Бижутерия
Мередит Рич








Она, как настоящая королева, правит своей империей — империей изысканных украшений. Она, как настоящая звезда, сияет в избранном обществе богатых и знаменитых. Она, как любая женщина, хочет найти своего мужчину!

Но — кто же он? Магнат, что помог ей «сотворить себя» — и требует теперь за это высокую цену? Авантюрист, вместе с которым в ее жизнь вошли странные загадки и секреты? Или независимый бунтарь, чья любовь больше похожа на ненависть и месть?

Кто-то предаст. Кто-то отступится. Кто-то спасет в час, когда тайный враг уже будет готов нанести смертельный удар. Кто?






Мередит Рич

Бижутерия





Пролог


1988 год




— Черт! Катастрофически не хватает времени, — пробормотала Джуэл Прескотт, хотя поблизости никого не было и ее никто не мог услышать.

Она уронила голову на стол, закрыла глаза и громко застонала. Костяшками пальцев крепко размяла шею, пытаясь снять напряжение. Мышцы сопротивлялись и не хотели поддаваться. Длинная шея Джуэл болезненно вытянулась — склонилась влево, затем — вправо. Мозг просил передышки. Пора ему дать отдохнуть и отбросить всякие мысли. Но она должна преодолеть стресс.

Джуэл вернулась к работе над весенним каталогом. То, что сначала являлось простым, классическим инструментом торговли, с каждым сезоном, похоже, становилось все сложнее и надоедливее. Да, таково естественное следствие успеха. На первых порах все решения принимала она. И добилась удачи. Теперь Джуэл возглавляла основанную ею торговую империю драгоценностей «Бижу интернэшнл» и имела в подчинении несколько начальников отделов, которые неделями размышляли над тем, что она сама когда-то определяла за минуты. Но поскольку Джуэл платила своему персоналу целое состояние, приходилось прислушиваться к тому, что ей говорили. И даже частенько принимать советы, чтобы люди не увольнялись и не переходили к конкурентам. Довольные работники не разбрасываются секретами. Поэтому в обмен на лояльность она выслушивала их идеи и назначала чудовищные зарплаты.

Джуэл знала о своей репутации — считалось, что с ней трудно работать. Темпераментная, с донкихотскими замашками, недоступная — такими эпитетами ее многие годы награждала пресса. И еще: талантливая, дотошная, оригинальная. Ох вы, добрые старые деньки. Она тяжело вздохнула. Ну хватит… хватит…

Джуэл закрыла глаза с зелеными контактными линзами. Заслонила их ладонями. Потом открыла опять, но не увидела ничего, кроме темноты. Темнота усилила головную боль и назойливую пульсацию за глазными яблоками. Где-то на периферии сознания возникла паника — ощущение клаустрофобии.

— Джуэл, с вами все в порядке? — В дверях стояла ее помощница Мег Хигдон, высокая, с великолепными ногами, в черной замшевой юбке на девять дюймов выше колен.

— Д-да. Обычная головная боль. Принеси мне пару таблеток тайленола.

Мег положила лекарство на стол вместе с фотографиями и макетом февральской рекламы для «Вог» и «Таун энд кантри».

— Просмотрите эти материалы. Майку они нужны к пяти. — Она вытрясла из бутылочки две таблетки и налила в стакан воды «Эвиан». — Неделя оказалась для вас очень напряженной.

— Не хуже обычного. — Джуэл пожала плечами. — Недоспала. В выходные собираюсь наверстать.

Мег удивленно посмотрела на нее.

— Разве вы в пятницу не летите в Рим?

— В Рим? — Джуэл уставилась на помощницу, а затем, скрывая недоумение, рассмеялась. — Я это и имела в виду. Отдохну в самолете.

Когда Мег вышла, Джуэл проглотила тайленол и некоторое время, ожидая, чтобы боль приутихла, смотрела в окно на собор Святого Патрика. Путешествие в Рим… Она не понимала, как это могло совершенно вылететь у нее из головы.

* * *


Они сидели в «Одеоне», полуночном заведении в Нижнем Манхэттене. И когда сеньор и сеньора Гомес-Арчулета затараторили на испанском с остановившимися рядом с их столиком друзьями, муж Джуэл Аллен Прескотт повернулся к ней, и улыбка исчезла с его лица.

— Господи, Джуэл, да что с тобой? Ты и двух слов за вечер не сказала. Я рассчитывал, что ты займешь Ольгу, пока я поговорю с Хулио о цене на Моне.

Джуэл посмотрела на мужа. На своего красивого и когда-то состоятельного мужа, а теперь артистически бедного. Его огромное богатство висело на стенах их квартиры в доме на Пятой авеню и в доме в Коннектикуте. И еще хранилось на верхотуре какого-то склада в Южном Манхэттене, за который Джуэл ежегодно платила астрономическую аренду.

Аллен Прескотт никогда не пользовался своими покупками. И, разделавшись с огромным наследством — нефтяными деньгами из Оклахомы, — вполне удовольствовался тем, что чеки выписывала Джуэл. В редкие минуты благожелательности она признавала, что это, вероятно, справедливо. Джуэл была многим обязана Аллену. И когда-то даже гордилась его коллекцией произведений искусства. Его безмерный энтузиазм вначале ее откровенно покорял. Но искусство стало его манией и завладело им целиком. Он проводил дни и большую часть вечеров, делая покупки у частных коллекционеров, на аукционах и у самих художников.

— Мне не о чем разговаривать с Ольгой, — ответила Джуэл вполголоса. — На ней надето ожерелье от Кэтлин Коламбиер — вопиющая безвкусица. Изумруды и аквамарины в оправе из золота и нержавейки. Не знала, что даже Кэтлин способна на что-либо столь чудовищное. К тому же у меня болит голова. Я хочу, чтобы все кончилось и можно было поскорее добраться до кровати.

— Хоть бы разок для приличия сделала усилие и помогла мне, — буркнул Аллен.

— А то я тебе не помогаю! — возмущенно прошипела она. — Не забывайся.

Аллен быстро толкнул ее ногой под столом, потому что знакомые сеньора и сеньоры Гомес-Арчулета начали шумно прощаться, то и дело обнимаясь и бесконечно повторяя: «Давайте отобедаем вместе».

Джуэл одарила сеньору Гомес-Арчулета сияющей улыбкой.

— Ольга, мы как раз обсуждали с Алленом ваше колье. Вещица, по-моему, от Кэтлин?

— О да! Она такая талантливая! — с преувеличенной пылкостью проговорила Ольга. Ни для кого не составляло секрета, что Джуэл Прескотт и Кэтлин Коламбиер были жестокими конкурентками. — Правда красиво? Хулио сделал этот маленький подарок за то, что мне вырезали аппендицит.

— Как мило, — снова улыбнулась Джуэл. — И как уместно. А скажите…




Выходящий окнами на Пьяцца ди Спанья номер отеля «Хэсслер» в Риме был одним из немногих не перестроенных в последние годы помещений. Комнаты в первозданном виде сохранились с тех времен, о которых Джуэл знала только по книгам, когда юных американских наследниц вывозили в большое путешествие в Европу перед помолвкой, свадьбой, пожизненной преданностью детям, благотворительностью, огромным штатом прислуги и похожими на дворцы домами.

Ее любовнику Майку Маршаллу комнаты показались мрачными, гнетущими и совсем не романтичными. Он хотел поменяться на меньший номер на пятом этаже — светлый до белизны, с балконом на Испанскую лестницу и фонтан Бернини. Майк отдавал предпочтение лаконичному, современному стилю. Ему нравился Рим, претворенный в силуэтах Джорджио Армани и фактуре тканей Миссони, нравилась итальянская мода двадцатого столетия.

Как дизайнер Джуэл с ним соглашалась. Но в глубине души, памятуя о былой бедности, обожала роскошь. Богатые отели вроде «Хэсслера» не являлись частью ее нищенского детства. Но большинство людей об этом детстве ничего не знали. Майку Джуэл сказала, что номер навевает ей воспоминания о ее седьмом дне рождения.

— Джуэл, дорогая, — любовник перестал ласкать ее грудь, — секс захватывает обоих только тогда, когда ни один из них не похож на труп.

Джуэл виновато улыбнулась:

— Я не труп. Спина очень болит. Надеюсь, что не трупное окоченение. Будь душкой, дорогой, разотри.

Майкл был художественным директором «Бижу» и одновременно ее любовником. В свое время он работал у знаменитого Саачи. Но его репутации нисколько не повредило и то, что он был молод, высок и напоминал Клинта Иствуда[1 - Клинт Иствуд (р. 1930) — актер и режиссер. Приобрел международную славу в 1964 г., снявшись в роли Человека без имени в «спагетти-вестерне» итальянского режиссера С. Леоне «За пригоршню долларов». — Здесь и далее примеч. пер.] в юности.

— Хорошо. — Майк вздохнул. — Перевернись. Разотру тебе спину. А потом ты мне тоже что-нибудь разотрешь. По собственному выбору.

Обнаженная Джуэл вытянулась и перевернулась. Майк вдавил ей в плечи сильные пальцы.

— М-м-м… хорошо… — Она застонала от удовольствия.

— Ну, слава Богу. Джуэл, пора выходить из депрессии. — Майк прошелся по шее вверх и вниз. — Нечего себя насиловать. Даже если ты годами станешь эксплуатировать то, что придумала раньше, ни один человек не заметит. Богатые дамы будут продолжать покупать украшения Джуэл до тех пор, пока их мужья не разведутся с ними и не поменяют на молоденьких девочек. Но и тогда новые жены потянутся прямо в «Бижу». Что-то вроде пищевой цепочки.

— М-м-м… — Джуэл зарылась лицом в подушку.

— Джуэл, я от тебя балдею, — прошептал Майк. — Почему бы тебе не бросить Аллена? Мы стали бы потрясающей парой.

— Не надо об этом, — выдавила она. — Дорогой, ты не можешь спуститься пониже к пояснице?

Руки Майка скользнули к ее ягодицам. Джуэл была единственной женщиной, которая умела его завести, оставаясь пассивной. Он прижался к ее бедрам напрягшейся плотью и, склонившись лицом к коротко остриженным светлым волосам, поцеловал в ухо.

— Я тебя люблю. И сегодняшней ночью буду твоим римским любовником. Carissima… — Тут он заметил, каким ровным сделалось ее дыхание. — Джуэл… amore mio…

Но Джуэл крепко спала.




Джуэл сидела в темно-бордовом кожаном кресле с подголовником в вестибюле школы Армс в Шелдоне. Кресло излучало спертую, удушающую атмосферу, которую сформировали поколения правильных девочек, воспитываемых здесь в духе будущих почтенных матерей семейства. Джуэл не представляла, что сама протянула бы в такой школе хоть семестр, но понимала, что это достойное место, и хотела, чтобы дочери воспользовались всеми преимуществами шелдонской Армс. К тому же школа была расположена меньше чем в часе езды от их дома в Вашингтоне, штат Коннектикут. Когда-то это казалось изумительным удобством, но сейчас не имело значения: так мало времени она проводила в школе.

Джуэл нетерпеливо ждала и, потягивая непременный чай, оглядывала людей, собравшихся в сильно обветшавшей приемной для родительских уик-эндов. По большей части там оказалась кашемиро-твидовая компания. Джуэл была уверена, что в юности большинство из них сами посещали шелдонскую Армс. И теперь в благословенных стенах чувствовали себя вполне в своей стихии.

Впрочем, их благостное настроение бесследно улетучивалось, как только они встречались глазами с Джуэл Прескотт: старые денежные мешки обычно испытывают тревогу, сталкиваясь с новым денежным мешком, который в придачу откровенно бравирует перед ними. Под пристальным, оценивающим взглядом Джуэл им становилось не по себе. Джуэл в вызывающем костюме от Кристиана Лакруа, с кроваво-красной губной помадой и в серьгах и колье из рубинов в золоте собственного дизайна выглядела так, словно была способна сожрать любого из них. Волосы, на этот раз золотисто-каштановые, были коротко острижены и заправлены за уши. Контактные линзы отливали фиолетовым.

— Мамуля! — завопила Берил Прескотт, врываясь в комнату и обнимая Джуэл. — Ты выглядишь потрясающе! Как я рада тебя видеть. Эмбер говорила, что ты не приедешь. А я знала, что не обманешь. Ты же обещала.

Джуэл улыбнулась.

— Ни за что бы не пропустила. А где Эмбер? — спросила она младшую дочь, которой исполнилось четырнадцать и которая училась в первом классе[2 - Первый класс — первый год обучения в четырехлетней средней школе (обучение в которой продолжается после начальной).]. — Я послала мисс Фулк за вами обеими.

— Ох… должно быть, она еще одевается, — рассмеялась Берил. — Ее кожа становится чище… ты будешь довольна. И еще, в этом году она гораздо упорнее, чем в Далтоне. Пишет в ежегодник[3 - Альбом, ежегодно издаваемый типографским способом учениками некоторых средних школ.].

— Рада слышать, — ответила Джуэл. — Ей надо относиться ко всему с большим энтузиазмом. Скука — поблажка себе. — Она посмотрела на часы. — Но если Эмбер не поспешит, мы пропустим наш заказ в «Ярдли-инн». Там все было занято. Мег пришлось прямо-таки вымаливать столик. Единственное свободное время оказалось шесть тридцать. Боюсь, не слишком удобно, но «Ярдли-инн» — самое пристойное заведение в округе.

— А они знали, кто ты такая? — осведомилась Берил.

— Судя по всему, нет. Во всяком случае, тот, кто принимал заказ. В этой области Коннектикута до сих пор носят бриллианты своих предков. Так что я у них не в моде.

Берил рассмеялась.

— Ну и глупо! В прошлом месяце в «Нью-Йорк мэгэзин» был опубликован целый разворот.

— Но это же Коннектикут, дорогая, — улыбнулась Джуэл. — А теперь подумай, где еще мы можем поесть, если твоя сестра не объявится в ближайшее время.

— Я здесь, мама.

Джуэл повернулась к пятнадцатилетней Эмбер, которая выглядела точно так же, как два месяца назад, когда уезжала в школу, то есть в полном беспорядке. Рубашка была небрежно заправлена в безбожно измятую юбку, а сзади кое-где даже вылезала. Берил погорячилась, когда сказала, что ее прыщи проходят. Лицо Эмбер походило на минное поле во всполохах разрывов. Сальные волосы не мыты несколько дней.

Джуэл глубоко вздохнула и улыбнулась: лучше прикусить язык и не критиковать — врач Эмбер в Нью-Йорке обвинил во всех проблемах дочери именно ее. «Боже, — сказала она тогда Аллену, — а еще считают, что у этих недоумков хватает здравого смысла соображать, кто платит по счетам». Но она была не из тех, кого пугало чувство вины.

— Эмбер, дорогая! — Джуэл обняла дочь, стараясь не тереться щекой о маленькие жирные бугорки на лице девочки. — Ты выглядишь превосходно. Предлагаю пойти в «Ярдли-инн» и отведать омара.

— Ракообразные вредны для моей кожи.

— Ну, тогда что хочешь. Только давай поспешим. А то нас не пустят.

— Неужели тебя когда-нибудь куда-нибудь не пускали? — Эмбер была высокой, с хорошей фигуркой, но намеренно не заботилась о собственной привлекательности. — Где папа? Он не приехал?

— Отправился на аукцион в Лондон, — энергично вступила в разговор Берил. — Помнишь, я тебе говорила. На Рождество у Сотби предстоит грандиозная распродажа. Выставляется целая коллекция предметов искусства и антиквариата какой-то герцогини. Папа обещал взять меня тоже. Было бы здорово поехать всем вместе! Он так много знает об искусстве.

— Да, он очень много знает об искусстве, — подтвердила Джуэл.

В «Ярдли-инн» ее все-таки узнали, и они сразу сели за столик. Заказав мартини и два пива, Джуэл почувствовала себя обязанной расспросить дочерей об уроках, учителях и внеклассных занятиях. При этом она постаралась выказать искреннюю заинтересованность.

День выдался кошмарным. Дела в «Бижу интернэшнл» начали расстраиваться из-за того, что Джуэл не могла справиться со стрессом. Рухнула идея открытия магазина в Атланте, потому что она не сдержалась и сорвалась в разговоре с возможным партнером по предстоящему проекту Трэвисом Петерсоном. Петерсон считал Джуэл блестящим дизайнером, но не желал, чтобы она влезала во все деловые аспекты функционирования магазина. А Джуэл, естественно, хотела целиком контролировать любой из своих магазинов. Это ведь она была олицетворением «Бижу». Поэтому завелась и заявила Трэвису Петерсону, чтобы он свернул потуже свои деньги и засунул в задницу жене Антонине.

Ладно, отсутствие магазина в Атланте — еще не конец света. Но выходить из себя подобным образом — никуда не годится.

И еще, конечно, та ссора с Макнил Фергюсон — открытое столкновение после стольких лет. Джуэл по-настоящему поразило, что Анна ее по-прежнему так сильно ненавидела за то, что она сделала.

Прошлое. От него не избавишься, как ни старайся. Но каков из этого урок?

— Мама! — Берил показала на подошедшую к их столику официантку. — Она спрашивает, ты хочешь еще мартини?

— Что? Ах нет, спасибо. Принесите мне газированную содовую. — Дома ей предстояло поработать допоздна. — Извините, родные, я немного задумалась.

— Тоже мне новость. — Эмбер раздраженно надулась; в последнее время девочка часто смотрела так на мать, и Джуэл уже успела к этому привыкнуть.

— Давайте лучше поговорим о том, что вы хотите делать завтра. — Она постаралась, чтобы ее голос прозвучал бодро. — Мы могли бы пройтись по магазинам, а потом посмотреть кино.

— А еще лучше поговорим о том, что ты хочешь делать завтра, — заныла дочь.

— Эмбер, мама только предлагает, — быстро перебила ее Берил. Несмотря на то что она была на год моложе сестры, девочка успела усвоить роль миротворицы в семье. Ей ужасно не хотелось, чтобы вечер превратился в сплошную ругань между матерью и сестрой. — Мамочка, я думаю, пройтись по магазинам — это класс. А потом можно посмотреть фильм с Ривером Финиксом в Данбери. Что на это скажешь, Эмбер?

— Мне надо остаться в школе: буду писать семестровую работу по истории, — заявила Эмбер. — Тряпки мне не нужны. А про фильм слышала, что он никудышный.




Возвратившись вечером домой, Джуэл направилась наверх — решила попытаться хоть что-то сделать.

— Мисс Джуэл, я услышала, что вы пришли. — Из кухни показалась домоправительница Нушка Крупа. — Как прошел вечер с девочками?

— Нормально. С Берил все в порядке. А Эмбер, как всегда, ершится. Кстати, завтра, после родительского обеда, они приедут сюда.

Нушка кивнула.

— Вам что-нибудь приготовить, мисс Джуэл? Вы выглядите усталой. Чашечку чаю?

— Было бы здорово. И несколько крекеров. Хочу поработать.

Наверху она достала блокнот с набросками, энергично взбила на кровати подушку, включила телевизор и, пробежавшись по каналам, остановилась на боевичке с сорвиголовой Эрролом Флинном[4 - Эррол Флинн (1909–1959) — актер, звезда Голливуда 30-40-х годов. Его амплуа — романтичные и отважные герои в приключенческих и военных фильмах.]. Затем накинула ночную рубашку и легла в постель, положив на колени блокнот. Закрыла глаза и попыталась вызвать в воображении розовую огранку турмалинов. Однако удалось представить только блеск неоправленных камней на темно-зеленом бархате. Но неоправленные камни было совсем не то, что требовалось. Драгоценные камни должны были превратиться в такую искрометно-уникальную вещь, которая бы соответствовала образу «Бижу».

Творческое воображение покинуло ее несколько месяцев назад. Будто рассеялось за одну ночь. И теперь Джуэл пыталась его подделать, варьируя старые модели. Пока никто не заметил. По крайней мере ни у кого, кроме Майка, не хватило духу заявить об этом вслух. Но все это впереди, если в ближайшее время не вернется магия творчества.

Джуэл открыла глаза и постаралась мысленно перенестись в мелькавший на экране телевизора мир пиратов. Дело, кажется, происходило в Испании семнадцатого века. Она стала представлять испанскую королеву: как бы та выглядела и какой обширной была бы коллекция ее драгоценностей. И принялась набрасывать в блокноте, стараясь сосредоточиться на старинном облике вещи: ажурном золотом витье в сочетании с более современными турмалинами или, быть может, оливинами или цаворитами.

Но ничего не получалось. В рисунке отсутствовало вдохновение. Джуэл со вздохом отбросила карандаш. Снова разболелась голова. «Куда это запропастилась Нушка с чаем?» — подумала она.

Смежила веки и попробовала разобраться в том, что с ней происходит. Какими миленькими были ее дочери в детстве и какой трудной сделалась Эмбер теперь. Каким обходительным казался Аллен, когда они только сошлись, и как безумно она в нем нуждалась. Каким преданным другом был ее партнер Эдвард Рэндольф и как грубо она обращалась с ним в те дни.

Мысли перескочили на старинную подругу Анну Макнил, которая сейчас настолько ее ненавидела, что даже желала смерти. И ее брата Хэдли Макнила — свою величайшую в жизни любовь, человека, исчезнувшего из ее окружения. И еще, конечно, на Кэтлин Коламбиер, которая спит и видит, как бы сплясать на могиле «Бижу интернэшнл». Она вспомнила романтичного Сашу Робиновски — невыносимого отца ее дочерей, — который снова угрожал нарушить душевное равновесие. Что изменилось в отношениях с этими людьми? Куда ушли все ее чувства? Джуэл вспомнила, каким сексуальным любовником казался ей Майк Маршалл и какую скуку навевал теперь. И о навязчивой преданности помощницы Мег.

Какой же она все-таки сделалась сучонкой!

Не за горами сороковой день рождения, и Джуэл размышляла, что делать с собой и со своей жизнью. С чем-то придется расстаться, хотя бы для того, чтобы «Бижу интернэшнл» не утонула под грузом ее огромного «эго». Чтобы стряхнуть с себя скуку, надо завоевывать новый потрясающий мир. Джуэл понимала, что должна примириться с окружением, в котором она обитала. У нее было все, но она ничему не радовалась.

Вот если бы кто-нибудь мог влить в нее немного чувства и теплоты! Душа была мертва, как и ее творческое воображение. Джуэл хотела снова научиться волноваться за себя и за тех, с кем делила жизнь. Но — вот здесь-то и зарыта собака — она ни с кем не разделяла жизнь. Она управляла собой и другими.

Внезапно накатила волна дурноты. Джуэл кинулась в ванную. В мозгу промелькнула мысль о том, что за обедом попался испорченный моллюск. Пищевое отравление.

Но в ванной сильно закружилась голова и глаза заволокло сероватое облако. Джуэл ухватилась за раковину и, давясь, попыталась дойти до унитаза. Однако колени подогнулись, и она рухнула на выложенный белой плиткой пол. И беспомощно ощущала, как меркло сознание и она погружалась все глубже и глубже в бездонную тьму. Затем тошнота и головокружение отступили; их сменили дезориентация и странная эйфория. Джуэл чувствовала, как в голове, в полной темноте, плавал золотистый свет.

Потом услышала, как кто-то звал ее по имени: Мадди… Мадди…

И потеряла сознание.




ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1960–1978 годы





Глава 1


1960 год




— Мадди! Мадди! Тебе пора бежать домой.

Мадлен Кэтлин Драгумис оторвалась от книги и подняла глаза.

— Неужели так поздно, мисс Латем? Я совсем потеряла ощущение времени.

Джейн Латем улыбнулась маленькой воспитаннице-пятикласснице. Мадди была для нее загадкой. Ее познания оставляли желать лучшего, но она настолько горела желанием исправиться, что учительнице не хватало духу оставить девочку на второй год. Мадди с упоением читала все подряд, однако как только дело доходило до письменного изложения, правописание оказывалось ужасающим, а грамматика ни с чем не сообразной. Правда, ей хорошо давалась математика. Девочка словно наслаждалась цифрами, особенно когда Латем задавала классу упражнение на работу с воображаемыми деньгами, чтобы школьники учились вести бюджет. Мадди всегда первой в классе рассчитывала, как потратит сумму до последнего пенни.

Больше всего на свете Мадди любила читать книги и рассказы в журналах о богатых и преуспевающих людях. Ей нравилось думать о деньгах. Но судя по тому, как девочка одевалась, Латем понимала, что она их видела в жизни не много. Нельзя сказать, чтобы большинство детей в школе Грин-Маунтин могли похвастаться зажиточными семьями, но Мадди выглядела хуже других. В этом уголке Пенсильвании никогда не было высоких доходов. А с закрытием единственной в городе фабрики чуть ли не каждый житель оказался в бедственном положении. Да и сама Латем последние недели рассылала письма в надежде найти педагогическую работу в более благополучных районах штата.

— Половина пятого, дорогая. Нам пора закрывать школу. Пошли, я тебя подброшу. Если выполнила всю остальную работу, можешь взять с собой эту книгу.

— Спасибо, мисс Латем, я лучше прогуляюсь.

— Не стоит. Скоро стемнеет. А ты ведь живешь на другом конце города. Собирайся. — Джейн помолчала. — К тому же я хочу поговорить с твоей матерью.

— Ах вот как… э-э… ее не будет дома… мама получила место официантки в Томасвилле.

Джейн Латем заперла за собой дверь классной комнаты. Близился День благодарения[5 - Национальный праздник, отмечаемый в США в четвертый четверг ноября. Посвящен первому урожаю, собранному пилигримами из Плимутской колонии в 1621 г. после голодной зимы в Новом Свете.], а Мадди была без пальто — только в выцветшем до белизны нейлоновом свитере поверх хлопчатобумажного платья.

— В какое время мать будет дома?

— Скоро. К ужину, — быстро проговорила девочка.

Учительница пожала плечами:

— Ладно, поговорю с ней в другой раз. Передай, чтобы она мне позвонила и назначила встречу. Но тебя я все равно подброшу. На улице ужасно холодно, чтобы разгуливать в таком виде.

Мадди не хотела, чтобы учительница знала, где она живет. С другой стороны, в такую стужу ходить совсем не мед. И чтобы решить дилемму, она с благодарностью приняла предложение, но попросила высадить ее в двух кварталах от дома, у магазина Джонни. Сказала, что ей надо купить к ужину кое-какие продукты.

Как только машина мисс Латем скрылась из виду, Мадди задами по темным переулкам пробралась к дому. Впрочем, «дом» — было сказано слишком сильно. Сейчас он являл собой скорее городскую развалину, правда, из лучших. И Мадди делила ее с ничейной кошкой, которую нашла и назвала Скрэппи. Раньше под крышу на ночь иногда забредал какой-нибудь бездомный, и они со Скрэппи тихонько прятались в тайной каморке в подвале, пока утром не удавалось незамеченной выскользнуть в школу. Но теперь город совершенно обнищал и весь дом был в ее распоряжении. Бродяги миновали Грин-Маунтин по железной дороге на запад или на восток: все знали, что у них милостыней не разжиться.

Мадди это тоже понимала. Конечно, оставались лавочники, которые в конце дня отдавали ей подпорченные продукты — девочка говорила, что берет их для домашней собаки и цыплят. Она строго следила, чтобы не являться к одному и тому же торговцу чаще, чем раз в неделю: не хотела злоупотреблять великодушием. Дама из Армии спасения знала мать Мадди и откладывала для нее лучшие вещи ее размера. Но в бедном, в основном католическом городе с большими семьями пожертвования стали совсем скудными. И Армия спасения была вынуждена тоже закрыться.

И ни единый человек в городе не знал, что десятилетняя девочка уже в течение четырех месяцев жила одна со Скрэппи.

Мадди как-то выкручивалась. Одноклассники смеялись над ее одеждой, которая всегда висела мешком на ее костлявой фигурке. И ловили между уроками, когда девочка крала крохи их завтраков: там апельсин, там крекер, а там — половину сандвича. И грозили донести директору школы. Но когда ее глаза наполнялись слезами, даже самые жестокосердные дети испытывали к ней сочувствие. Мадди продолжала красть еду из коробок с завтраками, а одноклассники притворялись, что не замечали. Она была такой тихой и печальной, что даже у самых отъявленных задир не поднималась на нее рука. Большую часть времени Мадди занималась собой, и сверстники не обращали на нее внимания.

Никто не мог взять в толк, почему она такая бедная. Ведь Мадди постоянно говорила, что ее мать работала официанткой, а отец занимал важный пост в Нью-Йорке. Потом одноклассники догадались, что об отце она лгала. И так оно и было. Но насчет матери не были уверены. Как и сама Мадди.




Отец Мадди — а у нее в самом деле был законный отец — исчез через несколько недель после ее рождения. Мать Мадди носила в бумажнике его маленькую фотографию, и девочке нравилось смотреть на кусочек картона. На снимке был изображен крупный симпатичный мужчина с темными вьющимися волосами и пронзительными греческими глазами. Девочка видела его имя, напечатанное в ее свидетельстве о рождении, — Ник Драгумис. Она не знала, что произошло с Ником, а мать отказывалась о нем говорить.

И Мадди убедила себя — признаться, без всяких на то оснований, — что отец уехал в Нью-Йорк и там стал богатым и знаменитым. Она любила фантазировать — а фантазировала она все время, — что пройдет время и Ник Драгумис загорится желанием увидеть свою любимую и покинутую после рождения дочь. Тогда он пошлет за ней. И после их счастливого воссоединения поселит в изящном доме где-нибудь по соседству. И у нее будут самые красивые платья из всех девочек в их частной школе.

Мать Мадди, Лулу Флейшман, выросла в бедной большой семье в подобном же районе в такой же трущобе. Она казалась простушкой, но привлекала противоположный пол большими грудями и стройной фигурой. В шестнадцать лет Лулу уехала в Питсбург и два года пыталась свести концы с концами. А когда встретила бармена из расположенного неподалеку от своей работы шумного заведения и вышла за него замуж, решила, что жизнь изменилась к лучшему. Но сразу же забеременела. И хотя Ник Драгумис был рядом все девять месяцев, он не представлял себя отцом. И поэтому сбежал.

Лулу работала официанткой. Эта часть истории была правдой. Еще она подрабатывала проституцией, но Мадди не знала, что именно так называлось то, чем занималась мать. После того как Ник бросил ее с ребенком, женщина по одной лишь ей ведомой причине уехала из Питсбурга и принялась кочевать по западной Пенсильвании. В фабричных городках клиентов попадалось немного и те в основном женатые: лишних денег у них не водилось и подачки были небольшими. Но к родным и в Питсбург Лулу больше не вернулась.

До девяти лет мать заботилась о Мадди относительно неплохо. Именно тогда они приехали в Грин-Маунтин и поселились в заброшенном доме. Однако тут бедность так одолела Лулу, что она впала в нескончаемую депрессию и лишь сидела, смотрела в окно и плакала. Но со временем взяла себя в руки настолько, что как-то вечером ушла и вернулась на следующее утро с деньгами.

Мадди сама обнаружила местную начальную школу и после нескольких месяцев сумела заставить Лулу себя записать. По субботам девочка убиралась у мистера Власика — владельца небольшой продуктовой лавки, где в основном продавали домашние копчения. Субботними вечерами Мадди и Лулу ужинали свиной колбасой с кислой капустой — пожертвованиями мистера Власика. Они накрывали в задней комнате и сидели при свечах, вместо того чтобы отправляться спать сразу после наступления темноты. В такие минуты девочка почти верила, что и у них с матерью нормальная, счастливая семья.

Но однажды, когда Мадди находилась в школе, Лулу сбежала — просто ушла из дома и уехала из города. Дочери она оставила записку, что отправляется навестить родственников и скоро вернется. Она велела Мадди не скучать и никому не говорить, что осталась одна, иначе по возвращении обещала жестоко наказать. К записке были приколоты две банкноты по десять долларов.

Днем, в окружении одноклассников и в стремлении скрыть свое горе, Мадди относилась к жизни здраво и рассудительно. А ночью, в обществе пауков и мышей, слушая странное поскрипывание, она чувствовала, как улетучивалась последняя капля храбрости. Озадаченная, напуганная и совершенно сбитая с толку внезапным отъездом матери, девочка часто плакала. Но убеждала себя, что случилось нечто важное и Лулу, наверное, вернется с деньгами, которых хватит, чтобы жить в настоящем доме. Или еще того лучше, мать возвратится с Ником Драгумисом. Эти мысли помогли Мадди пережить первую ночь и целую вереницу последующих. Хотя перед тем, как заснуть, она нередко до изнеможения рыдала и, чтобы не так сильно бояться, крепко прижимала к себе кошку.

Мадди смирилась с каждодневной борьбой за еду (в те дни, когда девочка не просила подачек, она крала, но только в одном-единственном в городе супермаркете, который являлся частью большой сети). Они со Скрэппи были довольны жизнью — по крайней мере до возвращения Лулу, пока не удастся переехать в другое место. Подвал был достаточно теплым и сухим. Мадди перетащила туда сверху матрасы и отгородила себе маленькую каморку. А чтобы матрасы не пахли дурно, воровала из шкафа школьной уборщицы банки с лизолом. Каждую неделю в разных местах города она крала чистые простыни с веревок для сушки белья, а потом возвращала их грязными. И то же самое проделывала с носками и трусиками. А когда одноклассники уходили после уроков домой и ванная оставалась в ее распоряжении — мылась и чистила зубы. Украдкой от мисс Латем она брала ее ножницы и коротко стригла волосы: так они дольше сохранялись чистыми и быстрее сохли в промозглую погоду.

Раз или два ей в голову приходила мысль отправиться на поиски матери. Но как только она собиралась претворить свои планы в жизнь, сразу соображала, что не имеет ни малейшего представления, где искать. Мадди знала, что мать родилась в Питсбурге. Но кроме этого, Лулу не поделилась с ней ничем о своем прошлом. Даже когда дочь спрашивала, есть ли у нее дедушка и бабушка и где они живут, та отвечала: «Тебе положено знать одно — у тебя их нет».

Напуганная девочка, просыпаясь в ужасе по ночам и понимая, что самый невообразимый кошмар — мать ее ушла — превратился в явь, настраивала себя никому не рассказывать о своем положении. Ее секрет не позволял ей заводить подруг, к которым можно было как-нибудь сходить на обед или провести в их доме ночь. Родители подружек начнут совать нос в ее дела, а рисковать нельзя. Если ее упекут в какой-нибудь приют, то как тогда ее найдут отец или мать?




— Мадди, твоя мать так и не позвонила и не назначила мне встречу. Ты передала ей мою просьбу?

Девочка посмотрела на мисс Латем.

— Ой, я, кажется, забыла.

Учительница улыбнулась. Это была женщина лет тридцати пяти, с выразительными чертами лица. Из-за слишком длинного и тонкого носа красивой ее никто бы не назвал. Но ее розоватая кожа была безупречной, а всегда чистые блестящие волосы аккуратно завиты на концах. Она носила со вкусом подобранные юбки и свитерки, которые дополнял повязанный на шею шарф или пояс. Мадди считала ее красивой и самой модной женщиной в городе.

— Мадди, я не собираюсь говорить о тебе ничего плохого, — успокоила девочку Джейн. — Ты упорно работаешь. Правописание и грамматика становятся лучше. Просто я привыкла встречаться с родителями своих учеников и немного с ними знакомиться. Может, мне заехать в следующие выходные?

— Вот черт! В эти выходные мы едем в Харрисберг, — быстро отозвалась Мадди. — Повидаться с бабушкой и дедушкой.

— Славно. Уверена, ты получишь удовольствие.

— Да, мэм. Мой дедушка владеет кинотеатром. И мы с ним ходим в кино. А каждый вечер ужинаем в ресторане.

Джейн Латем рассеянно кивнула, продолжая искать куда-то запропастившуюся записную книжку на пружинке. В последний месяц нагрузка стала непосильной. Класс был слишком велик для одного учителя, десятилетние мальчуганы все время буянили, к тому же сама она по-прежнему подыскивала другое место на следующий учебный год. Обнаружив записную книжку, мисс Латем внезапно поняла, что уже не испытывает прежнего беспокойства за эту девочку. По утрам, когда учительница приезжала в школу, Мадди была уже там и уходила последней. Девочка никогда не жаловалась, хотя и казалось, что она боялась оставаться дома.

— Я подвезу тебя сегодня, — пообещала Джейн. — Может быть, и мама будет дома.

— Вряд ли. — Девочка снова увильнула от прямого ответа. — По четвергам она всегда работает допоздна.

— Ты хочешь сказать, что она не приготовит тебе ужин?

— Ну, она мне всегда что-то оставляет: холодного цыпленка, отбивную или еще что-нибудь.

Джейн Латем кивнула:

— Ладно, тогда я куплю себе сандвич и поем с тобой. Когда темнеет, девочка в твоем возрасте не должна оставаться одна.

Мадди поперхнулась, и у нее пересохло в горле. От страха свело живот.

— Ой, я вспомнила, мама сказала, что приедет сегодня пораньше.

— Я зайду и с ней познакомлюсь.

— Нет… я совсем забыла. Она приедет пораньше, потому что у ее подруги день рождения и она готовит ей вечеринку-сюрприз. А я должна ей помочь.

— Мадди, — твердо заявила Джейн, — я везу тебя домой. Если твоей мамы еще нет, я ее подожду. Если она занята, я просто поздороваюсь и сразу уеду.

Пока изумрудно-зеленый «додж» мисс Латем пересекал город, Мадди лихорадочно искала выход. Можно выпрыгнуть из машины на следующем красном светофоре и припустить по улице. Но учительница и после этого не отвяжется. Чтобы прекратить ее настойчивые расспросы, придется бросить школу. С другой стороны, мисс Латем так упорно желала выяснить правду, что девочка подумывала, не выложить ли ей все начистоту. Но что произойдет потом? Учительница, без сомнения, будет вынуждена доложить о трудном положении своей ученицы. Но если узнает кто-то один, узнают все остальные. Весь город. Мысль об этом казалась непереносимо унизительной. И еще того хуже: ее вынудят переехать в какой-нибудь приют, а Скрэппи туда не пустят.

Машина приближалась к магазину Джонни, и Мадди захлестнула настоящая паника. Но вдруг она поняла, что ей следовало делать. «Додж» замедлил ход и остановился на перекрестке напротив магазина.

— Теперь куда? — спросила Джейн.

— О… знаете… вы не подождете минутку? Мне надо сбегать в магазин купить кока-колу. Я мигом.

— У тебя есть деньги? — удивилась учительница.

— Да. Утром мама дала пять долларов.

Мадди не спеша пересекла улицу и вошла в лавку. Оглянулась и помахала мисс Латем, затем поздоровалась с Джонни — владельцем магазина, мужчиной среднего возраста. Быстро направилась к заднему выходу, который вел в переулок. Всю дорогу домой она бежала, и ее сердце бешено колотилось. Оказавшись у себя, проскользнула в темноту дома через заднее окно, схватила Скрэппи, крепко прижала к лицу и долго отдувалась, пока дыхание не выровнялось. Вот и все. Конец. Мисс Латем ее сегодня не найдет. Но Мадди понимала, что не сможет объявиться в школе без того, чтобы ей не задали кучу вопросов, на которые придется ответить.

— Пора смываться, Скрэппи. Мама не вернется. Если бы она собиралась вернуться, то была бы уже здесь. Значит, надо уложить вещи и удирать на десятичасовом поезде. — Слезы катились по щекам девочки и исчезали в кошачьей шерстке. — Все время слышу эти поезда, но понятия не имею, куда идет десятичасовой. — Она стиснула Скрэппи так сильно, что та мяукнула и попыталась вывернуться. — Неожиданность, правда? Настоящее приключение.

Мадди опустила серую кошку, прежде чем та успела ее оцарапать.

— Ну ладно, побудь здесь, а я сбегаю к мистеру Власику и посмотрю, что можно добыть у него из еды. И налью в банку воды.

По дороге в лавку Власика Мадди заглянула за угол: ей хотелось посмотреть, стоит ли еще машина мисс Латем у магазина Джонни. «Додж» стоял, но учительницы в нем не было. Наверное, зашла внутрь, чтобы выяснить, почему она так замешкалась. Мадди поспешила в другую сторону, стараясь по дороге придумать какую-нибудь историю, чтобы мистер Власик дал еды больше, чем обычно.

Она так была занята своими мыслями, что, переходя улицу, не заметила несущуюся на нее темно-бордовую машину, пока та, избегая наезда, не заскрипела пронзительно тормозами. Передний бампер толкнул девочку, и она потеряла равновесие. Удар вернул ее к реальности. Мадди упала прямо перед колесом, но, насколько сама могла судить, нисколько не пострадала.

— О Боже… О Боже… — запричитал водитель, выбираясь из «плимута». — Деточка… я тебя не видел… ты выскочила прямо перед носом! На помощь! Кто-нибудь! Вызовите санитарную машину! Ранен ребенок! — взывал он в темноту улицы.

Мадди встала на ноги, больше напуганная поднятым шумом, чем тем, что была на волосок от смерти.

— Со мной все в порядке… правда… вы меня не ушибли. Я упала после того, как вы остановили машину, — бормотала она. — На самом деле все в порядке. Не надо санитарной машины.

Но вокруг них уже начали собираться люди из соседних домов. Кто-то вызвал «скорую помощь» и полицию. Мадди накинули на плечи пальто и усадили на капот. Толпа росла, а водитель пытался объяснить, что произошло. У Мадди побаливала нога, хотя вряд ли нужно было опасаться перелома. И она продолжала твердить, что с ней все в порядке. Надо поскорее выбираться, пока мистер Власик не закрыл свою лавку. Но как это сделать? Какая-то женщина упорно настаивала, чтобы ее забрали в больницу для обследования. Ее сосед спрашивал, позвонили ли родителям девочки.

И вот ужас! Мадди подняла глаза и увидела, как из-за угла показался изумрудно-зеленый «додж» Джейн Латем и повернул к толпе.

«Конец, — затравленно подумала Мадди. — Спасаться поздно».




Глава 2


1968 год




— Я с особым удовольствием вручаю диплом выпускнице Мадлен Кэтлин Латем, которая окончила школу с высшими баллами и заработала стипендию в университет Колорадо. — Крепко сбитый директор пайн-риджской средней школы Эрнст Джонсон широко улыбнулся. — Мы тобой гордимся, Мадди! — продолжал он, стараясь перекричать громкие аплодисменты, которые раздались в стенах школьного зала и сотрясли спертую духоту июньского дня.

Джейн Латем сидела в третьем ряду и немилосердно кусала губы, чтобы удержать подступившие к глазам слезы. Но с тем же успехом можно было пытаться остановить идущий за окнами дождь.

«Черт побери, — думала она, — я же обещала, что не стану этого делать». Но тут же пришла другая мысль: «А почему бы и нет? Мадди мне такая же дочь, как если бы я родила ее сама». И слезы вольно покатились по щекам, а сердце разрывалось от любви и гордости.

Джейн достала платок и потихоньку высморкалась. Среди родителей в зале плакала не она единственная. Настоящая мать… Ее захлестнула радостная волна. В Пайн-Ридже все считали, что Мадди была ее дочерью.




Позже, когда Мадди одевалась для прогулки, Джейн постаралась сосредоточиться — она хотела запомнить каждую минуту этого дня. Трудно было поверить, что они уже семь лет вместе с Мадди. И это время кончается. Скоро Мадди уедет в колледж.

И если доктор Эванс прав, ей, Джейн, тоже немного отпущено. Но сегодня ни к чему думать об этом. Сегодня день Мадди. Она ничего не знала о диагнозе доктора Эванса. И ей незачем о нем знать — пока. А может быть, и вообще не надо знать. Может быть, доктор ошибся. И Джейн еще увидит, как Мадди окончит колледж, как выйдет замуж и родит внуков…

Семь лет… Время пронеслось так быстро, что теперь казалось единым мигом. Поначалу жизнь шла трудно. Джейн платили мало, и девочку, после стольких лет полуголодного существования, было непросто прокормить. Но Джейн старалась изо всех сил — хотела, чтобы Мадди забыла обо всех гнусностях, с которыми сталкивалась до того вечера, когда ее чуть не задавило машиной и она переехала в дом учительницы. Как давно это было…

О душевной боли и физических трудностях Джейн знала не понаслышке. Она рано осиротела — родители и брат погибли во время несчастного случая на воде. Отец и мать залезли в долги и не за страх, а за совесть работали в принадлежащей им маленькой прачечной. За несколько месяцев после их смерти все унаследованное Джейн имущество буквально испарилось — оно было потрачено на то, чтобы уладить их дела. Остались только личные вещи девушки и несколько памятных безделушек.

К счастью, она была хорошей ученицей и получила стипендию в Пенсильванском университете. Но на этом удача от нее отвернулась. Она влюбилась в парня и забеременела после первой и последней ночи со своим дружком. Джеральд тоже получил стипендию и хотел стать юристом, что означало целых шесть лет обучения. Они не могли позволить себе завести ребенка.

Джейн была воспитана в католическом духе. Но выбора не оставалось. Чтобы растить ребенка одной, пришлось бы расстаться с мыслью об университете, а стало быть, похоронить надежды на хорошее образование. Даже если бы она решила рожать, а потом отдать ребенка на воспитание, пришлось бы пропускать занятия, а это грозило потерей стипендии. Поэтому Джеральд достал денег и отвез Джейн в убогий двухэтажный дом, где она перенесла моральный и физический ужас нелегального аборта. Операцию делал «врач», который, терзая ее плоть, раскуривал сигару.

Когда все закончилось, Джейн испытала чудовищное чувство вины и заявила Джеральду, что больше не может его видеть. Бог наказал ее за грех. Как и многие девушки, в те времена вынужденные делать операцию в антисанитарных условиях, она подхватила инфекцию и стала бесплодной.

После этого Джейн несколько раз начинала серьезно встречаться с молодыми людьми. И не могла отделаться от ощущения, что каждый из них мечтает жениться и завести семью. И тогда она быстро порывала с очередным ухажером под благовидным предлогом, но никогда не говорила правды. Потом она получила место учителя в Грин-Маунтин, где, похоже, вообще не было подходящих молодых людей. В тридцать четыре Джейн оставила всякую надежду обзавестись мужем, который бы смирился с бесплодием жены.

Однако Бог чудесным образом передумал и простил Джейн: в ее жизни появилась Мадди, которая отчаянно нуждалась в помощи взрослых. Вскоре после того вечера, когда девочка чуть не попала под машину и поселилась у нее, Джейн получила работу в другом конце штата. Но она все-таки наняла частного детектива, чтобы найти мать Мадди. Расходы оказались немалыми, и Джейн едва их осилила. Но она считала себя обязанной это сделать. Если бы она обратилась в полицию, девочку бы у нее отняли и суд передал бы ее в приемную семью. Джейн не сомневалась, что у нее, одинокой женщины, шансов практически не было.

Проходили месяцы, но Лулу Драгумис как в воду канула, и ее образ начал стираться в памяти Мадди. Наконец Джейн приказала детективу прекратить поиски: она выполнила свой долг и уже не представляла, что могла бы расстаться с девочкой. Но она жила в постоянном страхе, что Лулу вот-вот объявится и потребует назад свою дочь. И поэтому приняла решение уехать из Пенсильвании.

По настойчивому совету переехавшей в Денвер подруги она решила осесть в Колорадо: здоровое место, чтобы растить ребенка, и почти никакой опасности наткнуться на Лулу Драгумис. Джейн окончила вечерние курсы, получила учительский диплом штата Колорадо и устроилась на работу в Пайн-Ридж, небольшой городок к северу от Пуэбло[6 - Город в штате Колорадо на реке Арканзас.]. Они сняли кирпичный дом, стоявший у озера в окружении осин, и в их душах наконец-то воцарился покой.

После переезда с востока Мадди взяла фамилию Латем и стала представляться ее дочерью. Так было проще, а подтверждения их родственных связей никто не спрашивал. Обе, и Мадди и Джейн, были худощавыми, с каштановыми волосами и голубыми глазами. И люди принимали их за мать и дочь.

Семь лет. Лучшие, не идущие ни в какое сравнение с другими семь лет ее жизни. И если доктор Эванс не ошибся — последние. Но надо благодарить Бога за то, что он все рассчитал. Всевышний свел ее с Мадди, когда девочка больше всего в ней нуждалась.

А теперь Мадди окончила школу и отправляется в колледж. И Бог призывает Джейн к себе. Что ж, она предстанет перед ним с благодарственной молитвой на устах.

— Мама, тебе нехорошо? Что ты так уставилась на лук?

Джейн оторвалась от приготовления красного перца и озадаченно подняла глаза. Дочь стояла на пороге кухни. Ее волосы были тщательно расчесаны, и прямые пряди доходили почти до талии. Она надела платье без бретелек из кричаще красной тафты, которое нашла на распродаже в Денвере. Платье доходило ей до щиколоток, но она обрезала его до середины бедер: получилось что-то вроде модели, которую она видела на страницах журнала «Вог» — так носили в этом сезоне в Нью-Йорке. Мини-юбки для вечернего выхода еще не вошли в обиход Пайн-Риджа. Но Мадди всегда отличалась независимостью в суждениях и моде. Таким образом она компенсировала то, что не имела возможности носить классическую, как у всех, одежду. Вместо этого, исходя из доступных средств, просто создавала свой собственный стиль.

— Господи! — всплеснула руками Джейн. — Платье получилось отличное. Ты в нем очень красива.

— Правда? — Девушка довольно улыбнулась. — Ты думаешь, оно понравится Томми?

— Если не понравится, значит, он или слепой, или глупый. — Джейн промокнула уголки глаз краешком передника. — Лук… — И вдруг спохватилась. — Чуть не забыла! Постой здесь. У меня для тебя подарок.

Она взбежала наверх и через секунду вернулась с маленькой коробочкой, обернутой в красную ткань с белым бантиком.

— Поздравляю с окончанием. — Она подала коробочку Мадди. Ее глаза блестели. — Я тобой очень горжусь.

Девушка поцеловала Джейн и взяла подарок. Они обе испытывали стеснение в деньгах. И Мадди знала, что приемная мать не могла позволить себе ничего дорогого. Но, приподняв крышечку, восхищенно воскликнула:

— Опаловая брошь! — Украшение было в виде сердечка. — Какая красивая! Я надену ее сегодня. Прямо сейчас. — И она приколола брошь к груди. — Здорово!

— Я рада, что тебе понравилось, — улыбнулась Джейн. — Мне повезло: откопала ее на приходской распродаже старья. А потом отнесла ювелиру. Он почистил ее и сказал, что опалы настоящие. Я знаю, что современные девушки брошей почти не носят. Но если захочешь, когда-нибудь сделаешь из нее кулон.

— Не надо извиняться. Она мне нравится такой, какая есть. Мое первое настоящее украшение. — Мадди крепко обняла приемную мать. — Сегодня мой самый счастливый день. Почти такой же счастливый, как тот, когда ты взяла меня к себе.




К концу лета, когда Джейн отвезла Мадди устраиваться в Боулдере[7 - Город на реке Боулдер-Крик у подножия Передового хребта, где расположен Университет Колорадо.], она уже знала, что у нее неоперабельный рак. Дочь же была настолько счастлива тем, что поступила в колледж и встречалась с сыном президента местного банка Томми Морганом, что она не могла улучить момент и открыться ей. Но это даже делало ее сильнее, и доктор Эванс восхищался стойкостью пациентки.

Мадди не имела представления о состоянии приемной матери, только замечала, что Джейн худела и чаще обычного посещала церковь. Но не обращала на это внимания… до поры до времени.

Все случилось незадолго до Дня благодарения. Доктор Эванс позвонил Мадди, когда Джейн положили в больницу. Девушка пришла в ужас. Врача удивило, что она так ничего и не знала о болезни матери.

Томми Морган тут же отвез ее в Пайн-Ридж, и Мадди провела в больнице рядом с Джейн целых пятнадцать дней. Хотя умирающую и пичкали наркотиками, она испытывала мучительные боли, но крепилась изо всех сил и в минуты просветления давала приемной дочери наставления на будущее.

— В университете упорно трудись, — учила она. — Во что бы то ни стало получи степень. Я знаю, ты мечтаешь стать художником. Но образование — это тоже очень важно. Ведь художники, как и все, хотят есть… — Джейн устало закрыла глаза.

— Все будет хорошо, — постаралась успокоить ее Мадди. — Лежи, отдыхай, а обо мне не беспокойся. Я всегда могу выйти замуж за Томми Моргана. Он будет, как отец, банкиром.

Джейн стиснула ей руку.

— Не выходи за него замуж… пока не поймешь, что хочешь этого. Не бросай мечты.

— Не тревожься. Я стану знаменитой. Вот увидишь. — На глаза Мадди навернулись слезы. Ей так хотелось, чтобы Джейн была рядом, когда она сделается известной. Эта женщина — ее семья и ее лучший друг. Как несправедливо, что ей так мало отпущено судьбой. — О, Джейн, как мне тебя благодарить за то, что ты для меня сделала?

— Благодарить?.. — с трудом прошептала умирающая. — Не надо.

— Знаешь… — боясь молчания, Мадди судорожно сглотнула, — иногда я пытаюсь представить, что бы со мной сталось, не окажись ты рядом в тот вечер. Где бы я кончила…

— А ты… вспоминаешь… о настоящей матери? — насилу проговорила Джейн.

Девушка покачала головой.

— Почти нет. Только гадаю, что с ней случилось. И еще любопытно, какие черты я от нее унаследовала. Когда-то давно я задавалась вопросом, как себя поведу, если она внезапно объявится и захочет взять меня обратно. — Мадди пожала руку приемной матери. — Но и тогда я знала ответ. Я бы осталась с тобой. Теперь ты моя настоящая мама. Между нами связь прочнее кровной. — Слезы подступили к глазам, и Мадди быстро шмыгнула носом и сглотнула, чтобы Джейн не заметила, что она плачет. Но дыхание умирающей выровнялось — она заснула.

Подремав несколько минут, она заговорила опять:

— Несколько лет назад… я застраховала жизнь. Страховка в ящике прикроватной тумбочки. — Джейн закрыла глаза, затем снова открыла. — Наследница ты. Обещай мне, Мадди, что не растратишь деньги… если не будет другого выхода. Побереги их на крайний случай. Вложи во что-нибудь и сохрани.

— Обещаю, мама, — прошептала Мадди.

Веки умирающей вновь опустились. Легкое рукопожатие ослабело. Джейн прожила еще несколько дней. Но это был их последний разговор.

Мадди оставалась с приемной матерью до самого конца.




Вся неделя после похорон Джейн Латем оказалась сплошной размытой чередой финансовых формальностей — тех неизбежных дел, что всегда связаны с окончанием человеческой жизни. К счастью, больничный счет покрывала групповая учительская страховка покойной. Страховка жизни составляла почти пятнадцать тысяч долларов, и Мадди поместила эти деньги в банк на сберегательный счет до тех пор, пока не придет в голову, каким образом их лучше вложить. Затем не спеша, с горечью пересмотрела вещи приемной матери. И кроме мебели, нескольких фотографий и книг, кое-каких украшений и «Таймекса»[8 - «Таймекс» — товарный знак недорогих надежных наручных часов одноименной компании в Гринвиче, штат Коннектикут.] Джейн, все остальное пожертвовала Армии спасения. У нее не было средств, чтобы платить за хранение мебели — комплекта, мягко говоря, не совсем умело подобранного, — и она продала ее в дом аукционов за две сотни долларов.

Теперь Мадди предстояло решить, как быть со Скрэппи — ее любимой кошкой, единственным, что осталось от семьи. Девушка была не в силах расстаться со старинным другом. Но с другой стороны, с животными в общежитие не пускали. Она уже подумывала тайно пронести туда Скрэппи, но та любила побродить по улице и в четырех стенах с ящиком песка чувствовала бы себя несчастной. Во время болезни Джейн кошку взяла ее подруга, учительница английского языка Эллен. И Мадди договорилась с ней, чтобы она оставила ее насовсем.

— Не волнуйся, Скрэппи, я вернусь, — пообещала она, обнимая зверька. — Вернусь, как только появится возможность.

Но говоря это, Мадди в душе знала, что никогда не возвратится в Пайн-Ридж. И кошка, наверное, понимала это тоже, потому что стала извиваться в руках, спрыгнула на пол и презрительно фыркнула.

Перед тем как сесть в идущий в Боулдер автобус, Мадди зашла в опустевший дом у озера. Она опустилась на пол в гостиной с голыми стенами и попыталась оценить, какое влияние эти события окажут на ее жизнь. Кому, как не ей, было горевать — одинокой и осиротевшей. Но колодец ее чувств пересох.

Дом был сдан в аренду, и новая семья должна была вселиться еще до Рождества. Очень скоро. Даже не верилось, как быстро забывается целая жизнь. Всего три недели назад Джейн попала в больницу, умерла, и вот от нее осталось только несколько фотографий и воспоминаний Мадди.

На похоронах девушка вела себя необыкновенно стойко. Это заметили все подруги и коллеги Джейн. И теперь она оставалась стойкой, бесстрастно вспоминая детали кончины приемной матери. Но одна мысль продолжала тревожить сознание и не оставляла в покое. Даже не мысль — чувство. И этим чувством было не горе, а гнев.

Мадди была вне себя, потому что Джейн не сказала о том, что заболела. Все, что девушка делала осенью в колледже, показалось мелочным на фоне страданий приемной матери, которая в это время медленно умирала… в одиночестве.

— Могла бы признаться, мама, — тихо проговорила она. — Ты должна была мне сказать. Я бы пропустила занятия, не ходила бы один чертов семестр и была бы с тобой. — Слова звучали громче и быстрее и зло повисали в воздухе. — Ты всегда меня учила говорить правду. Так почему же сама не смогла? Почему? Неужели не понимала, насколько была для меня важна? Не колледж, а ты. Я делилась с тобой всем на свете. Почему же ты скрыла от меня болезнь?

Слова гулко отдавались в пустой комнате, и Мадди внезапно запнулась, ужасно смутившись и почувствовав вину.

Она поднялась и словно в забытьи прошлась из комнаты в комнату. Девушка пыталась представить новых обитателей дома. Через пару недель жилище перестанет пустовать. Его украсят к Рождеству. И другие голоса наполнят его стены.

У Мадди прорвались слезы. Они потекли сначала медленно, затем хлынули настоящим ручьем. Девушка привалилась к кухонному столу и истерично рыдала больше часа. Она оплакивала Джейн, Скрэппи и этот пустой дом.

И себя, потому что осталась совершенно одна.




Глава 3


До конца учебного года Мадди так и не оправилась от потери. На первый взгляд все шло прекрасно. Она посещала занятия, вовремя сдавала письменные работы, получала средние требуемые баллы и продолжала встречаться с Томми Морганом — парнем, с которым дружила еще в выпускном классе. Но внутри ощущала неуверенность и вялость, словно кралась по жизни, а не жила.

Перед самым концом учебного года Мадди порвала с Томми. Это назревало уже несколько месяцев. В пайн-риджской школе у них было много общих интересов. Но в Боулдере Томми целиком поглотила его компания. Долгой зимой Мадди заметила, что им больше не о чем разговаривать. Все их друзья были его друзьями, а ей же они казались зелеными юнцами. Наконец Мадди поняла, что ей лучше без Томми, чем с ним, и решила расстаться. А ему сказала, что нужно общаться не только между собой, но и встречаться с другими людьми. Он принял это спокойно — настолько спокойно, что стало ясно: она вовсе не то, что ему требовалось. Мадди изменилась. С тех пор как умерла Джейн, она потеряла способность и желание развлекаться.

Настало лето тысяча девятьсот шестьдесят девятого года, но она решила остаться в Боулдере и в дополнение к своему основному предмету — искусству — пройти несколько бизнес-курсов. Мадди начала искать временную работу и наконец нашла то, что ее привлекало, — ювелирный магазин.

Ей это казалось лучше, чем работа официантки. По утрам Мадди посещала занятия, а с полудня до семи была в магазине. И хотя получала меньше, чем официантка, у нее оставалось больше времени для учебы. Взамен высокой зарплаты хозяин магазина согласился рассказывать ей о моделировании украшений — искусстве, которое все больше и больше занимало ее воображение.

Мадди с детских лет любила драгоценности и заходила в магазины, чтобы увидеть, как живут богатые люди. На праздники и дни рождения сама делала для Джейн безделушки. В первый год их совместной жизни, когда так трудно было с деньгами, она изготовила для приемной матери браслет из выброшенной нитки бус, изоленты и выдернутых из веника школьного уборщика перышек. На следующий год девочка подарила Джейн ожерелье из покрашенных акрилом булавок. Мадди любила собирать старые бусины, пуговицы из искусственного хрусталя и нанизывать их вместе с необычными предметами: пластмассовыми сердечками и солдатиками. И поэтому ее так воодушевила перспектива работы в ювелирном магазине.

Владельцем магазина и одновременно дизайнером был молодой человек по имени Брейди Гарднер. Если честно, от его моделей Мадди не была без ума, хотя он и считался опытным мастером. Его вещи казались девушке слишком вычурными, на грани аляповатости. Но тем не менее они пользовались спросом и у туристов, и у местных жителей. И в магазине отбоя не было от покупателей.

Мастерская Брейди Гарднера располагалась за магазином, с которым ее связывала стеклянная галерея, заставленная горшками с английским папоротником и бугенвиллеей. Мадди часто приходила пораньше и до открытия магазина следила, как работал дизайнер. Но к концу второй недели поняла, что ничему не научится: Брейди Гарднер ревностно охранял свою работу и был настолько занят, что не собирался раскрывать даже простейших секретов мастерства.

В отношении собственного искусства он отличался высоким самомнением. Этот двадцативосьмилетний холостяк считал себя привлекательным и неотразимым. В глубине ящика шкафа Гарднер хранил заветную записную книжку с именами всех женщин, с которыми ему удалось переспать, начиная с четырнадцати лет. Ему доставляло особое удовольствие извлекать эту книжку после очередной победы и вносить в нее новое имя. Последний номер был три сотни ровно. Гарднер нанял Мадди лишь потому, что она показалась ему свежей и ни с кем не связанной. Мысленно он уже вписал ее в книжку под номером триста один.




— Что вы собираетесь делать с этой бирюзой? — поинтересовалась Мадди. Она только что закрыла магазин и заглянула в мастерскую Брейди, чтобы взять свой чек.

— С бирюзой? — презрительно отозвался дизайнер. — Посмотри: это совсем не похоже на бирюзу. Это малахит и азурит, которые две недели продержали в сосуде с вином, чтобы они приобрели этот блеск.

— Красиво. — Девушка пропустила мимо ушей обидный тон. — И все-таки что же вы с ними сделаете?

— Еще не решил. Мо Стейнер принес их мне только сегодня вместе с мексиканскими опалами. С камнями надо сжиться, прислушаться, что они говорят. Эй, а ну-ка не трогай!

— Я только смотрю.

Брейди подхватил поднос с малахитом и поставил в сейф. Запер дверцу, посмотрел на Мадди и улыбнулся:

— Сегодня пятница. Ты, наверное, пришла за деньгами?

Девушка кивнула.

— Есть какие-нибудь планы на вечер? — Он сдернул резинку, которая во время работы стягивала его волосы в хвостик, и резко тряхнул головой. Соломенная грива рассыпалась по плечам.

— Буду заниматься. Завтра у меня зачет по бухгалтерскому делу.

— Боже, неужели ты никогда не развлекаешься?

— Развлекаюсь, но завтра у меня зачет. — По правде говоря, Мадди забыла, когда в последний раз развлекалась. Раньше она считала, что учеба в колледже будет сплошным кайфом. Но теперь думала, что весь кайф остался в прошлом — слишком велико было напряжение: девушка постоянно помнила, что нужно зарабатывать баллы и сохранить стипендию.

— Знаешь, — Брейди выключил свет на рабочем столе, — ты не по летам серьезная.

— Возможно, — пожала плечами Мадди.

Он схватил хлопчатобумажную куртку с крючка у двери.

— Я сегодня отвалился от работы пораньше. Позволь угостить тебя ужином. Ты же должна есть.

— Нет… Не хочу.

Брейди посмотрел на нее масленым взглядом. Мадди давно поняла, что рано или поздно он сделает подобное предложение. Его приятель и поставщик камешков Мо Стейнер предупредил, что Брейди пользовался репутацией отъявленного бабника. Но Мадди не испытывала к нему никакого влечения. Совершенные черты лица, голубые глаза в обрамлении длинных ресниц — Брейди выглядел чересчур привлекательным, а она не любила мужчин красивее себя. Нельзя сказать, чтобы она считала себя несимпатичной. Блестящие каштановые волосы ниже лопаток, ясные голубые глаза, полные губы, прямой нос и высокие скулы украсили бы любую. Но Мадди не признавала косметики. Джейн и многие знакомые убеждали ее, что она может попытать счастья на поприще модели. Они были недалеки от истины, хотя девушка в это нисколько не верила.

— Я не приму отказ, — заявил Брейди.

«Что ж, — подумала Мадди, — ну и черт с ним». Она была голодна. Пристойный ужин с Брейди Гарднером все-таки лучше, чем обычная кока-кола с плиткой «Херши» из автомата в общежитии.

— Хорошо. Почему бы и нет?

— Мне нравится твой энтузиазм, — усмехнулся дизайнер. — Тебе бы сдавать не бухгалтерский учет, а этикет.

— Ну вот что! — вспыхнула Мадди. — Я устала! Мне это надоело!

— Что надоело?

— Ваше дерьмовое снисходительное обращение. Вы все время говорите со мной так, словно я… какая-то тупица. Будто вы сделали мне одолжение, что взяли сюда на работу. — Она быстро прошла мимо него в дверь и направилась по дорожке к улице.

— Эй, подожди! — закричал Брейди. — Извини! — Он быстро ее догнал. — Я хотел угостить тебя пиццей. А теперь в качестве извинения предлагаю отбивную с вином.

— Только поставим все точки над i. Это ужин и больше ничего.

— Я согласен, — произнес он нарочито небрежным тоном. — Ужин и больше ничего.




Брейди повел ее в расположенный неподалеку от университета французский ресторан и настоял, чтобы она заказала шатобриан[9 - Жареное мясо.] — самое дорогое блюдо в меню. Он выбрал бутылку «Нюи-Сент-Жорж».

— Хорошее, — просто заметила Мадди. Вино оказалось намного лучше всего, что девушка пробовала раньше, но она опасалась перехвалить. Она боялась изменить своему обычному немногословию.

Брейди оглядел зал и помахал нескольким приятелям. Он был доволен, что ресторан, кажется, произвел впечатление на его хорошенькую работницу, и надеялся, что после пары бокалов вина она немного расслабится. Брейди в жизни не видел, чтобы девятнадцатилетняя девушка была настолько скованна. У нее, видимо, был очень развит инстинкт самосохранения.

— Расскажи мне о себе. Я знаю только то, что ты хочешь стать художником. Или ювелиром-дизайнером?

— Может быть. Я еще не решила.

— Откуда ты? Какое у тебя хобби? И кто тебе больше нравится: «Битлы» или «Роллинг стоунз»? Готов выслушать любые сведения, которыми ты удосужишься меня снабдить.

— Я не люблю рассказывать о себе. — Мадди ничуть не лукавила. Выработавшаяся за годы жизни с Джейн старая привычка не успела стереться.

— Это заметно. — Брейди отказался от намерения ее разговорить. Захочет общаться — хорошо. Нет — поедят молча. Возможно, так вернее удастся ее расшевелить. Мадди была для него загадкой, интриговала. От этого игра становилась лишь интереснее.

Оба потягивали вино в молчании. Наконец до Мадди дошло, что ее спутник не заговорит, пока она не оттает. Ему мало обсуждать кино, книги или рассказывать о себе, как это делают большинство мужчин. Он хочет узнать о ней. Конечно, Мадди понимала, что Брейди не мог ею серьезно увлечься. Просто таков был его способ совращения.

Подали мясо с жареным картофелем и тушенной в чесноке зеленой фасолью. Мадди жадно накинулась на еду. Она никогда раньше не была в таком дорогом ресторане и понимала, что ужин обойдется Брейди в уйму денег. Что бы она о нем ни думала, он старался изо всех сил. И не стоило вести себя по-свински только потому, что он слыл настоящим ловеласом.

И желание Брейди, чтобы она рассказала о себе, было достаточно невинное. Но, к сожалению, Мадди не могла его удовлетворить. Поведать о себе для нее казалось страшнее, чем раздеться на публике.

Внезапно ее осенило.

— Ну хорошо, я должна вам кое-что сказать. Наверное, пора. — К этому времени девушка успела проглотить половину мяса. — Мой отец умер в тюрьме. Его обвинили в шпионаже. Он работал в Лос-Аламосе[10 - Город в штате Нью-Мексико. Построен на базе Лос-Аламосской национальной научной лаборатории — центра исследований в области ядерной физики и производства ядерного оружия.]. Не знаю, что там произошло на самом деле. Отец написал мне письмо из тюрьмы и поклялся, что невиновен и что дело против него сфабриковано.

Мадди съела немного жареного картофеля и запила глотком вина. Подошел официант и снова наполнил ее бокал.

— Мать чувствовала себя униженной. Мы переехали в Лос-Анджелес и поменяли фамилию. Начали новую жизнь. Мама вышла замуж за кинопродюсера и родила еще четверых. А я стала ей настоящей обузой.

Мадди заглянула Брейди в глаза. Все складывалось удачно — девушка видела, что он верил каждому ее слову. Ни малейших трудностей. И так забавно его дурачить — он и впрямь считал, что она раскрывала перед ним душу. Но этот человек был с ней мил. И лгать ему с подобной легкостью смущало не меньше, чем говорить правду. Хотя сам-то он наверняка постоянно лгал женщинам.

И тем не менее Мадди почувствовала неловкость.

— Постойте… я все это придумала. Я — сирота. Но я не люблю об этом говорить. — Мадди застенчиво улыбнулась. — Мое хобби — читать. И люблю я «Роллинг стоунз».

Брейди положил ей на руку ладонь.

— Ты мне нравишься, Мадди. Ты совсем не такая, как другие.




После того ужина Мадди, верная слову, не переспала с Брейди Гарднером. Но с тех пор его отношение к ней стало меняться. Он сделался мягче на работе. Не грубил, когда бывал занят. Вечерами часто приглашал ее поужинать. И даже начал учить изготовлению украшений по восковым формам. Наконец через три недели после их первого свидания Мадди решила, что пришло время разрешить ему себя соблазнить.

Мадди не была девственницей. Первый раз она переспала с Томми Морганом в третьем классе[11 - Третий год обучения в четырехгодичной средней школе, то есть предпоследний класс перед выпускным.]. А к моменту разрыва они стали словно семейной парой.

Но она не любила секс. Не то чтобы он был ей противен или она его отвергала, отнюдь нет. Просто не считала, что его стоило так превозносить.

И поэтому не спешила улечься с Брейди в постель даже после того, как он начал казаться ей привлекательнее. Однако в конце концов пришла к выводу, что пора сдаться. Нельзя же до бесконечности позволять приглашать себя в ресторан и не раскошелиться на то, что Брейди считал ее долей по счету. Но что еще важнее, Мадди удавалось выуживать у него наставления по дизайну украшений.

И поэтому она решила отдаться ему.

— Держи… — Брейди протянул ей сигарету с марихуаной. — Хочешь еще затяжку? — Стоял жаркий вечер, и они лежали на матрасе на защищенной ширмами веранде его дома.

Мадди покачала головой:

— Если я еще подогреюсь, то, пожалуй, засну.

Брейди швырнул окурок в пепельницу.

— А вот этого не надо. По крайней мере сейчас. — Он наклонился и поцеловал ее.

— Брейди, ты становишься приличным молодым человеком.

— Господи, вы только послушайте, как эта девушка говорит комплименты! Можно подумать, что мы в школе этикета. — Он коснулся ее длинных каштановых волос. — Ты мне нравишься. Никогда не знаешь, что от тебя ждать. Пожалуй, я в тебя влюбился.

— Ради Бога, Брейди… Я с тобой пересплю, но если ты не станешь говорить о любви. Я наслышана о твоей репутации и знаю о записной книжке с именами.

Ювелир раздраженно сел.

— Откуда? Каким образом? Ты подглядывала?

— Нет. Стейнер сказал. Как-то зашел в магазин, а там никого не было. Мы заговорили, и он предупредил меня, чтобы я с тобой не связывалась.

— Мо? Ну и засранец! А я считал его своим другом!

— Только не говори ему, что я тебе рассказала. Он хотел поступить со мной по-братски.

— По-братски? Да он просто положил на тебя глаз! Господи, никому нельзя верить в наше время!

— А меньше всего тебе. — Мадди улыбнулась и начала расстегивать кофточку. Мать она почти не помнила, но понимала, что ее большие груди — это лучший дар от Лулу. Лицом она получилась симпатичнее, но телом пошла в мать: везде худощавая, кроме груди. Мадди смущалась, когда так быстро развилась в восьмом[12 - Последний класс восьмилетней начальной школы перед поступлением в четырехгодичную среднюю.] классе. И всегда носила свободные платья, чтобы скрыть зрелую фигуру.

— Такого свойского парня, как я, надо еще поискать, — буркнул Гарднер.

А она без всякого жеманства сняла свободную кофточку и юбку.

— У тебя фигура — потряс!

Брейди быстро разделся. Мадди посмотрела на него и присвистнула.

— И ты ничего… вроде бы большой. А мне казался дохляком и коротышкой.

— Боже мой, кто тебя учил говорить комплименты! Ну, иди сюда. Я этого хотел, как только тебя увидел.

В первый раз они любили друг друга очень бурно. А потом все медленнее и медленнее до самого рассвета. Брейди не спешил — давал ей расслабиться и раскрепоститься. Он нашел на ее теле эрогенные зоны, о существовании которых Мадди даже не подозревала. И она, впервые испытав удовлетворение, решила, что секс превозносить все-таки стоило.

Бедняга Томми! После стольких лет с ним она считала, что любовь — это физиологическая потребность, и больше ничего.

* * *


У Анны Макнил были рыжие волосы, язвительный ум и испещренная веснушками белая кожа. Но даже со своими веснушками она умудрялась выглядеть привлекательной и не слишком заумной. Она приехала из Нью-Йорка, и у нее было больше одежды — дорогой одежды, — чем у всех остальных студенток в тысяча девятьсот семьдесят втором академическом году в Университете Колорадо. В прошлом году она пользовалась в общежитии большой популярностью. Но Мадди ее не любила. Может быть, потому, что на нее саму, почти все время корпевшую над книгами, компания Анны не обращала никакого внимания.

Поэтому ее сильно удивило, когда однажды вечером, подняв глаза от стола, она увидела на пороге Анну.

— Привет, Мадди, — начала та. Ее выговор выдавал выпускницу школы с востока. — Похоже, мы с тобой в одном положении?

— Что ты имеешь в виду?

— Наши соседки съехали на все лето подмолотить деньжонок. Вот я и решила спросить, не хочешь поселиться со мной? Моя комната угловая… Больше и светлее, чем эта.

— Да нет… У меня здесь все обустроено. И потом, я тебя совершенно не знаю. Мы можем друг другу не понравиться.

Анна широко улыбнулась, сразу став намного симпатичнее.

— Девчонки утверждают, что ты прямая. Но я таких люблю: считаю, что люди должны говорить то, что думают. Большинство на это не способны. — Она достала пачку «Мальборо» из нагрудного кармана принадлежавшей приятелю рубашки. — Не возражаешь, если я закурю?

— Кури.

— Хочешь сигарету?

— Не курю. Моя мать умерла от рака.

— О! — Анна задула спичку. — Ей-богу, я не знала. Извини.

— Кури, если хочешь. У нее был не рак легких.

Анна рассмеялась.

— Ты забавная… Не угадаешь, что скажешь. Думаю, ты мне понравишься. Ну так как насчет моей комнаты? Мне все равно кого-нибудь подселят. Она велика для одной. Харриет Джексон спит и видит переехать, но она такая коровища. — Анна закрыла ладошкой рот. — Господи, помилуй. Вот видишь, как мне полезно находиться рядом с тобой. Вмиг забыла, как меня учили лицемерить.

— Так ты полагаешь, что я лучше Харриет, хотя совсем меня не знаешь?

— Весь прошлый год я к тебе приглядывалась и думала: вот симпатичная девчонка… Или по крайней мере может такой стать, если подкрасится и добавит в прическу несколько светлых прядей.

— Я вижу, уроки прямоты тебе не нужны. Ты прекрасно справляешься сама, — проговорила Мадди с каменным лицом и вдруг невольно рассмеялась. — Хорошо, пойду посмотрю твою комнату. Но предупреждаю, что могу съехать до окончания семестра. Мой парень настаивает, чтобы я жила у него.

— Я тоже провожу со своим парнем выходные. Он старшекурсник в Принстоне.

— В Принстоне? Путь неблизкий.

— У моего отца служебный самолет. И я им пользуюсь. Может, как-нибудь захочешь съездить в Принстон. Рэнди все устроит. Если ты только не до смерти влюблена.

Мадди покачала головой.

— Не знаю. Не могу решить. — И девушка коротко рассказала Анне о Брейди. — Ну ладно, — наконец подытожила она. — Давай взглянем на твою комнату. Я думаю, все устроится. Мне всегда хотелось жить в угловой. Только вот еще что: я здесь на полной стипендии и много занимаюсь.

— С этим я как-нибудь смирюсь, — рассмеялась Анна. — У самой у меня баллы не ахти, но свет можешь жечь хоть до утра. Я сплю как сурок.

— Разве ты не хочешь получить хорошее образование?

Вопрос озадачил гостью.

— Конечно… но колледж — это развлечение. То есть я хотела сказать, что не собираюсь выходить отсюда полным придурком. Но и на работу мне не надо устраиваться. Мы с Рэнди скорее всего поженимся, и тогда… О Боже, я несу что-то несусветное.

Мадди улыбнулась:

— Нет ничего плохого в том, что кому-то не приходится зарабатывать на жизнь. Просто мои карты легли по-другому.

— Это не значит, что я не сделаю карьеры, — защищаясь, ощетинилась Анна. — Просто за то, чем я хочу заниматься, очень мало платят. Я собираюсь работать с недоразвитыми детьми. Мой основной предмет — аномальное развитие психики. Знаешь, мой младший брат Дэвид родился с сильным повреждением мозга. И находится в клинике.

— Извини.

— Это совершенно убило маму. Теперь она вряд ли когда-нибудь оправится. Она хотела оставить Дэвида дома… но не было никакой возможности. Ему требовалось постоянное внимание. Отец убедил маму, что следует думать о каждом из нас. Но порой мне кажется, она сожалеет о своем решении.

— А ты?

— Бог свидетель, нет! Состояние Дэвида ужасное. А я хочу работать с детьми, у которых есть… надежда. Ты не считаешь меня бесчувственной? Ведь надо же иметь точку, с которой начинать.

Мадди согласно кивнула.

— Так как насчет нашего дела? — продолжала Анна. — Будем жить вместе?..

— Ну что ж… Если ты уверена, что я тебе нужна.

— Вполне уверена, — обрадовалась девушка. — Мне даже кажется, что мы станем подругами. И размер у нас почти одинаковый. Так что можешь брать мои тряпки. Мама шлет мне посылки каждый месяц.

Мадди снова улыбнулась:

— Комната больших размеров и новый гардероб… я не внакладе.




Той осенью Мадди ощущала себя счастливой и испытывала особенные чувства. Они с Анной не только стали подругами — сделались совершенно неразлучными. И расставались лишь тогда, когда Мадди уходила к Брейди, а Анна отлучалась на свои долгие выходные в Принстон.

Анна была именно такой девушкой, какую Мадди воображала в детстве: искушенной, красивой, умной. Сама Мадди тоже была неглупой. А после того как Анна, наигравшись в Пигмалиона, обучила ее секретам косметики, тоже стала красивой. Что же до искушенности, решила девушка, то и это придет, если подольше покрутиться рядом с новой подругой.

Ближе узнавая Анну, Мадди поняла, что ее внешняя искушенность — не что иное, как защитная скорлупа. Анна была необыкновенно привязана к семье и боготворила своего симпатичного отца Уатта Макнила. Она держала на столе в серебряной рамке фотографию, на которой стояла рядом с отцом, и по нескольку раз в неделю подолгу говорила с ним по телефону.

Мадди же, когда разговор заходил о ней самой, становилась уклончивой. Рядом с Анной она старалась казаться умнее и находчивее. Но теперь очень стеснялась своего прошлого. Анна постоянно говорила, кем были такие-то и такие-то люди — об их происхождении. И Мадди была вынуждена признать, что у нее самой не было породы, как у Анны и у ее друзей. Неизвестно, где бы она вообще оказалась, не появись в ее жизни Джейн Латем. Уж явно бы не делила комнату в университетском общежитии с богатенькой Анной Макнил. Поэтому она говорила о прошлом как можно меньше.




В ту осень отношения Мадди с Брейди развивались вполне гладко. Насколько девушка могла судить, великий бабник оставался ей верен. Получив друг о друге первые впечатления, они сделались друзьями и любовниками.

И все шло отлично, пока Анна не пригласила подругу провести Рождество в Нью-Йорке со своими родными. Мадди пришла в восторг. Девушка никогда не бывала в Нью-Йорке, хотя твердо знала — это именно тот город, где она хотела бы жить после окончания школы. И все-таки Мадди немного терзалась: еще раньше она обещала Брейди провести праздник с ним.

Но ей нестерпимо было думать, что придется отклонить приглашение подруги и не лететь в Нью-Йорк на частном реактивном «Гольфстриме» Макнила. Когда она сообщила об этом Брейди, он, как и следовало ожидать, вышел из себя. Предполагая, что они проведут Рождество вместе, Брейди снял роскошный дом в Аспене[13 - Курорт в центре штата Колорадо, на западных склонах гор Савач.].

— Брейди, — робко попыталась объяснить девушка, — ты должен понять. Мне действительно очень жаль. Но это такая потрясающая возможность.

— Понять! — вспылил он. — Да пошла ты! Я думал, мы проведем Рождество вместе. Спланировал все путешествие. Для тебя это ничего не значит?

— Значит. Я же сказала, что мне очень жаль. — Мадди подошла и обняла его за шею, но он мрачно отвернулся. — Я полагала, что определенно мы еще ничего не решили. Ты заключил, что на Рождество мы будем вместе, только потому, что я сказала, что у меня нет своих планов. Давай поедем в Аспен на каникулы. Ну, Брейди, пожалуйста, не злись… Ты говорил, что тебя зовут родные. Съезди к ним. Какое счастье иметь свою семью!

Задетый, Брейди повернулся на месте и заглянул ей в лицо.

— Ты своеобразный человек. Какой — не знаю: разное лезет в голову. — Он пристально посмотрел на нее. — Я тебя по-настоящему любил. И даже собирался сделать предложение.

— Брейди, я тебя очень ценю. Но ты делаешь из мухи слона. Это же только Рождество.

— Иди ты… свихнутая.

— Паразит ты, Брейди! Почему же я свихнутая? Потому что хочу поехать в Нью-Йорк на Рождество? Первый раз в жизни у меня такая возможность… повидать этот город!

— Ты сама не понимаешь, что говоришь! Как можно любить меня и вести себя подобным образом? Все эти месяцы я терпеливо учил тебя делать украшения и не услышал ни слова благодарности. Ты только берешь, Мадди, но ничего не даешь. Вот в чем суть. Я не желаю тебя видеть, когда ты вернешься. В этом нет никакого смысла.

— Ох, Брейди…

— Убирайся отсюда к черту! Мне надо работать.

Ювелир отвернулся и принялся вставлять неограненный аметист в лапки серебряного кольца. Мадди не нашлась что добавить. Брейди разозлился, но он перегорит. Она привезет ему из Нью-Йорка хороший подарок. Через несколько недель он остынет, и все наладится. Девушка была в этом уверена.

По дороге в общежитие Мадди снова прокрутила в голове их ссору и в свою очередь разозлилась на Брейди. Он заблуждался на ее счет. Как он мог заявить, что она берет, но ничего не дает? Как посмел сказать такое человек, который переспал с сотнями женщин?

Потом она вспомнила последние месяцы, проведенные с Брейди. Он учил ее технике изготовления украшений и терпеливо рассказывал о драгоценных камнях. Давал читать книги. Два-три раза в неделю приглашал поужинать в ресторан или готовил дома. Проверял перед зачетами. Он вел себя совсем не так, как человек, против которого ее предостерегали. Напротив, Брейди Гарднер вкладывал в нее всю душу.

Так, может быть, он прав и она настоящая эгоистка? А после смерти Джейн неосознанно избегает любви? Мадди где-то прочитала, что во всякой связи чувство одного больше, чем чувство другого. Если так, то Брейди любил ее больше.

Сможет ли она когда-нибудь забыть о себе и всецело кому-нибудь отдаться?

Девушка не сомневалась. Но теперь это ее мало интересовало. Она готовилась впервые увидеть Нью-Йорк.

И все ее мысли были только об этом.




Глава 4


Гостиная в несуразной двухэтажной квартире Макнилов на Парк-авеню в семидесятых годах была выкрашена в желтый цвет. Так посоветовал Элизабет Макнил оформитель англичанин О'Харра, который по совместительству занимался лечением колористикой. Он считал, что желтый цвет мог стимулировать беседу. Превосходный выбор, учитывая тот факт, что Макнилы отличались чрезвычайным гостеприимством и часто принимали компании друзей — от бизнесменов до людей искусства, но всех из манхэттенского света. Двадцать четыре стула в стиле эпохи регентства напоминали об обстановке отеля «Шератон» и были обиты китайской парчой с растительным рисунком. Они окружали три стола черного дерева. Над каждым висели русские люстры из горного хрусталя, которые имитировали свет свечей. Противоположную стену загораживала состоящая из восьми секций китайская ширма времен династии Минь. Фарфор меняли в зависимости от того, каких принимали гостей, и от настроения вечеринки, но он всегда был от «Тиффани». Серебро и хрусталь — ирландское наследие семейства Макнил.

Мадди не могла поверить, что сидит с Макнилами за центральным столом и взирает на Анну сквозь букеты таких диковинных цветов, каких она не видела даже на картинках. И уж конечно, никогда не слышала названий. Все вокруг окутывал дух нереальности. Но после первого дня, когда Мадди нервничала и была настороже, она постепенно оттаяла: семья вела себя с ней просто — ее считали новой лучшей подругой Анны и обращались соответствующим образом.

Мадди бросала незаметные взгляды в окна на беснующуюся снежную вьюгу в ярком мареве городских фонарей. Само совершенство. Идеальнее, чем она могла себе представить.

— Посмотрите! — воскликнула Анна так, словно это она заказала снег. — Я вам говорила, что будет белое Рождество! В честь Мадди!

— Значит, надо выпить за Анну, — объявил ее младший брат Хэдли. — За главного метеоролога нашей семьи.

— Мадди, у нас сегодня особое блюдо. — Анна демонстративно проигнорировала предложение брата. — Жареный фазан. Его папа где-то подстрелил.

— Никогда не пробовала фазанов, — призналась гостья.

— Ничего на вкус, — заверил ее Хэдли. — Похожи на цыплят.

— Так обо всем говорят — даже о гремучих змеях.

Хэдли кивнул:

— В наши дни на цыплят не похожи только цыплята. Их уж слишком пичкают всякой химией.

— Пожалуйста, дорогой, не надо об этом, — вмешалась Элизабет Макнил. — По крайней мере не за столом.

— Но где же, как не здесь, и обсуждать такие вещи? — не согласился сын. — Как нас медленно убивают тем, что попадает в наш организм. Нейдер[14 - Ральф Нейдер (р. 1934) — юрист, общественный деятель, основатель общества потребителей.] ест одни мускусные дыни. Только у них такая толстая кожа, что не пропускает ядохимикатов.

Хэдли учился на первом курсе Йельского университета и прошлым летом начал добровольно работать на Ральфа Нейдера. И хотя не стал членом «десанта Нейдера»[15 - Группа последователей и активистов движения за безопасность товаров массового потребления и экологическую чистоту производства в 60-х гг.] и ни разу не встречался с его основателем, был твердо намерен посвятить себя спасению окружающей среды.

— Да, да, Хэдли, мы все это знаем. — Уатт Макнил стремился предотвратить очередную тираду сына против разрушения экологии большим бизнесом. — Но сейчас я хочу побеседовать с нашей гостьей.

Он повернулся к Мадди. Девушка не представляла, что чей-то отец мог быть таким симпатичным и моложавым. В Пайн-Ридже все отцы сильно раздались в талии и выглядели старше своих лет. «В чем причина: жизнь в Манхэттене или богатство?» — размышляла она.

— Элизабет мне говорила, что вы, Мадлен, хотите стать ювелиром-дизайнером? — С тех пор как она сюда приехала, все Макнилы, кроме Анны, настаивали на том, чтобы обращаться к ней именно так. «Очень красивое имя, — заметила мать подруги. — Давайте пользоваться им».

— Да! Зашла в «Тиффани», «Картье» и «Гарри Уинстон» и будто почувствовала удар молнии. Теперь я точно знаю, что хочу стать ювелиром-дизайнером.

— Браво! — воскликнула Элизабет Макнил. Она тоже выглядела неправдоподобно моложаво — с такими же рыжими, как у дочери, волосами, коротко постриженными и ухоженными. Ее кожа отливала фарфоровой белизной, лицо не носило следов косметики, кроме губной помады и туши для ресниц. — Я полностью поддерживаю. А когда вы станете знаменитостью, не забудьте предоставить нам все возможные скидки.

— Договорились, — рассмеялась Мадди. — Еще раз спасибо за то, что показали мне эти магазины. Сегодня был один из самых замечательных дней в моей жизни. Пятая авеню гораздо красивее, чем я представляла. А елка в Рокфеллер-центре и под ней фигуристы на льду! Я видела открытки, но не думала, что это так потрясающе!

— Мне понравилось вас сопровождать, — заметила Элизабет. — Анне за годы все это наскучило. Наверное, это от того, что она выросла в городе. — Женщина зажгла и раскурила сигарету. — Сама я родилась в небольшом городке в штате Огайо. И Манхэттен будет повергать меня в трепет до смертного часа.

— Да, именно это я ощущаю… трепет. Энергия… прелесть Манхэттена невыразимы.

— Рад слышать, что вы не разочарованы, — проговорил Уатт Макнил, в то время как дворецкий убирал посуду после первого блюда. — Нынешний Нью-Йорк стал таким неприятно суетливым.

— Мне понравился.

— Это хорошо. — Уатт Макнил помолчал. — Мадлен… Анна о вас рассказывала очень немного. Вы выросли в Колорадо?

Мадди ощутила внезапную панику. Она кое-что сочинила для Анны… Никаких деталей. Безупречное положение подруги заставило ощутить себя занюханной провинциалкой. Но она, в конце концов, сирота — некому опровергнуть то, что она напридумывала.

— Мой отец был… инструктором по лыжному спорту… Потрясающий спортсмен. Он стал бы олимпийским чемпионом, если бы не сломал ногу… — В голове было пусто. Она потянулась за стаканом воды, поднесла к губам и сделала несколько глотков.

— Мадлен, — забеспокоилась Элизабет, — с вами все в порядке?

— Просто… извините, закружилась голова. — Ее щеки пылали, засосало под ложечкой. Она открылась перед Брейди. Однако выложить правду Макнилам казалось немыслимым.

Но родители Анны обращались с ней с такой теплотой и великодушием. Разве могла она им солгать? Внутренний голос подсказывал ей, что именно здесь ее место — среди полировки и мрамора Манхэттена, с такими людьми, как Макнилы, а не с Брейди в маленьком магазинчике с мастерской в задней комнате в Колорадо. Ложь — нечто очень серьезное, с чем придется жить долго. Она страшилась сказать правду, но не могла и солгать. Мадди раскрыла рот, еще не представляя, что сорвется с ее губ, и в этот миг услышала голос Элизабет Макнил, а не свой:

— Бедняга, она вся дрожит. — Мать Анны подошла и, обняв за плечи, помогла ей подняться из-за стола. — Надеюсь, это не простуда, а просто усталость. Хэдли, дорогой, попроси Люсил подать наверх чашку чаю. Пойдемте, Мадлен, я уложу вас в кровать.

Благодарная Мадди с радостью позволила себя опекать. Ей было стыдно обманывать людей, от которых она не видела ничего, кроме доброты. Но вместе с тем испытала небывалое облегчение, словно в камере смертников в последнюю минуту получила помилование от губернатора. И на этот раз была свободна.

* * *


Всю следующую неделю, включая само Рождество, Мадди провалялась в постели с перемежающимися приступами жара и озноба, то есть с самой натуральной простудой. Макнилы оказывали ей всяческие знаки внимания: заглядывали поболтать, читали, приносили книги, снабжали сначала чаем с тостами, а потом, когда к ней вернулись силы, — всякой вкуснятиной с кухни. Мадлен нравилось ощущать себя членом семьи и испытывать неподдельное чувство приобщения.

В канун Нового года Мадди совершенно пришла в себя. И на праздник друг Анны Рэнди Фергюсон пригласил для нее своего соседа по комнате в Принстоне Уина Берджесса. Анна объяснила, что у Уина была подружка, но на каникулы куда-то уехала. Мадди это не волновало. Она уже влюбилась в Нью-Йорк и другого любовного приключения сейчас не хотела.

Все четверо — Анна с Рэнди и Мадди с Уином — начали веселиться на танцевальном вечере в «Плазе», который устраивала старая приятельница Анны. Там они встретили Новый год, но потом им надоело танцевать и они отправились в модный клуб «Виллидж-Вангард»[16 - «Виллидж-Вангард» — знаменитый джаз-клуб в Нью-Йорке.] послушать джаз. К тому времени они прикончили четыре бутылки шампанского.

Другие, казалось, привыкли пить так много, но только не Мадди. Легкость в ее голове сменилась туманом, и ей захотелось домой в постель. Но было еще не поздно, к тому же Уин Берджесс положил на нее глаз. В «Плазе» он страстно ее поцеловал и предпринял вторую попытку во время долгой поездки в такси. И теперь, в прокуренном «Вангарде», его рука скользнула под столом по ее бедру. Мадди оттолкнула руку, но почувствовала ее снова. Однако Уин не стремился установить с ней контакт никоим другим способом, кроме физического.

Мадди нисколько не нравился Уин. Она бы предпочла встретить Новый год одна с книгой и сейчас то и дело украдкой посматривала на часы — сколько еще времени предстояло терпеть.

— Уин, — проговорила она, в очередной раз отводя его руку, — ты когда-нибудь поймешь мой намек?

— Так сегодня же Новый год. — Он обнял ее за плечи. — Такая обстановка. Я думал, западные девушки держат себя раскрепощенно. — Уин усмехнулся. — Ты мне правда нравишься.

— Нет, не нравлюсь. У нас нет ничего общего. За весь вечер ты не удосужился сказать и трех фраз.

— Да разве можно разговаривать в этом шуме? Потолкуем попозже, крошка… когда останемся одни. А сейчас надо поддерживать компанию. Эй, официант, пришли-ка нам бутылочку хорошей выпивки.

За время праздников Мадди, хотя ей нравилась Анна и вся семья Макнил, с Рэнди и другими приятелями подруги сойтись не могла. Пожалуй, вся их изысканность состояла лишь в том, что они богато одевались и ходили в определенные рестораны и дискотеки. К тому же все были словно бы родными. Она чувствовала себя чужой среди них. Нью-йоркские друзья Анны знали друг друга всю жизнь. То и дело вспоминали общие приключения и подготовительные школы[17 - Дорогостоящие частные учебные заведения по подготовке абитуриентов в колледж, особенно престижный.], названия которых Мадди ни разу не слышала. Надо отдать должное Анне, она постоянно пыталась вовлечь подругу в разговор, но Рэнди хотел, чтобы Анна обращала внимание только на него. Да и пили они слишком много.

После очередного бокала шампанского язык Мадди начал заплетаться, и ей с трудом давалась даже самая простейшая фраза. Кружилась голова, и девушка понимала, что долго она не выдержит. Как же другие могут так пить, удивлялась она. Они держались бесподобно. Анна и Рэнди переплели руки и глядели друг другу в глаза. Рука Уина то и дело лезла под ее короткую юбку с блестками, и приходилось держать свою наготове, чтобы отбивать его атаки.

Мадди оглянулась на другие столики: все прекрасно проводили время. А она встречала в Нью-Йорке Новый год с подонком, который так и норовил облапать. Девушка с грустью вспомнила о Брейди. Как замечательно было бы с ним в Аспене вдвоем. Разница между Нью-Йорком и Колорадо составляла два часа. Если поспешить домой, то можно успеть позвонить и поздравить его с Новым годом.

— Слушай, — обратилась она к Уину, стараясь четче выговаривать слова. — Надеюсь, что не испорчу вечер. Но я чувствую себя неважно. Мне надо домой.

— А я хочу остаться на выступление следующей группы, — возразил Уин и, вынув из ведерка со льдом бутылку шампанского, налил ей в бокал. — Вот, выпей еще.

— Правда не могу… Я пойду, а ты останься. Я доберусь до дома сама.

— Ну нет, — заморгал он. — Я с тобой. — И швырнул на стол стодолларовую купюру. — Это за меня. Должно хватить. Мы с Мадди уходим.

— Да? — Анна подняла глаза. — Ты хорошо себя чувствуешь?

— Не беспокойся. Просто устала, — ответила подруга.




На Америка-авеню им в лица ударил ледяной ветер.

— Ну правда, — повторила Мадди. — Возвращайся. Мне ужасно хочется в постель.

— Звучит заманчиво, — отозвался Уин. Он обнял девушку, а другой рукой тщетно махал проезжавшему мимо закончившему работу такси.

— Одной, Уин, — уточнила Мадди, но он если и слышал, то не обратил никакого внимания на ее слова.

Все идущие по авеню такси были заняты веселящимися людьми. Мадди и ее спутник напрасно прождали минут двадцать и отправились пешком. Недалеко от 14-й улицы к тротуару подкатила машина и выпустила пассажира, и они тут же ее схватили.

Мадди успела освежиться на холодном воздухе, и мысли у нее прояснились. Девушка лихорадочно соображала, как бы ей избавиться от Уина. Она прекрасно понимала, что, проводив ее до дома Анны, он будет настаивать на том, чтобы его пригласили внутрь. Уин уже возбудился во время поездки в такси — то и дело лез к ней с поцелуями, шарил руками по телу, шептал всякие непристойности.

— Ничего себе титьки, — пробормотал он, дохнув на Мадди перегаром шампанского, и она в сотый раз за вечер раздраженно оттолкнула его руки.

— Черт тебя подери, перестань! — прошипела она, но Уин увернулся и тут же снова заграбастал ее груди.

Мадди сопротивлялась изо всех сил. Ей очень хотелось на него накричать, но она стеснялась водителя. Наконец такси свернуло на Парк-авеню и остановилось перед домом Анны. Девушка быстро открыла дверцу и выпрыгнула наружу.

— Не выходи, Уин. Поезжай дальше. Я дойду сама. Всего хорошего.

Она захлопнула дверь и бросилась в дом мимо медлительного привратника, который не успел открыть перед ней подъезд.

Пробежав вестибюль и оказавшись у лифта, Мадди оглянулась и сквозь стеклянную дверь заметила, что такси по-прежнему стоит перед домом. Уин явно решал, как ему быть — неужели принять от ворот поворот? Наконец он подался вперед и что-то сказал шоферу. Мотор загудел, и машина скрылась за поворотом.

Мадди понимала, что ее кавалер вне себя от злости, но ее это ничуть не волновало. Между ними не возникло притяжения, даже искорки обыкновенной дружбы. Так к чему проделывать бессмысленные телодвижения, раз они ничего для них не значили? В душном лифте ею овладела клаустрофобия, и снова закружилась голова. К тому времени когда лифтер открыл двери в холл перед квартирой Макнилов, девушка едва сдерживала тошноту.

Ключ. У нее не было ключа. Ключ остался у Анны. Придется звонить и кого-то будить. В другом случае она села бы в кресло и дождалась бы подругу. Но теперь ей отчаянно требовалось в ванную. Мадди нажала кнопку и стала ждать. Никто не вышел. Через минуту она позвонила настойчивее.

Дверь открыл заспанный Уатт Макнил в шелковой пестрой пижаме.

— Что такое, Мадлен? Где Анна? Ничего не случилось? — Он посторонился, чтобы пропустить ее в дверь.

— Не волнуйтесь. Я почувствовала себя нехорошо и ушла раньше. — Она бросилась через вестибюль к лестнице. Уатт Макнил, желая помочь, поспешил следом. Девушка так и не добежала до первой ступени — ее вырвало на мраморный пол прямо перед ним. Такого стыда она не испытывала ни разу в жизни. Но в этот момент сверху босиком спустилась Элизабет.

— Ох, милочка… Представляю: слишком много шампанского после болезни. Давайте-ка я отведу вас в ванную. Уатт, дорогой, разбуди Эмори, пусть приберется в вестибюле.

— Я сам этим займусь. А ты позаботься о Мадлен.

— Извините, — пробормотала Мадди.

— Не разговаривайте, — посоветовала Элизабет, — а лучше полезайте в ванну.

После того как Мадди вырвало во второй раз и она отмокла в горячей воде, а потом Элизабет Макнил уложила ее под прохладные простыни, ей стало лучше.

— Спасибо. Мне так неловко, — проговорила она.

— Не о чем волноваться. Хотя бы раз в жизни такое может случиться с каждым. Молодежь пьет чересчур много. Я очень беспокоюсь об Анне, но она с ума сходит, если я ей что-нибудь говорю. Вы не привыкли к их меркам — это хорошо. А теперь поспите. Утром будете свежи, как роза.

Мадди кивнула. Она не представляла, как наутро предстанет перед Уаттом Макнилом. Ей хотелось поговорить с Брейди, но звонить было уже поздно.




Некоторое время спустя она вынырнула из тяжелого сна и сообразила, что комната освещена. Девушка открыла глаза и загородилась рукой. Горела люстра. Анна нагая стояла перед комодом и один за другим открывала ящики.

— Эй, ты дома? — хрипло спросила Мадди.

Анна испуганно обернулась.

— Никак не могу найти ночную рубашку. Черную с кружевами. — У нее заплетался язык.

— Висит на крючке за дверью в ванную. Видела ее там, когда умывалась, — подсказала Мадди.

— Ах да. — Анна икнула и поплелась в ванную. Пока подруга чистила зубы и снимала косметику, Мадди старалась не заснуть. Но наконец Анна, пошатываясь, вернулась в спальню.

— Повеселилась? — спросила Мадди. — Извини, что удрала.

— Уин рвал и метал, — хихикнула подруга. — Ничего. Он просто привык, что женщины перед ним стелются. Переживет. — Она остановилась перед опиравшейся на четыре тумбы кроватью Мадди и произнесла с пьяным мелодраматизмом: — Ты готова кое-что посмотреть?

— Да… что такое?

Анна отвела левую руку и пошевелила безымянным пальцем.

— Гляди!

На пальце красовалось кольцо с круглым изумрудом в три или четыре карата, который обрамляли мелкие бриллианты.

— Рэнди мне его только что подарил, — выдохнула она и утонула в мягкой постели подле подруги. — Мы помолвлены.

— Ах, Анна, — крепко обняла ее Мадди. — Не может быть!

И пока подруга взахлеб рассказывала, как Рэнди сделал ей предложение — в двухколесном экипаже, который нанял, чтобы доехать из «Виллидж-Вангард», — ощутила, как в груди зародилось неприятное чувство.

— Когда вы поженитесь? — спросила она, пытаясь изобразить энтузиазм.

— Мы все рассчитали: летом, скорее всего в августе. Чтобы все уладить, потребуется много времени. — Анна стиснула подругу в объятиях. — Это так замечательно!

— Да… потрясающе, — улыбнулась Мадди. — Я за тебя очень рада.

Естественно, она покривила душой. Помолвка Анны означала, что после окончания следующего семестра Мадди потеряет соседку по комнате и лучшую подругу. И ей нисколько не нравилась перспектива, что Анна выйдет за Рэнди Фергюсона. Для него она слишком была хороша и слишком умна. Анна располагала деньгами и при ее способностях могла заняться в жизни чем-нибудь получше организации благотворительных вечеров.

Но до поры до времени приходилось держать рот на замке.




В первый день нового года Мадди проснулась около девяти с жуткой головной болью. Она почистила зубы, приняла аспирин и снова устроилась в кровати с томиком «Войны и мира». Анна еще крепко спала, и девушка не хотела спускаться вниз и встречаться с Уаттом и Элизабет, после того как вчера подняла их с постели и блевала у них на глазах.

Аспирин начал творить чудо. Мадди несколько часов то читала, то опять засыпала. Анна не шевелилась. Наконец около полудня в дверь спальни раздался негромкий стук. Мадди поднялась и открыла.

— Вы встали? Славно. Как самочувствие? — На пороге стояла Элизабет Макнил.

— Спасибо, лучше, — прошептала девушка. — А Анна еще спит.

Элизабет проскользнула мимо Мадди.

— Ей пора вставать. Мы приглашены ко второму завтраку к Мэдисонам. Должны быть у них в час. — Она снова повернулась к гостье. — Слышали новость? Анна нас разбудила, когда пришла.

Мадди заставила себя улыбнуться:

— Да! Просто замечательно!

— Боже мой, мама! — простонала Анна. — Я не хочу сегодня идти к тете Фрэни. Я слишком устала.

— Надо. Фрэни — твоя крестная и придет в отчаяние, если не узнает о помолвке из первых рук. Ну, давай шевелись!

Второй завтрак, на который они собирались, давали Питер и Фрэнсис Мэдисон. Фрэнсис, помимо того что была лучшей подругой Элизабет Макнил и крестной матерью Анны, слыла на Бродвее театральной знаменитостью. И Мадди предвкушала, что познакомится с известной актрисой Фрэнсис Барри у нее дома. Правда, после прошедшей ночи девушка вообще сомневалась, что расположена с кем-нибудь встречаться.

— Миссис Макнил… я еще не очень хорошо себя чувствую. Можно мне остаться здесь, пока вы будете завтракать? Как вы считаете?

— Конечно, милочка. Представляю, как вы устали от встреч с незнакомыми людьми. Боюсь только, если вы проголодаетесь, вам придется самой добывать пропитание. Сегодня у всех выходной.

— Это ничего. Ты не против, Анна?

Подруга уже встала и копалась в шкафу.

— Я сама поеду всего на несколько минут. Покажу Фрэни кольцо и уйду. Мы встречаемся с Рэнди в «Карлиле», выпьем с его отцом и мачехой и сообщим им новость. — Анна улыбнулась Мадди. Только легкая бледность говорила о том, что подруга перебрала шампанского прошлой ночью. — Мне кажется, выходить замуж — самая утомительная вещь на свете.




Все уехали. Мадди осталась наверху и стала читать следующую главу. А когда почувствовала себя лучше и проголодалась, решила спуститься и сделать себе сандвич. Приятно было получить в свое распоряжение хотя бы на несколько часов пятнадцатикомнатную квартиру и воображать, что она твоя.

На лестнице Мадди удивилась, услышав чьи-то голоса, а потом сообразила: это телевизор. Она повернула в библиотеку, чтобы выключить приемник, но на пороге ойкнула и отскочила. На бежевой замшевой софе растянулся Уатт Макнил, потягивал пиво и смотрел футбол.

— Я думала, вы уехали! — воскликнула девушка. — Вы меня напугали.

— Увернулся в последнюю минуту. Питер не любит футбол, значит, там бы я не посмотрел игру. А сегодня в матче «Розовой чаши»[18 - Ежегодный матч двух лучших (по выбору организаторов) команд студенческого футбола.] встречается команда моей alma mater. — Он указал на стоявшее неподалеку от софы кресло с подлокотниками: — Присоединяйтесь.

Мадди покачала головой:

— Я хочу… если можно… сходить сделать себе сандвич.

— Прекрасная мысль. Сделайте и мне. Что-нибудь эдакое, чтобы было побольше майонеза и салата-латука. — Он поднял пустую пивную бутылку. — И прихватите еще вот такую.

Мадди отправилась на кухню в растрепанных чувствах. Она надеялась избежать общения с Уаттом Макнилом наедине — и не только из-за прошлой ночи. Рядом с ним девушка постоянно ощущала неловкость. Она не понимала, относилось ли это к самому Уатту или к отцам вообще. Ведь у нее самой отца никогда не было.

И еще она боялась оставаться с Макнилами один на один из опасения, что интимность обстановки спровоцирует личные вопросы.

Она и так зашла слишком далеко. Макнилы знали, что ее родители умерли. Инструктора по лыжному спорту она похоронила в лавине в Швейцарии, когда ночью по душам говорила с Анной. По поводу матери Джейн она была более конкретна — рассказала, что та скончалась от рака. Но постаралась донести до подруги, что мать умерла в специализированной больнице для известных музыкантов.

Мадди понимала, что подруга передала ее слова остальным, и надеялась, что этой информации хватит на праздники, потому что других деталей она еще не успела придумать.

После тщательного осмотра кухни девушка обнаружила в буфете буханку ржаного хлеба и приготовила сандвичи из оставшихся отбивных. В холодильнике она нашла банку маринованных пикулей, а в столе — пакет картофельных чипсов. Все это вместе с двумя бутылками импортного пива она поместила на поднос и направилась назад в библиотеку.

— Надеюсь, отбивная подойдет.

— Гениально. Как здорово, что вы принесли пикули. Люблю маринад. Садитесь. — Уатт свесил ноги с софы.

Мадди положила чипсы себе на тарелку и притворилась, что с интересом следит за футболом.

— Кто играет?

— Южная Калифорния и Мичиган… моя команда. Нашим не везет. Почти середина матча. Да… вот и сирена. — Он нажал кнопку на пульте дистанционного управления и приглушил звук. — Сандвич как нельзя кстати. Спасибо, Мадлен.

— Знаете, мне правда очень неудобно за прошлую ночь. Я никогда так много не пила. Вообще я много не пью. Пожалуйста, простите меня.

— Здесь нечего прощать, — рассмеялся Уатт. — Так всегда бывает, когда взрослеешь. Все мы люди.

Мадди начала оттаивать. Уатт вел себя как мужчина, а не как отец. И все больше ей нравился, хотя она испытывала в его присутствии смущение.

— Я полагаю, вы рады за Анну, — предположила она.

Он пожал плечами:

— Рэнди — хороший парень из приличной семьи. Но Анне только двадцать. Я надеялся, что она успеет закончить университет, прежде чем выйдет замуж.

— Утром Анна мне сказала, что они все просчитали. Она собирается перевестись в Барнард[19 - Частный колледж высшей ступени для девушек в Нью-Йорке. Основан как первый независимый женский колледж в 1889 г. и назван по имени известного педагога Ф. Барнарда.], а Рэнди получит диплом предпринимателя в Колумбийском университете.

— Прекрасно. Мне не хотелось, чтобы она бросила образование.

Некоторое время они ели молча. Потом Мадди спросила:

— Можно задать личный вопрос?

— Конечно. Смелее!

— Что вы делаете… чтобы зарабатывать на жизнь? Анна говорит об этом так туманно.

Уатт Макнил рассмеялся.

— Раньше у меня была юридическая практика. А теперь я посредник. Свожу людей друг с другом и, если дело идет на лад, получаю определенный процент. Много разъезжаю по свету.

— Звучит интересно, — улыбнулась Мадди. — Но все равно я почти ничего не поняла.

Уатт удивленно изогнул бровь.

— Вам нужны детали? Анна всегда удовлетворяется пятиминутным объяснением.

— Именно о деталях я и спрашиваю. Я знаю, что вы преуспеваете, но не понимаю, каким образом. Только не сочтите меня невоспитанной, — взволнованно добавила она.

Уатт пристально посмотрел на нее. В его карих глазах все еще мелькали искорки изумления.

— Как я рад, что у Анны появилась такая подруга. У вас есть голова на плечах. С вами приятно разговаривать. — Он добавил на тарелку из банки пикулей. — Существует много компаний, которые могли бы работать с гораздо большей прибылью. Я нахожу эти компании и, чтобы помочь им справиться с трудностями, отыскиваю новых управленцев или владельцев. Мое последнее дело — «Флауэр чоколат компани». Мы сделали их шоколадную плитку всемирно известным лакомством. Сейчас я работаю с компанией судовладельцев. — Уатт помолчал. — Звучит скучно. Но заниматься этим интересно — будто складываешь головоломку.

Мадди покачала головой:

— Вовсе не скучно.

Уатт Макнил нравился ей все больше и больше. Он вел себя с Мадди как со взрослой, как с равной. Так же обращалась с ней и Джейн. Они с приемной матерью всегда оставались прежде всего настоящими добрыми подругами. Но с Джейн все казалось по-другому. Сколько бы Мадди ни старалась увидеть в Уатте друга, а не отца Анны, у нее ничего не получалось. Уатт оставался отцом Анны.

Мадди чувствовала, что он ее изучает, и начала нервничать. Она бросила взгляд в телевизор и заметила, что команды построились перед началом второй половины матча.

— Смотрите, игра начинается! — воскликнула девушка с облегчением.

Уатт включил звук, но продолжал смотреть на нее, а не на экран.

— Позвольте и мне задать личный вопрос. Ваши родители после смерти оставили вам сколько-нибудь денег?

— Мама оставила страховку на пятнадцать тысяч.

— И что вы сделали с этими деньгами?

— Они в Национальном банке в Пайн-Ридже. Я хотела их куда-нибудь вложить, но не знала как.

— Послушайте, сын моего биржевого маклера вступает в дело. Окончил Гарвард, а затем школу в Вортене. Насколько я слышал, смышленый малый. А рынок на подъеме. Мой брокер не занимается такими мелкими суммами, но его сын провернет хорошее дельце. Когда вернетесь домой, вышлите мне деньги, и я о них позабочусь. — Уатт помолчал, а затем громко расхохотался. — У вас такое лицо, словно вы думаете, что я собираюсь стащить ваши сбережения. Верьте мне.

— Моя мать учила меня не верить людям, которые говорят «Верьте мне».

— Вы меня рассмешили, Мадлен, — усмехнулся он. — Мне это нравится. И обещаю, что вы не потеряете деньги. Просто я хочу вам помочь.

— Но почему? — спросила Мадди. — Почему вы настолько любезны?

Уатт улыбнулся:

— Вы подруга Анны. И к тому же — совершенно одна. Кто-то же должен о вас позаботиться. Неужели никто никогда не делал вам приятного?

Мадди вспомнила Джейн и сглотнула ком в горле.

— Да… Спасибо…

Значит, Уатт Макнил ее жалел. Что ж, ничего дурного в этом не было. Надо принимать помощь везде, где можно.




Глава 5


После наэлектризованной атмосферы Нью-Йорка казалось, что жизнь в Боулдере текла с замедленной скоростью. Стояла очень морозная зима, но дело было не в этом. Энергия, обволакивавшая Боулдер, была рассеяна, не сконцентрирована. Мадлен, теперь она называла себя так, как настаивали ее друзья, прекрасно чувствовала разницу. Она пыталась сохранить мощный заряд жизненной силы, который так оглушил ее в Нью-Йорке, но со временем это становилось все труднее и труднее. Ощущение счастливого предвкушения ускользало, день ото дня меркло, пока от него не осталось одно воспоминание.

Сразу же по приезде Мадлен поспешила навестить Брейди. Он обслуживал покупательницу, скользнул по ней взглядом и словно бы не узнал. Внутри у девушки все оборвалось.

Не успела дверь за женщиной закрыться, она бросилась к нему, обняла. Но Брейди, отстранясь, повел плечами.

— Ну, пожалуйста, Брейди, не сердись. Я по тебе скучала.

— Неужели? — холодно произнес он.

— Правда, правда! — Мадди стиснула его руку. — Давай будем снова вместе. Как насчет сегодняшнего вечера? Я хочу…

— Сегодня вечером я занят, — отрезал ювелир.

Мадди обиженно посмотрела на него и достала сверток в красивой упаковке.

— Я привезла тебе подарок. Из «Блуминдейла»[20 - Один из крупнейших универсальных магазинов Нью-Йорка. Основан в 1872 г. Дж. и Л. Блуминдейлами. К началу шестидесятых годов на два с половиной десятилетия стал законодателем мод и символом роскоши.]. С прошедшим Рождеством. Я тебя люблю.

— Это твоя печаль. — Брейди не дотронулся до подарка. Мадлен узнала тон. Как у Ретта Батлера из «Унесенных ветром».

— Ну и черт с тобой! — Она повернулась и выскочила из магазина.

Девушка немного погоревала. В тот день то и дело принималась плакать. Но она не собиралась ни молить, ни унижаться перед Брейди Гарднером. Если он этого хотел, ему долго придется ждать. Купленную для него рубашку она решила сохранить и носить сама.

Проведя праздники в Нью-Йорке, Мадлен стала больше соображать в моде. И пришла к выводу: чтобы держать марку с ее средствами, надо разработать собственный эксцентрический стиль. Постоянная покупательница магазинов подержанных вещей и распродаж, после смерти Джейн она, сообразно своему настроению, стала тяготеть к консервативной одежде: юбкам, свитеркам, шарфикам. Теперь ее взгляд выискивал кричащие вещи — с контрастом цветов и материалов, с удачными аксессуарами. Мадди воспитала в себе вкус к старомодной одежде, и ее любимыми тканями стали шелк и крепдешин с печатным рисунком тридцатых-сороковых годов.

В качестве рождественского подарка Макнилы отвели Мадди в парикмахерскую «Кеннет», и там ее волосы выкрасили светлыми прядями. Обретя новую прическу и выработав особый, эклектичный стиль одеваться, девушка окончательно уверовала в свою привлекательность.




— Знаешь, Мадди, ах, извини, Мадлен, — заявила как-то вечером Анна, когда они вернулись в комнату из библиотеки, — если бы ты захотела, то могла бы стать настоящей моделью. Ты тоненькая, а ешь все подряд. А за такой овал лица можно душу отдать.

— Я? Моделью? — рассмеялась Мадлен. — Шутишь? Я совсем не красивая.

— Ты сногсшибательна. Конечно, — признала Анна, — тебе далеко до «Мисс Америка». Но у тебя есть свой стиль. Четкие черты. Прямолинейность. Когда разговариваешь, смотришь людям прямо в глаза. Думаю, поэтому в тебя влюбляются мужчины вроде Брейди. А ребята твоего возраста — нашего возраста, — поправилась она, — побаиваются.

— Побаиваются? — изумилась Мадлен. — Меня-то чего бояться? Менее пугающего человека я, пожалуй, не видела.

— Я тоже, потому что хорошо тебя знаю. А Рэнди немного боится. И поэтому как бы избегает. Ему с тобой неловко.

Мадлен так и подмывало пуститься в откровенные рассуждения о том, что она думала о Рэнди, но хватило здравого смысла понять, что ни к чему хорошему этот разговор не приведет. Нечего лезть к Анне — ни теперь, ни в будущем — со своим мнением о Рэнди Фергюсоне. Но в то же время покорно сидеть и смотреть, как лучшая подруга ломает себе жизнь… Не стоило ли нащупать брод?

— Вот что я хотела тебя спросить, Анна, — начала она, отдавая подруге ее половинку шоколадного батончика. — Ты опасаешься брака?

— Иногда. Это же обязательство на всю жизнь. Но Рэнди уверен, что я — именно то, что ему надо. Рэнди не занимать уверенности.

Мадлен дожевала батончик, открыла ящик и достала соленые крекеры.

— Хочешь?

— Ты же знаешь, я не выношу надоедливого хрумканья. К тому же Рэнди хочет, чтобы до свадьбы я похудела на пяток фунтов. Я ему нравлюсь тощая — кожа да кости.

— Тебе не надо худеть ни на унцию. Честно! Порой мне кажется, что ты попала в сильную зависимость от Рэнди. Он получает диплом, и вы готовы жениться! А почему бы и ему не подождать, пока ты окончишь университет? Твое образование не менее важно, чем его.

Анна достала щипчики и выдернула из брови лишний волосок.

— Боже мой, Мадлен… ты меня рассмешила. Никогда не слышала ничего подобного. Конечно, хорошо бы получить диплом — и я его получу. Но мое образование не идет ни в какое сравнение с образованием Рэнди, потому что это он будет меня содержать.

— А разве ты не хочешь быть самостоятельной личностью?

— Я и есть самостоятельная личность! — вспыхнула Анна. — И внесу в общество достойный вклад… в качестве миссис Фергюсон. Буду делать то, что требуется.

— В тебе столько хорошего. Ты умная, красивая. Неужели тебе по вкусу жить в тени другого человека?

— Я не собираюсь становиться придатком Рэнди, — парировала Анна. — Я буду его второй половиной. Он нуждается во мне, Мадди. Ты даже не представляешь, как сильно он ко мне привязан.

— Охотно верю, — согласилась Мадлен. — Только тебе совершенно не обязательно нуждаться в нем. Конечно, это не значит, что ты не должна его любить или даже выходить за него замуж, если тебе этого хочется. Но подумай о себе. На первом месте должны стоять твои желания.

— Так оно и есть. Я хочу Рэнди. — Анна посмотрела на часы. — Пора бы ему позвонить. — Она отложила щипчики и направилась к двери, но на пороге задержалась. — Ты меня ревнуешь к нему. Думаешь, что он помешает нашей дружбе. Но Рэнди не помешает. Ты просто ему недостаточно доверяешь. Впрочем, как и мне. Между нами никто никогда не встанет. А тебе надо свыкнуться с мыслью, что многим женщинам нравится находиться рядом с мужчиной. Ты предпочитаешь делать все на свой лад. Но однажды ты полюбишь и тогда поймешь, о чем я сейчас говорю.

Анна поспешила к ряду телефонов-автоматов в вестибюле и лишила подругу последнего слова. А Мадлен, как всегда после подобных разговоров, задумалась о том, что она нашла в Анне Макнил. Они были совершенно разными людьми. На чем основывалась их дружба? И тем не менее они оставались подругами и старались терпимее относиться друг к другу. Мадлен мирилась с Анной, и та, вероятно, испытывала те же чувства. Хотя, если откровенно, Мадди была убеждена, что с ней ужиться намного легче.




Тысяча девятьсот семидесятый год в университете был временем экспериментирования и открытого выражения мнений. Люди сбивались в группы, чтобы протестовать против войны во Вьетнаме и все большей эскалации ее правительством США. А между демонстрациями, маршами мира, сидячими забастовками и походами все друзья и знакомые Мадлен с удивительной регулярностью оказывались друг у друга в постели. По трое в одной кровати в различных комбинациях. Оргии стали таким же распространенным явлением, как и наркотики. Марихуана безнадежно устарела и уступила место ЛСД, мескалину и волшебным грибам. Во время психоделического транса шестидесятых Боулдер сделался центром поп-культуры. И ему суждено было стать вотчиной хиппи.

В прошлом Мадлен протестовала против войны. Когда была с Брейди, иногда покуривала травку. Но кроме улетов и длинных волос, Брейди не имел ничего общего с хиппи. Ему было под тридцать, в сердце прослушивались шумы, и он нисколько не тревожился, что его могли мобилизовать. Поэтому Мадлен оставалась в стороне от происходящего вокруг и все силы тратила на то, чтобы сохранить стипендию.

Всегда одинокая, девушка не испытывала потребности делать то, что не хотела, только потому, что так поступали другие. А к весне, когда Анна редко бывала рядом, а Брейди совсем исчез из поля зрения, Мадлен стало тянуть в гущу событий.

Наступало время экспериментов.




Оглушительные звуки группы «Лед зеппелин» доносились из проигрывателя. Красные и зеленые лампы, вкрученные во все потолочные патроны и розетки, придавали старому, неказистому дому неземной вид. Его сняли несколько однокашников Мадлен с филологического отделения. Сама Мадлен тоже была здесь и потягивала калифорнийское бургундское. Рядом крутился парень по имени Питер Лейн, который с начала года пытался залезть к ней под юбку. Пришла и Анна, которая вернулась в Боулдер подготовиться к экзаменам. На это ее уговорила Мадлен.

— Эй, что вы планируете делать летом? Давайте рванем все втроем куда-нибудь на Карибское море и хорошенько оттянемся. — Он вернул сигаретку с травкой. Питер был похожим на бурундучка коротышкой, и Мадлен не питала к нему никакого романтического интереса.

— Мы собираемся в Нью-Йорк, — фыркнула Анна. — Я выхожу замуж.

— Выходишь замуж? Ты шутишь! Сейчас никто не выходит замуж. Это буржуазный предрассудок. — Питер затянулся и протянул сигарету Мадлен.

— Если бы ты только знал, как мне надоело это слышать! — огрызнулась Анна и покачала головой, когда подруга хотела передать ей окурок. Вместо этого она снова наполнила бокал из стоявшей на полу галлонной бутыли с вином. — Брак никогда не устареет, если двое любят друг друга. Это самая надежная связь. К тому же… если у Рэнди будет семья, меньше шансов, что его призовут в армию.

Питер кивнул:

— Я тебя понимаю. И все же неужели тебе не хочется отведать всего из меню жизни, прежде чем делать заказ?

За подругу ответила Мадлен:

— Спорю, что Анна испытала гораздо больше, чем ты. Она из Нью-Йорка и знает, что хочет. Не многие люди могут похвастаться этим сегодня.

— Это так, — согласно кивнула подруга.

— Ладно, ладно. — Питер, делая вид, что защищается, поднял руку. — Две против одного. Лучше посмотрите, что я сегодня надыбал. — Он полез в карман. — Новый глюк. Псилосин. Органический. Очень ценный — фиг достанешь. Хотите попробовать?

— Нет. — Анна покачала головой.

— Как-нибудь в другой раз, — решила Мадлен и добавила: — Я слышала, псилосин — отличная штука.

— Лучше нет. Намного выше, чем все остальное. Почти духовный наркотик. Кому-то нравится секс, кому-то мескалин, а псилосин возбуждает душу. Хотя и секс — великолепная вещь.

— Он долго действует? — спросила Мадлен. Ей хотелось попробовать, но она понимала, что Анна никогда не согласится.

— Часов пять-шесть, — предположил Питер.

— А ты сам не пробовал? — поинтересовалась Анна.

— Пробовал. Но при этом теряешь ощущение времени. Словно попадаешь в другое измерение, где время не имеет значения. — Он протянул маленький пластиковый пакетик. В нем лежали четыре капсулы с желтоватым порошком. — Вот. Я собираюсь это сделать. Если хотите, присоединяйтесь. Но я никого не неволю.

Мадлен посмотрела на Анну.

— А что, может, рискнем? Надо все испытать хотя бы раз. А то выйдешь замуж, и привет.

Подруга снова налила себе вина. Перспектива ее явно не вдохновляла. А с другой стороны, не приходило в голову, почему не стоило пробовать. Анна ни разу не принимала галлюциногены и хотела испытать их действие до свадьбы. В конце концов Рэнди пробовал в Принстоне ЛСД и сказал, что это высший класс.

— Ладно, — нехотя согласилась она. — Только обещайте, что сразу отвезете в больницу, если я буду плохо реагировать.

Питер кивнул:

— Обещаю. Но ничего плохого не случится. Этот наркотик самый мягкий из всех. Тебе понравится.

Он вынул из пакетика две капсулы, высыпал содержимое в стакан с водой и размешал пальцем. Порошок растворился не полностью — на поверхность всплыли крохотные хлопья, напоминавшие по цвету порошковую горчицу.

— Вот. Каждый выпьет примерно треть.

Первой стакан взяла Мадлен. Затем Анна.

— Фу! — Она запила неприятную жидкость вином. — На вкус отвратительно!

Питер осушил последнюю треть и ушел на кухню. Он вернулся с упаковкой лимонного йогурта.

— Съешьте вот это. Нельзя принимать наркотики на голодный желудок.

В комнату вошла его немецкая овчарка по кличке Дамская Душа и выжидательно устроилась рядом со стулом.

— Давайте выведем мою подружку погулять, чтобы не заниматься этим потом. Все равно эта штука подействует минут через сорок пять.

Они надели пальто и вышли в ароматную прохладу майского вечера. Мадлен испытывала возбуждение от предвкушения нового, но к концу прогулки ничего не произошло, и она стала забывать, что вообще принимала наркотик.

В доме Питер скрутил новую сигаретку, и на этот раз даже Анна присоединилась к курящим. Постепенно Мадлен стала ощущать, что действие наркотика началось. Не рывком — исподволь, будто разливалось чувство благолепия.

— Ну как, достает? — поинтересовался Питер.

— По-моему, да, — кивнула Анна. — Все в комнате выглядит как-то по-другому. Цвета дрожат, но очень нежно. Я ожидала совсем не такого.

— Не шибает… и по голове не долбит… Не то что травка. — Мадлен одновременно испытала разочарование и облегчение.

— А что я вам говорил? — обрадовался Питер. — Так и будет. Сильнее не подействует.

— Ты хороший гуру по кайфу, — одобрительно промурлыкала Анна, сбросила туфли и устроилась с ногами на диване. — Я чувствую себя грандиозно.

— Да. Не наркотик — настоящая бомба, — подтвердил он и протянул девушкам руки. — Пойдемте со мной наверх. Я вам кое-что покажу.

— Нечего дурить нам головы, — возразила Мадлен.

— При чем тут это? Просто поднимемся ко мне и отдохнем. Мои соседи с минуты на минуту вернутся из кино. Будет шумно. Пошли. Я вам поставлю пленку с китайской флейтой.

Наверху они улеглись на кровать Питера и стали слушать музыку. Легкая мелодия напомнила о соловье, вишневом цвете и пагодах.

— Я в буддийском храме, — сонно проговорила Анна. — Ты прав, это духовная штука. Потрясающие ощущения. Я буддийский монах… Одно целое со Вселенной. — Девушка подняла руки и стала двигать ими в такт музыке. — Я вся там.

Немного позже Питер поставил другую запись — увертюру Чайковского «1812 год». Пока девушки слушали, он спустился вниз и вернулся с чашками чая на травах и блюдом семечек подсолнечника и тыквы.

— Эта музыка совершенно переменила мое настроение, — заметила Мадлен. — Я больше не плыву. Я сосредоточена.

Она схватила полную горсть семечек и стала передвигать по простыне, словно маленькие армии. Анна и Питер тоже набрали семечек и присоединились к сражению. Это напомнило им о Вьетнаме.

— Слишком тяжело, — наконец произнесла Анна. — Я боюсь войны. Питер, пожалуйста, поменяй пленку.

Их гуру повиновался. Они послушали «Битлз» и выкурили еще сигарету. Потом комнату наполнили любовные завывания саксофона Пола Десмонда. Питер скинул одежду и снова лег на кровать. Затем дотронулся до руки Мадлен.

— Устраивайся поудобнее.

— Мне удобно… и так.

— Тела под этим делом гораздо более чувствительны. Секс обретает новое измерение. И не только сам секс. Даже когда касаешься собственного тела… Попробуйте.

— Ну, на это я еще готова, — заявила Мадлен. — Давай, Анна?

— Хорошо. Только вбейте себе в голову. Я влюблена и помолвлена. Абсолютно никакого траханья!

Питер перевернулся на живот.

— Хорошо. Никакого траханья. Поскребите мне спину.

Мадлен и Анна сняли платья и остались в одних трусиках. Они чесали Питеру спину, а он урчал от удовольствия.

Спустя некоторое время он снова повернулся на спину, и Анна огорчилась при виде его напряженного члена.

— Я же сказала, никакого траханья!

— Ладно-ладно. Не совладал. В постели с двумя красивыми девчонками, тел которых не видишь… вот и вышло. — Он сел и поправил за головой подушку. — Ничего. Обслужу себя сам. А вы обнимайтесь. От этой мысли я просто балдею.

— Ну уж нет, — начала возражать Мадлен.

— Хорошо, — неожиданно согласилась Анна.

— Отпад! — Питер ухватился руками за свою напряженную плоть. — Вперед! Вот блестящая идея для кино. Капитан Экстази — он репортер нелегальной газеты. Капитаном Экстази он стал потом, когда начал дрочиться. Сечете? У него в башке что-то замкнулось, и энергия мозга, руки и шишки превратила его в величайшего борца с преступностью, несправедливостью и сексуальными расстройствами.

Пока Питер фантазировал и занимался мастурбацией, Мадлен смущенно смотрела на Анну. Ее удивила реакция подруги. Анна никогда не производила впечатления любительницы петтинга. Долгое время даже не подставляла щеку, когда они встречались. Но сейчас то ли наркотик, то ли музыка изменили ее настроение. Она протянула к Мадлен свои тонкие, испещренные веснушками руки и прижала подругу к себе так, что их груди соприкоснулись.

Мадлен ответила и тоже осторожно обняла ее тонкую, костистую спину. Не то чтобы она запала на Анну. Но было нечто экзотически особенное в прикосновении к женскому телу и в ощущении объятия мягких женских рук. Неземная хрупкость девушки трогала до глубины души. В первый раз Мадлен осознала разницу между женщиной и мужчиной. Надо сказать, огромнейшую разницу.

Девушки легонько потерлись губами, отпрянули, соприкоснулись опять. Их рты медленно раскрылись навстречу друг другу. Когда встретились их языки, Мадди ощутила тянущую боль внизу живота — одновременно возбуждающую и пугающую. Ей никогда не приходило в голову, что она способна увлечься женщиной. И никогда не прельщала возможность лесбийской любви.

Конечно, все это псилосин. Как только действие наркотика пройдет, канет в небытие и ощущение, которое она разделяет со своей лучшей подругой, прикасаясь к ее губам.

Внезапно Анна прижала ее крепче и наградила страстным поцелуем. Рука Мадлен скользнула вниз и задержалась на бедре подруги. Матрас все быстрее и быстрее подпрыгивал в такт движениям руки Питера.

— От-пад… — застонал он.

Магнитофон щелкнул. Пол Десмонд умолк, и стали слышны доносившиеся снизу крики и смех.

Все трое замерли. Вместе с музыкой ушло и настроение.

Мадлен быстро отстранилась.

— Ничего себе, — протянула она как-то отрешенно.

Обе девушки смотрели на Питера, который испытывал бурный оргазм. Они бесстрастно наблюдали за ним, словно много раз до этого видели извержение мужского семени.

— Замерзла. — Мадлен потянулась за одеждой. — Смотри, зубы стучат.

— И у меня тоже, — почувствовала Анна. — И еще проголодалась. Сколько времени?

Все еще лежавший на спине Питер поднял руку и посмотрел на часы.

— Около трех.

— Ну и дела, — удивилась Мадлен. — А ты был прав насчет времени и этой штуки. Мне казалось, что сейчас полночь. Не думала, что так поздно.

— Нам надо возвращаться в общежитие, — заспешила Анна. — Мне бы сейчас пошерстить автоматы с конфетами.

Пока девушки одевались, Питер не сводил с них глаз. Потом они подошли попрощаться и чмокнули его в щеки. Питер сидел, привалившись к подушкам, и счастливо улыбался.

— Спасибо, — поблагодарила Мадлен. — Это было интересно.

— Да, интересно, — кивнул он. — Всегда интересно. Ведь жизнь, дружище, это путешествие.

Мадлен дружески потрепала Дамскую Душу по холке и вышла вслед за Анной в ночь. По дороге домой обе изо всех сил старались казаться трезвыми и не придавать значения тому, что произошло.




На следующее утро и Мадлен и Анна проспали и пропустили утренние занятия. Они выпили на двоих бутылку пепси. И поскольку Анна чувствовала зверский голод, она даже снизошла до соленых крекеров. А потом девушки обсуждали свой ночной наркотический опыт и галлюциногенные ощущения. Каждая старательно обходила сексуальную сторону случившегося. Вспоминая вечер, Мадлен испытывала удовольствие, но стыдилась своих чувств. Она подозревала, что и у Анны на душе было нечто похожее. Но в конце концов это только эксперимент.

Девушки так и не заговорили о происшедшем.




Следующие несколько недель пролетели быстро — в запарке завершения семестровых работ и зубрежке перед экзаменами. Анна уехала из Боулдера сразу же, как только сдала последний экзамен: она хотела присутствовать в Принстоне, когда Рэнди будет получать диплом, а потом подготовиться к свадьбе.

Оставшись одна в комнате и зная, что Анна больше не вернется, Мадлен чувствовала себя невероятно одиноко. Она понимала, что после того как Анна выйдет замуж, их дружба уже не будет прежней. Не станет совместных бдений по ночам, смеха, разговоров и поедания батончиков «Херши». Они останутся приятельницами, но это совершенно не то. Во-первых, рядом с Анной все время будет находиться Рэнди. Во-вторых, подруга уедет в Нью-Йорк, а Мадлен останется в Боулдере.

Перед окончанием учебного года Мадлен с еще одним приятелем с филологического отделения попробовала ЛСД. Именно он настоял, чтобы испытать наркотик, однако когда зелье стало действовать, чуть не угробился, выбросившись из окна второго этажа. Но, к счастью, приземлился в кусты. Мадлен вовремя позвала приятелей, и они совместными усилиями влили в парня достаточно воды с ниацином, чтобы промыть желудок и не отправлять бедолагу в больницу. Случай напугал Мадлен. Она ни за что не хотела бы повторения подобной ночи.

Девушка решила, что с наркотиками покончено. Помимо того, что на них уходило много денег, они к тому же были незаконны. А удовольствие не соответствовало пугающему риску.

Весь июль Мадлен провела в Боулдере и работала официанткой, пока не настало время лететь на свадьбу Анны в Нью-Йорк. Как-то в ресторан заглянул Брейди Гарднер. Он обнимал сногсшибательную шведку, в которой Мадлен узнала бывшую жену одного из своих преподавателей. Брейди посмотрел на нее в упор, но в следующую секунду, не удосужившись заговорить, отвернулся. Девушку укололо, что он по-прежнему так ее ненавидел, что не желал перекинуться парой фраз. Мадлен не предполагала, что этим кончатся их отношения. Когда-то она его по-настоящему любила.

В ту ночь девушка долго плакала, что редко позволяла себе с самого раннего детства. Жизнь в Боулдере стала пустой — все опротивело. Никто и ничто не держало на месте.

Но она обещала Джейн окончить университет. Как же ей выполнить обещание?




Глава 6


Свадьба Анны Чипли Макнил и Рэндэла Портера Фергюсона Третьего была главным пунктом в летнем календаре общественных событий на Манхэттене.

Мадлен прилетела в Нью-Йорк на две недели раньше (Уатт Макнил послал за ней свой реактивный «Гольфстрим») и приняла участие в последнем этапе предбрачных сборищ, которые шумно продолжались весь июнь. После новогодней ночи ее пугала неизбежная первая встреча с Уином Берджессом — соседом по комнате и лучшим приятелем Рэнди. Но к чести Уина, он вел себя вполне вежливо, вернее, так, как будто никогда не видел Мадлен, что вполне устраивало девушку.

По большей части сборища ее утомляли, как и в тот раз, когда она приезжала на Рождество. Но Мадлен была рада, что ее пригласили на свадебные торжества. У нее появилось время пообщаться с Анной, прежде чем та переступит порог совместной замужней жизни с Рэнди. И она отвлеклась от мыслей о будущем.

Главным кавалером Мадлен на всех вечеринках был брат Анны Хэдли Макнил. После года в университете он стал язвительно умничать по поводу сборищ, которые они посещали. Вечеринки казались ему такими же утомительными, как и Мадлен, и это их объединяло. Через несколько дней девушка начала ценить его черный юмор.

В последние выходные накануне свадьбы празднества переместились в загородный дом Макнилов в Саутгемптоне. В субботний вечер, после позднего завтрака, катаний по воде, встряски коктейлями и обеда на шесть десятков человек, Хэдли и Мадлен улизнули от остальных. Словно дети, они с визгом носились в сумраке ландшафтного парка и наконец оказались в построенном в восточном стиле бельведере. Под ясным звездным небом они умолкли и, погруженные в свои мысли, смотрели на океан.

— Накачался шампанским, наговорился и наулыбался, — устало бросил Хэдли. — Хочешь, прогуляемся по берегу и уйдем еще дальше от этой сумасшедшей толпы?

Мадлен кивнула:

— Очень утомительно перекидываться ничего не значащими фразами с незнакомыми людьми, которых больше никогда не увидишь.

— Считай, что тебе повезло. Мне-то их видеть придется. Снова и снова. Опять и опять. Я знаю их с детского сада. Мы вместе ходим в школы, потом вместе работаем, забавляемся интрижками с женами друг друга, разводимся, вновь женимся, собираемся вместе и в восемьдесят лет пьем мартини.

— Ты делаешь общество предметом своих шуток.

— М-м-м… Меня всегда интересовало, почему все так стремятся наверх. И я пришел к выводу, что эти люди не знают ничего лучшего.

— Ах вот как? — едко осведомилась Мадлен. — Значит, мы, простые бедняки, не ведаем своего счастья?

— Теперь ты ведаешь. Можешь открыть совершенно новое направление в общественных стремлениях — карабканье вниз.

— Оно уже открыто, называется поход в трущобы.

— Черт побери, я всегда опаздываю на сезон со своими идеями.

— Успокойся, оно не пользуется популярностью. Дело в том, что никто не хочет там жить.

— Это ты верно заметила, — посерьезнел Хэдли. — Прошлым летом Пендлтоны давали трущобный прием. Стоил тысячи. Все прекрасно провели время, а я нашел затею отвратительной. Меня просто с души воротило. — Он немного помолчал и продолжил: — Послушай, Мадлен, если бы у тебя была куча денег, что бы ты с ними сделала?

— Все это мне, конечно, открыло глаза. Если бы у меня было столько денег, сколько у этих людей, я бы их тратила на что-нибудь другое, помимо вечеринок.

— И на что же? Допустим, ты унаследовала десять нефтеносных скважин. Все потребности в роскоши удовлетворены. Что тогда?

— Ну… Бог ты мой… сразу так трудно сказать. — Мадлен рассмеялась, пытаясь сосредоточиться. — Я бы постаралась делать какие-нибудь полезные вещи: вкладывала бы средства в онкологические исследовательские центры, помогала бы тем, кому хуже, чем мне. И не сидела бы на собственной заднице, не ждала, пока из бутылки с шампанским выскочит пробка. Я бы работала, даже если бы не нуждалась в деньгах, потому что для самоутверждения необходимо трудиться, созидать.

— Это для тебя важно?

— Да. В этом все. Я хочу, чтобы меня оценивали саму по себе, а не в соответствии с размером моего банковского счета. — Мадлен прыснула. — Только вот размер моего банковского счета переносит наш разговор в область высокой комедии. Оставим богатым беспокоиться о том, как с чистой совестью тратить деньги. А мне надо думать, чтобы хватило на дешевую забегаловку и на порцию спагетти.

Хэдли изучающе, словно с высот великой мудрости, посмотрел на нее.

— У тебя все будет отлично, Мадлен. Ты упорная. Честолюбивая. Возьмешь все, на что положишь глаз.

— По-твоему, я какая-то хапуга. А я надеялась, что я лучше.

— Ты нормальная, — быстро проговорил Хэдли. — Просто выросла без всего того, что имеем Анна, я и иже с нами. Поэтому хочешь иметь вещи и презираешь себя за свое желание. Я же видел, как ты смотрела на свадебные подарки. На твоем лице было выражение вожделения и ужаса.

— Неправда! — вскинулась девушка. — Боже, Хэдли, твоя сестра права. Ты смеешься над всем и над каждым. Разве я виновата, что выросла в бедности? Я стараюсь не ослепляться всем, что вокруг. Но что поделаешь, это слепит!

— Ну-ну. — Хэдли обнял ее за плечи и шутливо поцеловал в макушку. — Я не собирался тебя унижать. Наоборот, ставлю выше всех здешних дебютанток. — Он махнул рукой в сторону дома, где вовсю шумела вечеринка. — Ты настоящая. Этим все сказано. Не замешена на искусственном. Я это ценю. Мне это очень нравится. В тебе много такого, что скрыто от глаз.

Мадлен устало улыбнулась:

— Хорошо. Спасибо тебе. Но давай немного помолчим.

Они сняли обувь и пошли по кромке воды, чтобы холодные волны Атлантики перекатывались через их ступни. Мадлен чувствовала, что запуталась: презирала людей за их огромные состояния, но в то же время желала того же, что имели они. Она не знала, как примириться с тем и другим. Для начала следовало придумать сказочное украшение и сделаться знаменитой и богатой. А потом уж разбираться с моральным аспектом ситуации.

— Знаешь что, — нарушил молчание Хэдли. — Я говорю это только тебе: Анна идиотка, что выходит замуж сейчас. Времени у нее навалом. А Рэнди такой предсказуемый. Неужели с ним интересно жить?

Мадлен согласно кивнула:

— Грубо говоря, Анна чокнутая, а Рэнди зануда.

— Точно! — рассмеялся Хэдли. — Моя сестра могла бы попутешествовать. У нее есть деньги, которые оставила бабушка. Ей надо бы уехать. Люди больше не женятся, просто живут вместе. Пожила бы немного с Рэнди, он бы ей быстренько надоел.

— Согласна. Сама я не планирую выходить замуж в ближайшее время. Надо еще так много всего испытать.

— Именно! — воодушевился Хэдли. — Давай разыщем Анну и поговорим с ней вдвоем. Еще не поздно. Ей нужно отложить свадьбу. Пусть на годик съездит за границу. Черт возьми, мы тоже с ней отправимся!

— Грандиозная мысль! — воскликнула Мадлен. — А Рэнди найдет кого-нибудь еще.

— К сожалению. Женщины на него просто вешаются, хотя я не могу представить почему. — Хэдли схватил ее за руку и потянул по песчаной отмели. — Вперед! Выкрадем Анну и уведем в ночь.




Они долго искали Анну и наконец нашли ее в гостиной. Она сидела на полу в обнимку с бутылкой шампанского и плакала.

— Анна! — Мадлен бросилась к ней. — Что-то не так?

— Все… — всхлипнула девушка и подняла на них несчастные глаза.

— Ты так рано вернулась домой. Вы поцапались с Рэнди? — озабоченно спросила подруга.

— Как мы могли поцапаться? Он за весь день со мной ни слова не сказал. Только при других.

— Ну, это ничего не значит, — вмешался Хэдли. — Даже когда он говорит, то не изрекает ничего путного. — Брат уселся на пол рядом с сестрой, которая яростно сверкнула на него глазами. Хэдли отнял у нее бутылку шампанского, отхлебнул и передал Мадлен, но та, не пригубив, поставила на кофейный столик. — Послушай, мы пришли, чтобы убедить тебя сбежать с нами в Европу. Не делай глупости, не выходи замуж.

— Я должна выйти замуж, — простонала Анна. — Должна!

— Ну-ну, успокойся. — Хэдли переменил тон и заговорил более мирно. — Ты ничего не должна. Только потому что мама сделала все необходимые приготовления? Их можно отменить. — Хэдли щелкнул пальцами. — Легко и просто.

— Нет, нельзя. — Анна снова зашмыгала носом. Ее лицо покраснело и покрылось пятнами.

Мадлен взяла из-за телевизора коробку с носовыми платками, села поближе к подруге и нежно утерла ей лицо.

— Ни к чему проходить через все это. Лучше отказаться сейчас, чем разводиться потом.

— Вы ничего не понимаете! Я залетела. Невероятно, но факт. Уже ходила к врачу. Всего только раз или два обмахнулась с пилюлями.

— Не реви, сеструха. Ничего страшного. В конце концов, мы живем в двадцатом веке, — проговорил Хэдли. — Можешь сделать аборт.

— Рэнди тоже так сказал. Рэнди тоже этого хочет.

— А ты не хочешь? — всполошилась Мадлен. — Вам же рано заводить ребенка.

— В этом-то все дело! — всхлипнула Анна. — Я испытываю внутри восхитительное чувство. Готова дать новую жизнь. Хочу иметь дюжины детей!

— Дюжины? Анна — крестьянка с Парк-авеню? Не верю! Неужели я это слышу от моей утонченной сестры? — удивился Хэдли.

— Слышишь. Так что завтра первым делом найди Рэнди и поговори с ним. Это твой долг, брат…

— Подожди, подожди… Мой долг? Да я даже не хочу, чтобы ты выходила замуж за этого зануду.

— Зануду? Значит, вот как ты думаешь о человеке, которого я люблю! — вскричала Анна и, сжав кулачок, сильно ударила брата по руке. Тот недоверчиво уставился на нее, но не отстранился. — Убирайся отсюда, Хэдли! Ко всем чертям! Не хочу с тобой больше разговаривать! Я серьезно!

Хэдли встал, глотнул еще шампанского и посмотрел на Мадлен.

— Она твоя. Разве ей что-нибудь втолкуешь? Пойду спать.

Мадлен вздохнула и обняла Анну. Она оказалась в щекотливой ситуации: следовало успокаивать подругу и одновременно доказывать ей, что никто не считал Рэнди занудой. Но друзья существуют именно для таких случаев. С Анной случилась беда, и ее надо было выручать.

— Все будет хорошо, — сказала Мадлен и повторила эту фразу много-много раз, потому что ничего другого придумать не могла. Наконец почти через час, после того как Анна прикончила бутылку шампанского и извела всю коробку одноразовых носовых платков, Мадлен убедила ее лечь в постель. Они обсудят все завтра, пообещала она и добавила: — Утро вечера мудренее. — Девушка понимала, что им обеим надо поспать.

Она отвела подругу наверх и дождалась, пока та заснет, а потом задумалась над ее положением, стараясь поставить себя на ее место. Как бы она справилась с подобной ситуацией? Забеременеть от человека, который не желал ребенка? Мадлен не знала. Ужасно! Через неделю Анна должна стать замужней женщиной. Что произойдет за это время, оставалось только гадать.




Несколько дней после возвращения в город Анна почти ничего не ела и замкнулась в себе. Никогда она не казалась Мадлен более уязвимой и хрупкой. Но была такой напряженной и раздражительной, что ее никак не удавалось разговорить.

Уатт и Элизабет Макнил даже не догадывались, какая драма разыгрывалась под их кровом. И относили нервозность и отсутствие аппетита у дочери на счет волнений по поводу предстоящей свадьбы. Хэдли выполнял работу для «десанта» и днем почти все время отсутствовал. А Мадлен, предоставляя Анну самой себе, чаще всего сидела в библиотеке и читала.

В среду утром она полулежа устроилась там с чашечкой кофе и свежим номером «Таймс». Вошла Анна, и девушка сразу заметила ее изможденное лицо со следами бессонницы, но вместе с тем живую искорку в глазах.

— Ты выглядишь усталой, Анна. Может, поспишь?

— Ни за что!

— Как хочешь. — Мадлен привыкла к немногословию подруги, но сейчас в ее тоне послышалось нечто такое, что заставило Мадлен отложить газету и выпрямиться. — В чем дело?

Анна натянуто улыбнулась. Ее лицо так сильно побледнело, что обрамленные синяками глаза и губы выделялись и без косметики.

— Я решила, что делать. — Она произнесла это так хрипло, что у Мадлен по телу побежали мурашки.

— С ребенком?

— С ребенком.

Мадлен ждала.

— Я поступлю так, как желает Рэнди. Он — мужчина. Ему и принимать решения. — На ее губах играла та же холодная, безрадостная улыбка. — Но ему придется смириться с возможными последствиями.

— Что ты имеешь в виду? — нервно спросила Мадлен.

И подруга рассказала, как собирается поступить.




«Беллависта» была обшарпанной, унылой гостиницей в районе Шестидесятой улицы к западу от Бродвея. Трудно было представить, как она некогда выглядела, чтобы оправдать свое название. Теперь же ее фасад выходил на испанскую бакалейную лавку, китайскую прачечную и магазинчик греческих сладостей, а над ними располагались квартиры с разбитыми и заколоченными окнами.

Комната, за которую Мадлен заплатила тридцать долларов вперед настолько скучающему портье, что он даже не покосился на двух хорошеньких девушек с одним-единственным маленьким саквояжиком, выходила окнами на школьный двор в соседнем квартале. Сетка забора, вероятно, давно была прорезана кусачками, и за ней на площадке шумно играли в баскетбол мальчишки.

Комната оказалась маленькой — с двуспальной кроватью, прикроватным столиком, корзиной для мусора, подставкой для чемоданов с оборванным ремнем и повешенной над кроватью литографией с видом Альп. За дверью в санузле — маленькая, во многих местах проржавевшая ванна, унитаз, раковина и треснутое зеркало.

— Ох, Анна… — начала Мадлен, но подруга ее оборвала:

— Который час?

— Без четверти два.

— Хорошо. — Она поставила саквояж на прикроватный столик. Быстро открыла, достала оттуда белую ночную рубашку, переоделась, а платье небрежно швырнула на пол. Но прежде чем надеть рубашку, прижала ладонь к животу и что-то прошептала, но Мадлен не расслышала слов. Натянув через голову рубашку, Анна откинула одеяло.

— По крайней мере простыни чистые, — сказала она. Легла на постель и уставилась в потолок.

Они ждали.

Без четырех два раздался стук в дверь.

— Кто там? — спросила Анна.

— Это я. Рэнди. Ради Бога, что все это значит?

Анна кивнула Мадлен, и та открыла дверь.

Когда створка распахнулась, Рэнди выругался:

— Черт! Ну и дыра. — И тут увидел Мадлен. — А ты что здесь делаешь? — И в следующую секунду заметил на кровати Анну.

— Привет, Рэнди, — поздоровалась она. Рэнди сделал шаг в комнату, и Мадлен затворила за ним дверь.

— Извини, Анна, я ничего не понимаю. — Он повернулся к Мадлен. — По телефону ты сказала, что она согласна с моим мнением.

— Она решила поступить так, как ты хочешь, — поправила его девушка.

— Хорошо. Но почему мы должны разговаривать в этой дыре?

— Ты здесь не для того, чтобы разговаривать, — мрачно заявила Мадлен.

— А для чего же? Что вы задумали?

Анна потянулась к прикроватному столику и открыла саквояж. Внутри поблескивали металлические предметы, напоминавшие хирургические инструменты.

— Ты здесь, чтобы это сделать.

Рэнди позеленел.

— Что?!

Анна взялась за подол рубашки и задрала ее выше пояса.

— Введешь это туда. — Она не сводила с Рэнди сияющих глаз. — Это ты не хочешь ребенка, ты и избавляйся.

Рэнди недоверчиво замотал головой.

— Нет! Анна, ты что, сошла с ума?! — Он накинулся на Мадлен: — Это ты ее подучила.

Девушка хотела ответить, но Анна резко ее оборвала:

— Она к этому не имеет никакого отношения. Все придумала я. Тебе в это трудно поверить? Я! Мадлен старалась меня отговорить. Но я не согласилась: мы либо оставим ребенка, либо аборт сделаешь ты сам. Это твое решение, Рэнди. Ты будешь моим мужем. Я уважаю твои желания.

— Анна, крошка. — Рэнди присел на краешек кровати. Его голос дрожал. На лбу выступили капельки пота. Потемнели подмышки пиджака из легкой полосатой ткани. — Я знаю очень хорошего врача. У него легальный кабинет… Он в этих делах понимает толк. И чрезвычайно скромен, если это то, о чем ты беспокоишься.

Анна не переставая мотала головой.

— Ты ненормальная! — запротестовал Рэнди; его голос взвился до визгливого фальцета. — Я тебя искромсаю! Я не знаю, что делать. Ты можешь умереть!

Анна протянула руку и дотронулась до его щеки.

— Наш ребенок тоже может умереть. Если этому суждено случиться, я не хочу, чтобы аборт делал кто-нибудь другой, кроме тебя. Мадлен станет ассистировать. Она не хотела, но согласилась, потому что я ее попросила. Чтобы позвать на помощь, если что-то пойдет не так. — Анна отбросила со лба слипшиеся от пота волосы. — Это нехорошее дело. И я не хочу совершать его в пристойном месте. Но если ты так решил, мы в твоих руках, дорогой.

Внезапно Рэнди поднялся и попятился к двери.

— Нет! Я не стану этого делать!

Он уже дотронулся до ручки, когда голос Анны ударил как пощечина.

— Если ты переступишь порог, я сохраню ребенка, и не важно, что мне придется растить его одной! Свадьба не состоится! Я не могу выходить замуж за такого бесчувственного, черствого человека. За человека, который не способен нести ответственность за собственные действия. Если ты уйдешь, между нами все кончено, Рэнди.

Он застыл у двери, так и не убрав ладонь с ручки. Плечи его задрожали. Рэнди всхлипнул. В следующую секунду он бросился к кровати и обнял Анну.

— Ты права. Мы оставим ребенка.

Через плечо Анна покосилась на Мадлен и тихо прошептала:

— Унеси саквояж.

Девушка взяла с прикроватного столика саквояж с хирургическими инструментами и вышла в коридор, аккуратно прикрыв дверь, так что запор почти не щелкнул.




Свадебная месса проходила в епископальной церкви Святого Бартоломью на углу Пятой улицы и Парк-авеню. Кроме Мадлен, которая исполняла роль главной подружки, были еще девять других подружек невесты. Всех обрядили в платья для торжеств на пленэре из абрикосового шифона и венки из васильков — единственная дань, которую позволила Анна богемности периода. Сама она была в платье из бледно-абрикосового бархата с кружевами от Генри Бендела и держала букетик из цветов жасмина, гипсофил и васильков. В сочетании с ее рыжими волосами и бледной кожей вид получился потрясающий. Каждый считал своим долгом заметить, что она и Рэнди составляют великолепнейшую пару.

Последующий прием в клубе «Метрополитен» был устроен с грандиозным размахом. Мадлен считала, что за последние недели привыкла к интенсивным развлечениям, но Макнилы превзошли самих себя. Тысяча дорогих и близких друзей заполнили бальный зал, который для данного случая был задрапирован бледно-абрикосовым шелком и превращен в огромный шатер с десятками тысяч цветов — жасмина и чайных роз. Подавали седло барашка, омаров, прочие деликатесы, вина и нескончаемое шампанское. Танцевали до воскресного утра под музыку Питера Дачина.

Анну и Рэнди принудили уйти в полночь. Они хотели остаться — заняться любовью можно и потом, так зачем рано покидать занятное сборище? Но Элизабет Макнил, сохраняя традицию, настояла. В вихре розовых лепестков и слез молодожены сели в лимузин и укатили в ночь. В «Пирре» им был заказан номер для новобрачных. А следующим вечером они улетали в трехнедельное путешествие в Италию.

Хэдли и Мадлен вернулись в квартиру Макнилов вскоре после трех. Они устроились отдохнуть на кухне, задрали ноги на стол и принялись уминать печенье с молоком.

— Ну вот и все, — бросил Хэдли. — Такой месячишко я бы не решился повторить.

— Пока сам не женишься, — съехидничала Мадлен.

— Я? Ни за что. С женщинами жить буду, но ни на одной не женюсь.

— Почему? Что, мы для тебя нехороши?

Хэдли рассмеялся.

— Хороши. Но не хочу быть связан по рукам и ногам. А Анна, судя по всему, возьмет на себя мою долю деторождения. Я сторонник нулевого прироста населения. Планета и так будет вскорости перенаселена. Каким образом прокормить всех? И как производить достаточно пищи на загрязненных и зараженных химикатами территориях?

Мадлен зевнула, поднялась и поставила стакан в раковину.

— На этой бодрой ноте я, пожалуй, отправлюсь в кровать.

— Я с тобой.

Девушка поняла так, что он тоже собирается спать, но когда поднялась наверх и вошла в спальню Анны, Хэдли проскользнул за ней и плюхнулся прямо в смокинге на одну из кроватей.

— Как только я тебя увидел, — заговорил он, — то захотел заняться страстной и дикой любовью. Слава Богу, Анна наконец не стоит между нами.

— Ты? — недоверчиво усмехнулась Мадлен.

— Конечно, я. А что? Я всего на год моложе тебя. Ты же заметила, что я в тебя по уши втюрился.

— Нет, не заметила. То есть я не знаю, что говорить. — Она не могла понять, смеется над ней острослов Хэдли или нет.

— А ничего не говори. Вылезай из своего смехотворного платья и иди ко мне.

Мадлен несколько месяцев ни с кем не спала. Она ужасно вымоталась, но хотела оказаться в мужских объятиях и ощутить мужчину внутри себя. Она никогда не смотрела на Хэдли как на возможного сексуального партнера. Он был младшим братом Анны. И все.

Однако теперь взглянула на него другими глазами. Анна пошла в мать, а Хэдли много взял от отца. Ростом он был выше шести футов, с такими же темно-каштановыми волосами и темно-карими глазами. Нос казался волевым, но не крючковатым. Хэдли был худощавее Уатта — с необыкновенно изящным для мужчины овалом лица. Он выжидательно улыбнулся. Мадлен отметила, что у него прекрасные зубы.

Вот он каков — Хэдли.

Мадлен видела его как будто впервые и только сейчас поняла, что лишь благодаря ему вынесла испытания последних недель. Хэдли был всегда рядом, в ее распоряжении, подавал напитки, избавлял от бесконечных разговоров с подвыпившими вдовушками и предлагал себя в качестве замены выходившей замуж подруги. А она не обращала внимания.

— Хэдли, прости, мне не приходило в голову…

— Надо было приглядеться — тогда бы поняла мои сигналы. Я от тебя без ума.

— Мне кажется, во всем этом есть какая-то неизбежность, — смущенно проговорила девушка. В ее сознании Хэдли отложился как брат Анны и от этого стал почти несуществующим. Но вот он проявился как личность, как мужчина, который ее хотел. Мадлен была польщена, но одновременно и очарована Хэдли. И внезапно поняла, что он был таким все время. Воспринимая его только как брата Анны, она как бы вывела Хэдли за скобки, посчитав, что восхищаться им совершенно неприлично. — Начинаю прозревать, — призналась она.

Девушка подошла к кровати и опустилась на колени, чтобы он расстегнул ей молнию. Но прежде чем начать раздеваться, встала, подошла к выключателю и погасила свет.

Однако Хэдли зажег его снова. Он высвободил ее руки из абрикосового платья подружки невесты, и шифон, соскользнув вниз, грудой упал на пол.

— О, Мадлен, я так давно этого хотел. — Хэдли наклонился и поцеловал ее в плечо. А потом медленно, со знанием дела раздел.

В последующие часы Мадлен поняла, что младший брат Анны, безусловно, знал, как обращаться с женщинами.

Но поняла и кое-что еще. Страсть сопровождало нечто иное, что усиливало ощущения и захлестнуло все ее существо. Все было совсем не так, как с Брейди. С Хэдли Мадлен почувствовала не только мощное слияние тел, но и душ. Будто возвратилась домой, чего раньше никогда не испытывала. Словно ждала его всегда, хотя и не знала этого.

Она догадалась, что это было: любовь.

Мадлен наконец влюбилась.




В воскресенье Мадлен проспала до полудня, а когда проснулась, Хэдли рядом не оказалось. Ей захотелось срочно его увидеть. Девушка быстро приняла душ, влезла в джинсы и майку и сбежала вниз. Она обнаружила Хэдли в столовой, где был накрыт легкий завтрак.

Он подошел к ней, обнял и поцеловал.

— Ты так устала, что я вышел на цыпочках, чтобы тебя не разбудить. Доброе утро, любовь моя.

— М-м-м… Я словно в тумане. Неужели это правда случилось? Или мне только приснилось?

— Это правда случилось. О Боже, Мадлен, я даже не представлял, что так бывает.

— Как?.. — Девушка испугалась, что он сожалел о проведенной ночи.

Он обхватил ладонями ее лицо.

— Все эти недели я жаждал тебя и ждал подходящего момента. Решил, что самое время после свадьбы. Мы потрахаемся, и ты преспокойно укатишь в Колорадо.

— Ну спасибо, — ощетинилась Мадлен. — Если бы я знала…

— Подожди, слушай дальше. Не представлял, что такое возможно, но я в тебя влюбился. Наверное, любил и раньше, но не сознавал. А теперь уверен.

Девушка с облегчением улыбнулась:

— Я поражена не меньше тебя.

— Что ты чувствуешь? Ты меня любишь?

— Люблю. И это прекрасно.

Проглотив бекон и яйца — а Мадлен тоже почувствовала, что ужасно проголодалась, — оба отправились в Центральный парк. Стоял жаркий летний день, и парк был полон загорающих, кришнаитов, мимов, отдыхающих, музыкантов, собак и детей. И конечно, других влюбленных. Но Мадлен и Хэдли были слишком поглощены друг другом, чтобы замечать кого-нибудь еще. Они медленно шли, держась за руки. Хэдли то и дело целовал девушку в волосы и лицо.

Мадлен была на вершине счастья. Никогда прежде она не испытывала столь восхитительного чувства. Любовь. Она казалась намного прекраснее простого вожделения.

И Хэдли, светский лев до кончиков ногтей, был не на шутку ею увлечен. У Мадлен сложилось впечатление, что ему безумно нравились женщины. Он хотел знать, что делало ее именно такой, какая она есть.

— Ты так не похожа на мою сестру, — заявил он, когда они, по-прежнему держась за руки, возвращались обратно на Парк-авеню. — У тебя на все свое мнение, и ты откровенна. Иногда, правда, закрываешься, но в глубине души ты лучше, чем Анна. Я это чувствую.

— Вовсе нет. Я ничем не лучше. Просто вы с Анной — брат и сестра. А родственники не видят друг друга такими, какими их видят другие.

— А какой видишь ты Анну?

— Забавной, доброй и щедрой. Она вела себя со мной великодушно, и у меня есть масса причин считать ее своей лучшей подругой.

— Я рад, что ты так думаешь, — отозвался Хэдли. — Сам я принимал ее за ужасно эгоистичную особу. Но понимаю, что у меня предвзятое мнение. — Он остановился и посмотрел на девушку в упор. — А обо мне ты что думаешь?

Мадлен рассмеялась.

— Если бы спросил меня вчера, то ответ был бы совершенно иным, чем сегодня.

— Как так?

— Ну, ведь сегодня я в тебя влюблена.

— Не увиливай. Любовь — само собой. Скажи, что ты обо мне думаешь?

— Раньше я не видела в тебе мужчину. Считала только братом Анны — умничающим мальчиком с вымученным чувством юмора.

— Благодарствую.

— Дорогой, ты же понимаешь, что с прошлого вечера мое мнение о тебе сильно изменилось. Ты более непосредственный и открытый, чем я считала. А раньше словно бы прятался в защитной раковине. Когда я впервые с тобой познакомилась, то даже немного оробела: таким ты показался всезнайкой. — Мадлен улыбнулась и поцеловала Хэдли. — А теперь переменила мнение. Все это — твоя форма самозащиты. Ты самый милый человек из всех, кого я встречала.

Хэдли крепче сжал ее в объятиях.

— Интересно, что скажет Анна, когда узнает о нас?

— Я тоже об этом думала. Не знаю.

— Раньше она меня ужасно ревновала к своим подругам. Однажды мы даже крепко поцапались. Когда мне было пятнадцать, на меня «запала» ее подруга Дарси, и Анна пришла в настоящую ярость. С другой стороны, я знаю сестру достаточно давно, чтобы не браться предсказывать, как она поведет себя в той или иной ситуации. Никто не знает, что она скажет. — Хэдли пожал плечами. — Да мне и не важно.

— И мне тоже, — подхватила Мадлен. — Но для меня важны вы оба. Да ладно, все будет хорошо, — заключила она.

— Я бы не решился это утверждать, — покачал головой Хэдли. — Я знаю свою сестру.

— И я тоже.

Хэдли снова притиснул ее к себе.

— Не хочу, чтобы вопрос: одобрит Анна нашу связь или нет — сделался предметом первой размолвки. Обсуждение закрыто.

— Закрыто, — согласилась девушка.

— Тогда поспешим домой. Родители отправились на коктейль — будет возможность несколько часов провести наедине. — Он посмотрел на часы. — Боже, почти шесть.




К воскресному вечеру все чувствовали себя на пределе сил. Элизабет Макнил сразу после ужина ушла спать. Хэдли, которому наутро предстояло работать, последовал вскоре за ней, оставив Мадлен инструкции, чтобы та незамедлительно нырнула к нему в постель, как только расчистится горизонт.

Тем временем девушка налила себе чашку кофе и отправилась в библиотеку. Спустя некоторое время двойные створки скрипнули; она подняла глаза — на пороге с коньячной рюмкой в руке стоял Уатт Макнил и потерянно улыбался.

— Никак не могу привыкнуть, — проговорил он.

— К тому, что Анна вышла замуж? Понимаю. Я тоже.

— Не возражаете, если мы немного поговорим?

— Нисколько. — Мадлен отложила книгу.

Уатт бесцельно прошелся по комнате.

— Отныне здесь будет очень тихо. Никогда не думал, что на меня это сильно повлияет. Но сегодня вечером до меня впервые дошло: Анна в самом деле нас покинула. — Он опустился в кожаное кресло у камина и предался воспоминаниям. — Будто только вчера я заглядывал в окно родильного дома… и вот она уже взрослая. — Уатт виновато улыбнулся. — Простите, я сказал ужасную банальность.

Погруженный в собственные мысли, он уставился в рюмку с коньяком. Девушка молча потягивала кофе. Уатт посмотрел на нее почти робко.

— Извините, Мадлен, я не хотел показаться плаксивым.

— О, все в порядке, — поспешила ответить она. — Я тоже скучаю по Анне. Конечно, мы останемся подругами, но теперь все будет по-другому.

Уатт кивнул:

— Понимаю. Надеюсь, она не совершила ошибки. И еще надеюсь, у нее хватит здравого смысла несколько лет подождать с детьми. Пусть уж пока посвящает себя одному Рэнди.

Мадлен сглотнула. Мистер Макнил скоро узнает все сам. Не ее дело посвящать отца в дела Анны.

— Ну ладно, — вздохнул Уатт. — Жизнь продолжается. Как обстоят дела у вас? Когда начинается учебный год? Вы поживете с нами до начала занятий?

— Спасибо, мистер Макнил. С радостью. — Больше всего на свете Мадлен хотела остаться в Нью-Йорке и быть рядом с Хэдли, пока тот не уехал в Йельский университет.

Но что потом?

Мадлен прикусила губу.

— Не знаю, что мне делать, мистер Макнил. Мне так не хочется возвращаться в Боулдер. Без Анны мне там очень одиноко. Но я обещала маме, что получу диплом.

— Существуют другие университеты. Почему бы вам не перевестись в Нью-Йорк? Например, в колледж Барнарда или Нью-Йоркский университет. Можете жить здесь. Я уверен, Элизабет это понравится. Дом не опустеет. И с Анной будете видеться.

— Звучит заманчиво, — ответила Мадлен. — Но единственное место, где я хотела бы учиться в Нью-Йорке, — это Институт высокой моды Пратта. Я звонила туда на прошлой неделе. Поздно подавать документы на следующий семестр. Кроме того, мне требуется полная стипендия, а я не уверена, что смогу получить такую где-нибудь помимо Колорадо.

Уатт подался в кресле вперед.

— А если бы у вас был свободный выбор, куда бы вы отправились?

— Свободный? — Мадлен на мгновение задумалась. Конечно, она хотела бы устроиться в Йеле с Хэдли. Но превосходно понимала, что, как бы ни были хороши ее оценки, они недостаточно высоки для «Лиги плюща»[21 - Группа самых престижных колледжей и университетов на северо-востоке США.]. И была еще одна сокровенная мечта…

— Я бы выбрала Цюрих… Германию. Там лучшие в мире ювелирные дизайнерские школы. Мой преподаватель в Колорадо сказал: если рассчитываешь стать Ювелиром-дизайнером, надо ехать в Европу. Но это возможно, только если я залезу в свои сбережения. Пожалуй, я могу это себе позволить.

Мадлен надолго замолчала, привыкая к этой мысли. Раньше она об этом серьезно не думала. Она доверила полученные по страховке Джейн деньги Гэри Поллоку — честолюбивому сыну личного брокера Уатта. Впрочем, их можно потребовать обратно.

— Так я могу? Могу или нет?

— Можете. Но я бы не хотел, чтобы вы их трогали. Я дам вам взаймы. Под залог вашего будущего успеха.

Девушка была поражена.

— Нет! Это невозможно!

— Мы вас очень полюбили, Мадлен. И заботимся о вашем будущем. Завтра я свяжусь по телефону с секретарем. Посмотрим, что можно сделать.

— Вы говорите правду? — Девушка заглянула Уатту в глаза, пытаясь понять, не шутит ли он. Он ответил ей вполне серьезным взглядом. — Не могу поверить.

— А вы поверьте. — Уатт налил себе еще коньяку.




Глава 7


Боже, как она скучала по Хэдли! Что она здесь делает? С какой стати сказала Уатту, что хочет учиться ювелирному делу в Европе? Почему бы просто не остаться в Нью-Йорке — тогда по выходным она могла бы навещать любимого. А теперь они разделены тысячами миль и она по нему тоскует.

Западногерманский городок Пфорцхайм подвергся американской бомбардировке незадолго до окончания Второй мировой войны. После этого в нем мало что уцелело. Расположенный на земле Баден на северной оконечности Шварцвальда, сам по себе городок был серым и неказистым. Его восстановили после войны в соответствии с планом Маршалла[22 - Программа восстановления и развития Европы путем предоставления ей американской экономической помощи. Идея выдвинута в июне 1947 г. в выступлении госсекретаря США Дж. К. Маршалла.], и новый Пфорцхайм потерял все характерные черты прежнего города. Невзрачные, наспех возведенные дома и общественные здания заменили до основания уничтоженную каменную средневековую архитектуру.

И до войны, и теперь город являлся важнейшим ювелирным центром. В нем располагался единственный в мире музей украшений. Но во время войны нацисты привлекли опытнейших ювелиров к изготовлению миниатюрных устройств для бомб. Именно поэтому город и подвергся впоследствии авианалету.

Теперь за городом возвышался огромный искусственный холм: покрытые наслоениями грязи каменные последствия бомбежки. По слухам, этот памятник разрушительной силе человека хранил в себе целое состояние — драгоценные металлы и камни. Но ведь никто не собирался разбирать знаменитый городской завал.

Война кончилась четверть века назад, но Мадлен в Пфорцхайме испытывала смущение, потому что была американкой. Ее страна уничтожила когда-то красивый городок, и смущение вызывали сигналы, которые, она чувствовала, исходили от немцев. Одни явно перегибали палку, подчеркивая хорошее отношение. Другие по-прежнему таили в душе неприязнь.

— Ich hätte gern einen schwarzen Kaffee, bitte[23 - Чашечку черного кофе, пожалуйста (нем.).], — запинаясь попросила Мадлен официанта. Она села за свободный столик в непрезентабельном и довольно унылом кафе. Наступил так называемый das Mittagessen — дневной перерыв, который каждый в институте мог взять между одиннадцатью и двумя часами. Вместо того чтобы отправляться в излюбленные студентами заведения, Мадлен предпочитала уединение рабочей забегаловки, где подавали кофе и выпечку. Лучше уж сидеть вообще одной, чем одной, но в окружении студентов, которые успели познакомиться и понравиться друг другу.

Мадлен уехала из Нью-Йорка не сразу после того, как Хэдли вернулся в университет. Она окончила интенсивные курсы немецкого языка в Берлице. И теперь с ней по вечерам занимался адъюнкт-профессор. Но поскольку в институте все преподавание велось на немецком, к середине дня у нее так раскалывалась голова, что она была не в состоянии поддерживать разговоры с сокурсниками и хотела одного — передышки.

Хозяйка заведения, высокая, измученная заботами женщина, принесла ей кофе. Мадлен, прибегнув к языку жестов, заказала выпечку — кусочек тоненького торта с шоколадными и миндальными хлопьями. Она жила в Западной Германии почти месяц. Бывали дни, когда немецкий свободно отскакивал от зубов. Но случались и такие, как сегодня, когда мозг и язык отказывались действовать синхронно, и девушка чувствовала себя запинающейся деревенской дурочкой.

В такие дни Мадлен не могла понять, что на нее нашло, когда она оставила Университет Колорадо. Почему решила, что после интенсивного курса способна учиться в немецком институте, где все предметы преподают на немецком языке? До того как записаться на курсы в Берлиц, она ни слова не слышала по-немецки — разве что в нескольких фильмах Райнера Вернера Фассбиндера, когда занималась на семинаре. Все твердили, что немецкий — легкий язык, похож на английский и всякое прочее. Легко говорить…

— Извините… э-э… вы ведь американка?

Мадлен подняла глаза. Перед ней стоял высокий светловолосый молодой человек, которого она замечала на занятиях.

— Да, — улыбнулась она. — Полагаю, это очевидно.

— У вас замечательное произношение. Чтобы изучать язык, надо иметь хватку. Вы погружаетесь в него прямо с головой — вот, пожалуй, точное выражение. Вы не боитесь делать ошибки. Значит, спустя некоторое время начнете говорить свободно. Не возражаете, если я к вам присоединюсь?

— Пожалуйста. — Мадлен была рада поговорить по-английски.

Молодой человек сделал знак официантке и заказал пиво.

— Меня зовут Кристоф фон Берлихинген.

— Мадлен Латем. — Девушка протянула руку. Ее поразило, что европейцы, даже молодые, здороваясь, всегда пожимали руки. — Вы хорошо говорите по-английски. Учили здесь?

— Отчасти. Я много путешествовал. И у меня кузина англичанка.

— Давно занимаетесь в институте?

— Второй семестр. Трудное дело. Как вы считаете?

— Безусловно. — Мадлен усмехнулась. — Вы знаете, когда я сижу на занятиях, мне кажется, что я перенеслась в средние века. Длинные столы. Все сидят бок о бок и молча взвешивают, раскалывают и пилят. У меня такое чувство, что в тысяча пятисотом году здесь обучали так же.

Кристоф кивнул:

— Вы правы. Немцы чтут традиции. Методы, которые мы изучаем, столетиями передавались от поколения к поколению. Очень важно знать старое, прежде чем начинать искать новое. Только после окончания института мы начнем оценивать наши собственные творческие возможности.

Мадлен допила кофе и принялась собирать книги.

— Совершенно верно. Но все это очень трудно. И так много предстоит изучить.

— Если понадобится помощь, обращайтесь ко мне. Буду счастлив посодействовать. Вначале я испытывал примерно то же, что и вы. Но теперь с каждым днем все легче и легче.

— Спасибо, Кристоф, за ободрение… и за предложение. И за то, что поговорили со мной по-английски. Мне намного лучше, чем полчаса назад.

Молодой человек встал и опять пожал ей руку.

— Был рад познакомиться. Auf Wiedersehen[24 - До свидания (нем.).].

— Auf Wiedersehen, Кристоф, — ответила она.




Перед тем как вернуться к себе в пансион, Мадлен завернула на рынок и купила несколько яблок. Она квартировала в коттедже семейства Фишер, и они сдавали две спальни: одну ей, другую застенчивой датчанке, которая в институте училась на курс старше, чем Мадлен.

Сам герр Фишер учил на старших курсах огранке. Это был маленький человечек с неприятными манерами, который редко говорил даже за столом. Его жена Лиза была, напротив, дородной, доброжелательной женщиной и великолепной кулинаркой. Фишеры имели троих детей от семи до тринадцати лет. Раньше Мадлен не приходилось жить с маленькими детьми, и она находила их восхитительными. Они терпеливо относились к ее плохому немецкому и всегда приходили на помощь, подсказывая нужное слово. По вечерам, после ужина, если у нее не было уроков немецкого языка, любили собираться у нее в комнате поиграть в карты.

Мадлен открыла калитку. Фрау Фишер в саду сгребала граблями листья. Девушка поздоровалась и направилась к парадному.

— Sind Briefe für mich da?[25 - Есть для меня письма? (нем.).] — спросила она, надеясь, что еда уже подана.

— Ja. Aus den Vereinigten Staaten[26 - Да. Из США… (нем.).]… Коннектикут!

— Danke, фрау Фишер.

Лиза Фишер энергично кивнула и вернулась к уборке листьев. Мадлен ей как-то рассказала, что ее друг учится в университете в штате Коннектикут, и с тех пор фрау Фишер заговорщически радовалась, когда ее постоялица получала весточку от Хэдли.

Мадлен схватила письмо со столика в прихожей и побежала к себе прочитать. Она свернулась клубком на неуклюжей кровати и посмотрела на знакомый почерк. Хэдли писал ей два-три раза в неделю, и девушка ждала его писем как манны небесной. Так одиноко, как в последние месяцы, она не чувствовала себя с самого детства. Все было чужим: язык, люди, методы обучения в институте. Выпадали дни, когда Мадлен не говорила ни с кем, кроме фрау Фишер и ее детей. Она ужасно скучала по Хэдли и часто жалела, что не осталась рядом с ним в Штатах.

Мадлен вскрыла конверт и представила, как Хэдли писал в своей комнате Сэйбрукского колледжа Йельского университета. Его весточки всегда ее подбадривали. В прошлом году университет перешел на совместное обучение мужчин и женщин, и к этому только начинали привыкать. Письма Хэдли содержали веселые отчеты о его встречах в студенческом городке с представительницами противоположного пола. Йельские супердамы, сообщал он, суперпугающи. Всю жизнь проучившись в мужских школах, трудно привыкнуть к мысли, что придется трахать однокашниц. Конечно, успокаивал он, это просто шутка. В этом году йельские женщины интересовали его не больше, чем в прошлом. Он оставался ей верен.

Мадлен не была в этом твердо уверена. Учитывая разделяющее их расстояние, они договорились не обязывать друг друга к верности. Это было бы нереально. Оба могли время от времени находить прибежище от одиночества в компании другого человека. Правда, сама Мадлен пока ни с кем не встречалась, хотя и испытывала потребность в дружбе. И, отправляясь в институт, считала Божьим даром воспоминания о Хэдли — и его письма, возвращавшие в прошлое.

Поначалу Хэдли не понравилось, когда Мадлен объявила, что хочет ехать учиться в Германию. Но Уатт объяснил ему, какие там открываются возможности. Хэдли долго не дулся. Он слишком дорожил Мадлен, чтобы портить их последние недели.

Анна, напротив, воодушевилась, узнав о решении подруги. Только что вернувшись из свадебного путешествия по Европе, она снова и снова заводила разговор о том, каким грандиозным опытом это будет для Мадлен. Но Мадлен подозревала, что в душе Анна радовалась, что они на целый учебный год расстаются с Хэдли. Он оказался прав, когда предсказывал реакцию сестры на известие об их связи. Анна не вспылила, не раскричалась, а встретила новость с явной прохладцей. Она не могла поверить, что это случилось, и продолжала настаивать, что Мадлен не в состоянии влюбиться в ее брата.

Да, Анна немного ревновала, но Мадлен притворилась, что не замечает. Девушка полагала, что в конце концов подруга одобрит их отношения. Дело только во времени.




— Мадлен! Das Telephon! — крикнула снизу фрау Фишер.

Наступил последний четверг ноября, и Мадлен внезапно вспомнила, что в Штатах праздновали День благодарения.

Девушка кубарем скатилась вниз и забрала аппарат в чуланчик — не столько, чтобы от кого-то отгородиться, сколько для того, чтобы самой говорить, не стесняясь, погромче. Когда звонил Хэдли, связь бывала отвратительной.

— Привет, любимая! — раздался знакомый голос. — Я дома, и вся семья в сборе. Все тебя поздравляют.

— С Днем благодарения! — весело закричала Анна. — Не представляешь, как я хочу, чтобы ты была с нами. Посмотрела бы, какая я стала большая… на шестом месяце. Маме пришлось заставить Люсил зажарить для меня отдельную индейку. — Она хихикнула в трубку. Анне нравилось быть беременной — так она написала в одном из писем Мадлен. — В первый раз с двенадцати лет я ем все, что хочу. Эта еда за двоих — сказочная штука.

— Пришли мне свою фотографию. Я просто умираю, когда вспоминаю, что все девять месяцев тебе придется одолеть без меня. Я так хотела стать твоей повивальной бабкой, — пошутила Мадлен.

— В следующий раз, подружка. Время летит быстро. Летом увидимся. Подожди, папа что-то тебе хочет сказать.

— Мадлен, — произнес Уатт Макнил, — несколько недель я буду с вами по соседству, в Штутгарте, приеду по делам. Если мне удастся заскочить в Пфорцхайм и вы не заняты, можно я приглашу вас в приличный ресторан?

— Занята? Меня никто никуда не приглашает. Я с удовольствием. Так приятно поговорить целый вечер по-английски.

— Великолепно. Секретарь вам сообщит, когда начнется моя поездка. А я после прилета позвоню, и мы договоримся.

— Спасибо. Буду ждать.

— Это опять я, — снова заговорил Хэдли. — Наверху, без посторонних. Видела бы ты Анну! Набрала фунтов пятьдесят. Раздулась, как огромный шарик с горячим воздухом.

— Хэд, ты преувеличиваешь. Я уверена, она в полном порядке.

— Как кадка, — поправил он. — Раздалась во всех направлениях.

— Ты несносен. Что такое между тобой и Анной?

— Родственная конкуренция. Она всегда забирала лучшие игрушки. Но, Мадлен, послушай, мне надо тебе кое-что сказать. Мы ведь договорились ничего не скрывать друг от друга. Так?

У девушки сжалось сердце. Она уже знала, что последует дальше.

— Так. — И изо всех сил постаралась, чтобы голос звучал бодро.

— Ну вот, — начал Хэдли. — Я пару раз встречался с одной девушкой по имени Лидия. До сего дня платонически, но, Мадлен, здесь, в университете, творится такая дичь. Все друг с другом спят. Ты не станешь сильно возражать, если я?.. Только пойми правильно: это не любовь. Перепихнемся и все.

Что Мадлен могла ответить? Возражать? Но где гарантия, что тогда Хэдли не переспит с этой Лидией.

— Конечно, Хэд, делай как знаешь. Мы ведь не связаны никакими обязательствами.

— Связаны. Я тебя люблю. А ее хочу трахнуть.

— Не обращай на меня внимания.

Как он мог спросить ее об этом? Неужели был настолько глуп, что ожидал ее благословения? Или она настолько глупа, что благословила бы его? Она любила Хэдли. И ей была невыносима мысль, что он будет с другой женщиной. Но могла ли она принуждать его к верности? Ведь это ее вина, что между ними тысячи миль.

— Мадди, ты лучшая женщина в мире. Я тебя люблю. Больше у меня нет никого. И никого не будет.

Мадлен начинала злиться, но не хотела это показывать.

— Что, Хэд? Я тебя не слышу… Связь хреновая. Давай кончать. Я тебя люблю. — Она положила трубку, выскочила из чулана и бросилась вверх по лестнице. Грохнула дверью и процедила сквозь зубы: — Мужчины… Черт бы подрал Хэдли… Черт бы подрал Германию.

Наверное, можно было бы упаковать вещи, бросить институт и первым самолетом вылететь домой. Разве Хэдли не важнее, чем перспектива стать ювелиром-дизайнером? Стоит ли он того, чтобы распрощаться с возможностью заниматься у лучших в мире специалистов?

Нет, она оказалась здесь. И здесь останется. Кто хочет стать самым лучшим, должен обучаться у самых лучших. А если Хэдли ее действительно любит, их отношения переживут любые испытания.

Мадлен разрыдалась. У нее было чувство, что она его теряет, но она ничего не могла с этим поделать.




Через три недели позвонил Уатт Макнил:

— Я успешно прикончил два дня деловых встреч и свободен до утра понедельника. Если вы располагаете временем, я мог бы пригласить вас на экскурсию по Шварцвальду.

— Это было бы здорово. С удовольствием. Я еще нигде не бывала.

— Тогда решено. Заеду за вами около шести.

Лимузин с шофером приехал вовремя. Уатт Макнил был одет в строгий деловой костюм, который не очень шел к его сильно загорелому лицу. Судя по всему, он загорел во время недавней поездки в Марокко. Костюм был непохож на его обычные — изящного итальянского покроя. Уатт объяснил, что купил его в Германии, чтобы соответствовать тем людям, с которыми вел дела.

Мадлен вновь поразило, насколько он был привлекательным мужчиной. И конечно, сильно напоминал Хэдли. Но дела обстояли так, что Хэдли она как раз вспоминать не хотела. И все же, увидев знакомое, дружеское лицо, чуть не расплакалась от радости.

— Остановимся на ночь в Раштате, — объявил Уатт. Длинный «мерседес» выехал из Пфорцхайма и устремился по петляющим загородным дорогам. — Напрямик, как летела бы ворона, это всего миль двадцать пять. Но, к сожалению, местные дороги проектировали не вороны.

Мадлен опасалась, что в обществе Макнила будет себя чувствовать неудобно. Но этого не произошло. В Германии с ним оказалось легче, чем на Парк-авеню.

— Я заказал комнаты в «Адлере». Знаете, что это такое? Миленькая таверна восемнадцатого века.

— Приятная перспектива, но подошло бы все, что угодно. Это так любезно с вашей стороны — выкроить время среди своих деловых встреч…

— Не мог упустить возможность встретиться с вами. — Уатт улыбнулся и легко потрепал ее по колену. Затем наклонился над баром. — Что будем пить? Боюсь, после утренних переговоров мне необходимо крепкое виски.

— Спасибо, мне пока ничего. — Мадлен наблюдала, как Уатт налил неразбавленный напиток, поприветствовал ее поднятым стаканом и разом опрокинул в рот. — Ну вот, действует.

— Что-нибудь не так? — спросила девушка. — Переговоры шли трудно?

— Вы же не станете слушать. Это для вас скучно.

— Нет-нет… мне очень интересно, — быстро возразила она. — Правда.

— Хорошо. Но остановите меня сразу, как только надоест. — Он налил себе еще виски. — Есть один богатый немец, которого зовут Карл Гейнц Пшорн. Он сделал состояние на гостиничном деле. А сейчас намеревается скупить сеть американских мотелей «Придорожные таверны для счастливых путешественников».

Мадлен хихикнула.

— В Боулдере их все называли «Придорожные кровати». Дешево и очень подходит для воскресных свиданий.

— Именно. Однако Пшорн планирует переделать их в приличные гостиницы. Считает, что это выгоднее, чем начинать с нуля. Я представляю Пшорна на переговорах с семейством Браун — владельцами сети. — Он снова налил себе виски и пригубил напиток. — Брауны — большая семья, которая владеет делом совместно. Старик умер пять лет назад, а остальные никак не разберутся, кто чем занимается. Брат шел на брата, что-то в этом роде, пока не столкнулись с Пшорном. Но против него стоят одной стеной. Во время нашей сегодняшней встречи Лэрд Браун так раскраснелся, что я думал, его хватит инфаркт. Невероятно крупный мужчина и чрезвычайно толстый. — Уатт руками показал, какой огромный в обхвате этот Лэрд.

— Разве можно от такого заскучать? — рассмеялась Мадлен. — Увлекательная история. Настоящая жизненная драма. Ваше занятие, наверное, кружит голову. Надо приспособиться к темпераменту людей, постараться их понять. Оставаться честным и в то же время заработать как можно больше.

Уатт Макнил окинул ее серьезным взглядом.

— Очень многообещающе, Мадлен. Вам надо идти в бизнес.

— Я это и собираюсь сделать. Не только моделировать украшения, но и открыть магазин. Много магазинов.

— Вы все уже спланировали, — улыбнулся он.

— Все. Кроме одного. Откуда взять денег. Впрочем, это меня пока не тревожит. Разберемся.

— Уверен, что разберетесь. — Уатт допил виски и поставил стакан в бар. Остаток пути они говорили об Анне. Она решила назвать ребенка Рэндэлом IV, если родится мальчик, и Оливией, если родится девочка. Макнил тоже был обеспокоен тем, как прибавила в весе дочь. И расстраивался, потому что в ближайшее время она не сможет завершить образование. Но зато был доволен тем, как она радовалась предстоящему материнству.

На окраине Раштата Уатт открыл справочник и скороговоркой зачитал:

— «Некогда город являлся резиденцией правителей Бадена. Имеются два огромных дворца… барокко и рококо. Один из них больше и грандиознее, чем Версаль…»

Водитель свернул на ведущую к Рейну узкую улочку и остановился напротив «Адлера». К тому времени, когда отец Анны отметился у портье, пробило почти восемь. Они разошлись по своим комнатам, которые располагались с противоположных сторон коридора. Мадлен переоделась во что-то более официальное, а Уатт Макнил — наоборот, в менее формальное. И затем встретились внизу, чтобы отправиться на ужин.

Один из самых потрясающих шеф-поваров в округе, Рудольф Катценбергер не только владел «Адлером», но и предводительствовал на кухне. При входе в главный зал располагалась выставка старинных меню. В очаге горел огонь. Окна украшали ситцевые занавески, стены — картины и букеты цветов. С потолка свисали старинные деревенские лампы. На покрытых полотняными скатертями столах стояли вазы с живыми цветами, красовались изящный фарфор и антикварное серебро.

Они изучили меню, и Мадлен заказала по-немецки на двоих, а потом перевела вопрос Уатта Макнила по поводу карты вин.

— Я поражен! — восхитился он. — Вы говорите как немка.

Мадлен улыбнулась, польщенная его комплиментом.

— Это трудно далось. Но когда кругом все день и ночь говорят по-немецки, естественно, воспринимаешь быстрее.

— Как в институте?

— Невероятные строгости. Занятия иногда продолжаются до семи вечера. К окончанию наберусь о моделировании украшений приличненько знаний. Раньше ведь я об этом не имела представления… во всяком случае, о классических способах. И конечно, о технических приемах. Здешний плоскометаллический метод сильно отличается от того, что я изучала в Штатах. Не пугайтесь, мистер Макнил, — рассмеялась Мадлен, — я не собираюсь нагонять на вас скуку подробностями. Скажу только, что в институте требуют, чтобы я прошла интенсивный курс технической подготовки, и только тогда позволят приступить к дизайну. Сам дизайн занимает два года и включает лепку, живопись, техническое рисование… потом ковку серебра, огранку камней, гальванизацию металла и гравировку. И так до бесконечности! Можете представить, во что я вляпалась?

— Но вы ведь не пожалели?

— Ни разу! — с чувством воскликнула Мадлен. — Как бы трудно ни было, это именно то, чем я хочу зарабатывать на жизнь. Я учусь своему ремеслу. Надеюсь стать лучшей. И это меня воодушевляет.

— Рад слышать. Скажите, Мадлен, у вас есть друзья?

— Мало. Группа интернациональная. Есть еще два американца, но они в другом классе и я с ними почти не знакома. Несколько симпатичных голландских девушек. И один немец Кристоф, который помогает мне переводить трудные места из учебников.

— Ага! А Хэдли об этом знает?

— Конечно. Я ему подробно писала о Кристофе. — Мадлен сделала глоток местного красного вина, которое официант только что налил в ее бокал. Ей не хотелось разговаривать о Хэдли. — Кристоф друг и не более. Это не мой тип, хотя он очень популярен. Признаться, он самый привередливый из всех людей, кого я только знаю. Ежится от отвращения каждый раз, когда приходит заниматься ко мне в комнату. Я сама достаточно чистоплотная, но у него просто бзик. Как-то сказал мне на полном серьезе. — Мадлен выпрямилась в кресле и начала изображать немецкий акцент: — «Когда моя очередная подружка уходит к другому, я чувствую удовлетворение, потому что, пообщавшись со мной, девушка стала немного более организованной и дисциплинированной».

Уатт от души рассмеялся.

— Похоже, Хэдли нечего тревожиться по поводу Кристофа.

Вот тот момент, которого она так боялась. Мадлен поднесла бокал к губам и сделала большой глоток.

— Мне кажется, он по этому поводу не слишком тревожится. Возможно, вы слышали, а может быть, и нет. Мы с Хэдом порвали.

— О! — Уатт посмотрел на нее с сочувствием. — Почему?

— Десять дней назад я получила письмо. Хэд влюбился в йельку по имени Лидия. Представляете? — Мадлен изобразила вымученную улыбку. — Йелька Лидия! Конечно, он пишет, что это только временно. А я здесь и пока ему верна. Но он не приезжает на Рождество, как хотел. — Она глотнула еще вина. — Черт! Нельзя сохранять отношения на расстоянии! Я не имею права его винить. Такое могло произойти и со мной.

— Мне жаль, Мадлен, — произнес Уатт, но выражение его лица отражало странную смесь сострадания и облегчения. — Хэд моложе вас. Ветреный возраст. А вы для своих лет очень зрелая. — Он улыбнулся. — Постараюсь сделать все возможное, чтобы вас ободрить.

— Вы уже меня ободрили тем, что приехали. И говорите по-английски.

— Я рад, Мадлен.

Пока они ели деликатесы земли Баден — суп из виноградных улиток, паштет из фазана и косули, щуку в сметане и рислинге с лапшой и медовый мусс, — разговор легко перескакивал с одного предмета на другой. Мадлен отметила, как свободно держится Уатт, и подумала: если бы он не был отцом Анны и Хэда, она могла бы им увлечься. Но, конечно, это было исключено.

После ужина Уатт заказал к кофе по рюмке наливки из дикой сливы. Мадлен не смогла ее пить: на ее вкус, жидкость была слишком крепкой и приторной. А Макнил выпил одним глотком.

— Сыта по горло, — заявила Мадлен. — Мне кажется, надо выйти на свежий воздух.

— Отличная идея, — одобрил он. — Я с вами.

Девушка споткнулась на лестнице. Он подхватил ее и обнял за талию. Несколько минут они шли по городу и разговаривали, пока Мадлен не поняла, что Уатт так и не убрал руку. Но в ту же секунду он, словно почувствовав, отпустил свою спутницу. Они продолжали прогулку и легкую беседу. А когда вернулись в таверну, Уатт проводил ее до двери.

— Приятный вечер. Я отошел после встречи с Пшорном и Браунами. — Уатт наклонился и легко коснулся губами ее губ. — Утром, когда проснетесь, позвоните, мы решим, что делать.

— Хорошо. Спасибо за ужин, мистер Макнил.

— Мадлен, я хочу, чтобы вы называли меня Уаттом.

— Ладно… Уатт.

— Вот так-то лучше. — Он посмотрел на нее долгим взглядом, повернулся и направился к себе.

Мадлен поняла, что тем вечером между ними что-то произошло. Они превратились из отца и подружки дочери в друзей. Или в кого-нибудь еще.

Она уже не чувствовала себя так свободно, как прежде. С мистером Макнилом предстояло провести еще два дня.

С Уаттом…

Могло произойти все, что угодно.




Глава 8


Выходные с Уаттом закончились невинно. Ничего не произошло. Хотя Мадлен уловила скрытые импульсы: Макнил даже упомянул, что его брак с Элизабет не таков, каким кажется на первый взгляд. Мадлен старательно обходила эту тему.

Уатт Макнил был привлекательным, импозантным мужчиной, и она чувствовала себя хорошо в его обществе. Но дальше решила не заходить. И на будущее зареклась принимать предложения на ночь.

Если признаться честно, она скучала по Хэдли. Его связь с роковой женщиной Лидией продолжалась, хотя как-то в безликой записке он черканул, что «они останутся друзьями». В обмен Мадлен отправила ему забавные вырезки из немецких журналов с анекдотами о преподавателях и ученицах. Она хотела представить все в юмористическом ключе, потому что в душе считала, что их разрыв к лучшему.

Она чувствовала себя опустошенной: всего после нескольких коротких месяцев у нее украли любовь. Она то ненавидела Хэдли, этакого сукина сына, то тосковала по нему. И с головой окуналась в занятия, только чтобы не маяться и не мечтать, что он вернется к ней опять.

На рождественские каникулы Мадлен пригласила новая подруга-голландка, и девушка отправилась в Нидерланды в общину пацифистов. Там ее окружали доброжелательные люди, двадцать из которых постоянно жили на общинной ферме. Мадлен с новообретенными приятелями составили еще восемь, но никто не возражал. Многие из них говорили по-английски и были рады потренироваться с американкой.

В первый раз после приезда в Европу Мадлен покинуло напряжение. Все дни были заполнены бурной деятельностью. На деревенской кухне старинного каменного фермерского дома она даже помогала готовить сыр и хлебцы, которые они продавали в Роттердаме, чтобы поддержать жизнь коммуны. Молодой человек по имени Лео научил ее доить корову и был очень удивлен, что она не овладела этим искусством в Колорадо. А в качестве американского взноса в праздник на Рождество Мадлен пекла яблочные пироги.

Но по вечерам, свернувшись на раскладушке в продуваемом сквозняками амбаре, где спали коммунары, она гнала от себя мысли о Хэдли. Иногда, несмотря на усталость после дневных забот, так и не могла сомкнуть глаз. Однако в конце концов научилась ни о чем не думать и засыпать, сосредоточившись на одном дыхании. Ровно вдыхала и выдыхала и не позволяла посторонним мыслям проникать в мозг. И тогда через некоторое время забывалась. И чем больше она тренировалась, тем быстрее удавалось заснуть.

Вернувшись в Пфорцхайм, Мадлен ощутила гордость, что справилась с такой серьезной задачей. Хоть и с сожалением, она смирилась с тем, что произошло. Хэдли навсегда ушел из ее жизни.




В январе и феврале Уатт Макнил еще несколько раз приезжал в Западную Германию. И в какой бы ни был запарке, находил время заглянуть в Пфорцхайм и пригласить Мадлен на ужин. В такие вечера они держались непринужденно: девушка рассказывала об институте, а Уатт рассуждал о надоевших затянувшихся переговорах между Пшорном и братьями Браун. Сделка заняла гораздо больше времени, чем предполагалось, — приходилось устанавливать отношения между изначально враждебными сторонами.

— Единственное преимущество, — смеялся он, — что могу проведать тебя и доложить Анне.

— Очень хотела бы ее увидеть, — отвечала Мадлен. — Ребенок должен родиться в конце месяца. Он уже вырастет, когда мы встретимся.

— Не беспокойся, — улыбался Уатт. — Уверяю тебя, летом он все еще будет и выглядеть, и вести себя как ребенок.

Мадлен положила вилку.

— Летом я не приеду. Я хорошо справляюсь. И если не прервусь и буду работать дальше, то в начале следующего учебного года сумею начать дизайн. — Мадлен помолчала. — А если откровенно, мне нечего делать в Нью-Йорке. У вас я не могу остановиться из-за Хэдли. А Анна вся в ремонте и ребенке. Только буду путаться под ногами.

— Понимаю, — кивнул Уатт. — Но какие бы у вас ни были отношения с Хэдли, ты всегда желанный гость в нашем доме. Наверное, мне надо с ним поговорить.

— Ни в коем случае! — вспыхнула девушка. — Между нами все кончено. Раз и навсегда!

— Хорошо. — Он сжал ее руку. — Скажи, сколько тебе потребуется денег на летние курсы, и я обо всем позабочусь.

— Спасибо, — благодарно улыбнулась Мадлен. — Я верну вам все до цента.

— Я знаю. Но только после того, как станешь знаменитой.

— Вы такой милый! Что бы я без вас делала?

— Незачем об этом думать. Я в твоем распоряжении.




Зимний семестр показался Мадлен легче, особенно после того, как она стала свободно говорить по-немецки. И привыкла к дисциплине. Все задания необходимо было выполнять в точности. Никаких «почти» не признавалось. Часто это приводило в отчаяние, но девушка старалась изо всех сил. Научиться отмеривать и резать до восьмой доли миллиметра с самого начала казалось невероятным. Однако теперь она понемногу овладевала этим искусством. Ее воодушевляло стремление к совершенству, которого добивались студенты и требовали преподаватели. И сознание того, что, вернувшись из Пфорцхайма, она станет одной из лучших в своей области.

Преподаватели в институте были настоящими надсмотрщиками. Непревзойденные асы своего дела, они держались со студентами отчужденно, но всегда были готовы прийти на помощь. Правда, персонально заниматься с каждым у них не хватало времени. Работы было много, и они относились к подопечным с невероятной требовательностью.

Технический курс Мадлен заключался в резке и пайке металлов с абсолютной точностью. Ее учили резать и соединять детали. При этом любая линия должна была оставаться идеально прямой. А детали точно соответствовать размерам по высоте, широте и глубине. Стоило ошибиться на ничтожную долю миллиметра, и приходилось повторять задание.

Основным преподавателем Мадлен был герр Пфайффер, тощий лысоватый мужчина средних лет. Он не позволял своим студентам относиться к занятиям наплевательски. Месяцами группа только и делала, что резала и спаивала металлы в определенных пропорциях толщины. Со временем им стали позволять изготовлять простые модели колец — как круглых, так и квадратных. Завершился год золотыми браслетами и цепочками. На этой стадии технического мастерства моделирование играло совсем незначительную роль.

Как-то Мадлен в течение семи часов терпеливо билась над простым серебряным колечком. Она точно отмеряла, резала и паяла металл. А когда закончила, поняла, что получилось самое совершенное изделие из всего, что она до этого делала. И ее щеки удовлетворенно зарделись. Она уже надевала защитные очки, чтобы уберечь глаза во время полировки, когда к ее столу подошел герр Пфайффер. Преподаватель вежливо улыбнулся и попросил показать ему изделие.

Волнуясь, Мадлен протянула руку. Она ожидала, что на нее обрушится щедрый поток похвал. Она упорно трудилась, и кольцо получилось идеальным.

— Что ж, фрейлейн Латем. — Преподаватель внимательно изучил работу сквозь висевшую на шее на серебряной цепочке ювелирную лупу. — Недурно, недурно. Пожалуйста, повторите все снова.

Как часто Мадлен слышала от него за год эти слова, она бы не взялась сосчитать: «Недурно, недурно. Пожалуйста, повторите все снова». Но в тоне и в глазах читалось ободрение. Даже в начале года преподаватель не выставлял ее неучем.

Каждое задание приходилось повторять три-четыре раза, прежде чем разрешалось переходить к следующему. То же самое происходило на занятиях по техническому рисунку. Месяцами Мадлен рисовала молодые побеги и даже решила, что весной не сможет смотреть на почки на деревьях.

Но как бы то ни было, она приобретала знания. Простое одобрение герра Пфайффера доставляло огромное удовольствие. Шаг за шагом она приближалась к тому, к чему стремилась. К профессии ювелира-дизайнера.

И все-таки ей так хотелось зашвырнуть в корзину для мусора технический рисунок и начать моделирование. Каждый раз, когда проходила выставка дизайна старших студентов, ее одолевала апатия. Все «старшие» были годами моложе ее, почти все — выходцы из европейских семей, которые так или иначе на протяжении многих поколений были связаны с ювелирным делом.

Родители ее лучшей подруги-голландки Катрины владели ювелирным магазином в Амстердаме. Отец и дед Кристофа работали огранщиками камней в Идар-Оберштейне. Квартировавшая вместе с ней у Фишеров датчанка Бригитта становилась первым ювелиром в семье, но ее родные имели огромный литейный цех под Копенгагеном. Никто из них не ходил в колледж. Вместо этого все они занимались дизайном. Даже если бы они не поступили в институт, все равно бы учились у какого-нибудь мастера.

Мадлен беспокоило вот что: ее друзья оказались в институте не потому, что этого хотели, а потому, что этого от них ожидали. И по окончании предполагали работать на отцов, дядей или кузенов, короче — в семейном деле.

Мадлен приехала сюда по собственной воле. Она выбрала ювелирное дело, потому что оно ее привлекало. Ей трудно было поверить, что другие делали только то, что им велели. Девушка долго держала рот на замке, но как-то вечером за пивом и сандвичами не выдержала и решила поговорить с Катриной.

— Послушай, Катрина, я не понимаю, ты-то здесь почему? Ты красивая и говорила, что работала в Амстердаме моделью.

Голландка широко улыбнулась:

— Ну, поработала бы еще пять лет, а дальше что? Красота не вечна. Американке это трудно понять. Но в Европе жива традиция и… уважение к семье. Вот почему я здесь. Ювелирное искусство — дело очень семейное. У меня в Голландии есть подруга, которая уже в седьмом поколении содержит таверну. И ей никогда бы не пришло в голову заниматься чем-нибудь иным.

— Именно это я и имею в виду, — оживилась Мадлен. — Ты сама-то чего хочешь? Где твоя свобода выбора?

— Я свободна делать многое в жизни. — Катрина размазала по бутерброду горчицу. — А что касается работы, я должна остаться в семейном деле.

— Ну конечно. — Мадлен начинала терять терпение. — Но почему не поработать сейчас моделью, а уж потом ублажать семью?

Катрина улыбнулась и сочувственно на нее посмотрела.

— У американцев другой склад ума. Я довольна планами на будущее. Люблю определенность. Никаких сомнений и колебаний.

— В чем сомнений? — В комнату со стаканами в руках вошли Кристоф и его приятель.

— Мадлен — американка до мозга костей, — рассмеялась Катрина. — Она полагает, что мы поступаем неправильно, когда делаем то, что от нас требуют, а не то, что мы хотим.

— Но, дорогая Мадлен, — улыбнулся Кристоф, — неужели Катрина тебе не объяснила, что мы хотим именно того, что от нас требуют?

— Начинает доходить, — проговорила девушка, — хотя до конца я все равно никогда не пойму.

— Когда-нибудь поймешь. А теперь лучше выпьем пива. Завтра воскресенье… никаких занятий. Если день будет солнечным, можно поехать на пикник.

Еще одна черта здешних студентов — они умели развлекаться. Не обсуждали до одури какой-нибудь предмет. Просто пили пиво и наслаждались жизнью. В других районах Германии и вообще в Европе людей, особенно в университетах, интересовала политика. А здесь студенты были замкнуты в собственном мирке. Глобальные проблемы оставляли их равнодушными.

Мадлен заплатила за очередную порцию пива для всех и сидела, глядя на друзей. Питер рассказывал по-немецки анекдот. Девушка дала отдых мозгу и отключилась. Они хоть простодушные, но уравновешенные люди. И нет ничего плохого в том, что они испытывали гордость за свой уклад жизни.

Да, Анна была права: этот год обогатил ее ценным опытом.




Однажды вечером в начале марта фрау Фишер позвала Мадлен к телефону. Из Лондона звонил Уатт Макнил:

— В понедельник я встречаюсь с Пшорном. Надо убить до этого время. Как насчет того, чтобы в выходные покататься на лыжах во французских Альпах?

Мадлен на минуту задумалась. Несмотря на принятое решение, ей хотелось вырваться из скучной серости зимнего Пфорцхайма.

— О… не могу… У меня экзамены… надо готовиться, — солгала она.

— А на ужин позволишь тебя пригласить? Или вообще ничего не получится? — В голосе Уатта появились прохладные нотки.

Мадлен не хотелось его обижать.

— С удовольствием. Если не весь уик-энд…

— Все в порядке. Я понимаю.




Когда лимузин Уатта, на этот раз коричневый «бентли», подкатил, чтобы забрать Мадлен, девушка удивилась, увидев Макнила в новых джинсах и бледно-желтом свитере с вырезом лодочкой. Он выглядел моложе, чем обычно.

— Вот так так… — Мадлен улыбнулась, забираясь в машину. — Я практически не вылезаю из джинсов, а сегодня в вашу честь надела платье.

— Ничего, мы это согласуем. Куда хочешь поехать?

— Куда угодно. Не важно, — с облегчением ответила Мадлен. Она опасалась, что Уатт проверит ее слова в институте и обнаружит, что она солгала про экзамены.

— Тогда отправимся в Баден-Баден. Там в пригороде есть замечательный ресторан. У него куча всяких звезд за то и за другое.

— Заманчиво! Вы превратите меня в гурманшу. — Мадлен открыла сумочку и достала книжку в бумажном переплете о местных винах. — Хочу попробовать все.

— Дай-ка посмотреть. — Уатт потянулся за книгой, и их руки на мгновение встретились. От прикосновения между ними проскочила искра, и девушка вспомнила о своем предчувствии, которое возникло на Рождество.




Баден-Баден был знаменит на весь мир своими минеральными водами, которые люди пили и которыми совершали омовение с тех самых пор, как еще в III веке римский император Каракалла распропагандировал целебный источник. К тысяча пятисотому году в городе насчитывалось уже двенадцать источников. Позже сюда хлынуло страждущее развлечений и исцеления европейское общество. Кроме королевских особ, здесь жил Тургенев. Здесь сочинял Брамс. Писал Виктор Гюго. Играл в казино Достоевский. Но не все любили Баден-Баден. В тысяча восемьсот семьдесят восьмом году Марк Твен написал шутливый очерк об этом городе, который позже опубликовал в книге «Пешком по Европе»: «Это город-пустоцвет, город шарлатанов, мошенников и зазнаек; но что здесь действительно хорошо, так это ванны. Я говорил со многими, и все такого мнения. Я страдал ревматическими болями последние три года и начисто от них отделался после трехнедельных купаний… Еще с большим удовольствием я оставил бы там какую-нибудь заразную болезнь, но, к сожалению, это было не в моей власти».

И тем не менее богатые и сильные мира сего приезжали на источники с лечебными целями. Но, кроме вод, их манила рулетка и столы для игры в баккара. Построенные в тысяча восемьсот двадцать первом году игорные дома считались элегантнейшими в Европе. В сезон здесь устраивались концерты, театральные представления и скачки.

Но когда лимузин Уатта Макнила подкатил к расположенному в трех милях от Баден-Бадена ресторану, город казался скучным и унылым. Ресторан помещался в старинной, в десять комнат, таверне, которая приютилась среди покрытых виноградником склонов. К сожалению, небо грозило дождем и сумрак не позволял полюбоваться ни виноградниками, ни видом.

В соседнем с винным подвалом зале Уатт потребовал столик рядом с камином, чтобы согреться. Официант принес бутылку аффенталера — местного легкого красного вина. Через несколько минут им стало уютно, и они согрелись. Пропустившая ленч Мадлен почувствовала, как она голодна, однако никак не могла решить, что взять на закуску. Макнил поспешил прийти ей на помощь: он попросил шеф-повара приготовить на пробу маленькие порции всего, что значилось в закусках в меню. В итоге они остановили выбор на pasta с белыми трюфелями и жареном диком кабане под соусом из можжевеловых ягод.

Разговор был непринужденным, как и в другие вечера. Уатт находился в приподнятом настроении, довольный, что Мадлен явно наслаждалась едой. Однако за кофе замолчал. Мадлен твердила себе, что это умиротворенное молчание, но знала, что выдает желаемое за действительное. Она ждала и наблюдала за происходящим словно бы со стороны. Девушка опасалась, что приближается момент, который, она надеялась, никогда не настанет.

— Пальчики оближешь, — наконец проговорила она, стараясь, чтобы голос звучал естественно. — Но мне пора закругляться. Надо…

— Симпатичное место, — перебил ее Уатт Макнил. — Может, мне удастся соблазнить тебя провести здесь ночь? Рано утром водитель отвезет тебя в Пфорцхайм, так что для занятий останется много времени.

— Ах нет, я ничего не взяла с собой. И мне в самом деле надо… — «Поскорее из всего этого выбраться», — нервно подумала она.

— У меня есть запасная рубашка. Можешь спать в ней. А косметика тебе не нужна. Не сомневайся: ты поработала не хуже меня. Смена обстановки благоприятно влияет на психику.

Внутренний голос твердил: не надо, не надо, не смей!

— Нет, спасибо, — вслух произнесла она. — Я правда не могу.

— Расслабься, Мадлен. Тебе надо учиться развлекаться. Ты слишком зажатая. Ну же… обратный путь долог. Скажи «да».

Нет, резанул голос в мозгу. Нет, нет и нет!

Но с языка сорвались другие слова:

— Что ж… ладно…

— Вот и прекрасно. Ты, Мадлен, все время такая серьезная. Надо развеселиться. — Уатт махнул официанту. — Я выпью коньяку. Присоединишься?

— Хорошо. — Она порылась в сумочке, делая вид, что ищет платок. Подняла глаза и, набрав в легкие побольше воздуха, сказала: — Я не останусь.

Макнил накрыл ладонью ее руку.

— Прошу тебя, Мадлен.

Мадлен, не зная, что делать, вздохнула. Уатт ей нравился. Но он был отцом Анны и Хэдли. И имел жену, даже если, как он намекал, в их браке возникли проблемы. Ситуация для Мадлен оказалась слишком непростой.

Официант принес две рюмки коньяку и поставил их на стол.

— Я хочу тебя, Мадлен, — продолжал Макнил. — Пора. Только не беспокойся. Это нормально для нас обоих.

— Нет, Уатт, не могу. Неужели не понимаете? Вы мне нравитесь, но…

— Ты не можешь представить себя со мной, потому что я тот, кто я есть. Но я надеялся, что в последние месяцы ты стала видеть во мне просто мужчину. И все, что я сказал о наших отношениях с Элизабет, — не болтовня. Это началось давно. Мы с ней муж и жена лишь официально. Сначала не расходились из-за детей. Но теперь дети выросли. Нет никакого смысла продолжать самообман.

Мадлен вздохнула. Все становилось чересчур запутанным.

— Уатт, мне нравилось проводить с вами вечера. Я их ждала. Но пойти на большее… было бы неправильным.

Он сжал ее руку.

— Мадлен, дорогая, то, что я чувствую к тебе, — это настоящее. Я тебя очень ценю, но не намерен торопить. Просто хочу, чтобы ты осталась. Если откажешься, прикажу Францу вечером отвезти домой и никогда не заговорю об этом.

От его пронзительного взгляда у девушки побежал по телу мороз. Если бы она стояла, у нее подкосились бы ноги. Надо встать, выйти за дверь и возвратиться к Фишерам.

Однако Мадлен не могла набраться храбрости. Хэдли — закрытая страница, а Уатт — энергичный мужчина, богатый и сексуальный. И он ее хотел. Мадлен к нему тоже тянуло. Эта тяга появилась в последние месяцы, но она не хотела в этом признаваться. Пыталась выбросить из головы.

Так вот куда они зашли. Уатт был прав: их отношения никого не касались. В конце концов, они оба — взрослые.

Глаза Мадлен наполнились слезами.

— Я хотела бы остаться. Но как это непросто.

— Ничего сложного. — Он смахнул слезу с ее щеки. — Я хочу быть с тобой. Хочу о тебе заботиться. Это наше дело и ничье больше.

— Хорошо, — почти шепотом проговорила она. Девушке до смерти хотелось, чтобы о ней кто-нибудь заботился. Слова прозвучали очень успокаивающе.

Уатт подозвал хозяина и спросил, есть ли в таверне свободная комната. Комната нашлась — кто-то из клиентов отказался от заказа.

Мадлен долго вертела в руке рюмку с коньяком. А когда Макнил оплатил счет и они начали подниматься наверх, у нее сладко заныло в груди. Опасная ситуация, но девушка сломя голову бросилась вперед, словно не существовало другого выхода. Возможно, так оно и было.

Коридорный принес из машины багаж. Вызвали горничную, чтобы та разожгла в камине огонь и разобрала постель. Мадлен старалась выглядеть беззаботной и, согревая ладони, прохаживалась у камина.

Уатт терпеливо ждал, когда закончится всякая деятельность. Потом повесил на внешнюю ручку двери табличку с надписью «Не беспокоить» и запер замок.

Он подошел к ней и встал рядом. Тыльной стороной ладони провел по волосам. Мадлен непроизвольно вздрогнула.

— Ты еще сомневаешься? Разве с Хэдли не все кончено?

— Совершенно. Я этого хочу… но боюсь. А ты?

— Нет. Все будет хорошо. — Уатт поцеловал ее в лоб. — Я так давно этого хотел.

— Стало быть, ты знал, что я…

Он взял ее за руку.

— Я надеялся, что рано или поздно мы будем вместе. Я в тебя влюбился. — И добавил обыденным тоном: — А я знаю, как добиваться того, чего хочу.

В следующую секунду Мадлен почувствовала, что ее оторвали от пола. Уатт осторожно опустил ее на двуспальную, с белым кружевным балдахином кровать.

— Поговорим потом. А сейчас я собираюсь доказать, как сильно тебя люблю. — Он нежно поцеловал ее в шею.

Мадлен протянула к нему руки и привлекла его к себе. Из груди вырвался вздох, когда она почувствовала на себе тяжесть одетого мужчины. Как хорошо снова стать желанной и любимой! Так хорошо, что все остальное не имело значения. Привлекательный, богатый мужчина ее хотел. И это касалось лишь их двоих.

Больше никто ни о чем не узнает. Тайна останется между ними.




Глава 9


Уатт сдержал слово — всю ночь не выпускал Мадлен из объятий. Он предавался любви с пылом студента. Макнил бегал и занимался теннисом и сохранил худощавое сильное тело. Он выглядел гораздо моложе своих лет, и если бы не седина в черных волосах, Мадлен никогда не дала бы ему его сорока трех лет.

Уатт Макнил — ее благодетель, а отныне еще и любовник. Мадлен полагала, что знала его. Но теперь он предстал совершенно иным человеком. И этот человек хотел ее ради нее самой. Анна, Хэдли и Парк-авеню отошли в сторону. Теперь она и Уатт жили в своей собственной вселенной.

Не выдумана ли эта любовь в предрассветные часы? Мадлен не могла сказать. Уатт заявил, что любит ее. Конечно, они испытали нежность и взаимное влечение. Но девушка была настолько сбита с толку, что не умела определить свои чувства.

Они проснулись поздно и в комнате выпили кофе со сладкими плюшками. Мадлен призналась, что солгала об экзаменах, и Уатт обрадовался, что можно провести с ней еще два дня. Он зарезервировал комнату в отеле «Бреннер-Парк» в Баден-Бадене — одной из самых шикарных старинных гостиниц Европы. Франц был послан туда с багажом, а затем отпущен до воскресного вечера.

День они скоротали в прогулках по городу: разглядывали великолепные, эпохи Эдуардов виллы, посетили Фридрихсбад — изящный, в духе Ренессанса, источник девятнадцатого века, в кафе «Кёниг» съели шлаг и вишневый торт. Дождь больше не грозил. И хотя воздух оставался свежим, выглянуло солнце. На протянувшейся вдоль небольшой речушки Оос аллее Лихтенталер в изобилии цвели ранние нарциссы и крокусы. Мадлен и Уатт весело болтали и вели себя, как старинные друзья. Она взяла его за руку, но через минуту он осторожно освободился. Так всегда будет на людях, подумала девушка. Никаких прикосновений на случай, если они невзначай встретят знакомого или партнера Уатта.

Перед тем как возвратиться в отель, Уатт завел Мадлен в роскошные магазины на Курхаус-колоннаден и Лихтенталерштрассе и настоял на том, чтобы экипировать ее с ног (простой парой до смешного дорогих черных замшевых туфель-лодочек от Феррагамо, которые можно носить как днем, так и вечером) до головы (двумя инкрустированными жемчугом гребнями, чтобы, как он любил, ее каштановые волосы не падали ей на лицо).

В магазине дамского белья Мадлен смутилась, потому что Уатт выбрал экстравагантный комплект от Кристиана Диора — с поясом, но без трусиков. У Этьена Эйнера настоял, чтобы купить кожаную сумку. Мадлен покосилась на ценник и быстро прикинула: если перевести марки в доллары, получалось более двухсот.

Чрезмерные цены не обескураживали Уатта. В магазине высокой моды он остановился на дневных комплектах от Сен-Лорана и Пьера Кардена и черном коктейльном платье от Валентино — с мини-юбкой, глубоким декольте и рукавами реглан.

Каждые пять минут Мадлен протестовала и старалась его остановить. Но Уатт был твердо настроен ее одеть. Он заявил, что не в силах терпеть ее допотопные тряпки, и предупредил: если она хоть раз появится при нем в хипповом наряде или «варенке», он все с нее сдерет и выбросит в ближайший водосток.

Когда они возвращались в отель, руки оттягивали пакеты с покупками. Мадлен прикинула, что за два часа Уатт потратил на нее больше пяти тысяч долларов. Впечатляло, если учесть, что носить все это придется только тогда, когда она будет с ним. Она представила, как появляется на занятиях герра Пфайффера в костюме от Кардена, и чуть не прыснула.

Перед обедом Уатт увлек ее в огромную мраморную ванну в номере. Они отмокали в горячей воде и потягивали из одного хрустального рифленого бокала «Дом Периньон». А когда вода начала остывать, не вытершись, выскочили в комнату и с лопающимися на теле пузырями, хохоча бросились на кружевное покрывало. С час они не спеша занимались любовью. А из включенного на полную мощность радио неслись возбуждающие звуки симфонии Моцарта. Потом оделись, спустились в ресторан и поели. Уатт предложил попытать счастье в рулетку.

— Шутишь? У меня не тот характер, чтобы играть. Все равно что выбрасывать деньги на ветер. — Мадлен так долго была бедной, что тратить деньги на подобные причуды считала отвратительным.

Уатт пожал плечами.

— Что правда, то правда. Зато ничто не вдохновляет больше выигрыша. Мне сегодня везет. — Хотя они шли в людном месте по колоннаде у казино, он наклонился и поцеловал Мадлен. — Не тревожься, дорогая, тебе не придется потратить ни пфеннига. Просто понаблюдаешь за мной.

Знаменитое казино с белыми колоннами было набито богатыми игроками. Пестрая толпа щеголяла нарядами от самых лучших модельеров. Игральные залы, отделку которых вдохновила роскошь Версаля, оформлял в девятнадцатом веке парижский театральный декоратор — все вокруг блистало драгоценными камнями, золотом и начищенными канделябрами. Столько украшений Мадлен в своей жизни видела лишь в «Тиффани». Она так долго рассматривала бриллиантовое с изумрудами колье какой-то вдовушки, что леди, вероятно, заподозрила в ней воровку драгоценностей и что-то сказала своему спутнику. Девушка испугалась, что ее вот-вот выведут вон.

Уатт выбрал рулетку и начал решительно бросать банкноты в тысячу марок. Сначала он спрашивал числа у Мадлен. Та говорила, но он каждый раз проигрывал.

— Цифры ощущают твое неодобрение, — рассмеялся он. — Надо кумекать самому. — Он поставил пять тысяч на «тринадцать» и выиграл.

Пока Уатт играл, Мадлен прошлась по построенному в стиле рококо казино, незаметно разглядывая увешанных драгоценностями женщин. Ее поражало, что люди могут быть настолько богатыми. Она слышала, как какая-то женщина (в сапфирах) говорила другой (в александритах и жемчуге), что третья (в канареечных бриллиантах) потеряла за одну ночь тысячу долларов, но отказывается признать поражение. Как бы красиво ни выглядели все эти люди, Мадлен их совершенно не одобряла.

Но внезапно до нее дошло: если она собирается стать знаменитым ювелиром-дизайнером, все эти женщины ей нужны. Окунувшись в дело, их придется привечать, учиться любить.

Рыжеволосая француженка в застегнутом на круглую запонку плексигласовом воротничке оторвала взгляд от стола, где играли в баккара, и посмотрела на Мадлен. Девушка улыбнулась ей в ответ. Женщина отвернулась и тут же о ней забыла. Мадлен показалось, что здешних дам не может ввести в заблуждение ее внешний лоск; они догадываются, что она не из их среды. На самом деле девушка была молода и привлекательна и представляла для них угрозу.

А Мадлен решила, что это часть ее образования — не менее важная, чем то, что она получала в институте, — изучение богатых и знаменитых. Она начнет с того, что попросит Уатта прислать ей подписку на «Таун энд кантри» и «Повседневную женскую одежду».

Время от времени Мадлен косилась на Макнила, который постоянно менял столы, что являлось частью его стратегии. Она то и дело подходила к Уатту, но любовник рисковал такими суммами, что, хотя и выигрывал, у нее внутри все сжималось. Однако стоя рядом с ним, Мадлен отметила, что они такая же привлекательная пара, как и другие. Разница в возрасте оставалась незамеченной. Богатые мужчины любили женщин моложе себя. Мадлен поняла, что единственный человек, кому не давала покоя эта разница, была она сама. Но это происходило из-за Анны.

И Хэдли. Боль предательства все еще жгла Мадлен. То и дело жестом или улыбкой Уатт напоминал своего сына. Сложное положение. Проведя целый день с Уаттом, Мадлен скрепя сердце признала, что Хэдли забыт не совсем. Все же теперь придется выбросить его из головы навсегда.

Через час в казино Уатт вернул себе деньги, которые потерял во время загула с Мадлен по магазинам. Еще через сорок пять минут компенсировал расходы на номер в «Бреннере» и ужин в тамошнем многозвездном ресторане.

В два часа ночи с рассованным по карманам выигрышем они вернулись в отель. Уатт был слишком измотан игрой, чтобы заниматься любовью, но к рассвету он разбудил Мадлен, крепко прижавшись к ее животу своей напряженной плотью.

Следующий день прошел спокойно: за чтением «Интернэшнл геральд трибюн», любовными играми, потягиванием чая, поеданием печенья, снова любовными играми и просмотром телеверсии «Аиды» во время любовных игр. В пять они решили упаковать вещи и пораньше поужинать, перед тем как Франц отвезет Мадлен в Пфорцхайм, а Уатта — в Штутгарт, где он собирался встретиться с Карлом Гейнцем Пшорном.

— Лучшие выходные в моей жизни… не припомню, когда так было в последний раз. Ты заставила меня почувствовать себя двадцатилетним. — Уатт обнял Мадлен за плечи, и они напоследок посмотрели на вид из окна.

— Все было здорово, — согласилась девушка, опьяненная шикарной жизнью. — Только уж слишком ты расточителен. Мои наряды непомерно дорогие.

— Я хочу, чтобы ты так всегда одевалась при мне. Твоя фигура и черты лица придают тебе аристократическую красоту. Зачем ее прятать под тряпками из магазинов подержанной одежды и под джинсами?

— Но я вовсе не красива, — запротестовала Мадлен.

— Ты очаровашка. Самая лучшая женщина, которую я знаю.

Мадлен отстранилась.

— Уик-энд был замечательным. Но ты и я… У нас нет шансов…

— Конечно, есть. Ты здесь, в Европе. Моя жизнь проходит в Штатах. Когда дело Пшорна будет улажено, я придумаю другой предлог, чтобы выбираться сюда.

— Предлог? Ты хочешь сказать, что Пшорн?..

Уатт вежливо улыбнулся.

— Если бы ты не училась в этом институте, я бы не ударил палец о палец. Братья Браун славятся гнусной манерой вести дела. Но случай представился: Пшорн хотел меня, а я хотел тебя.

Мадлен сделала несколько шагов и опустилась на неразобранную кровать. Неужели это правда? Неужели Уатт все спланировал несколько месяцев назад? Тогда, когда пригласил ее впервые? Все выглядело таким безобидным. Она еще любила Хэдли. Значит, ситуация намного сложнее, чем она предполагала. Неужели Уатт Макнил всегда добивается того, чего хочет? А если так, чего же он хочет от нее?

— Знаешь, Уатт, — Мадлен сердилась и на себя, и на него, — я чувствую себя гнуснейшим образом. Не стоило этого делать. Это неправильно. Ты женат. Анна — моя лучшая подруга. Элизабет хорошо ко мне относилась. Я повела себя как похотливая тварь. — Ее глаза наполнились слезами. — Не могу тебя больше видеть. Извини.

В ту же секунду Макнил оказался рядом с ней и сел на кровать.

— Ну, ну, не надо так говорить. Ничего дурного не произошло. — Он пальцами смахнул ей слезы со щек. — Мы с Элизабет давно не живем. Каждый идет своим путем. Добрые друзья и больше ничего. Мы вместе с самого колледжа, но уже пять лет не занимаемся любовью. Это не брак! — Он заключил Мадлен в объятия.

— Возможно, Анна говорила тебе о нашем младшем — Дэвиде. — Уатт так и не разжал рук. — Он родился, когда Анне исполнилось пятнадцать. С серьезным повреждением мозга. Не знаю, что тому причиной: то, что Элизабет было тридцать семь, или родовая травма. Она не могла разродиться сутки. — Макнил вздохнул. — Теперь это не важно. А тогда Элизабет пришла в отчаяние. Дэвида поместили в клинику — сами мы не могли о нем позаботиться. С тех пор жена со мной не спала. Заявила, что я могу делать все, что мне заблагорассудится, но мы должны сохранить брак, пока не выросли дети.

Уатт замолчал. Некоторое время они сидели обнявшись. Наконец Мадлен решила задать неизбежный вопрос:

— Уатт, с тех пор у тебя было много женщин?

— Нет. Но не хочу лгать. Ты — вторая.

— А что случилось с первой?

— Это было несерьезно. Мы просто развлекались. Она была замужем. — Он взял Мадлен за подбородок и повернул лицом к себе. Глаза светились неподдельной искренностью. — Теперь все совсем по-другому. Видишь ли, Мадлен, я тебя люблю. Хочу о тебе заботиться. Неужели не понимаешь, что я на перепутье? Дети выросли. Брак себя исчерпал. Дальше я так не могу. Я хочу начать все сначала — с тобой. Потребуется некоторое время. Но потом я собираюсь на тебе жениться.

— Жениться? А как насчет Анны и Хэдли? Мы же никогда не сможем…

— Черт побери! — вспылил Макнил. — Дорогая, мы должны жить для себя! Жизнь слишком коротка, чтобы бросаться собственным счастьем ради других… ради приличий.

— Но, Уатт… — возразила Мадлен.

— Догадываюсь, о чем ты думаешь, — перебил он ее. — Нет, я не бездушен. Элизабет — привлекательная женщина. Она себе кого-нибудь найдет. С Анной и Хэдли все тоже утрясется, когда пройдет первое потрясение.

Определенность этого разговора наполнила девушку паническим ужасом. Уатт все продумал, пока дожидался подходящего момента, чтобы ее соблазнить. Но Мадлен не свыклась с мыслью, что будет с ним вместе. Тем более — с мыслью о замужестве.

— Уатт, мне в самом деле не по себе. Все произошло слишком быстро. — Мадлен вздохнула.

— Не говори пока ничего. Я не стану форсировать события. Мы покуда повременим и будем осторожными. — Он провел по ее щеке тыльной стороной ладони. — Мадлен, я тебя обожаю. Как только взгляну, начинаю испытывать желание. — Он покосился на свой «Ролекс». — Франц подождет. Последний раз перед отъездом. Тебе не надо раздеваться.

Макнил расстегнул на брюках молнию и задрал ей юбку. Обнажился розовый кружевной пояс с подвязками, но без трусиков.




Глава 10


— Давай выпьем за девочку Оливию, несносно опоздавшую, но удивительно смышленую. — Уатт чокнулся своим бокалом с бокалом Мадлен. По столику любимой Макнилом мюнхенской пивной были разложены фотографии новорожденной малышки. Анна родила ее весом девять фунтов двенадцать унций на три недели позже положенного срока.

— За Оливию, — грустно улыбнулась Мадлен. Ей хотелось оказаться рядом с Анной, хотя она не была уверена, смогут ли они снова дружить.

У Макнила не было ощущения, что мир перед ним закрылся, но Мадлен чувствовала себя именно так. Иногда по ночам в доме Фишеров она желала, чтобы все развивалось так, как развивалось. Какая-то часть побуждала ее порвать с Уаттом. Но другая была довольна тем, как они вместе развлекались: путешествовали, останавливались в шикарных отелях, ходили по магазинам, в балет и оперу. С ним девушке открылся блистательный мир — она больше не подглядывала за ним в окошко со стороны.

— Боже мой, Уатт. — Внезапно она ясно осознала разницу в их возрасте. — Ты уже дедушка!

— Угу… но не принимай близко к сердцу. Я очень молодой дедушка. Человеку столько лет, на сколько он себя чувствует. Когда я с тобой, я не ощущаю себя старше. — Макнил улыбнулся и сжал ее бедро под столом. — Неужели ты считаешь меня пожилым?

— Старый развратник, — рассмеялась Мадлен и тут же пошла на попятную, вспомнив, как он был раним, когда разговор касался его лет. — Шучу. Готова поспорить, никто из присутствующих здесь не скажет, что ты дедушка. — Она улыбнулась, заметив на его лице облегчение, когда он собирал фотографии. — Анна писала, что Оливия похожа на Рэнди. А по мне, она обыкновенный младенец.

— Согласен, — ухмыльнулся Уатт. — Но я рад, что все закончилось хорошо. Анна с головой ушла в материнство. Очень сожалела, что ты не смогла приехать на крещение.

— Я очень бы хотела. Признаться, в сложившихся обстоятельствах…

Уатт снова погладил ее бедро под столом, но на этот раз очень нежно.

— Понимаю, дорогая. Поверь, через год все утрясется и будет хорошо.

Мадлен почувствовала, как в ней зреет страх. С Уаттом было славно, пока он не заводил речь о будущем. Ей было достаточно проблем в настоящем, чтобы заглядывать вперед.

— Не будем об этом. Ты обещал.

— Помню. Но я устал прятаться в гостиницах… и быть с тобой по нескольку дней несколько недель в году. Хочу, чтобы ты была рядом все время.

— Я тебе говорила: мне надо окончить институт. — Мадлен смущенно поежилась. — Пожалуйста, потерпи.

— Я терплю. Я только и делаю, что терплю. — Уатт взял меню и принялся его изучать.

— Знаешь, — девушка лихорадочно попыталась изменить тему разговора, — один из наших преподавателей, герр Липпман, попал в больницу с раком легких. А ведь даже не курил. Я думаю, это из-за асбестовых подушечек, которыми мы пользуемся для полировки. И еще из-за свинца, который нужен при пайке золота. Мы с Катриной подали требование прекратить использование канцерогенов. Их сотни лет применяют в ювелирной промышленности. Кто-то же должен был это сделать…

— Не попробовать ли нам жареной оленины? — все еще раздраженно спросил ее Уатт. — Это деликатес здешнего заведения.

— Я буду сандвич. — Мадлен терпеть не могла, когда он обрывал ее каждый раз, если речь не шла о его собственной персоне. Ее раздражала роль обожаемой нимфетки. Уатт клялся, что полюбил ее за ум, но терял интерес всякий раз, когда девушка пыталась его проявить.




Уатт остался верен слову и, когда дело Пшорна успешно завершилось, занялся новой сделкой, которая требовала его присутствия в Германии, на сей раз в Берлине. Таким образом им удавалось проводить вместе по два уик-энда в месяц: то Мадлен приезжала в Берлин, то они путешествовали по стране и бывали на различных музыкальных, балетных и оперных фестивалях.

Макнил по-прежнему жаловался, что им не удавалось быть все время вместе. А Мадлен это радовало. Но не потому, что Уатт ей не нравился. Или она не ценила его внимание.

Однако большую часть времени и сил она уделяла занятиям в институте, а не их связи. Герр Пфайффер показывал, что все больше ею доволен, и Мадлен не покладая рук работала, чтобы добиться похвалы строгого немца. Она хотела стать самой лучшей ученицей. И как жаждущая поощрения собачонка, сидела и ждала, когда он оценит последнее задание. «Недурно» превратилось в «Очень хорошо, повторите еще». А теперь ей часто приходилось повторять всего только раз. К концу весеннего семестра Мадлен с тремя другими студентами удостоилась чести посетить дом преподавателя и выпить кофе с фрау Пфайффер.

Когда Мадлен бывала с Уаттом, ей хотелось говорить об институте, но он ясно давал ей понять, что эта тема его не интересует. Макнил был рад, что она упорно работала, однако в глубине души девушка чувствовала, что любовник не принимает всерьез ее честолюбия. По большей части он держал слово и не заговаривал о будущем, но наверняка был уверен, что у его жены наберется достаточно других дел, чтобы заниматься карьерой.

Их отношения в немалой степени осложняли проблемы. С одной стороны, Уатт стремился о ней заботиться и это было очень мило. Правда, Мадлен ему постоянно повторяла, что она не цветок и желает сама организовывать свою жизнь. Но любовник, похоже, не верил, что девушка в самом деле способна открыть ювелирный магазин.

Другая трудность — его верховодство. Они ходили на выставки, которые он хотел посмотреть, слушали оперы, которые нравились ему, и ели в ресторанах, которые выбирал он. Мадлен одевалась ради него. Он дарил ей вещи, руководствуясь исключительно собственным вкусом. И его не интересовало, нравились они ей или нет.

Бесхребетной Мадлен никто бы не назвал, но Уатт продолжал ее гнуть. Иногда было легче сдаться, чем продолжать борьбу. И даже после ссоры они продолжали поступать так, как хотелось ему. Как-то раз Мадлен назвала Уатта эгоистом, и он больно ударил ее по лицу. В бешенстве девушка заявила, что больше не желает его видеть. Уатт извинился и появился у Фишеров с дорогим, украшенным бриллиантами золотым браслетом. Хотя он прекрасно знал, что Мадлен предпочла бы совсем не такой роскошный, а другой — современного дизайна, из чехословацкого голубого стекла.

Зато Мадлен правила в постели. Уатт был искусным любовником, но девушка поняла, что молодость давала ей преимущество. Уатт хотел ее постоянно. А она испытывала удовольствие, сдерживая его. И когда наконец отдавалась, его обуревало дикое вожделение. Таким образом она не позволяла, чтобы во всем он имел последнее слово.

Но была ли это любовь?

Со стороны Уатта — возможно, да. Он намеревался начать новую жизнь, обзавестись второй семьей и, поскольку обладал состоянием, наслаждаться вовсю. Однако Мадлен со временем поняла, что ее очарование Макнилом не выросло в нечто большее.

Отчасти причиной тому было ее чувство вины. Она строго разделяла отношения с Уаттом и привязанность к далекой подруге. И когда писала Анне, не позволяла себе вспоминать, что стала любовницей ее отца. Просто убедила себя, что Уатт — это кто-то другой. В письмах Уатт превратился в Кристофа — ее белокурого немецкого приятеля. И везде, где они бывали с Макнилом, и все, что они с ним делали, Мадлен приписывала Кристофу фон Берлихингену.

Анна отвечала, что не дождется дня, когда сможет с ним познакомиться, — таким он казался ей сказочным человеком.




А потом, как гром среди ясного неба, объявился Хэдли — позвонил ей в начале июня. Был воскресный вечер, и девушка как раз вернулась домой после уик-энда с Уаттом на музыкальном фестивале у озера Констанца.

— Привет, Мадлен, — проговорил он. — Удивлена?

— Да… естественно… Ты где? — Она испугалась, что Хэдли где-то поблизости.

— В Нью-Йорке. Выбрался на каникулы. Отправляюсь на следующей неделе в округ Колумбия. Буду участвовать в летних маршах против фармацевтических компаний.

Мадлен невольно улыбнулась.

— Счастливого пути тебе. Ты еще не бросил это дело?

— Ни за что не брошу, пока меня не зароют. Слушай, прости за то, что между нами вышло. Я говорю о Лидии и всяком таком. Просто сорвался. Тебя не было рядом, вот и случилось… — Хэдли помолчал. — Но теперь там кончено. Совершенно. И я хотел извиниться за то, что вел себя как последний подонок.

«О Боже! — подумала Мадлен. — Ну почему это произошло именно теперь, когда я решила, что выбросила тебя из головы!»

— Что ж, — насилу вымолвила она, — все к лучшему.

— Мадлен, я знаю, что ты злишься. Но я тебя не осуждаю. В последнее время я много думал о нас с тобой… о тебе. — Хэдли колебался, и в перегруженной линии стал слышен чей-то еще разговор. — Я хочу с тобой повидаться, Мадлен. Что, если я приеду на этой неделе, перед тем как начну работать? Поговорим. Черт, Мадлен, я по тебе скучаю. Мы порвали с Лидией два месяца назад, но только сегодня я набрался храбрости тебе позвонить.

Девушка сидела, слушала, но не могла отвечать. Ну почему это случилось именно теперь? Несколько месяцев назад она мечтала, чтобы Хэдли вернулся. Сейчас же было слишком поздно.

И все же так приятно слышать его голос.

— Мадлен, ты здесь? Ответь что-нибудь.

Она вздохнула:

— Хэдли, ты опоздал. У меня есть другой.

— Знаю. Какой-то немец из твоего института. Анна мне говорила. Но не могли бы мы просто провести время? Дай мне еще шанс, — попросил он. — Посмотри хоть на меня. Выслушай.

Прежние чувства нахлынули на Мадлен, и она с трудом вымолвила:

— Нет. Между нами все кончено. Нам не о чем разговаривать. — И судорожно сглотнула. — Извини, Хэд, ты должен понять — жизнь идет своим чередом.

— Н-да… мог бы сам допереть. Значит, так… — Он вздохнул. — Что ж, прости за беспокойство.

— Ничего, Хэд, ты меня нисколько не побеспокоил…

Но он, не выдержав смущения, повесил трубку.

— Черт! — произнесла Мадлен в мертвый телефон. — Как ты мог поступить так со мной? — И прежде чем подниматься наверх, вытерла навернувшиеся на глаза слезы.

В комнате она рухнула на кровать и прижала к груди подушку. Девушка не могла себе представить, что Хэдли захочет, чтобы она вернулась. Он только подлил масла в огонь ее сомнений по поводу отношений с Уаттом.

Неужели все это время Уатт был всего лишь заменой Хэдли? Мадлен считала, что это не так. Но услышав голос Хэда, потеряла былую уверенность.

Девушка заставила себя подняться, достала из ящика шкафа маленький фотографический альбом, снова села на кровать и принялась просматривать снимки. На них были запечатлены эпизоды их путешествий с Уаттом в последние месяцы. Она вгляделась в сделанный крупным планом портрет: привлекательный, уверенный в себе мужчина, у которого было все, но который тем не менее хотел ее. Обеспеченный, умный, заботливый — о таком любая женщина может только мечтать.

Мадлен снова подошла к шкафу и выудила из самой глубины ящика фотографию Хэдли, которую не сумела выбросить. Она не смотрела на нее несколько месяцев. И теперь, увидев симпатичное лицо и вспомнив недавно звучавший голос, ощутила сердечную боль.

Хватит! Свою судьбу она связала с Уаттом. Обратной дороги нет! Он предложил ей гораздо больше, чем мог предложить Хэдли.

Девушка в последний раз посмотрела на фотографию и изорвала на мелкие клочки. Никогда в жизни она его больше не полюбит. Мадлен была настолько расстроена, что не могла даже плакать.

И что ни говори, жизнь шла своим чередом.

Ах, если бы Хэдли только знал, какие сюрпризы могла преподносить эта жизнь!




Несмотря на ощущение, что она любила сына больше, чем отца, Мадлен все лето поддерживала с Уаттом связь. Казалось бы, эта связь должна постепенно угаснуть, но та, напротив, словно бы обрела собственную жизнь. Девушка шла по пути наименьшего сопротивления, а Макнил развлекал ее по-королевски. Он не позволял ей испытывать одиночество. И Мадлен вновь заставила себя выкинуть из головы все мысли о Хэдли. И все мысли о будущем.

На ее день рождения в июле они полетели в Венецию и остановились в отеле «Киприани» на острове Джудекка, в четырех минутах через лагуну от площади Святого Марка. В первый вечер в ресторане с подсвечниками из венецианского стекла и окнами от пола до потолка он подарил ей маленькую лакированную китайскую шкатулку.

— Подарок на день рождения? — удивилась Мадлен. — Еще один? Ты меня растлеваешь, Уатт.

— Так и задумано. Я тебя люблю, дорогая. С днем рождения.

Бросив взгляд на коробочку, Мадлен решила, что в ней украшение. Она втайне надеялась, что оно не очень дорогое и не очень старомодное. Их вкусы с Уаттом слишком расходились.

— Ты что, не хочешь открыть?

— Хочу. Но пытаюсь отгадать, что внутри.

— Никогда не догадаешься.

— Браслет?

Уатт покачал головой.

— Бусы? Кольцо? Часы? Заколка? Серьги? Ножной браслет?

Он улыбался и продолжал качать головой.

— Открой.

— Ну ладно. — Мадлен приготовилась улыбаться. Она убедила себя: что бы ни оказалось в шкатулке, надо притворяться, что подарок ей понравился. Но когда приподняла крышку, у нее отвалилась челюсть. — Боже мой… невероятно. То есть я хочу сказать… спасибо. Большое спасибо!

Внутри, в черной бархатной нише, сверкала целая пригоршня полудрагоценных камней самого разного размера величиной до карата: пурпурные аметисты, розовые кунзиты, красные шпинелевые рубины, белые цирконы, оливковые перидотиты, зеленые диопсиды, темно-красные гранаты, голубые топазы, лимонные цитрины.

— Я потрясена! Сказочно! Подумать только, сколько я могу сделать из них украшений.

Уатт был доволен ее явным восхищением.

— В этом и заключалась моя задумка. Чтобы было с чего начать.

— На людях нельзя проявлять чувств. Но я мысленно крепко-крепко тебя целую.

— Недурно, — хмыкнул Уатт. — Однако рассчитываю на нечто реальное. После ужина мы сразу вернемся в комнату. Ты снимешь одежду, и я покрою твое нагое тело этими камнями.

— О, Уатт! Ты ненасытен. — Мадлен соблазнительно потерлась коленом о его колено. — Огромное спасибо. Твой подарок великолепен.

— А ты великолепная женщина. Выбери, что тебе больше нравится, и сделай обручальное кольцо. Через год ты станешь миссис Уатт Макнил. Я тебе обещаю.

Восхищение Мадлен моментально испарилось. Она знала, что женатые мужчины часто обещают оставить своих жен, но редко выполняют обещания. И Уатт мог это говорить, мог этого желать, но все же не собирался бросать Элизабет. Хотя выглядел при этом настолько искренне, что Мадлен начинала верить, уж не намеревался ли он в самом деле покинуть супругу. Девушка не могла этого позволить. Только не ради нее. Она считала, что наступило время порвать их связь, и боялась это сделать. Мадлен не представляла, как отреагирует Уатт, но догадывалась, что он ее возненавидит. В любом случае она лишится и его дружбы, и дружбы его детей. Тупиковая ситуация, с какой стороны ни посмотреть.

Девушка снова заглянула в шкатулку со сверкающими камнями. Богатые, безусловно, знают, как использовать слабых. Но это нечестно. А может быть, Уатт поступал так из любви к ней? И не он ее, а она использовала его?

Как она могла так запутаться? И как выбираться из создавшегося положения, чтобы ее не возненавидели?

Каждая проблема имеет свое решение. Так учил герр Пфайффер в институте. И в данном случае решение наверняка было. Только бы его найти, прежде чем ситуация выйдет совершенно из-под контроля.




Вернувшись в Пфорцхайм после выходных в Венеции, Мадлен решила, что из подарка Уатта она сделает браслетик для крестницы Оливии. Использует по каждому из камней так, чтобы все вместе они составляли цвета радуги.

После кропотливой работы над картонным макетом девушка несколько недель трудилась над браслетом в обеденные перерывы в институте. И наконец показала его герру Пфайфферу.

— Ах, фрейлейн Латем! — воскликнул тот. — Очень мило! Великолепно! — И расцеловал ее в обе щеки.

Великолепно! Весь остаток дня Мадлен летала как на крыльях. А когда наступило время идти на почту, она едва нашла в себе силы расстаться с браслетом. Она надеялась, что он понравится Анне, а Оливия сохранит его для детей и внуков — первую вещь знаменитого ювелира-дизайнера Мадлен Латем.




В один из четвергов в середине августа Анна Макнил Фергюсон вышла на Манхэттене одна с дочерью Оливией; Нэнни Уильямс отправилась навестить родственников в Кью-Гарденз. Обычно Анна радовалась, когда Нэнни уезжала. Наступал покой, и квартира оставалась в ее с Оливией распоряжении. Но сегодня она пожалела о своем решении отложить до пятницы отъезд из Нью-Йорка. На Манхэттене стояла удушающая жара. В каждой комнате жужжали кондиционеры, но воздух оставался душным и спертым. Однако она осталась в городе: приехали друзья Рэнди, и Анна обещала, что будет свободна вечером в четверг.

Расплачиваясь за излишества во время беременности — шоколадное мороженое, трюфеля и пончики с кремом, — Анна ограничилась салатом под лимонным соусом. Надо было согнать не меньше сорока фунтов, чтобы влезть в одежду, которую она носила прошлым летом.

Затолкав в себя салат — она ненавидела голодать, — Анна налила чаю со льдом и устроилась в библиотеке почитать любовный роман «Чувственная женщина». Но только открыла книгу, как в детской заплакала малышка Оливия.

— Черт, на полчаса раньше, — проворчала Анна. Почему всегда так случалось? Нэнни Уильямс заставляла Оливию и спать и есть по расписанию с точностью до минуты. Но девочка каждый раз чувствовала, когда Нэнни уезжала и с ней оставалась мать. И с мамой все шло далеко не так гладко.

Анна отложила книгу и отправилась в детскую. Увидев мать, девочка растянула в улыбке рот до ушей и возбужденно забила ногами.

— Ну, ну, посмотри на себя, — рассмеялась Анна. — Намочила кровать… и рубашку. Неудивительно, что ты проснулась так рано.

Она осторожно, чтобы не испачкаться, вынула из кроватки дочь и положила на пеленальный столик.

— Несносный день. А что, если нам пройтись — сходить в парк и по магазинам? Может, почувствуем себя лучше?

Оливия от удовольствия загукала.

— Решено. Я так и знала, что ты согласишься. Попробуем найти тебе что-нибудь необычное, чтобы надеть на крестины Лили Хендерсон в эти выходные.

Анна переодела дочь в летнее платьице с аппликациями в форме земляничин, ботиночки и чепчик от солнца. Потом сняла с полки шкатулку с детскими украшениями.

— Давай-ка покажемся в браслетике, который тебе сделала тетушка Мадлен. — Анна натянула украшение на пухленькое детское запястье. — Правда красивый? Сияет всеми цветами радуги.

Оливия поднесла ручонку к лицу и попыталась попробовать золото на вкус.

— Нет! Пет! Это не для еды, а для красоты. Надо тебя сфотографировать и послать снимок Мадлен.

Анна отнесла дочь на кухню и покормила смесью, которую приготовила Нэнни. Сделала пару снимков Оливии и наполнила для гулянья другую бутылочку яблочным пюре.

Направляясь по Мэдисон от Восемьдесят шестой улицы, они задержались на Восьмидесятой и купили на распродаже крохотную французскую маечку и детское бикини. А для крестин — кружевное розовое платьице. На Семьдесят восьмой выбрали серебряную рамку и в качестве подарка на крещение отправили по почте. А затем повернули во взрослые магазины. Анна посчитала, что это справедливая награда за то, что она была такой дисциплинированной матерью.

Но не успели мать и дочь добраться до «Метаморфоз» — нового бутика, который Анна безумно мечтала осмотреть, — как в воздухе распространился слишком знакомый детский запах.

— Что же ты, Оливия? Третий раз за день! Ну ладно, девочка. — Анна вынула ребенка из коляски. — Придется заняться туалетом. — Она полезла в кармашек коляски за подгузником. Однако там, кроме яблочного пюре, ничего не оказалось. — Черт! — процедила Анна сквозь зубы. Она забыла пачку с подгузниками, когда выходила из дома.

Но она хотела пройтись по магазинам и не намеревалась катить Оливию обратно домой. Решение пришло быстро — квартира родителей располагалась в нескольких кварталах. А мать еще давно запаслась всяким детским имуществом.

В квартире никого не было, однако у Анны хранился ключ. Мать проводила лето в Саутгемптоне. А отец мотался туда-сюда, уезжая на выходные, и, вероятно, теперь находился в пути.

Толкая коляску по пышущей жаром улице, Анна решила, что, прежде чем продолжить поход по магазинам, ей необходим прохладный душ. Лифтер оказался незнакомым, скорее всего подменой на лето. Он придержал дверь и не спускал с нее внимательного взгляда, пока Анна не открыла вход своим ключом. Из коляски, которую собиралась оставить в холле, она осторожно вынула задремавшую Оливию.

— Ну вот, — сказала она дочери и понесла ее по застеленной ковром лестнице в свою бывшую спальню.

И тут с удивлением услышала голос отца, который громко говорил по телефону. Ладно, поздоровается с ним потом, а сначала займется Оливией. Она положила дочь на середину кровати, обтерла и подложила новый подгузник. Девочка так и не проснулась.

Анна решила, что, прежде чем принимать душ, надо сказать отцу, что она пришла. И стала спускаться по лестнице. Уатт все еще говорил по телефону. Подойдя поближе к комнате родителей, она начала разбирать слова.

— Но, дорогая, все уже улажено. Мы встречаемся во Флоренции, а потом летим в Барселону, где у меня назначены встречи.

Анна замерла. Мать не упоминала о поездке в Европу. Напротив, Анна отчетливо помнила, что Элизабет хотела посвятить лето выращиванию орхидей. Но если отец говорил не с матерью, тогда кто же эта дорогая?

— Хорошо, — продолжал Уатт, — есть запасной план. Сначала я лечу в Барселону один, а потом направляюсь в Париж. А ты меня ждешь там. Август не лучшее время, но все равно красиво. Я заказал номер в «Ритце». Хорошо, поговорим после выходных. Я позвоню тебе в понедельник вечером. Я тебя люблю.

Анна не могла пошевелиться. Ее отец? С любовницей? Она почувствовала головокружение и тошноту. И тут услышала:

— Мадлен, ты слушаешь? Подожди, вот еще что…

Мадлен!

Анна бросилась в свою комнату, выхватила Оливию из кровати и вместе с дочерью быстро сбежала по лестнице вниз. Закрывая дверь, она поняла, что отец все еще говорил по телефону.

На улице Анна бешено замахала рукой, останавливая такси, швырнула сложенную коляску в багажник и со спящей дочерью на коленях поспешила домой.




Глава 11


— Я хотела бы провести каникулы с вами, но это невозможно, — заявила Мадлен, допивая пепси. Они с Кристофом и Катриной отдыхали во время дневного перерыва в пивной рядом с институтом. Летний семестр почти завершился, но до начала нового учебного года предстояли двухнедельные каникулы.

— Мадлен, — настаивал Кристоф, — тебе стоит съездить с нами на море. Лето пройдет, а ты не загоришь.

— Ну пожалуйста, — поддержала его Катрина. — Нам будет без тебя одиноко. — Миниатюрная голландка погладила Кристофа по руке. Они влюбились друг в друга во время летнего семестра и теперь поговаривали о женитьбе. — Вот уж славно повеселимся. Приедут Бригитта и Антон… а может быть, и Петр.

— Поверьте, я бы с удовольствием. — Мадлен, словно бы сдаваясь, подняла руки. — Но не могу отменить поездку в Париж.

— Ах, Мадлен, — затараторила Катрина, — когда ты только с ним порвешь? Этот Уатт просто крутит тобой!

— Ничего подобного! — ощетинилась девушка. — Он показывает мне Европу. По высшему классу. Он необыкновенно щедр.

— Но ты его не любишь, — настаивала голландка. — Разве можно провести жизнь с человеком, которого не любишь?

Мадлен покачала головой:

— Я не собираюсь проводить с ним жизнь. Но сейчас мне хорошо.

— Мадлен! Мадлен! — донесся с улицы женский голос.

Девушка обернулась и увидела, что к ним спешит фрау Фишер.

— Я так и знала, что найду вас здесь. — Дородная женщина запнулась и перевела дыхание. — Пойдемте быстрее… У вас дома гостья.

— Кто такая? — спросила Мадлен по-немецки.

Фрау Фишер пожала плечами:

— Молодая дама. Довольно суровая. Имени не говорит.

— Надо посмотреть, что там такое, — озадаченно произнесла девушка, поспешно передавая Кристофу деньги за напиток. — Увидимся на занятиях. — И заторопилась с фрау Фишер домой. На углу они расстались. Хозяйка пансиона свернула на рынок за покупками для ужина.

Странное предчувствие нахлынуло на Мадлен, когда она входила в калитку. Напротив дома Фишеров был припаркован черный «мерседес» с шофером. Девушка не имела представления, кто ее гостья, но чутье подсказывало, что что-то тут не так. Она ворвалась в открытую парадную дверь и бросилась в гостиную, где фрау Фишер оставила гостью.

Там спиной ко входу стояла рыжеволосая плотная молодая женщина и рассматривала книги на каминной полке. На ней было свободное платье и туфли на высоких каблуках, чтобы подчеркнуть оставшиеся стройными ноги. Услышав, что кто-то пришел, она быстро повернулась.

— Анна! — Мадлен расплылась в улыбке и бросилась к подруге. Ее полнота удивила девушку: на последних снимках Анна выглядела гораздо более стройной. — Какой великолепный сюрприз! Почему ты не сообщила, что приезжаешь? Оливия с тобой?

Анна Макнил Фергюсон отпрянула и, чтобы избежать объятий, загородилась руками.

— Я приехала одна и уеду, как только скажу то, что должна тебе сказать.

Мадлен прокрутила в голове разные предположения, но в мозг закрадывалось отвратительное подозрение. Анна между тем сохраняла непроницаемое выражение лица.

— Хотя бы присядь, — нервно предложила Мадлен. — Выпьешь чего-нибудь холодненького?

— Нет. Это не займет много времени.

— Что случилось, Анна? Я никогда тебя такой не видела.

— Ты превосходно знаешь, что случилось. — Голос гостьи звучал абсолютно бесстрастно. — Я проделала весь этот путь, чтобы сказать, что никогда в жизни не встречала настолько аморальную личность, как ты. Мне хочется ударить тебя по лицу. Хочется сделать гораздо больше. Но я не опущусь до этого.

Слова хлестали Мадлен, как бичи. Девушка отшатнулась, сделала шаг назад и наткнулась на стул. Уатт! До нее наконец дошло. Анна все знает. Мадлен почувствовала, что вот-вот упадет в обморок.

— Я не жду, что ты что-нибудь скажешь в свое оправдание, — продолжала Анна. — Возможно, ты даже не считаешь, что поступила дурно. — Она замолчала и порылась в сумочке в поисках сигарет и зажигалки.

— Анна, — мягко начала Мадлен, — пойми, все настолько запутано. Ну нельзя же так сразу…

— Заткнись! — Анна затянулась и нетерпеливо выдохнула облачко дыма. — Не смей произносить ни единого грязного слова! Ты здесь для того, чтобы слушать. А говорить буду я. Я знаю про тебя и папу. А он не знает, что я знаю. И я не хочу, чтобы знал. Конечно, я обо всем рассказала Хэдли, и он согласился со мной на все сто процентов. Никто из нас не желает больше тебя видеть. Никогда!

— Пожалуйста, Анна, дай мне объяснить…

Анна быстро пересекла комнату — в ее серых глазах горела ненависть — и остановилась в футе напротив Мадлен. Рыхлое после родов тело содрогалось от возмущения.

— Нечего объяснять! Сука! Мы тебя приняли в семью. Дали тебе все. А ты!.. Ты нас всех перетрахала! В буквальном смысле слова. Сначала меня в Боулдере. Потом брата. А теперь милуешься с отцом. Никогда не думала, что способна так ненавидеть. — Анна толкнула Мадлен в грудь, та качнулась назад, потеряла равновесие и растянулась на полу. — Убила бы! — закричала Анна. — Но раз не могу убить, когда-нибудь сделаю твою жизнь такой же несчастной, какой ты сделала мою.

Оглушенная, Мадлен села и увидела, как исказилось от — отвращения лицо подруги. Анна продолжала тараторить без умолку. Мадлен воспринимала только отдельные фразы и слова. Но постепенно до нее стал доходить смысл.

— …не смей больше с ним встречаться. Ты меня слышишь? Ты должна порвать с ним так, чтобы он не понял, что Хэдли и я знаем. Нам надо оберегать мать. Бедная мамочка… Она тебя любила как дочь. А ты…

Именно этого Мадлен все время боялась. Голова стала тяжелой. Она закрыла глаза и попыталась вдохнуть. Едкие слова подруги пролетали мимо и падали где-то поодаль.

Конечно, она была совершенно права. Но Анна идеализировала отца. Считала, что, когда дело касалось ее, он не мог совершить несправедливости. Мадлен не должна была вступать в связь с этим человеком. Но в конце концов, Уатт сам все спровоцировал. Она была одинока, он оказался рядом, протянул руку, предложил любовь. Анне никогда не понять. Ее не бросали ребенком, не заставляли выживать одной в голоде и холоде. Анна всегда имела все, что хотела.

— …самая испорченная, порочная женщина… — Слова Анны ворвались в ее мысли. — Попробуй только приблизиться к кому-нибудь из нашей семьи, и ты, развратница, об этом пожалеешь. — Снова щелкнул замок сумки. На этот раз Анна достала завернутый в салфетку браслет, который Мадлен изготовила для Оливии, и, сорвав обертку, швырнула на пол. — Надеюсь, тебе все ясно? Если ты немедленно порвешь с моим отцом, ты больше обо мне не услышишь. Но если посмеешь продолжать интрижку, я найду способ засадить тебя на всю жизнь за решетку.

— Анна, пожалуйста… неужели ты не захочешь выслушать меня? — взмолилась Мадлен. — Ты ничего не понимаешь. И заходишь слишком далеко.

— Слишком далеко? Кто бы говорил! Ты поступишь так, как я сказала! Подумай о нас. Подумай о том, что ты совершила. Узнав об этом, Хэдли был совершенно раздавлен и плакал. — Анна ударила Мадлен под ребра заостренным носком модельной туфли. — Прочь с дороги, шлюха! — процедила она с отвращением. — Проклятая шлюха! Надеюсь, ты когда-нибудь получишь то, что заслужила.

На этой ноте Анна покинула сцену. Мадлен слышала, как хлопнула сетчатая дверь. До нее донесся звук удаляющихся шагов подруги по дорожке. Сетчатая дверь стукнула снова.

— Мадлен, что случилось? — Фрау Фишер испугалась, увидев, что ее постоялица лежит на полу.

— Все, — ответила девушка и подобрала миниатюрный браслет, сделанный для Оливии.

Да, именно так. Рухнуло все на свете.




Не прошло и часа после визита Анны, как Мадлен услышала, что зазвонил телефон. Девушка свернулась в коконе одеял на сбившейся постели в комнате с опущенными шторами и подсчитывала, сколько времени в Нью-Йорке. И до того как фрау Фишер позвала ее вниз, она поняла, что звонил Уатт. Наступил понедельник — он так и обещал.

Прежде чем спуститься, Мадлен проглотила таблетку аспирина, надеясь, что лекарство уймет нестерпимую головную боль. Избавиться бы от всего! Ну что ж, через несколько минут настанет желанное избавление.

— Мадлен, дорогая, — раздалось в трубке. — Как прошел уик-энд?

— Э-э… нормально. — Она продумывала, как сказать то, что требовалось.

— Хорошо. Запиши номер моего рейса — «Эр Франс», 534. Оказывается, я прилетаю в Париж всего через час после тебя. Ты можешь подождать меня в Орли. Я возьму такси, и мы вместе поедем в «Ритц».

— Уатт, я не смогу приехать в Париж, — как можно мягче ответила девушка.

— Что? Почему?

— Потому что не могу. Не хочу тебя больше видеть.

На другом конце провода воцарилось молчание.

— В чем дело, дорогая?

— В нас. Во всем, — увильнула от ответа Мадлен и прокашлялась. — Я много думала о нас. Ничего не выходит. Меня гнетет чувство вины. — Мадлен помолчала. Она задыхалась и хватала воздух ртом. — О, Уатт, ты знаешь, как я тебя ценю. Но я не могу приехать в Париж… не могу выйти за тебя замуж. Анна и Хэдли нам этого не простят. Ты с ними рассоришься навек. Я не могу этого допустить.

— Ничего подобного, дорогая. Доверься мне. После первого потрясения все войдет в свою колею. В конце концов, они же взрослые люди. Мы должны думать о нас.

— Я думаю, — печально отозвалась Мадлен. Ей нестерпимо хотелось рассказать про Анну. Тогда бы Уатт понял. Но она не могла. — Я не выйду за тебя замуж. Нам нельзя больше видеться.

— О, Мадлен! Приезжай в Париж. Мы все обговорим. Нельзя так сразу порвать. Я тебя люблю.

— Уатт, если я приеду в Париж, будет еще тяжелее, чем сейчас. Поверь, мне тоже нелегко. Постарайся понять.

— Понять? Что? После всего, что между нами было, ты вдруг почувствовала себя слишком виноватой перед моими детьми, чтобы продолжать отношения? Мы это уже обсуждали. Мадлен, приезжай в Париж. Мы обсудим все лично.

— Нет. Я не могу.

— О'кей. — Уатт начинал злиться. — Все дело в том, что ты меня не любишь. Признайся, я угадал?

Мадлен не отвечала. Она ненавидела себя, ненавидела его. Но больше всего ненавидела эту минуту.

— Что ж… возможно.

— Дорогая… — Теперь Макнил умолял. — Пожалуйста… Все слишком серьезно, чтобы оборвать по телефону. Я тебе не позволю. Я должен тебя увидеть.

— Нет. Мы больше не можем видеться. — Чтобы набраться решимости, Мадлен вспомнила ненависть на лице Анны. — Я уезжаю с друзьями на итальянскую Ривьеру.

— Да? Тут что-то кроется. — В его голосе зазвучало возмущение. — У тебя есть другой? Из института? Твой ровесник? Скажи правду!

— Нет. У меня никого нет. Ах, Уатт, извини. Я так тебе благодарна. Ты был такой замечательный.

— Удели мне минутку.

— Ничего не могу с собой поделать — я тебя не люблю. — Слова выходили какие-то неестественные. Если бы было больше времени, чтобы подготовиться и все отрепетировать.

— Значит, человек вдвое старше тебе не подходит? — насмешливо хмыкнул Макнил.

— Нет, ты прекрасно знаешь, возраст тут ни при чем. Дело в твоей семье. Мне не следовало во все в это влезать.

— Судя по всему, мне тоже. Жаль, что ты так считаешь. В последние месяцы я был счастливее, чем за многие годы. Думаю, что и ты тоже.

— Я была счастлива… Прости меня, Уатт. У нас нет будущего.

— У нас было будущее. Неужели ты не поверила, что я собирался развестись с Элизабет? Из-за этого распсиховалась?

— Нет, Уатт. Не хочу делать тебе больно. Мы можем остаться друзьями?

— Не можем, — просто ответил Макнил. — В создавшейся ситуации ты меня поймешь, если я прекращу оплачивать твое образование.

— Но это заем, — запротестовала Мадлен. — Я возвращу тебе все до цента.

— Сомневаюсь. Ты слишком привыкла к тому, что тебя содержат, так что вряд ли сумеешь сделать карьеру. — Его тон стал ледяным. — По крайней мере карьеру ювелира-дизайнера.

— Это ложь! Ты говоришь чудовищные вещи!

— Я другого мнения. Каким же я был глупцом! — Уатт повесил трубку. Голос в мембране умолк, слышался только шорох помех.

Мадлен медленно повесила трубку и, будто в трансе, отправилась к себе в комнату. В коридор выскочила младшая дочка Фишеров.

— Мадлен! Пойдем, посмотришь мою новую игру.

Девушка покачала головой:

— Нет, Урсула, я сейчас не могу играть. Мне надо отдохнуть. Я плохо себя чувствую. — Она даже не сообразила, что говорила по-английски.

Урсула проводила ее взглядом до двери. Девочка не поняла, что она сказала. Но почувствовала, что с этой симпатичной американкой случилось что-то очень нехорошее.




Глава 12


Шеренгу домов на северной стороне Девяносто девятой улицы между Бродвеем и Вест-Энд-авеню украшали наружные ящики для цветов с петуньями и английским папоротником. В отверстиях в тротуаре задыхались, пытаясь выжить, тщедушные, только что посаженные тополя. От поползновений собак их оберегала проволочная сетка. Всякая мелкота разъезжалась по соседним улицам. То, что недавно было обветшалыми, сдаваемыми в аренду домами, переделывалось в просторные, роскошные жилища для одной семьи.

Южная сторона, наоборот, все еще ждала мановения волшебной палочки. И оставалась теми трущобами, которые благополучно изжила противоположная сторона. Мадлен сверилась с вырванным из «Нью-Йорк таймс» объявлением об аренде — номер триста восемьдесят. Как она и опасалась, четные номера находились на южной стороне улицы.

Девушка прошла мимо сидевших на ступенях гаитян — включенный на полную мощность транзистор извергал оглушающие звуки национальной музыки. Она никак не могла поверить, что снова оказалась в Нью-Йорке. И хотя раньше любила этот город, возвращение в него было вызвано скорее экономическими соображениями: так не хотела тратиться на авиабилет до Калифорнии, а мысль о возвращении в Колорадо казалась невыносимой.

Конечно, Мадлен обдумывала, не остаться ли ей в Европе. Но после стычки с Анной и Уаттом не могла ни на что решиться. И вообще потеряла способность здраво мыслить после разговора с Гэри Поллоком — смышленым сынком брокера Уатта, который намеревался превратить ее пятнадцать тысяч наследства в бесценную несушку золотых яичек.

— Привет, крошка, — гундосил Гэри по межконтинентальному проводу. — Ты же сама жаждала, чтобы твой маленький взнос вырос. Я вложил его в два роскошных дельца — «Вуазин моторс» и «Дейтатракс». Через несколько лет заживешь припеваючи.

— Это здорово, — заволновалась Мадлен. — Но мне деньги нужны сейчас. Заплатить за институт.

Пауза длилась так долго, что она заподозрила, что оборвалась связь. Затем Гэри начал объяснять, что не может продать акции именно теперь. Пока компании не встанут на ноги, они ничего не стоят.

— Что? — переспросила Мадлен. — Ты не хочешь отдать мне мои деньги?

— Слушай, крошка, не сердись. Все отлично. У тебя на десять тысяч акций в «Дейтатракс». Но они пошли на расширение компании. Через несколько лет все, что мы заплатили, вырастет раз в пятьсот. А сейчас хрен что продашь.

— А другая компания? Как ее — «Вуазин моторс»?

— С ней небольшая проблема. Она реорганизуется. Речь шла о банкротстве. Но ничего серьезного. Все придет в норму. К сожалению, вот именно теперь…

— Значит, из моих пятнадцати тысяч ничего нельзя продать, чтобы заплатить за институт? — Мадлен была потрясена.

— Подожди… У тебя есть несколько акций «Ай-би-эм». Это Уатт настоял, чтобы я их купил. — Гарри помолчал. — Сегодня на рынке они стоят полторы тысячи. Я могу продать их.

— О'кей, — пробормотала девушка. — Продавай «Ай-би-эм» и пришли мне эти чертовы полторы тысячи. — Она положила трубку в слезах. Полторы тысячи и на год не покроют расходы на обучение, плюс на комнату и на стол. Будь он проклят, этот Уатт со своими финансовыми советами.

Она ему верила — такому богатому и везучему. Еще задолго до того, как началась их связь, он обещал, что поможет ей. Деньги, которые он давал, Мадлен воспринимала как долг. И собиралась отдать. И отдаст — черт бы его побрал!

Собирая вещи в своей комнате в доме Фишеров, она усваивала последний преподанный жизнью урок: верить никому нельзя.




— Извините, — обратилась Мадлен к чернокожему в рубашке с печатным гавайским рисунком, — вы мне не подскажете…

— Следующий квартал, мисс, — вежливо ответил он и указал в сторону Вест-Энд-авеню. — Между Вест-Энд и Риверсайд-драйв.

Оказавшись в Верхнем Вест-Сайде, Мадлен испытала настоящий шок. До этого ей приходилось бывать в благоустроенном, ухоженном Ист-Сайде, где жили Макнилы. Но эта часть города, севернее Восемьдесят шестой улицы, отличалась такой самобытностью, которая и превращала Нью-Йорк в эклектичный мегаполис. Солисты филармонии жили бок о бок с таксистами из Доминиканской Республики. Корейцы — владельцы фруктовых лавок — с хозяевами магазинов — индийцами. Отремонтированный кинотеатр, где крутили не первой свежести иностранные фильмы, располагался между большим универмагом и скупкой, продававшей старые, грязные ботинки. Кубинские и китайские рестораны соседствовали со странными маленькими заведениями, которые, по слухам, служили фасадом для многочисленных рэкетиров. Еврейские кулинарии, ирландские бары, мексиканские кухни на вынос, магазинчики латиноамериканской музыки — все это сосуществовало если не в гармонии, то не мешая друг другу.

Приехав из идеально чистого, заново отстроенного Пфорцхайма, Мадлен никак не могла привыкнуть к тому, что с Гудзона ветром приносит мусор. Или к вони, исходившей от огромных пластиковых пакетов, которые сотнями выставляли у черных ходов многоквартирных домов.

Девушка пересекла Вест-Энд и стала спускаться к Риверсайд-драйв. Следующий квартал оказался гораздо хуже предыдущего. А комната, которую она собиралась посмотреть, в объявлениях значилась самой дешевой. Какой-то музыкант владел этажом с тремя спальнями, две из которых сдавал. Жильцы имели свои полки в холодильнике и возможность пользоваться ванной и кухней по заранее согласованному графику. Но их не пускали в гостиную и не позволяли развлекаться у себя.

Остановившись напротив номера триста восемьдесят, Мадлен размышляла, входить или не входить. Часть дома перестраивалась, и складывалось впечатление, что в здание угодила бомба.

Ну и черт с ним, решила девушка. Не время привередничать. Ей не по карману долго оставаться в грязном номере гостиницы «Челси».

В подъезде Мадлен поискала глазами почтовый ящик с фамилией человека, который давал объявление. Вот она… 3В… Сэнберг. Вверху карандашом было накарябано еще несколько имен. Она нажала кнопку звонка, и через минуту дверь зажужжала и впустила ее внутрь. В темном холле стоял потертый диван. На грязных подушках в беспорядке лежали номера «Дейли ньюс». Рядом с диваном красовался приставной столик из искусственного дерева, а на нем — аляповатая лампа с приклеенными к подставке настоящими ракушками.

Мадлен прошла в глубину холла и вызвала работавший без лифтера лифт. Вдруг его дверь распахнулась, и девушка шарахнулась в сторону. Из кабины выскочил молодой человек с кучей коробок, пластиковым пакетом и краном-смесителем.

— Извините, милашка, не подержите? — произнес он с южным акцентом. — Мне надо вытащить чемодан и пальму.

Он был худощав, белокур, курчавые волосы волнами разметались по плечам. Мадлен придержала дверь.

— Вы, случайно, не из 3В переезжаете?

— Именно оттуда, милашка. Можете отпустить. — Он вытащил из лифта чемодан. — А вы для этого пришли? Посмотреть?

Девушка кивнула.

— И как местечко? Ничего?

— Скажу так: если вы собираетесь здесь жить, значит, вам вовсе туго. Хозяин ночи напролет играет электронную музыку. И еще клопы… Таракашки то прописываются, то выписываются. А клопы всегда здесь. Жизнь как на азиатской кухне.

Сердце Мадлен екнуло.

— Да, мне совсем туго. Две недели бегаю по городу, ищу.

— Вам здесь не понравится. — Незнакомец помолчал и присмотрелся к Мадлен. — Ладно, вы вроде симпатичная девчушка. Пошли со мной. У меня найдется кое-что получше. Вот, держите кран и этот пакет.

— Но я не могу…

— Делайте, что вам говорят. Вы угодили в нужное место в нужное время. Я ищу компаньона. В моей новой квартире две спальни, а объявление в «Войс» давать было некогда. — Он улыбнулся. При этом его голубые глаза сощурились так, что совершенно исчезли за тяжелыми веками. Он был одет на лондонский манер и не походил на извращенца. Мадлен потребовалась всего секунда, чтобы принять решение.

— О'кей, — проговорила она. — Посмотрим. Но ничего не обещаю, пока…

— Справедливо, — отозвался он. — Пойдем искать такси.




После того как они уселись в машину и молодой человек назвал водителю адрес — где-то недалеко от авеню А на Манхэттене, — он протянул ей руку.

— Эдвард Рэндольф. Рад познакомиться.

— Я Мад… То есть, я хотела сказать, Джуэл Драгумис. — Тогда впервые она употребила новое имя, которое придумала для себя. Было странно называть себя по-другому. Но Мадлен решила, что привыкнет. И Макнилы ее никогда не найдут.

— Не стесняйся, дорогуша. Мы же собираемся стать соседями. Выкладывай… настоящее имя.

— Я не уверена, что мы станем соседями, — запротестовала Мадлен. — Мы совершенно незнакомы.

— Познакомимся, пока доедем до Нижнего Ист-Сайда, — пошутил Рэндольф. — Ну, давай, колись.

— Хорошо… я недавно изменила имя… Для карьеры.

— Значит, ты актриса?

— Нет.

— Надеюсь, не наркодилер? И не скрываешься от копов? Если так, говори сразу. Я не желаю больше в жизни неприятностей.

— Ничего похожего. Все очень сложно. Я только что вернулась из Европы. — Мадлен вытерла вспотевшие ладони о пакет на коленях. В такси не было кондиционера, а в Нью-Йорке стояло в разгаре влажное бабье лето. — Есть люди, с которыми я не хочу встречаться. И не хочу, чтобы они меня нашли.

— Ладушки! — восхищенно осклабился Эдвард. Он был ниже Мадлен, со свежим мальчишеским лицом. — Обожаю интригу. А чем ты зарабатываешь на жизнь?

— Я ювелир-дизайнер. — Мадлен показала руку с браслетами и кольцами, которые сделала в институте.

— Теперь понял. Джуэл! Великолепно!

— Но у меня нет работы. Долгая история. Если мы станем соседями, я тебе все расскажу.

— Мы станем соседями — у меня нет никаких сомнений. Товарищами по жилью. Возможно, по духу. У меня такое чувство, что я знал тебя всегда, таинственная мисс Джуэл.

— По духу? — Мадлен вскинула голову. — Я считала, что товарищи по духу — это любовники.

— Не обязательно. То есть мы можем быть любовниками, но в другой жизни. А в этой не станем — я тебе гарантирую. Я голубой, — объявил он обыденным тоном.

— Да ну? — не слишком удивилась Мадлен. — Меня это устраивает. Сама я спала с мужчинами. — Она поколебалась. — Так что там с другой жизнью? Ты веришь в реинкарнацию?

— А разве кто-нибудь не верит? — Эдвард вгляделся Мадлен в лицо и понял, что такой человек есть. — Я считаю, что все мы жили раньше и будем жить опять. Мой теперешний любовник — большущий дока в метафизике. Очень большой, и точка. — Эдвард хихикнул. — Культурист Деметриус. Как тебе нравится? Богом клянусь, имя настоящее.

Такси подкатило к обшарпанному дому на Шестой улице между авеню А и авеню В. К немалому огорчению Мадлен, это место выглядело не лучше прежнего. Эдвард расплатился с шофером, и она помогла разгрузить вещи и поднять на три пролета лестницы вверх. На четвертом этаже они остановились перед исцарапанной дверью — одной из двух в коридоре.

— Вот здесь. Домик, наш милый домик. — Эдвард достал четыре ключа и открыл замки сверху вниз.

У Мадлен перехватило дыхание: в коридорах стояла аммиачная вонь, то ли от мочи, то ли от дезинфицирующих средств.

Дверь в квартиру со скрипом отворилась.

— Voila! — Эдвард отступил в сторону, пропуская Мадлен вперед. Большая комната являла собой настоящий взрыв белого цвета — даже пол был покрашен. Мебель в стиле технологического искусства, казалось, попала сюда прямо из мастерской дизайнера. Сквозь три окна помещение заливал яркий солнечный свет. Металлические от пола до потолка полки отделяли кухню и обеденную зону от гостиной. Секционная необъятных размеров софа была обита тканью с растительным черно-красным орнаментом. Во всей комнате это было единственное цветовое пятно, за исключением большой драпировки на дальней стене, вобравшей красное и черное в свободных абстрактных формах.

Мадлен не верила собственным глазам.

— Сказочно!

— Я знал, что тебе понравится. Кроме гостиной, есть еще две комнаты-крохотульки, так что у каждого будет свой угол. Они такого размера, что можно поставить односпальную кровать и туалетный столик. Или двуспальную кровать, но без столика. Я промерял. Сам я выбрал двуспальную, с ящиками, вделанными в основание.

— Потрясающее место, — похвалила Мадлен. — Но боюсь, я его не потяну.

— Не забывай, речь идет о Нижнем Ист-Сайде. Чтобы сюда добраться, нужно одолеть множество улиц. Я возьму с тебя сотню, пока ты не работаешь. А потом сто пятьдесят. Телефон и удобства пополам. — Эдвард помолчал. — Ну как… решилась?

Мадлен улыбнулась и кивнула:

— Это первое хорошее событие, случившееся со мной после того, как я вернулась в Штаты.




Оказалось, что Эдвард Рэндольф тоже дизайнер. Окончив Парсонс, он начал карьеру в «Блуминдейле» на складе и дослужился до помощника заведующего отделом, пока не поступил на Седьмую авеню учеником итальянского модельера ремней и кожаных сумок. Работа приносила неплохие деньги, но в двадцать шесть Эдварда вновь потянуло на другое место. Он постоянно выискивал новые возможности.

Мадлен, которая уже привыкла называть себя Джуэл, радовалась его обществу. Он был остроумен, с прекрасными манерами, и с ним было просто ужиться. Он помог ей перевезти скромные пожитки из гостиницы «Челси». Они распили бутылку кьянти, и слегка захмелевшая девушка рассказала ему свою историю — правдивую несокращенную версию вплоть до последних событий в Пфорцхайме.

— Бедняжка, — сочувственно заворковал Эдвард, когда она разрыдалась в платок. — Ты просто потеряла контроль над ситуацией. Будет тебе урок. А теперь подбери осколки и двигайся вперед.

Джуэл шмыгнула носом.

— Мне всего двадцать один, а уже столько людей хотят сжить меня со света. Я не желала никому делать больно. Даже Брейди в Боулдере. Но обалдела от Анны и ненароком его обидела. Откровенно говоря, это случилось тысячу лет назад. Я ощущаю себя так, будто после двадцати одного мне стукнет пятьдесят.

— Основательный опыт за столь короткое время, — согласился Эдвард. — Но такова жизнь: живешь и учишься. И при этом развлекаешься.

— А ты? Мы все обо мне да обо мне. Я совсем ничего о тебе не знаю.

Эдвард улыбнулся:

— Меня воспитывали, чтобы я стал хорошим мальчиком. Таков я и есть. Вот и все.

— Ну нет. После того как я перед тобой исповедалась, ты так легко не отделаешься! Давай выкладывай всю подноготную без утайки.

— Смотри, можешь пожалеть… или пожалею я. — Эдвард открыл еще одну бутылку вина. — Я вырос на ферме в Гордонсвилле, в штате Виргиния. У отца дела шли прилично — он выращивал скот. Я ходил в мужскую начальную школу. У меня было четыре сестры, а мальчик я был один. Мать меня обожала: на сестер ругалась часто, а на меня никогда. Но несмотря на это, у меня с ними остались хорошие отношения. В школе я завел подружку — Мери Пейг Скотт. Нормальное, типичное детство.

Джуэл кивнула:

— Но у меня такое впечатление, что в твоей жизни кое-что изменилось.

— Ты хочешь спросить, как я стал голубым? Не знаю. Сам я к этому не стремился. Друзья постоянно трепались о своих девчонках… мол, какое это клевое дело — секс. И я на каникулах тянул Мери Пейг, но ничего не чувствовал. То есть она мне нравилась. А делала все как будто сама. Не надо было стараться. — Эдвард снял тапочки и сел в позу лотоса. — К вящему неудовольствию родных, я всю жизнь мечтал стать дизайнером. Предполагалось, что я, как отец, буду учиться в Принстоне. Но мама меня отбила, и я отправился в Парсонс. И вот там оказался один мальчик… очень симпатичный и действительно милый. Однажды ночью мы вышли на улицу, и тогда это произошло в первый раз. Будто удар молнии.

Эдвард смущенно прикусил губу.

— Я чертовски испугался. Там, где я родился, так не поступали. Я стал сторониться Марка, а когда вернулся домой, сделал предложение Мери Пейг. Летом мы поженились. Сыграли шикарную южную свадьбу и отправились проводить медовый месяц на Бермудах. Потом Мери перевелась в Нью-Йоркский университет и переехала ко мне, а я заканчивал Парсонс. Все шло хорошо. Мы много занимались. Пока она не призналась, что влюбилась в преподавателя психологии и вступила с ним в связь. И осторожно так намекнула, что в постели со мной тоска. А я считал, что делал все правильно и что ей нравилось.

Мы развелись, но остались друзьями. Я до сих пор частенько приглашаю ее вместе пообедать. Кончилось тем, что она выскочила за актера. А я после всего сошелся с Марком. И решил, что жить надо для себя, а не для других. Сестрам я открылся. Но признаваться родителям они запретили — дескать, это разобьет их сердца. Я пригласил Деметриуса на Рождество в дом, и все пришли в восторг. Он был представлен другом… мы спали в отдельных комнатах… ну сама понимаешь. Но я до сих пор не привык к своему положению. Меня воспитывали так, чтобы я вырос человеком правильной ориентации. А оказалось, что я не такой. Иногда это очень глубоко ранит. Так что терпимость во мне надежно укоренилась.

— А я считаю, что тебя вполне можно терпеть таким, каков ты есть. — Мадлен пожала ему руку.

Эдвард улыбнулся:

— Это потому, что на данный момент ты до отвала пресытилась мужчинами. — Его глаза заблестели. Он протянул к ней руки и крепко ее обнял. — Мы товарищи по духу. Хочешь верь, хочешь не верь. И встретили друг друга неспроста.




Глава 13


Решив отметить поступление на работу — продавщицей в ювелирный магазин «Золотой Будда» на Бичер-стрит, — Джуэл пригласила Эдварда и Деметриуса в японский ресторан на Университетской площади. Прошло два месяца с тех пор, как они съехались с Эдвардом, и за это время сделались большущими приятелями. Вместе ходили по вечерам в кино, а по выходным — в музеи и галереи.

Эдвард любил, чтобы Джуэл сопровождала их с Деметриусом. Он вырос с четырьмя сестрами и привык к обществу женщин. Чувствовал себя с ними уютно, пока дело не доходило до секса. Джуэл, в свою очередь, нравилась дурашливая компания Эдварда и Деметриуса. Они вытаскивали ее из дома и не позволяли сидеть одной и горевать о себе.

Чтобы заплатить первый взнос за аренду, девушка устроилась официанткой в молочный ресторан на Второй авеню. Она работала в утреннюю и обеденную смены, приходила к шести и заканчивала после трех. Возвращалась домой и, преодолевая усталость, пыталась сделать набросок украшения.

Упражнение от отчаяния. У Джуэл не было ни инструментов, ни материалов, кроме оставшихся от браслета крестницы подаренных Уаттом полудрагоценных камней. Но ее распирало от идей, которые она воплотит в вещи, когда появится возможность. В свободные от работы в ресторане дни девушка ходила по городу, изучая украшения, продававшиеся в магазинах. Она была уверена, что смогла бы сделать свои на уровне лучших дизайнеров, — дело только во времени. Но ожидание казалось мучительным.

Работа в «Золотом Будде» подвернулась случайно. Эдвард проходил мимо магазина именно в тот момент, когда хозяйка вывешивала в витрине табличку «Требуется продавец». Он ворвался в магазин и так сладкозвучно пел хозяйке, белокурой англичанке лет тридцати по имени Бетти Блессинг, про сказочную мисс Драгумис, что уговорил ее не нанимать никого, пока та не побеседует с Джуэл.

Встретившись на следующий день, Бетти и Джуэл сразу понравились друг другу. У них было много общего: Бетти тоже училась в Германии, только в другом институте, в Ханау, однако опыт приобрела похожий. После двух чашек чаю девушка не только получила работу, но чувствовала, что приобрела новую подругу.




На торжество Джуэл надела цыганское платье от Сен-Лорана, которое Уатт купил для нее в Баден-Бадене. С тех пор как оборвалась их связь, она впервые появилась в подаренной им вещи. И хотя прошло достаточно много времени, на нее все равно нахлынули мучительные воспоминания. Джуэл едва удержалась, чтобы не сорвать платье, когда в дверь постучал Эдвард.

— Ты одета? — спросил он, переступая порог. — Хотел показать тебе свой новый пиджак. Сногсшибательно выглядишь. От Сен-Лорана? Я потрясен.

— Это Уатт мне подарил. Вообще-то я не хотела ничего надевать из его вещей.

— Пора снова начинать жить. Я забыл тебе сказать, после обеда мы все приглашены на вечеринку. Подружка с моих магазинных времен празднует годовщину свадьбы. Будет куча интересного народа. Когда Бэмби узнала, что ты ювелир-дизайнер, просила обязательно тебя привести. В таком шикарном виде ты наверняка там кого-нибудь подцепишь.

— Я еще никого не готова подцепить. Но если ты считаешь, что выглядит неплохо, снимать не буду.

— Очень даже неплохо, — подтвердил Эдвард.




Через несколько часов, воздав должное сашими, темпура и саке, Джуэл, Эдвард и Деметриус вышли из ресторана, поймали такси и поехали в Верхний Ист-Сайд.

— А теперь я тебя просвещу, — заявил по дороге Эдвард. — Бэмби — заведующая секцией в молодежном универмаге в Ист-Сайде. Ее муж Леонард — юрист. Упакован что надо. На двадцать лет старше ее, но она от него тащится. Очень хиппово…

Машина мчалась по Парк-авеню, и Джуэл едва слушала веселую болтовню Эдварда. Они находились на территории Макнилов. После возвращения из Пфорцхайма она до сих пор чувствовала себя неуютно в этой части города — боялась встретиться с кем-нибудь из них.

Иногда она жалела, что не осталась в Германии. И Катрина, и Кристоф предлагали ей деньги взаймы, чтобы она могла продолжать учиться. Но Джуэл уже задолжала Уатту и не хотела, чтобы долг рос.

Расставание получилось грустным, но друзья держали слово — писали обо всех новостях и слухах. Джуэл исправно отвечала, стараясь не потерять с ними связь.

Такси остановилось в безукоризненно чистом квартале.

— Замечательно, — заметил Деметриус. — Дом, а у подъезда ни одного спящего пьяницы. Живут же люди!

— Не говори, — согласился Эдвард, расплачиваясь с водителем. — Ты обалдел бы от счастья, если бы жил в такой квартире.

— Ничего подобного. Я вырос в Нижнем Ист-Сайде и люблю мусор. Он — часть моего эстетического восприятия мира.

— Значит, твое восприятие мира — мусорный бак. Пошли, мои хорошие. Пришло время тусоваться.

Друзья Эдварда справляли первую годовщину свадьбы. Как он успел сообщить, пока они поднимались на лифте в пентхаус на крыше, у Леонарда это был третий брак, а у Бэмби — второй.

— Привет, Эдвард! Привет, Деметриус! — шумно встречала вошедших хозяйка. — Как я рада, что вы выбрались. — Она повернулась к Джуэл. — А ты, должно быть, соседка Эдварда? — Она расцеловала Джуэл в обе щеки. — Боже мой, Эдвард, будешь жить с такой красивой девушкой, наверняка поменяешь ориентацию. Только не беспокойся, Деметриус, — быстро прибавила она. — Я шучу.

Бэмби схватила Джуэл за руку и потащила в квартиру.

— Пошли! Я тебя кое с кем познакомлю! Он очень застенчивый — сидит один с самого начала вечеринки.

Девушки протолкались сквозь толпу. Огромная квартира все же не была рассчитана на такое количество приглашенных. В гостиной Бэмби остановилась у бара и подставила пустой бокал, чтобы его наполнили шампанским.

— Возьми тоже, — предложила она Джуэл. — Не сердись, что я распоряжаюсь. Саша такой милый. Шесть месяцев назад он убежал из Советского Союза. Только боюсь, не очень хорошо говорит по-английски. — Бэмби дотронулась до блестевших на шее коротких бус из серебра с топазами, очень современной формы. — Ленни подарил на день рождения. Сашин дизайн. Так мы с ним познакомились. Кое-что из его вещей взял «Блуминдейл».

Они подошли к стоявшему в углу гостиной у камина дивану. Там с пустым бокалом в руке сидел и смотрел на гостей крупный мужчина со всклокоченными курчавыми черными волосами и голубыми, прозрачными, как у Пола Ньюмена[27 - Пол Ньюмен (род. 1925) — актер и режиссер. За более чем тридцатилетнюю карьеру в кино снимался в психологических драмах, комедиях и вестернах.], глазами. При виде девушек его глаза вспыхнули.

— Александр… Саша… Робиновски, — представила Бэмби. Она говорила громко, чтобы перекричать шум вечеринки. — А это Джуэл… э-э…

— Джуэл Драгумис, — подсказала гостья.

— Я хотела, чтобы ты с ней познакомился. Джуэл тоже ювелир-дизайнер.

Саша непонимающе улыбнулся, посмотрел на Джуэл, та протянула руку.

Он встал, смущенно помялся и, переложив пустой бокал из правой в левую, ответил на рукопожатие.

— Рад познакомиться, — сказал он с сильным акцентом. — Садись.

Джуэл снова улыбнулась и послушалась, а Бэмби тут же растворилась в массе гостей.

— Бусы, которые вы сделали для Бэмби… они правда очень красивые.

— Бусы?.. Ах да… бусы. — Он кивнул и тоже улыбнулся.

Джуэл поразила сквозившая в его глазах печаль. Она представила, как трудно переехать в чужую страну и навсегда оставить родных и друзей. Осваиваясь в Пфорцхайме, еще толком не понимая немецкого, девушка чувствовала себя так же одиноко, как в детстве.

— Может быть, обойдемся без английского… Sprechen sie Deutsch? — Она надеялась, что немецкий поможет преодолеть языковой барьер.

Саша покачал головой:

— Немецкий нет. Peut-être vous parlez français?

Джуэл грустно улыбнулась:

— Нет, никогда не учила французского.

Было в Саше, в его нелепой, барабаном натянутой на плечах одежде нечто такое, что глубоко трогало. Интуитивно Джуэл почувствовала, что ей этот человек нравится. Он был чужаком среди потягивающих шампанское сытых обитателей благополучного района. Русский казался запертым в клетку зоологического сада диковинным экспонатом.

Джуэл поставила бокал на кофейный столик.

— Пошли куда-нибудь, где поспокойнее, там и поговорим. — И для ясности подкрепила слова выразительным жестом. Но он снова не понял. Тогда девушка показала на дверь и четко произнесла: — Идти.

— Идти… да. — Саша встал и протянул руку, чтобы помочь ей подняться. В его глазах светилась благодарность. — Мы идти.

Прежде чем покинуть квартиру, Джуэл перехватила взгляд Эдварда и кивком показала на русского.

— Ну, ты даешь! — губами ответил сосед.

Все время, пока они проталкивались к двери, Саша сжимал ее плечо, да так сильно, что почти причинял боль. Но в то же время от его грузной солидности становилось спокойно и уютно. И Джуэл заподозрила, что могла бы в него влюбиться.

— Я жить в Бронксе, — объявил он на улице. — Мы идти.

— Нет-нет, — замотала она головой. — Давай лучше в бар… выпьем. — И изобразила рукой, что держит бокал.

— У меня есть в Бронксе водка.

— О нет… Ты считаешь, что я тебя подцепила? Я хочу совсем не того. — Она показала бар на другой стороне Третьей улицы.

Саша нахмурился:

— Нет денег. Идти ко мне. Пить водка.

Джуэл вздохнула и, не переходя на другую сторону, повлекла его дальше.

— Слушай… я доведу тебя до метро. Как ты можешь здесь работать, если не говоришь по-английски?

— Я говорить.

— О Боже, Саша. Если ты хочешь жить в Америке, надо брать уроки.

— Ты учить? Я хотеть заниматься. — Он быстро закивал головой. — Ты учить.

Джуэл порылась в сумочке, нашла чек от когда-то купленной зубной пасты, перевернула и подала ему.

— Пиши адрес. Где ты живешь? — раздельно выговорила она. — И телефон.

— Нет телефон. — Русский написал адрес.

— Великолепно!

— Идти ко мне домой.

— Нет, Саша, я тебе сказала, не сегодня. Я провожу тебя до метро и поеду к себе. Больно уж все сложно. — Джуэл черкнула имя и номер телефона на внутренней стороне коробка спичек, который прихватила из японского ресторана.

— У меня есть водка. Мы пить вместе.

— Возможно, когда-нибудь и выпьем, — вздохнула девушка.

— Сейчас хорошо, — настаивал Саша.

— Я не хочу ехать в Бронкс. Спасибо, нет. — Пока она довела его до станции метро на Восемьдесят шестой улице и объяснила, что едет не к нему, а к себе, так устала, что решила: с этим человеком слишком много возни. Саша Робиновски в ее жизни будет одним из тех, кто мелькнул и исчез.




Глава 14


— Джуэл, рви сюда когти, быстро! — кричал в телефон Эдвард Рэндольф. — Сандро решил почистить склад и распродает ремни и сумки по цене ниже оптовой. Потрясающая сделка. Бетти тоже с собой тащи!

— Заманчиво. — Джуэл повернулась к стоявшей в глубине «Золотого Будды» Бетти. — Сказочная распродажа у Сандро. Эдвард говорит, надо скорее бежать.

Бетти Блессинг покачала головой:

— Придется отложить на завтра. Я вся в ожидании. Позвонил какой-то дизайнер — придет показать свои безделушки.

— А я смотаюсь на полчасика?

— Да, Господи, беги. Уже почти обеденный перерыв. Так что не стесняйся, — разрешила Бетти.

— Хватаю такси, — бросила в трубку Джуэл. — Может, потом пообедаем?

— Извини, дорогая, не могу. — Эдвард понизил голос. — Хочу преломить хлеб с одним мальчуганом. Он трудится у Анны Клайн, но хочет сам встать на ноги. Может образоваться работа и для меня.

— Потряс! Ну, до встречи. — Джуэл сгребла с вешалки пальто. — Куплю себе сандвич, — крикнула она Бетти. — Тебе что-нибудь взять?

— Да… то есть нет, — ответила хозяйка магазина. — На этой неделе я голодаю, чтобы влезть в обтягивающее красное платье. Рональд ведет меня на гала-представление в оперу.

— Тогда привет! — Джуэл почти переступила порог, но Бетти закричала ей вслед:

— Подожди! Я передумала! Притащи мне тоненький ростбиф, маринованный огурец, самый тощий пакетик чипсов и диетическую колу.

— Ладно, Бетти, — рассмеялась Джуэл. — Может быть, еще крохотный пакетик печенья?

— Не смешно. Ладно, обойдемся без чипсов.

Подобная сцена разыгрывалась ежедневно. Бетти собиралась голодать и тут же нарушала диету. Поэтому постоянно весила на десять фунтов больше положенного. И грозилась разорвать Джуэл за то, что та ела все подряд, но не толстела.

Прошло шесть месяцев с тех пор, как Джуэл вернулась в Нью-Йорк, и ее жизнь начинала налаживаться и превращаться в привычную рутину. Эдвард знал о ней все. Джуэл его обожала, но сожалела, что вывалила все подробности своей жизни. Если о человеке знают все, он становится уязвимым. Эдвард помнил все ее царапины. И как бы девушка его ни любила, она бы предпочла, чтобы он о них забыл. Но что сделано, то сделано. На ошибках надо учиться.

Поэтому, подружившись с Бетти, она заставила Эдварда поклясться, что он будет хранить молчание.

— Но почему? — удивился он. — Не понимаю.

— Потому что я так хочу, — отрезала девушка. — Я рассказала Бетти только то, что хотела рассказать.

— Ну и настроение у тебя сегодня! Месячные начались?

— Нет, Эдвард! — вспыхнула Джуэл. — Но если бы даже начались, моя жизнь — это моя жизнь. Если однажды, в минуту слабости я сорвалась и рассказала тебе все, то совершенно не хочу, чтобы остальные тоже знали. Мне не нужна огласка. То, что люди знают о тебе, они могут использовать против тебя. Не желаю подставляться.

— Но вы с Бетти подруги. Если ты не веришь друзьям, кому ты вообще веришь?

— Никому! — выкрикнула она. — Я никому не верю!

— Тогда прости. Извини, что все знаю, раз не веришь, что дружба для меня что-то значит. Я очень ценю откровенность и не сплетничаю о друзьях. Полагал, что ты меня знаешь лучше.

— Встань на мое место, — взмолилась девушка. Она не хотела ссориться с Эдвардом. — Мне приходится так многого стыдиться. Не хочу, чтобы при каждом знакомстве перемывали кости. От этого становишься ужасно уязвимой. Постарайся меня понять. Я не жалею, что все тебе рассказала. Но ты единственный. Пожалуйста, обещай, что ни с одной живой душой не поделишься тем, что знаешь.

Эдвард подошел и нежно ее обнял.

— Ну конечно, обещаю. Слово джентльмена с Юга и товарища по духу. — Он улыбнулся. — Знаешь, я горжусь, что являюсь твоим единственным наперсником. От этого чувствую себя очень важным.

— Эдвард, ты мой самый близкий друг. И такой замечательный. Я тебе верю. — Она крепко обняла его в ответ.

— Я тебя люблю. — Его губы растянулись в улыбке. — И буду любить до тех пор, пока мы не спим вместе.

— Ну, на этот счет можешь быть спокоен, — рассмеялась Джуэл. — Я решила положить глаз на женщин.

Когда пришло время, она кратко изложила Бетти свою историю, мешая правду и выдумку. Бетти чувствовала, что Джуэл что-то скрывает, и очень обиделась. Но у нее был постоянный друг, Рональд Аксельрод, и это отвлекало от обиды. А в повседневной жизни они прекрасно ладили.

Мужчина в жизни Джуэл так и не появился. Бетти знакомила ее с друзьями Рональда — бывшего банковского инвеститора, ставшего профессиональным игроком в покер. Они были весьма странными людьми нормальной ориентации. Но забавляли вечер-два. Ее ни к кому из них не тянуло. Уатт оставался последним любовником. Эдвард, подтрунивая, предрекал, что Джуэл превратится в старую деву. Иногда она опасалась этого на самом деле.

Все чаще и чаще она думала о Саше — этом сумасшедшем русском, как называл его Эдвард. После того вечера, когда она дала ему телефон, он так и не позвонил. А Джуэл так и не смогла навестить его в Бронксе — для любого обитателя Манхэттена это предприятие было слишком серьезным. Несколько недель после вечеринки она представляла, как где-нибудь с ним столкнется. И даже подумывала, не заняться ли разговорным русским на курсах в Берлице. Но время шло — они так и не встретились, а девушка не записалась на курсы. Постепенно Саша забылся: видно, не выпала карта, чтобы ближе с ним познакомиться.




Джуэл возвратилась, едва не роняя пакеты с покупками, сделанными на распродаже у Сандро, и обедом для Бетти. Хозяйка стояла у прилавка и рассматривала вещи, который ей показывал клиент. Джуэл проковыляла мимо и свалила пакеты в заднюю комнату. Затем сняла пальто, откупорила запечатанный стакан с кофе и вышла в зал, где Бетти склонилась над плечом незнакомца и восторженно охала и ахала.

— Поди сюда, Джуэл. Посмотри эти вещи. Они превосходны!

Бетти отодвинулась, и Джуэл наконец увидела самого дизайнера. Их глаза встретились.

— Джуэл? — Саша Робиновски произнес ее имя по слогам: Джу-эл. — Ты меня помнишь? Это я, Саша.

— Вы знакомы? — удивилась Бетти. — Не могу поверить!

— Конечно, помню. — Джуэл протянула руку. — Я тебе дала телефон, а ты не позвонил.

— Телефон? — Саша выглядел озадаченным. — Ах да. Я его потерял. Отдал кому-то спички. Хотеть тебя встречать. Но ты не пришла.

— Не пришла, — повторила Джуэл. — Бронкс очень далеко.

— Я переехал, — сообщил русский. — На Спринг-стрит… в нескольких кварталах отсюда.

Звякнул дверной колокольчик. Джуэл нажала кнопку электрозамка и впустила двух женщин, которых ждала несколько дней назад. Она поспешила их обслужить, а когда продала кольца, Саша упаковал саквояж и собрался уходить. Бетти приняла несколько украшений на консигнацию — современные яркие вещи из чеканного золота с гранеными лимонными кварцами.

— Саша, я взяла бы больше, но ваши цены слишком высоки для моих клиентов, — пожаловалась Бетти. — Попробуйте продать в северном районе.

— Хорошо, — согласился русский. — Я продаю везде. Надо делать деньги.

Саша надел серое твидовое пальто, взял портфель и кожаный саквояж с образцами.

— Джу-эл? — Он подошел к кассе и стал ждать, пока она рассчитается с покупательницами. — Приходи вечером. Я приготовить ужин.

Девушка колебалась, раздумывая, стоит ли соглашаться на такое прямолинейное предложение.

— Ладно, — наконец улыбнулась она. — Где?

Саша взял ее за руку и сделал вид, что пишет у нее на ладони.

— Сто шестнадцать, Спринг-стрит, третий этаж. — Он сложил ее пальцы в кулак, поднес к губам и нежно поцеловал. — В восемь часов. — И вышел на улицу.

— Бог мой, Джуэл! Он на тебя запал! — воскликнула Бетти, как только за Сашей закрылась дверь. — Самый нетерпеливый мужчина на свете. И такой талантливый! Русские — они же святые. Где ты умудрилась с ним познакомиться? Ну-ка расскажи поподробнее, — тараторила она, не переводя дыхания.

— Потом. — Джуэл надела пальто. — А сейчас отправляюсь на Стрэнд — куплю русский разговорник.




Вечером по дороге к Саше она зашла в винный магазин — решила вложить свою лепту в ужин. Долго колебалась, что выбрать — вино или водку, — и наконец остановилась на водке. Но сомневалась, какую взять — русскую или другую: кто знал, какое чувство испытывал Саша к своей стране? В конце концов, на всякий случай, купила шведскую.

У подъезда нажала кнопку электрического звонка. И, внезапно почувствовав, что волнуется, приказала себе не трястись. Открылось окно, и послышался Сашин голос:

— Джуэл, лови ключи!

Она вошла в ветхое здание — судя по полустершейся надписи у входа, в прошлом фабрику сантехнических изделий. И пока одолевала три крутых лестничных пролета, успела надышаться разнообразнейшими кулинарными ароматами, долетавшими из Сашиной квартиры.

— Добро пожаловать! — Саша встретил ее на пороге и расцеловал в обе щеки.

— Это тебе. — Джуэл отдала ему водку. — Надеюсь, не слишком банально. — Она поняла, что очень давно не приходила на свидание к человеку, который казался ей симпатичным.

Саша смотрел на Джуэл так, словно читал самые сокровенные мысли, и это нервировало ее. Глупо — после того, что ей довелось испытать. Джуэл сделала вид, что закашлялась, глубоко вздохнула и бросила взгляд в сторону кухни.

— Что ты там наготовил? Пахнет сказочно, — небрежно обронила она и прошла за хозяином на его чердак. Саша не помог ей снять пальто, и она положила его на неуклюжий и такой потертый стул, что от него, вероятно, отказалась даже скупка.

— Я прекрасный повар, — просто объявил он и поставил водку в маленький перемороженный холодильник. Кухня, столовая и гостиная помещались в одной громадной грязновато-белой комнате. На такое большое пространство мебели явно не хватало, а стены украшали несколько абстрактных картин и афиши нью-йоркского балета. На дверце холодильника на скотче висели несколько фотографий, где Саша был снят с каким-то мужчиной.

Откуда-то появилась огромная серая кошка с ромбовидным пятном на лбу и потерлась о ногу Джуэл.

— Привет! Ты кто? — спросила девушка.

— Это Лиза, — ответил Саша. — Кошка моего соседа Жени. Он нашел ее еще до того, как переехал сюда. В России есть примета: на счастье в новый дом надо сначала пускать кошку. И еще: очень плохо, если кошка перебегает дорогу. Не только черная.

— Серьезно? Ты в это веришь?

— Да, — улыбнулся Саша. — В некоторых вещах я очень суеверен. В Бронксе кошка как-то перебежала мне дорогу. И в тот же день обокрали мою квартиру. К счастью, я ходил на встречу со всеми драгоценностями. Так что взяли только дешевый радиоприемник и тостер. Но учинили в квартире погром.

— Воры всегда безобразничают, когда им не удается хорошо поживиться. Я бы не сваливала на бедную кошку заслуги нью-йоркских преступников. Просто совпадение. — Джуэл подняла тяжеленное животное. — Ничего себе! Отъелась на вкусных русских харчах? — Лиза немедленно замурлыкала. — Люблю кошек. У меня у самой в детстве была такая. — Она вспомнила Скрэппи. — Мне кажется, кошки приносят счастье.

— А я люблю собак, — заявил Саша. — Но в городе с ними много хлопот. Когда-нибудь поселюсь в деревне с большой семьей и большой собакой. — Он рассмеялся. — Видишь, я мечтаю по-американски.

Джуэл тоже рассмеялась.

— Тебе здесь нравится? Не жалеешь, что…

— Конечно, жалею. Но вот я нашел тебя… Надеюсь, у тебя хороший аппетит? Я приготовил пирожки, фаршированную ягненком капусту и черный хлеб с баклажанной икрой. Прости, не смог купить настоящую. Как-нибудь в будущем.

— Не волнуйся. Я не люблю икру.

— Как это так? Ну уж нет. Мы обязательно попробуем.

— Да я ее в рот не беру, — настаивала девушка.

— Нельзя быть любовником русского и не любить икру.

Джуэл принялась было возражать, но замолчала — решила оставить тему. Саша скорее всего неправильно употребил слово. Его английский заметно улучшился, но от девушки не укрылось, как он старательно подбирал слова.

— Чем тебе помочь? — Она по-прежнему смущалась.

— Садись, выпей водки. — Саша указал на стул. И Джуэл не поняла, просьба это или приказ.

— Я никогда ее не пробовала.

— Да ну? Ты странная девушка. — Он наполнил до половины винные бокалы. — За здоровье. — Запрокинул голову, одним глотком выпил содержимое, выудил из баночки на столе дольку маринованного огурца и тоже отправил в рот.

Джуэл аккуратно пригубила водку. Она не любила спиртное, разве что марочное вино под хорошее блюдо или пиво с пиццей или китайской едой.

— Пей! — приказал Саша. — Залпом.

— Нет… — запротестовала она. — Не могу.

Русский вернулся к плите и вынул из нее пирожки с мясной начинкой.

— Вот. А теперь пей. Выдохни. Выпусти весь воздух и пей.

Джуэл выдохнула, поднесла бокал к губам и вылила в рот прозрачную жидкость.

— Ух… — Она проглотила все разом и закашлялась.

— Молодец, — похвалил русский. — Закуси пирожком. — Как только кашель отпустил, он поднес пирожок ей ко рту.

Джуэл повиновалась. После водки кусочек печеного теста с мясом показался деликатесом.

— Теперь ты знаешь русский секрет. Перед тем как выпить водки, надо выдохнуть. А потом закусить. Пьешь и закусываешь — вот это по-русски.

— Это не убережет от опьянения, — улыбнулась девушка. После первой встряски по телу разливалась приятная теплота.

— Не убережет. И все равно надо закусывать. — Саша передал ей еще пирожок. — Никогда не пей без закуски. Но и не закусывай без водки. — Он снова наполнил бокалы.

— Слушай, ты со мной поаккуратнее. — Джуэл отставила бокал в сторону. — Если перепью, мне будет плохо.

— Просто не привыкла к водке. Надо привыкать.

— Не думаю. — Она вспомнила, что однажды рассказывал Кристоф: русские, по слухам, глотали оливковое масло. Оно обволакивало желудок; так они перепивали приятелей и загоняли их под стол. Может, попробовать перед тем, как в следующий раз встречаться с Сашей? Если будет этот следующий раз. Скоро она узнает, что произойдет. Хотя у Саши на этот счет имелось совершенно определенное мнение.

— Я принесла несколько набросков украшений. Хочешь посмотреть?

— Да, конечно. — В тот вечер, когда они познакомились, Бэмби представила ее как ювелира-дизайнера. Но тогда Саша совсем не говорил по-английски и, наверное, не понял.

— Я делаю для магазина Бетти золотые кольца. Простенькие. Однако на них есть спрос.

— Ну. Давай, где твои наброски? А то ужин будет скоро готов.

— Не обязательно смотреть сейчас.

— Я хочу посмотреть.

Девушка пожалела, что принесла работу. Она захватила ее, чтобы растопить между ними лед. Но теперь ей уделялось слишком большое внимание.

— Ничего особенного. Только несколько…

— Не надо извиняться. Покажи и все. — Саша отнял у нее папку и стал молча переворачивать листы, пока не дошел до последнего. — Многообещающе, — наконец заключил он. — Хорошие, ясные идеи. Будешь заниматься, может выйти толк.

— Но я занималась, — вспыхнула Джуэл. — В одном из лучших технических заведений Германии, в Колорадо и у самого хорошего дизайнера в Боулдере.

Саша пожал плечами:

— Если бы я посмотрел сами вещи, то мог бы дать совет.

— Я не могу их сделать. У меня нет времени, нет инструментов. Я не могу купить материалы.

— Значит, ты не хочешь стать дизайнером.

— Хочу! Дело только во времени.

Саша налил себе водки, залпом выпил и закусил пирожком.

— Послушай, Джуэл, когда я сюда приехал, у меня было всего сорок долларов и адрес русской семьи, которая помогала другим русским. Я устроился на работу — чистил овощи в китайском ресторане. И ходил по лавкам и ломбардам. Ходил и высматривал — покупал по дешевке опалы, аметисты, жемчуг, топазы, серебряные ножи и вилки… всякое барахло, которое и за вещи никто не считал. Приносил домой, переплавлял. Я делал собственные инструменты и находил дешевые на Кэнел-стрит. Спал по два-три часа в сутки, но через четыре месяца имел небольшую коллекцию, которую мог предлагать магазинам. Добился встреч с хозяевами. Им понравилось. Они стали покупать. Через шесть месяцев жизни в Штатах я бросил заниматься овощами и начал делать только то, что мне нравится. — Он помолчал и посмотрел Джуэл прямо в глаза. — Не хочу тебя критиковать. Но надо работать. Воля — это все. Воля — это успех. Джуэл, тебе требуется больше воли. И заниматься. Талант есть — это я вижу. Однако его нужно развивать.

Джуэл вздохнула и отвернулась. Крыть было нечем — по части упорства с Сашей ей не сравниться. Он был прав: возвратившись в Нью-Йорк, она находила множество извинений, только чтобы не заниматься тем, что ей нравилось. Девушка вспомнила детство, когда ее бросила мать. Вот тогда она в самом деле голодала. А в остальном жизнь складывалась удачно. А она в последние месяцы только и плакалась, как ее обидели Макнилы.

— Ты прав, Саша, я увиливаю от работы. Кольца для Бетти я могу делать с закрытыми глазами. Но когда доходит до дела, я пугаюсь. Боюсь, что окажусь не на высоте.

— А как ты узнаешь, если не будешь пытаться? Кончай бездельничать.

Джуэл не выдержала и рассмеялась. Она из кожи вон лезла, пытаясь в дорогом Нью-Йорке свести концы с концами. Ничего себе безделье! Но она понимала, что хотел сказать Саша. И он был прав.

— Ладно. Постараюсь изо всех сил.

— Приятно слышать. — Саша снова повернулся к плите и что-то помешал в большой кастрюле.

— А скажи, трудно было уезжать из своей страны?

— Конечно, трудно. Но это верный выбор для художника.

— У тебя кто-то там остался? Родные?

— Остались. Но я дождался, когда умерли мать и отец. Все, больше никаких разговоров о прошлом. Как мы говорим, не будем оглядываться.

— Как ты вырвался из страны?

— Все считали, что я уехал на берег моря… Взял с собой немного вещей. Инструменты, драгоценности, наброски, фотографии, книги — все оставил в Москве. Никто ни о чем не догадался. У меня были связи среди андеграунда, и меня переправили в Турцию. А оттуда устроился рабочим на уходящий в Штаты грузовой пароход. И вот я здесь. Но хватит о прошлом. Не надо больше вопросов.

Джуэл кивнула. Несмотря на любопытство, она решила пощадить Сашины чувства. Она же хотела, чтобы люди щадили ее. Расскажет больше, когда захочет. Если захочет. Так и должно быть.

— Ну вот, все готово. — Саша разложил фаршированную капусту по тарелкам. — Идем есть.

Столом служила дверь, уложенная на козлы. Стульями — выкрашенные в красный цвет ящики из-под апельсинов. Саша зажег вставленные в бутылки из-под кьянти свечи и пригласил Джуэл.

— После обеда ты мне покажешь свои работы? Мне очень хочется их посмотреть. — Девушка искала новые темы для разговора.

— Разумеется. Но сначала поешь. Я много тебе приготовил, чтобы на костях завелся жирок.

— Ты что, считаешь меня тощей? — рассмеялась она. — Никогда не слышал поговорку: «Нельзя быть слишком богатым или слишком худым»?

— Я не согласен, — возразил русский. — Можно стать и тем и другим.

Он посерьезнел, и Джуэл решила не продолжать. Она и так все время чувствовала себя не в своей тарелке.

— Капуста превосходная. Как и все остальное. — Девушка старалась скрыть смущение. — Должно быть, провел у плиты целый день?

— Для тебя готовить — счастье, — просто ответил он. — Времени не замечаешь. Теперь я буду часто для тебя стряпать.

Джуэл пропустила замечание мимо ушей.

— Симпатичная квартирка. А где твой сосед?

— Женя? Он танцор. Часто в разъездах. Очень удобно.

Джуэл кивнула, а про себя подумала: «Еще бы».

— А твой английский стал заметно лучше. Работаешь упорно?

— Я познакомился с русской. Она в Америке уже пять лет. Мы много времени проводим вместе, и она меня учит.

— Вы с ней… часто встречаетесь? — Джуэл тут же пожалела, что спросила.

— Мы друзья, — улыбнулся Саша. — Не больше.

Девушка нервно сглотнула.

— Я не намеревалась лезть к тебе в душу. Хотела только сказать, что ты стал говорить лучше.

Боже, отчего она так стеснялась этого человека? Джуэл знала ответ. Ее к нему физически влекло. Но внутренний голос останавливал — негоже связываться с нищим иммигрантом. Надо думать о собственной карьере. Прислониться к нормальному человеку. Завести богатенького дружка. А не Сашу. Но возможно ли забыть эти ясные голубые глаза? Джуэл представила себя в его объятиях — как она отдается ему вся целиком, растворяется в его необъятности.

Но вдруг перехватила его взгляд. Саша словно бы читал ее мысли. Джуэл настолько смутилась, что покраснела. Русский улыбнулся, и она сумела улыбнуться в ответ. Не было никаких сомнений, что он хотел ее тоже.

Почему бы и нет — она уже несколько месяцев не спала ни с одним мужчиной.

— Ты особенная женщина, Джуэл. — Саша так на нее посмотрел, что у нее совершенно пропал аппетит. — Я знал, что найду тебя. И на этот раз не потеряю. — Он протянул к ней руки. — Пойдем, дорогая. Еда подождет… пока мы не проголодаемся сильнее.

Хорошо. Она с ним переспит. Но это вовсе не означает долгую связь.




Глава 15


Такси с пожитками Джуэл терпеливо ожидало на углу Шестой улицы и Авеню В. Эдвард помогал перекладывать чемоданы и пакеты так, чтобы закрылся багажник.

— Где Потемкин? Почему не помогает?

— Позвонил Сакс, и он помчался в город. Его работами заинтересовались и собираются включить в рождественский каталог.

— Повезло, — произнес Эдвард без всякого энтузиазма, но Джуэл не заметила.

— Будь добр, отнеси это обратно наверх. Все равно не влезает. — Она отдала ему свой шаткий рабочий столик. — Завтра заберу.

Эдвард прислонил столик к почтовому ящику.

— Старушка, я без тебя буду скучать. Если что не так, сразу возвращайся домой, обещаешь? — Он протянул ей руки.

— Ох, Эдвард, что я творю! — Джуэл радостно хихикнула и обняла приятеля. — Какое-то сумасшествие. Но Саша такой обворожительный. Самый романтичный мужчина. Хотя ведь знаю, что все это против моих планов…

— Извините, леди, — перебил ее водитель такси. — Поздно раздумывать. Счетчик щелкает.

— Знаю, — бросила Джуэл. — Еще минутку.

— А кто сказал, что любовь приходит по плану? — гундосил ее бывший сосед. — Когда все уже сказано и все уже сделано, остается одна любовь… ну почти. Секс сам по себе имеет приятные моменты, — ухмыльнулся он.

— Эдвард, ты невыносим.

Он открыл для нее дверцу такси.

— Запомни, если у вас не сладится, не будь гордячкой, возвращайся обратно. Я не стану отдавать твою комнату.

Эдвард нашел себе новую работу — моделировал ремни и сумки для нового баловня с Седьмой авеню Адриана Келси. Теперь он был вхож совсем в другие места и получал втрое больше, чем у Сандро.

— Я понимаю, что ты испытываешь к Саше. Это естественно. Но все образуется. Мы без ума друг от друга. Тебе он тоже понравится. — Джуэл поцеловала его в щеку и забралась в такси. — Как-нибудь приходи на ужин. Саша такой заботливый и милый. Но у него была очень тяжелая жизнь.

— Догадываюсь. Побег из страны и все такое… Ради тебя постараюсь его полюбить. — Эдвард вздохнул. Он чувствовал, что Джуэл совершает большую ошибку, но не знал, как это выразить словами. Он сам много раз попадал из-за любви в дурацкое положение. Оставалось надеяться, что Джуэл не будет больно.

— Я завтра позвоню. Ты был настоящим другом.

— Ну, давай, родная, сваливай, иначе я сейчас разревусь.

— Леди, так куда мы едем? — Водитель отложил газету.

— Спринг-стрит, дом шестнадцать, — ответила Джуэл и тронулась к новой жизни.

Она понимала, что это безумие — переезжать к Саше после всего пары недель встреч. Но он был неотразим, и она влюбилась в него без памяти. Он завладел всем ее существом и прогнал призраки Хэдли и Уатта. С Сашей не оставалось места ни для кого другого. И ее планы теперь придется пересмотреть.




Джуэл распаковала чемоданы и старалась упихать вещи в шкаф, где царил полный беспорядок, когда дверь в квартире на Спринг-стрит распахнулась и появился Саша. Он всегда врывался с невероятным шумом.

— Дорогая, ты уже здесь! Будешь жить со мной! Это надо отпраздновать. А Сакс покупает мои украшения! Я думаю, ты приносишь мне удачу. Нет, я это знаю! С тобой вся моя жизнь переменится.

— А с тобой моя жизнь уже переменилась. Я просто на седьмом небе! Как прекрасно снова испытывать счастье. Я тебя люблю. — Джуэл посмотрела в его сияющие глаза. — Это правда.

— И я тебя люблю. — Саша снял пальто и открыл портфель. — В честь твоего переезда хочу тебе сделать подарок.

Он протянул ей тонкий золотой браслет с цветочным узором, украшенный бриллиантами, сапфирами и аквамаринами.

— О, Саша! Он чудесный! — Джуэл приложила браслет к запястью и повернула так, чтобы камни поймали свет.

— Я подобрал голубые камни разных оттенков, чтобы они шли к твоим глазам. Цвет твоих глаз так часто меняется…

— Дорогой, спасибо! — Девушка вся расцвела. — Такого замечательного браслета я ни разу не видела. И конечно, никогда не имела.

— Сакс хотел его купить. Но я ему сказал: «Продано!» Тогда он попросил сделать копию. Я отказался. Заявил: «Он останется единственным». — Саша наклонился и нежно ее поцеловал. — Только твоим, моя Джуэл.

Он поцеловал ее снова, более чувственно. Джуэл ответила, бурно радуясь, что полюбила вновь.

— Я тебя хочу, — прошептал он и увлек ее к кровати. — А потом мы пойдем в ресторан, отпразднуем твой переезд.

Саша нетерпеливо сорвал с нее одежду. Джуэл рассмеялась и раздела его. Потом примерила браслет на его напряженный член.

— Не подходит! Больше моей руки.

— Да! Я огромный русский медведь. — Он расхохотался и всей тяжестью навалился на девушку.

— И весь мой!

Они так никуда и не вышли. Всю неделю праздновали переезд Джуэл в постели, а еду заказывали в ближайшем китайском ресторане. Когда настало время Саше возвращаться к работе, Джуэл едва держалась на ногах.

Но испытывала сумасшедшее блаженство.




Раннее летнее солнце просачивалось сквозь грязные стекла Сашиной квартиры. И хотя у Джуэл так и не дошли руки помыть старые, разваливающиеся оконные рамы, повсюду явственно ощущалось ее присутствие. Саша не занимался украшательством, и она решила, что это женская работа.

В квартире появилась мебель, причем настоящая. Джуэл достала ее в Армии спасения и обновила при помощи шведской светлой обивочной ткани, которую за полцены приобрела у приятеля Эдварда. Над кухонным столом она повесила набор дешевых китайских вееров из Чайнатауна. Вся коллекция ее украшений из скупок и с распродаж сверкала на гвоздях над кроватью. А Бетти одолжила несколько индейских ковриков. Чтобы стены в ванной не казались голыми, она пришпилила к ним вырванные из книги картинки из старых фильмов.

Сосед и танцор Женя, к облегчению Джуэл, в первый же месяц съехал. Квартира Саши была огромной, но разгорожена таким образом, что подходила только для двоих любовников.

Поэтому Джуэл оказалась неготовой к тому, что объявил ей Саша.

— Дорогая! — Он поднял глаза от рабочего стола, на котором спаивал сегменты из нержавеющей стали в замысловатый геометрический узор для гарнитура из браслета и короткого колье. — В Нью-Йорк из Парижа приезжает мой старинный друг Юрий. Он остановится у нас. Загляни в спортивный магазин, купи надувной матрас — положим его в угол.

Джуэл посмотрела на него сквозь темные очки. Она стояла на пороге и уже собиралась на работу. Но теперь замерла как вкопанная.

— Ну-ка сначала.

— Я не понял, что значит «ну-ка сначала»?

— Ты пригласил своего приятеля Юрия остановиться здесь и не спросил у меня. А теперь хочешь, чтобы я бежала ему за матрасом и волокла его сюда одна? Совсем спятил.

— Но я занят. Я обещал Саксу, что отдам эту вещь к концу недели. А Юрий тебе понравится. Он — художник, с хорошим чувством юмора.

— Возможно, понравится. Но мог бы по крайней мере мне сказать!

— Вот я тебе и говорю. Сейчас.

— А откуда ты узнал про этого Юрия? Писем сегодня не было.

— Николай позвонил.

— А почему бы Юрию не остановиться у Николая? У них с Марфой комнат побольше, чем у нас.

— Юрий — старый друг. Мы не виделись пять лет. Есть о чем поболтать. Он остановится здесь. — Это было сказано непререкаемым тоном.

— Надолго?

Саша пожал плечами, и Джуэл поняла: на сколько угодно — на два дня, на два месяца, а то и больше.

— Надо как следует отпраздновать. Позвоню Николаю, Борису, Григорию, Софье.

— Подожди, завтра пятница. Бетти уезжает на уик-энд. Я работаю с двенадцати до восьми всю субботу. Мы не можем назначать вечеринку.

— Скажи Бетти, пусть сама поработает.

— Я обещала! После того, что Бетти для меня сделала, я не могу ее кинуть. Давай соберемся в воскресенье — у меня будет выходной.

— Юрий приезжает завтра. Надо его встретить.

— Господи! Отведем его поужинать. После перелета он, наверное, устанет.

— Нет, Джуэл, друзья придут завтра. — Саша встал из-за стола, подошел к ней и, закрыв дверь, потянул девушку внутрь.

Джуэл поняла, что он намерен уложить ее в постель и таким образом заставить изменить решение. У него это часто получалось. Но в этот раз она не пойдет у него на поводу.

Он ласково заглянул ей в глаза и стал покрывать лицо быстрыми поцелуями. Огромная ладонь скользнула вниз по спине и сжала ягодицы. Саша притянул ее к себе. И, почувствовав, как напрягся его член, Джуэл испытала невольное возбуждение. Губы нашли ее губы, язык глубоко погрузился в рот.

От Саши не укрылось ее состояние.

— Мне надо на работу, — хрипло проговорила она.

— Работа подождет. Сначала любовь. — Он подхватил ее и опустил на кровать. Грубо задрал юбку и сорвал трусики. А потом расстегнул ширинку и овладел без предварительных ласк.

Гнев Джуэл растворился в более сильном чувстве, когда она извивалась и подпрыгивала, забыв о времени — может быть, минуты, а может быть, часы. И наконец закричала за секунду до Саши.

Потом он держал ее в объятиях и целовал. Но вот Джуэл вернулась к реальности, посмотрела на часы и отстранилась.

— Купи еды и водки, — прошептал он ей на ухо. — Вечеринка начнется в девять.

Джуэл вздохнула:

— Иногда ты бываешь чертовски невозможным.

— Но ты меня любишь. Ведь правда? — Он потерся о ее лицо своей бородатой щекой.

— Да, Саша. Как это ни печально. — Она действительно его любила — страстно, всем сердцем.




Несмотря на любовь Джуэл к Саше, их отношения складывались отнюдь не гладко. Девушка понимала, что она — вовсе не та послушная особа, которая нужна ему. Джуэл постоянно ему перечила. Втягивала в продолжительные споры то о Достоевском (Собрание сочинений которого проглотила с тех пор, как познакомилась с русским), то об Энди Уорхоле[28 - Энди Уорхол (1928–1987) — художник, кинорежиссер. Основоположник и наиболее видный представитель поп-арта.]. Саша считал, что его мнение — всегда верное. А мнение Джуэл — только тогда, когда та с ним соглашалась.

Джуэл терпеть не могла проигрывать в споре и любила брать верх. Но этим же отличался и Саша. Иногда спор кончался ничьей. Тогда они дулись друг на друга, пока не звонил телефон или кто-нибудь не приходил и не поднимал их настроения. Или Джуэл не убегала с Эдвардом в кино. (Саша после своего двенадцатичасового рабочего дня ерзал в кино и в театре, и это безмерно раздражало девушку.)

Был еще один камень преткновения: Саша бешено ревновал Джуэл к ее друзьям. Он ненавидел Эдварда, но не смог бы ответить почему. Джуэл подозревала — потому, что она с ним дружна. А может быть, потому, что Эдвард — гомосексуалист. Саша считал Бетти Блессинг довольно наглой, а с ее дружком Рональдом не мог находиться в одном помещении — тут же становился мрачным как туча. Джуэл это обескураживало, а другие предпочитали не замечать. И после нескольких неудачных попыток девушка решила, что со своими друзьями ей лучше встречаться одной, без него. Как оказалось, это всех устраивало.

Со своей стороны, Джуэл прекрасно ладила с Сашиными друзьями. Каждый субботний вечер они приходили, ели, пили, орали друг на друга по-русски, пока не напивались до такой степени, что не было сил размахивать руками и говорить. Но это была яркая, неординарная компания, и девушка живо интересовалась этими людьми. Она изучала их, чтобы подобрать ключи к поведению возлюбленного. Ее занимало, до какой степени самоуверенность Саши являлась русской чертой.

К ним часто приходила чешка Марфа, которая жила с другом Саши Николаем. Женщины уединялись на кухне, готовили закуски и разговаривали. Марфе было лет сорок с небольшим. Актриса, она казалась Джуэл потрясающе красивой — с изящным овалом лица и широко расставленными серыми глазами.

— Ну как, дорогая? — спросила Марфа при первой встрече. — Уживаешься со своим русским? Наверное, кажется довольно необычно?

— Восхитительно, — ответила девушка.

— Да? Значит, ты еще сильно влюблена. Когда начнутся проблемы, приходи, поговорим.

— А почему должны быть проблемы? — Свои разногласия с Сашей Джуэл не считала проблемами.

— Как же им не возникнуть? Ты живешь с русским. А они — самые страстные и несносные на свете мужчины.

Когда Сашины товарищи начинали пить и без меры курить, Джуэл обычно извинялась и ложилась в кровать. Там сворачивалась калачиком и накрывала голову подушкой. Кроме Марфы и Николая, остальные считали ее Сашиной женщиной и не больше. Они бы даже не заметили, если бы в следующий раз пришли, а на ее месте оказалась другая девушка.

Но жизнь с Сашей не ограничивалась общением с его друзьями. Жить с ним значило постоянно с ним быть, наслаждаться его обществом, чувствовать его обожание, выслушивать наставления и быть им любимой. Он отдавал Джуэл всего себя, кроме тех моментов, когда по субботам встречался с друзьями. Он был ей предан и любил безоглядно.

Он по-прежнему готовил, потому что хотел, чтобы Джуэл поправилась, и потому что ему казалось, что сама она плохая кулинарка. Но пытался и ее учить. Девушка относилась к занятиям со рвением, и это его радовало. Саша показал ей, как готовить борщ (рецептов борща столько же, сколько бабушек в России, любил говаривать он) и много других экзотических блюд — таких, как цыплята табака и украинские вареники.

— Где ты научился готовить? — спрашивала девушка.

— Моя мама перед смертью долго болела, — ответил он. — Я ухаживал за ней. И она рассказывала мне, как что делать. Вот как теперь я рассказываю об этом тебе.

— Ну что ж, — пошутила Джуэл, — если из меня не выйдет дизайнера, пойду работать в русскую чайную.

Они занимались любовью каждую ночь, а иногда и днем. Джуэл удивляло, насколько они друг другу подходили. Стоило ей чего-то пожелать, и Саша тут же отзывался. Сексуальная телепатия — так она объясняла это явление Бетти.

Как ни странно, Саша во многом напоминал Уатта — так же учил ее по каждому поводу: как носить волосы, в чем ходить. Заставлял есть три раза в день и пичкал витаминами. А если она сопротивлялась, тут же надувался. Так что часто легче было подчиниться, чем спорить.

С Сашей Джуэл чувствовала себя живым человеком. Еда с ним казалась вкуснее, потому что сам он ел с огромным удовольствием. Город красивее, когда они вместе гуляли. Саша впитывал все вокруг и щедро делился с Джуэл.

Он учил, что жизнь должна быть изобильной. Даже его внезапные приступы депрессии поражали несоразмерностью. Он жил моментом и для момента.

Такого непостоянного человека Джуэл больше не встречала. То он был открыт и порывист, то уходил в себя, как рак-отшельник. Его настроение менялось с невероятной быстротой. И он как будто наслаждался самосозерцанием. В такие минуты Джуэл предпочитала уходить к Эдварду или Бетти.

Сашу всегда бесило, когда она уходила и оставляла его одного. Они кричали друг на друга, затем падали друг другу в объятия и наконец в постель. А когда мрачное настроение проходило, Саша начисто о нем забывал и требовал того же от Джуэл.

Повседневная жизнь с этим человеком — неординарным, несносным, любящим — никак не могла показаться серой.




В день приезда Юрия Саша, по своему обыкновению, поднялся в шесть утра и собрался поработать. Ему предстояло изготовить широкий, украшенный нефритами и лазуритами браслет. А Джуэл заварила крепкий чай, сходила за булочками к завтраку и тоже хотела что-нибудь сделать.

Она переживала трудный творческий период. Саша старался ей помочь, но на нее давил его огромный профессиональный авторитет. В семье хватало места лишь для одного великого дизайнера. И он часто давал ей это понять.

Джуэл сократила часы работы в магазине Бетти Блессинг, чтобы серьезнее заняться моделированием украшений. Бетти предложила ей делать недорогие копии вещей викторианской эпохи по книге, которую сама привезла из Англии. Ей казалось, что такие вещи найдут на рынке широкий сбыт. От Джуэл требовалось сохранять изящество оригинала, но всячески снижать стоимость изделия. Она использовала фальшивый жемчуг, стеклянные стразы, медь и немецкое серебро — белый металл, который напоминал настоящее серебро. Но за эту сложную работу Бетти платила сущие гроши.

Джуэл сидела напротив Саши и бормотала себе под нос:

— Идиотская идея. Здесь столько труда, а цена плевая. Мне нужны инструменты. Нужно пространство. Я потеряла навык. Делаю словно все впервые. Нечего было валять дурака. Надо было оставаться продавщицей на полную ставку.

— Нет, нет, дорогая, — успокаивал ее Саша. — Ты просто в плохом настроении. Пальцы тебя слушаются. Надо только навязать им волю. Наверное, ты начала со слишком сложной вещи. Возьми что-нибудь попроще, а потом переходи к сложному. Совершенствуй мастерство. Делай хорошо или не делай вообще. А Бетти не права. Нечего тебе потеть над дешевыми копиями. Пора искать свой собственный стиль в моделировании. Лишь тогда я смогу сказать, есть у тебя талант или нет.

— Что ты имеешь в виду? — возмутилась девушка. — Я показывала тебе свои институтские работы. Они тебе понравилась.

— Я сказал, что ты подаешь надежды. А что из этого выйдет, покажет время. В нашей семье три поколения ювелиров. Это искусство у меня в крови — я больше ничего не умею делать. — По лицу Саши пробежало знакомое облачко печали, и он тряхнул головой, чтобы избавиться от воспоминаний. — Вы, американцы, считаете, что умеете все… быстро, быстро. — Он щелкнул пальцами. — Такие нетерпеливые. Хотите без труда достигнуть потрясающих результатов. Но, дорогая, в ювелирном деле нет коротких путей. Если хочешь…

Джуэл швырнула щипчики на поднос с искусственными изумрудами, и тот опрокинулся на пол.

— Я не нуждаюсь в лекциях! А если тебе не нравятся американцы, то какого дьявола приехал сюда? Выбрал бы другую страну!

— Давай не будем об этом. Я счастлив, что оказался здесь. Я должен был уехать из Советского Союза. Там нет места для настоящего творчества. — Саша отложил паяльник. — Джуэл, дорогая, надо учиться принимать критику. Я думаю, ты станешь хорошим дизайнером. Но ты еще мало работала. Должно пройти время. — Он встал, прогулялся по комнате, подошел к ее столу, взял бусы из искусственных изумрудов и, внимательно разглядывая, повертел в руках. Девушка стояла рядом и выходила из себя. — Ты набрасываешься на вещь. Это неправильно. Ее надо ласкать. Сжиться с ней. Как это вы говорите? Не спеши, и все образуется.

— Бог мой, Саша, я корплю над ней три дня, и ничего не выходит! — Джуэл отбросила прядь волос со лба. — Это невыносимо!

— Вот видишь… ты ведешь себя, как капризная американская дебютантка.

— Ты, наверное, хотел сказать, дилетантка?

Саша пожал плечами:

— Слова не важны. Важен подход. А твой подход дерьмовый.

— Ну, спасибо тебе за конструктивную критику. А теперь, если не возражаешь, я ухожу на работу. Потом собираюсь поужинать с Эдвардом. Домой приду поздно. Так что начинайте вечеринку без меня.

Саша резко повернулся и шлепнул ее по щеке тыльной стороной ладони.

— Какая же ты трудная женщина.

— Ты меня ударил! — взвизгнула Джуэл. — Возможно, так обращаются с женщинами у вас в Советском Союзе. Но только попробуй тронь меня еще, и я уйду от тебя навсегда!

Он в ярости шлепнул ее опять по щеке. Джуэл окончательно взбесилась. И, не помня себя, кинулась на него. Но стофунтовая Джуэл с таким же успехом могла сражаться с Кавказским хребтом. Она с ненавистью посмотрела на Сашу и принялась барабанить в его широченную грудь.

— Ты варвар, как и твои предки! Не имеешь ни малейшего понятия, как обращаться с женщиной! Трахаться — единственное, что ты умеешь!

Саша поймал ее руки и заставил прекратить драку.

— Неправда! Ты не жаловалась на то, как я тебя любил. А взбесилась, потому что я тебя критиковал.

— Я взбесилась потому, что ты меня ударил! Сейчас же отпусти. Я опаздываю на работу. И вообще сматываюсь отсюда. У тебя с Юрием будет достаточно места. А вещи заберу потом. Перед тем как прийти, позвоню. И буду весьма признательна, если ты на это время уберешься.

— Джуэл, дорогая, мы не можем так расстаться.

— Неужели?

— У нас слишком глубокие чувства друг к другу. Не уходи. — Он выпустил ее руки.

Джуэл пересекла комнату, схватила сумку и джинсовую куртку.

— Это ты так считаешь. Четыре месяца — вполне достаточно. Я сыта по горло. Тебе не нравится моя работа. Не устраивают мои друзья. Так в чем же дело?

— Дело в нас, — ответил Саша. — Тебя тоже не устраивают мои друзья. Но мы любим друг друга.

— А я так не думаю. Больше не думаю. Все кончено. До свидания, Саша. — Джуэл хлопнула дверью и поспешила на работу.

Она почти хотела, чтобы он открыл окно и крикнул ей извинения. Но знала, что Саша этого не сделает. А когда добралась до «Золотого Будды», сама не могла разобраться в своих чувствах. Но всю дорогу, все семь кварталов, злилась, прокручивая в голове их ссору. Отношения с Сашей были невозможны. Марфа знала, о чем говорила. У них с Сашей не разногласия — у них проблемы. Саша обнажил в ней худшее. Ничего не вышло. Но насчет секса он был прав.

И прав в том, что между ними еще ничего не кончилось.




Глава 16


— Вот я и вернулась. — Джуэл сидела за столом напротив Эдварда у Эмилио на Шестой авеню. Она почти не тронула мидии, но допивала третий бокал белого вина.

— Не верю я, что ты от него ушла, — буркнул Эдвард. — Милые бранятся, только тешатся. У вас уже было.

— Н-да… — протянула девушка. — Я убегу, а потом возвращаюсь. Но на сей раз все по-другому. Этот гад меня ударил. Подожди, еще прибежит упрашивать. Можно я у тебя поживу?

Эдвард усмехнулся:

— Как только ты позвонила, я сразу застелил твою постель свежими простынями. Так, на всякий случай.

— Как ты меня хорошо знаешь, — рассмеялась Джуэл. — Что бы я без тебя делала?

— Наверное, устроилась бы в Ассоциации молодых христианок, — улыбнулся он. — Оставайся. Остынь. А потом подумаешь, что делать. Только не проси меня о помощи. По мне, ты без него куда лучше, чем с ним. — Официант разлил из бутылки в их бокалы остаток вина. Эдвард заказал себе десерт.

Джуэл кивнула:

— Наверное, ты прав. Но Саша такой необыкновенный. Я подобных не встречала. Просто не знаю, что делать.

— Ничего пока не делай. Расслабься. Завтра вечером сходишь со мной и Деметриусом на балет. Развлечешься.

— Ты прав. Мне нужна передышка. Тогда я смогу все хорошенько обдумать.




Две недели спустя Джуэл все еще жила у Эдварда. Ее мысли совершенно прояснились. Саша не звонил и не заглядывал в «Золотого Будду». Все было кончено. Она ему не нужна.

Потом она заметила, что ее месячные, которые были настолько нерегулярны, что она больше не утруждалась предохраняться, не возобновлялись два месяца. По утрам стало подташнивать, а от нескольких глотков вина буквально мутило.

Визит к гинекологу Бетти подтвердил подозрение — Джуэл была беременна. Словно ей недостаточно ссоры и разрыва с Сашей!

Джуэл ужасно хотелось поговорить с Марфой — теперь у нее явно хватало проблем, — но подруга уехала на летние гастроли в Висконсин. Она вспомнила об Анне и загрустила. Джуэл скучала по Анне. Больно было оставить где-то за бортом целый кусок жизни и вместе с ним — лучшую подругу, с которой нельзя больше переброситься словцом.

В последний год Макнилы часто приходили на ум. Однажды она даже натолкнулась на фотографию Уатта в деловом разделе «Ньюсуик». Он выглядел привлекательным, процветающим и ничуть не изменившимся. Джуэл сделалось любопытно, что происходило в их жизни. Как-то раз ей показалось, что она заметила Хэдли, который влезал в автобус на углу Пятой авеню и Пятьдесят шестой улицы. Джуэл ринулась за автобусом, пробилась через толпу и все только для того, чтобы обнаружить, что это был вовсе не он. Парень лишь отдаленно напоминал ее бывшего возлюбленного.

Анна была ее единственной подругой, которая имела ребенка. А Джуэл так отчаянно нуждалась теперь в толковом совете. Не совершит ли она роковой ошибки, если решится на аборт? И не будет ли еще большей ошибкой, если оставит ребенка? И как отреагирует Саша, если они когда-нибудь опять сойдутся, а она расскажет ему об аборте?




— Сделай одолжение, перестань хандрить. — Эдвард посмотрел вниз с шаткой деревянной лестницы. Он красил кухню в глянцевый черный цвет. — Ты все выходные не выходила из квартиры. Надо на что-нибудь решаться. Или делай аборт… или скажи Саше и сохрани его подарочек. Мне тошно об этом говорить, но это единственно правильная вещь.

— Нет! Если он может обойтись без меня, то и я обойдусь без него. Он знает, где меня найти. Но ему это явно ни к чему!

— А ты расстроена. Боже мой, какие вы оба гордецы! Не иначе как в прошлой жизни ты тоже была русской.

— Кто бы поверил: из всех людей именно ты советуешь мне снова сойтись с Сашей! — Джуэл осторожно обошла лестницу и полезла в холодильник за йогуртом.

— Я только советую с ним все обсудить. Ты маешься, крошка. Ты в тупике. И единственный способ выбраться из этого ада — поговорить с отцом ребенка. Я бы не предложил этого, если бы не был уверен, что ты по-прежнему его любишь. Чего ты боишься? Он тебя не вышвырнет в дверь, не спустит по лестнице. Слушай, хочешь, я ему позвоню?

— Нет!

— Тогда встряхнись и давай разберись со своей жизнью.




На следующий день на работе Бетти посоветовала практически то же самое. Поэтому вечером Джуэл запрятала подальше свою гордость, вымылась, высушила волосы, надела любимую юбку и самую сексуальную блузку, взяла такси и поехала на Спринг-стрит. Она сохранила ключи и сама открыла парадное. Одолев два пролета лестницы до Сашиной двери, Джуэл остановилась и, прежде чем постучать, перевела дыхание.

Она колотила в дверь и молилась, чтобы его не оказалось дома. Тогда она оставила бы ему записку и попросила, чтобы он ей позвонил. Но ей не повезло. За дверью послышались шаги, щелкнул замок.

Однако на пороге появился не Саша, а высокий, сухопарый мужчина, которого она раньше не видела.

— Э-э-э… а Саша дома?

— Нет, но он скоро вернется. Подождете?

— Нет-нет… просто скажите ему, что приходила Джуэл.

— Джуэл! — Мужчина улыбнулся и отворил дверь шире. — Я Юрий. Заходите. Пожалуйста, дождитесь Сашу — он очень хотел вас видеть. Сильно расстраивался, что вы от него ушли.

В этот момент внизу хлопнула входная дверь, и в колодце лестницы забился гулкий голос Саши:

— Джуэл, дорогая, это ты? — Прыгая через две ступени, он взлетел наверх и оказался прямо перед ней. Крепко ее обнял и без лишних слов прижался губами к ее губам.

— Пожалуй, пойду прогуляюсь, — объявил Юрий, пробираясь бочком мимо обнявшейся парочки.

А позже, после мгновений страстной любви, Джуэл упрекнула его в молчании:

— Ты ведь рад меня видеть. Так почему не позвонил? Не мог заставить себя извиниться?

— Мне не в чем было извиняться. Ты взбесилась и убежала — я ничего не мог поделать. — Его ответ нисколько не удовлетворил Джуэл. — Делай то, что считаешь нужным. Я бессилен. Остается переживать последствия. Но страдания — часть нашей жизни. Они полезны для души и для искусства. Творчество проистекает из страданий. Я очень много работал, пока тебя не было.

— Зачем тебе было страдать? Взял бы да позвонил. Мы бы все обсудили.

Саша пожал плечами:

— Когда ты ушла, я тебя возненавидел. Не хотел звонить.

— Но теперь, когда я вернулась, ты меня любишь…

— Да, дорогая, люблю, — перебил он ее. — Одного человека в разное время можно любить и ненавидеть. Ты должна понять. Когда мы вместе, я тебе верен, я тебя люблю. Но когда ты ушла, я спал с другой женщиной.

— Что? — не поверила потрясенная Джуэл. — С какой еще женщиной?

— Ее зовут Речел. Но теперь, когда ты вернулась, мы не будем больше встречаться. Это не важно.

— Это важно для меня! Мы ссоримся, и ты тут же находишь мне замену! Чего ждать? Джуэл нет. Надо искать кого-нибудь еще. — Она изобразила русский выговор. — Бог мой, ты невозможен. Вот за это я тебя действительно ненавижу! Ну как ты мог?

— Вот видишь, — довольно хмыкнул Саша, — можно одновременно любить и ненавидеть человека.

— А-а-а-а! — в отчаянии возопила она.

Саша притянул ее к себе.

— Иди сюда, я тебе покажу, как сильно я тебя люблю. Я очень по тебе скучал. Мы больше никогда не будем друг друга ненавидеть.

— Саша, я тоже тебя люблю, но с тобой так трудно. Я ушла, потому что ты меня ударил. А вернулась не оттого, что смирилась. Попробуй ударь еще, и я уйду от тебя навсегда. Аминь.

Легкими поцелуями он изобразил на ее шее круг.

— Понимаю. И обещаю: как бы ты меня ни разозлила, больше никогда не трону. Даю слово. До этого я никогда не бил женщин и очень переживал.

Джуэл улыбнулась:

— Договорились. Я тоже обещаю тебя не бить.




В начале августа тысяча девятьсот семьдесят второго года Джуэл и Саша безо всякой пышности обвенчались в украинской православной церкви на Восточной Одиннадцатой улице. На церемонии присутствовали только Эдвард, Бетти, Юрий и Николай. Раньше Джуэл не очень задумывалась, насколько Саша был верующим. Но он настоял на том, чтобы их жизни соединил священник, а не какой-нибудь чиновник в городской канцелярии. Самой Джуэл было безразлично. Она все еще пребывала в шоке от того, как быстро развивались события.

Саша, страдания которого бесследно прошли, испытывал небывалый подъем от того, что Джуэл к нему вернулась. Он слышать не хотел о том, чтобы избавиться от ребенка.

— Аборт для нежеланных детей, — твердил он. — Это не о нас. Ты моя женщина и будешь рожать моих детей.

Детей он обожал, так он сам ей заявил. И обещал, что будет замечательным отцом. Брак для него много значил. И Саша настоял, чтобы они как можно быстрее зарегистрировали свои отношения.

— Не слабо: Джуэл Драгумис Робиновски! — Она похлопала себя по животу. — Как же жить с таким именем?

— Моя фамилия принесет тебе счастье, — ответил Саша. — И со мной ты будешь счастлива.

Джуэл посмотрела на него и улыбнулась:

— Буду… Ты прелесть, Саша, даже несмотря на то что самый несносный в мире человек.

— Вот в этом ты ошибаешься: самый несносный в мире человек — это ты. — Он усмехнулся. — И не будем больше спорить.

— Хорошо, на этот раз не будем, — согласилась Джуэл.

И они зажили семейной жизнью. Саша сделал ей обручальное кольцо — толстое, из переплетений желтого, червонного и белого золота. И под пару сплел такой же изящный обруч на шею.

— Элегантное ожерелье для элегантной шейки, — прокомментировал он, с нежностью застегивая замочек.

— А это тебе, — ответила она и подарила старинный, с узором медный самовар, который купила в украинском магазине на Восточной Семнадцатой улице.

В качестве свадебного подарка Эдвард дал им на неделю машину, Бетти выпросила у приятеля ключи от хижины в Адирондаке, Николай прислал шампанское и икру, а Юрий согласился ухаживать за Лизой, кошкой, которую оставил Женя, когда переезжал на другую квартиру. Но самый большой подарок Юрия был другим: к возвращению молодых в город он обещал подыскать себе новое жилье.




Эта неделя их медового месяца показалась Джуэл самой беззаботной в жизни. Они оба давно не бывали на природе, а хижина стояла на краю большого леса. За ней, у принадлежавшего домовладельцу прудика, расстилался широкий луг, поросший полевыми травами, одуванчиками, маргаритками и рудбекиями.

Сама хижина была по-деревенски очаровательна — со старинными медными горшочками, которыми до сих пор пользовались на кухне, огородом на заднем дворе и застекленной верандой с видом на пруд. Саша ловил форель, и они каждый вечер жарили ее на ужин.

Днем, пока он рыбачил или читал, Джуэл отправлялась побродить по округе и пособирать всякую всячину. Она возвращалась с малиной и ежевикой и делала из ягод начинку для пирожков и джем. Или покупала с лотка у дороги в полумиле от хижины свежую кукурузу и помидоры. Вынашивая ребенка, она ощущала жизнь и здоровье. Дурнота по утрам прекратилась. Вернулся аппетит. До нее стало доходить, что через шесть месяцев она родит. И Джуэл принялась перебирать имена.

— Что ты думаешь о Жасмин? — спросила она как-то вечером, отдыхая после бурной страсти.

— Хороший, сильный аромат, — отозвался Саша. — Мне нравится.

— Ты не понял. Я говорю об имени. Для ребенка. Если родится девочка.

Саша покачал головой:

— Плохая примета давать ребенку имя до того, как он появился на свет. И еще нельзя говорить, когда он родится.

— А как же быть, если кто-нибудь спросит? Нельзя же хлопать глазами и отвечать «Не знаю». Что мне делать с твоими суевериями?

— Отвечай: «Зимой».

Джуэл вздохнула:

— Значит, до рождения нельзя даже говорить об именах. По меньшей мере это же смешно.

— Ты можешь об именах думать. Но только про себя. Не обсуждай их со мной вслух.

— А что произойдет, если мы все же будем о них говорить? — заинтересовалась Джуэл.

— Ребенок может родиться мертвым… или больным. Лучше не испытывать судьбу. Понимаешь, дорогая? — Саша наклонился и снова ее поцеловал.

— Не очень. Но все это не повод для ссоры.

— Знаешь, я впервые с тех пор, как вырос, расслабился. Забыл, что значит отдыхать. Никакой работы, никаких сроков. Поток идей. У меня есть новые идеи насчет украшений. Романтических. Современных, но таких, будто они часть человеческого тела. — Он схватил со столика блокнот и быстрыми, уверенными линиями начал делать набросок. — Что-нибудь вроде этого. Может быть, из янтаря с серебром. Перед отъездом из Москвы я сделал много симпатичных вещиц из русского янтаря. Он тебе нравится?

— Да! — воскликнула Джуэл, еще не взглянув на рисунок. — Янтарь! Очень нравится!

Будет прекрасное имя для девочки[29 - Amber (Эмбер) — янтарь (англ.).].




Лето кончилось, наступила осень. Саша работал двадцать четыре часа в сутки. Теперь он делал украшения только для Сакса на Пятой авеню. Со смешанным чувством Джуэл бросила работу у Бетти, чтобы оставаться дома и помогать мужу.

Работать для него оказалось не всегда простым делом. Джуэл приходилось делать все на его лад. Ей не разрешалось заканчивать вещи — только доводить до определенной стадии. Саша дал недвусмысленно понять, что в ее идеях он не нуждался.

Джуэл смирилась. Она овладевала высшей техникой на дому в ученичестве у большого мастера. Чего еще желать? К тому же, забеременев, она чувствовала, что все ее творческое начало ушло в живот.

День начинался и кончался в квартире на Спринг-стрит. И там же она проводила большинство вечеров. Кроме как за покупками, Джуэл редко выходила на улицу. Она излучала здоровье, но казалась себе толстой и некрасивой. Ее лодыжки распухли, и Джуэл думала, что в подаренном Сашей на Рождество белом халатике она очень похожа на гигантскую зефирину.

Иногда Джуэл обедала с Эдвардом или Бетти, но по прошествии времени она все явственнее ощущала, что отдаляется от прежних друзей. Но задумываться об этом было некогда. Она работала для Саши, готовила для Саши, развлекала его друзей, которые сделались почти ее семьей, и это отнимало уйму времени.

Джуэл решила, что для будущей карьеры ювелира-дизайнера не помешает, если она побольше узнает о полудрагоценных камнях. Она хотела понять, на что обращать внимание и как без помощи экспертов отличать хорошие камни от камней с изъяном. И поэтому записалась на интенсивные заочные курсы определения и оценки бриллиантов и самоцветов в Американском геммологическом институте.

Несмотря на выросший живот и почти сорок фунтов лишнего веса, к ней вернулась энергия. И на восьмом месяце она ковыляла по обледенелым улицам, бросалась то туда, то сюда, брала в библиотеке книги по драгоценным и полудрагоценным камням и отправлялась в Музей естественной истории смотреть коллекции минералов. Она купила себе десятикратную ювелирную лупу и, как когда-то Саша, устраивала набеги на скупки и лавки подержанных вещей, стараясь отыскать нераспознанные драгоценные камни.

Однажды в лавке на Второй авеню ее упорные поиски увенчались успехом. Сомнений не было: в кольце с жемчужинками поблескивал рубин величиной не меньше карата. Его забросили в корзину с дешевым барахлом в глубине пыльного, старого магазина, который был здесь с незапамятных времен. Небрежно поторговавшись с хозяином, Джуэл сбила цену вдвое: с доллара до пятидесяти центов и, чувствуя себя чертовски неудобно, вышла на улицу и махнула рукой, останавливая такси. С неба посыпали первые хлопья снега, а она спешила к Саше похвастаться сокровищем.

— Ни за что не поверишь! — начала она прямо с порога, но никак не могла отдышаться после подъема по лестнице. — Я нашла рубин!

— Ты права, не поверю. Дай-ка сюда.

— Я смотрела в лупу. Там шелковистые прожилки. Ведь такие должны быть в рубинах из Бирмы? Шелкообразные включения. Я абсолютно уверена, что это не стекло. Держи. — Джуэл подала кольцо, возбужденная, как школьница, которая хотела поразить учителя.

— Грязное… трудно что-либо сказать. — Саша быстро смочил камень чистящим раствором и посмотрел в лупу. — М-м-м… интересно.

— Ну как? — нетерпеливо спросила Джуэл. — Он настоящий?

— Сейчас еще почищу. Надо получше взглянуть.

— Ты меня с ума сведешь. Скажи, что он настоящий!

Саша протер камень кусочком мягкой кожи и снова посмотрел на него через лупу.

— Так я и думал. — Он поднял на жену глаза. — Прозрачная шпинель.

— Черт! — выругалась Джуэл. — Шпинель… Ты уверен?

— Абсолютно. Но настоящая, не синтетическая. Сколько ты заплатила?

— Пятьдесят центов.

— Ты правильно сделала. Знаешь историю рубина Черного принца?

— Нет. — Джуэл все еще чувствовала себя разочарованной.

— Это огромный рубин, два дюйма в поперечнике. Английскому Черному принцу в четырнадцатом веке его подарил испанский король. Многие монархи носили его в своих коронах. Наконец он был вставлен в корону королевы Виктории. И только в нашем столетии выяснилось, что знаменитый рубин — вовсе не рубин. Магниевый глинозем — шпинель. Так что видишь, дорогая, шпинель столетиями обманывала королей. А ты нашла хорошую, ценой в несколько сотен долларов. Я сделаю для тебя с ней кольцо.

Но Джуэл уже не слушала, что говорил Саша. Боль, резанувшая между ног, стала невыносимой. Она почувствовала слабость, головокружение и… страх, что начались роды — на три недели раньше положенного.

— Саша! Кажется, началось. Позвони доктору Абрамсу, — проговорила она.




На следующее утро, третьего февраля тысяча девятьсот семьдесят третьего года, Джуэл очнулась от наркоза и увидела, что Саша сидел рядом и гладил ее руку. После пятнадцати часов безуспешных потуг ей пришлось сделать кесарево сечение. За окном кружили крупные хлопья — остатки снегопада, завалившего город.

— Ребенок? — прошептала она пересохшими губами.

— С добрым утром, дорогая, — быстро ответил муж. — У тебя очаровательная девчушка весом в восемь фунтов. Она здорова. Такая же большая, как я. — Он надел ей на палец кольцо.

Джуэл подняла дрожащую руку и поднесла к глазам.

— Это моя шпинель? — Камень был вправлен в широкий золотой обруч с изящным растительным орнаментом. — Красиво. Но когда ты успел?

— Я пришел домой из больницы и работал всю ночь. С огромной энергией… радостной энергией. О, Джуэл, у нас есть ребенок! Ты счастлива?

В этот момент сестра вкатила в палату детскую кроватку, и она впервые увидела свою дочь.

— Какая красивая! — Она улыбнулась сестре, подавшей ей ребенка. Пересчитала пальцы на руках и на ногах. По десять! — Не могу поверить: у меня… у нас дочь!

— Да. И теперь ты можешь выбирать имя.

— Я уже выбрала — Эмбер.

Саша немного подумал и кивнул:

— Хорошо. Мне нравится. Пусть так и будет: Эмбер Анна Робиновски.

— Анна? — удивилась Джуэл.

— В честь моей матушки.

Джуэл пришло в голову, что до этого муж ни разу не говорил, как звали его отца и мать. Они обсуждали только самые незначительные факты его жизни в России. Например, как он каждую осень ходил собирать в деревне грибы. Но стоило задать прямой вопрос, он тут же увиливал и менял тему разговора.

Признаться, и Джуэл никогда не рассказывала Саше о своем прошлом.

Да он никогда и не спрашивал.




Глава 17


— Саша! — Джуэл наводила последний блеск на выгравированный серебряный детский браслет, который сделала для Эмбер. — Пойду за продуктами. Ты помнишь, что у нас сегодня обедают Марфа и Николай?

Джуэл надела плащ, повязала косынкой волосы — на дворе стоял необычно дождливый и холодный май. Так что из-за погоды не удавалось больше двух раз в неделю вывозить Эмбер в ее любимое место — парк Вашингтон-сквер.

Сумрак наводил тоску. Гинеколог назвал это послеродовым синдромом. Но отчего приходить в уныние, кроме как от непрерывного дождя, усмехалась она. Да, у девочки небольшие колики. Да, Джуэл считала, что повезло, если удавалось за ночь поспать пару часов. И сама она подхватила простуду, которая не проходила неделями. Но впадать в депрессию от того, что родила очаровательное существо? Джуэл о таком никогда не слышала.

— Если Эмбер проснется, смени пеленки и дай ей маленькую бутылочку с соком. Остальное сделаю, когда вернусь.

— Нет-нет, дорогая, — ответил из-за стола муж. — Я тебе говорил, что не меняю детские пеленки. Я дам ей бутылочку.

— Боже мой, Саша, — вспыхнула Джуэл, — неужели ты не можешь это сделать один-единственный раз? Эмбер будет мокрой, когда проснется. А мне надо заскочить в аптеку, в бакалею, к зеленщику, к мяснику и в супермаркет. Я тут и так все делаю. Ты превратил меня в настоящую рабыню!

— Нет, — непреклонно произнес муж. — Неправда. Я ничего тебя не заставляю делать. Только менять пеленки. Все остальное ты делаешь, потому что хочешь сама. Сама хотела научиться готовить. Сама хотела учиться у меня настоящему мастерству. Ты за мной как за каменной стеной. А если, как ты выражаешься, превратилась в рабыню, то пожелала этого сама.

— Вот это новости! — Джуэл чихнула. Немного помолчала и чихнула опять.

— Дорогая, — начал Саша, — ведь мы с тобой счастливы. Ты капризничаешь, потому что простудилась. Хочешь, я позвоню Николаю и скажу, чтобы они не приходили. Попрошу Юрия, чтобы он присмотрел за Эмбер, и поведу тебя в новый французский ресторан на Принс-стрит. — Он чмокнул ее в щеку. — Хорошо?

— Хорошо, — оттаяла она.

Стоило Джуэл убедить себя, что все ужасно, как оказывалось, что дела не так уж плохи. Марфа ей как-то сказала: «Чтобы понять русского, надо самой быть русской». Джуэл пришлось признать, что это правда. Она никогда до конца не поймет Сашу. Но с ним было не скучно жить.




Однажды, скорее ради смеха, Джуэл начала лепить из теста забавные фигурки. Потом обжигала их в духовке, раскрашивала, покрывала глазурью и превращала в сережки и заколки. Она называла их «прохожими». Когда Бетти увидела на ней такие серьги, то немедленно заказала партию для своего магазина. Через два дня все было распродано, и Бетти захотела еще. А спустя несколько недель Джуэл позвонил владелец магазина на Мэдисон-авеню и тоже сделал заказ — он увидел «прохожих» в витрине у Бетти. Вскоре Джуэл звонили владельцы магазинов со всего города, и она продавала все, что успевала сделать.

Для нее это стало большим моральным подспорьем. Крошечные яркие фигурки удавалось делать в перерывах между заботами об Эмбер. И она могла брать дочь всюду, куда отдавала свою продукцию. Хотя работы Джуэл ценились недорого, она радовалась, что знакомилась с новыми людьми и те охали и ахали, завидев ее малышку и ее безделушки.

Но Саша был критичен и снисходителен.

— Это не настоящее ювелирное дело, — говорил он. — Баловство. Надолго не хватит.

— Меня это забавляет, — отвечала Джуэл. — Я не собираюсь остаток жизни делать «прохожих». Просто сейчас хочется подурачиться. И познакомиться с новыми людьми. В последнее время меня просто заела рутина.

— Да? Очень жаль. — Тон мужа сделался ледяным.

— Только не подумай, ты здесь ни при чем. Это я сама… совершенно ушла в себя. Когда я последний раз обедала с Эдвардом? Несколько месяцев назад. Он на меня обижается и правильно делает.

Саша пожал плечами:

— Позвони. Пригласи на обед. Сожалею, что тебе со мной одиноко.

— Послушай, — заторопилась Джуэл, — я не хочу ссориться. Но пойми, мне необходимо самоутвердиться. Меня очень порадовал мой успех с «прохожими». Я давно ничего не делала сама, кроме колец для Бетти, которые у меня получаются с закрытыми глазами.

— Ладно. Поступай как знаешь. Я не ревнив.

Джуэл не сомневалась, что он был очень ревнив. Но как бы она его ни любила, о себе надо было тоже подумать.




Однако в середине июля Джуэл поняла, что думать придется не только о себе, Саше и Эмбер, но еще об одном человечке. По утрам ее стала охватывать знакомая дурнота, однако на этот раз она продолжалась весь день. Сначала Джуэл грешила на простуду. А вскоре обнаружила, что на это нечего надеяться.

— Не может быть! — заявила она врачу, когда тест на беременность оказался положительным.

— Что вы хотите сказать? Вы не вели половой жизни? — пошутил доктор Абрамс.

— Я не знала, что можно забеременеть так быстро.

— Можно, если не предохраняться.

— Я пользовалась мембраной!

— Значит, не каждый раз. Взглянем на календарь. Думаю, что все произойдет примерно пятнадцатого февраля. Конечно, если вы хотите сохранить ребенка.

Джуэл вздохнула:

— Муж не позволит от него избавиться.

— А вам чего хочется? Последнее слово за вами.

— Пусть у Эмбер будет сестренка или братик. Я планировала немного позже, но ничего не поделаешь.

Как Джуэл и предполагала, Саша был в восторге, но вторая беременность совершенно отличалась от первой.

— У вас ненормально высокое давление, — объявил доктор Абрамс, когда на пятом месяце Джуэл пришла к нему на консультацию. — И отек, то есть припухлость, хуже, чем в прошлый раз. Короче, поздний токсикоз беременных. Не хочу вас пугать, но с нынешнего дня вам, как говорится, придется изменить образ жизни.

— Как это понимать? — встревожилась Джуэл. — Я рискую потерять ребенка?

— Нет, если будете следовать моим указаниям. — Врач тепло улыбнулся. — Но следовать неукоснительно. Иначе опасность угрожает и плоду, и вам.

— Что я должна делать? — Джуэл почувствовала страх.

— Первое: ложитесь в постель и не поднимайтесь. Я выпишу вам мочегонное. Абсолютно никакой соли. Побольше молока и молочных продуктов. Но главное — покой. Надо снизить ваше давление.

— Господи! — Джуэл представила, как ухаживает из постели за Эмбер и как отреагирует Саша на известие о ее болезни.

— Пусть ваш муж мне позвонит, — попросил, провожая ее, врач. — Я хочу убедиться, что он понял, насколько серьезно ваше состояние. Вам нельзя делать ничего тяжелого. Даже готовить. И позабудьте про секс.

Расстроенная, как никогда в жизни, Джуэл вернулась домой и легла в постель. Саша видел, как она напугана, и, чтобы все узнать из первых рук, тут же позвонил врачу. А когда повесил трубку, подошел и заключил ее в объятия.

— Все будет хорошо, дорогая. Я о тебе позабочусь, — уговаривал он. — Ты не потеряешь ребенка. Ты не умрешь.

Умрешь? Неужели ее состояние настолько серьезно? Или это обычная Сашина манера преувеличивать чувства?




— Вот что, дорогая, — заявил Эдвард по телефону, когда Джуэл рассказала, что с ней случилось. — После родов я на несколько месяцев пришлю тебе няню. Это мой подарок ребенку. А сейчас тебе нужна приходящая домработница.

— Эдвард, я не могу принять такой подарок. Представляешь, сколько стоит няня? Пусть ты хорошо зарабатываешь, не стоит тратить деньги на меня.

— Я настаиваю. И не такая уж это куча денег. Тебе нужен кто-то, кто бы приходил, немного убирался, готовил и брал погулять Эмбер. Может быть, Саша найдет кого-нибудь типа русской бабушки. Но имей в виду, это подарок. Не вздумай возвращать долг.

— Боже мой, Эдвард, ты заботишься обо мне больше, чем муж.

— Только ему не говори. Он меня и так ненавидит, — рассмеялся ее бывший сосед. — Его дело — кого-нибудь найти. После работы загляну тебя навестить.

— Замечательно. Саша обедает с покупателями от Сакса.

— Хорошо. Готовить буду я — овощи и темный рис. Прелестная, здоровая бессолевая еда долгожителей.

— Ух! — развеселилась Джуэл. — Как же мне продержаться четыре месяца? Без соли я не могу есть даже китайскую еду… даже французское жаркое… даже уличный претцель[30 - Сухой кренделек, посыпанный солью; популярная закуска.]… даже…

— Зато похудеешь, — начал подтрунивать Эдвард. — А то стала поперек себя шире.

— Очень смешно! Ну ладно, Эдвард, забегай.

* * *


Вот так Нушка Крупа стала членом их семьи. Она была полькой, а не русской. И нашла ее Марфа, а не Саша. И в бабушку она тоже не успела превратиться. Нушке перевалило за сорок. Она овдовела, а дети достаточно выросли, чтобы на целый день исчезать из дома. У нее была приземистая фигура и испещренные сединой каштановые волосы. От Нушки постоянно пахло чесноком и гвоздикой, и она легко сошла бы за славянскую ведьму, но только такую, которая занималась белой магией. Она понравилась даже Саше, который сначала заявил, что не желает, чтобы кто-то болтался у них по квартире. А девятимесячная Эмбер пришла от нее в полный восторг и любила мурлыкать на ее необъятных коленях. А Джуэл чувствовала себя так, будто снова обрела мать.

Нушка постоянно держала на плите кастрюлю с несоленым супом. Она готовила собственный йогурт. Заваривала сладкий крем, делала фруктовое желе и хлопотала над Джуэл, тараторя на изобилующем смешными ошибками ломаном английском. Женщина неиссякаемой энергии, она бегала с поручениями для Саши и никогда в отличие от Джуэл не жаловалась. А по вечерам шила одежду для Эмбер. Даже по воскресеньям, в свой законный выходной, обязательно заглядывала спросить, не нуждается ли в чем-нибудь Джуэл, и приносила только что испеченный пирог или буханку свежего хлеба. Короче, она была идеальной женщиной.

Прикованная к постели, Джуэл продолжала помогать Саше, занималась геммологией или слушала пленки, стараясь выучить французский. Ее друзья Катрина и Кристоф поженились, вышли из дел своих семейств и основали свое, где-то на левом берегу Сены. И Джуэл хотела, как только дети подрастут, съездить их навестить. Саша тоже будет доволен: его друг Юрий снова переехал в Париж, где была большая русская община.

Проходили месяцы. Состояние Джуэл стабилизировалось. Врач был доволен, что она добросовестно выполняла его рекомендации. В противном случае все могло обернуться гораздо хуже, чем он сказал ей и Саше. Токсикоз обострился бы сильнее, плод наверняка бы погиб. Да и мать могла бы не вытянуть.

Но в начале января Джуэл начала испытывать головные боли. Отек стал хуже. Руки и лицо опухли. И во время очередного осмотра врач решил, что необходимо вызвать преждевременные роды.

Нушка, сопровождавшая Джуэл, бросилась домой.

— Мистер Саша! — прямо с порога в тревоге закричала она. — Миссис Джуэл надо чемодан. Доктор сказал, она ехать в больница, рожать сейчас.

Саша перестал спаивать браслет.

— Только не это! У меня время подходит сдавать заказ. Ну ладно, не важно. Что, дела плохи?

Нушка пожала плечами:

— Миссис Джуэл очень тревожится, когда говорит, что мне сидеть ночь с Эмбер.

Она нашла заранее собранный чемодан и положила в него зубную щетку, расческу и косметику из ванной.

— Берите. — Она подала чемодан Саше. — Идите и ни о чем не беспокойтесь. Я здесь за всем присмотрю.

Полька подхватила Эмбер, которая надрывалась от крика в манеже.

— Не плачь, малышка. Сейчас поменяем пеленки. Потом пойдем гулять. Купим муку, испечем пирожки. Все будет хорошо. — Нушка крепко прижала девочку к груди, и тут до Саши дошло, как напугана няня.

Пока он надевал пальто и, держа под мышкой чемодан, спешил в больницу Винсента, в нем зарождался и рос страх. Затем он бесконечно долго выхаживал взад и вперед по коридору у родильного отделения. Кесарево сечение было нежелательно из-за состояния Джуэл. Существовала угроза судорог и комы.

Когда наконец появился врач, по его усталому лицу невозможно было судить, как обстоят дела.

— Мистер Робиновски, — начал он, — ваша жена родила девочку, но она весит только пять фунтов. У нее плохое кровообращение, и мы пытаемся его восстановить. Следующие двадцать четыре часа окажутся решающими.

— А Джуэл? — Сашино лицо побелело.

— Слабая, но стабильная. Мы хотим подержать ее немного у себя. Поскольку она не страдала гипертонией до родов, можно надеяться, что это состояние пройдет. Однако ей пришлось многое перенести. Я настоятельно советую больше не планировать детей. Рекомендую провести стерилизацию — перевязать трубы. Еще одна беременность может ее убить.

Саша кивал, но почти не понимал слов.

— Когда я могу ее видеть?

— Она еще под наркозом. Войдите, если хотите.

Следующие несколько часов Саша провел у постели Джуэл и все гладил и гладил ее по руке. Она казалась более хрупкой, чем раньше, похожей на маленькую девочку. Саша рассказал ей, что произошло, и стал готовить к тому, что ребенок может не выжить.

— О нет, — заплакала она. — Не верю. Я должна ее видеть.

— Нельзя. Не сейчас, дорогая. Тебе необходимо отдохнуть.

— Но надо выбрать имя. У нее должно быть имя, — запротестовала Джуэл.

— Хорошо. — Саша вздохнул и улыбнулся. — Если хочешь.

— Я уже думала, — призналась она. — Составляла целые списки. Но… продолжая нашу тему камней, что ты скажешь о Берил?

— Славное имя, — ответил Саша, в глубине души не желая думать об имени, пока не узнает точно, выживет ребенок или нет. — Пойду позову сестру.

По Сашиному тону Джуэл поняла, что тот не верил в счастливый конец. Но он ошибался. Две недели назад она видела сон, однако никому о нем не рассказывала. Эмбер лет пяти играла с девочкой поменьше по имени Берил. И сама Джуэл тоже была рядом и весело смеялась. Все, здоровые и веселые, приехали на пикник к озеру. Странным казалось одно: их спутник был кто-то другой, а не Саша.

* * *


Через пять недель малышку Берил выписали из больницы. К тому времени девочка набрала больше фунта и была признана абсолютно здоровой. Эмбер, которой перевалило за год, пришла в восторг от того, что у нее появилась сестренка. А по тому, как не чаяла в них души Нушка, ее можно было принять за настоящую бабушку девочек.

— Я горжусь, что забочусь о таких красавицах, — говорила она Джуэл. — Очень счастлива.

— И я тоже, — отвечала Джуэл. — Будь моя воля, завела бы еще.

Она последовала совету доктора Абрамса и перевязала трубы — не хотела больше рожать, если риск был настолько высок. Хватит с нее — четыре месяца в постели. Такого ей при всем желании не вынести. К тому же у нее уже были две очаровательные дочки. Чего еще желать?

Желая отвлечься от этих мыслей, Джуэл все силы обратила на завершение курса по геммологии. В тот самый день, когда Берил исполнилось три месяца, она сдала экзамены и получила диплом квалифицированного специалиста по камням. У нее появилась масса идей, но пока она продолжала помогать Саше выполнять заказы. Чтобы оплатить немалые больничные счета, ему приходилось работать больше обычного — целыми днями он корпел над заказами, запертый в четырех стенах с женой, двумя дочерьми и домработницей.

— Сегодня вечером я встречаюсь с Борисом, — как-то заявил он, потягиваясь после долгих дневных трудов.

— А я приготовила студень и картофельный пудинг. Может, сначала поешь? — спросила Джуэл.

— Нет. — Саша покачал головой. — Мы договорились на восемь. Я и так опаздываю.

— Ну ладно, — вздохнула она. — Сохраню на завтра. Сделаю себе сандвич и лягу спать. Берил опять проснется в одиннадцать.

— Тогда пока. — Саша поцеловал ее в щеку. Через несколько секунд дверь за ним закрылась.

— Извини, присоединиться к вам не могу. Но спасибо, что хоть предупредил, — вслух проговорила она, когда шаги на лестнице стихли.

Джуэл не обижалась, когда Саша объявлял, что встречается с друзьями, хотя делал это чаще, чем раньше. Она была еще слишком слаба, чтобы веселиться. К тому же ее не забавляло наблюдать их застольные оргии. Джуэл давно поняла: если откупоривалась бутылка водки, к концу вечера в ней не оставалось ни капли. Русские любили выпивку, а Джуэл по-прежнему не переносила спиртного.

После кутежа Саша приходил и, прежде чем уснуть, овладевал ею. Раз от разу Джуэл все больше чувствовала, что его прежняя страсть ушла.

Отчасти в этом была ее вина. Она испытывала постоянную усталость. Чтобы сэкономить, пришлось сократить часы работы Нушки. Когда Берил исполнилось три месяца, Джуэл настояла на том, что подарок Эдварда исчерпан. Как ни заманчиво, нельзя же было требовать, чтобы он постоянно оплачивал ее домработницу. Хотя сам Эдвард был на это готов: ему нравилось быть ей и ее девочкам, как он в шутку называл себя, сказочным крестным отцом.

Джуэл снова стала готовить, бегать по магазинам, носить в автоматическую прачечную белье, а между делами ухаживать за детьми и помогать Саше. Не жизнь, а лихорадка. Правда, она понимала, что так долго не продлится. Джуэл немного беспокоилась по поводу Сашиных выпивок, но настолько уставала, что не могла ни о чем думать подолгу. Снег растаял, наступила весна, затем лето и осень. Как-то после Дня благодарения Джуэл поняла, что хотя и часто разговаривала с Эдвардом и Бетти по телефону, очень давно их не видела. Друзья бы с радостью забегали, но Саша всегда давал понять, что они незваные гости, и Джуэл было неудобно. Она позвонила им и договорилась пообедать в субботу, а Нушка повела дочерей в парк.




— Хорошо, давайте за нас! — улыбнулась Джуэл, чокаясь первым бокалом вина с Эдвардом и Бетти. Они сидели в ресторане «Четыре времени года». — За то, что у нас больше нет долгов. За то, что расплатились с больницей. За то, что больше не можем иметь детей.

— Прямо как в старые добрые времена. — Бетти пригубила напиток. Она тоже не пила давным-давно: вступила в «Уэйт уочерс»[31 - Полукоммерческая организация, оказывающая услуги тем, кто хочет избавиться от лишнего веса. Производит низкокалорийные блюда. Проводит платные консультации. Основана в 1963 г.], сбросила пятнадцать фунтов и выглядела потрясающе в облегающем платье от Бетси Джонсон. — Разве что теперь ты самая замужняя дама из всех, кого я знаю.

— И ты могла бы быть такой же. Вы с Рональдом вместе уже пять лет…

— Восемь, — поправила Бетти. — Но я поставила ему ультиматум. Либо мы женимся, либо разрыв.

— И что он ответил?

— Ответил, что готов, если я соглашусь перебраться с ним на озеро Тахо, — рассмеялась Бетти. — Знает паршивец, что я не могу уехать из Нью-Йорка. Но я его поймаю. Собираюсь продать магазин. Можно на какое-то время попробовать и Тахо. — Она подала знак официанту налить ей еще вина. — Хочу замуж. Может быть, завести ребенка.

— А почему бы Джуэл не взять на себя магазин? — предложил Эдвард. — Я серьезно — прекрасная идея. Будешь работать самостоятельно, поднакопишь денег и опять наймешь Нушку на полный день. Вам ведь непросто жить всем практически в одной комнате. Неудивительно, что Саша рвется на кутежи.

— Не на кутежи! Он просто встречается с друзьями. И не могу я работать самостоятельно — ему нужна моя помощь. Он очень загружен.

— Наслышан. После статьи в «Вог» он на пути к большому будущему. — Эдвард говорил о краткой журнальной заметке, которая появилась несколько месяцев назад. Автор называл Джуэл Сашиной удачной женой.

— Согласна. — Бетти начала проникаться идеей Эдварда. — Замечательное предложение. Тебе надо обретать самостоятельность. Утверждаться как художник. Прекрасно, что ты помогаешь Саше. Но необходимо подумать о себе. А если возьмешься управлять магазином, у тебя будет неплохой доход. Ты получишь независимость, а я смогу выйти замуж за Рональда и рискну уехать на Тахо. Здорово!

— Все это чудесно, — ответила Джуэл, — но мои отношения с Сашей не строятся на независимости. Я сама поставила себя в такое положение и не могу сказать, что недовольна. Работа на Сашу избавляет меня от ощущения собственного несовершенства.

— Дорогая, — твердо возразил Эдвард, — работа на Сашу как раз придает тебе ощущение собственного несовершенства. Ты теряешь кураж. Понимаю, что надоел, как затертая пластинка, и все же повторю: ты талантлива. Признаться, ты изменилась, стала услужливой. Этакой паинькой, страдающей и долготерпеливой. Скажи, когда ты последний раз смеялась? — Эдвард запнулся, поняв, что произнес вслух то, о чем думал два года. — Извини, но нельзя же провести всю жизнь в Сашиной тени. Ты хотела прославиться. Хотела расплатиться с тем хмырем, Макнилом. Как быть с этим?

— Боже, что это вы в самом деле? — заморгала глазами Джуэл. — Навалились все на одну.

Бетти похлопала ее по руке.

— Не волнуйся. Это мы так, треплемся. Никто тебя ни к чему не принуждает.

— Я знаю, — вздохнула Джуэл. — Вы мои друзья и обо мне беспокоитесь. Я подумаю насчет магазина.

— Давай. Я тоже еще ничего не решила, — поддакнула Бетти. — Может, еще и не соглашусь на это Тахо.

— Вот и славно, девочки. — Эдвард открыл меню. — Раз у нас ничего не решено, не заказать ли нам обед? Что-то я проголодался.

— Неплохая идея, — одобрила Бетти. — Ты же знаешь, я всегда голодная. — Она посмотрела на Джуэл. — Откровенно говоря, ты что-то слишком похудела. Только не подумай, что я умираю от зависти, но ты прямо кожа да кости. — Бетти повернулась к Эдварду. — Ты не находишь, что она слишком худая?

— Не могу не согласиться, — кивнул он. — Скажу так: ты будешь сногсшибательна, если поправишься фунтов на двадцать. А твои волосы? Зачем ты их так остригла?

— Давно, с рождения Берил, — пожала плечами Джуэл. — Они совершенно истончились. А стрижка должна способствовать укреплению. Вот я и пошла в парикмахерскую на Астор-сквер и обкорналась. Всего за три бакса.

— Удачная сделка. — Эдвард закатил глаза. — Ладно, после обеда заглянем в магазин здоровой пищи и запасемся для тебя витаминами. — Он помолчал. — Я думал, ты принимаешь витамины.

— Все как-то недосуг. Столько других дел…

Подошел официант. И после того как Бетти заказала себе салат, в разговор вступил Эдвард:

— Мне бараньи отбивные. А этой даме, — он указал на Джуэл, — для начала паштет «Примавера», большую порцию, поджаренную грудинку, фаршированного абрикосами цыпленка, порцию жареной рыбы под белым соусом, салат по-цезарски…

— Эдвард! — расхохоталась Джуэл. — Ты ненормальный! — И, все еще посмеиваясь, посмотрела на официанта. — Пожалуйста, паштет «Примавера». Полпорции.

— Ну что нам с ней делать? — повернулся Эдвард к Бетти.




После обеда и набега на магазин за витаминами Эдвард высадил Джуэл у дома Нушки, чтобы она забрала детей. По дороге домой с Эмбер в колясочке и с пристегнутой в рюкзачке Берил Джуэл почувствовала себя счастливой. Может, действовало вино — она еще была навеселе. Или настроение поднялось, поскольку она провела с друзьями беззаботный день.

Она шла по городу и все больше и больше задумывалась о предложении Бетти. В голове проносились мысли, как бы все переделать и переоформить. Конечно, на это потребуются деньги, а их ей как раз сейчас не хватало.

Вдруг молнией сверкнула мысль о Гэри Поллоке, ее брокере. Он, кажется, обещал, что ее акции повысятся в цене, если она подождет. Что ж, время прошло. Она позвонит ему в понедельник и выяснит, есть ли у нее вообще какие-нибудь деньги. Забавно, после последнего разговора она совершенно выкинула его из головы.

Джуэл открыла парадное и вынула Эмбер из колясочки.

— Давай, милая… ножками. Вот так. Славная девочка. Вверх по ступенькам.

Жильцы поговаривали, что хорошо бы починить вконец обветшавший лифт. Он не работал с незапамятных времен. Джуэл улыбнулась, поймав себя на том, что думала о лифте как о несказанной роскоши, хотя большинство ньюйоркцев воспринимали такое удобство как само собой разумеющееся. Поднявшись на два пролета, Джуэл вспомнила, что забыла купить молока и хлеба. Ничего, сейчас сдаст дочек на попечение мужа, пусть поворкуют.

Она открыла дверь, пропустила вперед Эмбер и понесла уложить в кроватку спящую Берил.

— Саша, — позвала она, — я выскочу на минуту. Забыла купить…

Джуэл запнулась на полуслове.

Ее муж сидел на диване и обнимал другую женщину. На полу расположились трое темноволосых детей лет от семи до двенадцати — двое мальчиков и девочка.

— Заходи, Джуэл. Садись, нам надо поговорить.

Она сняла пальто и повесила на вешалку у двери. Пальто упало на пол, но Джуэл не потрудилась его поднять.

Женщина, такая же большая, как Саша, но черноглазая и чувственно красивая, уставилась на Джуэл. Что было в ее взгляде? Страх? Враждебность? Джуэл не взялась бы ответить.

Саша подался вперед и налил в стакан водки из стоявшей на кофейном столике открытой бутылки «Столичной».

— Хочешь выпить?

— Пожалуй, да.

Он подал Джуэл стакан, и она опустилась напротив на стул.

— Эта женщина Айна, — объяснил Саша. — Она много месяцев добиралась сюда из Советского Союза. Она не говорит по-английски.

Джуэл не проронила ни слова. Она ждала.

Саша выпил водки и отвел глаза.

— Айна — моя жена, — сказал он и немного погодя добавил: — Из Москвы. А они — мои дети. Юрий, Алексей и Таня.

Джуэл молчала. Неловко топая, подошла Эмбер и забралась к ней на колени. Она обняла курчавую головку дочери и крепко прижала к груди. И тут почувствовала, как деревенеет ее тело. Неужели это правда случилось?

Саша продолжал говорить — тихо, печально. Но Джуэл не улавливала смысла слов. Может быть, он изъяснялся по-русски. Она не знала.

Он говорил долго. В конце концов что-то стало проникать в ее сознание. До Джуэл дошло, что они с Сашей не были по-настоящему женаты. Теперь все кончено, хотя ему очень жаль. Он хотел бы удержать их обеих. И был уверен, что это как-нибудь бы вышло.

Джуэл взглянула на Айну. Та не понимала, что происходило. Она явно ничего не знала про Джуэл и ее дочерей. И была поражена не меньше ее.

— Я тебя люблю, дорогая. Не думал, что такое могло произойти. Когда мы с Айной прощались, она дала понять, что собирается остаться в России. Не хотела оттуда уезжать, а я хотел. Я считал, что нам надо было расстаться. Но в глубине души скучал и по ней, и по детям. Я рад, что они приехали. Но не хочу тебя терять. Мы все утрясем. Скажи же мне что-нибудь. Скажи, что не можешь меня ненавидеть.

Джуэл пригубила водки.

— Не знаю, Саша, ненавижу я тебя или нет, но между нами все кончено.

— Не надо так, Джуэл, мы все утрясем.

Она покачала головой:

— Мы с девочками уходим.

Джуэл прошла тринадцать кварталов к Гудзону и театральным порывистым жестом, который Саша оценил бы, если бы видел, зашвырнула сделанное им кольцо в ледяную неспокойную воду.

После трех лет совместной жизни и двух рожденных от него детей Джуэл знала о муже все… и ничего.

Одно было ясно: все кончено.

Она не могла прийти в себя. Три года с незнакомцем. Готовила ему пищу, но не знала человека, который ее ел. Спала с ним и работала бок о бок — или, вернее, работала на него. Она многое узнала о его мастерстве, но ничего о его душе. И его прошлом.

Она любила мужчину, которого здесь не было. А теперь ненавидит того, кто здесь появился.

Но все это лишь слова и не больше, горько усмехнулась Джуэл. Стоя над искрящимися, неспешно скользящими мимо водами Гудзона, она произносила их про себя, чтобы испытать, насколько они ранили. В них не было сути и всей правды.

Джуэл все еще любила Сашу. Или, скорее, не могла свыкнуться с мыслью, что не любит. Потрясение было таким, как при потере близкого человека, как после смерти мамы Джейн. Знаешь, что человек умер, но отказываешься в это поверить. Ждешь, что любимое лицо мелькнет за углом, что близкий человек отворит дверь, позвонит по телефону, улыбнется, усаживаясь за кухонным столом.

То же происходило с любовью. Джуэл не могла осознать до конца, что любовь умерла, но это не означало, что она жива.

И если верно говорят, что каждая смерть — это рождение чего-то другого, рождение ненависти Джуэл к Саше Робиновски было не за горами.




Глава 18


Эдвард выстрелил пробкой из бутылки «Вдовы Клико» и разлил по фужерам шампанское.

— За нас! — предложил он. — Снова вместе. Честно говоря, дорогая, если бы я не был таким, какой я есть, то женился бы на тебе.

— Твой жребий — заботиться обо мне. — Джуэл положила себе приготовленные Нушкой макароны.

— По крайней мере у тебя хватило здравого смысла изменить жизнь уже после того, как я подыскал квартиру побольше.

Теперь он жил в собственной двухэтажной квартире с тремя спальнями, которая занимала половину кирпичного дома в Челси. Эдвард еще преуспел и работал на Гарри Харпера, крутого модельера дамской одежды, который совсем недавно зарегистрировал свое имя на производство буквально всего: от мужских свитеров до простыней и шоколадок.

— Потрясающая квартира. Настоящий дом. Я чувствую себя взрослой, — хихикнула Джуэл. — И обещаю не превращаться в ту самую женщину, которая является к обеду с детьми.

— Не зарекайся. — Эдвард посерьезнел. — Мне нравится, что у меня есть такая семейка. Признаться… меня забавляет играть в папашу. Ты ведь заметила, какой переполох вызвало ваше с девочками появление у конторы. Про меня никто ничего не знает, а я не рассказываю.

Джуэл рассмеялась.

— А что представляет собой Гарри Харпер? Я видела его по телевизору. У него брали интервью на его ферме в штате Нью-Йорк. Выглядит ничего. Потрясающая жена. Дети скачут на лошадях. Все очень замечательно.

Эдвард пожал плечами:

— Он любит казаться именно таким. Вообще подходящий малый. По большей части правильный, но я слышал, иногда оттягивается. Хрен в задницу для него все равно что сбитые сливки с орехами и шоколадным пломбиром для растолстевшей дамы средних лет. Он загуливает, а потом возвращается к жене.

— Знаешь, — Джуэл подлила себе шампанского, — я где-то читала, что психиатры пришли к мнению: бисексуалов не существует — ты либо тот, либо другой.

— Наверное. Когда я был правильным, то только потому, что боялся стать кем-либо другим. — Эдвард подался вперед. — Тебе не кажется, что мы ходим вокруг да около того, что нас на самом деле интересует?

— Саши?

— Кого же еще. Ты-то как? Что чувствуешь?

— Словно одеревенела. Как я могла жить так долго с человеком и ничего о нем не знать? Черт! Не хочу! Он этого не заслуживает! Но я ненавижу этого сукина сына! — Джуэл всхлипнула. — Ничего от него не желаю. Ничего. Только бы выкинуть из жизни. Не везет мне с мужиками! В следующий раз буду смотреть в оба.

— У тебя хватает ума признать, что будет следующий раз.

— Н-да. — Джуэл горько усмехнулась, подставляя бокал, чтобы Эдвард налил ей еще шампанского. — Мужики… не могу жить с ними и не могу жить без них. Ты один исключение.

Эдвард кивнул:

— Живи здесь сколько хочешь. А еще мы сделаем тебя знаменитой. У меня появились кое-какие мыслишки.

— Правда? Знаменитой я стать хочу. Только по-настоящему. Я не подписывалась на «Таун энд кантри», и все эти имена мне ничего не говорят. И еще — пока не появилась Джейн, у меня было гнусное детство. Я помню, что значит не представлять, где в следующий раз поешь… Но мои дети этого никогда не узнают. Из кожи вылезу, а Эмбер и Берил ни в чем не будут нуждаться.

— Я тебе помогу, — просто сказал Эдвард. — Тем, чем смогу. Не бойся, все будет хорошо.

Они говорили еще долго. Когда настало время ложиться спать, будущее Джуэл было нарисовано во всех деталях. Как здорово иметь такого друга, как Эдвард, — мужчину, которому от нее, кроме общества, ничего не надо.




— Боже милостивый! — откликнулся в трубке Гэри Поллок. — Мадлен Латем? Я думал, тебя украли инопланетяне! Совсем пропала! Не представлял, как с тобой связаться.

— А ты хотел со мной связаться?

— Еще бы! Дела пошли в гору. «Дейтатракс» купила «Дженерал электрик», а «Вуазин моторс» реорганизована под новым управлением. Сейчас взглянем — только настукаю у себя на компьютере. Да, крошка, у тебя все хорошо.

Джуэл не могла поверить собственным ушам.

— У меня… хорошо? А если бы я захотела продать?

— Не надо продавать. Рынок на подъеме.

— Гэри, мне нужны деньги. Поэтому я и звоню.

— Ну, хорошо, сегодня акции стоят около тридцати пяти тысяч.

— Что?.. — Пораженная, Джуэл рассмеялась. — Тридцать пять тысяч долларов?

— То, что слышала, крошка.

— Боже! Вот это новости! Значит, Уатт Макнил был прав — ты в самом деле мальчонка смышленый.

— Больше не мальчонка, крошка. На прошлой неделе разменял четвертый десяток. Кстати, ты давно не видела Макнила?

— Тысячу лет.

— А я с ним недавно встречался. Он интересовался твоими делами. Спрашивал, не слышал ли я о тебе.

— Слушай, Гэри, окажи мне услугу. Я ему задолжала — под восемь тысяч, включая проценты. Пошли ему чек из денег за акции. И не давай моего адреса — просто черкни, что я ему благодарна за то, что он мне помог, когда я нуждалась. А теперь, как обещала, возвращаю долг.

— Может, сама отдашь? У меня такое впечатление, что он хочет с тобой встретиться.

— Продай все акции, — слова брокера Джуэл пропустила мимо ушей, — вычти деньги Уатта и свои комиссионные, а остаток пришли мне. Абонентский почтовый ящик 2337, индекс 10011. И спасибо тебе. Когда разбогатею, снова открою у тебя счет.

— Ну, бывай, крошка, — отозвался Поллок. — Успехов!




На Рождество Эдвард пригласил Джуэл с дочерьми к своим родителям. Увидев его с женщиной, старики и сестры пришли в неописуемую радость. Они отнеслись к Джуэл как к родной — все еще надеялись, что Эдвард наконец угомонится. Эмбер и Берил были в восторге от подарков Санта-Клауса и рождественского утренника под тридцатифутовой елкой, а Джуэл подумала, уж не пожениться ли им с Эдвардом. Лучше и желать нечего, но проблемой оставался секс.

В ее жизни секс всегда играл слишком большую роль. С Сашей она забыла обо всех своих планах, потому что он был необыкновенно хорош в постели. Из-за Уатта потеряла лучшую подругу, потому что ей льстило, что ее хотел такой обеспеченный человек. Хватит, решила Джуэл, пора начинать думать головой, а не передком.

— Я пришла к выводу, — заявила она Эдварду после возвращения в Нью-Йорк, — что удачная связь — это приключение. А удачный брак — финансовая сделка. Если я когда-нибудь снова влюблюсь, то ни за что не стану выходить замуж. Муж — это лучший друг, богатый, нормальный человек.

— Значит, я не в счет.

— Я много о нас думала. — Джуэл налила себе стакан молока, чтобы запить шоколадные чипсы, которые запихивала из пакетика в рот. — Но если бы мы поженились, я бы ревновала тебя к твоим любовникам.

— Но и у тебя были бы любовники, — ответил Эдвард. — Может быть, нам бы стоило пожениться. Это не самая плохая идея.

— Нет, Эдвард, я тебя слишком люблю, чтобы выходить за тебя замуж. Ты в курсе всех моих недостатков. Мы друг друга знаем как облупленные.

Эдвард смахнул у нее с губы молочные усы.

— Что есть, то есть.

— Я поговорила с брокером об Уатте и вспомнила о Хэдли. Мы были по-настоящему счастливы, только это продолжалось недолго.

— Как ты думаешь, что с ним случилось?

— С Хэдли? Наверное, женился на старшекласснице из богатенькой семьи и работает на Уолл-стрит. Никак не выяснишь. Как тебе нравится, я звоню Уатту и представляюсь: Мадлен Латем…

— Боже праведный! — перебил ее Эдвард. — Я впервые услышал твою настоящую фамилию!

— Ну, положим, моя настоящая фамилия Драгумис. А Латем — фамилия приемной матери.

— Я могу позвонить.

— Что?

— Я могу позвонить Макнилам, — предложил Эдвард. — Представлюсь университетским приятелем. Где он учился?

— В Йельском университете.

— Ну, естественно. Давай номер.

— ЛЛ-5 1332. Если не поменялся.

Эдвард набрал.

— Это квартира Макнилов? Говорит Эдвард… Бентли. Я старинный приятель Хэдли по Йельскому университету. Сейчас приехал в Нью-Йорк из Лос-Анджелеса. Хотел бы с ним встретиться. Ах так… Ничуть не удивляюсь. А адрес можно? — Он жестами показал Джуэл, чтобы она подала ему карандаш, и что-то накарябал в блокноте рядом с номером телефона. — Да-да… Бентли… Эдвард. Спасибо. До свидания.

— Ну что? — Джуэл не терпелось узнать, что ему сказали. — Где он?

— В Кашмире. Работает в КЭР[32 - Кооперативное общество по повсеместному оказанию американской помощи.].

— Женат?

Эдвард пожал плечами:

— Не знаю. Не хотел быть слишком навязчивым.

Джуэл улыбнулась:

— Значит, ему все-таки удалось. Вырвался из окружения и поехал помогать миру. Славно, Хэдли, славно.

Джуэл немного поразмышляла, увидит она когда-нибудь своего бывшего возлюбленного или нет, но вскоре выбросила из головы эту мысль. Возможно, Хэдли Макнил даже не удосужится с ней заговорить.




Срок аренды Бетти Блессинг «Золотого Будды» вскоре заканчивался, а плата по новому договору грозила удвоиться. Бетти и Джуэл неделями бегали по городу и наконец нашли небольшой магазинчик на Западном Бродвее в Сохо, за который требовали меньше, чем за прежний.

— Уж очень маленький, — досадовала Бетти.

— Зато расположен выгодно. А если завесить стены зеркалами, он будет казаться больше.

— М-м-м… И хорошо подсветить… Может сойти.

Джуэл обняла подругу.

— Неужели свершилось? Я так взволнованна.

— Еще бы. У нас получается! — Бетти согласилась продать свое дело в рассрочку на два года: товары, поставщиков. Если за это время ей настолько опротивеет озеро Тахо, что она решит возвратиться в Нью-Йорк, Джуэл возьмет ее себе в компаньонки.

— Вот еще что, — начала Джуэл за чашкой кофе после того, как поставила подпись в договоре об аренде. — Надеюсь, что не задену твоих чувств: я хочу переименовать магазин.

— Ну что ты, — улыбнулась Бетти. — Время «Золотого Будды» истекло. Что-нибудь уже приходит на ум?

— «Блеск», «Блестки» или «Бижу».

— «Бижу»… мне нравится… великолепно. — Бетти посмотрела на часы. — Надо бежать собираться. Представляешь, после стольких лет Рональд везет меня во Флориду знакомить с матерью! Я начинаю себя чувствовать законной супругой. Похоже, брак — забавная штука.

— Наверное. Если не нарвешься на двоеженца. — Джуэл обняла подругу.

— Надо было отправить этого сукина сына в тюрьму, а не отпускать просто так.

— Я ненавижу Сашу, но не настолько, чтобы сажать за решетку. Кое-чем я ему обязана. Без него у меня бы не было Эмбер и Берил. Теперь они смысл моей жизни. Я так с ними счастлива.

— Мне кажется, — прошептала Бетти, — я беременна.

— Потрясающе! — восхитилась Джуэл. — Теперь уедешь на свое озеро Тахо, и мы тебя больше не увидим.

— Мне тоже так кажется. Но все к лучшему. — Бетти остановила такси. — Я уверена, «Бижу» ждет большой успех. Ну ладно, еще поговорим.




Следующие две недели Джуэл работала не покладая рук: перевозила с Бликер-стрит товары Бетти и обустраивалась в крошечном, как норка, магазине. Эдвард помог укрепить полки, а Деметриус, который больше не был его любовником, но остался другом, давал советы по поводу освещения. Это ему пришла в голову мысль подсветить ниши в стене и оконные проемы крохотными лампочками елочной гирлянды, купленной по дешевке в Чайнатауне. И он же соорудил охранную сигнализацию за половину стоимости того, что просили другие.

Наконец на праздник Святого Валентина в тысяча девятьсот семьдесят пятом году, после первого дня рождения Берил и второго — Эмбер, Джуэл открыла «Бижу». Чтобы отметить событие, она выставила драгоценности среди маленьких шоколадных сердечек и чайных роз.

— Ну и годик выдался, — повернулась она к Эдварду, закрывая торговлю после на удивление бойкого первого дня. — Как ты думаешь, теперь моя жизнь устоится?

Эдвард пораньше ушел с работы, чтобы заглянуть в ее магазин.

— Вряд ли, — ответил он. — Будешь крутиться как белка в колесе.

— Слава Богу, есть Нушка. Я была так занята, что дети решили: их мать — она.

— У меня для тебя подарок, — заявил Эдвард, когда все ушли и они остались одни. — Я позвонил приятелю из «Нью-Йорк мэгэзин» и рассказал о твоем магазине. Он заинтересовался и обещал забежать. Если ему понравится, есть шанс попасть в категорию «Лучший выбор». И еще я позвонил в «Глэмер», «Вог», «Базар», «Космо», «Мадемуазель»…

— Грандиозно! — воскликнула Джуэл. — Спасибо! Я до сих пор не могу поверить, что это свершилось.

Она где-то читала: если готовишься к большому делу, обязательно накличешь всякие неприятности, которые приходится сначала преодолеть, прежде чем двигаться дальше. На трезвую голову Джуэл решила, что годы с Сашей как раз и были этими самыми неприятностями. Она отказала ему в заслуге учителя, который помогал ей завершить образование и отточить мастерство. Оставила лишь примитивную роль в создании Эмбер и Берил. Да и та по прошествии времени начинала меркнуть в ее сознании. В конце концов, это она страдала во время родов, а не Саша.

Но иногда ей снилось, что они снова вместе — одна счастливая, любящая семья. В такие ночи Джуэл просыпалась и плакала. Когда ее не охватывала ненависть к Саше, она по-прежнему по нему скучала.

Прежде чем закрыться на ночь, Джуэл взяла под руку Эдварда и постояла, рассматривая свой сияющий драгоценный магазин. Само совершенство, каким она его и представляла. Успех ожидал за углом. «Бижу» в Сохо — это только первый шаг.

— Надо же где-то начинать, — объяснила она Эдварду. — Западный Бродвей в нью-йоркском Сохо — не худшее место в мире. — Джуэл весело рассмеялась.

Наконец она вступила на свой путь.




Глава 19


«Занимающий крошечный, едва ли больше холодильника, закуток на Западном Бродвее, магазин «Бижу» превзошел наши самые смелые ожидания. Потрясают витрины с изысканными, большей частью недорогими, украшениями, которые сверкают среди ярких елочных огоньков. Владелица и главный дизайнер магазина Джуэл Драгумис заставила нас пустить слюнки, когда показала свои несравненные вещи — кольца с эмалью, инкрустированные узором на мотивы восточного ковра (от 175 до 450 долларов в зависимости от ширины). Джуэл — она клянется, что это ее настоящее имя, — ждет вас в ювелирном магазине «Бижу» по адресу: Западный Бродвей, 425 1/2. Работает с 12 до 20 со вторника по воскресенье».




Перечитав заметку в «Нью-Йорк мэгэзин», Джуэл улыбнулась и вставила ее в художественную рамку, чтобы повесить на стену. С тех пор как три недели назад появилась эта заметка, в магазине не было отбоя от покупателей, которые желали собственными глазами убедиться в правоте автора. Это казалось безумием. Меньше чем за шесть месяцев Джуэл обрела успех — в основном благодаря неустанной пропаганде Эдварда, которую он вел в журналах, среди всех и каждого.

Но успех имел свою цену. С тех пор как открылся магазин, Джуэл не видела ни одного фильма и ни одного спектакля. А поездка на выходные с Эдвардом к Хэмптонам казалась такой же невероятной, как полет на Марс. По вечерам, уложив дочерей спать, Джуэл делала кольца с эмалью и узором на мотив восточного ковра, которые отрывали буквально с руками. Она работала по утрам перед открытием магазина и в понедельник — свой единственный выходной.

Это бодрило и опустошало. В сутках не хватало часов, чтобы делать украшения, приглядывать за магазином и оставаться хорошей матерью. Нушка, конечно, занималась детьми. И хотя Джуэл понимала, что драгоценные мгновения их детства безвозвратно уходят, она оправдывала свое отсутствие в семье. А Эдварду говорила, что ее честолюбие и борьба за успех в конечном итоге и для них тоже. У девочек будет самое лучшее детство. А когда она все устроит, то сможет много времени проводить со своими дочерьми.

Джуэл уже подумывала о расширении дела, которое, если прикинуть все, требовало много денег, но их у нее не было. Так что расширение могло подождать. А в настоящий момент ей не хватало всего двух вещей: мужчины и времени для этого мужчины.

Новый приятель Эдварда Питер, недавно окончивший курсы практической психологии, рассказал Джуэл, что сила положительного мышления и творческого воображения — ключ к достижению жизненных целей. Надо сосредоточиться, думать и ясно представлять то, что хочешь, и тогда все исполнится. Сам Питер таким образом ловил такси в часы пик и добыл новую потрясающую работу. Поэтому Джуэл каждый вечер, прежде чем заснуть, создавала в голове образы. Черт возьми, в конце концов, ей это ничего не стоило.

Не прошло и недели, как появилась Кэтлин Коламбиер — худенькая, с большущими глазами лани и короткой мальчишечьей стрижкой. Она выглядела лет на двенадцать, хотя божилась, что ей двадцать один. Француженка, она говорила по-английски практически без акцента.

— Привет. Ты Джуэл? Я — Кэтлин… из Парижа, — поздоровалась она, заходя в магазин. На ней была большая, не по росту майка с надписью «Большой каньон», шорты цвета хаки и шлепанцы без носков. — Я подружка Катрины…

— И Кристофа! Они мне давно написали, что ты в Штатах и можешь ко мне заглянуть. А я забыла. Ты занимаешься дизайном у них в магазине.

— Витьем. Очень тонким. У меня с собой образцы. Хочешь посмотреть?

— Конечно. Клади сюда. — Джуэл поставила на стеклянную витрину обтянутый черным бархатом лоток.

— Вот это я сделала в Санта-Фе. Серебряная проволока с осколками бирюзы, — объяснила Кэтлин, вынимая кожаную коробочку из холщовой сумки. — Хорошо идет в Париже, а в Нью-Йорке, наверное, не очень.

— М-м-м… Ты права. Индейские украшения обрели здесь вторую жизнь. Их наделали очень много. Но работа прекрасная. Мне особенно нравится кольцо, которое на тебе.

Кэтлин вытянула палец, чтобы дать рассмотреть хитроумные переплетения золотой и серебряной проволоки и величиной в карат прозрачный аметист.

— Да… это одно из моих любимых. У меня был такой же браслет, но я отдала его приятельнице в Лос-Анджелесе за комнату и стол.

— Хочешь, сделай несколько штук для меня. — Джуэл достала из-под прилавка кожаный мешочек. — На днях ко мне заскочил один парень и продал бразильские топазы. Посмотри: оранжевые, золотистые, желтые, красные, голубые. Я не представляла, что с ними делать. Но если не против, можем заключить сделку. Твои вещи я куплю сразу, а не буду брать на комиссию.

Кэтлин брала крошечные топазы и внимательно их рассматривала.

— Отлично подойдут. Только вот в чем проблема: я живу с парнем. Он писатель и работает дома. У тебя есть место, где поработать?

Джуэл рассмеялась.

— Я сама работаю в спальне. Превратила ее в мастерскую, а сплю на раздвижном диване, который никогда не задвигаю. То, что ты видишь, это все. Здесь нет задней комнаты.

— Сойдет. Я могу устроиться за прилавком. Много места мне не надо. Хочешь, буду заниматься торговлей, если тебе понадобится уйти. Я умею разговаривать с людьми.

Джуэл не могла поверить в свое счастье: если Кэтлин будет работать в магазине, у нее высвободится уйма времени. И вещи неожиданной гостьи показались ей технически совершенными. Джуэл понимала, что они хорошо разойдутся. Она пожала руку миниатюрной француженке.

— Договорились. Когда ты можешь приступить к работе?

— Как насчет завтра? — спросила Кэтлин.




Кэтлин оказалась прекрасной помощницей Джуэл. Она радовалась, что получила возможность вить свои кольца, и одновременно надзирала за магазином. А Джуэл могла проводить больше времени с детьми и трудиться над собственными вещами. К тому же сделка приносила выгоду: кольца и браслеты Кэтлин продавались тут же.

Сама Джуэл очень выросла как профессионал. Эдвард познакомил ее со своим боссом Гарри Харпером, и тому понравились ее новые вещи. В них чувствовалось влияние ар деко[33 - Ар деко — декоративный стиль, отличающийся яркими красками и геометрическими формами (20–30 гг. XX в.).]: элементы из нержавеющей стали сочетались с граненым дымчатым кварцем и кубическим цирконием. Харпер заказал ей украшения для следующего весеннего показа женской одежды.

— Эдвард мне все уши о вас прожужжал. — Речь выдавала в нем выходца из Нью-Джерси. — Рад, Джуэл, что наконец мы с вами познакомились. Не возражаете, если я буду называть вас по имени? В наши дни женщины насчет этого очень чопорные.

— Не возражаю, — Джуэл помотала головой, — если и вы разрешите называть вас Гарри.

Харпер рассмеялся, продемонстрировав ослепительно белые зубы.

— Знаете что, в Нью-Йорк на несколько дней приехала Женевьева Дэвис, и мы с женой в субботу устраиваем для нее вечеринку. Даже не вечеринку, а так, коктейль… Будет Эдвард. Отчего бы вам не заскочить? Познакомитесь с нужными людьми. И… — он быстро выложил на стол несколько ее образцов, — наденьте это, это… и это. С черным платьем. Вы достаточно тонки, чтобы носить подиумный экземпляр. Попросите моего секретаря, чтобы она вам подобрала.

— Спасибо, но… — начала Джуэл.

— Вы заподозрили, что я положил на вас глаз? Уверяю вас: несмотря на вашу Привлекательность — нет. Вы талантливы. Пора начинать работать по-настоящему. И я собираюсь вам помочь. — Он резко поднялся. — Я приглашен на обед. — И кивнул на дверь. — Жду вас в субботу.

Джуэл не знала, что подумать о Гарри Харпере. Он показался ей искренним, когда хвалил ее работу. Может, и она ему тоже понравилась, а все остальное — его манера общаться. Но Джуэл знала, что справится. Она собрала украшения и пошла в кабинет к Эдварду доложить о визите.

— Невероятно, дорогая! — воскликнул тот. — С Гарри никогда не знаешь, чего ждать. Наверное, ему понравились твои работы, но все зависит от настроения. Сегодня его похвалили по телевидению. Так что момент оказался удачным.

— Еще он пригласил меня на субботнюю вечеринку. Развлекаловка для какой-то Женевьевы Дэвис. Кстати, кто она такая?

— Лондонская штучка. Владеет там клубом. Любовница одного из мировых финансовых тузов, сэра Чарлза Хардинга, который спонсирует новое направление Харпера — мужскую одежду. На его деньги Гарри намеревается подрядить Пьера Кардена. — Эдвард посмотрел на часы. — Ох, опаздываю на обед. Извини, не могу тебя пригласить: обед деловой.

— Все нормально. Я собираюсь зайти в Музей современного искусства — поброжу, наберусь вдохновения. Кэтлин до четырех присмотрит за магазином.

— Джуэл, — посерьезнел Эдвард, — это потрясающе, что ты понравилась Гарри. Он теперь влиятельный человек. Но вот тебе дружеский совет: не пытайся…

— Брать его за яйца? И вести себя паинькой? Он мне понравился. Совсем не то, что я ожидала.

— Прекрасно. Только помни, что Гарри очень переменчив. Будь осмотрительна, а он может вывести тебя в люди.

— Хорошо, папочка, — улыбнулась Джуэл. Они вместе подошли к лифту. — Буду с боссом мила. Я как раз размышляю, что бы такое сделать, чтобы преуспеть.

— Ну, так далеко заходить не надо. Просто будь благоразумной. — Двери лифта открылись; Эдвард вошел в кабину, а Джуэл осталась в коридоре. — Ты едешь?

— Нет. Пойду выбирать платье на субботу.

Эдвард улыбнулся и сложил пальцы в знак победы.




После примерно сорока пяти минут блужданий по Музею современного искусства, исчеркав заметками блокнот, возбужденная после утренней встречи с Харпером Джуэл остановилась перед своей любимой вещью — шкатулкой, сделанной в тысяча девятьсот сороковом году Джозефом Корнеллом, которая называлась «Ларец драгоценностей Тальони». Коричневая, открывающаяся на петельках шкатулка хранила ожерелье из стеклянных камешков, фрагменты украшений из красных, синих и прозрачных стеклянных осколков и двенадцать стеклянных кубиков льда. Крышка была обита коричневым бархатом, который обрамлял посвящение самого Корнелла.

Джуэл перевернула страницу блокнота и стала переписывать историю: «Лунной зимней ночью тысяча восемьсот тридцать пятого года карету Марии Тальони остановил русский бандит с большой дороги и приказал танцевать для себя одного на раскинутой на снегу шкуре пантеры. Так родилась эта легенда — чтобы сохранить в памяти дорогое для нее приключение, Тальони…»

Джуэл внезапно почувствовала, что рядом с ней стоит какой-то мужчина и смотрит, как она пишет. Она подняла глаза, и он улыбнулся:

— Хотите, я подиктую? — Он начал медленно читать, сверяясь с табличкой: — «У Тальони выработалась привычка класть кусочки искусственного льда в шкатулку с драгоценностями или в туалетный столик и наблюдать, как они таяли среди сверкающих камней. Это вызывало воспоминание об атмосфере звездной ночи посреди заснеженной равнины». Вот и все, — добавил незнакомец. — Очень романтичная легенда.

Джуэл положила блокнот и ручку обратно в сумку.

— Да. Спасибо, что подиктовали. — Она пригляделась к незнакомцу и мысленно похвалила: недурен. Симпатичный, смахивает на молодого банковского служащего. В строгом сером костюме, каштановые волосы хорошо подстрижены. Карие глаза, очки в металлической оправе под цвет волос. Он был шести футов ростом, худощав, с высокой талией.

— Я за вами следил — наблюдал, как вы записывали тайные мысли в маленькую книжечку.

— Правда? — улыбнулась Джуэл. — Это я присматриваюсь к месту. Готовлюсь к ограблению века.

Незнакомец кивнул:

— Я никому не скажу, но тот охранник, что только что прошел мимо, уже навострил уши. Думаю, вас не выпустят без допроса с пристрастием.

— Почему вы за мной следили?

— Люблю знакомиться с женщинами в музее.

— Да ну? Вы откровенны. Мне это нравится.

Незнакомец покачал головой:

— Честно говоря, никогда этим не занимался. Но вы меня поразили. Очень любопытно, что вы такое записывали.

— Извините, должна вас разочаровать. Так, отдельные фразы и мысли, которые могут меня потом вдохновить.

— В таком случае вы художник.

— Нет. Ювелир-дизайнер. — Джуэл посмотрела на часы. — И должна бежать.

— Не должны. — Он шел за ней к выходу. — Лучше спустимся вниз и выпьем кофе. Или пообедаем. У меня такое впечатление, что обед вам не повредит.

Джуэл заколебалась, и от него не укрылось ее состояние.

— Ага! Вы не хотите, но не можете найти убедительной причины, чтобы отказаться.

— Мне надо быть в городе.

— Сию минуту?

— Хорошо, — сдалась она. Почему бы и нет? Чашечка кофе, немного флирта. Музей современного искусства — достаточно безопасное место для разговоров с незнакомцами. А этот незнакомец казался довольно симпатичным.

— Аллен Прескотт, — представился он, пока они спускались по лестнице.

— Джуэл Драгумис.

— Потрясающее имя. Греческое?

Она пожала плечами:

— Не знаю.

— Серьезно? Большинство людей имеют какое-то представление о своем происхождении.

— Видимо, вы говорите о своих друзьях. Драгумис исчез, когда мне было две недели от роду. Больше мы с ним не общались.

Это заявление заставило его замолчать. Но когда они уселись за кофе с пирогом, Джуэл решила взять инициативу в свои руки. Аллен Прескотт был недурен, хорошо одет и, наверное, мог ей понравиться.

— И что дальше?

— Будем пить кофе и есть яблочный пирог, — улыбнулся он, — а потом решим, приведет ли к чему-нибудь наше знакомство. Вполне возможно, что через пятнадцать минут мы пожмем друг другу руки и пойдем по жизни своими дорогами, так и не узнав, что бы случилось, если бы мы использовали этот шанс.

— Вы писатель? У вас великолепное воображение.

— Я пишу пьесу. Но работаю над ней с тех самых пор, как окончил колледж.

— И где это случилось?

— В Университете Брауна[34 - Частный светский университет в Провиденсе, штат Род-Айленд. Основан баптистами в 1764 г. как мужской колледж Род-Айленда.]. Я специализировался в истории искусств. Вторым предметом было творческое письмо.

— Значит, вы неплохо обеспечены.

— Почему вы так решили? Я мог получить стипендию.

— Люди, которым приходится зарабатывать на жизнь, выбирают что-нибудь… более практичное. Не подумайте, что просто треплюсь. Мне много раз приходилось это наблюдать.

Аллен рассмеялся.

— А я ведь работаю. У меня офис в городе.

— Там вы пишете пьесу?

— Пьеса — это отдохновение. Изо дня в день я имею дело с деньгами.

— Неужели? — рассмеялась Джуэл. Стало быть, он финансист. Прекрасное знакомство, если она собирается расширять «Бижу». — Так почему же вы не в офисе? И не занимаетесь деньгами? А вместо этого болтаетесь по музею?

— Вы мне не верите. — Аллен пожал плечами. — Считаете меня неудачником, который таскается по музею и пристает к женщинам. Дело в том, что я хотел посмотреть выставку Матисса, пока она не закрылась.

— Вот оно что. — Джуэл кивнула. — Прекрасная выставка. Мне хотелось бы разбогатеть настолько, чтобы собирать произведения искусства. Только подумайте, в прошлом эти картины купили почти за бесценок. Представьте, что вы владеете Матиссом.

— Я кое-что собрал.

— Правда? Потрясающе!

— Было время, когда я хотел стать художником, — проговорил Аллен. — Но, к счастью, рано понял, что обделен талантом.

— Почему вы сказали, к счастью? — удивилась Джуэл.

— Потому что если не имеешь таланта и знаешь об этом, то будешь избавлен от разочарований и неприятия. Затем я обнаружил в себе совсем иной талант. У меня шестое чувство: каждое полотно, которое я купил, по крайней мере удвоилось в цене.

— Это замечательно, — согласилась Джуэл. — Но ваше хобби не из дешевых. — Она ему по-прежнему не верила. Этот незнакомец утверждал, что собирает произведения искусства, и притворялся, что богат, как Крез.

— У меня есть кое-какие семейные деньги. И частью наследства я решил рискнуть на рынке произведений искусств.

Джуэл кивнула. Ей казалось неудобным проявлять любопытство, но очень хотелось поверить.

— Я вырос в Оклахоме. Вполне обычное детство. За исключением одного: у меня была тетя — старшая сестра отца — белая ворона в семье. Она брала меня с собой на поиски старинных вещей и на мебельные аукционы. Тетя обожала мебель. А я заинтересовался живописью. Это она оставила мне деньги. Думаю, она была бы довольна, если бы знала, что я трачу их именно таким образом. Мои родители не ценили ни ее, ни искусство. До сего дня единственными живописными полотнами в их доме остаются наши с сестрой портреты, сделанные в детстве ведущим и единственным портретистом Талсы[35 - Талса — город в штате Оклахома, порт на реке Арканзас.].

Джуэл рассмеялась, но вдруг ее взгляд упал на настенные часы. Шестнадцать ноль-ноль.

— Боже мой, я опаздываю!

— Но я о вас ничего не знаю. Что, если я захочу еще с вами встретиться?

Джуэл порылась в сумочке и достала визитную карточку.

— Вот, это мой магазин. Спасибо за кофе. Мне надо бежать.

Аллен Прескотт взял карточку и опустил в карман.

— Буду беречь ее как зеницу ока, — провозгласил он.

Джуэл уже прошла полпути к выходу из кафетерия, но обернулась и улыбнулась ему. И выскочила за порог.

Она гадала, говорил ли Аллен Прескотт правду. Если не пускал пыль в глаза, то, похоже, был человеком состоятельным. Хотя, конечно, мог и втирать очки.

Но было в нем что-то, что ей понравилось. Он стал первым мужчиной, которым Джуэл заинтересовалась после Саши. Не то чтобы ее поразила любовь с первого взгляда, отнюдь нет, но Аллен Прескотт показался ей привлекательным человеком, способным осилить обед и пару билетов в театр.

Во всяком случае, он может внести в ее жизнь приятное разнообразие. Джуэл надеялась, что он позвонит.




Глава 20


— Так значит, сегодня у Гарри Харпера потрясающая вечеринка? — спросила Кэтлин Коламбиер. Она принесла в магазин ярко-зеленую щеточку из перьев и обмахивала встроенные в глубокие стенные ниши витрины с украшениями.

— Да. В семь. Но если не можешь остаться до восьми, закрывайся — только вывеси на двери табличку «Ушли в связи с чрезвычайными обстоятельствами. Ждем вас завтра». — Джуэл готовилась бежать домой переодеваться.

— Все в порядке. Я побуду. Джимми ужасно подпирают сроки — он пишет статью для «Роллинг стоун». Работает все выходные. Мне все равно надо куда-то деваться, — вздохнула Кэтлин.

Какую-то долю секунды Джуэл раздумывала, не взять ли ее с собой на вечеринку. Но как бы Джуэл ни ценила француженку, от нее не укрылось, насколько та тщеславна. Проволочные витые кольца Кэтлин продавались сразу, как только она их делала, и Джуэл заподозрила, что помощница бессовестно навязывала их покупателям, когда ее самой не было рядом.

Так что у Джуэл сразу отпало желание делиться с Кэтлин Гарри Харпером и позволять француженке очаровывать его своим европейским обаянием. Джуэл хотела привлечь внимание Харпера к собственному творчеству. И после месяцев закулисной работы Эдварда ей это удалось. Нельзя допустить, чтобы успех достался Кэтлин.

— Ну ладно, — проговорила она, — до завтра. Приятного вечера.

— И тебе, — снова вздохнула Кэтлин.

Джуэл хотела пригласить с собой Аллена Прескотта. Он прекрасно вписался бы в компанию, и на него произвело бы впечатление, что Джуэл знает людей, которым предстояло собраться у Харпера. Но Аллен так и не позвонил и не зашел в магазин. Их знакомство в музее в итоге кончилось ничем.

— Совсем забыла сказать, — спохватилась Кэтлин, когда Джуэл уже направлялась к двери. — Помнишь, я говорила тебе про некоего Джеба, который без ума от твоих работ?

— Того, что купил мое колье из анодированного серебра с лазурью?

— Да. Этот Джеб начал флиртовать и намекнул, что зайдет через несколько дней. Я сказала ему, что магазин мой и что колье сделала я.

— Вот как!

— Понимаю, что это нехорошо, — невинным голосом продолжала француженка. — Но я ему очень понравилась. И колье тоже. Он заявил, что просто обязан купить колье, если я его придумала. Поэтому я и прибегла к обману. Только ради коммерции. Мне не нужна чужая слава.

— Конечно, — холодно проговорила Джуэл. Она убедилась в том, что поступила правильно, не пригласив Кэтлин на вечеринку к Харперу. Француженка не постеснялась бы наплести Гарри, что именно она придумала все ее украшения. — Но учти на будущее… даже ради коммерции…

— Я все понимаю, — перебила ее Кэтлин. — Но если этот Джеб заявится, я бы очень хотела, чтобы ты притворилась, что работаешь на меня, а не наоборот. Мне он правда приглянулся.

Джуэл уставилась на француженку, пораженная ее бесцеремонностью.

— Прости, Джуэл, — извинилась та, не до конца сознавая, насколько задела свою компаньонку. — Это больше не повторится.

— Так и быть, — смилостивилась Джуэл.




Пентхаус Вивиан и Гарри Харперов выходил окнами на Центральный парк. Это солидное, но скромное жилище было выдержано в серо-черных тонах. Мебель не поражала воображение роскошью, и от картин на стенах не захватывало дух, кроме одной — Джексона Поллока, — которая висела в гостиной. Но зато на тонких шеях и запястьях дам, которых Джуэл узнавала по страницам женского журнала мод, красовались драгоценности, облагаемые явно немалой таможенной пошлиной.

— Бог мой, Эдвард, — проговорила она, когда они переступили порог, — почему я так волнуюсь? Обычная вечеринка, а мне кажется, будто это мой дебют в обществе. Хотя я сто лет не была на таких сборищах — с тех пор как встречалась с Макнилом.

— Годы с Сашей выбили тебя из колеи, — ответил он. — И пока ты снова не привыкнешь к такой компании, имеешь полное право волноваться. Помни, что я говорил тебе о поведении.

— Я буду самим очарованием.

К ним подошла Вивиан, и Эдвард представил ей Джуэл.

— Рада познакомиться. — Вивиан была блондинкой с произношением воспитанницы закрытой школы восточного штата. От Эдварда Джуэл знала, что, по слухам, она дочь богатого владельца отеля из Лас-Вегаса и десять лет назад, когда выходила замуж за Гарри, стала его музой и коронованной владычицей его разрастающейся империи. Она казалась страстной, привлекательной, манящей и была упакована в драгоценности.

— Гарри без ума от ваших работ, — начала она. — Думаю, что на следующей неделе мне стоит заглянуть к вам в магазинчик.

— Я буду очень рада, — ответила Джуэл. Внезапно на нее нашло озарение. — Я также выполняю работу на заказ. Если у вас есть старые драгоценности, которые вы хотели бы оформить по-другому…

— Потрясающе! И как раз вовремя! Мать подарила мне свое кольцо с бриллиантом. Симпатичный камень примерно в три карата. Но кольцо ужасно неинтересное. Оправа в шесть лапок, как обычно у Тиффани. Я такое никогда не надену. Хочется переделать во что-нибудь забавное.

— Позвоните мне, — предложила Джуэл. — Я взгляну и выскажу свои предложения.

— Великолепно! — заворковала Вивиан. — Вы просто чудо, как и говорил мне Гарри. Выпейте пока, а потом я проведу вас по кругу. Хочу представить друзьям.

Вивиан отошла поздороваться с вновь прибывшими, а Джуэл шепнула на ухо Эдварду:

— Я хорошо себя веду?

— Успех на первом балу. Но с каких это пор ты выполняешь работу на заказ?

— Неожиданно пришло в голову. Очень хочется работать с драгоценными камнями, но я не могу их осилить. А это идеальный выход.

— Ты сообразительна, дорогая. Ну ладно, давай выпьем и начнем знакомиться.

Через час, после двух бокалов шампанского, чувствуя восхищение окружающих, Джуэл просто опьянела от царившего вокруг благополучия и собственного успеха у этих сливок общества.

— Вы сегодня блистательны. — К ним подошел Гарри и коснулся губами ее щеки. — Меня переполняет отцовская гордость. Вивиан — крепкий орешек, но вы ее раскололи играючи.

Джуэл улыбнулась:

— Я потрясена. Замечательно провела время. Первая вечеринка за многие годы.

— Что? Вы шутите? — усомнился Гарри.

— Я вела уединенную жизнь. Работа и воспитание детей.

— С этим надо что-то делать. Я хочу, чтобы вы начали выходить в свет. Вы беседовали с Мэрилин Кандингэм? — Гарри указал на высокую блондинку с лошадиными чертами лица, в очках с очень толстыми стеклами. — Она хочет взять у вас интервью. Вы на взлете, и я думаю, мы с вами составим превосходную команду. — Его глаза скользнули вниз по ее телу, затем снова вверх и задержались на лице. Он улыбнулся, щедро расточая свое знаменитое обаяние, которое больше десяти лет гипнотизировало прессу. — Ваши украшения… моя одежда… они созданы друг для друга. Давайте пообедаем на следующей неделе.

Джуэл колебалась.

— Вам надо сказать «да».

— Но вы женаты. Разве вы не обедаете со своей семьей?

— Вивиан ненавидит деловые разговоры. А у нас с вами деловые отношения. Я хочу, чтобы вы это поняли с самого начала.

Джуэл с облегчением улыбнулась:

— Тогда с удовольствием с вами пообедаю.

— Вот и прекрасно. Позвоню вам в начале недели. — Харпер легонько приобнял ее за талию.

— Что ты об этом думаешь? — спросила Джуэл у Эдварда, когда они возвращались домой. — Никак не могу понять, положил он на меня глаз или нет. Во-первых, он женат. А потом, ты говорил, что он голубой.

— Я говорил не это. Я слышал сплетню, будто иногда он не прочь сорвать с дерева запретный плод. Но и на его гетеросексуальном поясе есть немало зарубок. Если хочешь совет, оставайся с ним холодна. Так ты ему не надоешь.

Джуэл кивнула:

— Спасибо за совет. Как хотел Гарри, наши отношения останутся деловыми. — Она хихикнула. — А он симпатичный. Насколько деньги и власть способны сделать мужчину симпатичным.

— Нет, дорогая. — Эдвард покачал головой. — Я знаю, о чем говорю.

— Хорошо, но давай заключим пакт: если я его не подловлю, то и ты не станешь зариться.

— На этот счет можешь быть спокойна, — вздохнул Эдвард. — Я не в его вкусе.




Во вторник днем Джуэл находилась в магазине одна. Страдавшая от изнуряющих спазмов Кэтлин отправилась домой. День едва тянулся, и Джуэл принялась переоформлять витрины, когда звякнул дверной колокольчик. Она обернулась: за дверью с единственной красной розой стоял Аллен Прескотт и улыбался. Джуэл улыбнулась в ответ и нажала кнопку дистанционного замка.

— Привет. Не чаяла вас снова увидеть.

— Правда? — Он подал ей розу. — Я позвонил бы раньше, но уезжал в Талсу. Умер отец. Кстати, в тот самый вечер, когда мы с вами познакомились.

— Сочувствую. С вами все в порядке? Вы были очень близки?

Аллен пожал плечами:

— Я его любил. Но он меня не одобрял. Хотел, чтобы я сделался юристом. Я даже год учился на юридическом факультете Виргинского университета. Но не смог вынести. А у папы было больное сердце, и он дымил как паровоз. Так что его смерть не стала полной неожиданностью.

— Все равно тяжело. Моя мать умерла, когда я училась на первом курсе. — В последнее время она часто вспоминала Джейн. И ей всегда становилось больно при мысли о том, что мать умерла молодой, даже не узнав своих внучек.

— Вы правы. Тяжелее, чем можно было представить. — Аллен сглотнул. Сегодня он выглядел моложе и был не так строго одет: в широкие брюки и твидовый спортивный пиджак. — Вы не хотите нынче со мной поужинать?

— Боюсь, не могу. Мой сосед по квартире Эдвард устраивает вечеринку, и я собираюсь готовить. Он давным-давно пустил меня жить и не берет ни цента. Зато я поставляю на его сборища провизию. — Джуэл секунду помедлила. — Приходите, если не возражаете против толпы незнакомцев.

— Рядом с вами — нисколько. Если Эдвард не разозлится. — Аллен запнулся. — Какие у вас с ним отношения?

— Сугубо дружеские. Но должна вас сразу предупредить: я вдова и у меня две маленькие дочки.

— Ну и что? Я умею ладить с детьми. У моей сестры четверо, и я к ним очень привязан. Кстати, это еще одна причина, почему я здесь. У сестры день рождения, и я хотел бы что-нибудь для нее приобрести.

— Все, что перед вами, продается, — усмехнулась Джуэл.

Аллен осмотрел витрины.

— Знаете, а вы талантливы.

— Знаю. Но приятно, когда об этом время от времени напоминают. Что нравится вашей сестре? Возможно, я сумею что-нибудь предложить.

— Вот… Я покажу вам фотографию. — Он открыл бумажник. Джуэл приятно поразило, что он носил фотоснимок сестры. А когда она увидела рядом фотографии ее детей, то была почти очарована. Сестра оказалась привлекательной женщиной: на вид здоровой и хорошо одетой.

— Сколько вы намерены потратить?

— Не важно, — небрежно ответил Аллен.

Джуэл хотела было подвести его к самому дорогому колье — безукоризненно отполированному серебряному обручу, украшенному бутылочно-зелеными турмалинами, — но передумала и решила не пользоваться своим положением.

— Хотите что-нибудь обычное или выходное?

— Посоветуйте сами. Я в этом плохо разбираюсь.

— Значит, полагаетесь на мой вкус. А не боитесь, что я предложу самую дорогую вещь?

— Вы зарабатываете на жизнь. А для меня, когда речь идет о сестре, цена не имеет значения.

— Большинство мужчин так говорят о своих подружках, — начала подтрунивать Джуэл.

— Изабел мне очень помогла, — посерьезнел Аллен. — Защищала от отца. Не позволила лишить наследства. Я ей многим обязан. Мы с ней хорошие друзья.

— Это славно, — похвалила Джуэл, а сама подумала, поладит она с Изабел или нет. — Как насчет вот этого плакированного золотом браслета с рисунком? Просто и элегантно.

— Хорошо. Сколько?

— Полторы сотни.

— И только? Я же сказал, что собираюсь приобрести вещь.

— Но я не желаю пользоваться ситуацией, — улыбнулась Джуэл. — К тому же, судя по виду, ваша сестра предпочитает классические вещи, а не модерн.

Аллен кивнул:

— Вы хорошо разбираетесь в людях. Согласен. — Он снова достал бумажник и положил на прилавок двести долларов. — Можно упаковать и отправить в мой адрес?

— Конечно.

— Эгей! А вот это сколько стоит? — Аллен показал на обруч с турмалинами.

— Самая дорогая вещь в моем магазине. В ней на пятнадцать каратов зеленых турмалинов. Тянет на две с половиной тысячи.

Аллен убрал с прилавка купюры.

— Беру. Если вы мне доверяете, чтобы принять чек.

— Доверяю. Но не слишком ли это авангардистская вещь для вашей сестры?

— Есть отчасти. Но Изабел мне будет благодарна. Под внешним консерватизмом она скрывает склонность к богемности. И считает, что я один ее понимаю. — Он выписал чек и подал Джуэл. У той, когда она увидела адрес — Саттон-плейс, — глаза полезли на лоб. Этот парень не женат и весьма обеспечен: адрес доказывал, что он не втирал ей очки. И она ему нравилась. Такой добыче нельзя позволить ускользнуть между пальцев.

— Вам ни к чему так тратиться. Вы мне и без этого нравитесь.

— Боже мой, Джуэл! Вы совершенно не похожи на тех женщин, с которыми мне приходилось знакомиться. К которому часу прийти?

— К восьми. Я к тому времени уложу дочерей.

— Тогда я заявлюсь к половине восьмого. Хочу с ними познакомиться. Ну, до встречи.

Джуэл поймала себя на том, что весь остаток дня улыбалась. Случайно встретить такого завидного жениха! Невероятно! И к тому же любит детей. Еще более невероятно!

Удача определенно улыбнулась ей.




Глава 21


Гарри Харпер говорил нарочито негромко, что было частью его имиджа, и его голос почти тонул в шуме китайского ресторана на Западной Сорок восьмой улице. Джуэл приходилось подаваться вперед и читать по губам, что он хотел сказать. До сего времени, как он и обещал, речь шла только о деле, и она начинала чувствовать себя свободнее.

Рассмеявшись над его очередной шуткой, она воскликнула:

— Гарри, вы такой милый, такой забавный!

Заметив, что она потеряла бдительность, Харпер перешел в атаку.

— Вивиан с детьми уехала на пару недель в наш дом на Мартинику. Почему бы вам не погостить у меня в выходные на Монтоке? Мы бы хорошо поработали… ничем не отвлекаясь. — Он погрузил палочки в цыпленка под лимонным соусом прямо на блюде, предпочитая не перекладывать его на свою тарелку.

— Вы забываете, что мой магазин на выходные открыт. Я не могу отлучиться.

— Очень даже можете, — заявил Харпер.

— Мне не нравится эта идея. Я хочу сохранить между нами чисто деловые отношения.

— Так и я вам об этом все время твержу, — ухмыльнулся Харпер.

— А глаза говорят о другом.

— Я от природы ловелас. Стоит мне оказаться в комнате с хорошенькой женщиной, и я начну за ней ухаживать. Но это вовсе не значит, что я собираюсь залезть к ней в трусы.

Джуэл обезоруживающе улыбнулась:

— Вы очень привлекательны, Гарри, и… вы мне нравитесь. Но каждый раз, когда я слушаюсь чувств, то сильно обжигаюсь. Недавно я познакомилась с человеком и собираюсь выйти за него замуж.

— Он сделал вам предложение?

— Пока нет. Однако думаю, что за этим не станет.

— Значит, вы его любите и боитесь сглазить удачу?

— Угадали. За исключением одного: я его не люблю. Но больше не позволю, чтобы мной крутил мужчина. Отныне диктовать буду я. — Она помолчала. — Именно поэтому вы не подходите. Вами командовать не удастся.

— Вот это да, Джуэл! — рассмеялся Гарри. — Вы обвели меня вокруг пальца.

— А с Алленом, — продолжала она, — я думаю, все получится. К тому же он обожает моих дочек. И я не собираюсь омрачать наши отношения, тайком убегая к вам. Поэтому если хотите, чтобы я делала вам коллекцию украшений, только потому, что жаждете меня, давайте поскорее расстанемся, пока я не поверила, что в союзе с вами сумею прославиться.

— Я могу заполучить любую женщину, какую захочу, — объявил он. — И вы правы, я вас желаю. Но могу снести отказ. Не волнуйтесь. Я хочу, чтобы вы делали украшения для моей весенней коллекции, потому что вы талантливы. Что бы вы ни думали, я не принимаю решений гениталиями.

Джуэл облегченно улыбнулась:

— Я рада, что мы останемся друзьями. В жизни мне нужны друзья, а не любовники.

— Будь по-вашему. Но право передумать за вами.

— Я им не воспользуюсь, Гарри.

Он подхватил палочками из другого блюда сдобренную специями креветку и протянул ей.

— Не зарекайтесь. Во всяком случае, я буду рядом. Но больше предлагать ничего не стану. Следующий ход ваш.

— Вот это честно, — улыбнулась Джуэл.




Шли недели. Отношения Джуэл с Алленом Прескоттом становились теснее, но предложение руки и сердца он делать не спешил. Аллен не заговаривал о браке, хотя они почти все вечера проводили вместе.

Аллен обожал Эмбер и Берил, а девочки были в восторге от него. Джуэл читала им на ночь, а Аллен сидел на краешке кровати и с неподдельным вниманием слушал. Каждый раз он приносил какую-нибудь игрушку и часто по вечерам предлагал остаться с детьми дома, вместо того чтобы куда-нибудь идти. Он понимал, что Джуэл переживает, что уделяет дочерям мало времени.

И с Эдвардом Аллен поладил. Эдвард одобрил выбор Джуэл, и от этого ей стало еще легче. Она ценила мнение Эдварда и радовалась, что ее друзья — старый и новый — понравились друг другу.

Так она стала считать Аллена другом. С ним — умным, забавным, разговорчивым, заботливым — ей было удобно, хотя любовником он проявил себя не слишком выдающимся. Джуэл обнаружила это после их шестого свидания, когда согласилась прийти к нему в квартиру. Нельзя сказать, чтобы он показался ей неопытным. Но она догадывалась, что сексу отводилось в его жизни лишь четвертое место. Первые три занимали более существенные дела — приобретение предметов искусства, обеды в самых дорогих ресторанах, ежедневная пятимильная пробежка. Поэтому переспать с ним — не значило вкусить африканскую страсть. Впрочем, Джуэл это устраивало. Страсть разжигали в ней двое мужчин — Хэдли Макнил и Саша, — но она помнила, чем кончились их отношения. И радовалась дружбе с Алленом. Страсть делала человека уязвимым, а она поклялась больше никогда не позволять себя ранить.

Джуэл знала, что в системе ценностей Аллена у нее свое определенное место. Он уверял ее, что первое, но она сомневалась, что Аллен предпочел бы ее наброску Рембрандта. Однако это не имело значения. Она ему определенно нравилась. Вот только приведет ли к чему-нибудь — а именно к браку — их дружба?

Как-то однажды Аллен объявил:

— Сегодня вечером приезжает моя сестра Изабел.

— Да? И ты намерен отменить свидание со мной, чтобы встретить ее и провести время вдвоем? Я не возражаю, — успокоила его Джуэл.

— Вовсе нет. Ей очень понравилось твое колье и не терпится познакомиться с тобой.

— Ну вот, придется вести себя паинькой.

— Совершенно необязательно, — заверил ее Аллен. — Будь собой. Изабел стоит обеими ногами на земле, хотя и вышла замуж за первого богача в Оклахоме. Я уверен, что вы поладите. У вас много общего.

— Кроме одного: я намного беднее, — едко рассмеялась Джуэл. Она страшилась предстоящей встречи, прекрасно понимая, в чем ее смысл.

Изабел приезжала проинспектировать ее. От их знакомства зависело, примут ли ее в клуб или загонят обратно в низшую лигу. Боже, как она ненавидела такие «большие события»!

Аллен заказал обед в ресторане «Цирк». Но Джуэл встречалась с братом и сестрой заранее — в его квартире, где они собирались сначала немного выпить. В этот раз ей непременно надо было произвести самое благоприятное впечатление. Поговорив по телефону с Алленом, Джуэл набрала номер Харпера и обрадовалась, что наткнулась прямо на него.

— Привет, крошка. Ну, что надумали? Едем на Монток?

— Мы же договорились, что следующий ход за мной.

— Извините, забыл. Так вы звоните, чтобы сделать этот ход?

— Нет. Хочу попросить вас об одолжении. Мне нужно сногсшибательное платье от Гарри Харпера. Обедаю с будущей золовкой в «Цирке»… надо не ударить лицом в грязь.

— О'кей. Чем раньше я выдам вас замуж, тем скорее вы начнете бегать от мужа. Приходите сегодня и берите все, что вам надобно.

— О, Гарри, я вас люблю.

— Если бы… — буркнул он и повесил трубку.




Джуэл появилась у Аллена точно в семь. На ней была красная плиссированная юбка в стиле тридцатых годов и соответствующий жакет — все самое изысканно дорогое от Гарри Харпера.

Изабел Прескотт Фарради изучала последнее приобретение Аллена — натюрморт Кэрола Мотнера, — когда брат ввел в гостиную Джуэл. Изабел была на несколько дюймов выше, загорелая и по-спортивному мускулистая. Она крепко пожала руку и посмотрела Джуэл прямо в глаза.

— Не могу передать, сколько я получила комплиментов в адрес вашего колье! Надела его на грандиозный банкет, который закатил на мое тридцатилетие Флойд. — Изабел повернулась к брату. — Очень жаль, что ты не сумел приехать. Были все твои девочки, и каждая о тебе спрашивала.

«Бог ты мой, — подумала Джуэл, — вот это специально для меня».

— Не тревожьтесь, — улыбнулась ей Изабел, — все его старинные подружки давно замужем. Они старались изо всех сил, но Аллен вывернулся. И теперь я понимаю почему. — Она подмигнула брату. — Джуэл настолько же потрясающа, насколько талантлива. Ты ничуть не преувеличивал.

Аллен расплылся в улыбке.

— Я же говорил, что она особенная.

— Расскажи мне о себе. — Изабел больше не казалась такой грозной. Ее очень красили темно-каштановые волосы, бледная кожа и ярко-голубые глаза. — Сколько тебе лет?

— Двадцать пять. — Настороженность Джуэл постепенно проходила.

— Ты честолюбива или ювелирное дело — это лишь хобби?

— Далеко не хобби. Я хочу быть самой лучшей. Иметь магазин на Пятой авеню, потом в Париже, в Лондоне, везде. — Она запнулась, испугавшись, что ее тщеславие окажет ей нехорошую услугу.

Изабел кивнула:

— Аллен был прав, ты ничего не скрываешь. Мне это нравится. Мой брат хочет на тебе жениться.

Значит, он ее действительно любит!

Джуэл улыбнулась и взглянула на Аллена, и тот улыбнулся ей в ответ.

— Я ему сказала, — продолжала Изабел, — что он ненормальный, если выбрал женщину с двумя детьми, которая больше не может иметь ребенка. Каким образом он собирается продолжать наш род?

— Понимаю, — отозвалась Джуэл, — это настоящая проблема. Даже если он удочерит моих девочек, это не выход из ситуации. Если мы поженимся, придется принимать чужого ребенка или отказаться от мысли иметь других детей. Но мы торопим события: Аллен не делал мне предложения.

— Джуэл… я хотел… — пробормотал Аллен.

— Интересно, — перебила его сестра, — ты довольно прагматична.

— Да, это так. Я довольно старомодна. Хочу всевозможных удобств — хороший дом, красивую одежду. Не люблю показухи. Но это не относится к моим работам. Мне нравится, когда их замечают.

— Значит, ты собираешься работать, если выйдешь замуж за Аллена?

— Безусловно. Я только что начала.

— Аллен, дорогой, — повернулась Изабел к брату, — налей мне еще вина. — И когда тот вышел из гостиной и не мог ее услышать, спросила: — Ты его любишь?

Джуэл поперхнулась. Солгать или сказать правду?

— Я его обожаю.

— Джуэл, ты увиливаешь. — Изабел сверлила ее глазами.

— Я его очень люблю, — поправилась Джуэл, — но не влюблена в него. Понимаешь разницу? Мне все в нем нравится. Аллен самый замечательный мужчина на свете. Он так много рассказывает мне об искусстве и с таким воодушевлением ко всему относится. — Она вспомнила, как он танцевал в ее магазине, когда купил на аукционе маленький рисунок Караваджо. — И мои дочери от него в восторге.

— Я бы предпочла, чтобы ты была безумно в него влюблена, — вздохнула Изабел. — Аллен мне очень дорог. Он мой маленький братишка. — Она была старше его всего на три года. — Но таким я его не видела никогда. Нет сомнений, он тебя любит.

— Разделяю твои чувства, — ответила Джуэл. — Но вряд ли понравится, если я тебе солгу.

— Нет, — тихо проговорила Изабел.

— Я буду ему хорошей женой. Мы друг другу подходим, — успокоила ее Джуэл.

На пороге появился Аллен.

— Можно войти? Я принес тебе вина, Иззи.

— Вылей. Возьми из холодильника «Дом Периньон». У меня есть тост… за тебя и за Джуэл. Мне она понравилась, Аллен. Лучшей женщины ты еще в дом не приводил.

У Джуэл закружилась голова. В этом решающем тайме победа оказалась за ней.

— Подожди, Изабел, надо сначала сделать предложение, — запротестовал Аллен. — Из-за тебя я лишился всей моей решимости.

— Так делай ради Бога. Я пойду за шампанским и оставлю вас вдвоем. — Она повернулась и отправилась на кухню.

Аллен взял Джуэл за руку.

— Извини. Откровенно говоря, я планировал пригласить тебя на выходные в уютную таверну в Коннектикуте, за ужином при свечах опустить в твой бокал семейную драгоценность и попросить переделать в свадебное кольцо. Я собирался рассказать, как счастлив с тех пор, как познакомился с тобой. Мне нравятся твоя энергия и твоя импульсивность. Я тебя люблю, Джуэл. Твоим девочкам нужен отец. Я с радостью их удочерю. Ну как, Джуэл, ты выйдешь за меня замуж?

Джуэл с удивлением почувствовала, что ее глаза наполняются слезами. Может быть, она его любила больше, чем думала. Ведь Аллен стал ее воплотившейся мечтой.

— Да! Конечно, да! — воскликнула она, тая в его объятиях.

— Великолепно! — В гостиной появилась Изабел с серебряным подносом, на котором стояли бутылка шампанского и высокие хрустальные бокалы. — Раз с формальностями покончено, можно и выпить.

— За тебя, Джуэл. — Аллен подал ей бокал. — За нас.

— За нас! — подхватила она, радуясь, что ее будущее определилось и больше никогда не придется беспокоиться о деньгах.

— За вас обоих! — провозгласила тост Изабел.

Джуэл Драгумис вскоре станет Джуэл Прескотт — эта громкая фамилия поможет в ее карьере.

Тем же вечером, только позже, Аллен поведал ей, что его состояние приближается к пятидесяти миллионам долларов. И это тоже не помешает ее карьере.




Глава 22


Если Джуэл удалось справиться с Изабеллой Фарради, то она не побоялась и матери Аллена, внушительной Ладонны Прескотт.

По совету Изабеллы они с Алленом решили ограничиться неформальной церемонией в загородной резиденции Прескоттов неподалеку от Талсы. В первый день нового, тысяча девятьсот семьдесят шестого года родственники и ближайшие друзья, включая Эдварда, Нушку и беременную Бетти Блессинг Аксельрод, тесно сгрудились вокруг Джуэл и Аллена, пока те произносили брачные клятвы. Отправляющий обряд бракосочетания престарелый священник англиканской церкви доктор Донаван постоянно путался и, если бы не тихие подсказки Аллена, так бы и забыл провозгласить их мужем и женой. Джуэл выглядела элегантно-изысканно в бежевом крепдешиновом свадебном костюме, созданном специально для этого случая Гарри Харпером. В ее зачесанных вверх волосах красовалась единственная гардения.

Когда церемония наконец завершилась и Аллен поцеловал невесту, двух новых дочек и держащих букеты девочек, все остальные подошли, чтобы пожелать молодым счастья. Ладонна Прескотт с каменным выражением лица наблюдала за происходящим из глубины гостиной.

— Матерям часто изменяет здравый смысл и такт, — предупредил Аллен Джуэл перед приездом в дом Прескоттов. — Но Изабел сумела склонить остальных родственников на нашу сторону.

— Ты хочешь сказать, что твоя мать меня невзлюбит?

— Я знаю свою мать. Она выросла в большой и бедной семье. Когда отец занялся нефтью и они быстро разбогатели, мать тут же забыла прошлое. Она не желала, чтобы родственники являлись за подачками, и попросту разорвала со всеми отношения. Сказала, чтобы они сгинули и больше о ней не вспоминали. Считает, что все в мире охотятся за ее деньгами — и за моими тоже.

— Значит, она уверена, что я вышла замуж из-за твоих денег?

— Конечно. Она знает, что своих у тебя нет.

— А откуда она об этом знает? Разве мы не можем придумать мне приличное прошлое?

Ирония заключалась в том, что ради Аллена она уже придумала себе прошлое поприличнее. Аллен знал, что отец оставил их семью сразу после ее рождения, — Джуэл легкомысленно проговорилась об этом в день их знакомства. Чтобы как-то облагородить историю, она превратила Джейн Латем в свою настоящую мать и сказала, что та родилась в зажиточной семье стального магната. Но в восемнадцать лет беднягу Джейн лишили наследства за то, что она сбежала с красивым, обаятельным Драгумисом. Джуэл поведала, как росла в различных европейских отелях под покровительством двоюродной бабушки Греты, которая пожалела Джейн, бросившую карьеру виолончелистки. Джуэл похоронила Джейн в Мюнхене, а не в Пайн-Ридже, и придумала ей иной диагноз: туберкулез, а не рак. Затем похоронила и саму бабушку Грету.

— Зачем? Только спровоцируем мать нанять детективов, чтобы те копались в твоих верительных грамотах, — возразил Аллен. — Лучше обойтись вообще без них, чем терпеть такую проверку.

— Скажи-ка мне, дорогой, вот что: как ты дошел до таких славных отношений с маменькой?

— Я уверен, что она нашла меня в капусте, — рассмеялся муж. — Всегда был гадким утенком: много читал, все держал в себе, удирал из Талсы при первом удобном случае. Надо было тебя подготовить вот еще к чему — она станет добиваться, чтобы мы жили здесь. Но не тревожься, я на это никогда не соглашусь.

Джуэл думала, что готова к борьбе, но один взгляд на полногрудую, темноволосую шестидесятилетнюю Ладонну — и она поняла, что никогда не будет числиться в приятельницах «мамаши» Прескотт.

— Так вы работаете в ювелирном магазине? — спросила она за ужином в первый вечер.

— Я ювелир-дизайнер. У меня свое дело, — отозвалась Джуэл,

— Ах да, припоминаю. И сколько денег вы заработали за прошлый год?

— Миссис Прескотт, я полагала, что деньги — запретная тема среди богатых людей, — бойко ответила Джуэл. Она заполучила Аллена, и ей было наплевать на то, что думала о ней его мать.

— Стало быть, ничего не заработали? — настаивала Ладонна.

— Я открыла магазин одиннадцать месяцев назад, и он уже приносит прибыль. Большинство владельцев магазинов в первые три года даже не надеются свести концы с концами.

— Изабел говорит, что вы честолюбивы. Вы собираетесь тратить деньги сына, чтобы добиваться своего? — спрашивая, она подцепила огромный кусок жареной баранины с подноса, которым обносил стол чернокожий слуга.

— Мы с Алленом еще не говорили на эту тему. Но я и сама прекрасно справляюсь. В последнее время завела много связей. «Базар» Харпера в февральском номере представляет четыре моих вещи. Я делала украшения для его весенней коллекции. Я не нуждаюсь в деньгах Аллена, — заявила она очень уверенно. Конечно, ей приходила в голову мысль, что его огромное состояние может помочь ее успеху. Но она всегда ее отбрасывала. Нет, она никогда не попросит у Аллена денег.

— Аллен… — Ладонна Прескотт резко повернулась к сыну. — Как же тебя переубедить жениться на этой женщине? Джуэл… имя-то какое. — Она словно бы услышала его в первый раз.

Аллен, к удивлению Джуэл, вспыхнул:

— Мама, я ее люблю! А если ты будешь вести себя подобным образом, мы первым самолетом улетим в Нью-Йорк и совершим бракосочетание там.

— Поступай как знаешь… Но все приготовления к свадьбе поручи Изабел. Ты ведь не хочешь ее обидеть?

— Я никого не хочу обидеть — ни Джуэл, ни Изабел, ни тебя. Почему бы нам не заключить перемирие и не покориться ситуации, раз мы ничего не способны изменить?

— Ты глупец, Аллен. И всегда таким был. Но как говорится, каждый сам стелет себе постель.

— Вот это да! — присвистнула Джуэл, когда миссис Прескотт отправилась смотреть по телевизору любимое шоу, а они с Алленом зашли в библиотеку выпить кофе. — Ну и напор. Похоже, она не стесняется в выражениях.

— Никогда. Слава Богу, у нас больше не будет с ней трапез наедине. Завтра вечеринка у Изабел. Послезавтра свадьба. А потом можно сматываться.

— Извини, дорогой. Впредь постараюсь быть любезнее. В конце концов, она твоя мать.

— Все в порядке. Я сам никогда не могу с ней сладить. Держусь в семье только благодаря Изабел. Поэтому мы с ней так близки.

— К счастью, мы с ней поладили. Изабел мне по-настоящему нравится.

— И ты ей понравилась. — Аллен поцеловал невесту в щеку. — Но даже если бы этого не случилось, я все равно сделал бы тебе предложение. Ты веришь?

Джуэл кивнула:

— Ты самый прекрасный в мире мужчина. Я тебя обожаю.

— Пойдем в твою спальню, — предложил он. Им, конечно, предоставили разные комнаты в противоположных концах коридора.

— М-м-м… — промурлыкала Джуэл, и ее рука скользнула к его ширинке. — Превосходная мысль.

В последние месяцы Аллен стал больше внимания уделять сексу. Как любовнику ему было далеко до Саши, но он превосходил его во всех других отношениях. Жизнь налаживалась, и Джуэл испытала большое облегчение, когда поняла, что Аллен не позволит «мамаше» Прескотт вмешиваться в их судьбы.




Аллен настоял, чтобы в свадебное путешествие в Европу они взяли Эмбер, Берил и Нушку. И вся компания поднялась на борт трансатлантического лайнера «"Королева Елизавета"-2».

Узнав об их плане, Эдвард начал канючить:

— А как же я? Я ведь тоже член семьи.

— Хочешь поехать? Аллен купит тебе билет, — серьезно заявила Джуэл. — Муж знает, как ты мне помогал. И ты ему нравишься.

— Ты душка, Джуэл, — растрогался Эдвард, — но мне кажется, твоя свадебная процессия и без того чересчур велика. Боже, как удачно все обернулось! Еще год назад ты билась как рыба об лед. А теперь замужем за человеком, который тебя боготворит. Переехала в огромную квартиру на Парк-авеню. И о твоих работах для Гарри заговорил весь Нью-Йорк.

— Да… — протянула Джуэл, — много воды утекло. Помнится, кто-то мне говорил: когда сопутствует удача, не до отдыха.

— Дорогая, — поправил ее Эдвард, — всем известно, какой ты трудоголик. Но это не отдых, а медовый месяц. Он причитается и тебе, и Аллену. Кроме того, ты вернешься из Европы полная идей. Уезжать полезно для творчества и для души.

— Ты, как всегда, прав, — согласилась Джуэл. — Путешествие должно быть потрясающим.

Таким оно и оказалось — выше всех похвал. Аллен обо всем имел представление, и все его интересовало. Он хотел все попробовать и все испытать: от походов по магазинам и экскурсий до трапез в самых высокоразрядных ресторанах. Каждый день был до предела наполнен деятельностью — и запланированной, и спонтанной.

После недели в Лондоне свадебная процессия прибыла в Париж и расположилась в соседних номерах в великолепном «Бристоле» на улице Фобур-Сент-Оноре. Джуэл была поражена, когда узнала, что проживание в отеле обходилось им ежедневно в тысячу долларов, и постоянно напоминала себе, что Аллен мог это позволить. Она то и дело крепко щипала себя за руку, чтобы убедиться, что все это не сон.

На второй день в Париже Джуэл завела Аллена в магазинчик на улице Сент-Сюльпис. Она сразу направилась к прилавку в глубине зала.

— Bonjour, madame, — произнесла, не глядя на нее, молодая продавщица. — Est-ce que vous voudriez quelque… — И тут подняла глаза. — Вот это да! Кристоф, не могу поверить! — крикнула Катрина фон Берлихинген в заднюю комнату. — Иди сюда! Какой сюрприз!

Встреча оказалась невероятно радостной. Катрина и Кристоф были счастливы снова увидеть Джуэл и познакомиться с Алленом. Джуэл понравился их магазин. Он напоминал внутренность ларца Тальони — повсюду полированное черное дерево, бархат и сверкающие современные украшения.

Они отправились пообедать в «Паланкин», вьетнамский ресторанчик, расположенный по соседству.

— Фотографии ваших работ, которые вы мне присылали, не передают и сотой доли очарования оригинала, — начала Джуэл. — Катрин, я влюбилась в твои ожерелья из серебра с высушенными страусовыми перьями. А твои геометрические золотые подвески, Кристоф, просто великолепны. После того как я расширюсь, вы сделаете меня вашим эксклюзивным торговцем в Нью-Йорке?

— С превеликим удовольствием, — согласился Кристоф. — Но мы не знали, что ты перебираешься в другое место. Кэтлин нам писала, но ничего об этом не упоминала…

— Ну, это случится еще не скоро…

— Джуэл переезжает, как только мы вернемся домой, — перебил ее Аллен. — Это мой свадебный подарок. Я подыскал большое помещение на Пятой авеню.

— Что? — От удивления она выронила палочки. — О чем ты толкуешь?

— Мой сюрприз, — расплылся в улыбке Аллен. — Ты хочешь быть звездой. Значит, мы должны этого добиваться. Помнишь меховой магазин между Тридцать третьей и Тридцать четвертой улицами? Их дела шли очень плохо. И я попросил своего адвоката переговорить об аренде.

Джуэл перегнулась через стол и поцеловала мужа.

— Не могу поверить. Это лучшее место в Нью-Йорке! О, Аллен, неужели это правда? Ты меня не разыгрываешь?

— Такими вещами не шутят. Четыре с половиной тысячи футов площади.

Кристоф не удержался и свистнул.

— Фантастика! Джуэл, ты выходишь в люди!

— Поделиться моими планами? — Она по-прежнему не могла прийти в себя. — Я мечтала об этом годами: магазин, состоящий из маленьких бутиков с работами своего дизайнера. — И без ложной скромности добавила: — Самый большой, конечно, мой. Повсюду мягкие ковры, огромные букеты свежих цветов, витрины с необработанными камнями и горным хрусталем. И музыка… самая разная, чтобы соответствовала творческому настроению каждого дизайнера. Еще — крохотный бар, где лучшим клиентам подают кофе, минеральную воду и шампанское.

Джуэл запнулась, представив, как богатые покупатели дружно дегустируют шампанское.

— Одна комната будет залита светом свечей, — продолжала она. — Это для моих самых романтических работ. В другой, специально для жемчуга, построят водопад и установят динамики, чтобы слышался шелест волн. Мебель — только из бамбука и ракушечника. Вдоль стен — жасмин и бугенвиллея. В клетках щебечут птицы. — Джуэл остановилась перевести дыхание.

— Ты долго это вынашивала? — спросила Катрина.

— С тех самых пор, как решила стать ювелиром-дизайнером, — ответила она. — Хочу, чтобы мой магазин был ни на что не похож. Хочу стать чем-то вроде Барнума[36 - Финиас Тейлор Барнум (1810–1891) — импресарио, «отец рекламы», создатель цирка. Заработал огромные деньги и создал развлечения для миллионов американцев.] в ювелирном деле. Пусть людям нравится ко мне заходить. Пусть мой магазин будет смесью изящества и забавы. Тогда люди захотят тратить деньги в «Бижу». — Она схватила Катрину за руку. — Мы заработаем кучу денег!

Все вокруг засмеялись, а Аллен взял ее недоеденный рогалик.

— Ты мне не говорила, что хочешь стать Барнумом в ювелирном бизнесе.

— Не могла себе представить, что цель так близко, — ответила Джуэл. — Пределом мечтаний был закуток, где надо ходить на цыпочках и разговаривать шепотом. Я годами давила в себе идеи. Это еще только верхушка айсберга.

— Не сомневаюсь, — поддакнул Кристоф. — Зная твою энергию и напор. Думаю, нам удастся приехать в Нью-Йорк на грандиозное открытие. Похоже, событие будет еще то.

— Обещаю, — хихикнула Джуэл. — Еще какое!

Остаток медового месяца Джуэл и Аллен провели в походах по музеям, зоопарку и птичьему рынку, показывая детям все, что было доступно их пониманию. Они покупали им платья в детском «Диоре» и игрушки для новых комнат. Аллен безбожно баловал Эмбер и Берил, а Джуэл никак не могла его удержать. Он настаивал на том, чтобы приобретать старинные механические забавы, гостиные игры, театральные наборы с расписанными вручную и одетыми в шелка и меха марионетками, созданными еще до тысяча девятьсот четырнадцатого года, антикварные куклы с полными наборами посуды и одежды, включая бархатные халатики, шляпки с перьями и кружевные зонтики.

После обеда, когда Нушка уводила двухлетнюю Эмбер и трехлетнюю Берил соснуть в гостиницу, Аллен и Джуэл шли на знаменитый, основанный еще в девятнадцатом веке аукцион в отеле «Друо». Или прогуливались по шестому и седьмому кварталам на Рив-Гош, выискивая для Джуэл ювелирные шкатулки эпохи Ренессанса, а для Аллена — вещи в стиле ар нуво и ар деко. По выходным они толкались на блошиных рынках, особенно «Серпетт» и «Марше Бирон», где продавалась главным образом мебель.

— Магазином занимайся как хочешь, — объявил жене Аллен. — А квартиру украшать буду я.

— О'кей, это справедливо, — согласилась она, потому что не горела желанием создавать идеальное гнездышко для мужа. Он обладал прекрасным вкусом и, когда речь заходила о декорировании интерьеров, был намного сильнее ее. Что бы он ни сделал с квартирой, она останется эклектично-элегантной. Так что ей самой лучше посвятить всю себя новому «Бижу».

На Джуэл произвела впечатление способность Аллена торговаться и покупать вещи по выгодным ценам. Он посещал одну и ту же галерею множество раз, тонко обхаживал владельца и в итоге получал значительную скидку. Иногда не менее тридцати процентов. Но после мучительной бедности детства и скромной жизни с Сашей Джуэл никак не могла привыкнуть к тому, какие суммы тратил не моргнув глазом муж. За расходами трудно было уследить, и спустя некоторое время она перестала пытаться переводить франки в доллары.

— Терпеть не могу людей, которые, чтобы повыставляться, каждые два года декорируют квартиру по-новому, — заявил Аллен. — Мы с чем начнем, с тем и кончим. Но не могу обещать, что не стану добавлять к интерьеру кое-какие штрихи.

— Деньги твои. — Джуэл теперь повторяла это часто.

Когда они уезжали из Парижа, то не только успели отобедать во всех самых роскошных ресторанах, но Аллен приобрел и множество бесценных вещей в стиле ар деко: вазы Даума, Галле и Мориса Марино, белый сервиз фарфоровых тарелок, расписанный серебром и золотом Жаном Люсом, серебряные ножи и супницу Жана Пюифорка, металлические часы Альбера Шеуре, для новой квартиры бронзовые позолоченные ручки Сю и Маре, покрытые перегородчатой эмалью подсвечники Жана Гульдена, люстру и канделябры Рато, Брандта и Перцеля, бенедиктинский веревочный ковер с треугольным узором, настенные драпировки Рауля Дюфи, книги в переплетах с кожаным тиснением Крезвольта, Бонфиля и Пьера Легрэна, шестистворчатую ширму Жана Дюнана с рисунком, сделанным красным и золотым лаком по черному лакированному фону.

Сюда еще не вошла мебель, которая поразила воображение Аллена: диван Пьера Шаро, обтянутый ковровой обивкой Жана Лурса, кубистский спальный гарнитур Марселя Коара — черного дерева, с инкрустацией из слоновой кости и лазурита, книжный шкаф пальмового дерева с резными дверцами, красное резное лакированное кресло Эйлина Грея с кожаным сиденьем и подлокотниками в виде змей, изящный шезлонг Армана-Альбера Рато, софа для алькова Пьера Легаля, пара пляжных плетеных стульев Андре Груля, комод Поля Фолло с инкрустацией изображения обнаженной девушки. Джуэл не представляла, сколько денег потратил Аллен.

Но больше всего мужу нравились две вещи, которые он выгодно приобрел на аукционе: маленькая в стиле ар деко бронзовая статуэтка обнаженной женщины работы Бугатти и полотно символиста Леви-Дюрмьера. После того как сделки совершились, Аллен летел в отель буквально на крыльях.




В последний вечер в Париже Джуэл и Аллен романтически поужинали вдвоем. Путешествие получилось замечательным. Как и предсказывал Эдвард, Джуэл была переполнена новыми идеями. Но ей не терпелось домой — начать переделывать помещение на Пятой авеню, которое вскоре станет ее.

— Дорогой, — обратилась она к мужу, предвкушая завтрашний отъезд в Нью-Йорк. — Наша поездка удалась на славу. Хорошо начинать вот так совместную жизнь.

— Пью за это. — Аллен поднял бокал с вином. — И за наши будущие приключения. Я действительно рад, что у нас все удалось.

— Что? — встревожилась Джуэл. — Неужто ты думал, что могло не удастся?

— Знаешь, как говорят, — пошутил он, — мужчина часто женится на женщине, которая похожа на его мать.

— Ты-то?.. — рассмеялась Джуэл. — Успокойся, пока тебе такое не грозит. Хотя не знаю, какой стану в ее возрасте. — Она скосила глаза и надула щеки именно в тот момент, когда подошел официант, чтобы принять заказ.

Оба разразились хохотом, а официант стоял и с каменным выражением лица ждал, когда придут в чувство глупые американцы.




Глава 23


1976 год




Лимузины скопились на участке Пятой авеню между Пятьдесят третьей и Пятьдесят четвертой улицами. В этот промозглый октябрьский вечер столпившиеся у деревянных полицейских заграждений зеваки таращились на разодетых в меха знаменитостей — звезд ночной манхэттенской сцены и невысокого пошиба магнатов международного денежного рынка. Все они сплошным потоком устремились к сияющему фасаду «Бижу». Этим вечером открывался магазин, и в переполненном помещении вовсю уже шло представление.

— Что тут такое? — спросила у своей компаньонки дама в норковом манто. — Какой-нибудь новый ночной клуб?

— Понятия не имею. Может быть, снимают кино? — предположила подружка.

— Открывается магазин, — подсказал из толпы молодой человек. — «Бижу»… ювелирный.

— Неужели? Столько кутерьмы из-за какого-то магазина? — обернулась к спутнице престарелая матрона. — Интересно, что об этом думают у Тиффани?

Внутри нового «Бижу» модели, богатые вдовы и знаменитости ослепительно улыбались в объективы газетных и журнальных репортеров, стараясь затмить собой товар, разложенный на шелке и бархате в витринах из резного дерева и гнутых стекол. Отобранные Джуэл для магазина молодые дизайнеры взволнованно давали импровизированные интервью и терпеливо отвечали на вопросы покупателей. Среди них, конечно, были Кэтлин Коламбиер, Катрина и Кристоф фон Берлихинген. Но кроме них, еще трое. Чтобы найти этих людей, Джуэл пришлось прочесать всю страну; ими оказались Роди Абрамс, Том Тинкер и талантливая гавайка, которую знали только как Лейлани. Они представляли звездный состав. Но Джуэл дополнительно наняла шестерых незаметных глазу покупателей ремесленников, которые отвечали за изготовление классических вещей: свадебных колец, цепочек и неименных, но производимых малыми партиями украшений, которые для особой секции магазина изобретала она и ее звезды.

— Согласись, что сборище вышло забавным, — заметила Изабел Прескотт Фарради, когда они кончили позировать целой шеренге газетных фотографов.

— Не знаю, — ответила Джуэл. — Я слишком вымоталась. Девять месяцев работала по двадцать часов, чтобы успеть с открытием, и совершенно забыла, что значит слово «забавный». — Она была одета в платье из красной тафты от Гарри Харпера. Шею, волосы и запястья украшали рубины и аметисты собственного изготовления, на пальцах блестели кольца, сделанные всеми ее дизайнерами.

— Неправда! — Сквозь толпу с бокалами шампанского для сестры и жены протолкался Аллен. Хотя шампанского и закусок было в достатке, официанты не успевали наполнять подносы — на зеленый ворсистый ковер магазина с улицы вломились сотни людей. — Для тебя, дорогая, — продолжал Аллен, — работа — самое большое развлечение. — Он поцеловал жену и нежно обнял за талию Изабел. — Если бы сестренка не приезжала в город каждый месяц и не позволяла себя повсюду сопровождать, я бы уже чувствовал себя настоящим изгоем.

— Бедняжка, — в тон ему подхватила Джуэл. — Я обещаю, отныне все переменится. «Бижу» открыт, и я имею право снова стать человеком.

— Джуэл, дорогая! — К ним протиснулась пышная блондинка Кейми Пратт, занимавшаяся связью с общественностью в период подготовки к открытию «Бижу». — Потрясающе! Такого успеха я еще не добивалась! Эта банда просто влюбилась в драгоценности! Одни хвалебные замечания.

— Ты всем клиентам это говоришь, — рассмеялась Джуэл. — Но магазин полон. Как тебе это удалось?

— Шесть месяцев упорного труда… вот и все. Весьма кстати пришелся репортаж на обложке «Нью-Йорк» о тебе и Аллене… Потом статья в «Таймс мэгэзин». Люди дрались за то, чтобы попасть на открытие «Бижу». Помнишь, ведь я тебе это обещала? Шесть месяцев вызревания, и — бах! — я разрешилась от бремени.

— Аллен говорит, ты обходишься в целое состояние, — холодно заметила Изабел. — Но, вероятно, того стоишь. Мама считает, что пресс-секретари…

— Изабел, я эксперт по связям с общественностью, — поправила ее Кейми.

— Извини. — Изабел знала Кейми еще со школьной скамьи и никогда ее не любила. — Мама считает, что эксперты по связям с общественностью присланы на землю дьяволом. Но надо отдать должное, в своем деле ты разбираешься.

— Кстати, а где ваша мать? — спросила у Аллена Джуэл. Ладонна Прескотт нехотя согласилась приехать в Нью-Йорк на открытие «Бижу». Изабел полагала: если мать увидит магазин своими глазами, это благотворно повлияет на ее отношения с Джуэл.

— Она в жемчужном зале, — ответил Аллен. — Разговаривает с попугаем. Кажется, матери там понравилось, хотя она жаловалась, что шум волн невыносимо громкий.

— Что ж, дорогой, придется смириться. С точки зрения твоей матери, я не способна сделать ничего правильно. Если я терплю неудачу, она меня ненавидит. Если преуспеваю, ненавидит еще сильнее.

— В таком случае ей придется возненавидеть вас лютой ненавистью. Это вы о ком? — К ним подошел Гарри Харпер с женой Вивиан, на которой поблескивало переделанное Джуэл кольцо; и еще два кольца, ожерелье и серьги — все работы Джуэл. Джуэл заметила, что Гарри весь вечер ел ее глазами, и надеялась, что его вожделение не столь очевидно жене.

— Огромный успех! — Вивиан расцеловала Джуэл в обе щеки. — Но должна предупредить: Гарри на вас сердится.

— Неужели? Что я натворила? — небрежно спросила Джуэл, не сводя с нее глаз.

— Пока ничего, — проворчал Харпер. — Но до меня дошел слушок, что вы собирались переманить Эдварда.

— Не удалось, — улыбнулась она. Джуэл предложила Эдварду работу, но он отказался. — Он слишком верен вам, Гарри.

— Придется его повысить. — Харпер повернулся к остальным. — Вы нас извините, если мы отлучимся на минуту? Хочу кое с кем познакомить Джуэл.

Он провел ее сквозь толпу и представил одному из европейских компаньонов. А когда дело было сделано, тихо произнес:

— Нам надо поговорить наедине.

— Нет, Гарри. Не теперь. Мне еще нужно обаять две сотни человек. — Джуэл дружески шлепнула его по щеке, улыбнулась и исчезла в толпе.

— Джуэл, дорогая, сюда, — окликнула ее Кейми Пратт. — Вот, познакомься, пожалуйста…

В течение следующего часа Джуэл говорила со столькими людьми, что начала хрипнуть. Она подхватила бокал шампанского с подноса проходившего официанта, но от пузырьков в горле запершило, и она закашлялась. Джуэл извинилась перед важными дамами, с которыми только что общалась, и пошла на второй этаж, где был установлен питьевой фонтанчик. Но стоило ей наклониться к чаше, как дверь за спиной открылась и в комнату вошел Гарри Харпер. Джуэл обернулась, и в этот миг его руки легли на ее бедра.

— Джуэл, дорогая, ты целый вечер меня избегаешь. Это нехорошо. Ведь если бы не я, ничего этого не было бы.

— Неужели? А я полагала, что все это — плод моего таланта и займа Аллена.

— Как быстро все забывается!

— Гарри, я ничего не забыла. Ты немало поспособствовал моему успеху. Я по гроб жизни тебе благодарна.

— Не верю.

— Гарри, милый, — Джуэл начала раздражаться, — давай не будем. Я полагала, мы договорились: наши отношения — деловые, дружеские и не более.

— С тех пор как мы договорились, много воды утекло. А теперь я хочу поменять правила. Ты стала самостоятельной и желанной, как никогда. — Харпер настолько приблизился, что она ощутила на щеке его дыхание. — Ну, давай же, Джуэл… один страстный поцелуй… чтобы меня поддержать.

Джуэл обошла его и направилась к двери.

— И доколе мне тебя поддерживать? — Она взялась за ручку.

— Пока не изменишь ко мне отношение. Ты сводишь меня с ума. Твой успех — мой успех. Вместе мы так многого добиваемся.

— Нет, Гарри, мне это не нужно. — Джуэл открыла дверь. — Пойдем к гостям. Нас хватятся.

Одной рукой Харпер захлопнул дверь, а другой притянул ее к себе и прижался губами к ее губам. Неожиданно для себя Джуэл сдалась — она слишком устала, чтобы сопротивляться. Сила его страсти задела какие-то струны в ее душе, хотя она не желала в этом признаваться. Но когда Гарри стал настойчивее, она оттолкнула его.

— Пожалуйста, перестань. Я знаю, ты наслаждаешься щекотливыми ситуациями. Но представь, что нас кто-нибудь увидит…

— Кому какое дело!

— Мне! Ты сказал, что я достигла успеха. Но это только начало! Я не имею права на ошибки. Не могу обижать Вивиан — она так сильно меня поддерживала. И что бы ты ни думал, я люблю своего мужа.

— С каких это пор? Невооруженным глазом видно, что вам чего-то не хватает.

— Нам всего хватает. А теперь оставь меня в покое. Не заставляй злиться. — Джуэл распахнула дверь. — Я предупреждала, что я недоступна.

— Поспорим? — Харпер вышел вслед за ней и похлопал по ягодицам.

— О, Джуэл! Вот ты где! — На нее налетела Кэтлин. — Твой приятель Эдвард тебя повсюду ищет. Его родители в пещерном зале. — Она ослепительно улыбнулась Гарри. — Мистер Харпер, я Кэтлин Коламбиер. Очень хотела, чтобы меня вам представили. И вот, представляюсь сама. Вы мой любимый модельер. Вы видели киоск с моими работами? Хотите, я вам покажу?

Харпер проводил глазами миниатюрную фигурку Джуэл и перевел взгляд на француженку. Она была одета в украшенное черными перьями жемчужно-зеленое шелковое платье.

— Конечно… я посмотрю ваши работы… А кто скроил ваше платье?

— Я, — скромно рассмеялась Кэтлин. — Ваши наряды я осилить не могу, поэтому, когда мне что-то требуется, шью сама.

— Вот как… У вас разносторонний талант.

— Да… Хотите, как-нибудь пообедаем вместе и все это обсудим, — соблазнительно промурлыкала Кэтлин.

— Хорошо, — улыбнулся Харпер. — Втроем: вы, я и Джуэл.

— Конечно, и Джуэл.

— Вы ей чертовски многим обязаны. Как и все дизайнеры, которых она взяла к себе в магазин. Джуэл потратила кучу денег на вашу рекламу.

— Я понимаю, — потупилась Кэтлин. Но ее мысль работала в другом направлении. Пылающее лицо Джуэл и кислое Харпера… Между ее шефиней и этим человеком что-то произошло. Полезная информация… может оказаться кстати.




— Девочки, одевайтесь! — сказала Джуэл в воскресенье незадолго до Рождества. — Мы едем завтракать к дяде Эдварду, а потом я отвезу вас в магазин и вы поиграете в большом окне.

Рождественскую витрину «Бижу» украшала шотландская сосна, на которой сверкали золотые браслеты с гранеными красными и зелеными камнями. Под сосной танцевала разряженная, со множеством украшений семья медведей. Чтобы прохожие слышали музыку, она транслировалась на улицу.

— Здорово! — закричала Эмбер. — А ты включишь водопад в жемчужном зале?

— Конечно, дорогая. — Джуэл помогла дочерям надеть платьица от Лоры Эшли, черные башмачки и повязать банты в темных волосах. — Можете играть где хотите.

Дочери любили приходить в магазин по воскресеньям, когда он оказывался полностью в их распоряжении. И Джуэл это тоже нравилось, потому что она могла одновременно работать и оставаться хорошей матерью. Она набросила манто из серебристой лисицы, которое Аллен подарил ей к открытию «Бижу», и повела дочерей перед дорогой в туалет.

— А папа тоже поедет?

— Нет, папа встал рано и отправился на распродажу недвижимости в Коннектикут. Будет покупать для магазина драгоценности.

Аллен стал таким знатоком старинных украшений, что Джуэл сделала его официальным скупщиком «Бижу». И еще президентом компании, хотя сам он не желал заниматься повседневной работой.

— Хорошо бы папа с нами поехал, — расстроилась Эмбер.

— Он вернется к обеду, козочка.

Когда Джуэл рассталась с Сашей, дочери еще были маленькими и совершенно его не помнили. Фотографии бывшего мужа с детьми она надежно запирала в сейфе: не хотела, чтобы девочки видели этот альбом, но и не могла заставить себя уничтожить снимки. Было гораздо спокойнее, чтобы дочери верили, что их настоящий отец Аллен. А с Нушки Джуэл взяла клятву молчать. Подрастут, будут способны понять — тогда она им расскажет. Хотя до сих пор Джуэл не могла решить: всю ли откроет правду или скажет, что их отцом был русский, который потом умер.

Саша для нее действительно словно бы умер. Сначала он пытался звонить, но она не подходила к телефону. Посылал дочерям подарки, а она возвращала их нераспечатанными. И наконец он прекратил попытки.

Но не исчез вовсе. Наоборот, преуспел. Недавно, к неудовольствию Джуэл, Сашу пригласили в «Тиффани» на должность эксклюзивного дизайнера. А Джуэл продолжала его ненавидеть и с ревностью относилась к его таланту.

Они встретились с Эдвардом в «Максуэлл Плам» — любимом месте дочерей. Здесь девочкам нравилось все: прекрасное голливудское оформление — витражи, светильники от Тиффани и сотни жирафов, зебр, львов, гиппопотамов и носорогов. И еще: каждый раз, когда они уходили, официанты дарили им шарики.

Эдвард, как всегда, приехал вовремя и поджидал их в гигантском баре в виде лошадиной подковы. Рядом с его табуретом стоял громадных размеров пакет с рождественскими подарками.

— Нет, сейчас открывать нельзя, — остановил он восторженных девочек. — Положим под рождественскую елку.

— Какой ты организованный! — восхитилась Джуэл. — Рождество еще через десять дней. У меня вообще ничего не готово.

— Во вторник улетаю на Гавайи, — объяснил Эдвард. — Надо все успеть сделать заранее.

— На Гавайи? — удивилась она. — Не знала.

— Помнишь наш долгий разговор, когда я не мог выбрать между Мауи и Биг-Айлендом? Ты тогда спросила Лейлани, и она посоветовала Биг-Айленд.

Джуэл кивнула:

— Припоминаю. Столько всего наваливается — трудно удержать в голове.

— Мамочка, — попросила Берил, — можно взять два десерта?

— Нет, любимая, съешь сначала что-нибудь полезное, а потом один десерт. — Джуэл повернулась к Эдварду. — Понимаю, сейчас не время и не место об этом говорить…

— Но я чувствую, что речь об этом зайдет.

— До чего же я предсказуема, — рассмеялась она. — Думаю в первую очередь о бизнесе, и во вторую тоже. Я обещала Аллену, что стану свободнее, когда магазин откроется, но работаю двадцать четыре часа в сутки.

— Я больше ничего не хочу. Я не голодна, — пожаловалась Берил. — Только десерт.

— И я тоже, — подхватила Эмбер.

— Попробуй убеди их. — Джуэл скосила на Эдварда глаза.

— У меня идея, — обратился он к девочкам. — Почему бы вам не поделить гамбургер или салат? А потом каждая может съесть по десерту.

— О'кей, — согласилась Эмбер и повернулась к Берил. — А ты? — Младшая сестра кивнула.

— Из тебя бы вышел прекрасный отец, — восхитилась Джуэл. — Так на чем мы остановились?

— На том, что вы с Алленом не видитесь.

— Мы вместе ходим на вечеринки и благотворительные мероприятия. Но для нас это всего лишь бизнес. Мне надо трепаться с дамами, потому что «Бижу» существует благодаря им. А Аллен постоянно обсуждает искусство и аукционы. Вдвоем мы бываем лишь в машине, когда едем туда и обратно. — Джуэл достала из сумочки сигарету и щелкнула зажигалкой.

— Ты когда закурила? — спросил Эдвард.

— С открытия магазина, — пожала она плечами. — Я стала совсем ненормальная, а это успокаивает. Выкуриваю только четыре-пять сигарет в день. Так вот я о чем хотела с тобой поговорить…

Подошел официант, чтобы принять заказ. После долгих пререканий Эмбер и Берил согласились на спагетти, Джуэл попросила салат из курицы, а Эдвард жареного палтуса без соуса, потому что худел, чтобы выглядеть в форме на пляже.

— Так вот о чем я хотела с тобой поговорить…

— Мама, Эмбер меня ущипнула, — захныкала Берил. — Я не хочу спа-бетти. Я хочу творожный пудинг.

Джуэл рассмеялась.

— Эмбер, как тебе не стыдно! А ты, Берил, съешь сколько сможешь. Ты ведь любишь спагетти. — Она потянулась к сумочке. — Вот блокнот и две ручки. Порисуйте, пока не принесут еду. — И снова повернулась к Эдварду: — Я же говорила, что нам не удастся побеседовать.

— А я все же хочу услышать, что ты намеревалась сказать. — Он вырвал две странички из блокнота и раздал девочкам. — Весь внимание.

— Ты мне нужен, Эдвард, — начала Джуэл. — Я совершенно зашиваюсь. С одной стороны, мне хочется делать все самой. Но… я начинаю понимать, что надо передавать управление. Переходи ко мне работать… исполнительным вице-президентом и дизайн-директором. Буду платить тебе на треть больше того, что ты получаешь у Гарри, и увеличу зарплату как только смогу. Ты мне однажды отказал, а теперь, пожалуйста, согласись.

— Я отказал, потому что был многим обязан Гарри, — улыбнулся Эдвард, — потому что люблю свою работу. И еще потому, что мы с тобой, Джуэл, хорошие друзья. Не знаю, что произойдет с нашей дружбой, если я стану на тебя работать.

— Тогда становись моим партнером, — внезапно осенило ее. — Завтра же поручу своему адвокату этим заняться. В этом случае тебе не придется работать на меня.

— Не забывай, я прежде всего дизайнер.

— Знаю, у тебя сказочные идеи. Ты способен изобретать украшения и работать с исполнителями. Гарри мне рассказывал, что ты отвечаешь за направление мужской моды и занимаешься практически всеми деталями.

— Вроде бы…

— Ты такой замечательный. Тебе удается все, за что ты берешься. Мне нужен человек, чтобы присматривать за магазином. Подталкивать дизайнеров. Время от времени освежать оформление. — Джуэл говорила все быстрее и быстрее. — Видел этого типа, которого я наняла? Дэвида Дрейка? Он не тянет. Закваска не та. Хочу от него избавиться, пока не прижился.

Эдвард, как было бы здорово! — с воодушевлением произнесла Джуэл. — Работать вместе! Каждый день видеться! Магазин — это потрясающий многоплановый бизнес. Когда потребуются деньги на расширение, Аллен даст мне взаймы. — Она закурила вторую сигарету. — Я хочу начать производство новой недорогой серии от «Бижу». Такие вещи можно продавать в универсальных магазинах, а потом открыть в различных городах наши фирменные. Приступить к торговле по почте, издавать ежегодный каталог и меньшего объема ежемесячные бюллетени. Со временем выпустить духи «Бижу». А главное дело — сногсшибательные, производимые в единственном экземпляре уникальные украшения. Но мне нужно время, чтобы заниматься дизайном, а у меня его нет. Дорогой, скажи, пожалуйста, «да».

— Стоп! Переведи-ка дыхание, а то сейчас задохнешься. И впредь не забывай дышать. — Эдвард сжал ее руку. — Все это очень заманчиво. И твой энтузиазм заразителен. Но, Джуэл, мы с тобой друзья. А если будем вместе работать, неизвестно, что станется с нашей дружбой. И потом, я доволен своим положением.

— Хотя бы обещай, что подумаешь, — настаивала Джуэл. — Так просто не отмахивайся. Уважь меня.

— Успокойся, — рассмеялся Эдвард. — Буду думать долго и напряженно. Но скорого ответа не жди.

— Обещай, что не забудешь.

— Не забуду, — вздохнул он.

— Ура! — завопила Эмбер, когда увидела официанта с подносом. — Еду несут!

— В какой цвет покрасить твой кабинет? — Джуэл раздавила в пепельнице окурок.

— Это уж слишком. — Он раздраженно рассмеялся. — Не понимаю, как Аллен тебя терпит.

— Я тоже не понимаю.

С недавних пор жизнь превратилась в сплошную суету, но Джуэл твердо намеревалась ее изменить. Если бы Эдвард пришел в «Бижу», у нее бы оставалось гораздо больше времени. Она взяла на себя слишком много, хотя и получала удовольствие от каждой минуты работы.

Но это Аллен сделал возможным ее взлет, благодаря ему он получился таким стремительным. Ради него она постарается укротить свое гипертрофированное честолюбие и станет обычной женой. Но не теперь. Сначала ей предстояло обеспечить «Бижу» потрясающий успех, чтобы возвратить Аллену до пенни все, что он дал на открытие магазина на Пятой авеню.

Джуэл терпеть не могла быть кому-нибудь должна — даже собственному мужу.




Глава 24


1978 год




Эдвард поступил на работу к Джуэл только через два года. И тогда же ее пригласил пообедать Гарри Харпер.

Они встретились в «Ла Коте Баск», всего в квартале от «Бижу». При появлении Джуэл Гарри встал из-за столика. Он был одет, как всегда, ослепительно: в антрацитно-серый в светлую полоску костюм собственной модели с небрежно заправленным в нагрудный карман красным платком. Джуэл улыбнулась, приготовившись отражать очередную атаку. Но Гарри ее удивил.

— Что будешь на обед? — холодно спросил он, не замечая подставленную для поцелуя щеку. — Руку? Ведь так ты обычно поступаешь — кусаешь кормящую руку.

— Гарри, ты о чем? Если об Эдварде…

— Если об Эдварде, — передразнил ее Харпер, снова усаживаясь на стул. — Боже, а ты как думала: я приму это с улыбкой? Дело даже не в том, что я потерял Эдварда. Дело в том, как ты все устроила — перекупила его.

— Неправда! — вспыхнула Джуэл. — Мне требовался партнер, которому я могла бы доверять!

— Я тоже думал, что могу ему доверять. И тебе. — Гарри посмотрел на часы. — Пора делать заказ. Через сорок пять минут мне надо возвратиться в контору.

— Гарри, не злись. Ты прекрасно понимал, что рано или поздно это должно было произойти. Эдвард не нужен тебе так, как мне.

— Не пудри мне мозги. Почему это я не нуждаюсь в Эдварде? — Харпер помолчал. — В моем отделе мужской моды он обладал карт-бланшем принимать решения. Интересно, понравится ему или нет, что в «Бижу» всем заправлять будешь ты?

— А почему ты решил, что я буду всем заправлять?

— Потому что ты по-другому не можешь.

Джуэл пожала плечами:

— Конечно, Эдвард понимает, что движущая сила «Бижу» — это я. Но мы оба знаем его творческие и профессиональные способности, благодаря которым он найдет себе нишу в любой компании. И я не намерена наступать ему на горло.

— Передай ему, что мы подержим его кресло незанятым. Он от тебя свихнется. От тебя все свихиваются.

— Да ну? С чего это ты взял? С кем-то говорил?

Харпер пожал плечами и промолчал.

— Гарри, ты прекрасно знал, что Эдвард ко мне перейдет, — это лишь вопрос времени. Он принял непростое решение. Признаю, я немного надавила. Не ожидала, что ты так болезненно воспримешь. Ты в списке «Форчун-500»[37 - Список пятисот крупнейших американских компаний, ежегодно публикуемый журналом «Форчун».], на тебя работают тысячи людей. — Джуэл закурила сигарету. — Дорогой, ты когда-то сделал мне одолжение. Поверь, я об этом не забыла.

— У меня такое ощущение, что я сделал тебе не одно одолжение. Ты прозябала в Сохо, когда мы с тобой познакомились. Моделирование украшений для моей коллекции послужило тебе трамплином к успеху. Я тебя всем представил. Напустил Вивиан на твою лавочку.

Джуэл начинала раздражаться. Она предвкушала обед с легким флиртом, а обернулось так, что Харпер хотел заставить целовать его в зад.

— Признаю, я тебе многим обязана. Но разве я не делала Вивиан скидки? Не приносила твоим дочерям уникальные украшения каждый раз, когда мы приходили обедать? Не покупала исключительно твои вещи? — Она опустила глаза на платье от Мэри Макфадден и рассмеялась. — Ну что ты, дорогой? Неужели дело в Эдварде? Или в чем-то еще? Давай начистоту.

— Дело в тебе, Джуэл. — Харпер ковырнул вилкой омара, которого поставил перед ним официант. — Иногда мне кажется, что я тебя понимаю. Но в остальное время сознаю, что твой внутренний мир для меня закрыт. С виду ты кажешься искренней и честной. Но что творится в глубине твоей души? Ты такая загадка, что я не способен с тобой расстаться. Да, я вне себя из-за того, что ты увела Эдварда. И Кэтлин подтверждает, что в работе ты настоящий диктатор.

— Кэтлин? — встрепенулась Джуэл. — Она-то откуда взялась?

— Славная девчушка. Я время от времени приглашаю ее пообедать.

Джуэл отхлебнула минералки и оттолкнула тарелку с недоеденным салатом из гребешков так, что та прокатилась до середины стола.

— Очень славная — как ядовитый паслен! Ты не мог этого не заметить, Гарри. Я держу ее, потому что она талантлива. Она завидует, наверное, ненавидит меня. Очень хочет стать мной. Я вижу ее насквозь. Она так же честолюбива, как и я. В «Бижу» у нее сомнительное будущее.

— Ты собираешься ее выкинуть?

— Вовсе нет. Жду, когда она уйдет по своей воле. Я уверена, что рано или поздно это случится. Но я могу как-нибудь проинициировать это событие. И еще учти: при первой возможности она залезет к тебе в постель. И на этом не остановится.

— Ушам своим не верю. Почему ты ее так поносишь? Кэтлин чертовски тебе преданна.

— Откуда ты знаешь? Уже пытался сманить ее из «Бижу» в отместку за Эдварда?

Гарри снова пожал плечами:

— Я выше мести. Ты говоришь, что видишь ее насквозь? Так почему не замечаешь, как она тебя боготворит? Кэтлин никогда не нанесет удар тебе в спину.

— Ну и дела… Ты, Гарри, уже у нее в кармане. Только хочу сказать…

— Гарри! Какая удача! Теперь не придется топать до Тридцать седьмой улицы! — У их столика остановился нарядный, одетый в серый костюм от Армани мужчина лет пятидесяти с жирным, лягушачьим лицом. Он улыбнулся Джуэл. — Простите, не хотел вас перебивать.

— Вы знакомы? — начал Харпер без всякого энтузиазма. — Джуэл Прескотт — Нейл Тэвлос.

— Здравствуйте. — Джуэл протянула руку. — Вы владелец бутика «Пьер Шанс»?

Мужчина кивнул.

— А вы мадам «Бижу». Давно мечтал с вами познакомиться. — Он повернулся к Гарри: — Скажи, если я не вовремя. Мне можно присесть?

— Садись, — кивнул ему Харпер. Они с Тэвлосом были давнишними друзьями-соперниками. Каждый хотел бы выкупить другого, но ни один не предпринимал ни малейших усилий.

— Я слышала, вы начинаете производство духов «Пьер Шанс». Уже зарегистрировали название? — спросила Джуэл.

— Нет. Открыл совершенно новый отдел по производству и сбыту этого снадобья. Прибыльная штука.

Джуэл насторожилась. В глубине души она всегда вынашивала мысль о духах «Бижу».

— Интересно бы узнать поподробнее.

— Нет ничего проще. — Тэвлос достал из бумажника визитную карточку. — Позвоните мне, и я вам все расскажу. Или лучше давайте приглашу пообедать.

— С удовольствием. — Она спрятала визитную карточку в сумку. — А теперь мне пора. Спасибо за обед, Гарри. И не бесись, дорогой. В следующий раз плачу я, тогда и договорим. — Джуэл улыбнулась. — Рада была познакомиться, мистер Тэвлос.

— Нейл, — поправил он, — это я был счастлив с вами познакомиться.

— Увидимся, Джуэл, — бросил ей Харпер. — И не сходи с ума по поводу Кэтлин.

«Не сходи с ума!» — возмущалась она, возвращаясь в «Бижу». Когда речь заходила о женщинах вроде Кэтлин Коламбиер, умудренный жизнью Гарри Харпер становился наивным, как зеленый подросток.

А может, он оказывал ей услугу, если пригласил Кэтлин на работу. Лучше числить ее в откровенных конкурентках, чем держать под боком, где она постоянно высматривала, что задумывала Джуэл, и прикидывала на себя.

С другой стороны, Гарри Харпер — ее союзник. Так почему бы не отдать Кэтлин своему человеку?




— Джуэл, дорогая. — Аллен подал ей чашку черного кофе из экспресс-кофеварки. — Обслуживание в постели.

Она с трудом просыпалась от крепкого сна.

— Господи, сколько времени?

На улице все еще было темно и горели фонари.

— Пятнадцать минут шестого. Но перед тем как я улечу, мне надо с тобой поговорить — вчера вечером мы так и разминулись.

Он отправлялся в Талсу повидать мать и брал с собой Нушку и девочек. По странной иронии судьбы заброшенные Джуэл девочки привязались к Ладонне, и та как будто тоже забавлялась общением с ними. Джуэл не возражала против побегов мужа в отчий дом, которые он совершал регулярно каждые несколько месяцев. У нее высвобождалось время для работы, и она не чувствовала себя виноватой.

— Когда я вернусь, давай поедем отдыхать, — начал Аллен. — Мы никуда не выбирались с самого свадебного путешествия. Но на этот раз я хочу, чтобы мы отправились вдвоем. Я уже поговорил с Нушкой. В наше отсутствие она со всем управится. — Он потянул вниз кружевную простыню и сквозь бархатную ночную рубашку принялся гладить ее груди. — На следующей неделе «Кристи» организует большой аукцион картин начала века. Поболтаемся в Лондоне несколько дней, поиграем, а я совершу покупку. Потом можно завернуть в Шотландию или на Уэльс отдохнуть. — Аллен наклонился и поцеловал Джуэл в лоб. — Хотя бы побудем друг с другом. А то все куда-то бежим…

— На следующей неделе? Звучит заманчиво. Но я никак не могу…

— Ты всегда так отвечаешь, когда я приглашаю тебя куда-нибудь поехать! — взорвался муж. — Мы с детьми на несколько дней скроемся с твоих глаз. Работай сколько влезет. Но потом — никаких возражений. Освободи расписание.

— Боже, в последнее время все на меня взъелись. А я всего-навсего хочу заработать на жизнь.

— Тебе нет необходимости зарабатывать на жизнь. Ты вышла за меня замуж. Лучше постарайся быть нормальной женой. Джуэл… — Он обнял ее. — Я тебя люблю. Но хочу видеть чаще. Отныне хотя бы раз в неделю давай освобождать вечер и куда-нибудь ходить — только вдвоем. Если хочешь, чтобы брак не распался, надо прилагать к этому усилия. — Он взглянул на металлические, в стиле ар деко часы на туалетном столике. — Мне пора. Все необходимые приготовления для поездки я сделаю сам. Мы будем отсутствовать примерно две недели.

Джуэл собиралась возражать, но вместо этого только вздохнула:

— Хорошо, дорогой, как скажешь. — Она нежно погладила мужа по щеке. — Мы в самом деле мало проводим времени вместе.

Аллен улыбнулся ей в ответ:

— Я рад, что ты это понимаешь. Ну, я пошел. Машина уже ждет.

— Счастливого пути. — Джуэл схватила шелковое кимоно. — Подожди, хочу поцеловать на прощание девочек. И вот еще что, Аллен. — Она быстро что-то прикинула. — Давай сократим нашу поездку до десяти дней. Двадцать первого каталог должен поступить в типографию. Мне необходимо все проверить.

— Ладно… Десять дней лучше, чем ничего.




Утро в «Бижу» выдалось обычным. Джуэл сорок пять минут уделила Тексан, обсуждая переделку в колье кольца с канареечным бриллиантом в двенадцать каратов, потом провела совещание со своим персоналом и приглашенными дизайнерами, проконсультировалась со специалистом по камням Эриком Сандерсом насчет предстоящей закупочной поездки в Бразилию и отправилась в «21»[38 - Клуб «21» — один из наиболее оригинальных и знаменитых ресторанов и ночных клубов Нью-Йорка.] пообедать с Нейлом Тэвлосом.

— Джуэл! — Нейл поднялся с ней поздороваться. — Рад, что вы мне позвонили. Я на это надеялся. Вы в своем деле собаку съели. Уж я-то знаю. Миссис Тэвлос, которая вскорости станет бывшей миссис Тэвлос, потратила кучу моих денег в вашем магазине.

— Неужели? Я веду учет своих клиентов. И что-то не припомню…

— Она актриса. Выступает под псевдонимом Лесли Скотт.

— Ну конечно! Она без ума от моих коллекционных вещей. Умоляю, дайте ей приличного отступного, иначе я лишусь одной из своих лучших покупательниц.

— Ради вас — все, что угодно, — расхохотался Нейл. — В первый раз я смеюсь над разводом. Столько всяких хлопот. Казалось бы, детей нет — ничего сложного.

— Это всегда сложно.

— Вы были разведены?

— Овдовела. Теперешний муж удочерил моих девочек. Я очень счастлива. Кстати, — Джуэл перешла к делу, — вы принесли образец новых духов? Не терпится посмотреть, что это такое.

Нейл достал из нагрудного кармана дегустационный флакон без всякой наклейки, и она протянула запястья, чтобы он оросил их духами. Потом потерла запястья одно о другое, вдохнула аромат и закрыла глаза.

— Напоминает раннюю весну. Нарциссы, гиацинты, луговые лилии и полевая трава. Восхитительно! Мне нравится!

Нейл Тэвлос расплылся от удовольствия.

— У вас чертовски тонкое обоняние. Это именно то, чего мы добивались, — весны. Потребитель нашей одежды — молодежь. Мы хотели получить молодежный аромат. Среди производителей духов он называется зеленым.

Джуэл кивнула:

— Я знаю. Читала. Предварительно изучала вопрос. Даже представляю, как должны пахнуть «Бижу». Рубинами. Самыми дорогими на свете камнями. Насыщенный, утонченный, чувственный, полный истории и романтики запах. — Она замолчала. — Простите. О своих идеях я готова говорить часами.

— Вам не за что извиняться. Вы блестящая женщина, Джуэл.

За мясом под острым соусом они непринужденно болтали, главным образом о новинках театрального сезона. Тэвлос оказался хорошо осведомленным в закулисных делах. А когда подали кофе, он сказал:

— У меня идея… Я говорил, что начинаю кампанию по продаже своих духов. Почему бы вам не присоединиться? Я сэкономлю вам кучу денег. Устроим общую продажу. Ни вы, ни я не предполагаем массовой реализации. Будем продавать в своих магазинах и лучших универмагах. Все к вашим услугам, включая производство.

— Заманчивое предложение, — небрежно ответила она. Эта мысль с самого начала не давала Джуэл покоя, но она не хотела вылезать с ней сама. — Я должна все обсудить со своим партнером Эдвардом Рэндольфом. Проверить цифры.

Нейл подал официанту карточку «Америкэн экспресс».

— Не спешите. Обмозгуйте все как следует. В конце концов, это только идея. Но она может оказаться выгодной нам обоим.

— Обязательно обдумаю. Спасибо за обед.

Тэвлос поднес к губам ее руку и поцеловал.

— Давайте вскоре повторим.




Вернувшись к себе, Джуэл заскочила к Эдварду и рассказала о состоявшемся разговоре.

— Может, мы на это не пойдем, — возбужденно начала она. — Но каков шанс! Удача сама идет к нам в руки. Духи «Бижу» во всех лучших магазинах! Потрясающая реклама!

Эдвард откинулся в кресле и с сомнением покачал головой:

— Ты подумала, как посмотрит на это Харпер? Они с Нейлом конкуренты, даже если внешне состоят в приятельских отношениях. А тебя Харпер считает своим человеком.

— Гарри вообще к этому не имеет никакого отношения, — отмахнулась Джуэл. — Почему меня должно тревожить, что он по этому поводу подумает? Бизнес есть бизнес. Он всегда мне сам так говорил.

— Хорошо. Поступай как знаешь. Но Гарри обо всем объяви сама — не допускай, чтобы до него дошли слухи. Он еще не отошел после моего предательства.

— Так и быть, — согласилась она. — Расскажу, как только приму решение.

— Договорились. Когда ты летишь в Лондон?

Джуэл удивленно подняла бровь:

— Откуда ты узнал?

— Обедал сегодня с Алленом. Он сказал, что хочет сманить тебя на отдых. Интересовался, переживет ли магазин твое отсутствие. Я ответил, переживет, если не очень долго.

— Мы сошлись на десяти днях. Неподходящее время, но ничего не поделаешь…

Эдвард поднялся и прикрыл дверь.

— Аллен тебя обожает, Джуэл. Ты должна больше считаться с ним.

— А я чем занимаюсь? Видел часы, которые я придумала и сделала к его дню рождения? Не часы — загляденье, «Ролекс». И кроме того…

— Подожди, дорогая, — перебил ее Эдвард. — Я тебя не осуждаю. Просто говорю. Аллен тебя любит. И ты, наверное, его любишь, но никак это не показываешь.

— Он что, тебе в жилетку плакался? — начала раздражаться она. — Вот, значит, как вы обедали!

— Ты прекрасно понимаешь, что Аллен никогда бы так себя не повел. Я делюсь с тобой всего лишь своими наблюдениями по праву старинного друга. Прими или забудь. Аллен мне чертовски нравится. Он отличный парень и заслуживает…

— Кого-нибудь получше меня? — выкрикнула Джуэл. — Да я сама достаточно хороша, только по горло в делах. Ты работаешь не меньше меня и знаешь, каково заново строить империю. Требуется уйма времени. — Она перевела дыхание. — Аллену этого не понять, потому что он не трудится. Все время проводит на аукционах и в галереях. Нам грозит банкротство. Он не зарабатывает деньги — он их транжирит. Говорит, что я могу не работать, но посмотрим, что запоет через год. Слава Богу, что я работаю. Недалеко то время, когда мне придется его содержать.

— Остынь, — улыбнулся Эдвард. — И не кричи так громко. Я на тебя не бросаюсь. Всего лишь даю совет. Меня нисколько не расстраивает, что ты так много работаешь. Знаешь что, раз Аллен уехал, давай после работы выпьем. Сто лет этим не занимались.

— После работы? Ты шутишь. Если я хочу позволить Аллену утащить себя отсюда на десять дней, придется вылезти вон из кожи. Нет времени отдыхать.

— Ты себя насилуешь. В этом нет никакой необходимости.

— Вот как! — вспылила Джуэл. — Я считала, что ты меня понимаешь! Мне надо многое сделать, и я это сделаю.

Эдвард откинулся на спинку и издал тяжелый вздох.

— Ты обрела успех. Ну чего еще ты хочешь?

— Еще большего успеха.




Джуэл и Аллен отправились на отдых как планировали. Первую половину свободных дней они провели в Лондоне, и Джуэл явно получила от этого удовольствие. Она ходила по музеям и посещала конкурсы украшений, а Аллен в это время бывал на аукционах и успел пополнить коллекцию тремя довоенными русскими полотнами, Роджером де ла Фреснае и очень хорошим Оскаром Кокошкой, которого приобрел у пьяницы — обедневшего аристократа, распродававшего фамильные ценности.

Потом на пассажирском поезде они двинулись по английской провинции в сторону Уэльса, где намеревались неделю наслаждаться идиллическим бездельем. Джуэл находила его очаровательным целых два дня, а затем от ничегонеделания стало нарастать напряжение. Она приходила в ужас от вождения Аллена — все время казалось, что он не справится с левосторонним движением. Ей было не до сказочных красот Уэльса: она постоянно вскрикивала «Осторожно!» и била ногой по воображаемому тормозу, пока муж не остановился у зеленого всхолмленного луга, на котором несколько десятков овец щипали траву. — Давай ты.

— Нет…

— Давай-давай, — настаивал Аллен. — У тебя лучше получится.

Джуэл устроилась за рулем (так необычно было видеть управление не с той стороны машины), а муж радостно занял ее место, вошел в ее прежнюю роль и весь остаток дня уже он кричал «Осторожно!».

Они остановились в старом красивом поместье в Северном Уэльсе, которое называлось Бодисгаллен-Холл, и оттуда совершали дневные вылазки. Старинное имение впечатляло — огромная усадьба, которую окружали каменные коттеджи, украшенные плющом и экзотическими названиями. Сами Прескотты жили в домике под названием «Ананасовый».

После щедрого уэльского завтрака для Аллена и тоста с кофе для Джуэл они брали приготовленный на кухне обильный сухой паек — жареного фазана, паштет из зайца, маринованные овощи, свежевыпеченный хлеб и печенье, все упакованное в плетеную ивовую корзинку — и бродили по покрытым пышной растительностью окрестностям. Навестили суконные мельницы, осмотрели великолепные разрушающиеся замки, такие как основанный еще в XIII веке Эдуардом I Карнарвон[39 - Город и центр туризма в Уэльсе. В его знаменитом замке XIII в. происходит официальная церемония присвоения наследнику престола титула принца Уэльского.] в Гуинедде. Сидели в живописных сельских пабах, пили крепкий портер или бренди и слушали уэльскую речь — музыкальную и чарующую и совсем не похожую на английскую.

Если шел дождь, они оставались дома, купались вместе в огромной ванне, потом возвращались в постель и, нежась, занимались любовью. Если дождь прекращался, выходили гулять в парк и замысловатый кустарниковый лабиринт — гордость Бодисгаллен-холла.

И все же Джуэл скучала. Ей не терпелось возвратиться в Лондон, в привычную городскую обстановку.

— Но, дорогая, — уговаривал ее, начиная сердиться, Аллен, — смысл отдыха в том, чтобы расслабиться. Не иметь никаких занятий.

— Ты не имеешь, а у меня они есть. Сидеть и считать овец какое-то время забавляет… Но это уже приелось. А если бы вернулись в Лондон, застали бы еще несколько шоу.

Аллен нахмурился:

— Я надеялся, что спокойные дни вместе снова нас сблизят. Вначале мы понимали друг друга, но это осталось в прошлом. Черт, видимо, все напрасно. — Он угрюмо сел на каменную стену. — Я горжусь тобой, Джуэл. — Аллен вздохнул. — Горжусь твоим успехом. Но ты так занята, занимаясь целым миром, что не хватает времени ни на что личное. Ты больше до меня не дотрагиваешься.

— Как же так? — возмутилась она. — После отъезда из Нью-Йорка у нас дня не прошло без любви.

— Я не это имел в виду. Ты больше не целуешь меня в щеку. Не кладешь на плечо руку. Не улыбаешься. Ведешь себя со мной как с деловым партнером. Как со всяким другим в ежедневном расписании встреч. Дальше так нельзя. Я по крайней мере не могу.

Джуэл вздохнула и села рядом на садовую стену.

— Хорошо, дорогой, давай посмотрим на вещи прямо. Поддерживать брак — все равно что управлять корпорацией, ежедневно приходится сталкиваться со множеством проблем: дети, взаимопомощь, деньги, развлечения. Все должно идти как по маслу. И еще «Бижу». Извини, я мало до тебя дотрагиваюсь. Но я занята. Кстати, и ты тоже. — Она возмущенно фыркнула. — Постоянно отсутствуешь, носишься за очередным приобретением.

— Вот, значит, ты о нас какого мнения — деловые партнеры, которые время от времени трахаются!

— Нет, я не настолько цинична. Но тем не менее думаю, что мы партнеры. В лучшем смысле этого слова. Мы хорошая команда, Аллен. Не понимаю, почему ты этого не ценишь и не благодарен за то, что мы имеем. Мы гораздо счастливее многих наших знакомых, которые перебегают от одного любовника к другому. (Признаться, она тоже помышляла завести любовника. Но не хватало дня. Разве всунешь незаконный секс в деловой распорядок?)

Аллен пожал плечами:

— Наверное, ты права. Джуэл, я не сказал, что несчастлив. Просто хочу, чтобы ты не думала о работе, когда мы вдвоем.

Она улыбнулась и поцеловала мужа в щеку. Кризис миновал, Джуэл это чувствовала. Такие разговоры время от времени вспыхивали в последние годы. Она знала, что все обойдется, если вести себя тонко. Она не часто сдавалась Аллену.

— Постараюсь с этим справиться. Обещаю, что сделаю усилие и, выходя из кабинета, буду оставлять там все свои дела.

— Хорошее начало, — кивнул Аллен. — А как же с Лондоном? По-прежнему хочешь вернуться?

— Нет. Прости. На меня подействовала погода. А так здесь очень мило. — Джуэл надела темные очки, когда из-за края свинцовых облаков выглянуло солнце. — Спасибо, что вытащил меня сюда. Я возрождаюсь к жизни. — Она игриво коснулась рукой мужа.

Аллен улыбнулся. Его гнев совершенно испарился.

— Извини за погоду. В следующий раз поедем в какое-нибудь более солнечное место. Обещай, что впредь будем чаще отдыхать. Или мне взять с тебя расписку?

— Все равно здесь нет твоего юриста, чтобы ее заверить. Так что придется поверить на слово. — Джуэл искренне старалась взбодриться. — Взгляни-ка на эти розы. — Она указала на высокие кусты с пышными, ароматными цветами. — Наверное, когда-нибудь будет забавно обзавестись домиком в деревне. Вот с таким замечательным садом. В старости я бы за ним ухаживала.

Аллен обнял жену и притянул к себе.

— Я могу представить, что у нас есть загородный домик. Я могу представить, что мы обзавелись старинным английским садом. Но не способен вообразить, чтобы ты ковырялась совком в земле.

— Ошибаешься. Я была бы сказочным садовником. Если бы имела время.

— Вот и я о том же. Разве тебя вытащишь в деревенский дом, если еле вывез на отдых?

— В загородный дом выбраться легче.

— Ты серьезно?

— Во всяком случае, можно начинать что-нибудь присматривать. Детям и Нушке полезно проводить лето за городом. Девочки подросли, им требуется более упорядоченная жизнь. А мы бы приезжали на выходные. Конечно, для этого пришлось бы научить Нушку водить машину. — Джуэл представила приземистую тучную женщину с короткими толстыми ногами за рулем и рассмеялась. — Как ты думаешь, она осилит в ее возрасте?

— Меня беспокоит не возраст, а сможет ли она видеть дорогу. Пожалуй, будет безопаснее предоставить ей машину с шофером.

Они бродили по саду, любовались искрящимися на солнце от капелек недавнего дождя розовыми кустами и рассуждали, где покупать дом. Аллен выступал за Коннектикут, Джуэл склонялась к восточной оконечности Лонг-Айленда. Она вспомнила неделю в Саутгемптоне перед свадьбой Анны — тогда ей очень понравились широкие пляжи из белого песка вдоль берега Атлантики. Теперь она знала, что успех и внутренний настрой позволят ей справиться с собой, если она случайно столкнется с Макнилами. Но подобная встреча представлялась ей все менее вероятной. Нью-Йорк оказался гораздо больше, чем она вначале считала.

— В окрестностях Роксбери… ближе к западу штата… очень симпатично. — Аллен снова стал агитировать за Коннектикут. — Два часа от города, и движение не сравнить с тем, что на дорогах Лонг-Айленда. Да, Джуэл, загородный дом — это великолепная идея. А сколько новых стен придется заполнить! — добавил он со смешком.

Джуэл осенило:

— Знаешь, дорогой, мне все равно, где покупать дом. — Так оно и было на самом деле. А если представилась возможность угодить мужу, отдав ему право выбора, почему бы и нет? Он скорее согласится оставаться один на выходные в том месте, которое понравилось именно ему. У самой же Джуэл явно не найдется времени проводить каждый уикэнд в деревне. — Пожалуй, мысль о Коннектикуте не плоха. И у детей на взморье много друзей. И нам не придется там жить постоянно.

— Иногда, Джуэл, ты меня поражаешь, — улыбнулся Аллен. — Я стараюсь изо всех сил, готовлюсь к сражению, а ты сдаешься без битвы.

— Такова уж новая я, отдохнувшая, покладистая. Привыкай.

— Постараюсь, — расхохотался муж. — Ну, пошли, время пить чай.

Они взялись за руки и направились к «Ананасовому» коттеджу, по дороге строя планы, каким будет их превосходный загородный дом.




ЧАСТЬ ВТОРАЯ

С 1979 года по настоящее время





Глава 25


Аллену, естественно, не пришлось ни к чему привыкать. Новой отдохнувшей, покладистой Джуэл не получилось. И он начинал опасаться, что она не станет такой никогда.

Только к тысяча девятьсот восемьдесят первому году, через три года после их отдыха на Уэльсе, они подыскали в Коннектикуте то, что хотели, — ферму в сто акров, с амбарами для овец из почерневших бревен, каменными подсобными строениями, которые легко переделать в гостевые коттеджи, и ветхим двухэтажным домом, часть которого была построена еще в тысяча семьсот девяностом году. Ферма требовала серьезного обновления, и Аллен решил все взять в свои руки. А Джуэл изо всех сил расширяла «Бижу».

Она была рада, что муж с головой ушел в перестройку их новых владений и коллекционирование. Аллен был так же занят, как и она. И теперь Джуэл не испытывала чувства вины. К неудовольствию Гарри Харпера, она заключила сделку с Нейлом Тэвлосом на создание и производство своих духов. Но последовала совету Эдварда и, чтобы не восстанавливать Гарри против себя, обо всем рассказала заранее. Потом сделала Катрину и Кристофа своими партнерами-управляющими и открыла на бульваре Сен-Жермен престижный «Париж-Бижу». За ним последовал «Бижу-Гонолулу» с дизайнером Лейлани и «Бижу-Беверли-Хиллз» на Родео-драйв, где управляющим стал старинный приятель Аллена. Джуэл строила планы открыть магазины в Лондоне, Далласе, Хьюстоне, Чикаго, Атланте и Сан-Франциско.

Хотя она брала себе компаньонов, контрольный пакет всегда оставался у нее. Каждый «Бижу» должен был выглядеть определенным образом. Каждый отчислял взносы в национальный рекламный бюджет. Использовались материалы и камни только высшего качества. За этим Джуэл и Эдвард осуществляли строгий надзор. Ее эксперты — а теперь их работало трое — колесили по Северной и Южной Америке, заезжали в Африку и Азию, где покупали камни для дизайнеров «Бижу».

Джуэл зарегистрировала в Нью-Джерси производственную компанию, которая по ее моделям начала изготовлять недорогие украшения из сплавов золота и серебра с синтетическими камнями. Серия получила наименование «Тоже Бижу».

Вышел в свет каталог. И она расширила территорию, присоединив к первоначальному помещению два верхних этажа. Они с Эдвардом наняли новых сотрудников, образовали службу маркетинга, отделы продаж по почте и собственных рекламных разработок.

Когда все это стало отлаженно функционировать, Джуэл уговорила Эдварда заняться ученическим ателье. С лучшими университетами и дизайнерскими школами страны была разработана программа, благодаря которой ежегодно трое подающих надежды студентов из каждой школы могли работать летом в мастерских фирмы. В конце практики, в последних числах августа, Джуэл устроила изящную летнюю выставку студенческих работ, а лучшим после окончания курса пообещала работу в «Бижу».

Джуэл занялась исследовательской работой — написала книгу о связанных с камнями народных сказаниях и верованиях в их целительные свойства. Когда труд был завершен, издатель направил ее в лекционное турне по стране — больше рекламы и ей самой, и «Бижу».

Наконец осенью тысяча девятьсот восемьдесят пятого года после нескольких неудач в зале драгоценных камней и минералов Музея естественной истории на гала-вечеринке были представлены духи «Бижу». Продажи превысили самые безумные ожидания Джуэл и Нейла Тэвлоса. Объем торговли по почте увеличился в четыре раза, и зрели планы издания ежемесячного, а не квартального каталога почтовых рассылок. Джуэл с надеждой взирала в будущее. Все шло удивительно гладко.

За исключением одного — хронически не хватало времени. На домашнем фронте Нушка продолжала управляться под неусыпным оком Джуэл. Но девочки росли по большей части без нее. Эмбер исполнилось двенадцать лет, а Берил — одиннадцать. Они сильно выросли, неплохо учились и вполне привыкли к роскоши жизни. Если мать не могла уделять им достаточно внимания, то никогда не забывала данного когда-то обещания предоставить дочерям все, чего не хватало в ее собственном детстве.

Девочки имели все, что хотели. Кроме одного: постоянного общения с матерью. И начинали, особенно Эмбер, недолюбливать честолюбие Джуэл.




Как-то вечером, в тысяча девятьсот восемьдесят шестом году, Джуэл, как обычно, поздно прибежала с работы. Они с Алленом собирались на ужин к Гарри и Вивиан Харпер. Она заглянула в библиотеку, где дочери готовили уроки.

— Привет, мамочка! — обняла ее Берил. — Папа уже оделся. Смотрит новости. Как я не хочу, чтобы вы уходили.

— Я знаю. — Джуэл поцеловала младшую дочь. — Мне тоже не хочется. Зато проведем вместе выходные.

— Ты что, забыла? Я с Эмили и ее родителями еду в Куок.

— Ах да, правильно. — Джуэл повернулась к Эмбер, которая так и не подняла головы от тетрадей. — Тогда в субботу как-нибудь развлечемся втроем.

— У меня баскетбол, — буркнула дочь, не взглянув на мать. — А потом тренер пригласила всю команду к себе на пиццу.

— Как же так? Я освободила выходные, чтобы провести время с вами.

— Надо было сначала с нами договориться, — нахмурилась дочь. — У нас тоже своя жизнь.

— Эмбер Прескотт, что это значит?

— Это значит, что ты никогда не интересуешься, чем мы заняты. Забыла? Сегодня в школе была выставка поделок. Ты даже не появилась.

— О, милая, извини. Вылетело из головы. Было интересно? Вы что-нибудь купили?

— Да, — ответила Эмбер, — кухонные принадлежности для Нушки.

— Джуэл! — крикнул с лестницы Аллен. — Ты пойдешь в этом?

— Нет, дай мне минуту переодеться. — Джуэл повернулась к дочерям: — Пошли поболтаем, пока я одеваюсь.

— Иду, — вскочила Берил.

— У меня много домашних заданий. — Эмбер снова уткнулась в тетради.




У Эдварда вошло в привычку каждое утро заходить в кабинет к Джуэл — выпить чашку кофе и осветить круг вопросов, которые предстояло решать в этот день.

— Ну не смешно ли? — спросил он, когда с делами было покончено. — Мы как ненормальные делаем деньги, но не имеем времени их тратить.

— Ты такой же, как и я, — поддакнула Джуэл. — Мы оба любим работать и ненавидим саму мысль об отпуске. Но когда нас куда-нибудь вытаскивают — тебя Питер, меня Аллен, — все получается прекрасно. Я мирюсь. Пугает сама мысль об отъезде. Всегда кажется не вовремя. — Она пробежала глазами по настенному календарю. — Но ты действительно переработал. Выдели время и поезжай. Мы управимся.

— Питер часто заговаривает о Греции.

— Ну и вперед.

— Хорошо, — кивнул Эдвард. — Согласен. Питер будет в восторге. Три недели без меня протянете?

— Трудно. Но попытаемся. Тебе нужно отдохнуть.

Эдвард помолчал.

— Мне надо с тобой кое о чем поговорить. Каждый раз кажется не к месту. Но тем не менее…

— О'кей. — Джуэл посмотрела на часы. — Пара минут у меня есть. Что-нибудь серьезное?

— Да. — Он подошел и закрыл дверь.

— Боже, чувствую, грядут назидания. — Джуэл позвонила секретарю, попросила ни с кем не соединять, обошла вокруг стола и села на краешек напротив Эдварда. — В чем дело? Выкладывай, кого из персонала я обидела на этот раз?

— Речь о другом.

— Уже легче. Тогда почему закрытая дверь?

— Я… я видел Сашу третьего дня. — Эдвард выпил воды.

— Где? — Голос Джуэл сделался ледяным.

— Мы вместе обедали.

— Что? — отшатнулась она.

— Он меня пригласил.

— Он тебя пригласил? Но зачем? Сукин сын явно не нуждается в работе. — В начале восьмидесятых Саша поступил в «Тиффани и К°» на должность главного дизайнера. И с тех пор, по мере того как он становился известнее, ненависть Джуэл к нему только расцветала. Про Джуэл говорили, что, просматривая журналы мод, она рвала на мелкие клочья страницы с изображениями его украшений.

— Нет, с работой у него все в порядке. Дело в том, что в последние годы он приглашал меня несколько раз. Но я оставался верным тебе и всегда отказывал, а теперь не сумел. — Эдвард перевел дыхание. — Джуэл, Саша хочет видеть дочерей. Он хочет, чтобы они знали, что их отец он. Хочет…

— Хочет снова втереться в мою жизнь и перевернуть все вверх дном! Ты же знаешь, девочки считают, что их отец — Аллен. Так и должно оставаться. Он был им единственным отцом.

— Девочки любят Аллена, — согласился Эдвард, — но они бы его любили точно так же, если бы знали, что он их удочерил. У них есть право знать, кто их настоящий отец. Ведь он никуда не делся, не изгой — преуспевающий, зажиточный человек. У них с Айной дом в Вестчестере…

— Очень за него рада. А тебе, Эдвард, спасибо, что поделился со мной, — задиристо проговорила Джуэл. — Однако тебе придется сказать своему другу, что я не желаю, чтобы дочери обнаружили, что они незаконнорожденные. Саша мне лгал. У него нет никаких прав — ни юридических, ни моральных.

— Не затыкай мне рот. — Эдвард начал злиться. — Сколько можно лелеять свою ненависть? Саша тебя любил. Он просто совершил ошибку. Но кто не ошибается.

— Ты называешь ложь, женитьбу на мне при живой жене, зачатие двух незаконных детей ошибкой? Пусть благодарит Бога, что я не отправила его за решетку за многоженство! Не выслала из страны. Я Саше ничем не обязана. Абсолютно ничем! — Джуэл тяжело дышала. — Пусть не тянет руки к моим детям. — Она запнулась. — Не могу поверить, что он к тебе обратился. Он же терпеть тебя не мог. Слышал бы ты, что он о тебе говорил…

Эдвард встал и направился к двери.

— Ладно, Джуэл, достаточно. Я хочу, чтобы ты все обдумала.

— Передай от меня Саше, пусть только посмеет приблизиться к дочерям, мигом окажется у судьи — не успею я произнести слова «двойной агент».

— Будь благоразумна, Джуэл. Саша же не шпион!

— Если речь зайдет о моих детях, я буду утверждать все, что угодно, лишь бы вышвырнуть его из страны. Так ему и передай! А кому поверят: ему или мне?

— Ты не права. Где твое сострадание?

— К Саше у меня нет никакого сострадания.

— Перестань. Ты должна научиться прощать.

— Послушай, Эдвард, попробуй заговорить об этом еще хоть раз, и я тебя уволю — выкуплю твою долю в «Бижу». — В голосе Джуэл появились нотки ненависти.

— Ты совершенно невыносима! — Эдвард вышел из ее кабинета и захлопнул за собой дверь.

Джуэл потянулась за сигаретой и трясущейся рукой щелкнула зажигалкой. В первый раз она повздорила с Эдвардом, но ее взбесило, что он полез в ее личные дела. Она откинулась на спинку и, жадно затянувшись, восстановила в голове случившееся. Конечно, Джуэл понимала, что после стольких лет по меньшей мере глупо злиться на Сашу Робиновски. Но мысль о том, что он увидится с Эмбер и Берил, что девочки узнают правду, лишала ее самообладания.

В висках пульсировала боль, которая возникала у основания черепа и метала огненные стрелы в глаза. Джуэл навалилась грудью на стол, обхватила голову руками и ждала, чтобы кризис миновал. Затем позвонила секретарше.

— Мег, аспирин. И позвоните мужу, передайте, что сегодня вечером я не смогу присутствовать в публичной библиотеке и заниматься агитацией фонда. Необходимо сделать последние штрихи в весеннем каталоге.

— Хорошо, миссис Прескотт. Вас ожидает назначенная на десять часов девушка. Рита Робертс.

— Что? Кто такая?

— Мистер Рэндольф просил, чтобы вы ее приняли.

— Черт! Ах да, дочка какого-то его приятеля. Вы тоже поприсутствуйте. Но сначала закажите два билета первого класса до Афин. И направьте мистеру Рэндольфу вместе с красной розой и запиской. Хотя нет, записку отставить. Он и так в курсе дел. Так, давайте как-ее-там сюда. Я хочу поскорее отделаться.

Через несколько секунд в кабинет Джуэл вошла Рита Робертс. Она была удивительно хрупкой, но при этом не казалась маленькой. Ее прическу явно вдохновила Синди Лаупер: с одной стороны волосы были коротко острижены, с другой — рыжеватыми и красноватыми прядками спускались до плеча. На голове — серая мягкая шляпа. Весь ее наряд — трико с напечатанным леопардовым рисунком, несколько синих с оборками нижних юбок, полосатые колготки и длинное черное пальто — в сочетании с миниатюрной фигурой придавали комический вид, словно Тулуз-Лотрека скрестили с Жанной Авриль. Ее косметика казалась данью краскам кино пятидесятых годов — одни чистые цвета и слишком много забивавшего все остальное желтого. Черный саквояжик украшали наклейки с изображением диснеевских персонажей. Под мышкой — перевязанная шнурком дюаровая коробка.

— Я Джуэл Прескотт. Подходите сюда, раскладывайте все на столе. Сейчас быстро разберемся.

В комнату возвратилась Мег, и Джуэл поверх головы Риты бросила на нее взгляд, который красноречиво говорил: «Наш Эдвард, видать, совершенно спятил».

— Как это любезно с вашей стороны, — начала Рита, выкладывая аккуратно завернутые в мягкую красную бумагу украшения. Ее южный выговор звучал мелодично и резко контрастировал с броской наружностью. — Я так признательна, что вы нашли для меня время, миссис Прескотт. Сегодня лучший день в моей жизни. Я знаю Эдварда, потому что моя мама с его сестрой учились в одном колледже в Виргинии.

— Гм… очень мило, — пробормотала Джуэл. — Но к сожалению, у меня всего несколько свободных минут.

— Я работаю с тугоплавкими материалами: титаном, танталом, ниобием. Хотя что это я вам объясняю! — всполошилась посетительница. — Вы сами в коллекции тысяча девятьсот восемьдесят третьего года соединили ниобий с иолитом и гранатами.

— Это была коллекция тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года, — поправила Джуэл и взяла колье, которое так и просилось в руки. Его фрагменты — геометрические формы, соединенные между собой кристаллическими бусинками — являлись прекрасным образцом того, что можно достигнуть, если определенные металлы подвергать высоким температурам или воздействию электрического тока. Рита превратила унылую сероватую поверхность в нечто совершенно иное, отливавшее почти неоновым блеском и в то же время воплотившее в себе тонкую красоту.

— Как вы добились этого сияния? — спросила Джуэл.

Рита улыбнулась почти застенчиво.

— Кое-что попробовала. Звучит, наверное, глупо: положила кусок титана под пирамиду, которую приятель соорудил из зубочисток.

— Из зубочисток?.. — удивилась Мег, рассматривая серьги из коллекции Риты.

— Если соблюдать правильные пропорции, материал не имеет значения…

— Вы хотите сказать, — перебила ее Джуэл, — что все это сотворила пирамида?

Рита кивнула:

— То есть, конечно, я подвергала металл тепловой обработке, но до этого он целый день пролежал в пирамиде. Не просите меня объяснить. Пирамида что-то с ним делает.

— Напомните отправить вам тупые бритвенные лезвия. — Джуэл пробежала глазами по содержимому саквояжика. Девушка, безусловно, обладала талантом. Эдвард, как обычно, оказался прав. — О'кей, я вижу, вы подаете надежды. Если Эдвард сумеет найти комнату, можете какое-то время поработать у нас. Через несколько месяцев подведем итоги и увидим, что получилось.

Ошеломленная Рита ответила на рукопожатие.

— Э-э… спасибо… Значит, я получила работу в «Бижу»?

— Если Эдвард отыщет для вас уголок. Зарплату обсудите с ним. Поначалу будет немного.

— Я готова работать даром.

— В этом нет необходимости, — отрезала Джуэл. А когда Мег уже выводила гостью из кабинета, добавила: — Рита, дорогая… вот еще что — сделайте одолжение, постарайтесь одеваться немного более однотонно. И… выбросите эту шляпку.




Джуэл вернулась к заботам дня. Она надеялась, что Аллен не слишком разозлится из-за того, что она пропустит благотворительное сборище в библиотеке.

Кто-то быстро постучал в дверь.

— Войдите, — откликнулась она, удивляясь, куда подевалась Мег. В кабинет вошел новый художественный директор Майк Маршалл и закрыл за собой дверь. Он направился прямо к Джуэл и запечатлел на ее щеке поцелуй.

— Привет, дорогая. Забежал напомнить, что сегодня придется работать допоздна.

— Я не забыла. Пришлось отменить мероприятие с Алленом.

— Черт побери! Как плохо. Я надеялся, мы опять поработаем у меня. — Он ухмыльнулся. — Столько, сколько выдержим.

Джуэл улыбнулась в ответ и встала, давая себя поцеловать, на этот раз страстно, в губы. Майк своего добился: в ней опять закипела кровь.

— Скажу Аллену, чтобы ложился спать без меня.

— Я бы предпочел, чтобы ты сказала, что вообще не вернешься домой.

— Ты прекрасно знаешь, что я не могу этого сделать. Но в конце месяца открывается магазин в Сан-Франциско. Аллен будет занят, а Эдвард отправится в Грецию. У нас будет пять дней…

Послышался стук в дверь. Джуэл быстро отстранилась, а Майк поспешно обошел вокруг стола и опустился на стул.

— Войдите, — проговорила она деловым тоном.

В дверях показалась Мег.

— Привет, мистер Маршалл. Извините, что побеспокоила. Миссис Прескотт, надо кое-что подписать. Там человек ждет из «Федерал экспресс»[40 - Крупнейшая частная почтовая служба доставки небольших посылок и бандеролей.].

— Я все равно возвращаюсь к себе, — вставил Майк. — Значит, не забудьте, миссис Прескотт. Спать сегодня придется с весенним каталогом. — И, выходя, улыбнулся из-за спины Мег.

— Не забуду. — Она улыбнулась ему в ответ. — Но давайте постараемся закончить пораньше. — Это было сказано для ушей секретарши.

Джуэл все-таки выделила в своем расписании время для любовника. Нельзя сказать, чтобы она влюбилась в Майка Маршалла. Но их друг к другу тянуло. К тому же было удобно — работать под одной крышей, вместе повсюду ездить…

Возбуждала опасность и необходимость хранить тайну.

Возбуждал секс.

А его вполне хватало.




Глава 26


1987 год




Шли годы. Аллен несколько раз усовершенствовал дом в Коннектикуте, и наконец тот попал в архитектурный журнал. Не так давно они с Джуэл перестроили новую квартиру на Манхэттене и переехали туда, в трехэтажный пентхаус на Пятой авеню, который Аллен страстно желал, потому что там было гораздо больше стен, чем на Парк-авеню. У него был пунктик к обновлению и украшательству. Во время еженедельных вечеринок гости не уставали восхищаться его талантом. Аллен упивался похвалой, но Джуэл не могла не признать, что похвала заслужена. К тому же ей тоже доставалась часть восхищения: она дважды завоевывала награды Коти за дизайн, а реклама «Бижу» на конкурсах рекламной продукции удостаивалась призов за оригинальность.

Девочки росли, и Эмбер продолжала отдаляться от Джуэл. Из детского сада они перешли в начальную школу, а теперь занимались в средней школе в Коннектикуте. Эмбер исполнилось четырнадцать, Берил была на год младше. Школа находилась по соседству с загородным домом Прескоттов, куда вполне можно было выбираться на выходные, но не придерживалась концепции напряженных академических программ Манхэттена, что Аллен, кстати, совершенно не одобрял.

Он принимал большинство решений, связанных с образованием девочек, и Джуэл была ему за это благодарна. На дни рождения Эмбер и Берил Аллен дарил им какое-нибудь произведение современного искусства и уверял, что, когда они подрастут, подарок превратится в настоящий капитал. Девочек это не слишком воодушевляло. Когда они были младше, их сердца рвались навстречу велосипедам и куклам, а потом млели при виде нарядов. Так что на дни рождения и Рождество реванш брала Джуэл — дарила дочерям все, о чем те мечтали. В это время удавалось подкупить даже Эмбер.

— Искусство послужит им наследством, — убеждал Аллен жену, когда та возражала против таких слишком взрослых подарков.

— Такая обстановка не подходит детям их возраста, — жаловалась Джуэл. — Я покупаю им кружевное постельное белье, а ты снабжаешь статуэтками разбившихся машин и живописными изображениями вульвы.

— Что тебе сказать, — Аллен всегда был очень находчивым, — по сегодняшним оценкам рынка стены их комнат уже содержат картин на сотни тысяч долларов. А я покупал каждую всего за несколько тысяч.

Джуэл признавала, что в словах мужа был смысл, но предпочитала, чтобы он продал кое-какие вещи, а не приобретал новые квартиры и дома, чтобы обеспечить большее пространство своей коллекции. Но она не тратила нервы на убеждения. Все силы отнимало управление процветающей ювелирной империей.




Однажды, вскоре после делового обеда в «Артистическом кафе», Эдвард позвонил Джуэл в кабинет.

— Есть минутка? Зайди ко мне.

— Зачем? Я полагала, мы обсудили все на свете.

— Кое-что всплыло.

Когда Джуэл вошла в отделанный темными деревянными панелями кабинет Эдварда, там напротив него у стола сидела Кэтлин Коламбиер.

— Привет, Кэтлин. Я вас прервала? — спросила Джуэл. — Ухожу.

— Нет, — возразил Эдвард. — Кэтлин хочет поговорить с нами обоими. У нее есть новости.

— Я сказала Эдварду, — начала француженка, — что после стольких лет хочу уйти из «Бижу». — На ней было темное платье и замотанный вокруг шеи белый шарф. Джуэл подумала, что с самых первых дней их знакомства она не припомнит, чтобы Кэтлин носила другие цвета, кроме черного и белого.

— Да? — Джуэл не удивило ее решение. Она всегда знала, что Кэтлин тщеславна. Странным было другое — что француженка так долго тянула. — И что же ты собираешься делать?

— Я нашла спонсора, который не меньше меня верит в мой талант. Спонсор считает, что мое творческое начало недостаточно раскрывается в «Бижу» и настала пора открыть свой собственный магазин.

— Неужели? Извини, что мы с тобой так плохо обращались, — холодно заметила Джуэл.

— Джуэл, — перебил ее Эдвард, — Кэтлин имела в виду совсем другое.

— Она только что заявила, что мы мешали раскрыться ее дарованию. Но кто еще, я вас спрашиваю, кроме «Тиффани», где годовой оборот на много миллионов больше, чем у нас, кто еще так рекламирует своих дизайнеров? И когда все должно произойти?

— Я уже подписала договор об аренде в потрясающем месте на авеню Колумба. Откроюсь через несколько месяцев, как только закончим переделки.

— Аренда на авеню Колумба нынче стоит изрядно. Твой папочка-благодетель, видно, крепко стоит на ногах. Кстати, кто он такой?

— Секрет. Спонсор пожелал остаться инкогнито.

— Но нам-то ты скажешь? — настаивала Джуэл.

Кэтлин потупила свои огромные, как у лани, глаза.

— Боюсь, что нет.

— Уж не Гарри ли Харпер? — догадалась Джуэл. Он мог вполне начать мутить воду в «Бижу», чтобы наказать ее. Все эти годы Гарри по-прежнему желал Джуэл, а она по-прежнему ему отказывала.

Кэтлин улыбнулась:

— Хотела бы я тебе об этом объявить. Однако нет — это не он. Как бы то ни было, это мое официальное уведомление. — Француженка встала. — Эдвард, я с удовольствием с тобой работала. Ты всегда относился ко мне по-джентльменски.

Эдвард встал и поклонился:

— Спасибо. Удачи тебе, Кэтлин. Я знаю, у тебя все получится. Ты талантлива, и нам жалко с тобой расставаться.

Француженка взяла сумку, но не вышла, а остановилась перед Джуэл.

— Расставаясь, не могу отказать себе в удовольствии сказать, какая ты сука, — проговорила она. — Заняла свое положение только благодаря тому, что вышла замуж за Аллена Прескотта. А сама эгоистка — совершенно не считаешься с нуждами других. Использовала меня с самого начала. Я на тебя пахала, а ты ни разу не сказала, что ценишь меня. Теперь я ухожу и достигну большего успеха, чем «Бижу». Тогда меня оценят все. Вот подожди, увидишь. Настанет день, дорогая Джуэл, ты приползешь ко мне упрашивать дать тебе работу. А сейчас я с наслаждением говорю тебе до свидания и… пошла ты подальше…

Кэтлин исчезла, а Эдвард сел и затаил дыхание, приготовившись к неизбежной тираде компаньонки.

— Что за неблагодарная тварь! Приехала на моем горбу к успеху, а теперь меня же и кусает, — парировала Джуэл. — Слушай, Эдвард, я хочу знать, кто ее спонсор. Готова спорить, это Гарри.

— Уверен, что нет, — покачал головой он. — Гарри достаточно порядочен, чтобы не натравливать Кэтлин на «Бижу». Черт, да какая разница? Кэтлин Коламбиер с одним магазином не слишком подпортит нам рынок. Пожелай ей удачи и забудь.

— Твоя правда, — улыбнулась Джуэл. — Желаю ей всяческого успеха.

Компаньон посмотрел на нее с подозрением.

— Не сомневайся, дорогой. — Джуэл понимала, что Эдвард прав. Магазин Кэтлин не нанесет большого урона их бизнесу.

Но когда через несколько месяцев состоялось грандиозное открытие, Джуэл заранее уехала на этот день из города.




Обнаженный Майк прямо в постели открыл бутылку «Пулини-Монтраше» под закуску из сыра и французского хлеба, которые Джуэл не забыла прихватить, чтобы было что пощипать. В последние два года любовники привыкли урывать грешный часок в мансарде старого друга Майка на Двадцатой улице.

— Десять минут второго. — Майк посмотрел на часы, переставил поднос с вином и закуской на пол и ближе подкатился к Джуэл. — Успеем еще разок.

— Нет. Мне надо с тобой поговорить.

Он дотронулся кончиком пальца до ее губ.

— Не теперь.

Джуэл радовалась, что их связь была окутана таинственностью с обеих сторон. За исключением Эдварда, который догадывался, что у нее появился любовник, но не знал, кто именно, о ее романтическом приключении никто не подозревал. В кабинете, как обычно, кипела работа. Наедине она видела Майка только по вечерам, когда Аллен уезжал в Коннектикут, или во время совместных деловых поездок.

Майк оказался превосходнейшим любовником. Он был таким же жадным до денег и власти, как и она. И их секс — всегда фантастически ненасытный — подкреплялся общими позывами их гипертрофированных честолюбий.

Но такая ситуация начинала тяготить Джуэл. Встречи с Майком стали больше утомительными, чем будоражащими. Они продолжали развлекаться вдвоем, однако страстный секс без влюбленности заметно приедался.

Майк настаивал, что хочет на ней жениться, но каков был в этом смысл? Она не любила его и полагала, что он тоже ее по-настоящему не любит. Зачем же нарушать статус-кво с Алленом и дочерьми? К тому же Майк был на семь лет моложе ее. Джуэл понимала, что рано или поздно это неизбежно превратится в проблему.

Поэтому она решила рассчитать любовника Майка, но ни в коем случае не терять знающего художественного директора. Специалистом он считался одним из лучших.

Покончив с любовным порывом, Джуэл перевернулась и закурила сигарету.

— Бросила бы лучше, — проворчал Майк. — Сколько пачек в день ты выкуриваешь?

— Две. — Джуэл выдохнула длинный шлейф дыма. — Знаю, паршивая привычка. Я дурно пахну. И умру от рака. Хочу скоро бросить. Как только кончу заниматься исследованиями и завершу новую книгу.

— Книгу? Какую книгу?

— Я тебе говорила, — дорогой. Она называется «Сила и романтика камней» — о знаменитых драгоценных камнях, за которые столетиями боролись и умирали люди. Алмаз Кохинор, рубин Черный принц, жемчужина Ла Перегрина. Ты знаешь…

— Да, ты мне говорила, — перебил ее, нисколько не заинтересовавшись, Майк. — Я хотел тебя кое о ком спросить. Моя сестра Лаура встречается в Гринвиче с одной дамой. Вместе играют в теннис.

Джуэл вынула из сумки косметичку.

— Кто-нибудь из моих клиенток?

— Сомневаюсь. Она тебя, кажется, терпеть не может.

Джуэл замерла. Карандаш помады персикового цвета застыл у самых губ.

— Не могу представить, о ком ты говоришь. — Она догадывалась, что последует дальше. Наконец это случилось. Столкновение с прошлым.

— Ее зовут Анна Фергюсон. Она сказала Лауре, что в колледже вы жили в общежитии в одной комнате. Тогда тебя звали Мадлен Латем.

— Это правда. — Джуэл пожала плечами. — Мадлен мое настоящее имя. А псевдоним Джуэл я взяла, когда поехала учиться в Германию.

— Расскажи мне о ней побольше. Лаура говорит, что ее корежит каждый раз, когда она видит твои вещи. Ты и враги — это интересно.

— Долгая история. — Ее тон казался небрежным, хотя сердце гулко стучало в груди. — И невероятно скучная. У Анны тяжелый случай ревности. И судя по всему, она до сих пор не изменилась. В колледже мы стали соперницами и победила я. Она со злости вышла замуж за Рэнди Фергюсона и с тех пор, наверное, несчастна.

— А что случилось с парнем, из-за которого вы поссорились? Это был Аллен? — спросил Майк.

— Нет. Просто парень, из-за которого я сходила с ума. Потом я уехала в Европу, а когда вернулась, мы друг к другу остыли. Хватит, Майк, я не желаю говорить об Анне. Неподходящее время. — Она раздавила окурок в пепельнице и закурила новую сигарету. — Я хочу поговорить о нас.

— Давай. Ты уходишь от Аллена?

— Нет. Все очень сложно. Дочери… — Джуэл помолчала. — Я считаю, нам пора расстаться. У нас друг для друга едва находится время. А когда мы встречаемся, всегда куда-то спешим.

— Я думал, тебя радуют наши свидания, — уставился на нее Майк. — Меня — да. Я хотел бы видеться с тобой постоянно.

— Я радовалась, но наша связь слишком затянулась. Если хочешь знать правду, я устала скрываться.

Майк наклонился к ней, положил ладони на ее хрупкие плечи и поцеловал в лоб.

— Ну что с тобой? Мне казалось, ты меня любишь. Я тебя люблю и не хочу расставаться.

Джуэл вздохнула. Она неправильно судила о Майке — считала, что он желал ее такую, какой она была, — невероятно удачливую создательницу «Бижу». Ей не приходило в голову, что он говорил искренно, когда признавался в любви. Чтобы не вывести его из себя, она сменила тактику:

— Ты, наверное, тоже слышал: Аллен что-то подозревает. И Эдвард делает намеки. Нам нужно лечь на дно. Нельзя допустить, чтобы в конторе болтали о нашей связи.

— Ясно, — обиженно буркнул он.

Джуэл взяла его за руку.

— Мне будет спокойнее, если мы получше спрячемся. И еще, — солгала она, — мне требуется время, чтобы во всем разобраться.

— Я с ума по тебе схожу. Какой бы мы были с тобой парой!

— Дорогой, давай не будем об этом.

— Хорошо, — надулся Майк. — Я понял. Замнем, если хочешь.

— Это не то, что я хочу. Так надо.

Они оделись, не проронив ни слова, и помрачневший Майк пошел ловить такси. Джуэл надеялась, что, остынув, он рассудит, что все к лучшему.

Они уже собирались садиться в машину, когда внезапно кто-то схватил ее за плечо.

— Мадлен!

Удивленная Джуэл обернулась и увидела улыбающегося Уатта Макнила. В его волосах появилось больше серебра, вокруг глаз — несколько новых морщинок. Но он изменился гораздо меньше, чем она ожидала. Овладев собой, Джуэл сумела улыбнуться в ответ:

— Уатт, вот это сюрприз!

Майк Маршалл открыл дверцу и нетерпеливо бросил:

— Ты едешь?

— Нет. Договорим потом.

Не попрощавшись, он сел в машину, и такси умчалось.

— Я спешу, — извинился Уатт. — Иначе обязательно пригласил бы тебя на чашечку кофе.

— Все нормально, — отозвалась Джуэл. — У меня тоже встреча.

— Ты едешь к себе?

— Да. Угол Пятой и Пятьдесят третьей.

— Тогда мы можем взять одно такси. Я избавился от машины и шофера. Не так часто бываю в городе, чтобы она себя оправдывала.

Джуэл немного расслабилась.

— Боже мой, Уатт, я так рада тебя видеть!

Он остановил такси, и они забрались в машину.

— Значит, рада?

— После того как все случилось, я молила Бога, чтобы больше с тобой никогда не встретиться.

— Охотно верю. Я был на тебя зол. Кстати, спасибо за то, что вернула деньги. Честно говоря, я на них не рассчитывал. И очень рассердился, когда ты ушла.

— Понимаю. — Несколько кварталов они проехали в молчании. Джуэл вспоминала, какой была молодой и наивной. — Думаю, теперь можно сказать правду, — наконец проговорила она. — У нас все равно ничего бы не вышло. Я чувствовала себя слишком виноватой по отношению к твоим родным. Но ушла потому, — Джуэл помолчала, собираясь с духом, — что Анна обо всем узнала. Примчалась в Пфорцхайм перед самой нашей встречей в Париже, ругалась, кричала, плакала. Стращала самыми невероятными вещами.

— Что? — Уатт побелел. — Почему ты мне не рассказала?

— Анна мне угрожала. Взяла слово, что я с тобой порву, но не проговорюсь, что она знает. Хэдли тоже во все посвятила. Пощадила только Элизабет. Сейчас я рассказываю лишь потому, что все произошло очень давно и больше не имеет значения.

— Это все объясняет, — пробормотал Уатт. — Я всегда недоумевал, почему ваша дружба с Анной оборвалась так внезапно. Как не сообразил сам? Следовало догадаться. — Он покачал головой. — Через что же тебе пришлось пройти! Как бы я хотел все исправить…

— Не стоит, — улыбнулась Джуэл. Она наслаждалась каждым мгновением исповеди. — Мы учимся на ошибках. Я поступила неправильно, когда вступила с тобой в связь. Но я была тогда такая беззащитная, так хотела, чтобы кто-то обо мне заботился. А ты — такой любящий, такой внимательный… Не могла устоять.

Уатт снова покачал головой:

— Откуда же Анна узнала?

— Не имею представления.

— Анна — сложная женщина. Испорченная, как я понимаю, сначала мной, потом Рэнди.

— Они по-прежнему женаты?

— Да. Но счастливы или нет, не знаю. У них трое детей. Анна стала этакой почтенной матерью семейства. Рэнди много ездит. Ей делать особенно нечего. Постоянно играет в теннис. Скинула вес. Да… скверно… Вы были такими хорошими подругами.

Такси завернуло за угол Пятьдесят третьей улицы.

— Вот здесь, — бросила Джуэл шоферу. — Я приехала. Рада была встретиться, Уатт.

— И я, Мадлен. Ты достигла успеха. Я тобой горжусь.

— Спасибо. Как-нибудь зайди в магазин, потрать деньги.

— Непременно. Хочу продолжить наш разговор. Нам есть о чем поговорить. Как насчет обеда на следующей неделе?

— Не могу. Улетаю по делам в Париж, а потом в Калифорнию.

Джуэл схватила сумку и быстро поцеловала его в щеку.

— Как-нибудь позвоню, — крикнул ей вдогонку Уатт, понимая, что она этого не хочет.

Джуэл обернулась, махнула рукой и направилась в «Бижу». Смешно: за прошедшие годы Анна и Уатт почти исчезли из ее жизни. «Черт! — подумала она, поднимаясь по личной лестнице в кабинет. — Забыла спросить о Хэдли, единственном из Макнилов, о котором хотела что-то узнать».

Мег Хигдон, которую Джуэл из секретаря произвела в помощники, встретила ее целым потоком сообщений:

— Вы прекрасно выглядите. И улыбаетесь. Я редко вижу, чтобы вы в это время улыбались.

Ее шефиня была непростой женщиной, но Мег поняла: чем искреннее с ней себя ведешь, тем больше она тебя уважает.

— Наткнулась на старинного приятеля, — объяснила Джуэл. — Сто лет не видела. И все прошло как надо. Кое в чем удалось оправдаться.

Она вошла в просторный кабинет и села за стол, намереваясь ответить на телефонные звонки.

Приятно было сознавать, что Уатт снова на ее стороне и сочувствует тому, что ей пришлось пережить. И тебе урок, Анна. Ей стало интересно, простит ее когда-нибудь подруга или нет.

Но в следующую секунду Джуэл решила, что на это ей наплевать.




Глава 27


1988 год




— Я ухожу, — объявила Мег Хигдон. Она стояла в дверях кабинета Джуэл — долговязая, с крупными кривыми зубами. Если бы не они, ее лицо можно было бы назвать более чем привлекательным. — Вам ничего не нужно?

— Нет… нет… ничего… беги. Кстати, который час? — Джуэл сидела за рабочим столом и через микроскоп изучала розовый в тридцать пять каратов морганит.

— Начало седьмого. Я сегодня иду в театр с Майком Маршаллом. Взяла билеты, пригласила его, и он согласился. Не могу поверить!

— Гм… очень мило, — пробормотала Джуэл. Они с Майком притушили связь, но Джуэл не хотела прекращать их отношения, пока Майк не ушел из «Бижу». И вот неплохой выход из ситуации: может быть, ему понравилась Мег? Пожалуй, они неплохо подошли бы друг другу. Ведь оба умудряются терпеть ее переменчивый характер. — Иди развлекайся.

— О, Джуэл, я так нервничаю. При Майке я становлюсь совершенно косноязычной. После театра мы собирались поужинать в новом французском ресторане. Я в ужасе! Не представляю, о чем говорить.

— Ты? Косноязычная? — рассмеялась Джуэл. Беспрестанный треп ее секретарши стал предметом всеобщих шуток в «Бижу». — Ты прекрасно справишься.

— Если бы! — выдохнула Мег. — До завтра.

Джуэл выключила освещение в специальном микроскопе для рассматривания камней и вынула из зажимов огромный морганит — почти безупречный экземпляр, который ее эксперт Эрик Сандерс привез из Калифорнии. На будущий год предполагался серьезный рекламный ход магазинов «Бижу» — представление всеамериканской коллекции. Камни, которые использовали при ее составлении дизайнеры, должны быть найдены только в США: рубины, изумруды и гиддениты из Северной Каролины, сапфиры из ущелья Иого и с берегов Миссури в Монтане, опалы из Невады и Айдахо, жемчуг из бассейна реки Миссисипи, морганиты, кунзиты, турмалины из Калифорнии, перидоты из Техаса, топазы из Колорадо, бирюза с Юго-Запада, аквамарины из Мэна, алмазы и кварцы из Арканзаса и со всей страны — гранаты и аметисты.

Джуэл положила розовый камень на обтянутый черным бархатом лоток под свет настольной лампы от «Тиффани». Эту лампу Аллен подарил ей на тридцатилетие, но теперь, когда ей исполнилось тридцать восемь, это событие произошло, казалось, века назад. Джуэл подошла к сейфу и достала сделанные ее мастерами браслеты и обручи на шею из восемнадцатикаратного[41 - Соответствует 750-й пробе.] золота. Вернулась к столу и положила сверкающий металл рядом с камнем старинной огранки. Стало резать глаза, и она прикрыла их руками. Вернулась головная боль. Джуэл наконец собралась к окулисту. Доктор выписал ей очки и контактные линзы, но ни те ни другие не принесли видимого облегчения.

Было почти половина седьмого. В восемь у них с Алленом на ужин собирались гости. В Нью-Йорк приехала сестра мужа Изабел, и для нее устраивалась вечеринка с Гарри и Вивиан Харпер и кучей приятелей Аллена — дилеров от искусства и модных артистов, включая одного особенно отвратительного молодого жеребца из Оклахомы, Билли Кейлса, которого Аллен взял под свое крыло.

Джуэл вздохнула: так хотелось проигнорировать вечеринку и еще поработать, но какой в этом смысл? Аллен взбесится, если она не придет на ужин. А что делать с этим камнем, совершенно не приходило в голову. Она неделями не могла закончить одну-единственную вещь. Джуэл снова вздохнула и убрала лоток в сейф.

Все предыдущие годы стимулирующей силой в жизни Джуэл была ее работа. Когда девочки были маленькими и в ней нуждались, это казалось главным. Но дочери выросли в окружении Аллена и Нушки и совершенно от нее отдалились. Можно было еще посплетничать с Берил о всяких сверхъестественных вещах. Но общение с Эмбер прекратилось, когда девочка начала подрастать. Теперь дочери учились в интернате, и она раз в неделю посылала им вырезанные из «Нью-йоркер» смешные картинки и забавные заголовки из «Дейли ньюс». Но сверх того дети не занимали ее мысли.

Всю свою взрослую жизнь Джуэл имела возможность обратиться к творчеству и в нем обрести самовыражение и внутренний покой. Работа с драгоценными металлами и бесценными камнями привносила в жизнь недостающую красоту и равновесие. Создание украшения — не наброска, который она передавала своим мастеровым, а именной, уникальной вещи — было квинтэссенцией всех ее занятий и укрепляло, как ничто иное. Выбор нового камня, обдумывание и решение, как его использовать, представлялись сродни религии или духовному жизненному опыту. Слиться с камнем, найти наилучший путь продемонстрировать его в замысле — вот для чего она жила. Художественный процесс заставлял ее действовать. Она черпала из него энергию. А когда не творила, ощущала внутри пустоту.

Такая пустота овладела ее существом. Джуэл ощущала себя живым трупом. Творческая способность исчезла. Она проснулась однажды утром, а ее уже не было. Сначала Джуэл не запаниковала — решила, что просто устала. Она даже согласилась на очередное предложение Аллена об отдыхе и сплавала с ним вокруг Виргинских островов.

Но возвратившись, измученная морской болезнью и обгоревшая на солнце, обнаружила, что по-прежнему не может найти общего языка с камнями и воплощать их в уникальные композиции в золоте, которые служили ее фирменной маркой. Это ввергло Джуэл в еще большее уныние. Коллеги, боясь расстроить, ходили вокруг на цыпочках; они понимали — что-то не так. Но что именно, никто, кроме Эдварда, Аллена и Майка Маршалла, не знал. Головокружительная атмосфера первых дней восхождения по спирали «Бижу» ушла. Не было больше взлетов. Дизайнеры и остальной персонал судачили, что Джуэл все опостылело.

Так оно и было. Но кроме того, ее начинали безмерно раздражать все окружающие. Работники только для того и подходили, чтобы поныть и пожаловаться: им мало платили, мало оставляли свободного времени, мало признавали и чего там еще им недоставало?

Помимо всего прочего, Джуэл снедала ревность к успеху Кэтлин Коламбиер. Ее бывшая дизайнер стала любимицей журнала «Женская повседневная одежда». Кем бы ни был ее добренький папочка, он дал ей хороший толчок. Ходили слухи, что Кэтлин готовилась открыть сеть магазинов по всей стране и повторить успех «Бижу».

Джуэл сгорала от любопытства — так ей хотелось узнать, кто был таинственным спонсором Кэтлин. Она заподозрила Нейла Тэвлоса, но тот все отрицал, и она ему поверила. У него не было причин заниматься саботажем «Бижу». А из недавнего разговора с Гарри Харпером она поняла, что тот как будто бы знал правду, но не хотел говорить.

Дома Аллен ворчал больше прежнего по поводу ее загруженного расписания. Он несколько раз поднимал вопрос об удочерении девочек, но Джуэл каждый раз пресекала его поползновения. По-прежнему служившая домработницей Нушка совершенно зачахла: ее любимицы находились по целым дням вне ее присмотра. На день рождения Аллена Джуэл подарила ему щенка — спаниеля Кинга Чарлза. Она надеялась, что теперь у него и у Нушки появится объект, на который они смогут расточать свою любовь. Хитрость на какое-то время подействовала. Но однажды во время прогулки в Центральном парке песик вывернулся из ошейника, и его короткая жизнь оборвалась на Пятой авеню под тяжелыми колесами автомобиля-такси. После этого атмосфера в доме стала еще тяжелее.

— Знаешь, Аллен, — начала Джуэл, когда как-то вечером они вернулись с гала-представления института платья в музее Метрополитен, — почему бы нам не забрать девочек из интерната? Привезем сюда. Миллионы детей учатся в городе, и ничего.

— Нет, — вздохнул Аллен. — Напряжение слишком велико. Особенно для Эмбер. И я не хочу их разлучать. Они друг в друге нуждаются. Нам надо больше времени проводить в Коннектикуте, чтобы девочки как можно чаще превращались в обычных дневных учениц.

— Боже, — фыркнула Джуэл, — это мои дети. Мне кажется, я имею право судить о том, что лучше.

— Благодаря тебе у Эмбер такой трудный характер, — бросил обвинение Аллен. — Ее благоговение перед тобой переросло во враждебность.

— Давай, давай, обвиняй. — Джуэл повесила шубу из русских соболей в шкаф в коридоре. — Я отдавала им все свое время, но этого никто не замечал. Не забывай, я одна из вас кручусь в реальном мире, зарабатываю и плачу за все по счетам.

— Не будем начинать сначала, — попросил муж. — Как бы ты ни считала, я не на твоем содержании — в любой момент могу продать какую-нибудь картину и пополнить кассу. Ты своего достигла — «Бижу» обрела успех. Так отдохни. Расслабься. Отпусти немного вожжи. Дай больше власти Эдварду.

— Я ложусь спать. — Она поплелась наверх. — Утром у меня деловой завтрак.

— Как всегда, — буркнул Аллен и завернул в библиотеку: налить коньяку и поставить видеопленку.

Джуэл вздохнула и убрала наброски в стенной сейф. Меньше всего ей хотелось изображать перед гостями любезную хозяйку.




Когда компания перешла в двухэтажную гостиную Прескоттов выпить кофе с коньяком, один из приятелей Аллена, Тони Фристайн, уселся за кабинетный рояль и завел песенку Коула Портера[42 - Коул Портер (1893–1964) — композитор и автор текстов мюзиклов, вошедших в классику бродвейского театра. А также сотен популярных песенок.]. Несмотря на усталость, Джуэл весь вечер живо поддерживала разговор. Люди оказались остроумными и подходящими друг другу, конечно, за исключением этого хлыща Билли Кейлса. Аллен был в ударе и любезничал с Сарой Ричардс, искусствоведом-архивариусом, чьими услугами он время от времени пользовался.

Изабел Фарради, сидевшая по другую сторону стола по правую руку от Аллена, подошла к Джуэл и легонько обняла ее за талию.

— Пойдем немного пошепчемся, — предложила она. — Несколько минут нас не хватятся, а завтра рано утром я уезжаю.

Джуэл отвела родственницу в древесно-зеленую гостиную и усадила на розовую замшевую софу под купленным Алленом на аукционе Матиссом. Она достала сигарету и под неодобрительным взглядом Изабел закурила.

— Скоро брошу, — пообещала она, предваряя невысказанное замечание.

— Я хочу с тобой поговорить о весьма щекотливом деле, — начала Изабел. — Ты, конечно, можешь посчитать меня бестактной. Однако мы всегда были с тобой откровенны.

Ну и денек, подумала Джуэл. А вслух проговорила:

— Конечно. Что случилось?

— В последние полгода я замечала, что Аллен как-то подавлен.

— Гм… — хмыкнула Джуэл. Почему все пекутся об Аллене? Это она подавлена, потому что не ладится работа. Но от нее слишком многие зависят; приходится постоянно демонстрировать стойкость, а не раскисать, как Аллен, особенно в присутствии своей сердобольной сестры.

— Но в один момент он внезапно оправился, — продолжала Изабел, — и перестал со мной делиться. Ты ведь знаешь, брат всегда обо всем мне рассказывал. А тут стал невероятно скрытным. Тогда я провела собственное небольшое расследование. О, Джуэл, мне неприятно тебе об этом говорить, но ты должна знать. — Изабел взяла ее за руку. — У Аллена кто-то есть. Я рассказываю, потому что ужасно не хочу, чтобы вы расстались. Я понимаю, у тебя очень много работы. Я горжусь тобой. Но ты оставляешь Аллену уйму свободного времени.

— Аллен? С кем-то крутит? — не поверила своим ушам Джуэл. — Кто она такая? Ты знаешь? — Она решила сразу перейти к делу.

— Нет, — колебалась Изабел.

Джуэл погасила в пепельнице окурок и полезла в серебряный портсигар за новой сигаретой.

— Поразительно: чем дольше знаешь друзей, тем больше о них узнаешь. Сейчас я обнаружила, что ты не умеешь лгать.

— Я не уверена. Нет доказательств. Одна интуиция.

— Кто? — настаивала Джуэл.

— Что ты собираешься делать? — нервно спросила Изабел. — Мне не следовало говорить. Аллен будет вне себя от гнева.

— Обещаю, если дело выплывет наружу, твое имя не прозвучит. А пока пусть все идет своим чередом. — В конце концов, у нее самой была интрижка с Майком. Какое она имела право сердиться на мужа? — И все-таки скажи, как ты думаешь… кто это?

— Подумай сама. Догадайся.

У Джуэл не было никакого ключа. В артистически-торговых кругах Аллен встречался без нее с очень многими людьми. Таинственной соперницей могла оказаться любая. Постойте: самым доверенным советником считалась Сара Ричардс. Муж постоянно консультировался с ней, что приобрести в коллекцию. И сейчас они очень оживленно болтали в гостиной.

— Кажется, я знаю. — Джуэл кивнула в сторону двери. — Это она. — Неужели Аллен в такую влюбился? Сара отличалась здоровой красотой молочницы. Не его тип.

Изабел кивнула:

— Я могла ошибиться. Возможно, это просто флирт. Не знаю, насколько все серьезно…

— Не важно. — Джуэл встала. — Я не отдам Аллена без боя. Мы очень хорошо друг другу подходим.

— Я рада, что ты так настроена, — улыбнулась Изабел. — И думаю, что за брата стоит побороться. Может быть, дать ему это понять? — осторожно спросила она, провожая Джуэл обратно в гостиную.

— Пожалуй, — рассеянно пробормотала Джуэл, отыскивая глазами Аллена и Сару. К ее удивлению, они больше не болтали. Сара сидела на скамеечке у рояля рядом с Тони Фристайном, а Аллен с Брэдом Тобиасом, чьи зловещие абстрактные полотна всегда ее подавляли, устроились на скульптуре Дональда Джадда, выполненной в виде двух тяжелых коробок.

Джуэл помешкала, высматривая Гарри Харпера, и в этот момент ей навстречу шагнул Билли Кейлс в неизменных заляпанных красками джинсах. На нем были высокие ковбойские сапоги и весьма свободная шелковая пиратская рубашка с повязанным на юго-западный манер галстуком-боло.

— Ну как оно?

— Чудесно, Билли, просто чудесно. — Она направилась к роялю.

— Эй! — Он преградил ей дорогу, схватил за локоть и увлек к выходящему на Центральный парк окну во всю стену. — Недолюбливаешь меня? Всегда сторонишься.

— Скажем так: у нас мало общего, — устало ответила Джуэл.

— А мне кажется, кое-что есть. — Кейлс соблазнительно улыбнулся. — Заигрываешь изо всех сил?

— Поверь, не с тобой. — Джуэл попыталась вернуться к остальным, но Кейлс грубо потянул ее назад и привлек к себе. — Билли, пожалуйста, — прошептала она. — Мне это неинтересно.

— А я слышал другое.

— Что же ты слышал?

— Что вы с Алленом не занимаетесь этим уже несколько лет.

— Неужели? — Джуэл холодно изогнула бровь. — У тебя недостоверный источник информации.

— Аллен в будущие выходные собирается в Лондон. Я хочу тебя навестить, — заносчиво проговорил Билли. — Все равно я здесь буду работать.

— Здесь?

— Ну да. Аллен подрядил меня исполнить на стенах гостиной оптическую иллюзию. Займет недели две. Он сказал, что я могу здесь пожить. — Билли удовлетворенно улыбнулся. — А они уезжают по крайней мере на неделю.

— Они?

— Аллен и Сара Ричардс. Собирается вместе с ним на аукционы.

Неужели правда? Джуэл считала, что муж уезжает в Лондон один и только на выходные. Значит, у них это серьезно? Невероятно.

— Соглашайся. — Билли воспользовался ее нерешительностью. — Получишь удовольствие. Я в этом деле ох как хорош.

— Билли, ты мне никогда не нравился. И теперь я понимаю почему. Аллен открыл перед тобой все двери. Ты стал тем, кто ты есть, только благодаря ему. И вот какова твоя благодарность. Намерен трахнуть его жену! Слушай меня внимательно, — прошипела она. — Здесь тебе ничего не обломится. А Аллену я расскажу, что ты за говнюк. Так что не суйся сюда в ближайшее время. Изображай свои иллюзии где-нибудь еще. Я обожаю мужа и прихожу в бешенство, когда считаю, что его хотят обойти. — Джуэл наслаждалась тем, как выговаривала зеленому наглецу. — Ты загостился, Билли. Пора выматываться!

— О, Джуэл, обожаю, когда ты бесишься, — покосился на нее Кейлс. — Это меня заводит.

— Выметайся вон! — Джуэл повысила голос так, что остальные гости повернули к ним головы и замолчали.

Билли холодно, но довольно испуганно улыбнулся, пробормотал обычные слова прощания и направился к двери.

— Прошу прощения. — Джуэл улыбнулась гостям. — Небольшое недоразумение. Разошлись во взглядах по поводу кубизма.

Подошел Аллен и, озабоченный ее вспышкой, обнял за талию.

— Ты чем-то расстроена?

— Со мной все в порядке. Ну и хлыщ этот Билли! Хотел нанести тебе в спину удар. Решил позабавиться и прыгнуть ко мне в постель, пока ты будешь отсутствовать. Я указала ему на порог. Боюсь, тебе придется подыскать кого-нибудь другого расписать гостиную.

Аллен загадочно улыбнулся:

— Не представлял, что ты мне настолько верна.

— А что ты полагал? Что вообще происходит?

— Ничего. Забудем.

— У меня раскалывается голова. Я хочу быстренько со всеми попрощаться и забраться в кровать. Мне необходимо хорошенько выспаться.

— Ладно. Но нам надо поговорить, — серьезно заявил Аллен.

— Поговорим. Когда вы с Сарой вернетесь из Лондона.

Он стоял и, скрестив руки, смотрел, как Джуэл обходила гостиную и с улыбкой прощалась с гостями. Она даже чмокнула в розовую щечку Сару Ричардс.

Перед тем как переступить порог, Джуэл остановилась и оглянулась. К ее удивлению, муж рассматривал ее все с тем же загадочным лицом. Она послала ему воздушный поцелуй и по широкому коридору вышла в вестибюль.

— Подожди! — перехватил ее Гарри Харпер. В вечернем пиджаке собственной модели он выглядел очень привлекательно. — Ты ведь завтра придешь?

— Что?.. Ах да, на твое шоу… Конечно, приду.

— Я рад. — Его глаза заблестели.

Джуэл ткнулась губами в его щеку.

— У меня был такой трудный день, Гарри.

— Шоу получится хорошим. Моим лучшим. — Он лукаво ей подмигнул.

— Извини, Гарри, я устала. Не могу стоять.

Поднимаясь по лестнице, Джуэл подумала, что Харпер был похож на кота, который загнал в угол жирную мышь и теперь выбирает момент, чтобы сделать последний прыжок. Она не имела представления, в чем тут дело. Но Гарри, безусловно, был вовсе не таким тонким человеком, каким себя считал. Что-то у него явно было на уме. Интересно знать — что?

«Разберусь завтра», — решила Джуэл.

А сейчас надо принять пару таблеток болеутоляющего и подумать об Аллене и Саре Ричардс. Неужели у них серьезная связь или это только поползновения со стороны мужа? Что касается Сары, то любая одинокая женщина с удовольствием умыкнула бы у нее Аллена. Джуэл испытала ревность. Вероятно, она любила мужа больше, чем полагала. Она быстро выскользнула из платья и встала под горячий душ. Надо полностью пересмотреть свою жизнь с Алленом, учесть все «за» и «против». Что это: конец брака? Или стоит побороться?




Нью-йоркские властители мод — столпы общества, преуспевающие женщины, кинозвезды и репортеры дамских страничек журналов — сидели на золоченых стульях и пили ромовый пунш из керамических кокосовых скорлупок. Достать билеты на показ мод Гарри Харпера было нелегко, поэтому его шоу так ценили журналисты-фотографы и съемочные бригады телевидения.

Джуэл и Эдвард опоздали, приехали на десять минут позже начала действия. По застланному розовато-лиловым ковром подиуму шла любимая модель Гарри, известная под именем Саман — потрясающая темнокожая девушка ростом шесть футов два дюйма. На ней был откровенный сарафан без бретелек цвета блеклого мандарина. Осиную талию подчеркивал зеленый поясок из змеиной кожи. Джуэл и Эдвард быстро прошли к зарезервированным для них местам и принялись аплодировать модели. В этот момент прожектора сменили краски на оттенки желтого и пурпурного, и на подиуме возникли три блондинки в эксцентричных бархатных платьях с воротниками хомутиком и короткими юбками с кринолином.

— В этом сезоне Гарри в отвратительном настроении. — Эдвард сверился с программкой, выясняя, много ли они пропустили.

— Он давно уже в отвратительном настроении. — Джуэл имела в виду не только его модели, но и потаенное недовольство из-за того, что она не легла с ним в постель. — Закажу сегодня партию побольше, чтобы его умилостивить.

С подиума спрыгнула очередная модель — в платье из черной тафты с верхней юбкой из перьев и шляпкой под стать наряду.

— Как насчет этого? — Джуэл повернулась к Эдварду. — Пожалуй, я для него старовата.

— Не смеши. — Ее спутник закатил глаза. — Гарри, когда его придумывал, наверняка имел в виду тебя. Ты одна из немногих, кому оно пойдет. — Эдвард говорил, а глазами обшаривал зал и, когда натыкался на знакомых, кивал. — Только не смотри — там Кэтлин.

— Вот еще новость! — фыркнула Джуэл. — Она давно обхаживает Харпера.

По подиуму под латиноамериканскую самбу шествовали модель за моделью, и музыка вместе с нарядами создавала в зале задуманное Гарри игривое настроение. Публика была в восторге и с каждым новым выходом охала, ахала и бешено аплодировала. Известная кинозвезда, в эйфории от наркотика или просто под действием мелодии, пританцовывала в проходе.

В заключение все модели одновременно закружились в танце, а Саман появилась в образе танцовщицы фламенко прежних времен и исполнила ча-ча-ча с Гарри, который тоже был одет в костюм испанского танцора: ярко-красные облегающие панталоны, сапоги из черной змеиной кожи и куртку-болеро. Публика засвистела, захлопала и восторженно закричала «браво!». Гарри несколько раз поклонился и снова пустился в танец, от которого чуть не рухнул зал.

— Очень неплохо, — похвалила Джуэл. — И сразу после того, как о Гарри написали, что у него не осталось в запасе трюков. Вот вам — выкусите! Я пометила номера восьми моделей, которые хочу заказать.

— Прекрасно. Гарри будет как шелковый. Пошли протолкаемся — надо его поздравить.

Морщась от всполохов фотовспышек, они шли сквозь массу элегантно одетых и украшенных драгоценностями людей и раскланивались со знакомыми и верными покупательницами «Бижу». Как вдруг Джуэл лицом к лицу столкнулась с Кэтлин Коламбиер.

— Привет, — холодно поздоровалась она.

Кэтлин ответила такой же ледяной улыбкой и положила руку на плечо Джуэл.

— Хочу познакомить тебя со своей хорошей приятельницей Анной Фергюсон.

Джуэл похолодела и повернулась к Анне, с которой боялась встретиться семнадцать лет.

— Здравствуй, Анна.

Со времени их последней встречи ее бывшая подруга сильно изменилась. Она похудела так, что почти просвечивала, а черное платье подчеркивало бледность кожи. Резкая очерченность высохшего лица старила, хотя явных морщинок не было видно. Джуэл пыталась разглядеть в ее глазах ту девушку, с которой когда-то дружила, но не увидела ничего, кроме холодности. Анна не поздоровалась. Только бросила Кэтлин:

— Мы были знакомы. В то время, когда ее звали Мадлен Латем.

— С тех пор много воды утекло, — к Джуэл возвращалась ее выдержка, — много всего приключилось. Для меня прошлое умерло.

— Это для тебя, Мадлен, — ответила Анна. — А я вспоминаю прошлое, чтобы не совершать тех же ошибок.

— Какой в этом смысл? Прошло столько лет. — Джуэл очень хотела, чтобы Анна отбросила свою враждебность.

— Смысл в том, чтобы не забывать, кто нанес удар сзади, и в присутствии этого человека держаться спиной к стене.

— Но, Анна… мы были тогда такими юными. Сейчас все по-другому. Пора бы забыть и простить.

— Неужели ты полагаешь, что я способна простить после того, что ты сделала? Ты шлюха, Мадлен, или Джуэл, или как тебя там? — В ее глазах сверкнула такая же ненависть, как во время их последнего свидания в Пфорцхайме. — Пошли, Кэтлин. Мой водитель ждет. — Анна повернулась и стала продираться сквозь толпу; француженка последовала за ней.

Джуэл оглянулась — она хотела отыскать Эдварда, но встретилась глазами с Гарри. Он стоял всего в нескольких футах и наверняка был свидетелем разыгравшейся сцены. Его улыбка выражала нескрываемое удовольствие.

Так вот на что он намекал вчера. Гарри знал Анну и предвкушал скандал. Ну нет, она не порадует его гневом. Джуэл подошла и расцеловала Харпера в обе щеки.

— Здорово, дорогой! Такой замечательной демонстрации мод я давно не видела. — Она показала свой бланк заказа. — Видишь, я совершенно сошла с ума.

— Я рад, что тебе понравилось. — Харпер обнял ее за плечи. — А ты молодец. Я думал, не выдержишь.

— Рано или поздно я должна была на нее наткнуться. Теперь все позади. Она меня ненавидит — я ничего не могу поделать. Но как, черт побери, она подружилась с Кэтлин?

— Видимо, понравились ее украшения, — пожал плечами Гарри. — А теперь, дорогая, прости, мне надо возвращаться к своим баранам.

— Иди. У тебя хорошо получилось. Я тобой горжусь, — проговорила она с наигранной живостью.

Улыбка слетела с губ Джуэл, как только она отвернулась. Глаза лихорадочно искали Эдварда. Наконец она обнаружила его в дальнем углу зала. Джуэл выбирала путь так, чтобы не встретиться со знакомыми, которые могли втянуть ее в разговор.

— Пошли отсюда. Быстро! — Она оторвала Эдварда от молодого человека, с которым он только что оживленно болтал.




Расставшись с Эдвардом у конторы, Джуэл вывела из гаража свою машину и поехала в Коннектикут. Именно этот день школа, где учились ее дочери, назначила родительским, и она обещала Эмбер и Берил присутствовать.

Ехать до смерти не хотелось. Она была вне себя, вновь и вновь прокручивая в голове стычку с Анной. Так психовать после стольких лет! Анна вела себя так, будто Джуэл совершила убийство. Смешно столь долго лелеять обиду — Джуэл явно забыла о своей все еще жившей ненависти к Саше.

Когда машина свернула на ведущую к школе обсаженную дубами аллею, у Джуэл снова невыносимо разболелась голова. Ну что за неделя! Она узнала, что у Аллена есть любовница, нос к носу столкнулась с Анной. А теперь весь уик-энд предстоит улыбаться и разыгрывать из себя примерную мать.

Иногда ей хотелось, чтобы все пошло в тартарары. Особенно ее головные боли.




Глава 28


Комната ослепительно сверкала, словно ее освещали гигантские киношные стробоскопы. Однако Джуэл не испытывала желания достать свои темные очки. Что она тут делает одна? И где находится? Она не могла припомнить.

Как ни странно, Джуэл не была напугана. Она точно знала, что бывала здесь раньше. Правда, в памяти случился провал… но память восстановится, если отвлечься и подумать о чем-нибудь другом.

Джуэл медленно повернулась, однако не увидела ничего, кроме того же ослепительного, всюду проникающего света. В центре комнаты, если это была, конечно, комната, находилась точка, которая привлекла ее внимание, и Джуэл остановила на ней взгляд. Цвет постепенно изменился от ярко-оранжевого до бледно-лимонного. Стал зеленым, синим, фиолетовым. Фиолетовый разлился и заполнил большую часть комнаты.

У Джуэл возникло ощущение, что она двигалась, но не чувствовала движения. Время шло; она оказалась ближе к эпицентру, теперь насыщенно пурпурного цвета. И глубоко вдохнула. В тот же миг ее охватил покой и приятное возбуждение. Место было очень знакомым. Так где же она?

Джуэл сосредоточенно чего-то ждала, но сама не знала чего. Фиолетовый цвет занял все пространство, стал люминесцировать. Джуэл вытянула вперед руки и посмотрела на ладони: они мерцали, как вся остальная комната.

Появилась кровать. Скорее даже не кровать, а прямоугольная плита, с виду мраморная, но на ощупь упругая. Джуэл села на нее, опять глубоко вдохнула и почувствовала сонливость. Легла. Как хорошо лежать!

Кто-то подошел и накрыл ее. И только тогда Джуэл сообразила, что обнажена. Покров был легким, шелковистым. Она видела под ним очертания собственного тела. Цвет шелка как будто изменялся каждый раз, когда она на него глядела, но Джуэл это не заботило.

Вскоре пурпурная дымка стала рассеиваться. Цвет внезапно изменился и стал янтарным, словно комнату озаряли невидимые свечи.

Джуэл различила голоса, хотя и не разобрала слов. Кровать окружали тени. Это люди. Она больше не одна. Она и раньше была не одна, просто предпочитала их не замечать.

Джуэл закрыла глаза. Даже с закрытыми глазами она могла их видеть, ощущать их успокаивающее присутствие.

Она открыла глаза. Люди ей улыбнулись и стали ее протирать чем-то наподобие светло-зеленых губок. Посыпались искры, как от статического электричества. Закрыты ее глаза или открыты? Джуэл не могла сказать с определенностью.

Она пошевелила губами, пытаясь что-то сказать. Не получилось ни звука. Тогда Джуэл сообразила, что может мысленно задать любой вопрос и они поймут.

«Где я?» — спросила она, не разжимая губ.

Тени разделились, отступили. Приблизились другие тени, нет, люди. Комната оказалась наполненной людьми. От их тел исходило тепло.

«Все в порядке, — казалось, дружно ответили они. — Мы с тобой».

Джуэл облегченно вздохнула. Наверное, она бывала здесь много раз. И теперь чувствовала себя так хорошо, точно тело массировали тысячи рук. «Расслабься, расслабься, расслабься, — как будто твердили они. — Пришло время отдыха».

Джуэл погрузилась в постель. Тело провалилось глубоко внутрь. Она наслаждалась тем, что способна по собственной воле тонуть в ней и выныривать.

«Отдохни, — заботливо повторяли голоса. — Мы будем с тобой».

Она видела сон или несколько снов. Как шла по усыпанному дикими цветами лугу и, оказавшись на краю, посмотрела вниз. Там застыло спокойное аквамариновое море, а из воды выступали хрустальные валуны. Картина показалась настолько красивой, что она поспешила сбросить сандалии и побежала по горячей дюне к прохладной воде. Джуэл была совершенно одна. Но нет, вдали послышалось пение: множество голосов выводили одну и ту же чистую ноту. Она бросилась в залитую солнцем прозрачную воду.

И очутилась в саду. Самом причудливом, какие приходилось только видеть. И душистом. Тысячи цветов источали собственные запахи, которые сливались в общий аромат. Джуэл радостно погрузила руки в мягкую зеленую траву.

— Ты счастлива? — спросил веселый голос из ниоткуда.

— Очень, — ответила она.

Приблизился мужчина. Или женщина? Джуэл не разглядела черт лица. На человеке был серый бархатный плащ с капюшоном.

Джуэл пришло в голову, что надо испугаться. Однако она не ощутила страха. Ей почудилось, что перед ней старинный друг.

— Пришло время поговорить, — улыбнулась фигура. — Выпей это! — И подала золотой кубок. Жидкость в нем искрилась мириадами сверкающих призм.

Джуэл приняла кубок и залпом выпила содержимое, внезапно почувствовав жажду. Подкрепившись, она села в постели, но не могла придумать, о чем спросить.

— Ты не можешь здесь оставаться.

— Почему? — поинтересовалась она. — Я не хочу уходить.

— Знаю. Но тебе надо возвращаться. Ты не выполнила свою задачу. — Фигура рассмеялась. — Все будет не так уж плохо. Вернувшись, ты порадуешься возможности исправить дела.

— Не хочу! — решительно заявила Джуэл.

Фигура понимающе кивнула:

— Конечно. Но тебе нельзя тут оставаться — на этот раз. Пора домой.

— Нет. Я дома! — настаивала она.

Фигура ласково улыбнулась и подала кувшин с той самой сверкающей жидкостью, которую Джуэл пила из кубка.

— Отдохни… и выпей это все. — Фигура протянула большой неограненный изумруд размером с яйцо. — Тебе надо быстро поправиться и всем заняться.

— Чем? Чем я должна заняться?

— Жизнью. И детьми.

— Детьми? — Джуэл внезапно вспомнила об Эмбер и Берил. — Да, да, я забыла. Мне надо идти.

Лицо существа радостно зарделось.

— Ступай!

Джуэл снова оказалась среди людей в озаренной янтарным светом комнате. Но на этот раз кровать исчезла, а сама она стояла среди моря улыбающихся лиц. Ее дружески похлопывали по спине, словно она совершила какое-то полезное дело или выиграла забег. Никто ничего не говорил, но она знала, что ей желают добра.

И снова ослепительный желтый свет. Вдали послышалось пение друзей. Джуэл глубоко вздохнула и шагнула в вихрь. Мадди! Мадлен!

— Джуэл!

— Мамочка!

— Скажи что-нибудь! Поправляйся!

Джуэл вынырнула по другую сторону желтого света и оказалась в темноте, прошла по черному туннелю и увидела сверху сверкавшую белизной больничную палату.

Там вокруг ее постели столпились невероятно мрачные Аллен, Эмбер, Берил, Эдвард и Нушка. А она витала над ними и с удивлением за всем наблюдала. Эмбер сдвинулась в сторону, и Джуэл увидела себя: голова забинтована, к рукам и горлу тянутся трубки.

«Нет! — Она передумала и оглянулась. — Не могу! Не хочу!»

Но почувствовала, что ее легонько подтолкнули.

И сразу же ее ожгло болью. Во рту пересохло. Тело стало неподатливым.

— Нет, — повторила она. — Я не могу шевелиться.

Нездешний голос напомнил, что надо выпить из кувшина до капли. Джуэл обнаружила, что все еще держит сосуд, и жадно пригубила содержимое. Боль утихла, и она смогла двигаться. Левая рука сжимала изумруд.

— Смотри, папа, мама пошевелилась, — возбужденно проговорила Берил.

У Джуэл затрепетали ресницы. Все вокруг показалось размытым, но усилием воли она сфокусировала взгляд.

— Эдвард, позови врача, — попросил Аллен.

Первой Джуэл заметила Эмбер. По лицу старшей дочери катились слезы. Давно она не видела в ней такого сострадания. Джуэл разлепила губы и с невероятным усилием прохрипела:

— Я вернулась. Все хорошо.

Появился врач, посветил ей в каждый глаз, убрал фонарик и заглянул в лицо.

— Миссис Прескотт, вы нас ужасно напугали, — Он улыбнулся и протянул руку: — Пожмите мне кисть.

Джуэл сомкнула пальцы — медленно и не так крепко, как намеревалась.

Врач снова улыбнулся:

— Чудесно! Все обойдется.




Следующие несколько дней Джуэл то погружалась в сон, то выныривала в явь и перебрасывалась несколькими словами с мужем и дочерьми.

В больнице в Уотербери она оказалась благодаря Нушке. После обеда с дочерьми в школе Джуэл возвратилась домой и пожаловалась на головную боль. Домработница заварила ей чаю, а когда возвратилась, нашла без сознания в ванной. Не дожидаясь врача или «скорой помощи», Нушка позвала сторожа, завернула Джуэл в одеяла и отвезла на машине в больницу.

Джуэл пришла в себя через два дня после обморока. Аллен прилетел из Лондона на «конкорде». А Эдвард приехал из Нью-Йорка, чтобы дежурить у ее постели вместе с Эмбер, Берил и Нушкой. Позже Джуэл выяснила, что у нее произошло кровоизлияние в мозг в результате разрыва склеротического сосуда. Но ее головные боли были вызваны другой причиной — гипогликемией, пониженным содержанием сахара в крови. Такого диагноза раньше ей не ставили. И одно не имело отношения к другому.

— Вам повезло, — заявил врач. — Вовлеченным оказался только маленький сосудик. Прогноз — постепенное выздоровление, хотя неврологические последствия станут ясны только через шесть месяцев.

— Но у меня вся левая сторона слабая, — закашлялась Джуэл. Во время комы, чтобы обеспечить в легкие приток воздуха, ей провели трахеотомию. И хотя трубку сняли, горло по-прежнему драло.

— Это естественно. Я удивляюсь, что вы вообще ею владеете. В подобных случаях часто наблюдается полный паралич. Физиотерапия, массаж и упражнения со временем вернут нормальные функции. Вот еще что удачно — у вас не затронута речь. Обычный побочный эффект подобного удара — моторная афазия, то есть неспособность говорить. Или сенсорная афазия — неспособность воспринимать смысл слов.

— По-моему, у меня это было, но прошло, — улыбнулась Джуэл.

— У вас вполне нормальная речь, — улыбнулся в ответ врач. — Просто чудо, насколько быстро вы выздоравливаете. Через неделю можно выписать и отпустить долечиваться дома. — Врач направился к двери. — Загляну попозже. А теперь поупражняйтесь. Пусть ваши дочери поводят вас по коридору. — Он рассмеялся и похлопал Берил по плечу.

Доктор полагал, что она быстро поправлялась. Джуэл решила, что он посчитал бы ее ненормальной, если бы она рассказала о чудесном напитке и огромном изумруде, который всегда ощущала в руке, перед тем как заснуть.

Когда Аллен больше не сомневался, что жена выздоравливает, он рассказал, что она несколько минут находилась в состоянии клинической смерти. Джуэл подумала, что это случилось тогда, когда она видела ослепительный свет. Сон оставался настолько ярким, что она заключила, что это был вовсе не сон. Она уходила. И там существа помогли ей вернуться домой и прийти в себя.

Но зачем? Этот вопрос мучил ее постоянно. Зачем ей, Джуэл Мадлен Драгумис Прескотт, дали еще один шанс? Почему она не умерла?

В прошлом она бы не задумывалась о причинах своего быстрого возвращения из небытия. Но очнувшаяся после комы Джуэл стала совершенно иным человеком. Она не знала, что в ней переменилось и как эти изменения проявятся в будущем, но была уверена: трансформация — какой бы ни казалась тонкой — определенно произошла.




— Вот, мамочка. — В белоснежной спальне Джуэл появилась Берил с подносом. — Мы с Эмбер сами приготовили завтрак. А Нушка внизу печет тыквенный пирог.

Как и обещал врач, Джуэл через неделю выписали, и она вернулась в их дом в Коннектикуте. Аллен устроил так, что девочки были с ней, а школу посещали наравне с дневными ученицами — по крайней мере пока мать не поправится, не вернется в город и не приступит к работе.

— Выглядит сногсшибательно. — Джуэл улыбнулась, села в постели и приняла белый плетеный поднос. — Умираю с голоду. А вы со мной не поедите?

— Мы позавтракали, — ответила Эмбер. — Встали сегодня рано.

Джуэл рассмеялась.

— По выходным вскакиваете ни свет ни заря, а по будням Нушка вас не может поднять по звонку.

— По выходным веселее, — хихикнула Берил. — К тому же у нас есть план.

— Заткнись! — шикнула на нее сестра. — Это секрет.

— Ага! Таить секреты от старой, больной мамы! Как не стыдно!

— Скоро узнаешь, — пообещала Берил, и Эмбер пихнула ее под ребра.

Джуэл медленно ела завтрак. Левая рука действовала еще не очень хорошо. Пальцы сгибались нормально, но поднимать саму руку было невероятно трудно. То же самое касалось левой ноги. Ходить приходилось с тростью, но даже с ней она немного подволакивала ступню. Вся левая сторона словно не соответствовала правой. Однако врач уверял, что физиотерапия даст свои результаты и через несколько месяцев все придет в норму. Но Джуэл хотелось выздороветь сейчас, а не когда-нибудь в будущем.

Она ела яичницу и пропитанную маслом горячую булочку и болтала с дочерьми об их занятиях в школе. После второй чашки чаю на травах захотелось курить, но сигарет не было. Нет, больше она никогда не закурит. Кровоизлияние в мозг — уважительная причина, чтобы бросить курить, и она возымела желаемое действие.

В дверь коротко постучали. Вошел Аллен с нью-йоркским выпуском «Таймс» и чашкой крепкого черного кофе.

— Доброе утро. — Он поцеловал жену в щеку. — Вижу, ты окружена верной прислугой?

— Да, — улыбнулась Джуэл. — Они приготовили мне завтрак и смотрели в тарелку. В жизни никогда так плотно не ела по утрам. Все было замечательно, родные, — похвалила она Эмбер, когда та забирала поднос.

— Нам пора, — извинилась Берил. — Надо кое-что сделать.

Девочки ушли, а Аллен устроился на стуле у окна читать газету. Джуэл наблюдала за ним и думала: неужели они столько времени женаты? У нее внезапно возникло впечатление, что она едва знала этого человека. Люди, которыми они когда-то были, исчезли. Кто же остался?

— Аллен, — начала она, — я думаю, настало время поговорить.

Он взглянул на нее поверх газеты.

— Не бери в голову. Нет ничего такого, что не могло бы подождать.

— Есть. Я достаточно окрепла. Нам многое надо обсудить.

Аллен сложил газету и посерьезнел. Джуэл разглядела у него синяки под глазами и впервые заметила, что он похудел.

— Хорошо.

— Я хочу знать о Саре Ричардс. Нет смысла делать вид, что ничего не происходит. У тебя с ней связь? Ты ее любишь?

Аллен виновато улыбнулся и вздохнул:

— Черт, Джуэл! Да, мы поглядывали друг на друга. Я думал, что влюблен в нее. Потом ты заболела, и все переменилось. Теперь я не знаю, что и как.

— Но ты ее любишь? — настаивала она.

— Не знаю. — Аллен покачал головой. — Все так запутанно. Я все еще люблю тебя. Но из нашего брака так много ушло. Или я тешил себя, полагая, что в нем что-то было, а на самом деле и не было. — Он сел на кровать и ткнулся лбом в костлявую грудь жены. — Я совсем запутался. Не знаю, чего хочу. А Сара понимает ситуацию. Она ужасно расстроилась, когда о тебе узнала. И настояла, чтобы мы не встречались, пока ты…

— Пока я не поправлюсь? — вспыхнула Джуэл. — Ужасно мило с ее стороны.

— Она хорошая, Джуэл. Славная. С ней легко. У нас много общего. Сара самая образованная из всех, кого мне приходилось встречать. Разбирается в искусстве и в других вещах. Но наши двенадцать лет из жизни не выбросить. Даже сейчас ты ослепляешь меня своей энергией. Доктор поражен твоим быстрым выздоровлением. Ты необыкновенная личность. — Аллен замолчал, и Джуэл заметила муку в его лице: он явно чувствовал себя несчастным. Она отбросила ревность и постаралась ему посочувствовать:

— Аллен, я знаю, со мной жить не сахар: вся в работе, занята по горло и все такое… Но это положение я собираюсь изменить. Понимаю, почему ты решил, что влюбился в Сару, — в отличие от нее я не делила с тобой твои интересы. Наверное, это было неизбежно. На ее месте могла оказаться любая женщина. — Джуэл вздохнула. — У меня период переоценки ценностей. Не могу сказать, удастся ли мне измениться коренным образом. Но приоритеты надо менять. Я как-то сказала Изабел, что собираюсь за тебя драться. Теперь я не буду драться. Если ты останешься, то только потому, что захочешь остаться. Это нам тоже придется решить.

— Я никогда не слышал, чтобы ты говорила подобным образом. — Аллен взял жену за руку и крепко пожал. — А как насчет Майка Маршалла? Ты его любишь?

Вопрос застал ее врасплох. Откуда Аллен знает о Майке?

— Нет, — ответила она. — Какое-то время мы забавлялись. Он так сильно меня хотел, и это льстило. И еще… согласись, мы никогда не сгорали от страсти. Было удобно, но часто чувствовалось, что ты чем-то озабочен.

— Не только я…

— Конечно. Наверное, так всегда происходит в браке. Нет способа удержать страсть. Поэтому лучше всего выходить замуж за друга. Когда все уже сказано и совершено, у тебя остается друг. Нам необходимо решить — обоим, — достаточно ли крепка наша дружба, чтобы продолжать жить вместе.

Несколько минут они сидели в молчании и прислушивались к щебету синиц за окном.

— Я больше не знаю, что и думать, — наконец произнес Аллен.

— Я тоже, — вздохнула Джуэл. — Вот что еще пришло мне в голову… уже по другому поводу. Черт! Как хочется курить! — пожаловалась она.

Аллен поцеловал ей руку, которой она обычно держала сигарету.

— Принести тебе конфет? Пожевать взамен курения?

— Если каждый раз, когда мне захочется сигарету, я стану тянуться за сладостями, через год меня так разнесет, что буду весить не меньше трехсот пятидесяти фунтов, — горько рассмеялась она. — Нет, съем холодную индейку. Возьми хлеб и майонез. — Она взъерошила ему волосы пальцами правой руки. — Еще я хотела поговорить с тобой о… Саше.

— О Саше?

Джуэл кивнула:

— В последнее время он не выходит у меня из головы. Я чувствую себя виноватой из-за того, что девочки не знают. Думаю, надо им сказать. Но я хочу знать твое мнение — их приемного отца.

— Считаю, что девочки должны знать правду. Всегда так думал. Мы подолгу обсуждали это с Эдвардом. Даже намеревались объявить за твоей спиной, но не решились. Ты была против. А почему теперь изменила мнение?

Джуэл покачала головой:

— Сама не знаю. Вчера листала «Вог» и увидела рекламу «Тиффани» с Сашиным колье. По-настоящему красивая вещь. Массивное золото и черный, неправильной формы жемчуг. Я вспомнила жизнь с Сашей, словно снова оказалась на Спринг-стрит. И стала думать о нем, о нас, о том, как все кончилось. — На глаза Джуэл навернулись слезы. — Побывав за чертой смерти, начинаешь смотреть на жизнь по-другому. Я внезапно перестала его ненавидеть.

— Наверное, так и есть, — согласился Аллен. — Я рад. Девочкам надо сказать. Поначалу им будет трудно. Но они привыкнут. Мы все привыкнем. Когда ты хочешь сказать?

— После того, как ты возьмешь из сейфа фотоальбом. В нем есть снимки Саши с дочерьми. Так они мне поверят.

— Тебе помочь?

— Нет, спасибо. Я должна это сделать сама.

— Я тобой горжусь, дорогая. Правда горжусь. И Эдвард обрадуется. За последние годы они с Сашей по-настоящему подружились.

— Я догадалась, — зевнула Джуэл. — Кажется, мне пора соснуть. От всего этого у меня голова кругом. Надо восстановить силы.

— Помни, я сделаю все, чтобы тебе помочь. Я тебя по-прежнему люблю. Очень сильно.

— И я тебя люблю, Аллен. — Джуэл взяла мужа за руку. — Верь мне.

— Как давно мы с тобой так не говорили. Что с нами случилось, дорогая?

— Издержки долгого брака. — Она пожала плечами. — Каждый шел своим путем. Потом мы возвращались домой, ложились в одну постель и называли это сносной жизнью. Она и была сносной. Вопрос только в том, жизнь ли это вообще?

Аллен склонился и поцеловал жену.

— Да… жизнь. Ну, давай сосни. — Он направился к двери, но внезапно остановился. — Ты не перестаешь меня поражать. Бывало, сильно бесила, но никогда не нагоняла скуки.

— Спасибо, — улыбнулась Джуэл. — Это комплимент?

— Да, — твердо ответил Аллен.




Глава 29


Эдвард приехал в Коннектикут на новом «БМВ», чтобы провести воскресенье со своей второй семьей. Они пособирали с Эмбер и Берил яблоки в саду и по-старомодному уселись обедать в середине дня. Нушка расстаралась и приготовила жареную курицу с подливкой, картофельное пюре, кукурузу, салат, а затем подала хрустящие яблочные корочки с ванильным мороженым.

— Восхитительно, — признался Эдвард. — Но надо прерваться и проветриться. Самое время размяться.

— Я за! — подхватила Джуэл. — Пройдемся. Только, чур, не быстро.

Аллен потянулся на стуле и вытянул вверх руки.

— Без меня. Мне бы добраться до библиотеки и включить телевизор. Сегодня «Гиганты» играют с «Далласом». — Он слыл большим фанатом «Гигантов».

— А вы, девчонки? — спросила Джуэл. — Сделали домашние задания?

— Нет, — насупилась Эмбер, выбираясь из-за стола. В пятнадцать лет она все еще претерпевала гормональные изменения и с тех пор, как матери больше не грозила опасность, вернулась к прежней угрюмости.

— А я сделала, — подхватила Берил. В свои четырнадцать она наслаждалась отрочеством. — Но мне надо заняться кое-чем другим.

Джуэл улыбнулась:

— Похоже, остаемся только мы вдвоем.

Она укуталась в бледно-розовую бобровую накидку, повязала голову большим платком и направилась к недавно расчищенной площадке справа от дома.

— Когда-то Аллен хотел посадить здесь семилетний виноградник. Попытать счастье организовать винный погреб. Но теперь не знаю. Заглянула в магический кристалл, а в нем все покрыто мраком. Черт! Угораздило же его влюбиться в эту почитательницу искусства Сару Ричардс.

Эдвард кивнул:

— Я чувствовал, что он отдалялся. Вы долгие годы шли каждый своей дорогой, но я знал, что, в сущности, вы хорошая пара. Аллен тебя действительно любит.

— Теперь я не уверена. Хотя при желании могла бы его снова влюбить в себя. Беда в том, что я сама не знаю, чего хочу. Любила его когда-нибудь или нет? Скажу только, что он мне очень нравился. И наша совместная жизнь была весьма впечатляющей. — Джуэл вдохнула студеный воздух. — На меня это так сильно давит. Но я понимаю, что выжила с какой-то определенной целью. А с какой — черт его знает! — Джуэл протянула к Эдварду руки. — Обними меня. У тебя никогда не возникало ощущения, что ты крутишься в самой гуще, за всем наблюдаешь, но ни в чем не принимаешь участия? Со мной так уже давно. И я позволяла брать верх своей невоздержанной, сумасшедшей, стервозной стороне, потому что, когда злилась на людей, хотя бы что-нибудь чувствовала. Но больше я не испытываю гнева и не знаю, что придет ему на смену.

— Тебе надо восстановить силы, — успокоил ее Эдвард. — Как следует поправиться. Тогда все встанет на свои места.

— Да, наверное, — согласилась она.

Эдвард взглянул на поляну, потом покосился на нее.

— Нам необходимо поговорить. — Он подвел ее к пню. — Присядь сюда.

— Что еще не так? — Джуэл вгляделась в его мрачное лицо.

— Лучше бы дать тебе окрепнуть, — посетовал Эдвард.

— Я уже окрепла, как скаковая лошадь. Признаю, немного хромоногая. Но на следующей неделе начинаю физиотерапию и надеюсь скоро вернуться в контору.

— Ну ладно. — Эдвард казался смущенным. Нос и щеки горели на холодном ноябрьском ветру. — В последние месяцы очень многое случилось. Я сам недавно в это въехал. Осенило, когда ты заболела. Люди стали судачить, что ты не выкарабкаешься. А если выкарабкаешься, то не сможешь больше руководить «Бижу».

— Ясно. — По спине у Джуэл пробежал холодок. Но его вызвал не студеный ноябрьский воздух.

— Кэтлин переманила Нейла Тэвлоса в свой лагерь, предложив большой кус за приличное финансирование. Они с Анной решили, что проще пустить кровь нашим операциям, чем сразу ободраться, пытаясь расшириться.

— Подожди, — перебила его Джуэл. — Что значит: они с Анной?

— Это второе, что я выяснил. Анна Фергюсон — тайный партнер, обеспечивший деньгами Кэтлин, чтобы та сумела отделиться.

Джуэл не верила своим ушам. Да, не случайно Анна и Кэтлин вместе пришли на шоу Харпера. И теперь она понимала: ее бывшая подруга не остановилась бы ни перед чем, чтобы ей навредить.

— Как я раньше не догадалась! Анна, должно быть, потирает руки, довольная, что отомстила.

Эдвард кивнул:

— Они действовали быстро, пока ты была вне игры. Кэтлин начала охмурять Роди и Тома, Лейлани, Риту, Эрика Сандерса и Майка Маршалла. Черт, обещает золотые горы, только бы они перебежали к ней! Совершила наскок даже на «Тиффани». Знала, как ты ненавидела Сашу.

— Откуда? Я никогда ей не говорила. Ну и сука!

Эдвард нервно прикусил губу.

— Боюсь, она узнала о Саше от меня.

— Что? Ты ведь поклялся, что будешь молчать!

— Извини. Но ты сама признала, что в последние годы была невыносима. Бывали моменты, когда я чувствовал, что сыт тобой по горло. И всегда подворачивалась Кэтлин — словно чуяла. Мы шли обедать. Она казалась такой отзывчивой, прекрасной собеседницей. Как-то раз выпили несколько бокалов вина. Я сказал не специально. Сорвалось с языка. Правда, дорогая. Извини.

— Ничего. — Джуэл обиделась, но постаралась не слишком расстраиваться. — Продолжай. Я хочу знать все. А как насчет тебя? Кэтлин тоже…

Эдвард кивнул:

— Да. И должен признаться, минут пятнадцать испытывал соблазн. Но когда ты заболела, я сидел в больнице, и у меня было время обо всем подумать. О тебе. О нас. На душе накопилось много вражды. В последние годы с тобой было трудно. Ты считала: раз платишь, то имеешь право обращаться с людьми как с дерьмом. Так нельзя, Джуэл. Люди предпочтут иметь меньше, только чтобы к ним относились вежливо и уважительно.

— Я относилась ко всем так же, как к себе. Сама много работала и ожидала того же от других. — Джуэл сунула левую руку в правый рукав, чтобы побороть онемение.

— В этом-то все дело, дорогая. Ты чокнутая. Сама себе накликала… кровоизлияние. Столько лет погоняла других, погоняла себя и наконец не выдержала.

— Врач сказал, что кровоизлияние вообще ни с чем не связано, — фыркнула Джуэл.

— Может, и не связано, — пожал плечами Эдвард. — Извини, что вывалил все это на тебя. Но у нас проблема, от которой не отмахнуться.

— Если только Кэтлин не заграбастает «Бижу»? Через мой труп! Я предпочту получить второе кровоизлияние, чем допустить, чтобы они с Анной разграбили то, что зарабатывалось таким трудом!

Эдвард обнял ее за плечи.

— Успокойся. Я не хотел тебя расстраивать. Просто считал, что тебе следует знать, что происходит.

— Ах, Эдвард, что мне делать? — Джуэл тихонько заплакала. — Я погубила все, что создала. Ничего не осталось. Кэтлин и Анна здесь ни при чем…

— Ну-ну, дорогая. Твоя вина в том, что ты чрезмерно сурова к себе и окружающим. А Кэтлин использует людей: Гарри, меня…

— Гарри? — Джуэл смахнула слезы его платком.

— Раз сказал «а», надо говорить «б», — проворчал Эдвард. — Кэтлин считала, что у тебя с Харпером связь. И сама время от времени с ним обедала. Наверное, хотела его. А он хотел тебя. И не мог ей признаться, что ты отказалась лечь с ним в постель. Поэтому лгал. Говорил, что у вас роман. Это ее еще больше сводило с ума. У Кэтлин к тебе очень своеобразное чувство — любовь-ненависть. Она завидовала тебе, завидовала твоей жизни. Считала, что у тебя есть все: слава, мужчины, деньги. А ты ей доверяла.

— Я никогда ей не доверяла! — возмутилась Джуэл. — Постоянно помнила, откуда она взялась. Жалею только об одном: что не вышибла ее несколько лет назад, пока она не выведала все мои секреты. Однако вернемся к Гарри. Каким образом Кэтлин использовала его?

— Гарри свел ее с Анной, — объяснил Эдвард. — Вивиан подружилась с ней, когда Харперы купили большое поместье в Гринвиче. Все встретились в «Мортимере» за обедом. Гарри пригласил Кэтлин. А Вивиан с Анной сели за отдельный столик. Тогда-то он и помянул, что Анна — твоя врагиня. И Кэтлин запомнила его слова. Остальное известно.

Джуэл покачала головой:

— Как ни стараешься избавиться от своего прошлого, оно постоянно преследует тебя. И именно там, где меньше всего ожидаешь. Черт! Как было бы просто, если бы я умерла. Не пришлось бы возиться с этим дерьмом. — Она горестно рассмеялась. — У Эмбер есть майка, на которой написано: «Жизнь — подлюга, но за ней смерть». А я бы сказала: «Жизнь — подлюга, но от нее никуда не деться».

Эдвард улыбнулся:

— Не все так ужасно. Я тебя не оставлю. И мы победим. Если ты намерена стать помягче.

— Я-то намерена. Однако многолетние привычки за день не изменишь.

— Эти привычки не многолетние, — возразил Эдвард. — Когда мы познакомились, ты была нежной и уязвимой. Потом очерствела, но время от времени я узнаю прежнюю Джуэл. То есть я хочу сказать, что ты не безнадежно стервозна.

— Ну, хоть что-то. Спасибо, дорогой, что остался со мной, когда моим другом быть непросто. Ты можешь лишиться работы из-за того, что выбрал меня, а не Кэтлин.

— Никакого выбора, в сущности, не было. Я мог на тебя злиться, но предать не способен. Мы — команда и командой останемся.




Следующую неделю Аллен провел в городе, и у Джуэл оказалось время подумать обо всем одной. В субботу она проснулась рано, приняла душ и быстро, как только позволяла слабая левая рука, оделась. Она решила рассказать дочерям о Саше. Время настало, но она с удивлением поняла, что очень боится.

Джуэл вышла ненадолго прогуляться, чтобы морозный утренний воздух прояснил голову. Потом заварила мятного чая и взяла с собой в библиотеку. Поежилась, подкрутила терморегулятор и достала из ящика стола фотоальбом со снимками девочек с Сашей. Аллен взял его из банковского сейфа в Нью-Йорке и прислал в Коннектикут. Она устроилась на диване и положила коричневый кожаный альбом на колени.

Джуэл не заглядывала в него четырнадцать лет. И не хотела бы заглядывать сейчас. Но отступать было поздно.

Правая рука медленно открыла кожаную обложку. И с трепетом готовившегося сразиться со львами гладиатора Джуэл опустила глаза. Первый снимок восемь на десять сделала Сашиным аппаратом нянечка в роддоме. Он запечатлел ее, Сашу и Эмбер, которой было всего двенадцать часов.

Джуэл не имела ни малейшего представления, как выглядел теперь Саша, но ее поразило, насколько молодой была она сама. В последние десять лет, после того как появилась первая седая прядь, Джуэл с такой регулярностью перекрашивала волосы, что забыла свой естественный цвет. И вот на карточке она — шатенка со струящимися до плеч волосами, весьма привлекательная. Может быть, Эдвард прав? Может быть, она в самом деле была тогда милашкой?

А Эмбер такая худенькая, такая хрупкая. Джуэл вспомнила тот давний день, день рождения старшей дочери, и у нее на глаза навернулись слезы. Ее взгляд скользнул по лицу Саши. Огромный бородатый русский медведь с ясными, сразу поразившими ее глазами. На фотокарточке эти глаза смотрели на нее. И в них читалась неподдельная любовь.

Дверь внезапно распахнулась, и в библиотеку ворвались Эмбер и Берил — в ночных рубашках, гольфах и ворсистых шлепанцах.

— Ты здесь! Мы к тебе заглянули, а ты уже встала! Хотели подать тебе завтрак в постель. Приготовили сюрприз.

— Вы рано поднялись. — Джуэл улыбнулась и закрыла альбом. — С добрым утром.

— Что это? — спросила Берил.

— Покажу немного позже.

— Можно мы покажем тебе наш сюрприз до завтрака?

— Разумеется. — Джуэл согласилась бы на все, что угодно, только бы оттянуть разговор.

Девочки выскочили в коридор, но через минуту внесли в библиотеку поднос, на котором стояло нечто высотой в фут, а шириной даже больше.

— Закрой глаза, — попросила Берил.

Джуэл повиновалась.

— Можешь открывать, — разрешила Эмбер.

Джуэл разлепила веки. На кофейном столике перед ней стоял пряничный домик — копия того самого здания, в котором жили они. Он был с выдумкой украшен конфетами, перышками и миниатюрными цветами из шелка.

— Боже мой! Сказка! По этому поводу вы и секретничали последние две недели? — Она протянула здоровую руку. — Спасибо. Великолепная работа.

— На прошлой неделе мы показали его Эдварду, и он сказал, что на Рождество домик послужит прекрасным украшением боковой витрины «Бижу».

— Он прав. А вокруг — задрапированные украшения. Завтра же заберу его с собой в город.

— Уезжаешь так скоро? — вздохнула Берил. — Ты уверена, что совершенно поправилась?

— Чтобы совершенно поправиться, необходимо работать. Начинать физиотерапию, чтобы не спотыкаться на каждом шагу.

— Тебе правда понравился пряничный домик? — спросила Эмбер.

— Конечно. Не представляю, как вы его сделали. Сколько тут всяких деталей!

— Мы долго работали, — объяснила Берил. — Но получили огромное удовольствие.

— Он великолепен. Еще раз спасибо. — Джуэл глубоко вздохнула. — Мне надо поговорить с вами обеими. Об одной очень серьезной вещи, о которой раньше я никогда не упоминала.

— О какой? — Девочек озадачило серьезное выражение ее лица.

— О вашем отце.

— Что-нибудь случилось? — всполошилась Берил.

— Нет. — Джуэл покачала головой. — С Алленом все в порядке. Я говорю о вашем родном отце. Видите ли, Аллен вас удочерил, когда вы были совсем малышками. — Она открыла альбом. — Ваш родной отец — этот человек, Саша Робиновски.

Джуэл принялась рассказывать ту самую историю, которую все прошедшие годы пыталась выкинуть из головы, слушая себя словно со стороны. Девочки сидели не шелохнувшись и молча слушали, как она познакомилась с Сашей, как влюбилась в него и как однажды из России объявилась его настоящая жена с тремя детьми.

— Я совершила ошибку, что не рассказала вам раньше, — добавила она. — Иногда подумывала, но потом решала, что вы еще слишком малы. А чем дальше, тем легче было скрывать: Аллен был вам отцом не хуже любого другого Мужчины — любил вас, заботился.

— А где теперь Саша? — тихо спросила ошарашенная Берил.

— В Нью-Йорке. Работает дизайнером в «Тиффани».

— Саша Робиновски, — осенило Эмбер. — Я знаю его работы. Недавно читала в «Таймс» статью о дизайнерах «Тиффани». Невозможно поверить! — Новость постепенно доходила до ее сознания. — Все эти годы у нас был другой отец, а ты ничего не рассказывала!

— Аллен был вам как родной отец. Я знаю, что поступила неправильно. Но вы не представляете, как сильно обидел меня Саша. Я приняла неверное решение. Но вся жизнь — сплошное принятие решений. Одни оказываются хорошими, другие — нет, но жить приходится со всеми.

— Ты нам лгала! — закричала Эмбер.

— У меня были на то причины. Постарайтесь понять, — попросила мать дочерей. — Мне было очень горько… и обидно.

— Ты нас обидела! — возмутилась Эмбер. — Как ты могла? Мало ли что ты там чувствовала! Мы имели право знать! Боже мой, мне почти шестнадцать! — Она сбила ногой пряничный домик с кофейного столика и раздавила на полу.

— Не надо! Не смей! — завопила Берил. — Не ломай!

Но было поздно. Девочка разрыдалась. На восточном ковре пряничное тесто, леденцы, конфеты, перышки и крошечные цветочки превратились в бесформенную груду. Эмбер швырнула поднос, и тот, пролетев через комнату, оказался в камине.

— Я тебя ненавижу, мама! Так же сильно, как ты ненавидела Сашу! Если он мой отец, я отправляюсь жить к нему. А тебя больше видеть не желаю! — Она выскочила из комнаты.

Берил всхлипывала все чаще и наконец бросилась в объятия к матери. Джуэл гладила ее по спине, стараясь успокоить, но сама испытывала потрясение от реакции Эмбер. Она предполагала, что дочерям будет трудно принять правду, но чтобы до такой степени!..

Разбуженная шумом, на пороге появилась Нушка в халате.

— Что случилось, дорогая? — спросила она.

— Сама знаешь. Сашина вина. — Джуэл пригладила Берил волосы. — Нет, вру. Вина моя. К чему ни прикоснусь, все сумею окончательно запутать.




Глава 30


Джуэл вернулась в Нью-Йорк, чтобы начать лечение, а Аллен объявил, что любое важное решение касательно их брака нельзя принимать в спешке. Они будут продолжать жить вместе. Он не станет видеться с Сарой, а она с Майком Маршаллом, что ее прекрасно устраивало.

Аллен нанял шофера, и тот возил Джуэл по городу. В былые дни она брала такси, а в солнечную погоду любила прогуляться по Пятой авеню до работы пешком. Но теперь, до полного выздоровления, походы в «Бижу» были совершенно исключены.

— С моими темпами, — заявила она Аллену, — я приду в магазин, когда все остальные соберутся уходить.

Джуэл серьезно подошла к лечению и даже купила две переносные беговые дорожки — одну для спальни, другую для рабочего кабинета. Бегать она еще не могла, но после недели упражнений меньше спотыкалась при ходьбе. Она решительно намеревалась окрепнуть, прежде чем вернуться к работе.

Если бы Эдвард не поведал Джуэл о поползновениях массового предательства в «Бижу», у нее вообще бы не возникло никаких подозрений. В квартиру постоянно приносили от сотрудников цветы и записки с благими пожеланиями. Каждый день она разговаривала с Мег, и ее помощница не давала поводов для беспокойства. Может быть, Эдвард преувеличивал? Или они просто решили не добивать лежачую?

Скоро она обнаружит правду.




Машина повернула на Шестьдесят восьмую улицу, и шофер остановился перед входом в клинику. Он обошел автомобиль и открыл перед Джуэл дверцу.

— Дальше доберусь сама, — проговорила она. — Заезжайте за мной в час тридцать.

— Хорошо, мэм, — ответил водитель.

Джуэл с тросточкой, небрежно висящей на руке, медленно подошла к дверям.

— Здравствуйте, миссис Прескотт, — поздоровался с ней регистратор. — Мы на несколько минут задержались. Присаживайтесь. Может быть, что-нибудь принести? Чашечку кофе?

— Спасибо, не надо. Я пока переоденусь и немного позанимаюсь на дорожке. — Она взялась за ручку двери, ведущей в гимнастический зал и раздевалку. Но в эту минуту сзади раздался мужской голос:

— Мадлен!

Голос Уатта. Джуэл обернулась.

— Мы все время друг с другом сталкиваемся… — Она осеклась. Это был не Макнил. Перед ней стоял Хэдли.

Он выглядел старше, но привлекательнее. Те же темно-каштановые волосы, только короче остриженные. Те же темные, но более пронзительные глаза. Тот же точеный овал лица. На нем были выцветшие джинсы, черный свитер и парка, словно он сию секунду спустился с лыжного склона. Рядом, прислоненные к подлокотнику, стояли костыли.

Пораженная Джуэл уставилась на него.

— Боже, Хэдли, не могу поверить! Как ты меня узнал? Я очень изменилась.

— Сначала я узнал твой голос. Да и вообще ты не так уж сильно изменилась. Только перекрасила волосы. Но осталась вполне узнаваемой и красивой.

— Если не считать вот этого. — Она указала на тросточку. — А что с тобой? Упал, когда катался на лыжах?

Хэдли покачал головой:

— Ехал на автобусе по ужасной дороге рядом с Бутаном. Горы, серпантин и все такое прочее. Навстречу из-за поворота выскочил другой автобус. Мы упали с обрыва в глубокое ущелье. Многих из уцелевших выбросило из салона. Кто-то ушел сам, а мне придавило ноги. Это случилось два года назад. Я лечился в Индии и в Лондоне. Мне сказали, что я не смогу ходить. Но ничего, немного оклемался. — Он помолчал. — А что с тобой?

— Кровоизлияние в мозг. Удар.

— Господи… Когда?

— Шесть недель назад.

— Невероятно. Сочувствую, Мадлен. — Хэдли ошарашенно покачал головой. — Но ты идешь на поправку.

— Не так быстро, как хотелось бы.

Он понимающе кивнул.

— Догадываюсь, что ты замужем. Слышал, как тебя называли миссис Прескотт.

Джуэл удивило, что Хэдли ничего не знал о ней. Неужели ни Уатт, ни Анна ему не рассказывали?

— Да. Давным-давно. У меня две взрослые дочери. А ты?

Он пожал плечами:

— Помнишь, я говорил, что никогда не женюсь. Так и не женился, хотя девять лет жил с женщиной. Она работала вместе со мной.

— А теперь что делаешь?

— Лечусь. — Он горько усмехнулся. — Это отнимает большую часть времени.

— Мне искренне жаль, Хэдли. Ужасно.

— Ну, не так уж все плохо. До несчастного случая я жил в Индии и был счастлив. Мог делать что-то полезное. Ты ведь меня знаешь.

Они не виделись целую вечность, но казалось, расстались секунду назад.

— О, Хэдли, я так бы хотела с тобой поговорить.

— Джуэл! — В дверях появилась врач Линда. — Я готова вас принять.

— Джуэл? — переспросил Хэдли.

— Мое новое имя. Долгая история…

— Послушай, сегодня вечером я улетаю в Гонолулу. Хочу повидаться с кахунай… хилером. А когда вернусь, позвоню. Надо бы увидеться. Нам есть о чем друг другу рассказать.

— Есть, — согласилась Джуэл и достала из сумочки визитную карточку. — Здорово…

— …что мы встретились, — подхватил он и закончил ее фразу.




Последующие несколько дней Джуэл вспоминала их случайную встречу, но долго думать о новом свидании с Хэдли не было времени. Если таковое свидание вообще могло состояться. Хэдли вряд ли захочет продолжать отношения. Минуло шесть недель выздоровления, настала пора возвращаться к работе, и Джуэл постоянно размышляла, что произойдет с «Бижу интернэшнл». Бесконечное число раз перебирала в уме своих сотрудников и оценивала их слабые и сильные стороны. Прикидывала, что может случиться, если сбудутся предположения Эдварда и большинство из них переметнутся к Кэтлин.

Она понимала, что на рынке труда много талантливых людей. Они с Эдвардом восстановят «Бижу» — ничего не придется начинать с нуля. Заработанная репутация никуда не делась. Но удар будет сильным. Пожалуй, это самая серьезная неудача в ее жизни. Не говоря уж о потере денег.

Иногда Джуэл оглядывала свой невероятно красивый пентхаус и думала: ну почему не наслаждаться жизнью? Работать не было никакой необходимости. Не проще ли признать поражение и посвятить себя благотворительности? Когда несколько недель назад Эдвард рассказал ей о возможности массового предательства, у нее на секунду закралась мысль бросить все. Но потом Джуэл решила: не для того она вернулась из могилы, как она любила теперь шутить. Надо бороться. Новая Джуэл не станет сидеть сложа руки и наблюдать за тем, что происходит.

И старая Джуэл — та, что выжила, — тоже.

В воскресенье вечером, накануне своего выхода на работу, она позвонила Эдварду.

— Дорогая, завтра великий день. Как настроение?

— Чертовски нервничаю. Мне все время кажется, что за спиной у меня шушукаются. Стала настоящим параноиком. Могу даже представить, как Кэтлин втыкает булавки в моего двойника — куклу вуду.

— Узнаю старую Джуэл, — рассмеялся Эдвард.

— Ты ошибаешься, — серьезно возразила Джуэл. — Нельзя пройти через то, что прошла я, и остаться прежней. Я стараюсь измениться. Выработать новые подходы к старым проблемам. А у меня их целая куча. Во всяком случае, нам необходимо со всеми встретиться и расставить точки над i. Но мне требуется несколько дней, чтобы освоиться. Ты сможешь удержать их хотя бы до конца недели?

— Трудно. Но я справлюсь.

— А теперь скажи, Саша ездил сегодня в Коннектикут повидать дочерей? Ты с ним разговаривал?

— Да, он только что звонил. Времени у них оказалось предостаточно. Все были смущены. Им надо друг к другу привыкать.

— Эмбер просилась жить у него? Что он ей ответил?

— Сомневаюсь, — отозвался Эдвард. — По крайней мере Саша об этом не упоминал.

— Ладно, попытаю у Берил, когда буду звонить. Она пока еще со мной разговаривает.

— Эмбер одумается, — успокоил ее Эдвард. — Она такая же упрямая, как и ты. А пятнадцать лет — трудный возраст. Дай ей время. Девочка тебя очень любит. Видела бы ты ее в больнице, когда была без сознания. Кажется, она перенесла твою болезнь тяжелее всех остальных.

— Надо бы с ней потолковать. Но если я звоню, она не подходит к телефону. А все прошлые выходные избегала меня и не выходила из комнаты.

— Вероятно, Саша смог бы помочь. Он искренне хочет с тобой поговорить… встретиться.

— Нет!

— Джуэл, — твердо сказал Эдвард, — ты сделала шаг, так иди дальше. Вам обоим это нужно.

— Боже мой, я не хочу!

— Ты должна.

— Ну хорошо. Приму его в кабинете. Пусть позвонит Мег, она назначит время.

— Позвони сама.

— Нет, Эдвард, не заставляй меня.

— Хорошо, — вздохнул он. — Устрою все сам.




Возвращение Джуэл в «Бижу» оказалось более эмоциональным, чем она ожидала. Когда она пришла на работу, сотрудники собрались в ее кабинете. На всех столах алели коралловые розы — ее любимый цвет. А на ее столе лежала длинная, обернутая бумагой коробочка — дар в сопровождении открытки, на которой расписался каждый подчиненный.

— Подарок? Зачем? Не следовало этого делать. Что там? — Она взяла и встряхнула коробочку.

— Почему люди поступают обычно так вместо того, чтобы открыть? — улыбнулся Майк Маршалл.

— Не волнуйся, открою, — отозвалась Джуэл. За последнее время она сумела набрать пять фунтов. И хотя выглядела все еще худенькой, приобретенный вес смягчил ее лицо и сделал черты не такими резкими. Взгляд тоже стал мягче. Позже все пришли к выводу, что Джуэл выглядела красивой, как никогда. Но никто не смог определить почему.

Джуэл разорвала оберточную бумагу и обнаружила старинную трость черного дерева с витой серебряной ручкой.

— Красивая. — На глаза Джуэл навернулись слезы. — Не знаю, как вас благодарить. Когда она мне больше не понадобится, я ее повешу у себя над столом, чтобы иметь под рукой и лупить неугодных. — Джуэл надеялась, что шутку поймут.

Импровизированный праздник кончился объятиями и пожеланиями счастливого возвращения. Но Джуэл видела, как люди отводили глаза, и понимала, что выражения любви — не что иное, как затишье перед надвигающейся бурей.

Майк Маршалл, нервничая, как и все остальные, задержался в ее кабинете.

— Мы можем поговорить?

— Да, — улыбнулась она. — Должны. Садись. Еще раз спасибо за корзины цветов, которые вы мне посылали. И еще: Эдвард приносил макет весеннего каталога. Сказочно! Мне понравилась идея драпировать модели кисеей. Черты скрыты — бросаются в глаза только драгоценности на фоне силуэтов тел. Воодушевляет.

— Правда? Я боялся, что ты не одобришь. Слишком все сюрреалистично.

— Прекрасно. Вероятно, в прошлом я не давала простора твоему воображению. Это надо менять.

— Знаешь, Джуэл…

— Не хочу говорить о Кэтлин и всем таком прочем. Не сейчас. Давай поговорим о нас.

В явном смущении Майк скрестил ноги, потом вытянул.

— Рад тебя снова видеть. Ты выглядишь великолепно.

— Спасибо, Майк. — Джуэл взяла стеклянное пресс-папье, которое Берил украсила картинками с изображениями птиц, поиграла им и продолжила: — Я тебе говорила, что не могу встречаться с тобой из-за Аллена. Но это не все. Долгое время мы… я притворялась. Ты воспылал ко мне такой страстью, что я боялась, что ты уйдешь из «Бижу», если мы оборвем связь. Тогда нам было хорошо. Однако ты прекрасно понимаешь, что у нас нет будущего.

— Догадываюсь. Ты меня игнорируешь. Появился кто-нибудь другой?

— Нет. — Джуэл пересекла кабинет и плотно прикрыла дверь. — Я знаю, что ты встречаешься с Мег. Она мне как-то говорила, что без ума от тебя. Думаю, вы прекрасно друг другу подходите. Но я хочу знать, ты серьезно или…

— М-м-м… возможно, серьезно. Тебя расстраивает, что мы встречаемся?

— Нет. Напротив, желаю вам счастья. — Джуэл посмотрела на часы. — Боже, совсем забыла. У меня назначена встреча с Эриком. Он хочет показать мне гиденниты, которые только что поступили от огранщиков.

Майк обошел стол и поцеловал Джуэл в макушку.

— С возвращением. Мы без тебя скучали.

Остаток дня прошел в череде встреч. С каждым человеком Джуэл старалась установить контакт. Не отмахиваться от того, что ей говорили, а вслушиваться и оценивать. Это оказалось гораздо легче, чем она предполагала. Только тогда Джуэл поняла, какую большую работу они проделали с Эдвардом, создав такой замечательный коллектив.

Утром они наспех перемолвились, и Эдвард сообщил, что Кэтлин торопит с ответом — хочет переманить сотрудников, пока Джуэл не успела изменить их настроение. Удастся переломить их настроение или нет — это еще вопрос, признавалась себе Джуэл. Но Кэтлин Коламбиер получит ее людей только через ее труп.




Глава 31


Джуэл предстояла охота на крупную дичь. Очень крупную. И она оделась подобающим образом.

Даже если дичь ловилась на телефонный звонок, Джуэл понимала, насколько важен внешний вид, чтобы сформировать необходимое настроение. Она выбирала вещи с точностью хирурга, берущего нужный скальпель: короткую черную юбку, джемпер и темно-красный пиджак. Дичью, конечно, был Гарри Харпер. И он того стоил.

— Доброе утро, — улыбнулась ей Мег Хигдон. — Потрясающий вид.

— Спасибо. Соедини меня с Гарри Харпером.

— Мигом, — весело отозвалась помощница.

В кабинете Джуэл положила портфель на стол и открыла замок. Пробежала глазами календарь встреч и задержалась на начавшемся дне. Потом повернулась и посмотрела в зеркало. Прогудел зуммер.

— Гарри Харпер на проводе, — сообщила Мег.

— Соединяй, — попросила Джуэл.

— Привет, ненаглядная. С возвращением на арену, — с энтузиазмом произнес Гарри. — Звонишь, чтобы пригласить меня на обед?

— Вряд ли, — холодно отозвалась Джуэл. — Скорее с нравоучениями.

— Неужели? Я опять проштрафился?

— Тебе о чем-нибудь говорит имя Анны Фергюсон? Анна и Кэтлин — опасные элементы, чтобы смешивать их воедино. Особенно опасные для одного твоего старинного друга. Боже мой, Гарри, как ты мог? Свести двух женщин, которые больше всех желают мне зла! Очень мило! Спасибо тебе, Гарри.

На другом конце провода возникло секундное замешательство.

— Старая история. Ну ладно, извини. А что ты так нервничаешь?

— Это для тебя старая… И как же я раньше не догадалась! Мне-то казалось, что Анна и Кэтлин познакомились как-то случайно. Совсем забыла о Макиавелли Харпере, который ходит кругами и высматривает, где бы замутить воду.

— Ладно, Джуэл, что сделано, то сделано. Наверное, мне не следовало так поступать. Но я считал, что ты заслужила небольшое наказание.

— Небольшое наказание! Попытку угробить все, что я создала, ты называешь небольшим наказанием? — выкрикнула она в трубку.

— Видишь ли, крошка, ситуация вышла из-под контроля, — вздохнул Гарри. — Я ведь тоже не знал, пока не поговорил с Эдвардом, насколько недовольны твои люди. Сделаю все, что смогу. Но и ты за собой последи. Помнишь старую мудрость: счастливый брак не разбить?

— Грандиозно! — Джуэл немного успокоилась. — Гарри Харпер читает мне нотации.

— Черт побери! — возмутится тот. — Ты забываешь, Джуэл, сколько я для тебя сделал! Признаю, совершил ошибку…

— Ошибку! Хотел пустить меня по миру! Хороша ошибка! Он много для меня сделал! Сукин сын, ты забываешь, сколько я для тебя сделала. Я тебе все вернула. Ничего себе друг.

Воцарилось долгое молчание. Джуэл даже решила, что Харпер повесил трубку. Но его голос снова послышался в телефоне:

— Гнусное дело. Клянусь, я не хотел причинить тебе зла. Ты права, собирался немного помутить воду. Думал, будет забавно — посмотреть, как девчонки тягают друг друга за волосы. Что тут скажешь? Раз облажался, значит, облажался. Постараюсь исправиться.

— А не поздно? — едко спросила она.

— Завтра я улетаю в Вайоминг. Позволь, когда вернусь, пригласить тебя пообедать.

— Черт возьми, Гарри…

— Скажи «да». Ну же, Джуэл! И я паду перед тобой ниц.

Она невольно улыбнулась:

— Если только падешь ниц.

— Буду ползать в пыли у твоих ног. — Голос Харпера прозвучал веселее. — Ты выберешься. Нисколько в этом не сомневаюсь.

— Спасибо, Гарри, — оттаяла Джуэл. — Я тоже.




С этой дичью она разобралась. Джуэл посмотрела на циферблат; скоро одиннадцать. С боем часов похолодело в животе.

Эдвард еще не показывался. Он обещал объявиться в ее кабинете в четверть одиннадцатого. Джуэл позвонила по его личному номеру. Телефон не ответил. Походила, позвонила еще. И наконец вызвала Мег.

— Где Эдвард? Он должен был уже прийти.

— Я думаю, он на встрече. Сейчас проверю.

— Господи, сколько времени?

— Одиннадцать. Пришел одиннадцатичасовой посетитель. Мистер Робиновски. Впустить?

Саша! Джуэл внезапно испугалась, что не вынесет встречи. Где, черт возьми, этот Эдвард?!

Но в следующую минуту она решила, что Эдвард именно так и задумал — устроить, чтобы она разбиралась с Сашей сама.

— Хорошо, Мег. — Джуэл изо всех сил старалась, чтобы голос не дрогнул. — Впускай.

Дверь распахнулась, и в долю секунды исчезли, растворились прошедшие пятнадцать лет. Саша изменился, но с виду нисколько не постарел. Грузность, которая с годами могла превратиться в тучность, компенсировалась отлично развитой мускулатурой. Густые волосы все так же рассыпались по плечам. Черты лица определились четче. А ясные глаза теперь смотрели из-за роговых очков.

Мгновение они молча глядели друг на друга. Саша пересек кабинет до половины и смущенно остановился. Джуэл встала из-за стола и осторожно, чтобы не подвела больная нога, пошла навстречу. Она протянула для рукопожатия ладонь, но он не ответил на официальное приветствие, а рванулся вперед, обнял и крепко расцеловал ее в обе щеки.

— Джуэл, милая. — Его глаза жадно осматривали ее. — С каких это пор у тебя розовые волосы?

Джуэл невольно улыбнулась. Если бы она осталась с Сашей, он бы ни за что не позволил ей покраситься. Потребовал бы, чтобы она старела достойно. А может быть, и нет. Сам-то он ничуть не постарел.

— Месяца четыре. А до этого я была блондинкой.

— Ты изменилась и похорошела.

— Ты тоже прекрасно выглядишь, Саша. — Джуэл указала на плюшевый диван у углового окна и села рядом.

— Тренируюсь. Бегаю по пять — восемь миль ежедневно. А то начал жиреть. — Саша усмехнулся и изобразил руками неимоверных размеров живот. — Целый день за работой, сижу, не двигаюсь. А Айна только и знает, что воспитывать детей и стряпать. Слишком много сытного. В итоге я отправил ее в «Уэйт уочерс», а сам начал заниматься спортом. Вместо плотного завтрака выхожу на улицу. Признай, что выгляжу лучше, чем когда мы были с тобой.

Джуэл хмыкнула. Напряжение стало проходить. Хотя теперь Саша говорил на безупречном английском, акцент остался — тот самый акцент, который ей когда-то так сильно нравился.

— Ты выглядишь потрясающе, но не лучше. — Ее былая ненависть, неприязнь и страх перед встречей без следа улетучились. Саша жаждал с ней дружбы. И она наконец согласилась с ним увидеться. Джуэл не представляла, что этот день может наступить. До болезни она бы рассмеялась любому в лицо, кто осмелился бы это предположить.

Внезапно Джуэл разволновалась. Поговорить надо об очень многом, но она не могла сообразить о чем. И продолжала смотреть на него и улыбаться. Она чувствовала, что Саша счастлив. А в своих чувствах никак не могла разобраться.

— Так ты встречался с девочками? Что скажешь?

— Прелестные юные леди. Мы хорошо поработали. Обе красавицы.

— Берил милашка. А Эмбер трудно взрослеет. Я надеюсь, это скоро пройдет. Она со мной не разговаривает… ну, ты знаешь.

Саша кивнул:

— Глубокая натура. Сложная. Как и ты. Берил похожа на тебя. А Эмбер — вылитая я. Но по характеру она — это ты. Любящая, щедрая. Однако боится и любить, и отдавать себя.

— Я не боялась тебя любить, — тихо возразила Джуэл.

— Это правда. — Саша снова кивнул. — А потом я тебя обидел. Навлек столько горя. Не представляешь, как я переживал. Совершенно не намеревался причинить тебе боль.

— Как говорится, старая история. Я стараюсь оглянуться на прошлое и примириться с ним. Но поверь, что это непросто. — Она хотела, чтобы ее голос звучал беззаботно.

— Знаю, Джуэл. Понимаю, насколько трудно тебе со мной встречаться. И благодарен за то, что ты меня простила. Ведь ты меня простила?

— Да, Саша, я тебя простила. — Она набрала полную грудь воздуха и на одном дыхании выпалила: — Никогда бы не поверила, что способна это произнести. — На мгновение отвернулась и снова подняла глаза. — Но вернемся к нашим дочерям. Эмбер переезжает к тебе?

Саша покачал головой:

— Думаю, для нее будет лучше, если она останется в школе вместе с Берил. Девочки очень близки и нуждаются друг в друге. А у нас с Айной Эмбер не понравится. Мы ведем иную жизнь. Айна очень простая женщина. Эмбер привыкла к другому. Но мы всегда ей рады. Им обеим.

— Это утешает, — улыбнулась Джуэл. — Берил пришла бы в отчаяние, если бы разлучилась с сестрой. И еще я боялась, что они обе переедут к тебе и я больше никогда не увижу своих дочерей.

— Этого никак не могло случиться. Дочери тебя любят. — Саша встал и подошел к ее столу, на котором лежали эскизы моделей, предназначенные для технических исполнителей. Джуэл готовила коллекцию уникальных украшений будущего года. Он взял один из рисунков. — Прелестно. Ты стала превосходным ювелиром. Хорошо училась.

Джуэл улыбнулась:

— Состояла в ученичестве у лучших. Ты ведь из лучших.

— Твой бизнес основан на огромном таланте. Не было бы таланта, ты бы не достигла успеха. — Саша повернулся и посмотрел на нее. — До меня дошли слухи, что «Бижу» переживает не лучшие времена. Но я не верю. Сегодня «Бижу» может процветать, как никогда.

— Это правда. — Джуэл откинулась на спинку дивана. — Только я пока не знаю, как этого добиться. После завтрашней встречи я буду знать, кто остается, а кто уходит. С этого и начнем.

— У меня к тебе предложение. — Саша подошел и сел с ней рядом. — Я иду работать в «Бижу».

— Что? Ты? Но ты завязан с «Тиффани».

— Ну уж не настолько. Мне нужна большая свобода. В «Тиффани» только Эльзе Перетти дозволяется работать с серебром. А я ограничен.

— Ты хочешь сказать, что уйдешь от Тиффани и перейдешь работать ко мне?

— Да.

— Но как бы ни разрослось «Бижу», мы никогда не достигнем тех объемов, что у «Тиффани». Я не смогу платить тебе столько, сколько там.

— Я не собираюсь работать на тебя, — улыбнулся Саша. — Я предлагаю себя в качестве партнера, как Эдвард.

Джуэл прикусила губу. Если Саша придет в «Бижу», Кэтлин и Анна позеленеют от злости. И в конечном счете он станет тем тараном, который поможет выиграть битву.

Но будет ли опыт удачным? Она и Саша снова вместе… Эмбер и Берил, вероятно, будут довольны. Эдвард возражать не станет. А что подумает Аллен? Однако было еще одно большое «но».

— Не знаю… В прошлом ты всегда старался подавить меня своей волей. Я не та девчонка, что была прежде. Не станем ли мы постоянно драться?

— Как знать… — откровенно ответил он. — Но и я за годы изменился. Уже не так прямолинеен, как раньше. Можно попробовать. — Саша пожал плечами. — Что ты теряешь? А я… — Он помолчал. — Я хочу тебе помочь, рассчитаться за прошлое.

Джуэл поднялась и стала медленно прохаживаться по кабинету.

— Эдвард знает?

— Мы с ним обсуждали такую возможность. Ему идея понравилась. Но мы ничего не решили. Последнее слово за тобой.

— Саша, ты делаешь это ради меня? Почему?

Он взял ее руки в свои.

— Между нами всегда существовала связь. Это слишком глубоко. — Внезапно он отвернулся и уставился в выходящее на Пятую авеню окно. — Думаю, мне понравится работать в «Бижу». Работать с тобой. Я не стану влезать в ваши решения. Это целиком на тебе и на Эдварде. Обещаю не диктовать, как заниматься дизайнерством. Но и ты не указывай, что мне делать. Творческая сторона должна оставаться полностью в моей власти.

Джуэл кивнула:

— Я это переживу.

Раздался стук в дверь, и на пороге показался Эдвард. Он переводил глаза с Саши на Джуэл, стараясь уяснить, насколько накалена атмосфера в комнате.

— Где ты был? — спросила его Джуэл. — Ты должен был прийти полчаса назад.

— Ездил на встречу. И на обратном пути попал в пробку. — Он мялся в дверях.

— Что ж, заходи, Бенедикт Арнольд[43 - Бенедикт Арнольд (1741–1801) — участник Войны за независимость, генерал, ставший позднее предателем. Его имя стало нарицательным для обозначения изменника.].

Эдвард, все еще нерешительно улыбаясь, опустился в обитое белой кожей кресло.

— Ну как тут у вас?

— Саша изложил мне план, который вы вдвоем сфабриковали.

— Ты говоришь так, словно мы устроили за твоей спиной заговор, — запротестовал Эдвард. — Это неправда. Перебросились парой слов. А решение за тобой.

— Я знаю. И благодарю вас обоих. Но мне надо подумать.

— Понимаю, — кивнул Эдвард. — Не забывай, что завтра в десять большие посиделки. Было бы неплохо принять решение до этого. Если Саша приходит к нам, люди имеют право об этом узнать, прежде чем сделают окончательный выбор. Их это может переубедить.

— Может, — подтвердила Джуэл. — Но для меня это кардинальное решение. Мне требуется время.

— Справедливо. — Саша поднялся. — Я с тобой согласен. А теперь мне пора. — Он обменялся с Эдвардом рукопожатиями, а Джуэл Саша снова крепко расцеловал в обе щеки. — Позвони, когда что-нибудь надумаешь. — Он наклонился и поцеловал ее в губы. На этот раз очень нежно. — Не представляешь, как я счастлив тебя видеть. Что бы ни произошло, я хочу, чтобы мы оставались друзьями. — И вышел из комнаты.

— Чего тут думать? — взорвался Эдвард, когда Саша скрылся из виду. — Почему не принять предложения сразу?

— Ты забываешь, что я три года жила с этим человеком. Он считал меня затраханной ученицей и гонял в хвост и в гриву. Откуда я знаю, что он снова не начнет указывать, что делать? Этого же нельзя исключить?

— Нельзя, — вздохнул Эдвард. — Но у Саши одно желание — целиком посвятить себя дизайну. Честно говоря, мне кажется, ему будет наплевать, что ты там делаешь, пока он сам свободен заниматься творчеством. Полагаю, он просит не слишком много в обмен на то, что получаем мы.

— Да, я знаю, — признала Джуэл. — И тем не менее должна разобраться во всем сама. Пока я ничего не понимаю. — Она посмотрела на Эдварда, и впервые в этот день у нее на глазах заблестели слезы. — Решение не просто партнерское. Оно очень личное.

— Хорошо, дорогая. — Эдвард понимал: нет хуже давить на Джуэл в этот момент. — Поступай как знаешь. — Он обнял ее и вышел из кабинета. Он надеялся, что компаньонка примет правильное решение и для себя, и для «Бижу». Но не мог полагаться только на это.




Джуэл чувствовала себя совершенно измотанной и ни минуты не хотела оставаться больше в кабинете. Она позвонила Мег, попросила отменить все назначенные встречи, запихнула кое-какие бумаги в портфель и выскользнула на улицу.

Странно было идти домой в середине дня. Впрочем, в последнее время с ней происходили вещи куда более странные. Она заставила себя преодолеть весь путь пешком — сквозь толпы людей, вываливших на тротуары в обеденный перерыв, — по Пятой авеню до Восемьдесят первой улицы. Поход потребовал колоссальных усилий и отнял почти два часа. Но Джуэл хотела испытать свои силы.

Она готовилась к великой битве.

Когда Джуэл наконец добралась до квартиры, вся левая сторона тела подрагивала. Она еле держалась на ногах. Не было сил отыскать ключи и пришлось позвонить. Ее впустил Шоки, слуга-японец.

— Добрый день, мисс Джуэл. — Он не скрывал своего удивления: — Как вы сегодня рано!

— Устала. Хочу отдохнуть. Муж дома?

— Нет. Ушел. Говорил, что у него какая-то встреча.

— Принеси мне наверх стакан минеральной воды… и что-нибудь поесть. Только сейчас поняла, что ужасно проголодалась.

— Я приготовил мистеру Аллену на обед замечательный салат из омаров. Хотите?

— Звучит заманчиво.

Джуэл поднялась на лифте в спальню третьего этажа и полчаса отмокала в ванне — такой горячей, какую только могла вытерпеть. А когда вылезла, надела шиншилловый халат, который Аллен подарил ей несколько лет назад. В спальне Шоки накрыл Джуэл обед, и она жадно проглотила все, что он оставил.

Потом взяла книгу и утонула в подушках шезлонга — произведения ар деко дизайнера Рато. Аллен приобрел его в Париже во время их свадебного путешествия, и Джуэл невольно вспомнила ту поездку. Сколько воды утекло с тех пор. И какими маленькими были тогда ее дочери. И все они были молоды.

Джуэл надела очки и углубилась в биографию Эдит Уортон[44 - Эдит Ньюболд Уортон (1862–1937) — американская писательница (с 1907 г. проживала во Франции). Автор нравоописательных романов и новелл.]. Во время выздоровления она увлеклась произведениями конца века. И — о чудо из чудес: творческий импульс снова возник под действием теплого света изящной эпохи. Ее новые вещи оказались романтичными и экстравагантными.

Джуэл начала читать. Но слова не связывались воедино. Никак не удавалось ухватить смысл больше одного-двух предложений. Веки опустились. Она сделала усилие и открыла глаза. Но веки опустились опять. Подкатила карета в упряжке красивых гнедых. По ступеням богатого особняка сошел мужчина во фраке и цилиндре. Он сопровождал даму в роскошном платье из темно-синего бархата. На ее шее поблескивало колье из филигранного золота.

Джуэл открыла глаза. В дверях стоял Аллен. В руке он держал стакан, на лице застыло тревожное выражение.

— Привет, — произнес он. — Не хотел тебя будить. Шоки сказал, что ты дома. Как ты себя чувствуешь? Вызвать врача?

— Все в порядке, — улыбнулась она. — Просто решила пораньше завершить рабочий день.

— У тебя нет температуры? — Он протянул руку и потрогал ее лоб.

— Захотелось немного отдохнуть. Выдалось трудное утро. А что у тебя? — Джуэл кивнула на виски со льдом. — Закладываешь до шести?

— Ты о чем? — Аллен внезапно вспомнил, что держит в руке стакан, и пригубил напиток. — Ужасный день. Звонила Изабел, сообщила, что маме стало хуже. Пришлось организовать круглосуточное дежурство сиделок.

— Сочувствую, Аллен. — Джуэл не испытывала особенной жалости и переживала только за мужа и Изабел. Дальше прохладного перемирия с Ладонной Прескотт она не пошла.

— Вот так… — Голос Аллена предательски дрогнул.

— Послушай, — предложила она, — почему бы тебе не принять ванну и не расслабиться? А потом выйдем перекусим, заглянем в кино. Вдвоем.

— Конечно, конечно.

Она одарила его улыбкой и снова взялась за книгу. Но, прочитав параграф, поняла, что муж не двинулся с места. Заинтересованная, сняла очки и заметила, с каким мучительным выражением лица смотрит на нее Аллен.

— Джуэл, нам надо поговорить.

Она отложила книгу.

— Давай.

Муж залпом проглотил остаток виски.

— Сегодня я виделся с Сарой, — признался он.

— Неужели? — Как это выскочило у нее из головы? Совсем не ожидала. — Значит, я поправилась? — Замечание получилось ехидным.

— В первый раз с тех пор… — Аллен не заметил подковырки.

— Волнующая встреча. И как наша дражайшая Сара?

— Она беременна.

Джуэл глубоко вздохнула и на какое-то время потеряла дар речи.

— О! — наконец выдавила она. — И кто отец ребенка?

— Сара хочет сделать аборт. Но она посчитала, что сначала ей нужно все рассказать мне.

— Как это высокоморально с ее стороны.

Внезапно до Джуэл дошло. Она увидела в висках мужа седые пряди и складку под некогда заостренным подбородком.

— Ты хочешь ребенка. Ведь так? — мягко спросила она. — Собственного ребенка?

— Я сам не знаю, чего хочу! — в отчаянии воскликнул Аллен. — Ощущение такое, словно по мозгам проехалась газонокосилка. Да… я хотел бы иметь своего ребенка. — Он со стоном зарылся руками в лицо. — Чертовски сбит с толку…

Джуэл встала, подошла и села рядом с ним. Ей казалось, что она будет злее, больше расстроена. А вместо этого ощутила что-то вроде облегчения, почувствовала непонятную легкость. Она обняла мужа за плечи.

— Скажи, ты ведь хочешь ребенка?

Аллен не ответил, только тихо всхлипывал.

— Если ты так сильно ее любишь, женись на ней.

— Ах, Джуэл, я люблю тебя… Господи, никогда не предполагал…

— Послушай, Аллен, меня вовсе не радует эта ситуация. Но может быть, нам дан знак: самое время расходиться — по-дружески, без судебных баталий, без алиментов, без горечи. Мне много не надо — несколько картин. — Она помолчала. — И дом в Коннектикуте. Мне нужно проводить больше времени за городом.

Аллен поднял глаза на жену. Его лицо побелело. Вокруг глаз багровели круги.

— Но это значит, мы больше не будем в браке. А я считал, что мы останемся женаты всегда.

Джуэл крепче сжала объятия.

— Но ты же не можешь сохранить нас обеих. А Сара носит твоего ребенка.

— Не думай о ней плохо, — попросил муж. — Сара тебя боготворит.

— Ей следовало бы получше разбираться в контрацептивах, — криво усмехнулась она.

— Это случайность. Сара использовала средство, которое кончилось, а она не заметила.

«Какие мужчины легковерные», — подумала Джуэл и поцеловала Аллена в лоб.

— Я чувствую себя прескверно, — продолжал тот. — Дело не только в нас. В последнее время Эмбер и Берил и так досталось. Нет, я порву с Сарой, — решительно заявил он.

— Дорогой! — Джуэл пригладила ладонью его волосы. — Ты был моим дочерям прекрасным отцом. И останешься им. Девочки тебя любят. Да, им придется трудно. Но такова жизнь… А жизнь полна перемен. — Она взяла его руку и, перебирая, рассматривала длинные тонкие пальцы. — Мне всегда казалось обидным, что мы не могли иметь с тобой ребенка. Словно я тебя обманула. Теперь ты получил свой шанс. Согласна, всем будет непросто. Но мы переживем.

— Думаешь? — жалобно спросил Аллен.

— А ты ищи во всем светлую сторону. Представь, сколько сможешь сэкономить на няне, имея под рукой Эмбер и Берил.

— Хочешь от меня избавиться? — попытался улыбнуться муж.

— Пожалуй. Обстоятельства просто ускорили этот процесс.

— И мы останемся друзьями?

— Да, дорогой, мы всегда будем с тобой друзьями.




Вечером они сходили посмотреть новый фильм Спилберга, а на обратном пути заглянули в «Айдиал ланченнет» — любимое заведение Аллена, которое Джуэл раньше категорически отказывалась посещать. Они съели колбасный хлеб с картофельным пирогом. А потом под руку медленно возвратились домой, часто останавливаясь, чтобы посмотреть витрины на Мэдисон-авеню.

Дома, чтобы согреться, выпили горячий шоколад и упали в постель с ностальгией давних любовников, которым вскоре предстояло расстаться.

Жизнь с Алленом кончилась, осознала Джуэл, держа ладонь на его обнаженном бедре и слушая, как становится равномерным дыхание засыпающего мужа. Впервые за долгие годы она снова одна. К своему удивлению, Джуэл не ощутила боли. С Алленом будет все в порядке: он получит Сару и ребенка. Эмбер и Берил придут в себя после потрясения — бедняжки в последнее время стали привыкать к потрясениям. Она переживет тоже. Всем известно: Джуэл Прескотт умеет выкарабкиваться.

Джуэл долго лежала с открытыми глазами на краешке кровати. Она думала о завтрашнем дне, употребляя заезженное клише — первом дне новой жизни. Этот день мог стать последним днем ее карьеры, если она неправильно проведет совещание. Эдвард, вероятно, прав: Саша мог бы стать той самой палочкой-выручалочкой, которая переломит ситуацию. Но сможет ли она работать с ним бок о бок каждый день только для того, чтобы спасти свое детище «Бижу»?

Еще вчера Джуэл бы ответила, что скорее сработаются Арафат и Шарон. Но встреча с Сашей сегодняшним утром на многое открыла ей глаза. Сколько сил она потратила на ненависть и переживания с тех пор, как они расстались! Теперь Джуэл поняла, что они друзья. И от этого ощутила умиротворение.

Но друзья и партнеры не одно и то же. Сможет ли она снова с ним работать? Не омрачат ли их отношения старые амбиции? Нужно ли так рисковать? Решение требовалось принять до того, как начнется совещание.

Однако Джуэл до сих пор не знала, каким оно будет.




Глава 32


Джуэл поднялась в шесть, поспав урывками всего пару часов. Но она была слишком взвинченна, чтобы ощущать усталость. Она приняла душ, вымыла и высушила волосы и полчаса провела в гардеробной, тщательно выбирая, что ей надеть. И наконец остановилась на коротком, приталенном темно-синем в узкую полоску костюме, который купила из осенней коллекции Гарри. На лацкан Джуэл прикрепила опаловое сердечко — то самое, которое подарила ей Джейн, когда она сдавала выпускные экзамены, — на счастье. Потом открыла сейф и выбрала украшения всех своих дизайнеров — тоже на удачу.

Когда она спустилась вниз, Аллен уже завтракал. Он поднялся из-за стола налить ей кофе.

— Сногсшибательно выглядишь, — объявил он. — Успех обеспечен.

— Не представляешь, как я психую. Только бы пережить сегодняшний день.

Аллен взял ее за руку.

— Что бы ни случилось, ты все равно выйдешь победительницей. Ты не из тех, кто проигрывает.

— Спасибо, дорогой. — Джуэл сделала несколько глотков кофе, поиграла круассаном, но решила, что не голодна. — Сегодня я позвоню брокеру. А на выходных подыщу квартиру.

— Давай подождем до первого января.

Джуэл покачала головой:

— Рано или поздно девочкам придется сказать. Я предпочитаю не откладывать в долгий ящик. Неужто можно справлять Рождество, притворяясь, что мы одна большая счастливая семья, в то время как это вовсе не так?

— Но мы останемся большой счастливой семьей. Ты ведь обещала, что мы будем друзьями.

— Обещала. Я и ты. Сару я не имела в виду. Послушай, я чертовски опытна в этих делах — не жди никаких чудес. Учти, я не в восторге от того, что происходит. Меня это здорово задело.

Аллен вздохнул:

— Я по-прежнему считаю, что совершаю самую большую в жизни ошибку.

— Может быть. — Джуэл пожала плечами. — Но таков мир: ошибки — это часть нашей жизни. Бог свидетель, я наделала их целую кучу.

— Наверное, ты права. Но сегодня утром я не на шутку испугался, когда вспомнил, что предстоит потерять тебя и жениться на Саре.

— Я бы тоже перепугалась, если бы надо было жениться на Саре Ричардс. Извини, дорогой, я давала себе слово не ехидничать… хотя бы ради девочек. Это последняя гнусность, которую я сказала по поводу известной дамы. — Джуэл взглянула на часы. — Пора. Пожелай мне удачи.

Аллен поднялся и нежно поцеловал ее на прощание.

— Удачи, дорогая. Как бы ни обернулись дела с «Бижу», я с тобой. Наши отношения с разводом не прервутся.

— Я знаю, Аллен. Я тебя тоже люблю. — Джуэл быстро схватила портфель. Категоричность происходящего начинала ранить. — Может быть, когда ты женишься на Саре, мы закрутим интрижку, — проговорила она, чтобы не расплакаться.




Водитель Джон высадил Джуэл перед входом в «Бижу» в девять тридцать утра. Но она почувствовала, что не готова подниматься на лифте к себе в кабинет, и вместо этого направилась обратно по Пятой авеню к Рокфеллеровскому центру посмотреть на рождественскую елку и катающихся на коньках. По дороге остановилась у телефона-автомата и позвонила Саше. Он оказался на работе, и Джуэл оставила для него сообщение.

Утро выдалось самым холодным в этом сезоне. Джуэл поправила на шее шарф — там, где еще розовел шрам от трахеотомии. На Пятой авеню, как обычно, кипела жизнь: мимо шествовали туристы, спешили в магазины покупатели, бежали по делам служащие. До Рождества оставалось еще несколько недель, но его дух уже витал в воздухе. Она попыталась придумать, что подарит знакомым и близким, но мысли неуклонно обращались к предстоящему собранию. Надо было возвращаться и встретиться с сотрудниками лицом к лицу.

Когда Джуэл вышла из лифта, стояла почти осязаемая тишина. Все собрались в зале заседаний и ждали ее. Джуэл зашла в кабинет, сбросила меховой жакет на диван, открыла портфель и вытащила необходимые бумаги. Потом повернулась к зеркалу, проверила прическу и макияж. Часы на стене показывали ровно десять. Она взяла трость, которую сотрудники подарили ей в день возвращения после болезни, и вошла в зал.

Все сидели и выжидательно смотрели на нее. Эдвард поднялся, поздоровался, поцеловал в щеку и прошептал на ухо:

— Господи, Джуэл, я думал, мы с тобой встретимся до собрания.

— Извини, опоздала, — ответила она.

Джуэл оглядела лица собравшихся: Майк Маршалл и Мег сидели рядом, дальше Эрик Сандерс, главный специалист «Бижу» по камням, Джилл Кросс, коммерческий директор, Чарлз Фельдман, рекламный директор, дизайнеры Роди Абрамс, Том Тинкер, Рита Роберте, Лейлани и только что приехавшие из Парижа Катрина и Кристоф фон Берлихинген. Всех этих людей Кэтлин пыталась переманить к себе.

— Вы так же нервничаете, как и я? — улыбнулась Джуэл.

Вежливый смешок пробежал по комнате. Да, они тоже волновались.

— Я ценю, что все это время вы работали со мной, — начала она. — И первое, что намереваюсь сказать: здесь нет ни одного человека, с которым я бы хотела расстаться. Вы все внесли огромный вклад в «Бижу», в развитие нашей фирмы и ее успех. И потеря любого окажется невосполнимой. Вместе с тем я хочу, чтобы вы знали: если кто-нибудь захочет уйти, «Бижу» не обидится. Вы поступаете так ради собственного блага. И мы с Эдвардом пожелаем вам удачи.

Ну как начало? — прикинула Джуэл, прервавшись, чтобы сделать глоток кофе. Пока судить трудно. Но на многих лицах удивление и растерянность. Она застала людей врасплох. Это хорошо.

— Не желаю никого переубеждать, — продолжала она. — Каждый принимает решение сам. Но прежде чем вы подадите заявления об увольнении, я хочу коротко рассказать, каким будет «Бижу», если вы предпочтете остаться. Потому что перемены витают в воздухе.

В поисках поддержки Джуэл взглянула на Эдварда, и тот поощрительно улыбнулся.

— Я сама пытаюсь перемениться… присматриваться к другим, больше слушать. Это будет не просто. Нужно, чтобы вы постоянно мне напоминали, что я не всегда права. — Снова послышался смешок, но на этот раз не такой скованный, более свободный. — Сражайтесь со мной… конечно, если мои доводы небезупречны, — пошутила она. — Иногда я буду принимать ваши идеи, иногда нет. Измениться совершенно я не смогу. — Смех усилился. — Но если в какой-то момент чье-нибудь предложение окажется отвергнутым, то вовсе не потому, что я не обсосала его вдоль и поперек.

Вот так. — Джуэл потерла ладони друг о друга. — Подведем черту. Я стараюсь измениться. Однако и вы идете мне навстречу. Я даже подумывала прочитать несколько книжек по управленческому делу в Японии. — Она улыбнулась, сложила ладони вместе и поклонилась. Затем села. — Прежде чем продолжу, я хотела бы знать, нет ли у кого-нибудь вопросов или замечаний.

— Нет, — ответил Джилл Кросс. — Я предпочел бы выслушать все до конца.

— Хорошо. Все согласны?

Люди закивали.

— Тогда у меня есть несколько объявлений по поводу изменений, которые будут введены с начала нового года. Первое: те, кто останется, получат долю прибыли нашей компании. А в будущем, когда укрепится фондовая биржа, мы с Эдвардом намереваемся превратить компанию в общественную. Если это произойдет, каждый станет обладателем опциона акций.

Джуэл заметила, что подчиненные начали переглядываться. Удалось переубедить? Трудно сказать, пока не установлена обратная связь. Ясно одно: пока еще никто не готов говорить.

— Далее: я собираюсь устроить себе небольшое послабление — больше времени проводить за городом с детьми. Верите? — Она рассмеялась вместе с остальными. — Недавно в моей личной жизни произошли перемены, которые тоже не могут не повлиять на работу компании: я развожусь с мужем.

Эдвард, который что-то записывал в блокнот, потрясенно поднял глаза. Джуэл улыбнулась ему, давая понять, что она в здравом уме.

— Аллен складывает с себя обязанности президента «Бижу». Мне остается только поблагодарить его за проделанную работу. Эдвард продолжает выполнять функции директора по дизайну. Но одновременно я назначаю его главой исполнительной власти вместо себя. Конечно, если он принимает мое предложение.

— Я принимаю, — отозвался Эдвард. — А как же ты, Джуэл?

— Я вступаю в обязанности президента и обещаю быть во всех отношениях такой же милой, как Аллен.

Она помолчала, пока не утих смех. Наступал кульминационный момент, и Джуэл чувствовала, как напряжение звенит у нее внутри натянутой тетивой.

— И последнее: нашим новым исполнительным вице-президентом и новым партнером будет Саша Робиновски. — По залу пробежал удивленный гул. — Он уходит из «Тиффани» и приступит к работе у нас, как только будут соблюдены все необходимые формальности.

Джуэл скосила глаза на Эдварда — ее компаньон улыбался до ушей и поднял вверх большие пальцы обеих рук.

— Мы с Сашей давно знакомы, — объяснила она. — Когда-то были даже женаты. И он отец моих дочерей.

Майк Маршалл присвистнул.

— Господи, Джуэл, ты сегодня кладезь сюрпризов!

— Хотела объявить вам об этом открыто, пока не поползли слухи. Но желаю, чтобы вы поняли — присутствие у нас Саши нисколько не умаляет роли дизайнеров в «Бижу». Саша станет одним из нас и, как мы все, займет свое место. Его работы не будут упоминаться в рекламе чаще, чем ваши или мои.

— Bay! Это действительно что-то! — воскликнула Лейлани. — Саша Робиновски в «Бижу»! Потрясающая новость!

— Да, работать рядом с ним — это же сказка! — подхватила Рита.

— Может быть, — насупился Том Тинкер. — Но до этого мы представляли собой единую команду. А теперь у нас появилась звезда с большой буквы «3». Что же станется с коллективной работой?

— Саша прекрасно ладил с другими дизайнерами в «Тиффани», — заметил Эдвард. — Почему в «Бижу» должно сложиться по-другому?

— У меня тоже есть свои сомнения, — вступил в разговор Роди Абрамс. — Я уверен, что репутация «Бижу» взмоет вверх после того, как здесь появится Саша. Но как я сам впишусь в новую ситуацию?

— Саша будет нас всех подталкивать, — заговорила Джуэл. — Но я не думаю, что кто-либо из присутствующих здесь дизайнеров не сможет устоять против его рвения. Однако никому не хочу выворачивать руки. Тот, кто остается, останется по своей воле. Все очень просто.

— Я остаюсь, — первой объявила Рита. — Мне в «Бижу» нравится.

— Спасибо, Рита, — поблагодарила Джуэл. — Но мы с Эдвардом хотели бы в понедельник получить заявления от тех, кто желает уйти. Если кто-то твердо решил, говорите сейчас. Если нужно подумать, воспользуйтесь выходными. А сейчас поднимите руки те, кто определенно остается.

Почти немедленно руки подняли Рита, Лейлани, Майк, Мег, Катрина, Кристоф и Эрик Сандерс. Оставались Роди Абрамс, Том Тинкер, Чарлз Фельдман и Джилл Кросс — то ли еще не решили, то ли готовились подать заявления об увольнении. Но их было всего четверо. Сильная группа обеспечивала стабильность «Бижу». Это означало, что не состоится массового ухода исполнителей и закупщиков камней.

Она победила!




В кабинете Джуэл Эдвард обессиленно рухнул на диван.

— Ну ты и штучка! — проговорил он. — И когда же ты решила про Сашу?

— За пятнадцать минут до того, как пришла в «Бижу».

— Ты все сделала правильно, дорогая. Однако и утречко выдалось! Ты провела собрание блестяще. Никогда не видел в тебе столько такта. Но что такое ты говорила про Аллена? Не могу поверить.

— Помнишь Сару Ричардс? Она недавно забеременела. Бедняга Аллен считает, что нечаянно. Вчера вечером мы обговорили это дело. Все к лучшему — и для него, и для меня. Сам понимаешь.

Эдвард кивнул:

— Наверное. А собрание ты провела прекрасно.

— Спасибо, — ответила Джуэл. — Я тоже так думаю.




Джуэл попросила Нушку привезти дочерей в субботу утром, чтобы они могли присутствовать при осмотре новой квартиры. Они с Алленом усадили девочек и сообщили новость. Берил расстроилась, Эмбер рассердилась, а Нушка расплакалась.

— Я остаюсь вашим отцом, дорогие, — успокоил девочек Аллен. — Не забывайте, я ведь вас удочерил. Помогал воспитывать. Мы станем видеться здесь. Я буду приезжать в Коннектикут. Мы не перестанем быть семьей, а с вашей мамой останемся друзьями. Поймите, наш развод не как у всех.

— В этой семье все не как у всех, — пробормотала Эмбер.

— У тебя родится ребенок, — начала Берил. — С этой мыслью трудно свыкнуться. Если ты, папа, наш приемный отец, то кем будет приходиться нам он: братиком, сводным братиком или кузеном?

— Не знаю, — грустно улыбнулся Аллен. — Ты меня загнала в угол. Но почему ты считаешь, что родится именно мальчик?

— Две девочки у тебя уже есть, — с неопровержимой логикой своих пятнадцати лет заметила она. — Теперь должен быть мальчик.

Улыбнулась даже насупленная Эмбер, а потом все дружно расплакались.




Рынок недвижимости был благоприятным, и в воскресенье Джуэл подыскала себе подходящую квартиру — старинное просторное восьмикомнатное помещение к западу от Центрального парка, неподалеку от Аллена. Стены были оклеены ужасными обоями, но Джуэл знала, что Эдвард немедленно бросится приводить все в божеский вид.

— Папин дом виден, — обрадовалась Берил, когда они осматривали комнаты. — Можно купить фонари и семафорить друг другу.

— Не уверена, — отозвалась Эмбер. — Хороший бинокль или телескоп подойдут больше. Тогда мы сможем шпионить.

— Пошли куда-нибудь поедим, — предложила из холла Джуэл. — Вам скоро возвращаться в школу. Китайский ресторан подойдет?

— Да, я проголодалась. — Берил надела верблюжье пальто и повязала на шею шарф с цветами своей школы. — Мама, мне будет трудно ко всему этому привыкнуть.

— Знаю. — Джуэл обняла младшую дочь. — Нам всем придется трудно. Даже Аллену. Ради него надо оставаться сильными.

Неожиданно к их объятию присоединилась Эмбер.

— Все это так ужасно… Мне тебя очень жалко, мамочка. У папы ребенок от кого-то другого. Невероятно!

Джуэл улыбнулась. В первый раз она услышала ласковое слово от старшей дочери с тех пор, как рассказала девочкам о Саше.

— Все к лучшему. Я решила большую часть времени жить в Коннектикуте. Вас переведу на дневное обучение. В город стану наезжать два-три раза в неделю. А мастерскую можно устроить в гостевом коттедже. — Она вздохнула. — Я устала так много работать. И вы через пару лет уедете в колледж. Надо до этого проводить как можно больше времени вместе.

— Правда, мама? — спросила Эмбер.

Джуэл кивнула, а про себя подумала: дочь снова хорошеет, перерастает трудный возраст.

— Простите, что была вам плохой матерью.

— Ты хорошая мама! — закричали в один голос девочки.

— Просто все время была занята, — добавила Берил.

— Мы тобой гордимся, — перебила сестру Эмбер. — Ты добилась такого успеха!

— Спасибо, — снова улыбнулась Джуэл. Слова дочерей согрели ее душу. — Не чаяла от вас такое услышать.

— Но если мы хотим поесть, надо двигаться, — предупредила Берил.

Джуэл вызвала лифт и обняла дочерей за плечи.

Наконец-то жизнь стала поворачиваться к лучшему.




В понедельник утром атмосфера в «Бижу» казалась затишьем перед бурей. У всех на лицах сияли улыбки. «Пожалуй, мне это нравится, — решила Джуэл. — Только бы работа делалась».

В дверь постучал Эдвард.

— Полюбуйся, — объявил он и положил на стол два конверта. — Заявления от Тома и Джилла. Обидно, что они уходят, но, черт побери, счет 9:2 — прекрасный результат для любой лиги. Кэтлин тоже так считает — позвонила мне утром, бесилась как ненормальная. Жаль, что я не силен во французском.

— У меня было ощущение, что они уйдут. Напишу им записки с пожеланием удачи. А что с Роди?

— Думаю, промучился все выходные. Но остается. Наверное, любопытно посмотреть на великого Сашу.

— Саша написал заявление в «Тиффани» и приступит к работе у нас в начале января, — улыбнулась Джуэл. — Наконец-то можно вздохнуть спокойно. Я забыла тебе сказать, что до собрания так и не успела с ним поговорить. Позвонила, но его не оказалось дома. Оставила для него сообщение, но до субботы уверена так и не была.

— Ничего себе! — присвистнул Эдвард. — У тебя замашки игрока с речного парохода. Увидимся позже, дорогая. У исполнительного директора уйма работы.

Через несколько минут Джуэл вызвала Мег.

— Вам звонит некий Хэдли. Сказать, что вас нет?

— Ни в коем случае! Соедини!

— Привет, Мадлен. Ты как?

— Хорошо. А ты где?

— В Нью-Йорке. Вернулся только вчера. Послушай, Мадлен, нам надо поговорить. Давай пообедаем вместе.

— Извини. Я занята. Может быть, поужинаем?

— Еще лучше. Ты любишь индийскую кухню?

— Обожаю. И где же?

— В моем новом Хэдли-кэрри-хаус. Я обосновался на Одиннадцатой улице. Лучшего, чем я, шеф-повара не найти до самого Бомбея. — Хэдли продиктовал ей адрес, и Джуэл аккуратно его записала.

Она опасалась, что день будет тянуться неимоверно долго, но через несколько минут устроилась за рабочим столом и углубилась в наброски. А когда время от времени вспоминала об их разговоре, то чувствовала, что улыбается. Хэдли хотел ей о многом рассказать? Что ж, пусть делает свой ход. Она предоставит ему такую возможность.




Глава 33


Лимузин миновал парк, повернул на запад и углубился в узкие, темные улочки Гринич-виллидж. Джуэл понимала, что они нисколько не темнее, чем в Верхнем городе, но казались такими — экзотическими, узкими переулочками. В последние годы она редко бывала в этом районе. Странно.

Хотя чему теперь удивляться? Она разводится с Алленом, но останется жить вместе с ним, пока не будет готова ее квартира. Чтобы поужинать с Хэдли Макнилом, ушла с работы в пять, когда все еще были на местах. Переоделась в своей гардеробной. А по соседству переодевался Аллен. Она поцеловала его на прощание и проводила к Саре.

— Приехали… номер двадцать четыре, — объявил Джон и остановился у безупречно перестроенного каменного здания. — Когда вас забрать?

— Вы свободны, Джон. Отдыхайте. Я возьму такси.

— Благодарю, мэм. Приятного вечера.

— Спасибо.

Джуэл медленно поднялась по лестнице к парадному. Но не успела нажать кнопку звонка, как дверь открылась.

— Добро пожаловать, Мадлен. Я видел, как ты подъехала. — Хэдли быстро поцеловал ее в обе щеки. — Лимузин с шофером — никак не меньше! Ужин почти готов.

— Я ужасно проголодалась, — ответила она, отдавая пальто. — Чем угостишь?

— Мои фирменные блюда: самоса, чапати, кэрри из креветок, дхал, райта, а на десерт шоколадный торт.

— Шоколадный торт? В каком районе Индии ты был?

— Шоколадный торт из венгерской бакалеи за углом, — улыбнулся Хэдли. — Я так и не пристрастился к индийскому десерту. — Он повернулся и, легко передвигая костылями, направился на кухню.

Кухня оказалась квадратным серым помещением, отделанным в духе постмодерна, которое подходило для приготовления таких новых американских деликатесов, как раки под соусом из малины, а не сытной домашней индийской еды, которую Хэдли приготовил всю разом: горшки громоздились на каждой из четырех конфорок газовой плиты.

— Аромат восхитительный, — признала Джуэл. Она вспомнила первое свидание с Сашей, когда он приготовил русские блюда. Почему мужчины вызываются готовить для нее? Неужели она выглядит настолько худой? — Настоящий праздник. Но сомневаюсь, что дойду до шоколадного торта.

— Я рад, что ты пришла, Мадлен. Или Джуэл? Тебя теперь так зовут? — Она кивнула. — Замужняя дама. Не ожидал, что выберешься.

Джуэл улыбнулась, но ничего не ответила. Не было смысла рассказывать Хэдли об Аллене. Пока не было.

Хэдли прислонил один костыль к столу и, опираясь на другой, умело управлялся с горшками.

— К этим блюдам традиционно подают пиво. Будешь?

— Прекрасно. Давным-давно не пила пиво.

— В Индии, — Хэдли вынул из холодильника две запотевшие бутылки, — мы много пили пива. Оно было лучше, чем вода в бутылках или содовая. Смягчало невероятные противоречия страны. Помогало с ними уживаться.

Джуэл села на высокий стул. Хэдли подал ей бутылку индийского пива.

— Ты вернешься туда… когда поправишься?

— Нет, не думаю. — Хэдли покачал головой. — Во всяком случае, работать больше не буду. Этот период жизни закончился. Начал завершаться еще до аварии.

— И что ты собираешься делать?

— Пока не знаю. Возможностей много. Деньги не проблема. — Он устроился рядом за стойкой и коснулся своим стаканом стакана Джуэл. — Как говорят в Индии, за встречу.

Они выпили. Пиво оказалось холодным и приятным на вкус. Поспели самосы. Хэдли зачерпнул несколько штук и положил Джуэл на тарелку. Она подула, чтобы охладить кушанье.

— Расскажи мне о своей поездке. Как врач? Он тебе помог?

— Врач — женщина. Ее зовут Нания. Она — кахуна, из гавайских хилеров, искусство которых восходит к незапамятным временам. Как бы то ни было, она мне помогла. — Хэдли повернулся на стуле и посмотрел на Джуэл в упор. Она удивилась, заметив, каким возбуждением пылало его лицо. — Будь ко мне снисходительна, Мадлен, потому что это может показаться бредом сумасшедшего. Но именно это я имел в виду, когда сказал по телефону, что хочу с тобой поговорить.

— Прекрасно. Выкладывай.

— Нания — бесподобная женщина, — продолжал он. — Было бы здорово, если бы ты с ней познакомилась. Она не касается пациента или почти не касается. Руки находятся в нескольких дюймах от тела, но их энергия прекрасно ощущается. Божественный жар. Потом она накладывает ладони на самые скованные, больные места. Клянусь, ноги стали сильнее и больше чувствуют. Она мне помогла, сняла боль. — Он помолчал и улыбнулся: — Ты считаешь, что у меня крыша съехала?

— Не знаю, что и думать. Но если ты чувствуешь улучшение…

— А разве ты не замечаешь? Ну скажи!

В прошлый раз Джуэл видела Хэдли сидящим и не могла уловить никакой разницы, но тем не менее кивнула.

— Понимаю, что вываливаю на тебя слишком много. Но взываю к твоему разуму. Пока я там был, я все время думал о том, что надо тебе все рассказать. Хотел даже позвонить, но не решился. Такое и вживе звучит очень странно, а брякни я на расстоянии, ты бы точно сочла, что я свихнулся. — Хэдли покачал головой и усмехнулся. — Может быть, я в самом деле псих — не знаю. Но с тех пор, как на меня упал чертов автобус, я никогда так хорошо не ходил.

Хэдли взял Джуэл за руку и крепко пожал.

— Я полтора года доверялся традиционной медицине и постоянно слышал, что больше никогда не смогу ходить. Врачи до смерти боятся обвинений в халатной небрежности. И не любят дарить надежду. Но, Мадлен, надеяться надо. Больше ничего не остается. — Он убавил огонь под горшочком с кэрри и быстро помешал содержимое. — Я пришел к этому постепенно. После долгих раздумий и поисков. Можно остановиться и сдаться. А можно двигаться все дальше и дальше, пробуя различные хилерские технологии. Люди начинают смеяться. Я тоже смеялся, когда сделал первый шаг без костылей. — Хэдли вскинул руки и изобразил что-то вроде джиги. Джуэл расхохоталась. — Вот и ты смеешься. Разве не здорово?

— Хэдли, — ответила она, — ты очаровашка. Но неужели ты веришь в чудеса?

— Насчет чудес не знаю. В метафизику, может, верю. Нания говорит, что травмированная ткань сопротивляется процессу выздоровления. Она советует поехать в Бразилию. Там очень сильные хилеры. Они не требуют платы, потому что утверждают, что черпают энергию у высших существ. Знаю, знаю… — Во взгляде Джуэл он уловил скептицизм. — Это звучит нелепо. Но как подсказывает опыт, оставаясь рассудительным, можно упустить чертовски много.

Ужин был готов, и Хэдли занялся перекладыванием содержимого горшочков на блюда, затем поставил их на чайный столик на колесиках.

— Вот. Кати в столовую. А я захвачу еще пива.

В строгой серой столовой он застелил стол восточным тавризским ковром и на нем расставил приборы. В медных индийских витых подсвечниках стояли свечи.

— Красиво, — похвалила Джуэл. — Трудно поверить, что все это сделал ты.

— Я сейчас не работаю, — объяснил Хэдли. — Времени много, и готовка для меня та же релаксация наподобие японского дзена. Успокаивает. — Он положил на тарелку сначала ей, потом себе дымящегося горячего кэрри. — Мадлен, то есть Джуэл, извини, я без умолку болтаю, но хочу, чтобы ты знала, как мне приятно, что ты сюда пришла. Только боюсь, что будешь об этом жалеть. Мол, бедный старина Хэдли совсем спятил.

— И не подумаю. Просто все это выше моего понимания. Бразильские хилеры, питающиеся энергией от высших существ… Нужно время, чтобы привыкнуть.

Хэдли улыбнулся и, будто защищаясь, вскинул руки.

— Не торопись. Привыкай. Может, ты и не дойдешь до жизни такой. Собственно говоря, это не важно. Никто не знает, как повернутся мои мозги через год. Не исключено, что я подпишу себя для медицинского института.

— Ну, это вряд ли.

— Я тоже так думаю. Но определенно одно: я иду по дороге открытий. Нужно только не бояться выставлять себя на посмешище.

Это было именно то, чего Джуэл боялась и, сколько себя помнила, считала своим жизненным принципом. Но самозабвенный энтузиазм Хэдли оказался заразительным. И она уже двадцать минут колебалась, не рассказать ли о случае в больнице, о своем «сне», который, как она успела убедиться, сном вовсе не был. Она никому о нем не говорила — именно из боязни выставить себя на смех. Но если кто-нибудь способен ее понять, то только Хэдли.

— Со мной случилось что-то невероятно странное… — начала Джуэл.

И рассказала все. А пока рассказывала, живо вспомнила происшедшее: теплоту, чье-то любящее присутствие, чувство покоя, исцеляющий напиток, зеленый камень. Как не хотела возвращаться и как дружелюбные существа подтолкнули ее и показали, что она здесь все еще нужна.

Хэдли слушал не перебивая, только ободряюще кивал головой. А когда она закончила, его глаза засияли. Он потянулся через стол и сжал ее руку.

— Стало быть, и ты знаешь. Ведь мы же не пара психов!

Они убрали остатки индийского пиршества. И пока Хэдли загружал посудомоечную машину, Джуэл заварила чай и рассказала ему о своей жизни. Впервые она сделала это без утайки и без приукрашивания фактов.

Чай они пили в гостиной. Джуэл сидела на диване, а Хэдли — на хромированном с полосатой обивкой директорском стуле.

— Ну вот почти и все, — закончила она. — Кроме одной небольшой детали: мы с Алленом собираемся разводиться.

— О, Мэд… извини, Джуэл…

Она пожала плечами:

— Все очень по-дружески и по-современному. Живем под одной крышей, пока не будет готова моя квартира.

— У тебя кто-нибудь есть?

— Нет. Только дочери. Надо пожить одной — многое обдумать, завершить. Кстати, должна тебе сказать, как я жалею о том, что произошло у меня с твоим отцом.

Хэдли помрачнел.

— Да, меня это здорово укололо. И гнев Анны совершенно иссушил. Она потеряла над собой всякий контроль.

— Не могу ее винить. — Джуэл сложила руки на коленях. — С ее… с вашей точки зрения я казалась… О, Хэд, не хочу ни оправдываться, ни обвинять. Что было, то было. Знай одно: я никогда не хотела причинить тебе боль, даже после того, как ты влюбился в Лидию.

— Ужасная глупость с моей стороны. Она была рядом, а ты далеко. Вот и все. Помнишь, по телефону я обозвал себя дураком. Какими мы были тогда детьми!

Джуэл кивнула. Она помнила, насколько была потрясена и как переживала, потеряв Анну.

— Анна тогда совсем взбесилась, — угрюмо продолжал Хэдли. — Полностью слетала с катушек, когда речь заходила о тебе. Я был в отчаянии… хотел тебя вернуть. А потом узнал о тебе и папе. В двадцать лет все видишь в черно-белых тонах. А Анна с самого детства испытывала сложное чувство к отцу. И в том, что случилось, не могла винить его. Вместо этого всю вину взвалила на тебя. Думаю, что в голове у нее все перепуталось.

Джуэл вздохнула:

— Мне всегда ее не хватало. Анна была мне сестрой, лучшей подругой.

Хэдли поднялся и пересел на диван.

— Анна ушла в себя, и никто из нас с этим ни черта не поделает. — Он вздохнул. — А я перерос ненависть. Сначала представлял, как унижаю тебя, говорю, насколько ты испорченная. Даже начинал писать. А потом махнул рукой, решил: пусть все идет как идет. Надо просто выкинуть тебя из головы. И преуспел в этом, пока…

— Пока не встретился со мной?

— Нет. Долгие годы я о тебе вообще не думал: не знал, где живешь и что делаешь. Это началось, когда я вернулся в Нью-Йорк; стал принимать за тебя других, за тебя прежнюю — такую, какой ты была. Вспоминал прошлое, все время перебирал в памяти и решил: все похоронено и забыто. Просто тогда мы были чертовски молодыми.

— Да, — согласилась Джуэл. — Я рада, что мы смогли поговорить и оставить дурное в прошлом.

— А что с настоящим? Не хочу на тебя нажимать. Но как ты думаешь, мы сможем встречаться?

— Не знаю, — улыбнулась она. — Ты мне нравишься, Хэдли. Я по-прежнему считаю тебя привлекательным. Но мы оба — совершенно иные люди. Переменились ужасно.

— Значит, начнем сначала. И посмотрим, что из этого выйдет.

— Только не гони. На меня сейчас столько всего навалилось.

— Я и не гоню, — рассмеялся Хэдли. — Не был с женщиной вот уже почти три года. Слушай, я собираюсь на пару дней в Бразилию. Поехали со мной. Вместе сходим к хилерам. Будет здорово.

— И это называется не гнать! — рассмеялась Джуэл в ответ.

— Можем заказать разные спальни. Прекрасный случай, чтобы снова познакомиться.

— Нет, Хэдли, не могу: предстоят два важных события — грандиозная вечеринка по поводу представления Саши в «Бижу» и Рождество.

— А если бы не это, ты бы поехала? Рассуждая теоретически?

— Теоретически… я бы подумала. Таковы мои планы на будущее — немножко больше думать.

— Только не слишком много. Нехорошо разрушать очарование мгновения. — Хэдли провел пальцем вверх и вниз по ее щеке. — Нам надо узнать друг друга — какими мы стали теперь. Обещаю, все пройдет гладко. Хочу тебе вот что сказать. На Гавайях меня озарило: я понял, что мы будем вместе, — еще до того, как узнал, что ты собираешься разводиться.

— Ты невозможен, Хэдли, — покачала головой Джуэл. — Но ужасно мне нравишься. Не надо пороть горячку. К тому же, если мы начнем все сначала, Анна убьет нас обоих. Представляешь, как она взбесится?

— Черт с ней, — отозвался он. — Довела себя до ручки. В ней столько ненависти, что рано или поздно она должна была сломаться. Запомни, Мадлен, что бы с нами ни случилось, это не может иметь никакого отношения к сестре.

— Хорошо. Ты прав.

— А теперь расскажи о своих дочерях. Хочу узнать чуть больше о своих соперницах.




Они выпили чаю, съели шоколадный торт и проговорили за полночь. А когда настало время расставаться, Хэдли поцеловал Джуэл в щеку и проводил на улицу помочь поймать такси.

— Дело принимает забавный оборот, — заметил он.

— Да. Надеюсь, на днях дойдет и до меня, — отозвалась она.

— Позвоню тебе из Бразилии. А когда приеду, увидимся. Если захочешь.

Джуэл кивнула. К тротуару подкатило такси.

— Bon voyage[45 - Счастливого пути (фр.).], — пожелала она. — Удачи с хилерами.

Хэдли наклонился и, прежде чем Джуэл села в такси, поцеловал ее опять. На этот раз более страстно.

Джуэл ехала домой и вспоминала события минувшего вечера. Она понятия не имела, сложатся ли у нее с Хэдли какие-нибудь отношения. Судить было слишком рано. К тому же она не знала, чего хотела сама. Но чувствовала, что пока ей хорошо.




Глава 34


Русская чайная на западной Пятьдесят седьмой улице рядом с «Карнеги-холл» была живописной, как парижский салон тридцатых годов. Она представляла собой укромное помещение в виде латинской буквы L, с пышными бордовыми банкетками, сияющими медными самоварами, резными деревянными ставнями, причем в середине каждой створки красовались золоченые часы. Стены заполняли картины и рисунки: сцены из «Петрушки», кубическое творение Брака, пастель Тулуз-Лотрека, изображавшая пару, одетую для выхода в оперу, набросок Нуриева Джейми Уайета.

Нынешним вечером чайная была набита людьми в элегантных нарядах и сияющих драгоценностях, которые собрались на гала-представление для прессы в честь воссоединения Саши Робиновски и «Бижу». В полной мере был представлен мир моды и живописующие его деяния журналисты. В воздухе носился шумок искрометных разговоров и шорох лопающихся пузырьков шампанского, чирканья фломастеров по бумаге и щелканья затворов фотоаппаратов на фоне ослепительных вспышек.

И все это было главным образом сосредоточено в том углу, где, обняв Джуэл, стоял сам Саша. Рядом смущенно мялись Эмбер и Берил в специально разработанных для них Гарри Харпером нарядах, в которые тот вложил свое новое видение подростковой моды.

— Снимите и моих дочерей, — наставляла фотографов Джуэл, притянув к себе девочек. — Только не забудьте помянуть Гарри Харпера, иначе он не переживет.

В нескольких футах от них Гарри сделал вид, что душит себя собственными руками.

— Я все равно себя порешу, Джуэл, — пригрозил он. — Ты сегодня не в моем платье. Хотя выглядишь потрясающе, как ни больно это признавать.

Джуэл была одета в короткое коктейльное платье из серебристой ткани и кружев, на шее — усыпанное бриллиантами серебряное колье, которое Саша подарил ей незадолго до вечеринки.

— Прелестное колье на прелестную шейку. — Он вспомнил старые времена, когда сказал примерно то же.

— Любимые, — обратилась Джуэл к дочерям, — я думаю, вам надо пойти поговорить с Алексеем, Юрием и Таней. — Она кивнула на Сашиных детей, которые сидели в противоположном конце чайной рядом с Айной, увлеченно разговаривавшей по-русски с одним из официантов. — В конце концов, вы родственники.

Эмбер закатила глаза, но взяла за руку сестру.

— Пошли, Берил, пообщаемся.

— Славные девочки. — Саша горделиво кивнул. — Хорошая порода.

Джуэл посмотрела на часы.

— Извини, Саша, мне надо позвонить.

Но пока она пробиралась сквозь толпу, ее перехватил Эдвард.

— Ну где же сегодня быть, как не здесь. — Он обнял ее за талию. — Грандиозный успех! Явились все. — Он обвел глазами комнату и понизил голос до сценического шепота: — Кроме нее.

— Кого? — Джуэл рассеянно посмотрела на него.

— Как кого? Она еще спрашивает. Кроме поверженной Кэтлин!

Это была его идея — пригласить Кэтлин вместе с Джил-лом Кроссом и Томом Тинкером, чтобы продемонстрировать, что «Бижу» выше всяких обид. Джуэл сначала заартачилась, но потом согласилась. Она могла себе позволить быть великодушной.

— Она здесь не объявится. А несколько минут назад я разговаривала с Джиллом и Томом, чтобы показать, какая я хорошая.

— Люблю нашу новую Джуэл! — воскликнул Эдвард. — Голова кругом, даже забыл тебя спросить, какие планы на Рождество? Коннектикут?

Она кивнула.

— Дочери выбрали меня, а не Аллена. Но он может заехать на какое-то время. Только я просила, чтобы один. Нушка собирается к своим. А вы с Питером будете? Это спасет нас от слезливого настроения.

— Конечно, дорогая. А как насчет твоего приятеля Хэдли?

— Не знаю. Я тебе говорила: не хочу кидаться очертя голову. — Джуэл снова взглянула на часы. — Он сегодня прилетает из Бразилии. И сейчас должен бы быть уже здесь. Я собираюсь позвонить в аэропорт.

— Это ты-то не хочешь кидаться очертя голову? Погляди на себя — квохчешь, как наседка.

Джуэл собралась было запротестовать, но заметила, как изменилось выражение глаз Эдварда. Она проследила за его взглядом. В чайную входила Кэтлин Коламбиер.

За ней шли Анна Фергюсон и Уатт Макнил.

— А вот и эта сука Кэтлин, — процедила сквозь зубы Джуэл.

— Ну-ну, дай им шанс, — посоветовал Эдвард.

— Не волнуйся, дорогой. — По крайней мере встреча с Кэтлин на этот раз происходила на ее территории.

У Кэтлин была новая прическа — копна завитых кудряшек. Она расцеловала Эдварда в обе щеки.

— Изумительно выглядишь, Эдвард. Но ты всегда прекрасно одевался. — Потом она чмокнула Джуэл в щеку. — Привет, Джуэл. Привела к тебе старых друзей.

— Показать, что не таишь на меня обиды?

— Именно, — промурлыкала, как кошечка, Кэтлин и растворилась в толпе.

Джуэл схватила Эдварда за руку.

— Постой, не уходи. Будь рядом, ты мне нужен. — Вместе они готовы встретить вражеские силы.

Уатт подошел ее поцеловать, а Анна холодно держалась сзади.

— Мы с Кэтлин уговорили Анну навестить тебя сегодня, — проговорил он вполголоса. — Хочу, чтобы вы снова подружились.

— Познакомься, Уатт, это Эдвард Рэндольф, мой компаньон.

Пока мужчины обменивались рукопожатиями, Джуэл подняла глаза и посмотрела поверх плеча Макнила. Затянутая в черный простой деловой костюм, в холодном сиянии бриллиантов Анна казалась еще тоньше, чем в последний раз. Ввалившиеся щеки и гладко зачесанные рыжеватые волосы подчеркивали выступающие скулы. Анна пожирала ее взглядом, и в ее глазах не было ни капли дружелюбия. Мимо проходил официант в красной рубашке, с подстриженной на русский манер бородой, и Джуэл схватила у него с подноса бокал шампанского.

— Вряд ли, Уатт. По-моему, надежды мало.

— Надо попробовать. — Он сжал ее плечо. — Мистер Рэндольф, как насчет того, чтобы выпить?

— Не знаю… — Эдвард покосился на Джуэл, но она быстро кивнула ему:

— Справлюсь. — И принужденно улыбнулась.

— Выпить? Что ж, прекрасная идея, мистер Макнил.

Между Джуэл и Анной образовалось пустое пространство в три ярда. Они стояли напротив и смотрели друг на друга, как стрелки в каком-нибудь вестерне. Джуэл сделала шаг вперед.

— Привет, Анна. Рада тебя видеть.

Анна коснулась кончиками пальцев ее ладони и тут же, словно в страхе перед смертоносными микробами, отдернула руку.

— Тебе есть что праздновать. Заманила Сашу Робиновски в «Бижу». Но ведь и с ним ты тоже спала. Должна признать, прекрасно используешь себя на благо своей компании.

— Давай сохраним хотя бы видимость приличий, — вздохнула Джуэл. — У каждой из нас свое горе. Мое случилось недавно. А ты, пока я лежала после удара, интриговала против «Бижу». Но мир достаточно велик для нас обеих. Неужели нельзя попытаться наладить отношения? Ты же пришла сюда не для того, чтобы поругаться.

— От тебя надо держаться подальше, — с отвращением проговорила Анна. — Но вы по-прежнему сговариваетесь с отцом за моей спиной. Бог знает только о чем.

— Что ты несешь?

— Папа притащил меня сюда. Это ты его уломала.

— За все эти годы мы с твоим отцом встретились однажды — случайно, на людях. А Кэтлин пригласил Эдвард из профессиональной этики. Не ожидала, что вместе с ней явишься и ты. И уж никак не просила Уатта приводить тебя сюда. — Джуэл изо всех сил старалась сохранить хладнокровие. — Послушай, Анна, тебе не кажется, что твоя вражда немного затянулась? Не пора ли ее похоронить?

Глаза Анны сузились.

— Никогда! — прошипела она. — Я тебе сказала это давным-давно. Ты самая испорченная из всех, кого я встречала. Самая злобная. Ничто не заставит меня изменить свое мнение.

Джуэл еле сдерживалась, чтобы не повысить голос.

— Я не злобная, Анна. Неужели ненависть ко мне не утомляет? Сосредоточилась бы для разнообразия на чем-нибудь приятном. А теперь извини, я думаю, нет смысла продолжать.

Она повернулась, но не успела сделать и шага. Анна выставила вперед ногу, обутую в черную туфлю на каблуке-шпильке, и Джуэл споткнулась. Левая сторона тела восстановилась еще не полностью. Она не удержала равновесие и растянулась на полу. Но через долю секунды почувствовала, как ее поднимают сильные руки.

— Хэдли?

— Я пришел несколько минут назад, но увидел тебя с Анной и решил постоять в стороне. С тобой все в порядке?

— Да.

Хэдли покосился на сестру.

— Что ты вытворяешь, Анна?

— Не беспокойся, Хэд, — успокоила его Джуэл.

Глаза Анны горели, губы тряслись. Щеки покрылись нездоровым румянцем.

— Что ты здесь делаешь, Хэдли? — пронзительно спросила она. — Между вами что-то есть?

— Поговорим потом, — бросил он.

— Ты его снова заманила! Опять взялась за моих родных. Не можешь оставить нас в покое! — В Анне словно лопнула долгие годы натянутая воображаемая струна. С диким криком она швырнула на пол стакан с виски и кинулась с кулаками на Джуэл. Но между ними встал Хэдли и оттолкнул сестру. Сквозь сразу притихшую толпу на помощь ему спешил Уатт.

— Анна! — Его голос дрогнул. — Извини, Мадлен. Давай, Хэдли, уведем ее отсюда. Анна, дорогая, пошли.

Но Анна внезапно вывернулась из рук Хэдли. Быстро наклонилась и подхватила с пола острый осколок стекла. Он глубоко вонзился в ее ладонь. Брызгая кровью, она подняла стекло вверх.

— По крайней мере я изуродую тебя! — Рука с осколком метнулась в сторону лица Джуэл. Та отшатнулась, но острый край расцарапал кожу под правым глазом. — Ты заплатишь за все, что сделала, — истерично хрипела Анна. — Посмотрим, захотят ли они тебя после этого. — Она занесла руку для второго удара, но в это время с другого конца чайной раздался возмущенный крик Эмбер:

— Мама!

Анна на мгновение замерла. Хэдли воспользовался этим и перехватил руку со страшным осколком, а Уатт крепко обнял дочь. Анна истерично всхлипывала и смотрела, как капли крови стекали по запястью за рукав костюма. Подошел официант и обмотал ее руку полотенцем. И Анна, спотыкаясь, позволила отцу увести себя к выходу. Вслед за ними поспешила смертельно побледневшая Кэтлин.

Хэдли усадил Джуэл на банкетку, а Саша намочил салфетку водкой и промокнул царапину.

— Ничего страшного. — Он с облегчением вздохнул. — Зашивать не требуется.

Но Джуэл изумленно смотрела на Хэдли.

— Хэд, где твои костыли?

— В Бразилии, — улыбнулся он и показал резную трость. — В следующий раз это тоже оставлю там.

— Лучше бы отвезти Джуэл в больницу, — разволновался Аллен Прескотт. Он посерел и весь трясся — ему всегда становилось дурно от вида крови. — Пусть бы ее посмотрел врач.

— Не надо, — запротестовала бывшая жена. — Хорошо бы найти пластырь.

Эмбер и Берил порылись в ее сумочке.

— Вот, — одними губами прошептала старшая дочь, — был в твоем Кошельке.

— Спасибо, дорогие. — Джуэл расцеловала девочек. — Наверное, лежит там с тех пор, как вы были маленькими. Давно уж вам не требовался. Будем надеяться, что не высох.

Хэдли разорвал обертку и приклеил пластырь к порезу.

— Помоги-ка лучше отцу, — заметила Джуэл. — Ему нужна твоя помощь.

Он было запротестовал, но в конце концов кивнул:

— Я тебе позвоню.

Джуэл встала. Потрясенные гости молча сгрудились вокруг.

— А вы, репортеры, считаете, что вечеринки в ювелирных кругах обычно проходят скучно. Нет, когда речь идет о «Бижу», привлекает не только даровое шампанское. — По залу прокатилась волна смеха. Джуэл подняла руку. — Не могу вам указывать, что писать. Не хочу даже пытаться. Но в этом эпизоде нет никакой подоплеки. Просто не выдержали нервы. Не причинено никакого вреда. Не будет предъявлено никаких обвинений. Настоящий виновник нашей встречи — Саша и «Бижу». Поэтому давайте продолжать.

Толпа разразилась аплодисментами. Саша поднял обе руки, собирая людей вокруг себя.

— У меня столько планов, что вам теперь несколько недель придется стучать по клавишам.

Эдвард положил ладонь Джуэл на плечо и всматривался ей в лицо, пока Саша уводил толпу за собой.

— Как ты себя чувствуешь?

— Не знаю. А как я выгляжу?

— Потрясающе.

— Это самое главное. Но допоздна я здесь не задержусь.




Накануне Рождества на Нью-Йорк неожиданно обрушился снегопад. Снег повалил ночью. Нападало восемь дюймов, а хлопья по-прежнему бешено сыпали с неба. На Пятой авеню за окном кабинета Джуэл остановилось движение. Машины на обледеневших мостовых все утро сталкивались друг с другом. И Джуэл стала подумывать, не поехать ли с дочерьми на поезде, в котором, конечно, будет сумасшедшая давка.

Она позвонила Мег:

— Можешь заказать нам билеты на поезд? Боюсь, погода не скоро установится.

— Да, в последней сводке обещали сильный снегопад.

— Что творится? — возмутилась Джуэл. — Рождество на носу. И я еще не сделала последних покупок.

— Пришел Хэдли Макнил, — объявила помощница. — Впустить?

— Конечно. — Джуэл обернулась и взглянула в большое стенное зеркало. Щека под глазом была по-прежнему залеплена пластырем.

Вошел улыбающийся Хэдли. Стряхнул с пальто снежинки, повесил его на вешалку и рядом поставил трость.

— Привет! Настоящий буран. Люблю Нью-Йорк, когда валит снег. Не замечала, какими приветливыми становятся люди? — Он перегнулся через стол и поцеловал ее в щеку.

— Привет, Хэдли. Мне казалось, мы договорились пообедать? А сейчас еще одиннадцать.

— Шел от себя. Добрался быстрее, чем думал, — пожал он плечами. — Хочешь, вернусь через час?

— Нет. — Джуэл мотнула головой. — Неохота работать. Ты прав, снег — это замечательно. Но наша поездка под угрозой.

— Не думай о плохом. Все получится славно.

— Ты неисправимый оптимист.

— Просто я в хорошем настроении. Впервые с тех пор, как вернулся из Бразилии, вижу тебя одну.

Джуэл кивнула. Перед глазами мелькнуло искаженное ненавистью лицо Анны.

— Как сестра? В больнице ее здорово накачали успокоительными.

— Не знаю. Не важно. Честно говоря, думаю, если бы в тот вечер у нее был пистолет, она бы застрелила нас обоих. Анна годами жила на грани срыва. Не только из-за тебя. Спиртное, резкие перемены настроения. Я пытался поговорить об этом с мамой и отцом еще несколько лет назад, но они ничего не хотели слышать. Теперь пожинаем плоды. Это понимает даже Рэнди, когда достаточно трезв. Надеюсь, ей помогут там, куда мы ее поместили.

— Я тоже надеюсь, — вздохнула Джуэл. — Какая жалость. Я помню, ты говорил: что бы ни произошло с нами, это не может иметь никакого отношения к Анне. Но, Хэдли, она никогда не перестанет меня ненавидеть. Полагаешь, мне так легко?

Его лицо помрачнело.

— Давай не будем сейчас об этом. Ты проголодалась?

— Вообще-то нет. Полчаса назад выпила кофе с плюшкой.

— Тогда, может, прогуляемся? В парк?

Джуэл улыбнулась:

— Хорошо. Но предупреждаю, я не большая поклонница променадов. От холода у меня ярко краснеет нос.

Он рассмеялся.

— Ладно. Короткая прогулка, а потом где-нибудь посидим, поедим или выпьем кофе.

На улице туда и сюда сновали люди. Они сжимали в руках полные пакеты с покупками и старались не упасть на скользких местах. Хэдли взял Джуэл под руку и аккуратно перевел на другую сторону, где было меньше народу. Снег заглушил обычный шум, и на город опустился необычный покой. Машин проезжало мало — за руль решались садиться только самые лихие таксисты.

— Я еще ничего не слышала о Бразилии, — сказала Джуэл по дороге к Центральному парку.

Хэдли покачал головой:

— Это переполняет мой мозг. У меня есть приятель-киношник. Хотим с ним снять об этих людях документальный фильм. Это потрясающе! Армандо буквально влез в мою ногу — без наркотиков, без ничего. Я бодрствовал и все видел: он извлек изнутри массу поврежденной ткани. Как будто разгладил ногу рукой, после чего на коже остался легкий шрам, как от пореза листком бумаги.

— Невероятно!

— А другой целитель, Фабио, — перебил он ее, — работает со светом и энергией. Видно, как у него от рук и от всего тела летят искры. Не человек, а лампочка… Он старался сбалансировать в моих ногах потоки энергии. Понимаю, это звучит чертовски неправдоподобно. Свозить бы тебя туда, показать их за работой!

— Интересно… — начала Джуэл.

— Слушай, — снова перебил ее Хэдли, — ты думала о нас, пока я отсутствовал?

— Да.

— И до чего додумалась?

— В следующий раз поеду с тобой в Бразилию.

— Звучит многообещающе.

— Угомонись, — улыбнулась она. — Не спеши. Разговор об отдельных спальнях остается в силе.

— Хорошо, если ты так хочешь.

— Я не сказала, что хочу именно этого. Но так будет лучше.

— Отдельные так отдельные. Нет проблем.

Джуэл смахнула снежинки с ресниц.

— Зябко. Пойдем куда-нибудь погреемся.

— Ладно. — Хэдли широко улыбнулся. — А в Рио сейчас лето.

Джуэл закатила глаза и потянула его в теплый уют небольшого кафе.

— Обсудим путешествие за кофе, — предложила она.

— Я бы предпочел в постели. Рождество на носу — теперь можно говорить о своих желаниях.

— Я их знаю, — ответила Джуэл. — Ты невозможно напорист.

— Таков уж я есть.

Пока они целовались, официантка терпеливо ждала, чтобы показать им свободный столик.


notes



Примечания





1


Клинт Иствуд (р. 1930) — актер и режиссер. Приобрел международную славу в 1964 г., снявшись в роли Человека без имени в «спагетти-вестерне» итальянского режиссера С. Леоне «За пригоршню долларов». — Здесь и далее примеч. пер.




2


Первый класс — первый год обучения в четырехлетней средней школе (обучение в которой продолжается после начальной).




3


Альбом, ежегодно издаваемый типографским способом учениками некоторых средних школ.




4


Эррол Флинн (1909–1959) — актер, звезда Голливуда 30-40-х годов. Его амплуа — романтичные и отважные герои в приключенческих и военных фильмах.




5


Национальный праздник, отмечаемый в США в четвертый четверг ноября. Посвящен первому урожаю, собранному пилигримами из Плимутской колонии в 1621 г. после голодной зимы в Новом Свете.




6


Город в штате Колорадо на реке Арканзас.




7


Город на реке Боулдер-Крик у подножия Передового хребта, где расположен Университет Колорадо.




8


«Таймекс» — товарный знак недорогих надежных наручных часов одноименной компании в Гринвиче, штат Коннектикут.




9


Жареное мясо.




10


Город в штате Нью-Мексико. Построен на базе Лос-Аламосской национальной научной лаборатории — центра исследований в области ядерной физики и производства ядерного оружия.




11


Третий год обучения в четырехгодичной средней школе, то есть предпоследний класс перед выпускным.




12


Последний класс восьмилетней начальной школы перед поступлением в четырехгодичную среднюю.




13


Курорт в центре штата Колорадо, на западных склонах гор Савач.




14


Ральф Нейдер (р. 1934) — юрист, общественный деятель, основатель общества потребителей.




15


Группа последователей и активистов движения за безопасность товаров массового потребления и экологическую чистоту производства в 60-х гг.




16


«Виллидж-Вангард» — знаменитый джаз-клуб в Нью-Йорке.




17


Дорогостоящие частные учебные заведения по подготовке абитуриентов в колледж, особенно престижный.




18


Ежегодный матч двух лучших (по выбору организаторов) команд студенческого футбола.




19


Частный колледж высшей ступени для девушек в Нью-Йорке. Основан как первый независимый женский колледж в 1889 г. и назван по имени известного педагога Ф. Барнарда.




20


Один из крупнейших универсальных магазинов Нью-Йорка. Основан в 1872 г. Дж. и Л. Блуминдейлами. К началу шестидесятых годов на два с половиной десятилетия стал законодателем мод и символом роскоши.




21


Группа самых престижных колледжей и университетов на северо-востоке США.




22


Программа восстановления и развития Европы путем предоставления ей американской экономической помощи. Идея выдвинута в июне 1947 г. в выступлении госсекретаря США Дж. К. Маршалла.




23


Чашечку черного кофе, пожалуйста (нем.).




24


До свидания (нем.).




25


Есть для меня письма? (нем.).




26


Да. Из США… (нем.).




27


Пол Ньюмен (род. 1925) — актер и режиссер. За более чем тридцатилетнюю карьеру в кино снимался в психологических драмах, комедиях и вестернах.




28


Энди Уорхол (1928–1987) — художник, кинорежиссер. Основоположник и наиболее видный представитель поп-арта.




29


Amber (Эмбер) — янтарь (англ.).




30


Сухой кренделек, посыпанный солью; популярная закуска.




31


Полукоммерческая организация, оказывающая услуги тем, кто хочет избавиться от лишнего веса. Производит низкокалорийные блюда. Проводит платные консультации. Основана в 1963 г.




32


Кооперативное общество по повсеместному оказанию американской помощи.




33


Ар деко — декоративный стиль, отличающийся яркими красками и геометрическими формами (20–30 гг. XX в.).




34


Частный светский университет в Провиденсе, штат Род-Айленд. Основан баптистами в 1764 г. как мужской колледж Род-Айленда.




35


Талса — город в штате Оклахома, порт на реке Арканзас.




36


Финиас Тейлор Барнум (1810–1891) — импресарио, «отец рекламы», создатель цирка. Заработал огромные деньги и создал развлечения для миллионов американцев.




37


Список пятисот крупнейших американских компаний, ежегодно публикуемый журналом «Форчун».




38


Клуб «21» — один из наиболее оригинальных и знаменитых ресторанов и ночных клубов Нью-Йорка.




39


Город и центр туризма в Уэльсе. В его знаменитом замке XIII в. происходит официальная церемония присвоения наследнику престола титула принца Уэльского.




40


Крупнейшая частная почтовая служба доставки небольших посылок и бандеролей.




41


Соответствует 750-й пробе.




42


Коул Портер (1893–1964) — композитор и автор текстов мюзиклов, вошедших в классику бродвейского театра. А также сотен популярных песенок.




43


Бенедикт Арнольд (1741–1801) — участник Войны за независимость, генерал, ставший позднее предателем. Его имя стало нарицательным для обозначения изменника.




44


Эдит Ньюболд Уортон (1862–1937) — американская писательница (с 1907 г. проживала во Франции). Автор нравоописательных романов и новелл.




45


Счастливого пути (фр.).