Не отрекайся от любви
Мередит Дьюран


Эта встреча многое обещала богатой наследнице Эмме Мартин и Джулиану Синклеру, герцогу Оберну. Их любовь расцвела среди экзотических красот и пряных ароматов Индии.

Казалось, ничто не угрожает счастью, но неожиданно происходит страшная трагедия. Эмме чудом удается выжить во время грозного восстания, а Джулиан… он для нее навсегда потеряй. Их разлучило предательство и людская злоба. И нет надежды увидеть друг друга вновь.

Однако после нескольких лет одиночества судьба вновь дает шанс Эмме и Джулиану, и теперь они понимают, что от любви нельзя отречься, а страсть никогда не умирает.


Мередит Дьюран

Не отрекайся от любви


Пролог


– Нет!

Собственный голос показался ей чужим. Хриплый, низкий. Сколько соленой воды она проглотила? Нос и горло саднило, словно их натерли щелоком. Она снова кашлянула. За килем опрокинутой шлюпки до самого горизонта плескались бесконечные волны.

Достаточно просто отпустить руки…

Скрюченные пальцы периодически теряли чувствительность. Красные, потрескавшиеся от солнца, они уже много часов цеплялись за борт. Ей удалось вскарабкаться на корпус. Вскоре с другой стороны за шлюпку уцепился выживший товарищ по несчастью. Он прыгнул в воду перед самым погружением корабля на дно, надеясь, что сможет править шлюпкой, когда море наконец успокоится.

Но он не успел даже вскрикнуть. Налетел очередной вал, она всеми силами пыталась удержаться за лодку, и когда, отплевываясь, огляделась, рядом никого не было, мужчина исчез.

А потом все стихло. Вода поглаживала ее по спине. Плеснула хвостом рыба. Небо синее, пустое – птицы так далеко не залетают – и нестерпимо яркое. Глаза резало.

Отпустить шлюпку? Разжать пальцы?

Она сглотнула. Руки жгло. Живот болел от постоянного кашля из-за проглоченной воды. Но мучительнее всего была жажда. Шторм налетел внезапно. Она помнила хруст мачт, крик мамы.

Мама и папа ждут ее теперь внизу.

Океан тоже ждет. Он лениво ворочается под тропическим солнцем, скользнуть в него совсем не трудно. Жара, словно горячая рука, обжигает спину, толкая в глубину. Вокруг никаких следов огромного судна. Глядя на эти спокойные пустынные воды, никому в голову не придет, что здесь произошло, кораблекрушение. Никто не придет за ней.

Но нет, руки ее не разожмутся.

Она уставилась на них. Мама так любила ее руки, руки пианистки, говорила она. «Скипидар их погубит. Надевай перчатки, когда рисуешь, Эммалайн. Не порти руки до свадьбы».

Идея замужества казалась Эмме странной. «Я надеюсь на большое приключение», – сказала она капитану вчера за обедом. Позже, в каюте, родители бранили ее. Ведь она направляется в Дели, чтобы выйти замуж, а значит, не должна говорить о поездке так легкомысленно. Ее нареченный довольно важная персона. И ей следует вести себя соответственно.

Слеза упала на руку – горячее солнца, солонее морской воды. Потрескавшуюся кожу защипало. Всегда одни и те же нежные упреки. «Ты упряма, дорогая. Мы должны направлять тебя. Ты привлекаешь внимание, твои замечания неуместны». Родители мягко бранили ее. И нередко впадали в отчаяние из-за своенравия и бестактности дочери.

Тот человек сказал, что лодку можно перевернуть. Он сам хотел это сделать. Если мужчине это под силу, возможно, и женщина справится?

Глубоко вдохнув, она подтянулась повыше. Руки ее дрожали и горели, когда она пыталась дотянуться до дальнего края шлюпки… дальше… еще чуть-чуть…

Но расстояние до другого борта было слишком велико. Силы подвели ее, и она со стоном съехала назад.

Туда, откуда начала, И закрыла глаза.

Слезы покатились быстрее, но она не разожмет руки.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


Глава 1


Дели

Май 1857

Джулиану бросился в глаза отрешенный вид незнакомки. Ожидание специального уполномоченного выводило его из терпения. Он вполуха прислушивался к несмолкавшей болтовне гостей, устремив взгляд на дверь. Слухи на базаре с каждым днем становились все страшнее. И если Калькутта не собирается предпринимать никаких действий, это должны сделать местные органы власти. Сегодня вечером он был намерен потребовать обещаний на этот счет.

Однако Джулиану не удавалось забыть о присутствии этой женщины. Ее неподвижность привлекала его внимание. Незнакомка прислонилась к стене в десяти футах от него. Среди гостей, которые смеялись и небрежно потягивали вино, она казалась странно обособленной. Похоже, все здесь ей наскучило. Неожиданно ее бесцельно блуждавший взгляд сосредоточился на Джулиане. У нее были пронзительно-синие глаза. Джулиан вздрогнул. Он увидел, что эта женщина не скучает, она несчастна.

Незнакомка отвела взгляд.

В следующий раз Джулиан заметил ее в зеленой гостиной, после того как специальный уполномоченный ускользнул от него.

– Почту за честь поговорить с вами после обеда, – пробормотал чиновник, – если у вас есть желание мешать дела с удовольствиями.

С досадой отвернувшись, Джулиан увидел, что незнакомка собирается пригубить вино. Встретившись с ним взглядом, она опустила бокал.

– Сэр, – спокойно сказала она, слегка присев в реверансе.

Что-то в ее в тоне подсказало Джулиану, что она слушала заключительную часть его спора с Фрейзером. Джулиан открыл было рот, чтобы ответить – леди, казалось, ждала ответа, – но она уже уходила, шелестя васильковым шелком, а он не был в настроении преследовать ее.

Когда она, миновав его, вышла в сад, Джулиан вдруг подумал, не преследует ли незнакомка его. В Лондоне, наверное, это вызвало бы его интерес. Джулиана привлекали женщины, особенно те, кто избавлял его от необходимости долгого ухаживания, однако здесь, в Индии, Джулиан благоразумно избегал мемсахиб.[1 - Почтительное обращение к замужней европейской женщине в Индии.] Их мужья редко оказывались покладистыми, а самим им так наскучила жизнь в гарнизоне, что любую мимолетную интрижку они превращали в смысл жизни. К тому же о нем ходили абсурдные слухи на тему экзотического восточного эротизма, и Джулиану это порядком надоело.

Но эта женщина, казалось, не замечала его. Остановившись на краю лужайки, она с отсутствующим видом подняла руку к горлу. По саду пробежал ветерок, и шаль затрепетала вокруг плеч незнакомки. Бледные губы изогнулись в мимолетной улыбке.

Снова у Джулиана возникло ощущение, что она отделена от происходящего вокруг. Любопытно. Он присмотрелся к ней и не нашел ничего особенного. Вьющиеся волосы какого-то мышиного цвета высушены солнцем, кожа бледная. Казалось, вся жизненная энергия сосредоточилась в блеске глубоких синих глаз. Очень странный вид красоты, если это вообще можно назвать красотой. Джулиан задался вопросом; не перенесла ли незнакомка недавно тяжелую болезнь.

Он рассердился на себя за эту мысль. Женщина молода, не старше двадцати трех лет, с гладкой белой кожей, которая свидетельствовала о рутинной жизни замужней европейки. Что в ней интересного? Пока что она проводит свои дни в бунгало за чтением или рукоделием. Когда ее однообразие начнет ей надоедать, она станет воодушевлять себя рьяной верой, что английский образ жизни единственно достойный в мире.

Женщина что-то пробормотала себе под нос. Против собственной воли Джулиан подался вперед. Он не совсем разобрал слова. Ведь не могла же она сказать…

– Помои, – отчетливо произнесла незнакомка и выплеснула вино в кусты.

В саду было тихо. Подставив лицо знойному ветру, Эмма зажмурилась.

Неужели сказанное миссис Грили правда? Ее, должно быть, удивило, как безразлично восприняла новость Эмма. Конечно, неприятно узнать, что твой нареченный крутит пылкий роман с замужней женщиной. Но это полностью в духе Маркуса, таким он стал сразу после их помолвки.

Возможно, эта земля так изменила его. Сама она здесь меньше недели, но уже ощутила, как Индия захватила ее развязала язык, раскрыла глаза. Даже сейчас, когда голова идет кругом от неприятных слов миссис Грили, мягкое покачивание деревьев и крики попугаев отвлекают от мыслей. Ночной воздух ласкал обнаженные плечи – теплый, плотный, так напоенный ароматом жасмина, словно и она сама пропитана им насквозь.

Вдали замычал вол. Его, наверное, сбил с толку избыток свободы, предоставленной ему верованиями этой страны. Объясняя, почему рогатый скот блуждает по улицам, Маркус сказал, что индусы считают коров своего рода божествами, но более точного объяснения он не знал. Ему вообще свойственно пренебрегать деталями.

Взять, к примеру, этот вечер. Маркусу следовало поговорить с ней, предупредить, как ее встретят. За пять минут ей стало ясно, что местное общество настроено по отношению к ней недружелюбно, что новости о кораблекрушении и ее «постыдном» спасении сказались на общем мнении. Вместо этого Маркус отправил ее как ягненка на заклание, оставив среди злоязычных гарпий, пока сам он беседовал со специальным уполномоченным.

А потом выяснилось, что у него к тому же интрижка с хозяйкой дома!

Чем бы Маркус ни занимался, оставшись наедине с миссис Эвершам, но он явно не проконтролировал перечень вин, которые подавали к столу. Ведь он-то обладал безупречным вкусом. С презрительной усмешкой Эмма выплеснула остатки бордо в кусты.

– Помои!

Негромкий смех испугал ее, и она с забившимся сердцем вгляделась в темноту:

– Кто здесь?

Из-за деревьев показался мужчина. Он поднял серебряную фляжку в приветственном тосте.

– Действительно помри, – сказал он, сделав большой глоток.

Услышав в низком густом голосе протяжный оксфордский выговор, Эмма немного успокоилась.

– Умоляю, не передавайте мои слова хозяйке дома, сэр.

«Или, наоборот, передайте», – добавила она про себя. Мужчина вышел из темноты, и у нее перехватило дыхание. Он был из приглашенных, она уже видела его раньше. Снова его рост изумил ее. Он даже выше Маркуса, а ее – так на целую голову.

Глаза у него были яркие, золотисто-зеленые, похожие на кошачьи, в них отражались отблески света из бунгало. Он смотрел на нее так, будто чего-то ждал.

– Мы знакомы? – пробормотала она, прекрасно зная, что этого не может быть.

– Нет, – слегка улыбнулся он.

Больше мужчина ничего не сказал, и Эмма, подняв бровь, ответила на его дерзкий взгляд таким же. Во всяком случае, она на это надеялась, так как подозревала, что смотрит на него слишком восторженно. Он был невероятно красив, словно герой сказочных грез, – яркий, сильный, энергичный, кожа тронута солнцем, а волосы такие черные, что поглощают свет. Поглядывая на него в доме Эмма думала, что его лицо так и просится на бумагу. Понадобится сделать лишь несколько скупых штрихов – острые скулы, смелая прямая линия носа, жесткий квадрат челюсти. Губы потребуют больше времени. Полные и подвижные, они смягчали резкие черты.

Его кожа была слишком темной. Но промелькнувшее было сомнение тут же исчезло, когда Эмма разглядела накрахмаленный галстуки отлично скроенный фрак. Конечно, он англичанин. Его ленивая грация заставила ее вспомнить о собственной несветской сутулости. Эмма выпрямилась, подняв лицо к звездам.

– Чудесная ночь, – сказала она.

– Приятная погода, – согласился он, и у нее вырвался удивленный смешок.

– Вы, должно быть, шутите! – воскликнула она, когда он вопросительно наклонил голову. – Ужасно жарко.

– Вы так считаете? – Мужчина пожал плечами. – Тогда вам лучше перебраться в Алмору. Базы на холмах весьма популярны в это время года.

Ссылка на традицию в жаркую погоду перебираться в предгорья Гималаев прозвучала в его устах почти высокомерно.

– А вы разве не планируете ехать туда?

– Меня держит здесь дело.

– Дело? Значит, вы в компании? – Почти все, кого Эмма до сих пор встречала, служили в Ост-Индской компании – либо гражданскими чиновниками, либо, подобно Маркусу, армейскими офицерами.

Но ее собеседника, казалось, изумило это предположение.

– Боже милостивый, конечно, нет! Вижу, моя репутация вам неизвестна.

– Она так плоха? – Вопрос сам собой слетел с ее языка. Эмма покраснела, поскольку мужчина снова рассмеялся.

– Даже еще хуже.

Поняв, что он не собирается уточнять, она рискнула продолжить:

– Расскажите же мне о себе. Видите ли, я только недавно прибыла в Дели.

– В самом деле? – удивился он. – Я не знал, что в Англии выращивают девиц вроде вас.

– Девиц вроде меня? – нахмурилась Эмма. Мужчина прислонился к стволу дерева и улыбался ей снисходительно, словно она трехлетний ребенок, только что похваставшийся своей куклой. – Вы хотите меня обидеть?

– Я хотел сказать, что у вас есть характер.

– Но вы оскорбили и меня, и Англию.

– Что ж. – Вздохнув, мужчина повел плечом. Фрак был подогнан точно по фигуре, и под тканью четко проступили мускулы. Интересно, как незнакомец их приобрел? – Теперь вы знаете одну из сторон моей репутации. Меня считают ужасно невоспитанным.

– Это я поняла в тот момент, когда увидела вас! Джентльмен не станет пить крепкий алкоголь в присутствии леди.

Он поднял брови:

– А леди не назовет поданное на приеме вино… как вы сказали? Кажется, помои?

Она рассмеялась, неохотно, но искренне:

– Вы меня разоблачили. Я тоже паршивая овца. Удивительно, как это мой нареченный не отказался от меня.

– Он образец добродетели?

– Не совсем, – сухо сказала Эмма. – Но ему простят почти все. – Разговор был совершенно неподобающий, но она забыла, как это хорошо – шутить и говорить не задумываясь, когда в словах собеседника нет скрытой жалости и двусмысленных предположений. – Кто-то назвал его любимцем Дели.

– Звучит ужасно скучно. Я знаю его?

– Должны. Эта вечеринка устроена в честь нашей помолвки. – Незнакомец внезапно замер, и Эмма, нахмурившись, заглянула ему в лицо, теряясь в догадках, чем могла его смутить. – Если вы не знаете, по поводу чего этот праздник, я обещаю вас не выдавать.

– О, я знаю. – Его голос прозвучал очень мягко. – Значит, вы мисс Мартин?

– Да. А теперь вы должны назвать мне свое имя, чтобы я не оказалась в невыгодном положении.

Взгляд кошачьих глаз остановился на ее лице, и мужчина снова улыбнулся, на сей раз довольно неприятно.

– Сюда идет ваш нареченный, – сообщил он и отпил большой глоток из фляги.

– Эммалайн! Вот ты где!

Эмма повернулась к дверям, заслонив глаза от света.

– Маркус! – Ее жених торопливо поправил галстук, и она раздраженно подумала, не подстерегла ли его хозяйка дома где-нибудь по дороге в сад. – Я вышла подышать воздухом, – объяснила Эмма. – Мой туалет не подходит для здешнего климата.

Маркус вышел в сад.

– Не думаю, что это тема для публичного обсуждения, – сказал он строго. – Я предупреждал тебя о погоде, но ты настояла… – Его голос замер, когда он воззрился на ее собеседника: – Что, черт возьми, ты здесь делаешь?

– Рад видеть тебя, Линдли, – кивнул ему мужчина. Маркус насмешливо фыркнул:

– Не могу сказать того же. Я не думал, что миссис Эвершам настолько неразборчива в гостях.

Эмма быстро взглянула на мужчин. Лицо незнакомца было абсолютно спокойно, Маркус же смотрел свирепо и пыхтел, как бык.

– Маркус, послушай! Этот джентльмен…

– …знает, что ему не рады, – перебил ее Маркус, – особенно там, где нахожусь я, да еще вместе с моей будущей женой. Я предлагаю вам немедленно покинуть нас, сэр.

– Пожалуйста, – пожал плечами мужчина. Сунув флягу в карман, он чуть поклонился. – Примите мои поздравления с помолвкой, Линдли. Мисс Мартин совершенно очаровательна.

– Ты пятнаешь ее имя, говоря о ней, – отрезал Маркус. – Берегись, я могу вызвать тебя за это на дуэль!

Эмма всерьез встревожилась. Что-то в этом мужчине, возможно, его усмешка над угрозой, навело ее на мысль, что он больше подходит ей, чем Маркус.

– Господа, это абсурд!

– Идем. – Грубо схватив Эмму за руку, Маркус потащил ее в бунгало.

Яркий свет многочисленных ламп и канделябров заставил Эмму вздрогнуть. Она потянула Маркуса, заставляя остановиться в стороне от гостей, под одним из гигантских опахал, свисающих с потолка.

– Мне не нравится твое поведение – сказала она. – Как ты мог так грубо вести себя!

– Как я мог? – Маркус повернул Эмму к себе и посмотрел ей в лицо. – Да ты знаешь, кто этот человек? Знаешь?!

– Прекрати трясти меня! – Эмма возмущенно выдернула руку. От Маркуса исходил сильный запах вина и пота, Возможно, сегодня он и позволил себе лишнего, но это его не оправдывало. – Что на тебя нашло?

– Это мой кузен, – побагровев, бросил он. – Полукровка, который станет герцогом вместо меня.

– Это… – Эмма запнулась, соображая. – Это Джулиан Синклер?

– Он самый.

Отвернувшись, она невидящим взглядом смотрела на танцующих. Маркус писал ей о своем кузене Джулиане Синклере. Отец Синклера, Джереми, женился на женщине, в жилах которой текла как английская, так и индийская кровь, он считал, что герцогом станет его брат-маркиз. Но вскоре Джереми умер от холеры, а маркиз погиб в результате несчастного случая на охоте. И наследником герцогского титула стал юный сын Джереми, на четверть туземец.

Теперь Джулиан Синклер вырос, и его дед, герцог, всеми законными юридическими способами подтвердил, что ему наследует внук. Но Маркус не мог пережить, что титул унаследует человек смешанной крови. Он, чистокровный англичанин, лишь следующий за Синклером претендент, а ведь это он должен носить земляничные листья.[2 - Эмблема в виде листьев земляники на герцогской короне.]

– Он не похож на индийца, – пробормотала Эмма себе под нос.

– Конечно, не похож! – взорвался Маркус. – Герцог сделал все, что в его власти, чтобы добиться этого: Итон, Кембридж, место в палате общин. Но хотя человек и может прикинуться лучше, чем есть на самом деле, кровь свою изменить он не в состоянии. Самый достойный титул в Великобритании переходит к полукровке!

Эмма ошеломленно повернулась к нему:

– Маркус, ты говоришь с такой… ненавистью.

Он уставился на нее, сжав рот в тонкую линию:

– Вот как? Ты здесь только пять дней и уже начала вздыхать по аборигенам. Что сказали бы твои родители?

Эмма вздрогнула. Мимо проходил слуга с подносом, и она взяла бокал вина.

– Это жестоко.

– Жестоко, но верно. Даже умирая, они помнили о том, что они Мартины.

Отпив большой глоток отвратительного бордо, Эмма закрыла глаза. Снова и снова эта ужасная картина всплывала перед ее глазами: лица родителей, такие маленькие, бледные, и сомкнувшийся над ними океан. Боль утраты не проходила. Почти каждую ночь Эмма, рыдая, просыпалась от ночных кошмаров, в которых она тонула вместе с родителями. Только чудо привело ее к капитанской шлюпке, только Бог дал ей силы цепляться за нее в течение почти целого дня под нещадно палящим солнцем, не надеясь, что ее обнаружат.

Поставив бокал на буфет, она посмотрела Маркусу в глаза. Воздух был плотный и неподвижный, струйка пота стекала у Эммы по затылку. Странно, но ей вдруг стало холодно.

– Ты считаешь, что я должна была утонуть ради спасения репутации?

После минутного молчания лицо Маркуса смягчилось, он потянулся к ее руке.

– Нет, дорогая, конечно, нет.

Но Эмма задумалась. В конце концов, его честь, о которой он так печется, несмотря на непомерные карточные долги, это его дело. Но как он может порочить себя связью с замужней дамой!

Определенно Маркус боится стать посмешищем из-за помолвки с женщиной, которая прибыла в Индию не под бдительным оком родителей, а с командой грубых и бесцеремонных моряков. Эти моряки спасли ей жизнь, но общество задавалось вопросом, не отняли ли они у нее взамен кое-что более важное – ее добродетель.

При этом, разумеется, тот факт, что ее нареченный погряз в долгах и завел шашни на стороне, не имел никакого значения.

Эмма вскинула подбородок:

– Я всего лишь говорила с ним, Маркус. Давай забудем об этом. Не стоит смотреть на все так мрачно.

Маркус выдохнул и принялся разглядывать толпу поверх ее плеча.

– Интересно, почему его до сих пор не выставили?

– Возможно, потому, что он маркиз Холденсмур?

Маркус пристально посмотрел на нее:

– Мне не нравится твоя дерзость, Эммалайн. К твоему сведению, этот человек угроза Короне. Он ведет разговоры о возможном восстании и пытается заставить нас покинуть Дели. Думает, что местные войска могут пойти на нас.

– Боже! Неужели это возможно?

Маркус недовольно отмахнулся:

– Даже думать об этом – уже измена. Конечно, нет. Мы даем им хлеб, кормим их семьи. Только из-за глупой ерунды в Барракпоре…

Да, Эмма знала об этом. Когда она прибыла в Бомбей, все в городе обсуждали это происшествие. Сипай, местный солдат, застрелил двух британских офицеров, прежде чем его остановили. И насколько она помнила, никто из местных жителей не пытался разоружить его.

– И все-таки Джулиан прав, – сказала она. – Это не может не тревожить.

– То был случайный инцидент, впервые за двести лет в этой колонии. Виновника тут же повесили. Уверяю тебя, больше подобных неприятностей не будет.

– Но если лорд Холденсмур отчасти местный, возможно, он что-то слышал…

– Эммалайн! – резко повернулся к ней Маркус. – Да, этот человек отчасти абориген, и, насколько мне известно, он пытается запутать нас и выгнать из Дели, чтобы туземцы снова завладели городом! Я считаю, что именно это он и замышляет, я так и сказал специальному уполномоченному! А теперь прекрати свои нелепые предположения и постарайся быть любезной с хозяином дома.

– С хозяином?! Ты имеешь в виду того, кому ты наставляешь рога?

Все краски сбежали с лица Маркуса. О Боже! Как плохо гармонируют белокурые волосы с зеленовато-землистой кожей.

– Что ты сказала?

– Значит, это правда. – У Эммы тошнота подкатила к горлу. – Полагаю, ты собираешься сказать мне, что все еще меня любишь.

В голубых глазах Маркуса ничто не дрогнуло.

– Конечно.

Эмма сумела улыбнуться:

– Да. Мы ведь так долго любили друг друга. Чуть ли не с самого рождения.

– И навечно, – с удивительной уверенностью добавил Маркус. – И какие бы ты ни услышала сплетни, для меня нет в мире другой женщины, кроме тебя. Люди завистливы, и они распространяют злобные слухи, чтобы навредить мне…

– Я знаю… – перебила Эмма и замолчала, с трудом сглотнув; голос у нее сорвался. Как грустно сознавать, что она больше не может верить ни одному его слову. – Маркус, я хочу уехать.

Он долго всматривался в нее, потом коротко кивнул:

– Понимаю. Завтра я заеду к тебе в резиденцию. Мы все обсудим, и ты поймешь, дорогая. Эта ложь… ты должна выбросить ее из головы.

– Конечно, – пробормотала Эмма. – А сейчас найди, пожалуйста, леди Меткаф.

Прислонившись к стене, она смотрела, как Маркус протискивается сквозь нарядную толпу. И хотя Эмма видела только его спину, она знала каждый его жест, каждую улыбку. Таковы результаты двадцати лет знакомства. Родители давным-давно решили соединить их, они обсуждали помолвку, выбирали имена для будущих внуков. Ни Мартины, ни Линдли не подозревали, что их дети, на которых возлагались такие надежды, не испытывают подобного энтузиазма.

Закрыв глаза, Эмма прижалась щекой к прохладной стене бунгало. Окно дребезжало под порывами горячего ветра, пропитанного запахом жасмина, огоньки свечей нежно трепетали. Ночь словно сулила что-то приятное. Но Индия, казалось, вытягивала душу. Возможно, поэтому Эмма ощущала какой-то внутренний озноб, как если бы ее оборона рухнула, позволив ужасной меланхолии проникнуть в ее нутро. Но она ведь не переживает из-за Маркуса? Все ее ребяческие мечты о романтической любви остались в прошлом. Три года назад, когда Эмма впервые узнала о его многочисленных любовницах, она была убита горем, но мать быстро объяснила ей, что любовь – это нечто иллюзорное и мимолетное. А брак – это союз, партнерство с целью продолжения рода. Огромные обветшалые поместья Маркуса объединятся с богатством Мартинов, возникнет династия, и Эмма компенсирует неудачу матери, которая не произвела на свет ребенка мужского пола.

Но чем тогда объяснить внезапное предчувствие беды? Оно призрачной завесой отделяло от Эммы ярко освещенную комнату, вызывая у нее странное ощущение, будто она разглядывает большую панораму, вроде тех, что выставлены в Британском музее. Комната сейчас напоминала Эмме Помпеи перед извержением, вулкана или Рим перед падением – цивилизация на краю катастрофы.

Эмма вздрогнула и отвела взгляд, оказавшись под прицелом ярких изумрудных глаз лорда Холденсмура, появившегося из сада. Его лицо ничего не выражало. Вопреки наставлениям Маркуса и против своей воли Эмма улыбнулась.

Дерзкая улыбка осветила его надменные аристократические черты. Затем он ушел, и его высокую фигуру скрыло облако мятого шелка и опахал из павлиньих перьев.


Глава 2


Первые недели своей жизни в Индии Эмма подчинялась негласному соглашению вести себя так, будто никто из них и не покидал Англию. Но как можно жить в Дели и не познакомиться со страной? Однако леди Меткаф, жена резидента, приютившая ее, явно опасалась местных нравов и предпочитала не выходить в город без особой необходимости.

– Хотите, я почитаю вам вслух? – предложила она этим утром. – У меня есть «Путешествие пилигрима».

Эмме показалось невыносимым снова провести день в душном бунгало, слушая написанную сто лет назад книгу. Мама посоветовала бы ей составить компанию леди Меткаф во время прогулки или посетить кружок рукоделия в клубе. Но от такой перспективы Эмме становилось не по себе. Ведь именно так и было с первого дня ее приезда. Назойливое внимание и притворное беспокойство новых знакомых буквально душили ее. Эмма не знала, как ответить на вопросы, которые она видела в их глазах, и было бесполезно даже пытаться. Во время светской беседы ее мысли блуждали. Она замолкала на середине разговора, не помня, что сказала, и не интересуясь продолжением.

Маркус извинялся за нее. Он объяснил друзьям, что Эмма оправляется от тяжелой поездки, потрясения, смерти родителей. Все верно, конечно. Но не этим объяснялись ее нетерпение и неугомонность. Эмма не могла бы точно определить их источник и совершенно не знала, чем можно было бы притушить их. Конечно, ей повезло. Она благодарна судьбе за то, что выжила. Но разве можно провести остаток жизни в болтовне о любительском театре и скачках?

Поэтому Эмма любезно отклонила предложение леди Меткаф и, явно шокировав ее, попросила свою горничную-индианку Ушу провести ее по местным кварталам. Когда улицы квартала Чанди-Чоук стали слишком узкими для их двухместной коляски, Уша предложила прогуляться пешком. Они пробирались по заполненной народом узкой улочке, Эмма осторожно обходила коровьи лепешки и осколки глиняной посуды. Слева высился храм из белого мрамора, прихожане звонили в свисающие с потолка колокольчики. Справа шли женщины в ярких шелках, придерживая изящными смуглыми руками на головах груз. На руках и ногах у них, сверкая на солнце, позвякивали браслеты.

Эмма никогда в жизни не видела столь красочной сцены. Купленная в Бомбее акварель вряд ли была способна передать насыщенный колорит, его можно добиться только масляными красками. Хорошо, если лондонский кузен уже послал краски, о которых она просила, иначе ей, наверное, придется охотиться за яркими красителями, которые здесь используют для флагов и транспарантов. Вроде того, что вывешен над лавкой с изделиями из меди, на котором изображен бог с голубой кожей, манящий прохожих многочисленными руками.

Эмма вздохнула. Маркус взбесится, если она пойдет искать местные краски. Ему не нравится ее «маленькая прихоть».

– Ты рисуешь совершенно неподобающие вещи, – сказал он вчера, перелистав ее альбом.

Эмма осмотрительно не стала защищаться. Благовоспитанной леди надлежало изображать цветы, пасторальные сценки, детей. Факиры, погонщики слонов – словом, все самое интересное – дело мужчин, которые творили настоящее искусство.

– Мемсахиб, вас солнце не беспокоит?

Вздрогнув, Эмма вернулась к реальности.

– Нет, Уша, все хорошо. Просто… – Движение за спиной Уши привлекло внимание Эммы: мимо шла белая корова в ожерелье из ярких оранжевых цветов. Какая красавица, и как важно она шествует! Эмма рассмеялась. – Просто изумительно, Уша. Замечательное место.

Служанка в ответ застенчиво улыбнулась:

– В боковых улочках меньшее солнца. Хотите, пойдем туда?

Прокладывая себе путь, они свернули в тихий переулок. Дома здесь лепились друг к другу. Окна прятались за решетчатыми экранами из красного камня, нависающими над улицей, подобно балконам, и создающим внизу тень. Экраны надежно защищали интерьеры от любопытных глаз. Эмма даже не сразу поняла, что за узорной каменной решеткой, которую она разглядывала, стоит женщина. Лицо женщины было закрыто длинной вуалью.

Эмма коснулась руки горничной.

– Уша, почему лицо женщины закрыто? Горничная взглянула вверх.

– Это паранджа, мэм. Мусульманки, а также жены и дочери наших священников закрывают лица, чтобы показать, что они… – Уша запнулась, подыскивая слово. – Чтобы защитить свою честь.

– Даже дома?

– Всякий раз, когда их может увидеть посторонний мужчина.

– А как же они видят, когда выходят на улицу?

– Через ткань можно видеть, но женщина в парандже нечасто покидает дом.

Эмма медленно кивнула, еще раз взглянув на женщину за окном. Интересно, она тоже их видела? Ей любопытно, кто они, куда идут?

Эмма могла бы рассказать ей, что большой разницы тут нет. Индианки они или британки, жизнь многих женщин ограничена домом. Некоторым, похоже, это даже нравится, и они готовы в сотый раз перечитывать «Путешествие пилигрима».

– Как же они это выдерживают?

– Они не хотят навлечь позор на свои семьи, мэм.

Да, конечно. Эмма хорошо помнила напряженный взгляд Маркуса, когда он понял, каким образом она сумела добраться до Бомбея. Будто тот факт, что ее подобрало грузовое судно, бросал тень на ее чудесное спасение! Будто чьи-то пустые домыслы для чести важнее, чем ее собственное поведение.

– Это несправедливо по отношению к нам, правда?

– К нам? – посмотрела на нее Уша. – Но ведь мэм может приходить и уходить, когда пожелает. Разве не так?

Эммалайн открыла было рот, чтобы беззаботно ответить, но покачнулась от сильного толчка в спину. Она повернулась, и ее крепко схватил за руку приземистый краснолицый мужчина в армейской форме.

– Привет, подруга, – медленно протянул он с сильным хартфордширским акцентом. – Хороший денек для пикника, правда?

– Отпустите меня! – Эмма попыталась вырваться. Мужчина расхохотался, и отвратительный запах ударил ей в лицо.

– И что такая хорошенькая мемсахиб в одиночестве делает на улице? – спросил он, не обращая внимания на ее попытки высвободиться.

– Я не одна, со мной горничная!

– Эта? – Он высокомерно взглянул на Ушу, которую, к ужасу Эммы, окружили его приятели. – Туземка – это не компаньонка.

– А вы не джентльмен! – отрезала Эмма. – Напасть на женщину!

– Я еще не напал, – ухмыльнулся он и, просунув другую руку под шляпку, схватил Эмму за волосы. – Но это неплохая идея. Я не думаю, что настоящая леди станет якшаться с аборигенами.

– Именно это она и делает, – язвительно проговорил его приятель. – Поддерживает этих темнокожих и разгуливает тут, словно и она такая же.

– Гарри, я слышал, что пришел корабль, привез шлюх для офицеров. Может, она одна из них? – Мужчина надавил на Эмму бедрами, сминая кринолин, она отвернулась, и его зубы сомкнулись на нежной коже ее шеи.

– Свинья!

Эмма с силой ударила негодяя локтем в лицо. Взревев, он отшвырнул ее в сторону. Она упала на руки, шляпка слетела с головы. «Вставай, вставай!» – задыхаясь, твердила себе Эмма.

– Ах ты, дрянь! Смотри, Гарри, сейчас я преподам ей урок!

Позади раздался металлический щелчок. Нападавший застыл.

– Черт, – пробормотал он, отступив.

– Ни с места, если жизнь дорога, – произнес холодный голос.

Эмма узнала акцент. Сделав глубокий вдох, она приподнялась на руках. Ее локти горели огнем. Подобрав юбки и нахлобучив шляпку, она встала на нога. Все-таки она дала достойный отпор напавшему на нее негодяю. Эмма повернулась.

Перед нею стоял маркиз Холденсмур. Вытянув руку, он целился из пистолета нападавшему между глаз. Окинув ее внимательным взглядом, он снова переключил внимание на солдата:

– Ваше имя?

Мужчина шумно сглотнул.

– Я не собирался причинить ей вред, сэр, я пошутил.

– Я спросил ваше имя.

– Мы думали, что она потаскушка! – вмешался другой, отпихнув Ушу. – Ни одна леди не пойдет гулять по Чанди-Чоук в одиночестве!

– Довольно, – сказал лорд Холденсмур. Ситуация ему явно наскучила. – Не думаю, что компания станет горевать о паре солдат. А может, вы хотите объяснить полковнику Линдли, как вы додумались досадить его невесте?

– Полковник… – Напавший на Эмму мужчина побелел. – О Господи!

Приятель вторил ему стоном.

Маркиз усмехнулся и разрядил пистолет в воздух.

– Кругом! Бегом марш! – приказал он. – Если еще раз увижу подобное – убью.

Когда они скрылись, маркиз повернулся к Эмме:

– С вами все в порядке?

– Да. – Собственный ровный тон успокаивал Эмму, поэтому она повторила: – Да, все хорошо.

Кивнув, он повернулся к Уше и что-то сказал ей. Та быстро заговорила на хинди. На лице маркиза мелькнула невеселая улыбка.

– Боюсь, я произвел на вашу горничную не лучшее впечатление, – сказал он Эмме.

– Вы?

– Да, потому что не застрелил нападавших.

– Вот именно! – Эмма привалилась к стене. Бедные ее локти! Поглаживая их, она покачала головой. У нее вдруг застучали зубы. – Вот именно, – прошептала она.

Теплая рука легла ей на плечо, заставив поднять голову. Маркиз стоял перед нею, его взгляд был спокойным и твердым.

– Все в порядке, – сказал он мягко.

– О да. Все прекрасно.

– Вы яростно защищались. И здорово его ударили.

– Он это заслужил. – Эмма глубоко вздохнула. – Они, кажется, собирались… изнасиловать нас.

– Похоже на это.

Холденсмур чуть сжал ее плечо. Эмме пришло в голову, что ему не следует касаться ее. Она отступила. Он убрал пистолет в кобуру.

– Не приходите больше сюда, мисс Мартин. Во всяком случае, без полковника Линдли.

– Я… – У нее перехватило горло. – Да. Я поступила глупо.

Маркиз отвел взгляд.

– Это не Англия. Тут другие порядки.

Эмма рассмеялась. Звук был такой сухой и странный, что она коснулась губ – хотела удостовериться, что он вырвался именно у нее.

– Позвольте с вами не согласиться. Как я недавно узнала, правила здесь, похоже, такие же, как везде.

Маркиз провел рукой по густым черным волосам. Взъерошенная шевелюра придавала ему бесшабашный вид, резко контрастирующий с серьезным лицом.

– Как вам пришло в голову гулять по этим улицам?

– А что, я целыми днями должна, задыхаясь, сидеть в бунгало?

– Да. – Его голос звучал твердо. – Наверняка вам говорили, какова Индия.

– Ничего мне не говорили! Именно это я и хотела узнать, когда… меня грубо атаковали эти жалкие подобия англичан!

По лицу Холденсмура было видно, что фраза его позабавила.

– Вот как?

– Да, именно так! – Эмму охватил гнев. – Это совсем другая страна, другой мир! Почему я должна притворяться, будто я все еще в Англии?

Она пристально посмотрела ему в лицо. Похоже, вызов маркиза не напугал. Они довольно долго смотрели друг на друга, затем он поднял бровь.

– Надеюсь, это был риторический вопрос?

Эмма закатила глаза.

– Прекрасно. Я советуюсь с человеком, который прячется в парке и тайком пьет алкоголь! Как мне лучше всего игнорировать страну, в которой я оказывалась? Глаза завязать?

– Право же, мисс Мартин! – Его голос изменился, стал мягким, чувственным, дразнящим. – Вы шокируете своих друзей неуместным любопытством! Индию следует завоевывать, а не оценивать.

– Вы в это не верите.

– Полковник Линдли верит.

Давняя привычка заставила ее встать на защиту Маркуса.

– И что из этого? Он служит интересам королевы и страны!

– Ну и прекрасно, – рассмеялся маркиз. – Вам надо сделать выбор. Итак, что вы выбираете – собственные приоритеты, интересы Британии или полковника?

Эмма развела руками:

– Вы меня поймали, милорд. Полагаю, следующей фразой вы отправите меня за пяльцы в вечные затворницы!

– Это лучше, чем если вам юбку на голову задерут в переулке, – вздохнул он.

– Как вульгарно!

– Тем не менее, это правда, – сказал Холденсмур, небрежно пожав плечами, беседа ему явно наскучила. – Я провожу вас домой. Вы можете попросить Линдли, чтобы он показал вам город.

Но Маркус на это никогда не согласится, с грустью подумала Эмма. Местная культура интересует его меньше, чем выбор шляпы.

– Прекрасно, – ответила она и снова потерла руки. Должно быть, они в синяках, придется весь вечер прикрываться шалью.

Они молча вернулись к коляске. Кучер отдал вожжи маркизу. Поскольку сзади втроем не поместиться, Эмма уселась рядом с Холденсмуром. Он бросил на нее красноречивый взгляд. Она сделала вид, что не заметила этого. Если это ее последний выход, она желает видеть окрестности.

– Какая прекрасная страна, – вздохнула она через несколько минут.

– Вам нужно уехать в Алмору, – сказал маркиз, ловко лавируя между коров, коз и резвящихся детей.

– Полковник Линдли уверен, что в этом году никто туда не поедет. Он говорит, что погода приятная и хлопоты переезда ни к чему. Придется поверить ему на слово, я-то в жизни такой жары не видела.

Маркиз немного помолчал, потом тихо сказал:

– Проклятая погода.

Его странная фраза заставила Эмму кое-что вспомнить.

– Вероятно, вы хотите, чтобы было еще жарче?

– Вероятно.

– Потому что это вынудит нас на время покинуть Дели, – продолжила она. – Мой жених сообщил мне, что вы стараетесь убедить британцев оставить город.

– Ваш жених имеет дьявольский дар искажать мои слова. Я хочу, чтобы уехали только женщины и дети и чтобы в городе было больше британских военных. Вы это передадите Линдли, не так ли?

– Не думаю, что стану упоминать об этом маленьком приключении. – Эмма откинулась назад, чтобы лучше рассмотреть Холденсмура. Ей пришло в голову, что она непростительно груба. Он ее спас, а она бранит его. Однако маркиза это, казалось, совершенно не смутило. Если что-то и мелькнуло у него в глазах, так эго приятное удивление – Вы довольно необычный человек, лорд Холденсмур.

– Я могу сказать то же самое о вас.

– Да, но, возможно, вы сочли бы это комплиментом.

– Возможно, – коротко ответил он.

Какие у него удивительные зеленые глаза. Вероятно, он так невозмутим, потому что знает – люди глупеют от его взгляда.

Уша отказалась от фляги с водой. Эмма, покачав головой, вручила ее маркизу. Подняв флягу над губами, он пил, его горло слегка подрагивало. Эмма уставилась на его шею, странно загипнотизированная этой картиной. Каким будет ощущение, если положить руку на его шею, когда он пьет? Она коснулась собственной шеи и глотнула.

Вздрогнув, Эмма сообразила, что Холденсмур повернулся к ней. Его взгляд был проницательным и пытливым. Щеки Эммы вспыхнули, она отвела глаза.

– Мисс Мартин, вы понимаете, что происходит в северной Индии? Кто-нибудь из дам это знает?

Эмма откашлялась.

– Мы не безмозглые куклы, милорд. Мы слышали о беспорядках. Но если офицеры уверены в верности отрядов…

– Туземных отрядов, мисс Мартин. Других в Дели нет. – Он наклонился немного ближе, и она уловила слабый аромат сандала, кожи и мыла. – Скажите мне, почему эти отряды должны быть верны тем, кто их за людей-то не считает здесь, на их родной земле?

– Я не эксперт по колониальной политике.

– Но, похоже, вы не лишены здравого смысла, что отличает вас от большинства ваших соотечественников-мужчин.

Эмма долго смотрела на него.

– Вы действительно думаете, что что-то произойдет?

Холденсмур кивнул, все еще глядя ей в глаза:

– Именно поэтому я предлагаю вам, мисс Мартин, отправиться в Алмору, даже если полковник не будет сопровождать вас.

Тревога заставила ее податься вперед.

– Но если у вас есть информация, доказательства, что аборигены готовят восстание, вы должны сообщить об этом мистеру Фрейзеру – и немедленно!

Его губы изогнулись в полуулыбке.

– А вы думаете, я отправился на обед к миссис Эвершам, чтобы насладиться ее обществом?

Слова прозвучали для Эммы как пощечина. Конечно, она ошибается, он вовсе не намекал на интрижку Маркуса. Она не могла заподозрить маркиза в язвительности.

Должно быть, мысли Эммы отразились у нее на лице, поскольку Холденсмур, не дожидаясь ее слов, тихо сказал:

– Извините, получилось ужасно. – Он хотел было что-то добавить, но передумал. Лицо его стало задумчивым.

Эмма отвела взгляд, понимая, что допустила ошибку. Если жених склонен к интрижкам на стороне, приличия требовали от невесты изображать полное неведение. А теперь лорд Холденсмур знает, что она вполне осведомлена.

– Вы странная женщина, – сказал он.

– Да, – спокойно ответила она. – Боюсь, что это так.

Оба одновременно откинулись на сиденье. Внезапный порыв благословенного северного ветра сорвал с Эммы шляпку. Ребенок пяти-шести лет выбежал на дорогу и, схватив шляпку, натянул ее себе на ушки. Эмма рассмеялась, несмотря на невеселое настроение.

И почувствовала пристальный взгляд маркиза.

– Хотите вернуться за ней? – спросил он.

– Нет, не стоит. – Она снова рассмеялась, глядя на мальчика в вычурной шляпке. – Мне она не нравилась. – Эмма подняла подбородок. Теплый ветер приятно овевал затылок. – Они не хотят потерять это место, – сказала она. – Почувствовав опасность, они наверняка будут действовать.

– Вы говорите о британцах или об индийцах? – поинтересовался маркиз. – Но боюсь, вы в любом случае правы.


Глава 3


Эмма проснулась от удушья и резко села в кровати. Свеча в дальнем углу оплыла, мебель и ковры, слившись в неразличимую массу, вырисовывались расплывчатым силуэтом сквозь зеленую москитную сетку.

Господи, опять этот кошмар. Рев воды. Взлетающий над ней корабль. Неужели это никогда не кончится?

Она ухватилась за отверстие в сетке и встала, чтобы раздвинуть занавески. Резиденция британского уполномоченного граничила с широкой улицей, которая шла вдоль стены, окружавшей город. В голубоватом свете сумерек все вокруг казалось пугающе пустынным. Ароматный ветерок шелестел в кронах деревьев, издалека доносились крики уличных торговцев.

Оставалось несколько часов до визита Маркуса. Он пять дней провел в Агре и надеется на радушную встречу. Эмма подумала, что могла бы радоваться его возвращению хотя бы из-за возможности покинуть резиденцию. Леди Меткаф прихворнула, а Эмма не осмеливалась больше выходить одна. Если бы не альбом и новые угольные карандаши, которые дал ей сэр Меткаф, она бы сошла с ума от скуки. У нее было такое ощущение, что стены начинают смыкаться вокруг нее.

Вздохнув, Эмма оглядела комнату. Синяя бутылка на туалетном столике привлекла ее внимание. В ней была смесь настойки опия с хинином. Леди Меткаф порекомендовала ей воспользоваться этим средством, когда Маркус благосклонно отозвался о его успокаивающем эффекте. Эмма очень надеялась, что зелье прекратит ее кошмары. Довольно с нее мучений. И оно действительно успокаивало.

Она налила небольшую дозу в стаканчик. Поднося ее ко рту, Эмма нечаянно пролила немного на рукав. Она поставила бутылку и взглянула в зеркало. Оттуда на нее смотрело бледное лицо с огромными глазами, затуманенными усталостью. Она не выспалась. Влажные от испарины волосы казались бурыми. Эмма провела по лбу слабыми от постоянного приема настойки опия пальцами. Ее не считали красавицей, но никогда она не выглядела так плохо.

С подоконника взлетел попугай, и ее сердце затрепетало так же сильно, как его яркие зеленые крылья. Эмма прижала руку к груди.

С внезапной решимостью она накинула на плечи шаль и выскользнула из комнаты. Когда она шла по коридору, сквозь открытые ставни горячий ветер доносил до нее аромат олеандров.

Открыв дверь библиотеки, Эмма сразу поняла, что там люди. Но было уже поздно – скрип дверных петель прервал разговор, и ей не оставалось ничего другого, как войти.

Лорд Холденсмур и сэр Меткаф стояли в дальнем конце комнаты у стола, на котором была разложена карта. Сэр Меткаф, казалось, с облегчением встретил появление Эммы, маркиз тоже улыбнулся, но тут же снова склонился над картой.

– Мисс. Мартин, – обратился к ней резидент, – вы хорошо себя чувствуете?

– Прекрасно. Я не хотела вам мешать.

– Нет-нет, мы уже закончили.

Маркиз поднял голову, на его лице было странное выражение.

– Едва ли.

– Я пойду, – быстро сказала Эмма, но сэр Меткаф жестом остановил ее и дернул за шнурок колокольчика.

– Чепуха. Я уже четверть часа жду, когда слуга принесет чай. Где он? Я сейчас вернусь.

И сэр Меткаф выскочил из библиотеки с несвойственной ему быстротой. Когда дверь за ним закрылась, маркиз сказал:

– Он бегает от меня.

– Да? – Эмма подошла к столу. – Но почему? И что вы там рассматриваете?

Холденсмур замялся, потом вздохнул и пододвинул к ней карту.

Настойка опия начала действовать, и Эмме пришлось несколько раз моргнуть, чтобы сосредоточиться на надписях и цифрах: Седьмой драгунский полк, Королевская армия, 58-я туземная пехота.

– Гарнизоны и полки, – озадаченно сказала она. – Но зачем вам понадобилась карта? Вы ведь не связаны с военными? – Маркус наверняка не преминул бы выразить недовольство по этому поводу.

– Вы видите эти числа? – Маркиз указал на неразборчивые надписи в правом верхнем углу. – Триста тысяч и четырнадцать тысяч. Триста тысяч в Индийской армии. – Он пальцем подчеркнул число. – И только четырнадцать тысяч европейцев.

– Немного, – рассеянно сказала Эмма. – Но аборигены всегда служили в Индийской армии.

– Двадцать лет назад на каждого англичанина приходилось три индийца, – сказал он. – Теперь – шесть.

– Но вы не можете против этого возражать. Вы ведь тоже… – Покраснев, Эмма замолчала, но маркиз покачал головой.

– Меня не обижает упоминание о моем происхождении. Думаю, это лучшая моя половина. – Он улыбнулся. – Вернее, лучшая четверть. Я тревожусь о мире. Несмотря на мое твердое убеждение, что Англии в Индии не место… – Возмущенный взгляд Эммы заставил его снова улыбнуться. – Я ведь отчасти абориген, мисс Мартин.

– А также английский пэр, будущий герцог! – Эмма осознавала, что она говорит, но не ожидала от себя такого пыла.

Оказалось, что этот взгляд может быть грозным. Его глаза сосредоточились теперь на ней с тревожной настойчивостью и, кажется, стали еще зеленее. Эмма смотрела в них, не в силах оторваться.

– Мне предстоит стать герцогом Оберном, – сказал Холденсмур, и у Эммы появилось странное ощущение, что он не рад этой возможности. – Но это английский титул. Он не дает мне никаких прав на индийской земле.

– Мне таких разговоров не доводилось слышать, – покачала головой Эмма.

Холденсмур продолжал внимательно смотреть на нее.

– Я так и думал. Кстати, как вы себя чувствуете? Я собирался послать вам записку, справиться о вашем здоровье.

– М-м… вы имеете в виду недавнее происшествие? – Она передернула плечами. – Bсе в порядке, спасибо.

– Это так?

Подняв бровь, он взял ее за запястья. Не будучи готова к такому повороту событий, Эмма уступила. Маркиз поднял одну ее руку, потом другую, осматривая ушибы.

Если сэр Меткаф сейчас вернется, будет очень неловко. Но на Эмму вдруг напало оцепенение, она не шелохнулась, выразив свою тревогу лишь многозначительным взглядом на закрытую дверь.

– Пустяковые царапины, – сказала она. – Хорошо заживают. – Его ладони скользнули по ее рукам, пальцы чуть прижали нежную кожу в локтевых сгибах. Задохнувшись, Эмма потупилась и испуганно взглянула на него.

Встретившись с ней взглядом, маркиз отпустил ее руки и отступил назад. На его лице промелькнуло удивление.

– Простите. – Он помедлил, а затем наклонился к стоявшей у стола сумке. – Это вам. – Он достал из сумки тонкий томик с золотым обрезом.

Взяв книгу, Эмма повертела ее в руках. Тиснение на коже было изумительное.

– «Блуждания пилигрима в поисках прекрасного», – запинаясь, прочитала она вслух. Знай она, что придется читать, не стала бы принимать настойку опия!

– Да, это книга миссис Фанни Паркез. Она объездила весь Индостан. Думаю, вы найдете ее отчеты интересными, хотя с сожалением должен признать, что и она настрадалась от сопровождавших мужчин.

Эмма против воли рассмеялась. Смех получился хриплым и невеселым.

– Вам не следует делать мне подарки. Маркус вам голову оторвет.

В ответ Холденсмур чуть нахмурился, будто она его озадачила, хотя губы его все еще улыбались.

– Можете сказать, что нашли книгу в клубе.

– Хорошая идея. Пожалуй, я так и сделаю. – Эмма наугад раскрыла книгу. Это был рисунок, подписанный «Лакшми, богиня красоты». Палец Эммы прошелся по чувственным изгибам фигуры богини. – Спасибо. Она выглядит так, будто вот-вот оживет и сойдет со страницы.

– Почитайте. – Холденсмур сделал паузу. – Но я бы не рекомендовал вам следовать примеру миссис Паркез.

– В каком смысле? – Эмма подняла глаза.

– Она баловалась опиумом. – Теперь маркиз пристально смотрел на нее. – Отвратительное зелье. Вызывает привыкание. Конечно, теперь опиум никто не курит, это вышло из моды. Но я заметил у некоторых здешних мемсахиб нездоровую привязанность к бутылке с настойкой опия.

Эмма закрыла книгу, заложив страницу пальцем.

– Я бы никогда…

– По их глазам видно, что они пристрастились к этому зелью, – небрежно продолжал Холденсмур. – Некоторые женщины выглядят ужасно с огромными, расширившимися зрачками. Другие… – Он улыбнулся и подушечкой большого пальца провел по щеке Эммы. – Другие, напротив, выглядят совершенно очаровательно. Тем не менее, это не то, чем стоит гордиться.

От его пальца на щеке Эммы остался теплый след, как от скользнувшего солнечного лучика.

– Я понимаю, – едва слышно сказала Эмма. У нее достало здравого смысла проглотить слова, которые вертелись на языке: «Вы прикоснетесь ко мне еще раз?»

– Надеюсь. И теперь, поскольку резидент сбежал до вечера, мне надо идти.

Поглаживая переплет книги, Эмма смотрела маркизу вслед, и ей пришло в голову, что, возможно, на ее вопрос он ответил бы утвердительно.

Луна карабкалась вверх, выманивая тени из укрытий. Лошадь Джулиана медленно пробиралась сквозь руины, опустив голову к земле. Кутаб-Минар[3 - Кутаб-Минар – гигантский минарет (72 м) мечети Кувват-ул-Ислам (Мощь ислама), построен в XII веке. Этот минарет с прилегающим комплексом мечетей и мавзолеев – древнейший образец индо-исламской архитектуры в Индии.] мрачно смотрел в темное небо. Шесть столетий минарет стражем стоял над Дели, возвещая о продвижении ислама на восток.

Джулиан натянул поводья и спешился в нескольких шагах от колонны. Купол минарета более пятидесяти лет назад был разрушен молнией. Тот, что взамен построил майор Смит, казался совершенно чужеродным. К тому же британская надстройка грозила рухнуть, мудрые люди это видели и не задерживались в его тени.

Хорошая метафора для всей этой страны, думал Джулиан. Увы, мудрость, похоже, здесь в дефиците. Специальный уполномоченный Фрейзер и ему подобные отказывались обращать внимание на «пустые слухи». В эту категорию они сваливали и сомнительную болтовню, и подавленные бунты в Барракпоре и Мируте. Пока они курили наргиле и перебирали бумаги, люди перешептывались о пророчестве, сделанном после битвы при Плесси, о том, что британское владычество кончится через сто лет.

– Всем известно, что аборигены суеверны, – со смехом сказал ему Фрейзер на вечеринке у Эвершамов. – Потешаться над их верованиями можно. Но грешно относиться к ним серьезно!

Лорд Меткаф тоже считал Джулиана паникером, которого надо разубедить и утихомирить. Это было бы смешно, если бы не было так непростительно глупо. В Лондоне его обвиняли в том, что он скучный. В Дели считали его истеричным.

– Хазур![4 - Духовный учитель, наставник]

Джулиан, поморщившись, поднял глаза. Сколько раз он просил Девена не называть его так! Но кузен упорствовал.

– Я здесь, – отозвался Джулиан, поднимаясь на ноги.

Из обветшалой галереи появился юноша. Было похоже, что он пришел со свадьбы: одет торжественно, в чалме. Серебряные нити его шервани – узкого сюртука с высоким воротником – поблескивали в лунном свете. Когда-то это был очень красивый наряд, но теперь на локтях виднелись заплатки.

– Я опоздал, – виновато проговорил Девен. – Хазур простит меня? Солдаты остановили меня у мечети Кувват-ул-Йслам.

– Тебя обыскали?

– Нет. – Отбросив напускную покорность, юноша сплюнул на землю. – Сорвали с меня чалму и надели ее на корову. – Подняв руки, он ощутил свой головной убор. – Я задержался, чтобы забрать ее. Вот такую благородную культуру ваши люди несут мне!

Джулиан промолчал. Он не мог защищать англичан. Еще десять лет назад такой инцидент был бы невозможен.

Случись такое, об этом тут же доложили бы командованию, и солдаты получили бы суровое взыскание. Тогда существовало хоть какое-то, пусть настороженное, взаимное уважение англичан и индийцев, теперь его сменило презрение.

Джулиан остро чувствовал перемену. Его смешанная кровь всегда давала пищу острякам. После одного довольно опрометчивого юношеского приключения лондонские газеты окрестили его «дикарем благородных кровей». Его это мало тревожило, шутки все же предпочтительнее презрения, с которым он все чаще сталкивался и у англичан, и у индийцев. Джулиан чувствовал, что новости, которые сообщает именно он, не воспринимают всерьез. Даже Эммалайн Мартин слышала сплетню о его бунтарских наклонностях, а ведь она только что прибыла в город..

Мысль о мисс Мартин усилила его раздражение. Если Линдли не способен проявить к ней достаточного внимания, следовательно, кто-то должен заняться Линдли.

– Тебе не удалось услышать имена солдат? – собравшись с мыслями, спросил он кузена.

Зубы юноши блеснули. Он небрежно привалился к поваленной колонне, и Джулиан вдруг с приятным удивлением заметил, что Девен копирует его позу.

– А если слышал? Сказать тебе?

– Я знаю, что ты считаешь себя очень умным и ничего мне не скажешь. Но не забудь, что ты должен заботиться о бабушке и сестрах. Я дам тебе деньги, чтобы вы могли уехать на жаркий сезон.

– Куда хазур хочет нас выгнать? Всего лишь в Массури? Или в Симлу? А может, в саму Калькутту? – насмешливо спросил Девен. – Хазур забыл, что это тоже Индия? И у их жителей такая же смуглая кожа, как у соседей? Хазуру лучше бояться за себя.

Джулиан, прищурившись, смотрел на Девена. Напрасно он считал, что нет никого опаснее озлобленных чиновников, есть еще горячие семнадцатилетние юнцы.

– Ладно, оставайся. Но деньги возьми. Они могут тебе понадобиться.

Девен резко подался к нему:

– Нам нужно только одно: чтобы англези[5 - Презрительное название англичан (хинди).] убрались отсюда! Ваши люди подсыпают в еду молотые коровьи кости, проклинают нас, насильно пытаются нас изменить!

Вздохнув, Джулиан произнес, тщательно подбирая слова:

– Надеюсь, ты этому не веришь. В конце концов, чтобы осуществить заговор, нужны деньги.

Девен мрачно посмотрел на него и пожал плечами.

Джулиан чувствовал нарастающее нетерпение и возбуждение юноши. Казалось, Девену невыносимо было мириться с присутствием выродка в их фамильном древе. Даже то, что кузен пришел сюда, уже победа. И Джулиан решил использовать козырную карту.

– Если ты не возьмешь деньги, я буду вынужден отдать их Нани-джи сам.

Лицо кузена гневно вспыхнуло.

– Она сказала тебе, чтобы ты не приходил.

– У меня не останется выбора.

Девен насмешливо скривил рот:

– Ты хочешь нас опозорить?

Позор. Вот, значит, как теперь воспринимает его существование бабушка. Джулиан подумал о доме у ворот Аджмери. Он хорошо помнил маленькие комнаты, помнил свой простой двор. Когда-то, когда он был маленьким мальчиком, они служили ему островком безопасности, несмотря на постоянную нехватку еды и каждодневную борьбу за существование.

А теперь мысль о его присутствии там приводит бабушку в отчаяние. Да, она любит его, но как она выдаст замуж его кузин, если он будет замечен в их доме?

– Возьми деньги, – сказал Джулиан устало. – Возьми, и я больше никогда не приду.

Девен, хмурясь, колебался.

– Клянешься?

Джулиан коснулся горла жестом, означающим торжественную клятву.

– Клянусь, – сказал он на хинди. Девен указал на землю между ними.

– Клади сюда, – сказал он. – Потом ты уйдешь, а я буду смотреть тебе вслед. Мне доставит удовольствие наблюдать уход англичанина, потому что это наводит на мысль о времени, очень скором, когда все индийцы увидят то же самое.

Джулиан бросил кошелек в пыль и повернулся. В лунном свете его длинная слабая тень стелилась перед ним, выводя из руин.

Вечернее мероприятие было в полном разгаре. Женщины изнемогали от жары в душных платьях, мужчины были в парадной форме. Оркестр играл быстрый, с некоторым пренебрежением к первоисточнику, вариант вальса. Эмма стояла в центре комнаты с хозяйкой, ширококостной потной женщиной преклонных лет. Миссис Камерон сочувственно вздохнула и больно сжала руку Эммы.

– Я слышала о кораблекрушении. Какая беда, дорогая. Благодарите Бога, что у вас есть полковник Линдли, который ждал вас!

– Да, – пробормотала Эмма, – полковник Линдли слишком хорош для меня.

Женщина продолжала смотреть на нее, от ее потной ладони перчатка Эммы стала влажной.

– И как долго вы плыли, дорогая? Вы должны простить мое любопытство, но мы все были так взволнованы. Ведь это самое захватывающее событие, которое произошло здесь за долгие годы.

Эмма удивленно посмотрела на нее – оказывается, ее личная трагедия заинтересовала всю британскую Индию. Маркусу пришлось дважды кашлянуть, чтобы вывести ее из оцепенения.

– М-м… по-моему… неполный день.

– В полном одиночестве, в воде! – задохнулась миссис Камерон. – А в это время все те, кто был вместе с вами на судне, погибли и мертвые лежали на океанском дне!

– Да, именно так и было, – нехотя кивнула Эмма.

– А капитан, который нашел вас… ирландец, я слышала? – Женщина наклонилась вперед, ее очки, соскользнув с носа, болтались на одной дужке. – Вы были вынуждены делить помещение с его командой?

Маркус покровительственно обнял Эмму за талию.

– Я лично с ним встречался: Славный малый, уступил ей свою каюту, правда, награду взял не колеблясь.

Миссис Камерон искоса посмотрела на полковника:

– Деньги? Но ведь то, что вашу леди доставили вам, дороже любых денег.

Маркус согласно поклонился, и, потрепав Эмму по руке, хозяйка дома отпустила их. Как только они с Маркусом отошли, Эмма попыталась поправить перчатку, сдвинутую с ее руки миссис Камерон.

– Какие отвратительные сплетни!

– Она была права, сказав, что здесь не происходит ничего такого, о чем можно поговорить. – Маркус потянулся за пуншем. – И тут появляешься ты. Вообще-то миссис Камерон хорошая женщина и пользуется уважением в нашем обществе.

– Слава Богу, что у меня есть собственное мнение. – Поглядывая по сторонам, Эмма потягивала пунш. Ее мимолетный взгляд, казалось, послужил сигналом: стайка девушек выбралась из отдаленного угла. Когда они приблизились, все в пене пастельных оборок и лент, Маркус незаметно одернул сюртук.

– Будь с ними полюбезнее, – шепнул он. – Это подруги дочерей вице-регента.

Кивнув, Эмма улыбнулась, когда Маркус представлял ее, однако девушки, не обращая на нее внимания, стали упрекать Маркуса в проигранной партии в крикет. Эмме это было только на руку. Ей нечего было им сказать, и она быстро оставила попытки следить за беседой. Она бесцельно мяла кусочек воска, упавший на перчатку, когда приглушенный разговор за спиной привлек ее внимание.

– Она ужасно глупа, – говорила женщина. – Он на нее второй раз не взглянет.

– Еще как взглянет, – возразил ехидный голос. – И не раз, правда, никогда не женится.

– Летти! Ты намекаешь…

– Этот человек – истинный повеса, Маргарет. Говорят, он чувствует себя среди женщин как рыба в воде. Ба, да на прошлой неделе Тереза Марч видела, как миссис Лейк выходила из его бунгало в десять часов утра!

– Не может быть! Ее муж только что вернулся из Симлы!

Эмма отпила большой глоток пунша. Вдруг они говорят о Маркусе?.. Что, если он крутит роман не с одной женщиной, а с двумя?..

– А ты думаешь, мистер Лейк не знает? Конечно, знает. Но ничего не может с этим поделать! О меткости маркиза известно на трех континентах.

Маркиз? Эмма улыбнулась. Какую изнуряющую жизнь, должно быть, ведет лорд Холденсмур. Похоже, он замешан во всех скандалах, которые случаются в мире.

– Но он не в армии…

– Нет, ведь ему никогда не получить чин. Как ему можно доверять? В конце концов, он из туземцев.

Повисла короткая пауза, и, подняв глаза, Эммалайн взглянула на окружающих. Они, казалось, не обращали на нее никакого внимания, так что она позволила себе сделать маленький шаг назад.

– …дьявольски красив и к тому же станет герцогом. Я ее не виню…

– Но кровь, Летти! Уверена, ты не захотела бы марать себя браком с цветным.

– А почему меня это должно волновать, если ее величество это не беспокоит? Ведь брак его родителей признан законным.

– Ну, не знаю. Он всегда смотрит на женщин так, будто… тайком смеется, словно знает какую-то греховную тайну…

– А мне нравится, когда от мужчины исходит какая-то опасность. Это добавляет ему шарма.

Послышался смех, а вслед за ним:

– Бедный Джордж! Тогда у него нет ни малейшего шанса!

– Конечно, нет. Почему меня должно удовлетворять семейство, которое, вероятно, сделало состояние на торговле оловянной утварью в Эссексе? Хотя порой я чувствую угрызения совести, потому что Джордж меня просто обожает. Знаешь, только вчера он сказал…

Потеряв интерес к разговору, Эмма повернулась к Маркусу. Стайка девушек распалась, с ним осталась одна блондинка, которую он держал под руку, оба были увлечены беседой. Возможно, Маркус уже готовится к новой интрижке.

– Простите, полковник Линдли…

Парочка от неожиданности вздрогнула. Как мило: они напрочь забыли о ее присутствии. Эмме казалось, что она должна бы чувствовать боль. Но испытывала она лишь слабое раздражение.

– Еще пунша? – спросил Маркус. Эмма подняла свой недопитый бокал:

– Нет, я ненадолго выйду. Я скоро вернусь.

Маркус поклонился, Эмма выскользнула из зала и поднялась по лестнице.

В дамской комнате было тихо. Только приглушенная увертюра к вальсу доносилась снизу и казалась мелодией из другого мира. В углах мерцали масляные лампы, их неверный свет бросал на стены диковинные тени, странные фигуры танцевали под странную музыку.

Эмма села. Одиночество устраивало ее. Она знала, что комната окажется пустотой. Дамам еще слишком рано поправлять платья и перчатки. Позже здесь будет масса взволнованных леди и их горничных, спешно подшивающих подолы и отскребающих пятна. Очарование теней исчезнет, а музыку заглушат жалобы и сплетни.

– И это моя жизнь, – прошептала Эмма.

Разве этого она ждала, когда бесконечными часами боролась за жизнь в океане под палящим солнцем. А все люди с того корабля мертвыми лежали под ней. Какой жуткий, кошмарный образ. Ее ноги, маленькие, голые, бледные, взбалтывали воду над телами родителей…

Звук собственного рыдания заставил ее вздрогнуть. Эмма прижала ладонь к дрожащим губам. Как странно, что она сейчас плачет, ее глаза так долго оставались сухими. И все же…

– Мама… – прошептала она.

Мама хотела для нее этой жизни. Но почему? Мама говорила, что брак не имеет отношения к любви, но как в это поверить? Она любила мужа, смеялась и плакала с ним, ухаживала за ним, когда он болел. Их объединяло нечто драгоценное и редкое, и все-таки она подтолкнула Эмму к браку с Маркусом, зная, что у дочери не будет того, что есть у нее. Разве это справедливо? Как ее мать могла это сделать?

Возможно, маму просто не волновало ее счастье…

– Довольно! – Звук собственного голоса испугал Эмму. Спустя какое-то время, отдышавшись, она подошла к зеркалу. Какая она бледная. Энергично пощипав щеки, Эмма посмотрела на свое отражение.

Глаза красные. С первого взгляда каждому будет ясно, что она плакала.

Вздохнув, Эмма пригладила волосы. Ее мама все равно сказала бы, что она красавица. Мама всегда говорила ей это. Сама Эмма никогда не заботилась о своей внешности. Если она уже обручена, какое значение имеет красота?

А что на самом деле имеет значение? Что важно в жизни?

Ее губы снова задрожали. Прижав ко рту кулак в перчатке, она рывком открыла дверь и вышла. Не сориентировавшись, Эмма ошибочно повернула налево, а не направо. Хлопнула дверь, и в коридор выскочила растрепанная женщина.

– Мерзавец! – крикнула она кому-то оставшемуся в комнате. – Вы же не можете просто… взять меня, а потом выбросить, как мусор!

Эмма хотела уйти, но, услышав ответ, замерла.

– Конечно. Особенно потому, что я вас никогда не брал.

Узнав голос лорда Холденсмура, Эмма опешила. Изумляясь своим бесстыдным намерениям, она нырнула в нишу чтобы услышать дальнейший разговор. Похоже, подслушивать – это ее главное занятие в этот вечер.

Женщина подтянула сползший рукав.

– Вам придется за это ответить перед моим мужем.

Раздался взрыв смеха.

– За то, что я отклонил авансы его жены?

– За попытку изнасилования!

Последовала напряженная тишина. Потом тихо, так что Эмма едва могла разобрать слова, лорд Холденсмур сказал:

– Ложь всегда наказуема, миссис Лейк. Я советовал бы вам помнить об этом.

Эмма прижала руки к груди. В голосе маркиза была угроза, и женщина отступила на шаг.

– А как насчет правды? – с вызовом спросила она. – Я напишу лорду Мансону, что вы наставили ему рога спустя неполных три недели после его свадьбы!

В дверном проеме появился лорд Холденсмур.

– Полагаю, в этом восхитительном приступе правдолюбия вы захотите рассказать своему мужу и об О'Мейли?

Женщина застыла.

– Как вы можете! Я считала вас джентльменом!

– Лживый лицемер на честь не претендует, – сказал он спокойно. – А теперь прочь с глаз моих. И если вы снова зайдете в мой дом, я сам все расскажу вашему мужу.

Женщина прошла так близко, что Эмма почувствовала запах саше с вербеной в ее сумочке и ветерок, поднятый ее взметнувшимися юбками. Хлопнула дверь дамской комнаты.

Эмма медленно выдохнула. Ее глаза не отрывались от того места, где в дверном проеме стоял Джулиан Синклер.

Он, казалось, рассматривал цветочный узор на обоях, но, закончив застегивать запонки, повернулся к ней.

– Мисс Мартин, – его кошачьи глаза отлично видели в темноте, – как вам сегодняшний вечер?

– Я… – Жар ожег ее горло и лицо. – Я не собиралась…

– Ну-ну! До сих пор вы были удивительно честны.

– Я просто… – Сглотнув, Эмма шагнула на свет. – Извините, конечно, я знаю, что подслушивать неприлично.

Холденсмур с ленивой грацией повел плечом.

– Эта женщина устроила здесь сцену. Интересно, она хотела, чтобы ее застали? – Заложив руки за спину, он подошел к Эмме: – А вы? Возможно, вы нашли ответ на свой вопрос.

– Какой вопрос? – спросила она, затаив дыхание. Он остановился в дюйме от нее и, наклонившись, прошептал ей на ухо:

– Какова моя репутация.

Эмма отпрянула.

– О, теперь я узнала о ней все, – с дрожью в голосе сказала она.

Ее рука невольно поднялась и коснулась горячей щеки под ухом. Маркиз наблюдал за ее жестом, на его губах играла улыбка.

Потом улыбка исчезла.

– Вы плакали, не так ли? – Затянутой в перчатку рукой он провел по ее щеке. – Линдли снова вам нахамил?

Эмма напряглась. Она не должна обсуждать Маркуса с ним, она не доверяла себе. Она хотела было уйти, но маркиз поймал ее руку.

– Простите мне мое любопытство, – неловко сказал он, – но чем вы расстроены?

Ее пальцы нервно шевельнулись в его ладони. Эмма хотела сказать что-то легкое и остроумное. Но маркиз смотрел на нее так серьезно, что это подкосило ее. Эмма открыла рот, и у нее вырвалось:

– Я не могу этого вынести.

Она тут же пожалела о сказанном. Лицо ее загорелось, ей хотелось сквозь землю провалиться. Не годится она для светского общества!

Маркиза, казалось, не удивила странная фраза; он все так же держал Эмму за руку.

– Да, – сказал он. – Я это понимаю.

Эмма закусила губу. Она не знала, как продолжить разговор. Внутренний порыв подгонял ее спросить: «Вы действительно понимаете?» Но это безумие. Если бы только он не смотрел так заботливо и сочувственно своими яркими глазами ей в лицо. Что-то в его пристальном взгляде снова вызвало слезы. Маркус никогда не смотрел на нее так, никогда не спрашивал, о чем она думает или что чувствует. Он считал, будто и так о ней все знает. А возможно, полагал, что она вообще не умеет думать.

Эмма сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, потом, виновато улыбнувшись, подняла глаза.

– Простите меня. Я… наверное, устала. Я не очень люблю балы.

– Ужасная скука, правда? – кивнул Холденсмур. Его пальцы начали легонько играть с ее рукой. – Сам не знаю, зачем я на них прихожу, кажется, никто не желает меня слушать.

Эмма снова улыбнулась. Они оба были в перчатках, но жар его прикосновения проникал сквозь хлопок, и перед глазами Эммы вдруг возник живой образ его обнаженной руки в ее ладони. Их пальцы сплелись. Рука маркиза напряглась над ее запястьем.

«Это абсурдно. Уберите руку».

Но она оставила свою руку в его ладони.

– А чего вы ждали, милорд? Кассандра никогда не была желанным гостем.

Он улыбнулся:

– Ах да. Считается, что я пророчу гибель здешней Трои.

Вопреки собственной воле Эмма скользила взглядом по его сильным точеным чертам, мысленно перенося их на бумагу в ярких оттенках золотого, зеленого и черного. Если бы он стал позировать ей…

– Тогда зачем же вы сегодня пришли?

Маркиз притянул ее к себе, и по какой-то невообразимой причине Эмма это ему позволила. Другая его рука легла на ее талию, его пальцы казались странно легкими, когда он повел ее в вальсе.

– Может, я люблю танцевать? – подсказал он, подняв бровь, когда Эмма позволила себе сделать несколько па по коридору.

Она рассмеялась над нелепым ответом, над спектаклем, который он устроил, танцуя с ней в пустом коридоре. Глаза маркиза заискрились в ответ.

– А вы любите? – спросил он.

– Да, – ответила Эмма и задохнулась, когда он закружил ее быстрее, в такт с доносящейся снизу музыкой. Его движения были плавными, и Эмма закрыла глаза, ощущая крепкие руки партнера. Ни к чему считать такты, она порхала, а если и споткнется, его сильные руки поймают ее…

Эмма снова открыла глаза. Холденсмур медленно остановился в конце коридора. Его лицо было серьезным.

– Вам лучше?

У нее сдавило горло. Похоже, его участливость выбила ее из колеи. Он ей ничего не должен, хуже того, ее будущий муж выказывал ему только презрение.

– Да. Спасибо.

– Не стоит благодарности. – Маркиз странно улыбнулся. – Знаете, Кассандру и ей подобных можно только пожалеть. – Он большим пальцем поглаживал щеку Эммы. Ее сердце замерло. – Они от рождения отверженные.

– Да? – Ее мысли рассеивались от его прикосновения. – Да, конечно. Как это, должно быть, печально для вас.

– Просто конец света, миси Мартин. Совершенно не остается времени на более приятные вещи.

Мягкая насмешка в его тоне озадачила ее.

– Похоже, я не оценила шутку.

От его ласкового смеха у Эммы по рукам побежали мурашки. Маркиз покачал головой, будто упрекая ее за отказ посмеяться с ним.

– Вы сами шутка, милая.

Уязвленная, она отпрянула, и его рука сильнее сжала ее талию.

Эмма понимала, что назревает поцелуй. Она могла отстраниться. Но не сделала этого.

Ее глаза закрылись, когда губы маркиза коснулись ее рта. Теплые, мягкие. У них был вкус фенхеля, мяты и кардамона. Эмма порывисто прижалась к нему, шелестя юбками. Он был высок, и ее руки скользнули по его широкой спине к плечам. Как прекрасно быть таким сильным, не бояться того, что мир может бросить тебе вызов. Маркиз нежно играл ее нижней губой, потом слегка отстранился. Пальцы Эммы протестующе впились в него, призывая обратно. Поцелуй возобновился. Эмма открыла рот, чтобы вдохнуть, и его язык коснулся ее языка, исторгнув короткий возглас.

Долетевшие смех и разговоры заставили их отпрянуть друг от друга. Их глаза встретились. Дыхание маркиза было частым. Эмма не могла прочитать выражения его лица. Но он определенно не разделял ее ощущений. Скорее, лицо его выражало нечто мрачное, будто он вдруг узнал что-то неприятное.

– Я должна идти, – сказала Эмма. Рядом с ним она сама не своя. Это совсем не то, что она чувствовала с Маркусом. С Маркусом все было скучно и предсказуемо. Но если она останется здесь, в этом коридоре, с лордом Холденсмуром, то не знает, что может сделать. – Мне нужно возвращаться. Вниз.

– Да, – сказал он и шумно вздохнул.

В одно мгновение маркиз превратился в человека, полностью сохраняющего самообладание. Это был ловкий трюк, но Эмме он был недоступен. От того, что Холденсмур не спускал с нее глаз, у нее ноги дрожали, пока она шла по коридору.


Глава 4


В полночь миссис Камерон пригласила гостей к столу. Эммалайн сопровождал полный лысоватый мужчина по фамилии Купер – помощник регионального начальника казначейства, как не без гордости сообщил он ей.

– А вы? – скосил он глаза на Эмму. – Ведь вы нареченная полковника?

Она кивнула, ожидая, когда отойдет слуга, потом ответила:

– Я прибыла сюда недавно, еще и месяца нет. – Когда она шевельнулась на стуле, что-то горячее коснулось ее ноги.

– Из Калькутты, я полагаю? Или из Бомбея?

Эмма, заглянув под скатерть, выпрямилась. На полу были расставлены лампы, и она чуть не опрокинула одну из них!

– Это от москитов, – пояснил Купер.

– В самом деле? Как остроумно. – Благоразумно спрятав ноги под стул, Эмма потянулась к бокалу. У нее был соблазн осушить его до дна. Маркиз сидел через три стула от нее, и Эмма не видела его. Но она не могла думать о нем без того, чтобы не покраснеть. – Да, – сказала она, когда мистер Купер поторопил ее с ответом. – Я оказалась в Бомбее. Он очень отличается от Дели, не так ли? Там гораздо больше англичан. И климат более умеренный.

Мистер Купер мрачно фыркнул.

– Да уж, – сказал он, глядя в собственный бокал. – Но когда через неделю-другую там начнется сезон дождей, погода будет ужасной. Я жил там некоторое время. Но, слава Богу, меня перевели. – Он несколько наигранно передернул плечами. – Уверяю, вода там порой до талии доходит. Безбожный климат.

– М-м… – Маркус повернулся и, прищурившись, взглянул на нее. Контролирует. Эмму так и подмывало состроить ему гримасу.

– Туземцы там еще более дикие. – Купер рассматривал кларет на свет, возмутительное поведение, потом осушил бокал. – Поклоняются какому-то дурацкому богу с человеческим телом и головой слона. Они, может, и язычники, но воображения им не занимать.

– Человек-слон? – удивилась Эмма. – Но почему?

Пожав плечами, Купер уставился в свою тарелку.

– Не сказали, хотя я спрашивал. Не хотят насмешек над своей языческой верой. Вы когда-нибудь видели изображения их богинь? – Последнее слово мистер Купер произнес с явным презрением. – С голой грудью и шестью-семью руками с каждого бока. Только представить одну из них в своей постели! – Он грубо захохотал.

– Мистер Купер! – возмутилась Эмма.

– Не обращайте на него внимания, – сказал со своего места маркиз. И с улыбкой добавил: – Вы ведь здорово пьяны, Купер?

Эмма поперхнулась вином.

– Пропустил стаканчик. – Купер приветствовал лорда Холденсмура, взмахнув вилкой с куском фазана.

Эмма осторожно поставила бокал. Все происходящее никак не вязалось с тем, к чему ее подготовил том англо-индийского этикета миссис Климент.

Маркиз встретился с ней взглядом, и его улыбка стала шире. Неудивительно, ведь она наверняка выглядит смешно с круглыми, как плошки, глазами и пунцовыми щеками.

– Мы пытаемся создать здесь Англию в миниатюре, мисс Мартин, но никто в этом не преуспел.

– Похоже на то, – пробормотала Эмма.

Холденсмур снова улыбнулся, затем повернулся к сидевшей рядом с ним очаровательной брюнетке. Та уставилась на Эмму с неприятной ухмылкой на губах. Эмма посмотрела на нее, отвела взгляд и снова взглянула, вопросительно подняв бровь.

– Мисс Мартин? – Женщина наморщила лоб. – Так, значит, вы и есть та самая знаменитая невеста?

Эмма растерялась. У нее было такое чувство, будто она оказалась в Зазеркалье, в странном параллельном мире, где хорошие манеры прямо противоположны тому, что было принято в ее мире.

– Чем знаменитая, мисс…

– Мисс Кроули. – Женщина поправила прическу, привлекая внимание к глубокому декольте, – Вероятно, полковник Линдли рассказывал вам, что он квартировал вместе с моим братом, лейтенантом Кроули, в Лакхнау два года назад. Мы там стали близкими друзьями. Вас удивляет, что офицер мог подружиться с незамужней леди хорошего происхождения? Но это лагерная жизнь, знаете ли. В Индии те, кто цепляется за домашние привычки, выглядят… нелепо.

После этой речи мисс Кроули вокруг нее воцарилась тишина, разительно контрастировавшая с оживлением на другом конце стола.

Очередная история о Маркусе застала Эмму врасплох, к тому же, судя по общей реакции, история была отвратительной. Видимо, эта особа ожидает, что Эмма упадет в обморок?

– Приятно слышать, что вы с Маркусом друзья, – сказала Эмма. – Ему везет, похоже, у него и в Дели много друзей! – Она повернулась к своему соседу.

Купер угрюмо смотрел в пустую тарелку. Эмма окинула его взглядом:

– Вам нехорошо, сэр?

– Купер, дружище, это же вечеринка! Не годится быть таким мрачным, – произнес сидевший рядом с мисс Кроули бледный джентльмен поэтической наружности.

– Я думаю о счетах, Хоторн, – пробормотал Купер. – Если придется покупать новые патроны, не знаю, как мы справимся с этим в следующем году.

– Чепуха, – ответил Хоторн. – Мы переломим их суеверия. Что это за солдат, если он боится свиного жира.

Мисс Кроули хихикнула:

– Поразительно, мистер Хоторн. Вы собираетесь за семь месяцев обратить все индийское войско в христианство?

Они говорят об инциденте в Мируте, сообразила Эмма. В апреле больше сотни солдат отказались заряжать ружья, потому что, по слухам, пули были смазаны свиным и коровьим жиром. Серьезная проблема, поскольку индусам религия запрещает прикасаться к говядине, а мусульмане не едят свинину. Эмма кашлянула.

– А почему бы не смазывать пули другим жиром?

Мистер Купер дернулся всем телом.

– Помилуйте, женщина! – воскликнул он, и брызги вина дождем посыпались на ее корсаж. – Вы знаете, сколько это будет стоить?

– Действительно, – заговорил маркиз, – подумайте здраво, мисс Мартин. Куда дешевле иметь армию, которая отказывается сражаться.

– Вздор, – возразил Хоторн. – Они не посмеют… Они знают, кто здесь хозяин.

– Совершенно верно. – Голос маркиза был сухим, как пыль. – Они очень хорошо знают, в кого стрелять. Мэнгалу Пэнди, если помните, не хватило всего лишь дюйма, чтобы попасть в сержанта Хьюсона.

– И вы, полагаю, из-за этого рыдали в подушку, – буркнул Хоторн.

Купер неодобрительно фыркнул. Маркус сверкнул взглядом на Хоторна, тот покраснел и заерзал на стуле.

– Я не понимаю, – сказала Эмма. – Вы все же предполагаете, что они станут заряжать ружья такими пулями?

Ответом ей была тишина.

Эмма, не удержавшись, взглянула, на маркиза. Тот пристально смотрел на нее, и от этого взгляда внутри у Эммы что-то дрогнуло, однако это ощущение не было неприятным. Она подняла брови, а он развел руками, словно говоря: «Вы видите? Они не хотят слушать».

– Итак, господа! – обратился маркиз к гостям. – Кто-то должен сказать какую-нибудь банальность, чтобы успокоить наших храбрых дам.

– Меня не нужно успокаивать, – заявила мисс Кроули. – Я верю в нашу армию и сплю спокойно, уверяю вас.

– А почему бы и нет? – вставила Эмма. – До тех пор, конечно, пока солдаты не преодолеют свои колебания и не решат использовать пули против тех, кто заставил их совершить кощунство. И тогда, очевидно, мисс Кроули, это будем мы с вами.

– Потрясающе, мисс Мартин, – хихикнул Хоторн. – Послушайте… Видимо, вы читаете?

– Вы о чем? – не поняла Эмма.

– Я не имею в виду глупые книжонки, вы не от туда почерпнули знания. Боже, такая редкость – встретиться с образованной женщиной, правда, я не уверен, что мне это нравится.

– Хоторн. – Голос маркиза был тихим и резким. Но Эмма опередила его.

– А я не уверена, что мне нравитесь вы, – парировала она.

Кто-то с силой сжал ей плечи. Оглянувшись, она наткнулась взглядом на стиснутые челюсти Маркуса.

– Можно тебя на пару слов?

– Конечно.

Эмма встала, мужчины тоже поднялись. От этого она почувствовала себя еще более заметной. Уходя, она встретилась глазами с маркизом и быстро отвела взгляд от его хмурого лица. Маркус тщательно закрыл дверь в столовую и повернулся так резко, что Эмма споткнулась. Свирепо глядя на нее, Маркус схватил Эмму за запястье и потянул по коридору в гостиную.

С этой дверью он не церемонился. Эмма вздрогнула, когда та с грохотом захлопнулась.

В три шага Маркус оказался рядом с ней. Он тяжело дышал, лицо его пошло пятнами.

– Ты соображаешь, что делаешь?

Эмма отступила назад, задев юбками за небольшой диван. Поправив их и выпрямив спину, она села.

– Этот человек спросил меня, умею ли я читать, Маркус. Это оскорбительно.

– Ты женщина, Эммалайн!

– И что?

Если не считать перекатывающихся на скулах желваков, Маркус был абсолютно неподвижен. Затем он резко выдохнул и заложил руки за спину на военный манер.

– Мой отец всегда говорил, что твой отец болван, потому что дал тебе образование.

– Как он смел! – возмутилась Эмма. – Мой отец никогда не стал бы порочить твоего!

– Твой отец был старым дураком. Он ничего в жизни не понимал.

Эмма вскочила с дивана.

– Мой отец был мудрым, заботливым человеком! Он…

– Он воспитал дочь, которая не умеет вести себя в обществе!

– Он научил меня тому, что ты никогда не будешь знать! Я читаю на трех языках, рисую, я могу…

– Ты делаешь все, за исключением того, что подобает женщине: приятно выглядеть и держать рот на замке.

– Негодяй, – выдохнула Эмма. – Что здесь с тобой произошло? Раньше ты таким не был.

– Неужели? Но тогда я еще не знал, что у моей невесты манеры хуже, чем у сиротки из работного дома!

– Ты согласился на этот брак! – Эмму теперь трясло от злости. – В отличие от меня ты был достаточно взрослым и понимал, что это значит. Ты был…

– Я не думал, что ты станешь такой! – Маркус напряженно кружил вокруг нее по ковру. – Знаешь, как мне стыдно было слушать тебя за столом? Спорить с помощником казначея, сомневаться в его понимании аборигенов?! Да ты ничего не знаешь об этом, Эммалайн! Ничего!

– Я знаю, что ни один из вас даже не допускает мысли, что аборигены могут поднять мятеж! – прищурилась она. – Тебе не кажется, что это безответственно, Маркус? Ведь все гражданское население зависит от вашей логики…

– Опять ты за свое! Откуда ты знаешь, что мы не учитываем такую вероятность? Как ты смеешь претендовать на то, будто знаешь…

– Я знаю, что вы даже не хотите выслушать лорда Холденсмура!

Похоронным покровом повисла тишина. Эмма прикусила язык.

– Когда это ты разговаривала с маркизом? – Голос Маркуса, как и лицо, был лишен всякого выражения.

Эмма втянула воздух.

– Ну… он вчера заходил в резиденцию.

– Он заходил к тебе?

– Нет! Мы просто… поболтали. Я столкнулась с ним на улице, когда делала наброски.

– На улице?! – шагнул к ней Маркус. – Ты гуляла по улице с Холденсмуром?!

– Да нет же, Маркус, я случайно с ним встретилась…

– Негодяй! Мерзавец! Этот человек подлец, Эммалайн, богохульник, предатель, бич, насланный на наше общество. То, что ты рисовала, уже само по себе скверно, то, чем ты занимаешься, это искусство распутниц. Ты зарисовываешь самые низкие и отвратительные формы человеческой жизни… Но с ним! Боже милостивый, ты решила покончить с остатками своей репутации?

– Я не думаю, что перечисленные тобой действия губят мою честь. – Эмма сказала это с трудом. Ярость Маркуса начинала тревожить ее.

– Конечно, – отрезал он. – Поскольку ты понятия не имеешь о чести, не так ли? Ты сумела спастись на судне, полном шлюх, и к тому же владелец судна – выходец из ирландских крестьян.

Охвативший ее шок смыл все звуки, оставив только странный звенящий шум в ушах.

– Команда того судна знала о благородстве побольше тебя.

– Прости, – небрежно бросил Маркус, – что я не учусь этикету у шлюхи.

– Забавно. А я думала – наоборот… низкий самодовольный хлыщ.

Удар в лицо опрокинул ее. Эмма упала на пол. Отняв руку от губ, она увидела кровь.

– Господи, – пробормотал Маркус. – Я этого не хотел. – Он положил руку ей на плечо, но Эмма отпрянула.

– Не прикасайся ко мне. – Разбитая губа горела, слова звучали нечетко.

– Не глупи, Эммалайн. Позволь, я помогу тебе встать.

– Нет, Маркус. – Она прикрыла глаза от пронзительной боли в челюсти. – Ты потерял это право. Помолвке конец!

– Не будь дурочкой, – раздраженно бросил он. – Ты слишком остро реагируешь. У всех пар бывают стычки.

Эмма, подняв голову, посмотрела ему в глаза:

– Ты ударил меня. До крови. Это конец наших отношений!

Упав на колени, Маркус взял ее за подбородок и приподнял голову.

– Это ты не понимаешь, Эммалайн. Я пятнадцать лет ждал твоих денег и не позволю твоим патетическим выходкам разрушить мои планы.

Эмма подтянула колени к груди, отгораживаясь от него.

– Что ж, очень откровенно с твоей стороны, – сказала она. – Но боюсь, ты их не получишь, если я их тебе не отдам!

Маркус громко расхохотался:

– Позволь мне быть еще более откровенным. Я теперь твой опекун. Твои счета в банке находятся под моим контролем. Ты не можешь уехать без денег, так что лучше примирись с мыслью о браке.

Дверь, щелкнув, открылась.

– Простите, что помешала! – прозвенел женский голос.

– Миссис Эвершам, – поднялся на ноги Маркус. – Я как раз собирался искать вас, дорогая.

То ли неумышленно, то ли специально ничего не заметив, миссис Эвершам со смехом увела Маркуса. Эммалайн, упершись лбом в колени, машинально считала падающие капли в водяных часах на камине. До того как ей исполнится двадцать один год, еще три недели. Не может же Маркус до этого времени силой потащить ее к алтарю? Сэр Меткаф этого, конечно, не допустит.

Наконец Эмма нашла в себе силы подняться. Кровь испачкала ее светлые шелковые юбки цвета персика. Нужно поторопиться привести себя в порядок.

После обеда Джулиан, нарушив данную себе клятву никогда не делать этого, направился разыскивать мемсахиб.

До конца обеда место мисс Мартин оставалось пустым. За десертом Джулиана охватило нарастающее ощущение абсурда. Его беспокойство за нее совершенно неуместно. Она собирается выйти замуж за этого идиота, и у него нет никаких причин думать, что она этого не желает. Джулиан скорее усомнился бы в том, что кто-то может заставить мисс Мартин поступать против ее воли. Да, она целовалась очень искренне, но даже преданные любящие сердца могут поддаться внезапному порыву. Возможно, между нею и полковником существует какое-то скрытое взаимопонимание. Влюбленные далеко не всегда выглядят счастливыми голубками.

Однако мисс Мартин не казалась женщиной, которую с кем-то связывают сильные чувства. И в его объятиях она вела себя так, будто ее влечет к нему.

На каждом шагу подшучивая над собой, Джулиан шел но коридору, дергая за дверные ручки. Он едва не налетел на Линдли, когда тот появился из-за угла под руку с миссис Эвершам. Полковник демонстративно посторонился, но что-то во взгляде миссис Эвершам побудило Джулиана продолжить поиски.

Наконец он нашел мисс Мартин в маленькой гостиной. Она сидела на полу. На ее лице была кровь.

Он, должно быть, издал какой-то звук. Эмма подняла глаза:

– Лорд Холденсмур, какой у вас мрачный вид. Я так ужасно выгляжу?

Она взялась за ручку кресла, пытаясь встать. Джулиан шагнул к ней, чтобы помочь подняться. Ее запястья в его руках казались такими маленькими. Кулак у Линдли мясистый. Но с ним легко справиться. Захватом, который нетрудно провести во время обычного рукопожатия, можно сломать несколько костей сразу. Дополнительный поворот – и запястье раскрошено полностью.

– Все так плохо? – тихо спросила Эмма. Он покачал головой.

– Нет, я знаю, что выгляжу ужасно. Мне нужно умыться.

Джулиан вывел ее в коридор и загородил собой, когда они проходили мимо открытой двери в бальный зал. У следующей двери он жестом пригласил Эмму войти, вошел следом и задвинул задвижку.

– Не нужно, – возразила она. – Я сама могу справиться.

– Не сомневаюсь. – Порывшись в стенном шкафу, маркиз вытащил кусок марли, смочил его водой и принялся вытирать ей губы.

Под его заботливыми движениями Эмма стояла очень тихо, ее большие глаза были спокойны.

– Возможно, я совершила глупость, спровоцировав его.

Джулиану пришлось сосредоточиться, чтобы ответить.

– Такого ублюдка к женщинам ближе чем на пять миль подпускать нельзя.

Эмма слегка улыбнулась:

– Мне этот вариант нравится. Но увы… Когда я в следующий раз буду ругаться с ним, мне бы хотелось быть вооруженной.

Джулиан возобновил свою работу, проведя марлей по ее распухшей щеке. Что в этой женщине такого, что выбивает его из колеи? На первый взгляд она кажется обычной. Туго зашнурованная, чопорно-прямая. Даже ее аромат типично английский: популярное мыло и розмариновое средство для мытья волос. Но за этим что-то еще… сладкое, темное… вызывающее в нем странное желание раздеть ее, добраться до сути. Стащить все внешние атрибуты. Оставить нагой и заставить показать, какова она на самом деле.

Это не было приступом нежности. Но не было и исключительно сексуальным порывом, хотя и это присутствовало. Джулиан глубоко вздохнул, поражаясь самому себе.

– Вы сейчас выглядите очень свирепым, – заметила она.

– Извините?

– Нет-нет, меня это ободряет.

Только потому, что она не знает, о чем он думает.

– Скажите, Линдли завоевал вас своим обаянием?

– Скорее моих родителей. Им казалось, что мы будем идеальной парой. Его семья весьма уважаема в Девоне, но нуждается в средствах. Поэтому…

Эмма тряхнула головой и вздрогнула.

Видимо, у нее жуткая головная боль. Джулиан пригладил её волосы, отбрасывая их от лица. Эмма ластилась к его рукам, как котенок. Можно было бы назвать это отличным сигналом, думай он о том, какой она будет в его постели. Но момент был неподходящим для таких размышлений. Джулиан отстранился, обуздывая себя.

– Они были на корабле вместе с вами?

– Да.

Джулиану пришло в голову, что она, возможно, все еще намеревается выйти замуж за негодяя Линдли из ложно понятого долга перед родителями.

– И что вы теперь собираетесь делать?

– Я сказала Маркусу, что помолвке конец, – сказала Эмма, и Джулиан почувствовал такое облегчение, что даже растерялся. – Но ему, похоже, отчаянно нужны мои деньги.

– Вы наследница, не так ли?

– До отвращения богатая, – вздохнула Эмма. Джулиан удивленно рассмеялся, и она улыбнулась в ответ. – Но Линдли мой опекун. Так что даже если бы я и хотела уехать…

– Не волнуйтесь об этом. Я могу поспособствовать вашему отъезду.

Она резко отстранилась:

– Благодарю вас, милорд. Я не могу принять вашу милость!

Вот оно: снова облик добропорядочной мемсахиб скрыл ее истинное лицо. Она никак не может решить, кем хочет быть. Или просто не знает, что у нее есть выбор, подумал Джулиан.

– Я мог бы запросить высокую цену. – Он положил руку на ее шею, под тяжелый узел волос. Джулиан не мог удержаться, ему хотелось изумить ее так, чтобы вся чопорность слетела с нее. – Или предложить другую договоренность. Еще более интересную.

Ее глаза расширились, затем прищурились.

– Вы находите меня забавной?

– Да, – сказал он и рассмеялся. – И это тоже.

В дверь постучали. Джулиан неохотно отпустил Эмму.

– Если вы решитесь уехать, то следует это сделать не откладывая.

По крайней мере, хоть одного человека ему удастся отправить из этого города.

– Понимаю. Хотя не думаю, что Линдли попытается силой заставить меня выйти за него. В резиденции я в полной безопасности. – Замявшись, Эмма взглянула Джулиану в лицо: – Но вас ведь не это тревожит?

Джулиан склонил голову в безмолвном ответе. Она слышала разговор за обедом и хорошо знает его тревоги.

– Думаю, я бы могла принять от вас временную ссуду, – медленно продолжила она. – Я стану совершеннолетней через три недели, так что вам не придется долго ждать.

Выпрямившись, Джулиан бросил марлю в таз.

– Караван в Калькутту отправляется завтра днем. Вы сможете быстро собраться? – Эмма кивнула. – Хорошо. Я приму меры сегодня же вечером. Вы должны быть готовы к полудню, я зайду проводить вас.

В Калькутте безопасно, думал он. Город удобно расположен, там находится правительство и много европейских отрядов. После волнений в близлежащем Барракпоре они находятся в постоянной боевой готовности. Если Эмме не удастся немедленно заказать каюту, то Калькутта все же будет превосходным убежищем.

– И я не увижу вас снова? Я имею в виду потом.

Вопрос вывел его из задумчивости. Джулиан взглянул на Эмму. Какая она юная. Он попытался представить ее в Лондоне, танцующей, потягивающей шампанское, сплетничающей в театре, аплодирующей на скачках. То был далекий, почти ирреальный мир, Джулиан и себя там уже не мог представить. Вместо этого он внутренним взором увидел Эмму в саду Эвершамов: с испуганными глазами, одну, в темноте, овеваемую горячим ветром.

У него вдруг зашевелились волосы на затылке. Джулиан раздраженно потер шею. Он не верил в предчувствия.

– Надеюсь.

Его тон, должно быть, выдач что-то, поскольку Эмма нахмурилась.

– Почему вы не уезжаете из Дели? Если вы считаете, что здесь небезопасно…

Он покачал головой. Это не тот разговор.

– Пойду поищу Меткафов.

А потом он займется поисками Линдли.


Глава 5


Завтрак был до неприличия обильным – бараньи отбивные, круглые хлебцы с карри, яйца-пашот, почки на тостах. Второй гость на позднем завтраке у резидента, мистер Баркли Хоузгуд из Мхоу, без конца подливал себе кларет. Эмма никогда не видела, чтобы пили до полудня. Двое слуг, видимо, тоже. Они позвали товарищей, и те, делая вид, будто помогают сервировать стол, смотрели на гостя во все глаза, а потом выскочили, давясь смехом.

С другой стороны, это она могла быть объектом насмешек. Ведь у каждого входящего Эмма спрашивала:

– Для меня нет записки?

– Нет, мемсахиб, – важно ответил очередной слуга, смахивая со скатерти невидимые крошки. – Рано, мемсахиб, еще очень рано для записок.

– Да, я понимаю, – пробормотала Эмма. Глупо чувствовать себя так неловко.

Невольно она коснулась пальцами губ. Поцелует ли он ее на прощание? Эмму всерьез тревожило, что Холденсмур может не сделать этого.

В отдалении резко хлопнула дверь. Мистер Хоузгуд, в очередной раз наливавший себе вино, от неожиданности выронил бутылку. Оба гостя удивленно переглянулись, потом посмотрели на дверь. В коридоре слышались быстрые шаги. Когда они приблизились к маленькой столовой, Эмма узнала голос Маркуса, сыпавшего проклятиями.

Она вскочила. Что он здесь делает? По понедельникам утром в гарнизоне репетировали построение!

Маркус резко распахнул дверь и остановился на пороге. Тишину нарушали только его хриплое дыхание и монотонный стук капель кларета, падающих со стола на пол. Красный мундир Маркуса, обычно безупречный, был покрыт пылью, сжатые в кулаки руки он прижимал к бокам. Кто-то ударил его по лицу: один глаз заплыл, нос распух и, возможно, сломан. Налитые кровью глаза метались по комнате, ни на чем не останавливаясь.

По спине у Эммы пробежал холодок. Произошло что-то ужасное.

Она села.

– Боже милостивый. – Собственный голос показался ей странным и комично чопорным. – Разве ты не видишь, что мы завтракаем?

Маркус взглянул на нее так, будто только что заметил се присутствие.

– Где резидент?

– В правительственной конторе, полагаю. Где еще ему быть?

Маркус, задыхаясь, кивнул и бросил Хоузгуду пистолет, который плюхнулся в лужу кларета. Эмма вздрогнула, ожидая выстрела, но все обошлось.

– Немедленно отправляйтесь к главному судье. Скажите ему, что я не могу найти резидента, пусть он закроет эти проклятые ворота.

– Но… но… – Хоузгуд пятился от стола с оружием. – Послушайте, сэр, кто вы и почему…

– Я офицер индийской армии, и если вы сейчас же не подчинитесь, я возложу на вас ответственность за смерть сотен британских граждан.

Хоузгуд от изумления разинул рот. Маркус в ярости бросился к нему. Схватив пистолет, Хоузгуд пригнулся к двери.

Маркус сунул руки в карманы и наклонил голову. Когда хлопнула входная дверь, он удовлетворенно кивнул и рухнул в кресло. Последовала короткая пауза, во время которой Эмма не осмеливалась даже дышать. Потом Маркус поднял на нее глаза, они так странно мерцали, что она подумала, не пьян ли он.

– Большой отряд мятежных солдат пытается форсировать реку Джамна и войти в Дели, – сказал Маркус таким тоном, будто пересказывал сюжет посредственного романа.

– Да? – Реакция непосвященного читателя препятствовала продолжению беседы.

– Да. Возможно, уже поздно закрывать ворота.

– Действительно, – спокойно сказала Эмма. – Так что миссия мистера Хоузгуда бессмысленна.

– Трудно сказать, – пожал плечами Маркус.

Эмма сплела руки на коленях и сильно сжала их, чтобы справиться с эмоциями.

– Разве ты не должен собирать войска?

– Боже милостивый! – Вскочив на ноги, Маркус зашагал по комнате. – Очнись, глупая девчонка. Отряды состоят из аборигенов. Они не будут воевать со своими соотечественниками!

Собственные слова, казалось, ошеломили Маркуса, он замолчал. Всего лишь на прошлой неделе в этой самой комнате он похвалялся перед резидентом лояльностью своего полка. Очевидно, в горах что-то произошло, и теперь уже Маркус ни в чем не был уверен.

Эмма проглотила ком в горле.

– Тогда мы должны бежать. – Она поднялась, ее мысли были болезненно четкими. Она не должна ждать лорда Холденсмура. Вряд ли он сумеет приехать.

– Нет. – Одернув мундир, Маркус с мрачным видом навис над ней. – Я не побегу. Этот хлюпик скорее всего не выполнит моего распоряжения. Я сам поеду.

– Хорошо, тогда позволь мне только переодеться в амазонку, и…

Ее остановил смех Маркуса.

– Идиотка. Ты будешь мне обузой. – Шагнув к двери, Маркус остановился. – Ах да. – Вытащив из-за голенища сапога нож, он бросил его на стол. – Если придут аборигены, не бесчесть меня. Перережь себе горло. Хотя, насколько я тебя знаю, тебе, вероятно, понравится кувыркаться с ними. – Он помедлил, разглядывая ее. – Ну ладно. Если ты выживешь, я отыщу тебя. Помни это. Я обещал твоему отцу присмотреть за тобой и сдержу слово. От меня бесполезно прятаться. – И Маркус так хлопнул дверью, что задребезжали тарелки на столе.

Эмма стояла, оцепенев от шока. Яркий солнечный свет лился в окна, играл на серебряных тарелках, фляге Хоузгуда, на рукоятке ножа.

Она осторожно протянула руку. Рукоятка была теплая на ощупь. Прижав нож к груди, Эмма поспешила в главный холл.

Дом был пуст. Слуг не видно. Леди Меткаф после утренней прогулки ушла к миссис Дарем, Уша незадолго до того отправилась на рынок. Эмма осталась одна.

Тяжелые тиковые двери были распахнуты. Эмма выбежала на крыльцо, подобрав юбки, и мельком увидела Маркуса, вылетевшего на лошади из ворот.

Эмма знала его целую вечность. И вот теперь он уехал. И даже не оглянулся.

День стоял чудесный, умеренно жаркий и яркий. Беззаботная птица насвистывала на карнизе, зеленые лужайки простирались до высокой ограды, закрывавшей вид на Дели. Эмма посмотрела вверх. На сияющей синеве ни облачка. Воплощенный покой. Ожившие грезы.

По небу прокатился грохот.

А вслед за ним послышался отдаленный треск ружейных выстрелов.

Укрывшись в дверном проеме, Эмма всматривалась в горизонт.

Снова воцарилась тишина, обманчивая, глубокая. А потом внезапно раздался неистовый звон колоколов. В церкви Святого Иакова били в набат.

Такова реальность.

И никто за ней не придет.

Это решило все. Амазонка хороша для езды в дамском седле, но война требует другого. Подхватив подол юбки, Эмма потянула его вверх. Взмах ножа – и кринолин упал на крыльцо. Следом полетели на землю нижние юбки. Истерически смеясь, Эмма занялась остатками юбки. Срезать лишнюю ткань оказалось непросто. Когда работа была закончена, лицо Эммы покрывала испарина. Одиночные раскаты грома превратились в устойчивый грохот. Ей кажется, или он действительно становится громче, ближе?

Завернув нож в обрывок ткани, Эмма сунула его в карман и побежала к конюшне.

Эмма боялась заблудиться. Но она не ожидала, что всеобщая паника сделает выбор направления просто невозможным.

Рядом прогрохотал выстрел, и ее лошадь, нервничая, встала на дыбы. Эмма старалась удержаться в седле, от страха она резко била лошадь по бокам. Растерянное животное едва не растоптало ребенка.

Дрожа, Эмма заставила лошадь идти шагом. Толпы аборигенов и англичан заполнили широкую, залитую солнцем улицу. Они шли, поднимая бледные от страха лица при каждом отдаленном выстреле. Где-то в городе умирали люди, и каждый боялся стать следующим. Казалось, никто не знал, в каком направлении бежать, суматоха становилась все опаснее. Какой-то мужчина уже попытался вырвать из рук Эммы поводья. Англичанка, вцепившись в ее лодыжку, умоляла сообщить новости. Когда Эмма покачала головой, женщина побежала вперед, прижимая к груди ребенка и альбом газетных вырезок.

Позади раздался выстрел, а следом – хор женских криков. Еще один выстрел прогремел так близко, что Эмма услышала свист пули. Может, это стреляют в нее? Эмма пустила лошадь в галоп и тихо молилась, пробираясь между животными и людьми: «Господи, не дай мне задавить кого-нибудь!» Безбрежному клокочущему морю людей не было видно конца, но впереди Эмма заметила маленький переулок. Она направила лошадь туда.

Переулок с нависающими над дорогой решетчатыми балконами походил на тот, который они осматривали с Ушей. Неестественный покой окутал ее, когда она въехала туда. Рассеянные лучи солнца освещали бесцельное движение пыли. Лошадь всхрапнула; Эмма вздрогнула от неожиданности и перешла на рысь.

Впереди из тени шагнула женщина, ее сари переливалось пурпуром и золотом. Она махала Эмме рукой, прогоняя обратно. Эмма не придала значения ее жестам. Женщина приближалась, что-то выкрикивая.

Эмма нервно сглотнула, не зная, как ей поступить. Женщина о чем-то ее предупреждает? Или угрожает? Как бы то ни было, Эмма не собиралась поворачивать назад. Пустив лошадь в галоп, Эмма промчалась мимо. Больше она никою не встретила. Через минуту-другую проулок расширился, снова выбросив ее в скопление людей. Увидев впереди мечеть Джама-Масджид, Эмма сообразила, что оказалась в сердце старого города, рядом с рынком пряностей, но было уже поздно. Ее поглотила толпа. Мужчины, главным образом индийцы, хотя Эмма разглядела и два-три английских лица, поднимаясь на любые возвышения, выкрикивали слова, которые было невозможно расслышать. Сладкий аромат благовоний смешивался с резким запахом пороха. Висевшие над площадью яркие изображения богов с синей кожей, которыми Эмма так восхищалась в прошлый раз, горели. Люди, рыдая, пытались сбить пламя.

Толпа теснила ее вперед. Величественные минареты мерцали в утреннем свете. Вокруг Эмма начала замечать индийцев и британцев в крови и копоти. Откуда здесь появились раненые? Однако у Эммы выбора не было, и она торопливо продвигалась в сторону к мечети, заметив группу англичан, укрывшихся под аркадой из песчаника.

Увидев ее, какой-то мужчина вскрикнул и, шагнув вперед, споткнулся на ступеньках.

– Мистер Фрейзер! – Эмма натянула поводья и спрыгнула с лошади, подхватив его. – Что с вами?

– Я старался, – сказал он устало. – Первая стычка была в Дарьягандже. Мы закрыли ворота Дели, но они двинулись к Радж-Гхат. И в любой момент могут быть в городе.

А ведь до Радж-Гхат не больше пятнадцати минут.

– Боже милостивый! – Повернувшись, Эмма смотрела на бушующую толпу. – Мы не можем оставаться здесь, мистер Фрейзер!

Он схватил ее за руки.

– Молитесь, чтобы моя телеграмма дошла до Амбалы, – сказал он, глядя ей в глаза. – Молитесь о подкреплении.

– Я буду молиться, но вы должны уехать со мной. Моя лошадь выдержит двоих. Пойдемте. – Она тянула его к лошади, но Фрейзер сопротивлялся, глядя мимо нее.

– Вы были правы! – с горечью сказал он кому-то и отпустил руки Эммы. Взглянув на них, она увидела кровь. – Вы были правы, милорд! Отряды повернулись против нас!

Эмма обернулась. На огромном черном коне сидел маркиз, его лицо было в саже. Он изумился, увидев ее:

– Черт возьми, что вы здесь делаете? Почему вы не ждали меня в резиденции?

– Времени нет! – пронзительно крикнул Фрейзер. – Холденсмур, они стреляют в собственных командиров!

Конь маркиза испуганно перебирал ногами, вокруг толпилось множество людей. Натянув поводья, Холденсмур повернул лошадь кругом.

– Прочь из города, Фрейзер. Не возвращайтесь за имуществом. Уходите!

Фрейзер выпрямился.

– Мне нужен хирург, – мрачно сказал он. – Проклятый цветной меня чуть без руки не оставил. Но сначала я собираюсь повидать короля и объяснить, что, если он не успокоит своих людей, я всех взорву к чертям собачьим.

Словно в ответ на его слова грянул мощный взрыв, и земля дрогнула, на мгновение все вокруг залив огнем.

– Склад! – задохнулся Фрейзер. – Какой-то болван взорвал склад боеприпасов! Это все, что у нас было в городе!

– Вероятно, это кто-то из ваших, – крикнул маркиз, перекрывая шум. – Склад очень близко к реке. Отряды могли добраться туда.

– Холденсмур, здесь все кончено!

Маркиз кивнул.

– Это ваша лошадь? – спросил он Эмму, берясь за поводья. – Садитесь в седло.

– Но…

– Уходите с ним! – крикнул Фрейзер. – Я должен попытаться поговорить с королем!

– Но пожалуйста, мистер Фрейзер… – Эмма была уже в седле.

Конь Холденсмура устремился вперед, потянув за собой ее лошадь. Эмма оглянулась, но Фрейзера уже поглотила толпа. Эмма снова посмотрела вперед. Боже милостивый! Огонь не ограничился складом. Аборигены с факелами заполняли улицу, на ее глазах заполыхало правительственное здание. Ярость не знала границ, поскольку даже индийцы выскакивали из домов, прижимая к груди то, что успели схватить, и глядя, как остальное гибнет в огне.

У входа на базар Чаури лорд Холденсмур остановился.

– Не думаю, что здесь безопасно, – сказал он Эмме, вглядываясь в переулок.

Она оглянулась. Улица теперь превратилась в стену огня. Краем глаза Эмма увидела, как неподалеку мужчина в тюрбане, схватив какую-то англичанку за волосы, волочет ее по земле, оторвав от мужа.

– Господи! – Эмма схватила маркиза за руку. – Тот человек…

– Шах Бахадур! Шах Бахадур!

Скандирование нарастало, превращаясь в грохочущий рев. Беспорядочная толпа англичан и аборигенов, только что обвинявших друг друга во взрыве склада с боеприпасами, теперь, казалось, от ужаса пришла к какому-то подобию единения. Женщины, облаченные в сари и чадры, хватали детей и, прижимаясь к домам, ныряли в лабиринт переулков. Британцы, главным образом женщины, которые пытались отыскать мужей, и несколько мужчин, кричали, призывая на ломаном хинди и английском успокоиться. Но все замерли перед приближавшейся толпой аборигенов в полной военной форме. Один из них, размахнувшись, разбил окно.

Англичанин, шагнув вперед, стал отчаянно жестикулировать. Сипай сорвал с плеча винтовку и вонзил штык ему в сердце.

Эмма закричала, когда ее стали стаскивать с лошади. Чьи-то руки грубо поворачивали и трясли ее. Это оказался маркиз. Прикрывая собой, он тянул ее в тень зданий, подальше от неистовствующей, охваченной яростью толпы.

Какой-то жуткий первобытный инстинкт заставил Эмму оттолкнуть маркиза. Ей нужно было видеть.

Сипаи, нарушив строй, прокладывали себе дорогу штыками. Эмма увидела девушку приблизительно ее возраста, проткнутую ножом. Ее нездоровое любопытство исчезло. Закрыв глаза, она прижала ко рту кулак.

– Мисс Мартин! Эммалайн!

Подняв глаза, она увидела, что маркиз протягивает ей нож – рукояткой вперед.

– Вы воспользуетесь этим в случае необходимости, – веско сказал он.

С дрожью втянув воздух, она осторожно взяла нож из руки маркиза. Этот нож был больше и острее, чем тот, что бросил ей Маркус, но он удобно лег в ее ладонь. Сжав рукоятку, Эмма проглотила ком в горле.

Маркиз зарядил револьвер.

– Пять выстрелов, – сказал он и оглянулся на улицу. – Если мы останемся здесь, то окажемся в ловушке. – Их глаза встретились. – Надо бежать в сторону базара.

Его неестественное спокойствие ошеломляло больше, чем крик, оно превращало бушующий вокруг хаос в ужасную галлюцинацию. С трудом осознавая происходящее, Эмма кивнула.

Они выскочили из переулка.

На размышления времени не оставалось. Эмма действовала инстинктивно, бросаясь то влево, то вправо. Крики, проклятия, звук собственного хриплого дыхания лишили ее способности мыслить, теперь только глаза могли помочь ей высматривать просветы в кровавом месиве. Пожилая женщина столкнулась с ней, в ее синих глазах застыл ужас, из носа бежала кровь. Падая, она схватила Эмму за руку и потянула за собой. Маркиз, обхватив Эмму за талию, спас ее от участи быть затоптанной. Эмма выпрямилась, к горлу подкатила тошнота, когда она наступила на что-то мягкое и теплое. О Господи…

Перед ней возник солдат, одержимый жаждой крови. Рыдая, она размахнулась ножом, но он выбил нож у нее из руки прикладом и направил на нее штык. Эмма дернулась назад – и налетела на маркиза. Над ее головой грянул выстрел, и сипай осел на землю.

– Идите! – крикнул Холденсмур, толкая ее вперед, и снова взвел курок.

Краем глаза Эммалайн увидела, как другой солдат вскинул винтовку, взяв маркиза на прицел. Вскричав, она бросилась вперед, чтобы отвести дуло. Винтовка разрядилась над их головами, и сипай, размахивая саблей, бросился к Эмме. Время, казалось, остановилось, Эмма видела, как медленно опускается клинок.

Лорд Холденсмур схватил нападавшего за руку. Сабля взлетела вверх. После короткой борьбы маркиз дернул сипая к себе, животом на пистолет. Прозвучал выстрел. Глаза у сипая округлились, на губах запузырилась кровавая, пена, и он рухнул на землю.

Эмма в ужасе повернулась к маркизу. Их взгляды встретились за долю секунды до того, как что-то тяжелое ударило ей в висок и мир вокруг почернел.


Глава 6


Эмма повернула голову к свету. Воздуха нет… нужен воздух… Сражаясь с юбками, она рвалась на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Лицо матери плыло перед нею. Мама кричала. О Господи! Новая волна…

– Мисс Мартин!

Эмма попыталась приподняться. Жуткая боль пронзила голову, и она снова со стоном упала на землю.

– Мисс Мартин, вам сейчас нельзя спать. Мисс Мартин! Эммалайн! Отвечайте, черт побери!

– Что? – Это действительно ее голос? Она говорит словно пьяная. Облизнув сухие губы, Эмма попробовала снова: – Что? Кто здесь?

В чужом голосе звучала явная тревога.

– Ну же, Эммалайн! Откройте глаза.

Сбитая с толку, Эмма заморгала. Она лежала на спине, а маркиз склонился над ней и, схватив за запястья, прижимал ее руки к земле. Опять кошмар. Всегда тот же самый кошмар.

– Милорд, – непослушными губами проговорила она. Его руки скользнули к ее плечам, не давая ей подняться.

– Ш-ш-ш, спокойно. Вы получили удар по голове.

Конечно. Реальность возвращалась с отвратительной скоростью. Помня о пульсирующей боли, Эмма осторожно повернула голову, чтобы оглядеться. Это Дели? Нет, похоже, они где-то в другом месте. Тут безопасно? В пяти ярдах мелодично журчала река. Солнце низко висело над землей, окрашивая в красный цвет воду и подсвечивая склонившиеся над рекой деревья. Значит, прошло уже несколько часов.

– Где мы?

– В нескольких милях от Дели. В направлении, противоположном Курнаулу. Других вариантов не было. Отряды начали закрывать ворота.

Эмма невольно вздрогнула. И боль тут же усилилась, отзываясь во всем теле. Она попыталась определить источник боли. Руки затекли от того, что она судорожно стискивала луку седла. Голени и ребра помяты в толпе. Голова гудит. Для этого есть масса причин. Очевидно, она совершила какой-то ужасный грех, чем навлекла на себя такую участь. Но какой?

Когда Эмма села, боль запульсировала в челюсти. Она коснулась лица. Очевидно, это свежий удар, не Маркуса.

– Кто-то ударил меня.

– Он очень сожалеет об этом.

Тон маркиза был холодным и ровным, однако выглядел маркиз не лучшим образом. Черные волосы спутаны, на лице отрастающая щетина. От скулы до подбородка кровавый рубец. Но именно глаза маркиза заставили Эмму замереть. У нее было ощущение, будто он горит изнутри.

Ей снова вспомнился пережитый ужас. Эмма задавалась вопросом, как удалось маркизу выбраться с ней из города.

– Вы спасли мне жизнь.

Холденсмур помрачнел и отвернулся. Эмма не могла понять – то ли он в шоке и изо всех сил пытается справиться с собой, то ли просто ему претят формальности в такое время. Однако когда он повернулся к ней, на его губах была улыбка.

– Не стоит благодарности. – Он поднес руку к ее щеке. – Вы тоже спасли меня.

Его прикосновение вызвало в памяти Эммы другое видение: схватив какого-то мужчину за запястье, маркиз отводит штык, загородив ее собственным телом. Эмма благодарно накрыла его руку своей ладонью.

Услышав шорох, Джулиан быстро закрыл ей ладонью рот, заставляя замолчать. Эмма ощущала его тело, прижавшееся к ней. Странная дрожь сотрясала его, будто что-то в нем боролось, стремясь вырваться наружу. Ей вдруг пришло в голову, что маркиз так же опасен, как все остальное, с чем она столкнулась сегодня. Сжавшись в комок, Эмма в страхе замерла.

– Кажется, ничего опасного. – Поднявшись, маркиз двинулся по берегу, ступая неслышно, как тень.

Эмма лежала, глядя в небо. Длинные багровые облака протянулись на лавандовой голубизне, словно гигантская когтистая лапа. Молодая луна задрожала в глазах Эммы. Этого еще не хватало! Если она чему-то и научилась за последние месяцы, так это тому, что слезы совершенно бесполезны. Значение имеют сила и храбрость, и у нее их достаточно – да, достаточно! – чтобы пережить это. Она не малышка на помочах, чтобы хныкать из-за того, что осталась одна в этом пустынном месте, а вдали мрачно мычит иол. Она выдержала большее одиночество, когда оказалась наедине с морем. Она заставит себя встать и добраться до берега, чтобы выяснить, не обнаружили ли их укрытие.

Подавив стон, Эмма поднялась на колени. Задыхаясь от нетерпения, она карабкалась наверх, хватаясь за камни и корни. Одолев подъем, она наткнулась на маркиза. Он поймал ее за руку, чтобы поддержать.

– Вам жить надоело?

Странно, но его веселый голос стал для нее таким же шоком, как все пережитое за день.

После минутного молчания она с трудом выговорила.

– Что это было? – Оглядевшись, она не увидела ничего, кроме зарослей кустарника.

– Похоже, обезьяна. – Холденсмур потащил ее к кромке воды. Эмма хотела сесть, но колени ее подогнулись, и она рухнула в пыль.

Маркиз весело фыркнул, и она ожгла его взглядом – боль была ужасная. Дрожащими пальцами она коснулась висков, в которые, казалось, воткнули раскаленные гвозди.

– Что тут смешного?

– Ничего. Честное слово, совсем ничего.

– Тогда что же?

– О… – Он растянулся на берегу, закинув руки за голову. – Просто вы не перестаете удивлять меня.

Эмма не могла проследить за ходом его мыслей. Но предположила, что в нынешних обстоятельствах совсем не плохо испытывать удивление. Она и сама удивилась, что до сих пор жива.

Казалось, маркизу нравилось лежать вот так, и Эмма замолчала. Наблюдая за течением, она опустила пальцы в воду и тут же с дрожью отдернула руку. Вода была теплой и какой-то вязкой. Эмме не хотелось думать, что это ей напомнило. Она немного отодвинулась от воды.

– Вы не любите воду.

Эмма красноречиво посмотрела на маркиза. И ему бы вода не нравилась, если бы он познакомился с ней так близко, как она.

На берегу трещала одинокая цикада. Потом, словно по сигналу, к ней присоединился целый хор. Сгущались сумерки. Эмма поправила юбку, стараясь прикрыть лодыжки.

– Разве мы… не должны что-нибудь делать?

– Не раньше чем окончательно стемнеет, – ответил маркиз. – Выше проходит главная дорога к Дели. Там наверняка бандиты и отбившиеся сипаи.

– И что тогда?

– Не знаю. – В ответ на ее вопросительный взгляд Холденсмур вздохнул. – Я доставлю вас в безопасное место. Думаю, в Сапнагар. У меня там друзья.

– Доставите меня?!

– Да.

Она глубоко вздохнула.

– А вы куда пойдете?

– Назад в Дели.

– В Дели?! – Да на его ранах, которые он получил, выбираясь оттуда, едва кровь запеклась! – Вы с ума сошли? Вы не можете думать о возвращении. Только когда город отобьют!

– Если отобьют, – мягко поправил ее маркиз.

– Если? – Его намек удивил Эмму. – Неужели вы всерьез можете думать, что мы позволим аборигенам удержать Дели?

Маркиз, опершись на локоть, посмотрел ей в лицо:

– Не уверен, что нас станут спрашивать. Индийцы явно уже взяли свой главный город.

Эмму охватило безотчетное беспокойство, но потом на смену ему пришла злость. Они сидят здесь, в зарослях, окровавленные и побитые, пугаясь криков обезьян, и маркиз отчитывает ее за то, что она рассчитывает совсем на другое!

– Как я понимаю, вы укоряете меня за английскую точку зрения? Но скажите, милорд, неужели после того, что мы сегодня пережили, вы все еще придерживаетесь иной позиции?

Холденсмур одним плавным движением приподнялся и сел. Инстинкт заставил Эмму отшатнуться. Такая реакция, казалось, удивила его не меньше, чем саму Эмму Маркиз встал, подошел к ней и странно официальным тоном сказал:

– Простите меня, мисс Мартин. Я расстроил вас. Но боюсь, у меня… неопределенное отношение к происходящему.

Эмма снова подошла к реке, вода поднималась по ее юбкам, ласкала ее лодыжки. Это ощущение до предела натянуло нервы Эммы, но она заставила себя не двигаться.

– А ваши родственные чувства… они тоже неопределенные?

– Со мной вы в безопасности, – сказал маркиз. – Или вы в этом сомневаетесь?

– Это не ответ.

– Пусть так, – выдохнул Холденсмур. – Выйдите из воды, Эммалайн. Пожалуйста. Я не хотел вас пугать.

Не сводя с него глаз, она отошла от реки.

– Вы не пугаете меня. Вы меня тревожите.

На лице маркиза мелькнуло подобие улыбки.

– Не хотите объяснить, в чем разница?

– Меня больше интересует ваше объяснение, – натянуто произнесла она.

– Ладно. – Он сделал паузу. – Семья моей матери живет в Дели. Я могу лишь предположить, что сегодня все они остались в городе, думая, что это безопаснее, чем бежать.

– Вашей матери… – Эмма сообразила, что он, должно быть, говорит о своих индийских родственниках. – Но мятежники ведь не причинят им вреда? Они же не англичане.

– Это так. – Маркиз, раздвинув пальцы, внимательно изучал свою ладонь. Потом, словно отбросив все, что там увидел, потер руки и тряхнул головой. – Но недавно я навещал их. Это привлекло внимание, не ко мне, как вы понимаете, а к дому моей бабушки. – Он криво улыбнулся. – Англичане не единственные, кто нетерпим к смешению рас. Во времена моего деда против этого гораздо больше возражали индийцы.

Он замолчал. Не находя достойного ответа, Эмма ждала.

– Я был довольно глуп, – сказал, наконец, маркиз. – Я продолжал оказывать им внимание даже после того, как они предупредили меня, что не следует этого делать. Я считал, что мои связи, мои возможности могут принести им пользу. Это было наивно.

– А по-моему, великодушно и благородно.

Холденсмур пристально посмотрел на нее:

– Едва ли. Если бы не они, я бы никогда… впрочем, сейчас это не важно. Во всяком случае, мятежники могут решить вырезать тех, кто сочувствует британцам.

Эмма молча обдумывала его слова, и когда до нее дошел их смысл, ее обдало холодом.

– А вы думаете, мятежники смогут удержать Дели достаточно долго, чтобы… совершить это?

– Во всяком случае, это вполне возможно, – сказал маркиз. – В хаосе сегодняшнего утра вы многого не слышали. Сипаи не спустились с гор. Они пришли маршем из Мирута. А это значит, что восстание началось не сегодня. И кто может сказать, когда оно началось и как широко распространилось? Я узнал от сэра Меткафа, что телеграфные провода перерезаны по всем направлениям.

– Сэр Меткаф? Значит, с ним все в порядке?

– Не знаю. Я столкнулся с ним на пути к резиденции. Он искал свою жену.

– Вы приходили в резиденцию? Но когда?

Холденсмур поднял бровь:

– Мы ведь договорились встретиться там? Думаю, я прибыл вскоре после вашего отъезда. Дело в том, что могли быть и другие очаги беспорядков, сведения о которых до нас просто еще не дошли.

– Господи! – Этот кошмар мог распространиться по всей Индии. – Если все сипаи решат бунтовать…

Его улыбка, столь неожиданная, так поразила ее, что Эмма замолчала.

– Тогда это будет уже не мятеж. Это будет революция.

– Но… – Такоб ей было трудно постичь и принять. – Индия без Великобритании?

– Американцы же справились. Не вижу, почему эти не смогут.

Эмму передернуло от его сарказма.

– Я не это имела в виду!

– Извините меня, мисс Мартин, а что вы имели ввиду?

– Просто… – Вцепившись пальцами в юбку, Эмма нервно дергала ткань. – Ну… мы ведь не можем бросить все и убежать?

Налетевший ветерок взъерошил густые темные волосы маркиза.

– Понимаю, – очень мягко сказал он. – Вы намереваетесь убедить меня, что английская цивилизация спасет дикарей?

Эмме очень это не понравилось. Не понравилось, как маркиз вдруг посмотрел на нее: словно она какой-то незнакомый ему образчик, который быстро потерял свою новизну.

– Будьте справедливы, сэр! Я лишь хотела сказать, что мы создали здесь общество. Законы, систему правосудия, почту… – Но даже ей самой ее аргументы показались слабыми. – Я имела в виду, что оставить все это едва ли будет просто.

– Непросто.

Отведя от него взгляд, Эмма посмотрела нареку.:

– Вы правы.

Минуту спустя маркиз пробормотал:

– Извините, Эммалайн. Кажется, я… переутомился. – Его смех прозвучал надтреснуто. – Никогда прежде я такого не говорил. Во всяком случае, о себе.

Слабая улыбка тронула ее губы.

– Надеюсь, вы не упадете в обморок. У меня нет с собой нюхательной соли.

– Я на это и не рассчитываю, – улыбнулся Джулиан.

Когда темнота окончательно сгустилась, они оставили позади главную дорогу, разрезавшую плоскую, кое-где поросшую чахлым кустарником пустыню. Жара не спадала, и силы Эммы быстро истощались. От острой боли кружилась голова. Ноги налились свинцом. Изодранное платье липло к покрытому испариной телу, сковывая шаг. Маркизу, должно быть, тоже приходилось нелегко, но он не показывал виду. Он уверенно шел вперед, останавливаясь только тогда, когда Эмма спотыкалась о корни и камни. Однажды он попробовал было взять ее за руку, чтобы поддержать, но Эмма покачала головой и, стиснув зубы, заставила себя подстраиваться под его шаг.

Когда луна была уже в зените, они наткнулись на колодец у подножия небольшого холма. Ополоснув лицо и выпив несколько глотков бодрящей воды, Эмма неожиданно рассмеялась.

– Знаете, а ведь я грезила о воде, – сказала она. – С открытыми глазами! И на этот раз это не было кошмаром.

Маркиз вытер рот тыльной стороной ладони.

– Вас преследует картина кораблекрушения?

– Каждую ночь. – Погрустнев, она села. – Но возможно, теперь я вместо этого буду видеть Дели.

– Тут неплохое место для привала, – после паузы сказал Холденсмур. – Постарайтесь вздремнуть.

– Значит, мы в безопасности?

– Скоро будем. Мы направляемся в деревню неподалеку от Сапнагара. Но до нее еще несколько часов ходу.

– А что вы будете делать, пока я сплю? Стоять на вахте? – Эмма покачала головой. – Просто дайте мне отдышаться, и пойдем дальше.

Маркиз неопределенно пожал плечами. Лунный свет бросал на его лицо контрасты теней и бликов, глаза его казались темными озерами, когда он смотрел на серебристую равнину.

– Вы думаете о своей семье, милорд?

– Джулиан, – сказал он. – Меня зовут Джулиан.

Эмма колебалась.

– Если вы намереваетесь возвратиться к ним, зачем тогда бежали?

Он коротко усмехнулся:

– Как это благородно звучит в ваших устах.

– Вы знаете, что я имею в виду. И почему вы не отыскали их перед отъездом?

– Я мог это сделать, но мои родственники отказались бы уйти со мной. К тому же была еще одна маленькая проблема… ваше отчаянное желание уехать. – Подняв бровь, Джулиан взглянул на нее. – Если не ошибаюсь, вы даже для этого украли лошадь.

– Да, вы правы. Но резидент, конечно, не будет возражать. То есть если резидент… – «Если резидент остался в живых». Эмма не стала заканчивать предложение. – Если вы покинули город ради моей безопасности, я вам очень благодарна.

Холденсмур провел ладонями по волосам, потом поднял руку, чтобы осмотреть порез, который каким-то образом ухитрился перевязать. Эмма, вздрогнув, узнала ткань – это был кусок ее юбки.

Взглянув на нее, маркиз понял, что она это заметила, и в его глазах заиграли веселые огоньки.

– Вы созданы не для того, чтобы выражать благодарность, Эмма. Вы созданы для того, чтобы слышать похвалу и лесть.

Она настороженно посмотрела на него:

– По-моему, это глупо.

– Вы считаете меня глупцом? – Джулиан вздохнул. – Странная оценка для человека, которого все считают негодяем.

Переменчивость его настроения удивила Эмму. Ну что ж, можно и поддержать его тон, если ему так хочется. Это все же лучше, чем зацикливаться на событиях дня.

– Вам не удалось сразить меня, как Лотарио Камиллу. Вы слишком серьезны для этой роли.

– Да? Но если помните, я сделал маленькую попытку. И ваши губы были на вкус весьма сладкие. Возможно, я слишком медлил?

От веселого обмена колкостями вдруг не осталось и следа. Маркиз неожиданно перешел на серьезный тон, и Эмме стало нечем дышать.

– Вы знаток флирта. Я это признаю, – справилась с собой она.

– А вы совсем не кокетка. Ну же, попытайтесь. Объясните мне, чем повеса может очаровать женщину?

– Мне кажется, – скривила губы Эмма, – нужно всего лишь обратиться к тщеславию женщины.

– Ах да. Конечно. Теперь до меня дошло. Перво-наперво мне надо было сказать, что вы такая красавица, какой я в жизни не видывал.

Эмма невольно рассмеялась:

– Удачный комплимент, им можно наградить любую женщину. С таким же успехом вы могли искренне сделать его мне, несмотря на мой вид. Вот уж такой вы действительно не видели!

Маркиз чуть наклонился вперед:

– А вам бы хотелось, чтобы я оставил свои навыки? Буду рад сделать вам одолжение.

– Нет, это вовсе ни к чему. Мое тщеславие на внешность не распространяется.

– Но вы действительно красивы, – сказал Джулиан. – Разве вы этого не знаете? К тому же у вас очень редкий тип красоты, Эммалайн. Ваша душа столь же прекрасна, как и лицо.

Это уж слишком, Эмма опустила глаза.

– И теперь, думаю, мне снова следует поцеловать вас. Разве не так?

Эмма испуганно прижала руку к губам. Они были шершавые, потрескавшиеся, и от этого уже сама перспектива поцелуя показалась ей смехотворной.

– Полагаю, так… происходит в готическом романе. Но если вы поцелуете меня сейчас, то мои губы наверняка растрескаются и я испачкаю вас кровью.

Холденсмур быстро подавил взрыв смеха.

– Вы так романтично это излагаете. Тогда, может, попозже, не здесь, а где-нибудь в другом месте? Мне его поискать?

Это просто смешно. Они одни в пустыне, оборванные, спасающиеся бегством. Конечно, Холденсмур потешается над ней. По его веселому лицу, по беззаботному изгибу его подвижных губ ясно, что ей не следует относиться к нему серьезно.

Но ее сердце потеряло нить игры.

– Это абсурдно.

– Действительно. Многое абсурдно. Например, где наш кринолин?

Эмма прижала руки к тонкому муслину на бедрах. До сегодняшнего дня она никогда не появлялась на людях в таком небрежном виде. Легкий ветерок пробирался под юбку, и она чувствовала себя почти голой.

– С вашей стороны нехорошо напоминать мне об этом.

– Я стараюсь этого, не замечать, – мягко сказал Джулиан. – Но это не так легко, как вам кажется.

Внутри у Эммы что-то дрогнуло, она одновременно ощутила и жар и холод, однако нашла в себе смелость встретиться с Джулианом взглядом.

– По-моему, вы не шутите, – сказала она.

– Нет, Эммалайн. Я никогда не был столь серьезен.

Она вдохнула, когда он наклонился к ней.

– Я сказала, что мои губы…

– Да, сказали, – прошептал Джулиан ей на ухо, и Эмма прикрыла глаза, когда его зубы мягко захватили мочку ее уха.

– Это не поцелуй, – выдохнула она. Ее голос звучал словно издалека, едва проникая сквозь грохот ее пульса.

– А вы хотите его? – Его дыхание щекотало ей кожу, язык прошелся по нежной раковине уха и скользнул ниже. – Мне показалось, для вас он нежелателен.

Эмма рассмеялась бы, если бы не ощущение, что она тает.

– А вы действительно повеса, – прошептала она.

– Как банально, моя дорогая.

Его губы двинулись по ее щеке, едва касаясь припухшего ушиба. Он мягко посасывал ее кожу под ухом, словно пытался вытащить на поверхность биение ее сердца.

Рука Эммы поднялась к его лицу, щетина приятно щекотала ладонь.

– Это тоже не поцелуй.

– Нет, – пробормотал Холденсмур.

Уткнувшись в ее шею, он замер на несколько мгновений. Ее руки обхватили его затылок, пробираясь сквозь густоту волос. Странный порыв прижать его сильнее, обнять заставил Эмму прикусить губу. Это было нечто новое, инстинктивное, нервирующее. Такого ей не доводилось испытывать. Это совершенно не из ее опыта.

И в то же время Эмма понимала, как правильно это чувство. Возможно, именно это больше всего выбивало ее из колеи.

– Так я уже поцеловал? – проговорил Джулиан, не поднимая головы.

– Еще нет, – прошептала она.

– Тогда вы должны быть довольны.

– Во всяком случае, я окончательно проснулась. Он отстранился немного, чтобы она увидела его улыбку.

– Тогда идем?

– Конечно, – сказала Эмма, подавая ему руку.


Глава 7


В отдалении мелодично звенел колокольчик, сливаясь с хором голосов, певших песню. Звуки прогоняли сон, вырывая Эмму из неопределенных грез. Ее глаза открылись. Синие сумерки стелились по белым стенам маленькой комнаты, вплывая через открытый сводчатый проход во внутренний двор, тени были длинными.

Значит, она проспала весь день. Закономерный итог адского похода, который они вынесли. Они наткнулись на эту деревню вскоре после рассвета, привлеченные звонкими голосами молодых женщин, собравшихся у колодца. Колодезная вода, которую зачерпнула для нее девушка с янтарными глазами, показалась Эмме божественной амброзией, самой жизнью. Теплые руки повлекли ее прочь от маркиза. Обняв за плечи, девушка привела Эмму в эту маленькую хижину, где сгорбленная морщинистая женщина поставила перед ней поднос с чечевицей, шпинатом и жареными лепешками. Эмма не стыдясь торопливо ела все это руками: старушка одобрительно кивала.

Доносившаяся снаружи песня выманила Эмму на улицу. Деревня была чистая и мирная, побеленные домики под соломенными крышами выстроились вдоль обсаженной деревьями улочки. Угасающий свет проникал сквозь листья фикуса, бросая кружевную тень на пыльную дорогу. Эмма направилась к большому баньяну, его десять или пятнадцать отдельных стволов сплетались в единую крону. Свернув за него, Эмма увидела источник музыки: каменное здание, увенчанное мерцающим пирамидальным куполом. Индуистский храм.

Усевшись под баньяном, Эмма долго изучала геометрические узоры, нанесенные разноцветными мелками на глинобитных стенах деревенских домов. Стайка обезьян, спрыгнув с ближайшей крыши, важно проследовала мимо нее. Эмма улыбнулась и смотрела им вслед, пока они не исчезли.

Из храма донесся перезвон колокольчиков. Взобравшись на корень баньяна, Эмма заглянула внутрь. Женщины и мужчины сидели на полу перед столом, на котором находилась маленькая статуя шестирукого синего флейтиста. Эмма очень мало знала о религии аборигенов, но ей было понятно, что это бог, которому они поклоняются.

Мужчина в белом держал серебряный поднос, на котором горели масляные лампы. Он покачивал поднос, и кольца дыма овевали статую; рядом мужчина помоложе звонил в колокольчик, который Эмма и услышала, находясь в хижине. Все казалось очень таинственным.

Звон колокольчика замер вместе с пением. Все встали и подошли к мужчине с подносом. Он мазал каждому чем-то лоб между глазами. Эмма с удивлением увидела, что один из первых к нему подошел маркиз.

Она спрыгнула с корня, когда маркиз повернулся и увидел ее. Кто-то дал ему местную одежду. Теперь на нем были свободные брюки из простого домотканого полотна без орнамента и туника длиной до икр. Недавно вымытые черные густые волосы зачесаны назад, красная точка на лбу привлекала внимание к его глазам, невероятно зеленым. Если Маркус и раньше поносил кузена, то сейчас бы его просто удар хватил, поскольку лорд Холденсмур совершенно не походил на англичанина.

– У вас такой вид, будто вы лягушку проглотили! – сказал маркиз, подойдя к ней.

У него босые ноги! Эмма посмотрела ему в глаза:

– Вы придерживаетесь индусских обычаев, милорд?

Маркиз остановился.

– Поймите, здесь такое обращение нелепо.

Она уступила, чуть улыбнувшись.

– Вы придерживаетесь местных обычаев, Джулиан?

– Моя бабушка по матери индуска. Я соблюдаю ее обычаи, когда меня просят это делать. – Он взял Эмму за руку. – Вы сейчас выглядите гораздо лучше. Но Камаладжи сказала, что вы не приняли одежду, которую она вам предложила.

– Хозяйка дома? Она предлагала мне одежду? – За обедом Эмме показали стопку одежды, но поскольку она не понимала, что говорит женщина, то просто кивнула, улыбнулась и продолжила есть. – Я думала, она спрашивает, считаю ли я одежду красивой.

– А вы считаете ее красивой? – улыбнулся Холденсмур.

– Да, считаю. – Эмма поправила косу, которую накануне заплела ей пожилая женщина. Разговор об одежде напомнил ей о собственном непрезентабельном виде. Юбку, которая когда-то была персикового цвета, уже не отстирать. – Надеюсь, она не передумала. Я бы с удовольствием переоделась. И вымылась, если это возможно. – Эмма жестом указала на храм: – Вся деревня была там?

– Только те, кто исповедует индуизм. Мусульмане молятся у стены в миле отсюда.

– Почему так далеко?

Маркиз пожал плечами, прислонившись к стволу дерева:

– Когда мусульмане пришли сюда, они строили такие пены везде, где разбивали лагерь. Здешние жители пользуются этой стеной, вероятно, уже лет пятьсот.

– Привычки трудно ломать, – попыталась улыбнуться Эмма.

– В некоторых случаях. – Джулиан провел рукой по лбу, отбрасывая густые волосы. Вид у него был усталый.

– Что с вами? Вам не удалось поспать?

– Дело не в этом. – Он вздохнул, опуская руку. – Я получил плохие новости.

Ее призрачный покой тут же испарился.

– Мятеж не только в Дели и Мируте?

Покачав головой, он взял Эмму за руку.

– Эта область, похоже, тоже охвачена волнениями.

– Тогда куда же нам идти?

– По-прежнему в Сапнагар. – Холденсмур посмотрел на руку Эммы и улыбнулся чему-то своему, изучая ее бледную ладонь. – Некоторые верят, что судьба написана здесь, – сказал он, прослеживая одинокую линию от ее среднего пальца до запястья. Его прикосновение произвело неожиданно сильный эффект: Эмму обдало жаром. Пальцы Джулиана двинулись к ее запястью, слегка потирая линии, кольцом окружившие его. – Здесь линии предсказывают счастливую судьбу. А это, – ласковое поглаживание вернулось к длинной линии, разделяющей ладонь, – линия вашей жизни. Вы будете жить долго и в добром здравии.

Что за вздор. Хотя… Эмма решила, что тот факт, что она все еще жива, уже можно считать счастьем. Она представила себя старую и согбенную, потрепанную жизнью, но все еще живую. Все, кого она знала, ушли. Никого и ничего не осталось, только, она. Смешно этого желать. Эмме не нравилось слышать, что ей такое предстоит.

Она выдернула свою руку.

– Ванну, – сказала она. – Пожалуйста.

Водоем находился в роще священных фикусов неподалеку от деревни. В душистых зарослях жасмина и тубероз разгуливали павлины, поверхность, воды, словно прекрасное зеркало, отражала фиолетовое сумеречное небо. Джулиан уже заметил, что Эмма тонко чувствует красоту, но, подойдя ближе, она просто оцепенела. Когда она потянулась к его руке, для Джулиана это не было неожиданностью.

– Я думала… – Ее пальцы судорожно впились в его кожу. – Я не знаю, что я думала. – Отпустив его руку, она села на камень, нервно перебирая пальцами косу. – Идите. Я подожду здесь.

Джулиан присел рядом с ней. Эмма не умела скрывать свои мысли, глаза всегда выдавали ее. Теперь они были прикованы к водоему.

– Как жаль, что под рукой нет альбома.

Джулиан молчал, и Эмма вопросительно повернулась к нему.

Он внимательно оглядел ее с ног до головы. Эмма вспыхнула. Похоже, у него порочная склонность заставлять ее краснеть. И без сомнения, ему любопытно, как далеко вниз распространяется ее румянец.

– Что? – спросила она. – Почему вы так на меня смотрите?

– Вы сказали, что хотите выкупаться. Именно для этого сюда приходят жители деревни. Мне пришлось специально попросить, чтобы нас оставили здесь одних и не тревожили.

Подавшись вперед, Джулиан положил руку ей на колено, Эмма шумно вдохнула, когда его рука двинулась вниз по ее мягкой икре. Джулиану вдруг пришло в голову, что его побуждения, пожалуй, не столь благородны, как он себя уверяет.

Ну и прекрасно. Он на святость не претендует.

– Вы не представляете, сколько селян любопытствуют, как мемсахиб выглядит без юбки. – Джулиан в этом был с ними полностью солидарен. – Среди них ходят слухи, что английские женщины уродливы. Иначе почему они прячутся в такие странные конические конструкции?

Эмма бросила на него насмешливый взгляд, явно пытаясь определить, не шутит ли он. Ее щеки были усеяны веснушками. Это не та внешность, к которой стремятся англичанки. Джулиан задумался, не переменили бы чопорные леди свое мнение, узнай они, как искусительны могут быть веснушки. Эти золотые россыпи, зовущие мужчину проследить их губами, языком.

Он подался вперед:

– Эмма, вы понимаете, что, если хотите вернуться в Англию, вам придется путешествовать на судне?

Она нахмурилась и отвернулась. Джулиан ощущал это как физическую потерю. Сорвав цветок, Эмма начала обрывать лепестки.

– У меня бывают ночные кошмары. Я это признаю. И в воде я больше не чувствую себя спокойно. Но это не значит, что я не могу подняться на борт судна.

– Вам выбирать – плыть или нет, – сказал он. – Но лучше столкнуться с предстоящими трудностями здесь, чем в Калькутте.

Она вскинула подбородок:

– А почему вас это так волнует?

Джулиан не стал сдерживать улыбку.

– Хороший вопрос. – Опираясь на локти, он откинулся назад и сделал вид, будто рассматривает облака.

– Вы… – Эмма медленно выдохнула. – Вы тоже войдете со мной в воду?

– Конечно.

– Но в воде я окончательно погублю свою сорочку.

– У Камаладжи есть для вас одежда.

– Это глупо. Я не должна этого делать.

– Позволю себе не согласиться, – сухо сказал Джулиан. – Вы ужасно грязны.

– Большое спасибо.

Он повернулся и взглянул на нее:

– Кроме того, вы не такая женщина, которая может позволить страхам завладеть ею.

Эмма прищурилась:

– Я не боюсь. Я только сказала, что это глупо.

– А Господь запрещает такие нехристианские вещи, как глупость.

– Хорошо, – прошептала она, прикрыв глаза.

– Вот и молодец. – Джулиан встал, помог Эмме подняться и повел к водоему.

Она остановилась у кромки воды и провела рукой по поверхности. По воде побежала рябь, исчезая в глубине. Эмма судорожным движением ухватилась за подол изодранного платья и сдернула его через голову.

– Отвернитесь, – сдавленно сказала она.

Какая досада! Тем не менее, Джулиан притворился, будто разглядывает верхушки деревьев, пока Эмма шлепала по отмели. Он слышал шелест кружев, а затем и звук металлических вставок корсета. Ах, до чего несносна современная мода! Как жаль, что человек теперь может раздеться сам.

Всплеск известил Джулиана о том, что с корсетом покончено.

– Знаете, я видела, как они тонули. – Он взглянул на Эмму. Она побледнела, веснушки проступили ярче. – Я видела их лица, когда волна поглотила их.

– Вы очень их любили.

– Я их и сейчас люблю. – Она тряхнула головой, – Видно. Нам следует просто…

– Они, должно быть, тоже вас очень любили… провопили с небес сюда и хотят видеть, что все у вас хорошо.

Эмма заморгала.

– Наверное, это так. Но иногда… иногда я сомневаюсь в этом. Я вспоминаю обо всем, что сделала неправильно… и до сих пор делаю неправильно. Я никогда не была почтительной дочерью. Вечно попадала в затруднительное положение. Я была непослушной.

– Вы были их дочерью, – заметил Джулиан. – Для них вы были совершенны.

Эмма улыбнулась, он видел, с каким трудом ей удалось это сделать. Губы ее дрожали. Она прикрыла рот рукой.

– Полагаю, вы правы.

– Вы это знаете.

– Знаю, – мягко сказала Эмма и сделала большой шаг вперед.

Джулиан видел, как она вздрогнула, дрожь еще некоторое время сотрясала ее тело. Джулиану потребовалась огромная выдержка, чтобы не оттащить ее назад. Прикусив палец, Эмма покачала головой.

– Смешно, – пробормотала она, и в ее глазах сверкнули слезы. Джулиан никогда не видел ее плачущей, если в деле не был замешан Линдли. Он вдруг почувствовал себя отвратительным негодяем. – Ведь это тоже самое, что войти в ванну. Разве нет?

Он подошел и встал рядом с ней.

– Мальчишкой я плавал в озере рядом с Оберн-Мэнор. Доводил деда до безумия, заляпывая грязной водой ковры. При всех его претензиях изображать герцога он был очень экономным.

– Это другое, – в смятении сказала Эмма. – В водоеме можно утонуть. В ванне не утонешь. Вполне вероятно, что здесь кто-нибудь утонул. Вы спрашивали об этом в деревне?

– Нет.

– Но разве вы не думаете, что это возможно? Ведь они приходят сюда регулярно, раз это единственное место для купания. Очень легко переоценить свои силы в воде…

– Только не ваши силы, – заметил Джулиан.

– Я не могу…

Эмма яростно кусала губы. Сделала еще один шаг. Джулиан последовал за ней. Вода доходила ему до икр, а ей – выше коленей.

– Интересно, – сказала Эмма.

– Что интересно?

Ее голос был очень тихим.

– Кто там на дне.

На этот раз Джулиан проявил инициативу, шагнув первым.

– Лично я всегда любил плавать на спине, – сказал он отвернувшись. Глядя на Эмму, он чувствовал себя так, словно его ударили в живот. Сорочка, этот греховный наряд, обрисовывала грудь и делала заметной тень между бедрами. Эмма прекрасно сложена, а ткань настолько тонка, что если бы Джулиан коснулся ее, то почувствовал бы Все: камешки сосков, жар там, где он мог вызвать любовную влагу. – Это… – Джулиан прочистил горло. – Это очень легко сделать. Я уверен, что и вы это умеете. Я прекращал облака в монстров. – Боже, о чем это он? – Да, облака. Это было куда интереснее, чем уроки латыни.

– Вы… знаете классические языки? – изумилась Эмма.

Разговаривая с ней, Джулиан продвигался вперед, с явным сожалением наблюдая, как все больше и больше Эмму укрывала вода.

– Да, и я отправился в Кембридж. Естественно, сначала взял двойной курс, хотя потом жалел об этом. Дедушки ставил этот выбор себе в заслугу и был страшно горд собой.

– Двойной курс! – повернулась к нему Эмма. – Математику и классические языки!

– Позвольте мне предположить. Вы знаете латынь?

– И немного греческий. И еще исчисления…

Эмма шагнула в сторону, потом передумала и отступила на мель. Она была мокрая до подмышек, ее сорочка прилипла к телу и стала почти прозрачной. Джулиан точно знал, как бы Эмма сейчас чувствовала себя в его руках, под его губами, как бы она выглядела, если бы он стащил и нее эту смехотворную пародию на костюм и…

Черт. Это не самая блестящая его идея.

– Поплаваем? – предложил Джулиан.

Эмма удивленно взглянула на него. Без сомнения, она задавалась вопросом, почему его голос понизился на октаву.

– Хорошо… – Задержав дыхание, она отклонилась на спину, потом яростно тряхнула головой и выпрямилась. – Нет. Не могу.

– Позвольте помочь вам. – Джулиан двинулся к ней. У него не осталось никаких иллюзий относительно собственной добродетели. Он просто хотел коснуться этой женщины.

Эмма закрыла глаза, когда его руки легли на ее талию.

Как прекрасны эти изгибы плоти, корсеты явно были изобретены монахами! Обуздав себя глубоким вдохом, Джулиан провел руками от талии к плечам, потом по лопаткам и положил Эмму на спину.

Когда вода достигла шеи Эммы, ее ресницы затрепетали. Джулиан стоял над ней, ожидая ее реакции. Хорошо бы, она открыла глаза, но если Эмма не сделает этого, кто обвинит его в том, что он не сумел справиться с собой? Джулиан упивался представшей перед ним картиной, поражаясь самому себе. Да он ведет себя как зеленый юнец!

Эмма сглотнула, и ее горло дернулось.

– Вы меня держите, – сказала она.

– Да.

Ее глаза открылись.

– Видите какие-нибудь интересные облака?

– Кажется, Медузу Горгону. Вон те ответвления от основной массы напоминают змей. – Эмма подняла руку, чтобы показать, и это движение нарушило равновесие. Его легко было бы восстановить, но она, задыхаясь, в панике заколотила по воде руками.

Подхватив Эмму под мышки, Джулиан помог ей встать на ноги. Его рука коснулась ее груди – видит Бог, случайно, – Джулиан не считал себя настолько развращенным, Чтобы воспользоваться ее страхом. Эмма замерла от его прикосновения, и он немедленно отстранился.

Но Эмма удержала его. Теперь пришла очередь удивляться Джулиану.

– Позвольте мне снова попробовать, – спокойно сказала она.

Он не сразу понял смысл ее слов, потом его охватило разочарование. Она всего лишь пыталась собрать свое мужество.

Эмма взглянула на него через плечо. В ее глазах по-прежнему был страх, но было там что-то еще, отчего все его тело напряглось в примитивном обещании ответить на то, что он прочел в этом взгляде. Чуть улыбнувшись, она выскользнула из его объятий в воду.

Проклятый климат. Даже вода слишком теплая. Посмеиваясь над собой, Джулиан скользнул следом, и они поплыли бок о бок.

Эмма еще не окончательно успокоилась. Джулиан чувствовал страх в ее неровном дыхании, то частом и мелком, то медленном и глубоком. Только через несколько минут он решил, что достаточно.

– Теперь вы можете перенести это?

Повернув голову, Эмма посмотрела на него.

– Да, Джулиан. – Потянувшись, она дотронулась до ого руки.

Возвращаясь в деревню, они услышали крики, раздающиеся из толпы возле храма. Видимо, что-то привлекло внимание прихожан. Эмма посмотрела в дальний конец деревни.

По улочке мчалась группа всадников.

Джулиан произнес короткое выразительное слово, схватив Эмму за руку, он толкнул ее за дерево.

– Сядьте, – сказал он резко и, поскольку она не сразу подчинилась, силой усадил ее на землю. Присоединившись к ней, нервно постукивая пальцами по губам, Джулиан следил за приближением отряда.

Трое мужчин были в ярко-красных мундирах британской пехоты, на головах двоих – шафрановые тюрбаны, третий держал под мышкой черный кивер. Словно голову, как ужасный охотничий трофей, подумала Эмма.

Когда две женщины выбежали встретить их, маркиз облегченно вздохнул:

– Они приехали повидать родных.

Сердце Эммы выбивало барабанную дробь у самого горла.

– Что нам делать?

– Ждать.

– Но они убьют нас!

– Не все сипаи принимают участие в мятеже. Возможно, это дезертиры. Вам прежде всего надо срочно переодеться в индийскую одежду. Сейчас вы за сто ярдов в глаза бросаетесь.

– Но они нас сейчас заметят!

– Нет, – сказал он. – Видите, они входят в храм. Идемте.

Одежда, предложенная ей накануне вечером, все еще лежала в хижине: свободная синяя рубашка с короткими рукавами, длинная красная юбка на завязках и кусок красной ткани. Чтобы покрывать голову, решила Эмма. Одежда была легкой и простой. Эмма едва успела надеть через голову рубашку и взялась за юбку, когда в комнату вбежала пожилая хозяйка дома. Она что-то затараторила, потом, всплеснув руками, схватила Эмму за руку и потащила во двор.

Из маленькой комнаты появился маркиз:

– Куа baat hai?[6 - Что случилось? (хинди)]

Внимательно выслушав ответ пожилой женщины, он кивнул. Женщина толкнула к нему Эмму и выбежала из комнаты.

Проводив ее взглядом, Джулиан вздохнул:

– Мы спрячемся на крыше.

Эмма, завязав юбку, пошла за ним к шаткой на вид лестнице в углу двора.

– А вы уверены? – спросила она, начав подниматься. – Разве это не самое заметное место в доме?

– Только не то, куда мы идем. Опуститесь на колени, – сказал Джулиан, когда она ступила на плоскую побеленную крышу.

Эмма подчинилась, глядя, как он втаскивает наверх лестницу.

Джулиан повел ее к какому-то отверстию, которое она приняла было за дымоход, хотя в здешних домах это совершенно ненужная вещь. На самом деле это оказалась большая емкость для сбора дождевой воды. Благодаря сухому сезону она была пуста, но едва ли могла вместить их обоих. Эмма прижала колени к груди. Ноги маркиза были значительно длиннее, и после нескольких попыток Эммы устроиться, Джулиан взял ее за лодыжки.

– Извините, Эмма, – весело сказал он, – но, похоже, нам придется положить ноги мне на колени.

– А вы не можете сжаться?

Джулиан рассмеялся:

– Я человек гибкий, но всему есть предел, иначе я себе кости переломаю.

Эмма подняла ноги. Джулиан просунул под них свои и скрестил их на местный манер. Теперь он касался коленями ее бедер, а ягодицы Эммы прижимались к его скрещенным икрам. Она старательно одернула юбку.

– Мы здесь долго не пробудем, – объяснил Джулиан. – Только дождемся, когда они пойдут обедать.

– Вы находите это забавным?

– Скорее похоже на абсурд.

Кивнув, Эмма закрыла глаза. Однако теперь у нее появились новые источники волнения. На нее странным образом действовал запах маркиза – сандал и еще что-то непонятное, таинственное, мужское. У Эммы от этого запаха свело живот, так же действовал на нее аромат свежего хлеба, когда она бывала голодна. Вздор какой! Сейчас она совсем не хочет есть. Но ощущение усиливалось всякий раз, когда Холденсмур шевелился и мышцы его бедер двигались под тонкой подошвой ее домашних туфель. От этого Эмма чувствовала себя неуютно.

Она открыла глаза, чтобы отвлечься, и увидела, что Джулиан смотрит на нее. Какое у него лицо! Какое-то божество явно несправедливо отдало столько красоты одному человеку.

Наверное, лучше ей было глаз не открывать.

– Трудно… – начала она и осеклась, ужаснувшись тому, что собиралась спросить.

Трудно быть таким красивым? Ей, должно быть, голову напекло! Как он дразнил бы ее, если бы она задала этот вопрос!

Джулиан вопросительно поднял брови, и когда Эмма лишь покачала головой, вздохнул и привалился головой к стене. На белом фоне его волосы были поразительно черными, кожа – глубокого золотистого оттенка. Если бы нужно было нарисовать его портрет, она использовала бы только эти тона… ну и еще яркий зеленый для глаз.

Эмма фыркнула. Это просто смешно. Сейчас совсем не время восхищаться его внешностью. Лучше побеспокоиться о том, как пережить этот трудный час.

Солнце уже село, но ветер не залетал в их укрытие, так что было ужасно жарко. Заплетенная накануне вечером коса не растрепалась и после купания уже почти высохла. Эмма скрутила косу в тяжелый узел и оперлась на нее, как на подушку. Бусинка пота сползла с виска на шею, и Эмма, поймав ее, провела пальцем по ключице. Хоть бы немного холодной воды, с тоской думала она. Кусочек льда. Хорошо хоть, она не в английской одежде.

– Будет трудно снова привыкать к корсету, – прошептала она.

– Так не носите.

Она закатила глаза:

– Хорошо бы. Увы, я никогда не смогу вписаться в общество.

– Да, и я уверен, что вы из-за этого ужасно переживаете.

Слова Джулиана задели ее. В них не было никакого осуждения, лишь мягкая ирония, как будто он знал, что ее это нисколько не волнует.

– Скажите правду, – медленно сказала она. – А вас бы это шокировало?

Джулиан усмехнулся:

– Ну-ка попробуйте шокировать меня, Эмма. Вперед. Уверен, что мне это доставит удовольствие. – Его голос стал тверже. – Вы так на меня смотрите… мне это нравится. Нет-нет… не отводите глаз. Какой восхитительный румянец. Должен сказать, что он вас необыкновенно красит.

Голоса! Эмма зажала Джулиану рот рукой и повернула голову на шум. Джулиан резко вдохнул, и она почувствовала его губы на своей ладони.

Голоса стали громче, внизу явно спорили. Убрав руку, Эмма с беспокойством взглянула на Джулиана. Закрыв глаза, он поднял голову и прислушался. Нахмурил брови. Плохой знак. Обхватив себя руками, Эмма чуть покачивалась, стараясь унять тревогу.

– Проклятие, – прошептал Джулиан. – Сипаи пытались получить благословение на борьбу с британцами, но священник им отказал. Теперь они собираются показать ему, что звезды им благоприятствуют. Ищут лестницу, чтобы взобраться на крышу.

– Что?!

Эмма хотела приподняться, но Джулиан остановил ее. Голоса приближались.

Значит, сипаи нашли способ подняться. Они уже на крыше.

Она не готова умереть. Только не после всего, что она уже пережила. Видимо, Джулиан неверно прочитал линии на ее ладони. Он тянул ее вниз, а она смотрела на него, задаваясь вопросом, будет ли это последним, что ей суждено увидеть. Джулиан встретился с ней взглядом, но его лицо было непроницаемым, внимание его было сосредоточено на какой-то мысли.

А потом Джулиан переключил внимание на нее и улыбнулся.

Его улыбка обладала поразительной силой и потрясла Эмму до глубины души. Эмма уже видела на лице Джулиана разные улыбки: загадочные, веселые, насмешливые, озорные, мрачные, решительные. Но такой она не видела никогда. От этой улыбки у нее дыхание перехватило сильнее, чем от страха. Ангельский изгиб губ: нежное благословение, безмолвное понимание. Подтверждение непостижимости Бога, который вел их к такому концу. И самое необъяснимое – сладкое заверение, что его не пугает вероятность разделить с нею участь.

Они смотрели друг на друга; и выражение лица Джулиана снова изменилось, улыбка исчезла. Теперь Эмма наклонилась к нему.

Его губы заглушили ее тревогу. Этот горячий обмен дыханием, касания губ и языка принесли что-то еще, нечто странное, словно ее сердце, предчувствуя конец, растекалось по венам. Дыхание Эммы было; глубоким и испуганным, и язык Джулиана скользнул к ее горлу, словно пробуя его на вкус.

Грубый голос произнес несколько отрывистых фраз на хинди. Эмма поняла только слово «англези».

Джулиан отстранился от нее и поднял руки над головой. Эмма на какое-то мгновение оцепенела, потом грубый мужской хохот привел ее в чувство.

– Вставайте, Эмма. – Джулиан смотрел не на нее, а на сипая, который наставил штык прямо ему в сердце.


Глава 8


Эмма встала, но ноги ее так дрожали, что ей пришлось держаться за стену. На крыше было двое сипаев. Тот, что угрожал Джулиану, чуть посторонился.

Эмма вылезла из углубления, и второй солдат оттащил ее. Его приятель что-то сказал ему, и он расхохотался.

Священник, бросив резкую фразу, сдернул обувь. Смелым ударом он отвел штык в сторону и ударил тапочкой вооруженного солдата по лицу. Сипай гневно взревел.

Эмма быстро взглянула на Джулиана, который внешне бесстрастно взирал на разгоравшийся поединок между сипаем и священником. Державший Эмму мужчина сжал ее сильнее. Явно расстроенный, он что-то быстро проговорил пронзительным голосом. Видимо, товарищ его не послушал, и он сплюнул, едва не попав Эмме на ногу.

Тот, у которого была винтовка, схватил тапку священника и поднял ее над его головой. Воцарилась напряженная тишина. Священник властно поднял руку. Сипай покачал головой. Что-то тихо сказав, он швырнул тапку старику в голову.

Охранявший Эмму солдат закричал. В этот момент Джулиан ринулся вперед и повалил вооруженного сипая. Сплетясь, они катались по земле, Джулиан оседлал соперника и трижды ударил его по лицу. Послышался тошнотворно отчетливый хруст костей. Схватив ружье, Джулиан приставил штык к горлу лежащего на земле мужчины.

Лезвие ножа коснулось шеи Эммы. Державший ее сипай что-то грозно крикнул. Джулиан не смотрел в их сторону, но его скулы резко напряглись.

– Не двигайтесь, – предупредил он Эмму.

Она открыла было рот, чтобы ответить, но лезвие надавило сильнее, и теплая струйка крови потекла к ключице. Еще чуть-чуть, думала она. Чуть-чуть.

Обхватив голову руками, священник заговорил, протяжно и отчаянно. Джулиан что-то быстро ответил ему, потом приложил пальцы ко лбу, радом с пятнышком, которое ему поставили в храме. Скорчившийся от боли сипай раскачивался, стоя на коленях. Он что-то спросил у Джулиана. Поколебавшись, тот кивнул, указав на порез на щеке.

Стоявший на коленях сипай вымученно рассмеялся и махнул рукой, отдавая Эмму на милость своего сотоварища. Потом что-то сказал. Снова Эмма слышала слово «англези».

Это слово она знала: англичанка. Холодок пробежал у нее по спине. Что Джулиан собирается делать?

Эмма взглянула на него. Джулиан говорил с сидевшим на земле сипаем. Его голос, низкий и хриплый, произносивший чужие слова, казался едва знакомым. Какая-то его фраза, похоже, развлекла сипая, тот усмехнулся, показав зубы в темно-красных пятнах. Маркус написал ей однажды об этом странном явлении. Эмма знала, что это от листьев бетеля, которые тут жуют, как табак. Однако сейчас ей это показалось пятнами крови. Плохое предзнаменование, тут и со звездами сверяться незачем.

Истеричный смех рвался из ее горла. Эмма подавила его, понимая, что иначе лезвие только глубже войдет в шею.

С внезапным оживлением сипай вскочил на ноги и подошел к Эмме. Джулиан из-за его плеча смотрел ей в глаза. Она не могла понять выражения его лица, но он смотрел на нее так свирепо, что сила его взгляда заставила ее замереть, когда солдат подошел к ней.

После мучительно долгого осмотра – эти секунды показались Эмме самыми долгими в жизни – солдат повернулся к маркизу и что-то резко сказал ему на хинди.

Джулиан вручил винтовку священнику.

Сипай грубо схватил Эмму за руку и толкнул к Джулиану.

– Слава Богу, – пробормотала она. – Как вы…

– Тихо. – Он положил ладонь ей на плечо и повернул так, что она спиной вжалась в него. Сипаи стояли рядом, с любопытством наблюдая за ними. Священник прижал винтовку к груди, но тревога в его широко открытых глазах усиливала беспокойство Эммы.

Она почувствовала, как Джулиан потянул ее за косу. Наклонившись, он едва слышно пробормотал ей на ухо:

– Ради спасения своей жизни доверьтесь мне.

Краем глаза Эмма увидела, как он вытянул руку. Один из сипаев, шагнув вперед, вручил ему нож. Ужас сковал Эмму, словно лед, застилая сцену перед глазами, наполняя уши странным высоким звоном. Закрыв глаза, Эмма с трудом проглотила ком в горле. Что… что…

Но она не почувствовала металлического жала. Джулиан решительно потянул вниз ее косу… потом резкий непонятный рывок… и, потеряв равновесие, Эмма качнулась вперед. Поймав ее за локоть, Джулиан помог Эмме удержаться на ногах.

Она не понимала, что случилось, но солдаты расхохотались. Тот, у которого была винтовка, с гоготом шагнул вперед. Джулиан что-то бросил ему. Ее косу. Боже милостивый, он отрезал ей волосы! Ее руки взлетели к голове. Как она сразу не сообразила? Ведь стало так легко! Ее волосы… он отдал ее волосы этому негодяю…

Священник бросил винтовку Джулиану. Тот поймал ее ловким движением, но целиться ни в кого не стал.

У Эммы подгибались колени. Когда она осела на землю, сипаи спускались вниз по лестнице.

* * *


Они взяли лошадей сипаев. Очевидно, мужчины посочувствовали Джулиану. Он сказал им, что Эмма его пленница, и они отдали ему лошадей убитых англичан, чтобы ему легче было скрываться от британских патрулей.

Эмма плохо помнила эту поездку. Ни страх, ни любопытство не могли одолеть чувства обреченности. Когда смерть кажется неизбежной, каждый делает только то, что должен делать.

Когда поднялась луна, они остановились у развалин древнего величественного здания. Намотав поводья лошади на обломок колонны, Эмма бродила среди опрокинутых плит. В свете луны розовый песчаник казался призрачно-бледным. Ночной ветер вздыхал в руинах.

Наконец Эмма высмотрела в разрушенной стене маленькую нишу и расположилась в ней. Плечи Эммы едва втиснулись в углубление, но каменные объятия приостановили сотрясавшую ее дрожь. Неровные концы волос болтались по плечам, она нервно дергала пряди.

Шли минуты… часы, может быть, столетия… Эмма теряла счет времени здесь, в этой диковинной стране, где бесплодная пустыня скрывала обломки дворца могущественного владыки. Где ночь не простиралась мягко над землей, а резко падала на пылающее закатом небо, погружая мир в черноту, испещренную бесчисленными звездами.

Зрелище было тягостным. Сложив руки на согнутых коленях, Эмма чуть покачивалась.

Как одинока она здесь! Эмма ощущала гнетущую беспредельность бесплодной равнины, всепоглощающую пустоту. Когда-то эти руины, должно быть, были центром какого-то грандиозного сияющего мира… неспособного в своем блеске задуматься о собственном конце. Смеющиеся мужчины и женщины, правившие здесь, изумились бы дерзости предсказателя, скажи он о забвении, которым накажет их время.

В конце концов, все исчезает. И все исчезают.

– О чем вы думаете? – негромко спросил Джулиан.

Эмма подняла голову. Он был слишком большой, чтобы устроиться в нише, поэтому сидел на земле, поджав скрещенные ноги. Не английская поза. Джулиан без труда убедил сипаев, что одной с ними крови. Они решили, что она его пленница. Что он тоже убивал англичан в эти дикие дни мятежа.

О чем она думает?

– О том, что совсем не знаю вас, – мягко сказала Эмма.

Луну закрыло облако, помешав ей разглядеть лицо Джулиана, понять реакцию. Только слабый намек и легкая тень подсказывали, что он на нее смотрит. Но что пользы от созерцания, когда внешний вид вводит в заблуждение? Джулиана нельзя охарактеризовать по внешности, имени или по тем моментам, в которые она могла его наблюдать. Даже его теперешнее молчание было для Эммы незнакомым. Она никогда не видела человека, который был бы так тих и недвижен.

Но все это напрасно. Хоть Джулиан и умеет быть незаметным, он все равно будет привлекать внимание. Некоторым людям не избежать критики, потому что они никогда не сумеют полностью войти в ту роль, которую навязывает им общество.

Эмма анализировала свои чувства. Смешанная кровь Джулиана не внушала ей отвращения. Ведь именно это спасло ей жизнь. Но все равно это ее нервировало. И Джулиан с его индийским происхождением, и вся эта непонятная страна вызывали у нее чувство ужасной беспомощности и уязвимости, ощущение, что она всем бросается в глаза, выставлена напоказ. И глаза Джулиана даже в темноте видят больше, чем она хотела бы показать.

– Я не могу возражать, ведь вы лучше знаете, что чувствуете, – серьезно сказал он. – Если я кажусь вам незнакомцем, значит, так и есть.

Эмма сжала кулаки, отвлекаясь на боль от впившихся в кожу ногтей, потом поднесла руки к губам.

– Разве вы не могли облегчить ситуацию? Не могли сказать: «Эмма, вы меня знаете, я вместе с вами, и то, что сделал, я сделал только для того, чтобы спасти вам жизнь»?

Его вздох можно было принять просто за дыхание.

– Потому что это вы уже знаете. Вы подразумеваете нечто другое, когда говорите, что я для вас незнакомец.

Эмма уронила руки.

– И что же я подразумеваю? О чем еще я могла думать, когда вы так себя ведете?.

Смех Джулиана был холодным и страшным.

– Вы действительно хотите, чтобы я читал в вашей душе? Хотите, чтобы я объяснил, почему вас ужаснуло, что я вел переговоры с теми сипаями? Почему вам было бы легче, если бы я убил их, чем увидеть, что я отдал им вашу косу? – Пауза была беспощадно точна. – Или вы хотите, чтобы я задавался вопросом, переменилось ли бы ваше мнение, если бы мы говорили об убийстве белых?

Эмма ударила ладонью по камню.

– Нет! Это неправда.

– Тогда не заставляйте меня предполагать. Скажите сами.

Воздух вырвался из ее легких, похоже, она на целую вечность задержала дыхание.

– Я не знаю, как вас понять! То вы тот человек, с которым я познакомилась в саду Эвершамов, а в следующий миг вы абсолютно другой!

– Ясно, – помолчав, сказал Джулиан. – Если вы решили что-то понять во мне, то предстоящие дни будут для вас нелегкими. Я не только английский аристократ, Эмма. Я родился в этой стране и много лет знал только два слова по-английски: свое имя и фамилию. – Его слова, набирая скорость, звучали все резче. – И должен сказать, если вы думаете, будто я изменился к худшему, сбился с пути, то вы очень ошибаетесь. Человек, которого вы встретили в Дели, тот, кого, по вашему мнению, вы знаете… этот маркиз Холденсмур – это только роль. Он тот, кем я был вынужден стать. – Его голос смягчился. – Конечно, я сделал то, что сделал, для того чтобы спасти вам жизнь. Думаете, я горел желанием отрезать вам волосы? Но сипаи хотели надругаться над вами. Я мог схватиться с ними, чтобы предотвратить это. Я думал об этом. Но шансы были неравны. Вероятно, они убили бы вас. Возможно, изнасиловали бы. Но вы должны понять, что они хотели сделать с вами то, что англичане делали с ними. Эмма, эта земля была раздавлена англичанами. Богатство разграблено, честь растоптана. Здесь вы имеете дело не со злодеями из бульварных романов. Вы имеете дело с людьми, у которых отняли независимость, попрали чувство собственного достоинства. И именно из-за этого поднялся мятеж, а вовсе не из-за того, жиром какого животного смазывать пули, или прочей чепухи. Это неизбежный результат всего, что британцы сделали в Индии.

Потрясенная, она сумела выхватить из его слов только одну связную мысль.

– Вы хотите, чтобы они победили!

Джулиан вздохнул:

– Эмма, мои желания не имеют никакого отношения к кровопролитию. А что касается восстания, одним Дели дело не ограничится… Но я не думаю, что оно будет успешным. У местного народа просто нет ресурсов – ни организационных, ни материальных, – чтобы нанести поражение британцам.

Британцы! Будто он не британец. Боже, как же она глупа! Он почти это сказал! Насколько она помнила, и Маркус так говорил.

Эмма облизнула губы, пытаясь обрести голос.

– Тогда вы индиец. Вы не считаете себя англичанином. Вы индиец.

– Какие удобные ярлыки. – Тон Джулиана был сухим, как выжженная солнцем трава. – Если вам от этого легче, пожалуйста.

Эмма всматривалась в темноту. Его слова были такими горькими, что, казалось, воздух сгустился. И все же она ощущала сейчас не горе, а глубокую печаль. Есть вещи похуже одиночества, теперь она это видела, как есть и странная разновидность близости.

– Я обманула ваши ожидания. Или… разочаровала. Вы думаете, что я такая же ограниченная дурочка, как и остальные англичанки здесь.

В тишине пустынной ночи Эмма услышала его вздох.

– Нет, – прошептал Джулиан. – Это не так. Выходите от туда, милая.

Ослабев от облегчения, Эмма уступила. Он вытянул ее на открытую площадку, усадил к себе на колени. И в этой дикой темноте, в сердце пустыни, она горевала о них обоих, о каждом человеке, на долю которого выпали испытания, которому предстоит справиться с переменами, вызванными временем. В этом несчастном мире так мало радости, так мало определенности. Но человечество продолжается, и оно продолжает надеяться. Неодолимое стремление выжить толкает его вперед, как Сизифа на гору.

Прошло немало минут, прежде чем она очень тихо спросила:

– Когда цена нашего выживания станет слишком высокой?

– Не надо задаваться этим вопросом, пока вы не решили умереть, – проговорил Джулиан, почти касаясь губами ее волос.

Эмма уткнулась ему в плечо. Его пальцы легли ей на затылок. Она на секунду ошибочно приняла этот жест за желание успокоить. Потом Джулиан сильнее притянул ее к себе, и она поняла, что это совсем другое. Собственнический инстинкт? Это было самое близкое название, которое она могла подобрать. Его прикосновение говорило, что он имеет право это делать: прижимать ее к себе, даже если она хочет уйти.

Но она не хотела противиться этому. Это действительно было дивно. Его руки творили чудеса, казалось, они баюкали ее жизнь. Эмму успокаивала их уверенность, которая передавалась и ей.

Ошеломленная этой мыслью, она взяла ладонь Джулиана, пытаясь рассмотреть его мозолистую кожу, изящные длинные пальцы. Провела по слабой бороздке, которую он назвал линией жизни. Джулиан резко дернулся, его пальцы сомкнулись вокруг ее руки.

Эмма подняла на него глаза. В темноте она чувствовала его присутствие кожей: жар, вибрация и сдержанная сила. Она видела, как долго живущие в Индии англичане смотрели на Джулиана в Дели, когда он появлялся в их гостиных, как их манеры колебались между лестью и презрением. Должно быть, ему было трудно сдерживаться рядом с такими людьми, особенно если он мог… легко сокрушить их.

Джулиан опустил голову – так близко, что она чувствовала его хриплое дыхание у своих губ.

– Эмма, вы можете доверить мне свою жизнь. Но я вам не брат, в этом отношении вы не можете мне доверять.

– У меня нет брата, – мягко сказала она. – А теперь, ни отца, ни матери. Если я доверяю вам свою жизнь, я доверю вам все, что у меня есть.

Что-то изменилось в нем, внезапная тишина, резкая приостановка дыхания.

– Глупенькая.

Он поднес ее руку к своему лицу, к покрытой щетиной щеке. Захваченная каким-то новым ощущением, Эмма едва замечала, как волосы Джулиана задевают ее подбородок. Потом его губы коснулись изгиба ее шеи.

Он чуть втянул в себя ее кожу, и все благие мысли исчезли.

Его губы прошлись по ее скуле, словно изучая форму. Когда Эмма приоткрыла свои губы, его язык проник в ее рот, изучая и дразня. Да, она этого хотела. Хватит размышлять, анализировать, довольно траура по будущему, которого не будет. Она хотела этого. Каждое вспыхивающее ощущение создавало грезы о будущем, искушая ее жаждать чего-то большего, чего-то… более сильного, более неистового. Его губы были нежны, но Эмма не чувствовала в себе нежности, она ощущала себя живой, удивительно живой, и его тепло и сила взывали к ней. Ее рука вцепилась ему в волосы, прижимая к себе.

Неудивительно, если он читает ее, мысли. Ведь он дал ей то, что она хотела. Его рот полностью открылся, даря Эмме горячий глубокий поцелуй. Джулиан прижал ее спиной к земле.

В каких-то вспышках сознания Эммы мелькнула мысль о разделявшей их ткани. Сначала об этом подумалось, когда она вообразила, как он горяч. Потом, через краткий дразнящий миг, ткань передала ей, а потом скрыла от нее колебание мышц его живота. Движение ребер при вдохе. Эмма хотела, чтобы ткань исчезла. Слишком многое она скрывает.

Джулиан обхватил ее лицо своими ладонями и наклонил ее голову. Да, сделай это, думала она, поглоти меня всю. Странные чувства раздирали ее. Она ощущала в себе ярость, гнев; казалось, она готова вылезти из кожи. Он возьмет ее – перед тем как расстаться. Куда она пойдет? Она умрет? Она снова столкнется с водой? Кто-нибудь мог сдержать обещание, которое она вдруг захотела услышать от него? Вопросы мелькали в ее голове, потом рука Джулиана проникла под ее юбку, лаская бедра, и вопросы разлетелись, как испуганные птицы. Его пальцы спустились ниже, остановились над коленом, а рот скользнул вниз по ее шее.

Внезапная пауза заставила Эмму открыть глаза. Джулиан навис над ней, тяжело дыша. Луна, выбравшись, наконец, из облаков, высветила на его лице какую-то запутанную непостижимую мысль. В эту тревожную секунду Эмма вновь ощутила необъятность пространства. Казалось, оно вставало между ними, с этой массивностью безмолвных руин, обломками колонн, возвышающихся над его головой.

Джулиан приподнялся, чтобы сбросить тунику.

Как он красив! Широкоплечий, с рельефной мускулатурой, подчеркнутой тенями и лунным светом. Руки Эммы, опередив здравый смысл, бросились исследовать новую территорию. Закрыв глаза, Джулиан принимал ее быстрые ласки. Как хорошо притянуть его вниз к себе. Скользить ладонями по его спине, по впадинке на пояснице, к выпуклости ягодиц. Приподнявшись на одной руке, он уткнулся в ткань на ее груди.

– Сними это, – выдохнула она.

От удивления Джулиан сначала заколебался, потом рассмеялся:

– Не слишком это прилично, правда?

– Мне она мешает, – сказала Эмма. – Сними.

– Как прикажет миледи, – пробормотал Джулиан. Он снимал ее рубашку, делая паузы, чтобы поцеловать открывающуюся плоть. Сгорая от нетерпения, Эмма оттолкнула его. Извиваясь, она сбросила рубашку через голову. Теплый ночной воздух ласкал кожу. Положив голову на скомканную рубашку, она смотрела на Джулиана. Его взгляд замер на ее груди. Он взглянул ей в лицо:

– Боже, как ты красива!

Она не чувствовала себя красивой – разве это сейчас важно? Она была в неистовстве. Но придержала язык, потому что он не поймет этого.

Хотя, возможно, Джулиан это видит. Он улыбнулся ей и опустил голову.

От вида его губ, сомкнувшихся вокруг ее соска, у Эммы перехватило дыхание. Она никогда не разглядывала себя, это смущало, это было греховно. И вот, пожалуйста, – она разделась для него. Он посасывает ее, словно леденец, вздыхая от удовольствия. Ее свободный сосок резко напрягся, Эмма видела, что ее тело тоже не знает приличий. Оно создано для этого. И все это ей внове! То, что от прикосновений Джулиана между ее бедрами разливается жар. То, что его зубы, нажимая легко, а потом чуть сильнее, превращают легкую боль в еще большее наслаждение. Тренированные всю жизнь манеры ничего не значат, когда колено трогают вот так. Когда нога расходятся без усилий, чтобы позволить мужчине устроиться между ними.

– Эмма. – Джулиан открыл рот, но слова не шли. Казалось, ему трудно их вытолкнуть. Он сглотнул. – Здесь… вот так… ты уверена?

– Ты предлагаешь мне шокировать тебя ответом?

Его большой палец прошелся по ее нижней губе. Эмма поймала его зубами и слегка прикусила.

Задохнувшись, Джулиан пальцем оттянул ее губу вниз, приоткрывая рот для неистового поцелуя. Эмме это нравилось. Она всегда подозревала, что существуют другие правила, которые она могла понять лучше, чем те, что ей вбили в голову. Она покачала бедрами, и Джулиан наклонился к ее груди.

– Скажи мне, как назвать это, – едва дыша, попросила Эмма.

Он поднял глаза, придерживая зубами сосок, и, прежде чем отпустить, пощекотал его языком.

– Что?

Ее рука скользнула вниз по его животу, мускулистому и твердому, легкое прикосновение ее ногтей исторгало из горла Джулиана стон. Узкая дорожка волос вела ее пальцы. Эмма сомкнула руку на пульсирующем копье.

– Это, – сказала она.

Джулиану потребовалось время, чтобы ответить.

– Назвать?

– Да. Неприлично.

Приподнявшись, он занялся тесемками ее юбки. Эмма выгнулась, чтобы Джулиан мог снять юбку и подложить под нее. Его руки раздвинули ее бедра. Эмма видела, что он не сводит с нее глаз.

– Твое лоно, – сказал он, когда его пальцы скользнули в горячие складки. Его большой палец нажал на особенное место, отчего все ее тело содрогнулось. – Совершенно неприлично, – сказал он и, непонятно улыбнувшись, наклонился.

Эмма задохнулась, почувствовав влажный жар его языка, скользнувшего в нее. Джулиан ласкал ее сильными движениями, словно он голодающий, а она его хлеб насущный. Невыносимое блаженство. Зажав рукой рот, она кусала пальцы. Ей нужно что-то еще. Нечто большее.

Его пальцы нажали на вход. Да. Это. Эмма, приподнялась в безмолвной мольбе. Рука Джулиана медленно продвигалась внутрь, два пальца, потом три. А его язык тем временем неутомимо и настойчиво работал.

Ощущения, налетавшие отдельными вспышками, сливались в полыхающее пламя. Спазмы наслаждения сотрясали бедра. Джулиан не прекращал ласки.

– Остановись… стоп… это слишком.

Он приподнялся над ней.

– Нет, – ответил он, хрипло дыша. – Ты бросила перчатку.

– Да, – кивнула Эмма; они снова были лицом к лицу, и ее… ее лоно пульсировало там, куда давило его мужское естество. – Я это сделала.

– Но я еще могу остановиться, – сказал он и поцеловал ее под ухом.

Его зубы мягко касались ее кожи, бедра расположились между ее ног.

– О! Это…

– Расширяешь словарь, – хрипло рассмеялся он.

– Да. – Она застонала, когда он что-то сделал своими бедрами, его копье коснулось чувствительного местечка, горевшего от ласк его рта. – Твой…

– Пенис, – пробормотал Джулиан. – Твой, если ты этого хочешь. – У него перехватило дыхание, когда она начала извиваться. – Но… ааа… Эмма… О Господи! Решайся, если хочешь.

– Да, – прошептала она. – Я хочу этого.

Припав поцелуем к ее рту, Джулиан медленно начал проталкиваться в нее. Ощущение было странным. Это… гораздо толще, чем его пальцы… восхитительно… И вдруг она почувствовала боль.

Он остановился.

– Но это может быть…

– …больно, – договорила Эмма и впилась ногтями в его ягодицы. Да. Так и должно быть. Сладкая боль после стольких горьких страданий. – Продолжай.

Она укусила его плечо, когда он двинулся вперед. Это слишком… это невозможно… это… сделано. Эмма задохнулась от изумления. Он был в ней. Поразительное чувство полноты и наполненности; Когда Джулиан отступил, она протестующе вскрикнула. Он снова двинулся вперед, ее обдавало горячими волнами, на глазах выступили слезы. Он замер в ней – в ней! – и коснулся большим пальцем уголка ее глаза.

– Эмма, – тихо сказал он. – Ты…

Она слепо и яростно прижалась ртом к его губам, запустила руки в его волосы, сжала коленями его бока, чтобы удержать его. Джулиан шумно выдохнул и снова начал двигаться. Эмма ничего не сознавала, кроме тишины и этого тяжелого ритма, звука ее собственных приглушенных стонов. Его толчки становились все сильнее, ее сердце стучало в такт. Эмма выгнулась ему навстречу: невесомая, освобожденная и беспомощно распластавшаяся. Никакого выбора, только подчиняться ему, слизнуть испарину с его щеки и выбросить из головы все остальное. Все, кроме него. Вскрикнув, она обхватила его. Джулиан достиг кульминации, его тело вибрировало под ее руками.

Наверное, она тоже содрогалась. Эмма едва чувствовала, где заканчивается он и начинается она.

Джулиан ее поцеловал, и Эмма открыла глаза. Бесконечно далекие бесчисленные звезды, яркие и холодные, вернули ее к реальности. Она провела рукой по его влажной спине.

– Боже… – прошептал он.

За головой Джулиана вырисовывались руины, темнее, чем сама темнота. Земля такая черная, а руины так малы по сравнению со звездами.

Подняв голову, Джулиан загородил Эмме обзор, затем наклонился и поцеловал ее.

– Сколько всего можно прочить на твоем лице, – пробормотал он. – Эмма, вернись ко мне. Я здесь, с тобой.

Да, думала она, вот он, и чувствовала, что у нее внутри что-то перевернулось – старое горе или новая надежда. Ощущение было настолько острым, что она зарыдала. Должно быть, это поразило Джулиана. Он усадил ее к себе на колени, обнял и баюкал.

– Я здесь, – сказал он ей на ухо, когда слезы у нее полились градом. – Эмма, я здесь, с тобой. Послушай меня, я всегда буду рядом.

«Всегда, – думала она. – Он сказал «всегда», но забыл сказать «наконец». Наконец ты здесь. Слава Богу, наконец и навсегда».


Глава 9


На следующее утро они остановились перед плато, которое поднималось вертикально вверх от равнины. С точки зрения геологии это казалось столь же невероятным, как и то, что камни уронил с неба какой-то гигант. Соты жилищ цеплялись за подножие плоскогорья, побеленные стены сверкали на солнце.

– Деревня Сапнагар? – предположила Эмма.

Она сидела на лошади позади Джулиана, ее лошадь захромала и шла на поводу за ними. Джулиан поймал руку Эммы, лежавшую на его талии.

– Форт, – поправил он, поглаживая большим пальнем ее ладонь. – Посмотри на плато.

Все утро он словно невзначай постоянно прикасался к ней. От этого она чувствовала себя словно пьяной, смех то и дело накатывал на нее без всякой причины. Прикрыв глаза свободной рукой, Эмма, прищурившись, всматривалась в туман.

– Там, наверху, стены? Они высечены в горе!

– Форт неприступен уже два столетия. Махараджа мой старый друг. Это самое безопасное место, которое я только могу вообразить.

Извилистая дорожка вела через деревню. Наверху вход в массивную каменную крепость закрывали железные ворота. Высотой больше чем в три человеческих роста, они позеленели от времени и были покрыты несколькими рядами страшных шипов – чтобы отгонять слонов, пояснил Джулиан.

– Конечно, – сказала Эмма. – Индийский эквивалент тарана.

Его ответный смех, Джулиан много смеялся этим утром, был заглушён скрежетом металла. Маленькая дверь, которую Эмма не заметила, разглядывая ворота, открылась, и появились два стражника в белых туниках и шафрановых чалмах. Они коротко переговорили с Джулианом, потом один из них что-то выкрикнул. Створки ворот медленно отворились внутрь.

Джулиан направил лошадь по резко изгибающейся, выложенной плитами дорожке между высокими каменными стенами. Действительно крепость. И надежная тюрьма, подумала Эмма, если у хозяев есть желание использовать ее в таком качестве.

Уклон был слишком крутой и позволял вести лошадь только очень медленным шагом. Утомившись, Эмма уткнулась лбом в спину Джулиана.

Поднявшись на плато, дорожка расширилась, превратившись в дорогу, которая шла вдоль зубчатых бастионов и окружала центральную часть форта. Всадники спешились, и стражники повели их через внутренний двор и сад, украшенный фонтанами и скульптурами. Вскоре они оказались под огромной мраморной аркадой. Длинный пролет был разделен пополам мелким каналом, на воде плавало множество лепестков роз. Эмма глубоко вдохнула восхитительный запах.

Джулиан поговорил с провожатыми и, повернувшись к ней, улыбнулся, заметив, как она разглядывает воду.

– Это для прохлады, – объяснил он. – Знаешь, мне кажется, мы здесь не единственные английские гости. Неподалеку отсюда был лагерь, и оставшиеся в живых укрылись здесь. Хочешь встретиться и пообщаться с ними, пока я поговорю с махараджей?

Эмме не хотелось расставаться с ним. Но она кивнула и, строя предположения, прищурилась, глядя Джулиану вслед. Его сопровождали два вооруженных саблями стражника.

«Джулиан, – мысленно обратилась она к нему, – надеюсь, ты знаешь, что делаешь».

Ее провожатый жестом указал на другой проход. От него отходил лабиринт дорожек, свидетельствовавший об изощренном уме его создателей. Вслед за охранником Эмма шла по террасе, откуда был виден весь форт: сады, храмы, пыльные дворы, где упражнялись солдаты и продавали свой товар купцы. Решетки со сложным узором из цветов и виноградных лоз пропускали свет. Эмма искоса бросала взгляд на равнину, простиравшуюся до синего горизонта. Иногда решетки заканчивались, и ее вели по открытым площадкам, напоенным запахом тропического жасмина и рыжих лилий.

Эмма искренне надеялась, что самостоятельно искать обратную дорогу ей не придется.

Они остановились на маленькой площадке, окруженной тремя ярусами решетчатых мраморных окон. Слуга жестами указал Эмме на дверь, находившуюся с противоположной стороны внутреннего дворика.

Войдя туда, Эмма обнаружила апартаменты, полные света. Кто-то распахнул деревянные ставни, позволив свободно разгуливать ветерку. Стены были расписаны яркими фресками, большой персидский ковер покрывал пол. На низком столике у окна стоял маленький медный горшок с прорезями для благовонных палочек. В остальном комната была обставлена в расчете на британских гостей. Тут стояли английские стулья, столы и великолепная кровать с балдахином в углу.

– Слава Богу! У вас должны быть, новости!

Эмма обернулась и увидела двух женщин – седовласую матрону и необычайно красивую молодую девушку с личиком в форме сердечка и яркими фиалковыми глазами под копной спутанных светлых волос. Девушка бросилась к ней и при кажущейся хрупкости на удивление сильно схватила Эмму за руки.

– Так это правда? – спросила она. – Войска взбунтовались? Откуда вы прибыли?

– Энн Мэри, – одернула ее пожилая дама. – Простите ее, мадам. Мы, конечно, жаждем новостей, однако она забывается. Я миссис Томасина Кидделл, а это мисс Стрингер.

– Мисс Мартин, – представилась Эмма. – Недавно из Дели.

– Понятно. А мы жили в Биканере, но должны были встретиться в Аджмере с отцом мисс Стрингер, который наконец-то прислал за ней. Но люди махараджи перехватили нас и настояли, чтобы мы укрылись здесь. Они говорили о мятеже, но поймите наши сомнения, у нас не было подтверждения от заслуживающего доверия человека. – Миссис Кидделл скосила глаза на наряд Эммы, и ее верхняя губа задергалась. – Боюсь, ваш вид уже сам по себе ответ.

– Да, – ответила Эмма. – Махараджа говорил правду. Отряды в Дели взбунтовались, и в Мируте тоже. Я знаю лишь, что мятеж ширится.

– О! – Энн Мэри, отпустив ее, отступила. – Нет! – Ее взгляд затравленно метнулся к миссис Кидделл. – Они убьют нас!

Миссис Кидделл побледнела:

– Успокойся, дитя мое.

– Успокоиться?! – Давясь рыданиями, девушка бросилась к дальнему окну. Ее узкие плечи вздрагивали.

Миссис Кидделл взглянула на шезлонг:

– Вы… вы позволите, мисс Мартин?

– Да-да, конечно. – Эмма тоже села. – Мне жаль, Что я принесла плохие вести, но, по крайней мере, здесь мы в безопасности. В сельской местности сейчас неспокойно.

– Здесь небезопасно! – Энн Мэри повернулась к ним, ее лицо было покрыто пятнами. – Тут есть ужасная девушка, которая приходит насмехаться над нами. Не представляю, где она могла выучить английский, он у нее очень странный. Она сказала, что женщины из гарема злятся, что мы здесь. Они хотят, чтобы махараджа бросил нас волкам!

– Боюсь, это правда, – тихо сказала миссис Кидделл, нервно дергая катышки на юбке. Эта дама держалась с большим достоинством, из чего Эмма заключила, что этот жест выдавал ее крайнее беспокойство. – Хуже того, эта девушка сказала, что наследный принц этого маленького королевства испытывает ненависть к англичанам. Сейчас он охотится в Кашмире, но вчера сообщили, что он скоро вернется.

– Повода для волнений нет, – покачала головой Эмма. – Меня заверил в безопасности близкий друг махараджи.

– Да? – Миссис Кидделл пожала плечами. – Вполне возможно, дорогая. Махараджа сама доброта. Но, будучи немного знакома с политическими взглядами гарема, я не стала бы с уверенностью полагаться на его слово. Махарани[7 - Супруга махараджи.] и наследный принц, объединившись, обладают огромной властью.

Можно было не принимать во внимание громкие рыдания Энн Мэри, но тщательно подавляемый страх пожилой дамы обеспокоил Эмму.

– Вы не понимаете. Лорд Холденсмур проводил меня сюда именно потому, что это единственное место, где он мог гарантировать мне безопасность.

– Маркиз?! – воскликнула Энн Мэри. – Но он же один из них! Ему ни в коем случае нельзя доверять!

– Я доверила ему свою жизнь, – ответила Эмма. Миссис Кидделл покачала головой:

– Мисс Мартин, о нем идет дурная слава. Даже в Биканере мы слышали разговоры…

Эмма встала:

– Всего доброго.

Энн Мэри захныкала. Миссис Кидделл, поколебавшись, поднялась:

– Идем, Энн Мэри.

У двери она обернулась. Эмма вскинула подбородок под пристальным взглядом прищурившейся женщины.

– Я не желаю знать, что довело вас до такого состояния – натянуто сказала миссис Кидделл. – Боюсь, все было действительно ужасно, и учитываю это, если вам нужно более… приличное… одеяние, вы можете обратиться к нам. Мы путешествовали соответственно положению, и наш багаж с нами.

Эмма наклонила голову, но не сдвинулась с места, пока гостьи не вышли.

Потом, сжав кулаки, она снова села. На буфете была приготовлена еда, Эмма раньше этого не заметила. Она уставилась на серебряные блюда. Утром она хотела есть, но сейчас ее желудок не мог бы принять пищу. Его парализовал страх.

Эмма, свернувшись, спала на кровати, в изодранной одежде, надетой в Сукхпуре.

– Ей нужна одежда, – тихо сказал Джулиан. Стоявшая рядом с ним женщина кивнула:

– Я принесу.

Подождав, когда Кавита уйдет, Джулиан подошел к кровати, намереваясь разбудить Эмму. Но в последний момент что-то удержало его. Его пальцы, сжавшись, отдернулись. Он пододвинул к кровати стул и сел, разглядывая Эмму.

Она спала как ребенок: скрестив руки и обхватив себя ладонями. Рот чуть приоткрыт – розовый, с пухлой нижней губой. Но Джулиану нравилась и верхняя, над которой проступали веснушки. Он мог наклониться и поцеловать Эмму. Очень мягко, и ее пробуждение было бы постепенным. Замешательство в ее глазах сменилось бы желанием. Он имел право тронуть ее теперь и намеревался воспользоваться им.

Но Джулиан медлил. Он уставился на ее волосы. Неровные концы их разметались по плечам. Его собственная рука сотворила это.

У него сдавило горло. Он не мог рискнуть вывезти ее отсюда. Не сейчас.

Джулиан потер лицо. Колоссальная усталость навалилась на него. Он уже не помнил, когда спал целую ночь. Разговор с махараджей не выходил у него из головы. Рато-ре-джи обеспокоен, и не без оснований. «Ненависть к англичанам яростно разгорается. Даже в моем собственном королевстве есть трут, который может ее поджечь. Но тебе не нужно бояться. Я не так глуп, чтобы играть с огнем, который истребит нас всех».

А что в Дели? Люди махараджи смогли собрать мало новостей. Они знали только, что Великий Могол, шах Бахадур, благословил мятежников. Город теперь в их власти. Британцы, в свою очередь, передислоцировались в Курнаул и готовят массированную атаку.

Стратегически ворота Аджмери, – идеальное место для входа их сил. Короткая интенсивная осада – и войска ворвутся в ворота города. Здания за ними не препятствие для британских пушек и пороха. Сознает ли это его молодой кузен? Понимает ли Девен, глядя на хрупкие стены своей обители, как далеко можно было увезти родных на деньги Джулиана? А ведь Нани-джи настаивала, чтобы он прислушался к словам Джулиана. Она писала об этом в последнем письме. Но возраст сказывается, она слишком слаба, чтобы одолеть семнадцатилетнего Девена. Неужели Девен с его наивной гордостью воображает, будто Дели выстоит?

Выбора нет, думал Джулиан. Нужно оставить Эмму здесь, а сам он должен уйти.

Эмма забормотала во сне, и он напрягся, готовый разбудить ее и избавить от кошмара. Но нет, кажется, она спит спокойно, просто повернулась. И похоже… это его имя она произнесла только что…

Джулиан нежно провел пальцем по ее локтю, Эмма, вздохнув во сне, уронила руку.

В эту минуту засеребрился шрам под ее подбородком. Джулиан прежде не замечал его. Как мало он о ней знает. И как он нетерпелив. А ведь им о многом нужно поговорить. Быть с ней – все равно что составлять карту моря: под поверхностью таились чудеса, они влекли его, и он задавался вопросом, сможет ли когда-нибудь достичь дна.

– Эмма, – тихо позвал Джулиан и поцеловал приоткрытые губы.

Она чуть повернулась и сонно вздохнула. Он поцеловал ее снова, на сей раз крепче, и провел рукой по выпуклости ее бедра. Ресницы Эммы затрепетали, щеки зарозовели. Джулиан улыбнулся. Напрасно детям рассказывают сказки. Он только сейчас понял силу пробуждения поцелуем.

Ее руки потянулись к нему.

– Джулиан. – Потом ее тело резко напряглось. – Джулиан, – сказала Эмма совсем другим тоном, и он чуть отодвинул стул, чтобы дать ей сесть. – Ты знаешь… тут две англичанки… и они говорят, будто здесь небезопасно и будто во дворце есть люди, которые составляют заговор против англичан.

Джулиан открыл было рот, однако подавил первый порыв. Женщины, очевидно, напугали ее. Нетерпимые, глупые и, без сомнения, истеричные. Одному Богу известно, что они ей наговорили.

– Эмма, Они ошибаются. Махараджа поклялся в твоей безопасности. Но я поговорю с ними, если хочешь, Объясню, что их страхи беспочвенны.

– Но они не махараджи… – Ее взгляд метнулся мимо пего, Эмма замолчала.

Джулиан обернулся.

– Одежда, – сказала Кавита, протянув сверток шелка. Да, ее талант появляться в самое неподходящее время не исчез.

– Эмма, – сказал он, поднявшись, – это Кавита-джи.

– Жена Ювраджа, – с улыбкой добавила Кавита.

– Наследного принца, – пояснил Джулиан. Тревогу Эммы эта новость не развеяла. Покачав головой, она встала и сделала реверанс.

– Вы… говорите по-английски, ваше высочество?

Кавита рассмеялась и затараторила, перемежая хинди и английский:

– Нет-нет, Эмма, behin.[8 - Сестра (хинди).] Вы должны называть меня просто Кавита, как делает bhaiyya[9 - Брат (хинди).] в неофициальной обстановке. Я говорю по-английски очень хорошо, правда?

– Очень хорошо, – пробормотала Эмма.

– В гареме меня считают умной. Но я говорю им, что это все из-за моего преподавателя, Джулиана. Я была вот такая, – она опустила руку к полу, – но bhaiyya был очень терпелив. И я читала ваши английские книги. Например, «Робинзон Крузо», правильно?

– Она скромничает, – сказал Джулиан. – Но я действительно направил ее на этот путь несколько лет назад, когда проводил лето в Аманпуре.

– Мой отец правитель Аманпура, – вставила Кавита.

– Правда, я не могу поставить себе в заслугу ее уникальный выговор.

– Ты смеешься надо мной, bhaiyya! Какая удача, что тебя здесь любят, иначе я рассказала бы Ювраджу, что ты про меня говоришь!

– Наследному принцу, – пробормотала Эмма. Она была ошеломлена. Кавита явно и стремилась к такому эффекту.

– Да-да, моему мужу. Как жаль, что Ювраджа сейчас нет. Если он не вернется на этой неделе, я буду так несчастна. – И Кавита добавила длинную фразу на хинди.

– Что она сказала? – Эмма шагнула к Джулиану.

Ее резкий тон удивил его. Боже… да она не ошеломлена, она… испугана? Даже больше, чем до прихода Кавиты. В чем дело?

– Она сказала, что Ювраджа будет расстроен, если он не встретится с тобой, – медленно сказал Джулиан. – Кавита, будь любезна, распорядись насчет еды. Думаю, эти блюда остыли.

– Пока меня не будет, вы должны надеть одежду, которую я принесла. Она для вечера. Сегодня вечером танцы! – Кавита хлопнула в ладоши. – Праздник в честь вашего прибытия!

– Спасибо, – сказала Эмма. – Я попытаюсь.

– Но… bhaiyya, сюда могут прийти слуги… Я должна попросить тебя уйти. – Кавита повернулась к Эмме: – Я очень сожалею, но, надеюсь, вы не станете возражать против того, что мы поселили Джулиана отдельно? Я знаю, ваши английские порядки не так… строги. Но слуги станут болтать, они будут говорить, что это бесчестит наш двор. Поскольку Джулиан – мой брат, для него очень важна… как вы говорите…

– Izzat, честь, – тихо сказала Эмма, несказанно удивив Джулиана. – Да, я слышала об этом.

Кавита просияла улыбкой:

– Очень хорошо. А теперь идем, bhaiyya.

– Минуту. – В ответ на ее нетерпеливую гримасу, Джулиан твердо сказал: – Я тебя догоню.

Он взял Эмму за руку, но ему не пришлось ни о чем ее спрашивать. Как только Кавита вышла, Эмма едва слышно проговорила:

– Джулиан, эта женщина… я вижу, что она твой близкий друг, но живущие здесь леди… они говорили о ней.

– Да?

Джулиана не удивило, что Кавита разыскала; англичанок. Во дворце, с традиционным затворничеством женщин, у нее было мало возможностей попрактиковаться в английском. Только потому, что Джулиан был ее названым братом и знал ее с детства, Юврадж мирился с их общением.

– Да. Они сказали, что она им угрожала.

Идея была настолько абсурдна, что Джулиан расхохотался. И тут же об этом пожалел: Эмма вырвалась из его рук, ее глаза гневно сверкнули. Он поймал ее руку, не обращая внимания на протест.

– Должно быть, они ее неправильно поняли. Эмма, ты же сама видишь, что ее язык не всегда… точен.

– Но он у нее достаточно хороший. Они сказали, что это происходило не раз, так что дело не в языковых промахах. Она специально мучила их.

– Тогда они лгут, – решительно заявил Джулиан.

– Откуда ты знаешь? Ты с ними не разговаривал!

– Я знаю эту девушку с тех пор когда она была ребенком. Она капризна, порой беспечна, но не жестока. – Джулиану не нравилось, как Эмма на него смотрит. Он считал, что это уже в прошлом. – Эмма, ты думаешь, что я рискнул бы твоей жизнью? Неужели после той ночи ты можешь сомневаться во мне? Я бы все сделал ради твоей безопасности. Но могу сказать тебе, что Кавита была искренней, когда назвала тебя behin – своей сестрой.

– А ее муж?

– Что ее муж?

– Они сказали… – Эмма взглянула на дверь. – Они сказали, что ее муж вовсе не друг британцам, – быстро договорила она.

– С этим трудно спорить. Но он под башмаком у своего отца. – Эмму это не убедило, и Джулиан вздохнул. – Ну хорошо. Я поговорю с махараджей и предложу ему задержать сына в Кашмире, пока волнения не утихнут. В конце концов, дороги не безопасны. Особенно для наследника трона королевства, известного своей лояльностью к британцам.

Между бровями Эммы пролегла тревожная складка.

– Конечно, тебе лучше знать, – сказала она. – Если ты думаешь, что он послушает…

– Я думаю, что это тебя успокоит. А это гораздо важнее. – Джулиан наклонился, чтобы поцеловать ее.

– Bhaiyya! – войдя, топнула ножкой Кавита. – Я знаю, Что значит «минута», но она слишком затянулась!

Эмма отступила от него.

– Иди, – сказала она.

– Эмма…

– Иди. – Их глаза встретились. – Я доверяю тебе, Джулиан. Доверяю.

– Почему ты такая грустная, behin? Тебя не радуют танцы?

Джулиан вопросительно поднял бровь. Эмма в ответ улыбнулась, но, на его взгляд, улыбка была не слишком-то веселой.

– Я поговорю с махараджей во время торжественного приема, а потом зайду к тебе.

Кавита хотела было возразить, но взгляд Джулиана заставил ее замолчать.

Эмма едва не споткнулась о тяжелые, затканные золотом юбки.

– Тебе это трудно, да? Но на таких событиях важно хорошо выглядеть, – поддержав ее, сказала Кавита. Они отправились в долгий путь по каменной галерее. Двое стражников, вооруженных ятаганами, шли сзади. – Конечно, нас никто не увидит, но даже и тогда это важно.

Эмма отвела взгляд от стен галереи, украшенных филигранными рисунками и зеркалами, в которых отражался свет горящих факелов. Стены были красивы. Но в них не было окон. Тут могло произойти все, что угодно.

«Кавита была искренней, когда назвала тебя своей сестрой».

Эмма вздохнула. Она доверяла Джулиану.

– Что значит «нас никто не увидит»?

– Весь двор будет присутствовать. Но мы будем за складным занавесом. – Увидев недоумевающее лицо Эммы, Кавита рассмеялась. – Уверяю, это совсем не так плохо. Обычно я сижу с махарани, там все женщины толкаются, чтобы лучше видеть, и это очень раздражает. Но на этот pаз махараджа отвел нам специальную ложу, так что мы будем все прекрасно видеть. – Она повела Эмму налево к лестничному пролету, они вышли в вечернюю прохладу и уселись перед высоким, с причудливой резьбой, экраном, выходившим в огромный мраморный двор.

Не менее сотни мужчин сидело на больших шелковых подушках, яркие разноцветные тюрбаны делали их похожими на стаю попугаев. Прищурившись, Эмма разглядела на дальней стороне двора магараджу и Джулиана, сидевших на стульях и возвышавшихся над остальной тол пой. Люди расположились вокруг прямоугольного водоема, в центре которого поднималось большое возвышение из песчаника. Четверо мужчин в белых одеждах выскочили вперед, двое из них прыгнули в воду. Водоем был до вольно глубокий – когда мужчины встали на ноги, вода доходила им до подбородка. Их товарищи передали им тонкий брус. Оперившись его концом о возвышение, мужчины выбрались из воды.

– Танцовщицы будут выступать в центре водоема, сообщила Кавита. – Музыканты напротив нас, на том балконе. Ниже – махарани и ее двор, хотя отсюда их не видно.

– Раджкумари-джи?

Стройная девушка в просвечивающем серебристом сари протянула им поднос с двумя кубками, украшенными драгоценными камнями. Кавита вручила один Эмме и подождала, когда служанка отхлебнет из другого. Взяв свой кубок, Кавита перехватила взгляд Эммы.

– Она проверяет, нет ли там яда. Хотите, чтобы она и Ваш кубок проверила?

– Думаете, это… необходимо?

Кавита усмехнулась:

– Есть вероятность, что отравлен только один. Но зачем? Враги ведь не могут знать, какой кубок выберет жертва. – Кавита рассмеялась: – Ну и вид у тебя! Не волнуйся, сестра. Я сама попробую твой напиток. – Она потянулась к кубку, но служанка, опередив ее, схватила кубок.

Кавита нахмурилась и сказала девушке что-то резкое, на этот раз та низко поклонилась. Сделав глоток, она вернула кубок Эмме и вышла.

– У Сукхитры неважные манеры, – сказала Эмме Кавита. – Хотя доброе сердце. А теперь попробуй напиток, пока он не нагрелся. Это шербет с ликером… очень греховный и очень вкусный.

Эмма отпила глоток и вздрогнула от крепости напитка. Но он оставил во рту приятное послевкусие и был восхитительно холодным. Она попробовала снова и решила, что напиток ей нравится.

– О! – Кавита, подавшись вперед, с интересом рассматривала танцовщиц, изящно входящих во двор. – Очень красиво!

У девушек на щиколотках были колокольчики. В мгновенно воцарившейся тишине их шаги казались своего рода Танцем, сопровождаемым мелодичным звоном. Они были Прекрасны в своих ярких шелках: плечи откинуты назад, Подбородки подняты, насурьмленные глаза делали девушек похожими на принцесс из волшебных сказок. Эмма видела, как Джулиан, наклонившись, что-то прошептал на ухо махарадже, и вдруг подумала, что сама она выглядит очень блекло и непривлекательно.

Тишину нарушил звук, высокий и сладкий, похожий но скрипичный. Затем под стук огромных ярких барабанов девушки вскинули руки над головой и, кружась, двинулись по узкой доске к возвышению с такой скоростью, что Эмма была уверена, что кто-нибудь из них обязательно свалится в воду. Когда они собрались на возвышении в центре водоема, мужчина быстро убрал доску.

– Доску убрали, чтобы девушки не могли добраться до махараджи, – шепнула Кавита. – Два поколения назад махараджу зарезала танцовщица-предательница, так что мы больше не рискуем.

Эмма тревожно кивнула. Девушки двигались, перетекая из позы в позу, словно вода, изгибались в живые арки. Затем одна из них подошла к краю, простерла руки в мольбе и начала петь.

– Она поет о любви, которой не суждено сбыться, – Переводила Кавита. – О своем возлюбленном, на которого она не смеет взглянуть, страшась гнева императора. Ее сердце колотится, и сон не идет к ней… – Кавита повернулась к Эмме: – Ты влюблена в bnaiyya?

То ли алкоголь внезапно затуманил мозг Эммы, то ли неожиданный вопрос выбил ее из колеи.

– Простите… что?

– Я опережаю события? – улыбнулась Кавита. – Но мне хорошо с тобой, behin. Возможно, мы знали друг друга в прошлой жизни. Наверняка ты была индианкой, иначе как бы ты могла завоевать Джулиана? Он не настолько глуп, чтобы отдать свое сердце одной из этих холодных, похожих на коз англичанок. Вроде тех двух, что спас махараджа. Ты с ними встречалась? Такое высокомерие, такая непочтительность! Иногда я думаю, что эти особы не заслуживают доброты нашего махараджи.

«Ужасная девушка приходит насмехаться над нами». Эмма взглянула на сцену. Расстояние до Джулиана огромное, а каменный экран крепче стальных прутьев. Позади нее шевельнулся стражник, звякнув саблей о стену.

– Мой вопрос расстроил тебя, – вздохнула Кавита. – Но мне совсем не кажется смешной идея стать женщиной Джулиана. Многие женщины пытались прибрать его к рукам. Он богат, красив и очень храбр. Однажды он вышел против тигра-людоеда, когда у него был только нож и собственная тень. Махараджа считает его своим сыном. Все мужчины уважают его, несмотря на то что его кровь загрязнена английским отцом.

– Я не смеюсь, – тихо сказала Эмма.

– Тогда ты боишься. Я тоже боялась с Ювраджем. Но страхи пройдут. Выпей еще. Провозгласим тост, как говорите вы, англичане, – Кавита положила руку Эммы на отставленный кубок и заставила поднять его навстречу своему. – За преодоление наших страхов. И… за Индостан.

– За Индию, – тихо сказала Эмма и отпила глоток.

Взглянув поверх кубка, она встретилась глазами с Кавитой.

– Чья бы она ни была, – пробормотала принцесса и стала смотреть на танцовщиц.

И шербет был хорош, и Кавите невозможно было отказать. Окруженная камнем и саблями, Эмма не видела смысла перечить супруге наследника престола. К тому времени, когда появился Джулиан, Эмму успешно убедили выпить за ловкость и изящество танцовщиц, великодушие махараджи, прекрасный вечерний воздух и даже за проворство горничной, доставлявшей все новые порции шербета. Через некоторое время алкоголь притупил ее нервы, А вскоре и чувство равновесия.

– Что она с тобой сделала? – спросил Джулиан, подхватив Эмму, когда она, поднимаясь ему навстречу, споткнулась.

– Мы пили шербет, – старательно выговорила Эмма.

Никогда она не была столь рада видеть Джулиана. Она едва не сказала это, но вовремя прижала пальцы ко рту.

– Это был медовый ликер, который очень любит Юврадж. Теперь я от него засну. – Кавита зевнула. – Махарани, надеюсь, простит меня, если: я удалюсь, не пожелав ей доброй ночи?

– Уверен, что простит. – Джулиан не скрывал, что его забавляет происходящее веселье. – Проводить тебя в гарем?

– Представляю, какая суматоха поднимется! Нет, стражники меня проводят. – Подобрав складки юбок, Кавита опасно покачнулась, поворачивая за угол, и исчезла из виду.

– Видел бы ее сейчас отец, – рассмеялся Джулиан.

– Джулиан, – начала Эмма и, снова покачнувшись, схватила его за руку.

– Осторожно.

Джулиан обнял Эмму за талию, повернул, приподнял… И слова замерли у нее на губах. Во рту у Эммы пересохло.

– Отвести тебя на крышу? – Мягко сказал он. – Там нас никто не увидит. От туда такой вид открывается.

– Какая ч…чудесная идея. – Ее ведет не только основной инстинкт, оправдывалась Эмма про себя. Если там никого нет, их никто не подслушает.

Джулиан потянул ее в коридор, потом помог подняться по крутой лестнице, ведущей на маленькую плоскую крышу. Да, вид отсюда был фантастический. Вокруг простиралась залитая лунным светом равнина, яркая желтая луна поднималась над горизонтом.

– Охотничья луна, полнолуние, – тихо сказала Эмма. Обняв ее за талию, Джулиан поцеловал ямку у нее на шее.

– И на какую дичь ты будешь охотиться здесь, на крыше?

Она повернулась к нему с улыбкой, но затем неожиданная мысль пришла ей в голову.

– Я думаю… скорее охотятся на меня.

Его пальцы сильнее сжали ее талию. Эмма долго стояла не шелохнувшись. Она очень хотела, чтобы Джулиан понял, что ее следующие слова тщательно продуманы. Когда он наклонился, чуть касаясь лбом ее лба, она пробормотала:

– Я уважаю твою уверенность в нашей безопасности здесь. Но не разделяю ее.

Джулиан вздохнул. Подавшись вперед, Эмма нежно поцеловала его.

– Прости, – сказала она, отстранившись. Покачав головой, Джулиан посмотрел на расстилающуюся внизу равнину.

– Эмма, завтра я уезжаю в Дели.

Она дернулась назад, из кольца его рук.

– Что?!

– Я возвращаюсь. Разведчик махараджи прибыл сегодня вечером. Мятежные отряды осаждают британский лагерь в горах, армия собирается в Курнауле, готовясь двинуться на них. Я намерен помочь с переговорами.

– Ты не можешь вернуться! Ведь я только что сказала тебе… Джулиан, тебя могут убить!

– Эмма, послушай меня! Я говорил с махараджей. Он задержит сына в Кашмире. Он…

– Не сын меня тревожит, а его молодая жена! Эта женщина…

– Эмма, я люблю тебя.

Ее рот открылся, потом снова закрылся.

– Ты… – Она не могла выровнять дыхание. – Что?

– Ты правильно расслышала, – чуть улыбнулся Джулиан. – Из всех мест, что я знаю, это единственное, где я могу гарантировать тебе безопасность. Я собираюсь оставить тебя здесь, потому что люблю тебя. И если это не может убедить тебя… Тогда я не знаю, что еще я могу сказать или сделать.

– Возьми меня с собой, – мгновенно отреагировала она. – Возьми меня в Дели.

– Нет.

– Почему?

– Господи, Эмма! – Его гнев поразил ее, она отступила назад, и Джулиан шагнул к стене. Резко откинув волосы со лба он в упор посмотрел на нее. – Ты знаешь… я убил трех человек, чтобы вывезти тебя от туда. Возможно, даже больше. Тогда, на базаре… – Он тряхнул головой. – Пойми меня правильно, я сплю спокойно, меня совесть не мучает. Но ты хочешь, чтобы я отвез тебя назад? Туда?

– Тогда останься здесь! Пусть кто-нибудь другой заботится об этом! Ты не в армии… никто не ждет, что ты станешь помогать!

– Это верно. – Джулиан пристально смотрел на нее. Эмма вздрогнула от боли и запоздало сообразила, что впилась себе в шею ногтями.

– Джулиан, не надо пытаться проявить себя героем перед этими людьми. Они этого не стоят, они…

– Это мои люди. С обеих сторон, – сказал он. – Британцы и индийцы – и тем и другим я обязан. Это почти мой… долг помочь закончить эту бойню.

– Нет, – прошептала она.

Ей вдруг стало понятно, что никакие аргументы не смогут изменить решения Джулиана. Выражение его лица, перекатывающиеся на скулах желваки… «Я доставлю тебя в безопасное место». Эти слова он сказал ей на берегу Джамны. Он с самого начала знал, что оставит ее. Как она об этом забыла?

Но с тех пор многое изменилось. Весь мир изменился. Он любит ее!

– Джулиан. Я не могу… – «Я не могу тебя потерять». – Джулиан, если ты уйдешь, я никогда… – «Никогда тебя не прощу». Эмма коснулась губ. Она действительно так думает? Она готова это сказать?

– И еще мои родственники, – бесцветным тоном добавил Джулиан. – Я должен, по крайней мере, удостовериться, что они в безопасности – не важно, хотят они моей помощи или нет.

Нет. Она этого не скажет. Ее глаза горели. Эмма подняла их к холодной луне. Луна не расплывалась в ночном небе. Не дрожала. Слез не было.

– Я вернусь за тобой, – сказал Джулиан. Его тон вдруг стал очень интимным. – Эмма… неужели я должен это говорить? Я клянусь тебе своей душой. Клянусь тобой. Ты останешься здесь, пока волнения не затихнут. Потом я вернусь за тобой.

Эмма судорожно вдохнула. Расправив плечи, она взглянула ему в лицо.

– Конечно, тебе нужно идти. Просто глупо было пытаться остановить тебя. Ты такой храбрый, благородный. Я тобой восхищаюсь.

– Не смотри на меня так, – хрипло проговорил Джулиан. – Я вернусь за тобой. Черт побери, скажи, что ты это знаешь.

– Я уверена, что ты вернешься, если выживешь. – Слова, казалось, жгли ей губы. Рот кривился помимо ее воли.

Его ладонь легла на ее руку.

– Конечно, выживу. Я. выживу ради этого.

Поцелуй Джулиана не был нежным. Его губы устремились к ее рту решительно, словно заявляя права на нее. Эмма пыталась отстраниться, но Джулиан держал ее крепко, до боли. Ее он не отпустит. Но сам уйдет. Они все ушли от нее, все, кого она любила. Эмма чувствовала, как рыдания подступают к горлу. И старалась подавить их гневом. Вцепившись в плечо Джулиана пальцами, словно когтями, она целовала его.

Потом Эмма оттолкнула Джулиана, и он отпустил ее, отступив на шаг, его дыхание было тяжелым и частым.

– Иди, – сказала она. – Теперь иди.

Она не станет молиться за него. Раньше она пробовала молиться. Но ее молитвы не были услышаны.


Глава 10


Кавита сунула в руку Эмме стакан лимонада.

– Все не так плохо, Эмма. Война очень скоро закончится, и Джулиан вернется за тобой.

Эмма оторвала взгляд от блокнота, который подарила ей Кавита, и какую-то секунду безучастно смотрела на лимонад.

– Что? А, спасибо. – Она отпила глоток и, вздрогнув, отпрянула, когда один из слуг задел ее по лицу опахалом из павлиньих перьев.

– Эй, поосторожнее! – прикрикнула на него Кавита. Мальчик пробормотал извинение, и принцесса улыбнулась Эмме: – Я знаю, как тяжело быть в разлуке с возлюбленным. Я затаив дыхание жду моего Ювраджа.

– Конечно, – пробормотала Эмма.

Целую неделю от Джулиана нет письма. Жив ли он? Сумел ли выманить своего упрямого молодого кузена из города? Эмма приложила руку к груди. При дневном свете любовь казалась ей камнем на душе, мешавшим дышать, наводившим апатию. Но ночью, лежа в кровати, она вновь переживала то, что произошло между ними в руинах, и не могла спать. Тоскуя по его рукам, по его голосу, Эмма поднималась и шагала по комнате.

– А когда он, наконец, вернется, – добавила Кавита, – я побью его туфлей.

Эмма улыбнулась. Махараджа держал слово: уже четыре недели, как наследный принц оставался в Сринагаре. Кавита была весьма расстроена.

– Вот, улыбка! Очень хорошо, сестра. К чему это вытянутое лицо? Оно напоминает мне этих. – Кавита ткнула куда-то вниз, и Эмма увидела, что Энн Мэри и миссис Кидделл отважились выйти на прогулку.

Женщины с нею не разговаривали. Эмма не знала причины. Возможно, Кавита что-то сказала и они это превратно поняли. За последние недели Эмма убедилась, что Джулиан был прав: в принцессе не было никакой жестокости только юный энтузиазм, который порой приводил к недоразумениям из-за неверного перевода на английский Ее презрение к этим женщинам, подозревала Эмма, было попыткой скрыть обиду на их пренебрежение. Кавита привыкла к тому, что ее все любят. И проведя с ней достаточно много времени, Эмма поняла почему. Принцесса оказалась удивительно обаятельной, здравомыслящей, неугомонной, игривой и совершенно неудержимой. Эмма грустно улыбнулась Кавите.

– Попытаюсь еще раз заговорить с ними… – сказала она и перегнулась через парапет террасы: – Миссис Кидделл! Энн Мэри! Как поживаете? Прекрасный день, не правда ли?

Энн Мэри фыркнула достаточно громко, чтобы было слышно на террасе.

– Мы ведь решили не разговаривать с ней, не так ли, миссис Кидделл? Некоторые леди поразительно неразборчивы.

Оглянувшись на принцессу, Эмма подняла брови:

– Меня явно подвергли остракизму.

Кавита фыркнула:

– Глупые овцы. Пожалуй, следует засунуть их в маленькую… – При звуках труб она живо посмотрела на главные ворота форта.

Эмма встала и, прикрыв глаза от солнца блокнотом, следила за приближающимися всадниками.

– Боже милостивый, это не сипаи?

– Нет, Эмма, это люди махараджи. Сейчас время сбора налогов. Неделю назад махараджа разослал их по деревням, чтобы собрать дань. – Кавита зло усмехнулась. – Именно так он платит десятину британцам: доводя до нищеты собственных подданных.

Эмма уставилась на свои руки.

– Прости, Кавита. Это неправильно. Я начинаю задумываться, есть ли тут хоть что-нибудь правильное.

– Не надо, – мягко сказала Кавита. – Я знаю, что ты стараешься быть справедливой, но мы всего лишь женщины, и слишком много думать для нас опасно. Решения принимают мужчины, так оставь им и ответственность.

– Печальное положение дел, не так ли? – состроила гримасу Эмма.

Пронзительные крики в саду заставили ее снова подняться, и она помимо воли рассмеялась: Энн Мэри и миссис Кидделл ударились в истерику, завидев шагающих через лужайку сборщиков налогов. Энн Мэри бросилась на землю, и миссис Кидделл безуспешно пыталась затащить девушку в помещение, взывая о помощи.

Кавита, подойдя, к Эмме, тоже рассмеялась:

– Вот дурочки!

– С нашей стороны нехорошо смеяться, – сказала Эмма. – Миссис Кидделл! – крикнула она. – Энн Мэри! Все в порядке! Это люди махараджи!

Миссис Кидделл повернулась к Эмме.

– Слава Богу! Вы уверены?

– Да, я… – Эмма осеклась, поскольку Кавита схватила ее за руку. – Что?

– Эти мужчины, – бледнея, медленно проговорила Кавита. – Я не узнаю их… Стража! – закричала она.

Эмма взглянула вниз. Миссис Кидделл все еще смотрела на нее, широко раскрыв глаза, когда первый мужчина оказался рядом с ней. Без колебаний он выхватил из-за пояса нож и одним движением перерезал женщине горло.

Миссис Кидделл рухнула на землю, ее голова завалилась назад, Энн Мэри издала нечеловеческий, леденящий душу крик.

Эмма, отпрянув, зажала рот, увидев, как один из мужчин, взмахнув саблей, разрезал спереди платье Энн Мэри.

– Господи… Боже… Боже милостивый…

– Эмма! – резко тряхнула ее Кавита. – Сестра, ты должна бежать!

Мужчина вдруг поднял голову, и долю секунды они смотрели друг на друга – Эмма словно в ад заглянула. Лезвие сверкнуло снова. Грудь! Он отсек Энн Мэри грудь! Когда девушка упала на землю, сипай что-то крикнул, указав на Эмму окровавленным клинком.

Эмма схватила Кавиту за руки:

– Если Джулиан вернется… когда он вернется… скажи ему… я…

– Сама скажешь! – Кавита потянула ее к двойным дверям своих покоев и, втолкнув Эмму внутрь, заперла дверь. – Быстро, сестра, срывай ткань. Где эта проклятая стража?

Схватив блокнот, Эмма бросилась к драпировкам. Они рухнули на нее в облаке пыли. Яростно кашляя, Эмма с трудом освободилась от них.

– Толкай подсвечники!

Эмма нажимала на железные канделябры, пока не услышала резкий щелчок. Кавита у противоположной стены торопливо толкала оштукатуренную панель. Фальшивая стена, качнувшись внутрь, открыла пыльный проход. Принцесса, схватив со стены факел, сунула его в руку Эмме.

– Проход ведет в конюшни. Дай им… – Она в отчаянии оглядела комнату, потом сорвала с пальца богато украшенное золотое кольцо. – Отдай им это и возьми лошадь. Поезжай в противоположную от солнца сторону, и ты наткнешься на британские отряды. Иди, сестра.

Эмма крепко поцеловала Кавиту и нырнула в проход. Когда дверь за ней закрылась, она уже одолела первый пролет лестницы.

Никогда прежде ей не доводилось вот так ездить верхом. Эмма ехала одна, ветер со стороны пустыни жег щеки, солнце нещадно палило. В голове была пустота. Эмма не могла думать, она бы просто этого не вынесла. Немыслимо… невозможно, чтобы люди делали такое. Как и велела ей Кавита, Эмма ехала в направлении от солнца.

Встретив по дороге пустые деревни, сожженные, разрушенные, еще догоравшие, с валявшимися трупами, она очнулась от апатии. Сначала Эмма решила, что это дело рук сипаев – кровь за кровь, – но потом ей пришло в голову, что это не имело бы смысла. Это было ее первое логическое рассуждение за долгие часы, ее мозг начал работать.

Зачем солдатам жечь и убивать своих сограждан? Это, должно быть, работа британцев. У нее перехватило дыхание. Да, британцы прошли тут, направляясь в Дели.

Ей бы воспрянуть от того, что она рядом со своими соотечественниками, но ее охватил ужас. Вцепившись в шею лошади, Эмма глотала слезы. Все они одинаковы, британцы и индийцы: и те и другие совершают чудовищные злодеяния против невинных. Эмма боролась с внезапным желанием остановить лошадь, упасть в теплый песок и зарыться в него. Лежать там, пока не придет решение, не найдется способ избежать кровопролития, охватившего мир вокруг. Но Кавита велела ей ехать.

Когда Эмма, наконец, увидела лошадей и воспаленными от песка глазами разглядела, что это не британцы, а местные, она не почувствовала ничего. Ну может быть, облегчение. Она сделала, как ей велели. И теперь все будет кончено.

Эмма придержала лошадь и пустила ее шагом. Непонятный порыв заставил ее выпрямиться и гордо вскинуть подбородок. Не в ее характере быть слабой, даже теперь.

А ведь она смеялась над ними, над Энн Мэри и миссис Кидделл, за секунды до их смерти.

Задушив рыдания, Эмма стиснула зубы. Сипаи, подъехав, окружили ее.

– Мемсахиб, – сказал один так почтительно, что ее обессиленные пальцы нервно дернулись. – Откуда вы, мемсахиб?

– Сап… Сапнагар. – Она запнулась. Их серьезные манеры, спокойствие, с которым они ее окружили, удивляли. – Они… они убили…

– Мемсахиб, – вздохнул мужчина, взяв поводья ее лошади. Эмма вздрогнула, ожидая, что он выхватит саблю. Но сипай погладил морду лошади и поднял на Эмму не по возрасту мудрый взгляд, – не бойтесь. Мой полк не взбунтовался. Мы проводим вас в британский лагерь.

Ошеломленная, она позволила ему повернуть лошадь и поехала на закат.

Город Курнаул был охвачен хаосом. Его извилистые улицы превратились в лабиринт покосившихся, наспех поставленных палаток, возле которых слонялись усталые солдаты в ожидании приказа. Недавний ливень превратил пыль в грязь, все окрасилось в серые и коричневые цвета, точно отражавшие витавшее в городе настроение.

Провожавший Эмму сипай исчез в суматохе, – видимо, отправился искать ей место среди офицерских жен. Через полчаса под двусмысленные намеки и любопытные взгляды британских солдат Эмма, наконец, спешилась и без определенной цели пошла бродить по лагерю.

Она ловила на себе любопытные взгляды, мужчины замолкали, когда она шла по импровизированному переулку. Возможно, их внимание привлекал ее индийский наряд. Или отрезанные волосы, которые тщательно подровняла горничная Кавиты. Или определенные предположения, которые Эмма подслушала, пока ждала своего провожатого. Она падшая женщина? Мятежники изнасиловали ее?

Ее не волновали эти разговоры. Репутация теперь казалась Эмме смехотворным понятием. Хорошая, плохая, запятнанная, погубленная… Какое это имеет значение? Она жива. А сколько погибло…

– Эй, мисс!

Она медленно повернулась к окликнувшему ее человеку. Он покраснел под ее пристальным взглядом.

– Что? – спокойно спросила Эмма.

– Ужасно сожалею, мисс, я вижу, что с вами произошло нечто ужасное, но здесь военная часть лагеря, гражданским сюда вход строго воспрещен. Могу я проводить вас туда, где расположились леди?

Она взглянула поверх плеча говорившего на палатки за его спиной.

– Кто дежурный офицер?

– Вы пришли повидаться с одним из них, мэм?

Эмма колебалась, маловероятная возможность пришла ей в голову.

– Полковника Линдли здесь нет?

– Почему же, он здесь, мэм. Его палатка прямо перед вами. Но его только что вызвали проверить соседние деревни. Мы пытаемся следовать закону и поддерживать порядок вокруг Курнаула. Видите ли, мэм, появились слухи, что на севере возникли волнения. И он отправился подавить их.

– Прекрасно, – без всякого выражения произнесла Эмма. Так, значит, разрушения, которые она видела, это работа Маркуса? Так он понимает закон и порядок?

– Лейтенант Рипли! – рявкнул кто-то рядом. – Вы будете докладывать или нет?

Лейтенант скорчил гримасу.

– Подождите здесь, мэм, я найду кого-нибудь, кто вас проводит.

Он исчез в одной из палаток, Эмма стояла в нерешительности. Но от мысли о встрече со скопищем чопорных британок ей стало тошно. Отбросив сомнения, она юркнула в палатку Маркуса.

Полог опустился за ней, и Эмма затаила дыхание, прислушиваясь, не поднимут ли крик и шум. Но снаружи продолжалась обычная лагерная жизнь, и Эмма шагнула в глубь палатки. Одна. И впервые за целую вечность в безопасности. У нее вырвался короткий смешок. В безопасности! Ох, Джулиан, как ты ошибался.

Взмахнув рукой, она прогнала от себя мысли о нем.

Обстановка палатки была суровой. Складной стол. Стул. Чернильница. Груда свернутых карт в углу. Кровать аккуратно заправлена – Маркус был, как всегда, аккуратен. Эмма задумалась, не вздремнуть ли. Но она не хотела ложиться на его кровать, голова ее разрывалась от увиденного, от ужасов, запечатлевшихся в ее сознании в цветах жгучего солнца и крови. Пальцы Эммы сжались. Да, рисование поможет ей сохранить рассудок, обуздать ужас.

Шагнув к столу, Эмма взяла перо и вытащила из кармана блокнот. Обложка его была грязной, Эмма вывернула карман. Мусор и песок дождем посыпались на землю.

Она села на стул, отодвинув письмо, написанное округлыми витиеватыми буквами, этот язык аборигены называют «урду». Вязь успокаивала Эмму. Нежные плавные изгибы линий контрастировали с ее рваными мыслями. Машинально Эмма обводила слова кончиком пальца. Какое восхищение она испытала, когда впервые увидела эту письменность в Дели. Как давно это было. Даже сегодняшний день, кажется, длится вечность. Возможно, к завтрашнему дню ее волосы побелеют и вокруг глаз залягут морщины. В этой стране все возможно.

Буквы вдруг заплясали перед ее глазами, как танцовщицы в Сапнагаре. Эмма заморгала, и строчки снова сместились. Теперь они казались океанскими волнами. Как странно. Возможно, само письмо – ключ к этому. Ключ ко всему.

Тревога охватила ее. Мысли путались.

Судорожно выдохнув, Эмма оттолкнула письмо. Открыв блокнот, она стряхнула песок и направила перо на чистый лист. Резкая линия пробежала по бумаге, рука сорвалась, и перо черкнуло по юбке.

Эмма потрясла дрожащей рукой и сделала еще одну попытку. На сей раз перо повиновалось ей. Оно оставило на странице линию, достойную любого языка, – изгиб безупречной щеки Энн Мэри.

Эмма несколько раз моргнула, чтобы сориентироваться, и только тогда отняла руку от лица. Шея ее болела. Как она сумела заснуть, скрючившись в такой неудобной позе? Она посмотрела на лист бумаги и тяжело вздохнула. Боже, это ужасно. Но все именно так и было. Вздрогнув, она захлопнула блокнот.

У нее затекли руки. Поднявшись, Эмма потянулась и, закинув руки за голову, повернулась. Посреди палатки стоял мужчина и разглядывал ее, поджав тонкие губы.

– Вы спали, – пояснил он и хлопнул по бедру бумагами, которые держал в руках. – Я наблюдал за вами.

Она проглотила ком в горле.

– Я жду полковника Линдли.

– Не сомневаюсь.

– Я его невеста, – уже резче сказала она. – Он ожидает моего прибытия.

На лице незваного гостя медленно проступила отвратительная ухмылка.

– Вы меня уже однажды этим одурачили. Вы и ваш дружок, черномазый маркиз. Теперь-то я знаю, что это неправда. – Мужчина шагнул к ней, и, узнав его – это с ним она столкнулась тогда на базаре в Дели, – Эмма охнула. – Я видел, что вы уехали с ним к туземцам. И слышал, что случилось с вами потом. Ужасный позор. Я всегда думал, что приличные леди выбирают смерть. Полагаю, вы собирались умереть, но у вас недостало сил сделать это самой.

– Ошибаетесь, – сказала Эмма как можно громче. – И если вы сейчас же не уйдете…

Ринувшись вперед, мужчина зажал ей рот грязными пальцами.

– Я сделаю тебя чистой, – прошептал он ей на ухо. – Я англичанин. Ты даже не вспомнишь, что эти грязные дикари с тобой сделали.

Эмма, едва дыша и отведя руку назад, пыталась нащупать хоть какое-то оружие. Задев блокнот, она сбросила его на пол. Мужчина так толкнул ее, что Эмма упала, ударившись головой о землю. Поднимаясь, она ухватилась за стол, под руку подвернулся нож для разрезания бумаги.

– Все произойдет быстро, – пообещал он, касаясь влажными губами ее уха. – Только один…

Она вонзила нож для бумаг ему в висок.

Дико выкатив глаза, он издал булькающий звук.

– Ч-что… – Голос его сорвался, он откатился в сторону, тело билось в конвульсиях.

Обхватив себя руками, Эмма смотрела, как он умирает. Она покачнулась, чувствуя, как дрогнул ее рассудок. Перед ее глазами возникло поднятое к ней испуганное лицо миссис Кидделл. Эмма услышала свой смех и слова: «Все в порядке. Это люди махараджи!»

Собственное дыхание казалось ей странным: хрип, перемежавшийся короткими рыданиями. Трепеща как лист, она потянулась за рисунками, выпавшими из блокнота. Ее пальцы слишком дрожали, чтобы отделить свои бумаги от тех, что выронил мертвец. Подумают, что она их украла. Ее сочтут воровкой. Но эта воровка еще и убийца.

Боже праведный!

Вскочив, Эмма вылетела из палатки.

В Канпуре пахло порохом и горелым мясом. Лейтенант оставил Джулиана ждать на краю плаца. Джулиан прислонился к стене, земля дрожала у него под ногами. В полумиле отсюда, около здания, где люди Нана-Сахн-ба вырезали множество британских женщин и детей, военные привязывали мятежников к пушкам, разрывая их на части выстрелами.

Лейтенант, проводивший Джулиана в лагерь, был совершенно зеленым.

– Меня недавно перевели сюда из Калькутты. Не привык еще, – признался он. – Но дайте мне неделю, и все будет в порядке. Я получил письмо из Шропшира от своей жены, она даже велела мне убить одного за нее. Она пишет, что дома газеты полны этими событиями. А вы, похоже, отлично держитесь.

Джулиан уже видел это раньше. В Дели и Мируте. В Лакнау, Джханси, Бенаресе, Агре. И в бесчисленных маленьких городках, столь незначительных, что и не упомнишь названия. Он видел это уже очень давно, и всюду гремели звуки мести. Пушечные залпы. Скрип виселиц. Вопли, по которым издали не определишь, английские они или индийские – человеческие.

Канпур был слишком далеко от Сапнагара. Эмма не могла добраться сюда. Зная, что здесь произошло, Джулиан мог бы этому радоваться. Но теперь до радости было далеко. Месяцы прошли с тех пор, как он прикасался к ней, слышал ее смех. С тех пор как она исчезла.

Кавита сказала, что велела ей ехать на восток. И Джулиан отправился на восток, медленно и методично он искал ее. Сначала в британских лагерях. Потом обыскивал маленькие деревни, где она могла укрыться, где кто-нибудь мог сжалиться над несчастной женщиной. Никаких следов. Эмма исчезла.

Это место было его последней надеждой.

Она ведь просила его не оставлять ее. Когда она это говорила, в ее глазах стояли слезы, которые она старалась скрыть. И его голос, когда он обещал ей безопасность… И он так ясно слышал собственную непростительную уверенность, когда обещал, что ей нечего бояться.

– Холденсмур! Вот так сюрприз!

Он поднял взгляд. К нему шагал Линдли, самодовольный, даже веселый. Джулиан указал пальцем на свой глаз, потом на рот.

– Что? – Линдли повернулся к адъютанту, тот, кивнув, подал ему носовой платок. – Очень уж грязная работа, – сказал полковник, стирая с лица кровь. – Чем могу помочь?

Учтивые манеры были неожиданностью. От этого пульс Джулиана забился чаще. Возможно…

– Я ищу Эммалайн Мартин.

Линдли, отвернувшийся к адъютанту, замер с платком в руках. Джулиан изучал его спину, пытаясь что-нибудь определить.

Полковник повернулся к Джулиану.

– Здесь? В Канпуре? – нахмурился он.

– Да.

Линдли пристально посмотрел на него:

– Понятно. Я знаю, что между нами неприязненные отношения, кузен, но насмехаться надо мной из-за Эммалайн… – Он замолчал, будто внезапно чем-то пораженный. – Конечно, враждебность исходит от тебя. Наверное, это могло бы закалить тебя! Идти в лагерь, полный добрых английских солдат, отчаянно защищать родную кровь. Разве для тебя это так просто, кузен? – Он наклонил голову набок. – Но нет, ты держишься непреклонно. Браво!

Болтовня Линдли выводила Джулиана из терпения.

– Значит, ты не видел ее? И ничего о ней не слышал?

– Нет, и мне непонятно, с чего ты взял, будто я стану ею интересоваться. Да, когда-то мы были обручены, но последний раз я видел ее в резиденции, когда она отказалась идти со мной. Думаю, она теперь мертва. Какая жалость! Она должна была унаследовать много денег, и я бы мог ими воспользоваться. Но думаю, после службы здесь я сумею хорошо устроиться независимо от того, на ком женюсь, Возможно, даже получу рыцарство. Как ты думаешь?

– Целься выше, – спокойно сказал Джулиан. – Пробивайся в мой круг. Я буду пристально следить за этим.

– Неужели? – рассмеялся Линдли. – Это угроза? Как неблагоразумно. Я командую этим гарнизоном, Холденсмур. Я слышал, ты был в Дели во время штурма. Это правда? Удалось защитить своих темнокожих родственников?

«Иди, – сказала ему бабушка, когда он с факелом в руке отпрянул от погребального костра Девена. – Ты исполнил свой долг перед этой семьей».

Девена сразила пуля британского снайпера. По сравнению с тем, что началось потом, эта смерть, должно быть, оказалась относительно безболезненной.

Господи, пусть бы и Эмме также повезло.

Джулиан пошел назад той же дорогой. Он не такой сильный, как Эмма. Когда навернулись слезы, он не смог сдержать их.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ


Глава 11


Лондон

Май 1861

В окно ничего не было видно. Они пробирались сквозь желтый туман, пахнущий серой и угольным дымом. Внутри кареты стояла непроглядная тьма. Приходилось крепко держаться за ременный поручень, поскольку карета двигалась рывками, часто останавливаясь. Наверное, кучер опасался столкновения. Недавно во внезапном разрыве тумана они увидели омнибус, врезавшийся в частный экипаж. Одна из лошадей погибла, остальные пытались вырваться из упряжи; вокруг бродили окровавленные пассажиры. Из магазинов высыпали зеваки, слышались крики о помощь.

Эмма не проявила к этому особого интереса. Но когда они снова двинулись вперед, она заметила на обочине мужчину в накинутом на плечи сером одеяле с надписью:

«Благотворительный фонд леди Данфорт». С мелом в руке мужчина ползал по тротуару, пытаясь восстановить затоптанный рисунок. Это было удачное изображение Наполеона, внизу неуклюжими каракулями подписано: «Я голодаю». Вот первый Лондонский урок, подумала Эмма. Она не единственная, кто выживает благодаря искусству.

Ей захотелось бросить мужчине пенни, но это был лишь мимолетный порыв. Да и окно заперто.

Карета снова нырнула в марево. Туман полз над булыжными мостовыми, окутывал здания, искажал звуки. То здесь, то там, словно из ниоткуда, возникал свет газовых фонарей. Карета грохотала по невидимой колее, щелкал кнут. Внезапно вспыхнул огненный шар, за ним другой, третий, потом резкий хлопок и крик, искаженный туманом. Сначала показалось, что он доносится прямо от окна, потом – с большого расстояния:

– Сосиски! Шесть пенсов за связку!

Сидевшая напротив кузина прижала ко рту носовой платок. Эмма взглянула на нее, затем осторожно вдохнула. Плотный воздух с привкусом гари буквально застрял в горле комом, который невозможно было проглотить. Эмма не понимала, почему все так хотят жить в этом городе. Здесь не дышат, здесь задыхаются. А поскольку обходиться без воздуха невозможно, не оставалось ничего другого как приспособиться. Она вдохнула поглубже. Да, придется смириться. Возможно, тогда станет легче.

– Тебе будет нехорошо, – сказала кузина.

Эмма отвернулась к окну. Она была не в ладах с Дельфиной из-за картин. «Сожги их, если хочешь» – именно так она сказала кузине год назад. Или уже два? Возможно, она говорила необдуманно, тогда она была не в себе. Но она определенно запретила Дельфине их показывать.

Каким нелепым виделся Эмме предстоящий разговор.

«Да, сэр. Эта картина изображает красочную сцену, свидетельницей которой я стала. Она заставила меня закричать, но мои опасения были напрасны, я не умерла от руки этого человека, его убили. А вот другое событие, и Алваре, которое особенно на меня повлияло. Я так рада, что вы находите мою технику достойной одобрения. Если бы я не экспериментировала с итальянским стилем, то не смогла бы добиться глубины и живости, которых требует тема. Я не сумела бы завершить картины, и все это осталось бы в моей голове. И тогда, чтобы побеседовать со мной, вам, возможно, пришлось бы зайти в Бедлам или в подобное место, но поприятнее. Я могу позволить себе выбирать».

Карета снова остановилась. Мягкое прикосновение к плечу вернуло Эмму к реальности.

– Все в порядке, – сказала Дельфина. – Мы на месте, кузина.

В гостиной Дельфина сразу попросила слугу лорда Локвуда зажечь огонь. Воздух в комнате быстро стал столь же густым, как уличный туман. Горничная принесла чай, но Эмма не могла усидеть на месте. Она шагала по краю ковра, пока кузина наполняла чашки.

– Ты нервничаешь из-за встречи с графом? – спросила Дельфина. Эмма пожала плечами. Ей казалось, что она готова к Лондону. Но с каждым часом ее все сильнее тянуло в Даррингем. Будь она сейчас в Девоне, скорее всего отправилась бы на вечернюю прогулку. Гуляла бы по Джемсон-Парку после долгих занятий живописью. Возможно, она была бы расстроена – ее новая работа казалась ей посредственной, – но по крайней мере на душе было бы спокойно.

– Ты, похоже, хандришь. – Тон Дельфины стал более резким. Искушение промолчать было сильным, но Эмма не могла обидеть кузину. Дельфина за последние годы повидала приступы самого мрачного ее настроения и перенесла их без жалоб.

– Ничего подобного, – ответила Эмма. – Со мной уже давно этого не бывает, так что не нужно волноваться на этот счет.

– Но тогда, значит, ты сердишься на меня?

Остановившись, Эмма задумалась. Она не понимала, что ее одолевает: гнев, нервозность, усталость? Но это неудивительно – ее ум имел что-то общее с туманом: многое часто представало перед ней в неузнаваемых формах. Снова пожав плечами, она сказала:

– Если я сержусь, значит, на то есть причина.

Дельфина вскочила. У дамы покрупнее это движение выглядело бы внушительно. Но миниатюрная и розовощекая Дельфина походила на фарфоровую куколку.

– Почему ты злишься на меня, Эмма?! Я и без того чувствую себя виноватой.

– Так тебе и надо, – устало ответила Эмма. – Я отдала тебе свои картины с непременным условием, что ты не станешь их никому показывать.

– Но я и не собиралась! – Дельфина бросила взгляд на дверь. – Я повесила их в зеленом салоне. Ты же знаешь, что, кроме членов семьи, там никто не бывает. Но Гидеон в прекрасных отношениях с лордом Локвудом, поэтому пришлось принять лорда там и… Да, он видел их, Эмма. И он влюбился в них! Он сказал, что они прекрасны!

– Тогда за ним надо присматривать. Он явно извращенец.

– Мне это тоже показалось немного странным, – наморщила носик Дельфина. – Знаешь, о чем я тогда подумала?

– Понятия не имею. Я и не знала, что ты так часто думаешь.

– Я подумала, что граф Локвуд славится умением находить новые таланты! И если он покажет твои картины на своем балу, то сделает тебя лондонской знаменитостью!

– Скорее уж мишенью для сплетен. – Эмма снова принялась шагать по комнате. – Дельфина, ты же знаешь, что я намерена сделать себе имя. – Она действительно на это рассчитывала. – Но этими картинами его не сделаешь.

– Хорошо, какие еще картины у тебя есть?

Милая кузина. Как всегда, прямолинейна.

– Будут. В этом все дело. Когда я вернусь из Италии… – Не понимаю, почему нужно ехать так далеко, чтобы научиться рисовать более приятные вещи.

– Когда я вернусь, у меня будут работы, которые можно показывать. Но если прежние картины погубят мою репутацию художника, то на новые уже никто не взглянет.

– Вот поэтому я и сказала Локвуду, что нельзя называть твое имя. – С довольной улыбкой Дельфина опустилась в кресло. – А теперь сядь, Эмма, и выпей чаю. Он просто замечательный.

– Послушай, Дельфина, – внезапно вспомнила Эмма, – в письме ты сообщила, что лорд Чад показал картины Локвуду спьяну.

– Да? Ну, ты же знаешь, как я все путаю…

– Не такая уж ты бестолковая. – У Эммы вдруг закружилась голова. Она опустилась в старинное кресло. – Скажи правду. Ты намеренно показала ему картины?

Потупившись, Дельфина вертела в руках чашку.

– Тебе не кажется, кузина, что твои предположения выставляют меня в очень незавидном свете?

Эмма покачала головой, год назад это убило бы ее.

– Признавайся, – мрачно сказала она. – Говорят, это облегчает душу.

Дельфина подняла на нее глаза:

– А еще говорят, что кровь гуще воды. И что родная кровь важнее соблюдения незначительного обещания. Так?

– Это не незначительное обещание. Ты просто ничего не понимаешь!

– Да, не понимаю, поскольку ты не пожелала мне ничего объяснить! Ты никогда этого не делала!

Эмма смотрела на огонь в камине. Ей хотелось бы все объяснить. Она часто об этом думала. Но с чего начать? Возможно, с Авиньона, где она оказалась несколько месяцев спустя после возвращения.

«Ты должна выбраться из Даррингема, кузина. Ты меня пугаешь». Так что ей снова пришлось путешествовать по воде. Она перебралась во Францию и очутилась в мире летней красоты. Она много работала в Авиньоне, стараясь удовлетвориться цветами. Ее палитра состояла из разнообразных оттенков зелени и лаванды, и ее уже от них тошнило.

Она сошла бы с ума, если бы осталась там.

Вот почему она вернулась в Джемсон-Парк, к очередному приступу мрачного настроения. Она неделями лихорадочно работала, запираясь в миленькой студии. Струившийся в окна солнечный свет казался насмешкой – слишком веселое освещение для нарастающего мрака на холсте. А краски, которые она выбирала, надолго лишили бы сна впечатлительного ребенка.

Когда Эмма выплеснула свою депрессию на холсты, ей захотелось избавиться от картин. Какой же она была идиоткой! Вообразила, будто со всем покончила. В первые два года сюжеты так и рвались на холст из ее души.

И только одна картина – единственная! – без крови. Эмма начала ее во время тяжелого возвращения домой. Работа помогла ей не сойти с ума, когда волны, вздымаясь, захлестывали иллюминатор, словно маня в морские глубины. Но Эмма так и не закончила картину. Она рисовала его лицо, чтобы выразить любовь, надежду, веру. И когда ее огромная ошибка стала очевидной, не могла придумать, как уничтожить картину. Теперь она старалась об этом не думать.

В моде были более приятные сюжеты. Эмма начала работу над несколькими картинами. Маленькие девочки, деревенские праздники, зимние пейзажи… Они, по ее мнению, были ужасны. Безжизненны. Наверное, она извращенная натура. Ее странный талант раскрывается только при изображении насилия.

– Извини, – прошептала Дельфина, – Я хотела как лучше. Ты можешь меня простить?

Что еще ей оставалось делать? Сжав губы, Эмма кивнула.

Просияв, Дельфина взяла чашку и подалась вперед.

– Да, я показала ему картины. Нужно было что-то сделать, чтобы вытащить тебя из той дыры! Ты слишком долго там пряталась…

– Я не пряталась. Я рисовала, художники занимаются именно этим.

– Но это противоестественно!

– Это было неодолимое влечение, – спокойно возразила Эмма.

– Не сердись. Разве ты в юности не хотела стать знаменитой художницей?

– Обрати внимание: знаменитой, а не скандальной.

– Послушай, Эмма, ты должна воспользоваться подвернувшимся шансом. Я знаю, что ты боишься столкнуться, с Маркусом…

Эмма удивленно фыркнула:

– С этим подлецом? Вот еще!

– Ох уж эти новые герои. – Дельфина закатила глаза. – Он такой грубый. Лопается от награбленного, если верить слухам. Погряз в игре. Но тебе не стоит беспокоиться. Локвуд терпеть не может претенциозности. Я уверена, что виконта на балу не будет!

Эмма закрыла глаза. Кузина говорит так, будто все уже решено.

– Дельфина, эти картины… они не из приятных. Идея выставить их на балу мне кажется совершенно безумной.

– Позвольте с вами не согласиться, мисс Мартин.

Эмма поднялась одновременно с кузиной.

– Мы не слышали, как вы вошли, – сказала Дельфина.

– Простите, что заставил вас ждать, – поклонился лорд Локвуд. – Графиня, вы, как всегда, прелестны. – Он поднес к губам руку Дельфины и переключил внимание на Эмму.

– Милорд. – Она подала руку.

Лорд Локвуд, лет тридцати с небольшим, с выгоревшими светлыми прядями в каштановых волосах и поразительными янтарными глазами, был красив. Он окинул Эмму внимательным взглядом, напомнив ей тигра, оценивающего добычу.

– Мисс Мартин, – Локвуд широко улыбнулся, – если я кажусь вам смущенным, то только потому, что не ожидал, что вы так молоды.

На самом деле он совершенно не смутился, Эмма подозревала, что он крайне редко оказывается в таком состоянии.

– Я знаю, что моя кузина сказала вам…

– Это так. Но позвольте заметить, ваши картины отражают определенный… опыт… который я не могу соотнести с вашим прекрасным лицом.

Он снова широко улыбнулся. На сей раз улыбка явно была искренней, и Эмме сделалось не по себе. Она задавалась вопросом, что лорд Локвуд увидел в ее работах, если ее картины так заинтересовали его или, Боже упаси, взволновали.

Казалось, он ощутил ее неловкость и отступил на шаг, чем смягчил произведенный эффект. Впрочем, возможно, ей это только показалось.

– Простите, что подслушал ваш разговор, – продолжал Локвуд, – но должен сказать, что бал – самое подходящее место для показа ваших работ. Когда я их увидел, мне пришло в голову, что мы, замкнувшись в своем мирке, склонны забывать недавнее прошлое. Ваши картины показывают ценность жизни, убеждают, что за нее стоит бороться. Они призывают сражаться со злом. Я хочу напомнить об этом обществу, если вы позволите.

Странная речь, но изложено гладко. Если бы Эмма не смотрела на лорда Локвуда так пристально, то не заметила бы, как он стиснул кулаки.

– Вы говорите о картинах с сильным чувством, лорд Локвуд. Они вызывают у вас личный отклик?

– Разве могут они его не вызывать?

– Они очень жестокие, – прямо сказала Эмма.

– Таков мир.

– Возможно. Но я не считаю эти картины лучшим способом начать карьеру. Простите, если я кажусь вам честолюбивой, но карьера – моя цель.

– Меня восхищает ваша цель. И я собираюсь помочь вам добиться ее.

– Мне лестно это слышать. Может быть, тогда вы захотите увидеть то, что сейчас у меня в работе? Новые картины больше подходят для демонстрации.

Локвуд взглянул на нее:

– Позвольте показать, как я разместил картины. Возможно, это заглушит вашу тревогу.

Эмма готова была положить конец фарсу прямо здесь. Но нарастающее ощущение, будто она давно знакома с Локвудом, остановило ее. Странно. Она была уверена, что никогда не встречала его прежде.

– Ну что ж, – медленно сказала она, задаваясь вопросом, кого он ей напоминает, – но должна предупредить: сомневаюсь, что меня можно заставить изменить свое мнение.

– Прошу за мной, – поклонился лорд Локвуд. Выйдя из гостиной, они прошли через бальный зал.

Смежная с ним галерея с высоким потолком была длинной и узкой. Хозяин дома жестом указал на стены. Картины были развешаны со знанием дела. На таком расстоянии, что не отвлекали друг от друга. Поворачиваясь и разглядывая картины, которые сама она видела только в резком свете своей студии или в янтарных тонах освещенного газовыми лампами салона Дельфины, Эмма испытала внутреннюю дрожь. Ощущение было близко к страху, но еще больше походило на… священный ужас.

Картины были живыми. Мрачными, динамичными. Каждая фигура схвачена в момент высшего накала эмоций: жажда крови, ужас, мука, ликование. Эмма обхватила себя руками. Она была одержима этими образами. Этими воспоминаниями. И вот они здесь, обособившиеся, отделившиеся от нее. Висят на стене, без всяких признаков того, что ее кровь и слезы имеют к ним какое-то отношение.

– Вы гений, – пробормотал лорд Локвуд, взглянув на Дельфину, которая тихо вошла в галерею и, немного побродив по ней, вышла.

Как странно слышать это и знать, что это правда. Чувствовать это. Не кошмары, не душевная болезнь, а искусство! Но почему, почему она не могла воплотить свое мастерство в более радостных работах?

Локвуд заговорил снова:

– Хочу спросить, эти строчки внизу… они имеют какое-то значение? Это своего рода послание? Я ломал голову над ними.

Она могла бы сказать: «Они свидетельство и доказательство моего греха. Я убила человека, который первым написал их».

– Графиня называет их «неразборчивыми подписями к сценам непостижимого ужаса». – Эмма искоса взглянула на Локвуда. – Видите ли, моя кузина никогда не бывает краткой, ни в словах, ни в теориях.

– Что касается теорий, то эта совсем не плоха. Вы согласны с этим, мисс Мартин?

– Я всего лишь художник и оставляю интеллектуальные упражнения другим.

– Что-то я в этом сомневаюсь. Эти работы не могут не быть плодом сильного ума.

Эмма улыбнулась:

– Все равно я не могу выставить их. Да, они хороши. Но они… – Она покачала головой. – Не для показа.

– А вы считаете, что задача искусства только радовать глаз?

Локвуд не мог выбрать более точного возражения, Эмма закусила губу.

– Буду с вами откровенной, сэр. Меня сочтут сумасшедшей.

– Признаюсь, я действительно был удивлен, найдя вас поразительно нормальной. Но это так. Демон держал ваши глаза открытыми, а ангел дал силу вынести то, чему вы стали свидетелем.

– Не следует это поэтизировать.

– Но тогда какова цель искусства, мисс Мартин? Изображать только пасторальные сценки?

Эмма взглянула на картины.

– Я хотела бы рисовать что-то более радостное. Я начала… – Она внезапно решила говорить откровенно. – Но, увы, похоже, я не могу это делать с таким же мастерством.

– Возможно, вам нужно расстаться с этими картинами, – мягко сказал лорд Локвуд. – Как только они станут принадлежать миру, их влияние на вас ослабнет.

И все-таки Эмма колебалась.

– Меня не похвалят за то, что я изобразила военных героев таким образом.

– Именно поэтому вы должны показать картины. Больше никто так не сделает. – Его голос понизился до шепота, предназначенного только для ее ушей. – Слишком мало справедливых людей. И тех, кто может это выразить. Эти сцены заслуживают того, чтобы их обнародовали.

Что-то в его тоне вдруг позволило Эмме понять, почему он кажется ей знакомым – Эмма ощутила в Локвуде черты характера, присущие ей самой. Серьезность, обусловленную страданием… и, возможно, неистовость.

– Вы все понимаете, – тихо сказала она.

– Да, – ответил он. – И мощь вашего искусства такова, что она всколыхнет весь Лондон. Во всяком случае, тех, у кого осталась душа.

Вернулась Дельфина:

– Ну разве Эмма не гений, Локвуд? Я думала о псевдониме. Что скажете об Авроре Ашдаун? Звучит неплохо, правда?

– Я не согласна, – возразила было Эмма. Но она чувствовала, что пришло время меняться. Не так она себе это представляла, но отложить путешествие в Италию будет несложно. Кроме того, если она действительно хочет покончить с прошлым, то задержка в Лондоне ее не расстроит. И перспектива столкновения с… напоминаниями о том, другом времени ей безразлична. – А никто не узнает, что это я?

– Только не от меня, – пообещал Локвуд.

– И не от меня, – добавила Дельфина. – Не смотри на меня так, Эмма. На сей раз я сдержу свое слово.

– И вы предлагаете стать моим патроном? – нажимала Эмма на Локвуда. – Содействовать показам, когда у меня появятся другие работы, которые вас заинтересуют?

Он поклонился.

– Прекрасно, – подытожила Дельфина. – Все улажено. Говорю тебе, Эмма, Лондон тебя примет! Все будут потрясены и полюбят тебя.

– Меня возненавидят. Вернее, несчастную мисс Aшдаун.

– Но разве это не еще большая награда? – пробормотал граф. – Любовь мимолетна, а ненависть никогда не умирает.

Эмму охватило неодолимое стремление отстраниться от авторства, но Локвуд с улыбкой взглянул на картины, и странное наваждение миновало.

В последнее время его частенько охватывали странные ощущения: так спящий с неприятной четкостью сознает, что всего лишь грезит. Сейчас, например, он чувствовал, как волокна тумана скользят по его коже. Ореолы газовых ламп, казалось, пульсировали, то вспыхивая, то тускнея, В такт стуку его сердца. И в глубокой тишине темной пустой улицы звук его шагов гремел, словно пули, все быстрее и быстрее, даже когда он замедлил шаг.

И все же заведенный порядок не предполагал неизбежной катастрофы. Утром Джулиан, как всегда, боксировал и фехтовал с мастером Нагасаки. Потом занялся делами имения. Днем посетил парламент. К семи его единомышленники снова собрались в клубе, чтобы обсудить стратегию дебатов. Достойные лорды королевства. Непогрешимые, безукоризненные. Через полтора часа Джулиан откланялся. То был крайний предел его терпению: искушение разбить что-нибудь обычно достигало максимума как раз перед тем, как подавали карету.

Приехав домой, он переоделся в приготовленный камердинером вечерний костюм. Разгар сезона, каждую ночь какой-нибудь бал или праздник, Кэролайн от этого просто расцветала. Конечно, это способ провести время. Каждый вечер они соглашались, что музыка, публика и декорации были замечательные. Иногда она для любовных утех тянула его в нишу. Эта выдумка ей еще не приелась. Возможно, когда их застанут, она будет вынуждена стать изобретательнее.

Воскресенья немного отличались от остальных дней. По воскресеньям Джулиан ездил верхом по округе. Всегда один. На прошлой неделе он совершил опрометчивый прыжок и загубил свою лучшую лошадь. Немного широкогрудая, но какие линии. Какое сердце. Три года лошадь служила ему верой и правдой и что получила за это? Пулю в лоб. Джулиан велел камердинеру сжечь одежду для верховой езды. Он не знал, чем займет это воскресенье.

Да, были еще среды. Как он забыл? По средам Кэролайн устраивала званые обеды в Оберн-Хаусе. Она уверяла, что ей неудобно принимать гостей в собственном доме на Довер-стрит. Хотя ее муж уже два года, как умер, она все еще чувствует угрызения совести, приглашая Джулиана в дом, где прошла ее супружеская жизнь, как-то призналась Кэролайн, потупив глаза Джулиан понял, что от него ждут умиления. Он объявил, что тронут, и открыл Оберн-Хаус для ее друзей. Статус официальной любовницы Кэролайн не устраивал, она хотела большего. Конечно, хотела. Но она неумело закинула удочку, и Джулиану доставило удовольствие наблюдать, как она попалась на собственный крючок.

Со временем эти званые обеды по средам приелись. Сама Кэролайн тоже получала от них мало удовольствия, если не была пьяна. Сегодня этого не случится, он плохо рассчитал время, и гости еще не отведали первого блюда.

Джулиан задержался у перил и взглянул на окна. Штора дернулась в сторону, открыв темный силуэт на фоне ярко освещенной комнаты. Кэролайн надеется на его приезд. На прошлой неделе он не присутствовал.

А что же он тогда делал? Джулиан не помнил. Так проходило время.

Вздохнув, он начал подниматься по лестнице. Дверь открылась раньше, чем он позвонил.

– Я подумала, что это ты там стоишь! Ты пешком?

– Я решил прогуляться.

Бросившись к нему, Кэролайн сжала его щеки.

– Какой ты холодный! Такая ужасная погода в мае. Ты совсем неподходяще одет, Джулиан. Почему ты не взял карету? И где твое кашне?

Джулиан вручил шляпу и пальто лакею и, взяв Кэролайн под руку, повел в гостиную. Там ее гости болтали за пирожными и ликером.

– Посмотрите на него, – тараторила Кэролайн. – Оделся для летнего дня, а тут того и гляди снег пойдет!

Гости с любопытством смотрели на них, наверное, дивились глупости Кэролайн. Он был ее любовником, а не сыном.

От внезапного порыва ветра зазвенели стекла. Дождь резко забарабанил в окна, над Мейфэром прокатился гром.

– Увы, я не в состоянии присоединиться к вам сегодня, – объявил Джулиан и, круто повернувшись, вышел из гостиной.

Он стоял у окна в своей спальне, когда Кэролайн нашла его. Барабанящий дождь не в силах был разогнать кромешную мглу. Туман затянул дорогу, и Джулиан видел только временами появлявшиеся из него уши лошадей, влекущих по переулку кареты. Инстинкт позволяет им двигаться вперед вслепую? Или это явная глупость животного?

– Ты опять в дурном настроении, – проговорила от двери Кэролайн.

– Я?

Джулиан задернул шторы и повернулся к позолоченной отблесками огня комнате. Его слугам не нужны инструкции, все в этом чертовом месте работает как часы. Он лениво задавался вопросом – что будет, если однажды он уйдет и больше никогда сюда не вернется? Через какое время слуги перестанут зажигать камин?

– Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. – Кэролайн потянулась к шпилькам. Прическа распалась, и локоны каштановой волной упали на плечо Кэролайн. Заметив, как внимательно Джулиан смотрит на ее волосы, она улыбнулась. – Раздень меня.

Он не двинулся с места.

– Твои гости требуют шоу?

– Я их прогнала. Ты убил приятную атмосферу. И они мне наскучили. Ты так и будешь стоять? – Подойдя, она опустилась на колени спиной к нему. – Расстегни.

Джулиан одной рукой справился с петельками. Платье раскрылось, словно цветок.

– Теперь шнуровку, – потребовала Кэролайн. – Вот так, спасибо. Ты давно не в духе. Я знаю, что у тебя на уме.

– И что же?

Она повернулась, придерживая лиф платья.

– Война. Это видно по твоему лицу.

– Что ты можешь об этом знать? – Джулиан был груб, но его это не волновало. Порой его удивляло, что Кэролайн его терпит.

– Ничего, конечно. Но я знаю другое, Джулиан. Ты Оберн. Твое место здесь.

– Поразительная проницательность.

– В этом деле – возможно. Если бы ты сделал усилие, чтобы сосредоточиться на этом и выбросить из головы вес другое, тебе было бы легче.

– О да, – сказал он. – Еще бы не легче.

Кэролайн немного помолчала. Потом нетерпеливо передернула плечами, и корсет упал на пол. Хитрая уловка. Она облачилась для сражения в пунцовые кружева. Алую сорочку просто так не надевают.

Когда Джулиан поднял глаза, Кэролайн жалко улыбнулась ему:

– Что, ты не видишь ничего интересного?

– Разве я не продемонстрировал свое одобрение утром?

– О, ты всегда основателен. Не в этом проблема.

– Если бы ты потрудилась объяснить…

– Попробую. Тебя пугает перспектива? Я знаю, что ты предпочитаешь уходить от всего личного.

– Едва ли, – мягко сказал Джулиан. – Мы говорим о многом.

– Да. – Вскинув голову, Кэролайн переступила через упавшее платье. Несколько нетерпеливых движений пальцами, и кринолин полетел на пол. – Политика, развлечения, мой первый брак. Но мы никогда не говорим о тебе. А когда я пытаюсь… все заканчивается так, как сейчас. Ты становишься мрачным.

– Что ты хочешь знать?

– Я слышала разговоры… – Когда он посмотрел на нее, Кэролайн пожала плечами. – Я знаю, что тебе они не нравятся, но, извини, я не могу их не слышать. О тебе и о той женщине в Индии.

– Не понимаю.

Кэролайн ногой отшвырнула одежду в сторону.

– Не притворяйся. Ты знаешь, о чем я говорю.

– Нет. Понятия не имею.

– Говорят, ты был влюблен в женщину, которая погибла во время мятежа. И я хочу знать… Почему ты не делаешь мне предложения, вот что я хочу знать!

Джулиан провел рукой по губам.

– Где ты это слышала?

– Не помню! – закатила глаза Кэролайн. – Возможно, от Лорена Притчетта, возможно… Хотя нет, от виконта Линдли.

– От Линдли? – Джулиан, нахмурясь, подался вперед. – Линдли сказал тебе это?

– А какое это имеет значение?

Действительно, какое это имеет значение? Он закрыл ворота в память, и взламывать их было бы болезненно. Но… что знает Линдли? Возможно, он просто строил догадки?

– Послушай, Джулиан, я всего лишь хочу знать: причина в этом?

Он уставился на нее, вспоминая суть вопроса. Ах да, брак.

– Мне даже в голову не приходило сделать предложение.

– Но… – На лице Кэролайн вдруг появилась трогательная неуверенность. Странно было видеть подобные эмоции у женщины с таким печально известным опытом. – Но почему? Ты теперь герцог и обязан произвести на свет наследника. Может быть, ты хочешь взять в жены дебютантку, свеженькую и нетронутую…

Джулиан рассмеялся:

– Боже милостивый, нет. Я ее просто сломаю.

– Согласна, – тут же ответила Кэролайн. – Именно поэтому я думала… ведь мы вместе уже почти год… конечно, я знаю, что за этот год у тебя были и другие женщины, но ты всегда возвращаешься ко мне… Разве не так? И это должно что-то значить, поскольку всем известна твоя репутация непостоянного…

– Непостоянство, – горько повторил он, – это…

– Конечно, ты непостоянный. Я вела счет. И заметь, только с той поры, как умер Грегори, представляю, сколько женщин было до этого.

– Браво, Кэролайн. Как приятно знать, что ты присматривалась ко мне еще при жизни мужа.

– Будь ты проклят, Джулиан Синклер!

Бросившись к кровати, Кэролайн схватила подушку и швырнула в него. Джулиан увернулся. Теперь его смех был искренним.

– Прости, Каро, но это довольно забавно. Если бы я знал, что ты так пристально следишь за мной, я бы мог…

– Все было бы точно так же, и ты прекрасно это знаешь! Тебя никогда не волновало, что думают другие. Но, Джулиан, даже если тебя не заботят слухи, ты же должен позаботиться о наследнике, не так ли? Да, я не забеременела в браке с Грегори, но его первая жена тоже была бездетна, так что, видимо, проблема в нем…

– Довольно. Ты не должна оправдываться передо мной.

– Да, конечно. – Она грустно улыбнулась. – Но так тяжело слушать, когда все шепчутся об этом. Да ты это и сам знаешь. – Ее улыбка стала немного смущенной. – Боже мой, я болтаю о собственных проблемах! Поэтому ты никогда ничего не говоришь?..

Он вздохнул:

– Была одна женщина, Кэролайн.

– Ох! – Она вдруг испугалась, и Джулиан почувствовал легкую жалость к ней. – И что с ней случилось?

– Она погибла во время мятежа.

– Ты… у тебя на глазах? О Господи!

– Нет.

– Тогда почему…

– Прекрати! – Слово прозвучало как окрик. Хоть Кэролайн и неймется узнать эту историю, он не в силах вновь пережить то время. – Довольствуйся тем, что она погибла из-за моей небрежности.

– Господи, – прошептала она, – я не знала, Джулиан, я… не надо было мне касаться этого. Мне следовало знать, что все еще слишком свежо.

Слишком свежо? Четыре года прошло с тех пор, как он в последний раз видел Эмму. Четыре года слишком мало? Казалось, целая жизнь отделяла того человека, каким он был тогда, от теперешнего. Джулиан на мгновение закрыл глаза, запрещая себе вспоминать. Закрыто, ушло, кончено.

Она мертва.

Но чувство вины не умерло. Когда-то оно разъедало его изнутри, словно кислота. Он думал, что теперь так будет всегда, но постепенно что-то изменилось. Теперь это просто боль. Более острая в дни вроде сегодняшнего, когда отдаленный гром гремит, как пушечная канонада. Но он не сдастся. Чувство вины утихает и будет утихать.

И в то же время Джулиан не мог отделаться от ощущения, будто он живет за стеклом. Куда бы он ни взглянул, везде отражения. И ни в одном Джулиан не узнавал себя.

– Четыре года. – Он говорил медленно, прислушиваясь, чтобы убедиться, что эти слова действительно слетают с его губ. – Думаю, все это уже в прошлом.

Кэролайн дернулась, и Джулиан отвел от нее взгляд. Слабая улыбка тронула его губы – он понимал, что возрождает в ней надежду.

И услышал собственный вопрос:

– У тебя есть желание стать герцогиней?


Глава 12


Она остановилась у подножия лестницы, ведущей в бальный зал. Пора. Она это сделает. Она поклялась пережить это.

Она не трусиха.

Сверху доносился шум оживленных разговоров. Дельфина подтолкнула ее вперед. Голоса сливались в неразборчивый гул. Море людей. Яркие пышные наряды дам перемежаются черными костюмами джентльменов. Праздность, казалось, была лондонской традицией, на лестнице полно зевак.

– Все в порядке, – сказала себе Эмма.

– Конечно, – подтвердил лорд Чад, державший Дельфину под руку. – Ты прекрасно выглядишь, Эммалайн.

– Сногсшибательно, – добавила Дельфина.

Да, Эмма снова по достоинству оценила свою кузину Дельфина на целый час заперлась с портнихой, результатом чего стало открытое платье с кружевной косынкой-фишю, подчеркивающей декольте. Модно и провокационно. Но сам шелк был тусклого темно-синего цвета, узкие рукава доходили до коротких перчаток. Не оставалось даже полоски обнаженной руки, которую невзначай мог погладить поклонник. Платье было смелым, но делало Эмму недоступной.

Иногда кузина ее очень хорошо понимала.

Другое дело – юбки. К такой чрезмерной ширине в Даррингеме все еще относились с подозрением, поэтому Эмма не привыкла носить их и сейчас чувствовала себя маленькой планетой. Возможно, это ощущение подбодрит ее. Она сможет раздвигать толпу силой собственной важности.

Однако от страха у нее подгибались ноги. Заметив темноволосого человека, она споткнулась.

Мужчина обернулся. Незнакомое лицо. Они скользнули друг по другу взглядом.

А если вдруг она увидит его здесь? Он притворится, что не узнаёт ее?

Эмма воображала эту встречу миллион раз, пока не заставила себя думать, что ее это больше не волнует. Утвердилась в безразличии. Доведись им встретиться, она будет холодна, может быть, приятно удивлена. «Ах, грешки юности». Он не узнает, что почти погубил ее. Как она убеждала себя во время долгой и мучительной поездки по Индии, что он приедет за ней! После случая в Курнауле она путешествовала под именем Энн Мэри. Он будет спрашивать об Эммалайн Мартин. Но конечно, он станет ее искать, и когда пойдут разговоры, что приехал пользующийся дурной славой маркиз и кого-то разыскивает, она выйдет к нему.

Эмма ждала и каждое утро, едва поднявшись, спрашивала, не приехал ли ночью кто-нибудь в лагерь. Но о маркизе разговоров не было. Он так и не появился.

Вместе с армией беженцы медленно продвигались к Калькутте. Всюду смерть, горящие деревни, валяющиеся трупы, сомнительная безопасность. Шли недели, ее гнев нарастал. «Ты сказал, что это безопасно, и оставил меня умирать. Ты сказал, что придешь за мной, и вот я одна». Страх за Джулиана тоже рос. «Ты умер? Ты ранен? Я буду ждать тебя». На шесть месяцев она задержалась в Калькутте. На ее руках кровь английского солдата, это верная петля. Эмму терзал страх, что кто-нибудь из прежних знакомых Энн Мэри разоблачит ее. И все-таки она пошла на этот риск. Потом случайная встреча с Маркусом. Невероятные новости. «Холденсмур? Да он давно вернулся в Англию».

Тогда она не поверила ему. Прозрение пришло лишь много недель спустя, после адского возвращения на родину по морю. В загородном доме Дельфины. Беспокойство кузины, смущенное внимание лорда Чада, старая газета, вывалившаяся из стопки в библиотеке. «Маркиз X., вызванный сегодня в Уайтхолл, отказался принять благодарность за участие в восстановлении порядка в Дели».

Дата все прояснила: он вернулся в Лондон раньше, чем она.

В тот момент перед глазами Эммы все почернело.

Давно это было. Она изменилась. И было очень легко думать об этом в Девоне. В двухстах милях от Лондона и еще дальше от родового поместья Джулиана она могла лелеять свое презрение к нему. Но здесь, в кругу знакомых кузины… у Эммы заколотилось сердце.

– Ты побледнела, – прошептала Дельфина.

– Все хорошо, – успокоила ее Эмма и почувствовала, как Дельфина вздрогнула. – Нет, правда, все хорошо. Но… – Было трудно признаться себе, какая она трусиха. – Только, пожалуйста, пусть мажордом не объявляет о нашем прибытии.

Они вошли в бальный зал, и Эмма обрадовалась, увидев графа. Сунув ей в руку бокал шампанского, Локвуд вполголоса сказал:

– Блестящий успех, мисс Мартин. Все только об этом и говорят. Вы должны пойти в галерею и послушать.

– Вы будете сопровождать нас? – Он отвел взгляд.

– С удовольствием. Но чуть позже. Сначала мне надо кое с кем поговорить. – Он смешался с толпой.

– Какой красивый мужчина, – вздохнула Дельфина. – Интересно, где его жена? У них была такая роскошная свадьба… правда, Гидеон? Несколько лет назад, потом они отправились в путешествие на континент. Ах, если бы у меня был такой медовый месяц! Только с тех пор ее никто не видел. Да, Гидеон? Поверить не могу, что ему нравится держать жену в провинции. Это был брак по любви, насколько я помню.

– Умоляю, не спрашивай его об этом, – взмолился лорд Чад. – Его это чертовски раздражает.

– Не выражайся, Гидеон! Мы в обществе.

– Пойду поищу карты.

– Подожди, Гидеон! – Когда он все же отошел, Дельфина топнула ножкой. – Временами он такой грубиян. Если он не пойдет посмотреть картины, он об этом пожалеет!

– Я в этом не сомневаюсь, – сказала Эмма.

Хоть лорд Чад и был политиком, но как демократ он не мог противостоять такому диктатору, каким была его жена.

Когда они вошли в галерею, Эмму поразила тишина. У нее перехватило горло. Вот ее работы, предъявленные миру. Никогда она не думала, что кто-нибудь захочет рассматривать ужасы войны, которые она воплотила на полотне. Это действительно волнует зрителей? Что может означать подобная реакция? Люди собирались в маленькие группы и, потягивая глинтвейн, вино, пунш, обменивались удивленными взглядами. У лорда Локвуда, очевидно, были собственные критерии, если он объявил это успехом.

Немного успокоившись, Эмма начала разбирать отрывочные комментарии.

– Какой кошмар… – прошептала какая-то женщина.

– Должно быть, она была там, бедняжка… мучилась… – Это уже джентльмен.

Тишину нарушил мужчина в дальнем углу.

– Мы должны были всех их уничтожить! Всю эту проклятую страну! – дрожащим голосом вскричал он.

Рука Эммы напряглась на руке Дельфины. О Боже!

– Вовсе нет, – резко возразила ему женщина. – Эти картины не о том, кто виноват. Они о страдании. И возможно, о том, что оно напрасно. Никто не выиграл от этой войны.

Эмма с благодарностью посмотрела на говорившую. Высокая брюнетка с изящной шеей держалась с уверенной грацией, словно привыкла к тому, что ее считают красавицей. К тому же она, должно быть, была важной персоной, поскольку говоривший мужчина сердито взглянул на нее, но промолчал.

По крайней мере, некоторые поняли ее картины. А те, кто не понял, не жаждали ее крови. Однако напрасно Эмма надеялась, что пережитое закалило ее. Стоя среди зрителей, она чувствовала себя выставленной напоказ.

– Вот вы где, – произнес у нее над ухом лорд Локвуд. – Извините, но я только что получил приятные новости, а теперь хочу передать вам мои поздравления. Но… ах, вот она. – Он махнул рукой, и брюнетка, защищавшая картины, подошла к ним. Лорд Локвуд вывел их из галереи.

Остановившись в бальном зале, он представил женщин друг другу. И после обмена любезностями сказал:

– Леди Эдон, мои самые наилучшие пожелания. Я только что узнал новости.

Улыбнувшись, она склонила голову. Лицо Дельфины прояснилось.

– О, леди Эдон! Так это правда? Можно поздравить удачливого джентльмена?

Эмма подавила вздох. Ничто ее кузина так не любит, как новости о свадьбах. Знала об этом баронесса или нет, но теперь неотложное расследование деталей ее личной жизни затянется минимум на полчаса.

– Да, – сказала леди Эдон, – он… А вот и он.

Дельфина обернулась. Эмма чуть замешкалась, продолжая смотреть на леди Эдон. Но в следующий миг ее взгляд застыл на нем.

Он стоял в нескольких шагах, спиной к ней, и разговаривал с женщиной, постукивающей веером по его руке. Эмма узнала его по линии скул, по оттенку кожи, которая даже в сырой серой Англии оставалась золотистой, по тому, как у нее дрогнуло все внутри.

Это был шок, ноги словно льдом сковало. Эмма перевела дыхание. Испытание, наконец, настигло ее. Это не имеет значения… не должно иметь. Теперь ей казалось, что эта встреча была неизбежной.

– Вы должны навестить меня и мою кузину, – тараторила Дельфина. – Мы поможем вам выбрать цветы. Я так люблю такие события!

– Но возможно, ваша кузина их не любит, – вставил лорд Локвуд. – Осмелюсь заметить, что эта перспектива ее, похоже, настораживает, не так ли, мисс Мартин?

Он услышал ее имя? Поэтому его плечи напряглись? Дама с веером отшатнулась от него. Что отразилось на его лице? Он поворачивается сюда. Она этого не вынесет. Убежит. Бросится вон.

Нет. Он этого не заслуживает.

В ее памяти вспыхнуло видение: миссис Кидделл расправляет плечи перед лицом плохих новостей. Поразительное достоинство. Тогда Эмму это восхитило.

Она выпрямилась. Она не чувствовала ничего, она была бесстрастна. Но когда он оказался лицом к ней, все рухнуло: ее мозг воспринимал только цветные пятна, хаотично растекавшиеся и сжимавшиеся. Решимость в его глазах. Изумление – в ее. Его глаза даже зеленее, чем она помнила. «Я вернусь за тобой».

Он смотрел… смотрел так, словно и не надеялся когда-нибудь ее увидеть, казалось, ему вот-вот станет дурно.

А она думала, что он проигнорирует ее.

Эмма засмеялась. Это был тихий нервный звук. Рука Локвуда тревожно сжала ее локоть.

– Вы в порядке, мисс Мартин?

– Все хорошо, – сказала она, поворачиваясь к группе гостей.

Это правда. Слава Богу, она в порядке. Ледяной шок, ужасный миг, когда вдруг нечем стало дышать, – и это все. Намного лучше, чем те варианты, которые она проигрывала в своем воображении. Только одна маленькая проблема: она не могла говорить. Ее язык словно налился свинцом. Эмма попыталась улыбнуться, но губы ее не слушались.

– Джулиан, – позвала леди Эдон, – ну иди же сюда.

Теперь их представят друг другу. Лорд Локвуд сейчас скажет: «Мисс Мартин, это герцог Оберн». И Эмма ответит: «Очень приятно, ваша светлость», – как будто между ними ничего никогда не было. Он явно все забыл… Но почему баронесса назвала его по имени?

– Наверное, перспектива брака его расстроила, сказала Дельфина. – Это часто бывает.

Бог не может быть таким жестоким.

Он внезапно двинулся и в два шага оказался рядом с ней. Схватив за запястье, он так резко повернул ее к себе, что зашелестели юбки.

– Эмма, – сказал он. Его рука двинулась вверх, к ее плечу. Леди Эдон задохнулась, Дельфина что-то изумленно пролепетала.

– Джул, что… – начал было лорд Локвуд. Рука Джулиана остановилась у изгиба ее шеи.

– Ты здесь, – прошептал он. – Это ты.

Эмма задрожала. Или это его рука дрожит?

– Да.

Нет. Все неправильно. Она репетировала совсем другую сцену. Предполагалось, что он станет игнорировать ее. Что они сделают вид, будто не знают друг друга.

Его рука напряглась. Но Эмма не чувствовала боли. Она услышала его долгий выдох.

– Господи… Эмма. Что… как?..

– Джулиан, – шагнул вперед Локвуд. – Джулиан, отпусти ее.

– Джулиан, ты устраиваешь сцену, – прошипела леди Эдон.

Замешательство Эммы становилось все очевиднее. Глаза Джулиана не отрывались от нее. Она взглянула поверх его плеча. Люди вокруг смотрят и перешептываются. Ее платье все-таки очень открытое. Декольте прикрыто косынкой. А рукава такие длинные. Мало мест, где можно коснуться ее кожи. Разве что впадинка у основания шеи, там, где сходились ключицы. Рука Джулиана распласталась по ее плечу, и большой палец лег в эту впадинку, словно проверяя пульс. Так, будто он имел на это право.

Это отрезвило Эмму.

– Катись ко всем чертям! – проговорила она. – Убери руки.

Локвуд стиснул запястье Джулиана и с усилием отвел его руку.

– Оберн! Ради всего святого!

– Давно ты здесь? – Его глаза горели.

Эмме хотелось его ударить. Ее охватила нервная дрожь.

– Не больше часа, – сказала она, – а теперь ухожу. – Она повернулась, и Джулиан, подавшись вперед, поймал ее руку.

– Черт побери!

Она выдернула руку.

– Если ты еще раз прикоснешься ко мне…

Локвуд выступил вперед, и Джулиан издал гортанный звук.

– Хорошо, – спокойно сказал Локвуд. – Давайте перейдем в мой кабинет. Там всe обсудим.

– Да, я многое хотела бы обсудить, – сказала леди Эдон. – Но возможно, не с вами.

Обсудить? Усевшись в кружок и потягивая шампанское?

– Нет. – Эмма повернулась к Джулиану. – Уйди. – И шагнула в толпу.

Комната кружилась перед ее глазами, словно она слишком много выпила, хотя в действительности Эмма лишь пригубила шампанское. Как он посмел коснуться ее! В этом нелепом доме она найдет место, где можно будет грохнуть кулаком в стену, а потом соскребет со своего горла его прикосновение. Эмма проталкивалась сквозь толпу гостей, не замечая, кого и куда она толкнула. Вслед ей летели недовольные восклицания. Ее это не волновало. Пусть кричат.

– Локвуд, – с трудом выговорил Джулиан, – отпусти или я тебе руку сломаю.

Он быстро смешался с толпой. Эмму найти было нетрудно. За ней шлейфом тянулся хаос. Разлитое шампанское. Хруст стекла под ногами. Жалобы гостей. Джулиан следовал за нею и появился в музыкальном салоне как раз в тот момент, когда она выходила сквозь дальние двери в сад. Подходящее место.

Однако это не Дели. Неделю стояла отвратительная погода, после недавних штормов ночь была холодной и мрачной. Когда он спускался к лужайке, сильный ветер швырнул в кроны деревьев пригоршни дождя. Джулиан остановился, напряженно прислушиваясь. Если бы они не столкнулись здесь, он все равно нашел бы ее.

Эта мысль на миг проникла в его затуманенное сознание. Нашел бы!

Что-то зашелестело в старых кустах, привлекая внимание. Джулиан двинулся на звук, медленно и бесшумно.

Эмма сидела за живой изгородью на краю мраморного фонтана, поставив на колено бутылку шампанского. Большой палец кружился вокруг горлышка. Подняв тяжелую бутыль, она сделала большой глоток. Это что-то новое, смутно отметил Джулиан. Пить из бутылки. Такого ему видеть не доводилось. Как небрежно она это делает.

Она опустила бутылку. Повернула голову. Эмма. Это, бесспорно, она. Снова то же ощущение. Словно чья-то рука вцепилась в его внутренности и выворачивает их.

– Я же сказала, не смей преследовать меня.

Джулиан долго стоял на месте, переваривая смысл сказанного. Она жива. Жива! Не преследовать ее?

Внезапно туман в его мозгу рассеялся от могучей вспышки гнева.

– Я думал, что ты умерла!

– Умерла! – Эмма наклонила голову набок. – Умерла? Как же так, ваша светлость? Вы определенно могли придумать лучшее оправдание! А куда в таком случае делось мое состояние? Или герцог воображает, что деньги можно потратить из могилы?

Новый порыв дождя налетел на сад. Скоро начнется ливень. Джулиан не настолько доверял себе, чтобы приблизиться к ней.

– Давно ты в Лондоне?

– Нет.

– Сколько?

– Неделю.

– А где жила до этого?

– В Девоне.

– А там?

– Три года… – Она пожала плечами. – Да, пожалуй, уже три.

– Три года, – прошептал Джулиан. Девон. Проклятый Девон. Всего-то один день на поезде. А он… он обыскивал Лондон, как призрак, заглядывал во все закоулки, скорбя о ней, обезумев от горя…

– Как ты… выбралась из Индии?

Эмма прищурилась:

– Если ты хочешь проследить мой маршрут, то не найдешь кают и купе, забронированных на мое имя.

– Черт бы тебя побрал, – запальчиво сказал Джулиан. – Ты хоть понимаешь…

– Вас, наверное, уже ждет невеста.

– Ради всего святого, почему ты не пришла ко мне?

Эмма вскочила.

– Ты спрашиваешь, почему я не пришла к тебе?! Я… – Она на мгновение отвернулась. – Как ты смеешь, негодяй! Ты и представить себе не можешь, через что я прошла, ожидая, когда ты… – Эмма резко оборвала фразу, – Нет. С этим покончено. С тобой покончено. Давно. – Она махнула бутылкой. – Идите в дом, сэр. Леди Эдон, видимо, уже ищет вас.

– Ты в своем уме?! – взревел Джулиан. Он не знал, что сделать со своим гневом. Он злился на нее. На нее! – Ты воображаешь, что я уйду? Четыре года я считал тебя мертвой, и теперь ты… неожиданно появляешься в моей жизни и ждешь, чтобы я… Чего ты ждала? Господи! Что я вежливо поклонюсь? Позволю Локвуду представить нас друг другу, словно мы не знакомы?

– Мы не знакомы, – отрезала Эмма.

– К черту. Ты дашь мне объяснение.

– Объяснение? На, получай. – Она швырнула в него бутылку.

Бутылка пролетела так близко, что воздух засвистел у его щеки. Джулиан не шелохнулся. Эмма не сводила с него глаз. Он смотрел ей в лицо.

– Учись целиться, – сказал он.

– Непременно.

– Ты знала, что я жив. Тебя это не удивило. И ты даже… Эмма… Господи! Ни весточки, ни письма.

Она шагнула к нему:

– В свое время тебе бы следовало выражаться яснее. Очевидно, я тебя тогда не поняла. Ты сказал, что приедешь за мной, и я подумала, что ты это сделаешь. И я ждала. Представь себе, Джулиан. Я ждала в Курнауле. Бежав из Сапнагара после того… что там случилось. Ждала. Потом, когда ты не появился, я ждала тебя в дороге, на каждом постоялом дворе. Потом в Калькутте. Месяцами. Бог мне помог. Кто знает, где бы я оказалась, если бы Маркус не сказал мне…

Он сжал ее плечо:

– Что он сказал?

Эмма отвернулась, тяжело дыша. Лицо ее пошло пятнами. Джулиан рассматривал ее. Никаких веснушек. Волосы каштановые, без выгоревших прядей. Время истончило линии ее шеи и плеч. Она стала красивой женщиной. Если она не заговорит, он ее задушит.

– Что сказал Линдли? Ее подбородок дрогнул.

– Он сказал мне, что ты уже покинул Индию. И это… – Ее веки, затрепетав, на миг опустились. – Это было правдой, – спокойно закончила Эмма.

Все в нем померкло, будто погасили свечу. Джулиан словно видел себя со стороны, губы его с трудом выговорили:

– Я искал тебя.

Тишина.

– Я искал тебя долгие месяцы.

– Неужели? – Эмма разглядывала осколки бутылки. – Как жалко. Не надо было ее бросать. Мы могли бы выпить за наши усилия.

– Ты мне не веришь.

Она слегка пожала плечами:

– Не знаю. Возможно, верю. – Эмма взглянула на него. – Но теперь это не имеет значения. Ты бросил меня там умирать. О, конечно, ты не мог этого знать, и я тебя в этом не виню. В конце концов, я же не умерла. Все хорошо, что хорошо кончается, правда? Надеюсь, ты не станешь беспокоиться из-за прошлого. Мои мысли оно не слишком занимает. – Она подняла брови. – Вижу, я тебя шокировала. А ты ожидал, что я стану носить траур по нашему… несчастливому роману? Единственный мужчина, которого я любила, и все такое? – Она сделала паузу. – Как я понимаю, ответа не будет.

«Ты бросил меня там умирать». Слова кислотой жгли его. Они хорошо легли в борозду его собственных мыслей. Что касается остального, то если бы у него не было глаз, то, возможно, он бы ей поверил.

– Я хочу знать обо всем, что с тобой случилось, – сказал он.

Эмма чуть улыбнулась:

– Любопытство до добра не доводит, ваша светлость. А теперь… мне пора. Я уверена, что моя кузина весь дом перевернула, разыскивая меня. Передайте мои наилучшие пожелания леди Эдон.

Эмма с достоинством направилась к дому. Но скованность, с которой она поднималась по лестнице, и заминка наверху выдали ее. Ее колени вот-вот готовы были подогнуться.

Джулиан отпустил ее только поэтому. Было совершенно ясно: она не хочет, чтобы он увидел ее слабость. Что ж, Лондон не охвачен войной, здесь она не сумеет исчезнуть. Помоги ей Бог, если у нее хватит глупости попытаться.

Загрохотал гром. Когда застучал дождь, Джулиан закрыл глаза и поднял лицо к небу. Дождь был холодный.

Давно у него не было такой ясности в мыслях.

Он думал, что вполне может убить Маркуса Линдли.

Выждав достаточное время, Джулиан возвратился в дом. Лорд Локвуд ждал его.

– Черт побери, в чем дело? – Джулиан дико взглянул на него:

– Она ушла?

– Словно дьявол гнался за ней по пятам.

– Неудивительно, что мы с тобой ладим. У нас особый дар обращать женщин в бегство.

– Осторожнее, Оберн, – шагнул к нему Локвуд.

– Ты прав. Осторожнее.

Обиженно помолчав, Локвуд затем произнес:

– Ну и гостья. Мне пришлось потрудиться, чтобы залучить ее сюда.

Джулиан нахмурился:

– Мне не нравится, как это звучит.

– Правда? Странно, похоже, мы собираемся подраться. Если так, то давай сделаем это здесь, а не в галерее.

– Боишься аудитории?

Локвуд сердито фыркнул:

– Ты, может быть, заметил, что этот праздник устроен, чтобы привлечь внимание к искусству мисс Ашдаун. Ты украл ее славу. – Он поднял брови. – Ты видел картины, Оберн?

– Я знал, что ты зануда, но не думал, что до такой степени. Нет.

– Тебе следует взглянуть на них.

– Увы, у меня есть дело поважнее.

– И какое же?

– Да как сказать! – пожал плечами Джулиан. – Думаю начать с клуба «Ост-Индия». Так что освободи мне дорогу и иди собирай лавры для мисс Ашдаун.

Локвуд не отступил, и Джулиан сжал кулаки. Он собирался приберечь их для Линдли, но если Локвуд хочет нарваться первым…

– Тогда посмотри картины, когда будешь проходить через галерею. – Локвуд говорил тихо, но настойчиво. – По крайней мере, взгляни на них.

Джулиан отбросил его руку.

– Всего доброго, – сказал он и шагнул в галерею. Если не в клуб «Ост-Индия», то к Бруку. Линдли абсолютно предсказуем.

Навстречу Джулиану шла женщина, зажимая рукой рот. Он посторонился, но выражение лица женщины заставило его взглянуть на источник ее ужаса.

Боже праведный!

На земле сидел индиец, скрестив ноги, повернув вверх ладони и соединив большой и средний пальцы. Поза медитации. Покой на его лице говорил о причастности к чему-то высшему, о своего рода просветлении, которого святые достигают через долгие страдания. Выражение его лица могло подвигнуть любого к стремлению обрести религию. Но этот покой потрясающе контрастировал с окровавленным ножом у него на коленях и сценой резни вокруг: мертвые женщины и дети, искалеченные мирные жители и солдаты – разбросанные, словно хлам, тела индийцев и британцев.

Джулиан отпрянул от картины. Он ощутил запах пороха. От пыли и крови запершило в горле. Сделав шаг назад, он уперся лопатками в стену. Его взгляд метнулся к следующей картине.

Рама едва вмещала массивную фигуру британского солдата. Он был написан так, что казалось, вот-вот бросится на зрителя и задушит его. Мундир заляпан грязью и кровью. Солдат показался Джулиану знакомым. Он увидел в его глазах не просто смерть.

Его нутро отреагировало раньше мозга. Тошнота подкатила к горлу, волосы зашевелились.

«Если еще раз увижу – убью».

У Джулиана в ушах звучал собственный голос. Он сказал эти слова этому человеку. Где? Когда?

Набрав в легкие побольше воздуха, Джулиан заставил себя подойти ближе. Мазки были резкие, длинные, плотно наложенные. Он мог предположить, как это сделано: кисть, направляемая сильной рукой, буквально хлестала по холсту, выплескивая краску.

Внизу по основной живописи бежала тонкая вязь какой-то тарабарщины. Шаг вперед, и тарабарщина превратилась в небрежно скопированную надпись на языке урду: «Город небезопасен, поэтому ждите».

– Это моя любимая, – сказал подошедший Локвуд, испугав его. – Все картины будут проданы, у меня уже есть заявки. Но эту я думаю оставить.

Джулиан не мог вообразить, что кто-то хочет видеть эти картины каждый день. Или хотя бы еще раз.

– Но это не… – Он сглотнул. Куда делся голос? Джулиан забыл этот запах, запах смерти, но сейчас вдруг ему показалось, что им пропитано все вокруг. Кровь… масляная краска ее так хорошо передает. – Это не та живопись, которую вешают в спальне.

– Ты думаешь? Я не уверен. У этого человека в глазах вожделение.

В памяти Джулиана что-то щелкнуло. Чанди-Чоук.

– Ах да, – сказал Локвуд. – Я забыл сказать тебе. Леди Эдон просила передать…

Эмма лежит на земле. Один мужчина, склонившись над ней, расстегивает пояс. Другой схватил ее горничную.

– …что будет ждать тебя на Довер-стрит…

Джулиан шел по галерее, в его ушах гремели военные барабаны. Земля содрогалась под его ногами, а все эти люди, шептавшиеся, прихлебывающие вино, глазеющие на стены, понятия ни о чем не имели. Никакого. Когда он подошел к последней картине, у него перехватило дыхание. Это был Сапнагар, его характерное плато, словно увиденное с большого расстояния. И на переднем плане – горящая деревня и настающий отряд сипаев.

«Где я был тогда?» – думал он. В эту самую минуту, переданную с такой ясностью, что он как будто видел происходящее ее глазами… Где он был?

«Любопытство до добра не доводит», – сказала ему Эмма и улыбнулась.


Глава 13


Эмма сидела в разгромленной комнате. На ковре валялись осколки китайской вазы. Повсюду разбросана одежда. Разбрызгана краска. Она разорвала холст, который накануне так тщательно натягивала. Можно еще продолжить. Сорвать занавески. Разбить зеркала. Тогда ее ждут семь лет неудач, но ей не привыкать.

Но ее ярость, такая бешеная, что, казалось, Эмма могла руками разломать стул, на котором сидела, кое о чем ей напомнила. С ней такое уже случалось. Перед убийством солдата в Курнауле.

Вздрогнув, Эмма уткнулась головой в колени. Она такое же чудовище, как любой из тех, кого она изобразила на своих картинах.

И ночной кошмар. Ее родители. Кораблекрушение. Больше года этот ужас не тревожил ее, но снова вернулся ей вчера ночью. Лицо матери…

Черт бы побрал Джулиана! Она покончила с прошлым. И не сможет пережить все снова!

В дверь постучали. Эмма не обратила на это внимания. Дельфина через минуту уйдет. Весь день в дверь стучали, уходили, снова стучали. Было бы лучше успокоить кузину, но Дельфина захочет получить ответы на самые болезненные вопросы вроде того, почему герцог Оберн позволил себе такую вольность.

– Что вас связывает? – Дельфина уже в карете потребовала от Эммы ответа. И, не дождавшись его, сказала лорду Чаду: – Я и не знала, что безумие поразило эту семью. Ты бы видел его, Гидеон! Он смотрел на нее, словно она призрак, ощупывал и бормотал всякую бессмыслицу!

Словно призрак. Самое подходящее сравнение. У призраков тоже отнимали покой именно тогда, когда они должны были обрести его. Такое многообещающее начало карьеры. Успех картин. Эмма пнула ногой газету. Критики были потрясены.

Гости Локвуда не просто восхищались ее работами, они хотели их купить. Граф остановил ее в холле, чтобы сказать ей об этом, когда она вернулась из сада. Она это не придумала, она была не в том состоянии, чтобы видеть радужные грезы, он действительно сказал ей: «Несколько человек спросили, нельзя ли купить картины».

Полный триумф. И Джулиан его погубил.

Как легко он расправляется с ней. Но разве одного раза ему не достаточно? В отличие от Джулиана она никогда не признавалась в любви. Но как она его любила! Похоже, он воображает, что его давнее признание той девочке, какой она когда-то была, дает ему право так разговаривать с ней теперь. Но все же он спросил! Спросил, что случилось с ней, и смотрел на нее, словно знал, словно предвидел ответ. Как ей хотелось его ударить! Можно подумать, что в ней осталось что-то узнаваемое. Надо было сказать ему: «Присмотрись получше, если сможешь вынести это. И тогда ты больше не станешь просить меня рассказать, как я выбралась из этой страны. Ты просто не захочешь этого слышать».

Звук поворачивающегося в замке ключа заставил Эмму подняться.

– Я не нуждаюсь в обществе.

– Я только хочу посмотреть, цела ли спальня. – Кузина держала на руках Поппета, маленькую белую болонку. – Грохот был такой, будто ты половицы выдираешь.

Эмма снова села.

– Все в порядке. Как видишь, пол цел.

Дельфина оглядела комнату:

– Ты была разгневана.

– А теперь выдохлась, – усмехнулась Эмма. – Разгромить спальню – тяжелая работа.

– Тебе письмо.

– Положи на туалетный столик.

– Пожалуйста, распечатай его, Эмма, – Дельфина опустила собачку на пол. – Я умираю от любопытства. Оно от нашего безумца?

– Джулиан не безумен, – услышала Эмма собственный голос. – Он… он сказал, что считал меня мертвой.

– Мертвой?!

Эмма наклонилась, чтобы поднять собаку.

– Не позволяй Поппету бродить здесь. Тут скипидар.

– С чего он взял, что ты умерла?

Эмма играла мягким ушком болонки, в ответ та ее радостно облизала.

– Он помог мне бежать из Дели. Я как-то говорила тебе, что мне помогли. А потом мы… мы расстались.

– О!

Было забавно наблюдать, как Дельфина изо всех сил пытается сдержать свое любопытство. Она пробовала расспрашивать Эмму об Индии прежде, в те мрачные дни. И без сомнения, сейчас страшилась ответа, какой получала тогда – истеричные слезы, сменявшиеся каменным молчанием.

Эмма просто не в состоянии была говорить ни о прошлом, ни о Джулиане. Только рисовать.

У нее лишь одна картина без крови. На холсте все безупречно: фигура Джулиана, крыша, луна, золотым шаром повисшая в глубоком темном небе. Но фон оставался пустым, хотя Эмме не составляло труда написать его. Сначала она думала, что нарисует заваленную трупами равнину, и это будет предостережением, несмотря на обещание, светившееся в глазах Джулиана. Первый набросок она сделала в Курнауле, когда как дурочка ждала его.

Однако позже Эмма передумала. Чтобы показать ужасы, которые она видела, трупы не нужны. Она оставила пустое место, столь же бесплодное, как и его обещание.

Она не думала, что когда-нибудь сумеет заставить себя дописать задник, и объявила работу законченной.

Интересно, Джулиан уже считал ее погибшей, когда она была в Курнауле? Или он пришел к этому выводу позже? Он сказал, что искал ее. Неужели она пропустила весточку от него? Или он пришел и ушел, пока она сидела над рисунком, вкладывая в него всю свою любовь и печаль, наблюдая, как его лицо оживает на листе бумаги?

Если бы он нашел ее, тогда все было бы по-другому. Она бы… Господи, она не вынесет этих мыслей!

Она не будет думать о том, что было.

Что касается настоящего, Джулиан явно не станет докучать ей. Нет, она для него в прошлом: он помолвлен и собирается жениться на прелестной леди Эдон. Баронесса Эдон прекрасная партия для любого герцога – беглый взгляд в книгу пэров доказывал это. Объемистый том первым сегодня подвернулся Эмме под горячую руку.

Какие красивые детишки у них будут!

Эмма прижала кулак к груди от внезапной боли. Натянуть холст было трудно, а разорвать – и того тяжелее. Наверняка отсюда и приступы боли.

Она видела, что Дельфина все еще ждет ответа.

– Забери собаку. Локвуд тебе вчера сказал? Он получил заявки на несколько картин. – Это же замечательно! Ты их продашь?

Эмма пожала плечами. Однажды она решила, что сожжет их и уничтожение картин станет логическим завершением истории. Но она не смогла сжечь даже первый эскиз, изображающий Энн Мэри. Она с удовольствием уничтожила бы его, поскольку он незаживающей язвой терзал ее сознание. Да, она пробовала сжечь его. Два года назад она вытащила из подвала бутылку вина и принесла из кухни еду, решив устроить себе праздник, сидя возле камина и глядя, как рисунок исчезает в огне.

Но было в эскизе что-то от нее самой, и, может быть, не только в рисунке, но и в письмах, которые она выхватила у солдата. Это часть того, что сделало ее такой, какой она была сегодня. Конечно, можно это отрицать, забыть, однако уничтожить этого нельзя. Поэтому она подальше спрятала бумаги. Все. Свидетельство ее собственного преступления и сцены злодеяний, которые она видела, слившись воедино, висели в рамах в галерее лорда Локвуда. Возможно, Джулиан видел вчера ее картины. Эмма задавалась вопросом, промелькнуло ли у него в голове, кто мог изобразить такие сцены. Что он думал о них, да и думал ли…

Она сильнее прижала кулак к груди. Планшетка корсета впилась в тело, боль почему-то принесла облегчение.

– Кузина, я должна уехать.

– Теперь? Куда? Я могу поехать с тобой?

– Я имею в виду, что мне надо уехать из Лондона. Меня ждут в Риме, я хочу заказать каюту прямо сегодня.

– Эмма!

– Думаю, я позволю Локвуду продать картины. Я покончила с ними.

– Ты можешь не говорить об этом, дорогая?

– Говорить больше не о чем, – слабо улыбнулась Эмма.

– Я этому не верю. Эмма…

– Знаешь, о чем я подумала сегодня утром? Странная мысль пришла мне в голову.

– О чем?

– Я подумала, как хорошо, что моя мама умерла раньше твоей. Мама любила тетю Анну больше жизни. Она не пережила бы ее смерти.

Губы Дельфины задрожали. Быстро моргая, она наклонилась и поцеловала Поппета в голову. Мать Дельфины умерла в прошлом году от инфлюэнцы. Кажется, впервые в жизни Дельфина тогда была выбита из колеи. Несколько недель она провела в Джемсон-Парке, помогала Эмме в саду, читала вслух по вечерам. Сначала ее голос срывался на каждой странице. Ко времени отъезда она уже могла ровно читать целые главы.

– Я тоже сегодня утром думала о маме, – тихо сказала она. – Знаешь, Эмма, я думаю о ней каждый день. Если бы только папа жил ближе к Лондону! Думаю, она на небесах тревожится о нем, совсем одиноком в продуваемом насквозь доме.

– Да. Это ужасное чувство – тревога за тех, кого любишь. – Подавшись вперед, Эмма взяла кузину за руку. – Надеюсь, за тебя мне никогда тревожиться не придется. Знаешь, кузина, я хотела бы уйти первой. Я уже на целую жизнь вперед настрадалась.

Дельфина, всхлипнув, поднялась со стула. Поппет с визгом полетел на пол.

– Не уезжай в Италию, – прошептала Дельфина, обняв Эмму. – Я буду так тосковать без тебя.

– Я должна, – мягко сказала Эмма. – Ты меня не слушала? Я поеду и буду там рисовать. С прошлым я покончила.

Вздохнув, кузина отпустила ее.

– Какая ты глупая, Эмма. Но я все равно тебя люблю. – Покачав головой, она полезла в карман. – Вот письмо.

Взяв письмо, Эмма подошла к узкому столику за ножом для разрезания бумаг.

– Это от Локвуда, – сказала она, начав читать. – Именно поэтому оно не надписано, он не хочет, чтобы о наших контактах зна… – Эмма вдруг замолчала.

– В чем дело? – подскочила к ней Дельфина. Эмма опустила письмо. У нее тряслись руки.

– Поверить не могу, – прошептала она. – Королевская академия искусств выражает заинтересованность и показе моих работ. Королевская академия!

Глаза Дельфины расширились.

– Это огромная честь! Эмма, это грандиозный успех!

Эмма смяла лист бумаги. Другие берегли бы это письмо всю жизнь, целовали его и плясали от радости.

– Дельфина, но я не могу остаться здесь.

– Эмма! Если ты ради этого не можешь остаться… Я потрясена и разочарована. И думаю, что ты едешь в Италию не ради живописи. По-моему, ты… убегаешь! – Шагнув вперед, кузина схватила ее за руку. – Ведь это так? Но почему ты бежишь? Из-за него? Конечно, из-за него! Он помог тебе в Дели. Он… вчерашний вечер… Что для тебя значит Оберн, Эмма?

– Ничего. Он для меня ничто.

– Тогда почему ты не можешь остаться? Даже я понимаю, что это самое блистательное начало карьеры, о котором только может мечтать художник!

Эмма покачала головой. Нет таких слов, чтобы она могла объяснить. Вчера вечером она не струсила, гнев сделал ее сильной. Но когда гнев начнет утихать, что будет тогда? И ведь это определенно случится. А ночи? Что, если она станет думать о Джулиане в постели, перед сном? В ночной тишине его голос будет звучать в ее голове так ясно, будто он рядом с нею. «Я искал тебя».

У нее сердце разрывается даже от мысли об этом. Пройти через это снова, позволить ему еще раз сокрушить ее? Нет, это просто немыслимо.

Эмма положила письмо на столик. Какой тонкой и маленькой кажется ее рука, разглаживающая бумагу. Никто бы не подумал, что эта слабая на вид рука способна на многое. Учинить разгром. Создать картины, вызвавшие восхищение Академии. И еще кое-что, более мрачное. Были в ее душе глубины, которые Эмма ощущала лишь смутно, которые скрывала даже от самой себя.

– Я не знаю, могу ли я это сделать, – тихо сказала она. Это походило на признание, иглы стыда жалили ее щеки, когда она смотрела на кузину. – Я не знаю, могу ли я остаться.

Дельфина, подавшись к ней, снова взяла ее за руку.

– Конечно, не знаешь, Эмма. Как можно это знать, не попытавшись.

– Ставлю сто фунтов, что следующий удар не удастся.

Джулиан поднял глаза от бильярдного стола:

– Тысячу.

– Тысячу?! – присвистнул Моруик, натиравший мелом кий. – Адамс, вы слышали?

– Слышал, – отозвался из угла молодой человек, одергивая узорчатый жилет. – Я свидетель, лорд Моруик.

– Отлично, Оберн, – тряхнул головой Моруик. – Как друг, я мог бы напомнить, что вы давно не упражнялись… но, видит Бог, вы могли бы и придержать язык.

Джулиан, наклонившись, одним ударом загнал шар в дальнюю лузу. Мужчины застонали:

– Проклятие! Это невероятно!

– Еще партию, Оберн!

Джулиан бросил кий Адамсу:

– Играйте за меня.

Моруик уже рылся в карманах, бормоча под нос проклятия.

– Отдайте выигрыш Адамсу, – сказал Джулиан. – Пусть потратит их на Оксфорд.

– Никогда не играйте с акулой, Лори, – проворчал Моруик, когда лакей принес перо. Подписав бумагу, он торжественно вручил ее юноше. – Потратьте все на женщин.

– Хорошо, сэр.. – С серьезным видом Адаме забрил расписку.

– На неделю вам хватит. Послушайте… Оберн, куда же вы? Подождите!

Не обращая на него внимания, Джулиан через роскошный холл клуба направился в зал, где играли в карты. Не смотря на ранний час, там витал запах сигар, звучали приглушенные голоса, джентльмены с видом знатоков сутулились над игорными столами.

В дальнем углу он увидел лорда Чада. Они встретились взглядами, и тот помрачнел. Что-то щелкнуло в мозгу Джулиана… Вот почему женщина рядом с Эммой вчера показалась ему такой знакомой! Он мрачно усмехнулся. Не счесть, сколько раз за последние годы он сталкивался с Чадом и его женой. Оказывается, известия об Эмме он мог получить из ближнего окружения. Но ему и в голову не приходило спросить.

Боль в плече напомнила Джулиану о другом. Он не знал, что Чад нанимает таких мускулистых лакеев. Было бы неверно сказать, что этим утром атлеты графа вышвырнули Джулиана из дома на Болтон-стрит. Точность требовала более сильного слова.

Джулиан поманил слугу, и тот мгновенно появился с подносом:

– Прошу вас, ваша светлость.

– Спасибо, Лайонел.

Джулиан выпил стаканчик виски и потянулся за вторым. Слуга довольно хорошо скрыл удивление. Вернувшись из Индии к Джулиан ни разу не приходил сюда играть или выпить. Это не было сознательное решение, ему просто не требовался алкоголь. Трезвость вызывала такое же оцепенение.

Теперь Джулиан передумал. Крепкий напиток, казалось, разрывал горло, жгучим потоком стекая в желудок. В этом не было ничего неприятного.

– Лайонел, – сказал он, – организуйте для меня отдельный кабинет. Где-нибудь в задней части дома, с видом на Арлингтон-стрит.

– Сию секунду, сэр.

Появился довольный собой Адаме. Джулиан поманил его пальцем, и он тут же подошел, любезный и послушный, как щенок.

– Да, сэр?

– Мне нужна ваша помощь.

– Готов услужить.

– Видите джентльмена в дальнем углу? Того, что исподтишка поглядывает на меня с мрачным видом?

– Вы имеете в виду… лорда Чада?

– Да. Узнайте о его планах на сегодняшний вечер. Но пожалуйста, действуйте тонко.

С готовностью отсалютовав, Адамс направился к Чаду. Ну вот, нашел себе новое занятие – развращать юнцов, с сарказмом подумал Джулиан. Он не почувствовал укора совести, его совесть сейчас была занята другим.

Джулиан допил виски, и безупречный Лайонел с точностью часового механизма появился с новой порцией. Ну что ж, отлично, он быстро учится.

– Вам записка, сэр. – Лайонел протянул вместе с запиской большой медный ключ. – И… ваша комната, сэр.

Взяв ключ, Джулиан сломал им печать. Кэролайн докучала ему просьбой о встрече. Он почувствовал угрызения совести. Следовало бы поговорить с нею. Никаких извинений, конечно. У Каро есть прекрасное качество: она не требует от других того, чего не делает сама. Верность, ревность, наказание… все это ее не интересовало. Если он надолго исчезал, она дулась на него, но не наказывала, когда он возвращался. У нее минимальные требования, ее просто невозможно разочаровать. Это удобная позиция, если она подлинная. Как у Кэролайн.

«Ты бросил меня там умирать. Конечно, ты не мог этого знать, и я тебя в этом не виню».

Черт побери, Эмме следовало его винить, думал Джулиан. Она должна была швырнуть в него не бутылку шампанского. Ей надо было найти пистолет и прострелить ему голову.

– Хандришь в углу, старина? Мне сказали, что ты вчера вечером устроил отвратительную сцену. Шатался по дому Локвудов, как мальчишка, укравший ключи от шкафчика со спиртным.

Джулиан проглотил напиток и оттолкнулся от стола.

– А, Линдли. Я весь день ждал встречи с тобой. Мы должны обсудить один важный вопрос. Мне нужен твой… совет.

– Вот как? – Линдли буквально надулся от важности. Он оглядел комнату – ему хотелось убедиться, что многие стали свидетелями столь лестной для него просьбы. – Хорошо, Оберн. Я занят, но с удовольствием найду время, чтобы дать совет кузену.

– Превосходно. Лайонел приготовил для нас комнату.

Они вышли в холл. Повернув ключ в замке, Джулиан спросил:

– Ты видел мисс Мартин, когда она вернулась в город?

Ухмылка на лице Линдли дрогнула.

– Эммалайн?

Джулиан открыл дверь и подтолкнул кузена внутрь. Линдли машинально потянулся рукой к поясу. Джулиан запер дверь.

– Вы забыли, виконт, что вы больше не в армии и не носите пистолет.

Линдли вспыхнул:

– В чем дело, Оберн? Тебе нужен совет?

– Да, действительно. Я рассматриваю выгоды и недостатки одного поступка.

Линдли перестал пятиться. На его лице отразилось замешательство и, кажется, облегчение.

– Леди Эдон? Так речь об этом? – Он засмеялся. Да, определенно с облегчением. – Ну, репутация у нее, конечно… не слишком. Но если сплетни тебя не смущают, то я, как член семьи, не возражаю. В конце концов, ее происхождение…

Джулиан ждал. Но продолжения не последовало.

– Продолжай, – сказал он. – Я полагаю, что это навело тебя на мысль о моей дурной крови. Не вижу никаких причин умалчивать об этом. Ведь однажды, когда речь зашла об этом вопросе, ты был весьма экспансивен.

Линдли тревожно оглядел комнату. Книжные шкафы вдоль стен, несколько кресел у низкого столика. Единственное окошко высоко на задней стене, за ним – молочный туман. Погасить лампы – и в комнате воцарится сумрак.

Джулиан шагнул к нему.

– Что было, то прошло, – пробормотал Линдли.

– Любопытно. Мое предложение навеяно именно прошлым. Хочешь послушать? Нет, это касается не леди Эдон. – вкрадчиво сказал он, когда удивленные глаза Линдли посмотрели на него.

– Я не знал. – Голос Линдли внезапно взлетел. – Поверь. Оберн, в Канпуре я ничего не знал!

– А позже тебе не приходило в голову, что я мог бы счесть новости о ней… интересными?

Губы Линдли беззвучно задвигались. Потом он шагнул вперед:

– Будь ты проклят. Синклер! Похотливое животное. Ты ведь поимел ее. Я понял это, когда ты объявился в Канпуре, я думал…

Слова Линдли превратились в хрип, когда Джулиан схватил его за горло и приподнял. Ноги виконта болтались над полом. Джулиан с размаху прижал его к книжному шкафу. Книги посыпались на пол. Горло Маркуса судорожно пульсировало под рукой Джулиана. Приятное ощущение.

– Вот что я надумал, – сказал Джулиан, коленом прижимая щиколотку Линдли, чтобы предотвратить удар. – Я убью тебя. Правда, меня будут судить за твою смерть. – Он всем весом налег на горло Линдли, поскольку тот цеплялся за его пальцы, пытаясь ослабить хватку. – Но зато ты будешь мертв.

– Оо…берн… – Линдли ловил его взгляд. Джулиан дернул свою жертву вперед и потянул в удушающий захват.

– Мертв, – повторил он на ухо Линдли теперь уже не так спокойно. От желания свернуть ублюдку шею у него руки сводило. Он мог сделать это. Легко. – И мир будет избавлен от напыщенного, бесхребетного мерзавца.

– Но, Эммалайн…

Легкое движение руки Джулиана, чуть более сильный захват лишили виконта желания говорить. Сейчас его слова никого не интересуют.

– Да, ей это может не понравиться, – проговорил Джулиан. – Я думал об этом. Но с другой стороны, кто знает? Возможно, мисс Мартин задрожит от радости.

– Ха! – передернул плечами Линдли. – Задрожит? Из-за тебя? Нравится тебе это вспоминать или нет, но ты бросил ее, ты…

Джулиан вдавил кузена в книжный шкаф. Ударившись головой о полки, Маркус упал на колени.

– Вставай, – сказал Джулиан. – Давай сделаем все как полагается.

Линдли поднялся, цепляясь за полки, потом резко повернулся и нанес удар. Джулиан уклонился от первого удара, но тут же кулак Линдли опустился на его скулу, отбросив на шаг назад.

Следующий удар был слишком очевиден. Джулиан перехватил руку Линдли и резко повернул ее. Хрустнула кость. С оглушительным воплем Линдли отшатнулся.

– Да, это больно, – согласился Джулиан. Линдли, схватившись за руку, катался по полу. – Ты никогда больше не сможешь держать оружие. А к пушкам у тебя пока еще доступа нет.

Дверь за Джулианом закрылась бесшумно. Здесь следили за тем, чтобы все было хорошо смазано.


Глава 14


– Ты любишь Верди?

Раздавшийся позади вкрадчивый голос заставил Эмму вздрогнуть. Она тут же пожалела о том, что уселась с краю для лучшего обзора. Мисс Титдженс пела заключительную арию, слушатели были в восхищении. Дельфина где-то среди гостей, на ее помощь рассчитывать не приходилось. Но ей и не нужна помощь. Эмма не сводила глаз с сопрано.

– Тебя сюда не приглашали.

– Ты справлялась обо мне?

– Только чтобы удостовериться, что не столкнусь здесь с тобой.

– Но тут тоже, есть сад и шампанское. Ты могла бы потренироваться в меткости.

Эмма закусила губу. Надо потерпеть. Через минуту он уйдет.

– Скажи, откуда ты знаешь язык урду? И к тому же очень интересный его вариант.

– Что?! – обернулась Эмма.

Джулиан стоял за ней, скрестив на груди руки, длинные изящные пальцы небрежно держали бокал. Она забыла игру его глаз, то, как в мерцании свечей они становятся зелено-золотыми.

– Ш-ш-ш. – Он поставил бокал на пол. – Ты нарушишь благоговейную атмосферу.

– Это уже сделано твоим присутствием.

Раскрыл ли лорд Локвуд ее инкогнито, назвав ему настоящее имя мисс Ашдаун? Зная, что автор она, Джулиан многое увидит в тех картинах.

Он кивком указал на дверь. Эмма поискала взглядом кузину и последовала за ним в холл. Воздух здесь был свежее. Она сделала глубокий вздох.

– Он обещал, что никому не скажет.

Джулиан раздраженно усмехнулся:

– Ты воображаешь, что его слова были необходимы?

Прислонившись к стене, он рассматривал Эмму. На белом фоне его черные волосы, золотистая кожа, зеленые глаза приобретали драматический оттенок. Когда она увидела Джулиана первый раз в жизни, ей показалось, что все дело в ее болезненном воображении. Сейчас это ощущение внезапно вернулось к ней. Когда-то она считала, что Джулиан поразительно красив. Теперь она не могла так думать.

– Сапнагар и солдат, – сказал он. – Я узнал их.

– Ты…

Как же она глупа! Но Сапнагар не столь важен в той картине. А вот солдат… Откуда она могла знать, что Джулиан его запомнит?

За стеной публика взорвалась аплодисментами. Двери распахнулись, выпустив нескольких гостей. Проходя мимо, они оборачивались на Джулиана, и Эмма слышала шепот: «Оберн», «щека». Джулиан ничего не замечал.

– Я должен поздравить тебя, Эмма. Твое мастерство удивительно. Королевская академия… грандиозный успех.

У нее внутри все словно узлом стянуло.

– Продолжай в том же духе, и ты разоблачишь меня.

– Только если нас подслушают.

Намек заставил Эмму усмехнуться.

– Неужели ты всерьез думаешь, что я с тобой куда-нибудь пойду?

Джулиан пожал плечами:

– Ты хочешь сохранить анонимность. Что ж, это твое право. Твои картины мощные и… провокационные, Интересно, сознаешь ли ты сама их значимость?

Джулиан смущал ее. Эта беседа, попытки парировать его реплики сродни поединку с неуловимым мотыльком, Эмме это не нравилось. Ее настораживало, что Джулиан не вызывает у нее возмущения.

– Нам не о чем говорить.

– Мы можем поделиться правдой.

Она не хотела знать его правду. Того, что она уже знала, довольно, чтобы нарушить ее покой и сон.

– А почему это должно меня интересовать?

Джулиан улыбнулся, сейчас его улыбка не была приятной.

– Это становится абсурдным. Ты, случаем, не страдаешь амнезией относительно того, что произошло между нами?

– Это было четыре года назад, – сказала она. – Много воды с тех пор утекло.

– Это стоячая вода.

Из гостиной выходили все новые гости. Они, казалось, проявляли необычайный интерес к Джулиану.

– Оберн, – окликнул его какой-то молодой человек, – похоже, вам следует перейти в клуб изгнанников. Он новый, но уже получил многообещающую репутацию.

Джулиан повернулся на голос. Эмма не видела его лица, но говоривший джентльмен побледнел и поспешно ретировался.

– О чем они?

Повернувшись к Эмме, Джулиан пожал плечами:

– Кажется, меня собираются изгнать из моего клуба.

– За что?

– За плохой характер. Так мы идем?

Эмма не знала, как поступить. Сжав кулаки, она хотела было отойти, но задержалась.

– Почему ты не оставишь меня в покое?! В конце концов, раньше тебе это прекрасно удавалось!

– И все-таки нам придется поговорить, – вздохнул Джулиан и взял ее за руку. – Идем.

Его пальцы были горячими. И пахло от него по-прежнему. Запах окутывал ее: сандаловое дерево, лавровое мыло, тонкий аромат его кожи, тела, которое однажды слилось с ее телом. Джулиан вел ее по коридору. Лампы, казалось, то вспыхивали, то тускнели. Ее голова стала поразительно легкой и словно парила над ней, отделившись от стебля шеи. Эмма не могла поверить, что идет за ним. Но есть ли у нее выбор?

Джулиан открыл дверь.

– Не годится, – сказал он и, положив руку Эмме на талию, подтолкнул дальше по коридору. Следующая комната его удовлетворила. – Замечательно – Он провел Эмму внутрь.

Она отстранилась от него и пошла по красивому серо-коричневому ковру, обхватив себя руками, чтобы успокоиться. Она не знала, как ей быть.

– Ты должен оставить меня в покое, – сказала она, глядя в пространство.

Возле стола стоял глобус размером с колесо кареты, удивительный и необычный. Эмма вдруг припомнила, что слышала о нем, это знаменитый глобус Ардсмоуров. Шагнув вперед, она тронула пальцем Англию. Какой маленькой и беззащитной кажется ее страна среди обширных вод Мирового океана.

Его ладонь легла на ее руку.

– Нет, – сказал Джулиан, и его губы задели ее ухо. От его дыхания по коже побежали мурашки. Эмма спиной чувствовала жар его тела, их разделяла всего пара дюймов. Она шумно вздохнула. У нее перехватило дыхание. – Давай вернемся сюда? – негромко сказал он и двинул ее руку по поверхности шара, чуть нажимая, чтобы глобус вращался, и ее палец вскоре уперся в Индостан.

– Где это было? – Он подвинул ее палец к Дели. – Здесь. Почти четыре года назад. Я увидел тебя в саду. Ты стояла, подставив лицо ветру.

Эмма закрыла глаза. Его пальцы напряглись на ее руке.

– Открой глаза, – жестко сказал Джулиан. – Если я могу перенести это, ты тоже сможешь.

Ее вздох походил на рыдание. Она видела реакцию Джулиана: рука сжалась, костяшки пальцев побелели.

– Ты была в саду, – повторил он. – Тебе не понравилось вино. Ты была права, оно оказалось отвратительным. Здесь, в Дели, мы с тобой говорили в первый раз. И впервые коснулись здесь друг друга. То было сладко, Эмма, Так сладко. – Его губы задели ее шею. Это не был поцелуй. Просто… прикосновение. Оно не имело никакого отношения к той давней встрече в Дели. – Ты помнишь? – проговорил он, и память захлестнула ее, снова вызвав те давние ощущения.

Тогда у нее точно так же сжалось все внутри. Но тогда ей это понравилось, а сейчас хотелось кричать. Сейчас это было такой же тихой пыткой, как капающая в водяных часах вода во время мигрени. Боль становилась все сильнее. Боль, с которой она покончила, которой больше не должно быть! Эмма покачала головой.

Джулиан чуть отстранился.

– А потом, – сказал он после долгого молчания, когда она могла слышать в его голосе только твердую решимость, – потом началась война. И ты оказалась здесь. – Он подвинул ее руку к заштрихованной области с надписью «Раджиутана». – Ты собиралась когда-нибудь посмотреть, где была? Вернувшись на родину, ты пыталась найти, где находится Сапнагар?

Эмма старалась глотнуть. Нужно проглотить ком в горле. Ей хотелось, чтобы ее голос был столь же твердым, четким и ясным, как у него.

– Нет!

– А знаешь, Кавита все еще поминает тебя в своих молитвах. Упоминает твое имя в каждом письме. Она все еще называет тебя сестрой. – Джулиан сделал паузу. – Я не стану сообщать ей, что ты не искала на карте Сапнагар. Не думаю, что она тебя поймет.

Черт бы его побрал! Жгучая слеза поползла по ее щеке.

– Меня это не волнует, – сказала Эмма. – Хочешь – скажи ей, хочешь – нет. Решай сам.

– Я не слепой, – очень тихо произнес Джулиан. – Слова не единственное, что нас с тобой связывает. Так никогда не было.

Эмма попыталась отстраниться, сбежать. Но Джулиан был готов к этому и, шагнув вперед, всем телом прижал ее к глобусу.

– Ты второй человек, кого я задерживаю сегодня, – сказал он ей на ухо. – С тобой я буду мягче, но уйти не позволю. Понятно?

Она ударила его пяткой по ноге. Джулиан тихо рассмеялся, его дыхание шевелило ее волосы.

– Он тоже пытался это сделать. Это получится лучше, если снять туфли.

– Но тебе будет больно, – сказала она.

– Нисколько не сомневаюсь, Эмма. Но сначала главное. – Его голос снова стал твердым. – Мы остановились на Сапнагаре. А где ты была потом? Ты упоминала Курнаул. – Джулиан старался двинуть ее руку вниз и вправо, Эмма сопротивлялась. – Возможно, нам нужен еще и календарь, поскольку я тоже отправился туда. Вот сюда. – Он прижал ее палец к глобусу. – Ты была здесь, Эмма? В Курнауле? Была?

Что-то в ней дрогнуло.

– Я покажу тебе, – хрипло сказала она сдавленным голосом. – Убери руки, и я сама тебе покажу.

Он несколько ослабил хватку.

– Покажи.

– Убери руку.

Джулиан убрал ладонь, но не отступил.

– Здесь, – сказала Эмма и ткнула пальнем в Курнаул – Да, я была здесь. Постоянно шел дождь. Половина населения болела холерой. Я ждала тебя там. Неделями. Потом нас перевели на юго-восток. – Она на дюйм сдвинула палец: – Сюда. Бар… Барт…

– Бхаратпур, – прошептал Джулиан. – Да. Я искал тебя и там…

– Рядом с ним. Говорили, что махараджа настроен дружески. Я ждала тебя там. Но в лагере было небезопасно. Приехал мужчина предупредить нас. У него рука держалась только на сухожилии. Он столкнулся с бандой мятежников… Мы были всего лишь мирными жителями. Нам не могли дать охрану. Так что мы снова сели на лошадей и поехали. Ехали всю ночь. Я тогда была больна, подцепила что-то в лагере. Потом мы квартировали здесь. – Ее палец уперся в Алвар. Эмма не могла произнести название вслух. В Алваре она видела ужасные вещи. Ужасные!

Джулиан беззвучно вздохнул. Но она почувствовала этот вздох щекой.

– Господи… Эмма! Да, Алвар. Я тоже был там, даже дважды. Как же я…

– Меня поселили там с одной женщиной. Ее ребенка убили. Думаю, у нее на глазах. Она кричала не переставая. Кричала днем и ночью. Однажды у нее появился пистолет. Офицер за завтраком положил оружие рядом с собой, и она взяла его. И застрелилась в нашей палатке.

Джулиан отшатнулся. Эмма обернулась к нему. Можно ли заразиться безумием? И если понимаешь безумие другого, значит, ты сама больна? Ведь она знала, почему та женщина не могла сдержать крик. И понимала, что если сейчас сорвется на крик, то тоже никогда не остановится. Но если продолжит, если решила сказать ему все, то сможет сделать это только криком. Как Джулиан мрачен. Эмма не сомневалась, что сама выглядит еще хуже, но ее это не волновало. Положив руку Джулиану на грудь, она оттолкнула его.

– Хочешь знать весь мой маршрут? Не выйдет! Я уже достаточно сказала!

– Алвар, – сказал он. – Бхаратпур. Курнаул. Что еще? Лакхнау? Агра? Эмма, я был во всех этих местах. Я искал тебя. Я был там.

У нее перехватило дыхание. Она не хочет этого знать! Потому что…

– Мне жаль, что ты не нашел меня. Видит Бог, Джулиан, я хотела, чтобы ты меня нашел! Но… – Она снова обрела способность дышать. – Но ты меня не нашел. – Он думает, что нашел ее теперь! Это ясно по его лицу. Но он ее никогда не найдет. Та девушка, которую он искал, действительно исчезла. А то, что от нее осталось… Никто этого не захочет. Она сама себе не мила. Эмма перевела дыхание. – Теперь уже слишком поздно проверять маршрут.

– Эмма, ты не единственная, кто проделал этот проклятый путь.

– Да, – помолчав, согласилась она. – Я уверена, что ты тоже страдал. Это очень одинокая дорога, не так ли?

– Да, но…

– Порой человек приобретает вкус к одиночеству.

– Ты боишься, – сказал Джулиан. – И сердишься. Я понимаю, это…

– Нет, – быстро ответила Эмма, потому что Джулиан смотрел на нее так, словно знал, что будет дальше. Словно его не удивит то, что она может сказать.

Неужели он действительно думает, что все так просто достаточно выслушать ее и понимающе кивнуть? Его настойчивый решительный взгляд сулил то, чего Джулиан обещать не мог. Он уверен, что никакие ее слова не изменят его мнения. Но он не знает, что у нее в душе. А узнав, отшатнется, и она этого не вынесет. Она не в состоянии снова пережить его уход.

– Я не сержусь, – сказала Эмма, но вдруг усомнилась в этом. Ужасно сдавило грудь. Это мог быть и гнев, и печаль. – Хотя, признаюсь, я боюсь. Да, я трусиха. И умоляю тебя, оставь эту трусиху в покое! – Она покачала головой. – Слишком поздно.

Повисла долгая пауза. Эмма, глядя на Джулиана, прислонилась к глобусу. Сердце ее колотилось, подкатывала тошнота. Она боялась чего-то неведомого и была готова защищаться.

Но когда Джулиан заговорил, его вопрос удивил ее.

– А твои картины?

– Что именно?

– Язык урду, Эмма! Откуда это?

У него определенно дар безошибочно попадать в цель.

– Это не твоя забота.

– Позволь мне не согласиться с тобой, Я думаю иначе. Язык урду довольно специфический. Я хочу знать, где ты научилась ему.

– У мертвеца, – Это вырвалось у нее против воли. – А теперь, если ты не возражаешь, я оставлю тебя.

– Ради Бога. Если ты этого хочешь.

– Спасибо. Я люблю законченность, – на ходу ответила Эмма.

Переступив порог комнаты, она не удержалась и взглянула через плечо. Джулиан стоял спиной к ней и смотрел на глобус. Закрывая дверь, она увидела, как его рука поднялась и внезапно нанесла удар. Дверь закрылась беззвучно. Чуть слышный щелчок замка потонул в раздавшемся грохоте.

Распахнув дверь, Джулиан испытал порочное удовольствие от того, как побледнело лицо его камердинера. Проходя через гардеробную, он взглянул в зеркало и хрипло рассмеялся, увидев свое отражение. Ну и вид! Пьяный, разгневанный и надут, как мальчишка. Именно так он себя и чувствовал.

Он вошел в спальню, и Кэролайн вскочила с постели.

– Джулиан! Наконец-то! Я такое слышала! Ты не поверишь. Леди Фицджералд сказала, будто ты покалечил Линдли! Она сказала, что больше не будет принимать тебя, но я ответила ей, что это злой навет!

– Что ты здесь делаешь?

Она осела на пол.

– Господи… Значит, это правда?

– Кэролайн, – он медленно вдохнул, – я хочу побыть один.

– Невероятно! Тебя готовы отдать под суд за нападение на национального героя. Я тебя защищаю! Я даже не прошу объяснить, почему ты так унизил меня у Локвуда, а ты… – Она покачала головой, – Послушай, что происходит? Тебе явно надо выговориться.

Джулиан со злостью смотрел на Кэролайн, тщетно стараясь сосредоточиться, поскольку ее лицо двоилось перед его глазами. Наконец он бросил эту затею и повернулся к маленькому шкафчику с напитками. Протянул руку и увидел, что пальцы его дрожат. Нет. Это не выход. Сжав кулак, он отошел.

– Послушай… – Джулиан повернулся. Постель смята, Кэролайн, видимо, давно ждет его. На ней новенький лазурный пеньюар, рядом с кроватью на низком столике графин с вином. Ей очень больно. – Кэролайн, прости. Я…

Джулиан сел и закрыл лицо рукой. Аромат Эммы все еще витал вокруг него. Он чувствовал его на своей коже. А остался ли его запах на ней? Боже всемогущий, как он надеется, что сегодня она мечется в постели, думая о нем.

Кэролайн вздохнула, и он поднял глаза. Ее волосы были распущены, локон скользнул по плечу. Она сидела неподвижно, на лице застыло непроницаемое выражение, Воплощенное ожидание.

– Каро, это не сработает.

Он видел, что в ее глазах появились твердость и расчет, как за карточным столом.

– Дело в той женщине, – уверенно сказала она.

– Не совсем.

– Ты хочешь быть с ней.

Джулиан оглянулся на шкафчик с бутылками, потом посмотрел на свою ладонь и сжал кулак, скрывая линии. «Некоторые люди записаны на твоей ладони с рождения, мой мальчик, они с тобой, знают они это или нет». Как давно бабушка ему это сказала.

– Я был не прав, Каро. Я думал… определенные вещи… для меня не имеют значения. – Он поднял глаза. – Возможно, тебе нужно целиться выше.

– Выше Оберна? – усмехнулась Кэролайн.

– Да. Ты можешь добиться большего успеха, чем имеешь.

Она недоверчиво улыбнулась:

– Ты хочешь сказать, что я могу найти истинную неумирающую любовь?

– Что-то вроде этого.

– Вот уж не думала, что мне придется снова с этим столкнуться. – Она чуть качнула головой. – Грегори мне это предлагал, Оберн. Но знаешь, я от этого задыхалась.

– Возможно, он не был создан для тебя.

– Ты себя слышишь? Ты говоришь, как наивный школьник! – Кэролайн подалась вперед, вглядываясь и его глаза. – Подумай, Джулиан! Наш брак был бы весьма удобен для нас обоих. Без отвратительных сцен вроде этой. Я не стану беспокоить тебя по пустякам. Не буду ворчать, если ты не будешь в состоянии возвратиться ни ночь домой. Я уже пробовала это делать, и тебе это не доставляло удовольствия. Но знаешь, меня это тоже не радовало! Мне надоело быть матерью для своих возлюбленных. Если ты желаешь проводить время в другой компании, прекрасно, это твое решение. Играй всю ночь и карты, я слова не скажу. Заигрывай с другими женщинами, если тебе это нравится. Эта девочка? Имей ее! Какая мне разница? Я слишком тебя люблю, чтобы устанавливать для тебя какие-то ограничения. И знаю, что ты тоже меня любишь. Разве не так?

– Да.

– Вот и хорошо, тогда подумай об этом! Мы будем свободны в этом браке. Разве ты не понимаешь?

– Я понимаю, что ты будешь очень покладистой, – мягко сказал он. – Но, Кэролайн… мне сегодня пришло в голову… Мне уже не двадцать лет. И определенный вид свободы мне уже надоел.

– Ха-ха! – Деланно рассмеявшись, Кэролайн откинулась на спинку кровати. – Джулиан Синклер желает почувствовать узду! Похоже, эта девочка что надо. – Потянувшись к графину, она налила себе вина. Джулиан с грустью смотрел на нее.

Изящным движением Кэролайн поднесла бокал ко рту и осушила одним глотком. Вытерла рот тыльной стороной ладони.

– Эта та самая? Из Индии?

– Я не хочу о ней говорить.

– Понятно. Так ты ее все-таки поимел?

Джулиан вдруг вскинул голову:

– Кэролайн, я быстро становлюсь неподходящим для компании. Думаю, тебе лучше уйти.

– Что, она тебя не принимает?

Какой у нее отвратительный тон. Джулиан встал.

– Нет, не принимает. И похоже на то, что этого никогда не произойдет. Возможно, это тебя немного утешит. Как видишь, мое решение не имеет никакого отношения к вопросу свободы.

– Ты дурак, – небрежно бросила Кэролайн, но ее глаза красноречиво вспыхнули. Джулиан присел на краешек кровати.

– Каро, – сказал он, погладив по ее щеке, – я молю Бога, чтобы однажды тебе повезло и ты тоже почувствовала себя такой же глупой. Но я желаю тебе более счастливого финала. Это все.

Кэролайн отвернулась.

– Мне нужно одеться, – едва слышно сказала она.

– Да. Я подожду за дверью.


Глава 15


Звук шагов по мрамору привлек его внимание. Джулиан обернулся как раз вовремя и увидел, как Локвуд поворачивает за угол.

– Оберн, вот ты где. Очень мило с твоей стороны ускользать от меня таким образом!

Рот Джулиана чуть скривился. Вернувшись из Австралии, Локвуд взял заправило изображать английского джентльмена. Но когда притворство продолжалось не на публике, а в его собственном доме, это несколько утомляло.

– Ты очень увлекся этой картиной, – сказал, подходя, Локвуд.

– Да. – Джулиан оглянулся на изображение солдата. Он надеялся, что это всего лишь воспоминание о происшествии в Чанди-Чоук, но фон картины был совсем другим. Неужели Эмма еще раз столкнулась с этим человеком? Господи, да он себя до сумасшествия доведет своими вопросами. Но Джулиан не мог обрушить их на нее. Ее лицо в библиотеке… оно не выходило у него из головы. – Рад видеть, что ты передумал насчет спальни.

– Да нет, я все же могу повесить картину там. Этот солдат будет напоминать мне прежние времена.

– Что, прости?

– Я делил комнату с десятком таких, как он, в Ботани-Бей. Даже убил нескольких, когда стали очень наседать.

– Тогда понятно, чем тебя привлекает картина. Какими прекрасными воспоминаниями она будет встречать тебя по утрам!

Локвуд внезапно посерьезнел.

– Забывчивость – опасная вещь, Джул.

Джулиан искоса взглянул на приятеля. Они дружили с юных лет, пьянствовали и проказничали в Итоне, потом – в Королевском колледже в Кембридже. Но после возвращения из штрафной колонии умудренный опытом и пугающе веселый Локвуд стал для него в определенной степени загадкой. У Джулиана порой возникало неприятное ощущение, что, когда Локвуд усмехается и острит, ему на самом деле очень хочется что-нибудь разбить.

– Ты малость ненормальный, – сказал Джулиан. – Ты это знаешь?

– Конечно, знаю. То, что я это сознаю, – признак безумия?

Локвуд усмехнулся. Когда на свадьбе бьют по голове и без объяснений бросают в плавучую тюрьму, для безумия есть причины.

Общество благодаря искусным намекам Локвуда и высказываниям Джулиана поверило, что граф последние несколько лет путешествовал с женой. Но Джулиан знал правду. Возможно, жена Локвуда тоже. Хотя это еще предстояло выяснить, поскольку за прошедшие после возвращения мужа восемь месяцев она не появлялась в свете.

– Картина чуть не сгорела вчера вечером, – продолжал Локвуд. – Какой-то болван оставил горящую лампу в музыкальном салоне. Знаешь, он в другом конце галереи, выходит в сад. Вернее, выходил, теперь его нет. Мы обнаружили огонь, когда уже горел коридор.

– О Господи!

– Странно уже то, что там зажгли лампу. Слуги знают, что я не пользуюсь этой комнатой.

– И никто из них не мог это объяснить?

– Нет.

Джулиан снова посмотрел на картину и подпись на урду: «Город не готов». Под изображением Сапнагара написано: «Мы намерены войти через Кашмир-Гейт». Джулиан жалел, что не рассмотрел подробно другие картины в тот вечер, когда они все были собраны здесь. Но тогда он был не в состоянии мыслить здраво.

– Остальные уже в Академии?

– Да, за исключением тех, которые они не смогли разместить.

– И где они?

– Проданы. Ты не поверишь, как быстро. А что?

– Нет, ничего. Только… подписи на урду. Кажется, там честь военные инструкции.

– Любопытно.

– Да. Если бы только она объяснила это.

Помолчав, Локвуд осторожно поинтересовался:

– Значит, ты встречался тогда с мисс Ашдаун?

– Полагаю, на балу ты это заметил. – Джулиан чувствовал на себе испытующий взгляд Локвуда.

– Она подумывает отправиться в Италию. Не знаешь почему?

Каждый мускул в теле Джулиана напрягся. Значит, Эмма бежит?

– У меня нет объяснения. Тебе придется спросить у самой мисс Мартин.

– Итак, ты познакомился с ней в Индии. Интересно как?

– А мне интересно, как поживает твоя жена. Она у тебя еще есть?

Локвуд поднял брови:

– Выпьешь?

– Конечно.

Когда они подошли к шкафчику со спиртным, Локвуд расхохотался:

– Совсем как в старые времена. Ты по-прежнему хитер, как кот, стоило мне спросить об одной из твоих женщин!

– Мисс Мартин не одна из моих женщин.

– Я это заметил. Это значит, что я могу иметь ее? – Когда Джулиан повернулся нему, Локвуд усмехнулся и поднял руки. – Вот и ответ на один вопрос. Но следом возникают новые.

– Я отвечу тебе таким же образом, – невозмутимо произнес Джулиан.

Они перешли в салон. Джулиан прихватил с буфета графин.

– Ну, Джул, если я не могу иметь ее, почему ты этого не делаешь? Она чудесная девушка и, думаю, ты согласишься, весьма талантливая.

Болван!

– Ее это не интересует. – Джулиан плеснул себе в стакан бренди.

– Не может этого быть. Я видел ее лицо в тот вечер.

Джулиан изучал содержимое стакана, потом опрокинул его одним махом. Он не мог забыть выражение ее лица, когда она говорила о войне…

– И я видел, – хмуро сказал Джулиан. Он больше не вызовет это выражение на ее лице. Он оставит ее в покое, это решено.

– Вот как? И ты не станешь искать ее?

Джулиан устроился на диване, Локвуд налил себе бренди.

– Ты всегда такой быстрый, Локвуд?

– А ты? В тот вечер ты ходил вокруг нее, как кот возле сметаны.

– Да ты поэт.

– Мне нужно высказаться грубее? Ты смотрел на нее так, словно прикидывал, как лучше завалить ее…

– Нет, – спокойно сказал Джулиан, – я смотрел на нее так, будто она восстала из мертвых.

– Понимаю. – Локвуд сел напротив и поставил графин настоявший между ними столик. – Извини. Возможно, я спутал твою реакцию со своим собственным здоровым вожделением. Она действительно очень…

– Довольно! – Джулиан со стуком поставил стакан. – Ты говоришь о леди!

– И мы оба знаем, что это ничего не значит. Большинство леди задерут юбки до ушей прежде, чем ты согнешь палец, чтобы поманить их. Так и скажи, что мы говорим о мисс Мартин.

Джулиан пожал плечами. Локвуд думает, что близок к цели. Что ж, пусть потешится.

Локвуд, закинув ногу на ногу, барабанил пальцами по столу.

– Послушай, Оберн, в последние дни ты сам не свой. Вздоришь с приятелями в клубе. Сбежал от невесты. Я слышал, ты даже разбил глобус Ардемоуров.

– Я послал замену.

– Но это дурной тон. Если будешь продолжать в том же духе, никто в Лондоне не станет принимать тебя.

– Ах, какая потеря.

– Прекрати, Джул. Это совсем на тебя не похоже. Я могу объяснить это только твоей стычкой с мисс Мартин. Похоже, у тебя навязчивая идея…

– Навязчивая идея?

– Совершенно верно. Мания. Если ты хочешь эту женщину, во что бы то ни стало заполучи ее! Но я тебя прошу, прекрати устраивать сцены и постарайся не пугать ее, иначе она действительно сбежит в Италию. Ты действуешь крайне неуклюже. И меня как патрона этой леди ее намерение надолго уехать за границу очень… раздосадовало.

Джулиан медленно вдохнул и быстро выдохнул.

– Я ничего ей не сделал.

– Тогда мне остается предположить, что ты пытался. Потому что…

– Она не принимает меня!

Локвуд подался вперед, положив подбородок на сплетенные руки.

– Ты открыл ей карты и позволил решать самой? Я понимаю ее колебания. Но кроме твоих недостатков, у тебя есть нечто другое.

Джулиан издал короткий смешок:

– Ты не знаешь всей правды. Между нами кое-что есть.

– М-м…

– И по какой-то причине она не хочет это принять. Она решительно настроена остаться одинокой.

Локвуд пожал плечами:

– Тогда не липни к ней. Возможно, ей нужно время. Она придет в хорошее расположение духа и передумает.

Джулиан размышлял над этим вариантом. Помолчав, Локвуд заговорил снова:

– Главное, как я сказал, не спугни ее. Еще выпьешь? – Он потянулся наполнить свой стакан.

– Да. И у меня к тебе ответное предложение.

– Слушаю, затаив дыхание.

– Если ты так хорошо разбираешься в женском вопросе, то почему бы тебе не применить свою мудрость к собственной ситуации?

Локвуд отпил глоток.

– Ты не меняешься.

Джулиан рассмеялся.

Эмма все утро распаковывала ящики, доставленные из Девона. Это было отвратительное занятие, под стать ее настроению.

– Мисс Мартин, вы погубите свои руки, – ужаснулась Бекуорт, горничная, которая прислуживала Эмме. – Позвольте прислать лакея.

Ворчание служанки напомнило Эмме мать, которая всегда беспокоилась о руках дочери, потрескавшихся от скипидара.

– Я сама справлюсь, – отрезала Эмма.

Губы Бекуорт задрожали от обиды, она вышла. Наверняка насплетничает Дельфине.

Нагрубила, виновато подумала Эмма. А ведь Бекуорт права: когда все, наконец, было распаковано, часы уже пробили полдень, а руки Эммы кровоточили. Но это еще не самое скверное. Она замерла, присев и закрыв глаза, чтобы отдышаться, а когда открыла их, то словно оказалась в кольце призраков: герои ее картин, раскрыв рты в безмолвном крике, протягивали руки, умоляя о помощи.

Это были картины, которые Эмма не осмелилась послать Дельфине. Те, вида которых кузина не вынесет. Но Академия просила их представить. И Локвуд настоял.

Эмма не могла дождаться, когда избавится от них.

Да еще Джулиан ухмыляется ей с портрета. Она забыла предупредить, чтобы его оставили в Джемсон—Парке. Поднявшись, Эмма потащила портрет к платяному шкафу. Тяжелое дело живопись. Нужно было учиться играть на флейте. Ее носить легко.

В дверь постучали.

– К вам гость, мэм.

Эмма взяла у лакея карточку. Леди Эдон. Что происходит?

– Я сейчас спущусь.

Когда Эмма вошла в маленькую гостиную, баронесса поднялась ей навстречу, а затем снова устроилась на диване, шелестя кружевом и шелком.

– Я понимаю, что официально мы не знакомы, – начала она, сжав перед собой руки и смерив Эмму взглядом. – Но я пришла к выводу, что у нас есть причина познакомиться.

Удивительно, но вблизи леди Эдон была еще более красивой. А вот ее резкие французские духи оставляли желать лучшего. Эмма чихнула.

– Вам нездоровится, дорогая? – Леди Эдон протянула ей носовой платок. – Хотите, я позвоню, чтобы вам что-нибудь принесли?

Эмма с вежливой улыбкой взяла платок, а что касается второго предложения, более подобающего хозяйке, нежели гостье, то его она пропустила мимо ушей.

– Очень мило с вашей стороны навестить меня. Если вам что-то нужно, леди Эдон, спрашивайте не смущаясь.

У баронессы дрогнули ресницы, она заметила колкость.

– Да, хорошо. Надеюсь, визит будет короткий. Думаю, у нас мало общего, а к концу разговора его и вовсе не останется.

– Вы прямолинейны, – сказала Эмма. Леди Эдон рассмеялась:

– Да! Это так. И позвольте мне быть еще более прямолинейной, мисс Мартин… Дело в том, что я знаю, кто вы.

– В самом деле? – Эмма откинулась на спинку кресла. У нее было преимущество перед баронессой. Работая она не надевала корсет. И сейчас ее поза гораздо ярче выражала безразличие. – И кто же я?

– Ну что ж, если вам это интересно, то я знаю, что вы были с Джулианом в Индии.

Значит, он сказал ей? Гнев заставил Эмму снова выпрямиться.

– И что из этого?

– Послушайте, мисс Мартин. Извините, но это происходит постоянно. Девушки вечно теряют голову из-за Оберна, и мы просто стараемся это игнорировать. Однако вы раздосадовали его больше обычного, так что я заехала предупредить вас. Видите ли, он пытается вести себя благородно, но если вы будете его чересчур дразнить… – Леди Эдон подалась вперед и округлила глаза. – Он может и укусить.

– В самом деле? – подняла брови Эмма. – Что укусить, миледи? Я не пекла пирогов для его светлости.

– Очень смешно, мисс. Думаете, вы та единственная, кто спасет его светлость от его темного прошлого? Я тысячу раз это видела: молодые мисс под руководством своих напористых мамаш пытаются увлечь сбившегося с пути герцога на правильную стезю. Но Джулиан не ребенок, и вы, как и остальные, быстро поймете, что он добровольно выбрал свой путь.

– И что же это за путь? Позвольте поинтересоваться: мы говорим об одном и том же человеке? Ваш выглядит очень уж непривлекательно.

– В чувстве юмора вам не откажешь, но вряд ли Оберну придет в голову полакомиться вами, маленькая старая дева. – Пунцовые губы леди Эдон сложились в презри тельную улыбку. – Вас пирожным не назовешь, моя дорогая. Так, пресное печенье, попробовал и тут же с легкостью забыл.

– Вот как?! – Эмма пожалела, что у нее нет веера. Она бы его раскрыла и стала демонстративно обмахиваться. – Какой яркий образ. Позвольте спросить: вы имеете привычку наносить визиты каждой из этой тысячи наивных женщин или я особый случай?

– Едва ли, – уверенно сказала леди Эдон. – Но вы настойчивее других…

– Замечательно, похоже, я…

– …и я не вижу, чтобы Джулиан беспокоился на ваш счет.

Как мог Джулиан сблизиться с такой ужасной женщиной!

– Простите, но вы несколько напряжены. Вы, должно быть, не привыкли, чтобы Джулиан отрывался от вашей юбки.

– Следовало бы говорить о нем с уважением к его положению, – прошипела леди Эдон. – Вам никто не давал права называть его по имени!

– Неужели? – улыбнулась Эмма.

На щеках гостьи выступил слабый румянец.

– Спасибо, что напомнили мне о манерах, – продолжала Эмма. – Могу я ответить любезностью на любезность? Визиты раньше трех часов дня крайне неприличны. Это оскорбление для хозяйки, если не сказать больше.

Леди Эдон медленно поднялась с врожденной грацией, которая так восхитила Эмму в доме Локвуда. Каким обманчивым оказалось первое впечатление!

– Вы считаете себя очень умной, но я вам вот что скажу: вы никогда не сможете с ним совладать. Ваши чары глупенькой провинциалки не удержат его. Вы не умеете скрывать свои чувства. У вас душа нараспашку, и при каждом неожиданном повороте судьбы она будет болеть и кровоточить. Неверность Джулиана убьет вас.

Эмма тоже встала:

– Я начинаю сомневаться, знаете ли вы его, леди Эдон. Он не производит впечатления неверного человека.

Леди Эдон закатила глаза.

– Значит, вашему сердцу угрожает не Оберн, а какой-то другой энергичный мужчина. Вам стоило бы уйти в монастырь, если вы не хотите остаться с разбитым сердцем. – Поправив шаль, она стремительно вышла, едва не задев Дельфину.

– Что… – повернулась вслед баронессе кузина. – В чем дело?

– Понятия не имею, – ответила Эмма. – Мне следовало бы прекратить это в самом начале.

– Она обвиняла тебя в разладе с Оберном?

– В разладе? – У Эммы внутри все сжалось. – Что ты имеешь в виду?

– Разве я тебе не рассказывала? – Дельфина, заметив изумление кузины, покачала головой. – Говорят, он порвал с леди Эдон. Почти сразу после помолвки. Очень странно. Похоже, он в крайнем замешательстве, кузина. Ты знаешь, что его изгнали из клуба за нападение на Маркуса? Они очень стараются замять дело, поскольку не могут отдать его под суд. Партии очень нужен его голос. Кроме того, Оберн может обвалить Банк Англии, если захочет. А если до газет дойдет, что он покалечил освободителя Канпура? Да на улицах бунт начнется!

Эмма схватила платок, оставленный баронессой. Теперь она увидела на нем монограмму Джулиана. Леди Эдон пожалеет, что допустила такую промашку. Эмма сунула платок в карман.

– Прикажи подать карету. Я поеду к нему.

– Ты с ума сошла? Разве ты не слышала, что я о нем сказала?

– Не вмешивайся в это, кузина, – полоснула Дельфину взглядом Эмма.

Как странно находиться в его доме. Ей пришлось полчаса ждать в его гостиной, так что было время поразмышлять над этим. Эмма не могла сказать, какого впечатления ожидала она от его жилища, может быть, чего-то величественного и грозного. Но на первый взгляд интерьер дома показался ей теплым и довольно прихотливым. Пол выложен мрамором – для Мейфэра это типично. Изящные деревянные ширмы, резные тиковые двери и ковры, вероятно, привезены из Сапнагара. Единственное, к чему Эмма могла придраться, это полумрак. Здесь было бы к месту окно в потолке, как она устроила в своей студии в Джемсон-Парке. Она ожидала, что Джулиану захочется солнечного света. Ему, родившемуся в яркой красочной Индии, этот английский дом должен был казаться невыносимо серым. Скамья, на которой она сидела, была сделана из душистого сандала и инкрустирована слоновой костью. Эмма провела пальцами по изящному рисунку. Может, его кровать тоже из сандалового дерева и поэтому от него всегда так пахнет?

Она не должна думать о его кровати.

Появившийся наконец лакей проводил ее в кабинет. Джулиан сидел за стоявшим у дальней стены столом, под окном, холодный свет из которого падал на мебель красного дерева. Он не поднялся при ее появлении.

– Эмма?! Одна? Вот так сюрприз. Садись.

Такой прием ошеломил ее. Она на мгновение остановилась, потом взяла себя в руки и пересекла просторную комнату. Джулиан работал над бухгалтерской книгой. Эмме трудно было представить его деловым человеком. Политика и война – другое дело, они сложные и жестокие, это как раз под стать его темпераменту. Но такая скука, как бухгалтерский учет? Уму непостижимо.

Усевшись в кресло, она проговорила:

– По-моему, ты не похож на человека, который кутит напропалую.

Отложив перо, Джулиан поднял голову:

– А как такой человек выглядит?

Теперь Эмма увидела, что она не совсем права: под его глазами залегли тени, будто он мало спал. Похоже, и с Маркусом так просто справиться не удалось. На подбородке Джулиана виднелся небольшой синяк. Одет Джулиан был небрежно: белая рубашка, синевато-серый жилет, сюртук, галстук распущен. Его можно было бы быстро поправить. Но Джулиан явно считал, что ее присутствие не требует формальностей.

Эмма ощутила неловкость.

– Ты порвал с леди Эдон.

Джулиан молча смотрел на нее. Потом чуть улыбнулся:

– Гм. Знаешь, я никогда не думал, что увижу тебя здесь. Особенно после нашей стычки в тот вечер.

– А я и не хотела быть здесь. Но…

– Тебя доставили сюда силой? Я пошлю за полицией.

Трудно было не почувствовать себя глупо.

– Я считала необходимым еще раз ясно высказать свое отношение к происходящему.

– Боже милостивый! – Джулиан откинулся на спинку кресла. – Пощади самолюбие мужчины, Эмма. Что дальше, статья в «Тайме»?

Она скрипнула зубами.

– Просто мне пришло в голову, что если расторжение помолвки имеет какое-то отношение ко мне…

– С чего ты это взяла?

Его лицо слишком выразительно, чтобы пытаться изобразить вежливость. Джулиан никогда не сдерживал своих эмоций, однако он проделал большую работу, чтобы научиться имитировать мягкость, и это сбивало Эмму с толку.

– Я тебя не понимаю. В тот вечер ты упрекал в лицемерии меня. Теперь ты неискренен.

– Я? Ты меня насмешила. И тебя это волнует?

– Баронессе, похоже, кажется, что волнует.

Кожаное кресло заскрипело, Джулиан устроился поудобнее. Сложив ладони домиком, он задумчиво постукивал пальцами о пальцы.

– Она сама тебе это сказала?

– Да, Она приезжала ко мне сегодня.

– А-а… Прости за беспокойство. Наверное, она меня неправильно поняла. – Его холодная вежливость граничила с грубостью. Такое впечатление, что ему безразлично, кто сидит напротив него.

Эмма ждала. Джулиан тоже немного подождал, потом, пожав плечами, взял перо и наклонился над счетами. Перо резко черкало по бумаге, приближаясь к концу страницы.

– У тебя больше лиц, чем граней у игральной кости, – произнесла Эмма.

Джулиан поднял брови, но не взглянул на нее.

– И какое же из них твое любимое?

– Пожалуй, то, что сейчас. Оно самое отчужденное.

– Ты приехала полюбоваться им?

– Я сказала тебе, почему приехала. Я…

Он вдруг встал и, бросив перо, обошел стол. Эмма сделала попытку подняться, но Джулиан взялся за подлокотники ее кресла, и она оказалась в ловушке. Наклонившись, он сказал:

– Ты должна решить, Эмма. У Ардсмоуров ты попросила, чтобы я оставил тебя в покое. Теперь ты, похоже, приехала искать моего внимания. Хотя могла выбрать лучший способ получить его. Подумай об Индии, возможно, ты вспомнишь кое-что, чему я тебя научил. Хотя… – он окинул ее взглядом, – одета ты неподходяще. Слишком много одежды.

У нее задрожали губы.

– Ты груб.

– Я занят. – Джулиан взглянул ей в глаза. – А ты суешь нос в дела, которые тебя не касаются. – Он выпрямился и отошел.

– Приятно слышать! Тогда я пойду.

– Пожалуйста. – Он прислонился к столу. – Уходи или объясни, зачем ты здесь.

Но Эмма и сама вдруг перестала понимать, почему она приехала. Новость, что он расстался с баронессой, сначала показалась ей очень тревожной. Она сочла ее доказательством того, что Джулиан намерен преследовать ее. Иначе почему бы этот внезапный разрыв? «Ты не должен менять свою жизнь из-за меня. Все напрасно, я лишь призрак». По дороге сюда ни о чем другом Эмма думать не могла. Но теперь, под его холодным взглядом, она чувствовала себя безмозглой дурочкой. И к тому же напыщенной. Джулиан же, похоже, в полном порядке. Бесстрастный, как глыба льда в Норвегии. Нет никакой опасности, что растает.

Она сделала; движение, чтобы подняться.

– Вот, что я тебе скажу, – внезапно заговорил Джулиан. – Мы с леди Эдон больше не помолвлены. Я восхищаюсь твоим благородным порывом. Если бы я действительно расстался с ней из-за тебя, мне было бы полезно узнать, что тебя это по-прежнему не интересует.

Немного поколебавшись, Эмма снова села. Она не могла поверить, что Джулиан: говорит это искренне.

– Я действительно думаю, что это неблагоразумно. Тебе следует помириться с ней.

– Какой странный разговор мы ведем, – негромко сказал он. – Очень странный.

Жаль, что ее лицо не осталось каменным, когда она посмотрела на него.

– Я просто хотела предупредить тебя. Предостеречь. Как… друг, если хочешь. Не торопись, не совершай опрометчивых поступков. Вот и все.

– Друг. – Джулиан улыбнулся, – Прелестно. Мы теперь друзья?

– Я… думаю, мы были друзьями в прошлом.

– Ах, в прошлом, – сказал он, – Много воды утекло и все такое.

Это была ловушка, и Эмма не только в нее угодила, она сама ее и создала.

– Мне не следовало приезжать.

– Но теперь, когда ты здесь, незачем убегать так быстро. В конце концов, мы же друзья. Замечательно! – Отодвинув бухгалтерскую книгу, Джулиан сел на стол. – Так расскажи мне, – он окинул взглядом ее лицо, – что мой друг делал сегодня? Не считая беседы с леди Эдон.

Он изменился, подумала Эмма, время проложило у глаз морщинки, и вряд ли они появились от смеха. И эта пресыщенность, насмешливость… в Индии их не было. Или просто она не замечала?

– Я распаковывала картины и обдумывала следующую.

– Опять реки крови и клочья мяса?

– Нет. Я сказала тебе, что покончила с прошлым. Я ищу новое свежее начало.

– Значит, увитые цветами коттеджи и тому подобное?

Эти небрежные уколы вызывали у Эммы головокружение. Она не могла понять, почему они так ее ранят, не успевала она обдумать один, как уже страдала от следующего.

– Что-то вроде этого. Если смогу справиться. Мне пока это не очень удается.

– Возможно, недостает интересной темы. В конце концов, все это не слишком увлекает. Или… – Джулиан сделал паузу, – тебе не хватает воображения.

– Ты сердишься на меня, – прищурилась она. Он пожал плечами.

– Очень сердишься. – Эмма поднялась. – Я могу тебя понять. Я уже сказала: не надо было мне приезжать.

– Да, не надо. Но я тронут твоим беспокойством.

– Не о тебе, о твоей связи с баронессой…

– Значит, твоим беспокойством о Кэролайн. Очень мило с твоей стороны.

Кэролайн. Он произнес это имя так привычно. Эмма сжала кулаки.

– Ты…

– Если это тебя утешит, могу добавить, что мои отношения с баронессой ухудшались уже давно. Задолго до того, как ты перестала прятаться.

Опять это слово!

– Я не пряталась!

– Она хотела большего, чем я желал дать. В конце концов, мне это наскучило, ее привязанность стала меня тяготить.

– Какая черствость!

Джулиан снова пожал плечами:

– Таков мой характер. Я предпочитаю, чтобы все было просто и ясно.

Эмма не смогла удержаться от смеха:

– Просто? Ну конечно! Ты самый простой человек на свете, Джулиан. Я не знаю, к чему ты стремишься, но желаю тебе удачи. Я уезжаю.

– Счастливого пути, – сказал он, махнув рукой в сторону двери.

Сделав два шага, Эмма обернулась. Джулиан по-прежнему опирался о стол. Она не могла понять выражение его лица.

– О тебе весь город говорит.

– Это часто бывает.

– Разговоры нелестные.

– И это не ново.

– Тебя это не волнует, Джулиан?

– А почему я должен волноваться? – Он посмотрел в бухгалтерскую книгу. Перевернул страницу. – Когда-то меня это беспокоило. Теперь – нет.

– Но тогда это было неправдой. – Джулиан промолчал.

– Ты сам вынудил меня спросить, – резко сказала Эмма. – Сейчас это правда?

– Что именно?

– То, что о тебе говорят люди!

– Я не знаю, Эмма, – безразличным тоном ответил он. – А что говорят? Я за сплетнями о себе не слежу.

– Их так много?

– Похоже, оказалось достаточно, чтобы привести тебя к моему порогу.

– Она намекала на твое непостоянство. Говорила, что ты повеса!

Его губы дрогнули в улыбке.

– Самую малость, Эмма.

Ее дыхание вдруг зачастило.

– Она сказала, что ты неспособен на верность.

– И это тебя задевает?

– Нет, – мгновенно ответила Эмма: – Я не считаю тебя воплощением добродетели.

– Возможно, именно поэтому искусство подводит тебя. Добавь в картины немного лицемерного мелодраматизма, и сцены просто оживут.

– Я не из таких!

– Да, когда-то не была.

– Как и ты когда-то не был распутником!

Джулиан подошел к ней и, взяв за подбородок, поднял ее лицо к свету.

– Ты очень молода, – вздохнул он. – Порой я об этом забываю.

Эмма резко отвернулась:

– Снисходительность с высоты преклонного возраста? Тебе все тридцать, не так ли? Знаешь, возможно, мне нужно нарисовать тебя! Думаю, я смогу вложить в портрет достаточно пыла.

– Охотно позволяю тебе сделать это. Мы, распутники, любим дамское внимание. – Выражение ее лица развлекло Джулиана. – Приятно видеть, что я тут не единственный, кто сердится, мисс Мартин.

Эмма ринулась вон.

Он был очень убедителен, думала она по дороге домой. Как относиться к его поведению, она понятия не имела, но, наверное, оно и к лучшему.


Глава 16


– Это последнее мероприятие, которое я посещаю, – нетерпеливо сказала Эмма, когда Дельфина, наконец, появилась в холле. Концертный зал был на реконструкции, одна стена закрыта полотном, и молодые щеголи тыкали в него тростями, поднимая клубы пыли. – У меня полно работы, такого скверного исполнения Моцарта я никогда не слышала, а если они продолжат стучать по полотну, я сама их стукну.

– Не кипятись, Эмма. Сезон есть сезон, что я могу поделать?

Эмме от светского сезона делалось дурно. Большой город вдруг оказался очень тесным. Она буквально заболевала от встреч с Джулианом. Сегодня он сидел в ложе напротив с какой-то блондинкой, которая вольно касалась его руки. Интересно, это всего лишь игра ее воображения или в толпе действительно зашептались, когда он вошел? Эмме хотелось рассказать Лондону, что за человек Маркус Линдли, которого здесь чуть ли не боготворят, но боялась, что у нее не хватит слов, чтобы описать поразительную комбинацию злобы, трусости и высокомерия.

– С таким хмурым лицом, как сейчас у тебя, служанки скребут полы, – заметила Дельфина.

– Мне все эти события удовольствия не доставляют.

– Ты уже об этом сказала.

– Тогда перестань таскать меня с собой. Уж это ты можешь для меня сделать. С меня довольно.

– Послушай, я не виновата, что у тебя всю неделю скверное настроение! Перестань жаловаться. Сейчас появится Гидеон, и мы уедем. Ой… это что, жена Локвуда?!

Девушки обернулись. Вошел Локвуд с высокой, хорошо сложенной рыжеволосой дамой, на веснушчатом лице которой отражалось явное неудовольствие. Возможно, ее раздражала поспешность, с которой граф тянул ее вперед.

– Не поздновато ли, милорд? – улыбнулась Дельфина. – Третий акт начался.

– Вы меня знаете, – небрежно бросил Локвуд, остановившись. – Сейчас модно опаздывать или даже совсем не приходить.

– Последнее было бы предпочтительнее, – пробормотала его дама.

Обычно благодушное лицо графа нахмурилось.

– Мисс Мартин, графиня, позвольте представить вам мою сест…

– Жену, – сказала рыжеволосая дама, так резко протянув руку, что Дельфина вздрогнула.

– Она мне больше сестра, – стоял на своем граф.

– Ну нет, – проворчала леди Локвуд. – Бог слишком милостив, чтобы связать нас родством.

Эмма крепко тряхнула руку леди Локвуд. Графиня сама этого хотела.

– Очень рада познакомиться с вами, графиня.

Женщина широко улыбнулась, и бледное лицо, которое, казалось, затмевали сияющие рыжие волосы, вдруг будто осветилось изнутри.

– Боже правый, Анна, ты все еще пользуешься этой уловкой? – фыркнул Локвуд.

Она на него даже не взглянула.

– Это не уловка, это моя улыбка. – Сведя огненные брови, графиня разглядывала Эмму. – Вы и есть та художница, которую он продвигает?

– Ш-ш-ш! – Локвуд тревожно огляделся. – Черт побери, Анна, это же тайна!

– А она понимает, что она рисует? – Рыжеволосая дама сочувственно погладила Эмму по руке. – Похоже, вы тоже жертва амнезии? Мой муж все об этом знает, может быть, он предложит вам какое-нибудь средство, поскольку, кажется, способен победить этот недуг, когда пожелает.

– Довольно! – Взяв спутницу за руку, Локвуд потащил ее дальше.

Эмма изумленно переглянулась с кузиной.

– Обязательно заезжайте к нам, леди Локвуд! – сказала вслед Локвудам Дельфина.

– Не могу, я завтра уезжаю в Париж! – прокричала женщина.

– Черт побери! – рявкнул граф.

Больше девушки ничего не услышали, поскольку Локвуды скрылись из виду.

– Очень странно, – взволнованно сказала Дельфина. – Знаешь, когда я в прошлый раз их видела, они ворковали как голубки.

– Время все меняет, – пробормотала Эмма. Толпа юнцов, колотящих тростями, с каждой минутой увеличивалась. Черт возьми! – Так где же лорд Чад?

– Его перехватил Палмерстон, – вздохнула Дельфина. – Я видела, что он затаился поблизости, когда упал занавес. Я уверена, что они прячутся в карете, обсуждают стратегию. Мне бы очень хотелось, чтобы премьер-министр усвоил хоть какие-то правила приличия относительно светских развлечений.

– Тогда я подожду на улице.

– Я пойду с тобой, – подобрала юбки Дельфина. Но тут к кузине подошла леди Мейблторп, чтобы поговорить о благотворительном мероприятии.

Так они никогда отсюда не выйдут. Вздохнув, Эмма нырнула в дверь.

Головная боль мгновенно ослабла. Небо прояснилось, ночной ветерок, прохладный и нежный, намекал на приближающееся лето. Если не считать фырканья лошадей и покашливания кучеров, часами дожидавшихся возвращения хозяев, все было тихо. Ни лорда Чада, ни премьер-министра Эмма поблизости не заметила.

Звук шагов привлек ее внимание. Кто-то шел по улице. Цилиндр покачивался в такт широким шагам.

Мужчина поднял голову, и Эмма, ожидавшая увидеть лорда Чада, поняла, что ошиблась. Их взгляды встретились, и незнакомец ускорил шаг. Теперь он поднялся на тротуар. Эмма ощутила тревогу. Она дернула дверь, но ту заклинило. Она вложила в рывок всю свою силу. Тщетно. Мужчина поднял трость. Схватившись за дверной молоток, Эмма забарабанила в дверь. Где же лакеи?

В основании трости что-то блеснуло.

Клинок!

– Уходите! – крикнула Эмма.

Глупая! Вспотевшая ладонь соскользнула с ручки двери. Эмма, спотыкаясь, чуть отступила. Теперь незнакомец меньше чем в пяти ярдах от нее… Она снова дернула дверь.

Огромная дубовая створка распахнулась, отбросив ее в сторону. Обернувшись, Эмма увидела, как мужчина, уронив трость, бросился в лабиринт карет.

– Все в порядке? – Окинув ее быстрым взглядом, Джулиан поспешил за мужчиной.

Свет, лившийся из открытой двери, слепил ее. Эмма заморгала и толкнула дверь.

– Что случилось?

– Извините, – сказала Эмма появившейся блондинке. – Миссис… Миссис Мейхью? Я вас не заметила.

Миссис Мейхью, прищурившись, посмотрела на нее, потом молча оглядела улицу. Без сомнения, ищет Джулиана. Эмма, прислонившись к стене, тоже поискала его взглядом. Сердце молотом стучало в груди. Не надо ей было уезжать из Даррингема.

Спустя минуту появился Джулиан. Когда он остановился возле лестницы, чтобы подобрать брошенную трость, появилась его карета с герцогской эмблемой на дверце.

– Чем-нибудь помочь? – поспешил к ним швейцар.

– Нет, – ответила Эмма, не сводя глаз с предмета в руке Джулиана.

Когда он поднял трость, она увидела, что это скрытое оружие вроде того, каким вооружался лорд Чад, когда отправлялся в трущобы по благотворительным делам Дельфины.

Взглянув на Джулиана, Эмма покачала головой:

– Не представляю, чего он хотел. Это не похоже на попытку ограбления.

Блондинка шагнула вперед.

– Оберн, я…

– Подожди минуточку, будь так добра, – сказал он.

Миссис Мейхью прелестно зарделась. Даже очаровательнее, чем леди Эдон. Эмма чувствовала, что у нее тоже загорелись щеки. С чего она взяла, что Джулиан собирается возобновить их старый роман? У него широкий выбор, каждая следующая поклонница краше предыдущей.

Миссис Мейхью вернулась в дом. Джулиан выразительно посмотрел на швейцара, и тот, понимающе хмыкнув, удалился вслед за ней. Когда дверь закрылась, Джулиан приподнял трость.

– Это странно.

– Да, очень странно, – согласилась Эмма. – Честно говоря, я предпочитаю сельскую жизнь.

– Я о другом! С такими тростями не болтаются по Гановер-сквер, бросаясь на встречных. Ты его разглядела?

– Да, немного.

– Узнаешь?

– А где я его встречу? – усмехнулась Эмма. – Я мало знакома с преступным миром. Но… знаешь, я действительно думаю, что это странно. Он, возможно, индиец. Цвет его лица… – Она запнулась, когда Джулиан повел бровью. – В этом нет ничего особенного. Может быть, он моряк или работает в доках…

– Возможно, и ничего. Но это навело меня на мысль. Ты знаешь, что на твоих картинах написаны военные инструкции?

Удивляться было бы глупо. Ведь строки взяты из писем, которые она забрала у того солдата.

– Правда?

– Я не уверен, – сказал Джулиан. – Но они вызывают у меня дурное предчувствие.

Тревожная мысль пронзила Эмму. Да, она убила того солдата. Он был мертв, когда она покидала палатку. А что, если нет? Что, если он видел картины? И, узнав цитаты из писем, понял, где ее искать, и послал друга отомстить?

Но даже если он и выжил, как бы он увидел ее картины? Его речь свидетельствовала о низком положении, вряд ли у него есть доступ в высший круг, таких людей на балы не приглашают.

– Я думаю, ничего серьезного нет, – сказала она.

– Хотел бы я в это верить. У тебя есть еще картины? И откуда ты списала эти строчки?

– Я… у меня действительно есть кое-что, но я не думаю…

– Эй!

Оба так быстро повернулись, что Эмма оступилась. Джулиан схватил ее, помогая удержаться на ногах, отчего лорд Чад заметно помрачнел. За ним по ступеням поднимался лорд Палмерстон, рассеянно улыбаясь Джулиану.

– Эй, Оберн, руки прочь от моей кузины!

– Все в порядке, – быстро сказала Эмма. Джулиан отступил.

– Я лишь сообщил мисс Мартин о своем намерении нанести ей завтра визит, Чад. Можешь сообщить о моих планах своим лакеям.

Эмма не поняла подтекста фразы Джулиана, но лорд Чад вспыхнул.

– Ну… правду сказать, Оберн, я не знаю. Твое состояние в последнее время…

– Я приму его светлость, – перебила Эмма. Джулиан прав, надо все выяснить. Она не ждала, что он проводит ее к Дельфине. Без сомнения, Джулиан отправится искать свою белокурую приятельницу.

* * *


Стук когтей по половицам объявил о появлении Поппета. Прошмыгнув мимо Эммы, песик обнюхивал брошенную шаль. Следом в дверях появилась Дельфина.

– Герцог внизу, – сказала она. В одной руке она держала коробку, в другой – букет роз.

Не обращая внимания на хмурый вид кузины, Эмма посмотрела на часы:

– Еще и четырех нет. Я ждала его позже. Надеюсь, это не от него?

– Нет, от одного из поклонников твоего творчества. Локвуд передал. Если ты не согласишься нарисовать портрет, то все лондонские сады останутся без цветов. Куда все это положить?

– Пока на диван. И пригласи сюда герцога.

– У меня было большое искушение сказать, что тебя нет дома.

Эмма отложила кисть.

– Но ты весьма справедливо рассудила, что это не твое дело.

– Эмма, этот человек…

– Я знаю, каков он.

Во всяком случае, знала когда-то. Эмма все больше задумывалась над тем, что время могло изменить Джулиана не меньше, чем ее. Убрав кисть, она развязала фартук.

– Разве ты можешь принять его в таком виде?! – наморщила носик Дельфина. – Ты выглядишь неряхой! Прическа того и гляди развалится, на носу краска…

Эмма рассмеялась: Дельфина тронула собственные локоны, словно опасалась, что неряшливость заразна и передалась ей.

– Тем не менее, он уже поднимается.

– Сюда?! В твою студию!

– Да. Он знает, что мисс Ашдаун – это я. Он хочет посмотреть мои ранние работы.

– Которые ты не показала мне? Эмма! – задохнулась кузина.

– Тебе я тоже покажу, если хочешь. Но позже. Мне нужно поговорить с ним наедине.

– Нет, – выпрямилась Дельфина. – Это неприлично. Запираться с ним здесь…

– Дельфина, не глупи. Я старая дева и так надежно расположилась на полке ненужных товаров, что горничным впору уже с меня пыль сметать.

– Но как хозяйка дома и твоя…

– Я предлагала переселиться в дом моих родителей, если мое присутствие тебя стесняет, – спокойно сказала Эмма.

Дельфина поджала губы.

– Гм. Ты слишком деловая, Эмма.

– Думаю, это передалось, мне от матери.

Кузина демонстративно захлопнула за собой дверь. Эмма отбросила фартук. Все утро она боролась с нервной дрожью. Джулиан будет здесь… но у него деловой интерес, ничего личного. Только язык урду. Однако холст на мольберте выдавал ее рассеянность и нервное возбуждение. Резкие мазки жженой умбры и ультрамарина, казалось, были сделаны ребенком, причем не кистью, а детским совочком.

Эмма все еще рассматривала свою жалкую мазню, когда Джулиан появился в дверях.

– Входи, – сказала она, не поднимая глаз от холста. – Картины сложены у шкафа.

Джулиан подошел к ней:

– А это что?

– Новая картина. Если получится. – Эмма не могла заставить себя посмотреть на Джулиана. Он здесь, рассматривает ее работу… Было в этом что-то приятное, и это ее тревожило. – Пока наложен только первый слой.

– Интересно. Совсем не похоже на живопись.

– Да. Но даже если это было бы сделано лучше, все равно не походило бы на конечный результат. Это основа для света и тени. Без этого картине будет недоставать яркости и глубины. У нее не будет… многомерности.

– Тогда это важно.

– Да. И трудно. Возможно, это самая трудная часть работы.

Джулиан стоял очень близко, Эмма слышала его дыхание. Чтобы отвлечься, она стала обдумывать, не стоит ли ей поэкспериментировать и наложить краски густым слоем, как делают парижские художники. Критики называли это грубым стилем, но Эмма подозревала, что он лучше передаст то настроение, которое она хотела выразить.

– Ты сделаешь такое для меня? Или оставишь меня скучно-плоским?

– О чем ты?

– Я имею в виду, когда будешь писать мой портрет.

Эмма зашла за мольберт и поправила рейку.

– Ты серьезно?

– А ты разве нет?

Эмма подняла голову. Джулиан смотрел на нее, на его губах играла легкая улыбка. На эти губы придется потратить много времени! Так она решила когда-то, размышляя, как нарисует его лицо. Тогда она думала о рисунке углем, но и для портрета маслом это тоже верно. Она помнила, как трудилась над ними в другой картине. Как передать их мягкость? А также то, что они могут стать и очень твердыми? И как изобразить их способность учить и направлять чужие губы?

Стоп! Эмма выпрямилась, расстроенная и раздосадованная.

– Очень любезно c твоей стороны. Но думаю, нет. Рисовать тебя было бы…

– Слишком пугающе? – сочувственно спросил Джулиан. – Я заметил, что мое присутствие тебя расстраивает. Я изо всех сил стараюсь, чтобы ты чувствовала себя непринужденно, но и ты должна прикладывать усилия, Эмма.

Его манера говорить приводила ее в бешенство, возможно, потому, что Джулиан не трудился скрыть снисходительность.

– Да что ты? Какая чуткость. Нет, Джулиан, боюсь, я не смогу воздать тебе должное. В конце концов, мой талант не столь велик, а ты очень… привлекательный.

Он вскинул брови.

– Гм. Правда, можно в работе опираться на твою репутацию. Знаешь, я могла бы изобразить тебя Дьяволом, соблазняющим Еву. Только подумай! Твое лицо появится на стенах Королевской академии, олицетворяя первородный грех и все беды мира.

Запрокинув голову, Джулиан расхохотался:

– Отлично! А ты будешь моей Евой?

Эмма смерила его взглядом:

– Ну уж нет. Я на такого сорта искушения не поддаюсь.

– Тогда можно взять в качестве модели миссис Мейхью. – Наклонившись, Джулиан взял альбом, открытый на эскизе портрета. – Вижу, ее черты ты схватила очень точно.

– Отдай! – Выскочив из-за мольберта, Эмма выхватила у него альбом и заперла в ящик стола.

– Значит, вот так ты проводишь свои дни?

– Что ты хочешь этим сказать? – оглянулась она. Склонив голову набок, Джулиан разглядывал ее.

– Запершись здесь, переносишь мир на листы бумаги?

Шагнув вперед, Эмма чуть не споткнулась о болонку. Вечно Поппет тут вертится. Эмма наклонилась, подняла собачку и почесала ей за ухом, поскольку та вырывалась.

– Именно так я себе это не формулировала. Но ты прав, такова природа живописи.

– Тогда это тебя оправдывает.

– Что?

– То, что ты держишься на расстоянии. Ради искусства ты должна оставаться сторонним наблюдателем.

– Не говори чепухи.

– Ты вчера перекинулась хотя бы парой слов с миссис Мейхью?

– Кажется, да, правда, я не уверена, что она мне ответила.

– И тебе этого было достаточно, чтобы знать, как нарисовать ее?

– Наблюдение не требует близости.

– Возможно. – Джулиан пожал плечами. – Только… похоже, это очень одинокая жизнь Эмма.

Поппет повизгивал под ее рукой. Эмма выпустила песика.

– Это тебе только кажется. Не забывай, в Даррингеме я не столь изолирована. У меня там круг общения шире, а деревня довольно гостеприимна.

– Не сомневаюсь. Местные жители, должно быть, в восторге, что леди из поместья снисходит до того, чтобы нанести им визит.

– Все совсем не так!

– Да? А как же? Жена викария обращается к тебе, когда ей не хватает свободных рук? Ты по утрам заходишь посплетничать к модистке?

Эмма закатила глаза.

– Такая близость мне не по нраву. Это отвлекало бы меня. Мне есть чем заняться.

– Да, – сказал он. – Живопись, конечно. А что еще?

– Ты меня удивляешь. Вот уж не думала, что повесы так интересуются провинциальной жизнью. А может быть… – Она подняла брови. – Возможно, это твои проблемы? Это вы одиноки, ваша светлость?

Джулиан улыбнулся:

– У тебя неверное представление о повесах, Эмма. Искусство повесы состоит в том, чтобы исключить ненужные эмоции. Никаких связей, кроме физической.

– Какая досада, что я не мужчина. Мне бы это понравилось. Возможно, я перещеголяла бы многих.

– Ты так думаешь? – мягко спросил он.

– Послушай, ты ведь пришел посмотреть картины? Тогда смотри и оставь меня в покое.

К облегчению Эммы, Джулиан без возражений последовал за ней. Но, положив руку на полотно, прикрывающее картины, она заколебалась.

– Ты ведь видел мои работы.

– Да, я же говорил.

Эмма не поднимала глаз от полотна.

– Тебя не удивило, что это нарисовала я?

Она физически ощущала, как его проницательный взгляд движется по ее лицу. Их разделяло несколько шагов. Джулиан стоял слишком близко, чтобы она могла чувствовать себя спокойной.

– Это очень мощный материал, – медленно сказал Джулиан. – Но я совсем не удивлен, что ты обладаешь таким мастерством.

Это был очень лестный ответ, но Эмму он не удовлетворил, хотя она и сама не знала, что хотела услышать. Вздохнув, она сняла полотно и отстранилась.

Картины она расположила с умыслом: первой стояла та, на которую ей труднее всего было смотреть – незаконченный портрет мужчины, черты которого исчезали в грунтовке. Зловещий эффект, но верный. Если тот человек действительно призрак, то она так его и изобразила.

– Это он, – тихо сказал Джулиан. – Второй с Чанди-Чоук.

– Да. У тебя очень хорошая память.

– Почему ты поместила их обоих в офицерские палатки?

Эмма пожала плечами:

– Хотела показать, что они не олицетворение власти, а символ злоупотребления ею.

– Он выглядит более кровожадным, чем я помню.

Ее рот помимо воли скривился.

– Тогда ты плохо помнишь.

– И ты тоже. – Джулиан странно взглянул на нее, прежде чем сосредоточиться на холсте. – Любопытно. Ты столкнулась с ними только однажды, правильно?

Эмма пропустила вопрос мимо ушей.

– Что здесь написано?

– О, это любопытно. Насколько я могу разобрать: «Десять крор[10 - Принятое в Ост-Индии обозначение суммы в 10 миллион рупий.] за продвижение войск в следующие районы».

– Крор? А что это такое?

– О, это целая куча денег.

– Понятно… – Эмма провела пальцами по холсту. Какие агрессивные мазки. Она помнила, как каждую ночь болело у нее запястье. – Армия платила шпионам?

– Но не так хорошо.

– Значит, это была шутка?

– Такими вещами не шутят. Оказывается, ты не можешь прочитать подписи, – вслух размышлял Джулиан. – Эмма, тебе кто-то написал это на урду?

– Нет. Я нашла бумаги.

– Где нашла? – Джулиан наклонил картину, чтобы посмотреть следующую, и вполголоса выругался. Потом прочитал вслух: – «Если убиты женщины и дети, тем лучше».

– Странные слова для английского солдата, – прошептала Эмма.

– Для солдата? Господи! Где ты нашла это?

– В Курнауле.

– Как? У кого?

Она невидящим взглядом смотрела на картину.

– Почему наша армия хотела, чтобы убивали женщин и детей?

Джулиан горько усмехнулся:

– Чтобы было за что мстить. Герои создавались в Канпуре, ты же знаешь.

– Боже мой! Это просто ужасно! Я… что это с Поппетом? – Эмма бросилась к бившейся в судорогах собачке. Из пасти показалась пена. – Я же просила Дельфину не пускать его сюда! Я ей говорила, что он отравится красками!

Она погладила собачку. Поппет, казалось, успокоился, но потом испустил долгий вздох и затих.

– Поппет! Джулиан, он…

Джулиан встал рядом с ней на колени. Эмма гладила песику животик, но Поппет не шевельнулся. Собравшись с духом, она наклонилась ниже, стараясь уловить его дыхание.

– Бедняжка! Он умер!

Джулиан снял с мордочки Поппета обрывок бумаги.

– Что это?

– Дельфина никогда мне не простит! О Господи, только бы не мои краски…

– Он что-то съел.

Эмма взяла у Джулиана обертку и хотела ее понюхать.

– Остановись. – Джулиан резко отшвырнул ее руку. – Если это…

– Это шоколад, – сказала она. – Поппет нашел коробку.

Эмма осмотрелась. Да, собака сбросила коробку с дивана, и конфеты рассыпались по полу.

– Значит, это мог быть шоколад? – Она осторожно собрала конфеты. – Одной не хватает. Но Поппет и раньше ел шоколад. Должно быть, он отравился красками Джулиан, Дельфина меня убьет! – Эмма оглянулась на мольберт. Ее палитра лежала на маленьком столике. Она работала только двумя цветами. Поппет не мог до них добраться. – Но как…

– Откуда у тебя этот шоколад?

Ломая руки, Эмма оглянулась на Джулиана.

– О Боже, – прошептала она, – ты же не думаешь…

– Эмма, скажи мне, где ты нашла фразы на урду для своих картин?

Какой у него мрачный тон.

– В письмах. Я скопировала из них строчки для картин восстания. Но определенно…

– И они висели у всех на виду в галерее Локвуда! – Джулиан порывисто встал. – Черт побери! Ты выставила улики на всеобщее обозрение!

– Я же не знала! – Эмма тоже поднялась. – Как я могла знать?!

– Но кто-то знает, – сказал он. Его взгляд упал на лежавшего на полу Поппета. – Тебя пытались убить.

Как странно, такие простые слова, а как отвратительно звучат.

– Бедный Поппет, – прошептала она сквозь слезы. – Все знают, что шоколад для собак вреден.

– Эмма, послушай меня. – Джулиан, взяв ее за плечо, усадил на диван. – Значение имеет все. Человек, пытавшийся напасть на тебя… пожар у Локвуда…

– Да, – безучастно сказала Эмма. – Я понимаю, к чему ты клонишь. Но… это невозможно, Джулиан. Владелец этих писем… он мертв.

– Ты уверена?

Она возила ногой по ковру.

– Совершенно уверена.

Эмма знала, что Джулиан смотрит на нее, но не подняла глаз. Джулиан заговорил снова:

– На скольких картинах, выставленных у Локвуда, были строки из писем?

– На всех. – У нее вырвался смешок. Была во всей этой истории какая-то мрачная ирония. – И на всех картинах, которые я отдала в Академию.

– А где сами письма?

Эмма подняла глаза на Джулиана.

– Кто-то видевший картины решил, что ты понимаешь смысл надписей. Что у тебя есть доказательства… Они есть?

– Да, – ответила она. – Во всяком случае, я знаю, где эти письма. Но они… не у меня. Я их спрятала.

– Почему ты спрятала их, если не знаешь, что они значат? Тебе кто-то угрожал? Ты хранишь их, чтобы защитить себя?

– Нет. Ничего подобного. Они случайно… попали в мое распоряжение.

Джулиан не скрывал разочарования.

– Если ты не скажешь мне, как ты их получила…

– Не скажу!

– Тогда, черт побери, скажи, где их прячешь!

– В раме одной из картин. – Эмма подошла к столу. Тетрадь в красном кожаном переплете была открыта на чистой странице. Перевернув лист, Эмма вела пальцем по перечню картин. – Ох, Джулиан, они в картине, которую я продала!

– Господи, почему…

– Я не хотела их видеть! – Эмма повернулась к нему. – И не могла уничтожить. Я пыталась, я…

– Почему?! Почему не могла?

Эмма покачала головой.

– Теперь они у мистера Колтхерста.

– Колтхерст! – Джулиан провел рукой по лицу, по волосам. – Майкл Колтхерст. Конечно, творчество мисс Ашдаун в его вкусе! Локвуд продал твои картины этому ублюдку?

– А что такое? Разве он не должен был этого делать?

Джулиан покачал головой:

– Эмма, письма необходимо вернуть. Мы должны знать, что в них написано. И кто их написал.

– Да. – Она невидящим взглядом смотрела на Поппета. Потом, словно очнувшись, сказала: – Я должна отнести его Дельфине. Я говорю о Поппете.

– А я найду лорда Чада.

– Что?! – вскинулась Эмма. – Ты с ума сошел? Ты не можешь ему сказать! Он член парламента.

Джулиан насмешливо поднял брови:

– И я тоже.

– Ты понимаешь, что я имею ввиду, – нетерпеливо сказала она. – Знай он, что мои картины – свидетельство сговора об убийстве мирных жителей, он не позволил бы мне выставить их! Он боялся бы скандала, последствий для правительства! Ведь последствия были бы. Это вызвало бы ужасное возмущение… он никогда не решился бы показать их…

– Поскольку боялся бы за твою жизнь, – мягко закончил Джулиан. – Эмма, ты не можешь выставлять картины, не важно, будет скандал или нет.

– Я должна устроить эту выставку. – Эмма не могла справиться с дрожью в голосе. – Нельзя ее отменять. Это единственная причина, по которой я осталась. Послушай, я найду письма и тайно передам властям. Все может произойти очень тихо, никто не должен знать, что они связаны с картинами. В конце концов, сколько людей умеет читать на языке урду? И даже если прочитают, кто задумается над этими строчками?

– Рассуждай здраво. Ты продала картину, в раму которой спрятала письма. Ты не можешь заехать с визитом и начать крушить чужое имущество. Тем более – к Колтхерсту. Этот человек… э-э… не джентльмен. А лорд Чад сумеет получить разрешение правительства или передаст дело в полицию.

– В полицию?! – Эмма знала, что выдает себя, но ее это уже не волновало. – Нет! Никто во всей Англии даже не взглянет на мои картины, если с ними будет связан отвратительный скандал. Со мной будет покончено! Окончательно и бесповоротно!

– Но ты останешься жива, – сказал Джулиан. – Господи! Эмма, ты не можешь ставить эти картины выше своей жизни!

Никогда ей так не хотелось кого-нибудь ударить. Как он смеет говорить о ее творчестве как о чем-то тривиальном и мелком? Речь не о тридцати картинах! Речь о ее будущем как художника, о мечте, ради которой она жила, о цели, которая сохранила ей рассудок и помогла выжить, когда никто и ничто не помогло. И меньше всего он!

– Я хочу рискнуть, – сказала она. – А вы держитесь от этого подальше, ваша светлость.

– Чтобы считать себя виноватым, когда тебя убьют? – жестко спросил Джулиан. – Спасибо, нет, мисс Мартин. Я уже однажды перестрадал это и не хочу пережить такое снова.

– Послушай меня! Я верну письма. Даже если мне придется вломиться в дом Колтхерста.

Джулиан долго смотрел на нее. Потом его глаза прищурились.

– Значит, вот куда ушла твоя страсть. Высохла в красках.

– Да, – сказала Эмма. – По крайней мере, ты меня хорошо понимаешь.

Какой резкий у него смех.

– Тогда твой набросок чертовски хорош. – Она подняла бровь, и Джулиан добавил: – Объемность, моя дорогая. Как неудобно было бы, если бы твоя любовь ограничивалась двумя измерениями.

– Да, тогда бы мои картины никого не тронули. А теперь расскажи мне о Колтхерсте. Ты его знаешь? И действительно уверен, что он не снизойдет к моей просьбе?

– Я знаю его лучше, чем мне хотелось бы. Не советую привлекать к себе его внимание. – Джулиан задумчиво потер подбородок. – Ну ладно. Если ты настроена это сделать… Колтхерст открывает свой дом для гостей один раз в месяц. Завтра вечером.

– Превосходно. Если ты поможешь мне получить приглашение…

– Он не принимает одиноких посетительниц. Мы пойдем вместе.

Эмма ответила не сразу.

– Ты хочешь помочь мне? Спасибо. Я буду очень рада.

– Сомневаюсь. Тебе придется переделать какое-нибудь свое платье. И подобрать вуаль погуще.

Эмму охватило неприятное предчувствие.

– В-вуаль?

– Да. – Его рот скривился в улыбке. – Ты будешь изображать мою любовницу. Не бойся, в доме Колтхерста ты не встретишь тех, кто тебя узнает.

Изображать его любовницу? Эмма не могла представить, что это за собой повлечет.

– Нет. Если тебе нужна любовница, ты можешь взять миссис Мейхью.

– Чтобы сделать за тебя грязную работу? – изогнул бровь Джулиан. – Болтаться по дому, взламывая рамы картин?

У нее загорелись щеки.

– Да, это глупая идея. Я пойду с тобой. Но не как твоя любовница, а…

Кузина? Смешно. Оберн слишком известен, чтобы у него внезапно объявились родственники.

– Какое трудное положение. – В голосе Джулиана вдруг зазвучало сочувствие. – Бедная Эмма. Ты не можешь решиться? И задаешься вопросом, как далеко все зайдет? А на что ты согласилась бы ради своей карьеры? Может, ты даже позволишь себя обнять, если ситуация того потребует?

Презрение в его голосе застало ее врасплох. Оно относится к ней или к нему самому?

– Я… я… – Конечно, презрение относится к ней. Думать иначе она не должна – это слишком тревожно. – Ты прав, – быстро проговорила Эмма. – Я сказала глупость. Конечно, я сделаю все, что ты считаешь необходимым.

Ожидал ли он этого? Когда Джулиан выдохнул, на его лице не отразилось никакой реакции. Он посмотрел вниз, и Эмма проследила за его взглядом.

– Бедняжка Поппет, – снова сказала она. – Отнесу его Дельфине.

– А я займусь приготовлениями к завтрашнему дню.


Глава 17


Часы пробили полночь. Эмма проскользнула к входной двери мимо спавшего в своей комнатке слуги. Ночной воздух был свеж, и она накинула соболий капюшон накидки. Сквозь густую вуаль, скрывавшую лицо, было плохо видно. Вслепую она протянула руку, и крепкие руки Джулиана, подняв, усадили ее в карету.

Устроившись на сиденье, Эмма вздохнула с облегчением.

– Надеюсь, никто не слышал, как я ушла. Двери ужасно скрипят. Представляю себе, как лорд Чад стал бы рыскать по улицам в халате!

– Ему никогда не придет в голову пойти туда, куда мы отправляемся.

– Это звучит зловеще.

– Так и есть.

Эмма подняла вуаль, чтобы разглядеть Джулиана. Он оделся официально: черный фрак, строгий галстук.

– И все же какого рода это место?

– Своеобразное.

– Может, ты потрудишься уточнить? Или предпочитаешь, чтобы я от удивления выдала себя?

Джулиан пожал плечами:

– Это своего рода неофициальный клуб для публики более фривольной, чем может вообразить твоя кузина.

– Значит, оргия.

– Да. Не прикасайся там к еде и напиткам. Не улыбайся никому, кроме меня.

– Значит, я должна тебе улыбаться?

– Если у тебя возникнет такая прихоть.

– И как часто такой каприз должен посещать твою любовницу?

Джулиан долго смотрел на нее с непроницаемым видом.

– Все зависит от того, какие отношения нас связывают.

– Думаю, что ты не привел бы туда девицу, с которой едва знаком. Отношения должны смахивать на официальную связь.

– Нет, я не это имел в виду. – Эмма ждала, и он снова пожал плечами. – Если наша цель – Колтхерст, мы должны показать, будто нас связывает нечто… необычное.

– Все же тебе придется выразиться определеннее.

– Возможности довольно широки.

– Назови хотя бы одну.

Джулиан посмотрел в окно кареты. Янтарный свет уличных фонарей золотил его лицо, подчеркивая впалость щек и твердый изгиб губ.

– Это не требует объяснений, Эмма. Можешь улыбаться мне или нет, как тебе нравится.

Странное чувство охватило ее – радость и печаль одновременно. Уж кто-кто, а Джулиан меньше всего должен думать, что она нуждается в защите от шалостей гостей на вечеринке.

– У меня есть глаза. Ты когда-то заметил, что я очень наблюдательна.

– Хорошо. Вот и воспользуйся этим недостатком, чтобы наблюдать за другими.

– Подходящее для меня занятие.

– Понаблюдай, как они будут спариваться.

Он увидел ее изумленные глаза. Уголок его рта дрогнул. Да Джулиан смеется над ней! Это удержало Эмму от удивленного возгласа.

– Ну уж нет, – отрезала она.

– Тогда, полагаю, ты не захочешь, чтоб и за тобой наблюдали.

Вот теперь она действительно задохнулась от шока.

– Поверить не могу, что Локвуд продал мои картины такому человеку!

– Да, я с ним это собираюсь обсудить.

Тон Джулиана озадачил ее.

– Думаю, Локвуду этот разговор не доставит удовольствия.

Джулиан промолчал.

– Тебе не стоит с ним разговаривать, я сама это сделаю, если увижу необходимость. Тебя это не касается, Джулиан. Ты не имеешь никакого права защищать меня.

– А может, твой недостаток вовсе не наблюдательность, а нечто другое? Похоже, у тебя особый дар причинять боль своим поклонникам, Эмма. Что скажешь? Нет? Похоже, некоторым это даже нравится. По-моему, было бы очень интересно, если бы на сегодня мы поменялись ролями.

– Нет, – покачала головой Эмма, – Изображать подобное явно выше моих способностей.

Джулиан не сводил с нее пристального взгляда.

– Не надо себя недооценивать, дорогая.

Сердце Эммы вдруг торопливо застучало, ей стало трудно дышать.

– Тогда чего ты хочешь? Мне нужно играть холодную и неприступную?

По его лицу медленно растекалась улыбка, странная и словно заключающая в себе угрозу. Джулиан вдруг показался ей хищником. Незнакомцем. В памяти Эммы не было этого человека.

– Холодную? Нет, это совершенно не годится. Ты что, забыла о своих намерениях?

Он пытается испугать ее. Эмма не знала, как она поняла это, но подсознательная уверенность и решимость не покинули ее.

– Что за чепуха!

– Показать? – Джулиан наклонился вперед. Его рука скользнула под вуаль и легла ей на затылок. – Ты сама себя не знаешь, – сказал он очень мягко. И большим пальцем чуть надавил на горло, только для того, чтобы она почувствовала силу его руки. Эмма резко вздохнула. – Все дело в прикосновении, – пробормотал он. – Ты чувству ешь это? Идея игры в том, чтобы проверить себя на со противление, испытать себя. Здесь очень тонкая грань. Если ты попросишь ослабить нажим, – его рука соскользнула с ее шеи, – то ничего не почувствуешь.

– Это было бы гораздо предпочтительнее.

Джулиан откинулся на спинку сиденья.

– Для некоторых целей – да. Но не для нашей. Не забывай о ней.

– Я ее прекрасно осознаю и хочу тебе напомнить, что не просила тебя ни о чем. Ты сам предложил помощь!

– И ты приняла предложение. Но какое это имеет отношение к тому, что мы обсуждаем?

Эмма снова опустила вуаль. Он не должен видеть, как она вспыхнула!

– Ты выводишь меня из себя. Я покончила с этими играми.

– Нет, это просто боязнь столкнуться с живыми объектами, ты ведь больше общалась с картинами. Но если ты задаешь вопрос, то должна знать, что я могу на него и ответить.

– Это моя ошибка.

– Да, – сказал, помолчав, Джулиан. – Это твоя ошибка.

Прошло несколько минут, Эмма разглядывала мелькающие за окном мокрые улицы. Вода бурлила в канавах, каретные фонари бросали блики на мокрые булыжники. Как странно находиться здесь с ним. Всего лишь месяц назад это показалось бы ей абсурдной фантазией. Тогда она и предположить не могла, что это может произойти. Что будет так больно и все же – Эмма глубоко вздохнула – доставит такое сладостно-горькое удовольствие. Она с таким волнением ждала появления Джулиана сегодня вечером! И опасалась, что необходимость вернуть письма не единственная тому причина.

Прикосновение к ее юбке вывело Эмму из задумчивости.

– У моей матери было платье такого же цвета, – сказал Джулиан. Эмма взглянула вниз: ее накидка распахнулась у коленей. – Именно этого же оттенка красного.

Эмма не могла припомнить, чтобы ой когда-либо упоминал о родителях. Да и ни к чему ей знать о них. И все же слова вырвались сами собой:

– Ты хорошо ее помнишь?

– Не очень. Я был маленьким, когда она умерла. И пяти лет не исполнилось.

Эмма нахмурилась, вспоминая, что знала о его детстве.

– И тогда ты переехал жить к деду?

Казалось, это предположение удивило Джулиана.

– Разве я тебе никогда не рассказывал?

От этого вопроса у нее заныло в груди.

– Не обращай внимания. Это праздное любопытство.

– Нет, почему же. Я готов ответить. Не могу поверить, что ты ничего об этом не слышала, если не от меня, так от кого-нибудь еще. Об этом в Лондоне много говорили.

– И твоя любовница должна знать эту историю?

– Да. Скорее всего.

– Тогда, наверное, тебе стоит мне ее рассказать. После короткой паузы Джулиан тихо рассмеялся:

– Ну и хитра ты, Эмма!

– Я слушаю, – сообщила она, отвернувшись к окну.

– Хорошо. – Джулиан помолчал. – Как ты знаешь, мой отец умер, когда я был очень мал. В то время мой дедушка еще не решил, кому передавать титул. Сомневался, имеет ли силу брак моих родителей и тому подобное. Поэтому он и оставил меня с моей матерью. Без всяких планов приблизить.

– И тебя отправили к родным матери.

– Не сразу. Моя бабушка по линии матери вышла за муж за английского солдата, и семья отвернулась от нее. Но после смерти мужа бабушка вернулась в местную общину. Ее сын, мой дядя, женился на индианке. Бабушка жила с ними. Но дядя не любил напоминаний, что в его жилах течет и английская кровь, поэтому родня не признала ни мою мать, ни ее английского мужа. Бабушка даже не знала, когда умерла моя мать.

– И тебя забрали британцы?

– Все не так просто. Не забывай, ведь предполагалось, что титул получит Линдли. Так что я был пресловутым скелетом в шкафу и для английской, и для индийской роди.

Эмма подняла вуаль, чтобы увидеть его лицо.

– И как ты поступил?

Джулиан небрежно повел плечом:

– Я справился с ситуацией.

– Справился? Ты хочешь сказать…

– Какое-то время я был уличным ребенком. Прекрасное время, черт побери. Никаких уроков, никаких правил, лишь озорство и свобода.

Эмма уставилась на него. Жизнь на улицах Дели! Она видела, как там жили дети: худые, в драной одежде, они с надеждой в глазах вертелись около жаровен, их жизнь зависела от доброты прохожих.

– Твоя бабушка, – пошептала она. – Она одержала верх над своим сыном. Она нашла тебя и приняла?

– В конечном счете, да. Когда до нее дошли слухи об уличном ребенке с зелеными глазами Синклера, у нее появились подозрения. Как ты сама понимаешь, это не самый распространенный цвет глаз у сирот в Дели. – Джулиан усмехнулся, вспоминая. – Она разыскала меня и вытащила с улицы. Я совсем этому не радовался, но мой дядя… ну, в общем, он принял меры, чтобы я повиновался ей, и, думаю, постепенно тоже примирился со мной. Все мы довольно хорошо притерлись друг к другу и неплохо уживались, пока не появился дедушка. – Джулиан скривил рот. – К тому времени я уже не слишком стремился уехать.

Эмма откашлялась.

– Он хорошо с тобой обращался?

– Я был его наследником.

Это ничего не прояснило, но теперь Джулиан отвернулся к окну, и она не стала добиваться ответа.

– Наверное, тебе было ужасно трудно, когда ты сюда приехал. Ведь ты знал только Индию.

– Трудно? – Похоже, это предположение заставило его задуматься. Он немного помолчал, потом, заговорил снова: – Пожалуй, да. Вновь учить английский было утомительно. Я смутно помню то время. Думаю, я был слишком сбит с толку, чтобы размышлять, нравится мне это или нет. А когда в голове прояснилось, было уже ни к чему задаваться этим вопросом. Дети прекрасно осваиваются и приспосабливаются. – Карета остановилась. – Мы приехали.

Джулиан взял Эмму за руку, чуть выше перчатки. Его манеры были небрежны, будто это не он только что рассказывал душераздирающую историю своего детства.

– Я сама, – сказала Эмма и потянулась к дверце.

– Подожди. – Он удержал ее. – Ты сказала, что готова на это. Если передумала, то закончим нашу затею здесь. Иначе, если, оказавшись внутри, ты превратишься в чувствительную барышню, это сослужит нам плохую службу.

Эмма какое-то мгновение смотрела на его руку. Длинные изящные пальцы. С такими руками ему надо было стать художником.

Должно быть, это какая-то уловка, с внезапным отчаянием подумала Эмма. Любовницу такая история растрогала бы. Но в какой-то момент все начинают чувствовать одинаково. И зарождающиеся эмоции, волнение в крови, искушение сказать слова, которых лучше не говорить, все это притупляется, превращается в ничто. Любовнику даже на руку отсутствие у подруги душевных порывов. Он не ставит цель узнать ее душу. Его интересуют лишь удовольствия, которые могут доставить ее тело. Так в чем же уловка?

Эмма взяла Джулиана за руку. Как взяла бы за руку любого другого мужчину. И рука любого другого напряглась бы также, вливая тепло, которое, казалось, скользило вниз живота, омывало спину и колени. Пройдет немного времени, и новизна ощущений исчезнет.

– Нет, – сказала она, – я не буду кисейной барышней.

Джулиан назвал у двери свое имя, и их впустили без всяких церемоний. В холле было тихо.

– Никакой музыки? – спросила Эмма.

– Нет, – ответил Джулиан. – Еще один пролет.

Поднявшись по лестнице, они наткнулись на женщину, взгромоздившуюся на стол. Ее нагота была прикрыта лишь виноградными лозами. Поглядывая на лицо Джулиана, Эмма старалась подражать ему. Он выглядел в высшей степени бесстрастным, так что она тоже постаралась изобразить равнодушие. Молодой человек, сидевший на диване возле стола, лениво отщипывал с лозы виноградины и разговаривал с красивой блондинкой в атласном платье фиолетового цвета с глубоким вырезом. Раскусив очередную виноградину, он запустил руку в корсаж блондинки и, подняв ее грудь, провел надкушенной ягодой по соску.

– Тебе надо было напудриться, – негромко сказал Джулиан. – Твой румянец привлечет внимание.

– Если меня назовут самозванкой только потому, что я краснею…

– Нет, я имел в виду, что это возбудит интерес, который нам вовсе ни к чему.

– Тогда я буду смотреть в пол.

– Да, так лучше.

Однако сдержанность давалась Эмме непросто. Они шли через гостиную, где на буфете были выставлены вина и кушанья. Гости то подходили к карточным столам, то опускались на шелковые подушки. Обстановка была непринужденной. Несколько мужчин кивнули Джулиану, с любопытством поглядывая на скрытую вуалью Эмму.

– Здесь нет никаких слуг?

– Нет, – ответил Джулиан. – Если не считать охраны.

Когда они выходили из комнаты, Эмма оглянулась и увидела то, чего не заметила раньше: два скромно одетых молодых человека сидели у двери. У каждого из них был пистолет.

– Зачем ему нужна охрана?

– Здесь однажды произошло убийство. Это привлекло внимание. Колтхерст этого не любит.

Они свернули в длинный коридор. Светильники на стенах были украшены настоящим тростником в затейливых металлических скобках, похожих на извивающиеся черные языки, внизу стояли медные урны. Факелы вспыхивали, делая коридор подобием ада. В воздухе витал специфический запах, порочный, сладкий, вызывающий головокружение.

– Интересная картина, – сказала Эмма.

– Не стоит злоупотреблять этим словом.

Они шли по ковровой дорожке мимо массивных дубовых дверей, из-за которых доносились разнообразные звуки: стоны, смех, бренчание фортепьяно… вопль боли? Эмма не могла разобрать. Вслед за приглушенным стоном раздался пронзительный крик. Она быстро взглянула на Джулиана. Его рука напряглась, на скулах заходили желваки.

– Моруик сказал, что видел картину в кабинете, – едва слышно проговорил он. – Нам сюда.

– Тебе здесь явно неуютно.

Он сдержал вздох.

– Я очень давно здесь не был. Это не всегда так…

– Отвратительно?

– Знай я это, не привел бы тебя сюда.

– Все будет в порядке, – мягко сказала Эмма и тронула его за локоть. Ее левая ладонь уже лежала на его руке, так что он оказался в кольце ее рук. – Мы легко справимся. Ты меня вытащил из куда более страшных мест.

При этих словах Джулиан повернулся к ней. В колеблющемся свете его лицо казалось мозаикой из золота и тени, глаза блестели. Они сами были светом, и пол чуть покачнулся у Эммы под ногами.

Что она делает?

Эмма убрала руку. Джулиан ей поможет. И на этом все кончится. Они даже не друзья. Она не считала, что может быть ему другом.

– Тебе нехорошо?

Эмма сообразила, что остановилась. Она шагнула в нишу. Вмятины на ковре свидетельствовали о том, что отсюда недавно убрали скамейку.

– Просто немного… голова кружится.

– Возможно, это от запаха опиума. – Отведя вуаль, Джулиан вгляделся в ее лицо. – Всегда можно определить по глазам.

– Да, – кивнула Эмма. – Я знаю.

– Ты?

Он коснулся ее подбородка, но не сделал никакого движения, чтобы поднять ее лицо. И Эмма сделала это сама, просто чтобы избежать контакта с ним. От его прикосновения словно солнечный лучик заскользил по коже и головокружение усилилось.

– Я выбросила настойку опия. Разве я тебе не говорила?

– Нет, – мягко сказал он.

Она задавалась вопросом, что Джулиан увидел в ее лице. Почему он так помрачнел?

– У меня большие зрачки?

– Совершенно нормальные. – Джулиан провел тыльной стороной ладони по ее щеке, потом коснулся волос, чтобы вытащить шпильку. Эмма, запротестовав, потянулась остановить его. Он покачал головой. – Ты должна соответствовать образу.

Да, это правильно. Она должна выглядеть соответствующе. Эмма замерла. Он вытаскивал шпильки так аккуратно, но каждое его движение болью отзывалось в ее душе. Узел постепенно рассыпался: сначала один локон, потом другой… волосы волной упали на спину. В коридоре! Где любой может ее увидеть! Раньше надо было думать. Эмма, прислонившись к стене, смотрела на Джулиана.

– Отросли, – сказал он.

– Потребовалось много времени. У них на этот счет собственное мнение.

– А ты чего ожидала? – чуть улыбнулся он. – В конце концов, это ведь твои волосы, они все в хозяйку.

С сильным скрипом распахнулась одна из дверей. Кто-то быстро шел по коридору. Эмма потянулась к вуали, Джулиан наклонился вперед.

– На всякий случай, – сказал он едва слышно. Эмма почувствовала, как его волосы задели ее ухо, как губы коснулись шеи.

Нет!

Джулиан чуть сжал зубами ее плоть, посасывая. Синяк останется! «Я должна соответствовать образу», – напомнила себе Эмма. Это главное. Вот если бы она была любовницей, телом без души… Вчера ночью она проснулась от старого кошмара, но знала, что теперь ее слезы не имеют никакого отношения к родителям, кораблекрушению, угрозе жизни. Наедине с собой она была честна.

Многое угасло в ее душе. Но кое-что так и не исчезло.

Эмма открыла глаза, всматриваясь в темноту. По коридору промчалась женщина в распахнутом до талии платье, по пятам за ней гнался мужчина. Он вот-вот должен был ее поймать, но женщина, похоже, и ждала этого.

Джулиан отстранился и нажал пальцем на нижнюю губу Эммы.

– Это чтобы было похоже, что тебя целовали, – деловито сказал он, массируя ее рот.

Эмма задалась вопросом, почему он не добивается того же губами.

– Вот так, – сказал он спустя минуту, – теперь ты похожа на распутницу.

Джулиан опустил вуаль. Эмма облизнула губы, ощутив его привкус. Она помнила это чувство… своеобразного голода.

Они прошли по коридору мимо слившихся теней женщины и мужчины. Парочка лежала на ковре, мужчина, устроившись сверху, что-то нашептывал на ухо своей даме, та весело хихикала.

– Сюда. – Джулиан потянул Эмму за угол к двустворчатой двери. Ручка не повернулась. Порывшись в кармане, он вытащил ключ.

– Зачем? Откуда он у тебя?

– Охрану всегда можно подкупить. – Он вставил ключ в замок, и дверь подалась внутрь. – Нам надо действовать быстро. Найди лампы и подкрути фитиль.

Эмма прошла вдоль стены к тусклой лампе, с трудом удержавшись, чтобы не вскрикнуть, когда голенью задела стол. Джулиан уже нашел другую лампу и подкрутил фитиль. Пламя осветило отвратительную фреску, изображающую нимф и сатиров. Эмма подкрутила свою лампу и осмотрелась.

– Нет. Нет! – шептала она, оглядывая комнату. – Где же картина? Подожди… – Она подошла к низкому столику. – Может, здесь?

Встав на колени, Джулиан попробовал открыть ящик столика. От усилия у него на лбу вздулись вены. Он встряхнул руку и попытался еще раз. На этот раз планка поддалась с громким треском, от которого оба застыли на месте.

– Все тихо, – через мгновение сказала Эмма. – Продолжай.

Джулиан отрывал доску за доской. Вместе они подняли картину. Эмма разорвала оберточную бумагу.

– Это не моя картина, – разочарованно сказала она. Нагая женщина лежала на спине, маленькое темное существо щекотало ее. – О Господи! И к тому же живопись ужасная. – Эмма снова огляделась. – Значит, ее здесь нет!

– Но Моруик видел ее собственными глазами. Я не могу…

– Возможно, Колтхерст перенес ее в другое место…

Ладонь Джулиана внезапно закрыла ей рот.

– Ш-ш…

Эмма тоже услышала тихий смех у двери, глухой удар, сопровождаемый проклятием.

– Сюда идут, – сдавленно проговорила она, едва шевеля губами под его ладонью.

– Это Колтхерст, – шепнул Джулиан. – Если кто-то еще не купил ключ.


Глава 18


Джулиан, закрыв глаза, прислушался. Скрип замка, потом долгая пауза. Черт побери! Губы Эммы жгли ему ладонь. Почувствовав слабый запах розмарина, он вдруг живо вспомнил Эмму в туалетной комнате миссис Камерон. Как давно это было.

Эмма взглянула на валявшиеся на полу доски.

– Боже мой! – прошептала она.

Да, это проблема. Будет затруднительно объяснить, почему они взломали чужое имущество.

– Спрячься под столом. – Джулиан огляделся в поисках хоть какого-нибудь оружия. – Я попробую сочинить вразумительное объяснение и выпутаться, но если Колтхерст разозлится, лучше стукнуть его покрепче и оставить в бессознательном состоянии. Я буду…

– Нет. Его охранники вооружены. Я видела пистолеты, Джулиан.

– Вряд ли они отважатся стрелять в пэра. Давай проверим, поместишься ты под столом или нет.

– Мы не можем рисковать. – Эмма проглотила ком в горле. Ее руки, поднявшись к лицу Джулиана, едва касались его щек. – Возможно… они не удивятся, застав нас здесь за другим занятием. Наверное, это… отвлечет их и они не обратят внимания на поврежденную упаковку.

Джулиан не сразу осознал, что она предлагает. Но от звуков за дверью мысли его быстро прояснились.

– Ты права, – сказал он.

– Только для видимости, – добавила Эмма. – Только на мгновение, пока они снова не закроют дверь.

– Да, – кивнул Джулиан.

Однако она не сделала ни единого движения. Просто смотрела на него.

Бедная Эмма. Она действительно не знает, чего хочет.

Джулиан мгновенно оценил ситуацию. Он скажет Колтхерсту, что они заметили открытую дверь и забрели сюда в поисках уединения. Они смогут выбраться из дома раньше, чем Колтхерст увидит беспорядок. Но даже если он и заметит его, можно сочинить какую-нибудь историю. Но все обернется совершенно иначе, если Колтхерст захочет увидеть ее лицо. Этого нельзя допустить.

Да и ему Эмма никогда не даст другого шанса. В этом Джулиан не сомневался.

Выдохнув, он наклонился. Какое маленькое расстояние между ними. Какая пропасть.

Ее губы задрожали под его губами. Сейчас это была другая Эмма, сомневающаяся, колеблющаяся, от прежней уверенности не осталось и следа. Он поцеловал ее мягко.

Хоть бы человек за дверью передумал. Джулиан знал, что нежность здесь никого не убедит, а именно это нужно Эмме. Он ласкал губами ее рот, и ее пальцы легко заскользили по его щеке.

Джулиан открыл глаза. Эмма быстро закрыла свои. Оказывается, она его разглядывала.

Он снова опустил веки – пусть смотрит. «Открой рот», – мысленно попросил он и коснулся языком уголка ее губ. Они послушно открылись, и Джулиан провел языком по ее нижней губе. У Эммы перехватило дыхание, она подалась вперед, закинув руку ему за шею. Ее вкус: знакомый и одновременно неизвестный. Ощущение было такое, словно он попал в мечту и вдруг обнаружил, что это реальность. Эмма привалилась к Джулиану всем своим весом, вжимаясь в наго грудью. Проклятое платье слишком тонкое. Когда он сказал, что нужно изменить наряд, Эмма отнеслась к этому серьезно и не стала надевать корсет. Джулиан больше не чувствовал в себе нежности. Он положил руку на ее бедро… талию… рука двигалась сама собой… баюкать в ладони ее грудь – это выше…

Ключ, наконец, повернулся в замке. Джулиан посмеялся над самим собой. «Действуй, чтобы убедить их, Синклер». Наклонившись, он подхватил Эмму под колени, и она удивленно хмыкнула, когда он поднял ее и посадил на стол. Ее ноги были раздвинуты, она не выказывала протеста. Джулиан провел рукой по ее икре, бедру, поднимая юбки к талии. Встал между ее ног, его взметнувшееся копье прижалось к ней сквозь брюки. Оба задыхались. Ее глаза, наверное, были открыты, но Джулиан снова опустил ресницы. Его руки лежали у нее на затылке. Он прижал Эмму спиной к стене, поцелуем предупредив любой протест, который по неосторожности мог у нее вырваться.

Дверь, щелкнув, открылась.

– Эй! Кто здесь?

Джулиан повернулся:

– Дверь была открыта. В чем проблема?

– Оберн! Нет-нет. Продолжай.

Дверь захлопнулась.

Джулиан замер над Эммой. Ее руки, гладившие его спину, замерли. Но она не отпускала его. Их дыхание смешивалось, резкое и быстрое.

– Это ничего не значит, – прошептала она.

– Ничего, – сказал он и поцеловал ее снова.

Его рука двинулась к ее соску, тут же отвердевшему под подушечкой его большого пальца. Эмма застонала. Оторвавшись от ее рта, Джулиан чуть прикусил ее шею, потом принялся перекатывать сосок между зубами, вероятно, нажимая сильнее, чем следовало. Она ведь пытается удрать от него? Ее ногти впились ему в кожу головы, и он снова укусил ее – за другую грудь. Эмма застонала, а он продолжал посасывать сосок. Ее дрожащие бедра сомкнулись вокруг его торса. Он просунул руку в теплую складку между бедром и ягодицей. Легко прошелся пальцами по любовной влаге лона.

– Джулиан… – Ее голос сорвался.

Погрузив в нее два пальца, другую ладонь он прижал к ее губам. Ее внутренние мускулы напряглись, Джулиан продвинулся дальше, потирая большим пальцем чувствительный бугорок. Ее глаза распахнулись.

– Ты хочешь этого, Эмма?

Она попыталась было заговорить, но его ладонь помимо его воли сильнее прижалась к ее рту. Его ласки становились все настойчивее. На верхней губе Эммы выступили бисеринки пота, все вокруг было пропитано ее ароматом, воздух был наполнен ею.

– Дай знак, – сказал Джулиан, не узнавая собственного голоса.

«Я ее пугаю», – подумал он. Но он хотел ее испугать, как она пугала его четыре бесконечно долгих года.

Ее голова согласно дернулась. Джулиан добавил еще палец, глядя теперь ей в лицо, наблюдая ее гримасы от ощущения его внутри себя, чувствуя дрожь мускулистой плоти вокруг его руки. Ее бедра раздвинулись, когда он коснулся чувствительной точки глубоко внутри. Ее лицо говорило, что она этого не знала, в свое время он ей не показал, не было времени. Джулиан стал энергичнее двигать рукой, ее ресницы затрепетали, голова запрокинулась, и вскоре Эмма достигла финала.

Ее лоно все еще сокращалось, когда он, наклонившись, провел языком по ее разгоряченным складкам. Она резко вскрикнула, ей это не нравилось, она хотела иного. Джулиан сомкнул губы вокруг чувствительного бугорка и снова погладил складки, хотя Эмма пыталась оттолкнуть его голову. Переходить предел очень болезненно. Он хорошо это понимал. Свободной рукой поймав ее запястья, он прижал их к боку. Эмма утихла. Похоже, ей нравится, когда ее так держат. Конечно, нравится. Разве это не ее выбор? Но нет. Ничего это не значит. Она просто подчинилась обстоятельствам.

Новый прилив наслаждения, теперь слабее. Джулиан мог добиться большего. Теперь он знал, как она этого хочет.

Прекратив ласку, он потянул Эмму к себе. Она, как тряпичная кукла, съехала к нему на колени. Одной рукой он высвободил из брюк взметнувшееся копье. Эмма смотрела на него облизывая пересохшие вдруг губы. Она ошеломлена, думал Джулиан. Откинувшись назад, Эмма взглядом пригласила его делать все, что он хочет. Ее глаза предлагали все и не обещали ничего. Они говорили красноречивее, чем губы: это ничего не значит.

Джулиана снова окатила горячая волна гнева.

– Ты хочешь, чтобы я продолжил?

Эмма повернула голову, отводя взгляд. Он взял ее за подбородок.

– Да или нет?

Теперь она не сводила с него глаз. Конечно, она не скажет ему «да». Но не может же она навсегда остаться на айсберге, на который сама себя загнала.

– «Да» означает «нет», – сказал Джулиан. – «Нет» значит «да». Ты меня поняла?

Ее взгляд снова упал на его восставшее мужское естество.

– Поняла?!

– Нет.

Черт бы ее побрал!

– Ты этого хочешь?

– Нет, – сказала Эмма и откинулась на ковер, ее волосы облаком взметнулись у лица.

Джулиан приподнялся над ней, нацеливая копье на ее лоно. Ее хриплый вздох чуть все не испортил. Отодвинувшись, она уперлась руками ему в грудь. С мрачным смешком он снова поймал ее запястья, прижал к полу и, двинув бедрами, вошел в нее. Какая она горячая, влажная, тугая. Эмма застонала, и ярость чувств, охвативших Джулиана, передалась его рукам и выпадам. Эмма распахнула глаза, и Джулиан, пробормотав проклятие, ослабил хватку. Страх, на этот раз страх. Она податлива, а он не мог доверять своим импульсам. Он хотел двигаться в ней, пока она не отбросит притворство, пока не крикнет «да», может быть, даже с болью, умоляя его остановиться. Но он не мог сделать этого с ней. Стиснув зубы, Джулиан оттолкнул ее требовательные руки и изо всех сил старался сдерживаться, хотя Эмма безмолвно молила его о другом.

– А-а… – Эмма извивалась под ним. В Джулиане все сжалось, и он отпрянул.

Задыхаясь, Джулиан упал на нее. Ее дыхание постепенно выравнивалось. Теперь ему нужно встать. Не говоря ни слова. Черт бы ее побрал!

Вместо этого он наклонился к ней. Эмма лежала неподвижно, глаза закрыты, лицо бледное и спокойное. Околдованная ледяными чарами, созданными ею самой. Без его участия.

– Это ничего не значит, – сказала она.

– Ничего, Эмма. – Наклонившись, он поймал губами слезинку, скользившую по ее виску.

Она чуть повернула лицо к нему. Он мягко поцеловал ее в губы. Никакая колючая изгородь не была бы столь мощной преградой, как холод, которым она себя окружила. Как он хотел, чтобы под его губами эта ледяная корка растаяла. «Очнись, Эмма!!! Хватит спать!»

Ее дрожащие пальцы слегка задали затылок Джулиана. Этого было более чем достаточно, чтобы удержать его рядом. Он поцеловал ее крепче, и рот Эммы открылся. Вздохнув, она, наконец, ответила на его поцелуй.

В карете она, откинувшись на спинку сиденья, смотрела в окно. За последний час они не произнесли и десяти слов. Джулиан спаивал Колтхерста виски и постепенно выяснил, что картина днем была продана Соммердону. Эмма сидела рядом и при каждом подходящем моменте складывала губы в улыбку, хотя это было излишним – Джулиан недвусмысленно намекнул на свой интерес к уродствам и физическим недостаткам, что быстро положило конец любопытным взглядам Колтхерста, поначалу пытавшегося заглянуть под вуаль. Мысли Эммы разбегались, и она была рада, что надела вуаль. Все вдруг показалось ей слишком ярким, мучительно громким. Скрипач в углу с таким же успехом мог водить смычком по ее нервам, настолько они вибрировали в такт его мелодии. Ее руки, сложенные на коленях, дрожали.

Она не могла поверить тому, что только что сделала.

Она хотела сделать это снова.

В карете было очень темно. Но Эмма могла смутно различить силуэт Джулиана. Груз его внимания сдавил ей горло, как раньше – его рука. И вытолкнул слова, уже час вертевшиеся на языке.

– Я теперь одна из твоих женщин?

– Одна из моих женщин, – повторил Джулиан, невесело усмехнувшись.

– Я так и сказала.

– Да, – протянул он. – Именно так.

Отвернувшись к окну, Эмма вела пальцем вслед за каплей дождя, стекающей по стеклу. Импульсивная крошка. То рывками движется вниз, то без всякой причины останавливается. Эмму потрясло, что Джулиан для нее понизил планку. Она ведь не роскошная блондинка, не красавица, не отличается элегантностью. Слова ее прозвучали едко, отрывисто. Но только она пострадала от собственной реплики.

– Это было интересно, – пробормотала она.

– Ты как-то равнодушно говоришь об этом.

– Да? А как бы следовало?

– Я ведь говорил тебе, что такие вещи не требуют эмоций. Возможно, теперь ты это узнала. Часто, чтобы поверить в такие истины, их приходится постигать на собственном опыте.

– Опыт – великий учитель, – тихо согласилась Эмма. Капелька дождя, за которой она следила, ускользнула. И Эмма подвинула палец к следующей.

– И все-таки ты, похоже, в меланхолии. Это не совсем равнодушие.

Значит, она лучшая актриса, чем ей казалось, думала Эмма. Какое там равнодушие! Ее чувства растревожены и ни на чем конкретно не фиксируются, поскольку малейшее ощущение пугает и настораживает. Просачивающийся с улицы воздух ледяной лентой обвивал горло. Велюр сиденья щекотал руки, словно кошка, просящая ласки. Эмма подалась вперед, но оказалась ближе к Джулиану. И внезапно все в ней потянулось к нему, вибрируя из-за отсутствия того, что он мог дать ей. Она давно забыла, каково это – быть… живой.

– Вероятно, то был не слишком эффективный урок, – сказал Джулиан.

Ее мысли сосредоточились на его словах. На том, что можно из них извлечь.

– Ты предлагаешь дать мне еще один? – Эмма улыбнулась, когда слабый шелест в темноте выдал его удивление. – По твоему собственному признанию, ты повеса, Джулиан. Я вряд ли могла ожидать от тебя другого ответа.

– В самом деле?

– Конечно.

– Что ж, отлично, – спокойно сказал он, но Эмме показалось, что в его словах сквозит насмешка. – Если дело оборачивается таким образом, ты должна заняться этим основательно.

– Да? И как это сделать?

– Переселись в дом родителей.

И принять его там! У Эммы дыхание перехватило от замелькавших в ее мозгу картин. Она никогда не видела Джулиана в интимные моменты при свете.

– Я уже думала об этом. Моей кузине будет спокойнее, если я перееду. И свет там лучше… для живописи. На втором этаже есть большой салон с окнами, выходящими на восток и на запад.

– Меня твой салон не очень интересует.

– А меня он интересует. Это все?

– Конечно, нет. Ты должна быть готова к общественному осуждению. Тебя не станут принимать. Даже столкнувшись лицом к лицу на улице, не будут узнавать.

Эмма подумала, что это будет похлеще того, что она вынесла в Дели. Предупреждая ее, Джулиан представлял себе ту девушку… которая сбежала в сад Эвершамов, чтобы избежать осуждения и жалости окружающих. Неужели он все еще пытается защитить ту девочку? Эта мысль на мгновение опечалила Эмму. Ощущение странного одиночества замедлило стук ее сердца. Она давно отбросила такие тревоги и не видела пользы в такой защите. Ей нужно совсем другое. Ясность света. Точность звука. Она хочет ощущать полноту жизни, которую Джулиан ей неосознанно дал своим телом и поцелуем. И возможно, она сможет получать это от него, если взамен позволит оберегать себя, в чем, по его мнению, она нуждается.

– Ты должен помочь мне соблюдать осторожность, – сказала она. – Я найму подходящую компаньонку, дабы сохранить приличия.

– Превосходная идея. – Джулиан больше не трудился маскировать насмешку. Это озадачило Эмму.

– Ты мне не веришь? Думаешь, я этого не сделаю?

– Думаю, сделаешь, – после секундной паузы сказал он. – Почему ты спрашиваешь?

– У меня такое ощущение, что ты посмеиваешься надо мной.

– Так и есть, Эмма. И что дальше? Она сплела лежавшие на коленях руки.

– Значит, ты этого не хочешь. Это так?

– О нет, – мягко сказал Джулиан. – Хочу. Я готов пройти через это.

– Тогда… – Она не понимала его, и внезапно груз снова лег Эмме на душу. Как недолго она чувствовала себя свободной, бесшабашной, смелой. Упивалась каждым глотком воздуха. Но если Джулиан станет настаивать на счетах между ними, все пропало. – Что ты хочешь сказать? Через что пройти? Сделать меня своей любовницей, да?

– Что еще я мог иметь в виду?

– Да. Яснее некуда. – И снова все стало просто и понятно. Эмма откинула вуаль, и черты Джулиана перестали расплываться перед ее глазами.

– Ясность прежде всего.

– Хорошо, я открою дом. А как же картина? Мы поедем к Соммердону за ней?

– Я наведу справки. Он известный коллекционер, будет нетрудно узнать детали.

– Когда что-нибудь выяснишь, сообщи мне.

– Хорошо.

– И я тебе сообщу. Я говорю о доме. Это не должно занять много времени.

– Ты позволишь мне позаботиться об охране и о слугах? Они тебе понадобятся.

– Но… ты только что сказал…

– Это самое малое, что я могу сделать. – В его словах снова прозвучала насмешка.

Они подъехали к дому. Эмма хотела открыть дверцу кареты, но Джулиан, поймав ее руку, притянул Эмму к себе. Она не сопротивлялась. Одно прикосновение его пальцев к коже – и в ее крови словно вспыхнули сотни бенгальских огней. Но когда Эмма откинулась на подушки рядом с Джулианом, он не наклонился поцеловать ее. Отстранившись, он подкрутил фитиль лампы. Его глаза не отрывались от ее лица. Как он красив! Ей так хотелось погладить его щеку, но это не вязалось бы с ее ролью.

Неужели он не поцелует ее, прежде чем уехать?

Когда Джулиан улыбнулся, нетерпение, наконец, развязало ей язык.

– Что?

– «Я от призраков больна»,[11 - Здесь и далее – Теннисон У. «Леди Щалотт», перевод К. Бальмонта.] – процитировал он. – У тебя это на лице написано.

– Что ты имеешь в виду?

– Я бы сказал, но тебе это не понравится. – Подавшись вперед, он запустил пальцы в ее рассыпавшиеся волосы и быстро поцеловал. Когда Эмма приоткрыла рот, Джулиан отстранился. – Иди, – сказал он. – Я подожду, пока ты войдешь. Я знаю, тебе нравится уходить.

Затаив дыхание, она выскользнула из кареты. Задвижка ворот открылась беззвучно, но едва Эмма успела вставить тяжелый медный ключ в замок, как парадная дверь распахнулась.

На пороге стояла Дельфина, сжав у горла накидку.

Эмма посмотрела мимо нее в холл. Лорда Чада не было видно.

– Он спит, – сказала кузина. – Входи, Эмма. Ты сейчас разбудишь слуг. Так, значит, без опознавательных знаков, – заметила она, быстро взглянув на отъезжающую карету. – Но, по крайней мере, хоть что-то.

Дверь захлопнулась со зловещим звуком.

– Дельфина…

– Идем со мной.

Кузина быстро прошла через холл, решительно расправив плечи под вычурной белой накидкой.

В маленькой гостиной горели все лампы, на кресле лежали вязальные спицы и книга.

– Ты ждала меня, – поняла Эмма. – Ты слышала, как я ушла?

– Нет. Но мне не спалось. Я думала о Поппете и… о тебе, разумеется. Я зашла в твою комнату и увидела, что тебя нет. Горничная спала, и я очень боялась, что ты… ушла одна. Хотя сейчас я думаю, что, возможно, это было бы лучше. Сними эту дурацкую вуаль и сядь. – Когда Эмма сбросила шляпку и накидку, Дельфина ужаснулась. – Боже милостивый… твое платье! Что ты с ним сделала? Нет, не отвечай. Ты ведь была с Оберном?

– Да.

– Эмма, ты… якшаешься с этим человеком?

– Уже поздно. Может, обсудим это утром?

– Эмма, послушай меня! Ты себя погубишь!

– Я понимаю твое беспокойство, – устало сказала Эмма. – Знаю, что ты не можешь держать меня под своей крышей. С таким поведением мне здесь не место. Я решила переселиться в дом родителей.

– Нет, ты не поняла! Ты меня пугаешь. Мне казалось, что ты приходишь в себя. Но этот человек! Он тянет тебя назад. Твое настроение в последнее время… и такое поведение! Не лучше чем у дешевой потаскушки! Ни одна приличная женщина…

– Ты забываешь, – резко сказала Эмма, – что я давно не отношусь к приличным женщинам… С тех пор как меня в океане подобрало судно с проститутками на борту.

– Не глупи. Ты думаешь, об этом кто-нибудь помнит? Ты наследница, Эмма. Если бы ты вращалась в свете, то поняла бы, что деньги имеют способность ослаблять память. Люди готовы многое простить, если только ты позволишь им это сделать!

– О, как они великодушны. Оказывается, уважение я могу купить! Ну что ж, это придает идее безупречной репутации новый колорит.

– Эмма! – вдруг всхлипнула Дельфина, – Ну почему с тобой так трудно?! Мы же твою жизнь обсуждаем! Разве ты не понимаешь? Тебя никто не примет, если ты ударишься в разгул! Для Оберна это в порядке вещей. Он герцог, дорогая, и он мужчина. А для тебя все по-другому! Ты не должна позволять этому человеку совращать себя!

Эмма подавила вздох. Как объяснить кузине? Вряд ли можно сказать: «Ты права, это моя жизнь, и меня соблазнили ради того, чтобы я ожила». Дельфина при всем ее сочувствии не поймет, что перспектива чувства… настоящего чувства после долгой непорочной пустоты перевешивает любую жертву, а доброе имя и положение в обществе – это такая мелочь.

– Жизнь, которую ты ведешь, не для меня, – тщательно подбирая слова, сказала Эмма. – Если ты тревожишься о моем счастье…

Она могла бы положить конец беседе, сказав, что ее шанс на счастье был потерян в тот момент, когда ее заставили вернуться из провинции в Лондон. Но это неправда. Джемсон-Парк, мирный и милый, становился для Эммы все более удушливым. Отсюда и ее намерение уехать в Италию. А теперь – стремление покинуть Лондон.

Эмма не могла лгать себе. Что ее действительно беспокоило, так это мысль о Джулиане! Она вдруг задумалась о том, как выглядят ее зрачки. Потому что он тоже своего рода наркотик. Одного его запаха после столь долгого перерыва достаточно чтобы вызвать в ней…

– А как насчет брака, Эмма? Оберн хотя бы говорил об этом? Или он просто счастлив погубить тебя?

Нет, Джулиан вовсе не счастлив. Он смотрел на нее так, будто она загадка, которую он намерен решить. Джулиан совсем не глуп. Если она заинтриговала его, тем лучше. Его будет тянуть к ней, во всяком случае, до тех пор, пока он не сумеет решить загадку. А потом… Что, если он отвернется от нее? Любовные связи заканчиваются. Непостоянство их главная особенность.

– Нет, кузина.

Джулиан никогда не говорил о браке. Даже в Сапнагаре. Почему?

– Ох, Эмма. Подумай об этом! Провести всю жизнь одной!

Но Эмма хотела от Джулиана не брачных уз, а совершенно иного. И нет причин обижаться на его нежелание предложить то, чего она не приняла бы.

– Это будет нелегко, – продолжала Дельфина. – Некого нянчить, некого любить…

Эмма вдруг испугалась. Кажется, она поняла, что Джулиан увидел в ее лице. Его глаза всегда видели слишком много. Она поднялась.

– Я пойду спать. – Ее голос дрогнул.

– Эмма…

– Если ты хочешь продолжить разговор, мы сможем сделать это утром. – У дверей она остановилась. – «Я от призраков больна». Дельфина, ты знаешь, откуда эта строчка?

Кузина наклонилась за вязанием.

– Что-то знакомое. Дай подумать. – Она машинально наматывала нитку на спицы. – Ах да. Какая ты невежественная, Эмма! Это же Теннисон, поэма «Леди Шалотт». А почему ты спрашиваешь?

Эмма смутно помнила поэму.

– Это что-то о проклятии, не так ли?

– Да. Леди заперта в башне, ей запрещено смотреть на Камелот. И она проводит время, занимаясь пением, сидя за прялкой и разглядывая окружающий мир в зеркало. Строчка о тенях появляется, когда леди видит юных влюбленных и понимает, как сама она одинока.

– И умирает, – сказала Эмма.

– Да, мимо замка проходит Ланселот, она, нарушив запрет, смотрит на него. Зеркало трескается, леди Шалотт покидает башню и умирает. Зря она отправилась в Камелот по реке. Лично я пошла бы пешком.

– Или не смотрела бы в окно.

Дельфина обиделась.

– Нет, я бы посмотрела гораздо раньше или сошла бы с ума от бесконечного сидения за прялкой. Но я забыла, с кем говорю… С отшельницей, которая кричала и брыкалась, когда ее вытащили из Даррингема.

К такому сильному удару Эмма не была готова.

– Эмма… прости, у меня ужасный характер, я не хотела…

– Нет-нет, все в порядке.

Дельфина знает ее слишком хорошо, и пусть даже случайно, но сумела ударить в больное место. Эмма отвернулась. Должно быть, она действительно не совсем нормальна, если решительно сторонится мира. И ее кузина имеет полное право сказать об этом. В конце концов, в последнее время она видела это собственными глазами.

Но на лестнице Эмма, оцепенев, вцепилась в перила; она вдруг сообразила, что не Дельфина напомнила ей об этой поэме.

Она лежала в постели, но сон никак не шел к ней. Когда дедушкины часы в холле пробили три, Эмма встала и спустилась в библиотеку. На полках было три книги Теннисона, она выбрала издание Моксона. Том раскрылся на иллюстрации, изображавшей даму, запутавшуюся в пряже.

Эмма быстро просмотрела поэму. Конечно, она читала ее в школьные годы. Тогда, насколько Эмма помнила, история леди Шалотт очаровывала ее, И только теперь Эмма поняла, насколько бедная леди была несчастна. Одержима страхами, которые не могла даже назвать, доведенная ими до мании. «Проклятие ждет ее тогда, грозит безвестная беда, и вот она прядет всегда».

Пальцы Эммы скользили по странице. Неудивительно, что жители Камелота испугались, когда тело несчастной прибило к берегу. Кому хочется смотреть в лицо безумию? Только Ланселот смог увидеть ее красоту, но к его восхищению примешивалась жалость.

Заложив книгу пальцем, Эмма смотрела вдаль. Если не считать слабого огонька свечи, в библиотеке было темно. Камин не зажигали. Ковер под ногами был холодным. Не может быть, чтобы Джулиан видел ее такой. Зачем бы тогда ему знаться с ней?

Ведь это всего лишь поэма. Цитата просто вертелась у него в голове. Поставив книгу на полку, Эмма вышла из библиотеки.

Но ноги повели ее не в спальню. Эмма поднялась в салон, который Дельфина отдала ей под студию.

Эмма зажгла газовую лампу, и уставилась на незаконченный набросок. Как плохо. В последние месяцы ее пальцы стали неловкими. Вдохновение ушло, оставив после себя бесплодную пустоту, похожую на пустыню вокруг Сапнагара. Кошмары, питавшие ее ранние работы, потеряли свою власть над ней. И теперь, когда Эмма попыталась утопить свои сомнения в цвете, ей было нечего выложить на холст. Цветочки ее не интересовали. Натюрмортами она не увлекалась. Само понятие «натюрморт» ставило ее в тупик. В жизни нет ничего неподвижного. Даже леди Шалотт унес поток.

Та Эмма, которой она была когда-то, никогда не навела бы Джулиана на мысль об этой поэме. Та девочка так стремилась к жизни, что собственными руками разбила бы зеркало и распахнула двери башни еще до окончания первого дня заключения.

Неужели все же он видит ее такой? Отчужденной, испуганной, одержимой? Так не похожей на ту девушку, какой она когда-то была? И он видел ее такой, даже когда наклонился поцеловать?

Эмма почувствовала, как жажда творчества вспыхивает в ее жилах подобно плотскому желанию. Но это не та лихорадка, что охватила ее в Джемсон-Парке. Как нежно сегодня целовал ее Джулиан. Почему самое простое прикосновение его губ вызывает столь сильное ощущение во всем ее теле?

Эмма подошла к шкафу. Открыла дверцу. Рама с натянутым холстом тяжелая. Без посторонней помощи ее на мольберт не поставить. Эмма подтащила ее к стене. Глаза Джулиана совершенны, она очень хорошо передала его взгляд. Это ее первая работа после возвращения. Как ни удивительно, но и техника была уже на месте. Не нужно ни крови, ни клочьев мяса. Реальный Джулиан, казалось, смотрел на нее, и что-то дрогнуло у Эммы в груди.

«Ты не единственная, кто перенес это путешествие».

Фон был абсолютно пуст. Это неправильно. Эмма внезапно увидела, каким он должен быть. Вовсе не скучным и бесплодным.

Вернувшись к шкафу, она провела рукой по баночкам с уже смешанной краской. Нет, они совершенно не годились для ее нового замысла. Не нужно ничего темного. Она взяла олифу и травянисто-зеленую краску. Это будет весна в пустыне. Когда все оживает. Растения с глубокими корнями, уснувшие на зиму, снова пробьются через почву и наконец, поднимутся над землей. И Джулиан знал это. Возможно, он видел больше, чем она подозревала. И несмотря на это, не отвел взгляд.


Глава 19


На следующее утро Эмма направилась к дому родителей. Пьянящий воздух овевал лицо. Солнце ласково грело ее, пока она ждала, когда лакей Дельфины отопрет дверь. Было странно снова оказаться здесь. Мартины обожали провинцию, поэтому Эмма никогда подолгу не жила в Лондоне – всего лишь несколько зим в детстве и единственный светский сезон перед отъездом в Индию. Она не нашла никаких призраков в гостиных, не было и грустных воспоминаний, которые погасили бы сияющий солнечный свет, льющийся сквозь высокие окна выходящего на запад салона. И все же Эмма замерла у лестницы, захваченная воспоминаниями.

Как волновал ее шелест светлого платья дебютантки, когда она сбегала по этой самой лестнице! Эмма чувствовала себя красивой и полной надежд. Ее первый бал! Как благодарна была она родителям, которые вывезли ее в свет, хотя мужа ей выбрали еще в детстве. Родители ждали ее внизу. Как радостно было видеть их улыбки, подтверждающие то, что сказало ей зеркало: она действительно красива. «Ты будешь первой красавицей бала, Эммалайн!» Это мама, в ее глазах блестят слезы. «Ты окажешь мне честь, дочка?» Это папа подает ей руку. Какой взрослой она себя чувствовала, когда шла с ним под руку.

Взявшись за перила, Эмма поднялась наверх, в свою спальню. Дверь распахнулась слишком резко и, ударившись о стену, качнулась назад. Придержав дверь ладонью, Эмма почувствовала острую боль. Ну что ж, сама виновата.

Утром Джулиан прислал ей записку. И с нею очаровательную фигурку, вырезанную из песчаника, достаточно маленькую, чтобы спрятать в кулаке. Сначала Эмма решила, что это слон, но потом заметила человеческие ноги и руки, круглый живот. Записка гласила:

«Ты, возможно, помнишь замечание мистера Купера о слоне-боге на давнем приеме. Не думаю, что он объяснил тебе, как у Ганеши появилась голова слона. Этот юноша охранял свою матушку, купающуюся в пруду. Его отец, бог Шива, давно отсутствовавший и никогда не видевший сына, неожиданно возвратился и пожелал видеть жену. Ни Шива, ни Ганеша не узнали друг друга, и Ганеша, защищая мать, не дал Шиве пройти. В гневе Шива снес ему голову. Как ты понимаешь, мать Ганеши это не обрадовало. Тогда Шива воскресил сына, приставив ему новую голову, слоновью. Несмотря на необычный вид, Ганеша понравился себе даже больше, чем прежде.

Посылаю его, потому что он славится тем, что ускоряет устранение препятствий. Я этим утром встречаюсь с Соммердоном и надеюсь иметь удовольствие вскоре доставить тебе письма».

Сунув руку в карман, Эмма погладила фигурку. Всякий раз возвращение Джулиана было для нее шоком. Но он все-таки возвращался. Ее поведение, похоже, только развлекало его.

Эмма оглядела комнату. Вполне вероятно, что они устроятся здесь на полу. Нужно проветрить. И выбить ковры. Джулиан взял ее на полу в кабинете Колтхерста, и она даже не обратила внимание на то, какой там был ковер. Но здесь она заметит все. Больше она не упустит ни одной детали.

Что-то странное ощущала в себе Эмма – одновременно нервозность и ожидание. Она пересекла комнату. Один рывок – и полотно, закрывавшее зеркало, полетело на пол в облаке пыли. Эмма увидела свое отражение. Улыбка медленно изогнула ее губы. Джулиан не прав. Ей понравилось ее лицо. Она скажет ему об этом, когда увидит в следующий раз.

Шторы, годами преграждавшие дорогу свету, выцвели и из бронзовых превратились в уныло-желтые. Когда Эмма раздвинула их, движение на улице привлекло ее внимание. Уж кого она не ожидала увидеть, так это Маркуса Линяли, вышедшего из кареты.

Он поднял глаза. Она отступила, но слишком поздно. Он уже заметил ее и приветственно поднял руку. Нахмурившись, Эмма вышла в коридор. Внизу лакей открывал Маркусу дверь.

– В чем дело? – спросила Эмма, спускаясь по лестнице. – Что ты здесь делаешь? И как ты меня нашел?

– Мне нужно поговорить с тобой. – Он казался подавленным. Сиреневый жилет обтягивает намечавшийся живот, на носу красные прожилки, рука на перевязи. – У меня есть к тебе предложение. – Что-то в собственных словах, казалось, позабавило Маркуса, и он как-то странно усмехнулся. – С твоего позволения я хотел бы обсудить это.

– Ты можешь навестить меня у лорда Чада. Здесь я тебя не могу принять.

– Ах да. Я хорошо помню эту твою черту, Эммалайн. Ты вспоминаешь о приличиях только тогда, когда тебе это выгодно.

Эмма переглянулась с лакеем. Тот чуть поднял брови, предлагая свою поддержку.

– Уходи, или я велю выставить тебя, – сказала она.

– Даже если я пришел в память о некоем солдате из Курнаула?

В ушах у Эммы вдруг зашумело. Потом сквозь шум донесся голос лакея:

– Мисс? Мисс?! – Он шагнул вперед, чтобы подхватить ее, если понадобится.

– Нет, – выговорила Эмма онемевшими губами. – Все в полном порядке. Прошу вас следовать за мной, виконт.

Эта была самая длинная дорога в ее жизни. В Джемсон-Парке много мебели, а здесь нечему поглотить звук ее шагов и резкий стук сапог Маркуса по мрамору. Когда в яркое солнечное утро Маркус умчался из резиденции, Эмма думала, что он уходит из ее жизни навсегда. Как он мог узнать?

Воздух в салоне был затхлым. Эмма раздвигала шторы, стараясь выиграть время и собраться с мыслями, но когда повернулась, в голове ее отдавался только бешеный стук сердца и звучал панический протест.

Линдли прислонился к двери. Эмма втянула воздух.

– Хорошо, Маркус. Объяснись.

Он наклонил голову.

– Ты, должно быть, меня с кем-то путаешь, Эммалайн. Я никогда не слушался твоих приказов. – Он сделал паузу. – У тебя краска на рукаве.

– Я утром рисовала. Ты же знаешь, что я рисую. Что здесь странного?

Он покачал головой. Светлая прядь упала ему на глаза, и Маркус нетерпеливо отбросил ее назад. Эмма вдруг заметила, что он далеко не так спокоен, как ему хотелось бы казаться. Его взгляд блуждал по комнате, ни на чем не останавливаясь. Когда-то он заезжал сюда к ее родителям. Возможно, память о них призовет его к благопристойности.

Потом он повернулся к ней с отвратительной улыбкой:

– Твой скромный талант стал вульгарнее, чем я мог бы представить. Эти картины! Они чудовищны и годятся только для того, чтобы их сжечь, мисс Ащдаун!

Эмма чувствовала приближение развязки. И надеялась, что лицо не выдаст ее.

– И что же из этого, следует?

– Я тебе скажу. На всех своих картинах ты написала строки из военного донесения. Это донесение я отдал человеку, который был найден мертвым в моей палатке в Курнауле. Любопытно, что бумаг на его трупе не оказалось. Поэтому мне остается заключить, что их забрала ты и что ты убила этого человека.

Эмма смотрела мимо него. Листья дуба задевали оконное стекло. Какие они зеленые. Цвет глаз Джулиана, подумала она.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь.

– Этот номер не пройдет. Видишь ли, я навел справки. Ты помнишь свой портрет? Тот, что твои родители послали моей матери? Один лейтенант тебя узнал и вспомнил, что видел тебя в лагере. Он говорит, ты искала мою палатку. Есть и другие очевидцы того, что ты входила в лагерь. И выходила от туда! Незадолго до того, как обнаружили тело моего адъютанта.

С каждым его словом ее мысли становились все яснее, а пульс – спокойнее.

– Он напал на меня. Я защищалась.

– В это трудно поверить. Ты знала, что я был там, но не пришла ко мне. Вместо того чтобы обратиться ко мне за помощью, ты предпочла бежать. Невиновная женщина так не поступит. Думаю, суд с этим согласится.

Почему тогда она была столь глупа и сбежала? Теперь все это казалось таким далеким.

– Я не знала, что делать, – сказала Эмма. Ее удивило, как равнодушно звучит ее голос. Она не могла найти в себе эмоций.

– Ладно, я пришёл с предложением. Я в финансовом затруднении. И все из-за конъюнктуры рынка искусства.

– Ты купил мои картины?

– Да, чтобы защитить тебя, – нетерпеливо сказал Маркус. – Если ты предпочитаешь болтаться на виселице, пожалуйста. Убийство солдата в военное время – серьезное преступление. Но если ты выбираешь жизнь, мне это на пользу. Я мог бы воспользоваться твоим состоянием. Ты же знаешь, что твои родители предназначали его мне.

Эмма взглянула на него:

– Ты не можешь предлагать…

– Мы поженимся. Я получу твои деньги. И никто никогда не узнает, что ты убила человека. Иначе петля. Выбор за тобой, Эммалайн.

– Ты с ума сошел. Ты не можешь доказать, что я убила его.

– Ты так думаешь? А как ты докажешь свою невиновность? Свидетелей, видевших тебя в Курнауле, достаточно. И я совершенно уверен, что многие, от Алвара до Калькутты, помнят тебя под именем Энн Мэри. Я сказал тебе, что наводил справки. Клуб «Ост-Индия» – кладезь информации. Ты себе представить не можешь, сколько людей узнали тебя на портрете.

Эмма опустила взгляд на свои руки. Ее пальцы сплелись, костяшки их побелели.

– Если не думаешь о себе, так подумай о своих родственниках, Эммалайн. Карьера лорда Чада после твоей казни явно не пойдет в гору. Жизнь твоей кузины будет загублена. Твои владения конфискуют. Последствия будут ужасны.

Тишина. Долгая. Жуткая. Часы, сообразила Эмма, часы стоят. Она никогда не задумывалась, как много значит их тиканье.

– Нет. – Она не могла повернуть назад. Теперь нет. – Я этого не сделаю.

Линдли двинулся к ней, пыльный ковер заглушал его шаги.

– Возможно, тебя убедит другое. Надписи на твоих картинах изобличают не только тебя. Там есть доказательство сговора Оберна с мятежниками.

Эмма рассмеялась. Это слишком абсурдно.

– Ты мне не веришь? Значит, он не рассказывал тебе о своем кузене? Мальчишка был одним из главарей восстания в Дели. Мой адъютант записывал, когда Оберн посещал дома парня, давал ему деньги, рекомендации. Ты процитировала и это.

– Нет. Он лишь пытался помочь своей…

– Меня не интересует, что он пытался сделать. Выглядит все скверно. Я не хотел предавать это огласке ради семьи. Ведь если Оберна обвинят в измене, это наложит пятно на несколько поколений нашей родни. Но я готов на такую жертву.

Маркус подал ей руку. Левую. Правую сломал Джулиан. Так говорили. Жаль, что не шею. Сжав пальцы Эммы, Линдли заставил ее подняться.

– Идем, – сказал он. – Тебе нужны более убедительные доказательства? Я покажу тебе, как ты навлекла беду на свою голову.

* * *


Сэр Истлейк, президент Королевской академии, курирующей искусство, худой и нервный, ежеминутно поглаживал венчик седеющих волос. Похоже, присутствие второго гостя его нервировало, он не отрывал глаз от Локвуда, лишь изредка бросая косые взгляды на Джулиана.

Когда Истлейка отвлек сотрудник, Локвуд наклонился к Джулиану:

– Ты что, и здесь ищешь бесценный глобус?

Да, Джулиан вполне мог бы сейчас что-нибудь сломать. Утро он провел в спортивном клубе, фехтуя с Соммердоном, умышленно проиграв шестидесятилетнему человеку, страдающему подагрой. И все напрасно: когда наконец они заговорили о живописи, Соммердон признался в своем невежестве. Он слышал о мисс Ашдаун, но не занимается поддержкой начинающих художников. Если критики благоприятно отзовутся о ее выставке в Академии, тогда он посмотрит ее работы.

Позже в клубе «Парк» Джулиан нашел Колтхерста, погруженного в игру. Тот поклялся, что человек Соммердона купил у него картину за внушительную сумму. Наличными.

Стало ясно, что картины мисс Ашдаун скуплены кем-то через подставных лиц.

– Это обычное дело, – сказал Локвуд. – Но то, что заплачено за них наличными, настораживает. Надо навести справки.

Локвуд задействовал и другие свои возможности. У него были связи с сомнительными частями города. Везде велись расспросы, за особняком лорда Чада присматривали вооруженные люди. «Мои собственные подставные лица», – мрачно подумал Джулиан.

Истлейк вернулся к ним.

– На чем я остановился? Ах да. Естественно, когда мне в пятьдесят пять предложили стать директором, я колебался. Человек должен сосредоточить на этой работе всю свою энергию, искусство – самая требовательная из возлюбленных.

– Вы так считаете, Истлейк? Тогда вы неправильно их выбираете. – Локвуд хлопнул его по плечу. – Прогуляйтесь со мной по городу, мы быстро все исправим.

Истлейк закашлялся.

– Вы шутник, милорд. Но, как я уже сказал, это была для меня большая честь и большая ответственность. Я исследовал свое учреждение и был рад обнаружить…

– Покажите нам эти чертовы картины, – перебил его Джулиан.

Истлейк поджал губы.

– Я должен подчеркнуть, они крайне неприятны. Но после консультации с членами правления и потому что лорд Локвуд так щедро поддерживает строительство национальной галереи…

Джулиан шагнул мимо него. Он слышал позади шаги Локвуда, рассыпавшегося в комплиментах.

Ее картины. Некоторые уже висят, двое мужчин вешают очередную. Остальные прислонены к стене.

Джулиан шел вдоль ряда, про себя читая подписи.

«Не избегайте жертв. Вы встретитесь в самой северной точке горного хребта. Сигнал – три лампы с маслом гхи. Передайте деньги с моим человеком. Он… – Джулиан тихо выругался. – Он посылает деньги в дом у Арджмери-Гейт».

– У этих писем два автора, – сказал Джулиан подошедшему Локвуду. – И один из них, кажется… знает меня.

– Да? Почему ты так решил? Она перерисовала их подписи?

Джулиан полоснул его взглядом:

– Я вижу, тебя все это очень забавляет.

– Ни в малейшей степени. Если я выгляжу веселым, то только на фоне Истлейка.

– У одного из авторов сложные фразы, лексика изобилует персидскими словами. Другой использует очень упрощенный язык. Это язык базара, нет никакого изящества ни в выборе слов, ни в конструкции предложений. Мешанина с английским, так что, полагаю, он британец. О Господи!

– Что такое?

– Она уже использовала эту строчку прежде, «Десять крор за продвижение отряда в следующие области». Но тогда она опустила довольно важный кусок в начале: «Нана-сахиб рад предложить».

– Нана-сахиб? Так они его называют? Мясник Канпура?

– Похоже.

– Измена подтверждена.

– Кто бы он ни был, он офицер. Здесь к нему так и обращаются. И здесь… – Джулиан услышал собственный смех. Ну конечно! Вот это неожиданность. – Здесь его называют полковником!

На Болтон-стрит Эммы не было, Но к удивлению и неудовольствию Джулиана, леди Чад настояла на том, чтобы он зашел. Она устроилась в кресле в салоне и выглядела крайне встревоженной. Ее компаньонка, пожилая дама, восприняла появление Джулиана как сигнал. Без единого Слова она поднялась и вышла.

– Я не хочу говорить при свидетелях, – сказала леди Чад. – Полагаю, вы не возражаете против нарушения этикета?

– Нисколько. Но я не могу надолго задерживаться. В карете меня ждет Локвуд.

– Это не займет много времени. Чай сейчас подадут.

Отсутствие Эммы Джулиана очень беспокоило. Конечно, его люди проследят за ней, но она не ответила на его записку. Почему? Усевшись напротив леди Чад, Джулиан задавался вопросом, что она подумает, если он обратится к ней за советом: «Я хотел бы жениться на вашей кузине. А она хочет превратить меня в своего рода игрушку. Буду рад услышать, что вы думаете по этому поводу».

– Вы сегодня рассеянны, – заметила леди Чад.

– Меня интересует, где мисс Мартин. У меня для нее срочные новости.

Леди Чад посмотрела на него. Ее руки были в постоянном движении: то теребили носовой платок, то играли складками муслиновых юбок. Нужно быть крайне осмотрительным, дама явно не в настроении.

Вздохнув, Джулиан набрался терпения.

– Позвольте выразить вам соболезнования в связи с кончиной Поппета.

Руки леди Чад замерли. Какой у нее пытливый взгляд.

– Как я понимаю, в этот момент вы были в комнате. Не могли бы вы сообщить какие-либо подробности?

Ад. Он шагнул прямо в него.

– Как я понимаю, шоколад является ядом для собак.

– Правда? Но ведь раньше он никаких неприятностей Поппету не доставлял.

Джулиан принял бы на себя вину за многое, но не за смерть проклятой собачонки. – Это были не мои конфеты.

– Да, я это знаю, – кивнула графиня. – Но сейчас это не имеет значения, я хотела поговорить с вами о моей кузине. Как я понимаю, вы спасли ей жизнь в Дели.

О, это уже интересно.

– Она рассказывает вам о том времени?

– Ну… – Леди Чад нахмурилась. – Вообще-то нет. Но она признала, что вы помогли ей бежать из города.

Значит, все, что копилось в душе Эммы, потом вырвалось на холст.

– Вы никогда на нее не давили?

Щеки графини порозовели.

– Конечно, давила! А как вы думали? Вы не знаете, на кого она была похожа, когда вернулась. Я… – Леди Чад замолчала, глядя в пространство.

– Вы боялись за нее, – мягко закончил Джулиан.

– Да. Очень.

– Она была настолько плоха?

– Вы и представить себе не можете насколько. Почти не разговаривала. Беспрерывные слезы. Иногда она из-за них дышать не могла. Гидеон даже поговаривал, что надо поместить ее в приют… – Графиня взглянула на Джулиана, испугавшись собственной неосмотрительности. – Но конечно, это были только слова, – торопливо закончила она.

– Рад слышать.

Джулиан не потрудился скрыть свое презрение, и румянец графини стал пунцовым.

– Да, только слова, – резко повторила она. – Да и то сказанные лишь вскользь. Эмма буквально потеряла рассудок. Но лорд Чад понимал, что это естественно после того, через что ей пришлось пройти. Это повлияло бы на любого.

– Да.

– И мне казалось, что если она выговорится… Но она этого никогда не сделает… Моя кузина ужасно упряма.

Принесли чай. Подождав, когда слуга выйдет, леди Чад наполнила чашки. Джулиан поймал себя на том, что барабанит пальцами по подлокотнику, и положил руку на колени.

Подав ему чашку, графиня с любопытством посмотрела на него:

– Интересно, а что бы вы могли рассказать о бегстве Эммы из Дели? Кстати, я не предложила вам сахар.

– Нет-нет, не нужно. Да, я мог бы поведать вам эту историю. Но думаю, что это дело Эммы. Вы не согласны?

– Вы не должны называть ее так фамильярно.

Пожав плечами, Джулиан взял чашку и, сделав глоток, поморщился. Он так и не полюбил чай. Ирония судьбы, поскольку безоговорочная любовь к чаю – это единственное, что объединяло англичан и индийцев.

– Но именно так я думаю о ней, – сказал он.

Леди Чад резко поставила чайник. Решительный нрав, отметил про себя Джулиан. Брызги полетели в его сторону, горячий дождь обрушился на его колено.

– Но мы отклонились от темы, – сладким тоном сказала хозяйка дома. – Я хотела поблагодарить вас за помощь, которую вы оказали моей кузине в то время. Но это не означает, что у вас есть право оскорблять ее, пользуясь тем, что она у вас в долгу! Вам очень повезло, что я не сказала об этом лорду Чаду. Он наверняка вызвал бы вас на дуэль. Пригласить ее бог знает куда! Безответственно играть ее добрым именем!

– Полагаю, она с этим справилась бы даже без моей помощи, – сухо сказал Джулиан.

Уставясь на него, графиня выстукивала ложкой по блюдцу какой-то воинственный ритм.

– Значит, мы с вами расходимся во мнениях, – категорично заявила она. – Поскольку я вижу, как изменилось ее поведение после событий у Локвуда. С того вечера она сама не своя. – Графиня, вероятно, решила, что этим проняла Джулиана, поскольку ее голос стал тверже. – Она плохо спит. Стала сварливой, рассеянной, угрюмой. А теперь еще – Боже милостивый! – совершенно неблагоразумной. Это не те перемены, которые мужчина желает вызвать в женщине, даже если он повеса и распутник.

Чего только не снесешь от женщины. Любой мужчина знал, что, сказав такое Джулиану, следовало браться за пистолет, дуэль неизбежна. Но леди Чад, видя, что ее выпад произвел эффект, спокойно попивала чай. У нее, без сомнения, тот же стержень, что и у Эммы. Джулиан улыбнулся. Эта женщина ему, пожалуй, нравится.

– Очко в вашу пользу.

– Да, – сказала графиня. Поставив чашку, она снова принялась постукивать ложкой. – Поэтому я хочу, чтобы вы меня поняли. – Каждое слово она подчеркивала резким ударом. – Вы, возможно, рассчитываете на защиту, имея столь высокий титул, но предупреждаю вас герцог, у меня есть собственные способы мести. Рука женщины хоть и мягкая, но длинная. И то, что она тонкая, не умаляет ее возможностей!

Блюдце разбилось.

Взглянув на осколки, графиня пожала плечами и бросила ложку на стол.

– Я человек закаленный, – сказал Джулиан, – Но вы сами отметили, что она упряма. Она переселилась бы в родительский дом независимо от моих действий.

– Дом! Дом меньше всего…

– И поскольку мы говорим откровенно, я мог бы также заметить, что ее недавняя меланхолия – всего лишь маленькое ухудшение состояния, в котором она находится, прячась от жизни, одинокая и подавленная.

Графиня заморгала.

– Вы… – она чуть качнула головой, – вы беспокоитесь о ней? Но вы едва знаете ее! Вы… – Леди Чад, задумчиво прищурившись, смотрела в пространство. – Вы не просто помогли ей бежать из Дели. Она мне никогда всего не рассказывала. Вы… это из-за вас она порвала с Маркусом?

– Нет, – сказал Джулиан, – это ее личный выбор. Хотя в душе я приветствовал такое решение.

– Так же, как и я, – мягко сказала графиня, сдвинув брови. Потом, встряхнувшись, она опомнилась. Ее внимание снова сосредоточилось на Джулиане. – Четыре года прошло. И вы думали, что она мертва.

– Да.

– А потом вы столкнулись с ней на балу. И вы… и она… – Леди Чад подалась вперед, до шепота понизив голос: – Вы… любите ее? Любили все это время?

Джулиан пристально смотрел на нее.

– Она не та женщина, какую я знал в Дели, леди Чад.

Графиня откинулась на спинку кресла, на ее лице отчетливо отразилось разочарование.

– Что вы хотите этим сказать?

Он пожал плечами:

– Понимаете, если бы вы попросили меня охарактеризовать ее тогда, я сказал бы, что жизнь ее побила, но не ранила. Ваша кузина удивительно умела радоваться жизни. Она тогда просто светилась, даже кораблекрушение не уничтожило этой радости.

– Да, – пробормотала леди Чад. – Я помню. Полная жизни, смеющаяся девушка.

– Но не теперь, – мягко продолжил Джулиан. – Именно так вы думаете, не трудитесь это отрицать. Что увидел бы в ней незнакомец сейчас? Усталость, страх, крушение надежд. Это непривлекательные качества, графиня.

– Как вы смеете… – начала было она, но тревога в глазах смягчила резкость тона.

– И переходя к сути, вокруг которой мы оба кружим, скажу, что посторонний человек заметил бы также легкую манию. Эти картины… это не плод работы спокойного ума.

Графиня встала:

– Вы отвратительны…

– Предваряя ваш вопрос, скажу – да.

Сжав губы, леди Чад смотрела на него.

– Да?

– Да.

– Несмотря на то… что вы только что сказали?

– Возможно, даже именно поэтому, – спокойно проговорил Джулиан. – Боюсь, в этом отношении я извращенец.

Графиня долго молчала. Затем она снова села.

– Значит, вы… действительно любите ее. Но должна сказать, что, судя по, вашему виду, это не приводит вас в трепет.

– Для меня эта новость уже утратила свежесть, – повел плечом Джулиан.

– А для Эммы?

– Она сдержанна в своих чувствах и не хочет открыто признавать мои.

– Но вы уверены, что рано или поздно признает?

– Возможно, – сказал он. – Пока я этого не знаю.

– Ну и ну! – воскликнула графиня. – Ведь есть же легкий способ это узнать: сделайте ей предложение.

Джулиан рассмеялся:

– Мадам… нет-нет, не поймите меня превратно, я не собираюсь шутить над этим. Но мы говорим об одной и той же женщине? О той, которая собиралась сбежать от меня в Италию?

– Да, – растерянно протянула леди Чад, – судя по решительным заявлениям кузины, она настроена остаться одинокой. Знаете, она даже сказала мне, что скорее… – Графиня покачала головой. – Нет, это глупости. Ох, Эмма! – Вздохнув, она потянулась за чайной ложечкой. – Прошу извинить меня. Я, кажется, немного… переутомилась.

– Я этого не заметил, – сказал Джулиан, и графиня, взглянув на него, рассмеялась.

В дверь постучали. Лакей передал Джулиану записку. Тот с удивлением взял ее и сломал печать. Леди Чад вопросительно подняла бровь.

Записка была от одного из тех мужчин, которых Джулиан приставил следить за Эммой. Когда Джулиан ее прочитал, у него кровь застыла в жилах.

– Где Эмма? – спросил он таким тоном, что графиня вздрогнула.

– В доме родителей. А что случилось?

Но Джулиан уже спешил к двери.


Глава 20


У Эммы запершило в горле от терпкого запаха винограда, которым были буквально пропитаны недра склада. Сверху доносился приглушенный грохот проезжающих карет и телег. Она шла по проходу, усыпанному мягкими опилками. С обеих сторон громоздились бочки. Портвейн, херес, бургундское? Она не могла разобрать: свисавшие с потолка красные лампы давали слишком мало света, чтобы разобрать ярлыки. Шагавший впереди Маркус нес лампу на длинной палке. Дополнительное освещение не помешало бы ей, но Эмма отказалась идти рядом с Маркусом.

Наверху клерк, похоже, весьма хорошо его знавший, вручил Маркусу пачку писем. Тот быстро просмотрел их. Странно. Почему его почта поступает сюда? Да и то, что он хранит здесь ее картины, довольно любопытно.

– Я получил удивительные новости, – сказал Маркус. – Оберн терроризировал правление Академии, пытаясь устроить закрытый показ твоих картин.

Эмма насторожилась. Не шпионит ли Маркус за Джулианом? Возможно, он намеревается отомстить ему за сломанную руку?

– Странно, – сказала она.

– Любопытно… ты ведь не говорила ему, что мисс Ашдаун – это ты?

– Конечно, нет.

Пол склада стал резко подниматься вверх. Они прошли под арку, и Маркус отпер дверь, за которой оказалось боле теплое и сухое помещение. Иным здесь был и воздух – пахло свежими досками. Слева от Эммы почти ей по плечо громоздились тюки с какими-то товарами.

– Минуточку, – сказал Маркус. – Подержи, пожалуйста, лампу.

Эмма взяла у него палку, недовольно заворчав: чтобы удержать ее, понадобилось значительное усилие. В замке щелкнул ключ. Рука Маркуса легла ей на плечо и толкнула направо, в большую, жарко натопленную комнату. В одном углу стояла койка, заваленная чем-то похожим на марлю. Рядом – полка с пустыми банками разных размеров, слева – огромная печь с двумя уходящими в потолок дымоходами, над погасшими углями висел медный чайник. В воздухе витал знакомый Эмме тошнотворно-сладкий запах, напомнивший ей о доме Колтхерста. Опиум.

Словно ледяные пальцы пробежали по ее спине. Эмма вздрогнула от дурного предчувствия. Здесь явно что-то не так.

– Отлично, – сказал Маркус. – Вот они.

Эмма послушно подняла лампу, и свет упал на ее картины, разбросанные по полу. На них виднелись отпечатки сапог, будто кто-то долго топтал полотна. Эмма медленно перемещала лампу над сваленной грудой. Маркус купил почти все, что она продала. Вдруг Эмма оцепенела. Перед ней было рухнувшее тело Энн Мэри. Хлещущая кровь. «Когда я смеялась» – так назвала Эмма эту картину.

Значит, картина не у Соммердона.

– Как видишь, для обвинения у меня их более чем достаточно, – сказал Маркус. – Даже без показаний свидетелей.

– Да, – непослушными губами сказала Эмма. Как Маркус смог так быстро купить картину у Соммердона? Или… Соммердон покупал ее не для себя? Но какой смысл Маркусу приобретать ее картины через подставных лиц?

– Так что же дальше? – спросил он. – Крушение твоей и моей семьи? Или брак и жизнь?

Инстинкт кричал, о надвигающейся опасности, но мозг не мог оценить угрозу. У Эммы перехватило дыхание. Почему Маркус так ополчился против нее?

– Я могу сделать тебе еще лучший подарок, – продолжал он. – Мы сожжем их. Хочешь?

Она облизнула сухие губы.

– Какой смысл? Ведь это улики, не так ли? Улики, которыми ты можешь шантажировать меня!

– Верно. Но для улик они слишком причудливые, громоздкие и привлекают очень уж много внимания. Оберн проявляет к ним интерес… это мне не нравится. У меня есть другое решение. Ты отдашь мне письма, с которых срисовала эти строчки. И они точно так же будут служить уликой.

Сейчас Эмма была даже рада плохому освещению. В сумраке нельзя было видеть, как она побледнела. Картины, подписанные ею, выдали ее. Они свидетельствовали о том, что письма у нее. Но сами по себе письма ничего не доказывают. Они лишь на языке урду намекают на какой-то странный заговор.

– Я их уничтожила, – услышала Эмма собственный голос.

– Хм… Но картины были закончены не одновременно. Как же ты делала подписи, если перед тобой не было образца? Ты так хорошо запомнила подлинник? Разве ты знаешь язык урду?

– Нет, – быстро ответила Эмма. – Но… когда я закончила все картины, я сожгла бумаги.

Повисла короткая пауза.

– Я тебе не верю, – тихо сказал Маркус. – Думаю, у тебя есть причина лгать. Ты гордишься этим кошмаром. Считаешь его достойным Королевской академии, не меньше. И поэтому хочешь, чтобы картины уцелели.

Ну что ж. Я отдам тебе картины. По крайней мере, те из них, которые не так отвратительны. Забери их из Академии, и мы будем хранить их там, где ты захочешь. Если, конечно, ты отдашь мне письма. Если же нет… – Он пожал плечами. – Я могу сжечь их прямо сейчас. – Наклонившись, Маркус взялся за холст «Когда я смеялась». – Чтобы зажечь огонь, много времени не потребуется.

– Хорошо, – поторопилась ответить Эмма. – Письма находятся в Джемсон-Парке.

– Превосходно. Теперь мы ведем откровенный разговор. Это достаточно прочная основа для брака. Можешь оставить работы, которые были выставлены в Академии, но некоторые должны исчезнуть. Дай мне лампу, я зажгу угли.

Эмма действовала инстинктивно. С силой повернув палку, она ткнула лампой в стену.

Раздался громкий треск, и наступила абсолютная темнота. Маркус грязно выругался. Эмма осторожно двинулась назад. Она услышала, как под сапогами треснула рама, потом другая. Маркус по картинам пробирался к ней. Эмма отскочила к двери. Палка, которую она все еще сжимала в руке, задела за дверной косяк, другим концом ударив ее в живот. Едва переводя дух, Эмма бросила палку и выбежала из комнаты.

– Странно, что ты убегаешь. – Маркус говорил очень спокойно, и это пугало Эмму больше, чем его гнев. – Если только кто-то не прочитал тебе эти письма.

О Господи!

Смутное подозрение, закравшееся ей в душу, вдруг четко выкристаллизовалось: это Маркуса выдавали письма! В этом все дело!

Слева в отдалении виднелся тусклый красный свет, это горели лампы в помещении с бочками. Подхватив юбки, Эмма побежала туда.

Шнуровка корсета впивалась ей в ребра. Хриплое дыхание с болью рвалось из горла. Эмма проскочила в арку, и снова ее окутал запах винограда. Спотыкаясь, она двинулась по наклонному полу, и тут Маркус схватил ее за волосы.

У нее подкосились ноги. Падая, она ударила его под колени. Изрыгая проклятия, Маркус свалился на нее. Эмма размахнулась локтем, целясь ему в сломанную руку.

Что-то холодное ткнулось ей в спину.

– Я тебя застрелю, – хрипло сказал Маркус. Эмма замерла.

– Тогда ты не получишь моих денег.

– Повернись. Посмотри мне в глаза. Письма действительно в Джемсон-Парке?

Эмма выдержала его взгляд.

– Да.

Маркус медленно поднимался. Дуло коснулось ее лба между глазами. Он не мог промахнуться, даже держа пистолет левой рукой.

Сглотнув, Эмма облизнула губы.

– Что тебе это даст? Я же сказала тебе, где письма. У тебя и так много улик против меня.

– Кому еще ты говорила о письмах?

– Никому.

– Тогда почему Оберн так интересуется картинами. Черт бы побрал этого ублюдка! Все должно было достаться мне. Ты должна была стать моей. – Эмма похолодела от этого голоса, она слышала в нем свою смерть. – Твои родители всегда предназначали твое состояние мне. Если бы ты не была такой… Видишь, Эммалайн? Ты не оставила мне выбора.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – прошептала она.

– О, я думаю, что ты отлично все понимаешь. Иначе… ладно, все это фарс. Я должен был получить те деньги от Нана-сахиба. Небольшая плата за продвижение отряда, дружеская услуга. Долги росли… что еще мне оставалось делать?

Щелкнул металл. Маркус взвел курок.

– Письма не в Джемсон—Парке, – сказала Эмма.

– Тогда на рассвете я уеду из Англии.

Прозвучал выстрел. Маркус упал.

Эмма не сдвинулась с места. Она лишь подняла дрожащую руку и провела ею по лицу. Лоб покрыт холодной испариной. Жива!

– Эмма!

Она вздрогнула от неожиданного звука. Рука мягко легла ей на спину.

– Эмма, – снова сказал Джулиан. Наклонившись, он положил оружие на пол. – С тобой все в порядке?

– Да, – прошептала она и, протянув руку Джулиану, поднялась. Эмма почувствовала, как его руки сомкнулись вокруг нее. Она не сразу сообразила, что это не объятия, что Джулиан внимательно ощупывает ее. – Все в порядке, – сказала она и увидела стоявшего в нескольких шагах лорда Локвуда. Это вернуло ее к реальности. – Нужна лампа. – Ее голос срывался. – Картина Колтхерста здесь. В комнате дальше по коридору.

– Хорошо. – Джулиан на этот раз уже по-настоящему обнял ее.

Эмма, вдыхая его запах, уткнулась ему в плечо и почувствовала, что он дрожит. Она провела рукой по его спине, бормоча что-то ласковое. Его губы, касавшиеся ее щей, раздвинулись в улыбке.

– Он был предателем, – прошептала Эмма. – Письма выдавали его.

– Да, – сказал Джулиан. – Я знаю. Но теперь все в порядке.

Локвуд прочистил горло.

– Тело исчезнет или мы поступим, как полагается?

Джулиан отстранился от Эммы.

– Как полагается. Отправим письма в Уайтхолл.

– И копии в газеты. Чтобы не было никаких передовиц о павшем герое, – добавил Локвуд.

– Совершенно верно. И никакого траура, сэкономим массу черной ткани.

– Нет! – Эмма поймала руку Джулиана. – Ты не можешь обнародовать письма. Как ты думаешь, почему я пришла с ним сюда? Маркус сказал, будто в них есть сведения о том, что ты тайно сговорился с мятежниками!

– И ты поверила ему? – поднял брови Джулиан.

– Нет, конечно! Но в письмах упоминается о твоих подарках кузену…

Локвуд снял лампу с крюка и вышел в коридор. Джулиан повернул к себе лицо Эммы.

– Эмма, все в порядке. Генерал Уилсон знал, что я навещал Девена. Именно доверенный человек генерала и показал мне, как пробраться в город. – Джулиан вздохнул и устало проговорил: – Так что если Маркус платил своим шпионам, чтобы поймать меня на предательстве, то он потратил деньги впустую.

– Ох.

Да, многого еще она не знает о том времени. И сколького не знает о ней Джулиан! У Эммы вырвался странный звук.

Джулиан погладил ее по щеке.

– Я отвезу тебя домой, – сказал он. – С остальным справится Локвуд.

При мысли о встрече с Дельфиной Эмму охватила дрожь.

– Нет, – сказала она. – В твой дом. – В его взгляде промелькнуло удивление, она устало улыбнулась. – Думаю, нам пора поговорить. Видишь ли, Маркус не единственный, кого выдадут письма.

* * *


В карете у Эммы начали сдавать нервы. Джулиан почувствовал это и, не задавая никаких вопросов, притянул ее к себе, прижав голову к своей груди. Так он будет держать ребенка, когда он у них появится, подумала Эмма. Если только ее слова не перечеркнут возможность, о которой говорили его глаза.

В доме Эмма взяла инициативу на себя и решительно прошла мимо изумленного дворецкого в гостиную. Неосознанно она искала поддержки. Ей нужны были некие подмостки, чтобы сделать столь тяжелое признание. Сердце зачастило так же, как в тот миг, когда кровь Маркуса брызнула совсем рядом с ней. Но сейчас Эмма боялась себя. То, что она должна сказать, и цена, которую, возможно, ей придется заплатить за эти слова, пугали ее не меньше, чем приставленное к голове оружие.

Джулиан вошел следом за ней. Увидев, что он приближается, Эмма подняла руку:

– Нет. Подожди!

Джулиан остановился. Он всегда слушал ее, не так ли? Если бы еще и всегда слышал.

– Хорошо. – Не сводя с нее глаз, он сбросил пальто. Оно скользнуло с дивана на пол.

Эмма разглядывала Джулиана, и паника, терзавшая ее, начала спадать. Да, ее рисунок абсолютно верный. Именно таким Джулиан и выглядел на холсте: мрачным, решительным, страстным, готовым к чему угодно.

– Знаешь, Джулиан, я должна тебе сказать, что Ланселот мне совсем не нравится. По-моему, он пустой и самовлюбленный человек. Леди Шалотт заслуживала лучшего.

Джулиан не сразу сообразил, о чем речь.

– Да. Верно. Я тоже не люблю героев, которых интересуют только души умерших. Упиваться грустью, слушать пение женщины и не предпринимать никаких действий?!

Любой знающий эту историю поднялся бы в башню и спас даму прежде, чем проклятие вступит в силу.

Эмма улыбнулась:

– Да, это гораздо лучший финал. – Но как продолжить, как добраться до финала своей истории, она понятия не имела. Ее взгляд упал на валявшееся на полу пальто. – Твой камердинер рассердится.

Джулиан промолчал.

– Ладно. – Она облизнула пересохшие губы. – Я должна сказать тебе, что совершила поступок… – Да, это правильное начало. – Поступок, за который меня в Англии повесили бы.

Никакой реакции. Джулиан с непроницаемым лицом смотрел на нее. Затем указал на буфет, жестом спрашивая разрешения подойти к нему. Эмма кивнула, и он пошел за графином. Когда он налил два бокала, ее губы сложились в грустную улыбку. Неужели она так скверно выглядит?

– Я никогда никому об этом не говорила. – Ее губы одеревенели. Кусая костяшки пальцев, Эмма ждала… Вот она, главная минута. – О том, что я убила человека. О Сапнагаре.

Джулиан медленно подошел и поставил бокалы на низкий столик.

– Я могу сесть?

– Да.

Он сел напротив Эммы, подвинув кресло так, что их колени почти соприкасались.

Бокал скользил в ее пальцах, ладони вспотели. Эмма отпила глоток и закашлялась.

Джулиан порывисто подался вперед, но она взглядом остановила его.

– Это от неожиданности, – сказала она. – Обжигает… как морская вода. – Глубоко вздохнув, Эмма наклонила бокал. Она могла выпить остальное одним глотком.

Ей казалось, что внутри у нее бушует пламя. Поставив бокал на стол, она увидела, с каким трудом Джулиану удается сохранять спокойствие. Щека его предательски подергивалась. Он знал это, но не отвернулся, он позволил Эмме видеть свое напряжение.

Она вовсе не храбрая. Эмма не хотела расплакаться перед Джулианом. Но она надеялась, что не заплачет. Пусть она никогда и не рассказывала эту историю вслух, переживала ее она тысячи раз. И теперь, начав говорить, услышала, как ее голос повторяет знакомый рассказ. Так говорят школьники, отвечая старый нелюбимый урок.

Сапнагар. Там все началось. В яркое солнечное утро четыре года назад. Она не скрывала от Джулиана никаких деталей. Сказала, что думала тогда о нем. Что Кавита советовала не вникать слишком глубоко в мужские дела. Эмма рассказала, как издали заметила сипаев, но они с Кавитой решили, что это сборщики налогов махараджи.

Рассказала, как они смеялись над Энн Мэри и миссис Кидделл. Как ее поспешные слова, непростительная беспечность помешали им бежать от сипаев.

Она рассказала, что на ее глазах сипаи сделали с женщинами.

Из горла Джулиана вырвался сдавленный звук. Эмма повернулась к нему, и он, крепко сжав ее руку, поднес к губам.

– Продолжай, – тихо сказал он, положив руку Эммы на свое бедро.

Она пересказала трудную поездку через пустыню. Тогда ей было безразлично, жива она или умерла. Такие странные мысли у нее были. Песок походил на безбрежный океан. Воспоминания о Курнауле тоже были расплывчатые. Возможно, это из-за шока. Эмма спросила, могло ли такое быть?

– Да, – сказал Джулиан. – Да, Эмма.

Оглядываясь назад, Эмма не слишком понимала, почему она зашла в палатку Маркуса. Возможно, ей хотелось увидеть знакомое лицо. Несмотря на предательство Маркуса, она все еще связывала его с домом, с простым счастьем в Джемсон-Парке, с юностью. Но его в палатке не оказалось. И она заснула…

– Нет, – вспомнила она, – сначала я нарисовала ужасную сцену с Энн Мэри. А потом заснула.

Рисунок оживал в ее сне, становился явью, все происходило снова, на этот раз с ней. А потом… когда она проснулась…

Джулиан снова наполнил ее бокал.

– Он вошел за мной в палатку. Наблюдал, как я сплю. Это был тот человек, конечно… тот самый мужчина. Ты узнал его на моей картине. Мне действительно жаль, что ты не застрелил его тогда… Нехорошо так думать, но тогда убийство было бы на твоей совести, а не на моей. Ты помнишь тот день?

Ее слова были путаными. Безумная поэма. На Джулиан, казалось, все понимал. Он побледнел. Это удивило Эмму.

– Никогда не видела тебя бледным, – сказала она.

– Я должен был застрелить его. С радостью бы застрелил. Что он сделал, Эмма?

– Он… он пытался изнасиловать меня. Но я убила его.

Джулиан на мгновение опустил голову. Когда он вновь поднял ее, Эмма его не узнала. На его лице были только зеленые глаза, которые, казалось, сжигали ее защитное оцепенение, оставляя наедине с виной и ужасом. Она не смела взглянуть Джулиану в глаза. Вот то, чего она боялась. Зародыш всех ее новых кошмаров. Она уронила голову на руки. От ладоней пахло алкоголем, по сравнению с лицом они казались ледяными.

– Эмма, – позвал Джулиан.

С ее губ срывалось хриплое дыхание.

– Эмма, хватит, ты не должна больше думать об этом.

В закрытых глазах замелькали красные точки. Если нажать посильнее, можно увидеть звезды.

– Эмма, – прошептал Джулиан, – довольно.

– О Господи, – срывающимся голосом выговорила она. – Я убила его, убила. Я в-воткнула нож для бумаг ему в висок, его глаза закатились, рот…

Руки Джулиана сомкнулись вокруг нее. Она уткнулась ему в грудь, заглушая рыдания. Эмме казалось, что она наблюдает за происходящим откуда-то сверху… потом его руки сжались, и вернулось ощущение реальности: горло перехватило, шерсть костюма Джулиана колола кожу, воздух толчками врывался в легкие, с губ срывались ужасные звуки. Его руки напряглись, словно стараясь не дать ей рассыпаться. Она прижалась к нему головой, изо всех сил стараясь дышать.

Спустя минуту… десять или двадцать… Эмма поняла, что Джулиан что-то тихо говорит ей. Она не сразу сообразила, что он говорит не по-английски. То был другой язык, мелодичный и ритмичный, на котором когда-то говорила ее горничная Уша. Это было так давно. И будто вчера. Грудь Джулиана вибрировала. Незнакомый язык успокаивал, словно колыбельная. Английский язык такой тяжелый. Все в нем высохло и отвердело от боли и гнева, даже шутки и каламбуры не радуют. А в голосе Джулиана Эмма сейчас слышала ветер и тишину ночи. Звезды в небе. Они всегда были в ее памяти. Та ночь на пути к Сапнагару. Эмма пыталась выбросить ее из памяти, но ей никогда это не удавалось. Эта ночь всегда была с ней, тихая, как его голос сейчас.

Эмма отстранилась.

– Он выронил письма. И сбросил на землю мой блокнот. Я в спешке собирала рисунки и в панике не задумываясь схватила письма. Случайно. Потом я не знала, как избавиться от них. Поскольку… ну, в общем, это ведь доказательство? Доказательство того, что я сделала. Весь лагерь говорил об убийстве солдата.

Джулиан гладил ее по волосам, отводя их от лица. Две пряди прилипли к влажному лбу. Эмма отбросила их. Ее щеки были мокрыми. И рубашка Джулиана под ними – тоже.

– Я… – Она сглотнула. – Это может изменить твои представления обо мне.

Джулиан взял ее за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза.

– Нет. Ты знаешь, что не изменит.

– Но ведь я убила…

– Защищаясь, – сказал он. – И письма тоже не должны тебя волновать. Если они были у него, значит, и он был изменником. Никто не станет тебя винить.

Эмма недоверчиво вздохнула. Все так просто? Неужели даже теперь Джулиан не видит причин, по которым нет ей прощения? Столько крови вокруг нее. Ужас как инфекция, и она безнадежно заразна. И еще грех.

– Я смеялась над Энн Мэри и миссис Кидделл…

Джулиан резко выдохнул.

– Милая девочка, как ты можешь винить себя за это?

Ты ведь понятия не имела, что это были сипаи.

– Последнее, что они слышали… Джулиан, это был мой смех. Я смеялась над ними! Так… трудно это вынести.

– Да. – Джулиан поцеловал ее в лоб и, поглаживая по спине, снова прижал к себе. После долгого молчания он сказал: – Мой кузен умер, Эмма.

– Что… Ох! – Она пыталась посмотреть на него, но он не давал ей шевельнуться.

– Девен погиб, – тихо сказал Джулиан. – Во время штурма Дели. Я зажег его погребальный костер. Бабушка предоставила эту честь мне. Но я сделал это только из уважения к ней. Девен этого не захотел бы. Он умер бы еще раз, знай он, что я выполнил этот обряд. И осознание этого… оно засело во мне. Так же как Энн Мэри – в тебе.

Теперь Эмма вывернулась из объятий Джулиана, чтобы заглянуть ему в глаза.

– Ты пытался помочь ему, Джулиан. Всегда. Ты старался, чтобы твои близкие были в безопасности.

– Конечно, – пробормотал он. – А ты пыталась выжить, дорогая.

Их лица были так близко, что ресницы соприкоснулись.

– И для чего я выжила, как ты думаешь?

Эмма губами почувствовала его улыбку.

– Для искусства, мисс Мартин?

– Думаю, для гораздо большего, чем искусство. – И, глубоко вздохнув, она поцеловала его.

Прикрыв глаза, Джулиан принял этот поцелуй, позволив Эмме делать все, что ей нравится. Его пальцы скользнули к ее талии, балансируя там, словно она вела в этом танце, а он следовал за ее шагами. Эта мысль заставила Эмму улыбнуться. Она отстранилась, и Джулиан выдохнул.

– Ты пришла ко мне, – сказал он.

– Да.

– А ты знаешь почему?

Эмма улыбнулась:

– Джулиан, ты искал меня в Курнауле. Искал в Алваре. Что еще ты можешь назвать? Лакхнау. Агра. Бхарракпур. Я что-нибудь упустила?

– Несколько мест. – Он провел пальцем по ее нижней губе. – И ты знаешь это.

– Да. Но названия одного города я никогда от тебя не слышала. Ты никогда не упоминал Лондон.

– Да, – мягко согласился он.

– Я думала, ты не найдешь меня здесь, – прошептала Эмма. – Думала, что не нужна тебе такая, как теперь. Но ты нашел меня здесь! Ведь нашел?

– Да.

Что-то дрогнуло в его лице, когда он смотрел на нее, и это зацепило ее, как крючок. Ее следующий вздох был болезненным. Сердце Эммы разрывалось от взгляда на него. Джулиан так открыто показывал ей свои эмоции. Сейчас Эмма не понимала, как могла усомниться в нем. Взяв Джулиана за подбородок, она повернула к себе его лицо. Его губы дрожали, и она инстинктивно провела по ним языком, скользнула руками по его груди. Когда язык Джулиана наконец коснулся ее языка, Эмма засмеялась и сказала:

– Разве ты не возьмешь меня в постель? Или для нас подходит только пол?

Он прижался лбом к ее лбу.

– Эмма… ничего я так не хочу. Но… слуги.

– И что?

– Есть только одна возможность отвести тебя наверх: знать, что я смогу восстановить твое доброе имя.

– Да, – сказала она, – веди меня наверх.


Глава 21


В напряженной тишине Джулиан вел ее по полумраку коридора. Английские предки Джулиана надменно взирали с длинного ряда портретов на противоположную стену коридора, где темные индийские гобелены, украшенные золотой нитью и миниатюрными зеркальцами, поблескивали в свете свечей. Во всем чувствовался искушенный глаз, чуткий к цвету и настроению. Эмма поймала себя на том, что ей хочется смеяться.

Джулиан сжал руку Эммы, когда они прошли мимо горничной.

– Нас заметили, – сказал он. – Обратной дороги нет.

– А ты думал, что я хочу этого? – улыбнулась она. Его пожатие усилилось, шаг немного ускорился, Эмма, хмыкнув, затаила дыхание. Наконец они прошли весь коридор, и Джулиан потянул ее в маленькую гостиную, смежную с его спальней. Камердинер, занимавшийся разборкой галстуков, увидев Эмму, округлил глаза.

– Ты до утра свободен, – сказал Джулиан.

– Слушаюсь, сэр. – Камердинер поспешно вышел.

Эмма вошла в спальню. Так вот как выглядит его обитель. Толстый турецкий ковер от стены до стены, два кресла по бокам маленького столика у камина. В одном углу набитая книгами полка. Две двери в дальней стене вели на веранду. Клонящееся к закату солнце бросало лучи сквозь застекленные двери, освещая резную кровать из красного дерева, играя на шелковом пологе цвета бургундского вина.

Обернувшись, Эмма увидела у входной двери два красивых сундука, инкрустированных медной проволокой. Она никогда не видела ничего подобного. Джулиан, вероятно, неправильно истолковал ее взгляд, поскольку, шагнув к ней, загородил дверь.

– Мне показалось, что ты меня поняла, – сказал он. Его тон был ровным, но Джулиан пристально смотрел на нее. Он решил, что она собирается сбежать, догадалась Эмма, и не позволит ей сделать это.

Радостный трепет охватил ее. Джулиан все еще думает, что она колеблется! А почему бы ему так не думать? Она высказала свои намерения крайне робко.

– Да, – сказала Эмма, стараясь сдержать расплывающиеся в улыбке губы, поскольку Джулиан был очень серьезен. – Я поняла тебя.

Но этого ему было мало.

– Ты полностью скомпрометирована, – настаивал он. Теперь она уже не сдерживала улыбки.

– Почти полностью. И обращаюсь к тебе с просьбой довести дело до конца.

Джулиан усмехнулся:

– Ты хочешь сказать женитьбой? Именно об этом мы говорим.

Радость нарастала в ней, как оркестровая увертюра, и Эмме пришлось изо всех сил заморгать, чтобы сдержать слезы волнения. Она поймала руку Джулиана.

– Забери свои слова обратно, – сказала она.

– Что, прости?

– Ты не должен говорить об этом, пока я не скажу, что люблю тебя, Джулиан. Так что позволь мне сказать это, я слишком долго ждала этого момента. Я люблю тебя! Давно. Долгие годы.

Его пальцы сомкнулись вокруг ее кисти, и он засмеялся тихо, счастливо и немного недоверчиво.

– Как трудно тебе это далось, – пробормотал он.

– Да, я очень бестолковая. Только…

Но Джулиан прервал ее слова поцелуем.

– Я просто тебя дразню, – проговорил он, касаясь губами ее рта. – И себя тоже.

Она улыбнулась, и его руки тут же двинулись под нижний край корсета, от их прикосновения у Эммы сорвался голос.

– Очень нехорошо с твоей стороны, – пробормотала она.

Голос Джулиана был удивительно мягок.

– Ты должна привыкнуть к этому. Есть много способов дразнить, и я собираюсь опробовать их все. Повернись.

Потребовалось время, чтобы его команда сквозь нарастающую вялость проникла в мозг Эммы.

Она охнула, когда руки Джулиана мягко повернули ее лицом к окнам. Его пальцы ловко играли камеей у ее горла, пуговками на запястьях, и через секунду жакет соскользнул с ее плеч. Руки Джулиана прошлись по шнуровке платья. Эмма вздрогнула, когда его рот коснулся основания ее шеи. Палец мягко двигался по спине, задержавшись на чувствительном местечке между лопатками. От жаркого дыхания Джулиана ее бросило в дрожь. Он тихо засмеялся и занялся шнуровкой. Корсет ослаб, Эмма отстегнула планшетку, и Джулиан снял его.

Положив руки ей на грудь, он мягко притянул Эмму спиной к себе. Джулиан был возбужден, но, твердо и горячо упираясь в нее, он еще долго стоял неподвижно, прижимая ее к себе. Веки Эммы опустились. Солнечные блики играли на ее лице. Ей казалось, будто она плывет в теплом мареве.

– Я твой, – тихо сказал Джулиан.

Его пальцы лишь раз прошлись по ее соскам, слегка задев их. Но этого было достаточно, чтобы ее пульс снова зачастил. Запрокинув голову, Эмма закинула руку Джулиану за шею и потянула к себе. Она провела языком по его губам, почувствовав привкус бренди, нажала сильнее, и его рот открылся.

Чуть отстранившись, она сказала:

– Тебе так неудобно.

– Я люблю разнообразие.

Эмма, смеясь, потянулась снять его галстук, потом сюртук. Мягкая шерсть щекотала ей пальцы. Джулиан попытался помочь, но Эмма оттолкнула его руку. С пуговицами черного жилета она справилась быстро. Но брюки так легко не поддались. Отказавшись от помощи Джулиана, она встала на колени, чтобы расстегнуть пуговицы. Когда Джулиан через голову снял рубашку, Эмма потянула брюки вниз.

Человеческое тело не должно шокировать художника. Но Эмма никогда не видела нагого Джулиана при свете, а у скульптур недоставало… некоторых деталей. Неужели ее тело тогда вместило это массивное копье? Она провела пальцем по голубой жилке, бегущей по стволу к черным завиткам у основания, и резкий выдох Джулиана вдохновил Эмму снова погладить его. Это не так страшно, подумала она, обхватив его, и почувствовала, как ее рука двигается по твердому стволу. Она подняла глаза. Лицо Джулиана было суровым.

– Я не хотела… – испугалась Эмма. Но когда ее рука ослабла, Джулиан крепче сжал ее пальцы.

– Это… прекрасно, – сказал он и коротко рассмеялся. – Только… удивительно.

Эмма почувствовала, что у нее загорелись щеки. Джулиан окинул ее взглядом:

– Боже… как ты краснеешь.

От его тона, успокаивающего и вместе с тем пылкого, у нее ослабли ноги. Она села, ее взгляд скользил по его плоскому животу к узким бедрам, к его… члену… в ее руке. Увиденное волновало и возбуждало ее. И что бы она сейчас ни сделала, это не отпугнет Джулиана. И он будет продолжать смотреть на нее так, будто у нее есть ответы на все его вопросы. Судорожно втянув воздух, Эмма положила свободную руку на его бедро, такое скульптурное, и мышцы Джулиана дрогнули от ее прикосновения. Книги по анатомии, которые она изучала, об этом умалчивали. Эмма гладила выпуклую мышцу. Джулиан шевельнулся, чтобы еще больше поднять ее, но Эмма не хотела пренебречь ни одной частью его тела. Она чуть прикусила его бедро. Мускулы Джулиана напряглись даже раньше, чем она услышала его вздох.

Эмма немного отодвинулась. Оказывается, в странности есть свои прелести. Странные люди могут позволить себе то, что никогда не придет в голову другим. Она скользнула губами туда, где ее пальцы сомкнулись вокруг его копья, и снова услышала хриплый вздох. От ее горячего дыхания на его коже? Только от этого? Эмма заколебалась. Джулиан наблюдал за ней, она чувствовала его взгляд. Смущение и возбуждение порой так похожи. Глубоко вдохнув, она провела языком. Сдавленный звук, вырвавшийся у Джулиана, заинтриговал Эмму. Интересно, она тоже издавала подобные звуки, когда он делал такое с ней?

От этой мысли у нее закружилась голова. Да, он делал это с ней. Раздвинув ее бедра, он ласкал ее языком, и теперь она сделает то же самое. Эмма сомкнула губы вокруг вершины его копья. Им больше нечего скрывать друг от друга, Джулиан заглянул ей в душу и сказал, что он принадлежит ей. Эмма прошлась языком по стволу, и Джулиан застонал.

– Идем, – резко сказал он, и на этот раз Эмма позволила ему поднять себя, она слишком обмякла, чтобы сопротивляться его сильным рукам?

Джулиан развязал ленты кринолина, снял сорочку. И снова притянул Эмму к себе, теперь они, нагие, прижимались друг к другу. Она уткнулась ему в шею, а он сильными движениями гладил ее по спине, его копье угнездилось в развилке ее бедер. Эмма немного раздвинула ноги, и давление его твердого жезла заставило ее застонать. Она укусила Джулиана за плечо. Прежде он тоже делал это, и она теперь поняла, почему ему это нравилось.

– Смотри, – сказал он мягко, и Эмма подняла голову.

Он повернул ее так, что она оказалась перед большим зеркалом. На его руке, поднявшейся к ее груди, заиграли мышцы. Эмма наблюдала в зеркале, как другая его рука скользит между ее бедрами. Он держал ее, как будто что-то свое. Но ведь так и есть на самом деле, вдруг подумала Эмма. Она принадлежит ему, как и он – ей. Всем своим существом она отвечала ему.

Взгляд Джулиана был туманным. Эмма заглянула ему в глаза, и уголок его рта хитро изогнулся, как будто у Джулиана был некий секретный план, который ему очень нравился. Эмма накрыла ладонью его руку, лежавшую на ее груди. Его кожа выглядела такой темной по сравнению с ее бледностью, а волосы были такими черными. Джулиан наклонился и обвел языком раковину ее уха. Эмма шумно выдохнула, и его рука, лежавшая между ее бедрами, надавила сильнее.

Ее бедра дернулись. Зеркало отразило ее заалевшее лицо, расширившиеся глаза. Эмма, возможно, посмеялась бы над собой, если бы у нее были на это силы. Джулиан нашел чувствительную точку ее лона, другой рукой он ласкал ее грудь, посасывая мочку уха.

– Кровать. – Эмма не узнала собственного голоса, таким он был хриплым. Этот звук усилил ее возбуждение. Она чувствовала себя флейтой, на которой умело играли пальцы и губы Джулиана.

Он приподнял ее, и ноги ее сомкнулись вокруг его талии. Джулиан понес Эмму в спальню. Они упали на матрац. Эмма оказалась сверху и поднялась на колени, чтобы снова поцеловать его. Но Джулиан направил свое копье к влажным складкам ее лона. От новых ощущений у нее захватило дух.

Эмма шумно выдохнула, почувствовав, что он входит в нее.

Он вошел так глубоко, что внутри стало немного саднить. Эмма на мгновение усомнилась, что сможет принять больше: Но бедра Джулиана резко двинулись, и она вместила его целиком. Джулиан обхватил ее за бедра, направляя ее, она начала двигаться, сначала неуклюже, но потом поймала ритм. Ее вел инстинкт. Она вращала бедрами и увидела, как его ресницы, затрепетав, опустились, голова откинулась назад. Запылав от этого еще жарче, она наклонилась и слизнула испарину с его щеки. Это тот же самый вкус, что Эмма помнила, и она снова вкусила его.

От прикосновения ее языка Джулиан открыл глаза.

– Ты… – Он не смог договорить. Поднявшись, Джулиан перевернул Эмму на спину, и она засмеялась. Потом он двинул бедрами, и ее смех сменился удушьем. Она снова вспомнила ту ночь в пустыне, вспомнила настолько ясно, будто они вернулись туда. Кровать, шелковый полог и яркий свет дня исчезли, над ними снова словно простерся покров теней и звезд.

Джулиан взял ее руку и потянул вниз, туда, где он входил в нее. Их губы встретились, и его движения стали резче и яростнее. Эмма обхватила его, чувствуя свою собственную силу, собственную упругость, когда принимала его толчки.

Когда он дошел до кульминации, Эмма притянула его к себе, не позволяя отстраниться.

– Я тебя раздавлю, – сказал Джулиан.

– Я не хрупкая.

– Нет, – прошептал он, уронив голову ей на грудь. – Что угодно, но только не это. – Он провел рукой по волосам Эммы, и они рассыпались по ее плечам. Джулиан бормотал еще что-то непонятное. Когда она спросила, что это, он улыбнулся. – Это стихи Талиба,[12 - Мирза Талиб (1797–1869) – известный индийский поэт, писавший на языках урду и фарси.] поэта, которого я когда-то встретил в Дели.
		Коль идешь ты долиной Любви,


		О покое забудь.


		Ты иди,


		Не считая страданий и бед…


		И быть может, увидишь рассвет.


Эмма с нежностью погладила его по волосам.

– Как красиво. Но я не хочу причинять тебе боли.

Джулиан поцеловал ее.

– Видно, я совсем плох, если в постели читаю стихи.

Рассмеявшись, Эмма запустила пальцы в его волосы.

Она чувствовала, что изменилась. В ней словно поселился солнечный свет. Темные полумесяцы ресниц Джулиана, изгиб губ вызвали в ней желание снова поцеловать его. Но ведь тогда она упустит ощущение его дыхания, столь нежно и жарко овевающего ее грудь.

Мгновение казалось драгоценным. Знаменательным. Оно из будущего, думала Эмма.

Джулиан приподнялся на локте и посмотрел ей в глаза.

– Предложение, – напомнил он.

– Да, теперь ты можешь его сделать. Но сначала… я хочу тебе сказать. Я закончила картину.

– Да?

– И в ней нет крови или ложного пафоса. Хотя, возможно, она мелодраматична.

– Надеюсь, она не блеклая и не унылая? – рассмеялся Джулиан.

– Нет, нисколько. Это ты на крыше в Сапнагаре. Я нарисовала тебя в Курнауле. Но тогда равнина была заполнена телами. А в этой картине все не так. Теперь позади тебя нет никаких теней. Ничего темного. Только будущее. На мой взгляд, оно цветущее и прекрасное.

Джулиан собирался ответить, однако открылась дверь. Эмма нырнула под одеяло. Она слышала, как Джулиан сказал кому-то несколько слов.

– Ну вот, мы до смерти шокировали бедную горничную. Можешь вылезать.

Эмма высунула голову из-под одеяла.

– Ты снова краснеешь, – улыбнулся Джулиан.

– Во всем есть свои хорошие стороны. Женщине с сомнительной репутацией не нужно беспокоиться о мелочах.

Джулиан повел черной бровью.

– Как и герцогине.

– А кто будет герцогиней? Ты даже предложения мне толком не сделал.

– Позволь мне попробовать еще раз, – усмехнулся Джулиан и накрыл ее губы поцелуем.


notes


Примечания


1


Почтительное обращение к замужней европейской женщине в Индии.


2


Эмблема в виде листьев земляники на герцогской короне.


3


Кутаб-Минар – гигантский минарет (72 м) мечети Кувват-ул-Ислам (Мощь ислама), построен в XII веке. Этот минарет с прилегающим комплексом мечетей и мавзолеев – древнейший образец индо-исламской архитектуры в Индии.


4


Духовный учитель, наставник


5


Презрительное название англичан (хинди).


6


Что случилось? (хинди)


7


Супруга махараджи.


8


Сестра (хинди).


9


Брат (хинди).


10


Принятое в Ост-Индии обозначение суммы в 10 миллион рупий.


11


Здесь и далее – Теннисон У. «Леди Щалотт», перевод К. Бальмонта.


12


Мирза Талиб (1797–1869) – известный индийский поэт, писавший на языках урду и фарси.