Райское Местечко Михаил Ардин Главными хранителями и защитниками человечества в XXXV веке являются селферы – бессмертные и всемогущие мутанты, обладатели второй дополнительной структуры мозга. Десятки планет землян и дружественных им рас живут в изобилии и благополучии благодаря их деятельности. Алекс Комаров – Потенциал, кандидат в селферы, и его первая операция спасение планеты Корнезо – Райского Местечка. А в это время на границе миров появляется ВРАГ. Михаил Ардин Райское Местечко Я спускался по длинному пандусу шаттла и чувствовал, что совершенно счастлив. Радостно сияло солнце. Небо было синим-синим. Ярко зеленели кусты у обрыва. Искрилось море далеко внизу за низкой оградой посадочного поля. Сладко веял слабый ветерок. Удивительно легко дышалось. Казалось, что можно, подпрыгнув, взлететь и бесконечно парить над этим изумительным миром без всякого антиграва! …Так легко, так бездумно счастлив я бывал только в детстве, когда приезжал на каникулы в Ялту, к двоюродной прабабушке Соне. От симферопольского космопорта я всегда любил добираться до побережья на глайдере. Мне нравилось солнечным утром неторопливо скользить над древней дорогой, которая сначала долго тянулась среди равнинных садов, потом поднималась в невысокие горы и, наконец, спускалась с перевала. И в какой-то момент вдруг внизу на горизонте возникала полоска сияющего моря… Каждый раз меня охватывал внезапный восторг, и хотелось крикнуть что-то радостно-бессмысленное от острого ощущения абсолютного счастья и полноты жизни… Вот так же я чувствовал себя и сейчас. Восторг и счастье переполняли меня. Мне казалось, я подготовился к встрече с этой планетой. Я просмотрел сотни записей, изучил массу отчетов и думал, что не поддамся очарованию этого мира. Но нет, я не смог устоять!… Правильно называют люди Корнезо Райским Местечком! Корнезо подобна Земле, только она чуть лучше. Чуть-чуть меньше сила тяжести на ее поверхности, чуть больше кислорода в воздухе, чуть-чуть иной спектр местного солнца. Мелкий теплый океан. Масса зеленых островов. Замечательный мягкий климат. Никаких опасных животных. Никаких вредных насекомых. А какие цветы! А какие фрукты! А какие пейзажи! Кажется, что каждый уголок планеты создавал гениальный художник – все прекрасно, все гармонично, нет ничего лишнего, случайного или уродливого. Уж если туманы – так жемчужные, уж если дожди – так хрустальные. Я не шучу. Действительно, райское местечко. Всех людей, попавших на Корнезо, сразу же охватывает ликование. Потом это чувство слегка притупляется, поскольку ликовать непрерывно довольно утомительно, но прекрасное настроение человека здесь гарантировано. Поэтому люди сделали все возможное, чтобы подружиться с аборигенами и устроить на Райском Местечке курорт. К сожалению, очень маленький курорт. *** С грузового пандуса шаттла уже спустились первые кары с контейнерами, а на краю посадочного поля выстроились глайдеры в ожидании туристов. Невдалеке в тени деревьев с желтыми цветами – наверное, их аромат и доносил ветер – собралась живописная группа. Люди и немного в стороне – корнезианцы. Аборигенов – чуть больше десятка, среди них – гоэ этого острова с четырьмя телохранителями. Все корнезианцы стройные, изящные, no-земному красивые, в легких одеждах лиловых и винных тонов, так хорошо гармонирующих с их зеленоватой кожей. Земляне – выше и крупнее корнезианцев, загорелые, в белых свободных одеждах. Наш посол Иван Вильсон, конечно, тоже здесь. Я видел его во многих видеосюжетах и сразу узнал. Послами в миры иных цивилизаций всегда назначают обычных людей, так, на всякий случай, поскольку именно у посла – самые тесные контакты с местными жителями. А в штате посольства на разных уровнях – от первого секретаря до курьера – всегда работают два-три селфера. Но на Корнезо сейчас их было шестеро. Рядом с послом стоит один из них, атташе по науке, профессор Фрэнк Силкин. Это его временная роль, маска. Имя этого селфера – Артем. Я не знаю, как звали его когда-то, когда он был еще обычным человеком. Но каждый, кто становится селфером, выбирает себе новое имя. Только имя, без отчества, без фамилии. Может, этим они подчеркивают, что являются потомками человечества как такового, а не детьми конкретных родителей… Между послом и Фрэнком Силкиным стоит Мелисса. Она, как всегда, в центре внимания. Большинство присутствующих видят в ней молодую восходящую звезду балета Надю Назарову, Но это только временная роль Мелиссы, в которой она выступает сейчас на Корнезо. На самом деле Мелисса – селфер, Адмирал, глава Космофлота, и ей полторы тысячи лет. Вот взметнулась грива светлых волос. Мелисса повернулась и взглянула на меня. Я должен подойти. *** Еще два месяца назад я, обычный капитан первого ранга, каких в Космофлоте сотни, и предположить бы не мог, что окажусь на Корнезо и стану участником операции по спасению целой цивилизации, которая к тому же проводилась селферами в тайне и от человечества, и от самих корнезианцев. Подготовку к этой операции селферы начали двенадцать лет назад. Тогда на Корнезо пропала одна из наших научных экспедиций, группа лингвистов, биологов и этнографов, всего восемнадцать человек. Факт пропажи экспедиции, как и многие другие непонятные или неприятные факты, связанные с Корнезо, селферы широко не афишировали. Все-таки Корнезо – не просто лучший курорт для землян. Возможность провести отдых на Райском Местечке давно уже стала неким символом жизненного успеха, той самой заветной мечтой, целью, ради достижения которой только и работают многие, очень многие из людей. Сейчас, когда операция уже фактически началась, ни у кого из ее участников по-прежнему нет абсолютной уверенности, что народ Корнезо удастся спасти,- есть только надежда. Но если бы люди почти пятьсот лет назад не обнаружили Райское Местечко или появились здесь на несколько столетий позже, ничто не могло бы спасти корнезианцев. Теперь я это знаю совершенно точно. К сожалению, сами корнезианцы этого до сих пор не понимают и понимать не хотят. Ситуация на Корнезо и то, что нам предстояло здесь сделать, было результатом бесконечного числа событий, находившихся в столь далеко разнесенных точках пространства-времени, что можно только воскликнуть: «Неисповедимы пути Господни!» И бессмысленно восстанавливать все цепочки причинно-следственных связей, чтобы найти исходное событие, с которого все началось. Так и мое участие в миссии на Корнезо было предопределено, конечно же, задолго до моего рождения. Однако человек, обладая свободой воли, может выбрать момент, который он решит считать началом той или иной истории. Так и я решил считать началом событий, перевернувших мою жизнь и приведших меня на Корнезо, обычную пятницу в середине июня, когда я получил странную депешу. Все, что произошло со мной с тех пор, я помню очень хорошо. Память у меня всегда была прекрасная, а теперь, как говорит Мелисса, я буду помнить абсолютно все, каждую мелочь, каждое слово, все свои ощущения и мысли. *** В тот день, когда я получил депешу, я находился в отпуске и уже десять дней жил в отцовском лагере археологов, расположенном в среднеазиатской степи, на берегу реки Колутон. Неделей раньше я вернулся из очередного рейса и, поставив свой корабль, транспортник класса А «Джо Паркер», в Лунный Док на обычную плановую профилактику, отправился на Землю. Первую половину отпуска я решил провести вместе с родителями, которых в последние годы видел так редко. В тот день, в пятницу, 17 июня, я сидел в тенечке на веранде домика моих родителей и наслаждался крымским мускатом под выпуск Всемирных Новостей. Заметив в небе над степью флаер с эмблемой Космофлота, я сразу догадался, что это – по мою душу. Хотя и несколько удивился. Ведь в Космофлоте отпуск – дело святое, и прервать его могут только чрезвычайные обстоятельства, коих представить себе я не мог. Из приземлившегося флаера выбрался юноша в форме Академии Космофлота, по виду курсант второго или третьего года, страшно гордый важным поручением. – Сэр, где я могу найти капитана Комарова? – Курсант, вы его уже нашли. – Не могли бы вы предъявить ваше удостоверение? Я встал, прошел в комнату и достал из кофра свое удостоверение, которое, я полагал, на Земле мне вряд ли понадобится. Я протянул юноше карту с микрочипом, и он вставил уголок карты в свой локтевой разъем. – Все в порядке,- сказал он, возвращая мне карту.- Я должен передать вам депешу. С этими словами он достал из планшета небольшой конверт и передал его мне. – Прошу вас расписаться в получении. Я расписался в протянутой мне бумаге, и курьер улетел. Признаться, я был сильно удивлен. Обычно я получал все сообщения на свой комм, в электронном виде. А сейчас впервые в жизни я получил депешу на бумажном носителе, как документ высшей степени секретности, доставленную специальным курьером! Сломав сургучную печать на конверте, я прочел написанное от руки предписание, заверенное подписью моего начальника, руководителя Департамента «Т», явиться завтра, 18 июня, к 12.00 в Европейское Отделение Космофлота, в Департамент «К», в комнату номер 23. Я терялся в догадках, глядя на рассыпающиеся в пыль конверт и листок со странным приказом. Дело в том, что мой «Джо Паркер» и соответственно я приписаны к Департаменту «Т» Североамериканского Отделения Космофлота, так при чем тут Европейское Отделение, да еще какой-то Департамент «К»? Я не знаю ни о каких Департаментах «К» в Космофлоте! А ведь я как-никак не новичок, служу уже двадцать лет, и далеко не рядовой офицер, а капитан первого ранга. Не говоря уже о том, что завтра была суббота, причем суббота в мирное время. И сообщений ни о каких авариях и катастрофах во Всемирных Новостях, слава богу, не было. Но приказ есть приказ. Европейское Отделение находилось на окраине Бухареста. Конечно, тащиться в Европу на ночь глядя мне не хотелось. Я прикинул, что если встану пораньше, часов в семь, то на своем флаере типа «Air/Space» часам к 9 буду в Бухаресте и на месте выясню, что это за Департамент «К» и что им от меня надо. Когда родители вернулись в лагерь, я им сообщил, что у меня на корабле возникли технические проблемы и мне надо срочно смотаться на Луну, причем не знаю, как надолго. Если бы я сказал им правду, они сразу же начали бы строить предположения о причине отзыва меня из отпуска, выдвигая самые невероятные версии. Но, к счастью, мои родители – бесконечно далекие от техники и точных наук люди. Они без малейших сомнений принимают любые, даже самые бредовые, научно-технические объяснения моих поступков. Никогда не мог понять, в соответствии с какими такими законами генетики у них получился я. Замечу без ложной скромности, что обладаю немалыми, довольно необычными техническими способностями. И эти способности, как я полагал, способствовали моей стремительной карьере в Космофлоте. На каких бы судах я ни служил, даже когда был еще совсем зеленым выпускником-стажером, я был «палочкой-выручалочкой» корабельной инженерной службы. Стоило мне оказаться рядом с любым устройством, как я почему-то точно определял, что у него не в порядке. Я всегда знал, где плохие контакты, где отслоилось напыление, где вот-вот разрушится кристалл, а где сбоит программа… Народ быстро понял, что к чему, и меня обычно просили просто гулять по кораблю, заглядывая в каждый угол, а пара техников всегда следовала рядом, трепетно внимая моим замечаниям. Так что никаких технических проблем на моем корабле быть не могло в принципе. Начальство меня высоко ценило и продвигало по службе, особенно когда оказалось, что кроме технических талантов у меня есть таланты и организаторские. И в доках меня всегда уважали, поскольку профилактика кораблей, на которых я служил, всегда превращалась во всеобщий внеплановый отдых и сулила необычайную экономию материальных ресурсов и соответственно крупные премиальные. А уж когда я стал капитаном!… Правда, уважение это иногда принимало весьма своеобразные формы. А в последний раз благодарные ремонтники Лунного Дока превзошли сами себя, но в результате, как оказалось, подложили мне большую свинью. Из лучших побуждений, конечно. Понял я это совсем недавно и до сих пор не могу сообразить, что мне с этой «свиньей» делать… Дело было так. По окончании прошлой профилактики, перед последним рейсом, я принимал свой «Джо». С самого начала мне показалось, что к комиссии по приемке корабля присоединилось слишком много офицеров-техников, что было довольно необычно. По мере завершения осмотра корабля моя свита все увеличивалась. Когда я подошел к своей каюте, последнему пункту приемки, в отдалении маячили даже рядовые ремонтники. На всех лицах было ясно написано предвкушение чего-то особенного. Я с легкой опаской вошел в гостиную, но не обнаружил ничего примечательного. Народ осторожно просачивался в мои апартаменты. Я заглянул в спальню – и там все было в полном порядке. Тем временем общее возбуждение нарастало. Оставался санитарный блок. Открыв дверь в санитарный блок, я чуть не рухнул. В результате каких-то хитрых подвижек внутренних переборок помещение моего санитарного блока увеличилось раз в пять. И если бы только это! Потрясала его отделка… Стены белого мрамора, хрустальный потолок с огромным встроенным монитором, ярко-розовый мраморный пол, широкими ступенями спускающийся в небольшой мраморный же бассейн… И все сантехнические устройства были выполнены из того же розового мрамора! Великолепие завершали краны и ручки из чистого золота в виде прелестных женских головок… Клянусь, любая древнегреческая гетера последний зуб отдала бы за этот санитарный блок! К счастью, мелкие детали я сразу не разглядел. Если учесть, что ваннам я всегда предпочитал душ, а поплавать любил если не в море, то в одном из стометровых бассейнов «Джо Паркера», благо на больших транспортниках запаса воды хватает на любое из пяти Великих Американских Озер… С жизнью меня примирило то, что душ мне все-таки оставили, и на том спасибо. Душ, естественно, золотой… Конечно, я сразу узнал могучую руководящую длань и широкую русскую душу Виктора Степановича Белова, Главного инженера Лунного Дока: знай наших, гулять так гулять! Я отчетливо понимал, что с этими людьми мне еще работать. Так что я нашел в себе силы повернуться к затаившей дыхание публике и придать лицу восторженное выражение. Народ дружно выдохнул и расцвел счастливыми улыбками. Первое время мне было как-то неловко использовать отдельные мраморные изделия по их функциональному назначению, тем более под пристальными взглядами золотых женских глаз. Однако природа взяла свое, делать нечего, привык. В конце концов не важно, из пластокерамики изделия или из мрамора… Важно, чтобы функции свои они выполняли безукоризненно! Страшная правда о моем санитарном блоке открылась мне совсем недавно. Оказалось, что истинной ценности преподнесенного мне докерами сюрприза я себе не представлял. Может, лучше бы я оставался в счастливом неведении… Но так случилось, что «Джо», возвращаясь домой, подобрал на Таунсе экспедицию, ожидавшую попутного транспорта на Землю. Среди планетарников этой экспедиции оказался мой школьный приятель по Питсбургу Билли, который давно специализировался по геологии землеподобных планет. Мы с Билли провели в приятных беседах не один корабельный вечер. Как-то раз в рассказах о своих экспедициях он поведал о Гротте, где побывал лет десять тому назад. Особенно восторженно Билли описывал историю обнаружения крошечного месторождения уникального, возможно единственного во Вселенной удивительного минерала альфьюрит. Ценность альфьюрита определялась даже не столько включениями мелких и крупных алмазов, густо нашпиговавших его основу, сколько невероятностью сочетания случайностей, приведших к его образованию. Судя по всему, в процессе застывания основы в нее в результате каких-то взрывоподобных процессов внедрялись алмазы, летевшие, как стая пуль. Влетая в кристаллизующуюся основу, они раскалывались по плоскостям спайности, превращаясь естественным образом из невзрачных серых камушков в сияющие бриллианты… «Драгоценные образцы этого минерала выставлены в Британском музее,- с придыханием рассказывал Билли.- Там два куска, весом около килограмма каждый, лежат в специальной чрезвычайно надежно охраняемой витрине. А еще,- сообщил Билли,- альфьюрит можно увидеть в здании Всемирного Совета. Там в помещениях, доступных для широкой публики, стоят два ма-а-аленьких столика со столешницами из альфьюрита, огороженные в целях демонстрации открытости и демократизма власти всего лишь бархатным шнуром. Охрана, конечно, шнуром не ограничивается!» Я наивно поинтересовался, а почему, собственно, и образцов – два, и столиков -два? А потому, пояснил мне, непросвещенному, Билли, что альфьюрит в месторождении имеется двух цветов: с ослепительно-белой основой и с основой насыщенно-розовой. Сердце мое екнуло. Я пригласил Билли продолжить увлекательную беседу в моей каюте. Когда мы туда вошли, я закрыл дверь каюты на замок, молча подвел товарища к санитарному блоку и широко распахнул дверь. Я был не прав. Людей надо либо заранее предупреждать, либо крепче держать. К счастью, разбился Билли не сильно: крови почти что не было, да и шишка вскочила так себе, ничего выдающегося. Ох, не зря мне все время казалось, что мрамор как-то подозрительно поблескивает и радужно посверкивает! Но я же не геолог, черт возьми! Когда мне удалось Билли поднять, дотащить, уложить, умыть и утереть, можно было приступать к этапу отпаивания. Для подобных целей я держу в каюте небольшой запасец армянского коньячка. Удивительно, но этот напиток одинаково благотворно действует как на женщин, так и на мужчин. Уже минут через десять Билли превратился в существо практически разумное и начал озвучивать имеющиеся у него мысли. Вопли Билли изобиловали выражениями типа «чудо природы», «осквернять», «достояние человечества»… Я тоже не мог молчать, но тяготел к формулировкам извинительно-примирительного оттенка: «действительно, как-то нехорошо вышло», «камень он и есть камень», «простые работяги, университетов не кончали». Наконец Билли утомился сотрясать воздух попусту, и мы перешли к решению практического вопроса «что делать?». Поскольку исходные предложения сторон были взаимоисключающими, бурные прения грозили зайти в тупик. Но вторая бутылка коньяку внесла свой вклад в процесс поиска взаимоприемлемого компромисса, и решение было найдено почти соломоново: «он ничего не видел, а я ничего не слышал». Правда, какое-то время Билли гневно отвергал идею закрепления достигнутого соглашения акцией практического использования изделий из камня, так сказать, преткновения. Но поскольку коньяк все-таки жидкость… С тех пор проблема «что делать с альфьюритом?» продолжала меня мучить, но решения ее я так и не смог пока отыскать. И до сих пор меня не оставляет вопрос: а где же ребята альфьюрит этот откопали? Не летали же они за ним на Гротту??? Хотя Степаныч мог и не такое организовать. И вот сейчас «Джо» опять стоял на профилактике в Лунном Доке, и я ожидал ее окончания с некоторым содроганием. Судя по затаенным улыбкам ремонтников, я опасался, что на этот раз они доберутся до моей спальни, и хорошо, если дело ограничится зеркальным потолком! «Что ж,- как всегда со вздохом говаривал мой троюродный дядя Леон,- бесплатных пирожных не бывает». В детстве я очень удивлялся этому утверждению, поскольку в школьных кафе все, в том числе и пирожные, было, конечно, бесплатным. Теперь я дядю Леона понимал лучше. Так что родители легко смирились с моим неожиданным отъездом. Только мама посетовала: – Как жалко, что ехать тебе надо прямо завтра! А мы хотели слетать вместе с тобой на Байкал. Я слышала по Сети, что там находится самый первый нейтронный телескоп. Ты бы нам объяснял все, что мы увидим. – Мам, а что именно ты ожидаешь увидеть? – осторожно поинтересовался я, не уточняя, что телескоп нейтринный, а не нейтронный, поскольку маме это не принципиально. И еще я подумал тогда, что, возможно, странная депеша случилась очень кстати. – Ну, как – что? Телескоп! Звезды! Нейтроны! Я попытался объяснить, что ничего этого они увидеть не смогут. Сам телескоп – огромная сложная конструкция, распределенная по всему объему озера, а нейтроны и тем более нейтрино никто непосредственно увидеть не может в принципе. И звезды в нейтринный телескоп глазами увидеть невозможно… На звезды лучше всего любоваться здесь, в степи… Хотя на Байкале, должно быть, очень красиво, и я пожелал им приятной поездки. Я не стал, на всякий случай, рассказывать, что и сам телескоп вовсе не первый и совсем не древний. Просто этот телескоп находится там же, в Байкале, как и один из первых, созданных еще в двадцатом веке. С тех пор много воды утекло. Нет таких устройств, которые пятнадцать столетий работали бы как ни в чем не бывало. Не говоря уж о том. что и столетия были те еще. А Байкальские телескопы перестраивались много раз. Два из них были полностью уничтожены: один – во время Алтайских Событий, другой – в Китайском Конфликте. Хорошо еще, что сам Байкал как-то уцелел. Отец, историк-археолог, я думаю, о чем-то подобном подозревал, но помалкивал, чтобы не расстраивать маму. Я часто удивлялся своеобразным маминым представлениям о мире. В конце концов, она же закончила школу! Хотя, наверное, она так очевидно проявляла незаурядные способности в работе с животными, что ее специализировали очень рано, и какие-то из обязательных школьных курсов прошли мимо нее. Теперь моя мама – известный биолог. Она занимается сравнительным анализом систем обработки информации у различных живых существ. Последние лет тридцать она больше всего работает с птицами и утверждает, что если бы не случайность, то разумные земляне были бы пернатыми. Сейчас мама работает в заповеднике в пойме Ахтубы, поэтому отец, который копает культурные слои где-то севернее Самарканда, устроил свой лагерь почти на полпути к Ахтубе, на берегу Колутона, чтобы летать на работу им было примерно одинаково. *** На следующий день, в субботу, я встал пораньше, хотя, конечно, не на рассвете, и даже не в семь. Я быстренько позавтракал огромным узбекским помидором и бутербродами с кофе и потихоньку, на антиграве, чтобы не будить в выходной день лагерь, поднял в воздух свой флаер. До Бухареста, где находилось Европейское Отделение Космофлота, моей машине, если выйти в стратосферу, лету было от подъема до посадки минут тридцать. Но я специально вылетел с запасом времени, чтобы пару часиков спокойно погулять по городу, в котором нередко бывал, когда служил на кораблях патрульно-разведывательной службы, приписанных к Департаменту «ПР» Европейского Отлеления Космофлота. Бухарест мне очень нравился: прекрасная планировка, много старинных зданий, широкие бульвары, невероятное количество роз, не цветущих, кажется, только в январе, каштаны и серебристые ивы в парках. Интересными были и местные традиции. Помню, когда я как-то в августе посетил премьеру исторической оперы «Валерия Кордэ, командор» в центральном театре «Даки», меня поразило, что дамы из публики почти все были в мехах! А в другой раз я попал в Бухарест, когда там проходил фольклорный фестиваль. Казалось, весь город танцевал несколько суток подряд бесконечную сырбу… И откуда у них столько энергии? А еще почему-то в Бухаресте есть множество ресторанчиков под названиями типа «Граф Дракула», «У Дракулы», «Приют Дракулы» и даже детские кафе «Дракуленок»… Но еду там подают отличную, правда, на мой вкус, слишком острую. Однако пока я летел, я решил отложить прогулку по городу и сначала отправиться в управление Космофлота. Меня все-таки беспокоила буква «К» в названии неизвестного мне Департамента. Я никак не мог сообразить, что она означает. Все, что приходило мне в голову, так это носившее весьма мрачный оттенок слово «контрразведка» из исторических текстов и фильмов. Но в Космофлоте существуют Департамент «ВР», занимающийся внутренними расследованиями, и Департамент «ЛС», ведающий личным составом флота. В компетенцию этого департамента входят все вопросы кадрового обеспечения Космофлота, от подбора кандидатур в абитуриенты Академии до организации жизни ветеранов на заслуженном отдыхе и достойных проводов их на вечный покой. В плотной структуре Космофлота, как я был уверен, не оставалось зазора для функций отдельного Департамента контрразведки. В конце концов, эту структуру создавала сама Адмирал, имевшая личный опыт жизни в самые неприятные времена в истории Земли. С другой стороны, возможно, именно поэтому и могло иметь место дублирование функций. Но если буква «К» все-таки обозначает слово «контрразведка»… Я пытался понять, что может заинтересовать контрразведку в биографии и личности такого обыкновенного человека, каким я себя считал. Семья наша была самой обычной. Мама когда-то в студенчестве, изучая генетику, составила генетически-генеалогическое древо нашей семьи за последние пять веков. Никаких особо выдающихся личностей в нашей родословной не обнаружилось. Пожалуй, удивительным было только то, что все предки нашей семьи были исключительно специалистами, причем в самых разнообразных областях человеческой деятельности: врач, журналистка, математик, скрайтер, дипломат, океанограф, десантник, вулканолог, экономист, модельер, психолог, режиссер, полицейский… При этом профессиональные способности моих предков практически никогда не повторялись. Никаких значимых физических мутаций в нашем роду также не было. Случались, конечно, всякие мелочи типа шести пальцев, разного цвета глаз да двух сердец. Мама говорит, что, наверное, главные мутации происходили в наших мозгах. Хотя и особых достижений наших специализированных мозгов вроде бы тоже никогда не наблюдалось. Другое дело некоторые физические особенности. Вот дядя Леон, не верящий в бесплатные пирожные, со своими двумя сердцами, к примеру, трижды побеждал на Олимпиадах в категории «человек естественный». Один раз – на Летней Олимпиаде в тройном марафоне, и два раза – на Зимних Играх в лыжных гонках на 150 километров. Конечно, на марафонских дистанциях на Олимпиадах никому из людей без двух сердец или без биомех-имплантантов и делать нечего. Но и два сердца дают всего лишь возможность попасть в число лучших. Так что дядей Леоном мы очень гордимся. Пожалуй, мои родственники отличались еще кое-чем, а именно – долголетием. Если они не погибали насильственно, то жили заметно больше среднего срока жизни человека, двухсот пятидесяти лет. Моя двоюродная прабабушка Соня, например, недавно умерла в возрасте 288 лет, а ее мама Елена дожила до 321 года. Так что у меня хорошие перспективы. Я, Алекс Комаров, обычный нормальный средний человек. Никаких явных мутаций не имею. Даже никаких имплантантов, кроме процессоров, стандартных и специализированных флотских, соответствующих моему рангу, поставить еще не успел. Слава богу, и необходимости такой пока не было. Внешность у меня также совершенно обыкновенная: европеоид, рост – немногим больше двух метров, волосы – неопределенно-светлые, глаза – неопределенно-серые, нос – прямой. В юности я даже несколько страдал, поскольку девушки обращали на меня мало внимания, но косметических операций как-то делать не стал. Мои спортивные успехи тоже были не особо выдающиеся. Начинал бегать на лыжах, подражая дяде Леону, но мне не понравилось сильно напрягаться, и я бросил это занятие. Пожалуй, мне всегда нравилось плавать, но и здесь достижения мои были на уровне побед в региональных соревнованиях, не выше. Отец посмеивался, говорил, что лень раньше меня родилась, но ни к чему не принуждал. А вот учился я всегда очень хорошо. Возможно, потому, что мне всегда везло с учителями. Пока я учился в школе, с пяти до пятнадцати лет, мои родители – так получалось у них с работами – шесть раз переезжали из города в город. Мы жили и в Новгороде, и в Кавенго, в Москве, Кейптауне, Питсбурге, Веллисе. Поскольку способности к технике у меня обнаружились еще до школы, учился я в школах специализированных, с прекрасным преподаванием естественных наук. Но, кроме того, в каждой школе оказывались еще и замечательные учителя по другим предметам. Вот в этом, я считаю, и было мое везение. Когда я учился в московской школе, историю у нас преподавала мадам Ванесса. Как она рассказывала о XX веке! Можно было подумать, что она сама жила в те времена… Но мы знаем, что Первых селферов. людей XX века, существует всего только четверо. Нет, конечно, есть еще девять «особых селферов», живущих гораздо дольше. Но эти селферы – действительно особый случай, их в расчет принимать нельзя. Так что в 5-6-х классах я был сильно увлечен историей. И помню, как жалко было мне уезжать из Москвы и оставлять эту школу. А в Питсбурге в нашей школе целый год экономику преподавал Игорь Иванович Кейси, сотрудник Министерства Земных Ресурсов. Он работал непосредственно у Шемаханской Царицы, управляющей всей экономикой и финансами планеты последние триста лет. Всем известно, как тяжело работать с селферами. Игорь Иванович по настоятельной рекомендации врачей должен был временно перейти на более спокойную и менее ответственную работу, вот он и выбрал преподавание в школе. Но в Академию Космофлота я решил поступать не в школе, а когда учился уже в Техническом колледже, в Иркутске. Там курс космологии вел отставной полковник, ветеран, бывший навигатор, Владимир Васильевич Краммер, дедушка моего друга Сергея Краммера. Владимир Васильевич был еще совсем молодой, лет 150, не больше. За время службы он умирал три раза, последний раз – в результате аварии среднего крейсера в системе Альты. Физически после регенерационной камеры он годился хоть в десант, но его трижды восстановленная нервная система не могла больше функционировать совместно с боевыми процессорами. После ста с лишним лет, проведенных в рубках боевых кораблей, он не захотел отсиживаться в управлениях, а решил, что его долг – передать молодежи то, что знал и видел сам. Краммер-дед до сих пор жив и все там же преподает, а вот Серега, его внук, пропал. Не хочу говорить – погиб. Исчез. Пять лет в колледже мы с Серегой ни о чем, кроме звезд, планет, галактик и чужих цивилизаций, и знать не хотели. И мы твердо решили, что будем служить в Космофлоте. Мы оба не только легко поступили в Академию, но и очень успешно через десять лет ее закончили. Серега – одиннадцатым, а я – четвертым. Среди трех тысяч выпускников, между прочим. И Краммер-дед, и наши родители были счастливы и гордились нами. Целых четыре года. Мы, тогда старшие лейтенанты, вместе служили в 26 отряде Патруля и Разведки Восьмого Соединения Космофлота. В тот раз мы с Серегой и Виктором Альваресом, еще одним нашим приятелем по Академии, патрулировали на своих катерах совершенно пустынную область в направлении Пирамид. Три патрульных малых катера, имевших на борту по двадцать восемь человек экипажа, шли на далеком до-свете, в половине парсека друг от друга, на расстоянии прямой надежной связи, видя друг друга на мониторах всех приборов наблюдения. Обстановка была тише не бывает. Мы с Серегой как раз болтали по ?-связи на предмет наших планов по возвращении на базу. На середине фразы он замолчал, и катер его пропал со всех экранов. Просто так: был и – нет. История была дикая. Все наше Восьмое Соединение, все тысяча триста двадцать кораблей всех классов три месяца прочесывали расширяющейся сферой огромное пространство. Но Серегин катер мы так и не нашли. Никаких следов. Объяснить случившееся было просто невозможно… В районе того патрулирования на кубический километр пространства хорошо, если попадется один атом водорода. Да если там кто, к примеру, чихнет, то чих этот засечь можно будет миллиона через два лет без всяких проблем. А здесь – двадцать восемь человек и катер. Причем он только так называется: «малый катер». Это он «малый» по сравнению со, средними и большими кораблями. Да если случилось бы что-то, что мы могли в принципе вообразить… Рассматривался даже вариант Быстрых Пространственных Перемещений нашего катера или чужого корабля, похитившего почему-то наш катер. Вариант совершенно бредовый, поскольку при любом из известных нам четырех способов БПП во все стороны летели бы возмущения всех полей типа «здесь был Вася, пошел к Пете». Когда поисковая операция была закончена, за дело взялся Департамент «ВР» и всему Восьмому Соединению чуть ли не мозги наизнанку вывернул. Так что эта история вряд ли может заинтересовать гипотетическую контрразведку. Правда, меня все время беспокоит одна мысль: а вообще, на кой ляд и по чьему приказу мы по строгому расписанию барражировали эту космическую пустошь? И единственный ответ, который я смог придумать,- эта пустошь находится между Землей и Пирамидами – мне очень не нравится. И еще: возможно, существует неизвестный нам «тихий» вариант БПП? Вот именно поэтому я и не хочу думать, что Сережка Краммер погиб. Он исчез. Но никаким Департаментам рассказывать свои соображения я не собираюсь. И вообще, моя жизнь, начиная с Академии, а то и с иркутского колледжа, известна Департаменту «ЛС» гораздо лучше, чем мне, поскольку я могу что-то забыть, а Департамент «ЛС» никогда ничего не забывает. Более того, я имею все основания полагать, что Департамент «ЛС» обо мне самого высокого мнения. Моя карьера развивалась, по меркам мирного времени, просто стремительно. После пропажи Серегиного катера я прослужил в Патруле и Разведке меньше года. Я чувствовал, что мне необходимо сменить обстановку или хотя бы тип кораблей. Руководство отнеслось ко мне с пониманием, и меня перевели в Департамент «Т» на транспортник. Четыре года я осваивал на разных должностях, повышаясь в звании, огромный транспортник «Мари Бланк». Все большие транспортники носят имена заслуженных капитанов прошлого. «Мари Бланк» тоже был кораблем класса А, как и «Джо Паркер», но только предыдущего поколения. А потом я получил свой первый малый транспортный корабль «Принц Георг», став самым молодым, мне было 39 лет, действующим капитаном Космофлота. Еще через два года я получил назначение на «Королеву Марию», средний транспорт, который должен был доставить грузы и людей на строящуюся орбитальную базу на самой границе исследованного космоса. Бывший капитан «Королевы Марии», опытный, заслуженный космолетчик, чуть ли не накануне старта узнал о необратимой смерти жены и старшего сына. Они оба были биологами и работали в базовом лагере на поверхности Альбины, одной из самых опасных для человека планет. Конечно, он тут же получил длительный отпуск. Я в то время был на Земле, только что вернувшись из рейса. Понятно, что в дальней экспедиции нужен был надежный, безаварийный корабль, поэтому выбор пал на меня, поскольку о моих технических способностях уже тогда ходила слава. Да и во всех других отношениях я успел зарекомендовать себя только с хорошей стороны. Тогда это был мой самый длительный рейс, продолжавшийся больше трех лет. Новая база строилась в системе ничем не примечательной звезды со стандартной планетной системой: газовый гигант типа Юпитера на очень близкой, почти в короне, околозвездной орбите и несколько – в нашем случае пять – мелких планеток на приличном удалении от звезды. Почти каждая двухсотая средняя звезда имеет именно такую систему. Вот хороших систем, с планетами, потенциально пригодными для развития полноценной жизни, в тысячи раз меньше. Хотя что мы знаем о возможностях жизни? Но в системе этой звезды, которую все дружно называли «Край- Света», или просто – «Край», пока никакой жизни, к счастью, обнаружено не было. Небольшую планету, над которой медленно кружила наполовину построенная база, называли непритязательно Шариком, а базу – Базой. В полетном задании мне и «Королеве Марии» предписывалось по прибытии в пункт назначения оставаться в расположении стройки и способствовать сокращению сроков строительства нового форпоста человечества. Помимо того, допускалось, при необходимости, задействовать «Королеву» при проведении обзора и изучения космических окрестностей новой базы. Попросту говоря, я становился совершенно бесправным ишаком на совершенно неопределенный срок, поскольку даже после ввода Базы в строй изучение окрестностей могло продолжаться сколь угодно долго… Правда, устно руководство разрешило мне, когда станет совсем невмоготу, послать в управление SOS или же самому отыскать благовидный предлог… Конечно, «Королеву Марию» радостно задействовали и в хвост, и в гриву полных три года. Спасало только то, что на Базе не было единого руководства: Начальник Стройки строил Базу, а Руководитель Экспедиции исследовал окрестное пространство, и в моем положении слуги двух господ имелись определенные преимущества. Пока начальники-руководители выясняли, кто именно из них без «Королевы» изданном этапе работ буквально застрелится, я мог слегка передохнуть. Во время такого очередного передыха я и познакомился, что рано или поздно было совершенно неизбежно, с недавно прибывшим на Базу новым начальником Монтажного Управления Строительства мадам Тереховой по прозвищу Барракуда. Тут нелишне припомнить мои контакты с дамами, возможно, контрразведку интересую не лично я, а мои знакомые женского пола? Ну, девушки из колледжа и Академии известны Департаменту «ЛС» не хуже меня. Вряд ли дело в них. А вот Луиза и Барракуда – это лица гражданские. Возможно, таинственный Департамент «К» интересуется по какой-то причине моими связями с одной из них? Луиза была астрономом и работала в Лунной Обсерватории. Я познакомился с ней во время первой же профилактики. в Лунном Доке, и почти пять лет при любой возможности мы проводили время вместе. Меньше чем за год до того, как меня назначили капитаном «Королевы Марии», мы вместе ездили в отпуск в любимый мною Крым. Не буду говорить о чувствах, но к этому времени мы подумывали, не завести ли нам первого ребенка, и даже уже обратились во Всемирный Комитет по Генетике за разрешением стать генетическими родителями. Незадолго до конца отпуска ехали мы, помню, на гдайдере из Фороса в Алупку. Уже стемнело, и свет фар выхватывал из темноты то куст, то каменную стенку, то ствол инжира… В какой-то момент фары осветили пару, идущую по дороге в том же направлении, в Алупку. – Давай подвезем? – предложил я. Несколько минут, пока доехали до Алупки, мы поболтали ни о чем с Кирой, так звали стройную блондинку, и ее спутником Багратом, жгучим брюнетом с огромными карими очами. Через три дня наш отпуск закончился, мы с Луизой вернулись на Луну, и вскоре я отправился в очередной рейс. Когда через десять месяцев я вернулся из рейса, то Луизы на Луне не обнаружил, зато через пару дней в Новостях я увидел сюжет об открытии выставки молодого художника Баграта Саркисяна. Он принимал поздравления, нежно поддерживая под руку совершенно очевидно беременную мою Луизу. Не могу сказать, что жизнь потеряла для меня всякий смысл. Но с великой любовью я решил слегка повременить. Конечно, за три года пребывания в окрестностях Края Света у меня случались отдельные отнюдь не деловые контакты с женщинами из состава экспедиции. Сначала с Леной, звездником, а потом с Терезой, планетарником. Однако эти дамы были гораздо больше озабочены раскрытием тайн Вселенной, нежели раскрытием тайн мужской психологии. А какие еще дамы могли находиться в экспедиции на краю света? А вот мадам Терехова, она же Барракуда, мужчинами интересовалась несравнимо сильнее, чем всеми космическими объектами вместе взятыми, и это приятно грело. Но поскольку члены экспедиции постоянно находились в полетах, то практически все окружающие Барракуду мужчины были либо в ранге ее подчиненных, либо в ранге ее начальников, что всегда является определенным препятствием для развития романтических отношений. Так что знакомство со мной она восприняла, как подарок судьбы. Я и не возражал. Вскоре, но все же поздновато, выяснилось, что предметом особой гордости Барракуды являлась очень необычная наследственная мутация, признанная полезной и закрепленная вот уже в четвертом поколении: у мадам Тереховой непрерывно со страшной скоростью вырастали и обновлялись зубки. Казалось бы, и хорошо. Но в условиях экспедиции, когда пища не всегда представляет собой бифштекс с кровью или отбивную с косточкой зубы ее с естественным обновлением задерживались, и во рту милой девушки образовывалось временами по два, а то и по три ряда свеженьких остреньких конических зубищ. Я эту особенность-гордость Барракуды обнаружил не сразу. Дама при первых встречах зубки предусмотрительно особо не демонстрировала. А мне и в голову не пришло предварительно проинспектировать красавице рот. С чего бы вдруг? А потом было поздно, поскольку в нашем обществе поголовных мутантов ну не принято объявлять о своем неприятии неких особенностей партнера, когда ты уже пошел на определенные вполне конкретные шаги. Считается, что раньше надо было думать. В конце концов, у каждого – свои недостатки. Тем более у нее – достоинство. И меня никто не обманывал умышленно. Сам недоглядел. Конечно же, надо было бы поинтересоваться, откуда у прекрасной дамы такое эксклюзивное прозвище. Я же просто решил, что на стройке мужики начальнику женского пола и не такое прозвище могли дать. И вообще, все произошло так стремительно… Умом я все понимал, но с каждым днем у меня нарастало навязчивое опасение, что мадам без всякого злого умысла, по чистой случайности, может откусить что-нибудь особенно дорогое моему сердцу, так сказать, мимоходом оттяпать. И обнаруженные утром на подушке три-четыре конических зуба тоже никак не способствовали всплеску любовного энтузиазма. А за завтраком, элегантно сплюнутый на тарелочку зубик? А? В общем, я решил, что романтика хороша в определенных дозах и пора срочно напроситься в привычной роли ишака куда-нибудь в далекий поиск. Но не тут то было! Оказалось, что прозвище «Барракуда» действительно никак не связано с акульими зубками очаровательной мутантки. Когда Начальник Стройки и Руководитель Экспедиции, стыдливо пряча глаза, дружно заявили, что они находятся «в процессе всестороннего тщательного согласования детального плана использования «Королевы Марии» с максимальной эффективностью в интересах общего дела», я отчетливо осознал, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Мне вспомнились устные разъяснения руководства, и я пошел на крайнюю меру. Скрепя сердце, я лично, своими собственными руками, разъюстировал балансировку силовых полей одного из двигателей «Марии» и объявил, что необходимо немедленно направляться к ближайшему доку на капитальный ремонт. Беда с двигателем была всем очевидна. Я опасался реакции офицеров, которые слишком хорошо меня знали, но, видно, народ пребывал в курсе моих затруднений и проникся. Конечно же, после торжественных проводов буквально через сотню парсеков все двигатели транспорта опять находились в идеальном состоянии. Руководство Департамента приняло меня с распростертыми объятиями и даже не поинтересовалось причиной возвращения. Похоже, зная жизнь, они поджидали меня гораздо раньше. Честно говоря, чем могли заинтересовать Департамент «К» мои контакты с Луизой и Барракудой, я тоже никак не мог сообразить. Так что к Бухаресту я подлетел, находясь попрежнему все в том же состоянии недоумения. *** Бухарест прекрасным субботним летним утром был безлюден и на земле, и в воздухе. Отделения Космофлота всегда располагались на окраине городов. Подлетая к Управлению, я полюбовался его территорией, раскинувшейся на пологом холме с огромной плоской вершиной. Старинный парк с цветниками на террасах, широкие гранитные лестницы, аллеи со скульптурными группами, отображающими этапы покорения космоса человечеством. Невысокое здание, построенное в местном архитектурном стиле, выглядело совсем небольшим. Это естественно, поскольку основная часть помещений располагалась глубоко под землей. Управления всех Отделений Космофлота были построены по одному плану и представляли собой огромные законсервированные космопорты, отличающиеся только оформлением в местных традициях наружных построек и парков. Искусственные холмы являлись платформами стартопосадочных полей, способными выдержать посадку и старт малых и средних кораблей. Конечно, транспорты типа моего «Джо» на такое поле просто не поместились бы, да и спуск его в атмосферу был бы сам по себе небольшой катастрофой планетарного масштаба. А весь остальной флот в случае чего мог надежно садиться на эти запасные космодромы. Пока такая необходимость не возникала, но селферы, и в первую очередь Адмирал, были людьми весьма предусмотрительными. На парковочной площадке Управления «скучала» пара флаеров. Мой стал третьим. От стоянки до главного входа аллейка тянулась сквозь розарий. В солнечном мареве плыли сладкие ароматы сотен кустов. От компании гудящих шмелей, блаженствующих в этом цветочном раю, отделился и направился ко мне крупный экземпляр, заинтересовавшись, видимо, привезенными мною незнакомыми запахами степи. Он проводил меня, облетая кругами, до самого входа. Пустынный холл был наполнен прохладной тишиной. Общая картина безлюдья напомнила мне случай, когда я сдуру прилетел в Управление Североамериканского Отделения решать вопросы в тот самый день, когда местная бейсбольная команда принимала у себя команду «Чикагские Буйволы» в четвертьфинальном матче мирового чемпионата. Однако в распахнутой настежь бронированной кабинке дежурный охранник все-таки имелся. Очень немолодой брюнет с гордым орлиным профилем держал в одной руке бокал с золотистым напитком, похоже, местным кисленьким винцом, а в другой – надкусанный бутерброд. Впущенный мною в холл аромат роз столкнулся с отчетливым чесночным духом. Местный колорит. – Ларэ ведере! – Желая быть вежливым, я решил поздороваться по-румынски. Да, с языками у меня всегда было не здорово. Судя по изумленному взгляду дежурного, я сказал, наверное, «до свидания». Решив не зацикливаться на проблемах лингвистики, я протянул ему пластину личного удостоверения прямо в открытую дверь, поскольку при таком варианте организации охраны было бы нелепо всовывать ее в специальную щель в броне. Недолго поколебавшись, какую руку освободить, дежурный поставил бокал на столик в кабинке, взял мою пластину и вставил ее в приемник компа. – Комароу Александроу? – продолжая жевать, уточнил дежурный. Получив мое подтверждение, он впустил меня на охраняемую территорию, вернув удостоверение и махнув бутербродом в сторону дверки направо от широкого прохода. Никогда раньше я эту дверку не замечал, сразу проходя между резными гранитными колоннами прямо к лестницам и лифтам. Как-то не вязалась такая расслабленная атмосфера встречи с интересом контрразведки к моей персоне. Как мне помнилось по историческим фильмам, с интересующими контрразведку личностями в контакт вступают подтянутые тренированные сотрудники, числом не менее двух, сопровождая убедительными жестами вежливые приглашения типа «давайте пройдем!». Несколько успокоившись, я открыл неприметную дверь. За дверью в коридоре стояли два подтянутых тренированных молодых человека в обычной космофлотской форме с эмблемами медицинской службы. – Проходите, Александр Владимирович,- широким жестом пригласил меня один из них в просторное помещение без окон, оказавшееся медицинским кабинетом. – Располагайтесь поудобнее в кресле,- надевая зеленый халат, сказал другой. Первый уже усаживался за терминал медицинской аппаратуры. Когда я устроился в стандартном медицинском кресле, захваты мягко и прочно зафиксировали меня. – Набор тестовых процедур, ничего особенного,- успокоил меня зеленый. «Ничего себе – ничего особенного!» – подумал я и приготовился к взятию стандартной пробы крови. Правда, до сих пор при посещении управлений я ни разу не предъявлял ничего, кроме пластины личного удостоверения на входе. Дальше мое изумление только тревожно возрастало. Зеленый, задрав брючину на моей зафиксированной ноге, глубоко ввел тонкий зонд. «Ого! Образец костной ткани на ДНК-контроль!» Тут я наконец осознал, что дело действительно серьезное. Но и этого им было мало. Пока медицинские машины жужжали и чавкали, получив образчик и сравнивая его с имеющимися в их базах данными, в стене кабинета распахнулась круглая дверца, кресло превратилось в койку и въехало в цилиндрическую камеру. Я, как и все на Земле, начиная с раннего детства, несколько раз в положенные сроки проходил процедуру снятия объемной карты структур головного мозга. И последний раз совсем недавно, сразу после завершения последнего рейса, так что никакой медицинской необходимости повторять ее меньше чем через три недели быть не могло! «Да, но карта мозга – еще и самый надежный способ идентификации личности,- сообразил я,- Департамент «К» хочет быть уверен, что я – это я… Дьявол! Во что же это я вляпался, сам того не подозревая?» Пока аппарат сканировал мой мозг и строил его трехмерную модель, я пытался сообразить, в чем я мог быть виновен. Но мне не в чем было себя упрекнуть! Я был чист перед человечеством и перед руководством Космофлота! «В конце концов, мне нечего опасаться,- убеждал я себя.- я честно служу своей Родине, конечно, всего двадцать лет, но служу хорошо! Меня ценят и уважают в Космофлоте, что подтверждает моя карьера. Кому еще за всю историю Военно-Космических Сил Земли в таком молодом возрасте доверяли командовать кораблем класса А? Все остальные капитаны подобных кораблей вдвое-втрое старше меня, но я честно заслужил это право и оправдал оказанное мне доверие. И если отбросить ложную скромность, мои родные и близкие гордятся мной не только за отличную службу Земле, они гордятся тем, что в семье есть кавалер ордена «Пурпурная Звезда»!… И тут я, наконец, сообразил, чем запятнал свой мундир и свою честь, что я скрыл от руководства и человечества: «Альфьюрит! Билли проговорился!» Но упрекать Билли я не мог. Скорее всего, он не просто проговорился, а поступил как достойный гражданин. А я решил скрыть, утаить от всех огромную научную и материальную ценность! Конечно, я сделал это исключительно по своему легкомыслию! Но руководство, видимо, решило, что это – ПРЕСТУПЛЕНИЕ и что двигали мной некие корыстные мотивы… И теперь я понесу заслуженное наказание! Но не это главное! Я представил себе позор, который обрушится на меня и на всех моих родственников… Более того, я останусь в памяти потомков не как герой, и даже не как обычный преступник, а как «человек, который… на Достояние Человечества»… Это страшнее любого наказания! Мгновенно я покрылся холодным потом. – Александр Владимирович, что случилось? Вы плохо себя чувствуете? – озабоченно поинтересовался заглянувший в цилиндрическую камеру врач в зеленом. Я пробормотал: – Все в порядке. Акклиматизация, наверное. Я недавно из рейса. Как во сне я дождался окончания тестовых процедур. Машина сообщила, что я – это я. Врач, что работал за пультом, попросил мое удостоверение, и машина что-то записала на пластину. Затем мы все втроем вышли из кабинета, и медики проводили меня до двери, через которую я сюда вошел. Мне показалось, что молодые люди смотрят на меня с каким-то нездоровым интересом. «Кто и что ждет меня за этой дверью?» – подумал я, открывая ее. За дверью никого не было. – Что дальше? – спросил я в пространство. – Александр Владимирович, ваш дальнейший маршрут записан на вашей пластине,- ответил у меня за спиной один из медиков, кажется, тот, что в зеленом халате. – И что, я поеду один? – А что, вы еще не пришли в себя? Вы не очень хорошо себя чувствуете? – встревожились врачи. – Нет-нет, уже все прошло,- медленно выговорил я. «Кажется, слава Богу, дело не в альфьюрите,- начал я потихоньку соображать,- А поскольку на мою пластину записан, видимо, маршрут следования в Департамент «К», значит, этот Департамент находится не на территории Управления». Угроза суда и позора нанесла, похоже, тяжелый удар по моим мыслительным способностям. Все тот же дежурный охранник – прошло всего-то полчаса от силы – молча взял мое удостоверение, не глядя, отметил его в машине и также, не глядя, вернул его мне, поскольку занят был изучением на сетевом мониторе таблицы футбольного турнира. Если бы со мной было что-то не в порядке, машина заблокировала бы выход, но он был открыт. Я вышел на волю, вдохнул свежий воздух, прищурился на солнце и твердо решил передать все составные части своего санитарного блока в казну Всемирного Совета, предварительно изуродовав до неузнаваемости изделия сложных форм. Спустя минуту я передумал, сообразив, что столь щедрый дар от частного лица, тем более от лица военного, заставит службы всех мастей глубоко копать, и они, несомненно, раскопают все пикантные подробности. Это не выход. Может, выкинуть весь минерал где-нибудь в окрестностях далекой звезды? Но как я буду объясняться в доках? Проблема представлялась мне совершенно неразрешимой, и я решил отложить ее до лучших времен. Как говорит старинная английская пословица: «Do not trouble trouble until trouble troubles you [[1] Не беспокой беспокойство, пока беспокойство не побеспокоит тебя.]». Непосредственно на повестке дня у меня стояла другая «trouble»: по-прежнему непонятный Департамент «К», для выдачи сообщения о местоположении которого меня столь надежно и идентифицировали. Кстати, где же он находится? Я вставил уголок пластины удостоверения в разъем на локтевом сгибе левой руки, и в моем сознании возник план Бухареста и его окрестностей. Департамент находился совсем рядом с Бухарестом, но в стороне, противоположной от Управления. Судя по плану, территория Департамента примыкала прямо к озеру Снагов, любимому месту отдыха местных жителей. До назначенного времени у меня оставалось еще больше часа, но гулять в парке Управления или тем более в городе, настроение как-то пропало. Я решил полетать на флаере над озером, успокоиться и, так сказать, осмотреться. Забравшись в кабину своего летательного аппарата, глотнув кофе из термофляги и немного посидев, не думая ни о чем, я почувствовал, что уже способен вести машину на ручном управлении. Поскольку флаеров над городом практически не было, я, не торопясь, немного покружил на малой высоте над Бухарестом и направился к озеру. Сверху было хорошо видно, что узкое длинное озеро представляет собой заполненную водой трещину в горах, которые, теперь уже очень старые, превратились в пологие холмы. Но кое-где берег обрывался в озеро довольно высокими скалами. Берега Снагова заросли лесом, близко подходившим к берегу. И в лесу, и по берегам видны были виллы, коттеджи, домики и походные палатки. Местами берег просто кишел отдыхающими. Территория Департамента «К» оказалась довольно обширной и напоминала типичный санаторий. Два здания побольше были расположены на склоне холма и с одной стороны имели один этаж, а со стороны озера – два. Их архитектура тоже была типично санаторной: много стеклянных стен, лесенки, колонны, большие и маленькие веранды и балконы. В лесу виднелись крыши небольших особнячков, разбросанных по всей площади, занимаемой Департаментом. Вдоль дороги от ворот до главного здания располагались спортивные площадки, корты и даже футбольное поле. Широкие и узкие лестницы спускались к озеру. На берегу под серебристыми ивами на крохотной набережной находилось кафе с белыми столиками под разноцветными зонтами. Тут же был бассейн с вышками для прыжков в воду и лодочная станция с отдельной стоянкой для маленьких яхт. Все выглядело исключительно благостно, вот только отдыхающих нигде не было видно. Запустение напоминало сегодняшнюю обстановку в Управлении, поэтому я был уверен, что прилетел в нужное место. Главный вход находился со стороны, противоположной озеру. Стоянка была невелика и совершенно пуста. Свой флаер я пристроил аккуратно с краю, но все равно он занял почти четверть площадки. «Где же они ставят свои машины?» – машинально отметил я про себя. Подойдя ко входу, я заметил, что прозрачные двери и стелы, сквозь которые на просвет была видна веранда на другой стороне здания, имеют отчетливый голубоватый оттенок и толщину сантиметра четыре. «Хороший санаторий, добрый»,- подумал я. Примерно такие стены были и на смотровых палубах кораблей Космофлота. Мало этого, я заметил характерные пазы для шторок из броневых плит, что мне было также до боли знакомо. Близкий сердцу почерк корабельных конструкторов. Мне стала предельно ясна картина, увиденная сверху. Это был не просто единый подземный корпус с наземными постройками над выходными шахтами. Это был док с малым транспортником типа моего «Принца Георга», являющийся частью берега озера Снагов. Если кораблю придется стартовать, то и запас воды – непосредственно под рукой, никаких проблем. Знакомая предусмотрительность. Черт возьми, хорошей же жизнью жили селферы на протяжении сотен лет! Или они опасаются чего-то такого, чего и сами еще не видывали? А может, точно знают и ждут? Мне стало как-то не по себе. Я вспомнил службу в Патруле и Разведке, исчезновение Сереги… Тогда я был еще слишком молод и беспечен и не задумывался о смысле полетных заданий, вообще-то нелепых ввиду полной безобидности известных нам девяти цивилизаций. А может, не таких уж и безобидных? Или не девяти? И что насчет Пирамид? Еще я припомнил слухи о том, что якобы на другом конце Галактики обнаружилась цивилизация, не уступающая нам в техническом развитии, но связь с ней внезапно беспричинно прервалась… *** В «стеклянном» холле меня встретил дежурный, совсем молодой лейтенант, год-другой как из Академии, четко козырнул, проверил мое удостоверение в терминале компа и заметил: – Вы прибыли несколько раньше назначенного времени, но приказано вас допустить, когда бы вы ни появились. «Интересная формулировка, а если бы я опоздал на сутки? В конце концов, я – в отпуске и мог быть где угодно». Лейтенант сообщил, что нужный мне кабинет находится в конце коридора первого этажа левого крыла здания. Кроме дежурного, ни в холле, ни в коридоре ни одной живой души не наблюдалось. Я добрался до кабинета № 23, распахнул дверь и застыл на месте. В комнате, явно приемной, так сказать, в предбаннике, над столом склонилась женщина. Это было странно. В Космофлоте по старой традиции секретарями, референтами, адъютантами и курьерами служили только мужчины, недавние выпускники Академии, стажеры, а летом – курсанты-практиканты, как тот курьер, что доставил мне депешу. Женщина подняла голову, и я увидел, что это – молоденькая девушка. И какая девушка! Сияющие доверчивые глаза, светлое, почти прозрачное лицо, нежные бледно-розовые. губы. В общем, ощущение чистоты и невинности. Ангельский лик, окруженный золотистым нимбом волос, был, несомненно, чудным произведением природы, а не результатом труда искусных хирургов-косметологов. Она была, конечно, в космофлотской форме, но без куртки. Просто в белой майке без рукавов и в стандартных белых брюках, заправленных в белые же флотские сапоги. Но, клянусь, на любой вечеринке она выделялась бы в толпе самых изысканно разодетых, вернее, изысканно раздетых, красавиц, как бриллиант среди простых камней. Тем временем сквозняк распахнул приоткрытое окно и сдул со стола несколько бумажных листов с рукописным текстом. Она кинулась их собирать. Я, наконец, сообразил закрыть дверь и тоже бросился собирать разлетевшиеся по полу бумаги. Когда я протянул ей собранные листы, она, принимая их тонкой изящной ручкой, взглянула мне прямо в глаза и улыбнулась. Она улыбнулась! Мне! Я стоял, как чурбан, и тоже улыбался какой-то дурацкой застывшей улыбкой. А в это время внутри у меня бушевал ураган. Кровь шумела в ушах, гормоны выплескивались в кровь, в крови разгорался пожар. Сумбурные мысли метались и сталкивались в извилинах мозга. Мелькали заманчивые эротические видения, в которых образ этой незнакомой девушки странно переплетался с образом Нади Назаровой. …Надю, восходящую звезду балета, я увидел в передачах по Сети еще на подлете к Солнечной системе и сразу же влюбился в нее по уши. Сидя в лагере археологов, я каждый день пересматривал все записи с ее спектаклями, мечтал о ней, как зеленый юнец, и изобретал хитроумные способы знакомства… Да, похоже, в моей стремительной карьере есть немалые минусы. Все члены экипажа, особенно молодые, обычно легко заводили более или менее продолжительные связи внутри родного корабельного коллектива, благо выбор кандидатур, особенно на больших кораблях, весьма широк. Меня же роль капитана ставила в особое положение, не давала мне права свободно реализовывать. подобно другим членам экипажа, естественные потребности моего молодого активного организма. А перерывы между рейсами были слишком коротки, чтобы я мог найти девушку, подходящую для длительных близких отношений. Потеря Луизы серьезно осложнила мою личную жизнь. Хотя как можно ее винить, если я покидал ее на долгие-долгие месяцы? И теперь я чувствовал, что реагирую на красивых девушек как тридцатилетний юнец, а не как пятидесятилетний молодой человек с некоторым опытом и нормальной личной жизнью. Нет, пора, пора спускаться на Землю, заводить себе постоянную подругу и всерьез заняться проблемой продолжения рода Комаровых. И почему бы и не с этой неожиданно встреченной девушкой? Может, это – подарок судьбы? «А как же Надя?» – спросил мой внутренний голос. Я чувствовал себя этаким буридановым ослом… – Александр, вы прибыли несколько раньше, но можете пройти в кабинет,- наконец милый голосок достиг моего сознания. Пока внутри меня кипела жизнь во всех ее проявлениях, мой организм как целое нелепо стоял столбом на середине приемной, не воспринимая сигналы окружающей среды. А ко мне обращались, похоже, не в первый раз. Небесное создание уже убрало все листы в стол и открыло дверь в кабинет, пропуская меня внутрь. Еще не придя в себя, я по инерции зашагал по мягкому ковру, и только пройдя половину просторного кабинета, осознал, что кабинет пуст. Я повернулся, чтобы узнать, в чем дело, и сердце мое остановилось. В приемной девушка уже успела надеть форменную куртку, и это был китель с адмиральскими эполетами. Черты ее лица неуловимо менялись, становясь определеннее и жестче, и вот уже чеканный профиль не позволял спутать это лицо ни с одним другим лицом на свете. Золотые волны волос уже были собраны в высокую прическу, похожую на морскую – раковину. Адмирал! Адмирал! Что за день! Сердце мое опять начало биться, но с какими-то подпрыгиваниями. Тем временем Адмирал подошла ко мне и спокойно произнесла: – Капитан, вольно! Видимо, в состоянии ступора я автоматически принимаю стойку «смирно». Военная подготовка в Академии на высоте, сбоев не дает. – С этого момента мы будем много времени проводить вместе. Я вас прошу, когда нет посторонних, не тянуться по стойке «смирно» и вообще забыть о субординации. Меня это очень утомляет, да и вам тяжело будет все время напрягаться. Ведь были времена, когда мы с вами подолгу болтали запросто.- Она лукаво улыбнулась. «О чем она говорит?» – моему изумлению не было предела. Я первый раз видел ее так близко и никогда раньше с ней не разговаривал. – Присаживайтесь к столу, выбирайте, где вам удобнее устроиться,- сказала Адмирал и села во главе стандартного Т-образного стола с зигзагообразной столешницей в его длинной части, указав мне на кресла в ближайших изгибах. – Не возражаете, если я буду называть вас просто Алекс? Или, лучше, Саша? – Она явно давала мне время прийти в себя. – Алекс, вы получаете два новых назначения. Начнем сегодня с первого и главного: теперь вы входите в состав группы особого назначения, подчиняющейся непосредственно мне. С этой минуты вы поступаете в полное мое распоряжение и отвечаете за все свои действия только передо мной. А я отвечаю за вас и ваши действия. Это назначение не подлежит широкой огласке. И в тех случаях, когда возникнет необходимость подтвердить свой статус и право совершения действий, не вписывающихся в ваши непосредственные должностные обязанности, вы должны представляться, добавляя к своему званию код «А-614-гурвинек-п-лис». Давайте ваше удостоверение, я введу новую кодовую запись. Я протянул Адмиралу пластину личного удостоверения. Все это прозвучало странно и как-то нелепо. Ни в Академии, ни за двадцать лет службы в Космофлоте я ни о чем подобном никогда не слышал, а ведь я был как-никак капитаном первого ранга, одиннадцать лет командовал кораблями. С другой стороны… Каждому из нас вживлены спецпроцессоры, и уверен ли я, что знаю их функции все без исключения? Тут я припомнил пару случаев, о которых почему-то никогда до этого момента не вспоминал. Один раз – на моем катере разведки в Патруле, а другой раз – на «Королеве Марии», я, кажется, заставал своих подчиненных в каких-то странных ситуациях. Но я никак не мог вспомнить, кого именно и в каких именно ситуациях. Помню только, что я получил тогда исчерпывающие объяснения, вот только какие? Так. Похоже, мой новый код – для встроенных процессоров в наших мозгах и для идентификационных машин флота. И, может быть, непонятных мне ситуаций было гораздо больше, а вспомнить я могу только две? В любом случае это означает, что кроме официальной структуры флота и официальной его деятельности есть другие структуры и другая его деятельность. Так, так… Адмирал вернула мне мое удостоверение. Я молча ждал продолжения. Она тоже молчала. Наконец она усмехнулась: – Что ж, выдержка у вас есть. – Мэм, я уверен, что вы мне все объясните. – Со временем вы привыкните называть меня Мелиссой. Но не будем торопить события. Алекс, о чем вы подумали, когда сегодня у вас снимали карту мозга? – Я подумал, что проводится идентификация личности в связи с особой секретностью информации о расположении Департамента «К». Но когда я увидел вас, я понял, что дело в чем-то другом,- я решил, что вдаваться в тонкости моих соображений и переживаний неуместно. Действительно, зачем идентифицировать личность перед встречей с селфером? Селферы обнаружат подмену надежнее любого теста. – Да, верно,- сказала Адмирал с такой же интонацией, с какой в детстве мама говорила мне: «Саша хороший мальчик!» Она набрала на пульте своего стола команду, и над плоскостью встроенного в стол голоэкрана возникла объемная картина мозга, судя по всему, моего. – Это сегодняшняя карта,- сказала Адмирал,- а вот ваша карта, снятая перед окончанием Академии. Над столом появилась вторая голограмма. На мой взгляд, они были совершенно одинаковы. – Я сейчас выделю структуры мозга, отсутствующие у большинства людей,- как-то буднично произнесла Адмирал. Да, этот день был днем сюрпризов. Наверное, я воспринял слова Адмирала спокойно только потому, что уже истратил сегодня, как я полагал, весь запас своих эмоций. По сути, она сейчас сообщила мне, что я – тоже селфер. Вернее, могу им стать. На какое-то мгновение я утратил ощущение реальности. Никогда ни на секунду я не представлял себе, что могу оказаться селфером. Человечество состоит из четырнадцати миллиардов обычных людей и примерно двух тысяч селферов. Есть еще сколько-то тысяч Потенциалов, которые могут превратиться,- а могут и не превратиться,- в селферов. Понятно, что оказаться Потенциалом, а потом – селфером столь маловероятно, что никто из людей никогда об этом и не мечтает. Я тупо смотрел перед собой. Наконец я осознал, что смотрю на женщину в адмиральской форме, которая с интересом наблюдает за мной. Она, кажется, сказала, что ее зовут Мелиссой? Ну да, у селферов ведь только одно имя, ни фамилии, ни отчества. Раньше я ее имени не знал, в Космофлоте ее всегда называют «Адмирал» и обращаются «мэм»… Я не знал, что сказать и надо ли что-то говорить. И вообще последние полчаса я как-то вжился в роль бессловесной статуи. Оказалось, что это очень удобно. Защитный рефлекс, выработанный миллиардом лет эволюции, однако. Мелисса – я решил теперь так про себя называть Адмирала- закурила и после пары затяжек начала показывать дымящейся сигаретой, что именно мне надо увидеть в объемных голографических изображениях. На карте моего мозга, снятой двадцать лет назад, были отмечены на бледном фоне крупные и мелкие темные зерна, разбросанные по всему объему мозга. В каких-то областях их было больше, где-то – меньше. Одно из крупных зерен, если присмотреться, было окружено темным нимбом. Мелисса выделила и увеличила эту область, и я понял, что это зерно, как одуванчик, поросло тонкими волосками. На сегодняшней карте все зерна были крупнее, большинство из них окружали нимбы, а пять штук были похожи на раскрывающиеся колючие бутоны. Когда Мелисса увеличила изображение, я увидел, что эти бутоны соединены между собой небольшим количеством тонких нитей и некоторые из этих нитей выглядят мохнатыми. Конечно, я понял, что вижу начальные стадии развития второй структуры мозга, которая, встраиваясь в основную структуру, обеспечивает необычайные способности и свойства селферов. Я видел это в учебниках, но никогда не мог предположить, что подобная структура есть и у меня. Я всегда чувствовал себя самым обыкновенным человеком. Никаких особых способностей, кроме разве что технических, у меня не было. – А это не ошибка? – спросил я осторожно.- Это мои карты? Мелисса задумчиво рассматривала мою сегодняшнюю карту. Наконец, она сказала: – Алекс, мы следим за твоей семьей много поколений. Эта мутация по линии твоего отца обнаружена уже больше шести сотен лет назад. До тебя наиболее сильно выраженные признаки были у твоей прапрабабушки Елены, она была отчетливым Потенциалом, но не успела стать селфером. Твою семью и Елену я вела лично. С Еленой мы работали вместе и были друзьями почти двести лет. Ее необратимая смерть была для меня большой потерей. Мелисса замолчала. Надо же, в семье никто ни о чем не подозревал! Я даже не знал, что бабушка Лена служила в Космофлоте. Она была ксенологом, но умерла, когда я был еще маленьким и не интересовался ее работой. – Когда ты родился и я увидела твою карту, то так обрадовалась! У тебя было чрезвычайно много зерен. С первого дня твоей жизни я – твой Ведущий. Теперь пришло время сознательной работы. Стать селфером трудно. – А быть селфером? – спросил я тихо. – У нас нет выхода. В последней фразе слово «нас» относилось и к человечеству, и к селферам, и конкретно к нам с Мелиссой. На все человечество селферов сейчас было чуть больше двух тысяч, а проблем и забот… В истории Земли образовался некий замкнутый круг Люди, улучшая условия своего существования, создали в конце второго тысячелетия искусственную среду обитания, которая обеспечила резкое возрастание численности вида homo sapiens и выжить без которой несколько миллиардов существ этого вида уже не могли. Но искусственная среда могла существовать только непрерывно развиваясь, что требовало все новых усилий со стороны человечества и новых затрат ресурсов планеты. Выход в космос оказался лишь следующим витком этой гонки, еще более сложным и опасным. В настоящее время четырнадцать миллиардов человек продолжали осваивать, расселившись по планетоидам и многочисленным космическим базам, Солнечную систему и непрерывно расширяли зону своего присутствия в Галактике. Почти четверть объема Галактики человечество успело уже довольно подробно исследовать и начать использовать в своих интересах. В различных звездных системах уже имелось тридцать шесть планетарных поселений, больше сотни баз и орбитальных станций, а десятки экспедиций каждый год отправлялись за пределы исследованной части пространства. Человечество нуждалось в ресурсах и знаниях и, чтобы добыть их, вынуждено было затрачивать опять-таки все больше и больше ресурсов. В процессе космической экспансии мы обнаружили девять иных цивилизаций и установили с ними дипломатические, культурные и торговые связи. Мы нашли двадцать две планеты, где вот-вот в ближайшие миллионы лет должен был появиться разум. И всем этим масштабным нашим хозяйством надо было скоординировано и эффективно управлять… А еще были научные исследования во всем диапазоне человеческих знаний и внутренние проблемы человечества… И на все проблемы было всего две с небольшим тысячи селферов и несколько тысяч Потенциалов! Селферы появились то ли как закономерный, то ли как парадоксальный результат процесса эволюции разумного вида. Наука, порождение разума, стимулировала его дальнейшее развитие и сделала интеллект главным фактором эволюционного отбора. Техногенная цивилизация, плод науки, резко увеличила уровень мутаций у всех видов планеты и конечно же у homo sapiens. Своеобразные мутации мозга, причем мозга высокоразвитого, привели к появлению нового типа существ, которые были способны сознательно управлять всеми функциями своего организма, перестраивать и строить новые ткани и органы, включая собственно мозг, по планам, вовсе не предусмотренным природой, и при этом все-таки во многом оставались людьми. Ну, а мелочи типа практической неуничтожимости или теоретического бессмертия были только некоторыми следствиями новых способностей: строить свой организм в соответствии с собственным желанием, наращивать память и развивать возможности мозга, создавать внутри себя специальные структуры и без внешних технических средств управлять полями, поддерживать связь на расстоянии многих световых лет, предвидеть будущее или уметь очень точно его прогнозировать… Если бы не появились селферы, остатки человечества, возможно, еще и сейчас существовали бы в виде дичающих племен со взбесившимся генофондом на разоренной выпотрошенной замусоренной планете. И не было бы никаких надежд на возрождение человечества или на зарождение и развитие иного разума на Земле, лишенной всех ресурсов. Селферы смогли провести человечество по узкому единственно возможному пути между Сциллой и Харибдой войн, эпидемий, энергетических и сырьевых кризисов, перенаселений и опустошений и вывести в Космос. А для селферов человечество было источником – и до последнего времени единственным – появления новых селферов. Долгое время попытки селферов размножаться обычным путем ни к чему не приводили. Обычные женщины от селферов-отцов рождали обычных людей, и изредка – Потенциалов. А женщины-селферы… Поле будущей матери-селфера, которое она не могла контролировать во сне, разрушало несформировавшийся мозг плода, и он погибал. Попытки выращивать зародыши селферов вне тела матери в лучшем случае приводили к появлению таких же Потенциалов, каким оказался и я, без всякой гарантии, что они сумеют стать настоящими селферами. У Мелиссы, Первого селфера, ее единственная дочь Катрин, она же Шемаханская Царица, родилась – это написано в школьных учебниках,- когда Мелисса была только Потенциалом и даже еще не подозревала о своей мутации. Отец Катрин был обычным человеком. Катрин родилась Потенциалом, унаследовав мутацию матери. Другие два Первых селфера – Майкл и Борис – были друзьями Мелиссы. Это редкостная случайность и большая удача для человечества, что сразу четыре Потенциала появились примерно в одно время и в одном месте, да еще и были знакомы друг с другом: они учились в одном университете, хотя и в разное время, и все они были физиками и работали в смежных областях науки. Обнаружение и превращение Потенциалов в полноценных селферов было делом трудоемким и сложным, которое далеко не всегда завершалось успехом. Поэтому селферы не оставляли попытки получить свое потомство в виде не обычного человека или Потенциала, а настоящего селфера, пусть еще совсем не зрелого, но чей мозг уже при рождении содержал бы не просто зерна второй структуры, а настоящую сеть, хотя бы и не вполне развитую. Проблема заключалась в том, что мозг каждого селфера очень индивидуален и генерирует поле, характеристики которого весьма сильно отличаются от характеристик полей других селферов. Конечно, на какое-то время селфер может перенастроить свой мозг в определенных пределах и установить связь с другим, селфером, но полный резонанс практически недостижим, да и даже недолгий сеанс связи требует значительных усилий. Принципиальное решение проблемы было найдено давно: поле спящей будущей матери должно компенсироваться суперпозицией полей сразу нескольких селферов. Но практическая реализация затруднялась сложностью подбора группы с полями, подходящими для эффективной компенсации. Кроме того, в группе должно было быть довольно значительное число селферов. Создание такой группы означало, что девять месяцев десятки селферов, специально подобранных для конкретного случая, будут заняты только одной проблемой – появлением на свет нового селфера, а их обязанности на это время должны взять на себя другие. Проблемы человечества такой возможности почти не давали. Вот почему Мелисса должна была сделать все возможное, чтобы вырастить из меня селфера. Я понял, что селфера из меня растили с момента моего рождения и что многое в моей жизни было совсем не случайным: смена школ и учителей, назначения на разные корабли и быстрое продвижение по службе… Пока я пытался привыкнуть к мысли, что я – зигзаг природы, Мелисса достала из шкафчика за деревянной панелью бутылку из темно-синего стекла, два бокала и большое блюдо с пирожками. – Алекс, давай отметим твой новый статус,- Она налила в бокалы густое вино.- За то, чтобы ты стал селфером! Мы чокнулись и выпили. Это было не вино. Напиток имел запах апельсина, а по вкусу напоминал молоко. – Что это за вино? Я такого никогда не пробовал. – Конечно, потому что это не вино. Ты знаешь, что никто не может сделать из тебя селфера, кроме тебя самого, но процессу можно помочь. Эта жидкость содержит вещества, которые стимулируют развитие мозга, его второй структуры. Кстати, ты знаешь, что эти зернышки второй структуры – в некотором роде функциональные аналоги коры головного мозга? И такая структура не новое явление в природе. Например, мозг птиц устроен похожим образом. «Боже, какая умница моя мама! – подумал я.- Не зря она говорила, что разумным видом на Земле могли стать птицы!» – Так что информация о второй структуре,- продолжала Мелисса,- содержится в определенной группе «молчащих» генов человека, и время от времени зачатки подобных структур в мозгу у людей проявлялись. Но чтобы развиться, этим зачаткам необходима высокоорганизованная основная структура мозга. Мелисса затянулась очередной сигаретой, а я активно закусывал «вино» пирожками, поскольку завтракал довольно давно, да и душевные волнения, как известно, возбуждают аппетит. Пирожки были изумительные: домашние, еще теплые, с мясом, с капустой и с вареньем. Не могу сказать, какие вкуснее. Неужели Адмирал сама печет пирожки? Поскольку Мелисса взяла всего один, я старался за двоих. В конце, концов, не оставлять же их черстветь! Мы выпили еще по бокалу за моих предков, не давших мутации исчезнуть. Мелисса продолжала: – Вот «особые селферы». Они появились гораздо раньше нас, в другое время и в другой культуре. Вторая структура у них развита, но имеет иную конфигурацию: зерна соединены не в единую сеть, а в кольцевые структуры, не связанные между собой. Мы с ними плохо понимаем друг друга, у них действуют другие механизмы обработки информации, у них другая логика, какие-то другие смыслы существования. Они не идентифицируют себя ни с людьми, ни с нами. Даже между собой они практически не общаются… В этот момент на комп Адмирала пришел вызов. Она включила только звук. – Мам, так что, оказывается, я не лечу? – послышался возбужденный голос. «Это же Шемаханская Царица! Господи, никогда не думал, что попаду в такую компанию! И, похоже, теперь навсегда. Надо потихоньку привыкать». – Киса, я просто не успела тебе объяснить. Тебе пришлось так срочно нас покинуть… – Мама, но ты же видела, меня вызвали в Риву! Могла бы скинуть вопросы по Альбине и Альбе на меня или на комп флаера! – Кисонька, но ты же понимаешь, узнала бы ты чуть раньше или чуть позже, все равно никуда не деться. Посмотри внимательнее страницы 58 и 59 протокола. Без тебя не справиться. Кроме того, а кто Сэму поможет? – Ну почему опять я?! Я хочу полететь! Имею я право отдохнуть и поучаствовать? А Сэм и сам должен, это его дело! А по Альбине с Альбой Ирина все организует! И Рита ей поможет! Успеют и без меня! В конце концов, если бы все вскрылось раньше, я бы уже все проблемы сняла! Если надо, то с головами!! – Киса, ты же понимаешь, у Ирины с Ритой нет твоего опыта. Пусть они работают с тобой и учатся. Нам улетать через две недели. Транспорты за это время точно не отправить. Хорошо, если ты справишься недели за три. Ты понимаешь, что месяц – недопустимо много, на базах и так тяжело будет. Слава богу, суперкарго «Патрика» оказался таким внимательным! Представь себе, какая была бы катастрофа!… А Сэм, конечно, виноват, сам вляпался и нас всех вляпал. Но ему надо помочь. Похоже, развивался небольшой скандал в семействе Первых селферов. Вот уж не думал… Тем временем Мелисса включила полную связь с защитой, и я оказался предоставлен сам себе. «Так, значит, Шемаханская Царица хочет куда-то вместе со всеми, видимо, селферами, лететь и поучаствовать в чем-то, а ее мать, то есть, Адмирал, ее не берет на мероприятие, выдвигая в качестве причины внезапно возникшие проблемы. Интересно, почему? И что за мероприятие? А кто такой Сэм, который вляпался? И во что? С Альбиной и Альбой, скорее всего, понятно: срыв поставок, без которых обе базы погибнут». При этой мысли мне стало как-то нехорошо. И тут я почему-то ясно вспомнил разлетевшиеся в приемной листы, которые поднимал с пола. Рукописный текст – экзотика, и его читать трудно, особенно вверх ногами, да я тогда и не пытался читать. Просто сейчас эти листы стояли у меня перед глазами, и я мысленно пробовал разглядеть их получше. Что-то в них было такое, из-за чего они мне вспомнились именно сейчас. Вообще-то бумага и рукописные тексты являются наиболее надежным хранилищем секретов. В компе секрет хорошо не спрячешь, а в том, что селферам есть что прятать, я уверен. По крайней мере, от глупости людской. Как я мысленно ни пытался перевернуть в нормальное положение текст, как ни вглядывался мысленно в мелкий почерк, разобрать написанное не смог. Но! На трех листах встречались одинаковые красивые закорючки, более крупные, чем другие буквы. Похоже, это были заглавные буквы «А». С заглавных букв «А» на разных листах начинались слова различной длины. На одном листе – очень длинные слова. Может, «Атананариву»? Уже хорошо, в масть. Поскольку это столица Мадагаскара, финансовая Мекка Земли, где находится Министерство Шемаханской Царицы. Атананариву все называют, конечно, «Рива». Туда-то Катрин и вызвали с какого-то совещания, где без нее всплыла история с транспортами на Альбину и Альбу. Я хорошо себе представлял, о какой катастрофе, судя по всему, шла речь. Дело в том, что обе огромные базы существуют на полном внешнем обеспечении, кроме воздуха, воды и энергии, конечно. Снабжение осуществляется регулярными рейсами, задержка которых грозит базам если не гибелью, то переходом в консервационныи режим ожидания, смотря на сколько задержка. В любом случае перебои в снабжении оборачиваются массой потерь и проблем. Расписание рейсов транспортов составлено таким образом, чтобы периоды подготовки грузов и загрузка транспортов на Альбину и Альбу не совпадали, поскольку работы эти очень объемные и организационно весьма сложные. Но в этот раз, как я знал, в результате мелких неприятных случайностей «Виктор Синицын», транспорт Альбины, опоздал, и они с «Патриком Роузом», транспортом Альбы, встали в доки на профилактику и под погрузку практически одновременно. Чтобы не перекрывать грузовые потоки и максимально полно использовать резервы, «Виктора» поставили поближе, в Лунный Док, а «Патрика» – в Большой Док, который движется, как планета по корректируемой околосолнечной орбите, чуть дальше от Солнца, чем Земля. Из услышанного разговора следовало, что дня три тому назад суперкарго «Патрика» обнаружил в своих трюмах грузы, предназначенные для Альбины, и нехватку грузов, предназначенных для Альбы. Случайно перепутать маркировки и накладные еще на Земном терминале или на Лунных складах, полагаю, было проще простого, тем более в состоянии аврала, поскольку «Виктор» сильно опаздывал. Я давно обращал внимание на то, что система маркировки грузов начальными буквами названий планет назначения чревата. Особенно в данном случае: и Альбина – «Alb…», и Альба – «Alb…». Хорошо, что «Виктор» еще не успел уйти! Учитывая, что база на Альбе – военная, а на Альбине – биологическая научно-исследовательская, народу на Альбине пришлось бы туго без своих специфических грузов. Понятно, что авральная перезагрузка кораблей будет напоминать пожар в сумасшедшем доме в момент землетрясения. И понятно, почему в этом случае не обойтись без Шемаханской Царицы с ее уникальными мозгами селфера-математика и опытом финансиста-экономиста, управляющего потоками ресурсов человечества не одну сотню лет. Но при чем здесь припомнившиеся мне листы на полу в предбаннике? С Ривой уже понятно. На других двух листах слова с буквой «А» покороче, означают, наверное, «Альба», а подлиннее – «Альбина». Ну и что? А, там стояли даты! Букв в названии месяца было совсем мало… Май! А сейчас – заканчивается июнь! Так, Так, так… Похоже, что Адмирал была в курсе проблем с «Виктором» и «Патриком» еще в мае, когда погрузка только начиналась. И спокойно молчала? Ставя под удар судьбу Альбины? Не может быть! А если вся история организована и аккуратно рассчитана ею самой? Тогда, конечно, никакой угрозы нет, но видимость грядущей катастрофы – полная. Но зачем? Только чтобы не пустить родную дочку на какое-то выездное мероприятие? Что же это должно быть за мероприятие, чтобы уж даже селфера не пускать??? Как, однако, мамочка доченьку вокруг пальца обводит? А? Вот тебе и финансовые мозги. А мамочка хороша! Тут мамочка-Адмирал завершила беседу с дитем. Похоже, все получилось. Не важно, что дитю почти полторы тысячи лет. Мать все равно старше и опытнее. – Ну,- сказала Мелисса умиротворенно,- еще по бокалу? Я набрался наглости и рискнул: – За удачно завершенную операцию! – Ха! Неплохо! Я никогда в тебе не сомневалась! С тобой будет приятно работать. Мы выпили. Я обнаглел окончательно и спросил: – Мэм, а почему вы разговаривали с дочерью по обычной связи? – Алекс, ты сюда прилетел на флаере? – Да. – А почему не на «Джо»?… … – И вообще, мы так ленивы. Мы все – сибариты, эпикурейцы и даже где-то гедонисты,- она помолчала,- а приходится все время вытирать человечеству сопли, не гнойные, так кровавые! А теперь – не только человечеству,…! Это утомляет. Мы молча потягивали «вино». – Мэм, а почему вы сказали, будто мы с вами давно хорошо знакомы? Я видел вас только в Академии, на смотрах и на экзаменах. Она улыбнулась: – Ты был мой любимый ученик. Адмирал пригладила волосы, на лице ее обозначились высокие скулы, на носу появилась небольшая горбинка. На меня смотрела мадам Ванесса. Она усмехнулась: – Я ведь уже сказала, что стала твоим Ведущим сразу после твоего рождения. Тут в моей душе зашевелились страшные опасения, и я осторожненько спросил: – А кем еще вы были в моей жизни? – Ну, видишь ли, я все-таки – Адмирал, да и других дел у меня хватает, не только в Космофлоте. Больше времени ни на какую роль для тебя я найти не смогла. Но я все время наблюдала за тобой. И очень пристально. Надеюсь, я не покраснел. Интересно, она в курсе всего-всего? Она продолжала: – Должна сказать, что до сих пор ты оправдывал все мои ожидания. Ты молодец. Ну, кое-что заставляло меня улыбнуться. Но стыдно за тебя не было никогда. «Интересно, а знает ли она про Барракуду? Наверняка знает. А про альфьюрит?» Ее лицо вновь приобрело черты Мелиссы. Но рука, в которой она держала сигарету, вдруг начала отчетливо зеленеть, кожа загрубела и потрескалась, изящные пальцы удлинились, утолщились и искривились, длинные ногти превратились в загнутые треугольные когти, зеленая кожа потемнела и покрылась сероватым налетом. «Игуанодон, нижний мел»,- сообразил я и решил посмотреть, что будет дальше. Надо сказать, что эта огромная лапа с остатками серебристого лака на когтях и сигаретой между «пальцами» выглядела омерзительно. Своеобразный у селферов юмор, однако. Мелисса смотрела на меня. Я молчал. Зелень на коже начала подниматься выше, к локтю. – А можно потрогать? – спросил я с интересом, протягивая через стол руку.- Всегда хотел узнать, каков Iguanodon bernicsatensis на ощупь. Мелисса рассмеялась. – Ах да! Я и забыла. Ведь твоим первым увлечением, еще в самом нежном возрасте, была палеонтология! Действительно, мое раннее детство прошло в окружении странных животных. Поскольку мой отец – археолог, а мама- биолог, естественным пересечением их интересов была палеонтология. Да и познакомились они на раскопках очередного кладбища динозавров в Южной Сибири, на границе зоны вечной мерзлоты. Помню, года в два-три моим любимым развлечением было разглядывание картинок в монографиях с реконструкциями обликов вымерших животных по их окаменелым костям. А в детской с большим потолочным голоэкраном я играл среди жутких тварей палеозоя и мезозоя. Они бродили по моей комнате, жили своей жизнью, издавали странные душераздирающие звуки, сражались и пожирали друг друга. В этих голофильмах были и постоянные персонажи, среди которых у меня имелись свои любимцы. На одном симпатичном маленьком стегозавре, которого я называл «коник», мне очень хотелось покататься, и я не понимал, почему я никак не могу на него залезть. Других животных, которые мне сильно не нравились, я все время пытался потоптать ногами и, поскольку это не удавалось, очень сердился. Иногда я засыпал на теплом полу детской, а надо мной с хрустом и трубным ревом продолжали бродить какие-нибудь бестелесные диплодоки. Когда к моим родителям приходили друзья, они постоянно возмущенно удивлялись, как это малютке позволяют играть в такие страшные жестокие фильмы, а папа посмеивался: – Ребенок должен знать жизнь! Тем временем лапа игуанодона побледнела и сморщилась, и Мелисса сняла со своей руки, как перчатку, сухую тонкую пленку и выбросила ее в камеру мусоросжигателя за настенной панелью. – Мэм,- решился я задать вопрос,- а в бронтозавра вы можете превратиться? – В моей локальной базе данных,- она показала на свой лоб,- записи бронтозавра нет, но я могу скачать по Сети. Это будет самый настоящий бронтозавр и для самих бронтозавров, и для любого, у кого нет под рукой необходимой аппаратуры, чтобы обнаружить внутри него мой мозг. Но ты представь, сколько я должна съесть, чтобы набрать необходимые тридцать тонн? А потом? Потом их надо будет куда-то деть… Так что без крайней необходимости… Вот, правда, на Саракосте, помню, быть ящером мне в общем-то понравилось. Они там похожи больше всего на наших Tarbosaurus bataar, знаешь, на тех, из верхнего мела. Я кивнул. «Как же, как же, знаю, знаю». Тарбозавры в голофильмах мне не нравились как никто другой, но топтать и даже просто пинать их ногами я как-то не осмеливался, уж слишком они были громадные и злобные. – Вообще-то,- продолжала Адмирал,- теоретически верхнего предела массы нет, но при больших массах и объемах встает проблема управления,- я имею в виду масштабы уже космические. А вот нижний предел масс и габаритов, конечно, существует. Ну не смогу я превратиться в мышку! Или даже в кошку. Алекс, а что мы все сидим за столом? Давай переберемся на веранду. Она подошла к большому окну, до сих пор закрытому длинными желтыми шелковыми шторами, и оказалось, что это не окно, а стеклянная дверь, за которой была веранда с такими же желтыми шторами и дверью, выходящей на крыльцо. Мы вышли на веранду, где стоял массивный диван, такие же массивные кресла и тяжелый деревянный столик. – Ты располагайся, а я сейчас, пожалуй, сделаю нам кофе,- сказала Мелисса. Я вышел на крыльцо. Вид на озеро почти полностью был закрыт лесом, спускающимся к берегу. Прямо напротив крыльца, по другую сторону дорожки из гранитных плит, росла огромная голубая ель. Нижние ветки подсохли, и землю под ними устилал ковер из прошлогодних иголок. Правее ели от дорожки ответвлялась гранитная лестница, спускающаяся к озеру. По сторонам лестницы росли невысокие кусты с белыми соцветиями. На солнце над кустами висели стрекозы, время от времени мгновенно меняющие свою позицию и вновь зависающие над цветками почти неподвижно. Трепещущие прозрачные крылья были почти не видны и только окружали радужным ореолом длинные сегментированные тела. Огромные шарообразные глаза и слегка поджатые суставчатые лапки были точно такими же, как и у Meganeura, чудовищной стрекозы палеозойской эры, когда природа была больна гигантизмом, но только сегодняшние стрекозы были в десятки раз меньше. Как хорошо, что за сотни миллионов лет они так измельчали! И как хорошо, что нас в палеозое еще не было! На солнце набежала тучка, пейзаж сразу потерял свою праздничность, и тут-то я этот пейзаж и узнал. Узнал голубую ель. Узнал лестницу к озеру. Узнал стрекоз. Я знал, что находится за углом веранды, и знал, что будет дальше в ближайшие две минуты. Я слишком часто видел эту картину во сне. Вернее, на грани яви и сна. Но все ли со мной в порядке? Не схожу ли я с ума? Может, это мне все кажется? – Мэм! – позвал я Мелиссу. – Мэм,- повторил я, когда она вышла на крыльцо,- пожалуйста, посмотрите: там, за углом веранды, под цветами львиного зева, должен ползти большой жук с рогами, похожими на оленьи. Сейчас он встретится с другим таким же жуком, и они сцепятся своими рогами. Пожалуйста, проверьте. Мелисса спустилась с крыльца и завернула за угол. – Да,- сказала она, возвращаясь,- жуки там. Можешь посмотреть сам. Я посмотрел. Все было точно так, как во сне. – А сейчас, мэм, когда эта тучка откроет солнце и через двадцать секунд на него наползет другая, вот здесь, в просвете над лестницей, мы увидим на озере две лодки-восьмерки с женскими командами. Все девушки будут в синей форме с белой полосой. И мы увидим, как вторая лодка обгонит первую. Все так и случилось. Я объяснил, стараясь говорить спокойно, что много раз видел эту картину во сне. – Да, типичная проскопия. А что еще ты видел? – спросила Мелисса заинтересованно. «По крайней мере, я не сошел с ума». Мы вернулись в кабинет. – Мэм, я вижу много разных картин, но не понимаю того, что вижу. Не могу описать объекты, которые вижу, потому что для них я не подберу названий. И я не понимаю смысла происходящего. Да и сегодняшнюю картину я считал только навязчивым сном, просто почему-то очень ярким и отчетливым. – А то, что ты видишь, тебе не кажется ужасным? Или катастрофичным? Устрашающим? – Мелисса настойчиво продолжала меня расспрашивать. – Нет, все картины выглядят довольно буднично, просто я не понимаю, что именно я вижу, мне все совершенно не знакомо. Мелисса кивнула, как мне показалось, успокоенно. – Пожалуй, могу вспомнить только две картины, которые мне более-менее понятны, хотя ничего подобного я в жизни не видел,- продолжил я.- Я часто вижу какой-то зал, большой и высокий,- я закрыл глаза и сосредоточился,- со сводчатым потолком и узкими стрельчатыми окнами от пола почти до самого потолка. За окнами угадывается парк с высокими деревьями с густой листвой, сквозь которую пробиваются яркие лучи солнца. Кое-где в окнах вставлены цветные витражи, и, когда на них попадают солнечные лучи, по залу, довольно сумрачному, бегают цветные зайчики. В зале стоят столы с наклонными столешницами. Я смотрю на зал сверху, с галереи или с балкона, и вижу внизу людей. Они ходят по залу или сидят за столами и листают большие фолианты. Мне кажется, что это – библиотека, хотя таких библиотек я никогда не видел ни в жизни, ни в фильмах. Я просто стою и смотрю, ничего особенного не происходит. – Ты ведь никогда не был на Тароосе… – Нет, мэм, это совсем не похоже на Тароос. По крайней мере, на то, что я видел в съемках. – С другой стороны, не столь уж многое из съемок мы и показываем… Ну, хорошо. А что еще ты видел более-менее понятное? – Еще очень часто вижу, как я медленно спускаюсь, возможно, на посадочном модуле, на остров, который виден мне через очень широкий иллюминатор. Или, может, иллюминатора и модуля вообще нет? А я спускаюсь на антиграве? Остров небольшой, почти круглый, весь поросший темно-зеленым лесом, над которым кое-где возвышаются ослепительно-белые купола. Лес необычный. Много деревьев с большими листьями вроде пальм или папоротников. Заросли подходят к самой воде, и линии берега не видно. Море выглядит темно-синим, но у острова оно светлее, почти бирюзовое. Солнце скрыто слоем облаков. Весь горизонт затянут туманной дымкой, и невозможно разглядеть, где кончается вода, а где начинается небо. Общее ощущение какое-то тревожное. Все это совсем не похоже на Землю, я ведь над Землей полетал достаточно, чтобы не перепутать. Мелисса задумчиво помолчала. – На Саракосту, пожалуй, тоже не похоже,- сказала она,- даже если забыть про купола. – Мэм, все остальное я просто не смогу описать… Тут опять раздался вызов по связи, и Мелисса сразу поставила полную защиту. Я расслабился и попытался привести в порядок свои мысли. Да, этот день был для меня богат на открытия. Я узнал так много всего и сразу… И не все открытия мне были приятны. Я осознавал, что прошлая моя жизнь закончилась, но чтобы к этому привыкнуть, мне нужно было время. Мне захотелось встать и пройтись. На стене кабинета я увидел рамку голоэкрана. Я подошел и тронул панель управления. Это оказалась закольцованная съемка двух женщин – Мелиссы и ее дочери. Они стояли на скалистом берегу моря у парапета из белого мрамора. Очень красивые женщины. Конечно, в нашем мире, когда каждый может с помощью косметологов изменить свою внешность в очень широких пределах, красотой удивить трудно. Но их красота была особенной. Пожалуй, главным были не черты их лиц, а внутренняя гармония этих черт. Но какими же разными они были! Трудно было поверить, что это – мать и дочь. Мелисса казалась нежной и светлой, несмотря на твердый взгляд серых глаз. Ее дочь, темноглазая и смуглая, с удлиненным овалом аристократического лица, выглядела более утонченной и загадочной. Женщины стояли, обнявшись, и улыбались. Ветер развевал и переплетал соломенные пряди с прядями каштановыми. Закольцовка была выполнена идеально: казалось, они вечно стоят на высоком морском берегу и радостно улыбаются ветру и солнцу. Мне захотелось посмотреть и другие съемки. Я включил следующий сюжет, но едва на экране появился заснеженный лес, как я услышал, что Мелисса закончила разговор и выключила связь. Я отключил экран и вернулся к столу. Но продолжить разговор нам не пришлось. На этот раз Мелиссу вызвал человек с очень темной кожей. Не узнать его было невозможно. Это был Сэм Ричардсон, постоянный глава Администрации Президента. Сэм был негром, что было большой редкостью среди селферов. Он был очень старым селфером, из тех, кто стали Потенциалами еще до Эпохи Глобальных Эпидемий. Эти эпидемии почти полностью уничтожили все расы, кроме белой. Среди случайно уцелевших монголоидов и негроидов не оказалось ни одного, кроме Сэма, носителя мутации, определяющей наличие второй структуры мозга. Из сравнительно молодых селферов десятка три были метисами, унаследовавшими необходимые гены от белого отца или белой матери, и только один из них получил свои особые гены от Сэма. Да и среди всего населения Земли негров и азиатов сейчас было совсем немного, несмотря на все программы возрождения рас. Уж слишком обеднел их генофонд. Несколько больше было метисов, но и они имели совсем небольшую часть генов погибших рас. В учебниках истории утверждается, что точно так и не удалось установить, была это расовая война или же глобальные эпидемии XXII века являлись результатом естественного процесса образования новых штаммов вирусов в их природных анклавах в перенаселенных регионах Юго-Восточной Азии и Африки? В конце XXII века из 26 миллиардов жителей Земли более 22 рождалось, размножалось и умирало именно в Африке и Юго-Восточной Азии, в регионах, не способных даже просто прокормить обитающие там народы. Ни о каком развитии речь уже не шла. Рост населения, обреченного на чудовищные условия существования и быструю смерть от голода, болезней и войн, постоянно продолжался. Война за выживание шла не только между людьми, но и между людьми и природой. Все, что растет и движется, воспринималось местным населением только с точки зрения способности утолять голод. Спасение последних экземпляров уникальных животных и транспортировка их в Австралию превратились в кровавую военную кампанию. Страны остальных регионов, страдающие, скорее, от сокращения численности населения, тем не менее давно и прочно закрыли свои границы от потока искателей сытой жизни, поскольку искатели эти, проникнув в развитые страны и обретя спокойную жизнь в достатке, к местному населению никакой благодарности не испытывали. Наоборот. Полтора века террора заставили даже самых стойких гуманистов признать, что гуманитарная помощь, попытки развития местной экономики, осуществление культурных, медицинских и общеобразовательных программ приводят всегда только к одному-единственному результату: дальнейшему росту населения со всеми сопутствующими прелестями жизни. Воззвания к разуму наталкивались на специфический менталитет, местные традиции и повальную неграмотность. Не помогли и добавки в продукты гуманитарной помощи контрацептивов. Все усилия четырех миллиардов разумного человечества словно проваливались в бездонную, все расширяющуюся прорву. В какой-то момент было принято решение предоставить «раковые опухоли» планеты их собственной судьбе. Правительства некоторых стран перенаселенных регионов делали попытки ограничить рождаемость и уменьшить свое население всевозможными средствами, сначала мягкими, потом жесткими, затем путем «Непопулярных Мер» и даже «Тяжелых Решений». Результатами этих попыток были свержения правительств, жестокие акции против работников международных организаций, локальные конфликты и гражданские войны. А численность населения упорно росла. Настал момент, когда остальному миру пришлось активно защищаться, уничтожая рвущиеся через границы многотысячные толпы готовых на все голодных людей, сбивая допотопные перегруженные самолеты и топя морские транспорты, набитые истощенными людьми. Именно в это время разразилась первая расовая эпидемия. В дельте реки Меконг появился вирус, поражающий только организмы людей с определенной комбинацией генов, характерной для монголоидов и части метисов, получивших от родителей именно данную комбинацию. Эта болезнь убивала практически сто процентов инфицированных. Чрезвычайно высокая скорость распространения определялась тем, что больной человек первые дни чувствовал себя практически здоровым, был активен и успевал заразить всех, с кем вступал в контакт. Агония была неожиданной и стремительной. Внешне здоровые люди внезапно падали на землю и через несколько минут переставали дышать. В привычной к болезням и смертям Азии на новую болезнь обратили внимание только тогда, когда целые города оказались завалены разлагающимися на жаре трупами, среди которых бродили редкие выжившие, почти обезумевшие люди. Ужас усугублялся тем, что все бегущие из обезлюдевших селений сами являлись вирусоносителями и разносили инфекцию все дальше и дальше. О том, что вирус поражает исключительно представителей монголоидной расы, стало понятно, когда болезнь как-то проникла через блокированные границы на территорию России, в Европу, в Австралию и в Северную Америку. К моменту, когда Бенджамину Смиту удалось найти вакцину против этого вируса, названного «Смерть Азии», на земном шаре осталось менее одного процента представителей желтой расы. Еще не прошел шок от страшной картины опустошения Азии и миллионов смертей в остальном мире, как обнаружились города мертвых в Родезии. На этот раз вирус, «Родезийская лихорадка», поражал исключительно людей, имеющих участки ДНК, характерные для негроидов. Все в той же лаборатории Бенджамина Смита вакцина была создана сравнительно быстро, но об Африке речь уже не шла, поскольку населению обеих Америк, на три четверти состоящему из негров и мулатов, ее требовалось огромное количество. Несмотря на помощь Европы и России в производстве вакцины, успели спасти очень немногих. Когда подкатила третья волна эпидемии, уже не расовой, а этнической, поражающей население арабского мира, Ближний Восток решил, что эпидемии – дело рук белых расистов из Северной Америки, и послал на этот континент четырнадцать Больших Бомб. А заодно и восемь Больших Бомб на территорию Европы. Восемнадцать ракет с бомбами удалось уничтожить в полете, что тоже было совсем небезобидно для планеты, но три ракеты попали в цель на территории Америки, и одна – в Европе. После этой бомбардировки миру было не до спасения арабов, тем более что одна из ракет поразила цель в небольшом городке Голд Лейк Сити в штате Северная Дакота, где в это время в лаборатории Бенджамина Смита проходил экстренный международный съезд вирусологов… В общем, когда эпидемии закончились, на Земле осталось менее трех миллиардов человек, и среди них – очень мало представителей рас, которые теперь называют «малые расы». А в чем была причина эпидемий – в бунте ли природы, в нечеловечески ли злом деянии людей,- точно установить так и не удалось. Вот почему среди селферов представителей малых рас чрезвычайно мало. И Сэм – самый известный из них. Тем временем Сэм устало говорил: – Мелисса, пойми, этот идиот просто вышел из-под контроля. Он заявил, что лично решит возникшую проблему и не даст произойти катастрофе. Он назначил на среду экстренное заседание Всемирного Совета и собирается там выступать. А прямо сегодня он хочет дать интервью во Всемирных Новостях, чтобы, по его словам, «оповестить человечество об угрозе, нависшей над базой на Альбине с целью сплотить его перед лицом огромной беды и возглавить всеобщую борьбу за ее предотвращение». Что мне делать? Он на увещевания не поддается и рвется выступать, решать и управлять. – Сэм, нам с этим всепланетно избранным мучиться еще одну тысячу триста девяносто восемь дней. Деть мы его никуда не можем, поскольку при нас Президенты никуда не деваются. Поэтому я не просто разрешаю, а настойчиво тебе рекомендую объяснить Гарри все открытым текстом… По традиции все избираемые должности занимали обычные люди, причем сроки пребывания на всех постах равнялись четырем годам. Селферы же оставались в тени, на вторых и третьих ролях, причем ролях постоянных. Когда я вернулся из рейса и увидел и услышал в Новостях свежеизбранного красавчика Президента, мне сразу показалось, что он – не самый удачный вариант всенародного избранника. – …Во-первых,- продолжала Мелисса,- ты извинишься перед Гарри за то, что ты из-за личного недосмотра допустил его избрание на столь высокий пост. Во-вторых, доведешь до сведения Гарри, что ему не положено ничего решать, поскольку на Земле все решают совсем другие. В-третьих, объяснишь Президенту, что его святая и единственная обязанность – сохранять лицо перед человечеством, что бы ни случилось, и уверенно произносить те и только те слова, которые ты ему продиктуешь. – Лисса, я его хорошо изучил, после таких слов он патетически воскликнет: «Выходит, я простая марионетка?» – и ударится в истерику. – Тогда ты ему скажешь: «Да, ты простая марионетка, но это твоя работа, и, если будешь слушаться и хорошо выполнять свою работу, наша благодарность будет безгранична, конечно, в разумных пределах». – Лисса, это все хорошо. Но ты пойми, он о себе уже возомнил. На какие меры я могу пойти, если он закусит удила? – Знаешь, Сэм, мне кажется,- задумчиво произнесла Мелисса,- что его жена – очень разумная женщина… – Понимаю, Лисса. – И еще. Сэм, ты же его изучал очень тщательно. Чего он боится? На подсознательном уровне? Сэм подумал. – Он из Флориды. Там много земноводных.- Сэм помолчал.- И еще он боится Катрин, это точно. – Ну, все понятно! Видно, он уже успел достать Кису, и она показала ему аллигатора. Или каймана. Если ее разозлить, это у нее получается почти автоматически. Так что у тебя проблем нет. Если он заартачится, пригрози вызвать Кису. Я представил себе, как прелестное тонкое лицо Шемаханской Царицы искажается яростью и стремительно тянется к Президенту мордой каймана. Да… Мне стало даже жалко Гарри. С другой стороны, ежели у него не хватало ума понять правила игры… И большое спасибо Мелиссе за то, что она показала мне только игуанодонову лапку. Даже учитывая мое детское увлечение палеонтологией, я мог бы опозориться просто от неожиданности. Моя мудрая мама нередко мне повторяла, что женская внешность очень обманчива. Как часто, оказывается, она бывала права! Надо бы напрячься и вспомнить, что еще она пыталась до меня донести, а я по глупости своей пропускал мимо ушей… – Лисса,- не успокаивался Сэм,- но ведь Катрин вместе с вами улетает через две недели, а я остаюсь один и с транспортами, и с Гарри. – Сэм, не расстраивайся. У меня для тебя есть хорошая новость: Киса остается. И транспорты полностью берет на себя. – Боже! Какое счастье! Как тебе это удалось? – Ну, тебе лучше не знать. – Мелисса, спасибо! Спасибо за помощь. В ситуации с Гарри виноват только я. Я недооценил воздействие его внешности на женщин, особенно на женщин-универсалов. И то, что сейчас многие специалисты далеко от Земли. Казалось бы, такие очевидные факторы. Наверное, я старею. – Сэм, в конце концов, это – первый твой прокол за шестьсот сорок лет. – Второй. – Я понимаю, что ты не можешь забыть Маргариту, хотя прошло уже столько времени. Но это был совсем другой случай. Ведь Маргарита безукоризненно отработала два срока и только потом решила, что в награду мы должны сделать ее селфером. Что ты мог изменить? Она так и не захотела понять, что селфером можно только СТАТЬ. Не бери ответственность за ее необратимую смерть на себя, она так решила, и ты не мог ей помешать. Марго была максималистка и жила по принципу «все – или ничего». Кому, как не тебе, это знать? – Я же не просто ее изучал, я ее любил и должен был предвидеть. – Нет, Сэм. Никто этого не смог бы предотвратить. Не вини себя. – Но с Гарри я точно подложил всем свинью, и только сейчас понимаю, какого размера. Простите меня. – Сэм, о чем ты говоришь? Бог с ним, с Гарри. Не верю, что ты всерьез опасаешься с ним не справиться. Я думаю, что тебя выбила из колеи эта мелкая неприятность только потому, что тысячу лет ты все делал безошибочно и слишком привык к своей непогрешимости. И потом, вспомни, кто спас и меня, и Кису, и Бориса с Майклом, и вообще все человечество? Мир существует благодаря тебе… Тут я, наконец, обратил внимание на одну странность: изображение Сэма в голокубе едва заметно мерцало. Такое мерцание означало, что включена акустическая защита. А я все слышал. Вот так фокус! Видимо, при этой мысли я дернулся. Мелисса бросила на меня взгляд и включила полную защиту связи. «Так, похоже, молочно-апельсиновое «вино» из синей бутылки действует». Я прислушался к своим ощущениям в голове. Нет, ничего особенного. Интересно, а способность слышать через акустозащиту теперь у меня останется навсегда, или это только на время действия «вина»? Я вспомнил, как пытался мысленно по памяти разглядывать листы, которые мельком видел, когда собирал их с пола в приемной, и решил, что это тоже результат действия «вина». Но технические способности и то, что Мелисса назвала проскопией, у меня были и раньше. Интересно, как «вино» повлияет на них? Тут я сообразил, что ближайшие годы,, а может, и десятилетия, мне предстоит постоянно прислушиваться к себе, анализировать себя, переделывать, развивать… «Боже, как это скучно,- подумал я,- бедные селферы!» Понятно, что я не мог так быстро привыкнуть к тому, что теперь я тоже принадлежу к их числу. С другой стороны, неуязвимость, вечную жизнь и способность мгновенно превращаться в аллигатора нельзя получить автоматически, ничем не жертвуя. Мой дядя Леон, помимо утверждений о невозможности существования бесплатных пирожных, еще частенько напоминал, что за все надо платить. Внезапно мне пришла в голову мысль, что за безграничные, или почти безграничные, возможности плата не может ограничиваться всего лишь некоторой скукой. Так чем же мне придется платить? И тут я осознал, что не знаю даже приблизительного ответа на этот вопрос. Парадокс заключался в том, что, живя в мире, чье существование зависело практически полностью от деятельности селферов, я очень плохо представлял себе их жизнь и сущность их деяний. Нет, конечно, существовали горы материалов о селферах, учебники, статьи и монографии. Даже в школе был отдельный курс «Селферы и их роль в истории человечества». Но проблема заключалась в том, что человек, рождаясь в мире, каким бы этот мир ни был, воспринимает его совершенно естественным и единственно возможным вариантом мира. Большинство людей и умирает в этом искреннем убеждении. Мое поколение родилось в мире, который более тысячи лет управлялся селферами. Селферы стали неотъемлемой частью жизни человечества, и частью наиболее постоянной. Они так же привычны и необходимы, как воздух, которым мы дышим. Но селферы и их жизнь так же далеки от обычных людей, как все еще далека от нас соседняя галактика. Для обычного человека вероятность оказаться Потенциалом ничтожна. Редчайшая мутация, фокус природы. Никто никогда не мечтает стать селфером, потому что от человека это никак не зависит. Поэтому изучение селферов и не является повальным увлечением человечества. Во всяком случае, я людей с таким хобби вообще никогда не встречал. Кроме того, я думаю, селферы и сами позаботились, чтобы народ ими не особо интересовался. Я обращал внимание на то, что материалы о селферах чрезвычайно легко доступны, но они так скучны, в такой научно-академической манере изложены… А если учесть, что в школе курс «Селферы и их роль в истории человечества» изучается во втором и третьем классах, когда у детей масса других актуальных проблем и разнообразных интересов… Так что взрослый человек обычно считает, что все о селферах он узнал еще в школе, а если даже он и попытается выяснить что-то дополнительно, то утонет в еще более занудных, чем школьный учебник, специфических, с графиками, таблицами и многоэтажными формулами, текстах. И я не был исключением. И вот я столкнулся с суровой действительностью,- с редчайшим шансом стать селфером. Но чего мне это будет стоить? Хочу ли я быть селфером? И могу ли я отказаться? А знаю ли я, от чего отказываться? И можно ли, в принципе, отступить? Может, мой мозг продолжает изменяться независимо от моего желания? Оказалось, что у меня нет ответа ни на один из этих вопросов. Применительно к науке я прекрасно понимаю, что «знать» и «привыкнуть» – разные вещи. Но вот в жизни, как оказалось, я не задумывался о том, что к существованию селферов я просто привык, ничего, по сути, о них не зная. Вот, например, я услышал в разговоре Мелиссы с Сэмом, что Сэм спас человечество и Первых четырех селферов, но не понял, о чем шла речь. Я такого факта из курсов истории не помню. Может, и в официальную историю селферы вписали далеко не все? Или вписали не так, как было на самом деле? Надо постараться постепенно разобраться во всем. У меня главный источник информации о селферах – Мелисса, тем более что она – мой Ведущий. Но захочет ли она сказать мне правду, всю правду? Я же видел, что даже дочери и Сэму она сообщает далеко не все. Но другого варианта у меня просто нет. Мелисса наконец завершила беседу с Сэмом Ричардсоном. – Кофе мы с тобой так и не выпили. Все давно остыло, надо варить снова. Мы вышли на веранду. – Садись в кресло, я сейчас быстренько приготовлю,- сказала Мелисса и унесла кофеварку с остывшим кофе в помещение за открывшейся, как дверь, деревянной панелью в стене кабинета. Я сел в массивное кресло, оказавшееся неожиданно мягким и очень глубоким. Вскоре Мелисса принесла свежесваренный кофе, достала из маленького буфетика большие чашки и налила в них кофе. Она подвинула поближе ко мне массивный столик и поставила на него чашку. Я с удовольствием маленькими глотками пил обжигающий напиток. Кофе был замечательный, крепкий, ароматный, с каким-то незнакомым, но очень приятным привкусом. Когда я допил чашку, у меня слегка закружилась голова. Мелисса тем временем выдвинула ящичек буфета, достала оттуда новую пачку сигарет и стала их распечатывать, отступив за угол дивана, стоящего напротив кресла, в котором я сидел. Тут я почувствовал очень слабое прохладное дуновение откуда-то сверху. Я успел слегка удивиться, что ветерок подул с потолка, а не из открытой двери веранды, после чего мне стало не до наблюдений за ветерком. На меня внезапно обрушилось осознание того, что я люблю Мелиссу. Люблю ее больше всего на свете, люблю давно, люблю беспредельно. Я вдруг понял, что всю жизнь тщательно прятал эту любовь глубоко внутри своего существа, не решаясь признаться себе в этом чувстве. И вот сейчас я вспомнил, как ждал ее приездов в Академию. С каким замиранием сердца наблюдал за каждым ее движением, поворотом головы, взглядом. Как счастлив был, если ее взгляд останавливался на мне, когда она обходила строй курсантов. Как ревностно я следил за теми счастливчиками, которые удостаивались беседы с ней. А в школе, когда Мелисса-Ванесса читала нам лекции, я ловил каждое ее слово, не сводя с нее преданных детских глаз. После уроков я поджидал ее. чтобы поговорить с ней о чем угодно, лишь бы поговорить, провожал до флаера и стоял, задрав голову в небо, пока ее флаер не терялся в облаках. А каким страшным было мое горе, когда мы должны были уехать из Москвы, от мадам Ванессы! И вот сегодня я рядом с Мелиссой, смотрю на нее, говорю с ней! И теперь я буду рядом с ней всегда! Ничто не разлучит нас! Мне хотелось дотронуться до нее, обнять ее, раствориться в ней. Горячая волна захлестнула мое сознание, стирая мысли. Из темной глубины моего существа рвались наружу древние инстинкты, требуя немедленных действий. Что-то незнакомое мне, сильное, непреодолимое, толкало меня вскочить, упасть на колени, броситься, ползти к ее ногам, схватить ее, сжать в объятиях, повалить, подмять, молиться ей… Сквозь красную пелену в глазах я смотрел на стоящую у стены Мелиссу, и она казалась мне одновременно и недостижимой богиней, и законной добычей. Ее силуэт дрожал и расплывался в моих глазах, превращался в образы всех женщин мира, в ЖЕНЩИНУ, желанную и доступную, просто надо встать, сделать шаг, протянуть руки, не сдерживать себя, утолить желание… Только одна мысль удерживала меня: НЕЛЬЗЯ. Я не знал, почему – нельзя. Я не хотел знать. Но настойчиво и тупо билось в висках: нельзя, нельзя, нельзя… Из последних сил я сдерживал, сжимая кулаки, скрипя зубами, выгнувшись дугой, свое напрягшееся, требующее немедленных действий тело. Из груди рвался вопль, и я до боли напрягал горло, чтобы не закричать. Болели сведенные судорогой мышцы, болели выворачивающиеся от усилий суставы, болело сердце, выпрыгивающее из груди, кровь молотками стучала в висках… Я не понимал, сколько времени прошло, но наконец в глазах моих едко защипало, потекли слезы, мышцы расслабились, а в груди разлилась холодная горечь. Я осознал, что по-прежнему сижу в кресле и непереносимая боль со слезами вытекает из глаз моих и никак не может вытечь… Мелисса сидела на столике передо мной и курила, выпуская зеленоватый резко пахнущий дым мне прямо в лицо. Я, видимо, уже давно дышал этим дымом. Увидев, что я пришел в себя, Мелисса отошла, погасила сигарету в пепельнице, где уже лежала горка окурков, налила в мою чашку остывший кофе и почти насильно заставила меня выпить его. Я глотал кофе вместе со слезами. Мелисса молча, осторожно погладила меня по мокрой щеке. Я долго сидел неподвижно, обессиленный, без мыслей. Горечь, разлитая в груди, постепенно собиралась в комок и наконец заползла в сердце длинным ледяным стержнем. – Прости,- сказала Мелисса,- Алекс, прости, я знаю, какую боль причинила тебе. Но другого выхода не было. Теперь все закончилось. – Что это было? – спросил я хрипло. Горло от сдерживаемого крика опухло и саднило. – Газ «РЛ-46». Химическое оружие четвертого поколения, из категории «не смертельное оружие», естественно, давно запрещенное,- Мелисса говорила подчеркнуто бесстрастно,- это вещество отдаленно напоминает по своему действию амфетамин, но неизмеримо сильнее. Оно не убивает, оно делает человека рабом его бессознательных желаний, животных инстинктов, обычно подавляемых разумом. Представь, что облако такого газа опустилось на город противника или в расположение вражеских войск. Этот газ, подобно феромонам, не имеет запаха, и человек не осознает, что вдыхает его. Газ хорошо растворяется в крови, и молекулы его быстро проникают в мозг и начинают управлять эмоциями и действиями человека, если такое существо еще можно назвать человеком… Человек становится очень опасен для ближайшего окружения. Без антидота это вещество выводится из организма только через несколько дней. А за несколько дней много чего может случиться. Есть и другие подобные вещества. Их когда-то применяли в военных действиях, так что они хорошо изучены. Ну, а теперь ты знаешь темные стороны своего существа. Но все уже позади. Все закончилось благополучно. – Мелисса,- сказал я. Она бросила на меня удивленный взгляд. – Мелисса, зачем? Для чего это было надо? – Видишь ли, в последние дни ты подошел к такому этапу развития второй структуры твоего мозга, когда может возникнуть серьезная опасность неправильного соединения второй структуры с основной. В результате некоторые центры мозга могут быть разрушены, а другие соединятся нежелательным образом. Так мы не раз теряли многих Потенциалов, пока не поняли, что происходит, и не нашли способы предотвратить эти процессы. Теперь на этом этапе развития второй структуры мозга Потенциалы обычно проводят год-другой по 12-15 часов в день в аппарате, подобном тому, что снимает карту мозга. Под постоянным медицинским контролем на мозг воздействуют импульсы электромагнитного поля, сфокусированного на определенных зонах и блокирующего их, пока вторая структура не сформируется в безопасную конфигурацию. У тебя ситуация осложнилась тем, что развитие второй структуры, как я увидела сегодня на твоей карте, уже перешло в самую опасную фазу, когда стандартные методы блокировки не очень надежны. И я решила рискнуть, применив очень эффективный химический способ блокировки, мгновенно дающий необходимый результат. Я была почти уверена, что все получится, и вот, как видишь, все получилось… получилось правильно. – Правильно. Я дала тебе сначала ускоритель процессов, «вино», и ждала, когда наступит оптимальный момент для химического воздействия. Без ускорителя нужный момент пришлось бы ловить не один день. Сигналом, что пора действовать, было то, что ты «услышал» разговор при включенной акустической защите. Ты ведь понимаешь, что воспринимал отнюдь не звуковые волны? В твой кофе я добавила катализатор. Пока ты допивал кофе, совсем не случайно такой горячий, катализатор уже поступил в твой мозг. И тогда я направила на тебя из баллона в потолке струю газа «РЛ-46», который ты и вдохнул. Этот газ концентрируется именно в тех областях мозга, которые надо изолировать от второй структуры. Когда он уже попал в нужные области, а это было видно по твоему состоянию, настало время ввести в твой мозг особый антидот. Этот антидот – весьма нестойкое химическое соединение, оно получается при горении вещества, входящего в состав моих специальных сигарет. Ты получил антидот, вдыхая сигаретный дым. Этот антидот не разрушает молекулы газа «РЛ-46», а в присутствии катализатора вступает с ним в реакцию соединения. Образовавшееся вещество очень устойчивое, оно долго сохраняется в опасных зонах мозга и является той самой необходимой химической защитой, надежным препятствием для проникновения в эти зоны элементов второй структуры. Химическим методом мы пользуемся крайне редко, так как сложно правильно рассчитать проведение всех этапов реакции. Да и воздействие «РЛ-46» на некоторых Потенциалов приводит к весьма неприятным ситуациям. С аппаратурой все продолжается очень долго, зато просто и надежно, если, конечно, не упущено время, как у тебя. С помощью химии, если все рассчитано правильно, нужный эффект достигается быстро. И почти безболезненно. Мелисса прошлась по веранде, потом вернулась ко мне. Она заметно волновалась. – В твоей ситуации существовали две опасности,- продолжала она,- во-первых, я не знала, какой будет твоя реакция на газ. Конечно, на этот случай на веранде есть некоторые устройства. Но, слава богу, ничего не понадобилось. Тебе практически удалось противостоять воздействию «РЛ-46». Молодец, спасибо тебе. Другая опасность заключалась в том, что я могла что-то неправильно рассчитать, и сейчас какие-то центры твоего мозга уже были бы «закорочены». – И что случилось бы тогда? – Тогда… Ну, тогда ты бы уже не спрашивал меня об этом. Но не будем о плохом. Все прошло прекрасно. Правда, когда я поняла, что ты слышишь наш с Сэмом разговор, то испугалась, что можно опоздать. У тебя процесс шел очень быстро. Ну, а теперь все позади, и дальше все будет хорошо. Что-то в словах Мелиссы Меня смущало. В ее объяснениях чудилась какая-то нестыковка, какая-то недоговоренность. Наверное, дело в том, что весь сегодняшний день я видел, что Мелисса не совершает действий однозначных или имеющих только одну цель. Я не мог не принять ее объяснения, наверное, все было правдой, но всей ли правдой? Что она мне не договаривает? И так ли уж было необходимо проводить эту химическую атаку? Если риск был так велик, надо ли было идти на него? Я не был уверен в этом до конца. И потом, она рисковала не своей, а моей жизнью. Рисковать чужой жизнью было для нее, наверное, делом привычным. Я ощутил себя игрушкой в руках высшего существа, жалкой мышкой в лапах у кошки. На этот раз, слава богу, для мышки все закончилось хорошо. – Я хотел бы умыться и вообще прийти в себя. – Конечно, Алекс. Здесь есть ванная, прошу. Дверью в ванную комнату оказалась, как и следовало ожидать, одна из деревянных панелей в стене кабинета. Ванная была большой и удобной, разве что бассейна там не наблюдалось. Я склонился над умывальником и долго держал голову под прохладной струей. Потом взял с полки чистое полотенце, стал вытирать волосы, и мой взгляд упал на полочку над умывальником, на которой располагался обычный для ванной набор со щетками, баночками, тюбиками и прочими мелочами. Я с нежностью подумал, что до каждой вещи дотрагивалась Мелисса, и мне тоже захотелось прикоснуться к ним. В общем, было очевидно, что для меня ничего не закончилось. Мои чувства к Мелиссе никуда не исчезли. И я никогда не смогу опять загнать их в какой-нибудь глухой угол своего сознания. Я не хотел этой любви, но она жила во мне, она была частью меня, она пульсировала в каждой клетке моего существа. Я понимал, что воздействие газа я пережил сравнительно легко лишь потому, что большую часть своей жизни я подавлял усилиями разума не столько животные инстинкты, сколько свою любовь к Мелиссе. Я подумал, что даже хорошо, что испытал на себе это подлое оружие, потому что оно освободило мое сознание от мной же установленных запретов, и я обнаружил в себе любовь. Теперь я понял, почему с женщинами у меня никогда не получалось ничего хорошего и почему расставания с ними я переживал так легко. Просто сердце мое было уже занято, только я не позволял себе признаться в этом. Я любил Мелиссу! Мой разум опять пытался взять вырвавшиеся из-под запрета чувства под контроль: «Она так легко рисковала твоей жизнью!» А чувства сопротивлялись: «А может, она спасала мою жизнь?» Разум говорил: «Эта любовь безумна, Мелисса невообразимо старше тебя, она – монстр. В любую минуту она может превратиться хоть в крокодила, хоть в астероид». Но теперь я знал, что буду нежно любить ее, даже стань она тарбозавром. Разум твердил, что любовь к селферу смертельна, расплата за нее – годы жизни. Но я готов был заплатить всей оставшейся жизнью за одно мгновение счастья с ней. Наконец, разум выдвинул главный аргумент: «Твоя любовь безнадежна, у Мелиссы есть Майкл». Да, мне выпало счастье несчастной любви. В нашем мире свободных союзов селферы меняют партнеров не реже, чем обычные люди, но изредка селферы образуют особый союз, союз очень прочный. Я не знаю, в чем причина таких постоянств, но известно, что разрушить подобную связь невозможно. И у Мелиссы с Майклом была именно такая связь, длящаяся уже полторы тысячи лет. Все доводы разума были бессильны. Я просто знал, что мое место в жизни – там, где она. Это, как в детской игре «холодно-горячо». Всю жизнь было «холодно», а сегодня было очень «тепло». Я был рядом с Мелиссой,- я был на своем месте. Сейчас я просто не понимал, как я мог всего час назад размышлять, не стоит ли мне отказаться от перспективы стать селфером, и задумывался о цене, которую надо заплатить за жизнь рядом с Мелиссой. Но тут из какого-то дальнего угла моего сознания выбрался маленький человечек, который ухитрился там затаиться и спрятаться от газа «РЛ-46». Этот человечек распрямился, взглянул мне в глаза из зеркала над умывальником и вкрадчиво спросил: «А как же Надя?» Да, Надя. Оказывается, ее образ никуда не исчез, несмотря на любовь к Мелиссе. Я перестал понимать себя, я запутался в самом себе. Во мне разум боролся с чувствами, и чувства не были однозначны. Я болел безумной бессмысленной безнадежной двойной любовью. Боже, как все это было нелепо! Умом я понимал, что меня мучает какой-то воображаемый выбор, которого на самом деле не было и быть не могло. Для Мелиссы я только объект работы, а Надя вообще не знает о моем существовании. Но очевидная глупость страданий не делала мои терзания менее реальными. Это была реальность моего внутреннего мира, который, в отличие от мира внешнего, весь и состоит из подобных терзаний и фантазий, из мук и надежд. Именно внутренний мир и является истинной реальностью каждого человека. Запутавшись в противоречивых мыслях и чувствах, я стоял, опершись руками о раковину, и разглядывал себя в зеркале. Надо было как-то подводить итоги сегодняшнего дня. Еще утром я осознавал себя героем-капитаном одного из самых больших земных космических кораблей, человеком цельным, спокойным, сдержанным, уверенным в себе, так сказать, в меру циничным, знающим жизнь оптимистом без особых проблем. Все, произошедшее в последние часы, поставило под сомнение мои представления о мире, в котором я прожил полвека. Более того, как оказалось, я не знал самого себя. Во мне тайно зрели зерна иного разума, а я не подозревал об этом. Во мне скрывались сильные чувства, я считал себя холодным и бесстрастным. Из зеркала на меня смотрел новый человек, и он отменил мою прежнюю жизнь. Теперь у меня были другие цели и другой смысл жизни. Но я впервые осознал, насколько я уязвим и как бесконечно одинок. Безнадежно одинок в родном мире, внезапно ставшем непонятным и чужим. И теперь я не чувствовал себя единым целым. Мой внутренний мир был расколот на части, а в сердце застыл ледяной стержень, холодный клинок. Я вспомнил древнюю притчу о мальчике Кае, которому Снежная Королева вонзила в сердце осколок ледяного зеркала, а добрая девочка Герда растопила, этот лед своей любовью. Мне стало так жалко себя, что на глаза навернулись слезы. Несчастье Кая заключалось в том, что, получив осколок в сердце, он потерял способность любить, а мое несчастье состояло в том, что я приобрел такую способность. А главное, у меня была Снежная Королева, но не было любящей Герды. Я еще немного пожалел себя, умылся и расчесал волосы щеткой, ее щеткой. Надо было жить дальше. Я вышел из ванной. В кабинете было пусто. На крыльце в потоке солнечных лучей стояла Мелисса. Нет, не Мелисса. Женщина, стоявшая ко мне спиной, была одета в длинную просторную блузу из живых лепестков белых маков и белые брюки. Это был последний писк моды, с которым я ознакомился лишь потому, что так была одета Надя, когда ее снимали для выпуска Новостей. Мама потом объяснила мне, что лепестки цветов покрывают очень тонкими специальными пленками, после чего из них собирают одежду, соединяя лепестки в цветы и целые букеты. Блуза на женщине была точно такой же, как на Наде, это я точно помнил, поскольку много раз прокручивал тот короткий сюжет Новостей. Солнце било мне в глаза, я щурился и пытался рассмотреть женщину. Женщина повернулась и шагнула на веранду. Это была Надя. Я решил, что в результате пережитых волнений сошел с ума, и на всякий случай впал в уже привычное для меня состояние столбняка. Надя сказала голосом Мелиссы: – Ну, как тебе моя новая роль? Это было выше моих сил. Доведенная до отчаяния мышка может на мгновение стать львом. Я впал в ярость и взбунтовался: «Какое право имеет Мелисса, будь она хоть пупом Вселенной, так издеваться надо мной?! Сначала травить меня какой-то дрянью, выворачивая душу наизнанку, а теперь насмехаться над моими человеческими чувствами?!» К счастью, лев замешкался, преодолевая столбняк. Спустя несколько секунд разум взял верх над эмоциями, и я сообразил, что Мелисса никак не может знать о моих мечтаниях о Наде. Селферы – не телепаты. Они могут, конечно, устанавливать связь с другими селферами, но читать мысли обычных людей, слава богу, еще не в силах. Тем временем Мелисса продолжала: – Эту роль я готовлю уже полтора года. Мне еще в раннем детстве хотелось стать балериной, но я была слишком толстой для балетной школы. И вот теперь представился такой случай. Мне нужна была новая маска, и я выбрала роль балерины. Ты случайно не успел посмотреть какие-нибудь спектакли с моим участием? Они пользуются успехом. – Да,- тупо ответил я. «Значит, Надя – это Мелисса, а Мелисса – одновременно и Надя?» Боже, какое счастье! Я наконец-то опять стал единым целым, придя в согласие с самим собой. Все стало понятно. Я люблю одну Мелиссу, какие бы обличия она ни принимала, какие бы роли ни играла. В Надю я влюбился и сразу осознал эту влюбленность, потому что подсознательно угадал в ней Мелиссу, а разум насчет Нади никаких запретов не выдвигал. Мир опять стал ясным и простым. Жизнь была прекрасна и удивительна! – Мелисса, вы прекрасны! – невпопад воскликнул я. – Алекс, я рада, что тебе Понравился мой новый облик. Тебе надо к нему привыкнуть. Я чуть не проговорился, что этот облик уже месяц не дает мне спокойно спать, но все-таки сдержался. – Так тебе понравились какие-нибудь мои спектакли? Я старалась,- сказала Мелисса немного кокетливо, видимо, она полностью вошла в роль звезды балета. – Больше всего мне понравился балет «Китайский сад», где вы танцуете умирающую девушку. А еще – «Богиня тэров», особенно последняя сцена, где вы с главным тэром рука об руку стремитесь ввысь, к звездам. – Да, эта сцена и мне нравится. А с Шерром ты скоро познакомишься. Я хотел сказать, что мне нравится и «Лебединое озеро», и «Братья по разуму», и все, что угодно, лишь бы она присутствовала в спектакле в любой роли. Но усилием воли я не дал рту открыться. – Ну что ж,- сказала Мелисса,- «…И летний вечер вечно синий сквозь летний день идет ко мне». Ты, конечно, перекусил пирожками, но пора бы и пообедать. Полетим ко мне домой, на мой остров. Моя домоправительница, Валентина Петровна, кстати, это она печет пирожки, обещала сегодня на обед приготовить мой любимый борщ и котлеты. Я проголодалась. Я почувствовал, что тоже не прочь поесть. – Алекс, ты предупредил родителей, что можешь отлучиться надолго? Ты останешься у меня. Завтра мы поговорим о твоем втором назначении, и потом ты будешь очень занят. Я заверил Мелиссу, что никаких проблем нет, никто меня не ждет, даже родители. «Да если бы даже и ждали»,- добавил я мысленно. Мелисса поменяла блузу из маковых лепестков на адмиральский китель, одновременно меняя черты лица. И вот только светлая прядь, не убранная в прическу, осталась от образа Нади. Мелисса спросила меня, не возражаю ли я, если мой флаер пока поставят на стоянку Департамента. Как я мог возражать? Мелисса по внутренней сети вызвала дежурного и отдала ему распоряжения, сообщив, что я улетаю вместе с ней. Потом она собрала какие-то свои мелочи в стандартный флотский кофр, и мы вышли в коридор. Она закрыла дверь кабинета № 23, в который я вошел в прошлой своей жизни сегодня утром. Затем через двустворчатую дверь в торце коридора мы попали на широкую лестницу, спустились на три пролета и оказались в огромном ангаре, где и была стоянка машин Департамента. Мелисса набрала на настенном пульте команду, и часть потолка, который снаружи являлся большой поляной, опустилась, став пандусом, выходящим в парк. Флайер Мелиссы стоял недалеко от входа в ангар. Он оказался того же типа, что и мой, но его кабина была побольше, четырехместной. Я скромно сел сзади. Мелисса подняла флаер и на антигравах аккуратно вывела его из ангара, а потом включила планетарные двигатели. – Ты не против, если мы не будем торопиться и полетим в атмосфере? – спросила у меня Мелисса.- Тут недалеко, в Атлантике, «У Геркулесовых столбов, где плавал Одиссей». Или он в Атлантику не выходил? А плавал исключительно в Средиземном море? Ты не помнишь? Я не помнил. И вообще, на Одиссея мне было глубоко наплевать. Я вдруг почувствовал себя так хорошо, так уютно, так свободно. На своем месте. Все было правильно в этом лучшем из миров. Какой-то частью своего сознания я понимал, что все еще нахожусь в некоторой степени под действием газа «РЛ-46». «Интересно,- мимолетно подумал я,- как долго он еще будет влиять на мои чувства? И что будет потом? Буду ли я потом любить Мелиссу?» Но сейчас это было совсем не важно. Сейчас я был полон любви. Я был счастлив. – Мелисса, а что означает буква «К» в названии Департамента? – Я решил наконец получить ответ на беспокоившую меня все утро загадку. – А ты как думаешь? – Вообще-то я думал, что «К» означает «контрразведка». Мелисса усмехнулась, и я понял, что мои фантазии на тему контрразведки имеют под собой вполне реальную почву. – В названии этого Департамента,- Мелисса выделила голосом слово «этого»,- буква «К» означает «Корнезо». Мы летим туда через две недели. «Корнезо! Лучший земной курорт в известной нам части Галактики! Так вот куда стремилась Шемаханская Царица отдохнуть и в чем-то поучаствовать! И что же, чтобы не пустить дочь на курорт – на безобиднейшую планету-курорт,- Мелисса и провела сложнейшую операцию с грузами для Альбины и Альбы??? Операцию, которая в принципе может иметь очень тяжелые последствия для всей Земли? Боже, что же там такое ожидается, на Корнезо? В чем мне предстоит участвовать вместе с Мелиссой? Ясно, что мое второе назначение связано именно с этой поездкой. Мелисса сказала – завтра. Ну что ж, завтра так завтра». Хотя мне было очень интересно узнать, в чем дело, следовало иметь выдержку и не выглядеть любопытным мальчишкой. Кроме того, пожалуй, сегодня для одного дня и так случилось всего более чем достаточно. Я поймал себя на том, что хочу хорошо выглядеть в глазах Мелиссы совсем не потому, что она мое высшее и непосредственное руководство. Сегодня она сказала, что ей ни разу еще не было стыдно за меня. А когда она узнает про альфьюрит? Ведь рано или поздно, но Мелисса узнает. Что тогда она подумает обо мне? Мое хорошее настроение от этих мыслей, естественно, испортилось. – Алекс, в чем дело? – спросила Мелисса.- Что случилось? Селферы, конечно, не телепаты. Но они – эмпаты. Настроение людей они чувствуют превосходно. Неважно, что я не выдал перемены своего настроения ни словом, ни движением. Мелисса уловила, что мое состояние изменилось. И тут меня прошиб холодный пот. Я запоздало сообразил: «Значит, она была в курсе, всех моих сегодняшних метаний???» С другой стороны, Мелисса вела себя так, как будто ничего особенного со мной и не происходило. «Возможно, она отнесла всплески моих эмоций на счет проклятого газа? Хорошо бы». – Алекс, что с тобой? В голосе Мелиссы звучало неподдельное беспокойство. Я решил из двух зол выбрать меньшее. Я не смогу жить спокойно в ожидании того, что она узнает историю про альфьюрит, да еще неизвестно, как ей эту историю преподнесут… – Мелисса,- сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно,- я должен вам кое-что рассказать. – Да? Подожди секунду. Она отпустила штурвал и повернулась вместе с креслом в мою сторону, но не стала включать автопилот. В ее флаере я вообще не заметил никаких сложных приборов. Панель управления была предельно проста, не было даже кабелей для подсоединения к разъемам встроенных процессоров, не было и гнезд для таких кабелей. Но когда она повернулась ко мне, то закатала рукав на левой руке, и из локтевого сгиба выросли какие-то тоненькие упругие «усики», вытянулись метра на полтора и вползли в два крошечных неприметных отверстия в панели управления. «Черт,- подумал я,- да она просто соединилась с системами флаера напрямую, и без всяких разъемов!» До сегодняшнего дня я очень мало сталкивался с селферами и никогда с ними не работал. Одно дело, знать об их возможностях теоретически, и совсем другое – увидеть это самому. – Так в чем дело? Рассказывай. И я рассказал ей всю историю про альфьюрит. Она выслушала меня спокойно и даже немного посмеялась, особенно когда дело дошло до нашей дискуссии с бедным Билли. У меня отлегло от души. – Алекс,- ехидно спросила она, когда я закончил свой рассказ,- а ты не строил случайно планы изъять санитарный блок из капитанской каюты на «Джо» и установить его в своем личном жилище? Я уверил Мелиссу, что был бы рад, если бы глаза мои никогда в жизни больше не видели этот волшебный минерал, даже в музее. Не говоря уже о том, что личным жилищем я до сих пор не обзавелся, о чем она должна была бы знать. Когда я бываю на Земле, то обычно стараюсь побыть с родителями. – Или в Крыму в хорошей компании,- все так же ехидно добавила Мелисса. «В хорошей компании? Ах да, с Луизой»,- сообразил я. Господи, когда-то я думал, что люблю Луизу. Со мной ли это было? Конечно, я помнил всю свою жизнь, но помнил так, как помнят сцены из известного фильма. Сейчас мне казалось, что все это было не со мной, сегодняшний я – совсем другой человек. – Ладно, Алекс. Ничего страшного не случилось. Ты здесь вообще ни при чем, просто попал в своеобразную ситуацию. Действительно, и молчать нельзя, и сообщить руководству – народ подставить. Они же от чистого сердца. Но Степаныч! Старый жук! В самом деле, интересно, где он этот альфьюрит раздобыл? Ничего, на следующей неделе мы будем уже в Лунном Доке, а там я со Степанычем и разберусь. Проведу внеплановую проверку качества профилактических работ на «Джо», заглянем в капитанскую каюту, и санитарный блок я посещу совершенно естественным образом. И ты будешь ни при чем. Алекс, а альфьюрит действительно так хорош? – Мне трудно сказать. Ну, сверкает. Я там чувствовал себя как-то неуютно. – Понятно. А Билли, чтобы он не волновался, скажи при случае, что ты уже сам доложил руководству, не упоминая о нем. Конечно, не стоит уточнять, какому именно руководству ты доложил. И попроси Билли никогда не вспоминать о том, что он видел в твоей каюте. Понимаешь, просто я с ходу тоже никак не могу сообразить, что с этим сокровищем делать дальше. Надо сначала послушать, что скажет Белов. Может, там, где он это чудо света взял, еще много чего лежит. И интересно, где. Тем временем оказалось, что мы уже подлетели к острову Мелиссы. Если знать, на что обращать внимание, а я уже знал, все было понятно. Небольшой остров неправильной формы, слегка вытянутый, имел две конусообразные горы. Одна, повыше, видимо, была давно потухшим вулканом. Рядом с ней, почти впритык, возвышался конус поменьше. Мне было очевидно, что на месте бывшего вулкана в океанское дно углублен док, или, скорее, верфь, с крейсером класса А. Крейсер, в отличие от транспортника типа «Джо», имеет гораздо меньший диаметр и конусообразный нос, который и возвышался горой. Остров зарос лесом, а нос крейсера, покрытый почвой, со ступенчато поднимающимися террасами, представлял собой парк с коттеджами, бассейнами, цветниками, лестницами и озерками. Гора поменьше получилась из вынутой при строительстве верфи породы. Объем породы был меньше объема верфи, поскольку часть породы в процессе строительства была сильно спрессована и сплавлена в материал стен верфи. На горе поменьше тоже имелись строения и угадывались небольшие поля и сады. – Мелисса, а что расположено на терриконе? – Я употребил термин, который, как я помнил из уроков истории, означал отвалы пустой породы рядом с шахтами, в которых добывали уголь. – Так, значит, ты уже догадался. – Да, я понял еще на Снагове, что Департамент «К» располагается на доке со средним транспортником. Мне очень хотелось задать несколько вопросов. Но я удержался. Мелисса помолчала, потом проговорила: – Ну, раз ты сам догадался… Знаешь, во времена моих родителей была такая популярная песня: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути». В истории Земли были народы, которые забывали, что гарантией мирной жизни может быть только военная мощь, и за такую забывчивость эти народы платили страшную цену. У нас, конечно, есть «запасные пути» и «бронепоезда», но их никогда не бывает достаточно. Сейчас кроме официального космического флота в доках освоенной нами части Галактики имеется еще почти два таких же флота в различной степени консервации, причем на кораблях идет постоянная модернизация. На Земле доки с кораблями стоят под всеми территориями, занимаемыми Космофлотом, и под всеми усадьбами селферов. Ты потом увидишь, что все селферы свои жилища устраивают на островах или на берегах крупных водоемов, и вовсе не потому, что любят поплавать в открытой воде. Это секретная программа, которая имеет кодовое название «Депо», и занимается ею Департамент «Д». Мы программу «Депо» не афишируем по нескольким причинам. О Департаменте «Д», как и о Департаменте «К», я раньше тоже никогда не слышал. Действительно, в Космофлоте к вопросам секретности относятся серьезно. Тем временем флаер сел на площадку на одной из средних террас, открылись ворота в «скале», и флаер вкатился в большой ангар, где стояло десятка два флаеров, и пассажирских, и грузовых. Мелисса не торопилась выходить и продолжала: – Первая причина совершенно очевидная – это вопрос сохранения военной тайны. В случае агрессии противник не должен подозревать о нашем реальном потенциале. Всей полнотой информации обладает весьма ограниченный круг людей. Ну, и селферы, конечно. Личный состав наших секретных объектов, покидая территорию базы, совершенно не помнит, где проходит службу и чем занимается. Если человек покинул базу временно, в его спецпроцессоре работает программа возврата в заданное время в определенное место, в пункт сбора, откуда его доставляет к месту службы специальная команда. Стирание памяти входит в условия контракта. Конечно, при возврате на базу или при иной необходимости память возвращают. Не зря же мы ставим всем служащим в Космофлоте спецпроцессоры. Тут я начал лихорадочно соображать, все ли годы своей службы я помню отчетливо. Вроде все. Однако я припомнил, что несколько раз встречал ветеранов, очень гордых своей службой на флоте, но никогда не рассказывавших никаких флотских историй. Они только многозначительно поглядывали на собеседников и таинственно улыбались. Теперь мне стало понятно, что им просто нечего было рассказать, они просто ничего не помнили! – Вторая причина секретности программы «Депо» состоит в том, что человечество последнюю тысячу лет живет очень спокойно и обеспеченно. Люди расслабились. Им трудно представить себе, что такое война. Они, хотя и привыкли полагаться на решения селферов, просто не поймут, зачем нужны огромные затраты на содержание запасных флотов, когда никакой очевидной угрозы нет. При этом народ быстро сообразит, что в наличии имеются дополнительные ресурсы, и решит, как это уже неоднократно бывало в истории Земли, что ресурсы эти надо тратить вовсе не на увеличение военного потенциала, а на дальнейшее улучшение жизни простых людей и их развлечения. Помню популярный одно время лозунг: «Каждому – по дворцу!» А там недалеко и до мысли, что можно и не работать, и не учиться… Знаешь, ведь значительная часть наших психологов постоянно занимается проблемой формирования новых потребностей у населения, чтобы существовали стимулы для работы. Изобилие для цивилизации порой страшнее разрухи. Ведь и сейчас, несмотря на все наши генетические программы, стремление к познанию, к творчеству, к созидательному труду присуще только одной четвертой части человечества. Большая часть населения будет работать, только если есть необходимость заработать на жизнь, вернее, на определенный уровень жизни. А семь процентов населения в каждом поколении вообще ни при каких условиях не желают ни учиться, ни работать. Конечно, мы можем себе позволить роскошь содержать этот балласт, но их же надо еще развлекать, чтобы они были хоть чем-то заняты… Раньше этот процент был в два-три раза больше, да еще такие люди отличались повышенной агрессивностью. Это была очень серьезная проблема. С агрессивностью мы научились справляться давно, так что сейчас миллиард пассивных бездельников тихо сидит по домам, ест, спит и переключает сетевые развлекательные каналы. Но чтобы они не мешали остальному человечеству, на них работает почти десять миллионов специалистов, в основном психологов, социологов и работников культуры. Для человечества единственная ценность этой части населения заключена в мутациях, носителями которых они являются. Ведь никогда заранее не знаешь, какая именно мутация окажется вдруг необходимой человечеству. Эти семь процентов, как и все остальные, сдают свой геноматериал. Конечно, Комитет по Генетике практически никогда не дает этим людям разрешение ни на собственных, ни на приемных детей, но их геноматериал остается в хранилищах Комитета. – Вообще-то,- продолжала Мелисса,- с этим тихим миллиардом уже давно никаких проблем не возникало. Но вот на последних выборах они вдруг проявили необыкновенную активность. Ты слышал наш разговор с Сэмом. Нового президента выбрали фактически они, те, кто раньше в выборах никогда не участвовал. Сэм не сумел предугадать, что им так понравится Гарри. Действительно, мы только сейчас разобрались, в чем дело. Просто Гарри очень похож на них – нейтрально-смазливый, малообразованный, неумный, невыразительный, вообще никакой. Его бессмысленные предвыборные выступления были очень похожи на их любимые шоу. И он ни разу не высказал ни одной мысли, которая была бы непонятна этому миллиарду. По этим же причинам он понравился и большинству универсалов, особенно женщинам. Гарри не выстраивал таким образом свою кампанию специально, он – действительно один из них, только чрезвычайно активный. Надеюсь, ничего подобного больше никогда не повторится, иначе – хоть вводи специальный экзамен для избирателей. Но вернемся к программе «Депо». Есть еще одна причина не оповещать о ней широкие слои населения. Дело в том, что в случае возникновения дискуссий на тему: «На что будем тратить избыточные ресурсы?» человечество осознает очень неприятную для себя истину: все, точнее, практически все, на Земле и в сфере обитания человечества принадлежит нам, селферам. Поэтому, собственно, мы и распоряжаемся всем. Очень не хочется столкнуться с уязвленным самолюбием четырнадцати миллиардов людей. Поэтому мы свою собственность очень аккуратно маскируем, образуя многочисленные Комитеты, Комиссии, Фонды, Акционерные общества и тому подобное. Тут я не выдержал и спросил: – И какая часть «всего» принадлежит селферам? Мелисса помолчала, подумала и наконец со вздохом тихо сказала: – Восемьдесят четыре и семь десятых процента всего достояния человечества. Катерина управляет фактически ресурсами селферов. Обычные люди владеют всякими мелкими предприятиями, типа мастерских, кафе, магазинчиков. Все остальное – наше, и весь Космофлот – наш. Бюджет Всемирного Совета формируем мы, и мы решаем, какие средства предоставить Совету для публичного дележа. Обеспечение программ, подобных «Депо», а их немало, тоже идет из наших средств, но минует официальные структуры власти. – А как же известные крупные промышленники? Например, «Верфи Вебера»? – Алекс, семейство Веберов имеет только полтора процента акций «Верфей», еще два процента – у мелких акционеров, остальное – наше, через Фонды и Компании. Просто Веберы – самые крупные из акционеров, и они давно со гласились дать свое имя этому концерну. За это Веберы имеют некоторые привилегии, например, бронь на десять мест в год на курорт на Райском Местечке. Не могу сказать, что я не подозревал о чем-то подобном относительно устройства своего родного мира, но масштаб… – Мелисса, значит, все человечество – только марионетки в руках кукловодов? – Алекс, так было всегда. Весь вопрос только в том, кто именно является кукловодом. Важно, чтобы кукловоды были разумными и чтобы они не были временщиками. Главные беды случались, когда народами управляли либо безграмотные идеалисты, либо корыстные мерзавцы, которые жили по принципу «после меня – хоть потоп». Видишь ли, человечество смогло выжить лишь потому, что в критическом периоде истории селферы уже существовали, и именно они, то есть мы, стали кукловодами. Селфером, современным кукловодом, не может стать случайный, или непригодный, или психически неуравновешенный человек, как это часто бывало в прошлых эпохах. Дляразвития второй структуры нужен очень высокоорганизованный мозг. Разум, достигший такого уровня развития, не способен творить зло. Так же, как дурак не может творить добро просто потому, что он не способен прогнозировать все следствия своих деяний, не говоря уже о том, чтобы отличить добро от зла. Но, для того чтобы стать селфером, недостаточно одного только высокого уровня интеллекта, необходимы еще и другие качества, которые раньше называли «душа». В конечном счете проблема сводится к активности работы определенных участков мозга. Если в этих областях интенсивность электрохимических процессов недостаточно высока, то при развитии второй структуры некоторые центры мозга могут быть разрушены, и Потенциал погибнет. Иначе говоря, чтобы стать селфером, Потенциал должен испытывать очень сильные эмоции, от бурных восторгов до страданий. И в том, что селферами не могут стать холодные, бесчувственные люди, есть логика эволюции. Селферами становятся только те, кто способен сострадать, сочувствовать, сопереживать. Но чтобы научиться состраданию, Потенциал сам должен пройти через все круги ада. Ну, раньше-то с этим проблем не было. А вот сейчас, в нашей размеренной, тепличной жизни, подобрать каждому Потенциалу его персональный ад,- Мелисса усмехнулась,- задача не из легких. Я с горечью подумал, что лично для меня, похоже, эта задача совершенно естественным образом уже решена. – Ну ладно,- сказала Мелисса,- засиделись мы с тобой в кабине. Прошу ко мне в гости. Однако меня очень волновал один вопрос, который Мелисса так и не прояснила. – Мелисса, еще минуту. А программа «Депо»? Она что, осуществляется просто так, на всякий случай? Или есть реальная угроза человечеству? – Понимаешь, мы всегда сознавали возможность столкновения с враждебной нам цивилизацией, поэтому и ведем программы типа «Депо»… И хотя до сих пор не обнаружено ни одной агрессивной расы, и реальной угрозы человечеству пока нет… Но… Мы с тобой сегодня говорили о проскопических видениях. Так вот, у всех селферов бывают видениями которых разворачиваются очень неприятные события.- Мелисса вздохнула.- В общем, это картины войны с каким-то внешним врагом. Что это за враг, и откуда он появится – пока не совсем ясно. Но вот сравнительно недавно произошло кое-что очень тревожное. Два года назад нам удалось поймать передачу на ?-волнах. Это был призыв к контакту цивилизации, похоже, довольно близкой к нам по своему техническому уровню. Передача велась из области, расположенной на другом конце нашей Галактики, и ?-сигналы прошли вблизи центра Галактики. Передача была искажена, и определить точно, из какого района она пришла, было очень сложно. Однако нам удалось, используя антенны одной из отдаленных баз, построенных, кстати, по проекту «Депо», установить с этой цивилизацией контакт и примерно определить ее месторасположение. Мы даже сумели договориться об обмене экспедициями. Расстояние до области обитания акрейлов – так они себя назвали – больше 60 тысяч светолет. Так далеко мы еще никогда не летали, и экспедиция требовала серьезной подготовки… Мы начали готовить экспедицию, но вскоре получили сообщение от акрейлов, что они очень обеспокоены случаями бесследного исчезновения их кораблей. А потом акрейлы замолчали. Совсем замолчали. Я понимал, что все это может означать. Гибель, причем достаточно быстрая, цивилизации земного уровня означала присутствие в Галактике опасного и беспощадного врага. И вопрос только в том, где и когда мы с ним столкнемся. И будем ли готовы к этой встрече. Мелисса продолжала: – Конечно, сейчас мы направляем все усилия человечества на повышение безопасности нашего существования. Мы всерьез начали готовиться к неизбежной войне. Но с кем и с чем мы столкнемся? К чему готовиться? И сколько времени у нас в запасе? Месяц? Год? Тысяча лет? И тот ли это враг, которого мы видим в своих видениях? То, что я услышал, было столь же устрашающим, сколь и неопределенным. Но очевидно было одно: подобную информацию доносить до человечества нельзя. И хотя ходили смутные слухи о контакте с какой-то новой расой,, но ничего тревожного в этих слухах не было. Да и никаких процессов, направленных на усиление военной мощи Земли я не заметил. Хотя… Вот разве что я обратил внимание на увеличение почти вдвое приема в Академию Космофлота… Но связал я это лишь с расширением пространства обитания человечества. И еще, пожалуй, я отметил, что по Сети стали крутить слишком много исторических фильмов о войнах и катастрофах, сериалов о доблестных десантниках и офицерах Космофлота и новых, отлично сделанных фантастических боевиков… Мелисса вздохнула и опять заговорила: – Безусловно, подготовка к грядущей войне – это главное. Но есть и другие проекты, которые жизненно важны для Земли, и проблемы, которые не терпят отлагательства. И предстоящая нам операция на Корнезо – из их числа. Давай не будем сейчас думать о бедах, которые то ли случатся, то ли нет, а займемся делами сегодняшнего дня. Я решил последовать совету Мелиссы и не тревожиться понапрасну о том, что, может, вообще никогда не произойдет. Тем более что я никак не мог повлиять на ход мировых событий. Мелисса наконец отключилась от пульта управления флаером, и тонкие «усики» втянулись обратно в ее руку. Мы выбрались из флаера и на лифте поднялись на шестой уровень. – На этом уровне мой коттедж, и тебе я приготовила домик здесь же. Из лифта мы попали в просторный светлый холл, отделанный белым мрамором. Три широких коридора расходились в разные стороны. – Вот этот коридор ведет в мой коттедж,- сказала Мелисса,- а сюда – к тебе. Располагайся, отдыхай, обедать будем примерно через час. Коридор был довольно коротким и заканчивался дверью, открывающейся в холл коттеджа, который частично находился внутри горы. Мне показалось, что лифт, которым мы поднялись, и мраморный холл находились за пределами крейсера, а вот коттедж Мелиссы имел, наверное, вход внутрь корпуса. Я обошел свое временное пристанище. Большой холл, соединенный широким проемом с гостиной, выходящей на террасу, и спальня-кабинет с двумя дверями в какие-то помещения. Одна дверь открывалась в ванную комнату с небольшим окном, за которым росли кусты на склоне горы. Другая дверь вела в темное помещение без окон. Когда я зажег свет, оказалось, что это – гардеробная со шкафами, стеллажами, вешалками, зеркалами и камерами чистки и стирки. Шкафы и стеллажи были заполнены комплектами мужской одежды, обуви и белья. Размер был мой. Похоже, Мелисса была уверена, что я пройду сегодня все испытания и появлюсь в этом коттедже. Меня охватило какое-то странное чувство, названия которому я не знал. С одной стороны, мне было приятно, что она верила в меня, заботилась о моем удобстве и готовилась к моему приезду. А с другой стороны, почему-то было грустно, и сжалось сердце, и холодный клинок в груди напомнил о себе. Я покинул гардеробную и продолжил осмотр. Из холла можно было попасть на кухню, оборудованную по всем правилам, со шкафами и холодильниками, заполненными всеми мыслимыми видами продуктов. С такой кухней можно было провести в осаде не один месяц или принять гостей, десятка два приятелей-сослуживцев. Я еще немного побродил по комнатам и понял, что мне здесь очень нравится. Если бы я сам устраивал свое жилище, то сделал бы все именно так. Широкие окна распахивались в парк, и между деревьями далеко внизу был виден океан. С террасы ступени спускались на большую площадку, выложенную гранитом и окруженную цветущими кустами жасмина, волны аромата которого сменялись свежим морским дуновением. Под кустами жасмина стояли две деревянные скамейки, а на площадке у небольшого фонтанчика – плетеные кресла с подушками и устойчивый плетеный столик. В комнатах распахнутые окна прикрывали светлые легкие занавески, которые шевелил ветерок, а раздвинутые шторы были темными и тяжелыми, что позволяло при желании отгородиться от внешнего мира, зажечь вечером настольную лампу и почувствовать себя вне времени и пространства. Мебели было немного, но диваны и кресла были удобными, а во всех комнатах на столиках или полках в простых вазах стояли цветы. Сначала я удивился тому, что обстановка выглядит очень скромно, особенно в свете тех сведений о состоянии селферов, которые мне только что сообщила Мелисса. Мне довелось бывать у многих своих знакомых в роскошных особняках и помпезных апартаментах, не чета этому жилищу. Но через несколько минут я осознал, что чувствую себя в этих незатейливо обставленных помещениях исключительно удобно и уютно. Это был дом для жизни, причем для жизни очень комфортной. Все было рассчитано до мелочей: размеры и расстановка, формы и расцветка, углы и наклоны, высоты и расстояния, мягкость и фактура, структура и твердость. Дом был гармоничен и радовал все органы чувств человека. Из этого дома не хотелось уходить. Пожалуй, я попал в совершенный дом. Здесь не было никаких безделушек, только в гостиной на полке лежали большая морская раковина с семью «рогами» и марсианский «пушистый» камень, а на стене над диваном висели две картины в черных деревянных рамах. Похоже, это были единственные «предметы роскоши» во всем коттедже. Но когда я рассмотрел картины, то понял, что ценность картин превышает стоимость нескольких коттеджей, даже таких совершенных. И так просто повесить эти картины на стене в гостевом домике может позволить себе действительно только самый богатый человек планеты. Я был уверен, что эти две картины – неизвестные миру работы Ольги Маковской из знаменитой серии «Вид из окна», причем не отдельные картины, а диптих. Во всей серии композиция картин всегда была совершенно одинакова: из распахнутого наружу двустворчатого окна с широким подоконником, на котором лежат различные предметы, открывается вид сверху, с высоты нескольких этажей, на некий пейзаж. Отличаются же картины серии видами из окна и натюрмортами на подоконнике. На картинах, которые висели в гостиной, был изображен вид из окна – пейзаж одной и той же местности: между невысокими холмами были переброшены низкие каменные мосты с короткими пролетами между массивными быками, а вдали на холме стоял небольшой замок с башенками. Но на одной картине на склонах холмов нежно зеленел еще прозрачный весенний лес, а под мостами лениво текла широкая река. Все было пронизано золотистым предвечерним светом, и только в оврагах между холмами лежали холодные густые тени. Замок, окутанный легкой дымкой, казался конечной целью далекого путешествия, местом, где тебя ждут и куда ты стремился всю свою жизнь. На широком подоконнике стоял медный кувшин с узким горлышком и крышечкой на цепочке, лежали книги в кожаных переплетах, скрипка и несколько камней, среди которых затерялся марсианский «пушистый» камень. На другой картине та же местность представляла собой пустыню: желтые холмы, сжигаемые беспощадным солнцем, те же мосты, полузатопленные песчаными барханами, все тот же замок вдали, растворяющийся в полуденном мареве, с бесцветными флагами, уныло повисшими на башнях, дорожки следов на песке, высокое, наполненное какой-то звенящей пустотой белесое небо. В этом пейзаже была своя прелесть, подобная очарованию выцветшего гобелена. А на подоконнике прозрачную стеклянную вазу с ромашками окружала россыпь тропических фруктов, среди которых влажно блестели белым и розовым перламутром разнообразные морские раковины. Между ананасом и манго лежала гроздь морских груш с Корнезо. Самое большое собрание картин из серии «Вид из окна» находилось в Москве, в музее на Волхонке, и я проводил в зале Маковской долгие часы каждый раз, когда попадал в свой родной город. Работы Маковской нравились далеко не всем. Кто-то считал, что их реализм граничит банальным натурализмом, другие возмущались соединением несовместимого в ее работах. А я ее картины очень любил. Они завораживали меня удивительно реалистичными пейзажами несуществующих миров и в то же время тревожили неким привкусом легкого безумия, странностью сочетания предметов в натюрмортах и видов в окнах. Иногда, глядя на картины Маковской, я думал, что начинаю понимать эту логику несоответствия и парадоксальную гармонию реализма изображения и ирреальности изображаемого. Одной из особенностей «Видов из окна» было абсолютное отсутствие на картинах людей. Но при этом возникало отчетливое ощущение: люди просто случайно не попали «в кадр», еще секунда – и на пейзаже кто-то выйдет из-за угла, появится из-за поворота тропинки, а из комнаты протянется рука взять дымящуюся в пепельнице сигарету или подхватить падающее с подоконника яблоко… Маковская была странной личностью, она жила уединенно, редко показывалась на публике, пренебрегала мнением искусствоведов. И ее смерть лет 120 назад выглядела тоже странно: она отправилась на Большой Риф поплавать в коралловых зарослях и не вернулась. Через десять дней нашли ее дыхательный аппарат, зацепившийся за кораллы рифа на глубине метров сорока. Были версии о трагической встрече с акулами и самоубийстве… И вот теперь я разглядывал новые, неизвестные мне картины, в которых, кроме знакомых мне особенностей, было еще нечто иное, что беспокоило меня, но ускользало от моего сознания. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я сообразил, что марсианский «пушистик» на картине – это тот же камень, что лежит на полке в этой же комнате, а рядом с ним – одна из раковин, изображенных на второй картине. Значит, Мелисса приобрела не только сами картины, но и оригиналы, с которых они написаны? Подобного я не видел даже в музеях. Интересно, если такие ценности так просто лежат в гостевом коттедже, что же находится в ее собственном доме? Может, она так же, как и я, любит картины Маковской и у Мелиссы есть еще какие-то ее работы? Тем временем приближался обед. Я решил, что картины смогу рассматривать еще столько, сколько мне захочется, но пора бы и привести себя в порядок. Мне надо было принять душ и переодеться. Конечно, космофлотская форма – вещь совершенно особая, но у меня была атавистическая привычка каждый день все-таки принимать душ и отправлять форму в стирку. Умом я прекрасно понимал, что это не сделает нас с формой чище, но мне было приятно постоять под струями воды и надеть «чистую» одежду. Похоже, что и моей форме тоже нравились ежедневные водные процедуры. Поместив форму в камеру, я установил режим «НАНОТЕХ» и «КВАЗИЖИВ», а сам отправился под душ. После душа я не стал выбирать новую одежду в шкафах, а достал из своего кофра легкие светлые брюки и пеструю рубашку с короткими рукавами и надел легкие сандалии. Я спустился к фонтанчику, сел в плетеное кресло, стоящее в тени, и стал смотреть на неторопливые океанские волны, накатывающиеся на береговую линию далеко внизу. Вчера примерно в это самое время я так же спокойно сидел в кресле на веранде в лагере археологов и получил странную депешу. Надо же, это было только вчера! Минут через десять появилась Мелисса и сказала, что обед уже ждет нас на веранде ее коттеджа. Я пошел за ней между кустами жасмина по гранитной дорожке. С веранды коттеджа Мелиссы открывалась панорама океана с огромным багровым солнцем, опускающимся к горизонту сквозь гряду кучевых облаков. На веранде был накрыт стол, на белоснежной скатерти мне сразу бросилась в глаза большая супница, над которой поднимался пар, и я почувствовал, что очень голоден. Обед состоял из простых блюд, но как же все было вкусно! Борщ со сметаной был совсем не такой, какой варила мама, но тоже очень вкусный. Я не мог удержаться и попросил налить еще тарелку. Гора котлет в кастрюльке с подогревом мне показалась огромной, но когда я съел шестую котлету, с луком, с хрустящей поджаристой корочкой, то с тоской обнаружил, что котлеты уже закончились. Надо сказать, что и картошка, поданная на гарнир, и помидоры были совершенно необыкновенного вкуса. Оглядев стол, я обнаружил еще блюдо с фруктами и персик в специальной посудине. – Алекс, я вижу, тебе понравилось, как готовит Валентина Петровна. Она хорошо изучила мои вкусы. Удачно, что наши вкусы совпадают. Я попросил передать мою искреннюю благодарность домоправительнице и заверил Мелиссу, что никогда не ел ничего вкуснее, и при этом совершенно не кривил душой. – На самом деле,- сказала Мелисса,- дело не только в искусстве повара. Когда мы подлетали к острову, ты спросил, что находится на «терриконе». Так вот, там – биостанция. Они заняты исследованиями некоторых инопланетных форм жизни – и, кроме того, имеют небольшие сады-огороды и ферму. Все, что мы на острове едим, кроме хлеба и кондитерских изделий, это продукты местного хозяйства. Понятно, что биологи не могут не экспериментировать, и те сорта, что они здесь получают, очень часто становятся генетическими образцами для промышленного производства. Ну, и конечно, все их достижения пополняют хозяйство моего крейсера. То, что ты сегодня ел,- совершенно новые сорта. И мясо – тоже от реальных животных новых пород, еще не запущенное в заводское производство. Ты еще попробуй персик! Персик был размером с волейбольный мяч. Мелисса, аккуратно сняв с персика часть шкурки, отрезала нам по хорошему ломтику. Сок через дырочки верхней тарелки стекал в поддон. Набралось почти по половине стакана. Пока я ел свой ломтик, отрезая по кусочку острым ножом, сока в моей тарелке набралось еще на треть стакана. Персик был хорош. Я думал, что смогу съесть еще не один кусок, но когда выпил сок, то понял, что – все. Я был сыт и умиротворен. Даже муки несчастной любви временно отступили на второй план. Мелисса откинулась на стуле и закурила. Какое-то время мы молча наслаждались приятным вечером и закатом над океаном. Высоко в небе уже появились первые звезды. Мелисса первой нарушила молчание: – Завтра я расскажу тебе, почему на Корнезо мамы пугают детишек непослушной бабочкой, а сегодня ты свободен, отдыхай. – Мелисса, а могу я вас кое о чем спросить? – Если не по службе, то – конечно. – Мелисса, в гостиной моего коттеджа висят две картины Ольги Маковской, о которых я раньше не знал,- начал я осторожно. – А что, ты знаешь все ее картины? – спросила Мелисса со странной интонацией. – Я думал, что знаю, хотя иногда из частных коллекций вдруг появляются новые, ранее неизвестные. Но как только они попадают в каталог Сети, я отслеживаю. – И что, они тебе нравятся? – интонация Мелиссы была все та же. – Да. Конечно, мне нравятся многие художники, например, почти все импрессионисты, Грачев, Каменски, Уайдлер. Но картины Маковской – совершенно особенные, их я люблю больше всего. Не знаю, в чем дело, но они действуют на меня очень сильно. Хотя я и не все понимаю. Мелисса молчала. – А может, у вас есть еще ее работы? И потом, я обратил внимание, что в моем коттедже на полке лежат «пушистик» и раковина, оригиналы к натюрмортам. Как вы их достали? – Легко. – Ну да. Вы, наверное, были знакомы с Маковской? – В каком-то смысле. Мы помолчали. – Мелисса, простите за назойливость, но, если у вас есть еще ее картины, может, вы мне их покажете? Она вздохнула и со смешком сказала: – Так они действительно тебе нравятся? Ее работы? Ну, пойдем. Мы прошли гостиную, на стенах которой не висело ни одной картины, и через холл по длинному коридору попали в большое помещение со стеклянными стенами и потолком, тоже наполовину прозрачным. Эта часть дома была сейчас в тени, и в комнате царил полумрак. Пахло красками и какой-то химией. Мелисса зажгла яркий свет. Помещение оказалось мастерской. Стеллажи, уставленные разнообразными предметами, столы с разбросанными красками и кистями, подрамники с натянутыми холстами, мольберты. Картины без рам, повернутые к стене. – Так тебе нравятся мои картины? – опять с усмешкой спросила Мелисса и начала разворачивать картины ко мне лицом. Это были «Виды из окна», которых не было в каталогах, картины, которые я никогда раньше не видел. Наконец она сняла ткань с одного из мольбертов, на котором стояла незаконченная картина, и я прозрел. – Так Маковская – это вы?! – Я думала, ты догадаешься чуть раньше. Вот что значит – совершенная легенда прикрытия! Тебе действительно в голову не приходило, что никакой Маковской вообще не существовало? – Нет, никогда. – И даже когда лет через сто после ее «смерти» стали появляться все новые неизвестные ее картины? – Нет, даже в разговорах никаких сомнений ни от кого никогда не слышал. – Вообще-то я попалась в собственную ловушку. Я слишком рано ее «погубила». Понимаешь, селферам часто необходимо появляться в обществе в качестве обычных людей, и иногда – людей достаточно известных. Этакий вариант Гаруна аль Рашида. С этой целью мы выбираем себе время от времени какие-то маски, поддерживая иллюзию реально живущих людей. Сейчас моя маска, как ты видел, Надежда Назарова, молодая балерина, уже получившая некоторую известность. Мелисса, очевидно, скромничала. Назарова была уже признанной звездой. – «Маковская» была не просто моей очередной маской. Еще в детстве я подавала большие надежды в живописи, и когда окончила школу, то долго колебалась, куда поступать: в Академию художеств или в университет. Наконец я сообразила, что рисовать смогу в свое удовольствие и без академии, а получить ответ на вопрос «как устроен мир» без серьезного образования невозможно. Первые работы из серии «Вид из окна» были написаны очень давно, еще до Эпохи Глобальных Эпидемий, но они погибли, когда я… – тут Мелисса запнулась,- в общем, в период войн за передел мира после эпидемий. И когда мне понадобилась очередная маска… Нет,- поправила себя Мелисса,- на самом деле, когда у меня появилось свободное время, мне захотелось рисовать, и я решила сыграть роль художницы. Потом в определенный момент мне надоела моя серия, и Маковская исчезла. Но через некоторое время у меня опять начали появляться какие-то идеи. Когда новых картин стало много, я решила устраивать «появления из коллекций». Очень неудобно, но не моту придумать никакого другого варианта. – А почему нельзя просто объявить правду? – Алекс, я тебе сегодня уже говорила о чувстве уязвленного самолюбия миллиардов. Понимаешь, эволюция человека как разумного вида достигла критической точки где-то в двадцатом веке. Это было время массового расцвета талантов, массового появления первых Потенциалов, большинству из которых, к сожалению, не суждено было стать селферами. Чуть ли не целое тысячелетие после этого периода человечество разбиралось с идеями и следствиями идей, родившихся в двадцатом веке. А многие «новые» идеи оказывались забытыми, в свое время не востребованными, теориями и изобретениями. Но главное, что в двадцатом веке человечество начало распадаться фактически на два подвида, поскольку именно с этого периода интеллект стал основным фактором полового отбора. – Результат сегодня очевиден,- Мелисса усмехнулась,- хотя и не осознан большей частью общества. Двадцать пять процентов населения составляют интеллектуалы, известные как «специалисты», а семьдесят пять – остальные. И эти части общества не смешиваются между собой, более того, они все больше и больше расходятся и генетически, и в образе жизни. Надо сказать, мы прилагаем большие усилия, чтобы факт разделения человечества по уровню интеллекта не бросался в глаза. Слишком хорошо из исторического опыта известно, какие социальные последствия могут иметь место при осознании широкими слоями общества того или иного вида неравенства людей. Даже термины «специалист» и «универсал» придуманы именно с целью маскировки истинного положения вещей. Не случайно очень большая часть специалистов – это психологи и социологи, которые работают именно в области общественных отношений. – Те, кого мы называем «специалисты»,- продолжала Мелисса,- являются и «источником» Потенциалов и творческой силой в обществе. Понятно, что наиболее яркие достижения, как в науке, так и в искусстве, принадлежат именно Потенциалам и селферам. Ведь талантливый человек талантлив во всем. Но осознание обществом этого факта будет иметь чрезвычайно неприятные последствия. Поэтому большинство селферов занимаются искусством под видом обычных людей, часто даже якобы «универсалов». И мы никогда не выступаем в спортивных соревнованиях,- Мелисса рассмеялась,- потому что это просто нечестно. Но наука и искусство – это другое дело, это мы себе позволяем. – Мелисса, а чем еще, кроме живописи и балета, вы занимались? – Ну, Алекс, не все сразу. Конечно, у меня было не так уж много свободного времени, но кое-что… При случае узнаешь. А теперь я оставлю тебя одного. Можешь рассматривать здесь все что угодно, а у меня сегодня есть еще дела. Когда будешь уходить, просто погаси свет. Пока. Спокойной ночи. До завтра. И Мелисса ушла, оставив меня одного наедине с ее картинами. На мольберте стояла картина, пейзаж на которой был завершен. Ночной океан, шторм. Вспышка молнии высветила почти затонувшую каравеллу. В разрывах несущихся в черном небе туч видны были две бледные луны. А на подоконнике распахнутого окна изящная чашечка с дымящимся кофе соседствовала с сетевиком, налобной повязкой для третьего, фасетчатого, глаза и двумя книжными пластинами… Справа на подоконнике оставалось пустое место еще для какого-то предмета, его контуры были слегка намечены, но я не смог разобрать, что это будет за вещь. Из законченных работ мое внимание почему-то сразу же привлекла картина, на которой из окна был виден раскинувшийся на равнине город, вернее, небольшой городок, пыльный и какой-то сонный. Маленькие домишки производили общее впечатление унылой обшарпанности. Грязные улицы, чахлая растительность, никаких ярких пятен. Тоскливый пейзаж. Даже солнечный свет казался усталым и безрадостным. Скучный мир. А на подоконнике, на небрежно брошенной сверкающей шкуре снежного волка с Альбины, лежали железная палица и железная же шестипалая перчатка с шипами на всех суставах. Картина производила очень странное впечатление. Я смотрел на нее и почему-то никак не мог оторваться, не мог отвести взгляд и отойти. И чем дольше я смотрел на эту картину, тем сильнее меня охватывало ощущение тревожного ожидания, какой-то непоправимой предопределенности и безнадежного отчаяния. Наконец я сделал над собой усилие и отвернулся. Я закрыл глаза и почувствовал, что очень устал. У меня не осталось душевных сил, чтобы рассматривать остальные картины. Я вышел на улицу. Свежие запахи влажной ночи, изумрудная листва, прозрачная в пробивающихся сквозь нее лучах садовых фонарей, теплый свет из двух окон коттеджа Мелиссы с трудом вытесняли из моего сознания чувство отчаяния, которое вселила в меня эта картина в мастерской. Я вдыхал ночной воздух и повторял себе, что на картине – всего лишь придуманные образы, нигде и никогда не существовавший мир. Но эта картина стояла у меня перед глазами, и глупое сердце ныло от предчувствия грядущей беды, от невозможности ее предотвратить. Мне не хотелось заканчивать сегодняшний день с этим тяжелым чувством, и я решил немного погулять по парку, прежде чем идти спать. Я вышел на площадку перед своим коттеджем и посмотрел на звезды. Со дна воздушного океана их было видно так мало, они так приветливо мигали, выглядели такими безобидными… Постепенно стрекотание ночных насекомых и мерный шум прибоя вернули меня к действительности, в которой, насколько мне было известно, ничего плохого сейчас не происходило. «Пока все идет хорошо!» – вспомнил я известный анекдот… Хотя действительно, для меня пока все шло очень хорошо, так хорошо, как еще вчера не могло и присниться. Я поднялся на террасу свого коттеджа и немного постоял, вглядываясь и вслушиваясь в окружающий меня мир. В лунном свете поблекли яркие краски и стерлись контрасты, мелодично журчал фонтанчик, цветы жасмина исходили оглушающим ароматом. Не зажигая света, я прошел в спальню, благо луна через окна освещала комнаты достаточно хорошо. А может, я просто не хотел сегодня еще раз увидеть пейзажи с замком? Черт возьми, в чем же фокус в этих проклятых картинах? Почему они просто душу у меня вынимают? «Это сегодня, раньше такого не было,- понял я,- может, дело в том, что сейчас происходит у меня в мозгу? Но я же ничего особенного не чувствую. Только картины достали». Я улегся на широкую кровать, оказавшуюся очень удобной. Даже пневмослой не надо было регулировать, он оказался подкачан в точности так, как я любил. Стены спальни были покрыты видеообоями, но мне не хотелось вообще ничего ни смотреть, ни читать. Я включил на стенах заставку «Большие цветы», она была похожа на обои в моей детской спальне в Кавенго, но, когда цветы начали тихонько покачиваться из стороны в сторону, а бутоны открываться, мне стало как-то неприятно, я отключил видеообои, и стены вернули себе спокойный серый цвет. Я завернулся в простыню, и тонкая ткань превратилась в кокон, отгораживающий меня от всего мира. Я закрыл глаза и думал, что немедленно засну, но как бы не так! События сегодняшнего дня, такого долгого, такого странного и такого важного для меня, мелькали в моем сознании. В какой-то момент я сообразил, в сколь необычном месте я нахожусь. Я лежал в постели в коттедже, стоящем в саду, выросшем на конической крышке верфи, в которой спрятан один из самых больших крейсеров Земли. Мне стало смешно. Я привык находиться глубоко в недрах корабля и представить себе не мог, что буду спать фактически на его поверхности! Забавно. А в нескольких десятках метров от меня, практически под одной крышей со мной лежит в своей постели – или еще работает? – Мелисса, моя любовь, такая близкая и такая немыслимо недоступная… Мои мысли и чувства приняли вполне определенное и совершенно нежелательное направление. Я напомнил себе, что я – не просто мужчина и не просто человек, а, как сегодня выяснилось, бурно развивающийся Потенциал, который вот-вот проклюнется в настоящего селфера. Значит, надо учиться управлять своими чувствами. Я стал учиться и очень быстро понял, что не зря Мелисса говорила, что селфером стать очень трудно. Надо было срочно переключать мысли на какие-то другие проблемы. Краткий обзор самых насущных из них показал, что во всех моих проблемах неизменно присутствует Мелисса. К счастью, обнаружилась проблема под названием «Корнезо», в которой роль Мелиссы мне была пока совершенно не известна, кроме того, что она создала целый Департамент «К» и мы с ней всего через две недели летим на Райское Местечко. Правда, я пока не знал, с какой целью мы туда отправляемся и в каком качестве туда полечу я. На Корнезо я еще никогда не бывал. И вообще знал о Корнезо не так уж много. В основном мои представления ограничивались сведениями из курсов Академии и передач по Сети. Я, конечно, знал, что Корнезо мы обнаружили без малого пятьсот лет назад, что это – планета земного типа у звезды, очень похожей на Солнце. Разумеется, абсолютно одинаковых звезд и планет во Вселенной не существует. Корнезо уступает Земле в плане разнообразия природных условий и запасов полезных ископаемых. Честно говоря, в части полезных ископаемых различия уже в прошлом. Но во многом Корнезо лучше Земли: чуть меньше гравитация, чуть больше кислорода, гораздо более ровный климат, мелкий теплый океан, огромное количество островов, всего один не очень большой материк со спокойным ландшафтом, животный мир не имеет опасных или неприятных представителей. Чрезвычайно удобная, приятная и красивая планета, не планета, а парк, просто рай, поэтому ее все и называют «Райское Местечко». А вот моя мама, когда заходит разговор о Райском Местечке, обычно качает головой и говорит: «Бедная Корнезо!» Я никогда не мог понять, почему – бедная, а мама не объясняла. Да я особенно и не спрашивал. Ведь все знают, что Райское Местечко – лучший на свете курорт, только вот для большинства людей практически недоступный. Дело в том, что Корнезо является родиной разумного гуманоидного вида, очень похожего на нас, на вид homo sapiens. Главным отличием всего живого мира этой планеты от живого мира Земли является то, что они – «правые». Мы – условно «левые», они – «правые». То есть их ДНК закручены по отношению к нашим ДНК в другую сторону. Мы зеркально-симметричны. Тип пространственной симметрии ДНК есть равновероятная случайность эволюции. На наших планетах ДНК случайно завернулись в разные стороны. В этом факте были и свои плюсы, и свои минусы. На мой взгляд, плюсов было больше. Главное, что мы не могли заразить друг друга. Мы были взаимно стерильны. У нас – свои вирусы, у них – свои. Особенно важной и удачной эта особенность стала представляться всем после открытия Альбины, тоже «левой», как и Земля, но со своим чудовищным набором суперактивных вирусов и прочей гадости. А с Корнезо в.этом плане мы были взаимно безопасны. Были, конечно, некоторые проблемы с усвояемостью корнезианской пищи, поскольку не только ДНК, но и ряд больших органических молекул, например аминокислоты, были пространственно зеркально-симметричны по отношению к земным. Но проблемы питания – это такие мелочи при наличии больших транспортников! В общем, мы могли – и хотели! – свободно разгуливать по Корнезо и радоваться прелестям жизни. Попросту говоря, все человечество дружно стремилось отдыхать на Корнезо. И было готово за это хорошо платить, делясь своими ресурсами, возможностями и достижениями. Но не тут-то было. Спокойные, дружелюбные, несколько туповатые аборигены оказались неожиданно упрямыми. Они с удовольствием встречали наши экспедиции, прекрасно приняли наше посольство, но почему-то не хотели широких контактов, развития торговли и обмена туристами. Да и свое посольство на Землю они до сих пор так и не отправили. Понадобилось почти триста лет, чтобы уговорить их устроить для нас хотя бы очень маленький курорт. Может быть, дело в странном, с нашей точки зрения, устройстве их общества? У них нет ни государств, ни местных властей. Просто в каждом поселении обязательно есть особый человек, который имеет право решать некоторые вопросы. Эти особые люди – их называют что-то вроде «гоэ» – появляются в селениях, приплывая с острова Анайри, на который нас, землян, ни разу не приглашали. Странно, но в этом тишайшем, безопаснейшем мире гоэ всегда окружают четыре телохранителя, которые, судя по всему, навечно «прикованы» к нему. «Прикованы» физически: талию гоэ охватывает пояс-обруч из очень прочной местной пластмассы, к которому длинными плетями-цепями присоединены пояса его телохранителей. В поселениях не бывает больше одного гоэ. Когда приплывает новый, прежний возвращается обратно на Анайри. Гоэ встречаются на праздниках, когда вместе собираются жители разных селений и островов, но особо тесных контактов между гоэ мы не наблюдали. Они всегда держатся обособленно. Гоэ с телохранителями обычно живут на окраине поселений. Иногда их зовут для каких-то дел, иногда они приходят к жителям сами. Но гоэ решают не все вопросы. Есть какие-то вопросы, которые решают только женщины селения, собравшись вместе, тихо поговорив и попев свои песни… Тем не менее корнезианцы как-то ухитряются формировать общее мнение в планетарном масштабе и сообщают его нам через ближайшего гоэ. С тех пор как здесь открылось наше посольство, с землянами обычно официально контактирует очередной гоэ острова Лалуэ, острова, который аборигены согласились предоставить землянам сначала для размещения посольства, а потом и для открытия курорта. Надо сказать, что гоэ Лалуэ и другие гоэ, как и вообще многие корнезианцы, равно мужчины и женщины, часто посещают посольство и проводят с удовольствием время в компании землян. Они с интересом слушают рассказы о Земле и о нашей жизни. Но не более того. Их любопытство никогда не переходит в фазу действий. О жизни же своего общества, казалось бы, такой простой и даже примитивной, аборигены рассказывать не склонны. От обсуждения нежелательных тем они всегда ловко ускользали. Этому весьма способствует одно из их физических отличий от землян: корнезианцы имеют существенно больший частотный диапазон произносимых и слышимых ими звуков. Нас они слышат прекрасно, а мы услышать в их языке можем только часть звуков, и для общения нам необходимы трансляторы, главная проблема которых – полнота словаря. Если бы не селферы, мы вообще понимали бы и знали бы только то, что корнезианцы сами захотели бы нам сообщить. Замечу, что и мы, конечно, не так уж наивны и тоже не абсолютно искренни. Не обо всех наших возможностях аборигены должны знать, не обо всех наших деяниях мы обязаны их информировать. У нас, жителей Земли, такой богатый исторический опыт в части хранения секретов и тайн… Очевидно, что в посольстве аборигены знакомятся с хорошо отселектированной информацией. А туристов мы снабжаем транслятором с весьма ограниченным словарем и на время пребывания на Корнезо вставляем им обязательный процессор-блокатор, чтобы простой человек не сболтнул чего лишнего. Поэтому аборигенам ничего не известно о селферах и их возможностях. Но проблема словаря – не единственная во взаимоотношениях наших цивилизаций. Так, дружелюбные и покладистые корнезианцы установили несколько жестких запретов, действующих для всех землян без исключения. Самый главный – это запрет на посещение материка. На Корнезо – огромное количество больших, средних и маленьких островов и всего один материк, немногим больше Австралии, находящийся в северном полушарии в довольно высоких широтах. Так вот, нам безо всяких объяснений запрещено посещать его. Надо сказать, сами корнезианцы на материке тоже совершенно не бывают и даже не живут на ближайших к материку островах. Конечно же мы не нарушаем договоренностей и запретов. Но то, что не запрещено – разрешено, не так ли? Естественно, несколько наших спутников непрерывно наблюдают за всей планетой, и в том числе за материком. И как ни странно, за четыре с лишним сотни лет наблюдений ничего особенного не обнаружено! Можно даже сказать, вообще ничего. Сплошь заросший лесом материк. Никого. Ничего. Даже животных крупных нет, так, мелочь. Даже гор приличных нет, даже крупных рек. Разве что пожары порой случаются, естественно, после гроз. Ну, если бы еще и гроз на Корнезо не было, это была бы уже не планета, а утопия. Особенно внимательно мы изучали ландшафты после пожаров, когда обнажалась почва, обычно укрытая буйной растительностью. Но нет, ничего интересного, никаких следов человеческой деятельности. С помощью спускаемых зондов тоже ничего не нашли, ни странного, ни особенного, ни опасного. Может быть, мы просто не понимаем, что надо искать? Запретной зоной объявлен еще и остров Анайри, обитель гоэ. Помимо этих запретных зон землянам, ученым и сотрудникам посольства разрешено бывать где угодно и когда угодно, а вот туристы вне острова Лалуэ могут путешествовать только в составе экскурсий. Вот с последним ограничением лично я совершенно согласен! Первое время основные наши исследования касались системы Корнезо, но звездники и планетологи быстро разобрались со всеми своими вопросами, поскольку с точки зрения космологии все объекты системы совершенно обычны и никакого интереса не представляют. А вот поле деятельности для биологов, лингвистов, этнографов, психологов и социологов на Корнезо оказалось весьма обширным. Поскольку Корнезо была бедна металлами и органическими энергоносителями, цивилизация здесь, в отличие от земной, техногенной, имеет ярко выраженный биологический характер. Аборигены чрезвычайно эффективно используют ресурсы живого мира планеты, в основном ресурсы океана, который дает не только разнообразную растительную и животную пищу, но и огромное количество различных продуктов, вырабатываемых морскими растениями и животными. Даже те металлы, небольшое количество которых аборигены все-таки используют, получают при сжигании определенных водорослей, богатых железом, никелем, вольфрамом и медью. А серебро, золото и алюминий накапливаются в особых органах у животных типа скатов, причем эти органы аборигены удаляют у живых скатов раз в три-четыре года, после чего они отращивают новые такие же органы, и так в течение всей их долгой жизни. Волокна для своих прекрасных тонких тканей корнезианцы также получают из водорослей. Несколько видов пластмасс производятся при смешивании соков разных водорослей, иногда с добавлением крови морских животных. Раковины моллюсков тоже широко идут в дело. И так далее. Даже свои жилища, обычно одно- или двухэтажные, они строят с использованием даров моря. Надо сказать, что корнезианская цивилизация задала нашим биологам несколько загадок. В первую очередь, до сих пор непонятно, почему так мала их численность. Корнезианцев всего сто с небольшим миллионов, причем их численность сохраняется практически неизменной, как удалось установить, уже несколько тысяч лет. А ведь Корнезо может легко вместить и прокормить не менее пяти миллиардов. А то и все пятнадцать, если учесть еще одну загадку аборигенов: они немного автотрофы, фактически частично растения. Другими словами, в их крови содержится пигмент типа хлорофилла, который на свету является катализатором синтеза Сахаров из воды и углекислого газа. Поэтому в организме аборигенов никогда нет недостатка в энергии и углеводах, им достаточно выпить воды и выйти подышать на солнышке, таком богатом ультрафиолетом. Хлорофилл в крови и придает их коже отчетливый приятный зеленоватый оттенок, который усиливается на солнце и почти не заметен в тени. Так что, собственно, пищи им требуется не так уж и много, в основном для восстановления запаса микроэлементов и отдельных белков, которые не синтезируются в их организме. Наши биологи уже лет четыреста пытаются научиться проделывать фокус с внедрением хлорофилла в метаболизм человеческого организма, но, увы, такой фокус выходит только у селферов. Но селферы еще и не то могут. Удивительно, что корнезианцы при этом являются единственным видом на планете, который представляет собой и животное, и растение одновременно. Удивительно, но биологи до сих пор не смогли обнаружить предков корнезианского разумного вида. Конечно, аборигены – порождение Корнезо, этому есть тысячи доказательств, но вот от кого они могли произойти, совершенно не понятно. В общественной жизни корнезианцев странностей, с точки зрения землян, еще больше. Общество на Корнезо носит ярко выраженный «патриархальный» характер. На всех островах в небольших очень похожих друг на друга поселениях течет спокойная, неторопливая жизнь. Практически натуральное хозяйство, нет никаких общественных производств, промышленных и культурных центров, нет торговли, нет науки, нет миграций, нет информационных коммуникаций… При этом на всей планете – единый язык, даже без диалектов, общество очень однородное, отсутствуют видимые конфликты, нет даже следов никаких религий, нет властей в нашем понимании, нет политики, нет общественных движений. Даже из искусств у них имеются только аудиоформы и прикладные изобразительные виды, направленные на украшение жилищ, быта и человека. Такая вот однообразная, безобидная и вялая цивилизация. Неподвижная, неизменная на протяжении тысячелетий. Цивилизация без истории, застывшая на золотом песке океанских пляжей. Одни земные ксеноисторики и ксеносоциологи использовали для характеристики цивилизации Корнезо термины «стагнация» и «застой», а другие – «гармония с природой» и «общественное равновесие». Однако ни те, ни другие не смогли вразумительно объяснить ее особенности, в том числе определенной скрытности в отношениях с нами и нежелания расширения связей с Землей. Тем не менее за половину тысячелетия неразгаданные загадки Корнезо утратили свою свежесть и новизну. К особенностям Корнезо просто привыкли, тем более что никаких событий там не происходило. Единственным событием, связанным с Корнезо после ее обнаружения, причем событием, суперважным для Земли, стало открытие на острове Лалуэ курорта. Эта мечта землян сбылась почти двести лет назад, когда корнезианцы наконец-то согласились отдать нам в аренду этот остров. Понятно, что с этого момента научные загадки Корнезо стали мало кого, кроме специалистов, интересовать. Курорт «Райское Местечко» стал целью и символом удавшейся жизни для миллиардов землян. Посетившие курорт не только становились местной достопримечательностью, не только хранили в семьях, как драгоценность, сувениры с Корнезо, но часто постоянно носили особые золотые значки в форме острова Лалуэ с буквами РМ из мелких бриллиантов, и даже делали себе на скуле золотом и брильянтовой крошкой вечную татуировку аналогичного вида. Побывать на курорте «Райское Местечко» можно четырьмя способами: в качестве туриста, в качестве работника Курортной Сферы Обслуживания – КСО, в составе бригады артистов и в составе команд лайнеров, курсирующих между Землей и Корнезо. Остров Лалуэ невелик, и именно это обстоятельство ограничивает количество одновременно отдыхающих там туристов. Каждый заезд – десять тысяч человек. Смена – три месяца. В год курорт посещают, таким образом, сорок тысяч отдыхающих. Сфера обслуживания курорта состоит тоже из десяти тысяч работников с контрактом на два года, причем обновление состава происходит в скользящем режиме. Конечно, иногда кто-то по каким-то причинам покидает «Райское Местечко» раньше окончания срока контракта, но это случается довольно редко. Артистов обычно набирается сотен пять-шесть. Бригада не только выполняет миссию развлечения туристов, но и выступает перед аборигенами, которые всегда с нетерпением ожидают, когда очередная группа земных артистов прибудет на гастроли на ближайшие острова. А некоторые корнезианцы даже специально приезжают на концерты и фестивали на Лалуэ. Исключительным успехом всегда пользуются цирковые представления, выступления театральных групп и танцевальные номера, поскольку ничего подобного на Корнезо нет. Нашу музыку и пение корнезианцы принимают снисходительно, если музыкальные инструменты имеют хорошие частотные фильтры и не производят лишних звуков, неконтролируемых слухом землян. В культурную программу, осуществляемую бригадой, входят также передвижные выставки предметов искусства и исторических ценностей Земли, а также фестивали старых и новых голофильмов, постоянными хитами которых становятся обычно комедии и любовные мелодрамы. Некоторые комедии, например «Приключения Марика», аборигены готовы смотреть раз по двадцать, каждый раз одинаково впадая в восторг. Им явно не хватает событий и переживаний. Перевозки между Землей и Корнезо осуществляют большие транспортники типа моего «Джо», переделанные в пассажирские лайнеры. Конечно, для обслуживания в полете туристов, артистов и пассажиров, состоящих из специалистов-ученых и работников посольства, кроме обычной команды на лайнере летает небольшая армия разнообразного обслуживающего персонала численностью шесть тысяч человек, Корпус Стюардов. На линии работает пять таких лайнеров, носящих имена самых известных фантастических миров, придуманных древними писателями. Это «Арракис [[2] См. роман Фрэнка Герберта «Дюна» и другие романы этого цикла.], «Барраяр» [[3] См. романы Лоис Макмастер Буджолд о Майлзе Форкоксигане.], «Коннекис», «Маджипур» [[4] См. роман Роберта Силверберга «Маджипурские хроники» и другие романы Маджипурского цикла.] и «Олассон». Поскольку полет между Землей и Корнезо длится три месяца, то шесть месяцев, по дороге туда и обратно, туристы должны развлекаться на корабле. Конечно, на больших транспортниках хватает места для разнообразных кафе и ресторанов, залов и зальчиков, бассейнов и спортивных площадок, но существенной частью развлечений в полете являются территории лайнера, оформленные в соответствии с миром, в честь которого назван тот или иной корабль. Среди туристов бывает много народа, стремящегося попасть на вполне определенный корабль, чтобы пожить в мире своей мечты. Такие туристы меняются очередью и готовы ждать чуть ли не лишний год, чтобы попасть на определенный корабль. Те, кому такая театрализованная обстановка не по душе, живут в семизвездочных апартаментах, оформленных совершенно традиционно. Понятно, что для решения всех вопросов, связанных с «Райским Местечком», в Комитете по Туризму и Отдыху существует особый Департамент «РМ», штат которого составляет больше половины штата всего Комитета ТО. И главное, чем занимается Департамент «РМ», это очередь на «Райское Местечко». Комитет ТО отвечает за половину заезда, за пять тысяч мест, билет на которые можно купить. Понятно, что билеты фантастически дорогие, но количество желающих никогда не уменьшается. Многие копят деньги лет по сто, чтобы попасть на «Райское Местечко». Чтобы получить место в очереди, надо заплатить аванс в четверть стоимости билета и ждать как минимум лет двадцать, пока подойдет твоя очередь. Если к этому моменту ты не можешь внести оставшуюся часть суммы, то можешь поменяться очередью с тем, у кого денег в этот момент хватает. Некоторые предусмотрительные родители занимают очередь для своих детей, внося аванс на билет, как только ребенок рождается. Очередь можно подарить, завещать и т.п. Бывали редкие случаи, когда люди по каким-то причинам просто продавали свою очередь. И всем этим занимается Департамент «РМ». Он же занимается и подбором обслуживающего персонала на «Райском Местечке». Получить работу на «Райском Местечке», да еще на два года – заветная мечта любого универсала. Но какой квалификацией надо при этом обладать! Надо пройти строжайший предварительный генетико-психологический отбор, а затем победить в профессиональных конкурсах, проходящих по олимпийской системе, и только тогда ты попадешь в список претендентов. Впрочем, очередь претендентов гораздо короче очереди туристов, и ждать отправки по контракту приходится каких-нибудь два-три года. Важно за это время не утратить квалификацию и пройти окончательную проверку перед заключением контракта. Еще пять тысяч мест в каждом заезде распределяются Всемирным Советом и его Министерствами и Комитетами по Спорту, по Культуре, по Образованию и Профессиональной Подготовке, а также общественными организациями. Все эти образования имеют свои квоты, безобразная борьба за передел которых происходит на каждом заседании Всемирного Совета, что мы и имеем счастье постоянно наблюдать в Новостях. Эти пять тысяч мест распределяются бесплатно между победителями всевозможных конкурсов, фестивалей, олимпиад, соревнований и т. д. и т. п. И если заработать деньги на отдых на «Райском Местечке» реально имеют шансы только специалисты, то получить билет на Корнезо, победив в каком-нибудь конкурсе типа «Кто дальше плюнет?», может надеяться любой универсал. Теперь, после сегодняшних разговоров с Мелиссой, я понял, что все, связанное с «Райским Местечком»,- хорошо продуманная социальная политика селферов. Служить в Космофлоте на лайнерах трассы Земля-Корнезо стремятся многие, и это понятно. Вся команда и Корпус Стюардов при каждой парковке на орбите Корнезо имеют право на три дня отдыха на Лалуэ, поскольку выгрузка-погрузка пассажиров и грузов обычно длится дней семь-восемь. Капитанами и старшими офицерами на этих лайнерах служат ветераны с особыми заслугами, те люди, на примерах подвигов которых воспитывают курсантов Академии, люди, чьи имена навечно вписаны золотыми буквами в историю Космофлота. Кстати, я вспомнил, что месяц назад на Корнезо ушел «Маджипур», капитан которого Джордж Тимурович Вельяминов, ему я сдавал в Академии курс «Стратегия и тактика использования двигателей различных типов при межзвездных перелетах». Тут я стал по привычке прикидывать план использования двигателей на трассе Земля-Корнезо – и почему-то никак не мог припомнить, в каком Галактическом рукаве расположен Маджипур, поэтому у меня никак не сходился баланс времени полета туда и обратно… *** Я рассчитывал полеты между Землей и Корнезо, но все время оказывался то на Маджипуре, то на Краю Света, где Начальник Стройки вместе с Руководителем Экспедиции у костра в степи под гитару проникновенно исполняли «По рукавам Галактики скитаясь, я забывал о собственной звезде…». А когда я опустился на Арракис, он же Дюна, к моему шаттлу со всех сторон устремились песчаные черви, которыми управляли люди с пронзительно синими глазами, и когда уже из огромных глоток червей повеяло жаром их внутренних вечных топок, Мелисса взяла меня за руку и сказала: «Мы летим на Корнезо», но в рубке «Джо» второй пилот, Стив Попов, сверкая своим третьим глазом, повязка с которого была снята и лежала на панели управления, у окна, распахнутого в пространство с видом на Крабовидную Туманность, повторял страшным голосом: «Я не могу отключить двигатели Вульфа!», а на экранах уже высвечивались координаты Солнечной системы, и Вельяминов, стоя у доски, объяснял, почему нежелательно, находясь в пылевом облаке, менять режим работы параллельно включенных Ф-двигателей… Я проснулся, перевернулся на другой бок и тут же попал в знакомый кошмар, который, с разными вариациями, последние годы снился мне регулярно. …Я очень спешил, но двигался мучительно медленно, как в воде, по бесконечным коридорам орбитальной станции «Альбина-3» в поисках того единственного человека, чей коммуникатор еще передавал сигнал «ЖИВ». Он должен был быть где-то здесь, во внутренних блоках станции, но вокруг я видел только необратимо, бесповоротно мертвых людей, вернее, то, что было когда-то людьми, к что трудно было теперь узнать под пузырящимися наростами, выпирающими из форменной одежды. На мне был скафандр высшей защиты, потому что только он мог выдержать в потоке горячей плазмы время, необходимое для надежной стерилизации. На переднем щитке скафандра пламенел орден «Пурпурной Звезды», который я потом, гораздо позже, получил за свои действия на «Альбине-3». Но это меня почему-то не удивляло, я только беспокоился, что орден не выдержит стерилизации и сгорит в потоке плазмы. Я шел через лаборатории, заглядывал в жилые помещения и видел только изуродованные трупы. Наконец я добрался до блока консервации, где обрабатывали и хранили в криокамерах биологические образцы, прошел через тамбуры с герметичными дверями и увидел в одном из морозильников белое лицо Стефана. Дверца соседнего морозильника была распахнута, и, заглянув туда, я обнаружил свой санитарный блок на «Джо», где в альфьюритовом бассейне плавала Барракуда, которая спросила голосом Мелиссы: «Так тебе нравится, как я танцую свои картины?» На площади унылого пыльного городка Надя крутила бесконечные фуэте, а на ее правой руке была надета железная шипастая перчатка. Мама подошла ко мне и сказала: «Саша, у женщин такая обманчивая внешность!» И тут наконец пламя охватило меня и морозильник со Стефаном внутри, и я сквозь скафандр почувствовал жар бушующей плазмы… Я проснулся в холодном поту, судорожно дыша. Я лежал на кровати в коттедже, на острове Мелиссы, на планете Земля. Была еще глубокая ночь. Я включил ночник, встал, зашел в туалет, потом на кухню и достал из холодильника бутылку минеральной воды, открыл ее и стал пить прямо из горлышка. Этой же ледяной водой я умыл лицо. Бутылку с остатками воды я взял с собой в спальню и поставил на полку у кровати, лег, погасил ночник. Я закрыл глаза, но сон никак не шел. Я хотел бы забыть «Альбину-3», но не мог. Это был мой второй полет в качестве капитана «Джо». Полет к Альбине не был плановым рейсом, туда регулярно ходит «Виктор Синицын». «Джо» направлялся на Фризу, просто по дороге мы должны были сделать небольшой крюк и закинуть тонн двадцать оборудования на орбитальную станцию «Альбина-3». Уже в системе Альбины, за подлетный час к станции, с «Альбиной-3» внезапно прервалась связь, а через восемнадцать минут после этого по всем коммуникационным каналам завыл сигнал высшей опасности «ВО». Станция была на орбите, внешне выглядела совершенно нормально, но попытки установить хоть какую-то связь закончились ничем. Вдруг на одной из частот, предназначенных для связи внутри станции, удалось обнаружить слабый, пробивающийся из внутренних помещений, единственный сигнал «ЖИВ», подаваемый чьим-то личным коммуникатором. Сканирование станции не обнаружило никаких технических неполадок. Видимо, беда случилась с людьми. По «Инструкции…» положено было отправить на станцию разведгруппу, но это была Альбина, и беда с людьми могла быть только одна: очередной супервирус. К сожалению, даже Космофлоту не чужды бюрократические проволочки, и «Инструкция…» еще не успела учесть все аспекты работы на Альбине. Если бы не сигнал «ЖИВ», я просто сразу же в нарушение любых инструкций отправил бы станцию со всем ее содержимым к местному солнцу, и не успокоился бы, пока не убедился, что она сгорела в звездной топке. Если бы на «Джо» был селфер, на поиск живого человека отправился бы он. Но ни одного селфера на борту моего корабля в том полете не было. На самой Альбине постоянно работали два селфера. Я немедленно, как только осознал ситуацию, связался с ними. Но они в это время сопровождали экспедиции непосредственно на поверхности планеты и оставить там без страховки десятки людей не имели права. Чтобы вернуть экспедиции в центральный лагерь, в приемлемый уровень безопасности, требовались часы, которых у последнего живого на «Альбине-3» скорее всего не было. Я не мог ни уничтожить станцию с живым человеком, ни выполнить «Инструкцию…», рискуя жизнью членов моего экипажа, отправляя разведгруппу почти на верную мучительную смерть. А сигнал «ЖИВ» не умолкал. Я мог рискнуть только своей жизнью. Главная проблема была в возвращении на корабль. Учитывая невероятную живучесть и приспособляемость супервирусов Альбины, что лишний раз подтвердила гибель персонала станции, было ясно, что при возвращении на корабль мне и выжившему человеку со станции, если получится его спасти, ограничиться стандартными процедурами стерилизации невозможно. Мы полагали, что человек на станции выжил только потому, что в момент, когда вирус вырвался на свободу, он был по какой-то причине облачен в скафандр высшей защиты. Никакого другого варианта возможности уцелеть на зараженной станции мы вообразить не сумели. Все оставшееся время подлета к Альбине мы с офицерами «Джо» пытались придумать такой способ стерилизации скафандров, который был бы надежнее всех способов, применявшихся до сих пор. В итоге я лично отрегулировал на минимально возможный уровень мощности один из детонационных реактивных двигателей «Джо». В камере этого двигателя человек в скафандре мог продержаться, по расчетам, секунд тридцать. Этого должно было хватить для надежной стерилизации. Регенерационные камеры, конечно, тоже были наготове. Когда «Джо» подошел к «Альбине-3», я передал командование своему старпому, Елене Гольдберг. Мне помогли надеть скафандр, и я в шлюпке отправился к станции. К счастью, вся автоматика станции была совершенно исправна, и я без проблем попал внутрь. В момент трагедии, как потом выяснилось, на станции находилось четыре тысячи триста восемнадцать человек. Умирали они тяжело, но, видимо, достаточно быстро. Многих агония застала непосредственно на рабочих местах, ведь они готовились принять грузы с моего корабля, все знали, что «Джо» уже в системе. Но большинство успели выбраться в коридоры, видимо, надеясь найти там помощь, и умирали уже там. Я шел по коридорам, которые казались мне бесконечными, обходя трупы, перешагивая через еще совсем недавно живых людей, которые теперь представляли собой всего лишь биомассу для недолгого пиршества чужой агрессивной жизни. Я не мог себе позволить отвлекаться на эмоции, тратить время на тех, кому нельзя было уже ничем помочь. Я спешил найти того, кто был еще жив. Как позже выяснилось, очередная экспедиция с поверхности Альбины прошла все процедуры стерилизации и люди, как положено, провели в карантинных блоках стандартные две недели, после чего, совершенно здоровые, как все в этом были убеждены, вышли во внутренние помещения станции. Судя по всему, кто-то из них в этот раз «прихватил» с собой с поверхности Альбины особо устойчивый к стерилизации кристаллизованный вирус, который в карантине «проснулся», попал в человеческий организм, «освоился» там и, чрезвычайно быстро мутировав, начал взрывообразно размножаться через два дня после того, как человек покинул карантин. Когда у первого носителя нового вида вируса появился на коже крошечный пузырек, наполненный мутной жидкостью, «Джо» как раз вошел в систему. В это время Стефан Валенски, один из известных биологов, уже четвертый год работавший на станции, в герметичном блоке заканчивал консервацию очередной партии биообразцов, и камера глубокой заморозки была уже готова к ее принятию. И тут по внутренней сети ему позвонил его молодой коллега, Саша Смирнов, и, поскольку «Джо» был уже на подходе, пригласил пойти пообедать пораньше, чтобы потом спокойно заниматься приемкой заказанного оборудования. В процессе разговора Стефан увидел, как у Саши на лбу возник прозрачный пузырек и тут же лопнул. Валенски сумел мгновенно понять, что это означает. Он переключился на рубку. Там находились два связиста. Они корчились в судорогах на полу, а кожа на их лицах и руках уже пузырилась и «вскипала». Они не реагировали ни на его призывы, ни на вызовы с «Джо». Но Валенски заметил, что у одного из них височный процессор был все еще подключен к аппаратуре рубки. Стефан через свой процессор вошел в коммуникационную систему станции и соединился с каналом, к которому был подключен связист. Стефану пришлось практически слить свое сознание с сознанием агонизирующего, полуразрушенного мозга и заставить умирающего человека приподняться и задеть рукой один из красных тумблеров аппаратуры. Это судорожное движение включило сигнал «ВО», который и предупредил наш корабль. Стефан был очень хорошим биологом и опытным космофлотчиком. Он чрезвычайно быстро и, как оказалось, совершенно правильно оценил ситуацию и просчитал все варианты развития событий. В самом плохом варианте погибали все люди на станции, включая его самого, весь экипаж «Джо» и, возможно, какая-то часть человечества. В хорошем варианте, если бы экипаж «Джо» разобрался в ситуации, станция со всеми без исключения людьми, живыми и мертвыми, должна была бы быть уничтожена. Существовал еще почти невероятный вариант, что его и других выживших, если они еще есть, сумеют спасти. Стефан был мужественным и трезвым человеком. Он решил, что имеет смысл не просто надеяться на невероятный вариант фантастической удачи, а попытаться повысить свои шансы выжить и постараться максимально облегчить задачу спасателям, если будет проводиться операция по спасению. Ситуация на станции была парадоксальной: самое, как считалось, опасное место, консервационный блок, в котором находился Стефан, оказалось сейчас самым безопасным. Заражена была вся станция, а он был надежно изолирован глубоко внутри смертельно опасной зоны. Стефан понимал, что выходить из герметичного блока в обычном биоскафандре нельзя. Этот скафандр был рассчитан на стандартные процедуры стерилизации, которые в данном случае оказались недостаточными. Он прекрасно понимал, что единственный абсолютно надежный способ стерилизации – высокотемпературное пламя – биоскафандр выдержать не мог. Тут его взгляд упал на готовую к приему образцов криогенную камеру. Она явно лучше биоскафандра была способна какое-то время держать температуру в тысячи градусов. Но она была невелика. Один человек мог бы с трудом втиснуться туда. Но воздуха в объеме камеры было слишком мало, чтобы человек продержался в течение времени, необходимого для того, чтобы вынести камеру со станции, доставить на «Джо» и обработать. За это время мозг, лишенный кислорода, погибнет, и никакая регенерационная камера уже не поможет. Кислородные баллоны от биоскафандра были слишком велики, и человек с ними в криокамеру не помещался. Стефану надо было придумать, как выжить без кислорода примерно полчаса. Валенски очень хорошо знал, что все организмы Альбины, а также некоторые земные насекомые и даже один вид земных лягушек – американская лесная – способны совершенно безболезненно переносить глубокую длительную заморозку, именно этими вопросами он занимался много лет. Однако человек – не лягушка. Собственно, одна из проблем, ради решения которых работали, рисковали жизнью и умирали на Альбине люди, была задача создания технологии криогенного анабиоза, и эта задача для человека пока что решена не была. Вода, находящаяся в клетках человеческого организма, при низких температурах кристаллизуется, и образующиеся острые мини-кристаллы разрушают структуру клеток. Организмы Альбины, как и отдельные организмы Земли, постоянно или сезонно накапливают в клетках вещества, чаще всего сахароподобные, которые при замерзании предотвращают образование водных кристалликов и разрушение клеток. Для человека такие вещества подобрать пока не удавалось. Но! Во-первых, у него не было другого выхода. Во-вторых, он хотел лишь того, чтобы его мозг не погиб в течение нескольких десятков минут. Он надеялся, что охлажденный мозг, а он беспокоился сейчас только о собственном мозге, будет жить без кислорода достаточно долго, и эта надежда основывалась на многих научно подтвержденных фактах. И еще он надеялся, что недавно полученная им модифицированная глюкоза может оказаться тем самым подходящим веществом для технологии криоанабиоза человека… Все препараты были под рукой. Стефан понимал, что ситуация разрешится тем или иным образом в течение двух-трех часов. Подготовка организмов к криогенизации требовала много времени, и он, решившись, сразу начал вводить себе в кровь модифицированную глюкозу. Но через некоторое время Стефан понял, что процесс идет слишком медленно. Тогда он забрался, скрючившись, в криокамеру и, не закрывая дверь, пил залпом стаканами эту глюкозу, молясь богам, чтобы его не начало рвать и чтобы сознание не отключилось слишком быстро. Когда Стефан уловил, что перестает контролировать ситуацию, он сумел еще ввести в артерию на шее последний шприц с глюкозой. Как он захлопнул дверь камеры, он уже не помнил. Так я и нашел его, белого и покрытого инеем, с лицом, притиснутым к смотровому лючку камеры, со шприцем под подбородком. Я был прав, что торопился. Я успел. К счастью, криокамеры были мобильными, на колесиках. Мне даже не пришлось отдирать от пола морозильник со Стефаном, надо было только отсоединить кабели и шланги. Я бежал по кораблю, как никогда раньше не бегал, и толкал перед собой морозильник со Стефаном. Должен признаться, у меня не всегда получалось объезжать человеческие останки. Но я говорил себе, что им уже все равно. В скафандре полной защиты есть сервоприводы, но они работают медленно, и я их отключил. Вот когда я пожалел, что никогда серьезно не занимался спортом! Минут через десять мне уже казалось, что легкие мои выгорели без всякой плазмы, а горло, казалось, долго терли наждаком. Пот застилал глаза, сердце бешено колотилось, а мышцы вообще отказывались работать. Я добрался до выходного тамбура станции, как говорится, «на зубах» и буквально заполз в шлюпку, волоча за собой криокамеру. Отдышавшись несколько секунд, я по связи дал команду завести шлюпку в камеру двигателя «Джо». Я надеялся, что замороженный человек в железном ящике не успеет прожариться весь целиком за рассчитанные тридцать секунд стерилизации. Еще я приказал отправить станцию и мою шлюпку к звезде для уничтожения. Не знаю, как мой экипаж сумел разобрать мои команды, я не говорил, а страшно сипел и шептал, но, спасибо, экипаж меня не подвел, все сделал правильно. Когда шлюпку завели в камеру двигателя, я из последних сил вытащил из нее криокамеру, дал команду выводить шлюпку наружу, после чего прохрипел: «Включайте». И тут я сообразил, что слабым местом в морозильнике является смотровой лючок. Все, что я успел сделать – прижаться к нему животом и покрепче обхватить криокамеру руками, застопорив сервоприводы скафандра. Уже зажмурившись, под опущенным забралом шлема я успел зафиксировать ослепительную вспышку и потерял сознание. Потом мне рассказали, как с меня срезали остатки скафандра и формы вместе с кожей и кусками мяса. Как выглядел Стефан, с которого бессмысленно было что бы то ни было срезать, потому что то, что не обуглилось, было кристаллизовано (увы, надежды ученого!)… Но мозг его уцелел, и осталось неповрежденным некоторое количество костной ткани, что позволило запустить регенератор, из которого Стефан вышел через пять месяцев уже на Земле. Я же выбрался из регенератора, когда «Джо» был на подходе к Солнечной системе, и даже находился на мостике при заходе в Лунный Док, можно сказать, привел корабль домой. Конечно, на мостике я стоял в обычной одежде, поскольку моя форма не вынесла плазменной стерилизации, она очень многое взяла на себя, я благодарен ей за выполненное до конца предназначение. Расследование трагедии и анализ действий всех участников операции показали, что все – и Стефан, и команда «Джо», и я -действовали единственно верным образом. Двадцать шесть человек получили различные награды, а мы со Стефаном – ордена «Пурпурной Звезды». Церемонию вручения наград даже показывали в Новостях по Сети. «Инструкция…» вышла в новой редакции с учетом трагедии на «Альбине-3». Кроме того, были разработаны усовершенствованные методы стерилизации, модифицированы биоскафандры, и теперь на каждой из орбитальных станций Альбины постоянно находится, по крайней мере, один селфер… Стефан жив и здоров, но в экспедиции больше не ездит, он теперь преподает в Академии ксенобиологию. Новую форму мне вырастили довольно быстро, поскольку все характеристики моего образца в мастерской Космофлота имелись. Но абсолютно точных копий быть не может, и с клоном моей формы мы привыкали друг к другу несколько долгих месяцев, пока не стали идеальными симбиотами. Я заснул, когда солнце уже всходило и кошмары меня отпустили. А потом сны стали приятными, даже слишком приятными. Проснувшись, я с грустью подумал, что до селфера мне еще очень и очень далеко, поскольку я не могу пока управлять не то что снами, но даже мыслями наяву и простейшими функциями своего здорового мужского организма. Я пошел в ванную и минут десять простоял под прохладным душем. Моя чистая форма уже ждала меня за дверцей камеры освежителя. Было бы разумно надеть форменные белые брюки, их конструкция предотвращала возникновение неловких ситуаций, неизбежных, когда на кораблях в тесном круглосуточном контакте могут находиться довольно длительное время смешанные коллективы. Именно эти брюки позволили мне достойно держаться перед Мелиссой даже под действием «РЛ-46». Но, несмотря на все их замечательные качества и несомненное удобство, мне хотелось почувствовать себя в отпуске и выбрать что-нибудь сугубо гражданское, подходящее для отдыха на субтропическом острове у бассейна под пальмами. Я распахнул шкафы со столь любезно подготовленным для меня набором одежды на любой случай жизни, включая длительную зимовку, и довольно быстро обнаружил то, что хотел найти. Это были широкие, длинные, почти до колен, белые шорты. Под них я надел плотные голубые плавки. Выходить к завтраку с голой волосатой грудью я посчитал неприличным, и натянул на себя синюю майку с короткими рукавами и острым вырезом у горла. Я подошел к зеркалу, чтобы поправить волосы, и мне неожиданно понравилось то, что я там увидел. Десять дней, проведенные в степи на берегу Колутона, не прошли даром. Кожу мою покрыл золотистый загар, прекрасно оттенявший выгоревшие на солнце и немного отросшие волосы, обычно имевшие неопределенный светлый цвет. Мои невыразительно-серые глаза вдруг оказались подсвечены яркой синевой майки. Я улыбнулся, и на загорелом лице сверкнули белой полоской зубы. Но хорошее настроение тут же сменилось печалью. Для кого мне быть привлекательным? Мелиссе до моей внешности – как до соседней галактики. В таком настроении я вышел на террасу и облокотился на перила. На выложенной камнем площадке в тени деревьев с перистыми листьями и желто-розовыми метелками соцветий уже стоял большой стол, накрытый тонкой белой скатертью, и легкие плетеные кресла. Из-за угла коттеджа появилась Мелисса, осторожно направляя огромный поднос-антиграв, уставленный тарелками, чашками, вазочками, чайничками и бог знает еще чем. Она провела поднос до стола и установила его в центре. На Мелиссе было просторное светло-зеленое платье из очень тонкой ткани. Оно струилось и обволакивало ее фигуру, ветерок шевелил длинный подол. Я не мог отвести от Мелиссы взгляд. Мелисса села в кресло и тут увидела меня. – Доброе утро, Алекс! Как тебе спалось на новом месте? – Доброе утро, Мелисса! Спасибо, вы все предусмотрели. Коттедж очень удобный. И все – совершенно в моем вкусе. – Я же говорила, что хорошо тебя знаю,- засмеялась Мелисса. «А если знаешь, значит, мучаешь меня сознательно? Или не понимаешь, как трудно мне быть рядом с тобой, спать под одной крышей с тобой и не иметь права даже дотронуться до тебя?… Или ты искренне не понимаешь мое состояние? Этого не может быть, ты же селфер! И такая опытная женщина!» Мелисса задумчиво посмотрела на меня и улыбнулась: – Алекс, тебе так идет синий цвет! Я понял, что с этого момента синий цвет будет основным в моей одежде, когда я не в форме. – Белый – тоже очень неплохо, но этот синий! Она помолчала. – Знаешь, и у меня ведь бывают проскопические видения, которые я не могу себе объяснить. Но когда я увидела этот синий оттенок… Нет, я все равно не понимаю. Ладно, давай завтракать. Завтрак был песней. Нет, сборником песен. Начиная с необыкновенной манной каши в серебряной тарелочке – с амброзией они ее, что ли, варят – и заканчивая чашечкой изумительного черного кофе (а до этого я выпил кружку кофе с молоком). Тонкие ломтики тающего во рту мяса, яйцо всмятку с белым хлебом и сливочным маслом, сыры на любой вкус, удивительные помидоры с биостанции, творог трех сортов, сметана и сливки, мороженое с абрикосовым, земляничным, вишневым и смородиновым вареньем… И над всеми тарелочками, вазочками и чашечками порхали изящные ручки Мелиссы, выступающей в роли радушной хозяйки. Наконец я почувствовал себя удавом, проглотившим семейство кроликов. Да, селферы любят жизнь и умеют получать от нее удовольствие. Но, пожалуй, через несколько дней с такими обедами и завтраками я просто не влезу в свой скафандр. Допив кофе, Мелисса закурила и встала. – Алекс, у тебя всего час свободного времени, а потом займемся делами. Встретимся вон там, у бассейна.- Мелисса показала на гранитную лестницу, ведущую с площадки куда-то вниз. В это время из-за угла коттеджа вышла высокая черноволосая женщина средних лет. Мне показалось, что в ее движениях присутствует нечто не совсем обычное. – Это Валентина Петровна. Она в отставке, в прошлом – десантник, была со мной во Второй экспедиции на Саракосту,- понизив голос, сообщила мне Мелисса. «В этом случае,- подумал я,- домоправительнице должно быть хорошо за двести! Но свои навыки десантники сохраняют, видно, до последней минуты жизни…» Когда Валентина Петровна подошла, я встал и коротко поклонился. – Валя, знакомься, это Алекс, мой Потенциал. – Валентина Петровна, рад познакомиться. Спасибо за завтрак, и за вчерашний обед, и за бесподобные пирожки! Вы изумительно готовите! Невозможно удержаться от добавок! – Моя благодарность шла из глубины души, дислоцирующейся, несомненно, в желудке.- И я очень благодарен вам за то, как вы подготовили мне коттедж, огромное спасибо! Там так удобно, так красиво! Такие изумительные букеты! Тут я вспомнил, что мне рассказывал отец о хороших манерах былых времен, и я протянул руку, чтобы поздороваться, а когда она протянула мне свою, я склонил голову, поднес ее руку к губам и поцеловал. Надеюсь, это не выглядело нелепо. Возможно, я сделал что-то и не совсем правильно, но ветерану-десантнику явно было очень приятно. – Ну,- смущенно проговорила Валентина Петровна,- я все сделала, как сказала Лисса, а цветы она сама выбирала. Мелисса бросила на Валентину Петровну короткий взгляд, и та смутилась еще больше. – Да, составление букетов – одно из моих хобби, и я пользуюсь любым случаем,- небрежно бросила Мелисса.- Встречаемся через час, пока. И она, прихватив со стола сигареты, легким шагом стремительно удалилась в сторону своего коттеджа. «Ничего себе,- сказал мой внутренний голос,- что бы это значило?» Я был озадачен. Чтобы не показать, что я обратил внимание на эту короткую сцену, я спросил у Валентины Петровны: – Разрешите, я помогу вам убрать со стола? – О, как мило, благодарю,- ответила она, но было видно, что она расстроена и недовольна собой: в десантных войсках актерскому искусству не обучают. Составляя посуду на поднос, я был рассеян, мысли мои метались, сердце билось в ускоренном ритме. Я быстренько отвел поднос, следуя за Валентиной Петровной, на кухню своего коттеджа. Оказалось, что за одной из створок шкафа находится маленький лифт, на котором Валентина Петровна с подносом и уехала на какой-то нижний уровень. Я в задумчивости вышел в сад, пробрался сквозь кусты жасмина и стал спускаться по склону вниз. Вскоре я попал в часть парка, невероятно похожую на Ливадию. На склоне росли итальянские сосны, на земле сквозь многолетние наслоения длиннющих сухих иголок пробивалась редкая трава, солнце освещало склон под тем же углом, что и на побережье Крыма, также пахла нагретая солнцем кора с потеками смолы. Внезапно я наткнулся на маленький павильончик. Стены его, и внутри, и снаружи, были выложены выпуклыми камнями и ракушками, среди которых, составленные из осколков цветного стекла, змеились водоросли, плавали яркие рыбки и извивались осьминоги. Внутри павильончика стояли несколько плетеных кресел и столик. Я сел в кресло и решил привести свои мысли в порядок. Я припомнил все детали, все мелочи последних суток и пришел к неутешительному выводу, что Мелисса просто играет мной, что все было подстроено: и разлетевшиеся по полу бумаги, и разговоры по связи, и образ юной девушки в прихожей, и образ Нади, и картины «Маковской», и проговорившаяся о цветах домоправительница. Разыграть все это ей было совсем не сложно. Она прекрасно знала, когда я вошел в Департамент, и специально приоткрыла окно. Разговоры с Катрин и Сэмом могли быть записаны, и запись прокручена в нужный момент. То, что я люблю картины «Маковской», ей было прекрасно известно… Она просто тестировала меня, а разговор ловко поворачивала в нужную сторону. Но все ли тесты Мелиссы я распознал? И все ли тесты прошел? И желала ли она, чтобы я влюбился в нее? Если да, то зачем? Для большей преданности? Но разве не достаточно преданности офицера Космофлота своему Адмиралу? Или она считает необходимым, чтобы я страдал? И с этой целью будет бесконечно меня дразнить, сводить с ума? Чтобы процесс превращения в селфера завершился быстрее? Да, это жестоко. Но через какие жестокости прошла она сама? И другие селферы? В стройную картину моих подозрений не укладывались два момента: во-первых, Мелисса никак не могла знать, что я еще раньше влюбился в ее маску Нади, а во-вторых, невозможно было предугадать, что я заговорю о цветах в своем коттедже. Я так и не смог прийти к однозначному выводу. Никогда бы не подумал, что любовь – такая сложная работа. Ей-богу, кораблем командовать проще. Самое удивительное, что я размышлял о том, что Мелисса играет со мной, как кошка с мышкой, без всякой горечи. Почему-то мне это было даже приятно. Да, пусть я – мышка, но я – ЕЕ мышка! И потом, она же думала обо мне, когда планировала мое тестирование, когда подбирала для меня комплект одежды и когда составляла букеты для моего коттеджа! «О, коварная любовь! Даже смерть от руки любимой ты готов считать знаком ее любви к тебе!» – некстати всплыли в памяти слова из пьесы Джима Боуди «Заводи Марса». Но страдать от любви оказалось так… так потрясающе, так восхитительно! Это было больно, но это была странная, очень острая и сладостная боль! И мир вокруг стал ярче и объемнее, жизнь моя наполнилась каким-то новым, неведомым мне ранее смыслом. Никогда раньше я не чувствовал себя таким живым, что ли. Боже, я прожил больше пятидесяти лет и не подозревал даже, чего был лишен! Мне стало жалко людей, не испытавших любви, принимавших за любовь примитивный результат действия гормонов. До вчерашнего дня я сам был из их числа. Час, отпущенный мне на прогулку, подошел к концу, и я, все в том же смятении чувств, отправился на встречу с Мелиссой. Когда я спустился по указанной мне лестнице, поворачивающей на следующем уровне парка под прямым углом и ведущей еще ниже, то попал на большую каменную площадку с бассейном, вокруг которой росли высокие деревья, непривычное сочетание пальм, сосен, дубов и лип. Деревья вокруг бассейна были посажены с таким расчетом, чтобы часть бассейна всегда была в тени. Так что, хотя солнце стояло уже высоко, затененный уголок был, и там стоял большой низкий стол и пара надувных пляжных кресел. Мелисса уже была здесь, в дальнем конце бассейна, выложенного бирюзовой плиткой. Она лежала неподвижно в голубой воде, подставив лицо солнечным лучам, и не видела, что я пришел. На одном кресле был небрежно брошен белый халатик и пара желтых полотенец. На другом были аккуратно сложены два бледно-зеленых. Я понял, что это кресло предназначено для меня. Сняв шорты и майку, я прыгнул в бассейн и баттерфляем, шумно, чтобы оповестить Мелиссу о своем присутствии, поплыл к ней. Черт, надо быть честным перед самим собой: я поплыл баттерфляем, чтобы произвести на нее впечатление. Ведь плавание – это то немногое, что я умею делать действительно хорошо. И все вышло замечательно. Мелисса повернулась ко мне и наблюдала, как я прохожу дистанцию. К счастью, бассейн был не слишком большой, и я не успел устать, так что продемонстрировал себя в лучшем виде. – Алекс, ты великолепен! Я знала, что ты хороший пловец, но раньше никогда не видела тебя в воде. Браво! – Ну, до Олимпиады я не дорос.- Я старался, чтобы голос мой звучал ровно. Хорошо, что дыхание не сбилось. Мелисса поплыла к той стороне бассейна, где стояли кресла и столик. Она плыла на левом боку, вытянув вперед левую руку, и тело ее совершало почти незаметные волнообразные движения. Казалось, она просто раздвигает рукой воду, которая сама несет ее вперед… Это было прекрасно! Я со своим баттерфляем показался себе бревном с кривыми лопастями. Идиот, нашел, кому демонстрировать свой стиль… – Алекс, что случилось? – спросила Мелисса, вытирая полотенцем свои прекрасные золотые волосы, когда я выбрался из бассейна. – Мелисса, вы плаваете, как акула, лучше акулы! Я по сравнению с вами просто бревно. Почему вы сказали «Браво!»? Вы издевались надо мной? – Что ты, Алекс, я не издевалась, как ты мог подумать такое? Ты действительно прекрасный пловец. Я очень люблю плавать, но так, как ты, не умею. А, ты же просто не знаешь! Видишь ли, с моей массой я не могла бы плавать даже в ртути. Это антиграв. Я посмотрел на нее с изумлением. Сбруи антиграва на ней не было. И в воде я никакой сбруи на ней не заметил. Она была в черном бикини, открывающим почти все ее великолепное тело. Я сразу отвел глаза, потому что смотреть на нее еще хотя бы секунду было чревато. Мелисса завернулась в длинный легкий халат, за что я был ей признателен, и опустилась в свое кресло. – Алекс, у всех селферов встроены антигравы-компенсаторы массы, иначе мы просто не могли бы нормально двигаться. А с этими антигравами мы можем даже летать без всяких флаеров, не говоря уже о плавании. Помнишь, я говорила тебе, что мы не участвуем в спортивных соревнованиях, потому что это нечестно? Теперь ты понимаешь, почему – нечестно? А ты плаваешь прекрасно, я тебе даже позавидовала. Я схватил второе полотенце и стал усиленно вытирать волосы, закрыв лицо, чтобы Мелисса не видела моей дурацкой блаженной улыбки. На столике стояли вазы с фруктами и бутылки с соками, а также синяя бутылка, очевидно, с «вином». Мелисса налила в один высокий стакан «вино», а в другой – сок. – Алекс, давай выпьем за твое новое официальное назначение. Тебе – «вино», а я выпью сок, чтобы не переводить напрасно ценный продукт. Вчера я пила его с тобой за компанию, чтобы ты… не опасался пить странный напиток. «Черт возьми, Мелисса действительно обо мне беспокоится!» Эта мысль согрела мне душу. На самом деле, мне было все равно, за что и что именно пить, хоть расплавленную смолу, лишь бы с Мелиссой. Мы подняли стаканы и выпили. – А ты даже не спросил, что за новое назначение. – Я жду, когда вы мне сообщите, мой Адмирал. Клянусь, любая служба под вашим руководством будет для меня честью,- сказал я и склонил голову. – Да, мой капитан. Принимаю вашу клятву! Мелисса не смогла сдержать смеха. Знала бы она, сколь искренен я был в своей клятве! Сказала бы она, что теперь я буду служить скамеечкой для ее левой ноги, и я немедленно подставил бы ей свою спину. – Алекс, серьезно. С завтрашнего дня ты переведен в Управление Европейского Отделения Космофлота в Департамент Патруля и Разведки. Ты мне нужен там. Это назначение в твою личную карту я внесла еще вчера. Так что на свой «Джо» ты вернешься только за вещами. Но перед выходом на новое место службы ты отгуляешь часть отпуска. Сколько там у тебя накопилось: шесть, семь отпусков? – А кто будет капитаном «Джо»? – Я планировала назначить Елену Гольдберг, она тоже Потенциал, но на ранней стадии. Как ты считаешь? – Да, пожалуй, она – лучшая кандидатура. Она себя прекрасно проявила и как специалист, и как организатор, и команда ее уважает. Поддерживаю ваш выбор. – Ну, не так официально. Алекс, главное – другое. Все это необходимо, чтобы ты отправился со мной на Корнезо. Ты полетишь как турист по билету, предоставленному Космофлотом в качестве премии по итогам работы Департамента Транспорта за последние пять лет. У тебя действительно лучшие показатели среди всех капитанов Департамента «Т», да и не только «Т». А я лечу в составе Бригады Артистов как Надя Назарова. Мне нужно, чтобы рядом со мной все время находился надежный человек, причем в такой роли, чтобы никто случайный не имел возможности попытаться навязать мне свое присутствие. Ты понимаешь? Я буду на курорте в качестве артистки, молодой балерины… Я подумала, что, если ты сможешь сыграть роль моего поклонника, ухаживающего за балериной молодого, свободного – ты ведь сейчас совершенно в личном плане свободен, не так ли? – но уже заслуженного капитана, у тебя не будет соперников, никто другой ко мне близко не подойдет. Ты не возражаешь сыграть такую роль? Это не приказ, ты можешь отказаться. Я молчал, чтобы не издать ликующий вопль. Я нахмурил лоб, чтобы не расплыться в счастливой улыбке. Боже, и она еще спрашивает, согласен ли я! Иметь право! Быть все время рядом! Не бояться оказывать ей знаки внимания! Иметь возможность дотрагиваться до нее! Не бояться нарушить субординацию! Боже! Боже! Благодарю тебя! За что мне это счастье! Мелисса приняла мое молчание за размышления: – Ты не согласен? Я приложил все усилия, чтобы казаться деловым. Но разве Мелисса не почувствовала моего внутреннего ликования? Я взглянул на нее, и мне показалось, что ее спокойствие тоже какое-то напускное, она почему-то повернулась боком и отводила взгляд. – Адмирал, я согласен. Я задумался только потому, что не уверен, что смогу достойно сыграть такую роль. Я не очень опытен в подобных делах, не уверен, что знаю, как вести себя в этом случае. Вы же знаете, в Космофлоте нравы простые… Мне бы надо потренироваться, заранее войти в роль. Я буду очень стараться. С удовольствием,- не удержался и добавил я под конец. – Ну, Алекс, я заметила, как галантно ты сегодня поцеловал руку Валентине Петровне! Я уверена, у тебя прекрасно все получиться! И ты прав, входить в роль надо заранее. Мне показалось, что Мелисса несколько напряженно ждала мой ответ и восприняла его с явным облегчением. – Алекс, я очень рада, что ты согласился. Мне приятно, что в этой роли будешь именно ты, а не кто-то другой. И я буду тебе помогать, подыгрывать. Тебе не будет трудно,- заверила Мелисса. Странно, но, несмотря на весьма благоприятное для меня содержание этих высказываний, ее прямота меня слегка расстроила. Я в замешательстве взял банан, очистил его и начал жевать. – Алекс,- сказала с улыбкой Мелисса,- ты в своей новой роли должен был бы банан очистить наполовину и предложить его мне. Я знаю, что я болван. Но я не предполагал, что любовь превратит меня в законченного идиота. Я схватил следующий банан, судорожно надорвал кожуру и протянул его Мелиссе. – Очень хорошо. Но спокойнее, не торопись и при этом улыбнись мне. У тебя ослепительная улыбка. Я был на грани потери сознания. Мелисса задумчиво съела банан и сказала: – Алекс, нам предстоит серьезная операция. Я руководила ее подготовкой больше одиннадцати лет. Ничего более ответственного и масштабного в истории Земли еще не проводилось. Мы должны будем изменить судьбу целой цивилизации. Надеюсь, нам это удастся. Она взяла сигарету и закурила. Я слышал последние слова Мелиссы, но не осознал их смысл, потому что мне пришло в голову, что Мелисса все-таки заинтересована в том, чтобы я влюбился в нее и лучше сыграл свою роль. В таком случае обработка меня отравляющим газом и поспешность этого действия выглядели вполне логично. Если так, то Мелисса, чтобы иметь меня в качестве преданного поклонника на Корнезо, рисковала моей жизнью, поскольку сроки отлета поджимали. Но почему меня привлекли в самый последний момент, за две недели до вылета, если вся операция готовилась одиннадцать лет? Да, Мелисса что-то говорила о судьбе какой-то цивилизации… Однако я хотел выяснить важные для меня вопросы, прежде чем начать разбираться с проблемами цивилизаций. – Мелисса, скажите, а если бы я отказался? Я же не единственный кандидат на роль поклонника Нади Назаровой? Мелисса помолчала несколько секунд. – Я понимаю, что стоит за твоим вопросом. Эту роль должен был исполнять другой человек. Но год назад он женился, и сейчас его жена ждет ребенка. Мы не можем без крайней необходимости ставить людей перед сложным выбором, ситуация не безвыходная. Из всех кандидатов на замену ты, мой Потенциал, устраивал меня больше всех. Я не мог поверить своим ушам. «Как??? Существует человек, который предпочел Мелиссе другую женщину? Променял счастье находиться рядом с ней целых полгода на брак, который, если так уж хотелось его заключить, можно было отложить?» Это было выше моего понимания. Тем временем Мелисса продолжала: – Надо сказать, вчера ты заставил меня поволноваться. Когда снимали твою карту мозга перед последним рейсом, она выглядела достаточно спокойной, и мне казалось, что у тебя до опасного периода есть еще года три, этого хватало с запасом, чтобы принять участие в операции на Корнезо. Но карта, снятая при медосмотре по окончании рейса, месяц назад, показала, что вторая структура у тебя развивается очень быстро, и я не была уверена, что мне не придется тебя кем-то заменить. Вчера был последний срок, когда я должна была принять решение, что с тобой делать. И когда я увидела твою вчерашнюю карту, оказалось, что у меня просто нет выбора. Я, конечно, всегда готова к любым вариантам, но мне очень хотелось, чтобы у тебя все прошло хорошо. Вообще-то я думаю, что на ускорение твоего созревания как Потенциала повлияла история на «Альбине-3», все то, что ты тогда пережил. Ну а если бы ты сейчас отказался, у меня на примете были еще четыре человека. Но я рада, что ты согласился, я очень на это рассчитывала. Я понял, что все мои подозрения по поводу коварных деяний Мелиссы в отношении меня были нелепыми. И это понимание было не вопросом веры или желания лучше быть красиво обманутым, чем узнать неприятную правду. Нет. Я почему-то точно знал, что Мелисса чувствует именно то, о чем говорит. Я был в этом уверен. Но почему? Более того, я понял, что это ощущение точного знания никак не связано с моим отношением к Мелиссе, с тем, что я люблю ее. Дело было в чем-то другом. – Ну что, я ответила на твой вопрос? – Да. Теперь я все понял. А что за операция должна быть проведена на Корнезо? В этот момент звякнул коммуникатор Мелиссы, лежавший на столе. – Да,- ответила Мелисса,- да, Джонни, в течение часа меня устроит, но не позже…Да, можно самую большую, это будет хорошо. Мы у бассейна на одиннадцатом уровне. Жду. Мелисса разговаривала с неведомым мне Джонни очень приветливо, даже можно сказать, дружески, таким же точно тоном, каким только что говорила со мной. Глупо, но я почувствовал что-то вроде обиды, и в сердце шевельнулся холодный стержень. Это, очевидно, и есть ревность, да? Раньше ничего похожего я не ощущал, даже когда Луиза покинула меня без всяких объяснений ради того художника. Так вот, значит, что мне предстоит испытывать сотни раз каждый день… С кем бы Мелисса ни заговорила, на кого бы она ни посмотрела… А как же я перенесу ее встречу с Майклом? Ведь рано или поздно, но они встретятся… От моих переживаний меня отвлекла Мелисса: – Алекс, что ты знаешь о Корнезо? Я постарался сосредоточиться и четко, как на экзамене в Академии, изложил кратко по пунктам все, что вспомнил о Райском Местечке прошлой ночью. – Так, ты знаешь практически все, что можешь знать, не будучи допущен к материалам с грифом «совершенно секретно» и «особой важности». Это хорошо. Это упрощает задачу. Начнем с того, что широкой публике остались неизвестны два чрезвычайных события. Одно из них произошло триста пятьдесят четыре года назад, когда с Корнезо на Землю, учиться в наших университетах, прилетела группа корнезианцев, двадцать пять человек. Это был первый и последний подобный опыт. Второе событие случилось двенадцать лет назад. Именно после расследования этого события и был организован Департамент «К» и начата разработка операции, последняя фаза которой начнется через две недели с отлетом на Корнезо «Маджипура» со спецкомандой на борту. – Но ведь «Маджипур» ушел к Корнезо в обычный рейс месяц назад! – Да. Ушел. Но сейчас он стоит в карантинном доке на Луне, и все, находившиеся на его борту, тоже – в карантине на Луне. Нет, нет, никакой эпидемии нет,- поспешила успокоить меня Мелисса. Видимо, после пережитого на «Альбине-3» любой намек на возможность эпидемии вызывает у меня рефлекторную реакцию, каким-то образом изменяющую выражение моего лица. – Никакой эпидемии нет,- повторила Мелисса,- просто нам необходимо было вернуть «Маджипур», и было сделано так, что во все каюты попало мыло, содержащее не очень сильный аллерген. Часть людей, находящихся на борту, покрылась красной сыпью. Видишь, некоторые простые методы оказываются весьма эффективными. Кстати, в карантине они неплохо проводят время, там отличный набор развлечений, даже Бригада Артистов, естественно, присутствует. Народ фактически получает дополнительный отдых. «Маджипур» же, после «дезинфекции», возьмет на борт особую команду и отправится на Корнезо. Но, для того чтобы прибыть туда по расписанию, на корабле устанавливаются ПСВ-двигатели. Кстати, на Марсианском Южном Заводе Двигателей сейчас прогоняют последний, восьмой, двигатель, остальные уже доставлены в Лунный Док и монтируются на «Маджипур». Мы с тобой в среду съездим на МЮЗД, ты же там еще не был? – Понимаешь,- продолжала Мелисса,- ни на Земле, ни на Корнезо никто не должен подозревать, что происходит что-то необычное. На Земле все будет выглядеть как испытательный полет, ведь это первый лайнер, на который ставят ПСВ-двигатели. И в испытательный полет пойдет, естественно, «специальная» команда Космофлота с большой бригадой «ученых» и «техников». Это ни у кого не вызовет никаких подозрений, поскольку ПСВ-двигатели на такие большие корабли якобы еще не ставили. На самом деле, конечно, ПСВ-двигатели стоят уже на всех кораблях обоих наших дополнительных, секретных флотов, и все испытания все типы кораблей давно уже успешно прошли. Но для человечества «Маджипур» уйдет в рядовой испытательный полет, и на Земле ни у кого никаких вопросов эта операция не вызовет. По завершении «испытаний» лайнер доставит на Корнезо якобы обычных очередных туристов, только роли туристов и артистов будут исполнять участники операции. Кстати, среди них – двести семнадцать селферов. Я был тихо потрясен. Я не знал ни об одной операции в истории Земли, в которой принимало бы участие такое количество селферов. – А прошлую смену туристов «Маджипур» заберет на Землю. Следующий рейс тоже немного сдвинется в связи с «карантином» и установкой ПСВ-двигателей на все лайнеры этой линии, так что в нашем распоряжении будет дополнительный месяц. По нашим расчетам, за четыре месяца мы должны справиться. – Мелисса, а как же «Маджипур» отправится в рейс с совершенно новой командой? – Я не мог этого не спросить, поскольку лучше других знал, что все корабли даже одной серии имеют набор особенностей, возрастающий с каждым полетом. Ведь корабли – суперсложные системы, почти как живые объекты, мелкие отличия даже у только что вышедших с верфи кораблей неизбежны, а в процессе эксплуатации их становится все больше, что тоже напоминает развитие живых организмов и приобретение ими «жизненного опыта». Постепенно мелкие отличия складываются в ярко выраженную «индивидуальность» корабля, которую команда, особенно ключевые фигуры экипажа, должна хорошо знать. – Так уж получилось,- Мелисса усмехнулась,- что перед последними тремя рейсами больше четверти экипажа «Маджипура», причем не последние лица на корабле, получали новые назначения, и сейчас – о, удача! – большинство из них оказались в Солнечной системе. Надо сказать, организовать это было не очень просто. Кстати, наш рейс в качестве капитана проведет бывший старший помощник капитана Вельяминова, отдыхающего сейчас в карантине. Ты ведь знаком со Стивом Веллингтоном? Я кивнул. Действительно, мы со Стивом, хотя встречались не часто, можно сказать, приятельствовали, несмотря на то, что он был лет на семьдесят меня старше. – Тебе интересно будет узнать, что Стив является маской, причем не одного селфера, а маской коллективной, и его роль исполняет тот из селферов, кто в это время свободен и может себе позволить слетать на Райское Местечко, или тот, кто имеет на Корнезо конкретное задание. Внешность, привычки, память маски Стива, все передается по эстафете. Мелисса произносила это, ехидно улыбаясь и внимательно следя за моей реакцией. «Боже мой, как я наивен! Я ничего не знаю о мире, в котором живу! Сколько сюрпризов меня еще ожидает?» Но, видимо, моя реакция была не совсем такой, какую ожидала Мелисса, потому что она добавила с каким-то особым удовольствием: – Последние годы роль Стива играли Боб, Лена, Беатрис, Марк, Софья, Мария Первая, Грета… И тут до меня дошло. Я вспомнил об отдельных ситуациях, в которых мы со Стивом бывали вместе… О некоторых разговорах, которые мы с ним вели… Видимо, я покраснел. «Это нечестно! Так нельзя поступать с людьми! Я же не знал, что Стив – женщины! О, боже правый! А может, среди них была и Мелисса? О-о-о…» Мелисса уже открыто смеялась. Я не знал, куда деться. Я боялся поднять на нее глаза. – Алекс, как трогательно, что у тебя осталось такое обостренное чувство стыда. Я догадываюсь, о чем, в принципе, ты сейчас можешь вспоминать. Но, естественно, ничего конкретного не знаю. Я ведь маску Стива никогда не надевала и в этой роли никогда с тобой не общалась. И вообще, успокойся,- Мелисса стала серьезной,- что бы тебе ни вспомнилось, что бы ни заставило тебя сейчас покраснеть, знай: по сравнению с любым селфером ты невиннее новорожденного младенца. В голосе Мелиссы прозвучала горечь: – На каждом из нас – все грехи мира и еще чуть-чуть. Вольные или невольные. И ты когда-нибудь станешь таким же. Я впервые за последнее время вдруг осознал, что Мелиссе действительно полторы тысячи лет. Я поднял на Мелиссу глаза. Она сидела, сжавшись, глядя куда-то вдаль, горькие складки легли возле губ. Острое чувство жалости пронзило меня. – Алекс, ты вчера понял, что я сделала все, чтобы моя дочь не полетела с нами на Корнезо. Борису я просто запретила лететь. Видишь ли, нас, Первых, четверо. Я не знаю, чем там все закончится, и хочу, чтобы они двое не участвовали в этой операции. На всякий случай. Чтобы они не были замешаны. Мелисса потянулась к столу, придвинула поближе к себе черный кейс и открыла какой-то хитрый замок. Внутри кейса лежали бумажные листы с текстами. – Алекс, все, что ты и подавляющая часть человечества знаете о Корнезо – ложь. И корнезианцы упорно лгут не только нам, они лгут самим себе. Они не хотят знать о себе правду. И это нежелание посмотреть правде в глаза приведет их цивилизацию к исчезновению. Причем это случится не когда-нибудь в отдаленном будущем, а в ближайшие годы, максимум, в ближайшие десятилетия. И их гибель будет чудовищной. Нам потребовалось почти пять столетий, чтобы окончательно понять, разобраться во всех деталях того, что же происходит на этой планете. Корнезианцы всеми силами, тупо и последовательно, старались скрыть от нас истину. Я думаю, что на самом деле никто из них и не понимает всего масштаба катастрофы. Мы многократно пытались открыто поговорить с ними, но они не желают слушать, вообще не желают разговаривать, как только дело доходит до определенных тем. Ни о какой помощи с нашей стороны они и слышать не хотят. Мы не можем даже просто собрать нескольких гоэ вместе, чтобы попытаться заставить их выслушать нас. Знаешь, мы прошли через серьезное искушение. Представь себе: подождать лет пятьдесят – просто спокойно, ничего не предпринимая, подождать – и Райское Местечко будет свободно. Никаких корнезианцев, все наше, навсегда. Разве это не отвечает интересам человечества? А? Мелисса закурила. – И я не знаю, Алекс, какое решение приняло бы человечество, если открыто изложить суть вопроса и поставить такой вариант нашего поведения на всеобщее голосование. И что стало бы с человечеством при любом результате голосования. Поэтому мы, селферы, решили оставить все в тайне, если не навсегда, то, по крайней мере, очень надолго. И начали готовиться «к спасению умирающего против воли самого умирающего». По-хорошему, нам не хватает еще примерно полгода, чтобы провести окончательные проверки, а хорошо бы, и прямой эксперимент на небольшой группе аборигенов, сколь антигуманно это не звучит. Но времени у нас, похоже, больше совсем нет. Алекс, чтобы тебе легче было понять суть проблемы, вот для начала прочти отчеты о результатах расследования двух событий, о которых я уже упоминала. Начни со второго… Я взял протянутые мне листы. За последние дни я уже привык, что все самые важные документы написаны рукой на обычной бумаге, но как же непривычно читать такие тексты! Когда я преодолел трудности восприятия рукописного текста, вот какую историю я узнал. Двенадцать лет назад на Корнезо пропала экспедиция. Я сразу вспомнил исчезновение катера Сереги, но ситуация все-таки была совсем другой. Экспедиция пропала на Корнезо, планете-курорте, на планете, поверхность которой непрерывно контролируется спутниками дозора и сопровождения. Экспедиция пропала по дороге к месту назначения через два с чем-то часа после отбытия с Лалуэ. Экспедиция пропала вместе с планетарным танком, на котором восемнадцать человек, этнографы, лингвисты и биологи, отправились на один из островов в двухстах километрах от побережья Табы, материка. Как спутники могли потерять из виду планетарный танк? Планетарный танк – машина серьезная. В Солнечной системе такой танк не смог бы работать лишь на Сатурне и Юпитере. Более того, он и в ближнем космосе, внутри звездных систем, был надежным средством перемещения, разве что несколько тихоходным в космических масштабах. Ни разу ни на одной планете с подобным танком не случалось даже пустяковой аварии. Я даже удивился, зачем танки-то использовать на Корнезо, на Райском Местечке? Оказывается, их использовали не для защиты от внешней среды, а просто из-за большой грузоподъемности и огромного ресурса жизнеобеспечения экипажа: загружай себе все что вздумается, не заботясь о килограммах, а на месте используй танк в качестве полевого лагеря. Да и в смысле передвижения танк -средство совершенно универсальное. Оказывается, в среде научных работников традиционно лучшим развлечением считалось после трудового дня поплавать всем лагерем, то бишь танком, в водах местного океана, поползать по дну, наблюдая жизнь местной океанской фауны, а потом и полетать над изумрудными островами, выбирая тихое пустынное местечко для пикника и прочих радостей жизни. Надо сказать, что планетарные танки прекрасно защищают не только от неблагоприятных воздействий неживой природы, но и от любых агрессивных поползновений всех известных человечеству живых форм материи. Я думаю, что один такой танк мог легко бы выиграть любую войну прошлых тысячелетий. Ведь эти машины предназначены не только для безопасных перемещений в самых суровых условиях, но и главным образом для проведения комплексных исследований планет. Планетарные танки имеют богатый набор оборудования. Чего только на них нет! Противометеоритные пушки, геологоразведочные установки глубокого проникновения, комплексы дистанционного анализа объектов и бог знает что еще, вплоть до малых ВР-зарядов для исследования структуры ядра планет сейсмографическими методами… Вот на таком транспорте ученый народ и любил отправляться на пикнички и в экспедиции. Вопросов при расследовании было три: во-первых, что могло случиться с практически неуязвимой машиной, во-вторых, куда эта машина делась и вместе с ней восемнадцать человек и, наконец, когда и где это произошло? Ни на один вопрос ответа получено не было, поскольку ни танк, ни людей обнаружить так и не удалось. За несколько месяцев поисков удалось только установить, по ничтожным примесям в воде, примерный район океана, где обрывалась траектория движения танка как плавсредства. Но ни в воде, ни на дне, ни под океанским дном танка не было. Конечно, дальше танк мог отправиться куда-то по воздуху, поэтому поиски шли по всей планете и даже в ближнем космосе. Увы. А вот на вопрос, почему спутники не зафиксировали момент исчезновения танка и его местонахождение в это время, был получен исчерпывающий ответ. Дело в том, что в связи с полной, как казалось, безопасностью Корнезо спутники не осуществляли постоянного тотального мониторинга всей поверхности планеты. И танк пропал именно в течение тех тридцати восьми минут, когда ни один из спутников не мог контролировать тот район, где экспедиционный танк наблюдался последний раз. Конечно, этого не должно было случиться, поскольку в соответствии с действующими правилами любые перемещения транспортных средств, хоть по делу, хоть на пикник, должны были происходить исключительно под контролем спутников наблюдения. Должны были. По плану так и предполагалось, однако отправка экспедиции была задержана на один час четыре минуты. И причина этой задержки имела имя и фамилию: Жора Семец. Работавшая по этому делу группа следователей Департамента «ЛС» Космофлота совместно со следователями Управления Правопорядка Всемирного Совета, негласный контроль над работой которых осуществляли представители Департамента «КР» (контрразведки!!!) Космофлота, буквально по часам изучила биографию Семца, проверила всех его родственников до седьмого колена и восстановила посекундно действия Семца в течение суток, предшествовавших исчезновению экспедиции. Самого же Жору чуть ли не на атомы разобрали, благо было кого разбирать, поскольку Жора должен был быть девятнадцатым участником этой экспедиции, но остался на Лалуэ. Точнее, его оставили. Дело было так. Семец, этнограф, ста четырех лет от роду, прибыл на Корнезо двумя днями раньше на лайнере «Барраяр» и сразу же напросился в готовящуюся к отправке экспедицию, поскандалив по этому поводу с заместителем Руководителя Научных Работ на Корнезо мадам Лурье. Мадам Лурье, будучи опытным администратором, после двух минут общения с Жорой твердо решила, что наименьшим злом для местного научного коллектива будет отправка господина Семца не только в эту, готовящуюся экспедицию, но и во все остальные, желательно за пределы вверенной ей планеты. К концу второго дня пребывания на Корнезо, накануне выезда экспедиции, Семец сумел навязать свое общество четырем наиболее беззащитно-интеллигентным представителям научной общественности мужского пола и завлек их в ресторан отметить знакомство. В процессе отмечания Жора с высокой частотой провозглашал тосты и добросовестно осушал бокалы. С целью, очевидно, немедленно занять достойное место в научном сообществе Райского Местечка, Семец подробно знакомил коллег со своими достижениями на ниве этнографии и грандиозными планами грядущих исследований. Но поскольку в данной компании специалистов в области этнографии не оказалось и никто не мог должным образом оценить уровень его научных изысканий, Жора решил обратиться к своим успехам в области общечеловеческих интересов и начал красочно описывать свои достижения в части покорения лиц противоположного пола. Описываемые им успехи выглядели столь выдающимися, что слушатели, будучи людьми науки, не могли не усомниться в правдоподобии отдельных изложенных фактов, а также в действенности подробно описанной методики достижения успеха. Один из товарищей, Владимир Ленд, прямо высказал возникшие у него сомнения. Господин Семец, оскорбленный неверием, пожелал, дабы убедить сомневающихся, немедленно продемонстрировать свою квалификацию в данном вопросе на первом же пригодном для эксперимента объекте. Первым объектом противоположного пола, попавшим в поле зрения Жоры, была официантка, принимавшая заказ за соседним столиком. Жора тут же вклинился в процесс обслуживания посетителей, привлекая внимание девушки выразительным комплиментом в ее адрес. Обслуживающий персонал всех учреждений на Корнезо прекрасно обучен и отличается завидной выдержкой. Так что официантка никак не прореагировала на высказывание Жоры, а, закончив принимать заказ, спокойно направилась к служебному входу на кухню. Семец не мог себе позволить отступить. Он вскочил из-за стола и последовал за ней, на ходу громогласно предлагая девушке познакомиться и хорошо провести время в его апартаментах. Официантка невозмутимо, будто ничего не слыша, прошла в коридор, ведущий в служебные помещения. Жора, догнав ее в коридоре, детализировал свои предложения, подкрепив излагаемые идеи приложением руки к одной из выступающих форм непонятливого объекта эксперимента. Тут надо сказать пару слов о Тане Лей, официантке. Эта молодая девушка имела не только стандартный контракт на работу в качестве официантки. Она также получила дополнительный контракт на работу по совместительству в качестве охранника посла при его выездах за пределы Лалуэ, поскольку была призером Региональных Евразийских Соревнований по ЗАБО, защите без оружия. После завершения контракта на Корнезо она планировала завербоваться в десантные войска. Таня была профессионалом. Она прекрасно понимала, что не должна применять в данном случае свои боевые навыки, как бы ни был омерзителен ей данный господин. Она просто отстранилась от навязчивого типа. Но навязчивый тип качнулся вперед, то ли стремясь дотянуться до ускользающей цели, то ли не удержав равновесия после восьми рюмок, как было установлено следствием, напитков с высоким содержанием этилового спирта… В своем движении господин Семец пришел в неизбежное соприкосновение с локтем Тани Лей. Так сложилось, что с Таниным локтем соприкоснулся Жорин нос. Ворсистый пол коридора придал дополнительную живописность лицу незадачливого этнографа. Трагикомическую сцену наблюдали два официанта, направлявшиеся с заказами в зал ресторана. Они же и вернули господина Семца в вертикальное положение, а на следствии дали подробные показания, полностью подтвержденные выводами экспертизы и следственным экспериментом. Изменение облика этнографа, неопровержимо свидетельствующее о его фиаско, сделало немыслимым возвращение Жоры к приятному времяпрепровождению в тесном научном кругу. Остаток вечера Семец провел в своих апартаментах, усиленно употребляя известное лекарство от уязвленного самолюбия. Утром Семец проспал, но, к сожалению, не безнадежно. Экспедиция должна была отправляться в десять часов утра. Жора проснулся в девять сорок семь и сразу связался с руководителем экспедиции Верой Шульман, извинившись и предупредив, что чуть-чуть опоздает. Вера, связавшись с мадам Лурье, сообщила о звонке Семца, прося указаний, как поступить. Мадам Лурье, уже имевшая счастье общаться с этнографом, прикинула последствия того или иного решения и выбрала вариант «чуть-чуть подождать». «Чуть-чуть» вылилось в двадцать девять минут. Когда запыхавшийся растерзанный Семец с отчетливыми следами вчерашнего на лице ввалился в танк и, распространяя чудовищное амбре, начал многословно извиняться за опоздание, распихивая по углам помещения свои баулы и сумки, народ сначала застыл в креслах, а затем начал возмущаться. Из восемнадцати человек семеро были женщины. Они наотрез отказались дышать, в буквальном смысле этого слова, одним воздухом с новым этнографом. Семец возражал и настаивал. Мужчины, оценив не только сиюминутную проблему, но и спрогнозировав вероятную атмосферу в коллективе на протяжении всей экспедиции, твердо поддержали дам. Вера Шульман сообщила о ситуации мадам Лурье. Мадам Лурье, не только администратор, но и лингвист, ругаясь на шестнадцати языках, потребовала выкинуть «дети швайн» из танка и немедленно отправляться в путь. Она решила, что гнев восемнадцати человек все-таки хуже претензий одного Семца. Семец возмущался и сопротивлялся. Спор из вербальной фазы перешел в физическую. Упорство упорством, но восемнадцать больше одного. Когда удалось удалить из транспортного средства нежелательный элемент, цеплявшийся в процессе его выдворения за все выступающие предметы обстановки, и задраить люк, было одиннадцать часов четыре минуты. Когда танк оказался вне зоны спутникового слежения, ему до места назначения, острова Кор-эд, оставалось минут пятнадцать ходу. На Кор-эд он не прибыл, маяк танка молчал, на связь никто не выходил. Исчезновение и молчание танка заметили не сразу, поскольку была пересменка, на орбите висел «Барраяр», и все хоть сколько-нибудь ответственные лица на Лалуэ вертелись как белки в колесе, занимаясь одновременно тысячей мелких неотложных дел. Первой обнаружила пропажу танка мадам Лурье, когда, уже в четырнадцать часов двадцать шесть минут, к ней наконец прорвался с воплями и обвинениями господин этнограф, выдавая вчерашние травмы лица за полученные утром от личного состава экспедиции, и мадам Лурье попыталась связаться с Шульман, чтобы сверить показания. Тут и обнаружилось, что экспедиция исчезла. Следствие установило отсутствие злого умысла в действиях всех участников событий. Имели место нарушения инструкций, халатность, нарушения этики поведения, низкий профессионализм и другие мелкие и крупные недостатки в работе ряда служб и отдельных работников как на Корнезо, так и на Земле. Виновные понесли соответствующие наказания, однако все это не помогло ответить на главные вопросы: что случилось и где экспедиция? Пока я изучал бумаги, Мелисса поговорила пару раз по коммуникатору, а потом начала работать на сетевом компе. Она меня не торопила. Разобравшись с первым случаем, я ничего не стал говорить Мелиссе, потому что у меня пока не созрело никаких вопросов, и принялся за вторую пачку, которая была значительно толще первой. С первых же листов на меня обрушился кошмар: списки жертв, акты экспертиз, снимки человеческих останков… На Земле последние века тяжкие преступления против личности практически не совершались. Из курсов истории я знал о тех ужасах, которые люди творили над себе подобными в прошлые тысячелетия. Но теперь, в результате изменения условий жизни, введения тотального генетического контроля, постоянного участия психологов и социологов в формирований личности и ее своевременной коррекции любое преднамеренное убийство или другое проявление жестокости было событием чрезвычайным и крайне редким. Даже аварии и несчастные случаи благодаря достижениям науки не часто приводят к необратимой гибели людей. Одним из очень эффективных технических средств предотвращения трагических случайностей и своевременной помощи при происшествиях стали личные коммуникаторы. Но, к сожалению, не все люди серьезно относятся к собственной безопасности, и всегда находятся такие, кто не хочет или забывает носить коммы. Я не мог заставить себя внимательно изучать все собранные во второй пачке документы и прочел только итоговый отчет, где иллюстративных материалов было минимальное количество, но и их мне хватило с избытком. Картина складывалась следующая. Триста пятьдесят четыре года назад, ранней весной, в пяти городах Земли – Дели, Каире, Мехико, Фриско и Мельбурне – начали пропадать люди. Первые исчезновения не слишком обеспокоили родственников и знакомых, потому что пропадали люди, которые по той или иной причине не носили коммы, и их местопребывание было невозможно определить без проведения специальных поисков. Многие думали, что пропавшие родственники попросту отправились путешествовать. Беспокойство начиналось, когда люди не появлялись на заранее оговоренных мероприятиях или без предупреждения не показывались на работе несколько дней… Только тогда информация начала поступать в городские УПВС – Управления Правопорядка Всемирного Совета. Так как тяжкие и опасные преступления на Земле практически отсутствовали, в УПВС не было специальных подразделений и даже просто хороших профессионалов, способных расследовать серьезные преступления. Полицейские из УПВС уже не одно столетие имели дело только с мелкими проступками и правонарушениями, самыми тяжелыми из которых были пьяные драки с членовредительством и убийства из ревности, где вся картина происшедшего с самого начала была совершенно очевидна. Поэтому в марте и начале апреля никто к пропажам людей не отнесся серьезно. Кого-то вяло искали на курортах и в гостиницах, а некоторых, например, известных любителей путешествовать, охотиться или рыбачить и вообще не искали. Да и где искать? Женщин, как правило, тоже не разыскивали, не без основания предполагая высокую вероятность любовного приключения. Но к середине апреля, когда накопилось по три-четыре десятка сообщений о пропажах, руководство УПВС пришло к выводу, что проблема серьезная и своими силами они не справятся. Тогда обратились, конечно, в Космофлот. В середине апреля, когда бригады универсалов начали традиционную сезонную «большую чистку» городов и поселений, стали обнаруживаться и первые- страшные находки: фрагменты человеческих тел, реже – почти целые, но жутко изуродованные тела. Многие из тех, кто сообщал о находках, были практически невменяемы от увиденного и нуждались в серьезном психологическом лечении. Департаментом «КР» при участии группы селферов были организованы поисковые мероприятия, которые привели к кошмарным итогам: пропало 743 человека, найдены останки 698 людей, все обнаруженные части человеческих тел имели следы «прижизненных повреждений» чудовищного характера. Самым немыслимым казалось то, что на нескольких фрагментах были отчетливо видны следы человеческих зубов. Зато именно эти следы позволили полностью отбросить версию о каких-то непонятных хищных животных или даже о сошедших с ума тэрах, выдвинутую одним из работников Департамента «КР». К тому же, как только первый тэр был вызван для самого первого разговора, остальные осознали, в чем их могут обвинить, и яростное возмущение «тигров разумных» не имело границ. В Дели они даже вышли на улицы с плакатами «Мы – не животные», «Мы – разумны», «Люди – наши создатели» и «Мы любим людей». Правда, последний плакат им было бы лучше не поднимать, но тэры столь бесхитростны, что двусмысленности этого плаката осознать были не в состоянии. На самом деле в первые же дни расследования была выдвинута и практически твердо доказана основная версия, но она была столь невероятна и столь резко противоречила интересам человечества, что несколько недель делались попытки найти другое объяснение событиям. Например, искали новую болезнь, приводящую к умопомешательству инфицированных людей, или все-таки искали сбежавших из заповедников животных, по каким-то причинам неучтенных. Тем временем подозреваемых по основной версии сразу же по-тихому под благовидным предлогом изолировали на хорошо охраняемых территориях. Исчезновения людей сразу же прекратились, хотя запоздавшие сообщения о шестерых пропавших чуть было не разрушили основную версию. Но поведение подозреваемых развеяло сомнения. Их пришлось содержать в одиночных камерах, а затем – и вовсе на растяжках, чтобы они не нанесли себе смертельные травмы. В первые дни изоляции преступники не вступали в контакт со следователями и учеными, не желали ничего объяснять, вообще разговаривать, а потом и просто не могли, полностью утратив облик разумных существ. Надо сказать, что изменения в состоянии корнезианцев (а это были они) происходили очень быстро, но все-таки с разной скоростью. Большинство из них умерли в течение осени, последний – в декабре. Причиной их естественной смерти было нарушение метаболизма. Но один из корнезианцев умер еще в мае от рук своих соплеменников такой же страшной смертью, как и все их человеческие жертвы. Именно после этого их и рассадили по одиночкам. Еще четверо, у которых изменения протекали особенно бурно, не перенесли исследований, проводимых специалистами Космофлота. Да, исследования были антигуманны. Но люди, участвовавшие в расследовании, не могли относиться к тем, кто совершил все чудовищные преступления, как к существам разумным. Я следователей и ученых не осуждал. Кроме того, любой ценой необходимо было выяснить причины, которые привели к столь трагическим последствиям. К сожалению, в документах, которые я читал, отчета о результатах этих исследований не было. Я с облегчением оторвался от чтения документов, потому что к бассейну подлетел небольшой грузовой флаер. Пилот мастерски, аккуратно и точно, позиционировал машину над бассейном у ближайшего к нам бортика. Откинулся пандус, и два молодых человека вытащили из флаера два довольно больших металлических ящика. Мелисса показала, куда их поставить. – Джонни, Фрэнк, спасибо,- сказала Мелисса, оторвавшись от монитора,- а Лина стала прекрасно водить флаер. В открытом окне кабины показалась девчоночья голова с двумя рыжеватыми хвостиками над ушами и звонко поздоровалась: – Добрый день, тетя Лисса! Я стараюсь! После колледжа я решила поступать в Академию! – Ну что ж, Космофлоту хорошие пилоты всегда нужны. Передавай привет родителям. Джонни, за контейнерами вернетесь вечером, часов в семь. – Да, мэм,- хором ответили юноши. Когда флаер улетел, я вернулся к бумагам, просмотрел протоколы заседаний следственной Комиссии. Заседаний было всего три, соответственно было и три протокола. В первом протоколе меня удивило то, каким образом кому-то пришла в голову мысль о причастности к преступлениям корнезианцев. Заседание Комиссии проходило в Московском отделении УПВС. Комиссия заседала шестой час, материалы о первых страшных находках произвели угнетающее впечатление на людей и из УПВС, и из Департамента «КР». Тяжелая обстановка усугублялась гнуснейшей погодой за окнами зала заседания. Было семнадцатое апреля, но шел мокрый снег с дождем. День казался сумерками, город выглядел серым, скучным и грязным. Селферы чувствовали себя ненамного лучше обычных людей. Конечно, они в жизни видели много чудовищного, но и они уже привыкли к спокойному и безопасному существованию землян в последние века. Один из селферов, Макс, был знаменит тем, что часто повторял как в неофициальной, так и в официальной обстановке: «Человечество живет в Золотом Веке, а еще…!», причем глагол, который следовал за словом «еще», имевший всегда один и тот же смысл, он очень изобретательно варьировал. Кое-кто считал, что селферу не пристало подавать дурной пример и надо бы быть сдержаннее в публичных высказываниях. Другие же полагали, что Макс, начавший свою жизнь в период войн за передел мира после Эпохи Глобальных Эпидемий, знал, с чем сравнивать, да и на самом деле, человечеству не мешало бы иногда напоминать, на каком свете оно могло бы сейчас находиться. При этом кое-кто вместо эвфемизма «на каком свете» давал развернутые непечатные определения того самого места, где находилось бы нынче человечество. Так вот, когда в высказываниях членов Комиссии наступила пауза, Макс, глядя в окно, произнес: – И какого… им в этих городах не хватает! Вот живут же люди, например, в Москве, одной погоды мерзопакостной достаточно, чтобы жить не захотелось, и ничего, никого не расчленяют с особой жестокостью! А там-то что? Живи – не хочу, один климат чего стоит, прямо как на Райском Местечке! – сказал он и посмотрел на карту на настенном экране, где возле Дели, Каира, Мехико, Фриско и Мельбурна были высвечены цифры, означающие количество пропавших людей и найденных останков. Так первый раз были произнесены слова «Райское Местечко». Тут же несколько человек одновременно выкрикнули: «Университеты!», «Студенты с Корнезо!». Действительно, почти годом раньше, летом, впервые в истории наших планет на Землю ступила нога корнезианца. Группа из двадцати пяти молодых мужчин-корнезианцев прилетела для обучения на Земле. Их распределили по пять человек в пять университетов тех городов, где климат больше всего напоминал климат их родной планеты, а именно, в университеты Дели, Каира, Мехико, Фриско и Мельбурна. Большинство членов Комиссии отнеслись к высказанной догадке как к случайному совпадению. Более того, это большинство считало, что спокойные тихие корнезианцы вообще не способны на агрессивное поведение. Да и на Корнезо даже понятия «преступление» в языке не существовало, говорили они. Однако ситуация не позволяла исключать ни одну версию, сколь бы невероятной она ни представлялась. И селферы настояли на том, чтобы немедленно – на всякий случай – изолировать студентов с Корнезо под каким-нибудь благовидным предлогом. Естественно, все версии держались в секрете, особенно тщательно от широкой общественности скрывалась версия о причастности к преступлениям корнезианцев. Протокол второго заседания, посвященного вопросу «Как строить дальше отношения с Корнезо?», был очень длинным и отражал процесс мучительного поиска выхода из создавшейся ситуации, когда вина всех студентов, прибывших с Корнезо, была доказана уже абсолютно точно. Заседание было расширенным, в нем участвовало много селферов, больше, чем обычных людей. В конце концов, Комиссия решила: во-первых, скрыть истину от населения и Земли, и Корнезо, во-вторых, любой ценой выяснить, что же случилось с корнезианцами на Земле. Третье заседание Комиссии состоялось зимой, когда уже умер последний корнезианец, но исследования организмов и изучение всех обстоятельств их прибытия и жизни корнезианцев на Земле еще продолжались. Расследование же их преступлений как таковых было к тому времени завершено. Собственно, на этом последнем заседании Комиссия заслушала и утвердила тот итоговый отчет, который я уже просмотрел. Больше ничего из протоколов я не узнал. В материалах, которые мне передала Мелисса, были еще два документа, относящиеся к тому периоду, но о самих преступлениях там не было ни слова. Один из документов был сводкой показаний экипажа корабля, среднего транспортника «Елизавета Четвертая», на котором группа корнезианцев прибыла на Землю. Все показания вертелись вокруг пищевых запасов корнезианцев, какой-то палкообразной рыбы под названием «аха», часть которой испортилась в полете. Как я понял, корнезианцы везли с собой на Землю немалый запас своей пищи в твердом, жидком и живом виде. Контейнеры с живыми океаническими животными занимали значительный объем в грузовых отсеках «Елизаветы». Часть пропитания будущие студенты везли в виде «сухого пайка», а часть, эту самую аху,- в замороженном виде, ею был забит практически весь морозильник «Елизаветы». При погрузке на Корнезо из морозильника даже пришлось выгрузить часть продуктов, предназначенных для экипажа, чтобы вся эта аха туда влезла. Экипаж ворчал, но чего не сделаешь ради братьев по разуму. Все понимали, что еду братья берут с собой на год, а то и на два, поскольку в те времена, на тех кораблях, полет между нашими мирами длился не три месяца, а все семь, а регулярных рейсов вообще еще не было. Эта аха, оказывается, была традиционной мужской едой. Нет, женщины тоже могли ее есть и ели. Но для мужчин она была совершенно обязательна: полагалось употреблять по одной рыбине утром и вечером, запивая ее напитком «соце», неким аналогом нашего пива, производимым из водорослей. Один из офицеров корабля, которого пассажиры в самом начале полета угостили соце, назвал его «отвратным мыльным раствором с запахом гнили». Надо сказать, что рыбка аха пахла тоже не лучшим образом, даже в замороженном виде. Ну, на вкус и цвет товарищей нет, как говорили наши предки. Во всяком случае, морозильник с ахой экипаж под руководством бригады поваров в самом начале полета быстренько освободил от земных продуктов, которые там еще оставались, дабы они не пропитались запахом инопланетного деликатеса. Местные умельцы приспособили под хранение земной еды несколько небольших контейнеров, укрепив их на внешней подвеске к корпусу корабля. Раз в две недели один из контейнеров затаскивали внутрь «Елизаветы» для приготовления очередных порций еды и перегрузки его содержимого, не использованного сразу, в холодильники камбуза и кают экипажа. Так что морозильник, заполненный теперь исключительно тушками ахи, был в полном распоряжении пассажиров. Корнезианцам показали, как открывать и закрывать морозильник, после чего члены команды стали обходить стороной коридор, в котором находилась дверь в холодильную камеру. Надо сказать, что корнезианцам довольно скоро надоело постоянно таскаться в морозильник за любимым продуктом. Несмотря на свою природную недалекость, они быстро сообразили отправлять в морозильник примерно раз в неделю одного из членов своей группы с тележкой-антигравом, и тот привозил целую вязанку этой самой рыбы, которую они разбирали по своим каютам в собственные холодильники. На третий месяц полета команда корабля начала тихо, а потом все громче роптать по поводу витающих в корабле чужеродных запахов. Ропот не успел перерасти в доклад по инстанции, когда корабль огласился воем и свистом во всем слышимом и неслышимом человеческим ухом акустическом диапазоне. Оказалось, что корнезианец, посланный в очередной раз набирать в морозильнике запас ахи, отключил питание морозильника. Дело в том, что управление работой морозильника – установление температурного режима, включение-отключение электропитания, открывание дверей – производилось с простенького, даже примитивного, цифрового пульта управления на внешней стороне двери морозильной камеры. Никому из экипажа землян, выросших в автоматизированной среде техногенного мира, даже в голову прийти не могло, что действия с подобным пультом управления могут для кого-то представлять затруднения. Ведь на Земле даже маленький ребенок, едва научившийся ходить, легко справлялся с управлением всеми системами жизнеобеспечения своего дома. Но корнезианцы выросли в цивилизации другого типа. Поэтому, когда пришедший за очередной порцией рыбы корнезианец, перепутав, видимо, последовательность цифр кода – «579», не сумел сразу открыть дверь, он сделал то, что не сделал бы ни один землянин. Он начал нажимать все кнопки пульта подряд и быстро добрался до варианта «789» – команды отключения энергопитания камеры морозильника. При этом дверь, конечно, открылась, чему товарищ так обрадовался, что его не смутило то обстоятельство, что в морозильной камере было темно. Света, падающего из коридора при распахнутой двери, ему хватало, чтобы из ближайшего ко входу штабеля погрузить на тележку достаточное количество рыбы, после чего корнезианец закрыл, как ему казалось, дверь и преспокойно отправился к жилым отсекам. Любого землянина насторожило бы то, что в камере морозильника при открытии двери не зажегся свет, еще больше обеспокоило бы отсутствие щелчка запора после прикрытия двери, и уж, естественно, ни один человек не мог бы уйти, не убедившись, что на пульте загорелась зеленая лампочка. Но корнезианца все это совершенно не обеспокоило. Поскольку в полете корабль движется иногда с ускорениями, прикрытая дверь вскоре широко распахнулась. Естественно, к моменту, когда потребовалась следующая порция ахи, больше половины ее разморозилось и успело испортиться. Именно этот аромат оттаявшей рыбы распространялся по кораблю и вызывал нарекания экипажа. Испорченную рыбу уничтожили в мусоросжигателе, воздух в корабле в аварийном режиме прогнали через фильтры, корнезианцы повыли и успокоились. Дальше полет продолжался без происшествий. Я не понимал, почему показания экипажа об этом мелком происшествии во время полета на «Елизавете» попали в папку документов о событиях на Земле весной следующего года. Ведь в каждом полете чего только не случается, у меня в запасе десятки подобных историй, произошедших на моих кораблях, и все еще похлеще будут. Следующую пачку листов составляли выписки из учебных журналов и экзаменационные ведомости из пяти университетов, где учились студенты с Корнезо, а также протоколы бесед с их преподавателями и сокурсниками. Из этих материалов следовало, что корнезианцы, показавшие при поступлении и в первый месяц учебы крайне низкие результаты, приводившие в ужас преподавателей, со временем исправились, а к зимней сессии они почти сравнялись в своих успехах со студентами-землянами. Особенно заметны их успехи стали во втором семестре, закончить который им было не суждено. Товарищи по учебе также отмечали динамику этого процесса. Один молодой человек высказался особенно откровенно: «Я и не думал, что эти дебилы смогут так быстро поумнеть». Большинство опрошенных были уверены, что успехи корнезианцев в учебе и общении были непосредственно связаны с овладением ими языком Земли. Психологи, регулярно проверявшие IQ инопланетных студентов, также связали невероятный рост этого коэффициента с уровнем владения корнезианцами земным языком, поскольку с помощью тестов на IQ определяется только «вербальный» интеллект. Другие составляющие их интеллекта определялись только однажды, при поступлении на первый курс, поскольку сложность и трудоемкость методик тестирования предполагает проведение таких исследований лишь один раз в год. Так что поразительные изменения уровня интеллекта корнезианцев никого особенно не удивили. Как связаны успехи корнезианских студентов с их преступлениями и дальнейшей деградацией, я тоже, не понял. Оставалась еще пластина с видеофильмом, который я отложил напоследок. Собственно, это был не фильм, а собрание сюжетов из выпусков Всемирных Новостей. Сюжеты содержали информацию сначала о прибытии группы корнезианцев на Землю, потом – об их жизни и учебе в университетах, потом, после окончания пятилетнего курса обучения – отбытие их на Корнезо все на той же «Елизавете Четвертой»… Стоп, стоп. Я только что изучал документы о расследовании преступлений, совершенных корнезианцами менее чем через год после их прилета на Землю, и о последовавшей смерти всех членов группы!!! Мне не понадобилось много времени, чтобы сообразить, что, поскольку Комиссия решила скрыть истину от населения и Земли, и Корнезо, большинство сюжетов Новостей было хорошо выполненной постановкой, где роль корнезианцев исполняли люди, или, скорее всего, селферы. Но кто же вернулся на Корнезо? А никто. Потому что следующие сюжеты были посвящены получению сообщения с «Елизаветы» о встрече с мощным иррегулярным метеоритным потоком, вскоре после чего связь с кораблем прервалась. Затем следовали сюжеты о поисково-спасательной экспедиции, направленной в район вероятной катастрофы, об обнаружении остатков корабля, о расследовании трагедии, о скорбных церемониях прощания с погибшими членами экипажа, о возвращении на родину частиц праха корнезианцев… В общем, все по полной программе. Решение Комиссии было выполнено. Концы в воду, то бишь в космос. Судя по всему, ни на Земле, ни на Корнезо никто ничего не заподозрил. Но и корнезианцев больше на Земле не бывало. И они не стремились, и мы не настаивали. Я сложил все просмотренные бумаги в аккуратную стопку на столе и откинулся в кресле. – Мелисса, я просмотрел все документы. – Хорошо, Алекс, подожди немного, я сейчас закончу. Я встал и прошелся по солнышку вдоль бассейна. Все, что я узнал сейчас, было историей, ужасной и неясной, но историей. И главное, я не понял, как эти давние события могут приблизить меня к пониманию положения дел на Корнезо, к сути предстоящей операции и осознанию неизбежности и срочности ее проведения. Я вернулся к столу. Казалось бы, содержание материалов, с которыми я познакомился, должно было лишить меня аппетита на несколько дней. Но нет. Правда, было жарковато даже в тени, и ничего серьезного мне есть не хотелось, но вот фрукты… Все-таки человеческая психика очень пластична. Иначе мы бы просто не пережили нашей собственной истории. Я воспользовался тем, что Мелисса еще не освободилась, и вплотную занялся дарами щедрой природы острова, они же плоды трудов талантливых специалистов с биостанции. Для начала я решил попробовать виноград, кисти разных сортов которого лежали горой на большом круглом блюде, а уж потом перейти ко всяким бананам-грушам-апельсинам. Все сорта были хороши. Я попробовал и огромные круглые виноградины «Кардинала», и длинные необыкновенно сладкие черные «Слезы дьявола», и длинные зеленые «Дамские пальчики», и круглые мелкие зеленые, и почти белые, и голубые, и мясистые, и наполненные терпким прозрачным соком… Я думал, что не удержусь и съем все, что лежит на этом блюде, но в какой-то момент оказалось, что я не могу больше проглотить ни одной виноградинки, не говоря уже о прочих фруктах. В сознании моем с прискорбным запозданием всплыла информация о содержании сахара в тканях винограда и о роли Сахаров в метаболизме человеческого организма. Нет, валить надо с этого благословенного острова, валить! Пока я не стал селфером, местные продукты питания мне явно противопоказаны. Предстать перед Мелиссой с выпирающим животиком и складками жира на боках?! Нет!!! Я решил немедленно бороться с грозящим ожирением и прыгнул в бассейн. Я сделал несколько кругов кролем на приличной скорости, и мне все время казалось, что растущий живот уже тянет меня на дно. Когда я решил, что виноград, по крайней мере, я отработал, и выбрался из воды, тень переместилась, и солнце подбиралось к нашим креслам. Очень кстати Мелисса наконец завершила свои дела, и я передвинул все поглубже в тень. – Мелисса, я так и не понял, в чем же дело,- решил я честно признаться. Мелисса кивнула. – Прежде чем тебе все объяснить, я покажу тебе еще кое-что, и ты поймешь, почему на Корнезо мамы пугают детей непослушной бабочкой. Она подкатила поближе один из металлических контейнеров, набрала на его пульте управления команду, и металлические стенки поднялись вверх. В контейнере за сеткой из углепластовых волокон, самого прочного из известных на Земле материалов, на сухой ветке сидела корнезианская бабочка. Имея размах крыльев больше полуметра, она казалась скорее волшебной птицей, чем бабочкой, тем более что тельце ее заканчивалось чем-то вроде павлиньего пера, только более густого и очень короткого. Я видел корнезианскую бабочку в натуре впервые. И в голофильмах бабочки были прекрасны, но живая! Она медленно взмахнула крыльями, и тысячи искорок сверкнули в воздухе. Я не мог оторвать взгляд. Крылья переливались цветными сполохами, узоры на них менялись, как в калейдоскопе, вспыхивали и гасли маленькие яркие радуги. Эта бабочка была похожа на своих земных «родичей», но по сравнению с ней самая роскошная земная бабочка была всего лишь бледным мотыльком. Я любовался бабочкой-корнезианкой, пока не сообразил, что вижу объект межпланетного преступления. Жесткий запрет аборигенов на вывоз с Корнезо образцов фауны и флоры, как в живом, так и в мертвом виде, касался и бабочек. Поэтому люди, не бывавшие, как я, на Корнезо, видели бабочек только в голофильмах. Счастливцы, посетившие Райское Местечко, рассказывали, что бабочек там много, что они, как и все остальные местные насекомые, совершенно безобидны, не боятся людей, их можно даже кормить с руки, если собрать горстку любимой ими цветочной пыльцы. Так почему же эта бабочка в клетке? Я вопросительно посмотрел на Мелиссу. Мелисса развела руками: – Да, это преступление. Мы нарушили межпланетные соглашения. Мы украли бабочек, тайно вывезли их на Землю, теперь разводим здесь и изучаем. Ради подобных исследований и работает биостанция на моем острове. Бабочки там живут в больших клетках в поле пониженного тяготения. Клетки нужны, чтобы они случайно не разлетелись и не погибли, поскольку сила тяжести на поверхности Земли для них великовата. Да и не стоит, чтобы их видел кто-нибудь случайный. Мелисса открыла сетчатую створку контейнера, протянула руку, и бабочка грациозно вспорхнула ей на локоть. Мелисса вытащила руку с бабочкой из контейнера, и бабочка, тряхнув крылышками, опустила их. Мелисса вернула бабочку в контейнер, имевший, судя по всему, генератор антигравитации, и закрыла сетку. Мелисса закурила. – Видишь ли, Алекс, в данном случае сетка нужна не для того, чтобы бабочка себе не навредила. Скажи, пожалуйста, кажется, в Академии неплохо читают курс «Военной разведки»? Я кивнул. – Значит, ты понимаешь, что в течение всего времени нашего присутствия на Корнезо мы занимаемся мозаичной разведкой, когда все сообщения – результаты экспедиций, доклады сотрудников посольства, данные технических разведывательных средств, рассказы туристов и обслуживающего персонала об увиденном и замеченном,- все поступает в единый центр, собирается и анализируется. Но когда в складывающейся картине образуются нестыковки, возникают вопросы, ответы на которые нам не удается получить, и при этом случаются необъяснимые трагедии с человеческими жертвами, мы вынуждены использовать любые способы получения информации. Мелисса сделала затяжку. – Кстати,- продолжала она,- на Корнезо не один язык. Кроме общеупотребительного языка, на котором корнезианцы разговаривают с нами, есть еще один – женский, о котором нам никогда не упоминают. И если бы не наши «жучки», о которых не упоминаем мы, и не способности селферов, о которых аборигены не имеют ни малейшего представления, до истины мы добирались бы еще очень долго. Возможно, и добраться бы не успели. Слушай меня и смотри на бабочку. Эта бабочка – символ Корнезо, она так же обманчива, как и вся планета. Мелисса потушила в пепельнице сигарету, сосредоточилась и запела. Это была песня-речитатив, примерно половины ее звуков я не слышал, но что-то вроде мелодии угадывал. И действительно, то, что пела Мелисса, было совершенно не похоже на язык корнезианцев, каким мы его знали, это был совсем другой язык. Бабочка при звуках голоса Мелиссы затрепетала крыльями, потом замерла, и вдруг с ней стали происходить какие-то изменения. Сначала изменения были почти незаметными, но Мелисса продолжала петь, изменения ускорялись, и вскоре волосы зашевелились у меня на голове. В клетке сидело почти что метровое чудовище. Оно поводило усами-антеннами по сторонам и внезапно стремительно метнулось к нам с Мелиссой. Конечно, утлепласт – вещь надежная, но тяжелый контейнер трясся, и скрип огромных жевал о нити сетки звучал устрашающе. Боже, да стрекозы палеозойской эры Meganeura, о которых я недавно вспоминай, казались совершенно безобидными букашками по сравнению с этой тварью! Я пытался спокойно рассмотреть беснующееся в клетке создание. Больше всего оно было похоже на летающего скорпиона, поскольку очаровательный хвостик бабочки превратился в толстый хлыст с жалом на конце. Крылышки бабочки стали длиннее, грубее и толще, снизу они поголубели – в цвет неба Корнезо, а сверху приобрели насыщенный зеленый цвет. Они яростно бились и со свистом рассекали воздух. На конце крыльев и утолстившихся лапок бабочки образовались мощные когти. Было похоже, что этому существу тяготение Земли вовсе не будет помехой. С тельца преобразившейся бабочки вниз спускались тонкие прозрачные нити с крошечными капельками на них, и что-то подсказывало мне, что эти капельки весьма ядовиты. Это была биомашина для убийства. – Ну что, разглядел? – спросила Мелисса, закончив петь. – Да,- ответил я и сам услышал в своем голосе панические нотки. – Второй акт оперы,- усмехнулась Мелисса и запела опять, но мелодия была другой. Тварь в клетке успокоилась, и все превращения пошли в обратном порядке, некоторые органы, типа когтей, жала и ядовитых нитей, отпали. Минут через десять в клетке сидела прежняя бабочка, правда, она была какой-то вялой и размер ее стал как будто чуть меньше. Ну да, она же потеряла часть массы. Мелисса открыла сетку и погладила указательным пальцем покрытую нежными волосками спинку бабочки. – Хорошая девочка, послушная. Устала, бедная, проголодалась. Ну, все хорошо, поешь и отдохни. Мелисса закрыла сетку, набрала на пульте команду, и в углу контейнера открылся небольшой люк, в котором появилась разделенная на две части емкость с водой и с желтым порошком, видимо, цветочной пыльцой. Бабочка бочком под ползла к кормушке и начала восстанавливать утраченные силы, всасывая тонким хоботком попеременно то воду, то пыльцу. Когда она съела все содержимое кормушки, Мелисса опустила железные шторки, откатила контейнер подальше и подтащила другой ящик, который отличался от первого только номером на пульте управления. – Алекс, от этого контейнера держись подальше,- предупредила меня Мелисса,- эту бабочку я разбудила вчера вечером, и она все утро провела на солнце. С этими словами Мелисса набрала на пульте код. И не успели металлические шторки подняться, как сидевшая в клетке гадина кинулась в нашу сторону еще шустрее, чем предыдущая. Когда она наткнулась на сетку, между ее жевал вспыхнула электрическая дуга. Запахло озоном. – Черт побери! – не удержался я. Электрическая дуга наконец погасла. Сетка, слава богу, осталась цела. Бабочка – или как теперь следовало ее называть? – продолжала неистовствовать, пытаясь вырваться из клетки. – Посмотри, Алекс, видишь – у нее на крыльях поблескивают мелкие пластинки? Она – живая солнечная батарея. Энергия излучения в ее организме преобразуется в электрическую и накапливается в имеющемся у нее специфическом органе, конденсаторе большой емкости. Я присвистнул. Ничего себе бабочки! Мелисса начала петь мелодию, которая должна была запустить обратное превращение. Но ничего не происходило. Мелисса продолжала петь, но бабочке было хоть бы хны. Она неустанно пыталась выполнить заложенную программой поведения задачу – добраться до нас. – Вот это и есть непослушная бабочка. Видишь, у нее не срабатывает программа возврата в исходное состояние. Такие бабочки, по-видимому, встречались в популяции всегда. На Корнезо есть даже колыбельная песенка, типа той, что мне пела бабушка: «Придет серенький волчок И укусит за бочок…» – Только на Корнезо вместо серенького волчка в песенке фигурирует непослушная бабочка. – Существенно, однако,- продолжала Мелисса,- что раньше непослушные бабочки встречались в пропорции одна примерно на десять тысяч, а сейчас – одна на сотню. Но и это – не самое страшное. Появились, назовем их так, «инициативные бабочки», которые переходят в измененное состояние без всяких песен, то есть без управляющего приказа, сами по себе. Мы отметили уже два десятка случаев смерти аборигенов, убитых подобными бабочками. Пока такие случаи наблюдались только вблизи экватора, но это только начало. В моем питомнике спонтанных превращений пока не было. Вообще на Земле и питание для них не идеальное, и спектр солнечного излучения сдвинут в длинноволновую область… Хотя и эти факторы являются мутагенными, так что за бабочками мы наблюдаем очень пристально, интересно, как они будут изменяться в условиях Земли. Мелисса закрыла контейнер. – Мелисса, эту бабочку вы возвращаете на станцию, для исследований? А это не слишком опасно? Я вспомнил молодых ребят, которые привезли контейнеры. Они выглядели не очень серьезно. Мелисса улыбнулась: – У сотрудников биостанции богатый опыт. Джонни занят исследованиями корнезианских форм жизни уже почти четыреста лет, он у нас главный по этой проблеме. «О, этот юноша, оказывается, селфер! Никогда бы не подумал!» – Ну, так что, Алекс? Ты понял, в чем дело? Я мучительно пытался сложить все известные мне факты и загадки Корнезо в единую картину, но ничего не получалось. Только в голове вертелась фраза, которую всегда говорила мама при упоминании о Корнезо: «Бедная Корнезо». Эта фраза и сорвалась у меня с языка: – Бедная Корнезо! – Ага! Ты все понял! – Нет, Мелисса, я ничего не понимаю. Просто так всегда говорит моя мама, а я даже не понимаю, почему Корнезо – бедная. – Да, Марина умница и прекрасный биолог. Я уже пару раз приглашала ее работать у меня, но пока она не соглашается. Она хочет закончить свою работу по сравнительному анализу механизмов обработки информации различными живыми организмами Земли. После этого, я надеюсь, ей захочется сравнить земные и инопланетные организмы. Вот тогда мы и будем работать вместе. Но у твоей мамы есть еще одна задача. Я тебе не говорила, что твои родители – чрезвычайно удачная пара? Ты – замечательное тому подтверждение,- при этих словах Мелисса выразительно посмотрела на меня,- и Комитет по Генетике дал им разрешение на неограниченное количество детей, причем обратился с просьбой иметь не менее трех. Пока я переваривал ее слова, Мелисса продолжала: – Надеюсь, ты понимаешь, что бабочки – биоконструкты? Это я понимал. – Попробуем порассуждать, что следует из этого понимания. При этом давай, в соответствии с принципом Оккама, не привлекать для объяснения загадок некие неведомые высшие силы, а будем рассматривать проблему в рамках реальности планеты Корнезо. Из того факта, что бабочки с Корнезо являются биоконструктами, следует, во-первых, что корнезианская цивилизация была способна создать эти удивительные существа. Но, поскольку современные аборигены ничего подобного делать не умеют, значит, это сделали их предки. Во-вторых, бабочки являются серьезным оружием, и, поскольку никаких следов инопланетного присутствия, кроме нашего, на Корнезо не обнаружено, значит, бабочки были когда-то созданы для внутреннего применения. А это значит, что на планете когда-то имели место войны, то есть были группы людей, имевшие различные интересы и желавшие любыми средствами их отстаивать. То есть ранее на Корнезо существовала развитая цивилизация со своей историей и своими проблемами, которые не всегда решались мирным путем. Это – главное, что скрывают от нас корнезианцы. Все остальное – частности, хотя и очень важные частности. Особенность цивилизации Корнезо – ее ярко выраженный биогенный характер. Если мы, обеспечивая себе лучшие условия жизни, создали искусственную среду обитания, строя шахты, заводы, автомобили, самолеты и тому подобное, корнезианцы создали искусственную среду обитания, перестроив всю биосферу своей планеты. Твоя мама называет Корнезо бедной планетой, потому что любые искусственные биосистемы гораздо беднее природных. На Земле сегодня существует более семнадцати миллионов видов живых организмов, и открытия новых видов, особенно простейших и более сложных океанических, еще продолжаются. Постоянно идет процесс образования новых видов. И это несмотря на то, что немало видов человек успел уничтожить. С другой стороны, мы создали и продолжаем создавать немало новых видов, обладающих необходимыми нам свойствами. А главный наш успех – создание нового разумного вида – «тэров», тигров разумных. На Корнезо же обнаружено менее пятидесяти тысяч видов. Даже с учетом однообразия природных условий планеты разница, по сравнению с Землей, колоссальная. И образования новых видов на Корнезо, судя по всему, очень давно не происходило. Если бы аборигены разрешили нам вести археологические раскопки, мы бы всю картину изменения биосферы восстановили с большой точностью. А так мы можем опираться только на наши наблюдения за последние четыреста пятьдесят лет. Но и это позволило получить не только качественную, но и количественную картину происходящего. Мы предположили, что все виды планеты являются биоконструктами, созданными когда-то в течение не очень длительного отрезка времени, причем бабочки – одна из самых ранних конструкций, потому что все остальные виды планеты тем или иным образом полезны людям и, по-видимому, в большинстве своем были созданы после завершения эпохи войн. Бабочки, единственное живое оружие, были оставлены, видимо, благодаря своей необычайной красоте. Искусственная биосфера Корнезо представляет собой чрезвычайно точно сбалансированную систему с очень устойчивыми геномами видов. Мы на Земле еще не скоро научимся так изменять живые системы. Однако отменить законы природы невозможно. Изменчивость является имманентным свойством всего живого. Виды Корнезо, несмотря на поразительную устойчивость их геномов, все-таки постепенно изменяются. Невозможно устранить природные мутагенные факторы типа коротковолнового излучения, которым богато солнце Корнезо, космических лучей, повышенной температуры, наличия или отсутствия в окружающей среде тех или иных веществ. Предотвратить трансгенез также невозможно. И изменения климатических условий, пусть не очень существенные, тоже всегда имеют место и в каждом поколении влияют на результат естественного отбора. Все эти причины со временем приводят к накоплению изменений в геноме каждого вида, то есть к изменению тех или иных свойств организмов всех видов. Все четыреста пятьдесят лет мы улавливали и отслеживали такие изменения. Законы природы одинаковы и на Земле, и на Корнезо. Зависимость количества мутаций от времени всегда имеет характер экспоненты, если, конечно, не действуют какие-то форсмажорные факторы или не ведется целенаправленная селекция. Изучение этих зависимостей для различных видов живых организмов Корнезо дало два поразительных результата. Первый результат. Реконструкция всех экспонент в прошлое дала возможность оценить время создания биологических видов Корнезо. И оказалось, что все изученные нами виды созданы от шестидесяти трех до шестидесяти пяти тысяч лет назад. Старше всех – бабочки, этому виду – примерно шестьдесят шесть тысяч лет. Мелисса закурила. Я пытался осознать услышанное. Получалось, что, когда предки современных корнезианцев перестраивали в своих целях все живое на своей планете, предки людей занимались собиранием съедобных корешков и трепетали перед могучими неандертальцами. – Второй результат,- продолжала Мелисса,- очень печален. Последние десятилетия мутации всех видов корнезианской биосферы нарастают лавинообразно, но никакой селекционной работы никто не проводит. Поэтому полезные для аборигенов качества всех видов организмов существенно ухудшаются в каждом поколении, а лет через двадцать и вовсе исчезнут. Когда мы только зафиксировали этот процесс, мы даже предположили, что причиной резкого нарастания количества мутаций стало наше появление на планете. И только полностью построив все зависимости, мы убедились, что наш прилет практически не изменил рост экспонент, все изменения живой природы планеты – естественный закономерный процесс. Видишь ли, земляне неразумно и неэкономно использовали свои невозобновляемые ресурсы, но вовремя сумели найти в результате развития естественных наук новые их источники, в том числе выйдя за пределы своей планеты и своей звездной системы. Корнезианцы использовали свои невозобновляемые ресурсы очень экономно, но сделали ставку на бесконечные возможности ресурсов возобновляемых, биологических. Вероятно, при необходимых своевременных коррекциях биоресурсы их планеты были бы практически неисчерпаемы. Возможно, корнезианцы со временем смогли бы даже создать экосистемы, пригодные для существования в пространстве и для полетов к звездам. Может быть. Но они один раз ошиблись, и эта ошибка оказалась трагической и непоправимой. Они переоценили свои знания и опыт и сочли себя всемогущими. Головокружение от успехов. Мелисса произнесла последние слова явно как цитату, но я не знал, откуда эта цитата. – Понимаешь, Алекс, корнезианцы столь успешно изменяли свою среду обитания, что следующим естественным шагом для них стало изменение их собственного организма. И первые усовершенствования тоже были очень удачны. Они действительно единственные на планете животные-растения, потому что они сами – биоконструкты. Животных, имеющих с ними общих предков, они, видимо, не оставили в искусственной биосистеме, поскольку не нашли для них места, приносящего пользу в идеально сбалансированной очень рациональной новой биосфере. А может, эти животные погибли позже, вместе со своими разумными родственниками. Мелисса взяла новую сигарету. – Знаешь, Алекс, женщины Корнезо, собираясь вместе, часто поют на своем женском языке одну печальную песню с рефреном: «Мы все погибли на Табе». Что же произошло на материке примерно шестьдесят две тысячи лет назад? Чтобы понять причины трагедии корнезианской цивилизации, надо помнить, что из всех наук на Корнезо главной и почти единственной была биология. Та же химия была у них частью биологии, как у нас химия – часть физики. На Корнезо физика и весь комплекс естественных наук, изучающих неживую природу, судя по всем данным, развит был очень слабо. Поэтому они не понимали главного закона природы: законы каждого иерархического уровня строения материи основываются на законах более низких уровней материальных структур, но не исчерпываются ими, а обладают новым качеством, имеют принципиально новый характер. Можно сказать, их подвело недостаточное развитие философии. Или, скорее, физики. Видишь ли, корнезианцы очень хорошо работали на уровне живых структур, прекрасно разбирались в законах их функционирования. И в какой-то момент они решили усовершенствовать собственный мозг. К этой проблеме они подошли со знаниями и методами, многократно испытанными на тысячах, десятках тысяч живых систем. Но они не учли, что разумная живая система – качественно новый уровень развития материи. И то, что им удалось усовершенствовать себя как живые организмы, не было гарантией того, что они сумеют усовершенствовать себя как системы разумные. К катастрофе привело то, что первые опыты дали, видимо, очень хороший результат, и они провели массовую акцию. Ведь раньше они так всегда и поступали, и такая методика всегда себя оправдывала. Собственно, идея состояла в том, чтобы снизить затраты ресурсов, времени и усилий на воспитание и образование каждого корнезианца в отдельности, воздействовав один раз на весь разумный вид в целом. Они решили сделать простую и, казалось бы, понятную вещь: для повышения интеллектуальных способностей всех разумных существ планеты усовершенствовать мозг генетически. Корнезианским биологам, конечно, было известно, что уровень интеллекта во многом определяется свойствами памяти и способностью к обучению. Поэтому они решили увеличить на дендритах нейронов количество элементов, которые в нашем мозгу называются «шипики», и повысить пластичность их цитоскелета. Количество шипиков на дендритах определяет количество соединений между нейронами – синапсов, то есть определяет степень развитости нейронной сети. А пластичность цитоскелета шипиков, то есть их способность изменять свою форму и свойства, определяет эффективность механизма памяти и способность к обучению. Синапсы и шипики называются морфологическими корреляторами. Их количество и качество во многом определяется генетически, в том числе способностью клеток мозга вырабатывать морфологически активные вещества, стимулирующие развитие морфологических корреляторов. Технически, так сказать, проблему корнезианцы решили, определив, какие гены отвечают за выработку мозгом морфологически активных веществ. И первые опыты, проведенные, скорее всего, на представителях своей среды, ученых – кому же не хочется стать умнее,- дали, наверное, превосходный результат. И они провели тотальную акцию. Только на самых отдаленных островах кто-то, возможно, остался не охвачен. Не знаю, сразу же в первом или позже, во втором поколении, проявились побочные эффекты. Но они проявились, и в очень острой форме. Шипики корнезианцев между нейронами мозга росли прекрасно, быстро создавая плотную нейронную сеть. Не знаю, как хорошо им при этом думалось. Но биологи не учли, что сеть должна быть упорядочена и что ее структура, в первую очередь, а не плотность, определяет принципиальные свойства мозга и возможности развития личности. В мозгу так называемого неусовершенствованного корнезианца развитие и структуризация нейронной сети происходят постепенно в процессе решения мозгом тех или иных задач обработки информации. Структура такой естественным образом сложившейся сети соответствует сложности решаемых задач, и развитость ее определяется интенсивностью работы мозга. Поэтому, вероятно, опыты, проводившиеся на представителях научной элиты Корнезо, и дали замечательные результаты. В этих опытах усовершенствовались уже развитые, хорошо структурированные мозги. Массовая же акция привела к тому, что нейронная сеть начала активно развиваться и у тех жителей Корнезо, кто умственным трудом вообще не занимался. При этом, поскольку индивидуальные различия в популяции могут быть весьма существенны, у многих мужчин нейронная сеть, разрастаясь, напрямую соединяла некоторые центры в их мозгу, в том числе соединяла зоны агрессии и центры наслаждения, которые вообще-то соединены быть не должны. Существа с подобными связями в мозгу начинают убивать и причинять боль другим, получая при этом удовольствие. Последствия такого «усовершенствования» мозга ты видел в отчете о преступлениях студентов-корнезианцев. Ты наверняка читал, что случаи психических заболеваний, связанных с нарушениями структуры мозга и химических процессов в этих структурах, раньше встречались и у людей. Сейчас на Земле людей с такими отклонениями, садистов и маньяков, благодаря усилиям Комитета по Генетике практически нет. Но психологи и социологи очень внимательно следят за теми, кто перенес физические и психические травмы, кто прошел через восстановление в регенерационной камере. Кстати, отчеты о твоем состоянии после истории на «Альбине-3» я изучила очень внимательно, прежде чем приняла решение о продолжении работы с тобой как с Потенциалом. Женщины и на Земле, и на Корнезо имеют «карту» мозга, отличающуюся от мужской, и нежелательные связи в мозгу у корнезианских женщин никогда не возникали. Печальная песня «Мы все погибли на Табе» – это история о бессмысленных убийствах и мучительных смертях, это рассказ о страшной гибели женщин, детей и тех, кто не превратился в безумное животное или был слабее других. Сейчас невозможно восстановить, как именно и сколько времени продолжалось самоуничтожение цивилизации. Похоже, на Табе и на многих островах погибли не только все люди, но и все более-менее крупные животные, поскольку безумцам было все равно, кого истязать, когда не оставалось жертв-людей. Некоторые из тех, кто не превратился в кровавых маньяков, сумели выжить и сбежать на отдаленные острова. Среди спасшихся, к счастью, были биологи. Возможно, кое-кто из них осознал, к чему идет дело, еще до того, как разразилась всеобщая катастрофа, и сумел организовать хорошо спрятанные и защищенные лаборатории. Конечно, мы можем все это только предполагать, но то, что после катастрофы по крайней мере часть очень грамотных биологов уцелела и смогла работать – это точно, потому что мы видим результат их работы. Они, понимая, что потомки выживших корнезианцев неизбежно получат смертельно опасную генетическую информацию, смогли найти частичное решение проблемы. Для ее кардинального решения – восстановления генома жителей планеты – ни их жизни, ни ресурсов, очевидно, не хватило. Оставшиеся в живых биологи смогли найти морфологи чески активное вещество, замедляющее развитие «шипиков» и образование синапсов, то есть вещество, предотвращающее неупорядоченный рост сети нейронов. При постоянном поступлении этого вещества в организм корнезианца компенсируется результат генетических изменений «улучшения» мозга, но это лекарство необходимо принимать в определенных, в общем-то, индивидуально рассчитанных дозах, всю жизнь, начиная с раннего детства. Выжившие ученые успели вывести вид рыбы аху, в тканях которой содержится один из необходимых компонентов этого лекарства, и разработали примитивную технологию получения из водорослей напитка «соце», в котором содержится другой компонент. Эти два компонента в желудке корнезианцев вступают в реакцию и дают то самое необходимое лекарство. Но без постоянного контроля состояния мозга индивидуумов и подбора точных дозировок замедление развития сети трудно контролировать. У большинства корнезианцев это замедление ведет просто к значительному снижению интеллекта, а у кого-то нежелательные связи в мозгу все равно образуются. С другой стороны, любому сообществу нужны разумные активные лидеры, а женщины, даже с высоким уровнем интеллекта, на роль лидера не всегда годятся. Поэтому корнезианскому обществу были необходимы мужчины, у которых степень развития нейронной сети обеспечивает достаточно высокий уровень интеллекта, но образования нежелательных связей еще не произошло, либо эти связи существуют, но не определяют поведение человека. По сути, оставшееся на Корнезо общество нуждалось в людях, балансирующих на грани безумия. И чтобы помочь таким людям удерживаться на этой грани, удалось создать еще одно лекарство, постоянно воспроизводящееся одним из организмов искусственной биосферы Корнезо. Был создан вид водоросли, содержащей химическое соединение, стимулирующее синтез в глиальных клетках мозга органической жирной кислоты, вещества, блокирующего возбуждение, тормозящего процессы, происходящие в нейронной сети. Конечно, постоянно удерживаться в подобном «пограничном» состоянии очень сложно и ограничиваться одними химическими методами контроля весьма опасно, поэтому были приняты дополнительные меры безопасности, носящие социальный характер и введенные в ранг нерушимой традиции. Представь только себе, сколь гениальны были корнезианские биологи, которые смогли не просто получить новые виды рыбы и водорослей с требуемыми качествами, но и идеально вписать их в уже существующую отрегулированную биосистему! – Мелисса, теперь я понял, что произошло со студентами-корнезианцами на Земле. У них очень быстро, задолго до прихода следующего транспорта с Корнезо, закончилась рыба, потому что часть запаса ахи испортилась в дороге, и у них ускорилось образование морфологических корреляторов. Они сначала поумнели, а потом, когда сеть разрослась и образовались связи между центрами наслаждения и зонами агрессии, они превратились в кровожадных маньяков, поскольку водоросли, содержащей вещество-блокатор, у них с собой не было. А потом, когда плотность неправильно структурированной сети в мозгу у корнезианцев возросла еще больше, нарушились практически все функции мозга, в том числе и управление метаболизмом их организмов, и смерть всех корнезианцев была неизбежна. А скорости процессов были различны, потому что одинаковых индивидуумов нет. Мелисса кивком подтвердила, что я все понял правильно: – Я думаю, что никто из тех бедолаг так и не понял, что с ними происходило. И я не знаю, понимает ли в полной мере вообще хоть кто-нибудь на Корнезо смысл тех традиций, которых они твердо придерживаются в отношении всех деталей своего образа жизни уже десятки тысяч лет. – Но если они так соблюдают традиции, то в чем же проблема Корнезо? Ахи и водорослей там сколько угодно,- спросил я. – Да, конечно. Но все виды флоры и фауны Корнезо сейчас очень быстро мутируют, и требуемых химических веществ в них становится все меньше и меньше. Тысячу лет назад мужчине было достаточно съесть две рыбы в неделю, а сегодня – не меньше трех в день. Кстати, численность населения Корнезо ограничена именно численностью популяции ахи, и потребность разведения ее во все больших количествах вносит свой вклад в нарушение баланса биосферы. Ну, а теперь ты понимаешь, что из себя представляют гоэ? Какова их роль в обществе? Какова роль их телохранителей? В чем нуждаются гоэ? – Гоэ? Я думаю,- ответил не сразу я,- что гоэ уже имеют развитую нейронную сеть и их интеллект существенно выше, чем у других корнезианцев-мужчин. Они, видимо, постоянно балансируют на грани нормальных реакций и чрезвычайно зависят от правильного питания, являющегося фактически для них жизненно важным лекарством. Они должны употреблять в пищу и аху с соце, и водоросли для выработки блокатора. Но о роли гоэ и их телохранителей в корнезианском обществе,- нет, я не догадываюсь. – Да, тебе не хватает информации. Телохранители, как мы их привыкли называть, это на самом деле – стражи гоэ. Гоэ представляют для других корнезианцев огромную опасность. Телохранители охраняют аборигенов от гоэ, а не гоэ от аборигенов. Известны случаи, к счастью, очень редкие, когда гоэ не удерживались в своем балансировании на грани безумия, но оставались достаточно хитрыми, чтобы улучить момент и избавиться от своих охранников, попросту убить их. Видишь ли, телохранителями становятся люди с определенными врожденными дефектами мозга, которым не грозит стать маньяками, но при этом им невозможно и поумнеть ни при каких условиях, им даже аху можно не есть. Их долго и упорно буквально натаскивают на выполнение очень простых функций, и, когда их обучение окончено, они весьма надежны, являясь, скорее, машинами, чем разумными существами. И гоэ их обмануть очень трудно. Гоэ удавалось обманывать и убивать своих телохранителей только в исключительных ситуациях, когда гоэ использовали какие-то природные форсмажорные обстоятельства, вроде поражения одного из телохранителей разрядом молнии. На островах, где гоэ становились безумными, обычно никого в живых не оставалось, очень редко кому-то удавалось ускользнуть на соседний остров, и тогда устанавливали блокаду, пока не наступала смерть безумного гоэ. А были случаи, когда никто не успевал сообщить о беде, и тогда безумный гоэ, было и такое, добирался и до соседнего острова. Главная функция гоэ, хотя он участвует в решении некоторых практических вопросов в поселениях, состоит в контроле за состоянием мужчин острова. Все начинается с момента рождения. Гоэ умеют определять наиболее предрасположенных к агрессии особей, как только они появляются на свет. И таких младенцев немедленно уничтожают. Мальчик вообще не считается родившимся, пока его не одобрит гоэ. Мы давно заметили, что число младенцев в поселениях почти всегда меньше числа родивших женщин, но долго не понимали почему. Нам просто не приходило в голову, что некоторых новорожденных сразу убивают и их матери никак не выражают свое горе. Вот если умирает ребенок, считающийся рожденным, то горе родителей очевидно. Кстати, если гоэ одобрил рожденного мальчика, но заметил опасные признаки позже, его тоже сразу же уничтожают, в любом возрасте. Функцию палача выполняет также гоэ. Беда последних десятилетий в том, что мутации лавинообразно нарастали и среди разумного вида Корнезо. И несколько островов обезлюдели за последние десятилетия, как нам удалось установить, потому что традиционные признаки приближения, состояния безумия, известные гоэ, стали гораздо менее очевидными. Да и форма безумия, похоже, тоже стала несколько иной, более изощренной и не всегда приводящей к быстрой смерти маньяка. У нас есть все основания предполагать, что судьба пропавшей двенадцать лет назад экспедиции была ужасна. Но вот только до сих пор не понятно, куда делся сам танк. Мелисса взяла сигарету. – Да, еще гоэ отбирают мальчиков на роли будущих гоэ и телохранителей. Покидая остров, они забирают отобранных детей с собой на остров Анайри для обучения. А вот женщины во всех этих процессах не участвуют. Конечно, есть риск стать жертвой маньяка или родить сына, которого сразу же или когда-нибудь позже безжалостно уничтожат или увезут навсегда на Анайри. Но такова жизнь на Корнезо уже более шестидесяти тысяч лет. До сих пор такой образ жизни позволял корнезианцам выживать как виду. Но, конечно, никакого прогресса, восстановления былого уровня цивилизации быть не могло, поскольку половина населения, сильная и активная, все эти тысячелетия вынужденно держалась на, скажем так, крайне невысоком уровне развития интеллекта. И общество Корнезо не деградировало окончательно только благодаря женщинам. Они взяли на себя роль хранителей знаний, учителей и воспитателей. Их мозг, действительно усовершенствованный, обладает прекрасными возможностями в части запоминания огромных массивов любой информации. К сожалению, в отношении логического мышления дело обстоит несколько хуже. Поэтому все долгие тысячелетия сохранялось и передавалось все информационное наследие погибшей цивилизации, все, что удалось спасти и собрать после катастрофы, но вот развить и даже просто полноценно использовать хранимые знания было на планете некому. Более того, прекрасная память хранительниц информации привела и к некоторым негативным последствиям. Ты обратил внимание, что на Корнезо практически нет книг и других письменных источников? Мужчины, кроме гоэ, писать и читать вообще не умеют, им эта наука дается с огромным трудом. А женщинам записи вообще ни к чему, они все прекрасно помнят и устно передают знания следующему поколению женщин. Хотя и читать, и писать они, безусловно, умеют. Есть сделанные со спутников видеозаписи уроков математики, проводимых, естественно, с девочками. Ясно, что пытаться учить математике мальчиков никому и в голову не придет. Так вот, занятия проходят на берегу океана. Учительница рисует веткой на песке математические выражения, девочки внимательно смотрят и запоминают, пока волна не смывает написанное. А изучают они дисциплины, подобные математическому анализу, топологии, тензорному анализу, теории групп. И никаких учебников, никаких тетрадей. Все книги, оставшиеся после трагедии, за десятки тысячелетий рассыпались в прах, и никто не стремился их воспроизводить, переписывать, восстанавливать. Думаю, женщины в любой момент смогут их написать заново, слово в слово, знак в знак, если захотят или если это будет им нужно. Как видишь, мы лишены возможности работать с их письменными источниками информации. А из уст корнезианцев мы всегда слышим только ложь. Если бы не наши записывающие устройства, «жучки», саму идею которых корнезианцы даже вообразить себе не могут, мы до сих пор ничего и не понимали бы в происходящем. – Но почему аборигены нам лгут? Вы это понимаете? – Думаю, да. Но сначала подведем итог биологической составляющей проблемы Корнезо. Итак, имеется искусственная всепланетная биологическая среда обитания, целью существования которой является обеспечение жизненных потребностей разумного вида, создателя и центрального элемента этой среды обитания. Свойства всех ее элементов стремительно изменяются, и соответственно растет разбалансировка их взаимодействия. Такая ситуация требует проведения немедленной коррекции, но разумный вид провести корректировку не способен. Более того, разумный вид представляет собой «бомбу на предохранителе», которая вот-вот взорвется, потому что «предохранитель», также элемент биосферы, кардинально изменяет свои свойства и вскоре перестанет быть предохранителем. Очевидно, что без внешней помощи корнезианцам не выжить. Мы можем решить биологическую проблему планеты, но этому мешает проблема социально-психологическая. Давай попробуем понять, почему корнезианцы не хотят осознать происходящее, не просят нашей помощи, лгут и нам, и себе. Хотя я думаю, что подавляющее число аборигенов ни себе, ни нам по большому счету не лгут и ничего не скрывают. Они даже не задумываются и не пытаются анализировать смысл традиций, в соответствии с которыми строится их жизнь. Мужчины – в силу своей «недалекости», как мы это часто называем, а женщины – потому что размышления о смысле жизни не входят в их обязанности в силу тех же традиций. Женщины – просто запоминающие и передающие информацию устройства. И практически вся информация, которую содержат их головы, не имеет, на их взгляд, никакого непосредственного отношения к их повседневной жизни, так о чем же размышлять? Более того, я полагаю, что они и не понимают толком наших вопросов, потому что их жизнь представляется им совершенно естественной и единственно возможной. Они рождаются в мире, устроенном определенным образом, и в течение жизни не сталкиваются ни с какими другими вариантами мироустройства. На всей планете все живут совершенно одинаково, и образ их жизни неизменен уже больше шестидесяти тысяч лет. Нам трудно это себе вообразить, однако это именно так. – Мелисса, а как же мы? Ведь мы, земляне, живем совершенно иначе, и, когда они смотрят наши фильмы и пьесы, они видят совершенно другую жизнь! – Ты так думаешь? Ты знаешь, что наша жизнь другая, потому что видишь ее изнутри. А внешние проявления бытовой жизни очень похожи. Да и ты сам несколько часов назад представить себе не мог истинное положение вещей, принципиальные отличия жизни корнезианцев от жизни землян. Ты видел всего лишь кое-какие мелкие своеобразия и пару не столь уж важных загадок в цивилизации Корнезо. Не правда ли? Скажу тебе больше. Ты сам живешь в мире, который кажется тебе совершенно естественным и единственно возможным, а так ли это? Ведь тысячу лет и три тысячи лет назад на Земле жизнь была совершенно иной, и для людей тех времен именно та их жизнь представлялась совершенно естественной и единственно возможной. Если человек не жил в разных странах, в разные эпохи, в разных традициях, он подсознательно автоматически полагает, что все живут так же, как он, и не способен в принципе определить, что в его жизни является особенным. Ну, например. На Корнезо мужчины каждый день едят аху и пьют соце, а на Земле мужчины каждый день едят хлеб и пьют алкогольные напитки. Все выглядит совершенно аналогично, не правда ли? Разница только в мелких конкретных деталях – что именно едят и что именно пьют. Как увидеть принципиальные отличия происходящего? Понимаешь, о чем я говорю? Это – проблема при рассмотрении ситуации для обеих сторон. – А их запреты для нас? – Так и у нас есть свои запреты. Разве мы демонстрируем корнезианцам все, что мы делаем? – Но запреты на посещение Табы? На вывоз животных с планеты в живом и мертвом виде? – А вот это вопрос к гоэ. Я полагаю, что они – единственные, кто хоть в какой-то степени понимает смысл традиций и их причины, кто знает историю своей цивилизации, кто устанавливает запреты и понимает, почему эти запреты установлены. Кстати, среди тех знаний, что передаются бесконечными поколениями женщин, исторических сведений нет вообще. Я думаю, что исторические хроники Корнезо существуют в письменном виде и хранятся на Анайри, и, возможно, там хранятся не только исторические хроники. А утаивают гоэ от нас историю своей цивилизации по причине, которую можно приблизительно назвать стыдом. Есть в мужском языке редко употребляемое, я бы сказала архаическое, понятие, которое можно приблизительно перевести как «утрата лица», «потеря чести», «постыдная ситуация», «недостойная правда». Представь, что могут чувствовать жалкие потомки некогда великой цивилизации, способные лишь с трудом поддерживать свое примитивное, что они хорошо понимают, существование, перед лицом могучей цивилизации, осваивающей одну звездную систему за другой? И при этом потомкам надо признаться и в роковой ошибке далеких предков, и в своей неспособности исправить эту ошибку… Кроме того, они знают, что мы давно порицаем убийства разумных существ и даже животных стараемся не убивать без крайней необходимости, выращивая животные белковые продукты питания на фабриках путем клонирования тканей отобранных образцов. А им надо признаться, что они постоянно умерщвляют потенциально опасных разумных собратьев, включая новорожденных детей. Что все чаще и чаще они не успевают распознать и предотвратить превращение обычного рыбака или ремесленника в хитрого и изобретательного преступника, сеющего вокруг без разбора ужас, муки и смерть. И что каждый из них, гоэ, в любой момент может стать таким же преступником, перестав быть существом разумным. Как признаться в этом? Нет, они хотят оставить все это своим внутренним делом. «Каждый человек имеет право на свободу своих мыслей и действий, пока это не нарушает такие же права других людей. Каждая цивилизация имеет право на свои духовные ценности, свои цели, свой образ жизни и свободу действий, пока это не нарушает такие же права других цивилизаций». Этот наш принцип они усвоили очень хорошо. – Мелисса, но как же наша экспедиция? – Алекс, расследование зашло в тупик. Мы не знаем точно, что произошло. Все – только наши догадки, переходящие в твердую уверенность. Но доказательств нет никаких. А события на Земле со студентами-корнезианцами мы скрыли сами, потому что тогда еще ничего не понимали, но хотели избежать конфликта с Корнезо и ухудшения отношения населения Земли к корнезианской цивилизации. Зато эта трагедия помогла разобраться в ситуации на Корнезо и найти способ помочь корнезианцам. Начинающаяся сейчас операция не могла бы состояться, если бы не образцы тканей аборигенов, которые мы предусмотрительно сохранили. И Корнезо ничто уже не могло бы помочь, разве что мы должны были бы выкрасть невинных, ни о чем не подозревающих корнезианцев и исследовать их. – И, знаешь,- помолчав, сказала твердо Мелисса,- я отдала бы такой приказ. – Мелисса, но разве те же гоэ не понимают, что все изменяется, рассыпается на глазах, что они все вот-вот погибнут, что исчезнет вся их раса? – Нет, не понимают. Алекс, ни ты, ни любой землянин не можете себе вообразить, что означает для разумного вида, носителя коллективной памяти, шестьдесят тысяч лет стабильного существования в одних и тех же крайне благоприятных условиях. Две, а то и три тысячи поколений жили в неизменных условиях. А тут прилетают чужие дяди и тети и сообщают, что вот-вот все изменится? Да у них само слово, обозначающее общее понятие «изменение», существует только в женском языке и обычно употребляется в сугубо научных целях. А в общеупотребительном языке существуют только слова, означающие конкретные узкоутилитарные и бытовые понятия: «изменение направления ветра», «возрастное изменение человека», «изменить прическу» и тому подобное. Понимаешь, не изменение вообще, а изменение конкретной характеристики конкретного объекта! А ведь язык, как ты знаешь,- наиболее полная качественная информационная модель реальности, созданная коллективным сознанием сообщества. Осознано обществом существование какого-то явления – есть слово для его обозначения, существует в общественном сознании конкретное или абстрактное понятие – есть слово. Нет слова в языке – нет явления и нет понятия ни в общественном, ни в личном сознании. То есть, поскольку в корнезианском языке нет слова «изменение», то и в сознании даже наиболее интеллектуально развитых представителей корнезианской цивилизации нет мысли о самой возможности изменений в их жизни. А когда эти изменения невозможно будет игнорировать, будет уже слишком поздно. Мы многократно пытались обратить внимание разных гоэ, а не только гоэ острова Лалуэ, на факты типа «непослушных» и «инициативных» бабочек, а они успокаивали себя и нас тем, что такое случалось всегда. Систематических наблюдений никто на планете никогда не вел и не ведет и представления об анализе статистических данных не имеет! Понимаешь, у них теоретические знания, та же математика,- отдельно, а жизнь- отдельно. Знания, в соответствии с их традициями, должны без искажений передаваться следующим поколениям, а жизнь должна идти в соответствии с установленными раз и навсегда правилами. Все! И шестьдесят тысяч лет это великолепно срабатывало! Я удивляюсь, что при подобном подходе корнезианцы вообще до сих пор еще существуют, поскольку не могу понять, как же они все-таки решились увеличивать потребление ахи сверх ранее принятого и как пошли на увеличение разводимого количества ахи. Конечно, они смутно ощущают, что что-то идет не совсем так, как во времена дедов и прадедов, но стараются этого не замечать и об этом не задумываться. Как страусы на Земле, которые при опасности прячут голову в песок. Увы, песок заканчивается. Знаешь, Алекс, мы устали пытаться им что-либо объяснить. Корнезианцы ведь больше всего боятся, что они сами должны будут что-то объяснять нам. Поэтому мы, селферы, решили принимать меры, не дожидаясь, пока гоэ созреют для диалога под давлением критических обстоятельств. Да вот беда: времени у нас оказалось меньше, чем мы рассчитывали. На Корнезо последние десять лет все чаще стали пропадать местные жители. Теперь ты понимаешь, что это означает? А с предпоследним рейсом лайнера, «Олассона», пришедшего с Корнезо, мы получили информацию, что в некоторых районах жители покидают родные острова. Понимаешь, они целыми поселениями бегут с островов, где их предки жили десятки тысяч лет! Таких районов четыре, три из них – вблизи материка, один – в высоких южных широтах. В этих районах последнее время обнаруживают лодки и корабли без экипажей и пассажиров, такие «Летучие голландцы». Мы в Департаменте «Корнезо» считаем, что это районы, где обосновались не отдельные маньяки, а целые их банды. Только мы никак не можем найти их базы, никакие съемки со спутников не помогают, не понимаю, почему. Нужны другие методы, но селферов там сейчас только шесть, им не справиться. Мы же больше медлить не можем. Каждый день становится, возможно, последним для кого-то из мужчин, женщин и детей. – Мелисса, но в чем смысл операции, что мы будем делать? – Алекс, на сегодня достаточно. Я хочу, чтобы ты обдумал то, что сегодня узнал. В конце концов, ты же не профессиональный биолог. Потом, на корабле, когда у тебя будет свободное время, я дам тебе подробные материалы. Но если завтра у тебя возникнут вопросы, ты мне их задай. А когда ты будешь уверен, что понимаешь все, происходящее на Корнезо, я тебе расскажу о смысле и плане операции. Завтра я планирую слетать к Шерру. Во вторник ты сможешь повидаться с родителями и собраться, в среду мы с тобой должны быть на Марсе, на Заводе Двигателей, а потом, с Марса, сразу отправимся в Лунные Доки. Так что у тебя свободен только сегодняшний вечер. В твоем распоряжении часа полтора, чтобы поплавать, погулять и отдохнуть, а потом приходи обедать – или, скорее, ужинать? – ко мне на веранду. С этими словами Мелисса собрала с кресла свои полотенца, сложила документы в чемоданчик и ушла вверх по гранитной лестнице. С ее уходом я ощутил внутри какую-то пустоту. Все мне стало как-то неинтересно. Я прыгнул в бассейн, но никакого удовольствия плавание мне не доставляло. Тогда я выбрался на солнечную сторону, постоял немного, чтобы обсохнуть, оделся и, прихватив влажные полотенца, отправился в свой коттедж. Мелисса дала мне время на отдых, но я не знал, куда себя деть. Ничем заниматься не хотелось. Я послонялся по комнатам, постоял на террасе, посидел в плетеном кресле у фонтана. Время тянулось так медленно… Я с трудом дождался момента, когда уже можно было отправиться к Мелиссе. Когда я подошел к ее коттеджу, она уже сидела на веранде за накрытым столом. Увидев ее, я мгновенно успокоился и вновь почувствовал вкус к жизни. Оказалось, что я изрядно проголодался. На первое был вчерашний борщ, ставший сегодня, кажется, еще вкуснее. А на второе – отбивные. Я старался себя контролировать и, когда моя рука потянулась за третьей отбивной, сумел руку остановить. Я внутренне гордился этой маленькой победой над своей природной сущностью, в честь чего позволил себе съесть пару кусков волшебного торта, который конечно же испекла Валентина Петровна. Весь обед Мелисса молчала. Мне показалось, что она чем-то то ли расстроена, то ли озабочена. И действительно, после обеда она привычно закурила сигарету и обратилась ко мне: – Алекс, я решила несколько изменить наши планы. На Завод Двигателей, на Марс, мы полетим завтра, встать надо будет довольно рано, часов в восемь. А к Шерру в гости отправимся через пару дней. Возможно, тебе не удастся увидеться с родителями до отлета на Корнезо. – Ну, ничего страшного, я тогда сегодня с ними поговорю. Вещей каких-то необходимых у меня там не осталось, так что в этом смысле нет никаких проблем. А почему вы решили поменять планы? Что-то случилось? Мелисса едва заметно поколебалась: – Нет, ничего не случилось. Просто мне кажется, что мне надо быть на Марсе завтра,- и закурила новую сигарету. Я решился спросить: – Мелисса, мне интересно, почему вы курите, и так много? Вы ведь не ощущаете того, что чувствуют при курении люди? – Господи, ты еще многого не понимаешь… Я могу чувствовать все, что угодно. И то, что чувствуют люди, и то, что ни один человек ощутить не в состоянии. Например, куря сигарету, я могу с большой точностью определить химический состав вдыхаемого дыма. С другой стороны, в отличие от людей, ни никотин, ни смолы, ни любые иные вредные для человека вещества никакого вреда принести мне не могут. А вообще, мы, селферы, хотим получать от жизни все мыслимые удовольствия. Сигареты, вино, вкусная еда… Вот возьмем, например, пищу. Селферы могут строить свои тела практически из любого вещества, но когда существует выбор, мы хотим получать от еды удовольствие. Мы можем выдерживать немыслимые для человека нагрузки, черпая энергию с разных уровней строения материи, мы можем жить без сна, мы можем выжить в невероятных для человека условиях. Но каждому из нас, после того как он сумел ВЫЖИТЬ, очень хочется пожить в комфорте, пока есть такая возможность. И если есть возможность спокойно полежать, поспать, развлечься, мы редко этим пренебрегаем. Ты видишь, что все мы в обычных условиях сохраняем свой прежний человеческий облик, конечно, в существенно улучшенном варианте. И это не только для того, чтобы лучше вписываться в человеческое общество, нет. Это в первую очередь для себя. Нам нравится чувствовать себя людьми. Конечно, людьми без болезней, без жестко детерминированных потребностей, без ограничения возможностей. И получать все удовольствия, доступные людям. Понимаешь, какими бы иными физически мы ни были, вот здесь,- Мелисса тронула висок,- мы по-прежнему люди. Ну, почти во всем – люди. У каждого из нас остались привычки и предпочтения, которыми мы обладали, когда были обычными людьми. Конечно, любой из нас может существовать и как мужчина, и как женщина, и как какое-то совершенно невероятное существо, какого нет в природе… Мы пробовали все это… И когда есть необходимость, каждый из нас становится таким, каким требуется стать. Понятно, что мы все разные и кто-то из нас больше склонен что-то в себе менять, кто-то – меньше. Но у каждого есть свой любимый образ, в котором он чувствует себя наиболее естественно и удобно. Вот я, например, лучше всего чувствую себя именно в том виде, в котором ты видишь меня сейчас. И когда есть возможность, я хочу быть именно такой – человеком, женщиной… И чувствовать, как человек… Поэтому я сознательно позволяю себе, и даже лелею, какие-то чисто человеческие привычки, мелкие недостатки и безобидные пороки, прихоти и даже очевидные несовершенства. И не только я. Все селферы. Все эти мелочи помогают нам чувствовать себя все еще людьми. Да, в этом парадокс. Мы понимаем, что мы уже не люди, но по-прежнему остаемся во многом, очень во многом людьми… Мы, селферы, конечно же часть человечества, но… Когда ты познакомишься с селферами поближе, ты увидишь, что они гораздо интереснее обычных людей. И вовсе не потому, что совершеннее и талантливее. И даже не потому, что имеют несравнимо больший опыт и объем знаний. Нет, в первую очередь потому, что селферы более разнообразны, более ярки, более человечны, как ни парадоксально это звучит, чем обычные люди. Знаешь, нынешнее человечество немного скучновато. Вы все какие-то слишком правильные, какие-то вяловатые. Видимо, дело в том, что нынешний мир – это устойчивый мир изобилия и безопасности. А изобилие и безопасность расслабляют. Боже мой, да самая опасная профессия в сегодняшнем мире безопаснее мирной жизни обывателя прошлых тысячелетий! В двадцатом веке человек каждый день, отправляясь на самую обычную работу, рисковал не вернуться домой гораздо сильнее, чем вы, отправляясь в полет за пределы освоенного пространства! Представь, в конце XX века только в автомобильных авариях гибло триста тысяч человек в год! А были еще и другие виды транспорта, и бытовые аварии, и производственные, и теракты… Я уже не говорю о постоянно то тлеющих, то разгорающихся войнах! А болезни, о которых люди сейчас даже представления не имеют? И не забывай, что в прошлом все смерти были необратимы. А сейчас? Рекорд количества обратимых смертей принадлежит океанологу Паулю Смирнову. Он восстанавливался девятнадцать раз и умер от старости в возрасте двухсот сорока семи лет! А в самый трагический год этого века, в год гибели станции «Альбина-3», неестественных смертей во всем занимаемом человечеством пространстве зафиксировано менее шести тысяч. Причем из них почти тысяча человек восстановлены в регенерационных камерах, то есть необратимо погибли практически только люди на «Альбине-3». …Видишь ли, всегда, что-то приобретая, мы что-то утрачиваем. Да, я сама делала все возможное и невозможное, чтобы наш мир стал именно таким, как сейчас, изобильным и безопасным. А теперь я не знаю, действительно ли так уж хорош этот современный мир. И дело не только в том, что сегодняшний мир кажется мне скучноватым. Меня беспокоит вопрос: сможет ли человечество отстоять этот свой мир, если возникнет угроза его гибели? Сможете ли вы сражаться за него, стоять до последнего, стоять насмерть, стоять даже тогда, когда уже нет никакой надежды, и выстоять? И кто из вас, людей, встанет в строй, когда понадобятся все, кто только способен держать оружие? Сколько вас в этом строю будет? Или большинство будет ждать, что, как всегда, кто-то другой придет и спасет их? Понимаешь, вы очень рассудочные, уравновешенные и рациональные. Вам не хватает страстности, отчаянности, упрямства, пусть даже в своих заблуждениях, вам не хватает сильных чувств… Конечно, вы никогда не жили «на краю»… Но уже поздно. Давай отдыхать. До завтра! Я отправился к себе. То, что я услышал сегодня от Мелиссы и о Корнезо, и о селферах, необходимо было обдумать. Но я чувствовал, что слишком устал – не физически, а морально, и решил сразу лечь спать, поскольку прошлой ночью толком не выспался. Завтра мне хотелось быть в приличной форме, тем более что завтрашний «день», как я прикинул, мог продлиться часов примерно тридцать пять. С этими короткими перелетами между объектами внутри Солнечной системы всегда так: прилетаешь в нужную тебе точку, как назло, то рано утром по местному времени, то поздно вечером. Завтра, судя по всему, мы появимся на Марсианском Южном Заводе Двигателей, когда там будет раннее утро, а мы к этому моменту уже часов десять как будем бодрствовать. Разве что в полете удастся вздремнуть. Я уже направился в ванную, когда вспомнил, что забыл позвонить родителям. Я вернулся в гостиную и звякнул им по комму. Я специально отключил видеоканал и включил режим, не позволяющий определить мои координаты, чтобы они не видели обстановку, в которой я нахожусь, и не задавали лишних вопросов. Я хотел, чтобы они считали, что я звоню с Лунной Базы, куда, как я им сказал, я и отправился вчера – только вчера! – утром. На звонок ответил отец, и тут же подключилась и мама. Я сообщил им о своем новом назначении в Департамент Патруля и Разведки и об участии в «испытательном полете» на «Маджипуре» с последующим отпуском на Корнезо. Родители очень обрадовались и бурно поздравляли меня, хотя мама спросила дрогнувшим голосом: – А в этом Департаменте работа не опасная? Она, конечно, не могла забыть Серегу Краммера. Я ее успокоил, что сам в разведку летать не буду, а стану канцелярской крысой, что маму очень утешило. Но гораздо сильнее сообщения о моем новом назначении родителей взволновало известие о неожиданно выпавшей мне возможности провести отпуск на Райском Местечке. По поводу самого полета на Корнезо мама немного посокрушалась, что я полечу на «Маджипуре», а не на «Олассони», поскольку романы Йоргана Войновского ей нравились гораздо больше «Маджипурского цикла» Силверберга. Отец попросил, если меня это не слишком затруднит, привезти ему в подарок что-нибудь из подлинных предметов быта аборигенов, а не сувенирную поделку. Потом мама вспомнила, что как-то видела у одной знакомой изумительное ожерелье из корнезианских раковин, совсем не похожее на те, что продают в земных магазинах, и стала мне его описывать. Сначала я внимательно слушал, но потом решил, что на слух я скорее воспринял бы описание конструкции ВР-двигателя, чем этого ожерелья, и попросил маму набросать примерный рисунок желаемого ювелирного чуда и отправить изображение на мой комм, поскольку так будет надежнее. В конце концов мы попрощались. С чувством исполненного долга я отправился спать. Погасив свет, я попытался сосредоточиться и свести воедино все, что знал о Корнезо раньше и что узнал сегодня. Мелисса явно меня переоценила, ожидая от меня вопросов по существу дела. Моих познаний в области биологии как раз было достаточно, чтобы понять и принять ее объяснения, но явно не хватало для их критического анализа и для возникновения дополнительных вопросов или собственных идей по поводу предстоящей операции. Я никак не мог сообразить, каким именно образом селферы будут спасать Корнезо. И это был единственный созревший у меня вопрос. Вопреки моим опасениям, заснул я быстро, этой ночью кошмары меня не мучили, и никаких снов я вспомнить потом не мог. Кроме одного. Уже утром мне приснилось, что Мелисса подошла к моей постели, присела на край, наклонилась ко мне и коснулась своей щекой моей щеки. Легкое, как дуновение ветерка, прикосновение было невероятно приятным. Я немедленно открыл глаза. Комната была пуста, дверь закрыта. Это был только сон, но ощущение невесомого прикосновения, бесконечно нежного и одновременно сладостно-обжигающего, было гораздо более реальным, чем ощущение всех вместе взятых реальных поцелуев в моей жизни. Было уже почти восемь. Я встал и пошел в ванную. Когда я взглянул в зеркало, то увидел, что на моей правой щеке сквозь загар отчетливо розовеет пятно, след приснившегося мне прикосновения Мелиссы. Я автоматически проделал все утренние процедуры, время от времени поглядывая в зеркало. Пятно не исчезало. Я, конечно, знал о стигматах и прочих фокусах человеческого организма, как бессознательных, так и управляемых. Все они определялись наличием в мозгу человека связи между программами, управляющими функциями человеческого организма, и другими программами обработки информации. Но раньше я ничего подобного за собой не замечал. Интересно, теперь что, все события моих снов будут отражаться на реальном состоянии моего тела? А если мне, например, опять приснится «стерилизация» в плазме двигателя после посещения «Альбины-3»? Что, придется опять ложиться на регенерацию? Не хотелось бы. Не говоря уже о том, что за сон никто еще наград не получал. Шутка. Никакая награда не нужна, лишь бы никогда ничего подобного испытывать больше не пришлось. С этими тревожными размышлениями я облачился в поджидавшую меня форму и вышел из коттеджа, колеблясь, должен ли я сам связаться по коммуникатору с Мелиссой, или лучше подождать, когда она свяжется со мной сама. Не прошло и двух минут, как тренькнул мой комм, и Мелисса спросила хрипловатым голосом: – Ты уже проснулся, Алекс? – Да, мэм, проснулся и готов приступить к службе, мэм! – Сегодня служба начинается с завтрака. Приходи. Через минуту все будет готово. Когда я подошел к коттеджу Мелиссы, Валентина Пет ровна заканчивала накрывать на стол. – Доброе утро, Мелисса! Доброе утро, Валентина Петровна! Спасибо за завтрак, спасибо за обед! В жизни не ел такого волшебного торта, да и все остальное! А отбивные! – Доброе утро, сэр! – ответила мне домоправительница. Она улыбнулась в ответ на мои слова, но решила сегодня в разговоры не вступать и быстренько ушла. Мелисса, одетая в адмиральскую форму, уже сидела за столом и делала себе бутерброд с сыром. Я сел в кресло напротив и взглянул на нее. Я не сразу понял, что вижу, тем более что прядь светлых волос отчасти прикрывала ее опущенное лицо. Но когда она подняла голову, я хорошо разглядел на ее правой щеке точно такое же розовое пятно, как и у меня. Мелисса посмотрела мне прямо в лицо и тоже не могла не увидеть пятно на моей щеке. Она поднесла ладонь к своему лицу и потрогала пятно. Я первый раз увидел, как Адмирал столь откровенно не смогла скрыть своих чувств. Она совершенно очевидно была изумлена. Что же говорить об охватившем меня смятении? Я сделал вид, что ничего не замечаю, и наклонился к тарелке, что-то цепляя вилкой на ближайшем блюде и перекладывая это что-то на свою тарелку. В голове у меня не было ни одной мысли. Мелисса не произнесла ни слова. Когда я решился поднять глаза, она абсолютно спокойно что-то жевала, глядя в свою тарелку. Пятна на щеке у нее уже не было. Я совершенно не помню, что мы ели в то утро на завтрак. Я, наверное, машинально сжевал бы все, что было на столе, включая салфетки, но в какой-то момент Мелисса привела меня в чувство. Будто ничего необычного никто не заметил, она спокойно обратилась ко мне: – Алекс, тебе двадцать минут на сборы, потом подходи к внутренним лифтам. Форма одежды – официальная зимняя, в меха облачаться прямо сейчас,- она усмехнулась,- совсем не обязательно, но взять надо. Вернувшись в свой коттедж, я сразу подошел к первому же зеркалу. Особенно вглядываться было ни к чему, пятно было на месте, разве что немного побледнело. Что делать, я был пока не селфером, а только Потенциалом и сознательно управлять своим организмом еще не умел. Я понимал, что во мне происходят изменения, но контролировать их я пока не мог. К сожалению, при этом, как при любых переменах, отрицательные последствия уже налицо, в буквальном смысле этого слова, а положительных можно вообще никогда не дождаться. Но что же случилось? Конечно, Мелисса ко мне не приходила. Я видел сон. Пусть мое пятно – нечто вроде бессознательно возникших стигматов. Хорошо. А пятно Мелиссы? У нее что, тоже стигматы после сна? И что же, нам снился один и тот же сон? И какой сон!!! Бред. Такого не может быть. «Все это – простая случайность, следы от подушек, забудь»,- сказал мне мой здравый смысл. «Хорошо,- согласился я,- забуду»,- и сделал вид, что забыл. Собраться в поездку мне было просто. Я бросил в свой кофр личные мелочи и, скорее, как дань традициям, несколько предметов белья и одежды из богатой коллекции в шкафах. На самом деле все необходимое для любых путешествий и приключений уже было на мне – моя форма. Можно пройти пол-Галактики, не испытывая ни малейших неудобств, если на тебе твоя космофлотская форма, одно из выдающихся достижений человечества. Основное место в кофре заняла меховая форменная куртка, новая, заботливо приготовленная для меня Мелиссой, поскольку моя собственная осталась на «Джо»,- я же улетал с Луны на Землю в отпуск в жаркие степи. Форменная меховая куртка, естественно, была излишеством, поскольку космофлотская форма являлась квазиживой конструкцией, превращавшейся при необходимости в скафандр, который позволял не только зимовать в Антарктиде, но и находиться автономно в открытом космосе не менее трех недель. Рекорд составлял сто двадцать семь дней пребывания в пространстве, после чего человек был без потерь восстановлен в регенераторе. Каждый первокурсник в Академии к концу первого семестра получал специально для него выращенную форму и в течение всех последующих девятнадцати семестров адаптировал ее к себе, изучал ее возможности, учился ею управлять. Курс «Форма» был одним из основных курсов в Академии, и я особенно гордился своими результатами на зачетах, соревнованиях и экзаменах по этому курсу. Я любил свою форму. Мы с ней, правда, не побили ни одного рекорда, но всегда показывали превосходные результаты. Например, превращение формы в скафандр полной защиты мы проделывали за 7,2 секунды, а абсолютный рекорд равнялся 6,84 секунды. Да, моя форма меня не подвела, спасла мне жизнь тогда, после «Альбины-3». Сейчас я носил ее клон, с которым вполне сжился, хотя в серьезные переделки, к счастью, с ним пока еще не попадал. Я в срок вышел к лифтам, через несколько секунд появилась Мелисса. Мы спустились в ангар, сели в тот же ее флаер, на котором летели в субботу, и поднялись над островом. – Алекс, нам лететь совсем близко, яхта ждет нас в Редроке. Редрок был большим космопортом на западе Сахары. Когда-то там, наверное, над песчаными барханами действительно возвышалась красная скала, но давно уже ни скалы, ни барханов в Редроке не было и в помине. Огромный космопорт, самый большой во всей Северной Африке, разрастался с каждым годом, тесня апельсиновые и лимонные рощи. От прежней Сахары, великой пустыни, осталось четыре заповедника, а всю остальную площадь занимали курорты и плантации цитрусовых. Конечно, на Земле практически все производство сельскохозяйственной продукции давно было переведено на подземные заводы, где, клонируемые по лучшим образцам, выращивались продукты питания, и на орбитальные станции, в колоссальных оранжереях которых в невесомости круглогодично плодоносили могучие помидорные деревья, лиано-подобные картофельные кусты и бог знает что еще. Но были отдельные культуры, которые еще занимали значительные площади на поверхности Земли. Вот цитрусовые, например, почему-то плохо приживались в космических оранжереях. Зато в Сахаре они трижды в год давали сказочные урожаи. Вскоре флаер подлетел к Редрокскому космопорту. Мелисса направила флаер в облет гражданского порта, севернее, туда, где находился огороженный и охраняемый военный порт Космофлота, не многим меньше гражданского. Приземлившись, Мелисса по разметке посадочной плиты подвела флаер прямо к небольшой яхте. У трапа яхты нас ожидали три человека команды и лейтенант, который сразу поднялся в кабину флаера, и Мелисса передала ему управление своей машиной. Когда мы выбирались из кабины, я взял в одну руку свой кофр, а другую протянул к кофру Мелиссы. Она тоже взялась за ручки своего кофра: – Алекс, это мой кофр. – Мелисса, но я учусь ухаживать за вами! – Да, действительно, извини, я совсем забыла. Ты прав, надо заранее тренироваться. И не только тебе. Я, честное слово, уже не помню, когда кто-то нес мой багаж. Конечно, такие мелочи очень важны, ты молодец, что обращаешь на них внимание. Пожалуйста, ты и дальше веди себя как ухаживающий за мной кавалер, и не стесняйся меня поправлять, если я об этом буду забывать и по привычке быть Адмиралом, а не слабой женщиной буду мешать тебе проявлять галантность. Про себя я подумал, что мне-то как раз надо постараться не забывать, что Мелисса все-таки Адмирал, мой непосредственный командир. А то последние двое суток этот факт все время как-то ускользал из моего сознания. О том, что она – селфер, а я – ее Потенциал, я еще помнил. Пока. Но я чувствовал, что мой сегодняшний сон непостижимым образом разрушил некий барьер в моем отношении к Мелиссе, и я перестал думать о ней как об абсолютно недоступном для меня объекте. Я стал, совершенно непонятно почему, воспринимать ее как женщину, желанную и в принципе достижимую. Более того, теперь я в глубине души был уверен, что Мелисса – моя женщина, единственная, предназначенная мне судьбой навеки, и, рано или поздно, мы будем вместе. Эта странная возникшая сегодня уверенность противоречила логике и всем известным мне фактам, но самое удивительное, что меня совершенно перестали беспокоить существование Майкла и их с Мелиссой отношения. У трапа яхты мы обменялись приветствиями с членами экипажа. Мелисса представила нас друг другу. Капитан, Игорь Сергеевич Поздняков, был лет на сто старше меня, а два старших лейтенанта, пилот и техник, лет на десять моложе. Ни с кем из них я раньше знаком не был. Капитан, когда мы поднимались по пандусу, негромко сказал: – Рад знакомству с вами, сэр. Много о вас слышал. Не будете ли вы столь любезны и не согласитесь ли пройтись по моей яхте в сопровождении нашего техника? – Капитан, для меня большая честь быть пассажиром вашего корабля. Конечно, когда мы выйдем на трассу, я с удовольствием загляну во все уголки яхты. Мне кажется, что это будет приятная прогулка. Уже сейчас я чувствую, что ваш корабль находится в прекрасном состоянии, сэр. Похоже, обмен любезностями был совершенно искренним с обеих сторон. Хотя я и подумал, что в этом полете вздремнуть мне не придется, но лишний раз убедиться в безопасности посудины, на которой выходишь в пространство, даже если это – личный корабль Адмирала, никогда не мешает. Яхта Мелиссы снаружи имела стандартную маркировку Космофлота, и ничто не указывало на то, что это – адмиральская яхта. Разве что полный набор всех типов двигателей наводил на мысль о ее особом назначении. Но и такие корабли на флоте не были большой редкостью. Так что наше небольшое путешествие вряд ли привлекло чье-то внимание. Так, рядовой рейс. Жилые отсеки яхты были оборудованы в том же стиле, что и коттеджи на острове, без намека на показную роскошь, но чрезвычайно рационально и комфортно. Разместиться с удобствами здесь могло человек десять, а то и все двадцать. Поскольку на короткий перелет было бессмысленно устраиваться как-то особенно, я оставил наши кофры в первой попавшейся каюте и пошел искать Мелиссу. Рубка была рассчитана на семь человек команды, но в наличии были только капитан и два офицера. – Адмирал, мы ждем опаздывающих членов экипажа? – спросил я Мелиссу, устроившуюся в кресле штурмана. – Нет, Алекс, все на борту, мы ждем стартовое окно. Ну да. Когда на борту селфер, экипаж вообще, по сути, не нужен. – А куда мне поставить ваши вещи? – Да куда угодно, ты же взял на себя их транспортировку,- улыбнулась Мелисса,- лететь-то всего ничего, вряд ли мне что-то понадобится до посадки на Марс. Я решил не мешать своим присутствием в рубке и отправился в ту каюту, где оставил кофры. Экипажу предстояли довольно-таки нервные минуты, а то и часы. Поскольку рейс был внеплановый, стартовать и пройти через зону интенсивного движения в околоземном пространстве было задачей муторной. На подходе к Марсу возникнет та же проблема, но на порядок проще, все-таки околомарсианские орбиты несравнимо свободнее земных, да и транспортов взлетает-садится в любом порту гораздо меньше. Хотя и там есть свои заморочки. Так что я решил расположиться пока в каюте в одном из удобных кресел и ждать выхода на траекторию полета к Марсу, чтобы в спокойной обстановке обойти все закоулки корабля. Когда я пристроил кофр Мелиссы рядом со своим, то не мог не обратить внимания на то, что он оказался набит вещами ощутимо больше моего. Сначала я подумал, что Мелисса, будучи все-таки женщиной, взяла с собой какие-то наряды, но потом сообразил, что основное место в ее кофре, должно быть, занимают форменные меха. Да, зимняя форма Космофлота была вещью совершенно особенной. Это была своеобразная привилегия, обозначающая кастовую принадлежность. Ни один человек, не служивший в Космофлоте, не имел права носить подобный мех, мех снежных волков Альбины. При температуре ниже десяти градусов Цельсия личный состав Космофлота, от рядовых до Адмирала, по Уставу обязан был надевать меховые куртки, совсем короткие – у рядовых, длинные – у офицерского состава, а Адмиралу полагалась шуба до пят. Мех по сути своей не являлся одеждой и тем более защитой от холода, эти функции прекрасно выполняла наша форма. Этот мех был символом и отличительным признаком принадлежности к Космофлоту, а длина мехового одеяния соответствовала званию военного. Моя куртка была длиной примерно до колена, поэтому места в сумке она занимала несколько меньше, чем великолепная шуба Мелиссы. Мех снежного волка, белый, ослепительно сияющий, с голубыми искорками, пробегающими по волоскам, этот пушистый мех был невероятно легким и прочным, выдерживал любую обработку, его практически невозможно было испачкать. Можно было вляпаться в любую грязь, хоть в нефтяную лужу, а потом просто встряхнуть мех, и на нем не оставалось ни малейших следов. Я вспомнил историю первой высадки на Альбину, в благополучном завершении которой снежные волки сыграли далеко не последнюю роль. Эта история была примером невероятного везения, фантастической удачи и стечения редчайших обстоятельств. Альбину, тогда еще безымянную планету у безымянной звезды, обнаружили триста с небольшим лет назад при выполнении очередного разведывательного полета, предусматривающего осмотр всех звездных систем, лежащих в заданных участках пространства. Но если бы не цепочка случайностей, открытие Альбины могло иметь трагические последствия не только для экипажа экспедиционного корабля, но, возможно, и для всего человечества. Случайностью было назначение перед самым выходом в рейс Макса Бредли на должность старшего помощника командира корабля. Это внезапное назначение явилось результатом того, что прежний старпом, Мила Рутянска, за два дня до старта, участвуя в финале соревнований Космофлота по спортивным танцам, сильно повредила ногу в колене, порвала там что-то, и врачи настаивали на ее лечении в стационаре. Макс Бредли оказался у руководства, что называется, «под рукой». Макс, штурман среднего катера, лишь накануне завершившего свой рейс, давно был на примете у руководства на предмет продвижения по службе, но все никак не было случая. И вот случай подвернулся. Разве это не стечение обстоятельств? Удивительно, но никто тогда не знал, что Макс – Потенциал, который к тому моменту вошел в стадию ускоренного развития второй структуры мозга. Очевидно, триста лет назад контроль состояния мозга человека был организован намного хуже, чем сейчас. Обнаруженная планета, названная позже Альбиной, была планетой холодной, очень холодной. Настолько холодной, что наличия жизни на ней никто всерьез не предполагал. Поэтому капитан корабля сразу направил на ее поверхность для проведения разведки планетарный танк с пятнадцатью членами экипажа. Руководителем этой экспедиции, хвала богам, был назначен Макс. Исследователи, облачившись в скафандры, вышли из танка, а Макс остался внутри на связи. Он с завистью наблюдал, как народ резвился в искрящихся на солнце снежных сугробах, как затеял игру в снежки. А потом в снегу обнаружились какие-то здоровенные ямы. Все стали рассматривать эти ямы, и никто никак не мог сообразить, как они могли образоваться. Когда кто-то высказал смеха ради предположение, что это – следы «слонопотама», все с хохотом и шутками решили пойти по следам искать этого слонопотама. День был прекрасным, никто никакой опасности не ожидал, и вся компания успела отойти от танка почти на километр. Макс, чувствуя особую ответственность в еще новой для себя роли руководителя, время от времени осматривал горизонт. В какой-то момент ему показалось, что сугробы вдали шевелятся. Он решил, что у него от яркого солнечного света, отражающегося от снега, что-то случилось со зрением. Он протер глаза, но шевеление сугробов не прекращалось, и ему показалось, что шевеление приблизилось к группе людей. Он сообщил им, что происходит что-то непонятное, но народ веселился, и ему ответили, что ничего особенного никто не наблюдает, может, ветер поднимает снежную пыль? Тогда Макс переключил экраны наблюдения в инфракрасную область спектра и с ужасом увидел, что почти всю равнину заполнила масса объектов, чья температура была немного выше температуры снега. И эта масса с большой скоростью двигалась в сторону людей. Он закричал в коммуникатор: «Опасность на земле!» и приказал немедленно возвращаться в танк. Но ему ответили: «Тебе завидно, что ты не с нами!», и все засмеялись. По-видимому, у людей в тот момент сработал прочно внедрившийся в человеческое сознание стереотип «Мороз и солнце, день чудесный!». Никак иначе эту поразительную беспечность при первой высадке на новую планету ни один психолог объяснить потом не мог. Конечно, свою роль сыграло и то, что это была первая за весь полет планета, на поверхность которой вообще можно было выйти, хотя и в скафандре. Макс поднял танк и стремительно повел его к группе людей, но непонятные объекты неслись с огромной скоростью, и Макс опасался, что в танк все просто не успеют забраться. И тогда он принял спасительное решение. Он перевел носовую противометеоритную пушку в режим облучения рассеянным пучком, нацелил ее на первые ряды несущихся к людям объектов и дал залп. Тут через наружные микрофоны все услышали пронзительный визг, и люди наконец осознали, какая опасность им грозит и что опасность эта исходит от живых существ, практически неразличимых в снежной массе. Они кинулись к танку, но танк, зависнув над сугробами на небольшой высоте, был вынужден продолжать поливать энергетическим лучом стадо? стаю? существ, все больше приближавшихся к группке людей, потому что через упавшие тела перебирались, перепрыгивали, перекатывались бегущие следом за упавшими. Но вал из трупов рос и наконец масса разделилась на два потока, огибая завал и группу людей за ним. Люди бегущих животных не интересовали. В тот момент. Наконец потоки поредели, а затем и иссякли. Макс посадил танк. Народ в экспедициях собирался бывалый, и все быстро пришли в себя. Научное любопытство немедленно возобладало над остальными чувствами. Члены экспедиции подобрались к груде трупов, казавшейся островом в небольшом озере, образовавшемся при таянии снега. Почти все трупы сильно обгорели, и понять, что это были за животные, было сложно. Раненых животных не наблюдалось, видимо, эти существа бежали, пока были живы, и останавливались, только когда умирали. На краю завала удалось в конце концов обнаружить несколько трупов, более-менее сохранивших свой начальный облик. Одно такое существо вытащили из воды, которая никак не хотела замерзать, несмотря на жестокий мороз, и со значительными усилиями все вместе подтащили к танку. Зверь потрясал. Он представлял собой нечто среднее между саблезубым тигром и тираннозавром, а размером не сильно уступал слону. Оснащенность клыками и когтями поражала. При этом в его облике было что-то, очень отдаленно напоминавшее волка. И завораживал его мех, ослепительно сияющий белизной на солнце, переливающийся и искрящийся, как окружающие сугробы. Но ямы в снегу оставило явно не это существо. Макс рассматривал удивительное создание на экране, не забывая поглядывать вокруг. Поэтому он заметил несколько подозрительных, осторожно движущихся из-за завала теней. Если это было то, о чем он подумал, то всем забраться в танк было не успеть. Поэтому Макс установил диаграмму облучения противометеоритной пушки на максимальный угол раскрыла и развернул пушку в сторону людей. Он успел только-только. Замеченные им тени были чудовищами, притаившимися до определенного момента за трупами своих сородичей. Когда они практически одновременно прыгнули на свою предполагаемую добычу, Макс врубил пушку в моноимпульсном режиме на полную мощность. Через секунду все было закончено. Снег не просто таял, он испарялся. Скафандры и броня танка, опаленные коротким энергетическим всплеском, быстро остывали в морозном воздухе. Обгоревшие трупы чудовищ дымились в испарениях. Порывы ветра разгоняли смешанный с дымом туман. Две твари, уже обугленные, по инерции долетели до цели и рухнули на людей. Одиннадцать человек были неподвижны, трое ворочались в кипящей воде, стонали и чертыхались. Макс быстренько натянул скафандр и выскочил из танка. Он решил, что приключений на сегодня хватит, и вместе с пришедшими в себя людьми вытащил из-под обгоревших туш пятерых, у которых, как впоследствии оказалось, были слегка помяты скафандры (!) и переломано по паре-тройке костей. В танке, пройдя через тамбур стандартной очистки, освободившись от скафандров, народ охал, ругался и подсчитывал синяки и ушибы. – Жуткие твари! На Земле таких хищников даже в мезозое не бывало,- сказал кто-то. – Хищников? – задумчиво проговорил Макс. – А вы обратили внимание на их шкуру? Она в совершенстве имитирует снежный покров. Это маскирующая окраска, как у земных зайцев зимой. И потом они же от кого-то убегали, изначально они и не собирались на нас нападать, они просто спасались бегством… Тут все застыли. Ни у кого не хватало воображения представить себе, что может устрашить огромную стаю этих чудищ. Макс взглянул на мониторы и увидел, что в той стороне, откуда бежала стая, над снежными сугробами появилась какая-то темная полоса. Он решил больше не рисковать и быстренько поднял танк километра на два вверх. В это время с орбиты, с корабля, сообщили, что наблюдают крупные объекты, перемещающиеся в районе посадки танка. Тут всем и открылась полная картина масштабной охоты, в центре которой случайно и приземлился танк. Стаю животных, которых в тот же день назвали снежными волками, по всем правилам охоты гнали в засаду. Охотились на них невообразимо огромные почти плоские туши, которые передвигались на многочисленных коротких толстенных ногах еще быстрее волков. Они выбрасывали в разные стороны щупальца, которые захватывали все, до чего могли дотянуться, и направляли добычу в распахнутую пасть, способную заглотить несколько снежных волков сразу. Танк в такую пасть в принципе тоже легко помещался. Эти исполинские существа, не нуждающиеся ни в какой маскирующей окраске, были темно-синего цвета и, как впоследствии установили, поглощали своей резиноподобной кожей почти весь спектр местного солнца, сильно излучавшего в ультрафиолете. Позже этих исполинов, венчающих пищевую цепочку планеты, назвали снежными китами, непонятно почему сильно обидев земных китов. По мне, так эти цари природы Альбины больше напоминали помесь гигантской многоножки с осьминогом. Именно их следы, слегка присыпанные свежим снегом, и были теми ямами, которые увлекли исследователей от танка. Стаю волков гнали в проход между холмами три кита-загонщика, а за линией холмов притаились, выстроившись дугой, еще пять охотников. Волкам было не уйти. Да и экспедиции бы не поздоровилось, не подними Макс вовремя танк. Танк, конечно, и не такое бы выдержал, но побывать под или внутри мегатонной туши… Историю первой высадки на Альбину невозможно было найти ни в одном учебнике, о ней никогда не рассказывали ни в одном курсе Академии, хотя, по сути, это была очень показательная история для целого ряда специальных дисциплин. Услышал я эту историю несколько лет назад в баре на Лунной Базе от старого штурмана, дед которого участвовал в том полете, когда была обнаружена Альбина. Дело в том, что это была парадоксальная история, пример того, как случайности и вопиющие нарушения всех мыслимых инструкций и правил привели к единственно возможному удачному варианту завершения первого контакта с природой Альбины. В тот раз капитан после возвращения танка с поверхности планеты сразу увел корабль с орбиты и продолжил свой разведывательный полет, поскольку исследование планет, обладающих жизнью, в компетенцию его экспедиции не входило. И это был его единственный правильный поступок за все время нахождения на орбите Альбины. Впоследствии капитана и еще нескольких человек экипажа за нарушение инструкций подвергли суровым дисциплинарным наказаниям. Подобные истории в Департаменте «ПР» не такая уж редкость, поскольку в разведку обычно ходят не педанты-аккуратисты, а люди бесстрашные и отчаянные. Ждать от такого народа безукоризненного выполнения всех предписаний не приходится. Руководство всегда на многие нарушения прикрывало глаза. Но этот случай, что называется, не лез ни в какие ворота. И меры были приняты. Ведь, по сути, людей, высадившихся на планету, и всех членов экспедиции, а, возможно, и человечество, спас своими действиями Макс Бредли. После этого полета он стал капитаном, а вскоре выяснилось, что Макс – Потенциал. Следующие экспедиции к Альбине были хорошо подготовлены и оснащены, в их состав всегда входили выдающиеся биологи, все инструкции четко выполнялись, но, увы, все экспедиции всегда завершались гораздо менее благополучно, чем та первая, совершенно безумная высадка. Это и есть истинная причина того, почему историю открытия Альбины тщательно замалчивают. Ну нельзя широко обнародовать пример того, как пренебрежение инструкциями в итоге спасло жизнь людей. В конце концов, все инструкции написаны кровью, и только в одном случае из многих тысяч, возможно, следует правилами пренебречь. Альбина оказалась именно таким случаем. Оказалось, что главную опасность представляют не самые крупные, а самые мелкие представители ее живого мира, ее вирусы. Именно вирусы ответственны за тысячи смертей землян, изучающих мир Альбины, и именно ради вирусов этой планеты человечество идет на такие жертвы. Потому что результат их исследований и использования в земных биотехнологиях стоит таких жертв. Буйный, агрессивный живой мир ледяной Альбины принципиально отличается от других известных нам биосистем тем, что на Альбине отсутствуют растения. Их роль поставщиков углеводов, белков и жиров для питания животных-гетеротрофов выполняют микроорганизмы-автотрофы, от вирусов до многоклеточных, этакий своеобразный микропланктон, густо населяющий все среды планеты – воздух, воду, снег, почву и даже камни. Все организмы Альбины, от самых мелких до гигантских, включены в единую пищевую цепочку, сплетенную в тугой клубок, где каждое существо является и охотником, и жертвой одновременно. И лишь снежные киты возвращают свою биомассу в круговорот веществ биосферы только после своей естественной смерти, генетически запрограммированной на двадцать второй местный год с момента их рождения. И в этом цикле преобразований отсутствует растительное звено, которое на земле и других планетах, обладающих биосферой, обеспечивает прирост биомассы планеты за счет синтеза углеводов из воды и углекислого газа, неорганических «строительных материалов». Биосфере Альбины такой синтез не нужен, поскольку Альбина чрезвычайно богата, как ни одна другая известная нам планета, разнообразными органическими веществами, от этана до эфиров и высоких полимеров. И этот изначальный природный запас биосфера планеты еще не успела исчерпать. По сравнению с природными средами Альбины «органический бульон» земного протоокеана, в котором возникла некогда наша жизнь, представлял собой практически чистую воду. Естественно, что «вода» на Альбине, являясь сложным раствором органических и минеральных веществ, имеет очень низкую температуру замерзания. Эта особенность, да еще большое количество ультрафиолета в спектре местного солнца, источника энергии для осуществления эндотермических химических реакций, и обеспечили возникновение и существование удивительной гиперактивной холодной жизни. Для людей при высадке на поверхность Альбины главная опасность заключалась в заражении вирусами и микроорганизмами, чья невероятная жизнестойкость требует чрезвычайных методов стерилизации, подтверждением чему является в том числе трагедия на «Альбине-3». Первая высадка на Альбине как раз и закончилась при нападении снежных волков такой стерилизацией всех объектов, вернувшихся в танк, и его брони в потоке мощного импульсного излучения последнего выстрела противометеоритной пушки. А поверхность танка дополнительно автоматически была простерилизована при аварийном подъеме на орбиту сквозь плотные слои атмосферы. Из-за нападения волков и соответственно наличия пятерых раненых группе, к счастью, было не до сбора образцов, включая труп волка, кишащих местной микрожизнью. Поэтому в тот раз вирусы Альбины на борт корабля и не попали. Нападение же волков случилось потому, что не было проведено штатное обследование планеты с орбиты. Такое обследование не предотвратило бы высадку на поверхность планеты с соблюдением, по возможности, всех инструкций. Но все существовавшие в то время инструкции не помешали бы принести на борт «спящие» вирусы и споры микроорганизмов. Ну и конечно, Макс Бредли действовал практически идеально. Будь на его месте не Потенциал, а обычный человек, ему могло бы не хватить сообразительности, решимости пойти на рискованные действия, скорости реакции, или он просто поддался бы общей эйфории, магии волшебного зимнего денька. Кстати, тот же штурман мне рассказал, почему планету назвали Альбиной. Правом дать имя открытой планете обладает капитан корабля, обнаружившего планету. Так вот, капитан, осознав свои фатальные промахи в организации операции по исследованию планеты, в расстроенных чувствах дал холодной негостеприимной планете имя недавно отвергнувшей его возлюбленной, Альбины. При этом ему и в голову не пришло, что уже почти двести лет существует база на Альбе, и созвучные названия могут привести к непредсказуемым сложностям. Я не знаю, случались ли за триста лет в этой связи какие-нибудь казусы, но вот Мелисса только что блестяще построила свою интригу именно на сходстве названий этих двух планет. А мех снежного волка стал признаком кастовой принадлежности к Космофлоту прежде всего потому, что его белизна прекрасно вписывалась в идею «белых одежд» Космофлота, символизирующих чистоту намерений человечества и незапятнанность чести самого Космофлота в ходе космической экспансии. Кроме того, просто запретить добычу снежных волков или допустить такой уникальный товар в свободную продажу означало бы подтолкнуть всегда имеющихся в обществе авантюристов к браконьерству, чреватому смертельной опасностью не только лично для них, но и для человечества в целом. А контроль Космофлота за распространением шкур снежных волков, гораздо более жесткий, чем контроль любых других земных организаций, делал несанкционированную их добычу делом совершенно бессмысленным. При этом, ограничив использование практически вечного меха определенной, пусть и значительной, группой людей, человечество гарантировало сохранение природного баланса численности всех популяций на планете. Ну сколько шкур в год Космофлоту нужно? Так, всего ничего, пара ежедневных китовых охот… Конечно, добыча волков на Альбине является делом чрезвычайно опасным, и заниматься этим промыслом, не ставя под угрозу существование человечества, могут исключительно селферы. Задумавшись об этом, я незаметно заснул в уютном кресле и пропустил старт и все маневры в околоземном пространстве. Когда меня разбудила Мелисса, мы уже минут десять шли на реактивных детанационных двигателях в направлении Марса. Я проснулся с легким сожалением, но Мелисса предложила выпить по чашке кофе с булочкой, небольшой запас которых Валентина Петровна, оказывается, приготовила нам в дорогу. Кофе мы пили прямо в рубке, булочек хватило на всех, хотя я не возражал бы, если бы булочек было больше. С новыми силами я отправился осматривать корабль. Яхта действительно оказалась в состоянии, близком к идеальному. Я только подъюстировал центровку магнитных полей одного из двигателей, что должно было поднять его предельную мощность процентов на десять. Еще я нашел небольшие механические напряжения в двух кристаллах оптического процессора, которые могли привести к сбоям при обработке очень больших потоков информации (а в обычных режимах использования никак не сказывались на результате), и в одном из блоков обнаружил начало процессов деструкции в заливочном компаунде объемной электронной схемы. Вот и все. Да, еще в одной из ванных комнат капало из крана. Сам я его чинить уж не стал, доверил технику. Когда я закончил обход, доложил о результатах Мелиссе и капитану, похвалив техническое состояние его корабля. Капитан был польщен. Лететь до Марса оставалось еще примерно полчаса, потом посадка должна была занять также минут тридцать-сорок. Дел никаких не сделаешь, засыпать бессмысленно. Черт знает что. Вот за это я и не люблю ближние перелеты. Чтобы убить время и не мешать экипажу, я пошел в буфет и слегка перекусил бутербродами с чаем. Взял еще и пирожных, но это были, увы, не изделия Валентины Петровны. Как быстро привыкаешь к хорошему! Наконец мы сели на посадочном поле Марсианского Южного Завода Двигателей. Конечно, все его называют МЮЗД, или просто – Завод. Это на самом деле не просто один из марсианских заводов, это – самое большое предприятие на Марсе, он занимает площадь, равную площади существовавших когда-то в Европе стран Бенилюкс, как я помню еще из школьного курса. Завод расположен в довольно высоких южных широтах, подальше от экваториальных лесов и морей, от зон туризма и от марсианских мегаполисов. Шесть крупнейших марсианских городов Берроуз, Аркадия и Борисполь, названные в честь Аркадия и Бориса Стругацких, Ли, Смит и, конечно, столица Бредбери носят имена древних писателей-фантастов, указавших человечеству место для его второго дома, освоивших Марс в сознании человека задолго до первых марсианских экспедиций. Эти писатели были весьма прозорливы! После терраформирования, завершившегося лет семьсот назад, Марс стал очень уютной планетой, одним из приятнейших мест Солнечной системы. Основная масса и постоянных жителей Марса, и туристов сосредоточена в том полушарии, где находятся столица и главные достопримечательности Марса: колоссальный потухший миллионы лет назад вулкан Олимп, 23 километра высотой, и еще три вулкана чуть-чуть поменьше, а также Долины Маринера, грандиозный извилистый каньон длиной 6000 километров, шириной 160 и глубиной 10 километров. Редкий человек не посетил хотя бы раз в жизни эти чудеса природы, не искупался бы в мелких теплых рукотворных морях экваториальной зоны, не половил рыбу и не поохотился в тихих заросших тростником заводях Марса, не прогулялся по широким улицам марсианских городов, до сих пор покрывающихся в сезон осенних бурь слоем тончайшей красной пыли. МЮЗД находится в другом полушарии, и праздных посетителей здесь не бывает. Но «посадочное поле» Завода показалось мне не многим меньше космопорта в Бредбери. Понятно, что на поле стояли под погрузкой-разгрузкой несколько средних транспортов. Я насчитал семь, что совсем немало даже для крупных земных портов. Но и пассажирских судов тоже хватало. Сели мы, как я и прикидывал еще вчера, в начале одиннадцатого утра. Здесь была поздняя осень, тусклый свет низкого солнца казался розовым из-за мелкой снежной взвеси в воздухе, которая впитала в себя неизбежную мельчайшую красноватую пыль. По полю мела поземка, и у всех препятствий ветер наметал сугробы колючего снега, бросал в лицо острые царапающие снежинки. Мы с Мелиссой, спустившись по пандусу, молча ждали глайдер, который должен был отвезти нас к куполам заводоуправления. Белоснежная шуба Мелиссы постепенно приобретала розовый оттенок из-за снега, оседавшего в мехе. В складках цвет становился более насыщенным, и мне на мгновение показалось, что это не игра цвета, а тоненькие струйки крови, стекающие по ее фигуре. Мне стало не по себе, хотя сам я выглядел, конечно, точно так же. Наконец, подъехал глайдер. Встречали Мелиссу сам, естественно, директор, господин Токава, и элегантная молодая женщина с красиво уложенными короткими черными волосами. После официальных приветствий и представлений женщины обнялись. – Мелисса, как я рада тебя видеть! – Лара, ты прекрасно выглядишь! И так далее. Наконец мы разместились в глайдере, Женщины на заднем сидении тихонько продолжали щебетать, директор невозмутимо смотрел прямо перед собой, а я с интересом смотрел в окно. Минут через пятнадцать мы подъехали к центральным куполам Завода, расположенным недалеко от северной границы заводской территории. Три больших сфероидальных купола пересекались метрах в тридцати от земли и покрывали пространство в пару десятков гектаров. Я обратил внимание, что по каждому куполу снаружи непрерывно по снижающейся спирали двигались устройства очистки, но все равно прозрачные купола имели отчетливый розоватый оттенок. Я подумал, действительно ли «марсиане» видят жизнь «в розовом свете»? Или «красный Марс» приводит со временем к психологическим расстройствам? Ответ я получил сразу, как только мы вошли под купол. Все внутреннее пространство было выдержано в насыщенной сине-зеленой гамме, а земные растения, деревья и кусты, росли повсюду, в самых неожиданных местах. Значит, не случайно у меня в первые же минуты после выхода из корабля возникли такие странные ассоциации. Я немного успокоился. Директор сказал Мелиссе, что будет ждать в своем кабинете, пока мы устроимся в гостевых апартаментах. Лара пригласила нас следовать за ней. Мы поднялись на лифте и попали в гостиницу, занимавшую, похоже, весь немаленький этаж. Из большого холла коридоры вели в несколько номеров. Каждый номер, как я чуть позже выяснил, состоял из гостиной, пары спален, кабинета, бара и ванной комнаты. Мы с Мелиссой и Ларой прошли в первый попавшийся номер. Помещение было оформлено в стиле, если я не ошибаюсь, позднего барокко – или рококо? – и не имело ничего общего с атмосферой комфортного уюта коттеджей Мелиссы. Бьющая в глаза роскошь не могла скрыть безликости временного обиталища. Или я стал что-то слишком восприимчив ко всяким мелочам? Как только мы остались одни, Мелисса и Лара замолчали и несколько секунд постояли, будто к чему-то прислушиваясь. После этого они с некоторым облегчением опять заговорили, но этот разговор уже ничем не напоминал дамское щебетание. – Лара, познакомься, Алекс – мой Потенциал, два дня назад прошел через «РЛ-46». Лара тихонько ахнула. – Алекс, Лара – официально – руководитель группы протокола МЮЗДа, это ее нынешняя роль. Ты уже, наверное, догадался, что Лара – селфер, она – сотрудник Департамента «КР» и неофициальный представитель Космофлота на Заводе. Ты сейчас устраивайся в соседнем номере, нам здесь придется сегодня переночевать, а Лара пока мне быстренько расскажет обо всем, что мне надо знать до разговора в дирекции. Выходи в холл минут через десять. Я пошел устраиваться в соседний номер, такой же роскошный, как и номер, который заняла Мелисса. Я не стал разбирать кофр, только убрал в шкаф куртку, умылся и причесался. Мне все время казалось, что на зубах поскрипывает песок. Но это, конечно, мне только казалось. Через десять минут я вышел в холл, присел в одно из вычурных кресел и стал ждать Мелиссу. Она не сообщила мне о цели своей поездки на МЮЗД, а я, естественно, не стал ее спрашивать. Но не думать об этом я не мог. Моя обострившаяся за последнее время наблюдательность наталкивала меня на два вывода. Во-первых, мне почему-то казалось, что Мелисса приехала сюда совсем не для инспекции. Ей-богу, сам не знаю, почему я пришел к такому умозаключению. Во-вторых, у меня возникло ощущение, что Мелисса чего-то ждет, что она в чем-то не уверена и беспокойство ее в течение последних суток постоянно растет. Наконец Мелисса и Лара вышли в холл, и мы направились в кабинет господина Токавы. Лара осталась в приемной, а мы с Мелиссой расположились за большим столом в обширном кабинете директора. Господин Токава начал обстоятельно рассказывать Адмиралу о планах, поставках материалов и комплектующих, об отношениях с поставщиками, о развитии технологической базы производства, кадровых проблемах и прочая, и прочая, и прочая. Я слушал в пол-уха. Все эти проблемы мало отличались от моих быльгх капитанских забот, и вникать еще и в чужие аналогичные трудности было выше моих сил. Я искренне пожалел Мелиссу, хотя она слушала все это с видимой заинтересованностью. Когда дело дошло до перспектив развития Завода, я отключился. Сознание вернулось ко мне, когда мой слух уловил кодовое слово «обед». Директор предлагал пообедать в его маленькой столовой, расположенной рядом, прямо за стеной кабинета, а потом продолжить совещание в расширенном составе. Но Мелисса не согласилась, она сказала, что предпочитает обедать в общем зале, чтобы самой убедиться, что со снабжением Завода продуктами дело обстоит так хорошо, как только что рассказывал господин директор. Мне показалось, что эта идея директора не вдохновила. Но возражать он не стал. Мы вышли из кабинета, и Лара отвела нас в столовую для персонала. Действительно, кормили на МЮЗДе совсем неплохо, примерно так же, как на «Джо» в конце полета, но качество овощей и фруктов было не самым лучшим. Или это после продукции Мелиссиной биостанции я стал так привередлив? Но нет, Мелисса тоже отметила этот факт. Когда, подкрепившись, мы вернулись к директору, за столом нас уже поджидали серьезные дамы и господа, и тягомотина началась опять с самого начала. Но первым вопросом была проблема питания сотрудников Завода, и это, я считаю, совершенно правильно. Ничего нового и интересного для себя я так и не услышал. Я промаялся часа три, пока наконец совещание не завершилось и ответственные лица, довольные друг другом, не покинули кабинет. Судя по всему, дела на Заводе были в полном порядке, и Космофлот никаких претензий к его руководству не имел. Тут Мелисса, неожиданно для директора, который уже пожелал нам хорошо отдохнуть и начал рассказывать о местных увеселительных заведениях, заявила, что хочет пройтись по производственным помещениям самостоятельно, сейчас ведь начинается вторая смена, не правда ли? Вот разве что пусть руководитель группы протокола нас сопровождает. Что мог директор на это сказать? Естественно, «О'кей!». И мы втроем пошли бродить по цехам завода. Мелисса здоровалась со специалистами, большинство из которых раньше могли видеть Адмирала только в выпусках новостей, иногда задавала мелкие вопросы, кивала и шла дальше. Сначала у меня возникло ощущение, что мы передвигаемся по, производственным помещениям без всякой цели. Потом, когда уловил некоторую систему в наших перемещениях, я понял, что Мелисса что-то ищет, причем ищет нечто совершенно определенное. Все помещения, в которые мы заглядывали, располагались на высоте 50- 60 метров над уровнем поверхности Марса, не выше и не ниже, и двигались мы по цехам, лабораториям и переходам целенаправленно в северном направлении. Мы перебрались из купола, в котором располагалось заводоуправление, в северный купол, а там продолжали последовательно продвигаться к помещениям, расположенным в северной части его периметра. Наконец мы добрались до диспетчерской одного из цехов, очень просторного помещения с большим количеством пультов, мониторов, рабочих столов и с прозрачной стеной, являвшейся непосредственно частью внешней оболочки купола. Я понял по некоторым признакам, что Мелисса уже нашла то, что искала, и немного успокоилась. Я подошел к прозрачной стене. Из этого огромного окна открывался вид на открытую территорию Завода с отдельными небольшими куполами и строениями. Порывы ветра бросали в стекло горсти снега. В наступающих ранних сумерках марсианский пейзаж утратил свои красноватые оттенки и напоминал теперь просто осеннюю тундру где-нибудь на Таймыре. Мелисса подошла ко мне и тоже посмотрела в окно. Мы рассматривали с высоты полусотни метров довольно унылый пейзаж заводской территории, который несколько разнообразили теплые огоньки загоравшихся окон в отдельно стоящих корпусах. Густеющие сумерки скрывали детали открывавшейся перед нами картины, но с каждой минутой огоньков становилось все больше, и, когда зажглись цепочки фонарей, картина за окном стала совсем земной, родной и близкой. – Да,- негромко сказала Мелисса,- похоже, это здесь. Только звезд маловато. Я не понял смысла ее фразы. При чем тут звезды? Вообще-то с поверхности Марса звезд видно гораздо больше, чем с Земли, если, конечно, нет пыльной бури, поскольку атмосфера Марса все еще гораздо тоньше, чем атмосфера Земли, хотя у поверхности она давно имеет ту же плотность и состав. Снег почти прекратился, и небо Марса постепенно освобождалось от облаков. Кое-где уже были видны яркие звезды, проступающие на темнеющем небе. Вдруг я услышал что-то вроде звука на пределе слышимости высоких частот и ощутил мелкую вибрацию пола. – Так,-сказала Мелисса удовлетворенно,- Алекс, все будет хорошо. Она подозвала к нам начальника смены, миниатюрную блондинку средних лет. – Скажите, пожалуйста, а что это сейчас включили? Та посмотрела на часы: – Минуту назад начался прогон последнего, восьмого, двигателя для «Маджипура». Вы ведь из-за этого сюда приехали, Адмирал? Мелисса кивнула. – А где его гоняют? – В подземке. Вон, видите, три кубических строения без окон? Там выходы вентиляционных шахт и теплообменников испытательного бункера,- ответила блондинка и показала рукой налево. – Там? Слева??? – Мелисса очень удивилась. – Да, там. Над строениями, на которые указала начальник смены, действительно дрожал воздух. В свете фонарей было хорошо видно, что поток усиливается и выше пар превращается в туман, поднимающийся широким столбом высоко вверх, где его относит в сторону ветер. Я пожалел, что не сообразил пойти посмотреть на прогон, ведь когда ПСВ-двигатели включаются в пространстве, на сверхсветовой скорости, там все выглядит совсем по-другому. Тем временем Мелисса все смотрела в окно, в сторону, где глубоко под землей находился бункер. Она протянула в ту сторону левую руку, покачала головой, потом протянула направо правую руку и нахмурилась. Затем она повернулась к окну спиной и опять начала делать какие-то движения руками. Я с интересом наблюдал за ее жестами, смысл которых был выше моего понимания. Мелисса задумчиво посмотрела на меня. – Помнишь, Алекс, тогда, на Снагове, ты знал, что увидишь жуков-оленей и лодки? – Да, помню, мэм. – Скажи, ты точно знал, что увидишь жуков справа от крыльца? – Да, конечно. Но пока облако не закрыло солнце, я вообще не мог узнать пейзаж.- Мне показалось, что я потихоньку стал понимать, что искала Мелисса и что ее сейчас беспокоило, но почему это было так важно? Неужели она именно из-за этого сюда прилетела? – Понимаешь, пейзаж тот, но почему-то перепутано «право» и «лево». И еще кое-чего не хватает. Тут к Мелиссе обратилась начальник смены, разговаривавшая по внутренней связи: – Мэм, с вахты сообщают, что вас разыскивает группа людей… – Где они? – перебила ее Мелисса. – Внизу, в центральном холле. – Пусть их проводят прямо сюда. Мелисса стояла у окна, и я видел, что ей очень трудно сохранять спокойствие. Через несколько минут в диспетчерскую стремительно вошел – нет, влетел, вломился – очень крупный человек, а за ним, едва поспевая, семенило с десяток хрупких существ, то ли девушек, то ли юношей, с баулами и сумками. – Ласточка! – воскликнула Мелисса и бросилась навстречу вошедшему. Последние отделяющие их метров десять она преодолела буквально в полете. Если бы я не знал о ее встроенном антиграве, то этот прыжок-полет меня чрезвычайно бы удивил. Мелисса буквально повисла на шее у гиганта, он обнимал ее своими огромными ручищами и нежно целовал в щечку. – Ласточка, дорогой, наконец-то, а я уже думала, не ошиблась ли! – Ну что ты, Лисонька, разве мы с тобой когда ошибались? По крайней мере, последнюю тысячу лет? Я наблюдал эту горячую встречу с остановившимся сердцем, в котором болезненно ворочался ледяной стержень, руки мои непроизвольно сжались в кулаки, я стиснул зубы и почувствовать, как на моих скулах заиграли желваки. «Кто он такой? Какое право имеет он так обнимать Мелиссу, целовать ее? – гневно вопило во мне все.- Хорошо, хоть в щечку, а не в губы!» Тут незнакомец нежно поцеловал Мелиссу в губы и наконец опустил ее на пол. Я с трудом удержался, чтобы не кинуться к нахалу и не врезать ему. Кулаком. В грудь. Или в живот, поскольку выше я все равно бы не достал. Я глубоко дышал носом, с трудом подавляя свои совершенно естественные инстинктивные желания, и пристально разглядывал неизвестно откуда взявшегося соперника. Он был хорош. Честно говоря, он был просто великолепен. Гигант почти трехметрового роста, широченные плечи, атлетическая фигура. Роскошная черная грива волос, красиво падающих на плечи. Яркие карие глаза с длиннющими ресницами, прямой нос, прекрасно очерченные губы, обрамленные усами и короткой бородкой. Он был красив до неприличия. Молодой Зевс-громовержец. Неземную красоту прибывшего подчеркивал его наряд: и сапоги, и штаны, и короткая куртка, изготовленные из тонкой белой замши. Под распахнутой курткой виднелась черная шелковая рубашка. Куртка, однако, была подбита мехом снежного волка. «Ничего себе, этот красавчик из флотских? Не может быть, да и одежда не по уставу!» Я не знал, что и подумать. Краем глаза я заметил, что вся смена цеха, человек пятнадцать, застыв от изумления и открыв рот, кое-кто в буквальном смысле слова, разглядывают явившееся в их производственное помещение богоподобное существо. А на лицах у женщин был написан прямо-таки восторг. Только Лара по-прежнему спокойно сидела за одним из столов и слегка улыбалась. – Дамы и господа,- звонко сказала повеселевшая Мелисса,- разрешите представить вам экс-вице-адмирала Космофлота Бориса, моего друга. Он со своей командой приехал помочь мне в некоторых вопросах. Так сложилось, что все мы будем какое-то время находиться здесь, в вашей диспетчерской, подходящей для наших целей. Постараемся вам не очень мешать. Как только Мелисса назвала имя, я тут же успокоился и решил, что Борис, пожалуй, имеет право сколько угодно обнимать и целовать Мелиссу, поскольку, как я наконец сообразил, он – тот самый Борис, один из четырех Первых селферов, друг Мелиссы, Майкла и Шемаханской Царицы еще с двадцатого века. Но все равно Борис, или, как его почему-то называла Мелисса, Ласточка, был мне неприятен. Наверное, потому что я невольно сравнил себя с ним, и это сравнение было явно не в мою пользу. Думаю, что у всех мужчин в присутствии Бориса неизбежно возникало ощущение собственной неполноценности. Мелисса и Борис подошли к окну. Борис при этом нежно обнимал Мелиссу за плечи. – Ласточка, познакомься, это – мой Потенциал, Алекс Комаров, очень перспективный. – Комаров? Внук Лены? – Правнук. – Прекрасно помню Лену. Очень жаль, что она не успела. Ты должен суметь обязательно! При этих словах Борис широко улыбнулся и показал ослепительно-белые зубы, которых у него во рту было несколько больше, чем у обычного человека. При этом клыки, и по форме, и по размеру, были явно не человеческие. Между зубами мелькнул раздвоенный кончик розового языка. Улыбнуться в ответ я заставить себя не сумел. «Ну и чувство юмора у этих селферов,- неприязненно подумал я,- хорошо хоть рога себе не вырастил!» Как потом оказалось, рога у Ласточки были, просто в тот момент, глядя на него снизу вверх, разглядеть их в массе его волос я никак не мог. – Боб, я очень рассчитываю на Алекса. У меня есть основания,- едва заметно поколебавшись, добавила Мелисса.- А там за столом, видишь, Лара. Она здесь руководитель группы протокола,- выделив слово «здесь», сказала Мелисса,- сопровождает нас сегодня по поручению директора. Борис взмахнул в сторону Лары ресницами, Лара в ответ на секунду прикрыла глаза. – Ласточка, познакомь меня со своей командой. Борис сделал знак рукой, и группа его сопровождения приблизилась к нам. Это были все-таки девушки. Но таких девушек в наше время расцвета косметологии я в жизни своей никогда не видел. Где он их нашел? Если уж Мелисса выглядела маленькой по сравнению с Борисом, то они на его фоне заметны были только всей группой вместе. Нет, роста они были нормального, под два метра, немногим меньше меня. Но они были какие-то одномерные. Тонкие? Худые? Тощие? Бесплотные? И к тому же совершенно бесцветные. Бледные невыразительные лица, блеклые светлые глаза, бледные губы, одинаково коротко подстриженные какие-то серые волосы. Борис представлял их Мелиссе одну за другой, но уже после третьей я не помнил, как выглядела первая, и ни за что не узнал бы ее. Хотя нет, первой он представил Зою, старшую группы, она действительно была старше других, и вокруг ее глаз была хорошо заметна сетка морщин. Улыбки, правда, у всех были милые, но тоже совершенно одинаковые. Немного отличалась от других последняя девушка, но не уверен, что в лучшую сторону. – А это Юля, новенькая, она с нами первый раз. Новенькая имела цвет. Она была рыжей, и лицо ее усеивали крупные и мелкие рыжие веснушки. И еще она была самой бесплотной из всех. Я даже задался себе вопросом, а ест ли она вообще, поскольку для пищи, казалось, внутри ее тела просто не нашлось бы места. Мелисса приветливо поулыбалась девушкам, они отошли и расположились за свободными столами. Мелисса и Борис стояли недалеко от меня, глядя в окно, и я прекрасно слышал, о чем они оживленно разговаривали. – Лисса, как сегодня? Много здесь наших? На кого мы можем рассчитывать, кроме Лары? – Нет, Лара не в счет, я не хочу ее раскрывать, у нее будет другая задача. – Так что мы опять только вдвоем, как в Пахре и на Европе? – Ну, на Европе была еще Анжела,- засмеялась Мелисса. – Ты до сих пор не можешь забыть. Все же обошлось! – Ладно-ладно! Тебе была наука. А народу сейчас вокруг Марса должно быть много, человек сорок, если не больше. Точнее не знаю, не хочу их озадачивать заранее. Понимаешь, я до последнего момента, пока ты не появился, боялась, что промахнулась со временем. Что было бы тогда? Старт «Маджипура» особенно не задержишь, там тоже все рассчитано впритык. – Нет, я точно знаю, что сегодня. – Ласточка, кто лучше тебя может это знать? Только картинка пока не сложилась, еще рановато. Но больше всего меня беспокоит нарушение симметрии. Понимаешь, все должно быть наоборот. Прогон ПСВ идет вот там,- Мелисса показала налево.- А я всегда видела, что двигатель точно гоняют справа. Ничего не могу понять… – Подождем, время еще есть. Знаешь, я сегодня пытался вспомнить, когда мы с тобой последний раз встречались на Марсе. – Очень давно! Тысячу лет назад! – Больше. Еще до эпидемий. – Неужели? – Ну да! Вспомни, мы участвовали в этой дурацкой охоте на пиявок, ты тогда вела краулер по каким-то рытвинам и ухабам, и я в кузове отбил себе всю задницу. – Да-да-да! Ты потом ругался последними словами и заявлял, что такую дорогу я специально лично для тебя выбирала. Они засмеялись. – А помнишь, когда краулер Мартинсона перевернулся, ты один вытащил его из оврага? Я думала тогда, что все, конец, они тебя раскроют! Но понял, кажется, один Мартинсон, и он, молодец, молчал до конца. – Да, хороший был мужик! Были люди! – А помнишь, как ты их разыгрывал? С серьезным видом носил на обеих руках по две пары часов? Вся экспедиция неделю голову ломала: «Зачем ему столько часов?» А ты молча приходил и молча уходил, с умным видом хмуря брови! А когда ты притащил карту, на которой изменил координаты Старой Базы, и они все решили, что это – НЕ НАША база! Я думала, не выдержу, умру со смеху. А нападения пиявок! Тут ты превзошел сам себя! – Зато какая была охота! Народ от души пострелял и по норам полазил! – А сколько человек утверждали,- вспоминала Мелисса, посмеиваясь,- что именно они в ходе смертельно опасной схватки подстрелили того единственного несчастного червяка, чей труп ты заранее подкинул в старую нору? – Бедные пиявки! Их тогда уже почти совсем не оставалось. Знаешь, сколько я отмахал по каньону, пока нашел эту бедолагу, умершую от старости? Главное было успеть ее оприходовать, пока песчаные тушканчики труп не сожрали! Я же с целой их стаей чуть ли не дрался! – Зато этой охотой легко было объяснить прекращение нападений, иначе тебе бог знает сколько еще пришлось бы по ночам изображать атакующую пиявку! – Ну, не так уж и долго. Вспомни, какой роскошный скандал разгорелся, когда они разобрались со Старой Базой! Никто не хотел признаваться, кто первый сказал: «ЭТО – НЕ НАША БАЗА!» – Да, это было что-то! А тебя все время пытали про карту: «Где взял? Где взял?» Да, вот именно тогда тебе и пришлось уехать и сменить легенду прикрытия. – И следы мои затерялись в пространстве… – Хорошее было время! … – Лисса, долго еще ждать? – Не знаю, звезд еще маловато. Пойдем присядем. Они отошли к столам, и я не слышал, о чем они говорили дальше. Не идти же за ними! Я решил, что нас ждет долгое ожидание, и тоже устроился поудобнее в кресле за одним из столов. Я понимал, что Мелисса с Борисом вспоминали давние времена, ставшие почти легендой. Первый этап покорения Марса, десятилетия Первых Экспедиций. Потом почти триста лет никто на Марс не летал, не до того было, после чего все пришлось начинать практически с самого начала. Марсианских летающих пиявок я видел, конечно, в зоопарке, поскольку в природе никаких марсианских животных давно уже не осталось. Человек в этом был совсем не виноват. Когда мы появились на Марсе, здесь тихо угасали последние виды бедной биосферы, и сохранить их удалось только в марсианских и земных зоопарках. Вообще марсианская жизнь всегда была довольно хилая, и в смысле разнообразия, и в смысле численности видов, и в отношении уровня развития живых систем. Самым развитым классом биосферы Марса были черви. К ним относились и «пиявки», и «песчаные тушканчики», и «мокрицы», названия видов которых были даны исключительно из-за их отдаленного внешнего сходства с этими земными существами. После начала терраформирования планеты некоторые отдельные марсианские виды стали понемногу увеличивать свою численность, например, те же «мокрицы». Но они не пережили перипетий внутриклассовой борьбы с главным домашним животным Земли, красным ямало-калифорнийским земляным червем, который любые органические отходы перерабатывал в гумус и за пару сотен лет создал современные плодородные почвы Марса. Я хорошо помню памятник красному червю, установленный на главной площади Ли. Этот червь, конечно, совершенно безобидное и самое полезное домашнее животное, но, буду честным, группа из десятка червей, изваянных в красном мраморе в масштабе сто к одному, зрелище не для слабонервных. Женщины, вынужденные проходить мимо этой скульптуры, старательно отводят взгляд, а детей вообще стараются на эту площадь не приводить. Задумавшись, я, похоже, слегка задремал. Очнувшись, я не сразу осознал, что в окружающей обстановке произошли какие-то изменения. Мелисса и Борис уже опять стояли у окна, всматриваясь в ночной пейзаж. Наконец я понял, что разбудило меня. Изменились характеристики вибрации пола! Никаких новых звуков я не услышал, но пол стал дрожать немного иначе, вроде появились какие-то биения в ставшем уже привычным ритме. Похоже, где-то включился еще один источник вибраций. Мелисса опять подозвала к окну начальника смены. – Что находится на территории вот в том направлении?- спросила Мелисса, указав рукой направо. – Там в основном складские помещения. Но можно посмотреть на плане,- ответила начальник смены. Они втроем подошли к ближайшему монитору, я тоже пошел за ними. – Что это за здания? – спросила Мелисса, указав на плане на два небольших прямоугольника, расположенных непосредственно рядом с оградой территории Завода, километрах в пятнадцати от куполов заводоуправления. – Это здания старых лабораторных корпусов, там разрешают работать изобретателям, желающим проверить свои идеи, прежде чем выносить их на Научно-технический Совет Завода,- ответила подошедшая к нам Лара,- попробую узнать, кто работает там сегодня. Она поговорила по внутреннему коммуникатору. – Там наши молодые специалисты Соколов, Попов и Минаев запустили экспериментальный образец ПСВ-двигателя в режиме синхронизации высоких гармоник. – Так-так,- сказала Мелисса,- а что находится там? Она указала на белую область без всяких обозначений, обрамляющую план территории Завода. – Там территория Марсианского Университета им. Умберто Грасси. – Я думала, Университет гораздо севернее. – Да, основная часть территории. Но сюда подходит узкий клин, самая удаленная от основных корпусов часть университетской территории. – Лара,- тихо сказала Мелисса, отведя ее немного в сторону,- на тебе организация всего необходимого на Заводе директору скажешь, что все инструкции получила непосредственно от меня. И работа с персоналом потом тоже будет на тебе, внимательно смотри, кто что увидит и услышит. И сразу после окончания надо будет изъять пластины всех камер слежения здесь, в диспетчерской. Ситуация начинает проясняться, осталось только… Тут пол ощутимо дрогнул. Потом, уже ближе к утру, я внимательно просмотрел все три принесенные Ларой пластины с записью происходившего в диспетчерской в течение следующих сорока минут, но камеры не сумели зафиксировать и малой части того, что видел и слышал я. Спустя мгновение ритм вибраций восстановился, но я тут же услышал пронзительный звук, похожий на свист. Я еще успел удивиться, почему ни специалисты в диспетчерской, ни девушки из команды Бориса никак на этот звук не отреагировали, как на меня обрушился гул голосов, и вскоре я осознал, что «слышу» совсем не ушами. Несколько голосов сразу спросили: – В чем дело? Кто зовет? Что случилось? Почему сигнал «прима»? Голос, в интонациях которого было что-то от обычного голоса Мелиссы, ответил: – Я Мелисса. На Марсе нам с Ласточкой нужна помощь. Нас сегодня около Марса много, не меньше сорока человек. Все, кто дальше, просто будьте на связи, мало ли что понадобится. На территории МЮЗДа ожидается быстрый сброс энергии из камеры ПСВ-двигателя. – Мелисса, ты хочешь сказать, что ПСВ рванет? – Вот именно. – Не может быть! ПСВ безопаснее парового котла, он абсолютно стабилен! – Конечно, если только работает не в переменных полях быстрых взаимодействий. – Да откуда на Марсе такие поля?! Их вообще в природе днем с огнем не сыскать, один фон! – Так то в природе. А у нас тут не природа, у нас под боком Университет! Я подозреваю, что кто-то сейчас в самой южной точке Универа запускает генератор переменного поля какого-то из быстрых взаимодействий! А в сотне метров, на МЮЗДе, другие молодые таланты гоняют ПСВ, причем в режиме синхронизации гармоник! Многоголосый стон был разбавлен неслабыми выражениями. жения здесь, в диспетчерской. Ситуация начинает проясняться, осталось только… Тут пол ощутимо дрогнул. Потом, уже ближе к утру, я внимательно просмотрел все три принесенные Ларой пластины с записью происходившего в диспетчерской в течение следующих сорока минут, но камеры не сумели зафиксировать и малой части того, что видел и слышал я. Спустя мгновение ритм вибраций восстановился, но я тут же услышал пронзительный звук, похожий на свист. Я еще успел удивиться, почему ни специалисты в диспетчерской, ни девушки из команды Бориса никак на этот звук не отреагировали, как на меня обрушился гул голосов, и вскоре я осознал, что «слышу» совсем не ушами. Несколько голосов сразу спросили: – В чем дело? Кто зовет? Что случилось? Почему сигнал «прима»? Голос, в интонациях которого было что-то от обычного голоса Мелиссы, ответил: – Я Мелисса. На Марсе нам с Ласточкой нужна помощь. Нас сегодня около Марса много, не меньше сорока человек. Все, кто дальше, просто будьте на связи, мало ли что понадобится. На территории МЮЗДа ожидается быстрый сброс энергии из камеры ПСВ-двигателя. – Мелисса, ты хочешь сказать, что ПСВ рванет? – Вот именно. – Не может быть! ПСВ безопаснее парового котла, он абсолютно стабилен! – Конечно, если только работает не в переменных полях быстрых взаимодействий. – Да откуда на Марсе такие поля?! Их вообще в природе днем с огнем не сыскать, один фон! – Так то в природе. А у нас тут не природа, у нас под боком Университет! Я подозреваю, что кто-то сейчас в самой южной точке Универа запускает генератор переменного поля какого-то из быстрых взаимодействий! А в сотне метров, на МЮЗДе, другие молодые таланты гоняют ПСВ, причем в режиме синхронизации гармоник! Многоголосый стон был разбавлен неслабыми выражениями. – …!…! – Боже, сделай так, чтобы это было р-взаимодействие! Или пусть даже тахионное! – Господи, только бы не спинорное! – …!…!…! – Вот именно. Люди, здесь нас уже один раз тряхнуло, значит, генератор уже запускался и ПСВ-объем больше не стабилен. Теперь хоть выключай двигатель, хоть не выключай, все равно, если немедленно не закапсулировать камеру ПСВ, то здесь будет вторая Долина Маринера. В лучшем случае. Но это не спинорное, иначе нас бы всех уже не было, да и половины нашего спирального рукава тоже! Как в галактике «Семиногий осьминог». Поэтому будем спокойно работать. – Камильич! Ведь это ты курируешь Универ? Кто там у тебя очень умный? – Да все в начальной стадии… Голос Мелиссы приобрел стальные нотки: – Соображай, кто, что? – Есть там один пятикурсник, Василь Танеев, он копает Теорию Пятнадцатой Нестандартной Модели, но еще неделю назад он безнадежно бился с системой 37 уравнений.- Голос Камильича был растерянным. – Понятно. Я уверена, что за неделю он свел 37 уравнений к системе 32 и нашел частное решение для т-взаимодействия. И сообразил, что бы это значило. И придумал, как построить «тахионную лампочку». Но кто ему помог с «железом»? – У него в соседнем номере общежития живет аспирант с отделения Экспериментальной Физики, Игорь Маринин, но он не Потенциал… – Значит, так,- это уже был голос Адмирала, командующего боевой операцией,- ты убедись, хотя я в этом уже и не сомневаюсь, что сейчас именно они играются около территории Завода, и по-быстрому отруби им энергию. Постарайся обойтись без обесточивания всего Университета, мало ли что еще там сейчас включено. Как только все закончится, изымай их оттуда как можно скорее, ты должен успеть, пока Лара не запустит спасателей. Никто не должен знат!, что они причастны. Танеева – сразу в санаторий, что-то быстро Потенциалы в последнее время входят в опасную фазу. И Маринина – туда же, разбираться. Марсиане! Кому трудно будет фокусироваться сразу в обозначенной точке, направляйте на меня или на Ласточку. На него – проще, я знаю, но постарайтесь на меня, пожалейте Борьку. Остальным… Тут пол опять дрогнул, потом еще… Еще… – Все, больше некогда. Всем – внимание. Ласточка, ты готов? – Лисса, жду тебя. – Не тяни, настраивайся. – Уже. – Молодец. – Пора. – Лови! К этому моменту я уже привык к звучавшим в моей голове голосам и мог сосредоточиться на том, что видел. Мелисса стояла спиной к окну, метрах в шести от Бориса, протянув правую руку в его сторону. Борис снял свою белую куртку и был теперь в черной рубашке с закатанными рукавами. Он стоял лицом к окну, прикрыв глаза, и тихонько покачивался из стороны в сторону, а руки его, странно вывернутые и перекрещенные в запястьях, были направлены в ту сторону, где, видимо, и находились старые лабораторные корпуса. Когда Мелисса сказала: «Лови!», мне показалось, что время почти остановилось, и я увидел, как из ладони ее протянутой к Борису руки вырос толстый черный стержень, медленно потянулся к нему и вошел прямо ему в грудь. Затем по торсу и рукам Ласточки пробежали черные волны, и между его ладонями образовался сгусток тьмы, из которого вырвался ослепительный черный луч и устремился сквозь ночь туда, где в это самое мгновение сверкнула белая вспышка. Время внезапно ускорило свой бег, а потом – целую вечность? или секунду? – мне казалось, что я вижу отдельные кадры фильма, которые повторяются, постоянно меняя свой порядок. Грохот, похожий на гром. Дыра в стеклянной стене там, где прошел сквозь нее черный луч. Ледяной ветер, гуляющий по диспетчерской. Содрогание здания. Мигание освещения в диспетчерской перед тем, как погасли все огни на территории Завода. Золотистое зарево в той стороне, куда устремился черный луч. Ветер, мигание, дыра, зарево, грохот, содрогание, зарево, мигание, ветер, дыра, грохот, мигание, содрогание, грохот… Когда нормальное течение времени восстановилось, я увидел в свете звезд силуэт Мелиссы, стоявшей неподвижно в той же позе, только ветер, врываясь в дыру в окне, трепал ее волосы. Мелисса находилась внутри пушистого шара темного огня, похожего на огромный черный одуванчик. В языках черного пламени стали появляться белые искры, и вот уже одуванчик засиял оранжево-белым светом, и лучи, исходящие из рук Мелиссы и Бориса, стали видны моим обычным человеческим зрением. Они светились в темноте все ярче, становилось больно глазам, но я не мог отвести взгляд от этой феерической картины. Наконец зажглось аварийное освещение. Спокойный голос Мелиссы, как будто не происходило ничего необычного, опять зазвучал у меня в голове. – Ну вот, все нормально, расслабьтесь. Мы поймали. Как вы уже, наверное, заметили, «лампочку» Камильич благополучно отключил. Я услышал звуки, которые были похожи на вздохи облегчения. – Диаметр капсулы пока около шести метров, но ее распирает, поскольку энергия продолжает выделяться. Кто может фокусироваться прямо на сферу? – Лисса, я, кажется, могу. – Я тоже. – И я. – Я хорошо чувствую. – Марк, Ирина, Роза и Фил, начинайте! Только старайтесь не промахнуться, там поблизости четырнадцать человек, трое – совсем рядом. Стоп! Кира! Ты можешь вокруг сферы поставить защитный барьерчик? – Лисса, я уже подумала об этом. Сейчас, секундочку… Готово. – Лисса, я – на другой стороне Марса, мне трудно фокусироваться на сферу. – Хорошо. Кто еще у нас на другой стороне? Сережа, Роберт, Нин ель, Аня,… так, всего двенадцать. Ребята, вы – на Бориса. Остальные – на меня. А то сфера пытается расти. Ну, давайте! Пушистый огненный шар вокруг Мелиссы стал еще ярче, в его спектре появились голубые оттенки. А у Бориса над головой вспыхнул дуговой разряд, его волосы затрещали и, наэлектризовавшись, на секунду образовали вокруг головы сияющий нимб. Плазма разряда мгновенно испепелила его роскошную шевелюру, и я увидел на голом черепе Ласточки два небольших изогнутых рога, между которыми ярко горела дуга. Я понял, что рога были антенной, на которую двенадцать человек сбрасывали сейчас энергию. Мелисса заговорила снова: – Ну вот. Теперь мы держим сферу совершенно надежно. Объем камеры ПСВ будет прогорать еще минут пятнадцать как минимум. Надо подумать, куда нам эту чертову прорву энергии девать. Желательно побыстрее. Не век же ее держать. Я предлагаю сбросить на Солнце. Наша звездочка выдержит, для нее это – ничто. – А может, сбросим в энергетические накопители Марса хоть часть? – Ребята, мне кажется, они не скушают. Ульрих, прикинь! … – Даже если бы они были совсем пустые, это слишком. – Хорошо. Какие-нибудь другие идеи есть? … – Тогда, Мариша, отключайся и выходи на Центральную Диспетчерскую Системы, разберись, что там с транспортами? И когда нам светит окно на Солнце через Деймос? Он взойдет совсем скоро, это лучше, чем через орбитальную обсерваторию, безопаснее. И приличное зеркало там есть. С ним товарищам астрономам придется, конечно, попрощаться, но мы их потом не обидим. Саша, ты связывайся с ними, и готовьтесь. Когда они все сделают, пусть уносят ноги подальше. И пусть на всякий случай диспетчеры прямо сейчас начнут отгонять всех, кто может находиться в зоне. Кажется, все? – Нет, подождите! – Юра, что у тебя? – Лисса, импульс отражаемой энергии и вторичные эффекты изменят параметры орбиты Деймоса довольно прилично, масса-то у него не ахти, а на новой орбите он собьет нам движение во всей примарсианской зоне. Представляешь, сколько мороки нам будет, пока все восстановим? – Ты прав. Люди, ищите еще варианты. … – Мелисса, сейчас Юпитер неплохо расположен… – Мари, смелее! – Я тут прикинула, мы сможем никого серьезно не побеспокоить – около Юпитера сейчас почти никого нет, главное, Ио постараться не зацепить… И обе станции, и остальные спутники сейчас в стороне… – Мари, ты умница! Грегор, ты слышал? Как у вас там, на Юпитере? – А что, я думаю, Мари права. В направлении Марса еще часа полтора будет все чисто, вот только сейчас Ио завернет за Юпитер, и все. А Юпитер вашу энергию скушает. Он и не такое переваривал. Только, на всякий случай, давайте ее не одним импульсом, а несколькими, с интервалом секунд в десять, если сможете. – Попробуем десять раз по десять процентов через десять секунд. – Отлично, я о таком эксперименте и не мечтал, готовлю аппаратуру. Окно у Юпитера будет свободно через одиннадцать минут. – Грегор, ты только учти, что там за фионами других частиц навалом будет, процентов пять от основной энергии импульсов. – Но мощность-то шлейфа будет низкая, там же дикая дисперсия по скоростям… – Ты все-таки заранее посчитай поточнее, там и по угловой расходимости будет разброс. – Ладно, не учи ученого. Я уже картинку с цифрами имею. Вы, главное, сами случайно транспорты не сожгите, а меня учить не надо! Пока вы там гудите, я успел уже и переход на новую орбиту для «Юп-244» посчитать. – Грегор, я знаю, что ты у нас самый быстрый. Маяк наводки дай и передавай непрерывно поправку. Уверена, у тебя с этим проблем не будет. Когда у себя все закончишь, подстрахуй Мари с диспетчерами по расчету допусков по окну, учитывая примарсианские орбиты и транспорты, только не вслух, пусть только Мари тебя слышит. – Ладно, не волнуйся. Не просчитаемся. – Народ! Все-все-все! Прошу внимательно посмотреть предложенный Мари и Грегором вариант сброса энергии ПСВ на Юпитер! Минута на размышления! … – Возражения, сомнения есть? … – Тогда начинаем. Мариша, работай с Центральной Диспетчерской по направлению Марс – Юпитер. Мы пока спокойно держим. Объему ПСВ прогорать еще минут пять. Начали! Пока я слушал этот разговор, обстановка в помещении диспетчерской заметно ухудшилась. Темная энергия не известного мне типа взаимодействия, о существовании которого я полчаса назад даже и не подозревал, передаваемая селферами на Мелиссу и Бориса, частично рассеивалась внутри диспетчерской. Поглощение этой энергии, пусть и чрезвычайно малой ее части, молекулами и атомами воздуха привело, естественно, к повышению температуры. Это не беда, моя форма прекрасно адаптируется к изменениям температуры среды. Хуже, что молекулы воздуха разваливались на атомы, а атомы превращались в ионы. Фактически внутри диспетчерской образовалась область холодной плазмы, которая постепенно нагревалась. Мне было трудно дышать, несмотря на то, что моя форма включила обдув лица кислородом. То, что раньше было воздухом, начинало светиться «неоновым» светом разных цветов. Оглянувшись, сквозь сияние я сумел разглядеть, что в диспетчерской, кроме Мелиссы, Ласточки и меня, никого больше нет. И видимо, уже давно. Я и не заметил, когда все исчезли. Из дыры в окне в помещение врывался поток холодного воздуха и стелился по полу, я даже почувствовал, что ноги мои немного замерзли. Мне не хотелось уходить и пропустить самое интересное. Кроме того, когда все закончится, наверняка Мелиссе будет нужна моя помощь. Я активировал форму в режим скафандра полной защиты. Теперь мне были не страшны никакие перепады температуры, никакие плазменные облака. Я подошел совсем близко к окну, встав как можно дальше от огненного шара, внутри которого находилась Мелисса, чтобы мне было хорошо видно все, что делается внутри диспетчерской и что происходит на территории. На территории Завода вдалеке все так же светилось золотистое зарево, почти всюду горело аварийное освещение, вовсю завывали аварийные сирены, суетился народ, на дороге выстраивалась спасательная техника. Лара развернула свою деятельность по всем правилам отработки чрезвычайных ситуаций. В подземном бункере прогон, судя по всему, продолжался в нормальном режиме, видимо, «тахионная лампочка» была слабенькая и, к счастью, серьезного влияния на двигатель для «Маджипура» не оказала. Да и питание в бункере было автономное. Возможно, они там, на прогоне, до сих пор ничего необычного и не заметили. Сосредоточенное молчание, если не считать фона далеких голосов в пси-эфире, как я запоздало сообразил (в жизни бы не подумал, что смогу принимать пси-передачи без специальной аппаратуры!), наконец нарушила Мари: – Мелисса, окно на Юпитер с двадцатипроцентным запасом безопасности открывается через восемь минут сорок две секунды и будет свободно час шестнадцать минут тридцать одну секунду. – Отлично, Мариша. Грегор, подтверждаешь? – Все точно, проверяли независимо. Даю маяк. – Ребята, вы все слышали. Ровно через девять минут начинаем. Отсчет пошел! Я услышал очень короткий резкий сигнал. – Грегор, спасибо за маяк, никаких проблем с наводкой. Ласточка, на сколько будем открывать сферу, как ты чувствуешь? – На два пи многовато, особенно первые импульсы, закрывать будет трудно. Четверть сферы я гарантирую. И одинаковыми импульсами не выйдет, плотность мощности в первых импульсах будет побольше. Тут я сообразил, что с самого начала, с того момента, как Мелисса сказала: «Лови!», первый раз слышу «голос» Бориса. Я даже не сразу понял, что это говорит Ласточка, таким скрипучим, сухим был его пси-голос. Так непохож был этот «голос» на сочный баритон с богатыми интонациями, каким он разговаривал с Мелиссой, когда они вспоминали их последнюю встречу на Марсе… – Грегор, слышал? – Не маленький, я и сам давно догадался. Я что, не понимаю, что вы там делаете и на что способны? И на том спасибо.- Даже в пси-эфире голос Грегора звучал сварливо.- Если бы это я планировал эксперимент… Грегор все-таки достал Мелиссу: – Грегор,…!…! Это не эксперимент!!! Дальше минуты тянулись в полном молчании в пси-эфире, и вот наконец пошел последний отсчет: «Тридцать секунд… Двадцать… Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один, ноль!» Небо озарилось вспышкой, потом еще одной, в темноте стал виден яркий луч, устремившийся в темное небо вверх, под углом градусов двадцать к вертикали. Луч пульсировал и с каждой пульсацией становился все ярче. Кое-где внутри него на мгновение вспыхивали ослепительно-яркие точки. Воздух вокруг луча светился все сильнее. После десятой пульсации свечение какое-то время продолжалось, но постепенно пошло на убыль. … – Грегор, как у тебя прошло? – Нормально, фионный хвост будет тянуться еще минут пятнадцать, а медленные частицы – неделю, не меньше. Но все равно Юпитер практически всех их соберет. – А как Юпитер себя ведет? – Да никак. Что ему сделается? Скушал, не поперхнулся. Посмотрю, как переварит. Ладно, не мешайте работать. Потом, ежели что интересное будет, сообщу. – Мариша, что Центральная? – Говорят, нормально прошло. – Они там понимают, что зону прохода луча ближайшие дни транспортам надо обходить стороной? – Да, уже корректируют маршруты. – Тогда все. Ребята, спасибо, всем отбой, кроме Вики. Вика, теперь – дело к тебе. Я не ошиблась, ты сейчас курируешь все СМИ? Я смотрел на Мелиссу и поражался: она спокойно продолжала обсуждение, будто и не стояла до сих пор в огненном шаре, который немного поблек, но никуда еще не исчез. Лучи, исходившие от нее и от Бориса, погасли, но воздух в помещении еще продолжал светиться. – Вика, пусть каналы Сети шлют сюда кого угодно. Наша версия: я находилась на Заводе по поводу поставок ПСВ-двигателей для «Маджипура», а Ласточка присутствовал на испытаниях нового типа двигателя. Мощность нового двигателя оказалась больше расчетной, и избыток энергии пришлось сбросить на Юпитер. Жертв нет. Получили травмы различной степени тяжести четырнадцать специалистов МЮЗДа и Первый селфер Борис, руководивший проведением испытаний. Опасности необратимой гибели людей нет. Имеют место небольшие разрушения старого лабораторного корпуса. Территория вокруг него фонит от наведенной радиации, поэтому поставлено ограждение зоны радиусом порядка километра. В эту зону попала и небольшая часть периферийной территории Университета, свободная в это время от присутствия людей. Ведутся работы по ликвидации последствий и по очистке территории. Все. Эту версию изложит директор Завода и все свидетели. С директорам Поработаю я сама, а свидетели, включая спасателей, на Ларе. Но если вдруг будут любые осложнения со СМИ, выходи на меня. Мелисса подошла к дыре в окне и встала в потоке ледяного воздуха, врывающегося в помещение. Она раскинула руки в стороны и подняла лицо к небу. Огненный одуванчик начал уменьшаться в диаметре и вскоре почти погас. За окном опять пошел снег. Он залетал в дыру в окне, и Мелисса протягивала ладони, пытаясь поймать снежинки, но они таяли, не долетая до ее рук. Воздух в диспетчерской перестал светиться. Я реактивировал скафандр. Дышать уже было можно и без поддува кислорода. Пахло озоном и чем-то горелым. Тут сзади меня что-то тяжело упало. Я обернулся. Боже, я наблюдал за Мелиссой и совсем забыл про Бориса! Это он рухнул на пол. Мы с Мелиссой подбежали к нему. В том, что лежало на полу, узнать Бориса было невозможно. Голова с голым черепом, голые торс и руки, все было покрыто черной коркой. От рогов остались небольшие шишки. Лицо представляло собой сплошную темную массу. Сравнительно целыми были штаны и сапоги, но их покрывали пятна копоти. Смотреть на то, что осталось от Ласточки, было страшно. Видимо, все мои чувства отразились у меня на лице. – Алекс, все не так плохо, он сразу отключил все рецепторы. Пойду позову девочек. Здесь уже можно работать. И Мелисса направилась к выходу из диспетчерской. Я не знал, чем помочь Борису. Наверное, он отключил рецепторы, но, я думаю, не все и не сразу. Да если бы и сразу! Я помню, что тоже сразу потерял сознание в потоке плазмы, когда проходил стерилизацию после «Альбины-3». Но есть память тела, память клеток. При воспоминании о той истории меня всего корежит, судороги сводят мышцы, сердце дает перебои. Не могу себе представить, чтобы я когда-нибудь добровольно согласился пережить что-то подобное. Одних ночных кошмаров с избытком хватает. А Борис, как я понял, проходил через все это многократно. И добровольно. Он приехал сюда, как на обычную работу или даже скорее как на приятную встречу с Мелиссой. И зная, что ему предстоит, спокойно шутил и предавался воспоминаниям… Боже! Я простил ему его совершенство, его превосходство над всеми, его неземную красоту и своеобразный юмор, его поцелуи и объятия с Мелиссой! Мне стало стыдно за свою глупость и ревность, за свою нелепую неприязнь. И я устыдился своей роли стороннего наблюдателя, не пригодного ни к чему серьезному и не способного ничем помочь даже сейчас, когда уже все закончилось. Борис лежал неподвижно, не подавая никаких признаков жизни. Вдруг он вздрогнул. Раз, еще раз, а потом его огромное тело стала непрерывно сотрясать мелкая дрожь. Я беспомощно стоял рядом. Тут наконец в диспетчерскую стремительно вошла Мелисса, а за ней – вся команда Бориса. Девушки бросились к Ласточке и деловито засуетились вокруг него. Они, видно, хорошо знали свое дело. Пять девушек нагнулись над ним и стали прикладывать свои ладони к разным точкам его обгорелого тела, к груди, животу, к макушке черепа. Я не понимал, что и зачем они делают. Но вскоре тело Бориса перестало дрожать. Тогда первую пятерку девушек сменили другие пять. Они приложили свои ладони к голове и торсу Бориса, оставив открытым живот. – Хорошо,- сказала наблюдавшая за странными действиями Мелисса и нагнулась к телу. Она плотно прижала ладонь своей правой руки к тому месту на животе Бориса, где у людей находится солнечное сплетение. Уж не знаю, что в том месте находилось у Бориса, но я увидел, что из-под прижатых к черной корке пальцев Мелиссы пробивается темное свечение. Я понял, что она пытается передать ему часть своей энергии. Но я не мог понять, при чем здесь бесплотные девочки из его команды со своими ладошками, уж у них-то точно никакой энергии быть не могло. Я смотрел на сосредоточенную Мелиссу, и мне очень хотелось помочь ей, помочь Ласточке, мысленно я представил себе, что делаю то же самое, что Мелисса… Я случайно взглянул на свои руки, такие бесполезные и раньше, и сейчас, и испытал настоящий шок. На моих ладонях отчетливо проступали неровные темные пятна. Они светились черным светом, совсем слабо и прерывисто, но это был тот же свет, что и свет, исходящий из руки Мелиссы. На всякий случай я решил проверить, может, мне это только показалось и на руках у меня – просто копоть, и я попробовал отряхнуть, вытереть руки. Но это была не грязь. А когда я сблизил ладони, я ощутил, что они слегка притягиваются друг к другу, будто между ними существует какая-то клейкая среда. Более того, мне показалось, что между моими ладонями протянулись тонюсенькие черные волоски и какой-то импульс пробежал по замкнувшемуся кольцу, через руки и грудь. – Девочки,- голос Мелиссы отвлек меня от моих исследований,- так получается плохо. У Бориса разряжен аккумулятор антиграва. Гораздо быстрее аккумулятор подкачать от сети. Давайте кабель. Я оглянулся на девушек и заметил, что одна из них, рыжая Юля, стоит далеко в стороне ото всех. Она, видно, ближе так и не подходила. Присмотревшись, я понял, что она находится в состоянии, близком к истерике. Губы ее дрожали, плечи и сцепленные на груди руки мелко тряслись, в глазах стояли слезы. Только истерики здесь не хватало! В принципе я знал, что надо делать, и опыт у меня был, на кораблях острые ситуации случались. – Мелисса, для подзарядки ваших аккумуляторов. Какое напряжение подключать? – Стандартное, триста восемьдесят. – Понял. Я повернулся к Юле, будто не замечая ее состояния: – Юля, ты знаешь, где у вас упакован кабель для аккумулятора? Она молча кивнула. – Пойдем, найдешь кабель. Девушка с видимым облегчением кинулась к груде баулов, сваленных у дальней стены диспетчерской. В коридоре у входа в диспетчерскую я заметил начальника смены. Она, чувствуя ответственность, далеко от диспетчерской, видимо, не отходила, но и войти внутрь все еще не решалась. – Мэм, будьте добры, вы не покажете мне, где можно подключиться к аварийной сети триста восемьдесят В? Есть разъемы в вашем помещении, или надо идти куда-то еще? – Есть, сэр, здесь… Она показала мне на ближайшем пульте опломбированный герметично закрытый разъем. Юля уже нашла довольно большую бухту кабеля с целой гроздью переходников на все случаи жизни. Так что с электроэнергией проблем не было. У Бориса нужный разъем оказался под левым коленом. Штанину ему уже разрезали, и было видно, что ноги его практически не пострадали, по крайней мере внешне. Надо сказать, что даже такое малое участие в общем деле помогло мне окончательно прийти в себя. Юля тоже больше, похоже, не пыталась впасть в истерику и приняла какое-то участие в общей суете. Но, видимо, старшая, Зоя, понимала, каково неопытной девочке, ведь даже мне, видавшему виды офицеру, было немного не по себе от всего увиденного. Поэтому Зоя правильно распределила роли: – Юля и Ванда, готовьте гравиносилки, скоро мы сможем Бориса поднять. Остальные девушки, пока заряжался аккумулятор, не теряли времени: одни покрывали желтоватой пеной из баллончиков черную поверхность тела Ласточки; другие сосредоточенно делали ему уколы. Пригодными для уколов оставались только ноги, поэтому с Бориса сняли сапоги, чтобы колоть в сосуды на лодыжках, и разрезали штаны, от которых теперь остались одни лохмотья. Постепенно запах гари сменился более приятными медицинскими запахами. Я понял, что за Ласточку можно не волноваться, он находился в заботливых опытных руках. Мелисса стояла в стороне, она отошла, чтобы не мешать девушкам, и ждала, когда понадобится ее помощь. У меня к Мелиссе был миллион вопросов, но сейчас я решил спросить ее о самом простом. – Мелисса, а зачем девушки прикладывали ладони к Борису? – Все девушки в команде Ласточки – «изоляторы». Ты обратил внимание, что они все очень похожи друг на друга? Это особый тип людей с исключительно редкой мутацией, они совершенно не восприимчивы к некоторым видам полей, к пси-, тэта- и ро-полю. Видишь ли, селферы, как и люди, все очень разные. У нас разные способности и разные возможности. Мы с Ласточкой вместе образуем своеобразное устройство, где Ласточка является очень чувствительным приемо-передатчиком, а я – источником энергии. Я неважный приемо-передатчик, зато самый емкий среди селферов аккумулятор и лучший «собиратель» энергии. А Борис энергию держит очень плохо. Весь его собственный запас и даже энергия из аккумулятора антиграва вылетели из него в первые же мгновения передачи, еще при настройке. Все остальное время он только управлял энергией, поступающей к нему от меня и от остальных селферов. А сейчас он не в состоянии «закрыться», чтобы самостоятельно, без внешней помощи, удержать даже ту небольшую энергию, которую я накачивала в него. Помогают его «закрыть» девушки-«изоляторы». Когда он немного придет в себя и сможет держать энергию, я его еще подкачаю. Но грузить его на носилки без антиграва даже мне будет неудобно, у него ведь масса – под две тонны. Я уже второй раз слышал от Мелиссы о значительной массе селферов и только открыл рот, чтобы спросить, откуда у них такая масса в обычном объеме человеческого тела, как Мелиссе стало не до меня. В диспетчерской появился директор. Господин Токава старался держаться спокойно, но его смуглая кожа побелела, вокруг глаз лежали темные тени, а сами глаза были почти круглыми. Галстук сбился набок, жесткие черные волосы стояли дыбом. Оказалось, он утратил способность говорить гладкими фразами: – Адмирал! Шестнадцать тысяч только сотрудников! И семьи! Я не знаю, как могло случиться! Так никогда не должно бывать! ПСВ безопасны! Я сам физик! Я доктор! Я не понимаю! Я за все готов ответить! Все ответят! Если бы не вы! Какое счастье, что вы были на этом несчастье! Если бы не вы, все мы! Мы сделаем все! Все! И господин Токава, прервав восклицания, прижал сложенные лодочкой ладони к груди и начал часто кланяться. Мелисса воспользовалась этим, чтобы перехватить инициативу. – Господин директор,- мягко сказала Мелисса,- успокойтесь, вы не виноваты. И никто из ваших сотрудников не виноват. Исключительное стечение обстоятельств. Я принимаю вашу благодарность, но истинный герой дня – Борис. И Мелисса обратила внимание директора на лежащего на полу Ласточку, окруженного своими девушками. Процесс зарядки аккумулятора еще продолжался. – Дайте, пожалуйста, указание разместить Бориса и его команду в гостинице рядом с нами. Они прибыли незадолго до происшествия и еще не успели устроиться. И организуйте нам всем ужин прямо в номерах гостиницы. – Да, да, да,- закивал директор. – И еще,- спокойно продолжала Мелисса тем же тоном,- Адмирал-Д-274-лугальбанда-ц-энкиду, ничего особенного не случилось, Борис руководил… (господин Токава замер и смотрел остановившимся взглядом в одну точку) проведением испытаний нового типа двигателя, разработанного вашими молодыми талантливыми сотрудниками. Мощность нового двигателя оказалась больше расчетной, и избыток энергии пришлось сбросить на Юпитер. Жертв нет. Получили травмы различной степени тяжести четырнадцать специалистов МЮЗДа и Первый селфер Борис. Опасности необратимой гибели людей нет. Имеют место небольшие разрушения старого лабораторного корпуса. Территория вокруг него фонит от наведенной радиации, поэтому поставлено ограждение зоны радиусом порядка километра. В эту зону попала небольшая часть периферийной территории Университета, свободная в это время от присутствия людей. Ведутся работы по ликвидации последствий и по очистке территории. Руководство проведением спасательной операции и ликвидацией последствий вы поручили начальнику группы протокола Ларе Гурбич. Адмирал случайно в это время находилась на Заводе в связи с поставками ПСВ-двигателей на «Маджипур» и одобрила все данные вами Ларе Гурбич инструкции. Вы безусловно поддержите все действия Лары и всемерно будете обеспечивать выполнение всех ее требований и просьб. Адмирал -Д-274-гильгамеш. – Господин Токава,- невозмутимо продолжала Мелисса,- надеюсь, все участники эксперимента получат всю необходимую медицинскую помощь, а также будут отмечены наградами, в том числе и материальными. Не забудьте и спасателей. И всех остальных сотрудников, кто будет участвовать. А сейчас, я думаю, у нас на подлете первая партия журналистов. Примите их лично, ничего не скрывайте, рассказывайте всю правду, подведите их как можно ближе к закрытой зоне. Расскажите про наведенную радиацию. Если кто-то захочет пройти непосредственно на место проведения испытаний, ни в чем не препятствуйте, организуйте экскурсию туда в тяжелых скафандрах защиты, чтобы ни в коем случае не был нанесен урон здоровью наших журналистов. Экскурсию пусть проведет Лара Гурбич. Но это завтра. А сегодня устройте пресс-конференцию прямо в столовой рядом с вашим кабинетом, пусть столы будут накрыты для позднего ужина. С хорошей картой вин. Можно предоставить и набор других напитков. Ведь долг хозяина сразу же накормить гостей, не так ли? Вот и кормите от души всех прибывающих господ журналистов. А мы с капитаном Комаровым и Борис со своей командой отправляемся в гостиницу ужинать и отдыхать. Отбываем мы завтра, как только выспимся, но это будет совсем не рано, скорее уже днем.- Мелисса мило улыбнулась.- Провожать нас не надо, у вас завтра будет столько забот! Вид у господина Токавы стал заметно лучше. Даже его прямые волосы перестали торчать во все стороны и мирно улеглись волосок к волоску. Галстук каким-то чудом тоже нашел свое привычное место, а раскосые глаза опять приобрели характерный прищур. Господин директор был готов к выполнению своих тяжелых обязанностей. Он поклонился Мелиссе, мы распрощались, и он с достоинством удалился. – Ну, как там Ласточка? – повернулась Мелисса к Зое.- Попробуем его поднять? Встроенный антиграв Бориса уже делал свое дело, и мы с Мелиссой легко погрузили Ласточку на стоявшие наготове носилки. К этому времени девушки уже сумели обработать его пеной со всех сторон и окружить противоожоговым пневмококоном. Теперь я был за Ласточку спокоен. На носилках он лежал тихо, может, спал. За окном послышались характерные звуки, сопровождающие медицинские машины, и я увидел в окно, что от места аварии с сиренами и мигалками несутся глайдеры с красными крестами. Я автоматически стал их считать и насчитал пятнадцать штук. Я сначала удивился, потому что хорошо помнил, что вблизи сферы находилось четырнадцать человек, но потом сообразил, что Лара, молодец, не забыла, что по официальной версии там должен был быть еще и Борис. Так что одна из машин была пустой. Наконец все были готовы покинуть поле битвы, то бишь помещение диспетчерской. В дальнем углу терпеливо сидела в ожидании завершения событий начальник смены. У нее был замерзший вид, хотя она и надела поверх рабочего комбинезона короткую меховую шубку. – Мэм,- обратилась к ней Мелисса,- не могли бы вы проводить нас в гостиницу самым коротким путем, чтобы, по возможности, не привлекать внимания? – Конечно, Адмирал,- с готовностью согласилась милая дама. Думаю, не всякий мужчина на ее месте сохранил бы самообладание в подобной ситуации. Процессию возглавили Мелисса с начальником смены, затем девушки везли гравиносилки с Борисом, а на вторых носилках был сложен их багаж. Я замыкал процессию. Выходя из диспетчерской, я оглянулся. В общем-то в результате нашего пребывания помещение практически не пострадало. Разбитое окно и небольшой беспорядок. Я думал, будет хуже. На удивление быстро и без приключений, по пустынным переходам и коридорам, поднявшись на лифте на четыре этажа, мы добрались до гостиницы. В холле нас уже ждала бригада универсалов из столовой со столами-каталками, на которых под колпаками находился приготовленный нам поздний ужин. Или очень ранний завтрак? В общем еда. Только тут я почувствовал, как сильно проголодался. Девушки пошли устраивать Бориса и устраиваться в номерах сами. Мелисса спросила меня: – Алекс, ты хочешь ужинать у себя в номере или придешь ко мне? «Господи,- удивился я немыслимой наивности Мелиссы,- а еще селфер, женщина с полуторатысячелетним опытом! Да я бы умирающий приполз к ее ногам. Даже к пустому столу!» – Мэм, если вы не возражаете, я бы с радостью разделил вашу трапезу! Мелисса издала что-то вроде смешка. – Хорошо, можешь переодеться, привести себя в порядок и прибыть через тридцать минут в мой номер. Форма одежды – свободная. – Господа,- обратилась она к исполняющим обязанности официантов,- прошу две порции сюда. Я пошел приводить себя в порядок. Меня весьма привлекала возможность посетить наконец туалет и принять душ. *** Когда я привел себя в порядок, то почувствовал себя совсем бодро, только чувство голода еще больше усилилось. Форму, которая сегодня хорошо поработала, я поместил в камеру очистки, а сам надел бархатистые темно-синие брюки, светло-серый джемпер и домашние туфли из мягкой узорчатой кожи иберисского варана. Не зря все-таки я взял с собой в короткую поездку кое-что из одежды. Я не мог удержаться, чтобы не остановиться у зеркала. Убедился, что выгляжу совсем неплохо, с серым цветом джемпера загар смотрелся тоже хорошо, но глаза мои казались не голубыми, как с синей майкой, а серо-стальными. Что ж, так даже мужественнее. Через сорок минут (в свое время мама мне объяснила, что, когда идешь в гости к даме, ни в коем случае нельзя приходить раньше срока или даже точно в назначенное время, лучше задержаться на несколько минут) я постучал в дверь номера Мелиссы. Мелисса тоже сменила свой официальный адмиральский облик на уютный домашний вариант. Она была в бархатных фиолетовых брюках, пушистом сиреневом пуловере с глубоким острым вырезом и в туфельках на небольшом каблучке без задников. Ее распущенные волосы падали на плечи мягкой волной и казались присыпанными золотой пылью, искрившейся в свете хрустальной люстры. Ужин был накрыт в кабинете, на низком полированном столе. Рядом стояли большие кресла с атласными подушками. Когда мы удобно устроились в креслах напротив друг друга, Мелисса погасила верхнее освещение и зажгла два бра на боковой стене, которые давали рассеянный свет с разноцветными мерцающими бликами. В просвете между темными шторами на фоне ночного неба летели крупные хлопья снега. Все было похоже на волшебную ночь перед Рождеством, но чудо уже случилось, и оно не было похоже ни на одно из чудес, о которых рассказывают рождественские истории. Чудом было то, что мы сегодня остались живы и остались живы несколько десятков тысяч человек здесь, на Марсе. Это стоило отметить. – Алекс, открой вино,- видимо, Мелиссе в голову пришли те же мысли,- вижу, Пара успела сообщить господину Токаве о моих вкусах. Я взглянул на стоящие на маленьком подносе бутылки. Отлично, четыре бутылки крымских мускатов и сладкое красное шампанское в ведерке со льдом. Я наполнил резные бокалы, выточенные из кристаллов горного хрусталя. Да, господин директор выражал свою признательность всеми доступными способами. Мелисса подняла бокал: – За то, что мы не ошиблись и все обошлось! Мы чокнулись и выпили. Пока мы пили, в воздухе дрожал переливчатый звон. Не часто мне доводилось пить из бокала с резонатором, дома считалось, что такие бокалы – для особых случаев, а я редко попадал на семейные торжества, особенно последние двадцать лет. Шампанское было превосходным. – Мелисса,- сказал я, наполняя второй бокал,- давайте выпьем за Бориса. – Конечно. Жаль, он с нами выпить не сможет. За его таланты! После второго бокала пора было и отдать должное закускам. Повара явно готовили от души. Видно, слухи о роли Мелиссы в сегодняшних событиях распространялись со сверхзвуковой скоростью. Особенно хорош был печеночный слоеный торт с черносливом и орехами. И, конечно, оливье! Разве может приличный стол обойтись без этого салата! Я старался не очень набрасываться на еду, но и Мелисса, похоже, была тоже очень голодна. Мы основательно опустошили блюда и салатницы, прежде чем Мелисса напомнила мне, что пора бы наполнить бокалы. Мы допили шампанское уже без всяких тостов, не торопясь, разобрались с отбивными и наконец синхронно откинулись в кресла на подушки. – Уф, наконец-то я нормально поела,- высказала Мелисса и мою мысль,- теперь можно отдать должное и винам. Кстати, можешь наливать в те же бокалы, не люблю пить из маленьких рюмок. Я взял в руки бутылку: – Черный мускат? – Конечно. Приятно иметь дело с человеком, чьи вкусы совпадают с твоими. Мои приятели пили пиво или напитки покрепче, а дамы предпочитали кисленькие сухие вина. Мое пристрастие к мускатам обычно считали чем-то странным, не совсем нормальным для мужчины. – Изумительное вино,- сказала Мелисса, потягивая мускат между затяжками сигареты,- я уже лет в пятнадцать прекрасно разбирались в винах и больше всего любила белый мускат «Красный камень», а вот вкус муската черного я узнала позже. Она задумчиво покрутила бокал в руке. Через минуту я решился прервать ее воспоминания. Я очень хотел задать ей мучавшие меня вопросы, но бессмысленно было узнавать то, о чем я все равно помнить не буду. Я глубоко вздохнул и проговорил: – Мелисса, я свидетель. Я видел и слышал, наверное, все. Я готов. – …И что? В чем дело? К чему ты готов? – Ну, я слышат, как вы разговаривали с директором, я все понял. И я слышал, что вы поручили Ларе поработать со свидетелями, Я свидетель. Но я хотел бы, чтобы со мной это проделали вы сами, а не Лара. Я готов прямо сейчас. – Алекс… ты что, к тебе это не относится,- мне показалось, что она хотела сказать «глупенький», но сдержалась,- ты здесь специально для того, чтобы все видеть, слышать и запоминать. Теперь ты вообще будешь очень хорошо все помнить, все мелочи, все разговоры почти дословно. И никто никогда не сможет тебя лишить твоей памяти. Теперь это просто невозможно. Ты – развитый Потенциал, ты превращаешься в селфера. Это длительный процесс, но его уже невозможно остановить. А сегодняшний день – очень важный этап. И Корнезо будет для тебя тоже этапом. Я не знаю, сколько ступеней тебе понадобиться пройти, это зависит от многих обстоятельств, но все, что потребуется от меня, я сделаю. Ты будешь участвовать во всем, и тебе предстоит очень многое узнать и увидеть, очень многое для себя открыть. И лучше расскажи-ка мне, что ты сегодня видел и слышал. Я коротко и сжато рассказал Мелиссе все, что слышал и видел. – Ну что же, отлично, это больше того, что я ожидала,- сказала Мелисса задумчиво. – Мелисса, это еще не все! И я показал ей свои ладони, на которых продолжали светиться остатки черных пятен. – О! Ничего себе! Мелисса протянула руку и хотела пальцами потрогать мои ладони, но потом почему-то раздумала и руку отдернула. – Когда это у тебя появилось? – Когда вы пытались подкачать Бориса и это плохо получалось. Он лежал такой страшный, такой неподвижный. Умом я понимал, что он жив, но мне было его так жаль! И я очень хотел помочь ему, помочь вам, но я не знал чем. Я случайно взглянул на руки, потому что подумал, что они совершенно бесполезны, и неожиданно увидел эти черные пятна, только тогда они были больше и ярче. – Да, да! Тебе было жалко Ласточку, и ты очень хотел помочь,- сказала Мелисса,- именно так и бывает… Она немного помолчала. – Алекс, сделай вот так.- И Мелисса показала мне, как надо покрутить кистями рук. Я проделал несколько движений, и пятна стали совсем незаметны. – Никто из обычных людей их бы не увидел, но с открытыми энергопортами лучше не ходить, мало ли какую аппаратуру ты будешь трогать. Привыкай их сразу закрывать. Давай теперь выпьем за тебя. За твое открытие мира! Я откупорил вторую бутылку черного муската, и мы, чокнувшись, выпили за меня. Тут Мелисса принесла с сервировочного столика, стоящего в углу, фризер средних размеров и откинула его крышку. Во фризере оказался знаменитый торт «Марсианский сюрприз». Под ванильным красным песком на многослойной тестово-кремовой основе лежал слой лимонного пломбира, а в центре возвышался шоколадный вулкан, из жерла которого изливалось огненно-красное фруктовое желе. Мы отдали должное торту. Кондитеры на Заводе были классные. Правда, доесть шоколадный вулкан уже не хватило сил. А на сервировочном столике еще стояла широкая ваза на высокой тонкой ножке с бананами, киви, корнезианскими морскими грушами и мандаринами. Я встал и переставил эту вазу на наш стол, так сказать, перевел тактический резерв в ранг припасов оперативного использования. Мелисса явно одобрила мою инициативу, позволив мне очистить для нее мандарин. – Мелисса, у меня есть по поводу сегодняшних событий ряд вопросов. Мелисса благосклонно кивнула, поглощая дольки мандарина. – Я не понял, а разве нельзя было предотвратить сброс энергии, просто запретив на какое-то время включение любых ПСВ-двигателей на Заводе? Ведь и вы, и Борис знали, что ожидается. Мелисса съела последнюю дольку мандарина и закурила. – Алекс, я понимаю ход твоих мыслей. К сожалению, очевидные решения далеко не всегда есть решения хорошие. Когда-то очень давно мы подобное очевидное решение и приняли. Всего один раз, первый и последний, потому что последствия были ужасающи. В тот раз мы с Ласточкой чувствовали-знали-видели, что Земле грозит пандемия, в которой погибнет, по нашим оценкам, около двухсот миллионов человек. Мы вчетвером,- нас, селферов, было тогда только четверо,- с помощью спецслужб двенадцати самых развитых в то время стран Земли смогли предотвратить ту пандемию. Но вскоре начались одна за другой глобальные эпидемии, которых мы не видели в своих проскопических видениях, не предчувствовали и никак предотвратить не могли. Более того, мы даже не смогли минимизировать последствия. Последствия и для человечества, и для нас были чудовищны. Погибли почти восемнадцать миллиардов человек, потом начались войны за передел мира, а мы, четверо, были просто выкинуты из человеческой истории на шестьдесят четыре года. И если бы не Сэм Ричардсон с группой молодых Потенциалов, для человечества все давно уже было бы закончено. Но это – отдельная история, об этом – как-нибудь в другой раз. Важно, что мы, пусть поздно, но осознали, что катастрофы нельзя предотвращать, они должны происходить. Мы можем только сводить их последствия к минимуму. Ты видел один из вариантов, как это происходит. – Мелисса, а почему вы заранее не связались с Ласточкой, не сравнили свои видения, свои предчувствия, чтобы точно знать, что, где и когда произойдет? – А вот здесь кроется другая опасность. И она связана не с глобальными закономерностями нашего мира, а с человеческой психикой. Мы, селферы,- не боги, а просто – люди, только люди, так сказать, продвинутые. Мозг селфера, как и мозг человека,- всего лишь устройство обработки информации, и устройство далеко не совершенное. Многие особенности этого устройства, которые сформировались в процессе длительной эволюции живых существ в условиях планеты Земля, совершенно необходимы нам или очень полезны. Но в условиях новых, отличных от условий формирования механизмов работы мозга, особенности его функционирования приводят к ряду своеобразных явлений в человеческом сознаний, например, к ошибкам восприятия, к ошибкам оценок, к таким явлениям, как ложная память. Ты прекрасно знаешь, что вся информация, поступающая от наших органов чувств, на этапе предобработки автоматически дополняется, достраивается мозгом на основании предыдущего опыта, на базе информационной модели мира, уже существующей в нашем сознании. Процесс «подгонки» продолжается, пока вновь полученная информационная картина не начинает более-менее непротиворечиво вписываться в имеющуюся модель. По сути, на сознательном уровне мышления мы всегда имеем дело с искаженной информацией. В подавляющем большинстве случаев такой механизм работы мозга искажает информацию в «правильную» сторону, и мы получаем картину реальности более адекватную, чем та, которую передали в мозг наши несовершенные органы чувств. Хорошим примером работы этого механизма может служить идентификация человека по беглому наброску художника. Но если в мозг поступает принципиально новая или очень неполная информация, то при автоматической «достройке» на бессознательном уровне мы можем получить в итоге абсолютно неверную картину действительности. Тренированные люди, и, конечно, селферы, способны сознательно в той или иной степени управлять процессами обработки информации собственным мозгом, тебя и самого в Академии этому учили. Но это очень непросто. А теперь представь: ты «видишь» какую-то совершенно непонятную картину, даже не зная толком, не «кадр» ли это из твоего сна. А другой человек видит другую непонятную ему картину или предчувствует нечто, что трудно выразить словами, как Ласточка, например. Если вы начинаете обсуждать ваши предчувствия-предвидения, то ваши сознания будут стремиться достроить-дополнить информацию так, чтобы все состыковывалось максимально непротиворечиво. Знаешь, человеческое сознание невероятно изворотливо! А если ни у одного, ни у другого нет данных, принципиально важных для получения адекватной картины? Вспомни притчу, как слепцы спорили, что такое слон. Представь, я «вижу» хобот, а ты – хвост. Мы приходим к непротиворечивому выводу, что мы имеем дело со змеей. И планируем свои действия, исходя их того, что «видим» змею. Не так ли? А на самом деле мы будем иметь дело со слоном! Больше того. Если у одного человека возникает одна или несколько версий, но недостаточно информации, чтобы оценить их адекватность, он будет очень осторожен в своих оценках. Но если же одна и та же неверная версия возникает у нескольких людей, особенно если у них имелась пусть неполная, но различная информация, вероятность того, что эту версию сочтут правильной, резко возрастает. За понимание этой опасности мы заплатили очень дорого. Проскопические видения и предчувствия бывают у всех селферов и Потенциалов, но что с ними делать, представляют себе немногие. У нас с Ласточкой – самый большой опыт. И мы с ним прекрасно дополняем друг друга. Он за несколько дней с точностью до часа знает, что что-то случится, и знает примерно где. А я вижу очень четкую картинку события и чувствую его «окраску», степень опасности, но время и место действия я должна как-то вычислить, определить по деталям, по второстепенным мелочам. Вот вспомни, ты мне рассказывал, что «видишь» картину зеленого острова с белыми строениями и чувствуешь тревогу. Но где это? Когда? Может, ты реально увидишь эту картину через год, а может – через тысячу лет. А может – никогда. Чуть позже объясню, почему – никогда. Так и я видела сегодняшнюю картинку происшествия много раз в течение долгого времени. Я сразу поняла, что вижу Марс, но точное место и примерную дату пришлось определять по виду звездного неба, хорошо, что тучи на какое-то время разошлись и я «видела» именно этот момент. А если бы звезды были не видны? Тогда случилась бы катастрофа. Дурных предчувствий одного Ласточки было бы недостаточно. Ну, приехал бы он на МЮЗД и сказал: «Сегодня здесь что-то случится». Но что? Когда? Территория Завода огромная, сотни технологических процессов. Отключить все? Эвакуировать людей? А как тогда вычислить университетских гениев с их «тахионной лампочкой»? И что потом? Они бы ее и дальше гоняли, мощность увеличивали. А корабли на поле МЮЗДа каждый день садятся взлетают, и Завод навсегда закрыть – нереально, и в Университете тоже всяких установок хватает… И что завтра или через неделю могло бы случиться, кто знает? А начни мы с Ласточкой нашими предчувствиями делиться, не известно, куда бы наши сознания нас завели. Увы, мы это проходили. Мы ошибались с Йотером, с Квебеком, со станцией на Тритоне… К сожалению, не все катастрофы мы «видим», и из того, что «видим», далеко не все мы можем точно локализовать в пространстве и времени. Вот поэтому случилась трагедия на «Альбине-3». И многие другие аварии и катастрофы тоже продолжают происходить со всеми своими последствиями… Теперь о том, почему ты можешь никогда не увидеть свое проскопическое видение в реальности. Причина проста. Будущее не определено. Мы видим ВАРИАНТ будущего, конечно, очень вероятный, но только всего лишь вариант. Наши действия в критических, переломных точках могут сильно повлиять на вероятность дальнейших событий. Предотвращение катастрофы, такое, как предотвращение нами пандемии, резко изменило вероятности течения событий, и развитие такой суперсложной открытой системы, как человечество, пошло в направлении, которое раньше было менее вероятным. Ты понимаешь, что я тебе напоминаю азы интегральной синергетики, которые ты должен прекрасно знать. Но тебе просто не пришло в голову посмотреть на явления проскопии и на практическую деятельность селферов с этой точки зрения. – Мелисса, а как тогда насчет точек бифуркации? Это же не катастрофы. – Молодец, ты уловил очень важный аспект проблемы. Именно моменты бифуркации представляют для нас самую большую сложность. Их практически невозможно определить заранее, только по прошествии времени мы начинаем понимать, что прошли такую точку. Момент бифуркации выглядит совершенно обычным, ничем не примечательным. И действий никаких особых не совершается. Просто в такие моменты всегда есть варианты развитие событий, причем не всегда альтернативные. Если учесть, что все разумные существа во Вселенной каждое мгновение принимают какие-то решения, делают выбор, более или менее важный, осуществления тех или иных своих действий, становится понятно, сколь сложна задача определения точки бифуркации. Еще сложнее определить, какой именно выбор следует делать… Знаешь, задолго до возникновения синергетики люди подозревали о существовании таких особых моментов в развитии сложных открытых систем, находящихся в неравновесном состоянии, когда малые изменения могут привести к грандиозным последствиям. Вот, например, в девятнадцатом веке жил такой писатель – Чехов, слышал? – Да, я помню его рассказ «Дама с собачкой», там дело сначала происходит в древней Ялте. В Ялте даже существует музей Чехова, я там был. – Так вот, у Чехова есть одна потрясающая фраза: «Люди чай пьют, а в это время их счастье рушится». Я думаю, что точки бифуркации мы все-таки видим. Похоже, что это – какие-то из видений тех самых простых бытовых, «проходных», моментов, которые не имеют отчетливой эмоциональной окраски, точно, как у Чехова: «Люди чай пьют…» А как в эти моменты надо поступать, какой микровыбор делать? Не знаю. Я лично считаю, что человечество не случайно вырабатывало тем или иным способом на протяжении всей своей истории самые общие жизненные принципы. Были и религиозные заповеди, и философские законы, и стихийно складывавшиеся принципы морали и нравственности. Сейчас мы имеем «Основные этические законы поведения разумных систем». В Академии, насколько помню, неплохо преподают Нелинейную Этику. Однако даже если ты очень хорошо усвоил этот курс, это еще не значит, что ты сможешь в любой ситуации найти правильное решение. Ситуация может быть принципиально новой, или критерии того, что является правильным, могут быть совершенно неоднозначны. Вот тогда-то ты и берешь на себя, как раньше говорили, грех. Грех выбора. Знаешь, на каждом из нас, селферов, таких грехов… И коллективных, и личных. Мелисса взяла новую сигарету. – Вот в субботу я взяла на себя еще один грех, рискнув твоей жизнью. Если бы ты знал, как я рада, что все хорошо закончилось! И еще кое-что о бифуркациях. В течение своей жизни я, как и все остальные селферы, зафиксировала прохождение нашей цивилизацией четырех моментов бифуркации. Я не имею в виду изменения, произошедшие в результате крупных «поворотных» событий или в результате принятых серьезных решений либо последовательных целенаправленных действий. Нет. Четыре раза, без каких бы то ни было видимых причин, у всех селферов практически полностью менялся набор проскопических видений. Я до сих пор не знаю, чьи и какие именно решения поворачивали нашу историю в новую колею. После одного из моментов бифуркации новые видения стали слишком уж нежелательными, и мы, селферы, решились на весьма активные действия. Ты же понимаешь, даже очень сложной системой можно в принципе предсказуемо управлять. Хотя это задача весьма непростая. По сути, именно этим мы все время и занимаемся. – И что, удалось? – Судя по всему, да. Те неприятности, которых нам хотелось избежать во что бы то ни стало, я давно не вижу. Это не значит, что у нас – безоблачное будущее. Но, во всяком случае, есть надежда. Мелисса потушила в пепельнице недокуренную сигарету и долила себе в бокал вино. А я подумал о программе «Депо», о спрятанных в толще земли космических кораблях, о существовании Департамента «КР», о патрульных рейдах в направлении Пирамид… И о замолкнувших акрейлах… У меня неприятно заныло сердце. – Хотя,- спять заговорила Мелисса,- боюсь, что встречи, а может, даже войны с неведомой враждебной цивилизацией нам не избежать… Уж очень хорошо ложится на наши видения непонятная история с молчанием акрейлов… Что-то мне подсказывает, что их больше не существует… Знаешь, Алекс, так хочется иногда просто видеть сны, просыпаться и забывать их, не думая мучительно: что бы это значило? Это – просто сон или очередное видение? Да, за все надо платить,- сказала Мелисса любимую фразу моего дяди Леона. Тут раздался стук в дверь, и к нам вошла Лара. – Мелисса, вот пластины из камер наблюдения в диспетчерской. – Хорошо, спасибо. Как там у тебя, проблемы есть? – Нет, все нормально, вроде бы, все успеваю. Директор молодец, всех журналистов упоил-укормил и дальше продолжает. Хорошо, если завтра к обеду они смогут держать камеры в руках. Так что у меня времени должно хватить на все. И если вы до обеда отбудете, вся эта орда останется ни с чем. Только вот слухи уже расползлись, народ-то у нас сообразительный. – Это не страшно, важно, чтобы прямых свидетелей не было. А само событие не скроешь. Да и ни к чему. Лара, глотни вина. Спасибо, что директору намекнула о моих вкусах. У Алекса, к счастью, вкусы те же. – Ну, это я Токаве заранее все рассказала. И если бы Алекс любил, к примеру, зубровку, то здесь бы ящик зубровки стоял. Хотя нет, кто же из нас без крайней необходимости всякие зубровки-перцовки употребляет? Лара, не присаживаясь за стол, выпила бокал муската и соблазнилась гроздью морских груш. – Все, я побежала, пока. Я подумал, что скоро утро, хотя небо было еще совсем темным, и надо бы дать Мелиссе отдохнуть. Я только сейчас понял, в каком, оказывается, напряжении она пребывала все последнее время. Когда я увидел ее в Департаменте на Снатове, она уже ждала событий на Марсе, все время думала о них, готовилась и не была уверена до конца, что все вычислила правильно. А сейчас за столом, даже объясняя мне не очень простые и не всегда приятные вещи, она была другой. Я впервые увидел спокойную Мелиссу. Это не значит, что перемена в ней бросалась в глаза, нет, но я чувствовал, что сейчас ее «отпустило». Наверное, совсем ненадолго. Ведь завтра будет новый день, и будут проблемы, решение которых назначено на завтра. Но как оказалрсь, я плохо знал Мелиссу. У нее и сегодня была еще одна проблема, о чем я случайно узнал чуть позже. А в тот момент я с трудом выбрался из кресла, сказал Мелиссе спасибо за прекрасный ужин, помог убрать со стола на сервировочные столики под колпаки посуду и остатки еды, выпил еще полбокала вина и попросил Мелиссу дать мне пластины с записями из диспетчерской, чтобы сравнить записанное на них с моим восприятием событий. Потом я пожелал Мелиссе спокойной ночи и отправился к себе в номер. В кабинете я удобно устроился у монитора, настраиваясь на длительную работу, но очень быстро убедился, что видел и слышал несравнимо больше того, что зафиксировали камеры слежения, и тратить время на просмотр всех записей не имеет никакого смысла, надо идти спать. Я думал, что после сегодняшнего дня, такого богатого на события, мне будет трудно заснуть. Но нет, я провалился в сон без сновидений сразу, как только принял горизонтальное положение, однако вскоре проснулся. Причина была совершенно банальна: выпитые за ужином вина. Я посетил туалет, а потом почувствовал, что мне жарко, душно. Накинув длинный гостиничный халат, я подошел к балконной двери и распахнул ее. Было так приятно вдохнуть свежий морозный воздух! Ветер утих, тучи почти разошлись, редкие крупные снежинки медленно планировали вниз. На востоке наметилась тонкая светлая полоса, и звезды в той стороне неба уже начали гаснуть. Вдруг я услышал какие-то тихие звуки. Речь? Рядом с моим номером был номер, куда поместили Бориса. Может, с ним что-то случилось? Балкон был общим для всех номеров гостиницы, примыкавших к внешней стене купола, и по нему можно было пройти к балконной двери спальни Бориса. Халат, который я накинул на себя, был достаточно теплым, я только натянул сапоги, потому что на балконе лежал слой снега, и дошел до двери, ведущей в спальню Ласточки. Дверь была приоткрыта. Я остановился чуть поодаль и прислушался. Говорил кто-то один, тихо и не очень разборчиво. Это было похоже то ли на стихи, то ли на песню, хотя никакой музыки не было. Я разобрал несколько странных слов про скрипящие мостовые, потом голос стал тише и совсем замолк. Я уже хотел постучать в дверь и войти; но тут услышал, что тот же тихий, чуть хрипловатый голос опять начал свой невнятный речитатив. Там было что-то о кожаных куртках, маленьких гостиницах и северных вьюгах, об ангарах и старом штурмане… Я разбирал только отдельные слова, но вскоре понял, что это – неизвестная мне песня, наверное, очень старая, потому что слова были все знакомые, но складывались они в необычные сочетания. И хотя общий смысл текста ускользал от меня, песня создавала общее настроение светлой грусти, мне хотелось слушать ее еще и еще, было в ней что-то пусть печальное, но очень притягательное. Однако все имеет свой конец. Когда песня закончилась, раздался совсем уж неразборчивый то ли стон, то ли скрежет, а потом хрипловатый голос отчетливо произнес: – Нет, про голубые глаза я петь тебе не буду, это всегда ты мне поешь! Я узнал голос Мелиссы. Значит, это она сидела в спальне Ласточки и пела ему песни. – Лучше я тебе другую спою. В следующей песне я прекрасно понимал и все слова, и их смысл. Стихи были очень красивые, но тоже довольно грустные. Неужели все старинные песни такие печальные? Я чувствовал в них какую-то безнадежность, обреченность, покорность тому, что называют судьбой. Я тихонько стоял, забыв о холоде, боясь пошевелиться и выдать свое присутствие. Какой-то частью своего сознания я понимал нелепость ситуации: я, заслуженный капитан, зимней марсианской ночью стою на балконе в халате, наброшенном на голое тело, и подслушиваю, как Адмирал Космофлота поет лирические песни экс-вице-адмиралу… Но уходить мне очень не хотелось. Тут Борис опять что-то проскрипел, и Мелисса сказала: – Ну, хорошо. Ах, этот запах хризантем! Листвы опавшей за ночь запах, Бессонной ночи горький запах, Осенний запах хризантем. Не искушай!… И дым болгарских сигарет Нас разделил надежней стали. Как пробиваться мы устали Сквозь дым болгарских сигарет! Не искушай… Судьбу обманывать не нам, Ведь мы жалеть себя не станем. И птиц, отбившихся от стаи, Судьбу предсказывать не нам… Не искушай… В этот момент я развернулся и тихонько ушел в свою спальню. Я не дослушал эту песню. Мне послышалась в голосе Мелиссы какая-то горечь. Не та отстраненная грусть или тоска, с которой поют чужие песни, а что-то другое, очень личное. Это подслушивать было неправильно. «Не искушай!…- звучал у меня в голове ее тихий голос.- Не искушай…» Я лег и закутался в одеяло. Приятно было согреться и дышать при этом морозным воздухом, заполнившим мой номер, пока я стоял на балконе. Я закрыл глаза и попытался заснуть, но сон не приходил. В мыслях и чувствах моих был какой-то сумбур. Нет, я не ревновал Мелиссу к Ласточке, как в тот момент, когда он обнимал и целовал ее в диспетчерской. Но я чувствовал, что чего-то не понимаю в отношениях между селферами. Между Мелиссой и Ласточкой были чувства явно гораздо более сложные, чем те, что вмещались в понятие «старинная дружба». Но это была и не любовь, как мне показалось. По крайней мере, в человеческом понимании этого слова. Но что же это за чувства? Любовь, дружба, симпатия, интерес, обидж, влюбленность, приязнь, расположение… Нет, это все были не те слова. Я понял, что человеческий язык беден. Да и откуда взяться в языке нужным словам, если сами отношения не имеют аналогов в человеческой истории? Какие формы могут принимать отношения между существами, которые легко меняют свою внешность, физиологию, пол и даже биологический вид? Которые могут становиться крокодилами, оленями, китами, доисторическими ящерами, и даже ящерами вовсе не земными! Хоть фантастическими монстрами, реально не существующими ни на одной планете! Хоть космическими объектами, как недавно объяснила мне Мелисса. Так что же тогда остается во всех этих превращениях неизменным, особенным, тем, что можно любить? И что тогда представляет собой их любовь? Во что со временем превращусь я, и что будет тогда с моими чувствами, с моей любовью к Мелиссе? И понимаю ли я, кого – или что – я люблю в существе по имени «Мелисса», которая так хочет быть человеком, женщиной, но, возможно, женщиной только кажется? И имеет ли смысл моя человеческая любовь к ней? А как понимает любовь она? Как они с Майклом любят друг друга? И если любят, то как же они могут годами находиться в разных частях Галактики? Как хранят верность друг другу? И хранят ли? И что такое для них «верность», какой имеет смысл? И как мне предстоит жить дальше? Эти мысли в моем сознании сменились странными картинами любовных игр ящеров и почему-то дельфинов, и я заснул. Бог знает, что мне снилось в эту ночь. Утром я ничего не помнил. Правда, то время, когда я проснулся, утром назвать было уже трудно. Солнечные лучи, проходя сквозь шторы спальни, рассеивались и наполняли комнату золотистым полумраком, только несколько ярких лучей пробивалось сквозь щели в неплотно задернутых занавесках. Я раздвинул шторы. Солнышко весело светило в розоватом небе. Розоватый снег лежал волнистыми сугробами. Я открыл балконную дверь и бодро сделал несколько упражнений. После утренних процедур, включавших в себя прохладный душ, я оделся, с удовольствием облачившись в посвежевшую форму, полную, как и я, энергии, и был готов к любым деяниям. Деяния желательно было начать с завтрака. В холле несколько девушек из команды Бориса деловито сновали между номерами, очевидно, готовясь к отъезду. Возле двери моего номера стоял сервировочный столик-каталка. У двери Мелиссы такого столика не было, видимо, она завтракала у себя или уже успела поесть и тоже готовилась к отъезду. Я не хотел всех задерживать, быстренько вкатил столик в номер и со всей возможной скоростью проглотил яичницу с беконом и оладьи с медом. Немного подумав, я решил, что овсянка на воде полезна для организма, особенно после вчерашнего ужина, и через силу заставил себя съесть и ее. Кофе был неплох. К нему прилагались два круассана с малиновым джемом, тоже ничего. Парой апельсинов я завершил свой завтрак и собрал кофр. Убедившись, что ничего не забыл в номере, я достал из шкафа меховую куртку и вышел в холл. Поскольку у меня никаких дел, кроме сборов собственной персоны, не было, я первым был готов покинуть гостиницу. Ожидание в удобном кресле холла продлилось почти полчаса. Наконец все собрались. Борис лежал на гравиносилках, в пневмококоне, накрытом сверху толстым одеялом. Кислородный аппарат работал почти бесшумно, только тихонько посвистывал воздух, проходя через клапаны. Из лифта появилась Лара. Она выглядела несколько обеспокоенно. Лара подсела к Мелиссе на соседний диван и негромко сказала: – Лисса, не знаю, что делать. В холле, у выхода из куполов и вдоль дороги к порту стоят люди, тысяч двадцать, а то и больше. Уже давно. Как быть? – Митинги устраивать не будем. Я скажу несколько слов, и все. Наш с Алексом глайдер пусть ждет у главного входа. А Ласточку с девочками попробуй погрузить на машины прямо в подземном гараже, и пусть они по дороге для грузового транспорта незаметно отправятся в порт, пока я буду прощаться с народом. А что журналисты? – Пока в рабочем состоянии только две бригады: «Женщины Марса» и «Женщины-ветераны Космофлота». Они уже в центральном холле, в полной готовности. – Понятно. Эти дамы не пьют. Отлично, я дам им короткие интервью. С официальной версией проблем не было? – Все прошло наилучшим образом. Журналистская братия осталась довольна. Почти все еще вчера выходили в Сеть с эксклюзивными сообщениями. Знаешь, Токава – умница. Он часть информации выдавал после очередных тостов, как бы проговариваясь. Причем я ему ничего не подсказывала, он сам это сообразил. Я получила массу удовольствия, наблюдая. Естественно, вместо коньяка он пил чай, но никто ничего не заметил. – Ну, он действительно умница. Очень приличный физик и администратор тоже хороший. Мы его отметим. Лара поговорила по коммуникатору, отдавая распоряжения, и они с Мелиссой попрощались. На большом лифте приехали несколько универсалов из транспортной бригады и повезли Ласточку с его командой вниз. Мы с Мелиссой вдвоем на одном из пассажирских лифтов спустились в центральный холл, заполненный народом. Я с двумя кофрами, с шубой Мелиссы и со своей курткой в руках старался держаться как можно дальше на заднем плане, прикидываясь, что называется, шлангом, простым носильщиком. Как только открылись двери лифта, на Мелиссу накинулись журналистки, комментаторы и операторы, осветители и звукооператоры. В общем, две полные бригады, состоящие из одних дам. Они все, конечно, были весьма незаурядные женщины с бросающейся в глаза яркой индивидуальностью, но было в них нечто общее, акулье, я бы сказал. Пока Мелисса, великолепная в своей адмиральской форме, сияя улыбкой и гордо поворачивая во все стороны свой знаменитый чеканный профиль – уж сегодня-то она выглядела истинным полководцем,- благосклонно давала обещанные интервью, я за спинами публики потихоньку пробрался к выходу. Снаружи стояла плотная масса людей, молчаливых и подавленных. Когда Мелисса подошла к дверям, я набросил на ее царственные плечи адмиральскую шубу. К моему удивлению, когда она вышла на высокое крыльцо главного входа, она уже не выглядела полководцем. Было впечатление, что она даже стала меньше ростом. Черты лица ее смягчились, а белый мех прикрыл золотые эполеты и знаки отличия на форме. Она заговорила негромко, но в морозном воздухе висела тишина и слышно ее было очень хорошо. Сначала она говорила о трагедии, которую удалось предотвратить, о жертвах, которые не стали, к счастью, непоправимыми, о спасателях, пожарниках и медиках, обо всех, кто не спал этой ночью, кто выполнил свой долг и проявил героизм и кому предстоит еще много трудной и опасной работы. Она называла десятки имен (конечно, это Лара ее подготовила), благодарила всех от имени Космофлота и человечества. Тут к ней сквозь толпу пробилась женщина средних лет. Она бросилась в ноги Мелиссе, рыдая и повторяя: «Там был мой сын, мой сын!» Я первый раз видел, как женщины перед кем-то падают на колени. Это очень тяжелое зрелище. Мелисса подняла ее и обняла и голосом с особенными интонациями произнесла громко и отчетливо: – Он жив, он будет жить долго и счастливо. Все будут восстановлены, все будут жить! По собравшимся вокруг людям будто прокатилась какая-то волна, они зашевелились, и некоторые даже стали улыбаться. Мать, на лице которой высыхали слезы, увели внутрь купола. Потом Мелисса также громко и отчетливо сказала, что в аварии никто не виноват, что имело место стечение невероятных обстоятельств. При этом она специально для сотрудников, разбирающихся в теории ПСВ-двигателей, пояснила, весьма многозначительно посмотрев на небо, мол, кто в курсе, тот поймет, что прошедшей ночью Марс попал в поток космического излучения с частицами очень высоких энергий, о природе которых мы еще не все знаем, что и послужило причиной аварийной ситуации. Затем Мелисса говорила только о Заводе, о значении МЮЗДа для человечества, об успехах, опять называла имена людей, тех, кто особенно отличился в работе, о перспективах Завода. Видно, не зря она вчера провела несколько часов в кабинете директора! Настроение людей поднималось с каждой ее фразой. Авария теперь представлялась всем событием не очень важным, случайным, уже отошедшим в прошлое. В конце своей речи Мелисса опять поблагодарила всех работников Завода от имени Космофлота и пожелала успехов в работе. Помахав на прощание рукой, она отправилась к глайдеру. Люди махали ей руками, и в толпе даже слышались радостные крики. С момента выхода Мелиссы на крыльцо прошло меньше десяти минут, но как изменилось настроение людей!… Подавленность и уныние сменились энтузиазмом и верой в будущее. Если она хотела, чтобы о катастрофе говорили и размышляли как можно меньше, ей это блестяще удалось,- ведь любая аудитория лучше всего помнит окончание речи выступавшего. Да, она умела управлять людьми, и отдельными людьми, и коллективами, и толпой. Думаю, здесь одного опыта, даже тысячелетнего, недостаточно, у нее явно был особый талант руководителя и оратора. Вдоль всей дороги в несколько рядов стояли люди и с энтузиазмом махали руками нашей машине. Я сообразил, что они тоже слышали речь Мелиссы по коммуникаторам. Да, но где же журналисты? Когда Мелисса выступала перед людьми, не было даже тех двух бригад, которым она давала интервью в холле. Я высказал свое недоумение вслух. Мелисса рассмеялась: – Во время интервью я сообщила дамам, что главным героем событий был Борис, который сейчас собирается отбыть из гостиницы, и намекнула, что не уверена, что его еще можно застать. Ты не представляешь, как они старались побыстрее свернуть разговор со мной и как наперегонки бросились ловить Ласточку! Конечно, они опоздали. Но и на наш маленький митинг они тоже попасть не успели! – Ты знаешь,- продолжала Мелисса,- как женщины реагируют на Ласточку? – Да, видел, с восторгом,- кивнул я небрежно. – Нет, ты не понял. Ласточка – кумир всех женщин. Он самый желанный гость всех женских каналов и передач, герой светских и культурных новостей. Рейтинги передач о мероприятиях, в которых участвует Борис, немедленно взлетают вверх. Ласточка позволяет себя боготворить, снимать, всем очаровательно улыбается. Операторы разбили не одну камеру, борясь за возможность запечатлеть его улыбку крупным планом. Я вспомнил улыбку Бориса и непроизвольно вздрогнул. – А ты видел хотя бы один сюжет о концертах Ласточки? Я отрицательно помотал головой. Видно, когда я появляюсь на Земле, я смотрю какие-то другие новости и другие передачи. – Ты много потерял! Обязательно при случае посмотри. Представь, огромный стадион до отказа забит женщинами всех возрастов, и все они пронзительно визжат! Я содрогнулся еще раз. – Ласточка их не балует, он дает концерты не больше двух раз в год, зато на самых больших стадионах. И его выступления не транслируют по Сети, а только дают короткие сюжеты о них в Новостях, чтобы усилить ажиотаж. Так что запись на билеты лет на пять вперед. – Нет, я ничего не знаю о Борисе в этом плане, я даже не узнал его, когда он появился в диспетчерской, пока вы его не назвали. – Ну, кто бы мог подумать, что есть люди, не знающие в лицо Первого селфера Бориса, да еще в его любимой роли! – искренне удивилась Мелисса.- Нет, тебе обязательно надо как-нибудь посмотреть, не столько на Ласточку, сколько на его аудиторию. Вообрази, выходит на огромную сцену Борис в белом адмиральском мундире с двенадцатиструнной гитарой в руках и начинает петь. Зал замирает, боясь упустить хоть единый звук. У Бориса волшебный голос: бархатный баритон, который может взлетать к пределу слышимости высоких частот и опускаться до самых низких басов. Поет он действительно бесподобно. Мощный чистый звук и вкрадчивый нежный шепот. А внешность?… Женщины просто с ума сходят. Когда он замолкает, начинается нечто. Если бы они только визжали! Они прыгают, рыдают, теряют сознание, срывают с себя одежду! Солидные дамы дерутся за возможность пробиться к сцене и бросить охапку цветов! После одного из концертов цветы вывозили два трейлера. А записки! А признания в любви! А попытки самоубийств, по нескольку десятков в год! – Бедные женщины,- с лукавой улыбкой продолжала Мелисса,- ни у кого из них нет ни единого шанса. – Что, Борис кого-то сильно любит? – спросил я с замиранием сердца. – Да, сильно любит. Но те, кого он любит, не из числа его почитательниц. Видишь ли, у всех людей вкусы разные, и иногда – очень странные. Всю жизнь Ласточка не мог пропустить ни одну, как бы это помягче выразиться, изящную девушку. Он обожает женщин эфемерных, почти бесплотных, понимаешь, я бы даже сказала, одномерных.- И Мелисса выразительно посмотрела на меня. Я вспомнил команду Бориса, и брови мои непроизвольно поползли вверх. – Э… – Да, ты все правильно понял. – М-да… Значит, они все… – Ну, это – далеко не все. Он берет с собой в поездки только очень небольшую часть гарема. – Да… Тут мое богатое воображение стало рисовать мне картины одна пикантнее другой. «Интересно, как же… При такой разнице габаритов… Хотя у него встроенный антиграв… И вообще, он же селфер, тело свое может изменять в очень широких пределах! И даже… Интересно…» Мелисса с удовольствием наблюдала смену выражений на моем лице. – И сколько же у него девушек в гареме? – Точно не знаю. Ты же видел, их трудно различить. Но думаю, что очень много. Наверное, все «изоляторы», все, кого он смог обнаружить. Он не случайно всегда инстинктивно тянулся к «изоляторам», они ему действительно жизненно необходимы. Как-нибудь съездим к нему на остров, и ты сам все увидишь. – А как там обстановка? Я читал в исторических романах, что в гаремах всегда были жуткие интриги, зависть, ревность, ненависть… – Ну, тогда просто не было селферов. Ласточка нежно любит всех своих, как он их называет, девонек, всех одинаково. И одинаково, заметь, сильно,- с усмешкой произнесла Мелисса,- он неутомим. Так что никаких обид и интриг у них в доме быть не может. Все совершенно счастливы. Это ведь главное, не правда ли? Да, обстоятельства открылись неожиданные. Но с какой же целью Мелисса рассказала мне все это? За три дня очень пристального наблюдения за ней я пришел к выводу, что Мелисса ничего не делает и не говорит просто так, у нее всегда есть определенная цель. Может, она заметила мое неприязненное отношение к Борису, когда он появился? Конечно, как я, глупец, мог вчера вечером подумать, что Мелисса наивна и не видит моих чувств к ней? Какой я дурак! Да у меня на лице все написано. И любовь, и ревность. А про Ласточку она мне сейчас рассказала, чтобы я не ревновал ее к нему. Чтобы я знал, что у него – целый гарем одномерных девушек, и Мелисса ему не нужна, и вообще, она не в его вкусе. «Ха! Это ничего не значит. Пусть он любит «изоляторы», так необходимые ему. А Мелисса – «источник», к ней он должен стремиться еще сильнее! Одно не исключает другого! И она же сама проговорилась, что Ласточка неутомим! Откуда она это знает?!!» – мои рассуждения выглядели очень логично! «Стоп. Черт, ревность разъедает душу. Что я себе накручиваю? Ласточка вчера страшно пострадал, какая тут любовь?» Но ревность тут же возразила мне: «Ну, пострадал-то он выше пояса, да и болевые рецепторы селферы выключают по своему желанию. А Мелисса ночью сидела в его спальне…» Хорошо, что в это время мы уже приехали в порт. А то не знаю, какие еще гадости нашептала бы мне моя ревность. Страшное чувство и очень логичное. Именно поэтому с ревностью бороться так трудно. Наш глайдер заехал в сектор посадочного поля, предназначенный для малых кораблей. Мы проехали мимо нарядной яхты с огромной надписью «БОРИС» и множеством ярких эмблем на корпусе. В нее грузили последние баулы команды Бориса и готовились поднять трап. Вдали, на въезде на поле, показались стремительно несущиеся машины, видно, погоня «Женщин Марса» и «Женщин-ветеранов…». Да, Ласточку они упустили. А нам они были не страшны, они уже получили от Мелиссы все, что могли получить. Мы высадились у Мелиссиной яхты и отпустили глайдер. Экипаж поджидал нас у трапа. Три офицера выстроились в линию и приветствовали Адмирала, как на параде. Когда мы поднялись на борт яхты, все они, включая капитана, выполняли необходимые действия с подчеркнутой четкостью, чуть ли не бегом. Конечно, экипаж был в курсе событий сегодняшней ночи, хотя наверняка не знали всех аспектов происходившего. Но главное они, как никто другой, понимали. Офицеры Космофлота, конечно, не могли позволить себе, не нарушая Устава, расспрашивать Адмирала о подробностях или прямо выражать свои чувства. Но эти явно демонстрируемые уважительное отношение к старшему по званию и молниеносность исполнения необходимых предполетных процедур были довольно выразительны. Мелисса терпела минут пять, потом не выдержала: – Господа офицеры, достаточно! Вольно! Расслабьтесь! Вижу, что вы в курсе. Ничего сверхъестественного не произошло, все в порядке. Давайте работать в обычном режиме. Не надо меня напрягать. Пойдемте в рубку. Предвижу, что сегодня нам окно дадут очень быстро. Она была права, разрешение на взлет мы получили мгновенно. Диспетчеры тоже прекрасно понимали, кому обязаны жизнью, и выразили свою признательность доступным им способом. Я подумал: «Странно, что ни в школьных учебниках, ни в других материалах о селферах я не встречал описания историй, подобных вчерашней. И вообще, о роли селферов в истории Земли всегда говорится как-то в общем, без конкретных примеров. Я сам, пока не стал непосредственным наблюдателем ночной операции, осуществленной селферами, и представить себе не мог, что они делают для человечества. Да и узнал я пока только самую малость. Так почему же селферы последовательно замалчивают и даже, как я видел, усиленно скрывают свои деяния от широких слоев человечества? Только для того, чтобы не вызвать у обычных людей чувство униженного самолюбия, как объясняла мне в субботу Мелисса? Или есть какие-то другие причины?» Ответа у меня не было. Пока мы взлетали и выходили на трассу полета, я сидел в кресле в одной из кают. Спать мне не хотелось, делать было нечего, и я встал побродить по кораблю. Маршрут для прогулок по яхте был короткий. Когда я в очередной раз проходил мимо рубки, Мелисса окликнула меня: – Алекс, загляни к нам, мы сейчас догоним паром! Я зашел в рубку. Действительно, на обзорных экранах открывалось редкое зрелище: мы шли к Земле по той же трассе, что и паром «Принцесса Марса», но с большей скоростью. Примерно в двух километрах от нас появился и величественно проплыл космический корабль-паром. Когда мы наконец обогнали паром на десяток километров, Мелисса сказала: – Ну, что? Полюбовались? Давайте отрываться. Мне хочется попасть домой еще сегодня, во вторник. Нас обещали посадить в Редроке через два часа десять минут. Я решил не мешать им работать, но мне хотелось быть полезным хоть чем-нибудь. Я предложил приготовить всем кофе. Капитан заказал чай, а остальные были согласны на кофе. Когда чай и кофе были выпиты, я отнес посуду в кухонный отсек, вымыл и убрал в шкаф, но до конца полета оставалось все равно больше полутора часов. Делать было нечего, пришлось возвращаться в каюту, в кресло. Вряд ли я когда-нибудь привыкну летать пассажиром! Правду говорят, что безделье – источник всех пороков. Как только я устроился со всеми удобствами, мысли мои вернулись к Мелиссе и Ласточке, и черная ревность выползла из дальнего уголка моего сознания. «Ну, нет, этого я себе не позволю. Надо разобраться с действительно важными вопросами»,- твердо решил я. Проблема заключалась в том, что важные вопросы, которые я вчера не стал задавать Мелиссе, касались основополагающих принципов устройства Вселенной, а теоретическая физика никогда не относилась к числу моих любимых предметов. Конечно, я был в курсе основных современных концепций, но мне всегда было скучно разбираться в деталях классификации многих сотен элементарных и не совсем элементарных частиц, являющихся мельчайшими кирпичиками мироздания. А уж чтобы разбираться в деталях тех или иных моделей, с помощью которых теоретики пытались описать все разнообразие явлений реальности, мне просто не хватало знаний в области математики. Так о чем там вчера шла речь? О системе 32 уравнений, да еще, поди, тензорных? нелинейных? дифференциальноинтегральных? каких-нибудь ультраметрических? квази-казуистических? Упоминалась «Теория Пятнадцатой Нестандартной Модели»… Господи, да я и о предыдущих четырнадцати не помню, чтобы слышал. Нет, конечно, экзамены я всегда сдавал достойно, и кое-что в голове осталось… Именно поэтому я и отловил во вчерашнем разговоре селферов вещи совершенно невероятные с точки зрения официальной физики. Тахионы, спинорное взаимодействие и ?-поле! Ни в одном учебнике физики ни о чем подобном не написано, это я совершенно точно помню, все-таки я учился всегда на «отлично» и таких слов, уж точно, забыть бы не мог! Правда, я вспомнил, что часто слышал от ребят-теоретиков фразу, произносимую всегда с усмешкой: «В греческом алфавите букв много!…» Но я всегда думал, что так они шутят по поводу обозначения греческими буквами ?, ?, ?, ?, и ? известных пяти фундаментальных взаимодействий: сильного, электрослабого, фионного, псионного и гравитационного соответственно. Но вчера речь шла, судя по всему, еще о трех быстрых фундаментальных взаимодействиях, р-взаимодействии, спинорном, обозначаемом, наверное, как р-взаимодействие, именно его все больше всего и опасались, и об имевшем место по факту ?-взаимодействии. «Так-так-так! Значит, селферы знают об устройстве мира гораздо больше обычных людей, но не спешат поделиться своими знаниями со всем человечеством! Именно по этой причине – начал догадываться я – Мелисса с Парой и внедряли в сознание всех свидетелей и журналистов «официальную версию». Но почему?» Первый раз в жизни я осознал, что учился недостаточно вдумчиво. Действительно, меня больше всего занимали прикладные аспекты наук, полезные для понимания работы космической техники. Похоже, я был сильно неправ, и, пожалуй, мне следует, несмотря на диплом Академии, при первой же возможности прослушать университетский курс с упором на математику и теоретическую физику. А то я буду среди селферов этаким дурачком-недоучкой, и разговаривать о серьезных проблемах они всегда будут через мою голову. Стыдно. Для начала я решил как-то систематизировать то, что помнил о фундаментальных взаимодействиях из официальных курсов физики. Итак, основные характеристики взаимодействий – это интенсивность, скорость и радиус действия. Самое интенсивное взаимодействие – «сильное», ?-взаимодействие, оно же и самое медленное, его скорость на двенадцать порядков меньше скорости света, но на крошечных расстояниях, внутри адронов и внутри ядер, и такая скорость вполне достаточна, чтобы взаимодействие между кварками и между элементарными частицами происходило практически мгновенно. Еще одно медленное взаимодействие – электрослабое. Обе его формы, и электромагнитное, и слабое, осуществляются со скоростью света. Это второй по величине интенсивности тип взаимодействия. Его электромагнитная форма имеет интенсивность меньше, чем сильное взаимодействие, всего на три порядка, а форма «слабое взаимодействие» – на пятнадцать порядков, что все равно гораздо сильнее других взаимодействий, просто исторически это взаимодействие было так неудачно названо. Следующие три типа взаимодействия, известные человечеству сегодня, это быстрые взаимодействия, и чем они быстрее, тем слабее. Самое быстрое и самое слабое – гравитационное взаимодействие. Оно существенно только при огромном скоплении материи, зато в нем участвуют все без исключения элементарные частицы, поскольку все они обладают свойством «масса», хоть одной, по крайней мере, ее разновидностью. Немного медленнее гравитационного, но все равно на десять порядков больше скорости света, ?-взаимодействие. Частицы, осуществляющие его перенос,- виртуальные псионы. Носителями информации при быстрой связи на дальних космических расстояниях являются именно псионы. Еще немного медленнее, чем ? -взаимодействие, зато гораздо интенсивнее, ?-взаимодействие. Переносчиком ?-взаимодействия являются виртуальные фионы. Этот тип взаимодействия позволил нам придумать четыре способа БПП – Быстрых Пространственных Перемещений, построить космические корабли и начать осваивать Вселенную. Для каждого из четырех способов БПП созданы свои типы двигателей, и каждый тип двигателя хорош в своем роде, оптимален для определенных пространственных трасс и их участков. Один из важнейших курсов Академии – курс «Стратегия и тактика использования двигателей различных типов при межзвездных перелетах». Практически все корабли Космофлота, кроме каботажных судов, перемещающихся только внутри Солнечной системы, и всякой транспортной мелочи, вроде планетарных танков, оснащены полным набором всех типов двигателей, и детанационных, и антигравитационных, и ВР-двигателей, и всех остальных. Только ПСВ-двигатели стоят еще не на всех судах. ПСВ, последнее выдающееся изобретение человечества в области космической техники,- это двигатели, которые позволяют кораблям набирать скорость, превышающую скорость фионов. Хотя главную роль в их работе играют как раз фионы. Именно поток фионов, попадая в камеру ПСВ-двигателя, взаимодействует с глубинными структурами вакуума и изменяет связь между пространством и временем. Не разрушает эту связь, как в ВР-двигателях, названных так в честь их изобретателей, Вирабова и Ракели, а как-то хитро изменяет состояние структур вакуума, заставляет их колебаться возле равновесного состояния. Этот процесс позволяет материальному телу «обгонять свой хвост, несущийся быстрее света, понимаешь!», как говорил наш преподаватель курса «Принципы работы двигателей космических аппаратов» Антонио Умберто Сальваторе Мария Шкиль. При колебаниях структур вакуума ПСВ использует лишь небольшую часть энергии этих структур, зато практически со стопроцентной эффективностью. И всегда особо подчеркивалось, что именно поэтому ПСВ абсолютно безопасны в эксплуатации. Конечно, никто не ставил перед нами, курсантами Академии, задачу вникать в глубинную суть физических явлений, лежащих в основе принципов работы всех этих типов двигателей, на это хватает ума только ведущим теоретикам. Мы же просто изучали конструкцию, характеристики и режимы работы, типовые отказы двигателей и возможности их ремонта вне дока. Но даже моих знаний было достаточно для того, чтобы понять, что вчера были нарушены процессы внутри камеры ПСВ и началось высвобождение той колоссальной энергии, которой обладали структуры вакуума в объеме камеры ПСВ-двигателя. Я напряг все свои мыслительные способности. Что такое «тахионы»? Что такое «?-взаимодействие»? Я вспомнил ту беспорядочную «смену кадров фильма», которая имела место во время работы «тахионной лампочки», генератора тахионов, запущенного Потенциалами из Университета. Ага, похоже, что тахионы – это элементарные частицы времени!!! Если это так, то мне было понятно в принципе все, произошедшее вчера на Заводе… Но, убей бог, если я мог объяснить это подробно, в деталях, кому-то или даже самому себе! «Фу-у! Как тяжело во всем разбираться самому! Учиться все равно придется, никуда не денешься. Интересно, а есть ли у селферов свой Университет? Или какие-нибудь курсы повышения квалификации? Как сами-то они во всем этом разбираются? Но мне, похоже, начинать придется с обычного человеческого университета, увы!» Я подумал, как тяжело было первопроходцам, которые до всего этого додумывались впервые, причем вопреки твердым представлениям всего остального человечества. В курсе истории физики нам много рассказывали о зримых и незримых битвах ученых-первооткрывателей с человечеством и с самими собой. Об отлучениях от церкви, о сожжении на кострах, о травле, о тюрьмах, о жизни в нищете и непонимании, об убийствах и самоубийствах… Да, люди действительно «клали жизнь на алтарь науки». И это происходило не только в темные века. Вот взять историю открытия фундаментальных взаимодействий. Первым из всех «сил» природы выделили гравитационное взаимодействие. Чтобы Ньютон смог сформулировать Всемирный Закон Тяготения, сотни поколений наблюдателей следили за путями звезд в небе Земли, и тратили они при этом не только свое время, здоровье и средства. Сколько из них прямо поплатились своей жизнью! Я вспомнил, как в детстве меня потрясла история Улугбека, великого математика и астронома Средневековья. Он был абсолютным монархом, обладал, казалось, безграничной властью в своей стране, но его зарубил мечом его же подданный по приказу родного сына Улугбека, участвовавшего в мятеже фанатиков. Религиозных деятелей не устраивал просвещенный мудрый властитель, тративший средства не на возведение мечетей и роскошных гробниц, а на строительство обсерватории и создание Академии, где ученые получали почет и славу не по праву рождения, а за свои научные достижения. И, убив Улугбека и его учеников, фанатики уничтожили их математические труды и результаты многолетних астрономических наблюдений, а обсерваторию сровняли с землей. И только один экземпляр рукописи Улугбека сумел спасти и вывезти в Персию чудом избежавший смерти его самый талантливый ученик, бывший слуга-сокольничий. И смерть на костре Джордано Бруно… И Николо Коперник, избежавший мученической смерти от рук инквизиции лишь потому, что умер естественной смертью чуть раньше, чем до него добралась церковь… И унижения Галилео Галилея, великого человека, впервые осознавшего, что причиной любых изменений являются силы, то есть взаимодействия. Нет взаимодействий – нет изменений! В более поздние века на кострах уже не сжигали, но отлучать, если не от церкви, то от науки, продолжали. Симон Фимкин так и умер в нищете со славой «лжеученого», чуть ли не психически больного человека, никем не понятый и всеми осмеянный. А это был конец XXI века! И только три века спустя его работы, никогда не публиковавшиеся, погребенные в архивах журнала Physical Review, но совершенно случайно уцелевшие во время всех катаклизмов, попались на глаза юному Стефану Шеппарду, уборщику, оказавшемуся невыявленным Потенциалом. Шеппард сам к тому времени уже столкнулся с явлениями, которые все обычно называли «парапсихология» и считали, в лучшем случае, шарлатанством. В работах же Фимкина явления парапсихологии оказывались естественными эффектами ?-взаимодействия, одного из двух быстрых взаимодействий, предложенных им для объяснения недостающих причин превращений элементарных частиц. Фимкин первым обнаружил, что электрослабых взаимодействий недостаточно для обеспечения тех значений величины «время жизни», которые были экспериментально определены для всех известных к тому моменту элементарных частиц. Фимкин твердо знал то, что первым сформулировал Галилей: «Нет взаимодействий – нет изменений». То есть любые распады, любые взаимопревращения элементарных частиц есть результат их взаимодействий. И если «время жизни» элементарной частицы меньше, чем предсказывает теория, учитывающая известные взаимодействия, значит, есть и другие взаимодействия, которые мы пока еще не умеем регистрировать. Теоретические расчеты привели Фимкина к выводам о существовании в природе двух неизвестных в то время человечеству взаимодействий, причем взаимодействий очень быстрых, одно из которых могло быть причиной всех явлений парапсихологии. За эти выводы его теорию и считали лженаукой, не давая себе труда разобраться, каким образом эти выводы получены. А уж то, что теория Фимкина предполагала возможность движения материальных объектов в пространстве со скоростями, на порядки превышающими скорость света, вообще воспринималось его современниками как покушение на незыблемые устои науки. Шеппард, ознакомившись с судьбой Фимкина, решил действовать осторожно и не торопиться. Он сначала окончил Университет, потом приобрел имя в науке и, только став Академиком ЗАН, опубликовал «Теорию Фимкина-Шеппарда». Правда, ему на весь этот путь понадобилось менее двадцати лет, все-таки он был Потенциалом. Интересно, а был ли Потенциалом Фимкин? И почему ему не помогли Первые селферы? Надо будет при случае спросить у Мелиссы. Шеппард, ставший селфером, сейчас является одним из ведущих физиков Земли. Теперь я понимаю, что он в течение тысячи лет не только разрабатывал все мыслимые варианты практического использования быстрых взаимодействий, предсказанных Фимкиным. Думаю, он участвовал в открытии и изучении ?-, s- и ?-взаимодействий, о которых я узнал только вчера. А может, и каких-то еще других, о которых я пока не знал. Интересно, какие новые возможности для человечества открывают эти взаимодействия? Возможно, селферы уже напридумывали кучу совершенно фантастических, с человеческой точки зрения, устройств? Может, они этими устройствами уже пользуются, а мы об этом и не подозреваем? А нас они не допускают к этим «игрушкам», как детям не дают играть с огнем. Кстати, черт возьми, я совсем забыл о главном: что за черный свет я видел? Как и чем я его видел? Какой вид энергии представляют собой светящиеся черные пятна на моих собственных ладонях? И как с помощью этой энергии селферы «капсулировали» энергию, выделявшуюся вчера во время аварии? Да, Мелисса упоминала еще какое-то тэта-поле, когда говорила о девушках Бориса, о том, что они невосприимчивы к некоторым полям. Может, черный свет и есть это самое тэта-поле? Боже мой, я же так мало знаю о мире, в котором прожил уже пятьдесят лет! И если бы не оказалось, что я – Потенциал, то я никогда, наверное, и не подозревал бы о своем невежестве! Эти печальные размышления были прерваны капитаном, заглянувшим в каюту, где я предавался размышлениям. Оказалось, что мы уже минут пять как сели, и капитан удивлялся, что я не собираюсь покидать яхту. Ну надо же, впервые в жизни я не заметил момент посадки! Я быстро выбрался из яхты, исправно исполнив взятую на себя роль носильщика вещей Мелиссы. Через минуту тот же молодой офицер, что вчера отгонял флаер Мелиссы, посадил его рядом с яхтой. Мы с Мелиссой попрощались со всеми офицерами, сели во флаер и благополучно добрались до острова. Я решил в пути не беспокоить Мелиссу вопросами, мне казалось, что ей хочется отдохнуть. Я чувствовал, что марсианская история далась ей не так легко, как это могло показаться. Наконец мы были дома. Дьявол! Дико, но у меня возникло отчетливое ощущение, что я вернулся ДОМОЙ. Это чувство невозможно было разумно объяснить. Я был гостем, временным жильцом на острове Мелиссы, это было ясно, это было очевидно. И пробыл я на этом острове всего двое суток. Так откуда же взялось совершенно определенное ощущение, что я – дома? Надо сказать, что у меня, по существу, своего дома не было. Родительский дом? Да, я туда всегда возвращался, это был мой дом в детстве, но сейчас это был дом моих родителей, привычный, родной, но не мой. Мои апартаменты на «Джо»? Я привык к ним, как привыкал к своим каютам на других кораблях, старался сделать их удобными, но… Я всегда знал, что эти каюты – только временное обиталище, да и корабельные условия предполагали определенные рамки их устройства. А может, дело в том, что здесь – Мелисса? Или в том, что здесь думали обо мне, заранее позаботились, чтобы мне было удобно? И Мелисса, и Валентина Петровна. И мне действительно здесь очень нравилось и было весьма удобно. Я чувствовал себя удивительно свободно и уютно. Ну не странно ли? А может, это ощущение «дома» вызвано еще чем-то, чего я не знаю, не понимаю пока? С этими мыслями я разбирал свой кофр, когда звякнул коммуникатор. – Алекс, я предлагаю поужинать, Валентина Петровна нам уже все приготовила, а потом можно будет расслабиться в бассейне. – Да, МЭМ, сейчас иду. Я поймал себя на том, что впервые без сожаления расстаюсь со своей формой. Без нее мне всегда казалось, что мне не хватает чего-то очень важного. Последние десятилетия я ощущал себя в безопасности, только будучи облачен в нее. А сейчас я с радостью натянул плавки, свободные светлые брюки и ярко-синюю майку, надел пляжные шлепанцы, прихватил купальный халат и пару полотенец и отправился к коттеджу Мелиссы. Стол уже был накрыт. Валентина Петровна, наливая в тарелки суп, сказала немного ворчливо: – Наверное, после ресторанной-то еды проголодались? Я специально фасолевый сегодня сварила. Интересно, чем вас там, на Марсе, кормили? Отвечала ей Мелисса, а я немедленно приступил к супу. Заканчивая вторую тарелку, я уловил ни с чем несравнимый аромат поджаристой куриной кожицы, когда Валентина Петровна приоткрыла дверцу термоблока. – Это старинный рецепт «курица под майонезом в бумажном пакете», он у нас в семье передается по наследству,- пояснила домоправительница, увидев мою реакцию. Она достала из термоблока на поднос два пакета из плотной бумаги, разрезала их, извлекла оттуда темно-золотых птиц и положила их на наши тарелки. Это было нечто волшебное. Корочка похрустывала, мясо таяло во рту, остановиться было невозможно. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается, а все лучшее заканчивается, к сожалению, очень быстро. Я поблагодарил Валентину Петровну и всех ее предков, сохранивших с незапамятных времен этот потрясающий рецепт, а сам раздумывал, не намекнуть ли, что таких курочек в следующий раз я съел бы штучки две. Но нет, не намекнул, постеснялся. Потом жалел, что постеснялся. Я задумчиво поглощал над тарелкой грушу, истекающую соком, а Мелисса рассказывала заинтересованно слушавшей Валентине Петровне о торте «Марсианский сюрприз». Когда Мелисса замолчала, домоправительница, слегка нахмурив брови, сурово произнесла: – Ладно, к завтраку сделаю яблочный пирог, зеленая антоновка еще есть. – О!!! – Я сказала, сделаю! Я понял, что Валентина Петровна давно вступила в заочное соревнование со всеми поварами, которые где-то на стороне кормили Мелиссу, и, разумеется, это соревнование, безусловно, выигрывала. Мне было очень интересно, как это простой яблочный пирог сможет превзойти шедевр инопланетного кондитерского искусства. Но, похоже, Валентина Петровна рассчитывала на победу и в этот раз. Оставалось дождаться утра. Когда с ужином было покончено, Мелисса закурила. – Знаешь, Алекс, сегодня уже ничего больше не хочется делать. Завтра мы слетаем к Шерру, я его уже предупредила. Понимаешь, мне надо будет уговорить его жену отпустить его со мной почти на полгода, а это дело совсем не простое. Похоже, у тэров в семейных вопросах главное – что скажет жена, хотя прямо они в этом и не признаются, говорят, что у них – полное равенство. И это будет последнее наше дело на Земле перед отлетом на Луну, а потом – на Корнезо. А сейчас пойдем в бассейн, просто отдохнем. Да, мне правильно показалось, когда мы летели во флаере, что Мелисса устала. Я подождал, пока Мелисса в комнате переоденется в купальник и халат и возьмет полотенца. Пока она переодевалась, я тоже снял с себя майку и брюки и надел купальный халат. Когда Мелисса вышла, мы, не торопясь, спустились по лестнице к тому же бассейну, возле которого она позавчера днем демонстрировала мне корнезианских бабочек. Большой низкий массивный стол и два надувных кресла стояли там же, где мы их оставили. Уже почти стемнело. Мелисса достала из ящичка стола пульт управления и включила подсветку воды в бассейне. Огромный прямоугольник наполнился бирюзовым сиянием. Мы с Мелиссой сбросили купальные халаты и медленно опустились в воду. Мы плыли неторопливо, лениво шевеля то рукой, то ногой, морская вода хорошо держала нас. Казалось, под нами нет дна и мы просто парим над светящейся бездной. Мы плыли то по кругу, то по прямой, то навстречу друг другу, то рядом. В какой-то момент я понял, что заранее знаю, что сейчас сделает Мелисса, и невольно подстраиваюсь под ее движения. Мы, не сговариваясь, исполняли, казалось, давно отрепетированный сложный танец, то опускаясь на несколько метров в глубину, то поднимаясь на поверхность, то совершая сложные повороты, то застывая, раскинув руки. Мелисса иногда поднималась над поверхностью воды и медленно кружилась в воздухе, а я, как ее зеркальное от ражение, точно так же плавно двигался под водой. Мне казалось, что мы, как рыбы в одной стае, связаны какой-то незримой нитью, казалось, что мы – две части одного организма, движением которого управляет мелодия, слышная только нам двоим и никому больше. Не знаю, как долго это продолжалось. Я наслаждался этим свободным бездумным танцем, этой таинственной согласованностью движений, этим безмолвным фантастическим единением вне времени, вне пространства… Волшебство нарушила рябь, пробежавшая по поверхности воды, и заметавшиеся по дну тени. – Алекс, сейчас начнется ливень, давай выбираться. Я взглянул вверх. Действительно, тучи заволокли небо, на горизонте вспыхивали зарницы далекой грозы. Мы вышли из воды, вытерлись полотенцами, набросили халаты и поспешили подняться к коттеджам. Я хотел уже попрощаться с Мелиссой до завтра, но она неожиданно сказала: – Алекс, не хочешь заглянуть ненадолго ко мне? Я хочу посмотреть, что передают в Новостях о вчерашнем происшествии на Марсе. Мы прошли в ее коттедж, и в гостиной она включила большой настенный монитор. Сообщение об аварии на МЮЗДе шло только шестым номером. Показали картинку разрушений лабораторного корпуса, снятую уже сегодня днем. Особых наружных разрушений не было, только крышу снесло да были видны пустые проемы окон и дверей. Эти кадры никого особенно заинтересовать не могли. Картинки внутренних разрушений здания не было, видно, там все же прилично фонило, а господин Токава заранее предупредил журналистов об опасности для их драгоценного здоровья, поэтому туда никто снимать и не полез. И хорошо. Я почему-то ЗНАЛ, как именно все выглядело внутри, и вот эта картина точно была не для слабонервных. Затем показали несколько отрывков из интервью со «свидетелями», они честно рассказали, что видели. Конечно, никаких кадров из диспетчерской не было. Не было и никаких упоминаний об Университете. Мелиссу показали два раза: когда она давала интервью и когда мы накануне входили в главные купола, и нас, естественно, зафиксировали камеры слежения. Я мелькнул три раза на заднем плане, но узнать меня было практически невозможно. Надеюсь, родители и не обратят на это внимания. Зато кадры, снятые, когда Борис входил в купола, крутили раз пять. Конечно, это было зрелище! Но никаких других кадров с Ласточкой у них не было. Мелисса сказала: – Отлично. Теперь можно со спокойной совестью заниматься другими делами. Ну что ж, спокойной ночи, Алекс? – Спокойной ночи, Мелисса,- ответил я и пошел в свой коттедж, спать. *** Утром я проснулся раньше обычного прекрасно выспавшимся. Я решил, что до завтрака у меня масса времени и я успею искупаться в бассейне. В одних плавках с полотенцем на плече я пробежался по дорожкам и лестницам. Все в лесопарке после ночного дождя выглядело необыкновенно ярким и чистым. На листьях и траве утреннее солнце зажигало крошечные радуги в последних каплях воды, высыхающих в лучах еще нежаркого солнца. Вода в бассейне, немного остывшая за ночь, прекрасно освежала. Через полчаса я вернулся к себе и стал готовиться к сегодняшней поездке. Поскольку Мелисса вчера меня специально ни о чем не предупреждала, я решил, что достаточно надеть форму, а никаких вещей брать не надо, видимо, вечером мы вернемся сюда. Я уже вышел на террасу, когда Мелисса по коммуникатору поинтересовалась, проснулся ли я. Я ответил, что не только проснулся, но и нахожусь уже в полной боевой готовности. – Отлично. Тогда минут через десять приходи ко мне завтракать. В указанный срок подошел к веранде коттеджа Мелиссы. Я поздоровался с Валентиной Петровной, которая заканчивала расставлять на столе вазочки и тарелочки, и стал ждать Мелиссу, чтобы сесть за стол. Через минуту Мелисса пришла. Я начал завтрак с большой кружки кофе с молоком, удивительно вкусного, как, впрочем, и все, что подавалось на стол в этом доме. Уже привычный набор блюд завтрака сегодня разнообразили блинчики с мясом и творогом. Весьма, весьма! Наконец Валентина Петровна, сняв салфетку с небольшого блюда, предложила нам в завершение завтрака попробовать яблочный пирог. Пирог выглядел не слишком красиво. Просто круглый каравай толщиной сантиметров десять, с потрескавшейся кое-где верхней корочкой. Мелисса разрезала пирог по диаметру на несколько узких секторов и положила мне один кусок на тарелку. Странно, но под корочкой теста почти не было, так, тонкие прожилки внутри желто-зеленой массы. Я откусил кусочек. Это было божественно! Желто-зеленая масса была восхитительным кисло-сладким желе, в которое превратились яблоки с сахаром – и еще с чем-то? – в печке. А корочка, удерживающая это желе в определенной форме, приятно хрустела, а тонкие прожилки нежного теста таяли на языке и оттеняли чуть более острый вкус яблочной начинки… Да, марсианские кондитеры со своим суперсложным изделием были посрамлены! Внешне неказистый, не чета «Марсианскому сюрпризу» с его шоколадным вулканом, простой яблочный пирог вкус имел совершенно обалденный. Мы с Мелиссой, конечно, съели бы весь пирог, но она поступила по справедливости, разделив его на три части и предложив Валентине Петровне присоединиться к нам и выпить кофе с пирогом прямо сейчас. «А то засохнет!» – аргументировала Мелисса свое предложение смутившейся Валентине Петровне. Засохнуть этому чуду не грозило, но иначе, видимо, не удалось бы усадить домоправительницу за стол. – Знаешь, Алекс, если тебе удастся завоевать сердце Валентины Петровны, что совсем не просто,- говорила Мелисса, посмеиваясь,- она как-нибудь изготовит специально для тебя торт «Наполеон». Нет, нет! Это совсем не тот «Наполеон», который делают в ресторанах и кондитерских! Это – совсем другое дело. Меня-то она «Наполеоном» нечасто балует. А есть еще пирог с клюквенным желе. Его Валентина Петровна готовит, только когда сюда приезжает Майкл! А вот вечером мы можем рассчитывать на лимонник. Правда, Валентина Петровна? Алекс еще не пробовал ваш лимонник, а ведь завтра мы уедем на полгода. И абрикосовое варенье… Я не слышал, или слышал, но не понимал, что дальше говорила Мелисса. Майкл! Ну, конечно, Майкл… Мелисса произнесла его имя так просто, между прочим, к слову пришлось… Я в своих мыслях о Мелиссе все время игнорировал существование Майкла. Нет, я прекрасно знал и помнил о Майкле, но почему-то я был уверен, что это никак не влияет на отношения Мелиссы со мной. Не странно ли? При этом я испытывал жгучую ревность к Борису. Как такое может быть? Даже сейчас, проанализировав свои чувства, я не обнаружил никакой горечи, никакой ревности при имени «Майкл». Странно. Очень странно. Услышав слово «Майкл», я удивился именно тому, что не заметил в себе никаких отрицательных эмоций. Скорее, я хотел бы познакомиться с ним. Я, конечно, много раз видел его, когда, учась в Академии, два раза по полгода проходил, как и положено, курс военной подготовки на Базе Десантных Войск на Альбе. Но Майкл в то время был немыслимо далек от меня, как только мог быть далек Командующий Десантными Войсками, Начальник Базы, Первый селфер от меня, обычного курсанта Академии. Позже, когда я уже командовал транспортниками, я четыре раза совершал рейсы на Альбу, но и тогда я имел дело с офицерами интендантской службы, а Майкла видел только пару раз мельком, поскольку никаких поводов познакомиться с ним не было. Теперь я понимал, что рано или поздно, но наше знакомство состоится. Честно говоря, в детстве и юности Майкл был моим, можно сказать, кумиром. Я знал о нем не так уж много, как и о любом селфере, но его мужественный облик, его профессия десантника, причем главного десантника Земли, делали его в моих глазах истинным героем. А вот теперь – ну не странно ли! – я люблю его женщину, и более того, смею надеяться на взаимность, и, похоже, не совсем беспочвенно!… – Алекс! Ты о чем задумался? – Голос Мелиссы отвлек меня от этих мыслей.- Ты уже готов к отлету? – Да, мэм! В любую секунду! – Отлично, пошли к лифту. Но в этот момент Мелисса получила вызов по Сети. – Извини, подожди здесь, я поговорю из кабинета. Я спустился с веранды и в тени сел в плетеное кресло, повернувшись лицом к морю. Да, мне вспомнилась База на Альбе, приятели студенческих лет, которые в тренировочных лагерях оказывались совсем другими, чем в Академии. Самое удивительное, что, когда мы оказывались на Земле, все возвращалось на круги своя, а потом на Альбе – и опять все менялись ролями. Но сейчас мне не хотелось вспоминать о приятелях прошлых лет, об изнурительных тренировках, о собственной слабости, когда я был уверен, что еще три минуты – и я умру, не выдержу, но проходило три раза по три минуты, а я еще был жив, потом три раза по часу, а я все еще был жив и проклинал себя за свою живучесть, завидуя тем, кто упал в обморок пять минут назад… Нет, я вспомнил о хорошем, о самой яркой достопримечательности Базы, о великолепном триптихе «Покорители Вселенной», украшающем Актовый Зал Базы. Его создал лет сто пятьдесят назад знаменитый художник Леонардо Минелли, который написал потом книгу воспоминаний о том, как он работал над этим триптихом. Он описывал, как были потрясены его работой Первые селферы, Мелисса и Майкл, присутствовавшие на открытии триптиха: Мелисса, не в силах сдержать свои чувства, рыдала, закрыв лицо руками, а Майкл попросил художника выполнить копию триптиха в масштабе один к десяти для своих апартаментов, объяснив свою просьбу тем, что «Покорители Вселенной» будут поднимать ему настроение каждый раз, как только его взгляд упадет на картины триптиха. Минелли вспоминал, что во время банкета в честь художника Первые селферы сидели спиной к триптиху. Иначе, объяснили они, сильные чувства, вызываемые этим произведением искусства, не позволят им отдать должное искусству кулинаров. Я запомнил этот триптих очень хорошо, поскольку каждый день курсантов на Базе начинался с построения в Актовом Зале, если, конечно, мы не находились на полевых учениях. Первая картина триптиха посвящалась героизму покорителей Земли. На вершине горы, видимо, одной из восьмитысячников в Гималаях, застыл на белом коне Воин-Победитель. Экипировка Воина была выписана необычайно тщательно. Минелли в своей книге рассказывал, что он использовал в качестве натуры подлинные предметы из исторических музеев. Воин был одет в комбинезон из ткани с грязно-зелеными разводами и высокие кожаные ботинки на толстой подошве со шпорами, а голову его покрывала пушистая меховая шапка с забавным названием то ли «уханка», то ли «треуш», точно не помню, но что-то связанное с ушами. Под распахнутым на груди комбинезоном была видна майка в тонкую бело-синюю поперечную полоску. Грудь его крестнакрест опоясывали ленты с патронами, поверх которых висело на шее самое знаменитое оружие древних – «Калашников», а на поясе была закреплена первая модель антипротонного разрядника. В правой вскинутой вверх руке Воин держал холодное оружие, которое называется «боевой топор», а левой рукой он втыкал в камень самой высокой точки горы голубой флаг, знамя ООН, Организации Объединенных Наций, прообраза Всемирного Совета. Самого Воина, чтобы подчеркнуть, что событие относится к периоду до Эпохи Глобальных Эпидемий, художник изобразил негром, представителем практически исчезнувшей позже расы. Он весело сверкал на черном лице белозубой улыбкой и яркими белками глаз. Породистый конь под ним, гордо изогнув шею, стоял на трех ногах, подняв четвертую, которой на вершине уже не хватало места. Весь горизонт представлял собой заснеженные вершины гор, а в темном небе горели крупные звезды. Вся картина производила впечатление подлинного события седой старины. Центральная часть триптиха была посвящена первому периоду покорения Марса, как раз тому времени, о котором перед аварией вспоминали Борис с Мелиссой. На картине вид на поверхность Марса открывался с высоты двух-трех километров, и было отчетливо видно, как внизу по красной каменистой пустыне, поднимая багровые клубы пыли, гонятся за двумя летающими пиявками четыре гусеничные машины, видимо, те самые краулеры, о которых вспоминал Борис. Большую часть горизонта занимал Олимп, у подножия которого виднелись купола одной из первых марсианских станций. Первый план картины занимал изображенный практически целиком небольшой крылатый летательный аппарат, на борту которого была видна часть надписи: «…у-104». Видимо, это была одна из первых моделей аппарата с антигравом, поскольку в жалкой атмосфере нетерраформированного Марса никакой аппарат с помощью крыльев летать бы не смог. А крылья конструкторы оставили, наверное, в силу технической традиции, или, возможно, из каких-то религиозных соображений, ведь на Земле в то время еще имела место религия, даже несколько ее разновидностей. Герой этой картины был Пилотом, которого мы могли видеть сидящим за штурвалом летательного аппарата через окошки в носовой части. Только я никак не мог понять, как он забирался в кабину, ведь не было видно никаких открывающихся частей аппарата, да и в кабине выпрямиться в полный рост он никак бы не смог. И что это за маленькие круглые пятнышки вдоль длинного хвоста аппарата, я тоже никак не мог сообразить. Да, похоже, изобретательные инженеры древности были способны на удивительные, недоступные нашему пониманию технические решения… Последняя картина триптиха была посвящена героям, покоряющим межгалактические просторы, с чем, мне кажется, художник немного поспешил, опередив события. Он изобразил внутренность рубки среднего крейсера восьмого поколения, снятого с трасс только лет сто назад, выписанную с большой точностью. У обзорных экранов сидел, судя по нашивкам на форме, Капитан и разглядывал Галактику. Вот эта картина вызвала у меня некоторое недоумение. Другие две картины триптиха очень точно воспроизводили и общую атмосферу древних подвигов, и все исторические детали. Но в третьей картине меня, как специалиста, смущали два момента. Во-первых, крейсеры того типа обычно в полете вела команда из пятнадцати человек, и Капитан мог оказаться в рубке в одиночестве исключительно в результате катастрофы, никаких признаков которой на картине, однако, не обнаруживалось. Во-вторых, на обзорных экранах Капитан наблюдал нашу Галактику извне, находясь на оси галактического диска на расстоянии от него примерно в два галактических диаметра. В эту область внегалактического пространства мы и сейчас еще не летаем, а на том крейсере, что изображен на картине, так далеко улететь в принципе было невозможно… Мои воспоминания прервала Мелисса, завершившая наконец свои переговоры. Мы на лифте спустились в ангар, сели во флаер и поднялись над островом. – Мы летим к Москве, но над самим городом пролетать не будем. Поселок тэров, Светлое, километрах в пятидесяти от Москвы. Нас ждут там через полчаса. Раньше мне не приходилось бывать в поселениях тэров, да и с ними непосредственно я общался редко. В Академии учились несколько десятков тэров, но все – исключительно на факультете Наземного Обслуживания, так что с ними я пересекался нечасто. Дело в том, что в организме тэров, Тигров Разумных, существует какая-то особенность, делающая для них переходы на сверхсветовые скорости и обратно чрезвычайно мучительными. Биологи давно работают над разрешением этой проблемы, но особых успехов пока что не видно. Правда, я знал, что на двух кораблях в командах есть тэры, и эти тэры – то самое редчайшее исключение, которое только подтверждает правило. Поэтому тэры избегают летать в далекий космос, а в случае крайней необходимости полета часть пути они проводят под наркозом. Конечно, и человеку большие скачки скоростей неприятны, особенно с непривычки, но пережить можно, а потом привыкаешь и неудобств почти не ощущаешь. А если принять пару рюмок чего-нибудь покрепче, то и в первый раз переход можно просто не заметить. Народом многократно проверено. Само слово «тэр», название представителя второй разумной расы Земли, произошло от сокращения «ТР», «тигр разумный», что произносилось, как «тэ-эр», а потом естественным образом сократилось до слова «тэр». Надо всегда помнить, что тэры больше всего не любят, когда их называют кошечками или кисами, так же, как человек обижается, если назвать его обезьяной. Ну, а если тэра назвать «тигр», он воспримет это как смертельное оскорбление. Тэры, пожалуй, наш самый удачный проект генной инженерии. Первый тэр, знаменитый Ур Хан, был создан в лаборатории семьсот лет назад, а сейчас популяция тэров насчитывает более трехсот тысяч и имеет хорошую динамику роста. Департамент, занимающийся всеми аспектами жизни тэров, возглавляет Майя, селфер, идейный вдохновитель и руководитель проекта «Ур Хан». Именно ее образ создала Мелисса в балете «Богиня тэров», выступая под маской Нади Назаровой. В этом балете задействованы десятка два актеров-тэров, и сейчас мы направлялись В гости к тэру-солисту, Шерру. За семьсот лет тэры уже не только образовали крупную популяцию, имеющую свои диаспоры на всех освоенных объектах Солнечной системы, но и прекрасно вписались в человеческое общество, успешно занимаясь практически всеми видами деятельности, доступными разумным существам, кроме работ, связанных с дальними космическими полетами. При этом все они, почти без исключения, становятся специалистами, причем специалистами очень высокого уровня. Это говорит о том, что генетикам удалось создать для тэров замечательный мозг, похоже, превосходящий по своим качествам мозг обычных людей. Только вот Потенциалов среди тэров, насколько я знаю, нет. Создатели тэров не только постарались обеспечить новую разумную расу великолепным устройством обработки информации, но и, сохранив силу, мощь и скорость реакции их предков, тигров, сумели добавить им органы, которыми человек обзавелся в результате естественной эволюции,- речевой аппарат и руки. Облик тэров, такой привычный для современных людей, наверное, поразил бы любого человека прошлых тысячелетий. В горло тэров встроен человеческий речевой аппарат, так что произносить звуки они могут и как тигры, и как люди. А «человеческие» руки растут чуть выше передних лап, и тэры являются единственными на Земле млекопитающими с шестью конечностями. Ходить и бегать тэры прекрасно могут и на двух задних, и на всех четырех лапах, а их руки могут делать все, что могут делать руки человека. Юридически тэры обладают теми же правами, что и люди. Представители тэров работают и во Всемирном Совете, и в Департаментах, и в научно-исследовательских институтах. В любой городской толпе почти всегда возвышаются полосатые макушки одного-двух тэров. Они неспешно, с достоинством и поразительной грацией движутся среди людей, одетые в традиционные открытые комбинезоны с массой кармашков, мужчины – обычно в галстуках или пестрых шарфах, а женщины всегда сияют крупными украшениями в ушах и на шее. Тэры редко живут в городских домах, они любят большие поселки, расположенные в лесопарках. Вот к такому поселку мы сейчас и подлетали. Мне было очень интересно посмотреть, как живут тэры. Под снижающимся флаером проносился смешанный лес с большими и маленькими полянами, кое-где белели стволами березовые рощи, раскидывали темные веера пальмы. Между деревьями виднелись крыши далеко отстоящих друг от друга вилл. Мы сели на большой площади с покрытием из шестигранных пластобетонных плит неподалеку от трехэтажного здания, очевидно, являющегося общественно-административным центром поселка. Я с интересом огляделся вокруг. Все выглядело довольно обычным. Цветники, группы деревьев, дающие густую тень, резные ограды. Направо – что-то вроде стадиона, налево – детская площадка. На детской площадке мамы-тэры гуляли с тэрами-детьми. Совсем маленьких водили на поводках, дети постарше резвились сами. Правда, в отличие от человеческих детских площадок, все устройства для детских увеселений выглядели весьма массивно и были сделаны в основном из толстых бревен и металлических труб. Приглядевшись, я заметил нескольких маленьких тэрчиков, катающихся на неком подобии велосипедов и самокатов. Над площадкой слышались повизгивания, совершенно человеческие крики и тигриные взрыкивания. Маленькие тэры были очаровательны, я засмотрелся на них и обнаружил, что нас встречают, только тогда, когда Мелисса воскликнула: – Шерр, рада тебя видеть! Знакомься, это – Александр Владимирович Комаров, капитан первого ранга, Департамент Патруля и Разведки. Он тоже летит с нами на Корнезо. Я повернулся к подошедшему к нам тэру, и мы с ним крепко пожали друг другу руки. – Завидую вам, Александр, вы так много летали и много видели, а я весь полет проваляюсь без сознания на лежанке! – пророкотал мягким басом Шерр. – Брось, Шерр, ты будешь под наркозом только в самом начале полета! – засмеялась Мелисса. – Нет! А вдруг – непредвиденные обстоятельства? Я не перенесу ускорений!!! Я не мог понять, действительно ли Шерр панически боится лететь или же, будучи актером, играет в такую игру. Больно уж не вязались его слова с мужественным голосом и мощным обликом этого существа. Я решил переменить тему: – Шерр, называйте меня Алексом и давайте будем на «ты»! – Алекс, я согласен,- ответил Шерр, и положил мне на плечо массивную лапу, одновременно рукой крепко пожимая мне руку.- Лисса,- повернулся к Мелиссе Шерр,- я сказал жене, что ты, Адмирал, возглавляешь экспедицию на «Маджипуре», но она, как ты и просила, не знает, что мы с тобой танцуем вместе в «Богине».- Шерр издал смущенный смешок.- Фирра сильно ревнует меня к Наде! При этих словах Шерр нагнул голову и длинным тигриным языком лизнул шею Мелиссы. «Да как он смеет! Это что за вольности он себе позволяет!» Я готов был броситься на него с кулаками, но с большим трудом сдержался. «Черт возьми,- остановил я себя,- в конце концов он просто большая кошка! Он не человек! Какая тут может быть ревность?!» Мелисса же перенесла телячьи нежности тигра совершенно спокойно, похлопала его по загривку и сказала: – Не волнуйся, я женщин хорошо знаю. Веди нас к себе домой. – А мы потом побегаем? – спросил Шерр с непонятной интонацией. – Конечно! Когда дело будет сделано. Мы по длинной аллее направились к вилле Шерра. Хотя в глазах у меня еще было темно от пережитой вспышки ревности, я пытался рассматривать поселок тэров. Дома располагались далеко друг от друга. Все постройки были одного типа – большие, двухэтажные, с огромными окнами. К двустворчатым дверям вели пологие пандусы, вокруг домов вились открытые веранды и балконы, ко вторым этажам снаружи поднимались ступенчатые уступы, на крышах были устроены террасы с низкими бортиками. Во всех домах жили, видимо, семьи с детьми, потому что около каждого дома я заметил детские площадки, уменьшенные копии той, что была в центре поселка. Наконец мы дошли до виллы Шерра. Его жена ждала нас у пандуса. Мы мило поздоровались, и нас пригласили пройти в дом. Фирра была очень грациозна и элегантна. На ней был терракотовый комбинезон с широким черным поясом, в тон полоскам шерстки. Когти на лапах, чуть-чуть выглядывающие из подушечек, и ногти на руках были покрыты таким же терракотовым лаком, а в уши были вдеты по две пары золотых сережек с бриллиантами. Я с интересом огляделся. Комната была очень просторной. Мебель – деревянная, массивная, простых форм. Мелочей и безделушек практически не было, цветы в вазе стояли в глубокой нише в стене, большой пленочный экран занимал почти целую стену, напротив которой, вдоль противоположной стены, тянулась широкая низкая лежанка с объемными кожаными подушками. «Да,- подумал я,- когда в доме дети с шестью конечностями и длинным хвостом, по-другому дом выглядеть не может». Знакомство началось с обмена комплиментами. Мелисса оценила вкус Фирры в выборе драгоценностей и в убранстве дома. Я сказал несколько приятных слов о роли Шерра в балете «Богиня тэров». Фирра восхитилась прической Мелиссы, причем в голосе ее отчетливо слышались завистливые нотки, поскольку у тэров на голове таких волос, как у людей, не бывает. Когда обмен любезностями закончился, нам предложили устраиваться возле низкого массивного столика, к которому были придвинуты вполне человеческие кресла. Фирра удалилась на кухню, а Шерр, двигая столик и кресла, так и вился вокруг Мелиссы и исподтишка опять лизнул ее в шею. Вошедшая в комнату с подносом в руках Фирра, похоже, заметила это. Ее тигриное горло издало тихие очень низкие звуки, которые еще нельзя было назвать рычанием, но определенное недовольство в них присутствовало. Я бы тоже зарычал, но, в отличие от Фирры, не имел на то никаких прав и поэтому сдержался, хотя и из последних сил. Мелисса, делая вид, что не замечает ничего предосудительного в поведении Шерра, поблагодарила хозяйку за угощение. На подносе стоял прозрачный кувшин с компотом и ваза с фруктами, а также блюдо с хлебом и горой непонятных красноватых лепешек. – О, бифштексы по-татарски! Замечательно, никто не готовит мясо так, как тэры! Алекс, ты обязательно должен попробовать! Бифштексы действительно оказались очень вкусными. Я только потом сообразил, что мясо – сырое. Правда, Мелисса назвала эту еду человеческим названием, так что я решил, что особого вреда эта пища мне не принесет, и постарался не впадать в панику. Оказывается, мы ушли не намного дальше от диких животных, чем тэры, чьей главной пищей до сих пор остается сырое мясо. Хозяева тоже проглотили по нескольку бифштексов, им мяса нужно было гораздо больше, чем нам. А мы с Мелиссой перешли к бананам и винограду. При этом я демонстративно чистил для Мелиссы бананы. Шерр старался сохранять самообладание, хотя я заметил, что кончик его хвоста как-то нервно подрагивал. Когда трапеза была закончена, мы еще раз поблагодарили хозяйку. Теперь можно было переходить к обсуждению насущных вопросов. Взяв в руки бокалы с холодным компотом, мы откинулись в креслах, Шерр и Фирра поудобнее устроились на своих лежанках. – Фирра, я приехала к вам, чтобы согласовать участие вашего мужа в испытательном полете на «Маджипуре» и последующую его работу на Корнезо в составе Бригады Артистов… В это время под окнами послышалась какая-то возня, и через несколько мгновений в дверь вкатился полосатый клубок, который тут же распался на двух совершенно одинаковых тэров-подростков в черных комбинезончиках с черными галстуками-бабочками на шеях. – Адмирал, представляю вам наших сыновей, Гарри и Джерри! Они вернулись с олимпиады по математике раньше, чем мы ожидали.- В голосе Фирры звучала едва сдерживаемая гордость. Гарри и Джерри немедленно вытянулись на задних лапах по стойке «смирно» и выпучили на Мелиссу глаза. Похоже, они не были предупреждены о возможном появлении у них в доме Адмирала. – Рядовые, вольно! – с улыбкой произнесла Мелисса. Но молодые тэры все также тянулись и пучили глаза. – Я сегодня у вас в гостях неофициально, так что вольно, ребята. Расскажите мне, где учитесь и какие у вас планы на будущее. Кем вы хотите стать? В рядах наметилось смятение. – Гарри! Джерри! Я не кусаюсь, у меня нет таких зубов, как у вас. Смелее! Первым пришел в себя правый, Гарри: – Мы с Джерри в следующем году заканчиваем колледж и хотим поступать в Университет. Мы отличники! – Ломающийся басок человеческого голоса сопровождала низкая вибрация тигриного рыка.- Сегодня мы были на олимпиаде в Московском университете. – Ну и как Олимпиада? – Я сделал все, только не знаю, правильно ли. А Джерри решил пять задач из шести! Я хочу стать математиком! Тут наконец пришел в себя и Джерри! – Госпожа Адмирал! – пискнул Джерри, его голос еще не начал ломаться.- Можно у вас спросить? – Конечно! – Я хочу стать пилотом. Можно мне поступать в Академию? Меня примут на отделение Дальнего Космоса? Я очень хочу и буду терпеть все-все-все. – Знаешь, Джерри,- тон Мелиссы стал серьезным,- через год тебя туда не примут. Понимаешь, вопрос не в том, как сильно ты хочешь и что ты готов терпеть, проблема в физиологии твоего организма. Оказывается, тэры тоже плачут. Глаза Джерри наполнились влагой, и он судорожно вздохнул. – Но ты не расстраивайся,- поспешно сказала Мелисса,- я очень надеюсь, что года через три-четыре наши биологи эту проблему решат. Понимаешь,- она таинственно понизила голос, обращаясь к одному только Джерри,- на самом деле способ уже найден, но его необходимо всесторонне испытать, чтобы выяснить, нет ли каких-то побочных явлений, и если есть – то найти методы борьбы с ними. Но ты понимаешь, что, пока работа не закончена, никому об этом говорить нельзя. А вдруг возникнут непредвиденные проблемы? Хотя я думаю, что все будет хорошо. Надо же, о решении проблемы полетов тэров даже я еще не знал. Шерр тут же вмешался: – А я на «Маджипуре» буду подопытным тэром! – Собственно, эти вопросы мы и начали обсуждать,- остановила его Мелисса,- но я хочу сказать Джерри еще кое-что.- Мелисса стала очень серьезна.- Я тебе советую на будущий год постараться поступить в Университет на физический или математический факультет, а через пять лет ты уже точно сможешь поступать в Академию на общих основаниях, и при этом пять курсов Университета тебе очень помогут. В крайнем случае, если не сдашь экзамены в Академию,- тут Джерри отчаянно помотал головой,- продолжишь учиться в Университете. Но я думаю,- Мелисса пристально посмотрела ему в глаза,- у тебя должно получиться. Может, у меня когда-нибудь будет личный пилот-тэр по имени Джерри? Я на тебя надеюсь. Я буду тебя ждать. Я бы на месте Джерри точно упал в обморок, но он ничего, держался молодцом. – Гарри, так ты хочешь стать математиком? Это замечательно. Но понимаешь ли ты, что математика – это только язык для построения количественных информационных моделей явлений реальности? Конечно, можно создать какой-нибудь интересный математический язык ради самого языка, то есть можно придумать абстрактные объекты, задать их произвольные свойства и играть с этими объектами в интересные игры, которые называются «математическая теория». В этом смысле математические теории принципиально ничем не отличаются от шахмат или карточных игр, например. Возможно, конечно, что новая математическая теория-игра когда-нибудь и пригодится для решения каких-то практических задач, так тоже иногда бывало. Но ты подумай, чем тебе будет интереснее заниматься: решать актуальные задачи, изобретая для них математические языки, или играть в игры, посвятив себя, так сказать, «чистой математике»? Если ты выберешь первый вариант, тебе надо будет стать специалистом и в той области, для которой ты будешь работать, что, возможно, сложнее и ответственнее, чем второй вариант. Но вопрос в том, что именно тебя привлекает, что соответствует твоему характеру. Подумай над этим, несколько лет у тебя еще есть.- Мелисса обращалась к Гарри серьезно, как к взрослому человеку. – Я над этим еще не задумывался, госпожа Адмирал… В колледже мы просто занимаемся математикой, и мне это нравится… – Гарри выглядел несколько обескураженным. – И вот еще что имей в виду,- в голосе Мелиссы появились те же особенные интонации, что и вчера на Марсе, когда она выступала перед работниками МЮЗДа,- математиков и теоретиков подстерегает опасность впасть в заблуждение, что математика – первична, а реальность вторична, что математика – основа мира. Это не так. Всегда помни, что любые теории, уравнения и формулы есть порождение нашего разума, ограниченного и далеко не совершенного, сформировавшегося в определенных конкретных условиях. Помни, что теории – всего лишь наша модель явлений реальности, причем модель приближенная и не полная, что не все выводы математических теорий и не все решения уравнений обязательно должны реализовываться в материальном мире. – А теперь, молодые люди,- голос Мелиссы звучал уже обычно,- посидите спокойно, нам с вашими родителями надо решить важную проблему. Фирра, мы остановились на том, что Департамент РМ Комитета по Туризму и Отдыху намерен включить в программу выступлений Бригады Артистов, вылетающих на Корнезо, отрывки из балета «Богиня тэров» с участием Шерра. Ведь на Корнезо никогда еще не видели живых тэров! А ваш супруг – выдающийся представитель вашей расы! Фирре услышать такие слова о своем муже, особенно из уст Адмирала, Первого селфера, очевидно, было очень приятно, а уж Шерр! Он просто сиял и многозначительно свысока поглядывал на членов своего семейства. – Кроме того, Космофлот планирует, раз уж будет такой подходящий случай, попросить Шерра принять участие в некоторых экспериментах в рамках проблемы, о которой, как вы все слышали, мы только что говорили с Джерри. Так что Шерр, возможно, сумеет непосредственно помочь своему сыну в осуществлении его мечты. Кстати, сохранение тайны по данному вопросу касается всех присутствующих без исключения,- и Мелисса обвела тэров строгим взглядом,- вы это отчетливо понимаете? Все члены семейства дружно подтвердили понимание своей ответственности. – Так что, Фирра, вы согласны? Шерр, насколько я знаю, готов участвовать, дело только за вами. – Госпожа Адмирал, но это ужасно! Шерр будет участвовать в опасных экспериментах, и его не будет со мной целых полгода, а может быть, и больше! У нас так не принято, никто из тэров не расстается с женой на такой долгий срок! А потом, все это время Шерр будет вместе с этой балериной, с Надей! – Я увидел, что Фирра инстинктивно выпустила когти из подушечек своих тигриных лап.- Он и так проводит с ней слишком много времени, все время говорит о ней! И о вас, конечно.- Фирра вовремя вспомнила о правилах вежливости. – Фирра, в полете,- если, конечно, вы согласитесь, чтобы Шерр полетел на Корнезо,- Шерр будет занят в экспериментах, и ему будет не до Нади. А на Корнезо они с Надей будут общаться исключительно на репетициях и выступлениях, это я вам лично обещаю. Кроме того, на Райском Местечке у Нади будет в избытке поклонников, таких, как капитан Комаров. Уж поверьте, Надя там будет очень, очень занята! Мелисса смотрела на Фирру честными глазами и совершенно искренне говорила абсолютную правду, и ничего, кроме правды. Не поверить было невозможно. Бедная Фирра, бесхитростная, как все тэры! Фокус был в том, что это была НЕ ВСЯ правда. С другой стороны, позиция Фирры мне представлялась тоже небезупречной: жена обсуждала поведение отца семейства в присутствии его детей. Лично мне это казалось не совсем правильным, и я чувствовал себя как-то неловко. Но кто знает, что принято у тэров, что считается у них приличным? Во всяком случае, Шерр воспринимал происходящее как норму. – Не знаю, как быть! Вам, Адмирал, я, конечно, верю, но все это так непривычно, так опасно… – Фирра все еще колебалась. – Фирра,- голос Мелиссы стал вкрадчивым,- мы очень хорошо понимаем, что доставляем большие неудобства семье и подвергаем Шерра некоторому, пусть очень незначительному, риску. Поэтому Космофлот и Комитет ТО предлагают Шерру очень хорошую оплату за его работу. – Ну, я не знаю, какие деньги могут… Мелисса назвала сумму. Фирра окаменела, не закончив фразу. Я тоже поперхнулся, хотя прекрасно понимал, что даже эта фантастическая сумма была для Мелиссы сущим пустяком. – Конечно,- продолжала Мелисса,- мы понимаем, на какие жертвы мы просим пойти семью. Никакие деньги не могут заменить отсутствие отца и мужа в течение столь долгого срока. И названная сумма лишь свидетельствует о том, как ценен для нас Шерр. Вы можете гордиться своим мужем, многие ли тэры способны столько заработать для своей семьи? Конечно, Мелисса просто покупала согласие Фирры, но она старалась делать это так, чтобы не ущемлять гордость и достоинство тэров. – Кроме того, когда проблема дальних перелетов для тэров будет решена, Космофлот, учитывая участие Шерра в решении этой проблемы, сможет выделить вам, Фирра, личный льготный внеочередной билет для отдыха на Райском Местечке. А вам, юноши… – Мелисса посмотрела на затаивших дыхание тэрчиков,- я скажу вот что. Предполагалось, что Шерр после выступлений на Корнзо получит в постоянное личное пользование антиграв, который он сейчас использует в заключительной сцене балета. Но, познакомившись с вами, я вижу, что в вашей семье должно быть два антиграва, чтобы все было честно.- Мелисса выделила голосом слово «два».- Так что Шерр привезет с Корнезо два аппарата! – С правом бесплатной подзарядки аккумуляторов в течение десяти лет! – немедленно выпалил Гарри (я уже научился различать Гарри и Джерри по мелким отличиям рисунка полос на мордочках, пардон, на лицах). – С правом бесплатной подзарядки аккумуляторов в течение десяти лет! – торжественно подтвердила Мелисса, с улыбкой глядя на Гарри. Да, сообразительный юноша и не теряется перед авторитетами. Похоже, ему не грозит стать «чистым математиком». Думаю, что лет через двенадцать штат сотрудников Министерства Земных Ресурсов пополнится молодым перспективным тэром. По моим наблюдениям, Шемаханская Царица именно таких себе и подбирает. А может, его раньше приберет к рукам Комитет Иных Цивилизаций? В КИЦе таких тоже любят, и дипломаты, и торговцы. У Фирры никаких возражений больше не было. И долгая разлука с мужем, и опасности, подстерегающие его в полете, и Надя для нее как-то внезапно перестали существовать. Фирра задумчиво смотрела в пространство мечтательным взглядом, а дети возбужденно шептались о перспективах, возникающих при владении антигравами. Что ж, дело было сделано. Не хватало только, как на аукционе, удара молотка и крика «Продано!». Семья продала мужа и папочку с потрохами. У меня возникло глубокое убеждение, что теперь, даже если Шерр вдруг передумает лететь на «Маджипуре», семья доставит его на корабль, невзирая ни на какие его возражения. Конечно, Мелисса была опытной искусительницей, но главное – в ее руках имелись несметные ресурсы. Наивная Фирра не понимала, что она могла бы получить от Космофлота – от Мелиссы – в десять, в сто раз больше, раз уж Мелисса решила, что на Корнезо ей нужен Шерр. Несмотря на то что желаемый результат поездки был достигнут, и достигнут довольно легко, у меня почему-то испортилось настроение. Мне даже стало немного жалко Шерра, получалось, что не очень-то жена за него и боролась. И потом, что-то в действиях Мелиссы мне показалось не совсем честным, что ли. Я подумал, что, может, она и меня тоже купила? Просто у меня была другая цена? И вообще, что мы, простые люди и тэры, значим для селферов? Может, мы представляем собой ценность, как расходный материал, как средство для достижения их целей, какими бы они ни были? За последние дни я несколько раз наблюдал, как Мелисса легко и просто управляла поступками и мыслями людей, используя самые разнообразные приемы, от программирования встроенных процессоров, как на Марсе, до подкупа, как сейчас, здесь. Конечно, Мелисса объясняла мне, что все поступки селферов диктуются благом человечества. Но в этот момент я остро почувствовал, что мы действительно марионетки в руках опытных кукловодов. Наверное, правда и то, что без селферов-кукловодов нам, марионеткам, не выжить. Но хочу ли я сам стать таким кукловодом? Погрузившись в размышления, я на какое-то время отвлекся от происходящего. К действительности меня вернуло появление в доме нового лица. В дверь стремительно впорхнуло удивительное существо. – Привет! О, у нас гости! – произнесло нежным голоском невиданное создание. – Это наша старшая дочь, Карина, она пошла по моим стопам, оканчивает балетное училище, и даже уже занята в спектаклях,- поспешил представить ее Шерр. – Ах, зовите меня просто Карра! – сделав что-то вроде пируэта, воскликнула Карина. Юная тигрица сильно отличалась от всех виденных мной раньше тэров. Она была альбиносом! Хотя нет, глаза у нее были ярко-голубые. А вот шерсть была белоснежной. Что это, генетические штучки или работа косметологов? Прямо спросить мне было как-то неудобно. И лицо. Это была уже точно не мордочка, а очень милое лицо, покрытое нежнейшей коротенькой белой шерсткой, с практически прозрачными усами, но зато с очень черными длинными-предлинными ресницами. Шерсть на голове была очень густой и довольно длинной и вилась крупными кольцами, в точности как у вчерашней дикторши канала Всемирных Новостей. Она была невероятно красива, эта юная тигрица. Или уже совсем не тигрица? – Ну вот, Шерр,- сказала Мелисса,- теперь я познакомилась со всеми вашими детьми. Карина действительно удивительная красавица! При этих словах Карина совсем не смутилась, только еще раз изобразила на месте танцевальное па. – Теперь, когда все вопросы решены, мы с капитаном должны с вами попрощаться, нам пора улетать. Было приятно со всеми познакомиться. У вас прекрасная семья! – О, мадам! Вы – на флаере? Куда вы летите? – Карина, мы летим в Атлантику, юго-западнее Гибралтара. А в чем проблема? – Мадам, я опаздываю! Мой друг ждет меня в Париже, мы собрались с ним на концерт в Олимпию! Меня задержали на репетиции, и теперь я боюсь не успеть! Мне надо попасть в Москву, к рейсу на Париж, и я не успеваю даже переодеться,- и Карина показала на свой спортивный джинсовый комбинезончик, очень симпатичный,- не могу же я в нем пойти в Олимпию! Вы не могли бы подбросить меня до московского Западного Порта? Это не так далеко. – Карина, иди спокойно переодевайся. Мы подбросим тебя до Парижа. Где тебя будет ждать твой друг? – В Центральном Порту, он, наверное, уже там.- Карина хихикнула. – Мэм,- жалобно пророкотал Шерр,- вы обещали… – Шерр, я помню. Алекс, иди потихоньку к флаеру. Карина, переодевайся и тоже приходи на площадь. Мы с Шером будем минут через двадцать, у нас есть еще дело. Фирра, ребята, до свидания. Успехов вам! Я тоже попрощался с юношами и с хозяйкой, все еще пребывающей в состоянии мечтательной задумчивости, и вышел на улицу. Сворачивая на аллею, ведущую к центральной площади поселка, где мы оставили наш флаер, я увидел, что Шерр несется огромными скачками по тропинке, вьющейся между сосен и пальм, к холмам, поросшим редким лесом, а Мелисса на пару метров опережает его, делая гигантские плавные прыжки, отталкиваясь от земли лишь изредка, чтобы скорректировать направление следующего прыжка-полета. В ее прекрасном беге не было ничего человеческого, ничего привычно-земного, но это меня не удивило, потому что я уже знал про встроенные антигравы селферов. Через несколько секунд Мелисса и Шерр скрылись за поворотом тропинки. «Именно это Шерр и называл «побегать»,- подумал я.- Интересно, куда это они побежали?» «И только ли «побегать» жаждал Шерр? Что это он лизал ее все время своим противным длинным розовым языком? И она, между прочим, его не останавливала»,- подала свой голос ревность, выбравшаяся из того дальнего уголка сознания, в который я с таким трудом ее загнал, возвращаясь с Марса. Ревность тут же призвала на помощь богатое воображение, которое развернуло красочные картины того, как Мелисса и Шерр падают в высокую траву, смеются, она чешет его за ухом, он жмурится от удовольствия, тянет к ней свои руки, обнимает, прижимает… Все, довольно. Я усилием воли пытался отключить воображение и заткнуть глотку голосу ревности. Но ревность отыскала новый аргумент: «Интересно, отчего же Фирра так ревновала Шерра к Наде? Даже когти выпускала, что у тэров считается верхом неприличия! Дыма без огня не бывает!» Тем временем ноги сами вынесли меня на площадь. Я присел на одну из массивных деревянных скамеек, стоящих в тени кленов, и успокаивал себя. «Ну, какая может быть ревность! Это просто нелепо! Тэры – другой биологический вид!» Я пытался отвлечься от мыслей об отношениях Мелиссы и Шерра, но поблизости ничего интересного не происходило, и площадь, и стадион, и детская площадка были пусты. Я стал смотреть в высокое синее небо с редкими кучевыми облаками и искать сходство их форм с чем-нибудь знакомым. Одно облако было похоже на корабль, древний морской парусник, а другое – на голову снежного волка. Остальные не были похожи ни на что, известное мне, и никак не могли помочь мне в борьбе с самим собой, вернее, с той частью меня, от которой я никак не мог избавиться. Недалеко от скамейки, на которой я сидел, журчал маленький фонтанчик, рядом на клумбе рос душистый табак, распространяя умиротворяющий аромат, легкая тень давала защиту от солнца, я был здоров и не голоден, мне было комфортно и удобно, только вот Мелисса с Шерром «бегали» уже двадцать семь минут… Когда двадцать семь минут превратились в тридцать шесть, из-за утла ограды стадиона вылетела Мелисса, а за ней – Шерр. Шерр выглядел уставшим, шумное дыхание его сбивалось, но морда его была довольной, как у Ронни, кота наших соседей в Кавенго, когда он ухитрялся незаметно, как ему казалось, слопать сметану с хозяйского стола. Мелисса же была свежа и спокойна, будто все это время сидела на скамейке рядом со мной. Ни единый волосок не выбился из ее великолепной прически, даже легкая испарина не выступила на ее невозмутимом лице. Конечно, я понимал, что основную работу совершал антиграв, но что-то ведь пришлось выполнять и ее мышцам! Похоже, ее организм прекрасно аккумулировал все тепло, выделяющееся при работе мышц, не разбазаривал, а сохранял, так сказать, на будущее. – Алекс, вижу, ты скучал в ожидании нас. Извини, мы так увлеклись! Шерру редко удается побегать с достойным партнером, а форму ему держать необходимо. Так что при каждой возможности я его гоняю.- Улыбка Мелиссы говорила о том, что это занятие ей тоже доставляет удовольствие. – Ах, Мелисса,- задыхаясь, воскликнул Шерр,- насколько приятнее бегать по холмам и лугам, чем по дорожке стадиона! Особенно с тобой! И клянусь, когда-нибудь я тебя догоню! – Может быть, может быть! Может, догонишь, если побежишь в сбруе антиграва! А может, и тогда не догонишь! – засмеялась Мелисса.- Не догонишь! Я уже понял и даже начал привыкать, что Мелисса всегда говорит правду, одну только правду, просто – не всю правду. Вот и сейчас Мелисса, поддразнивая Шерра, говорила чистую правду. Но она наверняка никогда не сообщала бедняге, что у нее-то антиграв всегда при себе, он просто встроен в ее тело! Конечно, ведь когда она исполняет роль Майи в «Богине тэров», она носит маску Нади, обычного человека, и поэтому в последней сцене ее костюм включает в себя и надеваемый антиграв, который на самом деле ей совсем не нужен, что никому не приходит в голову. Но и я бы тоже, как Шерр, как и все остальные, никогда не заподозрил, что все селферы имеют встроенные антигравы, если бы мне не довелось плавать с Мелиссой в бассейне. Эти соображения принесли мне определенное удовлетворение, поскольку я обнаружил, что с Шерром Мелисса менее откровенна, чем со мной. По крайней мере, в данном вопросе. Мысленно я показал язык темной стороне своей души, и ревность, съежившись, спряталась подальше, дожидаясь следующего удобного случая для очередной вылазки. Тут на площади показалась Карина. Черт возьми, она была хороша! Джинсовый комбинезон она сменила на белый, расшитый поблескивающими бусинками. Внутри бусинок находились, видимо, крошечные колокольчики, потому что каждое ее движение сопровождалось тихим серебряным звоном. На шее и в ушах Карины матово переливался комплект украшений из жемчуга. Подозреваю, что это были украшения Фирры, а может, и какая-то семейная реликвия… Во всяком случае, в таком виде Карине точно не стыдно было появиться в любом театре. Мелисса оглядела Карину и одобрительно кивнула. Наконец мы распрощались с Шерром, забрались во флаер и поднялись в воздух. Карина села рядом с Мелиссой, а я, как всегда, сзади. Женщины сразу заговорили о моде, и Мелисса, похоже, была заинтересована темой не меньше юной тигрицы. Я не прислушивался к разговору, но у меня сложилось впечатление, что Карина не знает, не понимает, не осознает того, с кем она ведет беседу. Конечно, ни Фирра, погруженная в сладкие мечты, ни братья, занятые разработкой планов использования антигравов, не сообразили сообщить Карине, кто именно посетил сегодня их дом. Но как может житель Земли не понимать, что разговаривает с Первым селфером, Адмиралом, руководителем Космофлота? Как можно не узнать Мелиссу?!! Конечно, поскольку сегодняшний визит не был официальным, Мелисса не стала надевать фуражку и китель со всеми адмиральскими регалиями, но, в конце концов, Карина что, не смотрит Всемирные Новости? Да по Сети Адмирала чуть ли не каждый день показывают! Я на Марсе не узнал Ласточку именно потому, что последние годы он являлся героем только культурной и светской хроники, которой я действительно практически никогда не интересовался. Но Мелисса-то фигурирует всегда в сюжетах о самых главных событиях в жизни Земли! И если Карина не узнала Адмирала, подумал я, это означает, что круг интересов этой очаровательной девушки бесконечно далек от актуальных проблем человечества. Она, наверное, живет в простом и ясном мире балета, моды, развлечений, молодежных компаний… Спокойная, беззаботная жизнь, в которой самой большой проблемой является ссора с подругой или другом, сдача экзамена или предстоящее выступление… Я даже немного позавидовал ей. «…И, не слыша стиха литого, процветать себе без морщин на лбу, если грустно – кусать губу…» – вспомнил я слова кого-то из поэтов прошлых времен. Наверное, всегда, во все времена простые люди в массе своей были немыслимо далеки от важнейших проблем, стоящих перед человечеством, и узнавали о них, только когда проблемы эти обрушивались на них всей своей тяжестью – войной, голодом, катастрофами, эпидемиями… Так «…счастье или смертный грех…» жить, не слыша и не зная, не желая слышать и знать, ничего не решать и ни за что не отвечать, просто жить и наслаждаться жизнью? Жизнью марионетки… А кукловоды думают за тебя и все решают за тебя, горят в черном пламени сами, как вчера на Марсе, и посылают на смертельно опасную работу других, как на Альбине, мучительно анализируют картины своих проскопических видений, живут в домах, построенных на оболочке готовых к старту боевых кораблей, берут на себя ответственность за будущее и своей, и чужой расы… Внезапно я отчетливо осознал, что не хочу быть марионеткой. Я должен стать кукловодом. Вот. Это был итог моих размышлений последних пяти дней. Развитие второй структуры в моем мозгу дало мне шанс превратиться в селфера, но я до этой минуты не был уверен, что хочу идти по этому пути. С того момента, как я узнал, что являюсь Потенциалом, я непрерывно пытался понять, что это значит – быть селфером и хочу ли я им быть. Теперь же растерянность и сомнения, мучившие меня, наконец исчезли. Все, что я видел, все, что я узнал за эти дни, помогло мне лучше понять мир, в котором я живу, понять себя и определить свое место в этом мире. И я сделал выбор. Это решение не было эмоциональным порывом, вызванным моими чувствами к Мелиссе. Я выбрал свой путь продуманно и сознательно, с пониманием сложностей этого пути и ответственности, которую должен буду взять на себя, ответственности перед человечеством и перед самим собой. Я понял, что к этому готов. Я должен стать селфером и буду добиваться этого последовательно и упорно, несмотря на любые трудности, независимо от того, как будут складываться мои отношения с Мелиссой, с другими селферами, с обычными людьми и с братьями по разуму. Я очень постараюсь. Мелисса, наверное, почувствовала, что произошли какие-то изменения в моем состоянии, и повернулась ко мне: – Алекс, с тобой все в порядке? Я улыбнулся: – Со мной все в порядке. Все хорошо. Просто замечательно. И это была правда, одна только правда и вся правда. На этот момент. Еще какое-то время я наслаждался состоянием душевного равновесия, наступившим наконец после завершения внутренних метаний. Я чувствовал, что впервые с того момента, как вдохнул «РЛ-46», я стал опять самим собой, цельным, спокойным, уверенным в себе и в своих силах. Это было очень приятное ощущение. Когда мое сознание смогло наконец перейти от самоанализа к анализу сигналов, поступающих из внешнего мира, я обнаружил, что в беседе Мелиссы с Кариной неисчерпаемая, казалось бы, тема моды уступила место теме балета. Карина восхищалась Надей, не подозревая, что сидит рядом с ней: – Надя Назарова для меня – недостижимый идеал! Я смотрела спектакли с ее участием десятки раз! Она – само совершенство! Какой талант, какая техника! Какая физическая подготовка! И еще меня потрясает, как точно, из спектакля в спектакль, она ведет свою партию. Конечно, бывают и импровизации, если партнеры ошибаются, и эти импровизации тоже великолепны! Но сама она не ошиблась ни разу! Это поразительно, я не знаю ни одной другой такой балерины! Человек просто не может быть таким совершенным! Она уникальна! Да, как писали в старинных шпионских романах, Мелисса «была на грани провала». Эта восторженная девушка, профессиональная балерина, обратила внимание на немыслимое для обычного человека исполнительское мастерство Нади. Конечно, это был явный недосмотр Мелиссы. Хорошо еще, что Карина, судя по всему, плохо себе представляла, чем селферы отличаются от людей. Иначе она давно уже раскрыла бы тайну Нади. Мелисса поспешила сменить тему. – Карина,- спросила она,- а чем занимается твой друг, который ждет тебя в Париже? Он тоже артист? – Нет, он химик, работает в орбитальной оранжерее, на «Солнечной поляне». У них в месяц положено десять дней выходных, и обычно все работают в скользящем графике: двадцать дней рабочих, а десять – отпуск. У Алана сегодня как раз начались отпускные дни. Мы часто в тот день, когда Алан спускается с орбиты, придумываем что-нибудь интересное, ходим в театры, на выставки, в гости, чаще всего – в Париже, потому что рейсы шаттлов «Солнечной поляны» садятся только в Питсбурге, Мельбурне и в Париже. Нам удобнее всего встречаться здесь, в Париже. И от Москвы это ближе, и потом нам ближе лететь к Алану в Болонью. А на сегодня мы взяли билеты в Олимпию. Алан уже три часа как сидит в Центральном Порту. Он мне раз десять звонил, мешал переодеваться! Я ему больше звонить не разрешила, сказала, сама позвоню, когда будем подлетать! – Кстати, я сейчас узнаю, куда нам можно сесть. Мелисса связалась с диспетчерской. – Карина, мы сядем в секции 24С, можешь сказать Алану. Какой-то частью сознания я с удивлением отметил необычное для тэра имя «Алан». Тэры, особенно мужчины, предпочитают имена, содержащие букву «р», что позволяет им красиво рокотать сразу двумя голосами, называя свое имя. Кто из нас не любит слегка покрасоваться, пусть даже в мелочах? Мы подлетали к Европейскому Центральному Порту, расположенному на окраине Парижа. Это один из самых крупных транспортных узлов Земли. Вблизи Парижа есть еще четыре порта, но они местного значения, обслуживают в основном Западную Европу и межконтинентальные перевозки. А Центральный Порт занимает огромную территорию, хотя пассажирские терминалы расположены довольно концентрированно, так что Алан, наверное, успеет к моменту нашей посадки добраться до выхода секции 24С, если он сообразил ждать Карину в каком-то из залов или кафе главного пассажирского терминала. Но Алан опоздал. Когда мы сели, поблизости не наблюдалось ни одного тэра. Только какой-то очень высокий широкоплечий молодой человек одиноко маячил в коридоре у выхода из посадочной секции. Однако Карина заволновалась, помахала рукой в окно флаера, поблагодарила Мелиссу, быстро попрощалась с нами, выскочила на поле и поспешными, но элегантными скачками устремилась к выходу. Молодой человек спокойно наблюдал за несущейся прямо на него тигрицей. Когда до юноши оставалось метров пять, Карина взвилась в воздух в длинном прыжке, а молодой гигант принял устойчивую стойку и протянул руки навстречу прекрасной тигрице. Карина со смехом влетела в его объятия и обхватила его, всеми шестью конечностями. Юноша слегка покачнулся, но устоял. Видно, он исполнял этот трюк не впервые. Боже! Так это, значит, и был Алан??? Не тэр??? Человек??? Я взглянул на Мелиссу. Она, ожидая разрешения диспетчерской службы на взлет, спокойно наблюдала сцену встречи влюбленных, не проявляя ни малейшего удивления. В соседних секторах было довольно людно, но никто не обращал внимания на страстно обнимающихся человека и тэра. Я выглянул в окно флаера и внимательно осмотрел доступное взгляду пространство. В толпе я заметил еще две, нет, три смешанные пары «человек-тэр». И никто не обращал на них никакого внимания, не видя в этом ничего необычного. …Так, спокойно. Похоже, пока я «по рукавам Галактики скитался», я пропустил кое-какие существенные перемены, произошедшие на Земле. Год назад ничего подобного не было! Я сидел слегка ошеломленный. Конечно, теперь-то я припомнил, что в сюжетах Новостей, освещающих политические события, я отмечал постоянное присутствие тэров, но не осознавал истинный смысл наблюдаемого. На мероприятиях у политиков-мужчин на втором плане почти всегда присутствовали разумные тигрицы, а у политиков-женщин – тэры-мужчины. Теперь мне было понятно, что означало это присутствие… Политики ведь просто не могут позволить себе игнорировать актуальные тенденции, возникающие в общественных отношениях! Теперь мне стало понятным представлявшееся параноидальным беспокойство Фирры по поводу Шерра и Нади. Да и моя, казалось бы, нелепая ревность в отношении пары Мелисса-Шерр теперь мне тоже уже не казалась столь уж бессмысленной… Видно, мое подсознание свело разрозненную информацию в логически непротиворечивую картину быстрее, чем сознание, и инициировало всплески ревности. И не могу сказать, что эти всплески имели место совсем уж на пустом месте! Но как же?… Ведь разные биологические виды!!! Хотя… Я посмотрел на удалявшихся по коридору Карину и Алана. Карина шла на задних лапах, грациозно покачиваясь. Алан обнимал ее за «талию», Карина передней лапой тоже обхватила его талию, а свою руку положила ему на плечо. А ее хвост обвился вокруг его ноги выше колена, гораздо выше… Понятно, что походка Алана была несколько своеобразной. Я представил себе его ощущения… …Мы были уже в воздухе, а я никак не мог прийти в себя. Ну и новость! Судя по всему, союзы людей и тэров в настоящий момент были уже привычны и довольно распространены. Поскольку я не заметил никаких общественных дискуссий на эту тему, никаких разговоров в народе, когда десять дней жил в отцовском лагере археологов, факт существования межвидовых союзов был человечеством – нет, всем разумным населением Земли – безоговорочно принят и стал рядовым повседневным явлением. Моих представлений в области биологии было достаточно, чтобы понимать, что сексуальные отношения людей и тэров не имеют принципиальных физиологических препятствий. Более того, различия в строении тел людей и тэров, несомненно, предоставляют смешанным парам новые возможности для реализации желаний, расширяют спектр ощущений, возбуждают своей новизной, придают свежесть и остроту чувствам. А сами чувства – прерогатива разума, и тэры ни чуть не менее, а, возможно, и более разумны, чем люди. Всегда, все семьсот лет, с момента создания самого первого тэра, между людьми и тэрами как видами существовали очень теплые отношения, более сложные, более глубокие, чем дружеские. Не случайно балет, посвященный отношениям людей и тэров, назван «Богиня тэров», и эта богиня – Майя, человек. Так почему бы и не возникнуть между разумными существами качественно новым индивидуальным отношениям, чувству более сильному, чем дружба, чувству любви? Чувства разумных существ не зависят от их генетического кода и строения их организмов. Кстати, мы ведь с тэрами и генетически не совсем чужие, мы уже поделились с ними частями нашей ДНК и нашими эволюционными достижениями. Мозг – устройство обработки информации, речевой аппарат – орган эффективной коммуникации, руки – органы преобразования среды обитания и общество разумных существ – социальная среда обитания, все то, что делает человека человеком, мы уже предоставили тэрам как равным нам во всех отношениях существам. Мы поделились с ними всем лучшим, чем обладали сами. Мы поделились с тэрами нашей планетой, нашей культурой и достижениями нашей цивилизации. Дело оставалось за последней малостью: за близкими личными отношениями, за личными союзами, за смешанными семьями. Оставалось сделать последний шаг: разделить с тэрами дом и постель. Но все семьсот лет этот шаг никто не делал. Почему? В конце концов, традиционная цель семьи – продолжение рода – в человеческом обществе давно трансформировалась. Более тысячи лет люди растят и воспитывают детей, не являющихся их генетическими потомками. Сейчас только десять процентов родителей являются генетическими, естественными родителями своих детей. Еще в двадцати процентах семей дети имеют гены одного из своих родителей. В остальных же семьях дети получают наследственную информацию от доноров из генетических банков Всемирного Комитета по Генетике, и никого это не смущает. Также никого не смущает и то, что только пятнадцать процентов человеческих детей вынашиваются женщинами, а все остальные дети появляются из маточных боксов. У тэров в семьях ситуация другая. Они пока малочисленны по сравнению с родом человеческим, и одна из главных задач их вида – увеличивать свою численность. Выполнению этой задачи естественным путем способствует чистота их генофонда, созданного людьми, и не поврежденного, в отличие от генофонда человека, воздействиями мутагенных факторов раннего этапа развития техногенной цивилизации и всевозможных видов оружия массового поражения. В отличие от нас, тэры не переживали эпохи катастроф, эпидемий и войн за передел мира. Мы привели тэров в уже чистый и устойчивый мир, а действие естественных мутагенных факторов за семьсот лет их существования еще никак не успело сказаться. Поэтому до сих пор основа сообщества тэров – традиционная семья с большим количеством детей, причем детей, являющихся непосредственными генетическими потомками своих родителей. Но что мешает смешанным парам растить, при желании, детей и тэров, и людей? Мне кажется, ничто. Так почему же раньше, в течение семисот лет, смешанных личных союзов никогда не возникало? Не думаю, что препятствие заключалось в неприятии физических отличий особей разных видов. По крайней мере, не у людей. Люди за последние полтора тысячелетия привыкли к огромному разнообразию физических особенностей, возникающих у представителей рода человеческого. Стоит только вспомнить те чудовищные мутации, которые и привели общество к пониманию необходимости контроля над генофондом и к созданию Всемирного Комитета по Генетике, самой важной организации Земли. Даже сейчас, после тысячи лет работы ВКГ, какие только мутации не появляются у человека! Хвост, жабры, шерсть, третий глаз и четыре селезенки выглядят совершенно невинными отклонениями. Среди мутаций, конечно, много и полезных, взять хотя бы вторую структуру мозга… Воистину, нет худа без добра. А селферы, способные превращаться в существо любого вида? Союзы человека и селфера давно не редкость. Я и сам бы очень хотел… Может, возникновению смешанных союзов до сих пор мешали морально-нравственные человеческие запреты? Межвидовые сексуальные контакты в истории человечества, как правило, считались чудовищными извращениями, хотя в богатой человеческой практике чего только не бывало!… Но до появления тэров все виды на Земле, кроме человека, были неразумными животными, именно это и было основой резкого общественного неприятия подобных контактов. Конечно, с одной стороны, общественное сознание весьма консервативно, что объясняет отсутствие даже намека на возможность существования союзов человек-тэр в течение всех семисот лет. С другой стороны, общественное сознание человечества было подготовлено к принятию идеи смешанных союзов событиями последних полутора тысячелетий. Но никакой естественный процесс, происходивший в обществе, не мог бы развиться и завершиться так стремительно и безболезненно! Значит, это был не естественный процесс. Не иначе как к этому процессу приложили руку селферы! Тогда конечно. Похоже, появление смешанных союзов – результат специальной программы селферов. И тот же балет «Богиня тэров», премьера которого прошла год назад, за неделю до моего отлета в последний рейс на «Джо», и гиперболизировано тигриный оскал улыбки Бориса, кумира всех женщин, несомненно, были пунктами этой специальной программы, результат выполнения которой меня сегодня так поразил. Но зачем селферам вдруг понадобились смешанные союзы? Должны существовать очень, очень веские причины для того, чтобы селферы задумали и осуществили столь кардинальные изменения в структуре общественных отношений на Земле… В этих размышлениях я провел все время полета на остров. Мелисса не прерывала моего молчания и не спрашивала, в чем дело. Когда мы покинули флаер, она только сказала, что ждет меня через полтора часа к раннему ужину, поскольку завтра мы отбываем на Лунную Базу, а до ужина я свободен. Я направился в свой коттедж, чтобы переодеться. Когда я уже вышел на террасу в плавках и с полотенцем на плече, то вдруг сообразил, что возникновение смешанных пар должно было стать главной темой сезона для всех развлекательных программ Сети. Я вернулся в гостиную, чтобы проверить эту мысль. Зря я не смотрю сериалы и шоу! Иначе еще до прилета на Землю я был бы в курсе радикальных изменений в области личных отношений разумных обитателей планеты. Во всех сюжетах произведений массмедиа традиционные любовные треугольники превратились теперь в затейливые многоугольники. А прямые и косвенные намеки на преимущества сексуальных отношений между представителями различных биологических видов прямо, как мне показалось, толкали разумных и не очень разумных существ на проведение отчаянных экспериментов. После знакомства с программами развлекательных каналов мне стало совершенно непонятно, почему же на Земле все еще существуют в значительном количестве традиционные пары «тэр-тэр» и «человек-человек». Я так увлекся исследованием содержания передач для широких слоев населения, что голос Мелиссы, раздавшийся из коммуникатора, застал меня врасплох: – Алекс, ты что не идешь ужинать? – Извините, Мелисса, бегу! Я поспешно натянул майку и шорты и бегом бросился к ее коттеджу. Мелисса уже сидела за столом и, увидев меня, начала наливать нам в глубокие тарелки из супницы суп, над которым поднимался ароматный пар. – Прошу меня извинить, я… забыл о времени. – Ничего страшного. Сегодня мы еще сами себе хозяева, когда хотим, тогда и едим. Если бы ты сказал, что занят, мы бы сели за стол позже. – Нет, я ничем особенным не занимался, я просто… не посмотрел на часы. Мелисса протянула мне тарелку. – Положи побольше сметаны. Суп сегодня был грибной. Он был, как все кулинарные творения Валентины Петровны, бесподобным, но вкус его показался мне хотя и ярко выраженным грибным, но несколько необычным. Я никак не мог припомнить, чтобы ел когда-нибудь такой грибной суп и вообще что бы то ни было с подобным оттенком вкуса. Я похвалил суп и протянул Мелиссе тарелку с просьбой налить мне еще. – Подожди, выпей сначала вот это,- сказала Мелисса, наполняя мой бокал бледно-зеленой жидкостью из бутылочки причудливой формы. – Что это? Вино? – Нет, противоядие. Сегодняшний суп сварен из грибов агрустык. Мицелий я как-то привезла с Фризы, там эти грибы растут в экваториальной зоне большого материка, и я надеялась, что здесь им будет не слишком жарко. Действительно, они здесь прижились, на биостанции их загон уже два раза расширяли. Видишь, вкуса они изумительного, но содержат вещество, весьма токсичное для обычных людей. У тебя ведь еще метаболизм обычного человека, так что без противоядия ты больше двух часов не протянешь. Количество токсинов в одной тарелке компенсирует примерно один бокал этого раствора. Выпей, а потом я тебе налью еще тарелочку супчика,- она потрясла бутылочку с зеленым зельем,- пожалуй, еще на один бокал здесь хватит. В крайнем случае, противоядие я тебе еще синтезирую, на биостанции есть приличная лаборатория, а никаких экзотических реактивов тут не требуется. Это сравнительно простой низкий полимер. Внутренности мои свело. Не думаю, что это уже начал действовать инопланетный яд. Просто я понял, что Мелисса не шутит. Она действительно не видит ничего особенного в том, что блюдо в сегодняшнем меню требуется запивать противоядием, и спокойно объясняет мне, что я могу не ограничивать себя в удовольствии, поскольку противоядия у нас много. Я поспешно выпил зеленоватую жидкость. Вкус у нее оказался довольно мерзостный. По идее, я понимал, что следует, дабы не посрамить честь Космофлота, с удовольствием съесть еще тарелочку замечательного супчика и невозмутимо запить отраву остатками зеленой гадости. Но я не смог пересилить себя и вежливо отказался от добавки. Мелисса восприняла мой отказ даже с некоторым удовлетворением: – Ну что ж, мне больше достанется! Кстати, агрустык на самом деле совсем не грибы,- продолжала Мелисса, наливая себе в тарелку суп,- это представитель особого типа живых существ. Наши биологи между собой их называют «бродячие грибы», поскольку полное наименование типа этих существ на латыни выговорить с ходу проблематично даже для специалистов. Суп варится из частей этого существа, похожих на сухопутные морские звезды. Ночью эти «звезды», как грибы, соединены с «телом», грибницей, днем они отделяются от нее и отправляются самостоятельно пастись и охотиться, а к ночи возвращаются к своим гнездам в грибнице и всю ночь обмениваются с «грибницей» веществами и информацией. У агрустык неплохо развита нервная система, а нервные центры в грибнице соединены в какое-то подобие примитивного мозга. На биостанции это существо изучают с большим интересом. А к потере части своих «звезд», мобильных частей тела, агрустык относится совершенно индифферентно, в природе такое явление нормально. Так что сегодняшний суп можно есть без всяких угрызений совести. Пока Мелисса приканчивала суп, я уговаривал себя отнестись ко второму блюду без предвзятости и не интересоваться заранее, из чего оно приготовлено. Но мое богатое воображение рисовало мне картину разделки тушки непослушной бабочки. Усилием воли я подавил естественный рефлекс организма и старался не думать о том, что загоны и вольеры биостанции заполнены разнообразными представителями не только земной фауны. На всякий случай я потихоньку внимательно оглядел стол, не притаилась ли где-нибудь какая-нибудь непонятная бутылочка или баночка с очередным противоядием, заботливо припасенным для меня Мелиссой, но ничего подозрительного не обнаружил. Наконец Мелисса закончила с первым блюдом и открыла дверцу термокамеры. – О! Валентина Петровна решила нас перед отъездом побаловать по полной программе! На второе у нас бифштекс из акульего мяса! Мой организм дал мне ясно понять, что на сегодня в качестве эксперимента ему хватило с избытком экзотического супчика. Я сообщил Мелиссе, что решил день-другой немного ограничить себя в пище, поскольку усилиями Валентины Петровны и марсианских кулинаров я за последние дни явно набрал лишний вес, что для жизни в космосе, как далеком, так и близком, представляется весьма нежелательным. Мелисса отнеслась к моему заявлению с пониманием и на моем дальнейшем участии в трапезе не настаивала. Пока Мелисса расправлялась с очередным деликатесом, я с независимым видом разглядывал окрестности. Во рту ощущался специфический вкус противоядия. Очень хотелось его чем-нибудь заесть или запить. Но просто взять и пожевать хлеб или помидор было неудобно, это никак не вписывалось в только что провозглашенное мной намерение немедленно начать процесс похудания. Я чувствовал, что сам себя загнал в тупик. Конечно, на кухне моего коттеджа я нашел бы в холодильнике много чего разного, чем перебить противный вкус, но мне хотелось еще кое-что выяснить у Мелиссы. Если сейчас встать и уйти, то неизвестно еще, когда представится возможность спокойно с ней поговорить. Я прекрасно понимал, что на Лунной Базе и на «Маджипуре» ей будет не до долгих бесед со мной. Меня спасло появление Валентины Петровны с подносом, на котором стояли чашки, чайники и длинное блюдо, накрытое салфеткой. Мелисса сразу же сообщила ей, что я не смог в полной мере оценить все ее сегодняшние кулинарные изыски по причине необходимости ограничения себя в пище. Я заподозрил, что Мелисса прекрасно поняла мои застольные ощущения и причину внезапно возникшего желания немедленно сбросить лишний вес. А может, сегодняшнее меню она специально такое выбрала? Может, это была очередная проверка? Или у селферов такое оригинальное чувство юмора? Но Валентина Петровна расстроилась совершенно искренне: – Алекс, неужели вы даже лимонник мой не попробуете? Я ведь специально для вас старалась! Вы с Мелиссой так надолго улетаете, кто вас там чем кормить будет? Знаю я эту корабельную пищу! Мелисса-то все есть может, пусть и не вкусно, но ей все на пользу. А вы? Вам сейчас надо хорошо питаться, видела я, до чего Потенциалы доходят! У вас же сейчас перестройка метаболизма начнется, и старые системы плохо работать будут, и новые еще будут не сформированы… – Валя, перестань! Алекс будет со мной. Я за ним присмотрю. – Знаю я, как ты присмотришь! У тебя там своих забот будет достаточно! Не до него будет! – Успокойся. Мы летим, в конце концов, на пассажирском лайнере класса «экстра», а не на десантном транспорте. И летим не в свободный поиск, а на лучший в мире курорт! Но Валентина Петровна продолжала причитать и уговаривать меня выпить чаю и съесть хотя бы кусочек лимонника. Я был очень рад возможности поддаться на уговоры Валентины Петровны и немного посопротивлялся только для виду. Чай избавил меня от навязчивого вкуса противоядия, а лимонник окончательно примирил с жизнью. Это было честное земное совершенно традиционное кулинарное изделие. По крайней мере, я на это надеялся, поскольку лимон с сахаром имел вкус именно лимона с сахаром, и ничего другого. Хотя я не мог отделаться от мысли, что на биостанции имелись не только загоны, но и грядки. Конечно, прямо поинтересоваться, лимон ли это в лимоннике, было невежливо. На всякий случай, во избежание, я съел только один кусочек, что хорошо вписывалось в версию о моей диете. После чая никаких противоядий Мелисса мне не предложила, и я окончательно успокоился. Мелисса, как обычно, закурила сигарету. Мы молча наслаждались величественной картиной заката над океаном. Сегодня в небе было много облаков, и быстро опускающееся к горизонту солнце каждую минуту меняло их подсветку и цвет океанских волн. Частью своего сознания я продолжал наблюдать за состоянием своего организма, но ничего сверхъестественного не отмечал. Конечно, Мелисса – прекрасный химик, на нее можно положиться. Противоядие наверняка было надежным. Я решил, что настал удобный момент прояснить для себя ситуацию с тэрами. – Мелисса, я только сегодня понял, что теперь тэры… как бы это сказать… полностью интегрировались в человеческое сообщество. Но ведь всего год назад, когда я уходил в рейс, и намека на подобное не было. Почему вдруг вы это инициировали? Вы решили взбодрить человечество, соединив людей с тэрами? – Соединили с тэрами, чтобы взбодрить? Нет… Причины совсем другие. Собственно причин две: внутренняя и внешняя. Главная конечно же – внешняя. Проблема безопасности Земли, которая резко обострилась после того, как появилось опасение, что в нашей Галактике действительно имеется агрессивная цивилизация, представляющая для человечества угрозу. Что случилось с акрейлами? С цивилизацией сравнимого с нами уровня? Велика вероятность, что они уничтожены. И это уже – не просто проскопические видения селферов без привязки ко времени, с трудно оцениваемой вероятностью реализации. Это – реальная и близкая опасность. В ситуации, когда человечеству угрожает война, нам нужны союзники, причем союзники сильные и умные. Союзники, которые никогда не станут размышлять и рассчитывать, чью сторону им выгоднее принять. Нужны союзники, являющиеся частью человечества. Поэтому мы создали тэров. – Мелисса, значит, вы еще семьсот лет назад знали, что нам понадобятся союзники? – Ну, что значит – знали? Мы всегда прекрасно понимали, что рано или поздно нам придется отстаивать свое право на жизнь. Понимаешь, не просто право жить на занятых нами территориях, а право жить вообще, как виду. Мы не знаем, когда и где, но когда-нибудь человечество обязательно столкнется с разумной расой, чьи объективно существующие интересы придут в непримиримое противоречие с нашими жизненными интересами. Я не говорю, что война при таком столкновении неизбежна. Но чем сильнее мы будем, тем больше надежды найти компромисс, разрешить конфликт интересов мирным путем. Именно поэтому мы развиваем программы типа «Депо», изучаем Альбину, сколь бы опасным занятием это ни являлось, строим базы на самых разных планетах, развиваем наши Военно-Космические Силы, тратим огромные усилия на изучение законов природы и разработку устройств, машин и оружия, выявляем Потенциалов и всеми способами помогаем им стать селферами… Именно поэтому мы создали себе союзников, тэров. Видишь ли, нашей расе грозит несравнимо большая опасность, чем любой другой разумной расе, известной нам сегодня. Мне кажется, Алекс, ты должен это понимать очень хорошо, ведь ты уже довольно долго летаешь по Галактике. Много ли ты встречал звездных систем, подобных нашей? Таких богатых водой, кислородом, металлами? С десятком планетоидов средней массы? С двумя кислородными планетами? С планетами-гигантами на далеких орбитах, собирающими своими гравитационными полями практически весь опасный космический мусор в плоскости эклиптики? Со звездой, которая будет стабильна еще не меньше четырех миллиардов лет? С супергигантом Юпитером, способным стать звездой при определенных, сравнительно легко выполнимых условиях? И так далее. Особенности нашей системы можно перечислять еще долго. Уверена, что другой такой системы ты не встречал ни одной. Другой такой системы в нашей Галактике пока не обнаружено. И всем нам следует отчетливо понимать, что мы обладаем уникальным ценнейшим ресурсом! А все войны всегда идут за обладание тем или иным ресурсом или их совокупностью. Мы знаем сегодня десять иных цивилизаций, не считая акрейлов, которых, возможно, больше уже нет. Все они развились в гораздо менее привлекательных звездных системах. Вот, например, система Корнезо. Она имеет всего три планеты, и только одна из них – приличная кислородная. А у Фризы? Голубой карлик, планета-гигант в непосредственной близости от звезды, четыре крошечных раскаленных мирка, и только Фриза, самая далекая планета, чудом окончательно не замерзшая, смогла стать колыбелью жизни. Хорошо, что известные нам цивилизации никак не могут, по крайней мере сегодня, реально представлять для нас угрозу. Но что случится через сто, через тысячу лет с нами, с другими расами? И какой окажется одиннадцатая, двадцатая, сотая из встре ченных нами цивилизаций?… Я про себя отметил, что Мелисса сказала «десять иных цивилизаций», хотя официально человечество обнаружило только девять. Какая еще цивилизация известна селферам и не известна остальному человечеству? Мне это было чрезвычайно интересно, но пока я решил не затрагивать этот вопрос. – Поэтому мы, селферы,- продолжала Мелисса,- всегда были озабочены всеми аспектами безопасности человечества, и поиск союзников – один из этих аспектов. Создавая тэров, мы сознательно создавали своих союзников. А теперь, когда угроза стала весьма реальной, нам пришлось ускорить слияние земных разумных рас. Создавая тэров, мы постарались дать им максимум того, что могли. Они получились отлично. Тэры превосходят обычных людей по всем позициям, кроме двух: переносимость Быстрых Пространственных Перемещений и наличие Потенциалов. С непереносимостью тарами БПП, как ты сегодня слышал, мы практически уже справились. – Но ведь можно было бы не стараться открывать для тэров космос, а просто разделить функции наших рас… – Если мы не откроем тэрам космос сегодня, то довольно скоро они откроют его для себя сами. Более того, они сообразят, что мы могли, но не захотели выпустить их в пространство. Как после этого они станут относиться к нам? Нет, мы должны быть честными, делать все, что можем сделать. И еще важнее другое: союзники нам нужны не только на Земле, но и в космосе, и на других планетах. Но вот Потенциалы, или их аналог, у тэров если и появятся, то еще очень и очень не скоро, и в решении проблемы увеличения численности селферов тэры помочь нам не могут. Потенциалы – мутанты, а у тэров пока что очень чистый и устойчивый геном, и серьезные мутации у них пока отсутствуют. Наши мутации – это результат длительной и сложной истории. Человек выстрадал свои полезные мутации и продолжает страдать от мутаций нежелательных. Создавая тэров, мы не могли рисковать и попытаться встроить им наши подверженные мутациям участки структуры ДНК даже в надежде получить тэров-Потенциалов. И так задача конструирования их генома была невероятно сложна, просто чудо, что получилось все так удачно. Таким образом, мы создали хороших союзников. Это – решение одной проблемы, внешней. Но есть проблема еще и внутренняя. Тэры – очень динамично развивающийся вид. Как ты себе представляешь конкуренцию наших двух видов в одной области пространства? Пусть даже видов дружественных? Что будет через тысячу лет? Через две? Три? Даже если они не забудут, что мы – их создатели? А? Это и есть наша внутренняя проблема. Так что мы должны стать одним сообществом, должны быть родственниками, братьями и сестрами, мужьями и женами, бабушками и внуками… Должны быть единым целым. Только это решает обе проблемы: и снимает когда-либо в будущем саму возможность межвидового конфликта в одном жизненном пространстве, и делает тэров не просто расой союзников, а частью единой расы разумных землян. На самом деле нам пришлось поспешить. Неплохо было бы подождать еще несколько десятков лет. Как ты полагаешь, какова сейчас численность популяции тэров? – Думаю, примерно триста тысяч. – Нет, семьсот пятьдесят. Наши оценки показывают, что для устойчивого существования тэров как вида в данных конкретных условиях желательно иметь популяцию численностью не менее девятисот тысяч. И с этой точки зрения мы поторопились. Но дело было не только в необходимости готовиться к отражению внешней угрозы. Последнее время наметились тенденции стихийного вызревания собственной субкультуры тэров и их обособления, пока еще совсем незаметного, от расы людей. В свое время человечество столкнулось с проблемой роста самосознания «малых народов» и с их стремлением к самоопределению. Не дай бог столкнуться с подобной проблемой современному обществу! В любой, пусть даже в самой мягкой форме! Так что медлить мы больше не могли. Еще год-другой, и полноценное слияние наших рас могло бы стать очень непростой задачей. Но, судя по всему, мы успели, и все получилось. А численность тэров мы будем увеличивать и выведем их и в космос, и на другие планеты. – А другие виды к роли союзников вы не готовите? И почему вообще на эту роль как исходный вид были выбраны тигры? – Конечно, мы рассматривали несколько видов. Кое-кто из животных обладал более развитым мозгом. Например, волки, дельфины, некоторые виды приматов, крысы, свиньи, слоны… Все они – гораздо «умнее» тигров. Но мы, во-первых, хотели иметь союзников, физически более сильных, чем человек. Крысы, и даже волки, согласись, мелковаты и слабоваты. Хотя была идея генетически увеличить габариты тех же волков. Слоны, наоборот, слишком велики. Дельфины не могут существовать вне воды. И так далее. Но главное, представь, мог бы ты лечь в одну постель с крысой или свиньей? Пусть даже очень умной? Искренне ее полюбить? Наши исследования показали, что подавляющее число людей не могли это себе даже вообразить. Единственный класс животных, который всегда вызывал у людей чувство приязни на физиологическом уровне, стремление к тактильному контакту – это класс кошачьих. Люди сегда держали в доме кошек, любили их гладить, кошки спали на коленях у людей и тому подобное. А из класса кошачьих ближе всех к людям по типу психики, конечно, психики животных, оказались тигры. Как ни странно, у человека очень много общего с тигром, мы ведь тоже – хищники и охотники, просто слегка облагороженные цивилизацией. И я тебя уверяю, что налет цивилизованности с человека слетает, к сожалению или к счастью, в экстремальных ситуациях чрезвычайно легко. По крайней мере, так было еще тысячу лет назад, я лично это наблюдала. Львы также были неплохим вариантом, но тигры гораздо больше похожи на кошек, привычных нам домашних кошек, только очень больших и сильных кошек. Знаешь, человеческие дети очень любят воспитателей-тэров. Они любят прижиматься к ним, играть с ними, любят, чтобы их ласкали пушистые, мягкие и теплые существа. А тэры-детишки? Разве они не очаровательны? Какая человеческая женщина откажется нянчиться с таким хорошеньким умненьким котеночком? Я не мог не согласиться с Мелиссой. Как раз сегодня я любовался маленькими тэрчиками на детской площадке в Светлом и теперь отчетливо вспомнил свое желание подойти и повозиться с ними. И Гарри с Джерри мне тоже очень понравились! А уж Карина!… Да, правильный выбор сделали селферы. – Но, Алекс, конечно, это не означает, что мы не работаем с другими животными. Хотя создание новой искусственной расы для будущего слияния с расой разумных землян, людей и тэров, мы пока не планируем. Мы ищем другие формы межвидового сотрудничества. И конечно, мы продолжаем работать с разумными расами других планет. Именно этими вопросами в основном тебе и придется заниматься в обозримом будущем в Департаменте Патруля и Разведки. А теперь нам пора заняться подготовкой к завтрашнему отлету. Собирай вещи и не стесняйся взять на Корнезо как можно больше разной одежды, на курорте принято демонстрировать себя в модной «упаковке». Тем более,- Мелисса лукаво улыбнулась,- ты будешь там стараться производить впечатление на Надю! Одной формой Космофлота тебе там будет никак не обойтись! Ты должен быть неотразим! Я, видимо, слегка покраснел, и Мелисса продолжала посмеиваться. Ей, кажется, нравилось меня смущать. Я пожелал Мелиссе спокойной ночи и отправился в свой коттедж. Здесь, следуя указанию Мелиссы, я произвел ревизию шкафов. Да… Каких только нарядов там не было! От костюмов для официальных приемов, белых и черных, до каких-то совершенно маскарадных псевдоисторических мундиров и блестящих коротких курток с шароварами… Я решил выбрать наряды поскромнее, в которых не буду выглядеть совсем уж нелепо. Хотя, когда я из любопытства примерил что-то облегающее из красной кожи с серебряными шипами в самых неожиданных местах, то оказалось, к моему изумлению, что я выгляжу совсем не смешно. Я себе даже понравился. Вот уж не ожидал! Так что пришлось примерять практически все костюмы. Странно, но во многих совершенно фантастических нарядах я выглядел очень, так сказать, органично. Никогда бы не подумал, что могу принять облик морского пирата или дворянина времен Генриха Четвертого и не выглядеть при этом забавно. Потом я сообразил, что костюмы выбирала Мелисса, а на ее вкус можно было положиться. Кроме того, это, конечно, не были точные копии старинной одежды, это были вполне современные костюмы, имитирующие тот или иной исторический стиль. Без примерки я, не задумываясь, взял только майки того синего оттенка, на который обратила внимание Мелисса еще в воскресенье утром, и несколько шорт. В итоге я набил одеждой и обувью четыре здоровых чемодана, предусмотрительно хранящихся в одном из шкафов. В жизни такого багажа в путешествия я не брал! Все мои личные вещи, оставшиеся сейчас на «Джо», легко помещались в двух небольших баулах. После примерок и укладки чемоданов я чувствовал себя так, будто прошел очередную полосу препятствий во время военных сборов на Альбе. Бедные женщины! Они же этим занимаются постоянно! Наверное, женщины гораздо выносливее нас и только притворяются слабым полом! Кроме того, я почувствовал зверский голод. Конечно! Последний раз я нормально ел только за завтраком. Потом в гостях у Шерра я из вежливости съел пару бифштексов из сырого мяса, а вечером принял коктейль из ядовитого супа и отвратного противоядия. Кусочек лимонника вообще не в счет. Я отправился на кухню и открыл камеру одного из холодильников. Он был забит разнообразными банками, упаковками, коробками и бутылками. Мне вдруг захотелось простой здоровой холостяцкой пищи, которой я часто питался в учебных заведениях и на кораблях, когда мне было некогда или лень идти в ресторан или в кафе. Я нашел большую консервную банку с пряной ветчиной и баночку с изумительной рыбкой толстолобиком, причем баночка была с черной этикеткой, как раз мой любимый сорт. Еще я выбрал пару вакуумных упаковок с сыром, четыре тонкие копченые колбаски с перцем, банку с маринованными помидорами и огурцами и настоящий ржаной хлеб. Когда я все это открыл и был готов уже приступить к употреблению, то вдруг почувствовал, что хочу выпить пива. Да, именно пива! Дразнящие острые запахи выбранной мной еды никак не гармонировали со столь любимым мной мускатом. В холодильнике и пива, конечно, имелся приличный выбор. Я решил, что нарушать традиции, так нарушать, и открыл банку тройного золотого «Змея Горыныча». А получилось совсем неплохо! Боже, наконец-то сегодня я наелся! Я откинулся на стуле, но вздохнуть полной грудью почему-то не удавалось. Я опустил глаза и обнаружил чуть ниже груди, как раз в том месте, где располагается диафрагма, отчетливую шарообразную выпуклость. Там дружно, тесно прижавшись друг к другу, лежали залитые пивом рыбка, ветчинка, колбаски, помидорчики и все остальное… Я решил не расстраиваться. Фигура – дело наживное. На корабле за полтора месяца полета я легко верну себе в бассейнах и тренировочных залах силуэт, с которым не стыдно будет показаться с Мелиссой на пляже. Эта мысль утешила меня, и, приведя в порядок после пиршества кухню, я съел, прежде чем отправиться спать, еще два банана. *** Правы медики, утверждающие, что переедать на ночь вредно! Всю ночь я ворочался, мне было душно, тяжело дышалось, постель казалась горячей и неудобной, а в минуты забытья я погружался в какие-то неопределенные кошмары, которые, к счастью, сразу же забывал, как только просыпался. А может, здесь не обошлось без агрустыка с противоядием? Не знаю. Во всяком случае, я провел не лучшую в своей жизни ночь и встал, как только решил, что утро уже можно считать наступившим. Из зеркала в ванной на меня уставился тип с опухшим лицом и мутным взглядом. Показаться в таком виде Мелиссе было невозможно. Надо было срочно что-то делать. Следующие четыре часа я потратил на неприятные, но необходимые процедуры в ванной, на бассейн и кольцевую беговую дорожку, обнаруженную ярусом выше. Несколько раз я забегал на кухню, чтобы чашкой-другой чая запить очередную таблетку пролегомина, к более сильным средствам я решил все-таки не прибегать. Мои усилия оказались не напрасны. К девяти часам утра я был бодр, хорош собой и готов к любым подвигам. В ожидании, когда Мелисса позовет меня завтракать, я еще раз проверил, все ли необходимые мелочи собрал в кофр, и облачился в форму. Звяканье коммуникатора застало меня в тот момент, когда я задумчиво разглядывал собранный вчера багаж. Определенно вчера вечером я был отравлен! Яд бродячих грибов поражает, очевидно, ткани мозга, поскольку, находясь в здравом уме, я никогда не вознамерился бы тащить такую прорву вещей на другой конец Галактики. Теперь, на свежую голову, я пытался решить, что лучше: вытащить из раздутых чемоданов половину запихнутой туда одежды или просто два из них оставить здесь. Проблема заключалась в том, что я не помнил, что куда вчера паковал. Бессмысленно везти обувь, костюм от которой остался бы в коттедже, и наоборот. За завтраком я был крайне сдержан в еде, что Мелиссу совсем не удивило после объявленной мной вчера оздоровительной голодовки. Знала бы она о моем позднем ужине… – Алекс, я хотела бы отправиться минут через десять-пятнадцать. Ты готов? Проблем нет? Что я мог сказать? Что хочу заняться переупаковкой багажа? Конечно, я ответил, что полностью готов и никаких проблем у меня нет. Трудности с чемоданами у меня обнаружились уже на этапе их доставки к лифту. Поскольку руки у меня всего две, пришлось задействовать бытовую грависистему транспортировки багажа. Не бегать же все путешествие туда-сюда, перетаскивая по очереди с места на место свои чемоданы! По идее, цепочка соединенных последовательно четырех мест, помещенных в специальные подвески, должна была плавно плыть над полом в соответствии с командами пульта управления в моих руках. Такую картину я наблюдал в космопортах миллион раз, и мне всегда казалось совершенно естественным абсолютное послушание багажа, кто бы им ни управлял. Конечно, иногда случались мелкие сбои, например, запутывались две багажные цепочки, но пассажиры всегда легко решали все проблемы. Сам я обычно путешествовал с одним-двумя кофрами, и водить багаж мне никогда раньше не приходилось. Но мне казалось, что если уж дети и старушки легко справляются с такой задачей, то уж у меня-то никаких трудностей возникнуть не может. Как бы не так! Я вел чемоданы от гардеробной до лифтового холла минут десять, не меньше. Чемоданы раскачивались, сталкивались между собой, цеплялись за мебель и за стены. Когда первый чемодан уже выплыл в коридор, четвертый оказался почему-то замотан в занавеску в гостиной и никак не хотел из нее выбираться. Я судорожно жал на кнопки пульта и только поражался тому, как сильно отличался от моих намерений получавшийся на деле результат. А я ведь был способен в учебных боях управлять одновременно пятью звеньями истребителей! Наконец мне удалось вывести все четыре чемодана в холл, и они сгрудились у стены беспорядочной кучей, налезая друг на друга. Я получил возможность слегка передохнуть. Когда в холле показалась Мелисса, не глядя ведущая за собой аккуратную шеренгу десятка, не меньше, чемоданов и баулов, я попытался заслонить собой свое неорганизованное стадо. А ведь надо было багаж водить и дальше, и уже на глазах у Мелиссы! – Алекс, я знаю, что ты отличный пилот, так что можешь лишний раз не демонстрировать мне свои способности, включи багажный автопилот и забудь о чемоданах! Боги! Я кретин!!! Мало того, что я не разобрался в простейшей системе управления,- а на пульте, вот, в самом центре, торчит здоровая желтая кнопка с буквами «АП»,- я еще и выставил себя перед Мелиссой, как… как… как тщеславный болван! Нет, уж лучше оказаться неопытным дураком! – Мелисса, спасибо за подсказку, я просто не знал, что в этой системе есть автопилот, я никогда раньше не водил багаж! – Надо же, кто бы мог подумать? – Удивление Мелиссы было искренним, но мимолетным. Конечно же ее занимали совсем другие вопросы. Мы спустились в ангар и подошли к флаеру. Я внимательно наблюдал, как Мелисса завела свою цепочку в багажное отделение и отключила гравикомпенсаторы транспортировочной системы. Свой присмиревший багаж я уложил рядом с Мелиссиным, конечно, не так ловко, зато с первого раза. Как только мы взлетели, Мелисса сразу начала служебные переговоры по Сети. Хотя она и не ставила акустическую защиту, показывая, что в этих разговорах нет ничего секретного, я счел неэтичным слушать не относящиеся непосредственно ко мне переговоры и отодвинул свое сидение в глубь салона. Моя неудача с управлением багажа задела меня сильнее, чем можно было подумать. Дело не в том, что Мелисса заметила мою неуклюжесть, уверен, что она об этом забыла ровно через две секунды, ей было не до глупых мелочей. Да и вообще, я думаю, селферам все люди без исключения должны казаться неловкими недалекими неумехами, мягко выражаясь. Почему я должен оказаться лучше? Нет, меня ситуация задела за живое, потому что я считал себя опытным пилотом и техническим талантом, если не гением. А тут… Примитивнейшая бытовая система! Оказывается, даже в простых делах нужен определенный навык… В Редроке у адмиральской яхты нас встречал уже знакомый мне экипаж. Я дружески поздоровался с Игорем Сергеевичем и ребятами, Карлом, пилотом, и Аликом, техником. На Луне мы были уже минут через сорок. Там Мелиссу прямо в ангаре ожидали человек десять офицеров, никого из них я раньше не встречал. Она устроила очень короткое совещание, во время которого я стоял в стороне, ожидая дальнейших указаний. Когда Мелисса отпустила офицеров, она познакомила меня с майором, высоким смуглым красавцем. – Алекс, это Георг Розетта, мой помощник по делам Департамента «К». Пока мы не прилетим на Корнезо и я не стану Надей Назаровой, я буду очень занята. С тобой будет работать Георг, он полностью в курсе. Связываться со мной будешь через него, если не случится ничего экстраординарного. Но я обязательно найду время встретиться с тобой недели через три, ведь мы не договорили еще по вопросам операции на Корнезо. Хорошо, если ты к нашей встрече посмотришь как можно больше из тех материалов, что тебе подготовил Георг. Но, прежде всего, отправимся сейчас на «Джо Паркер». Кстати, тебе хватит трех дней на передачу дел? – Нет, мэм. Лучше рассчитывать на четыре. Это возможно? Сейчас на «Джо» только дежурная бригада, и мне надо будет вызвать из отпуска начальников некоторых служб. Виноват, не догадался сделать это заранее, но ведь речь шла об отлете «Маджипура» в конце следующей недели. – В принципе ты можешь подняться на борт «Маджипура» в последнюю минуту перед отлетом. Я, Алекс, думаю в первую очередь о тебе. Тебе предстоит большая работа, и каждый день дорог, в полете мы будем всего-то сорок три дня. Давай так. Занимайся делами на «Джо» сколько необходимо, а как только окажешься на «Маджипуре», сразу свяжись с Георгом. Георг кивнул и молча передал мне код своего коммуникатора. – Георг, будь добр, переправь на «Маджипур» не только мой багаж, но и багаж каперанга Комарова. – Будет сделано, мэм,- ответил немногословный майор и опять элегантно склонил голову. Я был рад, что мне не придется самому тащить чемоданы сначала на «Джо», а потом на «Маджипур». – Ну что ж, Георг, я прибуду на «Маджипур» к вечеру. А ты сейчас найди повод пообщаться с Беловым и мимоходом, между делом, сообщи ему, что я уже в Доке, еду на «Джо». Он должен заволноваться и попытаться выяснить, с какой целью я собралась посетить «Джо». Ты не скрывай, что я еду с капитаном Комаровым по поводу кадровых перестановок и заодно хочу познакомиться с техническим состоянием лучшего транспортного корабля флота. – Есть, мэм,- ответил Георг, понимающе шевельнув бровью. В моем сердце уже привычно шевельнулся холодный стержень, и застучало в висках. Похоже, этот красавчик из ближайшего окружения Мелиссы. Во всяком случае, было видно, что он понимает Мелиссу с полуслова и что подобные поручения ему не в новинку. Я сознавал всю нелепость очередного припадка ревности, однако ничего поделать с собой не мог. Я попытался дружелюбно улыбнуться Георгу, но боюсь, у меня это плохо получилось. Мы с Мелиссой сели в небольшой глайдер и тоннелем довольно быстро добрались до площадки № 8, где стоял мой «Джо». В центральном корабельном зале уже собралась вся дежурная бригада. Мой старпом тоже уже была там. Мелисса коротко сообщила присутствующим о моем новом назначении и представила Елену Гольдберг в качестве нового капитана. Лена не выглядела слишком удивленной, видимо, ей намекнули о переменах, когда отзывали из отпуска. А вот у членов экипажа новости, похоже, вызвали довольно сложные чувства. Должен признать, мне было приятно, что большинство не смогло скрыть сожаления в связи с моим уходом. И не скажу, что я был очень удивлен, когда сразу же после того, как Мелисса отпустила членов экипажа, Дженни Пирсон почти выбежала из зала, прикрыв лицо рукой. Я давно замечал, что она относится ко мне неравнодушно, хотя я никогда никаких поводов ей к тому не давал. И я знал, что, когда весь экипаж вернется на корабль и узнает об изменениях в руководстве, найдутся девушки, которые пожалеют о моем уходе больше других, может быть, даже поплачут. Оля Волкова, например, и еще кое-кто… Но что ни делается, все к лучшему. Все равно ни у кого из них не было никаких шансов. А теперь, может, они начнут более внимательно смотреть по сторонам. В экипаже много молодых интересных офицеров. На ту же Пирсон не только Медведев из службы связи весьма заинтересованно поглядывает… А что касается замены меня как капитана, то команда очень быстро привыкнет к Елене ей нечего беспокоиться. Когда все члены экипажа покинули зал, я обратился к Мелиссе и Елене с предложением отметить наши новые назначения у меня в каюте. Дамы отнеслись к моему предложению благосклонно, хотя Лена чувствовала себя несколько скованно в присутствии Адмирала. Мы уже почти дошли до эскалаторов, ведущих в жилые сектора, когда нас нагнал запыхавшийся Главный инженер Лунного Дока Виктор Степанович Белов: – Адмирал! Какая неожиданность! Я подъехал на «Джо» лично проверить, как идет профилактика лучшего корабля нашего транспортного флота, и вдруг мне сообщают, что на борту – вы, Адмирал! Что же вы не предупредили? Мы бы организовали встречу в лучшем виде. Да я сейчас вам все покажу! Мэм, прошу вас взглянуть, как мы обновили навигационную аппаратуру! Но сначала пойдемте в двигательные отсеки, наверное, вас это больше всего заинтересует! Представьте себе, многие двигатели выработали почти два ресурса, а все еще как новенькие! Такое вы вряд ли где еще увидите! Я понимал, что Виктор Степанович, подобно куропатке, уводящей лису от гнезда с птенцами, пытается увести Мелиссу подальше от моей каюты с ее альфьюритовыми чудесами. Конечно, с этим минералом дело было нечисто, и теперь, наверное, он проклинал себя за то, что таким необдуманным образом выразил мне свою признательность. Лена, конечно, не понимала смысла происходящего, но Мелисса, я видел, искренне наслаждалась ситуацией. – Ах, Виктор Степанович! Я заглянула на «Джо» совсем ненадолго и совершенно по официальному поводу. Видите ли, я забираю каперанга Комарова в Управление, и командовать «Джо» теперь будет каперанг Гольдман. Собрание экипажа я уже провела, и теперь мы направляемся,- Мелисса понизила голос,- не судите нас строго, отметить это событие! Прошу вас, присоединяйтесь к нам! Капитаны, вы не будете против? Конечно, против мы не были. Белов все же сделал последнюю попытку: – Адмирал,господа офицеры, я помню, на «Джо» есть очень уютный бар на шестом уровне. Догадываюсь, вы собрались отмечать именно там? – Нет, Виктор Степанович, капитан Комаров любезно пригласил нас к себе в апартаменты. Он обещал по этому случаю угостить нас коллекционным крымским мускатом. И выбор коньяка у него, как он утверждает, там тоже совсем неплохой! Делать нечего, Белов обреченно поплелся за нами. В моих родных апартаментах мы с Леной быстренько накрыли в гостиной низкий журнальный столик. Я достал бутылки, а Лена оперативно организовала закуску из того, что нашлось в холодильнике. Все выглядело очень достойно. Если, конечно, не знать, какой стол накрывает Валентина Петровна. По традиции сначала мы выпили за новые назначения по бокалу шампанского, а затем перешли к мускатам и коньяку. У меня действительно была припасена для особого случая пара бутылочек белого муската хорошего года, восемнадцатилетней выдержки, да и коньяк имелся очень неплохой. Виктор Степанович после бокала шампанского и трех рюмок коньяка, за приятной беседой в компании очаровательных дам расслабился и уже решил, что все обойдется. Но тут, когда я открыл вторую бутылку муската и наливал вино в рюмку Мелиссы, я неловко дернулся и задел рюмку. Мелисса успела ее подхватить, но немного вина выплеснулось ей на руку… Впоследствии она похвалила меня за безупречно исполненный номер. – О, какое липкое вино! Александр Владимирович, где у вас можно вымыть руки? Виктор Степанович замер и побледнел. Не обошлось. Я с безмятежным выражением лица проводил Мелиссу к санитарному блоку и открыл дверь. – Господи, что это?- ошеломленно воскликнула Мелисса и повернулась к Белову… Я решил не дожидаться, когда немую сцену неизбежно сменит сцена признаний и покаяний. Я тихо вывел ничего не понимающую Лену из апартаментов, извинившись и сообщив Адмиралу, что у нас есть неотложное дело и мы будем ожидать ее вызова в капитанском рабочем кабинете. Конечно, Лена была заинтригована. Ей с ее места за столиком не было видно, что именно поразило Мелиссу в моем санитарном блоке, а раньше она никогда в моей каюте не бывала. Я судорожно на ходу пытался придумать, какое такое срочное дело заставило меня внезапно увести ее из компании Адмирала, но в голову ничего путного не приходило. Тогда я решил поступить так, как все время поступала Мелисса: сказать чистую правду, но правду не всю. – Лена,- сказал я,- понимаешь, Адмиралу надо обсудить с Беловым какую-то сложную проблему. Я придумал предлог, пусть даже не совсем удачный, чтобы оставить их наедине. С другой стороны, нам с тобой предстоит решить немало организационных вопросов. Так почему бы не начать прямо сейчас? Прежде всего, надо отозвать из отпуска начальников служб… – Александр Владимирович, я их уже вызвала. Ведь мне в Департаменте сообщили, по какой причине меня вызывают на «Джо». – Отлично. Ты молодец, из тебя получится прекрасный капитан, я в этом уверен. Но перестань называть меня по имени-отчеству! Мы с тобой всегда были в неофициальной обстановке на «ты»! – Ладно, Алекс. Просто когда я увидела тебя с Адмиралом… Ты теперь будешь, наверное, большим начальником? – Да нет. Совсем наоборот. Просто Адмирал переводит меня в некую особую команду. Я буду работать в Управлении Патруля и Разведки, но никаким не начальником, это совершенно точно. Пока не знаю, какими конкретно вопросами я буду заниматься, но, кажется, чем-то, связанным с иными цивилизациями. И подчиненные у меня вряд ли будут, уж на первых порах точно нет. – Как же так? Ведь ты привык руководить большим коллективом, у тебя талант организатора… – Похоже, Адмирал, считает иначе. – Конечно, Адмиралу виднее… Алекс, меня больше всего беспокоит, как мы без тебя будем поддерживать техническое состояние корабля! – Ну, как на всех других кораблях! Давай посмотрим, где у нас самые слабые места… Добравшись до рабочего кабинета, мы наметили план действий и начали его выполнять. Вызов от Мелиссы пришел только через полтора часа. – Алекс, Лена, можете проводить нас, мы с Виктором Степановичем уже уезжаем. Мы с Леной вернулись в мою каюту. Виктор Степанович был красным как рак и тяжело отдувался, но выглядел повеселевшим. Похоже, он снял с души тяжкий груз. – Александр Владимирович, сообщите мне, когда соберетесь покидать «Джо»,- сказал Белов – А вам, Елена Михайловна, придется немного подождать с переселением в капитанские апартаменты. Тут кое-что не в порядке, я подошлю бригаду техников, они за пару дней все исправят, вы уж извините! – Да, Елена Михайловна, я тоже прошу вас не вселяться, пока не будет наведен полный порядок. Виктор Степанович вам доложит, когда можно будет появиться в этих апартаментах,- добавила Мелисса, подчеркнув слово «появиться». Мы с Леной проводили Мелиссу и Белова до главного шлюза и попрощались с ними. Конечно, Лене было чрезвычайно любопытно, какой же такой «непорядок» обнаружился в моем санитарном блоке, но она сдержалась и спрашивать не стала. Уверен, что она и ремонтников расспрашивать не будет. Да это и бесполезно, они ей не скажут, у Белова с этим строго. *** Дела на «Джо» я завершил за пять дней, организовал небольшой прощальный банкет для тех членов экипажа, кто в этот момент оказался на борту, и, собрав свои вещички, отправился на «Маджипур». *** На борту лайнера класса «экстра» мне никогда раньше бывать не приходилось. Да… Не зря билеты на Райское Местечко стоят таких денег! Когда я перешагнул порог главного шлюза и окинул взглядом открывшуюся перспективу, в моем сознании всплыло старинное слово «чертоги»… Уж не знаю, что этим словом называли наши предки, но в современном словаре я не смог подобрать ничего, что могло бы обозначить представшие перед моими глазами интерьеры с их вызывающей роскошью и немыслимым совершенством всех деталей. Однако это ослепительное великолепие не подавляло, а возвышало каждого, вступавшего на борт летающего дворца. Правда, при этом слегка и ошарашивало. Признаюсь, первые дни пребывания на «Маджипуре» я ходил по коридорам и залам, открыв рот от восхищения. Сколько ума, таланта, труда и опыта вложило человечество в этот корабль! А в первый момент, ступив на мягкий ковер просторного фойе, я просто остолбенел и стоял, потрясенный, минут пять, пока не сообразил вызвать по коммуникатору майора Розетта. Когда Георг пришел за мной, я уже сумел слегка оправиться от культурного шока и шел с ним по бесконечным анфиладам, переходам, холлам, лестницам и пандусам, стараясь не слишком таращить по сторонам глаза в бесконечном изумлении. А ведь я в жизни повидал немало!… Наконец мы вошли в хрустальную кабину подъемника, и через минуту Георг ввел меня в предназначенный мне номер. Я остановился посреди огромной гостиной, несколько подавленный обстановкой, в которой мне предстояло жить и работать. Георг, увидев мою заминку, сдержанно извинился, что номер «люкс» мне не достался, поскольку о моем участии в операции Мелисса сообщила, когда практически все пассажирские каюты были уже заняты. Однако и здесь, он надеялся, я смогу расположиться не без удобств и плодотворно потрудиться. Я усмотрел в его заявлении скрытый сарказм, так оно и оказалось. Мы с ним расхохотались и мгновенно почувствовали себя, совершенно по-свойски. Оказалось, что он, как и я, немало полетал на боевых кораблях и прекрасно понимал мое состояние. Георг признался, что вел меня в номер по самому длинному маршруту, какой только смог придумать, чтобы в полной мере насладиться моей реакцией на окружающую обстановку. Он тоже, попав на «Маджипур» двумя неделями раньше, пережил подобный шок, но теперь уже вполне освоился. К хорошему привыкнуть не так уж сложно, заверил меня Георг. – Алекс, твой багаж я сложил в шкафы в прихожей. А в кабинете на столе я приготовил тебе материалы по Корнезо. Я заглянул в кабинет и увидел на столе огромную кипу бумаг и высокую стопку пластин. – Спасибо, Георг… Как ты это все сюда притащил? – Как, как… на гравиподносе, взял в ресторане у официантов… Слушай, Алекс, сегодня у тебя – день приезда. Что ж ты, прямо так сразу и начнешь вкалывать? Давай я тебе покажу, что здесь где и как, а потом отметим наше знакомство! Идею Георга я воспринял с энтузиазмом. Честно говоря, последние дни, проведенные на «Джо», были довольно утомительны. Для начала Георг вывел меня на лоджию моего номера. Я аж присвистнул. Лоджия выходила во «внутренний дворик», если так можно было назвать огромное пространство, ограниченное с трех сторон стенами внутрикорабельного «здания», в котором располагались каюты пассажиров. Их лоджии, как и моя, выходили «во двор». Каюты занимали двадцать пять друсов. Моя располагалась на восемнадцатом. Внизу простирался парк, полого спускающийся к пляжу на «берегу моря». В воде плескалось несколько человек. Понятно, что в виде пляжа был оформлен край одного из больших бассейнов «Маджипура». Но противоположного края бассейна видно не было. Глазам открывалась морская даль. В голубом небе летали флаеры, у горизонта скользили цветные паруса яхт. Из-за облачка выглянуло яркое, почти как настоящее, солнышко. Дунул ветерок. Донесся крик какой-то морской птицы. – Я узнавал у техников,- сказал мне Георг,- фильм снимался непрерывно несколько месяцев на одном из островов Средиземного моря. Они говорят, что скоро будет даже небольшой шторм. Качество съемки исключительное. Вот, смотри, в нише стоит подзорная труба. В нее можно разглядеть тех, кто плавает там на яхтах. За горизонтом находится Карфагенский порт, и прекрасно видно все корабли, взлетающие и идущие на посадку. А ночью в небе можно рассматривать в деталях орбитальные станции. Солнце здесь, конечно, более тусклое, чем настоящее, но загорать можно, поскольку есть ультрафиолетовая подсветка. Да, голофильм был потрясающий. Я, как ни вглядывался, так и не смог обнаружить, где заканчивается настоящая вода, а где начинается иллюзия. – Пойдем, на «маджипурской» половине я тебе еще и не то покажу! – повлек меня из номера Георг. «Маджипурская» часть корабля отличалась от «земной» еще большей пышностью, особой изысканностью форм, блеском благородных металлов, непривычными глазу линиями, формами и цветовыми сочетаниями. Изобретательность декораторов впечатляла. Я чувствовал, что восприятие мое близко к пределу насыщения. Георг сжалился надо мной и вывел на галерею обозрения кратчайшим путем. …Мы стояли на балконе одного из дворцов на вершине Замковой горы. Непосредственно под балконом на террасах склона раскинулся, как и на «земной» половине, парк, но вместо большого бассейна здесь я насчитал четыре небольших «озера» в разных частях парка. Вниз и вдаль тянулся колоссальный склон, переходивший в равнину, которая где-то в туманной бесконечности соединялась с бледным небом. Бескрайнее пространство вмещало в себя бесчисленные леса, поля, реки и города… Георг показал мне карту на стене: – В подзорную трубу можно увидеть массу подробностей! Вот города Замковой горы: Морпин, Бомбифейл, Норморк, у подножия – Амблеморн. А дальше, в долине реки Глейдж – видишь? – Пендивейн и Велазеир. У каждого – своя неповторимая архитектура! А у самого горизонта можно разглядеть даже Лабиринт! Понятно, что маджипурская иллюзия была не натурными съемками, а компьютерной конструкцией. Интересно, что, кроме смены суток, погоды и архитектуры городов, поддерживает эта программа? Я взял подзорную трубу и навел ее на какой-то из городов. Видно было все замечательно. Приглядевшись, я обнаружил движущийся по улицам транспорт и крошечных человечков. Интересно, это просто статистический фон, или программа способна индивидуализировать поведение большого количества объектов? Георг этого тоже не знал. При случае стоило поговорить с техниками. На сегодня у меня впечатлений было более чем достаточно, и я прямо сказал Георгу, что пора бы и перекусить. Георг привел меня в маленький, почти пустой ресторанчик в «земной» части корабля. Зал был оформлен в стиле ретро, под начало нашего тысячелетия. Обстановка была тихой и уютной, столики стояли среди цветущих кустов, приглушенное освещение и цветные фонарики создавали впечатление, что мы находимся в вечернем саду. В глубине я обнаружил небольшую сцену, но никто выступать пока не собирался. Официант возник, казалось, из воздуха, принял заказ и так же незаметно испарился. Я, как всегда, заказал мускат, а Георг решил выпить за знакомство коньяку. Это подтвердило мое смутное ощущение, что он – не Потенциал, поскольку я помнил, как на Марсе вечером в гостинице Лара бросила фразу: «кто же из нас без крайней необходимости всякие зубровки-перцовки употребляет?». Думаю, что коньяк тоже следует отнести ко «всяким зубровкам-перцовкам». Это соображение расположило меня к Георгу еще больше, потому что мне было бы неприятно, если бы рядом с Мелиссой находился бы еще один Потенциал и она делила бы свое внимание между нами. Я прекрасно понимал, что мной руководят эгоизм и все та же ревность, но ничего с собой поделать не мог. Увы, Я – не ангел. Кухня на «Маджипуре» соответствовала интерьерам. Еда была великолепная, правда, я предпочел бы что-нибудь менее. изысканное. Съев мясное суфле, политое соусом с непроизносимым названием, я подозвал официанта и спросил, нельзя ли приготовить отсутствующее в меню блюдо? Он уверил, что повара могут все. Я попросил свиную отбивную с отварным картофелем и квашеной капустой. Официант с подчеркнуто бесстрастным лицом принял заказ. Тем временем я заглянул в тарелку к Георгу. Он, имея уже двухнедельный опыт питания в местных заведениях, заказал тройную порцию котлет, фаршированных смесью ананасов и, кажется, папайи с какими-то травами. Принесенные котлетки он аккуратно препарировал и с удовольствием поглощал их без экзотической начинки. Правда, кусочками ананаса он закусывал коньяк. Мой заказ принесли довольно быстро. После того как удалось сгрести с мяса и картофелин толстый слой ароматных приправ, все оказалось очень даже съедобным. Конечно, капусту не преминули посыпать острыми специями, и часть продукта пришлось оставить на тарелке. Я лишний раз с благодарностью вспомнил Валентину Петровну: у нее каждое блюдо имело натуральный вкус продуктов, из которых было приготовлено, а не добавленных в еду приправ и специй. Утолив голод, мы с Георгом, неторопливо попивая напитки, стали вспоминать, кто когда, где и с кем учился и служил. Обнаружили нескольких общих знакомых. Георг закончил Академию за два года до того, как я туда поступил, но некоторые преподаватели читали свои предметы и ему, и мне. С особым чувством мы вспомнили занятия по военной подготовке и семестры, проведенные на Альбе. Вскоре выяснилось, что Георг обо мне давно наслышан и с интересом ждал личного знакомства. Я и предположить не мог, какие легенды ходят обо мне в Космофлоте! Конечно, большинство историй, которые мне пересказал Георг, являлись невероятным преувеличением моей роли в каких-то реальных событиях, а кое-какие истории были просто абсолютным вымыслом. Но некоторые случаи действительно имели место быть. Помнится, на «Королеве Марии», в первую неделю моей службы в качестве капитана, при прохождении корабля вблизи голубого гиганта никак не хотел отключаться двигатель Вульфа. Я тогда обнаружил пробой в одном из силовых кабелей буквально в десяти метрах от вершины поглощающей воронки и сумел быстренько поставить временную перемычку. Она продержалась всего несколько наносекунд, но этого хватило, чтобы успеть вырубить двигатель… Да, тогда я начисто облысел, и кожа с лица и рук сходила прямо клочьями. Хотя все это было и не смертельно, меня на пять суток положили в Р-камеру, пока внешность моя не приобрела более-менее пристойный вид. К концу бутылки коньяка Георг признался мне, что за четыре года работы с Адмиралом так и не сумел избавиться от робости при общении с ней. – В ее присутствии,- жаловался майор Розетта,- язык у меня просто прилипает к горлу, а руки и ноги отказываются двигаться. Хорошо еще, что не отказывают мозги… Действительно, когда Мелисса знакомила нас, Георг показался мне сдержанным и молчаливым, и я удивился сегодня, когда обнаружилось, что он веселый и разговорчивый парень. Я припомнил, что и те офицеры, которые при мне общались с Мелиссой, тоже держались как-то довольно скованно. Иначе обстояло дело с людьми на острове Мелиссы. Но это понять легко. Валентина Петровна знает Мелиссу уже чуть ли не две сотни лет и успела привыкнуть. Да и встретились они впервые не где-нибудь, а на Саракосте, были «товарищами по оружию». Это не в кабинетах общаться! Джонни с биостанции вообще был селфером, а для Лиины – девочки, пилота глайдера – Мелисса была просто «тетей Лиссой», которую она знала с самого рождения… В эту картину не вписывался только я. Почему-то я, общаясь с Мелиссой, ни секунды не чувствовал ни робости, ни малейшего смущения. Мной владели весьма сильные чувства, но чувства эти были совсем другие. Более того, я точно знал, что нет никаких причин смущаться и робеть. Я точно знал, что Мелисса очень доброжелательна ко всем окружающим, к человечеству в целом и к каждому человеку в отдельности. Вот даже Белову, явно в чем-то крупно виноватому, она помогла выбраться из неприятной ситуации, и ни о каком наказании речь не шла… Не понимаю, откуда я все это знал, но я был абсолютно уверен, что Мелисса не может желать зла или причинить вред никому из людей!!! Стоп! А как же «Высший Суд»? Как я помнил из курса истории, именно Мелисса изобрела эту штуку… Это произошло лет через пятьдесят после окончания войн за передел мира. Человечество тогда никак не могло справиться с захлестнувшей планету волной преступлений против личности. Убийцы, психопаты и террористы всех мастей губили человеческие жизни и судьбы почти безнаказанно: суровые законы военного времени сменились гражданской судебной системой, гуманной и неповоротливой. Преступники, даже будучи пойманы, часто бывали оправданы «за недостаточностью улик» либо проводили несколько лет в довольно комфортных тюремных условиях, а потом опять принимались за старое. В худшем случае им грозило пожизненное заключение, из которого они часто выходили в результате очередного кровавого преступления, например, теракта с захватом заложников, совершенного их подельниками. Несколько самых жутких душегубов были, в порядке исключения, приговорены к смертной казни, операции почти безболезненной. С другой стороны, нередки были случаи осуждения людей невиновных. Законодательство совершенствовалось медленно, не успевая за ростом насилия. Силы правопорядка разбухали, но никто не чувствовал себя защищенным. Жертвой мог стать любой – ребенок, домохозяйка, инженер, сельский житель, полицейский, высокопоставленный чиновник,- никто не был в безопасности. Тогда Мелисса и предложила принципиально новую систему защиты общества от преступников: человека судило не общество, он судил себя сам. Методически новая система основывалась на том, что личность любого человека есть информационная модель, созданная его мозгом, которая содержит в себе, кроме массы прочих вещей, всю информацию о намерениях и поступках субъекта, а также систему оценок этих намерений и поступков с точки зрения как самого этого субъекта, так и с точки зрения других членов общества. И эта информация гораздо объемнее и полнее, чем человек отдает себе в этом отчет или желает считать. Грубо говоря, что бы человек ни говорил, что бы он совершенно искренне, как ему казалось, ни считал, он все равно прекрасно знал, «что такое хорошо и что такое плохо», что с людьми делать можно, а чего делать нельзя ни в каком случае. Система внутривидовых отношений складывалась в течение сотен миллионов лет, правила поведения человека с себе подобными закреплены генетически и внедрены в самые глубокие уровни подсознания. Полностью искоренить, извратить их не могут ни воспитание, ни защитные механизмы психики людей, которые на сознательном уровне стараются представить самые чудовищные деяния как необходимые иди даже героические действия. То есть «в глубине души» каждый знает, что творит. Техническая реализация метода системы «Высший Суд» заключалась в том, что в мозг подозреваемого вводился активный микрочип, связанный с центральным процессором системы. Система с помощью внедренного в мозг чипа использовала для инициирования памяти субъекта глубинные процессы мышления, не контролируемые его сознанием. Информация, содержащаяся в памяти подозреваемого, поступала в блоки памяти системы. Одновременно система, используя все тот же чип, стимулировала воображение и механизмы управления физиологическими процессами человека, заставляя его переживать и испытывать то, что испытали его жертвы… Даже одно умышленное убийство приводило к неминуемой смерти убийцы. Человек сам вершил свою казнь. Это был в некотором смысле возврат к древнему принципу «око за око, зуб за зуб». Кое-кто говорил, что это жестоко, чаще всего те, кому повезло не стать жертвой, не потерять в результате преступления родных и близких. Подавляющая же часть человечества сочла, что применение «Высшего Суда» не только справедливо, но и весьма гуманно, поскольку преступники не успевали, как правило, пережить всех страданий, причиненных своим жертвам. А по сути применение «Высшего Суда» не противоречило известному нравственному принципу: «относись к другим так, как ты хотел бы, чтобы отнеслись к тебе», частично осуществляя его антитезу: «получи то, что ты дал другим». В народе «Высший Суд» называли «электронным бумерангом» или «машиной возмездия», а чаще всего – «приветом с того света». Ну а если же человек случайно, совершенно не желая того, наносил другому вред или даже убивал его, «Высший Суд», не обнаруживая злого умысла, не мог инициировать процесс возмездия, и меру ответственности этого человека устанавливал обычный гражданский суд. Часто в таких случаях человек, прекрасно понимая, что он фактически не виноват, переживал и винил себя больше, чем любой другой суд. Очень скоро общество почувствовало эффективность применения новой системы. Поскольку все доказательства виновности находились в памяти преступника, не нужен стал исчерпывающий набор фактических «железных» доказательств, который для суда так часто не могло добыть обычное следствие. В то же время невиновные не могли оговорить себя, потому что человек на подсознательном уровне прекрасно знал, что он делал, а чего он не совершал. Конечно, первые модели «Высшего Суда» были грубоваты, и их использование представляло собой довольно неприятную процедуру для подозреваемого. Но каждый оправданный невиновный был готов перенести и не такие неудобства… Ну а для преступников эта процедура была всего лишь началом заслуженных мучений. Самыми сложными для судебной системы всегда были случаи недееспособности субъекта, обусловленной патологическими нарушениями работы мозга. Для подобных случаев, «Высший Суд» оказался также незаменим, поскольку чип передавал объективные данные о нарушениях в механизмах обработки информации или о дефектах структуры мозга, после чего система останавливала свою работу. Полученная информация позволяла врачам поставить точный диагноз, в соответствии с которым суд направлял человека на лечение или в пожизненную изоляцию. То есть «Высший Суд» оказался и по сей день остается исключительно ценным диагностическим прибором в психиатрии и нейромедицине. В первые годы применения системы «Высший Суд» кое-кто из преступников не верил в неизбежность наказания, считая, что он-то уж точно сумеет обмануть «электронную козявку». Ходили невероятные слухи о заведомо виновных, сумевших сбить с толку «Высший Суд», подпольно распространялись разнообразные методики обмана системы, якобы разработанные большими специалистами. Все это была чепуха. Обмануть «Высший Суд» было невозможно. Первые двадцать лет обе системы правосудия работали параллельно, и если гражданский суд не так уж редко ошибался, то новая система ни разу не дала ни одного сбоя, что всегда подтверждало тщательное дополнительное расследование, проводившееся в случае несовпадения результатов работы двух систем. Преступность, по крайней мере связанная с насилием, резко сократилась и вскоре практически исчезла. Конечно, за сотни лет устройство было многократно модифицировано, и сейчас его применение для невиновного человека совершенно безболезненно и не ведет ни к каким неприятным последствиям. Со временем тяжких преступлений стало совсем мало, особенно таких, которые требовали бы применения «Высшего Суда». С убийствами из ревности или в припадке ярости всегда прекрасно справлялся обычный гражданский суд, который никто не упразднял, поскольку в обществе, кроме уголовных, случались еще и экономические преступления, и семейные и бытовые конфликты, и административные нарушения, и случаи нарушения различных прав физических и юридических лиц. Последнюю сотню-другую лет каждый факт использования «Высшего Суда» становился сенсацией. Чаще всего «Высшего Суда» требовали люди, считавшие себя несправедливо обвиненными, и «Высший Суд» никогда не подводил. Вспомнив о «Высшем Суде», я понял, что Мелиссу нельзя считать доброжелательной вообще, без всяких ограничений. Нет, она могла желать зла и причинять зло определенному человеку или группе людей. Но она была справедливой. И критерием понятия «добро» для нее было, в первую очередь, процветание человечества, а во вторую – процветание конкретного человека. Нет, не совсем так… Не человечества, а всех видов sapiens, памятуя о тэрах и корнезианцах… Нет, всех одновременно не получается, говорила же Мелисса об объективных интересах разных разумных рас и о проблеме выживания человечества как вида… Как-то все это сложно… Кажется, я запутался. Надо бы с этой точки зрения повнимательнее посмотреть курс «Основные этические законы поведения разумных систем»… Но что-то мне подсказывало, что Нелинейная Этика мне не поможет, даже если этот учебник писали сами селферы… Конечно, я понимал, что и Мелисса, и другие селферы имеют некую систему оценок и приоритетов, но вот насколько эта система четкая и однозначная? Помнится, Мелисса как-то слишком уж тяжело вздыхала, когда говорила о необходимости принимать решения и делать выбор… Да, жил я себе и жил и не задумывался о подобных вещах… Тем временем мы с Георгом перешли к десерту и кофе. Ресторанчик начал заполняться народом. На сцене появились артисты. Сегодня здесь выступали циркачи, для чьих номеров не нужна была большая сцена. Акробаты, фокусники, жонглеры показывали номера один лучше другого. Особенно меня восхитил номер с говорящим попугаем, который отвечал на вопросы посетителей ресторана. Эта птица, ей-богу, была не глупее людей и обладала отменным чувством юмора! Ресторан мы покинули, довольные жизнью и друг другом. В лифте мы с Георгом распрощались, он вышел на пятнадцатом уровне, а я поехал выше, на восемнадцатый. Следующие десять дней я работал не разгибаясь. Я помнил, что Мелисса обещала вскоре найти время побеседовать со мной, и хотел подготовиться к разговору как можно лучше. Я научился читать рукописные тексты почти так же быстро, как текст на пластинах или на мониторе. Я теперь прекрасно ориентировался в географии Корнезо и в топологии острова Лалуэ. Я наунился пользоваться процессором-переводчиком, который на второй день моего пребывания на «Маджипуре» мне поставили в корабельной медчасти. Так что теперь я понимал, о чем говорят корнезианцы в фильмах, снятых нашими «жучками». К концу первой недели мне стало казаться, что я не просто уже бывал на Корнезо, а что прожил там какое-то время среди местных жителей. Планета была сказочно хороша, но, к сожалению, все, что рассказывала мне о Корнезо Мелисса, оказалось правдой. Конечно, я ни секунды не сомневался в выводах Мелиссы, но убеждаться в этом самому снова и снова было тяжело. Я чувствовал, что начинаю злиться на корнезианцев: нельзя же быть такими тупыми, не понимать очевидных вещей! Но потом я пытался уговаривать себя: «они не виноваты, виноваты их предки», «им досталась не планета, а рай, трудностей у них было маловато, вот они и спасовали перед первой же серьезной проблемой» и так далее… Фильмы, отчеты, отчеты, фильмы… День за днем я детально вникал во все аспекты биологии и социологии Корнезо, но никак не мог сообразить, что же собрались делать на Корнезо селферы, как они намереваются спасать население Райского Местечка, тем более против желания самих корнезианцев. Конечно, я представлял себе, как можно помочь их беде на генетическом уровне, для земной биологии в этом ничего принципиально невозможного не было. Но это была бы весьма масштабная и длительная, на годы, операция. И, главное, для подобного мероприятия необходима была работа с каждым без исключения жителем Корнезо, и провести такую работу без их ведома и добровольного сотрудничества было просто немыслимо. Так что по основной проблеме у меня пока никаких идей не возникло. С другой стороны, у меня появился новый, довольно пикантный вопрос, на который я тоже, не смог найти ответ. Дело в том, что корнезианцы, и мужчины и женщины, внешне с точки зрения землян были весьма привлекательны. Их физиология и строение тела также были очень похожи на человеческие. Так почему же за все почти что пятьсот лет нашего пребывания на Корнезо не зафиксировано никаких историй с местными жителями? Никаких романов? Никаких связей? Даже никаких инцидентов? Я неплохо представляю себе общество туристов на отдыхе. Народ расслабляется. Начинаются флирты, смена партнеров, поиск экзотики… Если уж человеческое общество так легко приняло в качестве половых партнеров тэров… То почему же люди игнорировали корнезианцев, а корнезианцы – людей??? Ну, хорошо, женщин могли не устраивать лишенные высокого интеллекта корнезианские мужчины. Хотя на Земле я неоднократно наблюдал, как довольно милые дамы-интеллектуалки выбирали в качестве партнеров гориллоподобных особей с IQ уровня шимпанзе и бывали абсолютно счастливы. А на Корнезо подобных представителей мужского пола было немало, да и интеллект их был никак не ниже… А уж понять наших мужчин я и вовсе не мог. Корнезианки имелись на любой вкус, и некоторые отвечали самым взыскательным требованиям. Так в чем же дело? Я был озадачен и никак не мог решить, стоит ли спрашивать об этом Мелиссу. Поколебавшись, я понял, что говорить на эту тему с Мелиссой у меня просто не повернется язык. Но любопытство мучило меня, и при случае я задал соответствующий вопрос Георгу. Он уже открыл рот, чтобы мне ответить, но потом засмеялся: – Нет, не скажу! Помучайся немного, подумай. С этими словами он подошел к моему рабочему столу, порылся в оставшихся непроработанными отчетах и вытащил один из них. Выходя из каюты, он помахал мне этими бумагами: – Ты сам все поймешь, как только попадешь на Корнезо. Уже недолго осталось! Понятно, что он забрал как раз тот отчет, в котором я мог бы найти ответ на интересовавший меня вопрос. Но раз уж Георг счел возможным забрать этот отчет, значит, в нем не содержалось ничего принципиально важного для решения задачи выживания корнезианцев как расы. У меня не было другого выхода, как только дождаться посадки на планету и самому разобраться, чем мы с аборигенами не устраиваем друг друга в плане тесных личных контактов. Многие материалы, подготовленные для меня майором Розетта, воспринимались мной с немалыми трудностями, ведь я все-таки не был ни биологом, ни этнографом, а отчеты готовились специалистами для специалистов. Термины, факты и положения, которые были для них очевидными, для меня часто являлись полной загадкой. Иногда, чтобы понять, что означает то или иное слово в тексте или в комментариях к видеозаписи, мне приходилось прочитывать десятки страниц учебников и специальной литературы. Поэтому первые две недели на «Маджипуре» я работал по пятнадцать-шестнадцать часов в сутки, отвлекаясь только на сон, еду и прогулки по кораблю, которые я позволял себе, когда со всем уж переставал воспринимать тексты и химические формулы. Расслабляться и отвлекаться от проблем Корнезо мне лучше всего удавалось за обедами и ужинами в одном замечательном ресторанчике в «маджипурской» части корабля. Я обнаружил его на четвертый день моего пребывания на борту и с тех пор заходил туда дважды, в день. Ресторанчик располагался в небольшом зале, ограниченном с двух сторон обычными, оформленными, конечно, в маджипурском стиле, стенами, а с двух других сторон был окружен площадками для голофильмов. Собственно, на этих смежных площадках шел один и тот же фильм, непрерывный, нескончаемый фильм «из жизни Маджипура». Этот фильм не был, как панорама, открывавшаяся с Замковой горы, компьютерной конструкцией. Нет, это был настоящий игровой фильм! Час за часом, день за днем актеры воспроизводили повседневную жизнь одного из уголков знаменитого рынка в одном из крупнейших городов Маджипура, в Ни-мойе. Широкие «окна» ресторанчика выходили на одну из рыночных площадей, где кишела толпа людей, в которой попадались и скандеры, и лиимены, и хьорты, и врууны… Торговцы расхваливали свои товары, покупатели придирчиво выбирали, на что потратить деньги, воришки, сновавшие в толпе, время от времени ухитрялись стянуть что-то с прилавка… Иногда на площади появлялись бродячие артисты и устраивали свои представления, иногда проходил патруль, несколько раз возникали драки… Зал ресторанчика был огорожен невысокой балюстрадой и находился как бы на возвышении, а за оградкой, чуть ниже, кипела жизнь в голографической рыночной таверне, куда заходили торговцы и посетители рынка перекусить, выпить и побеседовать. Как-то раз в таверну заглянул даже метаморф в своем истинном обличий… Фильм выглядел так убедительно, что через несколько минут ты забывал, что видишь всего лишь запись прекрасно разыгранного земными актерами спектакля, и увлекался наблюдением за чужой жизнью. Иллюзию укрепляли официанты, которые время от времени входили в пространство голофильма с подносами, умело изображая обслуживание посетителей таверны, а иногда и мелькали за окном на рыночной площади… В этом ресторанчике я мог на время выбросить из головы все проблемы Корнезо и отдыхать, погружаясь в созерцание фантастического мира, некогда придуманного писателем. Кормили в ресторанчике, надо сказать, очень даже неплохо, к счастью, без особых изысков. Но в одно прекрасное утро моя довольно-таки однообразная жизнь была нарушена. Ко мне заглянул Георг и сообщил, что Мелисса поручила ему организовать для меня, ввиду скорого прибытия на фешенебельный курорт, некие практические занятия. Он повел меня в один из концертных залов корабля. Зрительный, зал был пуст и темен, а на сцене шла репетиция. – Георг, зачем ты меня сюда привел? – Давай посидим, посмотрим, репетиция скоро закончится. Надо сказать, посмотреть было на что. Репетировала труп па «Экстремальный Балет», которую я несколько раз видел в передачах по Сети. Артисты исполняли танцевальные композиции, включавшие в себя сложнейшие элементы акробатики. Слаженность движений при исполнении самых невероятных трюков поражала. Двенадцать человек двигались, как единое целое, и при этом каждая пара была очень индивидуальна и вела свою партию. Зрелище было бесподобное, но я не мог понять, для чего Георг привел меня сюда. Развлекаться, когда меня ждет куча работы? Наконец репетиция завершилась. Георг подошел к сцене, поговорил с артистами, после чего вернулся ко мне в сопровождении трех очаровательных девушек. Высокие стройные танцовщицы были одеты в черные облегающие трико и коротенькие полупрозрачные юбочки. Эта одежда подчеркивала совершенство их фигур и движений. Удивительно, но после всего, что они проделывали на сцене, девушки выглядели бодрыми и свежими и даже совершенно не запыхались. – Знакомьтесь: знаменитый капитан Александр Комаров. А это,- Георг представил мне девушек,- Кристина, Берта и Наташа, краса и гордость экстремального балета. Кристина и Берта были блондинками с довольно короткими стрижками, а у Наташи, смуглой темноглазой девушки, по плечам рассыпались черные блестящие локоны. – Очень приятно, рад с вами познакомиться. Искренне восхищен! – сказал я с легким поклоном, обращаясь ко всем трем грациям, после чего вопросительно взглянул на Георга. – Алекс,-ехидно улыбнулся майор,- с данного момента эти очаровательные девушки – твои учителя. Сказать, что я был потрясен – это ничего не сказать. – Я что, должен научиться танцевать в вашей труппе? Выражение моего лица развеселило красавиц. Девушки захихикали. – Что вы, капитан, это невозможно. Чтобы так танцевать, надо учиться с детства, вам уже поздно! Нет, у нас с вами задача гораздо проще,- смеясь, ответила Кристина. – Всего-навсего,- подхватила Берта,- мы должны научить вас танцевать бальные танцы! Это, надеюсь, вам по силам! Тут Георг, воспользовавшись моим замешательством, поклонился, попрощавшись, и удалился, оставив меня на попечение юных насмешниц. Надо сказать, что на первом курсе Академии у нас была дисциплина под названием «Этикет», включавшая в себя и несколько практических занятий в танцевальном зале. Но это было очень давно, а главное, мы относились к этим занятиям довольно-таки легкомысленно, поскольку каждый, кто был способен танцевать, считал, что и без этих занятий всему необходимому научился еще на школьных вечеринках. А уж тому, кто способен не был, никакие занятия помочь не могли. Я всегда относил себя к первой категории молодых людей, поскольку на любой ллощадке под любую музыку чувствовал себя совершенно уверенно и никогда не опасался отдавить ноги партнерше. Но сейчас я вдруг сообразил, что мне предстоит в скором времени танцевать с Мелиссой… Да, пожалуй, те ритмические движения, которые я выполняю почти без вариаций под самые разнообразные мелодии, вряд ли могут сойти за вальс или фагрот на каком-нибудь официальном приеме. А ведь я должен убедительно сыграть роль поклонника, которого Надя, ослепительная звезда балета, предпочла всем остальным… Удивительно, что Мелисса находит время подумать и позаботиться даже о таких мелочах! Эти мысли промелькнули у меня в голове, пока девушки влекли меня на сцену под свет софитов. На сцене Берта и Наташа встали напротив друг друга, Берта изображала даму, а Наташа взялась вести партию партнера. Кристина встала напротив меня: – Господин капитан, выпрямите спину… – Кристина, девушки, умоляю, меня зовут Алекс, никаких «господ капитанов» здесь нет! А то я тоже буду обращаться к вам «госпожа преподаватель»! – При этом я постарался состроить как можно более серьезную мину, нахмурив лоб и выдвинув вперед челюсть. Девушки засмеялись, а Берта при этом посмотрела на меня весьма кокетливо. Мысленно я вздохнул, ожидая в ближайшем будущем некоторые сложности, и, к сожалению, не ошибся. Тем временем начался первый урок. Оказалось, что от танцора требуется, предельно выпрямившись, выпятив грудь вперед, втянуть в себя одновременно живот и ту часть тела, которая находится сзади ниже поясницы. Как эти два вполне материальные образования могут разместиться в одном и том же объеме пространства, причем уже занятом заранее элементами скелета, ни я, ни мой организм понять так и не смогли. При этом руки и нога требовалось держать совершенно свободно, но элегантно. Уж не знаю, что под этим подразумевалось! Естественно, оттопыривать локти категорически воспрещалось, а колени при каждом шаге следовало максимально выпрямлять. Я старался, как мог, пытаясь повторить стойку, которую мне показывали девушки. Минут через пятнадцать, посовещавшись и горестно повздыхав, мои очаровательные учительницы пришли к выводу, что более-менее сносного результата от меня не добиться и придется работать с тем, что есть. Затем они стали обсуждать набор танцев, с которыми, по их мнению, я смогу справиться, в самом облегченном варианте, конечно. Во время их совещания я смог наконец расслабиться и чуть-чуть подышать полной грудью. – Так,- сказала Кристина задумчиво,- попробуем разучить танго, медленный вальс, фагрот, каверту и звездный менуэт. Это, как нам кажется, вам, Алекс, будет по силам, если очень постараетесь. И запомните, никогда не выходите танцевать фокстрот и другие быстрые танцы! Вас либо уронят, либо о вас споткнутся! Во время быстрых танцев предлагайте партнерше заглянуть в буфет, выйти подышать на балкон или прогуляться по парку. В крайнем случае, лучше просто оставьте ее другим партнерам, сославшись на неотложное дело… – А как же трюлли? Трюлли всегда танцуют все! Не могу же я один не танцевать?! – Трюлли??? – воскликнули девушки одновременно.- На каких это приемах вы видели, чтобы танцевали трюлли? – Тон балерин был слегка презрительный. – Ну, на официальных приемах я, честно сказать, никогда и не был. А вот в ресторанах и на вечеринках трюлли очень даже танцуют! И я танцую, только плохо. Девочки, научите меня танцевать правильно трюлли, чтобы ноги не заплетались, я вам все прощу, даже втянутый живот! – Ладно,- смягчилась Кристина,- после того как освоите обязательную программу, Алекс, будет вам и трюлли. Девочки, научим? – Так и быть, трюлли тоже научим,- снизошла Наташа. – Чур, в трюлли партнершей у Алекса буду я! – радостно воскликнула Берта. Черт меня дернул за язык с этим трюлли… Берта, конечно, девушка красивая, но, даже не будь Мелиссы, столь прямолинейно выраженный откровенный интерес к моей персоне меня бы непременно отпугнул… Через три часа я вернулся к себе в номер, всей душой стремясь к привычной работе, которая предполагала расслабленное положение тела в удобном кресле и шевеление исключительно извилинами мозга. И распутывание цепочек биохимических реакций показалось мне не таким уж утомительным делом. Но в первый же день занятий, с гордостью должен заметить, мне удалось неплохо освоить целых восемь фигур танго! Я даже удостоился сдержанной похвалы от Наташи и замечания от Кристины, что дело, кажется, не так безнадежно, как казалось сначала. Правда, до сегодняшнего дня я был уверен, что уж танго-то танцевать умею, причем весьма неплохо… На следующий день занятия танцами давались мне с большим трудом, поскольку ломило все тело, особенно болели мышцы спины и живота. Девушки почти сразу заметили это и прервали урок, порекомендовав мне сходить на массаж, а вечером принять горячую ванну. Я так и сделал, и дальше дело пошло лучше. Еще через пару дней я Даже стал после занятий с немалым удовольствием ходить в бассейн и плавать минут тридцать-сорок. Первое время я плавал в «море», но мне там не очень нравилось, поскольку я все время помнил, что весь пейзаж – голографическая иллюзия. А может, дело в том, что я просто привык на транспортниках плавать в бассейнах, которые никогда не прикидывались ни морем, ни озером? Я как-то обмолвился об этом на очередный занятиях, и Наташа после танцев отвела меня в обычный стометровый бассейн, который находился недалеко от нашего концертного зала, но уже в жилой зоне экипажа. Когда я вышел из раздевалки, бассейн казался пустым. Наташи ни в воде, ни возле бассейна я не обнаружил. Я подумал, что она еще в душе, так что спокойно вошел в воду и поплыл. Вдруг в самой глубокой части бассейна я заметил на дне какую-то неподвижную тень. Я решил, что кто-то утонул. Я нырнул и изо всех сил поплыл туда, где в глубине заметил тело. Боже, это была Наташа! Она, закрыв глаза и раскинув руки, лежала на дне. Я схватил ее и устремился к поверхности. Вынырнув, я обнаружил, что Наташа отбивается от меня и пытается вырваться из моих рук: – Алекс, что ты делаешь??? Куда ты меня тащишь? Что за глупые шутки? – Она закашлялась. – Господи, Наташа, ты жива? Я думал, что ты утонула! Наташа расхохоталась: – Я? Утонула??? И тут я заметил, что до сегодняшнего дня скрывалось под ее роскошными кудрями, убранными теперь под купальную шапочку: прекрасно развитые жабры! – О! Да я же не знал, что у тебя есть жабры! Я хотел тебя спасти! – Извини, Алекс, я не сообразила тебя предупредить. Но спасибо тебе, что бросился меня спасать! Правда, я немного испугалась. Понимаешь, когда я попадаю в воду, дыхание переключается не совсем уж автоматически. Мне надо сосредоточиться. Вот я и опустилась в глубину, как всегда, закрыла глаза, продула легкие, прокачала жабры, и тут что-то выхватило меня из воды и опять подняло на воздух! – Ну, прости! Мне и в голову не пришло. Я вообще сначала думал, что ты еще в раздевалке, а это кто-то неизвестный утонул еще до того, как мы пришли в бассейн. А уж когда увидел, что это ты лежишь на дне, знаешь как я испугался? С того дня мы с Наташей после каждых занятий ходили плавать в тот бассейн. Кристина и даже Берта свою компаний нам не предлагали. Наташа объяснила мне, что они не очень уверенно чувствуют себя в воде и не хотят, чтобы я это увидел. В танцах-то они были на высоте, а в воде сравнение получилось бы не в пользу учителей! Других посетителей в бассейне тоже почти никогда не бывало, и вся вода была в нашем с Наташей распоряжении. Наташа плавала практически только под водой. Она объясняла мне, что так полностью расслабляется и прекрасно отдыхает. С другой стороны, жабры надо промывать и тренировать, чтобы они всегда были в хорошем состоянии. Как-то раз Наташа спросила у меня, не хочу ли я научиться долгому пребыванию под водой. – Алекс, никогда не знаешь, что тебе в жизни может пригодиться! Я могу научить тебя оставаться под водой довольно долго и без всяких жабр. Обычному человеку больше всего мешает привычка дышать и паника. Мне ведь тоже каждый раз надо усилием воли подавлять дыхательный рефлекс. Просто я уже научилась это делать. А тебе надо научиться долго находиться под водой. Знаешь, среди моих предков были цыгане, гадалки, и что-то немного передалось и мне. Я вижу тебя, я чувствую, как ты находишься глубоко в воде, тебе плохо, ты задыхаешься, но ты не можешь всплыть, и тебе нельзя всплывать… Я не знаю, где и когда это случится, но я это предвижу, знаю, что чего-то подобного тебе не миновать… И она начала меня учить. Да уж, заставить себя не дышать было довольно трудно. В принципе я умел нырять и примерно минуту находиться под водой мог, постепенно выпуская воздух, из легких. Заставить себя прекратить всякие дыхательные движения – вот в чем был фокус! Но к концу полета я мог находиться под водой уже почти пять минут. Правда, последние секунд тридцать в глазах темнело и дико стучало в висках. Наташа моими успехами была довольна. Она сказала, что рекорд обычного человека, не имеющего жабр, равен семи минутам тринадцати секундам, но этот человек тренировался не три недели, как я, а больше тридцати лет. Так что я был молодец. В танцах тоже все складывалось неплохо. В один прекрасный день Кристина заявила, что, по ее мнению, я мог бы через годик ежедневных занятий участвовать в каких-нибудь региональных соревнованиях по спортивным танцам в категории «любители» в отдельных видах, например в каверте или звездном менуэте. На победу рассчитывать, конечно, сложно, но если у меня была бы партнерша с хорошим чувством равновесия, выступать мы смогли бы вполне достойно… На всех занятиях Берта строила мне глазки и открыто проявляла всяческие знаки внимания. Умом я понимал, что Берта очень привлекательна, но ничто во мне не откликалось на ее настойчивые призывы. Я сначала даже немного удивился, когда окончательно осознал, что теперь для меня существует только одна-единственная женщина на свете – Мелисса и никто другой мне не нужен. Но, осознав это, я просто спокойно стал жить в ожидании того времени, когда мы с Мелиссой будем вместе. На Логическом уровне сознания я понимал нелепость своего состояния, но душа и тело точно знали… Только вот откуда? Иногда у меня мелькала мысль, что, возможно, я заболел какой-то неизвестной болезнью, но никаких патологических проявлений, кроме полного равнодушия к представительницам противоположного пола, я в себе не обнаруживал. Иногда в сознании всплывали какие-то, не знаю где и от кого услышанные, слова: «приворожила», «околдовала»… Я не могу сказать, что все время вспоминал дни, проведенные рядом с Мелиссой, нет. Просто она была со мной, была во мне, всегда, каждое мгновение. Я часто мысленно разговаривал с ней, и удивительно, что иногда Мелисса в моем воображении произносила что-то неожиданное, такое, что я даже не предполагал, что могу об этом подумать… Мое новое состояние удивляло меня, оно было непривычным, но очень приятным. Я знал, что Мелисса близко, рядом и что скоро, скоро… Я терпеливо ждал, я жил в ожидании счастья и уже само это было счастьем. А в отношениях с Бертой я выбрал политику наивного непонимания и стойкого уклонения, в соответствии с которой решил «забыть», что просил научить меня правильно танцевать трюлли. Но Берта об этом не забыла. Когда Кристина объявила, что поставленную задачу-минимум мы выполнили и теперь на приеме любого уровня я смело могу приглашать дам на медленные танцы, Берта захлопала в ладоши: – Ура! Теперь мы будем учить Алекса танцевать трюлли! Тесный контакт с Бертой не был неприятным, но мне пришлось применить все мои дипломатические способности, чтобы удержаться на грани отношений «ученик-учительница» и не обидеть откровенно-настойчивую партнершу сдержанно-вежливым поведением. Ей-богу, из-за Берты этот танец дался мне тяжелее всего. И какого дьявола произнес я в первый день слово «трюлли»? Я изо всех сил старался побыстрее освоить хореографические объятия с хитрыми поворотами и переплетениями ног и покончить с этим танцем и со все более агрессивно-провоцирующим поведением Берты. Спасибо Кристине, она мне быстро объяснила, в чем была моя ошибка, из-за которой я часто сбивался с ритма. Она показала мне, в какой момент надо переносить вес с пятки на носок, после чего все фигуры у меня стали получаться легко и просто. Я был искренне благодарен девушкам за их усилия и в день последних занятий пригласил их поужинать в мой любимый ресторанчик, в таверну на рынке в Ни-мойе. Оказывается, никто из девушек там еще не бывал. Они были очарованы этим местом, и вечер прошел прекрасно. А главное, мне удалось довольно легко покинуть ресторан в одиночестве, оставив девушек наблюдать за выступлением так кстати появившихся на рыночной площади жонглеров-скандаров. Зрелище было столь захватывающим, что даже Берта сравнительно легко отказалась от мысли заставить меня провожать ее до каюты. Но занятия танцами, бассейн, прогулки по кораблю лишь ненадолго отвлекали меня от основной работы. Помимо естественного интереса к деталям жизни другой цивилизации, мной двигало желание как можно лучше подготовиться к разговору с Мелиссой. Но дни шли за днями, полет близился к концу, а Мелисса, я чувствовал, была еще слишком занята вопросами, гораздо более срочными, чем беседа со своим Потенциалом. Часть проблем, стоящих перед ней, руководителем масштабной операции, я мог хотя бы примерно себе представить, имея опыт командования большим транспортным кораблем. Но у Мелиссы были, конечно, и другие проблемы, совершенно неизвестные мне, о сложности которых я не имел никакого представления. Например, как рассказал мне Георг, перед отлетом в трюмы «Маджипура» были загружены десятки тонн химических веществ и биопродуктов, необходимых для проведения операции на Корнезо. Но последние данные, полученные Департаментом «К» буквально за неделю до отлета, показали, что заготовленного количества реагентов может не хватить. Поэтому на корабле была развернута биохимическая лаборатория, которая на протяжении всего полета ни на минуту не прекращала производства этих продуктов. Наконец настал день, когда, проснувшись, я понял, что сегодня увижу Мелиссу. Я особенно тщательно провел все утренние процедуры, после чего внимательно изучил свой внешний вид. С удовлетворением констатировал, что занятия танцами и плаванием полностью уничтожили все последствия злоупотреблений кулинарными изысками Валентины Петровны. Выглядел я очень неплохо. Подтянутая фигура, бронзовый загар, красивая прическа. Одеться для встречи с Мелиссой я решил в серый спортивного типа костюм, неброско и по-рабочему. Часа через два со мной связался Георг и сообщил, что Адмирал собирается поужинать со мной в моем номере. Я заказал ужин из моего любимого маджипурского ресторанчика-таверны, поскольку хорошо знал их меню. Еще полчаса ушло на приведение всех помещений моей каюты в идеальный вид. Потом я сел поработать, но дело шло плохо, я никак не мог сосредоточиться на тексте очередного отчета. Нет, я не испытывал волнения перед встречей. Я просто ждал встречи с Мелиссой, и все остальное перестало для меня существовать. Я понял, что сегодня от работы толку не будет, да и осталось мне просмотреть всего ничего – десяток фильмов и три отчета. Для этого у меня есть еще пять дней полета, так что сегодня я мог устроить себе выходной. Я пошел погулять по кораблю, пообедал, зашел на пару часиков в игровой зал, потом вернулся к себе. В ожидании Мелиссы я устроился в удобном кресле и расслабился. Из полудремы вывела меня короткая трель входного звонка. Я ринулся к двери и распахнул ее. На пороге стояла какая-то женщина. Я удивился: – Вы ко мне? – Конечно, к тебе, Алекс,- сказала женщина голосом Мелиссы,- дай мне войти и закрой дверь. Она прошла в гостиную, огляделась и повернулась ко мне. – Ну что ж, тебя не так уж плохо устроили. При этих словах незнакомое женское лицо дрогнуло и начало стремительно меняться, превращаясь в такое дорогое, такое любимое лицо Мелиссы. Я смотрел на нее, не отрываясь, и не знал, что сказать. Сердце мое выпрыгивало из груди, на лице, кажется, застыла дурацкая улыбка. Я был счастлив, и все в мире было хорошо! – Алекс, тебе здесь удобно было работать? Извини,- Мелисса усмехнулась,- но альфьюритовый бассейн обеспечить тебе мы не смогли, как ни старались! «Черт,- отстраненно подумал я, все так же улыбаясь,- теперь Мелисса всю жизнь будет вспоминать мне мой волшебный санитарный блок на «Джо»! Встречу Белова – убью!» Мелисса прошлась по комнате и остановилась у двери на лоджию, повернувшись ко мне спиной: – Знаешь, Алекс, никто, кроме селферов и Георга, не знает, что ты – мой Потенциал. Мне не хотелось афишировать приход к тебе в качестве Адмирала или в роли Нади – Мелисса слегка запнулась.- Лишние разговоры ни к чему ни мне, ни тебе. Ты понимаешь? Господи, да когда же это командир должен был задумываться, под каким предлогом посетить своего непосредственного подчиненного? Или я сошел с ума, или Мелисса фактически сказала, что пришла ко мне на тайное свидание? Горячая волна поднялась во мне, и спазм перехватил горло. Мелисса повернулась, сделала два шага в мою сторону, но резко остановилась. Боги, клянусь, она хотела меня обнять! Нет, этого не может быть, потому что не может быть никогда! Определенно, у меня что-то с головой… – Я очень рада видеть тебя,- сказала Мелисса совершенно спокойно, доставая из кармана сигареты и оглядываясь по сторонам.- Где тут у тебя пепельница? А, вижу… Конечно, мне все показалось. Я почувствовал, что жар в моем теле утих так же внезапно, как и вспыхнул. Я смог наконец говорить, и голос мой звучал почти нормально: – Мэм, я благодарен, что вы нашли время зайти ко мне, я знаю, как вы заняты… – Да, я хотела прийти раньше, но никак не получалось… Мелисса замолчала и смотрела куда-то в сторону. Мне не показалось, она явно выглядела смущенной. Наконец она взглянула на меня: – Да, а ужин будет? Я очень проголодалась, пообедать толком сегодня не удалось… Я подошел к коммуникатору позвонить в ресторан, что несколько разрядило некоторую неопределенность ситуации. Мой заказ был готов, и ужин обещали доставить минут через десять. Пока я разговаривал с менеджером, я окончательно успокоился. В ожидании, когда привезут ужин, Мелисса вышла на лоджию и облокотилась на перила, разглядывая открывающуюся с высоты панораму. Я последовал за ней и остановился у нее за спиной. – Море у них получилось неплохое. Ты там купался? – Да, первые дни я ходил на пляж, но… все-таки все время помнишь, что это – не настоящее море. И это мне немного мешало. А потом Наташа показала мне обычный бассейн в жилой зоне экипажа, и мы плаваем теперь там… Она учит меня долго находиться под водой,- поспешно добавил я.- Мелисса, спасибо, что вы позаботились о моих занятиях танцами! Я-то думал, что прекрасно танцую, но, конечно, рядом с вами я выглядел бы не лучшим образом! Мелисса молчала. – Зато теперь, как говорит Кристина, я смело могу приглашать вас на медленные танцы… Мелисса продолжала молчать. – Танцам меня учат три девушки: Кристина, Наташа и Берта. У Наташи в роду были цыгане, и она сказала, что предвидит для меня какую-то опасность, связанную с водой. Она сама мутант, у нее жабры, и она решила научить меня преодолевать дыхательный рефлекс… Я чувствовал, что речь моя превращается в сбивчивый лепет, и замолчал. Ф-фу-у… Кажется, я в чем-то оправдываюсь перед Мелиссой… Я не понимал, что со мной происходит. Я же никогда не страдал косноязычием! Я попытался рассказать о своих успехах в бальных танцах, но после нескольких слов опять замолк. Мелисса по-прежнему разглядывала морской горизонт. Наконец она произнесла в пространство: – Вижу, Георг подобрал тебе хороших учителей. Видимо, вы проводите вместе много времени, и не только в бальном зале или в бассейне? В «Экстремальном Балете» работают очень красивые девушки. Кто из них тебе понравился больше всего? Голос Мелиссы звучал спокойно, с нейтрально-благожелательными интонациями, но стояла она при этом совершенно неподвижно, по-прежнему глядя куда-то в иллюзорную даль. «Да уж не ревность ли это?!! – осенило меня.- Но… Мелисса – и ревность? Будь на ее месте любая другая женщина, я бы ни секунды не сомневался, но Мелисса, Первый селфер… Неужели? Или я заснул в ожидании ее прихода и вижу сон? Безумный сон?» Беспорядочные мысли мелькали у меня в голове, и я никак не мог решить, что я должен сказать. Но вопрос был задан, и Мелисса ждала ответ. «Ладно, если это – сон, то чего бояться? А если это – явь и я все понимаю неправильно? Все равно, надо рискнуть. В конце концов, не убьет же она меня, разве что слегка покалечит…» И я решился. Я приблизился к Мелиссе почти вплотную, наклонился и, касаясь губами ее волос, сказал совсем тихо: – Есть одна балерина, с которой не может сравниться ни одна женщина на свете… Ее имя – Надя… Конечно, голос мой пару раз предательски дрогнул… Мелисса медленно повернулась ко мне, подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. Время остановилось… И тут раздался настойчивый звонок. Я пошел открывать дверь. Знакомый официант деловито вкатил в номер тележку: – Где будем накрывать? Я не сразу осознал его вопрос… Да, ужин! Я вспомнил, что для ужина я поставил в углу гостиной низкий столик и два кресла, и махнул официанту в ту сторону. Он принялся ловко расставлять приборы и блюда. В гостиную с лоджии вошла Мелисса, опять с чужим лицом, красивым и оживленным. Она мило поздоровалась с официантом. – О, госпожа, я никогда вас раньше не видел… Ну почему такие очаровательные девушки не заходят в нашу таверну? Надеюсь, после сегодняшнего ужина вы, оценив нашу кухню, обязательно заглянете к нам! Вы украсите своим присутствием наше заведение, и вас ждет очень интересное зрелище, поверьте мне! Игровой голофильм «Рынок в Ни-мойе»! Приходите, не пожалеете! А я с удовольствием всегда вас обслужу! Мелисса доброжелательно слушала официанта. Это был приятный человек средних лет, безукоризненно воспитанный, и чувствовалось, что комплименты он говорит от души. И он был достаточно деликатен, чтобы не задерживаться в номере ни секунды сверх необходимого. Как только мы расположились в креслах, он достал из серебряного ведерочка со льдом бутылку, открыл ее и наполнил наши бокалы. Это было сладкое красное шампанское, великолепное, как и все на «Маджипуре». Пожелав нам приятного ужина, официант удалился. Мелисса сидела в кресле нога на ногу, откинувшись на подушки, и не спешила вернуть свое лицо. Я перестал что бы то ни было понимать. «Неужели все это – игры кошки с мышкой? – возникла у меня горькая мысль.- Но зачем?» И тут в моем сознании отчетливо прозвучал голос: «Все впереди, все будет хорошо, но сейчас еще не время…» Наверное, это был голое моего подсознания, что же еще? Я тут же успокоился и повеселел, потому что уже не раз убеждался, что мое подсознание гораздо лучше, чем сознание, ориентируется в происходящем. Взять хотя бы ситуацию с тэрами… Конечно, черные бутоны моей второй структуры мозга продолжают распускаться и сплетаться в сеть… Мелисса подняла бокал: – Алекс, за успех нашей операции на Корнезо! Мы выпили, и Мелисса вернула свой привычный облик. Когда все было съедено и выпито,- убей бог, не помню, что я ел, но все было очень вкусно,- Мелисса спросила меня, как я продвинулся в изучении Корнезо. Я сумел достаточно кратко и внятно рассказать о своих занятиях, но вывод мне пришлось сделать неутешительный: – Мэм, несмотря на то что я очень внимательно старался разобраться в особенностях Корнезо, я все равно не смог понять, что мы будем делать, чтобы спасти их! Я понимаю, что мы в состоянии изменить их геном и следующие поколения были бы уже совершенно нормальными. Но для этого необходимо добровольное участие всех без исключения корнезианцев, ведь необходимо корректировать ДНК на уровне яйцеклетки! – Алекс, ты совершенно прав! Действительно, проблема в том, что именно этого мы сейчас сделать не можем. Наша непосредственная задача – совсем другая. Сейчас нам надо предотвратить немедленную гибель цивилизации. Последние сообщения с Корнезо говорят о том, что количество ахи в океане стремительно уменьшается. Уже зафиксированы случаи, когда за одним косяком ахи гонялись рыбацкие артели двух-трех островов. До прямых столкновений дело пока не доходило, но недалеко то время, когда появятся первые жертвы… И люди исчезают все чаще. И не важно, что принесет больше жертв – резня, устроенная маньяками, или «рыбные войны»,- конец будет один. Наша первая и главная задача – обеспечить источник вещества, предотвращающего неупорядоченный рост сети нейронов в мозгу аборигенов. Это лекарство, как ты знаешь, синтезируется в желудках корнезианцев из компонентов, содержащихся в ахе и в соце. Мы не станем заменять аху чем-то иным и не будем восстанавливать ее исходные свойства. Мы сумели получить штамм бактерий с «правой» ДНК, которые вырабатывают не один из компонентов нужного лекарства, а непосредственно то самое необходимое активное вещество. Его состав и структура довольно сложны, мы его сокращенно называем ОРС, ограничитель роста сети. Более того, для нашего штамма концентрация ОРС в крови корнезианцев является регулятором численности вырабатывающих его бактерий. Созданный нами штамм поддерживает свою стабильную численность в организме корнезианца как раз при концентрации ОРС, оптимальной для обеспечения развития нейронной сети в рамках нормы. И при этом не страшно, если абориген продолжает потреблять аху с соце и они добавляют в его организм такое же точно вещество, тот же ОРС. Просто пока концентрация ОРС ниже нормы, бактерии активно размножаются, и концентрация ОРС повышается. Как только концентрация становится выше нормы, бактерии начинают гибнуть, и уровень концентрации снижается. Такая вот очень простая система с авторегулировкой. И нет проблем с оптимизацией количества потребляемой ахи, много ли ее ест человек, мало ли… Может совсем не есть, наши бактерии обеспечат ему абсолютно нормальное развитие мозга. – Мелисса, но ведь это решение гораздо лучше того, что придумали сами корнезианцы! – Не скажи. Конечно, наш вариант снимает проблему зависимости от качества ахи, а также необходимость индивидуального подбора дозировки ее потребления при различиях в массе, в особенностях обмена веществ, в процессе возрастных изменений организма и так далее. Но любой штамм бактерий гораздо менее стабилен во времени, чем любой вид крупных многоклеточных организмов. Стремительная смена поколений бактерий даже при очень низком уровне мутаций не позволит штамму сохранить свои свойства не то что 60 тысяч лет, но даже несколько десятилетий. Мы придумали очень хорошее решение, но оно дает лишь некоторое время для подготовки к проведению генетических изменений в организмах корнезианцев, дает нам время достучаться до их сознания, пусть не в этом, так в следующем поколении. И конечно, необходим постоянный контроль и, при необходимости, корректировка генома внедренного штамма. Должна тебе сказать, что задача создания нужного штамма была очень не простой. В принципе мы использовали давно известное явление «феноптоз», которое в природе выполняет функцию регулировки численности вида при ограниченных ресурсах жизнеобеспечения в среде его обитания. Механизмы феноптоза приводят к гибели отдельных представителей вида для обеспечения выживания вида в целом. У бактерий регулирующим фактором феноптоза является уровень концентрации выделяемого самими бактериями некоего вещества, различного для разных видов бактерий. Бактерии гибнут при достижении определенного уровня концентрации этого вещества. Но обычно гибнет только часть бактерий, а вид в целом выживает, потому что в любой макроереде имеют место флуктуации, и смертельный уровень концентрации достигается не сразу во всем объеме жизненного пространства бактерий, а в отдельных локальных зонах, где и гибнет часть бактерий, что, естественно, приводит к снижению уровня концентрации. Механизм феноптоза бактерий используется нами, например, в биокомпьютерах, где важно поддерживать определенную численность бактерий в каждой рабочей ячейке. Но часто наши биотехнологи используют этот механизм именно для поддержания уровня концентрации определенного вещества в среде, например, лекарства в человеческом организме. Так что в идейном плане, мы ничего оригинального для Корнезо не придумали. Но очень сложно было создать нейтральный для биосферы Корнезо штамм «правых» бактерий, живущих в симбиозе с организмом корнезианца и вырабатывающих ОРС… Мы вряд ли смогли бы решить эту задачу, если бы не работы наших биологов на Альбине. Видишь, мы потеряли там тысячи жизней, но эти жертвы помогут спасти больше ста миллионов разумных существ… – Мелисса, а как же мы введем в кровь каждому аборигену эти бактерии? Мы что, будем делать им прививки? Мелисса засмеялась: – Нет, все гораздо проще! Мы просто их заразим! Созданный нами штамм, мы назвали его «Надежда», прекрасно чувствует себя не только в крови корнезианцев, но и во многих других жидких средах, в том числе в соце. Бактерии, попав в пищеварительный тракт аборигенов, «ввинчиваются» в стенки желудка и кишечника и проникают в кровь. Микроскопические язвочки в стенках тракта быстро затягиваются без всяких неприятных последствий. Вот и все! – Да, это выглядит все очень просто. Но… – Вот именно, «но»! Я еще раньше, на острове, говорила тебе, что мы вынуждены очень спешить. Нам не хватает нескольких месяцев, а то и нескольких лет, чтобы убедиться, «и» «Надежда» будет вести себя именно так, как рассчитано, что не возникнет нежелательных побочных эффектов. Нужны, как у медиков это называется, полномасштабные клинические испытания. Но как ты представляешь себе эти самые «полномасштабные клинические испытания» с учетом менталитета корнезианцев, даже если бы у нас было достаточно времени? Увы! – Мелисса, но в отчетах я не нашел вообще никаких упоминаний о «Надежде»! – Потому и не нашел, что официально «Надежды» не существует. Поэтому и операцию Космофлот проводит секретную. И даже и не Космофлот, а Департамент «К». Именно потому, что мы не имеем абсолютной уверенности в конечном результате, я не хотела, чтобы все Первые селферы принимали участие в этой операции, только я и Майкл. Хотя конечно же совсем не проверить «Надежду» я не могла… Мелисса улыбнулась, но улыбка получилась немного кривой. – Полгода назад Артем – он последнее время работает на Корнезо под именем Фрэнка Силкина, атташе по науке,- пригласил на очередную встречу в посольстве местных жителей и угостил их соце с «Надеждой». На встрече были тридцать шесть аборигенов, соце пили тридцать четыре. Все шесть месяцев Артем их наблюдал. Ни у кого не отмечено никаких побочных явлений. У всех, пивших соце, Артем за это время не меньше двух раз брал кровь для анализа, уж не знаю, как он исхитрялся это делать. Все анализы показывают точно расчетную концентрацию ОРС в крови. Конечно, это всего тридцать четыре корнезианца, и мы не имеем представления о пролонгированных следствиях… Конечно, с точки зрения земных законов, мы – преступники. Поэтому Артем не делал никаких записей. Никаких отчетов просто не существует. Даже сотрудники Департамента «К» не знают об этой проверке, в курсе – только селферы. – Мелисса, я думаю, что другого выхода нет… – Да, другого выхода мы не нашли. Если действовать в строгом соответствии с законами, выработанными человечеством для ситуаций, типичных на Земле, цивилизация Корнезо очень скоро перестанет существовать. Я не помню, кто первый сказал: «цель оправдывает средства», но я считаю, что сейчас именно такой случай. Конечно, всегда найдутся люди, считающие себя большими гуманистами, выступающие с лозунгом «нет такой цели, которая оправдывала негодные средства». Но я думаю, таким гуманистам никогда не приходилось давать больному ребенку горькое лекарство… Мелисса немного помолчала: – Артем сумел провести еще один эксперимент на аборигенах. Он проверил, как работает система «Маркер-Деструктор», и тоже получил прекрасный результат, правда, только на трех подопытных. – А это что за система? Мелисса тяжело вздохнула: – Алекс, последнее время ахи катастрофически не хватало, и у многих, очень многих аборигенов нежелательные связи в мозгу уже образовались. Им никакая «Надежда» теперь не поможет. Десятки, если не сотни, тысяч мужчин уже оказались на грани безумия. Это очень опасно, потому что традиционно сирогэ, вещество-блокатор возбуждения, принимают только гоэ. А рядовые корнезианцы, не получающие сирогэ, очень быстро скатываются в последнюю стадию и перестают фактически быть существами разумными. Их уже невозможно вылечить, их можно только уничтожить. Вторая наша глобальная задача – выявить тех, кто находится в пограничном состоянии, и разрушить опасные связи в их мозгу. При поиске средств для достижения этой цели нам пришлось использовать некоторые военные разработки. В общем, мы создали модифицированный вариант химического оружия. Его действие основано на тех же принципах, что и РЛ-46, знакомый тебе газ. Артем имел задание любой ценой проверить действие системы «Маркер-Деструктор». Но крайние меры, к счастью, не понадобились, подвернулся удобный случай. Месяца четыре назад к гоэ нашего острова приехали по какому-то делу гоэ двух соседних островов. Артем зашел в дом нашего гоэ для решения якобы неотложного вопроса, когда все три гоэ находились в одном помещении. В светской беседе он сумел повернуть разговор так, чтобы они пришли в возбужденное состояние, может, рассказал пикантный анекдот,- он в этом деле мастер,- а затем раздавил в руке капсулу с газом «Маркер». Этот газ без цвета и запаха при вдыхании концентрируется в возбужденных областях мозга. Потом, выждав расчетное время, он раздавил другую капсулу, с газом «Деструктор», молекулы которого, попадая в мозг с током крови, вступают в реакцию с молекулами первого газа. Получившееся в результате реакции вещество разрушает клетки мозга, в которых находился «Маркер». Да ты и сам испытал на себе подобную технологию. По наблюдениям Артема, у всех гоэ в какой-то момент наблюдалось легкое головокружение, а одного из них слегка подташнивало. Все это они связали с приближающейся грозой, и никто ничего не заподозрил. Следующие два дня, пока гоэ были на Лалуэ, Артем заходил их проведать и провоцировал, пытаясь ввести их в возбужденное состояние, но они оставались в рамках, характерных для обычных корнезианцев. Позже Артем умудрился заменить у нашего гоэ запас сирогэ на очень похожую по вкусу, но совершенно нейтральную жидкость. И вот уже четыре месяца гоэ не получает свой блокатор, но ничего сверхординарного за это время с ним не происходило, хотя Артем его многократно провоцировал, причем самыми разнообразными способами. Гоэ, понимая всю опасность для себя этих ситуаций, немедленно принимался потягивать сирогэ, не подозревая, что это – плацебо. Поскольку ничего плохого с ним не случилось, мы полагаем, что система «Маркер-Деструктор» действительно разрушила в его мозгу связи, которые делали его опасным для общества. – Мелисса, но, чтобы заставить людей вдыхать газы, надо ведь создать специальные условия? – Конечно, но это не проблема. Именно поэтому мы и везем на Корнезо такую большую Бригаду Артистов. Их выступления всегда проходят в огромных шатрах-шапито, что очень удобно для проведения необходимых акций. Задача артистов – собирать на свои выступления под шатры шапито по возможности всех жителей селений, и в первую очередь детей. Для детей мы подготовили вкусный газированный напиток с «Надеждой», а взрослые будут пить соце. Но главное, в шатрах можно очень эффективно применять газы. Для привлечения аборигенов на наши выступления мы везем в этот раз много трупп, чьих выступлений они еще никогда не видели, везем животных, которых они раньше могли видеть только в фильмах. И они впервые смогут увидеть живого тара. Кстати, Шерр передавал тебе привет. Он как-то раз видел тебя издали, но ты шел по коридору с таким задумчивым видом, что он не стал тебя окликать. Мелисса помолчала и вздохнула совсем тяжело: – В общем, с этой частью операции я особых неприятностей не ожидаю, проблемы могут возникнуть скорее организационные. Хуже, что нам придется чистить планету от нелюдей, от тех, кто уже перешел грань, кто уже попробовал вкус крови, кто убивал и мучил для собственного удовольствия. Вылечить этих особей невозможна На такой стадии в мозгу непросто существуют связи между областями, которые связаны быть недолжны, на этой стадии изменен практически весь мозг. Если кто-то из таких существ подвергнется воздействию системы «Маркер-Деструктор», он просто умрет. Но вряд ли они придут на наши представления. Они прекрасно маскируются, действуют исподтишка, в одиночку, хотя кое-кто уже сбился и в банды Но «ни пока еще таятся, они трусливы, а главное, их пока еще не очень много. К сожалению, каждый день их становится все больше, именно поэтому мы так спешим. Видишь, нам придется делать и грязную работу. Я вызвала помощь. Майкл спешит сюда на «Суворове» с бригадой десантников. Я знал, что «Суворов» – флагман Космофлота, один из семи больших военных транспортников Базы на Альбе. Он – того же класса, что и мой «Джо», только оснащен самыми серьезными системами вооружения. На борту таких кораблей мне бывать еще не приходилось. А очень хотелось бы! – Майкл обещал появиться на орбите Корнезо через несколько часов после ухода «Маджипура»,- продолжала Мелисса.- Чем меньше случайных свидетелей, тем лучше. Корнезианцы – не в счет. Все, что будет происходить, находится за пределами их представлений, и они ничего просто не поймут. Другое дело – земляне,- туристы, ученые, обслуживающий персонал, в общем, все, кто не участвует непосредственно в операции. Ты видел на Марсе, что корректировка памяти – дело хлопотное. Поэтому на «Маджипуре» мы отправим домой не только обычных туристов, но и часть обслуги. Кроме того, мы заменяем всех лингвистов и этнографов на биологов, химиков, психологов и социологов, которые будут осуществлять мероприятия нашей операции ближайшие четыре месяца, а потом останутся на планете. Теперь вся программа работ по Корнезо меняется полностью. Одних только селферов будет постоянно находиться там тридцать человек, не считая тех шестерых, которые уже работают на Корнезо. Нам важно… Мелиссу прервал сигнал ее коммуникатора. Я не разбирал слов, но мужской голос о чем-то настойчиво просил Мелиссу. Иногда слова говорившего заглушал невнятный шум с отдельными выкриками. Мелисса терпеливо слушала минуты две, потом сказала: – Хорошо, Юрий Григорьевич, держите оборону, я скоро подойду. Мелисса отключила связь. – Алекс, мне надо идти. Хорошо хоть поужинать успели. Это звонил Гольдман, руководитель Бригады Артистов, ты с ним позже познакомишься. Хороший мужик, очень опытный. Но сейчас у него там два скандала, в одном замешан Макс, селфер, а в другом – Шерр. Без меня ему не справиться. Я был изумлен. Вот уж не ожидал, что селфер может оказаться скандалистом! Шерр, впрочем, впечатления скандалиста также не производил. Мелисса видела мое удивление, да и идти разбираться с народом ей, похоже, не очень хотелось, поэтому она решила оттянуть неизбежное и рассказать мне, в чем дело. Мелисса взяла сигарету и закурила. – После обеда артистам сообщили о новом распределении трупп по концертным командам и гастрольные маршруты команд, и кое-кому это распределение опять не понравилось. Понимаешь, это уже шестой вариант распределения! Я тебе только что говорила, что в этот раз Бригада гораздо многочисленнее и разнообразнее, чем обычно. Кроме того, среди трупп много коллективов, которые впервые выезжают на гастроли за пределы Земли. Поэтому возникает масса недоразумений. Правда, до сих пор мне еще не приходилось вмешиваться, Гольдман справлялся сам. Один скандал сегодня возник в труппе «Фольклорный ансамбль», которую курирует Макс. До них только сейчас дошло, что ансамбль будет давать концерты в островных селениях, где отсутствуют не то что семизвездочные отели, к которым они привыкли во время гастролей на Земле, а вообще отели как таковые, и ночевать им придется в надувных ангарах флотского образца. – Не понимаю, в чем дело! В этих ангарах есть все мыслимые удобства! – Вот именно это Макс и пытался им объяснить. Более того, он предъявил контракты, подписанные каждым членом ансамбля, где черным по белому оговаривались именно такие условия проживания. Но господа артисты заявили, что, подписывая контракты, они не читали эти пункты, поскольку им в голову не могло прийти, что их, людей искусства, могут заставить спать в ангарах как каких-то простых десантников. Макс разговаривал с ними совершенно спокойно и очень терпеливо, пока не услышал, как кто-то у него за спиной произнес: «Этот Мэд Макс нас, Артистов, никогда не поймет!» Дело в том, что Макс когда-то действительно носил кличку «Сумасшедший Макс». Было это во времена, о которых Макс очень, очень хочет забыть, а тут ему напомнили… Вот. Этого он не вынес и высказал все, что он думает о современном человечестве вообще и об артистах «Фольклорного ансамбля» в частности. Понимаешь, по сути Макс абсолютно прав во всех отношениях, но выражения, которые он употреблял… Горькую правду надо облекать в сладкую упаковку… Так что теперь весь «Фольклорный ансамбль» в полном составе бьется в истерике в приемной у Гольдмана. А в его кабинете уже целый час сидят Шерр и старший конюх аттракциона «Степной табун». Видишь ли, в соответствии с последним распределением мой балетный номер с участием Шерра попал в одну концертную команду со «Степным табуном». Старший конюх аттракциона высказал резкое несогласие с данным решением. Он мотивировал свое недовольство тем, что у лошадей на генетическом уровне заложено чувство страха перед тиграми и они не смогут работать на арене, если будут постоянно находиться в компании с Шерром, чего во время гастрольных поездок никак невозможно избежать. Все бы и обошлось, но высказывания конюха дошли до Шерра, и он смертельно оскорбился, потому что тэры – НЕ ТИГРЫ!!! Вот так. Я искренне сочувствовал Мелиссе. Я не представлял себе, как она будет улаживать эти проблемы. Мелисса докурила и встала с кресла. – Лучше бы я взяла вместо лошадей слонов, их корнезианцы тоже никогда, кроме как в фильмах, не видели. И слонов причем африканских! В Африке тигры если и водились, то исключительно саблезубые, когда слоны были еще мастодонтами… А еще лучше было бы,- сказала Мелисса мечтательно, выходя из гостиной,- привезти на Корнезо парочку ящериц Фао и выпустить их ненароком на волю… Мало ли каких случайностей не бывает!… Вот тогда корнезианцы мгновенно бы поумнели! Ни бактерии, ни химикаты не понадобились бы. Бросились бы они к нам за помощью, а мы бы им диктовали наши условия… За Мелиссой закрылась дверь. А что? Действительно, запустить на Корнезо ящериц Фао… Перед лицом, вернее мордой, такой опасности аборигены поневоле задумались бы о выживании собственного вида и о судьбе родной планеты! А там, глядишь, и другие опасности осознать с нашей помощью сумели бы… Мысль Мелиссы мне понравилась, и я отправился спать, обдумывая ее идею. «Конечно, ящерицы Фао – немного жестоко даже для этих тупиц,- размышлял я,- может, им хватило бы пандорских ракопауков? Нет, ракопауки не смогут перебираться с острова на остров, плавать-то они не умеют… Да и мелковаты они, только с непривычки сильно пугают… Пожалуй, ящерицы Фао – было бы то, что надо!» Я хорошо помнил из курса ксенобиологии, что эти творения сверхщедрой природы Саракосты прекрасно чувствуют себя как на суше, так и в воде и жрут все, что растет и движется, либо росло и двигалось в обозримом прошлом… Земной слон пришелся бы ящерице Фао на один зуб. Сравниться с ней может, пожалуй, лишь снежный кит Альбины, но тот привык к температурам в сотню-другую градусов ниже нуля, и на Корнезо ему было бы неуютно… Эти создания назвали ящерицами по чистому недоразумению, просто потому, что сержант Фао, первый человек, который их увидел, завопил: «Ящерица!» Позже сержант признался, что, когда увидел ЭТО, от ужаса забыл все слова, а серо-зеленый цвет шкуры ЭТОГО ассоциировался у него с детскими воспоминаниями о ящерицах, живших в домашнем террариуме. Ничего себе «ящерица»! Надо сказать, что в своё время гораздо более безобидные существа получали название «дракон». Например, красные пятиглавые драконы Сирильды – вполне мирные животные, если кушать не хотят. Они неплохо переносят неволю и даже слегка поддаются дрессировке, так что несколько десятков этих драконов благополучно обитают в наших зоопарках и цирках. Причем дрессировщики работают с ними не в скафандрах, а всего Лишь в легких защитных костюмах, и ничего, живы, как правило, смелые люди! Ящериц же Саракосты следовало бы окрестить, как минимум, «гипердраконами». У них, правда, крыльев нет, но зато есть много плавательных перепонок между боковыми шипами. Голова у ящериц всего одна, но стоит десяти. И огня им не надо, достаточно просто дыхнуть, чтобы все живое в округе издохло. Эти ящерицы бороздят океаны Саракосты на всех широтах. В полярных водах они ломают двухметровый лёд не хуже хорошего ледокола. А на суше проложенные ими в могучих лесах тропы могут сравниться разве что с древними земными многополосными автострадами. Великолепные покрытия этих троп есть не что иное, как многолетние напластования расплющенного, высохшего и утрамбованного помета. Эти тропы, как и Марсианские каналы, отлично видны из космоса. Обнаруживший Саракосту разведывательный корабль Космофлота принял тропы ящериц за результат деятельности техногенной цивилизации и на радостях отправил десантный, бот на разведку. Бот сел, естественно, на перекрестке размером с половину небольшого космодрома. Команда выполняла стандартные процедуры взятия проб, а сержант Фао наблюдал за окрестностями места посадки. Поэтому он первым и увидел ТО, что показалось вдалеке из-за поворота. Хорошо еще, что ящерицы Фао физически не могут обитать в горных областях. Иначе мы вряд ли смогли бы изучать Саракосту, поскольку разбивать лагерь любой степени защищенности в местах, доступных ящерицам Фао, является чистым самоубийством либо требует повального их истребления. Наши базы располагаются в горах. Конечно, землетрясения молодой планеты опасны, да и местная живность ищет спасения от ящериц в ущельях и на горных склонах… Но это – всего лишь землетрясения и обычные динозавры… Укрывшись простыней и закрыв глаза, я представил себе, как ящерица Фао бредет по дну мелкого океана Корнезо, время от времени опуская голову в воду, чтобы слегка подкрепиться очередной немалой толикой тонко сбалансированной биосистемы Райского Местечка, и незаметно уснул. *** Я почти спустился по пандусу «Маджипура», когда Мелисса, стоявшая в группе людей и корнезианцев в тени деревьев на краю посадочного поля, взглянула на меня, и я понял, что она хочет, чтобы я к ней подошел. Но я остановился, чувствуя некоторое замешательство, поскольку ни с кем в этой группе, кроме капитана «Маджипура» Стива Веллингтона, знаком не был. А со Стивом после того, как я узнал, что он является коллективной маской селферов, мне общаться что-то не очень хотелось. Мелисса же была уже в роли Нади, и по нашей легенде с ней я тоже знаком еще не был. Кроме того, там находился посол Земли, что придавало некоторую официальность встрече, а я был обычным туристом… От неловкой ситуации меня избавил Георг, которого я сначала не заметил. Он помахал мне рукой: – Алекс, ты что остановился? Иди сюда, знакомиться будем! Настроение у Георга было явно приподнятым, видно, даже он, специалист Департамента «К», не смог устоять перед реальностью Корнезо. Я подошел. – Господа,- торжественно сообщил присутствующим Георг,- это знаменитый капитан Александр Комаров! Прошу любить и жаловать! Я сдержанно поклонился всем сразу. – Рад принимать вас, капитан, на Райском Местечке, надеюсь, вы хорошо отдохнете! Я здесь, можно сказать, хозяин,- с этими словами посол протянул мне руку,- Иван Вильсон, посол. Я ответил на его рукопожатие. – В первую очередь хочу познакомить вас с нашей очаровательной гостьей и украшением общества в этом заезде, Надеждой Назаровой! – Вильсон подвел меня к Мелиссе. – Я столько раз смотрел балеты с вашим участием, искренне восхищен! – воскликнул я и поцеловал протянутую мне Мелиссой руку. Как приятно открыто выражать свои чувства! – О, капитан Комаров! Наслышана о ваших подвигах! – Мелисса ослепительно улыбнулась.- Очень приятно познакомиться с вами! Надеюсь, вы найдете время подробно рассказать мне о ваших приключениях? Я чувствовал, что еще одно слово Мелиссы,- и взгляды присутствующих мужчин испепелят меня на месте. Жизнь мою спас посол. – Господа, нас ждет немало новых знакомств и приятных встреч! По традиции через четыре дня нам предстоит карнавал, на который приглашены все отдыхающие, и те, кто только что прилетел, и те, кто нас покидает. А сегодня милости прошу,- он сделал широкий жест рукой в нашу сторону и повернулся к группе аборигенов,- включая и всех вас, господа, в Малый Зал Приемов на небольшой дружеский ужин. Я обратил внимание, что корнезианцы не смешивались с людьми, а стояли немного в стороне обособленной группой. Но это никого не смущало, все, и люди, и аборигены, держались совершенно свободно, всячески демонстрируя дружелюбие. – Ради такого случая,- продолжал посол,- моя супруга даст небольшой концерт! Так что ждем вас! Среди и землян, и корнезианцев раздались восторженные возгласы. Я вспомнил, что супруга посла, Маргарет Вильсон,- выдающаяся певица. Она была одной из немногих уникумов, кто слышал и мог воспроизвести весь диапазон звуков, доступных корнезианцам. Из отчетов следовало, что ее пребывание на Корнезо, вдали от оперных театров Земли, связано было не только с назначением ее мужа послом на Райское Местечко. Скорее, ее муж получил это назначение благодаря таланту жены. Во всяком случае, госпожа Вильсон принимала активнейшее участие в работе по расширению словарей языков Корнезо. К приехавшим обратился представитель КСО, Корпуса Сферы Обслуживания: – А сейчас, господа, предлагаю вам отправиться в приготовленные для вас номера. Ваш багаж уже, наверное, доставлен. Глайдеры ждут вас. Сегодня прошу заполнять машины полностью, нам хотелось бы доставить всех прибывших на место минимальным количеством рейсов. По опыту знаю, с каким нетерпением все ждут своей очереди на высадку! Конечно же я совсем не случайно попал в первую очередь высадки на первом же шаттле, а с «Маджипура» сейчас начнут спускаться пять тысяч одних только «туристов»… Меня тут же оттерли от Нади-Мелиссы, и товарищи начали наперебой предлагать ей составить компанию при поездке в глайдере. Я понял, что очень немногие знают, кем в действительности является известная балерина. Пожалуй, моя роль настойчивого поклонника была для Мелиссы более чем актуальна. Я сделал глубокий вдох и смело ринулся вперед: – Господа, прошу… прошу… Надя – вы позволите вас так называть? – разрешите предложить вам руку! По дороге я расскажу вам немного о Корнезо, я основательно готовился к поездке на Райское Местечко! Мелисса взяла меня под руку и, мило улыбнувшись остальным претендентам, кокетливо произнесла: – Ах, капитан, конечно, называйте меня просто Надя, а я вас буду звать Алекс, идет? Интересно, сколько смертельных врагов я нажил себе сегодня? Разочарованные, но не потерявшие надежды завоевать благосклонность очаровательной балерины в ближайшем будущем, мужчины направились к стоянке глайдеров. Мне было их даже немного жаль, они и представить себе не могли, сколь бесперспективны были их намерения завести роман с Надей-Мелиссой! Корнезианцы тоже расселись по машинам, но отдельно, не смешиваясь с людьми. Мелиссу пригласил в свой глайдер посол. Я, естественно, сел вместе с ней. Там уже находились Фрэнк Силкин и майор Розетти. Я был рад оказаться в глайдере в компании людей, знающих, кто есть кто. По крайней мере, это избавляло меня от необходимости изображать по дороге говорящий путеводитель. От посадочного поля до территории курорта мы ехали минут пятнадцать. Мелисса тихо о чем-то разговаривала с послом и Фрэнком, а я, опустив боковое стекло, жадно впитывал в себя новые ощущения. Фильмы о Корнезо не врали, нет. Просто ни один голофильм не мог в полной мере передать этот пьянящий коктейль света, красок, ароматов и звуков, это волшебное ощущение легкости и блаженства… Глайдер въехал в широкий проем в живой изгороди, и мы попали на территорию курортного комплекса. Стремительный проезд по парковым аллеям, и вот мы уже приблизились к группе зданий. Центральное, самое высокое здание с колоннадой и террасами раскинуло в стороны два огромных крыла – два длинных корпуса со ступенчатыми секциями, изрезанными арками, воздушными переходами, сквозными проемами и далеко выступающими балконами. Грандиозное сооружение выглядело легким, кружевным и чуть ли не прозрачным. Я читал в отчетах, что его проектировщики получили когда-то, лет двести назад, одну из самых престижных наград Земли. И было за что! Комплекс курорта «Райское Местечко» состоял из двух одинаковых симметрично расположенных зон – А и Б, попеременно заселяемых в каждом заезде. Каждая из зон поочередно была свободна, приводилась в порядок и обновлялась, пока другая принимала туристов. В зоны А и Б, кроме гигантских корпусов, вмещающих по семь тысяч человек, входили еще многочисленные особняки и коттеджи, что и позволяло отдыхать, ничем не стесняя друг друга, одновременно десяти тысячам туристов. Территорию курорта справа слева ограничивали два мыса, за которыми в берег вдавались небольшие заливы. На берегу правого залива располагались служебные строения и жилые корпуса для научных работников и сотрудников КСО. Это был фактически крошечный земной городок. Но этот городок и вся курортная зона представляли собой всего лишь вершину айсберга, верхние этажи огромного подземного города, который обеспечивал все потребности земной колонии на Корнезо. Каждый лайнер, завозивший на Райское Местечко туристов, снабжал этот постоянно растущий подземный город сотнями тысяч тонн разнообразных грузов. А на берегу левого залива уже примерно пятьдесят тысяч лет существовало поселение корнезианцев, которое, после появления здесь людей, с каждым годом все больше разрасталось и теперь превратилось в настоящий город с большим, в масштабах Корнезо, конечно, портом. Пока я вспоминал все это, глайдер подъехал к одному из входов левого крыла, заселяемого в этом заезде, и Мелисса обратилась ко мне подчеркнуто строго, как Адмирал, отдающий приказ своему офицеру: – Алекс, мы с тобой поселимся здесь, в большом здании, мне так удобнее, тут все рядом, под рукой. Твой номер – 318, мой – 316. Устраивайся, и до вечера ты свободен. А в девятнадцать ноль-ноль мы идем к Ивану на ужин. Будь в своей форме со всеми регалиями и орденами. – И помни,- Мелисса продолжала так же официально, но слова, которые она произносила, находились в разительном контрасте с ее тоном,- ты должен меня охмурять! После сегодняшнего вечера все должны твердо себе уяснить, что место рядом со мной прочно занято! Мне некогда играть в юры с разнообразными ухажерами, десяти минут на поле после посадки мне хватило с избытком! Я с трудом дождалась, когда ты появишься и соизволишь подойти. Но мой выбор должен быть хорошо мотивирован и для всех очевиден. Ты должен быть лучше всех, вне всякой конкуренции! Уж постарайся, пожалуйста! Я получил от непосредственного командира однозначный Приказ: «Охмурять!» Теперь руки у меня были развязаны! Вах! – Слушаюсь, мэм! Буду стараться, мэм! До вечера! Я с трудом сдержался, чтобы не подпрыгивать от избытка чувств, а с достоинством подняться по ступенькам. Миновав холл, я на лифте поднялся на третий этаж, где находились наши номера. На роскошь интерьеров я почти не обратил внимания, поскольку к подобной обстановке за время полета уже успел привыкнуть. Но я сразу отметил, что номера здесь были Гораздо меньше кают на «Маджипуре». Видимо, предполагалось, что отдыхающие будут проводить в своих апартаментах минимальнде время, причем преимущественно – в горизонтальном положении. И ложе в спальне, снабженное всеми изобретенными человечеством удобствами для сна, отдыха и секса, тут же подтвердило мою мысль. Я с некоторым опасением осмотрел это устройство, далеко ушедшее по пути прогресса от простой незатейливой койки, и решил, что мне спокойнее будет устраиваться на ночь в гостиной на диване, в меру широком и мягком. Вещи мои были уже в номере. Я раскрыл чемоданы, но вид груды рубашек, брюк, камзолов, ботинок, сапог и прочего вверг меня в уныние. Я привык обходиться минимальным гардеробом и соответственно испытывать минимум проблем с ним. Мысль о том, чтобы потратить первый же день на новой планете на развешивание в шкафу бесчисленных одеяний, была мне невыносима. Я выудил из одного из чемоданов шорты и легкую пеструю рубашку и решил до вечера погулять. А вещи – бог с ними, как-нибудь потом… (Надо же, интуитивно я принял верное решение. Когда я вернулся в номер, все мои вещи были уже аккуратнейшим образом устроены в шкафах на вешалках и полочках. Оказывается, на Райском Местечке для подобных дел существовали особые службы! Вот это сервис!) Я переоделся и сразу приобрел легкомысленный вид, характерный для туриста в любом уголке Галактики. Свою форму я поместил в камеру чистки, чтобы вечером, как приказано, быть при полном параде, и покинул свой номер. Полуденная жара под кронами деревьев совершенно не ощущалась. Я прогулялся по аллеям, вдыхая живительный воздух и любуясь экзотическими цветами, а потом прошел под одной из высоких арок, пронизывающих корпуса насквозь, и оказался на берегу океана. Мелкий золотой песок… шелест волн… свежий ветерок… высокое синее небо… крики птиц… Нет, никакие слова не могут передать очарование этого места. Я просто стоял, и смотрел, и дышал, и слушал… Но спустя несколько секунд я осознал, что что-то не так, что что-то мешает моему слиянию с природой. Черт! То, что мне показалось криками птиц, было воплями болельщиков, собравшихся возле площадок для пляжного волейбола неподалеку, и взвизгиваниями купальщиц на мелководье. Я внимательнее пригляделся к окружающему пейзажу. Так, спортивные площадки на берегу слева, и ни одна не пустует… Прямо впереди -широкий пляж, народу не очень много, но они не лежат себе спокойненько под ласковым солнышком, а бодро плещутся в узкой прибрежной полосе… Справа по берегу – нет, мне не мерещится – парк аттракционов! И все там вертится, крутится, качается, взметается вверх и несется вниз… Да, люди здесь отдыхают, и отдыхают активно! Идея немедленно окунуться в воды чужого океана перестала меня привлекать. Не хотелось мне при первой встрече с водной стихией иного мира проталкиваться через толпу барахтающихся в воде соплеменников. Да и пляж этот был, по сути, большой «купальней» для землян. Я разглядел молы, далеко выдающиеся в океан, и цепочку «буйков безопасности», протянувшуюся между ними. Все правильно, курорт должен быть абсолютно безопасен, здесь нет места ни для чего живого, кроме законно отдыхающих туристов! Ничего, найду себе завтра тихую бухточку подальше отсюда… Я вернулся в парк, но и там постоянно встречался народ. Одни спешили добрать то, что не успели получить за время трехмесячного отдыха, другие же к долгожданному отдыху наконец приступали… Вернее, делали вид, что приступают. Или действительно стремились использовать дни пересменки, пока не начнется работа, для которой они здесь и появились. Что ж, имеют право. Никогда не мог понять человеческого стремления отдыхать, активно развлекаясь. Мне всегда казалось, что отдых – это тишина и покой… На солнце ли, под дождем ли, в горах ли, в пустыне… В одиночестве или с кем-то… Я пытался отыскать уединенный уголок, но в парке людей становилось все больше. Ну да, ближайшие дни туристов здесь будет двойной набор! До вечера было еще далеко, и я решил посмотреть, как живут аборигены. Следуя указателям, я добрался до стоянки глайдеров. Несмотря на сегодняшний напряг с транспортом, несколько машин на стоянке все же оставались. Я сел в глайдер, и через десять минут дорога привела меня к маленькой площади на окраине поселения корнезианцев. Большой плакат на земном языке запрещал передвигаться по городу иначе как пешком. Прекрасно! Именно этого я и хотел – побродить по улицам чужого города! Я оставил глайдер в отведенном для машин углу площади и огляделся. Вокруг было пустынно. Несколько узких улочек расходились от площади в разные стороны, и все они имели отчетливый уклон вниз, к океану. Я выбрал наугад одну и неторопливо зашагал по ней, стараясь не очень откровенно демонстрировать свое любопытство. На первый, мимолетный, взгляд все здесь казалось обычным, таким, как в любом приморском курортном городке. Выложенная камнем дорожка с узкими тротуарчиками, бесконечные каменные лесенки, неизвестно откуда спускающиеся и непонятно куда убегающие. Кусты и деревья, усыпанные благоухающими цветами, цветники в самых неожиданных местах. Оградки и заборчики, зеленые дворики, в глубине которых видны одно-двухэтажные дома. Дома с верандами и галереями, стоящие прямо на улице, с садами где-то в глубине… Откуда-то доносились невнятные голоса, плеск воды… Но уже через минуту я начал ощущать нечто, не укладывающееся в мои представления о местах обитания живых существ, пусть даже существ весьма разумных. Уж слишком все здесь было чистым, слишком свежим и аккуратным. Не было ни грязи, ни пыли. Даже песчинки лишней не встречалось на тротуаре! Будто кто-то только что, специально к моему приезду устроил генеральную уборку, все отмыл, отполировал и разложил по местам. Камни на мостовой уложены были идеально; каждое дерево росло именно там, где оно и только оно должно было расти, каждый куст над дорожкой свешивался ровно настолько, чтобы порадовать взор, но не помешать проходящим мимо… Все было ровным и гладким… Все было красиво и целесообразно… Ну не может быть такого в реальной жизни! Так может выглядеть идеальная декорация или сказочный городок! Да, да! Вот именно, это – городок из доброй детской сказки! «Пряничные домики» и «земляничные окошки» – вот что всплывало в памяти при взгляде на эти улочки… Я остановился и постоял с закрытыми глазами. Конечно, это все фокусы подсознания. Когда в мозг попадает слишком много новой информации, он пытается пристроить ее к уже имеющейся модели, соотнести ее с привычными, хорошо известными вещами… Надо сосредоточиться и постараться увидеть все таким, каким оно есть на самом деле. Я – не в сказке, совсем не в сказке… Я открыл глаза и внимательно посмотрел вокруг. Мне сразу бросились в глаза детали, чуждые моему человеческому взгляду. …Никаких «земляничных окошек» не было, потому что не было окон в земном понимании этого слова. В стенах домов, окруженных галереями, имелись проемы без стекол, кое-где прикрытые изнутри веерообразными жалюзи из тонких розоватых полосок. А вот домики были действительно «пряничные», потому что каменные стены были покрыты толстым слоем блестящей глазури. Я подошел к ближайшему дому и потрогал стену рукой. Стена была абсолютно, неправдоподобно гладкой. Я пригляделся: в глубине твердой полупрозрачной субстанции можно было разглядеть поверхность ракушечника, из которого был построен дом, но взгляд, казалось, тонул в бездонном колодце и голова начинала кружиться. Я с трудом отвел глаза и через секунду понял, в чем дело. Когда-то подобное ощущение я испытал в одном из музеев Парижа на экспозиции старинной мебели, то ли XVIII, то ли XIX века. Там был выставлен стол с лакированной поверхностью, которую я с тем же успехом пытался рассмотреть. Экскурсовод пояснил, что эффекта «бездонной глубины» добивались, нанося на мебель большое количество тонких слоев прозрачного лака. Чем больше слоев – тем сильнее эффект. Учитывая, что слои лака необходимо было хорошо высушивать, а жизнь человеческая в те времена была весьма коротка, часто мастер завершал работу, начатую еще его отцом, а то и дедом. Не думаю, что на Корнезо кто-то специально стремился добиться иллюзии глубины при разглядывании стен домов. Это был просто побочный результат применения технологии, обеспечивающей долговечность строений, о которой я читал в одном из отчетов. На стены наносился защитный лак, и не так уж часто, может, раз в десять лет, может – гораздо реже. Но поселению-то уже десятки тысяч лет… Впрочем, встречались участки стен и с небольшим количеством слоев лака. Это были барельефы, мозаики и фрески, украшавшие каждый дом. Все изображения и орнаменты были связаны с морскими мотивами. Причудливые силуэты рыб, морских животных и растений, то ли реальных, то ли фантастических, переплетались в удивительных узорах росписей и мозаик, выступали рельефами из поверхностей стен и колонн… Колонны, на которые опирались галереи, крыши веранд и террас, были и старыми, с толстым слоем лака, и более поздними, поставленными, скорее, просто для украшения. Эти колонны отличались изысканностью форм, богатством резьбы и инкрустаций. Почти без лака было и большинство скульптур, небольших фигур, вырезанных из камня, дерева и кости, которые стояли в нишах, на ступенях и просто на полу террас. И архитектурные элементы, и все декоративные детали были выполнены в сдержанных теплых тонах, без ярких пятен и резких акцентов, и гармонично между собой сочетались. Каждый дом был законченным произведением искусства. Конечно, я видел дома аборигенов во многих фильмах, но наяву это выглядело совсем иначе и производило гораздо более сильное впечатление… Культура Земли всегда поражала меня своим разнообразием, и раньше я полагал, что многочисленные племена и народы нашей планеты создали все мыслимые и немыслимые художественные стили, воплотили в материале все возможные и невозможные формы, перепробовали любые сочетания линий, цветов и объемов… Но нет. Здесь, на Корнезо, все было чуть-чуть иным… Непривычные пропорции… Взгляд с какой-то неожиданной стороны… Ощущение другой логики в выборе и расположении деталей… Все это не бросалось в глаза, но чем дольше я вглядывался, тем очевиднее становилась эта чужеродность. Я медленно переходил от дома к дому, восхищаясь совершенством линий и форм. Иногда взор мой проникал в оконные проемы, и внутри жилищ я замечал предметы быта, статуэтки, резную и плетеную мебель, и все это отмечено было той же печатью безупречного вкуса и неуловимой чуждости. Я бродил по городу, словно по музею под открытым небом, уже больше часа, когда заметил, что восторг мой начал угасать. Сначала я решил, что просто устал. Однако я по-прежнему был полон сил: сказывались пониженная гравитация и избыток кислорода в воздухе. Я попытался проанализировать свои впечатления и понял, что меня утомило однообразие, что я давно уже не вижу ничего принципиально нового. Конечно, рисунки и барельефы на домах отличались, но в то же время все они были какие-то одинаковые, похожие один на другой, как куплеты одной песни. Бесконечные повторения рыб, водорослей, морских животных, завитков волн и водной ряби. Это было очень красиво, но не более того. Все-таки мы на Земле привыкли получать от искусства нечто большее. Я припомнил, что в первые дни на «Маджипуре» читал отчет, посвященный культуре Корнезо. Тогда меня весьма занимали проблемы особенностей биосферы планеты, и тот отчет я просмотрел только мельком. Но кое-что, на чем я останавливал взгляд, запомнилось мне дословно. Вот что там было написано: «В настоящее время изобразительное искусство Корнезо представлено исключительно декоративно-прикладными формами, носящими сугубо утилитарный характер. Отточенность используемых техник, совершенство композиций и мастерство исполнения не могут компенсировать однообразие тем и сюжетов, характерное для всех без исключения обнаруженных образцов творчества корнезианцев. Собственно, тем и сюжетов в нашем понимании, в произведениях искусства Корнезо не наличествует. Ни одно графическое либо скульптурное изображение не отображает реальную ситуацию и не предполагает соответственно ее развития… …Тщательный анализ 129 873 предметов искусства не выявил ни наличия аллегорического смысла изображений, ни назидательного их характера, ни иного смыслового их содержания… …Ни один из объектов изображения, будь то морское животное, рыба, водоросль и т. п., не наделяется ни автором, ни общественным сознанием никакими антропоморфными чертами и свойствами и не является персонажем мифа, песни, сказки, басни либо иного художественного произведения… …Единственной целью создания любых предметов изобразительного искусства является устранение однообразия больших поверхностей и объемов внешних и внутренних интерьеров пространств обитания путем заполнения их более мелкими и сложными формами. Все виды изобразительного искусства не решают никаких задач, кроме чисто эстетических, обусловленных особенностями физиологии зрительного восприятия аборигенов и механизмов обработки изображений их мозгом…» Пожалуй, с этим мнением искусствоведов я был согласен. Когда созерцание внешнего вида жилищ аборигенов перестало занимать все мое внимание, я стал замечать и другие стороны жизни города. Действительно, городок был потрясающе чист. На Земле подобную чистоту и порядок можно встретить только в домах очень прилежных хозяек, имеющих возможность и желание ежедневно контролировать работу бытовой техники, вовремя корректировать программы домашнего центрального процессора, а то и наводить окончательный блеск лично. Улицы же земных и марсианских городов грязными назвать невозможно, но деятельность человека и погодные факторы оставляют свои следы, которые внимательный взгляд всегда может обнаружить. В космических поселениях, изолированных от окружающей среды, конечно, чище, но и там далеко не стерильно… Я подумал и пришел к выводу, что удивительный порядок в поселениях аборигенов связан с тем, что их жизнь, гораздо более спокойная и размеренная по сравнению с человеческой, дает им много свободного времени, которое, в общем-то, тратить не на что, кроме как на поддержание в идеальном состоянии мест своего обитания. Не надо забывать и то, что многие поколения аборигенов живут в одном и том же доме без переездов, без разрушений в результате катаклизмов и войн, без технического прогресса, в конце концов! Так что времени у них было предостаточно, чтобы устроиться продуманно и предельно рационально. Улицы городка оставались по-прежнему пустынны, и только раз, пересекая один из перекрестков, я увидел, как по параллельной улице прошли, направляясь от берега, человек десять мужчин. Они несли на плечах длинные шесты, к которым были привязаны большие полупрозрачные мешки с рыбой. В оконных проемах домов иногда мелькали силуэты женщин, занятых домашними делами. Дважды я заметил кого-то, работающего в саду. Наконец проходя мимо одного из домов, я увидел местного жителя вблизи: на залитой солнцем террасе спокойно стояла почти обнаженная женщина с отчетливо зеленой кожей. Она равнодушно скользнула по мне взглядом, не обнаружив ни смущения, ни интереса. Понятно, здесь все давно привыкли к присутствию землян, и очередной турист – совсем не повод прекращать «обед». …Для меня есть что-то завораживающе-притягательное в таких вот неторопливых прогулках по незнакомому городу, когда бездумно сворачиваешь с улицы на улицу, проходишь мимо домов, где люди живут своей, неведомой тебе жизнью, из которой взгляд выхватывает открывшуюся на миг картину, и ты пытаешься по единственному мелькнувшему кадру угадать или придумать эту чужую жизнь… И невозможно предсказать, что окажется за следующим поворотом, что увидишь ты в следующем окне… Но в этом тихом и однообразном инопланетном городке скоро мне стало довольно скучно. Мне начало казаться, что я уже точно знаю, что увижу на следующей улице, на стене следующего дома, в очередном саду, в очередном окне. И именно тогда, когда я решил, что пора заканчивать экскурсию и побыстрее спускаться к океану, я вдруг осознал, что в поле моего зрения постоянно попадают какие-то странные детали, вернее, детали очень знакомые, которых здесь просто не должно было быть. Например, в глубине одного из участков, во внутреннем дворике, я увидел мужчину, который развешивал на веревке, натянутой между двумя столбиками, какие-то толстые палки. Я быстро сообразил, что это он вешает сушиться на солнце ту самую волшебную рыбку аху. Но меня поразило, что на нем были точно такие же шорты, как и на мне! Я даже сначала подумал, что это не корнезианец, а кто-то из землян, может, этнограф, работающий с местным населением. Но нет, зеленоватый оттенок кожи ясно указывал на то, что это – корнезианец. Ладно, решил я, идентичность штанов мне просто почудилась. Потом в окне другого дома я разглядел на этажерке стопку пластин, которые не могли быть ничем иным, кроме как нашими земными книгами, а рядом – кофейник и чашку, тоже, похоже, земного происхождения. Я стал приглядываться внимательнее, и то тут, то там мой взгляд наталкивался на очень знакомые мне предметы. Апофеозом стал замеченный мной в одном из домов большой холодильник фирмы RVS, уж его-то ни с чем спутать просто невозможно! Я решил, что мое переполненное новыми впечатлениями подсознание опять выкидывает непонятные фортели и мне пора быстренько возвращаться в свой номер и хорошенько отдохнуть… Но тут, к счастью, все стало на свои места. Гуляя по городу, я обратил внимание на тишину, не возможную ни в одном земном поселении. Конечно, до моего слуха изредка доносились обрывки разговоров и какие-то звуки из домов, мимо которых я проходил, но ничто больше тишину не нарушало. И вдруг я услышал музыку, совершенно земную мелодию, хорошо известный мне саундтрэк сериала «Марсианский полицейский». Я поспешил к источнику звуков и, набравшись наглости, не скрываясь, заглянул в окно, из которого неслась мелодия. На стене комнаты висел пленочный монитор, и два местных подростка смотрели очередную серию нашего боевика! Уф, слава богу, мне ничего не казалось, я не сошел с ума! Мне следовало самому догадаться, что город на Лалуэ давно уже не является обычным селением аборигенов. К нему не применимы все те правила устройства местной жизни, о которых я читал в отчетах. Конечно, корнезианцы могли декларировать отказ от межпланетной торговли в широких масштабах, от заимствования технологий, от изменения образа жизни. Они могли упорно держаться за тысячелетние традиции, могли делать вид, что не понимают, ЧТО пытаются объяснить им пришельцы, могли закрывать глаза и затыкать уши… Но взаимопроникновение культур – объективно существующий процесс, явление природы! Как бы ни был ограничен или контролируем контакт культур на макроуровне, на микроуровне этот контакт, как процесс диффузии, полностью проконтролировать невозможно. Земляне везут с Корнезо сувениры и изделия ремесел. Должны же и корнезианцы получать что-то взамен! И не в наших интересах расплачиваться с ними подобием стеклянных бус! Они должны получать от нас то, что будет потихоньку расшатывать их патриархальный уклад жизни, будет готовить их сознание к неизбежным переменам… Несомненно, это была продуманная политика Земли. Город на Лалуэ был испытательным полигоном для наших этнологов и социологов. И я только что убедился, что их методы «ползучей экспансии» дают прекрасный результат. Могут, могут корнезианцы изменять своим традициям! По крайней мере, у них хватает ума, чтобы обеспечить себе больше комфорта и развлечении. Внешне этот город не так уж сильно отличался от обычных поселений на Корнезо, разве что был больше других. Но внутренне он жил уже совсем другой жизнью, его населяли корнезианцы, которые каждый день использовали нашу технику, читали наши книги, смотрели наши фильмы. Надеюсь, и думали они уже немного иначе, чем все остальные аборигены. Это вселяло надежду, что скоро они будут готовы услышать и осознать правду о себе и своей судьбе! Конечно, этот городок – еще не показатель. Одно дело – жить двести лет в тесном контакте с землянами, и совсем другое – несколько раз в год посещать культурные мероприятия заезжих бригад земных артистов. Но почва для восприятия наших культурных и технических достижений весьма благоприятная на всей планете. Уж больно скучно живут аборигены!!! Думаю, что процесс идет на всех островах, просто гораздо медленней, чем здесь. Эх, если у нас было бы больше времени! Во всяком случае, Мелисса права: на концерты артистов Земли придут все, и стар и млад, все, у кого нет особых причин скрываться от общества. И обработать бактериями и газами практически все население планеты будет не такой уж сложной задачей, лишь бы реагентов хватило… Задумавшись, я потихоньку спускался с холмов. Я был уже невдалеке от прибрежной части города, когда желудок напомнил мне, что неплохо было бы слегка перекусить. Отвлекшись от размышлений на возвышенные культурно-социальные темы, я сообразил, что за два часа хождения по городу ни разу не заметил никаких строений, кроме жилых домов. В этом городе, как и в любом корнезианском селении, не было ни магазинов, ни кафе, ни ресторанов. Это, в общем-то, понятно: натуральное хозяйство с «морским» уклоном существенно облегченное частично растительным способом питания аборигенов. Но в отличие от любого города землян в этом городе не было вообще ничего, кроме жилых построек и садов. Но сколько можно на них смотреть? Здесь не было никаких достопримечательностей, не было ни музеев, ни исторических памятников, ни учреждений, ни производственных строений, ни развлекательных заведений, ни офисов, ни мастерских, ни складов, ни банков… И это – в самом крупном поселении планеты! На других островах все было точно таким же однообразным, только еще меньше, скромнее и «провинциальнее», если это слово можно применять к местной ситуации. Тут мне в голову пришла забавная мысль: похоже, что, помимо самой планеты с ее климатическими особенностями и искусственной биосферой, единственной достопримечательностью на всей Корнезо является земной курорт! Правда, земляне еще никогда не посещали Анайри. Мало ли, что с воздуха он выглядит как любой другой остров. Может, все самое интересное на планете находится именно там, например, тайные подземные хранилища, лабиринты, древние лаборатории… Мы-то построили здесь, на Лалуэ, целый подземный город, и никто из аборигенов об этом и не подозревает… Желудок настойчиво напоминал о себе, но мне не хотелось еще возвращаться на территорию курорта. Что делать? Я подумал, что уж в порту-то обязательно должно быть какое-нибудь едательное заведение, и ускорил шаги, чтобы поскорее проверить эту идею. Надо сказать, что открывшуюся моему взгляду пристань портом назвать можно было с большой натяжкой. Много рыбацких лодок и десятка полтора судов побольше, предназначенных для перевозки пассажиров, и все. Никаких административных строений, никаких складов и пакгаузов. Это понятно: на Корнезо торговли нет, ведь на каждом острове производится все то же самое, что и на других. В масштабах планеты нет никакого разделения труда, никакого обмена продуктами. Само понятие «товар» на Корнезо еще – или уже давно – отсутствует. Соответственно нет и денег. Конечно, жители селений часто объединяют свои усилия для каких-то работ: для ловли рыбы, добычи металлов из морских животных и растений, получения материалов типа пластмасс… Но все работники прекрасно друг друга знают, так что задача разделения продукта общественного труда тоже никаких денег не требует. Нет, я был неправ! В поселениях аборигенов все-таки имелись не только жилые дома. На дальнем берегу залива я разглядел что-то вроде сараев и загородок, уходящих в океан. Конечно же, это общественные строения для проведения необходимых технологических процессов кустарного производства. А на улице, идущей вдоль берега между этими постройками и пристанью, располагался длинный ряд общественных жилищ, местный аналог гостиниц. Такие общественные жилища имелись на каждом острове, поскольку аборигены часто плавали в гости на удаленные острова. Основными обитателями гостиниц были молодые люди, осуществляющие «поэнто», традиционную миграцию молодежи, целью которой являлся обмен генетическим материалом в масштабах всей планеты, предотвращающий вырождение и без того весьма однородного населения. Эта традиция приводила также к тому, что у каждого корнезианца имелись родственники, ближние и дальние, живущие на островах, разбросанных по всей планете, и повод для путешествий всегда имелся. Я стоял на высокой набережной. Пожалуй, по местным меркам жизнь здесь била ключом. Вдоль гостиниц прогуливались и собирались группами десятки корнезианцев, дети всех возрастов играли в свои непонятные взрослым игры. Многие с интересом наблюдали, как очередной пассажирский корабль готовится подойти к пристани. Уже были спущены почти все паруса, окрашенные в радостные желто-красно-оранжевые тона… Аватры, «морские кони»,- животные, тянущие за собой судно,- уже были выпущены из упряжи, которая почти вся была уже поднята на носовую часть Палубы… Уже выдвинуты были из отверстий в бортах длинные весла, которыми пользовались лишь при швартовке или в аварийных ситуациях… Для меня эта картина была не новой, я несколько раз наблюдал подобное зрелище в видеоматериалах и прекрасно знал, что местные мореходы, которым решительно некуда торопиться, пристанут к берегу не раньше чем минут через тридцать-сорок. А желудок мой тоскливо напоминал мне о своем существовании. Я огляделся и легко обнаружил место, где мог перекусить: в паре сотен метров правее, прямо на набережной стояло вполне земное невысокое здание с яркой вывеской «Кафе ВОЛНА». Я устремился туда, и гостеприимно распахнувшаяся в стеклянной стене дверь выпустила мне навстречу струю прохлады с запахами кофе и жареной курицы. Большое помещение, состоявшее из двух одинаковых залов, соединенных широким проемом в стене, было совершенно безлюдным и после яркого солнца казалось сумрачным. Только над стойкой мигали разноцветные огоньки. Я подошел туда. – Сэр, что будете брать? – спросила меня милая девушка-официантка. – Здесь так вкусно пахнет курицей! Давайте порцию цыпленка, лимонад и кофе. А что-нибудь из местной пищи у вас есть? – Вот меню. Рекомендую, если вы на Корнезо первый день, взять ассорти из овощей и фруктов, всего понемногу. Попробуете и решите, что вам нравится. У некоторых плодов вкус очень своеобразный, но из этого набора ничто не повредит вашему здоровью. Я отнес поднос с едой на столик в углу и с удовольствием поел. Из местных плодов мне понравились маленькие перламутровые «дыньки» с сочной сладкой мякотью и двумя косточками внутри и длинные тонкие почти черные палочки, напоминающие по вкусу помидоры. Неплохи были и крупные зеленые хрусткие плоды, но пахли они как духи «Донна Карла», которые очень любила Луиза. Остальные овощи-фрукты тоже имели отчетливые парфюмерные запахи. Это было не то чтобы неприятно, но и аппетита как-то не вызывало. Я хотел взять еще «дынек» и черных палочек, но официантки на месте не оказалось. Я прошел в другой зал, являвшийся точной копией первого. Там за стойкой стояла очень симпатичная молодая корнезианка. Увидев меня, она попятилась, выставила руки ладонями вперед и проговорила с запинкой: – Нет, сэр, нет! Не сюда! Я не ожидал подобной реакции и хотел уже сказать, что мне надо только взять фрукты, как обнаружил, что не надел переводчик-вокализатор, и немного растерялся. Тем временем девушка достала из-под стойки плакатик на металлической подставке и поставила его передо мной. Там было написано: «ЗЕМЛЯНЕ ОБСЛУЖИВАЮТСЯ В ДРУГОМ ЗАЛЕ». Я был удивлен. Что за странное разделение? Тут я припомнил, что встречавшие нас на посадочном поле аборигены держались обособленно и в глайдеры садились отдельно. Черт, Георг не случайно посмеивался, когда забрал у меня отчет со словами: «Сам разберешься!» В чем же дело? Может, в своеобразных, запахах? Действительно, в этом зале пахло чем-то затхлым. В витрине лежала аха и еще какие-то местные продукты, стояли кувшины с соце. Запах, видимо, шел от них. Тем временем девушка выставила передо мной следующий плакатик: «НЕМЕДЛЕННО ВЕРНИТЕСЬ В ЗАЛ ОБСЛУЖИВАНИЯ ЗЕМЛЯН!» В зеркале за ее спиной я разглядел, что под стойкой стояло не меньше десятка таких плакатиков и все они были помечены колечками разных цветов, нанизанными на металлические подставки. Первый плакатик имел белое колечко, этот – желтое. На других плакатиках колечки были возрастающей интенсивности цветов. Жаль, я не видел, что на них было написано. Несмотря на неприятные запахи, я хотел все-таки как-то объясниться и получить свои фрукты, но тут с улицы в зал вошли четверо корнезианцев. Они не могли разглядеть меня в полумраке и смело подошли к стойке. Девушка издала предостерегающие звуки, но было уже поздно. Один из них задел меня локтем, коснувшись моей обнаженной руки. Он сразу отпрянул, но я отскочил еще шустрее. Меня обожгло, как крапивой, и от неожиданности я вскрикнул. Я потер обожженное место ладонью другой руки, но стало только хуже. Теперь жгло и ладонь, и жжение усиливалось с каждой секундой. Ешкин кот! Так вот в чем дело! В одном из отчетов по биохимии было что-то такое о химическом составе выделений кожи и слизистых оболочек аборигенов и о влаге, которая является катализатором реакций этих веществ с некоторыми жирами и белками… Но читал я этот отчет, обращая внимание совсем на другое! Корнезианец, задевший меня, реагировал на телесный контакт гораздо спокойнее, чем я. Он по-корнезиански рассыпался в извинениях, а девушка громко звала официантку из зала для землян: «Зоя! Зоя!» Зоя куда-то запропастилась. Я прекрасно знал, что при химическом ожоге кислотой или щелочью их надо смывать водой. Но какое вещество обожгло меня? И как быть, если вода является катализатором? Наконец появилась Зоя, неся коробку с красным крестом на крышке. – Сэр, идите сюда! Садитесь, я сейчас вас обработаю! Рука, да? Пока она промывала мне руки какой-то желтой жидкостью, а потом забрызгивала обожженные места спреем, она приговаривала себе под нос: – Что за люди! Всем раздают памятки по поведению, аптечки первой помощи, всех подробно инструктируют перед высадкой, так нет! В каждом заезде находятся любители все проверить лично, да еще и аптечки с собой не носят! А ведь отчетливо сказано: избегать физического контакта!!! Очевидно, подобные ситуации происходили каждый заезд, и если уж высокопрофессиональные работники – а других на Райском Местечке и быть не могло – теряли терпение… Я стыдливо молчал. Да и что я мог сказать? Что меня никто не инструктировал или что Георг решил пошутить и забрал отчет?… Единственное, что меня утешало, так это то, что теперь я точно знал, что отношения землян и корнезианцев могут быть исключительно платоническими. Не в скафандрах же предаваться любви! – Через час пленку засохшего спрея можете снять, сэр,- сказала Зоя, закончив обрабатывать мои руки,- и избегайте подобного в дальнейшем. Помните, вы не на Земле! Я поблагодарил ее и спросил: – А когда я сниму пленку, мыть эти места можно? – Конечно. Не бойтесь, через нас никаких следов не останется. Вам повезло, что это произошло здесь. Если бы вы не получили помощь вовремя, вы бы неделю лечились, а не отдыхали! Я поспешил покинуть кафе. Ну, Георг, погоди! Через минуту я нашел в себе мужество, признать, что в немалой степени виноват и я сам. И без того отчета, что забрал Георг, у меня было на самом деле достаточно информации, чтобы сделать все необходимые выводы. Потенциал-то я Потенциал, но, видно, не так еще здорово у меня пока с умственными способностями… Что ж, сегодняшняя неприятность будет мне уроком. И я должен извлечь из этого урока максимум возможного. Ежели я не способен учиться на чужом опыте, буду учиться на собственных ошибках. Собственно, что мне мешало понять, что к чему? Когда я читал отчет по биохимии, у меня еще не созрел вопрос о причинах отсутствия сексуальных отношений между представителями наших видов. Но когда этот вопрос возник, я не сумел – или поленился? – самостоятельно проанализировать все имеющиеся у меня данные, желая получить готовый ответ у Георга, хотя ответ фактически уже имелся в моей памяти, хотя и не в чистом виде. Надо было только сложить – ну, пусть не два и два, а, скажем, семь и шестнадцать… Да, сама по себе вторая структура мозга – это только возможность. Что толку в возросших объемах памяти? Надо еще научиться этой памятью пользоваться… Что говорила Мелисса, когда рассказывала мне о проблемах развития мозга корнезианцев? «Связи в мозгу возникают в процессе решения задач…» Чтобы стать селфером, Потенциал должен жить, до предела напрягая свой мозг, вот что пыталась объяснить мне Мелисса! Само слово «селферы» образовалось из известного выражения «self made men». Я столько раз за последнее время слышал: «Селфером никого нельзя сделать, селфером можно только стать!» И теперь я начинаю это осознавать. Ну и как же Мелисса может помочь мне стать селфером? Да, только обеспечивая ситуации, в которых мне придется без посторонней помощи разрешать самые разнообразные проблемы! Похоже, ближайшую сотню-другую лет спокойной жизни мне не видать… Пока я так размышлял, ноги вынесли меня на стоянку глайдеров неподалеку от кафе. Я сел в глайдер и по дороге, огибающей город, поднялся на холмы, повернул к курортной зоне и вскоре был уже на той стоянке, откуда часа четыре назад отравился знакомиться с жизнью аборигенов. До ужина у посла оставалось еще больше двух часов. Я неторопливо прошелся по парку и наконец поднялся себе. В номере я был приятно удивлен тем, что все мои вещи оказались убраны в шкафы. В прихожей же я обнаружил на самом видном месте в красивой рамочке на стене инструкцию по поведению на территориях вне курортной зоны и правила общения с местным населением. Под рамочкой в застекленной полочке лежали штук двадцать аптечек первой помощи, о которых говорилось в инструкции. Не понимаю, как я все это не заметил утром?! Тем временем мне уже можно было снимать пленки спрея. От химических ожогов действительно не осталось и следа. Я принял душ и облачился в форму. Встав перед зеркалом, я стал примеривать, какие мне надеть награды. Кроме ордена «Пурпурной Звезды» в специальном отделении моего, кофра хранилось еще порядочное количество разных знаков и значков, три медали и орден «Золотой Звездолет». Этот орден я получил за спасение «Королевы Марии» в системе голубого гиганта, когда забарахлил двигатель Вульфа, а медали – за аналогичные технические «подвиги», но в ситуациях, когда не было непосредственной опасности для жизни людей. Ордена и медали я, конечно, надел. Д вот десяток значков, среди которых были знаки «Лучший транспортник года», «За успехи в патрулировании Дальнего Космоса», «Строитель Форпоста» (полученный за три года каторги в системе Край Света), и даже такой экзотический значок, как «За спасение на водах», я долго примеривал и раздумывал, стрит ли их надевать. Но поскольку Мелисса сказала «Все регалии!», я решил надеть все. Иконостас получился внушительный. Думаю, подобной выставкой мог похвастаться далеко не каждый ветеран, уходящий на заслуженный отдых. Я набрал на коммуникаторе код Мелиссы. – Алекс? Ты готов? Не жди меня, поднимайся на двадцать первый уровень центрального здания, там апартаменты посла и Малый Зал Приемов. Я скоро буду. Я дошел до центрального холла и на лифте поднялся на двадцать первый этаж. Двери лифтов открывались на просторную площадку, откуда широкий проход вел, очевидно, в Малый Зал Приемов. Ну, если это был МАЛЫЙ Зал… Интересно, каков же здесь БОЛЬШОЙ? Видно, архитекторы имели цель поразить воображение аборигенов. Не знаю, как аборигены, а я был весьма впечатлен. Я вступил под высокие своды и огляделся. Стена напротив входа в зал имела сплошные прозрачные двери в три человеческих роста, распахнутые на обширную веранду, на которой росли кусты, цветы в вазонах и даже небольшие деревья. С веранды открывался величественный вид на океан с несколькими островами на горизонте. Клонящееся к закату солнце окрашивало картину в фантастические цвета, от фиолетового до зеленого, со всеми оттенками красного. Вдоль стены слева от входа тянулся ряд мраморных колонн, за которыми просматривались эркеры и ниши с диванами, креслами и столиками. В правой части зала имелась сцена, перед которой свободно были расставлены несколько десятков кресел. По залу прогуливались и стояли группками человек тридцать землян и десятка два корнезианцев, держащихся обособленной группой. Теперь-то я понимал почему! Я прошелся по залу. Вскоре я обнаружил, что из зала приемов есть проход в помещение аналогичных размеров, являющееся «толовой. Одна из стен столовой также выходила на веранду, а в боковой стене имелся камин. В этот камин легко мог въехать грузовой глайдер, а сейчас там тлели – понятно, что не для тепла, а для уюта,- два толстых ствола каких-то местных деревьев, выделяющих при сгорании приятный свежий аромат. Такой вот местный аналог ароматических палочек… Столы были уже накрыты, и закатные лучи искрились в хрустале, ложились теплыми бликами на белоснежные скатерти… Я вернулся в первый зал и начал высматривать знакомых. Я увидел Георга, который стоял у одной из колонн, беседуя с кем-то из офицеров, и хотел уже подойти к нему, но тут по залу словно пробежала какая-то волна. Все повернулись ко входу, и с десяток мужчин из разных концов зала устремились в ту сторону. Я обернулся. В проеме стояла Мелисса, то есть Надя. Сердце мое остановилось и пропустило несколько ударов. Даже если бы я и не был Потенциалом, я никогда не смог бы забыть ее появление. Я до мельчайших подробностей помню, как она выглядела в тот вечер. На ней было платье из угольно-черного шелка гурчи, паука с Саракосты, с вплетенными кое-где маленькими черными же перышками. Платье было асимметричным, оно открывало руки, одно плечо и почти всю спину, а легкая юбка, достающая до пола, с одного бока распахивалась выше колена. Длинное черное перо было воткнуто в волосы, высоко поднятые над обнаженным плечом и струящиеся золотым водопадом на другое. На Наде не было никаких украшений, потому что драгоценностью было само ее совершенное тело, жемчужно сияющее в черной оправе. Гордо посаженная голова с нежным подбородком, бледно-розовые губы, тень от ресниц на щеках… Можно подробно описывать все детали, но не найдется слов, чтобы передать ощущение какого-то непостижимого совершенства ее облика… В зале было несколько женщин, и земных, и местных, но вся их красота, их роскошные туалеты и сверкающие каменья мгновенно поблекли с появлением Нади. Только Маргарет Вильсон, жгучая брюнетка южного типа, высокая, с пышными формами, выделялась еще своей индивидуальностью. Группа мужчин окружила Надю. Она что-то отвечала им с приветливой улыбкой, но взгляд ее блуждал по залу. И вот она увидела меня. Серые глаза засияли, и она, не закончив фразу, шагнула в мою сторону. На подгибающихся ногах я пошел ей навстречу. Потом я не раз прокручивал эту сцену, снятую камерами наблюдения. Черт побери! Эта сцена была бы центральной в любой мелодраме! Мы плыли, как сомнамбулы, через весь зал, протянув руки друг к другу, не замечая ничего вокруг. Все, не отрываясь, наблюдали за нами. Когда мы встретились и я взял ее руки в свои и прижал к губам, из груди поклонников Нади вырвался вздох бесконечного разочарования. Собственно, на этом спектакль с «охмурением» можно было бы и завершить, поскольку всем все было предельно ясно. Но мы честно играли весь вечер. И один Господь знает, чего мне стоила эта игра! Я старался все время помнить, что влюбленные взгляды Нади – всего лишь иллюзия, что закончится вечер, и Мелисса снимет маску Нади, и вместе с Надей исчезнет ее «любовь» ко мне. Однако Мелисса была гениальной актрисой, и в какие-то мгновения казалось, что она – Надя ли, Мелисса ли -совершенно искренна в выражении своих чувств. Но это только добавляло горечи в мое сердце. Когда я согласился исполнить для Мелиссы роль счастливого поклонника, я не думал, что это будет так больно. К счастью, мои страдания внешне, видимо, никак не проявлялись, и я успешно изображал с трудом сдерживаемую пылкость и восторг находящей ответ влюбленности. Хотя Надя пару раз тихонько спросила, хорошо ли я чувствую себя. Я уверил ее, что все в полном порядке. За ужином я немного успокоился. Мы с Надей были приглашены за стол посла, где находились среди людей, отлично понимающих, что к чему, так что мы могли просто поесть в приятной обстановке. Однако после ужина Надя решила прояснить характер наших с ней отношений даже самым непонятливым и срежиссировала еще одну сцену «из жизни влюбленных». Она увлекла меня в эркер, и все заинтересованные лица могли с полным удовольствием наблюдать нашу нежную беседу. Мы стояли, почти обнявшись, я нашептывал Наде что-то на ушко, а она, положив ладони мне на грудь, радостно внимала моим словам… Мелиссе бы дамские сериалы снимать! На самом деле Надя, проведя рукой по моим орденам и прочим наградам, спросила, за что это я получил такой экзотический значок, тронув знак «За спасение на водах». Я обрадовался, что нашлась нейтральная тема для разговора, и рассказал в подробностях историю, случившуюся в Алупке, когда мне было всего четырнадцать лет. Тогда мне довелось спасти мальчишку, впервые попавшего на море. Спасатели, не заметившие, что ребенок оказался в опасной ситуации, конечно, были виноваты. Но как всегда имело место совпадение многих случайностей, да и я совершенно случайно увидел, как мальчик оказался в воде, и сильное течение, обычное после ливня, прошедшего в горах, унесло его далеко от берега. Я не считал, что совершил нечто особенное, но мне объяснили, что ребенок мог утонуть и пробыть под водой десятки минут, пока бы его нашли и подняли на поверхность, и никакая Р-камера не могла бы уже ему помочь, ведь мозг умирает довольно быстро… Так что тогда мне торжественно вручили этот значок, который стал моей первой наградой. – Надо же,- прошептала Надя,- а я думала, что все знаю о твоем детстве. А оказывается, ты уже тогда был героем! От этих ее слов меня бросило в жар, а потом я осознал смысл первой фразы, произнесенной Надей, и сердце мое сжалось. Надя – Мелисса – невольно расставила все по своим местам. Я – всего лишь Потенциал, а она – мой Ведущий. Когда я родился, она уже полторы тысячи лет была селфером. Так что же я себе вообразил? О чем размечтался? То, что я обнимаю ее, вдыхаю запах ее волос, упиваюсь ее улыбкой, совсем ничего не значит. Это только моя работа, на которую я так опрометчиво согласился. И еще был безумно рад… Хорошо, что в это время я стоял, склонившись, почти уткнувшись носом в пышную Надину прическу и никто не видел моего лица. Боюсь, что иначе наша легенда рассыпалась бы в прах. Надя, ласково смеясь, что-то говорила мне, но я не понимал, что именно. К счастью, в этот момент всех присутствующих пригласили занять места перед сценой. Я героическим усилием воли сделал счастливое лицо и повернулся к залу. Надя с тревогой заглянула мне в глаза,- Мелисса же эмпат,- но я улыбнулся как можно лучезарнее и повел ее к сцене, тихонько шепнув: – Кольнуло в боку, ничего страшного. Во время концерта я постарался избавиться от печальных мыслей, и музыка немало этому способствовала. Маргарет исполняла оперные арии и романсы, наполненные такими страстями, что по сравнению с ними мои переживания представились мне совершенно ничтожными, и Я был благодарен высокому искусству, расставившему все на свои места. И действительно, чего я страдаю? Мелисса рядом, я люблю ее, все будет хорошо… А Маргарет была великолепна. В восторге были не только земляне, но и корнезианцы: судя по всему, она исполнила все исключительно чисто даже для слуха аборигенов. Ну а музыка наша – вещь великая. Ничего Подобного у самих корнезианцев нет, по крайней мере, в настоящее время. На вечере присутствовал и гоэ острова Лалуэ. Он сидел в окружении своих четверых «телохранителей» и весь концерт потягивал сирогэ, не подозревая, что этот напиток ему уже не нужен. Когда концерт Закончился, гоэ в краткой речи выразил свое восхищение и преподнес Маргарет букет невероятной красоты. Гоэ мне показался очень приятным человеком. Если бы я не знал, что он – корнезианец, то принял бы его за специалиста из среды ученых. Прекрасные манеры, безукоризненное владение земным языком, умное, аристократическое лицо. Наш посол, Иван Вильсон, выглядел рядом с ним несколько, я бы сказал, простовато. И я подумал, что не известно еще, кто окажется «старшим братом» в союзе наших рас, когда мы поможем корнезианцам избавиться от порочного наследия предков и мозг их сможет развиваться естественно и свободно. После концерта гости не спешили расходиться. В столовой работал бар с напитками и десертом, и многие вышли на террасу подышать свежим морским воздухом, выпить бокал-другой, поболтать и полюбоваться звездами. Мы с Надей тоже вышли на террасу и нашли под одним из деревьев уединенный столик с креслами. Народ проявил деликатность, и никто с разговорами к нам не подходил. Лишь временами я ловил на себе завистливые взгляды менее удачливых поклонников Нади. Неожиданно я заметил Фрэнка Силкина, который явно кого-то искал. Я подумал, что он ищет Мелиссу, и окликнул его, И оказался прав. Мы пригласили его присесть за наш столик. Мне показалось, несмотря на безмятежное выражение его лица, что у него – неприятное известие для Мелиссы. Фрэнк, видимо, еще не очень хорошо понимал, о чем можно говорить в моем присутствии, и я решил не мешать их разговору. – Надя, не принести ли нам всем десерт? – Да, я с удовольствием выпью газированного лимонада. – Кислородного или углекислого? – Пожалуй, углекислого. И мороженого! Пломбир, ванильное и абрикосовое! – Сэр, а что принести вам? – Спасибо, Алекс. Я тут пристрастился к местным десертам. Советую и вам попробовать, должно понравиться. Принесите мне, пожалуйста, крэбби с малоуком и кислородную газировку с малиновым сиропом, буду вам признателен! Я, не спеша, отправился за десертом. У бара народа уже не было. Сначала я подошел к корнезианской стороне стойки и попросил «крэбби с малоуком». За стойкой работал официант-землянин, который, подав мне глубокую прозрачную вазочку с зеленоватым желе, покрытым густой белой пеной, охотно удовлетворил мое любопытство, сообщив, что крэбби готовится из местных фруктов, а малоук – из водорослей. – Сэр,- сказал он мне, понизив голос,- вам наверняка захочется потом взять и вторую порцию, но я вам не советую… Это очень вкусно, но ваш желудок… У вас может быть беспокойная ночь… – Благодарю за предупреждение, но это блюдо я беру для господина Силкина. – О, тогда все в порядке! Господин атташе знает, что делает! Потом я перешел к земной стороне бара и заполнил гравиподнос бутылками с газировкой, бокалами и вазочками с мороженым. Когда я подвел поднос к столику, Фрэнк с Мелиссой серьезные разговоры уже закончили и обсуждали программу концерта мадам Вильсон. Мелисса считала, что сегодня следовало исполнять меньше трагических произведений, а Фрэнк настаивал, что именно трагедийных переживаний корнезианцам и не хватает. То, что нам представляется кошмаром в их жизни, для аборигенов – традиционная неизбежность, утверждал Силкин. А вот наши трагедии, особенно исторические, вызывают у них особый интерес, у них-то ничего подобного нет… Прибытие подноса с десертом Мелисса и Фрэнк восприняли с энтузиазмом. Я-то пару бокалов газировки выпил еще у бара… Когда с десертом было покончено, Фрэнк попрощался с нами. Мы посидели за столиком еще несколько минут и тоже направились к выходу. В лифте вместе с нами спускались еще несколько человек. Все старательно отводили от нас с Надей глаза, демонстрируя полное отсутствие любопытства. Но когда мы вышли на третьем этаже и двинулись по коридору, я просто физически почувствовал взгляды, сверлящие мою спину. Что ж, публику мы не разочаровали: я обнял Надю за плечи, а она меня – за талию. Ходить обнявшись – особое искусство, но Надя превосходно им владела. Мы удалились по коридору, тесно прижавшись друг к другу, и развитие событий в ближайшие часы нашей жизни ни у кого не вызывало сомнений. Двери лифта закрылись, и Мелисса вздохнула с облегчением. Когда мы добрались до коридора, куда выходили двери наших номеров, я снял руку с плеча Мелиссы. – Мэм, благодарю вас! Мне практически не пришлось выполнять ничего особенного, вы – превосходная актриса! – Да… Актриса… Мелисса сказала это с каким-то странным выражением, глядя в пол. Потом она вздохнула, подняла голову и посмотрела мне в лицо. Глаза ее были серьезны. – Алекс, Фрэнк сообщил мне о первых жертвах «рыбной войны». Сегодня в стычке двух рыбацких артелей за косяк ахи погибли четыре корнезианца с одной стороны и один – с другой и еще одиннадцать ранены. По возвращении на берег двух рыбаков одной из артелей доставили замотанными в сети к гоэ острова, и больше их никто не видел. Я прекрасно понимал, что это означает. – У нас, пока не улетит «Маджипур», связаны руки. Алекс, три дня ты свободен, отдыхай. А потом, на карнавале, мы должны будем показаться вместе. Утром перед карнавалом я с тобой свяжусь. Пока. Спокойной ночи. – Спокойной ночи, Мелисса. И мы разошлись по своим апартаментам. Я думал, что не смогу уснуть, но, едва добравшись до дивана, провалился в сон без сновидений. Видно, мое сознание, переполненное впечатлениями и переживаниями этого долгого дня, решило, что «утро вечера мудренее». И действительно, утром я уже не мог понять, что это я так страдал вчера вечером, вместо того чтобы наслаждаться каждой минутой, проведенной рядом с Мелиссой? Впредь, решил я, не стоит портить себе то время, которое Мелисса сможет мне уделять. Наоборот, надо радоваться каждому мгновению, проведенному в ее обществе, подаренному мне судьбой. А пострадать мне хватит времени, когда Мелиссы не будет рядом. Да и вообще, есть ли причины для страдания? У нас впереди – вся жизнь, возможно, жизнь очень-очень долгая. И кто знает, что в этой жизни может случиться? Случилось же со мной уже одно чудо! Может, это чудо – не единственное?! Конечно, здравый смысл и жизненный опыт подсказывали мне, что приходу чудес надо активно способствовать. Что ж, я буду стараться! Определившись таким образом со своим отношением к жизни, я решил использовать свободные дни для отдыха и улучшения своей физической формы. В конце концов, Мелисса – женщина, и внешний вид для нее должен кое-что значить. Я помнил, как ей понравился мой степной загар! Я взял на стоянке небольшой флаер, загрузил в него легкую палатку, фризер с едой, фрукты и воду. Поднявшись в воздух, я неторопливо полетел вдоль береговой линии и километрах в пяти от курортной зоны обнаружил маленькую бухточку, уютную и тихую. Я посадил флаер и через двадцать минут уже блаженствовал, сидя в надувном кресле посреди крошечного лагеря, разбитого мной прямо на естественном пляже, там, где песок уступал место мелким камешкам и редкой траве. Близкие деревья давали не очень густую тень и добавляли ароматы цветов в солоноватый океанский ветерок. Что может быть лучше для отдыха? Тишина и покой. Никаких туристов, никаких аборигенов. Все три дня я загорал и плавал. Иногда я надевал дыхательную маску и плавал над прибрежным дном, знакомясь с обитателями корнезианских вод, а иногда уплывал далеко в океан, спокойный и чистый. Конечно, я брал с собой на всякий случай кортик и маленькое подводное ружье, но ни разу у меня не было повода ими воспользоваться. Морская фауна Корнезо была совершенно индифферентна по отношению к человекоподобным, и какие бы мутации у обитателей вод не происходили, эту сторону их природы они, похоже, пока не затронули. Эти дни вдали от людей были так похожи на мои беззаботные дни детских каникул в Крыму! Я думал, что такое уже никогда не может повториться… Но эти три дня на берегу океана были, по сути, каникулами между моими двумя жизнями. Одна жизнь – жизнь обычного человека – бесповоротно закончилась, а другая, которую я толком и вообразить себе пока не мог, практически еще и не началась. Я испытывал странное, давно забытое чувство свободы, свободы от обязательств перед кем бы то ни было. Я никому ничего не был должен, никто от меня ничего не ждал, никому в эти дни я не был нужен. У меня не было никаких планов, я делал, что хотел, и не знал, что мне захочется сделать через час, через минуту… Я забыл обо всех проблемах, и Космофлота, и Земли, и Корнезо, и о своих собственных… Когда поздним вечером третьего дня я вернулся в свой номер, мне показалось, что отсутствовал я, по крайней мере, месяц, и даже удивился, что все – на своих местах, никаких видимых изменений не произошло, все шло своим чередом. На следующий день, когда после завтрака в ближайшем ресторане я просматривал по Сети новости, звякнул коммуникатор, и я услышал голос Мелиссы: – Алекс, как отдохнул? – Спасибо, мэм, прекрасно! – Это хорошо. Сегодня нам предстоит участие в карнавале. Мероприятие начинается в шесть. Приходи в мой номер в начале пятого. Я хочу, чтобы ты был в определенном костюме. В твоем гардеробе должен быть голубой бархатный камзол с золотым шитьем, более темные брюки и такие же замшевые сапоги. Надеюсь, ты взял сюда эту одежду? – Кажется, да. Но не уверен. Надо посмотреть. Вы приготовили для меня столько костюмов, я взял с собой не все… – Алекс, если этот не обнаружишь, сообщи мне! Тогда я подумаю о другом варианте. Я уже понимал, что Мелисса мелочам уделяет не меньше внимания, чем проблемам глобальным, потому что и мелочи могут быть очень важны. И если она выбрала для меня определенный карнавальный наряд, значит у нее есть на то основания. Так что я немедленно приступил к инспекции содержимого платяных шкафов и довольно быстро обнаружил одежду, о которой говорила Мелисса. Часы до обеда я потратил на тщательный туалет, по завершении которого внимательно осмотрел себя в зеркале и остался весьма доволен своей внешностью. На моем теле не было ни капли лишнего жира, живот был подтянут, все мышцы имели красивый рельеф, кожу покрывал ровный золотой загар, а выгоревшие почти до белизны волосы имели длину больше, чем это принято в Космофлоте, и придавали некоторую романтичность моему довольно банальному облику. На загорелом лице глаза казались больше и ярче, чем были на самом деле. В три часа я пошел пообедать, стараясь не есть лишнего, потом облачился в приготовленный костюм и в четыре часа пятнадцать минут позвонил в номер Мелиссы. Дверь открылась, я вошел в гостиную и онемел, увидев Мелиссу. Конечно, я сразу понял, почему Мелисса выбрала для меня голубой наряд: мы должны были изображать принцессу Малину и принца Джея из знаменитой саги «Волшебники Домагара». Господи, да если бы Малина существовала на самом деле, она не могла бы быть прекраснее Мелиссы, не говоря уже об актрисе, которая в сериале играла роль принцессы! На Мелиссе было платье из того же тончайшего бархата, что и мой костюм. Плотно облегающий лиф, оставляющий обнаженными руки, плечи и спину, был того же сапфирового цвета, что и мои брюки, а широкая юбка, достающая почти до пола, была цвета моего камзола, и золотое шитье на летящем подоле юбки в точности повторяло рисунок шитья на камзоле. Но главной деталью наряда Мелиссы было сказочной красоты ожерелье. Темно-синие сапфиры, от мелких, размером с зерно, до огромных, чуть ли не с куриное яйцо, сверкали в переплетении золотых веточек и листьев. И это переплетение казалось живым! Бутоны распускались, сапфировые цветы медленно поворачивали свои головки, листики подрагивали, и по ним скатывались крошечные алмазные росинки, а на цветах Две бабочки расправляли и складывали свои кружевные крылья… Конечно, я прекрасно знал технологию изготовления квазиживых изделий, широко используемую во всех областях техники. Но Мелиссино ожерелье было поистине шедевром ювелирного искусства! И эти неправдоподобные сапфиры… Понятно, что все это я рассмотрел уже потом, когда смог оторвать взгляд от лица Мелиссы. Она, конечно, была в облике Нади и была прекрасна как никогда. Нежная с золотистым загаром кожа, чуть припухлый точно очерченный рот, подсвеченные синим глаза, сияющие ярче сапфиров… Я смотрел и смотрел на нее, забыв обо всех правилах приличия… Наконец Мелисса сделала шаг назад и сказала с улыбкой: – Я правильно поняла, что выгляжу сегодня неплохо? Я мог только молча кивнуть в ответ. – Прекрасно. Теперь займемся тобой. Алекс, ты замечательно выглядишь. И костюм принца Джея тебе очень идет. Для завершения образа осталось нанести несколько штрихов. Иди сюда. Мелисса привела меня в комнату рядом с гостиной, усадила в кресло перед столиком, уставленным какими-то баночками, баллончиками, коробочками и флаконами, и набросила мне на плечи легкое покрывало. – Теперь закрой глаза и не открывай, пока не скажу! Я чувствовал, что она касается чем-то мягким моего лица, распыляет что-то над моими волосами и делает еще какие-то совершенно непонятные вещи. Наконец она сказала: – Ну вот, теперь открывай глаза, вставай и иди сюда. Я повиновался. Мелисса пристально разглядывала меня. – Так… Алекс, расстегни верхние пуговицы камзола. Еще одну. Хорошо. Правильно, что не стал надевать под камзол белую сорочку! И никогда не надевай, тебе так очень идет… Теперь давай левую руку. Я протянул ей руку, и она надела на безымянный палец моей руки перстень с очень крупным сапфиром. Точно такой же перстень был и на ее левой руке. – Теперь можешь посмотреть на себя. Иди к большому зеркалу. Я подошел и не поверил тому, что увидел. В зеркале отражался принц Джей, мечта всех женщин. Он был таким, как в фильме, или даже лучше. Высокий статный красавец в распахнутом на груди великолепном камзоле. Золотой загар покрывал его кожу, на волосах блестела золотая пыль. В глазах отражалось сияние голубой звезды… И лицо было незнакомым, очень мужественным и благородным… Это был не я. Это не мог быть я! Что Мелисса сделала со мной? Но… Я всматривался в отражение, и удивительно, вдруг мне стало казаться, что это и есть истинный я, тот, кто всегда жил во мне, но долгие годы скрывался под обычной одеждой, под формой, под маской простого хорошего парня Алекса Комарова… А Мелисса каким-то непостижимым образом высвободила его – или меня?… И я теперь всегда могу быть ТАКИМ?! Но мне не пришлось слишком долго удивляться произошедшей со мной метаморфозе, потому что в зеркале появилось еще одно изображение – изображение принцессы Малины. Это Мелисса подошла и встала рядом. Я не сразу осознал то, что отразилось в зеркале, потому что это было уж совсем невозможным. В зеркале я увидел принцессу Малину и принца Джея, которые были невероятно похожи друг на друга. Это были не брат с сестрой, нет, это были две ипостаси – мужская и женская – одного существа… Отражение Мелиссы в зеркале выразило глубокое изумление и замерло… Через несколько долгих секунд Мелисса повернулась и стала внимательно вглядываться в меня, время от времени поглядывая в зеркало. При этом она задумчиво роняла что-то невнятное: – Алекс, господи… я не ожидала… надо же… как?… Ну да! Я тоже пытался осознать, какую же неожиданную странность – или странную правду – мы увидели в зеркале. Стало совершенно очевидно, что Мелисса в образе Нади чрезвычайно похожа на меня. Раньше это никому не бросалось в глаза, и сама Мелисса этого, судя по всему, не замечала, потому что очень уж различны были наши одежды, прически и так далее. А сегодня костюмы и грим сделали наше поразительное сходство несомненным. Но как такое могло случиться? Моя внешность определена генетически, ведь я никаких хирургически-косметических изменений с собой не производил. А вот Мелисса маску Нади создала сама, выбрав внешность в соответствии с собственным желанием… Выходит, она бессознательно выбрала себе мое лицо? В женском варианте, конечно. Случайность? Очень уж маловероятная и странная случайность. И не первая, как я тут же припомнил. Что все это может означать? Пока я терялся в догадках, Мелисса пришла в себя. Не знаю, к каким она пришла выводам, но решение она приняла практическое. – Алекс, в этих костюмах мы никуда не пойдем. Жаль, конечно, но знаешь, не надо, чтобы это кто-то видел. Я и сама не могу понять до конца… – Да, Мелисса, думаю, вы правы. Это довольно странно… – Поэтому,- перебила она меня,- нам надо сменить костюмы. Помню, у тебя должен быть костюм, очень похожий на этот, но – черный. И грим можно будет не менять. Даю тебе полчаса. Переодевайся и приходи ко мне. Или нет, я тебе позвоню, когда буду готова. Ничего, если мы немного опоздаем. Это не страшно, только сработает на нашу легенду. Что ж, Мелисса знала, как согнать блаженную улыбку с моего лица. Я вернулся к себе. Признаюсь, я не сразу снял костюм принца. Мне хотелось получше рассмотреть свой новый облик. Честно говоря, просто полюбоваться на свое отражение в зеркале. Когда я сменил голубой бархат на черный, то разочарован не был. Мой облик стал более суровым, но не менее привлекательным. Я все еще разглядывал себя, когда Мелисса позвала меня в свой номер. Новый ее костюм тоже был чрезвычайно хорош: белая кружевная открытая блуза была заправлена в очень широкую красную длинную юбку, стянутую на талии черным поясом. На шее Мелиссы на черном шнурке висел большой рубин, ограненный в виде сердца, а высоко поднятые локоны венчали три белые розы. Грим Мелисса сделала соответствующий костюму: смуглая кожа, яркие губы, темные брови, черные ресницы. Мы подошли к зеркалу. Конечно, наши новые образы проигрывали предыдущему варианту, но были тоже очень неплохи. В наших обликах появилось что-то испанское. Так сказать, гранд и его дама. И главное, сходство между нами обнаружить теперь было весьма затруднительно. – Что ж, пойдем? – спросила Мелисса. Мы вышли в коридор, и по дороге к залу приемов я спросил, откуда у нее этот великолепный рубин. – Да это просто безделушка! Рубин искусственный. Как-то в одной из лабораторий Института Кристаллографии я случайно увидела в ящике с браком разбитую булю изумительно глубокого цвета и попросила огранить мне один из обломков. Вот и получился этот кулон. – Мелисса, а сапфиры в ожерелье тоже искусственные? – Нет, это природные цейлонские сапфиры, самые дорогие драгоценные камни на Земле, они дороже даже черных алмазов. Конечно,- Мелисса лукаво посмотрела на меня,- альфьюрит на порядки превосходит их в цене… Я внешне никак не прореагировал на намек (мысленно поклявшись, что убью Белова каким-нибудь особо жестоким способом), и Мелисса продолжила: – Эти сапфиры я получила в подарок от одной из королевских фамилий Европы за одно… за одну услугу. Это длинная история, и случилась она очень давно, еще до Эпохи Эпидемий. Может, как-нибудь я расскажу тебе на досуге. Камни сохранились во время всех катаклизмов совершенно случайно. Я их держала у себя дома в простом тайничке, устроенном в книгах, в тринадцатитомном справочнике по органической химии… «Камни? В книгах? – удивился я.- Как же это камень можно спрятать в книжную пластину?» Но потом я сообразил, что в то время книги были совсем другими. Носителями информации были бумажные или пластиковые листы, на которые краской наносили знаки, и эту запись на листе изменить было невозможно. Я видел древние книги в музее. Чтобы те книги читать, надо было переворачивать листы, скрепленные между собой! Среди книг попадались и очень большие, толстые, увесистые… Пожалуй, в такую книгу спрятать камни было можно, если в пачке листов сделать выемку… Я отвлекся и, кажется, что-то пропустил в рассказе Мелиссы. А она продолжала: – Когда на Голд Лейк Сити, где проходил экстренный съезд вирусологов, упала Большая Бомба, все решили, что мы, Майки, Борис, моя дочь и я, погибли, как и остальные участники съезда и все, кто находился в радиусе пятидесяти километров от лаборатории Бенджамина Смита. Мы четверо, селферы, как видишь, сумели выжить, но после взрыва оказались в очень сложном положении. Мы попали в ловушку, образовавшуюся в самом центре зоны поражения. Мы пробыли в полной изоляции целых шестьдесят четыре года. И если бы не Сэм Робинсон с несколькими молодыми Потенциалами, которые помогли нам освободиться… А пока мы находились в безвестности и бездействии, на грани между жизнью и смертью, на Земле начались войны за передел мира. Удивительно, но в этом хаосе, когда разрушались города и человеческие жертвы исчислялись миллионами, когда целые страны исчезали с карты мира, когда гибла культура, слепой случай сохранял какие-то не имеющие особой ценности вещи, предметы быта, безделушки. И люди стремились сберечь эти редкие осколки прежней жизни. Так получилось и с моей домашней библиотекой. Каким-то чудом она не пропала, не сгорела, не потерялась, а практически полностью попала в семью Вайсбергов. Эти люди очень бережно относились к книгам, но, будучи музыкантами, ни разу не попытались открыть совершенно не нужные им справочники по органике… Узнав, что я жива, они сообщили мне, что сохранили мои книги, и я с благодарностью выкупила у них свою библиотеку за очень хорошие деньги. Я и не думала, что сапфиры когда-нибудь ко мне вернутся, но рада была их обнаружить. Ты понимаешь, что дело не в стоимости камней и даже не в их красоте. Они – память о событиях и людях, которых очень давно нет. А ожерелье я заказала совсем недавно, специально к костюму принцессы Малины. Его сделал Марат Степанов. Мне очень нравится его работа. У этого молодого ювелира – большое будущее. – Мелисса, как жалко, что никто не увидит эту красоту! И вас в этом ожерелье… – Алекс, не переживай. У нас еще будет повод показаться в костюмах волшебников Домагара. Но только я буду уж в своем обычном виде. Ато, что мы сегодня увидели в зеркале,- я сама еще не поняла, в чем тут дело,- пусть останется нашей маленькой тайной! Мелисса сказала это нарочито шутливым тоном и взяла меня под руку, поскольку мы подошли уже к лестнице, по которой народ в карнавальных костюмах спешил на праздник. Традиционный карнавал пересменки проходил в Большом Зале Приемов и прилегающих к нему помещениях. Архитекторы курортного комплекса, несомненно, страдали гигантоманией, но были исключительно талантливы. Им удалось создать колоссальное пространство, в котором люди не выглядели ничтожными букашками. Я так и не понял, в чем был секрет, возможно, в пропорциях зала, но человек не чувствовал себя потерянным в этом помпезном помещении, занимающем три первых этажа главного корпуса. К основному залу примыкало еще несколько залов поменьше, оранжерея, выдающаяся полукругом в сторону океана, а также четыре открытые террасы, имевшие пологие спуски в парк и на пляж. Неудивительно, что в карнавале могли принимать участие две смены туристов, научные работники и свободные от работы люди из КСО, больше двадцати пяти тысяч человек. И при этом не возникало никакой толчеи! Климатические условия в разных залах были различны. Это было жизненно необходимым, учитывая разнообразие карнавальных костюмов участников. Большинство женщин выбрало костюмы с минимальным количеством ткани, но среди мужчин попадались персонажи в мехах и в рыцарских доспехах, которым долго находиться при температуре, обычной для корнезианского вечера, было очень тяжело. Поэтому имелись залы, где можно было охладиться, а в других – погрузиться в тропический зной или окунуться в бассейн. В разных залах различные по составу оркестры играли самые разнообразные мелодии. Колонны, лестницы, арки, переходы, фонтаны, внутренние беседки, вазоны с цветами и кустарником создавали уютные интерьеры, где можно было отдохнуть на удобных скамьях и за столиками, устав от открытых пространств, от танцев и развлечений. Многочисленные буфеты позволяли утолить жажду и голод, а несколько костюмерных давали возможность преображать свою внешность в течение вечера сколько угодно раз. Мы с Мелиссой обошли все залы, а потом пошли танцевать в главный зал, где оркестр играл мелодии бальных танцев. Я чувствовал себя достойным партнером для Нади-Мелиссы и с благодарностью вспомнил девушек, преподавших мне на корабле уроки танцев. А один раз, во время каверты, народ расступился, чтобы наблюдать наш с Мелиссой танец, и мы единственной парой на всей площадке закончили каверту под бурные аплодисменты присутствующих. Правильно Кристина определила: если у меня будет партнерша с хорошим чувством равновесия… А уж у Нади-Мелиссы с равновесием все было в полном порядке. Конечно, когда начинали играть быстрые танцы типа джосса, я не рисковал и ненавязчиво. приглашал Мелиссу пройти на свежий воздух или к буфету – выпить прохладительного. Я думаю, что Мелисса прекрасно понимала мои уловки, но никак не давала понять, что все понимает. Она, в свою очередь, иногда просила меня подвести ее поближе к кому-то из присутствующих и обменивалась с ним несколькими словами. Довольно быстро я понял, что люди, к которым мы подходили, были селферы или «туристы», участвующие в операции. Это означало, что и сегодня, на карнавале, Мелисса не может позволить себе расслабиться и продолжает решать текущие проблемы. Я старался демонстративно не прислушиваться к этим переговорам, чтобы не выглядеть излишне любопытным и не смущать собеседников Мелиссы, Но один разговор я не мог не услышать. Девушка в костюме одалиски – как я понял, селфер – сама подошла к нам и довольно громко со смехом спросила: – В белом венчике из роз?… [[5] Цитата из поэмы А. Блока «Двенадцать».] – Не вижу смысла в твоей шутке.- Тон Мелиссы был совсем не шутливый.- Ты отлично знаешь, почему мне приходится все это делать и как далека я от притязаний, на которые ты намекаешь. Ты сама добровольно согласилась участвовать и приняла все условия. Конечно, любому еще не поздно отказаться и улететь на «Маджипуре», все свободны в своем выборе. – Да нет, ты не так поняла! Я не собираюсь отказываться от работы! Я имела в виду, что для Корнезо ты действительно спаситель… – Прошу тебя! Никогда, даже в шутку… И ни о ком из нас! – Ну, прости. Я понимаю. И… Лисса, ты же знаешь, я с тобой. Всегда. – Хорошо, проехали. «Одалиска» быстро ретировалась. Я не понял смысла ее шутки и не понял, почему Мелисса так резко реагировала на совершенно безобидные, на мой взгляд, фразы. Я вообще часто не понимал каких-то высказываний самой Мелиссы, в которых угадывал цитаты или комментарии к неким событиям, поскольку, увы, не знал ни первоисточников, ни тех событий. Вот и сейчас. Что не понравилось Мелиссе? Действительно, белые розы, украшавшие ее прическу, были похожи на маленький венок. Ну и что? Но Мелисса вскоре вынула розы из прически и выбросила их в ближайший утилизатор, а затем, проходя мимо очередного вазона, сорвала красную розу и воткнула ее в волосы. – Чтобы не выходить из образа,- пояснила она мне небрежно,- красный цвет к костюму подходит лучше. Однако этот мелкий инцидент показал мне, что отношения между селферами не столь безоблачны, как я полагал раньше. Это следовало иметь в виду и присматриваться к их отношениям внимательнее. Вскоре я понял, что могу разделить всех присутствующих на три категории. К первой категории относились селферы и «туристы», знавшие, кто такая Надя. Они вели себя с ней свободно и по-деловому. Ко второй категории относились ее подчиненные, тоже знавшие о маске Мелиссы. Они держались официально и не стремились к контакту, если Мелисса сама к ним не приближалась. Остальные, и настоящие туристы, и наши «туристы», не подозревающие, что Надя на самом деле Мелисса, воспринимали ее как известную балерину и реагировали на нее соответственно. Некоторые женщины бросали в ее сторону завистливые или ревнивые взгляды, а многие мужчины с большей или меньшей очевидностью проявляли свой интерес. Дело дошло даже до того, что, когда я оставил Мелиссу на несколько минут в одиночестве, отлучившись по совершенно естественной причине, по возвращении застал ее в компании довольно импозантного кавалера с сединой на висках, одетого в костюм какого-то восточного владыки, выглядевший на нем довольно органично. Этот господин, явно турист из прошлого заезда, настойчиво приглашал Мелиссу на прогулку в парк. Подходя к ним, я совершенно рефлекторно выпятил нижнюю челюсть, а правую руку положил на эфес короткой шпаги, являвшейся деталью моего карнавального костюма. Держать в руках шпагу мне раньше никогда не приходилось, наверное, в тот момент у меня просто сработала генетическая память. И дойди дело, предположим невероятное, до чего-то серьезного, что с ней делать, я совершенно себе не представлял. Но вид мой, похоже, внушал определенные опасения, потому что незадачливый ухажер с поклоном, соответствующим его образу, немедленно удалился. И я с удовлетворением мысленно констатировал, что действительно очень полезен Мелиссе. Остальные, впрочем, позволяли себе только взгляды разной степени наглости. Некоторым наиболее беспардонным типам, туристам прошлого заезда, я тайком от Мелиссы делал свирепое лицо, и они исчезали с нашего горизонта. Надо заметить, что для меня явилось приятным открытием, что в нашей паре не только Мелисса пользовалась успехом. И мне некоторые женщины строили глазки. Видно, и в самом деле во мне происходили какие-то положительные изменения. Ведь раньше я не так уж часто вызывал у женщин активный интерес. Праздник удался. Но все хорошее когда-нибудь подходит к концу. Сутки на Корнезо длятся 24 часа 43 минуты, и, чтобы не сбиваться с земного времени, эти лишние 43 минуты считают 25-м часом, часто называя его «короткий» или «дополнительный» час. В полночь, по окончании «короткого» часа, начался фейерверк, грандиозный, как и все на «Райском Местечке». Разноцветные всполохи в небе были видны, наверное, за сотни километров. После фейерверка народ, усталый и довольный, начал расходиться: кто – по номерам, кто – в парк, кто – на пляж для ночного купания. Но, как всегда, нашлись люди, требующие, как выразилась Мелисса, «продолжения- банкета». Наблюдать за развитием событий, грозящих перерасти в небольшой скандал, мы не стали. Я проводил Мелиссу до ее номера и пошел к себе. Я чувствовал себя немного усталым. Как ни странно, мне показалось, что и Мелисса выглядела то ли утомленной, то ли озабоченной. Никогда ничего подобного раньше я за ней не замечал. Селферу, чтобы утомиться, надо пол-Галактики бегом пробежать, или в одиночку одолеть небольшую армию! В своем номере я еще немного полюбовался на себя в зеркале, с некоторым сожалением снял карнавальный костюм, принял душ, устроился на диване и, вспоминая приятные моменты сегодняшнего дня, уснул. *** Мне снился кошмар. Я находился в открытом космосе в рое метеоритов, и то один, то другой метеорит пронизывал мое тело. Боль была адской. При этом я каким-то непостижимым образом распадался на части и одновременно оставался цел, и летящие камни снова и снова вонзались в мое истерзанное тело. Очередной булыжник пробил мой живот, я скрючился от невыносимой боли, заскрипел зубами и обнаружил, что уже не сплю и, кроме боли, меня переполняет страх, запредельный ужас, вливающийся в мое сознание откуда-то извне. В этот момент что-то взорвалось в моем глазу, я со стоном прижал руку к лицу, но глаз был на месте, и когда я открыл его, то все прекрасно видел, все, что можно было увидеть в темной гостиной при свете горящего в прихожей светильника. Ужас в душе и пульсирующие очаги боли во всем теле не давали хорошо соображать, но я помнил, что, ложась спать, свет в прихожей я погасил. Тут что-то стало просто выламывать пальцы на моей правой руке, и я на секунду перестал реагировать на все остальное. Когда резкая боль отпустила, я взглянул на руку и увидел, что внешне с ней все в порядке. Я попробовал пошевелить пальцами. Рука меня прекрасно слушалась. А страх только усиливался. Мне показалось, что в мое сознание пытается пробиться чей-то голос, но новая вспышка боли, на этот раз внизу живота, не дала мне сосредоточиться. …Я пришел в себя и обнаружил, что лежу на диване, а надо мной склонилась темная фигура, делающая пассы над моей головой. Я плохо понимал, что происходит, но иррациональный страх, лишавший меня способности мыслить, почти пропал. И у меня появилось ощущение, что тело мое, по-прежнему терзаемое болью, теперь отделено от моего сознания невидимой преградой, тонкой и хрупкой, однако эта преграда давала мне возможность воспринимать что-то еще, помимо боли. – Больше сейчас… ничем… помочь… не могу,- прошелестел бесцветный голос. Темная фигура отступила и прислонилась к стене у двери. Мои глаза постепенно привыкли к полумраку, и я узнал Мелиссу. – Мелисса, я заболел! – Нет… Алекс… случилась беда… вставай, нужна твоя помощь… Я попробовал встать. Мое тело было совершенно целым и двигалось довольно послушно, несмотря на раздирающую его боль. Я дотянулся до пульта и включил верхний свет. Мелисса выглядела ужасно. Лицо ее было серым, а остановившийся взгляд ввалившихся глаз был обращен, казалось, куда-то внутрь. Короткие судороги пробегали по ее телу. – Мелисса! Что с вами??! – Алекс, нет времени… собирайся скорее… боюсь опоздать… Я поковылял в ванную, а Мелисса монотонно с остановками говорила: – Они напали… на корабль… привезли… всех… и уже начали… не могу… определить место… недалеко от… берега… небо не видно… только… направление… они… скоро умрут… никто из селферов… в этом диапазоне… только я… и ты… оказывается… могла раньше… догадаться… скорее… Я не очень хорошо понимал, о чем говорит Мелисса, но послушно натянул форму. Мелисса оторвалась от стены и двинулась в коридор, я последовал за ней. Она даже не пыталась делать вид, что идет, ее нес встроенный антиграв. – В конце коридора… лифт… на крыше… флаеры… скорее… Я побежал, Мелисса двигалась чуть впереди меня. Сначала я останавливался при очередном приступе боли, и тогда Мелисса тоже останавливалась, дожидаясь меня. Но вскоре мне стало легче, потому что моя форма сразу отреагировала на мое состояние, и препараты, что она мне ввела, начали уже действовать. Мы неслись по коридору со всей доступной мне скоростью. К счастью, коридор был пуст, хотя за дверями многих номеров слышались голоса, музыка, смех. У народа продолжался праздник. Я на бегу взглянул на часы: два часа тридцать семь минут. Вдруг метрах в двадцати впереди нас распахнулась дверь. Мелисса резко затормозила, взяла меня под руку, и мы пошли по коридору, слегка спотыкаясь. Из открывшейся двери вышла, покачиваясь, девушка в очень легком карнавальном костюме. – Региночка, вы зря обиделись! Я просто хочу с вами потанцевать! С этими словами из номера показался немолодой мушкетер, без перевязи и в одном ботфорте, и за руку втянул красавицу обратно в номер. Она не слишком упиралась. Дверь закрылась. Мы опять устремились по коридору, который протянулся сквозь вестибюли и холлы по всей длине полуторакилометрового корпуса. Наконец мы добрались до последнего лифтового холла и вызвали лифт. Только теперь я немного отдышался. Мы вышли на крыше прямо на стоянку флаеров. Почти у всех машин горели зеленые сигнальные огоньки, свидетельствующие о полном штатном запасе энергии и снаряжения, и мы забрались в ближайшую. Я еще не закрыл за собой дверь, а Мелисса уже подняла машину в воздух. – Возьми… аптечку,- выдохнула она, не поворачивая головы. Я достал аптечку из багажного отделения флаера. – Из красной баночки… шесть… таблеток прими… и шприц… с двумя… черными полосками… весь… себе быстро… форма твоя… не справится… Я знал эти препараты, хотя не мог в тот момент вспомнить их названия, и понимал, что дозу я должен получить чудовищную. Но я послушался Мелиссу, и успел съесть таблетки и вколоть себе жидкость, прежде чем умер. Когда я очнулся, в голове у меня звенело, но сознание было ясным, а тело со сгустками наполнявшей его боли казалось чужим и далеким. Мелисса проговорила с отчаянием: – Они умирают… новички в банде… не умеют… растягивать удовольствие… мы… не успеем… …Следующие смерти я пережил в полном сознании. К сожалению. Наш флаер несся на предельной скорости на северо-запад, временами Мелисса резко бросала его из стороны в сторону. Я уже достаточно хорошо соображал, чтобы понимать, что это рысканье ей необходимо, чтобы уточнять направление. Направление на максимальную боль. А прибором было ее собственное тело. И она не могла позволить себе снизить чувствительность этого прибора. Я, должно быть, ощущал только малую часть того, что воспринимала она, поэтому, как только понял, что способен это делать, сказал: – Мелисса, я уже могу вести машину. Она не возражала, и мы молча поменялись местами. Теперь Мелисса только время от времени говорила: – Направо… еще… обратно… так… Минут через пятнадцать полета я заметил: – Странно, мы приближаемся, а боль становится слабее, и приступы реже. – Они же умирают, их… все меньше. Ты смерти считал? Уже… двадцать три. Почти половина… Когда на горизонте появилась темная полоса материка, я пережил пятьдесят четвертую смерть. И боль больше не возвращалась. Но в отсутствии боли стало очень отчетливым ощущение какой-то гадкой сытости, этакого омерзительного удовлетворения, которое почему-то заполняло все мое существо. Мне стало тошно от отвращения к самому себе. – Останови машину,- сказала Мелисса. Флаер завис над океаном. До Табы оставалось километров пятьдесят. – Все умерли. Мы опоздали. Торопиться больше некуда. Да и место мы так не найдем. Эти твари не дают четкого сигнала. Ничего, кроме тошнотворной мерзости. Надо думать. Мелисса достала из багажника флаера две бутылки воды и одну протянула мне. Мы молча выпили воду. Вроде мне стало немного легче. – Мелисса, я, кажется, почти все понял, но не уверен, что правильно… Мелисса закурила и немного помолчала. – Ты знаешь, что любой мозг живого существа излучает ?-волны, и каждый вид излучает в своем диапазоне. Эти волны, как правило, очень слабые. Но в моменты стресса излучение усиливается. Боль и смерть – самые сильные стрессы. Мелисса говорила теперь совсем нормально. Выглядела она тоже лучше, хотя лицо ее было бледным и осунувшимся. Мне не хотелось знать, как выгляжу я. – Некоторые живые существа,- продолжала Мелисса,- в том числе отдельные люди, способны улавливать ?-волны, если в их мозгу существуют соответствующие антенноподобные структуры. У нас, селферов, такой антенной является вторая структура мозга, и она несравнимо лучшая антенна, чем любые структуры в мозгу у обычных людей, ?-антенна селфера, как и любая антенна, имеет определенные характеристики, причем совершенно индивидуальные у каждого из нас. Наши антенны мы можем настраивать практически на любую частоту ?-излучения, но это требует усилий, нередко весьма значительных. И только на резонансной частоте собственного мозга мы можем легко, без всякого напряжения, передавать и принимать ?-волны с заложенной в них информацией. Все селферы – прекрасные эмпаты, потому что наши резонансные частоты лежат в человеческом диапазоне ?-излучения, и мы хорошо ловим даже совсем слабые сигналы мозга человека и различаем даже слабые эмоции, не говоря уж о сильных. Это просто, поскольку набор эмоций невелик, и каждая из них стандартным образом изменяет характер ?-излучения мозга. Но мысли людей мы читать не можем, потому что мозг человека просто не способен промодулировать свое ?-излучение с качеством, необходимым для передачи больших объемов упорядоченной информации. Только селферы способны делать это, и чем ближе наши резонансные частоты, тем легче нам общаться между собой. Но близкие резонансы – увы, большая редкость. ?-диапазон корнезианцев находится в области спектра, очень далекой от человеческого диапазона. И селферам работать в нем чрезвычайно тяжело. Но бывают и исключения. Мы с Майклом являемся таким исключением. Мы вообще уникальны, поскольку наши – моя и Майкла – антенны имеют не одну резонансную ?-частоту, а несколько. Причем один из резонансов лежит в области ?-диапазона корнезианцев. Мы «слышим» их даже лучше, чем людей. Сегодня я даже видела происходящее их глазами… Мелисса судорожно закурила. – …И сегодня выяснилось, Алекс, что у тебя тоже есть резонанс в ?-диапазоне корнезианцев… Твой мозг развивается… К счастью, антенна у тебя еще не окончательно сформирована, иначе ты так бы легко не отделался. Ты ведь еще не умеешь управлять своей антенной. – И мне так гнусно сейчас, потому что я принимаю ?-излучение этих, этих?… – Этих тварей. Да. Если тебе очень противно, проглоти еще пару таблеток нейробутала, из красной баночки. Хотя лучше потерпеть, ты уже и так накачан выше некуда. – …Постараюсь терпеть. – Алекс, я надеялась, что мы успеем кого-то спасти. Мы ведь разработали Р-камеры для корнезианцев. Камеры еще позавчера доставлены с корабля в подземную лабораторию, и их срочно расконсервируют. Увы, сегодня они не понадобятся. Я чувствую, что все смерти там, на поляне – окончательные…Травмы, не совместимые с жизнью… У всех сильно поврежден мозг. Понимаешь, этим тварям почему-то, особенно нравится разрушать мозг… Я видел, что Мелиссе трудно сохранять спокойствие, но она справилась с собой и продолжала: – Кроме тебя, я никого из нашей команды не стала сегодня привлекать, потому что с тварями я справлюсь сама, а лишняя суета при наличии десятка тысяч посторонних, туристов и прочих, совершенно ни к чему. Но, как только я поняла, что случилось, то связалась с Майклом. Это дело как раз для его десантников. «Суворов» уже на подходе к системе, и, в связи с ситуацией, корабль без торможения пройдет вблизи Корнезо. А Майкл с отрядом десантируются в аварийном режиме. Заодно и личному составу тренировка… Алекс, Майкл обещал поторопиться, а мы еще не определились с местом посадки. Я даже не знаю, где у них база,- на Табе или на одном из островов. Видишь, сколько впереди кусков суши? И все – необитаемые. – Мелисса, а данные разведки со спутников? Они не могут нам помочь? – Понимаешь, вся суша покрыта такой биомассой… Растения в три-четыре яруса, насекомые, живность мелкая и средняя, птицы летают в огромном количестве… А!… А птиц-то там над поляной и не было! И животных никаких… Разлетелись, разбежались! Да и какое живое существо перенесет все это, слышат же они, чувствуют… Разве что насекомые… Мелисса говорила это, одновременно вызывая орбитальную станцию. – Орбита-прим, Орбита-прим… Здесь Адмирал. – Во имя Земли, мэм! Дежурный лейтенант Ченг на связи. – Лейтенант, срочно сбросьте мне по этому каналу интегрированные разведданные по квадратам С-12, С-13, Д-12 и Д-13 за последние сутки. Многоспектральную съемку и химический состав атмосферы вблизи поверхности с привязкой к одним реперным точкам. – Понял, мэм, ждите. – Понимаешь, Алекс, эти данные в среднем постоянны для каждой области материка или острова, но в динамике все параметры, естественно, флуктуируют. На дисплее хорошо видно, как видеограммы постоянно беспорядочно «кипят». Но сегодняшние события должны были внести определенную упорядоченность в динамическую картину, должно было возникнуть какое-то концентрическое движение. Птицы разлетались, животные разбегались, насекомые, наоборот, сбегаются, рассеиваются химические вещества… Мы должны увидеть! Я поражался Мелиссе. Как она, только что пережив, как свои собственные, муки и смерти десятков разумных существ, способна спокойно рассуждать и рассматривать ситуацию с научной точки зрения? Тем временем ожила связь. – Во имя Земли, Адмирал! На связи майор Эйдман. Мы готовы передать вам файл. – Хорошо, майор. Й ближайший час будьте на связи. Возможно, понадобится дополнительная информация. Прием. Через несколько секунд Мелисса вывела данные на дисплей, отрегулировала масштаб, и многоцветная картинка «закипела». Мелисса повысила скорость прогона, и – вот оно! В квадрате Д-12 возникли волны условных цветов, и волны были почти кольцевыми! Центральная область возмущений была на побережье Табы. Мелисса увеличила масштаб. Координаты центра точно определить было невозможно, волны возмущений не имели правильной формы, и разные параметры изменялись по-разному. Нужное нам место находилось где-то на площади в несколько квадратных километров. Я направил флаер к материку. И вот мы уже над береговой линией. Небо начало светлеть, на востоке разгоралась заря, но внизу спускавшиеся с берега далеко в океан мангровые джунгли простирались бесконечным ковром тьмы. – Я думаю,- сказала Мелисса,- искать надо устье реки или ручья. Они же как-то доставили на поляну пятьдесят четыре человека? Скорее всего, в лодках… – Орбита-прим, говорит Адмирал. – Мэм, майор Эйдман на связи. – Майор, можете дать химический состав воды у побережья Табы в квадрате Д-12 за последние пять часов? – Секунду… Да, такие данные есть. Как их представить? Интегрально или в динамике? – Все равно, как вам удобнее. – …Готово. Могу отправлять. – Майор, благодарю, ваша служба не подвела. Передавайте информацию. Пока Мелисса связывалась со станцией, я посадил флаер на воду и повел его вдоль растущих прямо из воды деревьев. Заросли казались сплошной стеной. – Есть! – воскликнула Мелисса, указывая мне на дисплее совмещенную с картой местности динамическую картину химического состава воды. Отчетливо был виден поток, отличающийся по составу от окружающей его воды и от других вытекающих из зарослей вод. Конечно, отличия были незначительными, в десятитысячных долях процентов растворенных в воде веществ, но – были! – Вот он, нужный нам ручей! Надо подойти к ним тихо, на антигравах, чтобы не спугнуть! Я проверил наши координаты и, руководствуясь картой, подвел флаер к указанной точке и направил его прямо под полог ветвей, нависавших над самой водой. Мы очутились в кромешной тьме. Я надел очки-ноктоскоп из комплекта моей формы и через несколько секунд убедился, что данные спутниковой разведки были точны. По крайней мере, именно здесь в океан впадал широкий ручей. Но понять, нужный ли это нам ручей, было пока невозможно. Я медленно, с большой осторожностью, повел флаер над поверхностью ручья. Ноктоскоп давал мутную серо-зеленую картинку, и я с трудом пытался сообразить, где – берег, а где – еще вода. ИК-изображение вообще имеет мало общего с привычной картиной в видимом диапазоне спектра, и нужен большой навык, чтобы свободно ориентироваться, наблюдая мир через дисплей ночного видения. А уж сейчас, под утро, когда все температурные контрасты практически исчезли… – Алекс, не мучайся, врубай прожектор. Поблизости никого нет, никто нас не увидит. Я снял ноктоскоп, включил прожектор флаера и почувствовал себя за пультом управления намного увереннее. Мы углублялись в запретную для землян зону, в прибрежный лес Табы. Берег постепенно повышался. Оказалось, что джунгли росли на пологих холмах и ручей извивался между ними то сужаясь, то разливаясь небольшими озерцами. Мы удалились от берега почти на два километра, когда в просторной заводи обнаружилось что-то вроде примитивной пристани. Восемь больших лодок были привязаны к жердям мостков, а еще две были вытащены на довольно пологий здесь берег. От пристани в лес уходила утоптанная тропа. Я посадил машину на берег возле мостков. – Алекс, знаешь, прими-ка ты еще нейробутал,- задумчиво сказала Мелисса. Я чувствовал, что она права. Теперь, когда я не отвлекался на управление флаером, мне казалось, что я с головой погрузился в мерзкое болото. Я потянулся за аптечкой. – И вот еще. Надень заранее дыхательную мембрану. А еще лучше, трансформируй форму по варианту А-3,- добавила Мелисса и вышла из машины. Вариант А-3 превращал мою форму в легкий изолирующий скафандр. Я дал форме «добро» на трансформацию, проглотил таблетки, запил их водой и еще четыре литровые бутылки с водой из запаса флаера опустил в заплечный карман скафандра. На всякий случай я выгреб содержимое аптечки и рассовал его по ножным карманам. Я выбрался из флаера и наконец обратил внимание на необычный наряд Мелиссы. Раньше мне было просто не до того. Я видел, что на ней надет какой-то серый комбинезон, и не более. А это оказался комбинезон-трансформер, который превратился теперь в длинную желтую тунику, какие носят женщины Корнезо. Но вместо обычного корнезианского пояса, сплетенного из кожи и украшенного раковинами моллюсков, на талии Мелиссы разворачивался очень широкий пояс, весь усыпанный драгоценными камнями, искрящимися в свете прожектора. Ничего подобного я никогда раньше не видел. А в волосах Мелиссы, ставших темными, как волосы корнезианки, поблескивала ажурная диадема. С образом аборигенки, правда, совершенно не сочетались высокие десантные саботы, но их из-под длинной туники практически не было видно. Да и кто на Корнезо их вообще видел и мог узнать? И еще. На шее Мелиссы висел стандартный десантный комплект устройств связи и компактного оружия, дополненный двумя блоками записи, но это «украшение» при плохом освещении, да еще с нескольких шагов, вполне могло сойти за местные бусы из раковин. – Алекс, ты готов? Ты представляешь, что сейчас увидишь? – …Не очень. – Держись, что бы ни было. Пойдем. Мы двинулись по протоптанной между стволами деревьев довольно широкой тропе. Свет прожектора остался за первым же холмом, и мы погрузились в непроглядный мрак. Я забыл в машине ноктоскоп и продвигался, выставив вперед руки, чтобы ненароком не врезаться в какой-нибудь ствол, но очень скоро глаза мои адаптировались к темноте, и я различил впереди пятно, чуть более светлое, чем все остальное. Это была туника Мелиссы. Мелисса двигалась уверенно, видно, ее зрение селфера воспринимало инфракрасное излучение. А может, у нее вообще был какой-то орган типа локатора? Но выяснять этот вопрос сейчас было совершенно неуместно. Я просто послушно следовал за ней. Метров через пятьсот деревья расступились, и забрезжил тусклый свет. Перед нами была поляна, и на ней тлели угли нескольких почти погасших костров. Небо над поляной перекрывали ветви деревьев более высоких ярусов, поэтому место походило на большую пещеру. На земле валялись какие-то темные кучи, и что-то висело на деревьях, окружавших поляну. Ничто не двигалось. Дальше в просвете деревьев видна была следующая поляна, лучше освещенная кострами. Оттуда доносились невнятные звуки, там угадывалось какое-то движение… Мелисса повернулась ко мне: – Осторожно пройдем через первую поляну, а на следующую я выйду одна. Ты останешься в укрытии под деревьями. Не вмешивайся, что бы ни происходило, твое дело – наблюдать. Как раз в тот момент, когда мы ступили на поляну, в этой точке планеты наступило утро. Рассеянный свет, пробившийся сквозь густую листву, для меня, привыкшего к полной темноте, непроглядную ночь мгновенно превратил в светлый день. И я увидел… Через секунду я зажмурился, но было поздно. Представшая передо мной картина отпечаталась в моем сознании во всех кошмарных подробностях, и, даже закрыв глаза, я продолжал видеть ее… …Обезображенные трупы, лежащие на земле и висящие на деревьях… части тел, разбросанные по поляне… лужи крови, кучи внутренностей… Одежда, сорванная с людей, валялась грязными тряпками. По виду останков было трудно понять, чьи они – мужчин или женщин, но некоторые трупы были совсем маленькими… Я умирал с каждым из них, их боль была моей болью… Ужас последних часов нахлынул на меня вновь, в зримых образах, в красноречивых деталях… Из горла моего рвался крик, желудок сжался в комок… Я стоял, не в силах сделать шаг, и тело мое сотрясала крупная дрожь. – Алекс… Алекс!… Мелисса тронула меня за плечо: – Капитан Комаров! – В тихом шепоте ее зазвучали стальные ноты.- Вы офицер! Придите в себя! Вы же были на Альбине-3! Вперед! Я попытался глубоко вдохнуть и перестать дрожать. Мелисса не понимает, на Альбине было совсем другое! Там была просто биомасса, без этих жутких деталей… И там я не умирал вместе с каждым! Тем не менее я глубоко вздохнул и сделал шаг. Дальше дело пошло лучше. Мелисса выбирала дорогу, чтобы ни на что – ни на кого – не наступить, а я шел за ней след в след, глядя только себе под ноги. Наконец эта бесконечная поляна закончилась, и мы остановились под деревьями. Усилием воли я заставил себя поднять голову и переключить сознание на реальность текущего момента. Несколько деревьев и кустов отделяли нас от большой поляны, в дальнем конце которой возле догоравших костров группами сидели и лежали аборигены. Кое-кто бродил между кострами. Мужчины перебрасывались короткими фразами, весело смеялись. Я достаточно знал корнезианский, чтобы понимать доносившееся до моего слуха… Они обменивались впечатлениями, обсуждали полученное удовольствие, делились опытом… Я чувствовал, как на меня накатываются волны невыразимой гнусности. Они отдыхали. Им было хорошо!!! Что-то взорвалось у меня в голове, я сжал кулаки и рванулся вперед. В рукавах скафандра открылись оружейные порты. Я… – Отставить, капитан! Свистящий шепот произнес приказ, не подчиниться которому я не мог, Я коротко вздохнул сквозь стиснутые зубы и остановился. – Алекс, назад! Дальше – мое дело! Не вмешивайся. Отойди под деревья, к кустам. Делать нечего. Я исполнил приказ и отошел назад. Нога моя наступила на что-то мягкое. Я взглянул вниз. Господи! Это была маленькая рука. У моих ног лежал мальчик лет пяти. Он лежал лицом вниз, поджав под себя ноги, откинув одну руку неестественно далеко в сторону. У меня мелькнула безумная мысль, что, может, он жив! Я нагнулся и осторожно повернул его. У мальчика не было глаз, вместо них зияли черные дыры. Живот его был разорван, внутренности кучкой лежали рядом и шевелились…Это насекомые сбежались на свой пир… У меня потемнело в глазах, и я привалился к ближайшему стволу дерева. Видимо, на какое-то время я потерял сознание, потому что, когда я пришел в себя, Мелисса уже вышла на поляну и ее уже заметили. Из десяток глоток раздался радостный рев, твари зашевелились, вскочили и наперегонки устремились к Мелиссе. Одежда у всех была в темных пятнах, у многих – распахнута сверху донизу, обнажая испачканные чем-то темным грудь, живот и гениталии, болтающиеся на бегу. Мелисса сделала несколько поспешных шагов назад, но стая стремительно приближалась к ней. Я не мог допустить, чтобы кто-то коснулся ее, и, наплевав на приказ, бросился наперерез. Когда несколько самых резвых были уже метрах в пяти от Мелиссы, они вдруг споткнулись и рухнули на землю, а за ними начали падать и остальные. Я понял, что опасности для Мелиссы нет, и остановился. Хотя я стоял довольно близко, она не обращала на меня внимания, и я мог спокойно наблюдать за тем, что происходит. Лицо Мелиссы было очень напряженным. Ажурная диадема на ее голове заметно вибрировала, а многие «камешки» на поясе отсутствовали. Вот еще один «камень» отделился от пояса, на мгновение завис неподвижно и затем пулей понесся вперед. Последний абориген, держащийся еще на ногах, опустился на колени, а потом повалился на бок. Некоторое время ничего не происходило. Вдруг один за другим упавшие начали биться в судорогах, с рычанием кататься по земле, и вот уже один с отчаянным воплем ткнул пальцем себе в глаз… Наконец я понял! Это – «Высший Суд»! Я мог бы догадаться чуть раньше, но я не подозревал, что владельцем «Высшего Суда» могло быть частное лицо! Хотя Мелисса… Она не только Адмирал, она – автор… Конечно, авторский экземпляр! И вообще, мы здесь – вне земной юрисдикции. Здесь нет законов, нет судов… Здесь нет ничего, кроме традиций и гоэ, которые теперь оказались бессильны. Но мне стало понятнее стремление Мелиссы, «чтобы хотя бы двое из Первых селферов, Катерина и Борис, не были замешаны…». Применение «Высшего Суда», я уверен, было сейчас более чем оправданным. Но я слишком хорошо знал наших радетелей за высший гуманизм, сидящих сейчас на Земле в уюте и полной безопасности, никогда не переживавших ничего, подобного тому, что пережили сегодня те пятьдесят четыре корнезианца, мужчины, женщины и дети… Что пережили сегодня мы с Мелиссой. Если бы не Мелисса, я сам бы всех этих тварей!… Но я подарил бы им, к сожалению, слишком быструю, слишком легкую смерть! Я посмотрел на Мелиссу. Она стояла, слегка покачиваясь, глаза ее были закрыты, и лицо казалось мертвым. И тут я осознал, что вижу совершенно необычный «Высший Суд». Обычный «Высший Суд» работает с сознанием одного-единственного человека и представляет собой довольно сложный прибор, далеко не миниатюрный. А сейчас я видел работу МНОГОКАНАЛЬНОГО «Высшего Суда», о существовании которого раньше даже и не слышал, но при этом не видел никакого прибора. У Мелиссы не было ничего, что могло бы быть таким прибором! «Камни» на поясе Мелиссы были всего лишь активными микрочипами, внедрявшимися в мозг подсудимых, а на шее Мелиссы висели устройства, хорошо мне известные, да и слишком маленькие, чтобы быть… И тут я заметил, что два блока записи, висящие у нее на шее, подсоединены тонюсенькими кабелями к заушным портам ее встроенных процессоров. Боже, так это же мозг Мелиссы работает сейчас как центральный процессор многоканального «Высшего Суда»! А диадема – антенна! И Мелисса сейчас – что? Прокачивает через себя память одновременно нескольких десятков этих тварей? И возвращает их воспоминания в их патологические мозга??? Как это возможно? Как она выдерживает это? И я видел, что Мелиссе действительно приходится очень тяжело. Происходившее требовало от нее максимальной концентрации внимания. Она полностью отключилась от окружающей обстановки, целиком погрузившись в путешествие по виртуальным дорогам ада, совершенно реальным сейчас и для аборигенов на поляне, и для нее, управляющей их сознанием… И я ничем не мог ей помочь!… В этот момент взгляд мой упал на ближайшего к Мелиссе аборигена. Он, оскалившись, длинными заостренными ногтями разорвал свой живот, засунул внутрь руки, с рычанием вытащил оттуда бурый клубок кишок… Никаким усилием воли я больше не мог сдерживать себя, и мой желудок устремился наружу. Я бросился в сторону, в кусты, рванул застежку шлема, и густой смрад ударил мне в нос. Меня вывернуло наизнанку… При очередном пароксизме рвоты я согнулся почти до земли и краем глаза уловил какое-то движение сзади справа. Острое ощущение опасности немедленно остановило спазмы и вернуло мой истерзанный желудок на место. Я осторожно повернулся и увидел, что на склоне пологого холма метрах в тридцати от меня четверо аборигенов заняты чем-то непонятным. Их действия не имели ко мне никакого отношения, поскольку меня, судя по всему, они пока не обнаружили. Я не был замечен, потому что мой скафандр работал в режиме маскировки и был практически неразличим на фоне кустов и стволов деревьев, а звуки, которые я перед этим издавал, заглушались звуками, доносившимися с поляны. Я осторожно подобрался к группе на холме поближе, выбрав позицию наблюдения так, чтобы между мной и кортезианцами не было никаких значительных препятствий. Через несколько секунд я понял, что они возятся с неким хорошо известным мне устройством. Они суетились вокруг укрепленного на гравиплатформе полевого горнопроходческого излучателя ПГПИ-57, инструмента из штатного набора оборудования планетарного танка! Было видно, что они умеют с ним обращаться и сейчас готовят его к работе. Тем временем аборигены развернули ствол излучателя по направлению к поляне. Я взглянул в ту сторону. Конечно, их мишенью была Мелисса! Ее фигура в желтой тунике прекрасно была видна в сумеречном свете утра! На излучателе загорелась лампочка десятисекундной готовности, и один из аборигенов приник к визиру, уточняя наводку. Я выбросил правую руку в направлении стрелка. Мне не надо было словами отдавать команду моей форме, моему почти разумному другу и помощнику. Форма не хуже меня знала, что надо делать! Вся энергия из правого аккумулятора скафандра была вложена в один длинный импульс, накрывший широким лучом и излучатель, и тех, кто находился рядом с ним. Нажать на пусковую кнопку они не успели. …Дымился и тлел прожженный в джунглях канал. На пути луча обуглились стволы и мгновенно обратились в пепел листья и мелкие ветки… Прежде всего я достал из заплечного кармана бутылку с водой, умылся, прополоскал рот, напился, загерметизировал шлем и продул его изрядным количеством кислорода, потом впрыснул дезодорант, опять продул шлем и наконец почувствовал себя человеком. Я подошел к излучателю. Что ему сделается, закоптился только сильно! Я перчаткой протер шильдик и увидел выбитые знаки: «ПГПИ-57, инв, № 93», и ниже: «ПТ серия Н-18, эксп. корпус Корнезо». – На четыре большие головешки я долго смотреть не стал. Они хотели убить Мелиссу! Четырьмя тварями стало меньше. Теперь они никого больше не будут мучить, никого не будет убивать… Господи! А если бы я не заметил их вовремя?!! На таком расстоянии излучатель ПГПИ-57 испаряет базальт! При этой мысли ноги мои подкосились, и я опустился на землю. Я не хотел думать, что могло произойти с Мелиссой, успей они выстрелить. Не знаю, могла бы она остаться жива? Говорят, селферы могут даже нырять в корону звезд… Но не в облике же человека! Для этого они, наверное, должны специально перестроить свой организм! Нет, думать на тему «если бы я не заметил», я был не в состоянии, мне сразу становилось плохо, и в мозгу рождался вопль: «НЕ-Э-ЭТ!» Я и не стал думать об этом. Слава богу, я успел! …И при этом я впервые в жизни убил. Оказалось – ТАК убивать – просто. Просто направляешь луч на выбранную мишень, и все. И я не испытывал никакого волнения, никаких угрызений совести. Я убил не людей, не разумных существ и даже не животных. Животные не мучают свои жертвы и убивают только для того, чтобы выжить самим. Я уничтожил нелюдей, несущих ужас и смерть существам чувствующим и разумным, тварей, уничтожающих свой вид ради собственного минутного удовольствия. И не важно, что они не виноваты, что СТАЛИ ТАКИМИ, важно, что они ТАКИМИ БЫЛИ. И даже если бы существовала возможность исправить их мозг, я не мог бы согласиться, чтобы эти существа, проделывавшие то, что они делали, оставались жить на белом свете. Я думаю, была какая-то высшая справедливость в том, что их мозг НЕ МОГ быть возвращен в нормальное состояние! Я убил – и остался в мире с самим собой, потому что я убил правильно. Я поднялся на ноги и огляделся. Прожженная моим оружием просека нигде не горела и даже не тлела: переполненному влагой лесу пожар не грозил. На поляне почти все было закончено. Большинство выродков уже не подавало признаков жизни, остальные вяло шевелились в непреодолимом стремлении нанести максимальный ущерб собственному телу. Я вышел на поляну и приблизился к Мелиссе. Как ни странно, никаких сильных чувств при виде ЭТИХ трупов я не испытывал. Так, отвращение, ослабленное отчетливым удовлетворением. Я не святой, я не лишен жажды мести, и справедливое наказание мучителей я воспринимал почти что с радостью. Я спокойно дождался, пока Мелисса не закончит свою работу. Вот она открыла глаза и покачнулась. Я подхватил ее, не давая упасть. Она повернулась в мою сторону. Взгляд ее был немного безумным, она смотрела еще ТУДА… Черные круги под глазами, заострившиеся черты лица, потрескавшиеся губы. Она шевельнула непослушными губами. «Пить!» – понял я. Поддерживая ее одной рукой, другой я достал бутылку с водой, зубами сорвал клапан и тонкую струйку направил на ее иссохшие губы. Наконец она смогла приоткрыть рот. Руки ее беспомощно висели вдоль тела, и я осторожно поил ее. Выпив литр, она сказала вполне отчетливо: – Еще. Я достал вторую бутылку. Сделав несколько глотков, Мелисса смогла произнести: – Пока хватит. Хорошо, что ты догадался взять воды. Пойдем отсюда. За холмом есть еще поляны. Я поддерживал Мелиссу под руку. Ее нес антиграв, и с каждой секундой она управляла им все уверенней. Мы стали подниматься на холм, и Мелисса не могла не заметить прожженную лучом просеку. – Что это? Я была не в состоянии следить за событиями реальности… – Мелисса… – я смущенно помедлил,- я вынужден был стрелять. Они хотели включить ПГПИ-57… – Алекс, ты спас меня? – Ну, наверное… – Да я же вижу, ствол излучателя направлен на поляну, туда, где стояла я! – Да, к счастью, я вовремя заметил. – Алекс! Спасибо тебе! Спасибо! Как хорошо, что ты был со мной! – Мелисса,- я перебил ее,- этот излучатель – из комплекта планетарного танка Н-18! – Знаю, Алекс, теперь я все знаю!… Танк здесь,- и она махнула рукой в сторону ближайшего холма,- и все… умирали тоже здесь…- Там,- Мелисса кивнула головой в сторону поляны с тварями,- лежат девять выродков из тех, кто захватил наших… нашу экспедицию… Сволочи! С людьми они вытворяли то, что не могли проделать со своими сородичами… и испытывали при этом особое удовольствие! Они плевали на людей, мочились, а потом поливали их водой! Человеческая кожа вскипала волдырями, слезала клочьями, обнажались мышцы. И потом опять все сначала, снова и снова, пока мясо не стекало с костей… Я вспомнил свой недавний химический ожог от прикосновения корнезианца, и меня передернуло. – …Женщин, конечно, сначала насиловали, и у них все горело и растворялось внутри… А этим тварям было весело! Тут Мелисса запнулась и смолкла, а потом сказала твердо: – Пойдем дальше! Мы поднялись на вершину холма, спустились с него, прошли немного лесом и оказалисьна очень большой поляне, которую не могли перекрыть ветви деревьев. Поляна была залита солнцем, и на ней росла густая трава. – Еще дальше, полян здесь много. Минут через пять мы вышли на следующую поляну, такую же большую, даже еще больше. – Хорошее место для высадки десанта,- сказала Мелисса. Я был с ней согласен. Я откинул шлем. Запахи на этой поляне были вполне лесные. Я достал из кармашка две свертки пленочных походных кресел и с помощью скафандра меньше чем за минуту надул их. Мы поставили кресла в тень на опушке, в мягкой траве, и наконец смогли сесть. – Дай еще воды,- попросила Мелисса. Она сделала несколько хороших глотков, умылась и откинулась в кресле. С каждой минутой она все больше приходила в себя и становилась похожа на обычную Мелиссу, на Адмирала. Посидев немного с закрытыми глазами, она включила коммуникатор из комплекта, висевшего у нее на шее. – Майкл! Майкл! … – Майкл, можно уже не очень спешить. Никого спасти мы не успели, а грязную работу я уже закончила. Так что… … Я не слышал, что отвечал ей Майкл, но через минуту она его перебила: – Нет, СЕГОДНЯ я должна была сделать это сама! Пойми, было пятьдесят четыре человека, пятьдесят четыре смерти! Пойми! Я не ангел, есть предел и для меня!… … – Нет, нет. А как же наше правило: «И мы жалеть себя не станем»? И не о чем больше говорить… Мелисса произнесла фразу, которая показалась мне знакомой. Я недавно где-то ее слышал… Ну да! На Марсе, ночью, Мелисса пела Ласточке песню! Там были именно эти слова: «Ведь мы жалеть себя не станем, и птиц, отбившихся от стаи, судьбу предсказывать не нам…» Тогда я подумал, что в той песне главным является немного странный припев: «Не искушай!… Не искушай!» А видимо, ключевыми были как раз слова «Ведь мы жалеть себя не станем»… Мелисса слушала, слушала Майкла, но наконец сказала твердо: – Дело сделано. Изменить ничего нельзя. Все. Не будем больше об этом. А в другой раз будет другой раз. Важно вот что… Ты помнишь гасиенду? ТУ гасиенду… Здесь не лучше. Так что отбери ребят покрепче… Саму работу я закончила, но вам предстоит зачистка. И еще кое-что. Мы нашли наш танк, восемнадцатого Носорога. Я прекрасно знал, что народ часто придумывает технике, с которой работает, разные прозвища. Планетарным танкам клички давали соответствующие, обычно начинающиеся с буквы, обозначающей серию. Я знал, например, что серия М – Мамонты, Б – Буйволы, К – Киты, Д – Дромадеры… А Носороги – понятно, Н. … – Да, Майкл. – Да. Возьми побольше геля, кубов тысяч на пять, зафиксировать надо все. Мы должны помнить о доказательной базе. Ее здесь с избытком. … – Хорошо, поняла. … – Для посадки есть большая поляна, метров сто семьдесят на сто, Я включу маячок. Мы ждем. Конец связи. – Алекс, расчётное время прибытия десантного бота – час десять минут. Мы можем пока отдохнуть. Казалось, Мелисса совсем успокоилась и пришла в себя. Она посидела немного молча, выпила еще воды, затем встала, сняла с головы антенну-диадему, сложила ее и пристроила к комплекту аппаратуры на шее. Потом она скатала в жгут пояс с ячейками для микрочипов остатками «камней» внутрь и опять надела его в виде пояса. Вскоре желтая туника опять превратилась в серый невыразительный комбинезон. Устроившись в кресле, Мелисса спросила: – Алекс, а у тебя нет какой-нибудь еды? – Нет,- растерянно произнес я,- не догадался взять. Только лекарства из аптечки флаера… – Нет, лекарства мне не нужны,- ответила Мелисса и выудила из кармана комбинезона пачку сигарет. Через некоторое время она задумчиво заметила: – Пожалуй, я рановаго сняла «Высший Суд». Этих тварей в банде было тридцать девять. На поляне сейчас лежат тридцать четыре. Ты убил четверых? – Да, четверых. – Точно, один сбежал. Я чувствую слабый сигнал на востоке. Ну, никуда он не денется, ребята прочешут лес. Я прислушался к своим ощущениям. Я чувствовал себя, насколько это было возможно, хорошо. Не было ни боли, ни страха, ни тошнотворной сытости. Хотя нет, Пожалуй, где-то глубоко внутри сознания притаилось что-то чужеродное. Да, кто-то из выродков был жив, и я чувствовал его! Однако сейчас ничего нельзя было с этим поделать, и я решил, пока есть время, выяснить один непонятный мне момент. – Мелисса, вы сказали, что планетарный танк здесь. Так почему же его до сих пор не обнаружили? – В этом месте когда-то был большой порт и город. Поляны – бывшие перекрестки и площади, а холмы образовались над развалинами зданий. Ближайшие холмы скрывают остатки портовых сооружений. Под землей кое-где сохранились помещения, тоннели. Под всей этой местностью есть пустоты, целая подземная сеть, своеобразные катакомбы… Танк стоит в тоннеле, над которым – слой древних строи тельных материалов толщиной в несколько метров. А это – органический композит с большим количеством минералов и металла… Такой органический железобетон… Он прекрасно экранирует… Скоро ты сам все увидишь. – Мелисса, и вы теперь знаете, как сюда попала экспедиция? – Знаю…Видишь ли, и в океане Корнезо корабли тонут, правда, довольно редко. Так вот, эти твари обычно нападают на корабли, изображая из себя жертвы кораблекрушения. И их, как жертв, обычно поднимают на корабль, а там они внезапно захватывают кого-то, обычно женщин и детей, и, угрожая расправой, заставляют остальных делать все, что прикажут. Обычная тактика всех мерзавцев, где бы и когда бы они ни жили. В тот день двенадцать лет назад эта банда, выйдя на «охоту», оказалась вблизи маршрута нашей экспедиции. Вот такая случайность. Конечно, нашим ученым запрещено вмешиваться в события местной жизни, они имеют право только наблюдать и сообщать о замеченных происшествиях в посольство. Но в тот раз… Как я понимаю, члены экспедиции были еще возбуждены скандалом с Жорой Семцом. С одной стороны, они гордились своей победой, а с другой – чувствовали некоторое неудобство, что-то вроде вины. Ученые – народ интеллигентный, гуманисты в большинстве своем… Заметив «терпящих бед ствие», они решили, что те – в отчаянном положении и могут не дождаться помощи. Чувства победили разум и инструкции и они свернули с маршрута. А этнографы и лингвисты, я думаю, еще и обрадовались возможности пообщаться с местными жителями в естественных условиях. И конечно, никто не подозревал, что танк находится вне зоны спутникового контроля. Танк опустился на воду, и двадцать две твари вошли внутрь. Из той банды, самой первой в новейшей истории Корнезо, до сегодняшнего дня дожили только девять гадов. Остальные же… Кто-то умер естественной смертью, поскольку с перерожденным мозгом долго не живут, а некоторых постигла участь их жертв. Когда у банды долго нет удачной Охоты, жертвой может стать любой из «своих». У этих существ жажда крови и насилия непреодолима. Члены экспедиции участливо отнеслись к «спасенным» и были готовы немедленно доставить их туда, куда те пожелают. Даже перспектива полета в запретную зону почти никого не заставила задуматься о сути происходящего. Понимаешь, людям в голову не могла прийти мысль, что спасаемые ими корнезианцы имеют коварные планы! Только Сергей Кирш заподозрил неладное. Он был биолог, и ряд замеченных деталей его насторожил. Он попытался донести до товарищей свои опасения, но те, исполненные гордости от выполнения благородной задачи, даже не стали его слушать. Танк поднялся в воздух и через несколько минут уже опустился на поляну вблизи того холма. Члены экспедиции, считая, что завершили свою миссию по спасению, ожидали, что аборигены немедленно покинут танк. Но те внезапно воспротивились и потребовали, чтобы танк завели в тоннель. Тут даже лингвисты сообразили, что дело нечисто, но было уже поздно. Что могут сделать семь женщин и одиннадцать мужчин, отнюдь не воины, против двадцати двух выродков, жаждущих крови? Всех людей мгновенно повязали, отобрали коммуникаторы. Самого опасного, самого активного, Сергея Кирша, твари убили сразу – быстро и жестоко. Угрожая убийством женщин, твари заставили этнографа Рому Васильева, который обычно в экспедициях выполнял функции пилота, завести танк в тоннель… Когда очередной спутник попытался обнаружить танк, тот был уже глубоко под холмом. Потом в течение нескольких часов, то применяя угрозы, то обещая отпустить с миром, эти сволочи выясняли назначение приборов и оборудования танка, как с ними работать, как управлять танком. Интеллект-то у них на высоте… А когда узнали, что хотели, сказали, что отпускают всех на Лалуэ и даже дадут лодки. Люди покинули тоннель, но дальше поляны, той, первой, они не ушли… – Мелисса! Но как же так? Вы мне все объяснили насчет ?-излучения! Ведь на планете всегда есть несколько селферов! Почему же они ничего не почувствовали? Селферы – людей? Как вы и я сегодня – корнезианцев? – Алекс, вспомни, было время пересменки. Десять тысяч человек покидали курорт, десять тысяч – только прилетели. Ты не представляешь, какой шквал эмоций обрушивается в это время на селферов. Избалованная публика впадает в истерики по пустякам. Сердечные приступы случаются из-за чем-то не понравившегося номера, из-за размещения не на том этаже, не в том особняке, из-за расположения каюты на корабле… Кто-то, пакуя багаж, роняет тяжелый сувенир себе на ногу, а кто-то, дорвавшись до пляжа, обгорает до волдырей. Кроме того, подходят к финалу многие курортные романы, случаются неожиданные встречи туристов нового и старого заездов, и так далее. Для селферов все это напоминает пребывание в огромном зале, где масса людей вопит на разные голоса, И как в этом шуме услышать крики нескольких человек, находящихся к тому же почти в шести тысячах километров? Вот никто из селферов ничего и не «услышал». Вообще сильный шум в ?-эфире нам очень мешает. Селферы в подобной обстановке обычно вынуждены демпфировать свои ?-способности, иначе они просто не смогут работать. Вот даже ты, с твоими пока еще очень слабыми способностями к приему ?-излучения. Ведь ты, чтобы отдохнуть три дня, покинул курортную зону, правда? Тебе вообще неуютно в любой, даже совершенно спокойной толпе, не так ли? И мы, селферы, селимся на необитаемых островах и в глухих углах не только потому, что выбираем уединенные места для строительства и старта наших кораблей! Постоянно демпфировать свои ?-способности – дело тоже весьма утомительное. Так что, видишь, несчастье с экспедицией произошло в результате цепочки случайностей. Вообще, любая трагедия чаще всего – стечение многих маловероятных обстоятельств. Но всегда есть и причины общего порядка, которые делают такие трагические случайности возможными. В случае с нашей экспедицией очень важной причиной была неготовность людей к встрече с подлостью, коварством, насилием… Это беда всей современной земной цивилизации, уже много поколений живущей в благополучии и безопасности. Но были и другие причины: халатность и ненадлежащее выполнение своих прямых обязанностей. И соответственно были люди, виновные в этом. Кое-кто из них еще не понес наказание в должной мере, но я позабочусь… Мелисса произнесла последние слова совершенно спокойно, но было в ее голосе что-то… Я не завидовал тем людям, кто был виновен, пусть не прямо, в том, что случилось. Мелисса замолчала и курила сигарету за сигаретой, а я прикрыл глаза и попытался задремать. И мне это почти удалось, когда я ощутил внутри характерную волну вибрации, предвещающую посадку на антигравах довольно крупного летательного аппарата. Я стал пристально вглядываться в небо и сумел различить там что-то вроде струи дрожащего воздуха. Через несколько секунд большое мутно-туманное нечто беззвучно опустилось на краю поляны. Режим маскировки отключился, и стал виден десантный бот, уже выбросивший пандусы, по которым немедленно высыпались десантники в скафандрах варианта В-4, занявшие круговую оборону. Одна десятка поднялась в воздух и на разных высотах зависла вокруг бота, прикрывая наземные силы. Все оружейные порты бота были открыты, а десантники, кроме обычного вооружения скафандра, имели по три более серьезные машинки, по одной – в руках и по две – за спиной. Все ясно. Майкл проводил учения по схеме операции «Прыжок в неизвестность». При этом приборы бота при посадке работали в режиме «Ушки на макушке», а все боевые ресурсы были приведены в состояние «Шашки наголо». Серьезно! Хорошая тренировка, по максимальной программе! Я наблюдал за работой десантников с удовольствием. Они действовали четко и слаженно, все движения их были стремительными, но плавными. Чувствовалась прекрасная подготовка отряда, сформированного из отлично обученных солдат. Если бы бот опустился в центре сражения, они бы уже через пять-семь секунд могли бы вступить в бой, действуя при этом весьма эффективно. Мы с Мелиссой продолжали спокойно сидеть в креслах, прекрасно понимая, что находимся под прицелом нескольких десятков самых разных систем вооружения. Так прошло минуты три. Все застыло в неподвижности. Наконец по пандусу неторопливо спустился на поляну высокий массивный человек в обычной белоснежной форме Космофлота. Сердце мое дрогнуло. Я узнал Майкла, Командующего Десантными Войсками. Майкл спокойно прошелся по поляне, поглядывая по сторонам, и, когда остановился, возле него материализовались три фигуры. «Офицерский состав отряда»,- понял я. Майкл показал им на несколько позиций вокруг места посадки, очевидно, указывая на недостатки, затем прозвучал сигнал «Отбой!». Десантники построились перед Майклом и офицерами. Из бота вышли еще двенадцать человек, занимавшие до сих пор свои посты у систем вооружения бота, и присоединились к строю. Майкл отдал приказ разбить на поляне полевой пункт и разрешил откинуть шлемы скафандров. Он продолжил обсуждать что-то с офицерами, а десантники разбрелись вокруг места посадки. Видно, им было дано время ознакомиться с обстановкой на местности. При проведении учений в рамках операции «Прыжок в неизвестность» вводная для личного состава обычно минимальная, попросту говоря, никакая, поскольку отрабатываются действия при аварийной высадке на неизвестную планету неизвестной звездной системы. Я полагаю, что и в этот раз солдаты не знали, на какую планету садится их бот. И теперь люди с интересом пытались понять, где они находятся. Довольно быстро кто-то сообразил, что они – на Райском Местечке. Эта весть была воспринята как радостная, и народ немедленно расслабился. Об исчезновении внутренней настороженности и ожидании опасности свидетельствовало изменение характера движений десантников, очевидное для любого опытного наблюдателя. Я же еще в Академии хорошо изучил малейшие нюансы «языка тела», а потом много лет оттачивал свои познания на практике, руководя довольно большими коллективами людей. Мысленно я горько усмехнулся: «Рано расслабились, ребята! Неужели никто не задумался, отчего вдруг аварийное десантирование отрабатывается на такой замечательной планете? Проводить учения «Прыжок в неизвестность» логичнее было бы в гораздо более суровых условиях, не так ли?» Но, похоже, кое-кому подобные мысли в голову пришли. Человек двадцать – поумнее или поопытнее – не расслабились, как остальные. И среди них, не расслабившихся, были все восемь женщин, которых я вычислил еще раньше по особенностям моторики их движений, фигуры-то в скафандрах варианта В-4 у всех практически одинаковые, разве что слегка отличаются по росту. Сначала я удивился, обнаружив в отряде женщин, ведь Мелисса просила Майкла отобрать «ребят покрепче». Но теперь я подумал, что, возможно, они и были самыми «крепкими ребятами» в отряде. Ну, поглядим, кто как поведет себя дальше. Прошло десять минут. Отряд на свободной части поляны под руководством офицеров занялся организацией полевого пункта, а Майкл обошел бот и остановился с противоположной стороны, где его никто, кроме нас с Мелиссой, увидеть не мог. Мелисса поднялась с кресла и неторопливо направилась к Майклу. Они бросились навстречу друг другу, только когда Мелисса скрылась из поля зрения десантников. Мелисса прижалась к широкой груди Майкла, а он крепко обнял ее, целуя в лоб, в висок, в волосы… Я невольно наблюдал их встречу, встречу, которая должна была, по идее, разбить мое сердце, но с удивлением обнаружил, что не переживаю и не чувствую ничего, хотя бы отдаленно напоминающего ревность. Зато я отчетливо ощущал радость их встречи, омраченную горечью и страданием. И мне вдруг показалось, что это МОИ руки обнимают Мелиссу и что это Я прижимаюсь наконец к родной, к надежной груди Майкла… Я чувствовал, как вздрагивают плечи Мелиссы, как Майкл гладит ее по спине, и слышал, как он приговаривает: – Ну, будет, голубушка, будет… Лисонька, все прошло, я с тобой… Мне было неловко быть свидетелем того, что должно оставаться только между двумя людьми, но я не мог заставить себя встать и уйти. Наконец спина Мелиссы перестала вздрагивать, она слегка отстранилась и подняла голову. – Майкл,- сказала она жалобно,- я знала Юлечку Милорадович, я читала лекции их курсу, она была у меня в семинаре. Талантливая девочка, немного наивная, такая хрупкая, нежная! Что эти твари с ней делали… – Мелисса всхлипнула.- И только один из всех восемнадцати сумел сразу остановить свое сердце! И двое – уже потом, позже… А все остальные… не могли умереть долго… долго… Мелисса замолкла, а потом проговорила тихо и решительно: – Я приду к тем инструкторам, кто должен был их научить останавливать сердце, но не научил! И я прокручу им все записи, с первой до последней секунды, в цвете, в звуках и запахах! И этому подонку Семцу тоже все, все прокручу! Он-то жив, здоров, с него все, как с гуся – вода. Подумаешь, карьера! Да какая у идиота карьера?! Не важно, что «Высший Суд» не нашел в его действиях злого умысла. Он виновен! Виновен!!! – Это Мелисса уже почти кричала. – Успокойся, голубушка! Сейчас тебе будет лучше.- И Майкл ладонями сжал виски Мелиссы. Мне почудилось, что его руки испачканы чем-то черным. Мелисса замолчала и закрыла глаза. А я наконец нашел в себе силы встать и уйти, оставив их наедине. Я прошелся по поляне, наблюдая за слаженной работой десантников. Полевой пункт был уже практически развернут, и большая часть людей готовилась отправляться в путь. Из бота выводили гравиплатформы с баллонами. Судя по маркировке, в баллонах был фиксирующий гель, естественно, под давлением. Эту технологию, которую отец в своих археологических экспедициях неоднократно при мне применял, я хорошо знал. Собственно, технология покрытия предметов прозрачным гелем с нулевым коэффициентом расширения при полимеризации на воздухе давно была специально разработана для консервации ветхих памятников архитектуры, археологических находок и предметов искусства. Потом ее стали использовать в криминалистике и во многих других областях, где надо было надолго и надежно зафиксировать состояние и пространственное расположение не слишком мелких материальных объектов. И я прекрасно помнил, что перед консервацией объектов в природных условиях предварительно проводится очистка объекта от всякой живности, включая насекомых, а затем – жесткая его стерилизация. У отца в экспедициях была для этих целей специальная аппаратура, при работе которой все присутствующие должны были находиться в надежных укрытиях. А как эти операции будут проводиться здесь, в лесу, без подготовки? Я продолжил наблюдения и обнаружил, что на очередной платформе, выползшей из бота, закреплен какой-то зачехленный аппарат. Я подошел к офицеру, руководившему выгрузкой, и представился: – Капитан первого ранга Комаров, Департамент ПР, в настоящее время нахожусь в личном распоряжении Адмирала. Прошу вас сообщить, что за аппаратура находится на этой платформе? – Во имя Земли, каперанг! Здесь – аппарат АП-48! – А, знаю, «Кыш, козявка»! – Верно.- Офицер улыбнулся. Этот аппарат создавал акустические колебания широкого спектра частот, резонирующих с органами самых разных животных и насекомых, заставляя их убираться подальше от источника колебаний. – Офицер,- продолжил я… – Старший лейтенант Симпсон,- подсказал десантник. С незапамятных времен на полевой форме военных отсутствовали знаки различия, я помнил из курса военной истории, что тому были весьма серьезные причины. Поэтому в армейских формированиях одной из важнейших задач обучения было умение узнавать знакомого человека по малейшим особенностям его телосложения и движений в любом типе одежды, в том числе и в скафандрах. Именно это умение было одним из факторов, позволяющих подразделениям в ходе боевых действий взаимодействовать максимально эффективно. Естественно, и сейчас скафандры офицеров, сержантов и рядовых не различались ни по каким признакам. Мне не составляло труда по поведению десантников понять, кто здесь офицеры, однако я не сумел точно определить их звания. Но, видно, офицер-десантник решил, что я имею право знать его чин и фамилию. – Старший лейтенант,- продолжил я свой вопрос,- не будете ли вы так любезны сообщить мне, чем вы собираетесь стерилизовать подлежащие консервации объекты? – Для этой цели, сэр, мы будем использовать подручные средства. У нас на вооружении есть переносные нейтронные излучатели, на малой мощности они как раз годятся для стерилизации. – Благодарю, старший лейтенант, за информацию! «Ага! Хорошо, что спросил,- подумал я.- Пожалуй, надо усилить модификацию скафандра! Не зря ребята надели вариант В-4!» Но, немного подумав, я решил остановиться на варианте Б-5. В части защиты от всех типов излучений такой скафандр был даже лучше, чем В-4, зато на нем не было механических усилителей и дополнительных креплений для оружия, боезапаса и энергонакопителей, совершенно излишних в данной ситуации. А это означало, что моей форме не придется распаковывать новые порции компактизированного вещества, а затем перераспределять силовую конфигурацию. Я всегда в полевых условиях предпочитал беречь любые ресурсы и не напрягать форму сверх необходимого. Возможно, именно поэтому я так хорошо и ладил со своими симбиотами, как с первой формой, так и со второй. Первая моя форма ценой своего существования сохранила мне жизнь на Альбине-3, а вторая спасла сегодня Мелиссу. Так что я дал форме «добро» на трансформацию в вариант Б-5. Когда Мелисса и Майкл вышли на поляну, Мелисса выглядела совершенно обычно, будто и не случилось в последние часы ничего особенного. Они с Майклом подошли ко мне. – Алекс,- запросто обратился ко мне Майкл,- я очень рад с тобой познакомиться поближе. Он протянул мне для рукопожатия свою руку. Моя форма, уже модифицировавшаяся в Б-5, быстренько свернула защитную перчатку, и я пожал протянутую мне ладонь. Огромная рука Майкла была сухой и теплой, и он никак не пытался даже намеком обозначить ее истинную силу. – Я помню тебя еще курсантом, Алекс. Я знал, что ты Потенциал Мелиссы и, должен признаться, следил за тобой в тренировочном лагере. Ты мне тогда понравился. Понимаешь, там было много ребят, да и девушек, имеющих гораздо лучшие физические данные, чем у тебя. Но ты был одним из немногих, кто ВСЕГДА заканчивал заданный маршрут. – Сэр! Если бы вы знали!… Я каждый раз жалел, что не сдох на первом же километре! Мелисса и Майкл не сдержались и искренне рассмеялись. Этот смех помог исчезнуть чувству неловкости, возникшему у меня, когда Майкл сразу повел себя со мной, как с равным, невзирая на чудовищную разницу в возрасте, звании и общественном положении. И я вдруг почувствовал себя в их обществе легко и свободно. И даже забыл, что Майкл является моим счастливым соперником в любви. – Алекс, называй меня просто Майкл. Я хотел бы, чтобы мы стали друзьями. Мелисса тебе еще не успела рассказать, какие у селферов с этим проблемы? Ну, потом ты и сам поймешь… А для нас с Мелиссой ты теперь очень дорог. Ты сам не понимаешь, ЧТО ты сегодня сделал. Ты спас Мелиссу. Да, она осталась бы жива, но какие возникли бы у всех сложности… И ей было бы очень больно,- добавил Майкл совсем тихо. – Мелисса, Майкл! – Я не мог скрывать правду и допустить, чтобы меня совершенно незаслуженно считали героем.- Все получилось совершенно случайно! Я не стою никакой благодарности! Наоборот, я вел себя как последний дурак, как эгоист. Я не понял, что имела в виду Мелисса, когда приказала мне наблюдать! Я и не собирался ее охранять, и не следил за обстановкой… Мне было стыдно продолжать, но я должен был сказать все: – Мелисса, простите меня… Я был слишком погружен в свои переживания и мысли. Я был сосредоточен только на себе. И опасность я обнаружил только потому, что не смог сдержаться, и меня рвало в кустах… – Алекс,- тяжелая рука Майкла легла мне на плечо,- я согласен, ты пока не герой, но ты сделал то, чего не делали многие, мнящие себя героями. Знаешь,- Майкл задумался, прислушиваясь к чему-то,-…я ощущаю тебя… не как друга, а скорее как брата. Да, как младшего брата. У меня когда-то был младший брат… Я решился признаваться до конца. – Майкл, а вы всегда были моим кумиром! Я в детстве мечтал хоть немного быть похожим на вас! Мысленно я добавил: «А Мелиссу я всегда любил». – Ну, в кумиры я не очень-то гожусь, разве что детям. Пока они не попали ко мне на Базу,- усмехнулся Майкл. – Кстати, тебе еще не надоело говорить нам «вы»? – вмешалась молчавшая до сих пор Мелисса. – Мэм, мне трудно, я не привык… – Так давай, привыкай скорее,- ответил за Мелиссу Майкл.- Лисса, кстати, ты мне так и не объяснила, почему ты сегодня взяла с собой одного только Алекса? – Понимаешь, я очень спешила, я надеялась хоть кого-то спасти. Все селферы были далеко, кто где, ведь еще продолжался праздник, а звать мысленно я была просто не в состоянии. Представь: пятьдесят четыре человека, я даже отключиться не могла, ты же знаешь эффект обратной связи… – Да, да… – Майкл покивал головой. – А Алекс был рядом. – Да, я уже выяснил, что Алекс всегда рядом с тобой. Я не понял интонации, с которой Майкл произнес эту фразу, и выражения его глаз, когда он взглянул на меня. Совсем не понял. – Только я слишком поздно обнаружила,- продолжала Мелисса,- что у Алекса есть ?-резонанс в диапазоне корнезианцев, и было уже некогда искать другие варианты. – И поэтому ты решила рискнуть его жизнью? – Да,- ответила Мелисса твердо. «И не в первый раз»,- подумал я. Но вот что странно, я совершенно твердо знал, что эта решимость рискнуть моей жизнью парадоксально уравнивает нас. Это был риск не жизнью раба, существа подневольного, это был риск жизнью существа, равного тебе во всем – или в главном. Это было принятие решения за человека, в котором ты уверен, как в самом себе. После Мелиссиного «Да» я даже хотел произнести ту самую фразу: «Ведь мы жалеть себя не станем!», но вовремя прикусил язык, а то как бы еще не пришлось рассказывать, как я на Марсе ночью подслушивал у балконной двери… Во всяком случае, это «Да» развеяло мои последние сомнения по поводу предложенных мне братско-дружеских отношений с Майклом и Мелиссой. Конечно, я понимал свое ничтожество в сравнении с ними, Первыми селферами, но я готов был учиться и расти. – Лисса, дальше эту сторону операции я беру на себя. Но я хотел бы усилить своих десантников несколькими селферами, поскольку времени немного, а как я понял, нам придется отлавливать гораздо больше выродков-одиночек, чем мы рассчитывали. Даже если применить метод поиска, который вы с Алексом так удачно сегодня использовали. Кстати, на «Орбите-прим» поисковые работы уже начались. Так вот, кого ты мне посоветуешь подключить? Кто посвободнее? – Надо подумать. – Как насчет Макса? Он бывал в ситуациях и худших. – Вот именно Макса, может, и не стоит подключать. Ты знаешь, на «Маджипуре» он практически сорвался от одной только подлой фразы, сказанной ему в спину… Но я подумаю, кто сможет…Пожалуй, Артем – и сможет, и захочет. Он здесь давно, лучше многих знает местную обстановку. И мне показалось, что у него просто руки чешутся. Думаю, он не откажется. – Артем – это хорошо. И хорошо бы еще пару селферов. – Обещаю, найду. Наконец Майкл обратил внимание на трех офицеров, маявшихся неподалеку. Они приблизились и доложили, что отряд готов выступать. На борту оставались дежурные и команда бота, а остальные, шестьдесят пять человек, в ожидании приказа пользовались возможностью, как любой солдат, отдохнуть лишнюю минутку. Майкл обратил внимание офицеров на мой скафандр и дал команду изменить модификацию скафандров десантников. Мелисса озабоченно обратилась к Майклу: – Как ты считаешь, не надо ли твоим ребятам принять что-то типа нейробутада? – Лисса, они перед высадкой получили коктейль «боевой», и он уже минут тридцать, как начал действовать. Я знал эту смесь медикаментов. Она повышает скорость реакции человека и адаптивность его психики, одновременно «замораживая» эмоциональное восприятие реальности. – Это, конечно, хорошо на поле боя, но готовы ли они психологически к тому, с чем столкнутся? – не успокаивалась Мелисса. – Адмирал, ты прекрасно знаешь, что подготовка десантников включает в себя полный курс «Методы ведения допроса», с изучением исторического опыта и практическими занятиями на симуляторах. Разве этого не достаточно? Я хотел вмешаться и сказать, что я тоже в свое время прошел этот курс, но сегодня он мне не очень-то помог. Но Мелисса опередила меня: – Майкл, это – совсем другое. Что бы они ни испытывали на практических занятиях, они знают, что это – симуляторы, что закончится программа и они вернутся в свой мир, где ничего подобного давным-давно не происходит! Я много раз убеждалась, что современные люди просто не готовы к встрече с реальностью в жестких ее вариантах. – Вот и проверим эффективность наших методов подготовки. Сейчас ничего менять не будем. – Хорошо,- согласилась Мелисса. К этому времени десантники уже закончили модификацию скафандров, и отряд построился в колонну по двое, готовый к марш-броску. Мы с Мелиссой и Майклом двинулись впереди. Когда колонна перевалила через вершину холма, разлитое в воздухе зловоние заставило десантников захлопнуть шлемы. Народ начал догадываться, что им предстоит отнюдь не приятная прогулка по планете-курорту. Я отметил, какими собранными стали их движения. А когда они увидели прожженную мной просеку, они, я думаю, внутренне подготовились, как им казалось, ко всему… Во всяком случае, результат работы «Высшего Суда» десантников не шокировал, и эту поляну отряд миновал спокойно. Действительно, поляна с разбросанными там и сям не очень сильно изуродованными трупами мужчин напоминала поле боя, знакомое им по тренировкам в симуляторах и учениям, проводившимся в квазиреальной обстановке. Тем временем отряд подошел к краю поляны, на которой твари издевались над своими жертвами. Первые человек двадцать по инерции прошли вперед, но внезапно остановились, осознав, ЧТО именно открывается их взгляду. Остальные подходили и, словно споткнувшись, тоже останавливались. Вдруг кто-то, не выдержав, метнулся в кусты, и за ним последовала большая часть отряда. Щелчки отбрасываемых за спину шлемов, всхлипы, стоны, характерные звуки рвотных спазм… Я хорошо их понимал. Я-то теперь старался по сторонам не смотреть, во всяком случае, не присматриваться к тому, что попадало в поле моего зрения. Но и у меня постоянно перехватывало дыхание, несмотря на все принятые лекарства. Сдержаться сумели всего человек пятнадцать из всего отряда, и среди них – семь женщин. Вот тебе и слабый пол! Восьмая, правда, упала в обморок, но подруга сразу что-то ей вкололи и быстро привели в чувство. – Лисса, ты была права. Надо было ребятам добавить нейробутал. К виду женских и детских трупов, да еще ТАКИХ, мы их не готовили. Майкл отдал приказ десантникам принять дополнительные медикаменты, и народ начал потихоньку приходить в себя. Я удивлялся, как Мелисса и Майкл способны без скафандров дышать этой атмосферой, состоящей из смеси невыносимых миазмов, но потом заметил, что их лица закрывают пленочные мембраны. Видно, и тогда, ранним утром, у Мелиссы была мембрана, просто в сумраке джунглей я это не разглядел. Майкл отвел людей на предыдущую поляну. Там было достаточно места, свободного от трупов. Все десантники уже более-менее пришли в себя, защелкнули шлемы и продули скафандры, но это сборище подавленных увиденным людей ничем не напоминало боевой отряд, совсем недавно блестяще осуществивший маневр «Прыжок в неизвестность». Слово взяла Мелисса. Она кратко объяснила людям, что происходит на Корнезо и в чем будет заключаться их задача сегодня и в ближайшем будущем. – Вы должны были увидеть своими глазами, что такое аборигены-выродки и на что они способны, чтобы в дальнейшем не поддаваться естественному для вас чувству гуманизма. Это не просто враги, солдаты армии противника, это – нелюди, уничтожающие себе подобных и получающие удовольствие от страданий живых существ. Ваша задача – помочь их найти и предать «Высшему Суду», как этих, на этой поляне. А потом зафиксировать все для потомков. И если не мы, цивилизация Корнезо погибнет окончательно, и гибнуть она будет вот так,- и Мелисса показала рукой на покинутую поляну. – Десантники! – Майкл сменил Мелиссу.- Первая и вторая группы остаются здесь и занимаются консервацией полян и просеки под командованием старшего лейтенанта Симпсона. Третья и четвертая группы под командованием старшего лейтенанта Вашенина отправляются на поиск и задержание одного из аборигенов, которому удалось скрыться. Засеките направление! Мелисса прикрыла глаза и через пару секунд указала рукой направление на восток: – Он километрах в шести, сейчас устал и не двигается, кажется, прячется где-то. Похоже на нору или небольшую пещеру. – Майор,- обратился Майкл к третьему офицеру,- возьмите двух сержантов на ваше усмотрение. Мы пойдем в одно очень интересное место, там нам тоже предстоит поработать. Когда майор отошел, я вопросительно взглянул на Майкла. Он правильно понял мой невысказанный вслух вопрос: майор был среди тех, кто бросился в кусты, в отличие от двух других офицеров, проявивших завидную выдержку. Да и сейчас лицо этого майора покрывала нехорошая бледность. – Алекс, не будь к нему строг,- тихонько сказал мне Майкл, когда офицер отошел,- у майора Рено – двое маленьких детей… Ты понимаешь… Десантники, получив конкретные задания, несколько оживились и стали больше походить на отряд, чем на толпу. Когда майор Рено с двумя сержантами подошли к нам, мы вшестером вернулись на вершину холма и остановились. Майкл обратился к своим подчиненным: – Двенадцать лет назад на Корнезо пропала научная экспедиция, восемнадцать человек и планетарный танк. При этих словах у майора глаза округлились от изумления. Я в свое время удивился не меньше. – Поиски и расследование ничего в то время не дали. Чтобы не тревожить туристов, история не получила огласки, но она послужила толчком для начала подготовки проводимой сейчас операции. И вот сегодня получена информация, что танк находится здесь, совсем недалеко, а наши люди погибли двенадцать лет назад на той же поляне, что и сегодняшние жертвы. Десантники вопросов не задавали, и Мелисса вывела нас на тропу, больше похожую на дорогу, и мы пошли в направлении, Противоположном месту посадки бота. Шли мы недолго. Метрах в двухстах обнаружился расчищенный вход в тоннель. Банда, видно, никого и ничего не опасалась на запретном для всех материке. Широкий и высокий тоннель вел в глубь холма. Мы включили фонари скафандров в режиме рассеянного освещения и с интересом разглядывали остатки погибшей цивилизации Корнезо. В тоннеле направо и налево ответвлялись коридоры, в стенах открывались то широкие, то узкие проходы в помещения. Некоторые проходы были расчищены, а другие, напротив, специально завалены, причем совсем недавно. В боковых нишах встречались провалы, широкие и узкие шахты, уходящие вниз на неизвестную глубину. Видимо, мы находились на одном из верхних этажей здания, служившего, возможно, огромным складом. Кое-где на стенах сквозь позднейшие напластования можно было различить исходный строительный материал, отдаленно напоминавший покрытие стен современных домов аборигенов. Он представлял собой монолит, мутный от большого количества наполнителей, придававших ему, по-видимому, необходимые прочностные свойства. Правильно Мелисса его назвала: органический бетон. Древние корнезианцы были великие мастера, если этот бетон сохранил свои свойства более шестидесяти тысяч лет! База тварей была не человеческим жильем, а скорее звериным логовом. Грязь, мусор, вонь. Один из сержантов попытался открыть шлем, но немедленно закашлялся и захлопнул его, продув затем скафандр. Похоже, твари занимали помещение и жили там какое-то время, а затем заваливали вход в Него, перемещались в следующее, все дальше и дальше от входа в тоннель. Наконец мы обнаружили наш танк, Н-18. Машина стояла в тупике, которым заканчивался тоннель, занимая практически весь проем. Стены, пол и потолок на этом участке тоннеля были в выбоинах и сколах. Видимо, твари хотели вывести танк наружу и использовать его в своих вылазках. Они, естественно, не подозревали, что танк вне тоннеля был бы немедленно обнаружен. К сожалению, им это не удалось. Роман Васильев, пилотировавший танк, сумел, судя по всему, «погасить» компьютер танка, когда понял, что экспедиция попала в руки очень опасных существ. Он был прав, он не хотел, чтобы встроенные инструменты танка, которые являлись одновременно и грозным оружием, как те же противометеоритные пушки, оказались в чужих руках. Но с мертвым компьютером управлять танком можно только в ручном режиме. Конечно, хорошему пилоту ничего не стоило бы вывести танк наружу задним ходом. Но НАУЧИТЬСЯ водить танк, стоящий в тупике тесного для него тоннеля, невозможно, даже зная принципы его управления. Не сумев вывести танк наружу, аборигены вытащили из него все, что смогли. ПГПИ-57 и кое-что еще они пытались использовать в каких-то своих целях и учились с этими устройствами обращаться. Другие приборы и предметы, посчитав бесполезными, сломали или просто выбросили. Часть оборудования мы находили раньше в тоннеле, кое-что валялось здесь, рядом с танком. Какое-то время в танке жили, пока не испортили и не изгадили все внутри. Бедный Носорог-восемнадцатый! Никаких личных вещей членов экспедиции при беглом осмотре нам найти не удалось, все-таки прошло двенадцать лет… На обратном пути мы обнаружили несколько узких шахт, закрытых плотными крышками. Подняв одну, мы поняли, что в эти шахты твари сбрасывали отходы и останки своих жертв. Наружу мы выбрались почти через час после того, как вошли в тоннель. Выключив фонари и откинув шлемы, мы устроили короткое совещание. Мелисса предложила тоннелем и останками экспедиции сейчас не заниматься, а, загрузив в тоннель консервант-массу с полян, закрыть вход в тоннель до прибытия команды специалистов. – Здесь предстоит сложная работа, здесь переплелись интересы Земли и Корнезо, юридические проблемы и чисто криминалистические задачи, не говоря уже об исторической ценности всей этой местности, наверняка не единственной на Табе. Потребуется немало времени, чтобы решить, как правильно действовать. Но в этих вопросах время терпит. И Майкл, и остальные согласились с Мелиссой. Мы вернулись к полянам. Старший лейтенант Симпсон знал свое дело. Почти вся поляна, на которой приняли страшную смерть пятьдесят четыре жертвы, уже была покрыта полуметровым слоем прозрачного полимера, хранящего теперь в своей толще все тела, все фрагменты, все мельчайшие подробности трагедии. Полимеризация уже завершилась, на голографическом объемном плане поляны были намечены линии распила, и на дальнем конце поляны консервант-массу уже начали разрезать в соответствии с планом на удобные для транспортировки и хранения блоки. Тела людей, висевших на деревьях, требовали более сложной обработки, и большинство десантников занималось сейчас именно этой работой. Я очень сочувствовал ребятам, но ведь кто-то же должен был это сделать… Сам я поспешил уйти подальше. У меня со всем здесь происходившим были связаны свои собственные мучительные воспоминания. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь забыть это «райское местечко»… Я не знал, чем мне теперь заниматься, и подошел к Мелиссе с Майклом, которые что-то негромко обсуждали. – Я вам не помешаю? – Нет, мы обсуждаем некоторые сегодняшние результаты. Майкл убедился, что его десантников для участия в подобных операциях надо готовить специально, а может, даже и отбирать. У Майкла на «Суворове» пять тысяч человек, и он раньше хотел, чтобы все они приняли участие в мероприятиях на поверхности планеты. – Но теперь я думаю, что для кого-то участие в деле, подобном сегодняшнему, может оказаться слишком тяжелым испытанием. Мелисса права – избалованно, изнеженно современное человечество. Люди не готовы… И это -наша главная проблема. Я понимал, что слова Майкла относятся не только и не столько к данной ситуации. Селферы все время думают о будущем. Боже, чего же они боятся? Что знают? Что открывается им в их проскопических видениях?… Майкл продолжал: – Я думаю, для начала надо, чтобы все мои люди просмотрели сделанные здесь записи, а психологи во время и после просмотра… Тут Майклу пришел вызов по коммуникатору. – Ребята Вашенина нашли беглеца. Через полчаса они с ним здесь будут. Лисса, Алекс, вам так сегодня досталось, отдохните немного. А я пойду посмотрю, как там дела у Симпсона. Я достал из своего запаса еще пару сверток походных кресел, мы с Мелиссой нашли месте на холме, в стороне от полян, и устроились отдохнуть. Мы допили остатки воды из последней бутылки, оставшейся в моем заплечном кармане, и тихо, ни о чем не разговаривая, просидели в креслах эти полчаса. Когда в лесу послышался легкий шум, предвещающий появление поисковой группы, пришлось вставать и опять идти на большую поляну. К этому моменту работа на первой поляне была уже закончена, блоки консервант-массы подготовлены к транспортировке, и страшное место зияло земляными ранами на месте снятого верхнего слоя почвы и спилами на стволах тех деревьев, к которым твари привязывали и подвешивали свои жертвы. И вот десантники появились на поляне. Двое несли щуплое тело, безвольно обвисшее в их руках. – Мэм, сэр! – докладывал старший сержант Вашенин.- Мальчишка прятался в яме под корнями дерева. Он дрожал от страха, а увидев нас, и вовсе потерял сознание. Десантники, бережно поддерживая аборигена, пытались поставить его на ноги. Ноги у того подкашивались, глаза закатились. Это был подросток, действительно почти совсем еще мальчишка… Одежда его была порвана, испачкана в земле и в чем-то буром. Худое лицо тоже было в грязи. Руки… руки с длинными острыми ногтями были в засохших пятнах, и под ногтями скопилась темная масса… Десантники обступили нас кольцом в несколько рядов. Они молчали, жалостно разглядывая подростка. – Это – НЕ ЖЕРТВА! – сказал я спокойно и твердо. – Отпустите его и отойдите,- тихо приказала Мелисса. Десантники, державшие аборигена, опустили его на землю, и попятились в некотором недоумении. Несколько секунд мальчишка лежал неподвижно, потом приподнялся, опираясь на руку. Он поднял голову, открыл глаза и обвел всех взглядом. Дикая злоба горела в его недетских глазах. Люди невольно отшатнулись. Абориген взвыл, вскочил и дернулся в сторону. Но бежать было некуда. Десантники стояли плотным кольцом. Мелисса надела на голову свою диадему, отвернула край скатанного пояса, и из открывшейся ячейки вылетел микрочип. Он на мгновение завис неподвижно, но через секунду уже вошел в шею аборигена точно под ухом. Тот запоздало потянулся к шее рукой, но тут же рухнул на землю и замер. Мелисса застыла, закрыв глаза. Какое-то время ничего не происходило. Большинство присутствующих никогда»не видело работу «Высшего Суда» и с некоторым интересом ожидало продолжения действия. Уж не знаю, что они предполагали увидеть, но действительность явно превзошла их ожидания. Мальчишка вздрогнул всем телом, тихонько завыл, выгнулся дугой, рванул одежду, затем скрючился и вцепился ногтями в свои гениталии, терзая их в стремлении оторвать. Видимо, именно так он больше всего любил развлекаться со своими жертвами… Плеснула струя бурой крови. Народ бросился в разные стороны. Кого-то опять стало рвать в кустах… Закончилось все быстро. На Корнезо еще одной тварью стало меньше. Майкл собрал отряд, дал пятнадцать минут отдыха, после чего должна была начаться обработка поляны с трупами выродков. Нам с Мелиссой Майкл предложил отправиться отдыхать на борт десантного бота, и мы покинули наконец проклятые поляны. По дороге я трансформировал свой скафандр в вариант А-1 и подошел к боту одетым уже в обычную полевую форму. Мы поднялись по пандусу в шлюз. Дежурный на входе спросил, желают ли Адмирал и сопровождающее ее лицо, то бишь я, занять запасные каюты. Но Мелисса сказала, что мы ненадолго, поэтому просто пройдем в кают-компанию и для начала хотели бы перекусить. – Я просто умираю с голоду,- пожаловалась Мелисса.- Нет, конечно, я могу существовать без пищи еще не один месяц, просто мой организм сигнализирует, что оперативный запас белков и углеводов упал ниже уровня, оптимального для данной материальной формы. Можно отключить сигнал «голод», но если есть возможность пополнить ресурсы, отчего же этой возможностью не воспользоваться? А ты? Ты сможешь сейчас есть? Еще минуту назад я бы поклялся, что не в состоянии даже думать о еде, но теперь, попав в привычную с давних лет обстановку военного корабля, почувствовал, что ледяной ком, который, оказывается, заполнял все мое существо последние несколько часов, начал потихоньку оттаивать. А может, это просто заканчивалось действие медикаментов? Во всяком случае, ко мне возвращалась способность что-либо чувствовать, и первым вернувшимся чувством было ощущение голода. – Пожалуй, я бы что-нибудь съел,- ответил я Мелиссе. – Вот тебе пример,- усмехнулась Мелисса,- исключительной пластичности человеческой психики. Жажда есть – и жить – сильнее боли и смерти… Но иначе мы просто не выжили бы на нашей прекрасной планете по имени Земля. Я всегда поражалась, в каких невыносимых условиях, буквально на грани бытия, люди оказывались способны не просто выживать, но и любить, и быть счастливыми!… В кают-компанию, где мы уже удобно устроились в мягких креслах, заглянул кок: – Во имя Земли, мэм! Ваша честь, офицер! Что прикажете принести? Вот список имеющихся на борту продуктов. Но Мелисса отказалась изучать протянутую ей пластину. – А что вы приготовили сегодня десантникам и экипажу на обед? – Мэм, сегодня – салат с огурцами, щи, бифштекс с макаронами, компот и киви с бананами. – Отлично! Несите мне полный обед, мяса – три куска, киви и бананов – штуки по четыре. Но сначала – горячий чай, большую кружку! – А мне – обед в среднем объеме. И нет ли у вас свежих помидоров? – А как же? – улыбнулся кок.- Вам сделать салат, сэр? – Нет, просто принесите пару штук. Но сначала -чай, как Адмиралу. – Заказ принят. И кок поспешил на камбуз. Чай появился просто мгновенно. Мелисса была права. Чай – это было то, что нам нужно. Интересно, с чем была связана жажда, мучившая нас с Мелиссой все это время? Ну, у меня, быть может, сказался прием огромной дозы лекарств (кстати, похоже, пора выводить их из организма, причем желательно побыстрее), а у Мелиссы? Ведь она никаких химикатов не принимала и физических усилий практически не прилагала, работал в основном ее мозг, антенна, вторая структура… Ага, вот что потребляет воду… И у меня, видимо, дело в том же! Мелисса попросила принести ей еще кружку чая, а я встал, сказав, что хочу немного прогуляться перед обедом по кораблю, и удалился в хорошо известном мне направлении. Уф-ф, мне значительно полегчало, и, вернувшись в кают-компанию, я с энтузиазмом приступил к уже поджидавшему меня обеду. После обеда Мелисса спросила меня, не слишком ли я устал. Я ответил, что чувствую себя, к собственному удивлению, довольно бодро. – В таком случае не посмотришь ли ты корабль? Мне интересно твое мнение, как обстоят дела с техническим состоянием нашего военного флота. Я согласился, и она связалась по внутреннему коммуникатору с капитаном бота. Он немедленно явился в сопровождении двух офицеров. Мелисса представила меня. По их лицам я понял, что имя мое им знакомо. В сопровождении капитана и офицеров, техника по корабельным системам и техника по системам вооружения, я отправился на прогулку по кораблю. Конечно, его техническое состояние невозможно было сравнить с состоянием моих кораблей или с яхтой Адмирала, но все же оно было весьма приличным. Серьезных нарушений в плане безопасности полетов я не нашел, так, кое-какие мелочи, на которые обратил внимание сопровождавших меня офицеров. А системы вооружения находились вообще в состоянии, близком к идеальному. Я отправился в кают-компанию доложить Мелиссе а результатах осмотра корабля, но там находился Майкл, и они с Мелиссой что-то довольно обеспокоенно обсуждали. Увидев меня, Майкл объяснил, что их тревожит. – Настроение десантников очень подавленное. Они закончили работы, и я дал им шесть часов на отдых здесь, на планете. В походном пункте, на свежем воздухе накрыли обед, но большинство есть не может, многие даже не подошли к столам. Они почти не разговаривают друг с другом, поодиночке бродят или сидят, уставившись в одну точку. В таком состоянии я не могу вернуть их на «Суворов». Надо что-то делать. Но что? Не музыку же им веселую крутить… – Знаешь, Майкл,- сказала Мелисса задумчиво,- мне пришла в голову одна мысль… Они ведь физически не устали, правда? Нагрузка была для них даже ниже нормы? Ведь так? – Да, конечно. – То есть вся проблема – чисто психологическая. Так вот, их надо переключить на другую задачу, достаточно сложную, но совсем другую! – Что ты предлагаешь? – Давай устроим показательный бой… нет! Нет! Контрольный бой! Положим, я, Адмирал, хочу проверить уровень их боевой подготовки, вот! Сколько у тебя Р-камер на борту? – Штатные тридцать процентов от количества людей на борту, всего – тридцать пять камер. – Отлично, более чем достаточно. Но сегодня тридцать-сорок человек для меня слишком много, не дай бог, не смогу сосредоточиться и кого-то действительно придется реанимировать. Пусть будет двадцать человек. Добровольцев, естественно. – Хорошая идея! Бой, конечно, мы запишем и будемпотом анализировать. Это весьма полезное дело. А на каких условиях устроим бой? ЗАБО? – Знаешь, ЗАБО сегодня их не проймет, слишком низкий уровень опасности. Давай бой без правил с холодным оружием! Получить колото-резаные раны достаточно неприятно, и это заставит всех сражаться всерьез, а с другой стороны, такие ранения излечиваются достаточно быстро, в самом худшем случае пострадавшие проведут в Р-камерах три-четыре дня. Я с изумлением понял, что они обсуждают показательный бой Мелиссы одновременно с двадцатью – хорошо, что не с сорока – противниками, вооруженными холодным оружием. Разговоры о каких-то подобных играх селферов я слышал, но это были такие странные слухи, что я не воспринимал их всерьез. Но Майкл обсуждал это с Мелиссой совершенно спокойно, как дело обычное… И беспокоил их исключительно неизбежный травматизм десантников, самых подготовленных бойцов Земли! Кажется, мне предстоит узнавать о селферах еще много интересного. Но раз они так уж уверены в себе… У меня тоже есть интересные идеи. – Мелисса,- я вступил в разговор с совершенно невинным видом,- а интересно ли будет сражаться со случайными добровольцами, возможно, далеко не лучшими бойцами? Может, стоит сначала устроить внутриотрядный турнир и отобрать двадцать человек из числа победителей? Можно предложить участвовать и членам экипажа. Мне показалось, что техник по системам вооружения не уступит в боевой подготовке ребятам из отряда. – О! – восхитился Майкл.- Прекрасная мысль! И это решает проблему времени – ребятам будет чем заняться до отлета. Ведь бой с Мелиссой не может быть долгим, а турнир продлится не один час! Алекс, в тебе чувствуется талантливый администратор. И у тебя – верный глаз. Инженер, которого ты заметил,- олимпийский чемпион позапрошлых Игр по двадцатиборью. Все может оказаться оч-чень интересным! И уж точно отвлечет ребят от тяжелых мыслей! Молодец, Алекс! Я скромно потупился. – Решено. Майкл, готовьте Р-камеры. Объявляй турнир… нет, сначала посмотрим, как обстоит дело с добровольцами. Майкл вызвал офицеров и ознакомил их с нашей идеей. Офицеры отправились собирать отряд и команду бота на построение. Мы встали перед строем. Майкл держал речь, я стоял чуть в стороне и с интересом наблюдал. В качестве добровольцев на бой с Мелиссой вызвались все, даже корабельный кок. Майкл заявил, что выбирать из такого количества добровольцев двадцать человек наугад неинтересно, и назначил турнир. Он предложил бой «один на один» и «двое на двое», если найдутся желающие драться парами. Организатором турнира он назначил майора Рено и дал на подготовку сорок минут. Тем временем остальные два офицера и техник по корабельному оборудованию должны были подготовить Р-камеры к принятию возможных пациентов. Майор был хорошим командиром, и жизнь на поляне закипела. От уныния и подавленности солдат не осталось и следа. Мне даже показалось, что был затеян не совсем официальный тотализатор. И действительно, когда окончательно определились участники турнира и было составлено расписание боев, народ начал активно делать ставки. К моему удивлению, офицеры, включая Майкла и Мелиссу, тоже сделали свои ставки. Тогда и я решил испытать удачу и поставил на инженера-олимпийца, Олега Маринеску. Его, кажется, никто не принимал в расчет. Десантники знали, кто из них на что способен, и были уверены в своих. Мне показалось, что и кок не случайно вызвался участвовать в боях, но, знаете ли, свободный доступ к еде не очень-то способствует поддержанию спортивной формы… Так что ставить на него я не рискнул. К назначенному времени на поляне был выжжен круг диаметром двадцать метров и залит слоем геля, который быстро полимеризовался, и получилась отличная арена для боев. Над площадкой и по ее периметру парили камеры, записывающие все происходящее. Зрители, большая часть которых была одновременно и участниками турнира, расположились вокруг, кто – в походных креслах, кто – просто на траве. Судьей был, естественно, Майкл. Он не собирался сражаться со своими ребятами. В Космофлоте было заведено, что селферы могут обучать, но не участвовать в учебных боях, так что сегодняшний бой Мелиссы должен был стать уникальным событием. Десантники это прекрасно понимали, и каждый был полон решимости добиться права участвовать в этом бою. Сегодняшние правила были просты: никакого оружия дистанционного действия, и больше – никаких правил. Во избежание серьезных увечий бойцы надевали кольчугу из углепластовой сетки, но в отличие от спортивных соревнований она закрывала только голову и туловище сражающихся, оставляя открытыми руки и ноги. Парных боев наметилось всего четыре, и их решено было оставить на конец турнира. На арену начали выходить определенные жеребьевкой пары соперников. Вооружены десантники были разнообразными колющими и рубящими орудиями, изобретенными в разные исторические эпохи, но, естественно, усовершенствованными нынешними оружейниками. Почти все сражающиеся имели оружие в обеих руках, отличия были в том, в какой руке находилась шпага или рапира, а в какой – клинок. Никто не соблазнился воспользоваться экзотическими изделиями вроде копья, булавы или «утренней звезды», да это и понятно: такое оружие рассчитано на крепких, но медлительных и неповоротливых противников, каких среди десантников не имелось. Бой заканчивался, если один из бойцов терял свое оружие и оставался с пустыми руками либо получал ощутимые травмы. Конечно, он мог и в этом случае потребовать продолжения поединка, и так случалось пару раз, но при продолжении боя разница в подготовке быстро приводила к очевидной победе сильнейшего. Несколько раз на арене оказывались противники практически одного класса, и тогда бой затягивался. В этом случае победитель определялся «по очкам», поскольку оружие оставляло на кольчуге, обработанной специальным составом, отчетливые следы нанесенных ударов. Самым красивым был бой с участием Олега Маринеску. Ему достался противник равного ему уровня подготовки, и они продемонстрировали прекрасное владение оружием, уникальные приемы боя и благородное поведение на арене, достойное аристократов былых времен. Никто не хотел прерывать это великолепное зрелище, но всему приходит конец. У Олега оказалось больше выдержки и хладнокровия, и он, воспользовавшись небольшой ошибкой противника, нанес ему укол прямо в сердце. Конечно, углепластовая сеть пропустила только самый кончик рапиры, всего несколько миллиметров, но этого было достаточно, чтобы на груди проигравшего сразу расцвело алое пятно. Победа Олега была очевидной и по-спортивному изящной. Ни победитель, ни побежденный не получили заметных травм и доставили зрителям истинное удовольствие. Олега, хоть он и не был «своим», проводили с арены долгими аплодисментами. Но не все победы были спортивными. В основном на турнире бои велись действительно «без правил». Это и понятно, на войне правил не бывает. Одному из сражавшихся предстояло провести в, Р-камере несколько дней: ему практически отрубили руку. Его противник использовал необычное оружие: что-то вроде сабли с тремя тончайшими лезвиями, и спасения от этого оружия не было. Я нечто подобное видел в историческом музее, называлась та штука странно – то ли «гайда», то ли «гарда», но было у нее всего два лезвия, а не три. Экскурсовод тогда, помню, объяснял, что подобный тип оружия не получил распространения, поскольку был очень сложен в изготовлении и дорог, да и научиться работать им было весьма не просто. Этот бой закончился практически мгновенно, пострадавшего сразу отправили на борт, в Р-камеру, а победителю почти даже и не аплодировали. Еще один бой, завершившийся «не спортивно», выиграла одна из женщин. Когда противник, атлет выше ее на голову, зажал под мышкой ее шпагу, дама не растерялась, отпустила оружие и коротким ударом левой руки послала его в нокаут. Ей долго хлопали и свистели, и я услышал, как кто-то из зрителей сказал: – Володе еще повезло, что Инга не надела свою железную перчатку с шипами! Вообще, в боях принимали участие все восемь женщин, и пятеро стали победительницами. Две из них сражались в парном бою против двух могучих десантников, но одна из женщин почти сразу изловчилась поразить ударом шпаги спину противника своей подруги. И когда тот выбыл из игры, они вдвоем легко разделались со вторым. Еще одна девушка, брюнетка богатырского сложения, ростом под два с половиной метра, вышла на арену в паре с невысоким стройным юношей. Они победили в изматывающем бою двух матерых бойцов, явно заслуженных ветеранов. Ветераны превосходили экзотический дуэт классом, но в итоге девушка буквально задавила их своей массой, ухитрившись упасть, сбив с ног сразу обоих противников, и ее партнер ловко нанес находящимся на земле бойцам решающие удары. Что ж, без правил так без правил! Но самый замечательный бой был предпоследним среди схваток «один на один». В этой паре первым на арену вышел красавец-блондин, высокий, крупный атлет. Он ожидал, противника секунд двадцать и дождался! Ему предстояло биться с коком, чей выход сопровождался громким хохотом. Кок был невысок и плотен, кольчуга обтягивала его отчетливо выпирающее брюшко. Он, слегка косолапя на коротковатых ногах, вышел на арену, держа перед собой, как Шит, большую крышку от кастрюли. Правда, крышка эта была сильно изуродована: края ее были в неровных зазубринах, будто кто-то надрывал металл, как бумагу, и весь «щит» был усеян, словно дуршлаг, небольшими рваными отверстиями. В другой руке кок держал длинную довольно толстую металлическую палку, похоже, стойку корабельной переборки. Майкл, смеясь, проговорил: – Ну, Мераб, ну, молодец! Против лома нет приема! Эх, зря я на него не поставил! Кок, закрываясь своим нелепым щитом от ударов противника, очень быстро поймал его саблю в зажим одним из рваных отверстий в крышке и, отбросив крышку с застрявшим в ней оружием, двумя руками взялся за свою железяку, коротко размахнулся и резким ударом сбил противника с ног. Тот упал и подняться самостоятельно уже не смог. Похоже, у него было что-то серьезно сломано. Думаю, кок мог этим ударом легко убить противника, но сдержался. Кок заслужил бурные аплодисменты. Он театрально раскланялся и гордо вернулся на свое место среди зрителей. После короткого перерыва победители вышли на арену, и Мелисса с Майклом должны были отобрать из их числа участников боя с Адмиралом. Мелисса сразу попросила женщин вернуться на зрительские места. – Прошу меня простить, но поймите правильно: СЕГОДНЯ я просто не смогу поднять руку на женщину! Мужчины – это другое дело. Десантницы выглядели разочарованными, но настаивать на участии в схватке не стали. Мелисса попросила покинуть арену и кока, мотивируя свою просьбу тем, что нельзя рисковать здоровьем человека, который должен накормить отряд ужином. Майкл осмотрел оставшихся победителей боев и отсеял всех, у кого были ранения и травмы более серьезные, чем уколы и мелкие порезы. На арене осталось двадцать два человека. В круг вышла Мелисса. Она была все в том же сером комбинезоне, только волосы, собранные в узел на затылке, были закрыты плотно облегающим голову капюшоном. И в руках у нее не было никакого оружия. Среди толпы атлетов-десантников, вооруженных разнообразными клинками и прочими острыми орудиями убийства, она выглядела маленькой, хрупкой и совершенно беззащитной. Хотя умом я прекрасно понимал, что ее беззащитность обманчива, сердце мое тревожно сжалось. Майкл обратился к своим бойцам: – Никто из вас никогда еще не сталкивался с противником, более опасным, чем стоящая перед вами женщина. Сегодня вы убедитесь на собственном опыте, что силу или слабость противника невозможно определить по его внешнему виду. Возможно, этот опыт когда-нибудь спасет вашу жизнь. Впрочем, наш кок, Мераб Мдивани, подобное вам сегодня уже блестяще продемонстрировал. Даю вам три минуты, чтобы определиться с тактикой схватки. Ваша исходная позиция – за кромкой арены, Адмирал будет поджидать вас в центре круга, бой начнется по сигналу гонга. К арене подтянулись даже пострадавшие в ходе турнира, те, кто, получив медицинскую помощь, был в состоянии наблюдать за происходящим. Десантники, коротко посовещавшись, рассредоточились по периметру круга. Мелисса спокойно встала в центре, опустив руки. Зрители замерли. Прозвучал гонг. Бойцы сорвались с мест и устремились к Мелиссе, нацелив на нее свое оружие. Какое-то мгновение было видно, что она спокойно стоит на месте, потом толпа сомкнулась вокруг нее, несколько человек не удержались на ногах и упали, потом какой-то вихрь закрутил фигуры, десантников и раскидал их по арене… Не прошло и пятнадцати секунд, как все было закончено. На арене и в траве у ног зрителей ворочались, кто – молча, кто – постанывая, пытаясь подняться на ноги, лучшие бойцы человечества, а на краю арены стояла Мелисса, разглядывая несколько порезов на своих ногах и руках. Зрители ошеломленно молчали. Впрочем, порезы Мелиссы немедленно затянулись, затянулись и разрезы на ее комбинезоне, который тут же поглотил пятна пропитавшей его крови. Мелисса озабоченно нагнулась к неподвижному телу, лежащему у ее ног. – Майкл, нужна медицинская помощь. Я, кажется, случайно сломала этому парню шею, он как-то подвернулся мне под руку,- виновато сказала Мелисса. Еще два неподвижных тела лежали почти в центре арены. Мелисса подошла к ним. – А эти ребята сами напоролись. Похоже, у них серьезные травмы внутренних органов. Пострадавших быстро отнесли на борт. Народ понемногу приходил в себя. Оказалось, никто ничего подобного не ожидал, и большинство просто не поняло, что же произошло на арене. Самьши удивленными выглядели участники боя. Общий смысл недоуменного ропота и восклицаний сводился к одному: «А что это было?» Мелисса вернулась на свое место рядом со мной. Наклонившись, тихо пожаловалась мне: – Железок всяких острых в круг понатащили, не увернешься. Порезалась, черт возьми… Еще и два ногтя сломала… Их отращивать надо аккуратно, чтобы форма получилась правильная, не то, что царапины на ногах. Майкл встал и поднял руку. Все затихли. – А теперь посмотрим, как проходил бой. Не зря же мы все снимали! Двое из команды бота под руководством майора Рено уже укрепляли на стойках большой пленочный монитор, а лейтенант Вашенин склонился над компом, к которому уже были подключены все камеры, записывавшие ход боев. Через минуту он сообщил: – У меня все готово. Все обратились к экрану. Запись шла в максимально замедленном темпе, и некоторые моменты были показаны с разных точек съемки. По мере развертывания действия на экране все больше зрителей не могло сдержать то недоверчивых, то восхищенных восклицаний. Все они сами были отличными бойцами и, как никто другой, могли оценить происходившее. Камеры зафиксировали, как двадцать два человека бросились к центру круга, заключая стоявшую там Мелиссу в стремительно сжимавшуюся круговерть клинков, из которой, казалось, вырваться было, невозможно. Мелисса стояла неподвижно, пока свободное пространство в центре не сократилось метров до двух в диаметре, а нападавшие сблизились так, что практически утратили свободу маневра. Тогда она резко крутанулась вокруг своей оси, фиксируя расположение атакующих, упала на спину и в полете в паре сантиметров над ареной (антиграв!) проскользнула, как уж, между ног нападавших, оказавшись в одно мгновение вне круга своих противников… Мелисса двигалась так быстро, что на экране казалось, будто она проплывает мимо застывших фигур, неторопливо выбирая оптимальный путь. Но избежать всех лезвий ей не удалось, и именно тогда она получила все свои порезы. Вырываясь из ловушки, она еще ухитрилась сделать подсечку трем ближайшим к ней бойцам, и те, падая, повлекли за собой еще семерых. Остальные не смогли остановить свое движение по инерции. Образовалась не то чтобы куча мала, но что-то очень на это похожее. При столкновении десантники не сумели увернуться от своего и чужого оружия, от колен и локтей своих товарищей. Тем временем Мелисса, очутившись за спинами бойцов, для нее практически неподвижных, аккуратными точными ударами начала вырубать их одного за другим. Когда дело дошло до последних остававшихся на ногах противников, оказалось, что кое-кто из них успел среагировать на изменение ситуации, но слишком уж велика была разница в скорости движений. Лучше других проявили себя в этой схватке Олег Маринеску и еще два десантника, которые легко выиграли свои бои на турнире, но не удивили тогда зрителей ничем особенным. Эти трое сумели очень оперативно перестроиться в ходе схватки и даже оказать Мелиссе пусть безрезультатное, но вполне осмысленное сопротивление. К концу просмотра Мелисса тихонько сказала мне: – Ты понимаешь теперь, почему я не хотела иметь сегодня больше противников? Видишь, как трудно мне было сосредоточиться и применять минимально необходимое воздействие? Видишь, я не обратила внимания, что мне под руку может подвернуться тот парень, которому я сломала шею, когда вырубала вон того здоровяка? А будь их больше, у меня было бы меньше времени на выбор вариантов и я вынуждена была бы действовать жестче. Случайных травм было бы гораздо больше. Когда просмотр закончился, Майкл поздравил нескольких человек с успешными действиями. Когда народ разочарованно возразил, что их всех сделали, как детей, и поздравлять никого не с чем, Майкл с усмешкой успокоил их: – Видите ли, Адмиралу удавалось выигрывать бои даже с тремя противниками-селферами. Конечно, это сделать было не так легко, как в данном случае. Но и я бы сам сильно задумался выйти с ней на арену один на один. Тут раздались голоса, что хорошо бы посмотреть запись боя еще раз, но Майкл идею не поддержал: – У вас будет достаточно времени смотреть эти записи сколько угодно раз. Но сейчас – ужинать и сворачивать лагерь. Через час – старт. Народ начал расходиться. Мелисса сказала: – Нам тоже пора возвращаться. Так не хочется опять проходить через те поляны, но надо забрать флаер, его нельзя здесь оставлять. При этих словах я, представив, что надо будет повторить в обратном порядке наш ночной путь, непроизвольно вздрогнул. Но Майкл успокоил Мелиссу: – А на что мои ребята? Они приведут ваш флаер прямо сюда. Он подозвал старшего лейтенанта Вашенина и приказал ему, взяв кого-то из своих людей, привести флаер к боту. Мелисса объяснила, где мы оставили машину, и Ващенин с одним из десантников отправились в джунгли. – Кстати, Лисса, со станции Орбита-прим сообщили, что уже нашли три подозрительных места, два из них – на побережье материка, одно – западнее, а другое – гораздо восточнее. А третье – на небольшом островке почти на Южном полюсе. Похоже, это лагеря таких же банд. Как только уйдет «Маджипур», можем начинать операции. Сложнее будет отлавливать одиночек, придется вести агентурную разведку в селениях. – Мы к этому готовились… В этот момент страшная мысль внезапно пришла мне в голову: «А вдруг кто-то из тварей успеет захватить очередную жертву до того, как их найдут и уничтожат? Ведь тогда повторится кошмар прошлой ночи!» Паника охватила меня. Я не был уверен, что смогу еще хоть раз пережить подобный ужас, боль и смерть… Мелисса и Майкл прервали свой разговор и повернулись ко мне. – Алекс, что случилось? – обеспокоенно спросил Майкл. Я молчал. Мне было стыдно признаться в своем страхе. Но от эмпатов невозможно скрыть свои эмоции. – Кажется, я понимаю, в чем дело. Алекс, не стесняйся своих опасений,- сказала Мелисса мягко,- никто из нас не способен легко воспринимать чужие страдания. А ты к тому же пока не в состоянии никак защитить себя сам. Понимаешь, в том, что ты пережил сегодня, есть и моя вина. Ты развиваешься так стремительно, что я не успеваю отслеживать все этапы и не помогаю тебе в должной мере. Но теперь необходимо сделать то, что я не могла сделать этой ночью. – Нет, Лисса, давай лучше я. Ты сегодня устала,- вмешался Майкл. – Хороша. Алекс, ничего не бойся. Закрой глаза и постарайся ни о чем не думать. – Проще всего вот что,- подхватил Майкл,- попробуй представить себе параллельные прямые, уходящие в бесконечность… – В Евклидовом пространстве, конечно,- продолжила Мелисса,- и мысленно двигайся вдоль них. Я закрыл глаза и представил себе прямую, как стрела, дорогу, протянувшуюся в бесконечность космоса, и мысленно полетел над ней. Твердые теплые ладони прижались к моим вискам. – Так, хорошо… – Расслабься… Мне показалось, что со мной разговаривает одно существо, только двумя разными голосами… – Нет, нет, не думай ни о чем! – Сосредоточься на параллельных прямых! Я постарался продолжить свое движение над бесконечной лентой дороги. Звуки внешнего мира исчезли, мурашки побежали по коже головы, стало щекотно где-то за глазами, в голове возник тихий, на пределе восприятия, шорох… Потом все закончилось. Майкл отпустил мою голову. – Он еще плохо умеет сосредоточиваться,- сказал Майкл Мелиссе,- но для первого раза – ничего, сойдет. Во всяком случае, похоже, все получилось. – А ты проверь. Они помолчали. Ничего не происходило. Я непонимающе смотрел на них. – Да, получилось. Он ничего не слышит. – Алекс, Майкл изменил параметры твоей антенны, поставил блокировку,- пояснила Мелисса,- на некоторое время, конечно, и теперь ты не воспринимаешь ?-сигналы. После этих слов я почувствовал себя как-то странно. С одной стороны, я был рад, что мне не грозит мучиться чужой болью и переживать чужую смерть, хак свою. Но с другой стороны, я ощутил себя кем-то вроде дезертира, или хуже того – ребенка, которого взрослые оберегают от жизненных трудностей. Мелисса внимательно посмотрела на меня и сказала: – Мне ведь тоже Майкл утром помог задемпфировать мою антенну, сама бы я справилась с этим с большим трудом. – Да, мне удалось убедить Мелиссу, что у нее сейчас и так слишком много сложных проблем, чтобы еще отвлекаться на дела, подобные сегодняшним. И тебе, Алекс, тоже надо находиться постоянное рабочей форме. Твоя задача – быть все время рядом с Мелиссой и помогать ей во всем. А уничтожение этих тварей – теперь моя проблема. И моих десантников. Сегодня они получили очень важный урок, и подобный урок должны получить все, кого я взял с собой. Понимаешь, трудно готовить солдат из людей, живущих в мире благополучия и изобилия… И опять я не решился спросить, ДЛЯ ЧЕГО он готовит своих солдат… Тут на поляну опустился флаер. Настало время прощаться. Я отошел в сторону, давая Мелиссе и Майклу остаться на несколько минут наедине. В этот момент очень кстати ко мне подошел десантник, один из организаторов тотализатора, и вручил мне мой выигрыш. Оказалось, что на Маринеску, кроме меня, поставили только Майкл с Мелиссой и члены команды бота, так что ставки были восемь к одному, и сумма выигрыша оказалась довольно приличной. Конечно, эти деньги для меня ничего не значили, но было приятно, что я оказался прав. Мелисса и Майкл тоже получили свои выигрыши. Мы с Мелиссой сели в машину. Я попросил Мелиссу дать мне возможность управлять флаером. Она не возражала. Я поднял флаер над поляной. Мелисса, устроившись в пассажирском отсеке, сразу, кажется, задремала. Спешить было некуда, и я не стал прыгать в стратосферу. Мне хотелось получше познакомиться с планетой, неторопливо обозревая ее с высоты нескольких километров. Но картина водной глади с разбросанными тут и там зелеными островами оказалась слишком однообразной, и вскоре я перешел звуковой барьер. Наконец над водой сверкнула белая точка, и вот уже из-за горизонта показалось исполинское белое здание, ослепительное в лучах клонящегося к закату солнца. Было ли на этой планете хоть что-то, что могло бы сравниться с ним в красоте и величии? Теперь я был уверен, что когда-то было… Я сделал круг над территорией «Райского Местечка» и посадил флаер на той же стоянке на крыше, откуда мы взлетели прошлой ночью. Боже, мне казалось, что это было полжизни назад! А у народа продолжался праздник. Туристы проводили свой последний день на корнезо, развлекаясь по полной программе. Люди пели, танцевали, собирались вокруг артистов, выступавших на каждом перекрестке и даже просто на аллеях парка. На пляже готовились, как только стемнеет, зажечь костры… Очевидно, предстояла и бурная ночь. Завтра «Маджипур» стартует, забрав с собой эту веселую толпу, и начнется наша работа. Я пока плохо представлял себе, как все будет происходить и, главное, удастся ли осуществить то, что готовилось целых двенадцать лет. Но в любом случае через четыре месяца будет ясно, выживет ли народ Корнезо, суждено ли возродиться цивилизации этой планеты, или останутся от нее лишь археологические экспонаты далекого прошлого, кустарные изделия последних поколений и стремительно дичающая биосфера. Мы с Мелиссой спустились на наш этаж, прошли по коридору, показавшемуся мне бесконечным, и остановились у ее номера. – Алекс, отдыхай. Завтра – день отлета, ты свободен. Послезавтра мы даем первый концерт. Мы с Шерром будем исполнять новый балет, подготовленный специально для этой операции. А сегодня ты прими снотворное. Твой организм получил серьезную встряску, помоги ему прийти в себя. Поешь как следует, нейронная сеть любит протеин и воду. И обязательно съешь несколько бананов, уровень серотонина не должен падать… С этими словами Мелисса скрылась в своих апартаментах. Я выполнил все, как советовала Мелисса. Правда, ужинать я никуда не пошел, а заказал еду в номер: сегодня я не мог видеть улыбки и слышать смех! Потом я долго стоял под душем. Вода текла и текла по моему лицу, и вкус у нее был соленый. Я все увеличивал напор воды. Я хотел, чтобы горячие струи смыли с меня всю грязь этого дня, я хотел, чтобы душа моя родилась заново, чистой и не ведающей, из пены этих вод… Увы, увы… Наконец я лег спать и проспал больше суток. *** Я проснулся от необходимости срочно посетить туалет. Принятые мной медикаменты покидали наконец мой организм. Я вернулся в гостиную, где спал на диване, и удивился царящей вокруг тишине. Мои внутренние часы дали какой-то сбой, и я не мог понять, сколько я проспал и почему вокруг так тихо. Часы на пульте в гостиной показывали три часа. Я вышел на балкон. Свет фонарей, приглушенный листвой, освещал пустынные аллеи парка. Пахло свежестью и недавно прошедшим дождем. Чувство голода подсказывало мне, что спал я долго. Я не был уверен, что ночью можно заказать еду, но на всякий случай позвонил дежурному. Оказалось – можно, и через пятнадцать минут официант привел в номер гравиподнос с моим заказом. Вид у официанта был усталый. Я спросил у него, почему так тихо вокруг. – Сэр, так ведь пересменка закончилась, все улетели. Нет, ваш заезд, конечно, остался, но люди в этом заезде спокойные, никто сегодня, слава богу, не гуляет. Последние дни мы работали по семнадцать часов в сутки, во время пересменки всегда так. Через час у меня заканчивается дежурство, пойду наконец высплюсь. Я предложил бедняге, чтобы не ходить туда-сюда, подождать, пока я быстренько поем, и сразу забрать посуду. Он с радостью согласился. Я утолил голод, отпустил официанта и почувствовал, что хорошо бы еще поспать. Следующий раз я проснулся днем. В парке за окном видно было некоторое оживление, но оно не было праздным. Работники КСО и люди из нашего отряда торопливо шли по своим делам, на дальней аллее промелькнул глайдер. А в цветнике прогуливалось несколько местных жителей, мужчин и женщин в красивых одеждах. Я сообразил, что наступил день первого выступления Мелиссы перед аборигенами. Надо было поспешить привести себя в порядок и узнать у Мелиссы, в чем сегодня будет заключаться моя задача. Через полчаса я уже плотно то ли завтракал, то ли обедал в ближайшем к моим апартаментам ресторане, практически пустом в это время дня. Покончив с едой, я набрал код комма Мелиссы. – Алекс, приходи в театр, он расположен в цоколе главного корпуса, под Большим Залом Приемов. Я тут кручусь в районе сцены. Я спустился на лифте на цокольный этаж. Понятно, что театр был под стать остальным помещениям курортного комплекса, и я уже ничему не удивлялся. Зрительный зал имел выходы наружу в открытое пространство под оранжереей, откуда пологая лестница с пандусами по краям вела прямо на пляж. Эти выходы были выше верхних ярусов зрительного зала, а сам зал, фойе, буфеты, сцена и технические помещения театра находились ниже уровня поверхности. Зрительный зал представлял собой глубокую пологую воронку И отличался от земных театральных залов очень свободным расположением зрительских мест в партере и в центре амфитеатра. Центральные места амфитеатра имели широкие проходы между рядами, а кресла разделялись маленькими полочками-столиками. В боковых частях амфитеатра ряды стояли гораздо плотнее, и никаких столиков между ними не было, как в обычном земном театре. Партер, поднимающийся широкими площадками вверх, представлял собой кабинки, отделенные одна от другой перегородками чуть ниже человеческого роста, поэтому каждый следующий ряд был приподнят над предыдущим и находился на следующей площадке. В каждой кабинке был небольшой столик и пять мест. Я понял, что эти кабинки отведены для гоэ с «их «телохранителями». Так что, несмотря на приличный объем, зал мог вместить тысячи две зрителей, не больше. Сейчас зал был пуст, но на сцене и возле нее суетилось немало народу. Они что-то делали возле голопроекторов декораций, что-то опускали в люки сцены, что-то поднимали вверх, расставляли за установленным перед сценой с дополнительным бортиком какую-то аппаратуру и баллоны. Наконец я увидел Мелиссу. Она вышла из-за кулисы, показывая техникам на софиты и что-то им объясняя. Те согласно покивали и вернулись обратно в пространство за сценой. Я быстро подошел к Мелиссе, пока она не занялась еще чем-нибудь неотложным. – Алекс, привет! Как ты себя чувствуешь? Я пожал плечами: – Вроде нормально. – Хорошо. Сегодня ты будешь обычным зрителем. Но мне хотелось бы, чтобы ты постарался смотреть не только на сцену, но и в зал. Во время балета должна пройти первая массовая обработка корнезианцев, пришедших на спектакль. Я тебе специально не рассказываю, что и как должно произойти. Конечно, мы все будем записывать и потом подробно изучим, но мне интересно твое непосредственное восприятие. И будь настороже, мало ли какие могут быть неожиданности. Конечно, сегодняшнее представление будут обслуживать не люди из КСО, а хорошо подготовленные члены нашей команды, так что ты не кидайся на помощь сразу, если что случится. Ну, не мне тебя учить, ты человек достаточно опытный. Да я надеюсь, что все пройдет по плану, без лишних эксцессов. Хотя, конечно, первый блин… Видишь ли, наш балет – провокация. Он должен определенным образом подействовать на связи в мозгу корнезианцев, чтобы наши меры были максимально эффективны. Мы создавали этот балет не в.порыве творческого вдохновения. Нет, мы рассчитывали и выверяли каждое движение, каждый ритм и мелодию, освещение, спецэффекты, костюмы, все мелочи с учетом механизмов работы мозга аборигенов, проверяя, так сказать, алгеброй каждый элемент гармонии. Надеюсь, что в итоге получилось не так уж и плохо, не хуже других балетов. Плохо только, что танцевать в этом балете и сегодня, и дальнейшем придется мне, и ежедневные спектакли в гастрольной поездке придется как-то совмещать с руководством операцией. Понимаешь, мы в качестве исполнителя балета пробовали многих селферов. Казалось бы, запись во встроенный процессор гарантирует точное выполнение программы, выполнить эту программу способно тело любого селфера, и вроде бы все получается правильно, но ожидаемого эффекта не достигается. Черт его знает, в чем тут дело, в каких тонкостях, в каких нюансах. Во всяком случае, оказалось, что только мы с Шерром можем должным образом исполнять наш балет. И бригада, в которую мы включены, поедет по самым сложным районам, на те острова, где хуже всего обстоит дело с ловом ахи, где выше всего процент «пограничников», чей мозг находится на грани необратимых изменений. Их еще можно сласти. Во всяком случае, наш балет создавался именно с этой целью. В номера всех остальных бригад тоже включены провоцирующие элементы, но эффективность их воздействия не так высока. Ну, а сегодня у нас премьера в боевой, можно сказать, обстановке,- продолжила Мелисса.- Начало балета – в шесть. Но ты приходи пораньше, чтобы почувствовать местную атмосферу. Для хорошего обзора зрительного зала займи место ряду в десятом сбоку, вон там. Времени до начала представления у меня было еще предостаточно. Я решил искупаться в океане и пошел на пляж. Берег был пуст. «Туристы» этого заезда занимались делом. Один я был пока предоставлен самому себе. Я немного поплавал, но потом мне пришла в голову мысль, что артистам после спектакля принято дарить цветы, тем более после премьеры. Я направился в оранжерею. Цветы здесь имелись в изобилии, и дежурный флорист, милая девушка, предложила мне собрать букет в соответствии с моими пожеланиями, или же я мог выбрать букет из уже готовых. Готовые букеты были хороши, и довольно традиционные композиции, и экзотические, включающие местные растения. Но при пристальном рассмотрении один букет показался мне слишком официально-помпезным, другой – варварски-пышным, третий – претенциозно-изысканным, и так далее. И никакой из этих букетов я почему-то не мог представить себе в руках Мелиссы. Возможно, я был излишне придирчив или вообще придавал неоправданно большое значение тому, какие я выберу цветы, но сердце мое ни к одному из выставленных букетов не лежало. Я ведь собирался не просто исполнить некий формальный ритуал, нет, мне хотелось действительно сделать Мелиссе приятное. В конце концов, что я мог подарить этой женщине, которой, по сути, принадлежала вся Земля? Да только милый пустяк, который доставил бы ей мимолетную радость… Поэтому я хотел найти цветы, которые она обязательно бы заметила в том море цветов, которые ей преподнесут, когда закончится представление. И я хотел бы, чтобы она поняла, что эти особенные цветы мог выбрать только я, человек, который знает и понимает ее, любит ее больше всего на свете. Я задумчиво разглядывал выставленные цветы, и наконец мой взгляд остановился на довольно скромном букете. Большие темно-синие и белые васильки выглядели просто, но что-то мне в них показалось необычным. Внезапно мне пришло в голову, что именно этот букет могла бы нарисовать на одной из своих картин Мелисса… Да, а за окном шел бы снег, ветер наметал бы сугроб у лежащей на боку космояхты… Я тряхнул головой. Что это пришло мне в голову? С чего это вдруг привиделась мне картина, которой не существует? Это Мелисса придумывает свои странные картины, а у меня таланта художника никогда не обнаруживалось! Но я решил взять именно этот букет. Флористка упаковала его в цилиндрическую сумку из непрозрачной серой бумаги, в которой я мог спокойно носить цветы, не привлекая к себе внимания, пока не настанет момент вручить их Мелиссе. Я поднялся к себе в номер и переоделся в форму, в парадный белоснежный вариант, но никаких наград надевать сегодня не стал. Я подошел к зеркалу. Удивительно, но мне показалось, что во мне сохранилось что-то от облика принца Джея, хотя никакого грима на моем лице сейчас не было. Правда, глаза были не синими и совсем не сияющими. Пора было идти в театр. В фойе уже начал собираться народ, но в зал пока еще заходили немногие. Кое-кто сидел в буфете, другие прогуливались на веранде и на пляже поблизости. Ко входам подлетали флаеры и глайдеры, из которых выходили зрители-корнезианцы, красивые и оживленные. Чувствовалось, что представление в земном театре для них настоящий праздник. Многие из корнезианцев в предназначенных для них буфетах активно поглощали свое излюбленное соце, наверняка уже кишащее бактериями штамма «Надежда». «Туристы» тоже были оживлены, но мне. показалось, что у большинства это оживление немного нервное. Они прекрасно понимали, что сегодня будет совсем не обычное представление. В большом количестве присутствовал обслуживающий персонал, но это не были, как мне объяснила Мелисса, люди из КСО. Работников Корпуса Сферы Обслуживания я вычислял среди зрителей по их безмятежным лицам. Уверен, что всем сотрудникам КСО, которых пришлось оставить сейчас на курорте, селферы уже сказали необходимые волшебные словечки, и они воспринимали теперь все происходящее как нечто само собой разумеющееся и никогда об этом не вспомнят, что бы ни случилось. И вот прозвенел традиционный первый звонок, потом второй. Я устроился там, где показала Мелисса, и оглядел зал. Конечно, места в кабинках заняли гоэ, которых было, вместе с уже знакомым мне гоэ острова Лалуэ, четырнадцать человек. Места в центре амфитеатра заполнялись корнезианцами. Широкие проходы между рядами позволяли официантам свободно, без риска случайных телесных контактов, обносить их напитками. Кроме того, закрытый костюм официанта с обязательными замшевыми перчатками служил хорошей защитой. На полочки между креслами корнезианцы ставили бокалы с соце, а многие – еще и лотки с ахой. Хорошо, что в зале была прекрасная вентиляция! Люди занимали боковые части амфитеатра, прореженные широкими проходами через каждые десять рядов, что обеспечивало легкий доступ из помещений вне зала к части амфитеатра, заполненной аборигенами. И вот прозвенел третий звонок, медленно погас свет, в темноте возник хаос звуков, диких и пугающих. Скрежет, рык, хруст, завывания ветра… Балет назывался довольно претенциозно: «Наша история». Я не мог представить себе, как два исполнителя – Мелисса и Шерр – намереваются языком танца рассказать историю Земли… Какофония стихла, свет прожектора упал на медленно поднимающийся бархатный занавес. На сцене был мир первобытных джунглей. В сумраке между стволами беззвучно скользила полосатая тень. Вот эта тень вошла в падающий сверху сноп света и оказалась огромным тигром. Это был Шерр в костюме, скрывающем его руки и человеческий рот на горле. Тигр зевнул, распахнулась пасть с чудовищными клыками, и горло издало могучий рык, громогласно возвещая, что хозяин джунглей вышел на охоту. Тигр сделал несколько крадущихся шагов, пристально посмотрел в зал и внезапно прыгнул вперед, прямо в партер… Зрители издали сдавленный вопль, и судорожная волна прокатилась по залу. Но тигр застыл, распластавшись в воздухе, прямо над бортиком сцены, ужасный и прекрасный в своем порыве, сгусток мощи и неукротимой ярости. Я прекрасно понимал, что костюм Шерра скрывал антиграв, который и позволил ему исполнить этот трюк, но не мог не восхититься получившимся эффектом. Когда зрители осознали, что им ничто не грозит, грянул гром аплодисментов. Тем временем в зависшего над сценой тигра из-за кулис полетел какой-то предмет, потом еще один, еще… Это были палки и камни. Сквозь стихающие аплодисменты стал слышен бой барабанов, все громче звучащий отчетливый ритм. Палки и камни сменили стрелы и копья, тигр мягко упал на лапы, метнулся по сцене, стремясь напасть на врага, но очередное копье вошло ему прямо в грудь, он тяжело упал и застыл неподвижно… Ритм барабанов становился все громче, все настойчивей, и к поверженному тигру приблизился охотник, потрясающий копьем, повторяющий в танце этапы удачной охоты. Конечно, это была Мелисса. Резкие, угловатые движения дикого танца все ускорялись, усложнялись, барабаны все четче отбивали свой бешеный ритм. Казалась, сейчас танцор собьется, не выдержит темпа, рухнет на сцену – но нет, еще быстрее, еще… Мелькали в сложнейшем рисунке руки, ноги, тряслись и кружились бусы, браслеты и подвешенные к талии хвосты животных… Это зрелище завораживало, гипнотизировало… Но вот сумасшедший ритм барабанного боя замедлился, в него стали вплетаться другие звуки, более нежные и мелодичные. Постепенно движения танца становились мягче, пластичнее… Лесную чащу сменили иные пейзажи, мелодии незаметна перетекали одна в другую, непрерывно менялся костюм Мелиссы и ее облик. Перед нами возникали мимолетные – картины жизни древних народов, фрагменты их культур, обычаев, характеров. Внезапно в звуках возникло что-то тревожное. В движениях Мелиссы появилась резкость, в ее руках оказалось оружие… А дальше случилась чудо: она раздвоилась! И танец превратился в бой двух воинов, одного – в синих доспехах, другого – в красных! Я Не сразу понял, что это включилось красно-синее стробоскопическое освещение с частотой в несколько герц, и в мгновениях между вспышками Мелисса успевала менять позу, играя роль то одного воина, то другого! Если бы я не видел ее показательный бой с десантниками, я никогда бы не поверил, что такое возможно… На сцене продолжалось сражение. На заднем плане возникали и рушились дворцы и города, храмы и хижины, менялись пейзажи, а бой не прекращался. Менялось оружие, менялась одежда бойцов, но неизменными оставались их напор и ярость. Изредка битва прерывалась, и на лугу или в зале дворца Мелисса в облике танцовщицы пыталась рассказать, что во все эпохи были нежность и любовь, но каждый раз звук трубы возвещал о новой войне, и легкие одежды танцовщицы опять превращались в латы, мундиры,, камуфляж… На сцене скакала конница, бушевали пожары, ревели танки, над головами проносились самолеты, а схватка двух бойцов продолжалась… Иногда один из противников падал, сраженный, но ликование победителя было недолгим, на смену поверженному, как феникс из пепла, вставал другой воин, еще сильнее и яростней прежнего. Я не мог оторвать глаз от сцены, я забыл, где нахожусь, для меня существовало лишь то, что происходит там, в свете софитов. Несколько раз краем сознания я отмечал какую-то суматоху в зале, но отвернуться от сцены был не в состоянии. Но наконец череда войн завершилась. Воин-победитель оглядел пейзаж после битвы и заметил притаившегося в руинах тигра, бывшего царя природы. Тигр испуганно метнулся прочь, Но воин легко догнал его и вспрыгнул ему на спину. Тигр метался по сцене, но сбросить всадника не мог. И вот уже зверь побежал по кругу, и сцена обернулась цирковой ареной, где укрощенное животное, послушное воле человека, исполняло изощренные трюки… В конце концов обессиленный, тигр распластался на арене, и Мелисса подняла вверх тигриную шкуру, которую повесила на стену зала, в одно мгновение возникшего на сцене вместо цирка. В этой и в следующих картинах в голографическую декорацию стали включаться реальные предметы интерьера, и тигр тоже стал предметом обстановки. Шкура на стене, чучело, плед на диваре… На каждый тигр-предмет желал отомстить человеку. Шкура, вися на стене, злобно сверкала глазами и скалила клыки… Тигр-чучело пытался хвостом, как плетью, стегнуть танцующую рядом Мелиссу… Тигр-плед, когда Мелисса на диване принимала соблазнительные позы, щелкнул зубами рядом с ее ногой, промахнувшись совсем чуть-чуть… Наступила эпоха изобилия, безграничной свободы, декаданса и вседозволенности… Танцы Мелиссы становились все более чувственными, эротичными, даже где-то граничащими с непристойностью. Мелисса непрерывно меняла свой облик, и женщины, одна экзотичнее другой, в одеяниях все более и более откровенных, обольстительно извивались в роскошных интерьерах дворцов и вилл… Господи, я не мог представить себе Мелиссу в подобных видах даже в самых смелых своих мечтах! Во рту у меня пересохло, лоб покрылся испариной… И вот, когда я был уже, казалось, на грани самого настоящего обморока, Мелисса, танцевавшая среди цветущих деревьев в образе изящной азиатки, вдруг упала, попыталась подняться, но безвольно опустилась на землю и застыла… Зал замер. На мгновение померк свет, и, когда он загорелся вновь, деревья стояли голыми, а сцену устилали неподвижные тела. Звучала тихая скорбная музыка… Конечно, это была заключительная сцена из балета «Китайский сад». Музыка умолкла. Через секунду нестерпимо-яркий свет вспыхнул на сцене, потом по залу прокатился гул, переходящий в грохот и рев, порыв ветра бросил в зрителей густой дым, пахнущий гарью… Когда ошеломленная публика пришла в себя, на сцене опять шла война. Чудовищные вспышки озаряли горизонт, звуки стрельбы и взрывов сплетались в симфонию смерти, лазерные лучи, красные, синие и зеленые, прекрасно видимые в дыму, пронизывали пространство театрального зала… Все вместе производило потрясающий эффект, но… Но правда искусства и правда жизни – разные вещи. Действительно, в войнах за передел мира лазеры применяли часто, однако лучи боевых лазеров без специальных приборов увидеть было невозможно, но если лучи попадали человеку прямо в глаза, он вообще никогда ничего больше не видел… …На сцене в дыму и зареве пожаров под грохот взрывов метались тени воинов, и среди них металась Мелисса, испуганная слабая женщина, грязная и оборванная… Однако всему приходит конец. Затихли взрывы, очистилось небо, зазеленела трава, и вновь стали расти города. Вот в небе мелькнул космический корабль, и Мелисса понеслась в своем танце от планеты к планете… Череду пейзажей чужих миров, то жутких, то прекрасных, вновь сменили земные пейзажи. Мелисса танцевала на лесной поляне, когда заметила тигра, притаившегося в чаще. Она приблизилась к нему, и они затеяли сложный танец, в котором переплелись руки и лапы, хвост и человеческие ноги. В какие-то мгновения казалось, что они даже сливались в единое целое, менялись головами и другими частями тела… Наконец живой клубок распался. Человек и тигр, получивший человеческие руки, стали равноправными партнерами в танце и закружились, озаряемые огнями фейерверка. Когда фейерверк погас, весь объем сцены заполнил вид необъятного звездного неба. Мелисса и Шерр, держась за руки, устремились вверх, к звездам… И вот когда уже почти отзвучали последние аккорды «Симфонии миров», Мелисса остановила свой полет, повернулась к залу и поманила зрителей за собой… Занавес упал. Я чувствовал себя обессиленным и никак не мог вернуться к реальности. Кажется, в зале все испытывали нечто подобное. Прошла чуть ли не минута, пока раздались первые хлопки, и вот уже шквал аплодисментов заставил занавес взметнуться вверх. На сцену полетели букеты, и по проходам к сцене бросились зрители с дальних рядов, неся свои цветы. На традиционные поклоны Мелисса и Шерр выходили бесконечное число раз и выводили с собой всех создателей спектакля. Наконец Мелисса взмолилась, прося зрителей отпустить их. Зрители потихоньку стали расходиться… Да, Мелисса скромничала, говоря, что балет получился «не так уж и плох, не хуже других балетов»! Мне казалась, что этот спектакль – лучшее, что я видел в своей жизни. Конечно, он не был совершенно оригинальным. В нем. Были отдельные сцены из других балетов, таких, как «Богиня тэров» и «Братья по разуму», и музыка включала в себя известные мелодии разных эпох, тот же вальс из балета «Щелкунчик», и популярные джазовые композиции, и знаменитую тему нашествия из «Ленинградской симфонии», и «музыку сфер», и саундтрек к сериалу «Пленники колец Сатурна»… Наверное, профессиональный музыкант распознал бы еще много знакомых тем. По сути, музыка балета представляла собой попурри лучших музыкальных произведений, созданных человечеством. Но почему бы и нет? Результат получился выдающийся, да и балет-то был – «Наша история»! Когда почти все зрители покинули зал, я подошел к сцене и положил на гору цветов свой букет, и он сразу же затерялся среди ярких красок и удивительных форм земных и корнезианских растений. Я вышел в фойе. Зрители не спешили расходиться. Многие стояли небольшими группами и обсуждали представление. Но среди корнезианцев я заметил и другое. Кое-кому из мужчин было нехорошо. Их обмахивали веерами, обязательным дополнением к праздничным одеждам корнезианок, кого-то вели на выход, поддерживая под руки, а один из местных жителей, немолодой мужчина, сидел в кресле, закрыв глаза. Я подошел к нему и спросил, не могу ли чем-то помочь. Но тот ответил, что у него просто кружится голова, поскольку он очень уж переживал происходящее на сцене; его жена пошла за порцией соце, он выпьет, немного посидит, и они спокойно отправятся домой. Я посоветовал ему, если головокружение вскоре не пройдет, обратиться к кому-то из обслуживающего персонала. – Знаете,- сказал я,- я и сам с трудом пришел в себя после этого спектакля. Не помню, чтобы в жизни видел что-то подобное! – Да,- закивал корнезианец,- ваше искусство очень эмоциональное, у нас нет ничего такого. Мы смотрим все ваши представления, ваши фильмы, ходим на выставки, которые вы нам привозите, читаем ваши книги и никак не можем поверить, что ваш мир такой разнообразный. Такие события, такие сильные чувства! Разве можно так беспокойно жить? – Зато интересно! – Но как же традиции? Заветы предков? – Ну, какие-то традиции, конечно, вечны, например, традиция отмечать всевозможные праздники. И знаете,- я усмехнулся,- наша самая стойкая традиция состоит в том, чтобы отмечать праздники не только свой, но и чужие! А что касается заветов предков… Видите ли, жизнь на Земле меняется так быстро и так существенно,- наш сегодняшний спектакль именно об этом,- что следовать точно заветам предков просто невозможно, а часто и губительно. Их заветы были хороши для их жизни, а нам приходится все время приспосабливаться к новым условиям, чтобы выжить, чтобы вырастить детей и чтобы жизнь детей была лучше нашей. Проблеск понимания мелькнул на лице мужчины: – Понимаю вас. У нас – совсем другое дело! У нас все всегда, как было во времена предков. Хотя… последнее время… И корнезианец замолк, задумавшись. Тут подошла его жена, красивая женщина с несколько отстраненным выражением лица, и подала мужу сосуд с соце. Я сделал принятый жест вежливости. Она ответила традиционным взмахом кисти левой руки и спросила у меня: – Я не поняла, сколько артистов танцевало в балете? – Двое, Надежда Назарова и тэр, имя которого Шерр. Это указано в программке. – Но ведь на сцене воевали два воина? И в середине спектакля танцевали очень разные ваши женщины, и черные, и белые, и желтые? – Ну, Надежда Назарова – одна из лучших балерин Земли, она способна на удивительные вещи. А главное, у нас есть много театральных секретов, всякие специальные эффекты, особое освещение и так далее. Вам приходилось видеть выступления фокусников? Так вот, театр – это один большой фокус. Когда в спектакле используют один-два хитрых приема, вам они не бросаются в глаза и так не удивляют. Однако именно в этом балете пришлось использовать сразу много разных сложных фокусов, вы же видели, как много людей выходило сегодня на сцену на поклоны? Каждый из них приложил массу усилий, чтобы получилась совершенная иллюзия. Изложить все эти соображения по-корнезиански мне было очень нелегко, и не уверен, что мне удалось развеять до конца все сомнения женщины. Ну, и, конечно, местные женщины в принципе гораздо проницательнее местных мужчин, которых очень волновало то, что они видели, но совершенно не интересовало, как это было сделано. Но не мог же я открыть этой милой даме главный секрет Земли и рассказать ей о существовании селферов! Тем временем корнезианец выпил соце и поднялся с кресла. Поскольку он твердо стоял на ногах, видимо, ему действительно стало лучше. Мы потихоньку, вышли в парк, мужчина и женщина, попрощавшись, направились к стоянке глайдеров, а я вернулся на пляж пройтись по берегу и полюбоваться закатом солнца, абсолютно не представляя себе, что делать вечером. Беспокоить Мелиссу после спектакля я не решался, и никаких указаний относительно вечера получить у нее заранее я не сообразил. Я не прошел по берегу и километра, как звякнул коммуникатор. – Алекс, ты где? – спросила Мелисса. – Гуляю по пляжу. – Что ж ты не подошел после спектакля? – Мелисса, я не хотел вас беспокоить. Да вам и не до меня было! – Опять «вам»? – Ну… Мелисса… – Алекс, я не твоя прабабушка! И ты для меня не просто мой офицер! Ладно, я вот почему тебе звоню. Через полчаса начнется «разбор полетов». Собираемся в большом конференц-зале научного городка. Чтобы туда попасть, войди в любой лифт и, когда будешь там один, набери на табло код «749мжя», тогда лифт спустит тебя на нужный подземный этаж. Садись в любую кабинку монорельса и задай маршрут «268БЗ». Смело заходи в зал и сразу подойди ко мне. Я направился к ближайшему входу в корпус, пытаясь сообразить, что имела в виду Мелисса, говоря, что я для нее не просто ее подчиненный офицер. Мне – что, предстояло сегодня играть роль поклонника Нади? Или она считает, что после того, что мы пережили с ней в лесу Табы, после того, как я познакомился с Майклом, нас связывают особые, действительно дружеские отношения? И относится ко мне теперь иначе? Как к другу? Другу ее и Майкла? Дружба, конечно, хорошо, но сердце мое хотело иного… В этих размышлениях я спустился в подвал и только в кабинке монорельса вспомнил, что Мелисса поручила мне во время представления наблюдать за залом, а я ни разу так и не отвернулся от сцены! И что я теперь скажу? Что не сумел выполнить простое задание? Делать нечего. Надо сразу признаться Мелиссе. Я вошел в конференц-зал и остановился. Возможно, пришли еще не все приглашенные, но зал был рассчитан на сотни человек, так что пришедшие удобно располагались на первых рядах в центре амфитеатра. Конференц-зал был похож на обычные учебные аудитории, но был гораздо просторнее и удобнее. Вместо традиционных студенческих скамей на широких ступенях амфитеатра свободно располагались кресла-трансформеры, рабочие столы-пюпитры были гораздо шире обычных и изобиловали встроенной техникой. Понятно, что научные работники, устраивающие здесь свои заседания, не чужды были определенной доли сибаритства. Заседать в подобных условиях можно было не часами, а сутками. Оформление зала по сравнению с другими помещениями зданий курортного комплекса было довольно скромным и рациональным: темные деревянные панели стен и яркое рассеянное освещение создавали рабочую остановку. Уникальным был только потолок, наклоненный к огромному дисплею на передней стене. Он представлял собой рельефную географическую карту Корнезо, но и это было, в первую очередь, очень рационально: карта планеты всегда была «под рукой», вернее, над головой. Я поискал глазами Мелиссу, но сначала увидел майора Розетта, который поднялся со своего места и помахал мне рукой. У помощника Адмирала было удивительное умение приходить мне на помощь в затруднительных ситуациях. Видимо, для исполнения его рабочих обязанностей подобные качества были совершенно необходимы. Георг мне нравился, он был умный и доброжелательный человек с большим чувством юмора и тактом. Не случайно он проработал с Мелиссой уже несколько лет. Георг занимал место слева от Мелиссы, которая сидела в самом центре первого ряда. Я подошел к ним и поздоровался с Георгом. Мелисса показала мне свободное место справа от себя. В зале, как я заметил, были только селферы, которых я уже почти всех знал в лицо, посол Иван Вильсон с двумя своими сотрудниками и офицеры Департамента «К». Мне было немного неловко, я не знал, как они воспримут появление постороннего фактически человека в непосредственной близости к Адмиралу. То, что Мелисса сегодня находится в своем привычном облике Адмирала, а не в маске Нади, было для меня чем-то проще, а чем-то – сложнее. Я ведь не стал еще полноправным членом команды, которая готовила операцию, и статус мой был не то что остальным, но и мне самому пока не ясен. Перед Мелиссой на столе стоял гравиподнос с едой и большим количеством сосудов с напитками. Большая часть тарелок уже была пуста, и сейчас Мелисса доедала очередной бифштекс, запивая его каким-то соком. – Уф,- сказала Мелисса, покончив с бифштексом,- стало немного легче. Сейчас съем еще штучки три бананов и смогу спокойно работать. Я в очередной раз поразился Мелиссе: после того, ЧТО она почти два часа проделывала на сцене, можно было бы, будь она хоть трижды селфером, позволить себе отдохнуть до утра, а не проводить очередное совещание! До назначенного времени оставалось меньше пяти минут, и, когда Мелисса приступила к бананам, я решился к ней обратиться: – Мелисса, я виноват. Я за весь спектакль ни разу не взглянул в зал, и не знаю, что там происходило. Я просто не мог оторваться от действия. Балет получился потрясающий! И хотя я видел все постановки с участием Нади Назаровой – я не сказал, конечно, СКОЛЬКО раз я их смотрел,- я не мог представить себе ничего подобного! Просто фантастика! И постановка, и исполнение! Но задание я не выполнил, прошу прощения! – Что ж теперь делать, жаль. Но сейчас мы посмотрим записи, и все будет понятно. – Зато после спектакля я кое-что заметил! И я рассказал ей о своих наблюдениях и о разговоре с семейной парой корнезианцев в фойе. – Очень интересно. Расскажешь об этом во время обсуждений. Наконец все приглашенные собрались. Георг отслеживал их по списку и, когда все были на месте, закрыл двери зала. Мелисса взяла слово. Она говорила, не вставая с места, но оборудование конференц-зала обеспечивало появление на экране изображения выступающего и прекрасную слышимость. – Прежде всего хочу познакомить членов штаба операции с нашим новым сотрудником. Александр Владимирович Комаров, капитан первого ранга, последнее место службы – капитан транспорта «Джо Паркер», переведен в Департамент Патруля и Разведки, в отдел спецопераций. В настоящее время он находится в моем личном распоряжении и привлечен к участию в, нашей операции с полным допуском и неограниченными правами, Александр Комаров – праправнук Елены Солнцевой, он – Потенциал, веду его лично я. Мое лицо крупным планом неожиданно для меня появилось на экране. Мне показалось, что вид у меня был глуповатый. Но возникший в зале легкий гул был вполне доброжелательным. Я решил, несмотря на картинку на экране, встать и, повернувшись к залу, слегка поклонился собравшимся. Может, это было и не совсем по уставу, но отец много рассказывал о хороших манерах былых времен, повторяя старинную русскую пословицу: «Маслом кашу не испортишь». По реакции зала я понял, что поступил правильно. Когда я сел, то почувствовал определенное облегчение. Теперь мой статус был понятен и мне, и всем участникам операции. Конечно, я не ожидал формулировки «полный допуск», не говоря уже о неограниченных правах, но Мелисса – начальник, ей виднее. Надо будет спросить ее, что входит в понятие «неограниченные права». Видимо, убийство в случае опасности для жизни в это понятие входит… «Интересно,- подумал я,- а приходилось ли кому-то из присутствующих здесь людей, не селферов, понятно, хоть раз в жизни убивать?» И очередной раз удивился тому, что не испытываю по поводу совершенного убийства никаких угрызений совести, скорее наоборот… Да, я чувствовал, что совершил тогда правильный поступок. После того как Мелисса представила меня, она сообщила, что четверо селферов, Артем, Майя, Светлана и Дженифер, направлены в помощь Майклу для участия в операциях по ликвидации выродков и что, если кто-то еще сумеет организовать перераспределение своих обязанностей таким образом, что сможет на какое-то время отвлечься для помощи десантникам Майкла, это серьезно облегчит работу. – Вы понимаете, эффективность действий по зачистке планеты во многом определяется количеством способных работать с многоканальным «Высшим Судом», ведь на многих островах уже существуют мелкие банды. А проводка даже пяти-семи человек через стандартное судебное устройство занимает немалое время. Здесь же каждый час задержки может обернуться муками и гибелью невинных людей, детей. Подумайте, кто может помочь! У команды Майкла уже есть первые результаты. Все три крупные банды на Табе уничтожены. Завтра десантники проверят предполагаемый лагерь вблизи Южного полюса, а потом начнется самое сложное – выявление и уничтожение мелких групп и одиночек, которых, судя по всему, сейчас гораздо больше, чем мы полагали. После сообщений Мелиссы начался просмотр записей, сделанных во время сегодняшнего представления. Большой дисплей был разделен на два десятка экранов. Вверху на угловом экране шла запись спектакля, а на остальных синхронно прокручивались кадры съемок зала с различных точек. Небольшая суматоха в зале мне не почудилась. Действительно, через полчаса после начала балета с некоторыми корнезианцами стало происходить что-то непонятное. Они вскакивали с места, размахивали руками, закатывали глаза, их начинала бить дрожь. К ним быстро подходили бдительные работники в форме КСО и выводили из зала. До того момента, как зал наполнился дымом, случилось шестнадцать таких инцидентов. Дальше по ходу спектакля подобных происшествий больше не было, хотя некоторые корнезианцы вели себя немного беспокойно, и после окончания представления, как я видел сам, кое-кто испытывал головокружение и легкое недомогание. Какие-то куски записей прокручивали повторно, что-то в замедленном режиме. Собравшиеся в зале комментировали записи, и я быстро понял, что газ «Маркер» пустили в зал сразу, как только начал рассеиваться дым «большой войны», а «Деструктор» – когда на сцене был устроен фейерверк. Балет был поставлен таким,образом, что к моменту пуска «Маркера» у корнезианцев в мозгу должны были активизироваться нежелательные связи. Именно в активизировавшихся участках мозга и концентрировалось вещество «Маркера». Но у «пограничников» изменения мозга зашли так далеко, что активация опасных зон происходила очень быстро, и при таком возбуждающем воздействии, какое оказывал на них балет, опасные зоны стремительно расширялись, что приводило к необратимым изменениям всей структуры мозга. Причем этот процесс измерялся не днями, и даже не часами… Непроизвольные двигательные реакции были как раз симптомом того, что «процесс пошел». Попадание в ткани мозга активного вещества «Маркера» приостанавливало процесс, а «Деструктор», соединяясь с «Маркером», разрушал губительные для мозга связи. Но если эти связи успевали охватить значительную область мозга, введение «Деструктора» убивало корнезианца, в лучшем случае, он превращался в инвалида, который все равно быстро погибал. Таким образом, судьба «пограничников» зависела от того, как быстро после «запуска процесса» они получат вещество «Маркера». Я знал, что кроме газа «Маркер», предназначенного для массовой обработки аборигенов, специально для спасения «пограничников» были созданы жидкие препараты системы «Маркер-Деструктор» для непосредственного ввода их в кровь. Главным было – вовремя их ввести… После просмотра записи Отто, селфер, специализирующийся, как мне пояснила Мелисса, на индивидуальной обработке «пограничников», сообщил, что из шестнадцати доставленных в его медблок аборигенов пятнадцать на этот момент отпущены в хорошем состоянии, карта их мозга уже в состоянии нормы. Последнего же, шестнадцатого, пришлось подвергнуть дополнительной обработке с применением сенсибилизаторов, но он, Отто, почти уверен, что мозг этого аборигена не будет разрушен и уже завтра его можно будет отправить домой. Следующим выступил посол. Вильсон сообщил, что все гоэ, посетившие спектакль, выразили ему свое восхищение привезенным в этот раз представлением, и сожалели, что его не смогут увидеть все без исключения жители Корнезо. Самые роскошные букеты Мелиссе-Наде преподнесли именно они. Надо сказать, что при просмотре записей я обратил внимание на то, что все гоэ с первой же минуты спектакля поглощали свой традиционный напиток сирогэ в огромных количествах. И они не проявляли ни малейшего удивления или беспокойства по поводу странного самочувствия простых корнезианцев во время и после представления. Мне пришла в голову неожиданная мысль, что, возможно, гоэ не столь наивны, как они пытались внушить это людям, что они прекрасно понимают все, что происходит с их планетой, что они догадываются о смысле происходящего во время спектакля и о том, что мы намереваемся, в принципе, делать на планете в ближайшее время. Другое дело, что они по какой-то причине хотят сделать вид, что абсолютно ничего не замечают и не понимают… Возможно, гоэ даже станут неявно способствовать выполнению нашей миссии и уж точно не станут нам мешать. Я не стал высказывать эти свои соображения, ожидая, что то, что пришло в голову мне, выскажет кто-то из старших товарищей. Но собравшихся, как оказалось, волновало совершенно другое. После того как заслушали еще несколько конкретных сообщений, в том числе и мой краткий рассказ, начались обсуждения. Главной проблемой были «пограничники», которые возбудились гораздо раньше намеченного времени, и, главное, их количество. – Представьте, сегодня было шестьсот сорок два корнезианца-мужчины, из них «пограничниками» оказались шестнадцать,- взволнованно сказал один из офицеров Департамента «К»,- и это – здесь, в довольно спокойном районе планеты. А сколько «пограничников» окажется в сложных районах, когда на представление придут пять-шесть тысяч мужчин-корнезианцев? Что вы будете с ними делать? Если кого-то вовремя не обработать, он прямо на месте начнет рвать окружающих на куски. Что тогда? Было понятно, что надо менять сценарий балета. Мелисса, подумав, сказала, что она еще посчитает точно, но уже понятно, что надо сокращать время представления культур древнего мира и картин из истории войн и при этом усилить воздействие эротических танцев перед пуском в зал «Маркера». Еще одно очень важное предложение внес Петер, который здесь, как пояснила мне Мелисса, курировал направление медицинской техники и фармакологии. – Поскольку,- сказал Петер,- проблема в количестве «пограничников», нуждающихся в немедленной помощи, то нет необходимости тратить время на их транспортировку в медблоки, тем более что вместимость медблоков на гастрольных судах небезгранична. Можно вводить «пограничникам» жидкий «Маркер» повышенной концентрации прямо на месте, в зале. Ведь хорошо известно, где питающие мозг артерии наиболее доступны. Мы можем оперативно изготовить специальные перчатки для обслуживающих представления людей со встроенными кожными инъекторами. А спрятать под формой КСО дозаторы и емкости с препаратом – очень просто. Ну а если обнаружатся «тяжелые пограничники», то с ними надо будет работать уже индивидуально, в медблоках. Но их, как видно по сегодняшнему опыту, должен быть не такой уж большой процент. – Кстати,- добавил Петер,- сегодня подтвердилось наше предположение, что характер неуправляемых движений «пограничника» хорошо коррелируется со степенью поражения его мозга. Этим можно руководствоваться практически, наблюдая за их поведением во. время представлений. Мелкая дрожь соответствует начальной стадии процесса. Чем больше амплитуда содроганий, тем дальше зашел процесс. Хуже всего – судороги. У моего последнего пациента судороги начались почти сразу. На карте его мозга хорошо видно, как сильно он поражен. Он и без нашего балета продержался бы не больше нескольких дней. Не приди он сегодня на спектакль, он был бы обречен. После короткого обсуждения высказанных предложений решено было также расширить вспомогательный состав артистических гастролирующих бригад за счет тех, кто, как раньше предполагалось, должен был работать на Лалуэ. Слово взяла Мелисса: – Господа офицеры, обстановка на Корнезо оказалась существенно напряженнее, чем мы ожидали. Никакие наши расчеты не давали такого прогноза развития событий, Теперь я понимаю, что мы раньше просто не имели примеров поведения столь сложной системы, какой является искусственная биосфера целой планеты при отклонении ее от метастабильного состояния. А наша теоретическая модель была недостаточно полной, не все факторы нам удалось учесть. Кроме того, при расчетах мы не учитывали, что в биоценозе Корнезо имеет место метастабильность на всех без исключения иерархических уровнях системы, поэтому процессы при выходе из точки бифуркации развиваются не по экспоненте, а гораздо быстрее. Ну, с этими вопросами будут разбираться наши теоретики, а нам надо решать проблемы практические. Понятно, что работать всем нам придется с большим напряжением сил. Особенно прошу использовать все мыслимые и немыслимые резервы сотрудников наших лабораторий. Петер скажет, выход каких препаратов надо поднять до предела. И хорошо бы еще нарастить производственные мощности. Петер, это – твой вопрос. И твое предложение по перчаткам-инъекгорам – очень своевременное. Начни с этой проблемы. Инъекторы нам понадобятся сразу, буквально послезавтра. Можешь привлекать любые ресурсы, любых специалистов, но чтобы к первым же представлениям все гастрольные бригады были бы обеспечены. Господа, уже очевидно,- продолжала Мелисса,- что в первую очередь нам не хватает людей. Как бы мы с вами ни выкладывались, без дополнительных людских ресурсов нам не обойтись. Гастрольные бригады необходимо усилить квалифицированными специалистами, а здесь, на острове, надо привлекать сотрудников КСО. Конечно, получить специалистов высокой квалификации простым программированием встроенных процессоров невозможно, но на каждом вашем участке много работ, где достаточно среднего уровня подготовки. Потратьте пару часов на программирование процессоров и по несколько минут на простой человеческий разговор с каждым универсалом, подробно объясните им их конкретные задачи, и вы получите отличных работников. Имейте в виду, что все сотрудники КСО, работающие здесь, на курорте, прошли очень жесткий отбор, и среди них много людей, практически не уступающих по своим способностям специалистам. Здесь, по сути, собраны лучшие из универсалов. И не беда, если за парком эти три месяца ухода не будет! И личное обслуживание тоже можно сократить, и меню ресторанов упростить до предела. Пусть каждый в сфере своей ответственности хорошенько подумает. и завтра к 9 часам утра представит мне свой план в отношении всех поднятых сегодня вопросов. Отплытие моей гастрольной команды переношу в связи с этим с 12 часов на 16. Марина, скорректируй расписание отбытий. На сегодня – все. Если у кого-то появятся светлые идеи – обращайтесь непосредственно ко мне в любое время суток. Если я буду так занята, что не смогу ответить на звонок, сегодня и в дальнейшем мой комм будет подключен к комму майора Розетт, Излагайте свои идеи и проблемы ему. Удачи всем нам! Во имя Земли! Во время выступления Мелиссы я заметил, что селферы сначала слушали ее равнодушно. Естественно, то, что говорила Мелисса, для них было совершенно очевидным. Мелисса говорила это не для них, а для своих подчиненных-людей. Но ее идея привлечь к работам в рамках проводимой операции сотрудников КОО курорта явилась для всех, в том числе и для селферов, совершенно неожиданной. И я их понимал. В нашем обществе так давно существовало разделение на специалистов и универсалов и разделение выполняемых ими работ, что идея поручить универсалу работу специалиста, требующую специального образования и определенной квалификации, казалась абсурдной и никому просто не приходила в голову. На Земле не было каст. Рождаясь, все люди были равны в правах, хотя, конечно, с генетической точки зрения никакого равенства не существовало. Но возможности проявить себя были так разнообразны, что только от самого человека, от его желаний и усилий зависело, каким типом работы он будет заниматься, какую меру ответственности захочет и сможет взять на себя и кем он в итоге станет – специалистом или универсалом. Только селфером человек не мог захотеть или постараться стать… Чтобы постараться стать селфером, надо было родиться Потенциалом… Но я понял, почему Мелиссе пришла в голову идея использовать сейчас универсалов. Ведь она долго жила в мире, где понятия «специалист» и «универсал» имели совершенно другой смысл! Хотя совещание закончилось, конференц-зал сразу покинули не все. Кое-кто продолжал с товарищами обсуждать свои конкретные проблемы, но большинство окружило Мелиссу. Это были те, кто не успел поздравить ее с выступлением. Я постоял немного в стороне и понял, что Мелисса освободится не скоро. Поскольку Мелисса никаких указаний на сегодняшний вечер мне не давала, я счел себя свободным и покинул зал. По дороге я почувствовал, что голоден, и решил перекусить. Я зашел в первый попавшийся ресторан и занял столик у распахнутого окна с видом на вечерний океан. Верхний свет в зале не горел, только да столиках стояли лампы, освещающие мягким теплым светом белоснежные скатерти. Обстановка была уютной и очень романтичной. В зале народу было немало, но только я сидел за столиком один. Тихая музыка не заглушала рокот набегающих на берег волн, приглушенные разговоры, негромкий женский смех, и я вдруг необычайно остро почувствовал свое одиночество. У меня всегда было много хороших знакомых и приятелей, но дороги и близки были мне только двое – Серега и Луиза. Они давно, очень давно, по своей ли, по чужой ли воле, покинули меня. И я остался один. Прошли годы, а я по-прежнему один. Я не нужен Мелиссе, я не нужен никому. Я всегда один. И.ничто меня в жизни не ждет, кроме бесконечного одиночества… Меня охватила такая острая жалость к себе, так горько стало на душе… Но я не умел долго и со вкусом себя жалеть. Да и голод отвлекал от душевных страданий. Я взял меню. Да… Если бы тексты, как в далеком прошлом, печатались на бумаге, то это меню наверняка представляло бы собой пухлый том! Мелисса была права! Надо оставить в меню сотню-другую самых простых в приготовлении блюд. От отсутствия разнообразия и изысков в пище никто за три месяца не умрет, надеюсь Потерпят! А всех освободившихся работников системы литания можно направить работать, к примеру, в биохимические лаборатории! Это будет серьезным пополнением людских ресурсов при проведении операции. Из этих соображений я решил немедленно проверить степень своей непритязательности в отношении еды и выбрал из меню первые попавшиеся блюда из тех, что попроще: грибное суфле под финикийским соусом с зеленью, телячьи рулетики-фракосолли с отварным картофелем под маринадом, конечно, помидоры «а-ля натураль» и простейший фруктовый десерт. Все это я быстренько проглотил, запивая белым крымским мускатом двадцатилетней выдержки. В хорошем вине я себе отказывать не стал, его ведь готовить не надо, и все равно, какую именно бутылку придется открывать… Несомненно, НИ один гурман не одобрил бы мой ужин, но я остался вполне удовлетворен. Завершив ужин чашечкой кофе, я, прихватив с собой пару бутылок минеральной воды «Неистощимый источник», отправился в свой номер. Не включая свет, я вышел на балкон. В парке горели фонари, но густая листва закрывала их от моего взора, не мешая любоваться безлунным звездным небом. Мне хотелось вспомнить танцы Мелиссы из сегодняшнего балета, но против воли в памяти моей всплывали совсем другие картины. Сумрачные поляны, толпа нелюдей, помертвевшее лицо Мелиссы, ненавидящий взгляд подростка, танк в тоннеле, четыре обугленных трупа… Усилием воли я отогнал видения и пошел в душ, решив, что на ночь следует принять снотворное. Выйдя из душа, я копался в аптечке, выбирая, какую бы таблетку принять, когда услышал вызов по комму. Это была Мелисса. – Алекс, я тебя не слишком беспокою? Ты еще не спал? – Нет, Мелисса! Я только недавно пришел из ресторана. Я ничем не занят! – А ты не заглянешь ко мне на минутку? – Конечно!!! Я буду готов минут через десять, мне только надо… переодеться… – Хорошо, подожду тебя,- хмыкнула Мелисса. Мне показалось, что каким-то непостижимым образом она догадалась, что я стою посреди комнаты абсолютно голый, и не просто голый… Услышав ее голос, я был совершенно не в силах противиться естественной реакции своего организма и испытал не только душевный подъем… Я вернулся в ванную за полотенцем и в зеркале увидел себя в профиль… М-да, очень выразительно… «Господи,- внезапно пронзила меня мысль,- а если во всех помещениях есть «жучки» и Мелисса ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВИДЕЛА меня???!!!» Черт! Черт! Десять минут!!! Я лихорадочно пытался успокоиться, но организм сопротивлялся. Тогда я прибег к многократно испытанному приему: закрыл глаза и постарался вспомнить систему уравнений Максвелла-Сытина… Обращение к фундаментальным законам физики дало наконец желаемый результат. С точки зрения науки я потерпел фиаско, зато титанические усилия интеллекта обуздали физиологические потребности организма, и он увял. Я поспешно натянул первые попавшиеся шорты, длинную пеструю гавайку и выскочил в коридор. Задержался я не сильно и был у апартаментов Мелиссы через пятнадцать минут после ее звонка. Открылась дверь, и я попал в филиал оранжерей. Оказывается, горничные успели поставить в номер цветы, преподнесенные сегодня Мелиссе, и они заполнили все комнаты, почти не оставив свободного места даже на полу. Мелисса стояла посреди этого цветника. Она сделала широкий жест рукой и улыбнулась: – Сегодня, кажется, я могла бы посоревноваться с Ласточкой! Ну, ничего, завтра я уеду, и цветы расставят по холлам, пусть они порадуют народ. Мелисса показала мне на пару кресел, столик перед которыми тоже был уставлен вазами, и мы устроились, окруженные цветами со всех сторон. Среди букетов, стоящих на столике, я заметил и свой. – Алекс, а вот это,- не твой ли букет? Я молча кивнул. – Как ты догадался подарить мне васильки? Потому что ты видел их на картине? – На какой картине? – спросил я с замиранием сердца. – На острове, в моей мастерской. На одной из картин я нарисовала точно такой букет! Я покачал головой: – Нет, васильков я не видел. Я тогда сначала рассматривал незаконченную картину на мольберте, а потом мне попалась картина, где за окном был пыльный город и на подоконнике на шкуре снежного волка лежала железная перчатка. После этого я просто не смог ни на что больше смотреть… и ушел из мастерской. – Я тебя понимаю. Я и сама была не рада, когда закончила ту вещь. Наверное, я никогда не буду ее выставлять. – А что находится за окном той картины, с васильками? – Там на скалистом заснеженном склоне лежит потерпевшая аварию яхта, люк распахнут, вокруг – никаких следов, и только метель наметает сугробы… Я не стал рассказывать, что мне сегодня привиделась эта картина, а только сказал, что надеюсь, что у меня еще будет возможность взглянуть и на эту, и на другие картины Мелиссы. – А васильки я просто случайно увидел в оранжерее и почему-то решил, что никому другому в голову не придет их вам… тебе… подарить. Боже мой! Как же трудно мне было сказать Мелиссе первый раз в жизни слово «тебе»! Мелисса сделала вид, что не заметила моих усилий и как ни в чем не бывало продолжила: – Алекс, приходи завтра к девяти часам в конференц-зал. Тебе полезно поприсутствовать, когда народ принесет свои планы. Тебе надо поближе знакомиться и с офицерами Департамента «К», и с селферами. И ты не опасайся общаться с ними свободно. А если тебе в голову придут какие-то идеи, не стесняйся их высказывать. Ты ведь опытный администратор. Как замечательно ты придумал тогда с турниром! Теперь десантники Майкла носятся с идеей устроить после окончания операции большой турнир, они обсуждают правила, выбирают оружие, подбирают себе пары… И это хорошо отвлекает их от тяжелых впечатлений. – Да, вот насчет идей… Мелисса, во время просмотра записей на совещании я кое-что заметил… И я рассказал ей свои соображения относительно гоэ. – Очень интересно,- задумчиво сказала Мелисса,- что ж ты не выступил там, в зале? – Ну, я думал, что вам всем это уже давно известно и поэтому никто об этом не говорит! – Майкл уже отметил, что у тебя – верный глаз. Ты внимателен к мелочам и делаешь на основании незначительных, казалось бы, фактов далеко идущие выводы. Такое качество очень ценно для разведчика. Знаешь, когда люди что-то скрывают или в чем-то обманывают, они в первую очередь сосредоточены на главном и часто упускают из виду какие-то мелочи. Именно мелочи обычно и выдают истину. Так что правильно я определила направление твоей будущей деятельности. Начнешь с разведки. Есть у меня несколько проблем, для решения которых мне до сих пор не удалось подобрать исполнителей. Вот ты и попробуешь свои силы. Я думаю, что у тебя много и других талантов, но в отношении разведки все совершенно очевидно. Конечно, сначала тебе придется многому учиться. Вот закончим на Корнезо… А насчет гоэ – внимательно за ними понаблюдаем. И ты наблюдай. В ближайшие годы нам очень нужна будет их помощь, и эти наблюдения помогут найти способ убедить их полноценно с нами сотрудничать. – И еще, Мелисса… В первый день на Корнезо, после выступления Маргарет Вильсон, я впервые близко увидел и услышал гоэ нашего острова, и он меня поразил. У него ведь уже несколько месяцев нормально функционирующий мозг? – Да, верно. – Так вот, мне подумалось, что корнезианцы, когда мы поможем им возродить свою цивилизацию, окажутся очень, очень продвинутой расой! – А я думала,- усмехнулась Мелисса,- что тебя в тот день волновали какие-то другие проблемы! – Одно не мешает другому, я – человек разносторонних интересов,- сказал я подчеркнуто скромно. И мы с Мелиссой дружно рассмеялись. Смеясь, Мелисса, продолжила, как очередную цитату: – «И вообще, у меня широкая душа, большое сердце и…» И она оборвала фразу, смутившись. Кажется, я догадался, на чем она споткнулась, и кровь бросилась мне в лицо. Я, стараясь сгладить неловкость, повернулся понюхать ближайший букет. Спустя мгновение Мелисса совершенно спокойно продолжила: – По поводу корнезианцев ты, похоже, прав. Они были великой расой, пока не допустили одну ошибку, одну-единственную, но она стала фатальной. И если они сумеют хотя бы вернуться к прежнему уровню развития – отлично! Человечеству не помешает сильный конкурент. Наоборот, конкуренция – это именно то, что нам сейчас жизненно необходимо!…Видишь, вроде бы мы из неких высших гуманистических соображений намереваемся выполнить чисто альтруистическую миссию, которая даже некоторым образом противоречит очевидным интересам человечества. Но, кажется, именно это деяние поможет решить нашу собственную актуальнейшую проблему! Понимаешь, у человечества давно уже нет естественного стимула для развития. И человечество не топчется на месте только потому, что мы, селферы, заставляем его двигаться вперед. А это – тяжкий труд, поверь. И нужны нам сейчас не союзники – наличие союзников, особенно сильных, только расслабляет расу. А вот конкуренты… – Мелисса,- перебил я ее,- совсем недавно ты (второй раз такое обращение далось мне уже легче) мне объясняла, что нам нужны сильные союзники и именно поэтому селферы инициировали полное слияние тэров с людьми. – Это совсем другое дело. Ни одному сообществу не нужна ВНУТРЕННЯЯ конкуренция, даже не очень серьезная. И тэры в роли конкурентов людей в одном жизненном пространстве не принесли бы Земле ничего хорошего. Превратив их в союзников, мы не получили сильного ВНЕШНЕГО союзника, мы фактически просто усилили самих себя. Конечно, когда имеет место серьезная внешняя угроза, нужны любые, все, какие есть, союзники. Но пока такой непосредственной угрозы нет, нам, как очевидная причина для активной деятельности, достойный конкурент был бы очень полезен. Ты натолкнул меня сейчас на очень хорошую идею: не просто сохранить цивилизацию Корнезо и дать ей еще один шанс, а всячески стимулировать скорейшее превращение корнезианцев. в мощную галактическую цивилизацию. Из девяти иных цивилизаций никто, кроме корнезианцев, на роль наших конкурентов в обозримом будущем претендовать не может. – А как же Пирамиды? – Так… Значит, ты уже догадался, что там – десятая раса? А я считала, что существование разумной расы в районе этой звездной системы достаточно хорошо засекречено. Как ты додумался? – После Академии я долго патрулировал абсолютно пустой район космоса, и там пропал без вести при совершенно диких обстоятельствах мой друг… – Да, я помню этот случай. – Тогда я ни о чем таком не подозревал и только совсем недавно сообразил, что патрулировать пустое пространство, да еще так основательно, как делали это мы, имеет смысл только в том случае, если оно является РУБЕЖОМ. А поблизости ничего, кроме системы Пирамид, и нет. – Да, ты прав. В системе Пирамид обитает очень древняя и очень интересная раса. И даже известная людям, хотя они об этом и не подозревают. Но поверь мне на слово, эта раса, эветы, сейчас ни союзником нашим, ни врагом, ни конкурентом не является. Им сейчас просто не до нас. Им сейчас ни до кого нет дела, – А как же Серега? Что случилось с ним? – Я почти уверена, что он жив и совсем не жалеет, что его похитили. – Но зачем? И что за проблемы у этой расы? – Это долгая история. Давай как-нибудь потом, в свободное время. Эветы могут подождать и год, и десять лет. У них там все еще надолго. – Это они наши потенциальные страшные враги? Мелисса рассмеялась: – Нет, что ты! Они наши потенциальные хорошие друзья, старшие товарищи! Просто они сейчас сосредоточены на своих внутренних проблемах, которые кому-то могут показаться не стоящими внимания, но для них – очень важны. Конечно, пока их расе никто и ничто не угрожает извне. …Знаешь, Алекс, я очень рада, что ты рядом. Понимаешь, я так занята последнее время неотложными проблемами, что упускаю довольно очевидные вещи, которые могут оказаться важными. Я ведь тоже отметила выдающиеся качества нашего гоэ, кстати, у него Непроизносимое имя (я услышал нечто вроде «Ро-ле-сей-лу»), но никаких выводов из этого не сделала, а ты… Удивительно! Я начинаю восхищаться тобой! Только смотри не загордись! И мы опять рассмеялись. – И ты очень понравился Майклу, а это редко бывает. Он даже многих селферов недолюбливает. Это, конечно, никак не сказывается на работе, но характер у него довольно замкнутый, Майкл всегда был интровертом. И он никогда не работал с Потенциалами, кроме одного случая, который плохо закончился. Может, он тебе когда-нибудь расскажет, это поучительная история. Но уже поздно. Завтра – тяжелый день. Иди отдыхать. Я вышел в коридор и повернулся, чтобы попрощаться. Мелисса остановилась в дверях и с лукавой улыбкой сказала: – Алекс, ты сейчас в прекрасной физической форме. Ты получил от природы почти совершенное тело, а океан и солнце Корнезо… Теперь с тебя можно ваять идеального пловца, покорителя морей и океанов! Когда станешь селфером, можешь ничего в своем облике не менять… Дверь закрылась. Я остолбенел. Меня бросило в жар, голова закружилась… Что она делает со мной! И кажется, насчет «жучков» я опасался не зря… На подкашивающихся ногах я вернулся в номер. Неужели я нравлюсь ей? ТАК нравлюсь? Или это опять очередная игра? Но зачем??? Зачем она меня дразнит? Чего она хочет от меня? Не может же она не понимать, как я мучаюсь? Она же эмпат, я не могу скрыть от нее своих чувств, да теперь мне просто и пытаться скрывать нет сил. Теперь я только изо всех сил стараюсь сдержаться, чтобы не кричать, что я ее люблю и жить так больше не могу. Если бы я мог убежать от нее на другой конец Галактики, мне, может, было бы легче. Но это невозможно. А так… Видеть ее каждый день и оставаться в стороне… Пережить еще один такой день, как сегодня? Два раза я сегодня был на грани обморока, не говоря уж… Так можно получить и инфаркт! Или инсульт! Не похоже, чтобы ей нравилось мучить людей просто так, ради собственного удовольствия. Неужели она всего лишь хочет, чтобы я, страдая, быстрее превращался в селфера? А может, она желала, чтобы я открыл закрывшуюся дверь и вернулся к ней в номер??? А я, болван, не сообразил, испугался? Нет, этого не может быть, я же видел, чувствовал, как они с Майклом относятся друг к другу! Ни-че-го не понимаю!! Я пошел в душ и пустил холодную воду. Терпеть не могу холодный душ! Но делать было нечего. Я стоял под ледяными струями, пока не окоченел и не погасил внутренний жар тела. Я набросил на себя купальный халат, поставил будильник на 8 часов утра, отыскал в аптечке упаковку «короткого» снотворного, проглотил две таблетки, запив их минеральной водой прямо из бутылки (при этом отчетливо вспомнил, как два дня назад вливал воду в пересохшие губы Мелиссы), и рухнул на диван. Сон пришел мгновенно. Пробуждение мое было отравлено мерзкими воплями будильника: «Пора вставать, пора вставать, пора покинуть нам кровать!!!» Интересно, какой идиот программировал этот будильник? Я тоже идиот, надо было проверить, устанавливая время побудки, что меня ожидает утром. Естественно, под эту кретинскую песенку спать дальше было невозможно. Пришлось встать и подойти к пульту, чтобы отключить звук. Удивительно, но чувствовал я себя отлично и спать больше не хотелось. Значит, я выбрал вчера правильное снотворное. Я быстро привел себя в порядок, надел форму и отправился завтракать в ближайшее кафе, расположенное на веранде, обращенной к океану. Выйдя на веранду, я остановился потрясенный фантастическим зрелищем: огромные суда, выстроившись в цепочку, направлялись в бухту, находящуюся правее курортного комплекса! Ну да, сегодня же был день отправки артистических бригад на гастроли! Понятно, лайнеры, идущие в связке с плавучими шапито, покинули док в большой бухте на другой стороне Далуэ, где их готовили к турне, и сейчас они шли к причалам нашего маленького порта. Там суда примут артистов с группой обслуживания, животных и те грузы, которые нельзя было разместить в трюмах заранее. И мне тоже предстояло в 16.00 взойти на борт одного из этих кораблей. Грузопассажирские суда класса «лайнер» не были чем-то особенным, такие же плавали по морям и океанам Земли. Но вот состыкованные с ними шапито! Это были целые крытые стадионы! Естественно, по материалам, которые изучал на «Маджипуре», я был знаком с этими гастрольными транспортами. Но увидеть их наяву, да еще в таком количестве! Лодки и корабли любопытствующих аборигенов рядом с ними казались детскими игрушками. Я занял место за столиком так, чтобы наслаждаться редким зрелищем, и весь завтрак любовался морскими маневрами. В 9.00 я уже сидел в конференц-зале, заняв место за спиной у Мелиссы, и «входил в курс» конкретных проблем операции. Ничего особенно интересного я для себя не почерпнул. Обычная рутинная работа, согласование практических вопросов: «кто?», «когда?», «куда?», «сколько?», «как?»… Полезным было только более близкое знакомство с людьми, большинство из которых до сих пор я знал только в лицо. Понаблюдав и послушав, я понял, что Мелисса подобрала в состав исполнителей операции людей выдающихся, не говоря уже об участвующих селферах. И я уверился, что, какие бы неожиданности нам ни встретились, операция будет проведена до конца и в намеченные сроки. Мелисса познакомила меня с администратором-распорядителем нашей бригады. Это была высокая стройная блондинка, селфер по имени Ольга. Она была сдержанно-приветлива, хотя впоследствии оказалась редкостной занудой. Как Мелисса была права: все селферы такие разные! Заседание штаба операции закончилось в третьем часу. Времени как раз оставалось, чтобы быстро пообедать и собрать вещи. Без двадцати четыре я уже поднялся на борт лайнера и занял свою каюту рядом с каютой Мелиссы. Следующей по коридору была каюта Георга. Я был рад, что он находится поблизости. Погрузка и посадка были прекрасно спланированы, и ровно в 16.00 мы отчалили. Морское путешествие началось. *** Нет, это было не путешествие. Это была тяжелая, изматывающая, ежедневная, почти без перерывов, работа. Сначала я, привыкший к стремительным стартам космических кораблей и быстрой смене созвездий за бортом, настроился на элегический лад неторопливого плавания в истинно тихом океане Корнезо. Как я ошибался! Уже через неделю я вспоминал свои космические полеты как время неких межзвездных экскурсий, спокойных и беззаботных. Подумаешь, загрузился а космопорте и лети себе дни и недели без всяких хлопот до пункта назначения. Только и дел, что в соответствии с лоцией вовремя включать то одни, то другие двигатели и выбирать оптимальный режим их работы. И если техника в порядке – никаких проблем, команда отдыхает, и капитан – вместе с ней. Здесь же, на гастрольном маршруте, все было не так. Первые двадцать часов мы шли на предельной скорости, чтобы попасть на начало маршрута в заданном районе. И хотя никакой реальной качки быть не могло в принципе, многие артисты явно страдали от морской болезни. Да и лошади из аттракциона «Степной табун» вели себя беспокойно. К полудню следующего после отплытия дня мы подошли к первому в нашем турне острову. Местный крошечный порт уже был забит суденышками, на которых прибыли на представление корнезианцы с соседних островов. Подобная ситуация была стандартной, и экипаж наших судов, вставших метрах в ста от берега, немедленно перекинул прямо на песчаный пляж, благо этого добра на любом острове хватало, две широченные понтонные дороги. По этим дорогам сразу же началась перевозка на берег контейнеров с необходимыми грузами. Ольга, администратор, отправилась на встречу с гоэ острова, чтобы согласовать проводимые нами мероприятия, места для установки павильонов и ангаров и уточнить ожидаемое количество зрителей. А на берегу уже разворачивались шатры с земными товарами, местными деликатесами и напитками, вокруг которых сразу начали собираться толпы народу. Это была настоящая ярмарка! Как только Ольга вернулась, немедленно были установлены надувные павильоны многозального кинотеатра и передвижной выставки, и через полчаса павильоны уже принимали первую волну посетителей. В пять часов началось цирковое представление, предназначенное для детей, но и взрослых в шапито было более чем достаточно. Плавучий стадион, превращенный на время в арену, был рассчитан на десять тысяч человек и был почти полон. Рекой лились соце, заряженное штаммом «Надежда», и новый детский напиток, который прямо так и назывался: «Надежда». Живые лошади и цирковые номера вызывали бури восторга. «Работники КСО» в униформе и перчатках с инъекторами, которые флаер доставил незадолго до начала циркового представления, бдительно следили за зрителями. К началу конного аттракциона обнаружились четыре «пограничника», но новые перчатки проявили себя отлично, и все обошлось без эксцессов. «Маркер» был подан во время конного сражения, а «Деструктор» – под залпы фейерверка. В половине восьмого публика освободила шапито, к мощные гидранты промыли забортной водой зрительный зал, устройство которого именно на такую уборку и было рассчитано. И сразу же началось преображение цирка в театральный зал. И люди, и техника работали как хорошо отлаженный механизм, и к половине десятого театр был готов принять взрослых зрителей на балетный спектакль. В этом сезоне возрастной ценз на вечерние представления был снижен до двенадцати лет, поскольку Мелисса учла возможность массового появления «пограничников»-подростков, подобных тому почти ребенку в банде на Табе. Конечно, раннее вырождение случалось и прежде, но очень редко, и его всегда успевали отследить гоэ. Но теперь гоэ не справлялись со своей задачей, вот в чем была беда. Все это время ярмарка на берегу продолжала работать, и продолжался показ фильмов. Ребята из команды КСО и там непрерывно патрулировали все объекты. В десять вечера начался балет. Я был в зале и опять не мог оторвать глаз от сцены. И при втором просмотре балет производил сильнейшее впечатление. Новая версия шла всего на десять минут меньше, чем первый вариант, потому что, убрав некоторые сцены из начала балета, Мелисса добавила сольный номер Шерра из «Богини тэров» и увеличила время фейерверка. Это добавленное время падало на период между «Маркером» и «Деструктором» и увеличивало количество вещества «Маркера» в отмечаемых им тканях мозга аборигенов, что позволяло с запасом гарантировать результат действия системы «Маркер-Деструктор». На совещании, проведенном ночью после завершения всех мероприятий, оказалось, что меры, принятые после первого представления балета на Лалуэ, дали отличный результат. На спектакле раньше времени проявили себя только двадцать четыре «пограничника», и это – почти из пяти тысяч зрителей-мужчин. И перчатки с инъекторами оказались очень эффективны. За день не было ни одного тяжелого случая, никого не пришлось помещать в медблок. Когда корнезианцы отправились отдыхать, часть команды занялась сворачиванием ярмарки и павильонов, а другая часть поставила три армейских ангара. Один – для ночевки животных, а два других – для людей, желающих на ночь устроиться на берегу. К моему удивлению, таких оказалось много. Но я остался в каюте, пребывание на судне не доставляло мне ни малейших неудобств. Утро нашей гастрольной бригады началось в семь часов. Первым делом мы свернули ангары, погрузили на судно животных и уничтожили всяческие видимые следы нашего пребывания на острове. Конечно, главный «след», оставленный нами в организмах аборигенов, был никому не виден… Через полтора часа погрузка завершилась, мы дали традиционный прощальный гудок и отчалили. Суда взяли курс на следующий остров. Народ смог на какое-то время расслабиться, позавтракать, привести себя в порядок. А в полдень мы уже подходили к следующей точке нашего маршрута, и все началось сначала… Первые два дня я присматривался ко всем видам работ, пытаясь определить, где я буду наиболее полезен. Я убедился, что все было продумано до мелочей и рассчитано с точностью до минуты. Каждый член команды прекрасно знал свое дело, и люди трудились более чем добросовестно. Вся техника находилась в прекрасном состоянии и работала бесперебойно. Конечно, всегда был нелишним еще один человек в униформе и в перчатках с инъектором, но для меня это была бы лишь эпизодическая дополнительная нагрузка. Хорошо подумав, я решил попытаться заменить Ольгу. Именно для выполнения обязанностей администратора-распорядителя, координатора работ больше всего пригодился бы мой немалый опыт. С другой стороны, я помнил, что необходимо освободить как можно больше селферов в помощь Майклу. Следующие дни я не отходил от Ольги ни на шаг, особенно внимательно приглядываясь, как она ведет переговоры с гоэ островов, поскольку именно в этом отношении у меня совершенно не было опыта. Надо отметить, что меня весьма впечатлили ее терпение и основательность при решении любых вопросов, даже тех, которые, по сути, никакого вмешательства и не требовали. Эта ее въедливость и, я бы сказал, занудство были, несомненно, чертами ее характера, которые я никак не ожидал встретить у селфера. Эти качества Ольги позволяли ей достигать феноменального результата в работе, но я заметил, что у кое-кого из наших работников, и особенно у артистов, при ее появлении начинали дрожать руки и лицо покрывалось красными пятнами. Но Ольга этого демонстративно старалась не замечать. Главное, график работ соблюдался неукоснительно. Я не был сторонником подобных методов работы с людьми. Я всегда считал, что сэкономленная минута очень редко стоит хорошего настроения моих людей… Но я молчал, потому что за дело отвечала Ольга. К концу первой недели нашего турне мы с Ольгой пришли к Мелиссе, и Ольга сообщила, что я вполне способен заменить ее. – Хорошо,- сказала Мелисса,- я очень рада. Ольга, отправляйся завтра в восьмую бригаду, заменишь там Макса. Он просится к Майклу. Договорились? – Согласна, завтра после завтрака я улечу. А сейчас у меня есть дела. Алекс, ты со мной? – Оля, пусть Алекс задержится, у меня есть к нему вопросы. Ольга ушла, а я остался в каюте Мелиссы. Все эти дни я видел Мелиссу только мельком. Даже на сцену, во время спектаклей я смотрел лишь урывками, пристально наблюдая за залом, готовый прийти на помощь очередному проявившемуся «пограничнику» и придержать его, приложив к известному месту, на шее перчатку с инъектором. А у Мелиссы все время было занято руководством операцией в целом, она постоянно находилась в своей каюте, ведя переговоры по комму, и отвлекалась только для того, чтобы выйти на сцену. На третий день гастролей она даже летала куда-то на флаере и вернулась буквально за пятнадцать минут до начала спектакля. – Алекс, я рада, что ты сориентировался так быстро и совершенно правильно. Честно говоря, именно на такой вариант я и рассчитывала. Я Ольгу взяла администратором именно для того, чтобы ты ее заменил. На нее у меня были вполне определенные планы. Ты помнишь тех скандалистов из «Фольклорного ансамбля»? Которые обидели Макса? Как я и предполагала, Макс попросился к Майклу, но я уговорила его чуть-чуть подождать. Теперь его заменит Ольга, и я этим «великим деятелям искусства» не завидую. Ольга не сорвется, как Макс, но, клянусь, они будут, рыдая, Вспоминать как благодетеля грубияна Макса, такого нелюбимого ими нынче. Я не зверь, но людей надо учить! – Мелисса, но ты (я мысленно все время старался называть Мелиссу на «ты», и это дало хороший результат) говорила Майклу, что не уверена, что Макс сможет работать на зачистке! – Ну, я позволила еебе высказать неверное мнение,- Мелисса нежно улыбнулась,- с кем не бывает? На самом деле я прекрасно знала, что Макс будет рваться к десантникам. Видишь ли, он считает, что за ним остался небольшой должок. – В каком Смысле? Мелисса откинулась в кресле и взяла сигарету. – Макс – старый, если можно так сказать, селфер. Он стал селфером сразу после войн за передел мира. На Земле тогда царил хаос, и в этом хаосе гадов, типа местных выродков, было предостаточно. Правда, никаких особых генетических дефектов, в отличие от корнезианцев, у них не было. Просто они были очень плохими людьми, каких всегда на Земле хватало. Но пока в обществе царил закон и порядок, общество могло держать их в узде, а когда порядок исчез… Макс был обычным человеком и не подозревал, что он – Потенциал. У него была семья, жена и двухлетний сын. И они втроем, всей семьей, попали в руки бродячей банды. Мерзавцы, развлекаясь, у него на глазах замучили до смерти его жену и ребенка, а потом занялись Максом. Когда эти сволочи решили, что и Макс мертв, они отправились дальше. Но Макс выжил, и не просто выжил. Он очень быстро, в течение года, превратился в селфера. Сам, без посторонней помощи. Понимаешь, селферов «делают» сильные чувства, ненависть или любовь. У Макса была счастливая любовь, которая не сделала его селфером. Но страдания и беспредельная ненависть совершили чудо. Макс, собственно, старался выжить ради мести. Он нашел и уничтожил тех подонков. Но он не смог покарать двоих, которые успели встретить свою смерть раньше. И его всегда мучило, что те двое приняли смерть не от его рук. Поэтому он считал, что за ним остался неоплаченный долг, и всю жизнь стремился уничтожать подобных тварей. Одно время Макс работал вместе со мной и Майклом, когда мы чистили Южную Америку. Потом почти двести лет он был сотрудником криминальной полиции, причем не руководителем, а простым оперативником. Он выполнял самые сложные задания, внедрялся в банды, освобождал заложников из совершенно безнадежных ситуаций, несколько раз предотвращал крупные теракты. Когда преступность сошла на нет, он пришел работать в Департамент «КР». Кстати, двенадцать лет назад он участвовал в расследовании пропажи нашей экспедиции. И он до сих пор попрекает нас, что комиссия отказалась провести расследование теми методами, которые он предлагал. Но дело было не только в том, что мы не хотели испортить отношения с местным населением. Ситуация в тот момент была еще совершенно неопределенной. Мы тогда даже предположить не могли, что наша прекрасно оснащенная экспедиция могла стать жертвой выродков. Мы даже не догадывались, что выродки настолько изменились, что могли сбиваться в стаи! Раньше они всегда действовали в одиночку, но какой одиночка мог представлять опасность для нашей экспедиции? Восемнадцать человек на планетарном танке! Макс был единственным, кто всерьез рассматривал версию о причастности корнезианцев к исчезновению экспедиции. Нас извиняет только то, что та банда была самой первой, появившейся на Корнезо. Но предположим, что тогда, двенадцать лет назад, мы обнаружили бы банду на Табе. И что дальше? Пусть мы даже уничтожили бы ее. Но методы, предлагавшиеся Максим, могли привести к тому, что людей просто попросили бы покинуть Корнезо. Конечно, я понимаю, что за двенадцать прошедших лет не обнаруженная нами тогда банда совершила много ужасного. Но, увы, идеальных решений сложных проблем не бывает… А главное, мы тогда просто не были готовы ни к каким кардинальным решениям. Мы помолчали. Мне очень хотелось спросить у Мелиссы, что же сделало селфером ее, но я не решился. Почему-то мне казалось, что, когда придет время, она сама мне расскажет и не надо ее торопить. Вместо этого я: спросил: – А Ольга? Что сделало селфером ее? – Большая любовь. – Не может быть! Неужели она с ее характером способна на любовь? – Представь себе. – И как же любовь сделала ее селфером? Наверное, это была очень несчастная любовь? – Наоборот, очень счастливая. – ??? – Ольга – молодой селфер, ей сейчас всего двести шестьдесят два года. Человек, которого она безумно любила, умер восемь лет назад. Он был обычным человеком и умер глубоким стариком. Ольга, когда узнала, что является Потенциалом, долго не хотела становиться селфером, потому что не хотела пережить любимого человека. Но потом она решила, что, став селфером, сможет найти «эликсир бессмертия» для людей. Видишь ли, мы, селферы, можем жить практически бесконечно, потому что наш мозг способен управлять всеми процессами, протекающими в нашем организме, на клеточном и даже внутриклеточном уровне. И это возможно только потому, что мозг селфера на порядки более мощный, чем мозг человеческий. И не просто более мощный, он – качественно иной, причем не только мозг, но и весь организм. Селферы – не «homo sapiens», селферы – другой вид, следующий за «homo sapiens». Более того, образование этого нового вида происходит вовсе не по законам эволюции биологических систем. Это ступень эволюции другого типа, эволюции систем разумных. Для нашего появления должны были возникнуть сообщества разумных особей, которые, объединившись, образовали разумную систему более высокого уровня – человечество, которое создало науку. Мы, селферы,- порождение науки, результат деятельности человечества. Теперь есть и сообщество селферов, вернее, оно только начало образовываться. Нас пока очень мало, и мы очень разные. Отношения между нами складываются подчас весьма странные с человеческой точки зрения. Да иначе и быть не может. Как бы мы ни хотели оставаться людьми, мы все-таки не люди, и вести себя как люди не можем. Человечество не в состоянии предложить нам пригодные для нас модели поведения, и мы вынуждены сами искать и создавать такие модели. Иногда мы находим удачные варианты, а иногда ошибаемся, и ошибаемся жестоко… И я вспомнил о своих размышлениях по поводу того, как у селферов проявляется их любовь и что означает «любить селфера»… – А в Галактике,- продолжала Мелисса,- есть несколько разумных рас, которые, рано или поздно, создадут разумную систему еще более высокого уровня. Может, мы с тобой это и увидим. Мы сейчас уже фактически начали участвовать в процессе ее создания! Мелисса помолчала. – Вернемся к Ольге. Эволюция разумных систем происходит по иным законам, чем эволюция систем биологических. Другие объекты, другие законы, другие механизмы их реализации. Обычный человек – объект биологической эволюции, ее результат. Для биологической эволюции смерть биологических объектов является необходимым условием. Чтобы обрести возможность неограниченного существования, человек должен измениться качественно, оказаться вне сферы действия законов биологической эволюции. Возможно, путь селферов – не единственно возможный путь, просто это – ЕДИНСТВЕННЫЙ ОБНАРУЖЕННЫЙ СЕГОДНЯ НАМИ путь. Ольга, понимая все это, пыталась и продолжает пытаться найти какой-то иной вариант, пригодный для людей, не имеющих генетически унаследованных зачатков второй структуры мозга. Конечно, она на этом пути далеко не первая. Люди ведут поиски «эликсира бессмертия», «эликсира вечной молодости» много тысячелетий. И направления этих поисков зависят от их представлений об устройстве мира. Человечество прошло путь от попыток синтеза «философского камня» до изменения генома человека и кардинальной био-электронно-механической перестройки всего человеческого организма и на этом пути добилось больших успехов. Теперь и жизнь, и молодость длятся два с половиной, века. Но предел жизни человека по-прежнему существует. Я никогда не была противником подобных направлений работ, они приносят людям колоссальную практическую пользу. Но я убеждена, что главное – наш разум, и только качественные изменения нашего мозга, нашего сознания, каким бы способом они ни осуществлялись, превращают обычного «homo sapiens» в принципиально иное существо. Ольга работала в области трансгенных мутаций. Она надеялась на этом направлении найти способ бесконечного продления жизни человеку, и в первую очередь – своему любимому человеку. Увы, природу обмануть невозможно. Знаешь что удивительно? Мы, казалось бы, неплохо разобрались со всеми тонкостями механизма наследственности и способны конструировать желаемые ДНК, создавать организмы с заданными свойствами. А ты не задумывался, почему мы не создаем в пробирке зародышей-Потенциалов, а ищем их среди рождающихся обычных людей? Так вот, у нас НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ! И мы никак не можем понять, почему. Разумных тигров – пожалуйста! Исправление генетических дефектов-пожалуйста! Заданные физические и психические свойства – нет проблем! А получить методами генной инженерии зачатки второй структуры мозга – не получается. Представь, мы до сих пор не смогли определить участок или участки ДНК, несущие в себе информацию о второй структуре мозга! Возможно, механизм появления второй структуры мозга гораздо сложнее, чем мы предполагаем. Может, это какая-то мутация, которая происходит уже в клетках мозга эмбриона, но что это за мутация, что ее вызывает, какие факторы, какое сочетание генов у зародыша – или у его родителей? – мы до сих пор не знаем… Кстати, до сих пор Потенциалы рождались исключительно в результате естественного процесса зачатия и вынашивания плода матерью. Еще ни один Потенциал не появился «из пробирки» или в результате подсадки в матку женщины генетически модифицированного эмбриона. Более того, Потенциалы никогда не имеют никаких «нечеловеческих» мутаций, кроме мутаций мозга. В том, что я сейчас тебе говорю, Нет ничего секретного. Все эти факты опубликованы в многочисленных работах, и даже в школе ты изучал и общие законы развития Вселенной, и иерархию материальных структур, и Теорию биологической эволюции, и даже курс «Селферы и их роль в истории человечества». Другое дело, что вся эта информация ни в одном учебнике не собрана воедино, и мало кто из людей способен свести все факты вместе и задаться довольно очевидными вопросами, на которые мы до сих пор не имеем ответа. И поиск ответов на эти вопросы продолжается уже не одну сотню лет. Мы поощряем любые направления исследований, которые хоть как-то могут пролить свет на простенький, казалось бы, для нашей науки вопросик: «Откуда берутся Потенциалы?» Ольга переживала личную трагедию очень тяжело, но продолжала свои работы. Она долго работала на Альбине, изучая удивительные свойства организмов этого мира. В частности, Ольга изучала «биологические часы» снежных китов. А Департаменту «К» очень пригодились ее знания в области трансгенных мутаций у бактерий. Ольга – один из создателей штамма «Надежда». На Корнезо Ольга должна была работать в лаборатории, производящей бактериальные добавки в напитки для аборигенов. Но эта работа – довольно рутинная, и ей легко нашлась замена, когда я попросила Ольгу поработать в качестве администратора. – Мелисса, но она наверняка никогда не работала с людьми, во всяком случае, как руководитель больших коллективов! – Конечно, на это я и делала ставку. Ольга обладает исключительными качествами, необходимыми для исследователя-биолога: аккуратностью, пунктуальностью и дотошностью. Она прекрасно умеет командовать пробирками, вирусами и клетками, но эти объекты не имеют эмоций. Я была уверена, что при работе с людьми она будет очень стараться и проявит свои лучшие качества. Алекс, извини, но у меня на комме висят уже четыре вызова, по которым Георг не смог дать удовлетворительного ответа. Если у тебя нет ко мне неотложных вопросов, ты свободен. Пока! – Пока, Мелисса. И я покинул ее каюту. Так, сегодня я еще раз убедился, что Мелисса легко манипулирует людьми. Да что людьми – селферами! Даже Майклом! Так что уж дергаться мне? Понятно, что Мелисса может творить со мной все, что пожелает. Я и сопротивляться не буду. Хотя… Если я это понимаю… А может, она так и планировала, чтобы я это понимал, и специально рассказывает мне о других, чтобы я думал, что со мной – все иначе? Тьфу! Я запутался окончательно. Лучше об этом вовсе не думать, и – будь что будет! Окрыленный этой мудрой мыслью, я отправился патрулировать ярмарку на берегу очередного острова в нашем турне. На следующий день Ольга улетела, и я приступил к исполнению своих новых обязанностей. Смена руководства благотворно сказалась на настроении в коллективе. Народ расслабился и повеселел. И работа пошла слаженней, насколько это вообще было возможно. Я больше всего опасался, что у меня не получится вести переговоры с гоэ островов, но, слава богу, с этим проблем не было. Все гоэ настроены были весьма доброжелательно, и никаких проблем не возникало. Вскоре я понял, что в этот раз зрителей на представления собирается значительно больше, чем обычно. И, судя по всему, об этом позаботились именно гоэ. Они каким-то образом побуждали население посещать наши мероприятия, и на представления шли все как один, и стар и млад. Несколько раз я видел, как на спектакли буквально приносили на носилках явно больных людей. Правильно я догадался, что гоэ-осознавали смысл происходящего на наших представлениях и содействовали нам, чем могли! А потом произошел случай, который окончательно подтвердил все мои догадки. В один из дней наш балетный спектакль посетил гоэ, которого я уже видел раньше. Он был одним из тех четырнадцати гоэ, которые пришли на самый первый балетный спектакль, еще на Лалуэ. Я помнил, как он тогда, так же как и остальные гоэ, весь вечер непрерывно пил свой сирогэ. Но на этот раз он не притронулся к стоящим перед ним на столике сосудам. Полная чаша стояла перед ним наготове, но он не сделал из нее ни глотка. Сначала он был очень напряжен и все время будто прислушивался к тому, что с ним происходит. Но к концу представления он успокоился, очевидно, убедившись, что правильно оценил свое состояние. Да, он осознал, что в нем произошли изменения, и пришел на спектакль, чтобы убедиться в этом. Когда я увидел его выходящим из зала, мне показалось, что я наконец впервые вижу свободного и счастливого корнезианца. Я показал эту запись Мелиссе, и она согласилась с моими соображениями. В последующие дни Мелиссе сообщили еще о нескольких случаях подобных проверок со стороны гоэ. Все это очень обнадеживало. Появлялась реальная возможность обрести в лице гоэ сознательных союзников, имеющих большое влияние среди местного населения. Дни сменялись днями, мы переплывали с одного острова на другой, и мне вскоре стало казаться, что каждый день мы возвращаемся на один и тот же остров. Мне даже казалось, что изо дня в день я вижу одних и тех же корнезианцев. Во всяком случае, на всех островах лица были одни и те же, однообразно-туповатые у мужчин, отстраненно-прекрасные у женщин и утонченно-аристократические у гоэ, в резких профилях которых временами проглядывало что-то хищное. Одинаковые люди, одинаковые селения, одинаковые берега. Даже погода, никак не меняясь, все время стояла прекрасная. Как-то раз я не выдержал и спросил у одного гоэ, бывают ли у них шторма? – Конечно,- ответил он и с некоторой гордостью показал, куда в сезон бурь докатываются океанские волны. М-да, если у них это называется бурей… Я вспомнил осенние шторма в Ялте, и мое изумление перед масштабами «буйства» местной природы не было наигранным… В жизни нашей бригады разнообразия тоже было не много, и событием становилось все, что нарушало установленный регламент работ и привычный распорядок дня. Раз в неделю прилетал грузовой флаер и пополнял наши запасы пищи и биохимических продуктов. Четверых «тяжелых» аборигенов пришлось госпитализировать и отправить флаером на Лалуэ. В течение первого месяца Мелисса шесть раз вылетала на флаере туда, где возникали требующие ее присутствия проблемы, и возвращалась только к самому началу спектакля. Один раз представление пришлось задержать на десять минут. Вот и все, что нарушало четкий ритм гастрольных будней. Приятное разнообразие в нашу жизнь вносил разве что Шерр. Сначала Шерр решил подружиться с лошадьми из «Степного табуна». И ему это легко удалось. Старший конюх аттракциона с его опасениями, будто у лошадей на генетическом уровне заложено чувство страха перед тиграми, был посрамлен. Он, конечно, обвинял Шерра в том что тот ввел спецпрограмму во встроенные в мозг животных процессоры, но Шерр возмущенно возражал, что ничего подобного он не делал. И я склонен верить Шерру, поскольку неоднократно наблюдал, как тэр общался с лошадьми. Шерр нежно гладил их, ласково похлопывал, что-то мурлыкал им на ушко, а в это время его человеческие руки подносили к лошадиным мордам их любимые лакомства – кусочки сахара, морковку, пучки свежей травы. А кто же устоит против ласки? Никаких спецпрограмм и не надо… Дружба с лошадьми привела к введению в цирковую программу нового номера: Шерр сначала Изображал сцену охоты, в которой жертвой тигра был вороной красавец-конь, вожак табуна, а потом тэр выступал в роли лихого наездника. Поразительно, но вожак по кличке Отелло, который даже со старшим конюхом вел себя довольно независимо, покорно позволял Шерру сбивать себя с ног и «перегрызать горло» и при этом очень правдоподобно хрипел и дергался в агонии… Что уж говорить о других лошадях, позволявших тэру распластываться на их спинах, на полном скаку пробираться у них под брюхом, перепрыгивать с одной на другую, жонглируя при этом зажженными факелами… Самое невероятное, что Шерр подготовил этот номер сам, абсолютно без всякой посторонней помощи! Но на этом Шерр удивлять нас не перестал. Следующим объектом его охоты стали… наездницы! Две подруги, Тамара и Стелла, поддались чарам тэра и с удовольствием скрашивали ночи и все свободные минуты этого выдающегося представителя семейства кошачьих. Судя по звукам, доносившимся из каюты Шерра, он был еще тем представителем! Да, не зря мне не нравилось, как он ластился к Мелиссе! И не зря Фирра выпускала когти! Народ был сначала изумлен и слегка шокирован неожиданно образовавшимся альянсом, тем более что у подруг среди участников аттракциона имелись всем хорошо известные постоянные партнеры. Однако покинутые возлюбленные никак не возражали против увлечения своих дам. Возможно, они мудро решили, что тэр – птица залетная, сегодня он – здесь, а завтра вернется к своей тигрице, так есть ли смысл портить хорошие отношения со своими партнершами по работе, и не только по работе? А может, они просто опасались связываться с соперником, у которого имелись доставшиеся ему от неразумных предков устрашающие клыки и лапы с весьма внушительными когтями? Нрав у Шерра был мирный, но как знать, какие гены могут проявить себя, ежели затронуть область его сексуальных интересов?… Надо сказать, что мужчин никто не подначивал, никто над ними не подсмеивался и не демонстрировал свое сочувствие. Каждый, представив себя на их месте, приходил к выводу, что подобное индифферентное поведение было единственно разумным в сложившейся ситуации. А женщины из нашей команды… Я даже не говорю о Тамаре со Стеллой! Речь обо всех остальных! Сколько раз я ловил их завистливые взгляды, бросаемые на подруг-наездниц… А неприкрытое кокетство с Шерром? В какой-то старинной книге я прочел выражение: «женщина – порождение ехидны». Раньше у меня не было поводов припоминать это выражение… Ну, разве что один раз, когда я увидел беременную Луизу рядом с Багратом… Но сейчас… Были, были мудрые люди в прежние времена! А вскоре я заметил, что нашлись любители, и немало, причем обоих полов, прогуляться мимо каюты тэра, наслаждаясь разнообразными звуками, доносящимися из-за плотно закрытых дверей… И я даже заподозрил, что кое-кто был бы не против влиться в этот темпераментный коллектив. Что ж, такова человеческая натура, и нечего этого стыдиться. Главное, чтобы никто при этом не страдал. Так дни шли за днями. Работа была не столько тяжелой, сколько однообразной и практически непрерывной, и люди явно начали сдавать. К концу второго месяца наших гастролей стало ясно: нужен немедленный отдых, или необходимо начать принимать стимуляторы. С этой проблемой я пришел к Мелиссе. – Мелисса, люди вымотаны почти до предела. Надо либо устроить хоти бы один день отдыха, либо начать прием стимуляторов. – Алекс, мы не можем себе позволить ни дня простоя, иначе сорвется график. Весь запас по времени мы уже израсходовали. Действительно, первоначально предполагалось, что раз в месяц будет устраиваться день отдыха. Но на четырех островах нам пришлось задержаться на второй день. Желающих увидеть наши представления было так много, что не спасали даже вторые ночные спектакли. К двум спектаклям в сутки – вечернему и ночному – мы давно привыкли и даже удивлялись, если на каком-то небольшом островке удавалось ограничиться только одним прогоном балета. Но вот четырежды на больших островах нам приходилось работать по два дня с полной нагрузкой, так что четыре предполагавшихся дня отдыха, по выражению моего дяди Леона, «накрылись медным тазом». – Мелисса, я внимательно просмотрел контракты. К сожалению, наша команда – не военное подразделение. Прием стимуляторов возможен только при единогласном решении общего собрания. Мелисса коротко вздохнула и сказала: – Значит, проведем общее собрание. Завтра у нас по трассе довольно маленький остров и поблизости от него острова совсем мелкие. Надеюсь, народу будет немного и обойдемся одним спектаклем. Назначай собрание коллектива завтра на полночь. – А вдруг кто-то не проголосует за стимуляторы? Может, стоит воспользоваться предварительным внушением, с помощью программных кодов? – Нет, Алекс, ты один не справишься, а я отвлекаться на эту работу не могу. Есть и другие методы. Не беспокойся, все пройдет как надо. Мелисса рассчитала правильно. На следующем острове мы обошлись одним спектаклем, и в полночь вся наша команда собралась в одном из ангаров. Я взял слово и объяснил ситуацию. Конечно, люди были недовольны, и понять их было легко. В общем шуме раздавались все более громкие голоса, и вот уже бригадир техников, Клаус Карловски, не выдержал и поднялся с места. – Неужели лам нельзя нарушить график всего на один день? Ничего страшного не произойдет, если кто-то на этот раз не посмотрит наши представления! Можно обойти стороной какой-нибудь район вроде сегодняшнего. Народу мало, «пограничников» – всего ничего. Вот сегодня, я знаю, обнаружили только шесть «пограничников»! С ними и гоэ прекрасно справятся, это же их дело! А нам, если целых два месяца принимать стимуляторы, потом всю дорогу домой придется потратить на восстанавливающие процедуры! Я попытался успокоить народ. – Речь не идет о мощных стимуляторах, никто вам «Коктейль «боевой» не предлагает. Самые легкие, безобидные, в минимальных дозах! Зато чувствовать себя будете гораздо лучше! Кажется, я только подлил масла в огонь. Начались выкрики с мест: – Знаем мы эти «безобидные» дозы! – Это только начать, а потом из медблока весь полет выходить не будешь! – Ради нескольких выродков всем нам свое здоровье губить? Это уж слишком! Действительно, пусть их гоэ хоть немного поработают! Тут поднялась со своего места Мелисса. – Несколько выродков, вы говорите? Прошу развернуть экран. Минута ушла на установку экрана. – Всего сегодня на спектакле было три тысячи четыреста восемьдесят семь мужчин. Вот запись, которую сделали час назад, когда зрители покидали зал. Обратите внимание на тех, кто покачивается, держится за голову, пошатывается, спотыкается… Что это означает? Головная боль сопровождает разрушение нейронов системой «Маркер-Деструктор». Нарушение двигательных функций означает, что мозг был поражен более чем на сорок процентов, и максимум через два-три месяца у этих корнезианцев изменения мозга стали бы необратимыми. Давайте посчитаем, у какого количества аборигенов сработала система «Маркер-Деструктор»… Так, примерно у каждого второго! Вы забываете, что во время спектакля вы обнаруживаете только «продвинутых пограничников», тех, кто опережает расчетное время достижения критического уровня возбуждения, при котором активировавшиеся связи в мозгу будут надежно отмечены веществом «Маркера». А на самом деле, как показывает видеозапись, сегодня мы предотвратили появление в этом районе примерно полутора-двух тысяч выродков. Так какой же гоэ справится с таким количеством имеющихся уже сегодня потенциальных убийц? Не может же он превентивно уничтожить половину мужского населения? А с каждым днем число «пограничников» будет только возрастать. Люди притихли. Похоже, подобных цифр они и представить себе не могли. – А теперь,-сказала Мелисса,-давайте посмотрим, на что выродки способны. Вот съемка, которая произведена за два дня до начала нашего турне. И Мелисса включила запись, сделанную на той проклятой поляне. Я сразу же закрыл глаза, но остальные не знали, что их ждет, и честно смотрели на экран. Мелисса гуманно выключила запись секунд через тридцать, но и этого было более чем достаточно. Минут через десять народ понемногу успокоился. Всхлипы и стоны затихли, слезы были вытерты, самые впечатлительные вернулись из туалетных комнат. На людей было жалко смотреть. Бессонные ночи им обеспечены, разве что к стимуляторам они добавят снотворное. Но я не имел права на жалость. – Кто хочет высказаться? – спросил я. Ответом мне было молчание, только кто-то из женщин продолжал судорожно всхлипывать. – Тогда давайте голосовать. Кто за добавку в рацион стимуляторов, прошу поднять руку. … – Кто – против? «Против» не было никого. Со следующего дня каждый за завтраком выпивал свою дозу, и эффект не замедлил сказаться. Люди повеселели и готовы были проработать в том же изматывающем режиме еще какое-то время. Я понимал, что примерно раз в неделю дозировку придется увеличивать, и только надеялся, что до препаратов типа «Коктейль «боевой» дело действительно не дойдет. Сам я решил стимуляторы постараться не принимать. Все-таки и физическая, и моральная подготовка у меня была не в пример лучше, чем у остальных членов нашей команды. Не зря же нас в Академии десять лет к чему только не готовили и как только не гоняли! Да и во время службы в Космофлоте сдача нормативов расслабляться не позволяла. Во всяком случае, я пока держался. А может, у меня уже начали сказываться какие-то моменты, связанные с развитием второй структуры мозга? Должна же быть от нее хоть какая-то ощутимая польза? Хоть какой-то «плюс»? Пока я успел испытать только один очень большой «минус», поимев способность принимать ?-излучение корнезианцев… Но недели через две я понял, что и я подошел к своему пределу выносливости. В тот день я отправился на переговоры с гоэ очередного острова, но его не оказалось дома. Я решил, что не стоит заниматься его поисками, а лучше подождать, пока гоэ вернется в свой дом. Не мог же он не заметить прибытия наших судов, а о том, куда я направился, ему обязательно сообщат. Я ждал гоэ, стоя в саду перед его домом, и разглядывал окружающий меня пейзаж.Он ничем не отличался от десятков таких же пейзажей, виденных мной на других островах. Высокое синее небо над океаном, мерно катящим пологие волны на золотой песок пляжа… Пышные кроны деревьев, бросающие тень на густую траву и дорожки, выложенные камнем… Спелые плоды, свисающие с веток в окружении цветов всевозможных форм и оттенков… Плывущие в воздухе сладкие ароматы и невесомые лепестки, оброненные деревьями и кустами… Яркие радуги, вспыхивающие при каждом взмахе крыльев порхающих бабочек… Мелодичные трели птиц и стрекот абсолютно безвредных насекомых… И вдруг я почувствовал, что меня просто тошнит от красот этого тропического рая. Мне вдруг так захотелось оказаться где-нибудь в Подмосковье поздней осенью, когда природа уныла и почти безобразна. Пусть будет тоскливый серенький денек, пусть даже моросит надоедливый дождик, и резкие порывы ветра стряхивают с голых веток холодные капли, и под ногами пусть будет раскисшая земля с пучками жухлой травы… Пусть остро пахнет опавшей листвой и близкими холодами… Пусть даже пойдет мокрый снег и мутная пелена милосердно скроет неприглядную обнаженность природы… И пусть меня кусают комары! Хотя нет, какие комары? Когда идет снег, никаких комаров уже нет. Земная природа, к счастью, не слишком жестока: у нее – либо комары, либо снег. Сейчас-то, конечно, ни снег, ни комары человеку не страшны. Мы имеем массу способов защиты от холода и непогоды, а уж от насекомых – и подавно! Но вот наши предки от природных неприятностей, конечно, настрадались. И как только они ухитрились не вымереть, не дождавшись благ цивилизации? Я вдумчиво изучал историю, читал старинные романы, но этого так и не понял. Они же всю жизнь боролись с болезнями, голодом и бытовыми неудобствами и очень быстро умирали, будучи не в силах вынести тяготы жизни. И как же они при этом ухитрялись еще и заводить потомство? Какая любовь в холоде, голоде и при наличии кровожадных насекомых, не говоря уж о набегах, войнах и революциях? Мои размышления прервало появление гоэ с его «телохранителями», и, делать нечего, пришлось приступать к выполнению своих непосредственных обязанностей. Но острое ощущение того, что Райское Местечко мне осточертело и я безумно хочу домой, с тех пор не покидало меня ни на минуту. Нет, никаких медикаментов я принимать не начал, решив терпеть до последнего. Но с тех пор я стал иногда ненадолго заглядывать в залы, где шли наши земные фильмы, и это помогало мне пережить очередной день. *** Шел третий месяц нашего турне по островам Корнезо. Мы покинули экваториальные воды и подошли к цепочке архипелагов, лежащих в северном полушарии. Правда, никаких изменении погоды я не почувствовал, разве что чаще стал дуть слабый восточный ветер. Вся команда наша, и артисты, и работники технического обеспечения, и «команда КСО», и экипаж кораблей, работали четко, как машины. Конечно, стимуляторы помогали переносить физические нагрузки и моральную усталость, но мне иногда казалось, что люди работают в каком-то трансе, превратившись в бездушные автоматы. Я не знал, на сколько их еще хватит, выдержат ли они еще почти полтора месяца жизни в таком режиме. И дело было не только в однообразии труда и ежедневного распорядка. Последние недели две постоянно возрастало количество «продвинутых пограничников» на спектаклях, и работа людей из «команды КСО» становилась все более напряженной. Если раньше на балетных спектаклях приходилось «успокаивать» с помощью инъекторов десятки слишком рано возбудившихся аборигенов, то в последние дни их число переваливало за сотню и неуклонно росло с каждым днем. Наконец вечером после спектакля, когда пришлось обрабатывать инъекторами больше полутора сотен корнезианцев, я связался с Мелиссой и попросил о встрече. – Алекс, конечно, заходи. Я ужинаю. Присоединишься? – Нет, спасибо, я – только по делу. Поужинать я собрался с ребятами. За столом легче уловить их настроение. – Понимаю тебя. Давай, приходи, жду. Через минуту я был уже в каюте Мелиссы. Она, как всегда после выступления, поглощала мясо и фрукты, запивая все большим количеством воды. – Мелисса, я никак не могу понять, ведь мы уже вышли из самого опасного района, теперь, по идее, аборигенов в пограничном состоянии должно быть меньше, а все совсем наоборот. С каждым днем их становится больше и больше. В первой половине спектакля, пока не пойдет «Маркер», мы просто сбиваемся с ног. Сегодня пришлось успокаивать сто пятьдесят шесть человек! И я не знаю, что будет завтра… В чем дело? – Алекс, ты забываешь о времени! Время работает против нас! Процесс нарастает лавинообразно. Мы потому и начали свой маршрут с самых неблагополучных экваториальных районов. Но за это время и в районах более спокойных ситуация ухудшилась… Правда, я не думала, что это будет происходить с такой скоростью… Черт, а впереди – еще больше месяца… Сделаем вот что. Во-первых, я сокращу в первой половине балета еще несколько минут, и «Маркер» будем запускать раньше. А во-вторых, я поговорю с нашим капитаном, чтобы он выделил нескольких человек для работы с вами на представлениях. Думаю, Сеймур в экипаже человек шесть-семь найдет. А ты посмотри, кого можно взять из техников… Обучить их работать с инъекторами совсем несложно. Надеюсь, этого будет достаточно и мы справимся… Предложенные Мелиссой меры и вправду, казалось, сняли проблему. Во всяком случае, в последующие дни работать на спектаклях стало легче, хотя возросла нагрузка на людей из технического обеспечения. Но пока все держались, никто не роптал. Так прошла еще одна неделя. Мы как раз перебирались к первому из четырех архипелагов, остававшихся на нашем маршруте, как ночью, почти на рассвете, меня разбудил настойчивый вызов коммуникатора. Это была Мелисса. – Алекс, просыпайся! Одевайся и выходи. Я буду ждать тебя на посадочной палубе. Нам предстоит небольшая прогулка. Не задерживайся. Через пять минут я был наверху. Мелисса уже заняла место пилота в одном из флаеров, и, как только я забрался в кабину, она подняла машину в воздух. – Лететь нам не очень далеко, километров двадцать почти прямо по нашему маршруту. На одном из островов сейчас работает Макс с десантниками… – Что там случилось? – Гоэ сорвался… Но его довольно быстро засекли. Хотя, конечно, жертвы есть… Больше Макс ничего мне не рассказывал. Прилетим – увидим. Через некоторое время Мелисса сказала: – Алекс, а я ведь ничего не почувствовала. Майкл убедил меня, что я должна заблокировать свой мозг на все время операции. Наверное, он прав, иначе я не смогла бы работать. Но сегодня я, возможно, уловила бы раньше всех, что там беда… Ребята ведь могут рассчитывать только на аппаратуру… Понимаешь, когда я думаю, что не спасла кого-то – а могла бы! – сердце болит… Я не знал, что ей сказать, и несколько оставшихся до посадки минут мы провели в молчании. Наш флаер приземлился на маленькой площади в центре единственного на этом острове поселения. Вокруг царили тишина и покой. Городок казался таким сонно-безмятежным, что невозможно было поверить, будто здесь случилось что-то плохое… Нас встречал Макс. Мы поздоровались, невольно приглушая голоса. – Лисса,- сказал Макс,- вы прилетели первыми. Вильсон задерживается… – Да, знаю. Я разговаривала с Иваном. Видишь ли,- Мелисса обращалась уже ко мне,- это первый случай, когда наше вмешательство остановило гоэ. Мы решили привлечь к решению проблемы Ро-ле-сей-лу, гоэ Лалуэ, и тот попросил Ивана срочно доставить его на Анайри. Представь, это первый случай за все время нашего присутствия на Корнезо, когда землян пригласили на Анайри, пусть даже просто в качестве средства доставки. Я думаю, что Иван привезет сюда нового гоэ. Должен же здесь кто-то разбираться с последствиями… И слава богу, что они сообразили воспользоваться нашим транспортом. Не то сейчас время, чтобы неторопливо плавать по океану. Макс, рассказывай, как все случилось, Алекс совсем не в курсе, да и я не знаю подробностей. – Сегодня дежурили бригады Валентина и моя, когда поступил тревожный сигнал… Я знал, что после того, как были обнаружены и уничтожены практически все группы и одиночки-выродки, которые уже успели совершить убийства, обнаружение «свежих» случаев потребовало новой тактики. С приходом «Суворова» мониторинг поверхности Корнезо осуществляла служба Майкла, конечно, с участием станции «Орбита-прим». На всех спутниках слежения, и старых, и вновь запущенных, установили чувствительные приемники ?-излучения, настроенные на диапазон работы мозга корнезианцев. Аппаратура, уловив всплеск излучения, характерный для страха и боли, пеленговала источник такого всплеска и сразу давала сигнал тревоги. Вся поверхность планеты была разбита на районы ответственности между бригадами десантников. Эти бригады посменно дежурили на ботах, барражирующих заданный район, и в случае тревожного известия немедленно десантировались на шлюпках в подозрительную точку на поверхности планеты, естественно, в режиме скрытности. Тревог было много, часто дежурных бригад не хватало, и приходилось задействовать и отдыхающих от смены десантников. И ложных тревог, увы, практически не бывало. Высадившись, десантники обычно обнаруживали очередного выродка и его жертв. Иногда жертвы были еще живы, и их срочно отправляли на Лалуэ, где работал большой госпиталь, оснащенный Р-камерами, настроенными на организмы корнезианцев. Надо сказать, что из тех районов, где уже поработали гастрольные суда, тревожных вызовов не было совсем, то есть работа наша с населением планеты была весьма эффективна. Но вот на островах, куда наши суда еще не добрались, работы для десантников становилось все больше. Я внимательно слушал, что рассказывал Макс. – В этот раз была очередь моей бригады, и уже через шесть минут после поступления тревожного сигнала мы высадились сюда. Как всегда, десантные шлюпки мы оставили на берегу, за ближайшим мысом, и скрытно вошли в поселение. Пеленг показывал, что всплеск излучения зафиксирован не в джунглях, как обычно, а прямо где-то здесь, непосредственно в селении. Но всюду было темно и тихо, было впечатление, что все в домах просто спят. Мы начали осторожно прочесывать территорию и на окраине, там,- Макс показал направление,- обнаружили в одном из домов какое-то движение. Пойдемте туда, вы все увидите сами. И мы двинулись по улице туда, куда указывал Макс. – Когда мы проникли в дом, мы обнаружили мужчину, девочку лет трех и шесть трупов. Ребенок физически совсем не пострадал, наше появление помешало тому гаду заняться девочкой, но состояние ее очень тяжелое, она видела все, что происходило… Когда я подключился к убийце через «Высший Суд», оказалось, что это – местный гоэ. Его телохранители почувствовали себя плохо, и он не смог удержаться, чтобы не воспользоваться этим. Когда он их убил и разорвал «цепи»,- он сообразил размягчить в огне соединяющие его с телохранителями тросы, а потом сумел распилить их ножом,- он бросился в ближайший дом, к соседям. Знаете, как вспомню это его состояние какой-то безумной радости, гнусного наслаждения… Мне просто тошно делается, никак не могу избавиться… Мелисса кивнула, соглашаясь: – Да, нам с Алексом это ощущение хорошо знакомо. Сочувствую. – Мне тогда,- я счел возможным вмешаться в разговор,- немного помог горячий душ. – Горячий душ? Я-то обычно после такой работы по старой привычке принимаю побольше чего-нибудь крепкого и несколько часов не вывожу алкоголь из крови. Неприятно, но действенно. Но можно попробовать и душ. – Макс,- спросил я,- но почему же никто из соседей не пришел на помощь, услышав крики? Неужели все в поселке – трусы? – Да никаких криков и не было. Этот гоэ умный. В доме, куда он пришел, жила семья, отец, мать и трое детей. И еще гостила какая-то родственница с ребенком. Все спали. Так вот, этот гад потихоньку пробрался в дом и сначала всем по очереди заклеивал рты той самой размягченной массой, из которой были сделаны его «цепи», и сразу туго заворачивал свои жертвы в их одеяла. И когда те просыпались, то были уже совсем беспомощны… Понимаете, он их даже практически не мучил, он просто хотел убивать, убивать… убивать… – тоскливо проговорил Макс и замолчал. Тем временем мы вышли на окраину поселения и услышали в стороне, справа, довольно громкие голоса… Никто не беспокоился, что разбудит аборигенов, спящих в соседних домах. Мелисса удивленно посмотрела на Макса: – И это – режим скрытности? Разве нам нужна паника? Макс улыбнулся: – Не волнуйся, местное население спит. Спит крепко и будет спать столько, сколько нам нужно! – Так. Кажется, я чего-то еще не знаю? – Ну,- Макс выглядел немного смущенно,- Майкл собирался тебе сообщить, когда все будет хорошо проверено… Но раз уж так получилось… В общем, Петер с Милой проводили исследования в госпитале и получили интересные результаты, а на «Суворове» оказались отличные связисты и техники… – Исследования, говоришь? Понятно. Называй вещи своими именами. Эксперименты! Они экспериментировали с больными и ранеными корнезианцами! – Ну, ничего опасного и болезненного! Просто Петер с Милой нашли тип модуляции ?-сигналов, при котором аборигены засыпают и спят, пока их не разбудишь сигналом другой модуляции! А ребята с «Суворова» на все ?-передатчики своего корабля поставили программы этих модуляций! Они их назвали сигма-ритм и дельта-ритм. – И мне никто ничего не сказал! А ведь ситуация у нас очень серьезная… Знаешь, похоже, эта штука может оказаться весьма полезной,- сказала Мелисса задумчиво,- и теперь не так уж важно, как именно они это обнаружили… Не пытали же действительно несчастных аборигенов… – Конечно! Вот и сегодня, когда я понял, что работать нам придется непосредственно среди населения и никакие приемы скрытности не помогут, да еще само их, так сказать, местное руководство,…, грубо говоря, я и попросил Майкла, чтобы он дал указание своим связистам дать сюда направленную передачу с сигма-ритмом. И все отлично получилось! Я проверял, местных просто так разбудить невозможно, ни шум, ни свет, ни расталкивания их не пробуждают. Так что теперь мы работаем спокойно. В этот момент из ближайшего дома вышли четыре человека. Двое из них несли закрытые контейнеры. Они подошли к нам и поздоровались. – Старший лейтенант Фролов,- представился один из них,- начальник бригады криминалистов. В доме гоэ мы закончили. Вырисовывается такая картина. Телохранители гоэ почувствовали себя плохо, видимо все – практически одновременно. Гоэ, воспользовавшись их слабостью, всех четверых убил. Следов борьбы нет, судя по всему, телохранители были без сознания. Я предполагаю, что причина их тяжелого состояния – пищевое отравление. Остатки ужина мы взяли на анализ. – Они ели на ужин морепродукты,- сказала Мелисса уверенно. – Действительно! Откуда вы знаете, мэм? – Криминалист был удивлен. – К сожалению,- ответила Мелисса,- все живое на Корнезо стремительно мутирует, и быстрее всех – морские существа. Похоже, вскоре многие традиционные продукты питания корнезианцев станут для них смертельно опасны… Надо об этом предупредить всех гоэ… Но вы, конечно, сначала доложите мне результаты экспертизы. Возможно, причиной беспомощности гоэ было не отравление, а нечто иное? – Мэм, я практически уверен, что отравление. Но о результатах исследований я вам немедленно сообщу. Сейчас закончат съемку вон там, в доме, где жили соседи гоэ, и мы сразу отправимся на «Суворов». Адмирал, а вы не хотите лично осмотреть места преступлений? Мелисса покачала головой: – Нет, благодарю вас. Я прилетела сюда не для этого…А где сейчас девочка? – Она спит, как все аборигены. Мы устроили ее на дальней веранде. – Хорошо. Алекс, а ты не хочешь посмотреть, как там все произошло? Я вздрогнул: – Нет, мэм, нет. – Господин Фролов,- опять обратилась к старшему лейтенанту Мелисса,- каким способом гоэ убивал? Возможно, ко го-то, можно восстановить? На Лалуэ есть Р-камеры, очень эффективные для корнезианцев. Не так уж много времени прошло с момента смерти. – Нет, мэм, у всех, в том числе у телохранителей, необратимо, поврежден мозг. Эта тварь постаралась! – Понятно… Жаль. Мелисса закурила. В воздухе послышался легкий шум, и над нашими головами прошел на посадку большой флаер. – Так, прибыл посол с гоэ. Алекс, преобразуй-ка свою форму в Б-2, как у Макса. Пойдем встречать гостей втроем: Макс, ты и я, под видом обычных десантников. Макс – старший. Мы направились к площади. На ходу наши с Мелиссой формы превратились в стандартный пятнистый десантный хамелеон, а Мелисса изменила еще и свое прекрасное лицо, такое необычное и так легко узнаваемое, и стала выглядеть просто молодой красивой женщиной, каких на Земле миллионы. Посольский флаер уже сел. Первым вышел Иван Вильсон, за ним – наш гоэ, Ро-ле-сей-лу. И вот новость! Он был один, без привычных четырех телохранителей! За Ро-ле-сей-лу из флаера выбралась соединенная «цепями» группа из пяти человек. Это прибыл новый гоэ этого острова. Новый гоэ был немолод. Он сохранил прямую осанку, и движения его не были скованными, но возраст выдавали сетка мелких морщин на смуглом аристократическом лице и обманчиво рассеянный взгляд много повидавшего за свою жизнь существа. Посол представил нас друг другу. Макса он отрекомендовал как «старшего офицера бригады спасателей», а нас с Мелиссой просто как «офицеров Космофлота». Имя нового гоэ было, естественно, невоспроизводимым. Я услышал нечто вроде «Грее-ми-лу». После приветственных жестов Грее-ми-лу внимательно оглядел нас троих и обратился к Мелиссе. Удивительно, но, несмотря на представление Макса как старшего, этот старый гоэ безошибочно определил истинного руководителя. Хотя Макс и внешне выглядел гораздо внушительнее Мелиссы в ее нынешнем обличий. Да, корнезианцы – очень перспективная раса… Грее-ми-лу заговорил на земном языке: – Как жаль, что вы прилетели так поздно… – Так это, оказывается, МЫ опоздали? МЫ тянули время? Мелисса отвечала на безукоризненном корнезианском, и мой встроенный процессор-переводчик сумел передать отраженную в лингвистических конструкциях глубину ее сарказма. Грее-ми-лу низко наклонил голову и прижал к груди руки в позе признания правоты оппонента. – Я уверен, что вы делаете все возможное и невозможное. Я сожалею о нашей глупости. И сожалею, что вы так долго не решались действовать без нашего понимания и одобрения. Теперь мы знаем, что вы так упорно стремились нам объяснить, хотя, конечно, мы понимаем пока далеко не все. Мы можем только догадываться о том, что вы делаете, но видим поразительный результат ваших усилий,- и Грее-ми-лу показал на нашего гоэ. Грее-ми-лу говорил на языке людей не так чисто, как Ро-ле-сей-лу, но фразы строил очень правильно. И мне было ясно, что говорил он на земном языке потому, что его родной язык не позволил бы ему точно и полно выразить свои мысли. Ведь многие понятия, которыми сейчас оперировал старый гоэ, в корнезианском просто отсутствовали. Или были прочно забыты?… Грее-ми-лу продолжал: – Теперь мы в полном вашем распоряжении, руководите нашими действиями! Мы доверяем вам абсолютно. Ведь вы даете нам надежду. Многие из нас давно догадывались, что наш народ обречен, и были уверены, что спасения нет. Но были и другие, которые не верили, что надвигается катастрофа. Они не желали признавать очевидное. Теперь все гоэ готовы слушать вас,- и Грее-ми-лу принял позу, означающую, что он высказал все, что хотел. Мелисса ответила ему тоже на земном языке, прекрасное владение которым гоэ только что продемонстрировал. – У нас подготовлены люди, которые будут работать на вашей планете вместе с вами, чтобы ваш народ жил, был счастлив и вернул себе славу и могущество предков. Но путь к этой цели долог. Ваша родная планета никогда не будет больше такой, как раньше, и даже такой, как сейчас. Вам придется научиться жить в непривычном для вас мире, он будет в чем-то даже смертельно опасен. А главное, ваш мир будет постоянно изменяться, и вместе с ним должны будете научиться изменяться и вы. Но это – потом. Сначала мы должны закончить начатое дело. Сейчас мы не можем окончательно решить вашу проблему, мы только на какое-то время отодвигаем катастрофу. То, что мы делаем сейчас, освобождает нынешнее поколение от проклятия ошибок, совершенных в прошлом. Чтобы освободить все следующие поколения, сделать потребуется совсем другое. И в этом без вашей помощи мы бессильны. Грее-ми-лу сделал жест полного понимания собеседника. Мелисса продолжила: – Уважаемый Грее-ми-лу! Лично вы прямо сейчас можете стать так же свободны, как уже свободны ваш собрат Ро-ле-сей-лу и многие другие гоэ. И вам никогда больше не понадобятся ваши вечные спутники, вам никогда больше не придется пить сирогэ…Пойдемте туда, где случилось несчастье. Это опасно для вас, но сирогэ вы пить не должны, ни заранее, ни потом. Доверьтесь нам, мы знаем, что делаем. Я видел, что старому гоэ очень трудно решиться поступить так, как предлагала Мелисса. Внутренняя борьба отчетливо отражалась на его лице. Наконец он как-то совсем по-человечески отчаянно махнул рукой и приказал своим «телохранителям», у которых к поясу были приторочены сосуды, вылить содержимое этих сосудов на землю. Телохранители равнодушно исполнили приказ. – Я всегда ненавидел это мерзкое пойло,- улыбнувшись, сказал Грее-ми-лу.- Я готов идти. Макс тем временем отдал своим десантникам приказ доставить со шлюпок емкости с напитками, необходимые препараты, инъекторы и что-то еще, что он назвал «будилками». По-видимому, «будилки» были портативными генераторами ?-сигналов с дельта-ритмом. По дороге к месту происшествия Мелисса тихонько спросила Макса: – А как вы собираетесь применять систему «Маркер-Деструктор»? Будете будить аборигенов, а потом как-то их провоцировать? Но как? Мы же не можем устраивать представления, когда здесь такая трагедия! Макс хитровато улыбнулся: – Нет, Лисса, ты все-таки недооцениваешь Петера! Он все продумал! Он синтезировал вещество, которое возбуждает нужные нам участки мозга у спящего корнезианца! Конечно, если не ввести им в течение получаса «Маркер-Деструктор», они съедут с катушек. Но мы введем, не сомневайся! – Да, лихие вы ребята…Но другого выхода я тоже не вижу. А Петер, конечно, гений. Я давно это знаю. Но теперь я как никогда уверена, что за ним нужен глаз да глаз… Как только оставишь его без присмотра, он такое наизобретает! Помнишь, тогда, на Саракосте? И Мелисса с Максом тихонько засмеялись. Когда мы подошли к домам, где гоэ убил десятерых корнезианцев, криминалисты уже закончили свою работу, трупы были вынесены из домов и лежали в еще открытых коконах-носилках на садовой лужайке. Мелисса остановила гоэ: – Уважаемый Грее-ми-лу, прежде всего, выпейте соце, приготовленный НАМИ. Такое соце должны будут выпить все жители селения, а детям надо будет дать наш лимонад. Старый гоэ послушно выпил соце из большой кружки, поднесенной ему одним из десантников. – А теперь,- сказала Мелисса,- посмотрите на жертвы. И не стесняйтесь того, что будет с вами при этом происходить. Мы все понимаем, более того, это совершенно необходимо, чтобы наши средства на вас подействовали. Грее-ми-лу подошел к шеренге тел. Увидев труп гоэ, он вздрогнул и прошипел: – Ги-ше-рел!… Этого слова не было в словаре моего переводчика. Похоже, и Мелисса, и все остальные тоже впервые узнали, как корнезианцы называют своих выродков. До этого момента никто из людей не слышал, чтобы корнезианцы вообще о них говорили, и наши «жучки» тоже ничего подобного не фиксировали. Складывалось впечатление, что, как только кто-то перерождался, он просто переставал существовать для всех за исключением гоэ, которые должны были его уничтожать. Грее-ми-лу медленно прошел вдоль шеренги трупов и повернулся к нам. Он пытался сдержать гримасу, неузнаваемо искажавшую его лицо, но справиться с собой не мог. Он начал дергаться, руки его затряслись, он пристально взглянул на Мелиссу и сделал шаг в ее сторону… – Ребята, пора,- спокойно сказала Мелисса. Два десантника подскочили к старому гоэ и крепко взяли его за руки, а третий, уже державший наготове инъектор, прижал его к шее гоэ. Тот дернулся несколько раз и затих. Его отвели на террасу и посадили в плетеное кресло. – Ну, успешно тебе здесь все завершить,- пожелала Максу на прощанье Мелисса,- а нам с Алексом пора возвращаться. Мы попрощались с десантниками, со смирно сидевшим на террасе Грее-ми-лу, с Ро-ле-сей-лу и послом, которому предстояло до конца исполнять роль наблюдателя, и вернулись к своему флаеру. В полете Мелисса связалась с Майклом и попросила его передать на все гастрольные суда программы с сигма- и дельта-ритмами для ?-передатчиков и инструкции для связистов. Она ничего не сказала по поводу того, каким методом Петер их получил, но заметила, что это – очень своевременная находка. Мы вернулись на наше судно, когда оно уже подходило к очередному острову, лежащему на нашем маршруте. Начинался еще один напряженный рабочий день. *** Шли дни, похожие один на другой, только «пограничников» с каждым днем на спектаклях становилось все больше. Люди были вымотаны до предела, и лишь стимуляторы позволяли им как-то держаться и выполнять необходимую работу. Началась предпоследняя неделя нашего турне. Мы встали у острова Кро-хе-кау, который был невелик, и жителей на нем было немного. Но на праздник съехалось огромное количество аборигенов с рассеянных в этом районе мелких островов, и в тот день пришлось давать два балетных спектакля. Ночью, завершив комплекс необходимых работ, люди буквально валились с ног, и все остались ночевать в ангарах. Даже у тех, кто любил спать в своей каюте, не было сил вернуться на судно. Только члены экипажа, не сходившие на берег, спали у себя на нижней жилой палубе. Конечно, Мелисса и майор Розетта тоже находились в своих каютах, поскольку ночью Мелисса принимала рапорты с итогами прошедшего дня от всех групп, участвовавших в операции. Как потом оказалось, еще и Шерр со своими наездницами тоже вернулись на судно, в каюту тэра. Я, убедившись, что день завершился благополучно и все наши люди нормально устроены на ночь, добрался до своей каюты и лег, но уснуть не мог. Я ворочался с боку на бок уже добрых полчаса и совсем было решил встать и принять снотворное, как услышал в коридоре непонятные звуки. Я прислушался и различил приглушенные ковром шаги нескольких человек и легкое поскрипывание, будто кто-то открывал и закрывал двери. Я подумал, что, может, что-то случилось на берегу и меня ищут, но не знают расположения моей каюты. Я встал и выглянул в коридор. В нескольких шагах от двери каюты Георга стояла группа людей. В полутьме коридора, в слабом синем свете ламп ночного освещения, я различал только неясные силуэты. Я уже собрался окликнуть их и сказать, чтобы они заходили ко мне, но тут дверь каюты Георга распахнулась. У него горел свет, и силуэты пришедших обозначились очень четко. Это были не люди! Корнезианцы, а это были они, немедленно ринулись в открывшуюся дверь. Раздался удивленный возглас Георга, шум борьбы, сдавленные вопли и какое-то совершенно звериное рычание. Я как был в одних трусах и босиком, бросился в каюту Георга и с ходу включился в схватку, больше походившую на свалку. Напавшие «давили» Георга массой. Майор был гораздо крупнее и сильнее их, но несколько человек повисли на нем и почти повалили его на пол. Я попытался оторвать их от Георга, но тут же несколько рук вцепились в меня, кто-то подкатился мне под ноги… Развернуться в не очень просторном помещении было негде, и количество нападающих сводило на нет наше с Георгом преимущество в силе и умении сражаться голыми руками. Применять же приемы, которые могли привести к смертельному для противников результату, ни я, ни Георг морально были не готовы. И трудно сказать, как долго мы продолжали бы сопротивляться в чисто спортивном духе, пока не пришлось бы начать убивать нападающих… Спасибо вовремя появившейся Мелиссе, до этого дело не дошло. Я почувствовал, что свободен, и вскочил на ноги. Георгу досталось сильнее, на него навалилась фактически вся куча тел, включая мое, и он поднимался с пола с большим трудом. А Мелисса тем временем стремительными, но аккуратными ударами обездвиживала последних из нападавших. – Давайте уберем их отсюда,- первое, что сказал Георг, приведя в порядок легкий спортивного типа костюм, в котором он работал за настольным компом, когда корнезианцы ворвались в его каюту. Действительно, в помещении стоял характерный запах корнезианцев,- густой запах соце, ахи и еще чего-то тухлого. Мы стали вытаскивать неподвижные тела в коридор, но тут услышали шум наверху. Мы поспешили по коридору к ближайшей лестнице. Визги, вопли, грохот падения чего-то тяжелого и перекрывающий все звуки тигриный рык подсказали нам, что там происходит. Да, аборигены опрометчиво вломились в каюту, где мирно отдыхали Шерр и Стелла с Тамарой. Когда мы подбежали к каюте Шерра, сражение уже практически закончилось. Мелисса, переступая через лежавшие в коридоре у распахнутой двери тела, вошла в каюту и включила верхний свет. Представшая перед нашими глазами картина была ужасающа. Шерр, увы, не являлся, как мы с Георгом, хорошо обученным и дисциплинированным выпускником Академии. При нападении врагов, имевших явно дурные намерения, в нем проснулись звериные инстинкты, и он встал на защиту своих самок. Всклокоченные полуголые наездницы с гневными лицами тоже не остались, как было очевидно, в стороне от битвы… В каюте был полный разгром, стены были покрыты бурыми брызгами и потеками, на полу лежали в изломанных позах окровавленные тела аборигенов. Не вызывало сомнений, что страшные рваные раны были нанесены когтями и зубами тэра. Шерр стоял, наклонившись над кроватью, придавив к ложу передними лапами неподвижное тело одного из нападавших, а человеческими руками стискивал горло другого. – Шерр, остановись,- крикнула Мелисса,- он нам нужен живой! Шерр с явной неохотой выпустил из рук корнезианца, и тот с глухим стуком свалился с кровати на пол. Шерр повернул к нам голову с горящими яростью глазами и оскаленной мордой, испачканной бурой лаково блестевшей кровью. – Мелисса,- прохрипел он своим человеческим ртом,- они хотели убить моих девочек! Действительно, Тамара и Стелла были исцарапаны, их кожу покрывали яркие красные пятна… Тут и я наконец немного разобравшись в мешанине обуревающих меня чувств, ощутил сильное жжение по всему телу. Мне следовало срочно принять меры против химических ожогов, полученных в драке. Лекарство в аптечке в каюте у Шерра, конечно, было необходимо женщинам, поэтому я решил поспешить к себе. Было очевидно, что в ближайшее время здесь вполне обойдутся без меня. Разбираться в произошедшем оставались Мелисса и Георг, который в момент нападения на него был одет и, скорее всего, практически не пострадал. А я же ринулся в драку почти голый, и теперь мне все сильнее жгло и руки, и ноги, и живот, и спину… Тамара и Стелла тоже, похоже, начали чувствовать боль в обожженных местах, поскольку обеспокоенно разглядывали друг друга и терли покрасневшие места. Только Шерр, сильнее всех испачканный кровью корнезианцев, не испытывал, казалось, никакого физического дискомфорта. Заметив это, я удивился и даже задержался на несколько секунд, превозмогая жжение на коже: – Шерр, а тебе лапы и лицо не жжет? Ты же боролся с кучей аборигенов! Кожа у тебя не горит? – Серрр-ррдце у меня горр-рр-ррит! – Прорычал сразу двумя горлами тэр.- И рр-рруки чешутся! С этими словами он, не сдержавшись, резко хлестнул хвостом одно из бездыханных тел. Я первый раз видел тэра в состоянии подобного возбуждения и решил не выяснять, действительно или фигурально выражаясь у него чесались руки. Но густая шерсть, по-видимому, препятствовала быстрому попаданию на его кожу выделяемых корнезианцами химических веществ, и они успевали окислиться на воздухе. Или, возможно, химический состав покровов тэра вообще… Нет! Мне было не до теоретических рассуждений! Моя-то кожа горела все сильнее! Я поспешно ретировался, но добраться до свой каюты мне было не суждено. Когда я свернул с лестницы в свой коридор, то в дальнем его конце увидел мелькнувшую тень. Естественно, я бросился в погоню. В том конце коридор имел выход на открытую палубу. Когда я выскочил наружу, то услышал плеск за кормой. Понятно, еще один выродок решил удирать вплавь! Я перегнулся через борт. Черт! До воды было метров пятнадцать! Но раздумывать было некогда, корнезианец довольно быстро удалялся от судна. Я вскочил на борт и «солдатиком», как в детстве с мола, прыгнул в воду. Увы, судно – не мол… Хоть я изо всех сил и тянул носки, и правильно вошел в воду, удар был очень силен. Кроме того, меня сразу окатило волной то ли холода, то ли огня… Я заставил себя не думать о горевшей коже и начал сильно работать ногами. Когда я вынырнул и огляделся, то в свете звезд с трудом различил над водой метрах в тридцати от себя голову корнезианца. «Ну, погоди,- подумал я,- ты еще не знаешь, на что способны земляне!» Плыть в соленом океане Корнезо было гораздо легче, чем в Черном море, и тем более в пресной воде корабельных бассейнов. Я поплыл стилем «кроль-австралия», очень неэкономным, но зато самым быстрым из всех, изобретенных людьми. Корнезианец плыл не прямо к берегу, к пляжу, а к мысу примерно в километре отсюда, где джунгли спускались далеко в воду. Он плыл хорошо, но я неуклонно сокращал разрыв. Правда, довольно скоро я почувствовал, что перегреваюсь, и мне пришлось время от времени броском приподниматься над водой, чтобы немного охладиться на воздухе. Это отнимало силы и снижало темп, но все равно я догонял корнезианца. Когда тот понял, что его настигают, он прибавил скорость. Но куда изнеженному природой корнезианцу до меня, без особого труда выигрывавшего трехкилометровую дистанцию на соревнованиях в Академии! Конечно, я его догнал. Обнаружив меня практически рядом, корнезианец нырнул, поймал меня за ногу и потянул в глубину. Я успел вдохнуть совсем немного воздуха, но это было не страшно. Главное было – подавить дыхательный рефлекс, как учила меня Наташа. Не знаю, кто и чему учил корнезианца, но он не выдержал первым и, оттолкнув меня, попытался всплыть. Ха! Так я ему и дал! Я легко поймал его и держал под водой, пока он не перестал сопротивляться… Когда я вынырнул, то сначала хорошенько отдышался, и уж потом обратил внимание на своего противника. Тот был щупловат и выглядел очень молодым. Воды, похоже, он наглотался прилично и не дышал. Я не знал, как долго местные утопленники подлежат реанимации, так что следовало торопиться. Берег был ближе, но я решил вернуться на судно, поскольку медицинская помощь мне нужна была не меньше, чем этому корнезианцу. Я поудобнее ухватил его за волосы и поплыл, загребая одной рукой. Не скажу, чтобы это было легко. Я одолел уже почти полпути, когда увидел приближающийся сноп света. Через минуту рядом со мной завис флаер, прямо в воду опустилась откинувшаяся аппарель, и я услышал голос Мелиссы: – Алекс, ты сможешь забраться сам? – Да. Я отпустил голову аборигена, выбрался на аппарель, а потом вытащил из воды не подающего признаков жизни своего недавнего противника. – Мелисса,- позвал я,- помоги мне. Я не знаю, как откачивать местных утопленников! Мелисса покинула кресло пилота и вышла в салон. Она взяла аборигена за ноги, легко подняла его высоко вверх и потрясла. Струя воды потекла из его рта, и он дернулся. – Отлично,- сказала Мелисса и опустила корнезианца на пол салона. Парень закашлялся и открыл глаза. – А вот это – уже лишнее. С этими словами Мелисса перевернула аборигена на живот, надавила на какие-то точки на его шее, и он успокоился, только в дыхании его слышались тихие хрипы и бульканье. Мелисса встала и посмотрела на меня. Глаза ее расширились. – Алекс, боже! И тут я почувствовал, что весь горю. Я опустил глаза и увидел, что тело у меня покрыто пузырями и некоторые их них уже лопнули и сочатся сукровицей. В пылу погони и схватки я боли почему-то не чувствовал, а вот теперь с каждой секундой боль становилась все невыносимее. Я скрипнул зубами. Мелисса метнулась в глубь салона и вернулась с инъектором в руках. Она с трудом нашла на моем предплечье место, свободное от пузырей, и приложила инъектор. Затем Мелисса поспешно заняла место пилота и подняла аппарель. Флайер рванулся к судну, и через пару минут мы были на борту. На судне кипела работа. Мелисса подняла по тревоге экипаж, и к этому моменту они уже вытащили на палубу и устроили под тентом живых и раненых нападавших и уложили в ряд коконы с трупами тех, кто попал под горячую лапу тэру. – Эти подождут, надо срочно заняться тобой,- сказала Мелисса, окинув взглядом корнезианцев, и повлекла меня в судовой медблок. Там она заставила меня встать в ванну и долго поливала меня знакомой мне желтой жидкостью. Когда запас бутылок с этой жидкостью закончился, набралась почти целая ванна. Мелисса приказала мне лечь в ванну, а сама занялась настройкой Р-камеры. Когда я выбрался из ванны, смотреть на меня было страшно: кожи на мне почти не осталось. Но больно мне не было. Мелисса недрогнувшей рукой сделала мне еще несколько инъекций и помогла залезть в Р-камеру. Я погрузился в густой гель и мгновенно заснул. Проснулся я, как оказалось, почти через сутки. Ко мне сразу подошла дежурившая медсестра и сказала, что я могу уже выходить. В душе я смыл с себя гель и с удивлением обнаружил, что покрыт абсолютно здоровой, нежной, как у младенца, кожей. Позже Мелисса объяснила, что мне помогло то, что я долго плавал в океане. Вода, конечно, катализатор, но она же и смыла почти все химические вещества, попавшие мне на кожу при соприкосновениях с корнезианцами, когда я дрался с ними у Георга. Напала на нас, как оказалось, компания подростков, почти детей, но практически все они были уже «пограничниками». Как легко было Мелиссе выяснить с помощью «Высшего Суда», многие из них были хорошо знакомы между собой, а другие, жители соседних островов, присоединились к компании в течение дня. Компания весь день гуляла по ярмарке, и все выпили соце гораздо больше, чем следовало. Они не пошли ни на одно представление, но когда ночной спектакль закончился, они сообразили, что пропустили самое интересное. Кому-то из них пришла в голову мысль посмотреть вблизи на земных животных, которые к тому времени уже были закрыты на ночь в ангаре. Конечно, армейские ангары имеют надежнейшую защиту от несанкционированного проникновения. Не попав в ангар к животным, компания попыталась проникнуть в ангары, где ночевали люди, и тоже, естественно, потерпела фиаско. Но по ходу дела они все больше возбуждались и теряли способность здраво соображать: агрессия требовала немедленного выхода. Если бы эти подростки направились в поселок или в гостевые дома, жертв, несомненно, было бы огромное количество. Но в тот момент их интересы сосредоточились, к счастью, на землянах. Не проникнув в ангары, они решили попасть на суда. Понтонные дороги на ночь никогда не убирались, и они пошли к судам. В каютах Шерра, Георга и Мелиссы горел свет. Это и привлекло их внимание к нашему транспорту. Сходни, конечно, были подняты, но суда не были защищены от проникновения так хорошо, как ангары, да и потребности такой до сих пор не возникало. Возбуждение и природная ловкость позволили корнезианцам забраться на одну из открытых верхних палуб. Они сами толком не знали, что именно хотят делать, но ощущение того, что они совершают что-то опасное и недозволенное, еще больше их распаляло. На судно забрались двадцать три корнезианца. Двое оказались слишком неловки или недостаточно агрессивны и остались на берегу, где их потом обнаружили десантники Майкла, прибывшие вместе с бригадой врачей ночью, когда я уже лежал в Р-камере. Попав на судно, компания разделилась. Десять подростков отправились на нашу палубу, где и ворвались к Георгу. Двенадцати другим повезло гораздо меньше, они выбрали для приключений палубу, где находилась каюта Шерра. Еще один отправился обследовать другие верхние палубы, но, услышав шум сражения у Шерра, решил сбежать. Его-то я и заметил в коридоре… Шерр убил семерых, пятерых серьезно ранил. В драке в каюте Георга ощутимо пострадавших корнезианцев не было. Всех живых, включая двух, оставшихся «за бортом», обработали системой «Маркер-Деструктор». Тяжелораненых отправили в госпиталь на Лалуэ, остальных отпустили домой. Никто из них не успел стать настоящим ги-ше-релом. Утром наши корабли снялись со стоянки и отправились к следующему острову. Начался очередной рабочий день… Без меня ребятам пришлось сложновато, но капитан выделил в помощь дополнительно трех человек из экипажа, а переговоры с гоэ провела сама Мелисса. Одного дня для восстановления здоровья мне было достаточно, и на следующий день я вернулся к своим обязанностям. Конечно, регенерация кожи и огрубление поверхностного слоя продолжались еще почти неделю, но это никак не мешало моей работе. С каждым днем количество островов, которые еще не посетили гастрольные суда, все уменьшалось, и часть десантников Майкл направил на проведение превентивных акций. Впереди по маршрутам следования судов направленное ?-излучение с сигма-ритмом усыпляло население островов, туда высаживались бригады десантников и проводили обработку всех мужчин острова, как это впервые проделала бригада Макса. Такая тактика была предельно эффективной, но, к сожалению, индивидуальная обработка каждого мужчины требовала много времени, и реальным было подвергать подобной процедуре только острова с малым количеством населения. Но делать это стоило хотя бы для того, чтобы прибывшие на праздник с таких островов никаких проблем уже не доставляли. Тем временем приближался конец нашего утомительного путешествия, мы считали оставшиеся дни, и казалось, что все проблемы и сложности уже позади. Тем более что Майкл сумел выделить нам в помощь десяток десантников, все-таки наш маршрут оставался самым сложным. На других маршрутах обстановка и с самого начала, и теперь была гораздо спокойнее. До конца операции оставалось всего четыре дня, когда мы встали на якорь у острова Та-ни-кау. Все шло обычным порядком. Население острова было невелико, да и гостей приплыло не так уж много, так что мы рассчитывали обойтись одним балетным спектаклем. Так и вышло, правда, зал был не просто полон, а забит до отказа. В тот день под моим началом впервые находились присланные Майклом десантники. Еще накануне я провел с ними инструктаж, и с самого утра они работали как члены «команды КСО». Показали они себя прекрасно. Они были не такими уставшими, как наши ребята, да и все мероприятия были им в новинку и вызывали здоровый интерес. Они были бодры, внимательны, аккуратны, везде успевали, и порядок в этот день на ярмарке был образцовый. И вот начался балетный спектакль. Еще до того, как в зале погас свет, мне показалось, что с публикой что-то не в порядке. Мне не нравилось выражение лиц у некоторых зрителей, мне казалось, что у многих слишком блестят глаза и они как-то по-особому внимательно разглядывают женщин… И хотя все это было на уровне смутных ощущений, я решил подстраховаться и всем, кто работал на спектакле, дал указание повысить бдительность и иметь при себе дополнительную емкость с жидким «Маркером». Неприятности начались почти сразу, как только поднялся занавес. Мелисса еще не закончила свой танец охотника, как в секторе, за который я отвечал, проявился десяток «пограничников». Как я ни старался действовать с максимальной оперативностью, я не успевал обрабатывать всех вновь проявляющихся. Я решил просить помощи у тех, в чьих секторах обстановка была более спокойной, но, когда оглядел зал, пришел в ужас. Весь зал, казалось, был на грани срыва. Сотни зрителей-мужчин вели себя беспокойно, дергались, вскакивали со своих мест… Хуже всего было в секторах десантников, потому что десантники, все как один, завороженно, не отрывая глаз, смотрели на сцену, где Мелисса исполняла танец воинов… Дьявол! Этого я не учел! Я забыл, что, когда я сам первый раз смотрел этот балет, точно так же не мог ни на миг отвести глаз от происходящего там, в свете софитов… Я выскочил в фойе, переключил свой комм на диапазон, на который были настроены только коммуникаторы десантников, и заорал: – Тревога! Тревога! Все внимание в зал! В секторах вашей ответственности опасность! Я немедленно вернулся в зал и убедился, что сумел вывести десантников из транса. Но случайно брошенный взгляд в сторону сцены поверг меня в шок: на сцене Мелисса была не одна! Два корнезианца уже перебрались через высокий двойной бортик рампы, и еще несколько карабкались вслед за ними! А из первых рядов к рампе устремился еще десяток мужчин! Я вспомнил толпу, бросившуюся к Мелиссе на той проклятой поляне… Все дальнейшее происходило очень быстро, картины менялись стремительно, как в калейдоскопе. Вот Мелисса в белой тунике танцует на фоне греческого храма… Вот ее окружает все увеличивающаяся толпа «пограничников»… Вот на сцене беснуются корнезианцы, а над ними в воздухе парит Мелисса в испачканной алым и бурым тунике… Вот рядом с Мелиссой в воздухе завис Шерр, и она показывает ему в зал… Музыка смолкла, и отчетливо стали слышны крики и истошные вопли на фоне нарастающего общего шума. В зале вспыхнул свет, и я увидел, что там творится нечто невообразимое. По всему залу сотни аборигенов набрасывались на своих соседей, те пытались оказывать сопротивление, но обмякшие тела и пятна бурой крови свидетельствовали о том, что с выродками, ги-ше-релами, нормальные корнезианцы справиться не могут. Многие зрители вскочили со своих мест и устремились к выходам из зала. В проходах началась давка. Я прижался к стене рядом с дверью, в которую начала ломиться обезумевшая толпа, мужчины и женщины с выражением дикого ужаса на лицах. В разных концах зала я видел людей из своей команды, беспомощных, зажатых телами, влекомых по проходам, прижатых, как я, к стене… Всеобщая паника длилась меньше минуты. Как по команде, все, находящиеся в зале, вдруг успокоились, затихли, те, кто был на ногах, тихо опускались на пол прямо там, где стояли… Нет! НЕ ВСЕ! На ги-ше-релов сигма-ритм не подействовал!!! Зал потряс радостный вой. Теперь, не встречая сопротивления уснувших жертв, ги-ше-релы набросились на ближайшие к ним тела… – Остановите их любой ценой! – закричала Мелисса. На людей сигма-ритм, конечно, никакого воздействия не оказал, но ребята стояли совершенно растерянные, не понимающие, что надо делать. Кто-то, кажется, Стивен Ли, ринулся к ближайшему ги-ше-релу, привычно пытаясь сделать ему инъекцию, но тот развернулся, ударил Стивена, и тот упал в проходе между рядами. А ги-ше-рел опять склонился к своей жертве… Я включил свой комм в режим общей связи: – Ребята! Бейте их!!! Никаких инъекций! Убивайте выродков! Иначе их не остановить!!! Первыми среагировали десантники, и никакие ги-ше-релы не могли им противостоять. Ребятам из моей команды решиться убивать было очень трудно, но ужас происходящего не оставлял им никакого выбора. Когда рядом с тобой женщине перегрызают горло… А Мелисса, паря в воздухе над сценой, кричала в коммуникатор: – Арчил, выродки все равно не засыпают! Расширяй диапазон в сторону коротких волн! И давай всю мощность, все, что выдержит передатчик!…Лена! Толя! Почему до сих пор не пошел «Маркер»?! Значит, мало! Давайте еще две дозы! Три!… Пока не успокоятся!!! Вдруг Мелисса ринулась вниз, в один из секторов, где не было никого из ребят «КСО». Тот, кто должен был работать в этом секторе, лежал в проходе в луже красной крови… …Меня многому учили на занятиях по боевой подготовке. Да, я умел сворачивать шею, ломать позвоночник, вбивать лицевые кости внутрь головы! Но я никогда не думал, что мне когда-нибудь придется применять на практике эти свои умения… А теперь мне пришлось делать ЭТО! Мне казалось, что я убивал долго, целую вечность. А на самом деле все длилось меньше трех минут… И странно, потом я никак не мог вспомнить, сколько ги-ше-релов и каким именно образом убил… Но я отлично помнил все, что происходило вокруг. Вот местный гоэ заснул в кресле в своем «загончике». Его «телохранители» забились в углы загородки, у одного из них голова запрокинута и одежда залита бурым… Вот Шерр, стремительно пикирующий в центр сектора. Он бьет и лапами, и хвостом, и руками… Взлетает над рядами и сверху обрушивается на ги-ше-релов, нанося молниеносные точные удары… Вот на сцене толпа выродков, сцепившихся в беспощадной схватке друг с другом… Вот десантник, методично прочесывающий свой сектор. Один взмах руки – одним ги-ше-релом меньше… Наконец под действием сигма-ритма и «Маркера» ги-ше-релы, остававшиеся еще живыми, отключились и замерли. Наступила тишина. Повсюду неподвижно сидели и лежали ги-ше-релы, их жертвы и те, кому повезло остаться невредимыми. Только люди в этом царстве смерти и сна оставались на ногах и ошеломленно оглядывались вокруг. Все были растеряны и подавлены. Никто к подобному повороту событий готов не был. И что теперь? Что делать дальше? Я тоже никак не мог прийти в себя, стоял и тупо озирался. Мелисса поднялась в воздух. На ней оставался театральный костюм-трансформер, запятнанный кровью. Немного помолчав, Мелисса обратилась к присутствующим. Она говорила спокойно и тем же особенным голосом, каким говорила с людьми на Марсе, покидая завод: – Люди! Смотрите вокруг! Смотрите внимательно! Вот что ждало народ Корнезо… На каждом острове, в каждом селении… И мы, земляне, все вместе и каждый из вас, предотвратили подобное. И не приди мы на этот остров сегодня, через день или два здесь и на ближайших островах не осталось бы в живых никого. Да, сегодня не обошлось без жертв. Но никто из нас не виноват в этих смертях. Вина за все жертвы, и прошлые, и настоящие, лежит на предках корнезианцев и на тех, кто не хотел принять нашу помощь. Но мы постараемся, чтобы ЭТИ жертвы были последними. Сейчас вам пришлось убивать. И многим – впервые в жизни. Но вы убивали тех, кто был обречен сам и обрекал на смерть других. Вы видели, что они убивали всех, находившихся рядом, убивали собственных жен и детей! Вы уничтожили чудовищ, которых излечить было уже невозможно! Я понимаю, как вы устали сейчас. Нам на помощь спешат десантники и врачи, они будут здесь совсем скоро… Но для кого-то несколько минут ожидания помощи могут стоить жизни. Я прошу вас продержаться еще немного. Через две минуты в зал пойдет «Деструктор», и потом можно будет выносить раненых. За стенами зала собрались все наши техники, члены экипажа, все артисты. Они готовы вам помогать. Но сначала необходимо освободить проходы. Осторожно сдвигайте спящих в сторону. Затем, пока я не отдала приказ начинать эвакуацию, внимательно посмотрите, что делается в ваших секторах. В первую очередь выносить в фойе надо тех, кто не подает признаков жизни. В госпитале подготовлено достаточное количество Р-камер, и большинство погибших можно будет восстановить. Помните, их жизни зависят от вашего самообладания и выдержки. Крепитесь! И началась тяжелая работа. Когда спящие корнезианцы достаточно надышались «Деструктором», Мелисса дала команду, и по всем проходам в зал устремились люди с носилками… Вскоре прибыл десант, и Мелисса приказала всем членам гастрольной бригады покинуть шапито, отправиться на транспортное судно, приходить в себя и отдыхать… Когда я убедился, что прибывшие десантники прекрасно справляются с поставленной задачей и мое участие в спасательных работах может только помешать, я нашел Мелиссу. Она помогала врачам сортировать пострадавших. У стен фойе лежали ряды закрытых коконов с теми, кому врачи помочь не могли. Увидев меня, Мелисса махнула рукой в сторону коконов: – Там в основном ги-ше-релы. Сегодня почти нет жертв с повреждениями мозга, мы слишком мешали выродкам. Так что все даже несколько лучше, чем я опасалась. Алекс, иди отдохни. Через четыре часа, я полагаю, здесь все будет закончено. В кают-компании мы проведем небольшое совещание. Приходи, мы должны подумать, что делать дальше. Я пошел к себе, принял душ, отправил в чистку форму КСО, запятнанную кровью аборигенов, обработал небольшой ожог на лице, принял короткое снотворное и немедленно заснул. Когда я проснулся, уже рассветало и совещание должно было вот-вот начаться. Я понимал, что надо поесть, но даже думать о еде было невозможно. Перед глазами всплывали чудовищные подробности пережитого несколько часов назад. Но я заставил себя зайти в кафе и выпить кофе с бутербродом. В кафе было довольно много народу. Все выглядели очень усталыми, похоже, что никто еще не ложился спать. Люди были заняты не едой, они негромко что-то обсуждали, а в центре собравшихся сидел Клаус Карловски с какими-то бумагами. Я не стал выяснять, чем занята наша команда, а поспешил в кают-компанию. Там уже находились Мелисса, Майкл и два селфера, Кира и Вадим, которые руководили прибывшими сегодня нам на помощь бригадами десантников. Почти следом за мной вошли гоэ Та-ни-кау и еще трое незнакомых мне гоэ. Все пришедшие гоэ были уже без своих «телохранителей», из чего я сделал вывод, что они успели пройти обработку системой «Маркер-Деструктор». Мелисса обратилась к гоэ Та-ни-кау: – Уважаемый Ли-акар-лу! Мы выражаем соболезнование вам и всем жителям вашего острова. Если вам нужна в дальнейшем какая-то наша помощь, обратитесь к господину Майклу, командиру всех наших спасателей. Вы пожелали оставить на острове некоторых раненых, чье состояние не вызывает опасений. И наши врачи готовы остаться здесь и помочь вам. Теперь о будущем,- Мелисса повернулась к остальным трем гоэ.- На ваших островах мы не будем показывать спектакль для взрослых. После сегодняшней трагедии это для нас невозможно. Но вы должны понимать, что ваши жители нуждаются в срочной помощи. Мы готовы ее оказать. Прошу вас связаться с остальными гоэ ваших регионов и предупредить их о том, как мы собираемся действовать. Следующей ночью на все острова высадятся отряды наших спасателей и каждому мужчине сделают такие же инъекции, какие только что получили вы. Это освободит ваших людей от проклятия прошлого. Если кому-то понадобится медицинская помощь, мы ее окажем. Потом на ваших островах мы устроим, как и предполагалось, ярмарки, но представления будут только цирковые. Времени у вас мало, поэтому для путешествий по островам воспользуйтесь теми же флаерами, что доставили вас сюда. Торопитесь. Все гоэ безмолвно сделали жесты полного согласия и удалились. Тут же в кают-компанию заглянул Карловски. – Могу я войти? У меня срочное дело. – Конечно, господин Карловски, прошу вас, проходите. Карловски вошел и остановился, не отходя далеко от двери. В руке у него были какие-то бумаги, видимо, те же самые, что и в кафе. – Мэм,- начал он неуверенно,- мы тут с товарищами посоветовались… – Да, я понимаю вас,- сказала Мелисса устало,- нужен день отдыха. Отдых будет. Завтра мы будем дрейфовать весь день в открытом море, и все смогут отдохнуть. И спектаклей больше не будет. Просто ярмарки и цирковые представления. Вот так, день отдыха и еще три дня работы. Мы вернемся с гастролей последними, в самый последний день перед прилетом туристов. Но другого выхода нет. Сообщите об этом людям. – Но, мэм! Я пришел не за этим! Мы решили, что отдых нам не нужен. Мы готовы продолжать работу! Только обычные стимуляторы нам уже не помогают. Мы подумали и решили, что согласны принимать боевые коктейли… Не так уж долго осталось! – Клаус,- Мелисса растерялась,- но для этого нужно единогласное решение собрания… – Мэм, вот бумаги. Здесь подписались все,- и он протянул ей листы. – Клаус, спасибо… Передай всем мою благодарность. Но завтра все равно будет день отдыха. Это решено. А потом вы посмотрите, может, обойдетесь и обычными средствами. Десантники обработают все оставшиеся острова завтра ночью. Больше никаких ги-ше-релов не будет. Карловски ушел. – Вот уж чего не ожидала,- задумчиво проговорила Мелисса. – Лисса,- заговорил Майкл,- давай на сегодня заканчивать. Я сейчас буду привлекать к ночной операции все наличные силы, кого только возможно, и с Лалуэ, и с других судов. Возьму людей из экипажа «Суворова» и с орбитальных станций. Не волнуйся, это дело я беру на себя. Твоя команда должна отдохнуть. И ты тоже. В шапито уже полный порядок. Алекс, а тебя я прошу проследить, вернее, проруководить подготовкой к отплытию. Работать на берегу будут отряды Киры и Вадима, там ребята грамотные и понимающие, но у них нет опыта в ваших делах. Ну, успеха нам всем. А мне еще надо переговорить с местным гоэ. Мы все покинули кают-компанию и разошлись по своим делам. Я отправился с Кирой и Вадимом сворачивать ярмарку, и десантники провозились лишь на час дольше, чем обычно справлялась наша команда. В девятом часу утра мы отошли от Та-ни-кау и вскоре легли в дрейф до следующего утра. Последние три дня были самыми легкими на нашем маршруте. Майкл успешно провел операцию по обработке оставшихся на нашем пути островов, и мы впервые работали, не опасаясь ги-ше-релов. Но, конечно, перчатки с инъекторами никто надевать не забывал. И хорошо, что они ни разу не понадобились. Отдых и сравнительно легкая работа благотворно повлияли на людей, и к концу маршрута ужас произошедшего на Та-ни-кау как-то стал забываться. Наконец наступил момент, когда наши суда взяли курс на Лалуэ. Весь путь до Лалуэ и артисты, и остальная наша команда тихо отсыпались. Народ начал выбираться из кают и вяло бродить по палубам, когда мы уже стояли в очереди на разгрузку в акватории порта. Мои обязанности администратора с приходом в порт не заканчивались, и только лишь когда и люди, и животные, и грузы были водворены в предназначенные для них помещения, я смог облегченно вздохнуть. Еще раньше Мелисса предупредила меня, что в 15.00 будет совещание по итогам операции, и у меня до его начала как раз осталось время отнести свой багаж в номер, искупаться на «родном» пляже и пообедать. На совещание в конференц-зале я не опоздал. Мелиссе сегодня было явно не до меня, и я устроился в сторонке. Индивидуальных докладов с отчетами не было, поскольку все в штабе операции прекрасно знали положение дел. Выступала только Мелисса. Общий итог сводился к тому, что операция прошла в целом успешно, а главное, очень своевременно. За время проведения операции было зафиксировано, что более сорока шести процентов мужского населения Корнезо активно отреагировали на систему «Маркер-Деструктор», и восемь тысяч двести сорок четыре ги-ше-рела были уничтожены или погибли в результате обработки системой «Маркер-Деструктор». К сожалению, невинные жертвы за время нашей операции были – пятьсот тридцать два жителя Корнезо, и если бы не Р-камеры, их было бы почти на тысячу больше. Да, Мелисса была совершенно права, когда так спешила с началом операции! Жаль, что не удалось провести ее еще раньше, тогда бы и жертв было бы гораздо меньше. Но это не наша вина. Слишком много времени ушло на попытки объясниться с гоэ планеты. Зато теперь гоэ были готовы к самому тесному сотрудничеству. Но переговоры с ними будет вести уже другая команда. Дипломаты и социологи могли начать работу в любое время, однако все понимали, что гоэ необходимо какое-то время, чтобы окончательно осознать, какие перемены произошли на планете, и выработать свою политику, как внутреннюю, так и внешнюю. Теперь их в этом смысле подталкивать было не надо. Другое дело – аккуратно направить их в нужную нам сторону. Но это дело тонкое, спешки не терпящее. Наблюдения, проводившиеся как открытыми, как и скрытными методами, показали, что штамм «Надежда» получили 99,84 процента населения планеты, а остальные наверняка получат его в ближайшее время либо через напитки, либо при контакте с зараженными «Надеждой» корнезианцами. Так что никакая аха с соце, никакое сирогэ вскоре никому на этой планете не понадобятся. И что будут делать теперь гоэ? Какова будет их роль на планете? Что будет с традициями, с привычным укладом жизни корнезианцев? Ведь дело не только в последствиях нашей операции, процессы изменений в биосфере планеты нарастают, и никуда корнезианцам от этого не деться… Но это – вопросы не сегодняшнего дня, как и некоторые другие проблемы, не носящие глобального характера. Например, нет гарантии, что кому-то из выродков не удалось скрыться от отрядов Майкла, хотя их остались, скорее всего, единицы. Или проблема ста четырех «пограничников», находящихся по-прежнему в коме. Еще существовала проблема ста пятидесяти восьми аборигенов, довольно серьезно заболевших в результате попадания бактерий «Надежда» в их организмы… Но это были единичные случаи, с которыми разберутся специалисты, остающиеся работать на Корнезо, и те, кто прилетит им в помощь завтра на «Коннекисе». А в целом население Корнезо получило шанс сохранить и развивать свою цивилизацию. Они останутся жить и смогут сами выбрать свой путь. Конечно, мы ненавязчиво поможем им в этом выборе. Мелисса объявила, что считает операцию завершенной. По возвращении на Землю планы дальнейшей деятельности Департамента «К» будут скорректированы и начнется следующий этап работы. А данные о развитии ситуации на Корнезо, являющейся суперсложной многоуровневой искусственной системой, будут тщательно изучены и учтены не только при прогнозировании изменений в биосфере этой планеты, но и при построении общих моделей синтосинергетики. В конце своего выступления Мелисса зачитала приказ по Космофлоту о награждении участников операции и предоставлении им привилегий. Шестьдесят восемь человек, в основном десантники и члены нашей команды, награждались орденом «Серебряный Крест». Этот орден вручался за выдающиеся услуги, оказанные иным цивилизациям. Мы с Шерром тоже были в числе награжденных. …Что Шерр оказался лучшим бойцом, никого не удивило. Но он оказался и лучшим спасателем! На Та-ни-кау помощь нужна была сотням пострадавших. Все проходы в зале были заполнены носилками, и Шерр эффективно использовал свой антиграв. Из-под купола шапито он пикировал туда, куда не могли сразу добраться спасатели, и по воздуху выносил жертв ги-ше-релов из зала… Шерр стал первым в истории тэром, награжденным «Серебряным Крестом»! Кроме того, он, как и остальные участники операции, получил и другие весьма почетные награды. Нас всех наградили медалями «За доблестный труд» и именным знаком «Галактика». И как любой турист, побывавший на Райском Местечке, каждый из нас получал золотой значок в форме острова Лалуэ с буквами РМ из мелких бриллиантов и мог за счет Космофлота сделать традиционную (на скуле) татуировку золотом и брильянтовой крошкой. Но главное, каждый участник операции имел право один раз в течение жизни получить вне очереди поездку на Корнезо за счет Космофлота! Вот это был действительно королевский подарок! Возник вопрос, как быть с теми работниками КСО, которых в рамках проводящейся операции привлекли к работе «в темную». Мелисса ответила, что механизм подобных привлечений отработан и эти люди получат все награды и привилегии, но никогда не смогут рассказать, за что именно они их получили. Я спросил: – А как быть с нашими гражданскими лицами, теми, кому пришлось убивать ги-ше-релов? У некоторых из них, я знаю, есть психологические проблемы. Надо ли, чтобы они помнили, что им пришлось делать? Мелисса ответила: – Уже сегодня со всеми членами нашей команды начнут работать военные психологи, которые весьма успешно поработали с десантниками. Память о пережитом мы, конечно, должны сохранить всем участникам операции, это бесценный опыт, который может понадобиться и лично им, и человечеству в целом. Другое дело, что без специального приказа своими воспоминаниями они ни с кем не смогут поделиться. Завтра,- сказала Мелисса,- прибывает лайнер с очередной сменой туристов, и все мы должны забыть, чем занимались здесь все это время. Теперь мы – просто обычные туристы, и впереди у нас – пересменка, последние дни отдыха и карнавал. Желаю всем хорошо отдохнуть перед возвращением домой! Совещание закончилось. Кто-то стал расходиться, кто-то продолжал обсуждать частные вопросы. Я тоже собрался уходить, когда меня окликнул Майкл. Я подошел к нему. Мне показалось – я это как-то почувствовал,- что Майкл устал и даже подавлен, и я подумал, вот кому сейчас нужен отдых. Но внешне Майкл никакой усталости не проявлял. Он выглядел, как всегда, образцом мощи и спокойной уверенности. Было видно, что Майкл искренне рад нашей встрече. Он, как и тогда, на Табе, не собирался придерживаться уставных формальностей. Майкл как-то очень естественно, по-отечески – или по-братски? – положил свою огромную руку мне на плечо и тепло улыбнулся. (При этом я заметил несколько удивленных взглядов, брошенных в нашу сторону.) – Рад тебя видеть, Алекс. Ты отлично поработал. Мелисса мне все рассказала. Ты полностью снял с нее заботы о вашей команде. Не все смогли справиться так хорошо, даже селферы. Молодец. И – спасибо! – Нет, это не так. В самые критические моменты пришлось подключаться Мелиссе… Еще я хотел сказать, что не надо меня благодарить, потому я делаю все не только по долгу службы, я просто живу для Мелиссы… Но так сказать я не мог, тем более Майклу. Однако Майкл, будто читая мои мысли, продолжал: – Я говорю сейчас не о критических ситуациях. Мелисса мне рассказала о твоих наблюдениях и вытекающих из них соображениях по поводу будущего цивилизации Корнезо и ее роли в отношении Земли. Знаешь, это действительно новый подход, думаю, очень перспективный. – Наверное, мне просто повезло, что я первым заметил некоторые мелочи. – Вот именно, ты заметил. А другие – нет. Даже те, кто обязан был заметить и доложить! – Ну, они тоже обязательно заметили бы, просто чуть позже. – Не буду спорить. Собственно, я хочу пригласить тебя в небольшое путешествие. Мелисса и кое-кто из селферов решили посетить базу на Альбе, устроить что-то вроде неофициальной инспекционной поездки. А по пути туда мы завернем на одну из внеземных верфей Космофлота. Одну из тех, чье существование держится в тайне. Хочешь к нам присоединиться? Конечно, я понимаю, что ты устал. И к операции тебя привлекли, лишив законного отпуска. Так что ты можешь отказаться и вернуться на «Коннекисе» на Землю. Да, Мелисса говорила, что ты хотел бы побывать на «Суворове»… Если ты лететь с нами не намерен, я могу сегодня же отправить тебя на «Суворов» на пару дней, а потом ты вернешься сюда и улетишь на «Коннекисе». Мне показалось, что Майкл заранее знает мой ответ, но хочет соблюсти некоторые формальности. Или лишний раз проверить меня? – Майкл! Я очень признателен за приглашение! Конечно, я полечу с вами! Я хотел добавить: «…хоть к черту в зубы!», но сдержался. А зря. У Майкла с Мелиссой был бы еще один повод высоко оценить мою интуицию… Майкл позвал Мелиссу. – Лисса, все отлично, Алекс летит с нами. – Я очень рада,- улыбнулась мне Мелисса, и от этой улыбки у меня слегка закружилась голова. – Алекс, сейчас я возвращаюсь на «Суворов», ты уж присмотри тут без меня за Мелиссой, Я на тебя надеюсь. – Конечно, завтра прилетят бойкие туристы, а я опять стану беззащитной молодой балериной… Капитан Комаров, вы помните вашу роль? Мелисса смотрела на меня серьезно, но глаза ее смеялись. И Майкл тоже, похоже, готов был рассмеяться. Мне показалось, что за время нашего короткого разговора у Майкла внутри что-то «отпустило». Не до конца, конечно, но будто какие-то узлы немного ослабли. Но я опять чего-то не понимал. Было в их отношении ко мне что-то странное, не укладывающееся в привычные схемы. Сердце мое ныло, но ныло как-то сладко. Будто в предчувствии чего-то необыкновенного. Я одернул себя, «Мной опять зачем-то манипулируют». Но сердце не хотело верить разуму. Мне было хорошо с этими нелюдьми. Так хорошо, как никогда и ни с кем другим. Мне было хорошо просто стоять рядом с ними, чувствовать руку Майкла на плече, видеть так близко от себя лицо Мелиссы, вдыхать аромат ее духов с легким оттенком ванили и удивительно сочетающийся с этим ароматом едва уловимый, но очень приятный запах Майкла… Наверное, мы стояли так почти минуту, просто молча стояли и улыбались друг другу. Но все когда-нибудь заканчивается. Мелиссу позвал один из селферов. Я понял, что мне пора уходить. Мы коротко простились и разошлись. Весь вечер, что бы я ни делал, во мне жило это чувство непонятной тихой радости, не похожее ни на что другое, что я когда бы то ни было испытывал в своей жизни. Я так и уснул с этим чувством, и мне снились какие-то очень легкие, счастливые сны. И проснулся я с той же радостью в душе и ожиданием чего-то хорошего. На следующий день никаких дел у меня намечено не было. Еще перед вчерашним собранием Георг сообщил мне, что Макс вернулся к своим фольклористам и они приняли его с распростертыми объятиями, а Ольга опять занялась организационными делами нашей команды. Они, как кураторы, отвечали за возвращение команд на Землю, и я был свободен. После завтрака я вспомнил, что обещал привезти родителям сувениры с Райского Местечка. Мама хотела какое-то необыкновенное ожерелье из ракушек, а папа мечтал о подлинных предметах быта корнезианцев. Я походил по сувенирным магазинчикам, в избытке имеющимся на первом этаже главного курортного здания. У меня в комме был рисунок ожерелья, присланный мне мамой. Я показывал его в магазинах, и в шестом по счету такое ожерелье нашлось. С отцовской мечтой магазины помочь мне не могли. Все ремесленные изделия были явно специально изготовлены с учетом вкусов туристов и предназначались исключительно для продажи землянам, отец немедленно бы это понял. Я немного подумал и решил съездить в городок аборигенов. Никаких магазинов там не было, но зато имелись кустарные мастерские, на них я и рассчитывал. Я взял глайдер и направился в сторону города, но, не доезжая, повернул на дорогу, ведущую вниз, к побережью. Я миновал памятное мне кафе «ВОЛНА», проехал мимо порта и гостиниц и вскоре был уже у мастерских. Строения типа сараев тянулись вдоль кромки берега. Я оставил глайдер у крайнего сарая и дальше пошел пешком. В некоторых мастерских, хотя далеко не во всех, работали группы мужчин. Мой переводчик был при мне, и я неплохо с ними мог объясняться. Аборигены удивились, что я ищу не «красивые» вещи, а самые обыкновенные предметы их быта, но показали мне на один из сараев, сказав, что туда приходят делать посуду для себя. Мне повезло, в той мастерской в это время работали. Двое мужчин и женщина с помощью очень примитивного оборудования изготавливали посуду. Как я понял, технология была проста: в стандартные разъемные формы заливались органические растворы, в которые были добавлены минеральные и металлические порошки, и затем при небольшом нагреве, прямо на открытом огне, происходила полимеризация и отвердевание жидкостей. В итоге получались металлоорганические и минералоорганические изделия разных цветов, некоторые были почти прозрачными. Десятка два предметов были уже готовы, и теперь женщина, сидя за столиком, уставленным пузырьками и баночками с красителями, заканчивала их расписывать. Я попросил дать мне кое-что из посуды в обмен на две земные книги (этот вариант мне посоветовали в одном из наших курортных магазинчиков). Аборигены с радостью согласились на такой обмен и предложили мне выбирать все, что понравится. Я выбрал комплект из трех тарелок разного размера, чашку и блюдце, расписанные в традиционной «морской» манере, причем каждый предмет имел по две ручки, что показалось мне очень удобным. Посуда была эстетически совершенной, как и все изделия корнезианцев, и несла неуловимый, но отчетливый отпечаток «чуждости». Я надеялся, что отцу это понравится. Кроме того, я взял две необычные, на наш земной взгляд, кастрюли из металлоорганики, каждая из которых состояла из двух концентрических цилиндров, причем внутренний цилиндр имел диаметр, равный примерно трети диаметра внешнего цилиндра, и был на пару сантиметров выше внешнего. В такой кастрюле можно было готовить сразу два блюда. Вернувшись в номер, я с чувством исполненного долга тщательно упаковал подарки и тут сообразил, что неплохо было бы и себе взять что-нибудь на память о Корнезо. Я вспомнил, что когда четыре месяца назад провел несколько дней в маленькой бухте, видел там на дне необычные синие переливчатые раковины. Я взял флаер и легко отыскал ту бухту. Метрах в ста от берега дно поднималось почти к поверхности, и там, как мне и запомнилось, на песке среди камней действительно устроилась большая колония моллюсков, носящих на себе рогатые скрученные в спираль удивительно красивые синие раковины. Пустых раковин было более чем достаточно, и выбрать было из чего. Я набрал в предусмотрительно захваченную сетку двадцать штук, не имеющих ни малейшего изъяна, ни скола, ни единой царапины. Самые большие я решил подарить Мелиссе, Майклу и маме с папой. А остальные… Пусть у меня полежат, мало ли, какой будет случай. Такая раковина – прекрасный подарок. Когда я вернулся на берег и вытряс из всех раковин воду, я приложил одну из них к уху и услышал ни с чем не сравнимый тихий голос океана Корнезо… Попаду ли я еще когда-нибудь в обозримом будущем на Райское Местечко? *** Как и предполагалось, еще утром «Коннекис» встал на орбиту, и в середине дня пестрые толпы туристов начали прибывать на Лалуэ. Я поймал себя на том, что с удовольствием вглядываюсь в лица землян, такие живые, такие разные… Впервые, кажется, толпа не угнетала меня. Наоборот, мне было приятно окружение людей, их разговоры, шутки, смех… С появлением новых туристов отбывающая Бригада Артистов по традиции давала представления. Выступления отдельных артистов в парке и прямо на пляже, спектакли в театре и на импровизированных сценах на больших верандах… Наш конный аттракцион был показан в первый же вечер на арене, устроенной в центре пляжа, и зрители заполнили все веранды и балконы, выходящие на океан… В прошлую пересменку, когда прилетела наша смена, я выступлений отъезжавшей Бригады не видел. Тогда меня раздражал веселящийся праздный народ, и я проводил дни вдали от курортной зоны. Но теперь душа просила яркого, шумного праздника! И не только у меня. Всем хотелось забыть трагические события и просто дни, заполненные тяжелым трудом. Кажется, все, кто обеспечивал успех операции, с ее окончанием почувствовали внутреннее освобождение и из устроителей зрелищ захотели сами стать участниками веселого действа. Танцы, песни, спортивные игры, аттракционы, всеобщее веселье, смех… Мелисса тоже, кажется, отрешилась от бесконечных забот и позволила себе забыться. Всю пересменку, каждый день с утра до вечера она в компании со мной танцевала, плавала, смотрела выступления артистов. Впервые я видел ее такой веселой и жизнерадостной, сбросившей с себя, пусть ненадолго, груз ответственности за всех и все. Конечно, эти дни она была в образе Нади. Многие из вновь прибывших узнавали восходящую звезду балета и попытались искать ее общества. И вот тут-то я в должной мере и оценил важность своей роли как постоянного сопровождающего, «официального» поклонника звезды. Ей-богу, если бы не я, Наде-Мелиссе буквально проходу бы не давали, и ей бы не веселиться, а, запершись в номере, прятаться пришлось! А так – мое присутствие заставляло почитателей и потенциальных обожателей держать дистанцию и искать иные объекты приложения своих нерастраченных сил. Я же, в отличие от прошлой пересменки, чувствовал себя рядом с Мелиссой совсем иначе, спокойно и уверенно. Будто я имел на это все права. Имел право танцевать с ней, держать ее за руку, обнимать и даже иногда прилюдно целовать в щечку. И это не вызывало у меня никаких терзаний и душевных мук, типа того, что «это все игра, а на самом деле…». Конечно, прежде всего, дело было в том, что я отчетливо ощущал, что Мелиссе нравится быть рядом со мной, что ей нравится постоянное мое присутствие, мое поведение, ей приятно все, что я делаю. Кроме того, Майкл ПОРУЧИЛ мне быть рядом с Мелиссой, и я чувствовал себя вправе вести именно так, и у меня не возникало ощущения, что я веду себя не совсем честно, покушаюсь на нечто, принадлежащее другому. И конечно же за эти месяцы изменился я сам. И участие в операции, и то, что пережили мы с Мелиссой на Табе и на островах, и знакомство с Майклом, и отношение ко мне Мелиссы и Майкла,- все это изменило меня, прибавило понимания и окружающего мира, и самого себя, прибавило уверенности в себе. И еще. У меня было ощущение, что я стою на пороге какого-то очень важного для меня открытия, каких-то перемен, чего-то удивительного. Я не знал, что это будет. Но это ожидание, уверенное и радостное, окрыляло меня. Конечно, пересменка была еще и работой для Мелиссы. Вся сценическая команда постаралась преодолеть воспоминания о том, что случилось на последнем представлении, на Та-ни-кау, и на второй день пересменки был дан балет «Наша история». Он произвел настоящий фурор. В зале были только земляне, так что в первый вечер на него попали две тысячи сто человек. Но на следующий день оказалось, что балет хотят посмотреть все без исключения, и еще четыре вечера подряд спектакль повторяли при переполненном зале. Каждый вечер, когда занавес опускался окончательно, я перехватывал Мелиссу за кулисами, «могучим плечом» отодвигая почитателей ее таланта и красоты, и мы убегали куда-нибудь подальше, в тот или другой конец пляжа. В темноту даже самые беззастенчивые товарищи следовать за нами не решались. Эти вечера были чрезвычайно романтичными, но и очень странными… Мелисса никак не дразнила меня, и я тоже не позволял себе зайти за какую-то, обоим нам понятную черту… Мы с Мелиссой бродили рука об руку по самой кромке воды, сидели на камнях, любуясь звездным небом, молчали или перебрасывались короткими фразами… Потом я провожал Мелиссу до ее номера и шел к себе, спать и видеть счастливые сны… Но это не были и «чисто дружеские» прогулки. Между нами витало нечто… Все было пропитано какой-то неизъяснимой негой, предвкушением… Временами меня охватывала сладкая дрожь, и ту же дрожь я угадывал в Мелиссе… Иногда мне казалось, что вот сейчас еще один жест, поворот головы, взгляд, и что-то сорвется в нас, и закружится вихрем… Но нет. Мгновение проходило, а мы по-прежнему удерживались на краю пропасти, упасть в которую были еще не готовы. Мы оба знали, что не готовы. А потом был последний перед отлетом день, день карнавала. На этот раз Мелисса выбрала для нас восточные костюмы. Ее фигуру окутывал почти прозрачный бледно-зеленый шелк, на голову был надет золотой обруч с огромным изумрудом, изумруды и золото переливались в многочисленных подвесках, в браслетах на руках и ногах, сплошь усеивали крошечное бикини… Лицо ее наполовину прикрывала вуаль, над которой ярче изумрудов сияли ее глаза. Она казалась такой загадочной, такой хрупкой… И не было во всем мире женщины прекраснее ее. На мне были зеленые шаровары с широким поясом, заправленные в короткие сапоги с загнутыми носами, такой же, как и у Мелиссы, обруч на голове и расшитый золотом и изумрудами короткий жилет, надетый на голое тело. Темный загар и отливающие зеленью глаза… В моих движениях откуда-то появилась звериная вкрадчивость… Я сам не узнавал себя. На меня из глубины зеркал смотрел незнакомец, экзотический и опасный. Весь вечер Мелисса опускала ресницы, чтобы избежать моего прямого, дерзкого взгляда. Но иногда я ловил ее ускользающий взор, и сердце мое проваливалось куда-то в гулкую пустоту. Я твердой рукой крепче прижимал ее к себе, и она послушно поддавалась. В этот раз никто не осмеливался ни приблизиться к нам, ни бросать на Мелиссу наглые взгляды. Я чувствовал себя защитником Мелиссы, надежной стеной, ограждающей ее от всех невзгод мира. Умом я понимал, что это смешно. При любой реальной опасности не я – Мелисса будет защищать и меня, и весь мир. Но было что-то глубинное, очень правильное в этих нелепых моих чувствах! В какой-то момент, когда мы медленно танцевали в полутьме, под бликами зеркального шара, Мелисса положила руки мне на грудь, прижав ладони к моей обнаженной коже – сердце мое остановилось, а потом забилось как бешеное,- и прижалась ко мне всем телом. Она запрокинула голову, посмотрела мне прямо в глаза и, задыхаясь, прошептала: – Какие у тебя сильные руки… Как приятно прислониться к твоей груди… Я обхватил ее руками и притиснул к себе еще плотнее. Внутри у меня все задрожало и запульсировало, в голове зазвенело, перед глазами поплыли красные круги. Я падал в бездну… Я растворялся в блаженной истоме… Я как сверхновая обрушивался внутрь себя и огненным смерчем летел по Вселенной… Никогда, никогда ничего подобного я не испытывал… Время перестало существовать!… Громкая музыка вывела нас из состояния транса. Очнувшись, Мелисса слегка отстранилась от меня. Это было больно, но я не сделал попытки привлечь ее обратно. У меня просто не было сил. Мелисса немного постояла с закрытыми глазами, едва заметно покачиваясь, потом сказала хриплым шепотом: – Надо пойти чего-нибудь выпить,- и сделала первый шаг… Ноги мои подкашивались, и Мелисса поддерживала меня, когда мы направлялись в буфет выпить чего-нибудь прохладного. «Боже,- думал я,- это невозможно! ТАКОГО просто не может быть! А ведь она всего лишь прижалась ко мне, и мы были одеты!… Нечто большее я просто не перенесу, я умру, умру…» Восторг и паника боролись в моей душе, острое желание гасил охвативший меня страх… До конца вечера мы избегали встречаться взглядами, и движения наши были осторожны, чтобы больше не… «Что испытала Мелисса,- думал я,- когда мы замерли на мгновения? на минуты? на вечность? – среди веселящейся толпы?» Мне казалась, что она растеряна, что она сама не ожидала от себя… И испугалась…Чего? Силы охвативших ее чувств? Себя? Новизны ощущений? «Господи, какие глупости! Как только такое могло прийти мне в голову,- одернул я себя.- Мелисса за полторы тысячи лет наверняка успела испытать все мыслимое и немыслимое! Кто я такой, чтобы надеяться дать ей что-то новое?» Эта мысль охладила меня лучше мороженого и привела мои чувства практически в нормальное состояние. Вечер тем временем продолжался. В полночь начался фейерверк, потом на пляже зажглись костры, зазвучали лирические песни под гитары и банджо, народ стал разбредаться по укромным уголкам… Я, как всегда, довел Мелиссу до двери ее номера, сказал, не поднимая глаз, «Спокойной ночи!» и отправился к себе. Может, я совсем дурак и надо было зайти к ней? Но что-то удержало меня, и я знал, что поступаю правильно. *** Я проснулся и не был уверен, случилось ли то, что мне помнилось, наяву, или это был только сладостный сон? Я не хотел открывать глаза, я хотел, чтобы сон продолжался… Но включился будильник, и противный голос (неужели мой?) очень громко стал повторять: «Пора вставать! День отлета, день отлета, пора вставать! День отлета»… Черт, действительно сегодня был день отлета! А будильник я вчера очень предусмотрительно запрограммировал заранее, еще перед тем, как отправиться на карнавал. Делать нечего, надо было вставать и собирать вещи. «Суворов» ждать не будет! Я быстро провел утренние процедуры, позавтракал в ближайшем кафе и начал готовиться к отъезду. Упаковав багаж и обозрев результат своих трудов, я долго не мог сообразить, какого черта я волок сюда через треть Галактики эту прорву шмоток. Ах да… Тогда Мелисса отравила меня грибочками, «агрустык» называются! Конечно, это несколько меня извиняло. Но теперь опять предстояло переть все это еще через пол-Галактики! Что ж, ничего не поделаешь… Главное, ничего здесь не оставить! Честно говоря, кое-какие из вещей, находившихся в чемоданах, связаны были теперь с приятнейшими воспоминаниями… И не забыть сувениры!!! Мои сборы были почти завершены, когда пришел попрощаться майор Розетта, который возвращался на Землю. Георг с большим интересом оглядел стоящие посреди гостиной чемоданы, больше похожие на бочонки, но от комментариев воздержался. Думаю, сдержанность далась ему с немалым трудом, но выражение моего лица было слишком красноречивым. Немного поколебавшись, Георг предложил свою помощь в транспортировке багажа до глайдера, но я гордо отказался. – Брось,- сказал Георг,- я ведь уже тащил эти чемоданы, помнишь, на Луне? – Тем более. Ты честно исполнил свой долг. Спасибо. Но у всякой дружбы есть некий предел. Не хочу потерять хорошего друга из-за тонны-другой барахла,- ответил я и пнул ногой одно из материальных свидетельств своей глупости. Тут Георг не выдержал и расхохотался. Я тоже. – Кстати,- опомнился я, у меня есть для тебя кое-что на память о Корнезо! Я быстренько открыл прочный пластиковый ящик, приобретенный мной утром в специальном магазине «Все для путешествий», и достал оттуда одну из синих раковин. Георг был в восторге. – Надо же, я таких раковин никогда раньше не видел! Где ты ее купил? Я бы тоже взял таких для подарков. Пришлось Георга разочаровать. – Я это не покупал. Я сам доставал их со дна. Я и не думал, что они какие-то уникальные! Просто они мне понравились. Георг немного подумал. – Знаешь, наверное, это какая-то новая мутация. Я ведь таких действительно в каталоге животного мира Корнезо не встречал. Надеюсь, ты хоть что-то от этой колонии оставил? Я успокоил Георга, что собирал только пустые раковины. На этом мы с майором распрощались. Ему было пора на шаттл, «Коннекис» уходил с орбиты первым. У меня же оставалось время еще спокойно пообедать, поскольку посадка на шаттлы, отправляющиеся к «Суворову», была назначена на 17.00. После обеда я набрал номер комма Мелиссы. Голос ее звучал безмятежно, будто вчера ничего не случилось. Она сказала, что практически готова к отъезду, и мы договорились, что я зайду за ней через пятнадцать минут. В назначенный срок Мелисса ждала меня в дверях, держа в руках пульт багажного поводка. Я галантно пропустил Мелиссу с ее багажной цепочкой вперед. Честно говоря, я не был убежден, что проводка моего багажа обойдется без всяких конфузов, и не хотел, чтобы она видела меня не в лучшей моей роли. К счастью, по пути к глайдеру серьезных катастроф не случилось. Конечно, без мелких погрешностей не обошлось… Не повезло вазе с цветами, стоявшей в лифтовом холле. Но она не разбилась! Потому что была металлической. Ну а несколько задетых в парке кустов не в счет. Все отрастет! А в общем и целом, мне удалось довести свой багаж до глайдера без потерь. Все-таки я был обучаем, и второй опыт – не первый. На взлетном поле ни ваз, ни кустов не наблюдалось, поэтому я от Мелиссы не отставал, и мы благополучно погрузились в шаттл. Оказалось, что на «Суворов» отправляются сто девятнадцать селферов, включая Мелиссу, и я. С большинством селферов я уже был немного знаком, а с другими познакомиться только предстояло. Но не теперь. Полет в шаттле был совсем коротким, и вот мы уже на борту флагмана. Я с немалым удовольствием погрузился в такую привычную, родную атмосферу военного корабля… Первый перелет, до Верфи-Г7, предполагался недолгий, на ПСВ-двигателях лететь туда было всего две недели. Каюту мне отвели на жилой палубе офицерского состава. Это были, конечно, не мои капитанские апартаменты на «Джо», но вполне комфортабельное просторное помещение, состоящее из гостиной, небольшой спальни и санитарного блока. Всех селферов разместили на отдельной палубе, а Мелисса, как я понял, поселилась в апартаментах Майкла. Я не знал, рассказала ли Мелисса Майклу о том, что случилось на карнавале. Или для нее это – пустяк, не стоящий упоминания? И предполагал ли Майкл, поручая мне «приглядывать» за Мелиссой, что я стану приглядывать ТАК? Вроде ничего серьезного и не произошло, но я не был уверен, что смогу посмотреть ему в глаза. И мне не очень хотелось с ним встречаться… Но все устроилось наилучшим образом. Во время первой же трапезы в офицерской столовой ко мне подошел полковник из экипажа «Суворова». – Капитан Комаров? Рад вас приветствовать на борту «Суворова». Я – Юджин Амаду, начальник технических служб корабля. Командующий распорядился, чтобы я показал вам корабль, все, что вы пожелаете, в любое удобное для вас время. Я решил не откладывать это приятное и очень своевременно возникшее дело в долгий ящик и сказал, что готов начать экскурсию непосредственно после еды, если, конечно, у господина полковника имеется такая возможность. Господин полковник предложил встретиться у входа в рубку через сорок минут, поскольку он тоже как раз собирался перекусить, чтобы потом на еду не отвлекаться. Следующие две недели, с перерывами исключительно на сон и еду, я занимался своим любимым делом. Мы с Юджином – с полковником мы мгновенно отставили всякие церемонии и перешли на «ты» – облазили все технические помещения, все закутки корабля. Юджин оказался фанатиком своего дела и относился к кораблю в целом и к любому устройству на его борту как к любимому живому существу. Флагман Космофлота оказался практически в идеальном состоянии, однако кое-какие мелочи обнаружились. И когда я помог Юджину «вылечить», как он выражался, зарядное устройство одного из орудий, он поклялся мне в дружбе навек. Юджин был приятнейшим человеком, о тактико-технических характеристиках систем вооружения мог говорить часами. Благодаря ему я восполнил пробелы в своих знаниях о новейших образцах вооружения и военной техники, а также узнал много нового о работе ПСВ-двигателей. Когда Юджин выяснил, что я на этих двигателях как капитан вообще еще не летал, он не только прочел мне подробнейшую лекцию об их устройстве, рекомендуемой тактике использования и собственном опыте их применения, но и устроил осмотр одного из двигателей, специально отключенного по этому поводу. Все время полета мы с полковником расставались только на время сна. Он нашел во мне достойного слушателя и квалифицированного коллегу, да и я, признаться, отвел с ним душу. Так приятно было общаться с человеком, который понимает тебя с полуслова, который так много знает и говорит такие разумные вещи! Мы с ним даже попытались разобраться в природе моего технического таланта, этого несколько иррационального «чутья», которым одарила меня природа. Но понять, в чем дело, нам так и не удалось. У Юджина его знания техники шли от глубокого понимания принципов ее работы и огромного опыта, как-никак ему было уже сто девяносто два года, и сто шестьдесят лет он провел, летая на кораблях семи поколений. Я же с детства, толком еще не зная даже элементарной физики, чувствовал, каким-то образом знал о нарушении гармонии в работе практически любого прибора и мог причину этого нарушения указать, а подчас и самостоятельно исправить. Возможно, причина была той же, что позволяла мне замечать мельчайшие детали в поведении людей, в течение событий? Улавливать микроскопические отклонения «от нормы»? Но что это за причина, я не знал. Я пытался объяснить Юджину, что чувствую разлад в работе технических устройств, как нарушения в работе своей, к примеру, ноги. Но он меня не понимал и мне не верил. В конце концов, он решил поставить опыт. Он выявил шесть – больше на корабле просто не нашлось – неизвестных мне приборов и устройств и внес в них некоторые изменения, которые предложил мне затем обнаружить. Ломать технику ему было больно, но другого способа проверить меня он не придумал. Одним из этих шести устройств было самое страшное оружие из всех, изобретенных человечеством, которое на корабле все называли «главный калибр». Это был излучатель антипротонов, единственный пока образец, поставленный на борт корабля. К этой установке Юджин относился с особой нежностью и чуть не плакал, когда расстраивал, как вскоре выяснилось, систему фокусировки пучка антиматерии. Что ж, мои способности не подвели меня и на этот раз. Когда я, почти не задумываясь, мгновенно определял все внесенные Юджином поломки в устройства, он недоверчиво качал головой и бормотал что-то о телепатии. Но когда я восстановил точную конфигурацию магнитных полей системы фокусировки неработающего, естественно, излучателя, он был вынужден признать: – Это сделать невозможно, но ты это сделал! Здесь никакая телепатия не могла бы помочь, потому что оптимальную конфигурацию магнитных полей в таких установках рассчитать теоретически чрезвычайно сложно, ее подбирают опытным путем на испытаниях, и режим работы аппаратуры никто, даже я, в голове держать не может. Эта информация есть только в компе. Знаешь, я думаю, ни один селфер не справился бы лучше тебя, разве что подключился бы к компу и скачал с него информацию… Как ты это делаешь? Но объяснить я ничего не мог ни Юджину, ни самому себе. Так что мы оставили эту тему и продолжили техосмотр «Суворова». Юджин был воистину счастлив, обнаружив во мне родственную душу. Я понял, что ему приходится нелегко в любом обществе, даже среди своей технической братии. И причина была в том, что для человеческого общения одной-единственной тематики совершенно недостаточно. А полковника, кроме техники, вообще ничто не интересовало, даже он сам. Я при знакомстве сразу же обратил внимание на довольно необычный оливково-смуглый цвет его кожи и при случае спросил Юджина о его предках. Оказалось, он являлся чуть ли не единственным из живущих ныне носителем уникальных генов, чудом сохранившихся во время катаклизмов тысячелетней давности, но говорил он об этом очень небрежно. Я поинтересовался, есть ли у него потомство. Он отмахнулся: – А, еще успеется. В любом случае мои гены есть в банках данных. – Но неужели Комитет по Генетике не настаивает, чтобы ты стал натуральным отцом? – Конечно, настаивает! У меня есть разрешение на неограниченное количество детей, причем за каждого следующего полагается прогрессивное вознаграждение. – Так что же ты? – Я искренне удивился.- Это же так просто! И есть же, в конце концов, долг перед человечеством! – Да ну! Это – не интересно. Хватит человечеству и того, что я оставил в банках ВКГ! Со стыдом должен признаться, что к концу второй недели мне захотелось заняться чем-нибудь еще, помимо бесконечных систем, приборов и устройств, но Юджину мысль о возможности возникновения у меня подобных желаний в голову не приходила. Юджин был прекрасным человеком, но я с трудом дождался часа, когда мы прибыли на Верфь-17. Верфь, исполинская структура, в которой герметичные объемы и открытые площадки были соединены, казалось бы, совершенно хаотично, вращалась на высокой орбите вокруг планеты земного типа в системе солнцеподобной звезды. Чтобы получить информацию о системе, в которой находилась верфь, я обратился к корабельной Сети, но эта информация оказалась закрытой. Тогда я решил попробовать ввести код, который дала мне Мелисса в тот день, когда я узнал, что являюсь Потенциалом. На Марсе я наблюдал, как с помощью подобного кода Мелисса программировала директора МЮЗДа, но самому мне до этого момента пользоваться своим кодом еще не приходилось. Корабельный комп мой код, «А-614-гурвинек-п-лис», прекрасно скушал и готов был сообщить мне любую информацию, какой только располагал. Из справки я узнал, что местное солнце, которое назвали Зар, было немного моложе нашего, и планета Зарина во многом походила на Землю. Вот только жизнь на ней возникнуть не смогла, хотя на планете было в избытке воды и имелась плотная атмосфера. Возможно, процессы на Зарине протекали недостаточно бурно для возникновения жизни, но, не возникнув в положенное время, жизнь на планете на данном этапе не могла возникнуть тем более. Поэтому Зарина была идеальным плацдармом для терраформирования. И такие работы велись полным ходом. Буквально через одно-два столетия Зарина должна была превратиться в истинную сестру Земли, и человечество получало еще один дом, комфортабельный и красивый. Поскольку уже сейчас в атмосфере было восемь с половиной процентов кислорода и люди на поверхности могли обходиться простыми дыхательными масками, на Зарине, помимо исследовательских баз и производственных комплексов, функционировали четыре базы отдыха. Причем в районе Базы-2, расположенной в глубокой горной долине, изобилующей земными растениями, люди и без масок чувствовали себя почти как на Земле где-нибудь в горах. Собственно, терраформирование Зарины проходило по минимальному варианту, и задача заключалась только в создании биосферы, подобной биосфере Земли, и в увеличении количества кислорода в атмосфере. Уже сейчас моря и океаны Зарины кишели земным планктоном, основой пищевой цепочки биосферы и главным производителем кислорода, и в водах бурно множились сотни тысяч видов морских существ. На суше бактерии и красные ямало-калифорнийские черви формировали почву, и во многих анклавах земные растения чувствовали себя уже очень неплохо. Во всяком случае, основной сельскохозяйственной продукцией Зарина обеспечивала и верфь, и всю систему. Даже мясо здесь выращивалось не на биофабрике, а на фермах, как на Земле в прежние времена, что являлось важным фактором формирования биосферы. Когда мы припарковались на одном из причалов верфи и Мелисса с Майклом в сопровождении старших офицеров корабля и десятка селферов (мне Мелисса напомнила, что я нахожусь в ее личном распоряжении и должен всюду ее сопровождать) вышли из корабля, нас уже встречал начальник верфи, генерал-майор Пол Голицын с небольшой свитой офицеров. После приветствий он пригласил нас в примыкающий к причальному ангару просторный холл, где все удобно расположились вокруг большого овального стола. Генерал-майор Голицын с некоторой обидой обратился к Мелиссе: – Адмирал, что же вы не предупредили заранее о своем визите? Правильно ли я понимаю, что от нас вы отправитесь на Альбу? Если бы мы знали… Мы раньше срока завершили постройку двух крейсеров, и они, «Дон» и «Маргарита», всего неделю назад ушли к Альбе. Мы могли бы не спешить, и вы приняли бы участие в их приемке, а потом пошли бы одним караваном… – Что делать, господин Голицын… Мы ведь просто решили по случаю совершить небольшое путешествие, по сути, прогулку. Майкл пригласил нас отдохнуть у него на базе, тряхнуть стариной. Вы же знаете, как редко нам, селферам, удается собраться в таком количестве. А к вам мы завернули просто по пути! Не думайте, здесь нет никакого подвоха! Это вовсе не внезапная инспекция! Знаете, многим из нас никогда не доводилось побывать на такой большой, современной верфи. «Ну, насчет «по пути»,- подумал я,- Мелисса загнула! От трассы Корнезо – Альба крюк получается еще тот… Хотя Голицын не в курсе, откуда мы к нему прилетели…» И действительно генерал-майору в голову не пришло интересоваться у Адмирала маршрутом «Суворова», он прекрасно знал, что не его это дело. Поскольку любезные объяснения Мелиссы (а она могла вообще ничего не объяснять) несколько успокоили господина Голицына, он стал чрезвычайно обходителен и предложил лично устроить для всех желающих экскурсию по верфи в любой момент, хоть немедленно. Понятно, что этим он хотел подчеркнуть, что в его хозяйстве все в полном порядке и скрывать ему нечего. Мелисса подумала и сказала, что экскурсию можно провести чуть позже, часа через три, потому что по корабельному расписанию приближается время обеда, а, поскольку экскурсия предполагается не коротенькая, ее лучше проводить не на пустой желудок. Господин Голицын просто расцвел. Похоже, кое-где ему все-таки хотелось навести кое-какой порядок, и каждый час был для него подарком. Я представил себе, какая суматоха сейчас царит на верфи… Как же, такой визит! Сюда пожаловало практически все руководство Космофлота! И толпа селферов. Тем временем начальник верфи сообразил, как выиграть еще час-другой. – Господа,- обратился он к Мелиссе,- а не желали бы вы отобедать на верфи? У нас есть хороший ресторан, и готовят у нас из местных продуктов. Прекрасная кухня! Конечно, ресторан не сможет принять вас немедленно, понадобится какое-то время… Скажем, часа два-три… Генерал-майор Голицын чем-то очень напоминал мне Виктора Степановича Белова, Главного инженера Лунного Дока. Видно, на подобные должности совершенно закономерно попадают люди вполне определенного типа… – Ну, не знаю,- задумчиво проговорила Мелисса. Она, конечно, прекрасно понимала все уловки Голицына, но у нее, похоже, действительно не было цели обнаружить на верфи неполадки. Как я понял из реплик, когда мы шли на выход из корабля, Верфь-17 работала отлично. Однако подчистить какие-то мелочи перед визитом высокого руководства хочется любому начальнику… Надо сказать, я вообще был не в курсе, почему «Суворов» не направился сразу на Альбу, а завернул сюда. Вряд ли дело было в том, что кому-то просто захотелось «побывать на такой большой, современной верфи». Но в чем было дело – я не представлял. – Сколько человек может принять ваш ресторан? – вмешался Майкл. – Помещение рассчитано на триста человек, но можно и уплотнить! – Отлично,- приняла решение Мелисса,- офицерский состав корабля и селферы прибудут к вам на обед через три часа, а десантная бригада остается на корабле. – С вами десантники? – Голицын был озадачен.- И много? – Пять тысяч,- улыбнулся Майкл,- у нас были учения. – О, мы немедленно пришлем на вашу кухню десантникам к обеду парного мяса и свежей рыбы. Знаете, в морях мы рыбу еще не ловим, ее там пока маловато, но на Базе-3 у нас отличное рыбное хозяйство! Форель, севрюга, сельдь, семга! Тут в холл стремительно вошли трое – две женщины и мужчина. По некоторым признакам я уже научился распознавать селферов. Эти трое были, несомненно, селферами. Обстановка полуофициальной встречи немедленно стала совершенно неофициальной. Мелисса, Майкл и остальные селферы вскочили со своих мест, бросились к пришедшим здороваться, обниматься, расспрашивать… Генерал-майор, воспользовавшись удобным случаем, поспешно удалился, испросив у Мелиссы разрешения заняться неотложными делами, и увел с собой своих людей. Когда суматоха первых минут встречи улеглась, местные селферы, зная, что на «Суворове» находится еще более ста селферов, захотели немедленно повидать своих знакомых, и мы все вернулись на корабль. Я шел рядом с Мелиссой, и пока мы двигались по коридорам, Мелисса успела рассказать мне, кем являются эти трое селферов. Мужчину звали Влад, и он был Главным технологом верфи, брюнетка с короткими черными волосами, Марта, являлась Координатором Зарины, а веселая зеленоглазая блондинка Майя была здесь самой главной, Координатором всей системы Зар. Воспользовавшись моментом, когда поблизости никого не оказалось,- в этот момент только мы двое стояли в маленьком лифтовом холле,- я спросил у Мелиссы: – Мелисса, а с какой целью мы прилетели на эту верфь? Не на экскурсию же? Мелисса помедлила и, не глядя на меня, ответила: – Я не знаю. Я был поражен: – Как? А кто же принял решение сделать такой крюк по дороге на Альбу? – Я. – … – Алекс, ты – единственный, кто спросил меня об этом прямо. Ты действительно очень проницателен. Все остальные уверены, что я собираюсь что-то найти или проверить на верфи. Это не так. Только Майкл знает правду. И теперь будешь знать ты. Мелисса еще немного помолчала. – Видишь ли, я несколько раз видела картинку, что стою на лужайке на некой планете, а рядом – ты, Майкл, еще несколько селферов из тех, что сейчас здесь с нами, и Марта. Присутствие Марты и некоторые детали пейзажа указывали на то, что планета эта – Зарина, причем на данном этапе ее терраформирования. Но вот как мог очутиться на Зарине именно ЭТОТ состав действующих лиц, я поняла только на Корнезо. Важно было, чтобы на «Суворове» полетели все, кого я видела в этой проскопии. Поэтому я была так рада, что ты решил лететь с нами. Мне стало немного обидно, что мое присутствие для Мелиссы было важно не само по себе, а только из-за этого ее видения. «А может, и то, как она себя вела со мной все это время, нужно было ей лишь для того, чтобы заманить меня сюда, на Зарину?» При этой мысли мне стало так горько… Наверное, от отчаяния я решился, почти отвернувшись и глядя в пол, сказать ей, хотя голос мой звучал глухо, отчетливо и с расстановкой: – Лисса… ты прекрасно знаешь… не можешь не знать… Я всегда, всегда… буду рядом с тобой, где бы ты ни была… Если только ты не пожелаешь иного… И для этого совсем не надо… манипулировать мной!… Как-то специально… заманивать меня!… Дразнить!… Соблазнять!!!. Делать вид… что я для тебя… что-то значу… что я приятен тебе… Это… лишнее… Не мучай меня… понапрасну… Что бы ты ни делала… можешь хоть ноги об меня вытирать… я все равно никуда от тебя не денусь! Я даже не заметил, что впервые назвал ее «Лисса»… Мелисса молчала. Я не выдержал, повернулся к ней и посмотрел ей прямо в лицо. Широко открытые глаза Мелиссы странно блестели. – А-алекс… Она растерянно замолкла. – …Алекс, к-как ты можешь так… думать… Губы ее не слушались, и говорила она как-то в нос. – Я… я никогда… тобой не манипулировала… – Но ты манипулируешь всеми! – Только не тобой! Ты… другое дело. Тобой – никогда, ни за что! – Но ты манипулируешь даже Майклом! – Нет!!! Ты не понимаешь… Я НЕ МОГУ манипулировать Майклом! Ты просто пока не понимаешь! – А тогда, на Табе, про Макса? – Нет, нет! Майкл не хуже меня все знал про Макса. Просто… мы так привыкли… немного притворяться на людях. Понимаешь… не надо людям о нас, селферах, знать все! Горечь в моей душе уже как-то несколько рассосалась, но я не мог остановиться и упрямо продолжал: – Понятно. Притворяться при мне можно! И нужно! Чтобы я ничего не понимал о селферах. О тебе… Это же не манипулировать!!! – Алекс! Мелисса двумя руками схватила мою руку и заглянула мне в глаза: – Алекс!!! Ты не так понял!!! – В голосе ее звенело отчаяние. – Если ты будешь со мной играть, я это сразу пойму! Мелисса закивала, соглашаясь: – Да, я знаю, ты поймешь! – Так вот!…Если ты когда-нибудь будешь меня обманывать, как других… хоть в чем-то!… Хоть в чем-то!!!…Играть мной… Я… я… я прямо сейчас выйду в открытый космос… – Алекс… дорогой… Нет!… Никогда… никогда! Мы смотрели друг другу в глаза, и произносимые слова были уже совсем не важны. Нелепость моего последнего заявления ни Мелисса, ни я сам просто не заметили. Мелисса поднесла мою дрожащую руку к своему лицу и прижала ее к щеке. Щека была горячей и влажной. Ноги мои подкосились, и я был вынужден прислониться к стене. Мелисса придвинулась ко мне. Запах ее волос, ее кожи сводил меня с ума… – Лисса… Лисса… – Алекс… Будь проклят этот мир, где невозможно остаться наедине ни на минуту! В коридоре за поворотом послышались приближающиеся голоса. Мелисса поспешно отступила, отпустив мою руку, и тронула сенсор вызова лифта. Когда два офицера из команды корабля вышли из-за угла, мы с Мелиссой стояли в ожидании лифта со скучающим выражением лиц на приличном расстоянии друг от друга. – О, мэм! Разрешите обратиться! – воскликнул один из офицеров, майор. – Разрешаю! – Мэм, это правда, что мы будем обедать на верфи? – Да, об этом вскоре объявят по общей связи. У них здесь, говорят, отличная кухня и прекрасные местные продукты. – Мэм, а правда поговаривают, что будет устроена экскурсия по верфи, а потом – прогулка по планете? – Да, это так. Более того, мы наметили провести на базах отдыха дней пять-шесть. Спуститься вниз смогут все желающие. Кроме сменных дежурных, конечно. Офицеры не скрывали свой восторг. Я их отлично понимал. Как бы ни был хорош «Суворов», однако они не покидали корабль уже почти полгода. Десантники все и не один раз спускались на Корнезо, пусть даже и для дел очень неприятных. Но из команды корабля никто на поверхность Корнезо не попал, поскольку даже члены команд садившихся на планету ботов, включая медиков и поваров, были исключительно десантниками. Из лифта я вышел первым и отправился в свою каюту. Я никак не мог прийти в себя, мысленно я был все еще там, в лифтовом холле. Я продолжал ощущать запах Мелиссы, такой волнующий, такой притягательный запах свежескошенной травы и ванили. Я опять и опять вспоминал наш разговор, каждое ее слово, каждый ее взгляд, прикосновение к ее горячей щеке. А щека была мокрой… Неужели я довел ее до слез? Я запоздало сообразил, что, наверное, очень обидел Мелиссу. Боже, ведь я же ее обвинял! И в чем? Что она коварно меня соблазняет… Как я мог? Как я мог? Обидеть Лиссу, причинить ей боль… Кретин! Мерзавец! Это все – моя подозрительность, мнительность, моя недоверчивость… А ведь сердце мое с первой же минуты, как я увидел ее, поверило ей. И тело мое желало только ее и не знало сомнений. И только разум мой, извращенный человеческий разум, во всем искал подвох, все время подозревал Мелиссу в каком-то обмане. Хотя можно ли винить свой разум? Разум для того и существует, чтобы уберечь нас от ошибок в этом жестоком мире, не позволить окружающему болезненно, а подчас и смертельно ранить нас… Весь опыт человечества, накопленный за тысячелетия и отраженный в исторических документах, в произведениях искусства, генетическая память наконец культивируют в нашем сознании бесконечную недоверчивость… Это – механизм защиты. И тот, кто его не имел, тот просто не выживал. А мой личный опыт?… Луиза и другие женщины… Ведь на самом деле никто из них не любил меня, им просто было что-то от меня надо. Получить удовольствие, в конце концов! Мои чувства, мои мысли, мои желания никого никогда не волновали! Никому из них я как таковой не был интересен, не был нужен. Они просто хотели получить от меня что-то ДЛЯ СЕБЯ! Я был готов полюбить, пусть не каждую, но многих из них, но всякий раз меня отталкивало отчетливое понимание того, что не мое «Я» представляет для них интерес… Я был для них средством, а не целью… И чувства мои к Мелиссе постоянно отравлял страх. Страх открыться, довериться,- и опять подставиться, оказаться лишь средством, которое, использовав, выбрасывают за ненадобностью. Страх вновь испытать разочарование и боль. И в итоге остаться одному… Одиночество… Я прекрасно понимал, что все люди разные и многих, очень многих одиночество вовсе не тяготит. Они в любой компании и даже в любви довольствуются малым, поверхностными контактами, иллюзией общения. Им не требуется делить с кем бы то ни было свои чувства и мысли. Они самодостаточны. Они сосредоточены на себе. А для меня мое одиночество – проклятие. Я хочу любить и быть любимым так, чтобы раскрываться полностью, разделять все, отдаваться целиком и без остатка, выворачиваться наизнанку, сливаться душой и телом, становясь единым существом… Я хочу любить без оглядки и быть любимым… Лисса… Хочет ли она меня такого, каков я есть? Нужен ли я ей? Лисса, дорогая, любимая, единственная… «Дьявол, о чем это я размечтался??? У Мелиссы есть Maйкл! Кто я по сравнению с ним? Ничтожество, пустышка, букашка…» Мне стало так пронзительно больно… Слезы навернулись на глаза… Надо было что-то делать. Все равно что. Я метался по каюте, пока взгляд мой не упал на бар. Я распахнул створки. Конечно! Стандартный набор спиртных напитков! Я схватил бутылку коньяку и одним движением откупорил ее. Не в силах ни секунды больше терпеть душевные муки, я даже не стал протягивать руку за стаканом или рюмкой, а сделал глоток прямо из горлышка. Мерзкая жидкость обожгла рот и внутренности. Как хорошо! На мгновение мне стало не до любовных терзаний. Я отхлебнул еще, еще и еще… В желудке потеплело, и тепло стало разливаться по всему телу… В голове вдруг сделалось пусто, и никакая мысль больше не тревожила меня. Я только повторял про себя: – Ну и хорошо, ну и пусть, отлично, отлично, отлично… Все было отлично в этом лучшем из миров… «Просто других миров мы не знаем, и нам не с чем сравнивать…» Но это была уже мысль, и ее следовало прогнать. Я сделал еще два глотка, и меня передёрнуло от отвращения. Зато все было хорошо… Хорошо… ХОРОШО… Внезапно все хорошее закончилось, и мне срочно потребовалось в туалет. По мере вытекания жидкости сознание мое прояснялось. Эх, не суждено мне горе заливать спиртным… Мой хитрый организм, сволочь, в целях самосохранения быстренько разложил этанол на воду и ацетальдегид и теперь срочно избавлялся от этой отравы… Я хорошо знал биохимию, поэтому отчетливо понимал, что мои ферменты никогда не позволят мне вкусить счастья пьяного забытья. Самое большее, на что я мог рассчитывать, если выпить много и быстро, это – ацетальдегидное отравление. Бр-р-р! Зато когда эта гадость покинет организм, используя, естественно, все возможные пути выхода, жизнь мне покажется сказкой! Но этот вариант я оставил на самый крайний случай. Жаль, что при мне не было какого-никакого муската. Только этот напиток с малым содержанием алкоголя мой подлый организм, обманываясь богатым набором сложных органических соединений, готов был принимать практически в неограниченных количествах. Правда, и опьянеть от муската мне толком никогда не удавалось… Однако до обеда оставалось не так уж и много времени. Я взглянул на себя в зеркало. Вид у меня был еще тот. Блуждающий взгляд покрасневших глаз, нездоровый румянец, всклокоченные волосы… И отчетливый запах коньяка! Необходимо было срочно уничтожить эти свидетельства внутреннего катаклизма и особенно способа его преодоления. Я пошел в душ, долго и упорно чистил зубы, затем растерся массажным полотенцем, надел форму и причесался. Посмотрев в зеркало, я убедился, что визуальных следов допущенного безобразия на мне не осталось. Но вот запах… В буфете отыскались только плитка шоколада и несколько леденцов. Их употребление кардинально дела не поправило. Я решил, что в ресторане сяду подальше от Мелиссы и подойду к ней только после обильного приема пищи. О, Мелисса!… В ресторан я пробрался незамеченным Мелиссой и тихонько устроился в дальнем углу, за компанией селферов. Мелисса оставила за своим столом свободное место и иногда бросала по сторонам рассеянные взгляды, видно, ожидая моего появления. Но я затаился в своем углу и, в конце концов, то свободное место занял слегка опоздавший старпом «Суворова». Теперь я мог сказать Мелиссе, что опоздал и сел на первое же попавшееся свободное место, если она, конечно, поинтересуется. Майкл сидел, естественно, за одним столом с Мелиссой. Я не мог заставить себя не наблюдать за ними. Каждый из них был занят общением со своими соседями, но при этом у меня возникло ощущение, что они все делают – двигаются, говорят, едят, улыбаются – так, будто связаны незримыми нитями, будто в каждое мгновение, не глядя, точно знают, что делает в этот момент другой… Как же я раньше этого не замечал? Но ни малейшей ревности к Майклу я по-прежнему не испытывал. Наоборот, мне было приятно за ними наблюдать, и я даже как-то автоматически подстроился под ритм их движений. Вдруг Мелисса обернулась и через весь зал посмотрела прямо на меня. От неожиданности я застыл и криво улыбнулся ей. Мелисса кивнула мне и отвернулась. И тут же я натолкнулся на внимательный взгляд Майкла. Я кивнул ему, и он ответил мне таким же кивком. За этими наблюдениями я как-то механически опустошал тарелки, пока не обнаружил, что обед уже завершился. Но никто не спешил покидать столовую. На одной из стен развернули большой пленочный экран, со своего места поднялась Марта и начала рассказывать о Зарине. Отличные съемки сопровождали ее рассказ. Зарина была хорошей планетой, богатой полезными ископаемыми. Конечно, на ней не могло быть запасов угля, нефти и многих руд, в формировании залежей которых на Земле миллиарды лет принимали участие микроорганизмы, но других полезных ископаемых было довольно много, как когда-то и на Земле. А в океане Зарины была растворена практически вся таблица Менделеева. Огромный плавучий комбинат фильтровал океанские воды, и его «улов» был прекрасной сырьевой базой для производств верфи. Еще два комбината на суше обеспечивали верфь углеродом, основным элементом для создания материалов, применяемых в космической технике. Углерод добывался прямо из воздуха, улучшая при этом состав атмосферы, поскольку двуокиси углерода в атмосфере Зарины был избыток. Одновременно высвобождался кислород, часть которого превращали в озон и наращивали озоновый слой атмосферы, который был пока еще достаточно тонок. Поэтому Марта всех предупредила, что, находясь на поверхности планеты, необходимо использовать специальную одежду и кремы, защищающие от избытка ультрафиолета в свете Зара. Марта рассказала о работах по созданию землеподобной биосферы, об успехах сельского хозяйства и наконец о самом для нас интересном – о базах отдыха. Базы отдыха представляли собой довольно значительные территории в тех областях, где ландшафт был уже вполне земным. Баз было четыре, и располагались они в разных климатических зонах. База-1 находилась в тропиках, на берегу океанского залива, и до боли напоминала стандартные пейзажи Корнезо. Возможно, это было задумано специально, как создание альтернативы Райскому Местечку. Ну, уж туда-то я точно ехать не хотел. База-2, о чем я уже читал в краткой справке, располагалась в красивой горной долине. Но я не слишком любил местности, где отсутствовала линия горизонта и был виден только маленький кусочек неба. Так что, несмотря на возможность находиться там без кислородной маски, эта база меня тоже не очень привлекала. А вот База-3 находилась в умеренном поясе, и мне сразу захотелось там оказаться. Большие и малые озера с чистейшей водой, протоки между ними, смешанные леса, пологие холмы, поросшие сосновым лесом, луга, пестрящие полевыми цветами… На берегах были разбросаны небольшие коттеджи, а между ними попадались строения побольше, нечто вроде культурно-развлекательных центров и баз снабжения с посадочными площадками, способными принять даже средний катер. Ну, а База-4 располагалась на отрогах горного хребта на самом южном материке Зарины. На территории базы находилась не очень высокая гора, пятитысячник, так что и снегов, и льдов, и альпийских лугов, и горных лесов на Базе-4 было вдоволь. Большой крытый каток, лыжные трассы, трамплин, альпинистские маршруты, пещеры, горячие ключи… Возможности – на любой вкус! Но мне больше понравился озерный край… После Марты слово взяла Майя. Она рассказала о системе Зар. В ее рассказе было много интересного о системе, исследования которой были в самом разгаре, но практически все я знал уже из справки, выданной мне корабельным компом. Майю сменил Главный инженер верфи. Задумавшись о своем, я упустил его имя. Верфь-17 была одной из крупнейших верфей и производила всю номенклатуру военных космических судов и их вооружения, за исключением самых больших кораблей класса «Суворов», к которым относился и мой, бывший мой, «Джо Паркер», и лайнеры, летавшие по трассе Земля-Корнезо. Большие корабли строились на двух специализированных верфях, одна из которых находилась в Солнечной системе, а другая, военная – неизвестно где, в какой-то системе, подобной системе Зар. Доклад Главного инженера носил самый общий характер, чтобы присутствующим было проще определиться, что они хотят посмотреть. На подробный осмотр всей верфи понадобилось бы, скорее всего, больше месяца. Сначала я хотел посмотреть цеха, где использовались нано и пикотехнологии. Но когда я увидел это производство на экране, решил не тратить время на их посещение. В огромном помещении длинными рядами тянулись установки с герметично закрытыми чанами, в которых из растворов с зародышами вырастали готовые детали, узлы, схемы… Ничего интересного. А вот лаборатории, где Влад создавал новые материалы, меня заинтересовали. Цеха работали по уже отлаженным технологиям, а в лабораториях Влада собирались из отдельных атомов совершенно новые структуры, никогда не существовавшие в природе и обладающие точно заданными свойствами, подчас совершенно невероятными. Полые углеродные микросферы, структуры из мезоатомов, углепластовые бронеплиты, абсолютно прозрачные и абсолютно отражающие, и бог знает что еще, названий чему я не знал… Я вспомнил! Конечно же, именно по учебнику Влада в Академии нам читали курс «Материалы космической техники»! Интересно, как далеко он ушел в своих исследованиях за прошедшие четверть века? После докладов начали формироваться группы «по интересам». Я подошел поближе к Владу, но оказалось, что он никого в свои лаборатории пускать не собирается, поскольку там находится оборудование не только уникальное и чрезвычайно дорогое, но и весьма опасное. Только инструктаж занял бы несколько часов, но и после этого к каждому посетителю необходимо было бы приставить индивидуального провожатого, а вернее, надсмотрщика. Даже селферам Влад отказал, заявив: – Знаю я вас! Ничего вы, конечно, не боитесь, и ничего страшного с вами не случится. А вот относительно своих установок я этого сказать не могу. Аппаратура у меня тонкая, а покрутить ручки и пальцами куда-нибудь потыкать вам, умникам, непременно захочется. Селферы демонстративно возмущались, посмеиваясь, и всячески заверяли Влада, что все они вполне разумны и дисциплинированы. Но Влад твердо стоял на своем: «Никого не пущу, даже Адмирала». Мелисса, надо сказать, в лаборатории Влада и не рвалась, она о чем-то тихо беседовала с парой оружейников и потом незаметно удалилась с ними. Кое-кто спохватился: «А кто же отведет нас в оружейные цеха?», но было уже поздно. К Владу же подошел Майкл, прекратив шутливую перепалку между селферами, и Влад с Майклом углубились в обсуждение конкретных проблем. Майкла интересовало, какие есть возможности для повышения вязкости материала корпусов кораблей без ухудшения их других конструктивных характеристик. Влад стал немедленно рисовать в своем комме какие-то графики и чесать в затылке. Наконец он радостно улыбнулся и заявил, что три процента – это реально, а может, и все четыре. Майкл покачал головой и сказал, что хотелось бы больше. Потом он понизил голос, и я уловил только: «протоны… -частицы… сильное взаимодействие… толщина слоев… ?-проницаемость…» После этого они подозвали одного из селферов, Олега, известного физика-теоретика, который почему-то летал на Корнезо. Может быть, развеяться и отдохнуть, временно сменив род занятий? А может, он просто был относительно свободен и согласился поучаствовать в благородной миссии? В конце концов, имеет право теоретик на какое-то время оторваться от своих сугубо теоретических проблем и позаниматься вопросами практическими? Но, похоже, и здесь Майкл с Владом решили его слегка поэксплуатировать по его непосредственной специальности. Тем временем образовалось несколько групп, которые собрались прогуляться по верфи. Я присоединился к группе Главного инженера. Мы вышли в один из широких радиальных коридоров, разместились на двух гравиплатформах и отправились в поездку по тоннелям и переходам. Главный инженер объяснял, мимо чего мы проезжаем, и кратко комментировал происходящее. Из того, что мы увидели, наибольшее впечатление на меня произвели сборочные цеха, занимающие по нескольку этажей каждый в огромном цилиндре, соединенном двумя транспортными тоннелями с производственной зоной верфи. Внутри цилиндра была труба центрального ствола с грузоподъемниками, трубопроводами и кабелями. В каждом сборочном цехе на многокилометровых транспортерах, обвивающих многоэтажной спиралью центральный ствол, ползли, казавшиеся издалека совсем небольшими, конструкции, которые по мере продвижения обрастали аппаратурой и деталями. На финише эти конструкции превращались в готовые к полету катера, боты, крейсеры и другие модели космических судов… К концу поездки все были переполнены впечатлениями и мечтали только перекусить и выспаться. На следующий день после завтрака началось формирование групп для отправки на базы отдыха. Я спросил у Мелиссы, куда летим мы, чтобы собрать вещи, соответствующие предполагаемому типу отдыха. Мелисса осторожно задала мне встречный вопрос: – А куда хотел бы отправиться ты? – Лично я предпочел бы отдохнуть на берегу озера, на Базе-3, но полечу туда, куда ты скажешь. – Отлично! Наши желания совпадают! Летим в «Озерный край»! – Мелисса, в твоем видении было озеро? Почему ты мне сразу не сказала? – Нет, озера не было, однако все было очень похоже на территорию Базы-3. Но я тебе уже пыталась объяснить, что с проскопическими видениями надо обращаться очень осторожно, ничего нельзя специально «подгонять» под картинку, все должно сложиться естественно. Никого из тех, кого я «видела», я не приглашаю специально лететь с нами. У каждого должна быть свобода выбора. – Мелисса, я не понял, а что такого особенного было в той картинке? В тот момент что-то случилось? Или чувствовалась какая-то опасность? Мелисса пожала плечами: – Да нет, совершенно ничего особенного… Абсолютно ничего! Я видела ничем не выдающийся момент из повседневной жизни. Но видела я его многократно! И поэтому мне кажется, что эта картинка важна. Вот и все. Ничего больше не знаю! Поживем – увидим! Я быстро побросал в кофр минимум вещей, необходимых для отдыха в средней полосе, и отправился на причал. Как только группы собрались, нас пригласили на посадку в шаттлы. Шаттлов было четыре, по одному до каждой базы. Эти шаттлы представляли собой военные катера, приспособленные для пассажирских перевозок на малые расстояния, так что места там было много и они свободно принимали по пятьсот пассажиров, располагавшихся с полным комфортом. Оказалось, что в нашем шаттле часть мест уже занята работниками верфи, но мест хватило всем желающим. На самом деле катер легко мог принять и полторы тысячи человек, просто тогда там было бы тесновато. Майкл с Олегом устроились в стороне ото всех, они и сегодня продолжали обсуждать какие-то свои проблемы, а я сел рядом с Мелиссой. Среди местной публики преобладала молодежь, летевшая отдыхать большой компанией, которая, судя по их экипировке, не собиралась сидеть в коттеджах на одном месте, а предпочитала отправиться в туристическую прогулку с романтическими ночевками в палатках. Естественно, у нескольких юношей при себе были гитары и банджо, и они, не дожидаясь старта, начали петь песни, которые с энтузиазмом подхватывали их друзья и подруги. Пели они совсем неплохо, и репертуар их был довольно разнообразен. Не обошлось и без традиционной «По рукавам Галактики скитаясь…». Когда ребята запели эту песню, Мелисса повернулась ко мне и тихонько сказала: – А ты знаешь, что эта песня не совсем оригинальна? Ее слова – перефразированное стихотворение Блока, русского поэта XX века. Я очень удивился: – А разве в то время могли представить себе путешествия по Галактике? – Конечно, представляли. Но данное стихотворение было совсем о другом, его просто переделали, сохранив размер стиха и некоторое общее настроение. Видишь ли, в нашей современной культуре немало более или менее прямых заимствований из прошлого, но большинство об этом даже не подозревает. Впрочем, заимствования в искусстве имели место всегда. Даже автора, известного нам как Шекспир, современники обвиняли в плагиате. А лет шестьсот назад вообще существовало очень популярное направление в искусстве, когда брали старинные произведения и адаптировали их к восприятию современного человека. Вот, например, известный каждому землянину гимн косморазведчиков был написан еще в середине XX века, за несколько лет до того, как люди впервые оставили свои следы на поверхности Луны. И другой довольно популярный в Космофлоте марш «Космодесант, наш Маршал дал приказ…» был написан тоже в XX веке. Но вспомнили и переделали его совсем недавно, во время очень неприятных событий, о которых мы стараемся не упоминать. Ты знаешь, что сто сорок лет назад была проведена реформа Вооруженных Сил Земли, в ходе которой изменилась их структура, и даже были ликвидированы некоторые воинские звания. Так вот, главной целью, замаскированной другими изменениями, была ликвидация маршальского звания и связанного с этим званием определенного двоевластия в ВС. А причиной реформы явилось то, что Маршал, естественно, один из селферов, захотел стать Императором Земли и всех ее владений. Из самых лучших побуждений конечно же. И он действительно отдал некий приказ подчиняющемуся ему тогда Космическому Десанту. К счастью, необратимых смертей удалось избежать, и Маршала мы вовремя остановили. Но момент был довольно острый. – А что случилось с Маршалом? – Мы его наказали. – Как? Как можно наказать селфера? – Он лишен имени. – Как так? Кто же это? – Ты с ним заочно знаком. Это – Камильич. – Да, мне еще тогда показалось немного странным, как его называют, но я думал, что это – прозвище. – Нет, это – отчество, от имени Камилл. Так зовут селфера, который сумел остановить Маршала. Камилл сейчас в дальней разведке, но когда-нибудь ты его увидишь и познакомишься с ним. – А как же Камильича звали раньше? Мелисса усмехнулась: – Мог бы и догадаться. Камильич, становясь селфером, взял себе имя Александр! – А нет опасности, что Камильич не смирился с тем, что его планы провалились? Вы ему доверяете? – Видишь ли, Камилл остановил Маршала не физически. Он сумел… переубедить Александра, и тот… изменился. Мне показалось, что Мелисса чего-то недоговаривает, но не потому, что стремится что-то скрыть от меня, а потому, что не знает, как мне объяснить нечто, пока мне недоступное. Тем временем ребята перешли на местный фольклор и продолжили в том же духе до самой посадки. Мы вышли из шаттлов и ступили на поверхность Зарины, вернее, на покрытие посадочного поля. Я вдохнул воздух этой планеты. Легкий запах озона, всегда сопровождавший посадку на антигравах многотоннажных судов, не мог перебить витавшие в воздухе запахи сосновой хвои и вечерней сырости. Все прибывшие вразнобой двинулись к выходу с посадочного поля, на ходу натягивая дыхательные маски. Через несколько шагов маску надел и я, все-таки кислорода в воздухе было маловато. Конечно, селферам маски были не нужны, я знал, что они довольно длительное время могли обходиться вообще без дыхания, так что восемь-девять процентов кислорода их более чем устраивали. Оказывается, с нами в шаттле прилетела и Марта. Она прошла вперед и теперь поджидала, когда группа с «Суворова» подойдет к ней. Марта стояла на широкой лужайке перед длинным зданием, в котором располагались магазины, ресторан, пункты проката и залы различных назначений, от боулинга до голорамы. Лужайка спускалась прямо к воде, к заливу большого озера. Поскольку мы с Мелиссой покинули шаттл одними из первых, у нас еще было время до того, как подтянется вся наша группа, и Мелисса подошла к самому берегу. Я остановился в нескольких шагах от нее. Перед нами открывался вид на безбрежную водную гладь. Зар уже опустился довольно низко, и весь залив лежал в тени высоких сосен, росших по его берегам. Но само озеро было еще освещено розоватыми закатными лучами, и его зеркальная поверхность незаметно переходила на горизонте в темнеющее небо точно такого же оттенка, поэтому несколько яхт с яркими парусами казались парящими над бездной птицами, широко раскинувшими свои разноцветные крылья. Но вот рядом с яхтами стремительно пролетел скутер, и поднятые им волны разрушили восхитительную иллюзию. За спиной раздался невольный вздох разочарования. Я обернулся. Оказалось, что кроме нас с Мелиссой на берегу собралось немало зрителей, любующихся пейзажем новой планеты. – Вот,- раздался тихий голос подошедшей ко мне сзади Мелиссы,- сейчас – та самая картинка! Какое-то мгновение вокруг все было неподвижным, потом кто-то повернулся, кто-то шагнул, Марта помахала рукой, подзывая всех поближе… – Ну, что ж, вот и все,- сказала наконец Мелисса,- и ничего не произошло. И слава богу. К нам подошел Майкл. Он, судя по всему, как-то понял, что видение Мелиссы уже реализовалось. – Видишь, Лисса, ничего страшного не случилось. Теперь мы можем спокойно отдыхать. Марта предлагает выбирать коттеджи. На свободных – белый флажок. Вскоре к нам подошла Марта. Все прибывшие с нами на шаттле уже целенаправленно устремились кто куда. Местная молодежь, не нуждаясь в инструкциях, растянувшись цепочкой, уходила по тропе, вьющейся между сосен, кто-то в одиночку и группами направлялся по дорожкам вдоль берега залива к коттеджам, некоторые из которых стояли прямо на берегу, а другие прятались в лесу. На лужайке оставались только Мелисса с Майклом и я. – Пойдемте туда,- сказала Марта, показав направо,- там больше свободных коттеджей, есть из чего выбирать. Я сама люблю здесь отдыхать, хочу и сейчас остаться на пару дней. Пойдемте! – и она увлекла нас по дорожке. Я замыкал шествие и чувствовал себя несколько растерянно. Раньше я как-то не думал, что могу оказаться совсем рядом с Мелиссой и Майклом, когда они будут вместе, днем и ночью. Я не мог представить себе, что буду жить с ними в одном доме или даже где-то рядом. В конце концов, на корабле вокруг нас находилось много людей, да и то, что Мелисса жила все эти дни в апартаментах Майкла, расположенных совсем на другом этаже, как-то сильно сглаживало ситуацию. Кроме того, спасибо Юджину, он сам и оборудование корабля все эти две недели занимали меня практически полностью. Но сейчас, здесь… Я не ревновал Мелиссу к Майклу, но сама ситуация была какой-то… не знаю. Не мог я оставаться рядом с ними, и все тут, Наверное, я боялся, что буду постоянно представлять себе, пытаться угадать, чем они в данный момент занимаются, невольно прислушиваться к доносящимся до меня звукам… Я плелся за селферами, мучительно ища достойный выход из складывающейся ситуации, и не мог его найти. От тоскливых размышлений меня даже затошнило. Я сошел с дорожки и наклонился над водой, на всякий случай сняв маску. – Алекс,- окликнула меня Мелисса,- ты где? Я распрямился, быстро надел маску и глубоко задышал. Не хватало еще опозориться и здесь! На Табе Мелисса, по крайней мере, не видела, как меня рвало. Но сейчас! Можно, конечно, сослаться на аллергию на что-то местное… – Что вы там высматриваете, Алекс? – Марта, показавшаяся из-за кустов, с интересом посмотрела на меня.- В этом озере никакой рыбы пока нет. Вот в соседнем, в километре отсюда действительно полно рыбы. Все рыбаки там! Боже, явившийся в образе Марты, спасибо тебе! – О, а я так рассчитывал порыбачить! Что ж, придется мне поселиться вдалеке от вас, но поближе к рыбе! Конечно, рыбак из меня никакой. Я знал, что такое «удочка», однако ни разу в жизни в руках ее не держал. Но какая разница! Повеселев, я догнал Мелиссу с Майклом и сообщил, что дальше наши дорожки расходятся. – Буду рыбачить на соседнем озере! – торжественно заявил я. Мелисса удивленно выгнула бровь, но ничего не сказала. Я уже был готов со всеми раскланяться, как одновременно раздались звонки коммов Мелиссы, Майкла и Марты. Я слышал взволнованный голос, доносящийся сразу из трех коммуникаторов, но разобрать слова не мог. Через несколько секунд лица селферов как-то закаменели. Мелисса сказала в комм: – Мы возвращаемся. Немедленно. На «Суворов». Жду вас и руководство верфи в конференц-зале корабля через час. Отключив комм, Мелисса повернулась ко мне: – Алекс, десять минут назад прервалась связь с «Доном» и «Маргаритой». Мне не надо было объяснять, что это может означать. Корабли на трассе держат постоянную ?-связь с тремя базовыми точками – местом отправки, местом назначения и еще с одним из ближайших узлов связи Космофлота. Обрыв связи, какова ни была бы причина, было событием чрезвычайным. Тем временем все трое селферов вели переговоры по своим коммам. Все «суворовцы» получили приказ возвращаться на корабль, начавший предстартовую подготовку, а Марта попросила Майю, уже знавшую, в чем дело, тоже прибыть на флагман. В шаттле, возвращающем нас на верфь, все подавленно молчали. Подробной информации пока ни у кого не было, и никто ситуацию не обсуждал, но каждый наверняка мысленно прокручивал всевозможные варианты произошедшего. К началу совещания в конференц-зале «Суворова» ситуация оставалась прежней: «Дон» и «Маргарита» на вызовы не отвечали. Начальник узла связи верфи продемонстрировал записи последних минут, предшествующих обрыву связи, несколько раз в реальном масштабе времени, потом многократно – в замедленном и покадровом режимах. Наконец Мелисса остановила просмотр и сказала вежливо, но очень жестко и отчетливо: – Адмирал-Д-274-лугальбанда-ц-энкиду. Перерыв. Прошу всех пройти в холл. Можете пока пойти в кафе перекусить. Никаких обсуждений. Всем вернуться на свои места ровно через час. Все не-селферы дружно встали и с безразличными выражениями лиц направились к выходу. Я тоже встал и хотел выйти из зала, понимая, что на месте должны остаться исключительно селферы. Мелисса удивленно посмотрела на меня: – Алекс, а ты куда? На тебя же никакие коды не действуют! Под взглядами сотни с лишним селферов я чувствовал себя неуютно. – Адмирал, я понял, что вы удаляете всех людей… – Оставь, к тебе это не относится. Садись! Несколько секунд царило молчание, потом Мелисса сказала: – Я сейчас буду очень осторожно задавать вопросы, и вы так же осторожно на них отвечайте. Первое. Были ли у кого-то из вас проскопические видения, относящиеся к нашему нынешнему пребыванию на верфи и на Зарине? Руки подняло более восьмидесяти селферов. – Второе. У кого были видения, относящиеся ко времени более позднему, чем эта минута? На этот раз никто руки не поднял. Мелисса задала еще несколько вопросов, и в результате удалось установить следующее. Во-первых, многие отправились на «Суворове» на Альбу именно потому, что «видели» картинки верфи или моменты полета к Зарине и узнали, что флагман зайдет на Верфь-17. Во-вторых, самой последней по времени была картинка видения Мелиссы. В-третьих, никто не «видел» ничего, связанного с «Доном» или «Маргаритой», а также ничего из происходящего позже на «Суворове» или на верфи. Тем временем Олег закончил какие-то расчеты на корабельном компе. Он откинулся в кресле и подчеркнуто спокойно проговорил: – Я тут посчитал, получив данные о полете «Дона» и «Маргариты»… Так вот, картинка Мелиссы реализовалась точно в том интервале времени, когда прекратились передачи с крейсеров. На верфи обрыв связи был обнаружен через семьдесят секунд после прекращения передач. Понятно, это – время, пока ?- сигнал шел сюда. Связь прервалась сначала с «Доном», а именно он шел первым, а через 31 миллисекунду – с «Маргаритой». Учитывая, что дистанция между ними была именно такова, что на скорости 3010С «Маргарита» покрывала ее именно за 31 миллисекунду… Точность конечного результата моих расчетов невелика, порядка плюс-минус 10 миллисекунд… Но думаю, что мы можем все-таки принять как факт, что Мелисса имела в своем видении именно тот момент, когда что-то случилось с нашими кораблями. Я вспомнил наши с Мелиссой разговоры на Земле и, не сумев удержаться, прошептал: – «Люди чай пьют, а в это время их счастье рушится…» В повисшей тишине мой шепот был прекрасно слышен, но никто никак не отреагировал на мою фразу. Я оглядел присутствующих. На лицах было написано не просто замешательство, на лицах селферов был страх. Наконец кто-то не выдержал: – Неужели «смена декораций»? Ответом было тягостное молчание. Я понимал, что означало выражение «смена декораций». Это выражение означало, что скачкообразно изменилась вероятность течения событий в нашем мире. Грубо говоря, уже больше часа мы жили в новом мире, и селферы не представляли себе, что это за мир, что ждет нас впереди. Я понял, что селферы боятся именно этой неопределенности. В одно мгновение они стали столь же беспомощны, столь же незрячи, как люди. И что бы они раньше ни видели в своих проскопических видениях, все это больше не имело никакого отношения к реализовавшемуся варианту действительности. Первым пришел в себя Майкл. – Что ж, мы с Мелиссой пережили уже четыре «смены декораций», и многие из вас тоже хотя бы раз подобное пережили. Это еще не конец света. А может, все изменилось к лучшему. Вы же помните, что прошлый вариант будущего был не самым радужным. Посмотрим, что ждет нас теперь. А сейчас мне кажется важным понять, что могло случиться с крейсерами. С чем они столкнулись, а скорее, на что натолкнулись? Давайте еще раз посмотрим запись. В последних кадрах, фиксировавших происходящее в рубках крейсеров, все происходило совершенно одинаково. Сначала на мониторах появлялись помехи, потом изображение исчезало совсем, а затем компьютеры выводили на экраны свой прогноз обстановки, очень похожий на реально наблюдавшуюся ранее картину, но в углу мониторов при этом горел красный кружок. Было видно, что дежурная смена обеспокоенно пыталась тестировать системы наблюдения, но потом начинались помехи ?-связи, и наконец связь окончательно прерывалась. Первой нарушила молчание селфер, которую звали Светлана. Она сказала: – Помнится, четверть века назад в Восьмом Соединении Космофлота при загадочных обстоятельствах пропал малый катер, и его следов так и не нашли… Может, и сейчас замешаны эветы? – Мне кажется, тогда случай был несколько иной,- ответил Майкл.- Здесь присутствует капитан Комаров, который был непосредственным участником событий. Алекс, тогда все было так же или нет? Я покачал головой: – Нет, тогда до последней секунды все было совершенно нормально. Я как раз разговаривал с Сергеем Краммером. Он находился в рубке, и я хорошо помню, что видел часть мониторов и на них не было никаких помех или красных меток. И обрыв связи случился мгновенно. Кроме того, Пирамиды – совсем в другом районе Галактики… Тут все начали строить предположения о том, с чем же могли столкнуться крейсеры. Обескураживало то, что трасса Верфь-17 – Альба и прилежащее к ней пространство были изучены не хуже, чем Солнечная система, поскольку больше трети кораблей, построенных на верфи, шли именно на Альбу, и эта трасса была трассой испытательного полета. До известного момента полет «Дона» и «Маргариты» проходил совершенно нормально, без малейших отклонений от полетного задания. И – вдруг! Никто не сомневался, что на трассе появилось нечто новое. Метеоритный поток? Пылевое облако? Сгущение темной материи? Черная микродыра? Бродячая нейтронная звезда? Но всего тремя неделями раньше по трассе прошел целый караван судов, и ничего экстраординарного в окрестностях замечено не было. Тем не менее все предположения всесторонне обсуждались, после чего аргументированно отвергались как нереальные, не дающие картины событий, наблюдавшейся в рубках крейсеров. Слушая дискуссию, я впал в какое-то странное состояние. Находясь в зале, я одновременно пребывал и в неком умозрительном пространстве, ощущая себя… крейсером! Я хорошо знал корабли этой системы и даже не очень удивился своим ощущениям. …Я пронизывал пространство, расталкивая космическую пыль, которая при моих скоростях представлялась довольно плотной, и ее потоки мягко обтекали меня, как вода обтекает рыбу… Но вдруг в этих потоках появилось что-то новое, и это новое разрушало, растворяло мою оболочку! Первыми начали страдать сенсоры, мои нежные глаза и уши, а потом наступил черед ?-антенн, более массивных и лучше защищенных, но и их оболочки растаяли, а затем пылью разлетелись по пространству и сами ажурные структуры антенн… Тело мое продолжало разрушаться, я пытался остановиться, развернуться, убежать, но было уже поздно, я таял и таял, пока разрушение не достигло моих недр и я перестал существовать… Какое-то время я не мог прийти в себя, плохо понимая, где и кем я был и где нахожусь сейчас. Я не сумел бы никому объяснить ни свои ощущения, ни то, откуда они взялись. Это было в какой-то степени похоже на мою способность «чувствовать» поломки приборов, только сейчас все было гораздо отчетливее и образнее и еще более необъяснимо. Но главное, я понял, что нам нужно сделать до отлета с верфи! Я встал и, прервав очередное обсуждение, заявил: – Прошу внимания! Извините, что вмешиваюсь, но это – очень важно и срочно! Необходимо закрыть броневыми щитами все ?-антенны! Конечно, качество сигнала ухудшится, но мы будем не так далеко от верфи, и сигнал, пусть плохой, верфь получит. Зато антенны продержатся дольше! – Да! Верно! Конечно! – раздались голоса. – И еще,- продолжал я,- для связи с тральщиками, которым обязательно надо будет идти позади нас, надо установить дополнительные антенны в корме корабля, хорошо защитив их от вторичных эффектов работы двигателей. Сигнал они будут давать слабый, но ведь поисковые суда будут совсем близко от «Суворова». Я знаю восемнадцать ниш и двенадцать полостей, пригодных для установки таких сверхзащищенных антенн. – Ну, Алекс, ты молодец! – воскликнул Майкл.- Первая здравая мысль! – Быстро соображаешь,- одобрил меня высокий смуглый селфер, которого звали, как я помнил, Богдан.- Я полностью поддерживаю предложения капитана Комарова. Пожалуй, я прямо сейчас отправлюсь на верфь и организую эти работы. Думаю, часов десяти нам хватит. В дверях зала он остановился и обратился ко мне: – Я слышал о вас, капитан, разные истории, но полагал, что все это – обычные флотские байки. Вижу, я ошибался. Я чувствовал себя несколько неловко, будучи в центре внимания стольких селферов, да еще осмелившись выступить со своими соображениями раньше всех. Но дело не терпело задержки. Я взглянул в сторону Мелиссы – правильно ли я повел себя? Мелисса смотрела на меня весьма одобрительно и беззвучно проговорила: – Мо-ло-дец! – И сделала губами еще какое-то движение… Ей-богу, это был поцелуй! Я с трудом сохранял спокойствие, но, к счастью, всем было не до меня. Тут слово взяла Мелисса: – Как я понимаю, у нас нет ни одной приемлемой версии произошедшего. Мы не знаем, что нас ожидает, и с этим придется смириться. Надо быть готовыми к любому варианту развития событий. Капитан Комаров очень вовремя повернул наше обсуждение в практическое русло. Что мы должны сделать до старта? Прошу ваши предложения. Первым вновь заговорил Майкл: – На борту – пять тысяч десантников. Считаю, что их следует оставить на Зарине. Но не всех. Я бы оставил человек сто-сто пятьдесят, наиболее подготовленных и самых крепких физически. Мало ли какие срочные работы нам придется проводить? Это все-таки спасательная операция. Думаю, нам понадобятся также все пилоты и врачи из десантной бригады. И я предлагаю в освободившиеся помещения поставить Р-камеры, сколько поместится. Пусть их лучше окажется слишком много. Насчет этих предложений никто не возражал. Один из селферов, которого я еще плохо знал, поднялся с места: – Экспедиция нам предстоит, скорее всего, опасная. Может, стоит одну смену команды тоже оставить на Зарине? – Давайте спросим капитана Комарова. Он опытный командир и только что продемонстрировал нам свое здравомыслие. Алекс, как ты считаешь? – обратился ко мне Майкл. Я ненадолго задумался. – Конечно, чем меньше людей мы подвергнем риску, тем лучше. Но! Люди привыкли работать в режиме «восемь через шестнадцать». А в режиме «двенадцать через двенадцать», и тем более «восемь через восемь», или в любых других аналогичных режимах люди быстро устают и в самые ответственные моменты могут сделать самую неожиданную ошибку. А сразу работать на стимуляторах – тоже опасно, неизвестно, через какое время у нас наступит критический момент. У нас должен быть максимальный «запас прочности» во всем. И резерв. Поэтому, я думаю, команда должна остаться в полном составе. Я бы еще взял с верфи наиболее опытных пилотов и техников, естественно, из числа добровольцев. С моими соображениями все были согласны. Слово взяла Мелисса. – Марта, на тебе – наши десантники. Влад, ты контролируешь руководство базы и всю ситуацию здесь. Майя, ты свяжешься со всеми нашими, и сообразите с Сэмом, стоит ли оповещать о событиях кого-то из формального руководства Земли, и если – да, то в какой форме. Ты в курсе, что ситуация с нашим нынешним Президентом не сладкая, но Сэм знает, как его держать в рамках. И, главное. Марта, Влад, Майя, посмотрите, с кем из нас вам легче всего поддерживать связь. Хорошо бы найти не по одному варианту, найдите хотя бы по два-три. Кто знает, что нам предстоит… Так. Через четырнадцать минут здесь начнут собираться люди. Может, стоит чуть передохнуть? С этими словами Мелисса, достав из кармана сигареты, вышла из зала. Многие из селферов тоже решили прогуляться. Я остался на своем месте. Майкл подошел ко мне и похлопал по плечу: – Поздравляю тебя с «боевым крещением»! Ты показал себя с самой лучшей стороны. И с большой пользой для дела. Он наклонился ко мне и еле слышно прошептал: – А кое-кому ты славно утер нос. Я рад. Я, кажется, слегка покраснел от таких похвал, а потом даже несколько расстроился. Я вовсе не собирался затрагивать чье-то самолюбие. Я просто честно говорил, что думаю. Но я был очень рад, что принес какую-то пользу. И не подвел Мелиссу и Майкла. Когда все, и селферы, и люди, вернулись в зал и заняли свои места, Мелисса отчетливо произнесла: – Адмирал-Д-274-гильгамеш! Итак, нам предстоит до старта «Суворова» решить следующие вопросы… Собственно, все вопросы были уже решены, и теперь руководство верфи и офицерский состав флагмана фактически получали указания, что им надлежит делать. Обсуждений почти не было, в основном потому, что никаких свежих идей ни у кого не нашлось. Когда все закончилось и народ поспешно отправился исполнять поручения, я подошел к Мелиссе и тихонько ее спросил: – Чем я могу тебе помочь? Она покачала головой: – Алекс, сегодня ты сделал больше, чем было возможно. Отдыхай. Когда ты будешь нужен, я тебе звякну. У меня сейчас куча мелких нудных проблем, в основном – контроль за выполнением поручений, и здесь помочь ты мне не можешь никак. Я отправился на смотровую палубу, которая сейчас была самым спокойным местом на корабле, поскольку все, кроме, кажется, меня, были заняты подготовкой к отлету. Корабль мог стартовать в любую минуту, но отлет задерживали работы по защите антенн и установке новых, отправка на Зарину десантников и установка дополнительных Р-камер. Мысли мои вернулись к проблеме «смены декораций». Я подумал, что никто не знает, происходят ли скачки вероятности во всей Вселенной сразу или только в отдельных ее областях. Вселенная огромна, в ней мириады галактик. Может, каждое мгновение какие-то ситуации проходят свои точки бифуркаций, и реализуются те или иные взаимоисключающие направления развития, представляющие собой те самые «скачки вероятности», и эти встряски мироздания – или каких-то его областей – «разбегаются», как круги по воде, по времени и пространству, и информация об этих переменах ловится антенными структурами наших мозгов в виде проскопических видений. А если этот процесс волновой, то повторы видений – результат отражений и переотражений волн той материи, которая несет в себе эту информацию. И чем больше скачок, чем ближе он от нас происходит, тем больше переотражений и повторов… Я понимал, что превратить эти смутные соображения, возникающие в моем сознании как некие образы, в какую бы то ни было стройную гипотезу я был не в состоянии. У меня для этого просто не хватало знаний. Но я был почти уверен, что идеи эти в целом соответствуют действительности, и при случае, когда нынешняя ситуация разрешится благополучно, я должен обязательно рассказать Мелиссе об этих пришедших мне в голову мыслях. Умственные усилия утомляли меня, как ничто иное. Я почувствовал, что на сегодня с меня хватит, и отправился в свою каюту отдыхать. Старт «Суворова» я проспал. Когда я проснулся, то почувствовал легкую дрожь, пробегающую по огромному телу корабля. Это означало, что мы идем с предельным ускорением и скоро достигнем той скорости, которая является максимально допустимой для движения в пространстве современных земных кораблей. Вскоре подрагивания прекратились, и почти два дня скорость не менялась, после чего последовало резкое торможение, потребовавшее работы установки гравикомпенсатора в предельном режиме. Мы подошли к району, где начались неприятности у «Дона» и «Маргариты», и теперь плыли в пространстве по инерции на скорости, меньше 0,1С. Как и следовало ожидать, простой обзор окрестностей ничего не дал. Корабельные датчики не фиксировали ни необычных объектов, ни каких бы то ни было следов наших судов. Конечно, затухающие возмущения полей, свидетельствовавшие о прошедших здесь несколько дней назад крейсерах, еще улавливались, но не более того. Тогда с флагмана стартовали две сотни ботов и катеров и, образовав широко раскинувшуюся сеть, начали тралить пространство с целью обнаружить какие-либо вещественные следы, инородные частицы, хоть что-нибудь, оставленное в межзвездной среде нашими кораблями. «Суворов» медленно полз по трассе, а поисковые суда столь же медленно, держась на приличном расстоянии позади него, исследовали материальные образования, попадающиеся на их пути. Мелисса, Майкл и каперанг Дроздов, капитан «Суворова», с момента, как началась поисковая операция, бессменно находились в рубке флагмана за капитанским контрольным пультом, ожидая результатов поисков. Я устроился в кресле за спиной у Мелиссы. Минуты шли за минутами и складывались в часы, но ничего, кроме обычной космической пыли, в ловушки поисковиков не попадало. Длительное ожидание уже несколько притупило внимание всех, находящихся в рубке, как вдруг замигал один из экранов, затем другой, и по мониторам, передававшим данные с внешних сенсоров, поползли помехи… Майкл схватил микрофон и включил общую связь с тральщиками: – Внимание! Внимание! Всем, всем, всем! У нас – те же проблемы, что были у «Дона» и «Маргариты». Будьте на постоянной связи, обо всем необычном немедленно докладывайте! А теперь – КЫШ!!! – Тут голос Майкла едва заметно дрогнул.- Ребята, уносите ноги, и подальше! Если связь с нами прервется, возвращайтесь на максимальной скорости на верфь! Стандартная флотская команда «КЫШ» предполагала, что все суда в округе должны немедленно устремиться как можно дальше от подавшего эту команду, и на нескольких экранах локаторов, остававшихся работающими, было видно, как поисковые суда ломают строй и веером рассыпаются в стороны и назад. Через минуту и на верфи должны были узнать о случившемся, благо и передатчики, и антенны работали пока исправно. В просторной рубке становилось тесно, потому что к рабочей смене экипажа присоединились офицеры корабля и подошли все селферы. Люди и селферы теперь стояли за нашими спинами плотной толпой и безмолвно наблюдали за гаснущими мониторами. Только экраны локаторов, обращенных назад и следивших за тральщиками, работали пока без помех. Через несколько секунд мониторы опять зажглись, но в углах экранов тревожно горели красные метки. Красные точки прямо на глазах превращались в пятна, а пятна увеличивались, свидетельствуя о том, что прогноз компьютера становится все более и более неопределенным… Техники продолжали тестировать системы наблюдения корабля, но на всех мониторах загоралась одинаковая надпись: «Информационный сигнал отсутствует». «Суворов» оглох и ослеп, но мы могли еще получать картинки со всех тральщиков, пока имели с ними связь. Капитан Дроздов отдал приказ, и операторы лихорадочно стали вводить в корабельный компьютер новые команды. И вот уже на мониторах возникли реальные картинки, поступающие с убегающих от нас поисковых судов, заменившие ставший бессмысленным машинный прогноз. Красные метки сменились желтыми, но это не успокаивало. Все понимали, что у нашего корабля сенсоров больше не существует физически. В тишине раздалось тихое покашливание, показавшееся чуть ли не громом. Это подал голос Юджин Амаду: – Мне показалось, что сенсоры выходили из строя не одновременно. Сначала отказали системы наблюдения в зонах А-8, А-9, А-10, Б-8, Б-9 и Б-10… Значит, какой-то поток идет сбоку, со стороны… Понятно, сечение «Суворова» было значительно больше сечения крейсеров, и площадь, на которой располагались сенсоры, также была много больше, чем у «Дона» и «Маргариты», поэтому эту неодновременность и удалось сейчас зафиксировать. Майкл обернулся и дал знак. Один из селферов, кажется, Сильвия, немедленно сменила за одним из пультов техника из экипажа корабля и соединилась через пульт с корабельным компом напрямую. Я уже видел, как подобное во флаере проделывала Мелисса… Почти сразу на одном из мониторов появилась диаграмма отказов и потерь сигналов от сенсоров, полностью подтвердившая наблюдения Юджина. Да, мы под углом пересекали поток чего-то, что разрушало сенсоры и антенны. Но чего? О любой опасности мы были бы предупреждены заранее, для того наши системы наблюдения и существовали… Разве что эта опасность возникла внезапно! И тут раздался тревожный звон и замигали красными надписями мониторы системы контроля состояния корабля. Началось разрушение материала корпуса корабля! Разрушался под воздействием неведомого фактора самый прочный материал, созданный человечеством… Я оглянулся. На лицах находящихся в рубке была написана растерянность. Скоро, очень скоро растерянность перерастет в ужас… Да. Раздался первый голос: – Надо поворачивать! Надо уходить! А звон звучал все настойчивее… Мелисса закрыла глаза и сидела неподвижно. Я обратил внимание, что селферы, все как один, тоже застыли, подобно каменным изваяниям. Я вспомнил Марс и догадался, что они держат совет, общаясь на ?-волнах. Странно, что сейчас я ничего не «слышал»… Ах да, мне же Майкл еще на Корнезо поставил какую-то защиту! Как жаль… Время шло, и люди вели себя все беспокойнее. Офицеры были, конечно, народ дисциплинированный, но тихий ропот усиливался, и смысл его был совершенно определенный: «Надо немедленно бежать!» Судя по пока еще сдержанным репликам, кое-кто предлагал резко увеличить скорость и проскочить опасный участок, но большинство считало, что надо повернуть назад… Наконец Мелисса очнулась, и остальные селферы тоже. Мелисса встала и повернулась к находящимся в рубке. – Господа офицеры! – Голос ее звучал спокойно, она не отдавала приказ, она мягко и даже немного задумчиво обращалась к собравшимся.- Мы столкнулись с неизвестным явлением природы, представляющим очень серьезную опасность для космических полетов и тем самым для существования человечества. Да, очевидна реальная угроза для корабля, угроза для жизни и людей, и селферов. Но мы не имеем права сейчас повернуть назад и просто сбежать от опасности. И дело не только в том, что все мы – солдаты, защитники Земли. Мы находимся сейчас на самом лучшем корабле, созданном человечеством, и, если с этой опасностью не справимся мы, не справится и никто другой. Думаю, нам чрезвычайно повезло, что в этом полете сейчас так много селферов, потому что селферы способны выдержать то, что любого человека неминуемо приведет к необратимой смерти. Поэтому приказываю: пока нет непосредственной угрозы для жизни людей, команда корабля и имеющиеся на борту десантники будут выполнять поставленные задачи. Когда же ситуация обострится, все люди отправятся в жилую зону, наиболее защищенную часть корабля, и об этом я отдам в нужный момент отдельный приказ. А сейчас нам необходимо бросить все силы на то, чтобы, изолировав носовые отсеки, усилить изоляцию слоем бронеплит. К этому моменту всех техников и операторов на их рабочих местах уже заменили селферы, напрямую подключившиеся к корабельному компу и составившие с ним теперь единую сеть. Сигналы тревоги наконец смолкли, мониторы беззвучно отражали состояние систем корабля, из печатающих устройств поползли пластиковые листы с приказами подразделениям экипажа корабля. Майкл одним из первых покинул рубку, отправившись организовывать работу своих десантников, которые, за исключением пилотов, улетевших на тральщиках, были до сих пор просто пассажирами. Офицеры, получив приказы, немедленно направлялись к своим подчиненным, оставшиеся не у дел техники и операторы тоже покинули рубку, получив приказ капитана присоединиться к остальным двум сменам экипажа. Вскоре в рубке стало гораздо свободнее и спокойнее, и воцарилась напряженная, но совершенно рабочая атмосфера. На мониторах схемы показывали процесс неудержимого распада корпуса корабля и материалов его носовых отсеков. «Суворов» таял, как кусок сахара в горячей воде… Точно так же я чувствовал распад корпуса крейсера… На экранах бежали кривые графиков, возникали асимметричные объемные картины разрушительного действия неизвестного нам фактора, строились прогнозы, не сулящие нам ничего хорошего… Но работа продолжалась. Накапливалась и передавалась на верфь информация, которая была сейчас для нас почти бесполезна, но, возможно, могла пригодиться тем, кто придет за нами… Внезапно на связь вышел один из судов-тральщиков, и на экране локатора он немедленно был отмечен яркой точкой. Это был катер, успевший убежать от нас дальше других. – Прима! Прима! Я – сто шестнадцатый! Я обнаружил страдные следы. Нехарактерная для этой части пространства повышенная плотность электронов, протонов, альфа-частиц, различных атомных ядер и нейтронов… Можно сказать, очень разряженная холодная плазма с предельной степенью ионизации! Передаю данные анализа. – Сто шестнадцатый! Понял вас, понял! – откликнулся селфер, исполняющий обязанности связиста.- Все принял. Спасибо! – Ага! – воскликнул Олег, сидящий за одним из мониторов.- Очень интересно! Он почти минуту всматривался в данные, полученные с тральщика, потом вскочил со своего места и начал нервно ходить по залу, бормоча что-то себе под нос. Потом он вернулся в покинутое кресло и еще раз внимательно посмотрел на экран. Пальцы его запорхали над пультом. Шли томительные минуты. – Да! Знаю! – воскликнул наконец Олег и продолжил уже спокойно, совершенно академическим тоном.- Мы попали в поток высокочастотных тахионов. Взаимодействие с такими тахионами разрушает вещество вплоть до образования осколков ядер. Частотный спектр тахионов и плотность потока я уже рассчитал. Подобное природное явление никогда еще не было зафиксировано. Это настоящая сенсация! – Это – не сенсация! Это – нападение! – Голос Мелиссы звенел, но я угадал в нем некоторое облегчение. Все замерли. Спустя несколько секунд опять заговорил Олег: – Мелисса, ты права. Нам не известны природные механизмы, способные создать такой поток… Принцип Оккама… Да, ты права. Мелисса опять заговорила: – Я скажу, как представляю себе ситуацию, а вы решите, права я или нет. Сосредоточившись, после небольшой паузы она продолжила: – Некто устроил засаду, затаившись неподвижно вблизи трассы Верфь 17 – Альба. Обнаружив предполагаемую жертву и определив траекторию ее движения, этот «некто» применил тахионную пушку для уничтожения либо захвата корабля. Мы тахионного оружия еще не имеем, хотя понимаем принципы его действия. Ни одна из известных нам иных цивилизаций, включая эветов, подобным оружием также не располагает. Вывод очевиден: мы столкнулись с новой цивилизацией, развитой и агрессивной. Это – ВРАГ. С большой вероятностью можно предположить, что мы имеем дело с одиночкой, довольно далеко забравшимся в неизведанное пространство и ведущим разведку привычным для него образом. Возможно, уничтожив наши крейсеры, он решил, что наш потенциал не представляет для него опасности, и собирается перейти ко второй стадии разведки, захватив наш корабль, либо намеревается уничтожить и нас, просто продолжая исследовать возможности встреченной им цивилизации. Как нам теперь поступить? Попытаться вступить в переговоры? Считаю бессмысленным вступать в диалог с врагом, нападающим из засады и уверенным в своем превосходстве. Мы можем попытаться сбежать. Но не забывайте, что «Дон» и «Маргарита» шли на 3010С, и это их не спасло. Теперь, когда наш корабль поврежден, у врага уже нет причин упускать нас, оставаясь неподвижным в засаде. Скорее всего, он будет нас преследовать. И тахионная пушка наверняка не единственное его оружие. Просто именно тахионная пушка дает ему возможность сбивать с толку свои жертвы и быстро лишать их связи, до времени позволяя скрывать свое существование. Нам повезло, что «Суворов» велик и времени на его уничтожение таким потоком тахионов требуется немало. А главное, мы не первая жертва, и наш тральщик нашел необходимые нам улики. Но даже если нам удастся убежать и вернуться сюда с большими силами, мы потеряем время. Враг может уйти в другую область пространства, и могут быть новые жертвы, или он вернется к своим и приведет сюда целую армаду. Возможно даже, что подкрепление к нему уже идет. Во всяком случае, очень вероятно, что сообщение о нашей цивилизации уже отправлено. Но. возможно, еще и нет. Так или иначе, но бегство не выход из положения. Остается последний выход – уничтожить врага. Моральное право на это мы имеем, и не думаю, чтобы существовала какая бы то ни было юридическая система, по законам которой мы не имели бы права в данной ситуации уничтожить нападающего. Продемонстрировав свою силу, мы тем самим заставим чужих задуматься, стоит ли вообще с нами связываться. Обсуждение было недолгим. С позицией Мелиссы согласились все присутствующие. Уничтожить врага – это было бы замечательно, но как? Наш корабль неумолимо продолжал разрушаться. Работы по возведению новой преграды для тахионного пучка были практически закончены, но эта преграда из нескольких слоев бронеплит не могла сравниться с гораздо более прочным корпусом корабля. Она будет развеяна довольно быстро, и нам останется только отступать в глубь «Суворова»… А Мелисса говорит об уничтожении врага! Врага, обладающего оружием, которое разрушает любое вещество и не взаимодействует ни с какими полями! Врага, который может иметь и другие неизвестные нам виды оружия! Как с ним сражаться? Но оказалось, что для селферов, многие из которых принимали участие в земных войнах, тактика предстоящего боя была очевидна. Мы должны были до последнего момента делать вид, что не подозреваем об истинной причине разрушения корабля, пока не будем готовы нанести ответный удар. И удар наш должен нанести «главный калибр». Пучок антипротонов не хуже тахионов разрушит вещественную установку, генерирующую поток тахионов, причем сделает это мгновенно. Главной была проблема наводки пучка антиматерии на источник излучения тахионов. Расходимость антипротонного луча составляла менее двух угловых секунд, и наводка луча должна была быть очень точной. То, что источник тахионов пока был неподвижен, несколько облегчало задачу, но для прицеливания необходимо было знать точное его положение в пространстве. Определить координаты источника тахионов можно было путем исследования объемного распределения плотности пучка тахионов. Немедленно начался запуск зондов, но они практически мгновенно прекращали свое существование. Полученные крохи информации позволяли лишь заключить, что вблизи «Суворова» распределение плотности пучка практически равномерное, что не позволяло вычислить местоположение в пространстве источника тахионов. Майкл вернулся в рубку. Селферы устроили еще один краткий совет на ?-волнах, после чего Мелисса отдала приказ всем не-селферам удалиться в жилые помещения, обеспечив максимальную общую и личную защиту. Извинившись перед капитаном Дроздовым, Мелисса попросила и его покинуть рубку и присоединиться к экипажу. Я остался единственным человеком среди селферов. Я понимал, что принятые для спасения людей меры являются, по сути, бессмысленными. В случае гибели корабля вероятность остаться живым и дождаться спасателей, находясь в скафандре в безбрежном космосе, в данной ситуации была чрезвычайно мала. К сожалению, немедленно эвакуировать людей с корабля было просто не на чем – все суда, за исключением шести десятков одноместных шлюпок, подобных той, на которой я добирался до станции Альбина-3, были задействованы в тралении пространства и сейчас уходили от нас на предельной скорости. Возвращать их было очень опасно, поскольку, если ситуация начнет развиваться не в нашу пользу, это только увеличит количество потенциальных жертв. Но даже если бы все люди успели погрузиться в малые суда, это не гарантировало бы их спасения. Ведь в случае уничтожения «Суворова» враг мог приняться и за них. Конечно, при определенном ходе событий люди, или хотя бы часть из них, могли остаться в живых, став пленниками неведомого врага. Но вряд ли эта перспектива была лучше смерти. С другой стороны, изолировав людей в жилой зоне, селферы стали свободны в своих действиях, и это немедленно почувствовалось. Все селферы, кроме шести, заканчивавших работы по установке изолирующих бронеплит, собрались в рубке. – Ну, что,- сказал Майкл,- делать нечего, зонды нам не помогут. Пора идти нам. Сколько у нас сейчас здесь пар? Кажется, четырнадцать? Давайте сразу отойдем в сторону. Первыми в сторону отошли Майкл с Мелиссой, рядом с ними еще встали двадцать четыре человека. – А почему нас только тринадцать пар? Кого не хватает? – Яна с Денисом сейчас подойдут, они были на верхних палубах,- ответил кто-то. – Мне кажется, что четырнадцать – маловато. Пучок здоровый. Давайте-ка пробуйте, кто еще сможет работать в паре. Хотя бы минут двадцать без перерыва? А? Я не понимал, что происходит, о каких парах идет речь и что они собираются делать. Среди отошедших в сторону пар большинство были пара мужчина-женщина, но три пары были чисто женские. Довольно быстро образовалось еще семнадцать пар, и тут Олег сказал, что этого для расчетов должно хватить, что он уже наметил траектории и интервалы выхода… – Стойте,- сказала Мелисса,- а как мы будем вас подбирать? На борту осталось только шестьдесят шлюпок. Ждать, когда вернутся тральщики долго. Олег, может, ты обойдешься двадцатью семью-двадцатью восемью траекториями? Олег подумал к согласился: – Да, пожалуй, обойдусь. – Хорошо, Валя, Джек и Лиза, вы с партнерами останетесь в резерве. Остальные уже решили, кто из вас пойдет? Отлично, готовность – пятнадцать минут. Вилли, возьми свободных ребят, готовьте шлюпки к старту. Наконец я понял, что собирались сделать селферы! Они намеревались сыграть роль «живых зондов», а «парами» были те из них, кто способен был долго и надежно поддерживать между собой ?-связь без всяких дополнительных устройств! И Мелисса с Майклом конечно же были среди этих пар! Но что же будет с «живыми зондами» в тахионном пучке, разрушающем любое вещество??? Они что, все вот так, спокойно, решили идти на смерть? А все остальные легко и чуть ли не весело отправляют их умирать??? В ужасе я смотрел на то, как селферы решали, кто полетит в шлюпке в качестве зонда, а кто останется на связи в корабле. Никто не прощался, не выглядел опечаленным. Наоборот, когда ситуация стала определенной, селферы явно приободрились, в их действиях ощущались спокойствие и уверенность. Мне показалось, что некоторые даже шутили, но смысл их шуток от меня ускользал. В то же время какая-то смутная тревога нарастала во мне. Я чувствовал, что упустил нечто важное, очень важное… Вилли сообщил, что первые шлюпки готовы к вылету, и «живые зонды», в числе которых был Майкл, отправились на причал, а их «пары» устроились у пультов, готовые напрямую подсоединиться к корабельному компу. Олег также приготовился к работе. Мелисса тоже села за пульт, готовая выпустить из своей руки черные нити. Я занял кресло рядом с ней, и передо мной оказался экран, на котором отражалось разрушение «Суворова»… Внезапно я вспомнил то, что пережил, находясь в образе крейсера, и что мое сознание до сих пор не хотело принимать!!! – Стойте,- я от волнения вскочил с кресла,- «Дон» и «Маргарита» взорвались! И скоро мы встретимся с потоком частиц от их взрыва, скоро! Тральщики!!! Живые зонды!!! Все мгновенно меня поняли. Мелисса выхватила микрофон у селфера, выполняющего роль связиста: – Всем! Всем! Всем! Я – Прима! Немедленно опустить защитные щиты! ВСПЫШКА! Вилли, отбой! Отбой! Вилли, ждите приказа! Олег завершил свои лихорадочные расчеты только через минуту. – Если крейсеры действительно взорвались и если тахионная пушка работала по ним в таком же режиме, что и сейчас, фотоны достигнут нас примерно через восемь минут, потом пойдет шлейф. Поток частиц будет представлять опасность первые двадцать минут. – Черт, как же нам не пришло это в голову! – Один из селферов выразил общее мнение. В обращенных ко мне взглядах было откровенное изумление: «Как же так, обычный человек смог что-то предвидеть лучше нас?» Эх, если бы я был обычным, нормальным человеком, меня бы здесь не было… А главное, нормальные люди, как, видимо, и нормальные селферы, не обладают способностью воображать себя крейсером… Мелисса передала результаты расчетов Олега экипажам тральщиков. Больше ничего для них мы сделать не могли. «Суворову» эхо взрыва крейсеров ничем не грозило. Вот если бы у нас еще оставались внешние датчики, то их спешно пришлось бы закрывать защитными заслонками или опускать в специальные Полости внутрь корпуса. Но теперь беспокоиться было не о чем. С другой стороны, следовало бы как-то проконтролировать идущую к нам волну… Эта мысль пришла в голову не только мне. Вскочил Богдан: – У нас есть запасные датчики, их можно запустить с кормы и подвесить в тахионной тени. Дифракции на кормовой кромке достаточно для контроля! И Богдан, захватив с собой еще двух свободных селферов, умчался запускать зонды. Оставалось только ждать. В рубке повисло напряженное молчание. Все понимали, что неизбежная задержка вылета шлюпок с «живыми зондами» означает дальнейшее разрушение корабля. Олег что-то опять считал, слившись с компом. Вскоре он повернулся, обеспокоенный, к Мелиссе: – Адмирал, к тому моменту, когда мы сможем прицеливаться, узел управления антипротонным пучком уже будет разрушен. Собственно, он начал уже разрушаться. Да и жерло «главного калибра» тоже будет повреждено… Мелисса побледнела и закрыла глаза. Все находящиеся в рубке замерли. Наконец Мелисса открыла глаза и задумчиво проговорила: – Мой отец участвовал во Второй мировой войне, и он рассказывал мне, что артиллеристам иногда приходилось стрелять по целям прямой наводкой, прицеливаясь прямо через ствол пушки. Если мы не можем навести только пучок антипротонов, мы можем развернуть жерло «главного калибра». Вместе с кораблем. Ведь двигатели у нас пока в порядке и гравикомпенсатор – тоже. Олег, считай такой вариант. Инерционная масса корабля по сравнению с древней пушкой, конечно, несравнима, но ни у одного артиллериста XX века не было наших компьютеров. Я думаю, все получится. А жерло надо пока чем-то прикрыть. Кто еще свободен? Ульрих, Вика, посмотрите, чем там можно перекрыть жерло? Снимайте любые перегородки, кроме несущих. Арсен, ребята, помогите им, давайте быстро.- Давно мы не воевали…- Мелисса проговорила это совсем тихо, про себя… Я услышал эти ее слова и подумал, что все происходящее совсем не похоже на сражение, вообще не похоже ни на что, что я знал, читал, слышал о военных действиях, что нам преподавали в Академии… Прав был кто-то из стратегов давних времен, сказавший, что быть готовым можно только к ПРОШЛОЙ войне… Почти точно в рассчитанный Олегом момент пришла сдвоенная волна излучений от взрывов «Дона» и «Маргариты». Их судьба теперь не вызывала сомнений, но скорбеть по погибшим мы будем потом, если сами сумеем остаться в живых… Пока же доказательство их гибели повышало вероятность гибели нашей. Каждая секунда задержки означала для нас разрушение еще нескольких килограммов – или десятков килограммов – вещества нашего корабля. Богдан успел выпустить у края кормы пять зондов, и мы следили на мониторах, как спадает опасность несущегося мимо нас вихря, рожденного взрывами крейсеров. Вот прошло уже двадцать минут, двадцать пять, тридцать, а поток жесткого излучения был все еще слишком опасен. Тридцать одна, тридцать две минуты… Наконец Олег махнул рукой: – Все, уровень снизился, этой ошибкой можно будет пренебречь! Запускайте! Однако! Оказывается, вопрос был не в опасности излучений для селферов, а в степени достоверности передаваемой ими информации, в величине ошибки расчетов… Мелисса сказала в коммуникатор: – Вилли, первым идет Майкл! Слушай Олега, и запускайте! Все готовы? Поехали! Следующие минут десять селферы, слившиеся в единую с корабельным копмом сеть, были очень заняты. На экранах постепенно строилась объемная модель разрушающего наш корабль пучка тахионов. И вот наступил момент, когда новые данные никак не изменяли параметры этой модели, а только их подтверждали. Временная развертка показывала, что луч действительно исходит из неподвижной точки пространства и, «захватив» нас, очень аккуратно «ведет», причем мы находимся не точно в центре луча, а ближе в «заднему» его краю. – В принципе работать по источнику можно, но точности расчета, боюсь, не хватит, можем промахнуться… – Олег обращался к Мелиссе.- Расходимость пучка антипротонов маловата, на такой дальности я не уверен… Можно начинать, пока ничего не изменилось, наши уже далеко за пределами опасной зоны… Если, конечно, не промахнемся! – Не понимаю, что вас всех так беспокоит эта точность наводки! – воскликнула Сильвия, голубоглазая красавица с длинными каштановыми локонами, до сих пор тихо сидевшая у своего монитора.- Я бог знает уже сколько времени пытаюсь понять, зачем нам нужна какая-то исключительная точность. Конечно, мы привыкли, что все расчеты делаются с максимально возможной точностью для обеспечения максимальной эффективности. Но сейчас – вопрос не эффективности! Нам надо НАВЕРНЯКА уничтожить противника! "Может, я не теоретик, но помню, в детстве у меня была такая штука, «швейная машинка» называлась, на ней можно было самой шить одежду и делать вышивки, так вот, эта машинка делала вот так! – И Сильвия зигзагообразно помахала пальцем в воздухе.- А потом можно было сделать так! – И палец Сильвии закачался в направлении, ортогональном предыдущему.- И пучок надо расфокусировать, это же совсем не сложно! – Сильвия! – воскликнул Олег.- Ты – гений! Ты права, мы слишком привыкли к исключительно точным машинным расчетам. Да, сделаем именно так, будем работать по объему пространства с большим запасом! Все, считаю работу двигателей. Кто запускает «главный калибр»? Мелисса ответила: – Пожалуй, у меня из всех присутствующих самый большой опыт. Жаль, Валерии с нами нет… – Мелисса,- сказал я ей на ушко,- я настраивал эту штуку, пока мы летели к верфи, на спор с Юджином. Я подстрахую… Она, не глядя, кивнула: – Спасибо… Все, начали! Во имя Земли! Ульрих! Освобождайте жерло и отходите подальше. Готовность – минута. Олег, запускай двигатели. Через минуту можешь в любой момент получить поток антипротонов! С богом… Включившиеся на малой тяге двигатели, заработавший гравикомпенсатор и ожившие системы «главного калибра» практически ничем не проявили себя. Только на экранах мониторов можно было отслеживать происходящее… Таившаяся в недрах корабля энергия потекла по предназначенным для нее руслам, и в глубине кормы в вакууме кольцевого туннеля понеслось, все ускоряясь, облако тяжелых частиц, которым предстояло встретиться с мишенью, и магнитные поля уже были готовы направить в жерло, герметичную трубу на оси корабля, непрерывный поток частиц, способных аннигилировать со всеми протонами, попадающимися на их пути… Сам корабль медленно, почти незаметно начал поворот своей оси в направлении источника тахионов… И вот, когда ось корабля почти совпала с расчетным направлением, корабль мелко задрожал, и вырвавшийся из жерла поток антипротонов понесся к посмевшему напасть на нас врагу, зигзагами прочерчивая пространство… Через пять минут Мелисса сказала Олегу: – Надо бы отключить нашу пушку. В непрерывном режиме дальше ей работать опасно. – Отключай. Мы сделали все, что могли. Остается только ждать. Если расчет был верен, через 28 минут 43 секунды плюс-минус 0,5 секунды поток тахионов должен прекратиться, а еще примерно через пятнадцать минут мы должны будем увидеть вспышку аннигиляции. Потянулись минуты ожидания, наверное, самые страшные минуты в жизни всех присутствующих. Людям в их неведении. наверное, было даже легче. А может, и нет. В какой-то момент меня обожгла мысль: «А что с Майклом и остальными «живыми зондами»?» Я с замиранием сердца спросил об этом Мелиссу. – С ними все в порядке,- ответила она,- если мы останемся живы, с ними тоже все будет хорошо, не беспокойся! Я не понимал, как такое возможно, но не верить Мелиссе я не мог. Сейчас ее явно волновал исход этого странного боя, а не судьба Майкла и остальных «зондов». Чем ближе приближалось время к назначенному Олегом сроку, тем пристальнее все вглядывались в экраны, отражающие процесс разрушения корабля. Кто-то вывел в углу мониторов обратный отсчет времени. Осталась минута… сорок секунд… двадцать… десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, две, одна, ноль, минус одна, минус две… Экраны засветились зеленым! Разрушение корабля прекратилось!!! – Ура! Ура! – вопили все без исключения. Вопли прервал трезвый голос Олега: – Подождите радоваться, надо дождаться вспышки, только тогда можно быть уверенными. Кстати, предупредите тральщики, пусть прикроются. И наших ребят, хотя им уже все равно… Последней фразы Олега я не понял. В каком смысле «им уже все равно»? Но трагизма в его тоне я не обнаружил. Поскольку подвешенные ранее у кромки кормы зонды пострадали, когда включились двигатели корабля, Богдан запустил новые зонды, и теперь у нас появилось несколько собственных датчиков, которым, наконец-то, ничто не угрожало, и мы стали ожидать вспышку. Это ожидание проходило уже гораздо веселее, все были уверены, что дело сделано как надо. Правда, некоторое смущение вызвал вопрос Светланы: – Послушайте, а как быть с антипротонами, которые прошли мимо? Они ж на своем пути до скончания века все аннигилировать будут… Что делать? – О! У меня есть идея! – воскликнула Сильвия.- Мы точно знаем траекторию нашего. пучка. Это такое здоровое расширяющееся коническое облако, которое совершенно предсказуемо движется в пространстве с совсем небольшой скоростью, меньше скорости света. Мы можем организовать грандиозную фабрику по уничтожению отходов, а заодно – и энергонакопительную станцию. Представьте: шаровой энергоприемник с отверстием, куда влетает поток антипротонов, движется в пространстве, а внутрь в качестве мишени подаются отходы, с которыми наши антипротоны аннигилируют! По трассе пучка на расстоянии ближайших тридцати световых лет, насколько я помню, пространство совершенно свободно! Я думаю, за это время мы не только все антипротоны уловим, но и получим немалую выгоду! Я с удовольствием возьмусь за этот проект! Мелисса, ты меня поддержишь? – Пожалуй! Очень изящное решение. Делай прикидки. Думаю, все получится. У меня по поводу этой идеи возникли определенные сомнения, но я решил придержать их при себе. И так последнее время я слишком часто вмешивался в дискуссии селферов. А что касается антипротонов – это проблема не срочная, со временем селферы и без меня с ней разберутся. Меня больше интересовало, почему никто не беспокоится о двух тучах высокочастотных тахионов, занимающих уже сейчас огромный объем пространства и угрожающих любому веществу ничуть не меньше, чем антипротоны. Улучив момент, я тихонько спросил об этом Мелиссу. – А, у тахионов время жизни – порядка сорока трех дней. Просто мы в лоции отметим эту область пространства, как представляющую временную опасность, и все. Через несколько лет от облака тахионов ничего опасного не останется! Понятно, я просто ничего не знал о тахионах, поэтому и беспокоился. Но у меня был еще один вопрос, связанный с тахионами, который я решил задать Мелиссе, пока она имела возможность мне отвечать. – Мелисса, а почему тогда, на Марсе, когда включили «тахионную лампочку», никакого разрушения вещества не было, а наблюдались эффекты «временных качелей»? – Ну, тогда генерировались весьма низкочастотные тахионы, не способные нарушить движение электронов внутри атома. А вот сегодняшняя пушка генерировала тахионы с такими частотами, которые как раз являются резонансными для движения электронов. Каждый диапазон частот тахионов затрагивает различные по своему временному масштабу типы физических явлений. Но чем больше длина волны тахионов, тем больше энергии требуется для проявления эффектов их воздействия. Поэтому «обращение времени» и сбой течения процессов на микроуровне гораздо доступнее, чем на макроуровне. Например, расчеты показывают, что для того, чтобы время «повернуло вспять» во всей Вселенной, необходима полная энергия всей материи Вселенной. А на Марсе нам очень повезло, что тем умникам энергии для их «лампочки» было маловато, иначе бы вырождение области ПСВ захватило бы гораздо больший объем, чем камера двигателя, и нам было бы не справиться. В этот момент объяснения Мелиссы были прерваны приятнейшим событием: зонды зафиксировали приход световой волны от аннигиляционного взрыва. Все этого ждали, и лишь теперь мы могли вздохнуть с облегчением. Однако долго предаваться ликованию было некогда. Оказалось, что в какой-то момент прервалась связь с верфью, но на это никто до сих пор не обратил внимания, поскольку важным было совсем другое. Но связь с верфью необходимо было восстановить как можно скорее. Богдан предложил снять защиту с нескольких антенн, установленных на корме корабля, и использовать их для связи с верфью до тех пор, пока мы не включим корабельные двигатели. В данной ситуации это было оптимальное решение, и группа селферов отправилась его реализовывать. Затем Мелисса обратилась к экипажу корабля и десантникам. Она рассказала им о точно установленном факте гибели наших крейсеров и об уничтожении врага… А я опять подумал, что все происходившее в последние часы и завершившееся несомненной нашей победой менее всего можно назвать привычными терминами «бой» или «сражение». Но как это назвать, я не знал. По сути, сегодня мы были вынуждены участвовать в совершенно новом для человечества типе войны. Успешный результат наших действий основывался на сочетании применения опыта прежних, земных, войн и использования, принципиально нового типа оружия и возможное гей селферов, качественно отличающихся от возможностей homo sapiens. Поэтому выбранная нами тактика и имевшие место события никак не вписывались в рамки понятий, принятых в военной науке. Конечно, со временем военные теоретики придумают специальные названия и примененной нами тактике, и всем сегодняшним событиям… Мелисса, подождав, пока немного стихнут радостные крики, сообщила людям, что покидать жилую зону они пока не должны по организационно-техническим, как она выразилась, причинам. Но это никого не огорчило. Узнав об избавлении от неминуемой гибели, кто будет возражать против нескольких часов дополнительного отдыха? Более того, мне показалось, что народ даже обрадовался возможности расслабиться и отметить счастливую развязку событий. И у меня даже возникло подозрение, что многие просто продолжат уже начатый ранее процесс, сменив всего лишь повод для этого процесса… Но можно ли осуждать людей, вынужденных пассивно ожидать своей участи, обреченных долгие часы находиться в готовности к неминуемой смерти в любую секунду? Поговорив с экипажем корабля и десантниками, Мелисса подтвердила командам тральщиков благополучный исход операции, но и их попросила держаться подальше от корабля, пока не поступит приказ о возвращении. Это я понимал: отсутствие в пространстве посторонних объектов облегчало поиск далеко разлетевшихся «живых зондов». Но почему Мелисса не выпустила из жилой зоны людей? Ведь можно было прямо сразу начинать какие-то восстановительные работы, нам предстояло возвращаться своим ходом на верфь и не мешало бы проверить работу всех систем корабля… Но ответа на этот вопрос у меня не было, а спрашивать Мелиссу об этом я не стал, поскольку она и так задерживалась, все остальные «половинки пар» уже находились на причале и собирались лететь за своими партнерами, «живыми зондами». Когда Мелисса наконец освободилась и направилась на причал, я поспешил за ней. Большинство шлюпок с селферами уже стартовало, и Мелисса улетела одной из последних. Как только все шлюпки покинули причал, Вилли, контролировавший старты, ушел, и я в одиночестве остался ожидать возвращения селферов. Я провел много часов, сидя в кресле, и теперь был рад возможности размяться, прогуливаясь по огромному пустому ангару. Страшное напряжение, в котором я, как и все остальные, пребывал последние часы, отпустило меня, и я чувствовал себя каким-то опустошенным. Я даже не мог радоваться тому, что остался жив, что мы победили в противостоянии с врагом. Я понимал, что человечество вступило в новую эру: мы не просто встретились с еще одной цивилизацией, мы встретились с цивилизацией, возможно, превосходящей нас по уровню технического развития, с цивилизацией агрессивной, враждебной нам. Человечество впервые оказалось в подобной ситуации. То, что первый раунд мы выиграли, это замечательно. Но что ожидает нас дальше? Сейчас я очень хорошо понимал, что должны были почувствовать селферы, когда обнаружили, что более-менее известный им путь, по которому они уверенно двигались в будущее, сменился пустотой, провалом в черную бездну непредсказуемости… С другой стороны, если все, случившееся с нами в последние дни, принадлежало новой реальности, то, возможно, новая реальность действительно не так уж плоха? Ведь, если задуматься, наша победа в этой новой реальности была результатом совпадения невероятных случайностей, имевших место в реальности прошлой. Или, наоборот, закономерным результатом событий прошлой реальности? Я попытался развернуть назад цепочку причинно-следственных связей. Итак, мы вышли победителями из практически безнадежной ситуации потому, что… Во-первых, на верфи люди трудились не за страх, а за совесть и раньше планового срока отправили к месту назначения «Дона» и «Маргариту», след гибели которых и дал нам ключ к разгадке происходящего. Во-вторых, «Суворов» и его вооружение были высшим научно-техническим достижением человечества, результатом труда более чем сотни миллиардов разумных существ, когда-либо обитавших на планете Земля. В-третьих, только существование порожденных человечеством селферов и присутствие их на «Суворове» в совершенно невероятном количестве, какое даже на Земле не так уж часто случается, позволило нам разобраться в ситуации, обнаружить и уничтожить врага…А сам «Суворов» и селферы на нем оказались здесь лишь потому, что проводилась операция на Райском Местечке! Вот! Вот это уже интересно! Получается, что сегодня мы смогли выжить и победить в числе прочего и потому, что Земля не пожалела усилий, чтобы спасти другую цивилизацию, причем спасти ее вопреки собственным, по сути, довольно очевидным интересам!… Что двигало селферами, принимавшими решение о проведении операции на Корнезо, много лет готовившими ее, переступавшими наконец ради конечной цели писаные и неписаные человеческие законы? Некий абстрактный обобщенный гуманизм… А результатом этой чисто альтруистической операции на Корнезо явится, возможно, спасение человечества и других цивилизаций, беспомощных перед встреченным нами агрессором… Так, может, в этой Вселенной существует некая высшая справедливость? Может, эта справедливость и есть самый главный, самый общий закон Вселенной? Закон, который реализуется не прямо и не без потерь, но в итоге и управляет развитием нашего мира? Да, погибли люди на «Доне» и «Маргарите», но ведь и на Корнезо мы спасли не всех, кого могли бы спасти, будь селферы еще настойчивее, действуй они еще решительнее, еще увереннее? Если так, за чьи жизни мы заплатили жизнями экипажей наших крейсеров?… Я чувствовал, что эти размышления заводят меня куда-то очень далеко, в какие-то философские дебри, сквозь которые продираться я просто еще не готов. От мыслей у меня даже заболела голова. А может, голова заболела у меня от голода? Я так давно ничего не ел… Прикинув, что шлюпки вернутся еще не скоро, я направился в ближайшее кафе, сейчас совершенно пустое. Я сам приготовил себе две чашки крепкого кофе и нашел в холодильнике бутерброды и пирожные. Поев, я почувствовал себя значительно лучше и вернулся на причал. И вовремя! Как раз только что причалила первая шлюпка, из которой выбралась Кира. Ее партнером был Вольфганг, высокий массивный блондин со светло-голубыми глазами на приятном добродушном лице. Но сейчас Вольфганга с ней не было! Кира вывела из бота гравиносилки, на которых лежало что-то непонятное. Я подошел поближе, чтобы лучше разглядеть это нечто. Кира мельком взглянула на меня, но ничего не сказала. То, что лежало на носилках, выглядело, как… не знаю что. Округлый объем, размером чуть меньше футбольного мяча, имел примерно метровый толстый «хвост» с «плавниками», подобно скату, и от этого хвоста отходили ветвящиеся отростки, напоминающие развитую корневую систему дерева. А главное, все это было зеркально-черным, странно мерцающим и бликующим… Сама поверхность казалась слегка подвижной, как капля ртути, но в то же время она представлялась очень плотной и твердой… Нет, все не так. У меня просто не было слов, подходящих для описания того, что лежало на гравиносилках. Ничего даже отдаленно похожего я не видел и представить себе не мог. Тем временем Кира закрыла люк шлюпки и, кивнув мне, повела гравиносилки к выходу с причала. И тут я понял! На носилках лежал Вольфганг! То, что ОСТАЛОСЬ от Вольфганга! Нет! Это было то, что и ЯВЛЯЛОСЬ Вольфгангом!!! Просто теперь исчезла его бренная сменная оболочка… На гравиносилках лежал мозг Вольфганга, заключенный в какую-то невероятно прочную, стойкую структуру, надежно защищавшую мозг и от тахионов, и от жестких излучений, и от пребывания в открытом космосе… Так вот что такое селферы… Селфер – это мозг и нервная система… Конечно, суперразвитые по сравнению с человеческими. И мозг селферов не помещается в объеме человеческого черепа, он перераспределяется в свободные объемы, сливаясь со спинным мозгом… Вот оно как… И Мелисса – тоже такой же мозг… А все остальное – преходяще… И Майкл… Я подумал, что Майкл сейчас в таком же вот виде, лишенный органов чувств, летит где-то в пустоте и ждет, когда Мелисса отыщет его и подберет… А если бы наш корабль погиб? Как долго «живые зонды» летели бы неизвестно куда, не зная, найдут ли их, сумеют ли они дождаться, когда их отыщут и, вообще, будет ли кому их искать?… Какое мужество надо иметь, какую веру… А что пережили «живые зонды», когда разрушением своей шлюпки, а затем – своей плоти измеряли плотность потока тахионов?… И я вспомнил Ласточку, сгоравшего в потоках черной энергии… Мелиссу, искавшую лагерь выродков по максимуму воспринимаемой боли, а потом пропускавшую через себя память тех тварей… Я начинал, кажется, понимать, что означает – быть селфером… На ЧТО каждый селфер был готов пойти в любой момент… На какой риск, на какую боль… Сердце мое колотилось, я не мог дышать… Я не знал, что чувствую – ужас? восхищение? страх? сострадание?… Но вот пристыковалась вторая шлюпка, третья, и еще одна, и еще… Я с каким-то болезненным вниманием следил, как селферы выгружали своих партнеров. Никто не казался удрученным, все были спокойны и даже веселы. Кто-то даже улыбался… «Да они же мысленно разговаривают со своими парами!» – догадался я. Внимательно приглядываясь к «селферам натуральным», лишенным телесной оболочки, я обнаружил, что они отличаются друг от друга. У всех были немного различные конфигурации и разные размеры отдельных частей, по-разному были разветвлены те или иные отростки спинного мозга, в разных местах имелись сгущения тонких нитевидных окончаний и почти невидимых волокон… Так вот что имела в виду Мелисса, говоря, что все селферы – разные! Понятно, отличия форм определяются различиями внутренних структур мозга и нервной системы, так что свойства и способности у всех селферов немного различные… А может, различны очень существенно? Теперь понятно, почему Мелисса задержала людей в жилой зоне. Селферы не хотели бы, чтобы кто-то посторонний, не селфер, увидел их в таком состоянии. Время шло, и все, улетевшие на поиски «живых зондов», уже вернулись. Не было только Мелиссы с Майклом. Конечно, Майкл отправился первым и успел улететь дальше всех, но пора бы и им вернуться. Не случилось ли чего? Я остался один на причале и не находил себе места. Я беспокойно мерил шагами ангар, от стенки к стенке, от стенки к стенке… «Что же могло случиться? Может, шлюпка оказалась неисправной? Или шальной метеорит?» Я прекрасно знал, что самые страшные катастрофы в космосе случаются именно тогда, когда «ничего плохого случиться не может». Я горько сожалел, что не попросил Мелиссу или Майкла снять блокировку с моего мозга или вовсе ее не ставить. «Черт возьми, лучше бы я помучился на Корнезо, чем сейчас не иметь возможности узнать, не нужна ли моя помощь!» Может, надо взять шлюпку и лететь на поиски, выяснив у Олега траекторию Майкла? Я решил, что жду еще пять минут, а потом так и сделаю. Но тут мне пришло в голову, что, возможно, Мелисса и Майкл задержались совсем не случайно. Может, они хотели дать мне возможность увидеть, что представляют собой селферы, и осознать увиденное? Дать время свыкнуться с этим? Но почему же так долго? Неужели они посчитали, что мне потребуется много времени, чтобы принять это новое знание? Или они не были уверены во мне и решили дать время, чтобы я мог уйти, если правда о селферах оттолкнет меня от них? Нет! Нет! Не могла Мелисса думать обо мне так! Не могла! Наверное, с ними что-то случилось! Господи, ну почему у меня в голове стоит эта блокировка!!! Я поспешил к ближайшему боксу, вскрыл его и включил автоматическую процедуру предполетной подготовки. Надо было ждать целых шесть минут, пока шлюпка будет готова к старту… Боже, а вдруг уже поздно, вдруг я зря ждал так долго? Почему никто из селферов не беспокоится об отсутствии Мелиссы и Майкла? Может, они просто не в состоянии позвать кого-то на помощь или зовут, а все селферы заняты своими делами и не слышат их? Я бы услышал!!! Внезапно в моей голове что-то будто бы лопнуло и освободилось, и какой-то щекочущий прохладой ветерок возник в моем сознании, и мгновением позже я понял, что с Мелиссой и Майклом все в порядке, что они уже близко, что скоро причалят к кораблю. Слава богу! Да, вот теперь,- только теперь,- кошмар последних часов наконец закончился для меня. Вскоре шлюпка Мелиссы вошла в последний пустой бокс, и он закрылся снаружи. Две минуты потребовались на профилактическую стерилизацию и наполнение бокса воздухом, потом внутренние створки распахнулись, и Мелисса, живая и здоровая, вывела в ангар гравиплатформу, на которой лежал Майкл. Я находился довольно далеко от них, практически в другом конце ангара, но услышал совершенно отчетливо: – Вот и все, мы приехали. Если бы Мелисса говорила вслух, я эти слова услышать не мог бы, но они с Майклом разговаривали на ?-волнах, и я слышал ее прекрасно. – Только я тебя прошу,- продолжала Мелисса, обращаясь к Майклу,- не вздумай отращивать себе что-нибудь экзотическое, как в прошлый раз… Я «услышал» и почувствовал, как они засмеялись, а затем в моем сознании замелькали картинки, и, когда я их. осознал, невольно покраснел до корней волос… – Лисса, не смущай Алекса, он же нас слышит! – Конечно, слышит. И видит. Он молодец, сам снял блокировку! Как трогательно, он хотел лететь искать нас! Ну, ничего, пусть пока посмущается немного, скоро привыкнет! – Ты уверена, что он готов? – Уверена. Его можно было звать еще на Зарине. – Пожалуй. Ну, что, позовем? – Позовем! И они меня ПОЗВАЛИ. Я не помню, как преодолел разделяющее нас расстояние и оказался возле них. Мелисса стояла рядом с гравиносилками, погрузив левую руку в клубок зеркально-черных нитей «тела» Майкла. Улыбаясь, она протянула мне свою правую руку, открывая объятия. А я уже знал, что надо делать. Я обнял Мелиссу левой рукой, крепко прижав ее к себе, и почувствовал под своей ладонью биение ее сердца. Правую руку я смело опустил в сплетение тонких волокон, рядом с рукой Мелиссы. Волокна оказались очень нежными, прохладными и упругими, и моя рука глубоко погрузилась в них. Мелисса обняла меня свободной рукой и прижала свою ладонь к моему затылку… Было так хорошо, так приятно обнимать Мелиссу, чувствовать и ее, и Майкла. Господи, я наконец оказался на том самом «своем месте», которое так долго искал! Ладоням моим и шее, там, где прикасалась рука Мелиссы, стало горячо и щекотно, и восторг охватил меня! Да! Да! Я чувствовал, как сердца наши бьются в унисон, как сливаются наши тела… Мы прорастали друг в друга! Наши нервные системы соединялись е сеть, и нервные импульсы текли по все расширяющемуся пространству, и теплые потоки заструились по моему телу, проникая во все уголки, в каждую клетку… Волна за волной, волна за волной, и вот я чувствовал уже не себя, а нечто новое, что было и мной, и Мелиссой, и Майклом, и в то же время чем-то большим, чем каждый из нас по отдельности!… Я оказался в бесконечном пространстве, полном тепла и света, где меня любили и давно ждали. – Ну вот. наконец ты к нам и пришел… – Как легко все прошло… – Конечно, он такой же, как мы… – Да, да, такой же… – Мы любим тебя… Любим! Ласковые дуновения, нежные прикосновения… Меня окружали мысли и чувства, они струились, окутывали, стремились проникнуть внутрь меня, и я мысленно распахнулся навстречу тянувшимся ко мне струям и выплеснул навстречу все, что чувствовал и думал сам… – Я люблю вас! Лисса, дорогая, жизнь моя… Наши чувства и мысли слились и закружились в водовороте, и невозможно было отделить, различить, разлучить… Наконец все успокоилось, и только медленные волны покачивали нас в океане свершившегося соединения. Я знал, что мы стали одним целым, и я обладал всем, что было Мелиссой и Майклом, а они обладали мной, и это обладание было всеобъемлющим и безраздельным… Но непостижимым образом при этом мы оставались и самими собой. Это было как сверхстереоскопическое зрение, когда каждый видит свою картину, и отдельные картины, сливаясь, дают общее, качественно новое видение… И это была только одна сторона нашего единого существования. Мысли наши сплетались, расходились в разных направлениях, потом опять соединялись, дополняя и расширяя себя… Каждое чувство каждого находило отклик в других, усиливаясь многократно… Память наша стала общей, и я мог видеть и знать все, что знали и видели Лисса с Майклом. Они делились со мной всем, что помнили и чувствовали, но не только радость и счастье были в нашем общем сознании. Многое, очень многое окрашено было в цвета печали, ужаса и страданий. Я хотел проникнуть и туда, и узнать все, все, разделить не только радость, но и боль… Они остановили меня: – Здесь все – твое, ты возьмешь все, что захочешь, но не сейчас. Подожди, потом. Сегодня – наш первый день, и пусть сегодня будет только хорошее… В ответ я отдавал им любовь и восхищение, свои воспоминания, свои переживания, свои мечты… И я видел себя их глазами! Я казался им лучше, чем думал о себе сам, но они протестовали: – Ты не знаешь себя! Мы видим тебя таким, какой ты есть на самом деле… Любимый, дорогой, ты замечательный, ты так нам нужен… Они видели меня честным и благородным, немного наивным и чуточку смешным и от этого еще более любимым. Они знали обо мне все, и безнадежная моя страсть к Мелиссе не была для них тайной… – Ах. какой ты горячий! Я желаю тебя не меньше! Я так жду тебя! – Какое счастье! Ты любишь Лиссу, как люблю ее я! Ты не должен стесняться меня, ведь я буду чувствовать все, что будешь чувствовать ты, что будет чувствовать Лисса! А ты будешь чувствовать вместе с нами… Всегда, когда захочешь. Вот, смотри… … – Да! Да!… Да! – Мы строим наши тела не только как сенсоры и аттракторы… Наши тела – это наслаждение жизнью, всем, чем только возможно! И они показали мне. Я был ими, был птицей, был рыбой, я был ящером с Саракосты… Я плавал и летал, я погружался в глубины океанов, скользил по снежным склонам на Фризе, встречал рассвет в безбрежных степях Фелиции, я нырял в солнечную корону… Мне было жаль, что я могу предложить им пока так мало. – Твои чувства, твоя любовь – это совсем не мало! А остальное… У нас все впереди! … – Алекс, теперь нам пора. Пора. – Да, пора. Р-камера готова. И надо открывать жилую зону. Пора. И мы разделились. Когда я пришел в себя, я стоял, привалившись к двери бокса, а Мелисса, ведя перед собой гравиносилки с Майклом, шла к выходу из ангара. Я был опять один, заключенный в собственном теле, опять в тюрьме своего одиночества. Холод и тьма. Невыносимая горечь утраты… Внезапно меня захлестнула горячая волна: – Нет, нет! Разве ты не понял? Мы с тобой! Мы теперь всегда, всегда вместе! Мы – одно целое! – Алекс! Люби Мелиссу! Пока я без тела, люби ее и за меня! Помни, я буду чувствовать все… Мелисса и Майкл уже отошли далеко от причала, когда у меня в сознании раздался короткий смешок: – Получше присматривай за Мелиссой, Алекс! И я наконец поверил! Я никогда не буду больше одинок! [Я вышел на волю, вдохнул свежий воздух, прищурился на солнце и твердо решил передать все составные части своего санитарного блока в казну Всемирного Совета, предварительно изуродовав до неузнаваемости изделия сложных форм. Спустя минуту я передумал, сообразив, что столь щедрый дар от частного лица, тем более от лица военного, заставит службы всех мастей глубоко копать, и они, несомненно, раскопают все пикантные подробности. Это не выход. Может, выкинуть весь минерал где-нибудь в окрестностях далекой звезды? Но как я буду объясняться в доках? Проблема представлялась мне совершенно неразрешимой, и я решил отложить ее до лучших времен. Как говорит старинная английская пословица: «Do not trouble trouble until trouble troubles you [1]».] Не беспокой беспокойство, пока беспокойство не побеспокоит тебя. [На линии работает пять таких лайнеров, носящих имена самых известных фантастических миров, придуманных древними писателями. Это «Арракис [2], «Барраяр» [3], «Коннекис», «Маджипур» [4] и «Олассон». Поскольку полет между Землей и Корнезо длится три месяца, то шесть месяцев, по дороге туда и обратно, туристы должны развлекаться на корабле. Конечно, на больших транспортниках хватает места для разнообразных кафе и ресторанов, залов и зальчиков, бассейнов и спортивных площадок, но существенной частью развлечений в полете являются территории лайнера, оформленные в соответствии с миром, в честь которого назван тот или иной корабль. Среди туристов бывает много народа, стремящегося попасть на вполне определенный корабль, чтобы пожить в мире своей мечты. Такие туристы меняются очередью и готовы ждать чуть ли не лишний год, чтобы попасть на определенный корабль. Те, кому такая театрализованная обстановка не по душе, живут в семизвездочных апартаментах, оформленных совершенно традиционно.] См. роман Фрэнка Герберта «Дюна» и другие романы этого цикла. [На линии работает пять таких лайнеров, носящих имена самых известных фантастических миров, придуманных древними писателями. Это «Арракис [2], «Барраяр» [3], «Коннекис», «Маджипур» [4] и «Олассон». Поскольку полет между Землей и Корнезо длится три месяца, то шесть месяцев, по дороге туда и обратно, туристы должны развлекаться на корабле. Конечно, на больших транспортниках хватает места для разнообразных кафе и ресторанов, залов и зальчиков, бассейнов и спортивных площадок, но существенной частью развлечений в полете являются территории лайнера, оформленные в соответствии с миром, в честь которого назван тот или иной корабль. Среди туристов бывает много народа, стремящегося попасть на вполне определенный корабль, чтобы пожить в мире своей мечты. Такие туристы меняются очередью и готовы ждать чуть ли не лишний год, чтобы попасть на определенный корабль. Те, кому такая театрализованная обстановка не по душе, живут в семизвездочных апартаментах, оформленных совершенно традиционно.] См. романы Лоис Макмастер Буджолд о Майлзе Форкоксигане. [На линии работает пять таких лайнеров, носящих имена самых известных фантастических миров, придуманных древними писателями. Это «Арракис [2], «Барраяр» [3], «Коннекис», «Маджипур» [4] и «Олассон». Поскольку полет между Землей и Корнезо длится три месяца, то шесть месяцев, по дороге туда и обратно, туристы должны развлекаться на корабле. Конечно, на больших транспортниках хватает места для разнообразных кафе и ресторанов, залов и зальчиков, бассейнов и спортивных площадок, но существенной частью развлечений в полете являются территории лайнера, оформленные в соответствии с миром, в честь которого назван тот или иной корабль. Среди туристов бывает много народа, стремящегося попасть на вполне определенный корабль, чтобы пожить в мире своей мечты. Такие туристы меняются очередью и готовы ждать чуть ли не лишний год, чтобы попасть на определенный корабль. Те, кому такая театрализованная обстановка не по душе, живут в семизвездочных апартаментах, оформленных совершенно традиционно.] См. роман Роберта Силверберга «Маджипурские хроники» и другие романы Маджипурского цикла. [– В белом венчике из роз?… [5]] Цитата из поэмы А. Блока «Двенадцать».