Кулинар
Мартин Сутер








Тамилец Мараван вынужден эмигрировать в Швейцарию — на его родине идет жестокая, кровопролитная война. С детства знающий тайны восточных специй, чувствующий, какие из них и в каком количестве добавлять в еду, чтобы блюдо стало утончённым шедевром, он вынужден выполнять самую грязную работу на кухне в шикарном ресторане. Его жизнь меняется после знакомства с Андреа — официанткой в том же ресторане. Предприимчивая и прагматичная, она предлагает Маравану начать бизнес. Отныне он может заниматься любимым делом — молекулярной кулинарией. И это не просто вкусная еда, но еда, которая пробуждает чувственность и сексуальность. Казалось бы, нет более мирного дела, чем дарить людям удовольствие от еды и секса. Но однажды Мараван осознает, что то, что он делает, — не так уж безобидно…









Мартин Сутер




Кулинар



«Его враг умрёт от любви»





Посвящение Тони

20 июля 2006 г. — 25 августа 2009 г.









Март 2008





1


— Мараван! Сифон!

Мараван бросил нож рядом с кучкой нарезанных овощей, вынул из термостата сифон и протянул Антону Финку.

В нём готовилась смесь для черемшового крема сабайон к филе маринованной скумбрии.

Мараван готов был спорить на что угодно: она свернётся, как прокисшее молоко, прежде чем её успеют донести до стола. Он же сам видел, как Финк, специалист по молекулярной кулинарии, добавил в ксантан камедь рожкового дерева вместо гуаровой, как полагается для горячих смесей.

Мараван поставил сифон перед ожидающим в нетерпении поваром.

— Мараван! — раздался на этот раз голос Бертранда, специалиста по гарнирам, для которого тамилец должен был нарезать овощи.

Мараван снова поспешил к своей разделочной доске и, закончив за пару минут — с ножом он управлялся виртуозно, — подал Бертранду тарелку с овощами.

— О, чёрт! — выругался над ухом Антон Финк, специалист по молекулярной кулинарии.

На недостаток посетителей, с учётом погоды и общей экономической ситуации, грех было жаловаться. Только очень внимательный наблюдатель мог заметить, что столики под номерами «четыре» и «девять» отсутствовали, а ещё два до сих пор пустовали в ожидании заказавших их гостей.

«Хувилер» — именно так его называли вопреки вывеске «У Хувилера» — как и большинство дорогих ресторанов эпохи Новой кухни, был оформлен с чрезмерной пышностью: узорные обои, шторы из тяжёлой искусственной парчи, олеографические копии известных натюрмортов в золочёных рамах. Тарелки отличались большими размерами и яркими красками, столовые приборы — громоздкостью, стаканы — оригинальными формами.

Фриц Хувилер понимал, что последние веяния обошли его заведение стороной. И он лелеял вполне конкретные планы по «модернизации», как выражалась его советник по развитию. Однако понимая, что для инвестиций время нынче неподходящее, ввёл пока лишь незначительные, косметические новшества, касающиеся, к примеру, цвета куртки повара, а также штанов и косынки на его голове. Всему этому согласно моде полагалось быть чёрным. Аналогичные изменения он внёс в форму всего персонала кухни. Лишь подсобные рабочие и конторские служащие по-прежнему носили белое.

Изменения коснулись и меню. Элементы новой кулинарии[1 - Новая кулинария — имеется в виду молекулярная кулинария — направление исследований, связанных с изучением физико-химических процессов, которые происходят при приготовлении пищи, а также тенденция в кулинарии, базирующаяся на этих исследованиях.] вносились то в одно, то в другое классическое или полуклассическое блюдо, а на освободившееся место специалиста по холодным закускам Хувилер взял повара с опытом работы в области молекулярной кухни.

Сам директор в том, что касалось кулинарных новшеств, не имел никаких амбиций. Он редко занимался кухней, взвалив на себя работу администратора и владельца ресторана. И это при том, что ему, известному повару, отмеченному многими наградами, давно уже перевалило за пятьдесят, а лет тридцать назад он был пионером молекулярного направления. Однако Хувилер полагал, что свою лепту в развитие отечественной кулинарии он уже внёс и теперь слишком стар, чтобы учиться чему-то новому.

После неприятного развода с женой, которой по большей части был обязан как успешностью «У Хувилера», так и аляповатостью его интерьеров, он сосредоточился на функциях хозяина заведения. И если раньше ежевечерние хождения от стола к столу казались ему утомительными, то сейчас он находил удовольствие в общении с гостями. Всё чаще случалось, что он засиживался поболтать с тем или иным посетителем дольше, чем того требовал хозяйский долг. Этот поздно открытый коммуникативный талант со временем привёл его в профессиональное объединение кулинаров, работе в котором он посвящал значительную часть своего времени. Впоследствии Фриц Хувилер стал членом правления и бессменным президентом Швейцарского союза шеф-поваров.

Сейчас Хувилер стоял перед столом, значившимся под первым номером. Рассчитанный на шесть мест, он был накрыт на двоих. Там сидел Эрик Дальманн с партнёром по бизнесу из Голландии. Сегодня он взял в качестве аперитива «Шардоне» 2005 года от Томаса Штудаха из Маланса[2 - Маланс — область в Швейцарии.] за сто двадцать франков вместо обычной бутылки шампанского «Круг Гранд Кюве брют» за четыреста двадцать. Но это было его единственной уступкой экономическому кризису. На обед Дальманн заказал, как всегда, меню «Большой сюрприз».

— А вы, почувствовали ли вы на себе этот кризис? — поинтересовался Дальманн.

— Абсолютно нет, — солгал Хувилер.

— Качество неподвластно кризисам, — провозгласил Дальманн, поднимая руки, чтобы освободить место для тарелки, накрытой тяжёлой крышкой «клош»,[3 - Клош (фр. Cloche) — чугунная или фарфоровая крышка в виде полусферы. Так же называется дамская шляпка соответствующей формы.] которую в этот момент ставила на стол официантка.

«Так же, как и то, что скоро исчезнет с лица земли, например, театр или дамские шляпки «клош»», — добавил про себя Хувилер, глядя, как девушка снимает крышку, взявшись с обеих сторон за латунные ручки.

— Маринованное филе скумбрии с фенхелем и черемшовым сабайоном, — провозгласила она.

Однако гости даже не посмотрели на блюдо. Взгляды обоих были прикованы к женщине, которая его принесла. Только Хувилер в недоумении уставился на черемшовый сабайон, зелёной слизью растекающийся по дну тарелки.

Андреа привыкла к тому эффекту, который сопровождал её появление среди мужчин. Как правило, она раздражалась. Однако иногда умела извлекать из своей внешности практическую пользу. Особенно когда искала работу, что приходилось ей делать довольно часто. Потому что насколько легко ей удавалось получить место, настолько же трудно было потом его сохранить.

Андреа ещё и десяти дней не проработала у Хувилера, а уже столкнулась с хорошо знакомыми ей и давно набившими оскомину интрижками на кухне и в офисе. Ещё раньше она предпринимала попытки обратить всё в шутку, но её не понимали. Тогда Андреа просто отстранилась от коллектива. Её стали называть зазнайкой, однако такая репутация нисколько не мешала ей жить.

Вот и сейчас эти два денежных мешка уставились на неё, вместо того чтобы смотреть на блюдо. Как будто не понимают, что филе скумбрии размокает в черемшовой подливе.

— Когда он работал вместе со своей женой, еда была лучше, — заметил Дальманн, оставшись с голландцем наедине.

— Разве она тоже занималась кулинарией? — спросил тот.

— Нет, скорее им самим, — ответил Дальманн.

Ван Гендерен рассмеялся и наконец попробовал рыбу. Он был вторым по важности лицом в международной компании со штаб-квартирой в Голландии, занимавшейся солнечной энергетикой. Время от времени ван Гендерен встречался с Дальманном, поскольку с его помощью мог выйти на связь с нужными ему людьми. Установление контактов — это как раз то, чем занимался его сегодняшний спутник.

Через несколько недель Дальманну исполнялось сорок шесть лет. На его внешность наложила отпечаток жизнь бизнесмена, в которой кулинарные изыски всегда оставались не последним средством убеждения партнёра. Отсюда небольшой излишек жира, которому Дальманн пытался придать форму с помощью жилета; мешки под водянисто-голубыми глазами; обвисшая, всегда красноватая на скулах, пористая кожа; тонкие губы и голос, с годами становящийся всё более звучным.

Его от природы светлые, янтарного оттенка волосы росли теперь только на затылке, образуя полукруг, доходящий до воротника рубахи и переходящий по краям в бакенбарды, такие же жёлтые, с проседью, как и брови.

По профессии Дальманн был посредник. Он устанавливал контакты, способствовал заключению сделок, давал и получал рекомендации, собирал информацию и, отсортировав нужное, передавал её другим, зная, когда надо говорить, а когда молчать. Этим он жил, и довольно неплохо.

Сейчас Дальманн молчал. И, пока ван Гендерен в чём-то убеждал его на своём булькающем голландско-немецком языке, потихоньку разглядывал тех, кто сегодня почтил Хувилера своим присутствием.

СМИ представляли два руководителя (с дамами) одного из крупных издательских домов, работавшего в последнее время в режиме жёсткой экономии. Политику — забытый ныне лидер в сопровождении жены и двух молодых супружеских пар, вероятно, товарищей по партии, по поручению руководства отмечающих юбилей босса. Медицина блистала в образе директора клиники, затеявшей серьёзный разговор с неким главврачом. За соседним столиком высокопоставленный чиновник оставшегося без спонсоров футбольного клуба беседовал с директором страховой компании. Тут же сидели их супруги.

Дальманн увидел руководителя фирмы, импортирующей автомобили; владельца рекламного агентства; бывшего директора банка, не совсем добровольно оставившего свой пост. И каждого из них сопровождала высокая, тоненькая блондинка — вторая жена.

Зал наполняло уютное, приглушённое бормотание; осторожный стук и звон столовых приборов. В воздухе витали ненавязчивые ароматы искусно составленных блюд.

О сильном дожде, начавшемся в тот вечер и грозившем превратить только что выпавший снег в грязное месиво, посетителям, чьи столики стояли возле окон, напоминал разве что доносившийся из-за штор отдалённый шум. Наполненный тёплым, уютным светом, «Хувилер» казался куколкой, отгородившейся от мира непроницаемым панцирем.

Между тем жизнь снаружи не давала поводов для оптимизма. Наконец стало очевидно, что финансовые рынки вот уже в течение многих лет торгуют несуществующим золотом. Непотопляемые прежде банки дали крен и рассылали отчаянные призывы о помощи. Что ни день новые секторы экономики попадали в вихрь финансового краха. Автомобильные предприятия работали вполсилы. Их поставщики разорялись. Финансисты кончали собой. Государство, в котором видели спасение пострадавшие, походило на корабль, неотвратимо несущийся на рифы банкротства. Пророки неолиберализма чувствовали себя подавленными. Глобализировавшаяся мировая экономика стояла на пороге своего первого кризиса.

И, словно решив переждать предстоящую бурю под водолазным колоколом, маленькая альпийская страна, едва успевшая раскрыть объятья большому миру, снова стала замыкаться в себе.

Ожидая, пока анонсер — составитель меню — Бандини пересчитает тарелки для столика под номером «пять» и сверит их количество с заказом, Андреа смотрела на Маравана — самого видного мужчину в их бригаде.

Он довольно высок для тамильца — метр восемьдесят с лишним. Острый нос, аккуратно подстриженные усы и синевато-чёрная тень пробивающейся щетины на щеках — несмотря на то, что к началу смены он явился тщательно выбритым. На нём белая форма подсобного кухонного рабочего и длинный передник в индийском стиле. Белая шапочка из крепа на чёрных волосах, разделённых ровным пробором, напоминает ганди-топи.[4 - Ганди-топи — индийская шапочка белого цвета, похожая на пилотку.]

Сейчас Мараван стоял у раковины. Он смывал остатки соуса с тарелок, а затем отправлял их в посудомоечную машину. Свою работу он проделывал с грацией храмовой танцовщицы. Заметив, что его разглядывают, тамилец обернулся и обнажил белоснежные зубы. Андреа улыбнулась в ответ.

Ей уже приходилось сталкиваться с его соотечественниками за время своей недолгой карьеры в сфере обслуживания. Многие из них имели статус беженцев и особое разрешение на въезд, дающее им право трудиться лишь на определённых, плохо оплачиваемых должностях, да и то по ходатайству работодателя, от которого они зависели больше, чем те, кто имел обыкновенный вид на жительство.

С большинством из них Андреа легко находила общий язык. Втамильцахей нравилось дружелюбие, ненавязчивость, кроме того, они напоминали Андреа о её туристической поездке в Южную Индию.

За время своего пребывания в «Хувилере» она успела повидать Маравана на самых разных работах. Он был виртуозом в обработке овощей. Когда он открывал ножом устрицы, казалось, будто раковины сами распахивают перед ним свои створки. Без единого лишнего движения он отделял от костей мясо морского языка, а когда то же самое проделывал с кроликом, тушка выглядела так, будто скелет всё ещё оставался внутри.

Андреа замечала, с какой любовью в глазах Мараван точными и быстрыми движениями сооружал на блюде настоящее произведение искусства; как ловко перекладывал он маринованные лесные ягоды с хрустящими коржами для трёхслойного торта.

Повара охотно доверяли Маравану даже то, что, вне всякого сомнения, относилось к сфере их прямых обязанностей. И при этом Андреа никогда не замечала, чтобы кто-нибудь из них хоть раз похвалил его за умение и сноровку. Напротив, стоило только тамильцу управиться с очередным произведением искусства, как его тут же возвращали к посудомоечной машине и грязной работе.

Бандини закончил с подсчётом посуды, и официанты, надев на тарелки колоколообразные крышки, вышли в зал.

Андреа же могла заказывать следующее блюдо для столика под номером «один».




2


Далеко за полночь трамваи всё ещё ходили. Пассажиры двенадцатого маршрута выглядели в основном как рабочие, возвращающиеся домой после ночной смены, или романтически настроенные ночные бродяги, исцарапанные и пьяные.

Район, где жил Мараван, вовсе не был жалким скопищем эмигрантских лачуг. Здесь находились известные в городе клубы, дискотеки, бары.

Впереди тамильца сидел мужчина с жирной шеей, чья голова постоянно клонилась набок. «Коллега», — подумал Мараван, уловив исходящий от него кухонный запах. Мараван обладал чувствительным носом и стремился к тому, чтобы, даже возвращаясь с работы, ничем не пахнуть. Его сослуживцы пользовались туалетной водой и лосьонами после бритья. Он же хранил свою одежду в шкафчике, в специальном пакете от моли с застёжкой-молнией, и по возможности пользовался душем в раздевалке для персонала.

Только один кулинарный запах нравился Маравану. Но он был не из этой страны, из кухни Нангай. Когда она бросала в горячее кокосовое масло девять листочков карри, сорванных для неё Мараваном с росшего под окном деревца, комната наполнялась ароматом, который можно было вдыхать бесконечно.

То же с корицей. «Корицы клади всегда чуточку больше, чем нужно, — наставляла его Нангай. — Она приятна на запах и на вкус, полезна для пищеварения и недорого стоит».

Тогда Нангай казалась Маравану древней старухой, хотя ей было не больше пятидесяти пяти лет. Его бабушке она приходилась сестрой. Обе женщины бежали вместе с Мараваном и его братьями и сёстрами в Джафну[5 - Джафна — город и полуостров на севере Шри-Ланки.] после погромов восемьдесят третьего года в Коломбо, когда родителей Маравана заживо сожгли в их собственной машине. Мараван, младший из четверых детей, много помогал Нангай на кухне. Они готовили разные блюда, которые старшие дети продавали на рынке в Джафне. Всё необходимое для жизни из курса средней школы Мараван тоже узнал на кухне от Нангай.

Когда-то она работала поварихой в одной богатом доме в Коломбо. Потом открыла небольшой ресторан на рынке, быстро ставший популярным и приносивший ей небольшой, но стабильный доход.

Кроме обыкновенной еды для ресторана, Нангай готовила и особые блюда, по специальным заказам от клиентов, стремящихся сохранить свои имена в тайне. В основном для супружеских пар с большой разницей в возрасте.

И до сих пор, когда Мараван жарил или подсушивал на сковороде свежие листья карри, перед его глазами возникала худенькая женщина, чьи волосы и сари навсегда пропитал этот запах.

На следующей остановке в салон вошли два человека и никто не вышел. Когда дверь захлопнулась, пассажир, сидевший впереди Маравана, очнулся и вскочил с места. Но трамвай уже тронулся. Толстяк отчаянно дёргал дверную ручку и колотил в стекло. Потом громко выругался и с упрёком посмотрел на Маравана.

Тот отвернулся к окну. Дождь ещё не кончился. Косые ручейки на стекле отражали огни большого города. Возле ночного клуба стоял молодой человек, раскинув руки и подставив лицо дождю. Его товарищи, укрывшиеся в нише стены, курили и смеялись над ним.

Романтически настроенные бродяги сошли на ближайшей остановке. С ними и пропахший кухней толстяк. Мараван видел, как он перебежал улицу по направлению к трамвайной остановке на другой стороне и с недовольным видом уселся на скамейку.

В салоне оставалось совсем немного пассажиров, судя по всему, эмигранты. Они дремали или о чём-то думали, и только одна молодая сенегалка весело болтала по мобильному в полной уверенности, что её никто не понимает. Вскоре вышла и она. Мараван видел в окно, как она бежала по улице, всё ещё смеясь и не прерывая разговора.

Теперь тишину в салоне нарушал лишь голос, объявляющий остановки. Через одну сошёл и Мараван. Он раскрыл зонт и побрёл дальше в направлении двенадцатого маршрута. Трамвай проехал мимо. Его освещённые окна удалялись, пока не превратились в лучистые звёздочки в темноте мокрой улицы.

Холодало. Мараван поплотнее укутался в шарф и свернул на Теодорштрассе. По обе стороны высились серые ряды домов, в свете фонарей блестели мокрые автомобили, горели вывески: «Азиатская кухня», «Бюро путешествий», «Секонд-хенд», «Денежные переводы».

Мараван остановился перед коричневым многоэтажным домом постройки пятидесятых годов, выудил из кармана связку ключей и свернул в проход между двумя переполненными мусорными контейнерами по направлению к подъезду.

Войдя в дверь, он остановился у стены с множеством почтовых ящиков и открыл тот, на котором была прибита табличка: «Мараван Виласам».

В ящике оказалось письмо, судя по почерку на конверте, от его старшей сестры; рекламный буклет какой-то фирмы, занимающейся трудоустройством уборщиц; листовка антиэмигрантской партии и каталог магазина кухонной утвари. Последний Мараван открыл тут же и пролистывал, поднимаясь в свою квартиру на третий этаж. Две небольшие комнаты, крошечную ванную и необыкновенно просторную кухню с балконом связывал воедино коридор, устланный потёртым линолеумом.

Мараван зажёг свет. Прежде чем переступить порог гостиной, он прошёл в ванную и вымыл лицо и руки. Потом разулся, положил почту на стол и спичкой зажёг фитиль дипама — глиняного светильника на домашнем алтаре. Мараван опустился на колени и, сложив ладони, поклонился Лакшми — богине красоты и достатка.

В квартире было холодно. Тамилец присел на корточки перед масляной печью и повернул тумблер, который, двигаясь в обратную сторону, щёлкнул пять раз, прежде чем огонь загорелся.

Потом он снял кожаную куртку, повесил её на один из двух крючков в коридоре и направился в спальню.

Обратно Мараван вышел в рубахе из батика, саронге[6 - Саронг — традиционная мужская одежда некоторых народов Юго-Восточной Азии. Представляет собой полосу цветной ткани, которая обёртывается вокруг пояса.] в сине-красную полоску и сандалиях. Сев у печки, он развернул письмо от сестры.

Новости были неутешительными. На контрольно-пропускных пунктах Шри-Ланки задерживали транспорт. В феврале-марте лишь немногие грузовики с продовольствием достигли района Килиноччи. Цены на основные продукты питания, лекарства и топливо выросли неимоверно.

Мараван положил письмо на стол. Его мучила совесть. Вот уже три месяца прошло с тех пор, как он последний раз приходил в «Баттикалоа-Базар», ближайший тамильский магазин, чтобы передать хозяину-соотечественнику деньги для сестры. Четыреста франков, или тридцать семь тысяч восемьсот рупий, за вычетом комиссионных.

Он зарабатывал почти три тысячи франков. И, несмотря на то, что жил один и немного — всего семьсот франков — платил за аренду квартиры, после уплаты страховых взносов и всех налогов денег оставалось только на еду. Точнее, на её приготовление.

Кулинария была для Маравана не просто профессией. Она составляла его главную страсть. Ещё живя с родителями в Коломбо, он проводил целые дни на кухне Нангай. Мать с отцом работали в одном из крупнейших отелей города: он — портье, она — горничной. Всё свободное от школьных занятий время дети находились под присмотром бабушки. А Маравана, ещё не достигшего школьного возраста, Нангай часто брала с собой на работу, чтобы дать сестре возможность спокойно заниматься домашними делами и ходить в магазин. На кухне в богатом доме Нангай помогало шесть поварих. У одной из них всегда находилось время поиграть с малышом.

Так он и вырос среди кастрюль и сковородок, специй и приправ, фруктов и овощей. Он мог вымыть рис, перебрать чечевицу, натереть на тёрке кокос, общипать веточку кориандра. Уже в трёхлетнем возрасте ему разрешали под присмотром взрослых резать помидоры и чистить лук.

С раннего детства Маравана зачаровывал процесс превращения сырых продуктов в нечто качественно иное, такое, что не просто можно съесть, что не только насыщает, но и даёт человеку нечто большее — едва ли не счастье.

Мараван всё схватывал на лету: ингредиенты, пропорции, подготовку продуктов, последовательность действий. В возрасте пяти лет он мог приготовить любое блюдо, а в шесть — ещё до того, как пошёл в школу, — научился читать и писать, потому что был не в состоянии запомнить все рецепты.

Начало обучения в школе стало для него трагедией, почти такой же тяжёлой, как и разлука с родителями, подробности смерти которых он узнал только повзрослев. В детстве ему говорили, что отец с матерью просто остались в Коломбо.

Он запомнил суматоху и отъезд в Джафну, тесный и многолюдный дом родственников, приютивших беженцев на первое время. В Джафне Мараван не пошёл в школу и днями напролёт помогал Нангай на кухне.

Когда воздух в маленькой гостиной благодаря масляной печи прогрелся, Мараван встал и вышел из комнаты.

Кухня утопала в белом свете четырёх люминесцентных ламп. Здесь стояли четыре больших холодильника и морозильная камера не меньших размеров; газовая плита с четырьмя конфорками; мойка с двумя раковинами; стол и шкаф из нержавеющей стали для хранения всевозможной кухонной утвари и техники. Всё это блистало чистотой и больше походило на лабораторию, чем на кухню.

Лишь внимательный глаз мог заметить, что различные элементы этого «гарнитура» не составляли единого целого, что предметы не соотносились друг с другом по высоте и качеству поверхностей. Мараван собирал свою кухню по частям, на складах стройматериалов и рынках, а один земляк — бывший санитарный врач, получивший в Европе место складского служащего, — помог ему всё это смонтировать.

Мараван поставил небольшую сковородку на слабый огонь, налил в неё кокосового масла и открыл балконную дверь.

В доме напротив почти все окна были тёмными. На заднем дворе внизу тихо и пусто. Дождь всё ещё накрапывал тяжёлыми, холодными каплями. Мараван оставил балконную дверь приоткрытой.

В его спальне рядами стояли горшки с деревцами карри разных возрастов и размеров, рядом с каждым торчала воткнутая в землю бамбуковая палочка.

Самое старое из них доходило Маравану до плеча. Он приобрёл его несколько лет назад у одного тамильца, а все остальные деревца получил из его отростков. В конце концов растения так размножились, что Мараван мог их продавать. Он делал это неохотно, но зимой его квартира становилась слишком тесной, поскольку карри не отличались хладостойкостью и могли стоять на балконе только в тёплое время года, а осенне-зимний период пережидали у него в спальне, под специальными лампами.

Мараван сорвал две веточки, по девять листочков на каждой, пошёл на кухню и бросил их в горячее масло, добавив туда же десятисантиметровую палочку корицы. Постепенно комнату заполнил запах его детства.

В небольшом чуланчике под шкафом хранился перегонный аппарат: колба, дистилляционный мост, рубашка охлаждения, ещё одна колба-приёмник, два держателя, термометр и шланг из ПВХ. Мараван осторожно собрал установку, разместив колбу над газовой горелкой, положил шланг в мойку, надев один его конец на водопроводный кран, а другой завернув в рубаху охлаждения. Потом он наполнил раковину холодной водой, достал из морозильника пакет с ледяными кубиками и высыпал их туда же.

Пока Мараван готовил агрегат, кухня успела наполниться запахом кокосового масла, карри и корицы. Он вылил содержимое сковородки в высокий сосуд из термостойкого стекла и ручным миксером взбил его содержимое до состояния кремообразной массы орехового цвета, которую потом вылил в перегонную колбу.

Мараван зажёг конфорку под колбой, пододвинул к плите единственный на кухне стул и сел рядом. Важно держать процесс под контролем. Тамилец знал из опыта, что, если жидкость нагреется слишком сильно, запах будет не тот. Он давно уже пытался выделить эссенцию этого аромата, но до сих пор у него ничего не получалось.

И вот колба начала запотевать. На стекле появились капли, их становилось всё больше, и они стекали, оставляя чёткие следы среди мельчайших пузырьков осевшего на стенках пара. Температура в колбе росла: пятьдесят, шестьдесят, семьдесят градусов. Мараван уменьшил огонь и слегка повернул водопроводный кран. Холодная вода, поднимаясь по прозрачному шлангу, заполняла рубашку охлаждения и стекала по трубке в сливное отверстие второй раковины.

Стояла полная тишина, время от времени нарушаемая лишь бульканьем охлаждённой воды. Иногда Мараван слышал шаги на мансарде, расположенной над его квартирой. Там жил Гнанам, тоже тамилец, как и большинство обитателей девяносто четвёртого дома по Теодорштрассе. Гнанам в Европе недавно. Выждав положенные шесть месяцев, он нашёл себе работу на кухне — как и большинство беженцев из Шри-Ланки — городской больницы. И то, что Мараван слышал его шаги около двух часов ночи, означало, что сегодня Гнанам выходит в утреннюю смену.

Мараван тоже имел статус беженца и трудился на кухне, как и Гнанам. И всё-таки он находился в лучшем положении.

Во-первых, потому что в «Хувилере» не было смены, которая начиналась бы в четыре утра. Если Мараван работал днём, то приезжал в ресторан к девяти часам. Во-вторых, ему не приходилось ворочать с места на место котлы на двести литров или драить чёрные от нагара сковороды площадью в один квадратный метр.

Кроме того, в «Хувилере» он учился, хотя этого и не предусматривал его служебный график. Ведь никто не мог запретить ему смотреть, совершенствовать технические навыки и делать выводы из неудач других. Тому, что повара не слишком хорошо с ним обращались, Мараван не придавал большого значения. Бывает и худшее отношение. И здесь, и на его родине.

Мараван встал, бросил две горсти пшеничной муки в миску, добавил в неё немного тёплой воды и топлёного масла, снова сел на стул и принялся месить тесто.

Когда он учился у поваров в Джафне, поначалу его отношения с наставниками складывались тяжело: мастера не выносили одарённого юношу, превосходящего их в изобретательности и профессионализме. И тогда Мараван понял, что, если он хочет и дальше заниматься кулинарией, должен прикидываться дурачком. Потом он уехал из Джафны и работал в одном отеле на юго-западном побережье. Сингалы[7 - Сингалы — одна из народностей Шри-Ланки.] смотрели на него свысока, как и на всех тамильцев.

Теперь тесто стал гладким и упругим. Мараван положил его в миску и отставил в сторону, накрыв чистой салфеткой.

В последнее время работа в «Хувилере» особенно нравилась ему. А именно с тех пор, как там появилась Андреа. Как и все мужчины в бригаде, Мараван был очарован этим загадочным, хрупким и бледным существом, смотревшим на каждого — точнее как бы сквозь каждого — с одинаково отрешённой улыбкой. Мараван воображал себя единственным, на кого она иногда — пусть даже и редко — обращала внимание. Доказательство тому он видел в поведении поваров: в присутствии Андреа они обращались с Мараваном особенно высокомерно.

Вот и сегодня, когда Андреа ждала от Бандини очередное блюдо, а Мараван ополаскивал тарелки, она посмотрела в его сторону и улыбнулась. И это не был её обычный взгляд в никуда. Андреа улыбалась Маравану.

Он не имел опыта общения с женщинами. Тамильские девушки не встречались с мужчинами и выходили замуж невинными. Мужей им традиционно подыскивали родители.

Здесь, в Швейцарии, противоположный пол уже проявлял к нему интерес. Однако тамильцы считали европейских женщин развратными, и связь с одной из них могла навлечь позор на семью Маравана на Шри-Ланке. А в том, что рано или поздно на родине обо всём узнали бы, Мараван не сомневался. На то и существует в Швейцарии тамильская диаспора. А потому ему ничего не оставалось, как примириться с жизнью одинокого холостяка, утешаясь туманной перспективой обзавестись семьёй на родине.

Однако с появлением Андреа в Мараване зашевелились чувства, которые он считал давно преодолёнными своей единственной страстью — кулинарией.

Первые прозрачные капли дистиллята упали в разделительную воронку. Потом ещё и ещё. Вот они уже ритмично стучат о стекло. Одна за другой, как минуты, часы и дни, а Мараван смотрит на них и старается ни о чём не думать.

Он не знал, сколько прошло времени, пока наконец уровень жидкости в колбе не уменьшился на пару сантиметров. Мараван открыл кран разделительной воронки и слил воду, оставив только чистое эфирное масло в нижней части конического сосуда.

Потом он смешал его с концентратом из колбы и поднёс к носу.

Мараван вдыхал запах карри, корицы и кокосового масла. Но того, что он хотел выделить, здесь не было: эссенции того самого вещества, которое получалось при соединении этих трёх субстанций в чугунной сковороде Нангай на обыкновенной дровяной печи.

Мараван снял со стены тяжёлую чугунную сковороду — таву и поставил её на огонь. Присыпав стол мукой, сформировал из теста несколько чапати.[8 - Постный индийский хлеб.] Потом поджарил одну лепёшку до коричневого цвета с обеих сторон, наслаждаясь запахом своей юности.

Когда Маравану исполнилось пятнадцать, Нангай отправила его в южную Индию, в штат Керала. Там только что открылся первый в стране огромный гостиничный комплекс, предлагающий клиентам разные услуги, связанные с древней индийской медициной. Старая подруга Нангай работала там поварихой в ресторане аюрведической[9 - Аюрведа — традиционная система индийской ведической медицины.] кухни, в тайны которой должна была, по замыслу Нангай, посвятить и Маравана.

Однако мальчик многое уже знал от Нангай и не собирался скрывать этого. Он быстро оказался в положении первоклассника, который бездельничает на уроке, потому что научился писать и читать ещё до поступления в школу. Мараван своей осведомлённостью действовал на нервы как наставникам, так и соученикам. И хотя он жил в общежитии, где делил с коллегами тесную комнату, так и не смог найти с ними общий язык. Подруга Нангай тоже отстранилась от него: она боялась, что репутация её протеже ещё больше повредит мальчику.

Мараван остался один и сосредоточился на учении, что тоже не добавило ему популярности. В свободное время он любил гулять по пустынному берегу Индийского океана или часами нырял в монотонно набегающие на берег волны.

Это Керала сделала из Маравана одиночку. Таким он оставался и до сих пор.

Чапати поджарились. Мараван взял одну, сбрызнул только что приготовленным концентратом и, прикрыв глаза, вдохнул аромат. Потом откусил, осторожно пожевал кусочек, подержал его во рту, подняв языком к нёбу, и ещё раз втянул воздух. По десятибалльной шкале он оценил эту неудачную пробу на двойку. Мараван достал блокнот с надписью «Экстракты» на обложке и записал в нём дату, время, ингредиенты, продолжительность и температуру дистилляции. После чего съел продукт своего эксперимента в качестве приправы к свежим чапати, быстро и без видимого удовольствия; промыл колбы и шланг своей установки и оставил всё это сушиться на мойке; выключил свет и вышел в гостиную.

Там на маленьком столике стоял старый, подержанный компьютер. Мараван включил его, терпеливо дождался, когда он заработает, и вошёл в Интернет. Его интересовали аукционы роторных испарителей. Вот уже несколько дней Мараван следил за торгами, приценивался. Тысяча четыреста тридцать франков, как и вчера. И это за два часа двенадцать минут до конца.

С помощью такого аппарата Мараван мог бы сделать то, чего безуспешно добивался сегодня. Машина обеспечила бы процессу нужную длительность и температуру, и продукт бы вышел не подгоревшим, без неприятного привкуса.

Эта штука стоила больше пяти тысяч франков, что во много раз превышало возможности Маравана. Но на аукционах в Интернете иногда появлялись устаревшие, подержанные модели вроде той, что он видел сейчас на экране.

Вариант стоимостью меньше полутора тысяч франков мог бы его устроить. Тысячу двести он уже отложил, остальное можно было бы где-нибудь раздобыть. Только бы цена не подскочила. Мараван решил подождать два часа, а потом вступить в торги. Может, на этот раз ему повезёт.

Он взял со стола письмо сестры и продолжил чтение. Лишь дойдя до последней страницы, Мараван узнал, что Нангай больна. Diabetes insipidus — несахарный диабет. Её постоянно мучает жажда. Нангай пьёт воду литрами и часто ходит в туалет. Против её недуга есть лекарство, но оно дорогое, и его вряд ли можно купить в Джафне. Но доктор сказал: если Нангай не будет принимать его, то совсем усохнет.

Мараван вздохнул и снова повернулся к монитору. Всё ещё тысяча четыреста тридцать франков. Он выключил компьютер и пошёл спать. Лёжа в постели, Мараван слышал, как Гнанам спускается по лестнице.




3


Через несколько дней в ресторане «Хувилер» произошло событие, имевшее для Маравана серьёзные последствия. Антон Финк изобрёл новую закуску, которую назвал «Лангустино с рисовыми крокантами в желе карри» и хотел включить в меню «Сюрприз». Ополаскивая горшки, Мараван краем глаза видел, как повар готовил карри для желе. Финк потушил на сковороде несколько мелко нарезанных луковиц, смешал их с готовой приправой в порошке и закричал:

— Мараван, кокосовое молоко!

Мараван достал из холодильника банку, сильно встряхнул её, открыл и подал шефу-де-парти.[10 - Шеф-де-парти — повар в ресторане, отвечающий за какое-нибудь отдельное кулинарное производство, например десерты.] Когда тот вылил на сковородку чуть ли не половину, тамилец не выдержал:

— Если позволите, в следующий раз я сделаю настоящий карри.

Финк положил лопатку, которой размешивал соус, повернулся к Маравану и смерил его презрительным взглядом с головы до ног.

— Значит, карри? Выходит, мне стоит поучиться готовить у рабочего кухни. Вы слышали? — он говорил громко, и находящиеся поблизости повара подняли головы. — Мараван предложил мне курс кулинарии. Может, кто-нибудь ещё хочет получиться? — Тут Финк заметил, что Андреа стоит рядом с блокнотом для записи заказов в руке. — «Как готовить настоящий карри», курс для начинающих.

Сначала Мараван слушал Антона молча. Однако, заметив Андреа, смущённо пробормотал:

— Я только хотел помочь.

— А это именно то, что ты и должен здесь делать, — объявил Финк. — Помогать нам. Чистить сковородки, ополаскивать тарелки, мыть салат, подтирать пол. Но преподавать нам кулинарию? Спасибо, мы уж как-нибудь сами…

Не будь рядом Андреа, Мараван немедленно извинился бы и вернулся к своим сковородам. Но он не хотел сдаваться в присутствии девушки.

— Я готовил карри всю свою жизнь, — смело заявил он Финку.

— Вот как? Вы учились? — продолжал издеваться тот. — Прошу прощения, доктор карри. Или уже профессор?

Мараван не знал что ответить, но его выручила Андреа.

— Я очень хочу попробовать твой карри, Мараван. Приготовишь мне?

От изумления тамилец совсем растерялся. Только кивнул в ответ.

— Может, в понедельник вечером? — предложила Андреа.

Мараван кивнул ещё раз. По понедельникам «Хувилер» не работал.

— Ты обещаешь мне? — настаивала Андреа.

— Обещаю.

Тут запахло горелым. Карри Финка был испорчен.

Мараван понимал, что вмешательство Андреа принесло ему больше вреда, чем пользы. Ведь оно не могло помирить его с Финком, зато весь коллектив «Хувилера» теперь завидовал Маравану. Тем не менее на душе у него стало светло как никогда. Мараван радостно делал унизительную, грязную работу, зная, что сегодня никто не предложит ему ничего другого.

Неужели она всерьёз? Неужели она действительно хочет попробовать его стряпни? Но где? У него дома? Представив себе, что ему придётся принимать в своей квартире такую женщину, как Андреа, Мараван начал сомневаться в выполнимости данного им обещания.

В таком настроении он провёл остаток рабочего дня. А когда собрался уходить домой, Андреа уже не было.

С женой Ханс Штаффель пришёл в «Хувилер» впервые. Раньше он два или три раза обедал здесь с партнёрами по бизнесу и давно уже обещал Беатрис сводить её сюда. Но так уж устроена жизнь руководителя: если Штаффелю и выпадал свободный вечер, он предпочитал провести его дома.

Однако на этот раз никакие отговорки недопустимы. Штаффелю действительно было что праздновать, о чём он мог рассказать пока только своей жене. Главный редактор крупнейшего экономического журнала в стране передал ему под строжайшим секретом: в мае Ханс Штаффель избран бизнесменом месяца. Официальное объявление состоится только через десять дней.

Беатрис пока ничего не знала. Штаффель собирался обрадовать её где-нибудь между амюс-буше[11 - Амюс-буше — закуска, подаваемая перед основными блюдами.] и мясным блюдом, когда сомелье[12 - Сомелье — работник ресторана, отвечающий за подачу вин.] уйдёт и это будет удобно.

Он был генеральным директором компании «Кугаг», составлявшей семейный бизнес Штаффелей и занимавшейся производством промышленного оборудования. Назначенный на высшую руководящую должность двенадцать лет назад, Ханс Штаффель, по словам главного редактора, буквально реанимировал производство. Он убедил совладельцев инвестировать направление экологической инженерной техники и при помощи НПО[13 - ИПО (или «ай-пи-о», от англ. Initial Public Offering) — публичное предложение акций компании на продажу широкому кругу лиц.] привлёк в компанию новые капиталы. «Кугаг» купил небольшую фирму вместе с патентами на компоненты солнечных коллекторов и за короткий срок стал ведущим поставщиком предприятий, занимающихся солнечной энергетикой.

Акции «Кугага» поднялись в цене, и сам Штаффель разбогател, ведь он тоже потратил часть своих средств на их приобретение.

Штаффель заказал два обеда «Сюрприз». Для Беатрис — без потрохов, если таковые будут, и лягушачьих лапок. Проявив уважение к поварам, лично договорился об этом на кухне.

Высокая бледная официантка с чёрными волосами, зачёсанными на правую сторону, только что принесла рыбное блюдо: две огромные глазированные креветки, покрытые каким-то не особенно приятным на вкус желе. Сомелье подал шампанское: они с женой решили отказаться от белого вина и сразу после рыбы пить только шампанское. Итак, момент настал.

Штаффель поднял бокал, улыбнулся супруге и подождал, пока она сделает то же самое. Беатрис взяла шампанское, понимая, что сейчас произойдёт то, ради чего они здесь находятся.

В этот момент к Штаффелю подошёл незнакомый мужчина.

— Не буду утомлять вас, — сказал он. — Празднуйте, пожалуйста, на здоровье. Я просто хотел принести свои искренние поздравления. Никто не заслужил этого так, как вы.

Штаффель приподнялся. Незнакомец с силой пожал ему руку и только потом представился, обращаясь к его жене:

— Эрик Дальманн. Вы по праву можете гордиться своим мужем. Побольше бы таких, как он, — и никакой кризис не страшен.

— Кто это? — спросила Беатрис, когда они снова остались одни.

— Не знаю, — терялся в догадках Штаффель. — Дальманн, Дальманн… Какой-нибудь советник… не припоминаю.

— А с чем он нас поздравлял?

— Об этом я как раз и хотел тебе сказать. Я стал бизнесменом месяца.

— И я, конечно, обо всём узнаю последней…

Мараван взял у Андреа тарелки, которые она убрала со столика под номером «три». Финк поспешил к нему. Он хотел знать, как гости восприняли его «Лангустино с рисовыми крокантами в желе карри». Они первыми заказали сегодня меню «Сюрприз».

На тарелках остались лишь головы лангустино и большая часть желе.

Мараван сделал вид, что ничего не заметил. Но Андреа покачала головой, сочувственно улыбаясь Финку, и обратилась к Маравану:

— Значит, в семь вечера в понедельник? Запиши мне свой адрес.

На следующее утро Мараван явился в «Баттикалоа-Базар» в числе первых посетителей. Это был уже второй его визит сюда за последние несколько дней. В прошлый раз он передал владельцу магазина восемьсот франков на лекарства для Нангай.

Ассортимент «Баттикалоа» не отличался разнообразием: только консервы и рис, ни овощей, ни фруктов. Стены пестрели афишами и объявлениями организаций и мероприятий тамильской диаспоры. Здесь же Мараван увидел несколько листовок партии ТОТИ.[14 - ТОТИ — партия «Тигры освобождения Тамил-Илама», повстанческое движение, борющееся за создание на территории Шри-Ланки независимого тамильского государства Тамил-Илам.] «Баттикалоа-Базар» был не столько бакалейной лавкой, сколько местом встреч местных тамильцев и пунктом передачи денег в северные провинции Шри-Ланки.

Мараван попросил хозяина связаться через контактное лицо с Нангай и сестрой и передать им, чтобы в половине третьего по местному времени ждали его звонка в условленном месте. Это была одна из платных услуг, предоставляемых только в этом магазине.

На работу Мараван явился радостный и оставался таким весь день, несмотря на все попытки коллег испортить ему настроение.

Его свидание с Андреа — в семь вечера в понедельник у него дома, — разумеется, стало предметом всеобщего обсуждения, и все вокруг словно сговорились как можно больше усложнять жизнь Маравану накануне предстоящей встречи — Мараван, принеси! Мараван, унеси! Мараван…

Настал час Кандана, другого тамильского рабочего, сильного, коренастого мужчины, туго соображающего и без малейшей склонности к кулинарии. Как и многие иммигранты из Шри-Ланки, Кандан пил, но умело скрывал эту свою проблему от всех, кроме Маравана с его чувствительным носом. Сегодня, пока Мараван чистил, драил, мыл, натирал, Кандану поручали более-менее квалифицированную работу.

Обстановка на кухне накалялась. В последнее время посетителей в ресторане поуменьшилось. Накануне отменила заказ и компания из двенадцати человек, которые собирались завтра вечером отмечать здесь чей-то день рождения.

Хувилер явился на кухню выместить недовольство на шеф-поварах, те отыгрывались на своих помощниках, от которых, в свою очередь, доставалось подсобным рабочим.

Один Мараван сиял от счастья. Лишь только Андреа заступила на смену, он тайком сунул ей в руку записку с адресом. Однако девушка улыбнулась и нарочно громко, будто хотела, чтобы её слышал стоявший неподалёку Бертранд, сказала:

— Очень рада.

Тамилец продумал завтрашний день до мельчайших деталей, тщательно выбрав меню. Относительно технологии приготовления блюд у него созрел довольно дерзкий план.

В условленное время Мараван сел к компьютеру. Он еле разбирал слова Нангай, хотя слышимость была исключительно хорошей. Ему следовало бы оставить свои деньги при себе и дать ей умереть спокойно, говорила старуха. Она устала. Ведь ей уже за восемьдесят, об этом Мараван не должен забывать, и ей пора упокоиться с миром.

К его вопросам она поначалу отнеслась настороженно и не хотела отвечать. Однако когда Мараван объяснил ей, что намеревается с её помощью поправить своё материальное положение, Нангай перечислила все ингредиенты и пропорции, дала необходимые и достаточно подробные пояснения.

Под конец их продолжительного разговора в блокноте Маравана совсем не оставалось чистого места.




4


На следующий день посетителей в «Хувилере» было на удивление много. Однако вечер выдался спокойным, последние гости, как обычно в воскресенье, ушли рано. Под конец из персонала оставался только Мараван, занятый чисткой сковородок и сложных кухонных агрегатов: термостатов, электрокоптилен и роторных испарителей.

Когда на кухне появились уборщики, Мараван отнёс приборы в аппаратную.

Профессиональным движением руки он снял с роторного испарителя стеклянные части, завернул их в две футболки и засунул в свою спортивную сумку, убедившись, что тяжёлый корпус с водяной баней и электрическая часть надёжно укутаны. Затем разделся, обернул вокруг талии махровое полотенце, бросил рабочую одежду в корзину для грязного белья, а трусы и майку затолкал в сумку, взял с полки шампунь и мыло и пошёл в душевую.

Через пять минут Мараван достал из шкафчика пакет со своими вещами и оделся. Направляясь к выходу, он на минутку заглянул в винный погреб.

Тамилец покинул «Хувилер» через служебный вход, в чёрных брюках, тёмно-синем свитере и кожаной куртке, не распространяя никаких запахов.

В тот же вечер Мараван приступил к работе. Он взял несколько зёрен бенгальского перца, отмерил нужное количество чёрного, высушенных стручков кашмир-чили без зёрен, кардамона, тмина, фенхеля, пажитника, кориандра и семян горчицы, добавил очищенных корней куркумы, разломил палочку корицы и обжаривал каждую из специй по отдельности до появления свойственного ей запаха на чугунной сковороде. Потом Мараван принялся смешивать компоненты в различных, строго отмеренных пропорциях, измельчал каждую из полученных проб в порошок и либо отставлял в сторону для немедленного использования, либо засыпал в стеклянную баночку, которую герметично закупоривал и снабжал этикеткой, чтобы употребить завтра.

До самого утра работал роторный испаритель, наполняемый различными продуктами: то белым карри; то рисом сали с молоком и перемолотым в муку нутом и, конечно, непременной смесью корицы и листьев карри, поджаренных на кокосовом масле.

В кастрюльке на слабом огне свежее сливочное масло превращалось в гхи,[15 - Гхи — вид топлёного масла, употребляемый в индийской кухне.] а в глиняном горшке измельчённый кокос с водой — в молоко.

Уже рассветало, когда Мараван лёг на матрас, который расстелил прямо на полу своей спальни, и отдался во власть самых изощрённых эротических сновидений.

Андреа собиралась было позвонить Маравану и под каким-нибудь предлогом отменить встречу. Она проклинала свой «синдром помощника» и привычку совать нос в чужие дела. Мараван вышел бы из положения и без неё, и, вероятно, с большим успехом. Вполне возможно, своим дурацким вмешательством она лишь усугубила ситуацию. И даже без сомнения, это так.

И это благодаря Маравану Андреа сидела сейчас в трамвае, держа на коленях сумочку и пакет с бутылкой вина.

Ей нужно было решиться на такой подарок. Ведь Андреа не знала, употребляют ли тамильцы алкоголь. В случае, если они не пьют и не предлагают своим гостям, она могла бы забрать эту бутылку «Пино Нуар» себе домой. Вино, конечно, не бог весть что, но вполне приличное. Наверняка лучше того, что может позволить себе подсобный кухонный рабочий, если, конечно, он не убеждённый трезвенник.

Андреа знала, почему она вступилась за Маравана: потому что ненавидела поваров, особенно этого Финка. И дело здесь не только в Мараване. Просто ей с самого начала следовало поставить их на место.

Её отвращение к порядкам на кухне росло с каждой новой сменой. Вероятно, она не могла принять сложившейся там строгой иерархии. На сотрудниц женского пола повара смотрели как на прислугу. Во всяком случае, Андреа так казалось.

И «Хувилер» не исключение. Во всех ресторанах, даже самых скромных, царил «культ звезды», которой был повар.

Каждый раз Андреа спрашивала себя, почему бы ей не сменить род деятельности? Ответ напрашивался сам собой: она училась на работника сферы обслуживания и ничего другого делать не умела.

Поначалу Андреа хотела стать менеджером или хозяйкой отеля. Она поступила в гостиничную школу и, отработав практику, на некоторое время задержалась в этом бизнесе.

Андреа прошла короткий курс обучения, а возможность работы, связанной с путешествиями — летом на озере Комо или Искья, зимой в Энгадине или Бернских Альпах[16 - Комо — озеро в Италии; Искья — итальянский остров в Тирренском море; Энгадин, Бернские Альпы — горные местности в Швейцарии.] — отвечала её переменчивой натуре. Она хорошо зарабатывала, чему не в последнюю очередь была обязана своей внешности, и знала, как получить больше чаевых. В «Хувилер» девушка пришла, имея диплом с хорошими отметками и опыт работы в сфере обслуживания.

Пробовала Андреа и другие профессии. Например, была гидом. Её работа заключалась в основном в том, чтобы стоять где-нибудь в аэропорту острова Кос,[17 - Кос — остров в Греции.] держа в поднятой руке табличку с названием её туристического агентства; встречать гостей, распределять их по автобусам и отелям и принимать их жалобы. При этом Андреа быстро заметила, что охотнее занимается хорошо или плохо прожаренными стейками, чем пропажей багажа или комнатами с видом на улицу, а не на море.

Довелось ей участвовать и в конкурсе красоты. Андреа имела успех и неплохие шансы продвинуться на этом поприще, пока не сглупила. Однажды на вопрос репортёра, снимавшего её в купальном костюме, работала ли она когда-нибудь профессиональной моделью, Андреа ответила двусмысленно: «Фотографов у меня было не так много».

«У Хувилера» — хорошее место, которое, без сомненья, украсит её послужной список. Но лишь в том случае, если она проработает здесь ещё некоторое время, хотя бы несколько месяцев. А лучше полгода или год.

В трамвае по другую сторону прохода сидел мужчина тридцати с лишним лет. Он не спускал с неё глаз, это Андреа заметила, наблюдая за его отражением в окне. Каждый раз, когда она поворачивала голову, мужчина ей улыбался. Тогда девушка взяла бесплатную газету с соседнего сиденья и загородилась ею, сделав вид, что читает.

«Может, мне стоит начать всё заново?» — думала она. Ведь ей всего двадцать восемь, не поздно пойти учиться. У неё есть аттестат о среднем образовании, с которым она имеет право поступить в художественное училище. Ну, сдать вступительные экзамены, по крайней мере. Она может стать фотографом или, что ещё лучше, работать в кино. Если повезёт, будет получать стипендию. Или какое-нибудь государственное пособие.

Когда объявили её остановку, Андреа встала и через весь салон направилась к дальней двери, чтобы не проходить мимо мужчины, который так пристально на неё смотрел.

На сковородке поджаривается бамия с зелёным чили, луком, семенами пажитника, молотым красным перцем, солью и листьями карри. Возле плиты стоит миска с концентрированным кокосовым молоком. Из овощей Мараван выбрал бамию за её английское название: «Ladies' fingers» — «дамские пальчики». Кроме того, патия карри — женское блюдо. Его готовят для кормящих матерей. Мараван тушил цыплёнка с луком, пажитником, куркумой, чесноком и солью, а затем добавил в сковороду одну из приправ, приготовленных минувшей ночью: кориандр, тмин, перец, чили, пасту из тамаринда, снял с огня и оставил под крышкой. Перед подачей на стол патию нужно будет разогреть.

Роль «мужского блюда» в меню предстоящего ужина играло мясо акулы — чураа варай. Мараван измельчил готовый стейк, смешал его с тёртым кокосом, куркумой, тмином и солью и отставил тарелку в сторону. Потом поджарил луковицу в кокосовом масле, пока она не стала прозрачной, добавил сушёный чили, семена лука, листья карри и перемешал. А когда семена стали подпрыгивать на сковородке, снял с огня.

Непосредственно перед подачей Мараван снова всё это разогреет и добавит акулье мясо с приправами.

Эти три традиционных блюда должны послужить доказательством того, что Мараван умеет готовить карри, а также хорошим предлогом подступиться к Андреа. Он будет подавать их ей маленькими порциями и — как дань молекулярной кухне — с тремя различными ароматами: кориандра, мяты и пажитника, украсив глазированными в жидком азоте веточками деревца карри.

Ведь тамилец купил специальный сосуд, в котором можно некоторое время хранить жидкий азот. Он стоил Маравану пятой части ежемесячного заработка, однако был необходим для его кулинарных экспериментов, в которых он стремился превзойти поваров «Хувилера».

Главная особенность предстоящего ужина состояла в соединении традиции и современности: блюда содержали проверенные временем аюрведические афродизиаки,[18 - Афродизиаки — вещества, стимулирующие половое влечение.] обработанные новейшими кулинарными методами. Мараван взял половину пюре из зёрен белого маша, вымоченных в подслащённом молоке, и смешал её с агар-агаром.[19 - Агар-агар — растительный заменитель желатина.] Затем распределил обе половины по силиконовым коврикам и нарезал полосками. Ту, что без агара-агара, подсушил в духовке, а затем ещё тёплые ленты свернул в спирали. Порцию с агар-агаром, прежде чем сформировать из неё упругие завитки, охладил.

Потом Мараван взял сливки, смешал их с шафраном, пальмовым сахаром и миндалём, добавил немного кунжутного масла и, набирая жидкость в пластмассовые ложки, по три зараз, окунал её в азот, где держал до тех пор, пока шафран-миндальная эспума[20 - Эспума — лёгкая пенистая масса. Термин молекулярной кулинарии.] не покрывалась твёрдой корочкой.

Эти шарики нужно было подавать с шафрановым гхи, которое он проложил полосками медового желе с шафрановыми волокнами и скатал в рулеты. Ярко-жёлтые цилиндры, сквозь прозрачные стенки которых просвечивала начинка, Мараван разложил на блюде, окружив ими шарики эспумы.

Смеси из гхи, индонезийского перца, кардамона, корицы и пальмового сахара Мараван тоже придал новую форму. Он растворил пальмовый сахар в газированной воде, которую вместе с пряностями поместил в роторный испаритель, уменьшив её объём наполовину. Затем смешал оставшуюся часть с альгинатом и ксантаном[21 - Альгинат, ксантан — загустители.] и выпустил из неё пузырьки воздуха. Порционной ложкой формируя из полученной смеси небольшие мячики, Мараван погружал их в водный раствор лактата кальция. За минуту они покрывались в нём гладкой, блестящей корочкой, под которую Мараван при помощи одноразового шприца вводил небольшое количество тёплого гхи. Вынув иголку, Мараван быстро поворачивал мячик, чтобы место прокола затянулось. Закончив эту работу, тамилец оставил их в духовке при температуре шестьдесят градусов. Это блюдо он планировал на десерт.

К чаю Мараван хотел подать три сорта конфет, содержавших, как и остальное меню, афродизиаки. Он взял пюре, приготовленное им из риса сали и молока, выпарил из него жидкость и перемешал с нутовой мукой и сахаром до состояния густой пасты. Добавив в неё миндаль, изюм, финики, молотый имбирь и перец, Мараван замесил тесто и сформировал из него сердечки, которые покрыл красной глазурью.

Вымоченную сушёную спаржу Мараван измельчил ручным миксером до состояния пюре, а потом поместил в роторный испаритель, получив из неё эссенцию, которую смешал с гхи и альгином. Когда полученная масса затвердела, тамилец вылепил из неё стебельки спаржи, кончики которых раскрасил хлорофиллом.

Из распространённого аюрведического средства возбуждения желания, смеси молотой лакрицы, гхи и мёда, Мараван решил приготовить мороженое. Сформировав из неё рожки, он снабдил их деревянными палочками, украсил фисташками и отправил в морозильную камеру.

Без двадцати семь Мараван принял душ, переоделся и открыл все окна. Едой должна пахнуть только еда.




5


За несколько минут ходьбы от трамвайной остановки до девяносто четвёртого дома по Теодорштрассе Андреа успела подвергнуться приставаниям попрошайки-наркомана, дилера и какого-то навязчивого автомобилиста. «На обратном пути надо будет заказать такси, — подумала она, — даже если я уйду рано».

Андреа уже решила не задерживаться в гостях и объявить об этом Маравану прямо с порога, пояснив, что у неё болит голова и она хотела вообще отменить встречу.

Воздух в подъезде был таким же, как и в других многоквартирных домах. Разве вместо привычного запаха мясного рулета чувствовался аромат карри. На первом этаже, стоя у приоткрытых дверей своих квартир, о чём-то болтали две тамильские женщины. На лестничной площадке третьего кого-то ждал маленький мальчик. Завидев Андреа, он разочарованно посмотрел на неё и исчез за дверью.

Мараван дожидался её у входа в свою квартиру. Свежевыбритый, только после душа, он был одет в цветную рубашку и тёмные брюки.

— Добро пожаловать в Карри-Паллас Маравана, — приветствовал он гостью, протягивая ей тонкую, длинную руку.

Тамилец завёл Андреа в квартиру, взял у неё вино и помог снять плащ.

Повсюду горели свечи. Хотя кое-где были включены и менее романтичные лампы.

— Эта квартира не выносит яркого света, — объяснил Мараван на своём классическом швейцарском диалекте немецкого языка с тамильским акцентом.

На полу в гостиной был накрыт на двоих стол высотой не более двадцати сантиметров. Сиденьями служили прикрытые цветными тканями подушки. У стены стоял домашний алтарь с зажжённым дипамом, в центре которого Андреа увидела статуэтку четырехрукой богини в цветке лотоса.

— Лакшми, — пояснил Мараван, жестом будто представляя богиню гостье.

— А почему у неё четыре руки? — поинтересовалась Андреа.

— Дхарма, Кама, Артха и Мокша, — ответил Мараван. — Правда, радость, процветание и освобождение.

— Ясно, — кивнула Андреа, как будто действительно что-то поняла.

На столике у стены, возле компьютера, прикрытого платком из батика, стояло ведёрко со льдом. Мараван вынул из него бутылку шампанского, вытер её белой салфеткой, откупорил и наполнил два бокала. Андреа предпочла бы другой сценарий: чтобы вина в квартире не оказалось, они открыли её «Пино Нуар» и провели вечер с меньшим ущербом для здоровья.

Отпив из бокала, Андреа заметила, что Мараван лишь пригубил своё шампанское.

— В особо торжественных случаях, — произнёс хозяин, указывая на стол, — мы накрываем на полу. Тебе удобно?

Андреа попробовала представить, как поведёт себя Мараван, если она скажет «нет», и спросила вместо ответа:

— Надеюсь, вилку ты мне дашь?

Она хотела, чтобы это прозвучало как шутка, однако Мараван оставался серьёзен.

— Она тебе так нужна? — мрачно произнёс он.

Нужна ли ей вилка? На некоторое время гостья задумалась, а потом поинтересовалась:

— Где у тебя ванная?

Мараван проводил гостью, куда она просила.

Вымыв руки, Андреа, как обычно это делала в чужих ванных комнатах, открыла шкафчик с зеркальной дверцей и принялась изучать его содержимое. Зубная паста, щётка, зубная нить, пена для бритья, кисточки, электробритва, маникюрные ножницы и две шкатулки с надписями на тамильском языке, жёлтая и красная. Всё чисто и разложено по порядку, вполне в стиле хозяина дома.

Когда она вернулась в гостиную, Маравана в ней не было. Андреа открыла дверь, ведущую, как она предполагала, на кухню. Но за ней оказалась спальня, аккуратно прибранная и скромно меблированная. Только стул, кровать и шкаф. Ни тумбочки, ни ночного столика. В глаза ей бросился постер с видом белого песчаного пляжа и кокосовыми пальмами, чьи склонённые кроны почти касались земли, на фоне моря и потрёпанного катамарана. Напротив стояли горшки с неизвестными Андреа растениями. Рядом, за прислонённой к стене диванной подушкой, девушка увидела картину с изображением той же богини, чья статуя стояла в гостиной, и несколько семейных фотографий: женщина одних с Мараваном лет, дети, подростки, маленькая седая старушка, обнимающая Маравана, и молодая пара на старом ретушированном и раскрашенном снимке, очевидно родители.

Андреа закрыла дверь в спальню и заглянула в другую комнату. Это помещение выглядело как кухня дорогого ресторана в миниатюре. Блестящие стальные поверхности и белый пластик. И повсюду горшки, кастрюли и сковородки. Андреа заметила, что это была единственная комната, где чувствовался какой-то запах, несмотря на открытую настежь балконную дверь.

Мараван вышел ей навстречу с подносом в руке.

— Это вам от Маравана с кухни, — сказал он и тут же заметил, что фраза прозвучала двусмысленно, поскольку он действительно выходил из кухни.

Оба рассмеялись, и Андреа села за стол.

На подносе стояли миниатюрные тарелочки с лепёшками чапати. Гостья взяла одну и поднесла к носу, вдохнув её аромат. Она только собиралась откусить, как Мараван остановил её.

— Минуточку, — сказал он, взял пипетку из стеклянного сосуда на том же подносе и брызнул на чапати несколько капель какой-то жидкости. — Теперь прошу…

Ещё минуту назад Андреа хотела объявить Маравану, что не планирует у него засиживаться. Однако вдохнув исходящий от чапати экзотический и в то же время какой-то родной аромат, вмиг забыла о своём намерении.

— Что это? — только и спросила она.

— Листья карри с корицей, поджаренные на кокосовом масле, — ответил Мараван. — Это запах моей юности.

— И как тебе такое удалось?

— Это мой секрет.

Побрызгав эссенцией остальные лепёшки, Мараван сел напротив гостьи.

— Наверное, у тебя была счастливая молодость, если тебе так дорог её запах, — предположила Андреа.

Мараван ответил не сразу, как будто размышлял о том, насколько она права.

— Нет, — покачал он, наконец, головой. — Но всё хорошее в ней связано с этим ароматом.

И он рассказал Андреа обо всех кухнях — больших, фешенебельных, и простых, тесных, — на которых работал вместе с Нангай. Где-то посредине рассказа тамилец извинился, быстро поднялся со своей подушки и исчез за дверью, появившись через некоторое время с первым блюдом в руках.

Это были две переплетённые ленты коричневого цвета, одна хрустящая, другая мягкая и упругая. Обе состояли как будто из одного сладковатого на вкус вещества и в то же время качественно отличались друг от друга как день и ночь. Андреа не могла вспомнить, когда она последний раз пробовала что-нибудь столь же необычное и приятное на вкус.

— Как это называется? — спросила она.

— «Мужчина и женщина», — ответил Мараван.

— И какая из них женщина?

— Обе.

Он подлил гостье шампанского — «Боллинджер спесиаль кюве», сто тридцать франков за бутылку по винной карте «Хувилера», — собрал со стола тарелки и снова вышел на кухню.

Андреа сделала глоток и посмотрела на свой бокал, со дна которого всё ещё поднимались редкие пузырьки, наполненные мерцающим светом.

— А это что такое? — спросила она Маравана, когда он поставил перед ней следующее блюдо.

— «Север и юг», — отвечал тот.

На тарелке лежали три ярко-жёлтые фигуры неправильной формы, похожие на кусочки серы. Прикоснувшись к ним, Андреа ощутила холодную и твёрдую поверхность, однако когда, следуя примеру Маравана, надкусила одну, её содержимое оказалось тёплым и нежным и таяло во рту, превращаясь во что-то вязкое, сладкое и необыкновенно приятное, похожее на экзотическую конфету.

Между этими ледяными на ощупь шариками на тарелке находились рулеты, тоже прозрачно-жёлтые. Сквозь верхний желеобразный слой просвечивали шафрановые волокна оранжевого оттенка. Нужно было решиться взять в рот эти странные цилиндры, как и те, похожие на серу шарики, но когда Андреа всё-таки сделала это, их вкус оказался достойной наградой за её мужество.

— Это ты сам придумал? — поинтересовалась она.

— Ингредиенты я взял из одного древнего рецепта, моя здесь только технология.

— И название, конечно, тоже, — предположила Андреа.

— Я назвал бы это блюдо, как и предыдущее, «Мужчина и женщина», — ответил Мараван.

В последней фразе Андреа послышался непристойный намёк. Или это просто её воображение так разыгралось? Она решила, что ей всё равно.

До сих пор ей было нетрудно есть руками: Мараван подавал закуски. Теперь же настала очередь карри.

И вот перед Андреа стоят три тарелки, на каждой горстка риса особого сорта, на которой, словно на помосте, покоится порция карри со свисающими хлопьями пенки, украшенная глазированной веточкой.

— Карри «Дамские пальчики» с рисом сали и чесночной пенкой, — объявлял Мараван. — Карри с цыплёнком, рисом саштика и кориандровой пенкой. А это, — он показал на третью тарелку, — чураа варай с рисом нивара и мятной пенкой.

— Чураа варай? — переспросила Андреа.

— Это акулье мясо, — пояснил Мараван.

— Ой!

Он ждал, пока гостья начнёт есть, однако Андреа медлила.

— Сначала ты, — потребовала она, а потом смотрела, как Мараван, слепив пальцами шарик из риса с карри, отправляет его в рот.

Первая попытка Андреа подражать ему выглядела довольно неуклюже. Однако, проглотив первый шарик, девушка больше ни о чём не думала, кроме карри. Ей казалось, она чувствует каждую специю. То одна, то другая будто возникала, выделяясь из общего букета, и заново формировала вкус, который менял оттенки, подобно огням фейерверка.

Блюдо оказалось в меру острым. Оно не жгло язык, это был намёк на остроту, вот-вот готовый исчезнуть. Он воспринимался как ещё одна специя, придающая интенсивность вкусовым ощущениям, и оставлял во рту приятное тепло, которое незаметно рассеивалось, когда Андреа была готова взять следующий кусочек.

— Скучаешь по родине? — спросила она Маравана.

— Да, — отвечал тот. — Но не по той Шри-Ланке, которую я покинул. Я скучаю по той родине, в которую хотел бы вернуться, справедливой и мирной.

— И единой? — добавила Андреа.

Правая рука Маравана двигалась, словно больше не зависела от его воли и выполняла свою собственную задачу: накормить хозяина. Взгляд Маравана был прикован к Андреа, и, пока рот говорил, рука с очередным рисовым шариком наготове почтительно дожидалась своей очереди.

— Всё сразу? — переспросил он. — И мир, и справедливость, и единство? Об этом можно только мечтать.

— И ты не веришь в это, — догадалась Андреа.

Мараван пожал плечами, и правая рука, словно усмотрев в этом условный знак, пришла в движение, засунула рисовый шарик в рот и потянулась за следующим.

— Я долго верил, — ответил, наконец, Мараван. — Я даже оставил место повара в штате Керала и вернулся на Шри-Ланку.

И Мараван рассказал Андреа о своей учёбе в Индии и работе в разных оздоровительных учреждениях, практикующих методы аюрведы.

— Ещё год — и я стал бы шеф-поваром, — вздохнул он.

— Так зачем же ты вернулся?

Андреа держала в руке кусочек чапати с кориандровой пенкой и сгорала от нетерпения засунуть его в рот. Раньше она и не подозревала, сколько дополнительных ощущений возникает, если есть руками.

— В две тысячи втором году Объединённая национальная партия победила на выборах, — отвечал Мараван, — и все поверили, что настала мирная жизнь. ТОТИ призвали к прекращению огня, начались мирные переговоры в Осло. Всё выглядело так, будто наконец рождается та Шри-Ланка, в которую я хотел бы вернуться и в которой предпочёл бы жить изначально.

Мараван окунул пальцы в таз для ополаскивания рук, вытер их салфеткой и собрал тарелки. Казалось, его действия перетекали одно в другое в едином плавном движении.

Потом он исчез на кухне и вскоре появился снова, держа в руке длинную и узкую пластину, посредине которой Андреа увидела выложенные в ряд блестящие мячики.

Они походили на бильярдные шары из потемневшей от времени слоновой кости и оказались тёплыми, наполненными начинкой, напоминающей засахаренные фрукты, сладкими и пряными, с привкусом сливочного масла, кардамона и корицы.

— А потом? — спросила Андреа голосом ребёнка, которому рассказывают на ночь сказку.

— Потом я получил место конторского служащего в одном из отелей на западном побережье.

— Служащего? — переспросила Андреа. — Но я думала, ты работал чуть ли не шеф-поваром!

— Я ведь тамилец, — пояснил Мараван. — В Керале это не имело большого значения, другое дело — в сингальской части Шри-Ланки. Я три года трудился в конторе.

«И такой художник работал клерком!» — возмутилась про себя Андреа, принимаясь за второй глазированный шар.

— В две тысячи четвёртом году у меня появился шанс, — продолжал Мараван. — Сеть отелей, где я работал, перестроила чайную фабрику в горах в отель с магазином, и меня направили туда поваром.

— И почему ты не остался там?

— Цунами.

— В горах? — удивилась Андреа.

— Разрушило отель на побережье, — пояснил Мараван, — и один из выживших поваров, сингал, получил моё место. А мне оставалось только вернуться на север. И там я наблюдал, как ТОТИ и правительство проводили свою политику, пользуясь помощью, которая приходила со всех концов света. Тогда я уже знал, что это не та Шри-Ланка, в которую я хотел бы вернуться. А той ещё долго не будет.

— Но ведь цунами было не так давно, — неуверенно заметила Андреа.

— Около трёх лет назад, — уточнил Мараван.

— И ты так хорошо говоришь по-немецки! — удивилась она.

Мараван пожал плечами:

— Жизнь заставляет нас адаптироваться к другим странам, а значит, и учить языки.

— А почему именно Швейцария?

— В аюрведическом оздоровительном комплексе в Керале и в отеле на Шри-Ланке было много швейцарцев. Они казались мне дружелюбными, — ответил Мараван.

— Здесь тоже?

Мараван задумался:

— В Европе к тамильцам относятся лучше, чем на родине. Нас ведь здесь почти сорок пять тысяч. Хочешь чаю?

— Ну, если тебе не трудно… — пожала плечами Андреа.

Мараван снова собрал со стола грязные тарелки.

— А ничего, что я здесь сижу, пока ты меня обслуживаешь? — неуверенно поинтересовалась Андреа.

— Сегодня у тебя выходной, — улыбнулся Мараван и исчез на кухне.

Через некоторое время он снова вошёл в гостиную с подносом, на котором стоял чайный сервиз.

— Белый чай, — комментировал он, разливая заварку по чашкам. — Из верхней части серебристых листочков. Плантации Димбулы.[22 - Димбула — провинция Шри-Ланки, славящаяся плантациями чая.]

Потом Мараван ушёл обратно на кухню и принёс оттуда две тарелки со сладостями. На каждой лежало нечто похожее на эскимо зелёного цвета, в окружении стебельков спаржи с ядовито-салатными кончиками и бордовых конфет в форме сердечек.

— Не знаю, влезет ли в меня всё это, — улыбнулась Андреа.

— Конфеты всегда влезут, — отвечал Мараван.

Он оказался прав. Откусив от «эскимо», Андреа почувствовала лакрицу, фисташки и мёд, чем-то напоминающий ярмарочные сладости. Спаржа походила на жевательный мармелад и в то же время оставалась спаржей. Сладкие и пряные «сердечки» пахли индийскими специями и вкус имели фривольный — именно так определила его про себя Андреа.

Внезапно она поразилась установившейся вокруг тишине. Даже ветер перестал стучать дождевыми каплями в оконные стёкла.

— Расскажи мне о своей семье, — попросила Андреа Маравана.

Тот молча встал, взял гостью за руку и повёл её в спальню, где была стена с фотографиями.

— Это мои братья и сёстры со своими детьми, — объяснял он, показывая на снимки. — Мои родители. Они погибли в восемьдесят третьем году, их сожгли в машине.

— За что?

— За то, что они были тамильцы.

Андреа замолчала, положив руку на плечо Маравану.

— А кто эта пожилая женщина? Та самая Нан…

— Нангай, — подсказал Мараван.

— Она выглядит мудрой, — заметила Андреа.

— Она и есть мудрая, — кивнул Мараван.

И снова стало тихо. Андреа посмотрела в окно. Там, в темноте, в слабом свете, пробивающемся из спальни, танцевали белые хлопья.

— Снег, — сказала она.

Мараван тоже взглянул туда, задёрнул занавески, потом повернулся к девушке и как будто смутился.

Андреа была сытой и довольной и всё-таки чувствовала, что до полного счастья ей чего-то недостаёт. Теперь она поняла чего.

Взяв Маравана за голову двумя руками, она привлекла его к себе и поцеловала в губы.




Апрель 2008





6


На следующее утро стало известно, что крупнейший банк страны списал со своих счетов ещё девятнадцать миллиардов при поступлении всего пятнадцати. Его президенту это стоило места.

У Маравана тоже выдался неудачный день.

В шесть утра он выскользнул из спальни, чтобы приготовить яичницу с соусом сати и кокосовым чатни.[23 - Сати — сметанный соус индийской кухни; чатни — приправа.] Покидая кухню с подносом в руках, тамилец чуть было не столкнулся со своей гостьей. Андреа уже оделась и собиралась уходить.

— Хочешь яичницы? — только и сумел спросить Мараван, обескураженный таким ходом событий.

— Спасибо, я обычно не завтракаю.

— Вот как, — растерянно покачал головой тамилец.

На некоторое время оба замолчали. Первой тишину нарушила Андреа.

— Мне пора, — сказала она.

— Да, — кивнул он.

— Спасибо за чудесный ужин.

— Тебе спасибо, что пришла. Выходишь в утреннюю смену?

— Нет, в вечернюю.

— Ну, тогда до встречи.

Однако Андреа медлила, как будто собиралась сказать что-то ещё.

— Мараван… — начала она, но потом, словно одумавшись, холодно поцеловала его в обе щёки и исчезла за дверью.

Мараван видел из окна, как она вышла из дома и, глубоко погрузив руки в карманы пальто, не спеша зашагала в сторону трамвайной остановки. Дорога успела высохнуть, несмотря на хмурое утро.

Мараван же вернулся на кухню, чтобы заняться тем, что привык делать в «Хувилере»: чисткой кастрюль, мытьём тарелок и уборкой стола.

Это была его первая ночь с женщиной в Европе, хотя все его подобные свидания можно пересчитать по пальцам: три раза в южной Индии, один раз в Шри-Ланке. Четыре раза с проститутками, один — с сорокалетней туристкой из Англии. Она назвалась Каролиной, хотя на её чемодане Мараван заметил бирку с другим именем: Дженнифер Хилл.

Но лишь этой ночью он чувствовал себя счастливым. И теперь его не мучила совесть и не хотелось тщательно вымыться под душем. Маравана это не удивляло: впервые в его жизни секс был связан с любовью.

Именно поэтому он тяжело переживал холодность Андреа. Или с ним случилось то, о чём предупреждали другие одинокие тамильцы, и он стал для неё не более чем экзотической игрушкой на одну ночь?

Мараван включил свет, чтобы вымыть роторный испаритель: за окном до сих пор стояли сумерки. Закончив, он тщательно упаковал аппарат в сумку, обложив его чистым бельём и обмотав махровым полотенцем.

Когда он вышел на улицу, дождь зарядил снова. Мараван спешил, он хотел появиться в ресторане первым, сразу после фрау Келлер. Она занимала в «Хувилере» должность администратора и работала с утра, как обыкновенный офисный служащий. В четверть девятого она отпирала вход для поставщиков. Именно в это время Мараван планировал вернуть роторный испаритель на место.

Неприятности начались уже по дороге на работу. Тамилец стоял во втором вагоне, держась за поручень, и думал о прошедшей ночи и странном поведении Андреа, как вдруг трамвай резко затормозил, издав пронзительный звук, и остановился.

Мараван не удержался. Пытаясь сохранить равновесие, он толкнул молодую женщину, которая вцепилась в сиденье, и вместе с ней рухнул на пол.

Закричали пассажиры, потом снаружи послышались нетерпеливые автомобильные гудки.

Мараван поднялся на ноги и помог женщине встать. Сидевший рядом пожилой мужчина недовольно покачал головой: «Ну, вот, как всегда».

На лбу своей спутницы Мараван увидел потту.[24 - Потту — символический знак у индусов в виде кружка на лбу.] Она была в ярко-зелёном пенджаби[25 - Пенджаби — индийская одежда, удлинённая рубаха.] и стёганой куртке с капюшоном.

— Всё в порядке? — поинтересовался он у женщины по-тамильски.

— Как будто да, — ответила та, оглядывая себя.

Её пенджаби испачкался пониже правого колена грязью, которую нанесли в салон с улицы пассажиры, лёгкая золотистая ткань шаровар прилипла к ноге чуть пониже бедра, придавая этой женщине что-то вульгарное, что совсем не вязалось с её скромным обликом. Мараван вытащил из кармана куртки упаковку бумажных носовых платков и протянул пострадавшей.

Пока та пыталась придать своей одежде более-менее пристойный вид, он раскрыл «молнию» своей спортивной сумки и проверил мельком, всё ли в порядке. Убедившись, что прибор не пострадал, Мараван вздохнул с облегчением. На радостях он вырвал из блокнота листок, написал на нём свой телефон и адрес и протянул женщине. На случай, если ей негде будет постирать пенджаби.

Та взяла записку и сунула её в сумку.

— Сандана, — сказала она. — Меня зовут Сандана.

Представившись, тамилка замолчала и опустила голову, так что Мараван мог видеть из-под капюшона лишь длинные ресницы и верхнюю границу лба, от которой начинались волосы, разделённые ровным пробором.

Пассажиры заволновались. Какой-то молодой человек в передней части салона открыл узкую форточку и закричал наружу:

— Эй! Здесь, между прочим, люди, которым ещё работать!

Вскоре после этого послышался голос из динамика:

— Авария на Блехштрассе. Двенадцатый маршрут заблокирован в обоих направлениях. Пассажирам, оказавшимся на месте происшествия, будут поданы автобусы. Просьба подождать.

Двери трамвая оставались закрытыми, даже когда, оглашая улицу сиренами, возле них остановились полицейская машина и «Скорая».

Молодой человек, только что высказавший свой протест в форточку, снова взял инициативу в свои руки. Он с усилием раскрыл одну из дверей и вышел на улицу. Вскоре — поначалу осторожно, а потом смелее — за ним последовали и остальные пассажиры. Через несколько минут в салоне никого не осталось.

Мараван и Сандана покинули трамвай последними. Сразу у входа Мараван простился с соотечественницей.

— Я опаздываю, очень спешу. До встречи!

— До встречи! — ответила та по-тамильски.

Пассажиры первого вагона оказались более дисциплинированными и теперь озадаченно глядели на беглецов из окон.

Впереди трамвая на рельсах лежал на боку развозочный автомобиль. Мужчина в одежде медика склонился над открытым окном его переднего пассажирского сиденья. Другой стоял рядом с капельницей. Послышалась сирена приближающейся пожарной машины, команда которой должна была помочь вызволить водителя из-под обломков.

На работу Мараван пришёл последним. Ещё немного и опоздал бы. Незаметно поставить аппарат на место теперь не было никаких шансов. Оставалось привести в действие план «Б».

Суть его заключалась в том, что за сложное кухонное оборудование в ресторане отвечал именно Мараван. Поэтому каждый, кому понадобился бы роторный испаритель, обратился бы к нему. И тогда Мараван, якобы направляясь в аппаратную, рассчитывал зайти в гардероб и вытащить прибор из своего шкафчика, дверцу которого он оставил незапертой.

Повара встретили Маравана непристойными намёками: все помнили, что вчера он встречался с Андреа.

— Надеюсь, ты приготовил ей не слишком острый карри, — ухмыльнулся один.

— Настоящий карри должен жечь два раза, — добавил другой. — Надеюсь, с её задницей всё в порядке.

Мараван прилагал все усилия, чтобы молчать и улыбаться, однако чувствовал, что обстановка накалена до предела. Даже Хувилер, появившийся на кухне как никогда рано, заметил это. «Наш тигр», — сказал он, глядя на Маравана.

«Если б вы только знали», — мысленно отвечал им тамилец, чистя картофель.

Вдруг раздался голос Финка:

— Кандан! Испаритель!

Ещё никто никогда не посылал Кандана за роторным испарителем, поэтому, услышав приказание, он в недоумении уставился на Маравана, а тот — на него.

— В чём дело, Кандан? — недовольно спросил Финк, искоса взглянув на Маравана.

И Кандан пошёл в аппаратную.

Мараван же лихорадочно соображал, что ему делать. Ждать, когда Кандан вернётся с пустыми руками и Финк, быть может, пошлёт за прибором его самого? Пойти вместе с Канданом и при нём вытащить испаритель из шкафчика, надеясь, что земляк не выдаст? А может, просто во всём сознаться?

Размышляя таким образом, Мараван продолжал чистить картофель.

Прошла целая вечность, прежде чем Кандан появился снова.

— Его там нет, — объявил он.

— Где «там»? — спросил Финк.

— Там, где он обычно стоит, — пояснил Кандан.

Не обращая внимания на Маравана, Финк быстро прошёл мимо него в сторону Кандана и вместе с ним исчез за дверью, ведущей в аппаратную и комнату для персонала.

Время было упущено. Мараван отложил картофельный нож и сел, не сводя глаз с двери, за которой скрылся Финк, и механически вытирая руки о передник.

Он слышал, как ругается повар, хлопая ящиками и дверцами шкафчиков. Маравану ничего не оставалось делать, как зайти в гардероб, вытащить из сумки роторный испаритель и приготовиться к худшему.

Внезапно над его ухом раздался голос Хувилера:

— Сегодня первое число, у тебя зарплата. Давай-ка проверим, как эта штука работает. Если всё в порядке, фрау Келлер немедленно произведёт с тобой полный расчёт. Если нет, мы вычтем деньги за ремонт из того, что тебе причитается.

Роторный испаритель работал безупречно, поэтому Мараван покинул «Хувилер», имея в кошельке чуть больше шестисот франков. Когда он паковал свои вещи, шеф-повар стоял рядом и смотрел, чтобы тамилец ничего не украл.

— Знай, что тот, кого увольняют из «Хувилера», как тебя, не скоро найдёт себе работу на кухне, — говорил ему по прощание начальник. — И скажи спасибо, что я не заявил на тебя в полицию. Иначе — «здравствуй, Шри-Ланка!».

Андреа заступила на смену в четыре часа дня. Она не знала, какая встреча будет ей тяжелее, с Мараваном или коллегами. Однако о вчерашнем свидании никто не вспомнил, ни когда Андреа, переодевшись, помогала накрывать столы, ни на короткой «летучке» у старшего официанта, ни когда она впервые появилась на кухне. Ни словом, ни намёком.

Но и самого Маравана девушка почему-то не видела. «Должно быть, сидит где-нибудь в дальнем углу кухни», — решила она. Через час Мараван заканчивал смену, до этого избежать объяснений с ним было легко.

Однако когда она зашла на кухню во второй раз, обратила внимание, что чисткой кастрюль, негласно считавшейся в «Хувилере» обязанностью Маравана, занимается Кандан. Это могло означать, что Мараван, как обычно по вечерам, помогает поварам готовить блюда, однако овощи для гарнира нарезал другой подсобный рабочий, которому, кстати сказать, далеко было до Маравана в плане ловкости и профессионализма.

До сих пор на кухне царила непривычная тишина, и только сейчас Андреа заметила любопытные взгляды, которые коллеги то и дело бросали в её сторону.

— Где Мараван? — спросила она анонсера Бандини, который в этот момент что-то записывал в меню.

— Уволен, — не поднимая головы, пробормотал тот. — Без предупреждения.

— За что?

Вопрос прозвучал громче, чем того хотела Андреа.

— Он взял роторный испаритель. А это штука стоит больше пяти тысяч.

— Взял на время?

— Без спроса.

Андреа обвела взглядом кухню. Все казались погруженными в работу. Но она знала, что стоит за этой показной деловитостью: расхлябанность и самодовольство. «Хувилер» надел свой чёрный маскарадный костюм.

Она взяла со стола нож и постучала им по стакану, как докладчик, требующий внимания публики.

— Я хочу кое-что вам сказать, — объявила девушка.

Все повернули головы в её сторону.

— Мараван вам не чета, — начала она. — Под ногтем его мизинца таланта больше, чем у всех вас, вместе взятых.

И тут в неё словно вселился чёрт, тот самый, что уже доставил ей в жизни немало неприятностей.

— То же касается и постели, — закончила она.




7


В один из солнечных апрельских дней через центр города маршем прошли под весёлую музыку почти две с половиной тысячи детей в ярких маскарадных костюмах. Процессию замыкала запряжённая лошадьми телега. В ней везли снеговика из ваты, которого вечером следующего дня должны были всенародно предать огню.

А за городом, тоже нарядно одетые, собрались в своём храме тамильцы. Несколько сот человек съехались туда, чтобы отпраздновать новолетие, совпавшее на этот раз с парадом гильдий.[26 - Парад гильдий — проводится в Швейцарии, в городе Цюрихе, каждую весну. По сути является проводами зимы.] И пока тамильцы, сидя на полу, делились друг с другом прогнозами на наступающий год, дети на улицах провожали зиму.

Мараван выключил миксер, вытер рукавом глаза и выложил содержимое стеклянного контейнера в мисочку со смесью сырого лука, зёрен горчицы и листьев карри.

В другой миске из нержавеющей стали, по размерам подходящей скорее для кухни большого ресторана, лежали в собственном соку нарезанные соломкой зелёные плоды манго. Мараван смешал их с тёртым кокосовым орехом, йогуртом, зелёным чили и солью, соединил с содержимым другой миски и добавил приправленного чили с семенами горчицы масла гхи.

Пачади почти готов. Мараван сделал его по старинному рецепту из горьких цветов дерева ним, сладкого нектара из мужских соцветий пальмы-пальмиры, кислого сока тамаринда, свежих зелёных манго и горького перца чили. Потому что пачади должен иметь вкус жизни: горький, сладкий и кислый, острый и свежий.

После церемонии в храме земляки Маравана сядут есть, а потом поздравят друг друга с Новым годом.

Хувилер предложил Маравану выбор между рабочим сертификатом и справкой-подтверждением. Поскольку в первом документе сообщалась причина увольнения — хищение в личное пользование ценного оборудования, — тамилец предпочёл второй вариант. В справке указывалась лишь продолжительность трудовых отношений и обязанности работника.

Однако и эта бумага казалась работодателям подозрительной. На собеседованиях удивлялись, что Мараван, проработав более года в ресторане «У Хувилера», может предъявить всего лишь справку.

Он получал пособие, около двух тысяч франков в месяц, и имел неофициальные заработки.

Плюс эта работа в храме — первый контракт такого рода в его жизни. Оплачивалась она плохо. Земляки апеллировали к его патриотическим чувствам, предлагая, собственно, потрудиться задаром на благо общины. Потом всё-таки согласились давать пятьдесят франков в месяц — символическая сумма. Кроме того, священник обещал упомянуть имя Маравана во время службы, что в сочетании с высоким качеством пищи должно было стать хорошей рекламой его кулинарных способностей.

Тамильская диаспора — закрытое общество, стремящееся оградить своих членов от влияния приютившей их страны. И это при том, что они успешно интегрировались в любые профессиональные коллективы. Мараван никогда не принадлежал к числу активистов общины. Из всех возможностей, предоставляемых здесь новичку-эмигранту, он воспользовался только одной — курсами немецкого языка. Хотя он и посещал храм по большим праздникам, в остальном держался среди соотечественников особняком. Однако сейчас, когда Мараван искал себе место повара, он нуждался в них. Кроме религиозных праздников, тамильские индусы отмечали церемонии совершеннолетия, свадьбы, беременность. И всегда с застольями, на которых было не принято скупиться.

Этот новогодний стол — только начало. А потом — кто знает? — может, со временем и до швейцарцев дойдёт слух о тамильце, в совершенстве владеющем искусством индийской, цейлонской и аюрведической кулинарии. И тогда в фешенебельных кварталах города можно будет встретить развозочный автомобиль — например, «Ситроен Юмпи» цвета жёлтой куркумы — с надписью «Кухня Маравана. Кейтеринг[27 - Кейтеринг — доставка готовой кулинарной продукции.]».

И ещё одну мечту лелеял тамилец. О своего рода кулинарном храме, максимум мест на пятьдесят, где будут воздаваться почести южноиндийской и тамильской кухне, её запахам, вкусам, текстуре её блюд. Ну а когда Мараван накопит достаточно денег, а в Шри-Ланке наконец воцарится мир, он вернётся на родину и откроет ресторан в Коломбо.

Виделась Маравану и женщина. И если раньше чертам её не хватало определённости, то теперь она походила на Андреа. Она следила за доставкой блюд «Кухни Маравана» и была его правой рукой. А потом, в Коломбо, занималась семьёй, как истинная тамильская жена.

Тем не менее Мараван ничего не слышал об Андреа с того самого злополучного вторника. Она не оставила ему ни своего адреса, ни телефона. Промучившись неделю, тамилец поборол гордость и позвонил в «Хувилер».

— Она здесь больше не работает, — ответила ему фрау Келлер.

— Вы можете сообщить мне её адрес или номер телефона? — попросил Мараван.

— Она сама сообщила бы его тебе, если б хотела, — сказала фрау Келлер и положила трубку.

Он понёс миски на улицу. Там, у входа в храм, под разноцветным балдахином накрывали стол. Две женщины приняли у Маравана пачади и начали раскладывать его по пластиковым тарелкам небольшими порциями. Он взялся им помогать.

Они не успели дойти и до середины, как двери храма распахнулись. Толпа верующих устремилась наружу. Смеясь и шумно болтая, люди отыскивали на пороге свою обувь. «С Новым годом! — кричали они по-тамильски. — Счастливого Нового года!»

Женщины продолжали раскладывать тарелки, а Мараван — распределять пачади. Он сосредоточился на своей работе, однако держал ухо востро, прислушиваясь к замечаниям гостей со страхом и любопытством художника, наблюдающего за реакцией публики на своей выставке. Они не сказали ничего обидного, но и восторженных похвал Мараван не дождался. Весело и бездумно люди поглощали то, во что он вложил столько любви.

Кое-кого из присутствующих Мараван узнавал, однако немногих. Его участие в жизни общины ограничивалось посещением храма в праздничные дни да контактами с соотечественниками, проживающими в одном с ним доме. Последних он время от времени приглашал на ужины, в основном чтобы проверить на них своё качество стряпни. Иногда Мараван появлялся и в тамильских магазинах, чтобы перекинуться парой слов с хозяином или покупателями. Только и всего. И не потому, что его работа и дорогостоящее хобби оставляли мало свободного времени. Основная причина была политическая: Мараван хотел быть как можно дальше от партии ТОТИ, которая имела большое влияние в иммигрантской среде и выколачивала из диаспоры деньги.

Мараван не верил милитаристам с их идеей независимого государства Тамил-Илама. Он не любил говорить об этом вслух, но всегда полагал, что деятельность «тигров освобождения» никак не способствует единению народов Шри-Ланки и препятствует возвращению на родину всех тех, кто прозябает вдали от неё в тяжёлых условиях и вынужден выполнять унизительную работу. Мараван не хотел финансировать такую партию.

— С Новым годом! — вдруг произнёс женский голос.

Перед Мараваном стояла девушка в красном сари с широкой золотой каймой. Так красива может быть только молодая тамилка: блестящие волосы, низко начинавшиеся надо лбом, разделял пробор; между густыми, слегка изогнутыми бровями выделялась красная точка; радужная оболочка глаз была почти такой же чёрной, как зрачок; нос — прямым и тонким. Красавица широко улыбалась, смущённо и несколько вопросительно глядя на Маравана.

— Успели тогда на работу? — спросила она.

Только сейчас Мараван узнал свою попутчицу из трамвая. В кургузой стёганой куртке с капюшоном он не разглядел её прелести.

— А вы? Пятна отстирались? — в свою очередь, поинтересовался Мараван.

— Спасибо маме, — вздохнула девушка, указывая на стоявшую рядом полноватую женщину в сари цвета красного вина. — Это тот человек, с которым мы вместе упали в трамвае, — объяснила она матери.

Женщина кивнула, переведя взгляд с дочери на Маравана и обратно.

— Пойдём, отец ждёт, — обратилась она к девушке.

Только сейчас Мараван заметил, что его знакомая держит в руках две тарелки, а её мать ещё одну.

— До свидания, — попрощалась красавица по-тамильски.

— До свидания… — отозвался Мараван и задумался, вспоминая её имя. — Сандана, так?

— Да, а вы Мараван?




Май 2008





8


В мае Мараван признался своей семье, что он лишился работы. Ему не оставалось ничего другого, поскольку он не мог послать сестре той суммы, которую она просила. В Джафне не хватало сахара и риса, а цены чёрного рынка превышали его финансовые возможности ещё до увольнения.

Тем не менее Мараван пообещал раздобыть денег и перезвонить на следующий день. Однако сестра на переговоры не явилась. В «Баттикалоа-Базаре» он узнал, что на Шри-Ланке объявлен трёхдневный траур по случаю смерти бригадира Балрая — героя наступления на Слоновьем перевале.

Лишь на четвёртый день Маравану удалось связаться с сестрой. И тогда он сообщил, что не может прислать ей больше двухсот франков, то есть около двух тысяч рупий. Неожиданно сестра набросилась на него с упрёками, чем и вынудила его во всём сознаться.

Месяц вайкаси выдался не особенно богатым на семейные торжества, и поэтому с заказами к Маравану никто пока не обращался. Поиск постоянной работы тоже оставлял всё меньше надежды: ему отказывали и в заводских столовых, и на больничных кухнях.

Вероятно, Мараван меньше терзался бы разлукой с любимой, если бы имел постоянную работу, а не сидел днями напролёт в своей квартире, одинокий и всем чужой. Кроме того, Андреа была первым человеком в этой стране, с которым у него вообще завязались какие-либо личные отношения. Мараван так и не нашёл себе друзей ни среди швейцарцев, ни среди тамильцев. И теперь он чувствовал, как ему этого не хватает.

Поэтому он тосковал сейчас, сидя на той самой подушке, на которой однажды ужинал с Андреа, и попивая чай. День выдался тёплый, почти летний. С улицы доносилась музыка и собачий лай, кричали резвящиеся дети, в подъезде смеялись подростки.

Вдруг в дверь позвонили.

На пороге стояла Андреа.

Она не сразу решилась прийти сюда и долго уверяла себя, что больше никогда, никогда в жизни не должна видеться с Мараваном. То, что произошло в ту ночь, потрясло её до глубины души. Андреа снова и снова спрашивала себя, как такое могло случиться?

То, что на следующее утро Мараван лишился работы, позволяло ей впредь без труда избегать общения с ним. Но то, что именно она — а в этом Андреа не сомневалась — стала причиной его неприятностей, мучило её. Правда, публичное выступление на кухне в защиту Маравана несколько успокаивало её совесть. В конце концов, оно тоже закончилось для Андреа немедленным увольнением.

«Как я могла зайти так далеко?» — спрашивала себя девушка. Наиболее приемлемый ответ состоял в том, что Мараван что-то подмешал в еду. В это верилось с трудом, однако, зная себя, Андреа не могла найти происшедшему другого объяснения. Снова и снова воскрешая в памяти события того вечера, она всё больше убеждалась, что её чем-то одурманили.

Тем не менее она действовала сознательно. Под влиянием наркотика Андреа стала бы беззащитной. Но ведь это именно она первой проявила инициативу, а Мараван лишь последовал за ней. Добровольно, но последовал. В тот вечер и ночь все её чувства обострились как никогда. Андреа с неохотой признавалась себе, что, если бы она не контролировала своего поведения, картина была бы иной.

Именно так рассуждала она в тот необыкновенно прекрасный майский вечер, направляясь к дому Маравана. Она рассчитывала появиться перед ним неожиданно, чтобы не вызвать лишней суеты, избежать ненужных сантиментов и уйти как можно скорее. По дороге убеждала себя, что ещё не поздно повернуть обратно, а если Маравана не окажется дома, вопрос решится сам собой.

Газета, которой Андреа, как обычно, прикрывалась в трамвае, писала о секретном уничтожении архивных документов по распоряжению министерства печати США. В этих бумагах якобы излагались планы строительства газовых центрифуг, которые могли применяться при конструировании атомных бомб. Автор статьи стремился раздуть «громкое дело о контрабанде ядерного оборудования».

Андреа читала обо всём этом без особого интереса, краешком глаза поглядывая сквозь испещрённое неуклюжими рисунками стекло на малолюдную улицу. Утренний час пик уже миновал, вечерний ещё не начался. Салон наполовину пустовал. Наискосок от Андреа тучный подросток терпеливо распутывал проводки от наушников своего плеера.

Перед домом девяносто четыре по Теодор-штрассе группа молодых тамилок весело болтала по-немецки на швейцарском диалекте. Завидев Андреа, они засмущались и перешли на свой язык, потом приветствовали её, вежливо уступая дорогу. Однако стоило Андреа закрыть за собой дверь подъезда, девушки вернулись к прежней манере общения.

В доме пахло тушёным луком и специями. На лестничной площадке между первым и вторым этажом Андреа остановилась и снова задумалась, не повернуть ли ей обратно. Но тут одна из дверей приоткрылась и из неё выглянула женщина в сари. Она кивнула гостье, та ответила на приветствие и была вынуждена идти дальше. «Перст судьбы», — решила Андреа.

Девушка немного постояла перед дверью, прежде чем нажать кнопку звонка. Не услышав за дверью шагов, она с облегчением решила, что дома никого нет. Однако в этот момент замок щёлкнул и на пороге появился Мараван.

На нём была белая футболка со складками от плечиков на коротких рукавах, саронг в сине-красную полоску и сандалии. Под глазами лежали тени, которых раньше Андреа не видела, сине-чёрные, под цвет пробивающейся на щеках щетины.

Он счастливо улыбался, и Андреа пожалела, что вовремя не повернула домой. На мгновенье ей показалось, что Мараван собирается обнять её, и она поспешила протянуть ему руку.

— Можно войти?

Мараван проводил её в квартиру, прибранную и хорошо проветренную, как и в прошлый раз. Перед домашним алтарём в гостиной всё так же горел глиняный светильник. Как и в тот вечер, музыки не было, и через открытое окно доносился шум улицы.

На низеньком столе стоял чайник и чашка. Судя по виду прислонённой к стене подушки, Мараван только что с неё встал. Он предложил гостье место напротив.

— Если ты не возражаешь, я сяду здесь, — Андреа показала на стул перед компьютером.

— Пожалуйста, — пожал плечами Мараван. — Чаю хочешь?

— Спасибо, нет, — ответила Андреа. — Я ненадолго. Хочу тебя кое о чём спросить.

Она села, Мараван остался стоять. Андреа невольно заметила про себя, что он красив: стройный, худой, безукоризненно сложенный. Но никаких чувств, кроме дружеской симпатии, он в ней не вызывал. Сейчас Андреа и представить себе не могла, что была с ним в постели.

— У тебя нет второго стула? — спросила она.

— На кухне, — кивнул Мараван.

— Может, принесёшь?

— У тамильцев считается, что сидеть в присутствии уважаемого человека невежливо.

— Разве я «уважаемый человек»?

— Для меня да.

— Хватит болтать. Бери стул и садись, — оборвала его Андреа.

Мараван сел на пол. Она покачала головой и перешла к главному.

— Что ты добавил в еду?

— Ты имеешь в виду ингредиенты?

— Только те, которые вызывают такой странный эффект.

— Я тебя не понимаю.

Мараван не умел лгать. Все сомнения Андреа в правильности её предположений вмиг развеялись, настолько растерянным выглядел сейчас тамилец.

— Ты всё понимаешь, — сказала она.

— Я клал только традиционные компоненты.

— Мараван, я уверена, что это не так, — возразила Андреа. — Я знаю себя и своё тело. Что ты добавил?

Некоторое время Мараван молчал, а потом упрямо мотнул головой.

— Я следовал древним рецептам. Только технологию приготовления немного модернизировал. Клянусь, я ничего не добавлял от себя!

Андреа встала и несколько раз прошлась по комнате между окном и алтарём. На улице смеркалось, небо над черепичными крышами окрасилось в оранжевый цвет. Шум и крики смолкли.

Девушка отвернулась от окна и остановилась рядом с Мараваном.

— Встань, — велела она ему.

Тамилец поднялся с пола и опустил глаза.

— Посмотри на меня, — продолжала Андреа.

— У нас считается невежливым смотреть человеку в глаза, — ответил Мараван.

— А у нас считается невежливым хитростью затащить женщину в постель, — парировала Андреа.

Он поднял голову:

— Я не добавлял в еду ничего особенного.

— Я открою тебе одну тайну, Мараван, — сказала Андреа, понизив голос. — Я не сплю с мужчинами, они не возбуждают меня. Ещё подростком я пару раз переспала с одним мальчиком, потому что думала, что по-другому нельзя. Но этих двух раз оказалось мне достаточно, чтобы понять: мне нужно другое, — Андреа остановилась, чтобы перевести дух. — Я не сплю с мужчинами, Мараван, — повторила она. — Только с женщинами.

В его глазах мелькнул ужас.

— Теперь понимаешь?

Тамилец кивнул.

— Так что же ты туда добавил?

На некоторое время Мараван задумался, словно не зная, с чего начать. А потом принялся рассказывать.

— Аюрведа — искусство целительства, которому не одна тысяча лет. В нём различают восемь разделов. Один из них называется «вайикарана» и посвящён афродизиакам. К ним относятся и некоторые специи. Моя двоюродная бабушка Нангай — мудрая женщина, умеющая готовить и такие блюда. Рецепты я взял у неё. Мой здесь лишь способ приготовления.

В тот вечер Андреа возвращалась домой посвящённой в тайны афродизиаков и содержащих их продуктов: молока и белого маша, шафрана и пальмового сахара, миндаля и кунжутного масла, гхи и бенгальского перца, а также кардамона, корицы, спаржи и лакрицы. В сердцах она оскорбила Маравана, определив его действия как «аюрведическое изнасилование», и ушла от него не попрощавшись. Однако на улице она успокоилась и даже почувствовала некоторое облегчение. А потом, проехав пару трамвайных остановок и ещё раз прокрутив в памяти всю историю, громко рассмеялась.

Сидевший наискосок молодой человек улыбнулся, оглянувшись на неё.

Мараван тоже утешился. Такая ссора была ему по душе. Тамилец гордился тем, что он — единственный мужчина, ради которого Андреа хотя бы на одну ночь изменила своей природе. И — что греха таить — это вселяло в него надежду.

На следующий день он послал сестре десять тысяч рупий, получив тем самым предлог позвонить ей и попросить о разговоре с Нангай. Маравану пришлось терпеть два дня, прежде чем он услышал в трубке слабый голос старухи.

Он с трудом разбирал слова.

— Вы принимаете лекарство, мами? — спросил Мараван.

Он с детства называл её «мами» — по-тамильски «тётя».

— Да, да, ты поэтому звонишь мне?

— Не только.

— Что же ещё?

Мараван не знал, с чего ему начать, но Нангай его опередила.

— Это нормально, если не сработало с первого раза, — сказала она. — Иногда требуются недели, месяцы. Скажи им, пусть наберутся терпения.

— Всё сработало с первого раза.

Нависла пауза.

— Иногда бывает и так, — послышался наконец голос Нангай, — если оба в это верят.

— Женщина не верила, мами, — возразил Мараван, — она даже не знала.

— Значит, она любит этого человека, — сказала Нангай.

Мараван молчал.

— Ты слышишь меня, Мараван? — окликнула его старуха.

— Да.

— Тогда ответь мне, она, по крайней мере, шудра?

— Да, мами.

Он почти не солгал. Шудры — каста слуг, а Андреа, как-никак, работала в сфере обслуживания.

Потом трубку снова взяла сестра.

— Нангай принимает лекарства? — спросил её Мараван.

— Откуда ей их взять? — удивилась та и тут же принялась за своё: — У нас не всегда хватает денег на рис и сахар.

После разговора со Шри-Ланкой Мараван долго сидел у компьютера. Он всё больше убеждался, что быстрый эффект старинных снадобий был следствием применения технологий молекулярной кулинарии.




Июнь 2008





9


Воскресное утро выдалось таким солнечным, что Дальманн велел накрывать завтрак на террасе. Однако не успела Лурд подать яичницу с беконом, как налетел ветер и небо закрыли тучи.

Перегнувшись через стол, Дальманн схватил верхнюю из четырёх воскресных газет, оставленных для него экономкой, и тут же помрачнел. В связи с истерией по поводу уничтожения документов Бундесратом[28 - Бундесрат — высший законодательный орган Германии.] всплыла масса грязи. Взять, к примеру, сообщение германских спецслужб о контрабандной торговле ядерным оборудованием, попавшее в руки журналистов. И вот уже мы имеем привязку к иранской и пакистанской теме. Ещё совсем немного — и название «Палукрон» замелькает на страницах прессы.

«Палукрон», акционерное общество со штаб-квартирой в офисе адвокатского бюро, располагался в центре города. Через него платежи из Ирана поступали в различные фирмы, в основном хорошо известные и с безупречной репутацией, руководство которых, конечно, и не подозревало о своём участии в ядерной программе.

То же, разумеется, можно сказать и о «Палукроне», во всяком случае, об Эрике Дальманне, состоявшем тогда в совете директоров этой фирмы. Ведь он всего лишь согласился занять это место по просьбе одного из партнёров по бизнесу, которому был кое-чем обязан. Так или иначе, особенно сейчас, когда предприятия и без того страдали от финансового кризиса, упоминание его имени в связи со всей этой историей представлялось Эрику Дальманну крайне неуместным.

Он взглянул на небо. Теперь солнце застилал целый облачный фронт. Одетый по-летнему — в зелёное поло и лёгкие штаны для гольфа в шотландскую полоску, — Дальманн задрожал от неприятного холодного ветра.

— Лурд! — позвал он. — Я поем в доме.

С этими словами Дальманн взял чашку с кофе и вошёл в гостиную. Там он устроился в кресле и сидел, с недовольным видом уставившись в одну точку, пока экономка не убрала стол на террасе и не накрыла в гостиной.

Не успел Дальманн заняться новой порцией яичницы с беконом — предыдущую он успел съесть только наполовину, — как раздался звонок в дверь. Шеффер, как всегда, пунктуален, даже чересчур.

Шеффер был сотрудником Дальманна. Более точного определения его должности так и не нашлось. Слово «секретарь» как будто не отражало сути дела; «ассистент» — также представлялось не совсем верным; «правая рука» — тоже что-то не то. Так он и остался «сотрудником». Они работали вместе уже более десяти лет, но общались гораздо дольше. Шеффер называл Дальманна Эриком. Дальманн называл Шеффера Шеффером.

Лурд проводила гостя в дом. Это был долговязый мужчина сорока с лишним лет, с узкой головой, редкими белокурыми волосами и голубыми глазами. Несколько лет назад Шеффер сменил свои очки без оправы на контактные линзы и с тех пор время от времени, запрокинув голову, капал себе в глаза какое-то лекарство.

Шеффер оделся по-домашнему: в голубую летнюю рубашку и тёмно-синие хлопчатобумажные брюки. Через плечо он перекинул аккуратно сложенный красный пуловер из кашемира. В руке держал набитый бумагами кейс.

— Я хотел позавтракать на свежем воздухе, но… — Дальманн махнул рукой.

— Прогноз погоды не сулит на сегодня ничего хорошего, — кивнул Шеффер.

Дальманн немного отодвинулся от стола и показал гостю на стул, возле которого был накрыт ещё один прибор. Шеффер сел, поставив кейс рядом на пол.

— Надеюсь, стартовую игру мы всё-таки увидим, — сказал он.

Через неделю начинался чемпионат Европы по футболу. Для Дальманна — идеальный повод лишний раз напомнить о себе нужным людям. Вот уже несколько месяцев назад он, воспользовавшись своими связями в УЕФА, запасся билетами на важнейшие матчи. Задача Шеффера состояла в том, чтобы организовать сопутствующие им мероприятия: вечера в ресторанах, встречи в ночных клубах и тому подобное. Именно этот вопрос он и собирался обсудить сегодня с Дальманном.

Но теперь на первое место встала проблема «Палукрона».

Позавтракав и выпив чаю, Шеффер принялся чистить ножом яблоко, с усердием, действовавшим Дальманну на нервы.

— Уже поел? — Он сунул гостю под нос воскресную газету.

Тот кивнул, откусил от яблока и принялся жевать его так же тщательно, как и чистил. Дальманн чувствовал, что его терпение на пределе. Он вообще с трудом переносил Шеффера, отдавая при этом должное всем его замечательным качествам. Тем не менее их отношения длились уже не один десяток лет.

— Ты знаешь этого Хубера? — спросил Дальманн.

Он назвал фамилию журналиста, написавшего статью.

Шеффер закачал головой так сильно, будто глотнул уксуса.

— Но я знаю его шефа, — ответил он.

— Его я тоже знаю, — задумчиво произнёс Дальманн. — Нам ещё не поздно вмешаться.

Сейчас важно узнать, упоминается ли в этой бумаге Бундесрата «Палукрон».

— Есть основания так думать, — предположил Шеффер.

«Да, но статья слишком обстоятельная», — мысленно возразил ему Дальманн.

По сути она представляла собой конспект доклада Бундесрата, и, если бы в нём встречалось название «Палукрон», оно непременно всплыло бы и в журналистском расследовании.

— А может, «Палукрон» они приберегли до следующего номера? — размышлял Шеффер, прекратив жевать.

— Вот я, Шеффер, и хочу, чтобы ты выяснил, что именно им известно.

Гость положил в рот очередную порцию яблока и задумался.

— Думаю, это возможно, — наконец ответил он Дальманну.

— Отлично, — кивнул тот. — Перейдём к следующему вопросу.

Теперь на повестке дня стоял чемпионат.

Когда на следующей неделе газета опубликовала новую статью о ядерной афере, о «Палукроне» в ней снова не было ни слова.




10


Чемпионат Европы оказался для Маравана короткой передышкой в поисках места. Спрос на обслуживающий персонал возрос настолько, что даже сомнительные рекомендации из «Хувилера» не являлись препятствием к заключению контракта. Во всяком случае, не для владельца буфета на территории фан-зоны.[29 - Фан-зона — отгороженная область стадиона, расположенная у самого поля.]

Мараван мыл там посуду. Его местом был грязный и душный участок палатки, изолированный как от кухни, так и от места продавца. Тамилец чистил кастрюли и сковородки. Для тарелок и столовых приборов ему дали посудомоечную машину, однако она постоянно ломалась, так что эту часть работы тоже приходилось делать вручную.

Время тянулось медленно. Иногда Мараван часами сидел без дела, а потом откуда ни возьмись налетала толпа голодных болельщиков, и он не справлялся с нагрузкой. Обе эти крайности раздражали его начальника. Тот вообще много нервничал. Заплатив за лицензию кругленькую сумму, он не позаботился о создании более-менее приемлемых условий работы, а теперь ещё и переживал по поводу того, что в фан-зоне немноголюдно. Ведь сборная Швейцарии уже выбыла из борьбы за чемпионский титул, а тут ещё дождь и холод…

Мараван считал дни до финального мачта. И не только из-за посуды. Вся эта шумиха действовала ему на нервы. Он не интересовался футболом, его видом спорта было плавание. Когда-то в молодости увлекался и крикетом. До тех пор, пока полностью не отдался кухне.

И только одно радовало Маравана в его новой работе: о ней не знала служба занятости. Сомнительное предприятие, созданное лишь на время чемпионата, предпочитало иметь дело с людьми, оказавшимися в той же ситуации, что и Мараван, и платило смешные деньги: в среднем около двадцати франков за час. Однако их он получал в дополнение к пособию по безработице.

Отослав немалую сумму на лечение Нангай, Мараван влез в долги. Он занял три тысячи франков. Разумеется, не в банке — какой банк даст кредит безработному иммигранту? У Ори, тамильского бизнесмена, который занимался ростовщичеством. Он ссудил Маравану деньги под пятьдесят процентов на всю сумму до уплаты долга.

Мараван не хотел обращаться к Ори. Узнав, что Нангай не хватает денег на лечение, он устроился на подпольное предприятие, занимающееся сбытом подержанных автомобильных покрышек, и днями напролёт сортировал этот тяжёлый товар.

Он не выдержал. И не потому, что работа была ему не под силу. Скорее она оказалась для Маравана слишком грязной. Душевой фирма не обзавелась, а вода из-под крана не смывала ни запаха резины, ни чёрных разводов на коже. Мараван мог смириться с тем, что находится в самом низу социальной лестницы. Однако гордость не позволяла ему выглядеть и пахнуть соответствующим образом.

Попробовал он себя и в другом деле. Устроился субподрядчиком субподрядчика на большую стройку. Однако уже на следующий день откуда ни возьмись появился государственный контролёр, искавший нелегальных рабочих. Мараван и двое его коллег едва успели унести ноги. А субподрядчик до сих пор не заплатил ему.

Мараван счищал с тарелок высохшие остатки гуляша, другой работы для него сейчас не находилось. В его палатке стояла духота, и он не мог представить себе, что на улице сейчас прохладно.

Снаружи доносился голос футбольного комментатора. На экране маленького телевизора шла трансляция матча Италия — Румыния. Все буфеты и продуктовые палатки в фан-зоне надеялись на победу итальянцев. Ведь их в городе было гораздо больше, чем румын, и они славились щедростью.

Первый гол мачта забили на пятьдесят пятой минуте. Напуганный криками болельщиков, Мараван осторожно выглянул из-за занавеса, отделявшего его мойку от зала. Громче всех торжествовал хозяин буфета. Он прыгал, размахивая поднятыми руками, и кричал: «Италия! Италия!»

Тамилец сделал вид, что тоже радуется. Это его и сгубило, потому что в тот самый момент, когда из-за занавеса раздался его радостный крик, румыны сравняли счёт. Хозяин с отвращением отвернулся от телевизора и встретился лицом к лицу с сияющим Мараваном. Он не сказал ни слова, однако по окончании игры со счётом один — один, когда последняя надежда на наплыв торжествующих итальянских болельщиков рухнула, рассчитался с Мараваном и объявил ему, что тот уволен.

Домой Мараван ехал, вопреки своей привычке, в первом вагоне. Во втором одного футбольного фаната стошнило, и тамилец не вынес запаха рвоты.

На улицах всё ещё попадались немногочисленные болельщики, двигающиеся от стадиона в сторону центра. Шарфы цвета их любимых команд служили теперь защитой от холода, лишь изредка до Маравана доносились обрывки победных футбольных гимнов.

Никогда ещё положение не казалось Маравану таким безнадёжным. Даже в тот день, когда он отдал все свои сбережения на то, чтобы уехать в чужую страну. Тогда он, по крайней мере, знал, что делать. Сейчас же не видел никакого выхода. Точнее, только один, связанный со страшным унижением: получить место в цейлонском ресторане ценой сотрудничества с «тиграми освобождения». Хозяину этого заведения было всё равно, почему Маравана уволили из «Хувилера». Он взял бы его кухонным рабочим, а в дальнейшем мог бы предложить и место повара. Но когда на вопрос о его отношении к ТОТИ Мараван пожал плечами, сам сразу понял, что его не возьмут. А ведь партия «Освобождения Тамил-Илама» имела большое влияние на диаспору, и тому, кто рассчитывал на помощь соотечественников, не следовало портить с ней отношения.

Мараван подумывал о том, чтобы вернуться на Шри-Ланку. Хуже, чем здесь, всё равно не будет.




Июль 2008





11


Это был день на исходе июля, когда столбик термометра поднялся выше двадцати пяти градусов, несмотря на лёгкий северный ветерок.

Барак Обама, кандидат в президенты Соединённых Штатов от Демократической партии, выступал перед берлинцами. Он обещал великие перемены, которых ждали, потому что всего несколько дней тому назад рухнул второй по величине ипотечный банк США, а положение ещё нескольких оставалось кризисным.

Со Шри-Ланки доходили вести о крупном поражении армии «тигров освобождения» в районе Муллайттиву, а партия ТОТИ объявила третью в этом году амнистию для дезертиров.

Мараван стоял над кастрюлькой с кипящей водой с десертной ложкой в руке. Он вылавливал и пробовал на вкус предварительно поджаренную фасоль мунго. Она была готова, хотя оставалась твёрдой. Мараван слил воду и рассыпал бобы по силиконовой подстилке, чтобы дать им остыть.

Потом тщательно смешал в миске тёртый кокосовый орех, неочищенный пальмовый сахар и измельчённые семена кардамона, а из поджаренной рисовой муки замесил тесто. Важно правильно рассчитать количество воды: слишком жидкое тесто плохо держит форму, а чересчур густое становится твёрдым после пропаривания.

Мараван вымыл руки и смазал ладони кокосовым маслом. Он скатал из рисового теста шарики; затем сделал в них углубления, так что получились небольшие сосуды; наполнил каждый смесью пряностей и залепил сверху, придав форму усечённого конуса. Получившиеся пирамидки Мараван сварил на пару и положил в термобокс, установив температуру около тридцати градусов.

Мараван стал поставщиком мотагам — любимого лакомства божественного слона Ганеши. Каждый день, утром и вечером, он готовил для храма около сотни конфет. Верующие раскупали их после службы и приносили в жертву. Чуть раньше восьми утра и шести вечера к дому Маравана подъезжала машина, увозившая полный термобокс сладких пирамидок. Члены общины, имеющие свои автомобили, по очереди помогали Маравану доставлять продукцию к месту сбыта.

Идея торговать мотагамами принадлежала самому Маравану. Однако для её осуществления ему пришлось увеличить свой долг ростовщику Ори. Мараван должен был закупить термобоксы и отстегнуть тысячу франков в пользу «тигров освобождения». Зато теперь он продавал сладости в тамильские магазины и обслуживал два цейлонских ресторана. Дело пока не приносило больших доходов, но понемногу продвигалось. Возможно, это был первый шаг к осуществлению мечты о кейтеринге.

В дверь позвонили. Мараван взглянул на часы: половина шестого. Сегодня они рано.

— Подожди! — крикнул он по-тамильски, вымыл руки и щёлкнул замком.

На пороге стояла Андреа.

В одной руке она держала букет цветов, в другой бутылку вина. И то, и другое девушка протянула Маравану.

— Я знаю, ты не пьёшь. Это для меня, — объяснила она.

Как и в прошлый раз, Мараван оцепенел от неожиданности.

— Можно войти? — спросила Андреа, и только этот вопрос привёл его в чувство.

— Извини.

Он пропустил её в квартиру.

— Ты ждёшь гостей? — поинтересовалась Андреа, заглянув на кухню.

— Нет, делаю мотагамы, — объяснил Мараван.

Он достал из термобокса две пирамидки, положил их на тарелку и протянул Андреа.

— Бери. Их можно съесть или принести в жертву.

— Лучше в жертву, — улыбнулась Андреа.

— А, ты об этом? — догадался Мараван. — Нет, бери, они безопасны.

Но Андреа не приняла угощение.

— У тебя есть время? — спросила она.

— Через двадцать минут я освобожусь, — ответил Мараван. — Можешь подождать в гостиной.

— Лучше посмотрю, как ты работаешь, — решила Андреа.

Когда пришли за мотагамами, всё было готово. На этот раз конфеты отвозила полная женщина средних лет, показавшаяся Маравану знакомой. Он не мог вспомнить, где видел её раньше. Возможно, она сама собиралась сказать ему об этом, но тут в дверях появилась Андреа, и улыбка вмиг исчезла с лица тамилки. Она холодно приняла термобокс и вышла, едва попрощавшись.

— Ты принимаешь заказы? — спросила девушка.

Они устроились на подушке возле низенького столика. Андреа налила себе бокал вина, Мараван пил чай. Прежде чем сесть, тамилец зажёг свой дипам и что-то пробормотал перед алтарём.

— Разумеется. Я даже планирую на это жить, — ответил он.

— Я имею в виду особый заказ.

— Каждый раз я стараюсь приготовить что-то особенное.

Андреа глотнула вина и медленно поставила бокал.

— Я говорю о тех ингредиентах, которыми ты потчевал меня в прошлый раз. Можно заказать тебе сейчас нечто подобное?

Мараван задумался:

— Пожалуй, я смогу сделать что-то вроде того.

— Я хочу, чтобы было, как в прошлый раз, — пояснила Андреа.

— Для этого мне нужен роторный испаритель, — вздохнул Мараван.

— И сколько он стоит?

— Около шести тысяч.

— Ого!

Андреа крутила в руках бокал с вином и думала. У неё есть знакомые работники ресторанов, может, кто-нибудь из них поможет?

— А что, если я раздобуду этот аппарат?

— Тогда я сделаю, как в прошлый раз, — ответил Мараван, подливая ей вина.

— А эффект будет тот же? Мараван пожал плечами и улыбнулся:

— Попробуем.

— Речь не о нас с тобой, Мараван, — вздохнула Андреа.




12


Район Андреа напоминал тот, какой Мараван видел в своих мечтах, когда представлял себе развозочную машину цвета куркумы с логотипом собственной фирмы. Её трёхкомнатная квартира находилась на третьем этаже добротного жилого дома постройки двадцатых годов. Высокие потолки, зимний сад, ванная в старинном стиле, унитаз со сливным бачком, прикреплённым к обратной стороне крышки; большая кухня с газовой плитой и отдельно стоящей посудомоечной машиной, воду из которой Андреа спускала в раковину.

Получив такое жильё — благодаря счастливому случаю или хорошим связям, — люди живут в вечном страхе перед повышением арендной платы или продажей дома с последующей его перестройкой.

Когда-то Андреа делила эту квартиру с подругой, но потом они расстались, и ей стало здесь одиноко. Собственно, Андреа жила на кухне и в своей спальне. Иногда заходила в зимний сад. Гостиной почти не пользовалась, а в спальню Дагмар даже не заглядывала.

Но сегодня именно в гостиной она зажгла множество свечей. В центре комнаты стоял низенький столик Маравана, окружённый подушками. И всё, что было на столике, а также алтарь с богиней Лакшми и глиняным светильником, она тоже перевезла из его квартиры. Не смогла выпросить только курительные палочки и медитативную индийскую флейту.

Всё кухонное оборудование, подушки и столешницы, ингредиенты и специи, а также блюда, приготовленные в квартире Маравана, они перевезли сюда на «Гольфе» Андреа.

Ещё вчера Мараван был здесь. Приготовил лакричное «эскимо» и положил в морозильную камеру.

Фигуру из переплетённых машевых лент, хрустящей и эластичной, тамилец тоже соорудил ещё вечером у себя дома, привёз и убрал в холодильник.

Всё остальное: замороженные в жидком азоте миндально-шафрановые сферы с начинёнными шафраном прозрачными цилиндрами, а также блестящие шары из масла гхи, индонезийского перца, кардамона, корицы и пальмового сахара — тамилец сделал на кухне Андреа. Конфеты к чаю, глазированные красные сердечки и покрытую гелем спаржу следовало готовить непосредственно перед подачей на стол. Мараван добавил к ним своих мотагам. Сегодня доставку сладостей в храм Андреа взяла на себя, так как Мараван не хотел приглашать очередного курьера в её квартиру.

С десяти утра работал роторный испаритель, который после долгих поисков Андреа раздобыла не у знакомых из сферы обслуживания, а у одной своей давней поклонницы, которая писала в университете диссертацию по химии.

Из всего меню только три варианта карри не содержали афродизиаков. Однако Мараван устоял перед искушением поэкспериментировать, слегка изменив их рецептуру, поскольку именно определённая комбинация блюд могла в прошлый раз так подействовать на Андреа.

В восемь вечера в дверь позвонила гостья. Ею оказалась блондинка двадцати одного года, очень нервная и полноватая, скорее миловидная, чем красивая. Она отказалась от шампанского, которое подал Мараван, одетый в саронг и белую рубашку. Тамильца насторожило это отклонение от задуманного им меню. Оставалось надеяться, что в прошлый раз не шампанское стало компонентом, ускорившим действие афродизиаков.

Лишь только девушки заняли места за столом, Мараван принёс им «привет с кухни»: небольшие чапати, которые он с показной церемониальностью окропил эссенцией из листьев карри, корицы и кокосового масла.

Тамилец подавал блюда, только когда Андреа звонила в медный храмовый колокольчик, тоже взятый из его квартиры. Это был условный знак. И с каждой новой переменой гостья, казалось, расслаблялась всё больше, и Мараван тоже. После конфет и чая он, согласно обговорённому сценарию, поклонившись, попрощался с подругами.

Около десяти вечера Мараван ушёл. Они решили, что Андреа позвонит ему на следующий день, скажет, как всё прошло и когда ему приехать за посудой и аппаратурой.

Было душно. Небо всё ещё озарял отсвет солнца, зашедшего несколько часов назад. Днём столбик термометра не опускался ниже тридцати.

В такие вечера Мараван особенно тосковал по родине. Они напоминали ему Коломбо в период муссонов. И тогда ему казалось, что вот-вот упадут первые капли, и слышался отдалённый прибой со стороны набережной Галлефас и крики ворон, карауливших там продуктовые лавки.

Даже воздух пах дождём. Особенно если кто-нибудь по близости выставлял в саду жаровню. Тогда Маравану мерещились украшенные электрическими гирляндами уличные ресторанчики.

Но сегодня на сердце у Маравана было легко. Ему казалось: он ещё на один шаг продвинулся к своей цели. Сегодня он впервые поработал поваром в швейцарском доме. Разве он не позаботился об интерьере и украшениях? Разве не обеспечил обслуживание по высшему классу? Можно считать, что сегодняшний ужин — первый камень, положенный в основание его собственного кейтеринга.

Любовные мучения также утихли, стоило только Маравану увидеть ту, с кем Андреа собирается провести ночь. Нет, он не ревновал её к подруге. Он даже радовался своему участию в соблазнении блондинки как возможности больше сблизиться с Андреа, к которой теперь, по-видимому, питал другие чувства.

Внезапно пошёл дождь. Мараван остановился и, подняв руки, подставил ему лицо. Совсем как тот молодой человек, которого он месяц назад видел из окна трамвая. Или как делал он сам в детстве, встречая первые муссонные ливни.




Август 2008





13


Дела у Хувилера шли если не блестяще, то, по крайней мере, лучше, чем у большинства его коллег. Кому-кому, а ему, действующему президенту союза шеф-поваров Швейцарии, это было известно. Он противостоял кризису из последних сил, проявляя изобретательность, — его меню «Сюрприз», например, появилось в местной газете в виде небольшого шуточного объявления, — и тут на тебе!

Не хватало только самому получить инфаркт из-за этого придурка. И надо ж было такому случиться в пятницу вечером! Его вырвало прямо на стол. Он даже запачкал рубашку своего гостя, бизнесмена из Голландии!

И каждый из сидящих в зале, должно быть, подумал, глядя на всё это: «Вот так умирают в «Хувилере». Интересно, что он съел?»

Откуда ни возьмись появились три врача. Для начала они раздели его почти догола. Потом первый позвонил в «Скорую», сообщив предварительный диагноз: «Подозрение на инфаркт миокарда». Второй суетился возле очнувшегося больного. Третий выбежал из ресторана, вернулся через несколько минут с чемоданчиком в руке и сделал инъекцию. Тут подоспела и «Скорая».

Санитар с доктором катили носилки на колёсиках, три стола пришлось убрать с дороги. Потом они увозили Дальманна — бледного как смерть, в кислородной маске и блевотиной в волосах. Зрелище не из приятных!

Это был конец. Заказы возвращались на кухню; недоеденные блюда стыли. Одни посетители просили счёт, другие ждали, когда их столы поставят на место. Ещё несколько человек почувствовали себя плохо. Жена одного адвоката забилась в истерике. Гости с отвращением наблюдали, как два тамильца убирают столик Дальманна и вытирают пол.

А потом появился старший официант с освежителем воздуха — чёрт знает, где он его раздобыл. Не успел Хувилер опомниться, как к запаху блевотины добавился утончённый хвойный аромат.

Всё-таки ему удалось успокоить оставшихся гостей. Хувилер сказал им, что прогнозы благоприятные, что Дальманна спасло то обстоятельство — неудивительное для этого ресторана, — что в зале оказалось сразу три врача. А когда суматоха утихла, из раздевалки для персонала вернулся голландец. Сразу после душа и в тесноватом ему запасном костюме сомелье.

Он попросил столик и несъеденные блюда! Дальманну не понравилось бы, если б остаток ужина пропал, сказал он. Чем, конечно, испортил аппетит ещё нескольким гостям.

На следующее утро Хувилер позвонил Шефферу, помощнику Дальманна, который всегда заказывал для него столик, и спросил его о самочувствии шефа. Тот ответил, что после экстренной операции состояние больного стабилизировалось. Этот человек говорил словами медицинского бюллетеня.

Нет худа без добра. Если бы Дальманн умер в ресторане, ущерб для бизнеса был бы большим. Хотя, с другой стороны, о «Хувилере» написали бы газеты.




14


Андреа объявилась только во второй половине дня.

Мараван уже собирался готовить мотагамы на вечер, как вдруг зазвонил телефон.

Она была весела, однако ни слова не сказала о том, как прошла ночь. Мараван сдержал любопытство и тоже не стал задавать вопросы.

Когда же спустя час он убирался у неё на кухне, она молча смотрела на него, держа в правой руке бокал и обхватив ладонью левой правый локоть, и даже не изъявляла желания помочь.

— Тебе совсем не интересно, как всё получилось? — спросила она наконец.

— Почему же, интересно, — пробормотал тамилец.

Андреа поставила стакан на стол, обняла Маравана за плечи и поцеловала в лоб.

— Ты волшебник! — прошептала она. — Всё сработало.

Он лишь недоверчиво посмотрел на неё, и тогда она повторила громче:

— Всё сработало, сработало!

А потом, так и не дождавшись его реакции, принялась прыгать и танцевать:

— Всё сработало! Всё сработало!

И только тогда Мараван рассмеялся и тоже закружил по комнате.

Андреа поразила его описанием своей любовной ночи. Она не вдавалась в подробности, но сказанного оказалось достаточно, чтобы шокировать воспитанного в строгих традициях индуса.

— И знаешь, во сколько она ушла? — наконец спросила девушка.

Мараван прокашлялся:

— Поздно, надо полагать.

— В половине третьего дня, в четырнадцать тридцать! — торжествующе провозгласила Андреа.

— Думаешь, это связано с едой? — спросил Мараван. — Может, дело в тебе самой?

Андреа решительно тряхнула головой:

— Но Франциска никогда не спала с женщинами, Мараван! Никогда!

Она помогла ему погрузить вещи в «Гольф» и отвезла его домой.

На какое-то время Мараванудаже показалось, что его мечта сбылась: они с Андреа, как настоящие партнёры по бизнесу, возвращаются в офис после удачно выполненного заказа, и он мысленно поблагодарил девушку за то, что та не отвлекала его разговорами, возвращавшими в реальность.

Но и когда машину разгрузили, Андреа не ушла. Она курила на кухонном балконе, опершись на перила. При этом девушка не вдыхала дым, а рывками выталкивала его наружу, словно хотела пустить кольца. Мараван стоял рядом.

На улице заметно похолодало, но дождь кончился несколько часов назад. Из открытых окон доносилась музыка и разговоры на тамильском языке. Внизу, во внутреннем дворе, дилер заключал сделку с клиентом. Потом оба исчезли.

— Какая твоя самая большая мечта? — спросила Андреа.

— О мире и возвращении, — ответил Мараван.

— А как же ресторан?

— Да, но в Коломбо.

— А до этого?

Мараван выпрямился и засунул руки в карманы брюк.

— Ресторан здесь.

— И где ты возьмёшь деньги?

Тамилец развёл руками.

— Кейтеринг?

Он кивнул:

— Что-то вроде того.

Казалось, её вопрос удивил Маравана.

— Получится, как ты думаешь?

Андреа пожала плечами.

— Ну, если ты будешь готовить, как для меня…

— Вот как! — рассмеялся Мараван. — А клиенты?

Андреа задумалась.

— Их я возьму на себя.

— И сколько ты за это хочешь? — спросил он.

— Половину.

У Андреа был бизнес-план и немного денег — наследство бездетной тёти, умершей полтора года назад и оставившей всё своё состояние четверым племянникам. Оно заключалось в небольшой сумме и шале[30 - Шале — небольшой сельский домик в Альпах.] на не особенно снежном зимнем курорте в Альпах, где тётя провела половину жизни. Дом племянники тут же продали. После всех налоговых отчислений каждый получил не больше восьмидесяти тысяч франков, из которых у Андреа, так часто терявшей работу, осталось чуть больше половины. Часть этих денег она планировала вложить в «Пищу любви» — так она назвала их совместное с Мараваном предприятие.

Она должна закупить недостающее оборудование — прежде всего роторный испаритель, — посуду и столовые приборы; позаботиться о привлечении клиентов; сменить свой «Гольф» на универсал; взять на себя обслуживание и функции администратора; наконец предоставить стартовый капитал.

Маравану остаётся ноу-хау.

Пятьдесят процентов — это ещё по-божески, Мараван должен признать.

Ужин на двоих обойдётся в тысячу франков, не считая напитков. Мараван рекомендует шампанское, которое нужно закупать по оптовой цене и продавать по ресторанной.

Тамилец с ней согласился. Получался совсем не тот кейтеринг, о каком он мечтал. Но готовить пищу для укрепления супружеских связей — а именно так собиралась Андреа представлять их продукцию, — в этом не было ничего предосудительного даже с точки зрения человека строгой восточной культуры. А возможность работать с Андреа делала Маравана счастливым.

— Зачем тебе это? — спрашивал он. — Ты ведь в любое время найдёшь себе место?

— Но это нечто новое, — отвечала она.

Над крышами взметнулась ракета. Она летела всё медленнее, потом на мгновение остановилась и упала на землю, оставив в воздухе затухающий красный след. Они отмечали наступление августа и начало нового предприятия.




15


Второй раз Мараван готовил еду на кухне Андреа, а в воздухе уже запахло рутиной. Он знал, где что лежит, да и она, накрывая стол и украшая комнату, тоже не задавала никаких вопросов. Каждый молча делал своё, как бывает в сработавшейся команде.

Их сегодняшней гостьей была Эстер Дюбуа, психолог, с которой Андреа познакомилась в ночном клубе. Она приходила туда с мужчиной, однако не скрывала своих симпатий к Андреа.

Эстер Дюбуа работала сексуальным психологом и вот уже несколько лет вела в одном журнале популярную колонку для женщин старше сорока. Она и сама принадлежала к этой возрастной категории, красила в огненно-рыжий цвет свои рано поседевшие волосы и подолгу зависала в Интернете.

Андреа застала её на рабочем месте и без особого труда уговорила на «захватывающий кулинарно-сексуально-терапевтический эксперимент» — как сама выразилась.

Сегодня Эстер опоздала на полчаса и принесла большой букет калл, которые, как она объяснила, «так хорошо соответствуют теме вечера».

Андреа познакомила её с Мараваном.

— Шри Мараван — великий гуру эротической кулинарии, — так представила она своего приятеля.

Насчёт «шри» и «гуру» Андреа его не предупреждала, но по реакции Маравана поняла, что это следовало бы сделать. Тамилец со смущённой улыбкой протянул гостье руку и вернулся к работе.

— Я сгораю от нетерпения, — объявила Эстер Дюбуа, устроившись на подушках в полутёмной гостиной, наполненной множеством зажжённых свечей. — А как же курительные палочки, музыка?

— Шри Мараван считает, что первое перебивает аромат еды, а второе заглушает удары сердца, — объяснила Андреа. — Однако это не запрещено. — Тут она позвонила в медный храмовый колокольчик. — Вот единственная музыка, которую допускает здесь Шри Мараван.

Дверь отворилась — и на пороге появился тамилец с подносом, на котором стояли два бокала с шампанским и две миниатюрные тарелочки с чапати. Пока женщины чокались и произносили тост, Мараван сбрызнул лепёшки эссенцией из корицы, кокосового масла и листьев карри.

— Надеюсь, здесь обошлось без химии, — улыбнулась Эстер Дюбуа.

— Вся кулинария — это химия и физика, — вежливо возразил Мараван.

Гостья взяла чапати, понюхала, зажмурившись, потом откусила немного и открыла глаза.

— Сногсшибательная химия… — прошептала она.

Психотерапевт, в общем, довольно разговорчивая женщина, за едой говорила крайне мало. Она лишь стонала, вздыхала на разные лады и театрально закатывала глаза.

— Знаешь, что во всём этом самое непристойное? Есть руками, — заметила она.

Дожевав последний кусок глазированного сердечка, она счастливо вздохнула.

— Ну, чего мне ещё попробовать? Может, твоего симпатичного гуру?

Но «симпатичного гуру» уже и след простыл.

И на этот раз всё повторилось. Андреа провела потрясающий вечер и ночь. Хотя общаться с Эстер ей было трудно: психотерапевт казалась бывшей официантке слишком интеллектуальной и закрытой. Кроме того, она недолюбливала этих бисексуалок, которые живут со своими мужьями и ради них запросто отменяют свидания: «Я сегодня не могу, милая. Завтра всё объясню».

Во всяком случае, Андреа обрадовалась, когда, проснувшись рано утром, обнаружила, что Эстер уже встала и уходит домой, не позавтракав, — совсем как неверный муж от любовницы.

— Я тебе позвоню, — сказала она на прощанье и поцеловала Андреа в лоб.

Психотерапевт имела в виду обещание, которое дала девушке во время короткого делового разговора в эту ночь любви. Андреа не сомневалась, что она его выполнит.

— И это срабатывает каждый раз? — сонно спросила тогда Эстер.

— Во всяком случае, со мной, — ответила Андреа. — Один раз сработало даже с мужчиной.

— Не знала, что ты спишь с мужчинами, — удивилась Эстер.

— Я тоже, — отозвалась Андреа.

— Потрясающе! — восхищалась гостья. — Что же он такое делает?

— Древнейшие аюрведические рецепты с афродизиаками, — пояснила Андреа. — Но готовит он их по-своему.

— Знаешь, сколько моих пациентов что угодно отдали бы за такой ужин? — задумчиво произнесла Эстер.

— Так присылай их сюда, — с этими словами Андреа завернулась в одеяло и заснула.




16


Дальманн уверен, что Шеффер над ним насмеялся.

Он принёс ему красный спортивный костюм с неоново-жёлтыми вставками.

— Ничего более вызывающего не нашёл? — пробурчал Дальманн.

— В этом сезоне многие предпочитают экспрессивные цвета, — сказал Шеффер, — не в последнюю очередь из соображений безопасности.

— Кто тебе это сказал? — раздражённо спросил Дальманн.

— Я консультировался со специалистами, — ответил Шеффер, тоже заметно нервничая.

И теперь Дальманн вынужден это носить. Хотя в глубине души ему всё равно. Остальные выглядят не лучше в своих слишком просторных или узких одеяниях. Посмотреть только, как они виснут на этих тренажёрах, беспомощные и красные от натуги! Словно собираются искупить все грехи за последние десять лет.

Дальманн осторожно вращал педали велоэргометра. На панели возле руля лежала бумажка с его персональной фитнес-программой. Но он пренебрегал остальными упражнениями, предпочитая это: здесь можно регулировать нагрузку и сидеть. Доктор советовал заниматься ежедневно, но не переусердствовать. Последней рекомендации Дальманн придерживался особенно аккуратно.

Ему поставили стент. Трубку, которая расширяет коронарную артерию, сжимающуюся при инфаркте миокарда. Он хорошо перенёс операцию и теперь проходил утомительный курс лечения и глотал лекарства, регулирующие свёртываемость крови, чтобы тромбы не забили отверстие. Ему рекомендовали вести здоровый образ жизни: есть и пить в меру и, что самое трудное, бросить курить.

Раньше он говорил: лучше смерть, чем санаторий. Однако теперь находил, что здесь не так уж плохо. Похоже на роскошный отель с профессиональным спа-салоном. Правда, публика — в основном дряхлые старики, и разговоры только о болезнях. Но Дальманну с ними болтать незачем. Через день приходит Шеффер со своим кейсом, и они на несколько часов уединяются в номере Дальманна для работы.

Пульс за девяносто. Дальманн уменьшил и без того невысокую скорость, потом ещё, наконец выключил совсем и встал с тренажёра.

В раздевалке он завернулся в белый махровый халат с эмблемой санатория на груди и пошёл в киоск. Накупив нужных газет, Дальманн вошёл в лифт и поднялся на свой этаж.

Пресса сообщала об отставке президента Пакистана Первеза Мушаррафа, и Дальманн задумался, какие последствия это может иметь для него.

Сейчас он примет душ, оденется как следует и выкурит на балконе одну сигарету. Его отсек для некурящих насквозь пропах табаком.

Когда, переодевшись, Дальманн вошёл в комнату, в ней оказалось так темно, что ему пришлось зажечь свет. Густая завеса туч превратила пасмурный летний день в ночь. Дальманн открыл балконную дверь. На светло-бежевом паласе сразу появились тёмные пятна дождевых капель.




Сентябрь 2008





17


Национальные банки всего мира перекачивали на финансовый рынок миллиарды, пытаясь сохранить ликвидность. Десять крупнейших из них, дабы предотвратить международную биржевую панику, организовали фонд с уставным капиталом в семьдесят тысяч долларов. А «Леман Бразерс» — четвёртый по величине инвестиционный банк США — был признан неплатёжеспособным.

«Похоже, время для начала нового дела не совсем подходящее», — подумала Андреа, когда Эстер Дюбуа положила трубку.

Психотерапевт сдержала слово и позвонила уже через два дня после их совместного ужина, чтобы сделать заявку для «пары пациентов». Андреа согласилась сразу, но сейчас её мучили сомнения. Она курила в зимнем саду, сидя в скрипучем ротанговом кресле, которое они с Дагмар купили на блошином рынке и перекрасили в зелёный цвет.

Вся её жизнь сейчас представлялась ей чередой необдуманных решений. Насколько легко она загоралась новыми идеями, настолько быстро теряла к ним интерес. Учебные заведения и профессии, любовные отношения и места работы — всё в её жизни было спонтанно, случайно и ненадолго. Чего она, собственно, хотела сейчас? Инвестировать часть оставшихся у неё денег в эротический кейтеринг, шансы легализировать который равны нулю.

Они уже заявили о себе и сделали всё, что нужно, для получения разрешения полиции на открытие подобного предприятия. Через месяц эта бумага будет готова. Однако выполнение требований санитарно-гигиенических норм казалось нереальным. Многочисленным предписаниям, несмотря на безупречную чистоту, не соответствовала ни кухня Маравана, ни её собственная. Но даже если бы им удалось добиться невозможного, экономическая полиция или контроль за качеством продовольствия, пожарная или строительная инспекция в любой момент могли лишить их лицензии через суд. Не говоря уже о том, что, как беженец, Мараван не имел права на предпринимательскую деятельность. Андреа даже не могла предложить ему должность повара. На это место она планировала оформить себя, а тамильца — чтобы не возникло проблем со Службой управления бизнесом — взять, к примеру, кухонным рабочим. Всё это представлялось слишком сложным для проекта, который и без того легко мог провалиться. И кто вернёт ей деньги, если разрешение на открытие дела так и не удастся получить? Оставалось одно: проверить рентабельность их фирмы на практике. А для этого надо для начала поработать нелегально. Первое время, по крайней мере.

По большому счёту ей всё это не нужно. Уже через неделю после увольнения из «Хувилера» Андреа предложили новую работу. Пусть не в таком престижном месте, однако неплохо оплачиваемую и с приятной молодёжной публикой. В итальянском ресторане под названием «Мастроянни», с одной из лучших клубных сцен города. Поскольку контракт предусматривал исключительно ночную смену, сразу стало ясно, что Андреа там не задержится. А потом начались новые поиски.

Андреа затушила наполовину докуренную сигарету и опустила шторы на западном окне. День клонился к вечеру, однако стояла жара. Сквозь выцветшую коричневую ткань пробивался солнечный свет, придающий зимнему саду с его разнородной подержанной мебелью и пыльными искусственными пальмами, несколько старомодный вид. Андреа казалась самой себе фигурой на пожелтевшем от времени снимке.

Может, разумнее всего держаться от Маравана подальше после всего того, что она о нём узнала. Однако их первый совместный ужин навсегда лишил Андреа покоя, и теперь она всячески старалась убедить себя, что дело только в еде.

Казалось, убедительным подтверждением тому явился эксперимент с Франциской, за одну ночь изменившей своим наклонностям. У Андреа не было никаких оснований ставить под сомнение собственную сексуальную ориентацию, равно как и связывать свою судьбу с человеком, заманившим её в эту ловушку. Андреа так и не смогла простить Маравану обмана.

Она вынула последнюю сигарету из пачки с грозным предупреждением о вреде табака. При Дагмар курение в квартире запрещалось. Они одновременно отказались от этой вредной привычки. Однако оставшись одна, Андреа взялась за старое и иногда позволяла себе подымить в зимнем саду за неимением обычного.

Культурные различия между нею и Мараваном также грозили вылиться в проблему. Уже то, что она представила его как «шри» и «гуру», привело к небольшой размолвке.

— Пожалуйста, не надо называть меня так, — мягко, но категорично предупредил Мараван. — Если мои земляки узнают — я погиб.

Нет, вся эта идея никуда не годилась, с какой стороны ни посмотри.

Андреа положила сигарету в пепельницу и следила за тоненькой струйкой дыма, рассеивающейся в кроне пальмы. Может, именно эта картина и вдохновила её на окончательное решение. «Почему бы и не попробовать один раз», — подумала Андреа.

В квартире Маравана жалюзи были опущены, но окна и двери стояли нараспашку, обеспечивая сквозной поток свежего воздуха. Одетый только в саронг, тамилец сидел возле компьютера и читал о событиях на родине.

Правительство Шри-Ланки потребовало от ООН и других международных организаций покинуть северные провинции до конца месяца. Почти четверть миллиона тамильцев спасались на чужбине. Стране грозила гуманитарная катастрофа.

И вот недавно несколько самолётов армии «тигров Тамил-Илама» напали на авиабазу и штаб-квартиру полиции в Вавунии, области, давно уже объявленной правительством освобождённой.

При поддержке артиллерии боевики захватили радиолокационную систему, зенитные пушки и склад боеприпасов, уничтожив при этом неизвестное количество солдат.

В ответ правительственные войска бомбили область Муриканди и национальную автомагистраль А-9 с окрестными деревнями. Движение по трассе А-9 в направлении контрольно-пропускного пункта Оамантай парализовано. Доставка продовольствия и медикаментов прекратилась.

Для Маравана это означало одно: нужно больше зарабатывать. Теперь его семья вынуждена покупать всё необходимое на чёрном рынке, где цены растут день ото дня. Особенно на лекарства.

Вдобавок ко всему ростовщик Ори поднял пеню за неуплату процентов по задолженности и требует денег. А активные действия сторонников ТОТИ могут свидетельствовать о наступлении — вот уже в который раз! — решающей стадии освободительной войны.

Мараван до сих пор не имел постоянной работы, а пособия и того, что он получал за мотагамы, больше не хватало на содержание семьи.

Таким образом, тамилец находился в отчаянном положении, когда Андреа известила его по телефону о первых клиентах «Пищи любви».

— Она женаты? — единственное, о чём спросил Мараван свою напарницу.

— Больше тридцати лет, — насмешливо ответила Андреа.

Больше он не сомневался ни секунды.




18


Из этого окна видна улица и озеро с грядой холмов на противоположном берегу. Мараван стоит посреди своей белоснежной кухни рядом с гудящей вытяжкой из нержавеющей стали и кондиционером, какие бывают только в дорогих отелях. Большой обеденный стол, окружённый двенадцатью стульями, ещё не накрыт. Блюда будут подаваться из соседней комнаты, просторной гостиной, наполненной произведениями искусства, из которой открывается панорама города и можно выйти на расположенную на крыше террасу. На такого рода свиданиях, «ужинах любви», как называет их Андреа, присутствие повара, конечно, нежелательно.

В этой ситуации Мараван чувствовал себя неловко, как, очевидно, и хозяйка дома. Фрау Меллингер была женщиной под шестьдесят, очень ухоженной и, по крайней мере сегодня, немного застенчивой. Она то и дело под разными предлогами появлялась на кухне и, театрально прикрыв ладонью глаза, кричала: «Я не смотрю! Я не смотрю!»

Господин Меллингер удалился в свой кабинет. Даже он, как видно, чувствовал себя не в своей тарелке. В свои шестьдесят он отличался худобой, коротко стриг седые волосы и носил затемнённые очки в чёрной оправе. Он лишь один раз заглянул на кухню, чтобы, смущённо прокашлявшись, поздороваться с Мараваном. Однако стоило появиться Андреа, как его лицо просияло. Наконец, извинившись и пробормотав: «Ну, не буду мешать, колдуйте дальше», господин Меллингер удалился.

Только Андреа вела себя совершенно непринуждённо. В огромном пентхаусе она чувствовала себя как дома и с ловкостью носила своё золотистое сари. Маравану не нравилось, когда европейские женщины надевают сари, но Андреа, с её блестящими чёрными волосами, индийский костюм шёл, несмотря на белоснежную кожу.

Меню состояло из проверенных блюд.

Мини-чапати с эссенцией из корицы и листьев карри, поджаренных на кокосовом масле. Переплетённые машевые ленты. «Дамские пальчики» с рисом сали и чесночной пенкой. Цыплёнок с рисом саштика и кориандровой пенкой. Чураа варай с рисом нивара и мятной пенкой. Замороженная шафраново-миндальная эспума. Сладкие шарики, наполненные маслом гхи. Пряные глазированные раковины из нута с имбирём. Фаллосоподобные фигуры из спаржи и масла гхи, а также лакрично-медовое эскимо.

Андреа всё-таки удалось уговорить Маравана на этот эксперимент. Это вняв её уговорам, он придал спаржевой массе форму фаллоса, а вместо красных глазированных сердечек сделал раковины.

Поначалу это показалось Маравану слишком откровенным, и он воспротивился. Однако Андреа сказала:

— Я видела эротические фрески, которые полторы тысячи лет назад нарисовали твои предки на скале в Сигирии. Так что не будь ханжой.

Тамилец сдался, однако прикрыл свои изделия пергаментной бумагой, на случай если фрау Меллингер неожиданно зайдёт на кухню.

По замыслу Андреа, логотипом новой фирмы должен был стать храмовый колокольчик. Пока в соседней комнате супруги Меллингер пытались придать своим отношениям новый импульс, партнёры по бизнесу ждали условного знака на кухне.

Несколько раз Андреа слышался звон, и она прикладывала ухо к двери, но отходила ни с чем.

— Что будем делать, если не сработает? — волновался Мараван.

— Всё пройдёт как надо, — уверяла его Андреа. — А если нет, мы никогда этого не узнаем. Никто не признается в том, что напрасно потратил больше тысячи франков на эротический ужин.

Андреа подала супругам шампанское и закуски и вернулась на кухню, хихикая.

— Фрау Меллингер разделась и сидит, завёрнутая в прозрачную ткань, — сообщила она.

А после машевых лент рассказала:

— По традиции я назвала это блюдо «мужчина и женщина», и он спросил: «Кто из них мужчина, твёрдая или мягкая?..»

Мараван не отвечал и выглядел подавленным.

— Я, конечно, сказала, что обе… — Андреа интригующе замолчала, — и тогда она заметила: «Будем надеяться».

Интервалы между переменами блюд становились всё длиннее.

Андреа вышла на террасу покурить. Смеркалось. В озере отражались огни города, предместья казались разбросанными по отдалённым холмам скоплениями светящихся точек.

После основного блюда колокольчик замолчал. Мараван нервничал. Ему надо было рассчитать время на приготовление конфет. Сладкие шарики нужно варить пять минут, затем ополоснуть холодной водой, наполнить маслом гхи и на двадцать минут поставить в духовку, установив температуру шестьдесят градусов.

Он мог не успеть, и поэтому через десять минут после того, как Андреа подала карри, полностью подготовил конфеты к выпечке. Теперь же боялся, что они потеряют форму, если клиенты задержатся.

— Посмотри, как они там, — вот уже во второй раз попросил он Андреа.

Направляясь к двери, девушка задумалась, удобно ли будет постучаться или достаточно пару раз кашлянуть. Однако уже на полпути до неё донеслись звуки, разрешившие все сомнения.

— Думаю, десерт им не потребуется, — сказала она Маравану, вернувшись на кухню.

Успех с первыми клиентами придал Андреа уверенности.

Выслушав восторженные отзывы четы Меллингер о терапии «Пищи любви», Эстер Дюбуа уже на следующий день предложила новую пару. Чистая прибыль, за вычетом стоимости продуктов и шампанского, составила тысячу четыреста франков. Работалось легко, Андреа не страдала от придирок начальства, а тамилец оказался спокойным, вежливым и ненавязчивым напарником.

Андреа помнила, что воплощение в жизнь идеи «Пищи любви» — её заслуга. Нужно было додуматься использовать кулинарное искусство тамильского гастарбайтера в качестве сексуальной терапии. Равно как иметь связи, чтобы протолкнуть продукцию на рынок.

В работе официантки Андреа недоставало именно творчества. У неё часто возникали идеи, однако не было возможности их реализовать. Теперь всё стало по-другому, и Андреа гордилась своей изобретательностью. Поскольку дело, ко всему прочему, приносило деньги, никаких причин прекращать его она не видела.

И когда вскоре Эстер Дюбуа предложила новую пару своих пациентов, девушка не думала ни секунды.

У Маравана тоже не возникло вопросов. Кроме одного:

— Они женаты?

В основном к ним обращались супруги старше сорока лет, достаточно состоятельные, чтобы иметь и такую проблему, и средства на её устранение. Мараван познакомился с тем обществом, о котором прежде знал разве что понаслышке, поскольку работа повара в дорогих отелях Шри-Ланки и южной Индии не предполагала тесных контактов с клиентурой.

Он входил в дома, где стоимость каждого стула или водопроводного крана могла покрыть расходы его семьи за несколько месяцев. Он появлялся в их кухнях как посвящённый в тайны древнего искусства, однако чувствовал себя безбилетными пассажиром межпланетного космического корабля.

Прежде Мараван полагал, что за годы жизни в этой стране сблизился с её жителями, стал понимать их культуру и образ мыслей. И только теперь, заглянув за кулисы, понял, насколько чужды ему эти люди и их проблемы. Его удивляли их жизненные приоритеты, ему казалось странной их манера говорить, одеваться.

Тамилец предпочёл бы держаться от них на расстоянии. Он страдал от того, что был вынужден вторгаться в их частную жизнь.

Маравана и раньше поражало то, что европейцы даже не пытаются оградить свои интимные проблемы и радости от посторонних взглядов. Они целовались на публике, беседовали в трамвае на личные темы. Школьницы одевались как проститутки. В газетах, телепрограммах, кино, песнях главной темой был секс.

Мараван хотел бы не видеть, не слышать, не знать всего этого. И вовсе не из-за ханжеского воспитания. В стране, где он вырос, женственность почиталась как первичная сила мира. Там боги имели пенисы, а богини — влагалища и груди. И рожали их не девственницы. Нет, его не раздражала сексуальность. Она играла важную роль в культуре, религии, медицине его народа. Но здесь она ему претила, и Мараван знал, почему: потому что общение с этими людьми, несмотря на их внешнюю открытость, оставляло в его душе неприятный осадок.

Тем не менее дело продвигалось. Через месяц после Меллингеров «Пища любви» обслуживала уже пять пар за неделю. А после шестой они впервые подвели итог бухгалтерии.

В конце сентября Андреа и Мараван поделили между собой прибыль. Семнадцать тысяч франков — и никаких налогов.




Октябрь 2008





19


Бухгалтерией Мараван занимался весь день и половину ночи. А в шесть утра начал готовить меню на следующий день. К обеду подъехала Андреа на своём универсале, и они грузили термобоксы и другую аппаратуру.

Работа стала утомлять Маравана: каждый день он готовил одно и то же. Но тамильцу нравилась финансовая независимость, признание его мастерства и общество Андреа. С каждым днём они сближались всё больше, хотя и не так, как хотел того тамилец.

Они были коллегами, которым приятно иметь дело друг с другом, а в перспективе могли стать добрыми друзьями.

На этот раз Андреа привезла с собой кипу корреспонденции, которую вытащила из переполненного почтового ящика Маравана. Между рекламными брошюрами и листовками, которые разносчики пачками засовывают в щель, чтобы как можно скорее избавиться от своей ноши, она обнаружила конверт, адресованный Маравану и подписанный детским почерком.

Это было письмо от его племянника Улагу.






«Дорогой дядя, — писал мальчик. — Надеюсь, у Вас всё хорошо. А наши дела идут неважно. Многие сбежали от войны в Джафну, и теперь здесь часто не хватает еды на всех. Люди говорят, что мы проигрываем войну, и боятся. Но Нангай сказала, что хуже не будет.

Из-за Нангай я и решился Вас побеспокоить. Она совсем плоха, но не хочет, чтобы Вы об этом знали. Она похудела, целыми днями пьёт воду, а ночью ходит под себя. Врач говорит, что, если Вы не достанете ей лекарство, она совсем усохнет. Он написал мне на бумажке, что нужно, и эту бумажку я вложил в конверт. Я надеюсь, что Нангай не умрёт.

Я целую и благодарю Вас. Жду, когда война закончится и Вы снова вернётесь. Или, может, мне приехать к Вам и тоже стать поваром?

Я уже научился готовить.

Ваш племянник Улагу».








Улагу был старший сын младшей сестры Рагинн. Ему исполнилось одиннадцать лет, когда дядя уехал в Европу Тамилец тяжело переживал разлуку с любимым племянником. Замкнутый, мечтательный, Улагу напоминал Маравану его самого в детстве. Как и дядя когда-то, мальчик много времени проводил с Нангай на кухне.

Иногда Маравану казалось, что Улагу — оставшаяся на родине частичка его самого. И за это он был благодарен племяннику.

— Плохие новости?

Андреа наблюдала за Мараваном, перетаскивая аппаратуру с кухни на лестничную площадку.

Тамилец кивнул.

— Мой племянник пишет, что тёте совсем плохо.

— Той поварихе?

— Да.

— Что с ней?

Мараван развернул записку, которую Улагу приложил к письму.

— «Несахарный диабет».

— У моей бабушки тоже был диабет, — утешила его Андреа, — и она прожила долго.

— Это не диабет, просто он так называется. Больной постоянно пьёт воду, но она не держится в организме, и человек высыхает.

— Это лечится?

— Да, но у неё нет лекарства.

— Так попробуй раздобыть его здесь.

— Я попытаюсь.

В фойе больницы толпились люди. В основном выходцы из Азии и Африки: тамильцы, несколько эритрейцев и иракцев. Так получилось, что последние несколько лет доктор Кёрнер нанимал преимущественно гастарбайтеров. Всё началось с того, что у него появилась тамильская медсестра. И тогда по диаспоре пошёл слух, что на приёме можно говорить по-тамильски. Потом появились африканцы и иракцы. Мараван простоял почти час, прежде чем для него освободился стул. Теперь перед ним оставалось всего четыре человека.

Мараван надеялся получить рецепт. Тогда, быть может, он сумеет передать Нангай лекарство. С каждым днём это становилось всё труднее, но пока возможности оставались. Конечно, придётся прибегнуть к помощи сторонников ТОТИ, но ведь речь идёт о жизни Нангай.

Вот вызвали последнюю оставшуюся перед Мараваном пациентку. Пожилая тамилка встала со стула, склонилась, сложив ладони, перед изображением Шивы на стене и вошла в кабинет.

В приёмной доктора Кёрнера бок о бок висели Шива, Будда, распятие и стих из Корана. Вероятно, не всех пациентов это устраивало, однако Кёрнер, похоже, полагал, что таким приходить к нему на консультацию не имеет смысла.

Прошло довольно много времени, прежде чем Мараван услышал за дверью слова утешения, которыми медсестра провожала старушку. Теперь можно было войти.

Мараван увидел мужчину лет пятидесяти с непослушной каштановой шевелюрой и усталыми глазами на моложавом лице. Казалось, расстёгнутый медицинский халат и стетоскоп на шее он носит больше затем, чтобы внушать доверие пациентам. Когда Мараван закрыл за собой дверь, доктор поднял глаза от его истории болезни, указал на стул за своим столом и снова погрузился в чтение.

Тамилец уже бывал в этом кабинете. Тогда он обжёгся, занимаясь чисткой тяжёлой чугунной сковороды на ресторанной кухне.

— Речь не обо мне, — начал он, когда в кабинет вошла медсестра. — Я пришёл поговорить о своей двоюродной бабушке из Джафны.

И он начал рассказывать о недуге Нангай и о трудностях доставки медикаментов в Джафну.

Кёрнер слушал внимательно, время от времени кивая, будто давно уже знал всю эту историю.

— И сейчас мне нужен рецепт, — закончил Мараван.

Доктор снова кивнул.

— А как у вашей двоюродной бабушки с сердцем и давлением? — поинтересовался он.

— У неё здоровое сердце, — ответил Мараван. — Мне бы такое — долго не пришлось бы ас беспокоить.

Доктор взял блокнот с бланками рецептов.

— Это дорогое лекарство, — предупредил он, заполняя бумагу. Потом вырвал листок и протянул его Маравану. — Рецепт действителен один од. А как вы собираетесь передать ей лекарство? — поинтересовался он.

— Курьером до Коломбо, а дальше… — Мараван пожал плечами, — что-нибудь придумаем.

Кёрнер обхватил ладонью подбородок и замолчал.

— Одна моя знакомая работает в организации «Врачи без границ», — сказал, наконец, он. — Ты ведь знаете, что правительство Шри-Ланки приказало им покинуть северные провинции до конца месяца. Завтра она летит в Коломбо, чтобы помочь коллегам с переездом. Могу спросить, возьмётся ли она передать лекарство. Что вы на то скажете?




20


В эти дни индусы отмечали Наваратри — праздник борьбы Добра со Злом. Когда боги почувствовали себя беспомощными перед силами зла, они отделили от себя связанные с ним части и сделали из них новую богиню — Кали. В ожесточённой схватке, продолжавшейся девять дней и ночей, она победила демона Махишасуру. И когда снова приходит время этой битвы, индусы девять дней молятся Сарасвати, богине знания, Лакшми, богине достатка, и Кали, богине силы.

На все дни праздника у Маравана были заказы. После долгого и утомительного рабочего дня у него оставались силы только на то, чтобы обставить свою пуджу — ежедневную молитву перед домашним алтарём — более торжественно, чем обычно, и принести в жертву богине немного той еды, которую заказывали для неё его единоверцы. Маравану было за что благодарить богиню: он больше не имел долгов и мог посылать домой достаточно денег.

Только на десятый день ему удалось взять выходной. В ночь победы, Виджая-дашами, которую он каждый год, сколько себя помнил, проводил в храме.

Он предупредил Андреа за несколько недель, и она сделала отметку в своём ежедневнике. Однако спустя пару дней как бы вскользь заметила:

— Я должна буду принять заказ на день твоего праздника.

— На Виджая-дашами?

— Они ждали своей очереди три недели.

— Так откажи им опять.

— Не могу.

— Тогда готовь сама.

Это был первый конфликт на их молодом предприятии. А тем клиентам Андреа всё-таки отказала.

Ночью шёл сильный дождь, а днём над городом висел туман цвета сажи, хотя воздух прогрелся до двадцати градусов и земля успела высохнуть. Праздничная процессия с пением и под бой барабанов двинулась через убранный по такому случаю парк перед зданием бывшей фабрики, где сейчас располагался храм. Впереди ехала машина с укреплённой на ней статуей богини Кали.

Мараван присоединился к шествию. В отличие от остальных мужчин, одетых в традиционные индийские костюмы, он был в белой рубашке с галстуком, брюках и пиджаке. И только знак благословения, нарисованный у него на лбу священником, свидетельствовал о том, что он не посторонний наблюдатель.

— Где ваша жена? — спросил женский голос.

Молодая тамилка из трамвая вопросительно смотрела на него снизу вверх. Как её зовут, Сандана?

— Здравствуйте, Сандана. У меня нет жены, — ответил Мараван.

— Но моя мама видела её у вас в квартире, — удивилась девушка.

— Когда же она успела там побывать?

— Когда забирала у вас мотагамы для храма.

Только сейчас он понял, почему та женщина показалась ему знакомой.

— Это была Андреа, — объяснил он. — Она мне не жена, мы с ней вместе работаем. Я готовлю, а она организовывает заказы и обслуживает клиентов.

— Но она не тамилка?

— Нет, она родилась здесь.

— Я тоже. Тем не менее я тамилка.

— Думаю, что она швейцарка, — сказал Мараван. — А почему вы спрашиваете об этом?

Её смуглая кожа стала как будто ещё темнее, но глаз она не опустила.

— Просто потому, что увидела вас, — ответила девушка.

Когда процессия вернулась к воротам храма, люди образовали вокруг богини полукруг. Мараван оказался рядом с Санданой. Потеряв равновесие в толчее, девушка схватила его за руку. Мараван чувствовал её тёплые пальцы на своём запястье, за которое Сандана держалась чуточку больше, чем это было необходимо.

— Кали, Кали, почему ты забыла нас? — всхлипывала рядом какая-то женщина.

Она протянула богине сложенные ладони и вдруг хлопнула ими у самого её лица.

Две тамилки взяли её под руки и оттащили в сторону.

Когда Мараван оглянулся в сторону Санданы, девушки уже не было. Он увидел, как мать уводит её прочь, в чём-то попутно наставляя.




21


В Европу пришёл финансовый кризис. Великобритания национализировала банк «Бардфот и Бингли», государства Бенилюкса присвоили девяносто четыре процента капитала финансовой группы «Фотис». Датский «Ротшильд» выжил только благодаря падению своих конкурентов. Исландское правительство прибрало к рукам третий банк страны — «Глитнир». А незадолго до этого взяло под контроль и остальные, предупредив их о возможности дефолта.

Европейские правительства выбросили на финансовый рынок порядка триллиона евро.

Швейцарское правительство тоже сообщило о возможных мерах по укреплению финансовой стабильности и защите вкладчиков.

До «Хувилера» кризис до сих пор не дошёл. Разве что в лице Эрика Дальманна.

Дальманн, как всегда, занял первый столик. На этот раз он обедал со своим финансовым консультантом Фредом Келлером и за его счёт. Не то чтобы дела Дальманна шли совсем плохо, а просто после того, что он сделал, у него возникла потребность ощущения некоторой стабильности, хотя бы в собственном кошельке.

Во-первых, значительную часть своего венчурного капитала — а так Дальманн называл те деньги, на которые занимался разного рода спекуляциями, — он вложил в ипотечный рынок США. Однако не это его расстраивало, он вообще был рисковым инвестором. Дальманн затаил обиду на Келлера за то, что тот вовремя не отговорил его. Второй промах заключался в том, что все свои сделки он совершал через «Леман Бразерс». Третий — все оставшиеся в Европе капиталы, в основном займы, хранились в исландских кронах. Была и четвёртая оплошность: значительную сумму из оставшихся от спекуляций активов он положил на счёт в крупнейшем швейцарском банке.

В основном они молчали. Сейчас подоспела закуска из меню «Сюрприз»: перепелиный паштет с трюфелями с яблочным льдом. Дальманн, как обычно, ел с жадностью, Келлер — аккуратно, с какой-то детской застенчивостью.

— Никто не мог этого предвидеть, — повторил финансовый консультант.

Первый раз он произнёс эту фразу ещё до того, как официант принёс блюдо. Однако тогда Дальманн не отреагировал.

— И почему тогда у некоторых всё по-прежнему хорошо? — спросил Дальманн на этот раз, как будто имея в виду «Хувилер». — Кто их отговорил?

— Возможно, они рисковали меньшими суммами, — объяснил Келлер. — Размер рискового капитала определяется заказчиком. Я всегда это говорил. Клиент сам решает, какую часть своих денег пустить в оборот.

— «Пустить в оборот»! — передразнил его Дальманн.

При этом немного перепелиного паштета, отскочив от его губы, катапультировалось в тарелку финансового консультанта. Келлер холодно взглянул на наполовину съеденное блюдо и положил на стол вилку и нож.

Дальманн уже доел.

— Что ж, — сказал он, — поговорим о другой части, швейцарском банке, например.

— Голубые фишки,[31 - Голубые фишки — акции или ценные бумаги наиболее крупных, ликвидных и надёжных компаний со стабильными показателями получаемых доходов и выплачиваемых дивидентов. Сам термин пришёл на фондовый рынок из казино — фишки голубого цвета обладают наибольшей стоимостью в игре.] — махнул рукой Келлер, — ни один человек…

— И что с ними? — перебил его Дальманн. — Они растут или падают?

— В долгосрочной перспективе растут, — уверил его Келлер.

— До долгосрочной перспективы мне ещё надо дожить.

В этот момент к ним за столик подсел сам Хувилер, и Дальманн обратился к нему, прежде чем он успел открыть рот:

— Здесь я забываю о кризисе.

— Кормить людей нужно всегда, — развёл руками Хувилер. — И не только сегодня вечером.

— И качество неподвластно кризисам, — продолжил за него Дальманн.

— И я говорю то же, — улыбнулся Хувилер.

— Я знаю, — кивнул Дальманн. — Ну, и чем вы ещё нас покормите?

— Пусть это будет для вас неожиданностью, — ответил хозяин ресторана, — недаром ваше меню называется «Сюрприз».

— Откройте секрет, будьте добры, — попросил Дальманн. — На сегодня для меня сюрпризов достаточно.

Хувилер вздохнул.

— Бретонский омар.

— В каком виде? — продолжал настаивать Дальманн.

— Секрет.

— Признайтесь, вы сами не в курсе, — провоцировал его Дальманн.

— Разумеется, я в курсе, — возразил Хувилер.

— Вы, наверное, потому и отменили крышки «клош», чтобы видеть, в каком виде что подают? — догадался Дальманн.

Хувилер обрадовался возможности сменить тему.

— А вам так не хватает крышек «клош»? — спросил он.

— Полагаю, они увеличивают стоимость еды, — ответил Дальманн.

— Я пришёл к выводу, что они не нужны, — кивнул Хувилер.

Тут на помощь ресторатору пришёл официант, подоспевший со следующим блюдом.

Однако, хотя полный крах Дальманну пока и не грозил, у него были серьёзные проблемы.

Многие из его русских клиентов, которым он помогал заключать здесь сделки и создавал благоприятные условия для бизнеса, почуяв кризис, ушли из Еврозоны.

И потом, эти дела в Лихтенштейне. Налоговая служба Германии купила данные о сотнях немецких граждан, имеющих там счета в банке. И это не только вредит контактам Дальманна в Лихтенштейне, это ставит под сомнение тайну вклада как таковую, чем сильно затрудняет его деятельность вообще, в качестве и посредника, и консультанта.

А уничтожение документов и скандал вокруг ядерной контрабанды ещё больше всё осложняет. В любой момент название предприятия «Палукрон» и имя бывшего члена его правления Эрика Дальманна может замелькать на страницах газет.

Но даже это не смертельно, когда бы не проблемы со здоровьем. Он уже оправился после инфаркта, однако прежним ему уже не стать. Этот случай напомнил Дальманну о смерти и забрал частичку его жизненной силы. Дальманн по-прежнему делал всё то, что строго-настрого запретил ему его друг и домашний врач Антон Хоттингер, однако теперь, ко всему прочему, его мучила совесть. Это было нечто новое для него: Дальманн никогда не страдал от подобных угрызений, тем более в связи со своим образом жизни. Однако он слышал, что они тоже неблагоприятны для здоровья. Поэтому с некоторых пор Дальманн решил бороться не со своими пороками, а со своей совестью. И в этом он тоже, по всей видимости, не преуспел.




22


До недавнего времени Андреа не занимала комнату Дагмар, планируя когда-нибудь её сдать. Однако дела в «Пище любви» шли настолько хорошо, что необходимость в квартирантке отпала, к тому же Андреа нужно было помещение под офис.

Уничтожить последние следы пребывания подруги оказалось нелегко. Андреа отдирала от стены остатки скотча, при помощи которого они обклеили стену кадрами из любимых фильмов Дагмар. Их герои часто говорили на непонятном Андреа языке. Дагмар была настоящим знатоком этого вида искусства. Она собрала коллекцию шведского немого кино и ценила русских режиссёров времён революции.

Это её увлечение часто порождало разногласия между девушками, и не только из-за разницы во вкусах. Дагмар работала стоматологом-гигиенистом и допоздна пропадала в клинике, а у Андреа не было никакого желания посвящать немногочисленные свободные вечера высокоинтеллектуальным просмотрам.

С другой стороны, Андреа любила в ней именно эту страсть. Дагмар одевалась, красилась, причёсывалась, как звезда немного кино. Она курила сигареты с длинным мундштуком — прежде чем обе они покончили с этой вредной привычкой — и обставляла свою спальню в стиле двадцатых годов. И ту утончённость, которую находили окружающие в манерах и внешности Андреа, та переняла от Дагмар.

В комнату, ещё пахнущую свежей краской, внесли офисный стол и бюро, телефон, компьютер и вращающийся офисный стул. Всё, за исключением телефона и компьютера, Андреа купила в мебельной комиссионке неподалёку от дома Маравана.

Теперь от Дагмар здесь оставалась только призма из горного хрусталя, висевшая на длинном шнуре возле одного из двух окон. Она преломляла солнечные лучи, и время от времени на стене играли радужные пятна.

Собственно, для работы Андреа хватило бы нескольких телефонных номеров, пары папок и ежедневника. Но офис придавал всему делу солидности. С ним «Пища любви» становилась фирмой, а они с Мараваном её сотрудниками.

И ещё одно обстоятельство заставило Андреа нарушить неприкосновенность комнаты Дагмар. В редких случаях клиентки оставались ночевать у неё в квартире. Ведь Андреа до сих пор жила одна, и работа не оставляла времени обзавестись новой подругой.

В этом кабинете Андреа и сидела, разглядывая мелькающие на стене радужные блики, когда ей вдруг позвонил её первый клиент, господин Меллингер.

Сначала она удивилась. И вовсе не тому, что супруги Меллингер захотели воспользоваться услугами фирмы во второй раз, такое случалось всё чаще. Однако до сих пор всё шло через терапевта Эстер Дюбуа, которая направляла к Андреа своих пациентов. Первый раз заказчик позвонил непосредственно в фирму.

Причина выявилась незамедлительно.

Господин Меллингер тяжело дышал и смущённо покашливал в трубку, прежде чем начать разговор.

— Я хотел бы сделать вам заказ, но так, чтобы это оставалось… в тайне, — начал он.

— Мы уважаем тайны своих клиентов, иначе просто открыли бы магазин, — отозвалась Андреа.

— Разумеется, но я имел в виду, в тайне от всех, в том числе и от доктора Эстер Дюбуа.

— Я вас не понимаю.

— Я хочу спросить, можете ли вы приготовить мне ещё раз такой ужин, но так, чтобы она об этом не знала?

Андреа задумалась. Пока Эстер довольствовалась десятью процентами прибыли, однако в любом случае портить с ней отношения не стоило.

— Не думаю, что это хороша идея, — ответила она Меллингеру. — Кроме того, вы ставите под угрозу успех терапии…

— Речь не о терапии, — нетерпеливо перебил её Меллингер и, прежде чем она успела сообразить, добавил:

— …и не о моей жене. Теперь понимаете?

Да, теперь ясно. Разумеется, если Эстер узнает…

— Я заплачу вдвое больше.

Собственно, кто ей скажет? Не Меллингер, во всяком случае.

Андреа согласилась и приняла заказ.

Гостиная трёхкомнатного мезонета находилась на втором этаже, куда вела узкая винтовая лестница. Андреа вошла в комнату, набитую разной чепухой: подушками, куклами, фарфоровыми статуэтками, шкатулками, панно, боа из перьев, мишурой, бижутерией — причём все эти вещи были разных оттенков красного цвета либо украшены изображениями роз.

— Я собираю розы, — объяснила Алина, проводившая Андреа в гостиную.

Она оказалась маленькой блондинкой, наиболее симпатичной представительницей этого типа женщин, любителем которого определённо был господин Меллингер.

Дом, конечно, обошёлся ему недёшево. Абсолютно новый и шикарно обставленный, он, ко всему прочему, находился в престижном районе.

— Может, будем на «ты»? — предложила блондинка. — Ведь мы примерно одного возраста.

Андреа согласилась. Клиентка показалась ей чуть моложе её самой.

— Я предоставляю вам полную свободу действий, — сказала Алина, прощаясь. — Что толку от моих советов?

Круглый поднос, подушки и покрывала, которые они с Мараваном подняли по винтовой лестнице на второй этаж мезонета, на этот раз не были из квартиры тамильца. Фирма «Пища любви» обзавелась собственным инвентарём.

— Боюсь, это будет их раздражать, — заметила Андреа, кивая на красную мишуру.

— Наоборот, — успокоил её тамилец. — У индусов зелёный и красный — цвета сердечной чакры, то есть центра любви, анахата.

Андреа принялась готовить помещение, а Мараван занялся кухней.

Позже, когда тамилец с неизменным искусством сооружал фигуру из эластичных и хрупких машевых лент, он пробурчал, как бы рассуждая вслух:

— Странно. Такая молодая — и уже проблемы.

Андреа так ничего и не сказала ему об особенностях этого заказа. Ничего не объяснила сейчас и не собиралась делать этого впредь.

И Мараван ничего бы не узнал, если бы не винтовая лестница.

Андреа несла на второй этаж сладкие шарики с маслом гхи, когда на полпути вдруг наступила на подол своего сари. Вместо того чтобы схватиться за перила, выпустив из рук поднос, она попыталась сохранить равновесие, в результате чего подвернула ногу.

Ей всё-таки удалось подать блюдо и, прихрамывая, вернуться на кухню. Там она села на стул и принялась осматривать больную ногу, которая немного распухла.

Маравану пришлось подменить напарницу.

Он поднялся наверх с чаем и конфетами и постучался в дверь.

— Да! — ответил мужской голос.

Тамилец вошёл в комнату. При свечах красные интерьеры, казалось, сияли золотом. Алина развалилась на подушке. Увидев, что вошла не Андреа, она прикрыла бюст руками и закричала, скорее наигранно, чем испуганно:

— Ой!

Обнажённый до пояса мужчина сидел спиной к двери. Заслышав шаги, он обернулся и прокашлялся: «Кхе, кхе…»

Мараван узнал господина Меллингера, первого клиента «Пищи любви». Некоторое время тамилец размышлял, что ему делать дальше: выйти и дать им возможность одеться или всё-таки накрыть чай.

— Не надо мешать нам, — сказала Алина. — Мы почти готовы.

Мараван поставил поднос на стол и собрал грязную посуду. Он избегал смотреть на любовников, однако в поле его зрения попали мужские брюки и розовое женское бельё, разбросанное возле стола.

— Почему ты мне не сказала? — спросил он Андреа на кухне.

— Но ты ведь не спрашивал на этот раз, женаты ли они, — отвечала та.

— Я думал, это само собой разумеется.

— Это так важно? — удивилась Андреа.

— Когда клиенты женаты, то, что мы делаем, не выходит за рамки приличия. Теперь же это нечто непристойное.

— Именно поэтому он и заплатил больше, — решительно заявила Андреа. — За «нечто непристойное».




Ноябрь 2008





23


Барак Обама уверенно победил на выборах. В следующем году впервые в истории США президентское кресло должен был занять цветной. Мир с изумлением наблюдал за этими событиями, Европа аплодировала Обаме едва ли не громче, чем избравшая его страна.

И только в кругах, к которым принадлежал Дальманн, к новому президенту относились скептически. На этих выборах, как и на двух предыдущих, там делали ставку на республиканцев. Их экономическая, международная и — что самое важное — финансовая политика казалась более предсказуемой и понятной.

Дальманна разбудил телефонный звонок.

— Плохие новости, — сказал Шеффер по-английски, подтвердив худшие его опасения.

Однако по-настоящему ужасные известия последовали через несколько дней. В европейской экономике был официально отмечен спад. Валовый внутренний продукт Еврозоны снизился уже во второй раз.

Для Дальманна это означало возвращение к тому, от чего он с каждым годом дистанцировался всё больше.

В баре «Империал» за одним из столиков выпивали четверо мужчин. Пианист наигрывал какой-то шлягер, под негромкие звуки которого было удобно вести конфиденциальный разговор.

Гости хорошо поели, выпили и в ожидании дам заказали себе по последней.

Четыре ничем не примечательных типа в тёмных костюмах: два европейца, один американец и азиат. Последнему было около пятидесяти. Он носил круглые очки, и все называли его Ваен, что означает «большие очки», обращаясь к нему, как это принято в Таиланде, по прозвищу.

Компания говорила по-английски. Азиат с тайским акцентом, европейцы — со швейцарским.

В речи американца слышался выговор жителя южных штатов. Его звали Стивен Карлайсл. Стив владел небольшой фирмой в Мемфисе, которая занималась импортом и экспортом разных товаров. Помимо всего прочего, Стив выступал посредником при купле-продаже подержанной и новой продукции, хранившейся на оружейных складах его страны. Предприятие Ваена в Бангкоке занималось тем же.

Швейцарцами были Эрик Дальманн и его помощник Шеффер.

Стив и Ваен виделись впервые. Оба поняли друг друга с полуслова. Это Дальманн устроил им встречу. Все четверо долго совещались в его офисе, пока не нашли решение, которое устроило всех. А потом отправились в бар.

Речь шла о деле, в которое Дальманн в лучшие времена не стал бы вмешиваться. Но, принимая в расчёт финансовый кризис, в том числе и его персональный, а также то, что сделка совершалась почти легально, он согласился взять на себя роль посредника.

В качестве товара предлагались не подлежащие реновации бронированные гаубицы пятидесятых годов, списанные руководством швейцарской армии на лом. Ваен нашёл покупателя, однако загвоздка была в швейцарском законодательстве, которое разрешало вывоз лома в Таиланд, но только через декларацию реэкспорта, которая проверялась швейцарскими таможенниками.

Риск, что швейцарская сторона будет осматривать груз, не представлялся большим. Однако сложившаяся в стране ситуация внушала опасения. Проблема экспорта оружия в горячие точки планеты в последнее время особенно волновала швейцарцев. На повестке дня стоял референдум по этой теме.

Несколько лет назад правительство страны приняло закон, как будто позволяющий решить этот вопрос. Отслужившее свой срок оружие в виде лома могло быть возвращено на территорию страны-изготовителя без декларации реэкспорта. В случае бронированных гаубиц М 109 — в Соединённые Штаты Америки.

И тут в игру вступал Стив. Он за символическую сумму покупал товар на имя фирмы-производителя, а затем уже перепродавал его Ваену. Последнее не составляло проблемы: США оставались важнейшим поставщиком оружия в Таиланд.

На следующее утро планировалась организованная Шеффером встреча Карлайсла и Дальманна с чиновником, ответственным за ликвидацию гаубиц. И то же с ланчем, к которому Ваен должен был присоединиться только после ухода чиновника.

К их столику направлялся бармен в сопровождении двух длинноногих женщин в платьях для коктейля. Коротко остриженные волосы той, что повыше, негритянки, походили на купальную шапочку олимпийского пловца. Четверо мужчин поднялись, чтобы поприветствовать дам. Двое из них предложили им свои стулья и попрощались до завтра.




24


С утра был один звонок, но крайне неприятный.

Андреа выбирала покрывала, подушки, подсвечники и разные украшения для интерьера. Вовсе не потому, что «Пища любви» срочно нуждалась в таких вещах. Просто в универмаге проходила неделя Индии, и Андреа показалось неразумным упускать такую возможность.

Но тут зазвонил мобильный, и на дисплее высветился номер доктора Дюбуа.

— Привет, Эстер! — закричала Андреа в трубку. — Рада тебя слышать.

Эстер высказалась кратко и без лишних эмоций.

— Моя задача — помогать супружеским парам решать их семейные проблемы, а не создавать их. Поэтому я немедленно прекращаю сотрудничество с тобой.

— Я тебя не понимаю, — теперь голос Андреа звучал серьёзно и тихо.

— Жена узнала о проделках Меллингера. А ты ему помогала. Как ты могла!

— Но он очень настаивал, — оправдывалась Андреа. — Мне жаль.

— Мне тоже.

С этими словами Эстер завершила разговор.

Андреа вынула из корзинки свои покупки и снова положила на прилавок.

«Пища любви» была обеспечена клиентками на две недели. Однако в дальнейшем заказов не предвиделось.

Проблема складывалась нешуточная. Андреа попыталась переубедить Эстер, но потерпела неудачу.

— Видишь ли, — сказала ей доктор, — мне дорога моя репутация. С тем же успехом я могу посылать пациентов в бордель.

Андреа стала подозревать, что Эстер просто нашла предлог развязаться с «Пищей любви».

— Разумеется, — ответила она. — Ведь клиенты теперь звонят сразу нам, вместо того чтобы идти к тебе за направлением.

Если до сих пор у неё и оставался ничтожный шанс наладить отношения с терапевтом, то теперь все надежды рухнули.

Она не сразу рассказала Маравану о таком повороте дела. Он сам, заметив, что дело идёт не так, как раньше, первым задал вопрос:

— У нас стало меньше клиентов или ты не берёшь заказов?

Только тогда Андреа во всём призналась.

— Что ж, видимо, мне придётся теперь готовить что-нибудь другое, — сказал Мараван, выслушав напарницу.

— Но кто будет покупать у нас обычную пищу?

— Я не готовлю обычную, — отозвался Мараван.

Однако Андреа оказалась права. Отказавшись от эротического меню, «Пища любви» превращалась в обыкновенную кейтеринговую компанию, не имеющую, ко всему прочему, лицензии и полностью зависимую от репутации среди клиентов. Хотя какие рекомендации могут быть у фирмы, о которой никто ничего не знает! Нужно с чего-то начинать.

Андреа напрасно пыталась получить первый заказ. И тогда Мараван подал идею, которая буквально носилась в воздухе.

— Почему бы тебе просто не устроить званый обед? — предложил он. — И если всем всё понравится, ты скажешь, что мы готовим такое у себя дома.

Они составили список из наиболее активных и состоятельных её знакомых. Андреа старалась подбирать людей общительных и склонных к экспериментам. Таковых набралось двенадцать, и среди них ни одного мужчины.

Наступило пятнадцатое ноября. Собравшиеся на саммит в Вашингтоне представители двадцати развитых и развивающихся стран приняли решение о реструктуризации мировых финансовых рынков. Армия Шри-Ланки продолжала бомбардировки города Килиноччи. А министр обороны Швейцарии лишился своего кресла по требованию его же товарищей по партии.

Андреа убиралась в гостиной и накрывала на стол. Они с Мараваном решили дать гостям приборы и посадить их на стулья. Мараван позволил даже негромкую индийскую музыку, оставив в силе только запрет на курительные палочки.

Он, наконец, получил возможность приготовить то, что хочет. Поскольку необходимость в возбуждающем эффекте пищи отпала, можно было поэкспериментировать всласть. Тамилец не отходил от плиты целых два дня.

Меню состояло из классических индийских блюд, несколько модернизированных Мараваном.

Чапати с искусственной икрой из корицы и карри; маринованные в куркуме мальки рыбы люциан в сабойоне из карри и соуса моле. Замороженная эспума из манго и карри. Котлеты из молочного ягнёнка с эссенцией жардалу[32 - Жардалу — блюдо индийской кухни из курятины.] и курагой. Цыплёнок тандури с ароматом бука в желе из томатного масла с паприкой. Мороженое «кульфи»[33 - Кульфи — традиционное мороженое индийской кухни.] с манговым наполнителем.

Хотя блюд было меньше, чем в классическом меню «Пищи любви», каждое из них предполагало дополнительную обработку перед самой подачей. При этом перемен планировалось шесть, а гостей ожидалось двенадцать. Неудивительно, что Мараван нервничал, как спортсмен перед стартом.

И то, что не находившая себе места Андреа каждые пять минут появлялась на кухне, нисколько не разряжало обстановку.

В цифровой пароварке — последнем приобретении «Пищи любви» — при температуре шестьдесят пять градусов тушились котлеты из молочного ягнёнка вместе с курицей тандури. Это было одно из нововведений Маравана. Тамилец подрумянил в кокосовом масле лук и только собирался добавить его к карри, который наряду с соусом моле составлял основу сабайона для цыплёнка, как на кухню снова вошла Андреа.

— У тебя открыто окно. Ты не простудишься? — спросила она.

Тамилец не отвечал. Он уже неоднократно объяснял ей, что не может работать среди хаоса кухонных запахов. Время от времени помещение надо проветривать, чтобы он мог различать ароматы. Ведь Мараван практически не пользуется весами. Он доверяет своему носу, который сейчас подсказывает, что настал момент добавить в таву томаты, перец, гвоздику, кардамон и листья карри.

— Было бы хорошо, если б ты ещё разок взглянул на всё, — продолжала Андреа. — Ты не слишком занят?

Должно быть, на его лице появилось раздражение, потому что она тут же добавила:

— Мельком, только мельком…

И подождала, пока он последует за ней в столовую.

Им пришлось накрыть в помещении офиса, так как в гостиной места для стола на двенадцать персон не хватало. Мебель они взяли у одного фермера, занимающегося альтернативным садоводством,[34 - Альтернативное садоводство — направление в садоводстве, предполагающее отказ от искусственных удобрений и естественное улучшение почвы.] а в качестве скатерти Андреа постелила покрывало с этническим рисунком, купленное в универмаге в неделю Индии. Посередине стола по всей его длине девушка протянула белую дорожку из двух свёрнутых полотен. На ней лежала гирлянда из орхидей, какую недорого можно купить в тайских магазинах. Кое-где между цветами виднелись свечи. Тип освещения они с Мараваном решили оставить прежним.

— Ну? — спросила Андреа.

— Красиво, — кивнул Мараван.

— Не пóшло?

— Пóшло? — Мараван задумался, как будто не понимал этого слова. — Красиво, — повторил он, возвращаясь на кухню.

В качестве закуски он предпочёл всё те же мини-чапати. Однако на этот раз не собирался окроплять их эссенцией из корицы и листьев карри, поджаренных на кокосовом масле. Вместо этого Мараван обезжирил эссенцию, затем соединил её с раствором хлорида кальция, чтобы вызвать коагуляцию,[35 - Коагуляция — объединение мелких частиц в растворе в более крупные.] добавил кокосового масла и украсил полученной зернистой массой подогретые чапати.

Это выглядело как искусственная икра. Её приготовление Мараван отложил на последний момент, чтобы шарики не успели превратиться в комочки желе. Они должны были оставаться жидкими внутри и лопаться на языке.

Потом на кухне снова появилась Андреа с мобильником в руке и сияющей улыбкой на лице.

— Ты не поверишь! — воскликнула она.

Но тамилец продолжал своё дело, не обращая внимания на девушку.

— Мне сейчас позвонил мужчина и спросил: «Это вы продаёте эротическую еду?»… — продолжала Андреа.

— И что ты ему ответила? — наконец отреагировал Мараван.

— Что он ошибся номером.

— Правильно.

— Потом он уточнил, не «Пища любви» ли это? — продолжала Андреа.

— Откуда у него наш телефон? — поинтересовался Мараван.

— От приятеля одного приятеля.

— А точнее?

— Я задала ему такой вопрос, и он ответил, что это неважно. А потом попросил: «Не могли бы вы приготовить мне эротический ужин?»

Передавая слова незнакомца, Андреа говорила подчёркнуто грубым голосом.

— Ну а потом?

— Я ему отказала.

— Ты сохранила номер?

— Да.

— Тогда можно поискать в Интернете.

— Не трудись, — вздохнула Андреа. — Это номер мобильного.

Гости собирались в течение получаса. Мараван слышал сквозь закрытую дверь кухни их громкие приветствия и утрированный смех. Андреа то и дело заходила взять шампанского и поставить пустые бутылки.

Наконец она просунула в дверь голову и сказала:

— Давай!

Это был сигнал к началу.

Спустя без малого три часа Мараван, довольный своей стряпнёй и бесперебойной подачей блюд, сидел на кухне. Вошла Андреа, сияющая и немного навеселе, взяла его за руку и повела в зал.

За столом в тусклом свете свечей молча сидели двенадцать женщин. Услышав шаги, они дружно повернули головы к двери.

— Милые дамы, позвольте представить вам мастера Маравана, — объявила Андреа.

Последовали аплодисменты и возгласы ликования. Мараван так и остолбенел, стоя в дверях и не зная, куда себя девать от смущения.

Восторженные гости звонили Андреа уже наутро, а через день пошли письма. Большинство обещали «очень скоро», а некоторые даже и «очень, очень скоро» воспользоваться услугами «Пищи любви». Был сделан и конкретный заказ: через десять дней, двадцать седьмого ноября, ужин в половине восьмого на четырёх человек.

В любом случае им с Мараваном нельзя было проигрывать. Они потратили на этот обед больше двух тысяч франков, включая деньги на шампанское и вино. Ни она, ни он так и не успели ничего отложить на чёрный день. Дела в «Пище любви» до последнего времени шли настолько хорошо, что они не экономили. Кроме того, закупили высокотехнологичное кухонное оборудование, ставшее теперь бесполезным.

Ценовая политика также требовала пересмотра. Надбавки на обыкновенную еду должны быть меньше, чем на «терапевтическую». Андреа подсчитала, что эта потеря компенсируется за счёт большего количества гостей. В среднем, чтобы не остаться в убытке, фирма должна обслуживать шесть человек за один раз. Поэтому первый ужин, на четверых, оба сочли неплохим началом.

Но в течение следующей недели новых клиентов не объявлялось, и Андреа нервничала. Наконец она позвонила той своей знакомой, которая собирались «очень, очень скоро» сделать заказ.

— Видишь ли, — сказала ей Андреа, — я забронировала для тебя два вечера и просто хочу уточнить, не поменялись ли твои планы.

— Ах! — отвечала знакомая. — Это так любезно с твоей стороны. Но дело в том, что мы ещё не совсем определились со сроками. Я не хочу, чтобы из-за меня ты кому-нибудь отказывала. Знаешь что? Поставь на эти дни кого-нибудь другого, а мы позвоним тебе, как только что-нибудь прояснится. Не хочу, чтобы ты пострадала, если у меня совсем не получится.

Другая гостья, которая «очень скоро» планировала позвонить Андреа, отделалась подобными отговорками.




25


Мараван опустился на колени перед домашним алтарём. Его лоб коснулся пола. Он молился Лакшми за своего любимого племянника. Сегодня до него дошло известие, что Улагу вот уже второй день как пропал без вести. Ещё вчера утром он был с братьями и сёстрами, однако вечером не вернулся домой.

Сейчас, когда на севере Шри-Ланки пропадал четырнадцатилетний мальчик, это могло означать одно из двух: он либо умер, либо стал солдатом. Добровольно или принудительно, присоединился ли к «тамильским тиграм» или к тем, кто воюет против них на стороне правительственных войск.

Мараван молился, чтобы это оказалось не так. Чтобы уже сейчас, когда он стоит на коленях перед статуей богини, Улагу был дома, цел и невредим.

Из кухни послышался сигнал мобильного телефона. Мараван не обратил на него внимания. Закончив молитву, он вполголоса затянул мантру.

Наконец он встал, сложил ладони перед грудью и слегка поклонился, коснувшись лбом пальцев. И только после этого пошёл на кухню и продолжил готовку еды на послезавтра, прерванную ради пуджи.

На холодной плите стояло четыре чугунка с разными видами карри, каждый из которых имел свой цвет: карри с ягнёнком и йогуртом — светло-коричневый; рыбный на кокосовом молоке — жёлтый; овощной — зелёный; наконец, из омара — оранжевый.

Мараван хотел путём гелификации получить из них четыре разноцветных кусочка желе, а затем уложить на каждый основной компонент соответствующего блюда: розовый ломтик филе ягнёнка — на светло-коричневый; тушёного палтуса — на жёлтый; наполненные оранжевой чечевицей кусочки бамии — на зелёный; наконец, омара — на оранжевый.

Он снова зажёг огонь и смотрел на него с отсутствующим видом, пока из горшочков не показались первые струйки пара.

Тут ему на глаза попался лежавший на кухонном столе мобильник. На дисплее высветилось сообщение о пропущенном звонке и поступлении эсэмэс.

«Прекрати», — гласил текст.

Мараван не придал ему большого значения. Он подошёл к плите и выключил газ.

На третий день после исчезновения Улагу о нём не было никаких известий.

На четвёртый пришли «тигры».

Мараван продолжал свои эксперименты с гелификацией, когда в дверь позвонили. На пороге стояли два его соотечественника. Одного звали Теварам, и он состоял в партии ТОТИ. Это он предложил Маравану работу с мотагамами, потребовав за это «пожертвование» в размере тысячи франков.

Другой держал в руке кейс.

— Это Ратинам, — представил своего спутника Теварам. — Мы можем войти?

Мараван кивнул, неохотно пропуская земляков.

Теварам заглянул на кухню.

— Хорошее оборудование, — кивнул он. — Дело, как видно, продвигается.

— Чем могу быть полезен? — спросил Марван.

— Говорят, вы организовали кейтеринг, — продолжал Теварам.

Тот, кого он назвал Ратинамом, молчал, пристально глядя на Маравана.

— Да, иногда я готовлю на продажу, — кивнул Мараван. — Готовить — моя профессия.

— И успешно, насколько я знаю! — воскликнул Теварам. — На прошлой неделе вы отослали домой больше шести тысяч франков! Вас есть с чем поздравить.

Маравана не удивило, что хозяин «Баттикалоа-Базара» рассказал этим людям всё.

— Моя двоюродная бабушка больна, — объяснил он.

— Вы полностью рассчитались с Ори, поздравляю ещё раз! — продолжал Теварам, не обращая внимания на его слова.

«Значит, и Ори тоже», — подумал Мараван.

— Завтра Мавирар — День героя, — напомнил Теварам.

Мараван кивнул.

— Мы принесли вам речь Велупиллая Прабхакарана. — Теварам взглянул на своего спутника.

Ратинам открыл кейс и вынул оттуда компьютерную распечатку. На её первой странице красовался портрет коренастого лидера ТОТИ, под которым начинался текст.

Мараван взял бумагу. Гости по очереди пожали ему руки.

— Ещё раз поздравляю с успешным началом нового дела, — повторил Теварам. — Все мы держим пальцы за то, чтобы местные власти не узнали о вашем прибыльном бизнесе. Вы же знаете, какие они здесь формалисты. Особенно когда дело касается иностранцев, да ещё и получающих пособие по безработице.

— Внимательно прочитайте речь, — на прощание посоветовал Маравану Ратинам. — Особенно конец.

Мараван подождал у двери, пока шаги гостей не смолкли на лестнице. Наконец этажом ниже послышался гудок домофона.

«В этот исторический момент, — гласил конец речи, — я призываю всех тамильцев, в какой бы части земного шара они ни жили, твёрдо и решительно поддержать своих братьев и сестёр, борющихся за свободу Тамил-Илама. Я всем сердцем призываю вас оказывать нам посильную помощь в виде пожертвований. И хочу поблагодарить работающую сейчас за границей тамильскую молодёжь за активное участие в деле освобождения нашей страны. Давайте же будем решительнее следовать нашим героям, которые отдали жизни в борьбе за свободу и справедливость и стали частью нашей национальной истории».

Мараван пошёл на кухню и бросил бумагу в мусорную корзину. После этого он тщательно вымыл руки, умылся и, сняв обувь, вошёл в гостиную.

Там он встал на колени перед своим домашним алтарём, зажёг фитиль дипама и принялся молиться за то, чтобы Улагу не последовал упомянутым в речи героям.




26


Андреа сидела в своём ротанговом кресле в зимнем саду и мёрзла. Она надела толстые шерстяные носки и до самых пят закрыла ноги кашемировой шалью — подарок Лилиане, предшественницы Дагмар. Они познакомились в «Сулавеси» — ресторане с кухней в стиле «фьюжн»,[36 - Кухня в стиле «фьюжн» — кулинария, для которой характерен сплав различных кулинарных традиций.] одно время гремевшем, а потом сошедшем со сцены. Лилиане работала аналитиком в одном крупном банке и была там постоянным посетителем. Андреа обслуживала её столик в первый вечер своей работы в «Сулавеси» и немного флиртовала. Когда далеко за полночь она собралась домой, на выходе её ждала Лилиане в своём красном «Порше Бокстер». Она поинтересовалась у девушки, не отвезти ли её домой, на что Андреа, в свою очередь, спросила: «К кому домой?»

Это случилось давно. С тех пор на кашемировой шали появилось несколько дырок от моли, глядя на которые Андреа расстраивалась каждый раз, когда доставала из шкафа подарок Лилиане.

Сухой ноябрьский ветер стучал в окна. Пластиковые пальмы качались на сквозняке. Они с Мараваном поставили в зимнем саду электрический обогреватель, так как единственная батарея давала мало тепла. Из неё надо было выпустить воздух, но Андреа не знала, как это сделать. Обычно такими вещами занималась Дагмар.

Конечно, с обогревателем счёт за электроэнергию заметно вырастет. Но сейчас Андреа всё равно. Когда же ещё пользоваться зимним садом, как не зимой?

Она отложила в сторону прочитанную газету, а потом взяла в руки пачку буклетов с предложениями вакансий. Она не заглядывала в них вот уже несколько недель, выбрасывая в мусорное ведро вместе с рекламой.

До конца года «Пище любви» оставалось выполнить всего три заказа. Два из них поступили от гостей «званого обеда», а один — от пациентов Эстер, на этот раз непосредственно связавшихся с Андреа. А ведь декабрь — пик кулинарного сезона.

Даже если бы поступили ещё один или два, для выживания фирмы этого недостаточно. В сложившейся ситуации Андреа видела для себя только две возможности: либо стать на пособие по безработице, как Мараван, либо отслеживать вакансии в газетах. Тогда, быть может, удастся найти работу, которая позволяла бы заниматься вечерами «Пищей любви». Если, конечно, будут заказы. Андреа всё ещё надеялась восстановить связь с Эстер или заменить доктора Дюбуа кем-нибудь из её коллег. Она хотела, как и прежде, заниматься кейтерингом, полагая, что со временем Мараван сможет оформить другой статус своего пребывания в Швейцарии, позволяющий ему легально заниматься предпринимательством.

Андреа нельзя было сдаваться так быстро. Она чувствовала себя виноватой перед Мараваном. Если б не она, тамилец по-прежнему работал бы у Хувилера. Да и разрыв с Эстер произошёл по её оплошности.

Андреа положила буклеты на пол, поплотнее укуталась в шаль и погрузилась в размышления о восстановлении «Пищи любви».

Неожиданный звонок от Маравана расставил всё по своим местам.

За день до этого Мараван, в шарфе и меховой шапке, пил чай за столиком буфета на Центральном вокзале. Перед ним лежала непрочитанная воскресная газета, в которую он вложил конверт с тремя тысячами франков в крупных купюрах. Это всё, что осталось от его доли в прибыли «Пищи любви».

Вчера Мараван узнал, что его сестра получила письмо от Улагу. Мальчик сообщал, что он примкнул к «тамильским тиграм», чтобы бороться за свободу и справедливость в своей стране. Почерк был его, заметила сестра, но Улагу писал как будто под чью-то диктовку.

Наконец Мараван увидел Теварама. Тот направлялся к нему, пробиваясь сквозь толпу отъезжающих, ожидающих и праздношатающихся. Рядом с ним шёл молчаливый Ратинам.

Поздоровавшись, тамильцы встали за столик Маравана. Ни один из них ничего не взял себе в буфете.

Мараван показал на газету. Теварам подвинул её к себе, приподнял, нащупав конверт, и, не заглядывая в него, пересчитал купюры. Потом одобрительно поднял брови и сказал:

— Ваши братья и сёстры на родине будут вам благодарны.

Мараван сделал глоток чая.

— Может, и они кое-чем смогут мне помочь?

— Они сражаются за вас, — ответил Теварам.

— У меня есть племянник, — сказал Мараван, не обращая внимания на его слова. — Он примкнул к освободительному движению, но ему нет ещё и пятнадцати.

— В наших рядах много храбрых молодых людей.

— Но он ещё ребёнок.

Теварам и Ратинам обменялись взглядами.

— Я хотел бы и дальше поддерживать вашу борьбу, — заметил Мараван.

Тамильцы снова переглянулись.

— И как его зовут? — спросил Ратинам.

Мараван назвал имя. Ратинам что-то записал в своём блокноте.

— Спасибо, — сказал Мараван.

— Я всего лишь записал имя вашего племянника, — ответил Ратинам.

После этой встречи Мараван позвонил Андреа.

Он не был уверен, что Теварам и Ратинам могут повлиять на судьбу Улагу, но знал, что у ТОТИ длинные руки. Ходили слухи о работающих в Швейцарии тамильцах, «щедрость» которых по отношению к «тиграм» поддерживалась неприкрытыми угрозами в адрес их оставшихся на родине семей. Логично предположить, что ТОТИ имела возможность не только расправляться с людьми, но и спасать их на таком расстоянии.

Так или иначе, другого выхода Мараван не видел. Каким бы ничтожным ни казался ему шанс спасти Улагу, он должен был за него ухватиться, а это стоило денег. Больших, чем те, которые он зарабатывал сейчас.

В гостиной пахло мазутом. Маравану давно было пора зажечь масляную печь.

Сейчас он, босиком и в одном саронге, стоял на коленях возле своего домашнего алтаря и совершал пуджу. Несмотря на холод, сегодня он молился дольше обычного. Мараван просил богиню помочь Улагу и натолкнуть его самого на правильное решение.

Закончив, он обнаружил, что крышка бака в печи отошла и пол топливной камеры залит маслом. Преодолев отвращение, Мараван промокнул жидкость туалетной бумагой. По квартире пошёл нефтяной запах. Мараван зажёг печь, потом открыл окно и пошёл в ванную. После длительного душа тамилец тепло оделся, заварил чай и закрыл окна.

Мараван пододвинул стул к печи, сел, прижимая к своей кожаной куртке горячую чашку и не спуская глаз со всё ещё горящего фитиля дипама, и задумался.

Разумеется, то, что он хотел сделать, противоречило его культуре, религии, воспитанию и убеждениям. Но он находился не на Шри-Ланке, а в чужой стране. Здесь нельзя было жить как дома.

Сколько женщин его диаспоры устраивалось на службу, хотя долг предписывал им вести домашнее хозяйство и воспитывать детей, передавая им традиции и религиозные обычаи? Жизнь заставляла тамилок добывать деньги.

А сколько иммигрантов и беженцев выполняли здесь работы, унизительные для своей касты: посудомоек, горничных и сиделок? В большинстве случаев они просто не имели другой возможности прокормиться.

Для скольких индусов выходным днём стало воскресенье вместо пятницы, как положено? И всё по той же причине.

Так почему же Мараван не может пойти против традиции, если жизнь в изгнании его к тому вынуждает?

Он подошёл к телефону и набрал номер Андреа.

— Как дела? — первым делом спросил тамилец, когда она взяла трубку.

— Честно говоря, не очень, — отвечала девушка спустя некоторое время. — До сих пор всё те же три заказа.

Мараван замолчал.

— Я думаю, что сейчас согласился бы, — сказал он наконец.

— На что?

— На «нечто непристойное».

Андреа сразу поняла его, но на всякий случай решила уточнить.

— Что ты имеешь в виду?

Мараван опять задумался.

— Если снова позвонит тот тип, насчёт «эротического ужина», — ответил он, выдержав паузу, — можешь на меня рассчитывать.

— Хорошо, я учту, — сказала Андреа. — Что-нибудь ещё?

— Нет, это всё.

Как только Мараван положил трубку, Андреа принялась искать номер того самого мужчины. На всякий случай она его сохранила.




Декабрь 2008





27


Апартаменты в Соколином переулке располагались на третьем этаже прекрасно отреставрированного особняка семнадцатого века, если верить прибитой на двери табличке. Андреа поднялась туда на новом, беззвучном лифте. Гостиная и кухня занимали целый этаж. Мансарда выходила на террасу, с которой открывался вид на черепичные крыши и шпили Старого города.

В стене, прилегающей к соседнему дому, была дверь. За ней находились две спальни, каждая со своим мебельным гарнитуром, и роскошная ванная. Всё это блистало дороговизной и новизной, однако выглядело безвкусно. Слишком много мрамора и позолоты, ковров с длинным ворсом и сомнительного антиквариата, хромированной стали и чаш с высушенными парфюмированными цветами.

Вся эта квартира напоминала Андреа номер в роскошной гостинице. Трудно было представить себе, что кто-то называет её своим домом.

Она позвонила человеку, который хотел «эротический ужин», и тот подтвердил свой заказ коротко и определённо: «Да».

Его звали Рорер, и он не стал откладывать дела в долгий ящик. «Они», — он не стал уточнять, с кем именно Андреа имеет дело, — занимаются организацией досуга для людей, которые предпочитают держать свои имена в тайне. Если Андреа считает, что их фирме действительно есть что предложить, Рорер рекомендует им провести «пробный сеанс». Дальнейшее сотрудничество зависит от его результатов.

Уже на следующий день Андреа встретилась с Рорером, чтобы осмотреть место проведения ужина.

Коротко стриженный мужчина около сорока лет смерил её профессиональным взглядом. Он был на голову ниже Андреа. В тесном лифте она дышала запахом его пота и туалетной воды «Пако Рабанн».

Андреа нашла квартиру подходящей, а срок через четыре дня — тут она сверилась со своим ежедневником — вполне приемлемым.

Ужин они решили накрыть в спальне. Для этого из комнаты убрали мебель, и Андреа соорудила обычный для «эротических ужинов» столик с покрывалом и подушками для сидения. Рядом поставила медный таз для омовения рук, потому что есть снова решили пальцами.

Мараван впервые работал в высоком поварском колпаке. На этом настояла Андреа, и у него не возникло желания ей перечить.

Ужин предназначался для мужчины и женщины. Когда пара встретилась, Рорер удалился. Однако Андреа и Мараван должны были ждать до самого конца, пока их не позовут.

Меню оставили без изменений.

Мараван готовил с прежним вниманием к каждой мелочи, однако Андреа заметила, что на этот раз без особого энтузиазма.

Мужчине — начальнику Рорера — перевалило за пятьдесят. Он выглядел, пожалуй, слишком ухоженным. Был одет в блейзер с золотыми пуговицами, серые габардиновые брюки и рубашку в сине-белую полоску, высокий воротник которой скрепляла золотая булавка, сверкающая из-под жёлтого галстука. Зелёные глаза гармонировали с зачёсанными назад рыжеватыми волосами. Андреа обратила внимание на его тщательно отполированные ногти.

Мужчина осмотрел кухню и поздоровался с Андреа и Мараваном, представившись как Кули. Рено Кули.

Его спутницу Андреа увидела впервые, только когда подавала шампанское. Та сидела за трюмо, повернувшись к двери узкой спиной. Её волосы, длинной не более миллиметра, образовывали на затылке клин. Кожа цвета чёрного дерева матово блестела при свечах в глубоком вырезе платья.

Когда она повернулась, Андреа увидела округлый лоб, характерный для женщин из Эфиопии и Судана.

Она улыбалась, с интересом глядя на Андреа. На её полных губах лежала красная помада.

Андреа тоже улыбнулась в ответ. Она давно не видела такой красивой женщины. Негритянку звали Македа, и она наслаждалась едой с такой радостью и самозабвением, что Андреа усомнилась в её профессионализме.

Кули, напротив, сохранял самообладание и даже не расстегнул воротник, грозивший, как казалось Андреа, его задушить.

После конфет, когда храмовый колокольчик смолк окончательно, Андреа с беспокойством стала прислушиваться к доносившимся из спальни звукам.

Наконец на кухню вышел Кули.

— Разумеется, вы знаете, как вызвать этот эффект, — начал он. — Всё это «эротическое меню», и свечи, и колокольчики, и то, что мы едим руками… Но нет ли здесь чего-нибудь другого, кроме этого?

Щёки его раскраснелись, воротник по-прежнему оставался застёгнут.

— Ничего, — ответил Мараван, — всё, что вы сейчас перечислили, и есть причина эффекта.

— Но как такое получается?

— В этом, господин Кули, и состоит наша профессиональная тайна, — вмешалась Андреа.

Кули кивнул:

— Надеюсь, другие тайны вы храните так же хорошо.




28


С тех пор «Пища любви» регулярно готовила для Кули. Местом проведения встреч по-прежнему были апартаменты в Соколином переулке. Только гости менялись. Главным образом мужчины.

Рене Кули обеспечивал эскорт-сервис для особо требовательных и высокопоставленных клиентов: крупных финансистов, лидеров Международной футбольной ассоциации или просто тех, кто решил устроить себе маленькую промежуточную передышку между работой и отдыхом с семьёй в горах. Все они настаивали на сохранении визита в глубокой тайне. Зачастую их сопровождали внушительного вида мужчины, которые перекусывали в гостиной принесёнными с собой бутербродами.

Кули не торгуясь платил установленную Андреа цену: две тысячи франков плюс напитки.

Андреа, никогда не имевшая дела с людьми этого круга, была очарована. Она быстро сошлась с женщинами, которые часто приезжали раньше своих клиентов и дожидались их в зале с бокалом вина и сигаретами. Они отличались красотой, одевались по высокой моде, носили дорогие ювелирные украшения и обращались с Андреа как с равной. Обладая чувством юмора, они умели дистанцироваться от своей работы и рассказывали о ней с иронией, чем часто смешили Андреа.

Женщинам нравилась еда. Потому что, как выразилась одна бразильянка, после неё и всё остальное становилось немного приятнее.

С мужчинами Андреа почти не общалась. Как правило, они приходили в сопровождении Рорера, который был у Кули чем-то вроде управляющего. Он провожал их в уже подготовленную комнату и снова исчезал. А когда Андреа подавала блюда, её внимание направлялось в основном на их спутниц.

Один раз Андреа на время ужина выслали на кухню, к Маравану. Ещё до прибытия клиента в доме царил переполох. Охранники один за другим обследовали квартиру. Внушительного вида мужчина занял позицию на кухне, пока таинственный гость проходил в комнату.

Потом появился ещё один телохранитель и объяснил, что обслуживание клиента он берёт на себя, а Андреа должна лишь рассказать ему о меню. И каждый раз после подачи очередного блюда Андреа вплоть до звонка просвещала охранника насчёт следующего.

— Хотела бы я знать, кто это был, — сказала она Маравану уже в лифте.

— А я нет, — отозвался тот.

Подобное отношение к ним вовсе не являлось следствием плохой репутации или скандальных слухов. Оно лишь составляло часть той роли, которую они были вынуждены играть. Во время сотрудничества с Эстер клиенты видели в Мараване доктора, помогающего людям в решении их проблем. Когда он готовил обычную пищу, его превозносили как выдающегося мастера своего дела. Теперь же Маравана не уважали. Какой бы высоты поварской колпак он ни надел, его бы не замечали. Он почти не встречался со своими гостями, и Андреа, приносившая на кухню грязную посуду, больше не передавала ему их комплиментов.

Мараван мирился с подобным положением, когда выполнял подсобную работу на кухне. Но сейчас ситуация носила иной характер. Ведь эти люди приходили сюда ради его творений. И всем, что они здесь получали, они были обязаны его искусству. Другими словами, именно художник в Мараване чувствовал себя сейчас оскорблённым. И, что ещё тяжелее, человек.

Его дружба с Андреа развивалась тоже не так, как он того хотел. Мараван надеялся, что почти ежедневные встречи, тесный контакт и даже сама нелегальность «Пищи любви» сблизят их. Так оно, по-видимому, и произошло, однако их отношения крепли как товарищеские. Вероятно, не менее доверительные, чем между братом и сестрой, они не имели ни малейшей примеси эротики, с которой был связан бизнес Маравана и Андреа.

И в то время как чувства девушки к тамильцу оставались всего лишь приятельскими, к женщинам, работающим с Кули, она испытывала совсем другое. Она обращалась к ним на «ты» и кидалась в объятия уже при второй встрече, как старая подруга. Они болтали, курили и смеялись на белом диване в зале в ожидании партнёров — слово, которое Мараван перенял у Андреа и теперь не без умысла употреблял по отношению к своим гостям. С особым подозрением он относился к высокой эфиопке по имени Македа. По правде говоря, Мараван просто ревновал к ней Андреа.

В возрасте двенадцати лет Македа вместе с матерью и старшей сестрой бежала в Англию. Они принадлежали к народу оромо, и отец Македы примкнул к Фронту освобождения оромо — организации, борющейся за права этого национального меньшинства. После свержения диктатуры организации «Дёрг» его избрали в парламент, созданный на время переходного периода. Однако после выборов его партия вышла из правительства и стала оппозиционной.

А потом на пороге родительского дома Македы появились солдаты. Они перевернули всё вверх дном и увели отца. Больше Македа его не видела. Мать настойчиво пыталась узнать о местонахождении мужа. Наконец благодаря старым связям ей это удалось. Она сумела даже добиться свидания в тюрьме, откуда вернулась с красными глазами, однако дочери так ничего и не рассказала. А два дня спустя Македа с сестрой и матерью уже пересекали кенийскую границу на дребезжащем «Лендровере». И это последнее, что удалось извлечь матери из её старых связей. Они прилетели в Лондон и попросили политического убежища. Об отце Македа больше так ничего и не узнала.

Когда девушке исполнилось шестнадцать, её увидел сотрудник одного модельного агентства. «Новая Наоми Кэмпбелл» — так назвал он её. И Македа участвовала в кастингах, несмотря на возражения матери, потом мелькнула на подиуме в нескольких показах мод и снималась для журналов. Однако этим всё и кончилось.

Во время недели высокой моды в Милане Македа впервые переступила невидимую границу между моделью и девушкой по вызову. Однажды ей было одиноко, и она оставила у себя в комнате на ночь закупщика из сети модных бутиков. Он ушёл рано утром, пока она ещё спала, оставив на столике купюру в пятьсот евро.

— И тогда я поняла, что уже первый мужчина стал для меня первым клиентом, — с грустной улыбкой рассказывала Македа Андреа.

Когда она поняла, что карьера модели не состоялась, попробовала вернуться в семью и снова учиться в школе. Однако к тому времени Македа уже привыкла к свободе и роскоши. Дом стал ей тесен, а взгляды матери на жизнь казались слишком ограниченными. Скоро начались скандалы, и Македа снова ушла. На этот раз навсегда.

Потом она познакомилась с вербовщиком из эскорт-сервиса и преуспела в этом бизнесе больше, чем на подиуме. Чуть меньше года назад Македу увидел Кули, и она уехала с ним в Швейцарию. Так она и живёт здесь до сих пор и чувствует себя одинокой.

Обо всём этом эфиопка рассказывала Андреа в полумраке её спальни. Очередной гость ожидался завтра, а сегодня они договорились встретиться. Прогулялись, несмотря на холод, к озеру, а потом, как бы следуя естественному ходу вещей, вместе грелись в постели Андреа.

Получалось, что Мараван ревновал не напрасно. Андреа влюбилась.

Скоро в дверь Маравана снова позвонили Теварам и Ратинам с новостями об Улагу. Мальчик, как они утверждали, захотел стать «чёрным тигром», то есть вступить в элитное подразделение террористов-смертников ТОТИ. Однако отбор туда отличался особой жёсткостью, и вероятность того, что Улагу не примут, оставалась высокой. Если Мараван не против, Теварам с Ратинамом могли бы контролировать ситуацию по своим каналам.

Мараван пообещал им очередное «пожертвование» в размере двух тысяч франков.

После визита земляков он отправился в Баттикалоа-Базар и передал для сестры письмо, в котором сообщал, что занимается поисками её сына.

В декабре дела у Хувилера шли по-прежнему. Каждый вечер ни в одном из двух залов не оставалось ни одного свободного места.

Но потом от них отвернулось несколько фирм, руководство которых прежде ежегодно отмечало здесь Рождество. «Просто неприлично пировать в «Хувилере» во время всеобщего кризиса», — примерно так они объяснили причину отказа. Однако хозяин ресторана полагал, что они использовали кризис как предлог либо просто помянули его ради красного словца.

Так или иначе, но на популярности заведения это сказалось немедленно. В январе количество посетителей было заметно ниже, чем обычно в это время.

Не в последнюю очередь и по этой причине Хувилер уделял сейчас столу Штаффеля особое внимание. Его накрыли на двенадцать персон: высшее руководство фирмы, причём — что редкость в наше время — с жёнами.

Штаффелю было что отмечать. Финансовая пресса единодушно признала его «руководителем года» в номинации «Новые технологии». А возглавляемая им фирма «Кугаг» так хорошо завершила год, что позволила себе маленький праздник.

Уже в выборе блюд Штаффель продемонстрировал определённый масштаб личности. Хувилер предложил ему дегустационное меню, но он остановился на обыкновенном обеде из шести перемен. В выборе вин Штаффель тоже был скромен.

Он всё-таки руководитель года, а не какой-нибудь обыватель, чтобы пускать пыль в глаза!

И ещё один гость беспокоил Хувилера — Дальманн. Он снова появился в ресторане, посвежевший после санатория, спустя всего лишь месяц с того самого вечера, как с ним случился инфаркт. Хувилер разволновался не на шутку. И дело даже не в том, что у этого типа хватило наглости снова прийти сюда после того, что он натворил. Хувилер боялся, что всё это может повториться. Ведь Дальманн ел и пил, как раньше, не отказался даже от коньяка и сигар.

Тем не менее Хувилера радовало его появление. Дальманн оставался для него чем-то вроде символа стабильности и нормальной жизни.

В этот вечер он пожаловал опять. На этот раз в сопровождении доктора Неллера, бизнес-адвоката, и, как повторяли они оба, чем дальше, тем чаще, друга юности и однокашника. Оба заказали меню «Сюрприз».

Дальманн достал из вазы еловую веточку с тёмно-синим шаром и поднёс её к свече. Он любил запах опалённой хвои: этот аромат настраивал его на сентиментальный лад. Особенно под Рождество, в такой вечер, как сегодня, да ещё после ужина со старым другом. Людей в ресторане не много и не мало, в самый раз. Вдобавок ко всему — освежающий запах бразильского чая, «Арманьяк» и душевный разговор.

— Ты снова собираешься воспользоваться услугами Кули? — поинтересовался Неллер.

— Ты знаешь, я должен думать о своём сердце, — улыбнулся Дальманн.

— Ясно. Я об этом забываю, когда вижу тебя.

— Но почему ты спрашиваешь, разве я обязан?

— Не хочу искушать тебя, однако на случай, если всё-таки захочешь, сейчас он предлагает нечто новое, с ужином.

— Есть я предпочитаю здесь, — заметил Дальманн.

— Но это специфический ужин, эротический…

Дальманн вопросительно посмотрел на приятеля и затянулся сигарой.

— Он нанял какого-то индуса, или что-то вроде того, который готовит, и симпатичную киску, которая подаёт. Знаешь, она даже одно время работала здесь. Высокая шатенка, волосы на одну сторону.

— И сейчас она у Кули?

— Она только подаёт ужин.

— И по части эротики?

— Нет, это только еда, — ответил Неллер. — Я тоже поначалу не верил, но она делает тебя другим.

— Как это?

Неллер задумался.

— Возбуждаешься не только там, — тут он показал вниз, — но и тут, — он постучал пальцем по блестящему от пота лбу.

— Ты хочешь сказать, эрекция в голове?

Дальманн рассмеялся, однако Неллер оставался серьёзным.

— Можно выразиться и так, — кивнул он. — Но главное, что женщина, похоже, чувствует то же. Складывается впечатление, что после ужина это доставляет ей истинное удовольствие.

— Все они делают вид, что это так. За это им платят.

Неллер покачал головой:

— Поверь старику, всё по-настоящему. Я заметил разницу. Может, не без актёрства, но, по крайней мере, отчасти всё действительно так.

Дальманн задумчиво пожевал и вытер рот.

— И думаешь, они обходятся без химии?

— Они утверждают, что без. Это всё рецепты и общая атмосфера: подушки, свечи. Гости сидят на полу и едят руками.

— И что они едят?

— В основном острые блюда. Острое и сладкое. Это такой вид аюрведической молекулярной кухни. Удивительно. Говорю тебе по секрету. Не сказать, чтоб дёшево, но… это действительно нечто особенное.

— Ты уверен, что они не используют ни наркотиков, ни другой химии? — недоверчиво переспросил Дальманн.

— Каждый раз наутро я чувствовал себя великолепно, — уверил его Неллер. — И скажу тебе как мужчине, — тут он понизил голос, — давно у меня так не получалось…

— Да, но моё сердце… — в задумчивости развёл руками Дальманн.

Неллер всплеснул руками:

— Я всего лишь рассказал тебе, Эрик, всего лишь рассказал…

Дальманн вовсе не собирался следовать рекомендациям друга, однако запомнил их на случай, если понадобится кому-нибудь что-нибудь такое предложить.

Они сменили тему и поболтали ещё немного. Когда Хувилер с зонтом провожал их до машины, на дороге лежало немного снега, а сверху падали и падали большие, тяжёлые хлопья.

В тот вечер, когда Штаффель с компанией отмечал присвоение ему титула «руководитель года», Дальманн подошёл к его столу, поздравил и добавил:

— Это благодаря вам я выиграл пари.

— Пари? — переспросил Штаффель.

— Я поспорил, что руководителем года станете именно вы.

— В таком случае вы рисковали, — покачал головой Штаффель. — И как высоки были ставки?

— Шесть бутылок «Шеваль блан» девяносто седьмого года, — ответил Дальманн. — Однако риска практически не было. Приятного вам аппетита, дамы и господа, — обратился он к гостям Штаффеля, — наслаждайтесь этим вечером, вы заслужили его!

— Это тот самый, который подходил в прошлый раз и знал больше, чем я, — шепнула Штаффелю жена, едва Дальманн успел дойти до своего столика. — Ты знаешь, кто он?

Штаффель наводил справки, но узнал немногое. Выяснил, что по профессии Дальманн адвокат, но занимается совсем другим. Он состоял в разных советах директоров, работал в качестве консультанта и посредника. Он устанавливал контакты, сводил людей, всплывал, когда нужно было посадить в освободившееся кресло нужного человека. Очевидно, он имел хорошие связи в СМИ, потому что при необходимости мог получить доступ к любой информации.

Вскоре Штаффелю суждено было познакомиться с Дальманном поближе.




29


Стоял конец декабря, и трудно сказать, какие настроения преобладали: облегчение ли от того, что уходит такой тяжёлый год, или беспокойство по поводу наступления нового.

Международный фондовый баланс был катастрофическим. Швейцарская биржа завершила свой худший за последние три с половиной десятилетия год. Дакс упал на сорок процентов, индекс Доу-Джонса — более чем на треть, примерно на столько же Никкей.[37 - Биржевые индексы — важнейшие показатели эффективности фондовых бирж: Дакс — в Германии, индекс Доу-Джонса — в США, Никкей — в Японии.] Шанхайская биржа обнаружила падение своего индекса на шестьдесят пять процентов. Однако всех превзошла Россия с показателем в семьдесят два.

Последняя была Кули небезразлична. Именно русская клиентура активизировалась в его сервисе в последнее время. На праздники его команда выезжала в Сент-Мориц, где должна была пополниться временными сотрудницами. В дальнейшем работы ожидалось не так много, и Кули не планировал привлекать девушек со стороны.

«Пища любви» действовала настолько успешно, что Кули хотел предложить им выезд в Энгадин, предусмотрительно забронировав жильё.

Для Дальманна праздники в Сент-Морице оставались важнейшим событием года. Они давали возможность встретиться с людьми, с которыми иначе он общался только заочно, обновить старые контакты и завязать новые. Многочисленные мероприятия позволяли в непринуждённой обстановке договориться о заключении новых сделок или о продолжении сотрудничества.

Здесь, в деловых верхах, катастрофа, конечно, тоже чувствовалась, однако все старые гости, как и ожидал Дальманн, оказались на месте. Кризис имел и свою положительную сторону: он отделял зёрна от плевел.

Как всегда, Дальманн поселился на вилле «Чёса Клара», в пятикомнатных апартаментах на втором этаже. Этот особняк построил его знакомый дантист в начале девяностых. Дальманн сразу стал его постоянным арендатором на время праздников, а «Чёса Клара» — неизменной статьёй расходов в его годовом бюджете. Платил он немало, однако до сих пор всё окупалось. Дальманн надеялся, что и этот раз не будет исключением.

Отделанная кедром и грецким орехом квартира была, пожалуй, даже перегружена мебелью, свезённой сюда из разных старинных особняков. Места хватало для Дальманна и ещё двух гостей, кроме того, имелась комната для Лурд, которая в эти дни занималась домом и подавала Дальманну завтрак. Больше она ничего не готовила: обедал и ужинал он на стороне, а званых вечеров не устраивал. Кроме традиционного Дня похмелья наутро нового года, когда держал двери дома открытыми с одиннадцати вечера и весь следующий день.

Спортом Дальманн тоже больше не интересовался, не то что в былые времена. Теперь он становился на лыжи, только чтобы добраться до горного ресторана, к которому нельзя было подойти иначе. В противном случае предпочитал пешую прогулку или подкатывал к дверям заведения на конных санях.

Мараван оказался в горах впервые. Он молча сидел на переднем пассажирском месте набитого битком универсала Андреа и скептически смотрел в окно. Холмы вокруг становились всё выше и круче, улочки всё уже, а когда пошёл снег, тамилец вслух пожалел, что согласился на эту авантюру.

В конце путешествия он казался разочарованным. Потому что увидел, что они снова прибыли в город, причём не лучший, чем тот, который только что покинули, разве что этот был теснее и больше завален снегом.

И место, где они остановились, выглядело немногим лучше, чем дом на Теодорштрассе: каждому выделили крошечный номер в обычной многоэтажке с видом на такую же многоэтажку.

Однако вскоре после прибытия Андреа постучалась к Маравану и предложила ему вылазку. Они поехали в южном направлении, через долину, и остановились в городе под названием Малойя.

— Ещё немножко — и ты увидел бы пальмы, — сказала Андреа Маравану.

— Тогда поехали, — предложил Мараван почти серьёзно.

Андреа рассмеялась и пошла вперёд.

Вскоре дорога, вокруг которой громоздились сугробы снега, стала совсем узкой. Мараван скользил в своих неуклюжих резиновых сапогах, с трудом поспевая за Андреа. Он купил их в том самом дешёвом универмаге, где брал всё, что не имело отношения к кухне. Слишком тесные брюки он заправил в голенища, что, конечно же, выглядело смешно. Однако тамилец мог только догадываться, как он смотрится со стороны: ведь в его комнате не было зеркала, где бы он мог увидеть себя в полный рост.

На выстроившихся вдоль дороги елях лежали белые шапки. То там, то здесь падали с ветвей тяжёлые комья, вслед за которыми струились сверкающие потоки снежинок. Мараван слышал только скрип снега под сапогами. Когда оба в первый раз остановились, лес погрузился в тишину, которая будто поглощала всё и с каждой минутой распространялась всё дальше.

Никогда ещё Мараван не осознавал с такой ясностью, сколько ненужных и слишком громких звуков переполняло его жизнь. Разговоры домашних за столом, автомобильные сигналы на улице, ветер в зарослях пальм, прибой Индийского океана, взрывы гражданской войны, дребезжание посуды на кухне, монотонное пение в храме, трамвайные гудки, гул улицы, наконец, болтовня его собственных мыслей.

Эта тишина походила на драгоценный камень, на сокровище, о котором он мог только мечтать.

— В чём дело? — толкнула его Андреа. — Ты идёшь?

— Тссс… — Мараван прижал палец к губам.

Но тишины больше не было, она скрылась в лесу, как испуганное животное.

Андреа винила себя в том, что вытащила сюда Маравана. Она видела, как ему неуютно. Он чувствовал себя на снегу, как кошка под дождём.

Тамилец не вписывался в этот ландшафт. Андреа вспоминала, как ловко сидел на нём саронг, с какой элегантностью носил он поварской передник и колпак. Сейчас, в бесформенной куртке и надвинутой на уши меховой шапке, он выглядел неестественно, словно зверь в зоопарке.

Но болезненнее всего Андреа переживала другое: она заметила, что Мараван и сам понимает всё это. И он сознательно идёт на унижения так же, как согласился однажды зарабатывать деньги, занимаясь грязным, на его взгляд, делом.

Андреа не показывала, как много ей известно о нём. Чем дольше они работали вместе, тем больше она убеждалась, что тамилец в неё влюблён. То, что она называла про себя «тот случай», он воспринял слишком серьёзно. Девушка видела, что Мараван всё ещё не теряет надежды уговорить её ещё на один раз, а может, и не на один.

И с тех самых пор, как Андреа поняла всё это, она начала дистанцироваться от Маравана. Во избежание недоразумений она отказалась от доверительных дружеских разговоров. Разумеется, Андреа обращалась с ним по-прежнему приветливо и непринуждённо, однако чувствовала, что, хотя её холодность причиняет ему боль, ясность в их отношениях, несомненно, идёт на пользу их общему делу.

Однако с появлением Македы ситуация осложнилась. Мараван демонстрировал все признаки ревности. Андреа было жаль тамильца, но облегчить его положения она не могла.

Напротив, её очень устраивало, что Македа тоже приехала в Сент-Мориц. Она жила с другими девушками, работавшими с Кули, совсем рядом. Подруги договорились проводить вместе всё своё свободное время.

Мараван об этом знал. И чтобы хоть немного его ободрить, Андреа предложила ему эту прогулку, лишь только они распаковали чемоданы.

Вот уже несколько минут тамилец стоял неподвижно и, запрокинув голову, вслушивался в тишину сказочного леса. Андреа его окликнула, но он жестом велел ей замолчать. Тогда она тоже замерла, но ничего не услышала.

Наконец Мараван пошёл к ней. На лице его застыла улыбка.

— Хорошо, — сказал он.




30


Тем временем Дальманн прилагал все усилия, чтобы аренда виллы Чёса Клара окупилась за несколько дней. При нём были два его неизменных козыря: удачливость и память на лица.

Зима выдалась на редкость холодная и снежная для этих мест.

Дальманн сидел на залитой солнцем террасе ресторана, расположенного у подножия горы, в долине. Его сопровождал Рольф Шер, тот самый дантист, у которого он арендовал квартиру. Для дела компания, может, и бесполезная, однако не совсем. Ведь Дальманн знал, что Шер в пик сезона мог бы сдавать свой особняк и подороже. Поэтому он считал своим долгом посвящать ему часть своего свободного времени.

Итак, они уютно устроились на скамейке у деревянного фасада ресторана и попивали «Вельтлинер», подставив лица зимнему солнцу. Время от времени то у одного, то у другого вырывалось что-нибудь такое, что обычно говорят давно знакомые пожилые люди, которым нечего сказать друг другу.

Они увидели детей, стряхивающих с себя снег на пороге террасы.

— Маленьким сугробы кажутся ещё больше, — заметил Шер.

Но внимание Дальманна привлекла группа из четырёх мужчин лет пятидесяти арабской внешности. Они только что подошли и заняли соседний столик — единственный в зале с выставленной табличкой «Заказано».

Одного из них Дальманн узнал, стоило тому на несколько секунд снять солнечные очки и оглядеть своих спутников: правая рука Джафара Фаяхата, человека, которому «Палукрон» помог в своё время заключить кое-какие сделки. Они не виделись почти десять лет, но в том, что это он, Дальманн не сомневался.

После возвращения Мушаррафа к власти Дальманну не удавалось связаться с Фаяхатом, и он решил, что тот пал жертвой политических перемен. Однако его помощник, очевидно, не слишком пострадал, иначе он не имел бы возможности быть здесь.

Вспомнить бы ещё его имя… Халид, Халил, Халиг… или что-то вроде того. Дальманн подавил в себе желание заговорить с арабом. Неизвестно ещё, кто те остальные.

Дальманн попытался поймать его взгляд, и наконец ему это удалось. Араб снял очки и вопросительно посмотрел на него. И только когда Дальманн кивнул ему, улыбнувшись, встал и приветствовал его по-английски:

— Господин Дальманн? Как приятно снова вас видеть. Помните меня? Казн Раззак.

— Конечно, помню! — воскликнул швейцарец, не решаясь, однако, назвать имя Джафара Фаяхата.

Раззак представил своих спутников, имена которых Дальманну ничего не говорили, а те, в свою очередь, познакомились со швейцарцами. Потом нависла обычная для подобных сцен короткая пауза.

Молчание нарушил Дальманн.

— Задержитесь здесь на несколько дней? — поинтересовался он у арабов.

Все четверо кивнули.

— Очень хорошо, тогда мы сможем ещё посидеть вместе. В каком отеле вы остановились?

Все четверо переглянулись.

— Знаете что? Я дам вам свою визитку, — догадался Дальманн. — Там есть номер моего мобильного. Позвоните мне, если захотите встретиться. Буду рад.

Дальманн протянул Раззаку визитку. Он ждал, что в ответ араб даст ему свою. Однако тот поблагодарил швейцарца и повернулся к девушке в национальном костюме, готовой принять у посетителей заказ.

Тем не менее Раззак позвонил на следующий день. Они договорились встретиться в баре одного из пятизвёздочных отелей на берегу озера. Дальманн знал бармена и имел там свой постоянный столик в уединённой нише, не слишком близко от рояля.

Он явился на встречу слишком рано и теперь потягивал кампари с содовой, закусывая ещё тёплым после печи солёным миндалём. Это был час между лыжной прогулкой и аперитивом — любимое время Дальманна. Гости отдыхали в номерах, приводили себя в порядок к вечеру. Пианист негромко играл сентиментальные вещи, у официантов тоже было время поговорить.

Раззак пришёл точно в назначенный час и заказал себе колы. Он принадлежал к числу тех мусульман, которые не употребляют алкоголь даже за границей.

Только теперь, с глазу на глаз, Дальманн спросил араба о Джафаре Фаяхате.

— Он больше не работает, — ответил Раззак. — Джафар наслаждается плодами своих трудов и обществом внуков, которых у него пятнадцать.

Они обменялись несколькими воспоминаниями, после чего Дальманн замолчал, предоставив арабу возможность высказать свои пожелания.

Тот немедленно перешёл к делу.

— Когда-то вы устраивали нам встречи с дамами, — напомнил он.

— Это не моё дело, — оборвал Дальманн араба. — Однако я могу свести вас кое с кем, кто устроит вам такую встречу.

Раззак пропустил это замечание мимо ушей.

— Возможно ли такое здесь?

Дальманн откинулся на спинку кресла, изобразив на лице работу мысли.

— Я попробую вам помочь, — сказал он наконец. — А когда вам это надо?

— Завтра, послезавтра, — оживился араб. — Мы будем здесь шесть дней.

Дальманн принял его пожелание к сведению. А затем решил, что пришёл его черёд задавать вопросы.

— Всё ещё работаете в области безопасности и обороны? — начал он и, получив утвердительный ответ, участливо осведомился у гостя, не аукнется ли ему изменение стратегии швейцарского правительства в этой области лишней головной болью. — Всё это не только несправедливо и недальновидно, — возмущался Дальманн. — Это чрезвычайно плохо как для безопасности, так и для бизнеса.

В этом году Пакистан купил в Швейцарии оружия на сто десять миллионов франков — больше, чем какая-либо другая страна. Однако с некоторых пор здешнее правительство стало осторожничать.

— Давление общественного мнения сейчас очень велико, — продолжал Дальманн. — Референдум о запрете экспорта оружия неизбежен. Но когда волна схлынет — а это произойдёт обязательно, — ситуация войдёт в нормальное русло.

Тут Дальманн перешёл к обсуждению достоинств отслуживших своё бронетранспортёров М-113 и совершенно легальной возможности импортировать их в Пакистан через США. Упомянул он и о своей роли в этом предприятии.

Вечер Дальманн провёл на приёме в одном аукционном доме, который представил самые интересные работы предстоящего торга экспрессионистов в Нью-Йорке. Потом ел в недорогом ресторане, в тесной и очень разношёрстной компании, сырное фондю. Традиционный и приятный ужин. О бизнесе — ни слова. Проговорившийся ставит в наказание бутылку вина. Однако назначать время для последующих деловых встреч не возбранялось.

Просьбу Казн Раззака Дальманн переадресовал Шефферу. Он и сам мог обратиться с этим вопросом к Кули, однако ни под каким предлогом не хотел его видеть.

Шефферу же он назначил на следующее утро в десять часов и принял его в халате за завтраком.

«Сотрудник», разумеется, уже поел и заказал Лурд только чашку чая и яблоко, которое принялся очищать всё с той же действующей Дальманну на нервы тщательностью.

— Я почти в порядке, — объяснил Дальманн, выставляя на столе пузырьки с медикаментами. — Правда, время от времени нужно разжижать кровь, чтобы не было тромбоцитов, регулировать сердечный ритм, давление, холестерин и уровень мочевой кислоты.

Пока шеф с отвращением одно за другим принимал лекарства, запивая их апельсиновым соком, Шеффер тоже достал свои капли и запрокинул голову.

— Что говорит Кули? — спросил его Дальманн.

Шеффер промокнул уголки глаз носовым платком.

— Что всё можно устроить, — ответил он.

— И с пакистанским меню тоже?

— Да.

Дальманн поручил Шефферу выяснить, может ли Кули заказать своему повару обычный обед для пакистанцев и накрыть для них обыкновенный стол с приборами. А эротическую часть пусть возьмут на себя дамы, которых подъедут к десерту, чтобы потом проводить гостей в отель. Он здесь, чтобы устанавливать деловые контакты, а не устраивать оргии. В конце концов, он не бордель содержит.

— А как со сроками? — поинтересовался Дальманн.

— Послезавтра повар свободен. Но мы должны определиться сегодня до обеда.

Дальманн тщательно отделил желток поджаренного яйца от белка и положил его на хлеб. Так же старательно он один за другим удалял кусочки поджаренного сала. Каждый второй с заметным усилием.

— Мы уже определились, — сказал он, отправляя бутерброд в рот.




31


Итак, получалось, что тамилец Мараван, о существовании которого пакистанец Раззак не имел ни малейшего понятия, готовил последнему обед, во время которого решалась судьба сделки, в результате которой через вторые-третьи руки на вооружение армии Шри-Ланки должна была поступить партия отслуживших свой век швейцарских бронетранспортёров.

Дальманн хотел удивить гостей классическим пакистанским меню, к которому Мараван позволил себе добавить кое-что и от себя.

Блюдо из чечевицы под называнием «ахра дал» тамилец приготовил наподобие ризотто. Выложил крупу кольцом и приправил кориандровой и лимонной пенкой.

Нихари — карри с говядиной, которое нужно в течение шести часов готовить на медленном огне, Мараван приготовил с желатином в виде пралине,[38 - Пралине — изначально десертный ингредиент из молотого миндаля, обжаренного в сахаре. Используется для начинок, кремов и т. п.] добавив луковой эмульсии и чипсов из рисового пюре.

Курицу для бирьяни[39 - Бирьяни — блюдо индийской кухни. Рис со специями, мясом или рыбой.] Мараван тушил на медленном огне и запёк с коркой из смеси приправ с пальмовым сахаром, ароматизировав перечной мятой и корицей.

Радуясь перемене меню, Мараван самозабвенно экспериментировал на плохо оборудованной, зато роскошной кухне, отделанной гранитом и «облагороженным» деревом, которому искусная рука мастера добавила возраста.

Их принял некто Шеффер — худой, жилистый человек, которому, насколько понял Мараван, они и были обязаны этим заказом. К обеду он ушёл. К услугам Маравана осталась фрау Лурд. Хозяина ждали к семи часам, гостей — к половине восьмого.

Обед велели приготовить на пять персон. Десерт — на десять, поскольку ожидались дамы. Мараван планировал подать к чаю традиционные для «эротического» ужина конфеты.

— То есть глазированная спаржа в виде пениса, имбирно-нутовые раковины и лакрично-медовое эскимо, — уточнила Андреа, записывая меню в блокнот.

Она появилась на кухне чуть позже семи.

— И знаешь, кто наш заказчик? — спросила она Маравана. — Дальманн!

Однако это имя ничего не говорило тамильцу.

— Дальманн, — повторила Андреа. — Тот самый скользкий тип, что всегда занимал в «Хувилере» первый столик.

Мараван покачал головой:

— Может, узнаю, когда увижу.

Но и за столом Мараван не узнал ни Дальманна, ни остальных гостей.

В половине десятого раздался звонок. За дверью послышались смех и разговоры. Это подоспели к десерту дамы.

Андреа вошла на кухню, захлопнув за собой дверь.

— Угадай кто…

— Македа?

Она кивнула и оставшийся вечер была немногословна.

Вскоре после десерта мужчины попрощались с дамами. Теперь Мараван с Андреа тоже могли отдохнуть. На вешалке осталось одно пальто. Андреа узнала его, оно принадлежало Македе.

На последнюю ночь две тысячи восьмого года заказов у «Пищи любви» не было. В кухонном углу своего номера, на обыкновенной плите, Мараван приготовил коджи карри — блюдо из курицы, которому Нангай научила его ещё в детстве. Он выбрал классический вариант, однако положил чуть больше семян пажитника. Кроме того, в смесь специй, которой полагалось посыпать блюдо, перед тем как его сбрызнуть лимонным соком, кроме молотых семян фенхеля, кардамона и гвоздики, Мараван добавил корицы, как всегда делала Нангай.

Македа работала. Андреа называла себя «соломенной вдовой». Они расстались час назад. На Македе было закрытое чёрное платье. Сама мысль о том, что эфиопка проведёт эту ночь с одним из старых денежных мешков, сводила Андреа с ума.

Итак, новогодняя вечеринка для одиноких сердец. Андреа купила себе две бутылки шампанского. Маравану — минералку с газом.

Она устроилась в единственном в комнате кресле, тамилец сел на кровать. Между ними стоял буфетный столик.

Андреа мёрзла. Мараван проветривал помещение, полагая, что в комнате не должно пахнуть едой, и закрыл окна незадолго до её прихода. На улице как минимум минус пятнадцать. Андреа попросила у тамильца одеяло на птичьем пуху и теперь сидела, завернувшись в него, как в шаль.

Они ели руками, как и в первый раз. Эти блюда почему-то напоминали Андреа детство, хотя карри она попробовала впервые только в зрелом возрасте. А тогда было разве что готовое блюдо из ресторанной сети под названием «риз колониаль» — кольцо риса с кусочками курицы в жёлтом соусе с большим количеством сливок и консервированных фруктов.

Андреа сказала об этом Маравану.

— Может, дело в корице, — пожал он плечами. — Её здесь много.

Разумеется! Рисовый пудинг с сахаром и корицей — любимое блюдо её детства. И ещё рождественское печенье и пряники.

— А на Шри-Ланке тоже сегодня празднуют? — спросила она.

— Раньше, до войны, в Коломбо отмечали все возможные праздники: индуистские, буддистские, мусульманские и христианские. В эти дни мы не ходили в школу и устраивали на улице фейерверк.

— Здорово! — воскликнула Андреа. — Ты думаешь, когда-нибудь снова так будет?

Мараван задумался.

— Нет, — ответил он после долгой паузы. — То, что было, никогда не повторяется.

Андреа замолчала.

— Это правда, — кивнула она наконец, — но иногда бывает лучше.

— Со мной такого не случалось, — возразил Мараван.

— Разве сейчас не лучше, чем в «Хувилере»?

Тамилец пожал плечами:

— Работа — да. Но забот стало больше.

И он рассказал Андреа обо всём, что произошло с его любимым племянником Улагу.

— Неужели ничего нельзя сделать? — спросила Андреа, выслушав тамильца.

— Я пытаюсь, — пожал плечами тот. — Но поможет ли…

Они снова замолчали.

— А почему ты не женат? — спросила наконец Андреа.

Мараван засмеялся и многозначительно посмотрел на неё.

Андреа поняла намёк.

— Нет, нет, — замахала она руками. — Выброси это из головы, Мараван. Я не свободна.

— Ты ждёшь ту, которая спит с мужчинами, — заметил Мараван.

— Да, но за деньги.

— Это ещё хуже.

Андреа разозлилась.

— Ты тоже делаешь за деньги кое-что, чем не стал бы заниматься задаром.

Мараван сделал неопределённое движение головой.

— И что это значит? — не поняла Андреа. — «Да» или «нет»?

— Говорить «нет» у нас считается невежливо.

— Должно быть, девушкам у вас живётся несладко, — засмеялась Андреа. — Тем не менее у тебя нет даже подруги.

Однако тамилец оставался серьёзным.

— У нас есть родители, — ответил он, — которые решают, с кем тебе жить.

— И это в двадцать первом веке! — удивилась Андреа. — Ты шутишь!

Мараван пожал плечами.

— Как вы с этим миритесь? — спросила девушка.

— Во всяком случае, это неплохо работает, — ответил Мараван.

Андреа недоверчиво покачала головой.

— И почему они до сих пор никого тебе не нашли?

— У меня нет здесь ни родителей, ни семьи, — ответил тамилец. — Никого, кто бы мог подтвердить, что я не женат, не имею незаконных детей, не веду развратный образ жизни и принадлежу к нужной касте.

— Я думала, касты давно отменены, — удивилась Андреа.

— Это правда, — кивнул Мараван, — но я должен принадлежать к нужной отменённой касте.

— И к какой же ты принадлежишь? — поинтересовалась она.

— Об этом не принято спрашивать.

— Как же тогда узнать?

— Нужно узнавать через других.

Андреа засмеялась и сменила тему.

— Может, пройдёмся, посмотрим фейерверк, — предложила она.

Мараван покачал головой:

— Я боюсь взрывов.

За окном снова пошёл снег. Ракеты сгорали и взрывались, вспыхивая разноцветными искрами за завесой хлопьев и окрашивая их то в зелёный, то в красный, то в жёлтый цвет.

Город колокольным звоном встречал наступление нового года, о котором никто ничего не знал, кроме того, что он на одну секунду длиннее уходящего.

Дальманн отмечал Новый год в одном из отелей, в компании Шайбена, инвестора из Северной Германии, вокруг которого так и цокали шпильки, мелькали декольте и мини-юбки.

— Что за мода! — возмущался Шайбен. — И как здесь узнать проститутку?

— Ищите женщину, которая меньше всего похожа на шлюху, — ответил Дальманн.




Январь 2009





32


Уже скоро Андреа увидела Шеффера снова. Они накрывали стол для ужина на четырёх человек. Скоро ожидались гости. Андреа хотела зажечь свечи и тут обнаружила, что в её зажигалке кончился газ, а коробок спичек, отложенный ею на этот случай, исчез.

Газовой плиты на кухне не было. Андреа посмотрела в выдвижных ящиках, обшарила другие комнаты, однако ничего подходящего не обнаружила.

— Я сбегаю в бар напротив, — сказала она Маравану.

Накинув поверх сари пальто, девушка спустилась на лифте, пересекла улицу и попросила у бармена коробок спичек. Выходя из бара, она увидела двоих мужчин, приближающихся к её дому. На пятнадцать минут раньше срока! Андреа поторопилась и нырнула в подъезд, опередив их. Лифт всё ещё стоял внизу. Она поднялась в свою квартиру, бросила пальто на стул в кухне, велела Маравану впустить гостей, а сама занялась свечами.

Одного из вошедших Андреа узнала сразу: Шеффер, мальчик на побегушках у Дальманна. Лицо второго тоже показалось ей знакомым. Она поняла, откуда, когда он приветствовал её с сильным голландским акцентом. Из «Хувилера»! Этот господин приходил туда с Дальманном. Шеффер всего лишь показал ему дорогу, оставаться на ужин он не собирался.

Удостоверившись, что он явился первым, голландец осмотрел комнату, восхищённо присвистнув, и решил подождать своего товарища в гостиной.

Тот прибыл почти одновременно с дамами. Полноватый мужчина чуть за сорок. Волосы стрижены «ёжиком», брюки тёмно-синего делового костюма как будто коротковаты. Гость выглядел немного смущённым. Андреа вспомнила, что его она тоже видела в «Хувилере».

— Я сгораю от нетерпения, — несколько раз повторил он.

Совсем как Эстер Дюбуа когда-то.

Штаффель мог бы легко отказаться от ужина и жалел, что не сделал этого. Сейчас ему вспомнилось, как в пятнадцать лет он взял в рот свою первую сигарету. Родители обещали Штаффелю десять тысяч франков, если он не начнёт курить до двадцати лет. До сих пор он был уверен, что именно это соглашение и стало причиной его слабости. Хотя родители так ничего и не узнали, ни в тот раз, ни в последующие. А десять тысяч франков он выгодно вложил в аппаратное и программное обеспечение, когда учился на инженера.

Помнил он и другой случай, лет восемь назад в Денвере. Тогда, чтобы не прослыть ханжой, он отправился в ночной клуб с танцами на столах. Должно быть, Штаффель выпил там слишком много, потому что на следующее утро проснулся в пять в своём номере, рядом с крашеной блондинкой, от запаха духов которой ему удалось избавиться лишь с помощью химчистки.

И это приключение не имело последствий: Беатрис так ничего и не узнала.

На этот раз Штаффель тоже позаботился о том, чтобы всё прошло гладко.

Уже при второй встрече в «Хувилере» Дальманн рассказал ему, что его друг Гендерен сейчас как раз находится в Швейцарии и хотел бы познакомиться со Штаффелем. Разумеется, Штаффель знал, кто такой Гендерен. Второе лицо в «Хоогтеко» — крупнейшей фирме в области возобновляемых источников энергии. И Штаффель решил, что неформальная встреча с этим голландским конкурентом ему не помешает.

Он пригласил Гендерена в свой роскошный дом с видом на озеро, где они выпили по рюмке и прониклись друг к другу симпатией. А назавтра договорились поужинать вместе.

Следующий вечер Гендерен и Штаффель провели в японском ресторане. Они много смеялись и ни слова не говорили о делах. Гендерен имел неисчерпаемый запас таких шуток, какие прежде Штаффелю приходилось слышать разве что от своего старого армейского приятеля Хофера. Час от часу анекдоты становились всё похабнее, пока наконец ван Гендерен не перешёл к рассказу о некоем поваре, который готовит «острую во всех отношениях» еду.

Но сейчас, когда симпатичная индианка — или кто там она? — подала им шампанское, прекрасно изъясняясь на швейцарском диалекте, Штаффелю стало немного не по себе, хотя по телу и пробежала приятная дрожь.

В конце концов, он мог прервать этот ужин в любое время, пока ещё ничего не произошло.

То, что Македа была и на этот раз, Андреа не удивило: эфиопка её предупреждала. Так подруги договорились после небольшой размолвки, которая вышла у них на новогодние праздники.

— Пожалуйста, кончай с этим, — потребовала от подруги Андреа, — моих денег хватит на двоих.

На Македу напал истерический хохот.

— Я не ослышалась? — сквозь слёзы переспросила она, когда приступ утих.

— Что с тобой? — обиделась Андреа.

— Мне смешно слышать это от тебя, — не унималась Македа. — Обычно так говорят мужчины: я спасу тебя, переезжай ко мне, будешь готовить мне еду и стирать носки. Надеюсь, ты шутишь?

— Я серьёзно, — ответила Андреа.

— Ты достаточно зарабатываешь на двоих? — усмехнулась Македа. — А как быть с теми четырнадцатью, что остались в Аддис-Абебе, моей семьёй?

Тему закрыли, однако с тех пор Андреа каждый раз спрашивала Македу, где она сегодня работает. Андреа поняла, что ей лучше обо всём знать наперёд. Так ей было проще смотреть на ситуацию с профессиональной точки зрения.

Однако с «Пищей любви» всё усложнялось. Андреа не понаслышке знала, какими чувственными делает людей эта еда. Хотя о своём личном опыте подруге никогда не рассказывала, какими бы доверительными ни были их отношения.

Через несколько дней после ужина Штаффеля и Гендерена снова объявились Теварам и Ратинам. У них есть новости для Маравана, сказали они, и попросили разрешения приехать.

До сих пор каждый их визит стоил Маравану денег. Поэтому тамилец ждал звонка, держа наготове тысячную купюру, которую вытащил из-за алтаря богини Лакшми.

Новостью оказался заказ. Приближался праздник урожая понгал, и Маравану предложили готовить угощение в клубе Тамильской культурной ассоциации. Хорошее известие!

Теварам обещал земляку гонорар в тысячу франков, которые тот, конечно же, должен пожертвовать на дело «тамильских тигров». Он полагал, что связанная со столь важным поручением реклама искусству Маравана будет достаточным вознаграждением за его труды.

Сам же Мараван настолько устал от сомнительных с точки зрения морали «ужинов любви» — «секс-повар», так назвал его как-то один клиент, — что перспектива готовить нормальную пищу для обыкновенных людей показалась ему соблазнительной.

— А что с Улагу? — спросил наконец он. — Вы что-нибудь о нём узнали?

Теварам и Ратинам переглянулись.

— Ах да! — спохватился Теварам. — Его не взяли.

— Не взяли в солдаты? — от волнения у Маравана загорелись щёки.

— Нет, в подразделение «чёрных тигров».

Когда Теварам с Ратиманом ушли, Мараван снова положил купюру за алтарь.

На газовой плите стоял новый котелок, украшенный снаружи свежими веточками имбиря и куркумы. В нём варился рис и чечевица с пальмовым сахаром и молоком. Тамильцы сидели на полу полукругом, одетые во всё новое. На девушках и женщинах, украсивших себя живыми цветами, были пёстрые сари и пенджаби.

Наконец содержимое горшка закипело и, шипя и пенясь, полилось через край. Голубое пламя горелки вспыхнуло жёлтым.

— Понгало понгал! — закричали тамильцы.

Мараван, приготовивший этот рис с молоком, не смог присутствовать на церемонии. Со вчерашнего вечера он работал на кухне в Центре общин. Тамильская культурная ассоциация сняла и украсила там зал.

Руководство общины возложило на нескольких женщин почётную обязанность помогать Маравану. Однако денег за их труд не полагалось, и требовать от них многого не стоило. Поскольку гостей ожидалось немало, Мараван обратился к Гнанаму, кухонному рабочему, который жил в мансарде, как раз над его квартирой. Ему Мараван был готов платить из собственного кармана, так как очень нуждался в опытных людях.

Вентиляция на кухне работала плохо, а окон в комнате не имелось. Поэтому все дышали ароматами чечевицы, риса, масла гхи, чили, кардамона и корицы. А также редкой травы под названием асафетида — непременной составляющей многих блюд из меню праздника урожая, иначе называемой «чёртово дерьмо» за неприятный запах, который она теряла только на сковородке.

Мараван приготовил четыре классических вегетарианских блюда.

Авиал — паста из двух сортов чечевицы с кокосовым орехом, асефатидой и разными овощами. Лимонный рис с чечевицей, семенами горчицы, куркумой и асефатидой. Парангикай пулику-ламбу — остро-сладко-кислое блюдо из тыквы с луком, помидорами и тамариндом. Саркарай понгал — рис с молоком, миндалём, кешью, чечевицей, шафраном и кардамоном.

Мараван только собирался поджарить смесь орехов кешью и миндаля в чугунной сковороде, как кто-то тронул его за плечо. Тамилец повернул голову, может быть, преувеличенно резко, потому что хотел показать, как он занят и недоволен тем, что его потревожили.

Рядом стояла Сандана.

— Могу я чем-нибудь вам помочь?

На некоторое время Мараван задумался, а потом передал девушке свою ложку.

— Мешайте, не останавливаясь, — велел он, — не давайте орехам подгореть. А когда они станут золотистыми, всыпьте в этот котелок и… позовите меня.

С этими словами он побежал к следующему горшку и помощнице. Проверил, всё ли в порядке, дал несколько указаний и поспешил дальше.

Ребёнком Мараван видел как-то китайскую акробатку, которая крутила на эластичных стержнях тарелки. Сначала одну, потом две, потом ещё больше, пока их не стало двадцать или даже тридцать, — тогда Мараван считал плохо. Китаянка старалась из последних сил, бегала между танцующими стержнями и часто ей удавалось предотвратить падение в последнюю секунду.

Так и он был сейчас единственным поваром на дюжину сковородок, содержимое которых могло подгореть в любой момент.

Тем не менее возле Санданы он задержался чуть дольше, чем требовалось.




33


Понгал — весёлый праздник. Люди радуются новой жизни и стараются оставить прошлое позади. Но здесь, в унылом здании Центра общин, в этот холодный, ветреный день четырнадцатого января две тысячи девятого года, не чувствовалось беззаботности, обыкновенно свойственной этому дню.

Почти у каждого из присутствующих имелись основания опасаться за жизнь своих друзей или родственников: армия правительства Шри-Ланки стояла на подступах к Муллайтуву. ТОТИ ожесточённо сопротивлялась, а мирное население напрасно искало возможности покинуть город.

Многие здешние тамильцы давно уже не имели связи с оставшимися на родине близкими. Поэтому на этот раз люди больше молились и меньше веселились. Их лица оставались серьёзными.

Мараван тоже потерял контакт со своей семьёй. Ходили слухи, что магазин в Джафне, через который хозяин «Баттикалоа-Базара» передавал на Шри-Ланку деньги и корреспонденцию, закрылся после налёта «тамильских тигров». Такое случалось не впервые. Обычно для возобновления его работы хватало взятки. Однако каждый раз на улаживание конфликта уходило несколько дней.

Мараван сидел за столом, накрытым белой бумагой вместо скатерти. Половина мест оставалась свободной. Цветочная гирлянда кое-где лежала криво, в ней зияли дыры: несколько гостей, покидая праздник, унесли с собой по букетику.

Сандана, из-за которой Мараван до сих пор оставался здесь, праздновала через два стола от него, в окружении родственников и друзей. Время от времени она смотрела на Маравана, однако до сих пор не пригласила его присоединиться к их компании.

Несколько раз Мараван был близок к тому, чтобы подойти самому и спросить, нравится ли ей еда. В конце концов, он же повар! Однако мысль о том, что Сандана, ответив на его вопрос утвердительно и даже поблагодарив, всё-таки не предложит ему сесть, удерживала Маравана на месте. Представить только, что он будет стоять рядом с её столиком, как бедный родственник, и искать достойный выход из создавшегося щекотливого положения!

Тут Мараван заметил, что в компании Санданы как будто произошла размолвка. Родители говорили с ней на повышенных тонах. Брови девушки, в обычном состоянии почти прямые, образовали под красной точкой на лбу сплошную линию. И вот она встала и, не обращая внимания на окрики отца и матери, направилась к его столику.

— Не смотрите туда, — велела она Маравану, усаживаясь рядом с ним.

Её потту поднялось ещё выше благодаря появившимся на лбу гневным морщинам.

— Поссорились? — спросил Маравана.

— Конфликт культур, — Сандана попыталась улыбнуться.

— Понимаю, — кивнул Мараван.

— Расскажите мне что-нибудь, — попросила Сандана, — они не должны думать, что нам не о чем поговорить.

— Чем же мне вас развлечь? — Мараван сам слышал, как жалко прозвучал его вопрос. — Я плохо рассказываю.

— А что вы делаете хорошо?

— Готовлю.

— Тогда расскажите мне о кулинарии.

— Когда я впервые увидел, как моя двоюродная бабушка делает аалангай путту, мне было не больше пяти лет. Она перемолола рис и чечевицу в муку, выжала молоко из тёртого кокосового ореха и замесила тесто, из которого скатала маленькие шарики. Полив молоком с пальмовым сахаром, бабушка поместила их в водяную баню, после чего они стали похожи на плоды инжира. И тогда я понял, что кулинария — это превращение. Холодного в тёплое, твёрдого в мягкое, кислого в солёное. Поэтому я и стал поваром. Меня зачаровывают метаморфозы.

— Вы замечательный повар.

— В том, что вы попробовали сегодня, нет ничего особенного. Превращениям нет конца. Я люблю, когда мягкое становится твёрдым, хрустящим, или чем-то пенистым, или тает, как снег. Вы понимаете меня? Я хочу… — он задумался, пытаясь подобрать подходящее слово, — превращать знакомые нам вещи в нечто новое. Делать из привычного необычное. — Мараван сказал это и сам удивился собственному красноречию. — И прежде всего изменить суть вещи, — закончил он.

Тамилец сам не подозревал, что может так выражаться.

— Мы уходим, — прозвучал у него над ухом мужской голос.

К ним незаметно подошёл отец Санданы.

— Папа, это Мараван, — представила Сандана своего друга. — Это он сегодня приготовил нам угощение. Мараван, познакомьтесь, это мой папа, его зовут Махит.

Мараван поднялся и хотел было пожать мужчине руку, но тот будто не замечал его.

— Мы уходим, — повторил он.

— Хорошо, я приду позже, — ответила Сандана.

— Нет, ты пойдёшь с нами, — настаивал отец.

— Мне уже двадцать два года!

— Пошли.

Некоторое время она сомневалась, а потом пожала плечами.

— Что же, поговорим в следующий раз.

С этими словами девушка встала и пошла за отцом.

Мараван решил поэкспериментировать с напитками. Клиенты «Пищи любви» не всегда довольствовались шампанским и вином. Они спрашивали аперитивы и коктейли. Поварские амбиции не позволяли Маравану подать им обыкновенный кампари или «кровавую Мэри».

Он смешал концентрированное кокосовое молоко с колотым льдом, араком,[40 - Арак — крепкий алкогольный напиток, распространённый на Ближнем Востоке.] имбирным элем, белым чаем, ксантаном и гураном. Полученную массу пастельно-жёлтого цвета Мараван собирался поместить на двенадцать часов в холодильник, установив температуру минус двадцать, а потом подать на фарфоровой ложке с чем-нибудь шипучим — что-то вроде «араковых конфет». Как любительница алкоголя, Андреа согласилась стать подопытным кроликом.

Тут в дверь позвонили. Мараван взглянул на часы: почти половина одиннадцатого. Заглянул в глазок — никого. Он взял трубку старого домофона.

— Да?

Сквозь треск и шум доносился женский голос, однако слов Мараван не разбирал.

— Громче, пожалуйста, — попросил он и только после этого смог расслышать в потоке слов имя Андреа.

Андреа? В такой час и без предупреждения?

Мараван нажал кнопку и вышел на лестничную площадку. Вскоре раздались лёгкие шаги, а потом тамилец увидел и свою позднюю гостью. Ею оказалась Сандана.

Она была одета по-европейски: в джинсы, пуловер и стёганую куртку, которую Мараван видел на ней в трамвае. «Индийская одежда идёт ей больше», — заметил про себя тамилец. Только пропуская Сандану в квартиру, он увидел у неё в руке большую дорожную сумку. Поставив её на пол, девушка три раза поцеловала Маравана. Это получилось у неё довольно натянуто, хотя она изо всех сил старалась держаться непринуждённо.

— Можно мне у вас переночевать? — спросила она. И тут же добавила, глядя в растерянное лицо Маравана: — На диване или на полу — мне всё равно.

Мараван хорошо знал порядки в индийских семьях и понимал, какие последствия может иметь эта ночь. Воображение его заработало, рисуя картины одну страшнее другой.

— Почему вы не ночуете дома? — спросил он.

— Я съехала оттуда, — ответила Сандана.

— Я дам вам денег на гостиницу, — предложил Мараван.

— Деньги у меня есть.

Тут он вспомнил, что Сандана рассказывала ему о своей работе в бюро путешествий на вокзале.

Девушка подняла на него умоляющие глаза.

— Вам не придётся спать со мной.

Мараван засмеялся:

— Слава богу!

Однако Сандана оставалась серьёзной.

— Но вы должны мне всё рассказать, — потребовал Мараван, помогая девушке снять куртку и провожая её на кухню. — Дайте мне только закончить с этим…

Он снова включил миксер на несколько секунд, а затем вылил содержимое контейнера в форму из какого-то эластичного материала.

— Колдуете? — поинтересовалась Сандана.

— Да, превращаю кокосовую водку в водку из кокоса.

В первый раз за этот вечер девушка улыбнулась.

Мараван поставил форму в морозильник и проводил Сандану в гостиную. Когда он открыл дверь, пламя на фитиле дипама задрожало. Тамилец подошёл к окну и закрыл его.

— Присаживайтесь, — предложил он гостье. — Хотите чаю? Я как раз собирался себе заварить.

— Тогда и я выпью чашечку, — согласилась она.

Сложив ладони перед грудью, девушка поклонилась образу Лакшми и устроилась на подушке.

Когда Мараван вернулся из кухни с подносом, она сидела в том же положении, в каком он её оставил. Тамилец сел рядом и приготовился слушать.

История Санданы нисколько не удивила его. Обо всём этом он мог бы догадаться и сам.

Не так давно отец и мать Санданы сговорились с родителями молодого человека по имени Падмакар о том, что их дети должны пожениться. Обе семьи принадлежали касте вайшьев, и гороскоп давал хороший прогноз на этот брак.

Однако Сандана не хотела выходить замуж за Падмакара. С приближением свадьбы конфликт нарастал, пока не вылился в публичную размолвку в Центре общин. Дома ссора имела продолжение, в результате чего Сандана собрала сумку и ушла. Мать провожала её со слезами, отец сказал, что назад она может не возвращаться.

— И что теперь? — спросил Мараван.

Тут она ударилась в слёзы. Некоторое время Мараван наблюдал за девушкой, а потом сел рядом и положил ей на плечо руку.

Он охотно поцеловал бы её, однако последствия этого поступка, после всего, что она ему рассказала, представлялись ещё более угрожающими. Ведь она была вайшья, он — шудра. Он не смел даже и мечтать о ней.

Наконец Сандана перестала плакать, вытерла глаза и прошептала, всхлипывая:

— И это при том, что я ни разу не была на Шри-Ланке.

— Что ж, можете считать себя счастливой, — ответил Мараван. — Вы не тоскуете по родине.

Она удивлённо посмотрела на него:

— А вы?

— Постоянно, — кивнул он. — Эта боль не отпускает меня ни на минуту.

— Там действительно так хорошо?

— Представьте, что вы путешествуете по Шри-Ланке где-нибудь в сельской местности. Вы едете по узкой дороге, а за окнами автомобиля проплывает большая деревня. Улицы в ней усажены деревьями, в тени которых прячутся маленькие уютные домики. Иногда возникает рисовое поле, а потом снова домики. Потом появляются школьники в форме, а затем опять хижины. Иногда они стоят скученно, а потом местность снова становится редконаселенной, но они возникают снова и снова. Вы думаете, что это последний, а он оказывается первым в следующей череде строений. Шри-Ланка — один большой тропический обитаемый парк.

— Перестаньте! — перебила его Сандана. — Иначе я тоже буду тосковать!

Он положил гостью на своей кровати, среди деревьев карри, а себе соорудил постель на подушках возле стола. Они поцеловались, как брат с сестрой, и пожелали друг другу спокойной ночи. Однако потом оба долго ворочались в своих постелях.

Наутро тамилец проснулся после короткого и глубокого сна. Дверь в спальню была открыта, кровать прибрана. На покрывале лежала записка: «Спасибо за всё. С.» — и номер телефона.

Дорожная сумка всё ещё стояла на полу.

Мараван включил компьютер и вошёл в Интернет. Он регулярно заглядывал на сайты ТОТИ и правительства Шри-Ланки. Ни те ни другие не заслуживали доверия, однако, сопоставляя их друг с другом и дополняя информацией из западных СМИ и отчётов международных организаций, Мараван мог получить хотя бы приблизительную картину происходящего на родине.

Правительственные войска взяли город Муллайтиву и двигались дальше на север. Вскоре армия «тамильских тигров» окажется в окружении, а вместе с ней, по оценкам международных источников, около двухсот пятидесяти тысяч гражданских лиц. Обе стороны обвинялись в использовании мирных жителей в качестве живого щита. Однако в местных СМИ о надвигающейся катастрофе почти ничего не говорилось.

Несмотря на хаос в стране, пункт связи в «Баттикалоа-Базаре» снова заработал. Не успел Мараван встать из-за компьютера, как раздался звонок. Завтра в одиннадцать часов дня он должен был позвонить по хорошо известному ему номеру. Сестра хотела с ним поговорить.

Мараван настроился на плохие новости.

После завтрака он набрал номер Санданы. Девушка ответила не сразу.

— Не могу говорить, — сказала она. — Сейчас занимаюсь клиентом. Позвоню вам в перерыв.

— А когда он будет? — поинтересовался Мараван.

Но Сандана уже повесила трубку.

Тамилец ждал. Он сидел у телефона и смотрел на сумку, которая стояла на полу, как будто наконец обрела своё место.

Что думает Сандана? Или она не боится скандала и намерена переехать к Маравану? Вполне возможно, когда речь идёт о девушке, выросшей в Европе и чуждой обычаям и культуре его родной страны. Такая пойдёт и на разрыв с родителями, ради того чтобы жить с любимым человеком, и подобное здесь уже случалось.

В основном, конечно, дело касалось местных мужчин. Однако если тамилец будет жить с тамилкой без благословления родителей, да ещё и не подходящей ему касты, для обоих неминуемо изгнание из общины.

Пойдёт ли он на это? Хочет ли он стать изгоем вместе с ней? Они поставят себя вне жизни диаспоры, а если и решатся когда-нибудь прийти на праздник в храм, их будут там игнорировать. Смог бы он так жить?

Смог бы, если б любил эту женщину.

Он представил себе Сандану. Непримиримую и послушную, как на празднике урожая. Решительную и неуверенную, как вчера. Она говорила по-тамильски с чуть заметным швейцарским акцентом, но выглядела неестественно в джинсах и пуловере.

Тем не менее он смог бы.

Наконец раздался звонок.

— Вам надо было разбудить меня, — сказал девушке Мараван. — Я приготовил бы яичницу.

— Я заглянула к вам, вы так крепко спали, — ответила она.

Они поговорили ещё, словно два любовника после своей первой ночи.

— Мой перерыв подходит к концу, — сказала, наконец, Сандана. — Вы дома после обеда? Я хотела забрать сумку, переезжаю к коллеге.




34


Время, назначенное сестрой для переговоров, оказалось крайне неудобным. «Пища любви» получила очередной заказ от Кули, и в одиннадцать часов дня тамилец должен был стоять на кухне особняка в Соколином переулке и вовсю заниматься готовкой. Однако при достаточной организованности Маравана и расторопности Андреа и то и другое можно было совместить. И вот в назначенный час тамилец, в наушниках и с блокнотом наготове, сидел перед компьютером и набирал нужный номер.

Связь сработала сразу. Сначала трубку взял хозяин лавки. Мараван назвал ему своё имя и через несколько секунд услышал голос своей старшей сестры.

— Мараван? — спросила она сквозь слёзы.

— Что-нибудь с Улагу?

Рагини продолжала всхлипывать.

— Нангай, — расслышал наконец Мараван.

«Нет, только не Нангай», — пронеслось у него в голове.

— Что с ней?

— Она умерла.

Сестра снова заплакала.

Мараван уткнул лицо в ладони и замолчал. Он не отвечал, пока наконец голос Рагини не вывел его из оцепенения.

— Брат, ты ещё здесь?

— Как?.. — только и смог вымолвить Мараван.

— Сердце, — ответила сестра. — Всё случилось внезапно.

— Но у неё было здоровое сердце.

Сестра замолчала.

— Нет, Мараван, два года назад она перенесла инфаркт, — сказала она наконец.

— Но мне никто ничего не сообщил!

— Она не хотела, чтобы ты узнал.

— Почему?!

— Боялась, что из-за неё ты вернёшься.

Распрощавшись с сестрой, Мараван пошёл в спальню, снял со стены фотографию своей двоюродной бабушки и поставил её переддомашним алтарём. Потом встал на колени и помолился за Нангай.

Мараван спрашивал себя, насколько верны были её опасения? Вернулся бы он на родину, узнав о её инфаркте?

Скорее всего, нет.

В тот день в меню «Пищи любви» были внесены изменения. Мараван готовил всё в точности так, как его учила Нангай.

Например, он отказался от блюда, которое сам называл «мужчина и женщина». Пюре из замоченного в подслащённом молоке белого маша он просто подсушил в духовке.

Из смеси шафрана, молока и миндаля тамилец приготовил тёплый напиток. А из шафранового масла гхи сдалал пасту, которую следовало запивать тёплым молоком.

Он не пользовался роторным испарителем, не делал гелификацию и не отделял аромат от текстуры. Этот ужин он готовил в честь той, кому был обязан всем. Хотя бы сегодня Мараван решил воздержаться от тех новшеств, которые Нангай никогда бы не одобрила.

И всё время готовки, как дань памяти Нангай, на кухне стояла тава с тёплым кокосовым маслом, корицей и листьями карри, наполняя комнату ароматом его молодости.

Андреа сразу заподозрила неладное. Во-первых, Мараван слишком задержался у телефона. А вскоре вся квартира пропахла смесью карри и корицы. И это при том, что он не выносил никаких запахов в помещении! Кроме того, Андреа не могла не заметить изменений в меню.

Девушка сразу сделала Маравану замечание, но в ответ поймала его сердитый взгляд.

— Это или ничего, — строго сказал он и потом до конца вечера не произнёс ни слова без крайней необходимости.

На лице клиента — постоянного посетителя — проступило разочарование, когда ему принесли «привет из кухни»: десертную ложку какой-то тёмной пасты и водочную рюмку с тёплым напитком, который Андреа представила как «белый маш с молоком». Однако сидевшая рядом женщина казалась настолько заинтригованной происходящим, что он ничего не сказал.

Незадолго перед уходом Андреа — Мараван покинул квартиру ещё раньше, не попрощавшись, — клиент зашёл на кухню, завёрнутый в махровое полотенце.

— Я было подумал, что это альтернативная версия того же меню, — усмехнулся он. — Однако должен признать, это ещё круче. Мои комплименты повару!

С этими словами он положил на стол три купюры по две сотни франков, в дополнение к основному гонорару.




35


И снова Маравану пришлось провести в приёмной доктора Кёрнера больше двух часов. Разбросанные вокруг газеты пестрили заголовками на тему предстоящей инаугурации первого чернокожего президента Соединённых Штатов Америки Барака Хусейна Абамы.

Волновало это событие и ожидающих в очереди пациентов. Тамильцы надеялись на изменение политики в отношении правительства Шри-Ланки; иракцы — на скорейший вывод американских войск с территории их страны; африканцы — на более активное вмешательство США в события в Дарфуре и Зимбабве.

Мараван не принимал участия в разговорах. У него были свои проблемы.

Наконец его пригласили в кабинет.

— Как ваша двоюродная бабушка? — поинтересовался Кёрнер, поднимая глаза от его истории болезни.

— Она умерла.

— Примите мои соболезнования, — вздохнул доктор. — Вы сделали всё, что могли. Что же привело вас ко мне на этот раз?

— Я снова пришёл поговорить о ней, — ответил Мараван. — В прошлый раз вы спрашивали меня, как у неё с сердцем. Зачем?

— При определённых проблемах с кровообращением нельзя назначать минирин, — сказал Кёрнер. — Он способствует свёртываемости крови и может в таких случаях вызвать инфаркт или инсульт. Отчего же она умерла?

— Инфаркт.

— И теперь вы беспокоитесь, что минирин стал причиной её смерти, — догадался доктор. — Это маловероятно. Другое дело, если бы у неё и раньше были проблемы с сердцем.

— Два года назад она перенесла инфаркт.

Кёрнер с испугом взглянул на Маравана:

— Вы должны были предупредить меня.

— Я не знал, — ответил тамилец. — Она скрыла это от меня.




36


В конце января деловой мир потрясло одно коротенькое сообщение, настолько неожиданное, что ему нашлось место и в обычной прессе.

«Кугаг» — фирма, занимающаяся возобновляемыми источниками энергии и бросившая вызов экономическому кризису, — объявила о своём слиянии с голландским предприятием «Хоогтеко» — крупнейшим поставщиком солнечной и ветровой энергии в Европе и главным конкуретом «Кугага».

Те, кто знал о стремительном развитии этой отрасли в последнее время и о том, какое значение имеет для неё внедрение новых технологий, удивлялись такому решению. Ведь объединение двух предприятий представлялось невозможным без обмена ноу-хау.

Эксперты гадали, какие последствия будет иметь этот шаг для меньшего по размерам, но динамично развивающегося «Кугага». Его исследовательский отдел считался одним из самых эффективных в мире, объёмы продукции росли, равно как и число заказчиков, а аналитики поговаривали о перспективных разработках, связанных с трубопроводом.

С имиджем у фирмы также всё было в порядке. Её генерального директора выбрали «руководителем года» в номинации «новые технологии».

Если кто и выигрывал от этой сделки, то только «Хоогтеко».

Генеральный директор «Кугага» Ханс Штаффель стал на этот раз жертвой неудачной информационной политики. Соглашение о слиянии обнародовал «Хоогтеко». «Кугаг» поначалу отказывался комментировать это известие, объясняя, что окончательного решения пока нет. Однако потом выступил с коротким коммюнике, подтверждающим заявление голландцев.

За это в понедельник «Кугаг» потерпел неудачу на фондовом рынке. Для «Хоогтеко», напротив, неделя началась хорошо.

Пресс-секретарь «Кугага» — пресытившись советами своей службы по связям с общественностью, фирма наняла пресс-секретаря — представил это происшествие как малозначимое и не выходящее за рамки повседневной деловой жизни. Просто с позиции силы.

Один из комментаторов, сомневаясь в этой силе, рассуждал о неблагоприятных последствиях, которые могут возникнуть на американском ипотечном рынке. Другой спрашивал, как могло руководство «Кугага» допустить такое и не превысил ли господин Штаффель своих полномочий?

От самого генерального директора, который обычно не скрывал своей точки зрения от общественности, на этот раз получить разъяснений так и не удалось.




Февраль 2009





37


Сейчас Мараван больше работал во второй половине дня, однако ближе к обеду уходил на небольшой перерыв, чтобы встретиться с Санданой. Обычно он ждал её возле бюро путешествий, а потом они шли в кафе, ресторан или закусочную на вокзале. Они хотели как можно больше рассказать друг другу о себе и своём прошлом и использовали для этого каждую свободную минутку.

Однажды Сандана спросила его:

— Как вы думаете, что бы мы сейчас делали, если бы находились на Шри-Ланке?

— Вы имеете в виду прямо сейчас? — уточнил Мараван.

Девушка кивнула:

— Да, прямо сейчас, в половине первого пополудни.

— По местному времени? — улыбнулся Мараван.

— Да.

— Там должно быть жарко, но без дождя.

— Да, но что мы бы делали?

— Я представляю нас вдвоём на берегу, — ответил Мараван. — На берегу, под пальмами, прохладнее. Океан спокоен. В феврале обычно так.

— И мы там одни?

— Я не вижу вокруг ни одного человека.

— А почему мы под пальмами, а не в воде?

— У нас нет купальников. Только саронги.

— Но ведь в них тоже можно плавать?

— Да, но, промокнув, они становятся прозрачными.

— И вас это смущает?

— Нет. Если рядом вы — нисколько.

— Ну, тогда давайте зайдём в воду.

В другой раз Мараван рассказал ей об Улагу и Нангай. О том, что она значила для него и что он чувствует себя виноватым в её смерти.

— Разве вы не говорили, что без лекарства она всё равно бы усохла?

Мараван кивнул.

— И разве ваша сестра не сказала, что она умерла внезапно?

Они сблизились. Общаясь, едва касались друг друга, однако при встрече и на прощанье целовались, как принято в Европе.

Сандана по-прежнему жила у коллеги, очень милой жительницы Бернер Оберланда,[41 - Бернер Оберланд — область в Швейцарии.] которую Мараван видел только один раз, столкнувшись с ней в бюро путешествий. С родителями Сандана по-прежнему не общалась.

Однажды вечером Мараван, рано покончив с работой в Соколином переулке, сидел в Интернете, просматривая интересующие его информационные сайты. Вести с родины день ото дня становились всё более удручающими. Созданная для беженцев зона безопасности, по сообщениям ТОТИ и разных международных организаций, подвергалась бомбардировкам. Среди гражданского населения имелись многочисленные жертвы. Многие предрекали скорую победу правительственных войск. Однако Мараван, как и большинство его земляков, знал, что победа ещё не гарантирует мира.

Вдруг кто-то яростно зазвонил в дверь. На часах было около одиннадцати.

В «глазок» Мараван увидел тамильца средних лет.

— Что вам нужно? — спросил он незваного гостя как раз тот момент, когда тот отпускал кнопку звонка.

— Открывай! — закричал мужчина.

— Кто вы такой?

— Я её отец. Сейчас же открой, или я вышибу дверь.

Мараван открыл и только теперь узнал отца Санданы, который тут же устремился в квартиру.

— Где она?

— Если вы имеете в виду Сандану, то её здесь нет.

— Я знаю, что она здесь.

Мараван жестом пригласил мужчину осмотреть квартиру. Махит прошёлся по всем комнатам, заглянул в ванную и на балкон, однако никого не нашёл.

— Где она? — угрожающе зарычал он.

— Дома, вероятно, — ответил Мараван.

— Дома она уже давно не живёт!

— Тогда, полагаю, она у подруги.

— Ха! У подруги! — воскликнул Махит. — Она живёт здесь!

— Это она вам сказала?

— Мы с ней больше не разговариваем!

До сих пор он почти кричал, но потом вдруг словно опомнился и повторил уже спокойно:

— Мы с ней не разговариваем.

Мараван увидел в глазах у мужчины слёзы. Он положил ему на плечо руку, однако Махит сбросил её рывком.

— Присаживайтесь, — предложил Мараван. — Я сделаю вам чаю.

Он указал на стул перед монитором. Махит покорно сел, всхлипывая, и закрыл лицо ладонью.

Когда Мараван вернулся с подносом, отец Санданы уже пришёл в себя. Он поблагодарил хозяина и принялся пить чай маленькими глотками.

— Почему она, дав нам понять, что собирается жить здесь, переехала к подруге?

— Она не хочет замуж за человека, которого вы ей навязываете, — ответил Мараван.

Махит покачал головой.

— Но это хороший человек. Мы с женой долго искали, поверьте, это не первый встречный.

— В Европе девушки предпочитают сами выбирать себе мужей.

Махит снова разозлился.

— Но она не европейская девушка! — закричал он.

— При этом она никогда не была на Шри-Ланке, — добавил Мараван.

Отец Санданы кивнул, а потом на его глаза снова навернулись слёзы. Теперь он уже не пытался их скрыть.

— Проклятая война! — всхлипывал он. — Эта проклятая война…

Допив чай, Махит успокоился, извинился и ушёл.




38


Теперь Мараван не мог работать как раньше. Почти каждый день после обеда он уходил. «Перекусить», — как объяснял он Андреа.

Возвращался он всегда в хорошем настроении, чего с ним не бывало со дня получения известия о смерти Нангай.

Клиент, попробовавший в тот вечер другой вариант меню, попросил себе того же самого ещё раз, с очередной женщиной, однако Мараван категорически ему отказал.

— У нас запланировано это, — велел он передать через Андреа.

— Да, но то прекрасно работало! — возразил клиент.

— У нас другие блюда, — настоял Мараван.

На этом тему закрыли.

Мараван не хотел открывать Андреа истинную причину изменений меню в тот вечер, а она ни о чём не спрашивала. Не хотела его раздражать, тем более что в последнее время всё шло хорошо.

В его тайну она проникла случайно. Македа получила заказ на обслуживание участников конференции ООН в Женеве, и Андреа, посадив её на поезд, зашла на вокзале в буфет. Там она и увидела Маравана.

Он сидел за одним из столиков рядом с симпатичной тамилкой. Оба не сводили друг с друга глаз. Андреа помедлила, однако потом всё же решилась нарушить их уединение.

— Простите, что помешала, — сказала она, приблизившись к столу.

Девушка перевела вопросительный взгляд с неё на Маравана. Тот словно язык проглотил.

— Я Андреа, деловой партнёр Маравана, — представилась Андреа.

В ответ тамилка протянула ей руку и улыбнулась.

— А меня зовут Сандана.

Она говорила на швейцарском диалекте совершенно без акцента.

Поскольку Мараван не пригласил Андреа сесть, та немедленно удалилась. «Пока!» — сказала она Маравану. А Сандане — «Приятно было познакомиться».

— Почему ты не сводил бедняжку в какой-нибудь более-менее приличный ресторан, — выговаривала она тамильцу уже на кухне в Соколином переулке.

— Она работает в бюро путешествий и выскочила на несколько минут на обед, — ответил он.

Андреа улыбнулась:

— Теперь мне всё ясно: любовь.

Мараван покачал головой.

— Думаю, ты ошибаешься, — пробурчал он, не отрываясь от работы.

— Во всяком случае, не в отношении неё, — ответила Андреа.

А на следующее утро в центре внимания делового мира оказалось ещё одно известие, связанное с «Кугагом»: Ханс Штаффель, всё ещё «руководитель года», лишился своего кресла. «Из-за разногласий с руководством компании по вопросу стратегии развития предприятия», — гласило официальное заявление.

Однако комментаторы связывали это увольнение с загадочным решением Штаффеля организовать совместное предприятие с главным конкурентом «Кугага».

— Смотри-ка, знакомое лицо! — воскликнула Македа, притягивая Андреа газету с портретом Штаффеля.

Этот снимок сделал отнюдь не дешёвый фотограф в лучшие для Штаффеля времена для годового отчёта предприятия. Андреа пролистала газету, которую только что купила вместе с круассанами к завтраку. Македа вопросительно смотрела на подругу: она не читала по-немецки.

— И что про него пишут? — поинтересовалась эфиопка.

— Его выгнали с работы, — ответила Андреа, просмотрев статью.

Македа удивлённо взглянула на газету.

— Выгнали? Я считала его гением!

— Что-то сглупил с одной голландской фирмой, — пояснила Андреа.

— А тот, что с ним приходил тогда ужинать, был разве не голландец? — вспомнила Македа.

— Голландец, — согласилась Андреа и задумалась.

В той же газете Маравана заинтересовало другое. Более десяти тысяч его соотечественников вышли на демонстрацию перед зданием ООН в Женеве. Они требовали немедленного прекращения боевых действий.

На родине обстановка накалялась с каждым днём. Кольцо вокруг армии ТОТИ сжималось. Сейчас «тигры» контролировали территорию вокруг населённого пункта Путиккудийруппу, общей площадью не более ста пятидесяти квадратных метров. Города Килипоччи, Муллайтиву и Чалай, а также Слоновий перевал находились в руках правительственных войск. По оценкам Красного Креста, вместе с десятью тысячами боевиков ТОТИ в окружении оказались почти двести пятьдесят тысяч мирных жителей, которые снова и снова попадали под обстрелы.

И в то время как в Женеве соотечественники Маравана требовали возвращения к мирной жизни, в Коломбо их правительство отмечало с военным парадом шестьдесят первую годовщину независимости Шри-Ланки.

— Я убеждён, что в ближайшее время «тамильские тигры» будут разгромлены окончательно, — заявил президент Махинда Раджапаске.

Он призывал всех граждан Шри-Ланки, покинувших страну из-за войны, вернуться.

В газетах опубликовали не заслуживающие доверия снимки двухэтажного бункера лидера «тигров» Прабхакарана, который тот якобы оставил, бежав из страны.

И только отложив газету в сторону, Мараван заметил портрет человека, которого обслуживал в прошлом месяце в Соколином переулке, когда Андреа выскочила в бар за спичками. Подпись под снимком гласила: «Сенсационное увольнение: руководитель года Ханс Штаффель».

Ближе к обеду, когда они с Андреа всё ещё лежали в постели, Македа неожиданно вспомнила:

— Он его фотографировал.

— Кто? — не поняла Андреа.

— Голландец. Когда этот тип пошёл с Сесилией в соседнюю комнату, голландец приоткрыл дверь, достал что-то из кармана и так стоял, заглядывая в комнату, пока Сесилия не наорала на него.

— А откуда ты знаешь, что он их фотографировал?

— Сесилия закричала: «Эй! Фото только за дополнительную плату!»




39


Мараван и Андреа снова обслуживали супружескую пару. Люди искусства, обоим лет по сорок пять, наблюдались у доктора Дюбуа. Андреа понятия не имела, кто дал им её телефон и адрес. Вероятно, слухи об их фирме до сих пор ходили среди пациентов Эстер.

Супруги жили в частном доме с огородом, и жена потребовала от Маравана клятвенного подтверждения того, что он использует только натуральные продукты. Мараван уверил её в этом, хотя в отношении некоторые ингредиентов молекулярной кухни это было и не совсем так.

— Ты слышал, этого Штаффеля уволили, — сказала Андреа Маравану на кухне.

— Кризис, — пожал плечами тамилец.

— Македа говорила, что голландец сфотографировал его с одной из её коллег.

— Мне это неинтересно, — оборвал Андреа Мараван.

— Неужели ты не понимаешь? — продолжала Андреа, не обращая внимания на его слова. — Он снимает Штаффеля с проституткой, а потом тот неожиданно заключает странную сделку с конкурирующей фирмой.

Мараван снова пожал плечами.

— И как ты думаешь, в какой стране находится эта фирма?

— В Голландии? — догадался Мараван.

Не один Мараван ходил те дни влюблённым. Дальманн — впервые за бог знает сколько лет — тоже потерял голову. Его больным сердцем завладела та, кому оно, пожалуй, меньше всех было нужно. Македа, девочка по вызову из Эфиопии и подруга Андреа, администратора «Пищи любви».

Дальманн снова и снова заказывал ужин с нею. И вовсе не потому, что не мог насытить свой сексуальный аппетит. Нет, в этом отношении он чувствовал и свой возраст, и сердце, и весь свой ежедневный коктейль медикаментов. Просто ему нравилось общество Македы. Он любил её юмор, её подчас непостижимую иронию. И главное, он не мог на неё насмотреться.

Именно поэтому Дальманн платил немалые деньги за самые немудрёные развлечения: приглашал её к себе домой, смотрел с ней телевизор и часами напролёт сидел за нардами, безнадёжно проигрывая.

Она казалось Дальманну непохожей на его прежних подруг: никогда не требовала, чтобы он показывался с ней в обществе, и вообще как будто не имела намерения извлечь из их отношений хоть какую-нибудь практическую пользу.

Поначалу Дальманну это нравилось, однако потом стало беспокоить. Его не переставал мучить один и тот же вопрос, который он время от времени задавал Македе:

— Неужели я тебе хоть чуточку нравлюсь?

И каждый раз Македа отвечала одно и то же:

— Хоть чуточку? I absolutely worship you.[42 - Я от тебя без ума (англ.).]

Эта необязательность их отношений привела в конце концов к тому, что Дальманн стал дарить ей подарки. Сначала жемчужное ожерелье, потом так гармонирующий с ним жемчужный браслет, потом чёрное, как ночь, норковое манто.

Дело дошло до того, что он появился с ней в «Хувилере».

Македа равнодушно расправилась с меню «Большой сюрприз», как будто ела такое каждый день. И постоянно пила шампанское, что огорчало Фрица Хувилера как повара, но не могло не радовать как бизнесмена. Потому что Дальманн всё равно пил вина, оставляя их выбор за сомелье.

На кухне сразу заговорили о Дальманне и его очаровательной спутнице. Работники ресторана один за другим выглядывали в зал, чтобы потом высказать своё мнение по поводу того, кто она: танцовщица, модель или проститутка?

Строго говоря, Дальманн не мог позволить себе сейчас даже такой экстравагантности, как Македа. Акции крупнейшего в стране банка, в которые были якобы надёжно вложены его деньги, и не думали расти. Напротив. Это поддерживаемое государством финансовое учреждение объявило об убытке в двадцать миллиардов франков за истёкший год — беспрецедентное падение в истории страны.

Клиенты сняли со своих счетов двести двадцать шесть миллиаров франков, стоимость акций за год упала на две трети. Американская налоговая служба пригрозила лишить банк лицензии, если он откажется выдать ей информацию о нескольких сотнях клиентов — американских граждан, подозреваемых в уклонении от уплаты налогов.

А без американской лицензии швейцарскому банку рассчитывать было не на что.

В сложившейся ситуации сделка Штаффеля и ван Гендерена казалась большой удачей. Новое руководство фирмы, пытаясь её расстроить, оказывало на Штаффеля давление со стороны акционеров. Однако Дальманну было всё равно. Комиссионные он получил, уже через другой, более успешный банк.

Дальманна удивляло, как быстро этому ван Гендерену удалось окрутить беднягу Штаффеля. Подробностей он не знал, хотя кое-какие подозрения на этот счёт у него имелись. Слухи о том, что жена Штаффеля подала на развод, проникшие в местную прессу из ежедневной зальцбургской газеты, их подтверждали.

В любом случае, к делам Дальманна это уже не имело никакого отношения.

Успех намечался и в другой области, а именно тайско-пакистанских контактов, с Ваеном и Раззаком. Оба уже договорились с Карлайслом о продаже оружия в Таиланд и Пакистан через США. Вполне возможно, что груз уже вывезен из Америки. Тайская часть неофициально погружена на корабли ТОТИ в Бенгальском заливе, пакистанская совершенно легально отправлена в Коломбо.

Всё это, конечно, уже не в компетенции Дальманна. Он всего лишь оказал услугу за вполне разумный процент. В конце концов, не он, так кто-нибудь другой. И полученная Дальманном за это сумма уже поступила на его счёт в одном маленьком, но заслуживающем больше доверия, чем упомянутый выше, банке.

Это была всего лишь небольшая сделка, одна из тех, благодаря которым Дальманн ещё мог кое-что себе позволить.




40


Около девяти часов вечера два небольших самолёта поднялись в воздух с окружённой правительственными войсками территории и взяли курс на Коломбо. В их кабинах сидели два знаменитых «чёрных тигра»: подполковник Рообан и полковник Сириттиран. Они взлетели прямо с городской автотрассы. Рообан оставил на прощание письмо, в котором призывал юношей вступать в ряды «тигров освобождения».

Незадолго до приземления их пути разошлись. Один самолёт полетел в направлении авиационной базы Катунайаке, другой взял курс на штаб командования ВВС в Коломбо.

В двадцать минут девятого, когда столица Шри-Ланки погрузилась в темноту, завыли сирены.

Новость застала Маравана в тамильском магазине. Внезапно из служебного помещения послышалось улюлюканье и аплодисменты. Потом радостный владелец магазина выбежал в торговый зал.

— Мы бомбим Катунайаке и Коломбо! Ещё ничего не потеряно!

Мараван взял рис сали, индонезийский перец и пальмовый сахар и стоял в очереди в кассу, когда и покупатели, и продавцы вдруг словно с ума посходили. Катунайаке и Коломбо! Бомбардировки! А нам говорят, что «тигры» побеждены! Ничего ещё не потеряно!

Мараван подошёл к хозяину.

— А Раждапаксе говорит, что мы полностью разбиты! — кричал тот, захлёбываясь от счастья.

— Я хотел бы оплатить товар, — обратился к нему Мараван.

— А Прабхакаран покинул страну! В Интернете его фото с двумя пилотами!.. Ха!

— Пожалуйста, возьмите у меня деньги, — настаивал Мараван.

— Ты что, не радуешься? — подозрительно посмотрел на него владелец магазина.

— Я буду радоваться, когда наступит мир, — ответил Мараван.

Весь следующий день тамилец допоздна экспериментировал с коричными запахами для ароматизации блюд. Вечером, в очередной раз открыв дверь на балкон, чтобы проветрить комнату, он снова услышал аплодисменты и крики радости.

Мараван вышел посмотреть, что случилось.

На соседнем балконе стоял Муруган, отец большого семейства, и курил. Заслышав Маравана, он тотчас поднял голову.

— Что случилось? — спросил его Мараван. — Опять бомбардировка?

— Нет, «Миллионер из трущоб», — махнул рукой Муруган.

— «Миллионер из трущоб»? — переспросил Мараван.

— Это фильм о нищем индийском мальчике из Мумбаи, который выиграл миллион в телешоу, — пояснил сосед. — Завоевал кучу «Оскаров». Они чествуют Мани Ратнама.[43 - Мани Ратнам — режиссёр фильма «Миллионер из трущоб».]

— Но разве Ратнам индус? — недоумённо спросил Мараван.

— Скорее индус, чем швейцарец, — отвечал сосед.

Дальманна не занимали ни события на Шри-Ланке, ни церемония вручения «Оскара». Он был деловым человеком и — видит бог — имел достаточно оснований для беспокойства.

Банк, за который Дальманн молился каждый вечер, попросил у правительства разрешения на разглашение информации о трёх сотнях своих американских клиентов, обвиняемых чиновниками США в уклонении от уплаты налогов. Таким образом, был вбит последний гвоздь в крышку гроба банковской тайны.

«Сааб» — шведское предприятие, часть переживающей не лучшие времена компании «Дженерал моторc», разорился. Дальманн не то чтобы удивился или расстроился — он никогда не питал особых симпатий к расхожим маркам «автомобилей для интеллектуалов», — однако тот факт, что правительство допустило это банкротство, его насторожил.

Германия отказалась от конъюнктурной программы на пятьдесят миллиардов евро, а её государственный долг вырос до рекордного уровня.

А тут ещё Шеффер. Его звонок застал Дальманна в постели, пахнущей духами Македы, где он с удовольствием повалялся бы ещё.

Он заставил своего помощника ждать почти час и вышел к нему, побрившись, приняв душ и распространяя вокруг себя необыкновенно приятный аромат.

Шеффер сидел в комнате для завтрака с чашкой чая и гирляндами яблочной кожуры на тарелке.

— Что-нибудь срочное? — недовольно спросил Дальманн, не поздоровавшись.

Он сразу почувствовал, что его помощник пришёл сообщить ему нечто действительно важное.

— Речь пойдёт о противниках экспорта оружия, — ответил Шеффер.

— Какое мне до них дело?

— Они вышли на Ваена.

— И что?

— Они узнали, что он перекупил проданные в США самоходные гаубицы.

— В этом нет ничего противозаконного, и ты знаешь это не хуже меня.

— Но они пронюхали, что Ваен продал их «тамильским тиграм».

— Это его проблемы.

— Рад, что ты можешь оставаться таким спокойным.

— А ты нет?

— Представь себе, что они опубликуют это в своей газетёнке, а потом какой-нибудь журналюга начнёт копать и выйдет на тебя.

— В связи с Ваеном?

— С Ваеном и Карлайслом. Ведь это ты их свёл.

— Мне всё равно.

Дальманн не выказывал беспокойства, однако оба они знали, что он не может допустить упоминания своего имени в связи с этим грязным делом.

— Я всего лишь хотел предупредить тебя, — сказал Шеффер, поднимаясь со стула.

— Подожди, не торопись.

Шеффер снова сел.

— Что мы можем сделать? — спросил Дальманн.

— Боюсь, немного, — вздохнул Шеффер.

— А именно?

Шеффер замолчал, делая вид, что задумался.

— Ведь дело касается СМИ, а в этой среде мы имеем некоторое влияние, — ответил он наконец.

Дальманн кивнул. Только это и оставалось.

— У тебя есть конкретные планы? — спросил он.

— Я сдам им Карлайсла, при условии, что они оставят в покое тебя, — ответил Шеффер.

Всё-таки он был хороший человек, хоть временами и раздражал Дальманна.

— А что, если найдутся какие-нибудь другие журналисты и начнут копать? — поинтересовался тот.

— Журналисты не копают друг под друга, — возразил Шеффер.

С этими словами он попрощался, а Дальманн, немного успокоившись, приступил к завтраку.




41


Андреа напрасно прождала Македу до утра. Около одиннадцати часов следующего дня она уже нажимала кнопку домофона на двери её дома. Подруга предупреждала, что будет у Дальманна, однако обычно её свидания не затягивались на всю ночь.

Они давно договорились не требовать друг от друга никаких отчётов. Каждая их встреча должна быть приятной неожиданностью. Однако, как и все влюблённые, девушки часто нарушали заключённые соглашения.

Они решили обойтись без лишних вопросов, и каждая имела право на свои небольшие тайны, если они не касались другой. Но иногда Андреа не выдерживала. Даже не спрашивая напрямик, она могла сказать в присутствии Македы, как бы рассуждая вслух:

— Конечно, это не моё дело, где ты провела полночи…

Однако Македа никогда не реагировала на её намёки и сама не допускала ничего подобного в адрес Андреа.

Наконец, в домофоне послышался сонный голос эфиопки:

— Да?

— Это я, Андреа.

Раздался щелчок — и Андреа вошла в подъезд. Подруга поджидала её у двери своей квартиры на третьем этаже.

Андреа быстро поцеловала Македу и вошла в дверь.

— Кофе? — предложила эфиопка.

Только что Андреа была в ярости, однако вид подруги, такой милой, элегантной, весёлой, вмиг успокоил её.

— Давай, — кивнула она и улыбнулась.

Македа приготовила две чашки эспрессо, поставила их на маленький столик между двумя креслами, села напротив гостьи и заложила ногу за ногу.

— Это всё Дальманн, — начала она, пренебрежительно махнув рукой.

— Не слишком ли его много? — спросила Андреа в тон подруги и повторяя её жест. — Дальманна, я имею в виду.

— Он хорошо платит и не слишком напрягает, — пожала плечами Македа.

— Он старый противный мешок и нечист на руку, — ответила Андреа, раздражаясь. — Это он устроил встречу голландца с «руководителем года», на которой того сфотографировали.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Македа.

— Голландца привёл один из его людей.

— Шеффер? — догадалась эфиопка. — Это интересно.

— Я знаю, что нарушаю соглашение, но всё-таки скажу тебе одну вещь, — продолжала Андреа. — Мне не нравится, что ты проводишь столько времени с Дальманном. Мне это противно.

— Но это моя работа — проводить время с мужчинами, которые неприятны другим женщинам, — оправдывалась Македа.

— Дальманном мог бы заняться кто-нибудь из твоих коллег, — заметила Андреа.

— Он — постоянный клиент Кули и надёжный партнёр, как утверждает тот, — ответила Македа.

На лице Андреа появилось страдальческое выражение.

— Ах, Македа, — вздохнула она, — если бы ты знала, как мне тяжело.

— Но он не может заниматься сексом, — утешила подругу эфиопка.

Андреа молчала, ожидая пояснений.

— У него сердце, он принимает кучу таблеток, и пьёт к тому же.

— Что же вы с ним делаете?

— Это запрещённый вопрос.

— Я знаю, тем не менее.

Македа пожала плечами:

— Разговариваем, едим, смотрим телевизор. Совсем как пожилая супружеская пара.

— И это всё?

Македа засмеялась.

— Иногда ему нравится смотреть, как я раздеваюсь. А я должна делать вид, будто не замечаю, что он подглядывает. Он вуайерист.[44 - Вуайеризм — влечение к подглядыванию за половым актом или обнажёнными представителями избранного пола.]

— Боже, какая гадость! — воскликнула Андреа.

— Да, но это лёгкие деньги, — пожала плечами Македа.

Андреа встала с кресла, подошла к подруге и страстно поцеловала её.




42


Еженедельный журнал «Пятница» под заголовком «Продано на лом» опубликовал материал противников экспорта оружия о торговле подержанными гаубицами.

Рядом со снимками боевых машин и картой Бенгальского залива, испещрённой кораблями и стрелками, на видном месте красовались два блока фотографий американского бизнесмена Карлайсла и его таиландского партнёра Ваена. О сделке удалось узнать немного: Карлайсл по бросовой цене и совершенно легально закупил самоходные гаубицы от имени фирмы-производителя и переправил их в США, откуда с большой выгодой для себя продал Ваену. Далее след М-109 терялся.

Однако у журналистов имелись основания полагать, что Ваен приобрёл их не для себя. На «плавающих складах» — так назывались в статье грузовые суда, — стоящих на якоре в Бенгальском заливе, машины ждали своих основных заказчиков. А ими, как утверждали авторы расследования, оказались «тамильские тигры», приезжавшие за гаубицами незадолго до бомбардировок портовых городов Муллайтиву и Чалай.

Довольный, Дальманн отложил журнал в сторону и взял ежедневную газету. Из неё он узнал, что за день до того под тяжестью снега обвалилась крыша одного из спортивных комплексов в Санкт-Галлене. До открытия тренажёрного зала оставалось совсем немного. Никто не пострадал.

Сандана работала в окошке номер «двенадцать». Андреа не сразу узнала её в форменной блузке с пошловатым шарфиком.

В фойе бюро путешествий сидели клиенты с номерками в руках и ждали очередного гудка, при котором на табло менялась цифра.

На всякий случай Андреа взяла несколько номерков, не следующих непосредственно друг за другом. Ей надо было попасть именно в двенадцатое окошко.

Появление Андреа в бюро путешествий объяснялось всё той же её привычкой вмешиваться в жизнь других людей. Македа вздумала устроить в один из свободных вечеров ужин с эфиопской кухней и мимоходом обмолвилась, что неплохо бы пригласить и Маравана с его подругой.

Андреа эта идея понравилась, однако она была почти уверена, что Мараван её отвергнет. Во-первых, потому что тамилец до сих пор отказывался называть Сандану своей девушкой. Во-вторых, потому что отношения Андреа с Македой он не то чтобы не одобрял, но как будто игнорировал.

Обстановка на родине тревожила Маравана. Однако Андреа полагала, что и с Санданой у него не всё гладко. Да и работа «сексуальным поваром» — как с грустью Мараван называл себя — также не делала его счастливым.

«Может быть, ужин вчетвером поможет улучшить климат в рабочем коллективе», — подумала Андреа.

Итак, она хотела обойти Маравана. Пригласить Сандану, а потом поставить тамильца перед фактом.

Уже первый её номерок выпал на двенадцатое окошко. Сандана узнала Андреа и даже вспомнила её имя.

— Чем я могу вам помочь? — спросила она.

— Я к вам по личному вопросу, — ответила Андреа. — Моя подруга завтра устраивает ужин с эфиопской кухней, на который приглашает вас и Маравана. Будем рады вас видеть.

Сандана как будто смутилась.

— А Мараван хочет, чтобы я пришла? — спросила она.

— Да, — ответила Андреа, ни секунды не сомневаясь.

— Тогда я с радостью принимаю приглашение.

— Вот и прекрасно.

После обеда дул порывистый ветер — отголосок прошедшего по стране антициклона «Эмма». Андреа открыла форточки, и пламя свечей то и дело вздрагивало, угрожая погаснуть. Они сидели за столом. Македа и Андреа курили, Сандана и Мараван пили чай. У всех было хорошее настроение, к какому располагает вкусная еда.

Изысканное общество собралось в ту ветреную ночь в квартире Андреа. Македа надела вышитый тибеб[45 - Тибеб — женская одежда некоторых африканских народов.] до пят, Сандана — голубое сари, хозяйка — вечернее платье с глубоким вырезом. Всех удивил Мараван, явившийся на ужин в костюме и при галстуке.

Как и следовало ожидать, сначала он отверг приглашение Андреа.

— Жаль, — вздохнула та, — Сандана тоже придёт.

— Мне трудно себе это представить, — ответил Мараван. — Сандана — порядочная тамильская девушка.

Андреа засмеялась:

— Тогда тебе тем более нужно за ней присмотреть.

До сих пор Мараван не пожалел, что пришёл. Ужин ему понравился. Еда походила на то, что готовят на его родине. Такая же острая, так же приправлена луком, чесноком, имбирём, кардамоном, гвоздикой, куркумой, пажитником, тмином, ЧИЛИ, мускатным орехом и корицей. Было здесь и масло гхи. Только в Эфиопии оно называлось «нитер кибех» и подавалось с приправами.

Пользоваться вилками и ложками тоже не полагалось, как, собственно, и посудой вообще. На столе, устланном белой бумагой вместо скатерти, Македа разложила большие лепёшки из бездрожжевого теста, приготовленного из перемолотых зёрен теффа — особого сорта проса, выращиваемого только в Эфиопии. Они назывались «инджеры» и использовались вместо тарелок. Гости отрывали от лепёшек куски и заворачивали в них еду.

— Иногда делают одну большую инджеру размером со стол, — объясняла Македа. — Но в европейской духовке такую не приготовишь.

Общество тоже понравилось тамильцу. Все его опасения оказались напрасными. Сандана не была шокирована ни отношениями между хозяйками вечера, ни профессией Македы, которую та и не думала скрывать. Девушки беседовали откровенно, как старые подруги. Мараван расслабился.

Поведение Санданы помогло ему забыть все свои предубеждения насчёт Македы. Еда тоже способствовала этому: плохой человек не может так готовить.

Наконец девушки подняли тему, которая не могла оставить тамильца равнодушным.

— Мараван говорит, что у вас родители решают, за кого их дочери выходить замуж, это так? — спросила Андреа Сандану.

— К сожалению, да, — ответила та.

— И как же они выбирают вам мужей? — поинтересовалась Македа.

— Выясняют всё, что нужно, через родственников и знакомых, иногда подключают свою агентуру, даже пользуются Интернетом. Помимо всего прочего, важно, чтобы совпадал гороскоп и кандидат принадлежал нужной касте.

— А любовь?

— Считается, что на это полагаться не стоит.

— И вы согласны?

Сандана посмотрела на Маравана, который, казалось, целиком сосредоточился на изучении блюд, и покачала головой.

Налетел ветер. Шторы заколыхались, задребезжали стёкла.

— Здесь можно выходить за кого хочешь, — заметила Андреа.

— Конечно, — кивнула Сандана, — если только не боишься навлечь позор на своих родителей и лишить братьев и сестёр возможности создать нормальные семьи.

Девушка замолчала.

— И разбить сердца отца и матери, — добавила она наконец.

— А как же своё собственное сердце? — спросила Андреа.

— Это не столь важно, — вздохнула тамилка.

На некоторое время все задумались. Только форточка стучала под порывами ветра.

Наконец Македа обратилась к Сандане:

— Как же так получилось, что ты оставила семью?

Сандана опустила глаза.

— Для меня моё сердце оказалось важнее, — прошептала она.

Нависла неловкая пауза, вскоре прерванная оживлённой репликой Македы:

— Значит, чтобы спать друг с другом, вам необязательно выходить замуж или жениться.

Сандана покачала головой.

— Нет, так нельзя. Это так же плохо, как брак между разными кастами, и тоже навлекает позор на родных, в том числе и на тех, кто остался на Шри-Ланке, — тут она задумалась. — Хотя, если всё пойдёт, как сейчас, скоро краснеть за нас будет некому.

— Ещё чаю или, может, чего-нибудь другого? — по-хозяйски осведомилась Андреа.

Мараван вопросительно посмотрел на Сандану. Он решил выпить ещё чашечку, если она согласится.

Но Сандана не ответила Андреа. Вместо этого она выпрямилась на стуле и сказала, сдвинув красивые брови, нечто неожиданное для всех:

— Об этой войне никто нигде не пишет, её не показывают по телевизору, политики о ней тоже не говорят, да и для застольной беседы эта тема, пожалуй, не слишком подходит.

Мараван положил руку на плечо девушки. На лице Андреа появилось виноватое выражение.

— Это Третья мировая, — кивнула Македа. — Я тоже видела войну, о которой никто ничего не говорит. Третья мировая касается только стран третьего мира.

— Кроме того, это бизнес, — тут Сандана схватила сумочку, которая висела на подлокотнике её кресла, порылась в ней и вытащила свёрнутую бумажку. Это оказалась статья, вырезанная ею из журнала «Пятница».

— Вот, — Сандана протянула листок Андреа. — Они продают списанные гаубицы. А те, кто бежал в Европу от войны, понятия не имеют обо всём этом.

Пока Андреа читала статью, Македа заглядывала ей через плечо.

— Я знаю их, — эфиопка показала на снимки Ваена и Карлайсла.

Андреа и Сандана удивлённо округлили глаза.

— Откуда?

— Угадайте с трёх раз, — вздохнула Македа.

Мараван встал и тоже заглянул в мятый листок. Андреа расправила бумажку, а Македа пододвинула включённую лампу. С фотографий на них смотрел азиат в круглых очках и грузный американец.

— Это они, — ещё раз подтвердила Македа. — И знаете, кто их свёл? — тут она оглядела компанию, словно в надежде, что кто-нибудь догадается. — Дальманн и Шеффер!

— Простите меня, — вздохнула Сандана.

Они стояли под козырьком остановки, дожидаясь двенадцатого трамвая. Здесь Сандана должна была делать пересадку, а Мараван вышел, чтобы составить ей компанию. Холодный ветер до сих пор не утих. Оба мёрзли.

— За что? Вы всё сделали правильно, — успокоил девушку Мараван.

— Кто такие эти Дальманн и Шеффер?

— Клиенты.

— Ваши или Македы?

— И её, и наши.

— А почему «Пища любви»?

Весь вечер Андреа и Македа повторяли это название, словно речь шла о Макдоналдсе или другой не менее известной марке. Мараван удивился, что Сандана не задала этот вопрос ещё за ужином.

— Просто красиво звучит, — ответил он.

Но девушка, похоже, не поверила.

— Ладно уж, скажите, Мараван, — усмехнулась она.

Тамилец посмотрел на дорогу в надежде, что покажется трамвай. Но там было пусто.

— Я готовлю… — замялся он, подбирая слова, — такую еду…

— Возбуждающую аппетит? — подсказала Сандана.

Мараван не мог понять, подтрунивает она над ним или нет.

— Что-то вроде того, — пролепетал он, смутившись.

— И где вы этому научились?

— У Нангай. Я всему научился у Нангай.

Новый порыв ветра опустошил ящик для прессы. Бесплатные газеты разметались по улице.

Тамильца спас подошедший трамвай.

Поднимаясь на подножку, Сандана несколько неловко поцеловала Маравана в губы.

— Приготовьте и мне что-нибудь такое! — успела крикнуть она, прежде чем захлопнулись двери.

Мараван, улыбаясь, кивнул ей.

Трамвай тронулся. Сандана стояла на задней площадке и махала ему рукой.




Март 2009





43


Неизвестно, каким образом журналу «Пятница» удалось выйти на Джафара Фаяхата. Из последнего номер читатели узнали об одиссее списанных бронетранспортёров через США в Пакистан, остававшийся главным поставщиком оружия для правительственной армии Шри-Ланки. И опять в статье фигурировали Стивен К. Карлайсл и Ваен. Новым действующим лицом был усатый пакистанец по имени Казн Раззак. О нём сообщалось, что это человек из окружения Джафара Фаяхата и одна из центральных фигур в нашумевшей недавно ядерной афере.

Подписи под снимками гласили: «Поставщик армии «тигров освобождения»: «Ваен», «Поставщик армии правительства Шри-Ланки: Раззак», «Поставщик обеих армий: Карлайсл».

— Господи, только бы всё обошлось, — простонал Дальманн, взяв журнал из рук Шеффера.

Всё как будто действительно обошлось. Статьи о торговле оружием опубликовала ежедневная пресса, электронные СМИ дополнили их новыми сведениями. Но до Дальманна, похоже, так никто и не добрался.

А тут ещё появился новый герой дня. В американском штате Алабама один психически больной застрелил одиннадцать человек, в том числе и собственную мать, а потом покончил собой.

На следующий день семнадцатилетний юноша из Виннендена, городка возле Штуттгарта, убил в своей родной школе двенадцать человек, а потом ещё троих прохожих, прежде чем свести счёты с жизнью.

А ещё днём позже правительство Швейцарии приняло стандарты ОЭРС,[46 - ОЭСР — Организация экономически развитых стран. Уделяет много внимания проблеме отмывания денег, ухода от налогов и коррупции.] что означало для Дальманна уже предсказанный им конец банковской тайны.

Тем не менее эти события заслонили в сознании общественности скандал с продажей подержанного оружия в зону не слишком интересующих газеты боевых действий.

Они встретились на самой последней скамейке восьмой платформы. Это место предложила Сандана, она хотела побеседовать в спокойной обстановке. О еде девушка тоже позаботилась: принесла с собой два рогалика, с сыром и ветчиной, две бутылки минеральной воды без газа и два яблока.

Мараван пришёл первым. Он ждал её поодаль от назначенного места, там, где заканчивался навес над платформой и блестел мокрый асфальт. Затяжной моросящий дождь начался ещё ночью.

По другую сторону платформы толпились люди, но рядом с Мараваном никого не было. Последний поезд только что ушёл, до следующего оставалось много времени. Сандана всё рассчитала верно.

И вот она появилась, в форменной одежде и стёганой куртке. Мараван поднялся со скамейки, и они приветствовали друг друга традиционным поцелуем.

Мараван вгляделся в лицо девушки и заметил на нём ту же странную смесь гордости и смирения, что и на празднике понгал. Девушка протянула ему последний номер журнала «Пятница».

— Взгляните на двенадцатую страницу, — велела она.

Мараван прочитал статью и принялся разглядывать фотографию Кази Раззака рядом с уже знакомыми ему лицами Ваена и Карлайсла. Сандана смотрела на него выжидательно.

— И что? — спросил он.

— Торговцы оружием, — сказала Сандана. — Такие на что угодно пойдут ради денег.

— Я знаю это, — ответил Мараван. — Но при чём здесь кухня? Повару всё равно, для кого готовить.

Только сейчас Мараван понял, зачем она вытащила его сюда.

— Вы хотели поговорить о Дальманне, — догадался он.

Сандана решительно кивнула.

— Если он имел дело с американцем и таиландцем, то, вне всякого сомнения, и с пакистанцем тоже.

— Вполне возможно, — пожал плечами Мараван.

Сандана недоумённо посмотрела на него.

— И это всё, что вы можете сказать? — возмутилась она. — Этот человек помогает поставлять оружие тем, кто уничтожает наших соотечественников, а вы готовите для него еду?!

— Но я же не знал, — оправдывался Мараван.

— А теперь, когда вы знаете?

Мараван задумался.

— Я повар, — ответил он наконец.

— Разве у поваров не бывает совести?

— На неё не проживёшь, — вздохнул тамилец.

— Но ведь продать её тоже нельзя.

— А знаете ли вы, на что я трачу заработанные деньги? — теперь голос Маравана звучал раздражённо. — Я содержу свою семью на Шри-Ланке и помогаю «тамильским тиграм»!

— На деньги, которые платит вам торговец оружием, вы поддерживаете «тамильских тигров»?! Невероятно… — она горела от возмущения.

Мараван встал, сердито глядя на неё сверху вниз. Однако девушка взяла его за руку и потянула обратно на скамейку. Тамилец сел и взял предложенный ею рогалик.

Некоторое время оба ели молча. Потом Мараван сказал, уже совсем спокойно:

— Дальманн ужинал только один раз. В основном он посредник.

Сандана взяла Маравана за плечо.

— Простите, — прошептала она. — Я ведь тоже не знаю, кому продаю туры.

— А если бы знали?

Сандана задумалась:

— Думаю, тогда бы продавала не всем.

Мараван кивнул:

— Думаю, что и я тоже.

Может быть, Македа так ничего и не узнала бы о пакистанской афере Дальманна, не пригласи он в очередной раз на «самый обыкновенный домашний вечер».

Он велел Лурд приготовить холодную закуску на двоих. Обычно она состояла из мясной нарезки, холодной жареной курицы, сарделек гриль, свиного окорока, называемого гнаги, картофельного салата и зелени. Дальманн запивал всё это немецким вином и пивом. Македа предпочитала шампанское.

Они разговаривали немного. Поели в гостиной, посмотрели телевизор и пошли спать.

За ужином Македа схватила с журнального столика газету и пролистала её с набитым ртом. Страницу со статьёй о торговле оружием она сначала пропустила, однако потом вернулась к ней. Внимание Македы привлекли фотографии. Карлайсла и Ваена она узнала сразу, тем более что видела их в предыдущем номере. Лицо третьего человека тоже показалось ей знакомым. Это был пакистанец, с которым она ужинала в Сент-Морице. Только сейчас, с трудом разобрав подпись, Македа прочитала, что его зовут Казн Раззак и он тоже спекулирует подержанными гаубицами.

В отличие от Ваена Раззак поставлял оружие армии правительства Шри-Ланки. Ужин с этим человеком тоже организовал Дальманн вместе со своим странным помощником по фамилии Шеффер.

Македа посмотрела на Дальманна, который сидел, сгорбившись, на диване и обгладывал свиную косточку. «Чтоб ты ею подавился», — пробурчала эфиопка себе под нос.

— Ты что-то сказала, дорогая? — спросил Дальманн, повернувшись к ней.

— Что эта косточка, наверное, очень вкусная, милый, — заулыбалась девушка.

Неожиданно Македа встала, стараясь держать себя в руках, и поцеловала его в лоб.

— Ну, я пошла, — объявила она, поднимаясь на второй этаж и исчезая за дверью своей спальни, которую как бы ненароком оставила слегка приоткрытой.

Дальманн пошёл за ней и придвинулся к щёлке, наблюдая, как Македа медленно раздевается, а потом уходит в ванную, которую тоже забывает по неосторожности запереть. Как она потом принимает душ, намыливается, вытирается полотенцем и обильно смазывает чистое тело кремом.

Однако после всего этого девушка не дала ему возможности незаметно прошмыгнуть из спальни. Неожиданно она появилась в дверях, схватила Дальманна за галстук, подтащила его к кровати и толкнула на матрас. Он протестовал, хихикая, но Македа его не отпускала.

— Сейчас ты насытишься по горло, — угрожающе прошептала она и принялась его раздевать.

Македа старалась, и её усилия почти увенчались успехом. Однако Дальманн так и не сумел её взять. Эфиопка не оставляла попыток, она пробовала по-всякому: грубо, нежно, чувственно, решительно, властно. Наконец она сдалась и, бормоча сквозь зубы проклятия на непонятном Дальманну языке, опустила его на подушку.

Он пошёл в ванную, принял душ и вернулся в пижаме.

— Проклятые таблетки! — ругался Дальманн. — Раньше со мной такого не случалось.

— Так брось их принимать!

Тогда он рассказал ей во всех подробностях, со знанием дела и гордостью человека, пережившего операцию, о своём стенте, который расширяет коронарную артерию, предотвращая инфаркт. О таблетках и порошках, помогающих держать под контролем давление, сердечный ритм и позволяющих его крови беспрепятственно циркулировать по сосудам.

Македа выслушала его участливо.

— А почему бы нам ещё раз не попробовать «меню любви»? — предложила она.

«Действительно», — подумал Дальманн, направляясь к холодильнику за бутылочкой пива на сон грядущий.




44


Мараван сидел за компьютером, пытаясь дозвониться до своей сестры и просматривая между делом новости из Шри-Ланки. Фронт сократился до узкой полосы на восточном побережье. Вместе с бойцами армии «тигров освобождения» в этой области оказались около пятнадцати тысяч мирных жителей. Им не хватало еды и питьевой воды, укрытий от дождя и медикаментов. С каждой выпущенной правительственными войсками ракетой, с каждым снарядом миномёта число жертв среди них росло. И ни одна из сторон не заботилась о соблюдении международных законов. Никто и не думал обеспечивать поселенцам безопасный выход с территории боевых действий или ограничивать её безлюдными районами.

Подробностей о жизни этих людей не сообщалось: журналистов к ним не пускали.

Наконец Маравану удалось дозвониться. В голосе сестры слышалась безнадёжность. Она перечисляла родственников и знакомых, убитых или пропавших без вести в последнее время. Ситуация с поставками не улучшалась. Машины по-прежнему задерживали на контрольно-пропускных пунктах, грузы конфисковали. Территорию вокруг полуострова Джафна контролировал флот правительства.

Об Улагу вестей не было.

Сестра сказала, что, к своему стыду, она снова вынуждена просить у брата денег.

Мараван заверил её, что ничего позорного в этом нет. «Достаточно того, что я краснею за двоих», — добавил он про себя.

Представители партии ТОТИ Теварам и Ратинам прекратили свои неожиданные визиты в квартиру Маравана. Во время последней встречи они уверяли, что он должен платить им, не дожидаясь напоминаний.

— Вы находитесь в сложном положении, — объяснял Теварам, — занимаетесь кейтерингом, не имея на то разрешения, которое вам вряд ли дадут. При этом вы получаете пособие, хотя зарабатываете более чем достаточно. Однако отказаться от этих денег вы не можете: у чиновников сразу возникнет вопрос: на что вы живёте? Мы предоставляем вам возможность облегчить совесть, пожертвовав часть добытых нечестным путём денег на доброе дело. Не говоря уже о том, что этим вы поможете своему племяннику.

С тех самых пор в день получения пособия Мараван оставлял в «Баттикалоа-Базаре» запечатанный конверт, подписанный буквой Т.

Андреа ничего об этом не знала. И он продолжал бы держать свои тайны при себе, если бы не один случай.

Как-то раз Андреа решила устроить рабочую планёрку. Мараван не возражал. В «Пище любви» он пользовался привилегиями: никому не пришло бы в голову созывать собрание во время подготовки ужина или выезда к заказчику. Однако его смущало, что на таких встречах, всегда проходивших у Андреа, в последнее время всё чаще присутствовала Македа. Мараван полагал, что Андреа должна разделять личную жизнь и работу и что обсуждать финансовые проблемы в присутствии постороннего человека не совсем удобно.

Как-то раз на одной из таких планёрок Андреа объявила ему, что хочет уехать вместе с Македой в отпуск на две недели.

— А кто будет работать вместо тебя? — поинтересовался Мараван.

— Может, ты попросишь свою подругу?

— Сандану? Ты с ума сошла!

— Почему? Она симпатичная и сообразительная.

— Она тамилка, а наши девушки не работают в секс-бизнесе.

— Эфиопки тоже, — смеясь, вставила до сих пор молчавшая Македа.

— А тамильские мужчины? — съязвила Андреа.

— Тоже нет, — вздохнул Мараван.

— Тогда почему ты этим занимаешься?

— Потому что мне нужны эти чёртовы деньги! — закричал Мараван.

Андреа испугалась, потому что раньше он никогда не повышал на неё голоса.

— Тогда давай сделаем перерыв, и ты тоже отдохнёшь, — предложила она.

— Я не могу, — пробормотал Мараван.

— Но мы хорошо потрудились, — пожала плечами Андреа. — И ты, без сомнения, заслужил двухнедельный отпуск.

Чтобы прояснить ситуацию, Мараван был вынужден рассказать про Теварама и Ратинама.

Девушки слушали, не перебивая.

— Получается, что они вымогают у тебя деньги, — сделала вывод Андреа, когда Мараван замолчал.

— Не только, — возразил он, — они мне помогают.

— Каким образом, позволь спросить?

И Мараван рассказал о том, как Улагу хотел завербоваться в отряд «чёрных тигров», а Теварам и Ратинамом поспособствовали тому, чтобы его не взяли.

— И ты им веришь? — удивилась Андреа.

Мараван не ответил.

— Не верь тем, кто отправляет детей на войну!

Мараван опять промолчал.

— Мужчины, — заявила Македа, подняв указательный палец. — Мужчины, война и деньги — вот что ненавижу больше всего на свете. Прости, Мараван.

— Тем не менее ты спишь с мужчиной, который снабжает оружием и армию «тамильских тигров», и правительственные войска Шри-Ланки, — подлила масла в огонь Андреа.

Не говоря ни слова, эфиопка встала и покинула комнату. Андреа осталась.

— Ты о Дальманне? — поинтересовался у неё Мараван.

— О ком же ещё.

— Так он имел дело и с пакистанцем тоже?

Андреа кивнула.

— Да, а ты для него готовил.

— В Сент-Морице.

Последняя фраза Маравана прозвучала скорее как горькая догадка, чем как вопрос.

— Я же не знал! — развёл руками тамилец.

— Ну, теперь ты знаешь, и Македа тоже. И что?

— Больше я его не обслуживаю.

— Хорошо, а других?

Незаметно в комнату вернулась Македа. Она успела надеть пальто, перчатки и шапку.

— А ты? — повернулась к ней Андреа. — Что дальше думаешь делать с Дальманном?

— Там посмотрим, — отвечала Македа.

Она поцеловала Андреа в щёку, ласково погладила Маравана по голове и ушла.




45


Мараван вышел в дождливую, ветреную ночь. До трамвайной остановки пять минут ходьбы. Он сжал кулаки в карманах своей кожаной куртки и втянул в плечи голову в нахлобученной на уши меховой шапке. Итак, всё подтвердилось. Дальманн действительно общается с людьми, снабжающими «тигров освобождения» оружием. Значит, он участвует в их аферах. Что же ещё может его с ними связывать? Сандана права: деньги, которые Мараван посылает своей семье, происходят из прибыли, что получают нечистые на руку люди, помогая его соотечественникам убивать друг друга. А средства, которыми он поддерживает ТОТИ, могут быть частью тех, что платит ТОТИ за оружие, которым…

В голове всё перемешалось. Мараван уже дошёл до остановки, но решил пройтись пешком: мысль о том, что сейчас он как ни в чём не бывало сядет в трамвай, почему-то повергала его в ужас.

Людей на улице не было. По дороге проезжали редкие автомобили. Высились тёмные громады домов со спущенными жалюзи и закрытыми витринами магазинов. Мараван ускорил шаг. «Как преступник в бегах», — подумал он. Именно так он сейчас себя и чувствовал.

Он добрался до дома не раньше чем через час, насквозь промокший и усталый. Затопил свою масляную печь, надел саронг и чистую рубашку, зажёг дипам на домашнем алтаре и позвонил в храмовый колокольчик.

Лишь совершив пуджу, Мараван понял, что ему теперь делать. Завтра он объявит Андреа о своём увольнении. Отказаться от обслуживания Дальманна недостаточно. В этих кругах много таких, как он. Если Мараван хочет остаться чистым, с этой работой ему нужно кончать.

А Тевараму и Ратинаму он сообщит, что пособие теперь будет нужно ему самому, потому что он увольняется.

В час ночи Мараван слишком нервничал, чтобы идти в постель. Он включил компьютер и принялся просматривать сайты с информацией о гражданской войне на Шри-Ланке.

ТОТИ объявила об одностороннем прекращении огня. Министр обороны назвал это заявление «шуткой». «Они должны сдаться, — сказал он. — Ведь они не сражаются, а только убегают от нас».

На веб-сайте министерства обороны появилась схема, на которой можно было посмотреть, с какой скоростью уменьшается территория, контролируемая «тамильскими тиграми». Кольцо вокруг нескольких тысяч беженцев сжималось.

На одном из дружественных правительству Шри-Ланки сайтов появились фотографии, доказывающие, что «тигры», несмотря на все их заверения, до сих пор рекрутируют в свои ряды детей. На снимках посреди пышного муссонного леса бесстрастно глядели в камеру два солдата в камуфляжной форме и с автоматами через плечо. На заднем плане в плотной стене пальмовых зарослей и банановых деревьев виднелась просека со следами танковых гусениц.

У ног солдат, прислонённые к стволу упавшего дерева, лежали тела четырёх мальчиков, одетых в другую форму. Казалось, они спят, уронив головы на плечи.

Мараван увеличил изображение и вдруг громко застонал. В одном из убитых он узнал Улагу.

Остаток ночи тамилец провёл у алтаря, в молитве и медитациях, прерываемых лёгкой дрёмой. В половине пятого он снова сел к монитору и набрал номер магазина в Джафне. Они уже открылись, сейчас там восемь утра. Однако Маравану снова и снова отвечали, что линия занята, и советовали повторить попытку позже.

Наконец через полчаса владелец магазина взял трубку.

Мараван попросил его немедленно послать за Рагини, пообещав со следующим денежным переводом переслать ему пять тысяч рупий. Хозяин согласился. Через два часа Мараван должен был позвонить опять.

Время тянулось мучительно долго. Мараван снова и снова представлял себе Улагу. То испуганным маленьким мальчиком, не привыкшим доверять первому встречному, то серьёзным подростком, не склонным играть и валять дурака, но живо интересующимся кулинарией. Улагу радовался редко: разве только когда у него получалось приготовить что-нибудь особенно сложное или когда его блюдо нравилось ему самому. Маравану ещё не приходилось встречать ребёнка, так рано определившегося с выбором профессии.

Он позвонил точно в назначенное время, и владелец магазина немедленно пригласил сестру.

— Рагини?

— Да, — чуть слышно ответила она. — Мараван…

Они плакали вместе, не замечая ни разделяющих их восьми тысяч километров, ни фонового пения на заднем плане.




46


Андреа позвонила Македе ещё вечером и уговорила её вернуться. Мараван к тому времени уже ушёл, и девушки помирились. Однако сегодня утром снова произошла небольшая размолвка.

— Значит, с Дальманном мы всё решили, так? — спросила Андреа.

Подруги отдыхали вместе после завтрака, который она принесла в постель.

— Всё не так просто, — усмехнулась Македа, — он хочет «ужин любви», причём у себя дома и со мной.

— Надеюсь, ты уже объяснила ему, что такое невозможно?

Андреа с грустью посмотрела на эфиопку.

— Нет, я ничего ему не сказала. Ты ведь знаешь, всё решает Кули.

— Тогда я поговорю с Кули, — пожала плечами Андреа.

Она оставила недоеденный круассан на тарелке и села, скрестив руки на груди.

Македа продолжала жевать.

— С Дальманном всё не так просто, — повторила она, — ведь он очень важный клиент, он организует нам заказы, так говорит Кули.

— Я тоже организую заказы, — возразила Андреа.

— Не переживай, милая, — утешала Македа, положив подруге руку на плечо. — У него всё равно ничего не получится, даже искусство Маравана здесь не поможет.

— Но он будет пытаться, — надулась Андреа.

— Надеюсь, — решительно ответила эфиопка.

— И чего ты ждёшь от всего этого?

— Что он протянет ноги, — мрачно пробурчала Македа.

Андреа испуганно взглянула на подругу, но та засмеялась и поцеловала её.

В этот момент в дверь позвонили.

— Я никого не жду, — объявила Андреа, всем своим видом показывая, что не собирается покидать постель.

Однако звонок повторился, потом снова и снова. Сердитая Андреа встала и, набросив кимоно, поплелась к двери.

— Да! — прорычала она в домофон.

— Это я, Мараван.

Он уже стоял на пороге квартиры. Андреа посторонилась, пропуская его в дверь.

— Что с тобой?

Волосы тамильца были растрёпаны, щетина не брита по крайней мере три дня. Под глазами лежали глубокие тени, взгляд словно потух.

— Что случилось?

Вместо ответа Мараван замотал головой.

— Я больше не работаю, — выдавил из себя он наконец.

Андреа поняла, что он имеет в виду, но на всякий случай уточнила:

— Где ты больше не работаешь?

— Я больше не готовлю для «Пищи любви».

Незаметно в дверях спальни появилась Македа. Она курила, обвязав вокруг груди простыню.

— Твой племянник? — догадалась она.

Мараван опустил голову.

Македа подошла к нему и обняла за плечи. Андреа видела, как задрожали сначала плечи, потом спина тамильца. Наконец из груди его вырвался крик. Высокий, протяжный и жалобный, который меньше всего можно было ожидать от этого большого, спокойного мужчины.

Лицо Македы тоже исказилось. Глаза её наполнились слезами, и она уткнулась Маравану в плечо.

Прошло немало времени, прежде чем он успокоился и Македа разжала объятия.

— Поговорим в другой раз, — сказала Андреа, провожая его из квартиры.

— Здесь не о чем говорить.

— Остаётся небольшая проблема с Дальманном, — напомнила Македа.

— Какая проблема? — обернулся Мараван.

— Он заказал «ужин любви» с Македой, — объяснила Андреа, — у себя дома.

Мараван развернулся на лестнице и снова подошёл к дверям квартиры.

— Хорошо, но после Дальманна я не работаю, — сказал он.




47


— Когда человек умирает насильственной смертью, его неупокоенная душа продолжает блуждать в этом мире, — рассказывал Мараван.

— И вы верите в это? — спросила Сандана.

Они проехали на трамвае до конечной остановки и углубились в лес. Холодно, однако, здесь, на высоте восемьсот метров над уровнем моря, снегопада не было. Мараван приехал сюда в надежде увидеть бесконечное белое пространство, по которому он скучал со времени своей поездки в Энгадин. Но вокруг были зелень и коричневые стволы; только когда ветер разогнал туман, тамилец смог полюбоваться на ослепительно-белые холмы и леса вдалеке.

— Так меня учили, — ответил он на вопрос девушки. — Я никогда не сомневался в своей вере и не знаю никого, кто бы об этом задумывался.

Сандана, в своей стёганой куртке и надвинутой на лоб розовой шапке, походила на ребёнка. Сходство это усугублялось тем, что, несмотря на серьёзную тему разговора, девушка время от времени делала резкий выдох, чтобы полюбоваться выходящим изо рта облачком пара.

— А я вот задумываюсь, — сказала она. — Когда живёшь здесь с самого детства, приучаешься сомневаться во всём.

Мараван замолчал.

— Должно быть, это тяжело, — заметил он наконец.

— Сомневаться?

Он кивнул.

— Верить тоже непросто.

Навстречу им шла пожилая пара. Женщина как будто в чём-то убеждала мужчину, но, поравнявшись с Мараваном и Санданой, замолчала, и они приветствовали друг друга, как велит неписаный закон пешеходных прогулок.

Наконец Сандана и Мараван приблизились к развилке. Тамилец, не раздумывая, выбрал дорогу, поднимающуюся по склону, прочь от заснеженной низины.

Они не сбавили темп, хотя идти стало тяжелее. Поэтому паузы, сначала между предложениями, а потом и между словами, увеличивались.

— Все говорят, что война скоро закончится, — сказала Сандана.

— Надеюсь, — вздохнул Мараван.

— Поражением тамильцев, — добавила она.

— Лишь бы только закончилась.

— Вы вернётесь?

Мараван остановился.

— До сих пор я был в этом уверен. Но теперь, без Нангай и Улагу… А вы?

— Вернусь ли я? Но я никогда там не была!

Теперь дорога поворачивала вокруг поляны, дойдя до середины которой Мараван с Санданой нос к носу столкнулись с неожиданно вышедшим из леса оленем. Зверь испуганно посмотрел на людей и побежал по склону. Там он остановился, глядя на путников сверху вниз.

— Может, это Улагу, — вздохнула Сандана.

Мараван посмотрел на девушку и заметил, что она улыбается. Тогда он поклонился в сторону оленя, сложив ладони. Сандана повторила его жест.

С белого неба летели снежные хлопья.




Апрель 2009





48


Некоторые блюда эротического меню, занимающие у повара особенно много времени, можно приготовить заранее. Например, конфеты хорошо хранятся в холодильнике. Туда же можно положить и полоски из машевой муки, которые нужно долго высушивать в духовке. А эссенция из роторного испарителя не испортится, если её держать в герметично закупоренном сосуде.

Мараван занимался заготовкой блюд впрок, когда в дверь его квартиры позвонили.

Открыв, он разглядел в полумраке лестничной площадки высокую фигуру Македы.

— Не волнуйся, кроме соседа со второго этажа, меня никто не видел, — улыбнулась девушка, встретив испуганный взгляд тамильца.

— Этого вполне достаточно, — проворчал он, пропуская её в квартиру.

Македа сняла пальто, под которым оказалось национальное эфиопское платье.

— Я решила, что такая одежда больше подходит для вашего района, — объяснила она.

— Чего ты хочешь? — спросил Мараван.

— Прежде всего твоего замечательного белого чая, — ответила Македа, — вряд ли у тебя есть шампанское.

Мараван имел в виду совсем не это, и вряд ли Македа поняла его неправильно. Тем не менее он кивнул.

Она последовала за ним на кухню и обратила внимание на конфеты на разных стадиях готовности, разложенные на столе.

— Это для меня и Дальманна? — поинтересовалась эфиопка.

Мараван кивнул, заливая в чайник воду.

— Можно? — Она показала на пряную глазированную раковину из нутовой муки.

— Но только одну, они у меня наперечёт, — разрешил Мараван.

Он достал из буфета две чашки с блюдцами и поставил их на поднос.

Македа выбрала одну раковину и надкусила.

Вскоре вода закипела. Мараван заварил чай и пошёл с подносом в гостиную.

Дипам на домашнем алтаре горел, и в комнате стоял приятный запах сандалового дерева. Курительную палочку Мараван зажёг во время своей последней молитвы. Перед алтарём стоял снимок с убитыми мальчиками-солдатами. Македа разглядывала его, пока тамилец накрывал на стол.

— Который из них? — спросила она.

— Первый слева, — ответил Мараван, не повернув головы.

— Совсем ребёнок, — вздохнула Македа.

— Он хотел стать поваром, как я.

— И, безусловно, был бы хорошим мастером, — добавила Македа.

— Конечно.

Тут тамилец наконец посмотрел на фотографию.

— Это просто несправедливо, — прошептал он прерывающимся от слёз голосом.

Македа кивнула.

— У меня была кузина, — сказала эфиопка. — Она хотела стать медсестрой. В десять лет её призвали на войну. И вместо того чтобы лечить и ухаживать за ранеными, она училась управляться с «Калашниковым»… Ей не исполнилось и двенадцати…

Голос Македы задрожал. Мараван положил ей руку на плечо.

— За свободную Эритрею…

Она как будто попыталась засмеяться, но в результате разрыдалась.

Оба сели и сделали по осторожному глотку всё ещё горячего чая.

— И эти дети на совести у таких людей, как Дальманн, — сказала Македа, поставив свою чашку на стол.

Мараван покачал головой:

— Нет, виноваты те, кто развязал эту войну.

— Ты имеешь в виду идеологов? Да, они отвратительны. Но всё же не так, как поставщики оружия. Это благодаря им война вообще стала возможна. Такие, как Дальманн, наживаются на ней, и только поэтому она продолжается.

— Дальманн — слишком мелкая рыбёшка. — Мараван махнул рукой.

Македа кивнула:

— Да, но это наша рыбёшка.

Тамилец ничего не сказал.

— И он ответит нам за остальных, — добавила девушка после долгой паузы.

Мараван по-прежнему молчал.

— Ты ведь сказал, что хочешь покончить с этой работой. Так почему же ты взялся готовить этот ужин, а? Именно этот?

— Я не знаю, — развёл руками Мараван.

— Ведь ты что-то задумал, так? — не отставала Македа.

— Я ничего не задумал, — покачал головой Мараван. — А ты? Почему ты согласилась на это?

— Я знаю почему, — кивнула Македа.

Снаружи завыла полицейская сирена, а потом снова стало тихо.

— У Дальманна больное сердце, — добавила эфиопка.

— Надеюсь, это серьёзно.

Македа усмехнулась:

— Он перенёс инфаркт. Доктора вшили ему трубку в коронарную артерию, и теперь он должен постоянно понижать давление и разжижать кровь, иначе его ждёт ещё один.

Мараван молча подул на свой чай.

— А ты знаешь, где с ним случился первый инфаркт? — спросила девушка.

Мараван затряс головой.

Македа натянуто засмеялась.

— В «Хувилере». В самый разгар веселья.

Тамилец не реагировал.

— Теперь он должен себя щадить. Никаких перенапряжений!

— Понимаю, — кивнул Мараван.

Македа сделала ещё глоток чая.

— Ты можешь исправить сбой эрекции? — неожиданно спросила она.

— Что ты имеешь в виду?

— Приготовить еду, чтобы помогала в таких случаях?

— Ну, может, со временем…

— Нужно прямо сейчас.

Мараван неуверенно пожал плечами.

— Есть такие добавки, они срабатывают уже через полчаса, — сказала Македа.

— У меня их нет.

— У меня есть.

Через пятнадцать минут она ушла, оставив на столике рядом с чайным сервизом четыре таблетки.

Во сне Мараван кричал. Ему привиделось, что он стоит в дремучем и мокром, будто после дождя, тропическом лесу. Внезапно из чащи вынырнуло несколько танков. Они покружили, пропахав своими гусеницами просеки, и снова исчезли в джунглях. Потом они вернулись и опять уехали, и так несколько раз. Когда же от зарослей вокруг ничего не осталось, Мараван увидел перед собой сверкающую поверхность океана.

Он проснулся и зажёг свет. У постели, словно испуганные животные, замерли деревца карри.

Мараван взглянул на часы. Три ночи. Если он сейчас не встанет и не выпьет горячего молока с кардамоном и корицей, точно не уснёт до утра.

Он поставил кастрюльку на плиту и вспомнил о предложении Македы.

Не успело молоко разогреться, как Мараван принял решение.




49


— В архивах Генеральной прокуратуры? Ты шутишь?

Дальманн, уже одетый для ужина, сидел за своим письменным столом с латунными уголками, покрытым зелёной скатертью поверх кожи с золотой отделкой. Команда «Пищи любви» работала на кухне всю вторую половину дня. Перед приходом Македы Дальманн хотел выпить рюмочку хереса, как вдруг откуда ни возьмись появился Шеффер с какими-то важными новостями.

Дело действительно не терпело отлагательств. По недосмотру Генеральной прокуратуры в каком-то архиве сохранилась целая кипа документов по ядерной контрабанде, большая часть которых была уничтожена Бундесратом под давлением ЦРУ. И теперь, вместо того чтобы разделаться и с этим остатком, как поступил бы любой нормальный человек, они бьют во все колокола.

— А ты уверен, что других не осталось? — кричал Дальманн. — Да, ещё один вопрос: не упоминается ли в этих бумагах «Палукрон»?

— Об этом мне неизвестно, хотя не исключено. Я только знаю, что специалисты из Международной комиссии по атомной энергетике в тот же день просмотрели бумаги и отделили наиболее актуальные от «не представляющих важности».

— Ну, касающиеся «Палукрона», наверное, не считаются актуальными?

— Из этого нам следует исходить.

— Так пусть эти атомщики берут себе актуальные, а остальные закладывают в шрёдер.

— Боюсь, именно актуальные они и уничтожат.

Дальманну не понравилось замечание Шеффера.

— И что ты предлагаешь? — сердито спросил он своего помощника.

Сейчас он смотрел на него с презрением, как будто ждал, что тот немедленно сгладит свою оплошность.

— Ещё рано делать прогнозы, — развёл руками Шеффер. — Я просто хотел ввести тебя в курс дела. Разговор не телефонный, как ты понимаешь, вот я и пришёл.

— Скажи ещё, что мой телефон прослушивается.

— Ни в чём нельзя быть уверенным, когда имеешь дело со службами безопасности.

В этот момент в дверь позвонили.

— Это ко мне, — оживился Дальманн. — У тебя ещё что-нибудь?

Шеффер поднялся со стула.

— Несмотря на всё это, я желаю тебе приятного вечера, — сказал он. — Отдыхай. Надеюсь, всё обойдётся.

— Тебе того же, — пробурчал Дальманн почти серьёзно.

Он тоже встал, чтобы проводить Шеффера в прихожую, где Лурд уже помогала Македе снять пальто. Казалось, даже Шеффер залюбовался девушкой.

Половину дня провёл Мараван в плохо оборудованной кухне этого роскошного, но отдающего пошлостью дома. Он работал не за страх, а за совесть. Он будто ощущал рядом присутствие Улагу и Нангай. Вот они наблюдают, как Мараван измельчает кусочки помидоров, из которых удалены косточки; как превращает белые луковицы в груду крошечных кубиков; как двумя ударами ножа отделяет от зелени головки чеснока; как смесь кориандра, тмина, чили и тамаринда становится прозрачной пастой. Вот он демонстрирует им новые технологии приготовления пищи: гелификацию, сферификацию, выделение пены и эссенций. Он тихо разговаривал с ними, не обращая внимания на Андреа, которая явилась в плохом настроении и была готова сорваться на ком угодно.

За день до этого Мараван с утра пораньше направился в ближайшую аптеку и купил минирин по рецепту, выписанному для Нангай. Аптекарь узнал его и сочувственно спросил:

— Ну, как ваша тётя? Или она вам мать?

— Двоюродная бабушка, — ответил Мараван. — Спасибо, помаленьку.

На кухне он распаковал лекарство и внимательно прочитал инструкцию. Потом измельчил одну таблетку в маленькой ступке. Смочив кончик мизинца, прикоснулся им к порошку и осторожно попробовал на вкус. Горько.

Он высыпал измельчённую таблетку в стоящую рядом рюмку. Сначала вода помутнела, но потом снова стала прозрачной. Мараван понюхал раствор, поставил рюмку перед собой и задумался.

Через некоторое время тамилец встал, оделся и вышел в ближайший продовольственный магазин, откуда принёс бутылку кампари.

Затем в ступку отправилась следующая таблетка. Её Мараван растворил в рюмке кампари. Как и в предыдущий раз, жидкость сначала помутнела, а потом снова стала прозрачной.

В другую рюмку Мараван налил чистого кампари. Попробовал из обеих. Горько.

Тогда он растёр ещё десять таблеток и высыпал порошок в бокал со ста пятьюдесятью граммами кампари. Как только муть осела, Мараван добавил туда полтора грамма альгината.

Затем тамилец набрал кампари с минирином в шприц и несколько раз капнул из него в раствор хлорида кальция. Образовались шарики, которые он старался делать одинаковыми по размеру. Он по очереди выуживал их из раствора и нюхал, однако на язык не пробовал.

Эти красные шарики Мараван поместил в бокал, куда заранее насыпал колотый лёд из замороженного апельсинового сока. Покончив с приготовлением напитка, тамилец украсил его тоненьким ломтиком апельсина.

Итак, коктейль готов.

Мараван ещё раз понюхал его и вылил в раковину.

Потом он снова растирал таблетки в ступке, уже на следующий день. На три бокала должно хватить. Мараван слышал, что Дальманн любит выпить.

Неожиданно в дверь позвонили. Мараван удивился: для Македы слишком рано. Но тут на кухне появилась Андреа и объяснила, что это вездесущий Шеффер, — именно так она выразилась.

Через полчаса снова кто-то пришёл.

— Это она, — мрачно сообщила Андреа.

Аперитив был готов.

— Коктейль «кампари оранж» для господина Дальманна, — объявила Андреа, протягивая бокал клиенту. — Македе, как всегда, шампанское.

Собственно говоря, Дальманн предпочёл бы самый обычный «кампари оранж». Или, что ещё лучше, просто кампари с содовой. Но он хотел играть по всем правилам.

Поэтому он взял бокал и попросил красивую официантку рассказать о напитке.

— Это искусственная икра с кампари в апельсиновом льду. Аперитив, — объяснила она.

Дальманн подождал, пока Андреа вышла из комнаты, и чокнулся с Македой. Эфиопка улыбнулась ему через край своего бокала — и гнева на разгильдяйство генерального прокурора как не бывало.

Дальманн оглядывался вокруг и не узнавал своей спальни. Всю мебель, кроме кровати и ночного столика, вынесли. Ужин накрыли на низеньком круглом помосте, вокруг которого вместо стульев разбросали подушки.

— Ну, можно ложиться, — пошутил Дальманн, когда они вошли в комнату и его глаза успели немного привыкнуть к свечам и полумраку.

После коктейля он развеселился, хотя пить было не так-то просто: красные шарики ускользали и разбегались в разные стороны. Часть из них Дальманн проглотил, часть отлавливал губами. Македа заливалась смехом, наблюдая его усилия, и Дальманн, чтобы позабавить её, выловил их все до одного.

— Может, стоит продолжить? — спросил он, когда бокал опустел и игра закончилась.

Эфиопка не поняла, и он попробовал выразиться иначе.

— Не попросить ли добавки?

Девушка позвонила в храмовый колокольчик.

Мараван со своим амюс-буше был тут как тут.

Стоило ему только открыть бутылочку с эссенцией из листьев карри, корицы и кокосового масла и брызнуть несколько капель на крошечную чапати из рисовой муки, как в нос снова ударил аромат его юности. Его и Улагу, чья жизнь оборвалась так рано.

И тогда Мараван решился на то, чего прежде никогда не делал: он взял одну чапати и засунул её себе в рот, чтобы, закрыв глаза, ощутить во рту её вкус, постепенно раскрывающийся во всех своих оттенках.

— Я думала, они у тебя наперечёт, — недовольно заметила Андреа, ожидавшая возле двери очередного сигнала.

Мараван открыл глаза, прожевал и глотнул.

— Их хватит, — ответил он Андреа.

Со второго этажа послышался звонок. Андреа взяла чапати и понесла вверх по лестнице.

Вернувшись на кухню, она поставила перед Мараваном пустой бокал.

— Он хочет ещё.

Мараван сделал ещё один коктейль.

Дальманн ещё успел насладиться переплетёнными лентами из машевой муки и замороженной шафран-миндальной эспумой. Потом Македа, громко звеня в колокольчик, сбежала вниз по лестнице.

— Он умирает, — сообщила она и сразу поспешила обратно.

Мараван с Андреа устремились за ней.

Дальманн лежал на индийских подушках. Его сжатая в кулак правая рука покоилась на груди. На белом лице блестели капельки пота. Рот был разинут, словно ему не хватало воздуха. В широко раскрытых глазах застыл ужас.

Македа, Андреа и Мараван остановились у входа. Никто из них не подошёл ближе, каждый думал о своём. Иногда им казалось, что Дальманн хочет что-то сказать, но не может. Он то закрывал глаза, словно устав сопротивляться смерти, то вдруг снова оживал и возобновлял борьбу за жизнь.

— Нужно позвонить, — предложила Андреа.

— Да, нужно, — согласилась Македа.

— Номер 144, — добавил Мараван.

Но никто из них не сдвинулся с места.

Потом Македа всё-таки вызвала «Скорую помощь», а Андреа и Мараван рассказали прибывшим дежурным полицейским, что произошло.

Врачу оставалось только констатировать смерть пациента. Вскрытие показало, что стент, вставленный в коронарную артерию восемь месяцев назад, несмотря на кардиоаспирин и плавике, сдвинулся с места. По словам лечащего врача, доктора Хоттингера, летальный исход стал следствием нездорового образа жизни, который, несмотря ни на что, продолжал вести больной.

Показания эфиопско-британской гражданки Македы Ф., которая в тот вечер готовила для покойного, подтвердили мнение доктора. На это же указывало и содержание алкоголя в крови.

Герман Шеффер организовал для Эрика Дальманна достойные похороны, на которых тем не менее присутствовало меньше гостей, чем ожидалось. Он же позаботился о хорошем некрологе в журнале «Пятница».

Остальные СМИ отделались объявлениями. Фирма «Палукрон» ни в одном из них не упоминалась.

На островах Силли[47 - Силли — группа островов у побережья Великобритании.] нарциссы цветут ещё в ноябре. А сейчас, в апреле, они торчали небольшими группками в траве, придавая поляне сходство с английским газоном.

Вот уже две недели Андреа и Македа завтракали в постели, а потом спускались к морю по узкой тропинке, чтобы, подобно вялым доисторическим животным, весь день валяться на берегу.

— А знаешь, почему я не стала помогать Дальманну? — неожиданно спросила Андреа подругу.

До сих пор они избегали говорить на эту тему.

— Ты хотела, чтобы он умер, — предположила Македа.

Андреа кивнула:

— Я страшно ревновала.

Македа положила руку подруге на плечо и притянула её к себе.

Некоторое время они шли в обнимку, но потом тропинка сузилась настолько, что девушки были вынуждены разойтись. Андреа выступила вперёд.

— В тот вечер он должен был умереть на мне, — вдруг сказала Македа.

Андреа остановилась и оглянулась на неё.

— Я думала, он не мог больше заниматься сексом.

— Я хотела применить специальные средства, помогающие эрекции.

— Это как?

— Я попросила Маравана добавить их ему в пищу.

Андреа уставилась на эфиопку широко раскрытыми глазами.

— Вы хотели его извести?

Македа кивнула:

— Чтобы он поплатился и за всех остальных.

Андреа опустилась на мягкую траву с краю тропинки. Её и без того белая кожа стала ещё бледнее.

— И конечно, этот препарат спровоцировал второй инфаркт, — кивнула она.

Македа села рядом и улыбнулась.

— Ничего подобного. Мараван их не использовал.

— Ты уверена?

— Он вернул их мне в тот же вечер.

— Слава богу!

Они посидели ещё некоторое время, глядя на море, даже в это время года тёплое благодаря Гольфстриму, и на облака, сгрудившиеся в западной стороне неба.

— Может, есть на свете высшая справедливость, — задумчиво заметила Андреа.

— Это точно, — отозвалась Македа.




50


На тарелке лежали половинки манго и нарезанные ломтиками ананасы. Из манго Мараван вырезал косточку, потом при помощи ножа украсил тёмно-жёлтую мякоть узором в клетку и вывернул плод наизнанку. Теперь его нежная плоть походила на броню.

Ломтики ананаса Мараван уложил лодочкой. Сзади торчал хвост жёстких листьев. Чешуйчатую кожуру тамилец срезал, круглую сердцевину плода удалил. Мягкие прямоугольные кусочки лежали на тарелке в шахматном порядке, касаясь друг друга краями, обращёнными к её середине.

Не сказать чтоб очень оригинально, зато красиво и удобно есть.

В то ранее утро Мараван работал на своей кухне. Он смотрел в окно на дождь и серый, промозглый день. Мусоровоз с грохотом опустошил контейнер, а потом дома на Теодорштрассе снова погрузились в зловещую тишину, воцарившуюся здесь с тех самых пор, как правительство Шри-Ланки объявило о поражении ТОТИ. Журналистов, независимых наблюдателей и международные организации по-прежнему не пускали в зону боевых действий. Оставалось верить зловещим слухам о десятках тысяч убитых, замученных голодом, павших жертвами эпидемий мирных жителях и о военных преступлениях, совершаемых обеими воюющими сторонами. Те, у кого были родственники в этих районах, со страхом ожидали новостей. Те, до кого доходили хорошие известия, не смели радоваться, оглядываясь на остальных. И всех одинаково пугала неопределённость будущего, и в Европе, и на Шри-Ланке.

Но, как и прежде, эта трагедия не попадала на первые страницы газет. Их посвящали темам, касающимся всех: в Мексике зафиксирована вспышка свиного гриппа, грозившая вылиться в пандемию с миллионами жертв, как после Первой мировой войны.

С вечера Мараван замесил тесто из рисовой муки, кокосового молока и сахара. Полчаса назад он добавил в него немного соли и разрыхлителя. Теперь пришло время смазывать чугунную сковороду кокосовым маслом.

Мараван положил на неё две ложки теста и подержал над плитой, поворачивая из стороны в сторону, чтобы оно растеклось ровным слоем. Потом разбил яйцо и вылил его на середину получившегося блина. Затем Мараван поставил сковороду на медленный огонь и накрыл крышкой. Через три минуты, когда края лепёшки стали хрустящими, а яйцо прожарилось, Мараван поместил сковороду в тёплую духовку и приступил ко второй порции.

Наконец он поставил на поднос тарелки с ароматной яичницей и кокосовым чатни, чашки с чаем и тарелку с фруктами и пошёл в спальню.

Там было темно, однако Сандана уже проснулась.

— Когда ты, наконец, приготовишь мне «меню любви»? — спросила она.

— Никогда, — ответил Мараван.




Рецепты Маравана



Некоторые из рецептов этого раздела взяты из замечательной кулинарной книги Хейко Антониевича и Клауса Дальбека «Готовить смело. Молекулярные методы и текстуры» (Издательство «Matthaes Verlag»). Однако Хейко Антониевич упростил их специально для наших читателей, сделав возможным приготовление блюд в домашних условиях и — что кажется нам особенно важным — без дорогостоящего кухонного оборудования. Количество продуктов для «меню любви» рассчитано на две порции, для «меню званого обеда» — на четыре.




«МЕНЮ ЛЮБВИ»


Мини-чапати с эссенцией из листьев карри и корицы на кокосовом масле; ленты из белого маша; «дамские пальчики» с рисом сали и чесночной пенкой; карри из цыплёнка с рисом саштика с кориандровой пенкой; чураа варай с рисом инвара и мятной пенкой; замороженная шафран-миндальная эспума и её шафрановая текстура; шарики из масла гхи, кардамона и корицы; глазированные пряные раковины из муки нута с имбирём; фигуры из спаржевого желе и масла гхи; мороженое из мёда и масла гхи.

МИНИ-ЧАПАТИ С ЭССЕНЦИЕЙ ИЗ ЛИСТЬЕВ КАРРИ И КОРИЦЫ НА КОКОСОВОМ МАСЛЕ







• 65 г пшеничной муки

• 40 мл тёплой воды

• чайная ложка масла гхи

Из муки с водой сделать эластичное тесто. Месить, лучше руками, около 8 минут. Накрыть его марлевой тканью и оставить на один час. Затем сформовать небольшие шарики и, присыпав поверхность стола мукой, раскатать их в лепёшки. Перед подачей поджарить на предварительно нагретой сухой чугунной сковороде до коричневого цвета.




ЭССЕНЦИЯ ИЗ ЛИСТЬЕВ КАРРИ И КОРИЦЫ НА КОКОСОВОМ МАСЛЕ







• 100 г кокосового масла

• 9 штук листьев карри

• одна растёртая в ступке палочка корицы

Все ингредиенты поместить в роторный испаритель на один час, установив температуру 55 градусов Цельсия. Для эссенции можно использовать как дистиллят из верхней колбы, так и концентрат из нижней. Мараван их смешивал. Эссенцию капать на чапати из пипетки.




ЛЕНТЫ ИЗ МАШЕВОЙ МУКИ







• 200 г белого маша[48 - Другое название белого маша — уриддал (уриддалл, урддал).]

• 150 мл молока

• 50 г йогурта

• 70 г кондитерского сахара

• 2 г агар-агара

Маш замачивать в подслащённом молоке в течение 6 часов, потом осторожно размешать до консистенции пюре. Половину полученной смеси намазать на силиконовый коврик для запекания и, нарезав полосками, подсушить в духовке при температуре 50 градусов. Ещё тёплым полоскам придать нужную форму и оставить в сухом месте.

Во вторую половину добавить агара-агара и подогреть до 90 градусов. После чего, смешав с йогуртом, тонким слоем распределить пюре по силиконовому коврику и оставить при комнатной температуре. Охладившуюся массу нарезать полосками. Перед подачей на стол соединить полоски из обеих партий в двойные спирали.




КАРРИ «ДАМСКИЕ ПАЛЬЧИКИ» С РИСОМ САЛИ И ЧЕСНОЧНОЙ ПЕНКОЙ







• 10 плодов бамии («дамские пальчики»)

• два зелёных перца чили (мелко нарезать)

• среднего размера луковица (мелко нарезать)

• 1/2 чайной ложки семян пажитника

• 1/2 чайной ложки молотого перца чили

• 1/2 чайной ложки соли

• 5–8 свежих листьев карри

• 50 мл воды

• 50 мл концентрированного кокосового молока.

Вымойте бамию и дайте ей высохнуть или промокните бумажным полотенцем. Нарежьте кусочками около 3 см длиной, после чего перемешайте в кастрюле с чили, луком и всеми остальными специями. Добавьте воды и потушите, пока жидкость не испарится. Потом перемешайте и добавьте кокосового молока. Варите около трёх минут на медленном огне, пока почти вся жидкость не испарится.




ПОМОСТ ИЗ РИСА САЛИ







• одна миска риса сали на две миски подсоленной воды

Рис слегка поджарить и залить водой. Не накрывая крышкой, томить в духовке при температуре 160 градусов около 20 минут, после чего вынуть и сразу нарезать деревянной лопаточкой, пока он не слипся. Придать нужную форму и поставить в тёплое место. Форму корректировать по необходимости. Добавить карри.




ЧЕСНОЧНАЯ ПЕНКА







• 200 мл нежирного куриного бульона

• один зубчик чеснока

• ломтик лимона

• 2 г соевого лецитина

Бульон протереть с частью приправ через сито, затем добавить соевого лецитина и оставшийся чеснок с лимоном. Большую миску прикрыть прозрачной фольгой для защиты от брызг и взбить полученную жидкость до образования пены. Снять пену ложкой и украсить ею блюдо.




КАРРИ ИЗ ЦЫПЛЁНКА С РИСОМ САШТИКА И КОРИАНДРОВОЙ ПЕНКОЙ







• 200 г цыплёнка (нарезать кусочками)

• З 1/2 чайной ложки семян кориандра

• 1/2 чайной ложки семян тмина

• 1/4 чайной ложки молотого чёрного перца, один высушенный стручок красного перца чили, большая луковица (нарезать)

• 1/8 чайной ложки семян пажитника, щепотка молотой куркумы, 6 зубчиков чеснока, соль по вкусу, 400 мл воды

• 1/2 чайной ложки тамариндовой пасты

• 6–8 свежих листьев карри, столовая ложка концентрированного кокосового молока

Семена кориандра, тмина, чёрный перец и чили перемолоть. Мясо цыплёнка тушить в 300 мл подсоленной воды с луковицей, пажитником, куркумой и чесноком. Перемолотые специи и тамариндовую пасту растворить в 100 мл воды и соединить с кокосовым молоком и листьями карри. Довести до кипения и 2 минуты кипятить на медленном огне.




ПОМОСТ ИЗ РИСА САШТИКА







• одна миска риса на три подсоленной воды

Готовить, как и рис сали.




КОРИАНДРОВАЯ ПЕНКА







• 200 мл нежирного куриного бульона

• 20 шт. кориандровых зёрен

• пучок кинзы

• 2 г соевого лецитина

Готовить, как и чесночную пенку.




ЧУРАА ВАРАЙ С РИСОМ НИВАРА И МЯТНОЙ ПЕНКОЙ







• 250 г стейка акулы

• 200 г кокосового ореха (натереть на тёрке)

• 1/4 чайной ложки молотой куркумы

• 1/2 чайной ложки молотого чёрного перца, чайная ложка молотого тмина, чайная ложка соли

• 1/4 чайной ложки чили (по вкусу)

• 1/2 столовой ложки кокосового масла, большая луковица (нарезать)

• 4 шт. высушенных красных чили

• У г чайной ложки семян горчицы

• 9-11 шт. листьев карри

Стейк акулы тушить до полной готовности, потом остудить. Измельчить, соединить с кокосовым орехом, куркумой, чёрным перцем, тмином, солью и чили и хорошо перемешать. Поджарить на кокосовом масле луковицу, пока она не станет прозрачной, после чего добавить к ней сушёный чили, семена горчицы и листья карри. Жарить всё вместе, пока семена горчицы не начнут подпрыгивать на сковороде. Добавить измельчённый стейк и, помешивая, подержать на слабом огне.




РИСОВЫЙ ПОМОСТ







• Одна миска риса нивара на три подсоленной воды

Готовить, как и рис сали.




МЯТНАЯ ПЕНКА







• 200 мл нежирного куриного бульона

• пучок мяты (хорошо измельчить)

• немного нежирного молока

• 2 г соевого лецитина

Готовить, как и чесночную пенку.




ЗАМОРОЖЕННАЯ ШАФРАН-МИНДАЛЬНАЯ ЭСПУМА И ЕЁ ШАФРАНОВАЯ ТЕКСТУРА


ШАФРАНОВАЯ ТЕКСТУРА







• 200 мл минеральной воды

• 80 г кондитерского сахара (перетереть в пудру)

• 2 г перетёртого в порошок шафрана

• 2 г шафрановых волокон

• 2 г агар-агара

• один лист желатина (вымоченный и выжатый)

• 40 г масла гхи

В воду добавить кондитерский сахар, подогреть. Потом растворить в ней шафрановый порошок и смешать с агар-агаром. Вскипятить и добавить желатин. Разлить в подогретые пластмассовые лотки и остудить, после чего нарезать полосками около 2 см шириной. Намазать тонким слоем масла гхи и распределить по порциям шафрановые волокна. Закрутить в цилиндры и расположить на подносе вокруг шариков эспумы.




ЭСПУМА







• 300 мл сливок

• 3 г шафрановой пудры

• 140 г миндального ореха (натереть на тёрке)

• 2 яичных белка

• столовая ложка кондитерского сахара (перетереть в пудру)

• 2 г соли

Сливки разогреть до температуры 60 градусов и осторожно взбить до белизны. Добавить яичные белки и вылить в сифон. Газировать одним баллончиком и поставить в холодильник на 3 часа. Брать ложкой порции эспумы величиной с грецкий орех и окунать в жидкий азот на 20 сек, поворачивая. При необходимости ложку можно предварительно остудить, погрузив её в сосуд Дьюара с жидким азотом. Потом положить шарики замёрзшей эспумы к шафрановым цилиндрам и немедленно подавать к столу.




СЛАДКО-ПРЯНЫЕ ШАРИКИ ИЗ КАРДАМОНА, КОРИЦЫ И МАСЛА ГХИ







Пряности:

• 200 мл кокосовой воды

• 40 г масла гхи

• 2 шт. индонезийского перца

• капсула кардамона

• щепотка молотой корицы

• 40 г пальмового сахара

• 1/2 г ксантана

• 2 г лактата кальция

Масло гхи перетереть в ступке с пряностями. Полученное пюре подогреть, протереть через сито и добавить кокосовой воды, смешанной с ксантаном и лактатом кальция. Дать выйти пузырькам воздуха. Перед подачей подогреть.

Смешать 500 мл минеральной воды, 2 1/2 г альгината и дать отстояться.

Взять порцию масла гхи с пряностями ложкой сферической формы и погрузить её в раствор альгината в минеральной воде.

Подогретое масло гхи вводить в получившиеся шарики при помощи шприца. После каждой «инъекции» закрыть место прокола пальцем и повернуть шарик, чтобы отверстие затянулось. Готовым конфетам дать постоять 3–5 минут. После чего, ополоснув их водой, оставить в духовке при температуре 60 градусов, накрыв прозрачной фольгой.




ПРЯНЫЕ ГЛАЗИРОВАННЫЕ РАКОВИНЫ ИЗ НУТА С ИМБИРЁМ







• 50 г риса сали

• 300 мл молока

• 2 столовые ложки муки нута

• столовая ложка масла гхи

• 2 столовые ложки пальмового сахара

• столовая ложка миндаля (измельчить)

• столовая ложка изюма

• 3 шт. фиников

• 4 чайной ложки молотого имбиря

• 1/2 чайной ложки чёрного перца (молотого)

Замочить рис с молоком, после чего растирать в ступке, добавляя молоко, до получения нежной пасты. Добавить ещё 150 мл молока и хорошо перемешать. Всё пропустить через марлевый фильтр и отжать. В полученный экстракт добавить ещё 50 мл молока. Нутовую муку поджарить на масле гхи, добавить сахара и вскипятить в кастрюльке на слабом огне. Потом нагревать, постоянно помешивая, до образования вязкой массы. Добавить остальные ингредиенты и продолжать кипятить ещё 1–3 мин. Распределить пасту по силиконовому коврику и дать ей остыть. Нарезать равными порциями, придать форму и покрыть глазурью. Поставить в духовку на 60 градусов.




ГЛАЗУРЬ







• 100 г сахарной пудры

• столовая ложка гранатового сиропа

Смешать ингредиенты и покрыть конфеты глазурью. Оставить высыхать до получения матового блеска.




ФИГУРЫ ИЗ СПАРЖЕВОГО ЖЕЛЕ И МАСЛА ГХИ







(Готовить только из свежей спаржи. Мараван замачивал высушенную спаржу, а потом удалял жидкость при помощи роторного испарителя)

• 200 г очищенной белой спаржи

• столовая ложка сахара, соль по вкусу

• 4 г агар-агара

• 1 г хлорофилла

• 4 капсулы кардамона (растолочь в ступе)

• 100 г масла гхи

Положить спаржу в холодную воду, накрыть крышкой и вскипятить. Добавить кардамон и нагревать дальше, пока спаржа не размякнет. Размешать массу до получения пюре и протереть через сито. Четыре столовые ложки пюре отложить в отдельную миску и смешать с хлорофиллом. В оставшуюся часть добавить 3 г агар-агара, вскипятить и соединить с желатином. Вылить в плоскую посуду и дать остыть, пока масса не станет эластичной, после чего нарезать её полосками, завернуть в промасленную бумагу и охладить. Когда полоски затвердеют, скатать их в колбаску и нарезать кусочками по 10 см. В оставшуюся спаржу с хлорофиллом добавить 1 г агар-агара и вскипятить. Концы спаржевых полосок окунать в этот раствор, погружая как минимум на 2 см, пока на них не образуется зелёная «шапка», после чего дать остыть. При желании «шапку» можно надрезать ножницами, придав ей сходство со спаржевой головкой. Подавать с миской растопленного масла гхи, смешанного с кардамоном и чили.




МОРОЖЕНОЕ ИЗ МЁДА И МАСЛА ГХИ







• 100 мл воды










• 20 г лакричной пасты

• 30 г мёда

• 30 г масла гхи

• 15 г ксантана

• 40 г фисташек (нарезать тонкими

пластинами)

Воду подогреть. Добавить в неё мёд и лакричную пасту. Не давая смеси остыть, помешивая, соединить её с ксантаном и маслом гхи. Потом переложить в вазочки, выложенные промасленной бумагой, и снабдить каждую порцию деревянной палочкой, наподобие эскимо. Украсить фисташками и поставить в морозильную камеру. Вытащить перед подачей к столу.







МЕНЮ «ЗВАНОГО ОБЕДА»


Чапати с икрой из карри и корицы; маринованные в куркуме мальки рыбы люциан в сабойоне из карри и соуса моле; замороженная эспума из манго и карри; котлеты из молочного ягнёнка с эссенцией жардалу и курагой; цыплёнок тандури с ароматом бука в желе из томатного масла с паприкой; мороженое «кульфи» с манговым наполнителем.

МИНИ-ЧАПАТИ С ИКРОЙ ИЗ КАРРИ И КОРИЦЫ В КОКОСОВОМ МАСЛЕ







(вариант без роторного испарителя)

• 40 мл минеральной воды

• четыре свежих листика карри

• палочка корицы, щепотка сахара

• 120 мл кокосовой воды

• 1 г альгината

• 2 г хлористого кальция

• 500 мл воды

• 10 г кокосового жира

В подогретую воду добавить карри и пряности, соль, сахар и оставить на один час, после чего профильтровать через марлю и отжать, оставив около 20 мл жидкости. Смешать с кокосовой водой, затем добавить альгинат и взбить в ручном миксере. Дать постоять, чтобы вышли пузырьки воздуха. Смешать хлорид кальция с водой и отставить в сторону. Смесь с карри набирать в шприц и по капле выпускать в раствор хлорида кальция. Дать постоять максимум минуту и ополоснуть икринки водой. Хорошо подсушить и, смазав чапати кокосовым жиром, распределить икру по лепёшке. Подавать на стол сразу, пока шарики не размякли.




МАРИНОВАННЫЕ В КУРКУМЕ МАЛЬКИ РЫБЫ ЛЮЦИАН В САБОЙОНЕ ИЗ КАРРИ И СОУСА МОЛЕ







• филе 4 тушек мальков рыбы люциан

• соль и специи по вкусу

• 60 мл кокосового молока

• сок и мякоть одного лимона

Поместить филе в форму. Остальные ингредиенты смешать и добавить к рыбе. Поставить в холодильник минимум на 6 часов, после чего рыбу вытащить и подсушить.

Скатать филе в роллы, зафиксировав деревянной палочкой, после чего поместить в духовку с циркуляцией воздуха на слегка смазанном маслом противне на 12–15 минут, пока филе не станет слегка прозрачным.




САБАЙОН ИЗ КАРРИ И СОУСА МОЛЕ







• небольшая луковица (нарезать мелкими кубиками)

• небольшой стручок перца чили (нарезать, удалив семена)

• зубчик чеснока (мелко нарезать)

• 10 г корня имбиря

• 20 г кокосового масла

• один спелый помидор

• 5 зёрен чёрного перца (растолочь)

• 2 шт. гвоздики (растолочь)

• капсула кардамона

• 4 шт. листьев карри




МАРИНАД ДЛЯ РЫБНОГО ФИЛЕ







• 300 мл рыбного бульона

• 50 мл кокосового масла; ксантан; гуаран

Лук жарить в кокосовом масле вместе с другими специями, пока он не станет прозрачным. Помидор разделить на четыре части и потушить. Всё вместе слегка поджарить, пока не почувствуете запах специй. Залить маринадом и немного поварить. Добавить рыбный бульон и поставить на водяную баню. Когда объём жидкости уменьшится до 300 мл, пропустить всё через сито и добавить кокосовое масло. Соединить смесь с ксантаном и гуараном и взбить ручным миксером. Залить в сифон, газировать одним баллончиком азота и остудить на водяной бане при температуре 60 градусов. Заправить филе сабайоном из сифона.




ЗАМОРОЖЕННАЯ ЭСПУМА ИЗ МАНГО И КАРРИ







• 200 г мангового пюре

• 150 г сливок

• 20 г муки нута

• 10 мл имбирного сока

• щепотка перца чили (молотого)

• щепотка кумина (молотого)

• щепотка порошка карри Кашмир (Мараван поджаривал каждую специю по отдельности, а потом смешивал)

Все ингредиенты перемешать, протереть через сито и залить смесь в сифон. Газировать одним баллончиком азота и дать остыть. При необходимости побрызгать сифон холодной водой. Затем погружать смесь в жидкий азот, набирая её в предватительно охлаждённую металлическую ложку, максимум на 20 сек. Подавать сразу.




КОТЛЕТЫ ИЗ МОЛОЧНОГО ЯГНЁНКА С ЭССЕНЦИЕЙ ЖАРДАЛУ И КУРАГОЙ







• 2 отбивные из ягнёнка с косточкой

• 200 мл мясного бульона

• 2 луковицы (нарезать маленькими кубиками)

• 2 зубчика чеснока (мелко нарезать)

• 20 г имбиря (мелко нарезать)

• 2 палочки корицы

• небольшой перец чили (измельчить)

• щепотка тмина; столовая ложка масла гхи

Обжарить лук в масле гхи, добавив специи, ещё немного подержать на сковородке, пока не почувствуете аромат. Влить бульон и поставить на водяную баню. Когда жидкость уменьшится наполовину, протереть всё через сито и добавить отбивные. Вакуумировать при помощи вакуумного насоса и поместить на водяную баню при температуре 65 градусов на 15 минут, после чего вынуть блюдо, обсушить и слегка обжарить.




ПЮРЕ ИЗ СУШЁНЫХ АБРИКОСОВ







• 100 г абрикосов без косточек

• 50 мл апельсинового сока

• столовая ложка винного уксуса

• 100 г лука

Замочить абрикосы в апельсиновом соке и винном уксусе. Добавить лук, поставить на огонь и измельчить всё до состояния пюре. Подавать с нарезанными отбивными из ягнёнка и картофелем, добавив немного бульона.




ЦЫПЛЯТА ТАНДУРИ С АРОМАТОМ БУКА НА ТОМАТНОМ МАСЛЕ И ЖЕЛЕ С ПАПРИКОЙ







• 3 маленькие тушки цыплят (без костей)

• зубчик чеснока (растереть)

• 10 г имбиря (нарезать маленькими кубиками)

• стручок перца чили (мелко нарезать)

• 8 зёрен кориандра (истолочь)

• щепотка приправы «гарам-масала»

• соль по вкусу; сок и кожура одного лимона

• 30 г йогурта

Тушки цыплят положить в вакуумный мешок. Остальные ингредиенты перетереть в нежную пасту и после этого добавить к мясу. Закрыть мешок и нагревать его на водяной бане при температуре 65 градусов 20 минут, после чего вынуть тушки и слегка их обжарить.




ЖЕЛЕ ИЗ ТОМАТНОГО МАСЛА С ПАПРИКОЙ







• 100 мл томатного сока

• 100 мл сока паприки

• 20 г масла гхи

• 2 г агар-агара

• чайная ложка ароматического букового порошка

Соки смешать с маслом гхи и агар-агаром, вскипятить и вылить в прямоугольную форму. Остудить в течение 2 часов, после чего нарезать кусочками желаемого размера. Поместить в духовку, разогретую до 90 градусов.

Цыплят поместить в чашку Петри, добавить в неё желе и немного бульона, образовавшегося при нагревании на водяной бане. Поместить буковый порошок в электрическую трубку максимум на одну минуту, направив струю дыма в чашку Петри. Немедленно подавать.




МОРОЖЕНОЕ «КУЛЬФИ» С МАНГОВЫМ АРОМАТОМ







• 100 мл молока

• 100 мл сливок

• 40 г сахара

• немного лимонного сока

• щепотка кардамона

• 1 г шафрана

Молоко подогреть до 60 градусов и растворить в нём сахар, одновременно добавляя лимонный сок, кардамон и шафран. Влить сливки и перемешать. Соединив с жидким азотом, взбивать смесь венчиком в эмалированной посуде до консистенции крема, после чего сформировать шарики мороженого.




АРОМАТИЗАТОР МАНГО







• 200 мл мангового сока

• 2 г соевого лецитина

• 4 листика серебряной фольги

Ингредиенты перемешать и взбить ручным миксером. Дать пене осесть, после чего подавать с мороженым, разложив шарики на серебряной фольге.







Авторская благодарность


Я признателен Хейко Антониевичу за его советы, опыт, редактуру, корректуру и рецепты для моей книги; Латану Сунтаралингаму — за помощь во всём, что касается тамильской культуры и жизни на Шри-Ланке. Моего друга, профессора Ханса Ландольдта из кантональной больницы Аарау, я благодарю за консультации по медицинским вопросам. Я говорю «спасибо» госпоже Ирене Чопп и господину Кану Арикану из управления экономики и труда министерства экономики кантона Цюрих, госпоже Беттине Дангель из миграционной службы, господину Беату Ринцу из кассы пособий по безработице, а также комиссариату полиции и кантональной лаборатории города Цюриха за дружеское отношение и исчерпывающие ответы на мои вопросы. Я благодарю господина Симона Плюсса, руководителя экспортного контроля Государственного секретариата по экономическим вопросам, за предоставленную информацию; госпожу Веру Маркус — за помощь, а также за её книгу «На родине её детей»; госпожу Паулу Ланфранкони и госпожу Дамарис Люти — за их компетентность и профессионализм; а также господина Андреаса Вайбеля из группы «Швейцария без армии» за разъяснение ситуации с экспортом оружия.

Моей подруге и редактору Урсуле Баумхауэр я говорю «спасибо» за приятное и плодотворное сотрудничество. Своим детям Анне и Антонио я благодарен за то, что не слишком мешали мне писать; жене Маргрит Най Сутер — за строгую, справедливую и полезную критику; издательству «Диалог» — за поддержку в нелёгкое для меня время работы над этой книгой.




notes



Примечания





1


Новая кулинария — имеется в виду молекулярная кулинария — направление исследований, связанных с изучением физико-химических процессов, которые происходят при приготовлении пищи, а также тенденция в кулинарии, базирующаяся на этих исследованиях.




2


Маланс — область в Швейцарии.




3


Клош (фр. Cloche) — чугунная или фарфоровая крышка в виде полусферы. Так же называется дамская шляпка соответствующей формы.




4


Ганди-топи — индийская шапочка белого цвета, похожая на пилотку.




5


Джафна — город и полуостров на севере Шри-Ланки.




6


Саронг — традиционная мужская одежда некоторых народов Юго-Восточной Азии. Представляет собой полосу цветной ткани, которая обёртывается вокруг пояса.




7


Сингалы — одна из народностей Шри-Ланки.




8


Постный индийский хлеб.




9


Аюрведа — традиционная система индийской ведической медицины.




10


Шеф-де-парти — повар в ресторане, отвечающий за какое-нибудь отдельное кулинарное производство, например десерты.




11


Амюс-буше — закуска, подаваемая перед основными блюдами.




12


Сомелье — работник ресторана, отвечающий за подачу вин.




13


ИПО (или «ай-пи-о», от англ. Initial Public Offering) — публичное предложение акций компании на продажу широкому кругу лиц.




14


ТОТИ — партия «Тигры освобождения Тамил-Илама», повстанческое движение, борющееся за создание на территории Шри-Ланки независимого тамильского государства Тамил-Илам.




15


Гхи — вид топлёного масла, употребляемый в индийской кухне.




16


Комо — озеро в Италии; Искья — итальянский остров в Тирренском море; Энгадин, Бернские Альпы — горные местности в Швейцарии.




17


Кос — остров в Греции.




18


Афродизиаки — вещества, стимулирующие половое влечение.




19


Агар-агар — растительный заменитель желатина.




20


Эспума — лёгкая пенистая масса. Термин молекулярной кулинарии.




21


Альгинат, ксантан — загустители.




22


Димбула — провинция Шри-Ланки, славящаяся плантациями чая.




23


Сати — сметанный соус индийской кухни; чатни — приправа.




24


Потту — символический знак у индусов в виде кружка на лбу.




25


Пенджаби — индийская одежда, удлинённая рубаха.




26


Парад гильдий — проводится в Швейцарии, в городе Цюрихе, каждую весну. По сути является проводами зимы.




27


Кейтеринг — доставка готовой кулинарной продукции.




28


Бундесрат — высший законодательный орган Германии.




29


Фан-зона — отгороженная область стадиона, расположенная у самого поля.




30


Шале — небольшой сельский домик в Альпах.




31


Голубые фишки — акции или ценные бумаги наиболее крупных, ликвидных и надёжных компаний со стабильными показателями получаемых доходов и выплачиваемых дивидентов. Сам термин пришёл на фондовый рынок из казино — фишки голубого цвета обладают наибольшей стоимостью в игре.




32


Жардалу — блюдо индийской кухни из курятины.




33


Кульфи — традиционное мороженое индийской кухни.




34


Альтернативное садоводство — направление в садоводстве, предполагающее отказ от искусственных удобрений и естественное улучшение почвы.




35


Коагуляция — объединение мелких частиц в растворе в более крупные.




36


Кухня в стиле «фьюжн» — кулинария, для которой характерен сплав различных кулинарных традиций.




37


Биржевые индексы — важнейшие показатели эффективности фондовых бирж: Дакс — в Германии, индекс Доу-Джонса — в США, Никкей — в Японии.




38


Пралине — изначально десертный ингредиент из молотого миндаля, обжаренного в сахаре. Используется для начинок, кремов и т. п.




39


Бирьяни — блюдо индийской кухни. Рис со специями, мясом или рыбой.




40


Арак — крепкий алкогольный напиток, распространённый на Ближнем Востоке.




41


Бернер Оберланд — область в Швейцарии.




42


Я от тебя без ума (англ.).




43


Мани Ратнам — режиссёр фильма «Миллионер из трущоб».




44


Вуайеризм — влечение к подглядыванию за половым актом или обнажёнными представителями избранного пола.




45


Тибеб — женская одежда некоторых африканских народов.




46


ОЭСР — Организация экономически развитых стран. Уделяет много внимания проблеме отмывания денег, ухода от налогов и коррупции.




47


Силли — группа островов у побережья Великобритании.




48


Другое название белого маша — уриддал (уриддалл, урддал).