязательно расскажут вам. Монахи в черных одеждах время от времени бродят по комнатам Дома моды Лувель. Многие их видели.

Сэмми понимала, что де Бо шутит, но он делал это с таким серьезным видом, что она не удержалась и подхватила игру.

— Я знаю. Они пользуются лифтом, — сказала она как можно серьезнее. — Я попыталась сегодня на нем подняться, и там точно был призрак.

— Вы, американцы, ужасные циники, ни во что не верите. Посмотрите, — предложил Алан, — разве это шутка? Наклонитесь пониже. Вглядитесь в лицо этого несчастного.

Каменные черты были прекрасны: четкая чувственная линия рта, красиво очерченный подбородок, волевые, мужественные черты.

Сэмми, нахмурившись, долго смотрела на изваяние.

— Боже, вы привели меня сюда только для того, чтобы показать это?

Громкий смех Алана де Бо внезапным эхом прокатился по сводчатой часовне.

— Ага! Наконец-то вы заметили!

Лицо рыцаря, без сомнения, было точной копией самого Алана. Саманта озадаченно переводила взгляд с одного на другого. Гробницы были настоящими, в этом она не сомневалась. Так что же здесь происходит?

— Это простое совпадение. — Выражение ее лица вызвало у Алана улыбку. — Ну, конечно, все французы на одно лицо, правда? Вспомните Луи Журдана, Трентиньяна, Жана Поля Бельмондо или хотя бы старика Шевалье. Старая история. Вы не можете нас различить.

— Знаете, вы странный человек.

Алан де Бо оказался шутником, несмотря на привлекательную внешность и прекрасные манеры, которые, конечно, помогали ему внушать людям доверие.

— Простите меня, пожалуйста, но я не удержался, — вновь засмеялся он. — Если говорить серьезно, я привел вас с вполне определенной целью. Это не слишком хорошее место, если вы надумаете прийти сюда одна. Поскольку у вас будут ключи от всех помещений, я хотел сам показать вам подвал и быть рядом, когда вы это увидите.

Он сунул руку во внутренний карман пиджака, вытащил визитную карточку и протянул ее Саманте.

— Это мой парижский телефон. Я владею компьютерной фирмой в Ниме, на юге Франции, но в Париже у меня офис. Мы занимаемся главным образом высокими технологиями для французских аэрокосмических программ, таких как «Ариана».

До них одновременно дошла несуразность сцены: Саманта, принимающая из рук специалиста по компьютерам визитную карточку в часовне одиннадцатого века. Они рассмеялись, глаза их встретились, и вдруг наступила тишина.

Сэмми поняла, что этому мужчине удалось произвести на нее глубокое впечатление. Он очарователен, элегантен и обладает замечательным чувством юмора. Если бы она встретила его в другое время, в любой другой год своей жизни, то задумалась бы, не выйдет ли из этого что-то серьезное. Невозможно было не заметить его выразительного взгляда. Невозможно было не понять, что она отвечает ему тем же.

— Да, конечно, спасибо… за карточку, — сказала Сэмми, глядя в сторону.

Алан протянул руку и взял ее ладонь в свою.

— Пообещайте поужинать со мной, — тихо попросил он. — Пожалуйста, не отказывайтесь. Позвольте доказать вам, что я прекрасный экскурсовод. Разрешите показать вам Париж: Эйфелеву башню, Елисей-ские Поля, Иль-де-ла-Ситэ, Нотр-Дам. Объедем весь город, а потом поужинаем.

Сэмми задумчиво откинула голову назад. Она знала, что вне работы ей не следует встречаться с таким человеком, как Алан де Бо. Она любит Джексона Сторма.

— У меня очень много дел. Не думаю, что удастся выбрать время для экскурсии.

Она посмотрела на карточку, которую все еще держала в руках. В тусклом свете лампочки удалось прочитать только то, что было набрано самыми крупными буквами: «Корпорация АЛЬТАКОМП. Компьютерная техника». Далее следовал адрес в Ниме.

Сэмми посмотрела в противоположный угол часовни Чип, скрестив руки на груди, стоял рядом с лестницей, прислонившись к стене. Электрическая лампочка за его спиной едва освещала черные кудри и лицо. Казалось, он наблюдает за тем, как на его глазах происходит кража со взломом.

Алан проследил за ее взглядом.

— Он не слышит, — шепотом успокоил де Бо. — Вас беспокоит его присутствие?

— Не могу сказать, что он мне безумно нравится. Чем он вообще занимается? — тихонько поинтересовалась Сэмми. — Он ночует здесь?

Алан взглянул на нее с удивлением.

— Насколько мне известно — нет. Он близкий друг Соланж Дюмер. И все-таки скажите «да», — настойчиво попросил он, заслышав шаги на лестнице. — Скажите, что согласны поужинать со мной.

Сэмми все еще сомневалась. Этот кокни — друг Соланж Дюмер? Той самой «С. Дюмер, директор Дома моды Лувель»?

— Кто он? — повторила она.

Алан де Бо пожал плечами.

— Близкий друг директрисы Соланж Дюмер. Остается ли он здесь на ночь? Не думаю. Соланж живет в Пасси.

Сэмми внимательно посмотрела на молодого человека, желая удостовериться, что правильно поняла его слова: означает ли «близкий друг» по эту сторону Атлантики то же самое, что и в Нью-Йорке?

Времени на вопрос у нее не оказалось. Шаги звучали все громче. Алан оторвался от каменного саркофага и выпрямился, слегка ударившись головой о низкий сводчатый потолок.

В этот момент шаги замерли. Электрическая лампочка осветила высокие каблуки, стройные ноги и подол бежевого платья. Чип оттолкнулся от стены и выпрямился.

— Mais, que faites-vous la en bas?[24 - Ну и что же вы тут внизу делаете? (фр.).] — раздался высокий чистый женский голос.

— Если не ошибаюсь, — произнес Алан де Бо, морщась и потирая рукой затылок, — это именно она.




5

ЭСКИЗ


Проснувшись в воскресенье утром, Сэмми поняла, что должна связаться с Нью-Йорком.

Джеку звонить нельзя. В любой другой день — да, но не в воскресенье, потому что выходные он проводит в Коннектикуте с Марианной и дочерьми. Связь с женатым мужчиной — прежде Сэмми всегда осуждала такое. «Но еще хуже первым делом вспоминать об этом, просыпаясь утром», — сказала она себе, перекатываясь на широкой кровати и протягивая руку, чтобы взять часы с ночного столика.

В Париже было девять часов утра. Значит, в Нью-Йорк звонить слишком рано. Однако совершенно необходимо переговорить с Минди Феррагамо, уточнить кое-что, прежде чем она в понедельник встретится с директрисой Дома моды Лувель. Отчет для штаб-квартиры Джексона Сторма в Нью-Йорке окажется не таким простым делом, как все они думали. Звонок, конечно, придется отложить на несколько часов, но за это время следует продумать, что она собирается сказать.

Сэмми перевернулась на спину и прикрыла глаза, стараясь не обращать внимания на затхлый запах, исходящий от кровати, покрытой какой-то невероятной простыней из черного атласа, и привести мысли в порядок. Она никогда не отличалась способностью составлять отчеты и все еще ощущала последствия долгого перелета, но хотела выполнить поручение как можно лучше. Если в ее голосе прозвучат панические нотки, это никак не укрепит ее позиции в корпорации. Необходимо четко представить себе, что нужно сказать.

«О'кей, так что же сообщить?» — со вздохом подумала Сэм.

Может, так: «Дом моды Лувель — старое здание на улице Бенедиктинцев, что недалеко от рю де ла Пэ. Большие площади, которые сейчас не используются, особенно конторские. Работников в ателье немного. Одна из портних одновременно занимается примерками». Не слишком хорошо, но все-таки какое-то подобие доклада.

Пошив одежды для похорон — можно ли считать это основной деятельностью заведения? Лучше промолчать, пока она сама не разберется. Часовня с могилами рыцарей в подвале? Смешно. Директриса — мадам Соланж Дюмер — говорит, что не знает английского, а ее дочь, которая работает здесь же моделью?

По крайней мере, одна загадка: почему прекрасная Софи подвизается в таком салоне, как Дом моды Лувель, — разрешилась, как только появилась мадам Дюмер. Саманте даже не понадобились тихие комментарии Алана де Бо, сообщившего, что Соланж Дюмер — мать Софи. Сходство сразу же бросалось в глаза: та же фигура, высокая грудь, кожа цвета взбитых сливок и рыжие волосы. Мадам Дюмер вовсе не пришла в восторг от несколько взъерошенной Сэм Ларедо в вязаной кофточке, джинсах и ботинках — неожиданного представителя Джексона Сторма из Нью-Йорка.

При помощи Алана де Бо, взявшего на себя обязанности переводчика, Сэмми узнала: мадам Дюмер очень сожалеет о том, что мадемуазель Ларедо прибыла в такое неподходящее время — в выходные дни. Резко повернувшись и поднимаясь вверх по ступенькам, директриса сказала, что прямо в понедельник утром, прибыв в свой офис, встретится с представителем Сторма.

Не слишком любезно, никакого желания сотрудничать. Было ясно, что сообщение о продаже ателье оказалось для управленческого персонала Дома моды Лувель такой же неожиданностью, как и для руководства компании Сторма. В одном Сэмми была уверена: перед встречей с директрисой необходимо переговорить с Минди Феррагамо. Ей нужны кое-какие руководящие указания. Слишком многие вопросы до сих пор оставались без ответа.

Из того, что она увидела в Доме моды Лувель, стало ясно: стиль работы этого Дома моды не совпадает с тем, что можно назвать общей тенденцией для подобных заведений. И все-таки, даже принимая во внимание все — от старинного, похожего на музей здания в темном тупике до полупустых контор, мастерских и откровенно враждебно настроенной мадам Дюмер, — может, этого недостаточно, чтобы говорить о странностях Дома моды Лувель?

Оставались, правда, еще и загадочные клиенты. Кое-кого из них она уже видела: Алан де Бо. его сестра, побирушки-итальянки. Все это только повод для новых вопросов. Как могут старуха и ее внучка заказывать здесь туалеты, если даже манекенщица знает, что они слишком бедны, чтобы оплатить счета? Единственный способ выяснить это — ознакомиться с бухгалтерией. Сэмми нахмурилась и сжала губы. Ведь это дело Денниса Волчека, не так ли?

После полудня она подошла к золотисто-белому телефонному аппарату рядом с кроватью. Минди Феррагамо чаще всего проводила воскресные дни в своей квартире в Манхэттене, созваниваясь с фабриками в Бразилии и Мексике, а также с руководителями отделений корпорации Джимми Энгом в Гонконге, Дайшеком Кимом в Сеуле и Чарли Ли на Тайване, где в разгар сезона работа велась круглосуточно семь дней в неделю. Сэмми собиралась просто сообщить, что прибыла в Париж, и с этого начать разговор.

Она никак не ожидала, что дозваниваться придется долго. Из Нью-Йорка нетрудно позвонить в любой европейский город — достаточно набрать нужный код. Но сегодня разговор то и дело откладывался. Когда наконец в трубке раздался голос Минди Феррагамо, помехи на линии не позволяли услышать почти ни слова.

Сэмми пришлось кричать.

— Это Сэмми из Парижа. Думаю, следует сообщить, что я добралась нормально.

— Да, детка. — Голос Минди звучал неразборчиво и, похоже, немного обеспокоенно. — Я жду важный звонок. Сэмми, что там у тебя?

По тону Минди Сэмми сразу же догадалась: происходит нечто неладное. Ей, видимо, следовало дождаться понедельника и переговорить с самим Джеком.

— Минди, я могу подождать и связаться завтра с Джеком. — Она вовсе не желала показать, будто чувствует себя виноватой. — Прости, что побеспокоила, если ты сейчас занята.

— Послушай, Сэмми. Чертовски трудно связаться с Чарли Ли, а я как раз с ним разговариваю.

Сэмми не могла понять, в чем дело. Минди говорила не торопливо, а нетерпеливо, словно хотела сказать: «Не занимай мое время».

— Джека нет в городе, Сэмми. Можешь звякнуть мне в конце недели?

В конце недели? Саманта совсем ничего не понимала; она оказалась за тысячи миль от чего-то важного, происходящего в Нью-Йорке без ее участия. Хуже того, Джек, оказывается, уехал и ничего ей не сказал. Как могло случиться такое?

— Но, Минди, мне казалось, что к концу недели я должна вернуться в Нью-Йорк. А Джек долго будет отсутствовать? — осторожно поинтересовалась она.

— Послушай, Сэмми… — Голос Минди зазвучал весьма резко. — Мы приняли решение, что все твои звонки из Парижа должны быть адресованы в «Джуниор лонстар». На следующей неделе переговори с Джини Кляйнберг, ладно? Пока ты отсутствуешь, отделение «Сэм Ларедо» передано ей.

— Что? — Сэмми показалось, что она ослышалась. В мире торговли может случиться что угодно. Неужели что-то происходит прямо сейчас? — Минди, где Джек? Что происходит с «Вестерн джинс»? Почему мое отделение передано «Джуниор лонстар»? Я хочу переговорить с Джеком!

Она поплотнее прижала трубку к уху. Если поездка в Париж была столь важна, почему в ее отсутствие предпринимаются такие шаги?

— Дай мне номер телефона Джека, Минди. Где бы он ни находился. Я должна поговорить с ним.

Наступила долгая пауза.

— Сэмми, Джек не хочет, чтобы ты торопилась с парижскими делами. Представь, что это небольшой отпуск. А почему бы и нет? Черт возьми, Сэмми. Пожить вот так в Париже — шанс, который дается не каждому. Хотела бы я оказаться на твоем месте, детка.

Саманту охватила легкая паника.

— Где он? — закричала она.

В это мгновение для нее не имело значения то, что представитель крупной корпорации теряет свой престиж, переходя на визг. Только Джек может все объяснить. Ей необходимо с ним связаться.

— Минди, куда уехал Джек?

— Сэмми, у меня важный звонок. — В голосе на другом конце линии послышались ледяные нотки. — Джека не будет пару недель, он объезжает предприятия на Дальнем Востоке. Я уже сказала: обсуждай все с Джини Кляйнберг.

«Нет, никаких разговоров с Джини Кляйнберг», — зло решила Сэмми. Сколько же всего произошло за короткое время, а она ни о чем не знает! «Это Джек, — прошептал тихий голосок где-то внутри. — Не Минди и никто другой. Это Джек. Это он так поступил с тобой».

— Послушай, я возвращаюсь в Нью-Йорк. И привезу доклад относительно Дома моды…

Прервавшая ее Минди заговорила более чем резко:

— Оставайся в Париже, Сэмми. Слышишь? Используй время с максимальной пользой. Здесь все чертовски заняты подготовкой июльского шоу. Так что оставайся там, детка, и, пока есть возможность, наслаждайся Парижем. Готовь, и присылай доклады. Джини Кляйнберг или я просмотрим их. Но, Сэмми, оставайся в Париже!

— Я привезу доклад с собой. — В голосе Саманты звучало отчаяние. — Но прежде я должна переговорить с Джеком. Сейчас, сегодня же! Мииди! Ты должна дать мне номер, по которому я могу с ним связаться!

Теперь тон Минди был холоден и непреклонен.

— Не делай глупостей, Сэмми. Джек объезжает Гонконг и Тайвань. Ты не сможешь ему позвонить. — Она помолчала и многозначительно добавила: — Марианна и девочки поехали с ним.

Сэмми сидела на краешке кровати, выслушивая то, что говорит Минди, и не веря собственным ушам. Вот как Джек заканчивает подобные истории! Сомнений быть не могло, слухи доходили до нее с первого же дня работы в корпорации. Когда Джек Сторм хотел положить конец истории со своим очередным «открытием», он делал это быстро. И именно Минди Феррагамо всегда помогала ему обрубить концы.

— Сэмми? — донесся до нее далекий голос. — Ты меня слышишь? Не торопясь, занимайся делами. Все оплачено до конца июля, а в парижском банке открыт депозитный счет на твое имя. И, Сэмми… оставайся в Париже.

Это в конце концов произошло.

Джек Сторм вытянулся в кресле на террасе своего гостиничного номера, осторожно держа в руках стакан минеральной воды с плавающими в ней кусочками льда и лимоном. Он закрыл глаза и постарался забыть, как ненавидит Гавайи. В особенности этот шумный, кишащий туристами отель «Кахала-Хилтон», где любят останавливаться Марианна и дочери.

Кресло из хрома и красного дерева оказалось коротковато для мужчины ростом под метр девяносто. Вечерний бриз с залива Вайкики был насыщен влагой и не приносил желанной прохлады, но все-таки находиться на террасе приятнее, чем в номере, где свежий воздух подавался мощными кондиционерами.

Джек с тоской подумал, что к вечеру влажность становится совершенно невыносимой. Однако лучше сидеть здесь, чем заставить себя подняться и, спустившись на лифте на несколько этажей, выйти на прогулку по специально проложенным тропинкам, где создавалось впечатление, что человек бредет по настоящим джунглям. Ведь для этого следовало хотя бы переодеться. Сейчас на нем был оранжево-белый костюм, похожий на те, что носят полинезийцы. Его вчера купила в одном из самых дорогих магазинов острова его красавица жена. Даже кричащей расцветки лоскутам материи, ниспадающим с его бедер, не удалось заставить Джека почувствовать дух Гонолулу. Но когда он после обеда облачался в этот наряд из легкого хлопка, Марианна прошептала ему на ухо, что теперь он, седовласый и смуглый, похож на древнего таитянского бога войны. Как обычно, Джек сдался.

На какое-то мгновение он даже ощутил прикосновение обвившихся вокруг его тела рук жены и знакомую реакцию плоти на красоту Марианны. Это чувство стало редким гостем после семнадцати лет брака. А когда оно вдруг появлялось, он чаще всего отгонял его прочь, как сейчас, когда Марианна, легонько хлопнув мужа по плечу, напомнила, что их дочери-подростки находятся в соседней комнате.

Джек приоткрыл один глаз и заметил собственное отражение в стеклянной двери, ведущей из номера на террасу: загоревший до цвета поджаристой булочки старина Джейк, со смешком припомнил он свое настоящее имя, валяется в шезлонге. Все его мужские достоинства были прикрыты лишь туземными тряпицами, разрисованными белыми и оранжевыми цветами. Может, жене он и напоминал полинезийского бога, но ровный загар и стройность тела достигались все-таки куда более цивилизованным путем: под лампами для загара в атлетическом клубе Нью-Йорка. Жариться на солнышке Оаху, слышать визг детишек, играющих у бассейна гостиницы «Хилтон», монотонное перекатывание серфинговых досок на волнах и шорох автомобильных шин, мчащихся по направлению к Даймонд-Хэд, — занятие для бездельников.

«За ту же цену — тысяча долларов в сутки, — подумал он, вглядываясь в первые звездочки на небе, — мы могли бы прекрасно провести время на большом острове Мауи, в отеле „Капалуа-Бей“, где на семистах акрах раскинулись великолепные бунгало; каждый дом имел свой пляж, на котором при желании можно купаться в море и загорать хоть нагишом. Там, по крайней мере, не приходилось на каждом шагу сталкиваться с бесчисленными шумными туристами, толпами бродящими тут и там. Напялив на головы комичные соломенные шляпы, продающиеся в каждой сувенирной лавке Вайкики-Бич, они дружными рядами выстраивались в очереди на экскурсионные автобусы. Однако его жена и дочери даже слышать не желали о Мауи. Им не хотелось далеко уезжать от Гонолулу прежде всего по той же причине, по которой они сопровождали его во многих поездках, — их страстью всегда было посещение магазинов.

Вечно что-нибудь покупают, размышлял Джек, потягивая прохладную минералку. Он никогда не пытался лишить жену и дочерей этого развлечения, но покупки, которые приходилось потом упаковывать и доставлять багажом в Штаты, бесполезным грузом дополняли тонны образцов примитивистского искусства, коллекционных вещичек, модных штучек, без которых «никак не обойтись», мебели и бог знает еще чего, что приобреталось в Париже, Лондоне, Каире, Сингапуре, Сиднее, а за последний год и в Рио-де-Жанейро Все это распихивалось по всему дому в Коннектикуте, а кое-что, несмотря на его мольбы и возражения, перебралось даже в Манхэттен. Трофеи, «захваченные» во время набегов на магазины, начали проникать даже в зимний домик в Сент-Круа.

Теперешняя поездка — помоги ему бог! — предполагала Гонконг и материковую часть Китая, и Марианна уже давно вынашивала планы этбго турне.

Вновь поднеся стакан к губам, Джек услышал хлопанье дверей и высокие, чистые голоса дочерей, окликающих его. В то же мгновение раздался телефонный звонок. Он схватил трубку аппарата, стоящего на террасе, прежде чем успела ответить Марианна.

— Алло, — неопределенно протянул Джек.

Высокая стройная фигурка жены застыла в стеклянных дверях на фоне яркого пятна электрического света. Марианна, как всегда, являла собой образец холодной красоты: темные волосы гладко зачесаны назад, открывая великолепную, словно вылепленную скульптором, форму головы. Недаром эта женщина стала фотомоделью номер один в семидесятых. Тело Марианны было завернуто в полинезийский саронг, эффектно подчеркивающий соблазнительные холмики небольших грудей и обнаженные плечи: на ногах — оранжевые босоножки на высоких каблуках; за ухом — белый цветок гибискуса. Он заметил, что жена нахмурилась, когда он ответил на звонок.

— Джек? — По голосу чувствовалось, что Минди Феррагамо немного нервничает. — Джек, ты меня слышишь? Я едва дозвонилась, и такие помехи на линии…

— Джек, — позвала Марианна, открывая стеклянные двери.

— Привет, детка, — ласково поприветствовал он жену, прикрыв трубку ладонью. — Где ты была? Опять ходила по магазинам?

Он вовсе не хотел, чтобы вопрос прозвучал саркастично, но заметил, как она напряглась.

— Ты занят, Джек? — поинтересовалась Минди. — Я могу перезвонить через час, о'кей?

— Боже! Да скажи же ей, что это Гавайи! — потребовала Марианна. — Объясни, что ты в отпуске!

Он только улыбнулся.

— О'кей. Итак, «конюшня сгорела»… — сказал он Минди. — А в остальном?

Эго была их старинная шутка: если он уезжал и Минди звонила ему, они приветствовали друг друга таким образом. Когда-то, еще на Седьмой авеню, действительно произошло нечто подобное. И вот теперь, когда он стал мультимиллионером, властителем империи моды, они все, еще продолжали шутить, как встарь.

Джек наблюдал, как слегка покачиваются соблазнительные бедра жены, обтянутые оранжевым цветастым полотном, когда она скрылась в комнате. Было что-то новенькое в том, что Марианна возражала против деловых звонков. Она просила его не отвлекаться на деловые вопросы, пока они будут на Гавайях. Джек этого не обещал, да и Марианна знала, что такое невозможно. И все-таки он не мог понять, что с ней творится.

— Звонила Сэмми Ларедо из Парижа. Я все сказала ей, Джек. Она хотела сразу же вернуться в Нью-Йорк. Я велела ей не торопиться. Но, знаешь, нельзя оставлять это в таком виде.

— Минди, не беси меня. — Он допил воду и поставил стакан на пол рядом с креслом. У него не было сейчас ни малейшего желания думать о парижских делах или о Сэмми. — Отложим этот вопрос, — сказал Сторм, наблюдая сквозь стеклянные двери, как жена разворачивает брошенные на кровать пакеты с покупками. — Оставим это до моего возвращения.

— Джек, послушай, пожалуйста. Она хочет переговорить с тобой в понедельник.

— Нет. — Джек следил за тем, как жена и младшая дочь освобождают от тисненой оберточной бумаги пару ярко-розовых национальных головных уборов.

— Послушай, Джек. — По резкому тону стало ясно, что Минди не на шутку обеспокоена. — Стала бы я звонить в Гонолулу, если бы не понимала, что это серьезная проблема? Сэмми — трудный ребенок, выросший на Диком Западе. Она упряма, Джек, и настырна, как и все там. Она не станет вот так запросто ждать в Париже решения своей судьбы.

Марианна соорудила на голове подобие чалмы, примеряя обновку, и стояла теперь посреди комнаты в узеньком кружевном бюстгальтере и вызывающих трусиках, состоящих из одних тесемочек. Джек припомнил, что это — вчерашние приобретения, и едва не схватился за голову, увидев на младшей дочери, Дженнифер, такие же пикантные штучки.

— Джек, я тебя не узнаю! Послушай, разве я когда-нибудь беспокоила тебя по пустякам? Но девочка в Париже, и меня волнует вопрос — к чему это приведет?

В трубке послышался легкий щелчок. Марианна сняла трубку в спальне и позволила себе вмешаться в разговор. В обычно нежном голоске слышались железные нотки.

— У нас отпуск, Минди! К черту дела! Я не желаю, чтобы ты сюда звонила!..

— Детка, — привычно обратился к жене Джек и укоризненно покачал головой, стараясь, чтобы она увидела его через стеклянную дверь номера.

— Это крайне важно, Марианна, — донесся далекий голос Минди. — Мне необходимо поговорить с Джеком.

— Я знаю, что это важно. Но мы на Гавайях, ты не забыла? — В непреклонном тоне миссис Сторм сквозила издевка. — Предполагается, что до Гонконга ты не будешь втягивать Джека ни во что. С ним здесь я, и, смею надеяться, я могу хотя бы ненадолго забыть о делах и о тебе. Вешай трубку, Минди! — Она с вызовом посмотрела на Джека, прижимая к уху телефонную трубку. — Все, Минди, все, — монотонно повторяла Марианна. — Вешай трубку, хватит!

Сердито глядя на жену и всем своим видом давая ей понять, что он ужасно недоволен, Джек Сторм торопливо сказал:

— Черт возьми, ты же видишь, Минди, я не могу сейчас разговаривать. Позвоню позже.

Он едва слышал себя, потому что Марианна продолжала настойчиво требовать, чтобы Минди повесила трубку.

— Нет, подожди, — повысив голос, распорядился он. — Лучше давай созвонимся завтра.

Он уже клал трубку на аппарат, когда Марианна распахнула стеклянные двери. Как всегда прекрасная, она стояла перед мужем, и ее огромные глаза метали сердитые молнии.

— О'кей, о'кей, — примирительно заговорил Джек, поднимая руки в знак того, что сдается, хотя и не испытывает раскаяния. — Ты добилась, чего хотела. Я от нее отделался. — Оба знали, что он имеет в виду; называть имен не было необходимости. — Повторяю тебе, Марианна. Никаких проблем.

В соседней комнате находились дочери, и по их позам — обе как бы невзначай замерли у открытых дверей, напряженно склонив головки, — Джек понял, что девочки прислушиваются к разговору. Ему совершенно не хотелось, чтобы разыгралась какая-нибудь отвратительная сцена. Раньше такого никогда не случалось, и Джек никак не мог понять, что же изменилось на сей раз.

— Господи, Марианна! — рявкнул он. — Может, ты отстанешь от меня? Все кончено. Я уже сказал тебе: все кончено!

Впервые он осознал, что не так уж сильно раскаивается. Во всяком случае, не из-за Сэмми Уитфилд. К тому же пока нет необходимости принимать решение. Он просто отошел в сторону, в чем, собственно, и обвиняла его Минди. Но он ни за что не будет торопиться.

Его жена, стоя в дверях, пристально рассматривала Джека с каким-то совершенно новым выражением лица. Все, что происходило на сей раз, происходило впервые. Даже то, как Марианна при этом выглядела.

— Ты дерьмо. — Голос Марианны Сторм прозвучал совершенно спокойно.

Она повернулась и вошла в номер.




6


— Как приятно, что вы мне позвонили. Это просто замечательно! Вы не выбросили утром мою карточку и вспомнили обо мне!

На сей раз на Алане де Бо был строгий темный костюм, белая шелковая рубашка и элегантный серо-голубой галстук. Выгдядел он потрясающе, это заметила даже Сэмми, ослепшая и оглохшая от своего несчастья. Глядя на молодого человека, она решила, что он действительно весьма красив. Может быть, ему кажется, что у них настоящее свидание? Сэмми вдруг задумалась, правильно ли она выбрала наряд, собираясь пойти поужинать. Глупо, но со времени разговора с Минди Феррагамо она чувствовала себя явно не в своей тарелке.

За последний час Саманта успела пережить целую гамму эмоций: шок, дикую ярость, гнев и наконец на нее навалилась страшная головная боль. Сэмми поняла, что необходимо вырваться из Дома моды Лувель, иначе она на стенку полезет. И она позвонила Алану де Бо — единственному, чей номер телефона в Париже она знала.

Он сразу же приехал.

Молодой человек заметил, что Саманта с сомнением оглядывает свой туалет.

— Вы великолепно выглядите, — подбодрил он Сэмми. — Именно такой я помню вас по рекламным роликам.

Почти не замечая, что делает, она все-таки надела черную шелковую блузу и черные джинсы-стрейч из блестящей ткани из коллекции «Сэм Ларедо. Когда спускается ночь». Привыкнув за последние месяцы появляться повсюду в туалетах из коллекции, она как-то забыла, какое потрясающее впечатление производит эта одежда. Узкие брюки, почти до неприличия обтягивающие длинные стройные ноги и бедра, словно вторая кожа, и блуза с глубоким вырезом, не оставляющая сомнения в том, что под ней ничего нет, прекрасно подходили для выхода в «Спаго» в Беверли-Хиллз или в ночной клуб на Третьей авеню в Нью-Йорке. А в Париже?

— В этом можно идти? — неуверенно спросила она у Алана, придерживающего для нее дверцу блестящего спортивного «Ламборджини».

— Просто фантастически, — тихо одобрил он.

Пока Алан шел к водительскому месту, Сэм бросила быстрый взгляд в зеркальце заднего вида. В промежутках между переживаниями последних часов она все-таки успела ярко накрасить глаза, слегка припухшие от пролитых слез, и покрыть губы толстым слоем темно-красной помады, аккуратно очертив крупный выразительный рот. Длинные висячие серьги — переливающаяся чешская бижутерия, сделанная по эскизам Алексиса Кирка специально для вечерней коллекции, — украшали уши девушки, слегка покачиваясь под светлым облаком прически, придуманной Реджеди Энн. Она все еще была прежней Сэм Ларедо, творением Джексона Сторма. И надеялась, что ею и останется.

В салоне «Ламборджини» пахло дорогой кожей и каким-то терпким лосьоном. Сэм поудобнее устроилась на сиденье, говоря себе, что, может быть, утром, когда она выспится, ей удастся как следует все обдумать. Сейчас она чувствовала себя так, словно попала под поезд.

Утром, вздохнула про себя Сэмми, предстоит встреча с директрисой Дома моды Лувель. Ужасно, но совершенно неизбежно.

— Начнем с Тюильри? — раздался голос сидящего рядом мужчины. — В сумерках мы не сумеем рассмотреть детали, но, с другой стороны, вечерний Париж весной, как говорят, — он повернулся к Сэмми и подарил ей очаровательную улыбку, — «грандиозен». Так как вам идея?

Как было бы хорошо заставить себя забыть обо всем на несколько часов! Только как избавиться от непрекращающейся боли? После всего, что было, после того, какое безоблачное счастье она испытала благодаря Джеку и работе! Ведь ей казалось, что этому не будет конца. Такое могло произойти с другими — с женщинами, которыми Джек интересовался прежде, — но не с ней!

Алан что-то говорил, но она не слышала его.

— Да, красиво, — согласилась Сэмми автоматически.

— Метро — красиво? — Алан с удивлением посмотрел на нее и вновь сосредоточил внимание на дороге. — Впрочем, в парижском метро довольно чисто. Оно лучше, чем в Нью-Йорке.

Сэмми не отрываясь смотрела на приборную доску, где мелькали крохотные красные цифры. «Ламборджини», черный, словно ночь, с капотом, напоминающим акулью пасть, — безусловно, потрясающий автомобиль. В Нью-Йорке, когда исполнительные директора Деннис Волчек или Арт Хаммер рассуждали о спортивных машинах, они всегда имели в виду нечто вроде «Феррари» или «Лотоса» стоимостью восемьдесят-девяносто тысяч долларов. «Ламборджини», насколько могла себе представить не слишком разбирающаяся в этих вопросах Саманта, стоил гораздо дороже. Раза в два? Впрочем, какая ей разница.

— Сейчас, как мне кажется, мы пытаемся посмотреть на Лувр. — Алан вновь взглянул на нее с терпеливым непониманием. — Обратите внимание — вот он.

Они неслись мимо серой каменной громадины на противоположной стороне рю де Риволи.

— Знаменитый Лувр. Прежде это была резиденция королей. Сейчас — музей.

Сэмми повернулась к окошку и сделала вид, что внимательно рассматривает здание. Она согласилась провести этот вечер с Аланом де Бо, но, возможно, им не о чем даже поговорить. Почти не осознавая, что делает, Саманта позвонила этому человеку, стремясь с кем-нибудь пообщаться — все равно с кем, лишь бы вырваться из этой ужасной квартиры. Вполне возможно, ей следовало остаться в Доме моды Лувель, сидеть в темноте и плакать, пытаясь придумать, что теперь делать со своей несчастной жизнью?

— Сейчас мы подъезжаем к Пале-Рояль.

Она в любой момент может сесть в самолет, вернуться в Нью-Йорк и заставить Джека объяснить ей все. Но даже связаться с Джеком она не могла. Он уехал на Дальний Восток с женой и всем своим любимым семейством. Только Минди имела возможность связаться с ним по телефону. Они загнали ее в ловушку.

«Ну, что ж, — с горечью сказала она себе. — Что происходит c одной из девушек Джексона Сторма, его очередным „открытием“ после того, как он решает, что все кончено? Какой же дурой надо быть, чтобы считать, что тебя действительно любит человек с таким „послужным списком“!

— Что еще вы хотели бы посмотреть? — Машина ловко вписалась в сплошной поток на Елисейских Полях, проскочив на опасной скорости между юрким такси «Рено» и автобусом. — Эйфелеву башню?

За деревьями, растущими вдоль широкого бульвара, мелькали витрины дорогих магазинов. Елисейские Поля… Волей судьбы она оказалась здесь, в Париже, но почти не замечала этого — столь велики были свалившиеся на нее проблемы.

«Скажи хоть что-нибудь», — приказала она себе.

— Париж. Франция… очень богатая страна, верно?

— Очень богатая, — без энтузиазма подтвердил Алан. — Франция ведь получала солидные барыши от завоевания Нового Света, так же как Англия и Испания. Доходное дело.

Он оторвал взгляд от дороги и довольно долго смотрел на Сэмми, пытаясь угадать, хочет ли она продолжения рассказа.

— К несчастью, все золото, все несметные богатства оказались в руках немногих, а большинство французов попало под тяжкий гнет господ — вот вам и причина Великой французской революции. Вы ведь помните про такую? — осторожно поинтересовался он. — Наша Великая французская революция…

Она, конечно, помнила о Марии-Антуанетте и гильотине, хотя в школе никогда не слыла любительницей истории. Единственное, чем она желала заниматься, — рисование. Саманта всегда, задолго до встречи с Джеком Стормом, мечтала стать модельером. Она боролась и работала, чтобы добиться своего. «Прекрати об этом думать, — приказала она себе. — Просто прекрати».

— Вам следует почитать что-нибудь по истории Франции и причинах Французской революции, раз уж вы здесь оказались. Франция была весьма отсталой страной. Монархия, как и в Англии, но наша знать была ужасно развращенной, плюс жесточайшая феодальная система. Вот народ и восстал. В руках у аристократов была сосредоточена невероятная власть. Вы ведь слышали о droit de seigneur[25 - Право господина (фр.).], правда? Посмотрите, — вдруг прервал Алан свой рассказ, — мы подъезжаем к дворцу Шайо. Эйфелева башня — на противоположном берегу.

Сэмми взглянула в указанном направлении. Ажурная башня — великолепный символ Парижа, — широко расставившая железные лапы, залитая ярким светом прожекторов, оказалась гораздо больше, чем она себе представляла, видя ее прежде лишь на картинках. Бескрайние парки с широкими аллеями и нежный, струящийся воздух весенней ночи составляли прекрасный фон для этого замечательного сооружения. «Оставайся в Париже», — сказала Минди.

— Впечатляет, правда? Сейчас это телевизионная башня для всего Парижа и пригородов.

Но что она будет делать в Париже? Составлять какие-то отчеты по Дому моды Лувель, которые никого не интересуют? Бессмысленно…

— Никогда об этом не слышала, — сказала она. — Я имею в виду ваши последние слова.

Эйфелева башня скрылась в ночи, когда их автомобиль повернул к Сене.

— Droit de seigneur? Вас это шокирует? — Алан не оставлял ее в покое, но по его тону Сэмми понимала: он просто стремится развеять ее плохое настроение, даже не пытаясь выяснить его причины. — Право господина, а именно так переводится «droit de seigneur», — печальное наследие раннего средневековья, когда крестьяне не могли по собственной воле покинуть землю, на которой жили, зато хозяин мог запросто продать их в придачу к этой земле, словно домашний скот. Господа имели право делать все, что им заблагорассудится. Droit de seigneur предполагало также право сеньора провести первую ночь с молодой женой своего вассала. Особенно если она была девственницей, да к тому же хорошенькой.

Сэмми с любопытством взглянула на четкий профиль Алана. Мысль о том, что какой-то феодал отбирает у крестьянина молодую жену, чтобы первым заняться с ней любовью, казалась ей какой-то чисто французской легендой.

— О'кей, верю. Но как реагировал этот крепостной, когда хозяин желал провести первую брачную ночь с его невестой?

Алан откровенно удивился. На какое-то мгновение он даже оторвался от дороги и повернулся к ней.

— Боже, да никак, насколько я знаю. В те времена крестьян жесточайшим образом наказывали, если они осмеливались ослушаться своего господина. Наказания были ужасные: отрубали руки, ослепляли. Иногда из провинившегося делали обыкновенную мишень и охотились на него, словно на зверя.

Сэмми вновь повернулась к своему спутнику. Она выросла на Диком Западе, где подобные небылицы придумывались для того, чтобы удивлять доверчивых выходцев с Востока.

— Вы шутите.

— Боже мой, вовсе нет! — Сбросив скорость и проехав по густому скверу, Алан направил «Ламборджини» прямо к залитым огнями яхтам, катерам и баржам, выстроившимся вдоль берега. — Сегодня это звучит страшно, но это чистая правда. Феодал имел право первым овладеть понравившейся ему женщиной, прежде чем до нее дотронется муж. И закон был на его стороне. — Он немного помолчал. — Запомните, что Синяя Борода — не просто французская сказка. Это вполне реальный человек, граф Жиль де Рец. Такой же реальный, как маркиз де Сад. А вон там нас ждет ужин.

Пока Алан заруливал на автомобильную стоянку, Сэмми продолжала внимательно наблюдать за ним. Впереди вдоль набережной, рядом с мостом Понт-де-Иен, вытянулись в ряд залитые светом прогулочные катера с просторными палубами, которые французы называют bateaux mouches. Обычно эти пароходики снуют туда-сюда по реке, возят туристов на обзорные экскурсии. Немного дальше пришвартовалась большая яхта.

Алан обошел «Ламборджини», распахнул перед Самантой дверцу и подал ей руку, чтобы помочь выйти. Она взглянула на аристократические черты его лица с удлиненным тонким носом и блестящие в свете прожекторов, освещающих стоянку, золотистые волосы, которыми поигрывал легкий ветерок с реки. Элегантный костюм прекрасно сидел на широкоплечей фигуре. Алан выглядел очень представительно, и от него веяло необыкновенным чувством уверенности во всем, что он делает. Ей, несомненно, повезло, что ее спутником в этот вечер стал один из самых интересных мужчин в Париже.

Все еще держа ее за руку, он сделал шаг. На какое-то мгновение их тела почти соприкоснулись. Весенний ветерок играл в кронах деревьев возле моста, над Сеной сияла огромная луна. Сэмми вдруг подумала, что этот легкий в общении, великолепный француз с прекрасными манерами и каким-то озорным юмором делал все от него зависящее, чтобы этот вечер оказался приятным. Она неуверенно улыбнулась в ответ, и в ту же минуту душу пронзила мысль о Джеке. Ну как можно думать о другом мужчине, если Джек только что поступил с ней подобным образом?

Алан заметил, как изменилось выражение ее лица.

— Пойдемте, — тихо предложил он. — Это еще не конец экскурсии. Я обещал вам великолепный ужин Он ждет!

Ресторан, куда они направлялись, когда-то был яхтой. Не успели Сэмми и Алан ступить на сходни, как им навстречу поспешил метрдотель — импозантная фигура в черном смокинге. Его обращение говорило о том, что Алан де Бо здесь не случайный человек, а давнишний, уважаемый клиент.

Уютный зал ресторана был полон. Публика была в вечерних костюмах. Обстановка ресторана подчеркивала, что даже для Парижа это дорогое заведение. Роскошные шторы из серого бархата обрамляли огромные окна, под ногами лежал пушистый темно-серый ковер. Зарезервированный для них столик, украшенный высоким букетом весенней сирени и белых роз, стоял на корме. Все столы вокруг оказались свободными, и эта часть зала отделялась от остальных собранным в густые складки занавесом. Их уединенность, подумала Сэмми, усаживаясь на стул, любезно отодвинутый для нее метрдотелем, была слишком очевидной, чтобы оказаться случайностью: основной зал был заполнен до отказа.

— Очень красиво, — одобрил Алан де Бо, мельком взглянув на роскошный букет. Он кивнул поджидающему рядом старшему официанту. — Теперь уберите их отсюда. Я хочу видеть вас, — пояснил он Сэм. — Если пожелаете, позже заберете букет с собой.

«Алан де Бо — богатый человек», — подумала Сэмми, оглядываясь по сторонам. Она поняла, что именно в нем так напоминало ей Джека — тот же почти безразличный вид, в котором чувствовалась сила власти. Джеку понадобились годы, чтобы добиться этого, Алан де Бо держался так, словно это было в его крови с рождения.

— Я подумал, что мы будем чувствовать себя немного неловко, если устроить первый совместный ужин на совершенно пустой яхте, a deux. — Алан опустил книжечку с меню и озорно улыбнулся ей. — Поэтому я пошел на компромисс. Здесь есть занавес.

A deux по-французски означает «вдвоем», догадалась Сэмми. Он намекнул, что подумывал снять плавучий ресторан целиком, но вместо этого скупил места за окружающими их столиками и распорядился повесить занавес, чтобы они чувствовали себя уединенно. Сэмми могла только гадать, во сколько же обошлась ему эта идея. Неужели хозяева ресторана отменили все остальные заказы только потому, что так распорядился Алан? Вполне вероятно.

Глядя на своего спутника, Саманта раздумывала над тем, что уже знала о себе: ее привлекали подобные Алану мужчины, любящие жизненные блага, опытные и могущественные. Если она когда-нибудь снова влюбится, то, вероятно, в человека, который будет отвечать этим меркам. А действительно ли Джек был таким мужчиной? Может быть, она просто искала любви опытного, властного человека, который отличался бы от тех, что остались в ее родных местах?

— Что-нибудь не так? — нахмурившись, спросил Алан.

«Господи, как хочется рассказать ему, что именно не так», — подумала она, взглянув на сидящего напротив внимательного дружелюбного мужчину.

— Вам здесь не нравится? — Он резко отодвинул стул. — Мы поедем еще куда-нибудь.

Плавучий ресторан в этот момент отходил от пристани, но Алан де Бо уже поднялся с места, властный и полный решимости. Метрдотель бросился к нему.

Де Бо даже не обратил на него внимания, его глаза были устремлены на Саманту.

— Яхта уже отчалила, мы не можем, — сказала Сэм.

— Это ничего, не значит. Я ее остановлю. — Алан де Бо нетерпеливым кивком приказал метрдотелю отойти. — Если вам здесь не нравится, только скажите.

«Боже, он совершенно такой же, как Джек Сторм!» — подумала Сэмми, глядя на Алана. Посетители, сидящие в общей части зала, вытянув шеи, пытались рассмотреть, что происходит за их столиком. Армия официантов бросилась на корму. Алан де Бо хмуро возвышался над ней, бросив на стол льняную салфетку.

— Я могу это сделать, — бесстрастно сказал он. — Хотите убедиться?

— Нет, нет! Я вам верю!

Черт его побери! Он великолепен! Губы Саманты задрожали в легкой улыбке, еще немного, и он заставит ее рассмеяться.

— Сядьте! Я не говорила, что мне здесь не нравится.

— Хорошо. — Он опустился на место и посмотрел на нее блестящими глазами. — Я хочу быть уверенным, что вам здесь будет хорошо и вы обратите внимание на ужин и… на меня.

Сама того не желая, Сэмми рассмеялась.

— Послушайте, я здесь все-таки в командировке, а вовсе не затем, чтобы посещать престижные рестораны.

— Ах да! Приобретение старого Дома моды Лувель нью-йоркской компанией великого Джексона Сторма!

— Между прочим, вы не объяснили мне, откуда узнали об этом. Только не говорите, что это известно всему Парижу.

— Нет, не всему Парижу. В Доме моды Лувель достаточно сдержанные сотрудники, но они все-таки поражены происшедшим. В этом смысле можете вполне доверять Соланж Дюмер. Она будет ждать, пока ваша компания сама не объявит об этом. По правде сказать, я случайно узнал новость, потому что Наннет во время примерки сообщила об этом моей сестре. Но такого рода доверительные разговоры между клиентками и портнихами вполне естественны. А теперь… — Алан резко сменил тему. — Прежде чем на ваше лицо вернется печальное выражение, я хочу сказать, что заказал этот ужин специально для вас. К тому же вы сможете полюбоваться Парижем, и вам не будут мешать туристы, щелкающие фотоаппаратами, или визжащие вокруг детишки. Да и кухня здесь, — сверкнул он белозубой улыбкой, — вовсе не плоха.

Не плоха? Официанты подкатили многоярусную тележку с закусками: холодная спаржа в соусе, грибы в желе, артишоки, начиненные каперсами, запеченный паштет по-нормандски, молодая морковка со сливками и приправами из трав — за всем этим многообразием трудно было даже уследить. Сэмми закрыла глаза в предвкушении. Внезапно она почувствовала, что ужасно голодна. С того момента, когда она позвонила в Нью-Йорк и все полетело в тартарары, Саманта не смогла съесть ни крошки и выпила только чашечку кофе.

За закусками последовал суп по-мадридски с красной икрой, запеченный полосатый окунь, фаршированный устрицами, и рагу из тонких ломтиков говядины. Официант в темно-зеленой униформе, расшитой золотым галуном, к каждому блюду предлагал соответствующее вино: легкое белое к закускам, искристое шабли — к рыбе, изысканное красное «Шато Лафит-Ротшильд» — к мясу. Наконец на десерт подали нежнейшие абрикосы в коньяке под слоем густых сливок и шампанское.

Пока Сэмми с аппетитом ела, Алан де Бо с интересом смотрел на нее и, ненавязчиво и умело задавая вопросы, заставил немного рассказать о себе, дажевспомнить кое-что о первом годе работы в массовой моде, когда она, недавняя выпускница художественной школы в Денвере, вдруг стала не дизайнером, а сотрудницей компании Сторма, время от времени появляющейся на телеэкранах в качестве модели. От ее рассказа о том, какой ужас она пережила, когда по указке гениев от маркетинга над ее волосами поработал авангардист-парикмахер из Гринвич-Вилледж, Алан де Бо расхохотался.

Сэмми улыбнулась в ответ. Она была бесконечно благодарна этому в общем-то совершенно постороннему человеку. Он старался ее развлечь, накормил изысканным ужином, после чего она почувствовала себя гораздо лучше. Саманта понимала, насколько он добр к ней. Она умолчала только о том, что касалось ее личных отношений с Джеком Стормом. Если Алан де Бо и догадался, что в ее рассказе кое-чего недостает, он промолчал.

«Да и как иначе может поступить этот прекрасно воспитанный человек?» — с грустью подумала она. Что бы подумал о ней такой очаровательный и такой культурный француз? Как изменился бы его теплый, восхищенный взгляд, если бы она вдруг излила ему душу, рассказав, что ее связывает с боссом настоящая, как ей казалось, любовь? И о том, что она спала с женатым человеком? Правда, считается, что французы куда проще смотрят на подобные вещи, может, даже проще, чем она сама, с горечью призналась Сэмми.

— И все-таки это сумасшедший бизнес, — сказал Алан, нежно беря ее за руку. — Весь этот рынок модной одежды, использование красивых женщин для рекламы. Но вы просто изумительны, несравненны. В вашем облике нет ничего, что не соответствовало бы вашей природной красоте. Или я не прав?

Ладонь Сэмми лежала на покрытом скатертью столе, и она не попыталась ее убрать, когда Алан накрыл ее руку своими тонкими, но сильными пальцами. Чувствовала она себя ужасно. Что бы ни говорил Алан, Саманта знала: он не может понять, как ее, девчонку, у которой в жизни не было абсолютно ничего, закрутили жернова этой мельницы, как ее превратили в нечто, напоминающее «очаровательное создание». И как потом она, восторженная и окруженная лестью, почти не осознавая, что делает, влюбилась в человека, создавшего ее.

Что правда, то правда: она никогда прежде не встречала мужчины, подобного Джеку. Он наставлял ее, подбадривал, терпеливо выслушивал все, что она хотела сказать, говорил, что она красива, брал ее с собой в поездки, когда рекламировался проект «Сэм Ларедо», ужинал, делился сокровенными мыслями. И она убедила себя, что прежде он не говорил об этом никому. А когда она уже была совершенно готова — Джек сам проследил за этим, — он уложил ее в постель.

Впервые это произошло в Сан-Франциско. Потом в Нью-Орлеане. В Форт-Ворсе и Далласе. Каждый раз, когда они уезжали куда-нибудь в другой город. В Нью-Йорке это случилось только один раз, потому что Нью-Йорк — слишком близко к дому. Правда, однажды они уединились днем в отеле «Уорвик», потому что Джек не мог больше ждать; он все еще был заинтригован ею, все еще учил ее, как доставить ему удовольствие, был все еще очарован ее неловкостью и неумением. Почти полтора года она жила, охваченная необузданной, слепой любовью к Джексону Сторму. И вот теперь, в Париже, сидя рядом с другим, Сэм начала понимать, какой первоклассной дурочкой из дурочек она оказалась. От этой мысли никуда не деться.

Официант вновь наполнил бокалы шампанским. Сколько же она выпила? В голове у Сэмми слегка помутилось. Она уже не слушала Алана, перестав следить за его рассказом.

— …мы годами старались не поддаваться ему, этому знаменитому «американскому образу жизни», но теперь он захватывает нас все больше и больше. Французские дети хотят одеваться, поступать и даже разговаривать, как американцы: уик-энд, гамбургер, бейсбол. Похоже, французы сходят с ума. Надо признать, Париж сегодня совершенно не такой, каким был лет десять назад.

Он достал из золотого портсигара французскую сигарету, зажег ее и откинулся на спинку стула, глядя на Сэмми сквозь облачко дыма.

— Включите радио, и что вы услышите? Джими Хендрикс, Брюс Спрингстин. — Алан вдруг замолчал. — Я не шучу. А вот вы меня всерьез не воспринимаете, правда?

Она опустила на столик бокал с шампанским и посмотрела на своего спутника. Он хочет услышать нечто большее, чем простой ответ на простой вопрос, подсказали ей золотистые искорки в его глазах.

— Я воспринимаю вас очень серьезно, — ответила наконец Сэмми.

— Хорошо, — довольно откликнулся он.

Саманта отвернулась, глядя в окно, выходящее на корму яхты, лишь бы Алан не увидел сейчас ее лицо. Мимо них медленно проплывал Париж, похожий на фантастический мир Диснея, залитый переливающимся светом. Плавучий ресторан двигался вдоль набережной, где на правом берегу высились ярко освещенные дворцы и правительственные здания на Рив-Гош, направляясь вниз к островку Иль-де-ла-Ситэ, лежащему прямо на середине реки, за которым открывались залитые светом башни-близнецы собора Нотр-Дам. Не в силах оторвать взгляд от прекрасной картины, Сэмми почувствовала легкое головокружение. Одна за другой с ней происходили удивительные вещи. Жизнь менялась с такой невероятной быстротой, что уследить за этим Саманта была не в силах. Кто бы мог подумать, что полный несчастий день закончится роскошным ужином на Сене рядом с мужчиной, который, казалось, бросил к ее ногам великолепную панораму Парижа.

— Вы выглядите не такой печальной, — заметил он тихо.

Она все еще не хотела отрываться от окна.

— Черт возьми! — воскликнула Саманта. — Мне кажется, я только что видела статую Свободы!

Она поставила на столик бокал с шампанским, не отрывая глаз от окна.

Алан засмеялся.

— Это всего-навсего копия. Оригинал, естественно, находится в Нью-Йорке. Между прочим, это подарок Франции. А копия стоит на островке Сент-Луи. — Он сжал ее руку, поднес к губам и поцеловал. — Здесь яхта поворачивает назад.

Официант убирал со стола десертные тарелочки и кофейные чашки.

— Хотите еще чего-нибудь? — тихо спросил Алан де Бо.

«Да, есть кое-что еще, чего бы мне хотелось», — подумала Сэмми, встретившись с ним глазами. Она хотела любви и счастья. Она хотела, чтобы кто-то заботился о ней, но без иллюзий, без обмана, без лживых обещаний, которые заканчиваются тем, что тот, кому веришь, просто возвращается к жене. И еще она хотела добиться успеха, вновь подняться к сверкающим вершинам, как было в прошлом году. Только на сей раз Сэмми решила добиться всего сама, не становясь частью гениального плана человека, который отвернется от нее, если что-то не получится. Это было немало.

Сэмми ответила не сразу.

— Нет, больше ничего, — сказала она, отведя глаза.

Алан припарковал «Ламборджини» перед Домом моды Лувель и выключил фары.

— Продолжим экскурсию по ночному Парижу, или вы слишком устали? Пигаль, пикантные, не слишком приличные шоу, «Мулен Руж»? Только скажите.

Саманта отрицательно покачала головой. Вечер прошел великолепно, но день вымотал ее. К тому же теперь, когда уже было слишком поздно, она подумала, что следовало разузнать у Алана де Бо хотя бы немного о Доме моды Лувель. Все, что он знал, — о клиентах, о том, что происходило здесь все эти годы, и о том, как дому все еще удается держаться на плаву. Вместо этого она только наслаждалась его обществом, Парижем, весенним вечером и, безусловно, слишком много выпила. Однако еще оставалось время, чтобы спросить про Чипа, помощника и «близкого друга» мадам Дюмер.

— Англичанин? — озадаченно переспросил Алан. — Но он не помощник директора и не сотрудник Дома моды. Почему вы так решили?

Не помощник и не сотрудник?

— Ну, он всех там знает… — объяснила Сэм. — Да и ведет себя словно служащий. Мы никак не могли от него отделаться.

Алан задумался.

— Он иногда помогает Соланж решать кое-какие проблемы. Это необходимо Само здание не в таком уж хорошем состоянии, а работает здесь только Альберт, ночной сторож, от которого мало толку. — Алан пожал плечами, как это умеют делать только французы. — Иногда ломается лифт, бывают неприятности со старой электропроводкой, ну и тому подобное. Соланж доверяет Чипу. Я уже говорил, они близкие друзья.

— Он что… живет за ее счет? Я имею в виду… мадам Дюмер, ну вы понимаете, она его содержит?

Алан де Бо слегка смутился.

— Нет, вовсе нет. У англичанина здесь собственный бизнес. Он продает продукцию английских фирм, всякую необходимую мелочь: нитки, булавки, пуговицы.

— Он торгует пуговицами?

— Вам смешно? — Молодой человек снова удивленно посмотрел на Сэмми. — Кажется, я понимаю почему, но… Он занимается именно этим. И делает все, чтобы оказаться полезным. Соланж очень от него зависит.

— Да, могу поспорить, что так и есть! — Это не укладывалось в сознании, и Сэмми пьяно хихикнула; выпитое шампанское ударило ей в голову. — Делает все, чтобы оказаться полезным. Именно так, а не просто продает п-п-пуговицы!

Алан склонил голову и внимательно посмотрел на нее. На его лице блуждала смущенная улыбка.

— О боже, думаю, я позволил вам слишком много выпить. — Проницательные карие глаза оказались всего в нескольких сантиметрах от ее лица. Неожиданно Алан тяжело вздохнул. — Знаете, насколько вы обворожительны, насколько восхитительны, когда вот так жизнерадостно смеетесь?

Его рука, скользнув за спинкой сиденья, коснулась ее плеч. Сквозь тонкий шелк Сэмми ощутила приятное тепло. Даже воздух вдруг наполнился невероятной чувственностью.

Сэмми не могла пошевелиться. Она вспомнила свои ощущения, когда он поцеловал ей руку, вспомнила волнующие искорки в необыкновенных золотистых глазах. Еще мгновение — и их губы сольются в поцелуе. Сэмми действительно слишком много выпила, чтобы разобраться в собственных чувствах, но она могла поклясться, что он собирается поцеловать ее. И она ждала поцелуя. Его рот оказался так близко, что она ощутила на губах его теплое дыхание.

— Прикажите мне остановиться, — прошептал Алан.

Его пальцы нежно коснулись ее подбородка, заставив повернуть к нему лицо. Саманта закрыла глаза. Он не обнимал ее: одна рука по-прежнему лежала на руле, другой он ласково гладил ее спину под длинными распущенными волосами. Она почувствовала, как его губы осторожно, изучающе прижались к ее рту.

И вот уже поцелуй пронзил тысячью молний ее жаждущее тело. Пораженная, Сэмми открыла глаза и прямо перед собой увидела горящие глаза Алана. В объятиях Джека ее чувства никогда не вспыхивали с такой силой. Она вдруг представила себе невероятное: обнаженное тело Алана де Бо, пылающее от страсти, трепещущее от желания. От этого видения Сэмми сама ощутила прилив желания. Она обвила руками шею Алана и, притянув его к себе, впилась в его губы страстным поцелуем. Аромат свежести, сильное мужское тело… Ищущий, жадный рот Сэмми кричал о том, как она хочет обладать им и принадлежать ему. Из всего, что произошло за сегодняшний день, это оказалось самым прекрасным и самым неожиданным.

И все-таки постепенно Сэмми начала осознавать: что-то не так. В поцелуе Алана не было ответной страсти. Она поняла, что он пытается медленно отстраниться.

— Дорогая моя, прекрасная! — Чарующий низкий голос и немного заискивающий, словно извиняющийся тон. — Вы представить себе не можете, как я весь вечер мечтал об этом: поцеловать вас, прижать к себе. Но…

«Но»?.. Это прозвучало словно удар колокола. «Но?..»

— Не сейчас, — прошептал Алан.

Сэмми все еще прижималась к нему, дрожа всем телом, закинув поверх его бедер длинную, обтянутую черной блестящей тканью ногу. Она почти лежала на Алане, придавив его всем телом. Это не может происходить наяву! Мысли Саманты путались.

— Вы самое прелестное, самое восхитительное создание. — Он решительно отстранил ее обеими руками. — Простите, мне не следовало вас целовать.

Сэмми решительно выпрямилась на сиденье и откинула упавшую на глаза прядь волос. Что-то не так. Ведь она буквально набросилась на него!

— Все в порядке, — сказала она, покусывая пылающие губы.

«Господи, в чем дело?» — стучал в висках один и тот же вопрос. Почему продолжается этот ужас? Почему тот, кого она так страстно желает, не хочет ее? Саманта нажала на ручку дверцы.

— Вы даже не посмотрите на меня? Саманта, позвольте проводить вас до дверей, — умолял Алан. — Подождите…

Неужели на ней лежит какое-то проклятие? Отчаянию Сэмми не было границ. Неужели так будет вечно? Де Бо потянулся к ней, но она уже выбралась из машины.

— Подождите! Пожалуйста, подождите, — окликнул ее Алан. Хлопнула дверца со стороны водителя.

Она не хотела, чтобы он преследовал ее, пытался что-то объяснить. Нечего тут объяснять! Что за умопомрачение? Никогда в жизни она не набрасывалась на мужчину подобным образом!

Саманта распахнула одну из тяжелых деревянных створок. Впереди темнел узкий длинный проход. Она поняла, что Алан не преследует ее. Он просто стоял на тротуаре и смотрел ей вслед.

На мгновение она задержалась у входа, рыдая в бессильной ярости. Ключи… у нее должны быть ключи. В полной темноте Сэмми рылась в своей сумочке. Наконец она отыскала ключ и вставила его в замочную скважину после нескольких неудачных попыток. Слава богу, он не пошел за ней следом. Она не стала бы его слушать. Едва держась на ногах, Сэмми в абсолютной темноте начала подниматься по мраморной лестнице, бормоча какие-то бессмысленные фразы о том, куда может катиться этот распрекрасный Париж и треклятые французы.

До чего же можно дойти, желая спрятаться от этого безжалостного мира! Она брела по огромному темному французскому особняку и даже не знала, где находится выключатель! Сэмми оступилась и чуть не упала. Никогда в жизни не забудет она холодность Алана де Бо. Унижение жгло ее душу.

Поднявшись на второй этаж, Сэм поняла, что задыхается. Она остановилась и прислонилась к стене. Работай лифт, можно было бы подняться на нем. Но Чип отключил это убогое сооружение. Сейчас ей хотелось одного: сломя голову броситься навстречу ночному мраку и отчаянно закричать.

Луч света, направленный прямо в лицо, вспыхнул настолько ярко и неожиданно, что ей показалось, будто рядом что-то взорвалось. Ухватившись обеими руками за перила, Сэмми вздрогнула и заморгала от ослепившей ее вспышки.

Из темноты раздался голос:

— Какого черта ты здесь делаешь?




7


Луч света, направленный прямо на Саманту, ослепил ее так, что перед глазами поплыли радужные круги. Однако, даже ничего не видя вокруг, она узнала этот грубый акцент кокни. Отшатнувшись, Сэмми бросилась вверх по ступенькам, готовая убить этого человека.

— Что вы здесь делаете? Убирайтесь! — вопила она.

Добежав до лестничной площадки, она налетела прямо на белый луч и ударила по фонарику. Выписав в воздухе замысловатую спираль, он полетел в темноту, словно комета, и упал на мраморный пол, прочертив на нем четкую белую линию.

— Идиотка, ты могла разбить мой фонарь! — Недовольный голос Чипа раздался где-то совсем близко. — Какой дьявол в тебя вселился?

— Убирайтесь! — Сэмми набросилась на незваного гостя, видя лишь неясные очертания фигуры, охваченная единственным желанием — найти выход для своей ярости. — Что вам здесь нужно посреди ночи? Я сейчас же позвоню в полицию!

— Я кое-что проверяю. — Голос Чипа несколько удалился: он отошел, чтобы поднять фонарик. — Это мне следовало бы поинтересоваться, какого черта ты здесь ошиваешься в столь неподходящее время? Сейчас ужасно поздно!

— Я-то здесь по праву! — Саманта неуверенно шагнула к дверям квартиры, вспоминая, где находится телефон. Она действительно собиралась звонить в полицию. — У вас не может быть дел в этом доме, будь все неладно! — вопила она. — Вы здесь не работаете!

— А я никогда этого и не говорил. — По тяжелым шагам за своей спиной Сэмми поняла, что Чип следует за ней, направляя свет фонарика так, чтобы она видела, куда идет. — Дай сюда, — распорядился он, указывая на связку ключей, — я открою дверь.

— Держитесь от меня подальше! — Она поспешно отступила назад, ударившись о стену. — Что вы здесь делаете, что выискиваете в темноте? Сейчас вас арестуют за вторжение в чужие владения!

Он настиг ее и сильными пальцами схватил за руку.

— Не дури! Прекрати вопить и дай ключи.

— Убери лапы! — Саманта попыталась высвободиться из сильных рук. — Ты не имеешь никакого права находиться здесь! Я сейчас же звоню в полицию!

— Что-то ты рановато вернулась со свидания, — усмехнулся Чип, глядя ей прямо в лицо. Казалось, он принюхивается к ней. — В чем дело, любовь моя, Алан де Бо недостаточно удовлетворил тебя?

Он вытащил ключи из кулачка Сэм и склонился над замком.

— Я открою дверь и советую сразу же отправляться баиньки. У тебя найдется что-нибудь на опохмелку?

— Иди к черту!

Упоминание об Алане де Бо переполнило чашу ее терпения. Сэмми размахнулась и ударила его кулаком по затылку, услышав в ответ только хмыканье.

— Господи, может, ты прекратишь меня дубасить? — Чип быстро выпрямился и распахнул дверь. — Держи себя…

Не дав ему закончить фразу, Сэмми набросилась на Чипа, горя желанием избить его до потери сознания за то, что он бесит ее, за то, что доводит до умопомрачения, за то, что ошивается здесь непонятно по какой причине. Самодовольный клоун, который до сих пор не сказал, что он вообще здесь делает, не объяснил ни-че-го!

— Ты пытался что-то украсть! — кричала Сэмми. — Почему ты рыщешь в темноте! Это кража со взломом!

Она снова набросилась на него, но промахнулась. Чип подхватил ее.

— Ты пьяна, — спокойно констатировал он.

— Заткнись! — бушевала Сэмми. — Отпусти меня!

— Боже, ненавижу воинствующих пьянчужек! — Почти силком втащив Сэмми внутрь темной квартиры, Чип щелкнул выключателем. Вспыхнула лампа возле кровати. Он стоял перед ней — кудрявый, по-мужски притягательный дьявол в темном деловом костюме. Никаких джинсов, никаких сапог. — Ну и вечерок же ты провела, — сухо заметил он, — коли явилась в таком состоянии. Скажи-ка, твой дружок де Бо хотя бы цел?

— Заткнись! — завопила она, пытаясь высвободиться из его железной хватки. — Ты напал на меня! Да тебя в тюрьму за это упекут!

Сэмми опять налетела на Чипа, охваченная безумной идеей сейчас же схватить и скрутить его, но споткнулась. Ноги их переплелись, он сделал несколько неуверенных шагов, и они рухнули на пыльный ковер гостиной. Чип оказался сверху и придавил ее своим мощным телом. Саманте показалось, что из ее легких, как из воздушного шарика, выпустили весь воздух. Она замерла, ошеломленная ощущением обрушившегося на нее тяжелого тела.

— Да ты совсем сошла с ума! — услышала она рассерженный голос.

Чип крепко прижал ее к полу, стараясь ухватить за запястья и притянуть их вплотную к ее голове. Сэмми увидела прямо перед собой четкие линии его довольно симпатичного лица и черные, хмуро сошедшиеся на переносице брови.

— Ты спьяну ничего не видишь, мисс представительница из Нью-Йорка! И прекрати верещать про полицию. Ты останешься очень недовольна парижскими фликами. Учти: они не любят пьяных истеричек.

Сэмми подняла на него глаза, в висках у нее застучало.

— Иди к черту! — задыхаясь, выпалила она. — Я добьюсь, чтобы тебя арестовали за вторжение в частные владения посреди ночи!

— У меня есть ключи. — Тяжелым, мрачным взглядом Чип внимательно изучал ее лицо, пушистое облако светлых волос и дрожащие губы. — Я услышал, как кто-то топает, словно стадо слонов, и бормочет что-то себе под нос. Мне в голову не пришло, кто сюда поднимается!

— Ты не имеешь ни малейшего отношения к этому дому!

Вот еще, у него есть ключ! Легко догадаться, откуда он у этого человека. Чип был настолько отвратителен, что Сэмми хотелось оказаться от него подальше.

— Дай мне встать! Убирайся! Ты раздавил меня!

Он покачал головой.

— И не пытайся, любовь моя. Боюсь, ты опять набросишься на меня. — Чип хмуро, но снисходительно глядел на нее сверху вниз. — Мы полежим, пока ты не остынешь. Не думаю, что ты уже протрезвела.

— Я не пьяна!

Не успела она открыть рот, чтобы возразить, как сама почувствовала исходящий от нее запах шампанского. Сэмми поплотнее сжала губы и молча посмотрела на Чипа. Грудь ее под тонкой блузой из черного шелка вздымалась неровно и часто. Саманта заметила, как его взгляд быстро скользнул вниз, а губы растянулись в широкой, кривой усмешке.

— Ну, если ты так считаешь… — Чип продолжал оценивающе ее разглядывать, и это явно доставляло ему удовольствие. — Мне и так неплохо, любовь моя. Однако я не предполагал, что мы так быстро зайдем очень далеко.

Сэмми попыталась вдохнуть немного воздуха. Их тела плотно прижимались друг к другу, Чип обхватил ее ногами, не давая пошевелиться. Так они лежали на полу, разделяемые только несколькими тонкими слоями одежды. Сквозь красный туман ярости она явственно ощутила, как напряглась и крепко вжалась между ее ногами возбужденная мужская плоть.

«Похотливый дружок мадам Дюмер!» Саманта кипела от злости. Ну почему из всех людей, с которыми она могла столкнуться этим злосчастным вечером, ей попался именно Дешевка Чип?

— Убирайся, — прошипела Саманта. Она выгнулась, пытаясь сбросить Чипа. — Ты от меня ничего не дождешься, грубое животное! Не обольщайся!

Он опять слегка прижал ее к полу.

— Это ты, похоже, обольщаешься, костлявая кокетка! — хохотнул он. — Я и не собирался на тебя взгромоздиться сейчас, правда. — В сузившихся черных глазах и чувственно изогнутой линии губ мелькнуло что-то хищное. — Это всего-навсего рефлекс, поверь. В другом положении я вполне могу сопротивляться твоим прелестям.

Ослепленная злостью настолько, что мысли путались в голове, Сэмми попыталась выскользнуть из-под него.

— Ну ты, проклятый самонадеянный… кокни!

— Кокни? — Черные брови удивленно взметнулись вверх. — Я из Манчестера, невежественная американка! Мидленд — центральная часть Англии. Напомни мне, я как-нибудь нарисую для тебя карту.

Когда Сэмми попыталась снова ударить его ногой, он только тяжело вздохнул.

— Так мы с тобой не поладим. — Чип слегка ослабил хватку на ее запястьях. — Иди проспись, мисс Дикий Запад. И забудь о фликах. Они и слушать не будут напившуюся…

Она стремительно рванулась и ухватила прядь его волос.

— Ты, ничтожество! — завизжала Сэмми. — Поверь, если бы я имела на тебя виды, ты знал бы об этом! Ты… ты — дешевый комок мускулов!

Чип схватил ее за руку, пытаясь освободить волосы.

— Твоя сексуальность разжигает меня, — поддразнил он. — Я едва сдерживаюсь. — Он немного приподнялся над девушкой. — Послушай, почему бы тебе не перестать выставлять напоказ свои прелести вместе с отвратительным нравом и не отправиться в кроватку?

— Ну, ты… ты… бабник! — взвыла Саманта.

Казалось, всем ее существом и сознанием овладел какой-то демон безумия. Она едва понимала, что творит. Ухватившись за его плечи, Сэмми крепко прижалась животом к упругой плоти под брюками.

— Ну как, ублюдок? Чувствуешь что-нибудь? Или ты вообще не понимаешь, что такое секс с женщиной моложе шестидесяти?

Он глубоко вздохнул.

— Ты хоть отдаешь себе отчет, что, черт возьми, делаешь? Не настолько уж ты пьяна!

Чип пригвоздил Саманту к полу, стараясь ослабить хватку пальцев, сжимающих в кулаке курчавую прядь.

— Господи, — раздался злобный рык. — Если я сказал довольно, значит, довольно!

Но Сэмми уже не слышала его.

— Ты, похотливое животное! — вопила она. — Почему бы тебе не взгромоздиться на бабу постарше? Они тебе очень нравятся!

Сэмми отпустила его волосы и ухватилась за воротник рубашки. Послышался треск рвущейся материи Он с трудом отодрал от себя ее руки и, задыхаясь, грубо выругался. Вдруг Сэмми приподняла голову и впилась зубами в его нижнюю губу. От неожиданности Чип резко дернулся.

Кто мог себе представить, что она так набросится на него? Сэмми всхлипывала от бессильной ярости, выкрикивала нечто бессвязное, изо всех сил колошматя его крепко сжатыми кулачками. Чип попытался поднять голову, но Саманта только сильнее впилась в его губу. Это она-то не привлекательная? Руки сами со злостью рвали его рубашку. Сейчас она ему покажет!

Сэмми чувствовала, что он пытается отстраниться, но она уже выдергивала рубашку из-под брюк. Острые ноготки, процарапав кожу на ребрах, двинулись дальше, к вспотевшей от борьбы, напрягшейся мускулистой спине. Она обхватила Чипа обеими руками, по-прежнему не выпуская губы. Наконец она услышала, как он охнул от боли.

Узкий костюм сковывал его движения, но Чип постепенно отвел назад одну руку, стараясь оторвать ее ногти от спины. Другой рукой он попытался дотянуться до ее подбородка, чтобы отодрать зубки от своей губы.

— Отвали от меня, черт тебя возьми! — прошипел он прямо ей в рот.

Отпустить его сейчас? Да ни за что! Все ее тело еще мучилось от боли и исступления, вызванных отказом Алана де Бо, и теперь оно требовало мести, потому она и набросилась на этого мужчину помимо своей воли. Саманта просунула руку между их прижатыми друг к другу телами и принялась дергать пряжку ремня на брюках, расстегивая его. Сильное мужское тело над ней рванулось и едва не освободилось от ее хватки. Но, прежде чем Сэмми успела понять, что она творит, ее рука дернула замок «молнии», и она обеими руками стянула брюки, спустив на бедра Пальцы Саманты впились в тонкую ткань его трусов.

На мгновение она замерла, пытаясь осознать, что же вытворяет. Происходило нечто невообразимое. Она зашла слишком далеко. Но было уже поздно. Пальцы Сэмми скользили по возбужденно-упругой, гладкой, словно атлас, мужской плоти. Она резко отпустила его губу.

На какое-то мгновение Чип, крепко закрыв глаза, замер, возвышаясь над ней.

— Сукин сын, — выдохнул он.

Саманта уставилась на потемневшее от злости, напряженное лицо и внезапно ощутила холодок страха. О боже! Что за сумасшествие — пытаться содрать с него одежду! Она была не в себе, когда затеяла это. Неужели ей просто хотелось выместить свое унижение на первом попавшемся самце? Сэм слышала, как Чип тяжело, прерывисто дышит, не пытаясь больше отстраниться.

— Дай я встану, — прошептала она.

Чип медленно открыл глаза. Только сейчас она заметила, что они не черные, а темно-карие, с блестящими черными прожилочками, и напоминают опал. Кожа над верхней губой Чипа покрылась бисеринками пота.

Тяжело дыша, они долго смотрели друг на друга.

— Ты первая начала, — наконец пробормотал Чип, опуская голову.

Когда он накрыл ее рот твердыми губами, у Сэмми все поплыло перед глазами. Если это поцелуй, никогда прежде Саманта не знала подобного: в нем было наказание, отрешенность, животная похоть. Он властно разжал ее губы языком, провел им по зубам и, когда она, протестуя, застонала, грубо вонзил его глубоко в рот. Сэмми пыталась сопротивляться, но его губы двигались все настойчивее, подчиняя ее своей воле, прижимая ее голову к ковру, заставляя все шире раскрывать рот, впиваясь в него.

Помимо своей воли Сэмми обвила руками голову Чипа, распластавшись на полу под мощным телом, запах которого смешивался с запахом мыла, накрахмаленной рубашки, едкого мужского пота и шерстяной ткани костюма. Нетрудно понять, кто кого только что подчинил себе.

Слегка освободив руки, не прерывая жадного поцелуя, Чип быстро и ловко расстегнул ее блестящие джинсы и стянул их к лодыжкам. Узенькие трусики он просто разорвал. Когда Чип, обхватив обеими руками ее бедра, приподнял их и глубоко вонзился в нее, Саманта сдавленно простонала что-то протестующее.

Времени для размышлений не осталось. Все произошло так быстро, что она смогла бессмысленно сопротивляться только секунду, отталкивая от себя то, что с такой силой и настойчивостью проникало в нее, заполняло ее целиком. Он вошел в нее так мощно, что она, задохнувшись, на мгновение окаменела. Саманта вновь ощутила стремительные толчки, и ей показалось, что огромное раскаленное копье буравит ее тело. Ее крик утонул в его губах, а он проникал все глубже и глубже.

Саманта лежала по полу, не имея возможности даже пошевелиться. Рот оказался в плену горячего, ищущего наслаждения, сильного языка, двигающегося в такт с крепким телом. Чип овладевал ею со свирепостью, которая свидетельствовала только об одном: он хотел наказать ее, как она того и заслуживала. Сэмми готова была кричать что есть мочи, стараясь как-то освободиться. И все-таки, по мере того, как его безжалостная мощь пронзала ее до самых глубин, она начала смутно ощущать горячечное возбуждение, где-то внутри все вдруг вспыхнуло и устремилось ему навстречу. Это было подобно боли или ураганному огню. Чип что-то шептал, прижимаясь к ее рту и едва переводя дыхание. Его тело вновь затрепетало. Саманта могла только тяжело стонать.

Ей вторил низкий рокот его голоса. Он овладел ею с жадной стремительностью, с каждым движением все сильнее вдавливая в поверхность ковра. Сэмми намертво вцепилась в его плечи, ухватившись за ткань пиджака. Казалось, мир вокруг разлетается на кусочки в потной, стенающей круговерти навалившейся на нее силы. Ее уносило куда-то вверх, к полному безумию, к всепожирающему огню дикой, животной страсти. Чип проникал в нее, словно ему все было мало, словно сама ее близость сводила его с ума. Тело Саманты окунулось в горячую темноту, где царили только ощущения. Помутившийся рассудок пронзали яркие вспышки света. Она слышала, как он приглушенно стонет, приникая губами к ее рту, уху, щеке — хриплые звуки выдавали охватившую его страсть. Саманта пришла в исступление. Она извивалась под ним, чувствуя близость, которая проникала в каждую клеточку ее тела, бесстыдно отвечая ему, стремясь уловить ритм его неподконтрольных разуму движений и совпасть с ним.

— Проклятая баба! — Он вновь впился губами в ее рот. — Боже, как же ты хороша!

Шторм разразился слишком быстро. Его сильные руки буквально раздавили ее в объятиях, он напрягся подобно натянутой тетиве и вонзился в самые ее глубины. Прильнув к ее широко открытому рту, Чип издал хриплый крик облегчения. Сэмми почувствовала, как крупное тело обрушило на нее весь свой вес, продолжая сотрясаться от только что испытанного наслаждения. Чип прижался лицом к теплой, влажной ямочке на ее шее.

Она попыталась втянуть воздух в агонизирующие легкие, прислушиваясь к тому, как Чип с трудом восстанавливает дыхание. Вдруг до ее слуха донесся грубый смешок, и он опять ткнулся в ее шею.

— Со мной такого не было лет с четырнадцати, — прошептал Чип, касаясь губами влажной кожи.

Сэмми лежала под ним, раздавленная и взмокшая от пережитого только что наслаждения, страдая от мешающей разорванной и скомканной одежды. Она смотрела куда-то через его плечо, ожидая, когда окружающие предметы встанут на свои места. На мгновение сквозь охватившее ее неистовство Сэмми показалось, что вот-вот должно произойти что-то еще, должно прийти так легко ускользающее ощущение исполнившегося желания, которого она так пыталась достичь с Джеком и не могла. Все ее существо по-прежнему трепетало от неутоленной страсти.

Мужчина, лежащий поверх ее хрупкого тела, напрягся, приподнял кудрявую черноволосую голову и посмотрел на нее сверху вниз. Его точеное симпатичное лицо пылало. С трудом переводя дыхание, Чип долго и внимательно вглядывался в ее лицо.

— Надеюсь, ты довольна, что затеяла это. — Он усмехнулся. — Почему я чувствую себя так, будто меня изнасиловали?

Сэмми слегка пошевелила припухшими губами. Ну что за безумие? Она уже не могла припомнить, отчего разгорелся весь сыр-бор. Вдруг Сэмми задрожала, однако поплотнее сжала губы и зажмурилась, стараясь побороть слезы. Нет, она не собирается плакать. По крайней мере, не перед ним.

— Я ведь не сделал тебе больно, правда?

Саманта почувствовала, как его ладонь нащупала ее лицо, сильные пальцы ласково скользили по отекшей верхней губе.

— Посмотри на меня.

Она открыла глаза, однако продолжала не отрываясь смотреть в одну точку где-то за широким плечом в темном пиджаке. Теперь Сэм точно знала: внешность этого человека не обманула ее, он действительно опасен. Чип отнесся к ней, как к многоопытной, искушенной в любви особе, для которой сущий пустяк переспать прямо на полу с любым представителем сильного пола. Как же отделаться от него?

— Саманта? — Низкий голос с хрипотцой пронзал ее насквозь. — Ты не собираешься мне ответить?

Да, Чип — это нечто, думала она с горечью, его настойчивости не избежать. Лицо разбойника, черные дуги бровей над карими в черных крапинках глазами, прямой, словно обрубленный, нос, пухлая верхняя губа и ямочка с одной стороны — все это врезалось ей в память. Саманта почувствовала, как на нее накатывает волна отчаяния. Чип был грубияном и дрянью, таким же мужланом, как те, среди которых она выросла. Будь у него старый «Форд»-пикап, ствол и седло, заброшенное за плечо, он пришелся бы вполне ко двору ее братцам. Из-под крепко сжатых ресниц, медленно скользя по щекам, все-таки потекли горькие слезы. Представить невозможно, что именно с ним она занималась любовью! Боже, что же теперь делать?

— Не двигайся, — быстро приказал Чип, приподнимаясь и усаживаясь рядом с ней на корточки.

Сквозь пелену слез Саманта увидела, что он все еще одет, если не считать расстегнутых брюк, спущенных на бедра. Чип стянул с себя пиджак, швырнул его прямо на пол и ослабил узел галстука, ни на секунду не отводя от нее хмурого взгляда.

Она приподняла голову и посмотрела вниз. Черная шелковая блузка прикрывала ее сверху, но дальше… не было абсолютно ничего! Черные джинсы болтались где-то на щиколотках, на ногах по-прежнему были босоножки на высоких каблуках. Больше всего она напоминала сейчас жертву несчастного случая.

Чип встал, низко опустив голову, и быстро стянул брюки. «Сама виновата», — повторяла про себя Сэм. Ведь именно она навлекла на себя все это безумство, поступив совершенно безрассудно. Теперь ей предстояла расплата. Он хотел повторить все сначала. Сэмми прижала ко рту кулак, лишь бы не закричать.

— Саманта, все в порядке. — Его голос звучал тихо и хрипло. — Не паникуй. Дай мне только освободиться от этих проклятых тряпок.

Не паникуй? Она села, наблюдая за тем, как он бросает поверх сваленной в кучу одежды брюки и стягивает белые трусы, обнажая красивое мускулистое тело. Сэм увидела смуглую гладкую кожу широких плеч, мощную грудную клетку и плоский живот. Светлую полоску внизу, там, где тело обычно закрывали плавки, оттенял треугольник черных курчавых волос. Крупный, возбужденно приподнявшийся член выделялся на темном фоне, словно огромная тычинка экзотического растения.

— Это ошибка, — прошептала она, не найдя в себе сил даже пошевелиться, когда Чип с мрачным видом склонился над ней.

Он провел сильными ладонями по ее рукам и поднял на ноги.

— Это ошибка. Но моя, а не твоя, Саманта. — Она услышала, как он тихо выругался. — Ведь ты не кончила, правда?

Теперь он казался совершенно иным человеком — грубоватым, мрачным и почти справившимся со своим вожделением. Тело его было настолько прекрасно, что она не могла отвести от него глаз.

— Мне просто нужно немного поспать, и все, — слабо возразила она. — Уже поздно. Который час?

— Да, поздно, — спокойно согласился Чип.

Он расстегнул и осторожно снял с Сэмми блузу. Бюстгальтера на ней не было, небольшие обнаженные груди с розовыми упругими сосками налились. Большие руки нежно прижали девушку к себе. Сэм дрожала всем телом в крепких объятиях. Чип уткнулся лицом в ее волосы.

— Извини, любовь моя. Ты заслуживаешь больше, чем минутный экстаз на полу, — с хрипотцой произнес он. — Позволь мне снова любить тебя.

— У меня завтра трудный день. — Фраза прозвучала совершенно бессмысленно. — Первым делом я должна утром встретиться с мадам Дюмер. Мне нужно немного поспать.

Он поднял голову и очень внимательно на нее посмотрел; красиво очерченные брови сошлись в хмурой складке. Большими пальцами Чип легонько поигрывал ее сосками. Сэм задрожала, стараясь сдержать возглас удовольствия, чувствуя, что все ее тело готово ответить на его ласки. Она отстраненно наблюдала за тем, как смуглые руки ласкают светлую кожу ее грудей.

— Ты должна дать мне шанс доставить тебе удовольствие. — В его тихих словах слышалось почти раскаяние. — Ведь ты тоже хочешь меня, правда?

Она прижалась к нему, ее прекрасные светлые волосы рассыпались по обнаженным плечам. Сэмми постаралась подарить Чипу сдержанную ободряющую улыбку.

— Со мной все в порядке. Мне просто необходимо поспать, вот и все. Я должна выспаться.

Он вновь тихонько выругался.

— Будь я проклят, если что-нибудь понимаю! Сначала ты устраиваешь драку, потом срываешь с меня одежду. А теперь — вот, пожалуйста! — Казалось, он принял решение. — Я уложу тебя в постель.

Он наклонился, подхватил ее, поднял и пошел в глубь спальни. Сэм не сопротивлялась. Соприкосновение их обнаженных тел, ощущение обнимающих ее крепких рук заглушили первую же попытку протеста. Но как только Чип опустил ее на черное покрывало огромной кровати, она сжалась в комок.

Саманта старалась не смотреть на тело этого мужчины, таящее в себе угрозу, — он был готов к действию, направленная прямо на нее мощная живая стрела не оставляла в этом ни малейшего сомнения. Чип опустился на кровать и встал перед ней на колени.

Она смотрела на него снизу вверх, закинув голову назад. Ее обнаженное тело изогнулось дугой, напрягшаяся грудь тяжело вздымалась.

— Уходи, — процедила она сквозь зубы. — Я в порядке.

Все еще хмурясь, Чип обнял ее за плечи.

— Боже правый, — выдохнул он, — ты заставляешь меня чувствовать себя каким-то ублюдком. Все было плохо, да?

Его ладони поглаживали ее согнутые руки сверху вниз, от предплечий к кистям. Потом он поднес ее пальцы к губам и легонько их поцеловал. Она вздрогнула от внезапного ощущения теплоты и нежности жестких губ.

— Саманта, знаешь, тебе не следовало играть с огнем. Черт возьми, как тебе кажется, чем ты занималась всего несколько минут назад?

Она ничего не могла ответить. Этому не было объяснения. Теперь в Дешевке Чипе проявилось нечто неожиданное, совершенно отличное от того, что она видела прежде, какая-то уверенность и непреклонность, словно под личиной сексуального красавца скрывается совершенно иной человек, который никогда не позволит себя дурачить.

Высокая мускулистая фигура опустилась на нее, прижимая к кровати. Его рот изучал ее тело, ласково прикасаясь к каждому его уголку. Он нежно целовал ее глаза, кончик носа, подбородок. Сэмми задыхалась, держась за его плечи, вонзая в гладкую кожу острые ногти, лишь бы не упасть на подушки, сразу оказавшись в плену этого неожиданного, безумно эротичного напора. Она едва расслышала его бормотание:

— Ты такая хрупкая, словно лед, сверкающая ярче льда, и невероятно красивая! — Блестящий черный взгляд скользил по ее лицу. — И все подделка. Ты ведь не такая, как кажешься, правда, Саманта?

Сэмми задрожала, когда сильные ладони, очертив прекрасной формы груди, полностью накрыли их словно двумя чашами. Так приятно было чувствовать тяжесть его горячих рук на своей груди. Потом его руки заскользили вниз к тонкой талии, ласково прошлись по изгибам стройных бедер и двинулись дальше, заставляя трепетать от пробуждающегося желания. Чип склонился над ней и легонько прижался губами к ее рту.

— Ты вспомнишь об этом завтра? — прошептал он.

Саманта дрожала. Ее гипнотизировал низкий с хрипотцой голос и руки, ласкавшие ее готовое сдаться тело. Совсем близко она видела его суровое лицо, искорки опалово-черных глаз, прячущихся за густыми, невероятно длинными ресницами, никак не соответствующими грубоватой внешности. Она с дрожью втянула в легкие побольше воздуха, намереваясь повторить, чтобы он оставил ее в покое и убирался прочь, но не смогла вымолвить ни слова.

Чип снова опустился на нее всем телом, так что его бедра оказались между ее ногами.

— Не надо, — простонала Сэмми. — Я… Я не могу так.

— Так я и думал, — шепнул он прямо ей в губы.

На сей раз все оказалось еще хуже. Тогда он овладел ею, ненасытный, потерявший над собой всякий контроль. Теперь же ее собственные чувства выплескивались наружу от одного ощущения близости его тела, излучающего такое тепло, такое животное желание, что это парализовало волю Сэмми. Разве это не безумие? Она совершенно не хотела заниматься любовью с Чипом!

«С Джеком такого никогда не происходило», — со злостью припомнила она. Джек был великолепным, опытным любовником, но между ними всегда сохранялось какое-то отчуждение — этакий мужчина средних лет, занимающийся любовью с неопытной девочкой. А этот чувственный, дикий, словно зверь, мужчина, который так хотел ее, таил в себе угрозу. Он и ее заставлял почувствовать нечто, что казалось ей опасным.

— Остановись, — выдохнула Саманта. — Я не могу…

Он крепче сжал ее бедра и притянул их к себе.

— Я хочу тебя, Саманта. — Его голова опустилась к выпуклостям ее атласной груди. — И не оставлю тебя в покое. Теперь уже поздно! — Его рот ласкал ее кожу, губы трепетно поигрывали с тугими сосками. — Любовь моя, — бормотал Чип, — ты хоть представляешь себе, насколько соблазнительна? Может, у меня не все в порядке с головой, но я не могу противиться этому.

Потеряв голову, Сэмми думала об одном: это сумасшествие — заниматься любовью с тем, кого вовсе не желаешь! Но все ее существо до боли тянулось к Чипу, стремясь вновь оказаться во власти горячего великолепного тела. Она запустила пальцы в его густую шевелюру, когда он прикусил один сосок и мягко потянул за него. Тело Саманты само обвилось вокруг него, а его губы тем временем горячо ласкали ее, покусывая и всасываясь в кожу. Она прижалась ногами к его ногам, сладострастные судороги сводили ее тело. Рука Чипа скользнула ниже, поглаживая нежную плоть между бедер, его ладонь круг за кругом добралась до влажного, жаркого лона. Сэмми замерла.

— Пожалуйста, не делай ничего, — выдохнула она.

Ничего не будет — в этом Саманта была совершенно уверена. Ведь никогда ничего не было!

— Так именно в этом проблема? — Он посмотрел на нее сверху вниз. — Ты хочешь сказать, что при всем твоем очаровании… ни один мужик ни разу не удосужился удовлетворить тебя?

Не удосужился? Она вспомнила долгие, изматывающие любовные игры с Джеком, которые приносили лишь осознание того, что она опять обманула его ожидания. Саманта закрыла глаза, морщась от боли нахлынувших воспоминаний. Когда она вновь их открыла, Чип все еще внимательно смотрел на нее.

— Саманта, я это сделаю, — прошептал он. — Просто доверься мне.

Она едва не задохнулась, почувствовав, как его сильный палец легонько и как-то очень интимно ласкает ее, проникая все глубже внутрь. Сэмми, смущенная и протестующая, попыталась вырваться из его рук, но Чип словно превратился в гигантского тигра, источающего страсть, а она — беспомощная и беззащитная — постепенно подчинялась его власти.

— Любовь моя, — бормотал он. — Будь умницей, не сопротивляйся. Дорогая моя, прекрасная, замечательная, просто отдайся мне.

Это и впрямь походило на безумие. Ночь полностью поглотила их. Темноту разрывали только ослепительные вспышки огня, которые обрушивались на Саманту, нашептывая, что здесь, на верхнем этаже мрачного дома, в совершенно чужой стране, за тысячи миль от всего, что важно для нее, она может забыть обо всем и поступить так, как подсказывает звучащий в ушах мрачный голос.

Она испугалась.

— Я не могу! — Сэмми вытянулась в струнку. Она боялась этого человека. Он обладал слишком большой властью над ней. Казалось, она спускается в кратер бурлящего вулкана.

Чип быстро приподнял Саманту и, обняв за плечи, слегка прижал к себе. Сэмми глубоко вдохнула теплый мускусный запах его тела. Сильные пальцы, лаская и поглаживая ее кожу, не давали высвободиться из крепких объятий.

— Ты можешь. Люби меня, Саманта, дай себе волю. Думай о том, что я делаю и как сильно ты этого хочешь.

Он быстро накрыл жадным ртом ее губы. Поцелуй, словно разряд электрического тока, горячий и болезненный, пронзил ее. Против собственной воли она ощутила, что тело уносится в буйную, жгучую темноту, и мозг фиксирует лишь какие-то клокочущие удары и все разрастающиеся красные вспышки. Сэмми вдруг изогнулась, ноги сами собой начали неистово скользить вверх и вниз по его бедрам, и она погрузилась в волшебную темноту, где разгорающийся огонь концентрировался вокруг бесподобных ласк его пальцев.

— Отдайся мне целиком, любовь моя. — Чип внимательно наблюдал за ней, на его лице застыло выражение сладострастия.

Кожа Сэмми покрылась испариной, она стонала, все плотнее прижимаясь к нему, поднимаясь выше и выше в безумном экстазе горячечного любовного танца. Она, громко всхлипывая, еще пыталась бороться с нарастающим наслаждением, но вдруг в глазах почернело, яркие вспышки молний разорвали окружающую темноту. Это чувство захватило ее целиком, подняло на невероятную высоту, заставило вплотную прижаться к Чипу. Саманта кричала в полный голос. Неконтролируемая страсть заставляла ее извиваться, состря-сала и пожирала ее.

Жесткие губы закрыли ей рот, стараясь заглушить крики. Чип упал на нее, обхватил бедра руками и проник в нее настолько глубоко, что Саманта всхлипнула Охваченная всполохами пламени, она впустила его в себя, словно меч в ножны. Раздался громкий стон Чипа.

— Саманта, открой глаза и посмотри на меня. — Она выполнила его просьбу и увидела совсем близко пылающий взгляд. — Обними меня. — Чип прижался к ней всем телом. — Смотри на меня.

Ее руки заскользили по его гладкой коже, по подрагивающим мощным мышцам и широким плечам, крепко обняли за шею. Пальцы Саманты нащупали чуть взмокшие от пота пряди курчавых волос. И наконец с восторженным победным криком он вошел в нее целиком, и его ритмичные движения внутри ее тела подвели Сэм к новому пику наслаждения и страсти.

Теперь Саманта уже сама впилась в его губы неистовым поцелуем. Он что-то попытался сказать, но слова утонули в ее губах. Адское смятение чувств слилось в общем крике. Саманта задрожала всем телом, хриплые стоны Чипа раздавались где-то прямо над ее ухом. Он напрягся, прижимая Сэмми к себе, изливая в ее лоно всю свою страсть. Она уткнулась лицом в его плечо, рот открылся в безмолвном крике, зубы впились в скользкую от пота кожу, так что на языке появился соленый привкус.

Не переставая содрогаться, Чип всей своей тяжестью упал на Сэмми. Он сжал ее ладони, пальцы их переплелись.

— О, Саманта, — странным, дрогнувшим голосом проговорил он. — Лучше не бывает. — В тоне Чипа звучало некоторое удивление.

За безумием страсти последовало долгое молчание. Она полностью погрузилась в баюкающее, уносящее за собой, не отпускающее ощущение удовольствия. Об этом нельзя сказать «лучше», промелькнуло у нее в голове, это великолепно! Наконец это свершилось!

Он осторожно притянул Сэмми к себе, обнимая, словно давно имел на это право, словно она — его собственность. Его губы утонули в копне ее волос.

— Устала? — заботливо спросил Чип.

Когда Сэмми не ответила, он повернулся к ней и внимательно заглянул в лицо. Потом выпрямился, натянул простыни поверх обнаженных тел и устроил их обоих поудобнее.

— Поспи, — тихо сказал он.

Прошло немало времени, и посреди глубокой ночи она вдруг услышала:

— Саманта, проснись.

Сэмми с огромным нежеланием вернулась к действительности, усталость не отступала. Она даже не отдавала себе отчета, где находится, да и чувствовала такое изнеможение, что это не имело принципиального значения.

Низкий мужской голос настойчиво продолжал обращаться к ней.

— Саманта, дорогая, проснись. — Сильные руки обхватили ее и приподняли над подушкой. — Ты плакала во сне, любовь моя.

Возможно, так и было. Причем не в первый раз. Это был давнишний знакомый ночной кошмар. Она почувствовала, что в темноте прижимается щекой к чему-то крепкому и теплому, к сильным мышцам под гладкой кожей. Чьи-то руки сжимали ее в объятиях. Лицо Саманты было мокрым от слез, влажной оказалась даже кожа Чипа.

Скорее всего ей приснился все тот же ужасный сон, который приходил всякий раз, когда Сэмми попадала в беду: поднимается буран, а она стоит, охваченная ужасом, потому что рядом никого нет. Но на сей раз вообще все пропало, все покинули ее. Она никак не могла отыскать людей, которых любила.

Постель показалась ей уютной, как насиженное птичье гнездышко, лежащий рядом большой, сильный мужчина нежно сжимал ее в объятиях. Так до конца и не проснувшись, Сэмми повернулась к нему, ища тепла и покоя.

— Подари мне еще раз твою любовь, — прошептала она.

Его пальцы очень нежно смахнули с ее лица оставшиеся слезинки.

— Ты уверена, что хочешь этого? — прошептал в темноте низкий голос. — Ты хочешь, чтобы я снова занялся с тобой любовью?

— М…м… да.

Ее голос слегка охрип со сна. Тело само собой прильнуло к нему, а руки притянули к себе его сильную, мускулистую фигуру. Она почувствовала, как Чип тут же оказался между ее ног, напряженный, жаждущий снова обладать ею.

Она, наверное, должна вспомнить о Джеке. В конце концов, именно Джек был мужчиной, которого Сэмми не так давно любила. Чувство вины и боли, которое она испытывала, думая о Джеке Сторме, должно было оживить в ее памяти его образ, но этого не произошло.

И был кто-то еще, теплый, нежный и волнующий, но кто именно — Сэмми понять не могла. Мысли сами собой уплывали в темень ночи.

Единственным, что она могла представить себе, когда горячие губы устремились навстречу и накрыли ее рот страстным поцелуем, были прекрасные аристократические черты и карие с золотинкой глаза Алана де Бо.




8

ПОКРОЙ


В Доме моды Лувель было два дверных звонка. Один — маленькая, спрятанная в небольшой нише перламутровая кнопочка — не работал уже много лет. Крепился этот звоночек на старой деревянной двери, выходящей прямо на улицу Бенедиктинцев. Второй, которым почти никогда не пользовались, поскольку клиенты заходили в салон без специального предупреждения, располагался на лестничной площадке первого этажа, перед дверью, ведущей непосредственно и Дом моды. Если нажать на эту кнопку, раздавалось громкое раздражающее дребезжание, эхом отражающееся от стен и широкой мраморной лестницы и разносящееся по всему зданию. В течение трех-четырех минут, когда утренняя встреча Сэмми и Соланж Дюмер уже подходила к концу, кто-то настойчиво трезвонил в этот звонок.

Впервые в жизни Сэмми мучилась от столь тяжелого похмелья. Чувство вины и боль черным туманом застилали глаза. Мысль о том, что где-то в этом большом доме может находиться Чип, также не приносила облегчения. Дребезжание звонка, на которое никто почему-то не обращал внимания, только усиливало пытку. К тому же прямо перед ней сидела мадам Дю-мер.

Директриса Дома моды Лувель, расположившаяся за своим рабочим столом, крепко сплела пальцы рук и уставилась на американку с выражением какого-то театрального отчаяния. Черное глухое платье оттеняло темно-рыжие волосы, подчеркивало бледность лица и все еще привлекательную, несмотря на возраст, фигуру. Софи рядом не оказалось, так что помочь с переводом было некому. Сэмми решила, что это подстроено умышленно. Мадам Дюмер говорила исключительно по-французски.

Словно ведя какую-то странную игру, они ни на шаг не могли продвинуться в переговорах. Лишь отдельные слова — такие как «счет», «наличные», — насколько успела заметить Сэмми, доходили до Соланж Дюмер. В ее взгляде мелькали быстрые искорки понимания, но она сразу же отводила в сторону немного водянистые карие глаза. Сама же директриса выплескивала только быстрый поток французской речи, в котором то и дело проскакивали имя Джексона Сторма и «personne d'autorite»[26 - Уполномоченное лицо (фр.).].

— Джексон Сторм сейчас объезжает свои дальневосточные предприятия, — в третий или четвертый раз объясняла Сэмми. — Он не смог лично переговорить с вами. Сейчас эта работа поручена мне. Я была бы вам очень благодарна за хотя бы небольшую помощь и сотрудничество.

Сэмми не думала, что мадам Дюмер без ее ведома свяжется с Нью-Йорком. Собственно, это не имело ни малейшего смысла. Сейчас именно ей отвели роль представителя Джексона Сторма в Париже.

— К тому же я хочу, чтобы вы отправили кого-нибудь в квартиру наверху, чтобы навести там порядок. Пылесос, понимаете? — С обезоруживающей простотой Сэмми изобразила, как чистят пол пылесосом. В широко распахнутых глазах Соланж Дюмер застыло недоверчивое выражение. — И пусть кто-нибудь заменит простыни на кровати на белые, если не трудно.

Сэмми прижала большой палец к переносице и на мгновение закрыла глаза. Кто бы там ни названивал, ее гудящая после вчерашнего голова больше не могла вынести эту пытку.

— Я не могу спать на черных простынях. Я на них не могу даже заснуть.

Женщина с блеклыми губами, сидящая напротив Сэм, непонимающе уставилась на нее.

— Je ne comprends rien tout ce que vous dites[27 - Я не понимаю ничего из того, что вы говорите (фр.).].

— Давайте перенесем встречу на завтрашнее утро, — медленно и отчетливо проговорила Сэмми. — Но пусть в следующий раз здесь присутствует ваша дочь, чтобы переводить разговор.

Сэмми была на сто процентов уверена, что Соланж Дюмер поняла ее, но она не собиралась выяснять, так ли это на самом деле. Сейчас она намеревалась собственноручно придушить того, кто звонил у двери.

Вскочив, Саманта бросилась прочь из кабинета директрисы прямо на лестничную площадку и посмотрела вниз, на огромную витую лестницу.

— Кто там? — закричала Сэмми во весь голос. — Кто там внизу, черт вас побери? Чего вы хотите?

Фигурка молодой женщины, которая, задрав голову, пыталась рассмотреть, кто стоит наверху, отделилась от двери салона и приблизилась к перилам.

— Никто не отвечает на звонок! — прокричала она в ответ. — Ведь здесь открыто по понедельникам, правда?

О боже, неужели еще одна? Сэм разглядывала женщину. Черные волосы незнакомки с выкрашенными в ярко-рыжий цвет кончиками были столь обильно политы лаком, что стрелками торчали во все стороны, словно у певички из панк-клуба. Девица разоделась в зеленую атласную блузку в оборочках, длинную хлопчатобумажную юбку с пестрым рисунком и красные пластиковые босоножки. В руках она держала большую черную сумку.

— Вы здесь работаете? — поинтересовалась гостья, опираясь на перила и медленно поднимаясь по ступенькам. — Я Брукси Гудман — свободный репортер и фотожурналист, работаю в Париже. Мое настоящее имя Элен, а Брукси — это в честь Бруклина. Все равно французы улавливают мой акцент, хотя на самом-то деле я из Лонг-Айленда. — Она с трудом перевела дыхание и продолжила: — Я пишу для «Фэйрчайлд пабликейшнс». А еще меня публиковали в некоторых французских журналах, таких как «Эль». А что делает американка…

Поднявшись еще на несколько ступенек, она смогла получше разглядеть Саманту.

— Ого! — воскликнула странная девица. — Знаете, на кого вы похожи? Да нет, вы и есть… Вы ведь и есть она, правда? — Гостья добралась до верхней ступеньки. — Вы и есть знаменитая Сэм Ларедо Джексона Сторма, да?

Сэм сбежала вниз, перескакивая через две ступени. Не хватает еще свободного репортера! Ну как со всем этим справиться? Судя по звукам, кто-то поднимался снизу на лифте. Услышав жалобное поскрипывание, Брукси замерла.

— Я могу зайти к вам попозже? — быстро спросила она. — Потому что если это тот, о ком я думаю…

Журналистка показала на лифт, залезла в свою огромную кожаную сумку и вытащила профессиональную фотокамеру «Никон» со вспышкой.

— Подождите, — запротестовала Сэм. — Что вы собираетесь делать?

В этот момент лифт как раз добрался до их этажа. Дверцы распахнулись: внутри, тесно прижавшись друг к другу, стояла странная группа. Толкнув створки, двое крупных мужчин в твидовых пиджаках вышли на лестничную площадку, за их спинами маячил еще один — коренастый лысеющий человек, придерживающий за плечи девочку-подростка в ветровке, узких линялых джинсах и грязных кроссовках.

Девчушка с мальчишеской стрижкой и угрюмым лицом, не отличающаяся особой красотой, первой заметила фотожурналистку и попыталась скрыться в кабине лифта. Прежде чем охранники успели закрыть собой мужчину и девушку, Брукси ринулась вперед и быстро сделала несколько снимков.

Яркий свет фотовспышки заставил всю группу ненадолго замереть. В воцарившейся тишине отчетливо прозвучали щелчки фотокамеры. Девочка возмущенно закричала, крепыш снова обхватил ее за плечи и прижал к себе. В тот же момент один телохранитель набросился на Брукси, а второй рванулся к дверям салона, словно собираясь сорвать их с петель.

— Полегче, ты, урод! — завопила Брукси.

Мужчина в твидовом пиджаке попытался вырвать у нее камеру. Одной рукой он толкнул журналистку, а другой крепко схватил фотоаппарат за вспышку. Брукси упала на колени.

— Не смейте ее трогать! — закричала Сэмми, протягивая руку к камере. — Что вы себе позволяете?

— «Ассошиэйтед пресс»! «Нью-Йорк тайме»! — выкрикивала тем временем Брукси, поднимаясь на ноги. Она отскочила назад и высоко подняла фотоаппарат над головой. — Я американская журналистка! Советую вам задуматься, о'кей?

Вспышка отломилась и осталась в руке охранника. Он попытался дотянуться до самого аппарата, и в этот момент неожиданно открылись двери салона. Коротышка и девочка незамедлительно бросились внутрь. За ними последовали оба сопровождающих. Двери за ними быстро захлопнулись.

Девушка в зеленой атласной блузе и широкой крестьянской юбке, тяжело дыша, прижалась к стене.

— Я знала, что они здесь появятся. — Брукси быстро спрятала камеру в сумку. Нагнувшись и подняв остатки от фотовспышки, она печально вздохнула. — Паршивые гориллы. Принца не заставишь заплатить, даже если обратиться в суд. Увидимся позже, — направляясь вниз, бросила она через плечо.

Саманта смотрела, как журналистка скрывается за поворотом мраморной лестницы. Потом повернулась, толкнула двери салона и не слишком удивилась, когда обнаружила, что они заперты. Причем, похоже, открывать никто не собирался.

— Минутку! — закричала она, бросаясь вслед за Брукси, которая уже скрылась из виду. — Остановитесь на минутку! Я хочу с вами поговорить!

Саманта догнала Брукси на улице Бенедиктинцев в тот момент, когда журналистка пыталась спрятаться за припаркованным неподалеку огромным черным лимузином, в котором сидел шофер в униформе.

— Послушайте, у меня есть карточка аккредитации «Нью-Йорк пресс», — оправдывалась девушка. Она слегка прихрамывала. — Я внештатный корреспондент! Клянусь, я вас не обманываю.

— Вы ударились? — Сэмми поддержала Брукси, чтобы та случайно не поскользнулась.

— Я просто поцарапала коленку Послушайте, пленку вы все равно у меня не отберете, черт ее побери! — Она сделала шаг назад. — Хотелось бы узнать, что делает сотрудник компании Джексона Сторма в Доме моды Лувель.

Девушки изучающе смотрели друг на друга.

— Я не собираюсь отбирать вашу пленку, — успокоила новую знакомую Сэмми. — Послушайте…

— Это же сюжет для репортажа, понимаете? Предположим: «Что ищет в Париже Джексон Сторм?» — не унималась Брукси. — Вы можете мне объяснить или нет?

Положение оказалось совершенно безвыходным.

— Давайте пойдем куда-нибудь и поговорим, — предложила Сэмми. — Да и вы заодно объясните мне, что тут происходит.

Вульгарная физиономия под нелепыми лохмами вдруг расплылась в широкой улыбке.

— Купите мне кофе и что-нибудь поесть в баре «Ритц» и получите, что хотите. Мы легко доберемся туда пешком, — с надеждой попросила Брукси. — Это недалеко.

Сэмми кивнула.

— О'кей, вот это сделка! — сказала Брукси пятнадцать минут спустя, когда они уселись в саду за баром старейшего парижского отеля «Ритц» на Вандомской площади.

Официант, двигаясь по вымощенной плитами дорожке, принес заказ: разнообразные французские пирожные и кофе с молоком. Юная журналистка моментально забыла обо всех разговорах, положив себе на тарелку несколько пирожков с абрикосовой начинкой. Не дожидаясь, когда подадут серебряные ложечки и вилочки, она схватила один рукой и впилась в него зубами с блаженным выражением.

— «Ритц» был одним из самых посещаемых мест еще пару лет назад, а потом этот саудовец — Кашогги, слышали о таком? — купил его и принялся переделывать. Он вложил сюда миллионы. Теперь бар выглядит так, как в те времена, когда здесь любили выпить Хемингуэй, Скотт Фицджеральд, ну, и вся эта братия.

— Я хочу разобраться, что произошло в Доме моды Лувель, — напомнила Сэм, внимательно глядя на журналистку.

— А, в «Лувель»! — Брукси махнула рукой с зажатым в ней остатком пирожка. — Мне просто повезло, что я угадала, понимаете? Об этом еще никто не слышал! «Лувель» — такое местечко, куда ходят все эти странные бывшие европейские принцессы и герцогини, когда им необходимо новое платье для очередных официальных похорон, или когда кто-нибудь из этой толпы получает аудиенцию у папы римского, или когда они выдают замуж одну из дочек и срочно нужен подвенечный наряд. В Доме моды Лувель умеют сделать все дешево и сердито: черный креп, атласные ленточки для орденов Священной Римской империи и царских орденов, звезды Нижней Словении и тому подобная ерунда. Вот я и решила, что, если уж принц надумает приобрести тряпки для своей мерзкой дочурки, он обязательно вспомнит, что толпы выходцев с Балкан посещали Дом моды Лувель с допотопных времен и там уж точно знают, чего он желает.

— Принц? — нахмурившись, переспросила Сэмми.

У Брукси получилась весьма странная картина Дома моды Лувель. Правда, она тут же припомнила старую герцогиню, ее внучку и недошитые черные туалеты в ателье.

— Ага! Жирный коротышка, который вышел из лифта, — принц Алессио Медивани. А девчонка — принцесса Жаклин.

Так и есть, вспомнила Сэм, как же она их раньше не узнала? Но, с другой стороны, вокруг поднялась такая суета, крики, вспышки фотокамеры!

— У принцессы Джеки проблемы с наркотиками, — продолжала тем временем собеседница Сэмми. — Ничего нового: она идет по стопам своей сестрицы. Но папочка, принц, так настрадался из-за шумихи вокруг старшей дочери, принцессы Катрин, что хочет избежать этого с Джеки. Еще кофе? — спросила Брукси, указывая на серебряный кофейник. — Вы не против, если я налью себе? Естественно, что пресса, и прежде всего европейские бульварные газетенки с ума сходят, лишь бы узнать, чем занимаются все эти сильные мира сего — греческие миллиардеры, арабские нефтяные магнаты или выходцы из некогда богатых семейств. А уж если речь идет о титулованных особах — о-го-го! Конечно, девчушки Медивани не привлекают столько внимания, как принцессы Гримальди из Монте-Карло, да и матушка их — не Грейс Келли. Принцесса Катрин уже замужем и, кажется, поостыла, но в свое время ее снимки появлялись постоянно: пьяная принцесса на полу в парижском ночном клубе, стягивающая с себя бикини на пляже в Монте-Карло прямо перед фотографами, спящая по очереди со всеми футболистами крупного европейского турнира.

— Послушайте, — перебила ее Сэмми, — а почему вы оказались в Доме моды Лувель сегодня утром?

— Господи! Говорю же вам! Потому что это были принц Алессио и его дочурка принцесса Джеки, — объяснила журналистка. — Малышка примерно год назад пошла по той же дорожке, что сестра, и спуталась с бандой этих бешеных, о которых вы, пожалуй, и не слышали, ну, вроде английской молодежи — детишек аристократов, тусующихся на Слоан-сквер, или парижской jeunesse doree[28 - Золотая молодежь (фр.)]. Там и транссексуалы, и прочие извращенцы. Сплошь подростки из так называемых «лучших семейств» Европы. Медивани больше не желает с этим мириться. Он не может еще раз пройти через историю, подобную той, что произошла со старшей дочерью. Поэтому, насколько я знаю, принц устроил так, что Джеки тихо поживет в Испании примерно годик и исправится. Испания — страна строгих нравов. Ему, пожалуй, пришлось выложить немало деньжат, чтобы связаться с тамошними шишками и пристроить Джеки в какую-нибудь аристократическую семейку пожить, следуя их строжайшим правилам. Испанские аристократы воспитывают своих девочек как монахинь. Медивани надеется, что они посадят принцессу Джеки под замок, лишат возможности доставать наркотики и заставят носить длинные детские панталончики до тех пор, пока ей не подыщут подходящего мужа.

Протянув руку за следующим пирожком, Брукси продолжила:

— Ну где еще, как не в Доме моды Лувель, могут найтись подходящие наряды для принцессы Джеки? И я решила: боже ж мой, Медивани обязательно закупит для нее целый ворох барахла, в которое одевают своих дочерей испанцы до тех пор, пока не объявят наконец об их помолвке: белые воротнички, небесно-голубые платьица, цельные купальники. Ну и где все это найти?

— В Доме моды Лувель, — ни секунды не сомневаясь, ответила Сэм.

— Правильно, в Доме моды Лувель. Желаете свадебное платье для вашей доченьки-графини, даже если питаетесь только чаем и сухарями, живете в квартирке на улице Пэнтан, время от времени подрабатываете в «Галери-Лафайет» и распродаете остатки гогенцоллерновского серебра, чтобы прожить? Или получили приглашение провести уик-энд в Брюсселе со своей кузиной — седьмая вода на киселе, — у которой пока еще водятся деньжат и к тому же есть шанс встретиться там с фламандским родственником короля Бодуэна. пусть даже не таким знатным, да вот только нечем заплатить ни за платье, ни за ночную рубашку? А как насчет аудиенции у папы, для которой необходимо этакое черное платье? Его можно потом надеть на церемонию похорон почившего в бозе короля Португалии, с которым вас каким-то сложным образом связывают через его супругу родственные узы по линии давно обедневшего семейства? У «Лувель» всегда знают, чего вы желаете, а то, чего у них самих нет, они всегда могут втихаря скопировать у знаменитых модельеров «от кутюр». Все в соответствии с последней модой.

Сэмми слушала скороговорку Брукси, не желая верить, но понимая, что все это не лишено смысла.

— А платят они чем?

Брукси пожала плечами.

— Кто их знает? Продают портрет кисти Тинторетто или берут в долг у родственников. Или заставляют заплатить своих детишек, если тем уже удалось заключить выгодный брак. Послушайте, — сказала Брукси, перегнувшись через стол, — по-моему, это просто способ выживания, правда? «Лувель» никогда в этом смысле не зарывается. К тому же это обычное тихое дело, а большинство знаменитых модельеров работает на крупные международные корпорации. Посмотрите, что произошло с «Кураж»: их японские инвесторы запретили роскошные показы июльской коллекции, потому что они оказались недостаточно прибыльными. «Хальстон» кончился, когда его выкупила «Беатриче фудс», — та же история. Единственное, что сохранили эти короли апельсинового сока, — производство духов «Хальстон».

Брукси бросила голодный взгляд на недоеденный кусочек пирога Сэмми.

— Вы не возражаете, если я доем? Спасибо, — поблагодарила девушка, схватив пирожок. — Хотите, скажу, что я думаю по этому поводу: Дом моды Лувель ничего особенного не сделал с начала пятидесятых. В re великие времена все дома высокой моды в Париже занимались настоящим творчеством. В «Живанши» как раз начинал работать Жак Фас, Руди Мортесье ушел от Диора, его место занял Сен-Лоран. Наверное, в Доме моды Лувель тогда тоже был по-настоящему хороший модельер — Клодин или кто-то еще.

— Клод, — автоматически поправила девушку Сэмми. — Мадемуазель Клод.

Брукси вскинула голову и заморгала. Похоже, ее внезапно поразила одна мысль.

— Джексон Сторм… — сказала она, вздыхая. — Кроме него, только Келвин Кляйн и Ральф Лорен здесь чужаки. Господи Иисусе! Знаете, а ведь ему никогда не удастся это сделать. Ни один американец не сумел еще прорваться в Париж!

— Что? — удивилась Сэмми.

— Поверить не могу. — Журналистка с победным видом оттолкнула тарелочку. — Господи, ну и дела! Старый, никчемный Дом моды Лувель! Но если кто и сможет, так только Джексон Сторм!

— Вы с ума сошли? — нахмурилась Саманта. — Сможет что?

— О-го-го! Ну и история! — Нелепого вида девица заерзала от возбуждения. — Слушайте, Билл Бласс и Оскар де ла Рента имеют бутики в Лондоне, они и здесь кругами ходят, но никогда не помышляли пробиться в парижский мир «от кутюр». Не то чтобы им этого не хотелось, но — боже ж мой! — всем известно, что произошло с итальянцами. Они ведь великолепны, прекрасны, восхитительны… — В голосе Брукси зазвучали восторженные нотки. — Армани, Миссони, Сопрани, Версаче, Компличе! Но позволить им проникнуть в Париж — ни за что! Французы оградили себя неприступной стеной много лет назад. Даже в Риме и Милане итальянцы вынуждены демонстрировать свои коллекции на неделю позже парижан. Хотя, конечно, и представители прессы, и покупатели обязательно летят в Италию, чтобы их увидеть.

— Так вы думаете, что Джексон Сторм собирается открыть свой дом в Париже?

— Вот это будет удар! Ведь здесь повсюду миллионы и миллионы этикеток: «Сен-Лоран», «Карден», «Диор». Они на всем, кроме унитазов! — Брукси схватила кофейник и выразительно его потрясла. Он был пуст. — Я думаю, что, если огромная корпорация Джексона Сторма покупает парижский Дом моды, это может быть направлено только на завоевание новых позиций, правда? И вместо того, чтобы открыто купить его, как это делают япошки или арабы на свои нефтяные денежки, Джек Сторм будет наступать постепенно, через отлично организованную сеть магазинчиков. И все, что ему для этого необходимо, — парижский салон «от кутюр», вывеска, говорящая о принадлежности к высокой моде.

Сумасшедшая идея! Сэм понимала, что должна как-то заставить эту девчонку замолчать, но сказала только одно:

— Вы не можете использовать эти фотоснимки. Они были сделаны без разрешения Дома моды Лувель.

Если такая энергичная особа — да еще репортер, — как Брукси Гудман, начнет плести небылицы по поводу того, что Джексон Сторм намеревается открыть в Париже Дом высокой моды или хотя бы использовать в этих целях Дом моды Лувель, трудно даже представить, во что это выльется! Необходимо положить этому конец. И немедленно.

— Послушайте, Брукси. Я нахожусь в Париже не для того, чтобы проворачивать для Джексона Сторма операции подобного рода. Для меня это, — она смущенно кашлянула, — нечто вроде стажировки, очень тихой и спокойной, чтобы приобрести больше знании для работы в моей сфере — спортивной одежды. — Это не совсем неправда, успокоила себя Сэм. — И Джексону Сторму решительно не нужна, повторяю, не нужна шумиха в прессе. Так что никаких снимков принца Как-его-там и его дочери, ни слова о Джексоне Сторме, о его интересе к Дому моды Лувель. Потому что ничего подобного не произойдет.

Зеленые глаза журналистки превратились в щелочки, уголки губ опустились вниз.

— Вы шутите? Чтобы я добровольно отказалась от такого? Ради чего?

— Ладно, фотографии принца публикуйте, — слегка уступила отчаявшаяся Сэмми, — но не связывайте их с «Лувель». Что, если просто написать «В одном из парижских домов высокой моды»?

Брукси откинулась на спинку стула. Весеннее парижское солнышко, залившее своим светом сад отеля «Ритц», играло на торчащих в разные стороны оранжево-черных лохмах и вызывающей блузе из зеленого атласа.

— Знаете, вы действительно потрясающе выглядите, — тихо проговорила она. В голосе девушки не прозвучало ни нотки скрытой угрозы. — Понимаю, почему Джексон Сторм выбрал вас на роль Сэм Ларедо. Вы ведь, кажется, были одним из его модельеров или что-то в этом роде, прежде чем он сделал вас знаменитой?

Саманта тяжело вздохнула и попыталась сосчитать до десяти. Опыт общения с представителями прессы в качестве Сэм Ларедо подсказывал, что не следует превращать эту девушку во врага.

— Предлагаю вам сделку, — сказала она наконец. — Вы пока храните молчание насчет Джексона Сторма и Дома моды Лувель, а я предоставляю вам эксклюзивные права на освещение этого вопроса, как только появится что-либо стоящее.

— А что-то стоящее появится?

Сэмми посмотрела прямо ей в глаза. Кое-что стоящее произойдет — это точно. Правда, совершенно не то, о чем сейчас думает Брукси.

— Да.

— О'кей. Договорились. — Теперь, когда вопрос оказался исчерпанным, голос Брукси звучал почти безразлично: — Не закажете ли еще кофе? Да и парочку пирожных я бы съела, пока вы рассказываете.

— По правде говоря, я здесь всего три дня, — пробормотала Сэм Ларедо, подзывая официанта. — Пока мне нечего сказать. У меня возникло немало проблем. Я впервые в Париже и не знаю французского языка. Мне не многое удалось посмотреть. — Голос ее предательски дрогнул, когда она вспомнила Алана де Бо. — Хотя я встретила здесь, в Париже, весьма приятного молодого человека.

Брукси бросила на нее быстрый взгляд.

— Знаю: здоровый такой сексуальный мужик. Напоминает Мела Гибсона. Он чем-то торгует, а зовут его Чип Чизуик.

Саманта едва успела возразить:

— Нет, его зовут Алан де Бо.

— Алан де Бо? — Слегка охрипший от волнения голос Брукси прозвучал так громко, что к ним подбежал обеспокоенный официант. — Вы сказали Алан де Бо? Высокий, роскошный богач? Господи Иисусе! Сливки парижского общества! Ездит на собственном черном «Мистери» и владеет компьютерной фирмой. Самый великолепный, самый фантастический, самый сексуальный в мире — герцог де Бо собственной персоной? — верещала Брукси.

— Какой еще герцог? — только и спросила изумленная Сэм.




9


Окна мастерской, где работали модельеры-дизайнеры, так же как и окна ателье, выходили на север. По сравнению с другими помещениями Дома моды Лувель сюда проникало больше всего света. В чистых, окрашенных в бело-голубые тона комнатах трудились художники, портнихи и белошвейки. Свет, льющийся в окна, был ярче и приятнее для глаз, чем тот, что давали допотопные французские флуоресцентные лампы, установленные над рабочими столами. Поэтому Сэмми придвинула стул к окну и, закинув ноги на подоконник и положив на колени большой альбом, уселась поудобнее и принялась рассматривать эскизы мадемуазель Клод Лувель.

Поскольку у Сэмми был теперь собственный комплект ключей, она могла ходить по дому, радуясь возможности самостоятельно все исследовать. Новая приводящая ее в ужас встреча с мадам Дюмер так и не была назначена, поскольку Софи, которая могла бы переводить их беседу, в понедельник утром на работу не явилась.

Когда она наконец приплелась в ателье во вторник после полудня, директриса встретила дочь яростной бранью. У Софи были свои проблемы, и с первого взгляда стало ясно, что для окружающих это не секрет. Впервые за последние дни Сэм порадовалась, что ни слова не понимает по-французски. Мадам Дюмер орала на дочь до тех пор, пока та не залилась горючими слезами. Женщины, работающие в ателье, Наннет и Сильвия, не обращали на происходящее ни малейшего внимания, занимаясь выполнением заказов для младшей дочери принца Медивани. Сэм старательно избегала встреч с кем бы то ни было.

Таким образом представительница Джексона Сторма оказалась в состоянии вежливой изоляции. Ей просто показали здание, вручили ключи и дали возможность самостоятельно со всем ознакомиться. Учитывая ссору мадам Дюмер и Софи, заказ семейства Медивани и другие недошитые изделия, Сэмми предпочла оставить все, как есть.

Она решила на день-другой смириться со сложившейся обстановкой, а заодно, воспользовавшись возможностью, все проанализировать. Ей необходимо было время, чтобы подумать о Джеке Сторме и о том, как он с ней поступил, обо всех невероятных, неожиданных событиях, которые произошли с момента ее приезда в Париж, а также о том. что она собирается делать дальше. «Оставайся в Париже», — сказала Минди Феррагамо. У Саманты начало складываться впечатление, что Минди на сей раз не больше ее самой представляет, каковы планы Джека.

Прежде всего Саманта попыталась проникнуть в небольшую комнатку на третьем этаже — бывший офис рекламных агентов, — надеясь, что газетные вырезки и, возможно, пресс-релизы окажутся той золотой жилой, из которой она почерпнет информацию о Доме моды Лувель. Однако ни один из ключей к замку не подошел. Зато на том же третьем этаже в шкафах дизайнерской она обнаружила сотни набросков и эскизов одежды пятидесятых годов. Бумага уже пожелтела, но краски сохранили яркость. Все рисунки были подписаны буковкой К.

Мадемуазель Клод. Маловероятно, чтобы это расшифровывалось по-другому. Сэмми подтащила стул к окну, взяла кипу эскизов и начала внимательно изучать их при свете ясного дня. Со своего места Саманта видела из окна двор между зданием Дома моды Лувель и серой каменной постройкой, выходящей на соседнюю улицу Кастильон.

На какое-то мгновение Сэмми оторвалась от изучения эскизов: ее внимание привлек паренек на мотороллере — разносчик рекламных материалов, которые он доставал из висящего за спиной тубуса. Молодой человек припарковал «Веспу» рядом с голубым «Рено» и исчез в каменной арке дома, где прежде размещался отель.

Сэмми постепенно привыкала к Парижу. Посыльный в куртке-ветровке, паркующий свой мотороллер во дворе, некогда предназначенном для конных экипажей, — это уже казалось ей почти нормальным. В одном из офисов через дорогу Сэм видела девушку, печатающую на машинке. Близость старины и течение времени, которые столь явственно ощущаются в Европе, вдруг сделали ее сегодняшние проблемы не такими уж существенными. Сэмми вздохнула. Сейчас она прекрасно понимала, что сама виновата в сумятице первых двадцати четырех часов в Париже. Узнать от Минди Феррагамо неприятные известия — одно, но полностью потерять контроль над собой — совершенно другое. Вечер с Аланом де Бо, а потом этот Дешевка Чип — ну чем не ночной кошмар! Это доказало только одно: она очень легко теряет контроль над собой.

Саманта поднесла к свету и принялась рассматривать эскиз делового костюма. Весьма романтичный силуэт — чувствовалось влияние «нового парижского стиля», родившегося сразу после Второй мировой войны: мягкие покатые плечики, зауженная талия и широкая летящая юбка. Поколение, прошедшее ужасную, затронувшую всех войну, жаждало возврата к настоящей женственности — пышная грудь, тонкая талия, округлые бедра. Деловой костюм от мадемуазель Клод оказался весьма простым и в то же время нес на себе отпечаток ни с чем не сравнимого шарма французской высокой моды. Он оказался настолько изящен, что даже сейчас, тридцать с лишним лет спустя, его можно было надеть и выглядеть весьма стильно. Это и есть искусство с большой буквы, размышляла Сэмми, рассматривая эскиз.

На остальных выбранных наугад рисунках Сэмми увидела платья для коктейля, вышедшие из моды в шестидесятых, но теперь возвращающиеся: обнаженное плечо, высокий разрез, узкая, затянутая в корсет талия, пышно собранные сзади юбки. На некоторых эскизах присутствовали даже шляпки с кокетливыми маленькими вуалетками, точно такими, как предлагали сейчас Валентине и Марк Боган для коллекции Кристиана Диора.

Сэмми быстро перебирала листы, мысли путались у нее в голове. Брукси Гудман, эта маленькая дикарка из Нью-Йорка, пришла к выводу, что Сэм Ларедо приехала во Францию для осуществления некоего проекта Джексона Сторма, того самого Короля Сторма, который якобы собирался бросить вызов Парижу, открыв здесь салон «от кутюр» по-американски — этакую блестящую вершину империи массовой моды.

«Не торопись», — повторяла себе Сэм. Как ни заманчиво выглядела возникшая у нее идея, спешить было нельзя. Она еще очень многого не знает о Париже, о французском мире моды. Она еще слишком молода и не имеет необходимого опыта, если не считать пары лет, когда она была «открытием» Джексона Сторма, рекламирующим его одежду. Она недостаточно верит в свои силы, чтобы задумывать нечто значительное. Или она ошибается?

«Я продолжаю совершать ошибку за ошибкой, — размышляла Сэм, — все, что произошло со мной в первые сутки, доказывает именно это».

Взять хотя бы историю с Аланом де Бо. Видимо, она неправильно оценила ситуацию, и это — единственное объяснение последовавших событий. С того самого ужасного воскресного вечера ежедневно в Дом моды Лувель приезжал посыльный и привозил упакованную в золотистую бумагу коробку из «Лашом», самого дорогого цветочного магазина в Париже, с букетом и небольшой карточкой. В понедельник это были темно-красные камелии. На карточке значилось: «Нотр-Дам?» — и никакой подписи. Во вторник прибыли золотоголовые маргаритки и записка: «Лонг-шанс. Скачки?» Сегодня это оказались маленькие зеленые орхидеи. На карточке стояли два слова: «Пикантные шоу?»

Если Сэм и ожидала извинений за сцену в машине, закончившуюся ее побегом, ей пришлось разочароваться. Ничего подобного! Только восхитительные цветы и перечень парижских достопримечательностей, которые он готов ей показать, если она снова надумает с ним встретиться.

Глядя сверху вниз на внутренний дворик, Сэм увидела посыльного с тубусом за спиной, который медленно выкатывал мотороллер со стоянки. Она не понимала Европу. Было в этом образе жизни нечто неуловимое, какая-то утонченность, появившаяся с годами или даже веками. И она, девушка из совершенно другого мира, выросшая в маленьком скотоводческом городке в Вайоминге, не могла переварить это за один вечер. Правда, Сэм сомневалась, что с этим справился бы даже сам Джексон Сторм.

Идея Брукси показалась ей весьма заманчивой. Но для того чтобы завоевать Париж, необходимы миллионы. Джеку не хватит всей его огромной империи, чтобы финансировать такой проект. К тому же понадобится нечто большее, нежели деньги. Кампания в средствах массовой информации займет по крайней мере месяцев шесть, а то и год, чтобы прозвучать убедительно. Джек должен будет оторвать от текущей работы лучшие умы корпорации и направить всю их энергию и таланты на Дом моды Лувель, а это значит, что ведущие сотрудники должны будут покинуть Нью-Йорк именно сейчас, когда дела с реализацией джинсовой одежды и так идут не слишком хорошо. К тому же скажи Джек только слово — и на рынке массовой моды начнется настоящая заваруха, пойдет волна непрошеных советов и различных слухов, ввяжутся все, кто желает Королю Сторму успеха или поражения.

Однако Джек мог бы пойти на это, размышляла Сэмми, покусывая губы и разглядывая эскизы и наброски. Великий Король Сторм, ставший владельцем одного из домов высокой моды Парижа, — это сенсация года для средств массовой информации и для огромного большинства простых людей, которые понятия не имеют, что означает «от кутюр». Вся проблема состоит в том, сможет ли Джек Сторм завоевать в Париже такое же место, как Диор, Ив Сен-Лоран или Карден, или же его вышвырнут вон, как поступили с итальянцами.

Не слишком обольщаясь, Сэмми все-таки понимала, что, займись она этим проектом и прояви определенную сообразительность, успех гарантирован. Это, пожалуй, доказало бы всем: она не предала свой талант, не сдалась, не отступила, даже когда ее фактически вышвырнули вон. Оставалось только продумать, как Джексону ступить на этот путь и не захлебнуться в волне сопротивления, которая неизбежно поднимется. Саманта настолько погрузилась в свои размышления, что не услышала, как вошла Софи, не почувствовала ее присутствия до тех пор, пока манекенщица не склонилась над эскизами, которые Сэмми держала на коленях.

— Le serrurier est ici[29 - Здесь: самое основное (фр.)], — раздался голосок рыжеволосой.

Сэмми оторвалась от эскизов. Сегодня Софи выглядела несколько лучше. Исчезла восковая бледность, волосы были приведены в порядок, взгляд перестал блуждать и стал более осмысленным.

— Человек с замками, — сказала Софи по-английски. — Он здесь. Он говорит, вы зовете его.

«Слесарь!» Сэмми нашла название слесарной мастерской на каком-то рекламном стенде на Итальянском бульваре, однако, наговорив на автоответчик заявку по-английски, она решила, что ничего из этого не получится. Из мастерской не перезвонили, но, оказывается, слесарь явился прямо сюда.

Сэмми вскочила, перепрыгнула через разложенные на полу рисунки и поспешила на лестничную площадку. Она посмотрела вниз и увидела поджидающего там невысокого парижанина с орлиным носом, одетого в желтый комбинезон и черный берет.

— Софи! — позвала она. Ей необходима была помощь переводчика. Она перегнулась через перила, жестами показывая слесарю, чтобы тот шел наверх. — Я хочу, чтобы он поднялся и открыл замок на складе, — сказала Сэмми, хватая манекенщицу за руку. — Будьте любезны перевести.

Софи, казалось, ничего не поняла.

— Верх? — Она подняла белую руку, указывая наверх. — Комната там?

— Объясните ему, — попросила Сэмми, — я хочу, чтобы он открыл замок, к которому ни у кого нет ключа.

Теперь, увидев собственными глазами наброски мадемуазель Клод, она сгорала от нетерпения взглянуть на платья, те, что манекенщицы демонстрировали в старом Доме моды Лувель. Сэмми не находила себе места, пока Софи и слесарь в желтом комбинезоне обсуждали, каким образом открыть висячий замок, не ломая его.

— Скажите, чтобы он не терял времени даром и просто сломал его, — прервала она дискуссию. — Объясните, что нам все равно необходим новый замок, получше, и ключ.

И Софи, и слесарь смотрели на Сэмми весьма скептически. Их лица говорили, насколько это трудное дело — сломать висячий замок.

— Входите в лифт, — немного раздраженно приказала Сэмми, — поговорим обо всем прямо на четвертом этаже.

Софи сделала шаг назад.

— Это старый замок, от longtemps[30 - Старых времен (фр.).]. Может, я иду сказать maman?

— Нет, не пойдете. — Сэмми буквально затолкала Софи в лифт. — Вы нужны мне здесь. Объясните слесарю, что делать.

— Нет! — воскликнула Софи, вырываясь. — Лучше я иду говорить maman!

Коротышка в черном берете отступил в лифт, качая головой. Весь его вид говорил о том, что он предпочитает зайти в следующий раз, когда дамы договорятся между собой.

— Ах, черт, Софи, что вы ему наговорили? — закричала выведенная из себя Сэмми.

Их громкие голоса гулким эхом разносились по лестнице. Пока Софи протестующе верещала что-то по поводу необходимости позвать maman, а слесарь высказывал свое мнение, непонимающе пожимая плечами, раздался звук открывающейся двери этажом ниже, где располагались офисы. В то же мгновение послышался знакомый требовательный голос, и через лестничные перила перегнулась фигура директрисы Дома моды Лувель. Она удивленно смотрела наверх.

Прежде чем Сэмми успела остановить Софи, та разразилась потоком взволнованных объяснений. Соланж Дюмер бросилась вверх, ее высокие каблуки громко стучали по мраморным ступенькам, она что-то громко кричала на бегу.

Вслед за директрисой, на ходу застегивая рубашку, по лестнице поднимался высокий широкоплечий мужчина.

Сэмми не видела Чипа с той самой злополучной ночи, но она безошибочно узнала хищные движения его мощной фигуры. «О боже!» — только и подумала она, наблюдая, как он поднимается, перешагивая через две ступеньки сразу.

Она прижалась спиной к стене, чувствуя, как глухо и взволнованно застучало сердце. Саманта уже задумывалась над тем, что будет, когда они встретятся в следующий раз; теперь она получила ответ на свой вопрос. Пульс ее участился, ладони вспотели. Она вдруг почувствовала себя ужасно глупо и не знала, что ей делать.

Соланж Дюмер добежала до четвертого этажа, пронзительным голосом требуя объяснений. Ее слегка выпуклые темные глаза блестели от едва сдерживаемой злости. Она возмущенно уставилась на американку.

Однако Сэмми этого даже не заметила. Она наблюдала за высокой фигурой Чипа, приближающейся к последней ступеньке. На нем были брюки от синего делового костюма, рубашка и галстук с распущенным узлом. Длинными пальцами Чип торопливо застегивал пуговицы рубашки, которая сзади была вытащена из-под ремня.

Саманта поняла, что выражение этого нагловатого, словно высеченного из камня лица, язвительно сжатые губы навсегда запечатлелись в ее сознании. В ту ночь она сходила с ума в объятиях этого человека. Занимаясь с ним любовью, она испытала то сексуальное наслаждение, которого никогда не давал ей Джек. От волнения ей не хватало воздуха, легкие отказывались дышать.

Сэмми заметила, что Чип заправляет рубашку в брюки и поправляет воротничок. Чем же они там занимались? Гладкие рыжие волосы Соланж Дюмер выглядели слегка растрепанными. Дешевка Чип торопливо затягивал узел галстука. Боже правый, да они занимались этим прямо в офисе!

Сэмми оторвалась от стены, злясь на себя за то, что на минуту поддалась панике. Чип явно представляет угрозу. Вообще-то не ее дело следить за тем, чтобы они получили по заслугам. Это следует оставить на усмотрение нью-йоркского руководства, но заниматься подобным безобразием в рабочее время?! По всему видно, они не могли удержаться, не могли не лапать друг друга!

— Софи тут ни при чем, — громко объявила Сэмми. — Это я вызвала слесаря.

Директриса повернулась к дочери, глаза ее гневно сверкали. Софи умоляюще смотрела на Саманту.

— Maman говорит не открывать, — запричитала она.

Сэмми, не обращая на них внимания, встретилась глазами с темным вызывающим взглядом Чипа.

— Переведите ей то, что я сказала. По крайней мере снимите вину с Софи.

Чип скользил взглядом по ее длинным ногам, затянутым в узкие джинсы, по заправленной в них рубашке и снова заглянул ей в лицо, не тронутое косметикой. Светлые волосы Сэм были собраны резинкой в хвост. Он медлил, и в его взгляде затаилась какая-то загадка.

— Соланж говорит, вы не имеете права открывать склад.

Так, значит, «Соланж»?

— Я персональный представитель Джексона Сторма, — спокойно сказала Сэмми. — Меня направили сюда следить за его собственностью, а она включает и склад.

— Са n'existe pas, votre autorite![31 - Ни каких ваших полномочий не существует! (фр.)] — прервала ее директриса, обращая к Чипу быстрый поток французских слов.

Слесарь осторожно двигал чемоданчик с инструментами к лифту.

— Ну скажите же ему что-нибудь! — закричала Сэмми. — Не позволяйте ему уйти, он мне нужен!

— Вы ко мне обращаетесь? — Темные брови Чипа удивленно поднялись. — Я не имею к этому никакого отношения.

Сэмми понимала, что глупо рассчитывать на помощь близкого друга Соланж Дюмер. но у нее просто не было другого выхода. Уставившись прямо на распущенный узел его галстука, она возмутилась:

— Тогда какого черта вы здесь ошиваетесь?

Он спокойно поправил галстук.

— Я оптовый торговец, любовь моя. Дом моды Лувель — один из моих клиентов.

— Торговец? Не смешите меня! — Она загородила слесарю выход из лифта, но коротышка нагнулся и проскочил у нее под рукой. — Но я обязательно как-нибудь встречусь с вами, чтобы выяснить, чем вы тут торгуете!

Чип устремил на Саманту откровенно наглый взгляд.

— В любое время, любовь моя, в любое время. Только назови место.

Сэмми задохнулась от возмущения. Ей ужасно захотелось съездить Дешевке по физиономии. Он прямо-таки напрашивался на это. Но в то же время эти глаза и хрипловатый голос заставляли ее чувствовать нечто совершенно необъяснимое, вызывающее дрожь. И это был не страх.

Он это тоже заметил.

— Тебе не нужен слесарь, любовь моя. — Темные глаза многозначительно смотрели прямо на нее. — Если тебе нужно что-нибудь открыть, уверен, я могу с этим справиться.

Софи прислушивалась к их репликам; по ее виду можно было догадаться, что она поняла не больше пары слов. Мадам Дюмер удалилась следом за слесарем, сердито похлопывая в ладоши у него за спиной, чтобы он не задерживался и спускался побыстрее.

— Я и сама могу с этим справиться! — крикнула Сэмми. Она была по горло сыта их делишками, к тому же они совершили огромную ошибку, вот так выступив против нее. — Поверьте, я могу и сама!

— Тебе никогда не удастся снять этот замок без ножовки.

Чип озорно вскинул брови и улыбнулся.

— Ну и черт с ним! Я достану ножовку! — Саманта отправилась в дизайнерскую, придумывая на ходу, что бы этакое сказать напоследок. — И не забудьте передать мои слова вашей подружке, ладно?

Стоит, пожалуй, на некоторое время задержаться г» Доме моды Лувель и собственными глазами увидеть, чего дождутся эти двое.




10


— Итак, пикантные зрелища! — объявил Алан де Бо, придерживая дверцу такси. — Выбирайте.

Они оставили «Ламборджини» на стоянке у ресторана «Максим» и поймали такси, чтобы доехать до Монмартра. Теперь Сэм прекрасно понимала, почему они так поступили. Только ненормальный оставит спортивный автомобиль стоимостью сто пятьдесят тысяч долларов на улочках, прилегающих к площади Пигаль, даже если отыщет место для парковки. Район сосредоточения парижских ночных клубов был так же залит ослепительными неоновыми огнями и выглядел таким же бандитским, как 42-я улица и Таймс-сквер в Нью-Йорке.

Весенняя ночь дышала теплом. По тротуарам бродили толпы гуляющих. Взяв Сэмми за руку, Алан увлек ее через улицу. Она успела заметить, что в дверях многочисленных ночных заведений, наблюдая за туристами, торчат какие-то бездельники. Оживленная Пигаль кишмя кишела американцами. По тому, как в их сторону поворачивались удивленные лица, у Сэм появилось ощущение некоторого дискомфорта, словно и она, и Алан были слишком броско одеты. Особенно это касалось ее спутника в безупречном черном костюме от Карачени, с массивными, сверкающими золотом часами от Картье. На Сэмми снова были образцы ее собственной вечерней коллекции «Сэм Ларедо. Когда спускается ночь»; переливающийся серебром топ и атласный жакет прекрасно подходили для «Максима», но здесь выглядели несколько неуместными. Саманта пригнула голову и поспешила за кавалером, мечтая поскорее покинуть улицу.

Алана, казалось, совершенно не трогали уличный шум и внимание окружающих. Он ободряюще прижал к себе ее руку:

— Боитесь, что вас узнают?

— Не такая уж я знаменитость, вам это хорошо известно. — Она ускорила шаг, чтобы выбраться из гудящей толпы. — Большинство из них никогда, слава богу, не видели рекламы джинсов Сэм Ларедо.

— Хм-м, может быть. — Алан повернулся и взглянул на свою спутницу. — Тем не менее вы привлекаете к себе внимание просто потому, что красивы. Точно так же на вас глазели у «Максима».

Это было правдой. Головы им вслед поворачивались даже в видавшем виды пресыщенном «Максиме». Пока они шествовали через зал ресторана вслед за таким же, как и прежний, подобострастным метрдотелем, казалось, что происходит нечто сенсационное. Однако Сэмми решила, что «фанфары» предназначаются главным образом мужчине, с которым она здесь появилась. Алан де Бо, казалось, вызывал у присутствующих, а особенно у официантов и швейцаров, более почтительный трепет, чем персона королевской крови.

Если Сэмми и не поверила сообщению Брукси, что Алан де Бо французский герцог и одна из самых значительных фигур парижского общества, теперь у нее не осталось на этот счет ни малейших сомнений. Сэмми почувствовала облегчение, когда они наконец уселись за столик в отдельном кабинете на третьем этаже ресторана, где, по крайней мере, не было необходимости выдерживать пристальные взгляды и довольно громкие комментарии.

Сэмми краешком глаза взглянула на человека, быстрым шагом ведущего ее вниз по площади Пигаль. Постепенно она кое-что узнавала об Алане де Бо. На борту плавучего ресторана они ужинали в роскошном уединении, отделенные от остальных занавесями. В «Максиме» они укрылись от посторонних взглядов в великолепном, залитом светом свечей кабинете, приготовленном для ужина вдвоем. Очевидно, Алан очень ценил свое право на уединение. И это впечатляло даже больше, чем все знаки внимания, которых требовал в общественных местах Джек Сторм.

— Выбирайте, — предлагал Алан де Бо. — В «Мулен Руж» и «Фоли Бержер» впечатляющие варьете, шикарные костюмы, множество девчушек с обнаженной грудью. Что не станет… — Он ловко отстранил от себя продавца сувениров с подносом, на котором была целая куча маленьких золотистых копий Эйфелевой башни. — Не станет для вас такой уж новинкой. Я имею в виду обнаженные груди. Учитывая то, что сегодня показывают в кино и по телевидению…

Пока они пробирались сквозь толпу, Сэмми буквально висела у него на руке, стараясь не отстать.

— А что еще можно найти, кроме обнаженных грудей и варьете?

— Вот, например, нечто любопытное, — предложил он, останавливаясь. Они оказались прямо напротив небольшого театрика, перед которым не было выставлено ни одного рекламного щита с плакатами или фотографиями. Только название: «Театр „Адонис“. Группа американских туристов выстроилась в очередь. Один за другим они заходили внутрь под присмотром экскурсовода.

Алан взял ее за плечи и, повернув к себе, заглянул прямо в лицо.

— Вы выбрали орхидеи, — прошептал он, — и вот мы здесь. Предлагаемые на сегодня достопримечательности — пикантные шоу, вы не забыли? — В карих с золотинкой глазах мелькнул знакомый лукавый огонек. — Но такое есть и у вас в Нью-Йорке.

Сэмми посмотрела через стеклянную дверь и обнаружила за ней довольно простенький вестибюль.

— Да, но я никогда ничего подобного не посещала.

За два года в Нью-Йорке, даже в качестве Сэм Ларедо Джексона Сторма, она не успела познать всего. Немного нервничая, Саманта облизала губы.

— Да я и не… понимаю, по правде сказать, всех этих цепей и плетей. Я имею в виду… ничего такого… — Она сглотнула. — Эксцентричного или насильственного.

Ее спутник засмеялся:

— Боже мой! Чего вы от меня ожидаете, прекрасная леди? Я ведь сказал вам: пикантные шоу, а не мадам Тюссо.

Алан повернул Сэмми к себе, осторожно взяв пальцами за подбородок, и заглянул в пылающее от смущения лицо. Пушистые густые ресницы не могли скрыть сомнения, затаившегося в ее глазах. Молодой человек подарил ей обворожительную улыбку.

— Я о вас позабочусь. — Не обращая внимания на толкающихся зевак, он нежно провел большим пальцем по ее нижней губе. — Вы невероятно очаровательны, — пробормотал Алан. — Такое прекрасное, сияющее, полное жизни лицо… Я не забываю его ни на минуту.

Сэмми почувствовала, как от этого взгляда что-то тает у нее внутри. Но она не забыла, что он отстранился от нее в тот вечер. Саманта не понимала его поступков, поведение Алана не укладывалось ни в какие рамки.

— Пикантные шоу, вы не забыли? — тихо напомнила она.

Алан вздохнул.

— Да, конечно. Пикантные шоу, никаких кнутов или цепей, ничего эксцентричного. — Он взял ее за руку.

Они встали в очередь за билетами. Никаких особых знаков внимания здесь им не оказали, если не считать несколько алчного взгляда продавца. Театрик оказался даже меньше, чем ожидала Саманта. Вверх поднимались узкие ряды плотно прижатых друг к другу кресел. Часть публики сидела прямо на ступеньках.

— Вы хорошо знаете французский? — Когда Сэмми отрицательно покачала головой, Алан предупредил: — Представление идет на французском. Во всяком случае, так обычно бывает. Но я вам переведу.

Она повернулась и посмотрела на него несколько удивленно. Интересно, сколько же раз де Бо посещал подобные секс-шоу? Он не походил на любителя клубнички, но внешность, как известно, обманчива.

Словно прочитав ее мысли, он тихо объяснил:

— Я бывал здесь подростком. Знаете, нечто вроде мальчишеского ритуала взросления — увидеть что-нибудь этакое. А теперь я привожу сюда друзей из Стэн-форда, когда они бывают в Париже.

Публика оказалась весьма разношерстной, но в основном это были американцы. Правда, два ряда прямо перед ними занимали индусы, а дальше сидели японцы — и те и другие без дам. Сэмми слегка соскользнула вниз на узеньком кресле. В театре было настолько тесно, что, даже если позднее она захочет уйти отсюда, это ей не удастся. Они были приговорены просмотреть все шоу, даже если оно окажется отвратительным.

Алан уверенно взял руку Сэмми и просунул ее себе под локоть.

— Не нервничайте. Если вдруг появятся цепи и плети, я вас отсюда вытащу, обещаю. Даже если придется сражаться с целым полчищем сексуально озабоченных туристов и обитателей Пигаль!

Огни в зале погасли, занавес из потертого розового бархата, подергиваясь, раздвинулся, и глазам публики предстали ветхие декорации, изображающие спальню.

Такое начало вызвало у Сэмми некоторое смущение.

Молодая женщина в облегающем свитерке и узкой юбке вышла на середину сцены и довольно долго и быстро говорила что-то, щедро сдабривая речь парижскими жаргонными словечками и разглядывая публику через огни рампы. Зал напрягся, большинство из присутствующих, как и Сэмми, ничего не понимали по-французски.

— Она говорит, — шептал девушке на ухо Алан, — что живет с подругой-лесбиянкой, но устала от такого секса и недавно начала мечтать о том, как бы заняться любовью с мужчиной.

Девушка зашла за перегородку, вытащила оттуда тряпичную куклу ростом со взрослого человека, одетую в мужской костюм, и усадила чучело в кресло. Она расстегнула «молнию» на его брюках и у всех на глазах оттуда как-то неуклюже вылез пластиковый мужской член. Сэмми поплотнее вжалась в кресло. Девушка на сцене сбросила юбку, под которой больше ничего не оказалось, и уселась прямо на искусственное приспособление. Она опускалась все ниже и ниже с величайшей осторожностью. Сэмми закрыла глаза.

— Она говорит, — прошептал Алан, — что ей приходится заниматься этим с придуманным ею любовником, которого она смастерила из тряпок, чтобы заменить настоящего…

— Неважно, — простонала Сэмми, прикрывая ладонью глаза. Через несколько секунд она сквозь пальцы посмотрела на происходящее.

Внезапно на сцену ворвалась высокая блондинка. Первая девушка с виноватым видом вскочила, а белобрысая, уперев руки в бока, свирепо уставилась на куклу. Эта явно была лучшей актрисой: по крайней мере, легко верилось в то, что она действительно в ярости. Обе женщины принялись что-то вопить по-французски.

— Подружка поймала ее на месте преступления, — подсказал Алан. — Обвинения и тому подобное.

Сэмми снова вздохнула. Публика вокруг начала слегка заводиться, послышалось несколько смешков. Высокая блондинка вылетела вон, а первая девушка плюхнулась на кушетку и, ломая руки, пыталась изобразить какие-то переживания. Потом она разразилась длинным монологом.

— Ее подружка отправилась покупать стимулятор, — почти не раскрывая рта прошептал Алан. — Но она утверждает, что от этого не будет никакой пользы. Ей необходим настоящий любовник.

Когда на сцене появился мужчина в берете и ветровке, Сэмми сразу догадалась, что произойдет. Публика приветствовала его одобрительными выкриками. Актер довольно резко повернулся к заполненному залу и с широкой улыбкой поклонился. Публика разразилась хохотом.

— Этот парень очень неплох, — прошептал Алан, вновь обхватывая ледяные пальчики Сэмми и утешительно прижимая их к своему боку. — Он парижанин с Монмартра, то, что мы называем настоящий «apache» — хулиган. И он хороший актер.

Сэмми слегка выпрямилась в кресле и решительно открыла глаза. Алан, наблюдая за ней, казалось, едва сдерживает смех. Разговор на сцене шел на повышенных тонах, слышались яростные нотки, молодой человек схватил девицу за руку. Сцена, которую он разыграл, обнаружив, что на девице ниже пояса ничего нет, была исполнена драматизма. Сразу же отпустив ее руку, француз начал лихорадочно стягивать с себя одежду. Он сорвал рубашку и швырнул ее на пол, публика разразилась подбадривающим свистом и улюлюканьем. Молодой человек выразительно подмигнул и уже медленно принялся спускать брюки. У него оказался весьма большой член, но, насколько заметила Сэм, он не приподнялся ни на сантиметр.

Алан прошептал:

— Он говорит, что, раз уж ее подружка ушла и он забрался именно в их комнату, а ее вид очень его возбуждает, он хочет овладеть ею. Если необходимо, добьется этого силой.

Широко открыв глаза, Сэмми смотрела на сцену.

— Ему это будет весьма сложно сделать, — прошептала она и услышала, как коротко хохотнул сидящий рядом с ней мужчина.

Публика хихикала, а предполагаемый насильник подтащил девицу к кушетке, опрокинул ее на спину и, печально склонив голову, посмотрел на нижнюю часть своего тела. Потом он пожал плечами, и зрительный зал взорвался от хохота. Девица на кушетке схватила его одной рукой и, облокотившись на другую, с деловым видом принялась приводить молодого человека в должное состояние. Прошло немало времени, прежде чем он достаточно возбудился.

Почти в ту же секунду на сцену с грохотом ворвалась блондинка и застала молодого человека и девицу в самый разгар интимных развлечений.

— Снова упреки, — пояснил шепотом Алан.

Не веря в реальность происходящего, Сэмми смотрела на сцену. Все три действующих лица посрывали с себя одежду, и через несколько минут три обнаженных тела переплетались и дергались в совершенно невероятных позах. Правда, ничего особенно эротичного в происходящем не оказалось. С натяжкой можно было назвать это представление комедией Что действительно поражало, так это мускулистый француз, на котором не осталось ничего, кроме берета. Его стойкость не знала предела. Что бы ни вытворяли две женщины на сцене, он оставался совершенно хладнокровным. Его член лишь слегка приподнимался. Вдруг он подхватил здоровую блондинку на руки и все-таки овладел ею. Она обхватила ногами его бедра, а он отправился с ней прямо в зал, спустившись на три ступеньки. Сэмми обеими руками ухватилась за Алана.

— Сохраняйте спокойствие, — прошептал он. — Это всего-навсего часть представления.

Держа женщину на руках, француз осмотрел ряды японцев, брови которых одинаково стояли домиком от удивления, и прошел мимо. Не задержался он и около индусов. Зато остановился рядом с американцами и осторожно водрузил голую девицу прямо на колени двух мужчин, сидящих возле прохода, причем сам не оторвался от нее.

Обнаженная актриска внимательно посмотрела в лицо одного из американцев, на коленях которого она теперь возлежала.

— Ты откуда? — громко спросила она с явным немецким акцентом. — Что ты сказал — Миннеаполис?

Стоя в проходе, француз со слегка скучающим видом продолжал совокупляться с блондинкой.

— Сколько же сегодня в театре жителей Миннеаполиса? — поинтересовалась она, приподнимая голову так, чтобы лучше видеть зрителей.

В ответ по залу прокатилась волна восторженных криков и свиста. «Толедо!» — выкрикнул кто-то сзади.

— Скажите, когда все это закончится, — попросила Сэмми, закрывая лицо обеими руками.

Смеющийся Алан отвел ее ладони от лица и крепко сжал их.

— Посмотрите — вот они идут.

Француз приподнял свою ношу и потащил ее дальше по проходу. Его шаловливые глазки были устремлены куда-то на верхние ряды. Блондинка, крепко обхватив руками обнаженные плечи и обвив ногами тело партнера, вертела во все стороны головой, чтобы увидеть, куда они направляются. Она заметила Алана де Бо, и глаза ее расширились. Актриса что-то прошептала своему напарнику, и он остановился около их ряда.

— Ah, le m'sieur tres beau — vous etes francais, non?[32 - Ах, красавчик, вы ведь француз, правда?..] — радостно поинтересовалась блондинка в тот момент, когда мужчина укладывал ее на колени Алану. Впервые за весь вечер артистка, кажется, пришла в настоящий восторг. — Et la demoiselle ravissante![33 - А барышня — просто очаровашка! (фр.).] — продолжила она, поворачивая голову и оценивающе глядя на Сэм.

Алан посмотрел вниз, на лежащую у него на коленях нагую девицу. Происходящее явно забавляло его.

— Она говорит, вы очаровательны, — сообщил он Саманте.

Он сказал что-то человеку, стоящему в проходе и продолжающему накачивать партнершу с видом, будто он совершал обычную, рутинную работу. Француз быстро и понимающе взглянул на Алана и что-то ответил. Вероятно, это оказалась удачная шутка, потому что оба громко засмеялись.

«И это происходит наяву! — подумала Сэмми, глядя на женщину, голова которой удобно устроилась на правой руке Алана. — Я смотрю секс-шоу в Париже, и все совершенно не похоже на то, как я себе это представляла. Какой-то сумасшедший дом!»

Вблизи было видно, что светлые волосы девицы влажны от пота и у корней гораздо темнее, чем на концах. Алан все еще крепко сжимал левой рукой ладонь Сэмми — он не забыл о ней, — но тут троица завела по-французски какой-то оживленный разговор.

Кивнув и широко улыбнувшись, голый в берете поднял здоровенную блондинку и унес ее на сцену. Артисты, и не подумав одеться, выстроились в рядок и принялись раскланиваться. Публика одобрительно свистела и топала ногами. Занавес, дергаясь, закрыл сцену, проехав при этом по той части тела француза, которая сейчас оказалась в заметно приподнятом состоянии, благодаря недавним продолжительным упражнениям. Вновь раздался взрыв хохота.

Алан наклонился к Сэмми, глядя на нее озорными глазами.

— Никаких цепей, никаких плетей, — начал он.

— О, черт! — Она осуждающе посмотрела на своего спутника, губы ее задрожали. — Как он это делал? — Сэмми, захлебываясь от смеха, прижалась к Алану, потому что в этот момент многочисленная публика начала пробираться к проходу, покидая зал.

— Я знал, что вы об этом спросите. — Алан обнял ее за плечи, чтобы их не оттолкнули друг от друга. — Лучшие исполнители мужских ролей в секс-шоу — гомосексуалисты.

Сэмми уставилась на Алана де Бо, вспоминая мускулистого француза, который с такой легкостью таскал по залу огромную блондинку, его откровенные повадки самца.

— Вы имеете в виду, он «голубой»? Но он смотрелся таким…

Алан откинул голову назад и громко засмеялся.

— О, дорогая моя, не будьте такой наивной. Неужели вы не поняли, что он сделал мне вполне определенное предложение?

Покинув театр, они вышли на душную влажную Пигаль. Сэмми, обеими руками ухватившись за локоть Алана де Бо, повисла у него на руке, пока он пытался поймать такси.

— Нам нужно выпить, — предложил молодой человек, придерживая перед Самантой дверцу машины. — Где-нибудь в тихом местечке. Думаю, бар «Крильон» вполне подойдет.

Он назвал водителю адрес где-то на площади Согласия и откинулся рядом с ней на спинку сиденья.

— Было весьма забавно, — неуверенно начала Сэмми.

Ей тоже необходимо было выпить. Представление нанесло удар по всем ее чувствам, хотя и не непристойностью. Правду сказать, то, что они увидели, оказалось почти смешным.

Держа в ладонях ее руку, Алан наклонил голову, чтобы заглянуть ей в лицо.

— В чем дело, прекрасная Саманта? — Он нахмурился. — Вы вновь выглядите печальной.

«Нет, не печальной, — подумала она. — Смущенной».

Сэмми отвернулась к окошку, чтобы Алан не видел выражения ее лица. «Не будьте наивной», — сказал он в театре. Нет, больше она не наивна. Только не после двух лет в Нью-Йорке, не после Джека Стор-ма. Просто она чувствовала, что ее снова что-то выводит из равновесия, и причиной тому стал Алан де Бо. Она поняла, что не может заставить себя не думать о нем. Каждая минута рядом с этим человеком доставляла ей удовольствие. Вряд ли он мог догадаться, что обладает властными манерами сильного, опытного мужчины, которые всегда так ее привлекали. В то же время у Алана было неуемное, искрометное чувство юмора, и сегодня на «пикантном шоу» она вновь убедилась в этом.

Они уже поужинали в роскошной «Серебряной башне» и посетили Нотр-Дам. Побывали на знаменитых скачках в Булонском лесу, где она окунулась в изысканную атмосферу, царящую на трибунах и в баре, куда они заглянули позже и где прекрасно одетые аристократы тепло приветствовали Алана и рассматривали Сэмми с той долей любопытства, какую только допускали хорошие манеры. Иногда, как, например, сегодня в вестибюле театра, ей казалось, что Алан вот-вот обнимет и поцелует ее.

Но сейчас, в такси, Сэмми вновь почувствовала тревогу: что-то она воспринимает не так. Совершенно очевидно, в Париже все не так, как в Нью-Йорке или в других городах, потому что до сих пор молодой человек так и не попытался еще раз поцеловать ее. Алан вел себя настолько романтично и в то же время вежливо-сдержанно, что порой у Сэмми складывалось впечатление, будто он решил ухаживать за ней на старинный манер. Словно они уже питали друг к другу спокойную, уравновешенную любовь. Словно они давно помолвлены и собираются пожениться.

— Дорогая? — Алан наклонился к ней, и отблески уличных фонарей осветили удлиненное изысканно-красивое лицо и прекрасные глаза. Он сидел так близко, что Сэмми ощущала тепло его тела. — О чем вы задумались? Ваши мысли где-то далеко?

Они спускались по Монмартрскому холму, по его широким, залитым светом бульварам, где под пышными деревьями прогуливались толпы народа. Такси остановилось у светофора недалеко от ярко освещенного уличного кафе на углу бульвара Османн. Сэмми с интересом разглядывала посетителей за маленькими столиками. Если она решит ответить, то, вероятно, крикнет ему прямо в лицо, что желает только одного: чтобы он обнял и снова поцеловал ее, что она помнит тепло его губ, сладостные токи, пробегающие по телу от каждого его прикосновения. Было от чего сойти с ума: еще недавно Джек казался всем в ее жизни, но теперь Сэмми понимала, что ее неудержимо тянет к Алану де Бо.

И именно сейчас на заднем сиденье такси, замершего где-то посреди Парижа, он ждал, что она ему что-то скажет.

Кристофер Чизуик сидел в кафе «Кардинал Ришелье», выбрав самое неосвещенное место. И все-таки любой, кто прошел бы по бульвару, мог легко его заметить.

«Она опаздывает, чертовски опаздывает», — в который уже раз раздраженно повторял он про себя, не спуская глаз с пешеходов, спешащих по перекрестку. Он уже перестал бороться со скукой, вызванной пустой тратой времени, опустошил несколько бокалов вермута, которые один за другим приносил официант, и теперь уже не испытывал ничего, кроме усталости. Сделать он все равно ничего не мог. Она, конечно, появится, только неизвестно когда.

Женщина, которую он поджидал, была по-своему надежной — это одна из лучших ее черт, — однако вряд ли кто-нибудь отважился бы назвать ее пунктуальной. В прошлом, подозревал Чип, у нее было немало замечательных качеств, но теперь их трудно обнаружить. Уже не впервые он задумался, какой она была всего пару лет назад. Без сомнения, прелестной, сексуальной, желанной, очаровательной, потому что француженки всегда очаровательны. Вероятно, тогда он заинтересовался бы ею больше.

Что за неудачный поворот судьбы, размышлял Чип, допивая очередную порцию вермута. Ему довелось приехать сюда несколько поздно, ну а два года назад он был слишком увлечен итальянской пышечкой по имени Алида. Или Франческа? В то время калейдоскоп имен не имел особого значения.

Чип наблюдал, как официант несет поднос, заставленный кружками с пивом, для шумной группы американцев, и с трудом подавил желание вновь взглянуть на часы. Терпение, еще полчаса. Она обязательно появится.

И в этот момент он заметил, что она плетется по бульвару с таким видом, словно пребывает где-то в другом, куда лучшем времени и месте.

Будь все неладно! Чип почувствовал прилив холодной злости на ублюдков, которые довели ее до такого состояния. На ней была тонкая красная блузка из шелка и узкие черные укороченные брючки, из-под которых виднелись белые носки и высокие каблуки. Чисто парижский стиль: туфли на высоких каблуках и маленькие носочки. Ее прекрасные темно-рыжие волосы развевались на ветру, вздымающему клубы пыли вдоль улицы. Совершенно искаженные черты, огромные глаза — темнее, чем обычно, — и, как всегда, отсутствующее выражение лица.

Он поднял руку и попытался обратить на себя внимание. Сегодня вечером она явно ничего вокруг себя не видела. Двигаясь по переходу, женщина покачивалась из стороны в сторону. Чип слегка приподнялся, поклявшись, что не сделает ни шагу в ее сторону, но в то же время стараясь не терять ее из виду. Ему совершенно не хотелось покидать свой столик и идти за ней по улице, пока она не вспомнит, куда именно направляется. Это было бы слишком рискованно.

Она увидела его и замерла на противоположной стороне улицы. «Замечательно, — похвалил он ее. — Теперь, как хорошая девочка, аккуратненько переходи через дорогу». Он сел на место и вытянул под столом длинные ноги, делая вид, что совершенно спокоен.

Она пробралась наконец в дальний угол кафе, уселась рядом с ним и сразу же обвила его шею руками, бормоча что-то неразборчивое. Потом он почувствовал на губах холодный, влажный вкус ее губ — абсолютно ничего приятного.

На мгновение Чип задумался, понимает ли рыжеволосая красавица, кого вообще она целует. Ее язык нежно пробежал по его верхней губе, и всем своим изящным, но слишком худеньким телом она, словно подчиняясь какому-то рефлексу, прижалась к нему. Не позволяя себе слишком углубляться в размышления, Чизуик покрепче обнял девушку, и ее рука сразу же заскользила по его рубашке.

Чип слегка покачнулся, погладил ее по плечу, провел рукой по блузке, словно лаская грудь. Когда их пальцы соприкоснулись, она трясущейся рукой вложила в его ладонь несколько прозрачных пакетиков.

— Хорошая девочка, — проговорил Чип, почти вплотную прижавшись к ее рту. Он произнес еще несколько ласковых фраз по-французски, чтобы придать свиданию убедительный вид. — Теперь сиди спокойно, пока я передам тебе деньги.

Софи откинула голову назад и посмотрела на него страстным мечтательным взглядом.

— Чиип? — в ее шепоте слышалось сомнение.

«Господи, я потерял ее», — подумал Чип, глядя на прекрасное бледное лицо. Откровенно говоря, чудом казалось даже то, что она добралась до кафе. Чертовски глупо было с их стороны привлекать ее к делу, но на сей раз она пошла на это только ради него. Он постарался подавить чувство вины и не вспоминать, что если провалится сам, то пострадает и она. Необходимо помочь ей сосредоточиться на том, что она делает.

— Ma bien aimee, — прошептал он тихонько. На самом деле Чип пытался внушить ей: «Сосредоточься, чтобы я мог передать тебе деньги, любовь моя. Потому что они, конечно, черта с два ждут тебя без них». — Ne veux-tu pas l'argent?[34 - Любовь моя, разве тебе не нужны деньги? (фр.).] — попытался он достучаться до ее сознания.

Скрученные в трубочку франки лежали в кармане рубашки. Он уже вытащил их, но Софи никак не хотела раскрыть ладошку и взять деньги. Вместо этого она, замерев в его объятиях, ласково поглаживала грудь Чипа под тонкой рубашкой. Потом ее пальцы добрались до теплой кожи его шеи, и она страстно обняла его. Боже, она требовала новых поцелуев! «Что мать, что дочь», — подумал Чип с горечью. Вся операция окажется под угрозой срыва, если он не сумеет ее остановить.

Чип поднял голову и посмотрел через плечо Софи, надеясь незаметно, без борьбы оторвать ее от себя. В этот момент он заметил, что у светофора остановилось такси. Из окошка смотрела блондинка, безошибочно выхватившая его взглядом из толпы сидящих за столиками.

Проклятое прекрасное лицо — так и должно было случиться! Ну как забыть этот прямой взгляд, слегка вздернутый нос, рот, который он жадно целовал в ту ночь! Женщину, с которой он занимался любовью со страстью, какую и не мечтал испытать?

И она тоже узнала его.

В тот момент, когда такси рванулось вперед, он увидел, как расширились ее серебристые глаза. Рыжеволосая продолжала блаженно тереться носом о его шею, повернувшись лицом к улице. Без сомнения, Сэмми узнала и Софи.




11


Сэмми заправила чистый лист в старенькую пишущую машинку, откинулась на спинку стула и потерла уставшие глаза.

Ей не нравилось работать в совершенно пустом здании, где каждый звук эхом разносился в ночи. Но она уже позвонила в Нью-Йорк и сообщила в офис Минди Феррагамо, что отправляет срочной почтой важный доклад. Теперь Сэмми обязана уложиться в обещанные сроки, а потому неважно, сколько времени придется просидеть за работой. Взглянув на свои часики, она обнаружила, что уже второй час ночи.

Она несколько раз с силой сжала и разжала веки и сосредоточила взгляд на только что напечатанных словах. Может, она и сошла с ума, считая, что кто-нибудь в штаб-квартире Джексона Сторма обратит сейчас внимание на ее доклад, но это последняя попытка сделать что-то полезное, а не сидеть просто так в Париже и ждать. Положа руку на сердце, для себя Сэмми решила, что шансы передать этот доклад Минди, а через нее Джеку практически равны нулю.

За последние два дня она несколько раз пыталась переговорить с Минди, но ни разу не смогла ее застать. Вместо этого ее соединяли с Джулией Хелмс, помощником Минди, или с исполнительным секретарем Дорис.

И Джулия, и Дорис держались очень вежливо, даже дружелюбно, не пытались раньше времени закончить разговор, но полностью игнорировали любую просьбу соединить ее с Минди. Ей сразу напоминали, что в Нью-Йорке сейчас все ужасно заняты подготовкой показов осенних коллекций. График работы напоминает метания больного лихорадкой, но это неизбежно два раза в год при организации таких показов.

Так что Сэмми выслушивала тысячи извинений за то, что с Минди связаться невозможно. Ей объясняли, что Джек по-прежнему отсутствует, поэтому Минди пришлось взвалить на себя все проблемы, связанные с отделениями, занимающимися пошивом спортивной одежды, а также представлять Джека на важнейшей конференции Нью-йоркской ассоциации производителей готового платья, которая проходит в Торговом центре Нью-Йорка. В голосах звучали нотки сожаления, выглядело все весьма убедительно, но каменная стена оставалась каменной стеной. Они прекрасно давали Сэмми понять, каково ее нынешнее положение в корпорации Джексона Сторма. Да, некогда она была «открытием», но не преуспела ни в профессиональном плане, ни в своих личных отношениях с боссом.

Саманта твердо решила, что ничего не будет обсуждать с Эуджинией Кляйнберг или кем-нибудь еще из «Джуниор лонстар», куда теперь вошла линия «Сэм Ларедо». Не слишком приятно сидеть в Париже, когда на тебя никто не обращает внимания. Она пока не готова к тому, чтобы ее отшила еще и Джини Кляйнберг.

«Как же я дошла до такого?» — спрашивала себя Сэмми, разглядывая страничку, которую только что закончила печатать. Она была слишком упряма, чтобы сдаться. «Плохой ход, — слышала она предупреждающий голос Джека. — Умный человек всегда знает, когда наступает время выйти из игры».

Она закусила нижнюю губу, как делала это всегда, когда на нее нападало буквально ослиное упрямство. Перестав быть частью ее жизни, Джек Сторм потерял право советовать. Он дал это ясно понять, когда уехал из Нью-Йорка с женой и детьми и поручил Минди Феррагамо сообщить ей плохие новости. Необремененная заботами поездка в Париж — его прощальный подарок. К нему следовало бы приложить записку: «Когда ты это поймешь, Сэмми, ты сдашься и выбросишь белый флаг».

Саманта выдернула последнюю страничку из каретки и положила ее поверх остальных. Если она когда-то и любила его, он убил это чувство своим поступком. Отправил в Париж и даже не нашел в себе мужества посмотреть ей в глаза. Ну, так она не собирается просто смириться, вовсе нет!

Предложение, над которым она работала целую неделю, состояло в анализе перспектив проникновения корпорации Джексона Сторма на парижский рынок высокой моды через Дом моды Лувель, дома «от кутюр». Это была, безусловно, фантастическая идея! Сэмми, конечно, не могла не признать, что основная мысль принадлежит Брукси Гудман. «Но если это моя лебединая песня для Джексона Сторма и даже для карьеры модельера — что ж, я готова ее пропеть», — сказала себе Сэмми.

В этот предутренний час в Париже она пришла к выводу: если быть до конца честной, она хочет сделать последний, пусть даже вызывающий шаг и доказать: несмотря на все, что с ней произошло, она достойна занять собственное место в империи Джексона Сторма. Саманта Уитфилд станет, может быть, единственной из протеже великого Сторма, которая не сдастся без борьбы. Она знала, что у нее есть талант, хотя постепенно его почему-то начали эксплуатировать другие люди.

Сэмми облокотилась на краешек стола и снова потерла глаза. В приливе откровения, столь свойственного выходцам с американского Запада, она честно говорила себе: «Может, то, что творится сейчас, — величайший урок в твоей жизни. Посмотри, как быстро ты забыла того, кого любила, когда встретился другой, более достойный, мужчина. Разве не судьба устроила так, что Алан де Бо с сестрой оказались в Доме моды Лувель в то утро, когда ты впервые переступила порог этого дома?»

Пару вечеров назад, сидя рядом с Аланом в такси, она пыталась решить, как поступит, если он сделает ей предложение. Эта бредовая идея все-таки приходила ей в голову. И Сэмми не знала ответа.

Правда, все эти мысли сразу вылетели у нее из головы, как только такси остановилось у светофора и она увидела Софи, прильнувшую к Чипу на виду у прохожих и посетителей уличного кафе. Эта отвратительная сцена задела ее больнее, чем она ожидала. Господи! Сначала мамаша, потом доченька! Будто ей неожиданно нанесли удар прямо в солнечное сплетение.

Оправившись от первого шока, Сэмми решила, что ничего другого от этого отвратительного Чипа Дешевки и не владеющей собой бедняжки Софи ожидать не приходится. И все-таки воспоминание о том, как они обнимались в кафе, испортило ей конец вечера. Они быстро выпили что-то в «Крильоне», и Алан отвез ее домой.

Смешно ощущать потрясение от подобного, говорила себе позже Саманта, ведь, в конце концов, Чип ничего не значит для нее. То, что произошло между ней и дружком мадам Дюмер, — простая случайность. Чип оказался сексуально привлекательным безмозглым самцом, доступным любой женщине, у которой найдется для него время.

И все-таки Сэмми никак не могла выкинуть из головы воспоминание о Чипе, облапившем Софи. Большую часть ночи она провела в раздумьях, как поступить с ним. Следовало издать нечто вроде приказа, запрещающего ему появляться в Доме моды Лувель, хотя она прекрасно понимала, что это лишено всякого смысла. Чип — оптовый торговец и имеет право приходить и уходить, когда ему заблагорассудится. Причем, пока Соланж Дюмер исполняла свои обязанности, представитель Джексона Сторма из Нью-Йорка не имел права вмешиваться в дела Дома моды Лувель. В конце концов Сэмми решила, что все ее эмоции сводятся к одному — чувству вины. Она наделала слишком много досадных ошибок. Одной из них был Джексон Сторм, другой — Дешевка Чип.

Саманта взяла со стола стопку отпечатанных листов и сложила в плотный конверт, адресованный Минди Феррагамо, исполнительному вице-президенту корпорации Джексона Сторма. Оставалось утром отнести все это на почту. Отчет был готов.

Изложение проекта оказалось более трудоемким делом, чем она предполагала, особенно если учесть, что все эти тонкости, связанные с планированием деятельности корпорации, были отнюдь не ее сферой. Очень полезными могли оказаться данные отдела маркетинга, имеющиеся в штаб-квартире, но и этого Сэмми была лишена. То, что описывала Саманта, носило весьма приблизительный характер — одни наметки, — но сама идея лежала на поверхности, отчаянно-смелая, волнующая, захватывающая дух!

Ее доклад начинался с краткого, но необходимого в данном случае обзора происходящего в мире парижской высокой моды с упоминанием того, о чем знали или догадывались все, кто работал в этой области: знаменитые парижские кутюрье зарабатывают деньги продажей прав на использование их моделей и торговлей через сеть собственных бутиков. Сами же дома «от кутюр» приносят существенные убытки, но сохраняются для поддержания престижа и торговой марки.

В своем предложении Сэмми ссылалась на известную историю о том, что короли американского рынка массовой моды Ральф Лорен, Келвин Кляйн и Оскар де ла Рента, судя по слухам, последние несколько лет внимательно следят за происходящим в Париже, но пока никто не устраивал здесь демонстраций готовой одежды. То есть не было ни одного показа, организация которого стоила бы значительных денежных затрат.

Сэмми в своем докладе указывала: все, что необходимо для американского производителя готового платья, — найти способ проникнуть в мир парижской высокой моды изнутри, то есть лучше всего, использовав дом «от кутюр», принадлежащий американскому хозяину. Основная идея и состояла в том, что старый, всеми позабытый Дом моды Лувель мог отлично послужить в этом смысле Джеку Сторму. Если хорошо подобрать и привезти из Нью-Йорка творческий персонал, привлечь модельеров самого высокого класса, а также применить передовые методы организации работы, все может получиться великолепно. Ну и конечно, необходимы определенные капиталовложения. У Джека Сторма все это было в наличии, или он мог все достать.

Неужели это совершенно безумная идея? Сэмми ужасно волновалась, засовывая отчет в большой конверт и запечатывая его. Она рассчитывала, что, получив ее доклад, они сразу же сообщат об этом. Самое важное, чтобы доклад попал к Джеку, как только он вернется.

Саманта надела на машинку пластмассовый футляр, собрала карандаши и испорченные листы бумаги; в бывшем кабинете рекламных агентов она устроила немалый беспорядок. Бросив мусор в корзинку, которую следовало вынести на лестничную площадку, Сэмми уже протянула руку, чтобы выключить настольную лампу, как вдруг послышался непонятный шум. Этого шороха, звука легких крадущихся шагов за дверью оказалось достаточно, чтобы она поставила мусорную корзину на место и замерла, напряженно прислушиваясь.

Освещенный кабинет вселял ощущение некоторой уверенности и безопасности посреди громадного, темного, пустого дома. Может, этот звук ничего не значит — в большинстве старинных домов по ночам слышатся поскрипывания и легкие шорохи. А уж если человек устал, успокоила себя Сэмми, звуки кажутся гораздо громче. Прошло несколько секунд, все было тихо, и она приказала себе забыть об этой ерунде.

Саманта снова подняла корзинку, но снова замерла, потому что вспомнила о человеке, который вполне мог оказаться здесь посреди ночи, — о Чипе.

Но не вернется же он сюда ради нее? Это нелепо. Неужели ему мало Соланж Дюмер и ее дочери, черт его дери?

Сэмми выключила настольную лампу над машинкой и стояла в темноте, внимательно прислушиваясь. Даже если снаружи кто-то есть, не исключено, что это Альберт, ночной сторож. Правда, старик редко добирался посреди ночи до третьего этажа. Насколько знала Сэмми, он обитал в какой-то конуре на первом этаже и, как она подозревала, большую часть времени спал. Во всяком случае, она видела его всего один или два раза.

Но что же ей делать, если это все-таки Чип бродит по пустому зданию и, может быть, ищет ее?

Обычно Сэмми включала свет на лестнице, прежде чем выключить настольную лампу в кабинете. Сейчас она радовалась, что не успела это сделать. Конечно, она ничего не видела в кромешной тьме, но и ее невозможно было рассмотреть.

Она уверяла себя, что запросто справится с Чипом. Скажем, поначалу сделает вид, что принимает его приставания за чистую монету, мрачно планировала она. Только на сей раз действительно позвонит в полицию. Телефон стоит как раз на столе.

В темноте каждый звук раздавался с удвоенной силой, даже ее собственное дыхание. Прошло несколько долгих минут, и Сэмми поняла, что не может оставаться здесь вечно. Напряженно всматриваясь в темноту, она почувствовала резь в глазах, которые сами собой закрывались от усталости. Саманта осторожно обошла вокруг стола, нащупала дверную ручку и медленно приоткрыла дверь кабинета.

Через маленькое окошко в крыше проникал тусклый лунный свет, слабо отражающийся на мраморных ступенях. Сэмми тихо выскользнула из дверей, сделала шаг вперед и прижалась спиной к стене.

Неужели Чип все-таки прячется где-то наверху или, может, пытается проникнуть в ее квартирку? Ему, видимо, не хватает Сэмми для полноты коллекции! Крадется посреди ночи по дому, надеясь опять затеять с ней шашни, и это после того, как уже успел «позаботиться» о двух дамочках!

Может, он сексуальный маньяк? От этой мысли Сэмми похолодела. С подобным нельзя было не считаться. Но тогда ночью его поведение вовсе не напоминало насильника. Напротив, он…

«Забудь об этом, — приказала она себе. — Выбрось из головы Чипа, забудь, насколько он хорош в постели и все такое. Если он действительно там, то должен получить по заслугам». Она отошла от стены и посмотрела наверх. Если кто-то и поджидает ее там, до поры до времени ее прикрывает поворот лестницы перед площадкой третьего этажа.

В ночной темноте усталые глаза Сэм различали какие-то неясные очертания предметов, тени, странные двигающиеся фигуры и снова тени, которые растворялись во мраке или принимали новые очертания. Что же это такое? Неужели галлюцинации? Саманта слишком устала, чтобы разбираться.

Наконец последний крадущийся призрак испарился где-то наверху, и Сэмми с облегчением вздохнула. Видения в дрожащем свете луны мелькнули около выхода на крышу и исчезли. Она еще не знала, что сделает при следующей встрече с Аланом де Бо, но была твердо уверена, что обязательно что-нибудь придумает, чтобы отплатить ему за шуточки и дурацкие истории.

Это не Чип! Это призраки монахов-бенедиктинцев!

В усталом мозгу Саманты ночные тени превратились в черные рясы монахов из склепа, о которых рассказывал Алан де Бо. Словно чернильная клякса, что-то расплывалось и меняло форму прямо у нее на глазах. Сначала казалось, что перед ней только один призрак в сутане с черным капюшоном, потом теней стало две. Не успела Саманта и глазом моргнуть, как они исчезли.

Самое время выйти из игры. Если уж ей начали являться призраки, она действительно утомлена до предела. Саманта повернула выключатель, и все внутри Дома моды Лувель внезапно обрело реальные очертания. Никаких привидений, но, значит, и никакого Чипа.

Она настолько устала, что даже ощутила некоторое разочарование.

— Боже, я терпеть не могу это местечко, — заявила вместо приветствия Брукси. — Здесь полно туристов!

Журналистка сидела за укрывшимся под большим зонтом столиком одного из бесчисленных уличных кафе, разбросанных по террасам Форума Центрального рынка, гигантского современного комплекса в стиле модерн посреди старого Парижа.

— Я уже сделала заказ, — добавила она. — Вы опаздывали, и я не знала, сколько еще придется ждать.

Сэмми уселась на металлический стульчик и заглянула в меню.

— Мне нужно было кое-что отправить по почте, а там оказалась длинная очередь. Что здесь есть вкусненького? — поинтересовалась она, оглядываясь по сторонам.

Центральный рынок входил в список достопримечательностей Парижа, которые ей предлагал осмотреть Алан де Бо. Сэмми было немного жаль, что она впервые видит это чудо без него. Утром в привычной уже упаковке от «Лашом» принесли очаровательный букет гардений, к которому была приложена записка с извинениями: его не будет в городе несколько дней, как только вернется — позвонит.

Саманта откинулась на спинку стула и принялась внимательно рассматривать террасы, с высоты которых, словно каньоны, прекрасно просматривались торговые ряды, идущие там же, где некогда находился старый парижский рынок. Ее взору открылось великолепное сооружение из стекла и алюминия с мраморными лестницами и эскалаторами. Форум Центрального рынка включил в себя абсолютно все: магазинчики, рестораны, станции метро, закусочные и выставочные залы — невероятную смесь ультрасовременных деталей и типично парижской витиеватой архитектуры. Бетонные террасы соединили крытые плексигласом галереи, изогнутые алюминиевые крепления которых, плавно переливаясь друг в друга, напоминали Сэмми пороги гигантского водопада. Все это великолепие венчали окружающие Форум тюльпа-нообразные башни и башенки. Тысячи квадратных метров огромного комплекса странным образом контрастировали с крышами мансард и бегущими вниз разбитыми каменными мостовыми раскинувшегося вокруг района, возникшего еще в восемнадцатом веке.

— Смотрится так, словно кто-то пытался построить Диснейленд и забросил эту затею, — сказала Брук-си, в очередной раз поднося бутерброд ко рту. Откусив большой кусок, она мрачно уставилась на Саманту. — Я не продала их, — заявила она с набитым ртом.

— Что не продала? — Сэмми попыталась привлечь внимание официанта.

— Фотографии, которые сделала в Доме моды Лу-вель. И сейчас я на мели.

В замызганной блузке из лилового атласа Брукси сегодня выглядела неряшливее, чем обычно. На круглом лице, казалось, появились какие-то разводы, будто она не сняла толстый слой вчерашнего грима. Торчащие во все стороны черные волосы с оранжевыми кончиками следовало бы покрыть новым слоем лака. Сэм не могла понять, где Брукси провела прошлую ночь.

— Фотоагент из «Штерна» интересовался, сделаны ли снимки у «Валентине», «Мортесье», «Сен-Лорана» или где-то еще. Ведь я снимала в помещении, и это могло произойти где угодно. Так вот, я ответила так, как мы договорились: «Один из парижских домов высокой моды». Тогда он спрашивает, что за туфту я хочу ему всучить? Ведь покупка гардероба не событие, если только принцесса Джеки не покупает туалеты у кого-то из великих, — вот что он мне сказал. А если принц собирается держать ее на привязи где-то в Испании до тех пор, пока она не отделается от наркотиков, так следует ехать туда. Этот гад прекрасно знает, что мне неизвестно, куда именно ее отправят. Испания — огромная страна, — жалобно шмыгнула носом Брукси. — К тому же, даже если бы я это знала, у меня нет ни гроша на билет.

— Мне очень жаль, Брукси.

— Вам очень жаль? Послушайте, это я уже проходила. Я даже не пыталась обращаться во французские газеты. А мне действительно нужны деньги, и прямо сейчас. — Брукси нетерпеливо задвигалась на своем стуле. — Вы даже представить себе не можете, как необходимо мне было продать эти фотографии. Как раз сейчас наступило некоторое затишье в информации о моде. Так всегда бывает перед тем, как в июле все закрутится-завертится. Сейчас все делается за закрытыми дверями. В дома высокой моды даже еду из кафе для сотрудников приносят только свои люди — настолько все боятся, что украдут какой-нибудь эскиз. А уж если кто-нибудь из внештатников решится и раздобудет нечто сенсационное, что тут творится с официальной прессой!

— Точно так же и в Нью-Йорке, — уклончиво сказала Саманта, попросив официанта принести еще один бутерброд и бокал вина, и откинулась на спинку стула. — До тех пор, пока не начнутся показы осенних коллекций, все замирает.

— Да-да, ладно, но послушайте, мне необходимо что-то «жареное». — Брукси, кажется, не на шутку рассердилась. — Ну же, Сэмми, что-нибудь вроде рассказа о Джексоне Сторме и Доме моды Лувель.

Саманта разглядывала эмалированную поверхность столика, повторяя про себя, что хочет добиться только одного: чтобы все получилось и Брукси не предприняла какой-то неверный шаг. Например, ей сейчас вовсе ни к чему безумная история, связанная с Софи, или мадам Дюмер, или с кем-либо из заказчиков Дома моды Лувель. Подшивка бланков с заказами, где указывались имена клиентов, на которую она едва бросила взгляд, больше всего напоминала список приглашенных на костюмированный бал: баронесса Мордит, графиня Ирина Хортобаги, принцесса Монте-Матес, маркиза Альфонсина Л'Эспинуа. Перечень сшитых для них нарядов производил не меньшее впечатление. Изысканные вечерние наряды, бальные платья для молоденьких девушек, подвенечные платья… Брукси утверждает, что «Лувель» копирует свои модели с других парижских домов «от кутюр» и продает этой компании чудаков. Сейчас Наннет и Сильвия работают над гардеробом принцессы Медивани — консервативного толка «школьными» платьицами темных тонов, пальто покроя «принцесса», — все слишком по-детски для дикарки-подростка в панковском прикиде, которую недавно телохранители втащили в салон на глазах Саманты и Брукси.

— Послушайте, вы и сами не собираетесь сидеть в тени, знаете ли. — Брукси оттолкнула пустую тарелку и придвинула к себе десерт — яблочный пирог. — Уже ползут слухи о том, что Алан де Бо посетил «Максим» в сопровождении фантастически красивой блондинки, похожей на одну американскую модель, потому что на ней были черные джинсы и черная атласная блуза. И он повел ее на третий этаж «Максима», куда имеют доступ только избранные. Послушайте, вы ведь можете рассказать, — попросила она быстро, — какой он, Алан де Бо? Я имею в виду, что испытываешь, когда идешь в «Максим» с самим великим BCBG? У вас что-нибудь было?

Саманта уже имела опыт общения с прессой, хотя и весьма доброжелательной — в бытность Сэм Ларедо. Она знала, что Брукси работает на нее, но все-таки замялась.

— Нет-нет, у нас ничего не было. Господи, Брукси, не пиши ни о чем таком! Я едва знаю Алана де Бо. И что такое BCBG?

— BCBG — bon chic, bon genre — шик и стиль. Сливки общества, прекрасное происхождение. Это означает, что он обладатель такой снобистской мелочи, которую американцы и не заметили бы, но французы очень чтут, — титула герцога. Кстати, он своим титулом не пользуется, вы знаете? Сейчас вообще в моде быть трудолюбивым технократом, управленцем высшего звена, инженером, компьютерным мудрецом, чем-то в этом роде. Иметь квартиру в Париже и дом в деревне, летать на самолете, принадлежащем компании, владеть виллой на Ривьере, ну и все остальное. Но когда Алан де Бо начинает появляться с кем-то — это горяченькая новость! — Она помолчала и ехидно заметила: — А вы знаете, что у Алана де Бо что-то было с другой шикарной дочкой Медивани — принцессой Катрин, когда она пару лет назад потрясала Париж своими выходками. Герцог де Бо и принцесса мотались с какой-то бешеной компашкой — одного поля ягоды с веселыми ребятишками из Монако, лондонской золотой молодежью и прочими — до тех пор, пока они постепенно не начали «сгорать» один за другим. Ну, например, принцесса Катрин, спасаясь от наркомании, прошла курс лечения в одной из больниц здесь, в Париже, а Алан де Бо на время уехал в Штаты. Сэмми, потеряв всякий аппетит, отложила в сторону бутерброд. Встреча с Брукси неожиданно приняла оборот, которого она не ожидала.

— Послушай, Брукси, что ты…

— Я просто рассказываю тебе, Сэмми, — подчеркивая каждое слово, произнесла журналистка. — Ты приезжаешь сюда, чтобы выполнить какое-то задание Джексона Сторма, которое предпочитаешь держать от всех в секрете, потом Алан де Бо приглашает тебя в «Максим», а я сижу здесь, перекусываю с тобой, и предполагается, что мне следует вести себя так, словно ничего не происходит? Послушай, ну когда же ты собираешься дать мне волю? Я ведь корреспондентствую в Париже не ради собственного удовольствия, пойми ради бога!

— Брукси, не ори так громко, — попросила Сэмми, оглядываясь по сторонам. — У меня есть кое-что для тебя, но мне необходима твоя помощь. Джексон Сторм собирается…

— Минуточку, — прервала ее Брукси, хватая за руку. — Боже, вон они! Ты их видишь?

Террасой ниже по проходу, тянущемуся вдоль цветочных прилавков и серпантина туннелей из алюминия и плексигласа, шли, глядя друг на друга и держась за руки, мужчина и женщина, безразличные к любопытным взглядам прохожих.

— Это Жиль Васс, — прошептала Брукси, — новый и самый модный дизайнер у Мортесье. Он, видимо, совершенно спятил, ведь с ним Лизиан! О черт, а у меня нет с собой камеры!

— А в чем дело? — поинтересовалась Сэмми, все еще размышляя над тем, что услышала об Алане де Бо и старшей дочери принца Медивани. Неужели у него действительно была какая-то связь со скандально известной принцессой Катрин? Принцессой, которая то и дело давала повод для самых сенсационных сообщений на страницах «Стар» и «Нэшнл инквайерер».

— Этот Васе — просто душка, — болтала тем временем Брукси. — Черт возьми, ну разве он не хорош? Ему всего двадцать один. А она на семь лет старше — ни больше ни меньше. Лизиан подростком работала у Галано. — Она перегнулась через спинку стула, чтобы лучше видеть парочку, как раз проходящую под их террасой. — Господи, диву даешься, как им удается так выглядеть! Оба чертовски интересны! И зачем они сюда явились? — Брукси затаила дыхание. — Через час пол-Парижа доложит Руди Мортесье, что Жиль гулял с Лизиан по Центральному рынку.

Дом моды Мортесье, припомнила Саманта, внимательно глядя на нижнюю террасу, занимает третье или четвертое место, следуя за Диором, Сен-Лораном и Карденом. Руди Мортесье славился во всем мире своими классическими туалетами «от кутюр». Но это никак не вязалось со словами Брукси. С какой стати пол-Парижа будет названивать Руди из-за того, что его молодой дизайнер прогуливается по Центральному рынку с красавицей моделью из Дома Галано?

Парочка остановилась и посмотрела в сторону кафе. По жесту молодого человека можно было догадаться, что он предлагает своей спутнице зайти перекусить. На нем был простой черный свитер с высоким воротом и узкие черные брюки, подчеркивающие стройную сухопарую фигуру, но внимание привлекала не одежда, а лицо — черные, словно проведенные по линейке брови над коротким точеным носом, высокие скулы и тонкие подвижные губы, свидетельствующие о страстности и чувственности, свойственным юности. Рядом с ним стояла настоящая французская красавица: миловидное личико с классически правильными чертами лица и темными немного грустными глазами — воплощение нежности, скрытое под маской безмятежности холодное, мечтательное очарование.

— Руди Мортесье раскопал этого Жиля Васса где-то в Туре, в магазинчике-ателье, принадлежащем его матери, — сообщила Брукси, почти не разжимая губ. — Привез его в Париж около двух лет назад, как когда-то давно Диор нашел Живанши и Сен-Лорана. У парня настоящий талант. Сейчас он делает примерно шестьдесят процентов вещей для каждой новой коллекции Дома моды. Посмотри, как он великолепен. Недаром бедный Руди по уши в него влюблен.

Сэмми наблюдала, как симпатичный юноша обнял подругу и нежно поцеловал ее в губы.

— Кто в кого влюблен? — ничего не понимая, спросила она.

— Парень оказался не так уж прост, — скороговоркой продолжала Брукси. — Он понял, что происходит. В результате каждое утро парижского мира высокой моды начиналось с телефонных звонков и обсуждения «дела Васса». Сначала Руди подарил этому красавцу «Ягуар», потом длинную соболью шубу из Москвы, которую Жиль почти никогда не надевает. Поскольку Жиль играет в футбол, Руди достал несколько полных комплектов настоящей футбольной экипировки. Руди заказал специально для Жиля великолепный пистолет — хромированную «беретту» — и украшения, ты не поверишь, какой стоимости! Руди из кожи вон лезет, чтобы завоевать его. Что за дела! Ведь делал же тот пацан эскизы для ателье своей матери! В Туре! Что же за этим кроется? И наконец это произошло!

— Что произошло? — не поняла окончательно сбитая с толку Саманта.

Брукси наблюдала, как парочка исчезла где-то на лестнице, поднимаясь в то кафе, где сидели они.

— Вот над этим-то все и ломают голову. Если тебя интересует мое мнение, думаю, что паренек и малыш Руди сошлись, потому что какое-то время Мортесье был просто безумно счастлив. А потом Васс влюбился в Лизиан, топ-модель Галано — может быть, лучшую в Париже. Первое, что стало известно: Жиль и Лизиан живут вместе в ее квартире.

Несколько секунд Сэмми удивленно смотрела на Брукси.

— Мортесье собирается его уволить?

— Да нет, Руди все еще влюблен в этого мальчишку. К тому же Руди такой милашка, настоящий добряк, он ни за что так не поступит. Кроме того, Жиль сделал большую часть его последней коллекции. И все еще заходит порой ужинать к Руди в Пасси, ну и все такое… Но он предпочитает никому не попадаться на глаза вместе с Лизиан. Если не считать сегодняшнего дня. Вот я и удивляюсь, что бы это значило?

— Ты собираешься писать об этом?

Брукси уставилась на Саманту широко открытыми от удивления зелеными глазами.

— О чем? О том, что существует любовный треугольник, в который вовлечены трое представителей мира высокой моды? Это не новость — это парижская жизнь. — Зеленые глаза вдруг превратились в щелочки. — Мне нужен твой материал — вот что я хочу, Сэмми. История про Джексона Сторма, знаешь ли. Что-то значительное: Джексон Сторм собирается завоевать парижский рынок высокой моды. — Она еще раз внимательно взглянула на Сэмми и продолжила: — Ведь Сторм зачем-то приобрел «Лувель» так, что никто об этом не знал, правда? И тебя он прислал сюда, чтобы все выяснить, потому что джинсовая кампания в Нью-Йорке неожиданно провалилась и тебе уже не было смысла там оставаться, правильно?

— Подожди, Брукси, — прервала ее Сэмми. — Я должна тебе кое-что рассказать, но это не совсем…

— «Сэм Ларедо» ничего не показывает в июле в Нью-Йорке, — не слушала ее Брукси. — Линия «Вестерн джинс» исключена из списка Нью-йоркского института готовой одежды, как и все, что производило у Короля Сторма вещи в стиле «Дикий Запад»: купальники, сапоги, детская одежда, «Сэм Ларедо» — абсолютно все! Об этом сообщили в понедельник в «Вуменс вэа дейли».

«Вуменс вэа дейли»? Сэм удивленно уставилась на Брукси. Она уже пару недель не читала газет и журналов, касающихся мира моды. Она даже не знала, какие издания на английском языке можно купить в Париже. Немного погодя Саманта прошептала:

— Что ты хочешь этим сказать? Как это «Сэм Ларедо» нет в списке?

Журналистка пожала плечами.

— Джексон Сторм сворачивает производство джинсовой одежды, вот и все. И не он один. В этом году ковбойский стиль не в чести.

Саманта застыла, глядя на недоеденный бутерброд и пытаясь сосредоточиться. Не может быть! Только не это! В прошлом году закрытый просмотр коллекции джинсовой одежды Джексона Сторма в зале «Шерри Незерленд» стал настолько из ряда вон выходящим явлением, что занял первые страницы специального воскресного выпуска «Нью-Йорк тайме», посвященного вопросам моды. Оптовые покупатели и представители прессы, работающие для Нью-йоркского института готовой одежды, многие из которых всего через неделю собирались вылететь на показы в Париж, толпились в танцевальном зале «Шерри Незерленд», а команда специалистов по связям с общественностью и рекламе сбилась с ног, потому что для собравшейся публики не хватило ни стульев, ни заранее припасенной икры и шампанского. И что же? Неужели в этом году показ вообще отменен? А ей никто и слова не удосужился сказать!

— Ты дашь мне интересный материал, Сэмми, — продолжала тем временем Брукси. — Если Джексон Сторм готовится к столь значительному шагу, это станет сенсацией года, новостью из новостей, а не просто модной байкой! Это пройдет в «Тайме», «Уолл-стрит джорнэл», «Вашингтон пост», да везде! — Она облокотилась на стол. — Ты меня слушаешь? Мне неважно, что происходит со Стормом в Нью-Йорке. Я хочу иметь материал здесь, в Париже, и получить его от тебя, Сэмми! Боже ж мой, мне следовало догадаться, что ты — по-прежнему его номер один! Ведь он не выбросил бы тебя на свалку в любом случае, правда?

Сэмми быстро встала, резко отодвинув стул.

Брукси тоже поднялась, не давая ей уйти.

— Мне нужны деньги. Я провалюсь в тартарары, если ты не дашь материал! — закричала она. — Ты знаешь, каково остаться без денег в Париже? Ты не можешь зайти к друзьям, ты не можешь временно пожить за счет брата, у которого есть постоянная работа, ты не можешь переехать к подруге — их здесь просто нет!

— Пожалуйста.

Саманта попыталась обойти журналистку. Бедная. Голодная. Нуждающаяся в деньгах. Эти слова из ее собственного недавнего прошлого причиняли боль. Она остановилась и повернулась к Брукси. Все, что она собиралась сказать за этим ленчем, встало на свои места.

— Я дам тебе информацию, — медленно проговорила она. — Но надо доработать кое-какие детали, вот и все. — Сэмми заметила, что глаза журналистки заблестели от радости. — Ты получишь этот материал, Брукси, обещаю. И это будет лучше, чем ты можешь себе представить!




12


— Убирайся отсюда, вот что я имею в виду! — Саманта быстро спрятала за спину большой сверток из магазина хозяйственных товаров на авеню Опера. — Никто не имеет права находиться в этом здании в выходные дни!

Чип, растянувшийся поперек лестницы и опирающийся локтем на последнюю ступеньку площадки четвертого этажа, преграждал ей путь. Поношенные джинсы плотно облегали бедра и ту часть тела, которая выставляла напоказ его мужские достоинства; распахнутая кожаная куртка мотогонщика открывала мощную мускулистую грудь. Сильные пальцы Чипа сжимали два шлема: один блестящий, из позолоченного пластика, второй — серебристый.

— Убери с дороги свои ножищи! — Сэмми смотрела ему прямо в лицо, пряча за спиной руку со свертком. — Мне нужно пройти.

— Я подумал: вдруг тебе захочется совершить маленькую прогулку, любовь моя, — как ни в чем не бывало предложил он. — Где ты была? Я жду на этой проклятой лестнице почти час. — Беззастенчивые темные глаза одобрительно скользнули по блузе и джинсам, подчеркивающим фигуру. — Прекрасный денек, чтобы выбраться на прогулку, подышать свежим воздухом. Тебе нравятся мотоциклы?

Сэмми настороженно смотрела на мощную фигуру Чизуика, оценивая ситуацию. Перекусив с Брукси, она поспешила в магазин хозяйственных товаров недалеко от «Гранд-опера», а потом по улице Капуцинов бросилась домой, так что до сих пор не могла отдышаться после этой гонки. И вот — пожалуйста! — здесь, прямо на ступеньках Дома моды Лувель, разлегся Чип, поджидая ее! А она-то думала, что уже отделалась от него.

— А в чем дело? Кто-то из твоих приятельниц испортил тебе настроение?

Не успели эти слова слететь с губ, как она пожалела о сказанном. Сегодня Чип, похоже, не имел никаких далеко идущих планов, несмотря на то, что произошло между ними. От одного воспоминания щеки Саманты залились предательским румянцем. Неужели ей придется вечно страдать из-за одного неверного шага?

— Поднимайся, — потребовала она. — Мне нужно пройти.

— Мм-мм, — промычал он, даже не думая пошевелиться. Закинув ногу на ногу, Чип смотрел на нее снизу вверх из-под густых черных ресниц. — Знаешь, любовь моя, мне хотелось бы увидеть тебя однажды в юбке, в чем-нибудь легком и женственном. Хотя бы один разочек! Брюки тебе очень идут, у тебя прекрасная фигура и удивительно длинные ноги, но и в платье ты была бы очаровательной. А что это ты прячешь за спиной? — ласково продолжал он. — Можно взглянуть?

— Я хочу, чтобы ты убрался с дороги, — процедила сквозь зубы Саманта. Рука, в которой она держала сверток, начала затекать. — Я ничего не прячу, и вообще это не твое дело.

Не успела Сэмми перешагнуть через обутую в тяжелый ботинок ногу, держась поближе к стене, как Чип, резко выбросив вперед одну руку, схватил ее за колено и уселся на ступеньках.

— Саманта, — сказал он изменившимся вдруг голосом. — Давай прокатимся. Я хочу с тобой поговорить.

— Отвяжись от меня, черт возьми! — Она воинственно вскинула подбородок. Теперь их глаза оказались приблизительно на одном уровне: она стояла несколькими ступенями ниже, чем сидел Чип. Сэмми опустила руку со свертком, так что он оказался на виду. — Я тебя не боюсь. И если ты, клоун, попытаешься что-нибудь предпринять, поверь, я заставлю тебя об этом пожалеть!

Он внимательно смотрел на Саманту, по-прежнему цепко держа ее за колено.

— Ты думаешь, я собираюсь напасть на тебя? — В голосе Чипа послышались ехидно-ласковые нотки. — Я уже проводил в твоей постели большую часть ночи, любовь моя, и что-то не слышал жалоб! — Не сводя с нее глаз, он спросил: — А это что? Интересно знать, что тебе приглянулось в парижских магазинах…

Прежде чем Сэмми успела отскочить в сторону, Чип ухватился за сверток. Она еще пару секунд пыталась удержать пакет, но Чип оказался гораздо сильнее.

— Отдай, — потребовала Саманта. — Говорю тебе, отдай! Я добьюсь, чтобы тебя арестовали за вторжение в чужие владения, даже если это последнее, что я успею сделать в жизни!

Он отпустил Сэмми, разворачивая плотную бумагу, и через мгновение уже держал в руках ее приобретение: великолепные стальные кусачки с деревянными ручками. Черные крылья бровей Чипа удивленно и насмешливо вскинулись вверх.

— И как же ты собиралась это использовать, голубушка? Решила заняться небезопасным бизнесом — воровать велосипеды?

— Иди к черту, ты слышал? — Она ухватилась за одну из ручек инструмента, в то время как Чип держал другую. Сэмми совершенно безрезультатно пыталась вырвать кусачки. — Я сказала, отдай! Это не мое, это собственность мастерской!

Чип наконец поднялся во весь рост и, легко разжав ее пальцы, отобрал кусачки.

— Не глупи. Не будешь же ты сама это делать? Да у тебя и силенок не хватит, чтобы сломать тот добротный замок. Все, чего ты добьешься, — это повредишь свои нежные ручки, глупышка.

— Отдай! — Саманта не слишком уверенно шагнула ему навстречу, сжав кулачки, но пока не очень представляя, что собирается сделать. — Я взяла их напрокат, а не купила! Отдай!

Он поднял руку с кусачками так, чтобы Сэмми не смогла до них дотянуться.

— Спокойно, спокойно, не делай глупостей, любовь моя. Что ты надеешься найти на этом складе, Саманта? Что бы ты хотела там обнаружить?

— Послушай, ты… — начала было Сэмми, но остановилась. Инструмент находится у Чипа, и он совершенно прав: необходима большая физическая сила, чтобы сломать замок. Если бы Чип захотел, он, возможно, сумел бы это сделать.

Правда, в следующее мгновение Сэмми решила, что иметь с ним дело — сумасшествие, ни больше ни меньше. Явившись сюда под предлогом прогулки на этом дурацком мотоцикле, он наверняка добивался лишь того, чего хотел от любой женщины, которая когда-либо позволяла ему дотронуться до себя, того же, что получал от Соланж Дюмер и ее дочери!

— Там должны быть платья, — принялась вдруг объяснять Сэмми. — Те, которые демонстрировали и которые не удалось продать. Я смотрела эскизы, но очень хочется увидеть их в натуре. Думаю, они могут представлять определенную ценность.

Он все еще держал кусачки в высоко поднятой руке.

— Ценность?

— Для меня, ты, невежда! — прошипела Сэмми. — Я модельер! Там… там может быть множество платьев разных лет, и это очень важно!

— Господи Иисусе, — вздохнул Чип. — Ведь ты не оставишь эту затею, правда?

— Тебя вообще не спрашивают! — взорвалась Саманта. — Дом моды Лувель принадлежит теперь корпорации Джексона Сторма, и я ни за какие коврижки не откажусь от этого склада! Именно поэтому я здесь и нахожусь!

Чип долго и пристально смотрел на Саманту.

— Пойдем, удовлетворим твое чертово любопытство, — резко согласился он, повернулся и перемахнул через последние несколько ступенек.

— Подожди! — окликнула Сэмми, торопливо шагая следом. Он направлялся прямо к дверям склада. — Подожди! Я вовсе не уверена, что хочу твоей помощи!

Саманта понимала: нельзя рассчитывать, что Чип ничего не скажет Соланж Дюмер. Неужели он и впрямь собирается собственноручно взломать замок?

Сэмми бегом преодолела последние несколько метров, но Чип уже успел вставить кусачки в петлю висячего замка. Бросив на нее быстрый взгляд, молодой человек крепко сжал руки. Она подошла к двери в тот момент, когда раздался характерный звук — и кусачки перерезали металл. Замок открылся и упал в его подставленную ладонь.

Чип склонил голову, изучая срез.

— Чистая работа! Потом можешь просунуть петлю в ушки и оставить замок на двери, словно он закрыт. — Чип показал, как это сделать. — Снизу никто не сможет обнаружить следы взлома.

Саманта прижалась спиной к стене, глядя на этого человека со смесью ужаса и любопытства.

— И как часто тебе приходится заниматься подобным?

Он одарил ее язвительным взглядом.

— Ну и подозрительная ты особа, любовь моя. Какая разница? Я сделал, что ты хотела. Ну что, собираешься заглянуть внутрь?

Сэмми посмотрела на ручку двери и после минутного колебания взялась за нее. Ручка повернулась легко, но дверь не поддалась.

— Вот как надо.

Чип приложил мощную ладонь к двери и сильно толкнул. Дверь медленно распахнулась.

— Где же выключатель? — Сэмми слышала, как он пытается что-то нащупать, водя рукой по стене. Раздался щелчок. — Лампочки, видимо, перегорели. Хочешь, я принесу фонарик? Он внизу, в сумке на мотоцикле.

Сэмми не ответила. Она уже вошла в комнату.

Неяркий послеполуденный солнечный свет пробивался сквозь застекленный проем в крыше где-то над их головами, освещая небольшую часть помещения. Саманта увидела закрепленные на низком потолке горизонтальные железные перекладины, на которых ряд за рядом висели на плечиках бесчисленные платья. Воздух был затхлым, однако совершенно не чувствовалось неприятного запаха плесени. Она затаила дыхание. Перед ней были творения Дома моды Лу-вель! Ей показалось, что она обнаружила спрятанные сотни лет назад сокровища.

Чип прислонился к дверному проему, внимательно наблюдая за Самантой.

— Это то, что ты хотела найти?

Трудно сдержаться, даже если это всего-навсего отвратительный Чип.

— Да! О, да! Они все здесь! — Сэмми задыхалась от радости.

От переполнивших ее чувств она закружилась в узеньких проходах между рядами платьев, длинные волосы закрыли ее лицо, ладонями она поглаживала восхитительные ткани — больше всего это напоминало танец безудержной радости. Она поднесла к свету подолы нескольких нарядов.

— Какое чудо! Здесь, должно быть, сотни платьев! — Просунув голову между вешалками, Саманта пробормотала: — Тут трудно что-то рассмотреть, но я чувствую, какие здесь ткани! Атлас, шелк, креп, вышивка бисером, блестки и, как мне кажется, аппликации из мелкого жемчуга. Это, должно быть, свадебные или бальные платья.

Ее взлохмаченная головка вынырнула из-под одежды, в руке Сэмми держала нечто, сотканное из блесток. Замерев на секунду, она постаралась освободить запутавшийся в бусинах локон. На лице ее внезапно расцвела восторженная улыбка.

— Ты не понимаешь, что это значит! Ты не видел эскизов, но Клод Лувель была ничуть не хуже Бальмана или Шипарелли, клянусь! Мне просто необходимо было найти… ой-ой! — взвизгнула она, выдрав прядь волос. — Найти оригиналы!

Слова замерли у нее на губах. Стоя в дверях, Чип смотрел на нее с таким выражением, что она застыла, все еще сжимая в руках кусочек блестящей голубой ткани. Спрашивать, в чем дело, не было необходимости. Ответ ясно читался на его лице, в опушенных густыми черными ресницами глазах, мрачно устремленных прямо на нее.

— Ты прекрасно смотришься в окружении этих блесток, — прозвучал тихий голос. — Впервые вижу тебя счастливой.

«Если бы он не был так чертовски привлекателен!» — подумала вдруг Сэмми. Все, о чем она хотела забыть, ожило в памяти: крупное, сильное тело, сжимающие ее в объятиях руки, ненасытные жгучие поцелуи и даже животные звуки, вырывающиеся из его горла, когда он овладевал ею. Да, Чип провел в ее постели большую часть всего одной ночи, и она ответила ему взрывом такой исступленной страсти, что не хотела об этом вспоминать. Вспоминая же, она начинала дрожать, а ладони становились влажными — точно так, как сейчас.

— Саманта… — начал Чип.

При звуке этого низкого голоса она выпустила из рук расшитую ткань и бросилась к двери. Сэмми попыталась проскользнуть мимо Чипа, но он ухватил ее за руку.

— Подожди, любовь моя, — торопливо проговорил он. — Саманта, мне необходимо поговорить с тобой.

— Забудь об этом! — закричала она. Ну как можно было дойти до такого безумия с Дешевкой Чипом? Да ей противно даже думать о нем! — Оставь меня в покое!

Она оттолкнула его и ринулась к лестнице. По звукам, раздавшимся за спиной, Сэмми поняла, что он закрыл дверь и повесил на место сломанный замок. Она бегом пересекла лестничную площадку, но Чип уже почти догнал ее, звук его тяжелых ботинок глухо отдавался на мраморном полу.

— Саманта, остановись, — услышала она раскатистый голос.

Едва не споткнувшись о шлемы, которые он оставил на верхней ступеньке, Сэмми бросилась к дверям своей квартиры, нащупывая в сумочке ключи.

— Убери свои ручищи! Мне от тебя ничего не нужно. Возвращайся к своим подружкам и не трогай меня!

Унизительно было ощущать, что тело само отвечает на призыв этого красивого и доступного самца. Чип превратился в ловушку для ее чувств — фантастическое тело, горящий и зажигающий взгляд, сумасшедшее желание, которое пробуждает один его вид. Совершенно необходимо найти способ навсегда убрать его из Дома моды Лувель!

Когда он догнал ее, схватил за запястье и вынул из ладони ключ, Саманта сжалась от страха. Чип отпер замок и распахнул дверь.

— Я не войду вместе с тобой! — Саманта повернулась было к лестнице, но Чип удержал ее.

— Входи, — приказал он, повелительно кивнув. — Я хочу с тобой поговорить.

— Иди к черту!

Она проскочила мимо него и попыталась захлопнуть дверь, однако Чип быстро просунул в щель тяжелый башмак.

— Саманта, — повторил он, отворяя дверь пошире и делая шаг вперед. — Успокойся.

«Успокойся?» Ну как можно успокоиться, если, находясь сейчас в той же самой комнате с ним наедине, она начинает испытывать такое? Сэмми сделала шаг назад и, словно защищаясь, подняла сжатые кулаки.

— Не вздумай прикоснуться ко мне! Ты — ничтожество, слышишь? Ты низкопробное, самое обычное ничтожество, такой же, как люди, с которыми я…

«Выросла», — собиралась она закончить фразу, но замолчала, понимая, что это чистая правда. Сердце ее бешено забилось: высокий, симпатичный и одновременно противный Чип был точь-в-точь таким, как мужчины, среди которых она выросла, — все до единого бездельники, бродяги и опустившиеся негодяи, как ее отец и братья. Пьяницы, не заботящиеся ни о женах, ни о детях. Мужчины, от которых большую часть жизни ей приходилось спасаться бегством.

Он захлопнул за собой дверь и, прислонившись к ней, скрестил руки на груди.

— Ничтожество? — В черных глазах сверкнули молнии. — Так вот что ты обо мне думаешь? А если я скажу, — мягко продолжил Чип, — что не сплю ни с Софи, ни с ее матерью, ты мне поверишь?

— Нет! — крикнула она.

Он пожал плечами.

— Ну, тогда это твои проблемы, правда? — Он сделал шаг от двери. — Саманта, когда ты возвращаешься в Нью-Йорк?

Она резко повернулась.

— Что?

— Сколько времени ты собираешься здесь пробыть?

— Это не твое собачье дело! — Она снова показала ему спину. — Ты не имеешь права даже находиться здесь в субботу. Не хочу, чтобы ты вокруг меня крутился. Отдай ключ и убирайся.

— Нет.

Саманта лихорадочно осматривала гостиную: она оказалась один на один с этим человеком в совершенно пустом доме. Его взгляд, устремленный на нее, внимательный и полный страсти, не оставлял ни малейшего сомнения в том, что сейчас произойдет.

— Я никуда с тобой не поеду, — громко проговорила она. — У меня нет времени раскатывать на мотоциклах. Глупее ты ничего не мог придумать!

— Я хочу тебя, Саманта, — тихо сказал Чип. Не успела она и рта раскрыть, чтобы что-то возразить, как он продолжил: — Послушай, любовь моя, давай не будем притворяться, что ты не понимаешь, о чем я говорю. Только не после того, как ты так смотрела на меня всего несколько минут назад…

Сэмми пересекла комнату.

— Послушай, ты, — прошипела она, — не хочешь ли ты сказать, что это я за тобой увиваюсь?

— И не говори, что не помнишь, — продолжал он, следуя за ней, — что ты испытала, когда мы были вместе. Я замечаю, как в твоей прелестной головке проскакивают одни и те же воспоминания всякий раз, когда ты на меня смотришь. Я рад, что ты не можешь этого забыть. — Легкими шагами он приблизился к ней вплотную. — Я пришел сказать тебе, что чувствую то же самое. Я хочу тебя точно так же, как ты хочешь меня.

— Нет. — Она сделала еще несколько шагов, наткнулась на диван, обогнула его. — Ты сошел с ума? Ты совершенно чокнутый, ты… не так уж неотразимо твое тело!

— Это единственное, что тебе нравится? Мое тело? — Чип открыто провоцировал ее. Саманта прошла в гостиную, а оттуда направилась в спальню. — А разве тебе не нравится то, что я делаю, что я заставляю тебя испытывать?

— Ты не заставляешь меня испытывать ровным счетом ничего, — взвизгнула Саманта, ударившись плечом о дверь спальни и поморщившись. — Ты — последний, с кем мне хотелось бы лечь в постель. Ты — жалкий, низкий, грязный… — Ей не хватало слов, и она только гневно сверкала глазами.

Чип остановился, свысока глядя на Сэмми.

— Со сколькими мужчинами ты занималась любовью, Саманта? — спросил он слегка изменившимся голосом. — С одним? С двумя? Их не могло быть много: совершенно очевидно, что никто не подарил тебе возможности почувствовать себя счастливой.

Он возвышался над ней, и она ощутила себя совершенно подавленной его физической близостью, одно его присутствие вызывало у нее головокружение. Чип очень медленно стянул с себя кожаную куртку и бросил ее на пол.

— Ничтожества тоже бывают разными, любовь моя. — Широкой ладонью он погладил ее по щеке и откинул назад растрепавшиеся белокурые волосы. Саманта вздрогнула, словно от боли. — Кстати, я ведь не обзывал тебя, правда?

Сэмми замерла. Ей стало трудно дышать, когда сильная ладонь медленно обхватила ее затылок.

— Поверь, я такой же упрямый, как и ты, любовь моя. Ты появилась, — он приблизил свой рот к ее губам, — в чертовски неподходящее время. Но, похоже, я ничего не могу с собой поделать.

Когда Чип приник к ее рту, Саманта застонала, ощутив уверенный теплый поцелуй. Слегка шершавые, мягкие губы прижались к ней, заставляя открыться навстречу прикосновению его языка, почувствовать загадочный, таинственный вкус. Он медленно проникал все глубже и глубже, чувствуя, как дрожит ее прильнувшее к нему тело. Вдруг Чип резко привлек ее к себе и стал целовать грубо и неистово, не в силах справиться с охватившей его страстью. Этот поцелуй сжигал их обоих. Пальцы Чипа зарылись в ее растрепавшиеся волосы, он сжимал Сэм все крепче, его мрачное лицо пылало.

Эта животная страсть заставила ее задрожать. Сэмми, все еще сопротивляясь, попыталась оттолкнуть его.

— Та ночь, — сказала она задыхаясь, — была одной большой ошибкой.

— Да, я знаю. — Сильные руки обвились вокруг ее тела.

Она изогнулась, из-за чего его мускулистое бедро оказалось зажатым между ее ногами, и Сэмми почувствовала, как под джинсами напрягается мужская плоть.

— Я на самом деле не хочу ложиться с тобой!

— Да-да… я знаю, любовь моя.

Он целовал волосы Сэмми, его теплые ладони скользили по ее плечам, поглаживая спину, медленно спускаясь на ягодицы. Чип подтянул Саманту к себе так, словно хотел вдавить ее в себя.

Она задрожала. Ей казалось, что это мощное тело охватывает ее, завоевывает, вовлекает в водоворот страстного желания. От него исходил чистый и в то же время немного терпкий мужской запах с примесью одеколона или цитрусового лосьона после бритья. Вопреки собственному решению она до боли прижалась бедром к его твердой мужской плоти, груди буквально вдавились в его широкую грудную клетку.

— Ты мне даже не нравишься! — выкрикнула Сэмми.

— Да, радость моя, я знаю. — Его рот нежно прижался к ее лицу, ладони медленно накрыли груди, и большие пальцы подобрались к соскам, так что они сразу же затвердели. — Ты такая прелесть, что я не могу удержаться и не дотрагиваться до тебя. Ты помнишь, что чувствуешь, когда я внутри тебя, Саманта? — прошептал он вкрадчиво. — Твои длинные великолепные ноги сжимают мое тело, а ты дрожишь и стонешь, желая меня, да, любовь моя?

Тихий голос с хрипотцой разжигал в ней огонь. Она смутно осознавала, что его руки, его сильные пальцы слегка дрожат, расстегивая и стягивая блузу с ее плеч. И сразу же требовательный рот впился в шелковистую кожу ее грудей. Большими ладонями он захватил их, словно в чаши, нежно покусывая губами розовые кончики сосков. Язык ласково облизывал и посасывал кожу. Она затрепетала в его руках, волны сладострастия пронизывали ее груди, прокатывались по коже и сжимали живот.

— Я ненавижу себя за то, что позволяю тебе это делать, — простонала она, впиваясь ногтями в его плечи в то время, как его рот, перебравшись от одной груди к другой, всасывался в нее, а зубы грубовато покусывали напрягшийся сосок.

— Нет, не раскаивайся, милая моя. — Он уже расстегнул ее джинсы. — Позволь мне любить тебя, дорогая. Я сделаю тебе приятно, обещаю.

Чип осторожно спустил с нее джинсы, потом избавил ее от туфель, а она все не могла оторвать руки от его широких плеч. Сэмми переступила через упавшую на пол одежду, посмотрела вниз и увидела лицо Чипа, серьезное и какое-то отсутствующее, прижавшееся к белому животу над шелковым треугольничком бикини. Он нежно потерся губами о ее кожу.

Она только покачивалась, когда его пальцы осторожно стянули к коленям, а потом к ступням голубой шелк трусиков. Саманта перешагнула через них, а Чип, сидя на корточках, горящим взглядом пожирал ее светлые, растрепаннйе волосы, жаждущие поцелуев губы, высокие и упругие небольшие груди с набухшими розовыми сосками. Сэмми тяжело дышала. Темные глаза Чипа заскользили по белой коже живота, слегка раздвинутым ногам и светлому курчавому треугольнику. Саманта стонала и трепетала, подстегиваемая сладостной истомой, когда его сильные руки поднялись от коленей к бедрам и пальцы осторожно пробежали по шелковистым волоскам, проникая внутрь.

При этом прикосновении все тело Саманты внезапно пронзило острое желание принадлежать ему, рассудок помрачился, ногти впились в его широкие плечи. Пульсирующие ласки возбуждали ее все сильнее. Словно сведенная судорогой наслаждения, она медленно уступала ему. Сэмми почти не могла дышать, почти не могла двигаться. В следующее мгновение показалось, что мир вокруг них взорвался.

Чип обхватил Сэмми сильными руками, поддерживая, чтобы она не упала, и она буквально повисла на нем, словно тряпичная кукла, обвив руками его шею. Он быстро подхватил ее на руки, отнес в спальню, уложил на постель и принялся стягивать рубашку, ботинки и джинсы.

— Видела бы ты себя на фоне этого черного шелка, — прошептал он.

Чип подошел к кровати и, обнаженный, склонился над Самантой. Его сильное красивое тело слегка подрагивало от возбуждения, черные глаза блестели.

— Саманта, ты — самое большое искушение в моей жизни… Неудивительно, что я схожу с ума, — бормотал он.

Одной рукой Чип подтянул к своему боку ее колено, заставив Сэмми обвить его ногой. Он смотрел сверху вниз прямо ей в лицо, видя только прикрытые глаза, опушенные черными ресницами, за которыми прятались серебристые огоньки, и влажный розовый рот, открытый навстречу поцелую. Чип резко опустил голову.

— Прекрати, — попросил вдруг он. — Посмотри на меня.

Сэмми широко открыла глаза и удивленно взглянула на Чипа.

— Не представляй себя в объятиях другого. Я на это не согласен. — Теплый рот накрыл ее губы безжалостным поцелуем, зубами покусывая нижнюю губу.

Сэмми шептала что-то нечленораздельное, пытаясь снова оттолкнуть его, но он заставил ее замолчать, целуя все сильнее и сильнее. А потом Чип проник в нее, огромный и сильный; его мощное тело дрожало от почти злобной страсти, содрогалось снова и снова, словно он никак не мог остановиться.

— О, Саманта! — задыхался он. — Ответь мне… Я хочу чувствовать всю тебя… такую близкую и горячую! Впусти меня глубже, дорогая моя!

Сэмми извивалась под ним, от его тяжести, его мощи, напора она приходила в исступление. Он желал ее, и она никак не могла поверить в то, что желание может быть таким страстным. Чип тяжело и прерывисто дышал, кончики ее пальцев скользили по его гладким плечам, покрывшимся потом, он властвовал над нею, приподнимая в порыве страстного обладания над постелью. Она обхватила его ногами, крича и стеная без слов, пальцы сами вцепились в его черные кудри.

— Скажи, что хочешь меня, — потребовал он.

Саманта сдалась:

— Да, да! Я хочу тебя!

Где-то в глубине помутившегося рассудка замаячило ощущение того, что она и впрямь доверяет этому великолепному, мощному телу и хочет, чтобы Чип унес их обоих в пучину горячего забвения. Они одновременно достигли вершины. Разноцветные круги и яркие искры запрыгали у Сэмми перед глазами, и в тот же момент она словно издалека услышала хриплый стон. Наконец Чип вздрогнул в последний раз и замер, упав поверх ее хрупкого тела и крепко сжимая ее в объятиях, глаза его были плотно закрыты. Прошло несколько минут, прежде чем он смог их открыть.

— Саманта? — Губы почти не слушались его.

Она с усилием открыла глаза и посмотрела снизу вверх. Над ней склонилось покрывшееся испариной лицо, глаза сузились, влажные кудри прилипли ко лбу, рот сжался в жесткую прямую линию.

— Тебе хорошо?

Она смотрела на Чипа, не в силах до конца сосредоточить на нем взгляд, витая где-то в облаках, уносясь на волнах теплого тумана, спустившегося на нее. Сэмми никак не могла унять пробегавшую по телу дрожь.

Чип что-то бормотал, и она ощущала на губах его дыхание.

— Кажется, это превращается в привычку. — Он внимательно вглядывался в ее лицо. — Саманта, прости, мне было слишком хорошо. А ты… ты…

Она вздохнула, наблюдая за ним сквозь ресницы. Сэмми не смогла бы точно выразить, что чувствовала. Скорее всего она была ошеломлена; тело расслабилось и млело от удовольствия, так же как в прошлый раз. Она знала, что ей следует немедленно вскочить и потребовать, чтобы он убрался вон. Она злилась на себя за то, что позволила этому произойти вновь, но не находила сил даже пошевелиться.

Необъяснимо, размышляла Сэм, упиваясь ощущением тяжелого тела Чипа, придавившего ее к кровати, его рук, обхвативших ее ягодицы и крепко прижимающих ее к себе. Его обеспокоенный вид, хмуро сошедшиеся над удлиненным прямым носом брови вызвали у Саманты прилив жалости. Боже праведный, он действительно хочет меня! Это невольно тронуло Саманту, она поняла, что окончательно теряет рассудок.

Кончиком языка Сэмми нежно провела по влажной гладкой коже его плеча, почувствовав на губах привкус соли, вдыхая крепкий мужской запах. Может быть, самым странным было именно то, что в его объятиях она ощущала себя счастливой. «Но тогда я мало что понимаю в сексе». Мысли Саманты путались. Она дотронулась до его кудрей, стряхнув с них несколько капелек пота, едва не попавших ему в глаза. Но почему именно Чип? И если это просто секс, отчего ей кажется, что происходящее означает для нее нечто большее? Чип поцеловал кончики ее пальцев.

— Ведь это просто секс, правда? — прошептала она.

— Нет, черт возьми, это не просто секс, — рявкнул он. Потом замолчал, не решаясь что-либо добавить, и в конце концов ограничился сказанным.

Чип подтянул ее к себе, медленно перекатился вместе с ней на кровати, провел большим пальцем по щеке и нежно поцеловал в губы. Забросив поверх ее тела длинную ногу, он зажал Сэмми, словно в клещи.

— Ты замечательная, — прошептал он, зарывшись губами в ее волосы. Сэмми почувствовала дразнящую смесь запаха дорогих духов, любовных утех и своего тела.

— Ты все еще хочешь меня, — прошептала она. — Я чувствую это.

— Я могу подождать.

— Я не могу продолжать заниматься этим с тобой, — сказала Саманта, безрезультатно пытаясь пробудить в себе хотя бы каплю протеста. — Это безумие. Это ничего не значит ни для тебя, ни для меня.

Чип лишь удовлетворенно хмыкнул в ответ, его теплые губы прижались к ее щеке. Саманта предприняла еще одну, хотя и не слишком убедительную попытку.

— Это решительно должно стать последним разом.

Сэмми резко приподнялась на локте и посмотрела на него. Соломенного цвета волосы пышным облаком обрамляли его лицо, в глазах светились серебристые искорки, рот был все еще влажен от поцелуев.

Чип смотрел на нее и размышлял, насколько она очаровательна. Наверное, сама она об этом и не догадывается. На гладкой шее цвета слоновой кости остались красноватые отметины от его зубов. Да, она довела его до исступления. Чип не смог припомнить, когда в последний раз терял контроль над собой, занимаясь любовью. Он так страстно желал Сэм, что торопился овладеть ею, словно свихнувшийся мальчишка. Чип нежно провел пальцами по оставленным его грубоватыми ласками отметинам.

— Как долго тебе обычно приходится ждать? — прошептала она.

Он закрыл глаза.

— Мне не нужно ждать, Саманта. Я просто пытаюсь считаться с тобой.

— Не обманывай. — Она погладила его по боку и, застенчиво скользнув ладонью чуть ниже, сразу же почувствовала, как напряглось все его тело.

— Так и есть, я не обманываю, — едва сдерживая себя, ответил Чип, ощутив, что ее пальцы сомкнулись на его плоти. — Потому что я… хм… похоже, теряю голову, когда оказываюсь рядом с тобой… — Он задрожал. — О боже, ты хоть понимаешь, что со мной делаешь?

— То же, что ты — со мной. И ты это знаешь, правда? — Она опустила голову, прижавшись к нему лицом. — Ты ведь приехал сюда именно для этого, а прогулка на мотоцикле — просто выдумка, да?

— Нет, о-о… — Он открыл глаза. — Ты такая красивая, Саманта. Ты чертовски красивая и страстная, и мы… о, черт возьми, где ты этому научилась?

— А это всегда так бывает? — нежно прошептала она. — Я имею в виду, как у нас с тобой?

— Я, по крайней мере, никогда прежде не испытывал такого. — Его черные глаза смотрели прямо на нее. — Ты ведь тоже меня очень хочешь, правда?

— Ну, поскольку, как ты знаешь, это в последний раз… — Сэмми притянула Чипа к себе и почувствовала, как его сильное тело вжало ее в кровать. — Да, я хочу тебя, — почти не дыша призналась она.

Послышался глубокий смех Чипа.

— Это просто секс, Саманта, — напомнил он.

Чип сжимал ее в объятиях, пока она спала. Стоило ему пошевелиться, и Сэмми прижималась к нему, по-детски посапывая и не размыкая рук. Им стало жарко на бархатном покрывале, пот выступил на коже мелкими бисеринками, Чип начинал ощущать боль там, где их тела соприкасались. Но каждый раз, когда он пытался осторожно отодвинуться хотя бы на миллиметр, женщина, спящая в его объятиях, снова придвигалась вплотную и что-то протестующе бормотала.

Ладно, решил Чип, хоть во сне она знает, чего хочет.

Он повернулся так, чтобы Сэмми перенесла на него часть веса своего тела, ее длинная нога проскользнула между его ногами, тела их снова переплелись. Свободной рукой Чип откинул с ее лица спутавшиеся волосы.

Окна спальни были распахнуты настежь, и из полумрака долгой парижской ночи в комнату влетал легкий ветерок из садов Тюильри, дышащий ощущением приближающегося лета: землей, травой, листьями и распускающимися цветами, — смешиваясь с едким запахом автомобильных выхлопов и городской пыли. В сумрачном свете Чип всматривался в прекрасное лицо, прижавшееся к его широкой груди. На щеке Саманты слегка размазалась тушь, пухлые губы выдавали детскую незащищенность и в то же время были безумно привлекательны. Осторожно, сказал он себе, подавив тяжелый вздох. Ну с какой стати это должно было случиться с ним теперь? И все-таки с того самого момента, когда он впервые обратил на нее внимание, Чип понял, что в этой истории беззащитной окажется не только Сэмми.

Заняться с ней любовью, продолжал рассуждать он, возможно, и верно стратегически. Но пробудить ее чувственность, разжечь в этом теле утонченную, до сих пор никем не открытую страсть — это нельзя назвать самым мудрым поступком в его жизни. Откуда же ему было знать, что под маской многоопытной самоуверенности, профессиональной красоты скрывалась такая невинность? Его стратегический ход провалился. Он обнаружил, что и сам не в силах отказаться от нее.

«Сам себе вырыл яму», — оценил ситуацию Чип, глядя в потолок.

Но хуже всего было то, что он ничего не смог придумать с проклятой дверью на склад. Она бы в любом случае не успокоилась. Даже хорошо, что он сам сломал замок и показал, как вернуть его в прежнее положение.

Но то, что они сделали, сильно тревожило Чипа.




Часть II

ПОШИВ


Я, как ангел со взором суровым,

Под твоим буду снова альковом

Я смутить не хочу тишину,

С тенью ночи к тебе я скользну.

Бодлер. Привидение[35 - Перевод В. Брюсова.]






13


Жиль Васс постарался спрятаться в нише, образованной свисающими с потолка панелями из темно-коричневого стекла и рядами сверкающих электрических лампочек. Нервно куря одну за другой сигареты «Галуаз», он с мрачным видом рассматривал занимающих передние ряды зрителей, вернее сказать, потенциальных клиентов.

На дневной показ в Доме моды Мортесье собралась самая разношерстная публика. В первом ряду устроилась компания богатых американок из Техаса, которые явно хотели увидеть Париж поздней весной и проводили здесь отпуск, жена какого-то арабского нефтяного шейха в безумно дорогом наряде и два аккуратненьких японских бизнесмена в очках. Пока стояло затишье, предшествующее моменту, когда весь мир сосредоточит внимание на Париже и начнутся сумасшедшие июльские показы коллекций следующего сезона, манекенщицы Мортесье предлагали вниманию публики промежуточные варианты весенних «бестселлеров» и кое-какие лучшие летние модели прошлых лет, уже вчерашнее слово моды. Как обычно, суперсовременный демонстрационный зал — showroom — сверкал огнями и содрогался от оглушительной музыки. Сегодня в стереофонических усилителях громыхали мелодии английской рок-группы «Дайе Огрейте». В глазах рябило от электрических вспышек.

Саманта уселась с Брукси Гудман в последнем ряду и несколько минут разглядывала молодого дизайнера, спрятавшегося за панелями. Она толкнула Брукси локтем в бок и спросила:

— Что он делает?

Журналистка сняла огромные, похожие на летчицкие, солнечные очки и наклонилась вперед, чтобы лучше рассмотреть.

— Да просто оглядывает зал! Боже ж мой! Какой красавчик! — прошептала она. — Если, конечно, молоденькие худощавые парни с повадками хищников в твоем вкусе.

«Он похож на ребенка». — подумала Саманта. Она всего второй раз видела это юное парижское дарование, но красивое тонкое лицо, высокие скулы и жесткую складку чувственного рта забыть было невозможно. Жиль Васс снова оделся в черное: обтягивающий кашемировый свитер с высоким воротом и узенькие брюки подчеркивали сухопарую фигуру. Сэмми заметила, что он хмурится, с силой вжимая окурок в серебряную пепельницу, которую изящно держит длинными пальцами. Его поведение выдавало… нервозность? Или нетерпение?.. Она вспомнила красавицу модель, которую видела вместе с молодым человеком на Центральном рынке, ее блестящие, ниспадающие на плечи каштановые волосы, совершенные классические черты лица, бархатистые карие глаза и задумчивый, несколько меланхоличный вид. Ромео и Джульетта — прекрасные, юные влюбленные, само совершенство! Но как к этому относится Руди Мортесье, босс Жиля, знаменитый кутюрье? Эта мысль не давала Саманте покоя.

Сэмми вытянула ноги под стоящим впереди креслом, устраиваясь поудобнее. Из того, что она успела узнать, следовало, что все в парижском мире высокой моды обожают Руди Мортесье. Только великий Ив Сен-Лоран, пожалуй, внушал окружающим такое же чувство восхищения и всеобщей любви. По словам Брукси, Руди Мортесье был «душкой», «настоящим джентльменом». Но при этом он состоял в любовной связи с Жилем Вассом, что очень все осложняло. И если появление талантливейшего дизайнера, восхождение новой звезды в мире высокой моды, стало сенсацией, то слухи вокруг отношений Жиля, Руди и великолепной Лизиан оказались новостью куда более горячей. Поговаривали, что в некоторых домах моды на авеню Монтень даже заключались пари: Руди — Жиль или Жиль — Лизиан. Причем шансы оценивались как равные.

— О чем ты думаешь? — прошептала Брукси, почти не разжимая губ.

Саманта очнулась.

— Я думаю, кое-кто меня узнал, — ответила она. — Продавщица напротив не сводит с нас глаз.

Отправляясь на этот просмотр, Сэмми повязала голову шелковым шарфом и спрятала лицо за огромными солнечными очками. Утонув в одном из шикарных, в стиле Мортесье, кресел — хромированные трубки и обтянутые коричневым бархатом подушечки, — она постаралась, чтобы ее рост почти под метр девяносто не слишком бросался в глаза. Правда, видимо, не существовало способа спрятать жакет и джинсы «Сэм Ларедо».

Даже Брукси в панковском прикиде, состоящем из узкой красной юбки и нелепой кофточки из розового атласа, увешанная, как елка, дешевыми украшениями, приобретенными на блошином рынке, почти не привлекла внимания. Дежурный секретарь в приемной салона Мортесье на авеню Монтень лишь мельком взглянул на карточку прессы и довольно безразличным жестом махнул в сторону зала, разрешая им войти. Однако продавщица, работающая в самом демонстрационном зале, долго и внимательно рассматривала Саманту, когда та постаралась быстренько проскользнуть вслед за журналисткой.

— Я имею в виду одежду, — прошептала Брукси. — Коллекцию… Ведь мы пришли посмотреть на нее, ты не забыла?

Да, Сэмми не могла не признать, что наряды великолепны. В то время как остальные парижские кутюрье, казалось, решили выжать возможное и невозможное из силуэта сороковых, в изобилии используя накладные плечики, узкие юбки и различные варианты драпировок, Жиль Васс подходил к моделям по-своему, сочетая безупречные линии кроя с необыкновенными тканями, которые всегда были слабостью Сэм.

В начале шоу манекенщицы танцующей походкой вышли на подиум, сделанный из зеркального, выкрашенного в золотой цвет плексигласа, под душераздирающие ритмы «Прогулки по жизни». От воздушных нарядов, демонстрируемых молодыми моделями, захватывало дух. Показ продолжили костюмы, сшитые из бледно-лилового и темно-фиолетового твида и бук-лированной шерсти. Некоторые юбки имели спереди высокий разрез, другие прикрывали лодыжки и были сильно расклешены внизу. Вслед за костюмами на подиуме появились повседневные платья ошеломляющих геометрических форм, четкие, косого покроя силуэты которых вызывали совершенно определенные ассоциации с понятием «высокие технологии». Для большей наглядности каждая манекенщица держала в руках длинную ленту компьютерной распечатки, а традиционные шляпки заменили наушники.

Как дизайнер молодой Жиль Васс давно не ребенок, благоговейно думала Сэмми. Боже! Как же она ему завидовала! Вот он стоит прямо перед ней, разглядывая клиентов Мортесье из-за дымчатых стеклянных панелей, сигарета небрежно торчит из красивых, твердо сжатых губ. Если бы она, Саманта Уитфилд, находилась на его месте и показывала собственные работы у знаменитого Мортесье, она была бы на седьмом небе от счастья!

Она не могла удержаться и то и дело украдкой бросала взгляды на хмурого молодого человека, притаившегося в своем укрытии и зажигающего одну сигарету от другой. На «седьмом небе» Жиля Васса оказалось несколько многолюдно, не удержалась от иронии Сэмми. Если Васс любит свою изысканную Лизиан, значит, Руди Мортесье остается ни с чем. Если только, конечно, юный модельер не состоит в любовной связи сразу с обоими. Разглядывая стройную фигуру в облегающей черной одежде, Саманта никак не могла прийти к какому-то выводу. Она не была сильна в решении подобных вопросов, но сама мысль показалась ей весьма забавной. К тому же нельзя утверждать, что подобного рода любовные треугольники не были известны в нью-йоркском мире моды. А здесь, в конце концов, Париж!

— Продавщица наблюдает за тобой, — прикрыв ладонью рот, сообщила Брукси, — на всякий случай, если ты надумаешь что-нибудь купить. Ты ведь сказала, что хочешь увидеть настоящий Дом высокой моды, правда? Так что расслабься.

Пока манекенщицы Мортесье, пританцовывая, демонстрировали последние платья коллекции, Саманта быстро огляделась по сторонам. Она высоко ценила возможность увидеть шоу Мортесье и понимала, что не попала бы сюда без помощи Брукси. Оказаться в салоне крупного дома «от кутюр» — величайшее событие в жизни человека, который только и имеет за спиной скромную школу дизайнеров в далеком Денвере, поэтому, прежде чем покинуть Париж, Сэмми мечтала увидеть хотя бы одну знаменитую коллекцию. Однако она понимала, что должна соблюдать осторожность. Нельзя, чтобы ее случайно узнали и связали ее появление с империей Джексона Сторма. Индустрия моды, особенно высокой моды, настолько чувствительна, что это может породить такое количество дополнительных проблем, слухов и сплетен, каких не стоит никакое посещение подобного шоу.

Доверительным шепотом продавщица сообщила, что далее следует показ летних пальто по эскизам Жиля Васса, разработанным для коллекции Руди Мортесье.

«Пальто», — промелькнуло в голове Саманты. Она не привезла с собой ни пальто, ни куртки, а весенние ночи в Париже весьма прохладны.

— Следует чем-нибудь разнообразить свой гардероб, — пробормотала Сэмми, заглядывая в предложенный им перед началом шоу каталог моделей, которые можно заказать. Она собиралась пробыть в Париже не больше недели и взяла совсем немного одежды из коллекции «Сэм Ларедо». Этого оказалось явно недостаточно и часто становилось помехой, поскольку сразу выдавало в ней принадлежность к империи Джексона Сторма. К тому же в бессменных джинсах Сэмми порой ощущала себя марсианкой среди элегантно одетых парижанок, как, например, сегодня.

Две манекенщицы, одна — долговязая красавица шведка, другая — темнокожая с прекрасной фигурой, горделивой походкой прошествовали по подиуму в пальто. Крупные накладные детали из ярких шерстяных тканей отдаленно напоминали работы наиболее сумасбродных кутюрье — японцев Кензо и Тоджи Яммамото, — которые просто заворачивали своих манекенщиц в рулоны ткани.

Позабыв обо всем на свете, Сэм выпрямилась в кресле, чтобы получше видеть происходящее. Пальто Жиля Васса отличались вызывающей экстравагантностью, но были по-настоящему прекрасны. Правда, для того, чтобы надеть на себя вещь такой расцветки и такого объема, необходимо иметь рост под два метра и быть тощей, словно жердь. И все-таки даже Сэмми не представляла себя обернутой в кусок кроваво-красного войлока со стоячим воротником, который, казалось, не должен был произвести никакого впечатления, но, правду сказать, смотрелся великолепно!

— Тебе что-нибудь понравилось? — поинтересовалась Брукси.

Понравилось ли ей? Да Сэмми пришла в неописуемый восторг! Она все-таки была дизайнером, и в голове у нее уже засели некоторые идеи, воплощенные в эти фантастически смелые творения Жилем Вассом. Саманта-модельер чувствовала, что, вернувшись в Дом моды Лувель, она должна сделать несколько набросков. Саманта-женщина была ужасно разочарована тем, что не может позволить себе что-нибудь купить у Мортесье; цены начинались с пяти тысяч долларов и уходили в заоблачные выси.

Парад чудесных пальто закончился, и салон вдруг погрузился в полную драматизма темноту. Все лампы погасли, остались только яркие пятна света, плавающие по подиуму. Грохочущая музыка сменилась очаровательной оркестровой мелодией и французской песенкой «Любовь в тени». Появились манекенщицы в вечерних туалетах с обнаженными плечами. Облегающие фигуру платья переливались оранжевыми и красными блестками и стеклянными бусинками, в которых то и дело отражались многочисленными лучиками блуждающие по залу огни. Прически девушек украшали золотистые проволочки с нанизанными на них многоцветными камушками, которые подрагивающими сверкающими фонтанами спускались из-под расшитых бисером высоких шляп-шлемов. По залу прокатилось легкое, восхищенное «А-ах!».

Однако Сэмми почему-то ощутила неприятный холодок. По спине пробежали мурашки дурного предчувствия. Может, виной тому звуки страстной песни «Любовь в тени» из кинофильма «Похититель сердец», шедшего несколько лет назад? Или воспоминание о таком опасном, таком сексуальном воришке-взломщике, которого сыграл в фильме Стивен Бауэр? Как бы там ни было, но, как только зазвучала ненавязчивая мелодия любви, перед глазами Сэмми возникло совершенно другое лицо, другое мужское тело, которое она хотела забыть.

«Выбрось Чипа из головы, — быстро приказала она себе. — Нашла место размышлять о подобных проблемах». Сэмми закусила нижнюю губу, пульсирующая мелодия отдавалась в ушах. Больше история с Чипом никогда не повторится, твердо пообещала она. Саманта отчаянно пыталась сосредоточиться на одежде: на подиуме появились еще две манекенщицы, обе в закрытых, расшитых черными блестками вечерних платьях с длинными рукавами. Каждая держала в руке черную атласную маску, полностью скрывающую лицо. Когда девушки опустили руки, оказалось, что и их лица раскрашены, словно маски: глаза обведены черной краской, сверкающие черные блестки наклеены на скулы и губы.

У Сэмми скопилось немного денег. Свои весьма скромные расходы она оплачивала чеками, для чего на ее имя корпорацией Джексона Сторма в Парижском банке был открыт депозитный счет, куда перевели весьма крупную сумму. Теперь, ожидая от Джека ответа на свое предложение, она имеет возможность начать понемногу действовать, не оставаясь больше сторонним наблюдателем и ни во что не вмешиваясь. К тому же она могла воспользоваться шансом, который представляется, может быть, один раз в жизни, и купить в Париже что-нибудь из одежды.

Какое искушение, размышляла Сэмми, наблюдая за тем, как манекенщицы в черном покидают подиум, а им на смену выходят еще более причудливо наряженные модели, обе в переливающемся белом. И все-таки, если уж она решилась сделать кое-какие покупки, не следует терять голову: у нее не так много денег, а одежда в Париже фантастически дорогая. В Нью-Йорке все было бы гораздо проще благодаря ее личным связям с владельцами магазинов. Здесь же нельзя афишировать свое присутствие, чтобы никто не догадался о появлении представителя Джексона Сторма. Задача сильно усложнялась.

Взглянув на сидящую рядом с ней журналистку, Сэмми подумала, что Брукси могла бы ей помочь и показать бутики, где она чувствовала бы себя спокойно. Однако еще лучше с этим справится человек, знающий французский язык, хорошо ориентирующийся в городе и имеющий машину.

К счастью, она знала такого человека.

Алан де Бо заехал за ней на элегантном золотистого цвета «Мерседесе».

— Это автомобиль компании, — объяснил молодой человек. — К тому же он вместительнее «Ламборджини»; это удобно для покупок. Их будет много? — В вопросе сквозило добродушное ехидство.

— Только француз способен добровольно отправиться с женщиной покупать наряды, — ответила Сэм в том же тоне. — Поэтому я вам и позвонила. Я рада, что вы услышали мое сообщение на автоответчике. Когда вы вернулись?

— Сегодня утром. — Он посмотрел на нее тепло и ласково. — Вы по мне скучали? — тихо спросил молодой человек.

От взгляда золотистых глаз у Сэмми прервалось дыхание.

— Послушайте, я, наверное, отрываю вас от работы? Вы уверены, что у вас есть время?

— Неужели вы думаете, что я способен заниматься чем-нибудь другим, если есть возможность находиться рядом с вами? — так же тихо спросил Алан.

Сердце ее учащенно забилось.

— У меня не так уж много денег. Говорят, даже в универмагах, где торгуют готовой одеждой, все ужасно дорого.

— Доверьтесь мне, — уверенно предложил Алан. — Сопровождать красивую женщину, когда она покупает себе платья, — вторая по значимости обязанность в жизни любого француза.

— А первая? — не задумываясь, поинтересовалась Сэмми.

Алан де Бо заулыбался еще шире и завел двигатель.

— Вы шутите?

Брукси подготовила для Сэмми небольшой список парижских бутиков, включив туда «Плак» на Центральном рынке, два магазина на площади Победы — «Жозеф Трико» и «Виктуар» — и парочку маленьких, не злоупотребляющих рекламой магазинчиков в 16-м округе Парижа, где обожают бывать представители парижского высшего света — «BCBG — bon chic, bon genre».

— Это хорошие магазины, — согласился Алан. — Но я предлагаю нечто другое: очень французское, весьма разумное по ценам и немного необычное. Они делают копии моделей крупных Домов моды, как и бутики Центрального рынка, но продают по ценам, которые все-таки могут себе позволить парижане, истинные «охотники за скидками». Ну так что, готовы к небольшому приключению?

Готова, решила Сэм. Она не расстроилась, обнаружив, что магазинчик расположен на первом этаже дома, построенного в начале века в жилом районе, где обитали в основном представители среднего класса. Хозяйка, высокая дама в черном, окинула Сэмми понимающим взглядом и приветственно улыбнулась Алану де Бо.

Из быстрого разговора по-франиузски Саманта поняла, что владелица магазина прекрасно знакома с ее спутником. Что бы он сейчас ни говорил, у худощавой черноволосой женщины явно был свой взгляд на происходящее. Ее темные глаза оценивающе оглядели Сэмми с головы до ног.

Саманта пыталась убедить себя, что в этом магазине покупает туалеты сестра Алана и именно поэтому он знаком с подобными заведениями, так что неважно, о чем сейчас думает хозяйка.

Эти мысли не давали ей покоя, даже когда они уселись в небольшие плетеные кресла напротив зеркальной стены. Пол магазинчика устилал ковер из искусственного меха, стены были покрашены розовой краской, зеркала отражали свет огромной хрустальной люстры с пожелтевшими подвесками, которые давно следовало помыть. Девушка-продавщица, срочно вызванная откуда-то из подсобки, вынесла на всеобщее обозрение целый ворох платьев.

Сэмми едва не потеряла сознание, увидев то, что предлагал этот магазин: жакеты с пышными рукавами, глубокими вырезами на спине и неровными басками, удлиненные юбки, вечерние облегающие платья из черного крепа с претензией на смелость — одно плечо обнажено, повседневное платье из бежевого джерси с широкой юбкой и огромным количеством оборочек, подчеркивающих грудь, — все это отдаленно напоминало наряды Живанши для Одри Хэпберн в пору ее расцвета. Возвращение пятидесятых — в этом отношении бутик оказался на высоте положения. Никаких узеньких брючек, никакой спортивной одежды, никаких джинсов. Модели оказались симпатичными, но в них чувствовался какой-то вычурный изыск.

— Очень красиво, — вежливо оценила Сэмми.

— Пожалуйста, не спешите, — попросил Алан, потянувшись через ее плечо и дотронувшись до рукава шелкового бежевого платья, перекинутого через руку продавщицы. — Мне очень хотелось бы увидеть некоторые из вещей Лауры на вас.

— Вы шутите?

— Отнюдь. Вы не поверите, но с того момента, как я услышал ваше послание, я думаю только об этом. — Алан очаровательно улыбнулся, откинулся на спинку плетеного кресла и вытянул длинные ноги. Сам он был невероятно элегантен в иссиня-черном шелковистом костюме от Кардена, шелковой рубашке и галстуке. Слегка выгоревшие на солнце, растрепанные ветром волосы имели такой вид, словно он действительно бросил все, ради того чтобы повезти ее за покупками.

— Примерьте вот это. — Он поднял руку в повелительном жесте, и хозяйка магазина Лаура быстро отобрала несколько платьев, переброшенных через спинку кресла.

— Да, и это, из оранжевого крепа, — распорядился он, потянув за рукав. — Я вас очень прошу, наденьте это для меня, очень хочется увидеть, как это смотрится! — тихо, но настойчиво попросил Алан.

Сэмми взглянула на него, не скрывая удивления. Золотистые искорки в его глазах доказали Сэмми, что он говорит вполне серьезно. Ну разве можно ему отказать, даже если речь идет о платьях, которые она никогда в жизни не носила!

— Вы увидите, какое получится безобразие, — с милой гримаской предупредила Сэмми.

И действительно, когда она неохотно вышла из примерочной в ярко-оранжевом платье, летящий подол которого заканчивался сантиметрах в десяти от ее грубых ковбойских ботинок, Алан, откинув светловолосую голову, громко засмеялся.

— Очень мило с вашей стороны, — возмутилась Саманта, уперев руки в бока. — Разве это не ваша идея?

— Нет… нет… извините. — Алан постарался сдержать смех. — Просто нужно кое-что подогнать. Лаура займется этим.

Хозяйка магазина стояла в дверях салона с только что появившимся молодым человеком в фирменном парикмахерском халате. Он с интересом рассматривал Саманту.

— Лаура хотела бы кое-что изменить, начиная с ваших ботинок. Пожалуйста, — быстро попросил Алан, — доставьте мне удовольствие. Если хотите, называйте это маленьким экспериментом.

У Саманты появилось ощущение, что все было подстроено заранее, причем Алан получает явное наслаждение от всего происходящего. Она натянуто улыбнулась своему спутнику.

— Опять одна из ваших шуточек, а? Ведь эти люди надеются, что мы что-нибудь купим.

— Они будут заниматься нами столько, сколько мы захотим, — беззаботно ответил де Бо, — стоит мне только сказать. К тому же это идея Лауры, — он повернулся и посмотрел через зал, — пригласить парикмахера. Конечно, с моего разрешения.

— Алан, — обеспокоенно начала Сэмми, но выражение его лица остановило ее. Она и раньше замечала этот взгляд, как бы говорящий: перед тобой человек, не привыкший, чтобы ему перечили. Саманта сдалась. — Только пусть не делает короткую стрижку, ладно? — Она еще не забыла последний эксперимент с прической Сэм Ларедо.

Похоже, молодой парикмахер, усаживая ее в неустойчивое маленькое кресло перед зеркалом, чувствовал себя приблизительно так же.

— Нью-Йорк, — разочарованно бормотал он, беря в охапку неровные пряди ее соломенных волос и внимательно изучая их. — Нью-Йорк, Беверли-Хилз — c'est incroyable[36 - Невероятно (фр.).].

— Не обрезайте, — предупредила Сэмми. — Алан, скажите ему…

Ей не следовало беспокоиться. Совершенно очевидно, Алан распорядился придерживаться консервативного стиля. Однако молодой француз, набрав полный рот шпилек и приступив к работе, продолжал ворчать. Лаура принесла из обувного отдела босоножки кремового цвета, прекрасно подошедшие к оранжевому платью.

— Послушайте, — начала было Саманта, недовольная тем, какой оборот принимает поездка за покупками. — Я собиралась приобрести всего несколько вещиц…

— Потерпите… — успокоил ее Алан. — С вами не случится ничего ужасного. Лаура знает, чего я хочу.

«Чего хочет он?» — удивилась Сэмми, глядя в зеркало, в то время как парикмахер собрал ее волосы наверху и принялся слегка подрезать кончики. Стены главного зала магазина были розовыми, ковер из искусственного меха напоминал дохлого кролика, вход в примерочную закрывал ярко-розовый бархатный занавес, стянутый золотыми лентами с кистями. «Кончится все тем, что я буду выглядеть под стать», — подумала Сэмми, упрямо закусив нижнюю губу.

Саманте пришлось стоять на полу в одних чулках, пока парикмахер, все еще что-то бормоча себе под нос, при помощи электрощипцов придавал — прядь за прядью — нужную форму ее волосам, закручивая их в небольшой пучок на затылке. Более короткие пряди он волнами уложил так, что они обрамляли лицо и легкой челкой спускались на один глаз. Тем временем молодая продавщица булавками подколола подол платья, а Лаура, опустившись на колени, помогла надеть босоножки на высоких каблуках.

Сэмми, до сих пор стоявшая зажмурившись, чуть-чуть приоткрыла один глаз. На первый взгляд все получилось не так уж плохо. Если так можно выразиться, когда тебя превращают в нечто неузнаваемое. В зеркале отражалась совершенно новая, незнакомая женщина. Длинноногая, порывистая, игривая Сэм исчезла, ну, или временно отошла на задний план. Шикарная и более естественная прическа сменила экстравагантную стрижку — творение Реджеди Энн, — подчеркнув красиво очерченные скулы и прекрасной формы носик, внезапно открыв классические линии подбородка и шеи. Но самое большое чудо пышная шапка блестящих волос сотворила с ее огромными серыми глазами: довольно бесхитростный прямой взгляд неожиданно стал более холодным и искушенным, слегка загадочным. Удивленная Сэмми подумала, что превратилась в элегантную блондинку, стройную, яркую и — что, видимо, было неизбежно — очень «французскую».

«Боже правый!» — только и подумала она, взглянув в зеркало.

Саманта все еще рассматривала свое отражение, когда Алан поднялся и широкими шагами направился прямо к ней. Положив обе руки ей на плечи и глядя на нее в зеркало, он тихо сказал:

— А теперь скажи, что ты не выглядишь восхитительно! — От добродушного ехидства не осталось и следа, он был весьма серьезен. — Взгляни на себя, дорогая. Ты прелестна, по-настоящему красива!

«Восхитительно? Прелестно? Нет. Совершенно иначе — да». Сэмми чувствовала некоторую неловкость, рассматривая незнакомку в зеркале. Глаза Алана горели таким откровенным желанием, что Саманта невольно удивилась.

— Это не я, — прошептала она изумленно. — Это кто-то другой.

— Да нет, ты. И гораздо более настоящая, чем прежде.

В зеркале Саманта видела отражение мужчины, обхватившего ее шею ладонями, склонившего к ней голову и вдыхающего запах ее волос.

— Саманта, — услышала она шепот, — я тебя обожаю. Я хочу, чтобы ты была моей. — Он поднял голову и посмотрел на нее, его необыкновенные глаза сверкали. — У меня есть дом в Фонтенбло, где мы будем совершенно одни. Скажи, что позволишь мне увезти тебя туда на несколько дней. Прямо сейчас.

Сэмми не знала, что ответить. Это предложение прозвучало как гром среди ясного неба. Она была потрясена, хотя давно ждала от Алана этих слов. Неужели я действительно так ему нравлюсь, смущенно думала Саманта. Невозможно отрицать, что ее теперешняя внешность гораздо больше соответствует общепринятому понятию красивой женщины. И Алан де Бо хочет, чтобы она поехала с ним. Что же ее смущает?

Их взгляды, отразившись в зеркале, встретились. «Сделай что-нибудь, — подсказывал ей разум. — Ведь это то, чего ты хотела, разве не так?» По выражению ее лица Алан, видимо, решил, что она согласна. Скорее всего он ни минуты и не сомневался в этом.

— Я не могу поцеловать тебя сейчас, — прошептал он, прижавшись к ее волосам: Лаура и парикмахер стояли у них за спиной. — Но я очень тебя хочу, моя дорогая, поверь.

Саманта смотрела, как он легко коснулся губами блестящей волны ее волос. До тех пор, пока она желанна, она может ждать, подумала Саманта, закрывая глаза. Мир вокруг внезапно окрасился в розово-золотистые тона.

Наконец-то.

Телефон надрывался от звонков, когда она ворвалась в квартиру со своими сумками и пакетиками. Покупок оказалось так много, что самые большие коробки пришлось оставить внизу. Их позже принесет ночной сторож.

Саманта все еще не могла поверить. Алан де Бо наконец признался, что хочет ее, повторяла она, швыряя на пол пакеты и коробки из бутика Лауры и бросаясь в спальню к телефону. Алан лишь быстро поцеловал ее после того, как помог занести в дом бесчисленные свертки, легонько коснулся щеки теплыми губами, но его прекрасные глаза сказали ей все. Сэмми схватила трубку.

— Сэмми? — раздался очень знакомый голос, явно американца. — Сэмми? Это Питер Фрэнк. Я уже часа два пытаюсь дозвониться.

— Пит?

Питер Фрэнк — вице-президент Джексона Сторма, ответственный за развитие производства и хозяйственную деятельность. Она не очень хорошо его знала, но несколько раз они встречались на совещаниях.

— Как дела в Нью-Йорке? — Сэмми не сомневалась, что этот звонок — хороший знак. Но почему Питер Фрэнк, а не Минди Феррагамо или Джек? — Как там все? — Она решила, что лучше спросить напрямую. — Джек вернулся?

— Сэмми, детка, я не в Нью-Йорке. — Молодцеватый голос Пита гудел ей прямо в ухо. — Я звоню из аэропорта Шарля де Голля, торчу в телефонной будке и жду рейс на Нью-Йорк. Сэмми, — продолжал он, — я неделю просидел на фабрике в Лионе, пытаясь разобраться с их производственными проблемами, но мне очень хотелось поговорить с тобой перед отлетом. Ты ведь хорошо проводишь время в Париже, правда?

Питер Фрэнк в аэропорту Шарля де Голля? Вице-президент Сторма, ответственный за развитие производства, неделю провел во Франции, дважды был проездом в Париже, но не нашел времени, чтобы встретиться с ней? Единственное, чего она удостоилась: телефонный звонок в последнюю минуту.

Саманту охватило отвратительное ощущение, что что-то происходит не так. Все пережитое за последние недели снова железными тисками сжало ее душу.

— Пит, что ты слышал… — Говорить и думать одновременно — последнее дело. — Пит, ты слышал о моем докладе? Я отправила его Минди неделю назад и надеялась получить ответ из Нью-Йорка в ближайшие дни.

— Замечательный доклад, радость моя. Всем он нравится. Не переживай. Сэмми, объявили мой рейс, придется закончить разговор. Всем… — начал Пит, но голос его затих, словно он отвернулся от трубки, пытаясь что-то рассмотреть. — Продолжай присылать доклады, Сэмми. Извини, что не позвонил раньше. Джек был… — в голосе прозвучала некоторая неуверенность, — очень занят с тех пор, как вернулся.

Неужели это Джек приказал Питеру Фрэнку позвонить? Если ей необходимы доказательства того, как обстоят дела, телефонный звонок Пита перед самым отлетом из Парижа все расставил на свои места.

— Пит, — в отчаянии воскликнула Сэмми, вспомнив, что именно он отвечает за планирование и развитие производства, — Дом моды Лувель открывает огромные перспективы перед «Джексон Сторм интернэшнл» в Париже. Я направила Джеку предложения по этому поводу. — Она понимала, что говорит слишком быстро, мешая все в одну кучу, но ведь уже объявили посадку. — Надо, чтобы кто-то…

Голос на противоположном конце линии прервал ее:

— Сэмми, подожди… Сэмми, выслушай меня, хорошо? Знаешь, мне самому противно говорить тебе об этом, но, детка, не звони больше в офис Минди. От этого не будет никакого толку. Таково указание самой Минди: не звони. Не беспокой ни Джулию, ни кого-либо другого. Ты поняла? Я ясно выразился?

После долгой паузы Сэм выдавила:

— Да.

— Хорошо. — Саманте показалось, что Пит вздохнул с облегчением. — И не посылай Джеку никаких докладов. Он не станет их читать. Все ужасно заняты подготовкой к июльским показам и рекламной кампанией. Но даже если появится время… прошу, никого не беспокой Слушай, Сэмми… Господи, ты что, плачешь?

— Я не плачу. — Она кусала губы, пытаясь сдержать слезы.

— Ты знаешь, как это бывает. — Питу Фрэнку явно было неловко. — Черт, если ты прежде не знала, как Джек поступает в подобных случаях, то теперь поняла, правда? Не жалей ни о чем, Сэмми. Постарайся выйти из этого положения с высоко поднятой головой, потому что позже ты сама будешь этому рада.

После еще одной долгой паузы она спросила:

— Мне прямо сейчас возвращаться в Нью-Йорк, Питер?

— Ты можешь поступать как хочешь, Сэмми, — спокойно ответил он. — Но если ты даже вернешься в Нью-Йорк, то не вернешься в корпорацию Джексона Сторма.




14


Саманта принялась перетаскивать в дизайнерскую охапки платьев со склада. Она понимала, что рано или поздно кто-нибудь в Доме моды Лувель обнаружит, чем она занимается, но это ее не очень беспокоило. Спускаясь вниз в третий раз, она столкнулась с Соланж Дюмер, поджидавшей ее у подножия узкой лестницы.

Директриса, матовую кожу и темно-рыжие волосы которой, как обычно, подчеркивало черное платье с длинными рукавами, стояла, уперев руки в бока. Лицо ее походило на злобную белую маску.

— Mais d'ou venez-vous?[37 - Откуда это вы идете? (фр ).] — потребовала объяснений мадам Дюмер.

— Не начинайте склоку, — предупредила Сэмми, пытаясь проскользнуть мимо — Я уверена, вы только делаете вид, что не понимаете по-английски, а у меня сейчас нет времени играть с вами в игрушки

— De quoi vous оссирег-vous?[38 - Чем это вы занимаетесь? (фр.).] — Голос директрисы почти сорвался на визг, она попыталась вцепиться в платья, которые несла Саманта.

Сэмми остановилась.

— Я переношу платья со склада в дизайнерскую, чтобы хорошенько их рассмотреть. И буду заниматься этим всю первую половину дня. Если у вас в связи с этим возникают проблемы, позвоните в Нью-Йорк Джексону Сторму.

«Посмотрим, что у тебя из этого выйдет, — добавила она про себя. — Если уж мне дали пинка, так и тебе тоже дадут, леди».

Соланж Дюмер уставилась на Саманту сузившимися от гнева глазами, губы ее сжались в тонкую красную линию. Внутренняя борьба в душе француженки отражалась на ее лице. Она сделала несколько шагов и с очевидным усилием произнесла.

— Что вы делаете с этими платьями? — Несмотря на сильный акцент, ее английский был вполне сносен — Вы должны оставить платья, где они есть!

Сэмми подавила смешок.

— Не могу, — лаконично отрезала она, как умеют это делать только на американском Западе. — Они мне нужны.

Она направилась к лифту.

За ее спиной раздался перестук высоких каблучков.

— Я demandez… требую! — кричала директриса.

Сэм рывком распахнула лифт, вошла внутрь и, прижав подбородком ворох платьев, протянула освободившуюся руку, чтобы захлопнуть дверцу.

— Мадам Дюмер, у меня нет времени писать докладные записки. Джексон Сторм собирается организовать здесь, в Доме моды Лувель, ретроспективный показ моделей мадемуазель Клод. Срок — третья неделя июля, когда все парижские Дома моды демонстрируют новые коллекции. — Она нажала кнопку второго этажа. — Надеюсь, вы окажете мне полное содействие. — проговорила Саманта через металлическую сетку двери. — Я подготовлю список того, что мне необходимо, и отдам его вам несколько позже.

Кабина лифта, как обычно, опустилась примерно на полметра, дернулась, замерла и только потом начала медленно двигаться. На площадке четвертого этажа осталась онемевшая директриса Дома моды Лувель, медленно исчезающая из виду.

…Брукси Гудман, несмотря на предупреждение, завопила в полный голос.

— Да ты что?! — Она смахнула со стула кипу платьев, плюхнулась на него, с отсутствующим видом запустила пальцы в торчащую во все стороны шевелюру с оранжево-рыжими прядями и принялась оглядываться по сторонам. — Боже ж мой, Сэмми, на мгновение мне показалось, что ты говорила что-то о показе, который Джексон Сторм собирается устроить здесь.

— Именно это я и сказала. — Сэм подняла простенький жакет из кремовой фланели и принюхалась. Попахивало плесенью. Подержав жакет в вытянутой руке, она бросила его в кучу «возможных» вещей. — Джексон Сторм собирается показать ретроспективу работ мадемуазель Клод в Доме моды Лувель в июле во время основных показов.

— Нет. — Брукси решительно затрясла головой. — Я сегодня явно не в себе. Я, кажется, по-прежнему слышу, что Джексон Сторм собирается устроить шоу. Черт, знаешь, у меня сегодня что-то с головкой!

Сэм подняла темно-синее атласное платье для коктейля, встряхнула его и внимательно оглядела маленькие сборки-панье по бокам, корсет и тысячи мелких складок драпировки, украшающей грудь. «Переливчатый синий — цвет пятидесятых, если тогда вообще был моден какой-то один цвет», — подумала она, отбрасывая платье в кипу «забракованных» вещей.

Последние несколько ночей она мало спала, мысли о сотнях великолепных эскизов и платьях, хранящихся на складе, не давали ей покоя. Саманта потерла глаза тыльной стороной ладони и часто заморгала. Один звонок из Нью-Йорка мог положить конец всем ее планам. Один визит кого-нибудь из администрации Джексона Сторма — и все пойдет прахом. Теперь ей приходилось очень тщательно взвешивать каждый шаг и его возможные последствия.

— Ты хочешь сказать, что до сих пор держала это в секрете? — недоверчиво спросила Брукси. — И еще ты хочешь сказать, что это реально?

Она смотрела по сторонам, недоверчиво разглядывая кипы платьев, разбросанных на столах, стульях и полу дизайнерской.

— Так над этим ты и работала — над ретроспективой? Но почему, ради всего святого, именно ретроспектива? Джек Сторм собирается прислать свою команду для работы? Боже ж мой, июль! У тебя не так уж много времени!

— Весь исходный материал находился здесь, — осторожно пояснила Саманта. — Просто идея получила свое развитие.

— Июль, — повторила Брукси, и глаза ее сузились. — Ты ведь даже приглашения не сможешь разослать, Сэмми! Джек Сторм, должно быть, не в себе! Как вы вообще собираетесь попасть в график синдиката? Его составляют за несколько месяцев!

— Нет необходимости попадать в этот график. — Сэмми опять занялась платьями. — И не такая уж это сумасшедшая идея, как может показаться. Ретроспектива работ Клод Лувель — замечательный проект. Он сделает прекрасную рекламу корпорации Джексона Сторма и Дому моды Лувель, но не вызовет никаких существенных изменений в Париже, так что нет необходимости добиваться включения в график синдиката. Послушай, Брукси, — продолжала рассуждать Саманта, — когда в Нью-Йорке в июле проходит неделя моды и все крупнейшие дома показывают свои коллекции, отовсюду съезжаются многочисленные коммивояжеры — торговцы шарфами, аксессуарами, бижутерией-и устраивают свои рекламные мероприятия в часы, свободные от основных показов, запланированных Нью-йоркским институтом готовой одежды. Почему нельзя сделать то же самое здесь? Все, что нам необходимо, это общий список показов, подготовленный Парижским синдикатом.

— Джексон Сторм — коммивояжер? С ретроспективой работ парижского модельера, о которой уже лет тридцать-сорок никто ничего не слышал? — В голосе Брукси звучало недоверие. — Вне графика синдиката? Во время недели моды в Париже? Ты меня разыгрываешь!

— Все получится.

Сэмми и сама понимала, когда позволяла себе задуматься, насколько безумна ее идея. Но она уже приняла решение, что не станет сидеть в Париже сложа руки и дожидаться, когда настанет пора отправляться домой. Во-первых, у нее хватало организаторских способностей. А во-вторых, она решила, что больше не позволит манипулировать собой. Сейчас все упиралось в то, чтобы привлечь на свою сторону Брукси.

— Клод Лувель была великим модельером. — Саманта встряхнула юбку от костюма и бросила ее в ту же кучу, что и простенький жакет. — Можешь назвать это историческим фактом.

— Это следует назвать сумасбродством, — решительно заявила Брукси. — На организацию шоу в Париже уходит не меньше года, Сэмми. Боже ж мой, Джек Сторм, человек, всю жизнь занимающийся модой, должен это знать!

— Год уходит на то, чтобы подготовить все от начала до конца: разработать новые модели, сшить и выбросить на рынок! — поправила Сэмми. — Платья Клод Лувель уже готовы. Кроме небольшой чистки и ремонта, надо только подготовить сценарий и организовать сам показ. — Она нагнулась, чтобы поднять платья, которые Брукси сбросила со стула. — Все, что нам необходимо, — это список приглашенных и график синдиката.

Брукси изумленно уставилась на Сэмми.

— Ты хоть понимаешь, что говоришь, Сэмми? Ты говоришь, что Джек Сторм хочет втиснуться в график показов коллекций в Париже в июле! С какой-то невероятной ретроспективой, где-то между Карденом и Жи-ванши, Сен-Лораном и не знаю кем еще? — Она скептически хмыкнула. — Что он должен изобрести, чтобы заставить публику вообще прийти в Дом моды Лувель? Бесплатное угощение? Приз на входе: получение в течение целого года всего, что производится с маркой «Сэм Ларедо»? — Брукси вскочила. — Ты понимаешь, насколько сумасбродна вся эта затея? Не могу поверить, что это затеял Джек Сторм! Что за всем этим кроется?

Брукси вдруг замерла посреди комнаты и уставилась куда-то в пространство, пораженная совершенно новой мыслью.

— Если все провалится, он может закрыть Дом моды Лувель и заявить, что это просто рекламный фокус?

Сэмми тихонько вздохнула:

— Это будет ретроспектива работ великолепного старого мастера. Пока я не могу ничего добавить.

Конечно, это не было ложью, но не было и чистой правдой. Однако Брукси незачем знать, что Джек Сторм ретроспективу не благословил.

— Что касается Клод Лувель, возможно, она никогда не была великим модельером, но какое это имеет значение? Кто сейчас помнит… э, Мэгги Руф? Ши-парелли? — Она напряженно старалась вспомнить имена кутюрье прошлого. — Или… э… Майнбохер?

— Шипарелли помнят многие. Пару лет назад, когда открывали Форум Центрального рынка, устроили большой ретроспективный показ ее работ.

Сэмми понимала, насколько необходима ей Брукси. Без помощи журналистки эту затею не осуществить. К тому же она не знала, кого в Париже можно нанять в последнюю минуту для подготовки шоу. Брукси была совершенно права, напомнив о сроках. Просто чудо, если им удастся все подготовить за несколько недель.

— Я тебе заплачу. — Сэмми подняла черный атласный пеньюар.

«Никогда не вдавайся в объяснения, — когда-то учил ее Джек, — просто называй цену».

— Я хочу нанять тебя для подготовки ретроспективу в качестве консультанта по вопросам рекламы, координатора и агента по связям с общественностью — все, что обычно принято в таких случаях.

Саманта уже успела заглянуть в Парижский банк, уточнила, сколько осталось на счете денег, и знала, что конкретно может предложить Брукси.

— Тысяча долларов за список приглашенных и копию графика показов, утвержденные синдикатом. Брукси едва не поперхнулась.

— Тысяча долларов? — Минуту она взвешивала предложение, потом отрицательно покачала головой: — Сэмми, я не могу достать в синдикате список приглашенных. Ты что, думаешь, я из ЦРУ? Это же секретная информация.

Саманта склонилась над рабочим столом, повторно сортируя уже отобранную одежду.

— О'кей, тысяча двести за список. — К этому она была готова. — И еще тысяча — за все остальное: составление пресс-релизов, подбор манекенщиц, поиск сценариста для шоу.

Брукси снова уставилась в пустоту.

— К июлю? Без помощи команды из Нью-Йорка? — Она уже начинала втягиваться в авантюру. — Послушай, Сэмми, а что, эта Клод Лувель действительно так хороша? Я имею в виду, есть ли смысл смотреть на все эти тряпки? В список приглашенных синдикатом включены журналисты практически всех важнейших газет Америки, плюс «Вог», плюс «Харперс», плюс вся французская пресса и другие средства массовой информации, международные службы… Это серьезное мероприятие. Джек Сторм может попасть впросак.

— Она действительно так хороша, поверь мне. — Сэмми выпрямилась и оттолкнула в сторону кипу платьев. — К тому же какая разница? Ты сама сказала: Ретроспектива, организованная Джексоном Стормом, не более чем мероприятие, рассчитанное на привлечение внимания публики. Даже если бы платья Клод Лувель прогнили насквозь — а это не так, — ты не хуже меня знаешь, что для продвижения бизнеса необходима рекламная шумиха, статьи в газетах, суета. Эта ретроспектива, что бы из нее ни вышло, заставит весь мир говорить о Джексоне Сторме из Нью-Йорка. Ну а если все провалится, Джек всегда может сказать, что он просто хотел выказать уважение истории парижской моды, и мы сдадим костюмы в музей. — Она взглянула Брукси прямо в глаза. — Ты участвуешь или нет?

— Э-эх! — Брукси по-прежнему сомневалась, глядя в пол. — Ничего из этого не получится: слишком мало времени, слишком сумасшедшая идея. Черт, Сэмми, почему бы тебе просто не позвонить Сторму и не сказать, чтобы он бросил эту затею? Ну нельзя же настолько терять рассудок!

— Моделирование одежды и торговля ею вообще сплошное сумасшествие.

Брукси резко подняла голову, так что взметнулись торчащие во все стороны оранжево-рыжие лохмы, и пожала плечами.

— Полторы тысячи за список приглашенных и две тысячи за все остальное, — решительно заявила журналистка.

Это было несколько больше, чем планировала Сэмми, но все-таки приемлемо. Она протянула руку, чтобы закрепить сделку рукопожатием, и сказала:

— Я выпишу тебе чек.

Наконец-то. Теперь им предстояло набросать план предстоящей работы. Сэмми не выпускала Брукси из дизайнерской до тех пор, пока почти не прошло обеденное время.

Они прервались и поднялись в квартиру Сэмми, чтобы съесть по бутерброду. Обе настолько устали, что ели молча, напряженно думая над тем, что еще предстоит сделать.

За утро Брукси успела проделать нечеловеческий объем работы, набросав в общих чертах план ретроспективы от начала до конца. Но чем отчетливее становился проект, тем больше появлялось неотложных дел. Прежде всего возникла проблема с поиском манекенщиц в разгар июльских показов. «Беттина» и «Софи Литвак», крупнейшие агентства, получали заказы Домов высокой моды за несколько месяцев до начала показов. Следовательно, предстояло обратиться в модельное агентство второго, а то и третьего класса.

— Кто-то обязательно должен будет провести несколько репетиций с манекенщицами, — стенала Брукси. — Необходимо подогнать платья. В Париже не найти стандартной фигуры!

— Репетиции проведу я.

Саманта прошла солидную подготовку, прежде чем начала демонстрировать стиль «Сэм Ларедо», и пока еще хорошо помнила эти уроки. С примерками дело обстояло несколько сложнее. Поскольку в Доме моды Лувель этим могла заниматься только Наннет, единственным выходом из положения было временно закрыть ателье, отложить выполнение текущих заказов и подключить к подготовке ретроспективы портних. Это, безусловно, могло вызвать проблемы.

— Я собираюсь подкупить кого-нибудь в синдикате, чтобы достать список приглашенных, — жаловалась Брукси, — но, боже ж мой, я даже не знаю, с чего начать. Потом возникнут сложности с адресами, если ты намерена рассылать приглашения в отели, где обычно и останавливаются представители прессы. И откуда ты узнаешь, придут ли они вообще?

— Это, конечно, риск, но его не избежать.

В Нью-Йорке никого не удивляли приглашения на показы продукции коммивояжеров, поджидающие прибывающих представителей прессы прямо в отелях, на стойках администраторов. Другого способа сообщить о ретроспективе журналистам и другим заинтересованным лицам, не ставя в известность штаб-квартиру Джексона Сторма в Нью-Йорке, Сэмми придумать не могла. Пресс-релизы и приглашения придется рассылать в последний момент. Со вздохом Сэмми призналась себе, что объяснить это Брукси будет просто невозможно.

Во второй половине дня, не в силах больше находиться в дизайнерской, Сэмми вернулась к перетаскиванию нарядов сверху вниз. Вынося последнюю, как она решила, на сегодняшний день охапку платьев, Саманта услышала, что где-то внизу остановился лифт. Она замерла на верхней ступеньке, посмотрела на лестничную площадку четвертого этажа и увидела направляющегося к лифту мужчину, одетого в подогнанный точно по фигуре серый деловой костюм, с небольшим чемоданчиком из черной кожи, в каких обычно носят образцы продукции. Она видела только его спину, но широкие плечи и стройные линии фигуры подсказали ей, кто это.

«Временами, — подумала Сэмми, — я готова возносить молитвы, лишь бы больше не видеть Чипа. Жизнь сразу стала бы проще».

Когда он обернулся, Саманта постаралась взять себя в руки и победить знакомые чувства паники и смущения, которые охватывали ее всякий раз, когда перед глазами возникала эта мощная фигура. Будь он проклят!

Чип сделал несколько шагов, поставил на пол свой чемоданчик и посмотрел на нее.

— Мне позвонила Соланж.

Легкий серый костюм, голубая рубашка и шелковый галстук в полоску придавали ему строгий и прилизанно-деловой вид. В его взгляде что-то моментально изменилось.

Она вспомнила, что сама выглядит теперь совершенно иначе. Новая прическа обрамляла лицо и мягкими волнами спускалась на плечи. Для работы она по привычке оделась в джинсы, но разнообразила наряд укороченной блузкой до талии из шелковистого крепа с большим количеством оборок. Цыганистые черные глаза Чипа ничего не упустили.

— Соланж попросила, чтобы я приехал и поговорил с тобой, — приятным тоном сообщил он.

Этого следовало ожидать.

— Мне нечего с тобой обсуждать.

— Она на самом деле не слишком хорошо говорит по-английски. — Чип по-прежнему не сводил с нее оценивающего взгляда. — Соланж показалось, ты сказала, что здесь будет какое-то шоу. Она хотела бы знать, в чем дело.

— Я ей все объяснила. — Сэмми не двигалась с места, стоя на верхней ступеньке лестницы, ведущей к складу. — Соланж все поняла, и довольно.

Несмотря на то что последние два дня она была полна энергии, Саманта вдруг ощутила, что ужасно устала. Почти десятикилограммовая ноша готова была вот-вот вывалиться из рук. Она хотела только одного — чтобы он поскорее ушел.

Чип оперся одной рукой о железные поручни и посмотрел на нее снизу вверх.

— Если она правильно поняла твои слова, Соланж считает это не слишком удачной затеей.

Саманта ощутила легкое головокружение: она почти не спала последние несколько ночей, строя планы.

— Ты не можешь просто заявить, что собираешься проводить здесь какое-то крупное мероприятие, а потом развернуться и уйти. Она все-таки директор. И она не понимает, что здесь происходит, а ты, по ее словам, даже ничего не объясняешь.

Сэм старалась сосредоточиться на том, что он говорит. Чип что-то настойчиво втолковывал низким, волнующим голосом, но она почти не слышала его. Чипа, продавца пуговиц, никогда и ничего в этой жизни не волновало. Ну что за проблемы могут возникнуть с пуговицами?

Он сделал шаг наверх.

— Что с тобой? — В его голосе звучало беспокойство. — Ты нормально себя чувствуешь?

О да, она прекрасно себя чувствует. Если все получится, Париж этого никогда не забудет! Джексон Сторм тоже. И ей вовсе не нужен Чип, потому что у нее есть Алан де Бо.

— Никогда в жизни не чувствовала себя лучше, — ответила Сэмми.




15


«Ламборджини» остановился на красный сигнал светофора при выезде на окружную дорогу. Алан, улыбаясь, повернулся к Сэмми.

— Так ты говоришь, я твой рыцарь в сверкающих доспехах?

— Ну, по крайней мере, в сверкающем черном спортивном автомобиле, — ответила Саманта. — Ты меня похитил и спас, иначе я сгорела бы на работе, пытаясь склеить это шоу. Думаю, мне необходим перерыв.

— Ты слишком много работаешь, — повторил он в который уже раз. — Неужели невозможно отказаться? Скажи господину в Нью-Йорке, что для тебя это слишком, ты не справляешься.

Она покачала головой. Его кожа стала смуглее от летнего солнца, и выгоревшие пряди в волосах сделались гораздо заметнее, а глаза казались еще более золотистыми. На нем была голубая трикотажная рубашка и простые узкие брюки, подчеркивающие элегантную, по-мужски стройную фигуру. Алан был по-настоящему красив. Сэмми улыбалась, понимая, что он прочел это в ее глазах.

— Когда ты так на меня смотришь, — сказал он, затаив дыхание, — я могу сделать только одно. — Его правая рука оторвалась от руля, обвилась вокруг ее шеи, и Алан быстро притянул Сэмми к себе. Его губы прильнули к ее рту.

Это был короткий и горячий поцелуй, полный страсти и чувственности.

«Боже! — думала счастливая Сэмми. — Мы обнимаемся у всех на глазах, как настоящие французские влюбленные!» Она восторженно ответила Алану, проведя кончиком языка по его губам. Это было так по-. парижски — целоваться прямо у светофора, ничего не замечая вокруг. Вряд ли Сэмми могла прийти в больший восторг от чего-то другого.

Сигнал сменился, водители стоящих за ними машин принялись настойчиво гудеть.

— Так ты чувствуешь себя получше? — Алан неохотно завел «Ламборджини».

— Когда мы вот так целуемся — да, — выдохнула Саманта.

Она сидела, прижавшись к нему, удобно устроив голову на его широком плече, а гоночная машина набирала скорость, повернув на шоссе №10, где стояли указатели на Версаль.

— Несколько часов за городом сотворят чудо. — Алан на секунду оторвался от дороги и нежно взглянул на нее. — Ты захватила купальник?

Саманта снова кивнула. Последние десять дней она работала не покладая рук, и, садясь в машину, Алан заметил у нее под глазами темные круги. Несколько минут спустя он поинтересовался, высыпалась ли она в последнее время, и, узнав, что это не так, прочел целую лекцию о том, насколько глупо пытаться вытащить на своих плечах весь проект ретроспективного показа в Доме моды Лувель. Его неподдельная тревога тронула Сэмми, хотя Алан, мягко говоря, считал, что вся затея с шоу, посвященным Клод Лувель, с треском провалится. Он столько раз и так настойчиво пытался переубедить ее, что Сэмми всеми способами старалась избегать этой темы.

С глубоким вздохом Саманта подумала, что идея шоу не нравится никому из ее знакомых. Мадам Дюмер величаво проплывала по Дому моды Лувель с холодным, неумолимым видом, срывая зло на Софи, постоянно пребывающей в каком-то сомнамбулическом состоянии. Наннет и Сильви держались замкнуто и не выказывали никакой готовности помочь. Брукси Гудман, казалось, совершенно закопалась в проблемах, которых по мере их разрешения почему-то становилось все больше. Накапливающаяся усталость постепенно брала верх.

Сэмми уткнулась лицом в рукав рубашки Алана, вдохнув запах хлопка, тонкий аромат дорогого одеколона и успокаивающую близость чистой, гладкой кожи. Ей больше не к кому было прислониться. Когда она оказывалась рядом с этим человеком, все в мире вставало на свои места и жизнь опять становилась замечательной.

— Не хочешь устроиться поудобнее и поспать? — нежно спросил Алан. — До того места, куда мы направляемся, совсем недалеко — каких-нибудь двадцать минут езды, но, может, этого времени хватит, чтобы немного вздремнуть?

Что значит поспать? Сэмми уже забыла, как это делается! Каждую ночь, поднимаясь в квартиру на верхнем этаже Дома моды Лувель около двенадцати, она лежала без сна часов до пяти утра и, напряженно всматриваясь в темноту, снова и снова прокручивала в уме сценарий шоу, изменяя и улучшая его, перебирала в уме нерешенные проблемы, доходя порой до отчаяния, пока, совершенно измученная, не проваливалась в пучину сна на несколько предрассветных часов.

Одной из самых больших сложностей по-прежнему оставался выбор даты. Они с Брукси остановились было на десяти утра во вторник 22 июля, потому что по графику синдиката в этот день с утра не было никаких показов. Но потом Альберт Ниппон перенес свое шоу на четверг, и, подобно разноцветным стеклышкам детского калейдоскопа, многие Дома высокой моды также изменили дни и часы показов.

Кончилось тем, что дата и время ретроспективы совпали с гала-шоу Руди Мортесье, которое все называли крупнейшим событием недели, поскольку ожидалась демонстрация новой коллекции Жиля Васса. Такое совпадение можно смею назвать смертельным: нетрудно предсказать, куда именно отправятся представители прессы. Приглашения уже были отпечатаны и подготовлены к рассылке, а Сэмми с Брукси еще предстояло найти выход из положения.

— Удобно? — Алан внимательно посмотрел на нее сверху вниз. — Тебе непременно понравится моя кузина Мари-Луиза. Я говорил, что все называют ее Мэри-Лу?

Сэмми выпрямилась на сиденье, забросила руки за голову, зевнула и потрясла головой. Когда Алан вновь взглянул на нее, она ответила ему обворожительной улыбкой.

— Ты такая красивая, — тихо сказал Алан, лаская ее взглядом. — И я тебя обожаю, ты знаешь об этом? — Он вновь посмотрел на дорогу и весело сообщил: — Поскольку сегодня суббота, то в этот час, без сомнения, все будут у бассейна. Ты познакомишься с моей кузиной и ее мужем Жан-Ивом де Бержераком. Он отвечает за аэрокосмические программы ВВС Франции. Познакомишься и с их друзьями-инженерами, с женами этих друзей и, конечно, с их детьми. Ребятня ужасно шумная. Французские детишки вообще очень избалованы, так что будь готова.

Как замечательно было это слышать! Веселье у большого семейного бассейна представлялось Сэмми прекрасной возможностью провести день, совершенно непохожий на те, что были наполнены мучительными хлопотами в Доме моды Лувель.

Она знала, что Алан де Бо принадлежит к богатой титулованной семье, что он — герцог из какого-то древнего французского рода. И все-таки это не подготовило Сэмми к лицезрению огромного поместья его зятя на окраине Версаля. Они въехали в широкие ворота, за которыми, насколько хватал глаз, раскинулись зеленые лужайки, ровно подстриженные, словно поле для гольфа. Серое каменное здание шестнадцатого века — дом де Бержераков — утопало в зелени древних буков, возвышающихся над небольшим озером. Алан припарковал «Ламборджини» на идущей по кругу подъездной дорожке. Горничная ввела их в просторный прохладный дом, где голоса эхом отражались от высоких потолков, повсюду стояли живые цветы в вазах и тщательно подобранная антикварная мебель.

— К бассейну — сюда, — показал Алан.

Он взял Сэмми за руку и через просторную, залитую солнцем кухню провел на маленький, выложенный булыжником дворик. Откуда-то спереди до них донеслись громкие крики детишек.

То, что увидела Сэмми, дойдя до конца дорожки, ведущей к большой поляне на окраине сада, застало ее врасплох.

Бассейн оказался потрясающе современным сооружением, сверкающим на ярком солнце аквамарином. Вокруг стояли удобные шезлонги, столики под зонтами, небольшой открытый бар и ряд кабинок для переодевания под черепичными крышами. За всем этим открывался великолепный вид на изумрудные поляны — типичный французский пейзаж. Молодой бармен подавал присутствующим напитки.

Как и предсказывал Алан, не менее десятка малышей носились вокруг бассейна, прыгали в слепящую синевой воду прямо с бортика, полностью оккупировали мостик. За детишками наблюдали двое симпатичных загорелых мужчин лет тридцати с бокалами, в суперузеньких, на европейский манер, плавках, больше всего похожих на ярко раскрашенные жокейские вожжи. Огромные солнечные очки по размеру были, пожалуй, больше, чем то, что на них надето. Сэмми удивлялась до тех пор, пока не увидела загоревшие изящные фигурки женщин.

Все они загорали с обнаженной грудью.

Гибкая брюнетка со сверкающими голубыми глазами торопливо подошла к ним, схватила Алана за руку и поцеловала в щеку, быстро приветствуя его по-французски.

— Моя кузина Мэри-Лу, — представил ее Алан, нежно обнимая сестру за обнаженные плечи.

Саманта никак не могла отвести взгляд от маленьких загорелых грудей молодой женщины, напрягшихся от холодной воды бассейна. Прошло несколько секунд, прежде чем Сэм заставила себя поднять изумленные глаза на привлекательное озорное личико хозяйки дома. На всех женщинах, отдыхающих вокруг бассейна, были надеты только узенькие бикини.

Хорошенькая брюнетка вдруг бросила на кузена осуждающий взгляд.

— Боже мой, Алан, ты — животное! — И чуть слышно продолжала: — Idiot, elle est tres embarrassee![39 - Идиот, она ужасно смущена! (фр.).] — Мэри-Лу схватила Сэм за руку. — Пойдемте, я хочу познакомить вас с моим мужем, а заодно положить конец его деловым разговорам с Генри Дюверне. Как только они увидят, какая вы хорошенькая, им сразу надоедят всякие важные беседы. Они оба — инженеры, и их рассуждения невыносимы! И ужасно скучны. — Она хитро улыбнулась Саманте. — Потом вы можете переодеться вон в тех маленьких кабинках. Свою одежду оставьте прямо там.

Маленькая, сильно загоревшая Мэри-Лу с ее самоуверенным живым шармом оказалась настоящей француженкой из высшего общества. Когда они подошли к симпатичным молодым людям, беседующим у кромки бассейна, хозяйка дома сказала:

— Это очаровательная американская подруга Алана. Я уже предупредила ее, что она должна заставить вас прекратить деловые разговоры. Но прежде чем Сэмми переоденется, я, пожалуй, покажу ей дом, который, уверена, ей понравится. А вы должны говорить по-английски.

Мужчины повернулись к Саманте. Назвав себя, тот, что не был мужем Мэри-Лу, галантно поцеловал ее руку, окинув внимательным взглядом довольно нарядное бежевое платье из шелка, юбка которого трепетала на ветру и обвивала ее длинные ноги и стройные бедра.

«Снова мне целуют руку», — подумала Саманта, и уголки ее губ слегка поползли вверх. Это была, конечно, чистая формальность, если учесть, что на симпатичном загорелом молодом человеке, прижимающем к губам ее пальцы, не было ничего, кроме узенькой полосочки ткани, что позволило Сэмми ответить ему не менее пристальным оценивающим взглядом.

В доме, который показала ей кузина Алана, чувствовалось очарование и благородство многих поколений французской аристократии.

— Это всего-навсего загородный дом, не очень большой для того времени, когда он был построен, — объясняла Мэри-Лу. — Вы еще не посещали версальские дворцы? Это что-то невероятное! Заставьте Алана показать их вам.

Через высокие окна в элегантные задние комнаты, где семья проводила большую часть времени, проникало много света. Гостиная была вперемежку обставлена современной и старинной мебелью, стены украшали филиппинские циновки, на полу лежал симпатичный, хотя и выцветший красно-белый ковер, всюду стояли удобные мягкие кресла и диваны. Фаянсовые кувшины на мраморной каминной полке семнадцатого века соседствовали с яркими геометрическими полотнами — работами Брака, знаменитого художника начала двадцатого века. И повсюду стояли огромные букеты свежих цветов — типичное украшение домов французского высшего общества. Бывшую когда-то темно-коричневой деревянную обшивку стен кабинета очистили от старого лака и вручную отполировали, отчего панели стали немного бледнее, добавив света в большую комнату, все четыре стены которой были увешаны книжными полками. Стены, рабочий стол и несколько маленьких столиков украшали семейные фотографии.

— Это Жан-Ив и я… наша свадьба… наши дети, — показала Мэри-Лу.

— И Алан, — заметила Сэм. Она хотела было взять фотографию, но хозяйка дома неожиданно прикрыла ее рукой.

— Да, это Алан. Но есть другой снимок, на стене. Он лучше, — быстро сказала она.

Саманта удивленно подняла глаза, и несколько секунд женщины молча смотрели друг на друга.

— Merde[40 - Дерьмо (фр.).], — тихо выругалась Мэри-Лу. Быстро и добродушно пожав плечами — как бы в знак того, что Саманта ей нравится и она не собирается кривить душой, — женщина протянула Сэмми фотографию в золоченой рамке. — Они обручены, — объяснила она. — Девочка еще не закончила школу.

Да, она, вероятно, еще школьница, думала Сэмми, разглядывая бесподобную фигуру Алана де Бо в костюме для игры в поло. В одной руке он держал шлем, а другой обнимал девчушку с развевающимися на ветру темными волосами, смотревшую на него с нескрываемым восхищением, написанным на хорошеньком личике.

— Знаете, так обычно бывает в семьях с древними родословными, — буркнула кузина Алана. — Они помолвлены с детства.

Да, это правило было ей известно. В душе Саманты появилась какая-то странная пустота. Удачный брак — самое важное для европейской аристократии. Это она усвоила еще в первый день своего пребывания в Париже. Алан выглядел лет на двенадцать-пятнадцать старше невесты, и, когда наступит первая брачная ночь, она, конечно, будет девственницей! Невеста, уже сейчас влюбленная в человека, которого ей предназначили в мужья. Через несколько лет она станет респектабельной молодой женой и примерной матерью, которая будет вот так же купаться в бассейне собственного дома с садом где-нибудь под Парижем. И ее маленькие обнаженные груди потемнеют от загара.

Все встало на свои места, с ужасающей ясностью поняла Саманта. Она вспомнила бутик Лауры и все понимающую хозяйку магазина. Это означало, что Алан и прежде приезжал туда за покупками не только с сестрой. Значит, это были его подружки, кто же еще? Если она задаст сейчас вопрос Мэри-Лу, та скорее всего ответит, что такое вполне вероятно.

Саманта осторожно поставила фотографию в золотой рамочке рядом с другими семейными снимками.

— Но он без ума от вас, — быстро сказала Мэри-Лу. — Вы, несомненно, сами это видите. Он привез вас сегодня сюда, потому что мечтал, чтобы мы познакомились. «Она самая восхитительная, самая очаровательная женщина из всех, кого я встречал», — вот что он сказал мне. Я не припомню, чтобы он говорил так о ком-то еще.

Легче от этого не стало, но Саманте удалось улыбнуться, благодаря хозяйку за доброту. Больше всего ее удивляло то, что она ощущала лишь удивление и пустоту, хотя, казалось бы, должна была прийти в отчаяние Сэмми снова посмотрела на фотографию. По крайней мере, теперь она немного лучше знает, какое место ей отведено. Если это может принести какое-то успокоение.

— Думаю, я готова пойти искупаться, — сказала Саманта. — Где бы мне переодеться?

Черный купальник-бикини был самым скандально-крохотным из всех, какие она смогла отыскать в Нью-Йорке: три маленьких нейлоновых лоскутка, соединенных серебристо-черными плетеными ленточками. Но все-таки у этого купальника имелась верхняя часть.

Сэмми разделась в маленькой, крытой черепицей кабинке, куда доносились голоса взрослых, возившихся в бассейне с малышами, визги и плеск воды. Она быстро натянула бикини, завязала ленточки на боках, прижала бюстгальтер одной рукой к груди, накинула лямочки на плечи и замерла.

«Я буду бороться, — сказала она про себя, разглядывая лоскутки черного нейлона, прикрывающие ее гладкую кожу. — Бороться за Алана, за то, чего хочу достичь. Да, эти дни превратились в сплошную борьбу».

Сэмми осторожно сняла верх купальника и положила его на полку рядом с аккуратно сложенным платьем, бельем и босоножками на высоких каблуках. Впервые в жизни она появится перед посторонними людьми в полуобнаженном виде. Если Саманта вообще что-то сейчас чувствовала, больше всего это походило на разбег перед прыжком с вышки, когда выгибаешь спину, чтобы красиво нырнуть, и надеешься только, что не выставишь себя на посмешище перед всем миром, плюхнувшись в воду животом.

Она вышла на яркое солнце и закрыла за собой дверцу кабинки. То ли ей показалось, то ли действительно крики у бассейна немного поутихли? Так же, как разговоры хорошеньких молодых француженок, вытянувшихся в шезлонгах на солнышке и наблюдающих за мужьями и детьми, резвящимися в сверкающей голубой воде.

Саманта высоко вскинула голову и посмотрела прямо перед собой, надеясь, что в ее походке нет ничего необычного. Она заметила, как на мгновение удивленно расширились глаза Мэри-Лу, сидящей на противоположной стороне бассейна, и как она постаралась поскорее придать лицу нейтральное выражение. Боже, вокруг действительно воцарилась тишина!

Подойдя к кромке бассейна, взявшись рукой за поручень и шагнув на первую бетонную ступеньку, ведущую в чистейшую аквамариновую воду, Сэмми с некоторым опозданием осознала ужасное: ее груди были совершенно белыми и, должно быть, выделялись на загорелой коже, словно автомобильные фары! Она гибка и высока — на голову выше, чем все эти молодые француженки с обнаженными бюстами, лежащие у бассейна. Узкие бедра вряд ли навевали мысли о сладострастии. Но даже при сравнении, которое оказывалось явно в ее пользу, Сэмми пожалела, что не вспомнила о том, что ее грудь гораздо светлее остальной кожи.

Когда она вошла в воду по плечи, вокруг бассейна возобновился обычный шум. Молодые мужья наконец перестали восхищенно разглядывать ее и вернулись к игре в водное поло с кричащими детишками. Краешком глаза Сэмми увидела, что Мэри-Лу ободряюще ей улыбается.

«Ну вот я и сделала это!» Она откинулась назад, так, чтобы холодная вода и горячее солнце одновременно ласкали плечи и лицо. Возможно, это ничего и не доказывало, но она стала частью компании. И это лучше, чем застенчиво стоять в сторонке с прикрытой бюстгальтером грудью, когда все остальные обнажены.

Сэмми запрокинула голову, с наслаждением ощущая тепло солнечных лучей, впервые за несколько недель имея возможность расслабиться. «Я в бассейне, во Франции, — сказала она себе, закрывая глаза. — И какие странные вещи я вытворяю в последние дни!»

Вспенивая гладь бассейна мощными гребками, к ней кто-то приблизился; над поверхностью воды внезапно появились выцветшая на солнце голова и мускулистые плечи. Струйки стекали по каштаново-золотистым прядям, прилипшим ко лбу Алана, капли бусинками висели на его ресницах. Вода была настолько прозрачна, что молодому человеку, стоящему рядом с ней, достаточно было опустить глаза, чтобы увидеть ее высокую упругую грудь всего в нескольких сантиметрах от своего загорелого тела. Алан похлопал ладонью по воде.

— Тебе здесь нравится?

— Да, все замечательно. — Она покачивалась на воде, слегка шевеля ногами, чтобы оставаться на одном месте. Сэмми скорее почувствовала, чем увидела, что Мэри-Лу и все гости де Бержераков старательно делают вид, что их нисколько не интересует эта парочка.

— Саманта… — Его тон был весьма настойчив. — Ты должна приехать на несколько дней в мой загородный дом. — Алан откровенно посмотрел на ее обнаженную грудь. — Ты такая красивая! Я хочу прикоснуться к тебе. Я так хочу любить тебя. Поедем прямо сейчас. Сегодня.

Она медленно опустила голову, разглядывая его.

— Ты знаешь, что я не могу. Я должна заниматься шоу.

— Нет, можешь. Если бы ты хотела меня, моя дорогая, то смогла бы. Но ты не хочешь меня так, как желаю тебя я. Согласись!

Можно было подумать, что они ссорятся. Сэмми оглянулась.

— Я не могу.

Он знал, как упорно она сейчас работает. Безумием было продолжать настаивать на поездке в самый ответственный момент. Сэмми оттолкнулась рукой от стенки и поплыла. Алан следовал за ней, не отставая.

— Тебе что-то сказала обо мне Мэри-Лу?

Несколькими мощными гребками он отплыл в сторону и, коснувшись ногами дна, встал, похожий на бронзовокожего греческого бога, выходящего из пенистых волн и пожирающего ее глазами.

— Саманта, ради всего святого, давай поедем, позволь побыть с тобой наедине. Я все объясню. Неужели ты меня не хочешь? — В его голосе появились нотки отчаяния. — Завтра. Ты поедешь завтра?

Об этом не могло быть и речи. Ну почему он проявляет такую настойчивость, не понимала Сэмми. Только потому, что, увидев ее обнаженную грудь, не может больше ждать?

— Алан, пожалуйста, не своди меня с ума, — попросила она, решительно тряхнув головой и чувствуя себя немного неловко. — Может быть, позже, после шоу.

Она еще не успела найти ответы на все вопросы об Алане де Бо и теперь уже не была уверена, что когда-нибудь сможет это сделать.

Лучи яркого июльского солнца в самом центре Манхэттена осветили пустующий стол секретарши в приемной перед кабинетом Джексона Сторма. В этот субботний полдень множество народа ждало своей очереди повидать его. Встревоженная Джин Руис из координационно-рекламного отдела держала в руках несколько отпечатанных на машинке страничек — доклад о шоу в «Палас-отеле», где демонстрировались костюмы для лыжных прогулок. Здесь же находились два усталых художника с окончательными оригинал-макетами пригласительных билетов на шоу. Худая, как спичка, манекенщица, драматического вида брюнетка в полном гриме и ярко-красном комбинезоне из «Вальдорф-шоу», украдкой курила, прислонившись к секретарскому столу.

Питер Фрэнк подошел к приемной в то же время, когда Минди Феррагамо вышла из своего кабинета на противоположном конце тридцать девятого этажа. У дверей Джексона Сторма они встретились.

— Мы по одному и тому же вопросу? — поинтересовался Фрэнк.

Минди стянула с пышных волос очки и пристроила их на переносице, глядя на листок, который держал в руках Пит.

— Статья в «Эгоисте» относительно Дома моды Лувель?

Он покачал головой:

— Телеграмма из парижского агентства с просьбой подтвердить, что нам нужны четыре манекенщицы на двадцать второе июля.

— Господи Иисусе! — выдохнула Минди. Она долго смотрела на вице-президента компании, отвечающего за развитие производства, и только потом вымолвила: — Это должно быть забавно.

Минди решительно прошагала мимо Джин Руис и художников и вошла в кабинет президента — уверенная в себе маленькая женщина в черном, единственный человек, которому дозволялось прерывать Джексона Сторма во время субботнего приема и при этом не испытывать на себе последствия его гнева.

Когда глава всемирно известной корпорации поднял седовласую голову, по выражению его лица они поняли: в эти горячие, требующие титанического напряжения сил выходные он испытывает не меньшую усталость, чем его сотрудники.

— Что еще? — прорычал он нетерпеливо.

Минди обменялась взглядом с Питером Фрэнком. Если Джек пускает в ход голос с Седьмой авеню — это плохой знак.

— Париж, — безразличным тоном сказала она и наклонилась, чтобы положить перед ним два листочка — вырезки из газет.

— Какой, к черту, «Эгоист»? — проревел Джек.

Поскольку заметка была на французском, он отшвырнул ее в сторону, взял статью из парижского выпуска «Геральд трибьюн» и принялся читать. Через несколько мгновений он сунул карандаш в подставку и повернулся к исполнительному директору агентства по связям с общественностью и прессой, стоящему рядом с ним.

— Позже, Фредди. — Джек указал на дверь. — Выйди и подожди. Через минуту я вызову тебя.

Не успел молодой человек покинуть кабинет, как Джек Сторм откинулся в кресле, закинул руки за голову и закрыл глаза.

— Каждый год я говорю себе, что уеду из города, — пробурчал он, — и оставлю всю эту июльскую чертовщину на откуп вам. И каждый год я все-таки остаюсь, увязая во всем этом по все мои ослиные уши. Я — глава ворочающей миллиардами долларов империи, и чем же я занимаюсь в выходные дни посреди лета? Просматриваю меню ленча для прессы от Вальдорфа, который, похоже, свихнулся, и любуюсь на дерьмовый комбинезон, вставленный в шоу кем-то, с кем, как мне говорят, мы должны считаться.

Они ждали, что последует еще более яростный взрыв, но Сторм только спросил:

— Ну, так что?

— Она готовит шоу, Джек, — начала Минди, и в тот же момент Питер Фрэнк положил на стол телеграмму.

— Парижское агентство запросило подтверждение на найм четырех менекенщиц.

Джек поднял руки вверх.

— Господи Иисусе, дайте мне передохнуть! — Он схватил заметку из «Геральд трибьюн» и прочитал вслух: — «Одной из самых неожиданных новостей недели, которая, правда, не слишком заинтересовала журналистов и обозревателей, стало заявление корпорции Джексона Сторма, Нью-Йорк, о намерении провести 22 июля в 10.00 ретроспективный показ работ Клод Лувель, который состоится в Доме моды Лувель, улица Бенедиктинцев, дом 3, Париж. Другой информацией в настоящее время редакция не располагает».

Он отшвырнул вырезку из «Геральд трибьюн» и схватил статью из авангардистского журнала «Эгоист».

— Я не читаю по-французски. О чем идет речь?

Минди пожала плечами.

— У меня не было времени получить перевод, но и здесь говорится о Доме моды Лувель. Джек, несколько минут назад я позвонила в Париж, связалась с мадам Дюмер, но она даже не стала со мной говорить. Потом к телефону подошла какая-то идиотка, которая заявила, что она отвечает за связи с общественностью и прессой по вопросам шоу. Кажется, она решила, что я какой-то корреспондент в Париже. Вот что я смогла узнать: 22 июля состоится демонстрация моделей какой-то Клод Лувель — то же самое сообщает «Геральд трибьюн». Она спросила, желаю ли я получить предварительную программу! Ты понимаешь, что это значит, Джек? — Минди слегка повысила голос. — Сэмми собирается устроить что-то в Париже, и это приписывается Джексону Сторму! — Она взволнованно сдернула с носика очки и близоруко уставилась на босса. — Эта девчонка выпустила пресс-релизы и разослала приглашения на какую-то — как они там ее называют? — ретроспективу! Посреди июльских показов новых коллекций в Париже! Если нам позвонит кто-то из нью-йоркских журналистов, мы даже не знаем, какую информацию им предоставлять!

— К тому же мы еще не сообщали прессе о приобретении недвижимости во Франции, — осмелился напомнить Питер Фрэнк. — А теперь невозможно даже опубликовать опровержение, потому что мы абсолютно не в курсе того, что происходит.

— Джек, — быстро сказала Минди. — Если кто-то захочет в этом покопаться, нетрудно выяснить, что мы приобрели в Париже дом моды. Лучше позвони Деннису, чтобы он сегодня же вернулся в Нью-Йорк. Необходимо созвать пресс-конференцию. Я позвоню в Нью-Джерси Тоби из юридического отдела и вызову его.

Прищурив свои удивительные ярко-голубые глаза, Джек Сторм смотрел на стоящих перед ним заместителей. Они ждут его реакции, ждут, когда разразится первый гром.

Неожиданно Король Сторм откинулся в кресле, запустил пальцы в безупречно подстриженную платиновую шевелюру и засмеялся. Сначала он позволил себе негромко хмыкнуть, потом раздались тихие смешки — он давал выход невероятному напряжению, накопившемуся за этот безумный день. Через несколько секунд Джек откровенно хохотал.

Минди Феррагамо и Питер Фрэнк стояли и молча наблюдали, как надрывается от смеха президент и председатель совета директоров великой корпорации моды.




16


— Этого нам только не хватало! — кричала Брукси. — Чокнутая манекенщица, которую колотит собственная мамаша! Боже ж мой, оставь ты эту затею, Сэмми, отмени все! Выхода нет! Я хочу уволиться! — Журналистка сидела на закроечном столе, опустив плечи. Ее поза говорила о готовности сдаться. — Ну что ты с ней будешь делать? Она что, заодно с платьями будет демонстрировать свои страшные синяки?

Саманта, стоя на коленях, подкалывала булавками подол скроенного по косой зеленого шелкового платья, которое должна демонстрировать на шоу всхлипывающая Софи. Шум паровых пылесосов, чистящих ковровое покрытие в салоне этажом ниже, почти полностью заглушал голос Брукси. По тем немногим словам, которые ей удалось уловить, Сэмми догадалась, что журналистка снова пытается убедить ее все отменить. Она уже устала выслушивать это. К тому же обе знали: Брукси не уволится — ей слишком нужны деньги.

— Ты можешь все отменить, — настаивала Брукси. — Еще не поздно, Сэмми. Послушай, я помогу тебе обзвонить гостиницы, чтобы предупредить журналистов. Да они и не собираются приходить. Никто не пойдет сюда вместо шоу Мортесье. Какая разница?

— Нет, — отрезала Сэм. Сидя на корточках, она посмотрела на зареванное лицо единственной манекенщицы Дома моды Лувель. — Софи, если ты не прекратишь рыдать, я никогда не закончу этот несчастный подол. Ты же вся трясешься.

— Вот, и это тоже. — Резкий нью-йоркский говор Брукси стал особенно заметен. — Тебе никто не хочет здесь помогать, неужели ты этого не замечаешь? Нан-нет не явилась на примерку. Разве я тебе не говорила об этом вчера, когда портнихи ушли?

Она замолчала, заметив, что хрупкая фигурка в зеленом шелковом платье сотрясается от нового приступа плача.

— Ты хотя бы знаешь, почему она рыдает?

— Не знаю. Поссорилась с матерью, — устало ответила Сэмми. — Она все равно не скажет.

Спускаясь утром сверху, она слышала, как ругались Софи и мадам Дюмер. Эхо разносило их голоса по всему дому. Быстрый парижский говор невозможно было понять, но, когда спустя час или немного больше Софи вошла в дизайнерскую, стало ясно, что мадам Дюмер ударила ее. На левой щеке девушки до сих пор полыхал красный след, оставленный ладонью матери.

— Послушай, что еще я скажу, — продолжала Брукси. — Никто ничего не знает о нас. Реклама нашей затеи — нулевая. Нам посвятили две строчки в «Геральд трибьюн» плюс что-то в «Эгоисте», но не было ни одного звонка от издателей газет и журналов, хотя мы оставили в гостиницах приглашения. Я бы очень хотела, чтобы ты послушалась меня, Сэмми. Выступать завтра одновременно с Руди Мортесье — смертельный номер. Остальное неважно! — Брукси с отчаянием сжала виски пальцами. — Боже ж мой, позволь мне уйти, Сэмми! Оплати только мою работу. Можно забыть об остальных деньгах, но мне необходимо поспать. У меня нервы на пределе.

С полным ртом булавок, Сэмми пробубнила:

— Брукси, сделай одолжение нам обеим. Поднимись в мою квартиру и приляг, ладно? — Она развернула Софи так, чтобы продолжить работу с задней частью подола. — После того, как немного поспишь, спускайся и пройдись еще раз по сценарию с Уллой.

Девушка, которую они наняли в небольшом модельном агентстве, чтобы комментировать показ, прежде работала манекенщицей у Диора. Говорила ли она по-английски или по-французски — в ее речи отчетливо слышался шведский акцент. Закончив в полдень последнюю репетицию, Сэмми отпустила манекенщиц домой, чтобы они немного отдохнули перед завтрашним шоу. Однако Улле Саманта приказала остаться и вычитывать сценарий до тех пор, пока можно будет понять хотя бы что-то из того, что она говорит.

Сейчас, глядя на сидящую на столе, словно на насесте, Брукси с опущенными плечами, Сэмми вынуждена была признать, что была в последние дни не самым легким для общения человеком. Она безжалостно заставляла всех крутиться вокруг собственной персоны. Брукси, в белой рубашке мужского фасона и коричневых узких брюках, выглядела совершенно измотанной. Ее панковская прическа, после того как журналистка вымыла голову, но не успела заняться ею должным образом, превратилась в неопределенной формы черно-рыжую копну. От вечно торчащих во все стороны забавных прядок не осталось и следа.

Сэмми вздохнула:

— Ты ужасно выглядишь, Брукси. Иди отдохни немного.

Грустная фигурка на столе даже не пошевелилась.

— Ты тоже. Ты когда последний раз заглядывала в зеркало?

Саманта могла не отвечать на этот вопрос, все было и так ясно. Она уже несколько дней не пользовалась косметикой, веснушки, усыпавшие нос и скулы, стали видны всем на свете. Ее джинсы побелели от пыли, второй день на Сэмми была одна и та же блузка, потому что утром она чувствовала себя слишком усталой, чтобы подобрать другую. Свою новую прическу, пышную и блестящую, она превратила в хвостик, стянув волосы на затылке резинкой. «Завтра будет лучше», — с усмешкой сказала она себе. Она слишком измучилась, чтобы думать о своей внешности, но сдаваться не собиралась.

Вдруг Софи закрыла руками лицо и застонала.

— Она словно каменная. Чертовски плохо для манекенщицы, — угрюмо заметила Брукси. — Посмотри на нее. Надеюсь, она хотя бы сумеет прикрыть гримом синяк на лице. Он завтра как раз приобретет фиолетовый оттенок.

— Может, ты заткнешься? Софи понимает, что ты говоришь. К тому же она не каменная, будь все неладно! Она старается.

— Да-а? — Журналистка окинула манекенщицу скептическим взглядом. — Она путается со странными людьми, ты знаешь? Могу спорить, ее мать разбиралась с ней именно поэтому.

— Я уже сказала тебе… — начала было Сэмми. .

— Послушай, я видела ее недавно на бульваре Капуцинов. Ты не поверишь, как она вешалась на одного типа! Я думала, они займутся этим прямо на улице!

— Чип. Она встречается с Чипом! — закричала Сэмми.

Ей пришлось ухватиться за край стола, чтобы подняться на ноги. Она настолько устала, что колени не слушались ее. Саманта потянулась было за костюмом из золотистого шелка с широкой юбкой клеш, который также должна демонстрировать Софи, но вдруг облокотилась на стол, чувствуя, что не может даже поднять руки.

— В этом нет ничего нового. У Чипа было что-то и с ее матерью.

— Кто-кто? Чип Чизуик? — Брукси покачала головой. — Ха! Я сразу поняла, что это за тип, как только его увидела! Еще один кот! Неплох, но слишком груб. Мрачная личность, словно с Ближнего Востока, правда? Может, он снабжает ее наркотиками?

— Брукси, отправляйся наверх! — прервала ее Саманта. — Отвяжишь от меня. Если не собираешься помогать, то хотя бы не мешайся под ногами!

— Да тебе просто необходимо, чтобы кто-нибудь капал тебе на мозги, Сэмми! — заорала в ответ журналистка. — Ты ведь не слушаешь. Из этого ничего не получится! Мы противопоставляем себя Руди Морте-сье, а у него — самый сенсационный модельер сезона. Никто, слышишь, никто не придет сюда смотреть на кучу старых тряпок. Мы даже не включены в график синдиката!

Сэмми почти упала на стол, нервы ее походили на натянутые струны.

— Брукси, пожалуйста, заткнись! Ты не уволишься. Завтра ты будешь здесь и будешь выполнять свою работу. Даже если нам придется одним сидеть в зале и смотреть всю ретроспективу!

— Ты, Сэмми, ненормальная! — Брукси побледнела от напряжения, глаза ее сверкали. — Ты понимаешь, насколько ты ненормальная? Какой же это сумасшедший дом! — Она замолчала и глубоко вздохнула. — Знаешь, я думаю, что именно ты запродала Джеку Сторму эту мысль. Верно? Тебе совершенно не помогали из Нью-Йорка. Представляю, как ты, навязывая эту идейку Сторму, заверила его, что можешь справиться сама со всей этой глупостью, так? — Она спрыгнула со стола и обвиняюще уставилась на Саманту. — Ты все провалишь, детка! Да ты уже все провалила, только ты слишком упряма, чтобы признать это!

— Мне совершенно наплевать, что ты думаешь обо мне и о Джексоне Сторме! — Сэмми, потеряв над собой контроль, почти сорвалась на визг: — Тебе платят. Так что, будь добра, отрабатывай свои денежки!

Тяжело дыша, они возмущенно смотрели друг на друга. Боже правый! Они с Брукси орали, словно торговки на базаре. Нетрудно догадаться, что слышно их повсюду. Стараясь успокоиться, Сэмми сказала:

— Брукси, иди наверх и ложись. Скандал мне сейчас не по силам.

Она повернулась к Софи и увидела ее заплаканное личико. Француженка с удивлением переводила взгляд с одной подруги на другую. Бедняжка Софи! Ведь проблемы не только у них. Саманта задумалась: встречается ли Софи с кем-нибудь, кроме Чипа, или у нее вообще много ухажеров? Рыжеволосая красавица ни за что не хотела делиться своими несчастьями.

Сэмми собрала в кучу коробочку с булавками и катушки с нитками для наметки, по-прежнему обиженная Брукси наблюдала за всем, не произнося ни слова. Может, она и правда сама загоняет себя в угол, не замечая действительности, очертя голову бросаясь туда, где ее ждет беда? Но разве у нее есть выбор?

Саманта осмотрела столы дизайнерской. Манекенщицы, которых прислало агентство, оказались именно такими, каких они и ожидали: не слишком привлекательными и настолько неумелыми, что глупо было задавать вопрос, почему их до сих пор никто не нанял. Придя в полное отчаяние, Саманта вернулась к идее привлечь Софи к показу наиболее эффектных моделей коллекции. Эта рыжеволосая красавица была, по крайней мере, талантлива от природы и умела носить платья так, что они действительно производили впечатление. К тому же последние несколько дней Софи выглядела лучше, чем обычно. До тех пор, пока ее матушке не пришло на ум залепить дочери пощечину…

«Не вали все в одну кучу, действуй последовательно», — приказала себе Саманта, проводя рукой по лбу и откидывая назад падающие на глаза волосы.

— Брукси, пожалуйста, поднимись наверх и поспи. Скандал ни к чему не приведет, и если мы будем работать такими темпами, то провозимся полночи. Одна из нас должна отдохнуть.

Посреди всего этого гвалта в двери дизайнерской осторожно заглянула высокая блондинка со сценарием в руках.

— Мисс Ларедо, вы хотите сейчас идти вниз? Здесь человек, чтобы установить микрофоны.

— Звукооператор! — простонала Сэмми.

Микрофоны, усилители и магнитофон, которые они взяли напрокат в небольшом специализированном магазинчике, на репетициях оказались совершенно бесполезными. Гул и жужжание делали напрасными любые попытки хоть как-то синхронизировать неуклюжие движения манекенщиц, комментарий и музыку пятидесятых, которую выбрала для показа Сэмми.

— Брукси, не отпускай Софи, ладно? — попросила Саманта через плечо. — Не позволяй ей даже двигаться, пока я не подколю весь подол.

Сэмми побежала вниз и увидела, что из лифта выходит Чип.

«О боже! Только этого не хватало!» — тяжело вздохнула она. На молодом человеке был серый костюм, в руках он, как всегда, держал чемоданчик с образцами. Чип удивленно рассматривал пыльную одежду и озабоченное личико Сэм.

— Уходи, — только и буркнула она. Ей совершенно ни к чему сейчас нервная дрожь, которую она испытывала всякий раз, когда видела его. Краешком глаза Саманта заметила две женские фигурки, появив шиеся из лифта вслед за Чипом.

— Я хочу поговорить с тобой. Всего минутку… — сказал он, направляясь за ней в салон.

— О черт, это еще что такое! — закричала Сэмми, останавливаясь у дверей.

Чистильщики ковровых покрытий собирали свое оборудование. Уродливый зеленый настил выглядел немного чище, но был совершенно мокрый.

— Что здесь за трясина?!

Ну зачем она решила почистить ковер?! Паровая чистка предполагала, что по нему можно будет свободно ходить через пару часов. Здесь же, на французский манер, все помыли специальным шампунем, и теперь зал походил на болото. Саманта плюхнулась в ближайшее кресло и с отчаянием огляделась.

Звукооператор громко переругивался с рабочими из химчистки, показывая на микрофоны и жалуясь, очевидно, на то, как состояние ковра повлияет на его технику.

— Наннет и Сильвия готовы помочь. — Чип стоял прямо перед ней; деловой костюм подчеркивал его широкие плечи.

— Что? — прошептала Сэмми.

Она почти не могла сосредоточиться на услышанном. Все мысли были заняты попыткой оценить перспективы шоу за двадцать четыре часа до начала при подобном состоянии помещения. Радужными их назвать трудно. Огромный запущенный салон, который попытались украсить пальмами соседнего цветочного магазина, больше всего напоминал сейчас захудалый зал, где вот-вот должна состояться панихида по умершему. От этой мысли Сэм едва не впала в истерику. Хорошо еще, что успели расставить стулья для публики: четыре ряда в левой части — для представителей французской прессы, пять рядов справа — для американских журналистов, и сзади места для репортеров из европейских журналов и газет мод. Они решили подать только шампанское без закусок, поскольку показ Должен завершиться к полудню, а по гарфику синдиката далее следовал обед в «Крильон», финансируемый Домом меховых изделий Дж. Р. Фичели.

Так, значит, вернулись Наннет и Сильвия? Она подняла на Чипа глаза, смысл его слов наконец дошел до ее затуманенного сознания. Он все еще стоял рядом и наблюдал за Сэмми.

— Для чего вернулись Наннет и Сильвия? — выпалила она.

— Они все-таки решили помочь. — Чип кивнул в сторону микрофонной стойки и усилителей, спрятанных за пальмами. — Вы собираетесь воспользоваться этим оборудованием? Ты не могла позволить себе что-нибудь посовременнее?

— Это ты заставил их вернуться, да? — Она поднялась. — Может, ты перестанешь вмешиваться? У меня и без тебя проблем хватает.

Обе женщины вопросительно смотрели на Саманту.

— О боже! — тяжело вздохнула она. — Скажи им «да» и «спасибо»! Спасибо, — пробормотала она. — Спасибо!

Она благодарно похлопала Сильвию по руке. Наннет тоже протянула руку, и Саманта пожала ее. Сэмми прекрасно знала, почему они отказались от работы. Соланж Дюмер саботировала все, что только можно. К тому же мешал языковой барьер.

Саманте пришлось позабыть о гордости.

— И тебе тоже спасибо, — сказала она, повернувшись к Чипу. Сэмми еще не слишком хорошо поняла, что происходит и почему он вдруг захотел помочь, но решила разобраться с этим позже. — Ты не сможешь что-нибудь сделать с этим оборудованием?

— Посмотрим, — просто ответил он.

Сэмми сидела в первом ряду складных кресел, вытянув длинные ноги, и наблюдала за Чипом, который опустился на колени перед усилителями, склонив курчавую черноволосую голову. Он принялся крутить какие-то ручки, а она, вытянувшись в кресле, покусывала губы. Посмотрев через зал на высокие окна, Саманта заметила бегущие по стеклам тонкие полоски воды. Дождь. Об этом она не подумала.

Если завтра будет дождь, народу придет еще меньше. Если вообще кто-нибудь придет. «Молись», — сказала себе Саманта, закрывая глаза. Все должно как-нибудь уладиться. Единственное, что ей оставалось, — молиться.

В тот момент она еще не могла знать, что на всю оставшуюся жизнь запомнит этот дождливый летний день, свою молитву в сатоне Дома моды Лувель и то, к чему она привела.




17

ШОУ


Назойливый телефонный трезвон разбудил Сэмми, забывшуюся тяжелым сном.

— М-да, — буркнула она, снимая трубку со стоящего на ночном столике аппарата.

— Сэмми, о боже, просыпайся! Это страшно важно!

В хриплом голосе, доносившемся до нее с другого конца линии, было столько неподдельного ужаса, что сон как рукой сняло.

— Брукси, — пробормотала она, приподнимаясь на локте и тщетно пытаясь рассмотреть цифры, горящие на радиочасах. — Я уже не сплю, не сплю…

Наступил день показа. День «Д»! Армагеддон[41 - Армагеддон — битва между силами добра и зла за день до Страшного суда; любое решающее сражение.]. Сэмми быстро заморгала, заставляя себя проснуться. Всю ночь ей снилось, что она снова дома в Шошоун-Фолс. Этот сон повторялся каждый раз, когда наваливались неприятности или усталость. И еще ей снились призраки: черные скрюченные фигуры на мраморной лестнице Дома моды Лувель. Тяжелые, не дающие отдыха видения.

— Брукси? — тоненьким голоском спросила она. — Который час?

На другом конце провода не смолкали взволнованные, пронзительные крики. Сэм отняла трубку от уха и нахмурилась.

— …стрелялся прошлой ночью из своего пистолетика — инкрустированной перламутром «беретты», которую подарил ему Руди! Пару дней назад он переехал от Лизиан в роскошный дом в Пасси, дом, на который Руди угрохал целое состояние. Мортесье вчера до поздней ночи работал с манекенщицами, а вернувшись домой, обнаружил его! О господи Иисусе, Сэмми, он нашел его в ванной! — завывала Брукси. — Он лежал там с пистолетом в луже крови, прямо на полу. Куском мыла он написал на зеркале, — голос Брукси был полон страдания, — «Са n'en vaux pas la peine!»

— Что? Что он сделал? — Все услышанное казалось полной бессмыслицей. — Прекрати вопить, я тебя не понимаю.

— Проклятие, Сэмми, ты хочешь, чтобы я продиктовала по буквам? Это означает: «Это того не стоит!» Никто не может понять, что Жиль имел в виду. Хотел ли он сказать, что любит Лизиан, но вынужден давать Руди то, чего тот от него ждет, ради возможности работать? Или он имел в виду, что никак не может выбрать одного из них, и это сводит его с ума? О боже, бедный мальчик! Господи Иисусе, несчастный! — Брукси разрыдалась. — Я не выдержу! Я правда не выдержу! Он так запутался!

Сэмми села в кровати.

— Брукси, кто-то ранен? Что ты говоришь? У тебя все в порядке?

Еще какое-то время ушло на то, чтобы голос на другом конце провода зазвучал немного спокойнее.

— Сэмми, ты что, не поняла ни слова из того, что я сказала? Включи телевизор. Я смотрю новости! Жак — это мой знакомый из одного большого Дома моды — позвонил мне несколько минут назад. Он-то меня и разбудил. Это настоящая бомба! Конечно, по телевидению не сообщат того, что я только что тебе сказала. Они назвали это несчастным случаем. Но Руди позвонил кому-то из «Галано», прежде чем вызвать полицию. Бедный малыш Руди был настолько потрясен, что рассказал все: он пришел домой и нашел Жиля на полу в ванной с пистолетом в руке. Боже ж мой, этого вполне достаточно! Через несколько часов весь Париж будет говорить о том, что Жиль Васе пытался покончить с собой!

Сэмми все еще не могла до конца разобраться в случившемся.

— Брукси, но Руди Мортесье не стрелял в Жиля Васса, правда?

На несколько секунд воцарилось полное молчание. Когда Брукси заговорила снова, голос ее был совершенно спокоен:

— Сэмми, Жиль Васс стрелялся прошлой ночью. Руди нашел его часа в два ночи, когда вернулся домой. Пойми, наконец! Пол-Парижа названивает друг другу. Город просто бьется в истерике! Но тебе я звоню по другой причине, — очень медленно и отчетливо произнесла Брукси. — Руди отменил показ. Все сорвалось. Собственно, почти вся коллекция состоит из работ Жиля. Руди сейчас в больнице, кое-кто отправился туда вместе с ним. Говорят, бедый Руди буквально сошел с ума!

Сэм откинулась на подушки, все еще сжимая трубку в руке и не находя в себе сил сказать что-нибудь. История знаменитого парижского треугольника повернулась таким образом, который никто не мог предвидеть.

— Никогда прежде ничего подобного не случалось, никогда! — продолжала Брукси. — Боже ж мой, событий таких масштабов не происходило с тех пор, как Ив Сен-Лорана призвали в армию и у него был нервный срыв. Журналисты сейчас, наверное, строчат заметки, но, закончив, они непременно захотят встретиться, чтобы сравнить информацию. Журналисты от моды, — мрачно закончила она, — все такие! Боже, разговоры об этом не стихнут еще несколько лет!

Больница?

— Брукси, Жиль Васс жив? А как его подруга Лизиан?

Но Брукси не слушала ее.

— Послушай, детка, знаешь, что это означает? Все, кому мы разослали приглашения, обязательно придут в Дом моды Лувель. У тебя будет твоя чертова толпа зрителей, Сэмми. — Голос журналистки звучал весьма мрачно. — Не знаю, что, черт возьми, ты собираешься делать, но, поскольку показ у Мортесье отменен, вся пресса слетится к тебе, как стая стервятников! Следует послать кого-нибудь докупить шампанского. Нет, подожди, нужно получше организовать выпивку! Купи несколько бутылок виски и водки. Многим потребуется что-нибудь покрепче, когда они явятся на шоу.

— Брукси, — отчаянно пыталась выяснить Саманта, — ты сказала, что Жиль Васс находится в больнице? Он жив?

— Был жив, когда я слушала новости в последний раз, — ответила Брукси.

И повесила трубку.

Толпа приглашенных начала собираться очень рано. Кое-кто из журналистов приехал около девяти, за час до назначенного времени. Летний ливень с громом и молниями, обрушившийся на Париж, заставил всю эту разношерстную толпу вооружиться зонтиками и плащами, с которых стекали потоки воды. Вскоре на площадке первого этажа уже не осталось свободного места, и Сильви с Наннет вынуждены были таскать плащи и зонтики наверх.

«И все-таки они пришли!» Сэмми наблюдала за прибывающими гостями через приоткрытую дверь комнаты, где переодевались манекенщицы. Ян Горшач из «Ассошиэйтед пресс», Аурелия Петрович и Снуки Гастингс из ЮПИ, Китти О'Хара из раздела мод «Нью-Йорк тайме», Трисия Силео из «Вашингтон пост», Грета Гарджис из службы новостей «Лос-Анджелес тайме миррор», Гарднер Беланджер и Сьюзан Трайн из «Конде Наст-Вог», Ирма Дэльгарде из «Базар», Джейн Пулей из Эн-би-си, Джоан Лунден из Эй-би-си и даже представители из двух американских универмагов, которые, в отличие от остальных, всегда появлялись на парижских показах, — «Сакс. Пятая авеню» и «Бергдорф Гудмен. Нью-Йорк».

Представители французской прессы, как обычно, начали прибывать несколько позже. В 9.30 появились насквозь промокшие, потрясенные и поэтому чересчур разговорчивые Таня Голд из журнала «Эль», Бебе Коломберт-Цинн из «Пари суар», два младших репортера из «Ле Матен», Чу-Чу Мало, представляющий правительственное радио и телевидение, а также главный редактор журнала «Мари-Франс» и его заместитель.

Журналисты вели себя именно так, как предсказывала Брукси Гудман: они соединялись во взволнованные группки, обмениваясь последними новостями о Жиле Вассе — эта история с раннего утра будоражила Париж. Без четверти десять Дом моды Лувель был переполнен, не осталось ни одного свободного места. Приехал Чип в желтом плаще, и Саманта набросилась на него, испытывая одновременно облегчение и огромную радость. Она даже не подумала спросить, почему он пришел.

— О боже, ты нам нужен! — закричала она. — Эта чертова Соланж Дюмер не появится здесь, правда? Ты можешь помочь нам принести стулья с третьего этажа? — Не успел он отвернуться, как она вновь ухватилась за скользкий рукав его плаща: — Софи почему-то нет, она опаздывает уже больше чем на час. Ты… — Ей нелегко дался этот вопрос, но она вынуждена была задать его Чипу. — Ты не знаешь, где она?

Он бросил быстрый взгляд на Сэмми из-под черных бровей.

— Она придет, любовь моя. Если она обещала, значит, придет.

Это был не ответ. Она следила взглядом за удаляющейся фигурой в плаще. Значило ли это, что Софи была с ним, или нет?

В комнате, где переодевались манекенщицы, царили шум и хаос. Саманта ничего не могла сделать, чтобы гвалт не долетал до салона. Наннет оставила включенный утюг на юбке из букле и прожгла ее. Пришлось снять костюм с показа. Манекенщица, которая должна была открывать шоу именно в этом наряде, говорила только по-французски и никак не могла понять, в какой последовательности им теперь выстраиваться. Сильвия, стараясь перекричать всех, пыталась ей это объяснить. Из-за дождя возникли проблемы с прическами девушек. Некоторые из них были готовы разреветься. Наннет и Брукси развешивали платья в соответствии с номерами, громко перекликаясь друг с другом. В довершение всего Улла потеряла страничку сценария.

К счастью, заметила Сэмми, вновь выглядывая из дверей, толпящиеся в салоне журналисты еще не готовы рассесться по местам и смотреть шоу. Предполагалось, что французские журналисты и представители средств массовой информации европейских стран сядут в левых рядах, а американцы — справа. Но они бродили туда-сюда, меняясь местами каждые пять-десять минут, сами наливали в баре напитки и громко выясняли, что кому известно о Жиле Вассе. Чип устанавливал дополнительные стулья. Звучала музыка пятидесятых, хотя ее почти не было слышно из-за рокота голосов.

Софи все еще не появилась.

— Что же нам делать с ее номерами? — закричала Брукси и потянула Саманту к стойке, на которой были развешаны платья Софи. — Она же должна закрывать каждый раздел: костюмы, платья, вечернюю одежду — все! Невозможно выбросить их из шоу в последний момент! Так ничего не останется!

— Она опаздывает, — постаралась успокоить журналистку Сэмми. — Но она появится.

Брукси приблизилась к Саманте и прокричала ей почти в самое ухо:

— Подумай сама, Сэмми. Ничего не получится. Все сорвалось!

— Нет, не сорвалось! — Сэмми потянулась к под-носику со шпильками, стоящему на туалетном столике, и принялась закалывать волосы наверх. — Мы должны выиграть время. Пойду скажу Улле, чтобы он, постепенно начинала успокаивать публику.

Саманта подошла к двери и открыла ее, чтобы по дать Улле знак, но тут же застыла в изумлении.

Они появились в переполненном салоне, словно зловещая стая слетевшихся отовсюду ворон, с тростями, прихрамывая, в промокших шалях и накидках. Здесь была старая герцогиня со своей хрупкой внучкой Катанией; похожая на аиста венгерская графиня Хортобаги стояла рядом со сморщенной маркизой Альфонсиной Л'Эспинуа; принцесса Монте Матис держала в руках вместо сумочки видавший виды допотопный атташе-кейс, найденный, по всей вероятности, где-то на помойке. Вся клиентура Дома моды Лувель! Выглядели они так, словно провели ночь в туннелях парижского метро. И они прибывали и прибывали!

Аристократы в обносках принялись рассаживаться в самых лучших креслах. Это был последний подарок от директрисы Дома моды Лувель мадам Соланж Дюмер, объяснения оказались бы в данном случае излишними. Позже всех появилась мокрая от дождя фигурка в ветровке и джинсах — юная принцесса Медивани в сопровождении двух телохранителей.

Боже! Они все испортят, если только кому-нибудь не удастся заставить завсегдатаев Дома моды Лувель освободить первые ряды! Сэм прислонилась к стене, зажатая между двумя манекенщицами в бюстгальтерах и трусиках, все еще не надевшими свои первые костюмы.

— Сделай что-нибудь! — взмолилась Саманта, обращаясь к Брукси и повторяя про себя только три слова: «Я не собираюсь сдаваться!» — Отправь туда Наннет, пусть как-нибудь их передвинет. Нет, подожди! — закричала она, хватая Брукси за плечо. — Пошли Сильвию. Ты и Наннет нужны здесь: поможете мне надеть платья, подготовленные для Софи.

— Что? — воскликнула Брукси. Ее круглое личико выражало недоверие.

— Здесь только я достаточно высокого роста, и у нас с Софи одинаковый размер. — Сэмми принялась расстегивать «молнию» на бежевом платье, купленном в бутике Лауры. — Слава богу, что я успела расстаться с прической Сэм Ларедо.

Часы показывали 10.15.

Позже Сэмми вспоминала, что открытие ретроспективы Клод Лувель прошло гораздо лучше, чем можно было ожидать. К половине одиннадцатого публика в салоне утихомирилась; Улла смогла подойти к микрофону и произнести первые слова, посвященные биографии мадемуазель Клод, ее короткой карьере модельера. Прошло минут десять, прежде чем собравшиеся журналисты расселись по местам, и еще пять минут, пока представительницы двух наиболее могущественных газет — Китти О'Хара из «Нью-Йорк тайме» и Бебе Коломберт-Цинн из «Пари суар» — прекратили дискутировать на середине зала и отправились к отведенным им креслам. Магнитофонную пленку пришлось открутить к началу. Измученная Сильвия раздавала программки.

В 10.40 Улла, на почти никому не понятных из-за сильного шведского акцента французском и английском, начала рассказывать о коллекции, и наконец звучные голоса представителей прессы перешли в тихий шепот.

На улице грохотал гром и сверкали молнии, дождь без устали стучал по старинным окнам. Высокая влажность в заполненном публикой салоне совершенно испортила макияж и аккуратные прически манекенщиц. Однако стоило на подиуме появиться возвращенным к жизни великолепным платьям Клод Лувель, и последние недоверчивые морщинки, последние смущенные взгляды журналистов, которые они до этих пор не могли скрыть, исчезли.

Ретроспектива началась с демонстрации костюмов. Удивительные, вновь входящие в моду морские костюмчики, простенькие жакеты и юбки с разрезами, тщательно отобранные воспоминания о прославившемся некогда парижском «новом стиле»: тонкие талии, широкие плечи, яркие расцветки, расшитые тесьмой ткани. За повседневными платьями последовали летящие, скроенные по косой юбки из мягких шелков и шерсти, больше похожей на шифон. Их демонстрация каким-то чудом совпала с той частью пленки, где были записаны попурри из мелодий Роджерса и Хаммерштейна. Наннет застегнула на дрожащей Сэмми платье из зеленого шелковистого крепа, которое должна была демонстрировать Софи, и легко подтолкнула ее к дверям.

Увидев перед собой море лиц, Сэмми несколько замешкалась, а потом плавно вышла на подиум. Улла, которой ничего не было известно о происшедшей в последнюю минуту замене, удивленно замолчала на несколько секунд, что еще больше подчеркнуло драматизм момента. Саманта одной рукой подобрала присобранную юбку из зеленого крепа и закружилась, пытаясь вспомнить то, чему ее в свое время учили. Она подняла глаза, вглядываясь в сотню с лишним напряженных лиц, обращенных к подиуму. В зале стояла абсолютная тишина. Когда Сэмми направилась в комнату для переодевания, Наннет поджидала ее в проходе.

— Они не говорят ни слова, — прошептала Саманта, но Наннет, не понимающая по-английски, только пожала плечами.

На подиум вышла следующая манекенщица, а Брукси кинулась к вешалкам, чтобы помочь Сэмми сбросить зеленый креп и натянуть через голову первое из пышных платьев для коктейля.

— Брукси, что происходит? — прошипела Сэмми.

Только теперь послышались неуверенные аплодисменты, раздавшиеся из первых рядов, оттуда, где сидели представители крупнейших в мире газет и журналов: «Вог», «Базар», «Нью-Йорк тайме», «Вашингтон пост». И звук этот не прекращался, а нарастал.

— Следи за прической, — предупредила Брукси, подталкивая Сэмми к дверям.

Слава богу — он послал ей Алана де Бо и новую прическу! Стрижка от Реджеди Энн никак не сочеталась бы с восхитительными, ультраженственными платьями Клод Лувель. Измученная событиями дня, начавшегося с телефонного звонка Брукси, взвинченная происходящим, держась исключительно на нервах, не веря в происходящее, Саманта вновь вышла на подиум в платье из малинового шифона.

Аплодисменты теперь доносились даже до комнаты для переодевания. В салоне воцарилась совершенно новая атмосфера — взволнованного интереса. Все отчетливее осознавая, что происходит нечто невероятное, Наннет, Сильвия, Брукси и манекенщицы носились по комнате, наступая на разбросанные повсюду вешалки и чехлы для одежды, перешагивая через сваленные на полу платья, которые они не успевали развесить. После платьев для коктейля Улла объявила показ вечерних туалетов.

Ручейки пота струились между лопатками Саманты, когда на ней застегивали «молнию» и крючки последнего номера коллекции, который должна была демонстрировать Софи — восхитительного платья из белого шелкового муара с открытыми плечами и пышной юбкой, сверкающей искусственным жемчугом и хрустальными бусинками. Брукси поправила поспешно собранные кверху закрученные локоны Сэмми и побрызгала их лаком, умудрившись направить струю прямо в глаза Саманте.

— Ты в порядке, детка? — От усталости и волнения Брукси могла только хрипеть. — Мы уже почти заканчиваем — ты заканчиваешь, Сэмми! Ты что-нибудь видишь?

— Только одним глазом, — в отчаянии прошептала она. Наннет стояла перед ней на коленях, укладывая на пышной, жесткой юбке выразительные складки. Сэмми едва выдерживала вес платья. Плечи ее безвольно опустились. — Ничего себе! — охнула она.

Выходя в салон, Саманта заметно пошатывалась от слабости и от тяжести экстравагантного бального платья. Этот наряд весил добрых двадцать килограммов, и прежде она ни разу его не примеряла. Ей казалось, что она неуклюже выплывает на подиум, словно огромный линкор. Сознание помутилось; она не могла больше ни о чем думать.

Сэмми медленно развернулась перед микрофоном, у которого что-то говорила Улла, и услышала гром аплодисментов, накатившийся на нее из зала.

«Ты этого хотела, Сэмми?» — спрашивал ее внутренний голос.

Она медленно, почти не дыша, закружилась в развевающемся сверкающем платье. Из одного глаза все еще текли слезы из-за попавшего в него лака. Да, именно этого, ответила Саманта на немой вопрос. И если все происшедшее с ней в Париже походило на сон, то этот оказался самым замечательным, самым невероятным из всех!

В финале по сценарию на подиум должны были выйти лучшие номера ретроспективы и, выстроившись перед зрителями, раскланяться под одобрительные аплодисменты. Произошло чудо: эти аплодисменты действительно звучат, поняла Сэмми, не в силах сдержать охватившую ее дрожь. Чудом было и то, что неуклюжие манекенщицы из второразрядного агентства сообразили выйти и встать рядом с ней. Больше всего это напоминало сказку, потому что в действительности никто из сидящих в первом ряду американских журналистов, никто из оптовиков «Бергдорф Гудмен» или «Сакс. Пятая авеню», конечно, не может аплодировать стоя. Но сквозь застилающий глаза туман Саманта увидела, что вслед за американцами медленно поднимаются со своих мест представители французской прессы.

Тяжелое, расшитое бусинками и жемчугом платье почти не позволяло ей двигаться. Наверное, придется попросить Наннет и Сильвию унести ее с подиума. Посреди всего происходящего она успела заметить, что у двери, прислонившись к косяку, стоит Чип и смотрит на нее горящими черными глазами.

Зрители рукоплескали; это была настоящая овация. Случилось то, что не могло случиться! Занимавшие первые ряды зрители аплодировали стоя. Сэмми не могла разглядеть потрепанных аристократов, оттесненных назад, но она знала, что они тоже здесь. На фоне французских окон в дальнем конце зала она заметила высокого человека с элегантной фетровой шляпой в руках. Плечи его дорогого костюма были мокрыми от дождя. Невозможно было не узнать эту львиную гриву серебристых волос, это красивое лицо.

Перед ней стоял Джек Сторм.




18


— Сэмми, о Сэмми, куда подевалась моя прекрасная ковбойша? Посмотри на себя, беби, ты просто великолепна! — Крупные, с ухоженными ногтями руки Джека Сторма упирались в стену примерочной над ее плечами. Нежно сжимая Саманту, он разглядывал ее. Его удивительные голубые глаза находились всего в нескольких сантиметрах от ее глаз. — Ты королева! Богиня! Я не могу от тебя отказаться!

Зрители, столпившиеся в коридоре, то и дело заглядывали в дверь, но Джек захлопнул ее ногой. Он схватил Сэмми в объятия и потащил в одну из примерочных позади салона. Сейчас его знакомое смуглое лицо, стройное тело в черном костюме, платиновая шевелюра показались ей еще более неотразимыми, чем она помнила.

— Сэмми, каким же я был дураком, когда решил, что могу позволить тебе уйти. Я с ума сходил эти несколько недель! Я заберу тебя с собой, детка. Я попрошу у Марианны развод!

Через его плечо Саманта видела их смутные отражения в зеркалах примерочной: высокий, с изысканными манерами мужчина в дорогом костюме, слегка намокшем от дождя, и стройная молодая женщина с пылающим от возбуждения лицом и обнаженными плечами в белом бальном платье с пышной юбкой, сверкающей под ярким светом ламп.

Кто-то постучал в дверь, по-французски пытаясь перекричать громкоголосую толпу. Сильви искала Саманту.

— Джек, я должна выйти. — Сэмми старалась не смотреть ему в глаза. Уставшая до изнеможения, готовая согнуться под безжалостной тяжестью бального платья, она никак не реагировала на близость Джека. — Может, мы поговорим позже? Меня ждут в салоне.

— Пусть подождут, радость моя. Там Деннис и Питер, они займутся этим. — Он обхватил ее лицо ладонями. — Разве ты не слышала, что я сказал? С Марианной все кончено. Правда, это произошло уже много лет назад, и я знал об этом еще до того, как ты уехала. Ты — вот кто мне нужен, красавица моя. Вернись ко мне, Сэмми!

Это были те слова, которых она ждала долгие месяцы, думала Саманта, глядя на Сторма. Она нужна Джеку. Легко догадаться: все, о чем она мечтала, чудесным образом стало теперь достижимо — замужество, семья и даже карьера. Поверить в это было почти невозможно!

— Джек, мне действительно надо идти, — устало повторила она. — Послушай, сейчас не самый подходящий момент. — Сэмми просунула руку между их тесно прижатыми друг к другу телами, чтобы освободить унизанную жемчужинками нитку, выбившуюся из прически и свисающую с головы. — Я должна выйти и встретиться с журналистами. Мы так много работали! Не хочешь же ты, чтобы все это выскользнуло у тебя прямо из рук?

— Мне это совершенно безразлично, беби. — Он прижался ртом к ее губам, ловя голубыми глазами ее взгляд. — Этот Дом моды Лувель годится разве что на помойку, Сэмми. Ткацкая фабрика и пошивочные мастерские — вот наша цель. Сейчас очень важна работа наших зарубежных отделений. Джинсовая одежда не находит никакого спроса. — Он намотал ниточку жемчуга ей на ухо и улыбнулся. — Но шоу, которое ты устроила сегодня, покажет всему миру, что мы здесь были — это фантастика! Джексон Сторм — в Париже! Благодаря тебе об этом узнают все, кто занимается швейной промышленностью. Спасибо.

Ощущая нереальность происходящего, Саманта продолжала рассматривать две отражающиеся в зеркалах фигуры из ее мечты.

— Джек, неужели ты не обратил никакого внимания на мое предложение? Я же писала о возможности для «Джексон Сторм интернэшнл» открыть в Париже свой Дом высокой моды.

— Я всегда обращаю внимание на все, что ты делаешь. — Его губы зарылись в копну ее украшенных жемчугом волос. — Так что это за предложение?

По-королевски прекрасная женщина, отражающаяся в зеркалах, напряженно замерла.

— Ты даже не читал его, правда?

Он слегка отстранился, чтобы заглянуть ей в лицо.

— Сэмми, дорогая, ты имеешь полное право чувствовать себя оскорбленной и…

— Я? — возмутилась она, резко оттолкнув Джека. — Я — королева, богиня, не забыл? Я не могу чувствовать себя оскорбленной тобой. Это не мой имидж. А ведь ты всегда знаешь, что хорошо для моего имиджа, а что — нет, правда? — Одной рукой она подхватила подол сверкающей пышной юбки и сделала шаг назад, направляясь к двери. — Джек, я устала. У меня нет времени беседовать с тобой. Я могу наговорить что угодно. Но, знаешь, — глубоко вздохнув, сказала Сэмми, — я принадлежала тебе почти два года, потому что ты умел нажимать на нужные кнопочки. Ты хорошо знаешь, как поступать с такими, как я, — девчонками ниоткуда, бессловесными, неопытными, голодными и честолюбивыми. — Она повернулась к нему, горделиво вздернув подбородок. — Я позволила тебе превратить меня в Сэм Ларедо, я позволила тебе переспать со мной, я позволила тебе заставить меня влюбиться в тебя, я даже позволила тебе отделаться от меня, когда ты так решил! Неужели ты хочешь, чтобы я упала перед тобой на колени сейчас, посреди происходящего, только потому, что ты собираешься развестись с женой?!

— Ах, Сэмми, — вздохнул Джек, не двигаясь с места и не давая ей пройти. — Ты хочешь, чтобы я извинился перед тобой? О'кей, я — ублюдок, моим прегрешениям нет прощения. Я знаю, что обрушил на тебя все сразу, беби, — сказал он с раскаянием, удерживая ее гипнотической силой великолепного голоса. Это был Джек Сторм в своей самой убедительной ипостаси. — Но, Сэмми! Ты нужна мне. Я прилетел в Париж специально, чтобы сказать, что готов бросить к твоим ногам весь мир, любимая. У тебя будет все, что ты пожелаешь. Неужели это ничего для тебя не значит?

Глядя на Джека, Сэмми догадалась: он не слышал ни слова из того, что она говорила.

— Гори ты огнем! — взорвалась Саманта. — Ты столько лет занимаешься этим бизнесом! Неужели ты до сих пор не понял, что здесь произошло? Ретроспектива провалилась бы, если бы один бедолага, работающий у Руди Мортесье, не попытался покончить с собой! Этим людям просто некуда было пойти, чтобы обменяться информацией!

Она оттолкнула его обеими руками и схватилась за ручку двери.

— Я не нужна тебе, Джек! Я не королева, не богиня. Я по-прежнему просто Сэмми Уитфилд. Сегодня я потерпела такой же крах, как когда была Сэм Ларедо! Поверь, ты совершаешь ошибку. Такую же большую, как ту, что совершил, вышвырнув меня из Нью-Йорка!

— О'кей, о'кей, — попытался успокоить ее Джек, поднимая руки вверх в знак согласия и делая шаг в сторону. — Ты расстроена, дорогая. Ты очень устала. Тебе пришлось черт знает сколько всего переделать. Я не буду тебя подталкивать. Иди, встречайся со своими восторженными зрителями, насладись этим днем. Поверь, ты это заслужила! Мы с Деннисом поднимемся в офис. Когда все закончится, приходи. Скажи, — поинтересовался он, распахивая дверь, — где кабинет этой Дюмер, которая считается здесь директором?

К его огромному удивлению, Сэмми рассмеялась. Не говоря больше ни слова, она проскользнула мимо Джека и вышла в заполненный публикой коридор.

— Я помню Клод Лувель. — Голос важной дамы и сером из «Нью-Йорк тайме» перекрывал гул в зале. — В пятидесятые я работала в Париже на «Харперс Базар», отвечала за связи с общественностью, и уверена, что видела тогда один или два ее показа.

Редактор «Тайме» стояла вплотную к Сэмми в окружении толкающейся вокруг публики, подняв свои бокал к плечу, чтобы не расплескать его содержимое.

— Откровенно говоря, я всегда считала ее хорошим модельером. Что с ней случилось? Мне говорили, она умерла.

— А вы не «Сэм Ларедо — джинсовая одежда»? — поинтересовалась представительница «Сан-Франциско экземинер». Направляясь к Саманте, она внимательно рассматривала ее волосы, собранные в пучок, украшенные жемчужинами и бабочками из газовом материи. — Вы мне очень нравились в рекламе джинсов, но сейчас вы совершенно иная. Выглядите так знаете ли, по-парижски! Это что, ваш новый имидж созданный Джексоном Стормом? Вы будете заниматься Домом моды Лувель?

Сквозь толпу пробирались Джейн Пулей из Эн-би-си и Джоан Лунден из Эй-би-си.

— Мне очень понравилась эта ностальгия по пятидесятым, — вновь повышая голос, заявила редактор «Тайме». — Необыкновенные модели… И эти пальмы в горшках — весьма подходящая обстановка!

Журналистка из «Сан-Франциско экземинер» не успокаивалась:

— Представляете, на заднем ряду сидела старая Альфонсина Л'Эспинуа, кузина графа Парижского! Очень удачный ход — пригласить всех старых клиентов Лувель! Фантастическая атмосфера! Не позволите ли взять интервью у некоторых из них?

Кто-то передал Саманте бокал шампанского. Она держала его в руке, почти не замечая. Старые леди, клиентки Дома моды Лувель, упивались обрушившимся на них вниманием прессы. Откуда-то появился фоторепортер, без устали щелкая аппаратом, чтобы запечатлеть знаменитых аристократок, которые с готовностью позировали для него в дальнем конце зала, словно кинозвезды.

— Кто такой граф Парижский? — только и спросила Сэмми.

— Куда подевалась малышка Медивани? — поинтересовалась редактор «Нью-Йорк тайме», оглядываясь по сторонам. — Когда она вошла, я была просто в шоке. Мне казалось, что папаша ото всех ее скрывает.

— Ее увели телохранители, когда она плюхнулась прямо на пол во время демонстрации платьев для коктейля, — сообщила журналистка из «Экземинер». — Вы разве не видели?

— Откровенно говоря, мне кажется, что Джексон Сторм готовит по поводу всего этого заявление, — пробормотала Саманта. — Оно скоро будет зачитано.

Казалось, ее никто не услышал.

— Я возьму интервью, — приняла решение редактор «Тайме». — Вернусь сюда с фотографом, пройду по всему дому. Это ведь настоящий музей! Мы должны сделать большую статью. Можно было бы поместить ее, скажем, накануне праздника Хэллоуин[42 - Хэллоуин — День всех святых (1 ноября).]. Или, может быть, на первой странице воскресного выпуска, посвященного вопросам моды. Не могу что-то точно обещать раньше времени, сначала надо проверить наши планы.

Редактор раздела мод из ЮПИ схватила Сэмми за руку.

— Сегодня во всем такая путаница из-за этих перипетий у Мортесье, у меня даже не оказалось фотографа, чтобы направить его к вам на шоу. Не могли бы мы зайти еще раз и поснимать здесь после показа у Диора в четверг?

— …все еще в хирургии, — кричала в этот момент журналистка из «Эль», обращаясь к Китти О'Хара, — Лизиан нет у «Галано», я только что туда звонила.

— …прямо сейчас для «Радио Франс», — услышала вдруг Сэмми слова хрупкой темноволосой женщины, взявшей ее под руку, — если мы сможем найти тихое место.

В ушах у Сэмми гудело от этого многоголосья. Ретроспектива в Доме моды Лувель — безумная идея, которая неизбежно должна была обернуться катастрофой, — принесла фантастический успех. Она все еще не могла в это поверить. И теперь, когда Дом моды Лувель может получить всемирное признание, Джек Сторм собирется все бросить, как и планировал до сих пор?! Он приехал в Париж с Деннисом Волчеком и Питером Фрэнком, чтобы свернуть дело. Единственное, чем воспользуется империя Короля Сторма, — великолепная, бесценная реклама!

Итак, нет худа без добра, размышляла Саманта. Карты, которые сдала подслеповатая судьба, легли очень странно. Происходящее оказалось выше ее понимания. Она видела только, что журналисты, все как один, намеревались урвать здесь горяченькую информацию, и никто, кажется, не собирался уходить, чтобы попасть на обед и шоу к меховщикам в «Крильон». Громогласные рассуждения касались либо ретроспективы, либо последних новостей о Жиле Вассе. По тому, как представительницы прессы начали одна за другой подниматься на верхние этажи, стало ясно: они разбрелись по Дому моды Лувель в поисках телефонов.

Только теперь через мельтешащую толпу она разглядела у дверей высокого красавца. Волосы его слегка намокли от дождя. Казалось, он кого-то высматривает.

— Извините, — пробормотала Сэмми, убегая от редактора «Нью-Йорк тайме» и тележурналистки. Она обеими руками подхватила тяжелую пышную юбку и начала протискиваться к дверям.

Алан приехал! Впервые за этот день мир вокруг окрасился в золотистые тона, и в центре этого блеска находился Алан де Бо.

Чип отключил провода от усилителей и наматывал их на руку. Он направился было к Саманте, нахмурив черные брови, но толпа французских журналистов оттеснила его.

— Извини, что я опоздал. — Алан пытался перекричать гул. Он дождался Сэмми у дверей и посмотрел на нее сверху вниз. Уголки его рта медленно поползли вверх в доброй улыбке. — Меня задержали дела. Я никак не мог приехать раньше.

Они вышли на лестничную площадку, где было не так многолюдно.

— Ты знаешь, как выглядишь в этом наряде? — Глаза его сияли. — Боже мой, до чего же ты красива!

Саманта прижалась к Алану.

— Увези меня отсюда! — всхлипнула она. — Прямо сейчас!




19


После кофе Алан отправился в библиотеку, чтобы позвонить по телефону. Оставшись впервые за этот день в полном одиночестве, Саманта облокотилась на каменную балюстраду террасы, глубоко вдыхая горячий воздух июльской ночи, пахнущий цветущей мимозой.

— Это была когда-то всего-навсего одна из пригородных крепостей, — почтительно-благовоспитанным тоном сообщил Алан. — Ее, конечно, нельзя сравнить с замками на Луаре, но, думаю, тебе понравится.

Она должна была догадаться, каким окажется дом Алана де Бо. Когда «Ламборджини» въехал в открытые при помощи электронного пульта железные ворота, украшенные гербами семейства де Бо, Сэмми увидела аллею длиной в полмили, по бокам которой росли вековые деревья. Дорожка вела к замку семнадцатого века с башенками, окруженному рвом с водой. Только теперь Саманта поняла, что поместье кузины Алана в Версале по сравнению с этим — всего-навсего скромный загородный домик.

Они рано поужинали, сидя на террасе, выходящей на симметрично разбитый огромный сад, где за несколько веков неустанных забот выросли витиевато подстриженные зеленые изгороди, поблескивающие водой фонтаны, аллеи, в конце которых возвышались «греческие» храмы с великолепными орнаментами и классические скульптуры, скрывающиеся за высокими деревьями. Стол для двоих на широкой террасе с видом на фонтаны был покрыт изысканной кружевной скатертью, опускающейся до каменного пола. Единственным источником света служил высокий старинный серебряный канделябр венецианской работы. Пламя свечей, почти неподвижное в горячем воздухе июльской ночи, отражалось в высоких хрустальных кубках, блюдах из севрского фарфора двухсотлетней давности и резном с позолоченными ручками столовом серебре, настолько древнем, что рисунок на нем стерся от времени и частого использования. Блюда подавали двое слуг — супружеская пара средних лет. Из широко распахнутых дверей библиотеки доносилась музыка — стереофонические записи старых песен Шарля Азнавура, напетые в незабываемой доверительно-задумчивой манере.

И вот после ужина Алан ушел в библиотеку, чтобы срочно куда-то позвонить, а Саманта осталась на террасе, наблюдая за тем, как поднимающаяся по небосклону луна рассыпает блестки на воде окружающего поместье рва.

«Настоящий ров!» — с удивленным восхищением думала Сэмми, глядя в глубину воды. Был здесь и настоящий подъемный мост, по которому они проехали. После полного невероятных событий дня казалось еще более невероятным очутиться в подобном месте. И все-таки она находится именно здесь, напомнила себе Сэмми, на мгновение закрыв глаза. И она здесь с Аланом. Только это имеет сейчас значение.

Она сбежала из Дома моды Лувель. Может, этого нельзя было делать — журналисты еще не разошлись; Брукси, Наннет и Сильвия все еще пытались навести хотя бы подобие порядка в комнате для переодевания; Джек Сторм со своими заместителями ждал Сэмми наверху. Но она сказала себе, что лучше дать им возможность поразмыслить над тем, что произошло, а уборку могут сделать и без нее. Брукси уже получила оставшуюся часть гонорара, манекенщицам также заплатили за работу, в ателье, на гвоздике, куда обычно прикалываются бланки-заказы, Сэмми оставила конверты с премиями для Наннет и Сильвии. Больше ей там нечего делать. А когда она вернется…

Если вернется, подумала Сэмми, разглядывая отражение летней луны в воде.

Ей не составило никакого труда незамеченной подняться к себе, сбросить наконец экстравагантное бальное платье, оставив на полу сугроб белого шелка и блесток, натянуть джинсы и рубашку, спуститься вниз, проскользнуть сквозь толпу и найти ожидающего ее Алана. Выходя из дома, он быстро привлек ее к себе и страстно поцеловал.

— Ты уверена? — шепотом спросил Алан. — Ты хочешь уехать со мной именно сейчас и оставить их? — Он кивнул головой, указывая наверх. — Вот так?

Да, она была совершенно уверена. Неважно, что произошло сегодня утром в Доме моды Лувель. Значение имело только то, что происходило сейчас. Она — рядом с человеком, которого любит, и собирается провести несколько дней в этом чудесном месте с ним наедине.

Сэмми взглянула на наручные часики. Алан все еще разговаривал по телефону, но ей очень хотелось, чтобы он поторопился: Саманта боялась, что, надолго оставшись в одиночестве, она потеряет охватившее ее ощущение безоблачного блаженства и на смену ему придет все нарастающая усталость и тревожные мысли.

Она воспользуется шансом, чтобы добиться счастья, повторяла Саманта, упрямо сжав зубы. Ведь на сей раз она встретила любовь с открытыми глазами, зная, что Алан де Бо — титулованный французский аристократ, уже помолвленный с достойной его невестой. Ничего, с этим она справится. Несколько дней после посещения Версаля Сэмми не оставляли грустные мысли. Она была уверена, что любит Алана. Если ей немного повезет, на сей раз все получится. К тому же следует признать, что она встретилась с Аланом, имея за спиной хотя и небольшой, но собственный опыт. Она, конечно, совершила несколько ужасных ошибок, и этого не исправишь. Однажды придется рассказать Алану о Джеке Сторме.

И о Чипе.

Боже! Ну почему она вспомнила о нем сейчас? Ей надо выкинуть из головы даже мысли об этом грубияне. Она хочет просто быть счастливой, перестать бороться с сжимающим душу беспокойством, возникающим при каждом воспоминании о нем. Чип — случайность в ее жизни. Единственное, что она доказала, — насколько легко связаться с опасным и никчемным созданием, если не быть осторожной.

— Саманта?

Она вздрогнула от неожиданности.

— Боже мой, в чем дело? — Обеспокоенный Алан развернул ее к себе. — Дорогая моя, что-нибудь не так?

Взгляд этих глаз с золотистыми искорками заставил ее сразу же забыть обо всем, кроме самого Алана. Его широкоплечий силуэт четко вырисовывался на фоне мягкого желтого света, льющегося из библиотеки и придающего волшебный блеск золотистым волосам. Она уловила тонкий аромат одеколона, которым он пользовался после душа. Здесь, в этом чудесном месте, в сказочном дворце, Алан де Бо был прекрасным принцем, о котором мечтает каждая девочка. Теперь он принадлежал ей.

— Ничего. — Она нервно откинула со лба прядки волос. — Просто ты немного испугал меня, вот и все.

Алан улыбнулся.

— Пойдем.

Одной рукой он взял со стола серебряный подсвечник, а другую торжественно подал Саманте.

Она проследовала вместе с ним через террасу и двойные французские двери в великолепный обшитый деревянными панелями зал. Было абсолютно темно, путь освещал только слабый свет мерцающих свечей в его руке. «Он делает это ради меня, — подумала Сэм. — Как романтично: освещать путь в спальню свечами в огромном серебряном канделябре». Она не могла не почувствовать себя несколько неловко в джинсах, рубашке и ботинках, громко стучавших по натертому до блеска паркету.

— Алан, — прошептала Саманта.

— Ш-ш-ш, — прервал он ее.

Большой зал находился в самой середине дома на первом этаже. Супруги, присматривающие за замком, оставили зажженными несколько ламп, и в их неясном свете они шли мимо скрывающих каменные стены гобеленов и огромного камина с барельефами, изображающими фамильные гербы де Бо. Они поднялись по широкой лестнице, вдоль которой были развешаны потускневшие от времени портреты предков Алана в атласных камзолах с безупречно белыми рюшами.

«Это действительно очень романтично», — повторила про себя Саманта. Правда, ей ужасно хотелось, чтобы Алан что-нибудь сказал, отпустил бы какое-нибудь озорное замечание, продемонстрировал свое необычное чувство юмора, нарушил бы тишину. «Мы впервые будем заниматься любовью, и Алан хочет превратить это в нечто особенное. В конце концов, далеко не каждый мужчина обрушивается на женщину словно торнадо, словно грубый и безжалостный комок мускулов».

— Какой замечательный дом, — громко сказала Сэмми. — Он давно… давно принадлежит твоей семье?

Алан повернулся к ней с каким-то отсутствующим выражением лица.

— Да, давно. С самого начала.

Они долго шли по длинному коридору, и наконец Алан, распахнув двери, ввел ее в большую комнату. В спальне было абсолютно темно, но, без сомнения, главное место здесь занимала великолепная кровать под высоким балдахином на четырех позолоченных колоннах со спускающейся мягкими складками драпировкой из шелка, отделанной золотой бахромой и кистями. В позолоченных деревянных рамах в стиле рококо по стенам были развешаны напоминающие прекрасные медальоны изображения Эроса и Афродиты.

Сэмми глубоко вздохнула, напряженно пытаясь рассмотреть высокую, богато украшенную кровать. Сейчас они займутся любовью. На этой кровати Может, ей удастся убедить его зажечь хотя бы неяркий свет?

Алан поставил тяжелый серебряный подсвечник на ручной работы комод времен Людовика Пятнадцатого. На минуту вскинув голову, он нежно улыбнулся Сэмми и развязал галстук, потом вынул из карманов бумажник и ключи и положил их на маленький туалетный столик. Проделав все это, Алан направился в ванную комнату, плотно закрыв за собой дверь.

Все это, безусловно, было весьма романтично. Саманта неуверенно присела на краешек кровати. Дым от свечей струился у ее лица, донося тяжелый запах тающего воска. Может, ей следует раздеться? Она посмотрела на свои обтянутые джинсовой тканью ноги на фоне старинного шелкового покрывала, обильно украшенного нежными цветами, вышитыми крученой золотой нитью. С другой стороны, размышляла Сэмми, вспоминая об удовольствии раздевать друг друга, может быть, лучше подождать?

Через несколько минут открылась дверь ванной и появился Алан. В полумраке она разглядела, что он совершенно обнажен.

Наверное, мелькнула у Саманты мысль, все-таки следовало раздеться. Она смотрела на него и неуверенно облизывала пересохшие вдруг губы, понимая, что здесь, во Франции, все по-другому.

Он подошел к кровати, на мгновение опустился на колени у ее дальнего конца и сразу же лег, вытянувшись в полный рост.

— Саманта, — тихо позвал он, — иди ко мне.

Сэмми некоторое время не двигалась, размышляя над тем, следует ли ей сразу поступить так, как он просит, или все-таки быстренько сбросить джинсы и рубашку. Все происходило совершенно не так, как она себе представляла. С другой стороны, видимо, сейчас не время беспокоиться о том, как поизящнее освободиться от одежды. Она повернулась к Алану вполоборота, забросив колено на кровать, и посмотрела на загорелую поджарую фигуру.

Он был великолепен: не слишком выпуклые, красиво очерченные мышцы, золотистая, гладкая кожа груди, покрытая лишь небольшим количестом жестких волосков, плоский, упругий живот и длинные мускулистые ноги. Она вернулась к тому месту, мимо которого проскользнул ее взгляд. На фоне темно-золотистых волос с трудом можно было различить мягкую, совершенно не напрягшуюся мужскую плоть.

Он проследил за ее взглядом и резко приподнялся, опершись на один локоть, мышцы на груди напружи-нились при этом движении. Алан заглянул ей в лицо.

— Саманта, иди ко мне, дорогая. Ты так нужна мне, — настойчиво сказал он.

Наверное, он хочет, чтобы она проявила активность в любовной игре, забеспокоилась Сэмми. Она не могла отделаться от мысли, что все стало бы гораздо проще, если бы он начал с поцелуя, пробуждая в ней желание прикосновением теплых, нежных губ. Для него так тоже было бы проще, подумала она, стараясь не смотреть вниз.

Сэмми соскользнула с кровати.

«Я разденусь», — наконец решилась она.

Руки ее слегка дрожали, пока она расстегивала блузку и стягивала ее с плеч. На сей раз на ней был бюстгальтер, и непослушные от волнения пальцы никак не могли справиться с застежкой. В тишине она отчетливо слышала собственное дыхание, неровное и чересчур шумное. Она снова уселась на кровать, чтобы разуться. Когда Сэмми уже расстегнула «молнию» на джинсах и спустила их к лодыжкам, ей в голову неожиданно пришла мысль, что, может быть, он хотел понаблюдать за тем, как она раздевается, увидеть нечто вроде стриптиза, который спровоцировал бы его. Постепенно все осложнялось.

— Алан? — Она встала на покрытый ковром приступок и снова села на колючее от золотых нитей покрывало. — Может, мы просто полежим рядом обнявшись?

Сэмми слегка склонилась над ним, заглядывая в его красивое лицо и сверкающие глаза под полуприкрытыми веками. Она была здесь, рядом с ним, они хотели заняться любовью, и Сэмми не собиралась лишать его и себя удовольствия, оказавшись излишне активной. Оба безумно устали, и, вполне возможно, в планы Алана не входила спешка.

— Положи на него свою ручку, дорогая моя, — прошептал он. — Возьми его своей прелестной ладошкой.

Не было никаких причин отказать, но она никак не ожидала, что человек с такой мужественной внешностью нуждается в столь долгой прелюдии. Сэмми вытянула руку, поглаживая кожу его живота и подбираясь ладонью к поросли курчавых волос между ногами. Она постаралась пробудить в душе ту нежность, которую испытывала к этому мужчине, и легонько обхватила пальцами мягкую, теплую плоть.

— Дорогая моя девочка, — говорил Алан, глядя ей прямо в лицо, — моя прекрасная Саманта! Такая юная, свежая, такая живая. — Он тихонько вздохнул. — Ты сделаешь мне приятно…

Слова медленно доходили до сознания Сэмми. Почему-то ее медленные нежные движения не вызывали никакой реакции. Она подняла на него удивленный взгляд.

— Алан? Чего ты хочешь от меня? Я правильно делаю?

Он поднял одну руку и, согнув ее, подложил себе под голову, глядя на причудливые складки темного шелка над их головами.

— Чуть сильнее, дорогая моя. Мне необходима твоя помощь.

Сэмми начала испытывать неудобство, сидя согнувшись на коленях. Позади остался невероятно длинный день. В определенном смысле он был просто ужасен с самого начала, с того момента, когда рано утром ее разбудила Брукси. Откровенно говоря, Сэмми никак не ожидала, что финал окажется не лучше. Она выпрямилась и уселась на пятки. «Перед тобой человек, которого ты любишь», — напомнила себе Саманта.

— Алан, не то чтобы… мне не трудно… ну… подстегнуть тебя, но… не могли бы мы начать сначала?

Боже! Как ужасно прозвучали эти слова!

— Послушай, давай я лягу рядом, чтобы ты мог обнять меня. Может, это нам поможет?

Он по-прежнему смотрел вверх, на балдахин, словно не слыша ее слов.

— Алан, что мы делаем? — выпалила она после долгого молчания. — То есть вот мы здесь… Мы занимаемся любовью… ну, или предполагается, что собираемся ею заниматься…

— Прикоснись к нему губами, — хрипло попросил он. — Пожалуйста, Саманта, помоги мне. Сделай, как я прошу.

Она сидела на коленях посреди огромной кровати, потерявшая уверенность в себе, совсем не такая счастливая, как всего несколько минут назад.

— Но ведь ничего не будет, правда? — Внезапно она очень о многом догадалась.

— Ты должна мне верить. — Алан снова приподнялся на локте, золотистые глаза умоляюще смотрели на нее. — Ну разве ты не знаешь о моих чувствах к тебе, Саманта? Неужели ты не понимаешь, почему ты нужна мне здесь и сейчас?

Она запустила руки в растрепавшиеся волосы и, откинув их назад, пристально смотрела на него, медленно осознавая, что сидит на коленях посреди огромной кровати, сняв с себя всю одежду, а Алан, вытянувшись, лежит перед ней тоже совершенно обнаженный и просит ее о помощи.

— Мне непонятно, что ты там говорил. Что-то о том, какая я юная, какая живая и сделаю тебе хорошо. Мне кажется, мы не занимаемся любовью… мы… мы решаем какую-то проблему. — Сэмми замолчала, глядя на Алана расширившимися глазами. — О боже, так проблема действительно существует?! — прошептала она.

Он нахмурился, его веки крепко сжались, словно от боли.

— Нет. Никакой проблемы не существует, поверь. Все вернется. Моя потенция… Мне точно сказали, что вернется. Просто… у меня так называемое расслабление из-за… — Он нерешительно замолчал. — Из-за слишком бурной жизни в слишком юном возрасте. Очень много лет я занимался глупостями.

Она внимательно смотрела на его красивое лицо.

— Какими глупостями? Ты имеешь в виду наркотики? — Ничего другого в голову не приходило.

Алан протянул руку и прикоснулся к ней своими длинными изящными пальцами.

— Дорогая, разве важно, что это было? Важно только то, что ты сейчас здесь, со мной. Я так хотел этого! Я мечтал, что именно ты поможешь мне. — Тонкие пальцы настойчиво ласкали ее запястье. — Ты не против?.. Ты умеешь пользоваться… стимуляторами? В столике у кровати, — прошептал он. — В выдвижном ящичке.

Сэмми не пошевелилась. Она стояла на коленях рядом с Аланом, и перед глазами у нее маячила фотография в золотой рамке: Алан, обнимающий девушку, еще школьницу, на которой он женится в один прекрасный день. Но не в том состоянии, в каком пребывает сейчас. Не раньше, чем найдет кого-то «свежего и живого», как он это назвал, чтобы помочь ему вновь обрести силу для любви.

«А теперь угадай, кому досталась эта роль?» — спросила себя Сэмми.

Он лежал перед ней — самый красивый из мужчин, которых она встречала в жизни. Гладкое мускулистое тело, золотистые глаза, аристократический нос над тонким чувственным ртом — само совершенство! Он был чертовски привлекателен, другого слова Сэмми подобрать не могла. Ну кто смог бы устоять перед его шаловливыми поддразниваниями, искрящимся чувством юмора и прекрасными манерами? Добродушно-веселый, изысканный, страстный, нежный — она всегда мечтала о таком. За несколько недель Алан превратил для нее Париж в лучшее место на земле. Вот только, оказывается, он не был до конца честен.

Алан внимательно наблюдал за Самантой. Его сильные пальцы крепко сжимали ее тонкое запястье.

— Ты считаешь, что я не думаю о тебе, — сказал он тихо. — Саманта, дорогая, ну как мне убедить тебя, что ни к одной женщине прежде я не испытывал таких чувств? Любовь моя, пожалуйста, поверь мне!

Саманта вырвалась из его крепкой хватки и соскользнула с кровати. Она не ощущала ничего, кроме бесконечной усталости да еще неистового желания схватить одежду и убраться отсюда, как подсказывал ей инстинкт самосохранения.

— Мне очень жаль, Алан, правда жаль.

Она не осмеливалась посмотреть ему в глаза, чувствуя себя загнанной в угол мышью. Но поступать бесчестно она не собиралась.

— Слишком неожиданно все это свалилось на меня. Я думаю, мне лучше поехать домой.

— Саманта, — начал было Алан. — Я…

— Нет, подожди, это я должна тебе кое-что сказать.

«Ты никогда не была трусихой», — напомнила себе Сэмми, поворачиваясь к нему лицом.

— Я приехала сюда, потому что думала, что люблю тебя. Даже несмотря на то, что твоя кузина Мэри-Лу… то есть несмотря на то, что ты обручен и должен будешь жениться на другой. Я думала, у нас все получится, хотя мы совершенно разные. Похоже, это были просто мечты. — Она подняла небрежно брошенный бюстгальтер и, встряхнув, расправила бретельки. — Извини, Алан, я не хочу причинять тебе боль, но я недостаточно влюблена, чтобы помочь тебе… в этом.

Как только Сэмми произнесла последние слова, она поняла самое главное: она его не любит. Саманта стояла посреди огромной спальни совершенно голая, на холодном полу, и постепенно начинала осознавать правду.

— Извини, Алан, — медленно повторила она. — О боже, я считала, что люблю тебя, но это не так! Но ведь и ты никогда не говорил, что любишь меня.

Он быстро спустил ноги с кровати и поднялся.

— Нет! Я поступил глупо. О боже, как же глупо я поступил, обращаясь с тобой таким образом! Если бы я только знал… конечно, я считал, ты такая очаровательная, — бормотал он, — такая красивая… Саманта, пожалуйста, не уходи!

Сэмми подняла с пола джинсы и рубашку, Алан попытался вырвать их у нее.

— Это так много для меня значит! — Он ухватился за ее бюстгальтер. — Все получится! Пожалуйста, вернись в постель! Саманта, пожалуйста, все будет так, как ты пожелаешь, только скажи!

Боже правый! Все повторяется: Алан предлагает ей все, что она пожелает! Но что творится в ее душе? Сэмми оттолкнула его и вырвала бюстгальтер. Прекрасная сказка исчезла. Она не желала выслушивать мольбы она просто не могла вынести этого.

— Алан, пожалуйста! — Не сумев справиться с застежкой дрожащими пальцами, она набросила на плечи рубашку. — Оставь меня в покое!

— Остановись! — Де Бо требовал и умолял одновременно. — Я не буду досаждать тебе. Я только обниму тебя и спокойно засну рядом с тобой, обещаю. Разреши обнять тебя только на минуту!

Единственное, чего ей хотелось, — поскорее вырваться из этого дома. Сэмми схватила джинсы и торопливо натянула. Впервые в жизни ей захотелось домой. Не в Дом моды Лувель, не в Нью-Йорк, а домой — в Шошоун-Фолс, в Вайоминг. Она сама удивилась силе этого желания.

Саманта попыталась отыскать в темноте ботинки, но Алан все не отставал от нее.

— Господи, ты меня ненавидишь! — простонал он.

— Да нет же, черт возьми, я тебя не ненавижу. — Она нашла ботинки, схватила их и осмотрелась, пытаясь сообразить, не забыла ли что в спатьне. — Алан, я не хочу, чтобы ты так думал. Ты самый замечательный мужчина из всех, кого я встречала в жизни. Просто я тебя не люблю, вот и все! Если бы любила, то обязательно бы осталась. — Сэмми внезапно замолчала, поняв, что не стала бы помогать ему ради другой женщины.

Алан помрачнел.

— Ты ненавидишь меня, потому что я не мужчина. — Он стоял, безвольно опустив руки. — Я вовсе не замечательный, потому что я не мужчина. Можешь так и сказать.

— Но ведь и я не клиника по реабилитации наркоманов! — выкрикнула Саманта. Она чувствовала такую усталость, такое отчаяние от того, что узнала в этой темной спальне, что ее трясло. — Послушай, отпусти меня. У меня был очень трудный день. Я…

Она замолчала. Ей вдруг ужасно захотелось сказать Алану что-нибудь такое, от чего он перестал бы выглядеть побитой собакой.

— Алан, послушай. Мои братья… Всю жизнь я сталкивалась с людьми, у которых были проблемы. Они безбожно пили, то и дело влезали в драки, сидели в тюрьме или попадали в полицию, ну или просто были бедны. Ты не знаешь, в какой среде я выросла. Иногда мне кажется, что ничего другого я и не видела. — Она посмотрела ему прямо в глаза. — Сейчас я просто не в форме, чтобы заниматься твоими проблемами.

— Я обожаю тебя, — тихо сказал он.

— Этого недостаточно. Я говорила о любви. — Она отвернулась. — Алан, не очень порядочно просить меня провести с тобой несколько дней, если я не знала, с чем столкнусь. Ты ведь считал, что я — женщина с богатым опытом, правда? Ну так ты был бы разочарован. — Ей никак не удавалось скрыть собственное разочарование. «Ты слишком размечталась», — откровенно сказала она себе. — Сейчас единственное, чего я хочу, это вернуться в Париж.

— Ты не уедешь. — Алан преградил ей путь. — Саманта, ты нужна мне, неужели ты не можешь поверить моим словам? Вернись со мной в постель. На сей раз все будет по-другому, обещаю!

Господи, он не собирается сдаваться!

— Проклятие, я уже сказала: отвези меня в Париж!

— Я не собираюсь в Париж сегодня вечером. — Он опять потянулся к ней. — И ты тоже.

Сэмми шагнула в сторону и вскинула руку в предостерегающем жесте.

— Если ты только дотронешься до меня, Алан, я тебя ударю. — Это была не пустая угроза. — За сегодняшнии день я получила все сполна, так что давай ключи от твоей чертовой машины! О'кей! Я сама их возьму!

Оба потянулись за ключами, лежащими на туалетном столике. Сэмми удалось зажать их в ладони, но Алан ухватил ее за запястье и попытался разжать пальцы.

— Ты не можешь уехать. Только не сегодня. Я не позволю!

Крушение радужных планов, боль, сжимающая сердце… Сэмми больше не могла сдерживаться, все вырвалось наружу. Обманным движением она нанесла Алану легкий удар по туловищу, а потом изо всех сил заехала кулаком в челюсть.

Алан отшатнулся, онемев от удивления, споткнулся о кровать, неуклюже упал и почти сразу же поднялся.

— Ты сошла с ума? — пробормотал он, ощупывая челюсть. — Ты… ты ударила меня!

— Мои четыре брата научили меня драться. Я предупреждала, что у меня далеко не розовое прошлое. — Ослепленная гневом, Саманта чувствовала, что должна немедленно выбраться из этого дома, или она снова его ударит. — Извини, Алан, хотя не понимаю, почему я должна просить прощения, — ведь это ты не слишком порядочно со мной обошелся. Можешь забрать свою машину завтра у Дома моды Лу-вель. Я еще подростком водила грузовики и трактора, так что справлюсь и с твоим чертовым «Ламборджини».

Она захлопнула за собой дверь.

Саманта с трудом ориентировалась, выехав в полной темноте на скоростную автостраду дю Солей. Ей безумно хотелось спать, к тому же она плохо разбиралась в загородных дорогах. Да еще все эти непонятные кнопочки и светящиеся цифры на панели сверхмощного автомобиля. Ужасная сцена с Аланом в финале изматывающего дня истощила ее силы. У Гриньи она вдруг почувствовала, что не в состоянии ехать дальше, направила «Ламборджини» на съезд с трассы, но немного не дотянула до сияющей огоньками станции круглосуточного обслуживания. Резко остановив несущуюся на большой скорости машину, Сэм распахнула дверцу и бросилась к поросшей травой обочине. Через секунду Саманту рвало, тело ее сотрясалось от жалобных рыданий.

Потом она несколько минут сидела не двигаясь, стараясь успокоиться. Организм, освободившийся от роскошного ужина Алана де Бо, утешала себя Сэм, неизбежно почувствует себя лучше. Это называется отделываться от нежелательного опыта. Нужно добраться до квартирки в Доме моды Лувель, хорошенько выспаться, а утром собрать вещи и покинуть Париж. Она снова убегала и чувствовала, что поступает правильно.

Был второй час ночи, когда Саманте удалось наконец после третьего захода съехать с окружной парижской дороги в нужном направлении. Все это время она старалась побороть отчаяние, ощущение того, что эти безумные сутки никогда не кончатся. Обнаружив в конце концов дорогу, Сэмми начала узнавать некоторые улицы. Еще полчаса ушло на то, чтобы добраться до рю де Камбо, но даже теперь она никак не могла отыскать поворот к Дому моды Лувель. Дважды объехав квартал по кругу, Саманта готова была завопить от безысходности.

Она подогнала сверкающий черный автомобиль к светофору и остановилась. «О'кей, куда же ты теперь поедешь?» Измученная Сэмми не знала ответа. Сколько грез развеялось в прах за последние сутки! Сейчас, в два часа ночи, она сидит в машине посреди Парижа и не способна найти дорогу к дому хотя бы для того, чтобы добраться до кровати и заснуть.

Слезы бежали по ее щекам, а Сэмми повторяла и повторяла себе, что самой прекрасной, самой сокровенной ее мечтой был Алан де Бо. Господи! Он был само совершенство, казался таким достойным любви! Она уронила голову на руль. У нее никогда даже в мыслях не было обмануть кого-то. Просто она не особенно задумывалась над происходящим, порой была слишком честолюбива, порой — слишком не уверена в себе и в результате настолько запуталась, что желаемое принимала за действительность. Саманта вынуждена была честно признаться, что Алан де Бо вовсе не был принцем ее мечты, не был ослепительно-золотым аристократическим богом. Он оказался живым человеком, мужчиной, страдающим от ужасной проблемы. А что сделала она? Врезала ему по зубам и уехала!

Ну неужели ей обязательно нужно подойти к краю пропасти, чтобы понять суть происходящего? Она не любила Джексона Сторма, она не любила Алана де Бо. Больше Сэмми в этом не сомневалась.

«Пора мне перестать быть девчонкой-неудачницей, не такой, как все, вынужденной драться за все, что она хочет получить, — повторяла Сэмми, по-новому оценивая случившееся за последнее время. — И пусть Джеку кажется, что он хочет развестись с женой, я-то уже не нуждаюсь в нем! И вряд ли он был мне когда-то нужен».

Но ей не нужен и Алан.

Пора ехать домой, со вздохом решила Саманта Сначала в Дом моды Лувель — поспать, завтра — в Нью-Йорк, а потом, пожалуй, к концу недели, в Вайоминг.

Улица Бенедиктинцев погрузилась в темноту Сэмми даже слегка ударилась бампером «Ламборджини» о платан, пытаясь припарковаться. Единственное, о чем она мечтала, — плюхнуться в постель, хорошенько выспаться, а утром собраться и как можно скорее покинуть Париж.

Все лампы на первом этаже оказались выключенными. Звонить Альберту, чтобы он вышел и зажег свет, было совершенно бесполезно. Поэтому Саманта открыла дверь своим ключом и вошла в вестибюль.

Она настолько устала, что решилась воспользоваться ненадежным маленьким лифтом, чувствуя, что у нее не хватит сил на четыре лестничных пролета. Внутри кабинки темнота была совершенно непроглядной, и Саманта несколько минут пыталась нащупать кнопку четвертого этажа, внутренне готовясь к тому, как сначала дернется вниз и только потом медленно и со скрипом поползет вверх этот древний механизм.

Между вторым и третьим этажом кабина лифта остановилась. В темноте Сэмми немного запаниковала. «Господи, пусть эта ночь кончится! — взмолилась она. — Только бы добраться до постели и лечь!» Саманта ударила по панели с кнопками. Лифт протестующе застонал, шестерни заскрипели, и кабина вновь медленно поползла вверх, наполняя грохотом тишину пустого здания. «Финишная прямая», — сказала себе Сэмми, почти ничего не видя вокруг от усталости и темноты.

Кабина лифта остановилась, не доехав несколько сантиметров до последнего этажа, дверца не открывалась. Несколько минут Саманта пыталась справиться с ней и каким-то образом выбраться наружу, потом замерла, готовая сдаться, и уставилась на пустую площадку четвертого этажа, слабо освещенную лунным сиянием, проникающим через окошко в крыше. Черт побери! Последняя ночь в этом доме, а она застряла в лифте! Следовало сначала хорошенько подумать и только потом заходить в этот катафалк. Несмотря на усталость, Сэмми еще способна была оценить ужас момента: провести ночь всего в нескольких шагах от кровати. Она с отчаянием ударила кулаком по двери.

Медные решетки слегка раздвинулись. Саманта потянула за створку, пытаясь протиснуться в образовавшуюся щель. В тот момент, когда она уже почти выбралась наружу, внезапно из темноты послышался резкий окрик:

— Не двигайся!

И в ту же секунду на лестничной площадке раздался взрыв.

Яркие языки пламени взметнулись к самому потолку, тишину разорвало стаккато вспышек и грубые выкрики. Саманта почувствовала сильный удар, отлетела к стене и услышала, как знакомый голос прорычал ей прямо в ухо:

— Черт побери, придушить тебя за это мало!

Она ударилась головой о мраморный пол. На мгновение ей показалось, что оглушающий шум и яркие вспышки сосредоточились где-то внутри ее, а не снаружи. Затем появилась резкая боль, и наступила полная, все поглотившая ночь.




20


Отделение «Скорой помощи» Американского госпиталя в парижском пригороде Ньюили в четыре часа утра оказалось на редкость оживленным местом. Сэмми так и не удалось обнаружить ни одного уголка, где можно было бы вздремнуть.

Она сидела на скамейке в коридоре с того момента, как машина «Скорой помощи» доставила ее сюда. За это время к зданию успела подкатить вереница таких же машин, которые не только привезли всех англоговорящих раненых из Дома моды Лувель, но и трех американцев, пострадавших в автомобильной катастрофе на окружной дороге, беременную женщину на сносях и пожилую парочку туристов из Чикаго, которых доставили прямо из гостиницы с желудочным отравлением.

Больничный персонал с ног сбился, принимая новых пациентов, пробиваясь при этом сквозь все разрастающуюся толпу репортеров на подъездной площадке. Тут же находились полицейские офицеры Французской службы безопасности и агенты Интерпола — все они собрались в коридоре за стеклянной дверью.

Из-за шума и вереницы каталок, которые проносились мимо, подталкиваемые людьми в халатах, и скрывались в лифте недалеко от Сэмми, ее скамейка оказалась не лучшим местом для человека, который смертельно хочет спать. Она была настолько измучена, что уже давно не пыталась что-либо понять. А тут еще рядом уселся бесцеремонный молодой человек из американского консульства. У него явно сложилось собственное мнение о происшедшем. Он внимательно рассматривал Саманту.

— Вы знакомы с кем-нибудь из участников перестрелки, мисс Ларедо? — спросил он. — Парижская полиция или Интерпол уже просили вас опознать кого-либо? — И, не дожидаясь ответа, он продолжил: — Скажите, наркотики вам поставляли иранцы?

— Боже мой, так они еще и иранцы? — сразу очнувшись, удивленно спросила Сэмми. — А я думала, просто террористы.

Ей показывали фотографии смуглых молодых людей, но только теперь, когда об этом упомянул сотрудник консульства, она сообразила, что они действительно внешне напоминали иранцев. Первому же детективу, допрашивавшему ее — невысокому, стремительному офицеру из парижской полиции, — Сэмми дала честное слово, что не имеет ни малейшего представления, что за люди с густыми черными бровями и усами изображены на фотографиях. Прощаясь, детектив сказал ей, что те, кого арестовали позади склада Дома моды Лувель на подпольной фабрике наркотиков, принадлежали, видимо, к террористической группировке.

Сэмми закрыла глаза, вспоминая свои многочисленные походы на склад за нарядами Клод Лувель для ретроспективы.

— Я никого не могу опознать, — устало говорила она сотруднику консульства, — потому что, кажется, видела их лишь однажды, да и то решила, что это призраки монахов. Ну, монахов из подвала.

— Вы решили, что это призраки? — Молодой человек посмотрел на нее так, словно подтвердились самые худшие его подозрения. — Но, мисс Ларедо, они перерабатывали героин, который привозили из Марселя, с юга Франции. «Чмок», «конь» — уверен, вы знаете, что это такое. Кстати, — сменил он вдруг тему, — вы, случайно, не телевизионная знаменитость из Штатов?

— Да нет, — пробормотала Сэмми, откидываясь к стене и закрывая глаза. — Поскольку вы связаны с американским правительством, то должны были бы что-нибудь сделать с этими чертовыми иранцами.

Он нахмурился:

— Вы ведь подруга Алана де Бо, правда? Насколько я понимаю, вы были с ним, когда его арестовали?

«Бедный Алан», — подумала Сэмми, понимая, что он не смог бы сбежать, даже если бы захотел: ведь она забрала «Ламборджини». Интересно, неужели полицейские нашли Алана там, где она его оставила — в огромной темной комнате, на старинной кровати под вычурным балдахином?

— Нет. Я была в Доме моды Лувель. — Ей казалось, что говорит не она, а кто-то другой, ведь ее спрашивают об одном и том же в четвертый или в пятый раз. Сначала полицейский, потом детективы из Интерпола, теперь представитель консульства. — Никто не предполагал, что я вернусь в такое время. Я уезжала из города с Аланом де Бо, это верно, но потом решила вернуться.

Сэмми никак не могла понять, представляет ли себе этот молодой человек, что ее недавно едва не убили.

— Я поднималась на лифте, а он застрял. Я пыталась открыть его с таким грохотом, что терро… иранцы наверху решили, что это полиция. Впрочем, так и было, — сказала она, с усилием открывая глаза и старательно моргая, лишь бы не дать им снова закрыться. — Полиция была уже в здании. Они готовились к штурму и тоже меня не ждали.

Это последнее, что она помнила: голос Чипа прямо над ухом за секунду до того, как он сбил ее с ног.

Сотрудник консульства смотрел на нее с подозрением.

— Но есть кое-какие косвенные улики, мисс Ларедо, — напомнил он. — Вы служите в корпорации Джексона Сторма, верно? И вы работали в Доме моды Лувель с конца мая? — Не дождавшись ответа, он продолжил: — Вам сказали, что мистера Сторма и его заместителей допрашивала парижская полиция? Вы уверены, что их показания совпадут с вашими?

Сэмми удивленно взглянула на собеседника. Допрашивали Джека? Джек ничего общего не имеет со всей этой историей с наркотиками — он занимается одеждой! Дело принимало серьезный оборот. Такого рода реклама Джексону Сторму не нужна: наркотики, иранские террористы прямо в старом Доме моды Лувель! Из того, что сказал детектив, следовало — и этому можно было только удивляться, — что в дело оказались вовлечены очень многие: Соланж Дюмер, ночной сторож и Алан де Бо! У Сэмми разболелась голова. Она осторожно дотронулась до шишки на лбу и поморщилась.

Она не помнила, чтобы ее допрашивали. Знала только, что рассказала симпатичному французу из Интерпола старшему инспектору Лапэну чистую правду: она уехала, а Алан остался в Фонтенбло. Собственно, это было первое, о чем спросил ее агент Интерпола: где она была, почему вернулась в Дом моды Лувель посреди ночи и где в последний раз видела Алана, «в его доме», — ответила Сэмми. Теперь ей казалось, что именно по ее вине они так быстро арестовали его.

— Дом моды Лувель входил в недвижимость, которой семейство де Бо владело в Париже, — сообщил сотрудник консульства с самодовольным видом, — до тех пор, пока его не продали Джексону Сторму. Де Бо — бывшие владельцы здания на улице Бенедиктинцев. Уверен, вы слышали об обстоятельствах этой сделки и о том, что они надеялись выкупить дом обратно.

Да, многое еще оставалось для нее тайной. Слова медленно доходили до ее сознания, скованного одним желанием — спать. Значит, семейство Алана владело Домом моды Лувель? Бедняга Джек! Дорого же он заплатил за ткацкую фабрику в Лионе!

К счастью, в этот момент появился старший инспектор Лапэн из Интерпола и увел американца, прежде чем тот успел задать новые вопросы. Сэмми прислонилась к стене и, измученная, погрузилась в тревожное забытье. Приблизительно через полчаса интерполовец разбудил ее и предложил кофе.

— Вам получше? — Перед ней стоял невысокий круглолицый француз средних лет. На носу у него красовались очки в тонкой оправе. Он выглядел таким симпатягой, что Сэмми не могла сдержать неуверенную улыбку.

— Угу. — Она махнула головой, с благодарностью беря бумажный стаканчик и глотая горячий напиток.

В конце коридора несколько медсестер и санитар пытались остановить группу французских фоторепортеров, которые умудрились проникнуть в отделение «Скорой помощи». Они рвались сфотографировать сидящих на скамейке Саманту и Лапэна. Сэмми наблюдала за происходящим с полным равнодушием. Если по французскому телевидению покажут сюжет о том, как она сидит с офицером Интерпола в больничном коридоре, это ничуть не страшнее того, что произошло за последние двадцать четыре часа. Сэмми интересовало сейчас только одно: что в настоящий момент предпринимает Джек Сторм? Она вздохнула.

— Сотрудник консульства интересовался моим паспортом, — сказала она Лапэну. — Я не знала, что ему ответить.

Сквозь стекла очков на Саманту дружелюбно смотрели карие глаза.

— Ваш паспорт у инспектора Чизуика, — сообщил Лапэн.

Инспектор Чизуик… Старший инспектор даже произнес: «Чиззик», — так что у Сэмми не осталось сомнений — он действительно знает Чипа. «У инспектора Кристофера Чизуика», — удивленно сказала она себе. Дешевка Чип оказался копом!

Все сходилось. Сэмми внезапно почувствовала, что мысли путаются у нее в голове. Она даже захихикала. Эти крепкие мускулы, этот напор — все это могло принадлежать либо копу, либо преступнику… И он оказался настоящим агентом Интерпола! «Инспектор Дешевка Чип»! Неожиданно для себя самой, еще не перестав хихикать, Сэмми разразилась громкими рыданиями.

Старший инспектор Лапэн растерялся.

— Ну же, ну, милая леди. — Он осмотрелся в поисках медсестры. — Почему вы не хотите, чтобы вас поместили в палату?

Сэмми быстро схватила старшего инспектора за руку и заставила его сесть рядом. Она вовсе не собиралась ложиться в госпиталь; при необходимости она давно была бы уже в палате. Но она не сдвинется с места до тех пор, пока не увидит инспектора Чизуика, черт его побери!

— Мадемуазель, уверяю вас… — Лапэн вытащил из нагрудного кармана безупречно белый носовой платок и сунул Саманте. — Чизуик в прекрасном состоянии. В конце концов, у него богатый опыт по этой части — все это ему не впервой, так что, пожалуйста, не надо слез, ладно? — Он настойчиво пытался заглянуть Сэмми в лицо. — Поверхностное ранение в области ребер, только и всего, ну и еще рваные ранки от мраморных осколков. Граната, которую швырнули сверху, расколола лестницу, из-за этого получили легкие ранения многие полицейские. — Он ласково отобрал у нее платок, поскольку было очевидно, что сама она не в состоянии им воспользоваться, и вытер бегущие по щекам слезы. — Вас-то этот дождь из осколков не коснулся, потому что Чизуик закрыл вас своим телом. — Он утешал Сэмми и никак не мог разобрать, что она пытается сказать. — Так что радуйтесь тому, что целы, разве это не счастье? Ваше симпатичное личико невредимо, а?

— У меня мраморные крошки только в волосах, — всхлипнула Сэмми. Не могла же она рассказать этому человеку, как Чип набросился на нее, словно сумасшедший, защитив своим мощным телом, и она знала, откуда его раны. — Да еще их полно под одеждой. Как же мне не везет!

— Да, да, но вы ведь в порядке. — Он осторожно отобрал у нее кофейный стаканчик и поставил его на пол. — А Чизуик поправится! Слегка задели? Так это сущая ерунда для такого человека, как он.

— Лучше бы он был цел и невредим, — бессвязно бормотала Саманта. — У него ведь мой паспорт.

Ничего между ними не было бы, если бы Чип Чизуик, не пытаясь раскрыть операцию с наркотиками, не выдавал бы себя за торговца пуговицами! Из-за этого она расплакалась еще сильнее.

— Я даже не могу уехать из Парижа без него!

Интерполовец улыбнулся.

— А, уехать из Парижа! Так вот о чем вы все время говорили в машине «Скорой помощи». — Он вздохнул. — Сожалею, мадемуазель, что все происшедшее испортило ваше пребывание во Франции. В мире творятся сплошные безобразия, даже в нашем прекрасном Париже! Это очень тревожно.

Сэмми икнула, закрыв рот его платком, и вытерла слезы. Она очень редко плакала, особенно так, как сейчас. Какой же дурой она выглядит! А старший инспектор Лапэн так мило ко всему отнесся… Особенно к тому, как она вела себя в машине «Скорой помощи» по пути в госпиталь.

В тот момент она оказалась, мягко говоря, не в лучшей форме. Сейчас Сэмми догадывалась, что у нее была настоящая истерика. Но не каждый же день узнаешь, что человек, с которым она как безумная совсем недавно занималась любовью, — полицейский и его едва не убили, когда он пытался, прижав ее к полу, прикрыть от града летящих пуль. Она вспомнила, как вопила, что если немедленно не уберется из этого города, то сойдет с ума. Интерполовец и французский полицейский, сидевшие рядом с ней в машине «Скорой помощи», никак не могли ее утихомирить. И тут на носилках возникла фигура Чипа, он сел, весь обмотанный бинтами, и заорал на нее, приказывая замолчать. Саманта почувствовала такое облегчение, увидев, что он не только жив, но и способен орать, что едва не умерла сама.

На секунду она прикрыла глаза. Что за ночь! Какие безумные сутки! Всего двадцать четыре часа: шоу-ретроспектива, начавшаяся под безумный аккомпанемент дождя, внезапно появившиеся аристократки в потрепанной одежде, представители крупнейших газет и журналов, обрушившиеся на Дом моды Лувель только из-за того, что Жиль Васс стрелялся и Руди Мортесье отменил свой показ, Джек Сторм, прилетевший из Нью-Йорка. А потом, когда казалось, что больше ничего не может произойти, — кошмарная ночная сцена с Аланом де Бо!

Если бы пришлось писать об этом книгу или снимать фильм, устало размышляла Саманта, все закончилось бы именно на этом, в спальне Алана де Бо в Фонтенбло. Она никогда бы не додумалась до таких вещей, как налет полиции на Дом моды Лувель или превращение Чипа в агента Интерпола. Сэмми вздрогнула, вновь ощутив шок от внезапной стрельбы в темноте, красно-желтых разрывов, которые, казалось, вспыхнули прямо перед глазами, и от того, что Чип, толкнув ее на пол, упал прямо на нее. Именно в этот момент она ударилась головой и потеряла сознание.

«Придушить тебя за это мало!» — орал Чип. Внутренне содрогнувшись, Сэмми подумала, что остальные считают, вероятно, так же. Группа на складе выдала себя как раз в тот момент, когда Сэмми открыла дверь лифта: стрельба по лестнице и четвертому этажу началась прежде, чем полиция успела двинуться с места. Чуть позже, когда перестрелка стихла, снизу подоспело подкрепление с мощными фонарями в руках. Они-то и стащили с нее неподвижное тело Чипа. Взглянув на его обычно полную энергии, а теперь обмякшую, неподвижную фигуру, растянувшуюся на полу рядом с лифтом, Сэм буквально потеряла рассудок. Он был весь залит кровью и выглядел мертвее мертвого!

И все эти тела, вспоминала она, стараясь не расплакаться снова, все эти тела, разбросанные по лестнице… Она никогда прежде не видела мертвецов. Это было то немногое, от чего жизнь уберегла ее. Одну фигурку она не забудет никогда: ее несли вниз по ступенькам, и белая тонкая рука свисала с носилок, раскачиваясь, словно рыжеволосая хозяйка была еще жива. Сэмми закрыла лицо руками и наклонилась, почувствовав, что ей сейчас станет плохо. Голоса в конце коридора, казалось, стихли. Она ощутила на спине ладонь старшего инспектора Лапэна.

— Опустите голову между коленями, мадемуазель, — резко приказал он. — Мы все-таки должны поместить вас в палату, я настаиваю.

Сэмми отвела руки от лица, выпрямилась и глубоко вздохнула. Она не собиралась сдаваться, иначе ее действительно упекут в госпиталь.

— Я в порядке, — с трудом выдавила Саманта.

Просто кое-что она пока не может осознать, вот и все.

Подняв голову, Сэмми заметила, что в холл спускается Брукси Гудман в сопровождении двух полицейских. За Брукси следовали Наннет и Сильвия. Не веря собственным глазам, Саманта вскочила со скамейки.

Брукси бросилась к ней.

— О, Сэмми! Ты в порядке? Приехали флики и взяли всех нас — всех, кто работал в шоу сегодня… вчера, — задыхаясь поправилась она. — Боже ж мой, нас повытаскивали из постелей! Когда они приехали за Наннет, то даже не позволили ей зайти к соседям, чтобы те присмотрели за детьми. Поверишь, они оставили в няньках парижского флика! Нас отвезли в центральный полицейский участок и все выясняли, что мы знаем о Доме моды Лувель, но не сообщили, из-за чего вся эта кутерьма. Я им даже свою карточку прессы показывала — совершенно пустой номер! Флики на нее и не взглянули.

Говоря это, Брукси продолжала ощупывать лицо, плечи и руки Саманты, словно до сих пор не верила, что видит ее.

— Слушай, ты в порядке? Боже ж мой, ты знала что-нибудь о наркотиках? И чем, черт возьми, ты занималась этой ночью? Сильвия сказала, что ты уехала с Аланом де Бо, так что, когда мы услышали, что ты находишься в Американском госпитале, то просто не могли в это поверить.

Француженки, появившиеся одновременно с Брукси, тараторили что-то в унисон. Брукси замахала руками, пытаясь унять их.

— Мы видели в полицейском участке Джека Стор-ма. С ним уже был адвокат. Они чего-то дожидались, но мы не смогли переговорить с ним. Боже, видела бы ты газетчиков и телевизионщиков — они там все облазили! Сначала Жиль Васс, потом перестрелка с террористами — и все это в неделю высокой моды!

— Софи погибла. — После этих слов воцарилась мертвая тишина. Саманта поняла, что Наннет и Сильвия, услышав знакомое имя, догадались об остальном.

— Брукси, Брукси… — Голос Сэмми дрожал. — Она была вместе с ними в тайнике за складом. Мне сказали, что ее приятель — главарь всей этой банды. Я видела, как ее несли на носилках. А я так злилась вчера, потому что мы рассчитывали на нее! — Саманта не сдержалась и вновь всхлипнула. — Бедняжка Софи!

Они расплакались все разом. Малышка Сильвия прижалась к Саманте, Наннет рыдала навзрыд. Женщины обнялись, словно так им было легче разделить горе. Только теперь Сэмми осознала, что у нее в Париже куда больше друзей, чем казалось. Ведь и Брукси, и Наннет, и Сильвия приехали в госпиталь в четыре часа утра после бесконечных, ужасных расспросов именно для того, чтобы разыскать ее. Одной рукой она обняла Брукси, другой Сильвию и прижала их к себе.

— О боже, — рыдала она, — а я даже не попыталась выучить ни слова по-французски! Может, я могла бы поговорить с ней, с Софи, сделать что-то, помочь, если бы удосужилась хоть чуть-чуть выучить язык!

Четыре опечаленные женщины обнимали друг друга, вспоминали несчастную красавицу Софи, что-то одновременно громко говорили. Два жандарма подошли к ним, пытаясь немного их утихомирить.

— Они хотят, чтобы мы ушли, — объяснила Брукси, вытирая глаза. — Флики, которые привезли нас сюда, дали нам только минуту, чтобы убедиться, что ты в порядке.

Она сделала шаг назад и заглянула Сэмми прямо в лицо.

— Тебя ведь не арестовали, правда? — прошептала журналистка.

Когда Саманта отрицательно покачала головой, Брукси с широко раскрытыми глазами сообщила:

— Слушай, а ты знаешь, что Чип — коп из Интерпола? Представляешь, этот здоровяк и красавчик Чип Чизуик?

— Брукси, — торопливо прервала ее Саманта, — скажи, пожалуйста, Наннет и Сильвии: я очень благодарна, что они приехали сюда. — По выражению лица Сэмми нетрудно было догадаться: она ужасно расстроена тем, что не может сама сказать о своих чувствах.

Старший инспектор Лапэн взял за руку Сэмми, а один из жандармов потянул за собой Наннет и Сильвию.

— Слушай, Сэмми, — крикнула Брукси, — за тобой интервью! — Полицейский едва успел оттащить ее в сторону, чтобы пропустить медсестру, которая катила по коридору капельницу.

Сэм очень хотелось рассказать Брукси про Алана Де Бо, про участие во всей этой истории Соланж Дюмер, но времени у нее не было. «Возможно, она уже знает об этом», — прикинула она. Но оставался еще один вопрос, о котором, может быть, никто и не вспоминал последние несколько часов.

— Брукси, — крикнула Сэмми вслед журналистке, которую уже уводили жандармы. — А как Жиль Васс? Он будет жить?

Она увидела только увенчанную черно-оранжевыми стрелками головку Брукси, повернувшуюся в ее сторону, и толпа журналистов хлынула на нее. Ни две медсестры, ни подоспевший им на помощь санитар не смогли сдержать этот натиск. За их спинами Сэмми увидела, что на автомобильной стоянке стало гораздо светлее. Всходило солнце.

— Я думаю, нам лучше убраться из этого зала, — услышала она где-то рядом голос старшего инспектора Лапэна. — Сюда добрались журналисты. К тому же, похоже, инспектора Чизуика собираются отпустить из госпиталя. Давайте пройдем к нему.

Чип сидел на кушетке в смотровой палате. Он был обнажен по пояс, если не считать бинтов, которыми перевязывала его грудь медсестра. Сэмми невольно подумала, что даже сейчас его мощное, мускулистое тело смотрится потрясающе сексуально. Она поймала на себе его тяжелый взгляд.

— Да уж, выглядишь ты не ахти, — только и сказал он.

Его волосы, как успела заметить Саманта, были все еще покрыты слоем мраморной пыли, словно кто-то высыпал на него целую коробку талька. Правда, и сама она должна выглядеть не лучше. На ней были все те же джинсы и рубашка, которые она надела, уезжая из Дома моды Лувель. Сэмми охватило какое-то омерзительное чувство. Она провела ладонью по волосам и почувствовала на них крошки мрамора. «Не ахти»? Неужели это все, что он может ей сказать?

— Извини за задержку, Жорж. — Чип наблюдал за тем, как сестра закрепляет повязку пластырем. — Они все это время вытаскивали из меня осколки чертовой лестницы.

Так вот что произошло, когда он накрыл меня своим телом, сообразила Саманта, разглядывая знакомую мощную фигуру. Все его плечи покрывали мелкие порезы, замазанные какой-то ярко-красной жидкостью. Осколки обсыпали его с ног до головы, но он даже не пошевелился. Саманта вдруг вспомнила слова старшего инспектора Лапэна о ее лице. И кое-что еще, устало подумала она. В него попала пуля. Белая повязка на груди не оставляла никаких сомнений.

— Они арестовали Алана де Бо, — без всякого выражения сказала она.

Не поднимая головы, Чип ответил:

— Семейка де Бо разрешала использовать Дом моды Лувель для делишек с наркотиками. Они получали процент с прибыли. — Он взял с кушетки рубашку и, поморщившись, натянул ее. — Хочешь его повидать? — спросил Чип. — Жорж может отвезти тебя. Если там все уже оформили, он может организовать тебе свидание с де Бо на пару минут.

Сэмми стояла и размышляла. Яркий свет в палате резал ей глаза и, казалось, сверлил мозги. Она хотела спать, у нее ужасно болела голова. Процент с прибыли? Великолепный черный «Ламборджини», экстравагантный ужин на борту плавучего ресторана в их первую встречу, великолепное поместье в Фонтенбло — все это стоило безумных денег. Она припомнила, какое впечатление произвел на нее Алан, такой галантный, такой очаровательный, привыкший к богатству и власти. Сэмми, уставившись в пол, прикусила губу и представила, чем закончилась его попытка заняться с ней любовью. Она поняла, что не хочет видеть изменившегося, потерпевшего поражение Алана, заключенного в парижскую тюрьму.

— Нет, — прошептала она.

— Нет? — Чип спустил длинные ноги на пол и встал. Застегнув последнюю пуговицу рубашки, он кивком отпустил медсестру. — Просто «нет»?

Она не захотела отвечать.

— А что… что Соланж Дюмер? — спросила Сэмми, думая о Софи.

Он отвернулся и взял галстук и пиджак с металлического стула.

— Она тоже получала процент. Этот реликт — Дом моды Лувель — едва ли мог приносить деньги, зато служил надежным прикрытием. Его не сохраняли бы для старух, которые никогда не могли оплатить свои счета. — Вскинув голову, Чип надел галстук и аккуратно затянул узел. — Соланж была давнишней приятельницей семейки де Бо. По крайней мере кого-то из них.

— Софи погибла. — Она не смогла скрыть боль, которую испытала от этих слов.

Он быстро взглянул на нее.

— Да, я знаю.

Сэмми подняла глаза, посмотрела на его суровое, ничего не выражающее сейчас лицо и поняла, что Чип вспомнил то же, что и она: вечер в кафе, Софи в его объятиях, поцелуй.

— Ее уже нельзя было спасти, Саманта, — сказал Чип слегка изменившимся голосом. — Я пытался, поверь. Но они держали ее при себе последние несколько дней и даже не пустили на шоу. Они хорошо знали, что делают. — Хмурясь, он поправил узел галстука. — Она могла создать для них огромные проблемы. Героин творит с людьми ужасные вещи.

В чем он пытается убедить ее? Если ты кого-то обнимаешь и целуешь, поскольку это часть твоей работы, — какая разница? То же самое происходило, когда он занимался с ней любовью, — он должен был это делать, потому что она болталась у всех под ногами, настырно совалась на склад, устраивала шоу-ретроспективу!

Пытался ли он спасти Софи? Входило ли это в его планы? Саманта почувствовала горечь: «Софи — нет, Сэм Ларедо — да?»

Старший инспектор Лапэн подал Чипу пиджак. Сэмми наблюдала, как он одевается, преображаясь на глазах. Темно-синий, хорошо сшитый дорогой костюм делал этого и без того симпатичного мужчину просто неотразимым. Он стал не просто копом, а офицером международной полицейской организации. Исчез грубый акцент кокни. Речь стала отчетливой и ясной — прекрасный, истинно английский язык. Несмотря на посеревшие от мраморной пыли волосы и красные пятнышки дезинфицирующей жидкости, Чип выглядел уверенным в себе, неотразимым красавцем. Раз он занимался с ней любовью только из-за того, что это часть его работы, все происшедшее между ними ничего не значит. Похоже, она вновь оказалась одной из многих.

Ей вдруг стало ужасно стыдно за сцену в машине «Скорой помощи». Она не только стонала и рыдала, но умоляла его не умирать, крича, что он спас ее, что она виновата в его ранах и никогда себе этого не простит. Она наговорила массу невероятных вещей перед старшим инспектором Лапэном и французскими жандармами! Наверное, это выставило Чипа в очень неблагоприятном свете, с горечью подумала она. Неудивительно, что он в конце концов приподнялся на носилках и заорал на нее.

— Твой босс желает с тобой переговорить. — Чип стоял перед зеркалом и, хмурясь, пытался пригладить пальцами растрепанные волосы. — Он хочет, чтобы ты позвонила ему в отель «Плаза Атеней». У Жоржа есть телефон.

Джек? Она не желает разговаривать сейчас с Джексоном Стормом.

— Нет, — буркнула Саманта.

— Нет? — Она поймала в зеркале удивленный взгляд темных глаз. — Нет? — повторил он.

Она сжала губы, избегая его взгляда. Как много ему известно? Может быть, все, вздохнула Сэмми. Полиция проверила все. О ней и Джексоне Сторме ему, возможно, стало известно уже несколько недель назад.

— Нет, я не желаю разговаривать с Аланом де Бо, — она упрямо выпятила нижнюю губу. — И не желаю разговаривать с Джеком Стормом.

Он повернулся к ней, и Сэмми с удивлением обнаружила, что Чип улыбается. Невозможно поверить, что это тот самый Чип, которого она знала. Перед ней стоял улыбающийся незнакомец со слегка подрагивающей ямочкой на щеке около самоуверенного, очень притягательного рта. Почему же он так на нее смотрит?

— Я просто хочу уехать отсюда, — прошептала она. — Я собираюсь домой.

— Хорошо. — Улыбка стала еще шире. Чип был явно очень доволен. — Придется немного подождать. Я обязан появиться в штаб-квартире Интерпола в Сен-Клу и написать кучу докладных, но днем мы сможем покинуть Париж.

Проходя мимо старшего инспектора Лапэна, Чип размашисто хлопнул его широкой ладонью по плечу.

— Ты сможешь найти для нее кровать где-нибудь в конторе, Жорж? Она должна поспать, если собирается вести машину.

— Вести машину? Какую машину? — Сэмми охватили неясные подозрения. — О чем ты говоришь?

Чип порылся в кармане и вручил французу ключи.

— Если нетрудно, организуй, чтобы кто-нибудь пригнал мою машину к штаб-квартире. У меня все уже собрано, осталось только запереть квартиру.

— О какой машине идет речь? — Она преградила Чипу путь.

— Твои вещи тоже уложены, — бросил он, едва взглянув на Саманту. — Правда, не все наряды поместятся в сумке. Не возражаешь, если будет несколько бумажных пакетов?

— Ты отправил кого-то собрать мои вещи? — Она торопливо следовала за Чипом.

Как только они открыли дверь, выяснилось, что в коридоре толпятся репортеры и фотографы. Он быстро отступил назад, оттолкнув Саманту.

— Черт их возьми! — выдохнул Чип и повернулся к инспектору Интерпола. — На сей раз твоя очередь, Жорж. Скажи им, что интервью не будет, и постарайся, чтобы моя физиономия не попадала в объективы.

Сэмми почти не заметила рвущуюся к ним толпу журналистов. Она ухватилась за руку Чипа, в то время как Жорж вышел вперед.

— Куда мы едем? — повторяла она. — Послушай, о чем вообще идет речь?

Чип посмотрел на нее сверху вниз, заставил покрепче взять себя под руку. На какое-то мгновение появился прежний Чип — дьявол-искуситель.

— О том, что пообещал тебе в «Скорой помощи», любовь моя, — ответил он с лукавой улыбкой, — когда ты подняла весь этот шум. Я увожу тебя к черту из этого Парижа.




21


В штаб-квартире Интерпола оказалось несколько маленьких комнаток, которые предоставлялись в распоряжение агентов, находящихся здесь проездом или оказавшихся в переделке и нуждающихся в нескольких часах сна. Старший инспектор Лапэн проводил Саманту в комнату, окна которой выходили на сквер и конторские здания. Здесь стояла широкая кровать и имелся душ. Глаза Сэмми слипались, но она успела заметить свою дорожную сумку и несколько бумажных пакетов, аккуратно сложенных на пластмассовом стуле, таком же, какие можно встретить в любом американском мотеле. Увидев, что Саманта сразу же направилась к кровати и, не раздеваясь, плюхнулась на нее, старший инспектор Лапэн застыл от удивления.

— Мадемуазель, — наклонился к ней интерполовец, — может, вы хотите переодеться? Здесь есть душ; если желаете, искупайтесь перед сном. Могу прислать вам завтрак.

Но Сэм уже спала мертвым сном.

Шестью часами позже отдохнувшая, принявшая душ, аккуратно подкрасившая личико и надевшая оранжевое платье, купленное в бутике Лауры, Саманта чувствовала себя заново родившейся на свет. Но она пребывала далеко не в лучшем настроении.

Сэмми не помнила, что согласилась ехать с Чипом в Лондон. Из-за испытанного шока она действительно очень шумела по дороге в госпиталь. Может, у нее и была истерика, но Сэмми не верила, что могла забыть о подобном обещании. По словам Чипа, он сказал ей, что через несколько часов, написав докладные записки, покидает Париж, и она несколько раз настойчиво просила, даже умоляла его увезти ее. Чип утверждал, что свидетелями тому были старший инспектор Лапэн и жандармы. К сожалению, Лапэн уехал домой, а где найти двух полицейских, он вообще понятия не имел.

То, что Чип о многом умолчал, Саманта поняла, увидев его машину, припаркованную за офисом Интерпола.

— Я не могу это вести! — взорвалась она.

Сэмми в жизни не видела машины уродливее, а уж ей пришлось повидать на своем веку всякие развалюхи!

— Во-первых, руль не с той стороны, — жалобно бормотала она, обходя видавший виды автомобиль Чипа на высоких колесах, с неприкрытыми фарами и широкой брезентовой стропой, обмотанной вокруг капота, чтобы он не открывался. Единственное, что говорило в пользу этого монстра, — поблескивающая свеженькая темно-зеленая краска.

— Это английская машина, любовь моя, — невозмутимо пояснил Чип, укладывая в багажник ее сумку и пакеты. — Необходимо только одно: доведи ее до Кале, до парома, а в Англии за руль сяду я. — Он бросил на Саманту тяжелый взгляд. — Да будет тебе известно, там правостороннее движение.

Сэмми заметила, как изменился его облик. Впервые курчавые непокорные волосы были более-менее аккуратно зачесаны, хотя и длинноваты сзади. Он, конечно, принял душ и побрился в одной из комнатушек Интерпола. На нем была белая рубашка, весьма консервативный галстук в серо-голубую полоску и узкие черные брюки. По его виду невозможно было сказать, что он давно не спал — разве только веки слегка отяжелели. От прошедшей ночи не осталось и следа — лишь несколько красных пятнышек на шее. Саманта даже ощутила некоторое раздражение, увидев, как он с веселым видом усаживается на напоминающее ведро сиденье для пассажира и пристраивает длинные ноги под передней панелью машины.

— Разбуди меня, когда приедем, любовь моя, — попросил Чип, откидываясь назад и закрывая глаза.

— Ты даже не собираешься объяснить, как работает эта штуковина? — возмутилась Сэм.

— Если уж ты управилась с «Ламборджини», — пробормотал он с закрытыми глазами, — сможешь вести и мою машину. Только будь осторожна, ладно?

Она делает это только потому, что у нее нет сил спорить, решила Сэмми. Спорить с Чипом, насколько она успела убедиться, совершенно бесполезно. Раз уж она собралась в Нью-Йорк, какая разница — вылетит из Лондона. И уж, что правда, то правда, ей ужасно хотелось выбраться из проклятого Парижа. Саманте казалось, что она вообще не сможет думать или дышать, пока не уберется из этого города. И если уж она не может попасть прямо на борт «Боинга» в аэропорту Шарля де Голля, поедет с Чипом в Лондон, поскольку это в данный момент наилучший вариант.

Пока Сэмми довела машину до окраин Парижа, ее мнение об автомобиле Чипа изменилось: допотопный драндулет был оснащен сверхмощным двигателем, так что на перекрестках срывался с места, словно испуганный олененок. Правда, ручка переключения скоростей, казалось, была залита бетоном, так что Саманте поначалу приходилось приводить ее в действие обеими руками. Кроме того, похоже, этот автомобиль вообще не знал, что такое амортизаторы.

Когда Сэмми выехала на окружную дорогу, мужчина рядом с ней лениво приоткрыл один глаз и распорядился:

— Теперь поезжай по шоссе А-1 на север, любовь моя, а у Арраса поверни на А-26 — прямо на Кале.

Сэмми, напряженно следя за дорогой, только пробурчала:

— Сейчас остановлюсь и уступлю тебе водительское место. Я вообще не понимаю, почему делаю это все!

— Мне необходимо поспать, Саманта, — пробормотал Чип, слегка поворачиваясь. — Разбуди меня, когда подъедем.

Повернув на Северную автостраду, она удостоверилась, что он крепко спит. Саманта взглянула на Чипа: в свете яркого летнего солнца его усталость была особенно заметна. Между прямыми черными бровями залегли глубокие складки, следы переутомления или, может быть, боли, подумала она, вспомнив о повязке на ребрах. Он спал, запрокинув голову, слегка приоткрыв рот и тихонько посапывая.

Через несколько секунд Чип пошевелился, поворачиваясь в ее сторону, и Сэмми заметила кровь, просочившуюся сквозь повязку и выступившую на белой рубашке. Значит, рана кровоточила так, что промокли даже бинты, а он не сказал ей ни слова. Саманта с раздражением поняла, что поведет машину и дальше. Она и впрямь не представляла, как он сумеет без нее добраться до Лондона.

Прошло совсем немного времени, и выяснилось, что ехать легче, чем она предполагала. Как только ей удалось привыкнуть к тому, что руль расположен справа и что машина срывается с места в карьер, едва нажмешь на педаль газа, все остальное оказалось не так уж и плохо.

Свернув около Компьена с шоссе, чтобы заправиться, Сэмми почувствовала себя гораздо лучше — у нее словно открылось второе дыхание. Стоял ясный июльский день, жаркий и солнечный, по голубому небу плыли пышные белые облака, какие бывают только летом, вокруг раскинулись зеленые просторы северной Франции, поля, похожие на шахматные доски, и старинные маленькие деревушки выглядели соблазнительно прекрасными. После недель, проведенных в замкнутом пространстве Дома моды Лувель, замечательно было увидеть над собой голубое небо, а впереди — бескрайний горизонт.

Ожидая, пока заправят машину, Саманта нашла стойку с парижскими газетами. В глаза бросились заголовки, кричащие о полицейском налете на подпольную лабораторию в Доме моды Лувель. Сэмми ухватила целую кипу газет, расплатилась с девушкой у кассы и подошла к стеклянной стене станции техобслуживания.

«Террористы изготовляют наркотики. Подпольная лаборатория раскрыта», «Полиция против Дома моды Лувель», «Убиты трое иранцев». Из тех немногих французских слов, которые она понимала, Сэмми уловила смысл заголовков и догадалась об остальном.

Первые страницы пестрели фотографиями полицейских фургонов и заграждений, блокирующих улицу Бенедиктинцев и ближайшие переулки, а также двух бородатых молодых людей в наручниках, которых выводили через знакомые средневековые двери Дома моды Лувель. Еще один снимок запечатлел Джека Стор-ма, покидающего парижский полицейский участок вместе с Деннисом Волчеком, Питером Фрэнком и скорее всего адвокатом с кейсом в руках.

Сэмми прижалась лбом к стеклу, украшенному рекламами моющих средств «ОМО» и сигарет «Житан», и всматривалась в английскую машину на заправке. С того места, где она стояла, ей была видна кудрявая черноволосая макушка Чипа и краешек его плеча. Ясно, что он все еще спит. Жгучие лучи солнца проникали сквозь стекло, о которое, громко жужжа, билась муха. Девушка у кассы громко разговаривала по телефону. Вспомнив недавние события, Сэмми неожиданно почувствовала, что у нее подгибаются колени.

Неужели эти воспоминания останутся с ней навсегда, задумалась она, закрывая глаза. Она почти физически ощутила, как что-то взрывается, услышала, как свистят пули, как грохочет из-за дверей склада мощное оружие, сотрясающее темноту, словно землетрясение, как полиция открывает ответный огонь. Она вспомнила и то, как Чип накрыл ее своим огромным телом, тяжело дыша ей прямо в ухо. Первым ее чувством тогда была ярость: он повалил ее на пол и не отпускал, хотя она вырывалась.

Но Чип спас ей жизнь.

Стоя с закрытыми глазами, Сэмми хмурилась и никак не могла разобраться, что за странное смятение, невероятную тяжесть вызывает в ее душе этот человек. Она открыла глаза и поискала, куда бы выбросить газеты, но тут заметила короткую строчку внизу первой страницы «Ле Монд»: «Couturier servit».

Зная по-французски всего несколько слов, Сэмми все-таки попыталась прочесть заметку. Несколько раз ей попалось имя Жиля Васса. Она догадалась, что «servit» означает «жив» или «выжил».

Саманта снова скомкала газеты, продолжая наблюдать, как служащий станции заправляет английского уродца. Жиль Васс будет жить, а она, возможно, никогда не узнает, что станется со знаменитым любовным треугольником. Жиль Васс и Лизиан? Или Жиль Васс и Руди Мортесье? Странности любви. Жиль Васс пытался застрелиться, лишь бы уйти от их бремени.

Она заметила собственное отражение в сверкающем на солнце стекле. «Я тоже ненавижу выбирать», подумала Сэмми, разглядывая высокую, весьма интересную незнакомку в огромных модных очках, закрывающих пол-лица. Соломенного цвета волосы гладко зачесаны назад и завязаны дорогим шелковым шарфом, стройность фигуры подчеркивает прекрасно сшитое платье из бледно-оранжевого шелка. Шикарная, дорогая женщина, по которой безошибочно можно определить: это роскошный Париж. «Не думаю, что она знает, куда направляется», — вздохнула Саманта, разглядывая собственное отражение. Стреляться она, безусловно, не собиралась. Впрочем, готовых решений тоже не имелось.

И все-таки же чужая, никому и ничему не принадлежащая незнакомка направляется из Парижа в Лондон. Она знает несколько слов по-французски — достаточно, чтобы заправить машину и прочитать заголовки в газетах. Француженка за прилавком разглядывает ее со смешанным чувством восхищения и бессильной зависти. Всего несколько недель назад она сама точно так же смотрела бы на эту даму.

Последние дни Сэмми неслась куда-то, охваченная безумной решимостью добиться успеха с шоу в Доме моды Лувель, не успевая ни подумать, ни понять, что происходит. Она просто позволяла событиям и людям увлекать ее за собой.

Еще не поздно позвонить Джексону Сторму.

В сумке по-прежнему лежит копия ее предложений, а Джек все еще в Париже. Старший инспектор Лапэн передал ей листочек с телефоном Джека в «Плаза Атеней».

С другой стороны, если уж она едет в Лондон с Чипом…

Саманта очень удивилась, что одна мысль о Чипе вызвала в душе бурю эмоций и смутила ее. Он, конечно, симпатичный и сексуальный, но это путь в никуда, решила она. Хуже того, он вернет ее к жизни, от которой она так старательно бежала. Боже, если уж ей захотелось связаться к копом, это можно было запросто сделать, не покидая Шошоун-Фолс!

Их любовь в Доме моды Лувель. Все, что делал Чип, выполняя свою работу, он постарается повторить снова, дай она ему хоть малейший шанс. Сэмми чувствовала: если она не будет осторожна, обязательно попадет в новую переделку.

Открылась дверь, и служащий станции сообщил, что машина готова.

«Я отвезу его в Лондон, — нехотя решила Саманта. — Но это все».

…Внутри машины под брезентовой крышей было ужасно жарко, и Сэмми даже подумывала разбудить Чипа, чтобы откинуть верх. Он успел еще больше сползти на сиденье в сторону и занимал столько места в маленьком салоне, что ей пришлось отталкивать его ногу, чтобы освободить рукоятку переключения скоростей. На лбу у него выступили капельки пота, черные кудри, влажные от жары, снова превратились в привычную небрежную шевелюру. Не отдавая себе отчета, Сэмми протянула руку и откинула пряди волос с его глаз.

Осторожно приложив большой палец к его щеке, она убедилась, что, хотя Чип и вспотел, жара у него нет. Сэмми не торопилась отвести палец от его лица. Она разглядывала спящего Чипа, напряженную прямую линию черных бровей, густые и длинные загибающиеся ресницы, суровые складки в углах рта. Тем, кому нравятся сильные, крепкие мужчины, он, без сомнения, должен казаться очень привлекательным. Самоуверенный, властный, сексуальный и к тому же англичанин! Ничего-то Сэмми о нем не знала!

«Но ведь ты и не желаешь узнать его ближе!» Она отвернулась, включила первую скорость, отпустила сцепление. Машина подпрыгнула и так мощно рванулась вперед, что она, взвизгнув, сдернула ногу с педали газа.

Совсем близко раздался сонный, хриплый голос:

— Осторожнее, любовь моя, иначе мы никогда не доберемся до Кале.

Сэмми не сводила глаз с дороги. Из всех, с кем она в конце концов могла бы связать свою жизнь, коп был, пожалуй, наихудшим вариантом. Ну, может, на ступенечку выше, чем водила грузовика, дворник или просто бездельник.

Она сможет позвонить Джеку Сторму из Лондона. Она еще сможет стать модельером. Мир со всеми его благами все еще открыт для нее. Она может сесть в самолет и улететь в Нью-Йорк, как только доберется до Лондона.

Питер Фрэнк, держа в руках листок с записями, вошел в гостиную роскошных апартаментов отеля «Плаза Атеней», обставленных в стиле восемнадцатого века.

— В Интерполе ответили… — начал он и осекся.

Седовласый Король Сторм тяжело опустился в кресло, держа в руке недоеденный бутерброд. Он не отрываясь смотрел на телеэкран.

В новостях показывали кадры, отснятые во время налета на Дом моды Лувель: помещение ателье, баррикады, устроенные полицией, укрывшиеся за ними жандармы в голубой форме. Следующий эпизод был отснят уже в Американском госпитале. Камера скользнула по лицам журналистов, толпящихся за спиной французского репортера, и выхватила скамейку в конце коридора, на которой сидели невысокий мужчина и стройная девушка в джинсах и клетчатой рубашке. Когда ее показали крупным планом, она устало закрыла глаза и прислонила к стене светловолосую голову. Выжившая в перестрелке между парижской полицией и иранскими террористами, Сэмми явно нуждалась в отдыхе и сне, но все-таки была удивительно красива.

— Что? — не поворачивая головы, спросил Джек Сторм.

Питер Фрэнк долго молчал, рассматривая Сэм Ларедо на телеэкране, потом заглянул в свои записи.

— В Интерполе сказали, она уехала в Лондон. Но они дали номер телефона, по которому нам, может быть, удастся связаться с ней немного позже.

В спальне вновь раздался телефонный звонок, и Питер Фрэнк услышал, как на него ответил Деннис Волчек.

— Вокруг этого дела много шумихи в Штатах, — продолжал Пит. — Минди, наверное, говорила вам, что программа «С добрым утром, Америка!» сообщила, будто Джексон Сторм открывает в Париже Дом высокой моды. Они даже раздобыли кое-какие фотографии и показали их вчера. Дать опровержение?

— Позже, — рявкнул Сторм.

Совершенно бесплатная реклама, которая в другой ситуации стоила бы миллионы, размышлял Питер Фрэнк, а он сидит перед телевизором, не отвечает на звонки из штаб-квартиры, отказывается от лавины просьб об интервью для французских и американских газет и даже не взглянул на кипу документов, касающихся продажи Дома моды Лувель, которые оставил адвокат.

Великий Король Сторм сидел перед телевизором, держа на коленях поднос с едой, и ловил на экране образ единственной женщины, которая ушла от него сама.

— Неплохо, если она вернется в Париж и даст несколько интервью, — предложил Питер.

Джек Сторм поставил поднос на столик, стряхнул с кончиков пальцев крошки и поднялся. Когда он повернулся, его знаменитый голубой взгляд светился решимостью.

— Она вернется.

В гостиную вошел Деннис Волчек.

— «Вуменс вэа дейли» сообщает: по Нью-Йорку распространился слух о том, что мы собираемся открыть новый дом моды здесь, в Париже. Фэйрчайлд на проводе. Хотите поговорить в ним?

Джек Сторм только вскинул руки вверх, останавливая своего помощника.

— Мы можем опубликовать материал в сегодняшних английских газетах и сегодня же попасть в новости Би-би-си?

Мужчины переглянулись, Питер Фрэнк пожал плечами:

— Если передать информацию из Нью-Йорка — возможно. Надо попробовать.

Джек Сторм гордо вскинул голову, и губы его медленно растянулись в улыбке.

— Она все-таки прелестная куколка, эта девчушка. Я по-прежнему уверен, что она принесет нам миллионы!

— Джек… — начал было Деннис.

— Заткнись. — Сторм продолжал улыбаться. — Ты когда-нибудь видел, чтобы я отказался от того, чего хочу? — Не дожидаясь ответа, Джек мягко продолжил: — Я знаю Сэмми. Я люблю эту девочку и знаю ее. У меня есть то, чего она хочет, поверь. — Он провел ладонью по волосам, помолчал и медленно и отчетливо произнес: — О'кей, мы сегодня же объявим, что Сэм Ларедо назначается главой отделения корпорации Джексона Сторма в Париже.

Когда они прибыли в Кале, с запада, со стороны пролива, надвигалась гроза. Сэмми ожидала увидеть уродливый шумный городок со множеством доков, подъемных кранов и эллингов, как в любом американском порту. Вместо этого она обнаружила совершенно пустынный берег с плотно утрамбованным золотистым песком, на котором и остановила машину в ожидании парома. Плескались сероватые морские волны, где-то вдали, за горизонтом, была Англия. На солнце медленно наползали фиолетовые грозовые тучи, поднялся сильный ветер.

Сэмми стояла рядом с уродливой машиной, повернувшись лицом к все усиливающемуся ветру с моря. На, нее вдруг навалилась нечеловеческая усталость. И, только набрав полную грудь солоноватого морского воздуха, она почувствовала странную легкость.

За серо-синими водами лежала Англия. Именно с этого спокойного, чистого побережья, возможно, кто-то из ее далеких предков много веков назад отплыл вместе с Вильгельмом Завоевателем. А потом они отправились из Англии дальше, к берегам Америки. Внезапно ее охватило невероятное ощущение — мир оказался таким необъятным, таким опасным и таким прекрасным, если взглянуть на него с высот истории!

За ее спиной лежала Франция и вся Европа, старая и непонятная приехавшим сюда из Нового Света, но бесконечно пленительная. Каким-то чудесным образом случилось так, что эта высокая, стройная женщина, стоящая на берегу, — не кто иная, как она, Сэмми Уитфилд, и это ее волосы и платье развеваются на ветру. Это она стоит в нерешительности и не может выбрать между старым и новым.

Появился паром с толстым резиновым бампером, напоминающим гигантскую автомобильную шину.

Под его днищем перекатывались волны. Путешествие, на которое у тех, кто когда-то отправился завоевывать Англию, ушли многие дни, сегодня стало делом сорока пяти минут.

Сэмми облокотилась на машину Чипа, наблюдая за направляющимся прямо на них паромом.

«Все, что ты должна сейчас сделать, — со вздохом подумала она, — это принять решение».




22


Сквозь глубокий, тяжелый сон Сэмми ощутила, что кто-то трясет ее за плечо, пытаясь разбудить, и нашептывает прямо в ухо:

— Саманта, Саманта, дорогая, перестань плакать.

Низкий хрипловатый голос показался знакомым, но даже это не помогало, она никак не могла остановиться. Потом на рот легла ладонь, чтобы заглушить плач, и она почувствовала, как ее обнимает сильная рука. Тот же самый голос продолжал:

— Саманта, все позади. Больше ничего не случится. Но если ты не прекратишь свои завывания, соседи вызовут полицию.

Она постаралась сбросить его руку с плеча и решительно села в кровати, всматриваясь в темноту широко распахнутыми глазами. Ее трясло, кожа покрылась холодным потом. Ей снилось вовсе не то, о чем подумал Чип: не перестрелка, не ужасные крики, не атака на Дом моды Лувель. Хотя, может, началось именно с этого.

— Где мы? — закричала Саманта. Реальность постепенно возвращалась к ней из темноты. — Что я делаю в твоей постели?

Чип снова прижал ее к себе. Она ощутила тепло и силу его тела, крепкие мускулы под гладкой кожей, бинты на груди. Повязка, вспомнила она. Сильные руки качали ее, как ребенка, Сэм уловила знакомый мускусный запах.

— Это Лондон, любовь моя, ты в Лондоне. Мы с тобой слишком длинные, чтобы уместиться на диване. Это моя кровать.

Поскольку она продолжала всхлипывать, Чип погладил ее большой ладонью по волосам.

— Все забудется через минуту, Саманта. Просто расслабься и прижмись ко мне.

Она знала, что ничего не забудется, но уткнулась лицом в его плечо. «Это всего-навсего Чип», — сказала себе Сэмми.

— Буран, — всхлипнула она, — проклятая снежная буря!

Саманта ухватилась за его мускулистые плечи и впилась в них пальцами.

— Во сне меня никогда не находят, и я впадаю в панику. Когда это произошло в действительности, они посмеялись надо мной. Им это показалось забавным. Но в ночных кошмарах меня никогда не находят!

Чип протянул руку и включил лампу на столике около кровати. Комнату залил яркий свет. Саманта, щурясь и все еще цепляясь за обнимающие ее руки, покрепче прижалась к Чипу. В ее глазах стоял ужас.

— Снежная буря? — раздался совсем рядом его голос, — Какая буря, любовь моя?

— Этот чертов буран. — Слегка охрипшая от рыданий Сэмми обхватила его за шею, не желая, чтобы он вдруг исчез. — Меня высадили из школьного автобуса и оставили дожидаться у почтового ящика одного из братьев, чтобы он забрал меня. Я была только во втором классе.

Но никто так и не пришел. Тому, кто не был беден, не жил за тысячу верст от цивилизации, невозможно объяснить, что означает выйти из школьного автобуса, остаться посреди завывающей снежной бури и в конце концов понять, что о тебе просто забыли! Кто-то надрался до такой степени, что уже не мог о тебе вспомнить, или, может быть, отправился загонять скот, а это важнее. Такое случалось не однажды.

Сэмми знала, что никто никогда не придет ей на помощь. Продолжая всхлипывать, она прижалась к мощной груди Чипа. Ей пришлось с таким ожесточением за все бороться! На многое смотреть сквозь пальцы, много работать, не упускать ни одного шанса.

— И ты умерла. — Чип улыбнулся, крепко прижимая ее к себе.

Нет, конечно, не умерла, подумала Сэмми, нахмурилась, откинулась назад, заглянула ему в лицо и увидела, как сверкают опушенные длинными густыми ресницами черные глаза. Губы его растянулись в улыбке, на щеке появилась маленькая ямочка.

— Мой брат приехал на маленькой лошадке, потому что не мог вести пикап в такой буран. — Она по-детски потерла глаза кулачком. — Ему это казалось очень смешным.

— Бедная сиротка посреди бурана, — прошептал Чип, уткнувшись в ее волосы. — Никто ее не любит.

— Что? — Она попыталась оттолкнуть Чипа, но он крепко прижимал ее к себе, так что ей трудно было пошевелиться. — Ты не понимаешь, — всхлипнула она, слегка выпятив нижнюю губу. — Никто никогда не понимал!

— А скольким людям ты рассказывала об этом, кроме меня? — тихо спросил Чип.

Саманта задумалась.

— Только тебе, — призналась наконец она.

Она снова расслабилась, прижалась к Чипу, ощутив удивительный покой и уют, и вдруг почувствовала себя в полной безопасности.

— Тебе не понять. Это ночной кошмар. Он повторяется, когда я сильно устаю или… или когда со мной происходят… ну, многие вещи. От этого просто так не отделаешься.

Широкой ладонью Чип отвел назад ее волосы и погладил по голове.

— Бедняжка Саманта.

Она прижималась влажным от слез лицом к его груди, чувствуя, как внутри у него что-то зарокотало от низкого голоса.

— Бедная красавица Саманта! Она боится холода и снега. Она боится, что останется одна и что никто ее не любит. Разве я не прав?

«Не совсем прав». Сэмми нахмурилась.

— Ты не знаешь, что это такое, когда тебе снится одно и то же. — Она снова всхлипнула. — А оно повторяется и повторяется, из года в год, и я знаю, что никогда не смогу от этого освободиться.

— Это плохо. — Чип продолжал нежно поглаживать ее по голове. — Это ужасно тяжело — то и дело видеть кошмары, — ласково бормотал он, — и испытывать жалость к себе. Особенно если учесть твою удивительную красоту. Ведь ты — сокровище, которое хотел бы сжать в своих объятиях любой мужчина. К тому же ты умная, талантливая, смелая женщина. — Она попыталась отодвинуться, но он продолжал: — А все остальное — из-за того, что ты, Саманта, — одинокая сиротка, поджидающая кого-то на ветру и холоде. По крайней мере, кажется, ты такой себя представляешь.

На мгновение она замерла, не веря в услышанное.

— Это низко — так говорить, — сказала она не очень уверенно и попыталась оттолкнуть его. — Мне кажется, ты смеешься надо мной из-за этого кошмара.

Чип поспешил сжать ее в своих объятиях еще крепче, не давая ей отстраниться.

— Я не смеюсь. Мне просто тяжело смириться с тем, что ты живешь с постоянным ощущением какой-то утраты, особенно если будишь меня в три часа утра горькими рыданиями. А ведь оснований для этого не так уж много!

— Но это так похоже на явь! — возразила она и попыталась вырваться из его рук. — Мне совершенно наплевать, что ты думаешь по этому поводу. Я могла бы и раньше догадаться, что ты ляпнешь что-то подобное, ты… ты… здоровый самец… коп!

Чип одной рукой прижал ее голову к своему плечу.

— Ты спала с де Бо? — прорычал он ей прямо в ухо.

— А это какое имеет ко всему отношение? — взорвалась Сэмми. — Мне просто приснился страшный сон. — Ей удалось отодвинуться настолько, чтобы заглянуть ему в глаза. — К тому же ложиться в постель с тобой я больше не собираюсь, так что можешь убираться!

— Ты уже лежишь со мной в постели, — напомнил Чип. — Я спросил, позволила ли ты де Бо любить тебя?

Сэмми прикусила губу. Он совершенно прав: она действительно лежит в постели с Чипом, и единственное, что на ней надето, — узенькие трусики. На Чипе вообще не было никакой одежды, и по тому, как его сухопарая фигура прижималась к ее телу, она совершенно точно определила, насколько он возбужден.

— Где мы? — спросила она вдруг, оглядываясь по сторонам. — Это гостиница?

— Моя квартира в Лондоне. — Он не сводил с нее блестящих черных глаз. — Ты собираешься отвечать?

— Ты снял с меня одежду, — дрожащим голосом начала Сэмми. — Тебе понадобилась для этого вся твоя выдержка, правда?

Он опустил голову пониже и губами нежно провел по щеке, легонько коснулся уголка ее губ.

— Так ты позволила этому сукиному сыну любить тебя? — повторил он.

От прикосновения губ Чипа и ощущения его теплого дыхания у самого уха, когда он прошептал эти слова, тело Саманты словно пронзило электрическим током и она задрожала.

— А… а… — едва выдохнула она, не находя в себе сил, чтобы сосредоточиться, — а… нет, он не смог.

— Не смог? — Чип поднял голову и удивленно посмотрел на нее. — Не смог… что?

О боже, зачем она только сказала это! Сэмми замерла под его испытующим взглядом. Ну почему у нее вечно правда сама срывается с языка?

— Я… э… Ты никогда не сможешь понять, как это человек порой совершает ошибки, правда? — вспыхнула Сэмми. — Кроме того, какое тебе дело? Отпусти меня. Я не хочу оставаться в этой кровати.

Он ее, конечно, не отпустил.

— Де Бо овладел тобой? — повторил Чип.

— Ради всего святого, отпусти меня! Я его не любила, и к тому же у него есть своего рода… проблема… из-за наркотиков, я думаю. Мне стало… — Она перешла на шепот. — Мне стало гораздо легче, когда он не смог… ничего сделать, — закончила она торопливо, не дожидаясь, пока он повторит вопрос.

Чип, все еще прищурившись, рассматривал ее, слегка отстранив от себя и ухватив за плечи. Его пальцы сжимались все крепче.

— Ты хочешь сказать, что была в постели с де Бо и единственная причина, почему ничего не произошло, в том, что он импотент?

Сэмми отвернулась.

— Ну, не совсем. Честно говоря, мне совершенно не хотелось ложиться с ним. — Воспоминания о том вечере были мучительны. — Это… ох, это трудно объяснить. То есть ты прав, но… не совсем. То есть мне просто показалось, что я его любила. Ну что, теперь ты доволен?

— А когда ты изменила свое мнение? — Его голос звучал весьма сурово. — После того, как он занялся с тобой любовью?

— Да… нет! Я не знаю! — Сэмми ужасно хотелось, чтобы он отпустил ее, от его мертвой хватки заболели руки. — Как бы там ни было, не могу же я заниматься любовью с тобой, правда? — закричала она. — Это уж из ряда вон!

— Да что ты? — Голос его прозвучал мягче обычного. — Как это «из ряда вон», Саманта?

— Не могу я с тобой связываться! Потому что в моей жизни все из-за тебя путается. Потому что ты заставляешь меня испытывать то, чего я не хочу!

Он долго молчал, а потом сказал знакомым суровым тоном:

— Я не могу пробиться к тебе, Саманта. Ты всегда воздвигаешь стену, и невозможно понять, что же творится в твоей красивой головке. Но ты хотя бы можешь себе представить, что значит заниматься с тобой любовью, деля тебя с другим мужчиной или даже двумя? Или, может, тебе все безразличны, даже я? — спросил Чип, нетерпеливо встряхнув ее за плечи. — Или ты, упрямица, собираешься выдумать себе какого-то совершенно необыкновенного супермена?

Она удивленно уставилась на Чипа. Сомнений быть не могло: он знал о Джеке. И все это время он знал и об Алане де Бо.

— Что за глупости ты говоришь!

— Так как же это — «из ряда вон», Саманта? — снова ласково спросил Чип.

— Я уже сказала! — Она безуспешно попыталась оттолкнуть его. — Вот так, как сейчас, если уж тебе необходимо знать! Видишь, что ты делаешь? Ты не даешь мне ни малейшего шанса! А я… я вообще теряю голову рядом с тобой! Я слишком много работала, — закричала она, — чтобы допустить такое! Это глупо! Я не хочу влюбляться в тебя и не буду тебя любить!

Сэмми в ужасе уставилась на Чипа, осознавая сказанное. Любовь… Она и сама не знала, почему с губ сорвалось именно это слово.

— Я уезжаю в гостиницу! — завопила Сэмми, пытаясь выбраться из постели.

Сильные руки вернули ее назад.

— Нет, не уезжаешь. Ты останешься здесь. — Чип уложил ее рядом с собой и крепко обнял: одной рукой — за плечи, другой — за талию. — Я тоже слишком много работал, чтобы допустить такое, — прошептал он, прижимаясь губами к ее рту. — Я тоже не рассчитывал на это, Саманта. Но думаю, что могу смириться с этой мыслью. А теперь, — сказал он, удобно пристраиваясь рядышком, — скажи еще раз, что теряешь голову, когда я рядом.

— Отпусти меня!

Его ладонь лениво двигалась вверх от запястья к локтю, пульс постепенно учащался под ласково рисующим круги на ее коже большим пальцем. Когда его рука вдруг коснулась ее обнаженной груди, у Сэмми оборвалось дыхание.

— Не хочу я иметь с тобой никакого дела, ты, здоровый, п-противный с-самец!

— Он не хотел тебя, Саманта. — Пальцы ласково поглаживали ее ключицу и наконец, медленно спустившись вниз, накрыли грудь, сразу налившуюся под его рукой. Соски напряглись, Сэмми задыхалась. — Де Бо увез тебя в Фонтенбло, потому что им нужно было избавиться от героина. Из-за твоего шоу в особняке началась кутерьма, толпилась куча народу. Они уже пришли в отчаяние, и де Бо — тоже. Бедолага! Если бы он знал, что ни на что не способен!

— Нет, это неправда! — закричала она и задрожала оттого, что его губы нежно коснулись ямочки на ее шее. — Он по-настоящему хотел меня, я знаю! Он… он говорил, что обожает меня!

— Ну кто же может остаться к тебе равнодушным, любовь моя? Во мне ты разожгла настоящий огонь! — Его губы ласково скользили по щеке. — Саманта, я хочу тебя, — прошептал Чип. — Очень. Я представлял тебя в твоей квартире, одну на этой чертовой черной кровати, и не мог заснуть, вспоминая, как все у нас было. Я с ума сходил из-за этого де Бо. Как жаль, я не знал тогда, что он — ничто! Это здорово облегчило бы мне жизнь.

— У тебя и впрямь нет совести. — Она застонала, когда он губами и языком словно обрисовал ее напрягшиеся груди. — У него большая проблема. Ты не имеешь права смеяться.

Ее пальцы уже запутались в его мягких курчавых волосах, тело дутой выгнулось ему навстречу, дыхание стало тяжелым и прерывистым. От одного прокосно-вения его губ по венам Саманты разливалась медленная огненная волна, спускающаяся вниз и проникающая в горячее лоно. Он был такой большой, такой тяжелый, такой мощный. Одна его рука крепко сжимала Саманту так, что она не могда даже пошевелиться, а другая скользила к талии и округлым бедрам. От одного этого прикосновения ее тело сводило непроизвольная судорога.

— Де Бо и был-то всего-навсего распространителем наркотиков, — прошептал Чип, не отрывая губ от ее груди. — Он заслужил то, что получил. — Чип приподнял голову и придвинулся так, что их глаза оказались в нескольких сантиметрах друг от друга. — Саманта, скажи, что любишь меня.

— Ты сошел с ума? — выдохнула она. Ее тело дрожало от возбуждения и желания. Она скользнула одной ногой вдоль его тела, пытаясь обвить его ноги, но потом остановилась. — Почему я должна говорить такое?

— А почему же ты находишься здесь, в моих объятиях? — требовательно спросил он. — Ты не из тех, кто ложится в постель с первым встречным, Саманта. Я хорошо тебя знаю. Это видно по твоим глазам.

— Нет, нет… Это только секс, — простонала она. — Меня привлекают… богатые, властные мужчины!

Она услышала тихий смех.

— Как замечательно обнимать такое упрямое существо, как ты, дорогая моя. По крайней мере, все абсолютно честно. Но ты ведь не можешь от меня отказаться, правда?

Сэмми резко сбросила с бедра его руку.

— Послушай, мы оба знаем, как ты великолепен и сексуален. Ты вынужден буквально отдирать от себя поклонниц, которые только и делают, что вешаются тебе на шею. Но, поверь, я вполне могу устоять!

— Поклонниц? — задумчиво переспросил Чип. — А! Ты имеешь в виду Соланж?

Она приподнялась на локте и внимательно посмотрела на него.

— А я привлекаю тебя тем, что не схожу с ума от желания влюбиться в какого-то… какого-то копа-интерполовца. Ведь именно из-за этого ты ко мне прилип?

Его лицо окаменело.

— Нет, суть в том, что я обожаю спорить. И бороться. А ты — первая женщина, которая буквально атаковала меня, но желая причинить мне физическую боль, а не для того, чтобы усладить свою плоть. И должен признать, в этом был свой особый шарм. — Не успела Сэмми возмущенно открыть рот, как он продолжил довольно безразличным тоном: — А тут еще я обнаружил, что ты — создание, недовольное всем на свете, запутавшееся, легко сбивающееся с пути, попадающее под чужое влияние. К тому же ты чуть больше, чем следует, как типичная американка, привыкла обманывать себя, ты грубовато-амбициозна и, возможно, мстительна. И ты — одна из самых очаровательных женщин, с которыми мне приходилось встречаться. Я сошел с ума, впервые увидев тебя!

— Ну ты и нахал! — закричала она, садясь в постели.

— Не бей меня, Саманта, — быстро попросил Чип. — У меня еще болит бок.

Сэмми хмуро покосилась на него, пытаясь отыскать в своей душе хоть какие-то чувства, кроме ярости. Он сказал, что она страдает от снобизма и легко сбивается с пути, попадает под чужое влияние, видимо, имея в виду Алана де Бо. И еще сказал, что она занимается самообманом — типично по-американски. Тогда, ради всего святого, что же она делает с ним в постели?

Сэмми замерла. Чип поморщился от боли.

— Правда больно? — неохотно спросила она.

— Боюсь, что да. — Он скривился. — И помочь мне может одно. Неужели ты не видишь, что мне просто необходимо немедленно заняться с тобой любовью?

Сэмми нахмурилась, потом протянула руку и отбросила простыню. Чип лежал перед ней, вытянувшись во весь рост. Она восхищенно смотрела на его обнаженное великолепное тело. Они только что говорили об Алане де Бо, а она даже не могла вспомнить, как тот выглядел. «Ну как можно быть настолько сексуальным!» — смущенно подумала Саманта.

— Но кровь больше не идет, правда? — Она осторожно дотронулась пальцами до марлевой повязки на его груди. Бурые пятна были пока сухими. — Думаю, лучше вызвать врача.

Чип схватил ее за запястье.

— Ерунда. Неважно. Но… — В его глазах вновь вспыхнули ехидные искорки. — Не могла бы ты сегодня взять на себя ведущую роль? Неужели тебе не хочется подарить мне немного любви?

Она отдернула руку.

— Вот видишь, об этом я и говорю! Ты действительно невыносим!

Вслед за озорными искорками в глазах на лице Чипа расцвела не менее лукавая улыбка.

— Я бросил к твоим ногам свою жизнь, любовь моя, — проникновенно сказал он. — Точнее, если мне не изменяет память, на тебя, на твое великолепное тело. Я принял на себя пулю и мраморные крошки, которые предназначались тебе, моя радость. — Его рука обвилась вокруг ее талии. — Ты могла бы, по крайней мере, поцеловать меня в знак благодарности.

Сэмми хотелось бы найти в себе силы и воспротивиться ему, но он обладал какой-то невероятной властью над ней. Кончиками пальцев она отвела с его лба сбившиеся кудри.

— Ты — искуситель, — прошептала Сэмми. — Ты привык получать от женщин то, что хочешь получить, да?

— Не всегда. По крайней мере, от тебя мне нужно совсем другое. — Он не сводил с нее настойчивого взгляда. — Так как насчет поцелуя? Перемирие?

Она со вздохом легла рядом с ним. Чип лениво обхватил ее рукой, притянул к себе, и Сэмми с восторгом ощутила его тепло и возбуждение. Она лежала, прижавшись к его плечу, и думала о том, что он только что сказал.

— Почему ты это сделал? — спросила она наконец. — Толкнул меня на пол и прикрыл собой, когда началась перестрелка?

Он запустил пальцы в ее мягкие волосы.

— Это моя работа, и именно поэтому, если помнишь, я сказал, что тебя следовало бы придушить. Меньше всего я предполагал увидеть в этом проклятом лифте тебя.

Она повернулась к нему, разглядывая четко очерченный нос и жесткую линию подбородка. Да, какие-то чувства к этому человеку испытывать можно, решила Саманта, но все-таки с ним очень трудно иметь дело. Он абсолютно непредсказуем. Взять хотя бы ее ночные кошмары. Он так нежно сжимал ее в объятиях, когда она проснулась вся в слезах! И тут же посмеялся над ней, обозвав сироткой, попавшей в буран! Чип жесткий человек — проще сказать, коп.

— А заниматься со мной любовью тоже входило в твои обязанности? — прошептала она.

Он повернулся к ней.

— Нет. Это нарушение одного из важнейших правил. И ужасно непрофессионально.

Сердце ее бешено забилось.

— Ты хочешь сказать, что это вообще не должно было случиться? — Сэмми приподнялась на локте и, склонившись над Чипом, заглянула в его красивое, но хмурое сейчас лицо. — Посмотри на меня, — сказала она, беря его пальцами за подбородок и поворачивая к себе. — Отвечай, черт тебя возьми!

— Саманта, я хочу тебя. Больше, чем любую другую женщину. — Черные глаза смотрели на нее очень серьезно. — Я ужасно боялся сегодня утром, что ты откажешься поехать. Я рад, что ты в Лондоне, рядом со мной, а не несешься на самолет, чтобы снова начать охоту неизвестно за чем и неизвестно где. — Он обхватил ладонью ее затылок. — Я прошу тебя: поцелуй меня, прежде чем опять передумаешь.

Внезапно его рот крепко и требовательно прижался к ее губам. Все было как прежде — непонятно и захватывающе, и мир закружился вокруг нее. Ее волосы упали ему на лицо, она услышала, как Чип глухо застонал, и поняла, что его рот ищет ее губы. Она ощутила легкий аромат зубной пасты и кофе. И его запах, такой мужской, такой загадочный, такой возбуждающий.

— Саманта, дорогая моя, — пробормотал он, когда она оторвалась от него, чтобы отдышаться, — подари мне свою любовь. Не заставляй мое тело мучиться от боли по тебе.

Его пальцы ласково коснулись ее бедер, потом, лаская ягодицы, прижали ее к себе.

— Иди ко мне, — попросил Чип. — Моя упрямица, моя радость. Сама подари мне любовь, даже если сейчас тебе не очень этого хочется.

Сэмми вдруг поняла, что хочет отдать ему все, что только сможет. Эти чувства оказались такими глубокими и сильными, что она замерла, потрясенная.

— Почему ты хочешь этого от меня? Я имею в виду, почему я должна…

— Называй это благодарностью, — оборвал ее Чип, приподнимая над собой. — И прекрати спорить!

— Ладно, не двигайся, — быстро согласилась она. — Я все сделаю. Господи, я не хочу, чтобы у тебя снова открылась рана.

— Сладкая моя. — Чип закрыл глаза. — Я весь твой.

Он говорил чистую правду. Сэмми поняла это, взглянув на его широкую грудь, упругий живот и небрежно раскинутые ноги. Доверчивый и сильный, возбужденный и прекрасный, он откровенно ждал ее ласк. Жесткий, непонятный ей мужчина. Жаждущий ее. Верящий ей.

Сэмми начала с нежных любовных прикосновений, она ласкала его, ощущая, как он все больше напрягается от каждого ее движения. Она прижималась к его крепкой шее, чувствуя на губах вкус его кожи, быстро и легко целуя глаза и нос. Потом ее губы добрались до его уха, и она жарко задышала, не в силах справиться с лавиной чувств.

Как странно, непонятно и волнующе дарить свою любовь Чипу! Он, безусловно, силен и прекрасен. Эти мысли кружились у нее в голове, когда она скользнула •губами по его плечу, мощным бицепсам и уткнулась в сгиб руки у локтя. Его кожа была солоноватой и шелковистой, тонкие черные волоски покрывали руки. Прежде чем лечь, Чип принял душ, и Сэмми ощущала смешанный с ароматом мыла запах сильного мужчины. Это было очень приятно — любить его! Даже больше, чем просто приятно, радостно думала она, лаская языком его кожу чуть ниже белой повязки.

Он лежал совершенно неподвижно.

— Удивительная женщина, — услышала она приглушенный голос. — Это просто великолепно.

Сэмми никогда не поступала так прежде, но каждый раз, когда его тело отвечало ей, она ощущала, как ее плоть вспыхивает огнем и стремится к нему. Она медленно скользила вниз, сантиметр за сантиметром изучая губами его тело. Это был Чип, большой, крепкий и красивый, и она дарила ему свою любовь. Чувство это настолько поглотило ее, что она готова была отдать ему все на свете.

— О, дорогая моя, — бормотал он, — будь осторожна… Бог мой… а-а, да-да, вот так…

Ее пальцы и язык, пройдясь по его плоскому животу, добрались до бедер и густой поросли волос внизу живота, нащупав твердую напрягшуюся плоть. Когда она сомкнула на ней губы, тело его задрожало, и из горла вырвался сдавленный исступленный стон.

— Тебе больно? — испугалась Сэмми.

Чип попытался засмеяться.

— Нет, радость моя, не больно, но это похоже на пытку… о, любовь моя… осторожнее!

Она ласково поцеловала его, томно и чувственно, прислушиваясь к отрывистым словам любви, которые срывались с его губ. Вдруг он жалобно застонал, словно в агонии.

— Не двигайся, дорогая… о, любовь моя… Боже, подожди!

Он приподнял ее и усадил на себе. Казалось, их одновременно охватил огонь страсти, от которого задрожали тела. Ей хотелось поделиться вспыхнувшим в ней пламенем, а Чип пронзал ее, и лицо его светилось радостью победы и полнотой испытываемых чувств. Никогда прежде Саманта не представляла себе, что может так желать его или кого-то другого, но сейчас ей нужно было, только чтобы он продолжал проникать в нее со все нарастающей страстью. Она раскачивалась, поглаживала и ласкала его руками и жадными губами, покрывала поцелуями рот, глаза, волосы.

— Давай вместе, — раздался его дрожащий голос. — О, дорогая, скажи, что любишь меня!

Эта неистовая просьба проникла в самые глубины ее души так же, как Чип проник в глубины ее тела. Сэм изогнулась, перед глазами у нее засверкали тысячи огней, ее пронзили тысячи стрел.

— Я люблю тебя! — крикнула Саманта, с удивлением понимая, что это правда.

Он обхватил ладонями ее затылок и притянул к себе, губы их слились в жадном поцелуе. Время остановилось, мир замер. В темноте, во всей вселенной не было никого, кроме них двоих, ничего, кроме вихря охвативших их чувств. Его хриплый стон раздался где-то совсем рядом с ее губами, он конвульсивно содрогался, отдавая ей всю свою силу и страсть. Это была любовь.

Сэмми осторожно опустилась на сильное тело Чипа. Он, все еще дрожа от удовольствия, крепко обхватил ее руками и прижал к себе так, словно вообще не собирался размыкать объятия. Она лежала, прижав ладони к его плечам, не выпуская его из себя, чувствуя в себе его жар, его желание.

— Выходи за меня замуж, Саманта, — неожиданно сказал Чип.




23


— Если мы поженимся, где мы будем жить? — спросила Сэмми.

Она стояла в дверях ванной комнаты и наблюдала, как Чип бреется. На его великолепном теле не было ничего, кроме бинтов. Он слегка нагнулся над раковиной, заглядывая в зеркало и проводя лезвием по намыленной верхней губе. Сэмми не могла сдержать восхищения, любуясь мускулами его спины, крепкими длинными ногами и сильными бедрами и ягодицами. Он выглядел настолько мощно, настолько мужественно, что мысли Сэмми были полны сладострастия. Далеко не каждый мужчина может похвастаться такой фигурой. Ей очень нравилось вот так стоять в дверях ванной и наблюдать за ним.

Его черные глаза поймали в зеркале ее взгляд, пока Чип стряхивал с бритвы в раковину мыльную пену.

— Не «если» мы поженимся, Саманта. Мне казалось, что мы уже решили этот вопрос.

«Ладно, предположим, решили», — мысленно согласилась она.

— Хорошо, где мы будем в этом случае жить?

Он приподнял подбородок и начал водить лезвием по коже.

— В Лондоне, по большей части. Я работаю здесь, в Скотланд-Ярде, уезжаю только по заданиям Интерпола. — Он минуту помолчал и добавил: — Здесь много модных магазинов. Лондон — не такая уж дыра, как ты думаешь. Ты никогда не думала заиметь собственный бутик?

Она удивленно уставилась на него. Ее первой мыслью было: инспектор Чизуик командует во всем. Только потом она поняла, что удивлена и растрогана. Он беспокоится о ней!

— Да, это было бы великолепно, — неуверенно начала она. — Но у меня нет капитала, с которым можно было бы начать такое дело, как ты понимаешь.

Он нахмурился, потом повернулся к зеркалу и продолжил бритье.

— Я мог бы обеспечить финансирование этого дела. А когда нам придется уезжать, будешь оставлять кого-нибудь вместо себя, чтобы присматривал за магазином. Скажем, наймешь менеджера. Ты ведь в большинстве случаев захочешь ездить со мной, правда?

Она видела, что Чип говорит совершенно серьезно. У него уже все было распланировано: бутик, менеджер, совместные поездки. Звучало это восхитительно.

— Хотя не следует слишком торопиться с магазином, — посоветовал он. — Лучше подождать. У меня есть родственники в Калгари, в Канаде. Это недалеко от Вайоминга, правда? Думаю, мы проведем медовый месяц там.

Ну вот, теперь они уже едут на медовый месяц в Канаду! Типичный англичанин, размышляла Саманта, думает, что Калгари совсем рядом с Вайомингом.

— Ты, конечно, прекрасный организатор, — сухо заметила она. — Так когда начинается наш медовый месяц?

Чип бросил бритву в раковину и повернул кран, все еще глядя в зеркало. Одна его бровь удивленно поползла вверх.

— На следующий день после свадьбы, глупышка, — нежно объяснил он, обжигая ее горячим и не слишком пристойным взглядом. — Скажем, послезавтра.

Сэмми проглотила вставший в горле комок. Она, конечно, уже поняла, что ее влечет к властным, умеющим командовать мужчинам. Но теперь она уяснила, насколько сильно это влечение Инспектор Кристофер Чизуик… Интерпол .. Скотланд-Ярд .. Медовый месяц, бутик и путешествие в Канаду. Интересно, не купил ли он уже и билеты?

— Я могу взять трехнедельный отпуск, — сказал Чип, опираясь на раковину и продолжая сверлить ее черными глазами. — Я всегда мечтал увидеть Канаду и Штаты. Навестим твоих родственников?

Саманта взглянула на него с удивлением. Об этом она как-то не думала Все ее братья были уже женаты и более-менее устроены, хотя двое сидели без работы, а Джек, самый младший, по-прежнему отмечался в полицейском участке после того, как был осужден за драку в баре. Сэмми почему-то была уверена, что ее братьям Чип понравится, — он, пожалуй, покруче их. Может, он найдет общий язык даже с отцом. Чип почувствует себя как дома в ее семье, несмотря на то, что он полицейский.

— Думаю, да, — пробормотала она и полюбопытствовала: — А ты всегда бреешься голый?

Он вновь удивленно вскинул брови.

— А ты всегда наблюдаешь голая за тем, как бреется голый мужчина?

Она быстро опустила глаза, посмотрела на себя и почувствовала, что краснеет под его горячим взглядом.

— Я никогда не наблюдала за тем, как бреется мужчина, — пробормотала она. Сэмми чувствовала, что щеки ее полыхают, но не собиралась убегать в спальню. Она встретилась с Чипом взглядом и вскинула подбородок.

— До тебя у меня был всего один мужчина. — Она хотела полной ясности в их отношениях.

— Я знаю, любовь моя, — тихо сказал Чип и улыбнулся ей в зеркало.

«Удивительный человек». Сэмми с любовью глядела на Чипа. Он не собирался расспрашивать ее о Джеке и, возможно, никогда не соберется, если она сама не захочет поговорить об этом.

— Что они делали с героином? — спросила она, чтобы сменить тему. — Им ведь приходилось вывозить его из Дома моды Лувель, правда?

Чип склонился над раковиной и плеснул водой на лицо.

— Они выносили его через подземную часовню.

— Но Алан водил меня вниз, все мне там показал.

Конечно, вдруг поняла она, так он и должен был поступить. Алан де Бо даже настоял, что все покажет сам, чтобы она никогда не спускалась туда одна. С ним она была там в безопасности. А каким замечательным казалось ей то время, ее первое утро в Париже, вспомнила Сэмми. Алан был так очарователен, когда показывал ей гробницы крестоносцев! Он убедил ее, что экскурсия не больше чем шутка, а сам был связан с наркобизнесом. Вспомнились Саманте и многие другие довольно странные вещи, например, необъяснимая сцена между Аланом и Софи в день ее приезда, когда расстроенная манекенщица убежала от него прочь. Это тоже, вероятно, было связано с наркотиками.

— В чем дело, любовь моя? — Чип внимательно следил за выражением ее лица.

— Ни в чем, — вздохнула Сэмми. — Просто я ничего не понимаю. Все у него было — внешность, деньги, титул. Ты ведь знаешь, что Алан де Бо — герцог?

Он усмехнулся.

— Какая-то боковая ветвь семейства Анжева, но никаких денег, любовь моя, уже сотни лет. Все — сплошной обман. Они получали доход от торговли наркотиками.

«Еще и это! — подумала Сэм. — Алан де Бо — еще одна странная, темная сторона парижской жизни, к которой относятся и все эти потрепанные титулованные старухи и их родственники, то и дело появляющиеся в Доме моды Лувель».

— Надеюсь, мне никогда больше не придется иметь дело с аристократами, — содрогнулась Сэмми. — Теперь я понимаю причины американской революции.

Мужчина, стоящий перед умывальником, замер, поднеся бритву к намыленной половине лица.

— Нельзя судить об урожае по одному гнилому яблоку, Саманта. Будь милосердной.

— Нет, можно. К тому же Алан де Бо — не один. Есть еще старая герцогиня, скрывающая болезнь внучки, лишь бы выдать ее замуж, и целая команда клиенток, которым шили наряды, не ожидая, что они когда-нибудь заплатят. А еще существовало «право господина», — продолжала она все громче, не давая Чипу прервать ее. — Это когда господин проводил ночь с несчастной новобрачной своего крестьянина, лишая ее девственности. Жестоко и отвратительно! Все вообще отвратительно! Какое лицемерие! Эти принцессы, графини и герцогини — все они ничуть не лучше остальных. Просто банда уличных разбойников! И если бы не они, не было бы прикрытия для операций с наркотиками!

— Возможно, и нет, — мягко согласился Чип и снова занялся бритьем. — Согласен, их использовали в качестве прикрытия.

— Вот чего я никак не могу понять: что они делали с героином после того, как выносили его в подвал?

— В подземную часовню, любовь моя, — поправил Чип. — Часть канализационной системы Парижа проходит в этой части города. До сих пор существует маленький ручей между бульваром Капуцинов и улицей Бенедиктинцев. А раньше на противоположных берегах стояли два больших монастыря. Сейчас все оказалось под землей и связано с коллектором, идущим от Оперы. Это и было залогом успеха. — Чип повернулся к ней, с его лица падали капельки воды. — Будь добра, подай мне полотенце. — Он замер, подозрительно уставившись на нее. — Что тут смешного?

Она прислонилась к дверному косяку и рассмеялась.

— Смешно слышать об этом от тебя! Коллектор! Есть старый фильм «Призрак оперы», его знает каждый американец. События происходят в парижских коллекторах, но это все-таки шутка!

Чип сдернул с крючка полотенце, прижал его к влажному лицу и посмотрел на Сэмми.

— Ты не собираешься одеться и пойти пообедать? — Он скользнул нежным взглядом по ее прекрасной фигуре от копны соломенных волос до босых ступней. — Или вернемся в постель и опять займемся любовью?

В этот момент раздался телефонный звонок.

Саманта заметила, как изменился его взгляд. Чип прислушивался к трезвону. Его красивое лицо ничего не выражало.

— Это тебя. Можешь поговорить в спальне.

— Как это меня? — удивилась она. — Ни у кого нет этого номера.

— Саманта, пожалуйста, возьми трубку, — тихо попросил Чип.

Сэмми быстро направилась в спальню. Сев на кровать, она, нахмурившись, протянула руку к телефону.

— Алло?

Послышался голос Питера Фрэнка.

— Сэмми? Прекрасно! Мне дали этот номер в Интерполе. Рад, что застал тебя. Передаю трубку Джеку.

— Беби, куда ты делась? — раздался сочный, ровный голос Сторма. — Сэмми, кончай валять дурака, садись в самолет и возвращайся в Париж. Я брошу весь мир к твоим ногам, дорогая. Ты меня слышишь? Сегодня мы объявили в средствах массовой информации, что ты назначаешься директором парижского отделения корпорации. Включи телевизор. Прочти утренние газеты. Все уже там!

— Что? — Саманта подняла глаза. Чип, обернув бедра полотенцем, стоял в дверях ванной комнаты. — Я не понимаю, о чем ты говоришь, Джек. Что за парижское отделение?

— Ты нужна мне, Сэмми, — властно прозвучал его голос. — Я люблю тебя, куколка, но не буду тебя подталкивать. Я не хочу, чтобы ты прямо сейчас принимала решение. Об этом мы сможем поговорить и позже. Сейчас ты должна быть в Париже. Тут только об этом и говорят. Самое время для Джексона Сторма! Спрос, какого ты и представить себе не можешь!

Сердце ее учащенно забилось.

— Джек, подожди…

— Это твой счастливый билетик, Сэмми! Ты хотела получить Дом моды Лувель, и ты его получила. Хочешь протащить эту идею с высокой модой, открыть шикарный бутик, завоевать Париж отличными товарами из Америки — получишь и это. Но ты нужна нам, беби. Ты нужна нам! Они тут с ума посходили — подавай им Сэм Ларедо. И мне тоже, — нежно добавил Джек. — У нас все получится!

Саманта смотрела на помрачневшего красавца, который замер в дверях и молча наблюдал за ней. Она не знала, что отвечать.

— Джек, подожди минутку. Я не хочу завоевывать Париж. Я… я выхожу замуж.

На минуту воцарилась полная тишина. Потом голос Джека Сторма неожиданно дрогнул.

— Сэмми, мне потребуется немного времени, чтобы получить развод. Но, дорогая, благодаря тебе я самый сча…

— Джек! — Сэмми сорвапась на крик. — Я выхожу замуж за человека, которого ты не знаешь! Он… он полицейский, работает в Интерполе.

Она не смогла сдержать глубокий нервный вздох. Ладонь, в которой она сжимала телефонную трубку, неожиданно стала влажной. «Я бросаю все, о чем мечтала. Все, за что боролась целых два года. Действительно ли я хочу этого?»

— Я думаю, мы поженимся в ближайшее время, — выпалила Саманта.

На противоположном конце провода воцарилась непроницаемая тишина. Сэмми даже решила, что связь прервалась.

— Джек? — неуверенно позвала она.

После долгого молчания до нее донесся ответ:

— Кто бы он ни был, Сэмми, он не для тебя. Я знаю тебя, прелесть моя. Я знаю, чего ты хочешь, и только я могу дать это тебе. Сердцем ты чувствуешь, что я прав, верно? — После небольшой паузы он продолжал: — Радость моя, ты беременна? У тебя неприятности? Не выходи за этого парня, возвращайся ко мне. Я сделаю все, что ты захочешь, дорогая, я позабочусь о тебе.

Беременна? Саманта уставилась на телефонную трубку.

— Джек, у меня нет никаких неприятностей. Я знаю, что делаю. — Она замолчала, поняв, что приняла окончательное решение. Она выйдет замуж за Чипа и станет счастливой женой полицейского. Не так уж много, но ведь она любит этого человека. Сэмми опять ощутила, как ее охватывает это новое чувство — удивительное и всепоглощающее.

— Я думаю, твоя любовь должна принадлежать твоей жене, Джек, — решительно заявила она. — Не стоит продолжать эти игры. Все-таки ты не становишься моложе. Знаешь, если есть кто-то, кто тебя любит, надо держаться за него. Я это только сейчас поняла.

— Ты любишь меня, Сэмми, — загремел у нее в ухе львиный рык. — Я — единственный, кого ты любишь! Меня, а не какое-то ничтожество, которое только что встретила. Беби, я тебя знаю. Ты честолюбивая, хорошенькая, в тебе есть изюминка — все. Но ты еще ребенок. Рядом с тобой должен быть сильный мужчина, который поможет тебе достичь того, чего ты хочешь. Господи, мне что, сесть в самолет и прилететь за тобой в этот чертов Лондон?

Она посмотрела туда, где Чип, стоя в дверях, прислушивался к их разговору. Джек Сторм не представляет себе, во что рискует ввязаться, если собирается запросто отобрать ее у инспектора Кристофера Чизуика.

— Послушай, — тихо сказала она. — Я не люблю тебя, Джек, прости. И я больше не ребенок. Я даже не Сэм Ларедо. Думаю, все это сотворил со мной Париж. И знаешь, Джек… — Она колебалась. — То, что творится в Париже вокруг Джексона Сторма, — великолепный шанс. Воспользуйся шумихой. Корпорация может немало сделать в высокой моде. Думаю, тебе следует прочесть мои предложения, когда будет время.

— Ты просто очень устала и подавлена, Сэмми! — Джек Сторм по-настоящему кричал на нее. — Ты не сделаешь этого сумасшедшего шага! Ты не бросишь все, что я тебе предлагаю! Послушай, ты встретила какого-то парня, когда тебе было плохо…

— Он не просто парень! — завопила Сэмми. Она повернулась к Чипу, все еще стоящему в дверях, потому что хотела, чтобы он видел ее лицо. — Джек, тебе, может, трудно поверить, но я собираюсь стать женой самого замечательного мужчины, которого встречала в своей жизни. Он всего-навсего полицейский, но он способен дать мне все, о чем я мечтаю. И я очень его люблю!

Она не стала дожидаться ответа Сторма, повесила трубку, встала и медленно пошла через всю комнату.

Прямо в крепкие объятия Чипа.

Отель «Каннот» оказался маленьким и на первый взгляд без особых претензий. Вокруг раскинулся симпатичный небольшой парк, где так приятно было прогуляться. Портье приветствовал Чипа как старого знакомого.

Хорошо, размышляла Сэм, наблюдая, как Чип расплачивается с водителем такси, отель очень похож на место, которое может довольно часто посещать полицейский из Скотланд-Ярда: небольшой, консервативного вида и, должно быть, не слишком дорогой. Входя в темный, обшитый деревянными панелями вестибюль, она следила за Чипом влюбленными глазами. На нем был темно-синий костюм, белоснежная рубашка и привычный галстук в серо-голубую полоску. Несмотря на все усилия, Чипу так и не удалось пригладить непослушные кудри. Суровое, решительное лицо — само совершенство. «И этот мужчина принадлежит мне», — с гордостью думала Саманта.

В дверях ресторана она несколько изменила свое мнение. «Каннот» вполне мог оказаться и весьма дорогим заведением, решила она, разглядывая панели из темного дерева, старинные канделябры, толстый, дорогой ковер. Метрдотель, высокий седовласый человек с внешностью президента солидного банка, тоже знал Чипа.

— Давно мы вас не видели, милорд.

Чип крепко ухватил Сэм за локоть.

— Я уезжал из Лондона, Лоуренс. — Он вдруг заторопился. — Посади нас где обычно, если можно.

Саманта удивленно осмотрелась и обнаружила, что в зале полно прекрасно одетой публики. На столах стояли весьма дорогие блюда. Ресторан отеля «Каннот» оказался очень тихим местом, похожим, как ей показалось, на весьма дорогой, чисто английский клуб. Чип так быстро проследовал за Лоуренсом, что она почти не успела рассмотреть окружающих.

Их столик оказался рядом с окном, выходящим на чудесный, окруженный стеной сад.

— Леди Констанс была у нас в среду, — сообщил мэтр, предлагая Чипу переплетенное в тисненую кожу меню. — Она очень ждала вашего возвращения в Лондон, ваша милость.

Саманта даже представить себе не могла, что у Чипа есть знакомые, к которым следует обращаться «леди», но она уже давно поняла, что пока не знает о нем многого. Например, они поселились в прекрасной квартире, обставленной старинной, наверное века восемнадцатого, мебелью. Дом расположен в фешенебельном районе Лондона, чего никак не может позволить себе человек, живущий на зарплату полицейского инспектора. Когда Саманта поинтересовалась, Чип объяснил, что квартира принадлежит одной корпорации и, когда он бывает в городе, его друг позволяет ему пользоваться ей.

— Попробуй морской язык по-дуврски, — посоветовал Чип, заглядывая в меню. — Обычно его готовят замечательно.

— Кто такая леди Констанс? — шепотом поинтересовалась Сэм.

Книжка меню медленно опустилась, и Сэмми увидела лицо Чипа: знакомый, ничего не выражающий, загадочный взгляд. Перед ней вновь сидел инспектор Кристофер Чизуик, властный и немного суровый.

— Саманта, хочу тебя предупредить: в «Канноте» ты ни в коем случае не должна повышать голос. Это не Париж и не Дикий Запад. К тому же я голоден и хочу пообедать. Попробуй ассорти из жареного мяса.

— Но я и не думала повышать голос, — удивилась Сэмми. Она снова осмотрела элегантный обеденный зал и порадовалась, что надела довольно нарядную блузу из бежевого шелка и подходящую к ней юбку в складку, а из украшений — нитку искусственного жемчуга. — Я лучше съем морской язык по-дуврски. И если леди Констанс — твоя старая подружка, мне нет никакого дела до твоего прошлого. Я люблю тебя, мы собираемся пожениться… — Сэмми вдруг задумалась. — Она ведь не стриптизерша, я надеюсь?

— Саманта, — голос мужчины напротив прозвучал довольно сердито, — она никакая не стриптизерша А если ты будешь продолжать кричать, я заткну тебе рот вот этой салфеткой. Понятно?

— Во-первых, я не кричу. — Сэмми начало удивлять происходящее, потому что она обнаружила, как у него на скулах заходили желваки. — Во-вторых, если ты только попытаешься сделать что-нибудь с этой салфеткой, то пожалеешь об этом, поверь. — Она упрямо выпятила нижнюю губу. — У меня четверо братьев, и я прекрасно владею левой.

— Я люблю тебя, Саманта. Ради всего святого, постарайся об этом помнить. — Чип снова поднял меню и сказал, прикрываясь им: — Правильным было обращение «милорд», а не «ваша милость». «Ваша милость» — мой троюродный брат. Лоуренс что-то на минуточку забылся.

— Боже, так есть еще и какая-то «милость»? — Сэмми закрыла глаза.

Воцарилось молчание. Затем Чип в очередной раз опустил меню, и она поймала на себе странный, почти умоляющий взгляд обычно таких самоуверенных черных глаз. Он несколько минут смотрел на нее, потом глубоко вдохнул и тихим голосом произнес:

— Дорогая, мое полное имя Перси Чарльз Кристофер Эдвард Джордж. А титулы — граф Брейсгедл, виконт Варрингтон, барон де Клэр. Семейству моей матери принадлежит манчестерская нитяная фабрика «Дозьер». А сама она — леди Констанс Чизуик, вдовствующая графиня Марль.

Сэмми сидела и смотрела на него, склонив голову набок, солнечные лучи играли в ее светлых волосах.

— Но ты ведь коп, — пробормотала она, пытаясь осознать только что услышанное. — Кто такой Перси Чарльз Кристо… Твою маму, — сказала она уже громче, — зовут леди Констанс?

Он еще крепче сжал челюсти.

— У меня не было времени объяснить тебе все утром. К тому же я знал, что этот чертов американец воспользуется телефоном, который ему дали в Интерполе. Я хотел подождать.

— Ты хотел подождать? — До нее все еще не доходил смысл сказанного. — Ты хотел подождать и посмотреть, понравятся ли мне все эти имена — всякие там графы и бароны?

— Это титулы, — процедил Чип сквозь зубы. — Не зовут же меня Граф, я просто английский граф! И виконт, и барон. — Заметив, как изменилось выражение ее лица, Чип быстро проговорил: — Тебе понравится мама. Мы сегодня же поедем в Суррей к ней на чай. Она наполовину американка. Ее мать…

Сэмми смотрела на него широко открытыми, совершенно обезумевшими глазами, пальцы ее намертво вцепились в стол.

— Минуточку! — воскликнула она. — Но ведь граф означает и лорд, правильно? Ты хочешь сказать, что ты — аристократ? Лорд Как-его-там?

— Я получил образование и диплом криминалиста в университете Лидса, — возразил он, — и я предпочитаю работать. Моя мать тоже работает. Она возглавляет совет директоров фабрики «Дозьер».

— Ты не можешь так со мной поступить! — пронзительно выкрикнула Сэм. — Я бросаю все, чтобы выйти замуж за копа… Гори ты огнем, ты же знаешь, как я отношусь к аристократам. Мне хватило их в Париже! Я рассчитывала, что буду женой простого полицейского.

— Саманта, я дам тебе все, что ты захочешь. — Глаза Чипа заблестели. — Я в десять раз богаче, чем Джексон Сторм. И я действительно коп. Причем следующая моя командировка — в Гонконг.

— Нет, подожди! — не успокаивалась Саманта. — Ты соврал мне! Тебя зовут Перси Что-то-там и какой-то …гедл!

Чип осторожно положил салфетку на стол.

— Граф Брейсгедл. Это очень древний родовой титул, но фамилия нашей семьи Чизуик.

Он нагнулся через стол, поймал ее руку и крепко сжал, когда она попыталась ее вырвать.

— Радость моя, мне очень жаль, что ты не сможешь принести эту последнюю жертву и стать женой простого копа. Потому что, выйдя за меня замуж, ты станешь весьма богатой графиней.

Его пальцы сжали ее руку железной хваткой, он решительно поднес ладошку Сэмми к губам и поцеловал.

— Я не хочу быть графиней, — заявила она, пытаясь вырвать руку. — От них до проституток один шаг, видела я!

— В Англии все по-другому. — Чип весьма чувствительно покусывал зубами ее пальчики, не давая отвести руку. — И подумай, дорогая моя, тебе никогда больше не придется себя жалеть. Ты никогда не будешь просыпаться посреди ночи в слезах из-за бурана и из-за того, что тебя не любят. У тебя будет все, что нужно, и даже больше. Квартира в Мэйфер принадлежит семейной корпорации, но я — ее президент, поэтому обычно ей и пользуюсь. Есть еще загородный дом Чизуик-Мэйнор в Суррее и хорошенький маленький домик в Айршире, а мой троюродный брат управляет имением в Альберте, куда ты в любой момент можешь съездить взглянуть на коров, если затоскуешь по родным местам.

Свободной рукой Чип быстро отодвинул от ее дрожащего локтя вазу с цветами.

— А еще есть огромное количество фамильных драгоценностей, и моей матушке не терпится передать их невестке. К тому же тебе как супруге пэра полагается место в Вестминстере, где ты будешь сидеть на коронациях и надевать чертову тиару Варрингтона. И ты станешь графиней Брейсгедл, леди Варрингтон и так далее и тому подобное. И станешь миссис Кристофер Чизуик, — предостерегающе добавил он, почувствовав, что Сэмми ударила его под столом ногой. — Но Морган только мой, любовь моя. На днях я отказался от двадцати тысяч фунтов, которые мне за него предлагали.

Сэмми смотрела на Чипа ничего не понимающими глазами.

— Кто такой Морган, ради всего святого!

— Машина. Мой автомобиль, который ты так ненавидишь. Я куплю тебе замечательный «Бентли», радость моя. Он тебе понравится больше.

— Не хочу я «Бентли», я хочу назад инспектора Чизуика! — закричала Сэм. — Я хочу Чипа… моего Чипа…

Она замолчала под его пристальным взглядом.

— Я знаю, Саманта. Потому-то и женюсь на тебе. Я нашел единственную женщину, которая любит меня ради меня самого. Неужели ты не можешь понять это?

Она сдалась и позволила ему поцеловать свою руку. Теплые, мягкие губы ласкали каждый ее пальчик. Она откинулась на спинку стула. «Это Чип, — словно в тумане повторяла она, — коп, граф, лорд и все прочее, что он перечислил». В это невозможно было поверить! Он хотел, чтобы она полюбила его ради него самого, поэтому ничего не говорил раньше. Она от всего отказалась ради него, ради любви — и вот что теперь выяснилось!

— О черт, неужели это правда? — прошептала Сэмми со слезами на глазах. — Ты меня надул!

— Я не надул тебя, дорогая, — с улыбкой сказал он. — Пожалуйста, не надо так думать. Ты прелестная, смелая, красивая и умная. Ты ко всему привыкнешь. Постарайся теперь взглянуть на жизнь с другой стороны и будь щедрее, разве ты не можешь? Никогда не поверю!

Она покачала головой.

— В любом случае я не могу стать леди, — со вздохом возразила Саманта. — Это смешно! Это не по-американски! Я отказываюсь от всего, о чем когда-то мечтала!

— Нет, не отказываешься. У тебя будет свой бутик, любовь моя. Ты станешь модельером и будешь королевой Карнэйби-стрит, обещаю. — Чип заставил ее разжать кулачок и снова ласково поцеловал каждый пальчик. Его черные глаза светились радостью. — Ты будешь много работать, повсюду ездить со мной, родишь мне детишек…

— Я тебе не пара, — прервала она. — У меня ужасная семья. Они очень бедны… Мой отец — самый настоящий тунеядец. Двое моих братьев сидели в тюрьме!

— Трое моих предков обезглавлены за измену, один попал в засаду и был повешен в Ирландии собственными арендаторами, а моего прапрадедушку выслали в Австралию за растрату, — сообщил Чип, не выпуская ее руки. — Просто скажи, что ты меня любишь, Саманта. Ты очень нужна мне. У меня очень тяжелая жизнь и работа, и я очень одинок. Я хочу, чтобы ты принесла мне счастье.

Она только качала головой, слезы не давали ей вымолвить ни слова. В его пылающем взгляде, в его красивом лице было столько любви, что она поняла: как бы его ни звали, для нее он навсегда останется просто Чипом. Он оказался самым могущественным, замечательным, властным, восхитительным мужчиной в ее жизни. «И к тому же богатым», — ехидно добавила она про себя.

Свободной рукой Чип взял салфетку и вытер слезы, медленно катившиеся по ее щекам.

— Скажи, Саманта, — прошептал он, — скажи, что ты любишь меня так же, как люблю тебя я.

Она понимала: сидящие в зале «Каннота» люди не сводят с них глаз. Они привлекли всеобщее внимание, пока Сэмми пыталась вырвать руку из его сильных пальцев. Теперь она плакала в три ручья, а Чип настойчиво упрашивал ее не устраивать сцену. Наверное, стены этого респектабельного заведения, благопристойная публика, выдержанные официанты впервые стали свидетелями такой бурной сцены.

— Я тебя люблю, — выдохнула Сэмми.

После ужасных ошибок, которые она совершила, после массы честолюбивых попыток добиться успеха, власти и любви коварная судьба перевернула все в ее жизни, когда она меньше всего этого ожидала. Сэмми готова была отказаться от всего, о чем мечтала, и стать женой копа. То, что поведал ей Чип, не укладывалось в голове.

— Тебя действительно зовут Перси Брейсгедл? — покорно спросила она, всхлипнув напоследок.

Чип настороженно взглянул на свою будущую жену.

— Скажем, это один из способов сочетания имен, но нечасто употребляемый.

Саманта вздохнула.

— Ладно, хорошо, — согласилась она, потому что любила этого человека. — Я постараюсь.

Внезапно ее поразила неприятная мысль.

— Только сделай мне одолжение, ладно?

Он удивленно приподнял одну бровь и посмотрел на нее.

— Что на сей раз, любовь моя?

— Ради бога, не рассказывай в Вайоминге, что тебя зовут Перси Брейсгедл, и Варрингтон, и де Клэр, ладно?

Он улыбнулся:

— Что же я должен сказать?

Сэмми улыбнулась в ответ, в ее глазах светилось то, что она чувствовала сердцем.

— Просто скажи, что ты Чип, — ласково попросила она. — И что ты — мой муж.


notes



Примечания





1


Настоящая (фр.). (Здесь и далее прим. пер.)




2


Совершенно очаровательная (фр.).




3


И приятного отпуска, мадемуазель! (фр.).




4


Дерьмо (нем.).




5


Сторм (Storm) — гроза, шторм (англ ).




6


Перевод А. Лозина-Лозинского.




7


На помощь! Ко мне! Она умерла! (фр.).




8


О боже! Скорее! Дайте мне аспирин! (фр.).




9


Продавщица (фр).




10


Дерьмо (фр.).




11


Помогите! О боже, это катастрофа! (фр.).




12


Господь (ит.).




13


Она действительно умрет! (фр.).




14


Никакой «Скорой помощи»! Боже мой, никаких докторов! Никакой «Скорой помощи»! (ит.).




15


Бабушка (фр.).




16


Древний род (фр.).




17


Давно (фр.).




18


Из самого высшего общества Парижа, правда! (фр.)




19


Не так ли? (фр.).




20


Чип (chip) — от англ «щепка», «лучина». Чиип (cheap) — от англ. «дешевка»




21


Очень приятно (фр.)




22


Ткань (фр.).




23


Цвет (фр.).




24


Ну и что же вы тут внизу делаете? (фр.).




25


Право господина (фр.).




26


Уполномоченное лицо (фр.).




27


Я не понимаю ничего из того, что вы говорите (фр.).




28


Золотая молодежь (фр.)




29


Здесь: самое основное (фр.)




30


Старых времен (фр.).




31


Ни каких ваших полномочий не существует! (фр.)




32


Ах, красавчик, вы ведь француз, правда?..




33


А барышня — просто очаровашка! (фр.).




34


Любовь моя, разве тебе не нужны деньги? (фр.).




35


Перевод В. Брюсова.




36


Невероятно (фр.).




37


Откуда это вы идете? (фр ).




38


Чем это вы занимаетесь? (фр.).




39


Идиот, она ужасно смущена! (фр.).




40


Дерьмо (фр.).




41


Армагеддон — битва между силами добра и зла за день до Страшного суда; любое решающее сражение.




42


Хэллоуин — День всех святых (1 ноября).