Хозяйка ночи
Мартина Коул


Родной отец продает Бриони, совсем еще юную девочку, в сексуальное рабство богатому извращенцу. Но жестокая жизнь не может ее сломать. Жажда свободы, смелость и железная воля помогают маленькой рабыне совершить невозможное – пройти сквозь муки ада и подняться со дна общества, но уже совершенно иным человеком. Теперь Бриони сама будет диктовать условия…


Мартина Коул

Хозяйка ночи


Книга первая

1913–1916


Глава 1


Молли Каванаг дрожала от холода, лежа на кровати под мешковиной. Переворачиваясь с боку на бок, она каждый раз чувствовала больной спиной даже сквозь матрац сырость, исходившую от земли. Вновь пошевелившись, Молли посмотрела на детей, сгрудившихся возле гаснувшего в камине огня. Самая старшая, Эйлин, повернулась к матери и вопросительно подняла бровь. Молли покачала головой: роды еще не начались. Звать миссис Бриггс еще рано. – Тебе налить водички, мам?

Молли протянула к Эйлин грязную руку, и девочка подошла к матери.

– Сходи к Доннелли и купи немного угля. В кармане моей юбки есть пара монеток.

Девочка уже отвернулась, но Молли схватила ее за руку.

– Только не спускай глаз с этого Брендана Доннелли. Следи за тем, что и как он взвешивает, а то в прошлый раз была одна угольная пыль.

Когда она говорила, ее дыхание превращалось в облачко пара.

– Хорошо, мам.

Эйлин подхватила шаль и, положив деньги в карман, вышла из комнаты, находившейся в подвале. Остальные четыре девочки проводили ее взглядом. Керри, самая младшая, поднялась со своего места возле каминной решетки и скользнула под мешковину к матери.

Молли закрыла глаза. Пусть только Пэдди явится сегодня, она ему покажет, где раки зимуют. Он всегда повторял одно и то же: – Скоро дадут зарплату, и у нас будут деньги. Мы заплатим за жилье. Мы устроим хороший обед с пирогом, горохом и картофельным пюре. Мы, может быть, даже отправим маленьких в школу.

Но в день выдачи зарплаты Пэдди шагал прямехонько в кабак «Буйвол» и спускал все деньги на выпивку, забывая и о жене, и о детях.

Бриони, вторая по возрасту из дочерей, вернула Молли к реальности. Этот ребенок всегда отличался взбалмошным характером. Звук затрещины, которую Бриони отвесила своей младшей сестре Бернадетт, нарушил тишину комнаты.

– Мам! Мам! Она меня ударила! Ты видела это, мама?! Ты видела это?!

Керри возбужденно села на матрасе.

– Ты надаешь Бриони подзатыльников, ма? Я видела, как она шлепнула Берни…

– А ну-ка, замолчите все! Бернадетт, прекрати выть и прыгать, а то я вас сейчас всех отшлепаю.

Что-то в голосе матери заставило детей мигом смолкнуть.

Через пару минут Керри легла и начала что-то напевать себе под нос. Бернадетт уселась рядом с Розали и, взяв ее за руку, улыбнулась ей. Молли видела, что та улыбнулась в ответ, и почувствовала, как сжалось от боли сердце. Какого черта Господь послал ей Розали? У нее что, было мало проблем без этой идиотки? Бернадетт, улучив момент, перегнулась через Розали и сильно ущипнула Бриони за ногу. Та аж подпрыгнула. Отпихнув Розали, Бриони вцепилась Бернадетт в волосы и принялась таскать орущую сестру туда-сюда по грязному полу, словно тряпку. Бернадетт безуспешно пыталась разжать пальцы, сжимавшие ее грязные космы.

Керри снова села.

– Как всегда, наша Бриони. Расцарапай ей руки, Берни… Грязная сука!

Молли с трудом приподняла свое грузное тело и отвесила Керри оплеуху. Девочка заверещала. Затем Молли тяжело встала с кровати, подошла к Бриони и Бернадетт и принялась яростно колошматить детей по рукам и ногам. Розали наблюдала за происходящим при тусклом свете догорающего в камине огня, и выражение ее лица ни разу не изменилось. Комната огласилась диким ревом девочек. Почувствовав сильную боль в животе, Молли облокотилась на каминную доску. Она начала задыхаться и, согнувшись почти пополам, попыталась восстановить дыхание.

– Я предупреждаю вас в последний раз, – сказала она дочерям. – Еще один звук – и вы все отправитесь на улицу и будете сидеть там, пока у меня не родится ребенок. А если вы думаете, что я не выставлю вас на такой холод, то попробуйте меня рассердить… Увидите!

Она, шатаясь, пошла к кровати. Чувствуя за собой вину, Бриони попыталась помочь ей, но Молли шлепнула ее по рукам.

– Ты, Бриони, должна бы понимать, как вести себя. Тебе ведь уже восемь лет. Ты обязана помогать мне, девочка.

Бриони потупила взор, густые рыжие волосы водопадом упали ей на лицо.

– Я больше не буду, мама.

Молли снова улеглась. Постель кишмя кишела клопами, которые носились словно безумные, пытаясь укрыться в складках мешковины, прежде чем их раздавит груз человеческого тела.

– «Я больше не буду, мама». Если бы каждый раз при этих словах мне давали пенни, я была бы уже миллионершей! Итак, если вы вновь начнете драться и задирать друг друга, знайте: я разрешу вашему отцу отправить вас работать. Я не шучу.

Вот теперь Бриони испугалась. Отец с удовольствием забирал бы их каждое утро на работу. Только благодаря матери этого пока не случилось. Бриони взяла Бернадетт за руку и отвела к камину. Розали улыбнулась им, и Бриони обняла ее. Молли легла, готовясь к появлению малыша. Керри снова замурлыкала себе под нос какую-то песенку.

– Спой нам, Керри, – раздался в темноте голос Бриони. – Пусть песенка убаюкает нашу Розали.

Керри лежала возле матери. На мгновение девочка умолкла, ее личико нахмурилось – она явно подбирала подходящую песню.

И вот ее голосок тихо зазвучал. Молли вздохнула: голос Керри был словно веяние свежего воздуха. Под пение Керри мир восстановился: Бриони улыбалась Бернадетт, глядя на нее поверх ежика волос Розали. От их недавней ссоры не осталось и следа. Молли наблюдала за детьми и благодарила Господа – наконец-то в комнате стало тихо. Она знала, что это долго не продлится, но пока можно было насладиться спокойствием.

Босые ноги Эйлин сводило от холода. Крупные куски угля в ведерке покрылись тонкой коркой льда, торчали наружу и при ходьбе больно царапали голень. Девочка поставила ведерко и потерла оцарапанное место рукой. До нее донеслось чье-то пение, и она ощутила зловонное тепло «Буйвола». Уличные фонари освещали Эйлин мягким розовым светом. Она выпрямилась и отбросила с лица волнистую прядь густых волос, а когда нагнулась, чтобы вновь поднять ведро, перед ней возник какой-то мужчина. Эйлин подняла голову и посмотрела в его мясистое красное лицо.

– Как тебя зовут, девочка?

По его властному голосу Эйлин поняла, что мужчина из богатых.

– Эйлин Каванаг, сэр.

Мужчина внимательно рассматривал ее с головы до ног, и она смутилась под этим пристальным взглядом. Он убрал с ее лица волосы и принялся изучать его при свете фонаря.

– А ты хорошенькая, Эйлин Каванаг.

Она не знала, как нужно отвечать этому мужчине, одетому во все черное, начиная с начищенных сапог и заканчивая накидкой с капюшоном и широкополой шляпой. В такой одежде ненастная погода была ему не страшна. Эйлин размышляла: поймет ли он, что она умирает от холода?

– Большое спасибо, сэр. Я… я должна идти, мама ждет. Мужчина положил свои тяжелые руки в перчатках девочке на плечи и слегка помял эти худенькие плечики, словно прикидывая, сколько на них плоти. Двери кабака распахнулись, и какой-то мужчина, спотыкаясь, вышел на улицу. Эйлин сразу узнала отца и позвала его:

– Па… Па! Это я, Эйлин.

Патрик Каванаг был пьян. Пьян в стельку. Более того, он проигрался в пух и прах, спустил все до последнего пенни. Пытаясь понять, что происходит, он заковылял к дочери.

– Это ты, Эйлин?

Здоровяк улыбнулся ее отцу, и Эйлин почему-то испугалась еще сильнее.

– У вас красивая дочь, мистер Каванаг. Я так полагаю, вы работаете у меня?

Пэдди, прищурив глаза, посмотрел на мужчину и узнал в нем мистера Генри Дамаса, владельца фабрики по производству ваксы. Он выпрямился и приподнял шляпу, приветствуя его.

– Сколько лет девочке?

Пэдди не имел ни малейшего представления об этом. Это все женские дела. Лишь женщины помнят всякую всячину и передают ее дальше другим женщинам. Откуда, Пресвятая Дева, он может знать такие вещи?

– Скажи этому господину, сколько тебе лет, Эйлин.

Она закусила губу. Ее большие голубые глаза наполнились слезами. Пэдди схватил ее за ухо.

– Отвечай господину, негодница. Что стоишь, словно язык проглотила? Когда не надо, ты треплешься без умолку.

– Мне одиннадцать, сэр.

– Уже достаточно взрослая, чтобы работать. Где ты работаешь, дитя?

– Она не работает, сэр, – с горечью сказал Пэдди. Он с большим удовольствием отправил бы своих дочерей работать, но Молли была непоколебима: дети должны учиться в школе, даже если им придется голодать.

– Такая большая девочка и не работаешь?

Эйлин смотрела на грязь под ногами, блестевшую под фонарем, не решаясь взглянуть на усатого человека в черном.

– Мне нужна здоровая девочка, Каванаг. Здоровая юная девочка. Я буду платить вам за нее фунт в неделю.

У Патрика отвисла челюсть от удивления.

– Фунт в неделю, сэр? За что?

Он посмотрел на Дамаса и все понял по его лицу, по его глазам и толстым влажным губам. Пэдди почувствовал, как к горлу подкатывает комок.

Увидев выражение лица Каванага, Дамас произнес:

– Два фунта в неделю.

Пэдди качал головой – он не отказывался от предложения, нет, он был изумлен. Отец посмотрел на дочь – на ее босые ноги, синие от холода, на тощее тельце, и внезапно почувствовал, что выбора на самом деле нет. Два фунта в неделю – большие деньги. Мистер Дамас – богатый человек. К тому же он, Пэдди, не потеряет работу, несмотря на свои загулы. Что касается Эйлин, то очень скоро она и так лишится невинности – соседские мальчишки постараются, и в результате одним ртом станет больше. Дамас предлагает ей пищу и кров, и к тому же она сможет помочь деньгами своей семье.

Дамас видел, что Пэдди одолевают противоречивые чувства. Он раскрыл кожаный кошелек, достал два соверена и положил на ладонь. Свет фонарей заиграл на монетах, и блеск золота ослепил Патрика.

– Она пойдет сейчас со мной.

– Как вам угодно, сэр.

– А как же уголь, папа? Я должна отнести домой уголь. Мама ждет. И ребеночек скоро родится…

– Закрой рот, Эйлин, и ступай с мистером Дамасом. Ты должна слушаться его, слышишь меня? Будешь делать все, что он тебе скажет. Абсолютно все.

– Да, па.

Здоровяк взял девочку за руку и повел прочь от отца. Пэдди смотрел им вслед, и его сердце разрывалось на части. Он крепко сжал в кулаке два соверена и почувствовал комок в горле. Всю дорогу домой он пытался убедить себя в том, что поступил правильно, и тем самым оправдаться в собственных глазах. Но, даже будучи сильно пьяным, он никак не мог этого сделать.


Эйлин сидела в повозке и слушала цокот копыт. Раскрыв рот, она глазела на большие городские дома. Ее страх перед мужчиной немного рассеялся, особенно после того, как он укутал ее в свой плащ, от которого шел чудесный аромат.

Пока Эйлин рассматривала дома, Дамас изучал ее профиль. Через пару лет она станет настоящей красоткой, но пока этого не произошло, она будет принадлежать ему. Он любил молоденьких, очень молоденьких.

Через пять минут они остановились возле небольшого особняка, окруженного садом. Даже сейчас, в такой холод, здесь пахло лавандой. Мистер Дамас взял Эйлин на руки и понес в дом. Дверь открыла девушка лет восемнадцати и провела их внутрь. Эйлин опустили на пол в прихожей. Пол был покрыт ковром, и ее ноги ощутили незнакомую доселе мягкость.

– Кисси, позови миссис Хорлок.

– Да, сэр. Девушка присела в реверансе и убежала.

– Сейчас ты примешь настоящую горячую ванну, а затем мы с тобой перекусим.

Эйлин молчала. Мистер Дамас разговаривал с ней так, словно они давно дружили. Что-то здесь было не так. Но мысль о еде обрадовала и отвлекла ее.

Вдруг из недр дома кто-то влетел в прихожую. От неожиданности Эйлин вздрогнула – на нее надвигалась маленькая седовласая женщина, показавшаяся девочке глубокой старухой. Густые волосы старухи были стянуты на затылке в тугой пучок. Светлые ореховые глаза скользили по Эйлин, осматривая ее с головы до ног.

– Кисси, возьми плащ и вынеси во двор – надо его продезинфицировать. Затем спускайся в судомойню и помоги мне отмыть вот эту особу. – Она кивнула на Эйлин и сдернула с нее плащ.

Кисси схватила его и снова исчезла за дверью. Миссис Хорлок ощупала руки и ноги Эйлин и потрогала ее маленькие грудки.

– Крепкая, мистер Дамас. Недурной выбор, сэр. Зубы хорошие. При нормальном питании ее кости обрастут мясом.

– Полностью разделяю ваше мнение, миссис Хорлок. Теперь, если вы не возражаете, я пойду в спальню и выпью немного бренди. Когда девочка будет готова, пришлите ее ко мне с Кисси.

Он улыбнулся Эйлин, и та содрогнулась от ужаса.


Пэдди Каванаг стоял посреди своего зловонного подвального жилища и озирался по сторонам. Проснулась и заплакала Розали. Бриони начала ее убаюкивать, нежно похлопывая по спинке. Молли печально смотрела на мужа с кровати, Бернадетт и Керри дремали возле матери.

– Ребенок скоро родится, Молл?

Она кивнула, но, увидев, что Патрик разжигает огонь, нахмурилась.

– Где Эйлин, Пэт? Я послала ее за углем пару часов назад. Он уставился на огонь. Бриони впилась в отца испытующим взглядом.

– Я встретил ее по дороге домой. Я нашел ей работу, так что она отправилась работать.

Молли села в постели.

– Ты что? – тихо спросила Молли.

Пэдди повернулся к жене, еле сдерживая раздражение.

– Ты слышала меня, женщина! Я нашел ей работу. Бог свидетель, нам нужны эти чертовы деньги! О ней будут заботиться, она всегда будет хорошо одета и накормлена…

– Где эта работа, Пэт? Немедленно скажи мне, где эта работа?

Он услышал в голосе жены нотки недоверия и почувствовал прилив гнева.

– Она будет работать в доме у мистера Дамаса, владельца фабрики, выпускающей ваксу.

– Сейчас же иди и забери ее оттуда, Пэдди Каванаг. Я не хочу, чтобы она вкалывала как проклятая по шестнадцать часов в сутки из-за каких-то нескольких пенни.

Пэдди подлетел к кровати и ударил жену по лицу.

– Я сказал, что она будет работать, значит, будет работать. И точка. Не хочу больше об этом толковать.

Керри и Бернадетт хором ахнули, увидев, как отец ударил их Мать. Керри раскрыла было рот, приготовившись зареветь, но прежде, чем ей удалось издать хоть один звук, Пэдди занес над ней руку. Она тут же закрыла рот, лязгнув зубами.

– Если я услышу сегодня чье-нибудь нытье, надаю таких тумаков, что мало не покажется. Я не шучу.

Он резко повернулся к камину, и два соверена выскользнули у него из руки. Тихо звякнув, они упали на грязный пол комнаты.

Молли приподнялась и уставилась на деньги. Она взглянула на мужа, и их глаза встретились. В ту же секунду Молли все поняла.

– Ах ты грязный ублюдок, ты продал ее, да? Ты продал мою Эйлин, мою девочку, этому человеку…

Она обхватила голову руками и заплакала так тихо и жалобно, что сердце Пэдди едва не выскочило из груди. Он попытался обнять жену.

– Молли, Молл… Послушай меня, она заживет там как королева. А мы будем получать два фунта в неделю…

Молли с отвращением отпихнула его от себя.

– Вот до чего ты докатился! Ты продал свою родную дочь, ты, грязный сутенер!

– Мы же должны на что-то жить, женщина, неужели ты не понимаешь?

– А почему мы не можем жить на твою зарплату, Пэт? Потому что вся она оседает в кабаке, да? Как только родится этот ребенок, я заберу Эйлин оттуда, и если она окажется не девственницей, Пэдди Каванаг, я натравлю на тебя Армию спасения, клянусь. Я всем расскажу о том, что ты сделал!

Молли обезумела от гнева. Волосы ее растрепались, большие набухшие груди вздымались с каждым очередным выкриком. Внезапно она ясно увидела всю свою жизнь. Увидела грязь и мусор на полу, единственный стул со сломанной спинкой, малюсенький пакетик с заваркой на каминной доске, тщательно завернутый в бумагу, чтобы не достали крысы и тараканы. Вдоль всего подвала пролегали канализационные трубы, и вонь не выветривалась из ее жилища.

В голове у Молли словно что-то взорвалось.

– Ты обрек меня на это убогое существование, Пэдди Каванаг, и я никогда не роптала. Я пыталась быть тебе хорошей женой, несмотря на все твои пьянки и таскание по бабам, несмотря на то, что дети никогда даже не ели как следует. Но то, что ты сделал сегодня, – это предел. Ты продал мою любимую Эйлин старику! Меня тошнит от тебя. Меня тошнит от тебя, Пэт.

Пэдди поднял один соверен и направился к двери. Когда он открыл ее, в комнату ворвался ледяной ветер.


Эйлин лежала в большой медной ванне, и миссис Хорлок вычесывала вшей из ее волос. В комнате висел густой запах керосина.

– У тебя красивые волосы, дитя. Красивые и густые. Черные, словно вороново крыло. Когда будешь нормально питаться, они заблестят.

Она расплылась в беззубой улыбке, и Эйлин робко улыбнулась в ответ.

– Ты полежи здесь немного, а Кисси принесет еще воды, чтобы ты ополоснулась. А то вода в ванной такая грязная, что палку поставь – и то не упадет.

Миссис Хорлок вышла из комнаты и направилась в кухню, чтобы приготовить девочке поесть. Она покачала головой. Бедное дитя. Впрочем, мистер Дамас – человек богатый и, надо сказать, не такой уж плохой. Если девочка будет делать то, что ей говорят, все будет хорошо. По крайней мере, вид у нее кроткий. Не сравнить с предыдущей девицей, у которой был не язык, а жало. Вскоре мистеру Дамасу надоело ее упрямство, и мать отвела дочку к Нелли Дикинс. Скоро эта маленькая мадам пожалеет, что так себя вела. Мистер Дамас беспокоил бы девчонку раз в день, а у Нелли Дикинс ей обеспечено шесть или семь мужиков за день, и не таких чистоплотных, как он. Нелли очень интересовали девственницы, за которых давали неплохие деньги. Потом эти девочки становились ей не нужны. Если девочка была очень молоденькая, Нелли пару раз могла прибегнуть к трюку с куриной кровью.

Миссис Хорлок усмехнулась, подумав об изобретательности Нелли Дикинс. Растирая тело Эйлин мочалкой, домоправительница проверила, есть ли у девочки волосы на лобке. Оказалось, что нет и намека на них, даже фолликулы не припухли, значит, в ближайшее время ничего там и не появится. Миссис Хорлок задала пару наводящих вопросов и выяснила, что месячных у Эйлин тоже еще не было. Да, мистер Дамас оправдает свои затраты на эту девицу. Ее маленькие набухающие грудки – точь-в-точь вишенки. Твердые маленькие соски, такие, как он любит. Скоро она созреет – через несколько лет окажется, что у нее красивые грудь и бедра. Но к тому времени она уже научится всем этим пользоваться. К тому же мистер Дамас всегда делает девочкам щедрый подарок на прощанье. Одна из его подружек ушла отсюда с пятьюдесятью фунтами в кармане!

Кисси окатила Эйлин водой, затем завернула девочку в большое полотенце и высушила ей волосы. Достав гребень, Кисси начала аккуратно их расчесывать, одновременно поучая Эйлин:

– Мистер Дамас захочет, чтобы ты мылась каждый день. Я же моюсь только раз в неделю. Тебе придется делать кое-какую работу по дому, но ты не можешь выходить из дому одна, без сопровождения миссис Хорлок или кого-нибудь из конюхов. Только не подумай, что ты здесь пленница, нет, просто тебя могут обворовать.

– А что я буду делать, Кисси?

Кисси закусила губу. Эта девица зеленее, чем трава на летнем лугу.

– Ты разве не знаешь?

Эйлин уставилась в смущенные карие глаза девушки и открыла было рот, но не смогла издать ни звука.

– Ты, мисс Эйлин, будешь жить здесь с мистером Дамасом.

Она специально обратилась к ней «мисс Эйлин», поскольку обычно это нравилось новым девочкам и помогало им смириться с их положением.

– Ну да, я теперь живу здесь с мистером Дамасом. Но в качестве кого? Что-то вроде дочери? – Эйлин слышала, что богатые люди иногда покупали себе детей, но в основном то были младенцы.

Кисси нахмурилась. Определенно, зеленая девица.

– Так, давай предположим, что ты вышла замуж, хорошо?

Эйлин кивнула, все еще не понимая, к чему клонит собеседница.

– Ну, ты должна будешь спать со своим мужем, правильно?

Эйлин снова кивнула, но ощутила легкое беспокойство.

– Тогда просто представь себе, что мистер Дамас твой муж. И все. Это легко, ты к этому привыкнешь. Все привыкали.

Эйлин замотала головой:

– Нет… ты меня обманываешь. Мой отец никогда не поступил бы так со мной.

Кисси начала выходить из себя.

– Вот что, голубушка: если миссис Хорлок узнает о нашем разговоре, она даст нам обеим такого пинка, что мы приземлимся в Тимбукту. Послушай моего совета: просто закрой глаза, раздвинь ноги и думай о чем-нибудь приятном. Последнюю девицу, с которой возникли проблемы, отправили в бордель Нелли Дикинс, а это не лучшее место для таких, как ты! Хозяин щедро платит тебе, твой отец уже получил от него деньги и будет получать каждую неделю. Твоя семья хоть есть будет досыта. Посмотри на все с такой точки зрения. Улыбнешься хозяину – и тебе ни в чем отказу не будет. Доставишь неприятности – горько пожалеешь:

Эйлин позволила Кисси надеть на себя батистовую ночную сорочку и покорно поплелась за нею следом вверх по лестнице. Когда они очутились в спальне, мистер Дамас поднялся из кресла и улыбнулся Эйлин.

– Проходи сюда, дорогая, поближе к огню. Можешь быть свободна, Кисси. Скажи миссис Хорлок, чтобы она принесла еду.

Кисси сделала реверанс и, подмигнув Эйлин, выскочила из комнаты. Мистер Дамас взял Эйлин за руку и подвел к большому креслу возле камина. Она осторожно села. Ночная сорочка была такая нежная и тонкая, что Эйлин боялась ненароком порвать ее. Мистер Дамас взял ее маленькую ножку в свою руку и, опустившись на колени, начал ее растирать.

– Бедные маленькие ножки, они совсем замерзли. Завтра утром миссис Хорлок первым делом оденет тебя как следует, дорогая. С головы до ног. Надеюсь, тебе это понравится.

Эйлин во все глаза смотрела на огромного мужчину, стоявшего перед ней на коленях. Ей хотелось закричать, но упомянутое Кисси имя Нелли Дикинс возымело свое действие. Все слышали о доме Нелли Дикинс. Хотя Эйлин не знала точно, что там происходит, но одно знала наверняка – если девушка переступала порог того дома, ее больше никогда не видели.

Руки мистера Дамаса уже подняли сорочку Эйлин и ласкали ее бедра. На Эйлин не было трусиков, и поэтому она попыталась сдвинуть ноги, но мистер Дамас нежно и вместе с тем решительно развел их в стороны. Усы щекотали ее кожу, и она закрыла глаза, чувствуя влажность губ на своих бедрах. Мистер Дамас взял ее на руки и перенес на коврик перед камином. Эйлин зажмурилась, когда он начал медленно развязывать маленькие бантики на ее ночной сорочке. Когда его холодная рука накрыла ее грудь, она до крови закусила губу.

Миссис Хорлок вошла в спальню с подносом в руках. Увидев эту картину, она поспешно удалилась, оставив поднос на столике. Слава богу, эта девочка намного покладистее предыдущей. Напевая, миссис Хорлок направилась на кухню.

…Эйлин лежала в забытьи. Каждая частичка ее тела болела, между ног словно полыхал огонь. Когда хозяин оставил ее в покое, она судорожно вздохнула, но не открыла глаз. Мистер Дамас лег возле нее и вновь принялся ласкать ее обнаженное тело. Сознание девочки словно отключилось.

– Ну-ну, моя красавица, не так уж это и страшно, да? Теперь ты уже не девственница, в следующий раз больно не будет. Умираю с голоду. Тебе принести что-нибудь поесть?

Эйлин продолжала лежать с закрытыми глазами, пока не пришла миссис Хорлок. Домоправительница сказала, что для ребенка день выдался нелегкий и ему нужно отдохнуть от пережитых волнений. Эйлин вышла из комнаты вместе с женщиной, чувствуя, как по ногам течет что-то горячее. Ее уложили в мягкую постель, сделав между ног холодный компресс.

Миссис Хорлок что-то ласково сказала ей и поцеловала в покрытый испариной лоб.


Эйлин не спала трое суток. Затем в течение шести месяцев она не сказала никому ни одной связной фразы.

Ее совместное проживание с мистером Дамасом продолжалось год.


Глава 2


– Бриони! – громко крикнула Молли.

Бриони, сидевшая на ступеньках возле дома, влетела в комнату.

– Что случилось, ма?

– Ступай к мистеру Дамасу и возьми у него деньги, – произнесла Молли сквозь зубы.

Девочка кивнула и начала натягивать сапоги. Молли смотрела вслед дочери, и ее сердце сковывал страх. Надо следить за Бриони.

Молли взяла чайник и вздохнула. Вот уже год, как Эйлин живет в доме мистера Дамаса. С тех пор их комната очень изменилась. Теперь в ней стояли две добротные кровати с хорошими перьевыми матрацами, на полу лежали яркие цветные коврики, даже удалось каким-то образом втиснуть в комнату стол и стулья. У них всегда горел огонь в камине и было много еды. Молли скопила достаточно денег, чтобы переехать в маленький домик в Окслоу-Лейн. Переезд, конечно, будет великим событием, но мысли о нем не доставляли Молли радости.

Ее сердце разрывалось от горя, когда она думала о том, каким чудовищным способом они получили эти деньги. Последний ребенок Молли родился мертвым, а ее доченька, ее любимая Эйлин, некогда такая веселая и полная жизни, стала лишь тенью прежней Эйлин. Раз в две недели она приезжала к ним в гости, разодетая в пух и прах, но ее милое личико всегда оставалось бледным и несчастным. На нем было отчетливо написано, что ей пришлось пережить в доме мистера Дамаса. И с каждым приездом Эйлин становилась все печальнее.

Бриони шла к дому мистера Дамаса в приподнятом настроении. Ей нравилось там бывать. Ей нравился маленький садик, нравились красивые ковры и сладкий аромат, витавший в комнатах. Как правило, она задерживалась там, так как Эйлин всегда ее чем-нибудь угощала. По дороге она улыбалась и махала рукой знакомым. Ее маленькую фигурку в больших черных сапогах, купленных на деньги мистера Дамаса, и длинном пальто кирпичного цвета, подаренном Эйлин, многие уже хорошо знали. Ее выбившиеся, как обычно, из-под ленты рыжие волосы кольцами вились вокруг мордашки и ниспадали на плечи. Ей недавно исполнилось десять лет, и хотя ростом она не вышла, но привлекала внимание живыми зелеными глазами, с интересом смотревшими по сторонам, открытым лицом, молочной кожей, усыпанной веснушками.

Наконец она очутилась на той улице, где жил мистер Дамас, и ее взгляд упал на кружевные занавески внушительного особняка и вычищенные ступеньки, ведущие к двери. Вокруг нет ни грязных детей с их вечными ссорами, ни пьяных мужиков, горланящих что есть мочи. Это было очень красивое место – так считала Бриони. Рядом находился городской парк, и все просто кричало о респектабельности. Бриони прошла по дорожке и постучала в огромную парадную дверь.

Дверь открыла Кисси, и девочка вошла в прихожую.

– Привет, Кисси. Как там моя сестра? – Бриони выскользнула из пальто и протянула его девушке. Кисси взяла пальто и перекинула через руку.

– Не очень хорошо, Бриони. Я думаю, скоро у нее начнутся критические дни.

Бриони нахмурилась и кивнула. У Эйлин до сих пор не было месячных, хотя им уже давно следовало начаться. У нее увеличилась грудь, на лобке появились волосы. Мистер Дамас не часто тревожил ее в последнее время, к радости Эйлин и огорчению Бриони. Болтушка Кисси рассказала ей, что, когда девочка созревает, мистер Дамас теряет к ней всякий интерес. А это означает только одно – не будет больше никаких двух фунтов в неделю. Бриони в ужасе закусила губу. Если не будет денег, то не будет ни еды, ни нового дома в Окслоу-Лейн, ни школы.

Кисси провела Бриони в гостиную, где возле камина сидела Эйлин и рядом с ней на столике стоял поднос с чаем и лепешками. Эйлин вскочила навстречу сестре, они обнялись и расцеловались. Кисси подмигнула Бриони и вышла.

Длинные черные волосы Эйлин были собраны на затылке в пучок. Она сказала с грустной улыбкой:

– Присаживайся, я налью тебе чаю. Угощайся лепешками. Бриони схватила лепешку и целиком запихала ее в рот. Жуя, она рассматривала Эйлин. Когда та разливала чай, ее руки дрожали, и Бриони испытала минутную жалость к сестре. Запив лепешку большим глотком молока из кувшинчика, Бриони улыбнулась.

– Ты в порядке, Эйлин?

Та подала сестре чай и уставилась на огонь.

– В порядке, да не совсем. У меня не проходит боль в животе. Надеюсь, Бриони, это месячные, очень надеюсь.

Бриони отпила чаю и выругалась – чай был очень горячим. Эйлин укоризненно взглянула на сестру:

– Ты не должна ругаться, Бриони. Женщинам это не подобает. Мама сошла бы с ума, если бы услышала тебя.

– Но она же не слышит, – со смехом ответила Бриони. Эйлин тоже тихонько рассмеялась: хорошо быть такой, как ее сестра.

– Как мистер Дамас, Эйлин?

Эйлин тяжело вздохнула, ее руки, лежавшие на коленях, задрожали.

– Ох, он в порядке, я думаю.

– А как это… ну, ты знаешь… все остальное?

– Ох, Бриони, это ужасно. Честно говоря, я не знаю, как люди могут этим заниматься. Это просто отвратительно!

Бриони с раздражением закатила глаза:

– Я не спрашиваю, нравится ли тебе это! Я спрашиваю, часто ли он к тебе приходит?

Эйлин затрясла головой:

– Нет, слава богу.

Бриони прищурилась и посмотрела на сестру.

– Что ж, хорошо.

Но это было нехорошо. Совсем нехорошо. Она услышала, как открылась входная дверь – мистер Дамас вернулся домой. Эйлин вжалась в кресло, и сестра подмигнула ей:

– Не дрейфь, Эйлин, бывает и хуже, прорвемся!

Эйлин снова уставилась на огонь, и у Бриони возникло огромное желание подскочить к сестре и встряхнуть ее, да так, чтобы зубы щелкнули. Эти деньги нужны семье, и Эйлин не должна корчить из себя недотрогу. Ведь Эйлин могла заниматься и худшими вещами за куда меньшие деньги. Она могла бы работать до изнеможения по четырнадцать часов в день в каком-нибудь вонючем магазине и тогда поняла бы, почем фунт лиха и что это такое – вкалывать до седьмого пота. Бриони усмехнулась – на сегодняшнее посещение она возлагала большие надежды.

Мистер Дамас вошел в комнату. Он широко улыбнулся девочкам и, подойдя к ним, поцеловал каждой руку. Бриони вздохнула от удовольствия, ощутив себя настоящей леди. Она посмотрела на мистера Дамаса, на его полосатые брюки, сшитые у хорошего портного, на его модный пиджак. В ее глазах этот мужчина выглядел королем. Она послала ему ослепительную улыбку, и он улыбнулся в ответ. Бриони соскользнула на пол и уселась возле кресла сестры. Мистер Дамас сел в освободившееся кресло.

– Я приказал принести еще чаю и пирожных, – сказал он и посмотрел на Бриони.

Девочка просияла. Он всегда кормил ее пирожными до отвала, зная, что она большая сладкоежка. Эйлин затравленно взглянула на мистера Дамаса, и его лицо омрачилось: печальный ребенок действовал на него угнетающе.

– Принеси мне мой кошелек, Эйлин. У нас в гостях хорошая девочка Бриони, которая пришла за твоим жалованьем.

Эйлин как ужаленная выскочила из кресла и пулей устремилась к двери, радуясь, что может хоть ненадолго избавиться от хозяйского присутствия.

– И заодно спроси у миссис Хорлок, что у нас сегодня на ужин, – крикнул мистер Дамас ей вслед.

Эйлин чуть приостановилась, кивнула и исчезла. Мистер Дамас остался наедине с гостьей, с этой рыжеволосой кокеткой. Когда дверь за Эйлин закрылась, Бриони пересела на место сестры и ухмыльнулась, глядя на мужчину напротив.

– Мне нравится приходить сюда, мистер Дамас, – сказала девочка, постаравшись вложить в свои слова все свое обаяние. Это не ускользнуло от внимания мужчины.

– Серьезно, Бриони?

– Да, мистер Дамас. Как бы я хотела здесь жить. Я полагаю, что я еще не слишком взрослая для этого. Мне только десять, – сообщила она, теребя свой рыжий локон и порой хватая его губами. Сама того не подозревая, Бриони попала в цель: для мистера Дамаса не было эротичнее жеста, чем этот.

– Я сделаю все, чтобы жить здесь. Абсолютно все. Мужчина и маленькая девочка посмотрели друг на друга. Этим взглядом они заключили между собой молчаливое соглашение. Мистер Дамас очень удивился, обнаружив в столь юном создании такую проницательность.


Пэдди Каванаг вошел в кабинет, держа кепку в руке.

– Вы хотели видеть меня, сэр? Мистер Дамас слегка улыбнулся.

– Дело касается Эйлин. Я думаю, пора ей возвращаться домой.

Он с удовольствием отметил, что лицо Пэдди помрачнело.

– Что… я хочу сказать… что случилось, сэр?

Как, черт возьми, они будут жить без денег Эйлин? Даже Молли уже смирилась и, несмотря на все свои протесты, не отказывалась от тех денег, которые получала каждую неделю.

– Мне хочется уже чего-нибудь новенького, Пэдди. Ты знаешь, как это бывает.

Патрик молчал. Нет, он не знал, как это бывает, потому что маленькие дети его никогда не интересовали.

– Бриони такая красивая девочка. Вчера она была у меня и ясно дала мне понять, что… – Мистер Дамас поднял руку, опасаясь, что Пэдди перебьет его. – Она ясно дала мне понять, что с радостью согласится – как бы это сказать? – занять место Эйлин.

Пэдди облизнул губы. Он испытывал огромное желание как следует, с разворота, врезать хозяину в морду. Прямо в зубы. Но, увы, претворить это желание в жизнь Пэдди не мог. Каким бы мерзавцем ни был Дамас, но он был богачом, владел фабриками и доками, пользовался уважением общества, щедро жертвовал на благотворительность. Его тесть был лордом. Пэдди знал, что и он сам, и его семья пропадут без денег мистера Дамаса. Однако он также знал, что этот всемогущий господин не получит его Бриони за какие-то ничтожные два фунта.

– Я думаю, что в этот раз мы можем договориться о двух с половиной фунтах, – вкрадчиво произнес мистер Дамас.

– Три фунта, – резко бросил Пэдди. В его голосе было столько силы, что это удивило и его самого, и мистера Дамаса.

– Три фунта?

– Совершенно верно, сэр. Моя Бриони стоит этих денег.

Мистер Дамас закусил верхнюю губу и прищурился:

– Это поможет облегчить боль ее матери, сэр, потому что у нее случится припадок, когда она обо всем узнает, – добавил Пэдди. – Она плохо перенесла разлуку с Эйлин, но с Бриони, с ее любимой Бриони… Она точно сойдет с ума. Молли и так собиралась идти к миссис Проссер Эванс из-за Эйлин.

Пэдди с радостью отметил, что мистер Дамас побледнел при одном только упоминании о миссис Проссер Эванс. С этой женщиной приходилось считаться. Она со страстью боролась за права низшего класса, и эта страсть поражала всех, кого с миссис Эванс сводила судьба.

Пэдди видел, что хозяин колеблется.

Сумасшедшая социалистка и скандал или маленькая рыжеволосая девочка и десять шиллингов сверх ничтожной еженедельной суммы. Нечего даже и сравнивать.

– Хорошо, три фунта в неделю. Приводи ее сегодня ко мне в шесть вечера и сможешь забрать эту, как ее… – Он щелкнул пальцами, пытаясь вспомнить имя ребенка.

– Эйлин, я заберу Эйлин.

Не сказав больше ни слова, Пэдди надел кепку и вышел из кабинета. Уже через пять минут он оказался в «Буйволе». Там он потребовал большой стакан виски, который тут же выпил залпом. Вытерев губы тыльной стороной грязной ладони, Пэдди положил голову на стойку бара и издал громкий стон.

Ему даже и в голову не приходило, что можно не приводить вечером Бриони к мистеру Дамасу. Три фунта в неделю есть три фунта в неделю.

Молли закончила готовить обед, когда Пэдди появился в дверях.

– Что, черт возьми, ты делаешь дома в такое время? – спросила она подозрительно.

Пэдди схватил ее за талию, дыхнув перегаром. Она с отвращением отпрянула.

– Отстань!

Керри захихикала. Выхватив из большого глиняного горшка горячую деревянную ложку, Молли треснула дочь по рукам. Керри облизала руку, на которой остался сок от рагу с крольчатиной.

Бриони сидела за столом и кормила Розали. В семье только у Бриони хватало терпения, чтобы впихивать еду дурочке в рот.

– Бри… Бри… – бормотала Розали, пытаясь схватить сестру за волосы.

Та наклонилась и поцеловала ее в круглое личико. Розали захлопала в ладоши от удовольствия.

Наблюдая за ними, Пэдди почувствовал, как сжимается его сердце.

– Ну? Отвечай мне, почему ты пришел домой так рано?

– Мистер Дамас послал за мной, – ответил Пэдди и сел на сломанный стул.

– Зачем? Что-то с Эйлин? Она заболела?

– Нет, женщина. Ничего подобного. Черт побери, женщина, ты что, не можешь выслушать не перебивая?

– Но что же тогда случилось?

– Эйлин ему надоела. Сегодня я приведу ее домой. Молли откинула со лба волосы, и по ее лицу, красному и блестящему от готовки, пробежала тень облегчения.

– Я рада, что ребенок возвращается домой, в безопасное место.

Пэдди вскочил со стула и с гримасой отвращения обвел комнату рукой.

– Да уж, здесь она будет в полной безопасности. Она будет в полной безопасности, когда ударят настоящие морозы, лопнут трубы и дерьмо потечет в комнату, когда она сляжет с очередной простудой. Плакали наши два фунта в неделю. Там она разодета в пух и прах, ест когда и что захочет. Она жутко обрадуется, оказавшись в нашем безопасном месте. Ей придется работать, им всем придется работать, если мы переедем в Окслоу-Лейн. Даже этой идиотке, – он кивнул в сторону Розали.

Молли стукнула деревянной ложкой по ладони.

– Что ж, чему быть, того не миновать.

Все ее мечты таяли на глазах: симпатичный маленький двухэтажный домик с садиком, переезд из подвала, хорошая еда на столе. Больше не на что будет покупать девочкам ботинки, а она не сможет пить чай когда захочет. Раньше Эйлин приходилось каждый вторник носить ростовщику в заклад вещи – на это они и жили. Значит, очень скоро все вернется на круги своя.

– Ну, жена, что сделано, то сделано. Надеюсь, ты скопила немного деньжат, чтобы мы могли продержаться до весны?

Молли не ответила: чем меньше Пэдди Каванаг знает о деньгах, тем лучше.

– Этот Дамас, такой весь из себя, говорит мне: «Пэдди, не хочу больше видеть это вечно унылое создание». Какая наглость! – Патрик бросил взгляд на Молли и продолжил свой рассказ, медленно подбираясь к сути: – А потом, Молли… Я бы с радостью разбил ему морду, честное слово, но ты же знаешь, что я не могу сделать этого. Ну так вот, он и говорит мне: «Я дам тебе два с половиной фунта за Бриони!»

Молли аж подпрыгнула.

– Он что, спятил?!

– Два с половиной фунта? – Пэдди ударил себя в грудь. – Два с половиной фунта? Да я не отдам вам свою дочь и за пятьдесят фунтов в неделю! Так я ему сказал!

Молли кивнула, сжимая в кулаке деревянную ложку, словно жезл.

– «Тогда три фунта, – говорит он мне. – Три фунта, и мы снова вернемся к этому разговору через полгода и все обсудим».

Войдя в роль, Пэдди начал всячески приукрашивать свой рассказ:

– Не бывать тому! Ни за какие деньги мира! Убирайся, грязный извращенец, держись от меня подальше, сказал я.

Молли снова кивнула:

– Ты поступил правильно, Пэдди. Ты поступил правильно. Когда я думаю о том, что пришлось пережить моей Эйлин в прошлом году… – Голос Молли дрогнул от стыда и отвращения.

У внимательно слушавшей Бриони душа ушла в пятки. Отец совсем слетает с катушек после пары стаканов виски. Он и сам уже верит во всю ту ерунду, которую сейчас несет. Бриони была достаточно умна, чтобы понять: за деньги Пэдди мать родную продаст. Она вышла из-за стола и подошла к матери.

– Я пойду к мистеру Дамасу, мама. Подумай, что ты сможешь сделать с этими тремя фунтами в неделю. Я совсем не против того, что мне придется делать. И… к тому же Эйлин вернется домой.

Молли положила руку на голову девочки.

– Нашу семью и так уже достаточно опозорили, Бриони. Бриони начала тараторить:

– Но, мама, ты не понимаешь. Я совсем не против того, чтобы пойти туда… Честное слово, не против! Думаю, я его не разочарую, мистеру Дамасу понравится, а девочки смогут ходить в школу, а ты сможешь переехать в этот домик в Окслоу-Лейн, и мистер Дамас вчера сказал, что…

Молли крепко схватила Бриони за ухо и треснула ее ложкой по голове.

– Что мистер Дамас сказал тебе вчера, а? Ну-ка, давай, просвети нас!

Девочка поняла, что допустила ошибку, и посмотрела на отца, моля его о помощи.

Молли скрутила ее ухо, и Бриони выкрикнула:

– Он сказал, что я нравлюсь ему, что я смогу занять место Эйлин, потому что она не хочет быть там. Что я смогу заработать больше денег, потому что я более живая.

Молли отшвырнула ее от себя, и Бриони упала на грязный пол. Она молча лежала, глядя на свою мать. Что бы ни случилось, но она пойдет сегодня к мистеру Дамасу.

– Бог мой, ты сама хочешь пойти туда? Ты действительно хочешь пойти? Ты точно знаешь, что тебе придется там делать, и ты все равно хочешь туда пойти?! – Молли не могла в это поверить.

Бриони встала. Глядя в лицо матери, она закричала:

– А как же Эйлин? Она-то пошла туда, хотя и не хотела этого, а ты до сих пор получаешь по два фунта каждую неделю! Я хочу пойти. Я жду не дождусь, когда пойду туда. Там у меня будет красивая одежда, вкусная еда и настоящая шикарная спальня. И я, черт побери, сделаю все, чтобы понравиться мистеру Дамасу, и что бы он ни сделал со мной, нет ничего хуже, чем быть голодной, замерзшей, грязной и бедной!

В комнате стояла гробовая тишина, и Бриони испугалась собственного крика. Но мать не сможет помешать ей пойти в тот дом. Она уже все решила. Ей хотелось получить все то, что обещал мистер Дамас. Хотелось хорошо есть и мягко спать, и если для этого потребуется, чтобы мистер Дамас прикасался к ней, а она прикасалась к нему, – пожалуйста, лично она ничего не имеет против.

– Если ребенок хочет, пусть идет, – проворчал Пэдди.

– О да, Пэт, твое воспитание! Ей только десять лет, но она всегда была не по годам развита. Да у нас здесь выросла шлюха! Полагаю, скоро она окажется у Нелли Дикинс.

– Но почему Эйлин пошла туда, хоть и не хотела этого, а я хочу пойти, причем за большие деньги, и не могу? Ты можешь мне объяснить, мама?

– Тебе этого не понять, Бриони, потому что ты такая же, как и твой отец. Ты продашь душу дьяволу, лишь бы получить то, что хочешь. Хорошо, иди, девочка, но я предупреждаю тебя: если уйдешь, домой можешь не возвращаться!

Бриони долго смотрела на мать и на притихших сестер, сидевших вокруг стола.

– Знаешь, мама, забавно получается: я буду платить за дом, в который не смогу прийти. От трех фунтов ты все равно не откажешься, правильно?

Поцеловав по очереди сестер, она надела пальто, натянула сапоги и, кивнув отцу, вышла из комнаты. Усевшись на ступеньки подвальной лестницы, Бриони стала поджидать отца. Ей было очень больно. Она хотела помочь, а в ответ получила оскорбления. Ничего, три фунта скоро смягчат сердце матери.

В любом случае она сделала свой выбор и теперь пыталась приободриться, думая о горячей ванне, о своих волосах без единой вши и о красивой мягкой ночной рубашке, которую ей непременно дадут. Об остальном она старалась не думать.


Пэдди стоял в прихожей мистера Дамаса, чувствуя себя не в своей тарелке. В этом доме было так чистенько, уютно и тихо, что он постепенно начинал злиться. Здесь он казался сам себе грязным и неуклюжим и оттого делался страшно неловким. Собственная стеснительность бесила его. До сих пор его мучила совесть из-за Эйлин, а теперь вдруг Бриони, единственная из всех его дочерей обладавшая живостью ума и характера, сама захотела прийти в этот дом. Просто дождаться не могла, чтобы прийти! Она всю дорогу только об этом и трещала. И хотя Пэдди было неприятно ее слушать, в глубине души он не винил ребенка.

Бриони всегда отличалась от своих сестер. Она была очень сообразительной, не по годам разумной. Пэдди мог понять стремление дочери улучшить свою жизнь. Молли никогда не уделяла Бриони особого внимания, она видела в ней лишь незаменимую помощницу и няньку для Розали. Только Бриони удавалось уложить Розали спать или успокоить, когда та впадала в истерику, а такое случалось нередко. Молли была вся поглощена Эйлин и Керри. Керри она считала золотым ребенком, одаренной девочкой, именно из-за нее она и хотела переехать Окслоу-Лейн. Керри следовало расти в нормальных условиях, в хорошем доме, а остальные не слишком интересовали Молли. Самой странной из пятерых дочерей была Бернадетт. Обычно она вела себя спокойно, но иногда в ней просыпался дьявол. Берни всегда казалась какой-то потерянной, не от мира сего. Даже бабушка однажды сказала, что ребенок не доживет до старости, и хотя девочка никогда не болела по-настоящему, в ней чувствовалось безразличие к жизни, и временами это пугало Пэдди.

Он засунул руки в карманы и уставился на свои старые сапоги. Казалось, он стоит здесь уже целую вечность, у него даже пересохло в горле. Сейчас было бы неплохо пропустить стаканчик виски, а еще лучше – несколько стаканчиков.

Вдруг Пэдди услышал на лестнице шаги. К нему во весь дух неслась раскрасневшаяся Бриони.

– О, папа, я буду жить в комнате Эйлин! Она уже почти собралась. Мистер Дамас сказал, что она может забрать все свои вещи и одежду, очень любезно с его стороны, да?

Пэдди облизнул губы.

– Ага, очень любезно. Скажи Эйлин, чтобы она поторопилась, я не могу ждать ее здесь всю ночь.

Вслед за Бриони в прихожей появился мистер Дамас. Он подошел к Пэдди и протянул ему три фунта.

– Эйлин уже скоро выйдет. Не желаете выпить виски, пока ждете дочь?

Пэдди просиял:

– Да, сэр, спасибо.

Дамас отметил в его голосе почтительность и улыбнулся про себя.

Впервые Пэдди разрешили войти в спальню, и то, что он увидел там, потрясло его до глубины души. В изразцовом камине ярко горел огонь. Стены были покрыты темно-голубыми гобеленами, там и сям высились невиданные растения в расписных кадках. Длинный кожаный диван и два кресла лоснились в свете камина. На маленьких столиках теснилась масса удивительных безделушек. На полу лежал узорчатый ковер, и Пэдди даже сквозь подметки сапог ощущал его мягкость, словно у него под ногами росла трава. Он присел на краешек одного из кресел и взял предложенный стакан виски.

Нет, он не осуждал Бриони. Она видела все это. Ей позволили одним глазком взглянуть на жизнь богатых людей, и она захотела стать частью этой жизни. Кто, находясь в здравом уме, посмел бы осудить ее? Даже будучи десятилетней девочкой, Бриони точно знала, чего хочет. Потягивая виски, Пэдди размышлял о будущем.

С теми мозгами, которые ей дал Господь, Бриони использует это место как стартовую позицию. Вкусив однажды все радости богатого дома, его дочь захочет большего. И Пэдди Каванаг, залпом осушив стакан, мысленно пожелал ей удачи.

– Эйлин, заверни одежду как следует, а то пока ты приедешь домой, от нее останутся одни лохмотья! – с раздражением сказала Бриони.

Эйлин так спешила поскорее убраться восвояси, что просто побросала одежду в кожаный чемодан, любезно предоставленный мистером Дамасом.

– Бриони, она и так скоро превратится в лохмотья. Днем раньше, днем позже, какая разница? Помоги мне собраться и побыстрее свалить из этого дома.

Кисси увидела, что Бриони уже раскрыла рот, приготовившись отчитать сестру.

– Сходи на кухню, Эйлин, – поспешила сказать Кисси. – Миссис Хорлок что-то тебе приготовила.

Эйлин выскочила из комнаты.

– Она раздражает меня, Кисси, – фыркнула Бриони. – Неблагодарная маленькая сучка, вот она кто! Ты только посмотри, сколько вещей!

Кисси начала упаковывать вещи и ответила вполголоса:

– Не надо ее судить так сурово. Она ненавидела это место. Не все же такие, как мы с тобой. Мы сможем извлечь выгоду из любой ситуации, в которой окажемся. Не все же такие сильные, есть и слабые люди. А теперь помоги мне с вещами. Как только мы отправим ее домой, ты сможешь принять ванну. Миссис Хорлок уже подогрела воду.

Бриони считала Эйлин не то что слабой, а просто ничтожеством. Девочка восторженно обвела глазами спальню. Как здесь красиво! Да и весь дом очень красивый. Скоро ее как следует отскребут в медной ванне в судомойне, а уже завтра она сможет мыться в огромной ванной комнате рядом со спальней. Ох, она упадет в обморок от счастья! Бриони нежно погладила роскошное дорогое покрывало. Все это теперь принадлежало ей, и, в отличие от размазни сестры, она собиралась задержаться здесь на очень долгое время.

И не важно, что ей придется ради этого делать.


Бриони стояла в ванне с поднятыми руками, пока миссис Хорлок вытирала ее полотенцем. Сквозь иссиня-белую кожу девочки отчетливо проступали тонкие ребрышки. Ее крошечные, не больше горошины, соски затвердели от холода, проникавшего с улицы в нетопленую судомойню. Впервые в жизни миссис Хорлок обняла ребенка и, завернув девочку в полотенце, усадила ее к себе на колени.

Бриони машинально обвила старушку руками и обрела в ее лице друга на всю жизнь. То, что Бриони была такой крошечной, такой беззащитной, очень привлекало мистера Дамаса и очень пугало миссис Хорлок. Впервые она беспокоилась за ребенка, думая о том испытании, которое ему предстоит. Тем не менее она надела на Бриони белую ночную рубашку и повела в спальню, где ее ждал Генри Дамас.

Генри был поражен переменой, происшедшей с девочкой. Она сидела перед камином, болтая с ним, а тем временем ее волосы начали подсыхать. Пряди рыжих волос начали одна за другой закручиваться в тугие спирали. Это привело его в восторг, и он улыбнулся. Девочка – само совершенство. Маленькие ножки – длинные и тонкие, а какие точеные ступни…

Бриони сначала растерялась, когда хозяин упал перед ней на колени. Пришло время платить, и прежняя львиная смелость была готова покинуть ее. Но девочка заставила себя расслабиться, так как Кисси сказала, что если не расслабиться, будет еще больнее. Опустив глаза, Бриони увидела, как хозяин поднимает ее рубашку, и невольно вскрикнула. Генри Дамас с тревогой покосился на нее. Он ее даже и пальцем еще не тронул!

Выпрыгнув из кресла, Бриони сняла рубашку и аккуратно повесила ее на спинку кресла. Затем, полностью обнаженная, она подошла к Дамасу и села ему на колени, обхватив его шею своими худенькими ручками. Глядя мужчине прямо в глаза, она робко улыбнулась:

– Я все правильно делаю, мистер Дамас?

Ее тоненький призывный голосок чуть не заставил его наброситься на нее немедленно, однако он сдержался. Вместо этого он уложил девочку на ковер перед камином и принялся водить кончиками пальцев по ее телу.

– Ты правильно все делаешь, Бриони, очень правильно.

Он начал целовать ее, а она тем временем изучала глазами комнату. Полностью отключившись от происходящего, она думала только о тех вещах, которые завтра купит, когда отправится по магазинам с миссис Хорлок. Купит все – от длинных штанишек до хорошего бархатного пальто. Когда он вошел в нее, она закусила губу и закрыла глаза. Предательская слеза скатилась по щеке, и она слизнула ее языком. Да, Эйлин права, это больно, безумно больно. Бриони приоткрыла один глаз и посмотрела на Генри Дамаса. Его лицо блестело от пота, язык торчал из уголка рта. Он был полностью поглощен ее телом. Внутри у Бриони словно прозвенел колокольчик – она поняла: чтобы сделать с ней подобное, мужчины пойдут на все. Это явилось для нее великим открытием. Теперь Бриони чувствовала себя гораздо лучше, так как ей стало ясно: произошла незримая смена власти.

Она поняла, что мистер Дамас хотел ее слишком сильно. Он хотел ее даже сильнее, нежели она хотела всех тех милых вещичек, которые он мог ей дать.

Что ж, да будет так. Она-то своего уж точно не упустит.


Глава 3


Молли остановилась на несколько минут и подышала на руки. Холод пробирал до костей, к тому же, везя тележку, она стерла кожу на пальцах. Передохнув, она снова покатила тележку. Эйлин тащила большую коробку, а Бернадетт и Керри вдвоем несли чемодан. Розали сидела на тележке, засунув большой палец в рот, и выглядывала из-за столов и стульев, громоздившихся вокруг нее. От усталости девочки то хныкали, то переругивались, а Бернадетт с Керри даже подрались, и Молли пришлось успокаивать их с помощью угроз и подзатыльников. Ей очень хотелось произвести на новых соседей хорошее впечатление.

И вот наконец процессия остановилась перед входной дверью дома. Молли вздохнула от переполнявшего ее восторга. Они действительно переехали сюда, у них действительно есть этот дом! Все ее мечты воплотились в реальность.

Молли нащупала в кармане пальто большой медный ключ и улыбнулась про себя. Ключ. Впервые в жизни у них есть жилье с ключом. С настоящей входной дверью. Она достала ключ из кармана, вставила его в замочную скважину, и тут словно наступил конец света. Розали по никому не известной причине решила слезть с телеги.

Эйлин с ужасом наблюдала, как ребенок плюхнулся на землю, а за ним с грохотом повалилась мебель. Дверь соседнего коттеджа распахнулась, и оттуда вылетел огромный светловолосый мужчина. Его мускулистые руки подхватили Розали и вручили ее Эйлин. Затем те же руки аккуратно водрузили на телегу сначала стол, затем стулья.

Розали, у которой от падения сбилось дыхание, ловила ртом воздух в объятиях Эйлин. Но она не заплакала. Молли знала, что она не заплачет. Последний раз она плакала, когда Бриони покинула ее, уйдя из дому.

– Здравствуйте, миссис. Мы с мамой вас уже давно выглядываем, – сказал верзила-сосед.

Маленькая женщина неопределенного возраста вышла из дома, имевшего общую стену с домиком Молли.

– Я подумала, что вы захотите попить чайку, дорогая. Я уже с утра держу чайник на плите, вас жду.

Она бросила взгляд на четырех девочек. Молли заметила, как женщина нахмурила брови, посмотрев на Розали.

– Это все ваши?

Молли улыбнулась:

– Да, но они примерные, тихие девочки.

Соседка прыснула:

– Что-то не верится! У меня у самой было шестеро, четыре девчонки и двое мальчиков. Этот вот остался дома, – она кивнула в сторону своего огромного сына. – И должна сказать вам, что девочки еще хулиганистее мальчиков. Драки, ссоры, пинки, вопли… Очень хорошо, что наша улица снова оживет, у нас ведь тут детей практически не осталось.

Молли от этих слов воспрянула духом.

– Ну, идемте пить чай, – сказала старушка, и, к удивлению Молли, Розали высвободилась из объятий Эйлин, протянула женщине руку и пошла вместе с ней к коттеджу.

Мужчина ухмыльнулся.

– Я Абель Джонс, а это моя мама. Мы все зовем ее «матушка Джонс», и я, и все, кто ее знает. Давайте проходите в дом, что стоять на холоде. Я втащу вам всю мебель.

Молли улыбнулась ему и пошла следом за дочерьми.

Абель проводил взглядом новую соседку и тоже улыбнулся. «Неплохой экземплярчик. Интересно, есть ли у этой красотки муж. Должен быть, иначе кто будет платить за коттедж? Хотя никогда не знаешь, – она может оказаться и свободной».

Словно пушинку, подхватил он тяжелый деревянный стол и понес его в коттедж.


Вот уже три недели Бриони жила в доме мистера Дамаса, и ей очень нравилась ее новая жизнь. Ну, в целом нравилась. То, что ей приходилось делать для мистера Дамаса, немного раздражало, но за жизнь в роскоши приходится платить. Она надела коричневое платье с кружевным воротничком, прогулочные сапожки и коричневую накидку. Ее наряд дополнила соломенная шляпка с сухими цветами, которая абсолютно не соответствовала погоде, но Бриони была настолько очарована сочетанием соломки и цветов, что это нисколько ее не смутило. Спустившись по лестнице, Бриони прошла на кухню.

– Найди мне кеб, Кисси. – Голос Бриони прозвучал громко и отчетливо. Миссис Хорлок подавила улыбку.

Ну и штучка же эта девчонка! Без году неделя здесь, а уже ведет себя словно хозяйка. Если миссис Хорлок пользовалась ванной комнатой один раз в день, то Бриони первое время все пятьдесят. Новизна ощущений понемногу притуплялась, поэтому сейчас Бриони заходила в ванную раза два в день. Миссис Хорлок была достаточно умна, чтобы позволить девочке спокойно свыкнуться со своим новым положением, со всем, что ее окружало. Если малышка счастлива, счастлив и мистер Дамас, а это, в конце концов, самое главное.

– Вы едете к вашей маме, мисс?

– Да, миссис Хорлок. Не беспокойтесь, я скажу извозчику, чтобы он привез меня в пять часов. Я поспею к приезду мистера Дамаса и к ужину.

– Мне поехать с ней, миссис Хорлок? – На лице Кисси не дрогнул ни один мускул, но было заметно, что ей очень хочется отправиться в поездку.

– Нет, Кисси, не нужно. Сегодня много работы. Теперь ступай и найди мисс Бриони кеб. И поживей!

Кисси выбежала из кухни.

– Я приготовила небольшой гостинец для твоей мамы. Сегодня он будет как никогда кстати, – сказала миссис Хорлок.

Бриони улыбнулась старой женщине. Временами миссис Хорлок была жесткой, резкой, но, несмотря на это, нравилась девочке. Иногда по вечерам, когда мистер Дамас уходил в свой настоящий дом, Бриони спускалась в кухню, и старуха усаживала ее к себе на колени, рассказывала ей сказки, поила горячим молоком, кормила бутербродами, пока Кисси гладила или пекла – под чутким руководством миссис Хорлок, конечно. Огонь мирно гудел в печи, и запахи приправ и выпечки навевали покой на душу Бриони.

Бриони открыла корзину с гостинцами и увидела две солодовые булки с изюмом, которые так любила Розали, а также кусок ветчины, кусок сыра, несколько домашних лепешек и баночку с клубничным вареньем.

– Большое спасибо, миссис Хорлок. Мама будет очень вам благодарна.

Миссис Хорлок махнула рукой.

– Пустяки. Там на столе возьми еще сверточек с заваркой, немного сахара и масло.

Бриони положила продукты в корзину, подошла к домоправительнице и обняла ее, уткнувшись носом и соломенной шляпкой в пахнувший мукой фартук. Миссис Хорлок посмотрела на огненные волосы девочки, которые рыжими спиральками выглядывали из-под шляпки, и почувствовала прилив нежности. Она тоже крепко обняла Бриони.


Матушка Джонс удобно устроилась возле огня с Розали, сидевшей у нее на коленях. Она погладила мягкие, словно пух, волосы девочки и покачала головой. Эта малышка – Божий ребенок, не иначе. Абель посмотрел на мать и улыбнулся.

– Бедняжка. Должно быть, нелегко этой Молли, мам. Иметь такого ребенка. Девочка никогда не сможет работать.

Матушка Джонс фыркнула:

– Да, это так, но она и никогда не уйдет из дома, так что женщина не останется одинокой, если потеряет мужа.

Абель кивнул и посмотрел на разделявшую семьи стену. А ведь он увлекся этой Молли Каванаг.

По другую сторону стены Молли натирала полы и наблюдала за тем, как Бернадетт и Керри моют окна. Она съела два куска хлебного пудинга и выпила две чашки горячего сладкого чая, так что работа кипела у нее в руках. Матушка Джонс прислала накануне Абеля, чтобы показать ей, как управляться с кухонной плитой, и теперь у нее был кипяток в любое время и в любом количестве. Просто здорово, только уголь расходуется очень быстро. Но ничего, это только сегодня.

– Мам, Бриони приехала в кебе!

Молли вздохнула и открыла входную дверь.

– Привет, мам. Миссис Хорлок передала тебе гостинцы, чтобы помочь обосноваться на новом месте, – входя, осторожно сказала Бриони, и Молли почувствовала укол совести из-за своей холодности к дочери. Керри и Бернадетт обступили сестру, и та открыла корзинку, чтобы показать им содержимое.

– А где Розали?

– О, она со старой леди, нашей соседкой. Матушка Джонс очень хорошая, она дала нам хлебного пудинга и чаю, а дома у нее так чудно пахнет, и зубов у нее нет…

– Замолчи, Керри!

Бриони рассмеялась. Она сняла пальто и шляпку, закатала рукава и, взяв у Керри кусок замши, начала протирать окно.

Молли наблюдала за Бриони и, закрыв глаза, молила Бога помочь ей наладить отношения с дочерью. Семья зависела от ее жалованья даже больше, чем раньше от жалованья Эйлин. Именно Бриони будет оплачивать этот дом, и, как сказал Пэдди, нельзя убивать курочку, несущую золотые яйца. Заставив себя сдвинуться с места, Молли подошла к Бриони и обняла ее. Девочка в ответ обхватила мать своими ручками, радуясь, что та больше не сердится. Молли закрыла глаза и попыталась подавить отвращение, которое ощущала при всяком прикосновении к дочери.

Отпустив Бриони, она снова принялась за полы, в то время как Керри и Бернадетт аккуратно раскладывали постельное белье и занавески в маленькие стопки на столе.

– Спой нам, Керри.

– Какую песню вы хотите, веселую или грустную?

– Какую хочешь.

За стеной матушка Джонс и Абель услышали пение и рассмеялись, увидев, как Розали захлопала в ладоши.

– А они забавная семейка, мам. Только что приехала еще одна девочка, в кебе, вся такая разодетая. Лет десять ей, а уже в кебе, не пешком. Откуда у них деньги на всякие там кебы и прочее, а?

– Почем я знаю! Они кажутся славными людьми, и поэтому, Абель Джонс, прекрати совать свой нос в чужие дела.

– Я только подумал, мам…

– Вот и думай про себя. Все тайное обязательно станет явным. Редко человеческие тайны остаются в четырех стенах. Скоро выяснишь, сынок, все, что тебя так интересует. Лишь бы тебя это потом не огорчило!

Абель Джонс наблюдал за происходящим из своего окна, внимательно рассматривая Пэдди. Затем прибыл кеб, и девчонка с рыжими кудряшками, поцеловав всех на прощанье, запрыгнула в него.

Он покачал головой. Странные дела творятся в этой семье.


Розали сидела за столом и пила бульон. Керри и Бернадетт заканчивали уборку в своей комнате, Эйлин застилала родительскую кровать. Пэдди, который в этот вечер был абсолютно трезв, посмотрел на жену, освещенную пламенем огня, горевшего в кухне, и почувствовал возбуждение. Когда она наклонилась к огню, он увидел приятную округлость ее грудей, манящую гладкость кожи. Несмотря на многочисленные роды, жена выглядела просто замечательно. Он усадил ее к себе на колени, и Молли рассмеялась, услышав, как крякнул стул под тяжестью их веса.

– Правда, здесь здорово, Молли?

Она улыбнулась и кивнула.

Пэдди потерся носом об ее шею. Затем он повернул лицо жены к себе, впился в ее губы жадным поцелуем, и впервые за долгое время Молли ответила на его поцелуй. Она была в эту минуту так счастлива!

– Ой, мам!

Эйлин застала своих родителей целующимися. В голосе дочери было столько отвращения, что Молли тут же отпрянула от Пэдди. Эйлин подбежала к раковине – ее вырвало.

– Эйлин! Эйлин, девочка моя!

Молли попыталась обнять дочь.

– Не прикасайся ко мне, мама! – Эйлин ткнула пальцем в лицо матери. – Никогда не прикасайся ко мне после того, как прикасалась к нему. Вспомни, что он сделал со мной и Бриони. Кто будет следующей, вот что интересно. Берни, Керри, Розали?

Розали, услышав свое имя, захлопала в ладоши и опрокинула кружку с бульоном.

– Бри… Бри…

Бернадетт и Керри, прибежавшие на голос Эйлин, застыли от страха.

Молли перевела взгляд с дочери на мужа, который сидел на стуле, обхватив голову руками. Затем Пэдди встал, снял с крючка пальто и попытался открыть входную дверь. Он дернул ее со всей силы, но та не поддалась. Керри подбежала к отцу и отперла дверь ключом. Она беззвучно заплакала, увидев, что отец уходит из дому. Молли притянула к себе Эйлин и крепко обняла ее.

– О, Эйлин, моя любимая девочка! Что он с тобой сделал!

Она не сказала «мы» – «что мы с тобой сделали». Даже самой себе она не могла признаться в том, что молчаливо одобряла продажу собственных детей. Молли держала в объятиях плачущую Эйлин, а Керри тем временем вытирала разлитый Розали бульон.


Генри Дамас гладил волосы Бриони: они были словно шелковые пружинки. Девочка лежала возле него, и он сжимал ее в объятиях. Ей нравилось это. После того как все заканчивалось, хозяин обнимал ее и нашептывал всякие слова. Она даже не всегда понимала, о чем он говорил, но его голос действовал на Бриони как снотворное. Наконец Дамас встал, а она в полудреме наблюдала, как он одевался, видела, как он впихивал свои короткие ножки в брюки. Бриони улыбнулась про себя: без одежды он выглядел таким смешным, но, одевшись, становился совершенно другим человеком, и тогда Бриони относилась к нему с уважением, не спорила и не откалывала шуточек.

Она повернулась на бок и закрыла глаза, готовясь погрузиться в сон, как вдруг громкий стук во входную дверь нарушил тишину. Бриони резко села в постели и уставилась на хозяина. Внизу, в прихожей, загремел пьяный голос отца, и ее сердце екнуло.

– Где моя девочка? Я хочу немедленно видеть свою дочь!

Бриони слышала, как Кисси и миссис Хорлок пытаются успокоить непрошеного гостя. Генри Дамас направился к двери, но Бриони, спрыгнув с кровати, преградила ему дорогу.

– Оставайтесь здесь. Я сама поговорю с ним.

Она прекрасно знала отца и понимала, что, если он встретится сейчас с Генри Дамасом, наступит настоящий конец света.

Пэдди увидел дочь, спускавшуюся к нему. Она была просто восхитительна. В белой батистовой ночной рубашке, с распущенными золотыми волосами, она походила на ангела. Пэдди, несмотря на опьянение, вдруг ясно осознал, что сделал с ней и с Эйлин, и от этого у него на душе стало еще хуже.

– Я пришел забрать тебя домой, Бриони, малышка. – Голос Пэдди дрожал от слез.

Бриони бросила быстрый взгляд на миссис Хорлок и снова повернулась к отцу.

– Входи, папа. Ты совсем замерз.

Она открыла дверь в гостиную, и Пэдди последовал за ней. Миссис Хорлок зажгла газовые лампы, а Бриони взяла кочергу и разворошила в камине угли.

– Что ты так шумишь, па?

Пэдди уселся на стул и посмотрел на дочь.

– Я пришел забрать тебя домой, малышка. Это все неправильно. Эйлин, она… она обвинила меня во всех грехах. Твоя мать…

Он не мог найти нужных слов, чтобы выразить свои мысли, но Бриони прекрасно его поняла.

– Но, папа, мне нравится жить здесь. Я не хочу возвращаться домой.

Пэдди захлопал глазами – не ослышался ли он?

– Мне здесь очень хорошо, па. Мистер Дамас прекрасно ко мне относится, миссис Хорлок и Кисси заботятся обо мне, я могу каждый день ходить гулять в городской парк…

Ее голос дрогнул. Должно быть, мать устроила отцу настоящий кошмар, если он осмелился прийти сюда. Ведь он понимал, что значат для семьи деньги, которые они получают каждую неделю. Теперь, когда все переехали в новый дом, кто будет платить за аренду?

– Почему бы тебе не поехать домой, па? Кисси найдет тебе кеб.

Наконец до сознания Пэдди дошли слова Бриони. Ее не надо было удерживать насильно, как Эйлин, – она сама хотела быть тут. Эта мысль ранила Пэдди в самое сердце. Даже потеря дома не причинила бы ему такой боли. Неудивительно, что Молли так ополчилась против дочери, – перед ним стояла настоящая маленькая шлюха.

– Ты поедешь домой вместе со мной.

Он произнес эти слова с угрозой и очень удивился, видя, что дочь качает головой.

– Я не уйду из этого дома, папа. Я останусь здесь, нравится тебе это или нет. Ты сам хотел, чтобы я жила в нем, и если теперь ты заберешь меня домой, я все равно убегу сюда. – Она смотрела ему прямо в лицо. – Неужели ты не видишь, папа? Мне нравится здесь. Я здесь счастлива. И к тому же всем от этого польза. Особенно маме. Может быть, она сейчас и хочет, чтобы я вернулась домой, но, когда мы снова окажемся в доках, вряд ли ей это понравится.

Пэдди понял – ему придется смириться с поражением, но по крайней мере он может теперь с чистой совестью сказать Молли и Эйлин, что попытался забрать Бриони домой, а она отказалась. И все же Бриони, которая чувствовала себя в доме Дамаса как рыба в воде, разбила ему сердце.


Глава 4


Падал густой снег. Бриони уселась в кеб. Холод проникал даже сквозь толстое пальто, платье, меховую шапку и муфту. Мороз покалывал лицо, и, пока лошадь медленно тащилась по обледенелым улицам, Бриони приходилось шевелить пальцами ног, чтобы они не окоченели окончательно. Второе Рождество встречала она в доме Генри Дамаса, но сама была уже далеко не той девочкой, которая пришла туда четырнадцать месяцев назад. Ей исполнилось одиннадцать лет, и она очень повзрослела. У нее сформировалась грудь, благодаря хорошему питанию косточки обросли мясом, личико округлилось. На своих огненно-рыжих волосах она носила теперь аккуратный шиньон, пришпиленный опытной рукой миссис Хорлок. Бриони меланхолично смотрела из окошка кеба на улицу и вдруг увидела его.

Это был высокий мальчишка лет тринадцати, одетый в поношенные брюки и куртку, хотя его тяжелые ботинки выглядели совершенно новыми. Бриони поразила его внешность: никогда в жизни она не видела такой густой черной шевелюры и таких черных бровей. Наблюдая за мальчишкой, Бриони увидела, как он столкнулся с проходившим мимо хорошо одетым господином и, виновато извинившись, пошел своей дорогой. Бриони все поняла и улыбнулась. Черноволосый паренек был карманником. Она заметила, как к нему подошел другой мальчишка и взял у него кошелек. Все это произошло за долю секунды, и первый мальчик преспокойно зашагал себе дальше, зная, что если его остановят, то улик не найдут. Бриони пришла в полный восторг от увиденного и продолжила наблюдение.

Следующей жертвой должен был стать молодой подвыпивший докер, который то и дело спотыкался. Паренек врезался в докера, и тут все пошло наперекосяк. Мужчина вцепился в руку мальчика мертвой хваткой. Когда началась драка, Бриони стукнула кулаком в деревянную перегородку кабины. Кучер остановился. Выбравшись из кеба, она побежала к дерущимся мужчинам, вокруг которых уже собралась небольшая толпа. Девушка растолкала зевак и, ни минуты не колеблясь, вырвала темноволосого мальчика из лап докера.

Люди решили, что она принадлежит к высшему обществу. И впрямь – щегольские сапожки, меховые шапочка и муфта… Имитируя интонацию Генри Дамаса, Бриони спросила:

– Ты что, еще не забрал мои покупки?

Мальчик уставился на нее. Бриони видела, что его ум лихорадочно ищет нужный ответ. Парень быстро сообразил, что девушка хочет ему помочь, но почему?

– Пойдем заберем покупки. Сейчас же. – Она схватила мальчика за рукав куртки, а докеру сказала:

– Вам не следует столько пить, молодой человек, если не умеете держать себя в руках. Ступайте домой.

Она потянула мальчишку к кебу, и он помог ей сесть в кабину, услужливо поддержав под локоть. Он проделал это так ловко, словно всю жизнь ухаживал за важными дамами. Усевшись в кеб, они посмотрели друг на друга.

– Ты не должен был вытаскивать у него бумажник, – сказала Бриони своим обычным голосом.

Мальчишка был настолько поражен этой переменой, что рассмеялся.

Бриони нахмурилась:

– Какого черта ты смеешься, а? Я только что помогла тебе выкрутиться из очень серьезной передряги.

Мальчик уже хохотал вовсю.

– Это твой настоящий голос! Пару минут назад ты разговаривала как королева, а сейчас говоришь как уличная девка.

Бриони побледнела, и это не укрылось от глаз мальчишки.

– Что ты сказал?

Он поспешил извиниться:

– Я не то хотел сказать, не знаю, как вылетело:

Она с такой силой засунула руки в муфту, что разорвала подкладку. Звук рвущейся ткани услышали оба.

Мальчик запустил пальцы в волосы. Он понял, что допустил ошибку, и попытался ее исправить.

– Я Том Лейн, а для друзей просто Томми. Спасибо за помощь. Премного благодарен.

Бриони взглянула на его красивое, хотя и слегка чумазое лицо и сменила гнев на милость.

– Меня зовут Бриони. Бриони Каванаг.

Он улыбнулся, показав крупные белые зубы. Девочка невольно улыбнулась в ответ.

– Где ты живешь? – спросил Томми. Она ответила после небольшой паузы:

– Живу в Окслоу-Лейн, а работаю в большом доме возле Центрального парка.

Она не хотела давать ему свой адрес, потому что он мог заявиться в дом Дамаса, и это вызвало бы скандал.

– Окслоу-Лейн, говоришь? Ты сейчас туда едешь?

Бриони кивнула:

– Решила вот навестить семью.

Том кивнул и оглядел ее с ног до головы. Хорошенькая, подумал он, но слишком уж разодета для служанки. Что-то здесь не так. У него самого мать и, две сестры в прислугах, но никто из них не зарабатывает таких денег. Конечно, он ничего ей не сказал. Она ему понравилась, очень понравилась, и не только потому, что спасла его.

– Сколько тебе лет?

Бриони вскинула голову.

– Уже достаточно взрослая. А тебе?

Томми снова улыбнулся:

– Да уж постарше тебя буду, девочка.

Он посмотрел в окно и заявил:

– Я хочу сойти здесь.

Он стукнул по деревянной перегородке, и кучер остановил лошадь.

– Что ж, пока, Бриони Каванаг.

– Пока, Томми Лейн.

Он спрыгнул с подножки и подмигнул Бриони, прежде чем закрыть дверцу. Бриони видела, как парень перешел через улицу и направился в таверну «Королевский дуб». Она почувствовала минутное сожаление. По какой-то непонятной причине ей понравился этот мальчишка.


Бриони в облаке холодного воздуха и аромата духов влетела в родительский дом. Молли вышла ей навстречу и, взяв у дочери тяжелую корзину, потащила в комнату. Бриони помогла матери поставить корзину с продуктами на стол.

– Где девочки?

– Ушли за покупками. Эйлин целую неделю обещала им, что возьмет их с собой. Розали спит наверху.

Бриони сняла пальто и повесила его на гвоздь за дверью.

– Как ты, мам?

Миновал год, как Молли и Бриони заключили перемирие, которое устраивало обеих. Молли нуждалась в жалованье дочери, как они называли деньги мистера Дамаса, а у Бриони не было ни малейшего желания возвращаться в дом матери. Молли примирилась с родом занятий дочери, и сейчас они ладили.

– Я хотела поговорить с тобой, мам. Я рада, что мы одни. – Бриони поставила чайник на огонь и занялась приготовлением чая, пока Молли разбирала продукты в корзине. – Дело в Генри – в мистере Дамасе. Он теряет ко мне интерес.

Молли откинула со лба волосы и посмотрела на красивое лицо дочери. Каждый раз, глядя на Бриони, она недоумевала: в кого дочка такая уродилась? С ее белой кожей и рыжими волосами Бриони абсолютно не походила ни на отца, ни на мать, ни на дедушек и бабушек, хотя ирландцы часто бывают рыжеволосыми.

– Что ты собираешься делать?

Бриони пожала плечами:

– Не знаю, мам. Но если меня выставят вон, придет конец и жалованью.

Молли прекрасно это понимала и очень боялась потерять деньги.

– У тебя месячные уже были?

– Были, но Кисси пока обманывает его ради меня. – Бриони закусила нижнюю губу. – Видишь ли, ма, он этого не выносит. Раз мое тело начало развиваться, то он меня больше не захочет. Прошлая неделя – тому доказательство. Все идет к концу, я чувствую. – Бриони поставила горячий чайник на стол.

Молли вздохнула:

– Не знаю, девочка. Нужно хорошенько подумать, авось что-нибудь и придумаем.

Наверху заплакала Розали. Бриони сходила за ней и принесла ее вниз, на кухню.

– Бри… Бри…

Бриони крепко обняла и поцеловала сестренку.

– Да, это я, Бри-Бри, и у меня есть для тебя чудесный подарок на Рождество.

Молли посмотрела на эти две головки, рыжую и беленькую, и ей стало грустно. Обе дочки были ее несчастьем, каждая по-своему. Но, если бы вдруг ей пришлось выбирать, она бы выбрала Розали. По сути, она уже это сделала.


Пэдди был пьян. Он не буянил, как обычно, потому что находился в мрачном расположении духа. Пэдди вышел, шатаясь, из «Буйвола» в двадцать минут одиннадцатого. Он посидел бы и еще, но у него закончились деньги, да к тому же друзья, на которых он потратил более фунта, также засобирались уходить. Пэдди, спотыкаясь, побрел домой.

От морозного воздуха его разобрало еще больше. В его мозгу всплыли все обиды, нанесенные ему женой. Во-первых, она отказывалась исполнять свой супружеский долг. Пэдди даже просил священника поговорить с ней об этом. Во-вторых, его раздражало то, что Молли прятала от него деньги. Он знал, что у нее есть приличная заначка, и пытался эту заначку отыскать в те редкие минуты, когда оставался в доме один, – пока, к сожалению, безуспешно. Потом, эта ее позиция по отношению к девочкам. Бог свидетель, они все уже достаточно взрослые, чтобы работать, за исключением Розали, которая так и останется вечным ребенком.

В одурманенном алкоголем мозгу Пэдди беда Розали также была на совести Молли. Он знал, что она пыталась избавиться от ребенка, он знал об этой сучке жене абсолютно все. Перед его глазами возникло голое белое тельце мертвого сына. Ребенок погиб в тот вечер, когда Эйлин отправилась на работу к мистеру Дамасу, и в пьяной голове Пэдди возникло подозрение, что Молли избавилась от мальчика. Его захлестнула волна ярости настолько мощная, что он едва не задохнулся. Мужчину судят по его сыновьям. Девчонки – позор для мужика, свидетельство того, что он не выполнил свою основную функцию. Они ни на что не годятся, единственное их предназначение – это рожать сыновей.

Молли даже никогда по-настоящему не работала, как другие женщины. Когда они познакомились, Молли занималась тем, что мыла лестницы и пороги домов. В семь лет она стала помощницей кухарки, а уже в четырнадцать начала драить эти проклятые пороги! Пэдди вспомнил, какой он увидел Молли впервые. Высокая, с красивой грудью, она казалась подходящей парой для крепкого симпатичного ирландца, каковым он тогда являлся. Но замужество и рождение детей изменили Молли. Она вбила себе в голову, что девочки должны учиться в школе и ни в коем случае не работать, даже не заниматься работой по дому, пока им не исполнится двенадцать лет. Пэдди заскрежетал зубами от злости. Если бы его дочери, все четыре, работали, они бы жили припеваючи!

Чем ближе Пэдди подходил к дому, тем злее он становился. Молли была уже виновата во всех смертных грехах, даже в его пьянстве и пристрастии к картам. Если бы она относилась к нему как подобает жене, он бы не засиживался в барах допоздна.

Пэдди открыл входную дверь. Его лицо посинело от холода. Девочкам хватило одного взгляда на него, чтобы понять: их отец собирается затеять свару. Сестры, одетые в свои самые красивые платья, терпеливо ждали, когда Молли заплетет им косы, так как сегодня вечером они собирались на полуночную мессу в церковь Святого Винсента, где Керри предстояло исполнять сольную партию в хоре.

Молли застегивала пуговицы на платье Розали. Услышав, что пришел муж, она крикнула:

– Где, черт возьми, ты шлялся? Ты же знаешь, что Керри сегодня поет в церкви. Ты обещал мне, что придешь рано.

Она посмотрела ему в лицо, и сердце ее сжалось. Пэдди был пьян, пьян в стельку.

– Я не пойду в церковь с пьяницей, Пэдди. Либо иди один, либо ложись спать, пойдешь завтра утром, когда проспишься.

Пэдди отпихнул с дороги Керри и Бернадетт.

– Что ты сказала, женщина?

Молли, надевая на Розали юбки, огрызнулась:

– Что слышал!

Пэдди обвел тяжелым взглядом жену и дочерей. Эйлин собрала младших сестер и, проскользнув мимо отца, повела их к матушке Джонс. Матушка Джонс как раз завязывала шляпку. Она открыла входную дверь, широко улыбаясь, полагая, что девочки уже собрались на мессу. По лицу Эйлин она поняла: что-то случилось.

– Это папа, он пришел пьяный и придирается к маме. Я могу оставить у вас этих троих?

– Конечно, можешь, дорогая.

Она затащила Эйлин и девочек в дом, плотно закрыв за ними дверь, так как на улице завывал сильный ветер. Усевшись вокруг огня, они услышали крик Молли и треск ломающегося дерева. Розали захныкала, и старушка посадила ее к себе на колени.

– Вот так, котенок. Все хорошо. Эйлин встала.

– Я должна пойти туда. Он забьет мать до смерти, если никто его не остановит.

– Не ходи, дитя. Скоро приедет Абель, чтобы отвезти нас на мессу. Он сходит.

– Но я все равно должна взять пальто девочек. Так что я пойду.

Молли плакала навзрыд. Эйлин увидела, что глаз матери уже заплывает, а из губы сочится кровь. Ударом кулака Пэдди швырнул жену на пол рядом со сломанным стулом. Затем он задрал платье Молли и начал стаскивать с нее белье. Эйлин понимала, что за этим последует, в ее голове всплыли отвратительные воспоминания о мистере Дамасе. Она знала, как это больно и как мерзко чувствуешь себя потом. Эйлин машинально схватила с каминной полки кочергу.

Молли плакала и бормотала:

– Не надо, Пэдди, не так! Только не так! Замахнувшись, Эйлин со всей силы ударила отца по голове кочергой. Хлынула кровь, моментально забрызгав и мать, и дочь. Пэдди навалился на жену, его ноги конвульсивно дернулись, и он затих навсегда.

Эйлин зажала рукой рот, пытаясь сдержать рвоту. Ужас придал Молли сил, и она сбросила с себя безжизненное тело мужа. Поднявшись с пола, женщина застыла, глядя на труп. Они обе стояли как статуи, пока в комнату не вошел Абель, которого прислала матушка Джонс.

Его взгляд упал на Пэдди, распластанного на полу. Все вокруг было забрызгано кровью. Абель тихо ахнул:

– Святые угодники! Что здесь произошло?

Эйлин начало трясти. Сначала затряслись руки, потом дрожь перекинулась на все тело, затем застучали зубы. Абель перевернул тело Пэдди на спину и заметил расстегнутую ширинку.

– Он приставал к девочке? Приставал к Эйлин?

Абель подумал, что удар нанесла Молли, но та покачала головой. Услышав стон, сорвавшийся с губ Эйлин, он повернулся к ней и увидел в ее руке кочергу.

– Он приставал к тебе, Молли?

Женщина кивнула. Ее белокурые волосы были растрепаны, одежда разорвана, рот растерянно приоткрыт.

Абель взял из рук Эйлин кочергу и положил ее в раковину, затем вышел на улицу и принес ведро ледяной воды. Он принялся мыть кочергу и, не отрываясь от своего занятия, сказал через плечо:

– Прежде всего принесите простыни, чтобы мы могли завернуть в них тело. Шевелитесь же! Мы должны избавиться от него, девочки, или уже к утру кто-нибудь из вас будет сидеть в кутузке.

Молли словно очнулась и заставила себя сдвинуться с места. Поднявшись в спальню, она сдернула с кровати простыни и принесла их на кухню.

Абель усадил Эйлин в мягкое кресло и налил ей чашку горячего сладкого чая.

– Мы хорошенько завернем его, и я отвезу тело куда-нибудь. Придумаем историю позднее, давайте сначала избавимся от Пэдди… от тела.

– Абель, что мы будем делать?

После того как шок немного прошел, Молли обрела дар речи. Абель обнял ее за плечи.

– Послушай меня, Молли. Мы должны сейчас от него избавиться, пока никто не узнал о том, что здесь произошло. Я отвезу его к докам и сброшу в воду. Там часто мертвяков находят. Завтра ты заявишь об исчезновении мужа, и полиция подумает, что его убили из-за зарплаты.

Абель старался говорить спокойно и мягко. Одно он знал наверняка – нужно помочь Молли. Она полюбилась ему с первого взгляда – в тот самый день, как семья Каванаг поселилась в соседнем коттедже. Слыша, как Пэдди избивает ее, он всякий раз хотел сделать то, что сделала эта девочка. Сейчас главное – избавиться от трупа и проследить, чтобы девочки вели себя правильно.

Он стал заворачивать Пэдди в простыни, особенно тщательно закутывая разбитую голову.

– А как же полуночная месса? Керри должна там сегодня петь!

– Месса уже идет, Молли. Мы скажем, что ты ждала, когда Пэдди придет домой. Так, теперь помоги мне затянуть узлы потуже, и я отнесу его в повозку. Вы с Эйлин займетесь полом, отмоете кровь. Шевелись, Молли, или всем нам крышка.

Эйлин наблюдала, как ее мать и Абель заворачивают в простыни тело отца. Она не испытывала никаких чувств, когда Абель положил свою кровавую ношу на плечо и понес к повозке. Молли поставила на огонь чайник и стояла возле камина, ожидая, когда закипит вода. В ее душе боролись два чувства: ужас и инстинкт самосохранения. Теперь мир состоял из нее, Эйлин и Абеля Джонса. Абель пошел на соучастие в убийстве ради нее, она прекрасно это понимала. Конечно, смерть Пэдди ужаснула Молли, но для нее теперь открылась дорога в лучшую жизнь. Мысль об этом помогала Молли справиться с потрясением.

Прежде чем отвезти тело Пэдди к докам, Абель зашел к матери. Она уже давно уложила детей спать в своей комнате, и Абель шепотом рассказал ей о том, что произошло у соседей. Матушка Джонс была женщиной рассудительной, она не стала охать и ахать, только кивала, глядя на своего высокого красивого сына. Потом она заговорила:

– Отвези его к докам, но не бросай тело в воду в простынях. Привези их назад, я сожгу их. Вынь все из карманов. Уличные воришки забирают все подчистую, даже приличное пальто могут забрать, помни об этом. Если его сапоги в хорошем состоянии, сними их, от них тоже нужно избавиться.

Она секунду помолчала, стараясь ничего не забыть. Абель поцеловал мать в лоб и попытался улыбнуться.

– Ты знаешь, что тебя вздернут, если все обнаружится?

Он кивнул:

– Я знаю, мама. Но если бы ты видела их лица там… – Его голос дрогнул.

– Ты хороший парень, Абель. Я думаю, иногда даже слишком хороший.

Он вышел из кухни и, сняв с лошади попону, накрыл тело. Падал снег. Цокая копытами, лошадь медленно побрела по дороге.


В рождественское утро Бриони появилась на пороге дома матери в девять часов, нагруженная подарками и едой. Она сразу поняла: что-то случилось. Три младшие сестренки подбежали к ней, и Бриони, поцеловав каждую, вручила им красиво упакованные свертки. Пахло жареной уткой, но бледность матери, ее опухшее лицо да к тому же отсутствие Эйлин – все это насторожило Бриони.

– Где Эйлин?

– Она наверху, в постели. Поднимайся в спальню.

Бриони пошла следом за матерью наверх, даже не сняв пальто. Войдя в маленькую комнатку, она ужаснулась: Эйлин лежала в постели, тупо уставившись в потолок.

– Что с ней, мам? И где папа?

Молли закусила губу.

– Эйлин… Она ударила его ночью. Он пришел пьяным и хотел… Эйлин увидела его, и что-то в ней сломалось. Она ударила его кочергой.

Бриони уставилась на мать.

– И где он? В больнице?

Молли покачала головой:

– Он мертв, дочка. Мертвее не бывает. И Абель… – Молли проглотила слезы. – Абель сбросил его в Темзу. У доков. И с тех пор Эйлин в таком состоянии.

Молли заплакала, и Бриони обняла мать.

– Все хорошо, мама, все хорошо. Вы все сделали правильно. Что теперь?

– Сегодня днем я пойду в полицию и сообщу об исчезновении мужа. Я совру, будто он часто не приходил домой ночевать, и скажу, что если они найдут его пьяным, то пусть себе и оставляют. Абель говорит, так будет лучше всего. Более естественно, что ли.

Бриони кивнула. В словах матери действительно был смысл. В этих краях полиция привыкла к женщинам вроде Молли, кормящим семью на те несчастные крохи, которые им удается найти в карманах пьяного мужа. Но если они нагрянут в Окслоу-Лейн, то задумаются, откуда семья взяла денег на такой дом. Смерть отца не очень огорчила Бриони, он был нужен им всем как собаке пятая нога. От Пэдди она видела либо подзатыльники, либо пьяное сюсюканье. Сейчас ее волновали лишь Эйлин и мать.

– Если они спросят, откуда такой дом, можешь рассказать про меня. Я сама разберусь с ними, хорошо?

Молли кивнула. Бриони подошла к кровати и посмотрела на бледное, отсутствующее лицо сестры. Эйлин взглянула на Бриони, и ее губы задрожали.

Размахивая новенькими блестящими кожаными туфельками, в комнату влетели Керри и Бернадетт.

– Ой, Бри, они такие красивые, спасибочко огромное!

Бриони повернулась к сестренкам и обняла их. Молли поспешно вытерла слезы.

– Ну-ка, ступайте вниз! Не видите, что Эйлин нездоровится?

Керри вдруг предложила:

– Эйлин, давай я спою тебе песенку. Тебе станет веселей. Эйлин едва заметно кивнула и попыталась улыбнуться. Керри поставила свои новенькие туфли на кровать в ногах сестры и, убрав с лица черные густые волосы, начала петь.


Глава 5


Изабель Дамас наблюдала, как ее муж возится с племянницей. Он усадил маленькую девочку к себе на колени и, гладя ее по русой головке, нашептывал всякие ласковые словечки. Глядя на эту картину, Изабель почувствовала приступ тошноты. Она перевела взгляд на сестру мужа – та лучезарно улыбалась брату и дочери. Сославшись на кухонные хлопоты, Изабель извинилась и вышла.

Она поднялась в ванную комнату, абсолютно новую, отделанную мрамором и латунью, но, по ее мнению, крайне вульгарную, и смочила лицо холодной водой. Затем она посмотрела на свое отражение в зеркале. Ей двадцать пять лет, семь из которых она замужем за Генри Дамасом.

Вокруг глаз – преждевременные морщинки от бессонных ночей, которые она проводила, ворочаясь в кровати, пока дневной свет не заползал в спальню, просачиваясь под тяжелыми шторами. Густые темные волосы утратили блеск, и вообще вся ее внешность была скучной. Это причиняло ей боль каждый раз, когда она смотрелась в зеркало. Иногда Изабель мечтала скорее постареть и поседеть, чтобы пройти по жизни никем не замеченной. Ее мысли вернулись к мужу, воркующему с пятилетней племянницей, и к горлу снова подступил комок.

Она знала о Генри всю правду. Ее с ним ничто больше не связывало. Замужество Изабель оказалось чудовищным обманом. После свадьбы новоиспеченный муженек отвел ее в спальню и, небрежно поцеловав, испарился. Тогда Изабель предположила, что он, по доброте душевной, подумал о ее чувствах, о том, что для нее все это в новинку, а свадебная церемония выдалась слишком утомительной. Сперва ее даже порадовала заботливость мужа. Но шли месяцы, и каждый вечер Генри чмокал ее в щеку и отправлялся спать в свою комнату или вообще уходил из дома. Изабель стала думать: вдруг с ней что-то не так? Как же она сможет родить ребенка? Изабель не могла ни с кем поделиться своей бедой. Матери станет дурно, и она сляжет в постель на целый день, напившись бренди, если Изабель только заикнется об этом. Так что она держала все в себе, и с каждым месяцем внутреннее напряжение сказывалось на ней все больше и больше. Все ее подруги уже обзавелись детьми и постоянно рассказывали о неуемных сексуальных аппетитах своих мужей. Все почему-то решили, что бездетность четы Дамас на совести Изабель.

«О, Изабель, должно быть, бесплодна!» – говорили о ней после семи лет ее замужества. Все сочувствовали Генри. Бедный Генри – иметь бесплодную жену! Изабель стиснула зубы и прислонилась лбом к прохладному зеркалу.

После года такой совместной жизни однажды ночью она, расчесав свои роскошные волосы и убедившись, что все слуги спят, в одной ночной рубашке прокралась в спальню мужа. Изабель была полной, пышущей здоровьем девушкой с высокой упругой грудью. Решив, что муж еще более застенчив, чем она, Изабель скользнула к нему в постель, обняла его и попыталась прижать к себе. Во сне Генри тоже приобнял ее, но, открыв глаза, тут же отпрянул.

Она никогда не забудет выражения ужаса и отвращения на его лице. Он стоял возле кровати и ругал ее на чем свет стоит за такое распутство. Он говорил ей, что приличные женщины из приличных семей никогда не опускаются до поведения шлюх. Изабель съежилась в постели и, бледная от стыда, слушала его. С той самой ночи в ее сердце поселилась ненависть к Генри Дамасу.

Изабель хотела мужчину, но еще сильнее она хотела иметь ребенка. Два желания слились воедино. Годы шли, и девушка уже отчаялась получить то, чего так страстно желала. Ее отец и слышать не захочет о разводе, так что она оказалась в тупике. Иногда она даже мечтала о том, чтобы Генри погиб под колесами одного из этих новомодных автомобилей или попал под поезд. Изабель понимала, что желать кому-то смерти – чудовищно, но для нее это был единственный выход.

Она закрыла глаза, пытаясь остановить слезы.

– Изабель! – прозвучал за ее спиной голос Генри. – Ты что, решила просидеть здесь весь вечер? Моя сестра проделала такой путь, чтобы пообщаться с нами, привезла детей, а ты не уделяешь гостям никакого внимания.

Она повернулась к мужу.

– Зато, как я вижу, ты уделяешь очень много внимания своей маленькой племяннице, Генри. И абсолютно не замечаешь мальчика.

Муж и жена с угрозой смотрели друг другу прямо в глаза. Генри первым отвел взгляд.

– Она такая очаровательная девочка. А теперь пойдем, Изабель.

Она вышла вместе с ним в коридор и спросила с горечью:

– А ты ведь любишь очаровательных девочек, не так ли?

Генри повернулся к ней и прошипел:

– Я был тебе очень хорошим мужем, Изабель, я никогда не поднимал на тебя руки, но сейчас ты, кажется, допросишься. Пошли, и забудь об этой чепухе.

Изабель стала спускаться вниз по лестнице и, к своему собственному удивлению, обнаружила, что улыбается. Она знала о Генри многое, но, пока не закончатся рождественские праздники, нужно потерпеть.


Молли и Бриони стояли в полицейском участке. Руки Молли дрожали. Мужчина с огромными усами, представившийся сержантом Гаррисом, записывал приметы Патрика Каванага. Бриони внимательно наблюдала за полицейским, пытаясь понять, верит он им или нет. Сержант Гаррис сочувственно смотрел на синяк под глазом Молли и на ее опухшую губу. Он ненавидел мужей, избивавших жен, хотя насилие в семье считалось явлением обычным. Его мать, упокой Господи ее душу, всегда говорила ему, что женщина – словно цветок, существо нежное и хрупкое, и обращаться с ней нужно соответственно: с любовью и лаской. Он улыбнулся Молли.

– Он вас избил, мадам?

Молли кивнула.

– Ваш муж увлекался спиртным?

Молли снова кивнула, боясь нарушить молчание.

– Я так понимаю, ваш муж – ирландец?

Молли кивнула еще раз.

– Вы не пробовали отвести его к священнику? Я знаю, что многие женщины в вашем положении просили священника поговорить с их мужьями, и те больше никогда не поднимали на них руку.

Молли с удивлением посмотрела на мужчину, сидевшего перед ней. Она едва удержалась, чтобы не крикнуть: «А вы в этом уверены?»

– Я… Я попробую, офицер, когда он придет домой.

– Вот и хорошо. Куда он обычно ходит?

Бриони ответила за мать:

– Отец может пойти куда угодно, где ему нальют. Он пил весь вчерашний день и, когда пришел домой, словно с цепи сорвался.

Она догадалась, что полицейский – не любитель спиртного, и стала развивать тему ужасов пьянства.

– Когда он трезвый, то добрейшей души человек, таких еще поискать нужно, но стоит ему выпить… – Она закатила к потолку свои зеленые глаза. – Тогда он просто звереет.

Полицейский понимающе кивнул.

– Значит, он может быть где угодно, так?

Молли и Бриони подтвердили:

– Однажды он пропадал где-то целую неделю, а когда пришел домой, то даже не смог вспомнить, где был.

– Вполне обычная история, леди. Что ж, у нас есть его описание, и, если он объявится, мы вам сообщим. Сколько, вы сказали, у вас детей, миссис Каванаг?

– Пятеро, сэр. Пять девочек.

– Ну, ступайте к детям. Если мы что узнаем, то свяжемся с вами.

Через три дня после Рождества Бриони с матерью отправились на опознание тела отца. Его обнаружил какой-то мужчина, который бродил по берегу в поисках выброшенной на сушу древесины. Куртка и сапоги Пэдди исчезли, и Молли сказали, что скорее всего его убили с целью ограбления. Похороны должны были состояться в церковном приходе, и мать с дочерью надеялись, что этим все и кончится.

Молли поспешила домой, чтобы поделиться с Абелем хорошей новостью, а Бриони поехала к себе. Она чувствовала тревогу, поскольку месячных, которых она ожидала со дня на день, все не было, хотя грудь набухла и болела. Сегодня в пять тридцать собирался прийти Генри. Так как он совсем недавно спал с ней, то встреча обещала быть недолгой. Но Бриони ошибалась.

В то время как она ходила с матерью на опознание тела, Генри Дамас переживал свой собственный кризис. После чаепития с женой он, как обычно, встал и потянулся за пальто и шляпой. Мистер Дамас всегда считал себя обязанным относиться с должным уважением и добротой к собственной жене, однако видел в ней лишь украшение дома, и ничего больше. Неожиданно Изабель тронула его за руку:

– Я хочу, чтобы ты остался сегодня дома. Нам нужно поговорить.

Он глянул на нее с высоты своего роста, нахмурился, но все же снова сел в кресло, и это придало Изабель уверенности.

– Я понимаю, что тема очень деликатная, и, поверь, мне не доставляет никакого удовольствия ее обсуждать, но проблема назрела. Я хочу ребенка, Генри, я безумно хочу ребенка.

Выражение лица мужа разбудило в ее душе гнев.

– Ты прекрасно понимаешь, Генри: для того чтобы зачать ребенка, нужны двое. Подумай об этом на досуге.

Генри поднялся, холодно посмотрел на жену и вышел из комнаты. Пару минут спустя она услышала, как хлопнула входная дверь.

Изабель смотрела на огонь. Ей нужен ребенок, но она связана по рукам и ногам этим браком. Изабель знала, что многие женщины заводят любовников, но не имела представления, как это делается. Изабель все еще была девственницей и могла только догадываться о всевозможных уловках, на которые идут женщины, чтобы завести связь на стороне.


Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, вызванных разговором с женой, Генри направился прямиком к Бриони. Она сидела перед камином на полу в спальне и играла с котенком. На ней было простенькое желтенькое платьице, такого же цвета носочки и ленточки в волосах, заплетенных в две косички. К приходу Генри она всегда наряжалась подобным образом, чтобы выглядеть как можно младше.

– Привет, Генри! – звонким голоском прощебетала Бриони.

Генри устало улыбнулся ей. Она была чудо как хороша, а ее улыбающаяся мордашка всегда поднимала ему настроение. Рядом с этим ребенком он чувствовал себя уверенно. Он сел в кресло и похлопал себя по колену. Бриони поднялась с пола и, забравшись к нему на колени, целомудренно поцеловала в щеку. Она прекрасно знала, как вести себя с этим мужчиной. Генри погладил ее бедро под шелковым платьем и почувствовал первые признаки возбуждения.

– Как поживает моя самая любимая девочка?

Бриони осторожно сбросила вцепившегося в платье котенка на ковер и обвила своими тонкими ручками шею хозяина.

– У меня все хорошо. Я была очень, очень хорошей маленькой девочкой. Можешь спросить миссис Хорлок.

Генри усмехнулся и почувствовал, что раздражение, вызванное разговором с женой, покидает его. Он начал ласкать своей огромной рукой маленькие грудки Бриони, а девочка уставилась через его плечо на картину, написанную масляными красками. Картина представляла собой портрет балерины. Бриони очень любила этот портрет.

Генри поцеловал ее в шею:

– Может быть, мы пойдем наверх и немного поиграем?

Бриони досадливо скривилась, но, повернувшись к хозяину лицом, радостно улыбнулась:

– Было бы чудесно.

Она пошла следом за ним по лестнице и вспомнила лицо мертвого отца. Бриони тряхнула головой, стараясь избавиться от видения.

Они вошли в спальню. В камине ярко горел огонь. Бриони позволила Генри себя раздеть и, оставшись в одних носочках, села на кровать. Генри начал снимать с себя одежду, аккуратно складывая ее и вешая на спинку стула. Обнажившись, он подошел к кровати и сел возле девочки. Взяв ее маленькую ручку, Генри положил ее на свой член, и Бриони начала ласкать его, прекрасно зная, как он любит. Дамас закрыл глаза и тяжело задышал. Тем временем девочка взглянула на свою грудь и заметила, что та за последние месяцы немного выросла. Бриони вздохнула. Тело начинало ее подводить.

Когда Генри уложил маленькую любовницу на кровать, она, чтобы отвлечься, начала играть в собственную игру. Бриони представляла себе, что она взрослая знаменитая женщина, у которой много потрясающей одежды, потрясающий дом и потрясающие друзья. А Генри Дамас, не замечая того, что она не в восторге от его ласк, промучил ее довольно долго. И хотя все ее тело болело, души Бриони все происходившее не задевало.

В половине третьего утра Бриони разбудил первый приступ боли, которая вонзилась в нее раскаленным ножом. Девочка инстинктивно подтянула ноги к груди, чтобы хоть как-то притупить боль, но немного погодя все повторилось снова. У нее начались спазмы. Кое-как поднявшись с кровати, она пошла в комнату миссис Хорлок. Бриони принялась трясти старую женщину за плечо. Когда та проснулась, Бриони объяснила, что с ней происходит.

Миссис Хорлок подскочила в кровати словно ошпаренная, забыв о старческой ломоте в костях. Она отвела испуганную девочку назад в спальню, решив, что у нее начинаются месячные. Старушка спустилась в кухню и приготовила Бриони горячий коктейль из молока и небольшого количества виски.

– Все, все, моя хорошая. Сейчас тебе станет лучше.

Но когда боли усилились и Бриони начало рвать, миссис Хорлок разбудила Кисси и послала ее за доктором. Обе встревожились не на шутку. Складывалось впечатление, что у девочки начались предродовые схватки! Миссис Хорлок держала Бриони за руку до тех пор, пока не приехал мистер Карлтон, а затем почтительно уступила ему место.

Мистеру Карлтону было за пятьдесят, и, хотя он считался очень уважаемым врачом, все знали, что он не гнушается покрывать грешки богатых людей. Он охотно помогал почтенным дамам, забеременевшим не от мужа, избавиться от ребенка. Он также помогал и тем мужчинам, которые подхватили дурную болезнь и боялись заразить жен.

Опытными руками мистер Карлтон прощупал Бриони и, дав ей снотворного, вышел из комнаты к миссис Хорлок и Кисси.

– Вы вызвали меня как раз вовремя, мадам, девушка едва не потеряла ребенка. Не могу дать вам никаких гарантий относительно того, выносит она ребенка или нет, все решат следующие два-три дня. Если она будет принимать снотворное, которое я ей прописал, и спать как можно больше, то у нее есть шанс родить. Ей ни в коем случае нельзя волноваться. Сейчас у нее очень сложный период, необходимы постельный режим, покой и тишина. Кстати, сколько девушке лет?

Доктор Карлтон всегда чуял, когда пахло жареным, и очень гордился этим своим талантом. Что-то во взгляде домоправительницы его насторожило.

– Ей только двенадцать лет, сэр. Мы думали, что это из-за месячных.

Двенадцать! Она выглядела на четырнадцать или пятнадцать.

– Только двенадцать, говорите? Где ее родители?

Миссис Хорлок закусила губу и, подумав секунду, произнесла:

– Кисси, ступай-ка вниз и разожги огонь в гостиной. Доктор Карлтон, не желаете выпить чаю или виски?

Он шумно втянул носом воздух.

– Стакан виски будет в самый раз, мадам.

Миссис Хорлок налила большой стакан виски. Красный нос доктора и красные прожилки на его щеках говорили о том, что он любит выпить. Когда Карлтон выпил виски, миссис Хорлок тут же наполнила стакан вновь.

– Я присматриваю за девочкой, сэр, по просьбе своего хозяина. Она его дальняя родственница, знаете ли. Ее мать по молодости лет совершила ошибку – сбежала с каким-то проходимцем. Ребенок – результат неудачного союза. Даже не знаю, как такое могло произойти. Бедный мистер Дамас, он сойдет с ума.

Услышав имя хозяина дома, доктор поднял бровь. Итак, это ребенок мистера Дамаса. Генри богат, женат на дочери лорда, он уважаемый член высшего общества, значит, сможет хорошо заплатить. Очень хорошо.

– Какое неблагодарное дитя, мадам. Распутница! Яблоко от яблони, как говорится. Я прекрасно понимаю, что это все должно остаться между нами. Какой скандал! Я не пророню ни слова о случившемся, мадам, обещаю вам. Можете передать это мистеру Дамасу. Бедный мистер Дамас, вот что он получил в ответ на свою доброту. – Доктор покачал головой. – Ну что ж, я сделал все, что мог. Я зайду к вам утром проверить, как девочка. Позвольте мне откланяться, мадам.

Миссис Хорлок проводила его до двери и вернулась в гостиную. Она налила себе большую порцию виски. Девочка беременна. Что ж, может быть, ночью у нее случится выкидыш, тогда они все смогут вернуться к нормальной жизни.

– Я – что?

Бриони отказывалась верить своим ушам. Она переводила взгляд с Кисси на миссис Хорлок. Кисси то краснела, то бледнела, лицо миссис Хорлок оставалось непроницаемым.

– Я не могу быть беременной. Это какая-то ошибка. Бриони была на грани истерики, и миссис Хорлок нежно обняла ее.

– Это не ошибка, моя дорогая. Просто твое тело начало превращаться в тело женщины, вот ты и забеременела. Я и раньше слышала о таких случаях.

– Что же мне делать? – жалобно захныкала девочка.

– Не волнуйся, ангел мой, я все улажу.

Это немного успокоило Бриони, и она, крепко вцепившись в руку Кисси, откинулась на подушки, которыми ее обложили со всех сторон. Впервые в жизни ей было страшно, по-настоящему страшно.

Они услышали шаги в прихожей, и миссис Хорлок, улыбнувшись девочкам, вышла из комнаты. Чем скорее мистер Дамас узнает о происшедшем, тем лучше.

Хозяин посмотрел на спускавшуюся по лестнице домоправительницу.

– Что случилось, Хорлок? Бриони заболела?

Двадцать минут назад ему в контору принесли записку, и он был очень взволнован.

– Как сказать, сэр. Давайте пройдем в гостиную, сэр. Я взяла на себя смелость приготовить чай.

Мистер Дамас вошел в гостиную, где стоял столик на колесиках, на котором громоздились пирожные и бутерброды. Он взял с подноса тончайший бутерброд с паштетом и аккуратно отправил его в рот, стараясь не испачкать усы. Лишь бы старушка поторопилась, подумал Дамас, а то он опоздает к обеду. Сегодня к ним на обед намеревался приехать его тесть, и поэтому Генри хотел быть рядом с женой. В последнее время Изабель вела себя как-то странно, и Генри опасался, что она может о чем-нибудь намекнуть своей семье. К счастью, лорд Баркгам не прислушивался к женским сплетням, так как у него никогда не находилось времени ни для жены, ни для дочери. Генри был абсолютно уверен, что тесть пропустит мимо ушей все, что скажет Изабель, но, несмотря на это, не хотел оставлять их наедине.

Миссис Хорлок вошла в комнату с только что заваренным чаем и села на стул. Генри улыбнулся ей:

– Ну, Хорлок, что произошло?

– Кажется, мисс Бриони беременна.

– Она – что?

– Она беременна. Приходил доктор, и он в этом уверен, сэр.

– Бог мой, как такое могло произойти!

Миссис Хорлок подавила усмешку. «Если вы не знаете, как это происходит, сэр, – подумала она, – то не мне вам рассказывать об этом».

– Мне нужно идти, миссис Хорлок.

– Мне очень жаль, сэр.

– А этой чертовой девчонке жаль?!

Миссис Хорлок бросила на него суровый взгляд, и Генри почувствовал себя неловко.

– При всем моем уважении к вам, сэр, я не думаю, что это, вина Бриони.

Собственные слова поразили ее. Никогда раньше она не позволяла себе упрекать хозяина в чем-либо. Она всегда охотно выполняла все его поручения, но чувство к Бриони Каванаг проникло ей в самую душу. Да, эта девочка – настоящая маленькая потаскушка, любящая деньги. Но Бриони стала для нее тем ребенком, которого у нее никогда не было. Девочка доверяла ей. Бриони привнесла в жизнь миссис Хорлок радость и смех, которых так не хватало одинокой стареющей женщине.

– Миссис Хорлок. вы забываетесь. Знаете, далеко не просто переварить такое известие.

Старая женщина мрачно улыбнулась и прервала хозяина:

– Я понимаю ситуацию лучше, чем вы думаете, сэр. Я договорюсь с доктором Карлтоном о том, чтобы избавиться от ребенка. Я думаю, Бриони сама не захочет рожать в столь юном возрасте. Потом, когда все закончится, мы все вместе подумаем, что делать дальше.

Генри расслабился и сделал глоток чая.

– Конечно, миссис Хорлок. Решите эту проблему. Полностью полагаюсь на ваш опыт и знания.

Она улыбнулась. «Ты всегда взваливаешь на меня всю грязную работу, полагаясь на мои опыт и знания», – подумала она.

Вскоре Генри Дамас уже шел домой, к жене и тестю. «Как не вовремя она вздумала рожать! Черт бы побрал эту маленькую потаскушку!»


В ожидании матери Бриони сидела в постели, облокотившись на подушки. Она уговаривала миссис Хорлок как можно скорее привезти к ней мать, и наконец после долгих споров и слез та с явной неохотой приказала Кисси отправиться в Окслоу-Лейн. Бриони обвела взглядом свою маленькую комнату. Вот к чему привело ее желание жить в комфорте: ей только двенадцать лет, а она уже ждет ребенка.

Молли вихрем влетела в комнату.

– С тобой все в порядке, доченька?

Визит Кисси напугал Молли. Бриони, которая до приезда матери держалась молодцом, мгновенно разрыдалась.

– Ой, мам, мам!

Так она звала мать, когда была еще совсем маленькой девочкой, и Молли тут же вспомнила крошечное рыжеволосое чудо, которое когда-то любила всем сердцем. Она заключила дочь в объятия, впервые за целый год не содрогнувшись от отвращения.

– Я здесь, моя хорошая. Что случилось? Ты заболела? Кисси, не желая раньше времени волновать Молли, сказала ей только, что Бриони неважно себя чувствует.

– Ой, мам, у меня будет ребенок!

Молли отстранила дочь от себя и гневно посмотрела на нее.

– Что?!

Бриони кивнула, и по ее щекам потекли слезы.

– Господи Иисусе, спаси и сохрани!

Бриони уткнулась носом в грудь матери. Она сама была еще ребенком, несмотря на то что в ней уже зародилась новая жизнь. Внезапно она вспомнила о том чудовищном преступлении, которое произошло пару дней назад.

– Мой бедный папа! Мой бедный папа! Я хочу к папе!

Молли крепко прижала ее к себе. Злость и шок уступили место страху. Не хватало только, чтобы Бриони разболтала правду о гибели Пэдди.

– Тихо, Бриони. Обещай мне, что ты никогда не будешь об этом говорить. Обещаешь?

Она впилась взглядом в испуганные глаза дочери.

– Обещаешь мне, Бриони?

– Обещаю… Но, мам, что же мне делать?

В комнату с подносом в руках вошла миссис Хорлок. Впервые обе женщины встретились лицом к лицу.

При виде домоправительницы Молли презрительно скривила губы: для нее она была ничем не лучше хозяйки борделя Нелли Дикинс.

Старушка дала Бриони кружку с чаем и, посмотрев на Молли, тихо сказала:

– Мне кажется, нам нужно поговорить.

Облизнув губы, Молли кивнула:

– Да уж, надо поговорить. И чем скорее, тем лучше.


Глава 6


Генри Дамас незаметно наблюдал за женой во время обеда. Как обычно, стол оказался выше всяких похвал. Следовало отдать должное Изабель: женой она была образцовой. Хрусталь сиял, посуда и приборы обличали тонкий вкус хозяйки, а еда восхитила бы самых утонченных гурманов. Если бы только эта женщина бросила все свои бредовые мысли и снова стала кроткой и послушной женой!

Генри успел приступить к десерту, отправив в рот тонкий ломтик яблочного пирога, как Изабель громко обратилась к матери:

– Мама, ты все еще работаешь в Ист-Энде? Я слышала, там открыли еще один дом для девочек, которые сбились с пути истинного?

Она бросила взгляд на Генри и тут же перевела его обратно на мать.

Венеция Баркгам кивнула:

– Да. Господь свидетель, им сейчас так нужна помощь. Некоторым из девочек всего по двенадцать или тринадцать лет. – Понизив голос, она наклонилась через стол к дочери: – Такой позор, Изабель! Что вытворяют некоторые мужчины!

Лорд Баркгам, который одобрял благотворительную работу своей жены, так как во время богоугодных акций ей приходилось общаться со сливками общества, авторитетно кивнул:

– Дорогие мои, вы не знаете низший класс так, как знаю его я. Некоторые из этих девчонок могли бы соблазнить даже самого набожного святошу. Они – настоящее зло, они охотятся на мужчин, которые по своей природе существа праведные.

Изабель гневно смотрела на отца, не обращая внимания на предостерегающий взгляд Генри.

– То есть ты хочешь сказать, папа, что мужчины не в силах противиться влечению к маленьким девочкам? Даже мужчины из хороших семей?

Лорд Баркгам чуть не подавился яблочным пирогом.

– Не будь такой глупой, Изабель. Шлюха есть шлюха, и не важно, сколько ей лет. Полно порядочных мужчин, которые соблазнились хорошеньким личиком. Эти девицы, а большинство из них, как правильно заметила твоя мать, еще совсем дети, шлюхи от природы. Это у них в крови. Женщина, родившаяся в приличной семье, никогда не станет проституткой. Тебе этого не понять, Изабель. А мужчины должны иметь железную силу воли, верить в Господа и собственные силы. Посмотри на меня. – Он развел руки в стороны. – Я регулярно хожу в церковь и даже в лютый мороз не ношу теплого пальто. Все дело в собственных силах, понимаешь? В здоровом теле – здоровый дух. Таким я всегда был, таким и останусь. Все эти слабохарактерные мужчины, которые попадают в сети малолетних проституток, должно быть, люди неустойчивые в плане психики. Они не могут противостоять искушению, им просто не хватает силы воли, которая присуща более стойким, более образованным мужчинам, а подобные девицы прекрасно это чувствуют.

– Большое тебе спасибо, папа, за подробное и доходчивое объяснение. Я прекрасно поняла, что ты хотел сказать. А как твое мнение, Генри?

Генри побледнел и прежде, чем ответить, прочистил горло.

– Я не думаю, что это подходящая тема для разговора в присутствии дам.


Наконец Молли и миссис Хорлок пришли к согласию и вздохнули с облегчением. После первой схватки им стало понятно, что они преследуют одну и ту же цель, и женщины встали по одну сторону баррикад. Обе считали, что Бриони должна избавиться от ребенка. Молли, откинув волосы с раскрасневшегося лица, отвернулась от камина, у которого грела ноги, и с тревогой спросила домоправительницу:

– А это не опасно? Бриони не может умереть или покалечиться?

Миссис Хорлок пожала плечами:

– Вероятность смертельного исхода всегда есть, миссис Каванаг, даже если бы она уже рожала раньше. Однако услугами доктора Карлтона пользуются самые богатые люди Лондона. Мы ведь не говорим с вами о какой-нибудь бабке-повитухе, орудующей в грязной подвальной комнатке.

Молли кивнула:

– Думаю, вы правы. Но тем не менее это все так дико. Бриони ведь еще совсем маленькая девочка.

Миссис Хорлок едва заметно улыбнулась:

– И очень славная, должна отметить. Это ваша заслуга, миссис Каванаг.

Молли смутил комплимент миссис Хорлок.

– Понимаете, ее сюда отец привел. И Эйлин тоже. Я была против всего этого с самого начала… Как подумаю о моей бедной Эйлин, о том, как она страдала…

Миссис Хорлок взяла руку Молли и легонько сжала ее.

– Давайте выпьем чего-нибудь покрепче чаю. Я всегда держу бутылочку на всякий случай.

Она встала и, вытащив из шкафчика бутылку виски, приготовила два бокала крепкого горячего пунша. Молли наблюдала за тем, как женщина щедро сдабривает напиток сахаром. Миссис Хорлок определенно нравилась Молли.

– Значит, я сегодня поговорю с хозяином, да? – спросила миссис Хорлок.

– Хорошо… Как вы считаете, мне забрать ее домой?

Миссис Хорлок покачала головой:

– Нет. Ни в коем случае. Хозяин должен видеть, что натворил. Думаю, что сейчас неразумно забирать девочку.

Молли и миссис Хорлок еще раз убедились в том, что прекрасно понимают друг друга, и, подняв бокалы, молча выпили за осуществление их плана.


Генри посмотрел на лежавшую в постели девочку и почувствовал отвращение к ней. Внезапно ее маленькое кукольное личико показалось ему грубым, а роскошные рыжие волосы – ужасно вульгарными. В одном его тесть прав: эти детишки способны совратить даже святошу. Дамас собрал волю в кулак, чтобы не ударить девочку в отместку за все свалившиеся на него проблемы. Вместо этого он заставил себя улыбнуться и взять Бриони за руку. Генри посмотрел на ее вздымающуюся грудь и слегка поморщился. Теперь она стала в его глазах женщиной, а женщины никогда его не интересовали.

– Завтра придет доктор Карлтон, чтобы осмотреть тебя, и все твои тревоги останутся позади.

Она озадаченно взглянула на него:

– А что он сделает, Генри?

Услышав, что девочка назвала его по имени, он заскрежетал зубами. Вне любовных игр он был для нее мистером Дамасом. Но, боясь, что его план сорвется, он решил пропустить ее вольность мимо ушей.

– О, маленьким девочкам совершенно не о чем волноваться. После осмотра я навещу тебя.

Бриони нервно облизнула губы. Она знала, что с ней происходит, видела, как рожали другие женщины, даже пару раз сама помогала матери, включая и последние роды, когда у той родился мертвый мальчик. Бриони изменилась – ее детское легкомыслие, помогавшее ей перенести весь ужас сожительства с взрослым развратником, осталось в прошлом. Она кожей чувствовала отвращение хозяина и прекрасно понимала, что для Дамаса она больше не существует, а у ее ребенка, у маленькой искорки жизни, которую сам же Дамас и зажег, нет никаких шансов на спасение. Хозяин не успокоится до тех пор, пока эту самую жизнь не выскребут из нее. Но Бриони также понимала, что никогда на такое не согласится.

– Я хочу увидеть Эйлин и сестер. Пожалуйста. Ты можешь это устроить? – спросила она.

Генри, прочистив горло, хотел было уже отказать ей, но она заговорила снова:

– Раньше я никак не могла понять, почему же Эйлин так ненавидит твой дом. Теперь, Генри, я знаю ответ на этот вопрос. Такого не захочешь ни за какие деньги.


Доктор Карлтон, уже изрядно подвыпивший, сидел в гостиной в ожидании легкого обеда: перед серьезным делом следовало подкрепиться. Предстоящая процедура была малоприятной, но что делать, коли пришла такая беда. Миссис Хорлок места себе не находила, хотя ей следовало уже привыкнуть к вещам подобного рода. Он знал ее давно, еще с тех времен, когда она работала на другого хозяина. Тогда миссис Хорлок не испытывала угрызений совести и приступов малодушия, ассистируя во время операций. Должно быть, с возрастом она стала мягче. Что ж, сегодня ему понадобится ее помощь. Нужно с ней поговорить. Девчонка и так будет нервничать, не хватало еще и перепуганной насмерть старухи.

Он ненавидел эту сторону своей работы, но двадцать фунтов есть двадцать фунтов, кто он такой, чтобы отказываться от подобных денег? Доктор с трудом поднялся и налил себе еще виски, чтобы успокоиться. С самого утра у него дрожали руки, и он в очередной раз, а это повторялось каждое утро, предположил, что заболевает.

Накрывая на стол, Кисси бросила взгляд на его обрюзгшее красное лицо и почуяла исходивший от него густой запах спиртного. Девушка тут же направилась к миссис Хорлок.

– Он пьян как сапожник! Чертов алкоголик!

Миссис Хорлок вздохнула.

– Может быть, еда немного отрезвит его. – В голосе пожилой женщины слышалось сомнение. – Ничего, скоро приедет мистер Дамас.

Она вытерла руки о чистое полотенце и посмотрела на часы. Только что пробило двенадцать. Мистер Дамас обещал подъехать к часу дня. Миссис Хорлок уже приняла решение. Она и так была виновата и перед Эйлин, и перед Бриони, и не желала становиться теперь еще и соучастницей убийства ребенка. Она твердо решила уговорить Генри сохранить ребенка Бриони.


Изабель сидела в нанятом кебе возле дома своего мужа на Риппл-роуд и ждала появления Генри. При одной мысли о том, что она намеревалась сделать, у нее начинали дрожать руки. Изабель глубоко вдохнула и сосредоточилась на своем плане. Если понадобится, она просидит здесь целый день, но преподнесет Генри приятный сюрприз, заявившись в его обитель. Она убедила себя в том, что это поможет ей взять над ним власть, заставит его решить проблему с ребенком. Поначалу Изабель решила пойти к отцу, вооружившись компроматом на мужа, и заставить отца помочь ей. Затем она поняла, что ее усилия скорее всего будут тщетны. Отец никогда не отважится затеять скандал. А что касается развода… Изабель горько усмехнулась. Об этом нечего даже и думать. Ее тетка, родная сестра отца, была замужем за настоящим деспотом, который периодически ее бил. Она с детства помнила, как избитая до полусмерти женщина, лицо которой представляло собой кровавое месиво, приехала к брату с вещами в девять часов утра. Сначала отец вызвал врача, а затем устроил сестре головомойку за то, что та была плохой женой и допекла мужа, вынудив применить крайние меры.

Нет, она разберется с мужем сама, но прибегнет к небольшому блефу, пригрозив обратиться к отцу. Это напугает Генри. Изабель знала, что социальный статус ее семьи дает ей преимущество над мужем, а таким козырем в их кругах никто не может пренебречь. Если бы только ей удалось побороть собственный страх! Генри ни в коем случае не должен заметить, что она боится его, что она вообще чего-то боится. Она собирает информацию о нем по крупицам и хранит ее до тех пор, пока не настанет нужный момент. О, она многому научилась у Генри Дамаса!

Изабель увидела, как к дому в кебе подъехал Генри, и приготовилась. Она даст ему пятнадцать минут и затем войдет в дом.


Генри Дамас в ужасе уставился на врача. Тот был пьян!

– Если хотите, можем подняться в спальню, мистер Дамас, – заплетающимся языком произнес Карлтон.

– С чего это мне хотеть подниматься туда?

Карлтон замахал руками:

– Прошу прощения, Дамас, старина, брякнул не подумав. Всегда нервничаю, когда делаю операции подобного рода. Неприятное занятие.

В последнюю минуту Карлтон вспомнил, что мистер Дамас – тот, кто заплатит ему за работу. Надо же – предложить ему подняться наверх! Спьяну доктор нашел это ужасно смешным и громко захохотал.

Генри молча наблюдал, как Карлтон, осторожно переставляя ноги, направился к двери. Налив себе стакан бренди, Генри уселся в кресло. Тем временем наверху, в спальне, между Молли, Бриони и миссис Хорлок разгорелся нешуточный спор.

– Я не позволю ему убить ребенка, мама. Это дико!

Лицо Бриони было мертвенно-бледным. Напряжение последних дней начало сказываться на ней. Молли не могла смотреть на дочь без содрогания и разрывалась между сочувствием к ней и велениями здравого смысла.

– Дорогая, ты просто не понимаешь! Что мы будем делать с еще одним ребенком в доме? Особенно теперь, когда твой отец умер и твоей зарплаты больше не предвидится?.. Мы снова окажемся в грязных доках.

– Не окажемся. Я что-нибудь придумаю, мам. Я ведь придумаю, миссис Хорлок?

Бриони умоляюще посмотрела на старушку, надеясь, что та придет ей на выручку. Перспектива стать в столь юном возрасте мамой пугала Бриони, но еще больше ее пугало их предложение. После того как доктор Карлтон предотвратил выкидыш, Бриони казалось кощунством избавляться от ребенка. Неужели мама никак не может этого понять? Ведь она католичка!

– Я серьезно, мам. Я не позволю этому доктору даже прикоснуться к себе, я… Я буду орать так, что мало не покажется!

В комнату с большим черным саквояжем в руках, пошатываясь, вошел доктор Карлтон, и все три пары глаз уставились на него. Все заметили, что он изрядно пьян.

– Боже, спаси и сохрани! – Молли машинально осенила себя крестом.

– Вы же пьяны! – упрекнула врача миссис Хорлок. Карлтон попытался отстоять свое достоинство:

– Я никогда не бываю пьяным, мадам. Я принес виски для медицинских нужд. Теперь будьте так любезны, подержите пациентку, я хотел бы приступить к работе.

Он раскрыл саквояж и начал выкладывать на стол инструменты. При виде этих орудий смерти глаза Бриони чуть не вылезли из орбит, и она отчаянно завопила – ее пронзительный крик проник доктору прямо в мозг.

Миссис Хорлок и Молли бросились к ней, чтобы успокоить. Бриони, решив, что ее хотят скрутить и уложить на кровать, вскочила на ноги и кинулась вон из комнаты. Когда она пробегала мимо доктора Карлтона, он ловко схватил ее за волосы и потащил назад. Бриони заверещала:

– Отпусти меня, старый ублюдок! Отпусти, я сказала!

Извернувшись, она укусила его за руку. Доктор разжал пальцы, и Бриони, распахнув дверь спальни, опрометью бросилась вниз по лестнице, угодив прямо в объятия темноволосой женщины, которая разговаривала в прихожей с мистером Дамасом.

– Пожалуйста, не позволяйте им мучить меня, мадам! Пожалуйста!

Она вцепилась в незнакомку, ища у нее защиты. Та казалась очень доброй, ее огромные карие глаза на бледном лице излучали тепло. «Господи всемогущий, – молилась Бриони, – пусть она поможет мне!»

Изабель нежно обняла девочку. Она посмотрела на своего мужа, затем перевела взгляд на двух женщин и подвыпившего мужчину, стоявших на самом верху лестницы.

– Что, черт возьми, тут происходит? – спросила Изабель. Генри ссутулился, и Бриони услышала, как у него из груди вырвался сдавленный стон, словно его ударили под дых железным кулаком.


Девочка сидела на коленях у милой темноволосой дамы, гладившей ее по голове, а Молли и миссис Хорлок выкладывали этой даме все, что она хотела знать. Генри расположился у окна на стуле с прямой спинкой и покусывал суставы пальцев.

Изабель слушала рассказ женщин с нарастающим удивлением, то и дело поглядывая на рыжую головку, лежавшую у нее на груди. Девочка должна была бы вызывать у нее отвращение, но Изабель испытывала к ней материнское чувство. Бедного ребенка втянули в ужасную грязь. Этой красивой девочке с белой, словно фарфоровой, кожей и зелеными глазами следовало сейчас играть на улице, а не сидеть в гостиной чужого дома в ожидании решения, позволят ей родить ребенка или нет. Дико уже то, что она беременна в столь юном возрасте. Изабель бросила взгляд на мужа и почувствовала жгучее желание вскочить и влепить ему звонкую оплеуху.

То, что он сделал, отвратительно и жестоко. Этого ребенка ему преподнес на тарелочке с голубой каемочкой родной отец, который не мог иначе прокормить свою семью. Генри играл на человеческой бедности, бездушный ублюдок, плюющий на все законы Божьи!

– Чего ты сама хочешь, моя дорогая? – тихо спросила Изабель, посмотрев на Бриони.

– Я хочу маленького ребеночка, мадам. Хочу, чтобы этот доктор не прикасался ко мне.

– А кто же будет ухаживать за ребенком, когда он родится?

Бриони выпрямилась и улыбнулась.

– Ну, думаю, что я. Я знаю, как ухаживать за малышами, правда, мама?

Молли, которая была просто убита происходящим, что-то утвердительно пробормотала.

– Тогда инцидент исчерпан, – бодрым голосом произнесла Изабель. – Конечно, девочка останется жить здесь, пока не родит, а потом мы что-нибудь придумаем. Генри будет оплачивать счета, об этом не волнуйтесь. Я все буду контролировать лично. Мистер Дамас больше не будет сюда приезжать, так что упакуйте его вещи, он их заберет.

Бриони посмотрела на свою благодетельницу и робко улыбнулась. Бог услышал ее молитвы и послал ей спасение в лице миссис Генри Дамас.


Генри решил дождаться, когда Изабель отправится спать, и поговорить с ней в спальне. Он поужинал в клубе, размышляя над тем, как овладеть ситуацией, и выпил несколько стаканов виски для смелости – в ней он сейчас нуждался. Но вся его храбрость мгновенно испарилась, как только он остановился перед дверью спальни жены и прислушался. Изабель напевала какую-то песенку. Звук ее голоса привел Дамаса в бешенство: руки его задрожали, а сердце начало отбивать барабанную дробь. Она смеялась над ним. В его собственном доме, будь он неладен!

Изабель сидела перед зеркалом у туалетного столика и расчесывала волосы. На ней была одна из тех кружевных ночных рубашек, которые она привезла с собой среди прочего приданого. Ее полная грудь с темно-розовыми сосками просвечивала сквозь прозрачную ткань. Изабель улыбнулась мужу. Она знала, что Генри обязательно придет, и он пришел. Изабель заметила, как по его лицу пробежала тень отвращения, когда он увидел ее грудь, и ее улыбка стала еще шире.

Вскинув бровь, она нежно проворковала:

– Ба, Генри, это последнее место, где я ожидала тебя увидеть. Сарказм не укрылся от внимания ее мужа.

– Я хочу поговорить с тобой, Изабель. И это место подходит для беседы не хуже любого другого.

Она перебила его:

– Нет, Генри, я так не думаю. Ты специально выбрал эту комнату, потому что она находится дальше всех от комнат слуг. То, что собираюсь сказать я, действительно лучше говорить без посторонних ушей. С сегодняшнего дня в нашем браке кое-что изменится. На людях мы по-прежнему будем изображать из себя счастливую супружескую пару. Думаю, ты поддержишь меня в этом. Но дома все будет иначе. Я не желаю тебя видеть, разве только в случае крайней необходимости. Ты отвратителен мне, Генри. Когда я думаю об этом несчастном ребенке… О том, во что ты втянул девочку… Словом, я намерена ухаживать за ней, а когда она родит, хочу забрать себе ее ребенка. Мне кажется, Бриони только обрадуется такому повороту событий, здесь у ребенка будет все необходимое. В конце концов, Генри, это твой ребенок, а твой ребенок должен расти в том же доме, где рос его отец.

Генри стоял белый как мел, не веря собственным ушам. Он сделал шаг по направлению к жене, и та, вскочив со стула, схватила большой стеклянный флакон с духами.

– Если ты попытаешься помешать мне, клянусь, я пойду прямо к отцу и к миссис Проссер Эванс. Если ты тронешь хотя бы пальцем меня или Бриони, я обрушу на твою голову столько неприятностей и проблем, что тебе мало не покажется. Я хочу ребенка, Генри. Я так безумно хочу ребенка, что готова подобрать какого-нибудь уличного мальчишку. Так что теперь ты в курсе моих планов.

Генри в ужасе смотрел на жену, на ее вздымающуюся грудь. В голосе Изабель звучала неукротимая страсть. Генри понял, что его жена обладает сильной волей, намного сильнее, чем его собственная. Но он понял это слишком поздно.


Бриони с нетерпением ждала прихода миссис Дамас. Эта женщина ей нравилась. Ей нравились ее нежные мягкие руки, нравился запах, который исходил от нее. Сегодня на завтрак Бриони съела два вареных яйца, несколько бутербродов с маслом и запила все это почти целым чайником чая, так как проснулась очень голодной. Девочка была довольна тем, что миссис Дамас взяла ее под свое крылышко. Живот больше не болел, и она почти забыла о беременности. Молли по-прежнему получала деньги, Генри остался далеко в прошлом, а сестры могли жить вместе с матерью в Окслоу-Лейн. Все три проблемы, которые так беспокоили Бриони, оказались позади.

Миссис Дамас приехала ровно в десять тридцать. Когда Изабель вошла в комнату, Бриони встала и широко улыбнулась. Молодая женщина посмотрела в ее бездонные зеленые глаза и тоже улыбнулась. Ребенок знает об этой жизни все, и чья в том вина?

– Здравствуй, Бриони.

Девочка подождала, когда женщина сядет, и плюхнулась на кровать.

– Я приказала принести чай, – сообщила Изабель. – Я подумала, что сегодня мы могли бы немного поговорить, чтобы узнать друг друга получше.

Бриони с готовностью кивнула и принялась рассказывать о том, как ей раньше жилось, о своих мечтах и надеждах. Слушая ее болтовню, Изабель немного расслабилась. Ей доставит истинное удовольствие ухаживать за этой девочкой, следить, чтобы она хорошо ела и много отдыхала. Она будет тщательно заботиться о ее здоровье.

Изабель безумно хотела получить ребенка Бриони.


Глава 7


Бриони была уже на пятом месяце беременности и очень похорошела. Ее личико и фигурка заметно округлились, и сейчас она представляла собой воплощение довольства и здоровья. Волосы она зачесывала назад, стягивая их в тугой хвост, на ногах у нее красовались лайковые ботиночки с маленькими жемчужными пуговками, а одета она была в голубое бархатное платье с кружевной накидкой на плечах.

Бриони сидела на скамейке в парке, возле пруда, по которому плавали лодки, подставив лицо лучам весеннего солнца. Она закрыла глаза, и ее мысли перенеслись куда-то далеко. Миссис Дамас великодушно разрешила ей гулять каждый день по целому часу. Это была настоящая свобода. Возле входа в парк Бриони ждал кеб, так что проблем с возвращением домой не предвиделось. Час прогулки принадлежал только Бриони. Нет, конечно, Бриони очень нравилась миссис Дамас, или Изабель, как она ее часто называла, девочка любила и миссис Хорлок, и Кисси, но с каждым днем ей все чаще хотелось побыть одной. Ребенок уже не являлся для нее чем-то иллюзорным, он ощутимо вошел в ее жизнь, и, как Бриони совершенно верно догадывалась, именно ребенок стал причиной доброты к ней Изабель. Беременность позволяла Бриони получать все, чего бы она ни пожелала, и девочка пользовалась этим на полную катушку.

Она гуляла в парке одна, без сопровождения в лице миссис Хорлок, Кисси или этого несносного мальчишки-посыльного, которого наняла миссис Дамас. Бриони передернуло, когда она вспомнила о мальчике с его вечно сопливым носом и глазами навыкате. Она понимала, что несправедлива к мальчику. Ему не больше восьми лет, и его мать наверняка несказанно рада тем нескольким пенни, которые зарабатывает ее сын, но все равно Бриони его ненавидела. Он напоминал ей о прошлом – о том, откуда она пришла и где могла в любую минуту снова оказаться.

Она откинулась на спинку скамейки и расслабилась. Ребенок шевельнулся, и будущая мать машинально положила руки на живот. Бриони пребывала в блаженном полусне и вдруг подпрыгнула от неожиданности, услышав рядом с собой знакомый голос:

– Привет. Я так и думал, что это ты.

Бриони открыла глаза и увидела перед собой Томми Лейна. Он усмехнулся, заметив, что она явно удивлена происшедшей с ним метаморфозой.

– А это я, собственной персоной! Ты что, так и будешь молчать?

Бриони показалось, что голос Томми стал более низким. Мальчик сел рядом с ней на скамейку, оглядел ее с головы до ног, на секунду задержав взгляд на округлившемся животе, и достал небольшую сигару. Бриони с интересом наблюдала за тем, как он ее раскуривал. Томми определенно изменился. Он был одет в новенький клетчатый костюм, на голове элегантный котелок, волосы аккуратно подстрижены.

– Послушай, долго еще ты собираешься сидеть открыв рот? Может, скажешь хоть слово?

Бриони улыбнулась:

– Ты просто поразил меня, Томми. Раньше ты вроде бы лазил по карманам, а сейчас выглядишь как…

Он с шумом выпустил дым и стиснул сигару крепкими зубами.

– Как кто я выгляжу, а? Как человек состоятельный? По крайней мере, такое впечатление должны производить все эти тряпки. Чувак из магазина так сказал.

Бриони снова откинулась на спинку скамейки и рассмеялась.

– Давай просто скажем, что ты выглядишь хорошо, идет? Томми снова скользнул взглядом по фигуре девочки, рассматривая ее сквозь сизый дым дешевой сигары.

– Ты, кажется, залетела? Бриони положила руки на живот.

– Можно и так сказать. Ничего, со мной все будет в порядке. За мной ухаживает очень хорошая женщина, которая хочет забрать себе ребенка, когда он родится.

Томми насторожился.

– Надеюсь, ты хорошо поимеешь с этого? Младенцы стоят целого состояния. Особенно если мать такая красотка, как ты, и у нее нет никаких заразных болезней.

Бриони побледнела. Томми почувствовал себя виноватым и поспешил смягчить свои слова:

– Ты меня не так поняла, я не то имел в виду. Но ты ведь явно проститутка и…

Бриони выпрямилась.

– Послушай, Томми, или как там тебя, если ты уселся рядом со мной только для того, чтобы говорить мне всякие гадости, то я этого не позволю! Кто я и что я, это мое личное дело. Думаю, я тебе и так уже много лишнего наговорила. Если мне понадобится твой совет, я, черт возьми, скажу тебе об этом. Пока он мне не нужен, так что либо проваливай отсюда, либо заткнись!

Томми отвел взгляд. Его лицо пылало, он молча курил сигару. Ему следовало врезать этой девчонке за дерзость, но по какой-то необъяснимой причине она все же нравилась ему. Она понравилась ему еще тогда, при первой встрече, когда спасла его от того докера. Поэтому он проглотил ее вызывающую тираду.

– А кто отец ребенка?

Бриони вздохнула – чертовски надоедливый тип.

– Один мужчина.

Томми отбросил сигару и рассмеялся.

– Да ну! В жизни бы не догадался! Я имею в виду – кто этот мужчина?

– Не твое дело. Расскажи лучше о себе. Я смотрю, ты преуспеваешь. Чем ты занимаешься?

Томми смахнул с брюк несуществующую пылинку и откинулся на спинку скамейки.

– Сейчас я работаю на Нелли Дикинс… А раньше работал на одного парня, но он такой гад был! Нелли попросила меня перейти к ней и работать лично на нее, я и согласился.

Бриони была заинтригована. С раннего детства она слышала о борделе Нелли Дикинс. Им родители пугали своих детей: «Еще раз так сделаешь, и я отведу тебя к Нелли Дикинс». Однако самой Бриони никогда не доводилось разговаривать с кем-нибудь из людей, работавших в этом заведении.

– И как там?

Томми усмехнулся:

– Вполне терпимо. Старушка Нелли работает четко. За девочками неплохо смотрят, она приглашает к ним врача, если что-то случается. В мою обязанность входит возить их по Лондону на всякие там частные вечеринки и тому подобное. Правда, я общаюсь только со взрослыми женщинами, не с маленькими девочками.

Томми ненавидел свою прежнюю работу. Ему приходилось возить по клиентам маленьких детей, как мальчиков, так и девочек, а потом забирать их, рыдающих, с глазами полными ужаса. Томми пошел наудачу к Нелли Дикинс, и та, оценив рослого смышленого парня, взяла его к себе.

Бриони закусила губу, поймав себя на том, что хотя этот парень и действует ей на нервы, но все же он ей приглянулся.

– Меня отец отвел в тот дом, в котором я сейчас живу. Сначала мою сестру, а потом меня. Мне нравится там, всегда нравилось.

Томми кивнул, словно поняв, о чем говорит девочка. Да он и впрямь ее понимал. Он слишком хорошо знал, на что урчащий от голода желудок и коченеющее от холода тело могут толкнуть человека. Томми улыбнулся Бриони, и она улыбнулась в ответ. Они оба много знали о жизни, и это их объединяло. Томми встал и протянул девочке руку, она дала ему свою. Они гуляли по парку и болтали. Не одна пара любопытных глаз была прикована к этим красивым, хорошо одетым молодым людям. Бриони казалась старше своих лет, уже зрелой девушкой. Томми, уверенно ступая, вел ее под руку с гордостью владельца.

Он посмотрел на фарфоровое личико Бриони и почувствовал, как екнуло у него в груди. В ее зеленых глазах, обращенных к нему, было столько доверия, что на сердце у Томми стало тепло. Он узнал от Бриони, что она приходит в парк каждый день и гуляет по часу. Томми твердо решил, что, когда она в следующий раз придет в парк, он обязательно будет там.


– Я чувствую себя прекрасно, миссис Дамас, – радостно сообщила Бриони.

Изабель улыбнулась. Девочка и вправду выглядела прекрасно. Прогулки в парке явно шли ей на пользу. На ее личике играл здоровый румянец, глаза блестели.

Бриони шумно отхлебнула чаю и впилась зубами в бутерброд.

– Что-то я в последнее время постоянно голодная.

– Это ребенок, Бриони. Ты сейчас ешь за двоих. Девочка взяла второй бутерброд. Вот уже месяц она каждый день гуляла с Томми в парке и получила от него много полезных советов. Хотя она и сама была девочкой умной, но Томми располагал достоверными сведениями, как говорится, из первых рук, и объяснял ей все простым и доступным языком. Пришло время поговорить с Изабель.

– Изабель, вы ведь хотите моего ребенка, не так ли? Изабель насторожилась – вопрос прозвучал многозначительно.

– Хочу, – осторожно ответила она. Бриони широко улыбнулась.

– Вы его получите. Я все равно не смогу ухаживать за ним как следует, а у мамы своих хлопот полон рот, так что всем будет лучше, если вы заберете его себе.

Изабель облегченно вздохнула. Эта женщина-ребенок, сидевшая напротив, словно услышала ее молитвы. У Изабель возникло жгучее желание заключить Бриони в объятия и расцеловать, но вместо этого она лишь кивнула.

– Спасибо. Я очень хочу твоего ребенка, я безумно его хочу.

– Тогда по рукам. Если вы его заберете, я смогу его иногда видеть? Не каждый день, нет, но изредка?

Изабель снова кивнула:

– Конечно, сможешь. А мы с мужем отблагодарим тебя за то, что ты отдала нам его.

Бриони погладила живот и сказала:

– Мне так не хочется уезжать из этого дома. Я так люблю его, и миссис Хорлок, и Кисси… И вас.

– Я подарю тебе этот дом, как только ты родишь ребенка, – в порыве благодарности ответила Изабель. – Также я обеспечу тебя приличной суммой денег, чтобы ты могла на них жить.

Бриони просияла.

– Честно? Вы не шутите?

Изабель улыбнулась:

– Нет, не шучу. Это самое меньшее, что мы можем для тебя сделать.

Девочка соскочила со стула и, подлетев к Изабель, крепко ее обняла. Та тоже обняла Бриони и, уткнувшись носом в ее волосы, вдохнула их аромат. Она испытывала к Бриони одновременно любовь и сочувствие, зная, что собирается забрать себе частичку ее жизни.


Абель посмотрел на перепуганное лицо Молли и спросил:

– Давно она ушла из дома?

– Еще утром. Абель, я так за нее волнуюсь! – дрожащим голосом ответила Молли.

– Ну, не переживай так, Молл. Я сейчас возьму повозку и поеду поищу ее.

Молли кивнула и проводила его печальным взглядом. Розали, почуяв неладное, слезла со стула, подошла к матери и протиснула свое пухлое тело между ее ног. Та прижала голову ребенка к своей груди и погладила по коротко стриженным волосам.

– Ох, Розали, Розали. Где же твоя сестра? Девочка обняла мать и пробормотала:

– Бри… Бри…

В дверях появилась матушка Джонс, излучая энергию и здравый смысл. Молли слабо улыбнулась ей.

– Ну-ка, прекращай изводить себя, Молли. Абель уехал искать ее, а я посижу с тобой, пока они не вернутся.

Матушка Джонс считала, что у Эйлин не все в порядке с головой и девушку необходимо показать доктору. Если Эйлин покончит с собой, то ее, матушку Джонс, это нисколько не удивит. Покойный папаша, чертов ублюдок, кажется, загубил рассудок дочери, и только вопрос времени, когда она рехнется окончательно.

Между тем Эйлин в одиночестве стояла у болота. Солнышко приятно грело ей лицо, хотя дул холодный ветер. Она глубоко вздохнула и огляделась по сторонам. Вокруг не было никого и ничего, только она одна, чистая и невинная. Ей нравилось это ощущение. Она пошла по топкой дорожке, что вела через болото к деревушке Рейнхем. Дойдя до большого пруда, она села и принялась наблюдать за проходившими мимо людьми – людьми, которых она не знала и которые не знали ее. Эта безымянность тоже нравилась ей.

Каждый раз, когда Эйлин бывала на кухне в собственном доме, она снова и снова видела, как железная кочерга опускается на голову отца. Теперь перед глазами девушки вдруг опять появилась эта картина. Она машинально встала и пошла, все быстрее и быстрее, словно пытаясь убежать от навязчивого видения.

Вдалеке Эйлин увидела зайца, прыгавшего в высокой траве, и направилась к нему. В солнечном свете шубка зверька казалась рыжей. Перед внутренним оком Эйлин предстала Бриони, лежащая на огромной кровати с Генри Дамасом. Эйлин почувствовала приступ тошноты и сглотнула слюну. Сегодня она ничего еще не ела. У нее уже давно пропал аппетит, и чем настойчивее мать ее потчевала, тем меньше ей хотелось есть. Порой Эйлин заставляла себя проглотить ужин, а потом, когда никто не видел, вызывала у себя рвоту. Она ненавидела чувство сытости, когда желудок был наполнен едой, появившейся в их доме благодаря падению ее сестры. То была грязная еда, купленная на грязные деньги.

Эйлин прибавила шагу, и заяц, заметивший ее приближение, ускакал прочь. Рядом проходил какой-то мужчина с собакой. Собака, маленькая черная дворняжка, бросилась к Эйлин и, радостно повизгивая, начала прыгать на нее, оставляя на платье грязные отпечатки лап. Мужчина подошел и одной рукой попытался оттащить от девочки собаку, а другой похлопал Эйлин по плечу, чтобы успокоить ее.

Эйлин с ужасом уставилась на мужчину. Отшвырнув от себя его руку, она попятилась. Взгляд у нее был совершенно безумный. Внезапно Эйлин разразилась площадной бранью и, спотыкаясь, побежала прочь. Она размахивала руками, словно отгоняя призраков, на ее лице застыла гримаса ненависти.

В эту самую минуту появился Абель. Когда незнакомец увидел, как огромный детина обнимает орущую девочку, его ноги подкосились от страха.

– Клянусь, мистер, я ее и пальцем не тронул. Я к ней даже не прикоснулся! Собака прыгнула на нее, вот и все. А девочка ни с того ни с сего просто обезумела.

Абель крепко прижал Эйлин к себе. Странно, но Абеля она никогда не пыталась отталкивать. И теперь она обнимала Абеля и плакала, уткнувшись носом в его мощную грудь.

– Он дотронулся до меня, Абель, он трогал меня.

– Я знаю. Эйлин, детка, я все знаю. Успокойся, сейчас я отвезу тебя домой, к твоей маме.

Он жестом показал мужчине, чтобы тот ушел и оставил их одних. Незнакомец схватил свою собаку за ошейник и почти бегом бросился прочь.

Абель не спеша повел Эйлин к дороге, где оставил свою повозку. Он аккуратно поднял ее и усадил на сиденье, не переставая нежно разговаривать с ней.

– Но он трогал меня, Абель, посмотри на мою руку. Посмотри, он трогал меня вот здесь…

Всю дорогу домой Эйлин что-то бубнила себе под нос и с остервенением терла руку, словно пытаясь избавиться от невидимой грязи.


Бриони и Томми сидели на своей любимой лавочке. Как только потеплело, они начали устраивать небольшие пикники. Сегодня Томми принес бутерброды с языком и небольшую флягу с лимонадом. Они ели бутерброды и бросали крошки хлеба уткам, смеясь над тем, как те сражаются за лакомые кусочки.

– Как ты себя чувствуешь, Бриони?

Она погладила живот и улыбнулась.

– Нормально. Осталось доходить совсем немного. Я уже сплю и вижу, чтобы это все скорее закончилось.

– А та женщина, миссис Дамас, подтвердила, что отдаст тебе дом?

– О да. Она вообще вся как на иголках, ждет не дождется ребенка.

Томми одобрительно кивнул:

– Хорошо. Только смотри, чтобы она все оформила на бумаге. Тебе ведь уже тринадцать, да?

– Да, через пару месяцев исполнится, а что?

– Возможно, они не смогут оформить дом на тебя и тебе потребуется опекун. Пусть им тогда станет твоя мама. Как бы там ни было, тебе нужно показать бумаги хорошему юристу. Я знаю одного парня, который собаку съел на подобных делах.

Бриони сморщила свой маленький носик.

– Миссис Дамас не обманет меня. Она хорошая.

Томми доел последний бутерброд и бросил крошки уткам.

– Конечно, она сейчас хорошая, она ведь хочет твоего ребенка. Как только ребенок родится и она его заполучит, она заморочит тебе голову всякими юридическими терминами и оставит с носом. Ты меня слушай, Бриони, у меня есть люди, которые смогут тебе помочь. Ты должна быть начеку.

Бриони понимала, что в словах Томми есть логика. Она полностью доверяла Изабель Дамас, но совершенно не доверяла Генри. Когда придет время, она обязательно воспользуется советом Томми и сходит к его знакомому юристу.

– Спасибо, Томми. Буду иметь в виду. Расскажи-ка мне еще какие-нибудь истории про дом Нелли Дикинс. Они такие смешные.

Он налил в стакан лимонаду и протянул ей.

– Сначала ты мне расскажи, что с тобой происходило всю неделю. Доктор был у тебя? И что сказал?

Бриони вздохнула и начала выкладывать ему все, что Томми хотел знать. Он развалился на скамейке и смотрел на ее губки, свежие, словно лепестки розы. Ребята болтали, пока за девочкой не приехал кеб. Пообещав прийти завтра, Бриони пошла к выходу из парка. Томми смотрел ей вслед. У ворот Бриони обернулась и помахала ему рукой. Он тоже помахал ей. Они встречались почти каждый день вот уже три месяца, и Томми чувствовал, что между ними возникла какая-то близость. Это была не просто дружба. Он ловил себя на том, что постоянно думает о Бриони. Он не мог назвать это любовью, так как по молодости лет еще не знал, какой бывает любовь.


Глава 8


Бриони сидела на скамейке и ждала Томми. В поясницу вступила тупая боль, и девочка слегка поерзала на месте. Плод уже опустился, и Бриони казалось, будто живот лежит у нее на коленях и постоянно шевелится и колышется. Она была одета в просторную шелковую накидку, скрывавшую огромный живот. Бриони глубоко вздохнула, и тут же боль пронзила ее тело. Она закрыла глаза и не открывала их, пока боль не отступила. Изабель была права – не стоило выходить сегодня из дома. Но Бриони очень хотелось увидеть Томми, и она настояла на прогулке, а теперь жалела, что не послушала доброго совета.

Послышались приближающиеся шаги – это был Томми. Он сел рядом.

– Выглядишь неважно, девочка. Как ты себя чувствуешь?

– Мне кажется, у меня начинаются роды.

Она наклонилась вперед, обхватив живот руками. Томми увидел, как расширились ее глаза.

– Ой, Томми… Томми… У меня воды отошли! Мальчик в панике вскочил.

– Сиди здесь, я сейчас кого-нибудь позову… Я позову врача! Несмотря на боль, Бриони рассмеялась.

– Просто отведи меня к кебу и отвези как можно скорее домой.

Она произнесла это уверенным тоном, что несколько успокоило мальчика. Томми помог ей встать, и они медленно пошли к выходу из парка. Через десять минут они уже были возле ее дома. Пока Томми помогал ей вылезти из кеба, извозчик стучал в дверь. В доме начался переполох.

Миссис Хорлок и Кисси подхватили Бриони под руки и повели вверх по лестнице, а миссис Дамас тем временем объясняла извозчику, где живет доктор. Томми скромно стоял в прихожей. Изабель уже начала подниматься по лестнице и вдруг увидела мальчика, машинально отметив хороший костюм и аккуратно подстриженные волосы. Томми в свою очередь внимательно смотрел на нее. Изабель подошла к молодому человеку.

– Прошу прощения за доставленные хлопоты. Большое спасибо, что привезли мою подопечную домой.

Томми улыбнулся. Изабель ему понравилась.

– Вообще-то я друг Бриони.

– Правда? Она никогда о вас ничего не рассказывала.

– Зато она рассказывала мне о вас, миссис Дамас. Меня зовут Томас. Томас Лейн.

Он протянул руку, и Изабель машинально пожала ее.

– Здравствуйте, мистер Лейн.

– Если вы не возражаете, я хотел бы подождать здесь. Просто хочу убедиться, что с Бриони все в порядке.

Изабель на мгновение задумалась, не зная, что ответить мальчику. Спасение пришло в лице Кисси, которая вприпрыжку бежала по лестнице вниз.

– Миссис Дамас, она хочет, чтобы приехала ее мать!

Томми шагнул вперед:

– Дайте мне ее адрес, я съезжу.

Две минуты спустя он уже мчался к дому Молли.


Бриони казалось, что ее тело разрывается пополам.

– Ой, мама, мамочка… как больно… как больно! – Ее голос был полон ужаса.

– Успокойся, детка. Успокойся… Это ненадолго, это скоро закончится. – Молли взглянула на доктора, и тот кивнул, подтверждая ее слова.

Голова Бриони металась по подушке. Все ее тело разламывалось от боли. Ей казалось, что у нее болят даже зубы. Молли со слезами смотрела на дочь – она с радостью забрала бы всю ее боль себе. Внезапно доктор отодвинул женщину в сторону:

– Все, ребенок выходит.

Показалась головка, затем плечики, и ребенок выскользнул из утробы матери прямо в руки доктору. В ту же секунду в комнате раздался громкий захлебывающийся плач здорового ребенка. Молли восторженно улыбнулась. Пушок на голове ребенка был рыжего оттенка, а личико, гладкое и нежное, – персикового цвета: такой цвет, как и громкий плач, тоже говорил о том, что ребенок здоровый и крепкий. Сходство с Бриони было видно в мальчике с первого взгляда.

Новоявленная мать оторвала голову от подушки, пытаясь взглянуть на младенца. Доктор положил малыша на ее теперь уже совершенно плоский живот, и она увидела зеленые глаза своего сына. Мальчик под этим взглядом сразу смолк: казалось, они установили контакт друг с другом за считанные секунды.

Молли увидела, как Бриони улыбнулась сыну, и ей стало грустно. Непросто будет Бриони отдать такого здорового и красивого ребенка, но она должна его отдать. Молли взяла дочь за руку и легонько пожала, когда доктор перерезал пуповину. Миссис Хорлок закутала малыша в одеяло. Затем Молли нежно поцеловала Бриони – так, как еще не целовала никого из своих детей. Словно они с дочерью стали сестрами: обе они прошли через муки родов.

Изабель сидела в гостиной с Томми Лейном. Оба молчали, вслушиваясь в доносившиеся сверху неясные звуки. Томми заметил, что женщина нервничает, ожидая исхода родов. Он видел, как она выкручивает себе пальцы, как вздымается ее полная грудь. Затем они услышали детский крик. Их глаза встретились, и они, словно сговорившись, вскочили и бросились к лестнице. Им навстречу спускалась Кисси.

– У нас мальчик. Здоровый, крупный мальчик.

Изабель подобрала юбки и побежала наверх, словно девчонка. Ее лицо светилось от счастья. Она ворвалась в комнату, где, прижимая младенца к груди, лежала Бриони.

Девочка была на седьмом небе от счастья, будто на земле воцарилось вечное Рождество. Бриони всматривалась в каждую черточку лица сына, упивалась его запахом, его тяжестью, формой его головы, его пальцев.

Она перевела взгляд на Изабель и увидела, как в зеркале, в ее глазах те же чувства, которые испытывала сама. От нее не укрылось и дикое, всепоглощающее желание Изабель заполучить этого ребенка.

Протянув ей сына, Бриони широко улыбнулась:

– Посмотри, Изабель, какой он красивый. Женщина взяла младенца и села с ним на край кровати. Миссис Хорлок облегченно вздохнула: она почему-то была уверена, что девочка передумает отдавать ребенка. Домоправительница вышла из комнаты, якобы затем, чтобы приготовить роженице чашку крепкого чая, а на самом деле – чтобы оставить Изабель и Бриони наедине. Доктор похлопал юную мать по руке и тоже вышел, желая поскорей получить деньги и удалиться.

Оставшись вдвоем, Бриони и Изабель посмотрели друг на друга.

– Он очень красивый, Бриони.

– Ты ведь будешь заботиться о нем?

Изабель улыбнулась и закивала:

– Я буду заботиться о нем всю свою жизнь, я тебе обещаю. Большое тебе спасибо за то, что ты отдала его мне, Бриони. Спасибо.

Удовлетворенная ее словами, девочка откинулась на подушки. Ее лицо было бледным и напряженным. Она чувствовала огромную усталость, ей очень хотелось спать.

Убедившись, что с Бриони все в порядке, Томми вышел из дома, сказав Кисси, что придет завтра вечером. Следом ушла Молли. Миссис Хорлок и Кисси выпили по большому стакану грога, чтобы отпраздновать благополучное рождение ребенка.

Бриони проснулась в одиннадцать часов вечера, проспав почти два часа. Кисси дежурила возле ее кровати и сразу же позвала миссис Хорлок. Домоправительница принесла Бриони вареные яйца и бульон, зная, что девочка наверняка уже проголодалась. Отхлебнув пару глотков бульона, Бриони посмотрела на морщинистое лицо старушки и улыбнулась.

– Мне уже гораздо лучше. Где ребенок? Миссис Хорлок села на кровать рядом с Бриони.

– Его увезли в дом хозяйки.

Бриони резко села в постели, отказываясь верить собственным ушам.

– Как? Уже? Но я его почти не видела. Я хочу его снова увидеть. И немедленно!

Ее голос стал срываться на крик, и миссис Хорлок притянула ее к своей груди.

– Не нужно, Бриони. Если бы ты пробыла с ним дольше, ты не смогла бы с ним расстаться. Я такое раньше уже видела.

Бриони почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

– Но это мой ребенок, миссис Хорлок. И я хочу видеть его. Она начала плакать, ее хрупкие плечики подергивались под красивой белой батистовой ночной рубашкой с розовыми бантиками, приводившей ее когда-то в такой восторг. Ни красивая одежда, ни дом, ни деньги, ни тот факт, что ее мать и сестры только выиграют, избавившись от ребенка, сейчас не имели для нее абсолютно никакого значения. Никакая роскошь не заменит ей того чувства, которое она испытала, глядя в глаза своему сыну.

Но сын будет жить с отцом, любителем маленьких девочек. С человеком, который развратил его мать, соблазнив ее богатством, заботой и тремя фунтами в неделю.

Теперь у Генри было все, а у нее ничего.

Она рожала малыша в таких муках, ее тело разрывалось от боли – и что же? Она даже не знает, как собираются назвать ее сына.


Изабель удовлетворенно вздохнула. Не в силах совладать с собственными чувствами, она унесла ребенка в свою комнату, едва он оторвался от груди кормилицы. Теперь она держала его на руках и любовалась им. Он схватил ее за палец, и она рассмеялась в тишине комнаты. Этот могучий малыш принадлежал ей.

Это ее сын, Бенедикт Дамас. Она отдаст ему всю слою нерастраченную любовь, все желание материнства. Его будут любить, о нем будут заботиться, его будут учить. Он получит все, что можно получить благодаря ее деньгам и положению в обществе. Отныне и навеки это ее сын.

Ее любимый мальчик.

В комнату вошел Генри, но Изабель не обратила на него внимания. Кашлянув, Генри прошел через комнату и встал за креслом, в котором сидела Изабель. Он заставил себя посмотреть на ребенка и увидел сильную ручку, сжимавшую палец его жены. Увидел красиво очерченный ротик и вздернутый нос, точь-в-точь как у родной матери младенца. Увидел знакомые зеленые глаза. Постепенно Генри начал задыхаться.

Он смотрел на мальчика, и в его душе росло такое дикое отвращение к малышу, что он, казалось, даже ощущал это чувство на вкус. Словно все ночные кошмары ожили и приняли вид человеческого детеныша. Да, младенец – его плоть и кровь, но он не хочет иметь ничего общего с этим ребенком.

Молли приехала на следующий день в девять часов утра, но не пошла сразу наверх, в комнату Бриони, а проговорила около часа с миссис Хорлок. Она была поражена: ее дочь, которой всего тринадцать лет, стала владелицей этого дома и всего, что в нем было. Теперь ее дочь – обеспеченная женщина. Молли не могла в это поверить.

Она вошла в спальню дочери, натянуто улыбаясь. Бриони, бледная и измученная, лежала на кровати. Ее обычно живое лицо было неподвижно, под глазами залегли темные круги. Молли заметила под рубашкой дочери тугую повязку, наложенную на грудь.

– Ты себя хорошо чувствуешь?

Девочка взглянула на мать и тяжело вздохнула.

– Она забрала его, мам. Изабель. Она забрала его с собой. Молли присела на край кровати и взяла дочь за руку.

– Конечно, дорогая, она его забрала. Если бы ты провела с малышом больше времени, тебе было бы еще труднее с ним расстаться.

Бриони вырвала у нее руку, надула губы и сразу стала похожа на маленькую девочку. Молли вздохнула. Из всех ее дочерей Бриони всегда была самой непослушной. Она мужественно сносила наказания, но все равно поступала по-своему. Вот и сейчас Молли видела, что в Бриони проснулось присущее ей упрямство. Она запросто могла встать с кровати и отправиться к Изабель Дамас, чтобы забрать у нее ребенка. Молли попробовала изменить тактику:

– Послушай, Бриони, миссис Дамас обеспечит мальчика всем. За ним будут хорошо ухаживать, его будут учить, исполнять все его прихоти. Он вырастет среди роскоши и богатства. Неужели ты правда хочешь лишить его такого будущего и привезти в Окслоу-Лейн? Ведь если ты заберешь ребенка, то распрощаешься и с этим домом, и с тремя фунтами в неделю, и со всеми своими мечтами. Если бы в свое время ко мне пришли и попросили кого-нибудь из вас на воспитание, я бы не задумываясь согласилась. Да это же как подарок свыше, Бриони! Твоему сыну представился шанс стать кем-то в этой жизни. Позволь ему это сделать. Не разрушай его жизнь.

Слова матери эхом отдавались в голове Бриони. Она прекрасно понимала, что только благодаря деньгам, обещанным Изабель, ее мать и сестры могли позволить себе жить в нормальном доме, в нормальных условиях. Как она может отправить Эйлин, Керри, Бернадетт и Розали обратно в грязные трущобы доков? К тому же Эйлин уже никогда не оправится от шока, никогда не сможет работать.

Если же она потребует у Изабель вернуть ребенка, то, как говорит Томми, закон всегда на стороне денег. Закон наверняка примет сторону Дамасов, и Бриони останется у разбитого корыта. У нее не будет ничего: ни сына, ни денег, ни дома.

Закусив губу, Бриони трезво оценила свое положение. Сейчас она не сможет вернуть сына. Она слишком молода, слишком беззащитна и слишком бедна. Но она сделает все, чтобы больше никогда в жизни не чувствовать себя беззащитной. Другим людям впредь не удастся принимать решения за нее.


Изабель уложила ребенка спать и словно на крыльях полетела к Бриони. Вот уже много лет она не была так счастлива. Один взгляд на ребенка наполнял ее бодростью и оживлением. Она вошла в спальню девочки, широко улыбаясь:

– Как самочувствие, Бриони?

Девочка, лежавшая в постели, повернула к ней лицо, и настроение Изабель тут же изменилось. Вид у Бриони был болезненный и подавленный, глаза потухли, и даже роскошные волосы, Которые, казалось, всегда искрились и сверкали, потускнели и выглядели безжизненными.

Изабель подошла к ней и крепко обняла.

Бриони всхлипнула. Эти же нежные и мягкие руки, которые обнимают ее сейчас, станут ласкать и защищать ее сына. Они успокоят его, когда он заплачет, они погладят больное место, когда он ушибется. Объятия этой женщины, которую она и любила, и ненавидела, вызвали у Бриони слезы. Впрочем, слезы сейчас были кстати – в горе необходимо выплакаться.

Изабель крепко прижала Бриони к груди. Она гладила ее по голове, по рыжим волосам, которые унаследовал малыш, и нашептывала ей нежные слова. Она поняла, что в своем желании получить ребенка, в своем радостном возбуждении она совершенно забыла о человеке, который воплотил в реальность все ее мечты.

Изабель придется применить весь свой такт, чтобы загладить вину. Но одно она знала точно: Бриони Каванаг никогда не получит своего ребенка обратно. Изабель ни за что не расстанется с ним, это для нее равносильно смерти.

Когда рыдания девочки стихли, Изабель поцеловала ее в щеку и встала, делая вид, будто просто поправляет сбившиеся подушки. Она пыталась успокоиться и вести себя непринужденно.

– Тебе стало легче, дорогая?

В ее голосе слышались забота и сочувствие. Бриони кивнула.

– Я слышала, что многие женщины после родов впадают в депрессию. Это вполне естественно, – заметила Изабель.

– Как ребенок? – резко спросила Бриони.

– Ой, очень хорошо. Здоровый крепкий малыш. Бриони, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя за то, что ты для меня сделала? Я смотрю на него, и у меня душа поет. Я подарю этому мальчику весь мир, если он того захочет. Я дам ему все, что он пожелает, и даже больше. Намного больше.

Изабель говорила о ребенке с такой любовью и нежностью, что казалось, будто она забрала его у Бриони уже давным-давно.

– Он хорошо себя ведет?

Голос Бриони слегка дрогнул, и сердце Изабель наполнилось сочувствием к этой женщине-девочке.

– О да, он замечательный мальчик. Такой маленький, а уже спит на животике. Уже научился освобождать ручки из пеленок и переворачиваться на животик. Совсем крошка, а уже точно знает, чего хочет. Прямо как его мать.

Изабель сказала это шутливым тоном, зная, что Бриони будут приятны ее слова.

– А Генри, как он относится к ребенку?

Изабель усмехнулась:

– Мнение Генри для меня абсолютно не важно.

Это Бриони и надеялась услышать. Если бы ей сказали, что Генри очень обрадовался ребенку, ее бы это насторожило. Раз уж ребенку суждено остаться в доме Дамасов, то она не хотела бы, чтобы Генри Дамас проявлял к нему повышенный интерес. Ради безопасности самого ребенка.

Изабель убрала со лба Бриони волосы и улыбнулась.

– Я знаю, как тебе тяжело, дорогая. Если бы на твоем месте оказалась я, то просто умерла бы от горя. Но так будет лучше, Бриони. Что ты делала бы с малышом одна, без мужа и без денег? А что было бы с твоими сестрами и матерью?

Изабель ненавидела себя за эти завуалированные угрозы. Однако с их помощью она защищала то, что с таким трудом получила. Она быстро подавила в себе раскаяние: полезно лишний раз напомнить девочке о последствиях необдуманных действий.

– Я распорядилась положить на твое имя две тысячи фунтов. Как только ты поправишься, мы вместе сходим в банк, где тебя научат выписывать чеки. Дом также будет переписан на тебя. Ты станешь весьма состоятельной молодой дамой, Бриони. У тебя еще будут дети, и они родятся и вырастут в хороших условиях, не то что когда-то ты. Перед тобой открывается весь мир, Бриони Каванаг, и я ни минуты не сомневаюсь, что ты добьешься успеха и станешь личностью.

Бриони молчала. Она прекрасно понимала скрытый смысл этих слов. Изабель предлагала ей роскошь и благополучие в обмен на ее ребенка. Две вещи, ради которых она когда-то попала в этот дом, сыграли с ней злую шутку.

Изабель уже подошла к двери, когда Бриони окликнула ее:

– Как ты назвала его, Изабель?

– Бенедикт. Бенедикт Дамас.


Денек у Томми Лейна выдался удачный. Он пребывал в прекрасном расположении духа и бодро вышагивал по тропинке, ведущей к дому Бриони. В руке он нес букет цветов – кроваво-красные гвоздики. Предвкушая радостную встречу, Томми постучал в дверь. Он успел очень соскучиться по Бриони. Дверь открыла Кисси. После секундного замешательства она отступила вглубь прихожей, приглашая его войти. Он улыбнулся ей.

– Я пришел к мисс Бриони Каванаг.

– Да уж я поняла, молодой человек, что не ко мне. Резкий акцент, выдававший принадлежность Кисси к кокни,[1 - Кокни – насмешливое прозвище уроженцев Лондона из средних и низших слоев населения.] заставил Томми улыбнуться.

– Не знаю, как к этому отнесется миссис Хорлок, даже не представляю, – пробормотала Кисси.

– Меня абсолютно не волнует, как к этому отнесется миссис Хорлок, дорогуша. Просто пойди и скажи Бриони, что пришел Томми Лейн и хочет ее видеть.

Словно из воздуха перед ним возникла миссис Хорлок.

– Я не пущу вас в дом, молодой человек.

Томми окинул взглядом старушку и решил, что она лишь старается казаться свирепой.

– Я уже сказал этой юной леди, а теперь повторю специально для вас: ступайте и скажите Бриони, что здесь Томми Лейн. Я думаю, она захочет меня видеть.

Это было произнесено таким самоуверенным тоном, что миссис Хорлок тут же ощетинилась.

– Она себя еще плохо чувствует. Поэтому – исключено! Томми направился прямо к лестнице, которая вела на второй этаж. Кисси с ужасом наблюдала, как миссис Хорлок кинулась следом за ним, и, закрыв лицо фартуком, крепко зажмурилась. Сейчас ему мало не покажется!

Отмахиваясь от миссис Хорлок, словно от надоедливой мухи, Томми обошел почти все комнаты, пока не обнаружил Бриони. Держа букет в вытянутой руке, он подошел к ней. Следом за ним в комнату влетела разъяренная миссис Хорлок, ругаясь на чем свет стоит.

– Это не дело, мисс Бриони! Этому наглецу следует хорошенько уши надрать. Надо же, обшарил весь дом! А что, если бы хозяйка была здесь? Что бы тогда было, а? Я вас спрашиваю!

Бриони взяла гвоздики и, уткнувшись в них носом, вдохнула едва уловимый аромат цветов. Она улыбнулась – первая за эти дни настоящая, радостная улыбка. Протянув букет миссис Хорлок, она резко бросила:

– Я хотела бы вам напомнить – на тот случай, если вы забыли, миссис Хорлок, – что теперь в этом доме хозяйка я! Так что возьмите цветы и поставьте их в воду, а потом принесите нам чаю.

Томми подавил улыбку, увидев, как вытянулось лицо домоправительницы. Тем не менее она сделала так, как велела Бриони: выхватила из ее рук букет и, бросив на Томми негодующий взгляд, вышла из комнаты, хлопнув тяжелой дверью.

– Плоховато выглядишь, девочка. Оно и неудивительно, если в служанках у тебя такая старая зануда!

Томми распахнул окно.

– Ради бога, давай проветрим немного. Тебе нужен свежий воздух.

Сердце Бриони радостно забилось. Она нуждалась в хорошей встряске, и она получила ее в лице Томми Лейна.

– Ну что, как поживаешь?

Бриони улыбалась.

– Нормально, Томми.

Он сел на край кровати и тоже улыбнулся ей. Томми догадался, что ребенка уже увезли, поскольку ничто в доме не указывало на его присутствие. Он обратил внимание на бледное лицо девочки, на тугую повязку, стягивавшую ее грудь, и его сердце наполнилось жалостью. Томми начал рассказывать ей смешные истории – ему хотелось отвлечь подружку от ее горя. Бриони от души хохотала. Миссис Хорлок, поднимаясь по лестнице, услышала смех и решила, что не будет ругать Бриони из-за этого мальчишки. Если он способен рассмешить ее в такой день, то двери этого дома будут открыты для него всегда! Она внесла в комнату поднос с чаем, а пару минут спустя – поднос с пирожными и бутербродами, о которых ее, собственно, не просили.

Увидев, как Томми жадно запихал себе в рот бутерброд, Бриони рассмеялась.

– Раз она принесла тебе еду, значит, ты ей понравился.

Томми фыркнул:

– Мне наплевать, понравился я ей или нет. Мы ведь друзья, так ведь? Тогда почему я не могу навестить друга, а?

Он доел бутерброд и отважился задать Бриони вопрос, который давно вертелся у него на языке:

– А где ребенок?

Девочка отхлебнула чаю. Она сделала это так естественно и так грациозно, что у Томми возникло желание схватить ее и прижать к своей груди, желание заботиться о ней.

– Изабель – миссис Дамас – забрала его вчера вечером.

Томми кивнул:

– Что ж, это к лучшему. Тебе только тринадцать, ты ведь не хочешь быть в столь юном возрасте связанной младенцем по рукам и ногам. Кроме того, они смогут дать ему гораздо больше, чем ты, даже если бы у тебя был муж. Возьми себя в руки и начинай жить заново.

Бриони кивнула, но в ее глазах затаилась грусть.

– Хватит, Бри, не стоит печалиться о прошлом. Нужно подумать о будущем. Она переписала дом на тебя?

– Да, и к тому же положила на мой счет две тысячи фунтов. Томми тихонько присвистнул. Как он развернулся бы на эти деньги!

Он уже знал всю подноготную домов терпимости, знал, как нужно управлять таким «домом». Будь у него деньги, он купил бы подходящее здание и открыл свой собственный «дом». У него не было ни малейшего желания работать всю жизнь на Нелли Дикинс. Он посмотрел на Бриони, и в его голове мгновенно созрел план.

– Не хотела бы ты вложить пятьсот фунтов в одно небольшое дельце, а?

Та заинтересовалась:

– Какое дельце?

Томми набрал в легкие побольше воздуха и начал излагать свой замысел. Бриони слушала и чувствовала, что его энтузиазм передается и ей.


Глава 9


Бриони глазела по сторонам, рассматривая высокие потолки, серо-золотые гобелены на стенах и хрустальные люстры на потолках. Она перевела взгляд на Томми. Тот подмигнул ей, она кивнула и улыбнулась в ответ.

Мистер Тиллер, подрядчик, маленький коренастый мужчина с пышными усами, тоже улыбался, демонстрируя белые зубы.

– Я знал, что вам понравится. Здесь все очень гармонично, не так ли? Дом Нелли хорош, но класса ему явно не хватает. Цвет бордо смотрится очень дешево. А в этом доме чувствуется класс, клиентура у вас будет избранная, только сливки общества, а значит, и денежки потекут рекой.

Он наблюдал за молодой парой, которая переходила из одной комнаты в другую. Юноша был явно сообразительным и хитрым как лис. Девушке мистер Тиллер дал бы на вид лет семнадцать, хотя слышал, что ей идет только четырнадцатый год. Что ж, должно быть, она хорошо ублажила кого-нибудь и получила за это кругленькую сумму. Голос у нее приятный, выражается она правильно, но сразу видно, что это показное. Стоит ей заговорить с молодым человеком, как в ее речи начинают проскакивать жаргонные словечки.

Тиллер наблюдал, как девушка поднимается по лестнице, которая являлась предметом его гордости. Лестница шла по плавной спирали, поэтому любая женщина, которая будет по ней спускаться, предстанет перед гостями во всем своем великолепии. Канделябры над лестницей были сделаны из настоящего хрусталя, из них лился особый голубоватый свет, придающий даже не самой гладкой коже чудесный оттенок. С возрастом кожа становится основной проблемой для большинства «девочек», поэтому правильное освещение очень важно для высококлассного борделя.

Он поднялся вместе с молодыми людьми наверх и зашел в первую спальню. Она была выполнена в синем и персиковом тонах, в центре стояла кровать с пологом на четырех столбиках, украшенная по бокам синими бархатными драпировками. На дверце платяного шкафа висела такого же цвета женская накидка, тонкая, как паутинка. Бриони с удовлетворением отметила, что комната отвечает всем ее требованиям, но, увидев на стене над камином пару толстощеких херувимчиков, решительно покачала головой.

– Их придется убрать, мистер Тиллер. Мне они не нравятся. Я думаю, что большое зеркало придется здесь куда более кстати.

Он кивнул и что-то записал в свой маленький блокнотик. А она молодец, соображает. Он и сам считал, что херувимчикам здесь не место. И еще одно зеркало совсем не помешает.

Мужчины неотступно следовали за Бриони, пока та осматривала дом и высказывала свои мнения по поводу обстановки тихим, но не терпящим возражений голосом.

В доме имелось десять разных по размеру спален, что давало возможность принимать десять мужчин одновременно. Бриони спустилась по лестнице и, пройдя по коридору, очутилась возле небольших кабинетов для нее и Томми, расположенных друг напротив друга. В отличие от других комнат они были обставлены простой добротной мебелью. Эти комнаты явно предназначались для работы. Бриони села за стол красного дерева и провела пальчиком по чернильнице и кожаной книге для записей. Ей не терпелось приступить к делу. Через сорок восемь часов ее заведение «Мэйфер» откроет двери для самых состоятельных клиентов, каких только можно найти. Им удалось ненавязчиво распространить свои приглашения в высшем обществе благодаря тому, что Томми знал всех клиентов Нелли Дикинс.

Бриони взглянула на свои маленькие часики и встала.

– Мне нужно идти, Томми. Остальное проверишь сам. Я хочу, чтобы к вечеру убрали этих херувимов, мистер Тиллер. Желаю всем удачного дня.

Она вышла из кабинета. Мужчины переглянулись.

– Как насчет бокала мадеры, мистер Тиллер?

– С удовольствием, мистер Лейн.

Подрядчик взял предложенный бокал, сожалея о том, что девица ушла. У нее хватило бы ума предложить ему виски.


Изабель сидела на скамейке в парке и баюкала Бенедикта. Она предпочитала гулять с ребенком отдельно от других мамаш и нянек, а те были и рады. Сначала они восторгались малышом и пытались завязать с Изабель знакомство, но как только узнали, кто она такая, стали держаться от нее на почтительном расстоянии, тем более что и она не проявляла желания общаться с ними. Все они уже знали, как мальчик появился в доме Изабель. Благодаря болтливости прислуги слух о том, что Генри Дамас принес своей бесплодной жене ребенка, рожденного его любовницей, по-видимому богатенькой вдовой, разлетелся по всему Лондону. Теперь мамаши и няньки внимательно наблюдали за Изабель и удивлялись, видя, что она безумно любит этого ребенка.

Бриони выбралась из кеба, велев извозчику подождать ее. Она побежала в парк, радуясь предстоящей встрече с сыном. Бриони была одета во все лиловое, волосы роскошными локонами ниспадали на плечи из-под шляпки. Встречные женщины смотрели на нее с восхищением и завистью, к тому же фигура Бриони, особенно маленькая грудь, отвечала требованиям современной моды.

Изабель увидела приближавшуюся Бриони и приветственно помахала рукой. Бенедикт захлопал в ладошки, урча от восторга. Девочка села на скамейку и посмотрела в зеленые глаза сына, так похожие на ее собственные.

– Как он?

– Растет. Разве не заметно? Ест за двоих, кормилица уже с ног валится. А как у тебя дела?

Бриони сняла перчатки и взяла ручки сына в свои.

– У меня все хорошо. Скоро открываемся, так что дел по горло.

Изабель кивнула. Ее несколько шокировало, что Бриони открывала дом терпимости.

– А как мама? – спросила Изабель.

– Я собираюсь навестить ее сегодня. Эйлин снова неважно себя чувствует. Жаль, ведь она вроде бы шла на поправку. У Керри и Бернадетт все хорошо, а у бедняжки Розали… Ну, у Розали все по-прежнему, только толще стала.

– А мама возила Эйлин к доктору, о котором я говорила?

– Да, возила. Он предложил упрятать ее в клинику, но мы на это никогда не согласимся. Мы сами будем ухаживать за ней.

Обе женщины замолчали, любуясь малышом в коляске.

– Я должна тебе кое-что сказать, Бриони. Мы переезжаем в Вест-Энд. Генри купил там дом. Наш теперь стал маловат для нас. К тому же мой отец будет чаще видеться с Бенедиктом…

Изабель умолчала лишь о том, что визиты Бриони начали ее тревожить. Она боялась, как бы Бенедикт не привык к рыжеволосой девушке, которую периодически видел в парке. Изабель втайне ревновала Бенедикта к его родной матери. Она не могла заставить себя посмотреть в глаза Бриони, зная, что увидит там боль и смятение, вызванные неожиданным известием. Вместо этого она вытащила ребенка из коляски, посадила к себе на колени, поцеловала его в макушку и крепко прижала к груди. Малыш засунул в рот Изабель свои пальчики, и та, делая вид, будто кусает, целовала их, приводя ребенка в неописуемый восторг. Сердце Бриони сжалось от боли. Разумеется, смысл переезда состоял в том, чтобы развести ее с сыном. Сдерживая слезы, она сказала кратко:

– Я понимаю.


Бриони приехала домой и застала Молли за кормлением Розали. Розали снова объявила голодовку. Она постоянно впадала в крайности: то у нее просыпался дикий аппетит и она ела за двоих, то отказывалась съесть даже крошку хлеба. Но независимо от того, ела она или нет, она становилась все толще. Бриони вошла в комнату и, поцеловав Розали, взяла у матери ложку и начала кормить сестру. Молли наблюдала, как та с удовольствием уплетает все, что давала ей Бриони.

– Ты умеешь с ней управляться, Бри. Боже, мне бы так научиться.

Бриони в шутку нахлобучила на голову сестры свою шляпку.

Та улыбнулась в ответ, повторяя свое неизменное: «Бри… Бри…» и хлопая от восторга в ладоши. В шляпке она выглядела презабавно.

– Наша Керри совсем от рук отбилась, – сообщила Молли. – Ее снова поймали в пабе. Она, понимаешь ли, песни там пела. Я надрала ей задницу, а с нее как с гуся вода.

Керри, которой было уже двенадцать лет, стала неуправляема. Она пела бы и на мусорной свалке, если бы там нашлись желающие ее послушать.

– А где она сейчас?

– Они с Берни и матушкой Джонс ушли собирать горох.

– Горох собирать? Что ж, там она напоется вволю.

– Да уж! Когда вы открываетесь?

– Через пару дней. Все уже готово, девочки подобраны и горят желанием приступить к работе. Томми улаживает кое-какие мелочи. Нам потребуются несколько крепких парней, таких, как Абель, которые будут следить за порядком.

Молли покачала головой и улыбнулась.

– Только представь себе: ты – владелица публичного дома! Не могу в это поверить.

Бриони, несмотря на плохое настроение, тоже улыбнулась. Мать изменила отношение к дому Нелли Дикинс и вообще к проституции, как только узнала, какие деньги это приносит. Вдобавок Абелю, который, как догадывалась Бриони, был любовником матери, предложили в новом заведении очень денежную работу.

Керри и Берни влетели в комнату, принеся с собой аромат полей.

– Привет, Бриони!

Девочки расцеловали сестру, и Розали снова захлопала в ладоши от радости. Керри и Бернадетт прыснули, увидев на коротко остриженной голове сестры лиловую шляпку.

Молли занялась приготовлением чая и еды. Керри села напротив Бриони и вкрадчиво спросила:

– А в том доме, который ты открываешь, будут какие-нибудь развлечения?

– Не волнуйся, чего-чего, а развлечений там будет полно, дорогая.

Керри вздохнула с легкой досадой:

– Нет, я спрашиваю, будут ли там музыканты и все такое? Бриони покачала головой:

– Нет.

– А надо бы. Это придаст заведению особую прелесть. Я слышала, что мужчины, которые ходят в такие места, сначала выпивают и болтают. Почему бы им не делать это под музыку?

– Какую музыку, Керри?

– Я могла бы спеть. Я знаю все популярные песни, мне только нужен пианист, и все. Ты же знаешь, Бриони, я могу спеть все, что угодно. Я не хочу всю свою жизнь драить полы в каком-нибудь грязном магазине, я хочу стать певицей.

Бриони рассмеялась: Керри, поющая в борделе? Полный абсурд.

– Ты же знаешь, я смогу! – настаивала Керри. – Дай мне шанс. Если ничего из этого не выйдет – ладно, значит, не судьба. Ну, Бриони, скажи хоть что-нибудь!

– Послушай, Керри, тебе только двенадцать лет… – начала было Молли. Керри перебила ее:

– Мама, я хочу всего лишь петь там. Я не собираюсь работать проституткой. Я надену симпатичное платьице и шляпку и просто спою несколько песенок, чтобы поднять всем настроение. Там будут Абель, Бриони и Томми. Что, черт возьми, может со мной случиться? – Керри опустилась перед Бриони на колени и умоляюще посмотрела ей в глаза. – Ну пожалуйста, сестренка! Дай мне шанс!

Бриони вздохнула:

– Ладно, я поговорю с Томми. Но особо не надейся. Керри взвизгнула от радости и крепко обняла сестру.

– Ой, Бриони, спасибо! Ты не пожалеешь!

Никто из них не заметил, как из комнаты выскользнула снедаемая завистью Берни.

Вошла Эйлин и улыбнулась сестрам и матери. При виде худенькой девочки с отсутствующим взглядом, которая некогда была ее веселой и жизнерадостной сестрой, Бриони снова погрустнела. Жизнь Эйлин только-только началась и уже была непоправимо сломана.

Бриони пыталась весело болтать с сестрами, но ее мысли снова и снова возвращались к Бенедикту.


Бриони купила Керри зеленое, почти полностью закрытое и слегка приталенное платье, украшенное черными кружевами. Сидело оно на девочке просто замечательно и к тому же выглядело достаточно строгим, чтобы понравиться матери и Абелю. Черные волосы Керри были аккуратно подобраны вверх и убраны под широкополую шляпку из черного и зеленого шелка. Наряд довершали зеленый шелковый зонтик и черные туфельки.

Пораженная Бриони уставилась на сестру. Керри казалась намного старше своих лет. Ростом она была уже выше сестры. Ее слегка подкрасили, позаимствовав косметику у Лил, одной из «девочек», и теперь она с нетерпением ждала, когда Томми объявит ее выход.

– Ой, Бриони, я так волнуюсь. У меня сейчас сердце выпрыгнет из груди!

Бриони рассмеялась.

– Успокойся. Ты ведь сама этого хотела. Стой пока здесь, а как только услышишь, что заиграла музыка, выходи на сцену.

Бриони специально ради такого случая выбрала облегающее платье лимонного цвета, которое выгодно подчеркивало ее стройную фигуру, но в то же время ничего не обнажало. Демонстрировать прелести предстояло «девочкам», которые были скорее раздеты, чем одеты. В воздухе висел густой сигарный дым, и Бриони, окинув взглядом комнату, почувствовала дрожь восторга. Это их первый вечер, а в заведении уже полно народу.

Она знала: большинство присутствующих мужчин – завсегдатаи заведения Нелли Дикинс и других подобных. Ей отчаянно хотелось, чтобы им понравилось здесь, чтобы они снова и снова приходили сюда. Она в очередной раз мысленно поблагодарила Томми за то, что среди гостей не было голодранцев – только богатые люди, имеющие хорошую репутацию в городе. Бриони верила: им придется по вкусу небольшое развлечение, предложенное Керри, так как мужчины всегда сначала с удовольствием выпивают, прежде чем подняться в номера.

Бриони кивнула Томми. Тот взобрался на небольшую сцену и попросил тишины. Все взгляды скрестились на нем, и он, прочистив горло, представил новую сенсацию в мире музыки – Керри Каванаг.

Керри вышла на сцену бледная от волнения, но преобразилась, услышав аплодисменты и подбадривающие возгласы. Она дерзко подмигнула публике и, оперевшись на зонтик, кивнула пианисту, ко всеобщему восторгу публики завиляла бедрами и начала петь.


Бриони смеялась вместе со всеми, но стоило ей обернуться, как ее сердце подпрыгнуло от ужаса. В толпе стоял Генри Дамас. Она хорошо видела его со своего места, и когда заметила, каким взглядом он смотрит на Керри, почувствовала подступающую тошноту.

Бриони схватила Томми за руку и потащила его прочь из зала и через весь коридор к кабинетам. Бесшумно закрыв за собой дверь, она повернулась к нему.

– Что здесь делает Генри Дамас?

Томми покачал головой:

– Не знаю. Должно быть, он пришел с кем-нибудь из гостей. Не волнуйся, Бри, я с него глаз не спущу.

– Я хочу, чтобы он ушел, и немедленно, Томми. Я не шучу.

– Ты хочешь, чтобы я вышвырнул его в первый же наш вечер? Позволь мне сначала узнать, с кем он пришел.

У Бриони дрожали руки.

– Что ж, узнай. Но как только узнаешь, выстави его вон. Я не хочу видеть Дамаса в этом доме. Ни сейчас, ни когда бы то ни было.

Томми подошел к Бриони и взял ее руки в свои.

– Послушай, Бри, ты, несмотря на свой взрослый вид и непростую жизнь, все еще маленькая девочка. Если кто-нибудь из гостей узнает, что ты совладелица этого заведения, у тебя возникнут серьезные проблемы. Сейчас они все уверены, что мой компаньон – человек влиятельный. Я пустил слух, будто он один из них – богатенький дядя, который вложил деньги в мою задумку. Если я выгоню Генри Дамаса, то он потом непременно отравит нам жизнь. Ясно?

Томми говорил разумные вещи. Если Генри захочет отомстить ей, он просто уничтожит их дело – Бриони прекрасно знала, что он способен на это. Она села в кресло и невидящим взглядом уставилась на книгу для записей. Томми молча вышел из комнаты.

Чтобы ни о чем не волноваться, нужно быть богатым, как царь Соломон. А если не имеешь таких денег, то твой удел – молчать в тряпочку и перед всеми пресмыкаться, Бриони передернуло от этой мысли. Генри Дамас лишил ее детства, его жена отняла у нее сына, и все равно она должна уступать ему. Сам того не зная, он все еще управлял ее жизнью.

Ничего, когда-нибудь она расквитается с ним. Когда-нибудь он заплатит ей за все ее страдания.

Бриони решила больше не выходить к гостям. Она не знала, сможет ли сдержаться, если встретится с Генри Дамасом лицом к лицу.

Генри наблюдал за поющей Керри. Он был очарован ею. После нескольких порций виски щеки у него горели.

Шатаясь, он подошел к сцене и встал перед поющей девочкой. Она исполняла медленную песню, и все в зале затаив дыхание слушали ее. Ангельское личико Керри притягивало взгляд Дамаса. Он пожирал взглядом ее шелковистые черные волосы, ее нежные щеки, и его сердце сладко ныло. Девочка была чудо как хороша.

Закончив выступление, Керри поклонилась публике, которая от всего сердца рукоплескала ей. Девочка пела ничуть не хуже певиц из мюзик-холлов. Крупный мужчина, стоявший перед самой сценой, достал кошелек и бросил на сцену соверен. Остальные, не желая отставать от него, сделали то же самое. Керри пришлось ползать по полу в своем шикарном зеленом наряде и собирать деньги. Когда она потянулась за последней монетой, чья-то пухлая ладонь легла на ее руку. Она подняла глаза и встретилась взглядом с Генри Дамасом.

– Здравствуй, красавица. Ты очень хорошо поешь. Девочка кого-то ему напоминала, зато Керри сразу поняла, кто перед ней, выдернула руку и сказала:

– Здравствуйте, мистер Дамас.

Поднявшись, она прошла через сцену и скрылась в боковой комнатке. Там она положила деньги на столик возле двери и, стянув перчатки, начала их считать. Вдруг дверь открылась, и Генри Дамас просунул голову в комнату. Его усы дрожали от волнения.

Керри попятилась.

– Откуда ты знаешь мое имя, дорогая? – вкрадчиво спросил Дамас.

– Я сестра Бриони, – не задумываясь ответила Керри. Дамас мгновенно протрезвел, когда до него дошел смысл ее слов.

– Ты сестра Бриони Каванаг? – Его голос был полон удивления.

Едва она открыла рот, чтобы ответить ему, как он схватил ее за руку:

– Где она? Она здесь? Отвечай мне, девчонка, где эта стерва?

Керри высвободилась и потерла руку.

– Еще тронете меня хоть раз, мистер, и я заору так, что вам тошно станет!

В комнату вошел Томми.

– Думаю, вам лучше оставить эту молодую леди в покое, сэр. Пойдемте со мной – я уверен, нам с вами удастся найти более подходящую кандидатуру.

Он решительно взял Генри за локоть и вывел из комнаты. Керри провожала их взглядом, закусив губу. Как он попал сюда? Бриони уж точно не приглашала его.

Ее взгляд упал на груду монет, но они больше не вызывали у нее восторга. Она еще раз потерла руку в том месте, где Дамас прикасался к ней.

А на Генри Дамаса вновь навалилось опьянение. Он почувствовал безразличие ко всему окружающему. Здешние женщины были недостаточно молоды для него. Между тем Томми протащил его по коридору и втолкнул в кабинет Бриони. Впервые за долгие полтора года Бриони и ее бывший хозяин встретились липом к лицу.

Потрясенная Бриони поднялась, и они уставились друг на друга. Ей казалось, будто Генри начинает расти прямо на ее глазах. Он стоял, возвышаясь над ней, и пристально смотрел в зеленые глаза, унаследованные его сыном. Генри рассмеялся – резкий звук этого смеха вонзился в сердце Бриони как нож.

– Так эта шлюха работает здесь, да?

Томми с удивлением наблюдал за происходящим: между этими двумя людьми словно пробежал электрический разряд. Бриони гордо вышла из-за стола.

– Если я шлюха, Генри Дамас, то кто тогда ты? Я даже не понимаю, что ты здесь делаешь. Такие дома посещают только настоящие мужики.

– Я прикончу тебя, Бриони Каванаг.

Теперь рассмеялась она. Весь ее страх перед ним испарился, когда Бриони поняла, какой он на самом деле непроходимый глупец.

Ее смех привел Генри в ярость. Она была виновницей всех его проблем, причиной мятежа его жены. Перед ним стояла мать ребенка, которого он ненавидел и презирал. Мальчик был рожден шлюхой, которая сейчас смеялась над ним. Что ж, сейчас он заставит ее замолчать. Генри замахнулся, но Бриони схватила со стола одну из тяжелых чернильниц:

– Я размозжу тебе башку без всякого сожаления, Генри Дамас! Подумай хорошенько, прежде чем угрожать мне, потому что сейчас меня уже не так легко запугать!

Томми навалился на Генри и заломил ему руки за спину.

– Ну-ка, ты, на выход! Нам здесь такие типы не нужны. Томми потащил Дамаса к двери. Тот оглянулся на Бриони.

– Я прикончу тебя, Бриони Каванаг! Тебя и твоего холуя, которого ты на меня натравила!

Она снова рассмеялась, и этот смех заставил Дамаса окончательно потерять голову. Он отбросил Томми и кинулся к ней. Бриони отскочила в сторону, и он со всего размаха налетел на угол стола и плюхнулся на колени.

Схватив его за волосы, она посмотрела ему в лицо.

– Пошел вон, понял меня? Проваливай отсюда! Ты даже не догадываешься, на что я сейчас способна. – Бриони перевела взгляд на Томми и коротко распорядилась: – Вышвырни его.

Томми так и сделал: вывел притихшего Дамаса из дома и посадил его в кеб.

– Ты здесь гость нежелательный, – сказал он ему на прощанье. – Если я узнаю, что ты пытаешься навредить Бриони или кому-нибудь из ее близких, ты покойник. Несмотря на все твое влияние, на все твои деньги. Не рекомендую вставать на моем пути, приятель, а то будешь жалеть об этом до конца своих дней.

Ночью Томми крутился и ворочался в своей одинокой постели.

Он знал, что Бриони рано или поздно встретится с Генри Дама-сом лицом к лицу. Теперь все уже позади. Остаток вечера прошел хорошо: они собрали более двухсот фунтов. Заведение обещало быть доходным. Имелись все шансы накопить на открытие второго такого же.

У Бриони обнаружился деловой талант, который просто поражал Томми. Она взяла на себя все расчеты, всю финансовую сторону бизнеса. Керри тоже предложили постоянную работу – ее пение было воспринято клиентами на ура.

Томми перевернулся на другой бок. Ему полагалось бы сейчас веселиться, отмечая успех своего предприятия, но единственным человеком, с которым ему хотелось разделить радость, была Бриони Каванаг, Томми исполнилось девятнадцать лет, совсем скоро он станет настоящим состоятельным мужчиной. Всю свою сознательную жизнь он мечтал иметь собственное дело, и только благодаря этой девочке его мечты воплотились в реальность. Теперь он уже понимал, что любит ее, любит по-настоящему. Томми снова заворочался. Подушка словно набита камнями, да к тому же очень жарко. Несмотря на усталость, он никак не мог заснуть.

Несколько месяцев назад Томми переехал к Бриони – совместные приготовления к открытию дома не позволяли им расставаться надолго. Молодые люди проводили вечера вместе, обсуждая все, от декора до клиентуры. За это время Томми попытался понравиться миссис Хорлок и Молли. Кисси была влюблена в него, и ей нравилось все, что он говорил и делал, но его влекло только к Бриони. Сколько раз за последние месяцы он засыпал с мыслью о ней! Томми закрыл глаза и попытался уснуть. Вдруг он услышал, как, скрипнув, открылась дверь. Он сел в постели. Бриони, в белой ночной рубашке и со свечой в руке, прокралась к нему в комнату.

– Томми, ты спишь?

Он был слишком возбужден, чтобы ответить ей.

Бриони подошла к кровати, поставила свечу на ночной столик и улыбнулась Томми. С замиранием сердца он наблюдал, как она поднимает рубашку, медленно и дразняще обнажая свое тело. Она сняла рубашку через голову и бросила на пол. Томми откинул одеяло, чтобы она могла скользнуть к нему в постель.

Он занимался с ней любовью нежно и трепетно, лаская языком и руками каждую частичку ее тела. Мечта вдруг стала реальностью. Бриони из его фантазий переместилась в его постель.

Что касается Бриони, то ей понравились ласки Томми и близость его тела. После событий сегодняшнего вечера ей нужен был кто-то рядом, нужны были крепкие объятия, и она их получила единственным известным ей способом.

Но Томми не понимал, что Бриони хотела найти в сексе только чувство близости. Его захлестнули собственные эмоции, и он не замечал, что девушка отвечает на его ласки лишь механически. Но сейчас это не имело никакого значения. Ночь объединила их судьбы. Слияние двух тел стало продолжением житейского союза.

По крайней мере, так думала Бриони.


Книга вторая

1925–1926


Глава 10


– Ради бога, Томми, какая муха тебя укусила? – резко спросила Бриони.

Томми сжал кулаки, пытаясь обуздать гнев.

– Мне не нравится эта затея, Бриони. Во-первых, это дорого, во-вторых, где гарантии, что ты сможешь получить от этого хоть какую-то прибыль?

Девушка фыркнула:

– Гарантии? Слушай меня внимательно, Томми Лейн. На континенте все просто помешались на этих фильмах. Частные кинотеатры приносят безумные деньги! За этими фильмами будущее.

Глаза Бриони горели – как всегда, когда разговор заходил о деньгах. Но Томми находил фильмы, в которых люди занимались сексом, просто отвратительными.

– Я думаю, это пошло.

Бриони закатилась от хохота.

– Ой, Томми, тебе цены нет! Конечно, пошло! Именно это и обеспечивает им такой потрясающий успех! Подумай сам: пикантные открытки с полуголыми девицами всегда продавались как горячие пирожки. Солдаты даже шли с ними на войну. В наших заведениях висят картины подобного содержания, они часть интерьера, без них нельзя. Мне кажется, что будет вполне логично, если мы продвинемся на шаг вперед. Люди хотят видеть живые картинки. И согласись: то, чем занимаются в таких фильмах, ничем не отличается от того, чем занимаемся сейчас мы.

Томми понимал, что слова Бриони не лишены смысла, но временами ее чрезмерная активность заставляла Томми чувствовать себя немного не у дел. Бриони была сообразительнее, у нее имелся нюх на любое мало-мальски выгодное дело. Томми похвастать подобным не мог. В их деловом тандеме мозгом являлась она. Бриони между тем продолжала:

– Томми, сейчас 1925 год. Люди хотят большего. Они уже не так закомплексованы, как раньше, зрелище секса их уже не шокирует. У нас полно желающих потратить деньги, только тратить их практически не на что. Они либо отправятся за развлечениями в Париж, либо мы устроим им здесь наш собственный Париж. Мы можем устраивать частные просмотры фильмов, можем организовывать живые шоу…

– Не хило замахнулась!

Бриони улыбнулась:

– Да, не хило. И я сделаю это, Томми, с тобой или без тебя. Я хочу, чтобы мне принадлежали все развлекательные заведения этого города, и они будут мне принадлежать. – Она встала. – Я принесу еще кофе.

Она вышла из комнаты, дав ему время на раздумье.

Томми усмехнулся: ничто на этой земле не заставит Бриони Каванаг успокоиться. Она была целеустремленной с самого детства и останется таковой до конца своих дней. Иногда она утомляла его своим безграничным энтузиазмом. Томми не мог постоянно жить в таком бешеном ритме, в каком жила она.

Бриони отказывалась выйти за него замуж и оставалась непоколебима в своем решении. Он уже перестал предлагать ей узаконить их отношения. Однако Бриони по-прежнему делила с ним кров, еду и постель. Так они и жили. Она больше не хотела иметь детей и дала ему это понять.

Он знал, что Бриони по-своему любит его, что он ей не безразличен, но это была не та любовь, которой хотел Томми. Однако уйти от нее он не мог. Он знал, что согласится на все, что предложит ему Бриони, и будет лишь благодарен ей, поскольку не может прожить без нее ни дня. Он понимал, что курс его жизни уже выбран.

Бриони вошла в комнату с подносом.

– За тобой поухаживать?

– Можешь поухаживать. И вот что, Бриони: я согласен. Я с тобой в этой твоей новой авантюре.

Она моментально поставила кофейник на стол и, подбежав к Томми, плюхнулась со всего маху к нему на колени. Крепко поцеловав его, она воскликнула:

– Ты не пожалеешь об этом! Мы будем грести деньги лопатой! Он поцеловал ее в ответ.

– Знаю, Бри, у тебя всегда все получается. – Он прижал ее к себе, чувствуя сквозь тонкую ткань платья гибкость ее тела, ее крепкие груди, вдыхая ее запах. Если бы только он смог разбудить в ней сексуальность, он стал бы самым счастливым человеком на свете. Он испытал жгучее желание повалить ее на пол и заняться с ней любовью прямо здесь и сейчас, овладеть ею так, чтобы она хоть раз ответила на его ласки с такой же страстью, какую испытывал к ней он.

Только полная пассивность Бриони остановила его. Если бы он сейчас повалил ее на пол, она позволила бы ему себя раздеть, позволила бы ласкать ее тело как угодно, грубо или нежно. Потом она встала бы, оделась и улыбнулась ему, как обычно. Его ласки и нежность не тронули бы ее душу и сердце.


Бриони вошла в свой клуб «Парусное судно» в два часа пополудни. Она дружески помахала рукой озабоченному оформителю, вносившему в отделку вестибюля последние штрихи. Проходя мимо гардеробщицы, Бриони с удивлением отметила, что та присела в реверансе. Бриони шутливо поклонилась в ответ. Затем она прошла в зал и обвела его придирчивым взглядом, обращая внимание на каждую мелочь. Осмотром Бриони осталась довольна. В полумраке зала она заметила Керри и Берни, стоявших на сцене и болтавших с музыкантами. Когда сестры обернулись на цокот ее каблучков, она увидела на их лицах радостное возбуждение.

– Привет, Бри. Я как раз репетирую последние номера. Хочешь послушать? – обратилась к ней Керри.

Бриони наняла квартет чернокожих музыкантов из Америки, которые пришли в восторг от перспективы играть в новом клубе и в еще больший восторг – от тех денег, которые им предложили. Заметив, какими глазами смотрит на ее сестру пианист, Эвандер Дорси, Бриони улыбнулась. Если ему нравится Керри, он будет играть еще лучше. То, что чернокожий засматривался на ее сестру, вовсе не шокировало Бриони, как шокировало бы всех остальных. Она оценивала людей только по их поступкам.

Бриони и Бернадетт уселись за столик. Прозвучали первые аккорды, и Керри начала сдержанно раскачиваться в такт. В отличие от Бриони Керри при тонкой талии имела большую грудь.

Высокая и стройная, Керри двигалась на сцене уверенно и грациозно. Черные волосы, которые Керри недавно коротко подстригла, красиво обрамляли ее лицо. Глядя на младшую сестру, Бриони испытывала восхищение и гордость. Как-никак, именно она, Бриони, сделала все возможное, чтобы карьера сестры в качестве певицы состоялась.

Голос Керри звучал звонко и чисто, в нем слышалось настоящее чувство.

Пианист в восхищении качал головой. Бриони понимала: выступление Керри обречено на успех, она принесет успех и клубу. Керри станет гвоздем программы.


Жинелль Карсон шла так, словно весь мир принадлежал ей. Жинелль была козырной картой лучшего заведения Бриони. Она пользовалась неизменным спросом у клиентов, а в последнее время с успехом снималась в кино. Жинелль была одета в длинное парчовое пальто и серебристые туфли на шпильке. Когда она сходила с тротуара, то слегка оступилась, но чья-то сильная рука поддержала ее. Девушка обернулась, увидела перед собой мужчину и улыбнулась ему, машинально поправив волосы.

– Спасибо.

В ее речи по-прежнему слышался резкий акцент кокни, хотя она и пыталась с ним бороться.

– Давай-ка немного прогуляемся, крошка.

Жинелль замерла и внимательно посмотрела на незнакомца. Что-то в голосе этого мужчины заставило ее сердце учащенно забиться. Она попыталась освободить руку от его железной хватки.

– Отпустите меня! Оставьте меня в покое!

Ее голос срывался на крик, в нем не осталось и намека на утонченность. Мужчина почти волоком потащил ее через улицу к поджидавшему его автомобилю. Он бесцеремонно впихнул девушку внутрь, и машина рванулась с места.

К Жинелль вернулось самообладание.

– Какого черта вам нужно? Остановите машину и выпустите меня!

Похититель ударил ее по лицу.

– Заткни пасть, покуда я тебе башку не проломил!

Он произнес это тихим голосом, совершенно лишенным эмоций. Жинелль замолчала, сердце у нее сжалось. Она обладала великолепным чутьем на опасность и понимала, что раздражать этих людей не стоит. Но что, черт возьми, она им сделала? Всю дорогу девушка ломала себе голову над этим вопросом, уставившись невидящим взором на красную шею огромного детины, сидевшего за рулем.

Жинелль вытащили из машины на причале одного из доков Ист-Энда. Она стояла на своих нелепых каблуках, а мимо проходили иностранные моряки, бросая на нее восхищенные взгляды и с опаской поглядывая на двух верзил рядом с ней.

Бандиты повели девушку в сторожку, с виду напоминавшую корабельную каюту. Жинелль уперлась и начала вопить и брыкаться. Интуиция подсказывала ей, что если она войдет туда, ей конец. С невероятной силой, которую ей придало отчаяние, она набросилась на одного из похитителей, пытаясь выцарапать ему глаза длинными ярко-красными ногтями. Размахнувшись, тот ударил девушку огромным волосатым кулаком по голове с такой силой, что она растянулась на причале и у нее зазвенело в ушах. Бандиты вновь потащили ее к сторожке. Проходившие по причалу докеры не пытались ей помочь, думая, что сутенеры наказывают обыкновенную портовую шлюху. Они не догадывались, что девушка работает в одном из лучших публичных домов города, принадлежащем Бриони Каванаг, что она получает большие деньги и является звездой фильмов, предназначенных для избранных. Жинелль – та, с кем нужно считаться, она не забава для матросов, она важная птица…

В сторожке стоял запах сырости и несвежей одежды, запах трущоб, напомнивший Жинелль о нищете, в которой она выросла. За небольшим деревянным столиком сидел мужчина, лицо которого заплыло жиром, а глаза напоминали две маленькие щелочки. Когда Жинелль поняла, кто перед ней, душа у нее ушла в пятки. Вилли Болджер, грабитель и сутенер, славился своей жестокостью, беспощадностью и извращенным чувством юмора. Его коротенькие ручки и ножки казались беспомощными, однако он на удивление ловко управлялся с ножом. Вилли улыбнулся дрожащей Жинелль, показав маленькие белые зубки.

– Пожалуйста, присаживайся, – пригласил Вилли и обратился к одному из громил: – Дай леди стул!

Слово «леди» было произнесено с издевательской вежливостью. Громила притащил маленький стульчик на трех ножках и усадил на него Жинелль, грубо надавив ей на плечи.

– Прости Саймона, милочка. Он у нас хорошим манерам не обучен.

Жинелль вжалась в стул. Ее руки совершенно заледенели, хотя в сторожке было очень тепло.

– Что вам от меня нужно? – спросила она тоненьким голоском.

Вилли сцепил пальцы и расплылся в улыбке.

– Я собираюсь сделать тебе немного больно, дорогуша. Ничего личного, поверь мне. Просто я хочу пощекотать нервы одной дамочке, а ты, так сказать, поможешь мне в этом. Держи ее крепче, Саймон.

Громила схватил Жинелль за руки, но в этом уже не было никакой необходимости. Увидев, как Вилли расцепил свои толстые пальцы и выхватил нож, девушка потеряла сознание от ужаса и не упала только потому, что ее держал Саймон.

Вилли подошел к ней и сплюнул. Он надеялся, что она хоть немного побудет в сознании и он сможет послушать ее вопли. Он схватил деревянное ведро, которое ночные сторожа использовали в качестве отхожего места, и выплеснул содержимое ей в лицо.

Жинелль очнулась – глаза ее щипало от едкой жидкости. Негромко хмыкнув, Вилли начал операцию. Он был очень доволен – жертва кричала долго и громко, пока он отрезал ей сначала нос, а затем уши.

Саймон с усталым видом наблюдал за происходящим. Его старшая дочь собиралась замуж, и сегодня он должен был везти ее к священнику. Но сначала следовало зайти домой и переодеться. Кровь плохо отстирывается, так что предстояло еще получить нагоняй от жены.


Томми обвел взглядом клуб и просиял. Первый вечер «Парусного судна» обещал стать даже более успешным, чем они ожидали. Народу собралось множество, и деньги текли рекой. За столиком в дальнем конце зала Томми увидел Бриони. Она выглядела просто восхитительно в золотистом облегающем платье, выгодно очерчивавшем ее стройную фигуру и гармонировавшем с цветом стен. Ее роскошные волосы, которые Том так любил ласкать во мраке ночи, были высоко подобраны. Она казалась ему сказочно красивой. Она всегда будет самой красивой в его глазах.

Он нахмурился, когда увидел, с кем она сидит. Джонатан ля Билльер был киноактером, – по крайней мере, он так говорил. Сам Томми ни в каких фильмах его не видел. Джонатан считался одним из немногочисленных друзей Руперта, а это означало, что он такой же педик, как и все остальные в той компании. А Руперт Чарльз был типичным «плохим мальчиком», смазливым и богатым. Его отец погиб на фронте, оставив огромное состояние матери Руперта, женщине странной, поражавшей своей тягой к сомнительным кавалерам, своими туалетами, уместными только для молоденьких девушек, и безумной любовью к сыну Руперту, испорченному молодому человеку, который не умел зарабатывать деньги, но зато умел их тратить. Теперь он занялся финансированием фильмов. Все считали его человеком модным и сражались за право называться его друзьями. В свою очередь, Руперту очень нравилась Бриони с ее дурной славой, и он старался втереться в круг друзей девушки. Обычно это вызывало у Томми лишь широченную улыбку, но только не сегодня – слишком уж похотливо смотрел на Бриони Джонатан. Томми хорошо знал это выражение лица. Возможно, он и не педик. Но Джонатан не получит Бриони. Даже если она поддастся его чарам и переспит с ним, он все равно не получит ее. Эта мысль обрадовала Томми, но он не успел додумать ее до конца, потому что его позвали к телефону.

Бриони с восторгом наблюдала за вышедшей на сцену Керри. Свет притушили, и в полумраке Керри выглядела слишком юной для настоящей певицы. Но она нравилась публике, Бриони поняла это по реакции посетителей.

Как только раздались первые аккорды, сыгранные пианистом Эвандером Дорси, Керри запела. Люди, которые до этого оживленно болтали, замолчали, вслушиваясь в ее голос. Казалось, клуб вымер. Девочка, ободренная вниманием публики, запела еще более проникновенно. Как только ее голос стих, люди вскочили и начали аплодировать, поднимать в честь Керри бокалы и громко топать. Бриони смеялась, гордость за сестру переполняла ее. Она все еще хлопала в ладоши и улыбалась, когда к ней подошел Томми и что-то прошептал на ухо.

Джонатан, который тоже хлопал и смеялся, заметил, как побледнело лицо его соседки. Она встала из-за стола и, выдавив из себя некое подобие улыбки, попрощалась с гостями и заторопилась к выходу.

Джонатан ля Билльер смотрел ей вслед. Случилось что-то неладное. Ничего не поделаешь – он будет с нетерпением ждать новой встречи.


Томми и Бриони приехали в свое заведение «Мэйфер» сразу после одиннадцати. Служанка Хайди приняла у них пальто, постоянно моргая. В доме царила гнетущая тишина. Бриони и Томми прошли в кабинет, где за столом со стаканом виски в руке сидела управительница Вайнона.

– Она мертва, Бри… Это Жинелль, точно.

Томми поднял крышку сундука, стоявшего посреди кабинета, и заглянул внутрь. Оттуда на него смотрела Жинелль, у которой были отрезаны уши, нос, груди и пальцы на руках. Кровавые обрубки рук скрещивались на груди – злобная пародия на погребальный обряд.

Сначала к горлу Бриони подкатила тошнота. Потом ею овладела ярость. Жинелль недавно исполнилось двадцать лет. На те деньги, которые девушка зарабатывала, жили ее мать и младшие сестры. Она была хорошей, доброй девочкой. Кто бы это ни сделал, ему лучше начать молиться уже сейчас, потому что она, Бриони Каванаг, собственными руками вырвет у него сердце!

– Кто об этом знает, Вайнона? Кто в доме об этом знает? – резко спросила она.

– Хайди знает. Она как раз вошла в комнату, когда я открыла ящик. Знает и еще кое-кто, но они держат рот на замке. Я им велела не пугать других девушек.

– Хорошо… хорошо. Ты правильно сделала.

Бриони снова посмотрела на Жинелль, затем перевела взгляд на Томми. Когда она заговорила, голос ее дрожал:

– Почему они это сделали, Томми? Почему?

Впервые за многие годы Томми видел, что Бриони трясет от бешенства.

– Не знаю, Бри. Но думаю, что очень скоро мы все узнаем. Это своего рода послание. Сейчас главное – выяснить, кто отправитель.

Бриони кивнула и снова уставилась на останки Жинелль. Затем она произнесла с расстановкой:

– Да, Томми, мы выясним, кто отправил нам это послание. И как только я узнаю, кто это, я его уничтожу. Я лично. Никто, слышишь, никто не смеет трогать меня или моих близких. Пусть этот отправитель молится Богу, потому что, когда я доберусь до него, уже никто не сможет ему помочь!


Глава 11


А Молли расчесывала волосы Розали. Раньше их стригли коротко, чтобы избавиться от вшей. Сейчас у Розали была шикарная шевелюра из густых белокурых кудряшек. Это Бриони настояла на том, чтобы Молли позволила волосам девочки спокойно расти.

– Рози, дорогая, ты можешь немного посидеть спокойно? Розали ерзала на стуле, вертя головой во все стороны и издавая тихие утробные звуки, которые выводили Молли из себя.

На кухню вошла Эйлин, и мать улыбнулась дочери. Эйлин исполнилось уже двадцать восемь лет, и здоровье ее постепенно налаживалось. Ее нервная система по-прежнему была слабовата, но она хотя бы перестала убегать из дома и нести всякую чушь. У нее даже появился ухажер, друг Абеля, который водил ее на прогулки и жадно слушал ее болтовню. Он был, правда, намного старше Эйлин, но Молли не возражала против их дружбы. Эйлин требовался мужчина основательный и серьезный, который смог бы заботиться о ней.

– Я чудесно провела время, мама. Джошуа возил меня в Бау. Мы гуляли по рынку, а потом перекусили. Я купила себе отрез ткани, думаю вот сшить себе платье.

Молли поразили слова дочери. Хотя Эйлин всегда отличалась чистоплотностью, выглядела она все же неряшливо из-за своего безразличия к одежде. Поэтому желание дочери сшить себе платье обрадовало Молли.

– Но Бриони постоянно предлагает тебе деньги, чтобы ты купила себе что-нибудь, симпатичное, а ты всегда отказываешься.

Эйлин взглянула на мать.

– Я ничего не хочу брать у Бриони. Большое спасибо. Я понимаю, что она старается мне помочь, но лишь подумаю, каким путем заработаны ее деньги…

– Хорошо, Эйлин, дорогая, оставим эту тему. Ты сама сошьешь себе что-нибудь.

Молли тяжело вздохнула. Дело Бриони до сих пор оставалось больной темой для Эйлин. Молли же, которая изначально выступала ярой противницей того, чем занималась ее дочь, теперь превратилась в ее сторонницу. Девочка смогла выбить из Дамасов приличную сумму и превратить ее в целое состояние. К тому же Молли больше не отрицала, что отчасти виновна в падении обеих дочерей. Правда, слово «падение» совершенно не годилось для описания теперешней жизни Бриони.

– Керри не приходила? – спросила Эйлин.

– Честно говоря, я думаю, что она уже забыла дорогу домой с этой своей работой!

Молли вовсе не хотела обидеть Эйлин, которая вообще не работала, полностью находясь на иждивении сестры, хотя порой ее лицемерие раздражало Молли. Эйлин отказывалась от денег Бриони, но у нее даже не возникало мысли устроиться на работу и самой зарабатывать на жизнь. Но Молли не собиралась затрагивать эту тему – Эйлин только недавно пошла на поправку, и мать боялась, как бы у нее снова не случился нервный срыв.

На пороге появилась Бернадетт.

– Берни, Керри приходила домой?

– Мам, я слежу не за ней, а всего лишь за ее платьями. Она, возможно, осталась у кого-нибудь переночевать.

Берни налила себе чаю и хитро улыбнулась. Она прекрасно знала, у кого осталась ночевать Керри, но предпочитала молчать об этом.

– Как прошел вчерашний вечер? Успешно?

– О, более чем. Публика ревела от восторга. Только вот Бриони куда-то вызвали посреди вечера. Она выглядела встревоженной. Я так думаю, в одном из ее заведений случилась заварушка.

Молли отложила расческу.

– Что ты имеешь в виду? Берни рассмеялась.

– Послушай, перестань волноваться. Ты же знаешь Бриони. Она запросто справится с любой проблемой. Жаль только, что она пропустила большую часть вечера. Ой, мам, ты не представляешь, какие там были люди! Такие богатые! А какие у них наряды!.. Там даже воздух здорово пахнет! И титулованные особы были. Бриони сколотит чертову кучу денег!

Молли с довольным видом отхлебнула чаю. Теперь она жила в тени Бриони, ей нравилось, что ее дочь стала известной, нравилось, что люди говорят о ней с благоговением. Ее любили и боялись, и, как считала Молли, так тому и следовало быть.


Эвандер посмотрел на лежавшую рядом с ним в постели девушку, и его сердце сжалось. Что, черт возьми, он натворил? Она ведь еще совсем ребенок, несмотря на пышную грудь и великолепный голос. Она – белая женщина. И он провел ночь с белой женщиной!

«Что ж, теперь держись, – шептал ему внутренний голос. – Если это выплывет наружу, скандал будет еще почище, чем в Штатах. Почему-то связь между белой женщиной и чернокожим мужчиной приводила людей в бешенство. Эвандер думал, что умрет, так и не узнав, каково же провести ночь с белой женщиной. О нет, ему приходилось спать с белыми женщинами и раньше, с бедными белыми проститутками, которые опускались на самое дно, – лишь такие соглашались продавать свое тело чернокожим парням.

Все эти разговоры о неграх, о том, как негры замечательно танцуют, какая у них природная пластика… Белым нравится твоя музыка, твои душевные песни, нравится вращаться в обществе чернокожих музыкантов, потому что это модно, но если белые узнают, что ты спишь с кем-нибудь из их женщин, то они превращаются в стаю хищников. Как там сказал этот парень – Шекспир, что ли? Черный баран, покрывающий белую овцу. Что ж, именно это Эвандер и сделал. И, боже, как же ему это понравилось!

Ночь, проведенная с Керри, стоила всего того, что может обрушиться на его голову. Аромат ее кожи, шелк черных волос – такого еще никогда не случалось в его жизни. К тому же она оказалась девственницей, и это тоже было замечательно! Девственница! В темноте прошедшей ночи он был так поглощен своим желанием обладать ею, что совершенно не думал о последствиях. Сейчас, когда спящая девушка лежала возле него и солнце начало пробиваться сквозь занавески, ему стало страшно. Однако желание снова обладать ею превозмогало страх.

– Эвандер, любовь моя, иди ко мне!

Он взглянул ей в лицо и увидел, что девушка смотрит на его набухающий член таким же зачарованным взглядом, каким он смотрел на ее прекрасное тело. Ее длинные белые пальцы гладили все его тело, ласкали его мужскую плоть. Он громко застонал и начал ласкать в ответ ее большие белые груди с розовыми сосками, покрыл поцелуями ее живот и понял, что пропал, что ни сейчас, ни впредь он не сможет устоять перед властью ее тела. Разум полностью отключился, и пучина страсти поглотила Эвандера.


Бриони и Томми обедали, но Бриони лишь рассеянно размазывала еду по тарелке.

– Вчера мы имели оглушительный успех, Бри.

Она кивнула:

– Да, хорошо все прошло. Керри была великолепна.

– Послушай, Бри, как говорится, слезами горю не поможешь.

Она покачала головой:

– Каждый раз, когда я думаю о том, что случилось с Жинелль, я вся закипаю от злости. Не могу просто сидеть сложа руки и ждать очередной подлости. А вдруг они решат причинить вред кому-нибудь еще из наших девушек?

– Мы усилим охрану. Черт возьми, Бри, да в наши дома сейчас даже муха не сможет залететь незамеченной.

– Я думаю, мы должны все рассказать девочкам. Они вправе знать об этом.

Томми рассерженно отодвинул от себя тарелку.

– Рассказать? Чтобы началась паника и они все разбежались? Чем меньше девушек в курсе дела, тем лучше. Если в городе заговорят о том, что у Бриони и Томми проблемы, то нам не поздоровится. Нет уж, мы должны держать все в секрете, должны подождать и посмотреть, что будет. Если бы с девушкой расправился какой-нибудь маньяк, то тело не прислали бы. Труп Жинелль – предупреждение лично нам.

– Конечно, тебе-то что? Не тебе ведь идти к матери Жинелль и сообщать, что ее дочь мертва. Мне еще нужно придумать историю, будто с ней произошел несчастный случай или что-нибудь в этом роде. Как я скажу матери, что ее дочь, ее единственная кормилица разделана на куски, словно коровья туша?!

Томми встал и, обойдя круглый стол, подошел к Бриони. Он нежно обнял ее и прижал к себе.

– Послушай, любимая, постарайся расслабиться. Как только мы узнаем, кто это сделал, он не жилец.

Бриони подтвердила:

– О да, он не жилец, Томми. Я уничтожу его сама. Своими собственными руками.

Он крепче прижал ее к себе. Еще никогда в жизни он не видел Бриони такой. Казалось, смерть Жинелль задела ее лично – словно погибшая была ее дочерью или сестрой. Томми не мог понять, какие чувства Бриони испытывает к своим девушкам. А она любила их. Всех вместе и каждую в отдельности.


Мария Юргенс была женщиной крупной. Ее отца, шведского матроса, отличали высокий рост и могучее телосложение. Ее мать была ирландка. Мария унаследовала стать и белокурые волосы отца вкупе с ирландским характером матери. Двадцать лет назад Мария пользовалась огромным спросом у мужчин. Ее большая грудь и тонкая талия в сочетании с высоким ростом и прекрасным цветом волос заставляли богатых мужчин терять голову.

Мария понимала, что получает безумные деньги только благодаря своей неординарной внешности, и всячески старалась еще подчеркнуть эту необычность. Она носила туфли на высоченных каблуках и потому казалась даже выше, чем на самом деле. Девушку крайне забавляло то, что большинство ее клиентов были мужчинами маленького роста – она от души смеялась над этим, складывая гинеи в кошелек. Сейчас, глядя на коротышку, сидевшего перед ней, Мария снова с трудом подавляла смех. Мужчина достал сигару. Судя по запаху, сигара была дорогой, а по размеру практически не уступала росту коротышки.

– Ну, Мария, что скажешь?

Она сплюнула в камин и безразлично пожала плечами.

– Мне нужно все хорошенько обдумать. Я дам тебе ответ завтра.

Она заметила, что ее собеседник нахмурился, и вновь подавила в себе желание рассмеяться.

– Ты вообще понимаешь, что я тебе предлагаю?

Она кивнула:

– Понимаю.

– Ну и что ты об этом думаешь?

– Мистер Болджер, прежде чем принять предложение, я всегда хорошенько его обдумываю. Мне кажется, именно так дела и делаются.

– Как тебе будет угодно, Мария. Завтра утром я жду ответ. Он встал. Женщина также поднялась, чтобы проводить его.

Возвышаясь над ним, она протянула ему свою огромную руку с ярко-красными ногтями и крепко сжала его ладонь, демонстрируя силу. Когда мужчина удалился, Мария позвонила в колокольчик. В комнату вошла молоденькая служанка, и Мария, мило ей улыбнувшись, сказала:

– Принеси-ка мне виски и чего-нибудь перекусить.

– Да, мэм.

Мария откинулась на спинку кресла и задумалась. Болджер был обычным бандитом, хотя и очень жестоким. Этот замысел – уничтожить Бриони Каванаг и Томми Лейна – не мог возникнуть в его пустой голове. Его явно кто-то надоумил. Любая дельная мысль в голове Болджера умерла бы, не вынеся одиночества. Нет, здесь, безусловно, замешан кто-то еще.

Служанка принесла поднос с виски и едой. Поблагодарив, Мария велела ей вызвать Большого Джона. В ожидании она написала записку Бриони Каванаг, пригласив ее к себе в заведение в семь часов вечера. Две сучки сговорятся быстрее, чем сучка с кобелем. От людей Мария слышала, что с этой Бриони Каванаг надо держать ухо востро.

Сэнди Ливингстон шел со своим сыном Питом по Каледония-стрит. Мальчик до смешного походил на отца. Питу недавно исполнилось пятнадцать, но он уже догнал папашу по росту. У обоих были голубые водянистые глаза, красноватый цвет лица и рыжеватые волосы и брови, из-за которых Сэнди и получил свое прозвище.[2 - Sandy – рыжеватый, песочный (англ.).] Пит обожал отца. Он знал, что Ливингстон-старший известен своей силой, что ему платят хорошие деньги за устранение неугодных людей, и с нетерпением ждал того дня, когда сможет присоединиться к отцу и продолжить семейное дело. Его старшие братья уже работали сами, зарабатывая себе славу. Семья Ливингстонов была силой, с которой считались во всем Ист-Энде.

Сэнди увидел, что им навстречу идет Бриони, и поздоровался:

– Здравствуйте, мисс Каванаг.

Бриони лениво улыбнулась:

– Привет, Сэнди. Не зайдешь на минуту? Мне нужно с тобой поговорить.

Просьба удивила Ливингстона, но он не задумываясь пошел следом за Бриони в маленький домик с террасой. Он знал Томми, а через него и Бриони Каванаг. Сэнди уважал ее, что было удивительно, поскольку он презирал всех женщин на свете, включая собственную жену, которая родила ему сыновей, а теперь не ждала от него ничего, кроме подзатыльников, получая их по меньшей мере трижды в неделю.

Пит с напускным безразличием вошел в небольшой домик вместе отцом, засунув для солидности руки в карманы. В гостиной они увидели Томми Лейна и двух огромных арабов.

– Привет, Томми. Как дела?

Сэнди окинул взглядом комнату, и по его спине пробежал холодок страха.

Внезапно арабы схватили его и прижали к стенке.

– Что вы делаете? Оставьте моего старика в покое!

Пит был потрясен. Его отец, этот огромный мужик, которым он так гордился, явно испугался, и это потрясло мальчика до глубины души. Бриони отпихнула Пита в сторону.

– Заткнись, и все будет в порядке.

Сэнди облизнул губы желтым прокуренным языком.

– Послушайте, мисс Каванаг, я не знаю, что здесь происходит, но, клянусь, в чем бы вы меня ни подозревали, я этого не делал!

Бриони и Томми рассмеялись. Бриони запустила руку за пояс его брюк и достала большой разделочный нож, который Сэнди там прятал. Она вытащила оружие из кожаных ножен, несколько секунд рассматривала, затем поднесла его к горлу пленника.

– Эта штучка очень опасна, Сэнди, ею можно причинить массу неприятностей, – порезать кого-нибудь, например. Ты ведь именно это хорошо умеешь делать, не так ли? Резать людей? За кругленькую сумму?

– Сыном клянусь, я не причинял вреда вашим друзьям…

– Заткнись и слушай! Я сейчас задам тебе несколько вопросов, и если соврешь мне, ты покойник, Сэнди. Я не шучу.

Ты зарезал одну из моих девочек, Сэнди? Маленькую такую блондиночку по имени Жинелль? Бог свидетель, если ты соврешь, я перережу тебе горло собственными руками.

Сэнди посмотрел сверху вниз на маленькую девушку, стоявшую перед ним. Встретив жесткий взгляд ее зеленых глаз, он судорожно сглотнул слюну.

– Нет, я не режу шлюх. Клянусь вам, я не режу шлюх! Даже за бабки.

Бриони медленно кивнула. Она видела, что мужчина боится.

– Кто же тогда режет, Сэнди? Вы, головорезы, все знаете друг дружку, вы же общаетесь между собой. Кто зарезал мою девочку? Назови мне только имя, и с тобой ничего не случится.

Пит видел, что отец борется с собой. Стукачество считалось страшным грехом для человека его профессии. Попадаясь, головорезы вроде Ливингстона покорно мотали свой срок, держа рот па замке, и выходили на свободу с чистой совестью, довольные тем, что не запятнали бандитской чести. Затаив дыхание Пит наблюдал за отцом.

– Я слышал, что Вилли Болджер вчера пришил проститутку в доках. Но это только так, слух, ничего больше, один парень сказал. Я не знаю, правда это или нет…

Бриони тяжело вздохнула.

– Это все, что я хотела знать.

Она кивнула арабам, и те отпустили Сэнди. Бриони вернула ему нож и улыбнулась:

– Не сердись, Сэнди, это было нужно для дела. – Она посмотрела на Томми. – Дай ему пятьсот фунтов, теперь он работает на нас. И только на нас.

Она снова перевела взгляд на Сэнди:

– Нет возражений?

Тот энергично закивал:

– Конечно, нет. Я всегда к вашим услугам.

– Хорошо, можешь идти.

Пит был очень расстроен тем, что его отец сдрейфил. Но и не сдрейфить перед этой рыжей фурией было трудно. Не поздоровится тому, кто так ее разозлил. Если ей удалось напугать отца, она сможет напугать самого дьявола.

Нелли Дикинс с годами чудовищно растолстела. Ее шея, некогда длинная и гладкая, теперь превратилась в несколько подбородков, глаза утопали в складках жира. Она всегда пыхтела так, словно только что пробежала марафон, хотя на самом деле редко вылезала из кресла. Нелли курила дешевые сигареты и любила окружать себя красивыми молодыми парнями. Своих «девочек» она до последнего времени держала в страхе, беспощадно избивая их за малейшую провинность. Сейчас ей было шестьдесят два года – не такой уж и большой возраст для «мамочки», но она стала настолько ленивой, что с каждым днем управление домом делалось для нее все большей обузой. Она потеряла всякое желание следить за заведением, содержать его в надлежащем виде и, что хуже всего для «мамочки», – заботиться о своих «девочках».

Сегодня ее решила почтить своим визитом эта молоденькая птичка-невеличка Бриони Каванаг. Нелли поджала губы, чтобы рот не расплылся в улыбке. Эта Каванаг была, как говорили, девочкой умной. Умной, красивой и чувствительной. Убийственное сочетание! Она открыла свое первое заведение на паях с Томми Лейном, будучи еще совсем зеленой девчонкой. Теперь же по городу ходили слухи, что Бриони на лету подхватывает все новомодные затеи, как законные, так и незаконные, лишь бы они приносили деньги.

Нелли откинулась на спинку кресла и рассеянно развернула конфету. Засунув ее в рот, она уселась поудобнее и стала ждать приезда Бриони Каванаг. Интересно узнать, что понадобилось от нее этой девчонке.


Бриони прождала в прихожей около десяти минут, прежде чем поняла, что впустившая ее девица давно о ней забыла. Она вошла в главную залу без приглашения и огляделась по сторонам, снимая перчатки. Комната когда-то была красивой, но сейчас хрустальные канделябры покрывала пыль, а ковры в некоторых местах протерлись до дыр. За столом сидели девушки, болтая и куря. Они бегло взглянули на вошедшую и снова вернулись к разговору. В комнате висел тяжелый запах немытых тел и лавандовой воды. Дом Нелли Дикинс пришел в еще больший упадок, чем Бриони предполагала. Ни одну из девушек, торчавших в зале, не приняли бы на работу в ее заведения.

Бриони подумала, что у них у всех наверняка вши, и ее передернуло.

– Где я могу найти Нелли? – громко спросила она, и все девушки повернулись к ней.

– Ты новенькая? – с ухмылкой спросила одна из девиц. Остальные оценивающими взглядами окинули светло-зеленое платье и пальто Бриони, прикидывая в уме их стоимость.

– Меня зовут Бриони Каванаг, – процедила в ответ Бриони и едва сдержала улыбку, увидев, какие разные выражения возникли на лицах девушек: от страха до здорового любопытства. Она осталась довольна произведенным эффектом.

– Я пришла встретиться с Нелли, но одну вещь я скажу и вам всем, прежде чем кто-нибудь из вас любезно покажет мне, где она. От вас воняет! Уверена, что все вы вшивые. К тому же вы набитые дуры: я могла оказаться кем угодно, а вы свободно впустили меня в дом. Если бы одна из моих девочек сделала подобное, я бы мерзавку в порошок стерла. И мой вам совет: если вы хотите работать здесь, вымойтесь и избавьтесь от насекомых. – Она кивнула в сторону одной из девиц: – Ты покажешь мне, где я могу найти Нелли. Живо!

Девушка вскочила со стула:

– Да, мисс.

Войдя в кабинет Нелли, девушка объявила:

– Нелл, к тебе пришла мисс Бриони Каванаг.

Бриони отметила, что к хозяйке здесь обращаются просто по имени, и тяжело вздохнула. Безошибочный признак упадка.

От глаз Нелли не укрылось, как Бриони стряхнула пыль со стула, прежде чем сесть на него. Она оценила все: искусно уложенные волосы гостьи, ее светло-зеленое платье, простое на вид, но явно очень дорогое. Она решила, что чисто внешне ей эта девушка нравится. Ее удивило только то, что гостья оказалась такой маленькой, ведь за глаза ее все называли «Большая Бриони».

– Ну, чем я могу тебе помочь? – с ухмылкой спросила Нелли.

– Я думаю, вопрос не в том, чем ты мне можешь помочь, а в том, чем я могу помочь тебе. Я расширяю свое дело, и мне нужен этот дом. – Бриони подняла руку, не давая Нелли возразить. – Выслушай меня сначала, Нелл, а уж потом отвечай, Я сегодня увидела здесь кучу грязных вонючих проституток, и сам дом не лучше – обветшалый и неопрятный. Вероятно, ты уже устала от дел. Я знаю, что в свое время ты считалась лучшей хозяйкой заведения в этих краях.

Бриони заметила, что собеседница среагировала на комплимент.

– Я предлагаю тебе сделку, Нелли: я выкупаю у тебя этот дом, но ты остаешься в нем за главную. Конечно, важные вопросы будем решать мы с моим компаньоном Томми Лейном, я предупреждаю об этом сразу, но в остальное время ты будешь всем здесь командовать от нашего лица. Дом находится в выгодном месте, он большой, просторный. Нужно только вложить в него немного денег, и он снова станет одним из лучших публичных домов. Ну, что ты скажешь на это, Нелли?

Бриони Каванаг поражала своей прямотой. Однако то, что она предлагала, было вполне справедливо и к тому же соответствовало мечте Нелли командовать домом, в то же время сняв с себя груз ответственности за дело.

– Я скажу тебе, маленькая леди, что я думаю… Бриони вскинула бровь.

– Я думаю, тебе стоит встать, подойти вон к тому буфету и достать из него бутылочку хорошего виски, чтобы выпить за наше сотрудничество.


Глава 12


– Что ты сказала? – Молли смотрела на Эйлин так, словно видела ее впервые в жизни.

– Я выхожу замуж. Джошуа сделал мне сегодня предложение, и я согласилась стать его женой.

Молли схватила дочь в охапку и крепко сжала в объятиях.

– Пресвятая Дева Мария! Да это самая радостная новость за последние годы! А ты, оказывается, скрытная! Я даже и не догадывалась, что у вас серьезные отношения. Ой, Эйлин, я сейчас умру от счастья! Ты сделала хороший выбор, доченька, очень хороший выбор!

Громкий голос Молли был слышен, наверное, по всей округе. Ее лицо светилось от счастья. Розали захлопала в ладошки.

– Рози, дорогая, твоя сестра выходит замуж, разве это не замечательно!

Эйлин улыбнулась, понимая, что мать искренне за нее рада. Молли села у огня и налила себе чаю.

– Придется сделать кое-какие вещи. Слава богу, он католик, так что надо сходить к священнику и огласить в церкви ваши имена. Думаю, первой об этом должна узнать Бриони.

– О чем это Бриони должна узнать первой, а? – раздался из прихожей голос Бернадетт, которая ввалилась в дом, нагруженная покупками.

Эйлин взяла у нее сумки и, густо покраснев, ответила:

– Я выхожу замуж, Берни. За Джошуа.

Глаза у Бернадетт чуть не вылезли из орбит от удивления.

– Замуж? Но он же старик!

Молли отвесила Бернадетт мощную оплеуху и крикнула:

– Закрой свой рот, завистливая дрянь! Твое время тоже придет, если ты научишься держать свой болтливый язык на привязи! Керри пойдет к алтарю гораздо раньше тебя, потому что, в отличие от тебя, она открывает рот только для того, чтобы петь.

Берни с усмешкой процедила:

– Да наша Керри вообще не пойдет к алтарю, чтоб ты знала. У Керри еще такой скандал впереди…

Взглянув на расстроенную Эйлин, Берни осеклась. Даже Розали погрустнела. Берни поняла, что, как обычно, испортила всем настроение. За ней водился такой грешок с самого детства. И вот теперь, когда Эйлин объявила о своей свадьбе, все опять подавлены сорвавшейся с уст Берни необдуманной фразой. Бедняжка Эйлин долго была несчастна, и она, Берни, омрачила такой радостный для сестры день. Она потерла рукой щеку, на которой алел отпечаток пятерни Молли, и виновато улыбнулась:

– Прости меня, Эйлин. Я действительно очень рада за тебя. Поздравляю!

Она поцеловала сестру. Во всей этой суете и суматохе Молли не придала особого значения словам Бернадетт относительно Керри, но все равно они отложились у нее в памяти.


Бриони поднялась по чистеньким каменным ступеням парадного крыльца и позвонила в дверь. Открыл молодой широкоплечий парень лет двадцати с небольшим, одетый в красную с серебром ливрею. Такую ливрею носили все слуги Марии Юргенс.

Лакей провел Бриони через огромную прихожую и холл в гостиную, а там любезно предложил ей присесть и немного подождать, пока он доложит о ее приходе хозяйке. Бриони была поражена великолепием дома. Да здесь можно хоть саму королеву принимать! Однако, устроившись в кресле поудобнее, она нацепила на лицо маску безразличия.

– А ты и впрямь совсем крошка, не врут люди!

Бриони услышала в голосе хозяйки насмешку и парировала:

– Да, а ты и впрямь великанша. Так что мы квиты.

Голос Бриони был резким, взгляд жестким. Она смотрела на огромную женщину, усевшуюся в кресло перед ней, и ее сердце отбивало барабанную дробь, хотя Бриони старалась не обращать внимания на могучую стать своей соперницы.

Мария, в свою очередь наблюдая за девушкой, прониклась к ней уважением. Эта малютка, похоже, совершенно ее не боялась. Чтобы вот так спокойно сидеть перед Марией, следовало быть очень смелым человеком. Мария сухо произнесла:

– Если бы я услышала это от кого-нибудь другого, я бы разнесла тому человеку башку. Но я тебя пригласила сюда по делу. Ты охотишься за моими заведениями? Я знаю, что ты хочешь прибрать к рукам дом Дикинс. Старушка Нелли уже утратила былую хватку, а я еще ничего. Итак, мне нужен от тебя прямой ответ. Будем мы друзьями или нет, целиком зависит от того, что ты скажешь.

Бриони глубоко вздохнула. Мария Юргенс славилась своим огромным ростом, силой и крутым нравом. Что ж, в последней категории Бриони ей не уступит. Но помимо этого Мария была известна еще и своей честностью. Бриони решила сказать ей правду.

– Вообще-то такие мысли приходили мне в голову. И все же – нет, я обойдусь без твоих заведений. Если ты, конечно, не хочешь их продать. Это все, что ты хотела узнать от меня?

Мария откинулась на спинку кресла. Белокурые волосы красиво обрамляли ее лицо, и на секунду Бриони представила, насколько хороша была эта женщина в молодости.

– Я очень сожалею о смерти Жинелль, – сказала Мария. – Все говорят о девушке только хорошее. А теперь давай-ка выложим карты на стол. Что именно произошло с Жинелль? Тебе угрожают? Из-за чего весь сыр-бор? Скажешь мне чистую правду, и я тебе тоже кое-что расскажу. Ну как, попробуем?

– Дом Нелли у меня уже в кармане. Смерть Жинелль никак с этим не связана. Девушку доставили в ящике, у нее были отрезаны уши, нос и груди. Это сделал Болджер, но я должна выяснить, кто стоит за ним, тогда я смогу действовать. И я клянусь тебе, что дни этого ублюдка сочтены! Никто не может причинять вред моим девочкам. Кем бы ни был покровитель Болджера, ему крышка.

Мария улыбнулась. Эта маленькая женщина – настоящая «мамочка» старого образца, а не какая-нибудь размазня, которая удирает при первых признаках опасности.

– У меня был Болджер, предлагал союз против тебя, – сообщила Мария. – Мне он не нравится, но это так, к слову, потому что мне не нравятся многие люди, с которыми я работаю. Главное – в другом: я ему не доверяю. Он двуличная тварь, причем жестокая двуличная тварь. Он убил Жинелль, и этого я ему никогда не прощу. Девочка не имела никакого отношения к нашим делам. Потом он пришел сюда и предложил мне твои заведения. Он хочет, чтобы я была на его стороне. Мне неохота в это вмешиваться, но придется. В противном случае он потом захочет получить то, что принадлежит мне. Думаю, я смогу выяснить, кто за ним стоит, а потом мы вместе уничтожим их. Ну, что ты на это скажешь?

Бриони улыбнулась Марии:

– Я думаю так, Мария Юргенс: вместе мы никому не по зубам!

– Я скажу Болджеру что должна встретиться с человеком, который за ним стоит, – продолжала Мария. – Иначе – никакой сделки. Болджер – марионетка, и его спектакль уже сыгран. Он с удовольствием устроит нам встречу, чтобы лишний раз продемонстрировать, как высоко он взлетел. Я передам всю информацию тебе и Томми. Потом мы решим, как действовать дальше. По рукам?

– Я согласна, – кивнула Бриони. – Томми тоже горит желанием покончить с этим делом.

Наполнив стаканы бренди, Мария произнесла со вздохом:

– Не знаю, девочка, к каким чертям катится этот мир. Таких людей, как Болджер, становится все больше. Я скучаю по тем славным денечкам, когда мы спокойно работали, зарабатывали деньги и с нами считались. А что творится сейчас? Людишки пошли мерзкие, поэтому нужно держаться вместе, чтобы противостоять гадам, которые посягают на наше добро. Бриони подняла стакан и торжественно сказала:

– Согласна целиком и полностью.


Друг и наперсник Эвандера Гленфорд Рэндолл качал головой, глядя на своего друга.

– Парень, эта девчонка принесет тебе одни неприятности. Белые бабы как источник неприятностей ничем не отличаются от черных. Тебе будет плохо, парень, я знаю, что говорю.

Эвандер тяжело вздохнул. Его черная кожа лоснилась в свете клубных огней.

– Керри другая, приятель, она особенная. Настоящая, что ли.

Гленфорд рассмеялся.

– У нее есть пара сисек и задница, так что она ничем не отличается от других баб! Она может залететь, и тогда, парень, ты покойник.

Гленфорд махнул рукой и отошел. Из костюмерной вышла Керри и улыбнулась Эвандеру:

– Почему ты такой печальный? О чем думаешь?

Эвандер взглянул на ее милое личико и почувствовал, как затрепетало его сердце. Она была красивой, молодой, веселой и молочно-белой. Это сочетание опьяняло Эвандера.

– Да все о том же, малышка. Когда мы снова будем вместе?

– Понятно… А у меня для тебя есть сюрприз. Берни сегодня ночует дома, у мамы, так что в нашем распоряжении вся квартира. Ты можешь остаться у меня до утра.

Эвандер хотел украдкой поцеловать Керри, но тут к ним приблизился Томми Лейн.

– Как дела, Эвандер? Послушайте, Бриони сегодня немного задержится, но она хочет, чтобы вы поиграли подольше. По парочке номеров каждый, сможете организовать?

Эвандер и Керри кивнули. Томми был слишком занят своими собственными делами и потому даже не заметил, как залилась краской Керри.

– Клиентам нравится танцевать, поэтому мы подумали, что парочка-другая зажигательных номеров пройдет на ура. Да, пока не забыл: на Дин-стрит есть очень неплохой портной, он должен снять с вас мерки, чтобы сшить вам новые сценические костюмы. А то вы сейчас как-то бледновато смотритесь.

– Да, мистер Лейн.

Эвандер ответил вежливо, как подобает чернокожему, и Томми, похлопав его по плечу, сказал:

– Твою мать, Эвандер, называй меня Томми. А то все эти «мистеры» и «сэры» меня уже достали!

Он отошел от них и направился в бар. Керри увидела в глазах Эвандера неприкрытый страх и почувствовала комок в горле. Эвандер боялся Томми, боялся всех белых мужчин.

– Томми хороший парень, Эвандер. Он что думает, то и говорит.

– Да брось, Керри. Если завтра я обращусь к нему запросто среди его друзей, он мне башку разнесет! Поверь мне, я разбираюсь в таких вещах.

– Только не Томми Лейн. Эвандер, ты ошибаешься.

Ее голос звучал так нежно и мягко, что на секунду он испытал жгучее желание привлечь ее к себе, но вовремя одумался. Томми Лейн, дружески похлопывающий тебя по спине и покупающий тебе одежду, – это одно дело. Томми Лейн, обнаруживший, что ты спишь с сестрой его жены, – это уже совсем другое. Ведь Бриони фактически его жена.

– Мы же сегодня поедем ко мне, Эвандер?

Он посмотрел на ее личико, полное мольбы, и ласково ответил:

– Конечно, любимая. А теперь пошли на сцену, пока посетители не заскучали!

Керри, приветственно подняв руки, вышла на сцену. Эвандер появился следом за ней. Он улыбался, но его глаза оставались грустными.


Руперт Чарльз сидел в «Парусном судне» с Джонатаном ля Билльером и еще каким-то изможденного вида юношей по имени Дориан. Лицо Руперта просияло, когда он увидел, что к их столику приближается Бриони.

– Бриони, дорогая! Где ты пропадала? Мы так по тебе скучали, – правда, парни?

Джонатан учтиво встал, дожидаясь, когда девушка сядет, и подмигнул ей.

– Как там продвигаются дела с фильмами? – спросила Бриони. – Мне не удалось поучаствовать в этом, к сожалению, но я полностью доверяю тебе, Руперт. Я верю в тебя.

Она вытащила сигарету и засунула ее в длинный черный мундштук. Дориан услужливо чиркнул спичкой. Она поблагодарила его улыбкой и выпустила струйку дыма прямо ему в лицо.

– Дориан, дорогой, это Бриони Каванаг. Бриони, это Дориан Карнарвон, единственный наследник герцога Тенби. Красивый мальчик, правда?

Бриони рассеянно улыбнулась юному аристократу и сосредоточила свое внимание на Джонатане, исполнявшем главные роли в их фильмах.

– Ну, как дела?

Джонатан осклабился и, на секунду утратив джентльменские манеры, сказал:

– Девочка была молодой, аппетитной и знала, как себя вести. У тебя в кабинете лежит рулон кинопленки, просмотри и скажи свое мнение.

– Он так же хорош, как и все предыдущие фильмы? Только честно!

– Да, клянусь! Он весьма недурен. Теперь мы уже не делаем прежних ошибок. Ты будешь приятно удивлена.

Бриони удовлетворенно кивнула.

– Что с тобой случилось, Бри? – вкрадчиво спросил Джонатан. – Я так мечтал о нашей встрече! Собирался после съемки пригласить тебя куда-нибудь.

Бриони ответила, скользя взглядом по посетителям клуба:

– У меня возникли кое-какие проблемы, но я их уже уладила. Сделай мне одолжение, организуй еще одну съемку, я вложу в нее деньги. Я хочу, чтобы все было на уровне.

Он рассмеялся.

– Ты что, всегда работаешь, Бриони? Никогда не отдыхаешь?

Она посмотрела на него, и он увидел холодный прищур ее глаз и жесткую складку рта. Он вдруг понял, что эта женщина себе на уме и он фактически ничего о ней не знает. Впервые в жизни он ее испугался. Он вспомнил зловещую репутацию Бриони. Глядя на нее сейчас, Джонатан решил, что эта женщина по-настоящему опасна.


Глава 13


Бриони проснулась от громкого стука в дверь спальни.

– Кто там? Что такое?

Томми открыл глаза.

– Это твоя мама, Бриони. Она там внизу с Розали, – громко ответила Кисси из-за двери.

Бриони закатила глаза и простонала:

– Хорошо, скажи ей, что я спущусь через минуту.

– Твоя мать вечно появляется не вовремя. У нее просто талант на это дело, – проворчал Томми.

Бриони тихо рассмеялась.

– Уже половина одиннадцатого, а ты еще спишь! – воскликнула Молли, когда Бриони вошла в гостиную. – Бог мой, так ведь можно проспать все на свете!

– И тебе, мама, доброе утро. Бриони присела и поцеловала Розали:

– Привет, Рози, дорогая.

Розали захлопала в ладоши, приговаривая:

– Бри… Бри…

Молли громко цыкнула на нее и взяла чашку чая, поданную Кисси.

– Ты столько времени тратишь на сон, Бриони! Сидишь вон прямо как леди Астор, в пеньюаре, а ведь скоро уже полдень.

– Ой, мам, отстань, ради бога! У меня клубы закрываются только в три часа утра, после этого мне еще нужно все проверить и подсчитать, так что, пожалуйста, помолчи. Зачем я тебе понадобилась? И на сколько ты хочешь ободрать меня в этот раз?

Молли прищурила глаза.

– А почему ты решила, будто мне что-то от тебя нужно?

Бриони развела руками:

– Ну, если я вижу тебя и Розали на пороге моего дома ранним утром, значит, ты пришла за деньгами.

– Я пришла к тебе так рано, чтобы сообщить: наша Эйлин выходит замуж, – победоносно объявила Молли и с радостью увидела изумление на лице дочери. – Я думаю, это уважительная причина, чтобы прийти к тебе в такую, как ты считаешь, рань. Джошуа сделал ей предложение, и она согласилась. Я собираюсь обсудить с тобой все необходимые дела. Вот так-то.

– Необходимые дела? – Бриони была озадачена.

– Я говорю о приеме! Ради бога, Бриони, ты можешь послушать меня внимательно? Она выходит замуж, и я хочу, чтобы ее свадьба стала самой грандиозной в нашей округе. Я хочу, чтобы она вышла замуж по всем правилам. Она будет единственной моей дочерью, которая живет в законном браке. – Голос богобоязненной Молли стал елейным: – У моей старшей дочери должна быть хорошая свадьба, Бри. Королевская свадьба.

– Наша Эйлин выходит замуж? Ни черта себе! Кто бы мог подумать.

Молли вытерла платком личико Розали и произнесла:

– Тебя ведь мне замуж не выдать, да? Ты живешь невенчанная, у Берни никого нет на горизонте. А Керри вообще вышла бы замуж за свой голос, если бы могла. Поэтому я хочу, чтобы у Эйлин была замечательная свадьба. После всех ее невзгод и несчастий…

Бриони подняла руку, чтобы мать замолчала:

– Послушай, мам, делай как считаешь нужным, а мне просто напиши список покупок. И сама покупай все необходимое, я заплачу. К тому же, если хочешь, мы можем устроить свадьбу здесь, я не возражаю. Сад у меня большой, в нем без труда поместятся человек пятьдесят-шестьдесят. Миссис Хорлок приготовит еду, а Кисси найдет несколько девушек, которые помогут все расставить. Что ты думаешь по этому поводу?

Молли улыбнулась:

– Ты очень хорошая девочка, Бриони, добрая и отзывчивая. Заботишься о своих сестрах, как настоящая святая.

Бриони налила себе еще чаю и сказала:

– Почему у меня такое чувство, мама, будто ты только что вываляла меня в грязи?


Керри лежала в постели с Эвандером, отдыхая после бурной ночи. Как приятно чувствовать, что сердце твоего возлюбленного бьется в унисон с твоим! Он погладил ее по животу своими чуткими пальцами, и она тихо застонала от удовольствия. Простыня и покрывало валялись на полу, на ночном столике стояли недопитая бутылка вина и блюдо с сыром и хлебом. Они собирались немного поспать, и оба уже задремали, когда услышали, что в замке входной двери повернулся ключ.

Эвандер резко сел, Керри поспешно выпрыгнула из постели и едва успела закутаться в простыню, когда из-за двери раздался голос Берни:

– Привет, Керри, это я!

Керри и Эвандер обменялись взглядами, и подружка музыканта, приложив палец к губам, выскользнула в прихожую. Бернадетт вешала пальто. Она улыбнулась.

– Доброе утро, Керри. – Она окинула взглядом сестру с ног до головы и приподняла свою красиво очерченную черную бровь: – Это что за Баба-яга? Какая растрепанная! У тебя что там, мужчина?

Керри нервно облизнула губы.

– А ты почему так рано пришла? Я ждала тебя только к обеду.

– Да мама взяла Рози и отправилась к Бриони обговорить с ней предстоящую свадьбу – Эйлин выходит замуж. Ну я и подумала – чего мне сидеть дома, поеду-ка я лучше приготовлю платья к твоему сегодняшнему выступлению.

– Эйлин выходит замуж?!

Берни прошла на кухню и лукаво спросила:

– Сколько чашек чая мне приготовить – две или три? Или, может быть, твой парень предпочитает кофе?

О безумной любви Эвандера к кофе знал весь клуб. Чай же ему совершенно не нравился. Внезапно Керри осенило. Берни все знает и обязательно использует то, что ей известно. Она всегда так делала, с самого детства, – выискивала у людей слабости, разузнавала о чужих дурных поступках, а потом использовала эти сведения ради собственной выгоды.

Керри бросилась в спальню.

– Вставай, вставай немедленно!

Испуганный Эвандер смотрел на нее во все глаза. Она сбросила с себя простыню и надела пеньюар. Через минуту Керри пулей влетела обратно в кухню.

– Ах ты сучка! Ты, злобная, завистливая корова! Ты прекрасно знаешь, с кем я сплю. Что ж, ты можешь приготовить ему чашку кофе. Также ты можешь складывать свои чемоданы и проваливать к черту. Я не хочу, чтобы ты сидела на моей шее. Убирайся отсюда вместе со своими интригами!

Бернадетт, неотрывно глядя на сестру, пару раз, словно рыба, беззвучно открыла рот. Наконец она промолвила:

– Что? Что ты сказала?

Керри фыркнула:

– Что слышала. Или ты вдобавок к твоей тупости еще и оглохла? Я сказала, что ты можешь проваливать отсюда к черту. Я хорошо знаю тебя, сестрица. Пожалуйста, рассказывай о моих делах кому хочешь. Мне наплевать на это с высокой колокольни. Я не стыжусь своей связи с этим мужчиной, я люблю его. Теперь ты знаешь все.

Мозг Берни лихорадочно работал. Если Керри вышвырнет ее сейчас, ей придется возвращаться домой, к матери. К тому же она останется без работы. Сейчас она числилась у Керри костюмером и получала за это хорошие деньги. Работа была непыльная, ей приходилось только гладить платья сестры и менять их иногда, если это требовалось. Она ни в чем не нуждалась благодаря Керри и Бриони. Она также знала: что бы ни думала Бриони об Эвандере Дорси, ей наверняка не понравится попытка Берни шантажировать собственную сестру.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, Керри. Да, я догадалась про тебя с Эвандером уже очень давно, я видела, как вы смотрите друг на друга. И я прекрасно понимала, чем это все закончится. Если бы я хотела кому-нибудь рассказать, я бы сделала это давным-давно. Я очень за тебя рада. Я очень рада, что ты кого-то себе нашла!

– Ой, ври-ври, да не завирайся! Я хорошо знаю тебя, Берни. И ты никогда не изменишься…

В кухню вошел Эвандер. На нем уже были брюки и жилет. Бернадетт взглянула на его мускулистое тело, привлекательное лицо и поняла, отчего потеряла голову Керри.

– Девушки, девушки, прекратите кричать. Не нужно из-за меня ссориться. Давайте выпьем по чашечке кофе и все обсудим, – предложил Эвандер.

Берни увидела в его глазах страх и внутренне восторжествовала. Он боялся ее. В отличие от Керри он прекрасно понимал, что произойдет, если Берни сейчас уйдет из этого дома. Конечно, никто не посмеет тронуть Керри и пальцем, но его просто линчуют.

– Она злобная тварь, Эвандер, ты ее не знаешь! Берни возразила с упреком:

– Я не хочу вмешиваться в ваши дела, Керри. Ты моя сестра, и я буду держать все в тайне, сколько тебе будет угодно.

Честное слово, если счастлива ты, счастлива и я. Если ты действительно хочешь, чтобы я ушла, то я уйду. Я не останусь там, где меня не желают видеть. Но даже если ты и выставишь меня отсюда, я все равно никому ничего не скажу.

Керри чуть не заплакала. Она знала, что Берни останется в любом случае. Страх Эвандера сыграл свою роль. Но она не могла доверять сестре. Еще в детстве Берни постоянно делала ей гадости. Это была зависть, а зависть заставляет человека причинять людям зло. Впервые в жизни Керри боялась. Не за себя, нет, – она боялась за Эвандера.


Томми Лейн и его близкий друг и телохранитель Джимми Рей-нард вошли в паб «Два англичанина» в Стратфорде. Поскольку время было обеденное, народу в клуб набилось под завязку. Они с трудом пробились к стойке бара, и Томми заказал две пинты самого лучшего горького пива. Он заметил, что на него бросил взгляд огромный лысый мужчина – букмекер по имени Борис Джейкобиц. Томми, подняв бокал, кивнул в сторону подсобки. Борис едва заметно кивнул в ответ.

– Ну, чем могу быть тебе полезен, Томми Лейн? – поинтересовался Борис, когда они оказались в подсобке. – Давно не виделись.

– Хорошо выглядишь, Борис, приятель, – улыбнулся Томми. Борис пожал плечами:

– Я должен держать себя в хорошей форме, потому что на этой земле найдется немало засранцев, которые с большим удовольствием отправили бы меня на тот свет. Ну ладно, любезностями мы уже обменялись, теперь перейдем к делу. В чем проблема, Томми? Я очень занятой человек.

– Ты знаешь обо всем, что происходит в городе. Если люди не могут отдать тебе деньги, они расплачиваются информацией. Случилось ли в городе что-то такое, о чем я непременно должен узнать?

Борис выдвинул ящик стола и достал оттуда бутылку дешевого виски. Вытянув пробку зубами, он сделал несколько Глотков.

– Все может быть, Томми Лейн. Все может быть. Тебя интересует Болджер, не так ли? Что ж, я слышал – только слышал, подчеркиваю это, – что его видели в компании с Исааком Дабронским. Он вообще на короткой ноге с евреями. Похоже, они хотят прибрать к рукам торговлю девочками. Забавно, Томми, что ты ко мне пришел, потому что я сам намеревался встретиться с твоей подругой Бриони. Кажется, Вилли разевает пасть на ее добро. Он раскапывает информацию о ней по всему городу. Дело пахнет жареным, особенно после того случая с молодой девчонкой, которую зарезали.

Томми во все глаза уставился на Бориса.

– Ты знаешь про Жинелль?

Борис ухмыльнулся:

– Послушай, приятель, я знаю все обо всех и каждом, включая тебя самого, но никогда не использую информацию, если, конечно, мне это невыгодно. Но этот Болджер мне не нравится. Пару лет назад он изуродовал мою подружку, девочку, которая обожала скачки и пари. Он порезал ей лицо. Поэтому-то я и хотел увидеться с малышкой Бриони. Я знал ее еще маленькой девочкой, когда она приходила сюда и приносила деньги, которые мне был должен ее отец. Передай ей: что бы ни случилось, я полностью на ее стороне.

– Спасибо, Борис. Я очень ценю это.

– Навести Дабронского. Насколько я знаю, в делах Болджера он замешан по уши. Он ничем не брезгует.

– Непременно.


Глава 14


Томми и Джимми Рейнард шли по улице возле рынка Бриклейн, пока не уперлись в маленький магазинчик, принадлежавший Исааку Дабронскому. Здесь можно было сдать одежду напрокат. Вполне заурядным явлением считалось сдать в лавку приличный костюм в понедельник и забрать его в субботу, чтобы в воскресенье надеть. Таким прокатом одежды жили многие. Для них это был единственный способ свести концы с концами и накормить детей. Войдя в магазин, Томми прикрыл за собой дверь и вывесил табличку «Закрыто».

Маленький еврей, стоявший за прилавком, улыбнулся ему:

– Томми, мальчик мой! Что привело тебя сюда?

Томми ни на йоту не верил радушию Дабронского. Он знал, что за его веселостью и показным гостеприимством скрываются расчетливый ум и злобный характер.

– Я слышал, ты стал якшаться с сутенерами. Это правда? – прямо спросил Томми.

Дабронский пожал плечами.

– А с каких это пор я должен спрашивать тебя, с кем мне дружить? Кто ты такой, Томми Лейн, чтобы приходить ко мне домой и расспрашивать, что я делаю и чего я не делаю? Ирландский раввин?

Томми ухмыльнулся.

– Джимми, ну-ка загляни в задние комнаты.

Джимми прошел за прилавок, громко хлопнув деревянной крышкой, и направился в подсобные помещения магазина. Он вернулся с девушкой лет восемнадцати. Судя по тому, что девушка очень походила на Дабронского, это была его дочь Рут.

– Оставь мою дочь в покое, Томми, она совсем ребенок, она просто помогает мне в магазине.

Томми услышал тревожные нотки в голосе еврея. Джимми Рей-нард славился своей свирепостью. Дабронский знал: стоит Томми кивнуть, и Джимми превратит девушку в кровавое месиво.

Томми спокойно произнес:

– Я не причиню вреда твоей дочери. Мне нужно добраться до Вилли Болджера. Болджер очень расстроил меня, и теперь он должен за это заплатить. Передай ему, что я иду по его следу и найду его рано или поздно. Он облегчит себе жизнь, если сам на меня выйдет. Если же мне придется его искать, то ему же будет хуже, – ему и его так называемым друзьям. Ты меня хорошо понял?

– Отлично. Теперь, если ты не возражаешь, я приступлю к работе. Дел, знаешь ли, по горло.

Несколько секунд Томми внимательно смотрел на Дабронского. Значит, за Вилли стоит действительно влиятельное лицо, иначе с чего Дабронскому так хорохориться?

Зайдя за прилавок, Томми схватил наглеца за шиворот и потащил его в недра магазина. Распахнув ногой дверь туалета, он засунул голову Дабронского в унитаз и спустил воду. Томми держал голову еврея в воде, хотя тот кашлял, хрипел и пытался вырваться. Затем он выволок задыхающуюся жертву во двор, бросил на землю и начал ожесточенно избивать ногами.

Дабронский лежал ничком, вздрагивая от ударов. Затем он со стоном перевернулся на бок, и у него изо рта вытекла струйка кровавой слизи. Томми наклонился к нему и, схватив за подбородок, зарычал:

– Никогда больше не разговаривай так со мной, скотина! Никогда! Теперь ты мне расскажешь, кто покровительствует Болджеру, или я утоплю тебя в твоей же собственной моче. Не шути со мной, падла, ты меня и так уже довел.

Исаак начал понимать, что слишком рано сбросил Томми Лейна со счетов. Ему не следовало недооценивать этого мальчишку. Как и знаменитая девица Каванаг, Томми явно принадлежал к новому сорту людей – людей, способных на такие вещи, что от страха перехватывало дух. Весь треп Болджера о большом куше был моментально забыт перед яростью юнца.

– Томми, Томми, отпусти меня! Давай поговорим!

– Мы уже с тобой поговорили, ты, чертов ублюдок! Рассказывай, кто помогает Болджеру, и мы с тобой, может быть, поладим.

– Я не знаю, клянусь тебе. Однажды Болджер проговорился, что это какой-то бизнесмен, крупный бизнесмен. Вот и все. Он никому не говорит, кто этот человек.

– Ты думаешь, я поверю в такую чушь?

– Томми, послушай, я не знаю! Богом клянусь, не имею понятия…

– Где я могу найти Болджера?

Маленький человечек прищурился. Без очков он практически ничего не видел.

– Он прячется у братьев Оулдс. Но предупреждаю тебя, Томми, его там хорошо охраняют.

Томми сплюнул и направился к выходу, кивнув на прощанье Рут. Джимми последовал за ним. Выйдя на улицу, Томми схватил стоявшее у крыльца ведро и с грохотом швырнул его в витрину магазина. Люди раскрыли рты, наблюдая за этим спектаклем. Дабронского здесь недолюбливали.

Они направились к машине. Джимми улыбался. Иногда он вообще недоумевал, зачем Томми берет его с собой: хозяин был вполне способен постоять за себя сам. Сев в машину, Томми сказал:

– Домой. Вечером навестим Оулдсов. Сегодня в Виктория-парк назначены бои, и если я хорошо знаю Ронни Оулдса, а я знаю его хорошо, то он будет там.

Бриони стояла обнаженная после ванны, когда Томми вошел в спальню. Он увидел упругий живот, прекрасной формы грудь и, метнувшись к ней, схватил ее в объятия. Ладони у него были ледяные, и Бриони вскрикнула. Он взял ее на руки и понес к кровати. Осторожно уложив подругу на постель, Томми поцеловал девушку в губы.

– Ты по-прежнему выглядишь как ребенок, Бри, особенно с распущенными волосами.

– Может быть, но я уже давно не ребенок. Отпусти меня. Томми навалился на нее всем своим весом, пригвоздив к кровати.

– Ни за что. С чего это я должен тебя отпускать?

Бриони рассмеялась.

– Да хотя бы с того, что мне дьявольски холодно! Кисси сегодня даже не удосужилась разжечь здесь камин.

– Я согрею тебя своим теплом, девочка.

Он почувствовал, как Бриони послушно расслабилась, и стиснул зубы. Каждый раз повторялось одно и то же. Она просто позволит ему проникнуть в нее, и все. Он готов был укусить ее, лишь бы заставить хоть что-нибудь почувствовать, пусть даже боль. Словно прочитав его мысли, Бриони прошептала:

– Прости меня, Томми.

Ее тоненький голосок был таким печальным, что он сразу забыл о собственных огорчениях и зашептал ей на ушко ласковые слова.

Затем, отодвинувшись от Бриони, Томми посмотрел ей в лицо. В ее выразительных зеленых глазах виднелись светящиеся золотые крапинки. Чернота длинных густых ресниц резко контрастировала с цветом волос. Сейчас, без всякой косметики, с золотистыми волосами, разметавшимися по телу, Бриони была необыкновенно хороша. Она выглядела совсем как та девочка, в которую Томми когда-то влюбился. Только несколько морщинок вокруг глаз выдавали ее возраст и то, что ей пришлось перенести в жизни немало горя. Томми знал, что с недавних пор Изабель Дамас запрещала Бриони видеться с сыном.

Наклонив голову, он нежно поцеловал ее живот.

– Я люблю тебя, Бри.

Его голос звучал хрипло от страсти. Притянув Томми к себе, Бриони начала его целовать. Она ласкала Томми, пока его плоть не стала твердой. Он целовал ее грудь и шею, бормоча о своей любви. Бриони медленно расстегнула его рубашку и стала нежно водить ноготками по его спине, чувствуя, как он, не переставая ее целовать, вздрагивает и поеживается. Войдя в нее, он застонал. Томми обладал ею самозабвенно, но когда все кончилось, его охватила печаль: он вновь не получил желанного отклика.

Они молча лежали рядом в течение часа, погруженные в собственные мысли. Оба хотели рассказать друг другу о своих истинных чувствах, и оба не могли найти для этого нужных слов.

Наконец Бриони пошевелилась. Выскользнув из постели, она надела шелковый пеньюар и занялась камином. Уже начинало вечереть, и солнце медленно исчезало за дальними крышами. Она зажгла настенную лампу у кровати и поинтересовалась:

– Чем сегодня занимался?

– Пытался выйти на след Болджера. Сегодня в Виктория-парк состоятся бои. Оулдсы будут там, и Вилли наверняка тоже. Думаю, не стоит ждать, пока прибудет Мария со своими людьми. Нам нужен эффект неожиданности. Ты согласна?

Бриони кивнула и усмехнулась.

Томми вылез из постели и закурил одну из своих излюбленных дешевых сигар. Бриони позвонила в колокольчик.

– Я сейчас быстренько оденусь. Думаю, лучше всего будет появиться там, когда начнется первый бой. Так мы проскользнем незамеченными.

Томми покачал головой:

– О нет! Ты никуда не пойдешь. Такие дела не для женщин. Чтобы я и близко не видел тебя возле того места!

Бриони повернулась к Томми. Уперев руки в боки, она произнесла:

– А кто меня остановит?

Томми подошел к девушке и наклонился к ее лицу.

– Я никогда в жизни не поднимал на тебя руку, Бри. Ни на тебя, ни вообще на женщину. Но я устрою тебе такую взбучку, что мало не покажется, если увижу тебя там сегодня вечером!


Томми собрал двадцать лучших своих людей, включая Абеля Джонса и Джимми Рейнарда. Все были вооружены пистолетами, ножами и тяжелыми дубинками.

Первый бой уже начался, и в парке собралось множество народу. Томми и его люди стали протискиваться сквозь толпу, высматривая Ронни Оулдса. Они заставят его расколоться, где прячется Вилли Болджер, даже если для этого потребуется оторвать ему яйца. Теперь действиями Томми руководила жажда схватки. Грозящая опасность лишь придавала ему злости, и он расталкивал людей со свирепым выражением лица. Он хотел покончить с врагом раз и навсегда. Возможно, этому дню предстояло стать последним в его жизни, но Томми не испытывал страха. Он заметил, что Джимми покупает у лоточника жареную курицу.

– Ты что, Джимми, в ресторан пришел или куда? – ядовито спросил Томми.

Джимми положил курицу обратно на лоток и с виноватым видом засеменил за Томми. У бедняги с самого утра не было во рту ни крошки.

Томми заметил Оулдса в одной из небольших палаток, дал сигнал своим людям, и они начали стекаться к нему.

Ронни увлекся принятием ставок и увидел Томми, когда было уже слишком поздно. Тот возник перед ним с фальшивой улыбкой на лице и прижал его руку к столу. Томми обратился к пожилой даме, которая намеревалась сделать ставку:

– Извини, дорогуша, этот букмекер ставок сегодня больше не принимает. Поищи другого.

Испуганно оглядываясь, старуха пошла к другому букмекеру. Томми втолкнул Ронни в палатку, и мужчины уставились друг на друга.

– Полегче, Лейн. Твое время прошло. Тебе здесь делать нечего, так что не толкайся.

– Заткнись, Ронни. В последнее время я слишком часто слышал о тебе, о Кэмпбеллах и о недоноске Болджере. Что ж, теперь мой ход, и начну я с тебя, приятель.

Ронни Оулдс был сильным малым. Томми это прекрасно понимал и подготовился соответственно. Выхватив из-за пояса разделочный нож, он полоснул им по пивному животику Ронни. Клинок рассек рубаху и вошел в тело почти на дюйм. Ронни с безумным выражением лица наблюдал, как из раны начинает сочиться кровь. Нож был настолько острым, что он даже не почувствовал боли. Но Ронни, искушенный в подобных делах, не сомневался, что боль непременно придет. Он зажал рану обеими руками, по опыту зная: если выпадут кишки, то смерть неизбежна. Белый как полотно, Ронни пошатнулся, его сердце отбивало барабанную дробь, на лбу выступили капли пота.

Томми резанул снова, на этот раз намного глубже. На животе Ронни в прорехе рубахи выступил красный кровавый крест.

– Ты, чертов подонок! Ты думал, что меня можно смешивать с грязью, да? Думал, что теперь Болджер командует парадом? Ты ошибся, приятель. Ты хотел жестокости и насилия? Ты их получишь. Я уничтожу вас всех, даже твоего пьянчугу отца.

Томми полоснул ножом по лицу Ронни. Кусок плоти со щеки отслоился, обнажив кость.

В палатку вошла Бриони в сопровождении Марии Юргенс.

– Больно, да? – поинтересовалась Бриони. – Полагаю, дьявольски больно. Что ж, твой дружок Вилли Болджер таким же способом до смерти замучил одну из моих девочек. Где он сейчас, Ронни? У Томми полно людей, у нас тоже. На нашей с Марией стороне почти все головорезы из арабского портового квартала. Тебе лучше начать говорить, или мы просто выловим всех твоих братьев и медленно будем резать их до тех пор, пока они не выложат все, что нам нужно. Правда, Томми?

Ронни понимал: перед ним стоят люди, которые не позволят ему жить после того, что он сделал. И все благодаря делишкам этого Болджера с его пухлым бумажником и обещаниями райской жизни. Он понимал, что его песенка спета. Будучи человеком злобным и мстительным, Ронни решил: если уж ему суждено сегодня умереть, то он заберет с собой в могилу как можно больше своих так называемых дружков.

– Он на Валенс-роуд в Бетнал-Грин. Он там со своей подружкой, Джильдой-параличкой. Но его хорошо охраняют.


Каблучки женщин стучали по мостовой Валенс-роуд, и этот стук отдавался в ушах Томми с двойной силой, так он был зол. Он намеревался врезать Бриони по первое число, как только они приедут домой. Когда она вошла в ту палатку, он почувствовал себя полным идиотом. Сейчас он мог запросто придушить ее.

Разбираться с врагами – чисто мужская работа, и хотя он уважал Бриони за ум и смелость, но не мог простить ей того, что она заявилась туда с этими арабами и этой чертовой долговязой Юргенс. Томми в итоге выглядел слабаком, подкаблучником. Ярость настолько овладела Томми, что, когда они подошли к чистенькому домику Джильды-паралички, он чуть с ходу не высадил дверь.

Приближение врага к дому Джильды Болджер увидел в окно. Выхватив пистолет, он бросился на кухню, велев Джильде открыть дверь и задержать непрошеных гостей.

Отворив дверь, Джильда кивнула в сторону кухни:

– Он пытается сделать ноги через заднюю дверь. У него пистолет и плохое настроение. Вот вроде бы и все. Что вам еще сказать?

В саду Вилли наткнулся на трех поджидавших его мужчин и, услышав слова Джильды, понял – ему крышка. Предполагалось, что его будут охранять вооруженные до зубов бойцы, но вокруг были только люди Лейна. Болджер понял: евреи предали его. Вероятно, что-то вынудило их так поступить. Он мог, конечно, попробовать прорваться, но тогда его застрелили бы в считанные секунды. Игра была окончена, и Вилли прекрасно это понимал.

Как близко он подошел к своей цели! И вот конец всем его мечтам. Он, несмотря на свое плачевное положение, начал смеяться.

Когда на пороге задней двери возник Томми, Вилли все еще ухмылялся.

– Привет, Томми, малыш. Я слышал, ты меня разыскивал? Затем он сунул дуло пистолета себе в рот и спустил курок. Застрелившись, он оставил врагом с носом. Они ни на йоту не приблизились к разгадке тайны: кто же все-таки был его покровителем?

Томми в ярости пнул безжизненное тело. Бриони и Мария вышли в сад вместе с Джильдой. Повернувшись к Бриони, Томми прорычал:

– Вам было сказано не совать нос в это дело! Вот вам: он сдох – и концы в воду. Если вы не возражаете, дамы, я сам разберусь с Кэмпбеллом и остальными. Или мне нужно сначала попросить вашего разрешения?

Он прошел мимо них в дом, чтобы выйти с другой его стороны на улицу. Джимми и Абель переглянулись и последовали за ним.

Мария положила свою руку на руку Бриони:

– Он расстроен.

Прежде чем Бриони успела что-либо ответить, завопила Джильда:

– А мне что до этого? Я тоже расстроена! Этот жирный ублюдок платил мне целое состояние за то, чтобы я сидела тут с ним. А теперь я должна идти к легавым и катать заяву о самоубийстве?!

Посмотрев на маленькую женщину, которая неуклюже топталась на месте, стараясь перенести вес тела на здоровую ногу, Бриони начала хохотать. Но очень скоро смех перешел в слезы. Мария повела ее под руку назад к машине.

На улице Бриони подошла к Томми и тихо сказала:

– Хорошо, вышла промашка, и ты злишься. Но раскинь мозгами. Куда подевались эти чертовы евреи? Они должны были охранять его, помнишь? Кто-то добрался сюда раньше нас. Болджер зря рассчитывал на их помощь и защиту – кроме нас здесь не было ни души, если, конечно, не считать хромой Джильды. Подумай об этом. Пойдем, Мария, оставим большим мальчикам их детские игры.

Когда женщины ушли, Томми сел в машину Марии. За рулем был ее телохранитель Большой Джон. На заднем сиденье между двух арабов сидели подручные Болджера Микки Кэмпбелл и Марсенелло Мальтиец. Томми обратился к пленникам:

– Как вы, вероятно, видите, я очень зол, так что не советую вам вешать мне лапшу на уши. У меня есть два трупа, но нет ответов на мои вопросы. Так что подумайте хорошенько, прежде чем откроете рты!

У Кэмпбелла и Марсенелло не было никакого желания злить Томми Лейна еще сильнее.

Они оба сразу же начали говорить.


Глава 15


Ма Кэмпбелл была шестидесятивосьмилетней дамой со сморщенным, словно печеное яблоко, лицом и черными с густой проседью волосами, которые она закалывала на макушке. Как обычно, она надела свое бесформенное серое платье, а поверх него – фартук, обтягивающий огромную колышущуюся грудь и завязанный на спине аккуратным бантиком. Ее опухшие ноги едва помещались в мягкие домашние тапочки. Она только что приготовила для себя и мужа бутерброды с ветчиной и устроилась возле кухонного камина в ожидании сыновей, которые должны были с минуты на минуту появиться и рассказать ей вечерние новости.

В дверь громко постучали, и женщина поднялась со стула. Ковыляя по коридору, она прокричала:

– Иду, иду, мать вашу! Я не глухая!

Она распахнула входную дверь и тут же осеклась, увидев перед собой Бриони Каванаг и Марию Юргенс, однако затем приосанилась и воинственно уставилась на них.

– Ну и ну, какая честь! Главные шлюхи города на пороге моего дома!

Бриони и Мария с бранью втолкнули ее в прихожую.

– Ах вы, парочка грязных шлюх, еще и толкаться вздумали? Ничего, потом будете на брюхе ползать перед моими мальчиками. Они вам сиськи отрежут, если вы меня хоть пальцем тронете.

Бриони схватила старуху за безупречно уложенные волосы и волоком втащила в кухню.

– Заткнись, Ма, пока я не вышла из себя! Твой Микки в данную минуту находится в машине в компании араба Кузана и Томми Лейна. Думаю, что его шансы вернуться домой ничтожны.

Па Кэмпбелл, как его все называли, продолжал есть, не обращая на женщин внимания.

– Всем известно, что ты – мозг всей шайки, Ма. Почему бы тебе не успокоиться и не ответить на парочку вопросов? Мне сейчас не до шуток, сегодня и так много чего случилось, так что не нужно нас раздражать.

Ма Кэмпбелл стала пунцово-красной от злости, ее руки заметно задрожали.

– Ни черта я не знаю! А теперь убирайтесь из моей чистой кухни, а то развонялись здесь своими дешевыми духами.

Мария влепила ей пощечину, да такую мощную, что голова женщины мотнулась в сторону.

– Ах ты сука! Руку на меня поднимать, да?

Ма попыталась вцепиться в Марию, но Бриони ловко заломила ее руку за спину.

– Заткнись, Нэнси! – прогремел Па Кэмпбелл, обращаясь к Ма, и все три женщины уставились на него.

– Ах ты ублюдок! Тебе наплевать на жизнь твоего сына, да? Па вытер ладонью губы и с набитым ртом прошамкал:

– Если Кузан сцапал Микки, то наш сын покойник. Я говорил ему – не лезь на рожон, но он не слушал. Меня волнует судьба других моих четверых сыновей. Что сегодня произошло?

Бриони оттолкнула от себя старуху и села на стул. В крошечной кухне повисла тишина, и Бриони начала говорить.

– Ронни Оулдс убит. Вилли Болджер тоже. Мы с Томми вышли сегодня на тропу войны, и, поверь мне, это очень серьезно. Отныне любой, кто захочет работать в Ист-Энде, обязан прийти сначала к нам. Одну из моих девочек зарезали, и я этого так не оставлю. Никто не смеет причинять вред ни мне, ни моим людям, это касается и ваших драгоценных сыночков. С ними мы уже разобрались, но я должна выяснить, кто за всем этим стоял, кто был покровителем Болджера. Мне нужен этот человек, и я предлагаю жизнь твоих сыновей в обмен на информацию.

Па Кэмпбелл кивнул – это он и хотел услышать. В отличие от своей жены Кэмпбелл-старший ни к кому не испытывал злобы. Его мальчики были его продолжением, его надеждой на возрождение. Он мог пожертвовать Микки ради блага остальных сыновей.

– Это Генри Дамас. Я видел их вместе несколько раз и в разных местах. Я еще подумал: что общего у этих двоих?

Ма Кэмпбелл накинулась на мужа:

– Эх, Па, ты и раньше-то всегда мелко плавал, а сегодня, Господь свидетель, ты упал на самое дно. Твоего сына сейчас убивают, а ты выкладываешь этим шлюхам все, что они хотят знать! Разве не они натравили арабов на Микки?

Ее голос дрожал от слез. Микки, ее первенец, ее маленький мальчик. Он не вернется домой, и она больше никогда не увидит его, не поговорит с ним… Сердце женщины разрывалось от горя. Мария похлопала ее по плечу.

– Не прикасайся ко мне! – огрызнулась Ма. – Я никогда не прощу вас! Мой мальчик мертв. Мой красивый мальчик…

У Бриони в груди шевельнулась жалость. Если бы ее собственному сыну предстояло умереть и она не могла бы ему помочь, защитить его, она испытывала бы точно такие же чувства, как эта несчастная. Какой плохой ни была бы Ма Кэмпбелл, но она тоже любила своих детей.

– Вы обещаете мне, что мои остальные мальчики вернутся домой в целости и сохранности? – спросил Па Кэмпбелл. Бриони кивнула, и он изобразил на лице подобие улыбки.

– Что ж, нам остается только ждать, когда найдут тело. Мария тронула Бриони за руку, и обе женщины молча вышли из дома. Вслед им доносились разрывающие сердце рыдания Ма Кэмпбелл.


Бриони сидела в спальне с большим стаканом бренди в руках и сигаретой во рту. Ее переполняла ненависть. Значит, таинственный покровитель Болджера – Генри Дамас! С каждым ударом сердца ненависть становилась все сильнее и требовала выхода. Перед глазами Бриони отчетливо, во всех деталях, возникали картины пережитого. Генри Дамас вновь зловонно дышал ей в лицо, вновь грубо обладал ею.

Внизу хлопнула дверь, и раздраженный голос Томми разнесся по всему дому. Бриони вжалась в кресло, ожидая неминуемого скандала. Томми распахнул дверь спальни с такой силой, что та с треском ударилась об стену. Его лицо было суровым, рот сжат.

– Вот что, Бриони: еще никогда в жизни я не чувствовал себя таким ничтожеством, таким дураком. Ты явилась туда, как будто я не мог с этим справиться сам, как будто я растяпа, пустое место. Я не работаю на тебя, уясни это раз и навсегда. Мы – партнеры! Партнеры! Я не твой лакей. Никогда ни для кого лакеем не был и не буду.

Он близко наклонился к ней. Бриони даже увидела тоненькие прожилки на белках его глаз.

– Если ты еще раз выставишь меня идиотом, я задам тебе такую трепку, что мало не покажется. Ты слышишь меня?

Бриони затянулась сигаретой и выпустила дым прямо ему в лицо.

– Да, Томми. Я слышу тебя, приятель. Думаю, вся улица слышит тебя.

Она оттолкнула его. Сила, с которой она это сделала, удивила Томми. Поднявшись, она ткнула в его сторону сигаретой.

– Вот что, Томми: бывают проблемы посерьезнее, чем забота о том, как не потерять лицо в глазах других людей. Ты сам сказал, что мы партнеры, а раз я твой партнер, то у меня есть все права делать все, что я хочу, ходить туда, куда я хочу, и разговаривать с тем, с кем хочу! Это и есть партнерство, дружок! Поэтому я не обязана сидеть дома, как примерная жена, пока ты носишься по городу, изображая из себя героя! И пока ты сегодня занимался своими важными делами, бегал по городу, словно в задницу ужаленный, восстанавливая свое утерянное лицо, я встречалась с Ма и Па Кэмпбеллами. Человек, которого мы ищем, Томми, это Генри Дамас. Па Кэмпбелл видел его вместе с Болджером и смекнул, что к чему. Так что пора бы тебе успокоиться и начать думать головой, а не задницей. Мне просто интересно, каковы мысли моего так называемого партнера по этому поводу.

Томми был потрясен. По сравнению с тем, что довелось пережить этой девочке по вине Генри Дамаса, его собственные чувства и проблемы были полнейшей ерундой.

– Мы отомстим ему, девочка. Он заплатит нам за все, я тебе обещаю.

Именно это она и хотела от него услышать. Томми понял ее и согласился помочь. Он возьмет на себя часть ее тяжкого груза. Бриони подошла к нему, позволила себя обнять и тихонько заплакала.


Бенедикт Дамас видел, как шевелятся отцовские усы, когда тот сидит в кресле и читает газету. Мальчик гонял по тарелке еду, не в силах доесть яичницу с почками. Он любил вареные яйца и хлеб с маслом, и его отец прекрасно об этом знал, но все равно продолжал каждое утро впихивать в него почки. Специально сидел рядом и ждал, пока сын все съест.

– Что ты на меня уставился, мальчик? Ешь давай.

– Хорошо, папа.

Генри от злости заскрежетал зубами. Каждый раз, когда мальчик называл его папой, он еле сдерживался, чтобы не ударить его. Ему приходилось терпеть присутствие этого ребенка в доме. Тесть души не чаял в мальчике, жена его обожала, даже слуги любили его. А Генри ненавидел Бена до мозга костей.

Стукнув кулаком по столу, Дамас заорал:

– Ешь свой завтрак, мальчик!

В комнату с почтой в руках вошла Изабель, и атмосфера вмиг изменилась к лучшему. Бенедикт улыбнулся матери, и она поцеловала его в щеку.

– Сегодня приезжает твой дедушка. Он хочет взять тебя посмотреть на поезда. А потом, я думаю, он свозит тебя в зоологический сад!

– Ой, мама, как здорово! Я, пожалуй, не буду доедать завтрак, а то дедушка всегда кормит меня до отвала в ресторане.

Генри, стиснув зубы, делал вид, будто увлечен чтением газеты.

– Хорошо, дорогой. Не ешь. Давай-ка беги в свою комнату и приготовься к уроку мисс Бартлет. Дедушка разрешил тебе пропустить сегодня французский, но ты должен подготовиться к завтрашнему уроку.

– Хорошо, мама.

Она подмигнула мальчику, бросившему на нее заговорщический взгляд – взгляд, которым они всегда обменивались, когда Генри был рядом. Даже Бенедикт уже знал об истинном положении вещей в доме. Его отца побаивались, но за глаза смеялись над ним.

Вилка Генри звякнула о тарелку, заставив Изабель вздрогнуть. Враждебность этих двух людей в замкнутом пространстве столовой была особенно очевидна. Он сложил газету, встал и вышел, не удостоив Изабель ни словом, ни взглядом. Налив себе еще чашку кофе, она улыбнулась ему вслед.


Джошуа О'Мэйлли обедал в харчевне. Как обычно, он заказал себе пинту темного эля и пирог с горохом и картошкой. Он уже доедал последний кусок пирога, когда к нему подошел его друг Вилли Баггинс и заговорил о событиях, потрясших весь Ист-Энд.

– Да, выходит, именно Томми Лейн устроил эти кровавые разборки в Виктория-парк. Сегодня утром я услышал, что Ронни Оулдс отправился к праотцам, а с ним и Вилли Болджер, и Марсенелло, и Микки Кэмпбелл! Томми прирезал Ронни Оулдса прямо под носом у его братцев! Легавые слетелись в Виктория-парк как пчелы на мед. Хотя все это пустая трата времени. Они ничего не узнают. Ну скажи мне, кто будет помогать легавым, а? Там точно была и Бриони Каванаг с этой огромной шведкой Юргенс. Да уж, с такими двумя бабами я ни за что не захотел бы…

Он запнулся, и Джошуа, отхлебнув пива, произнес:

– Продолжай, Вилли. Говори, что собирался сказать.

Вилли испугался – не самого Джошуа, нет, он знал Джошуа уже много лет. Он испугался, вспомнив, что очень скоро Джошуа станет частью семейства Каванаг, так как он собирался жениться на Эйлин.

– Говори, что хотел сказать. Я не отстану, Вилли, пока ты не скажешь. Я хочу знать, что ты хотел сказать.

Вилли сидел красный как помидор, даже шея его покраснела.

– Я не имел в виду ничего такого, Джошуа. Все знают, что Эйлин – хорошая девушка. Она ведь не может отвечать за поступки своих родственников, правда? Да и кто из нас может?

Это был тонкий намек на отца Джошуа.

– В будущем, Вилли, думай хорошенько, прежде чем открыть рот, – переварив слова Вилли, посоветовал Джошуа. – Я человек миролюбивый, но семья моей невесты очень скоро станет и моей семьей тоже, так что я не намерен выслушивать всякие гадости о ней. Ты понял меня?

Вилли энергично закивал:

– Да, Джош… Конечно, ты прав. Я не подумал.

Джошуа улыбнулся и вновь принялся за еду. Правда, он и сам волновался. Сестры Эйлин доселе не играли в его жизни никакой роли, но сегодня весь город гудел о том, что Бриони и Томми Лейн схлестнулись с бандитами и выиграли схватку. Джошуа пришла в голову мысль, что милашка Эйлин с ее ангельским личиком может принести ему намного больше хлопот, чем он ожидает.


Бернадетт и Керри разгребали завалы одежды. Они заключили перемирие, так как Керри ясно дала понять, что не намерена терпеть интриг сестры. Берни теперь побаивалась Керри. Помимо того, что сестра являлась для Берни работодателем, Керри также была и ее пропуском в другой мир, который открывался за пределами Ист-Энда. По обоюдному согласию сестры больше не говорили об Эвандере, словно такого человека не существовало. Они разговаривали между собой осторожно, взвешивая каждое слово, и это изнуряло обеих.

Но сейчас они затронули такую тему, которую могли обсуждать совершенно свободно: события минувшей ночи в Виктория-парк.

– Наша Бриони всем показала, Керри. Она – главная в своем бизнесе.

Керри кивнула:

– Да, Бриони сейчас на равных с самыми крутыми мужиками. Боже, я никогда не думала, что она может пойти на убийство! Мне казалось, она лишь по части развлечений, обычная «мамочка». Ох, Берни, к чему это все приведет?

Бернадетт усмехнулась.

– Наша Бриони всегда была сама себе законом и указом, ты это прекрасно знаешь. Потому-то она и добилась всего, что сейчас имеет, и мы тоже все имеем благодаря ей. Надеюсь, она сможет постоять за свою корону, поскольку и впредь найдется немало желающих ее отобрать. Теперь ей придется всю жизнь оглядываться и держать ушки на макушке.

Керри посмотрела на платье, которое держала в руках, и закусила губу. Если Бриони оглянется и увидит Эвандера, что тогда будет?


Глава 16


Генри просматривал бумаги у себя в кабинете. Его новая секретарша стояла тут же, нервно переминаясь с ноги на ногу в ожидании одобрения хозяина. Генри нарочно тянул время, упиваясь волнением девушки. Он вообще-то не нуждался в этой барышне, но иметь вышколенную секретаршу считалось хорошим тоном. Она стояла перед ним, одетая в длинную серую юбку, высокие ботинки на кнопках и строгую белую блузку, ее каштановые волосы были зачесаны назад и перехвачены черной бархатной лентой, руки застенчиво сцеплены в замок. Она не курила. Генри на дух не переносил курящих женщин.

– Очень хорошо, мисс Барнс.

Он протянул бумаги, даже не взглянув на девушку, и та, схватив их, исчезла за дверью. Генри поставил локти на стол и посмотрел на тяжелые, красного дерева настенные часы. Без пятнадцати пять. Он осклабился, вспомнив о девочке, ожидавшей его в маленьком домике неподалеку. Генри решил уйти сегодня пораньше и сразу отправиться туда.

Бриони и Томми видели, как Дамас вышел из офиса, застегивая на ходу пальто, дошел до угла улицы и завернул в магазинчик. Минут через пять он появился снова, держа в руках яркую коробочку с конфетами. У Бриони замерло сердце. Она как будто снова стала маленькой девочкой, и Генри снова шел к ней с этими сладостями. Бриони схватила Томми за руку, лежавшую на руле автомобиля, и прошептала:

– Езжай за ним, нужно узнать, куда он направляется. Томми завел машину.

– У него есть какая-то девочка, Томми, – словно в бреду бормотала Бриони. – Этот ублюдок купил конфеты. Я уверена – они не для Бенедикта. Он на дух не выносит сына. Он и мне всегда приносил сладости. Свинья, грязная свинья!

Они поехали следом за Дамасом, подстраиваясь под его походку. С каждым шагом Генри шел все быстрее, а открывая калитку, уже пританцовывал. На звонок ему открыла молодая женщина. Бриони нахмурилась – лицо женщины показалось ей знакомым. Женщина радостно поздоровалась с Дамасом. Когда дверь за ними закрылась, Бриони и Томми вышли из машины.

– Я убью его, Томми. Клянусь тебе, я убью этого подонка!

– Успокойся. Мы просто зайдем туда и выясним, что к чему. Сегодня никого убивать не нужно. Если мы замочим его, у нас возникнет масса проблем. Мы его просто предупредим, чтобы держался от нас подальше, хорошо?

В глазах Бриони было столько боли, что Томми ощутил желание собственноручно свернуть шею Генри Дамасу.

– Я ненавижу его! Я ненавижу его всеми фибрами души, ты это понимаешь? Даже Оулдс, каким бы гадом он ни был, имел больше прав на жизнь, чем этот ублюдок.

Она отбросила руку Томми, который попытался ее задержать, и направилась прямиком к дому. Распахнув пинком калитку, Бриони стремительно зашагала по чистенькой дорожке. Томми едва поспевал за ней, чувствуя, что может произойти неладное.

Предстояло нечто большее, чем просто месть. Бриони должна была встретиться лицом к лицу со своими личными демонами, и Томми это прекрасно понимал. Когда входная дверь открылась, он нащупал под пальто увесистую полицейскую дубинку, которой запасся специально для этого случая.

Кристин Хаувелл отворила дверь, широко улыбаясь. Но едва она увидела гостей, как ее улыбка моментально исчезла.

– Где он? – процедила Бриони.

– Кто? – громко спросила Кристин, заметно нервничая. Она явно хотела, чтобы ее услышал Дамас.

– Кто? Догадайся, черт побери! Этот грязный ублюдок, который только что вошел сюда!

Оттолкнув перепуганную насмерть девушку, Бриони распахнула первую попавшуюся дверь. Влетев в комнату, она остановилась как вкопанная. Возле горящего камина сидел белый как полотно Генри Дамас и держал на коленях маленькую темноволосую девочку лет девяти. Ее руки крепко сжимали коробочку с конфетами, на лице застыла гримаса ужаса.

Вспомнив, что девочка сидит у него на коленях, Дамас резко сбросил ее, словно это был не ребенок, а раскаленный кусок железа. Девочка упала на ковер и заплакала.

– Что вы здесь делаете? – громко спросил Дамас, отказываясь верить своим глазам. Вдруг он заметил, что Томми Лейн поднял ребенка и ведет его прочь из комнаты. Дамас вскочил, расправил плечи и рявкнул:

– Не трогай ребенка! Убирайся откуда пришел и забери с собой эту шалаву!

Его тон и поведение привели Бриони в бешенство. Как он посмел орать на них?! Как он смеет прогонять их из этого дома?!

Словно фурия, она подлетела к нему и вцепилась ногтями ему в лицо. Ненависть придала Бриони нечеловеческую силу. Несмотря на всю свою хрупкость и маленький рост, она повалила Генри на пол. Нападение было настолько яростным, что Дамас растерялся, и это дало Бриони преимущество. Когда он упал на ковер и попытался увернуться от ее ногтей, девушка пнула его ногой в живот.

Генри согнулся пополам. Бриони схватила кочергу, стоявшую на раскаленных углях, и принялась бить Дамаса по плечам и спине. Комнату наполнил запах тлеющей ткани. Она била его снова и снова, и с каждым ударом боль в ее душе становилась слабее, пока не отпустила совсем. Видя окровавленное лицо своего врага, Бриони отбросила кочергу и закрыла глаза, наслаждаясь победой.

– Ты больше никому не причинишь той боли, какую причинил мне. Ты меня слышишь? – раздался в комнате тихий голос Бриони.

Томми и хозяйка дома, стоя возле двери, наблюдали за ней с восхищением, к которому примешивался страх.

– Ты хотел меня уничтожить, Генри. Тебе это не удалось и никогда не удастся, потому что, если я столкнусь с тобой еще раз, ты умрешь. Ронни Оулдс уже покойник, и Болджер тоже. Нет никого, кто мог бы поддержать тебя. Теперь у тебя есть только я, и отныне я буду следить за тобой, приятель. Я добьюсь, чтобы ты больше никогда в жизни не играл в свои мерзкие игры.

Генри злобно посмотрел на нее. Приходилось признать, что в отчаянных попытках уничтожить ее он, сам того не желая, уничтожил себя.

– Если ты тронешь Бенедикта хоть пальцем, я узнаю об этом. У меня есть свои люди в твоем доме. Мой мальчик – это все, что у меня есть в жизни, а благодаря тебе и Изабель я вынуждена наблюдать за его взрослением со стороны. Что ж, с сегодняшнего дня для тебя начинается новая жизнь, крутой мужик Генри Дамас. Ты будешь ему хорошим отцом. Если ты хотя бы раз косо посмотришь на ребенка, я откручу тебе башку. Ты меня понял?

Генри покорно кивнул, морщась от боли.

– Мне тошно на тебя смотреть, – процедила Бриони. – Мне не нравились многие люди, но по-настоящему ненавидела я только тебя. Ты сделал меня такой, какая я теперь, и я не прощу тебе этого никогда.

Она повернулась и пошла к двери. Внимательно оглядев Кристин, она сказала:

– Я тебя знаю. Мы вместе учились в школе. Ходили в один класс.

Размахнувшись, она отвесила Кристин звонкую оплеуху.

– Ты, грязная тварь, сама отдала ему своего ребенка. Собственную кровь и плоть!

Девочка, прижавшаяся к ноге Томми, начала всхлипывать. Бриони в изумлении покачала головой.

– Такая милая девочка, и ты позволила ему ее лапать! Ты преподнесла ему свою дочь на блюдечке с голубой каемочкой. Что ж, баста. Сегодня вы покинете этот дом. Мне плевать, куда ты пойдешь и что ты будешь делать, но я не спущу глаз с этого ребенка. Я прослежу, чтобы ты заботилась о ней как следует, или тебе придется ответить за все. Клянусь Богом!

Керри заметила, что Эвандер разговаривает со своим другом Гленфордом. Она улыбнулась и помахала им рукой. Они тоже помахали ей, но ответная улыбка Гленфорда была натянутой.

– Я говорю тебе, Эвандер: ты влез в дерьмо по самые уши. Мне сказали, что ее дорогая сестричка, наша хозяйка, стала теперь кем-то вроде главаря мафии. Вчера ночью они с Томми Лей-ном замочили четверых. С такими людьми шутки плохи, а ты спишь с ее младшей сестрой.

На лице Гленфорда выступили капельки пота. Как только он услышал про Бриони и Томми, он не на шутку встревожился за своего друга. Беспокоился он также и за себя, и за других музыкантов оркестра. Если станет известно о связи Эвандера с Керри, то буря, которая непременно разразится, их тоже не обойдет стороной.

– Я все улажу, не волнуйся, – тихо сказал Эвандер и направился к Керри. Гленфорд проводил друга взглядом и тяжело вздохнул.

Эвандер шепнул Керри на ухо:

– Выглядишь замечательно.

Керри тихонько хихикнула:

– Ты тоже.

Забыв об осторожности, Керри подняла руку и нежно провела пальцами по лицу возлюбленного.

Гленфорд, который внимательно наблюдал за ними, вздрогнул от предчувствия надвигающейся опасности.


Глава 17


Бриони лежала в постели одна. Голова у нее трещала. Она зажмурилась, пытаясь хоть как-то унять боль. До ее слуха донеслись тяжелые шаги миссис Хорлок, поднимавшейся по лестнице, и позвякиванье фарфоровой посуды. Дверь спальни отворилась, и на ночном столике очутился поднос с чаем. Пожилая женщина молча раздвинула шторы, впустив в комнату тусклый солнечный свет. Затем миссис Хорлок повернулась и внимательно посмотрела на Бриони.

– Бог мой, как ужасно ты выглядишь! – воскликнула она. – Хуже субботней шлюхи в понедельник утром. И долго еще ты будешь этим заниматься?

– Чем заниматься?

– Не притворяйся дурой! – резко сказала миссис Хорлок. – Лучше посмотри на себя в зеркало. Ты ужасно выглядишь. В мешки, что у тебя под глазами, я могла бы класть еженедельные покупки. Твоя кожа в жутком состоянии, и все потому, что ты пьешь как рыба и ешь как птичка. Раньше ты была худенькой и стройной, а сейчас стала похожа на отощавшую кошку! Даже твои волосы превратились в крысиные хвостики. Не думай, что тебе все позволено!

Ошеломленная Бриони уселась в постели.

– Как ты смеешь…

– Смею, юная леди! Еще как смею. Потому что для всех ты, может, и мисс Большая Бриони, но для меня ты всегда будешь ребенком. Допилась до того, что ума лишилась. Целый месяц ты каждый вечер приходишь домой пьяная вдрызг и переворачиваешь все вверх дном. И набрасываешься на Тома как сумасшедшая.

– Это мой дом…

Миссис Хорлок придвинулась к Бриони ближе.

– Ты можешь оказаться на улице, если не станешь благоразумной. Выкинь еще такую штуку, как прошлой ночью, и нас всех могут вышвырнуть отсюда!

Бриони напрягла мозги, вспоминая, что случилось ночью.

– А что такое стряслось? – спросила она тихо.

– Ха! Ты затеяла драку со своими охранниками и перебудила всю улицу. Затем сказала Кисси, чтобы она уматывала отсюда. И это в три часа ночи! Ты оскорбляла Томми, вот почему его нет в постели рядом с тобой. Я не знаю, куда он пошел, но даже если к другой женщине, кто его за это осудит?

Бриони застонала. События ночи медленно всплывали в памяти.

– О боже мой!

– Что с тобой происходит, девочка? – участливо спросила миссис Хорлок. – Вот уже несколько недель ты напоминаешь медведя с простреленной задницей.

Бриони покачала головой и грустно сказала:

– Честное слово, я не знаю. Мне кажется, будто я вот-вот взорвусь. Я чувствую себя так, словно моя жизнь находится в чьих угодно руках, только не в моих.

– Ну ладно, выпей чаю и вымойся, а то от тебя смердит, как от ломового извозчика. Потом одевайся и спускайся вниз, поешь чего-нибудь. Скоро приедет твоя мать, чтобы обсудить предстоящую свадьбу. Нельзя сказать, чтобы ты проявляла к этому большой интерес в последние несколько недель! – Миссис Хорлок взяла чашку с чаем и насильно всунула ее девушке в руки. – Я приготовлю тебе ванну, потом извинишься перед Кисси и перед охранниками. Со всеми нужно разговаривать вежливо, кем бы они ни были. Запомни это, юная леди.

Она выскользнула из комнаты, а Бриони закрыла глаза и вздохнула. «Правда глаза колет, но иногда идет на пользу». Она залпом выпила чай.


Молли, угрюмо нахохлившись, сидела рядом с Эйлин и Розали. Бриони вошла в комнату и широко улыбнулась, стараясь не обращать внимания на пульсирующую в голове боль.

– Привет, мам, привет, Эйлин.

Нагнувшись, она поцеловала в щеку Розали.

– Привет, Рози.

Девочка ласково прижалась к Бриони.

– Самое время выползти из постели. Как-никак твоя сестра выходит замуж, – заметила Молли.

Бриони засмеялась:

– Значит, ты сегодня выходишь замуж? Я еще не пропустила службу?

Эйлин разрыдалась, и Бриони поняла: произошло что-то неладное.

– Прости, я всего лишь пошутила. – Она обняла сестру за плечи.

– Это все проклятый Джошуа. Он теперь хочет отложить свадьбу, – вновь заговорила Молли. – Могу поклясться, что всем заправляет его подлая мамаша. Вчера вечером он этак елейно заявил, что надо подождать, поскольку все случилось как-то слишком быстро и им с Эйлин надо получше узнать друг друга. Вот чертов ублюдок! А я-то приготовила им чай и оставила наедине, отправившись к матушке Джонс. Когда я вернулась домой, то застала Эйлин всю в слезах, а Джошуа и след простыл. Вот бы мне увидеть его! Я бы разодрала ему всю рожу!

Бриони опустилась на колени перед Эйлин и спросила:

– А он говорил что-то подобное раньше? Как-то намекал, что может передумать?

Эйлин покачала головой:

– Он не говорил ничего такого, но весь прошлый месяц был очень странным. Он как-то сторонился меня, словно я заразилась чумой. А его мать так себя вела со мной… Она не любит меня, Бри. Не знаю почему. – Эйлин снова заплакала.

Лицо Бриони сделалось жестким, и это не ускользнуло от Молли. Обе женщины думали об одном и том же. Джошуа и его мать всегда старались держаться подальше от Бриони – им казалось позорным, что сестра Эйлин – владелица борделей. При этом предложение Бриони помочь Джошуа приобрести собственный дом было с благодарностью принято. А теперь Джошуа и его мать решили порвать с этими Каванаг, чье имя стало синонимом насилия. «Что ж, Джошуа О'Мэйлли поймет, что значит насилие!» Бриони решила лично заняться этим.


Элизабет О'Мэйлли покачала головой, глядя на сына.

– Тебе лучше не выходить из дома без меня. Эта Эйлин – просто доходяга с одутловатой рожей. Я еще ни у кого такой не видела. В ней нет ни искорки жизни. Бог мой, а ведь она могла бы нарожать тебе кучу мяукающих выродков!

Джошуа не сводил глаз с огня в камине. На самом деле именно пассивность Эйлин привлекала его, но в одном мать была права: вряд ли разумно связывать свою жизнь с семьей Каванаг. Особенно сейчас, когда еще не улеглась вся эта заваруха.

– Эта Бриони – сущее исчадие ада. А ее сестрицы – бесстыдницы в юбках до пупа! – Элизабет истово перекрестилась. – Можно подумать, ты из их среды! Сынок, ты давно перерос это! Ты молодой человек, и у тебя впереди вся жизнь. Есть куча девушек, которые будут рады, если ты женишься на них.

– Мама, мне тридцать восемь лет. Меня с большой натяжкой можно назвать молодым человеком. И на всякий случай, если ты этого не замечаешь: у моей двери давно уже не стоит очередь страждущих женщин.

– Мужчины – глупцы! Им вообще не следует жениться раньше сорока. И даже тогда они должны быть осторожны. За прелестным личиком может скрываться множество грехов. Если эта Бриони Каванаг придет сюда и раскроет свою пасть, я попросту вышвырну ее вон. Пусть только притащится – увидит, на что я способна! Мой сын женится на той, которую захочет по-настоящему, черт побери! Но это будет не Каванаг. Только через мой труп! Ты слышишь: только через мой труп!

Элизабет О'Мэйлли разошлась не на шутку. В это самое время Бриони вошла через заднюю дверь в ее крошечный домик с террасой. Несколько секунд она постояла в буфетной, прежде чем дала о себе знать. Когда Бриони появилась на кухне, Элизабет О'Мэйлли, прикрыв рот рукой, прошептала:

– Святой крест, Иисусе Христе!

Бриони широко улыбнулась.

– Это надо понимать так, что вы не ожидали меня увидеть? Странно! Решили, что я позволю опозорить сестру и не потребую объяснений? Я-то думала, что вы сидите здесь, заперев двери на замок, и притворяетесь, будто вас нет дома. Но в любом случае вы оба заслуживаете хорошей взбучки. И начать надо с вас, миссис О'Мэйлли.

Джошуа, чуть приоткрыв рот, с благоговением взирал на маленькую женщину.

– Закрой пасть, Джошуа. У тебя такой вид, словно тебя поджаривают на плите на рынке Биллингсгейта. Правда, что ты бросаешь мою сестру после того, как обещал жениться на ней?

Мужчина молча таращился на Бриони.

– Я не собираюсь выяснять, что моя сестра нашла в тебе, Джошуа. Но она любит тебя и собирается стать твоей женой, понимаешь? Ты обхаживал ее, просил выйти за тебя, а теперь на попятный? Сейчас ты примешь ванну, принарядишься и в половине восьмого пойдешь к моей матери. Скажешь Эйлин, что все твои сомнения по поводу брака – просто разыгравшиеся нервы. Ты сделаешь так, как я говорю?

Джошуа кивнул.

– Славный мальчик. А теперь вот еще что. Я хочу, чтобы вы, миссис О'Мэйлли, не подходили ближе чем на десять миль к моей сестре. Если вы вздумаете навязывать ей свое общество, то я снесу вашу уродливую башку с плеч и отдам ее бродягам, пускай поиграют в футбол. – Бриони улыбнулась и заключила: – Что ж, спасибо за приятную беседу. Приятно, когда проблемы решаются так легко.

Томми сидел в клубе миссис Дикинс и думал о Бриони. Она снова уехала с Джонатаном и Рупертом, снова вдребезги пьяная вернулась домой в третьем часу ночи и устроила форменный погром. Это уже становилось традицией. Томми начал прикидывать, как помочь ей, и тут голос Бриони вывел его из задумчивости.

– Ты собираешься пить, Томми, или заказал виски для солидности? – Девушка уселась рядом, от нее веяло апельсиновой туалетной водой. – Я искала тебя.

– Правда, Бриони? А для чего? Чтобы снова назвать меня кастратом или попытаться дать мне в морду?

Бриони широко открыла глаза.

– Прости меня. Честно, Том, мне очень стыдно из-за того, что я вытворяла прошлой ночью.

При взгляде на ее невинное лицо он едва удержался от желания влепить ей пощечину.

– Ты делаешь из меня идиота, Бри, а я этого не потерплю. Это не смешно. Можно сколько угодно сидеть здесь, таращить на меня глазки и пытаться рассмешить, но, боюсь, на сей раз это не сработает. Ты и так попусту вертела задницей целый месяц. Наши заведения не дают того, что могли бы давать, с тех пор, как мы выкинули стариков. Либо ты исправляешься, либо я кончаю с тобой работать. Я все сказал.

Бриони выпрямилась на стуле.

– Ты прав. Я не работала как следует, но с этим теперь покончено. Я только немножко отдохну, и все. Я не хочу, чтобы ты бросал меня, не хочу нарушать наше партнерство. Я люблю тебя, Томми.

Бриони при ярком свете дня, да еще в таком многолюдном месте говорит, что любит его! Охваченный радостью, Томми нежно поцеловал ее руку и улыбнулся ей.

– Что же с тобой случилось, скажи честно, Бри?

– Не знаю, Томми. По-моему, меня испугало наше новое положение. И слишком много мертвецов… Просто все сразу навалилось на меня, и я не могла с этим справиться.

– А сейчас ты можешь с этим справиться?

– Да, думаю, да.

Томми сжал ее крошечную ручку в своей ладони и ободряюще улыбнулся:

– Я всегда буду рядом, дорогая, знай об этом.

Она ответила благодарным рукопожатием. Томми давно понял, что Бриони не такая жесткая и расчетливая, какой старалась выглядеть. Она просто молодая женщина, несмотря на свой приказной тон и деловую хватку. Ее потрясли смерть Жинелль и последовавшее затем кровопролитие, из-за которых она не спала много ночей. «Я должен помочь ей, поддержать ее. Она – моя женщина, моя мечта, и праведную она ведет жизнь или нет – я все равно отчаянно люблю ее».

– Ты знаешь, где я сейчас была? – весело спросила Брионии. Она рассказала ему о своем визите к Джошуа и его матери, превратив все в шутку, усиливая комический аспект и умалчивая о своих угрозах. После того как они вместе посмеялись, Томми решил, что Бриони смеется слишком уж громко, а ее веселье чересчур нервное, чтобы быть искренним. «Я всегда буду рядом с ней. Буду следить за ней, как ястреб. Никакая опасность не подкрадется к ней незаметно».


Глава 18


Генри Дамас сидел в постели и делал вид, что читает газету. Изабель прибирала его комнату и исподтишка наблюдала за ним.

– Что-нибудь интересное в газете, Генри?

– Да в общем-то нет, – покачал он головой. Изабель расправила стеганое одеяло.

– А как насчет этой новости, отправки людей в Австралию? Мне кажется, идея чудесная.

– Если это поможет избавиться от рабочего класса, тогда и в самом деле чудесная.

Изабель вздохнула. Синеватый шрам начинался со скулы Генри и исчезал в волосах. Когда он злился, как сейчас, шрам становился ослепительно белым. У Генри остались шрамы и на плечах, и на спине. Нападавшие явно стремились его изувечить. Сначала Изабель удивлялась, почему они не забрали его бумажник и часы, но в полиции объяснили, что, вероятно, грабителям кто-то помешал. Теперь сочувствие Изабель к мужу постепенно проходило. По мере того как ему становилось лучше, он превращался в прежнего Генри Дамаса.

– Знаешь, ты очень тяжелый человек. Даже доктора ты заставляешь волноваться. Раны твои зажили, ты достаточно окреп, чтобы встать с постели. Так почему же ты не сойдешь вниз и не пообедаешь в библиотеке? В саду так красиво.

– Изабель, сделай милость, оставь меня в покое. Я все еще чувствую себя плохо, и если предпочитаю быть в постели, так это мое право. Я не желаю сидеть в библиотеке и любоваться садом. Меня не интересуют дела маленьких людишек, которые собираются ехать в эту богом забытую Австралию. Мне все равно, что у нас на обед или на ленч. Мне плевать на то, что делаешь ты или эта развалина – твой отец. Короче говоря, ты меня достала. Пожалуйста, уходи.

Изабель поджала губы и поднялась. Но не успела она выйти из комнаты, как Генри окликнул ее:

– И держи этого ребенка и его бешеную овчарку подальше от меня.

Едва Изабель открыла дверь, как пес Ниппер ворвался в комнату, а вслед за ним и Бенедикт. Ниппер вскочил на кровать и принялся неистово лизать лицо Генри и его лысеющую голову. Грязные лапы смяли номер «Тайме». Дамас изо всех сил оттолкнул животное и сбросил его на пол.

Ниппер был еще молодым и потому очень дружелюбным. Несмотря на то, что Генри Дамас ни разу не сказал псу ласкового слова, тот неизменно ласкался к нему. Вот и теперь Ниппер снова вскочил на постель и обрушился на Генри с изъявлениями приязни.

Бенедикт стоял возле двери. Улыбаясь, он громко позвал собаку:

– Ниппер, Ниппер! Ну-ка, скорее иди сюда! Оставь папу в покое. Он нездоров!

Изабель подавила смешок, увидев лицо мужа. Генри проскрежетал сквозь зубы:

– Убери от меня эту собаку!

Бенедикт изо всех сил потянул животное с постели, стащил его на пол, и Ниппер уселся на ковре, высунув громадный язык и тяжело дыша.

– Мне очень жаль, папа, но он тебя любит. Хорошо, я постараюсь держать его подальше от тебя… – Голос Бенедикта угас, и мальчик огорченно потупился.

Генри пристально посмотрел на сына. Бенедикт непроизвольно повторил движение своей матери: Бриони точно также склоняла голову, если Генри журил ее за что-нибудь. Впервые отец почувствовал проблеск интереса к сыну.

– Сделай так снова, парень.

– Что сделать, папа? – не понял Бенедикт.

Генри спародировал его движение, и Бенедикт рассмеялся. Он опустил руки и повесил голову, повторив движение, подмеченное отцом. В первый раз Генри искренне улыбнулся ребенку.

– Изабель, принеси альбомы из нижнего ящика шкафа в моей гардеробной.

Пораженная Изабель повиновалась. Бенедикт стоял возле кровати и с отсутствующим видом гладил Ниппера, ожидая, когда отец заговорит вновь. Он не знал, как себя вести. Отец так редко обращал на него внимание – только если школьные отметки Бена были недостаточно высоки. Но в таких случаях Генри попросту бранил мальчика.

Генри снова широко улыбнулся.

– Вот, посмотри!

Бенедикт взял фотографию из рук отца и увидел женщину, одетую в черное шелковое платье. У нее были седые волосы, а на лице – печальная улыбка.

– Это моя мать, твоя бабушка. Бенедикт взглянул отцу в глаза и сказал:

– Она очень красивая. Генри подтвердил:

– Да, она была очень хорошенькая. Некоторые даже думали, что слишком хорошенькая. Но я всегда любил ее, эту добрую женщину.

Изабель изумленно слушала, как отец и сын дружески болтают.

– А что с ней случилось, папа?

– О, она умерла, когда я был еще пареньком чуть старше тебя. Все ее дети, кроме меня, умерли. Она не вынесла этого, потому что была слишком нежная, слишком утонченная, чтобы пережить такое. Она сама напоминала ребенка и так мелодично смеялась… Она любила меня до безумия. Помню, как мы играли с ней и с моей старой няней Нэтти в прятки…

Взгляд Генри был устремлен в никуда, словно картины прошлого предстали перед его глазами. Бенедикт с любопытством разглядывал старинную фотографию.

– А у тебя есть еще фотографии, папа? Я с удовольствием послушал бы про мою бабушку. Я так часто видел ее портрет в столовой и всегда хотел что-нибудь узнать о ней.

Генри пристально посмотрел на ребенка. Вполне естественно, что мальчик хочет знать свои корни. И тут Генри цинично усмехнулся: «Вот будет номер, если он узнает, кто его настоящая мать».

– Иди ко мне на кровать. Садись. Я покажу тебе все фото, которые у меня есть. У меня нет снимков отца, только портрет, он наверху, на чердаке. Твой дед изображен в форме. Он служил в кавалерии, в уланском полку.

– А ты любил его, папа?

Генри рассмеялся и покачал головой.

– Нет, на самом деле нет. У него был отвратительный характер.

Бенедикт закусил губу и испытующе посмотрел в лицо отцу.

– Ты думаешь, что я унаследовал дурной нрав от него? – понял невысказанный вопрос Генри.

Бенедикт яростно замотал головой, не желая разрушать дружелюбный тон беседы. Ему слишком редко удавалось поговорить с отцом, и он не хотел, чтобы все так быстро закончилось. Генри тяжело вздохнул.

– Может, и унаследовал, мой мальчик. Ты же знаешь, люди наследуют черты своих родителей. Дурным характером я пошел в своего отца. Интересно, что ты унаследуешь от меня и своей матери?

Говоря это, он перевел взгляд с ребенка на Изабель, и та почувствовала, что проваливается в бездну этого взгляда.


Утром в день свадьбы Эйлин Бриони проснулась в прекрасном настроении. Она постепенно преодолела внутренний кризис, однако теперь в ее лице появилась некоторая жесткость, которой не замечалось раньше. Она раздвинула шторы в спальне и нахмурилась, увидев в окно двух мужчин, торчавших возле ее мотоцикла «коули». Они курили и болтали. Ее раздражала охрана, раздражали эти вечные соглядатаи, Томми смеялся над ее жалобами и говорил, что если случится серьезная беда, то парни обязательно отработают свой обед.

– Ложись в постель, Бри, еще рано.

– Послушай, Томми, у меня впереди день, полный забот. Последние приготовления к свадьбе Эйлин плюс встреча с Марией, а к тому же еще одно важное свидание.

Томми откинул одеяло, и Бриони увидела, что он возбужден.

– Ты можешь сейчас получить важное свидание, если хочешь!

– О, Томми, не сходи с ума! Мне надо принять ванну, одеться и в десять тридцать уже быть в парке, где гуляет Бенедикт.

Томми вновь укрылся одеялом и спросил:

– Хочешь, я поеду с тобой?

Бриони смутилась.

– А ты хотел бы? Ты ведь еще ни разу не видел Бена. Он красивый, Томми…

– Я знаю, Бри, ты мне часто об этом говоришь.

– Нянька Салли берет его в парк, и, пока он выгуливает свою собаку, мы с Салли болтаем. Если Изабель об этом узнает, будет жуткий скандал, но то, о чем она не знает, не причиняет ей боли. Тем более что к Бену я не подхожу. Сейчас ему десять, он растет и даже не подозревает о моем существовании. Как это больно, Томми!

Том взял ее маленькую ручку в свою и поцеловал.

– Нам придется смириться с этим. Он не знает тебя, Бри, он счастлив с ними. Ну, по крайней мере с Изабель. У него будет все, чего никогда не было в детстве у нас, у него будут хорошие друзья, он пойдет в школу… Хотел бы я, чтобы моя старая мамаша отдала меня кому-нибудь вроде этих господ.

– Но ведь я могла бы все это сейчас ему дать! – голос Бриони прозвучал тоненько, убито.

– Нет, Бри. Ты можешь предложить ему денег, но ты всегда будешь Бриони Каванаг. Ты даже не замужем. Он же окажется просто незаконнорожденным ребенком – таким в хорошее общество ход заказан. А так окончит университет, потом унаследует деньги этого старого козла… Не затевай из-за мальчика бучу, Бри, потому что он не поблагодарит тебя за это.

Лицо Бриони померкло.

– Томми Лейн – голос разума, – сказала она с горечью.


Солли Голдстерн был знаменитым торговцем драгоценностями – в Ист-Энде уж точно самым знаменитым. Несмотря на свои шестьдесят семь лет и невероятную худобу, Солли отличался веселым нравом, подвижностью и добродушием. Недавно Солли занял крупную сумму у Томми Лейна, купил партию драгоценностей, а затем перепродал ее с большой выгодой. Все шло хорошо, но внезапно зять Солли, Исаак, украл деньги и, бросив свою сорокалетнюю жену и пятерых детей, сбежал с какой-то сопливой девчонкой по имени Дейзи, да к тому же еще христианкой. Последний факт усугублял позор дочери Голдстерна. Вот почему теперь Солли начал подумывать о смерти.

Вита, его дочь, вошла в комнату со стаканом чая. Ее измученное лицо заставило сжаться сердце отца. Она отчаянно хотела жить с Исааком, получила его, благодаря деньгам своего отца, родила Исааку детей и любила его. А теперь он предал и ее, и собственных детей, и тестя. Вита чувствовала ответственность за поступок мужа, ее мучил стыд перед отцом. «Я привела к отцу этого негодяя. Он стал причиной его падения. Теперь отец повсюду занимает деньги. Вскоре пойдут разговоры, а в еврейской общине это равносильно краху. Если у тебя нет денег, ты ничего не значишь».

– Выпей чаю, папа. Вот-вот приедет Томми Лейн. Он разумный, приличный человек. Он поймет.

– Итак, дочь моя, ты хочешь, чтобы я просил милости у уличного мальчишки? Кроме того, Томми Лейн – неглупый человек. Он не захочет получать свои пять тысяч назад со скоростью пятьдесят фунтов в неделю. А теперь оставь меня, ради бога.

Вита застывшим взглядом смотрела на старинный пистолет, лежавший перед отцом на конторке. Солли ласково поглаживал рукоятку оружия. Вита покачала головой:

– У нас и без того хватает неприятностей, да еще ты никак не хочешь успокоиться! Исаак ушел, деньги пропали. Мы должны попытаться разобраться со всем этим.

– Если бы Исаак оказался здесь, я застрелил бы его, как собаку.

Вита прорычала сквозь стиснутые зубы:

– Если бы он сейчас был здесь, я сама пристрелила бы его!

Зазвонил колокольчик у дверей магазина, и в прихожей зазвучал раскатистый голос Томми:

– Привет, Солли, мой старый товарищ!

Томми вошел в комнату, Бриони вслед за ним, но тут же оба остановились как вкопанные. Бриони широко открыла глаза, увидев, что Солли Голдстерн размахивает антикварным пистолетом.

– Ты сошел с ума, Солли? – тихо спросил Томми. Он встал так, чтобы в случае чего заслонить Бриони собой. Та застыла на месте, прижав ладони к губам. До ее сознания едва доходил голос Томми, пытавшегося урезонить старика.

– Дай мне пистолет, Солли.

Рука Солли дрожала. Вита подошла к отцу и осторожно вынула пистолет из его пальцев.

– Я так понимаю, что у тебя нет денег для меня? – сухо спросил Томми. – Или ты всегда испытываешь людей на прочность, как только они входят сюда?

Вита отдала пистолет Томми.

– Он вне себя от переживаний. У нас столько неприятностей…

– Ничего не говори им, Вита! Пусть Томми сделает худшее. Нельзя выжать кровь из камня.

Голос старика, исполненный достоинства, заставил Бриони вмешаться:

– Посмотрите, мистер Голдстерн, вы ведь помните меня, не так ли?

Его лицо смягчилось.

– Ну конечно, помню. Каждый понедельник ты регулярно приносила обручальное кольцо твоей матери, чтобы заложить его. Я давал тебе семь шиллингов, а в субботу ты приносила мне девять. Бриони Каванаг… Моя жена Этта считала, что ты – самый красивый ребенок в Лондоне.

Бриони села рядом со стариком. Улыбаясь ему, она сказала Вите:

– Приготовь нам чаю, девочка, а мы немножко поговорим. Вита отправилась готовить чай, а Томми придвинул к себе стул и сел, по-прежнему держа пистолет в руке.

– По правилам, Солли, я должен дать тебе пинка, чтобы ты вылетел из королевства за ту гадость, которую мне устроил. Ну, рассказывай.

Выслушав с непроницаемым лицом рассказ Солли, Бриони приняла у Виты чашку с чаем. Сделав несколько глотков, она заговорила:

– Хорошо, давайте попробуем спокойно во всем разобраться. Мы поищем Исаака, посмотрим, можно ли вырвать у него хотя бы часть ваших денег. Теперь он – главный должник. За три тысячи фунтов я устрою так, что его завтра же утром доставят сюда. В таком случае вы будете обязаны мне, мистер Голдстерн, а не Томми. Вы будете мне платить по пенсу в неделю и начнете свой бизнес с самых крох. Я хочу возврата двадцати процентов долга. Как вам такие условия?

Глаза Солли увлажнились. Комок в горле не давал говорить. Солли просто схватил маленькую ручку Бриони и поцеловал ее.

Через двадцать минут Бриони пришлось выслушать немало упреков. В это время они уже ехали на машине Томми в Риджентс-парк.

– Черт побери, ты фактически подарила ему пять тысяч, этому старому хрычу, а ведь он едва не пальнул в нас из пистолета! Ты не имеешь права вот так вмешиваться в мои дела, Бриони!

Она улыбнулась.

– Хочешь, я что-то расскажу тебе, Томми Лейн? Когда я была девчонкой, я ненавидела закладывать обручальное кольцо моей матери. Меня от этого тошнило. А этот «старый хрыч», как ты называешь Солли, ни разу не дал мне почувствовать, какая я шваль. Он всегда называл меня «мисс Каванаг», сколько бы мне ни было лет, и всегда давал мне конфету.

– Значит, старый Голдстерн давал тебе конфетку, и из-за этого ты не позволила ему пристрелить меня? Приятно узнать, как ты мною дорожишь!

– Оставим, Томми, ты сделал бы для меня то же самое, – с пафосом сказала Бриони, и оба рассмеялись.


Бриони и Томми устроились на обитой железом парковой скамейке возле Салли, няньки Бенедикта. Со стороны это выглядело как случайное соседство, а о чем они говорили – никто слышать не мог. К тому же они старались никак не проявлять своего интереса к малышу.

– Привет, Сал. Ты, конечно же, знаешь Томми? Если нет, то знакомьтесь… А как мой мальчик?

– Сами видите, мисс Каванаг. Здоров как бычок, ест как лошадь, а энергии у него больше, чем у молнии!

Бриони радостно засмеялась.

– А дома у вас что новенького?

Салли посмотрела ей прямо в глаза.

– Дома дела забавные, мисс Каванаг. Все как-то изменилось с тех пор, как на хозяина напали.

Томми повернулся к Салли и спросил:

– Что ты хочешь сказать?

Салли пожала плечами.

– Ну, с недавних пор ему стало нравиться играть с мальчиком. Он его водит гулять, и вообще… Хозяин раньше неделями сидел дома, а теперь то и дело предлагает Бенедикту: «Давай я отвезу тебя туда, давай отвезу сюда».

– А как мальчик на это реагирует?

– Что ж, мистер Лейн, ему это нравится. Они вместе играют в шахматы. А вы бы слышали, как они смеются! Будто гром грохочет. Мистер Генри всегда был занудой, а теперь так и сияет. Это странно, должна вам сказать, и хозяйка не так уж рада такой перемене.

Бриони кивнула, размышляя. «Ведь я говорила ему, чтобы он хорошо относился к мальчику. Может, он так себя ведет, потому что я ему приказала?»

– Но Бенедикт счастлив?

– О, конечно! Я никогда не видела его таким счастливым.

Бенедикт побежал по лужайке, а Ниппер догнал его и опрокинул на траву. Бриони инстинктивно вскочила, испугавшись, что мальчик ушибся, но тут до них донесся звонкий заразительный смех.

Салли усмехнулась.

– Это настоящий чертенок, мисс Каванаг! Бенедикт подбежал к Салли и показал ей рукав:

– О, Сал! Салли! Смотри, что я сделал со своей курткой!

– Иди-ка сюда, дай мне взглянуть.

Когда мальчик подошел к ним, сердце у Бриони сжалось. Он улыбнулся ей и Томми, а потом поднес испачканный рукав к глазам Салли:

– Посмотри, рукав весь в грязи.

– Я почищу его, не переживай. Иди играй с собакой. Видимо, Нипперу Бриони понравилась, и он, подбежав к ней, положил грязные лапы на ее плащ.

– Ниппер! Фу! Он вас испачкал! Мне так жаль…

Бенедикт взглянул молодой леди в лицо, и слова застряли у него в горле: мальчик будто смотрелся в зеркало.

– Привет, Бенедикт. Твоя няня как раз мне рассказывала про тебя. Что за чудесная собака.

Голос Бриони дрожал. Одному Богу известно, как она боролась с собой, чтобы не схватить мальчика и не прижать его к своей груди.

Бенедикт медленно проговорил:

– Да, он отличный пес. Простите, но, мне кажется, я знаю вас?

Бриони покачала головой:

– Нет, ты меня не знаешь.

– Как-то странно… А мне кажется, будто я вас откуда-то знаю.

Бриони и Бенедикт смотрели на друг друга. Бенедикт был очень похож на мать – тот же овал лица, те же высокие скулы, те же зеленые глаза. Бенедикт словно плевок из ее рта, как выразилась бы мать Томми. Мальчик обещал вырасти красивым, а если помимо внешности он унаследует и натуру матери, тогда он станет просто отличным парнем. Томми понимал, какую тягу к ребенку должна испытывать Бриони. Она заботилась обо всех, даже о старом Солли Голдстерне, но не могла позаботиться о собственном сыне.

– Хочешь мороженого, малыш? – нарушил молчание Томми.

– О да, пожалуйста! – Глаза Бенедикта засияли.

– Тогда сходи с ним в лавочку, Бри, а я немного поболтаю с Салли.

Бриони встала, и они с Бенедиктом пошли покупать мороженое. Он держал ее за руку, и они болтали о всякой всячине. Салли со страхом смотрела, как они уходят вместе.

– Это нехорошая идея, мистер Лейн.

Томми раскурил вишневую трубку и помотал головой.

– Да не волнуйся, Салли, мы тебя не выдадим. И потом, Бри имеет полное право видеть его всегда, когда захочет.

Салли не ответила, но эта мысль напугала ее.

Бриони и Бенедикт болтали и наслаждались обществом друг друга. Бриони слушала его мальчишеские россказни и упивалась ими. Бенедикт, догадавшись, что перед ним заинтересованный слушатель, с жаром повествовал обо всех своих делишках, похвальных и не очень.

Возвращаясь с Салли вечером домой, Бенедикт сказал:

– Я думаю, что мне не стоит рассказывать маме об этой милой леди. Мама решит, что она несколько простовата. Но мне она понравилась. А тебе, Сал?

Салли с облегчением улыбнулась.

– Я думаю, тут ты прав, молодой мистер Бен. Твоим маме и папе она ни капельки не понравится. Но ведь мы можем сохранить в тайне дружбу с ней, не так ли?

– А как ты думаешь, мы еще увидим ее, Сал?

– О да, Бенедикт, у меня такое чувство, что мы снова увидим ее. Я даже уверена в этом.


Глава 19


Бриони сидела в гостях у Марии Юргенс за чашкой чая с пирожным. Вытерев свои тонкие пальцы салфеткой, она дружелюбно улыбнулась. Полдня, проведенные с Бенедиктом, сделали ее совершенно счастливой.

– Ну, значит, мы выпили чаю, съели по пирожному, ты предложила мне виски, от которого я отказалась, и мы прекрасно поболтали. Теперь, дорогая, давай выкладывай, что тебя тревожит, – потребовала Бриони.

Мария откинулась на стуле. Ее огромные груди волновались под тугим лифом.

– Продается дом под названием «Бервик Мэнор». Во время войны его использовали под госпиталь. Дом большой, но в жутком состоянии. Он может уйти за бесценок, а мы могли бы восстановить его. Он нам прекрасно подошел бы. При доме участок земли.

Бриони кивнула, приглашая Марию продолжать.

– Если мы обе вложим в дом равные капиталы, то сможем сделать из него игрушку. Там будут работать наши лучшие девочки, ублажать элиту. Я знаю, у тебя есть несколько важных клиентов. Что ж, и у меня тоже. Мы удвоим нашу клиентуру и наши доходы. Это хорошее вложение денег.

Бриони задумчиво сузила глаза:

– Я знаю этот старый дом. Кто ж его не знает? Мы ходили мимо него, когда еще детишками собирали горох. Керри всегда говорила: «Я хотела бы жить здесь!» Это неплохая недвижимость, ты права. И стоит в хорошем месте.

– Верно, Бри. Но для начала дом требуется украсить, начиная с ковров и заканчивая шторами. Штор не трогали с 1919 года, а потом свернули и отнесли на рынок. В последние шесть-семь лет в доме даже не подметали. Но подумай, каким он мог бы стать!

– Я об этом подумала, – усмехнулась Бриони. – И я знаю девочек, которые там охотно поработают. Молодые, хорошенькие, мечтающие сделать несколько тысяч фунтов, чтобы открыть свое дело. Ну так о каких суммах идет речь?

– Скажем, с каждой из нас примерно по десять тысяч, Бри. По моим подсчетам, мы возвратим деньги в течение первых трех месяцев после открытия.

Мария передала Бриони тетрадь с расчетами. Бриони начала неторопливо просматривать страницы.

Цифры произвели на нее впечатление. Мария даже собиралась нанимать поденных рабочих для ускорения ремонта. Все вполне разумно. Против такого подхода было трудно устоять.

– Сказать тебе кое-что, Мария? Я уже там. Я там по самую шею, черт бы ее побрал! Это будет настоящая машина для делания денег. Это класс, Мария, просто класс!


Руперт и Джонатан напились вдрызг, и шум, производимый ими, начинал мешать другим клиентам. Томми наблюдал за ними, но не вмешивался. Он считал их обычными альфонсами, хотя уже перестал спорить по этому поводу с Бриони. Она, одетая во все кремовое, с красивой вышивкой на платье, подошла к столику Руперта и ласково попросила вести себя потише. Томми покачал головой и направился к себе, чтобы выпить рюмочку виски. Вскоре в кабинет вошла Бриони.

– Ты так прелестно сегодня смотришься, Бри!

Она поцеловала его.

– Да ты и сам неплохо выглядишь.

Он налил ей виски, и она с удовольствием выпила.

– Этот Бен… он так похож на тебя, Бри. Причем не только внешне, но и характером. Ты была такой же наивной, когда я увидел тебя в первый раз.

– Когда я спасла тебя, ты хочешь сказать.

Томми рассмеялся.

– В общем, он милый мальчик, Бри.

– Я знаю. Мне стоит такого труда каждый раз расставаться с ним! Порой я чувствую, что готова схватить Бена и убежать. Но даже сейчас, со всеми моими связями и так называемыми друзьями, я понимаю, что не могу сделать этого. Если дело дойдет до скандала, суд примет сторону этого ублюдка.

Томми притянул ее к себе.

– Ты переживешь, Бри. Ты видишь ребенка, беседуешь с ним. Значит, с мальчиком все будет в порядке.

Бриони заглянула ему в глаза, и он понял, какую боль приносит ей разлука с сыном.

– Иногда я вижу его во сне, а утром спрашиваю себя, не болеет ли он, не боится ли чего-нибудь, а меня нет рядом, чтобы успокоить его.

– Послушай, что бы ты там ни думала об Изабель Дамас, но она любит мальчика. Любит всем сердцем.

– Но ведь она не мать ему, правильно? Не настоящая мать. А я настоящая.

– И по-своему ты хорошая мать.

Бриони отстранилась от него и презрительно засмеялась.

– О да, я просто чудесная мать. Я позволяю чужим людям гулять со своим ребенком. Уводить его от меня и приводить к этой старой деве! А она таковой и является, замужем она лишь номинально. Дамас не может быть с женщинами, Изабель сама мне об этом говорила. Наверное, я бы на ее месте сошла с ума!

– Зато теперь у тебя есть все, – заметил Том. Бриони слегка кивнула:

– Да, не спорю. Вот только без моего Бена все мне мерзко, черт побери!

Томми крепко прижал девушку к груди, и брызги из ее бокала разлетелись во все стороны.

– О, перестань жалеть себя, Бри! Ну не можешь ты быть рядом с ним, вот и все! Ты можешь родить еще детей, но не хочешь. А ты не думаешь, что я тоже хотел бы иметь ребенка, моего собственного ребенка? Нет, ты думаешь только о себе. Иногда по ночам я мечтаю о сыне или о дочери, о нашем ребенке. О нашем, а не от этого проклятого Дамаса! О моем и твоем! О рыжеволосой маленькой девчушке или о мальчишке с твоими глазами и моими волосами, – ребенке, которого мы могли бы вырастить вдвоем и дали бы ему все на свете. Поэтому прекрати жаловаться. Я жалею тебя, право, жалею от всего сердца. Но ты не должна забывать и о моем вкладе в наше дело. Мы много работали, и если ты собираешься все достигнутое бросить ради мальчика, то тогда ты просто дура. С ним ты до сих пор возилась бы в грязи, твои сестры работали бы до седьмого пота в магазинах, зарабатывая на жизнь, а эта завтрашняя, свадьба не состоялась бы, потому что ты не смогла бы купить своей сестре жениха!

Бриони стояла как вкопанная. Никогда раньше Томми так с ней не говорил. Неожиданно она поняла, насколько он одинок. И эта грусть в его глазах… Конечно, сказанное им справедливо. Однако даже если он прав, это не означает, что она должна принимать все в жизни, как есть. Томми смутил, унизил ее. Бриони почувствовала, что у нее пылает лицо, и слова сами собой сорвались с ее губ:

– Я никогда не рожу тебе ребенка, Томми Лейн, – ни тебе, ни кому-либо другому. Заруби это себе на носу. Ты все время ползаешь вокруг меня, ночь за ночью, а я ненавижу это. Мне все это омерзительно. Я разрешаю тебе пользоваться моим телом, вот и все. Физически я ничего к тебе не испытываю, ты это знаешь и всегда знал. Но тебе все равно это нужно, все равно ты тут как тут, ночь за ночью, со своими дурацкими поглаживаниями, со своими влажными губами. Меня от тебя тошнит! Ты не лучше Дамаса, не лучше любого другого мужика из тех, что посещают наши дома. Тобой управляет пенис. Но не мной, дружище, не мной! У меня есть ребенок, и если я не хочу иметь другого, значит, другой мне не нужен! Ни от тебя, ни от кого бы то ни было!

Бриони тут же пожалела о сказанном. Она хотела извиниться, сказать, что просто очень расстроена, но вместо этого стояла молча, пока Томми оправлялся от удара.

– Ты сука, настоящая сука!

Пощечиной он свалил ее на ковер. Со стола упала на пол чернильница и разбилась. Бриони молча поднялась на ноги.

– Я пытался, Бриони, быть для тебя надежным другом. Я прощал тебе такие вещи, за которые другие мужики прокляли бы тебя. И вот чем ты платишь мне. Теперь я точно знаю свое место. Что ж, завтра мы разделим наши пенсы и полупенсы. А теперь я хочу убраться от тебя как можно дальше.

Бриони, заискивающе глядя на Томми, подошла к нему.

– Томми, Томми, послушай меня… Я не хотела говорить этого.

Он поднял руки.

– Не трогай меня, Бри.

Бриони попыталась удержать его, схватив за рукав пиджака.

– Пусти меня, Бри, или я вышвырну тебя в окно.

Она вцепилась в него крепче и заплакала.

– Пожалуйста, Томми! Я не хотела тебя обижать, ты просто расстроил меня!

Он оттолкнул ее. Она отлетела назад и так ударилась о стену, что у нее перехватило дыхание. Она сползла на пол.

– Доброй ночи, дорогая. Увидимся как-нибудь.

Теперь она горько рыдала.

– Томми, умоляю тебя…

Он посмотрел на нее сверху вниз и засмеялся.

Выйдя из клуба, он засунул руки в карманы и быстро пошел в сторону Ист-Энда, оставив свою машину. Слезы обожгли ему глаза, и он заморгал. Лондон вокруг утихал, готовясь к ночи, улицы пустели, жизнь замирала. Он так сильно любил ее, но что же в ней такого? Что это за волшебство, которое делает одного-единственного человека твоей жизнью, твоей любовью? «Кто меня проклял – обрек на то, чтобы желать только ее?» Томми по-прежнему желал ее, даже сейчас, после всего, что случилось, и ощущал невыносимую боль. Там, где дело касалось Бриони, у него пропадала гордость.

«Нет, – решил он, – я найду в себе гордость. Ничто не заставит меня вернуться к ней после этого разговора, даже ее слезы. С сегодняшнего дня Бриони Каванаг гуляет сама по себе».

И тоненький голосок где-то в глубине его сознания откликнулся: «Тогда ты, Томми Лейн, будешь одинок до конца своих дней».


Глава 20


После свадьбы, пышность которой поразила весь Ист-Энд, Эйлин и Джошуа наконец очутились в своем маленьком домике с террасой. Дом подарила им Бриони, и теперь Эйлин озиралась в изумлении. «Это мой дом, – подумала она, – ведь он записан на мое имя. И даже не надо платить арендную плату».

Все ее существо требовало отказаться от этого дома, ибо она знала, каким образом Бриони доставались деньги. Однако Джошуа заявил, что глупо отвергать такой великолепный дар, и Эйлин пришлось покориться. Теперь она любовалась кухней, впивая запахи свежей краски, лавандовой мастики и угля. Кухня была полностью оборудована, включая даже скатерти и посудные полотенца. Покупать ничего не требовалось.

Джошуа обнял ее за талию, и Эйлин от неожиданности вздрогнула, как от ожога.

– Может, приготовить чашку чая? – спросила она робко. Джошуа улыбнулся.

– Эйлин, любимая, мне не нужен чай. Ты просто поднимайся наверх и ложись в постель. Я посижу здесь немного, покурю и скоро приду к тебе.

Слова его прозвучали ласково. Эйлин все поняла. Она облизнула пересохшие губы и кивнула.

Наверху она обвела взглядом свою спальню. Кровать вдруг показалась ей слишком большой, а предметы обстановки в свете уличных огней отбрасывали резкие тени, отчего становилось жутковато. Но она не хотела включать свет. Мысль о том, что Джошуа увидит ее при свете, пугала ее. Она села на кровать и прикусила губу. Теперь она не понимала, почему так стремилась к замужеству. Ей нравилось думать о собственном доме, о стряпне, о присмотре за детьми, но ведь все это дневная суета. Она отгоняла от себя мысли о ночах, иначе на память приходили времена с Генри Дамасом, а эти воспоминания Эйлин затолкала в самый темный угол своей памяти. И вот она замужем, и вот настала ночь, черная и зловещая, и Эйлин казалось, что ночь будет длиться вечно.

Эйлин начала расстегивать платье на спине, с трудом дотягиваясь дрожащими пальцами до крошечных перламутровых пуговок. Перед ее глазами вставала другая спальня, теплая и уютная, где ею тоже овладевал ужас перед приближением мужчины. Неведомое пугало ее. «Захочет ли Джошуа получить все то, что делают порочные женщины? Захочет ли он, чтобы я касалась руками или губами его сокровенных мест?» Одна мысль об этом вызывала у Эйлин дурноту. «Захочет ли он, чтобы я была обнажена, раскрыта, чтобы встала на колени у кровати? Как мне избежать этих унижений?»

Она оглядывала комнату безумными глазами, словно надеясь увидеть дверь, через которую она сможет выскользнуть и убежать прочь. Зажмурившись, Эйлин попыталась унять жгучие слезы, наполнявшие глаза, успокоить сердцебиение. Она ощущала запах собственного страха.

Вдруг Эйлин услышала, что Джошуа выбивает свою трубку в камин, и этот стук прозвучал в тишине как взрыв. Она задержала дыхание и прислушалась. Вот он закрыл дверь кухни и начал подниматься по лестнице. Походка у него была тяжелая, новые ботинки скрипели при каждом шаге. Эйлин стало больно дышать, она обливалась потом. Когда дверь спальни рывком распахнулась, она застонала от ужаса. Ее тело напряглось и словно одеревенело, она не могла пошевелиться.

– Эйлин, ты еще не разделась? – ласково прошептал Джошуа. Девушка молча смотрела на мужа, не в силах проронить ни слова. Он расстегнул брюки и при этом громко рыгнул. Брюки упали на пол, и он перешагнул через них.

– Давай зажжем свет.

Джошуа повернулся к выключателю, и Эйлин сквозь стиснутые зубы выдавила:

– Нет… Нет, пожалуйста, Джошуа! Я боюсь.

Он повернулся к ней, улыбаясь.

– Прости меня, Эй, я забыл, что у тебя это в первый раз. – Он сел рядом с ней на кровать и взял ее за руку. – Перестань дрожать, девочка, мы скоро согреем друг друга.

Эйлин в сумраке с трудом различала его лицо. От Джошуа исходил густой запах алкоголя. Его толстые губы лоснились, а глаза казались пустыми. Она вырвала у него свою руку и встала.

– Я не могу, Джошуа, не могу…

Он обхватил Эйлин за талию, повалил на кровать и, задрав ее свадебное платье, начал покрывать ее тело влажными поцелуями, от которых Эйлин вся сжалась. Она отталкивала его, чувствуя, как сильно накрахмалена его рубашка. Он засмеялся, потом одним рывком разорвал ее панталоны и принялся искать губами ее лоно, возбуждаясь при мысли о том, что ему предстоит лишить эту скромницу девственности. Эйлин почувствовала, что ее охватывает паника. Она хотела оказаться где угодно, только не в этой комнате. Она вспомнила, как отец пытался насильно овладеть ее матерью, как Генри в первый раз овладел ею… Эйлин рванулась и изо всех сил оттолкнула мужа.

Джошуа свалился на пол, и Эйлин услышала его сдавленное ругательство. Прежде чем она успела спрыгнуть с постели, он уже вскочил на ноги, сгреб ее в охапку и стал срывать с нее платье. Эйлин слышала, как рвется ткань, как разлетаются перламутровые пуговицы. Она попыталась вцепиться ногтями ему в лицо. Он перехватил ее руки, больно сдавив запястья, а затем сильно ударил Эйлин по лицу. От удара ее голова резко мотнулась в сторону. И тогда Эйлин легла и застыла как мертвая, глядя на мужчину, который нависал над ней.

Он молча сорвал с нее всю одежду – теперь она уже не сопротивлялась. Джошуа увидел ее наготу, ее тяжелые груди и тонкую талию и почувствовал мощный прилив желания. Он резко развел ее ноги в стороны и, навалившись всей тяжестью, грубо вошел в нее, не обращая внимания на ее боль и страх. Он наслаждался ощущением того, что стал наконец хозяином положения. Однако там, внутри нее, он не встретил никакого сопротивления. Джошуа схватил Эйлин за волосы и яростно дернул.

– Значит, тебя уже попользовали, – сказал он тихо.

Губы Эйлин зашевелились в молитве. Она не понимала, что он говорит. Девушка лежала, в ужасе глядя на него. В голове у нее не было ничего, кроме слов молитвы.

У Джошуа стала пропадать эрекция. Все желание обладать женой пропало. Он вспомнил, что они никогда по-настоящему не целовались, никогда не дотрагивались друг до друга, ничего такого не было. И все это время она только притворялась Девственницей – ее уже кто-то имел. Ничего удивительного, что Бриони старалась как можно быстрее ее сбагрить. Эйлин знал какой-то другой мужчина, кто-то другой касался ее.

Все они, наверное, теперь смеются над ним.

Эйлин, заметив, что он остановился, попыталась подняться. Ее желание встать и уйти от него вновь раззадорило Джошуа. Он схватил жену за плечи, прижал к постели и начал со всей силой овладевать ею, вкладывая в свои толчки всю накопившуюся ярость.

Он хотел убить ее, хотел сжать руками это тонкое белое горло и сдавить его так, чтобы она не смогла больше дышать. Но он не мог этого сделать. Даже в ярости он не забывал, что Эйлин – сестра Бриони Каванаг. «Что ж, – подумал он, – есть и другие способы спустить шкуру с кошки. Эйлин О'Мэйлли, как она теперь называется, больше не увидит мирных дней».


Глава 21


Мария Юргенс спросила, пытаясь скрыть раздражение:

– А что обо всем этом скажет Бриони?

Томми равнодушно пожал плечами:

– У меня есть половина в деле, и я могу располагать ею, как мне угодно.

Мария тряхнула своими платиновыми волосами и улыбнулась:

– Мне кажется, все будет иначе, Томми. У меня такое чувство, что Бриони воспримет это не так, как ты. Я не знаю, из-за чего такие страсти, какая кошка пробежала между вами, зато мужчин я знаю неплохо. Я не собираюсь ради тебя порывать с Бриони. Мы с ней очень хорошо ладим, собираемся начать общий бизнес, и мне совершенно ни к чему становиться ее врагом. Ни сейчас, ни когда-либо позже.

Томми удивился, услышав о том, что у Бриони и Марии есть какие-то общие дела: Бриони ничего ему об этом не говорила.

– Понятно.

Мария усмехнулась.

– Нет, ничего тебе не понятно, Томми Лейн. Мне кажется, тебе должно быть стыдно. Ты приходишь, раздувшийся от собственного величия, и заявляешь, что можешь распоряжаться половиной вашего с Бриони общего бизнеса, в то время как этот бизнес по справедливости целиком принадлежит ей. Именно Бриони строила и раскручивала ваши заведения – ты в основном занимался случайными сделками. Я знаю все обо всех, мне ты очки не вотрешь. Я тебе советую дать Бриони возможность откупиться от тебя. – Мария наклонилась к Томми, и ее голос смягчился. – Послушай, дружище, я не знаю, что там произошло между вами, но все это на тебя не похоже. Ты пытаешься навредить ей. Что бы она ни сделала, не забывай о прошлом. Вспомни те времена, когда все так хорошо начиналось, – вы затеяли большое дело, стали партнерами… Может, сейчас ты зол на нее, но подумай, как же ты будешь чувствовать себя месяц, год спустя?

– Сказать правду, Мария, я попросту подумал, что ты будешь для меня наилучшим партнером после Бриони. Вы похожи, чертовски похожи! Но я не могу с ней видеться. Мне очень жаль, но я больше не желаю видеть ее, ни сейчас, ни в будущем. Я даже не хотел бы сейчас затащить ее в постель, клянусь.

– Тебе нужны деньги?

Томми покачал головой:

– Нет. Деньги мне не нужны.

– Тогда я дам тебе бесплатный совет. Не пытайся продать свою половину кому-либо, не посоветовавшись прежде с Бриони. Это все равно что плюнуть ей в душу. Если бы она поступила так с тобой, это было бы равносильно убийству. Попытайся сохранить хотя бы остатки дружбы, Томми. Сначала предложи ей выкупить свою долю, а потом, если она откажется, станешь пассивным партнером. Но не усугубляй и без того паршивые дела. Неприятности придут сами, тебе не понадобится бегать за ними.


Молли потряс вид Эйлин. Прошла неделя после свадьбы, Молли приехала к новобрачным в гости, однако ее визит никого не обрадовал. Эйлин все время молчала, лицо ее поблекло и осунулось. Она готовила обед, но делала это настолько вяло, что даже чистка моркови превратилась у нее в долгую утомительную операцию. Молли болтала без устали, но наконец все ее темы иссякли, и в кухне повисла тишина.

– Как твои дела, Эйлин? Ты не похожа на себя, девочка.

Эйлин не ответила. Увидев, как напряжено ее лицо, Молли почувствовала холод в груди. «Пожалуйста, Господи, не допусти, чтобы нервы Эйлин взяли над ней верх, – подумала она. – Перед свадьбой моя дочь немного оправилась. Пресвятая Мария, не дай ей снова свихнуться, прошу тебя».

– Я спрашиваю, ты хорошо себя чувствуешь, Эйлин, детка?

Та кивнула.

– Все ли хорошо между тобой и Джошуа?

Эйлин начала резать морковь. Только стук ножа нарушал тишину на кухне.

– Эйлин, ты в конце концов ответишь мне, черт побери?

Эйлин вздрогнула. Молли заметила, что после свадьбы Эйлин вновь стала сутулиться, как прежде.

– Что ты хочешь от меня услышать?

Молли закрыла глаза. По крайней мере, она ответила, значит, не окончательно свихнулась.

– Скажи мне, что с тобой происходит, девочка? Я волнуюсь за тебя. Для женщины, которая замужем всего неделю, у тебя слишком изнуренный вид. Можно подумать, будто твой брачный стаж уже не меньше сорока лет и вся новизна давным-давно испарилась. Дело в Джошуа? Джошуа не такой милый, как тебе хотелось бы? Он чем-то расстраивает тебя?

Эйлин в страхе ссутулилась еще сильнее, вспоминая язвительные речи Джошуа. Ей пришлось уже не раз во всех подробностях рассказывать, что с ней делал ее совратитель, словно это подстегивало сексуальный аппетит ее мужа. В довершение всего Джошуа заставил Эйлин признаться в том, что она убила своего отца.

– Значит, дело в его проклятой мамаше? Она приезжала к тебе? Если это так, я подотру ею пол!

Эйлин покачала головой.

Молли стиснула зубы. «Мне нужно докопаться до сути, даже если ради этого придется задушить Эйлин собственными руками».

– Может, дело в постели, в ночах, когда вы занимаетесь любовью? Скажи, в этом?

Эйлин закрыла лицо руками и кивнула. Молли вздохнула с облегчением.

– Послушай, Эйлин, я помню, как моя собственная мать говорила мне в день свадьбы: «Некоторым нравится секс, а другим – нет». Я сама была где-то посередине. Вначале мне нравилось заниматься любовью, но потом, когда вы стали рождаться в таком количестве, я быстро остыла.

Эйлин промолчала, и Молли заговорила вновь:

– Послушай, дочка, это та сторона брака, с которой каждая из нас должна мириться. Это единственный способ завести ребенка, и поверь мне: когда ты подносишь малыша к груди, то понимаешь, что ради него стоило потерпеть.

Эйлин отвела взгляд в сторону и кивнула. Молли незаметно перекрестила ее. «Конечно, вряд ли ей могло понравиться то, что происходит в постели, – мешали плохие воспоминания. Но если у нее появится ребенок, это ее выпрямит. Когда у тебя куча детей, нет времени страдать от собственных неприятностей.

Джошуа – неплохой человек, он будет заботиться о ней». Так Молли пыталась успокоить себя.


Прошла неделя, а Бриони так и не слышала ничего о Томми. Она послала ему три записки, но он не ответил ни на одну – словно в воду канул.

Слезы вновь покатились у Бриони по щекам. «Что ж, скоро мне в любом случае придется иметь с ним дело, пусть даже речь пойдет только о бизнесе. И если я хотя бы раз поговорю с ним, то все будет в порядке. Я постараюсь дать Томми понять, как я сожалею обо всем, что сказала, как сильно по нему соскучилась, как я люблю его…»

Дверь кабинета резко распахнулась, ворвалась Берни, и Бриони застонала:

– Что тебе нужно?

– О, я вижу, ты мне искренне рада! – засмеялась Берни. Бриони слабо улыбнулась:

– Прости, я начну снова. Что я могу сделать для тебя, Бернадетт?

– Да ничего. Я просто подумала, не заглянуть ли к тебе, вот и все. Хоть посмотреть, как сестра выглядит.

– Со мной все в порядке, Берни.

– Значит, от Томми ни слова?

– Ни слова.

– Он вернется. – Голос Берни звучал уверенно.

– Надеюсь, – засмеялась Бриони. – Но у меня такое чувство, что на сей раз он не вернется.

– Ну и хрен с ним, если так. Он больше потеряет, чем ты. Пусть проваливает.

– Как поживает Керри? – Бриони захотелось сменить тему.

Берни усмехнулась:

– Наша Керри спит, у нее выдалась тяжелая ночка.

– Что ты хочешь этим сказать? У нее завелся любовник? Правда? Мы с мамой интересуемся. Кто он?

Берни лукаво улыбнулась:

– Я поклялась хранить это в секрете, Бри, и даже тебе не могу рассказать. Но могу намекнуть. Он – последний человек в мире, на кого ты могла бы подумать.

Бриони почувствовала в голосе Берни злобу и встревожилась.

– Он женат, в этом проблема?

Берни покачала головой.

– Нет-нет, я ничего не знаю.

Бриони внимательно посмотрела на сестру и произнесла:

– Берни, давай начистоту: ты приехала, чтобы немного напакостить. Так что если хочешь что-то сказать, то либо говори, либо заткнись и перестань ходить вокруг да около.

Берни фыркнула.

– Я не собираюсь ничего говорить, Бриони. Если тебя интересуют дела Керри, узнай у нее обо всем сама. Сейчас ты ее застанешь дома, в постели. Она не встанет раньше пяти. Всю ночь бодрствует, весь день спит.

Бриони засмеялась и покачала головой.

– Вы с ней обе ветрогонки, Берни.


Керри сидела в своей маленькой кухне с Эвандером, ела тосты и пила крепкий чай, от души положив в него сахара.

– Расскажи мне про Алабаму, Эвандер. Ты никогда ничего мне не рассказывал об Америке.

Эвандер медленно жевал тост, словно нарочно дразня Керри. Он знал, что его подружка нетерпелива. Она раздвинула его руки и уселась к нему на колени.

– Ну давай, Эвандер, не беси меня. Он поцеловал ее в губы.

– Слушай, Керри, скажем так: моя жизнь там очень отличалась от жизни здесь, в Англии.

Керри вскочила, уперла руки в бока и бросила на него суровый взгляд.

– Я не дитя, Эвандер, и не стану плакать! Прекрати обращаться со мной как с ребенком. Если я когда-нибудь поеду туда, я должна знать, чего мне следует ожидать.

Он положил остатки тоста на тарелку и аккуратно вытер руки о салфетку. У Керри появилась безумная идея – поехать в Париж, а оттуда отправиться в Америку. Сколько он ни пытался ее урезонить, она не хотела ничего слушать. Эвандер понял, что настало время рассказать Керри настоящую правду. Придется выложить все. Придется объяснить, почему они никогда не смогут быть вместе, жить как муж и жена.

– Садись, Керри. Садись и успокойся. Я скажу тебе то, что ты хочешь знать.

Он произнес это почти шепотом. Усевшись на стул напротив него, Керри взяла свою чашку с чаем и приготовилась слушать. Лицо ее сияло, словно подсвеченное изнутри.

– Так вот… В Алабаме с черными обращались хуже, чем с животными. Черные с утра до вечера работали на фермах, но вся живность получала еду в первую очередь, равно как и тепло и кров. Обычно негры спали во дворе. Их дети начинали работать, едва выучившись ходить, – кормили домашнюю птицу.

Моя мать закрутила роман с мулатом по имени Расти Дорси. Это был высокий человек с хорошо подвешенным языком. Моя мать за три года родила от него троих детей. Я был первым, потом родились, мои сестры. Расти работал неподалеку, он был отличным столяром. И вдруг он уехал. У моей мамы, Лизель, разбилось сердце, она жила надеждой, что он вернется. И он вернулся, да, но лишь когда разорился вконец. Через некоторое время он вновь принялся бродяжничать.

Мой дедушка любил его. Они оба любили поговорить, а за разговором и выпить, но, правда, мой дед в отличие от Расти был очень религиозен. Мы все жили в одной маленькой лачуге. Там не было ни спален, ни туалетов, ничего такого. И каждый все обо всех знал. Совсем никакой личной жизни. Впрочем, детям она и не нужна.

Керри кивнула, вспоминая свое детство, подвал, плотно прижатые друг к другу тела в постели.

– Когда мне исполнилось пять лет, мать отвела меня на работу в дом к белой женщине. У нее был слуга по имени Тобиас, здоровенный негр. И вот эта женщина, мисс Глория Дэй… она была старше его, настоящая старуха… Она не собиралась умирать, наоборот, ее переполняла энергия. О господи, я видел, как она на него глядела!

Он засмеялся, и Керри улыбнулась. Она не отводила глаз от его лица.

– Да, она любила черное мясо, эта Глория Дэй! И Тобиас, похоже, тоже ее любил. Я понравился ему. Он знал, что я люблю слушать, когда играют на пианино. Мисс Дэй играла, а я слушал, но если забывал подмести крыльцо или вымыть пол, меня пороли розгами. Мисс Дэй однажды спросила: «Эвандер, тебе нравится, как я играю на пианино?» И я честно ответил: «Да, мэм». Тогда она решила учить меня играть на пианино. Я проводил с ней часы, слушая ее игру. Я готов был сидеть и слушать днем и ночью. Понимаешь, она была интересным человеком.

Что ж, я быстро все схватывал, и это радовало ее. Когда я играл, она смеялась как сумасшедшая. Так прошло пять лет – лучшие пять лет моей жизни. К одиннадцати годам я уже мог сыграть любую вещь, какую бы она ни попросила. Сейчас я думаю, что я заменял ей родных детей, которых у нее не было. Мисс Дэй даже пыталась устроить меня в школу, но власти не разрешили. Я-то с самого начала знал, что ничего не выйдет, и потому не слишком расстроился.

– Как это чудесно! У тебя было прекрасное детство…

Эвандер громко расхохотался.

– Нет, Керри. У негров не бывает детства. Однажды утром мы с матерью увидели, что мисс Дэй сидит на крыльце. Выглядела она неважно. У нее было такое белое лицо – белее ее седых волос, белее ее платья…

Эвандер тяжело вздохнул и отпил глоток остывшего кофе.

– В саду у мисс Дэй рос огромный дуб. Я любил забираться на него. Теперь на этом дубе висел Тобиас, подвешенный за ноги. Сначала я даже не понял, что с ним произошло. Его сожгли заживо, но сначала избили палками, испинали башмаками. Вместо лица у него было какое-то месиво. Они кастрировали его и запихали пенис ему в рот. Тобиас был весь обуглен, его одежда сгорела дотла.

– Боже праведный! Мне плохо.

Эвандер усмехнулся.

– Меня тоже вырвало. Я собрал всю свою выдержку, но все равно что-то дергалось у меня в желудке и выталкивало пищу наружу. Моя мама плакала, сильно плакала. Я побежал к своему дедушке, он сходил за отцом Тобиаса, и они перерезали веревку.

– Ну а как насчет закона, полиции?

– Дорогая, это и был закон. Даже сейчас там такой закон, хотя прошло уже столько лет. Закон гласит, что черный человек не может смотреть на белую женщину. Если белая женщина подумает, что черный смотрит на нее с вожделением, его могут повесить. Кто-то догадался о его связи с мисс Дэй. Никого не волновало, что она сама хотела его, что это ей нравилось, что она платила ему! Ее никто не тронул, у нее имелась надежная зашита – деньги. Поэтому они отыгрались на Тобиасе. Черное и белое по-настоящему никогда и нигде не смешиваются, девочка, даже во Франции.

Керри через стол смотрела на Эвандера. Она вглядывалась в его глаза, в его лицо шоколадного цвета. Она так сильно хотела его, что почти ощущала свое желание на вкус.

– Что ты собираешься делать? Для чего ты мне рассказываешь все это? Ты думаешь, я не знаю, что такое бедность? Поверь мне, Эвандер, я выросла в трущобе, в самой паршивой трущобе. Мы – ирландский мусор, мы пэдди,[3 - Пэдди – пренебрежительное прозвище ирландцев.] несмотря на то что я и мои сестры родились в Лондоне. Или ты пытаешься запугать меня, заставляя выслушивать такое? Если ты не хочешь меня, Эвандер, тогда скажи прямо. Если ты боишься, что я покончу с собой, то совершенно зря.

От любви к Керри, от несправедливости жизни Эвандеру хотелось закричать. Он подошел к Керри и опустился перед ней на колени. Взяв ее лицо в свои большие ладони, он попытался урезонить девушку.

– Я люблю тебя, девочка. Я обожаю тебя. Но ты не хочешь меня понять. Если кто-нибудь когда-нибудь узнает про нас, то… Ты даже не догадываешься, какие это вызовет неприятности. Я боюсь. Не за себя, за тебя! За тебя!

Керри попыталась высвободить лицо из его рук, но он крепко держал ее.

– Послушай меня. Ты думаешь, что любовь побеждает все. Нет, это не так. Когда мы с тобой станем жить вместе, ты возненавидишь меня, а если у нас будут дети, то в конце концов ты возненавидишь и их.

Глаза Керри наполнились слезами, слезы заливали ей лицо, а она все смотрела и смотрела на Эвандера. Все ее тело трепетало от страсти к нему и от его жестоких слов. Он крепко прижимал ее к себе, вдыхал аромат ее духов, ее волос. Его нежные прикосновения лишали ее сил, она плакала все горше, она сотрясалась от рыданий и промочила слезами его рубашку.

– Мне не нужно было заходить так далеко, девочка. Я был неправ. Поверь мне, раз я сказал, что люблю тебя, то я сделал бы все на свете, чтобы мы были всегда вместе. Керри, выхода просто нет. Я лежал без сна несколько ночей, пытаясь придумать, как решить нашу проблему, но выхода не нашел. Я возвращаюсь в Штаты. Я знаю парня, который может дать мне работу. Я уеду, и ты забудешь обо мне.

– Нет… Я не забуду, я никогда не забуду тебя. Я поеду с тобой… – Голос ее стал сиплым от слез. Она понимала, что несет чушь, но не могла остановиться. – Мы найдем выход, я знаю, что найдем.

Эвандер отстранил ее от себя и посмотрел ей в лицо. Покачав головой, он сказал:

– Я собираюсь покинуть тебя, девочка, но мое сердце останется здесь. Тебе придется принять это, Керри. Мы не можем любить друг друга. Возможно, потом – кто знает? – все изменится. Но не при нашей жизни, в этом ты можешь быть уверена.

– Но я так люблю тебя, так люблю!

Он улыбнулся ей с благодарностью.

– Я тоже люблю тебя, детка. Я так хочу тебя. У меня никогда не было такой, как ты, и наверняка больше не будет. Но сейчас давай наберемся мужества. Пришло время стать взрослыми. Достаточно взрослыми, чтобы суметь прекратить то, что мы начали и что может привести лишь к катастрофе. Я уезжаю, девочка, заканчиваю свой контракт и уезжаю.

– Значит, у нас остается месяц, так? Всего четыре недели?

Он кивнул. Его сердце разрывалось от жалости, когда он слышал слезы в голосе Керри. В то же время он был горд от сознания того, что она любит его, любит по-настоящему. Благодаря ее любви Эвандер мог выйти из игры с достоинством. Первый раз в своей жизни он был ответствен за судьбу белого человека.

Керри громко всхлипнула. Лицо ее заливали слезы.

– Тогда нам остается лишь сделать эти четыре недели лучшими в нашей жизни.

Эвандер нежно поцеловал возлюбленную, нежно коснувшись губами ее лица.

– Мы постараемся, детка. Уж это я тебе обещаю.


Глава 22


Бриони сидела перед мерцающим экраном и с интересом следила за ходом фильма. Она оценила то, как Руперт снял девушку, какие выбрал ракурсы. Лицо Джонатана всегда было непроницаемым, и это следовало одобрить, потому что зрителям подобных фильмов нужны не эмоции, а грубый секс.

Девушка была стандартной красоткой, и это разочаровало Бриони. Платиновые волосы, огромные груди, тонкая талия. От девицы исходила аура скуки. Однако Бриони понимала, что заметить это может только она да разве что еще девушки, работающие на нее. Мужчины, похоже, скучали с теми девочками, которых они покупали и за которых платили.

Секс в фильме был жарким, тяжелым, лицо девушки выражало откровенную похоть. В какой-то момент она посмотрела на торчавший прямо у нее перед глазами фаллос, поднесла руку с тщательным маникюром ко рту и, глядя прямо в камеру, с кокетливым удивлением широко раскрыла глаза. Именно этого и хотели зрители, именно в это Бриони вкладывала деньги. Когда девушка перевернулась на живот и призывно подняла круглый зад, Бриони от души расхохоталась. Джонатан в одной кепке, сдвинутой на затылок, грубо вошел в нее, удерживая партнершу за бедра. Томми это было бы омерзительно…

Мысль о Томми вернула Бриони к действительности, и ее лицо омрачилось. Прошло уже десять дней, как он ушел, а она ничего не слышала о нем, совсем ничего. Она знала, что он крутится где-то в Ист-Энде, но у него не хватило такта каким-то образом дать о себе знать. Что ж, она не собирается снова иметь с ним дело. Он проигнорировал все ее записки. Мяч сейчас на его стороне поля! В гневе она чувствовала себя не такой несчастной. Бриони предпочитала злиться на Томми, тогда его отсутствие переносилось легче. Но постепенно Бриони начинала беспокоиться. «Если мы по-прежнему партнеры, то он должен быть рядом, должен помогать мне. Иначе мне снова придется зарабатывать авторитет, придется бороться. Но никому, никому на свете не удастся взять то, что принадлежит мне».

Фильм шел к завершению, и Бриони заставила себя сосредоточиться. Нужно утвердить его с Рупертом и Джонатаном. Она досмотрела фильм до конца, а затем включила свет. Что ж, возможно, это и не высокое искусство, но для ее целей вполне годится.

Бриони находилась в своей спальне. Только специально приглашенные люди могли входить сюда. Даже Молли не являлась исключением. Здесь Бриони обдумывала свои планы и затем обсуждала их с Томми. Теперь ей казалось, что это было так давно… Словно в другой жизни.

На каминной полке стояла фотография, изображавшая Бриони вместе с Томми. Они сфотографировались в тот день, когда пошли посмотреть на Чарли Чаплина в фильме «Малыш». Им нравился маленький Джекки Коган, нравился фильм. На снимке оба улыбались во весь рот, ее лицо наполовину скрывала большая шляпа. Бриони взяла фотографию и принялась рассматривать ее, пытаясь вспомнить все события того дня, каждый нюанс, каждый миг. «Если бы я раньше поняла, как много мы значили друг для друга!»

Но в том-то и вся беда, что она никогда об этом не думала. Томми жил с ней долго, – казалось, иначе и быть не могло. Она не понимала, что людей надо удерживать. Бриони тяжело вздохнула. Если Томми действительно решил порвать с ней, то она оказалась отброшенной на несколько лет назад: «мамочка», владелица клуба, не более того. Если бы Томми не было рядом, она не стала бы даже следить за собой.

Бриони поставила фотографию обратно на полку камина и взяла другую – фото Бенедикта. Одетый в темный костюм, он стоял прислонившись к колонне. Это был хороший снимок – фотографу удалось поймать улыбку мальчика. Бенедикта попросила сфотографироваться няня, но на самом деле снимок предназначался для Бриони.

Бриони слабо улыбнулась. «Бен похож на меня», – подумала она. Даже на отретушированном фото, где невозможно различить цвет глаз и волос, он оставался копией Бриони.

Осторожно поставив карточку на место, Бриони прошлась по комнате. Сегодня ей предстояло поехать к Эйлин. Начинался очередной кризис в семье. Иногда Бриони хотелось, чтобы все ее близкие провалились в преисподнюю и оставили ее в покое. У Бриони не было сил переживать даже из-за матери и сестер, ей хватало и своих забот. Но, разумеется, никому не следовало об этом знать. Бриони не знает слабости – таков закон семьи Каванаг. Порой маленькая женщина от души жалела, что сама придумала этот закон.


Молли ждала Бриони на кухне в доме Эйлин. Элизабет О'Мэйлли сидела широко раскрыв глаза и таращась на огонь. Под глазом у нее темнел синяк, который ей поставила Эйлин.

– Вы с сынком измучили девочку так, что она сошла с ума! – напустилась Молли на сватью.

Элизабет О'Мэйлли покачала головой.

– Эта девица безумна, как мартовский заяц, и ты прекрасно об этом знаешь. Ты была здесь и видела, что случилось. Она напала на меня без всякой причины. Я только приехала посмотреть, как она.

Молли недоверчиво хмыкнула:

– И это все, что ты можешь сказать? Ты приезжала сюда каждый день. О, не думай, что я ничего не знаю! Ты доводила мою дочь до безумия своим обжорством и чавканьем! Думаешь, за Эйлин некому заступиться? Подожди, вот приедет Бриони, она подотрет тобой пол! А что до этого жеребца, вашего сынка, моя Эйлин не знала ни минуты покоя с тех пор, как вышла замуж. Не прошло и двух недель, а она похожа на мученицу. Он, как и ваш муж, мадам, такой же сексуальный маньяк! Христом клянусь, все об этом знают: твой муженек готов был пользовать бабенок даже на смертном одре!

Элизабет О'Мэйлли оскалила зубы:

– Ты, сука!

– Ты сама сучка первостатейная, но моя Бриони собьет с тебя спесь. Она врежет тебе по первое число.

Бриони вошла через заднюю дверь как раз в тот момент, когда женщины уже сцепились в драке. Она разняла их и с удивлением спросила:

– Что здесь происходит?

Молли толкнула свою соперницу в грудь. Та пролетела через всю кухню и врезалась спиной в буфет. Тарелки и кружки повалились на пол с оглушительным грохотом.

– Весь этот ад из-за нее, Бри, она виновата! Она и ее сынок. И он еще смеет называть себя мужчиной! Ух!

– Где Эйлин?

– Она наверху, и, по моему мнению, ей нужен доктор, – ответила миссис О'Мэйлли. – Она сумасшедшая, и мой мальчик тут ни при чем. Это у нее дурная кровь, а не у нас.

Бриони посмотрела в лицо Элизабет О'Мэйлли и тихо сказала:

– На вашем месте, старая леди, я бы заткнула свою пасть. Пока я не в настроении драться, но настроение скоро может появиться. – Она показала кулак, подтверждая свои слова.

– Бри, задай ей жару!

– Мам! Может, ты передохнешь и позволишь мне увидеть Эйлин? Вы обе деритесь и ругайтесь хоть весь день напролет, но, черт побери, перенесите свои дела на улицу. Здесь не место для склок.

Обе женщины с явной неохотой умолкли.

– Вот так-то лучше. А теперь приготовьте мне чашку чаю, и пусть она остывает на столе. Я пойду наверх и посмотрю, что можно сделать.

Тяжелой поступью Бриони поднялась по лестнице. Две старухи продолжали переругиваться, но уже тихо, зловещим шепотом. Бриони осторожно открыла дверь в комнату Эйлин. То, что она увидела там, потрясло ее до глубины души. Ее сестра лежала на полу, свернувшись клубком и закусив зубами край покрывала с кровати, чтобы не дать вырваться крику.

– Эйлин, Эйлин! Что с тобой, дорогая?

Бриони опустилась на колени возле сестры. Эйлин уставилась на нее расширенными глазами, будто не понимая, кто это.

– Это я, сестренка, любимая. Что случилось? Скажи мне, что случилось?

Из глаз у Эйлин текли слезы, и, вытащив носовой платок из кармана плаща, Бриони осторожно вытерла ей лицо.

– Я больше не могу, Бри. Они все время дерутся, орут на меня и друг на друга. Джошуа не оставляет меня в покое ни на минуту, ночь за ночью. Он мне противен, Бри. Он омерзительно ко мне относится, заставляет меня рассказывать все. Я этого не выдержу.

– Рассказывать все? – с удивлением переспросила Бриони. – Что – все?

– А ты не проболтаешься, если я скажу тебе? Он не должен знать, что я тебе сказала, понимаешь? Он пригрозил мне, что, если я пожалуюсь кому-нибудь, он убьет меня.

Бриони усмехнулась:

– Да? Он это говорил? Ну, я не проболтаюсь, дорогая. Ты расскажи мне, а я посмотрю, что можно сделать. Хорошо?

Эйлин схватила Бриони за руку. Бриони увидела ужас на лице сестры и ощутила огромное желание схватить Джошуа за глотку и задушить его голыми руками, чтобы и ему пришлось почувствовать ужас.

– Он заставил меня рассказать ему о нас, Бри. О папе и о Генри Дамасе… Он знает все. О твоем мальчике, о нашем папе и о том, что я сделала с папой… Он говорит, что собирается пойти в полицию, и заставляет меня проделывать с ним разные вещи. Ужасные вещи. Я не понимаю, почему он так себя ведет Бри. Он всегда был добр ко мне, всегда был так мил… Он никогда не обижал меня раньше…

Она снова начала горько плакать. Бриони нежно гладила ее красивые темные волосы.

– Ну, вставай, я помогу тебе раздеться и уложу в кровать, а потом мы решим, что делать.

Эйлин с трудом встала, опираясь на руку Бриони. Когда Бриони стянула с нее платье, то увидела на теле сестры синяки и царапины и стиснула зубы. Она приготовила постель и, когда Эйлин легла, укрыла ее одеялом. Страдальческое выражение на лице сестры разрывало ей сердце. Бриони чувствовала себя ответственной за все. Поцеловав Эйлин в лоб, она вышла из комнаты.

На кухне Молли и Элизабет О'Мэйлли сидели за столом и молча пили чай.

– Что здесь случилось? – спросила Бриони. Элизабет покачала головой:

– Не знаю. Я сегодня приехала навестить Эйлин, посмотреть, как она, и тут приехала ваша мать. Мы поскандалили, и Эйлин просто сошла с ума. Напала на меня. А что она говорила, как ругалась!

– Наверное, она выучилась таким словечкам от вашего сынка. Наша Эйлин за всю жизнь не произнесла ни единого грубого слова, сколько я ее знаю.

– Мой Джошуа приличный человек, да будет вам известно… – Гордость за сына преодолела в душе Элизабет страх перед мисс Каванаг.

Бриони впилась глазами в лицо старухи.

– Ваш сын – животное, и от этого у нашей Эйлин все перевернулось в голове. А теперь поднимай свою жирную задницу и катись куда угодно, но держись от меня как можно дальше. Да, и вот еще что. Твой сын больше не будет жить здесь, так что в любом случае жди его дома.

Молли усмехнулась. Она не сомневалась в том, что ее Бриони все уладит. Когда Элизабет О'Мэйлли ушла, Молли самодовольно улыбнулась:

– Поделом ей! Слышала бы ты, что она тут плела сегодня!

– Заткнись, мам! Ты такая же дура, раз притащилась сюда и устроила весь этот переполох. Эйлин больна. Если бы ты не заставила меня купить для нее этот паршивый дом ради того, чтобы выдать ее замуж, такого никогда не случилось бы. Она сама никогда не вышла бы замуж после всего, что с ней стряслось. Поэтому впредь не суй свой нос в чужие дела. Я обвиняю тебя во всем, что произошло сегодня. Тебя и себя. Мне не надо было тебя слушать.

Молли почувствовала уколы совести.

– Я скажу тебе еще кое-что, мать, – продолжала Бриони. – Джошуа знает про все наши делишки. Знает о Генри Дамасе, о моем мальчике, о смерти папы – обо всем. Он заставил ее рассказать ему все, а теперь терзает угрозами.

– Нет! Неужели она рассказала ему? О Боже праведный, глупая девчонка!

– Не глупая. Напуганная, душевнобольная – тут много всего. Это мы дуры, что добивались этой свадьбы. Придется мне встретиться с Джошуа О'Мэйлли и заткнуть ему глотку раз и навсегда.


Кевин Картер, водитель Бриони, был удивлен выражением лица хозяйки, когда та вышла из дома сестры. Веселое настроение, похоже, покинуло ее, осталась только ярость. Бриони села на заднее сиденье.

– К Элизабет О'Мэйлли, пожалуйста.

Машина тронулась с места. Бриони, завернувшись в плащ, смотрела в окно на пролетавшие мимо улицы. На тротуарах играли дети, мужчины стояли прислонившись к фонарным столбам. Улицы не изменились со времен ее детства. Люди по-прежнему жили в тесных маленьких домишках, черных от копоти, держали по нескольку кур, по паре кроликов в клетках. У здешних обитателей доселе сохранялся унылый, безнадежный вид.

Машина подкатила к дому Элизабет О'Мэйлли. Группа детишек в лохмотьях толпилась возле двери. Они бросили свою игру в камешки и уставились на даму в темно-зеленом плаще. Одна маленькая девочка расчесала гноящуюся ранку от укуса блохи и смахнула кровь грязными пальчиками.

В доме напротив открылась дверь, и на пороге показалась молодая мать с маленьким ребенком на руках. Бриони узнала ее. Это была Лили Бейнс, девушка, с которой они когда-то детьми вместе играли во дворе. Бриони улыбнулась, кивнула ей и постучала в дверь Элизабет О'Мэйлли. Стук эхом разнесся по всему дому, и Бриони чутьем поняла, что внутри никого нет.

– Лили, ты знаешь, где она?

– Они вышли с час назад. Я думаю, старуха собралась куда-то далеко, у нее с собой были сумки. Надеюсь, она действительно уедет, я просто не выношу эту старую корову.

Бриони понимающе хмыкнула.

– А куда она могла поехать? У нее есть кто-нибудь, к кому она могла бы отправиться?

Лили покачала головой, а ребенок улыбнулся. Бриони заметила на зубах ребенка кариес, хотя ему было не больше года от роду.

– Единственное место, где ее могут ждать, – это церковь, хотя я думаю, что и там ей не очень рады. А как ты, Бриони? У тебя прекрасный вид. Просто шикарный.

– Ты тоже прекрасно выглядишь, Лили. А это твой мальчик? Бриони погладила ребенка по щеке. Тот засмеялся. Лили приосанилась, понимая, что за ними наблюдают. Теперь, когда Бриони уделила ей внимание, она могла хвастаться тем, что выросла вместе с ней.

– У меня четверо, это мой младший. Я вышла замуж за Дэнни Литтла, ты его помнишь?

– Да, помню, он любил показывать нам птичьи гнезда.

– Он до сих пор коллекционирует птичьи яйца, Бриони. Знает все о птицах. А у тебя, я слышала, дела идут хорошо. Я рада за тебя, Бриони. Рада, что ты убралась отсюда. Ты всегда отличалась умом, всегда знала, как не упустить свой шанс.

Бриони смутилась:

– Ну да, Лил. Мне было приятно повидаться с тобой. Ты должна знать, где я живу. Приезжай как-нибудь ко мне, выпьем по чашечке чаю, поболтаем о старых временах.

– Может, и приеду: устроим вечер воспоминаний.

Они обе знали, что Лили не приедет, что у ее детей вши и она побоится занести паразитов в дом Бриони. Но все равно Лили порадовало приглашение. Открыв сумочку, Бриони вытащила все деньги, что оказались там, примерно восемь фунтов, и насильно запихала их в руку Лили.

– Нет, нет, Бриони! Мне было приятно увидеть тебя, но мне не нужны твои деньги.

Бриони засмеялась.

– В таком случае, ты единственная, кому они не нужны. Но ты единственный человек, которому я по-настоящему хочу их дать. Не стесняйся – там, откуда они берутся, их гораздо больше!

Лили кивнула. В глазах ее стояли слезы.

– Спасибо, Бри. Это смешно, но мы сегодня были на грани… Дэнни уволили с доков. Эти деньги поддержат нас.

Бриони и Лили обнялись, сжав между собой ребенка. Он запищал, напоминая о себе.

– Скажи Дэнни, чтобы не унывал. У него будет работа, я за этим прослежу.

Лили вновь кивнула. У нее перехватило горло, и она не могла говорить.

Оказавшись в машине, Бриони заметила, что Кевин Картер смотрит на нее как на сумасшедшую.

– Церковь Святого Винсента, Кевин.


Отец Макнамара не удивился, увидев Бриони Каванаг в прихожей своего дома. Он улыбнулся ей и пригласил в библиотеку.

– Здравствуй, Бриони. Что я могу для тебя сделать?

– Пожалуйста, помогите мне найти Элизабет О'Мэйлли и ее сына Джошуа.

Священник кивнул:

– Как же, знаю. Вы теперь родственники, не так ли? Ведь он женился на твоей сестре всего пару недель назад.

Бриони процедила:

– Он бросил ее. Мне надо поговорить с ним, но я не могу найти ни его самого, ни его мамашу.

Священник зажег сигару и выпустил облачко ароматного дыма.

– Эта женщина – все равно что чума, ее языку до всех есть дело. Она и тебя довела?

– Можно сказать и так, святой отец. Ну, так вы их видели?

– Нет, я их не видел.

Бриони встала.

– В любом случае спасибо. Буду искать дальше. Не знаете случайно, к кому они могли бы поехать?

Священник посмотрел на девушку, мысленно прикидывая, стоит ли откровенничать с ней.

– Садись-ка и расскажи мне, что случилось. Тогда я отвечу на твой вопрос.

Бриони села и рассказала священнику про Эйлин, опуская пикантные подробности.

– Значит, Эйлин вновь разболелась и в этом виноват Джошуа? Я хочу увидеть его и попытаться вразумить. Бедняжка Эйлин! Она была не в себе еще тогда, когда работала на этого усатого господина, который владел красильной фабрикой и половиной доков.

Бриони кивнула:

– Да, святой отец. Я тоже на него работала.

Бриони и священник обменялись взглядами, без слов понимая друг друга.

– Да, она уже тогда прихварывала, бедная девочка. Может, работа изнурила ее? Я помню, как твой отец ходил на исповедь – каждую неделю, регулярно, как часы.

Бриони не произнесла ни слова. Священник намекал на то, что он благодаря исповеди Пэдди знает о причинах болезненного состояния Эйлин.

Священник вздохнул. Эта девушка и ее семья заинтриговали его. Информация о них могла стоить дорого.

– Ну хорошо… Вот что: у Элизабет О'Мэйлли есть брат в Айлингтоне.

Бриони кивнула и встала.

– Спасибо, святой отец. Напоследок хочу попросить вас кое о чем.

– Слушаю тебя, дитя мое. – Священник смотрел на нее, щурясь от табачного дыма.

– Никогда больше не пытайтесь вникать в дела нашей семьи. То, что вы знаете и о чем догадываетесь, – это ваше дело. Но в дальнейшем не забывайте, откуда берутся деньги на ваши дорогие сигары и виски. Настоятели других храмов встретят меня с распростертыми объятиями, и при этом не будут задавать вопросов.

Она вышла из комнаты, оставив отца Макнамару с каменным лицом. Почему-то дорогая гаванская сигара внезапно утратила для него свой вкус.


Глава 23


Кевин Картер разговаривал с Томми Лейном в его новом доме в Стратфорде.

– Если бы она знала, что я вижусь с тобой, она оторвала бы мне голову.

– Я понимаю это, Кев, и ценю твою дружбу. Сама Бриони в порядке?

– О да. То есть внешне в порядке. Ты же знаешь Бриони, она более скрытная, чем наше правительство.

Томми невольно улыбнулся.

– Это точно. Значит, Джошуа перед ней провинился, да? Вот ублюдок! Надо нам самим попробовать найти этого святошу.

– Идет, Томми. Я тоже хочу дать Бриони передых. С ее сестрой дело дрянь. Я сам видел ее. Она больна, дружище. Этот парень потрудился над ней основательно, у нее все руки в синяках. Что за извращенец? – Кевин осуждающе покачал головой.

– Посиди, пока я переоденусь. Налей себе чего-нибудь выпить.

Едва Томми вошел в спальню, женский голосок спросил:

– Ты возвращаешься в кроватку, Томми?

Ширли Дарлинг, так звали девицу, вытянула руку навстречу Томми. Тот поморщился.

– Прости, Ширл, но у меня дела. Одевайся и выметайся отсюда.

Ширли села в кровати. При этом одеяло упало, обнажив пышную грудь.

– О, Томми! А я не могу подождать здесь, пока ты вернешься?

– Нет уж! Одевайся и марш домой, юная леди. Я занят.

– Ты онанист, Томми Лейн!

– Очень изящно сказано, – расхохотался Томми.

Ширли сощурила глаза и заявила:

– Правильно, я леди, не то что твоя Большая Бриони, как ее все называют. У нее есть и другое прозвище – Ядовитый Карлик. Ты слышал? В чем дело, Томми? Испугался, не узнает ли она про меня?

Томми за руку стащил Ширли с кровати и проволок через всю спальню в гардеробную, где на стуле была аккуратно сложена ее одежда.

– Одевайся и уматывай отсюда. Что же касается Бриони, то ты недостойна даже идти рядом с ней по тротуару.

Ширли, голая, сидела на стуле и терла руку.

– Ты сделал мне больно!

Томми состроил трагическое лицо:

– Не может быть! Как же я мог? И учти: если будешь распускать язык, я просто скажу Бриони, чем занимался всю ночь.

Он вышел из комнаты и, спускаясь по лестнице, ощутил приступ гнева. «Сколько народу думает, что я боюсь Бриони!» Потом он улыбнулся. «Ядовитый Карлик! Бриони рассмеялась бы, если бы услышала о себе такое».


Пэдрэг О'Коннор был тощим жилистым ирландцем с пламенно-рыжими волосами, большой кустистой бородой и огромными грубыми руками. Он был невысок ростом, всего пять футов с небольшим, но производил впечатление очень сильного человека. Его глубоко посаженные голубые глаза блестели религиозной одержимостью.

Пэдрэг ходил в самые захудалые пабы и питейные заведения и нес в эти скверные места слово Божие. Он знал Библию вдоль и поперек и верил в возможность жить чистой и святой жизнью в соответствии с десятью заповедями. Пил О'Коннор только воду и ел простую пищу. Он работал угольщиком и доставлял мешки с углем по всему Ист-Энду. Его руки и спина пропитались угольной пылью, и это был знак того, что он тяжело трудится, честно зарабатывая себе на жизнь. Пьяницы, шлюхи и священники прятались по углам, когда видели, что он идет.

Сейчас он проповедовал в пабе «Лесовик», вкладывая в проповедь весь свой пыл и не обращая внимания на смешки. Он верил в истинность своих слов и не понимал, почему никто не получает от Библии столько же радости, сколько он.

Табачный дым разъедал ему глаза и горло. Он громко закашлялся, и бармен подтолкнул ему по стойке пинту пива.

– Продолжай, человече, только выпей сначала. Пивко остудит тебя.

Проповедник покачал головой:

– Мне достаточно стакана воды, спасибо.

Бармен налил ему воды и сказал:

– Выпей воду и иди. Они же смеются над тобой, разве ты не видишь?

В паб вошли Томми Лейн и Кевин Картер. Им достаточно было лишь раз взглянуть на человека у стойки, и все стало ясно. Пэдрэг опять завел свою проповедь:

– Ты не должен ложиться с мужчинами, как с женщинами, это отвратительно! Я все время вижу это. Вокруг доков мужчины, переодетые в женщин. Мужчины, заглядывающиеся на других мужчин, как раскрашенные проститутки!

Томми переглянулся с Кевином и состроил рожу.

– Будь я проклят, но он совершенно чокнутый!

Кевин рассмеялся.

– Вытащить его наружу, чтобы ты с ним поговорил?

– Да, я думаю, эти люди будут рады, если он уберется отсюда.

Кевин подошел к Пэдрэгу. Шепча что-то ему на ухо, он вытолкал его из пивнушки. К изумлению собравшихся, какой-то докер заорал:

– О, вы так рано покидаете нас? Не спешите, дружище!

На улице Томми вежливо поздоровался:

– Здравствуйте, мистер О'Коннор. Я Томас Лейн, я ищу вашего племянника Джошуа.

О'Коннор пристально посмотрел на Томми. Его жесткие голубые глаза с минуту буравили лицо Лейна.

– Мой племянник меня не касается, равно как и то, зачем вы приехали.

Томми улыбнулся во весь рот и с размаху ударил проповедника под дых. Проповедник рухнул на колени. Томми сгреб его за грудки и прошипел:

– Если ты знаешь, где твой племянник, то лучше скажи мне, ибо гнев Господа – пустяк по сравнению с моим.

– Мне нечего сказать вам, – спокойно ответил Пэдрэг. Его раскрытая Библия валялась в луже, быстро пропитываясь грязной водой. Удары посыпались на проповедника градом. Вскоре лицо О'Коннора было в крови, глаза заплыли, но он только усмехался, явно не собираясь ничего говорить. Томми в отчаянии рявкнул:

– Послушай, твой племянник обидел женщину, которая мне очень дорога. Если выражаться точнее, избил и истерзал ее так, что в конце концов свел с ума.

Проповедник был потрясен обвинениями в адрес своего племянника. Муж его сестры был развратником и пьяницей. Оказывается, и сынок пошел по его стопам.

– Вы сказали, обидел женщину? Избивал ее?

– До кровоподтеков и синяков. Хотите, я отвезу вас к ней?

– Не надо, я вам верю. Джошуа на моем угольном дворе на углу Скраббс-лейн. Они оба прячутся в сарае.

Томми улыбнулся:

– Спасибо, друг. А теперь можешь вернуться к своей святой работе. Больше мы не задержим тебя ни на минуту.

Пэдрэг вытер рот рукой.

– Господь действует медленно, но верно, молодые люди. Что посеешь, то и пожнешь.

– У Бога есть еще одна небольшая пословица: око за око, зуб за зуб. Сегодня твой племянник точно узнает, что это значит.

Из машины Томми увидел, как Пэдрэг поднял свою Библию, с любовью вытер ее и снова побрел в зловонное тепло паба. Как ни забавно это выглядело, Томми не мог не восхититься О'Коннором и твердостью его принципов.


Джошуа кусал большой палец – эта его привычка страшно раздражала мать.

– Ты во всем виноват, – причитала Элизабет О'Мэйлли. – Мне пришлось уехать из дома, бросить все, потому что ты привел в наш дом одну из Каванаг. Ты был женат всего две недели, две недели! А теперь мы прячемся на грязном угольном дворе моего брата! Я, уважаемая вдова, докатилась до такого!

– Послушай, мать, я могу все это уладить. Я знаю много такого, что Бриони Каванаг хотела бы скрыть. Я достану денег, и мы начнем все заново в другом месте.

Элизабет О'Мэйлли почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Она резко опустилась на старый стул, который, к счастью, оказался рядом.

– Ах ты, дурак чертов! – тихо произнесла она. – Глупый, тупой болван! Надеюсь, ты не собираешься всерьез шантажировать эту женщину? Да она возьмет тебя за яйца и подвесит, причем в людном месте, потому что никто никогда против нее не пойдет. Так, значит, в этом все дело? Ты что-то разнюхал? Скажи мне, что ты знаешь, скажи сейчас же, пока они не нашли нас.

Джошуа облизал пересохшие губы и с трудом сглотнул слюну.

– Эйдин и Бриони – обеих еще в детстве пользовал Генри Дамас. Они были совсем маленькими девчонками, когда отец отвел их к нему – сначала одну, потом другую. Эйлин напала на отца, ударила его кочергой и убила…

– Бог с тобой! И ты думал, что это помогло бы тебе избавиться от неприятностей? Ты даже еще глупее, чем я предполагала.

Джошуа увидел на лице матери страх и почувствовал, что страх охватывает и его самого. На лбу у него заблестел пот.

– Ты безумец, сын мой, самый настоящий сумасшедший, если на полном серьезе думаешь шантажировать Бриони Каванаг. Она перевернет весь Лондон, лишь бы отыскать нас. Ты от нее ничего не получишь, вообще ничего, потому что она сумеет заткнуть тебе рот, прежде чем ты начнешь говорить.

Тут в маленькую хижину вошел Томми Лейн и сказал:

– Невозможно не согласиться с вами, дорогая моя. Джошуа посмотрел на улыбающееся лицо Томми и почувствовал томительную пустоту в животе.

Элизабет О'Мэйлли взяла сына за руку.

– Пойдем, Джошуа. По крайней мере, выйди отсюда на своих двоих.

Джошуа позволил вывести себя из хижины. Томми шел рядом, держа Элизабет за руку. Злоязычная старуха вдруг показалась ему крошечной и очень уязвимой. Стиснув зубы, он помог ей сесть в машину. «Это для Бриони. Я обязан сделать это ради нее».


Открыв глаза, Бриони с тревогой поняла, что в ее спальне кто-то есть.

– Все в порядке, Бри, успокойся, это всего лишь я.

Она перевернулась на спину и удивленно уставилась на Томми. Затем лицо ее зарумянилось.

– Ты вернулся? О, Томми, как я рада тебя видеть!

Она обвила руками его шею, прижимаясь к нему и ощущая успокаивающее тепло его тела.

Томми почувствовал, как властно его тянет к ней, и с трудом высвободился из ее объятий.

– Я вернулся ради дела, Бри, так что давай прямо к нему и перейдем.

Лицо ее помрачнело.

– Что ты имеешь в виду? – В ее голосе прозвучало смятение.

– Ничего страшного. Джошуа и его мать сбежали. Больше они не вернутся. То, что он знал о тебе и об Эйлин, теперь надежно скрыто от всех.

– Откуда ты узнал… Откуда тебе известно, что он все выяснил? Никто об этом не знал, кроме моей матери, меня и Эйлин… – Она начала заикаться.

– Сегодня я нашел мамашу с сынком, и они мне все рассказали. У старухи хватило мозгов понять, что они зашли слишком далеко. Ну я и заткнул им рты раз и навсегда.

Лицо Бриони вытянулось.

– Не хочешь ли ты сказать…

Он кивнул.

– Тебе не надо было делать это! Я могла заставить их молчать! Я сама в какой-то момент хотела убить их, но это был просто приступ ярости!

Выбравшись из кровати, она накинула халат и начала ходить взад-вперед, пытаясь осознать, что же натворил Томми.

– Боже мой, Томми, значит, ты можешь убить кого угодно, да? Они же были людьми, людьми, хоть и никудышными! Как ты осмелился сделать такое, не сказав мне? Как ты смеешь принимать подобные решения самостоятельно, а потом еще ждать от меня благодарности?

– Что ж, это и впрямь щедрая благодарность, Бриони, ничего не скажешь. Я пытаюсь помочь…

– Осточертела мне эта чепуха, Лейн! Ты сам хотел это сделать. Что ж, ты добился своей цели и поставил огромный крест на нашем партнерстве. Только не жди теперь, что я упаду на колени и назову тебя своим спасителем. Этого не будет.

Томми встал.

– Прежде чем я уйду, давай закончим разговор о деле. Я остаюсь в качестве пассивного партнера. Я перешлю тебе реквизиты банка, куда ты будешь переводить мне деньги.

Бриони прервала его: – Пассивный партнер? Конечно, так удобнее. А ведь ты никогда не имел таких хлопот с заведениями, как я. И у меня не было нужды никого убивать. Знаешь что, Томми Лейн? Когда-нибудь ты зарвешься. Я была для тебя голосом разума. Вспомни об этом в следующий раз, когда захочешь вышибить кому-нибудь мозги.

– Что ж, ладно. Теперь мы знаем, кто есть кто. Я удаляюсь.

Томми пошел к двери спальни.

– До свиданья, Бриони.

Она проводила его взглядом, потом уселась на край кровати и закрыла лицо руками. Слезы просачивались сквозь ее плотно сжатые пальцы.

«Томми ушел, и я осталась одна». Выплакавшись, она вытерла глаза. «Отныне я – единственный человек, на которого могу положиться. Бриони Каванаг против целого света, и эта Бриони будет более жестокой, чем прежняя, потому что теперь у меня нет никого, кроме меня самой».


Томми ехал домой и убеждал себя в том, что все прекрасно. Он добился своего. «Бриони будет злиться на меня за то, что я якобы сделал. Пусть! Зато она будет спокойна, зная, что ее тайны надежно сохранены. Она презирает меня, поэтому надо постараться как-то наладить жизнь без нее».

Он припарковался возле своего дома и взглянул на часы. В этот момент Кевин Картер вез Элизабет О'Мэйлли и ее сына в Ливерпуль. Они были запуганы до полусмерти и понимали, что им лучше до конца жизни не упоминать имени Бриони.

Томми нахмурился. Его злила мысль, что Бриони могла подумать, будто он способен убить старую женщину, даже если речь шла об этой ведьме Элизабет О'Мэйлли.

Он разорвал узы, связывавшие его с Бриони. Да, они все равно остаются партнерами. Он по-прежнему будет следить за ней, и никто не обидит ее, пока он дышит. Но теперь он стоит в стороне. Ее статус в Ист-Энде не изменится. Бриони по-прежнему будет силой, но только теперь она будет действовать одна.


Глава 24


– Все в порядке, доктор?

Доктор Эндрю Маклоусон улыбнулся, но его темные глаза были печальны.

– Садитесь, нам надо поговорить, – сказал он.

Бриони опустилась в большое кожаное кресло возле кровати. Эндрю Маклоусон с удивлением заметил, какая она крошечная. Ее ножки в маленьких белых туфельках такие миниатюрные, что походят на ножки ребенка. А еще эти волосы, прекрасные рыжие волосы, и поразительные зеленые глаза. Она просто красавица!

– Как вы знаете, ваша сестра нездорова, – доктор ободряюще улыбнулся Эйлин. – Я думаю, мы можем поместить ее в больнице «Си Вью», но мне сначала нужно узнать историю ее болезни. Иначе я вряд ли смогу ей помочь.

Доктор заметил, как побледнела Бриони, и пристально посмотрел на Эйлин. Та улыбнулась ему, и по этой улыбке Бриони поняла: доктор сестре понравился.

– Если вы согласитесь пройти со мной вниз, в гостиную, я расскажу вам то, что, на мой взгляд, вам нужно знать.

Голос Бриони прозвучал сурово, и Маклоусон подумал, что эта хрупкая женщина может быть опасной. Но ощущение опасности прошло так же быстро, как и появилось. Доктор встал и направился за ней.

– Все, что вы скажете мне, мисс Каванаг, останется в строжайшей тайне, – сказал доктор, когда они расположились в гостиной.

Она с расстановкой произнесла:

– Некоторые вещи, которыми я занимаюсь, не совсем законны. Точнее, они совершенно противозаконны. Что вы скажете на это?

– Мое дело – хранить тайны, мисс Каванаг. Многие из моих пациентов принадлежат к аристократической элите этой страны. Я хочу помогать людям, а не мешать им.

– В таком случае вы – тот человек, который мне нужен.


– Вы рассказали мне трагическую историю. У вашей сестры была весьма печальная жизнь, – со вздохом сказал доктор, выслушав рассказ своей собеседницы.

Бриони кивнула:

– Мой отец привел Эйлин сюда, в этот дом. Тогда дом принадлежал другому человеку – богатому извращенцу, любителю маленьких девочек. Через год он привез сюда и меня. Но я была сильнее, я сумела все это пережить. Сейчас я очень влиятельная женщина и обычно получаю то, что хочу. Тот, кто огорчил меня, вскоре начинает жалеть об этом. Доктор усмехнулся:

– Вы угрожаете мне!

– Не угрожаю, а просто предостерегаю вас. Я сегодня была с вами очень откровенна. Некоторые конфиденциальные сведения я сообщила вам потому, что желаю своей сестре добра. Я никогда не обсуждала раньше эту тему с посторонними и хочу знать наверняка, что все будет так, как мы договорились.

– Так и будет. Ваш отец был очень злым, порочным человеком…

Бриони прервала его:

– Мой отец был очень бедным человеком. Он просто дошел до предела. Если бы вы родились в такой же среде, кто знает, что бы вы продали, пытаясь выжить?

– Я не стал бы продавать своих детей. Бриони усмехнулась:

– Вы не знаете, что вы продали бы в такой ситуации. Вы удивитесь, если я вам скажу, какие вещи можно устроить в трущобах за пять шиллингов. Любой физически возможный вид разврата. У некоторых людей их тело или их дети – это единственная собственность, которую они могут продать, чтобы не умереть с голоду. Так что не судите их слишком сурово. Если я простила своего отца, то уверена, что простите его и вы.


Не успел доктор уехать, как в дом, бормоча проклятия, ворвалась разъяренная Молли.

– Мам! Ты когда-нибудь успокоишься?

– Успокоиться, говоришь? Успокоишься тут, когда наша шлюха Керри связалась с черномазым!

Бриони удивленно уставилась на мать:

– Что? Что ты сказала?

– Что таинственный дружок Керри – грязный негр из ее оркестра! Какой позор! Как мне смотреть людям в глаза, если все выйдет наружу?

Бриони рассмеялась.

– Ты вечно что-нибудь придумываешь, мама. Если ты смогла пережить все наши беды, то переживешь и беду с Керри. А теперь скажи, откуда ты все это знаешь?

– Мне сказала одна моя подруга. Она сдает дом в аренду. Там все видели, как твоя сестра обнималась с этим негром!

– Наверное, она просто по-дружески обнимала его. У тебя нет доказательств, что между ними и в самом деле что-то происходит. Черт возьми, мам, ты же знаешь людей. Они до сих пор обсуждают исчезновение О'Мэйлли и его матери. Не говори мне, что у них есть время болтать о Керри и ее кавалерах!

– Послушай меня, Бриони: с Керри уже давно не все в порядке. На прошлой неделе я что-то брякнула о черных, и она просто с цепи сорвалась. Мне еще тогда следовало догадаться. Если бы она была сейчас здесь, я оторвала бы ее паршивую голову! Как подумаю, что она с ним и он трогает ее своими черными лапищами…

Бриони увидела на лице матери отвращение. Она подошла к ней и села рядом.

– Успокойся, не кричи.

– Ты должна сделать что-нибудь, Бриони. Раздави его! Разбей его проклятую харю! Преподай ему урок, которого он никогда не забудет! Ты должна положить этому конец, и немедленно!


– Привет, Бернадетт. Присаживайся.

Берни удобно расположилась в кабинете напротив Бриони. Двери были закрыты, из-за них доносилось пение Керри.

– Хорошо поет, правда, Бри?

– Да уж. Поет так, как должна петь девушка, которая регулярно получает большую порцию черного человека. Разве я не права? Керри закрутила с кем-то из оркестра?

Лицо Бернадетт стало белым как мел.

– Кто тебе сказал?

– Не важно, кто, достаточно того, что я все знаю. Ты, очевидно, тоже знала эту великую тайну. Ты даже пыталась намекнуть мне как-то, помнишь? Значит, это Эвандер, которого она считает таким талантливым и умным? Ну, отвечай же, ты, двуличная корова!

– Я не двуличная! Я никому не говорила ни слова!

– В том-то все и дело. Вообще-то у тебя язык что помело. Ты видела, как твоя сестра переворачивает свою жизнь вверх тормашками, и даже не попыталась этому помешать. Ты должна была прийти ко мне и все рассказать, как только поняла, что происходит. Ну а теперь на меня навалилась еще одна забота – избавиться от этого типа.

– В любом случае он возвращается в Штаты в конце этого месяца.

– О нет, дорогая, он улетит сегодня же. Полетит, как будто у него блоха в заднице. Руперт Чарльз знает одного типа, который хотел бы записать нашу Керри на пластинку. Он думает, что из нее получится большая, даже великая певица, и я думаю так же. В отличие от тебя, Берни, перед нашей Керри расстилается алмазное будущее, и черному пианисту там нет места! Эвандер и его веселенький джаз уберутся сегодня же назад, в старую добрую Америку. И навсегда.

– Но, Бриони, они же все равно уезжают в конце следующего месяца. Что случится, если они задержатся на несколько недель? – Берни сама удивлялась своему заступничеству за Керри и Эвандера, но теперь она искренне жалела их. Бриони с досадой объяснила:

– Разве ты не понимаешь? Ее уже засекли. Кто-то приходил с докладом к нашей старухе. Об этом уже все знают, Берни. Нам надо прекратить их шашни как можно скорее. Он должен уехать и запомнить, что, если вернется и попробует искать ее, у него будут большие неприятности.

Берни нервно перебирала пальцами складки платья.

– Это разобьет ей сердце, Бри. Она с ума по нему сходит. Честно, она по-настоящему любит его.

Бриони тоже жалела Керри, но дала себе слово оставаться твердой.

– Когда-нибудь Керри поблагодарит меня за это. Когда-нибудь она поймет, какую глупость совершила. Если люди обо всем узнают, Керри станет изгоем. Нет, такого я не допущу. Ее голос – самая великая ценность, которая у нее есть, и если я ей немного помогу, то она использует его на полную катушку.

Бернадетт долго смотрела на сестру, а потом сказала:

– Знаешь что, Бри? Наверное, это здорово – быть такой, как ты. Ты всех строишь, играешь роль бога, а мы все – твои рабы.

Но знаешь что? Все это здорово смердит. Признаюсь, я хотела, чтобы Керри получила взбучку и опомнилась, но теперь не уверена, что была права. Она любит этого человека, и ты его можешь отправить отсюда хоть за тридевять земель, но тебе не дано изменить чувства людей. Я думала, что ты понимаешь это лучше, чем другие. Вспомни свои чувства к Бенедикту, вспомни, кто его отец. Ты не можешь ничего сделать, когда замешаны чувства. Бри.

Бриони с грохотом поставила на стол стакан с виски.

– У тебя длинный язык, Берни, и это всегда было твоим недостатком. С самого детства твоя пасть навлекала на тебя кучу неприятностей. Послушай, что я тебе скажу, девочка. Я не хочу обижать Керри, я желаю ей только хорошего. А ты, известное трепло, не сказала ни слова, когда следовало говорить. Короче, сегодня это дело закрывается, и Эвандер Дорси уходит в историю. А теперь убирайся, Берни, пока я не забыла, что ты моя сестра.


Глава 25


Эвандер был стиснут на заднем сиденье большой машины между двумя мужчинами, которых никогда раньше не видел. Кевин Картер сидел за рулем. Ни один из троих не произнес ни слова с той минуты, как его запихнули в машину. По лбу у него струился пот и попадал в глаза. Эвандер был высокий, сильный мужчина, но в данной ситуации он не мог надеяться выиграть схватку. Понимая это, он внутренне успокоился. Похитить его могли только из-за его отношений с Керри Каванаг. Пришло время платить по счетам.

– Можно мне закурить? – Спросил он и с удовольствием отметил, что его голос прозвучал спокойно.

– Если только я дам тебе огоньку, – сурово ответил Кевин Картер, и двое других расхохотались.

– Я слышал, что случается в Штатах с парнями вроде тебя, – продолжал Картер. – Их сжигают заживо на крестах. Ку-клукс-клан – кажется, так это называется?

Эвандер почувствовал, что к нему возвращается страх, который он так героически подавил. Эти мрачные парни ничем не отличались от их американских единомышленников, которые по ночам сжигали лачуги черных. Люди такого сорта одинаковы во всем мире. Он горько улыбнулся в темноте, наблюдая, как мимо пролетают безликие улицы предместий.

– Интересно, что это значит? – В голосе Арчи Табба звучал неподдельный интерес. – Смешное название.

– Это греческое. Происходит от греческого «кукос», что значит «круг». «Клан» – от шотландских кланов. Первые четыре члена клана были солдатами Конфедерации, потомками шотландских поселенцев, – объяснил Эвандер.

– Откуда ты это знаешь? – противным голосом спросил Табб. Он не смог бы даже написать собственное имя. Черный человек, да еще образованный, был для него диковиной.

– Мне это рассказала белая леди, давным-давно, еще в детстве, и я запомнил.

Кевин Картер злобно рассмеялся:

– И сегодняшний день ты тоже не забудешь, черный сутенер. Какого хрена ты думал, когда совал свой грязный болт в белую девушку? Ты – подонок, дерьмо у меня под ногами, ничтожество. Неужели ты думал, что можешь так вот запросто взять приличную белую девушку и запачкать ее?

Эвандер физически ощущал животную злобу этих парней. Кевин Картер остановил машину у доков. Испуганного Эвандера завели в какой-то склад. Там Кевин Картер поднял с пола рукоятку кирки. Двое братьев Табб швырнули Эвандера на землю и принялись безжалостно бить его по ногам. Когда он потерял сознание, ему переломали все пальцы.

Час спустя братья Табб колотили в дверь Гленфорда. Когда дверь открылась, они швырнули окровавленное тело Эвандера ему под ноги.

– Вот твой дружок, а вот ваши билеты. Либо вы утром уберетесь, либо вас ждут еще большие неприятности.

Гленфорд стиснул зубы и кивнул. Ему хотелось драться, но он сызмальства знал, что такой бой выиграть невозможно.


Бриони понравился санаторий «Си Вью». Это был огромный викторианский особняк на берегу моря. Одна из спален в правом крыле здания предназначалась для Эйлин. Окна спальни выходили на устье Темзы.

Распаковав вещи сестры, Бриони заметила, что Эйлин сидит на подоконнике и не сводит глаз с реки.

– Как здесь красиво, правда, Эйлин?

Та кивнула и подобрала под себя ноги. Она снова казалась ребенком.

– Мне нравится здесь, Бриони. Так приятно пахнет.

– Это соль, Эйлин. Помнишь, мама возила нас на море, когда мы были детьми? Мы сидели на берегу, бродили по воде…

Эйлин улыбнулась при этом воспоминании.

– А на ужин мы ели угрей в желе и рубцы, и Керри тошнило всю дорогу домой.

Заревел пароходный гудок, и Эйлин вздрогнула. Бриони засмеялась и обняла сестру за плечи.

– Все будет хорошо, Эйлин, я обещаю.

– А что случилось с Джошуа, Бри? Где он?

– Он уехал, любимая. Он больше не будет причинять тебе боль.

– А он вернется, как ты думаешь? – тихо спросила Эйлин.

– Нет, он не вернется, дорогая. Все сделано так, что он не сможет вернуться.

Эйлин расслабилась и прижалась к сестре. – Хорошо, я рада. Я не хочу больше видеть его и его мать тоже. И знаешь, Бри… Постарайся удержать нашу маму подальше от меня – хотя бы на некоторое время, хорошо?

Бриони вздрогнула.

– Маму? А почему ты не хочешь видеть маму?

– Я не могу никого видеть, кроме тебя. Мать распоряжается мной. Говорит мне, чтобы я взяла себя в руки. Я хочу этого, Богом клянусь, но у меня опять начались такие же ощущения, как раньше, помнишь? Иногда я точно не знаю, кто я и что делаю. Я слышу голоса, Бри… Они постоянно разговаривают со мной. Я знаю, что на самом деле никого рядом нет, но мне приходится слушать их. Если я пытаюсь их не слушать, то мне кажется, будто вот-вот случится что-то ужасное.

Бриони крепче обняла худенькие плечи сестры. Голосом, хриплым от слез, она сказала:

– Ничего плохого больше с нами не случится. Ни со мной, ни с тобой, ни с остальными. Я тебе обещаю.


Керри проснулась одна. Она вытянулась в кровати, положила руку на холодное пустое место рядом и вспомнила, что Эвандера не было, когда она приехала ночью домой. Керри перевернулась на спину и вздохнула. Она привыкла к тому, что он всегда рядом и что она видит его, едва открыв глаза. Ее соседи были незаметными людьми, уходившими на работу на рассвете, и поэтому Керри и Эвандер могли не опасаться посторонних глаз. Впрочем, тот факт, что Керри певица, и уже довольно известная, отчасти объяснял наличие рядом с ней черного музыканта. А теперь она хотела этого черного музыканта, но он куда-то пропал.

Девушка посмотрела на часы, стоявшие на тумбочке, и рывком села в постели. Давно она уже не просыпалась так поздно. Натягивая халат, она услышала, как в двери поворачивается ключ.

– Привет, Берни! Где ты была всю ночь?.. – С этими словами Керри вышла в холл, завязывая пояс халата. Вид Бернадетт заставил ее умолкнуть на полуслове.

– Что случилось? Что-то с Эйлин?

Бернадетт сняла плащ и швырнула его на пол, затем так же швырнула на пол шляпу.

– Пойдем на кухню, Керри. С Эйлин все в порядке, но у меня есть новости для тебя. Он уехал. Эвандер уехал. Матери рассказали про вас, мать донесла Бриони, и та вышвырнула его в Штаты.

Керри схватилась рукой за горло и прошептала:

– Он жив?

Бернадетт огрызнулась:

– О, не делай из этого трагедию, черт побери! Ему просто дали пинка под зад, вот и все!

– Не делать трагедию?! – воскликнула Керри. – А ты знаешь, скольких людей Бриони уже убила?

Керри заметалась по комнатам, торопливо одеваясь.

– Куда ты собираешься?

Керри изумленно посмотрела на сестру:

– А ты как думаешь? К нему домой, конечно.

– Его там нет.

– Откуда ты знаешь? Может, он еще не уехал, может, она просто сказала ему, чтобы он убирался, может, он все еще там, может, он оставил для меня записку… – Керри понимала, что несет чепуху, но не могла остановиться.

– Успокойся, слышишь? Сейчас сюда сбежится толпа. Оттолкнув Бернадетт, Керри вылетела из дома. Бернадетт бросилась вслед за ней.

– Бога ради, Керри, бесполезно ехать туда, разве ты не понимаешь? Пожалуйста, вернись. Мы поговорим, попробуем во всем разобраться!

Керри злобно рассмеялась:

– Мы с тобой поговорим? Да ты, видно, шутишь! Кто рассказал о нас, а? Держу пари, что ты. Ты, мстительная корова!

На улице она попыталась отпереть машину, но руки у нее тряслись так, что она уронила ключи. Керри остановила проезжавшее мимо такси.

– Степни, Ист-стрит. И как можно быстрее.

Шофер лукаво поинтересовался:

– В чем дело, дорогуша? Личные неприятности?

– Ты просто веди свой паршивый драндулет, приятель, и прекрати ржать. Мне нужен водила, а не клоун.

Таксист умолк. «Одета как леди, но говорит как шалава с доков». Керри остановила машину в начале Ист-стрит, решив дальше пройти пешком. По мере приближения к дому Эвандера она начала ловить на себе враждебные взгляды. Возле дома крутился паренек лет шестнадцати. Он угрюмо оглядел Керри с головы до ног.

– Хочешь заработать шиллинг?

– А что надо сделать? – Голос у парня был резкий, раздраженный.

– Я хочу, чтобы мистеру Дорси передали записку. – Она кивнула на парадную дверь дома.

– Это тебе обойдется дороже. За записки черным двойная цена.

Керри проглотила готовое вырваться ругательство и кивнула.

– Ладно. Два шиллинга. Постучись в его комнату и скажи, что внизу стоит мисс Каванаг и хочет поговорить с ним.

– Гони монету. – Юнец протянул грязную ладонь.

Открыв сумочку, Керри вытащила полкроны.

– Мельче у меня нет.

– Ну а у меня нет сдачи, девочка, так что, похоже, цена опять поднимается.

С этими словами мальчишка исчез в парадном. Керри стояла снаружи, сожалея, что надела дорогое пальто. Хоть бы все оказалось лишь очередной гадкой шуткой Берни! Вот сейчас выйдет Эвандер, и они уедут отсюда…

На верхней ступеньке появилась женская фигура, и сердце Керри упало.

– Ну и наглая ты шлюха! Прийти сюда к своему черному хахалю!

Все жители улицы посмотрели в ту сторону, откуда доносился громкий скрипучий голос. Керри почувствовала, что сердце у нее куда-то проваливается. Женщина была старая, ее громадные груди свисали до талии, скрытой под засаленным фартуком. На ногах у нее красовались старые армейские башмаки без шнурков, а собравшиеся в складки чулки висели на лодыжках. Старуха уперла руки в бока.

– Он уехал отсюда на рассвете, дорогуша. Все они убрались и остались мне должны квартирную плату за целую неделю, будь они прокляты! Наверное, кто-то поторопил их, потому что твой хахаль был весь в крови. Кровью утром была заляпана вся лестница!

Керри повернулась и побежала прочь по улице, вобрав голову в плечи.

– Убирайся отсюда, ты, сука! Любовница негра! Уходи, катись отсюда! – раздался хриплый мужской голос.

Женщина с маленьким ребенком на руках переходила дорогу. Неожиданно она плюнула Керри в лицо, и слюна потекла по щеке прямо на меховой воротник.

– Ты, грязная потаскуха, пришла сюда за своим негром! Не думай, что мы ни разу не видели тебя!

Женщина пошла своей дорогой, но тут Керри догнал тот мужчина, что орал ей вслед. В руках у него был ночной горшок. Мужчина выплеснул содержимое горшка на ноги Керри. Девушка выронила сумочку и бросилась бежать, слыша за спиной смех и улюлюканье. Никогда прежде ее так не унижали. Очутившись в каком-то скверике, она рухнула на скамейку.

«Если у него текла кровь, значит, он жив», – подумала она, и эта мысль немного успокоила ее. В следующий момент она заскрежетала зубами от ненависти к Бриони.


Глава 26


Бриони одевалась для встречи с Марией. Они обе собирались поехать посмотреть на «Бервик Мэнор» и решить, насколько жизнеспособно это дело. Внезапно девушка уловила шум в холле внизу. Она узнала голоса Керри и Бернадетт. Помрачнев, Бриони вышла из спальни на площадку лестницы.

– Значит, ты уже здесь? Я думала, ты явишься раньше.

Керри злобно посмотрела вверх на сестру.

– Сука! Проклятая корова! Думаешь, ты самая умная?!

Бриони спустилась в холл. Кисси и миссис Хорлок с интересом, а Бернадетт – со страхом наблюдали за ней.

– Я пыталась не пустить ее сюда, Бри, она вне себя. Не обращай на нее внимания, – пролепетала Берни.

У Керри был ужасный вид: одежда вся перепачкана в грязи, туфли тоже покрыты грязью, белые чулки превратились в черные, петли на них спустились, волосы взлохмачены… Она обратила безумный взор к Берни и закричала:

– Даже не пытайся все это сгладить! Это нельзя забыть, замести под ковер! Это мое дело, мое! Почему бы тебе не убраться отсюда? Не суй нос не в свое дело!

Бриони спокойно обратилась к Кисси и миссис Хорлок:

– Приготовьте нам чаю.

Обе женщины вышли из холла, но Бриони знала, что они будут стоять за дверью и подслушивать. Ни за что на свете они не пропустят такую сцену. Керри напряглась, когда Бриони направилась к ней, но та прошла мимо и открыла дверь в гостиную.

– Входи сюда и давай поговорим. Я хочу сказать «поговорим», а не «поорем». У меня сегодня болит голова, а твой голос проникает мне прямо в мозг.

Керри нерешительно встала. Она ожидала чего угодно, но только не этого. Спокойствие Бриони озадачило ее, а Бриони рассчитывала именно на такой эффект. Керри оставалось только последовать за сестрой. Следом за ней шла Бернадетт.

Бриони постояла у камина, затем опустилась в кресло. Ее безупречная одежда и прическа с каждой секундой все больше раздражали Керри.

– Посмотрите-ка на нее! С чего это ты так расфуфырилась? Может, скажешь мне, кто избил Эвандера? Я не удивлюсь, если это была ты. Ты ведь все равно что мужик, правда? Ты думаешь как мужик, ведешь себя как мужик, поэтому ничего удивительного, что Томми Лейн бросил тебя. Это как жить с гомиком. Два мужика вместе, только один из них носит платье.

Укол насчет Томми Лейна попал в цель. Керри хотела сделать Бриони больно, и ей это удалось.

– Садись, Керри. Садись, Христа ради. – Голос Бриони, такой спокойный и ровный, привел Керри в бешенство.

– Только не говори мне, что делать, ты, порочная сука! Ты погубила мою жизнь. Мы с Эвандером собирались уехать. Мне предложили работу в Париже, и я собиралась сказать тебе, чтобы ты приклеила свой клуб к своей заднице. Мы были бы там в порядке, он и я. Но нет, ты заставила его уехать, выбросила его, как мусор. Ну что ж, я скажу тебе еще кое-что, Бриони Каванаг! Я беременна!

Керри засмеялась, увидев потрясенные лица сестер.

– И хочешь, я еще тебе что-то скажу? Я горжусь этим. Я надеюсь, ребенок будет черным как ночь! Ну, что ты собираешься с этим делать, Бри? Как ты с этим разберешься? Все твои угрозы и деньги ничего не дадут, потому что я сама хочу этого ребенка. По-настоящему, по правде хочу. Особенно сейчас, когда ты отняла у меня Эвандера. Это все, что у меня осталось от него. Все, что осталось.

Бриони услышала тяжелый вздох и через несколько секунд поняла, что вздохнула сама. Ей казалось, будто Керри вонзила в ее сердце иглу и теперь медленно извлекает ее обратно.

Керри рассмешила реакция сестры.

– Я залила мочой весь твой фейерверк, не так ли? – Она нежно потерла свой живот. – Ты ведь не предполагала такого, правда?

Бриони рывком поднялась и сильно ударила Керри по лицу. Потом грубо схватила ее за руку и закричала:

– Ты, маленькая глупая сучка! Безмозглая телка! Думаешь, это забавно?! Думаешь, всех нас обошла?

Она швырнула Керри на стул возле камина, затем наклонилась над ней и завопила:

– Ты разрушила свою жизнь, глупая кобыла! Будь у тебя хоть капелька ума, ты сама поняла бы это! Беременна? Я с радостью задушила бы тебя. – Она начала бить Керри по лицу и плечам, сдерживая желание ударить посильнее. – На сей раз ты по-настоящему влипла. Ты права, я не могу помочь тебе. Теперь тебе никто не поможет. Ты удивляешься, почему я сую свой нос в твои дела? Я скажу тебе почему. Потому что если бы тебе дали больше воли, ты просто пропала бы. Ты же тупая как дерево! У тебя есть талант, ты могла бы чего-то добиться в жизни, а сейчас все пошло насмарку, все кончено, поскольку в тот день, когда ты родишь, ты станешь человеком второго сорта. И ты еще имеешь наглость говорить мне, что я поступила неправильно!

Керри испуганно поглядела в лицо Бриони. Все темные мысли, которые терзали ее этой ночью, сестра высказала вслух.

– А ты уверена, что беременна? Ты наверняка знаешь?

Керри, сгорбившись, сидела на стуле. Она казалась очень маленькой и одинокой. Лицо ее было в пятнах грязи и слез. Она кивнула.

– И сколько времени уже? Я имею в виду – можно ли еще что-нибудь сделать с этим?

– Не знаю. Наверное, больше трех месяцев.

Бриони потушила сигарету и тут же закурила другую. Она смотрела на свою сестру, сломленную не только потерей любимого человека, но и тем, что носила его ребенка. Ребенка, который будет отвергнут всеми из-за цвета его кожи. В глубине души Бриони ощутила проблеск сочувствия к несчастному не рожденному еще младенцу, который так уютно устроился в утробе своей мамочки. Но надо попытаться спасти положение.

– Я устрою тебе встречу с акушеркой, Денизой О'Тул. Все мои девочки пользуются ее услугами. Она свое дело знает.

Лицо Керри внезапно сморщилось, слезы потоком хлынули из глаз, надрывный стон вырвался из груди. Бриони подошла к сестре, обняла ее, прижала к себе, стала гладить темноволосую головку и бормотать ласковые слова.

Позже в этот же день Бриони оставила Керри в надежных руках миссис Хорлок, а сама вместе с Марией Юргенс и агентом по недвижимости осмотрела «Бервик Мэнор». В итоге они с Марией приняли решение о покупке дома.


Кевин Картер обедал у себя дома в окружении жены и трех маленьких дочерей, темноволосых и кареглазых. Его жена, Энни, была женщиной небольшого роста с черными волосами и прелестным свежим личиком. Она открыла Бриони дверь и широко улыбнулась.

– Здравствуйте, мисс Каванаг. Кевин обедает. Проходите, я как раз заварила чай.

Бриони прошла через крошечный холл в столовую. Кевин увидел хозяйку и встал.

– Садись и заканчивай обед. Я выпью с тобой чаю.

Бриони села на стул возле двери. Три девочки с любопытством смотрели на нее. Кармел, старшая, застенчиво спросила:

– Вы принесли нам что-нибудь?

Бриони засмеялась и, открыв сумку, вытащила оттуда три порции мятного мороженого в ярко-зеленых обертках.

– Тебе не следовало спрашивать, Кармел! – прикрикнул на девочку Кевин.

Бриони сказала примирительным тоном:

– Оставь ее, Кевин. Если не попросишь, ничего не получишь! Через десять минут она села в свою машину, и Кевин повез ее в одно из заведений.

– Кстати, Кевин, я хочу, чтобы ты сегодня привез мне одного парня, Маркуса Даулинга. Он хочет стать членом нашей команды.

Кевин тихонько присвистнул.

– Он собирается сделать себе имя, этот Маркус!

Бриони оборвала его:

– Когда я захочу услышать твое мнение, я тебя спрошу. Голос ее был холоден как лед, и потрясенный Кевин обернулся, чтобы увидеть ее лицо.

– Веди машину, Кевин, тебе платят за это. И вот еще что… Если я прикажу тебе припугнуть кого-то, то делай только то, что велено, понял? Если я захочу, чтобы ты кого-то избил или порезал, то я прикажу, и ты это сделаешь. Я знаю, что Эвандер Дорси истекал кровью. Я не просила тебя делать с ним такое, – только напугать. Если ты еще когда-нибудь попытаешься действовать по своей воле, то я дам тебе почувствовать всю силу моего гнева. Тебе ясно?

Кевин кивнул:

– Да, мисс Каванаг.


В кабинет постучали.

– Входите! – откликнулась Бриони.

Джонатан ля Билльер вошел в кабинет. На его лице сияла улыбка.

– Тебя кто-то расстроил, Бриони? – Его густые брови вопросительно поднялись, и она улыбнулась.

– Просто раскисла немного.

Джонатан сел на стул и, скрестив ноги, игриво спросил, показывая глазами на бокал с бренди:

– Пьешь в одиночку? Это симптом старой девы, моя дорогая. Будь осторожна, я тебя предупредил!

Бриони засмеялась.

– Чем могу быть полезна?

– Вообще-то я хочу попросить тебя повлиять на Руперта. Через две недели мы снимаем фильм. Мне понравилась одна маленькая девчонка, я хотел бы, чтобы она снялась со мной, но Руперт почему-то уперся…

Бриони кивнула:

– Он с ума по тебе сходит, Джонатан, и ты знал это с самого начала. Тебе неудобно самому послать Руперта к дьяволу, и ты хочешь, чтобы это сделала я. Правильно?

Он изобразил смущение:

– Ну, я не сказал бы, что дело обстоит именно так…

– Конечно, не сказал бы. Но я скажу, потому что всегда говорю то, что думаю.

Джонатан заерзал на стуле.

– Послушай, Бриони, все началось с порнофильмов. Потом Руперт решил использовать меня для чего-то более серьезного, но это не получилось. Теперь ты держишь все карты в руках, и тебя он послушает. Я могу играть, я в форме. Но я не хочу провести всю жизнь в ожидании звонка Руперта.

Бриони затушила сигарету.

– Могу я спросить тебя кое о чем?

– Разумеется, о чем угодно.

– Правда, что ты сын обедневшего священника?

Джонатан секунду смотрел на нее, а затем рассмеялся.

– А как давно ты раскусила меня?

– На самом деле через пять минут после того, как мы познакомились. Послушай, Руперт будет ломаться изо всех сил. Тебе необходимо научиться управлять им. Оброни ненароком словцо о том, что у тебя есть другие предложения. Не говори ничего конкретного, просто намекай. Он серьезно настроен заняться художественным кино. Хотя временами Руперт ведет себя глупо, он все же человек дела. Голову он теряет только с молоденькими мальчиками. Я надеюсь, ты и сам это заметил?

Джонатан закатил глаза:

– Еще бы! Как его еще не посадили под замок, просто ума не приложу. Теперь он увлечен сыном лорда Хокли. Представляешь, этот сопляк делает себе макияж! Я говорил Руперту, чтобы он был осторожнее, отец мальчишки против подобных отношений, но Руперта с этим парнем видят вместе повсюду. Я не хочу, чтобы меня вымазали дегтем с ним заодно. На самом деле, Бриони. он никогда ко мне не прикасался. Я этого не хотел. Я человек корыстный и признаю это, я хочу выбиться в люди, но не такой ценой. Я держу его на расстоянии.

– Я подумаю, как тебе помочь. А ты не спускай глаз с Руперта и мальчишки. Такие вещи опасны для всех нас. У лорда Хокли в этом городе огромная власть, он богат и влиятелен. Если он решит всерьез заняться своим сыном, это может задеть и нас. А много ли знает мальчик о нашем бизнесе?

Джонатан энергично закивал:

– Он знает все, Бриони. Я предупреждал Руперта, чтобы тот помалкивал, но ты же знаешь: когда он выпьет, да еще кокаин… Как-то утром я застал их нагишом с парочкой арабских парней и понял, как низко пал Руперт. Он даже не пытается сейчас скрывать свои наклонности. Пока он безобразничал один, беспокоиться не стоило, но сейчас с ним не расстается молодой Питер Хокли, и все может кончиться печально. Мальчишке только девятнадцать лет, но именно он устраивает их маленькие развлечения. Откровенно говоря, Бриони, то, что творится ночами в доме Питера, шокировало бы даже тебя. А в итоге лорд Хокли знает достаточно обо мне, о тебе и о Томми, чтобы потащить нас всех в суд. Мальчишку, похоже, это очень возбуждает.

Бриони нахмурилась.

– Хорошо, я постараюсь урезонить Руперта.

Когда актер ушел, Бриони погрузилась в раздумье. Если лорд Хокли поднимет бучу, мало не покажется. Он крупный промышленник, владелец газеты, член парламента. В любом случае такого человека следует остерегаться. Если бы только Руперт понимал, с чем играет! Сексуальную ориентацию сына Хокли можно было бы скрыть, неважно какой ценой. У Хокли хватило бы и денег, и влияния, чтобы обеспечить это.


Глава 27


Акушерка Дениза О'Тул распахнула дверь своего дома, и на ее лице засияла улыбка.

Керри только понурила голову, не в силах произнести ни слова.

– Заходите, мои дорогие! Может быть, чаю? Нет? Что ж, тогда потрудитесь последовать за мной.

Керри безумными глазами посмотрела на Бриони. Та взяла сестру за руку.

– Пойдем, Керри, милая. Чем раньше сделаем, тем быстрее заживет.

Это была поговорка из их детства. Керри стояла в нерешительности, руки у нее были холодные как лед. Они прошли по узкому коридору и поднялись по лестнице в отдаленную комнату.

У порога Керри замялась: ярко освещенная комната с белыми стенами показалась ей отвратительной. Бриони втолкнула сестру внутрь. В комнате стояли большой стол и шкаф с инструментами, аккуратно разложенными на полках.

– Запрыгивай на стол, моя милая, и позволь мне быстренько тебя ощупать, – распорядилась Дениза.

Бриони помогла Керри снять пальто, и та неуклюже расположилась на столе. Ей казалось, будто тело ее превратилось в желе. Особенно сильно тряслись руки – Керри никак не могла с ними совладать. Она легла на спину и опустила голову на мягкую подушку.

– Расслабься, дорогая, чтобы я могла пошарить у тебя внутри!

Дениза говорила громко. Голос ее эхом разносился по комнате, своей безликостью наводившей тоску. Даже занавески на единственном окне висели однотонные, черные. Они были опущены, и предметы под светом ламп отбрасывали резкие тени. Керри закрыла глаза.

Дениза подняла ее платье и принялась ощупывать живот, проникая пальцами в мягкое лоно.

– Плод хорошо закрепился, Бриони, больше трех месяцев. Боюсь, придется действовать крючком.

Бриони облизнула пересохшие губы. Лицо Керри было белым, как стены комнаты. Когда взгляд Керри упал на инструменты, лежавшие в шкафу, она потеряла сознание.

– Сестренка, любимая, с тобой все в порядке?

Керри открыла глаза и кивнула. Затем она села, и ее вывернуло наизнанку. Бриони в ужасе смотрела, как Керри все рвет и рвет.

– Все хорошо, Керри, все хорошо. Расслабься, любимая, вдохни поглубже…

– Уведи меня отсюда, пожалуйста, Бри… Я не могу дышать, я задыхаюсь!

Дениза бросилась в свою недавно оборудованную ванную комнату и начала наполнять ванну водой.

– Приведи ее сюда, Бриони, она в шоке! – закричала акушерка.

Бриони и Дениза сняли с дрожавшей Керри одежду и помогли забраться в ванну. От горячей воды мучительная дрожь стала проходить.

– Тебе лучше, Керри? Керри медленно открыла глаза.

– Мне очень жаль, Бри, но я не могу сейчас пойти на это. Не могу.

Бриони хмыкнула:

– Н-да, понимаю. Ладно, расслабься. Скоро мы отвезем тебя домой, поговорим. Мы что-нибудь придумаем, любимая, я обещаю.

Керри схватила сестру за руку, забыв всю враждебность, которую испытывала к ней. Керри поняла: Бриони приняла решение сохранить ребенка.

– А что будет с мамашей? Она же сойдет с ума, – через минуту прошептала Керри.

Бриони тяжело вздохнула.

– Предоставь ее мне.


От ярости глаза Молли полезли из орбит.

– Ты что? Ты говоришь, что притащила ее обратно домой беременную? Ты совсем свихнулась?

Молли заметалась по комнате, изрыгая проклятия.

– Садись, мам, и хотя бы раз в жизни подумай о ком-то кроме себя.

Молли подскочила к Бриони и рявкнула ей в лицо:

– Я сейчас могу думать только о том, что моя дочь собирается родить негритенка! Как я смогу держать голову высоко, когда эта дрянь вылезет на свет божий?

– Когда ты продавала собственных детей, стыд тебя не мучил, – ядовито заметила Бриони. – Не мучит и сейчас, когда ты спишь с Абелем Джонсом. А он ведь и не думает жениться на тебе!

Молли цинично расхохоталась.

– По крайней мере, он белый. И я не расставляла ноги перед первым попавшимся черным проходимцем.

– Знаешь, порой мне смешно тебя слушать. Мы – ирландцы, мы – быдло, мы здесь низшие из низших и всегда были таковыми. Эвандер Дорси – талантливый, умный человек. В прошлом году ты возмущалась тем, что Дженни О'Лири выходила замуж за протестанта, а ведь у него светлые волосы и голубые глаза! Твои предрассудки не знают границ, милая. Будущий ребенок ни в чем не повинен. Это твой внук!

Молли вцепилась дочери в волосы, и Бриони только с большим трудом удалось вырваться.

– Ты, сука! Этот ребенок ничего для меня не значит! Он должен умереть! Надеюсь, он родится мертвым!

Бриони злобно рассмеялась.

– Если ты отречешься от Керри, тогда и я отрекусь от тебя. Я обещаю это тебе, мать. Живи с Абелем Джонсом в той среде, к которой привыкла. Пусть он оплачивает твои счета. Отрекись от нас, давай, отрекись от всех нас. Посмотришь, как далеко тебя это заведет. Мы понадобимся тебе раньше, чем ты нам, можешь мне поверить.

– Забирай свои деньги! Нам с Розали они не нужны, мы обойдемся сами, – заявила Молли, уверенная в том, что Бриони не захочет оставить сестру ни с чем. Однако Бриони разгадала ее мысли.

– Ну вот и прекрасно. Вы с Рози теперь будете на собственном обеспечении и станете делать все, что захотите. Но ребенок Керри будет жить, нравится тебе это или нет. Если ты отрекаешься от нас, делай это поскорее, чтобы я знала, как мне обращаться с тобой.


Бернадетт снова пришлось опекать Керри. Через несколько недель после скандала с матерью все успокоилось. Молли притихла, а Бриони посылала к ее дому такси, на котором Розали ездила навещать сестер. Всем своим существом Молли была против этих визитов, но смирилась, потому что Розали возвращалась домой раскрасневшаяся, возбужденная и с кучей лакомств. К Эйлин ездили по договоренности: если ехала Бриони, Молли оставалась дома, и наоборот. Бернадетт даже на пушечный выстрел не приближалась к дому матери, и это раздражало Молли, поскольку получалось так, что три ее дочери образовали альянс против нее.

Бернадетт казалось, что сестры в последнее время сблизились, стали дружнее. Бриони даже поговаривала о том, чтобы забрать Эйлин домой погостить. Для посторонних беременность Керри была пока не заметна. Правда, тайну можно было сохранять лишь несколько месяцев, но сестры предпочитали пока об этом не думать. А Керри просто сияла. Она никогда не чувствовала себя лучше и никогда так не наслаждалась музыкой. Керри словно растворялась в мелодиях песен, и это придавало ее пению дополнительное очарование.


Питер Деларж, небольшого роста темноволосый человек с крючковатым носом, в последнее время зачастивший в клуб, теперь сидел напротив Бриони в ее кабинете, пил кофе с коньяком и жаловался на сырость.

– Питер, для чего ты на самом деле пришел ко мне? Я же понимаю, что не ради разговоров о погоде. – Бриони улыбнулась, желая смягчить свои слова.

– Я пришел поговорить о твоей сестре Керри. По слухам, она получила предложение от «Темплар Рекордс». Я здесь потому, что хочу сделать ей гораздо более выгодное предложение.

– И каково это предложение?

– Я хочу, чтобы она пела для «Кэмпион Рекордс». Это новая компания, но скоро она развернется. Мы хотим, чтобы Керри сделала четыре записи в течение следующих трех месяцев. Мы хорошо разрекламируем ее, имя Керри будет везде. В музыкальных газетах появятся ее фотографии, а имя будет набрано большими буквами. Мы хотим новую звезду для новой музыки, причем белую. Мы хотим, чтобы Керри стала первой крупной исполнительницей нового стиля. Мы готовы заплатить ей огромную сумму.

Бриони проницательно посмотрела на собеседника:

– А процент от распространения пластинок? «Темплар» предлагает неплохой процент.

– Разумеется! Бог мой, у нее такой талант! У нее также есть внешность, которой не хватает многим певицам. Я наблюдал за ней, видел, как она общается со слушателями. Керри держится очень естественно, а это большая редкость!

Бриони кивнула. Глаза ее заблестели от гордости за сестру, тем более что она знала: этот низкорослый человек с дурным запахом изо рта и самоуверенными манерами может сделать из Керри звезду.

– Скажите своим адвокатам, чтобы они связались со мной и привезли контракты. Мы поговорим об этом на следующей неделе. Хорошо?

Питер улыбнулся.

– Это полностью устраивает меня, дорогая. – Он поднялся. – А теперь я покидаю вас. Благодарю за кофе и надеюсь увидеться через неделю. – Он щелкнул каблуками и вышел из комнаты.

Бриони расслабилась. Пусть Керри подпишет контракты, выпустит пластинки, прославится, а потом они объявят о ребенке. Публике волей-неволей придется это принять. Победителей не судят.


Маркус Даулинг, новый деловой партнер Бриони, вошел в ее кабинет, и девушка подскочила на стуле. Она так глубоко задумалась, что даже не услышала, как он постучал.

– Маркус! Ты меня напугал!

Он улыбнулся. Это был крупный, светловолосый, ослепительно красивый мужчина.

– Мисс Каванаг, я пришел с докладом. Я был в «Бервик Мэнор», там все идет гладко. Штукатуры почти закончили работу. Чтобы довести до конца отделку, потребуется неделя, максимум – две.

Бриони кивнула:

– Это прекрасно. Но и я хотела сказать тебе кое-что.

Маркус насторожился:

– В чем дело, мисс Каванаг?

– Когда в следующий раз повезешь мою сестру Бернадетт домой, выключи мотор, ладно? А то прошлой ночью ты не давал спать половине улицы.

Маркус покраснел, а Бриони засмеялась.

– Ты ведь наверняка не надеялся сохранить это в тайне. Мне сообщили о тебе и о ней через несколько минут после того, как вас увидели вместе. Я забочусь о своих сестрах, понимаешь ли, и меня очень интересует, чем и с кем они занимаются. Это была завуалированная угроза.

– Видишь ли, я очень уважаю Бернадетт, но мы с ней знакомы только неделю, – объяснил Маркус. – Так что говорить о чем-то серьезном слишком рано. Мы друзья, вот и все.

Бриони пожала плечами:

– Ладно, она уже большая девочка.

Маркус расслабился, поняв, что Бриони не сердится.

– Вот что, Маркус, – продолжала Бриони. – Похоже, ты все держишь в руках. Я хочу, чтобы ты снял часть груза с моих плеч. Я хочу, чтобы ты заведовал «Мэнором», делал всю грязную работу, скажем так. Но важнейшие решения буду принимать я.

– Разумеется. Но когда-нибудь я смогу войти в долю? Бриони затянулась сигаретой, а потом ответила:

– Если будешь устраивать меня, то есть работать без серьезных проколов, то почему бы нет?

– Я постараюсь, Бриони. Буду работать на тебя как негр! От взгляда, который бросила на него Бриони, улыбка исчезла с лица Маркуса.


Глава 28


Томми Лейн был вымотан до предела. Лицо у него болело от холода, руки замерзли. Он повернулся лицом к ветру, и его глаза моментально наполнились жгучими слезами. Томми глубоко засунул руки в карманы пальто, сожалея, что у него нет с собой перчаток. Наконец он заметил приближавшуюся машину – ее фары ярко светились в темноте. Томми вздохнул с облегчением и увидел, как облачко пара вылетело изо рта. Машина замедлила ход, он зашел со стороны пассажирского сиденья и скользнул внутрь.

– Ты опоздал.

Маркус Даулинг пожал плечами:

– Прости, Томми, приятель, но Бриони задержала меня допоздна, а потом мне пришлось везти домой Бернадетт.

Томми кивнул. Он закурил и серьезно сказал:

– Похоже, что у Бриони назревает конфликт с мальтийцами. Они требуют с нее деньги. Думают, видно, что наши отношения с Бриони – уже история. Что ж, мы с тобой сейчас заглянем к старикану – главе семьи. Трогай, Маркус.

Пока они ехали, Томми молча смотрел в окно, думая о Бриони. «Мне следовало бросить ее, чтобы спасти себя. У Бриони слишком много сложностей в жизни. Но одного этого было недостаточно, чтобы я покинул ее». Временами он тосковал по ней чуть ли не до физической боли. «Если бы только мы могли оставаться друзьями. Но при наших отношениях это невозможно. Либо я должен иметь ее всю, на сто процентов, либо вообще ничего».


Виктор Рикардо был иммигрантом с Мальты. Он родился в маленькой рыбацкой деревушке и приехал в Англию вместе с пятнадцатилетней женой. Он поселился в Ист-Энде, там его жена родила ему шестерых сыновей, и у всех были крупные носы, глубоко посаженные темные глаза и густые непослушные черные волосы. Ему нравилось то, что сыновья, похожи на него как двойники. Перед Виктором лежала бухгалтерская книга, в которой значилось, кто ему должен и на какое время отсрочен долг. Сегодня он просмотрит эту книгу, а завтра утром его сыновья начнут погоню за неплательщиками. Он хорошо это организовал. Виктор обдумывал, а не сделать ли ему рэкет своим основным занятием. Теперь, когда Томми Лейн порвал с Бриони Каванаг, наступило подходящее время, чтобы заявить о себе. Виктор уже получал свою долю от итальянских заведений в Сохо. Теперь он решил, что может добраться до клубов. Если он заставит такую фигуру, как Бриони Каванаг, отстегивать ему долю, другие быстренько последуют ее примеру. Она женщина, рядом с которой нет мужчины, и что бы там о ней ни болтали, она просто женщина, баба. Виктор докажет, что Бриони уязвима, как все. Он и его сыновья заставят ее платить, годами платить ему за «крышу».

Виктор улыбнулся при мысли об этом. Ирландцы ее боятся, евреи ее боятся, немецкие и русские иммигранты тоже ее боятся. Что ж, мальтийцы должны воспользоваться такой ситуацией и надкусить это нетронутое яблочко.

Виктор налил себе рюмочку коньяку и залпом выпил, с наслаждением ощущая, как обжигающая жидкость катится по горлу в утробу. Внезапно дверь офиса распахнулась, и Виктор поднял глаза. Он судорожно сглотнул слюну, увидев, кто стоит на пороге рядом с его сыном Марио.

– Привет, Виктор, как поживаешь? – Голос Томми звучал спокойно и дружелюбно. – Ты знаешь Маркуса Даулинга?

Маркус втолкнул Марио в помещение, после чего Томми и Маркус вошли сами и прикрыли за собой дверь. Томми приказал:

– Садись, Марио, не мозоль глаза. У меня сегодня не то настроение, чтобы меня кто-то раздражал.

Марио не двинулся с места, и Томми кивнул Маркусу. Тот вытащил пистолет.

– Садись, Марио, иначе я выбью из-под тебя ноги. Виктор с побелевшим лицом крикнул:

– Марио, ради бога, садись!

– Я когда-нибудь говорил вам, что несколько лет назад у меня была разборка с мальтийцем Джеком? – спросил Томми. – Здоровенный такой уродливый ублюдок, очень похож на тебя. Он попытался обидеть меня, и я прострелил ему обе стопы. Так вот, через минуту я собираюсь сделать с вами то же самое, поскольку вы пытались взять то, что по праву принадлежит мне.

Виктор покачал головой:

– Клянусь, Томми, я не пытался взять ничего твоего…

Томми тихо рассмеялся.

– Нет, пытался, потому что я и Бриони Каванаг по-прежнему партнеры. Бриони гораздо быстрее приходит в ярость, чем я. Поэтому мы с Маркусом решили, что лучше поехать и повидаться с тобой раньше, чем Бриони что-то натворит.

Марио попытался подняться со стула, но Томми мгновенно выхватил пистолет и выстрелил ему в правую ступню. Парень со стоном согнулся, а на полу вокруг простреленного ботинка начала расползаться лужа крови.

Томми ткнул пальцем в лицо Марио:

– Ну, что скажешь?

Марио застонал от боли, а Томми крикнул:

– Я не слышу, Марио! Ты разве не сказал: «Спасибо, мистер Лейн»?

Виктор, лицо которого блестело от пота, взмолился:

– Поблагодари его, Марио. Ради бога, поблагодари его, и покончим с этим!

– С-спасибо…

– Мистер Лейн, – наставительно произнес Маркус, словно обращаясь к ребенку.

– Спасибо, мистер Лейн. – Голос Марио дрожал от слез. Томми улыбнулся. Выстрелив Марио в другую ступню, он сказал:

– На здоровье, сынок.

Удушающая ненависть к Томми Лейну охватила Виктора. Он быстро открыл ящик стола. Маркус вскинул пистолет и выстрелил Виктору в грудь.

Мальтиец упал на стол. Его тело судорожно подергивалось в агонии.

Томми выругался. Подойдя к убитому, он отодвинул тело. В столе лежал небольшой револьвер. Томми взял его и опустил в карман пальто. Затем они вместе с Маркусом вышли из офиса.

Томми сам сел за руль и спокойно повел машину. Маркуса всего трясло – он еще не научился применять оружие без всяких эмоций. Однако ему очень хотелось в конце концов обрести такую силу духа.


– Привет, Бри, все в порядке? – раздался в кабинете тихий голос Томми.

Бриони вздрогнула и обернулась. Некоторое время она молча смотрела ему в глаза.

– Как я рада видеть тебя, Томми! – мягко и нежно прозвучал ее голос.

Томми, улыбаясь, спросил:

– А как твое семейство?

Пока она рассказывала о сестрах и о матери, он ругал себя за то, что поддался слабости и приехал повидать ее. Она походила на изящную статуэтку дрезденского фарфора: ее молочно-белая кожа была безупречна, губы свежи и соблазнительны, рыжие волосы подчеркивали сияние зеленых глаз. Томми слышал в голосе Бриони затаенную страсть, видел страсть в глубине ее глаз и в какое-то мгновение спросил себя, зачем он пришел сюда. Доказать ей, что может жить без нее, или доказать это самому себе?

– Значит, Эйлин становится лучше? Мне приятно это слышать, Бри. Правда. А я сегодня помог нам обоим, вот почему я здесь. Мальтиец Виктор хотел, чтобы ты ему платила за «крышу». Я взял этого твоего нового парня, Маркуса, мы с ним заехали к старому ублюдку и принесли ему и его сынку дурные новости.

Бриони широко открыла глаза.

– Прошу прошения: ты пришел сообщить мне, что избил мальтийца Виктора? И это все?

– Я сделал немного больше, чем просто избил его, любимая. Я прострелил его чудесному мальчику Марио обе стопы, а Маркус застрелил старика, прямо в сердце. Но ты не волнуйся, я все улажу.

Бриони мрачно кивнула, губы ее искривились. Она холодно произнесла:

– Так, теперь я поняла. Ты хотел показать, кто тут хозяин. Так вот, хочу напомнить тебе о нашей договоренности: ты – пассивный партнер, а хозяйка здесь я. И впредь я намерена сама разбираться со всякими мальтийцами и с кем угодно, кто впутается в мои дела. Надеюсь обойтись при этом без трупов. А теперь убирайся.

Ее ледяной тон оскорбил Томми до глубины души. Он саркастически улыбнулся.

– Ну конечно, так и есть. Ты можешь быть только хозяйкой, а другие должны смотреть тебе в рот. Что ж, меня снова поставили на место, и я убираюсь к чертовой матери.

Он вышел за дверь. Бриони схватила со стола стакан и запустила ему вслед. Ударившись о дверной косяк, стакан разлетелся вдребезги. Бриони закрыла лицо руками, по ее лицу текли слезы. Через некоторое время, взяв себя в руки, она вызвала прислугу и распорядилась:

– Позови Маркуса Даулинга, немедленно!

Бриони стояла возле стола, когда Маркус, которого оторвали от разговора с Бернадетт, вошел в кабинет.

– О, наконец ты соизволил прийти! Томми сообщил мне, что ты принял некоторое участие в разборке вчера вечером. В небольшой разборке, насчет которой должен был посоветоваться со мной.

Маркус облизнул губы.

– Все верно. Я кое-что сделал. Но я не считал, что должен был беспокоить вас этим, мисс Каванаг. В конце концов, я ваш номер два. За это мне платят. Я решаю вопросы по мере их возникновения.

– Томми Лейн подходил к тебе?

– Да…

Бриони прервала его:

– Ты и раньше обо всем докладывал ему, не так ли? Не лги мне, Маркус.

– Я никогда не лгал вам, мисс Каванаг, – вздохнул он.

– Да, ты не лгал, ты просто ничего не говорил. Ну вот, теперь я предупреждаю тебя как человек, который тебе платит: ты обязан проявлять верность мне, а не Томми Лейну. Он – пассивный партнер. Я – главный владелец этих клубов. Я держу собак не для того, чтобы потом они меня же облаивали. Ты понимаешь, о чем речь?

Маркус кивнул:

– Да, понимаю. Но мы пытались защитить вас… Мы просто…

Бриони бросилась через комнату и схватила его за рубашку. Во время приступов ярости ее маленькое тело приобретало неимоверную силу.

– Мне не нужны никакие защитники, – завопила она, – особенно такие придурки, как Томми Лейн! Мы с тобой вдвоем могли разобраться с этим. Потому-то ты и есть мой номер два. Если ты хочешь и дальше работать на меня, то запомни своей тупой, дурацкой башкой то, что я тебе сказала.

Маркус схватил ее за запястья и оторвал ее руки от своей рубашки.

– Я буду благодарен вам, если вы никогда больше не вцепитесь в меня вот так. Да, вы мне платите, но я как раз и выполнял свою работу. Поверьте, мисс Каванаг, как я уже сказал сегодня, все было хорошо продумано и тщательно спланировано. Все знают, что я ваш номер два. И то, что мы там оказались вместе с Томми, помогло вам, сделало вас в их глазах сильнее, показало им, что вы не беззащитны. А теперь успокойтесь. Вы ведете себя неразумно. Я никогда раньше вас такой не видел.

Его мягкий голос обезоружил Бриони. Прижавшись к нему, она начала плакать. Ее громкие рыдания проникали ему в сердце.

Обняв Бриони, Маркус прижал ее к себе еще крепче и дал ей выплакаться. Он ощущал, как содрогается ее тело, и его охватил приступ сочувствия к ней. Сейчас она стала в его глазах человечной, настоящей. Раньше Бриони казалась ему просто машиной, твердокаменной бизнес-леди. Но оказалось, что она – обычный человек, способный плакать, когда на душе тяжело. Маркус увидел ее боль и страшное одиночество, и ему стало стыдно за свое прежнее отношение к этой маленькой женщине.

За какие-то пять минут он узнал ее больше, чем за все время совместной работы.

Маркус держал Бриони в объятиях до тех пор, пока она не успокоилась, затем прикурил ей сигарету и налил коньяка. Он оставил ее в кабинете, а сам вернулся к Бернадетт.


Глава 29


Бриони и Бернадетт сидели в офисе Эндрю Маклоусона. Вид у обеих был ошеломленный.

– А вы уверены? – В голосе Бернадетт прозвучало сомнение.

Доктор кивнул:

– Уверен. Впрочем, и ваша сестра знала. Теперь уже четыре месяца.

– Черт побери! – Берни потрясенно покачала головой. – А наша мать знает? Вы ей сказали?

– Ей сообщили три дня назад. Она очень обрадовалась. Сияла, как луна. Я был приятно удивлен, принимая во внимание болезнь ее дочери. Лично я не могу утверждать, что это хорошо.

– А как вы думаете, Эйлин справится с беременностью? – возбужденно спросила Бриони. Маклоусон пожал плечами:

– Право, не могу сказать. Ваша мать думает, что девушка все выдержит, но, честно говоря, я в этом не уверен. Физически ваша сестра очень слаба, ее насильно заставляют есть. У нас тут живет монахиня, сестра Мария Магдалина, и, похоже, это единственный человек, которого Эйлин готова слушаться. У них очень тесная дружба. Сестра Мария девушка добрая и с настоящим монашеским призванием. Она любит Эйлин и позаботится о ней во время беременности, но у нас тут нет удобств для грудных детей. Боюсь, вам придется как-то все устраивать. Мы будем держать Эйлин здесь до тех пор, пока она не соберется рожать, но сами роды должны проходить в другом месте. Если вы наймете кого-нибудь, кто будет присматривать за ребенком, Эйлин сможет вернуться. Мы все чувствуем, что ей здесь очень хорошо. Бриони вздохнула.

– Но недостаточно хорошо, чтобы присматривать за собственным ребенком?

– Увы, нет. Я очень удивлюсь, если Эйлин вообще когда-нибудь вернется в реальный мир. Полагаю, ваша мать с радостью позаботится о ребенке. По крайней мере, у меня создалось такое впечатление…

Бриони перебила его:

– Только через мой труп! Она даже пальцем не дотронется ни до него, ни до моей Эйлин! Я хотела бы, чтобы вы ничего не говорили ей, мистер Маклоусон. Она чересчур решительная женщина.

Эндрю Маклоусон поднял руку:

– Я думаю, это дело прежде всего касается вашей семьи, мисс Каванаг, и вы сами знаете, как лучше поступить.


Молли решила испечь огромный каравай хлеба. Она с таким увлечением месила тесто, что даже не оглянулась, когда открылась парадная дверь.

– Ступай-ка на кухню, женщина, и приготовь себе чашку чая, – сказала Молли. Она думала, что пришла мамаша Джонс. Вместо этого она с удивлением услышала голос Бернадетт:

– Привет, мам.

Молли резко развернулась к ней.

– Чего тебе надо? – Молли с угрозой уперла испачканные мукой руки в бока.

Бернадетт попятилась:

– Я пришла за Розали.

– Ну а что, если я сегодня не позволю ей выйти из дома? На улице очень холодно.

Бернадетт вздохнула:

– Не начинай, мам. Наша Бриони ждет ее, и тебе лучше не нарываться на скандал. Маркус не выключает мотор, так что мне надо поторапливаться.

– Маркус? Когда же я по-настоящему познакомлюсь с ним?

Вся враждебность была забыта, едва Молли услышала о поклоннике Бернадетт. Ее охватывал восторг при мысли, что у одной из ее дочерей есть мужчина, приличный мужчина.

– С ним все в порядке, мам. Ну а теперь разреши мне, пожалуйста, забрать Розали.

Бернадетт надевала на Розали пальто, Молли молча наблюдала за ней.

– У Керри все хорошо, мам, если тебя это интересует.

Молли вновь принялась месить тесто, не отреагировав на слова дочери. Бернадетт сказала:

– Я привезу Розали завтра днем, хорошо?

– Как хочешь. И скажи Бриони, чтобы она не пичкала ее пирожными и конфетами, Рози уже вон как разнесло.

– Ладно, ладно. Пойдем, дорогая, мы поедем на машине.

Розали улыбнулась и пролепетала:

– Бри… Бри…

Бернадетт поцеловала ее:

– Правильно, Рози, мы едем к Бриони.

Молли вытерла руки о фартук и расцеловала своих дочерей в щеки.

– Смотри за ней, чтобы она не простудилась.

– Увидимся завтра, мам.

Молли вместе с ними вышла к машине. Улыбаясь во весь рот, она помахала рукой Маркусу Даулингу. Ей нравился этот высокий светловолосый мужчина.

Маркус в ответ тоже помахал ей рукой. Как только Розали устроилась на заднем сиденье рядом с Бернадетт, Маркус тронул машину с места. Молли махала им вслед, пока они были в поле зрения. Матушка Джонс вышла на крыльцо и заметила:

– Он приятный, правильный мужчина.

Молли кивнула, а затем шутливо заявила:

– Я не стала бы возражать, если бы его башмаки оказались под моим столом!

Старуха Джонс одобрительно захихикала.


Розали и Бриони расположились на ковре перед камином. В камине завывало пламя. Бриони чистила орехи и кормила Розали, которая периодически открывала рот, чтобы получить следующее ядрышко. Керри сидела на диване, поджав под себя ноги, а Бернадетт расположилась на стуле возле камина, положив ноги на отполированную медную решетку.

– Она так много ест! – сказала Бернадетт. – Бриони, нам надо ограничивать ее. Мама говорит, что Рози становится слишком тяжелой и ей трудно ее поднимать.

Бриони фыркнула:

– Мать всегда так говорит, а потом скармливает ей огромный кусок яблочного пирога.

Керри пребывала в полусонном состоянии, характерном для беременных. Она зевнула, издав при этом горловой звук. Бриони засмеялась:

– Притомилась, Кер?

– О, Бриони, я так устала! Сегодня хочу пораньше лечь спать.

Бриони сразу забеспокоилась:

– Послушай, мне кажется, тебе стоит прекратить выступать в клубе до родов. Сосредоточься на своих записях. Бесси Найт может какое-то время подменять тебя. К тому же это для нее дополнительные деньги.

Керри лениво кивнула:

– Мне нравится Бесси. Она хорошо работает, правда? Очень приятная женщина.

Бернадетт брякнула:

– Маркус говорит, что у нее неплохой вид для…

Спохватившись, Берни замолчала. В комнате стало очень тихо.

– О, Керри, прости меня.

Керри, стряхнув дремоту, резко выпрямилась:

– Для кого, Берни? Для черной? Для грязной негритянки? Что там сказал великолепный Маркус Даулинг?

Бриони встала с пола и положила руку на плечо Керри:

– Не начинай, Кер, никто не имел в виду ничего подобного. Давай не будем портить приятный вечер. И так уже плохо, что с нами нет нашей Эйлин. Не будем ссориться.

Керри дернулась.

– Что ж! Я сама порой ненавижу себя за то, что ношу этого ребенка. Не знаю, хватит ли у меня сил, чтобы вынести все то, что придет с его рождением.

Бернадетт твердо сказала:

– Не волнуйся, Кер, мы тебя не подведем. Увидишь, какой уход будет за этим ребенком.

Керри улыбнулась.

– Мне интересно, что у меня получится. И что получится у Эйлин. Мать рада до небес ее будущему ребенку.

Бриони возразила:

– Именно твоему ребенку мать должна бы радоваться. Эйлин не справится с малышом.

– Мама хочет забрать его? Бриони засмеялась:

– Ну уж нет, мамаша его не получит! Эйлин возвращается сюда. И как только она благополучно родит, мы посмотрим, что к чему. Если она по-прежнему будет не в себе, мы ее отправим в «Си Вью», а ребенок останется у меня.

И Берни, и Керри услышали в голосе Бриони страстное желание иметь ребенка. Они переглянулись.

– У тебя?

– А почему бы и нет? Я найду кормилицу, прослежу за воспитанием малыша. Что в этом такого странного, черт побери?

Керри пожала плечами.

– Разве тебе и без этого недостает хлопот? Я думаю, что мама тут лучше бы подошла. Давайте посмотрим правде в глаза: ей же совершенно нечем заняться весь день напролет.

– У нее есть Розали и Абель. Она слишком стара, чтобы ухаживать за младенцем. Кроме того, я смогу дать ребенку больше, со мной его жизнь будет лучше.

– Могу я спросить тебя кое о чем, Бри? Только не волнуйся. Ты ведь очень скучаешь по Бенедикту, правда?

Лицо Бриони омрачилось.

– Да, скучаю. Я хотела бы видеть его каждый день, знать, что он делает, с кем говорит, счастлив он или нет. Я мечтаю об этом глухой ночью, грежу наяву. Я представляю, будто мы с Томми женаты и смотрим за ребенком. Томми ходит с ним гулять, покупает ему игрушки, они вместе играют… Я словно вижу, как Бен спит в кроватке, а я целую его на ночь. Я воображаю, как сама глажу его маленькие вещички, готовлю их к следующему дню, как я его причесываю. Я очень скучаю по нему, Керри. Я скучаю по нему до физической боли. Особенно в день его рождения или на Рождество, потому что не могу дотронуться до своего сына, ощутить его запах, поговорить с ним. Он мой ребенок, а я лишена возможности общаться с ним.

Она умолкла, и Бернадетт погладила сестру по плечу. Розали заволновалась, поднялась с ковра и поцеловала Бриони. Бриони крепко обняла Розали и успокоила ее легкими частыми поцелуями, которые, как она знала, очень нравились сестренке.

– Я думаю, ты права, Бри. Эйлин и ее младенцу здесь будет лучше. По крайней мере, ты их будешь по-настоящему любить.

Бриони посмотрела на Керри и спросила:

– Мне ведь нужен младенец, которого бы я любила, правильно? – Глаза ее были полны слез. Она закашлялась. – Я буду любить и твоего ребенка, Керри. Я буду любить его и заботиться о нем. Клянусь тебе.

Керри улыбнулась:

– Я испытываю те же чувства, что и ты, но к Эвандеру. Я думаю о нем по ночам. Почему-то ночью всегда легче думается. Я представляю, что мы с ним женаты и все нам рады…

Бриони кивнула:

– Я понимаю. Я очень сожалею, что прогнала его, Керри. Честно. Если бы я могла повернуть время обратно, я бы все исправила.

– Но я не хочу, чтобы он вернулся, – с горечью ответила Керри. – Только сейчас, нося этого младенца, я поняла, что гналась за красивой мечтой. Я недостаточно сильная, чтобы прожить жизнь рядом с ним. Теперь я это понимаю. Этот младенец многому меня научил.

– А ты собираешься оставить ребенка у себя, Керри? – тихо спросила Бернадетт.

Керри пожала плечами:

– Спроси меня об этом снова после родов. Бывают минуты, когда я люблю его до умопомрачения. А иногда ненавижу, как подумаю о цвете его кожи и об эффекте, который он произведет. Я не могу ответить тебе, Берни, потому что сама еще не знаю ответа.

– Ладно, что бы ты ни решила, я буду рядом с тобой, – сказала Бриони. – И ты, Берни, тоже, правда?

Бернадетт кивнула:

– Конечно. Я знаю девушку в клубе – ее ребенок растет у одной женщины в Девоне. Она ездит к дочке через каждые два месяца. Отец ребенка женатый человек, и она страшно боится, что люди узнают о ее незаконнорожденном ребенке. Она говорит, что все хорошо устроилось, поскольку папаша отстегивает денежки. Керри вздохнула:

– Я, наверное, не смогу держать ребенка слишком далеко от себя. О, честно говоря, я вообще не знаю, какого черта мне нужно.

Все трое рассмеялись, и напряжение развеялось. Розали потянула Бриони за рукав, и та спросила у нее:

– Что, дорогая, чего ты хочешь?

Показывая на орехи, толстуха открыла рот во всю ширь. Бернадетт и Керри покатились со смеху. Бриони взяла миску с орехами и серьезно сказала:

– Ну конечно, мадам. Если мадам хочет орехов, она должна их получить.

Розали закрыла рот, а Керри покачала головой:

– По крайней мере, она знает, чего хочет, Бри, а это больше, чем знаю я. Разве не правда, Рози, дорогая?

Розали хлопнула в ладоши и негромко заворковала. Это означало, что она вполне счастлива.


Глава 30


Бриони сломя голову вбежала в парадную дверь своего дома. Сбросив шубу, она помчалась по лестнице наверх, через плечо прокричав Кисси:

– Горячего чаю, я замерзла!

Кисси подобрала длинную шубу из черно-бурой лисы и что-то буркнула про себя, отправляясь на кухню.

Бриони вошла в спальню Керри, где уже суетилась акушерка, устраивая девушку поудобнее.

– Как ты, Кер? Все в порядке? Я тут же примчалась. Керри лежала опираясь на подушки, лицо ее блестело от пота.

– Со мной все в порядке, Бри.

Акушерка вытерла ей лицо влажной салфеткой.

– Это преждевременные роды. У одной леди, за которой я ухаживала, тоже так было, и она управилась менее чем за три часа! И у вашей сестры это надолго не затянется. Доктор видел ее, он попозже еще приедет, сейчас его срочно куда-то вызвали. На Рождество всегда так бывает.

Бриони улыбнулась акушерке:

– Спускайтесь вниз и выпейте чаю, а я побуду с сестрой. Женщина, поблагодарив, вышла из комнаты. Бриони Каванаг платила акушерке кучу денег, чтобы та приняла роды и при этом помалкивала.

Керри пронзил очередной приступ боли, и она застонала.

– Представляешь, рождественский ребенок, Бри, рождественский подарок, – произнесла она, отдышавшись. – Через полчаса наступит Рождество! Теперь я понимаю, что испытывала Дева Мария!

Бриони рассмеялась, довольная тем, как хорошо держится сестра.

– Но у Марии все-таки был муж, Бри, – добавила Керри. Бриони села на кровать и сказала:

– Да. Но ведь он не был отцом ребенка. Бедному старому Иосифу достались одни неприятности и никакого удовольствия.

Керри нахмурилась:

– Если бы мама была здесь, она размазала бы тебя по стенке за такое замечание.

– Но ведь ее здесь нет! И потом, это же правда. Как твои схватки?

– Скажем так: они происходят. Дай мне попить водички, Бри. У меня в горле пересохло.

Керри, скрипя зубами, приподнялась от нового приступа боли. Пот снова выступил у нее на лбу, и Бриони, взяв салфетку, нежно обтерла лицо сестры.

– О, как приятно, Бри.

– Вот, выпей воды. – Бриони поднесла тяжелый хрустальный стакан к губам сестры.

Керри залпом выпила воду и облегченно вздохнула.

– Ты не догадываешься, что я слышала сегодня в магазине? – лукаво спросила Бриони.

– Что, какой-нибудь скандал?

Бриони ухмыльнулась:

– Нет, ничего подобного. Я слышала твои записи. Их крутят во всех музыкальных магазинах. Они отлично продаются.

– О, это хорошо.

Но голова Керри была занята более важными делами, и она простонала:

– Я хочу, чтобы этот проклятый ребенок поскорее вылез. Я умираю с голоду.

Бриони расхохоталась.

– Бри, ты сделаешь мне одолжение? – спросила Керри жалобно.

– Конечно, любое.

– Привези мне маму, ладно? Я хочу мою маму.

Бриони расслышала боль в голосе сестры и спокойно ответила:

– Ну конечно, привезу, дорогая.

Она встала и пошла к двери, бросив через плечо:

– Я пришлю тебе акушерку, а сама съезжу за старухой. Я скоро вернусь, хорошо?

Керри кивнула, тяжело дыша после очередного приступа боли. Бриони бегом спустилась по лестнице и ворвалась на кухню:

– Вы можете подняться к Керри? Мне надо уехать.

– Я только что приготовила вам чай!

– Выпей его сама, Кисси. Миссис Хорлок, приготовьте Керри какой-нибудь легкой еды, она умирает с голоду. Яйца всмятку будут в самый раз. Где моя шуба?

– Веди машину осторожно, погода ужасная. – В голосе миссис Хорлок прозвучала обеспокоенность. У Бриони сразу стало теплее на душе.

– Присмотрите за Керри. Ладно?

Она поцеловала старую женщину в морщинистую щеку. Миссис Хорлок улыбнулась:

– Конечно, присмотрим. А ты поезжай, пока снег не повалил еще пуще.

После того как Бриони вышла из кухни, акушерка заметила:

– А она намного лучше, чем о ней можно подумать, правда?

Миссис Хорлок кивнула:

– Да. Но если что-нибудь случится с Керри, вы увидите ее с другой стороны, поэтому поднимайтесь-ка лучше наверх.


Молли наряжала небольшую елку, а Розали подавала ей украшения – она всегда помогала наряжать елку на Рождество. Маркус и Бернадетт привезли им обеим подарки, и Молли поглядывала на красиво перевязанные пакеты со сладостным предвкушением. Подарки Бриони для Розали лежали тут же: новое пальто из темно-красной шерсти, в котором сестренке будет тепло, как хлебцу в тостере, по выражению Бернадетт, а также коллекция статуэток животных, которые так интересно разглядывать и расставлять на туалетном столике. Пришлось искать статуэтки, сделанные из твердого дерева, чтобы Розали не могла сломать их.

– Пирог очень вкусный, миссис Каванаг. Вы сами его испекли? – Маркус знал, что Молли приготовила пирог сама, и также знал, что она обожает, когда хвалят ее стряпню.

– Сама, это мой собственный рецепт – «пирог с отварными фруктами». В него обязательно надо положить немного корицы – она придает пикантность.

– И каплю бренди, мам, насколько мне известно.

Молли засмеялась:

– Ну конечно. Капля крепкого спиртного не повредит фруктам. Они дополняют друг друга.

Настроение в доме было вполне праздничным. В это счастливое тепло ворвалась Бриони, вся засыпанная снегом.

– Бриони! – испуганно воскликнула Берни.

– Здравствуй, Берни, я пыталась найти тебя весь день.

У Керри начались роды.

Розали закудахтала от возбуждения. Ее громоздкое тело раскачивалось в кресле перед камином.

– Привет, Рози, дорогая. – Бриони поцеловала сестру, и та сжала ее в крепких объятиях.

Молли презрительно наблюдала за встречей сестер. «Значит, этой несчастной пришло время рожать. Что ж, надеюсь, она родит мертвого ребенка. Тогда для меня это будет настоящее Рождество».

Бриони высвободилась из рук Розали и сказала:

– Она хочет, чтобы ты приехала, мам. Молли продолжала вешать игрушки на елку.

– Правда? Что ж, пусть себе хочет.

Бриони выпрямилась и грозно прищурилась. Бернадетт в испуге съежилась, Маркус же с интересом следил за происходящим. Бриони подошла к матери и вкрадчиво сказала:

– Не знаю, понимаешь ли ты это, мама, но от твоих слов ничего не зависит. Ты поедешь, даже если мне придется нести тебя на руках.

Молли посмотрела сверху вниз на свою крошечную дочь и мрачно усмехнулась:

– Вряд ли у вас это получится, мадам.

Бриони подняла руку. Бернадетт соскочила со стула, отодвинула Бриони в сторону и сказала:

– Пойдем, мам. Не упрямься. Сегодня Рождество. Бедной Керри и так тяжело. Зарядись хотя бы капелькой рождественского духа, ты ведь всегда об этом так печешься.

Молли фыркнула, глядя на дочерей:

– Пусть эта сука подыхает, мне все равно. А ребенок ее – мерзость на Земле. Эта шлюха может захотеть чего угодно, но даже если сейчас на этой кухне появится сам Христос или архангел Гавриил, я все равно никуда не поеду.

– Ты порочная старая корова, мать. Пойдем, Берни, поможешь мне надеть пальто на Розали.

Молли встала перед Розали и заорала:

– Она никуда не пойдет!

Бриони засмеялась:

– Напротив, пойдет, потому что этот дом по-прежнему записан на мое имя. Ты числишься здесь квартирантом, мать. Я сдала тебе этот дом как жильцу. Если ты не образумишься и не сделаешь то, о чем тебя просят, то тебе придется искать жилье и работу.

Молли побледнела.

– Ты не поступишь так со мной! Ты не станешь пользоваться своими деньгами, чтобы давить на меня!

Бриони издевательски улыбнулась:

– Не стану? Ты меня плохо знаешь, мать. Надевай пальто, или между нами и в самом деле все будет кончено. Я не шучу. Ты больше не получишь ни пенни. Я постараюсь, чтобы все узнали о твоих старых делишках, и тот, кто скажет тебе доброе слово, будет иметь дело со мной.

Сняв пальто матери с вешалки за дверью, Бриони бросила его через всю кухню ей в руки. Молли инстинктивно поймала его.

– Поехали, Керри уже скоро родит. Ты должна быть там, чтобы поприветствовать своего внука.

Розали стояла у двери, ее объемистая туша преграждала всем выход. Она широко улыбалась, и Маркус улыбнулся ей в ответ: ему нравилась Рози, он полюбил ее за приветливый нрав и доброту.

– Пойдем, Рози, – сказал он. – Ты поедешь со мной и с мамой в моей машине. Бернадетт, а ты поезжай с Бриони.

– Тьфу! – плюнула Молли, вышла из дома и села в машину.


У Керри снова начались схватки. Глубокая, раздирающая боль поражала ее своей силой – тело словно разрывалось пополам.

– О, как больно, Бри! Какой жуткий кошмар, мать его! Бриони улыбнулась:

– Я знаю. Я помню свои роды. Но не боль, о боли забываешь. Остается воспоминание о том, как что-то громадное стремится из тебя наружу и никак не выходит.

– Никогда, больше никогда я не пойду на это! На сей раз рассмеялась акушерка:

– Дорогая, если бы роженицы мне платили по пенни всякий раз, когда говорят такое, я была бы миллионершей!

Лицо Керри исказила гримаса – ей снова показалось, будто ее тело разрывается надвое.

– Он идет. Я чувствую.

Молли сидела на стуле у окна и смотрела на снегопад, который постепенно превратился в метель. Густая белизна покрывала крыши домов и деревья. Это было очень красиво. Молли услышала стоны тужившейся дочери и закусила губу.

«Пожалуйста, дорогая Мария на троне Христа, не дай этому ребенку дышать. Пускай он родится мертвым».

Она шепотом бормотала слова кощунственной молитвы. Затем Молли снова услышала стоны дочери и вспомнила собственные роды, когда у нее родился мертвый мальчик. Сейчас он уже был бы взрослым. Высоким, сильным, светловолосым, миловидным, как она в молодости, и крепким, как его отец.

Дыхание Керри участилось. Повитуха подняла покрывало. Широко расставив ноги, роженица снова принялась тужиться.

Бриони завороженно смотрела, как между бедер Керри появляется темная головка.

– Там головка, я вижу головку! – закричала Бриони в восторге.

Молли у окна закрыла глаза и еще быстрее забормотала: «Великий, мудрейший Господи, забери у нее ребенка. Не позволь ему разрушить остаток ее жизни. Пусть он умрет. Останови его дыхание, как только он появится на свет».

Из груди Керри вырвался низкий звериный крик. Она поднатужилась еще раз. Все тело ее, казалось, возопило от пронзившей его боли. Мысленно она молила Бога, чтобы он вытащил ребенка, который застрял у нее между ног, прежде чем она потеряет сознание.

Бриони и Бернадетт возбужденно захлопали в ладоши – головка ребенка полностью освободилась из чрева матери.

Акушерка оцепенела: лицо ребенка было таким темным! Взяв себя в руки, она сказала:

– Малыш зацепился за пуповину. Пуповина обмотала ему шею, он покраснел, потому что задыхается.

Просунув мизинец под пуповину, она стянула ее с головки ребенка.

– Ну а теперь давай, Керри, еще раз поднатужься. Уже почти все кончено, дорогая, почти кончено… Ну давай, тужься.

– Я и так тужусь, черт побери, – сердито ответила Керри. И вдруг, через мгновение, ребенок легко выскользнул из нее, и наступило великое облегчение. Свободно откинувшись на подушки, Керри испустила глубокий, тяжелый вздох.

Бриони посмотрела на ребенка, лежавшего на газетах, подложенных под ягодицы Керри. Он был покрыт кровью и первородной смазкой. Но он не был черным! Ребенок казался черным из-за пуповины, опутавшей его шейку. Теперь он стал почти белым. Младенец выглядел как-то необычно, но на негритенка он не походил.

– О, Керри, она красивая. Великолепная!

Керри приподнялась на подушках и восторженно рассмеялась.

– Это девочка? Ну-ка, дай мне взглянуть!

Акушерка перерезала пуповину, и в этот момент младенец громко завопил. Сидя у окна, Молли тихо заплакала. «Значит, он жив, этот младенец. Живой».

Бриони подхватила ребенка и передала его Керри. По щекам Бернадетт текли слезы. Сестры все вместе склонились над крошечным существом и восхищались им.

– Бриони, она почти белая! – словно не веря себе, произнесла Керри. – Посмотри на нее, она выглядит белой!

Молли услышала эти слова и отвернулась от окна.

– Мам, мам, посмотри на нее. Какая она красивая. О, какая она красивая!

В голосе Керри звучала материнская гордость. Акушерка мыла ребенка, притворяясь глухой, хотя ее насторожили восклицания насчет белизны младенца. «Значит, вот из-за чего вся эта таинственность. Вот почему мне столько платят. Керри Каванаг сбилась с пути истинного, отец ее ребенка – негр. Что ж, ребенок достаточно смуглый, чтобы вызвать разговоры. Хотя, конечно, в лицо им никто об этом не скажет».

Молли подошла к кровати и, едва взглянув на ребенка, испустила долгий вздох облегчения. Он был смуглый, но не черный. Это мог быть еврейский или итальянский ребенок. Она криво усмехнулась: ирландская католичка радуется тому, что ребенок ее дочери выглядит как еврей. «До какой же пропасти я докатилась!»

– Она миленькая, Керри. Правда, очень красивый ребенок. – Голос Молли прозвучал почти радостно – она ощущала облегчение из-за цвета кожи младенца. К тому же малышка оказалась и впрямь удивительно хорошенькой. Когда Керри протянула ребенка бабушке, Молли инстинктивно взяла его.

Но тут младенец зевнул, и этот розовый ротик на смуглом личике вызвал у Молли приступ отвращения. Ей понадобилась вся сила воли, чтобы не отшвырнуть малышку. Вместо этого она передала младенца Бриони, которая нежно приняла маленький сверток, положила девочку на кровать возле ее матери, развернула одеяльце и поцеловала крошечные ручки и ножки.

– О, Керри, я уже так люблю ее! Она прелестная, чудная. Я могла бы зацеловать ее, съесть!

Бернадетт и Керри засмеялись.

– Ты сумасшедшая!

– О, Керри, какая она миленькая. Посмотри на эти огромные глаза! Она разобьет немало сердец, когда вырастет!

Черные глаза малютки напомнили всем, кто ее отец, и в комнате на миг воцарилось молчание. Керри приложила младенца к своей обнаженной груди и тихо сказала:

– Я никогда бы не поверила, что смогу кого-то так сильно любить! Но я люблю. О Боже, помоги мне, я люблю.

Бриони улыбнулась сестре и положила руку поверх ее руки, лежавшей на головке ребенка.

– Я тебе уже говорила и скажу еще: материнское чувство никогда не проходит. Я это знаю по себе. Разве не так, мам?

Вся враждебность Бриони к матери улетучилась, а Молли, ощущая комок в горле, ответила:

– Да, Бри. Детей любишь всегда, что бы они ни натворили. Молли говорила неискренне. Теперь Керри для нее ничего не значила, а внучка тем более. Молли отдавала себе отчет в этом.

– Я знаю, как я ее назову, – неожиданно заявила Керри. Бриони и Берни выжидательно уставились на нее.

– Лизель. Так звали мать Эвандера. Это все, что я могу передать ей от ее отца.

Бриони кивнула.

– Красивое имя для красивой девочки. Посмотрите на эти волосы! – Бриони прижалась щекой к личику ребенка. – Лис-си, Лисси Каванаг, ты нас слышишь, а? Мы все говорим о тебе. Ты единственная малышка и в Англии, и в целом свете, у которой сразу три мамы!

Все снова засмеялись. Берни погладила малютку по голове и сказала:

– Лисси – это красиво, ей идет. Очень нежное имя. Думаю, для меня она будет Лисси.

Керри улыбнулась:

– Ладно! Пусть будет Лисси.

Бернадетт вышла из комнаты, чтобы принести всем подарки из-под елки, и вернулась, держа в охапке кучу пакетов.

Бриони повертела в руках маленький пакет из золотистой бумаги, на котором значилось ее имя. Она осторожно развернула его – усвоенная сызмальства бережливость удержала ее от соблазна разорвать бумагу. Внутри оказалась бархатная коробочка. Бриони открыла крышку и задохнулась от восторга. На мягком красном бархате лежал кулон, выполненный в виде усыпанной бриллиантами буквы «Б» на плотной черной ленте.

Керри и Бернадетт ахнули от восхищения.

– Вот черт, Бри, от кого это? – спросила Керри.

Бриони покачала головой:

– Не знаю…

Тогда Бернадетт улыбнулась и вынула из кармана юбки маленький конверт.

– Маркуса попросили передать тебе это.

Бриони разорвала конверт, вытащила открытку и прочитала:

«Счастливого Рождества, Бриони. Я увидел эту вещицу и не мог не купить ее для тебя, потому что ты Большая Бриони, единственная в мире. Будь счастлива! Томми».

Глаза девушки наполнились слезами. «Он не забыл меня! Даже когда мы не вместе, он все равно заботится обо мне. И если он готов дарить мне такое, значит, у нас еще есть надежда на будущее».

Бриони восторженно вертела в руках чудесное колье. С рождением Лисси и с подарком от Томми это было лучшее Рождество в ее жизни.


Глава 31


– Ну, что ты об этом думаешь? – спросила Мария. – Сейчас март, и через десять дней мы можем устроить ночь открытия «Мэнора». Если это будет вечер пятницы, то мы заманим клиентов на весь уик-энд. Тех, кто захочет остаться, разумеется.

– Хорошо, если ты хочешь открыть дом сейчас, меня это устраивает. Но плавательный бассейн все равно надо достроить.

Мария сидела возле бассейна. Он строился в оранжерее дома и уже обошелся в целое состояние. Бриони настояла на том, чтобы приобрести самые лучшие мозаичные плитки. Она надеялась, что это дорогостоящее украшение окупится с лихвой.

– Послушай меня, Мария, – вновь заговорила Бриони. – Я знаю одно: всегда нужно вкладывать деньги, чтобы потом получать прибыль. Мужчины готовы будут потратить в этом доме кучу денег, и ты вернешь все, что вложила в него. Бассейн – это хороший повод для того, чтобы девушки раздевались. Я думаю, женщины, шатающиеся просто так полуголыми по дому, не произведут должного впечатления. Большинство усадеб имеет бассейны и теннисные корты. Это признак богатства, а также дань времени. За шесть месяцев вложения окупятся.

Мария зажгла еще одну сигарету и глубоко затянулась.

– А ты понимаешь, что везде сейчас депрессия? – Она показала на окно.

– Депрессии поражают только маленьких людей, большие от них никогда не страдают. А мы с тобой большие люди, не забывай об этом.

Мария покачала головой.

– А как насчет всех этих разговоров о забастовках?..

– Меня это не интересует, – перебила ее Бриони. – Пусть себе бастуют хоть до второго пришествия. Это не затрагивает ни нас, ни тех людей, с которыми мы имеем дело. У меня постоянно на связи пять министров правительства, которые истекают слюной, предвкушая ночь в «Мэноре». Я уже сделала так, чтобы о новом заведении заговорили. Богатые всегда будут с нами, и если я могу отнять у них часть богатства и положить себе в карман, я сделаю это. Я не понимаю, что с тобой творится с недавних пор, Мария. Тебе везде мерещатся какие-то ужасы.

– Не знаю, Бри. В этой стране назревают неприятности… Бриони нетерпеливо оборвала ее:

– Пускай назревают. Если они затронут мой бизнес, тогда я над этим подумаю. Мои ребята-крупье никогда еще так здорово не работали, так что деньги в стране есть. У людей всегда найдутся деньги, чтобы делать ставки, даже если им нечем кормить детей. Посмотри на рабочий класс, Мария. Пинта пива, угри в желе или пирог с каким-нибудь пойлом и карты или рулетка в субботний вечер. Старуха в своем лучшем платье притащится сюда со старикашкой, и они оставят здесь несколько гиней. Что касается меня, я отдаю кое-что на благотворительность и забочусь о том, чтобы никто не приезжал в мои заведения слишком голодным. Вот так-то. Я не старина Иисус Христос и, честно говоря, не хочу им быть. Кончай свои дурацкие душеспасительные разговоры и давай запустим «Мэнор», чтобы он начал работать.

Мария кивнула:

– Ну ладно, это я просто так сказала! А как Керри и Лисси? В голосе Марии прозвучал неподдельный интерес. Лисси завоевывала сердце каждого, кто хотя бы раз видел ее.

– О, она прекрасна, наша Лисси. Хочешь ее увидеть? Она растет с каждым днем. Глаза у нее, как темные озера. Честно, Мария, она просто изысканна. Уже поднимает головку, чтобы рассмотреть все вокруг. Ты не поверишь, ведь ей еще нет и четырех месяцев!

– Она сильная. Как она ухватилась за мою руку, когда я ее увидела в первый раз! Она непременно будет красавицей. Эти длинные черные волосы… Я никогда не видела таких волос у ребенка. А как Эйлин?

Бриони помрачнела.

– С ней плохо, Мария. И с каждым днем все хуже. Сегодня приезжает эта монахиня, сестра Мария Магдалина. Я надеюсь, она поможет. Эйлин очень высоко ее ценит, хорошо с ней ладит. Но Эйлин так ослабла! Что ей ни предлагают из еды, она от всего отказывается. У нее большой живот, а руки и ноги тощие, как палки. Она странно выглядит.

Мария чуть не сказала: «Она и сама странная!» – но вовремя спохватилась.

– А что говорит доктор? Бриони пожала плечами:

– Ничего особенного. Только то, что у Эйлин нервы не в порядке. Каждый день она пьет портвейн, чтобы улучшить кровь, ест печень, опять же для крови, много отдыхает. Но за последние три недели она почти не вставала с постели. Я думаю, ее следовало бы заставить прогуляться, проветриться. В ее комнате душно и такой неприятный запах… Я думаю, это от ее пота.

Мария поморщилась.

– Я слышала, как она разговаривает сама с собой, – продолжала Бриони. – У нее явно не все дома. Я не знаю, что будет, когда появится ребенок. Я присмотрю за ним, а ей скорее всего придется вернуться в «Си Вью». Иногда хочется встряхнуть ее, сказать ей, чтобы она собралась, взяла себя в руки, но, разумеется, я этого не делаю.

Мария тихо вздохнула:

– Наверное, тебе очень тяжело, Бриони.

– Так оно и есть. Наблюдать, как тот, кого ты любишь, катится в пропасть! Порой мне кажется, что она просто хочет умереть.

– Ты ошибаешься, Бри. Никто не хочет умереть.

Бриони мрачно улыбнулась.

– Я знаю Эйлин. Она не такая, как мы, Мария. Она другая. «Слишком натянутая струна», как говорит мать. «Чувствительная», как говорит доктор. Последняя надежда у меня на монахиню – может быть, она как-то расшевелит ее, хотя бы на время.


Сестра Мария Магдалина сидела в комнате у Эйлин. Больная выглядела просто ужасно. Монахиня знала, что доктор приезжает каждый день, ему платят огромные деньги, и все же Эйлин выглядела как мертвец. Кожа на ее лице истончилась и натянулась, под ней резко выступали кости черепа. Живот у Эйлин раздулся, по сравнению с ним руки и ноги выглядели болезненно тощими. Ее волосы казались неживыми, они утратили блеск, а глаза выцвели. Эйлин очень медленно переводила взгляд с предмета на предмет, словно даже такое действие причиняло ей боль. Монахиня принялась молиться, едва вошла в спальню Эйлин.

Позже Мария Магдалина села поесть вместе с Керри, Бернадетт и Бриони. Она воскликнула:

– Какой прекрасный кусок говядины! Я люблю хорошую еду. Хотя, наверное, не должна любить, раз я сестра милосердия!

Бриони улыбнулась ей. У монахини оказался чудесный грудной голос, в нем звучал ирландский задор.

– Как вы нашли Эйлин, сестра Мария Магдалина?

Молодая монахиня махнула рукой:

– «Сестра Мария» – будет достаточно, или просто «Мария». Мне еще повезло, а вот у нас в «Си Вью» есть монахиня, которую зовут сестра Иоанн Креститель! Это так забавно, а она настаивает, что это прекрасно.

Бернадетт и Керри засмеялись. Бриони мягко напомнила:

– Вы не ответили на мой вопрос, Мария.

– Сказать вам правду? Я думаю, она умирает.

Эти простые откровенные слова потрясли Бриони. Она уронила вилку, и та с громким стуком упала на паркет.

– Ну вы же сами спросили. Я за всю свою жизнь не видела человека, который бы так болезненно выглядел. Господь ее любит, но ее тело не может справиться с грузом жизни.

Бриони сдержала естественное желание возразить, поскольку понимала: девушка просто констатирует факт. Бриони и сама чувствовала, что это правда.

– Скажите мне, Мария, как нам быть? Что мы можем сделать, чтобы ей стало лучше?

Маленькая монахиня дожевала кусок говядины и честно ответила:

– Все, что мы можем, – это молиться. Молиться, чтобы ребенок родился здоровым. Мы ведь не хотим потерять их обоих, правильно? Если она переживет роды, тогда, я думаю, она поправится. Но на ней нет ни унции мяса, а хуже всего то, что она утратила волю к жизни. Стоит только поговорить с ней, чтобы понять это. Кто прибирал ее комнату?

Керри озадачил этот вопрос, и она ответила:

– Я… Мы все, а что?

– Она специально делает так, чтобы ее вытошнило, я и раньше такое видела. Она освобождает свой желудок после каждой еды. Вот почему она ничего не весит. Я надеюсь, что хоть ребенок питается нормально.

Бриони облизнула пересохшие губы. Уже давно она догадывалась о чем-то подобном. Сдавленным голосом Бриони произнесла:

– Я добиваюсь того, чтобы она пила молоко и портвейн. Я сама даю ей питье. Доктор также прописал тонизирующее средство, и она регулярно принимает его. Она пьет теплое молоко с медом перед сном. А кто-то из нас должен спать в ее комнате, чтобы все выпитое оставалось в ней.

Бернадетт заплакала.

– Не надо сейчас плакать, – сказала Мария. – Мы все общими усилиями доведем ее до родов. Днем и ночью я буду рядом с ней, и мы проследим, чтобы она больше не избавлялась от пищи. А потом, когда она благополучно родит, мы постараемся поставить ее на ноги. И тогда она сама сможет смотреть за своим ребенком.

– Может, ребенок пробудит в ней волю к жизни? – вслух подумала Бриони.

Монахиня кивнула и отрезала себе еще ломтик говядины:

– Я страшно хочу есть! Посмотрите на меня, я ем, как батальон солдат!

За едой она могла не высказывать вслух свои настоящие мысли: «Как раз ребенок-то и убивает Эйлин Каванаг».


Джонатан ля Билльер и Руперт Чарльз развлекались на полную катушку. Керри на сцене исполняла залихватскую песенку, клуб гудел. Повсюду люди болтали, танцевали или ели. Воздух был сизым от сигаретного дыма, атмосфера царила непринужденная. Джонатан и юная леди по имени Элен держали друг друга за руки. Слева от Джонатана сидел Руперт со своей пассией – Питером Хокли, и они тоже держались за руки. Многие обращали внимание на эту парочку. На лицо Питера был нанесен макияж: глаза подведены жидкими тенями, губы накрашены ярко-красной помадой. Он надел мужской костюм и сандалии с открытыми носками. Ногти на ногах были накрашены лаком того же цвета, что и губная помада. Эффект получался ошеломляющий.

Джонатан был пьян и совершенно не обращал внимания на взгляды, которые притягивали к себе его друзья. Его фильм «Ченджелинг» имел большой успех. Теперь он стал известен, и многие внимательно присматривались к нему. Его пригласили в Голливуд, и Руперт давал прощальный обед своему старому другу. Он предоставил ему все, включая молоденькую и привлекательную Элен. Теперь Джонатан вылетел у него из головы благодаря смеси кокаина, бренди и шампанского, и он не замечал взглядов и перешептываний вокруг их компании.

Питер вскочил, сигарета в золотом мундштуке выпала из его ослабевших пальцев.

– О, пойдемте танцевать! – Он был эксгибиционистом и любил шокировать окружающих. Ему нравилось, когда на него все смотрят, хотя бы из-за его наряда. С большим трудом он почти доплелся до танцевальной площадки, но вдруг, пошатнувшись, врезался в стол, за которым сидело человек десять. Посуда с грохотом повалилась на пол, женщину ведерко со льдом из-под шампанского ударило по колену, она закричала, и в ответ на ее вопль из-за стола поднялся высокий мужчина. Он схватил Питера за шиворот и швырнул его обратно к Руперту:

– Забери это мерзкое подобие мужчины домой! Неужели тебе не стыдно приводить сюда эту тварь! Мне очень хочется позвать полицию.

Словно по волшебству появились двое вышибал. Они поправили стол, заменили посуду, а мужчину успокоили обещанием, что ночь в клубе обойдется ему бесплатно. Питер громко расхохотался, однако выражение его лица изменилось, когда появилась Бриони. Она была бледна как полотно, на скулах от ярости выступили два пунцовых пятна.

– Ну вот что. Тебе здесь больше не место, Руперт. Я хочу, чтобы ты немедленно убрался! Ты выйдешь сам или мне приказать, чтобы тебя вышвырнули вон?

Джонатан поднял голову и затуманенным взором посмотрел на нее. Казалось, он не видел разыгравшейся только что сцены.

– Привет, Бриони. Как поживаешь?

Она тяжело вздохнула и, сделав знак вышибалам, приказала:

– Избавьтесь от них, и немедленно.

Руперт встал и громко заявил:

– Мадам, со мной никто так не разговаривает!

Бриони смерила его взглядом и язвительно спросила:

– Может, все-таки уберешься, пока я и в самом деле не вышла из себя? – Голос ее звучал тихо и угрожающе.

Посетители с интересом наблюдали за происходящим. На сцене Керри начала следующую песню, пытаясь голосом перекрыть шум в зале. Бриони, видя, что вечер испорчен, с каждой секундой раздражалась все больше.

Когда Руперта и Питера выставили из клуба, она сказала Джонатану:

– Какого черта ты все еще якшаешься с этой парочкой? Ты же сам говорил мне, что они на скользкой дорожке. А теперь иди домой и протрезвей. Когда ты в таком виде, меня от тебя тошнит.

Джонатан низко поклонился ей, хотя спьяну так и не смог толком понять, что же произошло.

Когда они ушли, Бриони лично извинилась перед клиентами и приказала швейцару ни при каких обстоятельствах не пускать больше в клуб Руперта и Питера.


Бриони приехала домой в пятом часу утра. Она была вымотана до предела. В ее заведении в Гайд-парке случилась беда. Ценный клиент подцепил сифилис, и Бриони предстояло наказать ответственную за это девушку. Та заявила, что сам посетитель заразил ее. Бриони показалось, что прошла вечность, прежде чем она разобралась в ситуации. Девушка прекратила работать на то время, пока оставалась угроза скандала. Пострадавший мужчина не отличался дружелюбием и ранее, когда с ним не случалось подобных неприятностей. Это был известный промышленник, который из-за своих похождений развелся с двумя женами, а теперь жаждал пробраться в парламент. Скандал мог угробить его планы, но тем не менее он пришел в ярость и ругался до тех пор, пока у Бриони не возникло желание дать хаму пощечину. Вместо этого она улыбнулась ему и все уладила. Когда она наконец добралась до дома, то мечтала лишь об одном – поесть и хорошенько выспаться. С нее хватило бы и Питера Хокли, а склока в борделе вымотала ее окончательно.

Она налила себе изрядную порцию бренди и на цыпочках стала подниматься по лестнице в свою спальню. Не успела она раздеться, как услышала стук в дверь. Это была сестра Мария Магдалина.

– Простите за беспокойство, но мне кажется, что вам надо взглянуть на Эйлин.

Бриони тяжело вздохнула. Стянув с себя платье, она накинула халат и. вслед за монахиней вышла из комнаты.

В спальне Эйлин она застыла на пороге. Ее сестра лежала в постели, но не спала. Глаза ее сияли, она улыбалась.

– Привет, Бри. Подойди, поговори со мной минуту.

Бриони удивленно воскликнула:

– Эйлин! Почему у тебя так горят глаза? Почему ты не спишь в такой час?

Эйлин пожала плечами:

– Я хорошо, себя чувствую. Я просто думала сейчас о том времени, когда мы были детьми. Присядь ненадолго. Мне хочется поговорить с тобой. Ты всегда хорошо ко мне относилась, Бриони.

Бриони села на кровать, забыв про усталость, и взяла горячую руку сестры в свою. При свете лампы она разглядела на лице Эйлин лихорадочный румянец.

– Давайте я спущусь вниз и приготовлю всем нам чай? – тихо предложила монахиня.

– Пожалуйста, Мария. Если вам не трудно.

– Я могу выпить ведро чая. У меня жажда, Бри. Ужасная жажда. – В голосе Эйлин звучала необычная бодрость.

Когда монашка вышла из комнаты, Эйлин сказала:

– Ты помнишь, как Керри любила устраивать шоу в подвале? Пела всякие уличные песни. Потом, когда приходил священник, она начинала петь церковные гимны, и мы все присоединялись к ней.

– Да. Мы тогда здорово смеялись.

– Мне нравилось жить в подвале. Я хотела бы, чтобы мы там и остались, Бри. Нам было бы намного спокойнее. А помнишь, как холодно там становилось зимой? Стены промерзали насквозь.

– Как я могу это забыть? – нахмурилась Бриони.

– Помнишь, в какое-то Рождество младенец миссис Джекобс замерз насмерть? Им пришлось вынести его на улицу и положить на снег, пока земля не стала достаточно мягкой, чтобы похоронить его.

Бриони крепко сжала руку сестры.

– Не думай о таких вещах, Эй, думай о хорошем. Думай о лете, когда мы все плавали в речке Бим, или гуляли по берегу моря, или собирали горох.

– А мне нравился подвал. Когда я покинула его, тогда и начались все мои неприятности… Не помню, чтобы я когда-нибудь мечтала о счастливой жизни, Бри. Но я была маленьким ребенком, потому и для счастья мне хватало какого-нибудь пустяка. Папа смешил нас иногда, помнишь?

Бриони сглотнула слезы.

– Да, наверное, смешил.

– Я не собиралась убивать его, ты же знаешь. Это был несчастный случай. А помнишь Салли Конолли и ее говорящую собаку?

Бриони оживилась:

– Да, она могла заставить эту собаку делать что угодно. Это была огромная дворняга, да? Я как сейчас помню день, когда эта собака укусила папашу Салли за то, что тот шлепнул дочку.

Эйлин усмехнулась:

– Это верно. Она отдала собаке половину обеда отца, и тот пришел в ярость, а когда ударил Салли, собака набросилась на него. После этого псину заставили спать на улице, и она рычала на каждого, кто проходил мимо их дома.

Сестры рассмеялись. Но тут лицо Эйлин исказила судорога, и Бриони забеспокоилась.

– С тобой все в порядке, Эйлин?

Та кивнула:

– Да, просто младенец двигается, вот и все.

– Ты хочешь ребенка?

Эйлин провела рукой по лицу и ничего не ответила. Затем она заговорила вновь:

– А еще я думала о том дне, когда Бернадетт заболела. Ты помнишь? Ты сама тогда была маленькая. У нее признали коклюш. Я сидела возле Берни всю ночь, потому что мама совсем выбилась из сил. Я сидела и держала ее маленькую головку над миской с горячей водой. Мне казалось, будто она умирает, но на другой день она пошла на поправку. Доктор дал мне конфетку. Он сказал, что я хорошая девочка.

Голос Эйлин звучал печально, и Бриони поцеловала ее в щеку.

– Не надо плакать.

В комнату вошла сестра Мария Магдалина с чайным подносом, и Бриони разлила чай по чашкам.

Эйлин жадно пила обжигающе горячий чай. Поставив пустую чашку, она усмехнулась, и от этого зрелища Бриони самой захотелось плакать. Лицо Эйлин напоминало череп.

– Ты знаешь, это смешно, но я чувствую себя намного лучше. Правда, намного лучше.

Монахиня погладила ее руку и сказала:

– Ты сейчас и выглядишь гораздо лучше.

– Мария, пока ты здесь, могу я попросить тебя об одном одолжении?

– Разумеется, я все для тебя сделаю, – кивнула монахиня.

– Будь свидетельницей: если со мной при родах случится несчастье, я хочу, чтобы Бриони забрала моего ребенка. Ты ведь заберешь его, правда, Бри? Не отдавай его маме. Я не хочу, чтобы его растила мама. Я хочу, чтобы это делала ты. Ты, и Керри, и Берни. Обещаешь?

Бриони кивнула:

– Конечно, обещаю, но с тобой ничего не случится. Тебе станет лучше. Тебе уже лучше. Посмотри-ка на себя, как ты весело болтаешь. Ты уже наполовину поправилась. Так что не думай ни о чем таком. Хочешь еще чашку чая?

– Пожалуйста. Мария, мы как раз вспоминали с Бриони наши детские годы. Знаешь, а я ведь помогла Бриони появиться на свет. Мне было только три, но я держала ее головку, когда мама выталкивала малышку наружу. Акушерка опоздала, и мы с мамой сами помогли Бри родиться. После того как все закончилось, мама посадила меня у камина с Бриони на руках, а сама сожгла тряпки и газеты. Бриони была такой маленькой, щупленькой… Мне тогда еще и четырех не исполнилось, но я все отчетливо помню.

Мария улыбнулась:

– Ну как же тебе о таком не помнить.

– Я любила Бриони больше других. После этого она стала для меня будто мой собственный младенец. Другие родились толстыми, крепкими, но Бриони мне особенно дорога. Я помогла ей войти в мир, словно сама родила ее.

Слушая сестру, Бриони почувствовала спазм в горле. На нее нахлынула волна любви к Эйлин.

Эйлин вдруг застонала и пролила чай на блюдце. Мария с Бриони встревоженно переглянулись. Взяв у Эйлин чашку, Бриони откинула одеяло. Между ног Эйлин, не двигаясь, лежал крошечный младенец. Бриони в испуге уронила чашку.

– Господи помилуй! Ради бога, зовите доктора!

Эйлин лежала на спине, на ее лице сияла торжествующая улыбка. Бриони поглядела на ребенка. Он был удивительно маленький. Но вот он пошевелился, его крошечная ручка сжалась в кулачок, и он запищал, как новорожденный котенок.

– Он жив! О, слава богу, он жив.

Сестра Мария оттолкнула Бриони и взяла дело в свои руки. Бриони побежала за доктором, в холле к ней присоединились Керри и Берни. Кисси и миссис Хорлок бросились на помощь к Марии.

Бриони ворвалась в спальню, сердце у нее бешено колотилось, лицо горело.

Кисси стояла возле камина, держа на руках младенца, а миссис Хорлок нажимала на живот Эйлин.

– Что тут происходит?

– Там еще один маленький шельмец, или я ничего не смыслю в таких делах, – ответила миссис Хорлок. – Ну давай, Эйлин, дорогая, тужься!

Эйлин тужилась, стиснув зубы и сосредоточившись. Бриони словно в трансе наблюдала, как появилась вторая головка. Ребенок выскользнул из лона матери и сразу принялся громко вопить, словно воздух комнаты обжег его.

– Близнецы! Эйлин, у тебя близнецы!

Услышав это, Керри и Бернадетт расплакались и начали пританцовывать.

Эйлин лежала, не в силах пошевелиться, лицо ее было мокрым от пота.

– Кто они? Мальчики или девочки? Миссис Хорлок радостно объявила:

– Это мальчики. Два мальчика, похожих друг на друга как две капли воды!

Сестра Мария засмеялась:

– Они крошечные, но здоровые. Кто бы мог в это поверить, а? Два маленьких чертенка!

Все разинули рты, услышав, как ругается монахиня. Мария заметила это и расхохоталась:

– Я думаю, Господь простит нам избыток чувств в такую минуту!

Эйлин вымыли и по ее просьбе положили обоих сыновей рядом с ней. Она посмотрела на их крошечные личики и прошептала:

– Мои сыновья, мои мальчики.

Кисси и миссис Хорлок исчезли, чтобы приготовить завтрак.

Бернадетт и Керри оделись. Бернадетт собиралась привезти Молли, а Керри нужно было кормить Лизель, которая уже начала хныкать. Бриони поцеловала Эйлин.

– Такие красивые мальчики! Ну и ночка! Почему ты не сказала, что у тебя начинаются роды?

Эйлин смущенно ответила:

– Честно говоря, я была не уверена. Прими этих двоих от меня, хорошо, Бри?

Бриони взяла одного младенца, сестра Мария – второго. Пока они разворачивали малюток и купали их, Эйлин испустила долгий вздох.

Бриони улыбнулась монахине:

– Она, наверное, очень устала, да благословит ее Бог.

Монахиня подошла к кровати с младенцем на руках и печально сказала:

– Я думаю, она давно уже устала, Бриони. Она умерла.

Бриони взглянула на спокойное лицо Эйлин и громко зарыдала.

Через пять минут прибыл доктор, но он опоздал. Как сказала Бриони сестре Марии, «он опоздал на пятнадцать лет».


Глава 32


Бриони смотрела на близнецов, лежавших рядышком в кроватке. Оба спали на животе, крошечные ручки сжаты в кулачки, словно мальчишки родились для борьбы. Если шевелился один, двигался и другой. Глядя на малюток, Бриони наполнялась любовью. «Эйлин знала, что делала, когда отдавала мне этих мальчишек. Они заполнили пустоту, которая с годами становилась все больше и больше, поскольку я отлучена от собственного ребенка. А теперь эти два мальчика, у которых нет матери, смягчат мое горе».

Бриони нашла двух кормилиц. Оба мальчика вместе с Лизель стали средоточием жизни всего дома. После долгих лет, когда дом населяли одни взрослые, теперь он наполнился детьми.

Молли изнемогала от горя. Даже Бриони смягчилась, видя, как мать убивается по Эйлин. Когда сестра Мария сказала Молли о последней просьбе Эйлин, бабушка безропотно согласилась с тем, что близнецов будет растить Бриони. А той мальчики уже казались ее собственными детьми.

Она погладила две пушистые головки. Младенцы до смешного походили друг на друга: у обоих ярко-рыжие, медного оттенка волосы, у обоих глубоко посаженные голубые глаза. В мальчиках не было ничего от их нежной матери, хотя Бриони не видела в них ничего и от О'Мэйлли. Они Каванаг, и их будут звать Каванаг. «Я прослежу за этим».


Джонатан ля Билльер проснулся и, едва пошевелившись, застонал от головной боли. Он взглянул на свои часы и снова застонал. Усевшись в постели, он с облегчением увидел, что рядом с ним никого нет. Джонатан кутил с Рупертом и Питером три дня подряд, а теперь проснулся от жажды, весь измотанный, несвежий, отупевший. Увидев свое отражение в зеркале напротив, он машинально пригладил волосы. Под глазами у него залегли глубокие тени, и ему необходимо было побриться. Он опять улегся, почувствовав, как к горлу подкатывает дурнота. «Надо кончать с пьянкой», – сказал он себе. Ему надо было через две недели ехать в Голливуд, а еще предстояло переделать кучу дел.

Он улыбнулся, вспомнив о своей удаче. «Ченджелинг» наконец доказал всем, что Джонатан ля Билльер – чертовски хороший артист. После успеха фильма на Джонатана посыпались предложения. Он был доволен собой и тем, как повернулась его жизнь. Он ведь рос на задворках южной части Лондона, и прежний мальчишка до сих пор жил в нем, несмотря на то, что Джонатан упорно старался обрести солидность.

Он встал, вышел босиком на лестничную площадку и понял, что находится в доме Питера. Желая отыскать ванную, он открыл первую попавшуюся дверь. Не повезло. Подойдя к следующей двери, он услышал шум и замер.

Казалось, кто-то плакал.

Он открыл дверь. Джонатан потом всю жизнь проклинал себя за это дурацкое любопытство.

Питер, голый, сидел на полу. Вся комната была залита кровью. Брызги ярко алели даже на побелке потолка. Кровать представляла собой одно темно-малиновое пятно. На кровати лежал молодой человек, которого Джонатан раньше никогда не видел. Рядом с юношей сидел Руперт, осторожно придерживая снизу его голову.

Питер посмотрел на Джонатана через плечо и сказал срывающимся голосом:

– Это была только игра, глупая игра… Я не собирался делать этого…

Он заплакал сильнее. На его лице грим смешивался со слезами.

Джонатан зажал рот рукой, чтобы остановить приступ рвоты: в комнате стоял сладковатый запах свежей крови. Выбежав из комнаты, актер скатился вниз по лестнице, схватил со столика телефон и набрал номер Бриони. Она была единственным человеком, который, по мнению Джонатана, мог бы справиться с такой кошмарной ситуацией.

Бриони приехала через двадцать минут. Она, как обычно, дала себе слово не терять самообладания и здравого смысла. Сначала она налила Джонатану большой стакан шотландского виски, потом поднялась наверх.

Глядя на Питера и Руперта, она с отвращением покачала головой и даже не стала проверять, жив ли юноша на постели: помогать ему было явно слишком поздно. Бриони заметила, что погибшему не больше шестнадцати лет. Руки у него были связаны за спиной, ноги прикованы к кровати. Ему перерезали горло от уха до уха. Когда она заставила себя посмотреть повнимательнее, то обнаружила, что голова мертвеца практически отделена от туловища. Бриони не могла представить себе сексуальные игры, которые заканчивались бы подобным образом. А уж она-то знала о сексуальных потребностях людей больше, чем многие. Но здесь перед ней предстало нечто из ряда вон выходящее.

Питер снова заплакал. По его лицу стекала краска с ресниц. Бриони подавила в себе желание избить его или выцарапать ему глаза. Покинув спальню, она спустилась к Джонатану.

– Здесь есть слуги?

– Понятия не имею, – пожал он плечами.

– Я полагаю, Питер должен иметь приходящих слуг. С его образом жизни он вряд ли захотел бы, чтобы кто-то тут жил постоянно.

– Что нам делать, Бриони? Я не знаю, кого звать. Если это выплывет, моя карьера закончится, еще не успев начаться, мать ее… – Джонатан стиснул зубы. – О, зачем я опять связался с Рупертом? Наверное, я рехнулся. Они оба совсем сбесились, и вот результат.

Он был на грани истерики, и Бриони оборвала его:

– Да заткнись ты, Джонатан. Дай мне подумать.

Она прошлась взад-вперед по холлу.

– Я позвоню Марии. Она поможет тебе уехать. Самое главное – чтобы ты поскорее смылся отсюда. Хорошо?

Джонатан кивнул:

– Ты так добра ко мне, Бриони! Я знал – ты непременно что-нибудь придумаешь.

– Иди наверх и оденься. Мне надо сделать пару звонков. Давай, шевелись!

Она позвонила Марии, потом взяла телефонную книгу Питера и набрала номер лорда Хокли. Поговорив с ним, она села и закурила в ожидании подруги. Когда Мария приехала, ее водитель отвез Джонатана домой, а обе женщины остались дожидаться появления отца Питера. Да, это происшествие они могли использовать с выгодой для себя, хотя ни одна из них не высказала эту мысль вслух. Бриони сидела в оцепенении, все еще переживая недавнюю смерть Эйлин. Когда прибыл лорд Хокли, она почувствовала глубокое сострадание к этому человеку.

Она молча повела его наверх, в спальню, и открыла дверь. Лорд Хокли, ветеран англо-бурской войны, свидетель множества смертей в траншеях войны мировой, бросил взгляд на обнаженное тело мальчика на кровати и, поднеся руку к сердцу, издал полный отчаяния душераздирающий стон.

Войдя в комнату, он вырвал нож из рук сына и швырнул его в стену. Костяная ручка от удара разлетелась на части. Затем он начал избивать Питера, дергать его за волосы, хлестать ладонью по нарумяненным щекам. Напоследок он пнул его в грудь.

– Ты, животное! Грязная маленькая скотина! Для этого я растил тебя? Ради этой резни?

Руперт остекленевшими глазами наблюдал за происходящим. Лорд Хокли повернулся к Бриони:

– А как вы здесь оказались? Учтите: я умываю руки и отрекаюсь от этого убийцы, так что не рассчитывайте вытянуть из меня деньги. Я больше не хочу иметь с ним дела. Это конец. Конец!

Бриони тихо ответила:

– Мне ничего не нужно. Меня позвал сюда наш общий друг. Я подумала, что раз уж Питер ваш сын, то вы сумели бы лучше утрясти это дело. Я ничего не хочу от вас, ничего.

Лорд Хокли постарел буквально на глазах. Все его тело как-то съежилось и обмякло.

– Пойдемте, спустимся вниз, выберемся отсюда, – продолжала Бриони. – Теперь все решать вам. Но, будь я на вашем месте, я бы постаралась помочь сыну. Тот мальчик все равно мертв, и ничто не вернет его к жизни. Скорее всего, он беспризорник, и вряд ли его станут разыскивать.

Слова Бриони проникли в сознание лорда Хокли, однако врожденное чувство справедливости еще боролось в нем с инстинктом, требовавшим защитить не только своего ребенка, но и доброе имя семьи. Пошатываясь, Хокли пошел вслед за Бриони вниз по лестнице.

Мария налила всем выпить, Хокли одним махом проглотил виски и протянул стакан, чтобы ему налили еще.

– Я давал этому мальчику все, но еще в детстве у него обнаружились дурные наклонности, и мать поощряла их. Она была настоящей преступницей. Если бы она позволила мне отправить его за океан или в армию, где служили все его предки! Ее дорогого мальчика нужно понимать, он такой артистичный! Артистичный, бог мой! Он просто противоестественный, выродок, ошибка Господа. Мой единственный сын, можно ли поверить в это? Мой единственный сын.

Бриони слышала подлинное горе в его голосе, и ей захотелось исчезнуть, убраться из этого дома. Горькие мысли завертелись в ее голове. «Моя Эйлин умерла, а Питер Хокли жив. Как это несправедливо!»

– Значит, мне звонить в полицию?

Она надеялась, что лорд Хокли скажет «да». Она хотела, чтобы Питер, ни за грош загубивший чужую юную жизнь, понес справедливое наказание. Но Бриони понимала: даже если она позвонит главному инспектору полиции, дело замнут, ибо отец Питера – газетный барон, обладающий огромной властью. Лорд покачал головой:

– Нет. Я обо всем позабочусь. Кстати, кто этот общий друг, о котором вы говорили?

– Это вас не касается, сэр. Я удалюсь, если вы не против. У меня была трудная ночь.

Мария допила свое виски. Они поднялись, чтобы уйти, но голос лорда Хокли остановил их:

– Почему вы не позвонили в полицию?

Бриони ответила откровенно:

– А что от этого изменилось бы? Давайте посмотрим правде в глаза. Ведь это дело никоим образом не выплывет на свет. Вы, вероятно, злитесь сейчас на своего сына, но ведь вы хотите сломать ему жизнь не больше, чем я хотела бы того же для своих детей, что бы они ни сделали. Я надеюсь, в будущем вы оцените наше молчание, лорд Хокли. Оцените то, что мы не обратились в другие газеты – в те, которые вы не контролируете. А теперь позвольте откланяться, мы свое дело сделали. Остальное предстоит сделать вам.


После похорон Эйлин Томми увел Бриони с кладбища, посадил в свою машину и сам отвез домой. В машине она дала волю слезам, которые сдерживала на людях. Томми дал ей выплакаться, понимая, что Бриони это пойдет на пользу. У нее слишком много всего накопилось на душе. Остановив машину возле ее дома, он обнял Бриони и начал успокаивать.

Бриони, вдыхая знакомый запах одеколона Томми, позволила себе задержаться в его объятиях. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой одинокой и никогда не была так благодарна Томми за то, что он рядом.

Молли так напилась, что едва удерживалась на стуле. Бриони заставила Маркуса и Томми перенести мать в постель. Она с трудом раздела Молли и накинула на нее одеяло. Глядя на распухшее от слез лицо матери, она почувствовала прилив любви к ней, ощутила в собственном сердце всю материнскую боль.

Она вышла из спальни и увидела на лестничной площадке Томми. Он стоял прислонившись к стене.

– Спасибо, что пришел, Томми. Я ценю это.

По его лицу пробежала знакомая легкая улыбка, и сердце Бриони дрогнуло.

– Хочешь взглянуть на мальчиков?

Томми кивнул и пошел за Бриони в детскую. Он посмотрел на двух младенцев и громко засмеялся:

– О, Бриони, ну какие же они крохи!

Она вложила палец в ручку каждого младенца.

– Но они сильные. У них хорошая хватка. Бедная Эйлин. Двое красивых детей, а она никогда не увидит, какими они вырастут…

Голос ее сорвался, и Томми обнял девушку за плечи.

– А кто их будет растить? Твоя мать?

Бриони яростно замотала головой:

– Ни в коем случае. Я собираюсь сама их вырастить. Теперь они мои мальчики. Мои Дэниэл и Дэннис Каванаг.

Томми тихо вздохнул.

– Они О'Мэйлли, Бриони. Эйлин состояла в законном браке. Ты не забыла?

Бриони покачала головой:

– Нет, ты ошибаешься. Эти двое – Каванаг. Эйлин отдала их мне. Я буду их матерью, я воспитаю их, и они вырастут как Каванаг. Я возлагаю огромные надежды на этих молодых людей, Томми.

– Не сомневаюсь.

Она не услышала скептической нотки в голосе Томми.

– У них будет все. Лизель станет им сестрой. Эти дети – следующее поколение семьи Каванаг, и все они живут под одной крышей. Я сделаю так, чтобы весь мир лежал у их ног. Я дам им лучшее образование, все самое лучшее. Я обещала Эйлин, что хорошо воспитаю их – так и будет.

Один младенец перевернулся, и Бриони взяла его на руки.

– Посмотри на дядю Томми, Бойси. – Она объяснила: – Этого, который покрупнее, мы называем Бойси. Почему-то ему подходит это прозвище.

Томми улыбнулся и кивнул, соглашаясь с нею. Бриони нежно поцеловала ребенка в его свежие, как бутончик розы, губки.

– Кто теперь мама у этих малюток, а? Кто, мои прелестные мальчишки?

Она осторожно положила малыша в кроватку, а потом вынула второго. Дэниэл уютно устроился у нее на руках, успев уже привыкнуть к ее запаху.

– О, Дэнни, мальчик… Этот более тихий. Хотя внешне мальчики похожи, во многом они разные. От Бойси больше шума. А Дэнни… Этот малый, я думаю, будет мыслителем. Он такой спокойный.

– Им повезло, что ты будешь воспитывать их, – заметил Томми.

– О да, Томми. Но и мне повезло. Кажется, будто мой сын вернулся ко мне. Словно у меня два Бенедикта, о которых мне надо заботиться. Я обязана этим Эйлин. У малюток будет все самое лучшее, что можно купить за деньги.

Томми тронул пушистую головку ребенка и сказал:

– За деньги не купишь счастье, Бриони. Ты как никто другой должна понимать эту истину.

Она забрала у него ребенка и едко изрекла:

– Что ж, пусть будут несчастными, но зато в комфорте. Это бесконечно предпочтительнее, чем быть несчастным, да еще голодным. Почему ты постоянно насмешничаешь, Томми? Почему ты хотя бы раз не можешь сказать то, что я хотела бы услышать? Эти двое мальчишек заслуживают счастья, и я хочу им его дать. А то счастье, которого я для них хочу, потребует огромных денег.

Томми вздохнул и тихо сказал:

– Не старайся сделать их счастливыми, Бриони, просто позволь им быть счастливыми. Мне кажется, ты не понимаешь, в чем состоит настоящее счастье. Я знаю тебя долгие годы и могу честно, положа руку на сердце, сказать: я не помню ни единого дня, когда ты была бы по-настоящему счастлива.

Бриони положила ребенка в кроватку. Повернувшись к Томми, она посмотрела ему в глаза. Ее стройная шея и медные волосы в который раз вызвали его восхищение. Она была поистине прекрасна, глаза ее сверкали, как изумруды. Дрожащими губами она произнесла:

– Да, Томми, я не знала настоящего счастья с того дня, когда отдала моего мальчика в чужие руки. Но сейчас у меня появился второй шанс. Мальчики Эйлин – это второй шанс. Она доверила их мне, и я поклялась на ее могиле, что сделаю их счастливыми. Я буду помогать им, любить их всю свою жизнь.

– Это очень благородно, но как же насчет тебя, Бри? Насчет твоего счастья? Разве ты сама не хочешь быть счастливой? Разве ты не хочешь испытать такое же счастье, которое решила подарить этим двум малышам?

Бриони в замешательстве покачала головой:

– Разве ты не понимаешь, Томми? Я обретаю это счастье сейчас. Я найду его благодаря им. С ними. Из-за них. Даже сегодня, когда я похоронила мою Эйлин, я счастлива, потому что у меня есть эти мальчишки. Неужели ты этого не понимаешь?

Томми пожал плечами:

– Нет, Бриони. Честно – нет.

Он вышел из комнаты, и она проводила его долгим взглядом. Затем, тяжело вздохнув, снова повернулась к малышам.

Томми вел машину, и внутри у него все кипело. Последний разговор доказывал: с появлением этих детей он потеряет Бриони навсегда. Она и раньше не так уж много давала ему, а теперь будет давать еще меньше.

Он с горечью признался себе в том, что ревнует Бриони к этим двум малышам, у которых не было матери. Ведь сегодня он решил вернуться к Бриони, но увидел, как мало она в нем нуждается. Злая ирония жизни заключалась в том, что, убедив себя после разрыва в возможности лучшей жизни без Бриони, Томми понял – слишком поздно понял! – насколько он ошибался.

К его глазам подступили слезы. Он потерял единственную женщину, которая была ему дорога, единственную, которую он любил и в которой нуждался. И ведь он сам, своими руками разорвал связь между ними, да еще гордился собой, делая это. Он разбил сердце Бриони, а теперь ему предстоит приспосабливаться к одиночеству. У Бриони есть сестры и эти детишки, а он остался ни с чем. Он не хотел ничего другого, кроме любви Бриони, вот ничего и не получилось.

Наверное, она даже не заметила, что он уехал.


Церковь Святого Винсента была вся разукрашена. Новый священник, отец Тирни, глядел на море лиц и улыбался. Ему было приятно видеть такое множество людей. Проходили крестины мальчиков Каванаг, как их уже все называли. Среди важных персон, присутствовавших на крестинах, можно было заметить кинозвезду Джонатана ля Билльера. Он выступал в роли крестного отца, Керри стала крестной матерью для Дэниэла, Бернадетт – для Дэнниса. Едва священник окропил святой водой головки мальчиков, они подняли оглушительный рев. Бриони и Бернадетт успокоили младенцев, а Керри запела. В церкви все притихли. Голос Керри звучал проникновенно и сладостно.

Все молчали, пока она пела. Многие отметили, что песня им не знакома и певица как-то странно исполняет ее. Многие также обменивались потом замечаниями по поводу маленькой темноволосой девочки с блестящими глазами, которая, сидя на коленях Кисси Джексон, внимательно следила за священнодействием. Девочка была явно смуглее, чем обычные дети, но никто не сказал об этом ни слова в присутствии членов семьи Каванаг.

Бриони улыбнулась Джонатану, и он ответил улыбкой, вновь мысленно поблагодарив ее за то, что она вытащила его из переделки с Питером и Рупертом. Он специально прилетел из Америки на эти крестины, и переполох, который вызвало его присутствие, стоил всех проделанных им миль. В то ужасное утро он решил, что карьера его закончена. А когда Бриони сказала ему, что все утрясла, несмотря на собственные горести, Джонатан от облегчения едва не прослезился и поклялся самому себе сделать для своей спасительницы все, чего бы та ни потребовала.

В доме Бриони было наготовлено огромное количество еды и выпивки. Сестры, Молли, Джонатан и Мария сидели в гостиной и болтали. Вошел Маркус с двумя бутылками дорогого шампанского.

– Это подарок Джонатана, и, я думаю, пора их открыть.

Все взяли стаканы и провозгласили тост в честь детей.

– За Дэнни и Бойси! – В голосе Бриони звучала любовь.

– За мальчиков!

Керри выпила шампанское, сняла Лизель с колен и посадила на пол. Лисси, как теперь все звали девочку, пыталась взобраться обратно, используя в качестве каната фартук Молли, но сорвалась и с размаху плюхнулась на попку. Она начала хныкать, но Бриони подхватила ее с пола и крепко прижала к себе:

– Что случилось, Лизель Каванаг? Уже скоро ты начнешь ходить. Керри, этот ребенок такой умный, просто не знаю, что с ней делать! Посмотри, она будто понимает все, что я говорю.

Бриони поцеловала Лизель в губки и спросила: – Вы здесь раньше бывали, мадам?

Лизель схватила Бриони за волосы и крепко потянула. Бриони сделала притворно строгое лицо, и Лизель засмеялась.

Молли поморщилась. Она по-прежнему чувствовала к малышке глубокую неприязнь. Сама мысль, что негр спал с ее дочерью, вызывала у Молли отвращение.

Однако она улыбнулась, посмотрев на близнецов. Теперь есть два мальчика, которыми можно гордиться! Ее внуки, свет ее жизни. Они вырастут и прославят семью. Молли понимала: Бриони постарается обеспечить всем таких красивых пареньков. Кто знает, что из них получится?

Керри заметила, с какой любовью Молли наклонилась над мальчиками Эйлин, и подавила обиду. После рождения близнецов Лисси отошла на второй план. Бриони по-прежнему суетилась вокруг девочки, равно как и Бернадетт, но настоящим средоточием всего стали мальчики. Во-первых, они были близнецами – одно это делало их особенными. Во-вторых, они были белыми. Совершенно белыми. Керри гнала от себя такие мысли, но все равно они неотступно терзали ее.

Керри осушила свой стакан одним глотком и встала, чтобы налить второй. Она заметила сегодня в церкви пристальные взгляды, устремленные на Лисси. Люди догадывались о происхождении девочки. Керри понимала это, но Лисси любила безумно. Эти мысли о Лисси, о том, как к ней относятся люди, и вызывали у Керри потребность в спиртном.

Бриони увидела, как Керри налила себе еще выпить, и решила с ней поговорить: в последнее время сестра слишком много пьет. Затем Бриони посмотрела на Маркуса и Берни. Теперь дело за ними. Им давно уже пора пожениться. Она улыбнулась при этой мысли.

Молли все еще ворковала возле близнецов, и Бриони снова улыбнулась. Прошло шесть месяцев с тех пор, как Эйлин не стало, и заморыши теперь превратились в толстых здоровых ребят. Их появление в доме сгладило горечь от утраты Эйлин.

Бриони подумала о том, какая она все же везучая. Она здорова, у нее есть деньги, много денег, и с каждым днем становится все больше. «Бервик Мэнор» пользуется огромным успехом. А еще два маленьких мальчика, о которых она заботится, и горечь воспоминаний о другом ребенке теперь уже не так остра. Появление Дэнни и Бойси смягчило ее вину и боль. «Но когда-нибудь Бен будет рядом со мной, обязательно будет. Когда-нибудь он узнает, чей он сын».

В комнату вошла Кисси, разрумянившаяся и взволнованная.

– Пришли из газеты «Баркинг». Они хотят сделать снимок!

Все надели шляпы и пальто и вышли в сад. Об этом снимке еще долго потом говорили, а Бриони держала его копию в рамке на каминной полке всю свою дальнейшую жизнь. Каждый раз, глядя на фото, она грустно улыбалась. На нем не хватало только Эйлин.

Весь остаток дня Бриони смеялась и шутила. Однако поздно вечером, сев поболтать с Джонатаном, она услышала плач близнецов. Она вскочила и побежала в детскую, оставив Джонатана, который удивленно смотрел ей вслед.

Схема установилась: близнецы позвали, и Бриони бегом бросилась к ним на помощь.


Книга третья

1947


Глава 33


– Клянусь, Бойси, я ничего не делал! Дэнни, скажи ему, Христа ради!

Дикки Лоусон смотрел на два одинаковых лица, уставившихся на него.

– Ты лгун, Лоусон. Ты нас подбил делать ставки, мы выиграли, а где деньги?!

Бойси схватил Дикки за горло своей большой пятерней. Крошечный Дикки Лоусон затрясся от страха.

– Сейчас я тресну тебя, да так, что даже у твоих внуков башка будет болеть.

Дэниэл стоял рядом, пока Бойси избивал Лоусона. Как только Дикки упал на землю, Дэниэл пнул его в живот.

Близнецы с улыбкой переглянулись и, отряхнув костюмы, пошли к своей машине.

– Пусть принесет наши выигрыши до конца недели, иначе я сотру его в порошок. Вот увидишь, теперь он будет исправно платить нам. Быстро сообразит, что к чему.

Бойси огляделся по сторонам. Он был уверен, что люди смотрят на него, восхищаются им. Его высокомерный вид привлекал к нему внимание. Дэниэл был более спокойным, в любом деле все сначала обдумывал и планировал. В отличие от Бойси, который мгновенно вспыхивал, лез в драку и так же быстро о ней забывал, Дэниэл ничего не забывал и не прощал.

Ребята сели в машину и поехали к тетушке Бернадетт. Повсюду до сих пор резали глаз следы войны. Дэнни и Бойси пережили налеты немецкой авиации, видели тела, извлекаемые из дымящихся развалин. Они стали свидетелями ужасов войны, хотя воевать им не довелось. В результате ребята изменились. Как и у многих других молодых людей, у них появились такие взгляды на жизнь, которые шокировали старшее поколение. По дороге домой близнецы болтали.

– В клуб поедем позже? Сначала займемся делом.

Дэнни кивнул:

– Как хочешь, Бойси. Но перед этим надо заехать к тетушке и принарядиться.

– Не могу дождаться вечера. Это как сон, правда? Меня так и трясет!

Нетерпение Бойси рассмешило Дэниэла.

– Только запомни, после сегодняшнего дня пути назад не будет.

Бойси пожал плечами:

– Я не хочу идти назад. Наоборот, не могу дождаться, чтобы начать.

В доме Бернадетт горел свет. Она жила с Маркусом и двумя дочерьми, Ребеккой и Делией. Никому в семье не нравились эти имена, но, по убеждению Берни, они были шикарными. По мере того как шли годы, Берни все больше ценила шик.

Она сама открыла дверь парням.

– Привет, утятки. Входите. Ванная свободна!

Бойси улыбнулся ей. «Она что надо, эта тетушка Берни». Оба парня поднялись наверх, быстро умылись, причесались и спустились, чтобы выпить чаю.

Бекки и Делия сидели на полу перед камином. Они окинули долгим взглядом двух высоких молодых людей, появившихся в их парадной гостиной.

Глядя на племянников, Берни всякий раз испытывала гордость. Они такие красивые, такие элегантные! Оба ростом не менее шести футов, у обоих ладные фигуры, голубые глаза, темно-рыжие волосы. У Бойси черты лица несколько тоньше, чем у Дэниэла, но это мог заметить только тот, кто очень хорошо знал братьев.

Они всегда заскакивали к тетушке Берни, чтобы помыться, прежде чем пойти домой. Так установилось с давних пор. Бриони, которую они звали мамой, всегда видела их уже чистенькими. Даже маленькими детьми, вымазавшись по уши, они забегали к Берни, и та отмывала их. Они старались предстать чистыми и аккуратными перед женщиной, которая растила их и которую они оба любили всем сердцем. Это была дань уважения.

Часы пробили шесть, и парни одновременно поднялись.

– Спасибо за чай, тетушка Берни.

Бернадетт поцеловала их. Делия, ее младшая дочка, протянула руки, чтобы поцеловать Бойси. Тот сделал вид, будто споткнулся, и схватился за ногу.

– Помогите мне, я сломал ногу, а может, и две! Бернадетт, Делия и Ребекка расхохотались над его ужимками.

Берни подняла племянника.

– Ну что ты за тип, Бойси. Давай-ка я почищу твой костюм. – Она принесла одежную щетку. Поработав щеткой и разгладив руками плечи пиджака, она сказала: – А теперь иди, сынок. Ты вполне можешь предстать перед Бриони.

Оба парня чмокнули ее в щеку.

– Спасибо, тетушка Берни. Увидимся завтра.

Они оставили машину возле ее дома и пошли к себе пешком.


Бриони писала письмо, когда услышала, что открылась парадная дверь. Как всегда, она обрадовалась мальчикам.

– Привет, ребята. Как у вас дела?

Она задавала им один и тот же вопрос каждый день, начиная с раннего детства, и они всегда отвечали одинаково:

– Дела нормально.

Бриони закатила глаза, изображая раздражение.

– «Дела нормально». Так вот за что я плачу деньги, обучая вас в этой чертовой школе для стиляг!

Оба парня робко улыбнулись и промолчали.

– Подойдите поцелуйте меня.

Бриони встала и обняла сразу обоих. Она казалась еще меньше возле этих рослых молодцов.

– Как насчет обеда?

– Да. А потом мы поедем в клуб.

– Тогда я сейчас скажу Кисси. Загляните к старой миссис Хорлок, ладно? Она так вас любит.

Когда они вышли из комнаты, Бриони улыбнулась и снова принялась за письма. Мальчики дома, дом ожил, и все опять в порядке.

Миссис Хорлок, которой давно перевалило за восемьдесят, уже не вставала с постели. Она усохла, лишилась всех зубов, так что питалась только бульонами да молоком, и тем не менее ее ум был по-прежнему острым, как кинжал. Она поприветствовала парней беззубой улыбкой и пригладила свое одеяло.

– Привет, парочка красавчиков! Заходите, поглядите на свою старую тетушку Хорлок!

Они сели по краям ее кровати, и каждый взял в руку ее тонкую кисть.

– Здравствуйте, тетя Хорлок. Как вы себя чувствуете?

– Вечно у вас все лапы в ссадинах! Чем это вы занимались? Дрались?

Она окинула обоих проницательным взглядом, и ребята улыбнулись.

– Получили свой выигрыш, да?

– В конце недели. – Голос Бойси прозвучал твердо.

– Этот подлец Лоусон водил вас за нос? Ну так послушайте меня. Когда люди смываются с вашими деньгами, то это значит, что они победили, понятно?

– Я хорошенько врезал ему. Если он не принесет деньги в конце недели, я прирежу его, – решительно заявил Бойси.

– Хороший мальчик. На этой неделе будет еще один бой в Бетнал-Грин. Дерутся Джимми Сэндс и Майкл Дерри. Поставьте за меня десятку на Дерри.

Дэниэл рассмеялся.

– Хочешь, мы принесем тебе капельку виски, тетушка Хорлок?

Старуха хихикнула.

– А как вы думаете? Конечно, хочу. Вы сегодня поедете к девчонкам, верно?

– Что-то вроде этого.

– О, Дэнни, девчонкам, которым вы достанетесь, очень повезет!

Они поцеловали ее и попрощались.


Кисси очень раздобрела. Теперь она занималась домом, а в свободные часы крутила любовь с разными мужчинами, начиная с американских летчиков неопределенного возраста и кончая угольщиком, у которого имелись жена и тринадцать детей. Ее и в молодости никто не назвал бы красоткой, а уж сейчас тем более, но пышная грудь и веселый нрав во многом способствовали ее успеху. К тому же она была не слишком разборчива. Она говорила Бриони:

– Если у них собственные зубы и чуть-чуть волос на голове, то мне этого вполне достаточно. На что Бриони замечала:

– Кисси, тебе достаточно, если у них прощупывается пульс. В ответ Кисси всегда заливалась хохотом.

Теперь Кисси подавала близнецам приготовленный ею обед. Мальчики начали с доброй порции домашнего паштета из куриной печенки, затем съели жареную курицу и завершили трапезу яблочным пирогом. Они никогда ни в чем не знали отказу: в доме Бриони всегда было полно еды, и мальчики не интересовались, откуда все это берется, – просто принимали изобилие как должное.

Они объявили в один голос:

– Это было прекрасно, Кис.

Кисси раздулась от гордости, едва сдерживаясь, чтобы не расцеловать их. Бриони засмеялась.

– Вы умеете есть по-настоящему. Кисси, дорогая, принеси кофе и чашечку для себя. Ребята скоро пойдут по своим делам, но пока мы можем немного поболтать.


Бармен налил близнецам виски, настороженно поглядывая на них, потому что немало о них слышал. «Везде, где появляются братья Каванаг, жди беды». В его представлении они были парочкой юных негодяев. Но что он мог поделать? Их тетка – Бриони Каванаг.

Близнецы выпили виски и осмотрелись. В клубе горел тусклый свет. Четверо мужчин довольно вяло играли в бильярд, исподтишка наблюдая за близнецами. Те тоже решили погонять шары и начали натирать кии мелом.

Часы пробили половину девятого, и в клуб вошли еще трое. Бармен, он же владелец бара, изобразил на лице радостную улыбку: братья Макни были известными бандитами, бравшими деньги за «крышу» с множества клубов, ресторанов и пивных. Братья Макни обменялись кивками с Дэниэлом и Бойси.

– Хочешь выпить, Симус? – весело спросил Бойси. – Еще по одной, приятель, господам Макни, – обратился он к бармену.

Тот вздохнул с облегчением, поскольку опасался, что между гостями начнется свара. Он подал две рюмки шотландского виски близнецам, а Макни три пинты «Гиннесса» с добавлением виски – братья обожали такую смесь.

– Мы выпьем с вами. – Симус сказал это так, словно делал братьям Каванаг одолжение. Он щелкнул пальцами, подзывая владельца клуба.

– А ты приготовил что-нибудь для нас? – Симус протянул огромную мясистую ладонь.

– Разумеется, приготовил, мистер Макни. Я никогда вас не подвожу, правильно? – Хозяин клуба занервничал – его дурные предчувствия возвратились.

Деклан и Порри Макни дружелюбно улыбнулись близнецам, а Симус скривил рот в злобной гримасе.

– Все в порядке, Деклан? Как дела, приятель? – тихо спросил Дэниэл.

– О, неплохо.

– Ты который из двоих? – вмешался Симус, обращаясь к Дэнни. – Я вечно вас путаю.

Бойси рассмеялся, наблюдая, как владелец бильярдной сыплет в пригоршню Симуса мелочь.

– Это потому, что ты толстый, как слоновье дерьмо. Симус повернулся к Бойси, выронив деньги в лужицу пива на стойке.

– Что ты сказал? – вне себя от ярости спросил он. Близнецы рассмеялись.

– Ты что, не только тупой, но еще и глухой?

Симус стоял выпрямившись, и лицо его багровело от гнева. Он нащупал на стойке пустую кружку, но близнецы, переглянувшись, отступили на шаг, затем сунули руки под пальто и выхватили обрезы. Игроки в бильярд повалились на пол.

Бойси забрал деньги со стойки и опустил их в карман, а затем дважды выстрелил в ноги Симуса Макни. Грохот потряс маленький клуб. Владелец, крестясь, бросился вон через заднюю дверь бара и заперся в туалете. Порри и Деклан смотрели на извивавшегося на полу брата так, словно никогда в жизни его не видели. Бойси и Дэнни громко расхохотались.

– Заберите своего братца в больницу, парни. По-моему, его маленьким ножкам больно.

Близнецы допили виски и направились к выходу. Дэниэл остановился и оглянулся:

– Кстати, скажите Симусу, что теперь мы будем собирать вашу ренту, хорошо? А если он доставит нам какое-нибудь беспокойство, следующий выстрел будет прямо ему в башку. Пока.

Порри, и в лучшие времена не отличавшийся большим умом, помахал рукой и тоже сказал им «пока».

На улице и в машине близнецы смеялись и шутили. Победа вызвала у них подъем духа. За несколько часов весть о расправе над Симусом Макни разнеслась по всему городу.

Да, близнецы Каванаг твердо стояли на ногах.


Бриони сидела в гостях у Марии. Женщины рассуждали о том, каким образом восстановить «Бервик Мэнор» и снова запустить его в дело. Он всегда был их самым прибыльным заведением. В свое время Мария всячески возражала против того, чтобы использовать дом под госпиталь, но Бриони оставалась непреклонной. Это было самое меньшее, что они могли сделать для страны. Бриони оказалась настолько патриотичной, что все просто поражались. Как только начались налеты, она организовала походную кухню, а также раздачу одежды и мыла людям, дома которых были разрушены бомбами. Она выделяла деньги, устраивала бездомных у себя, пока они не находили подходящего приюта, и завоевала сердца даже самых суровых подвижников благотворительности. Но теперь Бриони хотелось вернуться к своему старому бизнесу.

Ей позвонили в десять минут одиннадцатого. Мария передала ей трубку. Поначалу Бриони смеялась, но вдруг ее лицо посуровело. Она швырнула трубку на рычаг и налила себе полный бокал коньяка.

– Я убью этих двух засранцев! Клянусь Христом, я убью их!

Мария покачала головой. Бриони до сих пор прекрасно выглядела, хотя ей перевалило за сорок. Фигура у нее была изящная, лицо без морщин, костюмы сшиты по последней моде, а прекрасные волосы уложены в шикарную прическу. Ее происхождение выдавали только голос и речь. Пока она не открывала рта, люди принимали ее за даму из высшего общества.

– Ты ни за что не догадаешься, что натворили сегодня близнецы!

– Что? – спросила Мария. Тон Брионии ее потряс. Обычно о мальчиках говорилось так, словно они были Папой Римским и самим Господом в одном лице.

– Всего лишь прострелили ноги проклятому Симусу Макни в бильярдном клубе в Кэннингтауне. Глупые паршивцы! Ну, я доберусь до них! Об этом уже болтают по всему городу. Беда в том, что Макни работали на братьев Рили.

– О, ради бога!

Бриони проглотила обжигающую жидкость и пожала плечами:

– Братцы Рили не запугают меня, мать их. Но каковы эти два наглеца! Сидели вчера в этом доме и таяли как масло! Наверное, они спланировали все заранее… Ну, погодите, я до вас доберусь.

Мария собралась с духом и заговорила:

– Послушай, Бри, мы с тобой дружим с незапамятных времен, и потому позволь мне кое-что тебе сейчас сказать. Твои два парня вышли из-под контроля. Вспомни, какую драку они учинили в прошлом году на ярмарке в Виктория-парк. Даже в детстве у них был жестокий нрав, а теперь он проявляется во всей красе. Тебе надо положить этому конец. Не давай им спуску, черт тебя побери!

Глаза Бриони сузились. Она посмотрела на дородную женщину, сидевшую перед ней. Мария по-прежнему обесцвечивала волосы, носила чересчур обтягивающие платья и накладывала макияж толстым слоем, но все равно выглядела на свои шестьдесят два. Внезапно до Бриони дошло, что из всех, кого она знала, только Мария никогда не пела мальчикам дифирамбы. Она всегда указывала на их недостатки. В глубине души Бриони понимала – сказанное подругой верно, но ей было неприятно, что ее мальчиков разбирают по косточкам.

– Значит, таково твое мнение?

Мария пожала плечами:

– Не сердись, но пора открыть тебе глаза. Ты и твои родные обращаетесь с ними словно с королевскими особами, которые удостаивают вас своим посещением. Ну и посмотри, куда это их завело. Они размозжили ногу известному негодяю в грязном бильярдном клубе. Ты довольна их хорошим воспитанием, правда?

Бриони подняла руку, останавливая подругу:

– Мне кажется, я уже достаточно выслушала от тебя за один вечер, Мария. Раньше я думала, что ты любишь моих мальчиков. Но теперь мне все ясно, большое тебе спасибо.

Она стала надевать свою лисью шубу. Мария схватила ее за руку.

– Я люблю этих мальчиков, Бриони, но в отличие от тебя я вижу их недостатки. Они играют тобой, девочка. Они приводят себя в порядок у Берни, прежде чем вломиться в твою дверь, потом садятся за стол, улыбаются и вешают лапшу тебе на уши. О, я не спорю, они любят тебя. Они даже преклоняются перед тобой. Но они знают, чего ты хочешь от них, и они дают тебе это. И вот доказательство. Ты сегодня мне говорила, что они думают начать небольшой бизнес. Ты была рада как идиотка! «Наконец они возьмутся за дело», – сказала ты. И что это оказалось за дело? Собирать жалкую ренту! Они хотят заниматься мерзостью, обычным рэкетом. Они хотят быть как Рили. Как…

Бриони толкнула Марию в ее огромную грудь и закричала:

– Ну, давай, говори дальше! Они хотят быть как я и ты. Потому что ты тоже во всем этом по самую шею!

– Я знаю, но в отличие от твоих проклятых мальчишек мы с тобой не губим людей. Неужели ты не понимаешь, что если ребят не остановить, их либо прикончат, либо упрячут в тюрьму?

Хотя втайне Бриони соглашалась с Марией, глубоко укоренившееся чувство преданности семье взяло верх.

– Это мои мальчики, и я сама ими займусь.

– Ладно, поступай, как считаешь нужным. Но только не говори потом, что я тебя не предупреждала!

Бриони проворчала:

– Не волнуйся, не скажу!

Она вихрем вылетела из дома Марии. Теперь она еще больше злилась на близнецов, потому что в довершение всего они заставили ее поссориться с лучшей подругой. Всю дорогу домой у нее болело сердце.

«Верно подметили люди: правда глаза колет. И еще как колет».


Дэнни и Бойси пришли домой в два тридцать ночи. После бильярдного клуба они направились в «Два пудинга» в Стратфорде и спокойно там выпили, наблюдая за Майклом Мани – главным подручным братьев Рили. Бойси и Дэнни сделали многое, чтобы добиться расположения Мани. Тот не знал, что значится следующим в их списке. Затем в десять тридцать они поехали в питейный клуб на Флит-стрит, который принадлежал Томми Лейну. Постепенно их эйфория пошла на убыль.

Едва ребята вошли в холл дома тетки, как дверь гостиной распахнулась. На пороге стояла Бриони.

– Ну-ну, господа бандиты пожаловали?

Они невольно улыбнулись. Только их тетя Бриони могла так с ними разговаривать.

– Проходите сюда, живее!

Они вслед за ней вошли в гостиную. Даже в ярости Бриони чувствовала, как обезоруживает ее обаяние двух мужчин, стоявших перед ней.

– Я хочу знать, что сегодня случилось в Силвертауне.

– Я думаю, ты уже знаешь, мам.

Это «мам» кольнуло Бриони в самое сердце. «Мои мальчики, мои теперь уже совсем большие мальчики. Моя ахиллесова пята».

– Я знаю достаточно, чтобы понять: вы должны прекратить свои мерзкие дела! – загремела она. – Стрелять в людей при свидетелях! Носить с собой обрезы! Что дальше? Вы просто глупцы! Рили вас прикончат!

– Мы не боимся ни Рили, ни Макни, ни Мани. Мы знаем, что делаем, мам, так что успокойся.

Голос Дэниэла звучал весело, и неожиданно у Бриони открылись глаза. Если в детстве мальчики хотели чего-нибудь, они просили, потом просили более настойчиво и наконец требовали. А она всегда следила за тем, чтобы они получали требуемое. Она думала таким образом возместить им отсутствие родителей. И вот теперь результат налицо. Они хотят то, что есть у Рили, и они получат желаемое – Бриони ничуть не сомневалась в этом. Они получат все, что захотят.

Они подошли к ней, поцеловали ее, как делали всегда – каждый в «свою» щеку, и обезоружили этим Бриони. Все ее речи не принесут никакой пользы. Ей надо либо отступить, либо сражаться с ними по-настоящему, но она не могла с ними сражаться, потому что понимала: тогда они покинут ее. А если они покинут ее, у нее ничего не останется. Вообще ничего. Ей придется мириться с их делами, придется принять парней такими, каковы они есть. В глубине души она гордилась ими. Они хотят жить криминальной жизнью и сразу пошли на штурм вершины этой жизни. Если они выведут Рили из игры, то будут устроены до конца дней своих.

– О, мальчики. Вы так меня беспокоите. Что я могу сделать, чтобы помочь вам с Рили? Хотите, я все это заглажу?

Бойси с улыбкой спросил:

– Эти Рили не досаждают тебе?

Бриони покачала головой:

– Нет. Правда, нет.

– Что ж, и нам они не переходят дорогу. Я и Дэнни Бой знаем, что нам нужно от жизни. – Он подошел к окну и сдвинул тяжелые бархатные шторы. – Там, за окном, огромный мир, мам, и мы собираемся стать его королями. Я прав, Дэнни?

Тот кивнул:

– Мы хотим идти своим путем. Теперь мы мужчины, – такие мужчины, которые знают, что им нужно. И никто не остановит нас.

Слова Дэнни прозвучали как угроза. Наконец до Бриони дошло, что имела в виду Мария. Они хотели ей сказать: «Мы будем делать свои дела рядом с тобой, здесь, в этом доме. Иначе мы уйдем и будем делать их без тебя».

Бриони подошла к ним и прижала ребят к себе.

– Перед вами очень опасный мир, полный таких людей, как Рили, Макни и Мани. Никогда не забывайте об этом, мальчики.

Они улыбнулись двумя одинаковыми улыбками, показав одинаковые белые зубы.

– Мы не забудем.

Они произнесли свое обещание в один голос, и Бриони кивнула им. Курс был взят.


Глава 34


– Ну давай, мам, вставай! Уже больше десяти. – Лизель стянула с матери одеяло. – Пожалуйста, мам, у тебя запись в одиннадцать тридцать.

– Отстань, Лизель. Я устала.

Совершенно измученная Керри лежала свернувшись калачиком. Лизель просунула руку под голову матери и заставила ее сесть, потом стащила с кровати и проводила в душ. Содрогаясь под холодной водой, Керри начала задыхаться. Лизель засмеялась.

– Это тебя научит не увлекаться выпивкой! Мне уже тошно от того, что приходится каждое утро вытаскивать тебя в душ. А теперь, когда ты проснулась, спускайся вниз, съешь что-нибудь и выпей чашку кофе. Я отвезу тебя в студию.

Керри выставила средний палец вслед удалявшейся дочери и включила горячую воду. Через пять минут она вышла из душа и завернулась в полотенце, потом, пройдя обратно в спальню, открыла ящик туалетного столика и вытащила оттуда бутылочку с таблетками. Она проглотила пять штук не запивая и накинула халат. Внизу ее ждала дочь.

– У тебя такой вид, будто тебя поимели и бросили!

Керри улыбнулась:

– Именно так я себя и чувствую, дорогая. А где мой кофе?

Девушка разлила по чашкам кофе, исподлобья поглядывая на мать. Керри допоздна работала в клубах, записывала новый альбом и при этом принимала массу таблеток. Больше всего Лизель поражало то, что мать чертовски хорошо выглядела, несмотря на свой образ жизни. Любая другая сгорела бы дотла, но только не Керри Каванаг. Казалось, она расцветает от работы. Во время войны она разъезжала по всему свету и пела перед войсками, а вернувшись, жаждала новых поездок. Таблетки и спиртное – вот что беспокоило Лизель. Она не знала точно, когда это началось, но сейчас ей казалось, будто она всю жизнь заботилась о матери, вместо того чтобы самой принимать материнскую заботу. Она даже подписывала все чеки, потому что матери либо не было дома, либо она находилась в отключке. А еще Лизель отшивала репортеров, назначала даты выступлений Керри, следила за ее одеждой, напоминала, что пора поесть, прятала выпивку и всеми правдами и неправдами старалась, чтобы Керри выглядела презентабельно на публичных выступлениях. С каждым днем обеспечивать последнее становилось все труднее.

– Ну давай, мам, съешь немного омлета.

Керри состроила гримасу:

– Я не стану есть эту дрянь, даже если мне заплатят! Я бы съела кусочек тоста, и все.

– Ну хорошо, тогда иди одевайся, нам через несколько минут выходить.

– Ты настоящий деспот, Лизель, ты знаешь об этом?

Это была шутка, но тем не менее дочь обиделась.

– Кому-то нужно приводить тебя в порядок. Если бы я все предоставила тебе…

Керри мгновенно протрезвела и встала.

– Я знаю. Знаю, любимая.

Лизель проводила мать взглядом и пожалела о своих словах. Мать и в самом деле тяжелое бремя для нее, однако Лизель ее любила.

Выйдя в холл, Лизель посмотрела на свое лицо в большом зеркале возле телефона: полные губы накрашены темно-красной помадой, темно-карие глаза тщательно подведены, а густые иссиня-черные волосы собраны в пучок. Лизель часто спрашивала себя, отчего она такая смуглая. Мать никогда не рассказывала об отце, говорила только, что очень любила его, а он ее бросил. Бабушка утверждала, что у них в роду есть баскская кровь. Может, от испанских предков у нее смуглая кожа? Было странно не знать своего происхождения – Лизель это очень досаждало. Однако мать и тетки сразу замыкались, как только Лизель начинала задавать вопросы.

Она услышала шаги матери на лестнице и взяла ключи от машины. Все тайное рано или поздно станет явным – так часто говорит ее бабушка.


От злости лицо Кенни Рили покрылось красными пятнами. Ему стало трудно дышать, он до боли сжал кулаки и сказал своему партнеру Майклу Мани.

– Я преподам этим братьям Каванаг такой урок, которого они никогда не забудут. Эту парочку маленьких мерзавцев пора научить хорошим манерам! Немедленно доставь их ко мне сюда. Я скажу несколько слов этим молокососам, и они навсегда отстанут от меня и моих парней.

Майкл Мани кивнул и вышел. Он оглядел наполненный людьми офис Рили. Из собравшихся здесь некоторые были слишком стары, чтобы участвовать в настоящей сваре, другие слишком молоды, чтобы управляться с пистолетами… У него возникло дурное предчувствие. Да, близнецы Каванаг совсем юнцы, но удастся ли их запугать? Вряд ли. Никаких шансов. Особенно Бойси. Бойси настоящий отморозок, это всем хорошо известно. Но, тем не менее придется выполнить нелегкое задание: сказать близнецам, что Кенни Рили хочет их видеть.

Кенни Рили ждал Майкла Мани, обещавшего привезти ему близнецов. Ярость Кенни понемногу улеглась, и внезапно он подумал: а что, если Каванаг на самом деле окажутся силой, с которой придется считаться? Кенни вспомнил, что они тесно связаны с Томми Лейном, который когда-то был любовником их тетки.

От этих мыслей Кенни начал потеть и сожалеть о своей горячности. Следовало пристрелить близнецов, а затем заключить мир между семьями. Так всегда делали в Ист-Энде. Если бы они умерли, никто ничего не смог бы сделать. Братья Макни хотели мстить, Кенни тоже жаждал мщения, но он видел тревогу на лице Майкла Мани, а Майкла было не так-то легко запугать.

Кенни закурил «Лаки Страйк» и глубоко затянулся. Его лучшие бойцы погибли на войне. На кого положиться? «Иногда жизнь по-настоящему паскудна, это точно».


Майкл Мани решил следовать за близнецами до тех пор, пока не наберется мужества принять решение: то ли попытаться отвезти их к Кенни, то ли заключить с ними сделку. Он быстро понял, что они направляются в Бетнал-Грин.

Бойси за рулем мурлыкал одну из песенок тети Керри. Они проехали мимо полицейской машины, и Бойси приветственно помахал рукой.

– За нами следует Майкл Мани в своем дурацком драндулете. – В голосе Дэнни прозвучало отвращение.

– Пусть следует, скоро он узнает счет матча.

Бойси сбавил скорость, приближаясь к дому семейства Рили. Майкл Мани наблюдал, как Дэнни вышел из машины с каким-то свертком в руках. Внезапно Майкл увидел, что из свертка торчит ручная граната, служившая, видимо, запалом для более мощной бомбы. Дэнни выдернул чеку и швырнул бомбу в окно, а сам бросился в машину. Автомобиль близнецов с ревом умчался прочь.

Майкл Мани не верил своим глазам. От дома Кенни осталась лишь груда дымящихся развалин. Майкл приходил в себя добрых двадцать минут, а затем включил зажигание и поехал домой, чтобы рассказать братьям о случившемся.

«Король умер, да здравствуют Каванаг».

Лизель любила слушать пение матери. Она сидела в студии и смотрела, как Керри разговаривает с музыкантами, объясняет, какой именно ритм ей нужен, спрашивает, могут ли музыканты сыграть ту или иную мелодию. В такие минуты девушка всегда испытывала гордость.

Как всегда, она вежливо спросила, хочет ли кто-нибудь кофе, а потом пошла на поиски чашки для себя. Работники студии всегда отказывались. Она справедливо догадывалась, что, как и ее мать, они предпочитали напитки покрепче, но все равно спрашивала, просто в силу хорошего воспитания. Керри уже выпила несколько стопок водки, которые ей поднес ее очередной обожатель Виктор Сандерсон. Лизель он не особенно нравился, но он был владельцем студии «Баджер Рекордс» и уделял много внимания Керри Каванаг, одной из своих «звездных» певиц.

Керри часто меняла мужчин, которых отпугивала ее склонность к скандалам в пьяном виде. Но, похоже, это не смущало Виктора, и Лизель благодарила его в душе за такую терпимость. Она вышла из студии, намереваясь зайти в кафе напротив, но на тротуаре у самых дверей столкнулась с высоким чернокожим человеком.

– Извините, я вас не заметила.

Мужчина дотронулся до своей кепки и пошел дальше. Лизель сразу же забыла о нем и перешла улицу, чтобы раздобыть себе кофе.

Керри начала петь. Все благоговейно умолкли, и, пока она пела, Виктор Сандерсон удовлетворенно улыбался: «Это талант высокой пробы».

Керри по-прежнему пела блюзы, но теперь ее глубокий грудной голос стал сильнее. Сейчас она была одной из великих певиц, и голос ее гарантированно продавался. Он наполнял дешевые танцевальные залы и дорогие ночные клубы на протяжении всей войны. Виктор Сандерсон собирался следить за Керри, как ястреб, ибо вложения в нее обещали принести ему большие деньги. И ко всему прочему Керри великолепно выглядела и была очень хороша в постели, когда не напивалась.

Ах, если бы ему удалось вытащить ее в Америку, где записи Керри наверняка раскупали бы как горячие пирожки! В Америке они форменным образом озолотились бы. Керри готова была к гастролям во Франции, в любой стране Европы, Но только не в Штатах. Джонатан ля Билльер пытался уговорить ее поехать в Голливуд на праздники, но она резко отказалась. Это разозлило Виктора. Джонатан ля Билльер – самая крупная кинозвезда в мире, а Керри отказала ему! Даже притворный роман между ними стал бы сенсацией, прогремел бы во всех газетах. Виктор вполне мог это организовать. Ля Билльер – старинный друг семьи Каванаг, они с Керри дружили уже много лет. В отличие от большинства женщин, которые трезвонили бы о таком факте направо и налево, Керри едва ли не стеснялась знакомства с Джонатаном. Чтобы поссориться с ней, достаточно было поднять вопрос о поездке в Америку. Ей предложили потрясающий гонорар в пятьдесят тысяч фунтов за выступление в «Мэдисон-Сквер-Гарден», но она холодно отклонила предложение. Виктор чуть не плакал от досады.

Он пытался говорить об американских гастролях с ее сестрой – той, что содержала публичные дома, но Бриони Каванаг вежливо посоветовала ему не лезть не в свое дело. О, разумеется, она говорила достаточно учтиво, но общий смысл был именно таков.

И все же Виктора успокаивало то, что временами Керри вела себя хорошо, оказывалась в нужных местах в нужный час и не накладывала на себя тонны макияжа. Благодарить за это следовало ее дочь. Она тоже не спускала с матери глаз. Возможно, он вместе с Лизель когда-нибудь все же увезет Керри за океан.


Дикки Лоусон нашел близнецов в клубе Томми Лейна «Болт-холл». Дикки сглотнул слюну, набираясь храбрости, чтобы подойти.

Клуб был маленький – только для избранных, входной билет стоил пять фунтов. «Болтхолл» посещали те, кто знал, что ни полиция, ни подружки не достанут их здесь. Дикки заплатил свои пять фунтов, вздохнул и теперь готовился войти в клетку льва.

Он проклинал себя за то, что пытался надуть близнецов со ставками. Думая об этом, он испытывал дурноту. Везде, куда бы он ни пошел, только и разговоров было, что о близнецах. Люди, прострелившие ноги одному из Макни и взорвавшие дом Кенни Рили, могли напугать самого черта, не говоря уж о мелком жулике вроде Дикки Лоусона. Собрав все свое мужество, Дикки подошел к близнецам. Бойси и Дэнни видели, как он приближается, в зеркале за стойкой. Он робко встал у них за спиной и простоял так несколько секунд, соображая, с чего бы начать.

– Все в порядке, парни? – Голос его срывался, словно один из близнецов уже сжимал ему горло.

Оба разом обернулись.

– Ну-ну, разве это не Дикки Лоусон? Пришел купить нам выпивку и заплатить наш выигрыш, не так ли? – В голосе Бойси звучала издевка, и у Дикки упало сердце.

– Все верно, парни. Как дела?

Он вытащил конверт из кармана куртки и положил на стойку. Дэнни вскрыл конверт и пересчитал деньги.

– Здесь только сотня фунтов, Дикки, мой милый.

Лоусон облизнул губы, мгновенно пересохшие от страха.

– Это то, что я был должен вам, парни… Сотня фунтов.

Бойси щелкнул пальцами, барменша нагнулась над стойкой и улыбнулась им:

– Что вам подать?

– Два больших шотландских виски, моя любовь, пинту горького для моего маленького приятеля и для себя что хочешь.

Барменша принялась готовить напитки, а Бойси повернулся к Дикки, лицо которого стало мертвенно-белого цвета. Дэнни засмеялся:

– Мы хотим нашу ренту, Дикки. Как ты, вероятно, знаешь, бедный Кенни Рили уже вышел из игры. Он оставил нам все, чем владел. Включая и тебя.

В глазах у Дикки потемнело, и он с готовностью закивал:

– Конечно… Конечно, ребята.

Вытащив пачку денег, он услужливо заплатил за всех. Бойси ткнул Дикки в грудь:

– Твои слова как шелуха. Мы тебе не ребята. Понял? Обращайся ко мне и к брату «мистер Каванаг». Сможешь это запомнить?

Дикки снова кивнул, еще более энергично.

– Да, пар… Я хочу сказать – да, мистер Каванаг! Бойси и Дэнни громко расхохотались.

– Молодец! А теперь убирайся отсюда. Ты начинаешь нас раздражать. Увидимся на следующей неделе, Дикки. Тебе не надо нас искать, мы сами тебя найдем.

Через полчаса они поехали на свидание с двумя девушками. Обе были примерными католичками и наверняка девственницами. Обе ждали, пока их сорвут, как спелый крыжовник.

Жизнь близнецов Каванаг складывалась как нельзя лучше.


Лизель сидела с матерью в «Нью-Йоркере», недавно открытом клубе Бриони, и наблюдала, как Керри напивается вдрызг. Керри была душой и жизнью этого места. В ходе вечера она встала и спела несколько песен, к восторгу публики. Певица Бесси, ее темнокожая подруга, в это время стояла у сцены и улыбалась, пока не повернулась и не увидела в зале чернокожего человека. У Бесси бешено заколотилось сердце, и она зажмурилась.

Когда она открыла глаза, человека уже не было.

Наверное, померещилось, подумала Бесси. Однако в глубине души она понимала, что видела Эвандера Дорси. Он пополнел, поседел, но все же это был он. Когда Керри позвала ее со сцены, она нацепила улыбку и шагнула в освещенное пятно, однако мысль о том, что она, возможно, видела Эвандера, не давала Бесси покоя весь вечер.

Когда они пели вместе с Керри старую, всеми любимую песню «Саммертайм», Бесси бросила взгляд на Лизель, сидевшую за столом. Девушка пила содовую и не отрываясь смотрела себе под ноги. Ее лицо было печально.

Эта девочка больше не ребенок, и очень скоро ей придется узнать правду. Она совершенно не походила на негритянку с точки зрения британцев, но на юге США немедленно распознали бы, кто она, и Бесси знала по опыту, что девушка могла родить детей черных, как африканские рабы.

Да, девушке надо рассказать всю правду, но Керри не сделает этого. У Керри и так полно трудностей, они преследуют ее каждый день. Кто-то другой должен поговорить с Лизель. Но кто?

Закончив песню, Бесси поклонилась и едва успела удержать изрядно напившуюся Керри от падения со сцены.

Через некоторое время Лизель помогла матери выйти из клуба и села с ней в такси. Она настолько устала, что не заметила чернокожего, стоявшего у бокового выхода из клуба. Если бы она обратила на него внимание, то сообразила бы, что уже видела его днем у дверей студии.

Эвандер наблюдал, как его дочь садится в такси. Он подошел к автомобилю, в котором сидели три белых человека.

– Да, это точно она. Мне надо было удостовериться. – Он зажег свою трубку, с трудом удерживая ее в искалеченных пальцах. – Это моя девочка, я не ошибаюсь. Она похожа на мою сестру.

Трое белых людей в машине кивнули.

Эвандер выпустил облако дыма и поднял руку с трубкой, словно продолжая разговор. Однако никого не интересовало то, что он собирался сказать. Он вытащил плоскую фляжку, сделал большой глоток дешевого коньяка и тихо засмеялся про себя: «Лизель! Эта сука назвала ее именем моей мамы».


Глава 35


Прошло два месяца со дня завоевания Ист-Энда близнецами. Бриони приняла тот факт, что мальчики стали мужчинами. Она почти ничего не знала об их повседневных занятиях. Решив ни во что не влезать, она с головой окунулась в реставрацию дома «Бервик Мэнор», в войну служившего госпиталем. «Мэнор» значил для нее очень много – он был вершиной ее достижений. Там собирались почти все, кого она хотела видеть, и она мечтала, чтобы это возобновилось. Осматривая дом, она чувствовала легкий трепет предвкушения. Разрушения были не такими уж страшными, если приглядеться внимательно. В основном пострадали ковры и обои. Лепнина, деревянные и мраморные стенные панели все еще оставались в превосходном состоянии. В одной из верхних спален, где немало бессонных ночей провели министры правительства, она нашла письмо, засунутое за шкаф из орехового дерева. Бриони прочла его.

Оно было адресовано офицеру авиации Байрону. Писала его жена Джульетта. Читая, Бриони улыбалась. Признания в любви. Страстные просьбы беречь себя. Маленькие смешные рассказы про детей. Милое послание, написанное красивым почерком. Бриони словно видела эту женщину, ее облик, ее мысли, ее дом. Она надеялась, что офицер авиации Байрон вернулся домой.

Бриони села на незастеленную кровать, скомкала письмо и попыталась понять, каково это – вот так любить мужчину.

Иметь от него детей, смотреть за его домом – просто посвятить свою жизнь одному человеку и его детям. Для нее это было нечто странное. Она не могла представить себя замужем при той жизни, которую вела. Бернадетт вышла за Маркуса и превратилась в домашнюю рабыню. О, ей это нравилось, и Бриони понимала и уважала ее чувства. У Бернадетт были ее девочки, Маркус и дом, и она о них заботилась. Бернадетт хватало для счастья уже одного созерцания своей благополучной семьи. Она неусыпно заботилась о том, чтобы еду подавали вовремя и чтобы вообще все ее хозяйство шло по раз навсегда заведенному распорядку.

Ну, для Бриони все это делала Кисси, а до нее – миссис Хорлок. Если бы Бриони приходилось торчать дома и ждать, когда мужчина влетит туда, как вольный ветер, и вылетит, когда ему захочется, она просто сошла бы с ума.

Она снова посмотрела на письмо. Адрес отправителя – Нортумберленд. Она сунула письмо в карман. «Я отправлю его этой Джульетте Байрон, кем бы она там ни была. Может, она хочет получить письмо назад. Особенно если офицер авиации Байрон не вернулся домой».

Она услышала какой-то шум. На верхней ступеньке лестницы стоял мужчина. В полумраке она не сумела различить его лица. Но когда он вошел, Бриони приложила руку к груди, на миг испугавшись.

– Бог мой! Это ты, – прошептала она.

– Удивилась? – Голос этого мужчины никогда не менялся, и Бриони словно перенеслась назад на много лет, когда впервые увидела темноволосого паренька в новом мешковатом костюме и услышала его мальчишеский басок.

– Томми. Томми Лейн. Не ожидала увидеть тебя здесь!

Томми улыбнулся своей непринужденной улыбкой, которую она так хорошо знала. Хотя они в течение многих лет постоянно общались по телефону, встретились они за это время всего два раза, и то случайно, а при встречах соблюдали официальную вежливость. Теперь Томми здесь, в «Мэноре», и она поняла, что для этого есть веская причина.

– Но ты хоть чуточку мне рада?

Бриони улыбнулась.

– Давай спустимся на кухню, и я приготовлю нам кофе.

Они молча спустились по лестнице. Оба чувствовали, что их по-прежнему тянет друг к другу. Надвигавшаяся гроза усиливала напряжение.

Бриони поставила чайник на плиту и повернулась к Томми:

– Кофе черный. Боюсь, здесь нет молока.

Томми сел за протертый до блеска стол и впился в нее взглядом. Бриони невольно вспыхнула под его изучающим взором, и Томми громко расхохотался.

– Да, я видел всякое, но чтобы Бриони Каванаг покраснела? Такое переворачивает все мои представления о жизни!

Она улыбнулась.

– Это от неожиданности. Ведь прошло столько времени. Ты решил нанести мне дружеский визит?

Лицо Томми сделалось серьезным. Он встал, подошел к Бриони и положил руки ей на плечи. Глядя сверху вниз в бездну ее зеленых глаз, он сказал:

– Настолько дружеский, насколько ты захочешь, Бриони.

Томми смутился, да и она тоже. Он пришел – живое воспоминание о ее прошлом, ее юности, ее прежней жизни. Казалось, она получила чудесный подарок, который ждал, когда его распакуют.

Новое чувство охватило ее при первом ударе грома. Оно зародилось в низу живота и постепенно распространилось теплом по всему телу. Она впервые за всю свою жизнь ощутила, что не может говорить, не может произнести ни слова, чтобы не выдать своих чувств.

Она приоткрыла губы, и Томми обнял ее и крепко поцеловал. Он с силой протолкнул свой язык ей в рот, и Бриони ответила ему страстными поцелуями. Их тела, соприкасаясь, словно открывали друг друга заново. Томми уложил Бриони на стол, она обвила стройными ногами его талию и приподнялась ему навстречу, наконец открыв в себе ощущения, о которых знала только от других женщин. Никогда прежде она не думала, что сможет пережить такой экстаз.

Она впивалась ногтями в спину Томми, ее крики оглашали пустой дом. Молния осветила кухню, позволив любовникам разглядеть друг друга. Она услышала, как он застонал, и почувствовала, что сердце его бешено забилось. «Нельзя дать этому остановиться, – подумала она. – Не обманывай меня». И оно, это чувство, ее не обмануло. Она ощутила приближение оргазма, ощутила мужскую твердь Томми внутри себя. Так вот как это бывает! Наконец-то! Она вцепилась ему в плечи, втягивая его в себя все глубже и глубже. Они вместе содрогнулись и застонали, завершив любовный акт в едином порыве. Бриони почувствовала пот Томми у себя на лбу. Он держал ее, прижимал к себе нежно и крепко, и они оба слышали, как громко бьются их сердца.

Бриони поцеловала Томми. Короткие поцелуи – в глаза, щеки, губы. Она гладила его лицо своими крошечными ручками и понимала, что наконец-то познала все. Познала то, что влекло Керри к Эвандеру, Берни – к Маркусу, то, что заставило Джульетту Байрон написать такое письмо своему воюющему мужу. Бриони позавидовала женщинам, которые постигли всю глубину ощущений еще в молодости, когда они могли следовать за своей звездой. Бриони было сорок семь лет, но сейчас ей казалось, будто она родилась заново.

Чайник шумел на плите, дождь стучал в окна. Оторвавшись друг от друга, Томми и Бриони застенчиво улыбнулись. Бриони заметила на полу кружевной лоскут от своего нижнего белья и захихикала. Ее трусы и лифчик оказались порваны так, что починить их было уже невозможно. У Томми брюки спустились до лодыжек, это выглядело смешно, но все равно здорово. Она опустила юбку и дрожащими пальцами быстро застегнула блузку. Сняв чайник с плиты, Бриони приготовила кофе, прислушиваясь к движениям Томми. Больше всего на свете она сейчас боялась, что он соберется уходить.

Она повернулась к нему, и из ее глаз медленно потекли слезы. Горячие, обжигающие слезы. Томми подошел к ней, обнял ее, нашептывая ласковые слова, и принялся гладить ее непокорные рыжие волосы, высвободившиеся из плена модной прически.

– Я никогда не знала, Томми… Никогда не знала, что можно это так чувствовать. Всю свою жизнь я была только наполовину живой…

Томми крепко прижал ее к себе. Если бы ему кто-нибудь сказал, что с ним здесь случится такое, он громко рассмеялся бы. Но неожиданно вышло так, что сегодня они добрались до поворотной точки в их жизни. Вот она стоит перед ним, его девочка, его Бриони, его лучшая подруга с давних пор. Именно сегодня наступает их время. Им надо, им просто необходимо быть вместе.

Им следовало понять это много лет назад, в молодые годы, когда силы переполняли их.

– Я знаю, Бри… Я знаю, любовь моя…


Было воскресенье, и Лизель спала до половины одиннадцатого, зная, что матери никуда не надо идти и можно позволить ей поспать. Они пойдут в церковь с бабушкой Молл, как всегда делали по воскресеньям, а затем на обед. Выпивать Керри начнет около половины девятого и накачает себя на неделю вперед.

Лежа в постели и прислушиваясь к звукам радио, Лизель вздохнула. Она подняла свою изящную руку, чтобы прибавить звук. Рука была такой темной по сравнению с белизной простынь! Она сбросила одеяло и посмотрела на свое тело. Даже соски были черными! Она вспомнила, какие крошечные розовые сосочки у ее одноклассниц и как все смеялись над цветом ее сосков. Лизель нахмурилась. Ее черные как смоль лобковые волосы напоминали крошечные спирали. И все же она знала, что привлекательна. Мужчины уже обращали на нее внимание.

Она развилась раньше, чем ее подруги, и к двенадцати годам у нее уже были большие тяжелые груди. Школьные подружки завидовали ей, однако она отмахивалась от них. Ее мать сказала, что все девочки из семьи Каванаг рано развивались, и Лизель удовлетворилась таким объяснением. Но позже она стала задавать себе вопросы. Во время войны ей улыбнулся на улице черный летчик. Естественно, она улыбнулась ему в ответ, как сделал бы каждый на ее месте. Бабушка Молл, увидев этот обмен улыбками, чуть не сошла с ума от злости. А мужчина посмотрел на Лизель и спросил:

– Это твоя бабушка, девочка? – В его голосе слышалось недоверие.

Лизель униженно кивнула. Мимолетная уличная встреча породила множество фантазий в детской головке. Теперь, в двадцать один год, она вспомнила этот давно забытый эпизод и задумалась.

Наконец Лизель встрепенулась и села в постели. «Надо позвонить близнецам и что-нибудь вместе придумать. Они сумеют развеселить».

Когда Керри встала, она нашла записку от Лизель. Дочь сообщала, что пойдет погулять по городу с близнецами. Надев зеленый шелковый халат, она села в кресло, налила себе стакан водки, выпила, запила соком и тотчас налила еще. Потом, расположившись на диване, взяла воскресную газету и закурила. Она читала, когда зазвонил телефон.

Потянувшись, она подняла трубку:

– Алло.

– Это ты, Керри, девочка?

Она уронила телефон на пол и уставилась на него так, словно это был демон. Потом сползла с дивана, еще раз подняла трубку и робко приложила ее к уху.

Линия молчала.

Положив трубку на рычаг, она долго смотрела на телефон, мечтая, чтобы он зазвонил вновь.

Она узнала этот голос. Этот глубокий любимый голос.

Телефон молчал. Керри сидела с бутылкой водки под рукой и ждала. Телефон больше не звонил. Остаток дня она провела в пьяном полузабытьи, в ее ушах звучала джазовая музыка, и ей грезилось, будто по ее телу блуждают руки большого красивого человека по имени Эвандер Дорси.


Молли после мессы расцеловала внуков, довольно сухо попрощалась с Лизель, взяла Розали под руку и пошла по дорожке к дому Бриони. Розали плелась медленно, и Молли боролась с желанием дать ей пинка. Розали было уже сорок, она задержалась на этом свете намного дольше, чем ожидали мать и сестры. Раздобрела она на диво, однако счастливо жила свой век, все души в ней не чаяли, особенно близнецы. Едва Молли с дочерью вошли в парадную дверь, Кисси вне себя от волнения прошептала:

– Ни за что не догадаетесь, кто здесь, Молл! Томми Лейн!

Молли разинула рот:

– Ты шутишь?

Кисси затрясла щеками:

– Не шучу. Он здесь с Бриони, Берни и Маркусом.

Молли вдвое быстрее, чем обычно, сняла пальто с себя и Розали, а затем, взяв Розали за руку, вошла в гостиную.

Томми и Бриони сидели на диване у окна, а Маркус и Берни – в креслах по обе стороны камина. Розали посмотрела на Бриони, как всегда хлопнула в ладоши и взволнованно пробормотала:

– Бри… Бри…

Бриони встала, поцеловала сестру, подвела ее к дивану и посадила между собой и Томми. Тот ласково пожал Розали руку.

– Привет, Рози, дорогая. – Он был искренне рад видеть ее. Розали в ответ улыбнулась широкой беззубой улыбкой и сказала:

– Том.

Все изумились.

– Вот тебе на, боже милостивый! Вы слышали это? – прошептала потрясенная Молли.

Розали, словно специально, повторила громче:

– Том.

Никто никогда не слышал, чтобы она говорила так громко.

– Ох, я сейчас лопну! – закричал Маркус. Бриони мгновенно отреагировала:

– Только не здесь!

Тут даже Молли рассмеялась.

– Я всегда говорила, что она может произносить больше слов, чем мы думаем! – радостно воскликнула Бриони.

– Говорила, – подтвердила Молли. – А теперь мне нужно выпить капельку горячего рома, чтобы отпраздновать это событие. Кто-нибудь хочет присоединиться ко мне?

– Миссис Хорлок уж точно не отказалась бы. Жаль, что ее с нами нет, – заметила Берни.

– Как она? – Молли всегда спрашивала о миссис Хорлок доверительным шепотом.

Берни рассмеялась.

– Мы только что были наверху. Она чувствует себя прекрасно.

– Я сама загляну к ней на минутку. Бедная старая душа.

Берни встала, чтобы наполнить стакан Маркуса, и Томми заметил, как изменили ее годы. Фигура раздобрела, талия пропала. Берни была совсем другой в юности. Она дала мужу стакан, Маркус при этом подмигнул ей, а Томми мысленно улыбнулся. Они счастливы, это совершенно очевидно. Он знал, что Маркус гуляет от жены, это было хорошо известно в их кругах. Хорошо, что Берни не подозревает о похождениях мужа. Жена, хорошая жена, стоит того, чтобы держаться за нее. Бернадетт села и скромно скрестила ноги. Томми с ужасом посмотрел на ее оплывшие колени. Когда красивая женщина стареет, это похоже на разрушение прекрасной картины.

Он перевел взгляд на Бриони. При свете камина и единственной зажженной лампочки она выглядела точно так же, как много лет тому назад. В этом смысле она по-прежнему оставалась той Бриони, которую он знал, но сейчас она стала настоящей женщиной, женщиной во всех отношениях. Он хотел поговорить с ней о близнецах, но теперь с этим можно подождать. Найдется более подходящий момент.

– Близнецы ходили с тобой на мессу, мам? – спросила Бриони, словно угадав мысли Тома.

– Ходили, да возлюбит их Господь. Лизель тоже ходила, как обычно.

Бриони слегка нахмурилась:

– А что, Керри сегодня не было?

Берни вздохнула:

– Наверное, чересчур напилась. Она беспокоит меня, Бри. Я тут как-то утром позвонила ей, а она едва языком ворочает. Это несправедливо по отношению к Лизель. Бедной девочке приходится одной как-то поддерживать мать.

Подумав секунду, Бриони сказала:

– У Керри много дел, вы знаете. Я просила ее отменить несколько концертов, но она не пожелала. Я могу поехать и повидаться с Виктором. Он хорошо управляет ее делами, это следует признать, но я думаю, что временами он слишком сильно давит на нее. Здесь было бы уместнее дружеское слово.

Молли сказала противным голосом:

– Отправьте к нему близнецов. Они добьются, чтобы моя Керри не слишком перенапрягалась.

Бриони возразила:

– Да, в последнее время Керри работала на износ, но совершенно добровольно.

– Ей надо по-настоящему просохнуть, – вмешался Маркус. – Один из барменов в «Нью-Йоркере» сказал мне, что она прошлой ночью за час уговорила бутылку водки. Керри долго не протянет, если будет так пить.

– Если она пьет так, как говорите вы, надо что-то делать. У моей старой матушки из-за пьянки отказала печень. Однажды мать сделалась ярко-желтого цвета, а через неделю умерла, – тихо произнес Томми.

Берни слегка прокашлялась и сказала:

– Я думаю, он прав.

Бриони кивнула:

– Что ж, придется отправить ее на лечение. А если она откажется, то нам не останется ничего другого, как насильно уложить ее в больницу.

Молли напряглась – еще одну ее дочь собирались отправить в дом умалишенных.

– О, она не так плоха! Она не сумасшедшая, просто она любит выпить.

– Да, Керри любит хорошо выпить, бутылку за раз. Когда она гастролировала во Франции сразу после войны, то, по словам Бесси, им приходилось приводить ее в чувство каждый вечер перед выступлением. Я думаю, тут дело не столько в выпивке, сколько в таблетках, которые она глотает со спиртным.

У Молли от выпитого развязался язык, и она заметила:

– Керри никогда не была такой до того, как у нее появился этот ребенок. Из-за этого она начала пить, а вовсе не из-за пения.

Она не знала, что в коридоре стоят близнецы и Лизель, открывшие дверь своими ключами. Все трое оцепенели, услышав ее слова.

Ничего не подозревавшая Молли продолжала:

– Незаконнорожденный ребенок плох сам по себе, но к тому же такой… Я вас спрашиваю, у кого хватило бы сил перенести это?

Лизель замерла и стала похожа на бронзовую статую. Бойси и Дэнни зачарованно смотрели на нее.

Голос Бриони перекрыл болтовню матери:

– Заткнись, мам. Черт побери, ты всегда повторяешь одно и то же, когда выпьешь! Керри любит эту девочку, и мы все любим. Неважно, кто ее отец. Прекрати об этом долдонить, черт побери!

Молли встала.

– Я вправе высказать собственное мнение, когда речь идет о моей дочери.

Берни попыталась успокоить ее:

– Мам… Мам… Садись. Давай не будем об этом сейчас. Все уже в прошлом.

Но Молли понесло:

– Керри должна была избавиться от ребенка! Ты, Бриони, именно ты должна была заставить ее сделать это! Ты должна была уговорить ее. Но нет, ты встретила ее здесь с распростертыми объятиями. Зная, что она спала с проклятым черномазым!

В следующую минуту хлопнула входная дверь, и они услышали голос Бойси, который звал Лизель, бежавшую по дорожке прочь от дома. В комнату ворвался Дэнни:

– Она слышала тебя, бабка. Она слышала тебя! Ты – мерзкая старая сука! Что она тебе сделала? Из-за чего вообще все это? Ты напилась, как обычно? Я пойду помогу Бойси найти ее, и будет лучше, если ты уберешься к нашему возвращению. Сегодня я не намерен миндальничать с тобой.

Томми качал головой, наблюдая разворачивавшуюся перед ним драму. То, как разговаривал Дэниэл, очень напомнило ему манеру Бриони. Много лет назад Бриони сказала: «Они мои мальчики». Сегодня Томми убедился в ее правоте. Что ж, если в них есть что-то от их родной матери и что-то от Бриони, они не могут быть такими уж плохими.

Бриони медленно сказала:

– Иди домой, мам. Просто иди домой. Маркус встал и взял Молли под руку:

– Пойдемте, я отвезу вас домой, дорогая.

Молли не сводила глаз с Бриони. Лицо ее дрожало.

– Я не знала, что девочка слушает, клянусь. Я ни за что не обидела бы ее, я не стала бы…

Бриони горько засмеялась:

– Конечно, не стала бы. Ты никогда никому не хочешь сделать больно. Но каким-то проклятым образом тебе это всегда удается!

Бойси догнал Лизель только в конце улицы. Она плакала навзрыд. Он прижал ее к себе, гладил ее волосы и шептал нежные слова.

Дэнни примчался чуть позже, и они попытались отвести ее обратно к Бриони, но Лизель отказалась.

– Я не хочу больше видеть бабку. Никогда!

Дэнни вытер ей глаза чистым носовым платком и сказал:

– Ты же знаешь бабку. Когда она напивается, то делается такой язвой. Вспомни, как в прошлое Рождество она набросилась на бедную старую миссис Хорлок, обвиняя ее во всех смертных грехах. Забудь, просто забудь.

Лизель посмотрела ему в лицо и сквозь зубы спросила:

– Если бы она про вас двоих сказала такое, как про меня, разве вы забыли бы?

Бойси и Дэнни отвели глаза.

– Кем бы ни был мой отец, похоже, он произвел на всех большое впечатление. Жаль, что я не дослушала конец истории, тогда я бы выяснила, что же с ним случилось в конце концов и куда он исчез.

– Ладно, пойдем, девочка. Мы отвезем тебя домой.

Бойси и Дэнни догадывались, что у Лизель в крови было нечто, именуемое в просторечии «ложкой дегтя». Но как они могли сказать ей об этом? Они ведь и сами ничего в точности не знали.


Глава 36


Всю дорогу домой Лизель молчала. Бойси на заднем сиденье крепко прижимал ее к себе, словно боялся, что она откроет дверь и выскочит. Дэниэл вел машину. Лицо его выражало жестокость и решительность. Сегодня бабуля зашла слишком далеко. Когда она выпивала, ее поведение оставляло желать лучшего, хотя прежде они лишь смеялись над этим. Но на сей раз она действительно обидела человека. И не чужого, а их сестренку, которую они любили.

Дома Бойси заварил для Лизель чашку крепкого чая. Они сели вместе с ней на роскошный тетушкин диван, и воцарилось молчание. Ребята не знали, что ей сказать.

В конце концов Лизель снова тихонько заплакала. Близнецы обнимали ее, советовали не переживать и обещали все выяснить. Переглядываясь поверх ее головы, они без слов говорили друг другу, что делом Лизель следует заняться всерьез.

Они обязательно выяснят, кто был ее отец. Хотя бы это она узнает.

Наверху Керри спала сном мертвецки пьяного человека и понятия не имела о том, что мир ее дочери разбился вдребезги.

Эвандер посмотрел на улыбающегося ему Скипа Паскуале. Эвандер улыбнулся в ответ, но его налитые кровью глаза при этом остались тусклыми.

Он отметил про себя дорогой костюм Скипа, его лицо рекламного красавчика и плоский подтянутый живот. Все в Скипе выдавало жиголо, начиная с аккуратной стрижки и дорогого одеколона до изготовленных вручную туфель. Кроме того, он был жуликом, мелким мафиози, извлекавшим деньги из нескольких прибыльных, но не вполне законных предприятий. Он доводился племянником одному из главарей мафии и в свои двадцать пять считал, что ему не дают развернуться. Поэтому он решил, что пора действовать самостоятельно.

Тут-то он и встретил Эвандера Дорси.

Однажды вечером вдребезги пьяный Эвандер играл в баре одного из захолустных городков Алабамы. Руки покуда не подводили его. Во время перерыва кто-то поставил одну из пластинок Керри. Эвандер отдыхал, слушая голос Керри и разглядывая свои деформированные пальцы. Парень, сидевший рядом, спросил, о чем он думает. Парнем этим оказался Делрой Бартон, черный спекулянт, владелец бара. Ненависть к Керри внезапно охватила Эвандера. Она была великой звездой, в то время как ему, Эвандеру, потерявшему из-за нее все, приходилось играть в дешевых забегаловках. Накачиваясь выпивкой за счет Делроя, Эвандер рассказал ему всю свою историю. На следующий вечер хозяин бара уже ждал его. Подливая ему еще и еще, он выпытывал имена, даты, места – все, что касалось пребывания Эвандера в Англии. Затем Делрой перестал к нему подходить. Эвандер некоторое время жалел о бесплатной выпивке, а потом забыл о Делрое.

Несколько месяцев спустя Делрой пришел к нему домой. Эвандер жил один с тех пор, как произошел «несчастный случай» с его руками. Его пальцы почти утратили чувствительность из-за многочисленных переломов, кое-как залеченных чернокожей знахаркой в Ливерпуле. Разумеется, эти руки потеряли свою прежнюю гибкость и быстроту и с годами становились все слабее, хотя и могли еще как-то играть. Делрой пришел в хибару Эвандера с двумя итальянцами, все перезнакомились, и один из гостей извлек из портфеля две бутылки виски и сто долларов. Они хотели услышать историю Керри Каванаг. Эвандер, глаза которого разгорелись при виде денег и выпивки, не заставил себя уговаривать, по мере поглощения виски все больше приукрашивая в своем рассказе давние события. Когда поздно вечером они ушли, он остался один – став на сто долларов богаче и на пару литров пьяней.

Несколько месяцев Эвандер их не видел. Затем они снова объявились, уже без Делроя, с намерением помочь ему выпутаться из житейских затруднений. Они перевезли его из Алабамы в Нью-Йорк, купили ему новую одежду, отмыли, уговорили поменьше пить, и вот он снова оказался в Лондоне. Эвандер потребовался для шантажа Керри Каванаг. Взамен он получал некоторую сумму и самоуважение – две вещи, которых его лишили в тот вечер, когда Кевин Картер со своими приспешниками искалечил его руки. Это была сладкая месть, справедливая месть женщине, из-за которой жизнь его пошла под откос.

Но мысль о дочери приводила его в замешательство. Он не знал о том, что у него есть дочь. Приятной, вполне европейской наружности девушка, только очень смуглая, напоминающая уроженок Нового Орлеана. Но она точно была его дочерью. Она походила на его сестру Евлали, тоже светлокожую. Мать Эвандера говорила, что Евлали зачата от белого фермера-бедняка. Ну а Керри никакая не белая беднячка, она очень даже не бедная. Эвандер хотел с помощью Скипа Паскуале и его мальчиков переместить несколько тысяч ее долларов в свой карман. Это будет справедливо, это будет правильно.

Возможно, этих денег даже хватит на покупку дома. Эвандеру больше не придется играть в кабаках, тем более что ревматизм уже давно дает о себе знать и вскоре его руки станут совершенно беспомощными.

Эвандер откинулся в кресле. Ему очень повезло, что он встретил Делроя и Скипа. Или, вернее, «мистера Скипа», как он должен был называть организатора их аферы. Ничего себе, называть «мистером» итальянца! Эвандер ухмыльнулся. Итальянцы были нисколько не лучше чернокожих – обычные иммигранты. Бродяги, чужаки. Предки Эвандера оказались в Штатах гораздо раньше, чем Паскуале и его так называемая семья.

Он знал, что от спиртного становится злым. Закрыв глаза, он снова увидел молочно-белое тело Керри Каванаг. Она была чертовски хорошей любовницей. Она была также его погибелью, и он с нетерпением ждал часа мести.

Скип с отвращением посмотрел на большого грузного человека, сидевшего перед ним.

– Завтра выезжаем. Сейчас ты перестанешь пить, слышишь? Эвандер приоткрыл один налитый кровью глаз и кивнул. «Значит, завтра будет важный день? Замечательно».

Он допил оставшееся виски, встал и, покачиваясь, пошел спать.


Бойси, Дэнни, Кисси и Бриони – такое общество собралось в. комнате миссис Хорлок. Близнецы слушали историю рождения Лизель, сидя рядышком на кровати. Напомаженные головы близнецов склонялись все ниже по мере того, как три женщины излагали им историю любви певицы и пианиста. Когда Бриони стала рассказывать, как Кевин Картер ломал пальцы Эвандеру, братья подняли глаза и дружно закивали, молчаливо соглашаясь с действиями Кевина. Это был единственный раз, когда они пошевелились во время рассказа. Миссис Хорлок не спускала с них проницательных глаз.

– Когда Эвандер уехал, мы все облегченно вздохнули. Он принес бы Керри только несчастье. Она не могла этого понять в то время. Но ребенок…

Бойси перебил:

– Значит, Лизель полукровка? Ее отец – черный пианист, с которым встречалась тетя Керри?..

В его голосе слышалось отвращение. Как оказалось, предполагать нечто и знать, что твои предположения истинны, – две совершенно разные вещи.

Бриони покачала головой:

– Я мало знала таких красивых мужчин, как молодой Эвандер. Если бы это произошло в наше время – кто знает?.. У множества женщин сейчас есть дети-полукровки, как ты их называешь. Американцы позаботились об этом, сынок. Но Керри и Эвандер встретились в двадцатые годы. Тогда такого не было. Просто не было.

– И все же – тетушка Керри с негром! – Бойси скривился в презрительной гримасе.

Бриони ударила его по лицу, – звук пощечины эхом отозвался в комнате. Дэнни машинально вскочил, словно готовясь броситься в драку. Бойси с виноватым видом тер горящую щеку.

Бриони рявкнула:

– Вы говорите о моей сестре, понятно?! Вы хотели знать, и мы рассказали вам, как все происходило. Я не собираюсь слушать ваши грязные рассуждения по поводу этой истории. Лизель – ваша кровь и плоть, мальчики. Почему что-то должно измениться сейчас? Ну был ее отец негром. Подумаешь! Он также был красивым, талантливым мужчиной.

Уставившись на тетку, Дэнни спросил:

– Почему же вы пошли на все, чтобы избавиться от такого молодца?

– Как раз потому, что люди относятся к этому так же, как и вы. Ваша мать любила Лизель, когда она родилась. Она надышаться на нее не могла. Я надеялась, что если уж вы не унаследуете должного уважения к людям от меня, то хотя бы терпимость моей Эйлин передастся вам. А вы похожи на мою мать. По ее мнению, все должно быть подогнано по одному-единственному образцу. В настоящей жизни так не бывает. Мы никогда не знаем, кого выберет наше сердце. Вам обоим еще предстоит влюбиться, и поверьте мне: мы не можем знать заранее, кто станет объектом нашей любви. Это может быть самая распущенная проститутка из всех живущих на Земле, но вам почему-то захочется именно ее. Такова жизнь, мои хорошие. А тогда для Керри ее единственным мужчиной стал Эвандер. Черный как ночь, прекрасный как дьявол. Он был таким же, как она: красивым и талантливым. Им было предначертано влюбиться друг в друга. Только недалекие люди, такие, как вы, и моя мать, и я, – да, и я тоже, – могли добиваться разрыва их отношений. Иногда я смотрю на пьяную сестру, и словно нож поворачивается у меня в сердце. Я не дала ей уехать к нему, и вот результат – с того дня она никогда больше не была счастлива. У нее есть Лизель, и только это привязывает ее к жизни.

Бойси и Дэнни во все глаза смотрели на Бриони.

– Я вот думаю, мам… Кому теперь будет нужна Лизель?

– Тот, кому достанется Лизель, будет чертовски счастливым парнем, – внезапно вмешалась Кисси. – Эта девочка стоит пятидесяти других. Бриони права. Она все еще ваша двоюродная сестра, которая выросла вместе с вами, которая играла с вами, которую вы любили. Она не изменилась от того, что в ней обнаружилась примесь негритянской крови. Это может иметь значение только для посторонних. Дэнни кивнул:

– Не переживай, мам, мы позаботимся о ней. Если что-нибудь когда-нибудь выйдет наружу, то нам за это ответят, черт возьми!


Пока Лизель была в душе, зазвонил телефон. Керри быстро сняла трубку.

– Привет, Керри, малышка. Это я, Эвандер.

Нахлынувшие чувства заставили Керри закрыть глаза – словно прошлое вихрем ворвалось в комнату.

– Керри? Ответь мне, девочка. Ты не рада моему звонку? Я видел свою дочь. Я видел также тебя.

У Керри пересохло во рту.

– Чего ты хочешь, Эвандер? Скажи мне.

– Я просто хочу увидеть тебя снова – ради нашего прошлого. Я не хочу никаких проблем. В последнее время у меня их и так хватало.

Керри кивнула, словно он мог ее видеть.

– Когда… Когда ты хочешь видеть меня?

– Как насчет сегодня во второй половине дня? Я знаю, ты работаешь вечером.

Керри не стала выяснять, откуда он все знает. Вместо этого она спросила:

– Где? В какое время?

– Я снял небольшой домик. – Эвандер назвал адрес. – Буду ждать тебя около двух тридцати.

Керри снова кивнула, не в состоянии вымолвить ни слова. Эвандер с тревогой спросил:

– Ты придешь, девочка? Я буду ждать тебя.

– Да, я приду.

Он гортанно рассмеялся.

– Значит, до встречи.

Керри в ужасе смотрела на телефон. Она изо всех сил пыталась поверить в то, что Эвандер приехал сюда только увидеться с ней, но чувство страха не покидало ее.

Скип Паскуале сидел с Эвандером в гостиной маленького дома, подготовленного к визиту Керри. Магнитофон был спрятан под диванчиком. Они проводили опыт три раза, прежде чем Скип остался доволен. Поставив бутылку виски, бутылку водки и два стакана на кофейный столик, Скип удовлетворенно вздохнул.

– Я предупреждаю тебя, Дорси, не накачивайся и не испорти мне все, иначе пожалеешь. Я хочу обобрать ее до нитки. Ты только повспоминай с ней о прошлом, поностальгируй и побольше узнай про девочку. Понял? Эта девочка для нас – золотая жила. Настоящая золотая мина. Без нее мы не получим и десяти центов. Помни об этом.

Эвандер кивнул. Несмотря ни на что, ему очень хотелось увидеть Керри. Просто увидеть ее. Его интересовал также и ребенок, его девочка. Он жаждал услышать голос живой, настоящей Керри после стольких лет разлуки. Эвандер закурил дешевую сигару, и мозг его затуманился снова. Каждый раз, когда он смотрел на свои руки, его словно обжигало. Из-за Керри он потерял средства к существованию, потерял свой талант. Он не должен забывать об этом.

Годы, проведенные в грязных второсортных притонах, скрюченные пальцы, с каждым днем становящиеся все более уродливыми… Он не заслуживал такой кары. Со временем злоба в его душе росла. Он снова оказался в Англии, только на сей раз не для того, чтобы попытать счастья как музыкант и поймать удачу за хвост. Теперь он собирался вышибить деньги из женщины, которая была для него богиней с того самого момента, как он впервые увидел ее. Она родила от него ребенка, его дочку, но это ничего не значило. Удачный шантаж обеспечит ему пропуск из гетто для черных в настоящий мир, где деньги меняют все – цвет твоей кожи, твои корни, твоих друзей. Он снова станет кем-то. Эвандер Дорси снова сможет ходить с высоко поднятой головой, у него снова появится будущее.


Глава 37


Лизель слышала, как ее мать пришла домой. По тяжелым шагам на лестнице Лизель поняла, что мать пьяна. Девушка вынесла платье для выступления: Керри пела сегодня вечером в «Нью-Йоркере». Виктор дважды звонил после обеда – они с Керри договаривались встретиться и обсудить условия контракта на записи новых пластинок и некоторые даты тура в Европу. Виктор был страшно зол из-за того, что никак не мог поймать Керри, и впервые в жизни Лизель захотелось послать его подальше. В один прекрасный день она так и сделает. Однажды маленькая хорошая девочка Лизель пошлет их всех, включая собственную мать.

– Ах, крошка, у меня был сегодня чудесный день. Такой чудесный день!

Лизель улыбнулась матери, когда та вошла. Она улыбалась через силу и ненавидела себя за это.

– Сегодня после представления тебя ждет большой сюрприз, – сообщила Керри.

– Хорошо. А сейчас не хотела бы ты принять душ и одеться? Мы, как всегда, опаздываем.

От безразличного, бесцветного голоса дочери лицо Керри потускнело. Это все потому, что она выпила. Ей не следовало пить водку. Но разве сегодня не праздник? Может она позволить себе выпить в праздник?!

Керри вошла в ванную, включила воду и стала раздеваться, роняя одежду на пол. Ну что ж, она порадует сегодня дочь. Это пришло ей в голову в такси по дороге домой. Эвандер, ее Эвандер приехал к ней. Он просто захотел увидеть ее снова. В его голосе слышались интонации того, молодого Эвандера, человека, которого она полюбила. Она рассказала ему, как хотела к нему приехать, как почти уже взяла билет на пароход, но в последний момент струсила. Если бы только она тогда поехала! Если бы только доверилась своей звезде! Все могло бы сложиться совсем по-другому. Но сегодня Лизель узнает всю правду, узнает своего отца. Керри сделает им обоим большой подарок: она подарит им друг друга.


Скип пять раз прослушал запись. Эвандер сидел тихо, всем своим существом впивая неповторимый хрипловатый голос Керри, обнажающей свою душу.

– Ты молодец, Эвандер. Эта сучка и не предполагает, какой ее ждет удар. Думаю, мы сможем заработать тысяч двести долларов. Она ни в коем случае не захочет, чтобы ее похождения стали достоянием общества, это разрушит ее жизнь в один миг.

Рот Эвандера открылся, когда была названа сумма.

– Мистер Скип, сколько придется на мою долю?

– Ну, скажем, двадцать пять тысяч, чернокожий мальчуган.

Эвандер криво улыбнулся:

– Меня это устроит.

Жадность взяла свое. Сначала было тяжело слушать голос Керри, вспоминавшей об их прошлом, он чувствовал себя очень неуютно, но двадцать пять тысяч… Это успокоит все муки совести. Он сможет купить себе приличный клуб. Приличный клуб с приличными программами и хорошей черной клиентурой.

Два прихвостня Скипа вошли в дом. Мартин Дюваль и Кельвин Томкола были молодыми и не слишком умными – Скип специально подбирал себе таких помощников.

– Давайте выпьем! Пора отпраздновать нашу удачу. Через пару дней мы поедем домой, прочь из этой забытой Богом холодной дыры, и станем даже богаче, чем предполагали. Какой подарок к Рождеству! А лучше всего то, что мы сможем доить эту суку годы и годы.

При этих словах Эвандер нахмурился.

Ему вручили большой бокал бурбона, и он выпил вместе со своими так называемыми друзьями. Но слова Скипа он запомнил.

Сразу после одиннадцати в дверь постучали. Скип выглянул на улицу и с удивлением увидел на крыльце Керри Каванаг с дочерью.

– Господи Иисусе! Это же баба с дочкой! Они на пороге! Вытолкав своих подручных из комнаты, Скип приказал Эвандеру впустить женщин и продолжать играть роль нежного любовника и отца.

Все складывалось даже лучше, чем ожидал Скип. Когда он примчался наверх к остальным, он жалел только о том, что не успел настроить магнитофон снова. Могло получиться великолепно.


Опять пошел снег. Лизель посмотрела на убогий домик и поежилась.

– Мам, что мы здесь делаем? Какой еще сюрприз? Керри, возбужденная вином и таблетками, улыбнулась, плотнее кутаясь в шубу.

– Скоро все узнаешь.

Эвандер в нерешительности топтался за дверью. Это уже выходило не по плану. По ту сторону двери стоял его ребенок. Если он познакомится с дочерью, поговорит с ней, то ему придется признать ее, и тогда он будет вынужден обманывать уже двоих. Когда Эвандер лгал Керри, его тоже передергивало, но он считал, что бывшая подружка в долгу перед ним. А дочь не была должна ему ничего. Он жалел о том, что выпил слишком мало для того, чтобы притупить охватившие его чувства стыда и вины. Вдобавок ему страстно захотелось увидеть дочь. Увидеть прямо сейчас.

Керри постучала снова. С лестничной площадки донесся злобный голос Скипа:

– Твою мать, открой дверь, чернокожий, чего ты ждешь?

Голос вернул Эвандера на землю. Он открыл дверь. Керри впорхнула в коридор, таща за собой девочку. На лисьей шубе Керри блестели снежинки. Эвандер смотрел на Керри, поражаясь ее молодости, но боялся взглянуть на девушку с глубокими карими глазами и кожей цвета кофе с молоком.

Керри с театральной торжественностью произнесла:

– Крошка, познакомься со своим отцом.

Эвандер решился и посмотрел прямо в лицо дочери. В ее глазах он увидел недоверие и неприязнь. Слишком поздно он вспомнил о том, что разгуливает по Дому босиком, что брюки его, давившие на пивное брюшко, по-домашнему расстегнуты, что его рубашка в пятнах от вина и пищи. Но не это ужаснуло Лизель. Она смотрела на его руки с пальцами, похожими на клешни.

Заметив, что взгляд Лизель прикован к искалеченным рукам Эвандера, Керри схватила дочь за плечи и втолкнула в гостиную.

– Да, посмотри на его руки. Это работа твоей тетушки Бриони. Она это отрицает, но именно ее люди сломали ему пальцы, все до одного, раздробили кости на мелкие кусочки. Теперь ты знаешь, почему я никогда не говорила тебе об отце. Я и впредь не собиралась ничего говорить. Но он вернулся сюда, и я решила, что ты должна его увидеть и узнать, почему его нет рядом с нами.

Лизель не проронила ни слова. Она с отвращением смотрела на стоявшего перед ней человека. Он был жирный, неухоженный – совсем не такой, каким она его себе представляла в своих девичьих мечтах. В глубине души она всегда знала, что ее отец – черный, но никак не думала удостовериться в этом здесь, в захудалом маленьком домишке на забытой Богом окраине города. Это было нелепо и смешно. Человек с огромным животом и клешнями вместо рук – причина ее появления на свет! Она не могла представить его себе молодым, обнимающим ее мать, ее красавицу мать, и зачинающим ребенка. Ее, Лизель.

Эвандер смотрел на девушку с шелковистыми иссиня-черными волосами, высокими скулами, чувственными губами, и содрогался, ощущая весь кошмар содеянного. В Штатах она сызмальства знала бы, кто она, и с ней обращались бы соответственно. А будучи воспитанной здесь, в этой холодной чопорной стране, она даже отдаленно не была готова к тому, что жизнь собиралась ей преподнести. Страх и раскаяние охватили Эвандера.

Керри мрачно наблюдала за тем, как отец и дочь рассматривают друг друга. Все получилось не так, как ей хотелось, все пошло наперекосяк. Казалось, минула вечность, но никто не проронил ни слова.

Керри налила себе виски и жадно выпила, закашлявшись от непривычного вкуса дешевого бурбона.

Эвандер молча стоял со стаканом в руке. Он не хотел сейчас пить, хотя было бы лучше выпить – тогда он смог бы заглушить боль, стиснувшую сердце.

– Присядь, детка. Нам нужно поговорить.

Услышав его глубокий низкий голос, Лизель очнулась от шока. Поставив свой бокал на каминную полку, она прошла мимо Эвандера и вышла из дома на улицу, в заснеженную ночь. Хлопнув дверью, она поспешила прочь, скользя и едва не падая на обледеневшем тротуаре.

Нет, он не может быть ее отцом. Никак не может. Не потому, что он черный, а потому, что он такой – в грязной одежде, пропахший потом, кухней и дешевым вином. Она произошла от лучшего человека, чем этот.

Лизель взяла такси. Тетушка Бриони наверняка знает, что делать.

Она всегда знает.


Бриони выслушала рассказ Лизель с изумлением. Только Керри могла выкинуть такой фортель! Любой другой сделал бы то же самое мягко, подготовив почву. Но другие не поглощают столько водки и таблеток. Бриони не пожалела бы оплеухи, попадись Керри сейчас ей под руку.

– Хорошо, милая, успокойся.

– Вы не понимаете! Это не потому, что он черный. Я чувствовала, я всегда догадывалась, что мой отец – чернокожий, просто не хотела себе в этом признаваться. Сейчас мои догадки подтвердились, но дело не в цвете его кожи. Я не могу поверить, что он мой отец. Тетя Бриони, он пропах куревом, вином и старой едой. Он толстый. И такой… такой неопрятный. Мне хотелось убежать от него подальше. А его руки… Они просто ужасны! Мама сказала, что это вы сделали такое с ним. Вы наняли кого-то, чтобы ему сломали пальцы. Но вы же не могли так поступить, правда? – В голосе Лизель прозвучала мольба.

Бриони откинулась на спинку кресла и вздохнула. Из зала доносились пение Бесси, звон бокалов, шум голосов. Как было бы здорово оказаться там, а не сидеть здесь, пытаясь оправдать то, что произошло двадцать лет назад.

– Послушай, солнышко. Когда твой отец познакомился с твоей матерью, он был рослым, видным мужчиной, настоящим красавцем. Он был талантлив, по-настоящему талантлив. Вдвоем с Керри они могли бы покорить весь мир. Когда я избавилась от него, а это и впрямь я выставила его из страны, то сделала я это потому, что двадцать лет назад смешанные браки были неслыханным делом. Сейчас мир стал совсем другим, моя хорошая. А тогда такой брак разрушил бы и жизнь твоей матери, и жизнь Эвандера. Если бы люди увидели рядом белую женщину и черного мужчину, они могли бы их просто растерзать.

Лизель всхлипнула, вытерев нос тыльной стороной ладони. Бриони продолжала:

– Твой отец выглядит сейчас так, потому что человек, который должен был заставить его уехать, зашел слишком далеко. Он сломал ему руки. Я никогда не просила его делать этого, клянусь тебе, Лисси. Искалечив Эвандеру руки, мы лишили его средств к существованию, он не смог уже играть так же хорошо, как раньше. Когда-то он был блестящим джазовым пианистом, поверь мне, и я до сих пор не могу себе простить, что приложила руку к краху его карьеры.

Лизель кивнула, вдумываясь в слова Бриони и пытаясь разобраться в своих чувствах. Все, что говорила Бриони, звучало романтично – ее мать когда-то хотела чернокожего красавца, который замечательно играл на пианино. А теперь, после стольких лет, ей, Лизель, навязывали в качестве отца опустившегося старика с искалеченными руками. С беднягой так обошлись потому, что двадцать лет назад, по мнению тети, разумнее было избавиться от него.

– Подвезти тебя до дома?

Лизель покачала головой:

– Пожалуйста, можно я останусь с вами? Я не хочу видеть маму. Какое-то время.

Бриони улыбнулась и обняла худенькие плечи девушки:

– Ты можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь. Ты знаешь это.


Близнецы приехали в клуб в час тридцать. Бриони отослала Лизель домой с Томми, попросив его присмотреть за ней. Сама же она была решительно настроена найти Керри. Дома ее не было – она звонила туда каждые десять минут. Поэтому они решили отыскать тот дом, где побывала Лизель.

Близнецы молча слушали рассказ Бриони. Бойси недоверчиво качал головой. Тетушка Керри – та еще штучка. Бедная Лизель! Они знали, что их собственная мать была кое в чем не подарок, но тетя Керри обставила ее по всем пунктам. Что ж, вскоре они встретятся с негром, из-за которого и разгорелся весь сыр-бор. И для него будет лучше, если он явился в Лондон с добром.

Бриони подумала, что как-то необычно для мужчины поддаться воспоминаниям и попробовать вернуть прошлое – приехать в другую страну, снять дом… Неожиданно поведение Эвандера показалось Бриони очень подозрительным. Найти Керри по телефону, в то время как ее имени не было в телефонном справочнике… Откуда он узнал ее номер? Кто еще знает, что он здесь?

– Не волнуйся, мам. Если потребуется, мы вышибем все двери в том районе, но найдем нужный дом. Перестань думать об этом, а то сойдешь с ума.

Бойси поглаживал «беретту», которая, как всегда, была при нем. У Дэниэла с собой был обрез, который мог завалить слона с расстояния в сто шагов. Они узнают всю правду!


Керри поднялась и собралась идти вслед за Лизель. Будучи, как обычно, под хмельком, она поначалу не обратила особого внимания на троих мужчин, вошедших в комнату. Но когда тот, которого Эвандер назвал мистером Скипом, толкнул ее назад в кресло, она поняла, что у нее появились большие проблемы.

Она испуганно посмотрела на Эвандера:

– Что здесь происходит? Кто все эти люди?

Скип громко рассмеялся:

– Мы – твой самый страшный ночной кошмар. Налей леди выпить, Мартин.

Керри приняла бокал с благодарностью. Но после того как Скип объяснил ей, чего они хотят, ее охватил животный страх.

Эвандер слушал гогот Скипа и мечтал оказаться сейчас где угодно, только не в этой маленькой грязной комнате. Он увидел, как расширяются от страха глаза Керри, и ему стало нехорошо.

Двадцать пять тысяч долларов – это большие деньги. Но действительно ли они стоят того? До чего он дошел! Можно ли представить себе более грязное и постыдное дело?

Пока Скип воспроизводил запись, рот Керри то открывался, то закрывался, она хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Теперь она знала, зачем Эвандер трижды просил ее подтвердить, что она действительно назвала Лизель в честь его матери, почему он, словно лишившись памяти, то и дело спрашивал ее о различных обстоятельствах их совместной жизни. Все обрело зловещий смысл. Даже алкоголь и наркотики не помешали Керри понять, какой она была дурой. Ей хотелось исправить зло, которое причинила она, в то время как не меньшее зло пытались причинить ей!

Она начала смеяться, вначале негромко, отрывисто. Затем смех ее стал громким и раскатистым. Четыре пары глаз смотрели на нее с изумлением.

– Вы можете отдать эту запись кому угодно! В газеты, куда хотите! Меня это больше не смущает! Мне больше не стыдно ни грамма! Мой ребенок знает все, а как только она все узнала, секрет перестал существовать. Вы проделали всю работу напрасно!

Скип сильно ударил ее в челюсть.

– Давай, бей меня! Что бы ты ни делал, ты не можешь причинить мне боли, потому что мне делали больно всю жизнь.

Она уже не смеялась. Скип, видя, как весь его тщательно выверенный план летит в тартарары, в ярости начал избивать ее. Эвандер, спотыкаясь, бросился через комнату и своими беспомощными руками вцепился в Скипа. Двое молодых мужчин, словно в оцепенении, наблюдали за ними.

– Вы, придурки! Она – знаменитость. Если вы и в самом деле сделаете что-нибудь с ней, вам конец!

Его слова подействовали на Мартина и Кельвина. Они оторвали Скипа от Керри. Скип бросался то на Керри, то на Эвандера. Подручные выволокли своего шефа на кухню и попытались успокоить.

Эвандер подошел к Керри. Она подняла руки, ожидая удара. Он прижал ее к себе, до глубины души раскаиваясь в содеянном.

Часом позже Скип все еще оставался в кухне, лихорадочно размышляя, как бы спасти остатки своего плана. Мартин сидел в комнате, не спуская глаз с Керри и Эвандера.

Лицо Керри опухло, губа была разбита, один глаз превратился в черно-синее пятно. Эвандер все еще прижимал ее к себе. Шок нейтрализовал действие водки и наркотиков. Керри ясно понимала, что они оба в большой опасности.

Скип, немного успокоившись, вошел в комнату.

– Послушайте меня, леди. Я собираюсь продать эти записи в газеты. Как бы вы к этому ни относились, карьера ваша рухнет. Всякий узнает о том, кто есть ваша дочь и кто есть вы сами. Я найду с десяток негров, которые заявят, что спали с вами, что вы занимались с ними омерзительным извращенным сексом. Имя ваше будет вываляно в грязи и станет синонимом самой грязи. Если, конечно, вы не заплатите мне столько, сколько я хочу. Вы понимаете, что я вам говорю?

Керри кивнула, превозмогая боль.

– Сколько?

– Триста тысяч фунтов стерлингов. Я поднял планку, потому что не люблю болтливых баб, особенно таких, которые спят с неграми. – В его голосе было столько злости, что даже Эвандер вздрогнул.

– У меня нет столько денег.

Настала очередь Скипа смеяться:

– Тогда мой тебе совет, крошка: найди того, у кого они есть.


Машина близнецов остановилась у дома номер шестнадцать – единственного, в котором до сих пор горел свет.

– Сидите здесь и ждите, – приказал Дэнни. Прокравшись в палисадник, он заглянул в окошко гостиной и увидел Керри, сидевшую на диванчике с разбитым в кровь лицом. Рядом с ней сидел черный мужчина, и гладил ее по руке. Трое белых мужчин расположились полукругом, у одного под рукой лежал пистолет. Дэниэл возвратился к Бойси и Бриони.

– Они оба там вместе с тремя какими-то типами. У одного из троих пистолет. У тети Керри вместо лица месиво, кто-то хорошенько ее отделал.

– Неужели? – В голосе Бриони слышалось недоверие.

– Это правда. Черномазый сидит на диване с тетей Керри. Там происходит что-то нехорошее. Мы с Бойси выясним все через минуту. – Он кивнул Бойси: – Давай зайдем сзади. А ты, мам, сиди в машине и жди. Мы откроем входную дверь, когда все выясним.

Бриони возмутилась:

– Но, Дэнни…

– Мам, пожалуйста, делай так, как мы говорим. Мы с Дэнни все разузнаем, а ты подожди в машине.

Он достал свою «беретту» и проверил, заряжено ли оружие. Бриони выхватила у него пистолет:

– Слушайте меня. На сей раз вам придется делать то, что я скажу. Я не шучу. Заходите сзади. Я войду через переднюю дверь. Я разберусь с этим уродом, у которого пистолет, как только окажусь в комнате.

Бойси покачал головой:

– Оставь это, мам.

– Нет! Это ты оставь. Там моя сестра, и что-то там нечисто. Давайте не будем спорить. Они впустят меня. Я притворюсь, будто пришла из-за Лизель, скажу, что девушка слишком расстроена и я решила выяснить, что случилось. Вы вдвоем войдете через пять минут. И больше я не хочу ничего слышать.

С этими словами Бриони зашагала по дорожке к входной двери. Она повернулась и жестом приказала близнецам заходить с черного хода. Ребята исчезли в проулочке, разделявшем дома, Бриони положила «беретту» в карман шубы и громко постучала в дверь.

Внутри все замерли. Скип сполз со стула.

– Оставайтесь здесь, я посмотрю, кто там.

Засунув пистолет за пояс и прикрыв его пиджаком, он вышел в холодный коридор, открыл дверь и увидел маленькую рыжеволосую женщину. Бандит вздохнул с облегчением.

– Моя сестра здесь? Моя племянница пришла домой в ужасном состоянии. Где Керри? – Бриони вошла в дом без приглашения, оттолкнув стоявшего перед ней человека. Лицо Керри и испуганные глаза Эвандера сказали ей все. Повернувшись к Скипу, она изумленно спросила:

– Что здесь происходит?

Бандит, гадко улыбаясь, направился к ней. Как только он открыл рот, чтобы ответить, Бриони сделала такое быстрое движение, что ни он, ни его подручные не успели ничего сообразить. В доли секунды Бриони оказалась позади Скипа. Ствол «беретты» уперся бандиту в поясницу.

– Одно движение, большой мальчик, – и я наделаю дырок в твоей шкуре!

Она посмотрела на подручных Скипа, все еще сидевших в креслах у камина.

Быстро всем достать оружие и бросить его на пол!

Скип хотел было опустить руки, но Бриони ткнула его дулом в спину:

– Даже не думай об этом! Твой пистолет я выну сама.

В этот момент Бойси и Дэниэл вошли в комнату. От вида обрезов заморским гостям стало дурно.

Близнецы с улыбкой рассматривали американцев.

– Представляете, заднюю дверь не закрыли, – заметил Бойси.

– И это в таком-то месте! Странно, как вас еще не ограбили. А сейчас нам нужны некоторые объяснения, и вы трое дадите их нам. – Голос Дэнни звучал вкрадчиво, даже нежно.

Лица маленькой рыжей женщины и двух ее подручных не предвещали ничего доброго. Скип понял, что проиграл и ему уже не суждено выбраться из этого дома. Он удивленно качал головой, отказываясь поверить в такой оборот дела.


Глава 38


Слушая Эвандера, Бриони едва сдерживала эмоции. Музыкант говорил очень тихо, не пытаясь выгородить себя, что располагало к нему Бриони и близнецов. В Ист-Энде ходила такая поговорка: «Если уж попал в плен, то поднимай руки». Когда он сообщил, что Скип связан с Томми Каролла, главой мафии, близнецы рассмеялись.

Бойси, всегда любивший пошутить, сказал Скипу: – Меня не интересует, кто твой крестный отец, дружок, но мой крестный отец – кровавый Джонатан ля Билльер. И ты мертвее самого мертвого мертвеца не из-за того, что ты сделал, а из-за того, кому ты это сделал. Прежде чем начинать свои мелкие интрижки здесь, вашей так называемой мафии следовало бы узнать, с кем вам придется иметь дело.

Для большей доходчивости Бойси свалил Скипа с ног ударом и челюсть. Бриони спокойно наблюдала за ним.

– Оставь его на некоторое время, Бойси, милый. Пусть Эвандер закончит свою историю.

– Да он же сутенер! Они все сутенеры, включая этого черного ублюдка!

Керри тихонько плакала:

– Послушайте, оставьте их всех, пожалуйста. Я хочу домой! Бриони похлопала ее по руке и сказала громко:

– Чего ты хочешь, Керри, так это выпить. Но тебе придется подождать. Мы должны прояснить это дело сегодня ночью раз и навсегда. – Она спросила Эвандера: – Я так понимаю, ты во всем раскаиваешься?

Эвандер кивнул, глядя в пол.

Бриони пристально смотрела на него. Он представлял собой карикатуру на того человека, которого она когда-то знала. При взгляде на его руки ей всякий раз становилось стыдно.

Приняв решение, она встала.

– Здесь есть телефон?

Эвандер показал в сторону коридора:

– Там.

– Я позвоню Томми. Он отвезет меня, Керри и Эвандера домой. Вы, ребята, можете делать с остальными что хотите. Они – дерьмо, и мне все равно, что с ними будет.

Подойдя к Скипу, она приподняла его голову пальцем с великолепным маникюром. Глядя ему прямо в глаза, она сказала:

– Ты сделал большую ошибку, тронув мою сестру. Никто и никогда, с кем бы он ни был связан, не может тронуть меня или моих близких.

Направляясь к телефону, чтобы позвонить Томми, она вдруг подумала: как в старые добрые времена. Тогда она тоже звонила ему, если у нее случались неприятности.

И Томми приехал, чтобы помочь братьям похоронить трех американцев под пятьюдесятью тоннами бетона, предназначенного для фундамента нового завода Форда в Дагенхеме. Бриони отправилась домой вместе с испуганным Эвандером и подавленной Керри. Когда они добрались, Лизель уже ушла спать. Было четыре тридцать утра. Никому из троих спать не хотелось.

Керри принялась пить водку, а Бриони налила себе и Эвандеру по бокалу бренди и вновь вгляделась в человека из прошлого.

Эвандер походил на побитую собаку, и Бриони догадывалась, что такой вид он имеет уже много лет. Это читалось в его глазах, угадывалось по осанке и по дрожи его деформированных рук, которым было трудно даже держать бокал.

Молча допив бренди, Бриони отвела Керри спать, радуясь, что сестра отделалась синяками. Вернувшись в комнату, где ее покорно дожидался Эвандер, она налила себе и ему еще бренди и заговорила:

– Ты понимаешь, что те люди уже мертвы, да?

Будничность ее тона испугала Эвандера. Она изменилась, эта Бриони. Он помнил ее более молодой и более мягкой. Он кивнул, и Бриони шумно вздохнула.

– До некоторой степени я тебя понимаю. Я знаю: тебе приходилось очень нелегко все эти годы. Также я понимаю, что предложенная тебе сумма при твоих житейских обстоятельствах показалась тебе очень заманчивой.

– Мне хотелось иметь свой собственный клуб, пока еще не совсем поздно.

– Но ты здесь, у меня, Эвандер, лишь по той причине, что Лизель знает о твоем существовании, знает, что ты в Лондоне. Иначе тебя в лучшем случае снова вышвырнули бы за океан. Ты понимаешь меня?

Он облизнул сухие губы и торопливо закивал.

– Я обеспечу тебя деньгами, машиной и приличной одеждой, а также жильем. Ты, со своей стороны, подружишься с дочерью или, по крайней мере, попытаешься это сделать. Я хочу, чтобы она увидела тебя таким, каким ты был раньше. Если все пойдет хорошо, я дам тебе денег для того, чтобы ты смог открыть клуб. Так что мой тебе совет – хорошенько подумать над тем, что я сказала. Мяч на твоей стороне поля.


Оставалась неделя до Рождества. Снег вычистил и выбелил весь Лондон, прикрыв мрачные следы бомбежек.

Эвандер наладил отношения с дочерью, и Керри наконец вздохнула с облегчением, поняв, что беда миновала.

Бриони со своей стороны также сосредоточила усилия на том, чтобы сблизить Эвандера и Лизель. Она знала, что несколько раз они проговорили далеко за полночь, и это чрезвычайно радовало Бриони. Если Лизель получит представление о своих истоках, ей будет легче перенести то новое, что вторглось в ее жизнь. В ней произошли заметные перемены: она стала более тихой, более сдержанной. Ее смешливость исчезла, и Бриони, немного грустя о прежней невинной девочке, очень любила новую женщину, рождавшуюся на ее глазах. Сестры разделяли чувства Бриони и до сих пор не принимали Молли из-за ее отношения к Лизель. Бриони надеялась, что это научит мать уму-разуму. Сестры даже едва не забыли про старую Розали, пытаясь отплатить матери за обиду, нанесенную Лизель.

Эвандер, когда в его кармане зашуршали деньги и появилась хотя бы видимость независимости, казалось, снова стал самим собой. Бесси, едва завидев его, бурно выражала восторг. Это радовало и Лизель, не подозревавшую об участии Бриони в делах Эвандера. Бесси пела дифирамбы Эвандеру, тот принимал их, не догадываясь, что все заранее оговорено между Бесси и Бриони.

Керри после перенесенной душевной травмы пила больше, чем обычно, и была не в состоянии работать. Бриони пришлось договориться с Виктором через близнецов, без ведома сестры, что после Рождества Керри отправят в клинику в Сюррей. Удовлетворенная всем сделанным для семьи, Бриони обратила наконец должное внимание на Томми, Марию и бизнес. Но до Рождества ей было суждено пережить еще два сильнейших душевных потрясения. Первый шок ожидал ее, когда она однажды пошла за покупками.

Выйдя из магазина в метель, Бриони стояла под навесом, ожидая Бойси с машиной. Прохаживаясь взад-вперед, она вдруг лицом к лицу столкнулась с Изабель Дамас и Бенедиктом – взрослым Бенедиктом, который нес на руках маленького мальчика. Бриони тут же поняла, что это ее внук, и едва не упала в обморок.

Бенедикт нахмурился, пытаясь понять, где он мог видеть эту женщину раньше. Он растерянно улыбнулся ей. Бриони вгляделась в его лицо, так похожее на ее собственное, и улыбнулась в ответ. Сердце ее колотилось в груди, словно пытаясь выскочить. У мальчика, сидевшего на руках Бенедикта, были зеленые глаза и рыжие волосы его бабушки.

– Привет, Изабель, – поздоровалась Бриони, отчетливо произнося каждое слово.

– А, Бриони. Как дела? – В голосе Изабель слышалась настороженность, и Бенедикт, ничего не понимая, переводил взгляд с одной женщины на другую.

– Мне кажется, мы не знакомы? – его голос, мягкий и мелодичный, показался Бриони пришедшим из какого-то сна.

– Это мисс Бриони Каванаг. Мисс Каванаг, мой сын – Бенедикт Дамас.

Бриони кивнула Бенедикту.

– А этот маленький бездельник – мой сын Генри. Генри Дамас, – сообщил Бенедикт.

Бриони погладила рукой в перчатке пухлую щечку. Ребенок направил на незнакомую женщину игрушечный пистолет и произнес: «Бабах!»

Бриони шутливо ахнула. Ребенок был очень красивый – просто чудо. Ее внук. Ей захотелось тут же выложить всю правду, но Изабель, следившая за выражением ее лица, быстро пожала ей руку и потащила Бенедикта с малышом прочь. Бриони смотрела им вслед, пока они удалялись по заснеженной улице, и сердце ее разрывалось на части.

В этом ребенке она увидела сходство с близнецами – та же форма головы, тот же овал лица. Она горько улыбнулась: у малыша даже было оружие.

Подъехал на машине Бойси и остолбенел, увидев, что Бриони плачет.


За чаем Бенедикт поинтересовался:

– Кто эта мисс Каванаг, которую мы встретили? Мне кажется, я ее откуда-то знаю.

Генри Дамас подавился чаем, и Бенедикт похлопал его по спине. Изабель покачала головой и сказала небрежно:

– О, она влиятельная женщина, если честно. Много занималась благотворительностью во время войны. С ней нельзя не считаться. Но она не из тех, с кем стоит водить знакомство.

Бенедикт кивнул. И все же было в этой женщине что-то особенное, что-то очень знакомое, и потому он думал о ней весь день.


Следующее потрясение, которое пришлось пережить Бриони в последние недели года, оказалось еще более серьезным.

Молли постоянно жаловалась безответной Розали на дочерей и внуков, которые совсем ее забросили. Вдобавок ей приходилось ухаживать за вконец расхворавшейся матушкой Джонс. Уход за ней занимал все время Молли. Молли была очень занята и не заметила, что Розали стала необычно тихой. Несчастная слабоумная заболела. Не умея рассказать, что с ней случилось, она просто притихла, чувствуя себя хуже день ото дня.

– Что будем делать с бабушкой? Она придет к нам на Рождество? – Бойси, всегда готовый первым идти на примирение, хотел видеть Молли и тетушку Розали, которой он приготовил в подарок на Рождество красивую брошь.

Бриони пожала плечами:

– Если честно, Бойси, я думала, что она объявится раньше. Я послала матушке Джонс корзину с фруктами и ожидала, что твоя бабушка увидит фрукты и тут же примчится с жалобами на то, как трудно ухаживать за Розали. – Бриони закусила губу, задумавшись на секунду. – А что, если мы с тобой навестим бабушку Молли сегодня? Если мы так поступим, мать скорее всего сделает вид, будто ничего не произошло. Вряд ли она возьмется за старое. Дадим ей шанс. Но я не собираюсь просить у нее прощения. Перед Лизель она кругом виновата. И если она придет на Рождество, пить она не будет. Керри и так плохо.

Бойси засмеялся:

– Это правильно. Дэнни скоро вернется, и мы поедем все вместе.

Бриони смерила взглядом могучего мужчину, стоявшего перед ней, и фыркнула:

– Скучаешь по бабушке, да? Хоть и такой большой?

Бойси развел руками:

– Она, конечно, бывает иногда как шило в заднице, но все-таки… Сейчас канун Рождества. Мы поедем сегодня вечером и посмотрим, как обстоят дела. В любом случае я хочу видеть тетю Розали.

Бриони снова улыбнулась. Близнецы любили старушку Розали. Другие дети, может быть, стыдились бы ее, но они очень трепетно относились к тетке. Бриони тоже скучала по Розали. Молли заслуживала снисхождения уже за то, как преданно она ухаживала за беспомощной дочерью. Да, нужно ехать. Хотя бы ради Розали.


Бернадетт внимательно смотрела на мужа.

– Почему ты переодеваешься, Маркус? Эта рубашка утром была чистой.

Он отвернулся от изящного зеркала на туалетном столике и пощекотал жену под подбородком.

– Я встречаюсь сегодня с важным клиентом. Ты же знаешь, Бриони расширяет клиентуру, и сейчас мне приходится иметь дело с несколькими важными людьми. Я должен выглядеть респектабельно. – В Голосе его слышалась уклончивость, которую Берни ненавидела.

– Сегодня утром, Маркус, ты выглядел респектабельно.

Он закатил глаза и громко вздохнул.

– Послушай, Берни, я несколько подустал от твоих расспросов. Я просто меняю рубашку, а не моюсь в ванне перед встречей с красоткой. Ты можешь выкинуть из головы свои подозрения?

Бернадетт сдержала реплику, готовую сорваться с губ. Скандал ни к чему. Через пятнадцать минут Маркус ушел из дома, не поцеловав ее на прощанье. Это было наказанием за расспросы. Войдя в комнату дочери, Берни машинально поправила стеганое покрывало на кровати, поправила и без того ровно висевшие картины. Девочки уже повзрослели и не нуждаются в ее постоянной опеке, поэтому времени подумать у нее больше чем достаточно. О Маркусе, о его все возрастающей привлекательности…

Почему у мужчины может быть пятнадцать детей, сто детей, а время словно и не властно над ним? А женщине, и ей самой в том числе, приходится платить за рождение ребенка следами от растяжек, обвисшими мышцами живота, раздавшейся талией и бедрами. Войдя в свою комнату, Бернадетт подняла с пола брошенную мужем рубашку и поднесла ее к носу. Мыло, пот, и, слава богу, на этот раз не чувствуется запаха духов, который в последнее время появлялся частенько.

Она знала, что Маркус – тот еще волокита. Он любит женщин, и работа у него такая, что его постоянно окружают женщины. Красивые женщины. До сих пор ее это мало волновало, потому что как мать его детей она была для Маркуса важнее всех его шлюх, вместе взятых. Так было до тех пор, пока примерно шесть месяцев назад она не почувствовала впервые запах дешевых духов. С тех пор этот запах часто исходил от его рубашек. Навязчивый апельсиновый запах, запах проститутки. Одна и та же проститутка оказывала Маркусу услуги вот уже шесть месяцев, и это беспокоило Бернадетт.

С однодневными загулами она еще могла смириться, при его работе трудно блюсти абсолютную верность. Но постоянная женщина – это совсем другое дело. Это означает какие-то обязательства, интимные разговоры – возможно, и о самой Берни, и об их детях. Маркус сильно очарован, если ему хочется вновь и вновь встречаться с одной и той же. Может быть, он даже вбил себе в голову, будто любит ее. А это означает угрозу для Бернадетт, для дочерей и для их семейной идиллии.

Это означает беду.

Берни положила рубашку мужа в корзину с грязным бельем и села на кровать. В доме стояла необычная тишина. Девочки ушли к друзьям, у нее выдался выходной от готовки и уборки. Одинокая и озабоченная, Берни сидела, рассматривая себя в большое позолоченное зеркало напротив, и с горестью сознавала, что в ней не осталось той привлекательности, которая могла бы удержать мужа дома. Глядя на свое лицо, жалобное и несчастное, она чувствовала себя все хуже и хуже.

Но все члены семейства Каванаг были борцами, и, видит Бог, ей есть за что бороться. Она вытерла глаза, растягивая веки пальцами и наслаждаясь болью, которую сама себе причиняла. Она будет бороться!


Молли готовила цыпленка, тушенного в густой подливке, специально порубив его помельче, чтобы матушка Джонс могла сосать кусочки мяса. Она услышала, как к дому подъехала машина, и с удовлетворением усмехнулась. Все-таки эти мерзавцы приехали. Молли не хотела даже думать про Рождество или Новый год без своих родных. Она посолила блюдо, попробовала подливку и лишь после этого соизволила пойти и открыть дверь.

Розали, сидевшая у камина, увидела близнецов и фыркнула, что означало восторг. Бойси и Дэниэл, прошагав мимо бабушки, пошли прямо к Розали.

– Привет, тетушка Розали, как поживаешь, дорогая?

Бриони, войдя, кивнула матери:

– Мам.

Затем, подойдя к Розали, она тоже засуетилась вокруг сестры. Однако, в отличие от мальчиков, она сначала долго и пристально смотрела на нее.

Молли поджала губы и вернулась к стряпне. Что ж, размышляла она, по крайней мере они пришли, хотя бы для того, чтобы повидать Розали.

– Пахнет вкусно, бабуля. – Бойси, как всегда, выступил инициатором перемирия.

Молли сдержала улыбку и сказала строго:

– Тогда сядьте и сидите тихо. Дел невпроворот.

Дэниэл и Бойси уселись за сверкавший чистотой стол, а Бриони опустилась рядом с сестрой в кресло у камина и закурила.

– Как матушка Джонс? – мягко спросила она. Молли покачала головой:

– Я удивлюсь, если она переживет это Рождество, Бри. Она действительно очень плоха на этот раз, помилуй ее Господи. Сегодня вечером придет священник.

– Мы сходим к ней, как только мальчики поедят.

Молли кивнула, и в комнате снова воцарилось молчание. В конце концов, подавив свою гордость, она спросила:

– Как Лизель и Керри?

Бриони затянулась сигаретой. Если мать спрашивает о них, значит, чувствует за собой вину.

– Все хорошо, мам. Все просто замечательно. Отец Лизель здесь, приехал навестить дочку.

Бриони злорадно отметила, как побледнела мать. Деревянная ложка со стуком упала на пол.

– Что ты сказала?

– Я сказала, что Эвандер Дорси приехал сюда из Штатов навестить дочь. Лизель была очень рада наконец познакомиться с ним.

Бриони мысленно ругала себя за то, что получает удовольствие, заставляя мать злиться. Однако видит Бог, Молли получила по заслугам.

– В следующем году она собирается к нему в гости. Молли нагнулась, чтобы поднять ложку, выронила ее снова и воскликнула:

– Иисус, Мария и Иосиф! Невероятно!

Бойси и Дэниэл рассмеялись, наслаждаясь замешательством бабушки.

– Он хороший мужик, бабуль. Нам с Бойси он нравится, – добавил Дэниэл соли на рану.

Молли хватило ума понять, что ее подначивают, и потому она сохранила внешнее спокойствие. Теперь она поняла, как сильно соскучилась по родным, особенно по близнецам.

– Я рада, что ребенок встретился с отцом. Должно быть, у нее камень с души свалился. Как она все восприняла?

Близнецы посмеивались – их забавляло то, как мужественно их бабушка глотает горькую пилюлю.

– О, лучше, чем мы ожидали, много лучше.

Молли кивнула и стала разливать бульон и нарезать хлеб – горячий, прямо из духовки. Близнецы жадно набросились на еду.

– Розали выглядит ужасно, мам. С ней все в порядке? – Голос Бриони был тих и участлив.

Молли покачала головой:

– Она не ела пару недель. Это все из-за матушки Джонс. Ты знаешь, как Розали ненавидит перемены. И она сильно скучала по вам. – Последняя фраза достигла своей цели – всем троим стало стыдно.

Молли, довольная тем, что ей удалось отплатить строптивой молодежи той же монетой, заметно повеселела.

Розали догадалась, что говорят о ней, и захныкала. Ее плоское лицо было бледно, глаза потускнели. Бриони взяла ее пухлую ладошку в свои и легонько пожала.

– Мама, я подумала, может, ты придешь к нам на Рождество вместе с Розали?

Слабоумная захныкала громче и выдернула ладонь. Прижав руку к груди, она закачалась в кресле взад-вперед.

– У нее рука болит, мам? Она ушибла ее?

Молли пожала плечами:

– Я не знаю наверняка, но она старается держать руку в таком положении уже давно. Я осматривала ее на прошлой неделе и не нашла ничего страшного. Все кости целы. Я думаю, это из-за снега. Она ненавидит холод. Все, чего ей хочется, – это сидеть перед огнем и греть руку. – Молли наклонилась к дочери и широко улыбнулась: – Не так ли, дорогая?

Розали улыбнулась и кивнула в ответ, но улыбка тут же сменилась прежней жалобной гримасой.

– Мы постараемся прийти на Рождество, но матушка Джонс в таком состоянии… Я не могу бросить ее. – Молли поставила чайник на огонь и спросила небрежно: – А этот… Отец Лизель. Он тоже придет на Рождество?

– Да. Мы все соберемся на обед у нас в доме.

– Какой он? Ну, отец Лизель?

Дэниэлу и Бойси стало жалко бабушку: она даже не могла заставить себя произнести его имя.

– С ним все в порядке, – ответил Бойси. – Правда, Дэнни? Он любит Лизель, бабушка. То, что они встретились, пошло ей на пользу. Она как-то повзрослела, стала более уверенной в себе.

Молли готовила чай и молчала. Немного погодя она прошла в комнату матушки Джонс с мисочкой бульона и кусочком свежевыпеченного хлеба. Бриони и близнецы присоединились к ней. Розали сидела у огня. Колотье в руке у нее постепенно проходило, но в груди оставалась боль, навалившаяся гнетущей тяжестью.


Керри больше не пела и вообще ничего не делала, только пила. Шок от пережитого подействовал на нее гораздо сильнее, чем можно было ожидать. Ссадины и ушибы заживали. Керри сказала Лизель, что упала, и огорчилась: дочь не спросила ее больше ни о чем, думая, что всему виной водка. Раны заживали, но причина их появления оставалась слишком свежа в памяти Керри. Эвандер хотел шантажировать ее. Он воспользовался ее доверием и обманул. Она была дурой, круглой дурой.

Сейчас словно нож поворачивался в ее сердце, когда она видела Лизель и Эвандера вместе. Ей становилось невыносимо больно и горько. А те трое американцев мертвы, в этом она не сомневалась. Близнецы наверняка постарались спрятать концы в воду. Что сказала бы сейчас о своих мальчиках Эйлин, вверившая их Бриони? Эйлин, душа которой была слишком чиста для этого мира и его грубой реальности. Как сестренка посмотрела бы на то, что ее мальчики стали хладнокровными убийцами?

Бриони это, похоже, не волновало. Ей было все равно, что делали близнецы, лишь бы оставались живы и здоровы. За выживание и процветание семьи можно заплатить любую цену.

Керри не могла признаться даже себе в том, что она завидует Эвандеру, завидует тому, как стали нужны друг другу отец и дочь. Лизель подхватывала манеры Эвандера, его выражения, медленно вытесняла из своего мира мать и впускала отца. Несмотря на то, что он пытался уничтожить их обеих.

Бриони обещала, что никогда не расскажет Лизель правду о драме, разыгравшейся той ночью. Пусть Лизель знает своего отца как доброго человека – он ведь и был добрым двадцать лет назад, прежде чем на его долю выпало тяжелое бремя лишений и трудностей. А разве ей, Керри, все эти годы жилось легко? Ведь она знала, что ее ребенку суждено страдать, а ей самой когда-то не хватило сил, чтобы последовать за своей звездой, своей любовью.

Сближение Эвандера и Лизель увеличивало пропасть между Керри и ее ребенком. Керри не могла простить Эвандеру его предательства. Тем более она не могла смириться с утратой дочери. Однако она утешала себя тем, что после Нового года Эвандер уедет назад в Штаты. Осталось потерпеть еще несколько недель, а затем она помашет ему ручкой на прощанье, и отношения с дочерью будут восстановлены.

Но в глубине души она знала, что ее отношения с Лизель уже никогда не станут прежними. Мать и дочь теперь отделяла друг от друга та же самая пропасть, та же разница рас, которая некогда разделила Керри с Эвандером. Нельзя было позволить этой мысли выплыть на поверхность. Требовалось все больше спиртного, чтобы так и оставить ее на дне души.


Глава 39


– Близнецы и Лизель – просто картинка, Бри, я должна признать это.

Бриони улыбнулась, глядя на счастливое лицо Кисси.

– Да уж. А как миссис Хорлок? Сможет она завтра пообедать с нами?

Кисси громко шмыгнула своим большим носом.

– Она ни за что не пропустит Рождества со своими мальчиками. Хотя, знаешь, Бри, похоже, это будет ее последнее Рождество.

Бриони вздохнула:

– Вот и матушка Джонс совсем плоха. Скоро нас останется совсем мало.

Кисси пожала плечами:

– Ну, зато мальчики женятся, потом Лизель выйдет замуж. Не говоря уже о Бекки и Делии. Скоро семья снова вырастет! Когда становишься старой, перестаешь бояться смерти. Ну, то есть не так боишься ее, как в молодости. В конце концов, миссис Хорлок прожила хорошую жизнь. Она готова к встрече с Создателем. Она мне сама сказала.

Бриони знала, что Кисси просто бодрится. За столько лет Кисси и миссис Хорлок стали близки, как мать и дочь. Ближе, чем родители и дети в иных семьях. Это глубоко трогало Бриони. Кисси родилась в рабочей семье, и миссис Хорлок была единственной, кто по-доброму обращался с ней. До встречи с миссис Хорлок Кисси видела только затрещины и проклятья.

Бриони положила последние подарки под елку. Елка была очень красивая, Рождество обещало пройти замечательно. Она лично позаботится об этом. Это был двадцать второй день рождения Лизель.

Канун Рождества всегда становился для Бриони волшебным временем – даже в те дни, когда не было никакой гарантии, что в ее рождественском носке окажется хотя бы апельсин. Бриони любила саму атмосферу Рождества, любила ощущать себя частью празднества, в которое вовлечен весь мир. Она понимала: дети всего мира в эти часы испытывают те же чувства ожидания и нетерпения, которые испытывает она. Став взрослой, состоятельной женщиной, Бриони каждый год накануне праздника жертвовала большие деньги на благотворительность. В «Детский фонд» она жертвовала особенно щедро, но больше всего любила праздничный прием с раздачей подарков в католической церкви, где каждый ребенок независимо от своего вероисповедания получал подарок – несколько конфет и фрукты. Воспоминание о счастливых Детских лицах давало ей новые силы.

Она купила Розали яркое пальто, как и в прошлые годы. Толстое шерстяное пальто обрадует сестренку несказанно. Бриони погладила серебристую оберточную бумагу, предвкушая, как Розали разорвет ее.

Рождество, кажется, будет славным.


Эвандер чувствовал, что с каждым днем они с дочерью становятся все ближе. После очень непростого начала они наконец пришли к взаимному уважению и доверию. Он знал, что ей трудно смотреть на его руки, и он ее понимал – ему самому было трудно смотреть на них. Руки делались все беспомощнее, играть на пианино становилось все труднее. Но не играть он не мог и от этого мучился. Музыка звучала в его душе днем и ночью. Как только он слышал мелодию, его охватывала дикая тоска, и он либо злился, если играли плохо, либо впадал в депрессию, если слышал хорошую игру, понимая: ему так больше никогда не сыграть.

Также он обнаружил, что ему тяжело смотреть на Керри. Если бы он смог наладить отношения с ней, он был бы счастлив. Но Керри так и не простила его. Что ж, окажись он на ее месте, он испытывал бы те же чувства.

Лизель часто вглядывалась в лицо отца. Отец. Слово было непривычным для нее. Эвандер Дорси – ее отец. Было почти невозможно представить его молодым, красивым, с прекрасными руками, которым ее мать охотно вверяла свое тело. Сейчас, насколько понимала Лизель, мать не испытывала к Эвандеру прежних чувств.

С детства Лизель знала, что отличается от других детей, догадывалась, что она не совсем белая. Признав свое необычное происхождение, Лизель словно сбросила с себя тяжелый груз. К ней часто проявляли внимание мужчины, но она всегда отшивала их – возможно, потому, что в глубине души боялась той боли, которую принесла ее матери любовь к мужчине. Она хотела бы стать немного потемней, дабы ни у кого не оставалось сомнений относительно ее происхождения. Достаточно светлый цвет кожи, создающий иллюзию принадлежности к белым, всегда будет вносить двусмысленность в ее отношения с людьми. С белыми людьми, во всяком случае. Теперь она понимала, что Бесси и ее музыканты всегда знали правду о ней, – не из-за Эвандера, а потому что повидали в Америке людей смешанной расы. Правда, в Америке такие метисы происходили от черных женщин и белых мужчин. Ее мать, как всегда, сделала все наоборот.

Эта мысль заставила Лизель улыбнуться. Сейчас она чувствовала уважение к матери: как-никак, Керри пришлось побороться за своего ребенка. Керри, часто такая слабая, оказалась достаточно сильной для того, чтобы противостоять всему свету из-за Лизель.

Лизель видела, как между матерью и отцом растет стена, и ей было ужасно жаль, что так происходит – ведь мать так радовалась, знакомя ее с отцом. Но по какой-то таинственной причине все изменилось, и Лизель многое отдала бы, чтобы узнать причину разлада.

Она отпила холодного кофе и поморщилась. Эвандер улыбнулся ей. Он смотрел на нее не отрываясь, и девушку это нисколько не смущало, скорее наоборот: ей это нравилось. Это был взгляд человека, который принимал ее такой, какова она есть.

– Почему мать так настроена против тебя? – спросила Лизель своим низким, с характерной хрипотцой голосом.

Эвандер надолго задумался. Должен ли он рассказать ей?

– Мне кажется, ты имеешь право знать.

Дочь напоминала ему Керри в прежние годы. Ей так же хотелось знать все о его семье, его матери, об их жизни.

– Слушай, дочка. Мы с твоей мамой… Ну, понимаешь, я плохо поступил с ней. Очень плохо. Если я расскажу тебе, ты, возможно, посмотришь на меня другими глазами.

– Мне нужно знать. Я живу с матерью всю жизнь. Да, она пьет, иногда бывает очень эгоистичной, но мне нужно знать все, что касается нас троих. Это для меня единственная возможность обрести собственное «я».

Эвандер согласился с ее логикой. Она очень умная, его дочка. Искренность досталась ей от матери, но что-то в ней напоминало Эвандеру ее бабушку, тоже Лизель, – женщину, которая и от сыновей, и от мужа требовала при любых обстоятельствах сохранять достоинство и здравый смысл.

– Это длинная история. Она началась, когда я вернулся назад, в Штаты.

Тихо и спокойно он начал рассказ о своей жизни после разлуки с Керри, пропуская самые острые моменты, но не скрывая правды. Он рассказывал дочери все как было, и Лизель показалось, будто она чувствует жару и запах нищеты, затхлую атмосферу маленьких негритянских городков, где ее отцу приходилось жить, в то время как руки его болели все сильнее и все труднее становилось играть на пианино; она ощутила весь ужас падения некогда гордого человека на самое дно жизни. Эвандер рассказал, как пытался встать на ноги в стране, где одного цвета кожи, не говоря уже об увечьях, было достаточно, чтобы остаться за бортом. Его жизнь медленно скатывалась к тому уровню бедности, о котором большинство англичан знало только понаслышке. Заговорив о встрече со Скипом, Эвандер запнулся. Лизель налила ему стакан виски и терпеливо ожидала, пока он отхлебнет и соберется с мыслями.

Окончание рассказа она выслушала молча. Лизель сочувственно смотрела на отца, на его бессознательно двигающиеся руки, на лицо, становящееся все более серым и мрачным. Тело его устало лежало в большом плюшевом кресле. Он рассказал ей все, за исключением того, что близнецы избавились от американцев. Он инстинктивно понимал: об этом не стоило говорить. Так же как и о том, что он играл в дешевых публичных домах для больных сифилисом проституток, накачанных дешевым виски. Не всякую правду человек может вынести.

Когда он замолчал, Лизель не стала задавать никаких вопросов. По ее лицу невозможно было ничего прочесть. Как раз в тот момент, когда он подумал, что вот сейчас она встанет и уйдет, Лизель опустилась перед ним на колени и подняла к нему печальное красивое лицо. В этот миг он увидел все, что накопилось у нее на сердце, всю ее любовь и потребность в любви. Она обняла его за талию – это было ее первое дочернее объятие, уткнулась лбом в его грубые искалеченные руки, лежавшие на коленях, и горячие слезы Лизель обожгли его кожу. Он неуклюже притянул ее к себе, поцеловал в сладко пахнущие волосы, впервые физически ощущая своего ребенка, свою дочь, ее юное тело, казавшееся еще более хрупким по сравнению с массивностью его стареющей плоти.

Глядя поверх головы дочери, Эвандер почувствовал, что у него у самого по щекам потекли слезы. Он плакал о дочери, о себе, о Керри – о его прекрасной Керри, которая некогда бесстрашно приняла его без единой мысли о себе и о том, к чему может привести ее безоглядная любовь. А он принес ей только страдания и беды, которых она совсем не заслуживала.

Да, больше всего он плакал о своей Керри – о той девушке, которой она была когда-то, и о той женщине, которой она стала. Он помог первой переродиться во вторую, и ему не приходилось гордиться тем, что он создал.

Его ребенок теперь знал все и, несмотря на это, нуждался в нем.


Бернадетт наблюдала за тем, как Маркус выходит с юной блондинкой из ночного клуба в Гайд-парке. Девушка – ее никто не назвал бы женщиной, на вид всего лет девятнадцати – была высокой и гибкой, с густыми тяжелыми волосами и поразительно длинными ногами. Меховое пальто, скрывавшее детали фигуры, не могло обмануть Берни, которая, зная вкусы мужа, не сомневалась: у девушки большая грудь. Берни видела, как Маркус открывает девушке дверь своей машины, а та с улыбкой говорит ему что-то и гладит его по руке. Бернадетт закусила губу, чувствуя поднимающуюся ярость.

Итак, ей предложили соревнование? Пожалуйста, хотя она прекрасно обошлась бы и без него. Подружка Маркуса оказалась еще более красивой, чем Берни себе рисовала, и не составляло труда понять, что именно привлекло ее мужа к этой красотке. Если она работает в клубе в Гайд-парке, значит, она – дорогая проститутка. Очень дорогая, но тем не менее проститутка. Она спит с мужчинами за деньги. Исключая Маркуса, конечно, он бы не стал платить любовнице.

Таксист скрутил себе очередную сигарету и громко кашлянул, чем вызвал раздражение Берни.

– Еще не все, дорогуша?

Бернадетт рявкнула на него:

– Нет, ни хрена еще не все. Я плачу тебе, так что закрой свое хайло и жди, пока тебе скажут, куда ехать.

Таксист, привыкший к разным пассажирам, только пожал плечами.

– Хорошо, дорогуша, командуй, только не надо кричать. Внутри у Берни все кипело. Если бы она выглядела как подружка Маркуса, таксист уже взмок бы от возбуждения. Он не стал бы разговаривать с мисс Клубничкой в таком тоне. Он ждал бы до второго пришествия, если бы она сидела в салоне его машины. Двуличный ублюдок! Все они двуличные ублюдки, особенно Маркус. О, особенно он. Бессильная ярость переполняла Бернадетт.

– Отвези меня домой. Быстрее!

Скоро вернутся девочки. Нужно еще упаковать подарки. Вот так сочельник! Всю дорогу домой Бернадетт думала о Маркусе и той девушке. Сейчас она уже жалела о собственном любопытстве, потому что не знала, как ей теперь быть. Ей сорок с лишним лет, она не может соперничать с такой красоткой. Она, Берни Даулинг, может воспитывать детей Маркуса, может смотреть за домом, может делить с Маркусом постель. Однако секс, тот секс, который приносил им обоим столько радости в первые годы совместной жизни, до того как появились дети, давно канул в лету. Теперь же Маркус ночью лежал на ней некоторое время, шептал ей ласковые слова, вбрасывал в нее свое семя, надеясь, что она забеременеет и родит ему сына, и затем сразу начинал храпеть, наверняка видя во сне роскошную блондинку с безумно длинными ногами.

Бернадетт заплатила таксисту, не дав ему на чай ни гроша. Она стояла, ожидая сдачу и наслаждаясь тем, что может хоть на ком-то отыграться за свои беды. Таксист грубо сунул мелочь в протянутую руку, окинув напоследок ее дом насмешливо-презрительным взглядом. Бернадетт знала, о чем он подумал. Жить в таком доме и не дать чаевых накануне Рождества! Она знала, что станет притчей во языцех, рождественской историей, которую водитель расскажет и в таксопарке товарищам, и дома членам семьи. С каждым новым рассказом ее дом будет становиться все больше и больше – до тех пор, пока не окажется, что таксист высадил ее у Букингемского дворца.

Она пошла по дорожке к дому, подавленная, опустошенная. Ее мучил стыд из-за того, что она так поступила с таксистом. Сегодня канун Рождества, и ей следовало дать ему на чай. Да, сегодня сочельник, и ей сорок два, и ее муж спит с молоденькой девочкой.

А это уже совсем другое дело – куда посерьезнее обиды, нанесенной таксисту.

Она открыла дверь и сразу попала в кромешный ад. Ребекка и Делия дрались в коридоре. Делия вцепилась Ребекке в волосы. Для одного дня это уж слишком! Бернадетт принялась лупить обеих своей большой кожаной сумкой. Она била их беспощадно, слезы и крики девочек мало трогали ее.

Угрожающе подняв сумку, она закричала:

– Вон с глаз моих долой, обе!

Делия хотела возразить и получила еще один удар. Берни сняла пальто, шляпу и перчатки и плюхнулась в кресло. Елка раздражала ее – хотелось встать, выдернуть деревце из горшка и уничтожить. Уничтожить все, что хотя бы отдаленно напоминало о Рождестве.


Кушанья уже были готовы, и Томми наполнил бокалы. Присутствовали все члены семьи. Молли, подавленная и угнетенная, наблюдала за тем, как «негр Эвандер», которого она до сих пор так называла про себя, сидит рядом с Лизель и мило беседует с ней. Каждый раз, когда Молли глядела на Эвандера, ее передергивало. Но, зная, что прощена лишь условно, Молли благоразумно сдерживала свое недовольство.

Близнецы обсуждали дела с Томми и Маркусом, что, по мнению Молли, было за столом неприлично. Керри пила много и в одиночку, не заботясь даже отвечать Бернадетт, когда та обращалась к ней. Делия и Бекки сидели на полу, напоминая двух жеребят с длиннющими ногами в белых носочках. Молли хотелось бы, чтобы присутствовал и Абель, но он остался смотреть за матерью. Миссис Хорлок собиралась спуститься к обеду на следующий день, но Молли решила, что необходимо самим подняться наверх и навестить старушку. Вино на Рождество в этом году показалось Молли невкусным. То, что было налито в ее бокал, больше походило на кошачью мочу.

Розали сидела рядом с Бриони, с трудом держа в руке бокал со слабым ромовым пуншем. Бриони взяла бокал из рук Розали и поднесла к ее губам. Та отхлебнула немного, и Бриони улыбнулась ей.

– Все в порядке, милая?

– Бри… Бри… – Голос Розали дрожал. Она прижимала правую руку к груди, губы ее кривились от боли.

Бриони решила сразу после Рождества отвезти сестру в госпиталь для осмотра. С Розали что-то происходило, и Бриони подумывала, не климакс ли это. Может, климакс просто начался раньше? Розали сильно потела в последнее время, лицо ее опухло, а сама она теряла в весе. И конечно, у нее болела рука.

Бриони нежно поцеловала сестру в щеку, и Розали улыбнулась, на миг став похожей на себя прежнюю.

Взгляд Бриони переместился на Томми. Они двое – по-прежнему классная команда, подумала Бриони с удовлетворением. В дверь постучали, и она встала встретить Марию. Ну, теперь, когда все в сборе, можно садиться за стол.

– Проходи, Мария, раздевайся. Скоро будем есть. Все бордели обошла?

Мария засмеялась:

– Ну, скажем так, я только быстренько кое-куда заглянула! Эта ночь всегда бывает тяжкой, и нужно было немного поддержать девочек.

– Ты собираешься на всенощную, я так понимаю?

Мария выскользнула из пальто и оказалась в праздничном облегающем белом с золотом платье – на вкус Бриони, не подходившим ей по возрасту.

– Конечно. Если Мария Магдалина была достаточно хороша для Иисуса Христа, то уж я и подавно.

Бриони засмеялась над богохульной шуткой, хотя никому другому это не сошло бы с рук.

Бернадетт молчала, и Бриони во время обеда то и дело останавливала на ней свой взгляд. Берни почти ничего не ела, под глазами у нее проступили темные круги. Сестре, по мнению Бриони, надо было последить за собой: у нее имелось для этого время и все условия.

Бриони перехватила взгляд Берни, брошенный на мужа, и вздохнула, поняв, в чем дело. Маркус гулял от жены многие годы. Берни знала об этом и не раз обсуждала его похождения с Бриони, но до сих пор измены Маркуса не волновали ее по-настоящему. Она знала, что главный объект его любви и внимания – она сама, и ей этого хватало. Бриони однажды предложила жестко поговорить с Маркусом, но Берни только рассмеялась. «Маркус на свою голову чертовски красивый мужчина», – сказала она. Естественно, женщины хотели его, и Берни не огорчали мимолетные романы Маркуса, поскольку дело ограничивалось только проститутками. Тогда Бриони восхищалась мудростью сестры. Теперь она размышляла, что же могло измениться, и решила присмотреться к Берни. Если она в силах ей помочь, то поможет.

Близнецы болтали с Эвандером. Бриони наблюдала за ними. Чем ближе они сходились с Эвандером, тем больше он им нравился. Они могли часами слушать его рассказы об Америке, выспрашивали подробности о стране, о том, как живут там люди, на каких машинах ездят, как одеваются. Америка притягивала братьев.

В десять ужин почти закончился, оставалось только подать десерт, кофе и бренди. Бриони была довольна тем, как все прошло, но ее беспокоила Бернадетт. Томми поймал взгляд Бриони, подмигнул ей, и в ответ она лукаво подмигнула ему.

Бернадетт увидела, как они обменялись взглядами, и это очень ее задело. Все относятся к ней презрительно. Все.

Это несправедливо. Она пыталась вести себя хорошо, уважительно, и что получила в ответ? Ничего. Ее муж занимается сексуальными упражнениями с девочкой, которая годится ему в дочери; ее сестра, глава семейного клана, вернула себе своего старого воздыхателя. Даже вечно пьяная Керри, мисс Золотой Голос, сидит за столом с этим черным, отцом ее ребенка. Ее незаконнорожденного ребенка! А она, Берни, единственная из всех сестер состоящая в законном браке, – что она имеет сейчас?

Берни распалялась с каждым мгновением. Она завидовала сестрам, друзьям, всем. Она желала зла всему миру.

Церковь Святого Винсента, как всегда накануне Рождества, была набита до отказа. Большинство ирландцев соблюдали все церковные обряды, отмечали Рождество, Пасху, дни святых апостолов и, конечно, не пропускали среду на первой неделе Великого поста и Духов день.

На скамье первого ряда сидела Бриони, держа за руку Розали и повернув к ней, как она делала это каждый год, вырезанные из дерева картины с изображением Рождества.

Розали оглядывала церковь с интересом, как всегда. Когда священник наконец пришел, все мальчики, прислуживавшие в алтаре, уже находились на своих местах. Они выглядели не слишком опрятными, и от некоторых из них подозрительно попахивало табаком.

Месса началась. Близнецы и все члены семейства Каванаг относились к ней серьезно. В церкви стало тихо и спокойно, и Бриони показалось, будто кусочек неба спустился на землю.

Розали тяжело дышала, а Бриони нежно держала ее за руку. Как обычно, накануне Рождества месса была длинной, а число желающих причаститься – огромным. Розали заснула на плече Бриони. Не желая будить сестру, Бриони переложила голову Розали на плечо Томми, чтобы иметь возможность принять причастие самой.

Томми посмотрел на Розали и побледнел. Голова Розали скатилась набок, а полузакрытые глаза явно ничего не видели. Он мгновенно понял, что она мертва. Обняв мертвую, Томми принял на себя всю тяжесть ее тела. Он просидел так до конца мессы, едва сдерживая плач по женщине, которая не знала, что такое злоба, не знала ничего мирского, которая была совершенно невинной.

Сразу после заключительного благословения отец Тирни попросил прихожан внимательно послушать его. Он откашлялся и заговорил с ярко выраженным ирландским акцентом:

– Сегодня вечером в нашей церкви присутствует женщина, которая является нашей прихожанкой с детства.

Все посмотрели на Бриони.

– Мы знаем, что у нее никогда не было особых проблем с деньгами.

Послышался сдержанный смех, и лицо Бриони заалело.

– Теперь эта самая женщина и двое ее племянников, «ужасные близнецы», как я, бывало, звал их, когда они служили при алтаре… – Священник посмотрел на близнецов поверх пенсне нарочито серьезно, и в зале снова раздался смех. – Ну так вот, эти трое пожертвовали в мой фонд для сирот больше двадцати тысяч фунтов стерлингов.

Отец Тирни сделал паузу в предвкушении реакции аудитории, и та не обманула его ожиданий – прихожане замерли в восхищении.

– Я хотел бы поблагодарить их публично и выразить мое к ним уважение. Во-первых, я уважаю их как хороших католиков, а во-вторых, как очень, очень добрых и порядочных людей. Семейство Каванаг!

Последние слова священник произнес очень громко, и прихожане вздрогнули. Хлопали долго и оглушительно.

Бриони и близнецы сидели ошеломленные словами священника. Никто из них не ожидал ничего подобного. Отец Тирни сошел вниз, перекрестился перед алтарем, а затем пожал руки близнецам и Бриони, благодаря их еще и еще раз.

Томми не двигался с места, поддерживая Розали, все еще храня свой страшный секрет. Он подождал, пока церковь наполовину опустела, и только затем поманил пальцем Бойси и шепотом сообщил ему о случившемся. Тот посмотрел на Розали и, опустившись на колени, мягко закрыл ей глаза. Затем, к изумлению священника, Бойси разрыдался, громко и безутешно, привлекая тем самым внимание всех оставшихся в церкви. Хотя Керри и была пьяна, как обычно, но первой поняла, что произошло. Она тихо плакала в одиночестве, а затем Эвандер, сам еще не отошедший от шока, который его появление вызвало среди прихожан, обнял ее и стал успокаивать.

Эта смерть ошеломила Бриони. Она сидела рядом с Розали, пока священник не накрыл умершую пурпурным покрывалом и не начал шепотом читать заупокойные молитвы.

Ее сестра была мертва.

Ее Розали, которую она любила всю жизнь. О которой заботилась, которую кормила с руки в холодном подвале. С которой играла и которой пела. Которую она любила такой, какой та была. Просто Розали, ее сестра и подруга. Она ушла навсегда.

«Бедная Розали» – так всегда говорили люди. Они никогда не понимали, каким богатством обладает та, кого они называли дурочкой.


Глава 40


– Плевать на Рождество. Даже если бы сам Христос спустился сейчас поразвлечься на землю, мне было бы все равно. Мне нужны мои деньги. – Лицо Бойси потемнело от гнева.

Дэйви Митчелл изо всех сил старался не показывать страха.

– Послушай, Бойси, я занял у тебя деньги, и ты накрутил на них свой процент. Я заплачу все. Я не собираюсь никого обманывать.

Бойси сжал кулаки и поднес их к лицу Дэйви.

– Не пытайся сделать из меня придурка, Дэйви. Даже не думай наколоть меня. Ты взял у меня тысячу, сейчас ты должен две с половиной. Я хочу иметь их к Новому году. Иначе тебе придется плохо. Очень плохо.

Последняя фраза была произнесена тихо, почти шепотом. Дэйви с трудом проглотил слюну, но ответил с достоинством:

– Ты получишь их.

Он имел вид оскорбленной невинности, и Бойси тяжело засопел. Дэйви Митчелл своей самоуверенностью выводил его из себя. Митчелл занял тысячу фунтов, чтобы открыть собственный игорный дом, Бойси и Дэниэл дали ему денег под честное слово. По слухам, его игорный дом процветал, так где же их деньги? Проценты росли с каждым днем, но это совершенно не пугало Дэйви. Каждый раз, когда близнецы посылали кого-нибудь с требованием вернуть долг, он просто пудрил посланцам мозги. На сей раз Бойси решил нанести визит сам и вот теперь был очень зол. Чрезвычайно зол.

Бойси сильно толкнул Митчелла в грудь.

– Для тебя будет лучше, если ты отдашь их, иначе придется собирать твои мозги по всей округе. Понял?

Дэйви кивнул, но, казалось, совсем не испугался. Бойси с трудом подавил желание заехать ему по роже.

Он вышел из офиса и прошел через игровой зал. Оказавшись на улице и сев в машину, он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, посидел пару минут и подумал, что после Нового года придется увеличить долю прибыли, взимаемую с заведения Митчелла. Возможно, стоит даже отобрать у него клуб. Это станет хорошим уроком, такой вряд ли скоро забудешь.

В отличие от Дэниэла, который со дня смерти Розали пребывал в подавленном состоянии и не выходил из своей комнаты, Бойси требовалось будоражить нервы, требовалось действовать. И не было никаких сомнений, что он найдет себе приключение, чего бы это ему ни стоило!


Бриони и Томми проверяли, все ли у них готово к похоронам Розали. Гроб заказали и получили, саван подобрали нежного бледно-розового цвета, четки из оливкового дерева, которые держала в руках покойница, были привезены из Иерусалима и переданы Бриони священником. Четки освятил сам Папа Римский.

После того как Бриони одобрила меню для поминок и разобралась с прочими приготовлениями, горе нахлынуло на нее с новой силой, и она едва сдерживалась, чтобы не зарыдать. Каждый раз, когда она думала о мертвой и тихой Розали на той мессе, ей хотелось плакать. Нужно будет похоронить сестру рядом с Эйлин – эта мысль немного согревала душу. По крайней мере, они будут вместе. Все семейство Каванаг рано или поздно будет вместе.

Томми увидел, как побледнела Бриони, и нежно поцеловал ее. Она обняла его. От бессонных ночей у нее совсем не осталось сил. Ох, что бы она без него делала? Он защищал ее, словно скала. Он поддерживал ее и сейчас, когда она была уже готова сломаться, потому что каким-то образом вся ее сила незаметно вытекла из нее. Та знаменитая сила духа, которая и делала ее Большой Бриони, казалось, исчезла в одну ночь – ей стало трудно даже поднять трубку телефона. Мария просила подругу не принимать заботы близко к сердцу и переложить их на нее, за что Бриони была безмерно ей благодарна. Даже работа потеряла для Бриони свою привлекательность, поскольку не могла отвлечь от мыслей о смерти сестры. Розали являлась неотъемлемой частью ее жизни. Бриони не могла представить себе жизнь без нее.

Доктор сказал, что у Розали отказало сердце. Просто перестало биться. У нее обнаружили обширный инфаркт. В таких случаях боль часто отдает в руку – потому Розали и прижимала руку к груди. По всей вероятности, Розали испытывала сильные боли, но не могла сообщить об этом окружающим. Бриони ругала себя за то, что сразу не отвезла сестру к врачу, за то, что не поняла, насколько серьезно она больна, за то, что не проявила к ней должного внимания.

Томми попросил крепкого кофе, и Бриони, принимая чашку, еще раз поблагодарила судьбу за Томми. Как же она могла обходиться без него все эти годы? Как она могла позволить ему уйти?

Ее удивляла даже самая мысль о том, что когда-то она собиралась прожить жизнь без него.


Дэйви Митчелл сидел в баре с братьями Маккейн и слушал анекдоты. Раздался очередной взрыв хохота. Мэйси, официантка, подавая компании пиво, поджала губы. Джемми Маккейн схватил ее за руку:

– Извини, Мэйси, этот анекдот был пошловат.

– Ты не забывай, что здесь присутствуют и дамы, Джемми Маккейн.

Дэйви швырнул пятифунтовую банкноту на стойку бара и сказал:

– Да какие, на хрен, дамы? Я, милочка, не вижу здесь ни одной дамы!

Мэйси схватила деньги и положила сдачу в лужу пива. Дэйви смотрел на намокающие деньги, а Мэйси злорадно улыбалась ему.

Он наставил на нее палец и сказал:

– Сейчас ты возьмешь деньги и отдашь их мне. Быстро. Пит и Джемми Маккейн шумно вздохнули.

– Иди, Мэйси, мы разберемся сами. Оставь это, Дэйви. Ты перебрал.

Дэйви повернулся к Джемми и презрительно улыбнулся.

– Не нужно указывать мне, когда я перебрал, а когда нет. Вы работаете на этих двух педиков Каванаг – ну и работайте, но не лезьте ко мне со своими нравоучениями!

Пит сделал шаг по направлению к Дэйви, но Джемми удержал его. Братья сразу стали серьезными. Шутки закончились. Джемми, указывая пальцем на Дэйви, тихо произнес:

– Ты надрался, поэтому я забуду то, что ты сейчас сказал. Давай-ка иди домой.

Бар притих. Народ, жадный до зрелищ, с интересом наблюдал за развитием событий.

Дэйви был совершенно пьян. Он потерял всякую осторожность и заговорил нарочито писклявым голосом:

– В чем дело, мальчики? Вы испугались, что парочка этих безмозглых Каванаг узнает мое мнение о них? Думаете, они натравят на меня своих тетушек? О, боюсь, они не смогут поставить под ружье всех своих тетушек! Ихняя толстая дура померла на днях. Замечательно. Хоть бы и оба братца сдохли вместе с ней. Какие-то молокососы говорят мне, Дэйви Митчеллу, что делать! Я трахал этот город, когда их еще и в зародыше не было!

Теперь молчал весь бар. Джемми покачал головой:

– Ты, должно быть, спятил.

– Вот как? Собираетесь передать им то, что я сказал? Бегите к ним и рассказывайте, давайте, бегите. Посмотрим, испугаюсь ли я!

Питер Маккейн сильно толкнул Дэйви в грудь.

– Нам не придется этого делать, ты, глупый ублюдок, весь бар тебя слышал. Чего ты добиваешься, Дэйви? Смерти захотел?

Нетвердыми шагами Дэйви пошел к выходу. Посмотрев на лица вокруг, он громко рассмеялся.

– А хрен с ними, с этими Каванаг! Я их не боюсь!


Томми услышал о выходке Дэйви раньше близнецов, и это сообщение очень обеспокоило его. Он хотел поговорить по этому поводу с Бриони, но все никак не мог выбрать подходящего момента. Дэйви Митчелл, конечно, уже покойник. Бойси и Дэниэл никогда не простят такого публичного оскорбления. Дэйви Митчелл, пьяный или трезвый, должен был это понимать.

Но следовало втолковать близнецам, что нельзя убивать людей просто так. Они часто вели себя гораздо более жестоко, чем того требовали обстоятельства. Зачастую небольшие долги выбивались с такой свирепостью, что удивлялись даже видавшие виды крутые парни из Ист-Энда. Несколько фунтов стерлингов – и Бойси с Дэнни могли переломать человеку руки и ноги. Причем в их действиях не просматривалось никакой логики: людей, которые задолжали им приличные суммы, не трогали неопределенно долгое время, а потом в один прекрасный день Бойси требовал вернуть долг без всякого предупреждения. Такое поведение могло когда-нибудь привести к беде.

Он обязательно должен поговорить с парнями. Хотя бы ради Бриони. Потому что потерю своих мальчиков она не переживет. Какими бы взрослыми они ни казались, для нее они все равно дети Эйлин, и она никогда не сможет увидеть в них ничего дурного, что бы они ни делали.

Из-за своей слепой любви к близнецам Бриони неотвратимо приближалась к катастрофе, и в глубине души Томми понимал, что у него нет ни малейшего шанса поймать ее на краю обрыва.


Бойси вошел в часовню. Дэниэл уже был там и сидел у открытого гроба. Лицо его было бледным, глаза – пустыми. Он протянул руку брату, и тот крепко сжал ее.

– Бедная тетушка Розали. Посмотри на нее, Бойси. Она не причинила зла ни одному человеку в своей жизни.

– Да. Это точно. Жалко ее, – тихо произнес Бойси. Несколько секунд он смотрел на Розали, лежащую в гробу, а затем сказал: – Я так и думал, что найду тебя здесь, Дэнни. Я пришел сегодня пораньше, после того как встретил этого сучонка Митчелла. Полагаю, ты уже слышал?

Лицо Дэнни потемнело от гнева.

– Да, я слышал.

– Как по-твоему, не нанести ли ему небольшой визит?

Дэнни повернулся на стуле и, взяв брата за руку, стиснул ее до боли. Затем улыбнулся уголком рта и поинтересовался:

– А как ты думаешь, что я скажу?

Взгляды их одинаковых голубых глаз надолго встретились. Бойси негромко рассмеялся.

– Я так и думал, что ты скажешь именно это. Пошли.


Мария пришла к Бриони сразу после шести. Она нежно поцеловала подругу в щеку, кивнула Томми и, налив себе бренди, произнесла:

– Слушай, Бри, я понимаю, что на твоих плечах сейчас лежит бремя других забот, но я должна поговорить с тобой… – Она сделала паузу. – Поговорить о твоих близнецах.

Бриони приподняла бровь, в то время как Томми смотрел в свой бокал, мысленно благодаря Марию, чуть-чуть опередившую его.

– Что о близнецах, Мария? – спокойно спросила Бриони.

– Эта задница Дэйви Митчелл в одном кабаке при всем народе окунул их в дерьмо по самые уши. Вывалял их в грязи по самое некуда. Он также отпускал грязные реплики по поводу Розали.

Бриони нахмурилась.

– Продолжай.

– Ходят упорные слухи, что мальчики за ним охотятся, хотят его крови. Ты должна остановить их. Сегодня один полицейский по секрету сообщил мне, что полиция следит за ними. Они хотят поймать близнецов с поличными. Если они тронут Митчелла, им конец. И ни судьи, ни политики нам не помогут. Никто не захочет мараться, выгораживая убийц.

Томми был поражен тем, как наглядно Мария обрисовала ситуацию. Она не старалась сгладить острые углы, как сделал бы он сам, просто сказала все, как есть.

Бриони молча переваривала услышанное.

– Они вышли из-под контроля, Бри. Я тебе уже и раньше это говорила. Тебе нужно серьезно поговорить с ними – сейчас, пока еще не слишком поздно. Если близнецы прибьют Митчелла, они подпишут себе смертный приговор, и никакие пожертвования и хорошие отношения с политиками не помогут тебе.

– Что Митчелл говорил о Розали? Мария отмахнулась и сказала с досадой:

– Да фигню всякую. Он был пьян в стельку. Какая тебе разница? Слова не могут обидеть ее. Ничто уже не может обидеть ее.

Бриони поднялась со стула и поставила стакан на стол. Она медленно зажгла сигарету, медленно затянулась и надолго задержала дыхание, прежде чем выпустить дым.

Мария тяжело вздохнула.

– Бога ради, Томми, скажи ты ей. Если она меня не хочет слушать, может, хоть тебя послушает.

– Мария права, Бри. Ты должна попытаться остановить их, не дать им даже приблизиться к Митчеллу. На улицах только об этом и говорят. Если они тронут его, им конец. Просто и ясно. Я собирался поговорить с ребятами сам, но, если честно, я не был уверен, что у меня это получится.

Бриони едва заметно кивнула и с отсутствующим видом произнесла:

– Оставьте мальчиков мне.


Бернадетт сидела на кухне и поедала торт. Она очень любила вкусно поесть и грызла себя за это. Едва она переставала следить за собой, как тут же набирала вес. В доме было тихо, как на кладбище. Девочки уехали к Молли. Матушке Джонс стало лучше, и она требовала много внимания. Девочкам нравилось помогать бабушке, а Молли нравилось их общество. Лизель до сих пор сердилась на бабушку и едва разговаривала с ней. Эта мысль развеселила Бернадетт. Лизель – словно героиня романа. Именно так она о себе и думает. Только потому, что она молода и что мать ее знаменитость, девушка считает себя какой-то особенной. А она всего-навсего полукровка!

Бернадетт понимала, что мысли ее гадки, в глубине души она их стыдилась, но, боже мой, как приятно отпустить поводья! Ее родственнички вообще-то сильно о себе возомнили. Они все – нули, никто из них ничего из себя не представляет: ни Бриони, ни Керри, ни Лизель. И уж тем более ничтожество та длинноногая проститутка, которая сейчас, в этот самый момент кувыркается с ее мужем, грязным двуличным кобелем!

Покончив с тортом, Бернадетт налила себе большой бокал виски. Она выпила его залпом, и ей стало весело. Затуманенным взглядом она обвела сверкавшую чистотой кухню, с трудом встала с кресла и подошла к длинной деревянной полке, на которой стояли заварочные чайники самых разных видов, ее любимые чайнички, ее коллекция, чудом уцелевшая во время войны. Одним взмахом руки она разрушила все. Чайники упали на пол, осколки разлетелись по всем углам.

Аккуратно ступая между осколками, она вышла из кухни и пошла через холл в гостиную. Там она достала свадебные фотографии и начала их топтать. Улыбавшееся ей с фотографии лицо Маркуса Бернадетт что было силы вдавила каблуком в пол.

Немного погодя она, качаясь, поднялась по тщательно отполированной лестнице в супружескую спальню, открыла шкаф и начала выгребать одежду мужа.

Бойси и Дэниэл пережили настоящий шок, когда увидели, что в их игорный дом в Кэннингтауне вошла Бриони.

– Привет, мальчики! Не ожидали?

Бойси встал и предложил ей свой стул. Бриони села.

– Я слышала, вы оба ищете Дэйви Митчелла? Вроде бы он в кабаке наговорил лишнего о вас и о нашей семье?

Дэниэл прикурил сигарету и передал ее Бриони. Она взяла с благодарностью.

– Он зарвался. Нужно преподать ему урок хороших манер.

– Совершенно с вами согласна, – сказала Бриони. – Но сейчас не время. Завтра вы хороните Розали. Я не хочу, чтобы хоть что-то омрачило ее похороны. Запомните это оба. Ни до, ни после похорон не будет никакого насилия. Это дань уважения.

Дэниэл открыл было рот, собираясь возразить, но Бриони остановила его движением руки:

– Я пришла сюда не для того, чтобы спорить. Я здесь для того, чтобы сказать вам: никакой жестокости, никакого насилия. Пусть сначала пройдут похороны.

Близнецы молча вперили взгляды в поцарапанную поверхность деревянного стола.

– Ну и?.. Вы слышали, что я сказала?

Бойси посмотрел на Дэниэла, взгляды их встретились. Бриони наблюдала за братьями, как наблюдала и тогда, когда они были детьми. Порой ей казалось, что они понимают друг друга без слов и брат может читать мысли брата. Близнецы одновременно кивнули.

– Я серьезно, – настаивала Бриони. – Я не хочу, чтобы какое-нибудь зверство омрачило проводы Розали. Если вы откажете мне в этом, я никогда не прощу вас.

Дэниэл очаровательно улыбнулся и нежно взял ее руки в свои.

– Мы не откажем тебе, мам. Не волнуйся. Все будет тип-топ. Бриони облегченно вздохнула.

Про себя же Дэнни подумал: «Он получит свое. Дэйви получит свое. Через несколько недель по-любому».


Маркус развлекался с Лавинией в одном из лучших номеров. Посетителей было пока мало, и Маркус пользовался временной передышкой в работе подружки. Эта девушка, сидевшая на краешке кровати и расчесывавшая волосы, в «Бервике» могла бы стать самой сладкой приманкой – с ее ножками, с ростом под сто восемьдесят, с обхватом груди в сто семь сантиметров и с талией шириной в ладонь. Ах, какие длинные у нее ножки! Никогда в жизни ему не приходилось видеть ног такой длины. Она не была натуральной блондинкой, но других изъянов в ее совершенной внешности не имелось. Кожу девушки отличала безупречная гладкость.

Маркус глубоко затянулся сигаретой и улыбнулся, когда Лавиния посмотрела на него. Брови, выгнутые дугой, придавали ее глазам ярко-голубого цвета некую таинственность. Чувственные пухлые губы снова вызвали в нем внутренний трепет.

Лавиния, чье настоящее имя было Салли Дженкинс, лениво улыбнулась ему:

– Ты сегодня очень энергичен.

Голос ее прозвучал низко, с хрипотцой – нарочито сексуально.

Маркус засмеялся. Он знал все приемы проституток, но тем не менее ему приходилось признать, что Лавиния действительно искусна в своем ремесле. Правда, иногда его раздражало то, что она играла с ним, как со своим клиентом. Он не был влюблен в нее, ничего подобного. Связь с лучшей девкой Лондона для Маркуса являлась делом принципа. Он не платил ей, поэтому она могла бы вести себя естественно. Но Маркус знал по опыту, что большинство девушек не знают, когда стоит перестать играть. Даже крики восторга Лавинии превратились в заученные и отработанные стоны. Она провела с ним за шесть месяцев больше времени, чем любая другая женщина, но какой бы восхитительной она ни казалась, дни их связи были сочтены.

Бернадетт в последнее время стала похожа на робота. Маркус знал, что жена переживает смерть сестры, и понимал также, хотя и не мог признаться в этом самому себе, что сегодня ночью ему следовало бы остаться дома, с ней. Но Лавиния пока еще слишком сильно привлекала его. Он оправдывал себя как только мог. Почувствовав, что желание у него пропало, Маркус от окурка предыдущей сигареты зажег новую.

– Я присмотрела хорошенькую квартирку сегодня. Подумываю снять ее, – заявила Лавиния.

Маркус затянулся сигаретой и промолчал.

– Я не могу позволить себе эту квартирку, но она правда хорошенькая. Такая классная!

Маркус выпустил колечко дыма и перевел взгляд на девушку. Она все еще расчесывала волосы, отражаясь во множестве зеркал на стенах комнаты. Он мог видеть около двадцати Лавиний под разным углом.

– Я правильно понял тебя, Лавиния? Это должна быть очень дорогая квартира, если ты не можешь ее себе позволить.

Она пристально посмотрела на него.

– Мы могли бы встречаться там чаще. И девочки не будут ничего знать.

Маркус закашлялся, потушил сигарету и встал. Тело его, несмотря на возраст, все еще было стройным и подтянутым.

– Послушай, Лавиния, солнышко: мне не нужны постоянные отношения, я говорил тебе об этом с самого начала. У меня жена и двое детей…

Лавиния подошла к нему, груди ее соблазнительно покачивались. Она положила руки Маркусу на плечи и заглянула ему в глаза.

В этот самый момент и разразился гром.

Они услышали крики, взвизги, брань и уставились друг на друга, оцепенев. Маркус схватил брюки, полагая, что это буянит кто-то из клиентов или девушек, и в это время дверь с грохотом распахнулась.

Никогда еще в своей жизни Маркус не был так ошарашен – на пороге он увидел Бернадетт с двумя чемоданами в руках. Она посмотрела на него, затем на Лавинию. Маркус стоял в полуспущенных брюках, рот его приоткрылся от изумления.

Бросив чемоданы, Бернадетт выпрямилась и громко произнесла:

– Он нужен тебе, дорогуша? Получи его! Его белье и все прочее.

Толпившиеся позади нее девушки наблюдали за этой сценой с ликованием.

Подарив Маркусу и Лавиний на прощанье презрительный взгляд, Бернадетт, собрав остатки достоинства, растолкала толпу и решительным шагом удалилась прочь.


Вечер накануне похорон Розали выдался холодным, ночью снова прошел снег, который утром засверкал белизной, скрывая слякоть улиц. Бриони окинула взглядом собравшуюся у могилы семью, и ее посетило нехорошее предчувствие. Мать и Абель стояли бледные, с поджатыми губами. Она знала, что ее мать будет безумно скучать по Розали.

Она взглянула на Керри, поддерживаемую с одной стороны Лизель, а с другой Эвандером. Несмотря на ранний час, она явно успела выпить. Хочет того Керри или не хочет, но после Нового года ей придется уехать. Иначе она допьется до смерти. Бриони догадывалась, что, если бы Эвандер вернулся в Штаты, Керри чувствовала бы себя намного счастливее. У нее все пошло наперекосяк. Воспоминание о его предательстве не давало ей жить. Однако Лизель, казалось, радовало то, что отец рядом. Она даже собиралась навестить его в Америке.

У Кисси на щеках, испещренных красными прожилками, еще блестели слезы. Бедная Кисси. Им столько пришлось пережить вместе. Волна чувств окатила Бриони, когда она смотрела на свою старую подругу. Затем ее взгляд остановился на Бернадетт и Маркусе – на тихом и пришибленном Маркусе. Бриони была рада видеть их снова вместе. Обе их дочери горько оплакивали свою тетушку. Бриони наблюдала за ними. Еще две девушки из рода Каванаг, с тем же твердым взглядом, с той же манерой держаться. Казалось, черты породы Каванаг просто невозможно вытравить. Манера смотреть на мир являлась самым узнаваемым фамильным признаком Каванаг и одновременно – признаком внутренней силы.

На близнецах лица не было от горя. Бриони взирала на них с отчуждением, невозможным еще несколько дней назад. Однако некоторые вещи, рассказанные Томми, изменили ее отношение к ним. Бриони была уверена: она сможет пережить шок от того, что узнала про их мстительность, про их садистские методы. Они были ее мальчиками, независимо от того, что делали. Но ей хотелось использовать свое влияние на близнецов, помочь им увидеть их ошибки. Она могла попробовать изменить ребят.

Джонатан ля Билльер стоял рядом с мальчиками. Лицо его было серым. Замечательно, что он смог прилететь из Голливуда на похороны. Он был хорошим другом много лет и оставался таковым сейчас.

Бриони смотрела на гроб, и ей представилась живая Розали много лет назад в подвале, хлопающая в ладоши, радостно встречающая сестру. Бриони продала себя для того, чтобы вырвать свою семью оттуда, чтобы дать ей лучшую жизнь, и что в результате? Эйлин мертва, Розали мертва, а у нового поколения проблемы такие, что холод и голод кажутся игрушками по сравнению с ними.

Стоила ли игра свеч?

На такой вопрос Бриони не могла ответить. Сейчас, когда на ее сердце лежала свинцовая тяжесть утраты, ей было не до анализа собственной жизни. Только будущее сможет расставить все по местам, и только внимательный взгляд в прошлое позволит разглядеть тусклый проблеск правильного ответа. Она подождет.

Всю свою жизнь она чего-то ждала. И прежде всего – своего родного сына. Несколько лишних лет ничего не значат.


Книга четвертая

1968–1969


Глава 41


Делия сильно шлепнула по пухлой ножке дочери. На коже появился красный отпечаток.

– Фэйт, тронешь пепельницу еще раз, я тебя прибью. Фэйт испуганно посмотрела на мать, губы ее дрожали. Она поставила яркую разноцветную пепельницу на кофейный столик Бриони.

Бриони протянула к ребенку руки, девочка вскарабкалась к ней на колени и заплакала оттого, что ее пожалели.

– Тетя Бриони, ты портишь ее!

Бриони громко рассмеялась:

– А для чего же еще существуют дети? Их надо жалеть и ласкать. Ей еще только три годика, она толком и не понимает, что правильно, а что нет. Дай ей время!

Бриони сказала это дружеским тоном, но Делия услышала в ее голосе сдерживаемый гнев. Бриони не могла видеть, как бьют детей, это выводило ее из себя. Делии было интересно, как Бриони вела бы себя, доведись ей жить так, как живет сейчас она, ее родная племянница: в обшарпанной многоэтажке и с законченным негодяем в качестве мужа.

Но вслух Делия ничего не сказала. Все родственники предупреждали ее, что это очень опрометчиво – выходить замуж за Джимми Селларса, и ей следовало бы тогда прислушаться к их мнению. Отвергнув все их советы, она оказалась связана с человеком, который любил в жизни лишь три занятия: накачиваться наркотиками, слушать Хендрикса и заниматься сексом, желательно не с женой. Увы, Делия все еще любила его. Собственные чувства не переставали ее удивлять. Зная, что он из себя представляет, она тем не менее хотела его.

Наверное, Джимми многое прощалось потому, что современное общество стало более либеральным. Ее старенькая тетя Бриони тоже почти перестала стесняться своего грязного бизнеса. И все равно Делия любила тетушку Бриони. Давно уже не молодая, разменявшая шестой десяток, тетя выглядела замечательно. Ее волосы не требовали подкрашивания, что удивляло всех, лицо сохранило четкость черт, и тетя выглядела много моложе своего возраста. Кроме того, у нее не было ни грамма лишнего веса. Делия окинула взглядом свое расплывшееся тело и вздохнула. Это несправедливо. Даже ее мать выглядела лучше, – правда, она сделала подтяжку лица. Лица и груди, в ее-то возрасте! Делии было даже неловко за мать.

Делия увидела, как Бриони поцеловала Фэйт, и улыбнулась. Ребенка все очень любили. Делию это радовало. Бриони взяла маленькую ручку девочки в свои и покрыла всю ручку поцелуями, тем самым заставив Фэйт расхохотаться. Но затем Бриони вдруг нахмурилась. Задрав детский свитерок, она увидела большой пурпурный синяк.

– Это что еще такое, черт возьми? – В голосе Бриони звучало возмущение. Делия пожала плечами и ответила небрежно:

– Ты же знаешь какие они, эти дети. Ударилась о перекладину кровати.

– В таком случае тебе надо самой укладывать ее спать, Делия!

Бриони посмотрела на девочку, сидевшую у нее на коленях, и ласково спросила:

– Моей малышке больно? Моей маленькой бедной Фэйти больно?

Фэйт расплылась в очаровательной улыбке, и Брионии расцеловала ее снова. Делия расслабилась. Все закончилось хорошо.


Бойси и Дэниэл пришли навестить бабушку. Молли по-прежнему жила на Окслоу-Лейн, и они взяли себе за правило частенько навещать ее. Сейчас она жила одна – матушка Джонс умерла в 1950 году, Абель – в 1966-м от рака. Молли уже перевалило за восемьдесят, и она жила на первом этаже, потому что ей трудно было подниматься по ступенькам. Несмотря на немощь, она оставалась все такой же независимой и отказывалась покинуть свой старый дом, хотя Бриони много раз предлагала матери перебраться к ней и жить вместе.

Молли налила близнецам по большой чашке чая и села послушать их болтовню. Они все еще были ее мальчиками, ее любимчиками. Теперь их знал весь Лондон, но Молли, глядя на них, каждый раз вспоминала свою милую доченьку, умершую при родах. Глаза старухи увлажнились. Все чаще и чаще в последнее время она вспоминала тех, кто уже ушел: Абель, матушка Джонс, миссис Хорлок… Мертвые казались ей теперь более реальными, чем живые – чем все живые, кроме ее внуков. Смысл существования Молли заключался в этих двух крепких мужчинах. Близнецы владели множеством игорных домов, а также стали совладельцами большинства клубов Бриони. Они прибирали к рукам все – от фирмочек, торговавших ворованными машинами, до крупных предприятий. Какой проект ни возьми, они участвовали в нем, и Молли, мало зная об их делах, тем не менее гордилась внуками.

Она задремала в кресле. В камине, несмотря на весеннее солнце, гудел огонь, Бойси и Дэнни посмотрели на нее и улыбнулись друг другу.

– Бабуля… Бабуля… Прежде чем ты отключишься, я хочу поделиться с тобой новостью, – сказал Бойси.

Молли выпрямилась в кресле:

– Я не спала, хитрый маленький негодяй! Я просто задумалась!

Бойси засмеялся:

– Ну, тогда подумай вот о чем: я женюсь.

Бабушка была настолько ошеломлена, что Дэниэл засмеялся, глядя на нее.

– На этой красотке Эсмеральде?

Эсмеральда была девушкой по вызову первого класса, с которой Бойси встречался около года. Он покачал головой.

– Не-а! Я собираюсь жениться на девушке по имени Сюзанна Рэнкинс. Тебе эта фамилия знакома?

Он говорил очень громко и медленно, и Молли шлепнула его по руке:

– Говори нормально. Если хочешь знать, я еще не страдаю старческим слабоумием. С моими физическими и умственными способностями все в порядке. Естественно, я помню Джесси Рэнкинс. Мы были с ней хорошими приятельницами. Сейчас эта паршивка в доме для престарелых.

– Ну вот, я женюсь на ее внучке, дочери сына Джесси. Помнишь сына Джесси, Фрэнки Рэнкинса?

Молли обратилась к Дэниэлу:

– Ты можешь объяснить этому придурку, что я его прекрасно слышу? Я же не на другой стороне улицы.

Дэнни засмеялся.

– Хорошо, бабушка, не кипятись.

– Ну и сколько лет этой Сюзанне?

Бойси засмущался:

– Двадцать один, бабуль.

– Намного моложе тебя, – задумчиво сказала Молли. – Приведи ее ко мне в воскресенье в пять вечера, и я скажу тебе, что я о ней думаю.


Инспектор Гарри Лиммингтон посмотрел в лицо человеку, сидевшему напротив него в комнате для допросов.

– Твои грехи тянут на двенадцать лет, сынок, и я умру со смеху, когда будут зачитывать твой приговор.

Ларри Баркер вертел в руках сигарету, и Лиммингтон заметил, что руки его трясутся. Инспектор слегка улыбнулся. Что ж, парню пришлось хорошенько поволноваться. Его держали в участке вот уже двадцать восемь часов, и все это время он не спал. Баркера постоянно допрашивали, и лишь маленькая чашечка кофе время от времени подкрепляла его силы. Лиммингтону казалось, что парень уже готов расколоться.

– Сколько у тебя детей, Ларри? Пятеро, не так ли?

Баркер кивнул:

– Да, мистер Лиммингтон, пять мальчиков.

Лиммингтон ядовито рассмеялся:

– Еще куча головорезов растет! Что это такое с вами, негодяями? Почему бы вам не наделать побольше дочерей?

Ларри закурил тонкую самокрутку с большим трудом – так дрожали его руки.

– Я не знаю, мистер Лиммингтон.

Лиммингтон встал и с размаху ударил кулаком по столу.

– «Я не знаю, мистер Лиммингтон», «Да, мистер Лиммингтон»! Мне нужны результаты, сынок! Мое терпение кончается!

С этими словами инспектор нанес Баркеру мощный удар в челюсть, и тот слетел со стула на пол. Молодой полицейский, сидевший в углу комнаты, продолжал невозмутимо смотреть прямо перед собой.

Инспектор грубо поднял арестованного с пола и швырнул назад на стул. Недостаток еды и сна, передозировка никотина и побои сделали свое дело. Баркер действительно был сломлен.

– А теперь, Баркер, ты расскажешь мне все, что знаешь о братьях Каванаг, и тогда я помещу тебя в хорошую чистую камеру, позволю тебе поесть яичницу с беконом и дам всласть выспаться. И не вздумай мне врать, сынок! Я знаю, что это дело их рук, или, по крайней мере, они к нему причастны. Мне нужен ответ сейчас, или я тебе все ребра пересчитаю!

Ларри провел трясущейся рукой по потному лбу.

– Мне нечего сказать вам о братьях Каванаг, мистер Лиммингтон. Нечего. Со всем уважением к вам, сэр: вы действительно очень пугаете меня, но то, как я боюсь вас, не идет ни в какое сравнение с тем, как я боюсь братьев Каванаг. Если вы так хотите их заполучить, обратитесь к кому-нибудь другому. Лучше я отсижу свои двенадцать лет, лучше пусть меня будут бить, но я останусь в живых, а если я сдам их, меня наверняка убьют.

Лиммингтон тяжело вздохнул. Теперь он знал совершенно точно, что расколоть Баркера ему не удастся. Но попытка не пытка.

Ему были отчаянно нужны близнецы Каванаг и эта чертова ведьма Бриони. Лиммингтон считал их позорным пятном на лице земли, отбросами, мусором и собирался уничтожить их раз и навсегда.


Керри искоса наблюдала за тем, как служанка, женщина с мускулистыми руками и кое-как подстриженными волосами, ставит поднос на столик.

– Ну же, мисс Каванаг, попейте молочка, вы сразу почувствуете себя гораздо лучше.

Керри вяло улыбнулась и откусила кусочек сандвича с ветчиной, только чтобы от нее отстали. Затем она отхлебнула молока, предварительно подняв стакан, словно для того, чтобы чокнуться со служанкой.

– Ну вы и штучка, мисс Каванаг!

Бетти Брэдли покачала седой головой и вышла из комнаты. Керри отодвинула от себя поднос и посмотрела в окно.

Ей отчаянно хотелось выпить. Она с легкостью могла бы сейчас убить кого-нибудь за стакан виски. Но Бриони, эта чудесная Бриони, ее замечательная сестра Бриони, знающая все на свете и практически всемогущая, посчитала нужным приставить к ней могучую надзирательницу, по всей вероятности лесбиянку. Бетти Брэдли следила за своей подопечной день и ночь. Керри уже тошнило от нее.

Она осела в кресле – «выступление» перед Бетти совсем лишило Керри сил.

Она не выступала перед публикой с 1949 года и лишь изредка пела для домашних. Она утонула в море алкоголя и наркотиков после того, как прошла здесь же по требованию Бриони свой первый курс лечения. Да, в каком-то смысле ее излечили: шесть месяцев спустя она вышла из санатория стройной, с ясными глазами, но совершенно опустошенная внутренне. Керри потеряла все: желание петь, любовь к музыке – все, что делало ее не похожей на других обитателей Земли. К концу года, проведенного дома, она уже употребляла все известные наркотики, которые только можно было достать: героин, барбитураты, гашиш… Доктор, который лечил ее сейчас, говорил то же, что и прочие доктора: Керри разрушает сама себя.

Тогда какого же черта они не позволят ей просто взять и разрушить себя до конца?!


Сюзанна Рэнкинс нарядилась во все самое лучшее. Она была в коротком белом с вышивкой платье, в колготках цвета загара и с минимумом косметики на лице. Красилась она лишь едва-едва, потому что использование косметики раздражало ее отца. Тем более ему не нравились ее отношения с Бойси. Но это только увеличивало привлекательность ухажера в глазах Сюзанны. Бойси был самым значительным человеком в городе, и, когда он выбрал ее, она почувствовала себя особенной и вдобавок очень взрослой. А его дорогая одежда, шикарные автомобили, драгоценности… Сюзанна просто умирала от счастья. Он ей действительно очень нравился. Она, пожалуй, не рискнула бы сказать, что любит его, но скучала без него и радовалась его приходу. Сейчас он собирался на ней жениться, и Сюзанна благодарила мать за совет не подпускать Бойси слишком близко. Если бы Сюзанна спала с Бойси, то это значило бы, что он только использует ее. А сейчас его привлекали в ней именно чистота и свежесть. Итак, скоро она выйдет замуж. Все произойдет так, как ей мечталось: она будет стоять в роскошном белом платье в красивой церкви рядом с богатым мужчиной. Мечты сбываются.

А затем, уже как миссис Бойси Каванаг, она сможет делать все, что ей заблагорассудится. Она будет заводить пластинки на полную громкость, когда захочет, совершенно не заботясь о том, который час. Больше никаких нудных поучений мамочки и папочки. Она станет уважаемой замужней дамой.


Дорин Рэнкинс светилась от удовольствия, принимая Бойси Каванага в своем доме. Каждый раз, когда она видела его «роллс-ройс» под окнами своего дома, ее теплой волной охватывала радость.

– Скушай еще сандвич, Бойси, – предложила она застенчиво.

Он взял сандвич и откусил изрядный кусок.

– Самые вкусные сандвичи, которые мне приходилось есть, миссис Рэнкинс.

Дорин поправила только что сделанную прическу и захихикала, как школьница.

– О, зови меня просто Дорин. У нас в доме можно без церемоний.

Сьюзи только подняла брови, удивляясь невероятной перемене в поведении матери. Бойси всегда оказывал удивительное влияние на людей, вызывая симпатию во всех без исключения.

– Мы на седьмом небе от счастья, Бойси. Наша девочка осчастливила нас. Правда, Фрэнк?

Дорин с отчаянием посмотрела на молчаливого до неприличия мужа.

Фрэнк кивнул:

– О да, сынок. Мы на седьмом небе от счастья.

Бойси усмехнулся и весело подмигнул Дорин, прежде чем приняться за ореховый торт.

– Не сочтете ли вы меня слишком дерзким, если я осмелюсь попросить у вас еще одну чашечку вашего прекрасного чая, миссис… то есть Дорин?

– Конечно же, нет! Мы ездили в Испанию в прошлом году, и у них там есть поговорка: «Моя каза – твоя каза», что-то типа этого. Это означает…

– Мой дом – твой дом.

– Сьюзи, посмотри, какой он умница! Представьте себе, он знает испанский!

Бойси и Сьюзи засмеялись.

Бойси нравилась Дорин, все шло нормально. Папаша был немного странноватым, чересчур молчаливым. Но, поскольку он не возражал против свадьбы, Бойси мог не волноваться.

– Мы заказали церковь Святого Винсента для венчания, Дорин. Моя тетя Бриони устраивает все это для меня. Она скоро свяжется с вами, так что вы пока решайте со Сьюзи, как вы хотите обставить церемонию. Я надеюсь, что вы не обидитесь на мое предложение, мистер Рэнкинс, но я бы хотел оплатить все расходы по свадьбе сам.

Сьюзи следила за лицом своего отца. Теперь оно выглядело почти довольным. Отец ненавидел тратить деньги. Его любимой поговоркой было: «Береги пенсы, а фунты сами себя сберегут».

Фрэнк Рэнкинс наклонился вперед и взял со столика свою трубку.

– Пожалуйста, сынок, зови меня Фрэнком, – сказал он благодушно.

Вскоре Бойси заторопился по делам. Прощаясь со Сьюзи, он сказал ласково:

– Ну, все прошло хорошо, любимая.

– Ой, Бойси, я не могу дождаться!

Он поцеловал ее прохладные ненакрашенные губы и улыбнулся:

– Я тоже, любимая. Я тоже!


Глава 42


Джимми Селларс проснулся совершенно обессиленным. Большую часть предыдущего дня он провел под кайфом, но сейчас эйфория сменилась наркотическим похмельем, и сердце, отбивая бешеный ритм, едва не выскакивало из груди. Он слышал легкое дыхание Делии рядом с собой и тихий плач Фэйт, доносившийся из-за тонкой перегородки. Этот плач и разбудил его.

Он заскрипел зубами. Ребенок действовал ему на нервы. Все действовало ему на нервы.

Повернувшись на матрасе, лежавшем на полу, он взял окурок из переполненной пепельницы и закурил, глубоко вдыхая дым конопли и надолго задерживая его в легких, прежде чем выпустить наружу. Голова у него закружилась, и он попытался расслабиться.

Его взгляд, бесцельно блуждавший по комнате, задержался на любимом постере – девушка в коротком белом теннисном платье стояла спиной, в одной руке у нее ракетка, другой она сжимает великолепную загорелую ягодицу. Почувствовав напряжение в паху, Джимми прокрутил в мыслях обычный сценарий: девушка поворачивается к нему лицом и призывно задирает перед платья.

Он вновь повернулся в постели и посмотрел на Делию. Грудь ее высунулась из-под одеяла, и в утреннем свете на ней виднелись голубоватые следы растяжек. Возбуждение у Джимми тут же пропало. Он пожалел о том, что действие наркотика кончается. Под кайфом у него еще могло бы что-то получиться с Делией, но в трезвом виде его уже совершенно к ней не тянуло. Как странно, что он вообще когда-то мог спать с ней. С момента рождения Фэйт Делия стала для Джимми лишь докучной помехой. Впрочем, она всегда была шилом в заднице. Одно хорошо: у нее есть деньги. У нее всегда водились деньги. В свое время она дала ему денег, чтобы он мог начать собственный бизнес.

Сейчас они жили в блочной многоэтажке, и денег от семьи она уже не получала. Она думала, что Джимми будет содержать ее и ребенка. Это доставало его больше всего. Денежки тают так быстро, а тут еще эта вечно плачущая соплюха в другой комнате.

Он взглянул на часы. Час пятнадцать, а эта сука все еще спит. Ребенка нужно было кормить несколько часов назад, неудивительно, что девочка плачет. Джимми грубо толкнул Делию в бок, и та резко открыла глаза.

– Ты чего? – Под глазами у нее были круги от размазанной туши, волосы представляли собой жирную слипшуюся массу.

– Вставай и пойди посмотри на этого гребаного ребенка. Ему сто лет жрать не давали.

Делия повернулась на спину и протяжно зевнула.

– Дай сначала курнуть.

Он передал окурок, она взялась за горящий конец и обожглась.

– Так тебе и надо, жирная сучка. А сейчас сделай мне чаю и разберись с ребенком.

Делия встала с матраса. Тело ее, большое и неуклюжее, было с вечера накачано ЛСД и коноплей. Джимми закрыл глаза, чтобы не видеть жену.

Делия натянула грязный халат и потопала босиком в спальню дочери.

Джимми напряженно прислушивался. Раздался звук шлепка и душераздирающий крик. Вскочив с матраса, Джимми быстро пошел в комнату ребенка. Фэйт стояла в кроватке, которая была слишком мала для нее, на щеке ее краснел след от пощечины. Из носа текли сопли, глаза опухли от слез.

Джимми трижды хлестнул Делию ладонью по щекам, так что голова ее замоталась из стороны в сторону. Схватив жену грубой лапищей за ухо, он притянул ее лицо к своему:

– В один прекрасный день, Делия, я расскажу твоей драгоценной семье, как ты обращаешься с ребенком. Я расскажу им все о тебе, старушка Делия, лучшая мамаша года! А сейчас, черт побери, накорми ребенка и дай мне немного отдохнуть. Мне еще работать сегодня вечером.

Она посмотрела на бородатое лицо в обрамлении длинных нечесаных волос и закусила губу, чтобы не расплакаться.

Она знала, на какую работу он собирается пойти вечером: будет слоняться без дела, строя из себя незнамо что, приторговывая здесь, пробуя новый наркотик там, и закончит вечер в постели с какой-нибудь малолетней проституткой.


Инспектор Лиммингтон сидел в приемной министра внутренних дел. Он нервно стряхивал существующие и несуществующие пылинки со своего добротного черного костюма, который в последний раз надевал на похороны сына. Его единственный сын погиб во время службы в армии. Нелепый инцидент, который ничего не значил ни для кого, кроме родителей погибшего и свидетелей случившегося.

Секретарша, женщина неопределенного возраста, любезно сказала:

– Вы можете войти.

Гарри Лиммингтон прошел в дверь министерского кабинета и тихо прикрыл ее за собой. Крупный мужчина, сидевший за столом, пригласил его сесть. Гарри присел, слушая окончание телефонного разговора.

– О'кей… Да… О'кей, тогда я буду там около восьми тридцати… Да, там же, где обычно, «Лордз Бар».

Он положил трубку и широко улыбнулся инспектору. Оба поднялись для рукопожатия. Рука министра походила скорее на руку рабочего. Это впечатление навсегда запомнилось Лиммингтону.

– Извините, что заставил вас ждать, старина, возникло срочное дело. Могу я предложить вам чего-нибудь? Чаю, кофе или чего-нибудь покрепче?

– Спасибо, сэр. Чаю, пожалуйста.

Министр нажал кнопку на телефоне:

– Пожалуйста, мисс Причард, два чая.

«Интересно, как часто он предлагает чай своим гостям», – подумал Лиммингтон. В человеке за столом, несмотря на его дружелюбие и приветливость, чувствовалась сила. Поэтому Лиммингтон радовался тому, что они по одну сторону баррикад. Он видел министра по телевизору бесчисленное количество раз, и вот теперь сидит у него в гостях и в полной мере ощущает его власть и могущество.

Они говорили о разных пустяках, пока не принесли чай – слабо заваренный напиток в чашках из тонкого фарфора, которые Лиммингтону было страшно и в руки-то взять. Когда мисс Причард вышла, министр с расстановкой произнес:

– Вам нужны Каванаг, мне тоже нужны Каванаг. Я думаю, мы можем действовать сообща.

Лиммингтон повел бровью и отхлебнул чаю, давая себе время на размышление. Он пытался понять, почему министр выбрал именно его.

Министр, казалось, был несколько озадачен молчанием собеседника. Лиммингтона забавляло его недоумение, но он, разумеется не показывал виду.

– Все, что у вас есть на них, я прошу передать мне. Мне лично. Думаю, вместе мы сможем прижать их к ногтю.

– Вы уверены? – скептически произнес инспектор.

– Естественно. Вы наверняка знаете: у семейки Каванаг есть уши во всех департаментах правительства. Они, по крайней мере их тетушка, знают обо всем, что только еще затевается в коридорах власти. Если мы хотим поймать их, нам следует быть очень и очень осторожными. Я считаю, что вы именно тот человек, который сможет наконец переловить эту волчью стаю.

Лиммингтон медленно растянул губы в улыбке:

– Мне кажется, я вас понимаю.

Министр тоже улыбнулся, потирая свои большие руки.

– У Каванаг много врагов, и на данный момент все их так называемые друзья хотят убрать их с дороги едва ли не больше нашего. Но сделать все нужно очень аккуратно, поэтому я и позвал вас.

Гарри Лиммингтон откинулся на спинку кресла. Улетучился даже его страх разбить чашку из тонкого фарфора. Теперь он понял, почему находится здесь. Но плевать хотел на то, сколько больших богатых задниц он спасал, охотясь на Каванаг. Они были нужны ему самому, нужны так сильно, что он ощущал просто физическую потребность достать их. Теперь, похоже, он сможет это сделать.


Генри Дамас умер в дорогой частной лечебнице. Его жена и сын оставались с ним до самой смерти. Впрочем, чтобы соблюсти приличия, они и не могли вести себя иначе. Теперь Бенедикт с женой и матерью находились в приемной юриста, ожидая оглашения завещания.

Изабель, словно помолодевшая после смерти мужа, сидела со сложенными на коленях руками и хотела только одного: чтобы все это поскорее закончилось.

Мистер Оттербаум, адвокат, посмотрел на них поверх пенсне и набрал побольше воздуха в грудь.

– Это завещание было составлено в 1951 году. Оно очень кратко. Ваш муж всегда был немногословен, как вы прекрасно знаете.

Изабель кивнула, а про себя подумала: «Давай же скорее, старый придурок». Потом до нее дошло, что «старый придурок» моложе ее.

– «Я, Генри Дамас, будучи в трезвом уме и добром здравии, оставляю все, чем владею, моему родному сыну Бенедикту. Он может позаботиться о своей матери так, как посчитает нужным».

Все трое замерли, выпрямившись в креслах. По их лицам было видно, что они оскорблены.

– «Поскольку родная мать его – мисс Бриони Каванаг, я думаю, он сам решит, как ему надлежит поступить. Таким образом, моя жена, Изабель Дамас, не наследует ничего, поскольку ее отец оставил ей хорошее состояние».

Мистер Оттербаум посмотрел на клиентов с выражением соболезнования на лице.

– Я могу только передать вам то, что написал ваш муж. Я не имею права выражать свое сожаление по поводу написанного. Завещание заверено моим отцом.

Изабель крепко зажмурилась.

– Скотина! Грязная вонючая скотина!

Эти слова вертелись в ее голове. Она не сознавала, что произнесла их вслух.

Ничего не понимавший Бенедикт озадаченно посмотрел сначала на жену, затем на мать.

– Что здесь, черт возьми, происходит?

Изабель схватила его за руку и покачала головой. Из глаз ее полились слезы.

Полтора часа спустя Бенедикт узнал правду о своем рождении. Изабель, обозленная на своего почившего мужа, рассказала ее так же грубо и бессердечно, как это сделал бы сам Дамас-старший. Бенедикт мрачно слушал историю о девочке, родившей в тринадцать лет сына от своего растлителя, и чувствовал, как форель, которую он ел в обед, просится наружу. Теперь он знал, почему никогда не любил отца, почему всегда чувствовал отвращение к нему. Теперь он знал, почему отец никогда не относился к нему так, как другие отцы относятся к своим сыновьям. Горькая правда жизни заставила заплакать Бенедикта, не унаследовавшего силы духа своей родной матери.

Фенелла Дамас, его жена, выслушала повесть о семейных тайнах с похвальным спокойствием. Изабель могла коситься на нее за это, но в характере Фенеллы имелось одно примечательное качество: ничто не могло удивить ее.

Фенелла с нетерпением ждала того момента, когда сможет пересказать все детям. Особенно Натали, этому ребенку золотых шестидесятых, которой должна особенно понравиться такая история. Их настоящая бабушка – проститутка! Прямо-таки сенсационный материал из газеты «Мир новостей».

У Бенедикта, однако, имелись свои мысли на этот счет.


Бриони, Керри и близнецы попивали некрепкий кофе и говорили о предстоящей свадьбе Бойси. Впервые за многие годы Керри проявила искру интереса к чему-то во внешнем мире. Она хотела знать все детали: где состоится венчание, во что будут одеты новобрачные, что будет на столе. Лицо ее оживилось, и Бриони увидела в ней что-то от прежней юной и жизнерадостной Керри. Бриони стало грустно.

Бойси отхлебнул кофе и откусил большой кусок бутерброда с сыром.

– Я вот думаю, тетя Керри, ты не могла бы спеть в церкви? Я знаю, Сюзанне бы это понравилось.

Бриони пристально посмотрела на Керри.

– Ой, я не знаю.

– Керри, без твоего пения и свадьба не свадьба. Ты же всегда поешь на всех праздниках. – Голос Бриони прозвучал совершенно естественно.

Керри закурила и покачала головой:

– Бри, я уже тысячу лет не пела… Я даже не знаю, смогу ли я.

Бриони сжала подлокотники кресла и решительно предложила:

– Я вам так скажу: давайте рискнем. Вместе. Я помогу тебе, Керри. Будем тренироваться каждый день, посмотрим, что из этого получится. Как по-вашему, мальчики?

– Я думаю, свадьба Бойси просто не состоится, если наша любимая тетушка не споет на ней. Ну пожалуйста, тетя Керри! Можешь выбрать песню, которая тебе нравится. Возьмем старый оркестр Бесси, они все еще классно играют. Что скажешь? Оркестр Бесси будет на свадьбе в любом случае.

Керри почувствовала, как по ее жилам пробежала искра нетерпения.

– Ну, я могу попробовать. Я тут на днях слышала по радио одну классную вещь… – задумчиво произнесла она. – Но не знаю, мальчики, я не уверена, что смогу вытянуть ее.

Бойси и Дэниэл улыбнулись ей одинаковыми улыбками, показав одинаковые зубы.

– Конечно, ты сможешь. Мы, Каванаг, можем все.

Керри поежилась и снова сделала глубокую затяжку. «Некоторые Каванаг действительно могут всё, – подумала она. – Но не все. Не я».

– Эвандер приедет на свадьбу? – спросила она. Лицо Бойси сразу стало серьезным:

– Ты против, если он приедет? Если ты не хочешь его видеть, мы не станем его приглашать. Лисси поймет.

Керри вздохнула:

– Я не против, Бойси. Ты имеешь право приглашать кого хочешь, это твой день, в конце концов.

Бойси нежно поцеловал Керри в щеку. Она почувствовала запахи лимонного крема после бритья и выпитого за обедом виски.

Она проглотила слюну.

Дайте ей выпить только разок, и она запоет как соловей. На свадьбе будет море выпивки, и никто не станет постоянно наблюдать за ней. Даже Каванаг это не под силу.

– Я говорила вам, что Би-би-си охотилось за вашей тетей с предложением выступить на одном из своих шоу? – с гордостью спросила Бриони. – С тех пор как одна из ее песен была использована для рекламы новых духов, Керри снова стала популярной.

Дэниэл спросил с воодушевлением:

– Почему бы тебе не взяться и не спеть у них, тетя Керри? Я слышал, как ты поешь для себя, и мне это понравилось. Тебя наверняка потом будут приглашать на разные программы.

Керри нервно рассмеялась:

– Посмотри на меня, Дэнни, малыш. Я – старая женщина. Кому я интересна?

Бриони возмущенно фыркнула. Однако слова Дэнни навели ее на интересную мысль.

– Керри, будь готова завтра в девять тридцать. Нам с тобой надо будет ненадолго съездить кое-куда.

– Куда, Бри? – подозрительно спросила Керри.

– Утром узнаешь. Это сюрприз.

Маркус и Бернадетт слушали дочь с выражением гнева на лицах.

Делия разыграла козырную карту, задрав поношенную, в пятнах от чая футболку и показывая им синяки на груди и плечах.

– Он меня избил! Мне пришлось защищать от него малышку.

Все взгляды обратились к Фэйт, которая сидела на диване и уплетала свежее пирожное.

Маркус побагровел от ярости. Он инстинктивно приложил руку к груди, словно пытаясь удержать готовое выскочить сердце.

– Ты хочешь сказать, что он бил тебя и ребенка?

Делия кивнула. Глаза ее округлились от жалости к самой себе.

– И ты никогда никому не рассказывала про это? Ни одной живой душе? – Маркус сорвался на крик. Он и представить себе не мог, как такое можно вынести, не поделившись ни с кем.

– Потому-то я и не хотела, чтобы вы приходили ко мне домой. У Джимми постоянно бывают какие-то подозрительные люди, торговцы наркотиками и им подобные… Из-за него я и не звала вас. А сегодня он просто рехнулся. Я думала, он убьет или меня, или малышку Фэйти.

Бернадетт тяжело вздохнула. Ее материнский инстинкт требовал встать на защиту дочери и внучки, но женское чутье подсказывало ей, что Делия скорее всего лжет. Делия сызмальства отличалась чудовищной лживостью, причем обычно сама верила в собственные выдумки. Взгляд Бернадетт метнулся к мужу, который мерил шагами комнату. Кулаки его были сжаты. Она спросила:

– Если Джимми бил тебя и ребенка, то почему ты никогда не говорила нам об этом? Недавно ты провела у нас две недели. Почему ты тогда не сказала нам ничего? Мы даже предположить не могли, что у вас не все ладно.

Берни заметила, как забегали глаза дочери. Делия занервничала: она не была готова к расспросам. Маркус выручил ее. Он заревел:

– Черт возьми, Берни, да он запугал ее до смерти! Ты что, не видишь?

Берни подняла руку:

– Я хочу сказать, что Делия много раз имела возможность все нам рассказать. Просто подумай об этом, Маркус! Она не из той семьи, где всего боятся. Ни про тебя, ни про мальчиков не скажешь, что вы слишком пугливы. А ведь ты ее отец, а они – ее братья. Джимми Селларс – абсолютный идиот, если он думает, что может безнаказанно избивать нашу дочь.

Делия вскочила и истерично закричала:

– Вот почему я никогда не рассказывала, папочка! Потому что она всегда на его стороне. Всегда. Я знала, что мама не поверит мне.

Тяжелыми шагами Делия пересекла пространство гостиной и подхватила Фэйт на руки.

– Что ж, если меня не принимают здесь, я найду куда пойти, но я не вернусь к этому ублюдку, который изуродовал мне лицо.

Маркус подошел к дочери и взял у нее испуганного ребенка. Затем, прижав Фэйт к груди, он сказал Бернадетт:

– Берни, иногда ты удивляешь меня! Твоя дочь вся в синяках с головы до пят, у твоей внучки фингал под глазом, а ты заступаешься за эту мразь! Должно быть, при последней подтяжке лица тебе по ошибке впрыснули что-то в мозги! – Он повернулся к заплаканной дочери: – Ты останешься здесь, моя любовь, а с ним позволь разобраться мне и твоим братьям. Этот урод не скоро сможет снова ударить кого бы то ни было. Он сейчас дома?

Чтобы произвести максимальный эффект, Делия плаксиво шмыгнула носом.

– Сейчас его нет, но он придет ночью. Поздно ночью.

– В таком случае мы с твоими братьями поедем и разберемся с ним. А теперь возьми малышку Фэйти и иди наверх. Если тебе нужны деньги или что-нибудь еще, подойди ко мне потом, ладно?

Делия кивнула. Взяв дочь, она вышла из комнаты, бросив напоследок испепеляющий взгляд на мать. Маркус осуждающе покачал головой:

– Я не понимаю тебя, Бернадетт!

Берни слегка пожала плечами:

– Это видно, что не понимаешь. Ты веришь ей, не так ли?

– Естественно! Этот длинноволосый битник стал слишком распускать руки. Сегодня он получит свое. Никто не может тронуть меня или мою семью и не ответить за это лично передо мной!

Бернадетт усмехнулась.

– Рада слышать это, но все же послушай меня, Маркус, и послушай внимательно. Наша дочь – шлюха, причем завравшаяся шлюха. Поверь мне, дружок, я знаю ее получше тебя. Поэтому подумай хорошенько, прежде чем пойдешь к ее парню. Он не так плох, как его тебе изображают. Видит Бог, бывали времена, когда я сама хотела ее убить.

Маркус смотрел на жену с омерзением.

– Тогда откуда синяки? Ответь мне!

– Я не спорю, что он мог ударить ее, Маркус, но и она вполне могла заслужить побои. Она может довести кого угодно, она может заставить архангела Михаила взяться за меч.

Маркус покачал головой и пулей вылетел из комнаты. Бернадетт громко вздохнула.

Она любила обеих своих дочерей, но, как это ни странно, Делию, несмотря на ее ужасный характер, она любила больше. Но Бернадетт всегда называла вещи своими именами. А Делия могла и святого вывести из себя.

Наверху Делия, уложив Фэйт на свою старую кровать, гладила ее рыжие волосы. Джимми ушел после драки и сказал ей, чтобы к моменту его возвращения ноги ее в доме не было. Он сказал ей, что она уродливая жирная сучка и он не хочет больше иметь с ней ничего общего. Он еще сказал, что она скользкая и липкая, как вонючий грязный кит. Именно эти его слова и обидели Делию сильнее всего. К тому же он действительно говорил то, что думал. Он еще добавил, что вот уже шесть месяцев встречается с Оливией Сэндз, которая считалась подругой Делии. Ну что ж, его ожидает большой сюрприз, потому что никому, никому на свете она не спустит такое с рук.

А менее всего такому подонку, как Джимми Селларс. Этому двуличному подонку!

Когда Фэйт заснула, Делия, улыбаясь, все еще гладила ее огненно-рыжие волосы, так похожие на волосы тети Бриони. Правда, неприятно было видеть синяк у ребенка под глазом.

Лучше бы она ее не трогала, мать обязательно что-нибудь заподозрит.

Немного погодя Делия прошла в ванную и долго лежала в успокаивающей ванне. Затем она осмотрела себя критическим взглядом в зеркале. Вид собственного грузного тела поверг Делию в уныние. Слезы защипали ей глаза. Со времени рождения Фэйт она перестала бороться с лишним весом. Она решила начать принимать амфетамины и забросить коноплю. Конопля вызывала зверский аппетит, а амфетамины подавляли его. Очень скоро она снова станет такой, как раньше.

Весело напевая, Делия вымыла голову и побрила ноги отцовской бритвой.

Хотела бы она видеть лица Джимми и Оливии, когда ее отец с братьями нагрянет к ним сегодня ночью. На это стоит посмотреть!

После того как Делия наконец закончила мыться и вышла, ванная выглядела так, словно в нее попала бомба. Бернадетт подобрала грязное белье дочери, ее одежду и полотенца, которыми та вытиралась. Посмотрев на толстый слой грязи на стенках ванны, Бернадетт тяжело вздохнула.

Делия вернулась домой.


Дэниэла и Бойси взбесило то, что рассказал им Маркус. Теперь они сидели дома у Бойси, трое больших и опасных мужчин, планируя свои дальнейшие действия. Маркус наслаждался предвкушением мести. Ярость этих троих была почти осязаема – казалось, она пронизывает электрическими разрядами воздух в комнате. Для Джимми Селларса это значило, что он больше никогда не сможет обидеть ни дочь Маркуса, ни его внучку, и вообще ни одну женщину. Если он выживет сегодня ночью, он останется человеком только наполовину, и эта мысль успокаивала Маркуса.

Через десять минут они прибыли к обшарпанной многоэтажке на окраине, где их ждала добыча.

Толпа длинноволосых людей на мотоциклах наблюдала, как они въезжали на автостоянку. Белый «роллс-ройс» никак не вписывался в пейзаж.

Бойси и Дэниэл презрительно смотрели на длинноволосых, не скрывая отвращения к их одежде и к ним самим. Высокий белобрысый парень с водянистыми голубыми глазами разинул рот, глядя на чудо-автомобиль.

– Чего уставился? – Голос Дэниэла прозвучал очень жестко. Парень узнал его и быстро забормотал:

– Ничего. Ничего, мистер Каванаг. – Вся бравада байкеров улетучилась, как только они поняли, с кем имеют дело.

– Тогда заткнись и присмотри за моей машиной. Одна маленькая вмятина на ней – и я лично порву тебя на куски. Понял?

Трое мужчин вошли в подъезд. Оба лифта стояли на первом этаже, и они осторожно прошли в тот, который вез на четные этажи. Бойси поморщился от запаха мочи.

– Классное место, правда? Неудивительно, что Делия не хотела принимать здесь родню.

Бойси нажал кнопку десятого этажа, двери с шумом сомкнулись, загудел подъемно-спусковой механизм. Все трое молчали, стараясь не дышать из-за стоявшего в кабине смрада. Достигнув десятого этажа, лифт дернулся и замер. Двери открылись. Трое мужчин постояли на площадке, с удивлением глядя на черную девочку лет восьми, играющую в камушки на бетонном полу. Малышка смотрела на них глубокими темными глазами. В них не было страха, только детское любопытство. Откуда-то слышалась песня Дженис Джоплин.

Дэниэл забарабанил в дверь квартиры Делии.

Никто не отвечал. Он забарабанил снова, на этот раз громче.

Молодая белая женщина вышла из квартиры напротив. Увидев мужчин, она увела девочку, захлопнула дверь и закрылась на замок.

С первыми ударами в дверь Джимми посмотрел в глазок и тут же вызвал полицию. Едва он успел положить трубку, как Бойси вышиб дверь. Джимми стоял в передней. В голове у него моментально прояснилось, конопляный дурман выветрился – он нутром почувствовал, что сейчас его будут бить.

– Привет, Джимми, сынок. Я слышал, ты очень занятой мальчик? – ласково поинтересовался Дэнни, вытаскивая из-под полы пальто черенок мотыги, заботливо обмотанный изолентой.

Джимми не мог оторвать взгляда от этого изуверского оружия.

– Я никогда ее всерьез не трогал, клянусь вам!

Бойси засмеялся:

– А как же малышка Фэйт с ее подбитым глазом, ты, пидорас?

Он заехал Джимми по скуле своим тяжелым кулаком. Джимми отлетел на несколько шагов и приземлился на диван. Он схватился за скулу дрожащей рукой.

– Я бил ее, да, но никогда не трогал ребенка. Фэйти била сама Делия. Из-за этого у нас драка и началась!

– Ты лжешь, ублюдок! – злобно крикнул Маркус и начал бить Джимми изо всех сил. Мгновенно к нему присоединились Бойси и Дэниэл. Первый удар черенком мотыги пришелся Джимми по затылку.

К счастью, Джимми быстро потерял сознание, которое так никогда больше и не вернулось к нему. Последним, что он услышал, был голос Дженис Джоплин, исполнявшей его любимую песню: «Возьми еще немного от моего сердца». Он умер три часа спустя на операционном столе в больнице Святого Георгия.

Полиция прибыла через пять минут после того, как нападавшие покинули дом. Каким-то чудесным образом никто ничего не видел и не слышал. Однако другого полиция и не ожидала.

Лиммингтон посмотрел на искалеченное тело, которое отправляли в больницу, и стиснул зубы. Он достанет этих Каванаг. Достанет и заставит их исчезнуть навсегда.


Глава 43


– Надеюсь, вы собой довольны, юная леди? Надеюсь, вы понимаете, что вы, черт возьми, натворили?

Лицо Делии побелело как мел. Губы ее двигались, но не могли произнести ни звука. Джимми мертв? Джимми, ее Джимми мертв?

– Твой отец может сесть за убийство по твоей вине! Твой отец и твои двоюродные братья! И ты знаешь, в чем я уверена, Делия Даулинг? В том, что этот парень пострадал за то, чего он не делал. Ты просто хотела проучить его. И вот результат!

Делия села на кровати.

– Ты серьезно, мам? Джимми мертв?

– Мертвей не бывает, а твой отец и братья арестованы меньше часа назад. Только что мне звонил их адвокат. Я предупреждаю тебя, девочка: если запахнет жареным, я выступлю против тебя на суде. Это ты виновата. А теперь марш с кровати, уже почти полдень, и попытайся вести себя так, чтобы люди видели: ты в горе. Если ты не думаешь о себе, то сделай это хотя бы ради твоего отца!

С этими словами Бернадетт, хлопнув дверью, вышла из комнаты.

Потрясенная Делия некоторое время не могла подняться, хотя от сна не осталось и следа. Джимми мертв, ее Джимми. Отец убил его. Она услышала частый стук и поняла: это биение сердца отдается у нее в ушах.

Господи, милостивый Иисусе, что же она натворила?

Внизу Бриони и Бернадетт обсуждали случившееся. Обе были встревожены и чрезвычайно злы на Делию. Фэйт сидела на коленях у Бриони, под глазом у нее красовалось багрово-синее пятно. Она улыбалась Бриони, показывая красивые ровные зубки. Бернадетт опустилась перед ней на колени и взяла ее ручки в свои.

– Скажи бабушке, дорогая. Скажи бабушке, что случилось с твоим личиком.

В свои три года Фэйт уже была дипломатом. Она облизнула розовые губки и улыбнулась, хихикнув.

– Не-ет, – пропел ее тоненький голосок.

– Ну скажи, моя сладенькая, скажи бабушке, и она даст тебе большую шоколадку. Только Фэйти. Никому больше.

Личико девочки напряглось. Ее живые глазки ярко заблестели. Она рассеянно потерла подбитый глаз. Движение ее было привычным, как у детей, притерпевшихся к побоям. Дети, которых не бьют, чувствуют боль гораздо острее.

– Большую шоколадку? Мне? – Глаза Фэйт широко открылись. Бриони с Бернадетт затаили дыхание.

– Тебя папа стукнул, солнышко? Скажи бабушке.

Фэйт решила рассказать правду и восстановить справедливость. Собственно, о справедливости она не думала – просто бабушке очень хотелось знать правду. Это да еще обещание большой шоколадки решило исход дела.

– Папочка ударил мамочку.

Бернадетт проворковала:

– Я знаю это, деточка, но кто ударил тебя в глазик? Тоже папочка?

На этот раз Фэйт застенчиво покачала головой. Она зарылась лицом в грудь Бриони.

– Нет?.. Папочка не трогал тебя, Фэйти? Кто же тогда, солнышко? Скажи тете Бриони.

Фэйт посмотрела на Бриони, затем на свою бабушку.

– Мамочка ударила меня. – Губы ее задрожали. – Сильно!

Бриони взглянула на Бернадетт. Глаза сестер были полны злости.

– Я убью эту сучку, Бри, клянусь.

Бриони обняла малышку и поцеловала ее волнистые волосы.

– Успокойся. Ничего хорошего не выйдет, если ты дашь волю своим эмоциям. Нам сейчас необходимо хорошенько подумать.

Она закусила губу.

– Но я обещаю тебе, Берни, если они не смогут выбраться из тюрьмы, то я сама сверну ей шею. Я даже не разрешу тебе разделить это удовольствие со мной.

Бернадетт в полной мере ощутила враждебность, исходившую от сестры, и, несмотря на собственный гнев и тревогу за мужа, холодок страха пробежал по ее спине. На этот раз Делия зашла в своих играх слишком далеко. Как бы ей не пришлось вступить в другие игры, ставкой в которых является жизнь.


Гарри Лиммингтон смаковал свою удачу, сидя в столовой полицейского участка. Близнецы оставили не только отпечатки пальцев, но также и черенок мотыги в своем «роллс-ройсе». Он получил именно то, что ему требовалось.

Отхлебнув горячего чая, он удовлетворенно улыбнулся.

Братья Каванаг, как зрелый плод, свалились прямо ему в руки. Детектив плавал на волнах эйфории. Джимми Селларс только зря отягощал землю – наркоторговец, ленивый бездельник, который ни одного дня в своей жизни не отработал честно. Но смерть его не были напрасной. Нет, ни в коей мере, слава богу. Его смерть станет той самой дубиной, с помощью которой удастся превратить семейку Каванаг в кровавое месиво. Уж тут за Гарри Лиммингтоном дело не станет!

Инспектор снова отхлебнул чаю – так, словно это было дорогое шампанское. В конце концов, у него сегодня праздник.


Руби Стенвэй был тучным евреем неопределенного возраста и темперамента. Сейчас он сидел в тюремной камере у близнецов и Маркуса. Руби, их адвокат в течение многих лет, всегда отличался энергией, умом и змеиной изворотливостью. Его пальцы были унизаны дорогими перстнями, и сейчас, когда он жестикулировал, бриллианты сверкали в свете флуоресцентных ламп.

– Послушайте меня, мальчики: у меня все схвачено. Они продержат вас здесь ночь, а к утру я полностью возьму ситуацию под контроль. Очевидно, в квартире есть отпечатки ваших пальцев. Но, в конце концов, вы ведь столько раз бывали в той квартире.

При этих словах Руби красноречиво подмигнул. Трое мужчин улыбнулись и дружно закивали, моментально поймав его мысль.

– Остается вопрос с оружием, но у меня такое чувство, что через двенадцать часов и с этим все будет в порядке. А значит, сидите пока тише воды ниже травы, не высовывайтесь, сохраняйте спокойствие и, самое главное, – он многозначительно посмотрел на Бойси и Дэниэла, – не давайте воли эмоциям.

Затем он встал и начал со своим тяжелым портфелем пробираться к выходу из камеры.

– Желаю вам спокойной ночи.

Не утруждая себя тем, чтобы пожать подзащитным руки, он поклонился и плавно вытек в коридор.


Лиммингтон услышал о том, что трое подозреваемых одновременно встречались со своим адвокатом, и пришел в ярость.

– Почему им было разрешено встретиться с адвокатом всем вместе? Господи боже мой, да они обвиняются в убийстве!

Сержант пожал плечами:

– Я следовал указаниям главного констебля, мистер Лиммингтон. Я думал, вы в курсе дела.

Лиммингтон закусил губу и резко отвернулся. Значит, главный констебль? Нужно сообщить об этом министру внутренних дел. Но тоненький внутренний голосок подсказывал инспектору, что министр каким-то образом уже обо всем осведомлен.

Инспектор спустился в комнату для допросов с каменным выражением на лице. Похоже, что победу он отпраздновал преждевременно. Там, где дело касалось семьи Каванаг, большинство людей не рассчитывало своих сил и допускало ошибки. Он не стал исключением, начав считать цыплят задолго до того, как наступила осень.

– Здрасьте, мистер Лиммингтон. Успели выпить чашечку чая?

Лицо Бойси было таким открытым и бесхитростным, что Лиммингтон не смог сдержать улыбки. Из двух братьев ему всегда больше нравился Бойси. Даже когда Бойси был юным сорванцом, инспектор всегда находил с ним общий язык – в отличие от его брата Дэнни, в котором чувствовалась совсем другая закваска.

– Не переживай, Бойси, я еще успею выпить чаю. Я хотел бы переговорить с тобой в частном порядке.

Бойси откинулся на спинку деревянного стула, скрестил руки на груди и приподнял брови, приготовившись внимательно слушать. Гарри Лиммингтон сел напротив, жестом попросил выйти молодого полицейского и улыбнулся самой дружелюбной улыбкой, которую только смог изобразить.

– Ты понимаешь, что сядешь надолго, не так ли? Убийство – вещь серьезная. Поэтому я не стану ходить вокруг да около и буду с тобой откровенен. Я знаю о вас двоих гораздо больше, чем вы думаете. Ваш дядя уже немолод, и ему в тюрьме придется гораздо тяжелее, чем вам. Скорее всего, он умрет в каком-нибудь тюремном госпитале, без близких рядом.

Инспектор сделал паузу, чтобы сказанное дошло до Бойси.

– Думаю, мы могли бы договориться. Я представлю все в таком виде, будто вы с Дэниэлом просто решили зайти в гости, а потом случилась ссора и ситуация вышла из-под контроля. Но для этого мне нужна твоя подпись на листе бумаги. Ты сможешь спасти и себя, и своего дядю, и множество людей, если будешь вести себя прилично, сдашься и спокойно сядешь в тюрьму. Что скажешь, Бойси?

Бойси холодно посмотрел на инспектора и ровным голосом произнес:

– Почему бы вам не попросить для меня чашечку крепкого чая, мистер Лиммингтон, и после этого не свалить отсюда? Вы начинаете действовать мне на нервы. Ни меня, ни моего брата, ни моего дяди не было даже рядом с тем домом, и вы об этом прекрасно знаете. Вы пытаетесь подставить нас. На сей раз вы не на тех нарвались.

Лиммингтон широко открыл глаза и ядовито поинтересовался:

– Уж не угрожаешь ли ты мне, Бойси?

Бойси обвел взглядом пустую комнату. Лиммингтону никогда раньше не приходилось видеть такого выражения на его лице – оно было почти диким.

– Ты что о себе думаешь? – процедил Бойси. – Ты не испугаешь меня, дружок. Я даже не совсем понимаю, о чем ты говоришь. Ты – ничто, ты крошечный прыщ на заднице мира. Сидишь тут в своем похабном пиджаке и пытаешься все свалить на меня и на моих родных. Ты просто фараон. Ты грязь на моих ботинках. Ты ничто. Понял? Я могу стереть тебя с лица земли, если только захочет моя левая нога, поэтому не напрягай меня, дружок. Будь любезен, не напрягай. А сейчас позови своего холуя и давай раз и навсегда забудем об этом разговоре.

Лиммингтон не был трусом, но все же испугался. Ему недвусмысленно дали понять, что его жизнь в опасности. Его могут раздавить, как блоху или таракана. Гарри Лиммингтон отчетливо представил свою жену Виолетту, оплакивающую его или их единственного сына.

Именно тогда, в маленькой комнате для допросов, оказавшись лицом к лицу с самым обаятельным представителем семейства Каванаг, инспектор по-настоящему понял, во что он ввязался.


Полицейскому констеблю Диллинджеру, тщедушному человеку с оттопыренными ушами, недавно исполнилось тридцать шесть. Он был холост, служил в полиции вот уже больше десяти лет и не претендовал ни на что большее, чем должность рядового полицейского. Сейчас у него на руках была главная улика против братьев Каванаг – рукоятка мотыги в пятнах крови. Ее взял из запертого шкафа в следственной лаборатории другой полицейский, детектив Раштон, и передал ему получасом раньше при встрече в парке. Теперь Диллинджер сидел в своей машине на глухой окраинной улочке и ждал того, кто заберет у него эту улику. В результате констеблю предстояло стать на пятьсот фунтов стерлингов богаче. Диллинджер уже точно знал, на что он потратит деньги.

Прежде всего он отправится в «Бервик Мэнор», где подцепит хорошенькую девочку и сыграет в рулетку. Затем отложит часть денег для матери и пятьдесят фунтов – на свадьбу сестры.

Стук в окошко машины вывел его из состояния мечтательности. Он вышел из машины, передал пакет, взял конверт с деньгами, снова сел в машину и тут же уехал. Не было сказано ни единого слова.

Улыбаясь сам себе, полицейский констебль Диллинджер направил машину по дороге, ведущей в «Бервик Мэнор» и лучшую жизнь.


Делия не показывалась из своей комнаты, ничего не ела и ни с кем не разговаривала. Бернадетт оставила ее в покое, так как боялась не совладать с собой и покалечить собственную дочь. Когда Бриони вошла в дом, Бернадетт быстро выбежала в коридор, едва не сбив с ног Кисси.

– Все в порядке, Бри?

Бриони улыбнулась. То была ее первая настоящая улыбка за день.

– Теперь все о'кей. Утром они будут дома.

Бриони сняла пальто и повесила его на перила лестницы.

– Кисси, голубушка, хватит таращиться на меня, сделай-ка лучше чайку покрепче и послаще. Где Делия, Берни?

Явно нервничая, Кисси бросилась готовить чай. Бернадетт проследовала за Бриони в гостиную и, запинаясь, произнесла:

– Она не спускалась. Я к ней наверх не пойду. Я могу ее просто убить. Никогда в жизни я не была так зла.

Бриони понимающе кивнула.

– Где Фэйти?

– Она спит, слава тебе господи. Я уложила ее примерно час назад.

– Я поднимусь к Делии. Она должна знать, что следует говорить. В любое время фараоны могут нагрянуть снова с ордером на ее арест. Они будут расспрашивать ее о драке с Джимми. Я хочу, чтобы она отвечала складно, когда они придут.

Бриони взбежала вверх по лестнице и ворвалась в спальню Делии.

От страха та подпрыгнула на кровати, увидев тетю, стоявшую в дверях, словно карающий ангел.

– Ты создала нам некоторые проблемы, моя девочка, но я счастлива тебе сообщить, что все уладила.

Голос Бриони был тихим и жестким, совсем не похожим на тот, которым она обычно разговаривала со своей племянницей. Делия почувствовала, как страх, разрастаясь, овладевает всем ее существом.

– О, тетя Бри…

Бриони жестом остановила ее и тяжело села на кровать.

– Заткнись, Делия. Мне не интересны твои объяснения, – во всяком случае, сейчас. Я хочу, чтобы ты выслушала меня внимательно, очень внимательно. Полиция уже приходила сюда, искала тебя. Твоя мать послала их к черту. Берни сказала им, что ты никак не можешь оправиться от шока. Они поверили ей, но они вернутся. Ты им скажешь, что вы с Джимми действительно подрались, но потом ты ушла из квартиры, пришла сюда и пробыла здесь со своими братьями и отцом весь день и всю ночь. Мы с твоей матерью подтвердим твое алиби. Кисси тоже все подтвердит. Она скажет, что готовила нам обед и накрывала на стол. Если мы все будем рассказывать одно и то же, они ничего не смогут нам сделать. Понятно?

Делия кивнула. Глаза ее были широко раскрыты от страха.

– Послушай меня, Делия, это серьезно, это все очень серьезно. Если мальчики и твой отец сядут, хлопот не оберешься. Ты понимаешь, о чем я тебе толкую? Ты – причина всего происшедшего, и ты должна приложить максимум усилий, чтобы помочь семье выпутаться из этой истории.

Делия кивнула с тем же перепуганным видом. Глядя на нее, Бриони поняла, что за ней нужен глаз да глаз, а иначе она может разрушить всю их тщательно выверенную комбинацию. Главной улики больше нет, от нее избавились. Ее исчезновение, конечно, вызовет сумятицу, но без главной улики полиция не сможет ничего сделать. Отпечатки пальцев близнецов нашли в квартире, где произошло убийство, но это естественно. Данную улику можно не принимать во внимание. Джимми Селларс являлся известным наркодельцом, его мог убить кто угодно – либо кредитор, либо должник. Итак, если все женщины семьи будут стоять на своем, к утру трое мужчин окажутся дома.

Руби Стенвэй уже работал над исковым заявлением, обвиняющим полицию в превышении полномочий. Оно пригодится в том случае, если сразу после исчезновения улики полиция попытается провести расследование. У Руби теперь имелась вся информация об орудии убийства и о ходе расследования – Томми позаботился об этом.

Если не считать Делии, причины всех бед, остальное было под контролем.

Бриони наставила свой тонкий палец на племянницу:

– Я совершенно точно знаю, что это ты, а не Джимми поколотила Фэйти. Этот парень умер из-за тебя. Никогда не думала, что мне придется говорить тебе такое, Делия, и все же: в будущем держись от меня подальше. Обходи меня за семь верст, потому что я сама не знаю, на что способна в отношении тебя. Ты меня понимаешь? Близнецы узнают всю правду о том, что ты наделала, и это будет справедливо. Ты использовала их, а семью нельзя использовать. Ты стала подстрекателем убийства отца собственного ребенка. Из-за тебя твой отец и двоюродные братья оказались за решеткой и обвиняются в убийстве. Поэтому послушай моего совета, девочка, действуй заодно со всеми. Подумай над моими словами и говори полиции то, что я тебе сказала сейчас. Веди себя так, будто ты в шоке и немного не в себе. Скажи, что у Джимми на почве торговли наркотиками имелось множество врагов. Он всегда подставлял людей. Только ты можешь вытащить своего отца из того дерьма, в которое его втянула. Только ты. Поняла?

Делия кивнула. Ее испуганные глаза были полны слез. Однако Бриони не чувствовала ни капли жалости к ней. Она с удовольствием отвесила бы Делии такую оплеуху, что у той еще долго звенело бы в ушах.

Она не верила Делии. И это огорчало ее больше всего.


– Что значит – «улика каким-то образом исчезла»? – Лиммингтон не верил своим ушам. Голос его стал высоким и пронзительным.

– То, что я сказал, мистер Лиммингтон. Ручка мотыги исчезла. Вот так.

– Что значит – «вот так»?

Лиммингтон начинал подумывать, все ли в порядке у парня с головой.

Молодой детектив вздохнул. Ему не хотелось докладывать об этом инспектору – он знал, что попадет под горячую руку.

– Вы помните ручку мотыги, сэр? Ту, что Каванаг использовали для убийства Джимми Селларса?

Лиммингтон кивнул.

– Ну так вот, где-то между поздним вечером вчерашнего дня и ранним утром сегодняшнего она исчезла из шкафа, в котором хранятся улики. Вместе со всеми записями, как будто ничего никогда не существовало. У нас нет ручки, нет записей, вообще ничего против Каванагов.

– Но я лично положил ручку мотыги в шкаф. Я так этого не оставлю. Я пойду к начальнику!

Полицейский кивнул, словно ожидал такого ответа:

– Он ждет вас, сэр.

Гарри Лиммингтон ураганом пронесся через все здание. Он дрожал, словно натянутая струна, не в силах поверить в то, что произошло. В кабинет начальника он вошел без стука, чего никогда не позволял себе раньше.

– А, Лиммингтон, милости просим.

Глава полицейского управления Кристофер Уайтсайд был приветлив и спокоен.

– Присаживайся. Плохи дела. Очень плохи. Я лично занимаюсь этим.

Гарри Лиммингтон почувствовал, как сердце его ухнуло куда-то в район его чистых нейлоновых носков.

– Я собственноручно положил черенок мотыги в шкаф для улик, сэр. Я расписался за это. Я чувствую, что мы все равно сможем обвинить братьев Каванаг в убийстве. Я охотно засвидетельствую и объясню где угодно и кому угодно, что имело место воровство.

Кристофер Уайтсайд почуял угрозу и усмехнулся. Эта усмешка походила на ту, которую инспектор видел на лице Бойси, и он снова почувствовал тот же самый страх, только на сей раз к страху примешивалось презрение.

– У меня на руках заявление, вернее, копия заявления, в общем-то касающегося вас. Здесь говорится о том, что вы шестнадцать раз предъявляли необоснованные претензии к близнецам и в довершение всего пытаетесь бездоказательно обвинить их в убийстве. Давайте рассуждать логически, хорошо? У нас нет никаких улик, зато у нас есть письменное заявление о том, что шестнадцать раз вы превышали свои служебные полномочия в отношении семьи Каванаг. У газет будет просто праздник урожая! Мне сообщили, что газета «Мир новостей» уже заинтересовалась этой историей. Вы хороший полицейский – на самом деле один из лучших, – но если вы будете продолжать в том же духе, то неминуемо нарветесь на крупные неприятности. Оставьте все как есть. Давайте просто не будем терять семейку из вида и подождем, пока придет наш черед.

Лиммингтон обмяк и сгорбился на стуле. Вся его работа пошла насмарку. У него закружилась голова.

– Значит, вы их отпускаете? – спросил он еле слышно. Уайтсайд улыбнулся своей самой дружелюбной улыбкой:

– Они отпущены на свободу два часа назад.

Гарри повернулся и вышел из комнаты. Он возвращался в свой кабинет как побитая собака. Взяв трубку телефона, он набрал номер, но ему сообщили, что министр внутренних дел не может сейчас ответить на звонок. Гарри понял: наверху еще долго не будут отвечать на его звонки.


Бойси помчался прямиком к Сюзанне, а Маркус и Дэниэл – домой. Бернадетт и Бриони были так рады видеть мужчин, что едва не задушили их в объятиях. Кисси, разрыдавшись, побежала подавать им вкуснейший завтрак. За чаем мужчины с напряженными лицами слушали Бернадетт и Бриони, рассказывавших им правду о Селларсе и Делии. Маркуса их рассказ совершенно ошеломил. Дэниэл же, напротив, разозлился так, что Бриони боялась, как бы он не поднялся наверх и не совершил еще одно убийство.

– Так она наврала?!

– Выходит так, Дэнни, малыш. – Берни было стыдно за свою дочь. – Джимми никогда не трогал ребенка. Наоборот, он ударил Делию за то, что она жестоко обращалась с Фэйти. Делия призналась во всем прошлой ночью. Она хотела проучить Джимми. Он гулял от нее, не хотел ее видеть. Она отомстила.

– Ты хочешь сказать, что я провел ночь в полицейском участке, потому что эта кобылица решила наказать своего мужика?

На меня чуть не повесили убийство, тетя Бриони сбилась с ног, улаживая наши дела, и все благодаря этой маленькой шлюхе, которая хотела чужими руками всыпать своему мужику?

Бриони крепко держала Дэнни за руку, впившись в нее ногтями.

– Успокойся, Дэнни, успокойся. Вы с Бойси не умеете владеть собой, и это тоже привело к такому результату. Если ты сейчас набросишься на нее, она не выдержит. Поверь мне, она свое уже получила. Она знает, что натворила. Криками и угрозами ты не добьешься ничего.

Маркус впервые заговорил.

– Знаете, я всегда любил Делию больше, чем Ребекку. Но сейчас я с легкостью мог бы свернуть ей шею. Я готов растерзать ее, как подумаю о том, что она натворила.

– Успокойся, Маркус. Бриони права – Делия сейчас не в себе. Если вы тронете ее, то не известно, какой фортель она может выкинуть. Никогда не думала, что мне придется говорить такое, но эта девочка – моя очень большая головная боль.


Делия слышала голоса, доносящиеся снизу, и сердце в ее груди отбивало бешеный ритм.

Конечно, она хотела Джимми, но хуже всего было то, что она потеряла лицо. Теперь все знали, какая она на самом деле. И чем больше Делия думала о том, какова же она в действительности, тем больше ей хотелось отвлечься от этих мыслей. И Дэнни, и Бойси, и ее отец теперь знали: она лгунья, от которой одни только беды и которая к тому же еще и бьет детей. Мать уже поставила ее в известность, что забирает ребенка к себе. Это не пугало Делию. Фэйти была довольно сносной девочкой, но она не вписывалась в образ жизни Делии. Фэйт требовалась для того, чтобы привязать покрепче Джимми Селларса. Теперь Джимми нет, в тетради жизни Делии вместо его имени стоит большая жирная клякса, и настало время перевернуть страницу.


Бойси порадовало то, как встретила его Сюзанна, с разбегу бросившись ему в объятия. Бойси подхватил невесту на руки и поднялся с ней по ступенькам, в то время как Дорин Рэнкинс с удовольствием наблюдала эту картину из окна.

Ее девочка сделала правильный выбор. Бойси жадно целовал Сьюзи, чувствуя под тканью платья ее маленькие упругие груди.

– Я знала, что ты не мог сделать такую ужасную вещь, Бойси. Я говорила об этом маме и папе!

– Это все было большой ошибкой, дорогая. А сейчас как насчет того, чтобы прокатиться и обсудить предстоящую свадьбу?

Когда он мягко опустил невесту на землю, Сьюзи широко улыбнулась.

– Это было бы замечательно, Бойси!

И молодые отправились в центр города, где он купил ей обручальное кольцо, невообразимо дорогое и необыкновенно эффектное.

Сьюзи смотрела на жениха одновременно с гордостью и со страхом.

Теперь она принадлежала Бойси раз и навсегда, хотя внутренний голос шептал ей, что теперь она принадлежит не только Бойси, но и всему клану Каванаг. Однако девушка заглушила в себе этот голос и поцеловала Бойси в губы прямо при пожилом ювелире. Она с нетерпением ждала того момента, когда сможет похвастаться кольцом перед подругами и родственниками.


Глава 44


– Ну так где же ты был, Бойси? Просто развернулся и ушел вечером, не сказав даже «до свиданья», а потом всю ночь где-то пропадал. Я хочу знать, где ты был. Более того, Бойси Каванаг, я хочу знать, с кем ты был!

За время замужества в голосе Сьюзи появились резкость и театральные интонации, которых не замечалось раньше. Бойси безуспешно попытался обнять жену.

– Не трогай меня, я не знаю, где ты был, – вырвалась Сьюзи.

Бойси стиснул зубы и, подавив гнев, спокойно произнес:

– Сьюзи, дорогая, у меня появились кое-какие дела вне дома, вот и все. Я никогда не обсуждаю свои дела с тобой, моя любовь. Чем меньше ты знаешь, тем лучше. А теперь закрой, пожалуйста, свой рот и накорми меня завтраком. Я голоден как волк.

По его тону Сьюзи поняла, что подошла к критической черте. Зная, что дальше давить нельзя, она отступила, одарив мужа долгим ледяным взглядом, вышла из комнаты и отправилась готовить яичницу с беконом. Лицо ее было бесстрастным, но в душе бушевал ураган.

Она жила в большом роскошном доме, обставленном по ее вкусу, денег у нее куры не клевали, и она собиралась родить ребенка. Она знала, что муж ее любит. Тогда почему же она была несчастлива? Почему ходила как в воду опущенная и постоянно затевала ссоры?

Потому, отвечала она себе, что ей ненавистна каждая секунда пребывания в этом доме. Ненависть стала расти с тех самых пор, как исчезло чувство новизны и она стала понемногу понимать, какова будет ее настоящая супружеская жизнь.

Сьюзи не могла никуда выйти – ни одна, ни с друзьями. Она могла выходить только со своим мужем, и то чаще всего в клубы, владельцем которых он был. Его тетушки часто навещали их и ожидали, что она так же часто будет таскаться к ним.

Бойси следил за ней, словно ястреб. С друзьями Сьюзи, которые время от времени захаживали к ним, он обращался очень холодно, объясняя это тем, что ему не о чем говорить с подростками.

Но Сьюзи сама была в том же возрасте, разве нет?

Она хотела жить своей собственной жизнью, но ей даже не позволялось громко включать музыку, потому что Бойси терпеть не мог шума.

Ей надоело то, что с ней обращались как с королевой в магазинах или на рынках. Ей это действовало на нервы. Накануне она зашла в овощной магазин, и продавец тут же бросил другую покупательницу, чтобы обслужить ее. В глазах таких рядовых покупательниц Сьюзи видела открытую ненависть.

Сьюзи хотелось крикнуть им: «Не желаю вам оказаться на моем месте, милые! Это только кажется, будто все так замечательно, а на самом деле все по-другому. Я словно птица в клетке. Я не могу вздохнуть без того, чтобы кто-нибудь не спросил меня, для чего я это делаю».

Сьюзи бросила три тонких ломтика бекона на сковородку. Горячий жир тут же брызнул во все стороны, несколько капель попало на ее щеки. От боли на ее больших кукольных глазах выступили слезы.

Она ненавидела свою беременность, она ненавидела свое замужество, ненавидела родственников мужа, вечно крутившихся рядом и всюду совавших нос. Ей не нравилось, что муж обращается с ней как с игрушкой, которой можно поиграть, когда захочется, а затем убрать в ящик до следующего раза.

Через десять минут она поставила перед мужем завтрак и, налив две чашки кофе, села напротив и стала наблюдать, как ее большой красивый супруг поглощает еду.

Она поняла, что скоро возненавидит и его самого.


Бесси и Лизель помогали Керри одеваться к выступлению на телевидении. После появления при содействии Бриони в музыкальном шоу на Би-би-си-2 к Керри почти полностью вернулась былая слава. Теперь, год спустя, она получала довольно много предложений. Лизель была на седьмом небе от счастья, видя такой поворот событий. Теперь она состояла менеджером при своей матери, что хотя и сокращало число визитов к отцу в Нью-Йорк, тем не менее очень ее радовало.

– Этот темно-зеленый очень идет тебе, мама, он подчеркивает цвет твоих глаз. Будешь хорошо смотреться в кадре.

Керри чуть заметно вздохнула. Ее волновал не столько наряд, сколько возможность зайти перед выступлением в комнатку за сценой и быстренько глотнуть водки. Она сделала над собой усилие и улыбнулась:

– Спасибо, дорогая. Я думаю, что на сей раз я всех удивлю выбором песни. Представляешь, я буду петь на конкурсе! Это в моем-то возрасте.

– Послушай, мам, жюри обязательно оценит твою песню. В нем сидят люди, знающие толк в музыке. С конца пятидесятых идет возрождение джазовой музыки, и вполне естественно, что о тебе вспомнили. В свое время ты была одной из лучших джазовых и блюзовых певиц. Ты пела блюзы тогда, когда большинства нынешних исполнителей еще и в помине не было! Я нисколько не удивлюсь, если ты снова окажешься на вершине. Ты заслуживаешь этого.

Керри улыбнулась. Да, Лисси прекрасная дочь. Абсолютная вера в талант матери являлась одним из главных ее достоинств. Как менеджер она управляла матерью и ее делами железной рукой. Никто не мог пренебрегать Керри Каванаг, когда ее дочь была рядом.

В некоторых отношениях Лизель напоминала Бриони. Она обладала такой же целеустремленностью, как ее тетка. В прошлом году Бриони сдержала данное Лизель обещание: она взялась за Керри, одела ее с головы до ног, устроила так, чтобы та получила приглашение на музыкальное шоу, сама отвела ее туда и позволила ей перед этим выпить две большие порции водки для снятия нервного напряжения. Керри спела чисто и душевно, сразу вернув себе былых поклонников и завоевав сердца многих новых – тех молодых людей, которые потом прослушали все семьдесят восемь вышедших ранее пластинок Керри. За последний год Керри снова научилась радоваться жизни.

Сегодня вечером ей вновь будет позволено принять две большие порции водки перед выступлением. Кроме того, она надеялась незаметно сделать еще пару глотков. Лизель смирилась с тем, что перед каждым выступлением матери требовалось выпить. Это было так просто: если позволять Керри выпить перед выступлением, то она давала такие концерты, что удовольствие от них получали и сама Керри, и Лисси, и слушатели. Керри уже выступила во всех популярных музыкальных телепередачах и вместе с Бесси пела по всему Лондону.

Керри снова пила, но оставалась дееспособной, так что даже доктор, выписанный и оплачиваемый Бриони, не мог придраться к ней. Как он сам говорил, многие люди выпивают по стакану-другому вина каждый день. Это снимает стресс и прогоняет страхи.

Керри нравился доктор Монтгомери. Он был как раз тем типом врача, который ей требовался. Она никому не рассказывала о том, что этот парень за пятьдесят долларов вкалывал ей демерол. В конце концов, никто ее об этом не спрашивал. Так зачем же все портить?


Тепло от студийных ламп разливалось по студии, и Бриони поудобнее устроилась в кресле. Вокруг нее сидели разные люди – старые и молодые, но объединяло их всех одно: они хотели слышать голос Керри Каванаг. Бриони чувствовала себя такой защищенной, такой непобедимой, словно невидимое волшебное покрывало окутало ее с головы до пят. Так много пришлось пережить их семье, что ничего страшного с ними больше случиться не могло, – эту мысль внушало Бриони царившее в студии общее настроение.

Вышел ведущий и начал свою речь, глядя то в объектив камеры, то на слушателей в студии:

– Сегодня здесь присутствует женщина, которая поет вот уже почти пять десятков лет. После двадцатилетнего перерыва она вновь вернулась на сцену, доказав, что до сих пор является одной из лучших. Мисс Керри Каванаг!

Зажглись огни позади сцены, и в их лучах появились Керри и ее группа. Оглушительные аплодисменты не смолкали в течение трех минут. Когда шум наконец стих, Керри заговорила с аудиторией сильным мелодичным голосом:

– Спасибо. Спасибо вам всем и каждому в отдельности. Сегодня вечером я хотела бы исполнить для вас несколько знакомых вам старых песен, но сначала я спою вам песню, которую услышала недавно и которая глубоко тронула меня. Я надеюсь, что она понравится и вам.

Молодой человек начал играть на акустической гитаре, Керри подошла к микрофону и, взяв его в руку, в течение нескольких минут отбивала ногой ритм. Затем она начала петь «Я и Бобби Макги». Аудитория замерла, вся во власти чистых звуков, раскрывающих богатство таланта Керри во всей его полноте. В какой-то момент все расслабились и стали просто наслаждаться пением.

К одинокой акустической гитаре присоединились две электрогитары, барабан и пианино. Музыка набирала мощь, и, перекрывая все остальные звуки, вверх летел чистый и сильный голос Керри.


Свобода – это лишь еще одно определение состояния, когда терять нечего.

Ничто не стоит ничего, но оно и есть свобода.


Пораженная Бриони слушала, как голос сестры в своем прежнем неповторимом стиле выводит песню Дженис Джоплин. Не только Бриони, но и все остальные слушатели теперь понимали, что Керри действительно будет петь до самой смерти. Ей было уже за шестьдесят, и тем не менее она сумела дать песне новое звучание, добавила глубины, и музыканты, которые играли сейчас так, словно от игры зависела вся их жизнь, гордились своей причастностью к этому волшебству.

Когда Керри закончила выступление, аудитория встала и зааплодировала хрупкой женщине на сцене. Овации были оглушительными. Ведущий вышел на сцену и присоединился к аплодисментам. Зал словно сошел с ума. Хлопали даже операторы.

Бриони посмотрела на Кисси, которая тоже попросилась на концерт. Та улыбалась, хотя по ее щекам текли слезы. Бриони давно не было так хорошо. Счастливая, она откинулась на спинку кресла и погладила руку Томми. Он ответил легким рукопожатием, затем наклонился к ней и коснулся губами ее щеки.

– Она умеет петь, Бриони, никто и никогда не сможет отнять это у нее.

Бриони кивнула. Томми прав. Никто не мог отнять этого у Керри – даже сама Керри, хотя, видит Бог, она пыталась, и временами очень усердно.


Бриони напевала песню Керри, когда направлялась от дома к машине. У нее было легко на сердце, она не шла, а летела и чувствовала себя очень молодой. Томми отправился на собачьи бега вместе с Дэниэлом, Бойси и Маркусом. Этот вид досуга не только доставлял удовольствие, но и приносил прибыль, ведь игорный бизнес принадлежал братьям. Бриони же собралась навестить Керри и Лизель. Внезапно на тротуаре она увидела человека, словно поджидавшего ее. Солнце светило ей прямо в глаза, и она часто заморгала, приближаясь к стоявшей против света темной фигуре. Почему-то человек казался ей знакомым, хотя она и не видела его лица. Когда Бриони приблизилась к нему, сердце ее замерло в груди.

Мужчина инстинктивно протянул руку, чтобы поддержать ее. Бриони схватилась за эту руку как утопающий за соломинку, чувствуя тепло тела своего сына впервые за много лет.

– Мисс Бриони Каванаг, – голос не спрашивал, а утверждал.

Бриони задохнулась и едва смогла произнести:

– Бенедикт…

Как только она назвала его имя, Бенедикт понял: все было правдой. Он наблюдал за Бриони целый год, следил за каждым ее шагом, присматривался. Он нанял частных детективов, чтобы те выяснили все о ее бизнесе, и несмотря на это, его желание узнать о ней как можно больше так и не получила утоления. Как бы плохо о ней ни говорили, какой бы ужасной она ни казалась, она притягивала его как магнит. Ему нужно было узнать о ней все. Теперь он хотел поговорить с ней.

Презрение и любопытство смешались в нем. Она – его настоящая мать, она родила его.

– Проходи… Заходи в дом… – Бриони говорила с трудом. Он нашел ее. Она всегда на это надеялась. Он нашел ее, и вот он здесь, в дверях ее дома. Радость Бриони не имела границ. Молча он прошел за ней.

Стоило Кисси бросить взгляд на вошедшего – и рот ее открылся от изумления. Ей показалось, что она видит вторую Бриони: те же зеленые глаза, тот же овал лица, те же рыжие волосы. Это был сын Бриони собственной персоной.

Бриони закрыла дверь и жестом пригласила Бенедикта сесть. Он присел осторожно, будто боялся сломать кресло. Она налила два больших бокала бренди. Бенедикт молча взял свой бокал.

Несколько долгих, очень долгих минут они рассматривали друг друга. Сходство было очевидно обоим. Обоим хотелось о многом спросить друг друга, но, осторожничая, они не выказывали своих истинных чувств. Казалось, прошла вечность до того момента, когда Бриони первой решилась нарушить тишину.

– Кто тебе сказал?

– Отец.

Бриони впитывала звуки его голоса с таким наслаждением, словно после долгих часов в пустыне ей дали напиться из источника с чистой родниковой водой.

– Генри? Тебе сказал Генри? Бенедикт покачал головой:

– Он умер в прошлом году. Он упомянул об этом в своем завещании. Я не знал, даже не догадывался…

Бриони услышала боль в его голосе – боль и потрясение от того, что ему пришлось узнать. Новость явно не доставила ему никакой радости.

– Это было очень давно. Более пятидесяти лет назад. Впрочем, ты уже знаешь об этом.

– Вы были проституткой, ребенком-проституткой. Бриони показалось, будто ее ударили. Голова ее пошла кругом. Как он это сказал! Ее охватил гнев.

– Послушай меня, Бенедикт Дамас. Мне едва исполнилось тринадцать лет, когда я тебя родила, тринадцать лет! Мой отец продал меня твоему отцу, просто взял и продал! Таковы были условия сделки. Сначала это случилось с моей сестрой Эйлин, упокой Господь ее душу – она так и не смогла пережить того, что с ней сделали. Она умерла из-за Генри Дамаса, но сначала из-за него она сошла с ума! Изабель выкупила тебя у меня. Я родила тебя и, видит Бог, я любила тебя, любила больше всего на свете, но обстоятельства сложились так, что мне пришлось отказаться от ребенка. Твой отец не мог спать со взрослыми женщинами, он любил девочек, у которых еще и груди-то не было и которые не знали, как устроен мужчина. Он покупал девочек и платил за них, как другие мужчины платят взрослым проституткам. Извини, что развеиваю твои иллюзии на его счет, но такова правда. Он сформировал мою жизнь, он задал ей направление и оставил меня лишь наполовину женщиной, существом, которое в течение долгих лет не могло чувствовать любви к мужчине. Не проходило дня с тех пор, Бен, чтобы я не вспоминала о тебе, мой единственный родной ребенок. Извини, если я не соответствую твоим представлениям о матери джентльмена, с этим я ничего не могу поделать.

Бенедикт сухо произнес:

– Я ненавидел Генри Дамаса всю мою жизнь. Забавно, за всю жизнь я любил только одного человека – моего деда, точнее, отца моей приемной матери. А теперь я знаю, что в действительности мы с ним были друг другу никем.

Бриони не удивилась, но уже жалела о собственной откровенности. Этот высокий, изысканный, красивый человек пугал ее, хотя ей нравились его внешность, его манеры, его голос. Он пугал ее потому, что смотрел на нее свысока. Бенедикт заранее решил, что должен стыдиться своей настоящей матери и того, чем она занималась. От этого ей хотелось плакать.

– Зачем ты сюда пришел? Зачем ты хотел меня видеть? Она спрашивала и в то же время с ужасом ожидала ответа.

– Я хотел узнать тебя, я хотел видеть тебя и говорить с тобой. Мне нужно было понять, от кого же я произошел, мне нужно было знать, действительно ли ты такая вульгарная и низкая, как мне говорили…

Бриони рассмеялась тяжелым горестным смехом, похожим скорее на плач.

– Ну и как? Я такая?

Бенедикт залпом допил вино.

– Да, такая.

С этими словами он встал и вышел из комнаты.

Бриони слышала звук его шагов, когда он шел к двери, она слышала поскрипывание его дорогих ботинок, когда он пересекал посыпанную гравием подъездную дорожку для машины, она слышала, как он уходил от нее прочь.

И тогда слезы бурным потоком вырвались наружу, а вместе с ними – горечь стыда и унижения.

Это был он, ее сын, ее мальчик. Всем своим существом она по-прежнему любила его.


С колотящимся сердцем Бенедикт вышел из дома своей матери. Он видел ее, говорил с ней. Он сидел в ее доме. Самое большое впечатление произвело на него то, что она, казалось, одного с ним возраста. Они могли бы быть братом и сестрой.

Открыв дверцу своего автомобиля и сев за руль, он почувствовал, как сердце постепенно начинает биться ровнее. Он несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоить дыхание.

Итак, разница в их возрасте необычно мата.

Брат и сестра.

От бегавших по кругу мыслей ему становилось дурно. Мысленным взором он увидел мать совсем девочкой лет десяти или одиннадцати. Он увидел своего отца таким, каким видел его на многочисленных старых фотографиях, увидел, как он овладевает ребенком, словно взрослой женщиной, использует девочку как свою собственность. Ведь он же заплатил за нее! Перед глазами Бенедикта встали испуганное лицо той девочки, ее волнистые рыжие волосы и огромные зеленые глаза. От воображаемой сцены его затошнило, а от мысли, как больно сделал Бриони он сам, ему стало еще хуже. Но он ведь и хотел этого, хотел сделать ей больно, этой девочке-женщине, которая его родила. Он хотел, чтобы она страдала так же, как он страдал весь последний год.

Но не страдала ли она все пятьдесят пять лет с тех самых пор, как отец впервые взял ее? Не за то ли решил он, Бенедикт, причинить ей боль, что она отказалась от него, отдала его Изабель и Генри Дамасам, в то время как он являлся ее плотью и кровью, ее сыном, а она была его матерью? Не хотел ли он отомстить ей за каждую малую толику той боли, которую причинил ему отец, не выносивший своего сына? Ведь Генри Дамас мучил мальчика по одной-единственной причине: тот представлял собой продукт его противоестественных отношений с Бриони Каванаг. Мать Бенедикта сама была ребенком, и жена Генри Дамаса Изабель купила у нее сына, потому что отчаянно хотела иметь ребенка…

С высоты своего возраста вспоминая прошлое, Бенедикт теперь ясно видел: он сам служил орудием, с помощью которого Генри Дамасом можно было манипулировать. Изабель пользовалась приемным сыном, чтобы отомстить мужу за пустоту и никчемность своего замужества и всей своей жизни.

Не потому ли он хотел сделать больно Бриони Каванаг? Не потому ли, что из-за нее ему делали больно всю жизнь?

Да, но именно благодаря сделке Бриони с Изабель он теперь имел то, что имел. Хорошее образование, прочный брак, двух здоровых детишек, денег столько, что иногда он не знал, на что их потратить, и сверх того – положение в обществе, переданное ему по наследству дедом. Бенедикт Дамас являлся теперь лордом Баркгамом. Эта мысль отразилась кривой усмешкой на его лице. Лорд Баркгам, плод извращенного влечения мужчины к детям. Было тяжело знать о себе такие вещи, но теперь он понимал, что ему волей-неволей придется скрывать в себе это знание ради своих детей.

Ему хотелось броситься назад в тот дом, в объятия той женщины, разрыдаться у нее на плече и слушать ее хрипловатый голос – пусть она успокоит его, пусть скажет, что все будет хорошо… Вместо этого он завел свой «мерседес» и поехал домой к жене Фенелле, дочери Наталье и сыну Генри Дамасу-младшему. Домой, к своей настоящей жизни… которая, в сущности, не была настоящей жизнью ни сейчас, ни раньше.

В свои пятьдесят с лишним лет он чувствовал себя сиротой. После того, что он узнал за последний год, это уже не казалось ему чем-то ненормальным.


Делия сидела в маленьком клубе «Валет пик» в Сохо, в котором играли джаз, подавали теплое пиво и закрывали глаза на употребление наркотиков. Рядом с ней стоял черноволосый молодой человек с трехдневной щетиной на лице. Ему нравилось в Делии то, что она имела какое-то отношение к Керри Каванаг. Джимми Селларсу тоже всегда нравилось, что она связана с людьми, которыми он восхищался, прежде всего с близнецами. Делии было грустно оттого, что она сама не нажила того уважения, которым пользовались ее тетя и братья. Она взяла у парня, которого звали Энди, кусочек пропитанной наркотиком бумаги и положила бумажку на покрытый толстым налетом язык. Ей было просто необходимо принять наркотик. Ну и что? Куда ни глянь, повсюду она видела таких же, как Джимми Селларс. Наркоманы, нюхачи и кислотники. Ей казалось странным, что из пор их тел еще не сочатся химикаты. Тем не менее она скучала по своему Джимми, очень скучала.

Вскоре зала клуба затянулась розовым туманом. Лица, похожие на пластилиновые, проплывали перед ее глазами. Она подняла руку: пятнадцать рук поднялись и задвигались вместе в абсолютной гармонии. Она улыбнулась сама себе. Всех окружавших ее людей окутывала голубая дымка. Тела танцующих причудливо переплетались. «Ну и пусть это из-за ЛСД, – размышляла она. – Ведь так классно видеть мир по-другому и в то же время все четко понимать».

Энди вручил ей бокал с пивом, она с удовольствием выпила, и сразу теплые пузырьки побежали по телу. Каждый нерв ее тела был обнажен, каждая клеточка была способна чувствовать. Именно это и нравилось ей в ЛСД. Только находясь под кайфом, она жила по-настоящему. Как только дурман улетучивался, она теряла ощущение жизни. А настоящая жизнь походила на помойку. Если не было наркотиков, чувства ее притуплялись и внутри возникала пустота. Тому, кто изобрел ЛСД, следовало бы вручить Нобелевскую премию, его следовало бы чествовать и превозносить. Тот, кто изобрел синтетическое счастье, заслуживал высшей награды человечества.

Так думала Делия, пока ее взгляд не наткнулся снова на парня с длинными черными волосами и кривой улыбкой. Прежде чем она успела сообразить, кто это такой, ее уже вывели из клуба, посадили в машину и привезли на квартиру в пригороде, где играл «Пинк Флойд». Вскоре она уже вовсю болтала с чернявым парнем.

Она рассказывала ему все о себе, о своей жизни, о своем ребенке, о смерти отца ребенка.

Парень внимательно слушал, то поддакивая ей, то задавая вопросы.

Делия, все еще находившаяся под воздействием наркотика, ничего не подозревала и отвечала на все вопросы совершенно откровенно. Ничто не насторожило ее.

Потом они занялись любовью.

Это, как ей показалось, было лучшей частью вечера.


Глава 45


Томми наблюдал, как Бриони ковыряет еду на тарелке. Он пристально смотрел на нее, отмечая все детали ее внешности, начиная с волос, убранных в высокую прическу и открывавших стройную шею, до накрашенных ярко-красным лаком ногтей. В длинном темно-зеленом платье и подходящих по цвету босоножках она казалась ему настоящей леди. Ее глаза были искусно подкрашены. Тонкие линии подводки подчеркивали выразительность глаз и скрывали возраст.

Всем сердцем он хотел, чтобы она поделилась с ним своими мыслями. Что-то изводило ее уже целую неделю. По ночам она делала вид, будто спит, но того, кто провел столько бессонных ночей рядом с ней, обманывать не стоило. Он знал, что она притворяется.

– Ну же. Бри… Скажи мне, что случилось. Мы никогда ничего не скрывали друг от друга, так ведь?

Вопрос застиг Бриони врасплох. Сначала Томми увидел в ее глазах боль, а затем смущение.

– Девочка моя, что бы там ни сидело в твоей головке, лучше поделись этим. Даже если просто поговорить о проблеме, она автоматически перестает казаться такой огромной.

Надо ли рассказывать?

Стоит ли открыться и рассказать ему о тех демонах, что мучили ее день и ночь? О вине и страхе, – да, страхе, потому что она боялась своего сына, боялась того, что он думает о ней… Бриони закрыла глаза и покачала головой:

– Я скоро расскажу тебе, любимый. Я обещаю.

– Это очень серьезно?

Бриони услышала боль в его голосе, и ей стало стыдно.

– Достаточно серьезно. Это семейная проблема.

– Значит, это не из-за меня?

– Нет, Томми Лейн. Это не из-за тебя. Это из-за того, что случилось давным-давно и теперь вернулось, чтобы измучить меня.

В таком случае Томми знал, о чем речь. Только одно могло восстать из прошлого и причинить ей боль – ее сын.

Понимающе кивнув, Томми вновь принялся за превосходный пудинг из почек, приготовленный Кисси.

Он решил разузнать побольше о Бенедикте Дамасе. Если Бриони так страдает из-за этого маленького паршивца, он хочет знать о нем все. Только дойдя до десерта, Томми вспомнил, что «маленьким паршивцем» назвал Бенедикта зря. Сын Бриони был всего лишь на тринадцать лет младше своей матери.

Эта мысль не отпускала Томми всю ночь. Неожиданно он снова увидел как наяву красивую юную девушку, одетую в голубой бархат. И, будучи джентльменом, он сказал себе, что с тех пор она нисколько не изменилась.


Дэниэл причесывался перед зеркалом в коридоре дома Бойси. Он услышал голос Сьюзи, доносившийся из гостиной, и скрипнул зубами. Эта Сьюзи – просто дура с длинным языком. Если бы она была его женщиной, он живо заставил бы ее заткнуться – если нужно, с помощью оплеух.

– Значит, всю ночь я должна оставаться дома одна, да, Бойси Каванаг? Значит, у нас такие планы на вечер? Ты смоешься отсюда, а я буду сидеть здесь и сходить с ума?

Бойси посмотрел на свою маленькую жену долгим взглядом и вздохнул.

– У меня есть кое-какие дела, Сьюзи. Я постараюсь не задерживаться…

Она перебила его:

– О, за меня не волнуйся, Бойси. Точнее сказать, за нас – за меня и моего ребенка. Мы будем сидеть здесь и смотреть телик. Как, черт возьми, мы всегда и делаем. А ты вали отсюда и развлекайся!

Бойси снял пиджак со спинки стула и быстро вышел из комнаты.

Однако Сьюзи не собиралась отпускать его так легко. Она пошла за ним. Ворвавшись в коридор, она набросилась на него вне себя от гнева:

– Ты – вонючий ублюдок! Если ты сейчас уйдешь, можешь не возвращаться! Я говорю серьезно!

Бойси схватил ее за запястья и оторвал от себя.

– Хватит! – негодующе рыкнул Дэниэл. – Что за бред!

Бойси и Сьюзи вздрогнули и уставились на него. Они не ожидали его увидеть – Дэнни вошел в тот момент, когда уходила мать Сьюзи, и, не показываясь на глаза, стоял в коридоре, ожидая, пока закончится скандал. Однако Сьюзи Рэнкинс на сей раз сказала слишком много и все-таки вывела его из себя.

– Послушай, дорогая, ты вышла замуж за мужика, – обратился к ней Дэнни. – Слыхала о таких? Если тебе нужен был кто-то поприличней, следовало проводить время в ресторанах, где обедают служащие и страховые агенты. Но тебе очень хотелось пощекотать себе нервы и сделаться миссис Каванаг. Ну что ж, ты получила то, что хотела. Так что заткнись и дай нам от тебя отдохнуть!

Сьюзи стояла как вкопанная. В голосе деверя звучала такая открытая ненависть, что все слова застряли где-то у нее в горле.

Сьюзи посмотрела на Бойси, ожидая поддержки, но его взгляд был жестким. Она унизила его при брате и больно задела его самолюбие. Сьюзи вдруг поняла, что она наделала. Ее охватил страх. Сердце бешено колотилось в груди, боль сжала горло, глаза наполнились слезами. Исходившие от нее волны страха были почти ощутимы физически. Однако Бойси не чувствовал к ней жалости. Она унизила его в глазах брата – такой раны не наносил ему еще никто.

– Бойси… – Это была мольба.

Резко отвернувшись от жены, Бойси вышел из дома. Дэнни покачал головой и наставил на Сьюзи палец:

– Если зайдешь слишком далеко, девочка, то пожалеешь. Если я услышу, что ты снова ведешь себя в том же духе, тебе придется иметь дело со мной. Запомни это. Женившись на тебе, он тебя возвысил, но он может сбросить тебя хоть в преисподнюю, если захочет.


Констебль Сефтон, одетый в официальный костюм, сидел перед инспектором Беллингом. Его длинные волосы были собраны в «хвост», серьги в ухе уже не было. Он взял предложенную ему чашечку кофе и осторожно отхлебнул обжигающего напитка.

– Ну что, Сефтон, чем живут улицы? Констебль пожал плечами:

– Да все как обычно. В своем рапорте я указал имена дилеров, поставщиков и некоторых наркоманов – тех, из которых можно выудить какую-то информацию. От остальных пользы как от козла молока. Но кое-что я не стал включать в рапорт, поскольку подумал, что мне стоит сначала переговорить об этом с вами.

Беллинг кивнул:

– Продолжай.

– Я снял девочку. Ее зовут Делия Даулинг. Она завсегдатай клубов, она может познакомить меня со многими людьми. Ее двоюродные братья – близнецы Каванаг, а ее отец – Маркус Даулинг.

Сефтон с удовольствием заметил, как насторожился инспектор.

– Дело в том, что под влиянием ЛСД она рассказала мне о смерти небезызвестного Джимми Селларса. Кажется, его убили ее отец и близнецы, но в семье Каванаг все держатся вместе и защищают своих. У меня такое ощущение, что из-за этого случая семья теперь не больно жалует Делию. Читая между строк, можно сделать вывод, что это она подставила Селларса и это ее мучает. Все-таки Селларс был отцом ее ребенка.

Беллинг нахмурил брови.

– Я знаю. Лиммингтон – мой старый друг. Ты правильно сделал, что не включил это в рапорт. Как думаешь, она расколется, если на нее поднажать? Если мы найдем что-либо и на нее?

Сефтон усмехнулся.

– По-моему, если говорить с ней не слишком любезно, она сделает все, что угодно. Она из тех людей, которые любят быть в центре драмы. Такие создадут драму даже там, где ее нет. Я думаю, она сдаст свою родную бабушку, если цена и время будут подходящими.


– Я говорю вам, мистер Каванаг, так он сказал. – Винс Барлет боялся Бойси, но должен был первым сообщить ему правду. Бойси следовало знать: Винс тут ни при чем.

– Значит, Парголис претендует на нашу территорию? Откуда ты это знаешь?

– Мистер Каванаг, я не знаю точно. Но ходят слухи, что его видели с Дэйви Митчеллом.

Ну вот, наконец-то он смог выдавить это из себя, а теперь пусть Бойси Каванаг делает с информацией, что ему угодно. Барлет смахнул каплю с кончика носа, и Бойси передернуло.

– Сгинь, Винс.

Сказано это было спокойно, почти дружелюбно, и Винс, который всегда все понимал с полуслова, исчез в мгновение ока.

Бойси посмотрел ему вслед. Барлет походил на хорька, Бойси тошнило от одного его вида. Винса не любили, даже ненавидели, но парень знал свое дело, и потому его терпели. Порой он добывал очень ценную информацию.

Однако Митчелл – это совсем другое дело. После похорон Розали он исчез из поля зрения, и это было хорошо, потому что, попадись он на глаза, Бойси тут же пристрелил бы его, а ведь братья обещали тете Бриони его не трогать. Что ж, у них имелись претензии к нему тогда, а теперь их стало еще больше. У Бойси накопилось немало домашних проблем, да плюс еще эта… Его даже радовала возможность наконец разобраться со всеми сразу.

Лиммингтон был на седьмом небе от счастья после разговора с Беллингом.

Если то, что рассказал Беллинг, правда, то на сей раз они точно припрут семейство Каванаг к стенке. У Лиммингтона появилось ощущение, что самая его заветная мечта вот-вот готова сбыться. Конечно, Делия Даулинг – не очень надежный свидетель в том плане, что употребляла наркотики, но, с другой стороны, кто лучше нее мог знать о том, на что способна их семья? Если бы только все это оказалось правдой…

Близнецам удалось ускользнуть от него тогда. Большие мальчики оказались крепким орешком. Но даже большие мальчики иногда получают хорошую порку. Рано или поздно они совершат ошибку, и он дождется этого момента.

Молодой констебль вошел в комнату и улыбнулся:

– К вам пришла леди, сэр, пожилая, маленькая, и говорит, что ей нужно поговорить с вами о чем-то важном.

– Кто она? Я ее знаю?

– Не думаю, но она полагает, что ее информация очень вас заинтересует. Это насчет Бриони Каванаг. Ее зовут Хайди Томпкинс.

– Пригласи ее.

Лиммингтона охватил охотничий азарт. Бриони Каванаг, тетка и приемная мать близнецов…

Однако внешность вошедшей в кабинет женщины удивила его. Невысокого роста, одетая в невообразимое тряпье, очевидно выданное ей где-то в приюте, она принесла с собой характерный запах бедности, заполнивший всю комнату. Почувствовав также запах сидра, Лиммингтон понял, что перед ним «девушка с набережной», то есть попросту бродяжка. Но самым неприятным в ней были ее глаза. Они постоянно моргали. У инспектора голова начинала кружиться, когда он смотрел на нее.

Он предложил ей стул и открыл окно. Снова усевшись, он ободряюще улыбнулся гостье, надеясь, что ее рассказ не окажется слишком длинным.

Она заговорила. Голос ее был хриплым от многолетнего курения и употребления крепких напитков. Ее рот растянулся в пьяной улыбке, и Лиммингтон лишь с большим трудом сохранял любезный вид.

– Мне нужны деньги, и мой друг сказал мне, что вы могли бы дать мне маленько.

– Простите, мисс Томпкинс, а почему я должен снабжать вас деньгами? – Голос инспектора прозвучал более грубо, чем ему хотелось бы, но уж очень сильную антипатию вызывало в нем это никчемное существо.

Моргая уже не так часто, она сказала:

– Потому что я могу обвинить Бриони Каванаг в двух убийствах, совершенных много лет назад. Понимаете, когда-то я работала у мисс Каванаг прислугой в ее доме в Гайд-парке. Ну, я, конечно, была совсем девчонкой, но не такой дурой, как они могли подумать. Вы слышали о Вилли Болджере? Он был сутенером, порезал и убил одну из девочек Каванаг, Жинелль ее звали. Бриони вдвоем с Томми Лейном приговорили его и быстренько убрали. И еще убрали Оулдса. Я знаю обо всем, что тогда произошло. Я еще знаю, что Бриони Каванаг родила ребенка от мистера Генри Дамаса. Няня ребенка была моей подругой. Мы с Салли до сих пор иногда видимся. Так что, как видите, я могу много чего рассказать, мистер Лиммингтон.

Инспектору едва удавалось скрыть волнение.

– Откуда вы знаете, что они кого-то убили? Хайди ухмыльнулась:

– Потому что я специально разузнавала. Я видела тело Жинелль в деревянном ящике в ту ночь, когда его привезли к нам. Вместо лица там было месиво. Бриони сказала при мне: «Все, Болджер – покойник». Позже говорили, что он застрелился, но я так не думаю. Потом много еще ходило разговоров про Оулдса. Бриони и Томми после его смерти стали считаться баронами Ист-Энда. Они пошли в Виктория-парк и убили его там. Я готова выступить на суде.

– В самом деле?

Бродяжка снова быстро заморгала глазами.

– За определенную цену. Я могу даже сказать, что сама все видела. Что вы захотите, то и скажу. Потому как, если по справедливости, они должны ответить за все. Иногда для того, чтобы поймать воров, нужно самому на время стать вором.

Лиммингтон откинулся в кресле и расслабился. Эта женщина знала, зачем пришла. С ее помощью он мог просто распять Каванаг. Эту женщину можно было научить, что надо говорить, ее можно было буквально выдрессировать. Он получал возможность засадить Бриони Каванаг за решетку на длительное время. Его тошнило от собственных мыслей, но желание, даже не желание, а насущная потребность убрать близнецов и их тетушку оказалась настолько сильной, что врожденная честность отступила.

– Когда произошли эти убийства?

– В двадцатых годах. Я тогда была еще совсем девчонкой. Хочешь верь, хочешь не верь, я ведь моложе Каванаг, но мне никто в жизни не помогал. Я никогда не стала бы спать с кем-то за деньги.

Хайди Томпкинс произнесла это с видом праведницы, а Лиммингтону захотелось сказать: «Разве что абсолютный идиот мог бы заплатить за то, чтобы заниматься сексом с тобой». Но он только мило улыбнулся.

– Хотите чашечку кофе, мисс Томпкинс?

– Хочу, а также бутербродов и всего такого прочего, если вы можете это устроить. Я такая голодная, что могла бы съесть дохлую лошадь, завернутую в матрасы.

Лиммингтон почувствовал, как улыбка сползает с его лица. Лишь усилием воли он заставил ее вернуться на место.

– Слава богу, лошадей у нас здесь нет. Ветчина с помидором подойдет?

Женщина засмеялась.

– Что угодно, мой милый. Все, что съедобно. А затем мы с тобой можем перейти к делу.


Изабель Дамас вязала. Казалось, всю свою жизнь она только и делала, что вязала и вышивала. Теперь она просто не смогла бы жить, если бы вдруг лишилась возможности заниматься рукоделием. В пять часов к ней должна была прийти внучка Натали, и ей хотелось успеть довязать спинку кашемирового свитера.

Она посмотрела на часы и вздохнула. Час дня. Взгляд ее остановился на телефоне. Она едва удержалась от того, чтобы не снять трубку и не позвонить Бенедикту. В последнее время их отношения стали очень натянутыми. Прошлое никуда не делось. Оно всегда было рядом. Всегда. Изабель услышала стук в дверь и крикнула:

– Входи, Катриона.

Женщина неопределенного возраста вошла и сделала реверанс.

– К вам женщина пришла, мадам, просила передать ее визитную карточку.

Изабель взяла маленькую белую карточку, прочитала имя и побледнела.

– Позови ее, Катриона.

Девушка озадаченно посмотрела на хозяйку и вышла. Леди была очень хорошо одета, но ее речь не соответствовала внешнему виду. Она разговаривала как простолюдинка.

– Привет, Изабель.

Взглянув на Бриони, Изабель поймала себя на том, что почти обрадовалась, увидев ее. Наверное, это возраст, когда становится приятно видеть лица из прошлого. Но Бриони она видеть не хотела.

– Чего тебе надо?

Бриони покачала головой в ответ на резкость.

– А ты как думаешь?

Бриони была удивлена тем, как сильно изменилась Изабель. Канули в прошлое приятная полнота и густые каштановые волосы. Кануло в прошлое все, что хоть немного напоминало о юности. Изабель вообще выглядела гораздо хуже, чем обычно выглядят люди в ее возрасте.

– Бен не хочет видеть тебя, Бриони, – ледяным тоном объявила Изабель.

Бриони почувствовала жалость к женщине, которая всегда жила не своей жизнью. Жалость помогла Бриони преодолеть неловкость. Ей стало почти легко. Сев в кресло напротив, она сказала:

– Я уже видела его.

Она заметила, как приоткрылся рот Изабель. Она также заметила настоящий неприкрытый страх на ее густо напудренном лице.

– Он приходил ко мне недавно. Был очень расстроен. Изабель обмякла в кресле. Она сдалась – об этом свидетельствовал ее вопрос:

– Как он? Бриони вздохнула:

– Несчастлив. Очень несчастлив. Чертов ублюдок Генри постарался на славу.

Изабель кивнула:

– Да, Генри был тяжелым человеком, Бриони. Впрочем, ты и сама это знаешь. Я часто спрашиваю себя, как бы я поступила, будь я сейчас такой молоденькой, как тогда? Тогда все делалось по-другому. Ты просто выходила замуж, и все.

– Бен пришел ко мне домой, и это было непростое свидание, – продолжала Бриони. – Не зная меня, он невзлюбил меня заранее, но в то же время ему безумно хотелось разобраться, какой же я человек. Его можно понять. Интересно, ты говорила ему что-нибудь обо мне, о нашем прошлом?

Изабель покачала головой:

– Ни слова. Я даже не знала, что он ходил к тебе. Он со мной сейчас не разговаривает. Уже довольно давно. Даже его дети начинают это замечать. Фенелла, его жена, все понимает. Она хорошая девушка. Она хотела было рассказать все моим внукам, но, слава богу, Бенедикт остановил ее.

Бриони усмехнулась. Последние несколько слов разозлили ее.

– О да, слава богу! Мы не можем позволить детям знать свои корни, так ведь? Мы не должны делать им больно, рассказывая о том, что они – продукт отношений больного человека и ребенка, что их бабка лишь на тринадцать лет старше их отца! Это запретная тема. По-моему, Изабель. причиной нынешнего положения вещей является как раз твоя скрытность – ты столько лет скрывала правду о твоем муже и твоей жизни. На самом деле ты выкрала моего сына. Да, ты относилась к нему с любовью и добротой. Я так уважала тебя, что позволила тебе забрать его у меня. И ты воспользовалась этим! Ты забрала его практически сразу после родов. И после этого я стала тебе не нужна, да? Ты торопилась забрать ребенка, чтобы я, не дай бог, не опозорила его. Но пятно позора, нравится тебе это или нет, никуда не делось. Я родила его, и теперь он знает правду. Беда случилась потому, что ты всерьез думала обманывать всех вечно. Увы и ах!

Гнев извергался из Бриони лавиной, и она не хотела сдерживать его. В течение многих лет она собиралась сказать Изабель эти слова. Сколько раз, лежа в постели, она вновь и вновь мысленно представляла себе их встречу. По ее сценарию она, уходя, забирала с собой ребенка. Однако ее ребенок стал уже взрослым мужчиной, у него появились своя семья и свои дети, и было уже слишком поздно. Слишком поздно для всех.

– Я любила его, Бриони, больше, чем ты можешь себе представить. Я боготворила этого мальчика. Я делала все для него.

Бриони медленно покачала головой.

– Говоришь, любила его? Я тоже любила его, и ты это знаешь, а то, что ты делала, ты делала не для него. Признайся: ты все делала для себя.

И вдруг Бриони поняла: этот визит никому не нужен, он – пустая трата времени. Она подняла свою сумку с пола, но Изабель схватила ее за руку. Было удивительно, сколько осталось силы в этой почти старческой руке.

– Послушай, Бриони, пусть хоть что-то хорошее выйдет из нашей встречи. С твоей помощью я могла бы вернуть сына… Ты могла бы заставить его понять… – Голос Изабель был тихим и полным отчаяния.

Бриони грубо стряхнула ее руку.

– Из-за тебя я потеряла его. С какой стати я буду помогать тебе? Господи, хватает же у людей наглости! Я хотела увидеть тебя, потому что знала: мы больше никогда не встретимся. И я очень этому рада, поскольку ты мне отвратительна, Изабель Дамас. Ты жила ложью в своем собственном мирке. Теперь твоя ложь выходит тебе боком, и я рада, что я не единственная, кому сейчас больно.


Бойси рассказал брату обо всем, что услышал от Винса. Дэниэл медленно кивнул. На его лице не дрогнул ни единый мускул.

– Ты знаешь, что это означает, не так ли, Бойси? Это означает, что мы должны вывести их из игры. Мы избавимся от них от всех разом. Пусть будет море крови. Я не позволю этому козлу Парголису зариться на наше добро, а уж тем более этому уроду Митчеллу. Я мог бы убить кого-нибудь прямо сейчас, так все во мне кипит.

Дэниэл сжал кулаки. Костяшки его пальцев побелели от напряжения.

– Я думаю, стоит потрясти нескольких лидеров группировок, – продолжал он. – Если Парголис мутит воду в нашем районе, то мне интересно узнать, почему никто не доложил нам об этом. Может быть, он купил наших друзей? Может, он вообще хочет прийти и жить в моем доме? А, я знаю, он хочет, чтобы мы прямо сейчас составили завещание и отписали ему все! Пидор, гребаный пидор! Ему нужно все, что у нас есть, ты понял? Ладно, посмотрим, как далеко он уйдет без ног!

– Успокойся, Дэнни, успокойся ты, Христа ради!

– Успокоиться, говоришь? Может, эта дура Сьюзи сожрала твои мозги и ты вообще ничего не соображаешь? У нас хотят отобрать все, а ты смотришь на это разинув рот!

– Спасибо, Дэнни, спасибо за то, что объяснил, какой я идиот. Мне только этого и не хватало сегодня вечером.

Дэниэл взглянул в лицо брата, и ему стало стыдно.

– Извини, Бойси. Честно, друг. Это все злость. Я так зол.

Бойси засмеялся:

– А ты думаешь, я не зол? Совершенно, ни в малейшей степени? Я слишком толстокож для того, чтобы чувствовать гнев и раздражение? Вам со Сьюзи нужно объединиться. Просто позор, что вы до сих пор живете в разных домах! Кажется, изводить меня доставляет вам обоим жуткое наслаждение. И опять же, время пролетает незаметно!

Дэниэл взял брата за плечи, слегка встряхнул, затем посмотрел ему в глаза.

– Я был неправ, Бойси. Я ничего не смог бы сделать без тебя, брательник. Ты и я на самом деле одно целое. Без тебя я был бы ничто, брат. Есть только два человека, которыми я дорожу в этой жизни, – ты и тетка.

Бойси закусил губу, и, подчиняясь единому порыву, братья обнялись.

– Мы достанем этих уродов, Дэнни. Мы найдем их и сотрем с лица земли.


Питер Парголис стоял в клубе «Два пудинга» в Стратфорде с большим бокалом бренди в одной руке. Другой рукой он обнимал женщину по имени Синтия Молинг. Синтия была особенной проституткой. Со своим бюстом она проделывала такие веши, что бросала вызов физическим возможностям человека и удивляла даже искушенных любителей порно. Дэйви Митчелл одолжил ее развлечься на вечер своему дорогому другу, а теперь наблюдал за тем, как Парголис смакует бренди. Митчелл знал, что Парголис намеревается завладеть некоторыми заведениями в Ист-Энде, принадлежавшими близнецам, и надеялся в ходе грядущего передела урвать неплохой кусок для себя. Дэйви собирался сыграть одну из главных ролей в этой игре, иначе он не стал бы связываться с греком.

Благодушествуя после пары кружек пива, Митчелл окинул взглядом зал и увидел одного из верных близнецам людей, Дикки д'Арси. Длинный язык всегда подводил Митчелла. Решив, что это хорошая возможность подняться в глазах Парголиса, он начал дразнить д'Арси:

– Ой, д'Арси! А где же сегодня вечером близнецы? Дома с мамочкой, да? Два куска дерьма… Как поживает Бойси? Его молодая жена выглядит хреново. Наверное, обнаружила, что братья трахают друг друга в задницу?

Парголис и его люди засмеялись. Синтия – нет, она слишком хорошо знала братьев Каванаг, чтобы позволить себе смеяться над ними, да еще при всем честном народе.

– Почему бы тебе не заткнуться и не дать шанс своей заднице, Митчелл? – процедил д'Арси. – Что с тобой? Намешал виски с пивом и окосел?

Митчелл стал серьезным. Он наставил на д'Арси желтый от табака палец:

– Скажи этим двум ублюдкам, что дни их сочтены. Я не боюсь их, дружок. Тротуары провоняли ими, все вокруг провоняло ими. Скоро эти тротуары станут нашими. Передай им это от меня.

Д'Арси притворился, будто дрожит от страха, и произнес фальцетом:

– Что это за шум? Ах, так это же мои коленки трясутся! Спустись на землю, Митчелл! Ты будешь просто дохлым мясом после того, как близнецы узнают, что ты наговорил сегодня вечером. Просто дохлым мясом!

Повернувшись спиной к Митчеллу, д'Арси продолжал выпивать и разговаривать как ни в чем не бывало. Митчелл направился было к нему, но Парголис удержал его за руку:

– Потерпи, Дэйви, потерпи. Вскоре все они запоют по-другому.

Синтия Молинг закинула свою сумочку на плечо.

– Ты куда? – спросил Парголис. Синтия ответила недружелюбно:

– Как можно дальше от всех вас, дружок, вот куда. Если бы я хотела испортить отношения с семьей Каванаг, вы бы мне для этого не понадобились.

С этими словами она вышла из клуба, взяла такси и поехала домой, не заработав за вечер ни пенни, но ужасно довольная тем, что найдется много свидетелей ее ухода. Она не хотела оказаться втянутой в эту историю. Ни за какие коврижки.

Винс вышел из клуба следом за ней, насвистывая себе под нос. Он хотел связаться с близнецами до того, как они услышат о происшедшем от д'Арси или других посетителей клуба. Братья обещали Винсу за каждую порцию информации по двадцать пять фунтов, а деньги были ему нужны.


Глава 46


Бриони расчесала волосы и придирчиво осмотрела себя в зеркале, стоявшем на туалетном столике. Каждый раз, глядя в зеркало, она ожидала увидеть себя такой, какой была в молодости. Но, Бог свидетель, она здорово постарела за последнее время. Она почувствовала себя старой с того самого дня, когда увиделась с сыном. Несколько взбодрил ее только визит к Изабель. Ей давно нужно было встретиться с ней, ведь именно Изабель стала причиной ее многолетней печали. Она и Генри.

Бриони горестно улыбнулась. Теперь оказалось, что у нее есть внук, которого зовут Генри Дамас. Забавно, как жизнь иногда смеется над нами, а мы этого даже не осознаем. Забавно и тревожно. Интересно, как чувствовал себя Генри Дамас-старший, каждый день видя перед собой ее образ – ведь Бенедикт походил на мать как две капли воды. Вероятно, это здорово раздражало Генри – постоянно видеть ненавистный образ, будучи не в состоянии что-либо изменить. Она подумала, что Генри наверняка сделал жизнь мальчика тяжелой. А чего еще было от него ждать? Генри терпеть не мог, если им пытались управлять, а Изабель, конечно же, именно так и поступала. Это не улучшало их отношений, но Изабель и не собиралась налаживать отношения с мужем.

Кто в результате пострадал больше всех? Сама Бриони. Что бы она теперь ни делала, ее сын все равно не простит ее. Зная это, она постоянно чувствовала себя усталой и вялой.

Всю жизнь она молила Бога, чтобы он позволил ей воссоединиться с сыном. Ее мечты разбились, и ей больше нечего было ждать от жизни. Непролитые слезы защипали ей глаза. Бриони принялась яростно расчесывать волосы, вырывая целые пряди.

В спальню вошел Томми. Бриони наблюдала за ним в зеркало. Он выглядел таким веселым сегодня. Как бы ей хотелось перелить немного его энергии и живости в себя.

– Привет, Бри, смотри веселей. Совсем не похоже на тебя быть такой лежебокой!

Его голос, его слова, сказанные с такой добротой и любовью, стали последней каплей. Слезы брызнули из ее глаз. Плечи вздрогнули от рыданий.

Томми увидел, что она плачет, и бросился к ней. Повернув Бриони к себе лицом, он приподнял ее подбородок и стал покрывать поцелуями ее лицо и шею.

– Ну что ты, милая, что ты? Скажи мне, что тебя изводит? Бриони опустила голову на его плечо, вдыхая его запах и ощущая силу его тела. Сегодня ей нужна была сила, сегодня она была ей очень нужна. Только Томми мог помочь ей. Только с ним она чувствовала себя спокойно. Так повелось с самого детства.

Медленно, то и дело запинаясь, она рассказала ему о приходе сына, о своей встрече с Изабель. Томми гладил ее по спине и молча слушал. Постепенно его охватил гнев на Бенедикта и на несправедливость судьбы. Ее продали, лишили сына, и все эти годы она платила за то, в чем, по сути дела, не была виновата. Жизнь – сволочная штука, говаривала когда-то его мать, и это выражение как нельзя лучше подходило к данной ситуации. Жизнь иногда действительно оказывалась сволочной штукой.

Подхватив Бриони на руки, Томми понес ее к кровати и мягко опустил на покрывало, затем сам лег рядом и стал тихонько ее успокаивать. Они беседовали шепотом, как любовники. Томми хотел бы взять у нее все горе и переложить его на свои плечи. Он разделял ее боль, ее муки, печаль ее сердца, упрекающего жизнь в несправедливости. Затем, когда плач стал стихать, он крепко поцеловал Бриони и начал расстегивать ее платье опытными нежными руками.

Бриони смотрела на него снизу вверх: волосы его стали совсем седыми, в них не осталось больше блестящей черноты прошлых лет, но для нее он всегда оставался молодым и темноволосым.

Томми же видел перед собой девочку в голубом платье из бархата, с роскошными золотыми волосами и зелеными глазами, девочку, с которой он когда-то встречался каждый день на скамейке в парке. Сегодня Бриони была этой девочкой снова. Она оставалась для него молодой всегда.

Вместе они сбросили годы, любя друг друга как в молодости, но с той пронзительной нежностью, которая приходит с возрастом. Занимаясь любовью, они не замечали бега времени, а потом лежали, крепко обнявшись, и вспоминали прошлое, общих знакомых и пережитые вместе события. Они много смеялись и говорили только о хорошем. Это было лучшим лекарством от всех печалей.

Бриони немного поспала в объятиях Томми и проснулась посвежевшей, похорошевшей и без малейших следов усталости. Она проснулась для того, чтобы увидеть, как нежно, с какой любовью Томми смотрит на нее, и неожиданно оказалось, что этого ей достаточно для полного счастья.


Джимми Грэнджер проверил обрез.

– Ну что, заходим сейчас?

– Да, главное неожиданность, – ответил Дэниэл. – Но помните, что этот урод Митчелл – мой. Сначала я с ним разберусь. Все это усекли?

Он обвел взглядом сидящих в машине, и каждый кивнул.

– Тогда я беру на себя Парголиса, – заявил Бойси. – А вы смотрите и слушайте, внимательно наблюдайте за людьми в баре. Если кто-то из парней Парголиса дернется, не церемоньтесь, гасите сразу. Это касается всех находящихся в пабе. Если вам покажется, что кто-то представляет для нас угрозу, просто гасите его, и все дела.

Бойси слегка нервничал и поэтому повторялся. Через две минуты Дэниэл дал сигнал, и они выскочили из «роллс-ройса» – шестеро рослых мужчин, вооруженных обрезами и готовых убивать.

В клубе Дэйви Митчелл играл свою обычную роль, развлекая Парголиса анекдотами. Парголис смеялся несколько громче обычного. Бармен незаметно посматривал на дверь, успевая при этом разливать напитки и поддерживать разговор с клиентами. Клуб был наполовину пуст, в воздухе висело напряжение. Разговаривали громко, кое-где агрессивно. Посещали заведение частью рабочие, частью местные уголовники, которым хотелось погреться в лучах славы близнецов Каванаг, Парголиса и им подобных.

Когда Дэниэл и Бойси вошли в клуб, четверо их помощников развернулись в линию за стойкой бара, куда по предварительному уговору их впустила барменша.

Хватало одного взгляда на Бойси и Дэниэла, чтобы понять, почему в пабе стало неправдоподобно тихо. Посетители, стараясь выйти из зоны возможного обстрела, начали перемещаться ближе к стенам, продолжая сжимать в руках бокалы с выпивкой. Алкоголь только подогревал возбуждение. Должно было произойти что-то значительное, и они хотели увидеть это собственными глазами.

– Привет, Дэйви. Что-то ты непривычно тих. Обычно у тебя рот не закрывается. Трещишь без остановки. – Голос Дэниэла звучал дружелюбно, почти доверительно. Дэнни положил обрез на стойку бара и на минуту отвернулся от Парголиса, Митчелла и еще троих мужчин, стоявших с ними рядом.

Дэйви Митчелл с трудом сглотнул слюну. Он не мог отвести глаз от оружия. Парголис явно растерялся. От одного вида близнецов у него закружилась голова.

– Не волнуйся, Дэйви, мальчик, я не собираюсь в тебя стрелять.

Дэниэл вынул из-под пальто огромный нож с длинной ручкой, больше похожий на мачете. По сигналу Дэниэла двое мужчин прижали руки Парголиса к стойке бара.

– Послушай, давай все обсудим… – прокаркал Парголис. На его взгляд, все шло не так. Все было неправильно. Это они собирались расправиться с близнецами. Он подкупал людей, работавших на близнецов, он сам разрабатывал план. Он – Питер Парголис, он – имя!

Словно прочитав мысли Парголиса, Бойси громко рассмеялся.

– У тебя проблема – ты слишком много говоришь, так же как твой дружок. Никогда не слышал такую пословицу: «Кто рано встает, тому Бог дает»? Чтобы достать нас, тебе нужно не ложиться спать вовсе.

– Дэнни, Дэнни, не делай этого. Давай попробуем поговорить… – Митчелл заикался от страха.

Нож сверкал, отражая свет, в то время как Дэниэл медленно подносил его ко рту Митчелла.

– Я собираюсь заткнуть твой поганый рот, Дэйви. Я собираюсь сделать так, чтобы ты замолчал навсегда. Мне давно следовало это сделать, еще тогда, когда умерла моя тетка. Запомни это, ты, подонок!

Внезапно он всадил клинок в открытый рот Митчелла. Пронзительный вскрик Митчелла тут же оборвался, когда острие, пробив нёбо, проникло в мозг.

Дэниэл кивнул своим помощникам, они отпустили руки Митчелла, и тот рухнул на пол. Дэниэл вытащил нож и вытер его о добротный костюм жертвы.

Парголис наблюдал за этой сценой, оцепенев от ужаса. Затем Бойси направил обрез ему в живот. Грек понял, что пощады не будет, что он никогда больше не увидит жену и дочь.


Бриони разбудил громкий стук в дверь. Томми вскочил и еще в полусне выглянул в окно спальни.

– Кто там, Томми, дорогой?

– Фараоны.

– Фараоны? Какого черта им здесь нужно?

Она спрыгнула с кровати и натянула халат, слыша, как Кисси зашлепала открывать входную дверь. Бриони вышла в холл и столкнулась с Дэниэлом.

– Это полиция, Дэнни. Что ты натворил?

Он добродушно улыбнулся и пожал плечами:

– Да ничего, мам. Клянусь.

Он приподнял полы ночного халата и стал спокойно спускаться по лестнице.

Бриони и Томми последовали за ним. У Бриони появилось ощущение катастрофы, когда она увидела, сколько полицейских находится у них в вестибюле.

– Скажите, что происходит? Почему вы здесь в такой ранний час?

Голос ее звучал удивительно ровно. Она пристально смотрела на сухопарого инспектора в поношенном плаще. Лиммингтон улыбнулся и вежливо снял шляпу.

– Мисс Каванаг, извините, что поднял вас с постели. Мы пришли за вашим племянником. – Он повернулся к Дэниэлу, лицо которого было совершенно бесстрастным. – Дэниэл О'Мэйлли, вы арестованы за убийство Дэвида Митчелла. Вы имеете право хранить молчание, но все, что вы скажете, будет записано и может быть использовано против вас. Вы поняли, что я сказал?

– Да, я понял. Только моя фамилия Каванаг, дружок. Запомни это.

Лиммингтон смерил взглядом рослого красивого мужчину и не смог сдержать улыбку. Он искал причину для их ареста, но Каванаг подставились сами. Они не могут надеяться выйти сухими из воды после того, что натворили сегодня ночью, и никакие высокопоставленные друзья их не спасут. У него есть показания свидетелей, у него есть отпечатки пальцев – кровавые отпечатки пальцев на клинке ножа. Дэниэл отдал нож одному из своих людей, чтобы тот избавился от него. Следовало бы сделать это немедленно, вместо того чтобы оставлять нож в багажнике машины. Лиммингтон имел на руках все козыри. Скоро он придет в этот дом еще раз, чтобы арестовать женщину, которая сейчас, зажав рот рукой, смотрит на него невинными зелеными глазами. Что ж, ей тоже будет предъявлено обвинение в убийстве.

Надев наручники на Дэниэла, который даже не пытался сопротивляться, он усадил его в полицейскую машину и повез в полицейское управление. Бриони проводила взглядом кортеж автомобилей. По всей видимости, полицейские ожидали драки и были несколько разочарованы.

Томми крепко держал Бриони за руку. Затем, подняв трубку телефона, он начал звонить. Он должен был знать все о событиях ночи – лишь тогда он мог попытаться спасти хоть что-нибудь.

Было два тридцать. К трем часам он рассказал Бриони все, что узнал.

Не веря своим глазам, Сьюзи смотрела, как сопротивляющегося Бойси тащат из дома на улицу. В отличие от Дэниэла Бойси не собирался сдаваться так просто. Он наделал много шума, разбудил всю улицу, и не в одной квартире раздвинулись занавески. Глядя на большой импозантный дом напротив, владельцами которого являлись два уважаемых врача, Бойси закричал:

– Ну что, суки, все увидели? Гниды!

Затем, вырвавшись из рук державшего его полицейского, он с размаху ударил другого полицейского в висок. Тот упал, и Бойси пнул его босой ногой в голову. Сжав кулаки, он обвел взглядом остальных полицейских, которых было не менее двух десятков.

– Ну давайте, давайте, суки! Ну, кто смелый, давай! – Он громко засмеялся, запрокинув голову и открыв ровные белые зубы. – Ну давайте же, в чем дело? Ваши мамочки запретили вам драться с непослушными мальчиками?

Инспектор Каннингфилд изумленно покачал головой. Парень явно не в себе. Его надо везти не в тюрьму, а в психушку.

Бойси медленно отступал, руки его все так же были подняты в боксерской стойке, кулаки сжаты.

– Давайте! Да что с вами такое, вашу мать?! Зрителей хватает, так покажите публике, какие вы крепкие ребята!

Он побежал, полиция бросилась за ним. Добежав до конца дорожки, он увидел кордон: полиция подготовилась к такому повороту событий.

Он повернулся и побежал к соседнему участку. Сьюзи в ужасе смотрела, как он перемахнул через забор, пробежал сто пятьдесят футов по соседскому саду, оступился и упал в декоративный пруд. Выбравшись из воды, он побежал дальше, перескочил через следующий забор и оказался на параллельной улице. С огромной скоростью он понесся по ней к главной дороге. Полицейские бежали за ним и кричали, требуя остановиться.

Засмеявшись в ответ, он выскочил на главную дорогу… и его сбила полицейская машина. Полицейские, преследовавшие его, видели, как он взлетел в воздух примерно на пятнадцать футов и с жутким хрустом приземлился на другой стороне дороги. Голова его была неестественно вывернута вправо.

Когда все полицейские собрались вокруг него, он открыл рот, пытаясь что-то сказать, и тоненькая струйка крови потекла у него из носа прямо в открытый рот.

«Ублюдки», – прохрипел он и, вздрогнув всем телом, умер. Молодой полицейский, видя, как ноги его дергаются в конвульсиях, отвернулся и стиснул зубы, чтобы сдержать рвоту.

Инспектор Каннингфилд, улыбаясь, растолкал остальных и пнул уже мертвого Бойси так, что тело его подскочило на тротуаре.

Молодой полицейский молча смотрел на своего начальника. Его тошнило.

– Один кусок дерьма исчез с лица земли. Тимпкинс, вызывай «скорую помощь».

С этими словами детектив отошел к полицейской машине и закурил сигарету.

Бойси Каванаг лежал на холодном тротуаре. Он умер, но на лице его осталась усмешка. Казалось, мертвые Каванаг смеются над своими врагами.


Дэниэл не произнес ни слова с тех пор, как узнал о смерти брата.

Несмотря на все доводы разума, Лиммингтон жалел Дэнни. Зная, как близки были братья, как они поддерживали друг друга и в радости и в горе, он не мог не сочувствовать этому человеку.

– Выпей чаю, сынок… Давай же. Тебе станет лучше.

Дэниэл посмотрел сначала на свой чай, а потом на пожилого полицейского. Схватив бумажный стаканчик, он выплеснул горячую жидкость прямо в лицо Лиммингтону. Инспектор едва успел инстинктивно поднять руки. Затем Дэниэл вскочил и набросился на Лиммингтона, молотя его кулаками по голове и лицу.

Все случилось в считанные секунды. Офицер в комнате поднял тревогу, и вот уже пятеро полицейских распластали Дэниэла на полу, надавливая на него коленями, чтобы он не вырвался. Лицо его было прижато к холодной плитке пола. Затем случилось невероятное – Дэнни заплакал. Он судорожно всхлипывал, из носа у него лезли пузыри, а из глаз катились слезы, которым, казалось, не будет конца. Плечи его содрогались от рыданий, он снова и снова повторял имя брата.

Нелепая смерть Бойси ударила по Дэниэлу с силой двадцатитонной кувалды. Его Бойси, его половинка, ушел, чтобы никогда не вернуться. Они были вместе с рождения, они делились всем, они вместе все планировали, они вместе мечтали, они никогда и ни о ком так не заботились, как друг о друге. И вот все кончилось, Бойси ушел. Дэниэлу хотелось умереть вместе с ним.

Лиммингтон поправил одежду и опустился на колени. Он убрал волосы с лица Дэниэла, достал из кармана носовой платок и вытер им лицо арестованного.

– Давай, сынок, успокойся. Нам очень, очень жаль. Констебль Доусон смотрел на Лиммингтона с уважением. Инспектор распорядился:

– Не нужно упоминать в рапорте о том, что произошло. Он отреагировал так, как отреагировал бы каждый из нас при подобных обстоятельствах. Я позову врача, пусть ему сделают укол. Его сейчас нельзя подвергать допросу, а то, что мы хотим ему сказать, подождет.

Лиммингтон вышел из комнаты, отряхивая помятый пиджак. Под его глазом набухал синяк.


Бриони и Томми молча сидели в комнате ожидания. Бриони вся оцепенела. Казалось, что-то внутри нее умерло вместе с Бойси.

Рука Томми обнимала ее за плечи. Сам Томми выглядел подавленным и изнуренным.

Перед внутренним взором Бриони неотступно стояла картинка: два маленьких комочка лежат в постели возле своей доброй матери – матери, которая любила их безумно и которая, несомненно, воспитала бы их гораздо лучше, чем та, кому она их доверила.

Бриони опознала останки Бойси. Жена его была не в состоянии это сделать. Бриони стояла и смотрела на безжизненное тело человека, которого считала сыном, о котором заботилась и которого любила. Да, любила. Она всегда любила его, даже в самые худшие времена.

Но она никогда не имела настоящего влияния на братьев. Они всегда шли своим путем. Их единство и умноженная сила делали это неизбежным.

В результате один убит, а второй арестован за кровавое и бессмысленное убийство. Даже имея за спиной запятнанное прошлое, жестокую жизнь, она не могла ни понять, ни тем более одобрить действия близнецов. Они хладнокровно, варварски, на глазах у толпы убили двух известных, хотя и не слишком хороших людей. Сделать такое при множестве свидетелей мог либо сумасшедший, либо законченный дурак. Теперь хотя бы Дэниэл получит свое. У нее не было никакой надежды вытащить его из этой передряги.

Даже если бы она хотела.

Больше всего огорчало ее именно то, что она уже и не хотела помогать ему. Она правильно предположила, что именно Дэнни придумал совершить убийство в клубе, публично. Ему хотелось произвести эффект. Планировалось рассчитанное действо, призванное обеспечить единовластие в Ист-Энде, чтобы никто и никогда больше не имел притязаний на их территорию. И вот Бойси, упокой Господь его душу, мертв. Дэниэл этому немало способствовал. А самому Дэниэлу теперь придется сесть в тюрьму.

Бриони не понимала, как им вообще могло прийти в голову, что можно безнаказанно творить такие вещи. На дворе 1969 год, это же не дни Дикого Запада. Мозги Дэниэла должны были бы напомнить ему об этом, но какой-то крен в натуре, взявшийся неизвестно откуда, заставлял его верить в полную неуязвимость братьев Каванаг. Им и впрямь очень везло до тех пор, пока не состоялся этот совершенно безрассудный акт.

Бриони уткнулась лицом в пальто Томми.

Проходя мимо комнаты ожидания, Лиммингтон посмотрел на них. Он неправильно расценил поведение Бриони, полагая, что она просто жалеет о неудаче близнецов. На самом деле он был далек от истины. Бриони испытывала огромную скорбь, и жалость, и удивление. Как многие родители до нее, она пыталась понять, где же она сделала что-то не так.


Лизель прочитала заголовок на первой странице «Дэйли миррор»: «КРОВАВАЯ БОЙНЯ В ИСТ-ЭНДЕ», и сердце ее сжалось. Она увидела фотографию близнецов, разделенную жирной ломаной линией пополам, и пробежала текст:

«Прошлой ночью в Стратфорде хладнокровно убиты два местных бизнесмена. Мистер Питер Парголис убит двумя выстрелами – в живот и в ноги. Стреляли из обреза, раны оказались смертельными. Дэвида Митчелла зарезали длинным ножом типа мачете. В результате проведенной полицией операции по обвинению в этих двух убийствах арестованы братья Каванаг, Дэннис и Дэниэл. Дэннис Каванаг, больше известный как Бойси, погиб при попытке к бегству».


Лизель зажмурилась. Тетушка Бриони ничего не говорила об этом. Ее скрытность задела Лизель, но в то же время она понимала, что тетушкой руководила забота о Керри. Такая новость могла вывести Керри из ее хрупкого душевного равновесия.

Лизель дрожащими руками перелистала газету. Естественно, там присутствовали фотографии ее матери, ее самой и всей семьи, перепечатанные из старой местной газеты «Баркинг энд Дагенхем пост».

Над центральным разворотом красовался огромный заголовок: «ХОЗЯЙКА НОЧИ». В тексте излагалась история публичных домов Бриони в Лондоне и Эссексе. На фотографии Бриони и Керри стояли в дверях заведения «Бервик Мэнор» и улыбались. Лизель читала, впитывая каждое слово, вновь и вновь возвращаясь к тем местам, где говорилось о ней и о ее матери.


«Близнецы Каванаг родились в Баркинге, где их мать Эйлин умерла вскоре после родов. Их передали на попечение тетки, Бриони Каванаг. Бриони была известна тем, что содержала многие сомнительные заведения на паях со своей подругой и помощницей Марией Юргенс. Карьера Бриони началась почти пятьдесят лет назад, когда в пятнадцатилетнем возрасте она открыла свой первый публичный дом. Мисс Каванаг – известная фигура в Ист-Энде, где славится своей справедливостью и щедростью. Большинство из опрошенных нами людей – среди них и приходский священник – дают о семье Каванаг, включая близнецов, только хорошие отзывы.

Керри Каванаг, сестра Эйлин и Бриони, – широко известная джазовая певица, которая недавно с триумфом возобновила свою карьеру. Менее известен тот факт, что сорок три года назад у Керри Каванаг родился незаконнорожденный ребенок, отцом которого является чернокожий пианист Эвандер Дорси, ныне владелец известного джазового клуба в Нью-Йорке».


Лизель закрыла лицо руками. Она плакала, глядя на фотографию Бойси. Затем она заставила себя пойти к телефону, чтобы позвонить тете Бернадетт. У нее обычно собирается вся семья. Туда, видимо, отправятся и они с матерью.

Каванаг чувствовали себя лучше, собираясь все вместе. Казалось, их объединенная сила могла победить любую беду. Вот только на сей раз беда оказалась слишком большой и слух о ней – слишком громким.


Делия лежала в кровати. Глаза ее опухли от слез. От стука в дверь у нее едва не выскочило сердце. Она была абсолютно трезвой, рассудок ее не был замутнен наркотиками, поэтому она и не могла отделаться от мыслей о событиях прошлой ночи и о смерти брата. Случившееся напомнило ей о Джимми. Все вернулось снова.

Она подошла к двери, приоткрыла ее и посмотрела в щель. На лестнице стояла ее мать. Сняв цепочку, Делия широко открыла дверь.

Бернадетт вошла в крохотную квартирку. В нос ударил отвратительный запах, и она поморщилась. Она не учила Делию жить в такой грязи – как эти чертовы хиппи.

– Я так понимаю, ты уже слышала о братьях?

Делия кивнула, закусив нижнюю губу, чтобы остановить слезы.

– Оставь свои актерские штучки, Делия, я сейчас не в том настроении! – резко сказала Бернадетт. Делия физически ощутила исходившие от нее волны гнева.

– Ты встречалась с парнем по имени Энди, не так ли?

Делия следила за матерью, когда та пересекала ее маленькую гостиную. Она видела, каким взглядом мать окинула ее грязное жилище, и ей стало стыдно.

– Ну и что из того, если встречалась? – В голосе Делии теперь слышался вызов, причиной которого стало явное отвращение матери к ее стилю жизни.

– Твоему отцу звонили по этому поводу. Твой дружок, похоже, полицейский. Ну что тебе сказать? Умница, молодец! Ты всегда находишь проблемы на свою задницу. А теперь скажу тебе кое-что, девочка: если моя сестра когда-нибудь узнает о тех разговорах, которые ты вела с легавым об убийстве Джимми, произойдет еще одно убийство. Ты понимаешь, кого будут убивать?

Делия посмотрела матери в глаза. В них не осталось ни капли материнской жалости – только презрение к тому, чем стала ее дочь, ее талантливая красавица дочь. В них не было доброй улыбки, обещавшей простить все, что бы ни сделала Делия. Вместо этого Делия видела открытую враждебность, и это пугало ее.

– Я… Я не говорила ни слова, мам… Я клянусь!

Бернадетт ткнула пальцем в объемистый бюст Делии:

– Я вот что скажу тебе, Делия. Ты всегда была моим любимым ребенком. Именно ты. Не Бекки, бедная Бекки, которая всегда шла вторым номером. Помнишь, как мы всегда смеялись над ней, над ее чопорными манерами и голосом? Мы все знали, что Бекки станет респектабельной дамой, так и вышло, и в душе я за нее рада. Но вы, мисс, были моей любимицей. Теперь – нет. После случая с Джимми и Фэйти – нет. Тебе наплевать на девочку, я воспитываю ее вместо тебя. Твой отец – теперь ее отец, он любит ее без памяти. Она даже больше не спрашивает, где ты. И я буду продолжать заботиться о ней, это я тебе обещаю, юная леди. Но я хочу, чтобы ты кое-что запомнила. Так вот: если ты причинишь еще хоть малейший вред семье, Бриони не понадобится. Я лично сверну на хрен твою шею, своими собственными руками, клянусь. Потому что ты шлюха, грязная болтливая маленькая шлюха! И мне стыдно за то, что я тебя родила.

Делия опустила голову, не смея поднять на мать глаза.

– Советую хорошенько подумать над тем, что я сказала, поскольку в наших с тобой отношениях у тебя остался последний шанс. Я не шучу. Отделывайся от этого парня. Мне все равно, что будет с тобой, но нашей семье и без тебя бед хватает.

С этими словами Бернадетт собралась уходить, но ее остановил голос Делии:

– Мне очень жаль, мам. Правда, мам, прости меня за все, за Джимми, за Фэйти…

Бернадетт обернулась и после долгой паузы ответила:

– Прибереги свое «прости» до лучших времен. Легко сказать «прости», но нелегко заслужить прощение. Оно как уважение – его нужно заработать. А судя по тому, как ты живешь, тебе потребуются для этого многие годы!

С этими словами Берни вышла из квартиры и захлопнула дверь. Спускаясь по вонючей лестнице, усыпанной использованными презервативами, обрывками газет и сломанными шприцами, она старалась не дышать. Выйдя на улицу, она несколько раз глубоко вздохнула, словно пыталась свежим воздухом очистить грудь от проникшей в нее скверны.


Глава 47


Бриони обвела взглядом собравшихся. Инстинкт сохранения рода вновь взял над ней верх, едва она оправилась от смерти Бойси. Сейчас ее мало интересовал Дэниэл, она сделала для него все, что могла. Теперь следовало заботиться о моральном состоянии остальных членов семьи, прежде всего матери.

Молли, сгорбившись, сидела в кресле у огня с большим бокалом рома в руке. Она то и дело вытирала слезы скомканным носовым платком и, словно чему-то удивляясь, качала головой. Последнее время она постоянно читала статьи в газетах, рассказывавшие о жизни ее внуков. Несмотря на то что один из них был мертв, а второй сидел в тюрьме, ей нравилось читать о них.

Бернадетт стала бледной и тихой. Она любила племянников, радовалась, когда они приходили к ней, а без них всегда скучала. Теперь в ее жизни образовалась невосполнимая пустота.

Делия отсутствовала, так же как и Сьюзи, которая была занята тем, что давала интервью каждому, кто хорошо платил, на одну и ту же тему: «МОЯ ЖИЗНЬ С ВЕЛИКИМ УБИЙЦЕЙ».

Расчетливая маленькая сучка! Для нее будет лучше не появляться на похоронах Бойси: невзирая на ее беременность, Бриони не отказала бы себе в удовольствии отхлестать ее по щекам.

Керри сидела на маленьком стульчике, сжимая в руке стакан с водкой. На лишенном всякого выражения лице не было и следа косметики. Лизель, тихая и печальная, расположилась возле матери на полу.

Мужчины, Маркус и Томми, закрылись в кухне Бернадетт. Повар и домработница не явились, что, впрочем, никого не удивило. Дом, словно стервятники, окружали фотографы и репортеры.

Мария оделась в короткое вызывающее платье, ярко накрасилась и целых двадцать минут позировала фотографам и отвечала на вопросы.

– Нет, – говорила она, – я не верю ни единому слову, написанному в газетах о близнецах. Они были трудолюбивыми бизнесменами, которые жертвовали большие суммы на благотворительность.

Один из репортеров с хитрым видом поинтересовался: правда ли, что она в молодости была известной проституткой? Мария улыбнулась:

– Если у тебя есть пять новеньких пятифунтовых банкнот, ты легко можешь это проверить, сынок!

Это интервью показали в вечерних новостях к общему веселью всего Ист-Энда.


Суд над Дэниэлом обещал стать большим событием для прессы и телевидения. Каким-то непостижимым образом близнецы завладели вниманием всей страны, и повсюду, куда ни падал взгляд Бриони, она натыкалась на газетный заголовок: «ХОЗЯЙКА НОЧИ». Ее прошлое вытащили на свет божий и расписали самыми мрачными красками, а саму Бриони сделали женщиной-монстром. Нашли даже Джошуа О'Мэйлли, который продал свою историю «Дэйли уорлд». Он сообщил, что под угрозой физической расправы был вынужден передать своих сыновей на воспитание Бриони Каванаг. Это вызвало еще одну сенсацию. Бриони стала выглядеть едва ли не страшней Лукреции Борджиа.

Старая фотография, сделанная много лет назад возле церкви Святого Винсента в тот день, когда крестили близнецов, регулярно появлялась во всех газетах. На ней Джонатан ля Билльер, Бриони и вся ее семья улыбались миру. Кто бы мог тогда подумать, что два всеми любимых невинных создания в будущем поразят своей жестокостью всю страну?

Бенедикт наверняка тоже читал эти газеты. Читал о том, что его мать была проституткой и учила других этому ремеслу. Читал о политиках и других знаменитых людях, в заведениях Бриони предававшихся самому необузданному разврату. Читал о том, как зла и жестока его мать, несмотря на то что многие девушки, работавшие у Бриони, выступили с заявлениями, в которых очень хорошо отзывались о своей бывшей хозяйке. Но подобная информация не появлялась в печати. Это ведь было совсем не то, чего хотели газеты.

Бриони могла бы много чего сказать в ответ, но она молчала. Ее слова уже никому не могли помочь.


В Уормвудской тюрьме Дэниэла принимали как заезжего короля. Даже тюремщики считались с ним, уважительно с ним разговаривали и звали его «мистер Каванаг». Сидел он в отдельной камере, один человек выносил за ним помои, другой приносил еду.

Такое обращение очень нравилось Дэниэлу. Он находился здесь под следствием и был уверен, что, как только закончится суд, он снова окажется дома.

Неожиданно на письмо, которое он читал, упада чья-то тень. Дэнни поднял глаза. Перед ним стоял высокий человек, тощий, как скелет.

– Я подумал, может, тебе нужна компания? – с похотливой улыбкой спросил незнакомец.

Дэниэл несколько секунд смотрел на это мерзкое существо, отказываясь верить своим ушам. Голубой имел наглость подойти к нему с таким предложением!

– Если бы я дошел до того, чтобы нуждаться в твоей компании, я бы просто застрелился! – Разозлившись, Дэниэл вскочил с койки, и визитер в панике выбежал вон из камеры.

Бернард Кэмпион, больше известный как Глория, плюхнулся на койку в своей камере, трясясь от гнева. Его сокамерник и давний дружок Ян Спеллинг, носивший кличку Перл, раздраженно покачал головой:

– Я ведь говорил тебе не ходить!

– Нельзя судить девочку за попытку!

Бернард-Глория сидел в задумчивости, размышляя над тем, как хорошо было бы иметь в покровителях Дэниэла Каванага. Это все равно что иметь крупный счет в банке.

А Дэниэл все не мог успокоиться после визита Глории и отложил письмо в сторону. Какой-то гребаный гомик запросто приходит к нему! Чем больше он об этом думал, тем больше свирепел. А вдруг несчастный гомик специально приходил, чтобы унизить его? Его, Дэниэла Каванага! Они с Бойси были неоспоримыми королями Ист-Энда, со времен Джека Потрошителя никого так не боялись, а этот тюремный глист решил, что может лезть к нему в дружки! Нанесенное оскорбление с каждой минутой казалось Дэниэлу все более ужасным.

В конце концов Дэнни вскочил и вышел в коридор. Он ногой открывал двери и заглядывал в соседние камеры в поисках высокого тощего человека, который не только вторгся в его личное пространство, но еще и оскорбил его мужское естество.

Когда Дэниэл наконец нашел его, лицо Глории засветилось надеждой. Быть может, парень передумал и решил принять предложение? Но когда Дэниэл выволок его, визжащего, в коридор и начал стегать длинным кожаным ремнем с пряжкой на конце, бедняга понял, что мысли Дэниэла шли в совершенно ином направлении.

Другие заключенные повыскакивали из своих камер, чтобы посмотреть на экзекуцию. Это привносило некое разнообразие в монотонность их серых будней.

Позже в рапортах охранников было указано, что Бернард Кэмпион попал в тюремный госпиталь по причине падения с лестницы.

Так протекала жизнь подследственного в Уормвудской тюрьме. И такая жизнь более чем устраивала Дэниэла. Это было именно то, что ему требовалось после смерти брата и собственного ареста. Хотя бы в тюрьме он оставался главным и пользовался уважением, которого, несомненно, заслуживал. А там, глядишь, и домой пора.


Лиммингтон сам отнес секретарю министерства внутренних дел показания Хайди Томпкинс. Он хотел, чтобы все прошло гладко, чтобы нигде не случилось никакого сбоя. Секретарь министерства выдал ему разрешение на арест Бриони Каванаг и Томми Лейна по обвинению в двух убийствах. Хайди Томпкинс обещала показать на суде, что находилась в том доме, где умер Болджер, и видела, как Бриони Каванаг и Томми Лейн направляли пистолеты ему в голову. Она также обещала показать под присягой, что слышала, как обсуждалось убийство Рональда Оулдса и как Томми Лейн рассказывал о том, что вспорол Оулдсу живот разделочным ножом. Пока Лиммингтон держал Хайди вне пределов досягаемости семьи Каванаг, не давал ей спиртного и обещал кругленькую сумму, она была само послушание.

Сейчас инспектор в окружении множества фотографов и репортеров стоял у дома Бернадетт Даулинг, крепко сжимая в руке ордер на арест.

Кисси с заплаканными глазами впустила его. Гарри вошел в гостиную в сопровождении двух офицеров. Бриони встала и поприветствовала его кивком:

– Чем могу быть вам полезна, мистер Лиммингтон?

Печаль в ее голосе поразила полицейского. После гибели племянника Бриони сильно постарела, и, видя ее, такую маленькую и как будто еще уменьшившуюся от горя, Лиммингтон на мгновение устыдился того, что собирался сделать. Вилли Болджер был растлителем малолетних, сутенером и убийцей, он заслуживал смерти… Но всепоглощающее желание Лиммингтона уничтожить эту женщину заглушило угрызения совести.

– Мисс Бриони Каванаг и мистер Томми Лейн, у меня ордер на ваш арест.

Глаза Бриони широко раскрылись. Она услышала доносящийся словно издалека голос Томми:

– За какую же хренотень вы нас арестовываете?

– За убийство Вильяма Болджера и Рональда Оулдса.

Томми громко рассмеялся:

– Черт меня подери, а еще дальше вы залезть не могли? Почему бы вам не заняться, например, убийством Авеля?

Лиммингтон пропустил насмешку мимо ушей.

– Соблаговолите проехать со мной в полицейское управление.

Томми схватил Лиммингтона за горло, но тут же два констебля подскочили к нему сзади и схватили за руки.

Бриони вздохнула.

– Пойдем, Томми. Мы вернемся домой еще до ночи. – Она высокомерно посмотрела на Лиммингтона. – То, что я сейчас услышала, – просто невероятная чушь. Вы живете в мире фантазий, мистер Лиммингтон, но очень скоро узнаете, что бывает с людьми, которые меня раздражают. Я подам на вас в суд за клевету. Очень надеюсь, что у вас есть доказательства, потому что могу сказать уже сейчас: у нас будут железные алиби.

Лиммингтон мягко произнес:

– Не волнуйтесь, у меня есть все, что нужно, мисс Каванаг.

Бриони скептически усмехнулась:

– Знаете, что я скажу вам, мистер Лиммингтон? Множество людей пыталось засадить меня за решетку. Просто несчетное множество. Но я все еще на свободе.

Лиммингтон улыбнулся в ответ:

– Да, но теперь уже ненадолго.

Прежде чем Бриони успела ответить, Молли завопила:

– Ах вы суки! Грязные ублюдки! Еще не остыло тело моего внука, а вы уже охотитесь за остальными членами моей семьи!

– Мы окажемся дома раньше, чем вы успеете произнести слово «нож», – проворчал Томми.

– Уж не про тот ли вы разделочный нож? – поинтересовался Лиммингтон.


Джеймс Макквидан считался лучшим адвокатом Лондона. Сейчас он пытался добиться, чтобы Бриони и Томми, сидевших в камере предварительного заключения, выпустили на поруки.

Макквидан был человеком каких-то невероятных размеров. Его руки напоминали ковши экскаватора, и вид он имел довольно устрашающий.

Судья внимательно слушал речь Макквидана, произносимую с заметным шотландским акцентом.

– Ваша честь, перед нами сидят два очень уважаемых человека. Сегодня их обвиняют в убийствах, совершенных более сорока лет назад. Один из так называемых убитых, согласно сообщениям печати, на самом деле покончил жизнь самоубийством. Как вы можете не выпустить этих людей на поруки? Бриони Каванаг – деловая женщина, уважаемый член общества, она много занимается благотворительностью. Томас Лейн уважаем в неменьшей степени. Ни у кого из них никогда не возникало проблем с полицией. Неужели ваша честь будет возражать?

– Мистер Макквидан, все, что вы сочли нужным мне сказать, я выслушал с интересом, – сообщил судья. – Хочу напомнить, что мисс Каванаг и мистер Лейн, уважаемые члены общества, филантропы и просто примерные граждане, обвиняются в убийствах, а не в нарушении правил дорожного движения. Убийство – это особо тяжкое преступление, и никто при таком обвинении не может быть отпущен просто так. Учитывая серьезность преступления, я отказываю вам в разрешении взять их на поруки.

Лицо Бриони побелело, а Томми закрыл глаза. Макквидан замахал руками в знак несогласия. Его черные одежды развевались:

– Ваша честь, я протестую…

Судья поднял костлявую руку, призывая к тишине.

– Я думаю, для одного дня ваших протестов мы слышали достаточно, мистер Макквидан.

Когда новость стала известна за пределами зала заседаний, инспектор Лиммингтон улыбнулся и записал на свой счет первое очко.


Словно в тумане Бриони вошла на территорию тюрьмы «Холоуэй». Она была уверена, что ее не посадят, поэтому решение судьи потрясло ее до глубины души. Звук захлопнувшейся за ней металлической двери звучал в ее ушах как погребальный колокол.

Женщина-офицер, шедшая рядом, подбадривала ее:

– Давай, милая.

Бриони деревянно улыбнулась. Она не покажет им, что боится. Если они упекут ее надолго…

Она подавила в себе ужас и неверными шагами вошла в приемную тюрьмы. В комнате царил полумрак, окно из плотного стекла почти не пропускало света. Две пары рук грубо сдернули с нее шубу. Без шубы и сумочки она вдруг почувствовала себя совершенно беззащитной. Это не могло происходить с ней. Это была какая-то ошибка.

Надсмотрщица Мэрилин, служившая в тюрьме более двадцати лет, гадко усмехнулась:

– Давай, дорогуша. Сейчас мы тебя разденем, вымоем и вновь оденем и обуем, но уже в наше. Затем проводим в твою камеру. Будешь жить вместе с еще двумя сучками, они покажут тебе, что почем.

Бриони выпрямилась во весь рост и сказала холодно:

– Проясним кое-что сразу, хорошо? Во-первых, я тебе не дорогуша. От одной мысли о дружбе с тобой меня тошнит. А во-вторых, ты можешь быть большой и безобразной, но тебе нужно иметь что-то еще, если ты хочешь напугать меня.

Мэрилин с яростью посмотрела на крохотную старую женщину:

– Никто не смеет говорить со мной в таком тоне!

Теперь, когда прошел первый шок, Бриони снова стала прежней и едко ответила:

– Мне виднее, как с тобой говорить. Я всю жизнь имела дело с дураками, так что одной дурой больше, одной меньше, какая разница? Ну, пошли. Давайте покончим с этим. Где мне принять душ?

Женщина помоложе, офицер Трэйси, взяла ее за руку.

– Я провожу вас в душ, как только мы составим опись ваших вещей.

Мэрилин в полном молчании составила опись. Кольца с бриллиантами и колье вызвали у нее явное раздражение. Когда Трэйси увела Бриони в душ, Мэрилин обратилась к другой тюремщице:

– Надо будет сбить с нее спесь.

– И ты собираешься за это взяться?

Мэрилин кивнула. На ее лице появилась кривая ухмылка.

Бриони приняла душ, после чего ее опрыскали дезинфицирующим раствором. Одета она теперь была в казенные блузку и юбку, мокрые волосы прилипли к голове. Трэйси удивило то, что и без макияжа старуха выглядела хорошо. Пока Бриони вели в крыло «А», она внимательно оглядывала все вокруг. Ее камера оказалась на последнем этаже. Когда дверь камеры открылась, застарелый запах окурков и мочи ударил Бриони в нос. Несколько секунд она в замешательстве стояла на пороге. Трэйси, чувствуя что Бриони не по себе, легонько подтолкнула ее:

– Входи, милая. В пять тридцать у нас чай, вам будет позволено выйти.

Дверь камеры со стуком захлопнулась, и Бриони уставилась на двух девушек.

Одна из них, высокая негритянка, на вид не старше девятнадцати лет, встала и протянула ей руку:

– Привет, милая. Меня зовут Летиция, а это Марла.

Марла была маленькой пухлой блондинкой лет тридцати.

– Присаживайся, мы тебя ждали. Хочешь самокрутку?

Открытое и приветливое лицо Летиции внушало симпатию.

Бриони кивнула и, присев на свою койку, взяла предложенную сигарету.

– Трэйси через минутку принесет чай. Белинда обо всем позаботилась. Увидишь ее во время общего чаепития. Будет только сандвич, но обязательно запихни его в себя, потому что до утра больше ничего не дадут.

Бриони прикурила от поднесенного Марлой огонька и попыталась расслабиться. Камера была маленькая и ужасно воняла. Несмотря на доброту сокамерниц, Бриони предпочла бы находиться где угодно, только не здесь. Догадываясь, о чем она думает, Марла улыбнулась.

– Послушай, милая, конечно, сначала это шок. Знаю по собственному опыту. Но я дам тебе маленький совет. Когда ты выйдешь на прогулку, держись так, будто все вокруг принадлежит тебе. Ты – имя, большое имя. Твоя репутация идет впереди тебя. Здесь есть куча маленьких проституток, которые с удовольствием прислуживали бы тебе. Веди себя спокойно, понимаешь?

Бриони глубоко затянулась тоненькой, словно спичка, сигаретой.

– Я понимаю тебя, Марла, но за меня не волнуйся. Я сама способна о себе позаботиться.

Что-то в поведении этой маленькой женщины, в тоне голоса, даже в манере гордо держать голову не позволяло усомниться в ее словах.

Марла усмехнулась.

– Ну ладно, осваивайся. Здесь воняет, здесь вообще паршиво, но ты привыкнешь, хотя сейчас это кажется невероятным. И все-таки я жду не дождусь, когда выйду отсюда.

– За что ты сидишь?

– Воровство, проституция и мошенничество – обычный набор. А вот наша Летиция здесь за большое «У», то есть вы с ней найдете общий язык.

Летиция засмеялась.

– Я под следствием, еще ничего не доказано.

Бриони улыбнулась. Эти две женщины, от которых в другие времена она бежала бы как от чумы, старались сделать ее пребывание в тюрьме сносным, и она была безмерно им благодарна.

– И в убийстве кого тебя обвиняют?

Летиция усмехнулась:

– Моего сутенера. Его звали Делрой Лафайет,[4 - Имя «Делрой» и само по себе по-английски звучит вычурны, а тем более в сочетании с такой фамилией (маркиз Мари-Жозеф Лафайет был героем Войны за независимость США, Великой Французской революции и Июльской революции 1830 г.).] хочешь верь, хочешь не верь.

Бриони снова затянулась сигаретой.

– Его стоило убить за одно только имя!

– Вы классно впишетесь сюда, мисс Каванаг. Просто классно, – оценив шутку, заявила Летиция.

Бриони рассмеялась, постепенно обретая душевное равновесие.

Трэйси, разносившая чай, услышала смех за дверью и с удовлетворением отметила про себя, что Бриони Каванаг постепенно приживается. Если она может смеяться, значит, сможет и жить здесь, что бы ни произошло в дальнейшем. Мария Юргенс передала через их с Трэйси общего знакомого кругленькую сумму для Бриони, и Трэйси, со своей стороны, была готова соблюсти все обязательства по договору до последней буквы. Положив пачку сигарет на поднос с чаем, она вошла в комнату.


Белинда, или Большая Белинда, как ее все называли, высматривала новенькую в толпе, когда заключенных выпустили из камер на чаепитие. Она увидела рыжую копну волос между Летицией и Марлой и медленно двинулась навстречу. Белинда сидела за кражу со взломом. Она была рослой, полной, но черты ее лица были правильны и красивы. Проложив себе локтями путь к Бриони, Белинда улыбнулась и протянула ей мягкую пухлую руку:

– Белинда Крэйн, рада познакомиться.

Бриони ответила на улыбку и рукопожатие. В столовую четыре женщины вошли вместе. Бриони чувствовала на себе множество изучающих взглядов. Неожиданно Бриони увидела, что из очереди за волосы тащат девушку. Затем несчастную, невзирая на ее вопли, начали бить лицом о край деревянного стола. Никто не обращал на это внимания. Надзиратели смотрели в другую сторону.

Белинда пояснила:

– Это Мари Молинеро, она сидит за то, что утопила собственного ребенка.

Девушка поплелась к своему стулу и плюхнулась на него. Лицо ее было в крови, она рыдала.

– И не просто утопила. Она держала ребенка лицом в кипятке. Ты можешь понять таких людей?

Бриони покачала головой.

Белинда продолжала болтать, словно ничего не случилось:

– Мария Юргенс позаботилась о том, чтобы тебя здесь хорошо приняли, и я часть этого хорошего. Я главная в этом крыле. Если тебе что нужно, только свистни, и все будет сделано. Но ты под следствием, так что я подожду, пока тебе дадут срок, а уж потом по-серьезному возьмусь за дело. Благодаря твоей репутации здесь все будут с тобой вежливы, да и я постаралась объяснить людям, кто к ним пришел. Но есть тут несколько гнид, которые перерезали бы горло родной бабушке за пачку сигарет. Так что всегда нужно быть начеку.

Бриони взяла со стойки кружку с чаем и поднос, на котором лежали бутерброды с консервированным колбасным фаршем. Она выбрала столик в дальнем углу – с этого места просматривался весь зал. Шум стоял страшный. Бриони подмечала все, что происходило вокруг. Шок от водворения в тюрьму прошел, и она поняла, что пришло время утверждаться в новом обществе.

– Белинда, мне нужно кое о чем подумать. Я помолчу пару минут, хорошо?

Белинда кивнула, искоса посмотрев на двух других женщин. Бриони надкусила бутерброд и скривилась от неприятного металлического привкуса. То, что сказала Белинда, обеспокоило ее. «Пока тебе не дадут срок». Такое ощущение, что ее уже считают виновной. Она сделала глоток горячего сладкого чая, и ей стало лучше. Этот чай напомнил чай ее детства, напомнил о доме. Бриони спросила:

– Через кого держит связь Мария? Через эту надзирательницу Трэйси?

Белинда кивнула.

– Тогда скажи Трэйси, что мне нужно сегодня передать отсюда записку. Я хочу видеть своего адвоката, и быстро.

Белинда снова кивнула. Сила, исходившая от этой маленькой женщины, властные интонации в ее голосе заставляли повиноваться без рассуждений.

Постепенно завязался разговор, и Белинда с Бриони мило болтали, пока не прозвенел звонок, призывавший возвращаться в камеры. Когда женщины поднимались по лестнице на свой этаж, надзирательница Мэрилин, уперев руки в боки, преградила Бриони дорогу. Разговоры смолкли в мгновение ока, испуганные лица тут же повернулись в другую сторону. Глядя в жестокое лицо тюремщицы, Бриони почувствовала, как волосы у нее на затылке встают дыбом. Остальные надзирательницы ожидали, чем все закончится.

– Вы мне не нравитесь, леди, – ядовито произнесла Мэрилин.

– Насчет «леди» это вы правы, – усмехнулась Бриони. – А теперь прочь с дороги.

Даже Белинда подалась назад, когда Мэрилин занесла кулак. Бриони схватила тюремщицу за униформу и, рванув что было сил, одновременно развернулась, броском послав Мэрилин вниз по ступенькам железной лестницы. Медленно спустившись вслед за ней и присев, Бриони прошептала:

– Ты тоже мне не нравишься, жирная тварь, очень не нравишься. Ты зашла слишком далеко, и я тебя убью. Обещаю.

Встав с колен, она поправила прическу и спокойно пошла вверх по лестнице на свой этаж. Разговоры возобновились сразу после того, как она благополучно скрылась в своей камере.


Томми проснулся от чьего-то крика. Он осторожно протер глаза, подавив зевок.

– Заткнись! – Его сокамерник Тимми Карлтон в гневе молотил кулаками подушку. – Я больше не могу выносить этого чертова ревуна. Первое, что я сделаю утром, так это утоплю его в унитазе.

Томми засмеялся:

– Он еще ребенок. Он боится.

– Да, утром он будет бояться. Я дам ему хорошую пилюлю от крика.

– Ну хватит, не заводись. Дай мне лучше сигарету.

Тимми достал из-под подушки портсигар и дал Томми самокрутку.

Томми закурил и сказал:

– Ты не мог сделать ее еще тоньше? Все равно что спичку куришь.

– Кури! Сигарета есть сигарета. Если бы ты не отдал все свои этому орущему сутенеру, у нас сейчас было бы более приличное курево.

Томми усмехнулся:

– Тимми и Томми. Звучит почти одинаково.

Тимми глубоко затянулся и серьезно спросил:

– А ты что такой веселый, Томми? Положил на все? Тебе ведь могут дать большой срок.

В тусклом свете было видно, как Томми покачал головой.

– Я за себя не переживаю; Тимми, лишь бы только у моей старушки все обстояло хорошо. Это единственное, что меня волнует.

Тимми почесал свою коротко стриженную голову.

– Я помню ее еще много лет назад. Ну и красотка была.

– На самом деле она такой и осталась.

Тимми засмеялся:

– Моя старушка выглядит как зад у автобуса, но она хорошая. Приходит часто, детей приводит с собой – меня увидеть. Я люблю, когда дети приходят. Но роды добили мою старую Габи. Она, бедная, сейчас так располнела. А когда-то была очень даже ничего.

Томми засмеялся.

– У тебя много детей, да? Сколько оказалось при последнем подсчете?

– Девять. Пять мальчиков и четыре девочки. У моей старшей, Сюзанны, все замечательно. Она работает в офисе в Вест-Энде. Мальчишки же идут по моим стопам: один сидит за нанесение тяжких телесных повреждений, другой – за вооруженное ограбление, а остальные трое не хотят идти в школу ни за какие деньги. Когда я выйду отсюда, приструню этих паршивцев. А у Тебя нет детей, да?

– Нет. Хотя я бы хотел их иметь. Но нам с Бриони всегда было не до этого, всегда казалось, что лучшие времена впереди. Иногда, в такие моменты, как сейчас, мне хочется, чтобы у меня был сын, похожий на меня. – Томми зевнул и заключил: – Ладно, спокойной ночи, Тимми.

Тимми уже громко храпел, а Томми все думал о своей жизни с Бриони. Он отказался от детей ради нее. Он отказался от многого. Его мучил вопрос: стоила ли она всех этих жертв? Взошло солнце, осветив лучами его камеру, и он усмехнулся. Ему можно было не отвечать – каждый раз, когда он смотрел на Бриони, ответ приходил сам собой. Томми сделал бы для нее все, что угодно, он любил ее до самоотречения.

Молодой человек снова начал кричать во сне – тюрьма наполняла его ночи кошмарами.

Томми закрыл глаза и попытался заснуть. Он решил, что слишком стар для столь резких перемен в жизни.


Глава 48


Бриони и Мария крепко обнялись.

– Бриони, милая, как ты?

Бриони пожала плечами и села за столик для переговоров. Она находилась в тюрьме уже неделю, и этот визит ее подруги был первым.

– Не так плохо, когда привыкнешь, Мария. Но я бы не отказалась, если бы мне предложили покинуть это заведение. Понимаешь, что я имею в виду?

Мария засмеялась:

– Я знала, что ты не позволишь себя сломать. – Уже серьезнее она сказала: – Мы сделали все, что было в наших силах, пытаясь вытащить тебя на похороны Бойси, но наше ходатайство просто не успели рассмотреть. Зато мы вовсю решаем другие важные проблемы. Эта сучка Хайди Томпкинс сейчас находится под охраной в доме на севере Лондона. Сегодня ей будет нанесен небольшой визит, который заставит ее изменить свои показания. Я надавлю на некоторых наших знаменитых клиентов. Да, пока не забыла: Джонатан собирается приехать к тебе завтра. Он настроен как раз так, как нам надо. Это будет тебе на руку, его имя у всех на слуху, он же получил рыцарское звание на Новый год. Поэтому не волнуйся, так или иначе мы вытащим тебя отсюда.

Бриони громко рассмеялась.

– Мне следовало догадаться, что ты все возьмешь в свои руки!

Мария мягко сказала:

– Мы прошли долгий путь вместе, Бри.

Бриони печально кивнула:

– Да, Мария, мы с тобой люди старой закваски. За неделю, проведенную здесь, мне предложили столько наркотиков, сколько я не видела за всю свою жизнь. Со мной в камере женщины, с которыми мы и на горшок бы рядом не сели. Вокруг полно молоденьких девочек, по сравнению с которыми любая порнозвезда – просто невинная Красная Шапочка.

– Но ты держишься, я надеюсь? – обеспокоенно спросила Мария.

– О да, не волнуйся, со мной все в порядке. Спасибо тебе за теплый прием, который мне здесь оказали! Ну а как там мой Томми? Как поживает семья?

Мария откинулась на спинку неудобного стула и начала рассказывать.

После обмена новостями настроение у обеих женщин поднялось.


Питер Хокли находился в состоянии прострации. Перед ним стояла женщина, страшная женщина, державшая в руках фотографии, на которых он, одетый в женское платье, был запечатлен вместе со своим молодым другом Перси Паркинсоном.

Бернадетт с улыбкой сказала:

– Моя сестра собирается сделать заявление о событиях, происшедших в двадцатые годы, – о том, что вы и мистер Руперт Чарльз виновны в смерти Молодого человека во время оргии. Эти фотографии, где вы запечатлены с очередным любовником, только добавят правдоподобия ее заявлению. Мистер Джонатан ля Билльер также хочет засвидетельствовать тот факт, что ваш отец заплатил кругленькую сумму за сокрытие убийства от полиции и общественности. Бриони предупредила: если она сядет в тюрьму, то с ней сядут все.

Питер хрипло прорычал:

– Но что могу сделать я?

Бернадетт положила фотографии на стол и дружелюбно ответила:

– Можете их взять. У меня еще много копий. А теперь о том, чего я хочу от вас. Я хочу, чтобы вы пошли к вашему двоюродному брату, главному судье, который состоит в родственных отношениях с секретарем министерства внутренних дел. Он его зять, не так ли? Какое совпадение! Вы должны сказать ему, что эти фотографии могут появиться в «Дэйли миррор», «Дэйли уорлд», «Пипл» – повсюду, где они смогут произвести некоторый эффект. Понимаете, к чему я клоню, Питер, старина?

Питер почувствовал, что слезы жгут ему глаза. Он был членом парламента, секретарем теневого министерства обороны, а эти фотографии запросто могли испортить жизнь ему и его семье.

Он смотрел, как женщина идет к двери. Остановившись и повернувшись, она добавила:

– Да, пока не забыла. У вас есть сорок восемь часов.

С этим последним выстрелом Бернадетт покинула комнату, оставив Питера Хокли наедине с фотографиями и его нечистой совестью. Внутренним взором Питер ясно видел молодого человека, связанного, с кляпом во рту и с перерезанным, как у животного, горлом.


Хайди, вымытая, слегка подкрашенная, скромно, но со вкусом одетая в твидовую юбку и добротный шерстяной свитер, в испуге смотрела на визитершу. Мария совершенно не вписывалась в интерьер с дешевой люстрой и нейлоновыми занавесками. Она казалась слишком большой и яркой для такой скромной комнаты.

– Значит, нашла приключений на свою задницу? – процедила Мария. – Думала срубить маленько деньжат и смыться? Но у тебя не оказалось того, что нужно Лиммингтону, поэтому он решил подправить твои показания. Я ничего не путаю?

Хайди со страхом кивнула:

– Да, именно так. Я очень нуждалась в деньгах, Мария. У меня не было ничего…

Мария подняла руку:

– Я даже слышать не хочу всей этой ерунды. Ты могла прийти ко мне или к Бриони, мы бы тебе помогли. Мы всегда помогаем своим девочкам. Так вот: скажешь, что Лиммингтон подтасовывает факты, и тебе хорошо за это заплатят.

Брови Хайди приподнялись от удивления.

– Да, заплатят. С одним условием: ты исчезаешь раз и навсегда.

– О, не беспокойся, исчезну. Я по горло сыта всем этим.

Мария посмотрела на ее горло и сказала:

– Ты не представляешь, как я сыта!


Сэр Джеффри Данс, старейшина палаты общин и очень уважаемый бизнесмен, грыз свои тщательно отполированные ногти, хотя вроде бы еще в юности бросил эту привычку. Шесть дочерей и жена смотрели на него с фотографии на столе. В руке он держал другую фотографию. Она была сделана три года назад на Рождество в «Бервике». Все мужчины на этом снимке щеголяли в костюмах гномов. Несмотря на искусственную бороду, в одном из гномов ничего не стоило узнать Джеффри. На коленях у него сидела девушка лет семнадцати в костюме Санта-Клауса. На ее длинных стройных ногах, которыми она обнимала гнома-Джеффри за талию, были колготки в сеточку. Фотограф взял вид сбоку, и поскольку на нижней части тела депутата одежда отсутствовала, а девушка была без трусиков, напрашивались самые смелые выводы.

Сердце сэра Джеффри упало. «Бервик Мэнор» всегда считался закрытым заведением. Никто даже на секунду не допускал мысли, что может произойти какая-либо утечка информации. Мужчины в любой момент могли пойти в комнаты наверх и расслабиться, как им хотелось, не опасаясь, что это может в дальнейшем выйти боком. За спокойствие и уверенность платили огромные деньги. Сэр Джеффри сам тратил в «Бервике» весьма приличные суммы в течение многих лет. Теперь же Бриони Каванаг и Томми Лейн попали на скамью подсудимых, а значит, многие секреты станут известны всему миру. Секреты множества людей, а не только сэра Джеффри.

Последняя мысль подбодрила старейшину парламента. Он внимательно посмотрел на фотографию и на заднем плане отчетливо увидел человека, занимавшего ныне пост канцлера казначейства. Поднимая трубку телефона, сэр Джеффри улыбался. Пусть он в дерьме по уши, но вместе с ним в том же положении еще очень много народу.


Фенелла Дамас вошла в берлогу мужа, как Бенедикт называл свой рабочий кабинет. Она поставила чашку с кофе на его стол и сказала:

– Мне кажется, тебе должно быть стыдно, Бен, правда.

Бенедикт провел рукой по лицу и тяжело вздохнул.

– Оставь это, Фен.

Фенелла продолжала с упреком:

– Она твоя мать, нравится тебе это или нет. Я не понимаю, почему ты так настроен против нее. Ну подумай. Она же была девочкой, маленькой девочкой. Каждый раз, когда я думаю о твоем отце… – Фенелла помолчала. – Теперь я знаю, почему твоя приемная мать не позволяла Натали оставаться с ним наедине. Твой отец был извращенцем. И вот что я тебе скажу: я бы скорее предпочла считаться родственницей Бриони Каванаг, чем Генри Дамаса. Пойми: ты нужен ей, Бенедикт. Ты действительно нужен этой женщине. Ты не обязан встречаться с ней при всех, но ты можешь поговорить с некоторыми нашими друзьями и попробовать чуть-чуть облегчить ее жизнь…

Бенедикт рявкнул:

– Фен, отстань, ради бога!

Фенелла закусила губу, чтобы не расплакаться. Она много лет жила с этим человеком и любила его. Они воспитали двоих детей, и она думала, что хорошо его знает. Но с того времени, как Бенедикту стало известно, кто его мать, душевные муки постепенно изменяли его характер. И теперь рядом с Фенеллой был человек, чьи природные доброта и мягкость медленно уходили в небытие. Фенелла не собиралась с этим мириться.

– Бенедикт, оглянись, сейчас 1969 год, а не те ужасные времена. По закону твои родители Генри и Изабель, и никто не может отнять у тебя ни твой титул, ни твои деньги. Но у тебя не было бы ничего, если бы та девочка решила сама воспитывать своего ребенка. Подумай об этом. Отдавая тебя, она просто хотела, чтобы ты получил от жизни все самое лучшее. Она ведь ни разу за все эти годы не пришла к нам и не попросила ни о чем. Она никогда не пыталась выудить у тебя деньги… Ох, как же ты меня злишь!

Бенедикт редко видел свою жену такой расстроенной. У него сложилось впечатление, что Фенелла уже приняла Бриони Каванаг в свою семью и свое сердце. Газеты могли писать о Бриони что угодно – Фенелла просто не обращала внимания на их писанину. Кровное родство значило для Фенеллы очень много. Она считала, что Бриони не может быть дурной женщиной уже потому, что доводится их детям родной бабушкой.

Бенедикт попытался улыбнуться.

– Ты знаешь, Фен, я ведь помню ее. Она часто приходила в парк, куда я ходил с моей няней каждый день. Я помню ее волосы. Они остались такими же – кудрявыми и огненно-рыжими. Глядя на нее, я будто смотрелся в зеркало, только тогда я этого не понимал. Но теперь, когда я смотрю на Наталью и маленького Генри, я вижу ее в них. Я вижу ее в своем отражении каждый раз, когда смотрюсь в зеркало. Я не могу поверить, что она моя мать. Господи, да она кажется одного возраста со мной. Она выглядит как моя родная сестра.

Фенелла положила тонкую руку на его плечо.

– Не важно, как она выглядит, – она твоя мать. Попробуй стать на ее место и посмотреть на все ее глазами. Попробуй ее понять.

Бенедикт негромко рассмеялся.

– Я пытался это сделать с того самого дня, как узнал правду. Оказывается, мой так называемый отец всю жизнь выжидал момента, чтобы сделать больно мне и Изабель. Это гнусно.

Фенелла пожала плечами:

– Он был больным человеком. Мне кажется, мы уже выяснили это. Его собственная ненависть загнала его в гроб. Не повторяй его ошибок.

Бенедикт сказал со вздохом:

– У меня нет к ней ненависти, Фен, вот в чем проблема.

Фенелла сказала ласково:

– Пей кофе, Бен, пока он совсем не остыл.


Гарри Лиммингтон сидел дома за чашкой чая с бутербродом и смотрел телевизор. Он услышал голоса и оторвал взгляд от экрана, чтобы посмотреть, кто пришел.

– В чем дело? – спрашивала у кого-то в прихожей его жена. Полицейский в форме быстро прошел мимо нее и распахнул дверь в комнату.

– Мистер Лиммингтон, я должен вас арестовать по обвинению в фальсификации показаний свидетеля и попытке исказить ход следствия.

Лиммингтон вскочил. Тарелка с бутербродом упала на пол.

– Это что, шутка? – В его голосе слышалось недоверие. Вошедший вслед за констеблем седовласый мужчина грустно ответил:

– К сожалению, мой друг, это не шутка. Ты здорово влип. Бери пальто и поехали.


Бриони поцеловала на прощанье Марлу и Летицию. Когда она шла по коридору, ее обняла Белинда и грубовато сказала:

– Ты уж совсем нас не забывай, ладно?

Бриони громко засмеялась:

– Такое не забывается.

Трэйси проводила ее до выхода из крыла «А». Бриони облегченно вздохнула, услышав за спиной лязг захлопнувшейся двери. Сердце ее бешено колотилось. Скоро она снова будет полной грудью вдыхать грязный лондонский воздух – воздух свободы. Скоро она снова будет со своей семьей и с Томми, своим Томми. Она забудет все происшедшее, как страшный сон. Двадцать минут спустя она, уже одетая, расписалась в получении своих вещей, вышла из тюрьмы на улицу и сразу оказалась в толпе фотографов и газетчиков. Кто-то тронул ее за руку. Она обернулась и увидела Бернадетт.

– Пойдем, Бри. Тебя ждет машина. Поехали домой, девочка. Маркус сейчас забирает Томми.

Они протолкались к «роллс-ройсу». Дверца машины захлопнулась, и Бриони отправилась домой, в свой привычный и любимый мир.

– Как ты себя чувствуешь, Бри?

– Здорово, Берни, на самом деле здорово. Ты не представляешь, как я рада тебя видеть. И жутко хочется принять ванну, чтобы смыть с себя запах этой крысиной норы.

Бернадетт засмеялась:

– Вся семья ждет тебя дома.

– Так я и думала.


Бриони вошла в дом Бернадетт и увидела, что Кисси плачет, мать пьет, а Керри и Лизель выбивают пробки из бутылок с шампанским. Джонатан специально прилетел, чтобы встретить ее дома. Когда она поцеловала его в щеку и почувствовала, как семья окутывает ее своей любовью, Бриони поняла: наконец-то это произошло. Наконец-то она вернулась домой.

Мария обняла ее:

– Добро пожаловать домой, Бри. Мы победили этих ублюдков! Я ведь тебе говорила, что мы это сделаем!

– Мы сделали это, Мария. А теперь я хочу большой бокал бренди, хорошую сигарету, а потом принять душ и вымыть голову!

Мария налила ей бренди.

– Ваше здоровье! – Бриони выпила обжигающий напиток залпом и улыбнулась. – Господи, как же хорошо быть дома. – Голос ее дрогнул, и все с изумлением увидели, что из ее глаз льются слезы.

Молли подошла к дочери и прижала ее голову к своей груди.

– Ну что ты, что ты, дорогая. Выпустят Дэниэла, и мы снова будем все вместе.

Упоминание о Дэнни резануло Бриони по сердцу, но тут в дверях появились Томми и Маркус.

Томми подхватил Бриони на руки и крепко поцеловал в губы.

– Я скучал по тебе, Бри. Боже, как я по тебе скучал, моя девочка!

Возбуждение и веселье охватило всех, и вечеринка по поводу возвращения домой началась всерьез.


Бриони и Томми лежали в постели. После бурного секса оба чувствовали приятную усталость.

– О, Томми, я мечтала об этом. Снова быть с тобой. Я уж думала, что мы с тобой сядем, и очень надолго.

Томми погладил ее по волосам.

– Должен сказать, что и я боялся этого, но Мария молодец – сумела разыграть все козырные карты, нажать на самых нужных людей. Она знает, кто наиболее уязвим, а значит, наиболее полезен.

– Ты знаешь, Томми, я никогда не думала, что Гарри Лиммингтон опустится до того, чтобы подделывать свидетельские показания. Я всегда считала: Лиммингтон скорее умрет, но не пойдет против совести. Знаю, это звучит глупо, но мне очень жаль, что он сломался.

Томми тихо засмеялся:

– Не могу поверить, Бриони! Он хотел засадить нас за решетку до конца наших дней, а ты жалеешь о том, что он нарушил полицейскую этику! Надеюсь, он получит лет десять.

Бриони уютно устроилась на плече Томми.

– Я ни за что не хочу снова попасть в тюрьму. Я думаю, мне пора отойти от дел.

Он засмеялся снова:

– Поверю в это, только когда увижу собственными глазами.

– Верь, Томми Лейн. Я слишком стара для таких испытаний.

Томми внимательно посмотрел в ее зеленые глаза.

– Ты никогда не будешь старой для меня, Бри. Ты всегда будешь для меня девушкой в голубом бархатном платье.

Бриони поцеловала его.

– Ты старый подхалим, Томми Лейн, но я люблю тебя.

– И я люблю тебя, Бриони.

Некоторое время они лежали молча, наслаждаясь близостью друг друга, затем Томми сказал:

– Что будем делать с Дэниэлом?

Бриони вздохнула:

– А что мы можем сделать? Возможности отмазать его нет никакой, все слишком серьезно. Нас с тобой обвиняли за такое старье, которое можно смело заносить в Книгу Страшного суда, но что касается Дэнни, его взяли за дело. Он совершил жестокое убийство в клубе при множестве свидетелей. Он зашел слишком далеко, Томми. Он перешел черту. То плохое, что делали мы, никогда не приносило нам радости. Мы делали это по необходимости. Но ребятам, прости их господи, нравилось убивать. Особенно Дэниэлу. Они сделали большую ошибку, решив, что закон не для них. Мы оба старались все эти годы переубедить их, но… Я не имею ни малейшего желания суетиться, чтобы вытащить Дэниэла из тюрьмы. Я дам ему адвоката, и это все.

Томми погладил ее взлохмаченные рыжие волосы, которые он так любил, и сказал честно:

– Я рад.

Она вздохнула:

– Да? А я нет. Я все думаю, что сказала бы Эйлин, знай она, кем станут ее мальчики. Она доверила их мне, а я ее подвела. Я допустила ошибку, обычную родительскую ошибку, – я слишком сильно их любила.


Бриони сама открыла входную дверь. Было утро, все сидели за ленчем. Звонок прозвенел в тот момент, когда она шла с подносом свежеиспеченных пирожных, приготовленных Кисси специально для Томми. Бриони поставила поднос на столик в холле и открыла дверь с улыбкой, думая, что пришел какой-нибудь репортер. Осаждавшие дом репортеры время от времени просили чаю, и Бриони распорядилась им не отказывать.

– Привет. Надеюсь, я не помешал?

Словно жаркая волна прокатилась по телу Бриони, когда она услышала этот глубокий голос. Она стояла как вкопанная, впившись глазами в сына.

– Бенедикт?

Мать и сын не двигались и молчали, пока в холл не вышел Томми. Один взгляд на человека в дверях сказал ему все. Он увидел те же зеленые глаза, тот же овал лица, те же черты. Даже волосы у мужчины были рыжеватого оттенка.

– Бенедикт? Черт возьми, Бри, да вы похожи как две капли воды!

Голос Томми снял напряжение. Бенедикта ввели в тепло материнского дома.

Бриони откровенно любовалась сыном. Ей приходилось запрокидывать голову, чтобы посмотреть ему в лицо, таким высоким он был – даже повыше Томми. Мужчины пожали друг другу руки, а затем Томми порывисто обнял Бенедикта.

– Вот это действительно радость! Я пойду в дом и отвлеку всех, кто там есть. Думаю, вам хочется немного побыть наедине.

Бенедикт улыбнулся, когда веселый седой человек побежал по лестнице наверх.

– Проходи в гостиную, Бенедикт. Мы можем поговорить там.

Он пошел за матерью. Со спины она выглядела совсем молодой. У Бриони была такая же легкая походка, как и у его дочери, такие же зеленые глаза и рыжие волосы.

В гостиной Бриони повернулась к нему и задала запоздалый вопрос:

– Надеюсь, ты пришел с миром, Бенедикт?

Она казалась такой маленькой, когда стояла здесь перед ним со сцепленными, как у школьницы, руками. Ему показалось, что кто-то всадил нож ему в сердце, так сильно оно вдруг заболело. За ее плечом он увидел свою фотографию в тяжелой серебряной рамке. Детская мордашка улыбалась. Фотография пожелтела от времени.

– Салли, няня, специально водила меня делать эту фотографию. Я помню все, будто это было вчера. Теперь я понимаю, что она работала на две семьи.

Бриони облизнула сухие губы.

– Я узнавала о тебе от нее все, что только можно. Ты не представляешь, как много это значило для меня. Я никогда тебя не забывала. Дня не проходило без того, чтобы я не думала о тебе. Ты мне веришь?

– Да, я тебе верю. Я знаю, ты любила меня. Извини меня, пожалуйста, за то, что я так вел себя… – Он запнулся. – Это из-за того, как я обо всем узнал.

Бриони примирительно махнула рукой, унизанной кольцами. Помолчав, она спросила:

– Чем я могу помочь тебе, Бенедикт?

Он смущенно улыбнулся и пожал плечами. Собрав все свое мужество, он сказал:

– Можешь начать с рассказа о своей жизни. Затем, если ты захочешь, я расскажу тебе о моей жене Фен и о моих детях – Генри и Натали. О твоих внуках.

Бриони словно охватило пламя. Они шагнули навстречу друг другу, и Бриони оказалась в объятиях сына, своего родного сына, своей крови и плоти. Она чувствовала запах его крема после бритья, запах кожи и табака. Впервые в жизни ее обнимал сын, ее большой сын, который, как она думала, ненавидит и презирает ее.

– О, мой сын, мой сын. Как долго я этого ждала. Всю жизнь.

Голос ее срывался от волнения. Долгое время они стояли молча, только ритмичное тиканье часов в углу комнаты нарушало тишину.

Наконец Бриони оторвала голову от груди Бенедикта и, улыбаясь, посмотрела ему в лицо, так похожее на ее собственное.

– Почему? Что заставило тебя прийти ко мне после всего, что случилось за последние несколько недель?

Бенедикт улыбнулся.

– Мама, мы с тобой одна кровь, как бы глупо это ни звучало. Ты моя мать. Причина моего существования. Твоя кровь бежит по моим венам и венам моих детей. – Он усмехнулся. – Звучит очень напыщенно, да?

Бриони покачала головой. Чувства переполняли ее, и она не могла вымолвить ни слова.

– Прости меня за мой прошлый приход, за мою жестокость. Я хотел вернуться в тот день и сказать, что я был неправ, что мне очень жаль. Я мстил тебе за ту боль, которую испытал по воле моего отца, за то, каким образом я узнал правду. Я даже не могу тебе выразить, как я сожалею о том дне. Моя жена, моя дорогая Фен, помогла мне набраться мужества и прийти снова.

Бриони взяла его руку и прижала к своей щеке.

– Ты здесь сейчас, Бен, и мне этого достаточно.

– Я пытался помочь тебе. Я обращался ко многим моим друзьям и коллегам.

Эти слова доставили Бриони огромную радость. Она неотрывно смотрела на сына, словно опасаясь, что он может исчезнуть так же быстро, как и появился.

– Спасибо тебе, Бенедикт, спасибо тебе.

Тут в комнату ворвалась Молли. Несмотря на возраст, у нее было отличное зрение.

– Что здесь происходит? – поинтересовалась она с подозрением в голосе.

Бриони улыбнулась.

– Бенедикт, рада познакомить тебя с твоей родной бабушкой. – Она подошла к Молли, взяла ее за руку и, подведя к Бенедикту, гордо сказала: – Мам, это мой сын, Бенедикт Дамас.

Молли хитро улыбнулась:

– Да вижу, вижу. Глаза-то есть. Вы как две горошины из одного стручка. Подойди сюда, внучек, поцелуй свою бабушку.

Бенедикт поцеловал старуху в щеку и обнял ее. Комната как-то сразу заполнилась людьми. Бенедикта окружила вся семья – все улыбались и смотрели на него с любопытством. Он увидел Бернадетт и Керри, увидел в них черты своих детей – в линиях подбородка, в посадке головы…

Да, это была его настоящая семья. Он держался рядом с матерью и бабушкой, наслаждаясь близостью людей, являвшихся частью его самого. Все начали его трогать и заговаривать с ним, желая получше узнать сына Бриони, который пополнил их поредевший круг. Его приняли сразу и безоговорочно.

Несмотря на все беды последних недель, на постоянные переживания из-за близнецов, у Бриони тем не менее было такое чувство, словно она вытащила счастливый билет. То, чего она хотела больше всего на свете, после пятидесяти лет борьбы, бед, разочарований наконец произошло.

Бенедикт присоединился к ним.

Ее сын вернулся домой.


Бриони разговаривала с Дэниэлом в комнате для свиданий Уормвудской тюрьмы. Он сидел закинув ногу на ногу, лицо его было сурово.

– Когда я выйду отсюда, я рассчитаюсь со всеми. Если понадобится, я разорву весь Ист-Энд на куски, но я найду их. Всех!

Бриони вздохнула. Она слышала это уже много раз.

– А что касается этого прохвоста Лиммингтона, так вроде бы он уже в наручниках. Я отомщу этому уроду и всем остальным за моего Бойси. Вот увидишь! Помнишь ублюдка, который рассказывал на суде, как я всадил нож в рот Митчеллу? Я знаю этого говнюка, у меня есть его имя и адрес. Я буду мучить его и его гребаных детей. Я буду мучить его детей у него на глазах…

Бриони подняла руку:

– Довольно! Бога ради, Дэниэл, довольно! Знаешь старую поговорку? «Назвался груздем, полезай в кузов». Ты сделал большую ошибку – ты думал, что тебе все дозволено. Нет, не все. Я пригласила для тебя Макквидана, он хороший адвокат, но ты сядешь, Дэнни. И тебе лучше привыкнуть к этой мысли.

Дэниэла передернуло.

– Но вы же с Томми не сели?

Бриони кивнула:

– Верно, не сели. Нас обвинили в преступлении, совершенном много лет назад. Я знаю, что такое жестокость, но мы были жестокими в двадцатые годы, когда свое приходилось вырывать зубами. Тогда людям жилось совсем не так, как сейчас, когда рабочие могут получить образование, могут заниматься тем, к чему лежит их сердце. Я стояла перед выбором: либо подняться самой и поддерживать свою семью, либо пойти на дно, как моя мать. Ты не знаешь главного о жестокости. Да, ты убиваешь людей, ты стреляешь в них. Но ты не изведал бедности, а жестокость растет оттуда. Мы с Томми росли в те годы, когда приходилось бороться просто-напросто за то, чтобы на столе была еда, когда поддержание тепла в доме порой становилось неразрешимой проблемой. Ты же рос среди изобилия. Ты имел все, что хотел. Каких только учителей я тебе не нанимала, и что? Тебе даже нравится говорить на жаргоне. Я виновата перед вами обоими, мне следовало сбить с вас спесь давно, но из-за своей слепой любви я не замечала в вас ничего дурного. Я всегда оправдывала вас, хотя на самом деле вам не было оправдания. Вы просто были маленькими негодяями, и вот результат. Я никогда не причиняла никому боль ради развлечения, ради самоутверждения. Люди должны были хорошенько мне насолить, прежде чем я решала мстить, и поэтому теперь я сижу здесь, а ты сидишь там.

Дэниэл злобно ухмыльнулся.

– Голос Бриони Каванаг. Знаешь, что я тебе скажу? Да вы с Томми всегда были для нас посмешищем. Я держу этих мелких людишек вот здесь. – Он вытянул вперед сжатый кулак. – Мы с Бойси держали их здесь, а теперь буду держать я. Нас просто подставили, но те, кто это сделал, скоро ответят за все!

Бриони печально покачала головой.

– Дэнни, неужели ты не видишь, что времена изменились? Дни, когда можно было вломиться в паб с оружием, давно прошли. Ты сделал ошибку, заимев так много врагов. Ты считаешь себя выше всех, а что в итоге? И не от большого ума ты смеешься надо мной и тем более над Томми, потому что Томми Лейн стоит пятидесяти, даже ста таких, как ты. Этот человек заслуживает твоего уважения. Если бы у тебя было хоть какое-то чутье, ты постарался бы стать похожим на него. Пятьдесят лет прошло, а его по-прежнему уважают, по-прежнему любят, и. что немаловажно, он на свободе. А ты, если будешь продолжать в том же духе, не увидишь белого света до конца тысячелетия.

– Ну что ж, теперь я знаю твое мнение обо мне, а ты знаешь мое о себе.

Бриони кивнула:

– Да. Теперь знаю. И я виню тебя в смерти моего Бойси, он во всем подражал тебе. Напоследок я дам тебе маленький совет, сын: сиди тише воды ниже травы и не выступай. Не устраивай больше никаких представлений на суде, не выставляй себя полным дерьмом.

Глаза Дэнни засверкали.

– Тебе хорошо давать советы! Ты не сидишь на скамье подсудимых. Вы с Томми спасли свои задницы, а теперь приходите ко мне с поучениями, как святоши!

Бриони перегнулась через стол и сквозь зубы процедила:

– Я повторяю, Дэнни: мы убивали вынужденно. Вы с Бойси никогда не понимали нас. Я тебе вот что скажу: если честно, мне никогда не нравилось мое занятие. Никогда. Но я впряглась, как говорит моя мать, и вот уже пятьдесят лет тащу этот груз. У тебя же никогда не было необходимости делать то, что ты делал, ты выбрал свой путь по доброй воле.

Лицо Дэниэла побагровело от злости. Поднявшись, он заявил:

– Я не собираюсь слушать эту чушь. Лучше пойду в камеру. Сегодня воскресенье, а по воскресеньям нам разрешено слушать радио и ничего не делать. Хотя в другие дни мы занимаемся тем же самым. Да что я тебе объясняю, ты же сама недавно из тюрьмы. Одним словом, разрешите откланяться. Этот разговор меня утомил.

Бриони сидела с каменным лицом, а Дэниэл встал, подошел к офицеру полиции и попросил отвести его назад в камеру. Люди смотрели на них во все глаза. Окончание их разговора слышали все. Собрав все свое достоинство, Бриони поднялась и вышла из комнаты для посещений.

Она сделала все, что могла.


Судья мистер Мартин Пантерфилд внимательно посмотрел на человека, сидевшего перед ним на скамье подсудимых.

– Мистер Дэниэл О'Мэйлли, вы признаетесь виновным в злодейском убийстве. Никогда прежде мне не приходилось слышать о таких страшных, варварских и бессмысленных злодеяниях, как это. Вы хладнокровно убили Дэвида Митчелла в клубе на глазах множества посетителей. Вы и ваш брат держали в страхе половину Лондона. Вы занимались различного рода противозаконными делами и в конце концов решили, что вам все позволено. Вы – порождение нашего чересчур либерального законодательства. Общество меня не поймет, если я не применю к вам наиболее строгого наказания. Таким образом, я приговариваю вас к пожизненному заключению с настоятельной рекомендацией не давать вам амнистию в течение как минимум тридцати лет. У вас есть что сказать?

Дэниэл встал, пальцы рук его были переплетены, лицо лишено всякого выражения. Затем он посмотрел судье прямо в глаза и заявил:

– Да, есть. Моя фамилия – Каванаг!

Судья покачал головой в парике. Оглядев зал, он произнес:

– Уведите его.

В этот момент вскочила Молли. С лицом, залитым слезами, она закричала:

– Вы, грязные ублюдки! Это мой мальчик! Мой мальчик! Дэнни, внучек мой, Дэнни!

Голос ее разносился по залу, пока Дэниэла уводили двое охранников. Уже на пороге он жестом победителя вскинул руки и крикнул:

– Так их, бабуль! Я вернусь, я вернусь!

Его вытолкнули в коридор, и голос его постепенно затих.

Лиммингтон посмотрел на Бриони, и взгляды их встретились. Она едва заметно кивнула ему. Работа была сделана на совесть.


Глава 49


Сьюзи лежала в постели в доме матери. Она положила руки на живот и едва сдерживалась, чтобы не закричать. Ее мать просунула голову в дверь и спросила:

– Попить не хочешь? Как насчет чашечки чая?

– Я ничего не хочу. Оставь меня в покое.

Дорин вошла в комнату и попыталась взять дочь за руку. Сьюзи выдернула руку.

– Бога ради, оставь меня, женщина!

Дорин села в кресло и сказала ласково:

– Я знаю, что тебе больно, девочка, но постарайся держаться. Ребенок потребует много сил. С детьми всегда так. Я знаю, что ты горюешь о Бойси. Видит Бог, мне тоже очень жаль его. – Она промокнула тонким платочком уголки сильно накрашенных глаз. – Я любила этого мальчика как собственного сына, упокой Господи его душу.

Сьюзи процедила сквозь зубы:

– Ты не на сцене, мама, кроме меня здесь зрителей больше нет. Что до этого чертова ребенка, то он мне не нужен. Я ненавижу свою беременность, я ненавижу жизнь здесь. – Она закусила губу, чтобы остановить дрожь, и сказала срывающимся голосом: – Я рада, что он мертв. Я ненавидела его. Я ненавидела все, что было связано с ним.

Дорин откинулась на спинку стула, затем встала, подошла к дочери и без предупреждения отвесила ей звонкую пощечину.

– Ты, маленькая сучка! Если эти слова кто-нибудь услышит, у тебя будут большие проблемы. Ты сама стремилась охмурить Бойси, нечего теперь плевать на его могилу. Как вспомню, какой позор нам пришлось вынести из-за того, что мы связались с семьей Каванаг, так бы и удавила тебя собственными руками, но ребенок ни в чем не виноват. Понимаешь ли ты, в какие игры играешь, тихоня с расчетливыми мозгами? Если Бриони услышит твои слова, ты запоешь совсем другую песню.

– Уйди, мама!

– Ну уж дудки! Ты уехала из того прекрасного дома с красивой мебелью. Мы с отцом могли бы переехать туда к тебе и смотреть за ребенком, так нет же! Ты прибежала сюда, как избалованное дитя!

Сьюзи злорадно усмехнулась, когда мать наконец-то выдала себя, назвав настоящую причину своего раздражения. Дорин мечтала, воспитывая внука, жить в огромном особняке и при этом находиться на полном довольствии. Сьюзи давно уже ее раскусила.

– Ты никогда не будешь жить в том доме, мама, говорю тебе это прямо.

Дорин оскалила зубы и произнесла:

– Какая же ты сучка, Сьюзи Рэнкинс, ну и сучка! Как подумаю, что я воспитывала тебя, отдавала тебе лучший кусок…

Звонок в дверь прервал тираду Дорин.

Сьюзи вовсе не считала себя ангелом. Если бы мать знала, сколько ей платили за интервью, ее хватил бы удар. Но у Сьюзи была цель, во имя которой она старалась побольше заработать. Как только она избавится от ребенка, она уедет и начнет жизнь сначала. Фамилия Каванаг, которая так влекла ее, когда она встретилась с Бойси, теперь вызывала у нее отвращение. На нее показывали пальцами, на нее глазели, у нее за спиной шептались каждый раз, когда она появлялась на улице.

Она похолодела, услышав, как мать говорит:

– О, привет, Бриони, заходи. Ты как раз к чаю.

Бриони быстро вошла в комнату.

– Здравствуй, Сьюзи, дорогая.

Сьюзи заставила себя спокойно ответить:

– Здравствуй, Бриони.

Дорин, которой Бриони внушала благоговейный ужас, пошла готовить чай, оставив их наедине.

Бриони села на стул, на котором только что сидела Дорин, и улыбнулась.

– Как ты себя чувствуешь?

Сьюзи закурила сигарету и вымученно улыбнулась в ответ, выпустив большое облако дыма.

– Вроде нормально.

Бриони похлопала Сьюзи по руке, и та вздрогнула от неожиданности.

– Успокойся, Сьюзи, а то можно подумать, будто ты чего-то боишься, – сказала Бриони с печалью в голосе. – Я знаю, ты чувствуешь опустошенность после того, что случилось с Бойси. Он был хорошим мальчиком, мой Бойси. Добрым, хорошим мальчиком. Я так скучаю по нему.

Сьюзи затянулась сигаретой и промолчала.

– Ты давно ходила к доктору?

– У меня все в порядке. Единственное, чего я хочу, – чтобы все это поскорее закончилось.

– Я тебя понимаю, но время пролетит незаметно. Все закончится гораздо скорее, чем ты думаешь.

Дорин ворвалась с чаем и принялась болтать.

– Я говорила, что ей нужно вернуться в свой дом. Здесь нет места для ребенка. Я предложила ей поехать туда вместе. В конце концов, это ведь теперь ее дом, не так ли? – Голос Дорин звучал нарочито невинно.

Бриони на несколько секунд закрыла глаза, сдерживая гнев.

– Да, это ее дом, но, может быть, он слишком о многом ей напоминает? Так, Сьюзи?

Сьюзи заставила себя посмотреть Бриони в глаза и благодарно улыбнулась:

– Да, все так. Я не хочу возвращаться в тот дом. Я не могу смотреть в глаза соседям после того, что случилось.

Бриони отхлебнула чаю и понимающе кивнула.

– Я подумала, может, тебе пожить у меня, пока не появится ребенок?

– Нет, не надо. Я хочу жить здесь, с моей мамой. Я не хочу никуда идти! – В голосе Сьюзи слышалась паника.

– Хорошо, хорошо, успокойся. Это всего лишь предложение. В тяжелые времена каждому хочется быть среди близких людей. Я понимаю. Но ты носишь в себе все, что осталось у меня от Бойси. Это мой внук. Ты же знаешь, что я всегда считала близнецов своими детьми. Я слышала, ты много общалась с репортерами. Не спрашивали они тебя, почему ты не пришла на похороны?

Сьюзи уставилась в чашку. Она явно не желала отвечать.

– Если тебе так остро требовались деньги, тебе следовало обратиться ко мне. Особенно сейчас, когда ты ждешь ребенка. Если ты позволишь мне видеть ребенка регулярно, у тебя ни в чем не будет нужды. Я заказала тебе место в частной клинике. Там тебя не смогут доставать журналисты, когда подойдет срок. Вряд ли ты хочешь, чтобы твои роды стали достоянием общественности. – Открыв сумочку, Бриони извлекла из нее визитную карточку. – Вот адрес и телефон клиники. Позвони им и договорись о консультациях. Я оплачу счет, так что не беспокойся о расходах. Они принимали роды у принцессы Маргарет. Для ребенка Бойси все только самое лучшее. – Встав, она нежно поцеловала Сьюзи в щеку. – Береги себя, дорогая, скоро увидимся.

Сьюзи смотрела в чашку, разглядывая чаинки на дне. Она никогда не отделается от этих Каванаг.

Бриони вернулась домой с тяжелым сердцем. Она стремилась наладить контакт со Сьюзи, полюбить ее. Если она хочет видеть своего внука, она должна это сделать.

Томми разговаривал по телефону в своем кабинете и не видел, как она вошла.

– Не беспокойся, моя любовь, я приду. Бриони следит за мной, как ястреб, но не может же она все время быть начеку. – Он засмеялся снова.

Бриони почувствовала себя так, будто кто-то ударил ее в солнечное сплетение. Ей стало нечем дышать. Она отступила в холл. До нее доносился голос Томми:

– Хорошо, увидимся. Я тебя тоже.

Собравшись с духом, она вошла в кабинет.

– Кто это был, Том? – голос ее срывался. Томми широко улыбнулся ей.

– Привет, Бри. – Он пересек комнату и крепко ее обнял. – Как все прошло со Сьюзи?

Бриони высвободилась из его объятий.

– Хорошо. Ты с кем разговаривал по телефону?

Томми махнул рукой:

– А, толстый Питер. У меня с ним кое-какие дела. Ты рано вернулась.

– Да, я не пошла к Бернадетт. Я схожу к ней позже.

– Я набросал утром пару строк Дэнни, опущу письмо, когда буду на улице. Завтра его переводят в тюрьму на острове, и я подумал, что стоит его немного подбодрить, пока он не акклиматизируется там. – Томми посмотрел на часы. – У меня есть пять минут до ухода – может, быстренько по чашечке чая?

Зазвонил телефон, и Томми опрометью бросился к нему.

– Здравствуйте… О, привет, Берни. Подожди, она здесь. – Он передал трубку Бриони и выскочил из комнаты, оставив Бриони в полнейшем смятении.

– Я перезвоню тебе, Бернадетт, – сказала Бриони и повесила трубку.

Она закусила губу. С каких это пор он стал называть толстого Питера «моя любовь»?


Бернадетт лежала в затененной комнате с фланелевой повязкой на глазах.

– О, Бри, какое это мучение, – сквозь зубы процедила она.

– Ну, если ты подтягиваешь кожу, нужно ожидать, что будет немного больно. – В голосе Бриони не слышалось никакого сочувствия. – Он прорезал твою кожу до кости…

– Ой, заткнись, Бри, мне и так хреново!

– Что же ты тогда не осталась в клинике? Ты вот уже неделю как дома и все стонешь и стонешь.

– Ты знаешь почему. Я не могу оставить Маркуса одного и на пять минут. Ты ведь знаешь, какой он.

Бриони не засмеялась, как обычно, а серьезно спросила:

– Неужели он все еще ходит на сторону?

– На данный момент не знаю ничего определенного, но не хочу давать этому негодяю ни единого шанса. Все мужчины одинаковые: улыбочка, пара сисек – и они готовы.

Бриони холодно заметила:

– Не все мужчины такие.

Бернадетт мягко рассмеялась:

– Да что ты говоришь! Тогда почему же ты сколотила состояние на своих борделях? Все мужики гуляют, просто одни по-умному, а другие – как могут. А насчет Маркуса, то, когда по телевизору показывают что-нибудь этакое пикантное, его от экрана палкой не отгонишь.

– Томми не такой.

Бернадетт сняла повязку с глаз и приподнялась на локтях.

– А разве кто-нибудь говорит о твоем Томми?

Бриони пожала плечами:

– Нет, просто я говорю, что он не такой.

– Ну, – неохотно согласилась Берни, – кажется, он действительно не такой. Подумай, Бри, у него ведь нет детей, нет ничего. Он стольким ради тебя пожертвовал! Этот мужчина – бриллиант, а ты никогда по-настоящему не ценила его.

– И все равно я никогда не пошла бы на такие муки из-за мужчины. Они недостойны этого.

Берни улыбнулась, превозмогая боль.

– На следующей неделе я буду куколкой, как говаривал Бойси. Значит, дело того стоит.

– Бойси также говорил, что в один прекрасный день ты выйдешь из клиники с бородой и пупком на лбу!

Бернадетт тяжело вздохнула.

– А я-то думала, что ты меня поддержишь! Вместо этого ты сидишь и мелешь всякую чепуху!

Маркус вошел в комнату, и Бриони не пришлось отвечать.

– Только что звонила Кисси. Твоя мама встала и ждет тебя, Бри.

Бриони поднялась и, попрощавшись с измученной Бернадетт, стала спускаться по лестнице вслед за Маркусом.

– Маркус, можно задать тебе личный вопрос?

– Конечно, можно.

– Ты все еще гуляешь от Бернадетт?

Маркус засмеялся, и смех перешел в надрывный кашель курильщика.

– Ты что, Бриони. в моем-то возрасте?

Бриони улыбнулась и вышла на улицу. Она обещала сходить с матерью в церковь и потому ускорила шаг. В этот вечер ей очень хотелось послушать мессу.


– Ты уверен, что не поедешь, Томми? Твое имя тоже есть в списке посетителей. Ты уже второй раз отказываешься от свидания в этом месяце.

– Если честно, Бри, я себя неважно чувствую. Эта переправа на пароме добьет меня. Езжай с Делией и передавай Дэнни мои наилучшие пожелания.

– Хорошо. Я захвачу Делию по пути. Увидимся позже, если ты будешь дома!

С этими словами она быстро вышла из дома, села в машину и уехала. Томми покачал головой, а Кисси проворчала:

– Пытаясь обмануть ее, ты рискуешь здорово вляпаться, Томми Лейн.

– Будь справедливой, Кисси, я делаю это в первый раз! Тебе никогда не приходило в голову, что мне, может быть, от жизни нужно несколько больше того, что я имею? Что мне нужна женщина, которая принадлежала бы только мне и носила бы мою фамилию?

– Ну, до сих пор тебя это не слишком волновало. Господи боже мой, да вы с Бриони вместе уже больше пятидесяти лет! Не всякий брак так долго держится.

– А может, это недостаточно большой срок?

– Она уйдет.

– Поживем – увидим. Ладно?

Притихшая Делия наблюдала за людьми на пароме. Вокруг смеялись и шалили дети. Женщины с домашним перманентом, одетые в пальто, выписанные по каталогам, призывали детей к порядку.

– Ты заглядывала к Фэйти? – спросила Бриони. Делия кивнула:

– Да, заскочила вчера на минутку. Отец присматривал за ней, пока мама приводила в порядок лицо. Если честно, тетя Бриони, мне за нее неловко. Она выглядит лучше меня!

Бриони скептически осмотрела племянницу с ног до головы и заметила:

– Даже Кисси выглядит лучше тебя. Попробуй хоть что-то с собой сделать. Ты же снова становишься необъятной!

Делия собралась с духом и заявила:

– Это потому, что я опять беременна.

– Что?

– Четыре месяца. Я должна сказать об этом маме.

– Ну и кто отец на этот раз?

– Рэй Стокъярд. Он хочет на мне жениться.

– О, в самом деле? А чем занимается этот Рэй? Еще один продавец наркотиков?

– Он безработный. Послушай, я тоже не в восторге, но врачи сказали, что мне нельзя больше делать аборты.

Бриони печально покачала головой. Она предпочла бы иметь дело с простой работящей девушкой, чем с этим никчемным обрюзгшим существом.

– Я не знаю, что случилось с этой семьей, – произнесла Бриони. – Бойси мертв, Дэнни за решеткой, а теперь еще ты – «здравствуйте, я беременна». Один ребенок живет с твоей матерью, потому что ты не можешь за ним смотреть, и вот – снова здорово! Еще один бедолага собирается появиться на свет. Надеюсь, ты хотя бы не употребляешь наркотики. Если ты причинишь вред ребенку, я тебя убью.

Остаток пути они проделали молча. Бриони удручало странное поведение Томми и Сьюзи. Казалось, беды всерьез взялись за их семью, а она, Бриони Каванаг, уже слишком стара для борьбы.

Молли с Бриони сидели у огня. Молли, как обычно, пила свой горячий ромовый пунш, а Бриони потягивала скотч.

– А где сегодня вечером Томми? – спросила Молли.

– Он заскочил домой, сказал, что долго не задержится, и убежал. – Бриони посмотрела на часы. – Это было два часа назад.

– Последнее время он постоянно в бегах. Как поживает Бернадетт?

Бриони пожала плечами:

– У нее очередной шок – новый бойфренд Делии опять из немытых. Маркус готов убить дочь. Если честно, мам, я не знаю, что случилось с нашими детьми.

Молли засмеялась:

– Рано или поздно все родители так говорят. Включи телевизор, я не хочу пропустить Керри.

Через двадцать минут Бриони услышала, как в замке повернулся ключ: пришел Томми. Она вышла встретить его в вестибюль.

– Вернулся?

Томми подмигнул ей:

– Вернулся. Как насчет того, чтобы налить мне бренди? Я бы не стал возражать.

– Томми, где ты был?

Томми выскользнул из пальто и усмехнулся:

– Я встречался с другом, Бриони. Ты будешь меня допрашивать или позволишь мне войти и посмотреть Керри?

Бриони стояла на своем:

– Я хочу знать, где ты был, Томас Лейн! Я хочу знать это немедленно!

– Я только что сказал тебе, Бриони: я встречался со своим другом. В последнее время ты разговариваешь со мной как жена. Что ты мне всегда говорила? Ты не хочешь выходить замуж, тебе не нужен листок бумаги, доказывающий всему миру, что ты с кем-то живешь, жениться – это старомодно, ну и так далее. Стало быть, перестань вести себя как зануда-жена, дай мне войти и посмотреть Керри. Я специально для этого вернулся. – Он мягко отодвинул ее с дороги и вошел в комнату. – Привет, Молли, дорогая. Я не пропустил?

– Нет. Ее еще не было.

– Хорошо. Тебе налить еще, Молли?

Бриони, едва сдерживая слезы, медленно поднялась в свою спальню. Всю жизнь Томми был рядом с ней, когда ей требовалась его поддержка, а теперь она совершенно неожиданно почувствовала, что не уверена в нем. Теперь они поменялись ролями и он стал нужен ей гораздо больше, чем она ему.

Это ее пугало.


– Поторопись, Бриони, – умоляла Керри. – Лизель заедет за нами с минуты на минуту.

– Хорошо, Керри, не волнуйся. Я вообще не понимаю, зачем я там нужна.

Керри закатила глаза.

– Давай не будем начинать все сначала, пожалуйста. Ты знаешь, как я всегда нервничаю, когда мне приходится выступать на телевидении. Мы быстро, только туда и обратно.

Бриони расчесала волосы и критически оглядела себя в зеркале.

– Ты выглядишь замечательно, Бриони, – нетерпеливо сказала Керри.

– Не все ли равно, как я выгляжу, если на телевидении будешь выступать ты!

– Давай быстрей, надевай шляпу. Я слышу, Лизель уже сигналит.

Лизель встретила их улыбкой:

– Вы обе выглядите превосходно.

– Ну не корова ли эта Делия?! – воскликнула Керри. – Ты знаешь, что Берни собирается взять еще и этого ребенка?

Бриони кивнула.

– Надо отдать должное Берни: хоть она и с придурью, но за Фэйти смотрит отлично. Если бы Делия была моей дочерью, я придушила бы ее, как котенка!

Лизель засмеялась:

– Да нет, с Делией все в порядке, она просто немного взбалмошная.

Бриони тяжело вздохнула:

– Не знаю, в кого она у нас такая. Посмотри на Бекки, вот у нее все в порядке, а вышла она из того же стойла… Подожди, куда ты едешь?!

– Я обещала Кисси и бабушке, что сначала заберу их с мессы.

– Но мы же опоздаем!

– Не беспокойся, у нас еще куча времени.

Когда они подъехали к церкви Святого Винсента, Бриони удивленно спросила:

– Что это здесь сегодня такое? Только посмотри на все эти машины.

Они припарковались, с трудом отыскав около церкви свободное место.

– Да здесь Томми! – Бриони выскочила из машины и уставилась на собравшихся возле церкви людей. Все были одеты по-праздничному. Здесь почему-то также оказались ее мать, сестры и племянницы, Мария, Кисси, как обычно вытирающая платком слезы. Она увидела женщин, работавших на нее много лет назад, вышибал из клубов, Бесси Найт и ее музыкантов. Даже Джонатан ля Билльер был здесь с привычным отрядом фотокорреспондентов. Бриони казалось, что перед ней стоит вся ее жизнь.

Томми шел ей навстречу и улыбался:

– Значит, приехала?

Лизель открыла багажник своего «мерседеса» и вытащила оттуда большой букет цветов. Она вручила букет Бриони и поцеловала ее в щеку.

Бриони уставилась на цветы, открыла рот, но не смогла вымолвить ни слова.

– Хоть раз в жизни тебе нечего сказать! – С этими словами Томми крепко взял ее за руку и повел к церкви.

Ошеломленная Бриони неуверенно шла с ним рядом, глядя на море улыбающихся и смеющихся лиц. В притворе церкви ее ждал Бенедикт. Он подал ей руку:

– Я собираюсь выдать тебя замуж, мама.

Томми достал из кармана черную бархатную коробочку, вынул оттуда жемчужное колье, купленное еще несколько лет назад, и надел его Бриони на шею.

– Надеюсь, ты не скажешь «нет», Бри. Все это было так сложно организовать! – воскликнул Томми.

Бриони увидела по его лицу, что он сам не свой от волнения. Она покачала головой.

– Мне не терпится стать миссис Томас Лейн. Давай же скорее! – Бриони гордо пошла по проходу, опираясь на руку своего сына; лицо ее светилось счастьем.

В семьдесят лет она наконец поняла, в чем смысл жизни.


Томми нежно поцеловал жену в губы.

– Я люблю тебя, Бри.

Бриони прильнула к нему и прошептала:

– Я тоже люблю тебя, только я никогда не понимала, как сильно.

Томми положил руку на ее грудь. Она возмутилась:

– Ты что это себе позволяешь, Томми Лейн? Я теперь респектабельная замужняя женщина!

Томми рассмеялся.

– Ты знаешь, Бриони, я действительно очень боялся. Думал, сейчас как даст мне пинка под зад, да еще при всех…

Бриони заглянула ему в лицо:

– Я решила, что у тебя кто-то есть.

– Я знаю. Я специально навел тебя на эту мысль. Ведь если честно, Бри, ты никогда не позволяла мне заботиться о тебе. А мне так этого хотелось! Признаюсь, я часто помогал тебе, но всегда втихомолку, чтобы ты не знала. Тебя очень трудно любить, Бри. Ты такая самостоятельная, такая сильная! Иногда мне казалось, что я живу с парнем!

Бриони положила голову ему на грудь.

– После всех бед, случившихся с моими мальчиками, я поняла, что ты мне нужен больше всех на свете. Что бы ни происходило в прошлом, я всегда знала, что у меня есть ты. Если это означает замужество, тогда я хочу быть замужем.

Томми погладил ее по волосам.

– Как же ты смог все сделать так, что я даже не подозревала?

– Благодаря Марии, Кисси и всей семье. Но было тяжко, должен тебе сказать.

– Я рада, что ты сделал это. Я пережила лучший день в своей жизни.

Томми притянул ее к себе и сказал:

– Иди сюда, жена!

Бриони прыснула:

– Ты называл меня по-разному, но я никогда не думала, что когда-нибудь ты назовешь меня так!

Они оба засмеялись.

– Однако ты должен осознать одну вещь, Томми Лейн: ты взял меня обманом.

– Это как же так?

– Я была в шоке, – значит, рассуждать здраво не могла.

– Ты будешь в шоке через минуту, если не перестанешь болтать. А ну-ка, снимай рубашку!

– Уважающие себя замужние дамы спят в ночном белье.

– Но только не в этом доме разврата! – прорычал Томми.


Глава 50

1970


Керри ожидала объявления своего номера. Выпитая водка так и не смогла полностью снять нервное напряжение. Она слышала приглушенные разговоры в зале. Чувствуя, что Лизель переживает за нее, она слегка пожала руку дочери.

– Все в порядке, мам?

Керри кивнула, не в состоянии сказать ни слова. Так было каждый раз, пока она не выходила на сцену, в свет софитов, в звуки музыки. Тогда с ней что-то происходило – исчезала нервозность и страх, оставалось только желание петь, желание доставить удовольствие публике. Она долго шла к этому выступлению в клубе Эвандера Дорси. В глубине души она давно хотела выступить здесь, чтобы подвести черту под всеми обидами прошлого. И когда Бриони начала уговаривать ее поехать в Штаты, Керри сопротивлялась недолго.

Телекамеры были наготове – предстояла трансляция выступления Керри по всему побережью. «Живая легенда – Керри Каванаг», – писали газеты в эти дни. Близнецы дали ее карьере такой толчок, о котором она даже не мечтала. После суда над Дэниэлом ее записи были выпущены дополнительным тиражом, Керри засыпали предложениями петь, солировать в шоу, давать интервью. Это испугало ее. Но Бриони и Бернадетт сказали ей:

– Используй все, что можно, девочка. Если результатом смерти Бойси и несчастья с Дэниэлом станет твое возвращение на большую сцену, значит, из плохого вышло хоть что-то хорошее.

Поэтому Керри принимала множество предложений, выступала в ток-шоу и музыкальных шоу, ездила по всей стране и пела едва ли не во всех концертных залах Британии.

Зал клуба был набит битком, и Эвандер хотел представить ее сам. За ту неделю, что Керри провела в Нью-Йорке, они сумели восстановить хорошие отношения. Этого следовало ожидать, поскольку присутствовало связующее звено – их дочь.

Пришел черед Керри, и она нервно переступила с ноги на ногу. В горле было сухо, глаза жгло. Лизель поцеловала ее в щеку и широко улыбнулась:

– Давай, мам, выйди и покажи им, кто такие Каванаг и что они умеют!

Керри услышала голос Эвандера, тот самый бархатный голос, который она так любила много лет назад. Мысли ее унеслись в прошлое. Перед внутренним оком Керри появился молодой темнокожий красавец, каким Эвандер когда-то был.

А нынешний Эвандер стоял на сцене, одетый в вечерний костюм, и выглядел очень представительно. На руках, державших микрофон, были черные перчатки.

– Леди и джентльмены, я представляю вам женщину, которую называют живой легендой. Женщину, которая поет как ангел. Женщину, которую я глубоко и искренне уважаю с незапамятных времен.

Театральным жестом Эвандер выбросил руку в сторону кулис:

– Мисс Керри Каванаг!

Зал взорвался аплодисментами.

Керри вышла на сцену. Высокая стройная фигура в серебристом вечернем платье с разрезом до бедра, открывавшим длинные красивые ноги; черные волосы, убранные в высокую прическу; яркий сценический макияж, делавший Керри гораздо моложе… Зал охнул. Керри взяла микрофон из рук Эвандера, а самого Эвандера удержала, когда он хотел покинуть сцену.

– Прежде всего я хотела поблагодарить вас за радушие. Нью-Йорк очень добр ко мне.

Она улыбалась, выжидая, пока стихнут крики и свист.

– Во-вторых, я хочу поблагодарить этого большого красивого мужчину, стоящего рядом со мной. Он подарил мне то, что наполнило мою жизнь смыслом. Он подарил мне великое сокровище – нашего ребенка, Лизель.

Керри сделала Лизель знак рукой, чтобы она вышла и присоединилась к ним.

Лизель вышла в яркий свет рампы. В глазах ее стояли слезы, сердце стучало как молот. Она стояла между отцом и матерью, в то время как аудитория оглушительно хлопала, а оркестр уже играл начальные аккорды первого номера программы Керри.

Затем Эвандер нежно поцеловал Керри в губы и, взяв Лизель за руку, гордо удалился со сцены.

Керри засмеялась глубоким хрипловатым смехом, так похожим на смех Бриони, и сказала:

– Ну а теперь немного попоем.


Бриони лежала в темноте, прислушиваясь к дыханию Томми. Оно было ровным и спокойным. Бриони завидовала его хорошему сну. Она приложила руку к сердцу и удостоверилась, что оно бьется равномерно и в такт дыханию Томми.

Иногда ее сердечко пошаливало. Сегодня ночью она думала о близнецах. Она ожидала, что расстроится из-за большого срока, который дали Дэниэлу, но вместо этого к ней пришло ощущение покоя.

Дэнни слишком надеялся на свою счастливую звезду и везение. Теперь ему предстояло расплачиваться за содеянное. Тридцать лет. К тому времени, когда он выйдет, ее уже не будет на белом свете.

Томми перевернулся во сне. Его рука нежно обняла Бриони за талию. Ее муж. Ей до сих пор казалось странным так называть его. Он сопел в подушку так смешно и так по-домашнему, что на глазах ее выступили слезы.

– О, Эйлин, – прошептала она в темноту. – Ты подарила мне детей, и я старалась, чтобы все у них было хорошо. Я правда старалась.

Перед ее мысленным взором предстал Генри Дамас с его нелепыми большими усами. Благодаря ему в ее жизни появилось самое дорогое существо – ее сын. И позже получилось так, что именно Генри свел мать и уже взрослого сына вместе. Эта мысль радовала ее – она представляла, как Генри Дамас переворачивается в гробу, взбешенный тем, что по собственной глупости снова соединил их.

– Генри, ты ублюдок, – снова прошептала она в темноту спальни. – Я все равно в итоге обошла тебя. Ты был причиной всех несчастий, случившихся со мной и с моей семьей, но победитель – я! Со всеми моими бедами, победитель – я!

Затем она закрыла глаза и стала думать о близнецах как о своих сыновьях, своих мальчиках. Она всегда так о них думала.

Дочь Бойси Дейдра, родившаяся без отца, но при назойливом внимании прессы, спала в соседней комнате. Сьюзи с радостью оставляла ее на выходные с Томми и Бриони. Так она пыталась искупить свое недостойное поведение после смерти Бойси. Бриони поддерживала хорошие отношения со Сьюзи, чтобы иметь возможность видеть ребенка.

Подрастало новое поколение. И Фэйти, и Дейдра – обе росли без отцов, у обеих оказались никчемные матери. За Сьюзи и Делией требовался постоянный контроль.

Молли долго не протянет. Смерть Бойси и заключение Дэниэла в тюрьму подкосили ее. Она потеряла желание жить, состарилась за одну ночь.

Бриони теснее прижалась к Томми. Возраст делал свое дело, это чувствовал каждый из членов семьи, но пока у них были дети, их жизнь не теряла смысла.

Интересно, как там Керри в Америке? Бриони широко улыбнулась. Хоть что-то хорошее вышло из всех этих бед, приключившихся с ними в последние годы. Керри снова на вершине славы. Она по-прежнему пьет, но с этим, видимо, уже ничего не поделаешь. По крайней мере, она наслаждается жизнью. Бриони надеялась, что Керри покорит Америку с лету, а поскольку она Каванаг, то так оно и вышло.

Каванаг. Даже Дэниэл на суде настаивал, что он – Каванаг. Бриони решила наутро написать ему письмо. Психическое состояние Дэнни быстро ухудшалось – тюремный психиатр объяснил это запоздалой реакцией на смерть брата. Дэниэл до сих пор думал, что он важная персона, но на самом деле уважали его только уголовники на воле и в тюрьме. Его никогда не выпустят. Он уже нападал на других заключенных – ему показалось, будто его хотят убить. Психиатр нашел у Дэнни психопатию. Для Бриони в этих словах не было ничего нового.

Она почувствовала, что глаза ее слипаются. Бриони заснула, но через несколько часов ее разбудил плач Дейдры. Она положила внучку на колени и начала укачивать. Она очень любила внучку – Дейдра словно пришла на смену двум ее мальчикам. На следующий день Бриони предстояло встретиться с Бенедиктом.

Бенедикт навещал ее регулярно. Она надеялась в один прекрасный день познакомиться и с его детьми, но этот вопрос они еще не обсуждали. Мост взаимного доверия и любви следовало строить осторожно.

Бриони с нежностью укачивала малышку, что-то тихонько ей напевая. Она поцеловала ее в лобик и сказала:

– Кто знает, что готовит нам жизнь, моя куколка?

Дейдра была вылитый Бойси, настоящая маленькая Каванаг. Как же сильны эти гены!

Бриони продолжала качать ребенка и строила планы на будущее. Будущее, которое, как она знала по своему опыту, всегда вырастало из прошлого.


ЭПИЛОГ

1989


– Ты думаешь, стоит ее разбудить?

Светловолосая нянечка кивнула и улыбнулась:

– Я думаю, она очень разозлится, если мы этого не сделаем. Она весь день ждала встречи с вами.

Мужчина вошел в комнату, за ним – все остальные. Он подошел к кровати и тихонько тронул покрывало. Открылись яркие, молодые зеленые глаза.

– Что, уже время? – Голос прозвучал по-старчески ворчливо, и мужчина засмеялся.

– Мы все здесь, бабуль.

Из-за его плеча выглянул юноша и сказал с улыбкой:

– Давай, бабуль, на тебя не похоже быть лежебокой.

От этих слов у нее защипало глаза. Паренек говорит точь-в-точь как Томми.

– Подойдите ко мне, мои хорошие, и поцелуйте меня.

Сначала ее поцеловала Фэйти, за ней двое ее детей. Затем Дейдра с ее рыжими волосами, точно такими же, как у Бриони. Рядом с ней Бриони заметила молодого мужчину и улыбнулась ему. Потом подошла Бекки со своими детьми и внуками. Потом Делия с сыном Дэниэлом, красивым, стройным мальчиком, совсем не похожим на мать. Взгляд у него был такой же, как у Маркуса, его деда. Бриони тяжело вздохнула. Смерть Берни стала для нее большим ударом. Берни умерла через пять дней после того, как у Маркуса случился инсульт. Бриони подумала, что Берни по-прежнему не доверяла мужу, если так скоро последовала за ним. Старики уходили один за другим, – собственно, так оно и должно быть. Хотя сама Бриони не торопилась покинуть этот мир. Ее время еще не пришло.

Ее сердечно поцеловала Лизель. Бриони крепко сжала ее руку. В свои почти семьдесят лет Лизель по-прежнему оставалась живой и легкой на подъем, как девчонка. Она унаследовала джазовый клуб своего отца десять лет назад, после смерти Эвандера. А Керри умерла красиво – вечером она еще пела, а ночью ее не стало. Иногда просто не верилось, что из сестер Каванаг Бриони одна осталась в живых.

– Дайте стул Лисси. Она уже не так молода. – Это было сказано серьезным тоном, и Лисси улыбнулась. Бриони всегда забывала о собственном возрасте.

Подошла Натали, внучка Бриони, со своими двумя сыновьями. «Та еще парочка», – с улыбкой подумала о них Бриони. Ребята поцеловали бабушку с обожанием – они считали ее классной бабулей, им нравилось хвастаться ею и быть частью ее семьи. Руками в кольцах Бриони потрепала их по щекам.

– За вами нужен глаз да глаз, красавчики! В вас слишком много от Каванаг.

Все засмеялись.

Затем подошел ее любимчик. Она никак не могла предположить, что именно ему отдаст свое сердце. Лицо Бенедикта засветилось, когда его сын сжал бабушку в крепких объятиях и поцеловал ее. Генри Дамас очень любил свою бабушку. Рядом с ним, дожидаясь очереди, стояли двое его дочерей и сын.

Бриони прежде никак не могла подумать, что человек по имени Генри Дамас будет так ее целовать, а она будет так радоваться его поцелуям. Когда-то ненавистное имя теперь заставляло ее трепетать от любви.

Она приняла детей Генри в свои сладко пахнувшие объятия и сказала:

– На следующий год снимем большой дом где-нибудь в деревне и будем проводить выходные там.

Она видела, как улыбаются все вокруг и никто не хочет произнести вслух то, что думает на самом деле. Поэтому Бриони сказала сама – вполне в своем духе:

– Я знаю, о чем вы все думаете, – в следующем году я вполне могу сыграть в ящик. Такая мысль приходила и мне в голову. Но давайте посмотрим на это с другой точки зрения… – Она сделала паузу, глаза ее блестели. – Шансов помереть у меня пятьдесят на пятьдесят… – Она снова сделала паузу и заключила с хитрицой в голосе: – Но и шансов выжить ровно столько же. Так что готовьтесь возиться со старухой и в следующем году.

– Будем живы, Бри, дай бог.

Лицо Томми наклонилось к ней, Он нежно поцеловал ее в губы.

– Мы с тобой, Томми Лейн, будем длиться бесконечно! – с улыбкой шепнула Бриони.


notes


Примечания


1


Кокни – насмешливое прозвище уроженцев Лондона из средних и низших слоев населения.


2


Sandy – рыжеватый, песочный (англ.).


3


Пэдди – пренебрежительное прозвище ирландцев.


4


Имя «Делрой» и само по себе по-английски звучит вычурны, а тем более в сочетании с такой фамилией (маркиз Мари-Жозеф Лафайет был героем Войны за независимость США, Великой Французской революции и Июльской революции 1830 г.).