Разговоры в песочнице, или истории из жизни мам.
Мария Геннадиевна Климова








«Разговоры в песочнице» — книга про то, каково быть современной молодой мамой в России. Она про внутренний мир тех, кто ежедневно втаскивает коляску в подъезд разной степени оборудованности для этих целей. Про чувства качающих качели. Про переживания сидящих в очереди к педиатру. Про тех, чьи дети еще не ходят в детский сад, и даже вообще еще не ходят, и кто — по тем или иным причинам — проводит дома большую часть своего времени.






М. Климова 

Разговоры в песочнице, или истории из жизни мам.





Предисловие


Когда я искала издателя «Разговоров в песочнице», неоднократно выслушивала критику: «Зачем вы написали такую книгу? Это же неформат! Если она художественная, то зачем столько подробностей явно практического назначения? А если психологическая, то для чего персонажи, диалоги и остальная литературщина? Читателям надо попривычнее. В конце концов, в магазине же это потом придется ставить на какую-то полку — а тут даже непонятно, на какую!»

Приходилось признать: так и есть. Я даже затрудняюсь определить жанр «Разговоров…» точнее, чем «книга для родителей». Это не роман и не повесть, хотя, вроде, есть герои (вернее, героини) и с ними происходят какие-то события. Читая ее, можно улыбаться, хмуриться, тосковать, узнавать знакомых (или даже себя), жалеть, сочувствовать, смеяться, ностальгировать, сердиться… Но при желании в ней можно отыскать и немало практической информации — по уходу за детьми, возрастной психологии, психологии материнства… Такая уж у нас наука — подчас совершенно не видна за реальной жизнью, хотя почти вся жизнь и состоит из психологии…

Да, по образованию я психолог. Но неслучайно писала эту книгу от лица обычной молодой мамы — ищущей, сомневающейся, зачастую не знающей правильный ответ. И с удивлением открывающей, что иногда ответов может быть несколько, каждый из которых по–своему правильный. Мне было важно показать, что он вообще не всегда бывает — один «рецепт» от проблемы, даже если она очень «болит». Вот почему эта книжка так непохожа на многие другие: в ней нет выделенных курсивом выводов или рамочек с советами умудренного эксперта; нет инструкций «Что делать, если…»; нет вопросов или заданий для самостоятельной работы над собой; нет даже списка литературы. В ней даже почти нет логики (я не могу объяснить, почему истории выстроены именно в таком порядке, а не каком-то другом) и максимально опущены все внешние детали — сколько лет героиням и их детям в тот или иной момент повествования, во что они одеты, где живут… Я надеюсь, что именно это поможет вам узнать свою ситуацию, не отвлекаясь на то, что «ну, у нас-то все по–другому» или «нет, раз мой/моя старше/младше, это не подойдет…».

«Разговоры в песочнице» — книга про то, каково быть современной молодой мамой в России. Она про внутренний мир тех, кто ежедневно втаскивает коляску в подъезд разной степени оборудованности для этих целей. Про чувства качающих качели. Про переживания сидящих в очереди к педиатру. Про тех, чьи дети еще не ходят в детский сад, и даже вообще еще не ходят, и кто — по тем или иным причинам — проводит дома большую часть своего времени.

Общепринятый формат многих современных книг для родителей напоминает технические описания приборов «ребенок» или «родитель» и инструкции по их безопасному применению. Эта же книга о том, что мама не робот, а личность. И хотя многие из нас покупают книги для родителей, чтобы более совершенно выполнять свои функции, я предлагаю вам прочесть эту, чтобы немножко побыть просто человеком.

* * *


Большое спасибо всем за все.

Особенное — Богу, родителям (включая пра-), Мишке, Тусе и Санюхе. А еще всем прототипам моих героинь, Ксюше, Ксюхе, Аньке, Флаффи и Наташе за наши разговоры, из которых выросла моя «Песочница».

Отдельное спасибо профессору С. Т. Посоховой за мой профессиональный интерес к родительству и Ирине Млодик — за нашу Встречу.




Зеленая миля


Ненавижу гулять. Терпеть не могу. С детства. Тогда моей самой заветной мечтой была большая ярко–красная коляска для пупса, как у Вики из соседнего дома. Мне казалось, что с ней можно было бы гулять часами — такое это удовольствие. Но коляска моей мечты стоила очень дорого, так что мне приходилось довольствоваться ее уменьшенной рыжей копией, которая вполне сносно каталась по дому, но почему-то совершенно не вдохновляла на прогулки.

Мечты о большой коляске всплыли из подсознания во время беременности. Муж долго разглядывал на рынке разные модели и решительно отверг аккуратненькие люльки как непрактичные: «Это что ж, когда дите сядет — новую коляску покупать?» С мечтой пришлось попрощаться. Сначала я радовалась — основательный немецкий трансформер мышиного цвета был даже больше, чем я могла себе представить, с толстой ручкой, на надувных вездеходных колесах. В руках продавщицы он мягко покачивался и уютно поскрипывал, так что перспектива прогулок все еще выглядела привлекательной. И только выкатив из дома эту махину уже с ребенком, я задумалась о том, что водить танки вообще-то никогда не входило в мои планы. Скрип начал выводить меня из себя еще по дороге к лифту, а от серого цвета «вездехода» захотелось повеситься прямо в подъезде — таком же сером и тоскливом. На обратном пути с первого же нашего самостоятельного выгула эта махина вдобавок ко всему стала вызывать у меня стойкие ассоциации с мифами и легендами Древней Греции: затаскивая ее в подъезд, я ощущала себя осовремененным Сизифом, сменившим пол. Дело в том, что жильцам нашего дома очень повезло — у нас в каждом подъезде сделаны специальные рельсы для колясок. Жаль только, что у дочкиной (мат опускаю) кареты промежуток между колесами оказался несколько уже, чем расстояние между рельсами. Так что мне приходилось ставить коляску на ребро и толкать вверх под углом примерно 40 градусов (что-то в этом числе, наверное, привлекло строителей), перманентно пытаясь поймать и вернуть на место съезжающего в самый низ люльки недовольного ребенка.

Но самое ужасное, что гулять с младенцем в нашем спальном районе оказалось совершенно негде. То есть имелась одна дорожка вдоль больничной ограды, длиной метров 250, с одной стороны которой выгуливали собак, а с другой играли в футбол. Вскоре я стала называть ее про себя «зеленая миля»: мамы, бабушки и редкие папы, — абсолютно все везли коляски по этой дороге так, как будто впереди электрический стул. Я не знаю, сколько выдерживали они. Меня хватало минут на 45 — после этого я говорила себе, что выполняю материнский долг уже почти час (с незначительной погрешностью), и имею полное право идти домой — там хотя бы есть телефон. По пути, глядя по сторонам, я завидовала двум категориям родителей: тем, у кого дети спят на балконе, и тем, у кого дети вообще на свежем воздухе спят. Моя Нюська перестала это делать где-то в месяц, так что все неотвратимые 45 минут мне приходилось ходить взад–вперед по своей «зеленой миле», показывая дочке однообразные окрестности — останавливаться не разрешалось, нарушение каралось продолжительными рыданиями.

Я стала ревностно следить за прогнозом погоды: дождь воспринимала как подарок, его отсутствие — как личное оскорбление. Иногда делала вид, что очень боюсь во–о–он того облачка — вдруг из него что-нибудь прольется? Но чаще чувство материнского долга все-таки одерживало верх над ленивой ненавистью (и ненавистной ленью) к прогулкам, и, кляня все на свете, я одиноко вышагивала по ужасной дорожке, хорошо понимая мученические выражения на лицах товарищей по несчастью.

В общем, если бы не появились девчонки — не представляю, чем бы это кончилось.




Отличница


На самом деле, я никогда не умела знакомиться на улице. Особенно с женщинами. Особенно с теми, кто гуляет с колясками. Выражения их лиц полностью отбивали охоту приближаться. Умиленное блаженство вызывало у меня подозрения в некотором умопомешательстве и нежелание мешать человеку, если ему без меня так хорошо. Надпись в глазах «не подходи — а то хуже будет» (с вариацией «я тебя породил — я тебя и убью») была мне гораздо ближе, но не позволяла приближаться просто из чувства самосохранения.

Однажды я увидела в своем дворе девушку со слингом, в котором угадывался младенец чуть постарше моей Нюськи. Слингом я тоже пользовалась, особенно дома, и считала его отличительным знаком близких по духу родителей. С той мамой мы успешно познакомились, один раз она даже пришла к нам в гости. Но ее идеи: родов на пляже и тотального избегания любой врачебной помощи — оказались настолько мне чужды, что это перевесило тягу к общению и я быстро свела все контакты на нет. Так выяснилось, что знаки бывают обманчивы, и что мне, видимо, и дальше придется жить в молчаливом книжно–журнальном одиночестве, потому что кроме как на блескучих шуршащих страницах мамы с младенцами (с которыми хотелось бы общаться) больше нигде не водились. Правда, и там они были слишком самодостаточны и чрезмерно счастливы для того, чтобы хоть как-то поддержать меня.

Я сначала не знала, что у Наташки есть ребенок. Пару раз мы столкнулись у подъезда: она придерживала входную дверь, когда я со своим танком выруливала на взлетную полосу пандуса, и оба раза она была одна. Как-то мы разговорились. Оказалось, что она живет прямо над нами, и ее сын Юраша всего на пару месяцев младше моей барышни. Правда, Юраша был образцовым младенцем: он мирно спал на балконе, не вопил и вообще спокойно оставался с бабушкой — мне подобное и не снилось. Наташа же, как и я, скучала без компании, так что несколько раз в неделю мы стали гулять вместе — под завистливыми взглядами «одиноких» мамаш.

Довольно быстро выяснилось, что Наташа — образцовая мама. То есть сама она так себя не называла (разве что наедине с собой), но это было слишком трудно скрыть. Она пользовалась памперсами только на прогулках и ночью — в остальное время Юраша был в марлевых подгузниках («Ты же знаешь, что педиатры еще не пришли к единому мнению о влиянии одноразовых подгузников на мужскую репродуктивную систему»). Она с самого рождения пыталась высаживать его на горшок, правда, пока безрезультатно, но с некоторыми надеждами.

Физик по образованию, она уже с трех юрашиных месяцев раз в неделю читала лекции по биохимии на каких-то предприятиях, но на полный рабочий день выходить не спешила. «Ребенку до трех лет крайне важен контакт с матерью», — утверждала она. «Да и где сейчас найдешь нормальную недорогую няню на неполную занятость», — заканчивала я про себя.

Наташа знала обо всех достижениях современной науки, а то, что связано с детьми, изучала с особой тщательностью, добывая любые возможные источники. Она читала все современные «модные» книги («Но Спока тоже пролистала — с бабушками надо дискутировать аргументировано»); по спорным вопросам консультировалась как минимум у трех специалистов; вечерами сидела в интернете, и если ночью находила что-то очень интересное, читала это потом в «наладоннике» по дороге на работу. В общем, она была ходячим «яндексом» и всегда могла ответить, как надо действовать в данной ситуации, или, в крайнем случае, где об этом прочесть. Правда, из книг и статей зачастую не было понятно, что делать, если следовать всем приведенным в них рекомендациям не получается, и как на пути к образу идеальной матери остаться живым человеком, а не превратиться в мумию. Но Наташу это не смущало, особенно, после нашего знакомства. Некоторые не самые очевидные моменты воспитания мы стали обсуждать на совместных прогулках, потому что, как говорила Наташка, «общение в интернете — все-таки не то: там слишком много людей, мнение которых совершенно ни на чем не основано, они постоянно уходят от темы, некорректно ведут себя в спорах, и вообще, в их болтовне слишком мало конструктива».

Если честно, меня тоже не всегда вдохновляли родительские форумы с вопросами «Почему сегодня он покакал только четыре раза — это уже запор?», и кипами фотографий «А вот наш Лапуся пускает банановые пузыри», которыми почему- то долго виртуально восхищались три десятка моих ровесниц. Хотя, когда я заходила в подобные сообщества, Нюська еще сидела в животе, так что, может, мое раздражение объясняется этим. Зато я с большой нежностью вспоминаю приятельниц по «беременным» форумам, которые искренне радовались всем моим новостям, «зажимали» бесконечные «кулаки» перед каждым походом к врачу, и звонили мне в роддом, в прямом смысле плача от счастья. Жалко, что после выхода в декрет, я лишилась «рабочего» интернета, соответственно, закончилось и это общение — мне сильно его не хватало, особенно в первые месяцы материнства.

Появление знакомой соседки разнообразило серые будни. Теперь, если стояла плохая погода, можно было, не выходя на улицу, отправиться в гости и скрасить болтовней (исключительно конструктивной) тоскливое ожидание мужниного возвращения. Правда, количество сдобы, съеденной за интеллектуальной беседой, рождало небольшое чувство вины, но и оно быстро заглушалось осознанием колоссальной пользы от проведенного времени.

Потом оказалось, что Наташа — просто справочник полезных адресов (например, где недалеко от дома можно купить сандалики 19–го размера, обязательно кожаные, с высоким подъемом, супинатором, при этом отечественные и недорогие) и обладатель дисконтных карточек нескольких детских магазинов. С появлением Наташи заметно сократились и расходы на игрушки: наши дети с восторгом отнимали их друг у друга, унося домой трофеи, а через неделю с тем же воодушевлением забирали свое обратно, воспринимая как нечто совершенно новое.

Правда, со временем выяснилось, что у отличниц тоже бывают проблемы, но это случилось уже после появления в нашей компании Юльки.




Электроциник


С Юлькой я, в общем, тоже не собиралась знакомиться. Зашла с коляской в обувной посмотреть себе что-нибудь осеннее да попрактичнее и увидела маму, которая с младенцем в «кенгурушке» мерила вечерние туфли на шпильке. Это зрелище настолько завораживало, что я, неприлично открыв рот, уставилась на его участников. А когда спохватилась и предложила подержать ребенка, Юлька уже надевала обратно кроссовки, возвращала малышу выпавшую соску, просила продавщицу упаковать именно эту пару и доставала кошелек — одновременно. Из магазина мы вышли вместе, а за нами — девочка лет восьми, как оказалось, Юлькина старшая — Катерина.

Мы быстро разговорились. С Юлькой вообще все получалось быстро. Одна моя одногруппница называла таких людей электровениками. Еще возле обувного мы выяснили, что живем в соседних домах, и договорились завтра же вместе отправиться на прогулку, пока Катерина будет в школе. Потом минут за пять Юлька рассказала мне половину своей жизни, постоянно цитируя какие-то анекдоты, добрая часть которых была «не для детских ушей», поэтому приводилась с некоторыми купюрами. Я подозревала, что Катя уже давно выучила их наизусть, так что в шифровании смысла нет, но не стала высказывать вслух свои соображения. Юлька вообще, как мне показалось, не очень нуждалась в собеседниках. Ей были необходимы зрители и как можно более восторженные.

В общем, когда мы подошли к ее дому, я уже знала, что они пять лет назад переехали в Москву из Ярославля, ее мама — известный в городе гинеколог («Пол–Ярославля — «ее» дети!»), муж — фотограф в какой-то газете, а у самой Юльки свое небольшое дело, связанное с логистикой. Она даже успела мне объяснить, что такое логистика, но, еще не привыкнув к получению такого объема информации за единицу времени, я тут же забыла, что это значит.

Меня она сразу окрестила Марусей, несмотря на мои вялые возражения, что Марина и Маша — разные имена, и Марин Марусями не называют. «Ничего, Таня тоже далеко не Нюська, но ты же так зовешь дочь!» — парировала она. Я попробовала возмутиться, мол, это совершенно разные вещи, потому что из Тани через Танюшу и Танюсю (бабушкина вариация) можно запросто выйти на Нюську. Но Юлька быстро остановила мое сопротивление: «Ниче, из Марины тоже можно запросто сделать все, что хочешь. Было бы желание». Так я узнала, что спорить с ней, в общем-то, бесполезно.

Видимо, близость к газетному миру и наличие мамы–медика, сделали Юльку довольно циничной. При этом она знала все обо всех, и любые жизненные ситуации могла проиллюстрировать примерами своих знакомых или, в крайнем случае, героев газетных статей. Для меня это оказалось неплохим развлечением, особенно, в условиях тоски последних месяцев, кроме того, при всех наших различиях, маленькие дети были безусловным сближающим фактором.

С одной стороны, то, что у Юльки уже был опыт выращивания младенца до состояния второклассника, отчасти добавляло ей авторитета в моих глазах, с другой стороны, ее подход к этому делу сильно отличался от Наташкиной науки. В общем, мне показалось, что Наташке тоже будет любопытно пообщаться с таким кладезем житейских историй, и уже через неделю мы гуляли втроем.

Собственно, Юлька и привела нас в песочницу. Три коляски перегораживали ненавистную дорожку так, что больше уже никто проехать не мог, а Катерина после учебы любила побегать здесь с одноклассницами. Мы быстро освоили новый маршрут прогулок: до Катиной школы, а оттуда — до площадки между нашими домами, где и окапывались, пока старшие дети не набегаются, а младшие не проголодаются. В песочнице к нам и присоединилась Алина.




Ягодка


Первый раз мы с ней встретились в поликлинике.

Так случилось, что при маме–мерзлячке, моя Нюська оказалась настоящей моржихой, и ее вид с месячного возраста смущал окружающих — что на улице, что в помещении, особенно, в детской поликлинике. Немудрено: младенец, спокойно улыбающийся в тонком бодике на руках у зябнущей в двух кофтах мамаши, вызывал сильное недоумение у сидящих в очереди родительниц (и у врача тоже).

Алина тоже была в двух кофтах. Ее ребенок, навскидку, — в четырех, вдобавок к меховым пинеткам поверх комбинезончика. Малышу, точнее, малышке, судя по розовой шерстяной шапочке, на вид было месяца два, она еще не привыкла во всем полагаться на одежду и не могла не вырабатывать собственного тепла вообще. Поэтому девочка жалобно ныла, а мама так же жалобно на нее смотрела, видимо, размышляя, не сбегать ли в гардероб за уличным конвертом.

Радостное раздетое дитя, торчащее из слинга на моем плече, повергло ее в ужас:

— У нее же будет простуда и искривление позвоночника! — сходу определила она степень опасности.

— Все будет хорошо! — привычно ответила я, не вдаваясь в подробности, чтобы не шокировать еще сильнее и так уже достаточно потрясенного человека.

Но Алина не сдавалась. Она поняла, что если перед ней чудо природы, то просто так она его не отпустит: вдруг еще что-нибудь этакое покажут.

— Наверное, обливаете ледяной водой? — со смесью страха и зависти осведомилась она.

— Нет, — честно ответила я, понимая, что своими руками убиваю веру в чудеса, — купаем в обычной ванне с рождения, плавно снижая температуру. Начали с 34 градусов и за пару месяцев дошли до 29, — и на всякий случай добавила: — дальше снижать не собираемся.

— А как же уши? — спросила собеседница (ее дочка к тому времени от отчаяния затихла).

— Что уши? — насторожилась я. После Наташи я ожидала подвоха в любой момент; она как-то удивительно умела вывести совершенно невероятное заключение из самых обычных вещей.

— Ну, болят? — уточнила она.

— Почему? — все еще никак не могла понять я.

— Они же… мокнут?

Неожиданно мне пришла в голову мысль: а что, если Бастинда из «Волшебника изумрудного города» — близкая родственница этой женщины? Может, ее домочадцы вообще не моют голову: растают еще чего доброго под водой, одни дырки от ушей останутся… Я задумалась, как бы поделикатнее объяснить, что мой ребенок рожден на планете Земля и принадлежит виду homo sapiens, который каким-то немыслимым образом (хотя, если честно, я не очень понимаю, каким именно) выжил в условиях ветров, дождей и даже снегов без шерстяных чепчиков и меховых пинеток… А матери детенышей этого вида вынуждены были в свое время активно передвигаться в поисках пропитания, держа при этом своих малышей на руках, за спиной или на боку и не имея колясок с идеально–горизонтальной поверхностью… В процессе размышлений я довольно быстро поняла, что не смогу коротко и убедительно изложить все это, поэтому просто сказала:

— Уши можно вытирать ватными палочками, — и прошла в кабинет врача на очередное взвешивание.

Спустя некоторое время мы столкнулись с Алиной в песочнице — она гуляла там с малышкой в коляске и трехлетним карапузом. Моя Нюська, сидевшая на качелях без головного убора (единственная из всей округи) при +15°, видимо, всколыхнула недавние воспоминания, и Алина подошла к нам:

— Ей не холодно? — осторожно спросила она.

— Нет. Даже мне не холодно с непокрытой головой. Значит, ей тем более, — со всей возможной доброжелательностью ответила я.

— Но у нее ведь холодные руки?! — сказала она почти отчаянно. Нюська держалась за железные качели, и ее пальчики имели интенсивную розовую окраску.

— Послушайте, но ведь температура конечностей всегда ниже, чем температура тела. Это вполне закономерно и вовсе не означает, что человеку холодно. Более того, у детей процессы теплорегуляции вообще проходят несколько иначе, нежели у взрослых… — вступила в разговор Наташка. Она сдерживалась, как могла, хотя на самом деле и ее Юраша был сегодня в легеньком берете. — Вы читали Комаровского?

Вместо ответа Алина представилась и так оказалась в нашей компании. Ехидная Юлька почти сразу прозвала ее Малиной: «Исключительно по твоей логике: мама Алина — мамалина — Малина!». Сопротивляться было бессмысленно, эта кличка приклеилась намертво.

Так и прошли первые годы моего материнства — за разговорами с «девчонками» во дворе, который мы называли «наша песочница».




Разговоры о… родах


О чем разговаривать малознакомым женщинам с детьми? «Мужики, встречаясь, об армии говорят, а бабы — о родах!» — задала тему Юлька.

Роды и впечатления о них у всех нас сильно различались. Юлька с детства (ну, или с раннего отрочества) хорошо себе представляла этот процесс, причем во всех его натуралистичных и нелицеприятных подробностях. Мне показалось странным желание мамы–гинеколога посвятить ребенка в суровые подробности женской доли, но оказалось, что она тут ни при чем. Юлька просто довольно рано обнаружила на книжных полках справочник по акушерству и потом регулярно его перечитывала, чтобы отвлечься от школьных неприятностей. Большей подготовки к родам ей и не требовалось; конечно, мама посоветовала хороших знакомых в роддоме, а уж дальше — «дело техники». При этом «мамины» врачи Юльку пожалели, не простимулировали «вовремя», как оказалось, зря — Катерина за пару «ненужных» дней так отрастила череп, что когда пришла пора выбираться наружу, его косточки с трудом «сложились как надо», в итоге возникли лишние неприятности. Зато о рождении Валерки у Юльки были только восторженные воспоминания: «Эпидуралка — самое гениальное изобретение человечества! После первых родов думала, что больше на ЭТО не пойду никогда, а с анестезией готова рожать хоть ежегодно!». У Малины не было гинекологов среди родственников, и справочников по акушерству она не читала. Поэтому что такое схватки, кажется, узнала от нас — ее оба раза направляли в роддом заранее, стимулировали, после чего клали с монитором, и кроме «больно», Малина так ничего и не поняла. Она искренне возмущалась врачами, которые не сделали ей кесарево по ее просьбе («Сослались на то, что нет показаний, нагрубили, что я рожать ленюсь, о ребенке не думаю!») и акушерками, которые орали: «Тужься!» («Ну, откуда я могу знать, как это делается?»). Она вообще была сильно разочарована системой здравоохранения по части родовспоможения — ее очень удивило, что никто не проявлял к ней нежности и не носил на руках как королеву.

— А ты денег им не пробовала предложить? — Юлька считала, что причина такого поведения кроется исключительно в немотивированности докторов.

— Что, мне на роды с кошельком идти? — возмутилась Малина.

— Ну, вообще-то это делается по–другому… — Юлька приготовилась вещать, но была на полуслове перебита Наташкой:

— А почему нельзя легально заключить контракт на 36–ой неделе?

— Ну, ты наивная такая! Думаешь, с этих контрактов врачам что-то перепадает? Платишь бешеные деньги, и все страховой компании идет, врач от силы пять процентов получает! Нет, контракт — не стимул, — Юлька явно знала всю подноготную.

— Зато пожаловаться есть куда, в случае чего. А иначе что делать с твоим простимулированным врачом, если он «напортачит»? К заведующей бежать, мол, я ему денег дала, а он не отработал?! В случае контракта идешь себе в страховую, пишешь жалобу — и врач потом получает по шапке. Не говоря уже про более комфортные послеродовые условия, которые по контракту предоставляются практически всегда.

— Да ладно, несколько дней можно потерпеть любые условия — зато в палате с другими мамашками не соскучишься. И до туалета в конце коридора дойти в день родов — та еще развлекуха. Не ценишь ты романтики, Наташка!

— Я ценю комфорт и человеческое отношение ко мне, которое контракт если не гарантирует, то хотя бы обещает.

— Слушайте, эти контракты такие дорогущие! И платить только за ремонт в палате? Ну, уж нет, я лучше ребенку коляску хорошую куплю на эти деньги! — Малина не желала признаваться, что такие возможности были упущены зря.

— Да не за ремонт, а за то, чтобы ты заранее могла с врачом познакомиться, обсудить с ним возможные сценарии родов, твое отношение к тем или иным манипуляциям… — роль главного вещателя в итоге перетянула на себя Наташка.

— Ага, обсуждай — не обсуждай, положат с монитором, и никуда не денешься! — не уступала обиженная Малина.

— Конечно, в родах возможны разные варианты развития ситуации. Но если женщина к ним подготовлена, она гораздо спокойнее воспринимает любые действия врача, потому что понимает, зачем они нужны. Тем более что у нее все-таки тоже есть право голоса.

— Да что, мне с врачом спорить что ли? Откуда я знаю, что надо, а что нет? Я ж не училась этому семь лет! — Малина пыталась сопротивляться.

— Вот именно, любого нормального врача бесят такие вот умные: «Это мне не колите, то не трогайте, пузырь не прокалывайте, ах, я за естественные роды, не смейте меня стимулировать!» И каждую минуту: «А сейчас вы что делаете? А зачем?» — в итоге и себя губит, и ребенка спасти не дает! — это был редкий случай, когда Юлька соглашалась с Малиной.

— Любой нормальный врач, между прочим, во–первых, не лезет к роженице каждую минуту, а во–вторых, обязан предупреждать обо всех манипуляциях и спрашивать на то ее согласие. А если все это обсудить заранее, то споров в родах не возникнет! — Наташка упорствовала: — Конечно, врач больше знает и женщина обязана ему доверять. Но и сама она не должна быть совсем уж пассивна, в конце концов, никто за нее не родит, это ее роды и ее ребенок!

— Да–а, прекрасно! На полном раскрытии только высокоинтеллектуальные беседы вести! Да меня так колбасило — вообще ничего не соображала! — завелась Юлька.

— Готовиться надо к родам, чтоб не колбасило! Некоторые специально для переговоров с врачами мужа с собой берут или сопровождающего! И, между прочим, по отзывам многих родивших, медперсонал в их присутствии ведет себя гораздо более сдержано и корректно, — чувствовалось, что отзывов о родах Наташа прочла в Сети немало.

— Не знаю, с каким персоналом ты общалась, но мои источники утверждают, что мужья только мешают — мало врачам роженицы, так еще приходится упавших в обморок мужиков откачивать, — у Юльки всегда были заслуживающие ее безграничного доверия источники.

— Они просто не подготовились к родам! — стояла на своем Наташка.

— Вы меня извините, но я своего Тимура там вообще представить не могу. Он и на УЗИ‑то со мной не ходил — чем бы он в родилке занимался? — вступила Малина.

— Как чем? Смотрел бы в гущу событий и сожалел об упущенной возможности стать гениальным гинекологом! Только потом тебя как женщину уже бы не воспринял, — Юлька по–прежнему была с ней солидарна.

— Это ерунда полная! Кто тебе такую чушь сказал? Ты вообще общалась когда‑нибудь с парами, прошедшими совместные роды? — Наташка не сдавалась.

— Ага. Общалась. Пока они пары — расписывают, будто все прошло идеально, а когда жена выходит, муж шепотом говорит, что большего ужаса в своей жизни не испытывал, — Юлька отказывалась признавать, что может быть по–другому.

— То есть на основе одного–двух негативных случаев, ты делаешь вывод о том, что это вообще не может быть приемлемо ни для кого? Но это просто некорректно! Сама Наташка слегка лукавила. То есть она искренне верила во все, что говорила, но личный опыт в качестве примера привести не могла. Окончив школу будущих родителей, изучив всю доступную литературу, заключив контракт и подготовившись к родам настолько, насколько это вообще возможно, она в итоге столкнулась с экстренным кесаревым из-за начавшейся отслойки плаценты. С облегчением или сожалением это воспринял ее муж, мне неизвестно, но в операционную его, конечно же, не пустили. Так что Наташкины рассказы оставались теорией, подкрепленной лишь чужой практикой лекторов с курсов и виртуальных собеседниц из Интернета.

Вообще-то, реальная позитивная практика была у меня. Но я, особенно поначалу, побаивалась влезать в «песочные баталии», как минимум потому, что не видела в этом особого смысла. Ну, расстроится Малинка, что жизнь прошла мимо, Наташка что-нибудь умное подытоживающее выдаст, Юлька съехидничает — оно мне надо? Все равно ведь у каждой своя правда… Малинке, действительно, наверное, не стоило бы тащить супруга на роды — зачем насиловать хрупкую мужскую натуру, если она сама к этому не рвется? А курсы, которые пропагандируют модную нынче естественность, только сбили бы их с толку — с безграничным доверием Малинки к любым внешним источникам она еще бы рожать в море поехала. То, что она не представляла себе роды… Ну, не испытывал человек потребности в информации — не станешь же ее насильно вдалбливать, все равно не застрянет…

Юльку на курсах для беременных я вообще представить не могла, особенно после зачитанного до дыр справочника по акушерству. По–моему, она даже упоминала, ссылаясь на мужниных приятелей–журналистов, что все школы для будущих родителей якобы финансируются какой-то сектой, их руководители ведут себя как сектанты и программируют на какую-то ересь. Ну и, безусловно, по ее мнению, все они вымогатели, впаривают внушаемым беременным свои недешевые услуги — от сопровождения в роддом до домашних родов. То, что курсы бывают разные, что знание не только приумножает скорбь, но и порой приуменьшает ее, что, в отличие от того самого справочника, на курсах описывают нормальные здоровые роды, а не все возможные отклонения от них — думаю, Юльке все равно не удалось бы доказать. Так зачем было ее дразнить? В конце концов, чтобы позволить воткнуть иголку себе в спинной мозг тоже нужно мужество — я вот на это ни за что бы не решилась, даже под страхом гильотины… Конечно, бывают ситуации, когда без эпидуралки совсем никак — на занятиях нам объясняли, что нет смысла просто так геройствовать, — и даже медикаментозный сон бывает необходим, чтобы остались силы к потугам, но все-таки мне хотелось обойтись без этого. Наверное, курсы запрограммировали — по Юлькиной версии.

Ну и Наташке не хотелось травить душу — она больше меня была настроена родить на пять с плюсом, «правильно». А вышло вон как… Видимо, им на курсах не рассказывали о возможных рисках. Нам же их честно озвучивали, чтобы мы действительно были морально готовы к любому развитию событий. А ее группу более категорично настраивали на непременную естественность родов, поэтому кесарево было для нее как удар обухом по голове. Наташке казалось нелогично, что она девять месяцев вела себя «на пятерку», готовилась, готовилась, а «экзамен» отменили — так, «зачет автоматом» поставили… Другая бы, может, и радовалась, но Наташка слишком хорошо понимала, что при всех плюсах кесарева (без него ни ее, ни Юраши просто могло бы уже не быть) в определенных ситуациях, для ребенка все-таки полезнее родиться «обычным» способом, да и полостная операция — это не нормальный физиологичный процесс, к которому тебя подготовила эволюция. Но опять-таки, выбора не оказалось — все решила плацента, а Юраша и его родители оказались перед фактом…

Так что по дороге домой, глядя на Нюську, я просто вспоминала, как в тот день, а вернее, ночь, мы с мужем позвонили врачу, уточнили по частоте схваток, что уже рожаем, и спокойно доехали до роддома, где обнаружилось раскрытие шейки на семь сантиметров. Мы были совершенно спокойны, уверены, что все пройдет хорошо, настроены на определенную работу. Между схватками я перечитывала конспект с курсов, с очередной волной отработано пыхтела, после чего разговаривала с Нюськой и объясняла, что осталось немножко потерпеть и все кончится, а точнее начнется… Оказалось, что роды — это ужасно нудно, сначала прихватывает, но потом отпускает — и гуляешь себе по родблоку, не знаешь, чем заняться… Я улыбалась, вспоминая, как смеялся муж над моими вскриками в переходном периоде: «Я рожаю!» — «Вообще-то, уже давно». После просмотренных на курсах фильмов, вид рожающей женщины был для него уже вполне привычным, так что никакой нашатырь не потребовался. Да и скучать ему, в общем, было некогда — разговор поддержать, спину помассировать, до туалета проводить, просто поцеловать… На потугах ему предложили выйти, но он отказался, стоял рядом и вместе с акушеркой и врачом подбадривал меня, а потом первым увидел нашу дочку: «Привет, Танька!» Я еще раз порадовалась, что в роддоме мы все лежали в одной палате — втроем. После этого дома нам было уже совсем спокойно, никакой паники: «что же теперь с этим делать?» — привыкли.

Наверное, Юлька с Малиной все равно бы в это не поверили. Тем более я не стала им расписывать, что мы такие не единственные, и что присоветовал нам все это напарник моего Гошки с работы, а судя по тому, что детей у него было уже двое, вряд ли жена перестала его интересовать после совместных родов. Так я размышляла, шла и улыбалась…




Шопинг с младенцем


Вообще, жизнь с новорожденным ребенком даже в течение пары недель довольно быстро оттеняет тоску и монотонность всех ранее прожитых лет. Например, хождение за покупками сразу обретает новые краски и добавляет к серости бытия острых ощущений.

Поход по магазинам приходился обычно на время наших с Нюськой гуляний. Все делать надо было очень быстро, пока она не проснулась и не проголодалась, так что я резко ускорялась и категорически не совпадала с темпом продавщиц…

Происходило это примерно так. Я решаю сходить за чем-нибудь экзотическим типа марлевых подгузников. И вопреки обыкновению долго разглядывать весь ассортимент товаров сразу выпаливаю девушкам, впятером неспешно беседующим у кассы: «У вас есть подгузники? Многоразовые?» Девушки углубляются в размышления, одна чуть быстрее других осмысливает мой вопрос и отвечает на первую его часть: «Есть Хаггисы…» Пока я говорю: «Ну, покажите их тогда», — до нее доходит вторая половина вопроса, и она задумчиво качает головой: «Нет…» Показать мне имеющиеся Хаггисы ей одной не под силу, на помощь приходит коллега таких же скоростей. Я же все ускоряюсь, и, плюнув на исходный план, грозно требую: «Мне нужны 3–6!» Когда, наконец, искомое найдено, и барышни собираются вернуться к привычному неспешному существованию, решаю, что раз уж я в магазине, надо воспользоваться случаем, и интересуюсь: «У вас есть мобиль? Четырех основных цветов — красного, синего, желтого, зеленого?» Первая девушка, начавшая было разгоняться под моим напором, по–прежнему не способна обработать запрос, состоящий из двух частей. Сначала она находит мне мобиль (розово–голубо–оранжево–сиреневый), потом спрашивает: «А почему вы хотите именно такую гамму?» —в итоге медленно удивляется, слыша в ответ, что младенцы воспринимают именно эти четыре цвета.

К этому моменту, если Нюська еще спит, я направляюсь к новой цели — одежде, решив «гулять на полную». Общими усилиями мы с продавщицами находим, где у них штаны и ползунки для младенцев, и даже разбираемся в размерах. При этом сколько раз я ни прихожу в этот магазин, возникает стойкое ощущение, что девушки все товары видят, как и я, впервые, и имеющийся ассортимент почему-то повергает их в невероятную задумчивость…

Иногда мне удавалось сбегать за чем-нибудь страшно нужным, пока Нюська спала на улице под надзором отца. Но в будни Нюська везде заходила вместе со мной. Ну, заходила — это, конечно, громко сказано. Скорее втаскивалась, причем мучительно. Люди, планирующие и строящие пандусы и въезды — наверняка, здоровые холостые мужчины, которые хорошо ходят на двух ногах и не знакомы ни с инвалидами–колясочниками, ни с молодыми матерями и младенцами. Иначе объяснить несоответствие этих конструкций своему назначению я не могу. Одолеть с коляской сплошную наклонную плоскость под углом градусов этак 40–45, вершина которой находится на расстоянии одного шага от твердой стены, мне, например, не под силу. Так что приходилось трясти бедную Нюську по лестницам — не оставлять же ее одну на улице на растерзание прохожих (почему-то в первые месяцы ее жизни я панически их боялась, и считала, что им непременно приспичит утащить мою дочь или ее коляску). А пока я пыталась как можно скорее купить то, что очень нужно, и еще немножко того, что совсем не нужно, но очень хочется, скучавшие продавщицы сбивались в кучки и умилялись: «Это сколько же ей месяцев? Это девочка, да? Такую на руки брать, наверное, страшно… Ой, кака–а–а–ая!!!» — и пытаясь поддержать разговор, предлагали участие в какой-нибудь акции по товарам для младенцев: «У нас тут корма… то есть питание…» — «У меня все с собой!» — стремительно реагировала я и разворачивалась к выходу, впервые в жизни гордо демонстрируя появившуюся с приходом молока грудь.

По мере роста дочери шопинг становился все экстремальнее. Одно из моих самых кошмарных воспоминаний о Нюськином раннем детстве — приобретение зимней детской одежды, особенно, верхней. Находясь в душном тесном помещении, засунуть ребенка в теплый комбинезон, чтобы понять все достоинства и недостатки данной модели — и так испытание не для слабонервных. Но повторить это несколько раз подряд, по–моему, подвиг.

Я завидовала таким мамам как Наташка, которые спокойно шли в одиночку покупать обувь ребенку. У Нюськи почти сразу обнаружился высокий подъем, так что без нее что-либо выбрать было просто невозможно, а ботиночки требовалась регулярно. Никогда раньше я не воспринимала смену времен года настолько остро, как теперь, когда Нюська стала ходить. При этом все, от бабушек до Наташки, утверждали, что обувь для ребенка должна быть новой, так что вариант подарков «по наследству» от выросших знакомых не подходил совсем…

С детской одеждой было проще именно потому, что иногда нам что-то перепадало от «старших товарищей». Но порой брало верх мое жадное женское начало: нестерпимо хотелось нарядить свою принцессу во все самое красивое. Поэтому даже случайный «забег» в магазин детской одежды был сопоставим с небольшим стихийным бедствием. Я понимала: моей девочке пока что глубоко плевать, сколько у нее юбок. Но устоять перед четвертой, хотя, ясно, что из нее Нюська вырастет месяца через три, не удавалось почти никогда. Когда я пожаловалась на это в песочнице, Малина поделилась, как она справляется с этими желаниями: наряжает пупсов и барби. Оказалось, что взрослые тети тоже играют в куклы, да еще как. Наташка залезла в Интернет и обнаружила чуть ли не целые руководства, как вязать или шить микроскопическую одежду, и еще наткнулась на виртуальные клубы мам, увлеченных кукольной модой. Так что теперь Наташка регулярно приносила распечатанные выкройки, и в песочнице с некоторой периодичностью стали проходить показы свежих коллекций.

Обычно все это происходило в Юлькино отсутствие, с ней мы обсуждали более приземленные вопросы. Например, лифчики для кормящих матерей. Хотя дискутировать тут было не о чем — никто не понимал, чем мы провинились перед конструкторами женского белья специального назначения.

— Нет, вы объясните мне: что, кормящая мать — не женщина? Если у меня в груди, пардон, молоко, значит, мне можно предлагать вот ЭТО? И они еще хотят, чтобы муж от меня не шарахался? Да мне самой в таком белье перед ним раздеваться страшно! — риторически гневалась Юлька, формулируя наши коллективные бессознательные мысли. К сожалению, ни у кого из нас не было знакомых производителей «кормительных» бюстгальтеров, и узнать их мнение по этому поводу не было никакой возможности.

— Почему не может быть цветных лифчиков с отстегивающимися чашечками? Такое ощущение, что их шьют для монашек — черные или белые. Ну, телесные, в крайнем случае. А я хочу красные и с кружевами! И чтоб трусы в комплекте! — продолжала Юлька с детской горки, как с трибуны. — И вообще, где они видели женщин с такой фигурой? Маруся не в счет, таких все равно почти не бывает. А у меня грудь не лезет в их кофточки в обтяжку! Не могу же я в тридцать лет быть с фигурой девочки! Я уже зрелая женщина! Я мать, и горжусь этим! — продолжала она импровизированный митинг.

Чувствовалось, что претензий к мировому империализму накопилось порядочно. Начиная с того, что с коляской в приличные магазины женской одежды просто не добраться, заканчивая тем, что примерочные в таковых явно не рассчитаны на женщин с детьми.

— Там даже стульев зачастую нет, а если мне, например, ребенка покормить надо или переодеть? — поддакивала Наташка.

— Да ты видела рожи этих девиц, когда входишь в их магазин с маленьким ребенком? Сразу перекашиваются так, будто я притащилась с бегемотом, только что вылезшим из болотной тины! У них прямо на лбу написано: «Родила — сиди дома, нечего расфуфыриваться!» И ходят за тобой как орлицы, смотрят, чтоб ребенок, не дай Бог, пальцем ничего не тронул, можно подумать, их драгоценные шмотки от этого ядовитыми станут! — продолжала наш комиссар.

— Даже в продуктовых, как видят ребенка, сразу начинают: «Вы за ним смотрите, чтобы руками ничего не трогал», — поддерживала Малина. — И коляску потом обыскивают, будто я специально с ней пришла, чтобы украсть что-нибудь!

— Вот именно! На каждом шагу чувствуется презрение, неуважение общества к молодым матерям! — подытоживала Юлька, слезая с горки. После чего мы с праведным гневом и легкой грустью расходились по домам — до следующей вылазки в булочную или обувной за новой порцией острых ощущений.




Разговоры о… ГВ


Говорят, фанатками грудного вскармливания (ГВ) чаще становятся женщины с очень маленькой грудью. Мне сложно судить о том, насколько этот фактор оказался значимым для меня, может, просто совпало, но мой бюст до родов, действительно, лучше всего подходил под определение «прыщики зеленкой надо мазать». А с приходом молока у моей груди появился размер, обозначаемый целым положительным числом, и ГВ захотелось сохранить подольше.

Наташа полностью поддержала мой настрой, но с совершенно другой аргументацией: «Неудовлетворенные потребности фиксируются!» — грозно пообещала она тем детям, кому не предоставляется грудное молоко в нужных количествах. Предостережение звучало настолько пугающе, что я даже не стала уточнять, в чем именно это может выразиться, и только утвердилась в мысли дать своему ребенку столько молока, чтоб из ушей потекло — лишь бы избежать этой страшной неудовлетворенности.

Но иногда меня тревожила мысль о том, что дар небес может внезапно пропасть из моей груди. Правда, еще больше это беспокоило всех моих знакомых и многочисленных родственников: «Ты пьешь чай с молоком? Принести гомеопатию для лактации? Хочешь, заварим лактогонный сбор? Надеюсь, ты сцеживаешься после каждого кормления до последней капли? Ей точно хватает? У вас уже есть весы, или подарить?» Когда степень тревожности почти достигла паники, я спросила Наташу, а что она делает из вышеперечисленного.

— Ничего, — спокойно ответила она. — На выработку молока влияют пролактин и окситоцин.

— А они продаются в нашей аптеке? — обеспокоилась я, попутно размышляя, нужны ли рецепты на такие лекарства и кто их даст: педиатр или гинеколог.

— Мда, правду говорят, что у кормящей женщины мозги утекают в молоко… — Наташа даже не улыбнулась, до того абсурдным оказалось мое высказывание. Я же была польщена: похоже, производила впечатление человека, у которого было, чему утекать. Жаль, что, судя по всему, вытекло все без остатка. Мой вид слегка вернул ее на землю. — Пролактин и окситоцин — это гормоны, понимаешь? Они у тебя в организме сами вырабатываются. Пролактин — от визуального и тактильного контакта с ребенком… Проще говоря, если боишься, что мало молока — носи ребенка на руках как можно больше, лучше всего кожа к коже — то есть оба голые; спи рядом, чтоб чувствовать его запах, и смотри на Нюську почаще.

— А книжку можно читать? — робко уточнила я.

— Если с молоком проблемы, то лучше бы не отвлекаться — она, наконец, улыбнулась. — В общем, в результате всего вышеперечисленного вырабатывается пролактин, он отвечает за количество молока. А за то, чтоб оно лучше выходило из груди, отвечает окситоцин, он же, кстати, помогает сокращению матки после родов. И вырабатывается этот гормон в ответ на стимуляцию груди.

Кажется, с рождением ребенка в моей голове, как у Винни–Пуха, длинные слова перестали помещаться и теперь только расстраивали.

— Сосание, понимаешь? Чем чаще ребенок сосет грудь, тем больше вырабатывается окситоцина. По этой же причине, — Наташа, видимо, все‑таки не оставляла попыток на расширение моего кругозора, — не стоит готовить грудь к кормлению во время беременности, растирая всякими махровыми полотенцами. Лишнее провоцирование сосков может вызвать сокращения матки, то есть преждевременные роды.

Короче, родственникам отвечай, что угодно, но сама не вздумай сцеживаться после кормлений (только если будут уплотнения в груди — но их надо расцеживать до чувства облегчения, не больше!) и кормить по часам. Иначе твои гормоны сойдут с ума. Организм приматов и человека не рассчитан на редкие прикладывания помногу. Мы не волки, которые всего три раза в день могут детенышей кормить. У нас другое соотношение белков и углеводов в молоке. Кроме того, оголодавший за 3–4 часа ребенок будет так жадно есть, что наглотается воздуха, который сначала спровоцирует ощущение ложной сытости, а потом еще долго будет пучить Нюськин животик. 

Да, и не взвешивай чаще, чем раз в месяц. Если ребенку не хватает молока — ты поймешь это по памперсу. Меньше 6–8 мочеиспусканий в сутки — один из симптомов обезвоживания. Если больше, значит, все нормально и ничего кроме молока давать ребенку не надо, в том числе воду. Сколько ребенок выпьет, столько он не съест, потому что желудочек маленький еще. Советчиков отправляй к современной науке. Да, а если кто будет обсуждать продолжительность грудного вскармливания, ссылайся на ВОЗ, который рекомендует кормить исключительно грудным молоком до полугода и сохранять ГВ на фоне прикормов хотя бы до двух лет.

— Хотя бы?! — о сроках этого великолепия я пока не задумывалась.

— Да, а по возможности еще дольше, — Наташка, явно, успела изучить вопрос досконально. — И даже наша РАМН соглашается, что до полутора лет желательно сохранять ГВ, и только за, если удается кормить до двух.

В общем, я попыталась запомнить хотя бы часть Наташиных аргументов и некоторое время блистала ими перед родней как человек, познавший Истину.

Первые полгода кормления я чувствовала себя Мадонной. К концу года — белой вороной. Ближе к полутора годам — извращенкой. Песочница вносила дополнительное смущение в стройную теорию современной науки.

— Бывают бабы мясные, бывают молочные. Марусь, ты со своим 42 размером на первых явно не тянешь. Захотелось ко вторым примазаться? — язвила Юлька.

— Количество молока совершенно не связано с весом матери! — возмущалась задетая Наташка, которая была больше меня по всем параметрам раза в полтора. — Оно зависит от частоты прикладываний! Кстати, кормление по требованию, а не по режиму, очень помогает как можно быстрее вернуть «добеременный» вес и обрести форму после родов.

— Ага, если только кормящей матери еще будет хватать времени на приготовление чего-нибудь, кроме макарон и пельменей. Жрать ведь постоянно хочется, а готовить некогда. Вот и перехватываешь то бутер, то печеньку, — не унималась Юлька, хотя никто из нас не видел Наташу до родов.

— Ну, знаешь, к вопросам ГВ это не относится! — вспыхнула та в ответ, пресекая любые отклонения в сторону от исходной темы. — Безусловно, кормящая мать должна получать сбалансированное питание, а также по возможности высыпаться и отдыхать в течение дня, тогда у нее будет вырабатываться достаточно молока.

— Ну–ну. Мне бабка рассказывала, что в деревнях кормилицы вообще ничем не занимались, их от всякой работы освобождали, чтоб молоко было. А нас кто освободит? Уж скорее бутылку подарят, чем денег на домработницу, — о нематериальной помощи родственников Юлька предпочитала вообще не думать.

— Почему же? Пароварка и духовка сильно облегчают жизнь. Тем более, приготовленная там еда гораздо полезнее, чем жареная..

— Ой, девочки, вас послушать, так получается, что количество молока — единственная проблема при кормлении! А то, что я ничего есть не могла, Алешку обсыпало всего — это как? И кусался так, аж до слез! А трещины! Никогда не забуду, как кормила, сжав зубами полотенце — такая боль была! Наслушалась педиатра: «Материнское молоко полезно, иммунитет на всю жизнь!» — уши развесила, а теперь не знаю, куда бежать с бесконечными простудами. Ночью вставала по пять раз, и минут по двадцать укладывала еще! И пока не отлучила, ничего не ел, поганец! До двух лет все мельчила в пюре, о крупных кусках вообще речи не шло! И когда закончила кормить, просто уехав на несколько дней, еще перетягиваться пришлось, грудь раскаленная была, думала вообще помру! Нет уж, я такой радости второй раз совсем не хочу! — раздался, наконец, и Малинкин крик души.

— Так, спокойно, — вступил голос современной науки, — Трещины, чаще всего, результат неправильного прикладывания. Позвала бы консультанта по ГВ, тебе бы сразу все показали.

— Ну–ну. За те деньги, которые они требуют, не имея при этом ни медобразования, ни какой-либо ответственности за свои слова — уж лучше к соседке за советом сходить! — фыркнула Юлька.

— Правильно, подойдет совет любой женщины, имеющей положительный опыт длительного ГВ. Просто консультантами, как правило, такие и становятся — Наташка не смогла проигнорировать реплику из зала, но все равно продолжила начатый монолог: — С аллергиями нужно разбираться, и кстати, ученые еще не пришли к единому выводу, влияет ли вообще мамина еда на ребенка — она же не кусками в молоко идет, а разобранная в кишечнике до молекул. Иммунитет от молока, безусловно, укрепляется, но ты меня извини, если перекутанный распаренный ребенок, выходит из квартиры, где воздух вообще не циркулирует, и попадает даже под микроскопический сквозняк — тут тебе никакое ГВ не поможет. Закалять надо и не спихивать на грудь то, чего она не может и не должна за тебя делать! Это же не панацея от всех болезней… Чтоб ночью не вставать — спи рядом с ребенком. Циклы вашего сна синхронизируются, будешь просыпаться за секунду до него, сквозь сон давать грудь и спать себе дальше. И укладывать не надо, и муж будет высыпаться.

— Это как же, интересно, он будет высыпаться рядом с ребенком? — Юлькиной фантазии почему-то не хватило, чтобы это представить.

— Нормально. Сейчас не об этом. — Наташка не давала себя сбить. — В конце концов, если тебе не нравится спать в одной кровати — можешь детскую кроватку просто рядом приставлять, со снятым бортиком. Все равно дети ночью просыпаются, хоть грудные, хоть искусственники, до тех пор, пока у них не вылезут все зубы.

— Коренные? — не удержалась я, вспоминая, что зубы мудрости вылезли у мужа, кажется, к 25 годам… Но «науку» сбить не удалось:

— Нет. Молочные. Но это все равно происходит где-то к двум–двум с половиной годам. И кстати, когда они лезут, грудь — лучшее утешение. — Малина открыла было рот, но Наташка ее опередила: — А чтоб ребенок не кусался, достаточно просто зажать ему носик, тогда рот рефлекторно раскроется. Пары раз вполне хватает, чтобы отбить дальнейшее желание пробовать зубки на маме.

В общем, в теории все было красиво, лучше некуда. Наташка даже ссылалась на какие-то исследования, по которым выходило, что наши с ней дети вырастут гениальными и не будут страдать ожирением. Юлька, конечно, хмыкала и говорила, что искусственники тоже бывают вполне ничего, например, ее Катерина, и что вообще у нас на этой почве крыша съехала. Мы же, по мере роста детей, обнаруживали подводные камни, о которых в исследованиях ничего не говорилось.

«Мама, сисю!» — требовал Юраша при любом количестве людей, вгоняя просвещенную мать в краску и вынуждая ее оправдываться:

— Это все бабушка. Я при нем вообще это слово не говорила… А теперь не знаю, как отучить..

— Раньше надо было думать! — веселилась Юлька, — а теперь будешь выдавать ребенку «сисю» до школы. Или когда там твои консультанты считают, с этим можно заканчивать?

Как раз накануне Наташка рассказывала мне о пользе самоотлучения. Она убеждала, что ГВ – это физиологическая потребность, которая постепенно сама сойдет на нет.

— В четыре года еще не ходят в школу!..

— Во сколько?! — ужаснулась я. Накануне мы не дошли до вопроса, когда именно дети готовы сами отказаться от маминого молока.

— Чаще между двумя и тремя годами. Но многочисленные исследования обезьян говорят о том, что возраст окончания ГВ у приматов соответствует человеческим 4–6 годам, и это как минимум.

— Ну, если ты хочешь быть мамой–обезьяной — флаг в руки, — Юлька оскорбилась в лучших чувствах. — А Юраша вырастет, Тарзаном станет? Я вот себя человеком считаю, по деревьям не прыгаю, и детей хочу растить по–человечески, с учетом достижений цивилизации.

— Ага, и куда твоя цивилизация приводит? Это же против природы все! Да ты хоть Библию почитай — там до трех–четырех лет детей грудью кормили!

— Правильно, потому что иначе просто вымирали все! Сегодня-то на дворе уже, слава Богу, XXI век, смесей полно, не помрет ребеночек без сиськи! Зато у него будет нормальная вменяемая мать, а не молокозавод!

— Да ни одна смесь по составу не сравнится с материнским молоком, между прочим, в том числе и на втором–третьем году жизни! А бутылка — с грудью! Ни порошок, ни чужая корова не могут отвечать потребностям ребенка лучше, чем организм родной матери! Пойми ты, сосание стимулирует развитие артикуляторного аппарата, не портит прикус, в груди все «дырки» нужного размера, да, в конце концов, она живая!

— Вот именно, я живая, и не хочу быть пришитой к ребенку постоянно!

— Но ты ведь мужу не даешь резиновую женщину, если голова болит? И он тебе, уезжая в командировку, не оставляет фаллоимитатор, правильно? Есть у ребенка потребность, есть ты, которая можешь и по природе должна ее удовлетворять, вот и нечего на цивилизацию сваливать, если сама просто ленишься!

— Отлично, только почему-то все животные, которых я видела, включая домашних кошек, отпихивают детенышей в какой-то момент, чуть ли не когтями, и рычат! Никакого самоотлучения в природе нет!

— Это уже другое дело! По крайней мере, никто не рычит и не кусается, пока детеныши не увеличивают свой вес в несколько раз, по сравнению с тем, какой был при рождении, пока не пройдет минимум два срока беременности и так далее!

— Девочки, а вы чего так кричите-то? — я, наконец, рискнула влезть в эту высокоинтеллектуальную дискуссию, которая грозила разбудить наших разморенных на солнышке детей — Ну, ты хочешь кормить — и корми, а ты не хочешь — и не корми. Чего ругаться-то?

— Да она же претендует на истинность в последней инстанции, а все, кто по–другому делают — против природы, видите ли, идут! — Юлька продолжала кипятиться.

— А что ты предлагаешь? Современные женщины в своем стремлении к комфорту совершенно не думают о благе детей, даже об их здоровье. Не могу же я с этим молча соглашаться!

— Наташ, ну вот Малинка кормила старшего до двух лет. И что, это было хорошо? — Малина еще не вышла на площадку, так что мы могли о ней посудачить.

— Нет, она впала в другую крайность! Нельзя ребенку потакать абсолютно, в какие-то моменты мать должна обозначить границы своей личности, свои интересы, от младенца старше шести–девяти месяцев обязательно надо уходить, хотя бы на пару часов в неделю! Грудь для малыша — подтверждение того, что мама есть, и все в порядке. Это не только питание, но и универсальное успокоительное. Но с определенного возраста нужно сопоставлять собственное удобство и реальные потребности ребенка. Конечно, в какой-то момент необходимо учить его другим способам общения и утешения, не подменять все грудью.

— Супер! И ждать, пока сам отвалится, да? А с чего ребенку вдруг самому от такого кайфа отказываться? — Юлька не сдавалась.

— Большинство отказывается, потому что это не привычка, а именно потребность, которая с возрастом должна сходить на нет. Но если маме так тяжело дается кормление на втором–третьем году жизни, — Наташка выразительно посмотрела на меня, — можно попытаться плавно свернуть ГВ. Но делать это нужно постепенно, понимаешь, а то на всю жизнь останется психологическая травма! Твои котята, которых мать когтями отпихивала, когда подрастут, будут готовы с ней совокупляться, у людей все-таки другие отношения с родителями.

— Ага, так вот я считаю, что надо постепенно сворачивать кормление с момента первого прикорма — заменяя грудь нормальной едой. И к году спокойно перейти к новым отношениям, пока дети еще толком ничего не понимают. А то потом только лишние проблемы, — шипела Юлька, потому что в колясках начали беспокойно вертеться.

— Да, существует и такая точка зрения. А есть другая теория, по которой любой прикорм должен «запиваться» маминым молоком, потому что оно содержит ферменты, помогающие перевариванию взрослой пищи. А засыпание вообще с едой не должно быть связано. И всякие соки, сладкие водички на ночь только зубы портят.

— Ну–ну. И как же ты «плавно сведешь кормления на нет», если ребенок их требует?

— Как-как… — практического опыта у Наташки еще не было, но теоретическая подготовка уже чувствовалась. — Главное — материнская уверенность в том, что сейчас это необходимо… Иначе ничего не получится…

— Как в анекдоте про тараканов? «Ребят, все назад, он передумал?» — Юлька была в своем репертуаре.

— Отвлекать надо ребенка по максимуму, уходить из дома, увеличивая постепенно продолжительность и частоту отлучек… Но малыш должен быть уверен: мама вернется! Пусть он увидит, что она уходит, попрощается с ней! И спешить здесь нельзя, каждый шаг должен занимать не меньше недели, а то и месяца… Тогда ребенок постепенно поймет, что без мамы можно обходиться водичкой и «обычной» едой… А вот когда она рядом, есть и молоко…

— Как бы не вышло так, что когда мама дома, ребенок «отрывается» и не слезает с груди всю ночь… — Я думала о совершенно конкретном экземпляре и небезосновательно опасалась…

— Возможно и такое. Значит, он еще не готов к отлучению! Надо подождать! — стояла на своем Наташка.

Юльке не был близок такой гуманизм:

— Девочки, надо спокойно уехать дня на три хотя бы. И все, не вспомнит ваш ребенок уже ни о чем! — эта мысль показалась мне очень привлекательной, но по Наташкиному виду сразу стало ясно, что «это не наш метод»:

— Во–первых, дети старше полутора–двух лет отлично все помнят. А во–вторых, тебе не кажется, что это предательство? Грудь для ребенка была долгое время очень важной, и вдруг она исчезает, а самого родного человека, мамы, которая могла бы утешить, обнять, тоже нет! Получается, что мамина позиция выглядит так: «Это твои проблемы, сам разбирайся, я тебе помогать не буду!» Есть еще и в–третьих: лактация постепенно устанавливается и постепенно прекращается. Если бросить кормить резко — можно получить застои, маститы, придется пить гормональные таблетки и вообще возникнет куча неприятностей. Но можно потерпеть немножко подольше, и постепенно приучить ребенка просыпаться, потом и засыпать без маминой груди!.. — Все-таки, тихо говорить Наташке не удалось, так что окончание этой беседы прошло уже без нас.

Дома я попыталась сама еще раз разобраться во всем, что наговорили девчонки. Пока я их слушала, казалось, что каждая по–своему права. Оставалось понять — чья истина ближе нам с Нюськой. Во–первых, что для моей девочки грудь? Еда. И питье. Словом, она дает возможность для перекуса, «когда завтрак давно кончился, а обед и не думал начинаться». По пути замены кормлений я изначально не пошла, все прикормы давала заесть/запить своим молоком, как-то вообще не заморачиваясь на эту тему. Так что с вытеснением груди обычной едой мы были уже в пролете. Допустим, я перестану давать грудь после приемов «взрослой» пищи. Но ведь барышня требует «Ам!» и между такой едой, и вместо нее. Получается, что, если мне начать отлучать Нюську, пусть даже и плавно, все время должны быть доступны какие-то мелкие любимые перекусы (кусочки фруктов, печенье) и ее обожаемые соки. Вероятно, количество общечеловеческой еды на пару недель уменьшится, но по–моему, цель оправдывала средства.

Что дальше? Возможно, время для естественного отлучения еще не пришло. Но сил ждать до обещанных Наташкой трех–четырех лет у меня уже не было совсем. Значит, привычка это или нет, стоит все-таки начать сокращение числа прикладываний в течение дня, особенно в тех случаях, когда Нюська просто хочет убедиться, что мама на месте. Я решила попробовать побольше Нюську обнимать, брать на руки, чтоб отмена прикладываний не выглядела как отлучение от тела совсем. При этом я попыталась ограничить продолжительность кормлений. Ведь ребенок уже может понять, что молоко кончилось? По крайней мере, я решила попробовать объяснить это Нюське. Хочешь приложиться — пожалуйста, но не больше чем, скажем, на пять минут — по часам. А потом — все. Вот потрогай, грудь уже мягкая, молочка нет. И еще, если у нее «Ам» — просто привычка, надо воспользоваться этим и добавить к ней еще что-нибудь. Скажем, отныне, по моему веленью и хотенью, кормиться грудью мы будем только в кресле в нашей спальне. И больше нигде. Нюське ведь неизвестно, от чего появляется молоко? Вдруг после двух лет кресло — непременное условие выработки тех самых гормонов, про которые говорила Наташка? Потребует молока — пойдем туда. А по дороге мало ли что может отвлечь — птичка в окне, машинка на полу, книжка новая...

Поехали дальше. Ну, наверное, для Нюськи грудь — это успокоительное и снотворное. Без нее она не засыпает, даже если меня нет дома. Значит, надо либо пытаться уходить с концами на несколько дней, как говорила Юлька, чтобы у ребенка не было альтернативы; либо находить другие варианты отхода ко сну. Первый путь был мне не очень близок — конечно, мне не казалось, как Наташке, что это предательство, но какой-то червячок сомнений внутри копошился. Тем более, все равно никто меня около Нюськи не мог подменить. Так что оставался второй.

Сначала я решила убрать просыпательные кормежки, когда сонная Нюська с помощью груди приходила в себя. По большому счету, для этого требовалось просто волевое усилие с моей стороны. Конечно, проще сунуть ребенку грудь и поспать еще минут двадцать, особенно утром. Но если запастись интересными игрушками на недельку–другую и каждое пробуждение связывать с чем-то увлекательным за пределами кровати, возможно, подъемы без груди будут не такими уж трагическими.

С засыпаниями я решила действовать иначе. У Наташки выходило, что ребенок похож на обезьянку и действует исключительно в соответствии с природными потребностями. Данная гипотеза, конечно, звучит убедительно, но кто знает, насколько корректны подобные сравнения. Мне все-таки ближе Юлькино отношение к детям как к маленьким людям. А что отличает человеческих детенышей от звериных? Они играют, с интересом слушают сказки и одушевляют все окружающие предметы. Нюська, по–моему, уже вполне способна понять какую-нибудь простенькую сказочку про то, что наше Молоко вдруг захотело сходить в гости, скажем, к котятам. Мы как раз недавно возле магазина видели котят без кошки. Отлично. Так я ей и скажу: мама–кошка ушла по делам, а котята голодные. И наше Молоко пошло их покормить. И котята долго благодарили добрую Нюсю, что она с ними поделилась… Чего-то не хватает, слишком абстрактно… О, мы их нарисуем! Комикс сделаем! Вместе раскрасим и перед сном почитаем. Чтобы жажда не мучила, попьем что-нибудь «взрослое», тогда еще подчеркнем, что Нюся теперь совсем большая, не только мамино молоко пьет, но и коровкино…

Не знаю, что в итоге сыграло главную роль, может быть, просто моя решимость, но все вышеперечисленное удалось воплотить в жизнь за месяц. Нюська сразу стала заметно лучше есть. Весь месяц я проводила больше времени за какими-то своими, но интересными ей делами (старалась поменьше садиться, чтобы не провоцировать желание приложиться к груди): мы общими усилиями приготовили несколько супов, пирогов и других блюд, в их создании Нюська принимала непосредственное участие. Оказалось, что твердого «нет» может быть вполне достаточно, даже если это сказано ночью. Она пару раз потребовала привычный «Ам!», но, услышав мой уверенный отказ, быстро согласилась — наверное, от безысходности. Когда начинала скандалить, к делу подключался родной отец, носил на руках, показывал Луну, давал попить из чашки (соски Нюська не признавала с рождения). Комикс про котят пошел на ура, а Молоко одушевилось настолько, что даже стало разговаривать с Нюськой по ее розовому пластмассовому мобильнику. Мы вместе ему звонили, рассказывали, что Нюся очень скучает, ждет его. Молоко отвечало, что и радо бы прийти, но сегодня уже обещало заскочить к котятам или к щенкам. Приходилось Нюсе дальше ждать.

Юлька, изначально шедшая по пути замены груди прикормами и расценивавшая свое молоко исключительно как еду для младенцев, давно уже закруглилась с ГВ: Лерка сам в какой-то момент перестал проявлять к нему интерес, а она и не предлагала. Зато с помощью моих сказок о котятах она отучила сына от соски.

Наташка собиралась ждать самоотлучения до победного конца, но ей неожиданно назначили какие-то гормональные лекарства, не совместимые с ГВ, так что пришлось за три дня отлучать Юрашу. Днем он уже давно умел засыпать с бабушкой, а ритуал вечернего укладывания легко освоил папа, пока Наташа отсиживалась у меня, благо, недалеко было идти. В течение дня она заклеивала часть груди пластырем, утверждала, что без соска ее ребенок не воспринимает. Не знаю, как насчет предательства, но объяснения, что «сися» якобы заболела и ее надо пожалеть, вполне устроили Юрашу. Похоже, мамина уверенность, действительно, главный залог успеха, потому что наши дети, не имея особого выбора, вполне смирились со своей тяжкой долей. Наташка поначалу немного всплакнула: «Теперь я ему не нужна, маму может заменить любой…» — но быстро пришла в себя, потому что Юраша стал гораздо ласковее с ней, и вообще, в статусе некормящей матери, тоже есть свои плюсы.

Так как в нашей компании акция отлучения от груди произошла у всех почти одновременно, мы решили отметить начало нового жизненного этапа глинтвейном. Оставили детей отцам и как свободные женщины вышли в свет.




Сожительница и мужья


Возвращаясь с прогулок домой, я иногда заглядываю в почтовый ящик. В основном пишут ЕИРЦ и МГТС, но изредка приходят письма от моей «сожительницы» — институтской подруги, с которой мы вместе обитали в общежитии. После учебы Инна вернулась к себе под Воронеж и иногда пишет мне. С рождением детей–ровесников мы совсем перестали видеться, о том, как подросли малыши, и о новых стрижках теперь узнавали только по фотографиям. Писать подруге удается нечасто, поэтому прежде чем читать очередное ее послание, я люблю перелистывать старые. Вместе с новым получается как будто долгий обстоятельный разговор.

15.11.2003

Привет, Марина!

Ты знаешь, я не приеду на эту сессию, потому что тоже беременна. Рожать, вроде, в начале февраля. Правда, с трудом пока себе это представляю, так неожиданно все получилось… Помнишь, в мае по общаге ходил такой высокий светлый курсант Вася? Я же осталась потом работать, вот мы с ним и познакомились. В июне он закончил училище, я ходила на выпуск. Затем он уехал в отпуск к родителям, а теперь служит на Севере. Я не сразу поняла, что беременна, мама заподозрила. Вася обещает снять жилье, чтобы мы с ребенком, когда он родится, могли к нему приехать. Мои родители, вроде, восприняли известие радостно, давно хотели внуков. Правда, чувствую я себя не очень, много нервничаю — с Васей общаемся редко, я волнуюсь, когда он долго не дает о себе знать…

Инна.

02.03.2004

Привет, Марина!

Вот и родился мой Митенька. Позже срока на полторы недели, прямо накануне моего дня рождения. Все смеялись — хотела, мол, дотянуть, чтобы двойной праздник себе устроить. Беременность получилась непростая из-за нервотрепки: и на сохранении пару раз успела полежать, и сами роды пришлось стимулировать. У Мити была гипоксия. Тоже, говорят, мои переживания не прошли даром. Вася приехал, записали его отцом, говорит, что там почти уже освоился, ищет нам квартиру. Наверное, летом распишемся.

Ладно, извини, долго писать не могу, Митя зовет.

И.21.10.2004

Привет, Марина!

Прости, что долго не писала. Никак не могла выбраться, чтобы сесть за письмо.

Я, когда приехала на сессию, заодно сходила с Митей к детскому невропатологу, потому что у нас в городе только взрослый. Он поставил такой ужасный диагноз… в общем, сказал, что у нас большие проблемы с неврологией, очень высокий тонус конечностей, еще что-то, надо срочно лечить… Вася, как про это узнал, так его и всю его родню будто ветром сдуло. Я, собственно, понимала, что ничего путного из наших отношений не выйдет — уж как-нибудь за год мог бы жилье найти! Но маленькая надежда еще теплилась… А теперь понятно, что все кончено… Маринк, так психовала, жить не хотелось, в итоге молоко пропало. Как посмотрю на Митю, слезы на глаза наворачиваются, он такой же светленький, как папа… Но потом утешаю себя: да ладно, мужики мужиками, а у меня теперь самый дорогой человек есть, мой сын, ради него мне теперь жить надо.

А с учебой пришлось временно завязать. На лечение Мити нужны деньги и время, совмещать это с институтом пока не могу…

И.

После этого письма я очень расстроилась. Ну, вот, еще один ребенок без папы остался… Конечно, стала обсуждать эту тему с девчонками в песочнице, и мнения у них, как обычно, разделились. Наташка и Малина ратовали за полную семью, мол, ребенку, особенно мальчику, необходим отец как образец мужского поведения. В подтверждение их слов Юлька приводила пример своей знакомой, у которой сын долго говорил о себе в женском роде, так как растили его мама с бабушкой. Но она же рассказывала и про своего первого мужа — Катиного папу, который пил, ребенком не занимался, и образцом был, прямо скажем, очень и очень сомнительным. Юлька считала, что правильно сделала, когда ушла от него: «Уж лучше никакого отца, чем такой, которого стыдишься». Конечно, она десять раз подумала: не хотелось в мамин дом возвращаться, одной тяжело ребенка растить («Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик») — но все-таки решилась. А потом нашла «хорошего» папу Катерине, да еще и Лерку родила.

Наташка, конечно, полезла в Интернет, нашла кучу каких-то статей про ужасы безотцовщины, даже распечатки мне принесла, чтобы я Иннке послала:

«Психологи пишут, что в полной семье одна из функций папы — «оторвать» ребенка от матери, вывести его в более широкий мир. А если мама одна, то есть риск «избыточной привязанности» к ней сына или дочери…»

«Одинокой маме желательно оставаться женственной и не брать на себя отцовскую роль, иначе у ребенка сформируется искаженный образец материнского поведения, что может повлиять на его дальнейшую семейную жизнь…»

«У подростков из неполных семей наблюдается большая эмоциональная нестабильность и личностная незрелость, меньшая сила Я, повышенная эмоциональная чувствительность и пассивность, робость, пугливость, нерешительность».

По мнению Наташи, любого мужа можно перевоспитать, и в этом заключается почетная миссия жены, особенно, матери:

— Вот у меня Вадик каждую субботу пылесосит. У мужчины должна быть хоть какая-то обязанность в доме, иначе он женщине на шею сядет! А по воскресеньям он с Юрашей гуляет, чтобы я выспалась! Надо же организовывать общение ребенка с отцом!

— Ну, ты его так выдрессировала, что он тебе в глаза, как преданный пес, смотрит. Только не все такие Макаренки. Некоторым хочется иметь мужа, а не циркового пуделя, и быть ему женой, а не нянькой, — Юлька начинала кипятиться.

Малина утверждала, что Иннке надо от своего курсанта скорее второго рожать, тогда уж он точно никуда не денется. Юлька агитировала за поиски «нормального мужика» и через меня предлагала Иннке мастер–класс в нашей песочнице.

А мне было грустно. Потому что в отличие от девчонок, я росла с отчимом. И хотя всегда понимала, что родителям вместе было бы не очень хорошо, все равно переживала, когда они разошлись. Наверное, жить в холодной атмосфере натянутого молчания, останься они вместе из-за меня, было бы тоже плохо. Благодаря разводу я могла общаться с обоими, подружилась с их новыми супругами, радовалась, что им теперь хорошо. Но все равно я не могла позвать папу, например, на свою свадьбу, или на Нюськин день рождения, если там присутствовала мама.

Когда девчонки ушли, Юлька рассказала, что в классе Катерины есть несколько показателей «крутизны» — наличие радиоуправляемой машины, каких-то там игровых карточек и дорогого мобильного. Но полная семья перекрывает даже мобильник…

Через некоторое время я получила очередное письмо.

04.03.2005

Маринка, я счастлива!

Мите сняли диагноз! Нам удалось найти хорошую массажистку. Когда после ее сеансов мы приехали на очередной прием к тому же невропатологу, что осматривал сынулю в первый раз, он даже не поверил, что это мы! Представляешь, какой подарок на Митюшкин первый день рождения!

Я пошла на курсы операторов ПК, уговариваю родителей купить компьютер в кредит, хоть смогу как-нибудь дома работать. А иначе кто меня возьмет, одинокую маму с маленьким ребенком? Понятно же, что пойдут больничные, а значит, работник я не самый надежный… Если бы не мама с папой, вообще, не знаю, как бы я справилась… Они и моральную поддержку оказывали, и физическую. Одной с ребенком все-таки тяжело, иногда просто рук не хватает… Хоть лекарство съездить купить, хоть в магазин сходить. Я же как привязанная. А порой, родители меня отпускали, чтобы могла передохнуть, отвлечься немножко. Ну и с учебой тоже: хорошо, что есть на кого Митю оставить, а то надо было бы нянек искать… Да и кто бы нас с Митей кормил, если бы не они! От государства помощи почти никакой, от Васи тем более… В общем, повезло Мите с бабушкой и дедушкой!

Хочу подать на алименты, не знаю, получится ли. Буду юриста искать. Говорят, пусть даже мы и не расписаны, но если Вася признал отцовство, то есть шанс.

Знаешь, хоть непростой год был, но я ни о чем не жалею… Мама мне с детства говорила: ребенок должен быть зачат в любви. Вот Митенька у меня так и получился. За год, конечно, мы всякого натерпелись, но все равно, счастье от того, что он есть, настолько большое, что перекрывает все неприятности. Иногда пробую представить, какой была бы моя жизнь без Мити, но потом думаю, скольких радостей я бы лишилась! В общем, все, что ни делается — к лучшему. Пусть только будет здоров мой сынок, а трудности преодолеем!

И.

После этих писем я как-то по–другому стала смотреть на свою семейную жизнь. Если раньше жаловалась, что муж много работает, вижу его только по выходным, то теперь радуюсь, что вообще есть, кого видеть… Хотя что лучше — плохой свой папа или хороший, но не родной — не знаю. Думаю, самое главное, чтобы ребенок рос в любви.




Материнство. Начало


Как-то на прогулке я получила смс–ку: «Александр Сергеевич. Все хорошо». Минут пять стояла, тупо уставившись в телефон, потом осознала: сводная сестра родила! Сашка у нее, значит! А еще несколько дней назад жаловалась: «Скучно, делать нечего, сколько можно ждать…» И мои девчонки (которые, конечно, были в курсе событий) еще комментировали: «Пусть получает удовольствие, пока есть возможность, а то потом не до скуки будет и не до сна…» Забавно. По–моему, всех будущих матерей настраивают на бессонные ночи и неизбежную хроническую усталость. Журналы соответствующей тематики призывают молодых мам, несмотря на наличие ребенка, все же находить время на то, чтобы причесаться и надеть что-то помимо ночной рубашки. Пугают полным отсутствием времени и сил на домашние дела, чудовищной депрессией.

Наверное, многое зависит от ребенка, а мне просто повезло. Поначалу я не верила этому счастью и все ждала: ну когда же? Когда же Нюська перестанет спать? (Юлька рассказала о какой-то своей знакомой, которая так же ждала бессонных ночей, поэтому поначалу на всякий случай до 3–4 часов утра не ложилась спать, думала, что ребенок все равно будет просыпаться. Так и сидела у мирно посапывающего младенца, пока не поняла недели через две, что ждать бесполезно.) До тех пор, пока у Нюськи не полезли зубы (месяцев в пять), она замечательно спала ночью, поднималась лишь поесть и потом спокойно засыпала дальше. Так что я валялась в постели часов до 11–12.

Коляска помогала привезти домой купленные продукты, готовила я довольно просто, преимущественно, в духовке, так что стоять у плиты особенно не приходилось. Если у Нюськи было «ручное» настроение, выручал слинг — дитя висело на маме, довольное жизнью, а мама, то есть я, занималась своими делами — готовила, убиралась и тоже не жаловалась. Правда, мне еще повезло с мужем, который спокойно переносил состояние дома, далекое от стерильности, раковину, заполненную грязной посудой, и полуфабрикаты на ужин. В конце концов, душевное равновесие важнее порядка, так мы решили.

Послеродовая депрессия, кажется, меня миновала — если не считать боязни посторонних мужчин на улице. Мне казалось, будто они хотят украсть Нюську и ее коляску. Но и это прошло, когда я убедилась, что ни на то, ни на другое сокровище кроме меня никто не претендует.

Благодаря совместному пребыванию с Нюськой в роддоме, по возвращении домой у меня не было вопросов: «А что с этим теперь делать?» Хотя до Нюськи я никогда не видела новорожденных младенцев. Вопросы появились позже, особенно, после посещения районной поликлиники.

Вообще, я изначально не очень хотела общаться с участковым педиатром и порадовалась, что подмосковный роддом не стал никому сообщать о Нюсином появлении на свет. Что такое патронаж, так и осталось для меня загадкой, о чем я совершенно не жалею. Но, как известно, взрослые очень любят цифры, а весов дома мы принципиально не держали, и вообще, месяц стукнул, надо ко всяким ортопедам–окулистам, прививки опять же… Короче, пошли. Я рассказала Нюсе, что мы идем знакомиться с доктором, взяла слинг и бодро почапала с дочерью на плече. Она быстро заснула и даже не проснулась, когда я ее раздевала в поликлинике.

Очереди почти не было, и я вошла в кабинет вместе с дамой, которой нужно было к медсестре. Дама подошла к тоненькой милой девушке, а я повернулась к суровой круглолицей тетеньке и стала с ней воодушевленно знакомиться. Даме объяснили, что сегодня справок для школы не дают, а то, что регистратура ей велела приходить, так они не виноваты, вон, даже на двери написали «Четверг — грудничковый день», а когда ей в следующий раз удастся отпроситься с работы — не их дело. Дама повозмущалась, но ушла, и обе женщины взялись за меня с сильным недоумением: «То есть вы полтора месяца сидели дома? И не звали патронаж? И у ребенка нет полиса???» — последнее оказалось ключевым. С месяца у ребенка должен быть страховой полис, — без него и карту не завести, и ортопедов–окулистов не видать. Мне продиктовали адрес страховой компании и с большой неохотой стали разглядывать роддомовскую обменку, после чего Круглолицая обиженно удалилась, а Тоненькая подошла к Нюсе и стала разговаривать сама с собой: «Тремор подбородка… мраморная кожа… вегето–висцеральный синдром… в носу козявки… язык обложен… кладите!» — это мне, чтоб положила Нюсю на весы — «с такой прибавкой до ожирения доведете ребенка, там и до диабета недалеко… так… держите голову», — это рост измеряли, — «все, одевайте». Оказалось, это она — наш участковый педиатр. Воодушевление ушло. Никто ничего из вышесказанного мне не разъяснил. Пока докторша с вернувшейся медсестрой что-то переписывали с обменки, уже была вызвана следующая мама.

Вернувшись домой, я в слезах позвонила мужниной сестре. Она врач–рентгенолог, старше меня на пару лет и умеет очень хорошо простыми словами объяснить суть тех или иных медицинских проблем или терминов. С появлением Нюськи и связанных с нею вопросов мы стали довольно часто созваниваться.

— Они сказали, что у Нюси мраморная ко–о–ожа–а–а! — всхлипывала я в трубку.

— Ну и что? Ты знаешь, если моего дедушку, доктора наук, профессора, описать медицинскими терминами, включая его лысину, родинки и некоторые особенности характера — это будет внушительный список грозно звучащих диагнозов. Но ты же не скажешь, что он больной? Вполне нормальный, даже по некоторым своим заслугам выше среднего (хотя, что такое среднее?..). В общем, уверена, все с девочкой в порядке. Человек — существо сложное, какие-то шероховатости в процессе развития неизбежны. Вырастет — все сгладится. Твой ребенок совершенно не обязан соответствовать описаниям идеальных детей из учебника педиатрии. Он имеет полное право на прыщики, запоры, мраморную кожу и все остальное.

— Да–а, а они еще сказали, что у Нюськи прибавка в весе слишком большая —полтора килограмма за месяц!

— Ты ее как кормишь? По часам?

— Нет, по требованию.

— Ну, вот и расслабься. Старые нормативы выведены на искусственниках и «режимных» детях. При свободном вскармливании младенцы часто в первые три месяца набирают в весе, как твоя, помногу (хотя далеко не всегда — и в этом тоже нет ничего страшного), а потом, наоборот, сильно замедляют темп прибавки. Появление новых навыков типа поворотов туловища, ползания, ходьбы могут вообще дать остановку в росте.

— И что делать?

— Ничего, расслабиться. Дети вообще очень быстро меняются. Начинай к этому морально готовиться. Вот твоя как ночью спит?

— Хорошо. Только просыпается часто.

— Ну и отлично. Но если вчера и сегодня спала, совершенно не факт, что завтра тоже спать будет. А если завтра не станет — это не будет означать, что теперь это на всю жизнь. Организм и психика у маленького ребенка еще незрелые, они формируются постепенно и в процессе роста ведут себя волнообразно. Почему-то часто родители об этом забывают и любые состояния воспринимают как «раз и навсегда».

Судя по рассказам девчонок в песочнице, так оно и было. Любую частность мамы немедленно возводили в правило. При этом требования к детям предъявляли без всяких поправок на возраст: с самого рождения (ну, уж к году–двум, в крайнем случае) им полагалось быть добрыми, щедрыми, ловкими и, конечно, безупречно здоровыми. Младенцы, которые спали, ели и выглядели не так, как хотели участковые педиатры и дальние родственники, вызывали у родительниц широкую гамму чувств — от разочарования до злости и вины, но уж никак не расслабленное: «и это пройдет».

Правда, мы с Наташкой все-таки видели больше негатива в сегодняшнем дне и ждали, когда, наконец, дети уже… (повернутся/поползут/заговорят), а Юлька с Малиной гораздо чаще радовались тому, что они еще не… (стали укатываться/уползать/скандалить). И если нам, «начинающим», казалось, что материнское счастье где-то в далеком будущем, то они, «продвинутые», напротив, убеждали нас, что счастье — вот оно, пока дети еще такие маленькие, и дальше будет только трудней. В общем, мы друг друга не очень понимали.

Дополнительно раздражало то, что девчонки завидовали мне и Наташке, утверждая, что у нас масса времени: «Ребенок заснул — можно рядом тоже прилечь, а не гоняться за старшим по всему дому». На наше возмущенное: «А посуду кто будет мыть? А еду готовить?» они отвечали, что, мол, можно звать маму или свекровь, чтобы они с хозяйством помогали, потому что кормящей женщине главное высыпаться, и бабушкам, в отличие от старших детей, это можно объяснить.

На практике с бабушками никто не пытался договариваться, потому что у Юльки мама была в Австралии, у Малины — дома, но помогать (вот странно-то!) совершенно не рвалась, Наташка использовала мамины визиты как возможность куда-нибудь уйти, а я — как возможность с мамой пообщаться. Просить занятых свекровей приехать с другого конца города помыть посуду никто из нас не решался, тем более что никто не мог похвастаться полным взаимопониманием и хорошими отношениями с ними. Обидно было еще и то, что пока дети спали, мы пользовались ненадолго обретенной свободой и старались употребить ее с удовольствием или хотя бы пользой. Поесть что-нибудь, кроме печенья или яблока, приготовить ужин (хотя бы из полуфабрикатов), протереть полы, позвонить кому-нибудь. Как только мы собирались, наконец, прилечь, дети тут же открывали глаза. В итоге вечером сил уже ни на что не оставалось, хотя, казалось бы, весь день ничем особенным заняты не были. Когда на пороге появлялся муж, ему вручался ребенок, а мы, усталые, бежали, наконец, в душ, и после этого при первой же возможности ложились спать. В какой-то момент Юлька увидела в каком-то Наташкином журнале рекомендации по сексу после родов и страшно возмутилась: «Что они тут пишут? Секса после родов просто не бывает! После родов бывает только сон!»

Но когда первые месяцы прошли, мы с Наташей, как и «опытные» девчонки, стали вспоминать начало материнства с ностальгией. И удивлялись, почему же недавно родившие мамы все время жалуются на детей, хозяйство и жизнь в целом.




Разговоры о… медицине


Весна, солнышко, на улице долгожданные +15°, одуванчики кругом, а я вынуждена звонить Наташке:

—Мы сегодня не гуляем. У Нюськи, кажется, ветрянка…

— О, отлично! Тогда мы к вам в гости сейчас придем!

Я уже, вроде, привыкла, что предсказать ее реакцию мне не удается почти никогда. Но чтоб настолько…

— М–м–м… Ну, я вам, конечно, буду рада, но…

— А как она себя чувствует?

— Замечательно. Только дальность прыжков слегка сократилась и глазки больные. И еще количество зеленых пятнышек на теле растет с астрономической скоростью.

— Ну, тогда точно придем! Ставь чайник!

При личной встрече она все объяснила:

— Ты знаешь, у меня приятельница была, которая ветрянкой в 28 лет заболела. Чуть не умерла, так тяжело переносила. А в детстве это хоть бы хны. Так что я решила, пусть уж лучше Юраша сейчас переболеет, чем потом в саду или школе, или, не дай Бог, когда совсем вырастет.

Все-таки ее отношение к болезням, врачам и медицине в целом сильно отличалось от моих взглядов. В общем, их же разделяли и остальные девчонки.

Малина воспринимала каждый детский чих как личное оскорбление. Она беспрекословно слушалась участкового педиатра, давала все назначенные при очередном ОРВИ таблетки, кутала детей так, что на улице они тут же потели (в любое время года), и удивлялась регулярным простудам.

Юлька, с одной стороны, относилась к медицине уважительно, все-таки мама — врач, так что здоровье детей в этой семье было безусловной ценностью. Но с другой, крайне скептически отзывалась о районной поликлинике и принципиально туда не ходила. Правда, и дорогим страховкам от нее досталось: «Всех врачей учат в одном месте, за что же мне платить бешеные деньги? За ремонт и дежурные улыбки? Только разводят на дорогие анализы». Она дружила с довольно милым педиатром, которую звала в гости по мере необходимости, и так же на дом вызывала отдельных платных специалистов из детских больниц или ведомственных клиник. Утверждала, что в итоге выходит гораздо дешевле, чем годовая страховка, а по комфортности такое обслуживание, может, даже и лучше.

Наташка любым врачам не очень доверяла и предпочитала сначала сама разобраться во всех Юрашиных проблемах и потом экзаменовать докторов, все ли нюансы этих проблем они учитывают. Она настояла на индивидуальном графике вакцинации, начитавшись виртуальных баталий о том, что прививки — страшное зло. Сначала даже думала не делать их вообще. Но потом Юлька рассказала о приятельнице, которая провела четыре месяца в реанимации с непривитым младенцем, подцепившим коклюш, и еще о знакомой, у которой ребенок на каком-то курорте от столбняка умер, и Наташка отправилась к иммунологам. Правда, после этого она еще дошла до гомеопатов, которые вылечили Юрашину аллергию и объяснили ей, что прививки ни от чего не защищают, а только портят иммунитет.

Однажды ей попалась какая-то книжка по психосоматике, и она стала раздавать нам диагнозы, утверждая, что все болезни от нервов, а точнее — от нерешенных психологических проблем.

— Нет, вот ты мне скажи, а микробная экзема что означает? — спрашивала Юлька, явно издеваясь.

— Ты бы еще про СПИД спросила! — отбояривалась Наташка.

— Ладно вам, девочки. Вы мне лучше объясните, что теперь педиатру говорить? «Не лечите нам простуду, ребенок вовсе не болеет, он так к себе внимание привлекает»? И что, температуру вообще не сбивать? — Малина пыталась вникнуть в новую теорию.

— Ага, представь лучше его реакцию на заявление, что обострение нейродермита означает проблемы с прикосновениями! — подхватывала Юлька. — Наташ, может, все-таки «иногда банан — это просто банан»?

— Твоя главная беда, — назидательно вещала Наташка Малине, игнорируя Юлькины насмешки, — во внешнем локусе контроля.

— Чего? — такого диагноза Малина еще ни от кого не слышала.

— А это ты в какой книжке вычитала? — поморщилась Юлька.

— То есть для тебя источник ответственности за все происходящее не в тебе самой, а во внешнем мире. Сказали, что педиатра слушать не надо, значит, ты теперь от меня ждешь готовых рецептов. Пойми, Алин, за здоровье детей отвечаешь ты. Не врачи, не книжки, не я, а ты — их мама! — наставляла Наташка.

— Слушай, ну, я же не училась в медицинском семь лет!

— Ну и что? Зато ты можешь думать, анализировать, сравнивать, сопоставлять, выбирать, в конце концов! Это же не врачам надо, чтоб у тебя дети здоровы были!

В итоге сводились эти разговоры все равно к тому, где взять хорошего педиатра и надо ли следовать официальным календарям прививок и плановым диспансеризациям.

До родов я не видела ни в том, ни в другом ничего плохого. Но после первой попытки пройти всех положенных врачей стала считать эти походы и регулярные анализы издевательством над кормящими (да и всеми прочими) матерями.

Нюське было три месяца, когда нам предстояло пройти «специалистов». Первым был невропатолог. Им оказалась довольно нервная особа, которая беспрестанно тараторила и спросила, курила ли я во время беременности и чем сейчас кормлю ребенка. Я честно ответила, что не курила и кормлю грудью, а девочка у меня хорошая. Доктор угукнула и попросила совсем раздеть Нюсю, но не выкидывать памперс в мусорное ведро, потому что медсестры нет. Я не знала, что медсестры выносят мусор, и отметила про себя: очень странно, когда посторонние люди обращаются к тебе «мама»… После кучи ненужных слов и загадочных манипуляций врач выдала заключение: «Хорошая девочка!» Что, в общем, я ей с самого начала и сказала. Потом она стала впихивать мне адрес аптеки, где продают соль Мертвого моря, необходимую, чтобы убрать мраморность Нюсиной кожи. Когда я стала отказываться, она заискивающе попросила хотя бы петербуржскую соль купить в какой угодно аптеке.

Я сунулась было в комнату здорового ребенка, но оттуда доносились такие жуткие детские вопли, что передумала. К ортопеду надо было записываться в пять, я позвонила в регистратуру, там ответили, что по телефону нельзя, надо приходить, но с первого раза не запишемся, потому что уже 30 человек стоят, а ортопед принимает два раза в неделю по 12.

Насчет анализов я изначально не имела ничего против, просто не видела в них смысла. По этому поводу состоялась следующая беседа с педиатром и медсестрой:

Они — нам (важно): О, да вы не сдавали кровь и мочу… Надо сдать…

Мы — им (дружелюбно): Зачем?

Они — нам (настороженно, чуя подвох): Положено!

Мы — им (очень дружелюбно): Понятно, что положено, а зачем?

Они — нам (возмущенно): Что, не будете сдавать?

Мы — им (почти ласково): Будем, наверное, вы только объясните, зачем?

Они (сами себе, задумчиво оглядывая Нюсю): Ну–у–у… вдруг у нее анемия?

Я (недоверчиво): А разве это не бывает заметно?

Они (продолжая думать вслух):…или белок в моче… (воодушевляясь найденному, наконец, смыслу). Вы себе не представляете, иногда даже у месячных детей бывает белок в моче! (угрожающе) Так что, писать направление?

Когда анализы все-таки сдали, ни белка, ни анемии у Нюси не обнаружилось.

В общем, я решила, что за здоровье ребенка буду отвечать сама, как Наташка, и в поликлинику стала ходить только затем, чтобы узнать о прибавке в весе, исключительно из любопытства.

Вызванные на дом платные доктора навели на одну мысль, которую девчонки подтвердили. Почему-то мужчины–врачи прежде всего смотрят, что в ребенке хорошо или может пройти само. А вот женщины очень подозрительны, пессимистичны и не доверяют детскому организму. Хотя, может, просто нам больше везло на хороших врачей сильного пола. Или тревожность вообще особенность исключительно российских медиков.

Моя знакомая, живущая в Штатах, ругала американское здравоохранение именно за отсутствие профилактики: детей смотрит только педиатр, диспансеризаций нет в принципе, анализы берут не чаще, чем раз в год и то не все. Для нее было удивительно, что сыпь на щеках врач не считал показателем аллергии. Прививки делали четко по графику, невзирая на то, что еще вчера у ребенка была высокая температура («Сегодня-то она нормальная!»), а ее просьбу сделать копрограмму и вовсе проигнорировали: «Это еще зачем? Нет показаний». Знакомая сочла все это заговором врачей и фармацевтов: мол, выгодно болезни обнаруживать в той стадии, когда они уже требуют дорогостоящего лечения.

Не знаю, может, из-за качества нашей медицины, может, из-за лени, но Юлькина позиция — обращаться к докторам исключительно по мере надобности — была мне ближе. Правда, наличие золовки–врача тоже играло свою роль — она помогала оценить ситуацию и говорила, стоит ли бежать за помощью к специалистам. А доверять это участковой докторше я так и не решилась.




На помощь!


С самого Нюськиного рождения все стремились мне помочь. Особенно бабушки. Нет, не Нюсины, а мои и мужа. Я была очень им благодарна, но придумать, как их задействовать, не могла. «Давай мы с ней погуляем!» — пожалуйста, только девочка может заплакать в любой момент, а сосок и бутылок у нас нет, таскать же семикилограммовое трехмесячное дите вам будет тяжеловато. «Давай мы постираем!» — спасибо, но мне дольше объяснять, как работает стиральная машина, чем самой нажать четыре кнопки. «Давай погладим!» — не дам, у меня муж принципиально не носит глаженой одежды (да–да, я же говорю, мне с ним повезло), а насчет детских пеленок я не заморачиваюсь. «Давай, мы разберем твои вещи!» — о, это давно надо сделать, но ведь потом я ничего не смогу найти в вашем порядке…Бабушки чувствовали себя обманутыми и вычеркнутыми из жизни, мне же по мере взросления Нюськи, действительно, становилось все труднее, но где найти помощников, было неясно. Просить наших занятых мам я не решалась. Да они и смогли бы только в выходные, когда дома был Гошка, и я не так остро нуждалась в помощи, тем более, очень хотелось пообщаться с мужем наедине.

Итак, бабушки–мамы тоже отпадали — было проще все сделать самой, чем звать их с другого конца города. Кроме того, не стану же я просить пожилых женщин помыть полы, неловко как-то. Не говорю уже о том, что мне гораздо спокойнее быть в тишине в неприбранной квартире, чем на лекции о советском воспитании в абсолютной чистоте.

Когда я поделилась своими мыслями с девчонками, их вердикт звучал однозначно:

— Помощница по хозяйству и няня!

— А няня-то зачем? Я же, вроде, не собираюсь никуда уходить от Нюськи…

— И очень зря! — это был один из редких случаев, когда Юлька с Наташкой совпали во мнениях. Правда, одна считала, что ребенку важны мамины отлучки, якобы для осуществления сепарации, а другая утверждала, что я рехнусь от круглосуточного пребывания в четырех стенах с кастрюлями и одним и тем же человеком, даже если это родная дочь.

— Могла бы, кстати, какую-нибудь подработку найти, хоть на опросы ходить — добавила Юлька, зная, что проблема денег для меня очень даже актуальна.

— Ну, если так, может, лучше бабушек позвать? Я же не буду на весь день уходить. Так, на пару часов два–три раза в неделю… Свекровь вон предлагала уволиться, чтоб с Нюсей сидеть.

— А что, у вас полное взаимопонимание по вопросам воспитания и ухода за младенцами? — усомнилась Наташка.

— Да как же! Полдня ей объясняла, почему считаю важным носить ребенка на руках, а не давать проораться! А она все: «Я старше, я лучше знаю. Помяни мое слово, ты вырастишь монстра!»

— Ясно. «У меня золотой муж и золотые дети, а золотую свекровь я переплавила, и теперь у меня золотая цепочка, браслет и кольцо». — Понятно, откуда прозвучала эта реплика.

— Юля! — укоризненно начала Наташка.

— А что, так и есть. Хорошая свекровь — та, которая далеко. Моя вот в деревне под Ярославлем — отличное расстояние для взаимной симпатии!

— Ну, ребенку же надо будет с ней общаться рано или поздно! Она близкая родственница. Мать отца, в конце концов. Правда, иногда ей бывает действительно трудно объяснить свою позицию. Но это не означает, что видеться с внуками нашим свекровям не стоит. Просто лучше это делать в присутствии родителей, — продолжала наставлять Наташка.

— Привет, девочки! Полчаса носилась за Алешей с колготками, а потом обсуждала с мамой, балуем ли мы детей. Ничего не доказала, плюнула, пошла гулять. — К нам присоединилась Малина с детьми.

— Вот! — торжественно заключила Юлька. — Я и говорю, чем ближе родственники, тем дальше от них следует жить!

— Бывают очень разные отношения с родителями. У меня вот почти полное взаимопонимание с мамой! — спорила Наташка.

— А у твоего мужа? — поинтересовалась Малина.

— У мужа нет. Но мы воспитывались в слишком разных семьях, — оправдывалась Наташка.

— Девочки, я всего этого с маленькой Катериной уже хлебнула. Сначала все рвутся в бой, потом начинаются ссоры не с тобой, так с мужем, а потом оказывается, что все равно надо искать няню, потому что ребеночек подрос и бабушке за ним уже не угнаться, — делилась богатым жизненным опытом Юлька.

— Знаешь, мне тоже за ними непросто угнаться! — вклинилась Малина, пытаясь одновременно ловить Алешку с горки и при этом следить за Тоней в песочнице.

— Ну, когда двое — понятно, но бабушкам и с одним бывает тяжело. А потом мне, например, очень неприятно, когда мы с мужем отношения выясняем, а ребенок заявляет «Вот тебя Боженька покарает!» Эти словечки явно после общения с бабушкой появились.

— А зачем выяснять отношения в присутствии детей? — удивилась Малина уже с качелей.

— Нет, ты мне лучше скажи, зачем втюхивать ребенку в голову то, с чем родители категорически не согласны! Они бы еще газету «Оракул» вслух почитали! — возмущалась Юлька.

— Кстати, вполне себе сказки… — заметила Наташка.

— Ага, спасибо! Андерсен просто отдыхает! Нет, няня и только няня. С ней можно заранее жестко обговорить все условия, а если не будет выполнять — до свидания!

— Ах, вот вы о чем! — включилась Малина. — Да ну, чужую тетку в дом пускать! Я уж лучше с мамой, все-таки родной человек, она детям только хорошего желает!

— Благими намерениями, знаешь ли… — вставила Наташка.

— Потом я не знаю, как бы без нее справилась, когда с Алешкой из роддома приехала. Ничего же не умела! Она и сейчас иногда за детьми приглядывает, когда я готовлю или убираюсь, — стояла на своем Малина.

— А сама что ж не готовит? — ухмыльнулась Юлька.

— Ну, во–первых, она сказала, что не собирается на нас ишачить и выделила себе отдельную полку в холодильнике. А во–вторых, Тимур не любит ее кухню...

— Высокие отношения! Ты просто мечта любой бабушки — тихая, послушная, советы на лету ловишь, прямо Золушка!

— А ты хочешь, чтобы мама являлась по первому зову, готовила, убирала, сидела с ребенком и все делала, только посоветовавшись с нами: «Чего изволите? Будет сделано!» Или, думаешь, вместо бабушек лучше позвать любую приезжую с рынка, а самой гулять отправиться? Да меня дома прибьют сразу!

— Зачем любую? Можно обратиться в агентство, там претенденток отбирают, можешь озвучить свои критерии (даже знание французского!), — отреагировала Наташка.

— Да хоть бы русский как следует знала, падежи не путала и «неопределенный артикль бля» при детях не использовала! — Юлька, в общем, соглашалась, пока Катерина куда‑то отбежала и не слышала ее. Она повернулась ко мне. — В конце концов, за спрос денег не берут. Позвони в какое-нибудь агентство, представься журналисткой, и, типа, возьми интервью на тему «нужна няня к младенцу», сама все и узнаешь.

Идея поиграть в журналистку мне понравилась. Кубики да пирамидки уже надоели, а эта игра была гораздо интереснее. Когда Нюська заснула, и у меня появилось как минимум 40 свободных минут, я набрала телефон из рекламы в журнале для родителей.

— Агентство «Ромашка»? Здравствуйте! Я пишу статью на тему «Няня к младенцу». Можно у вас взять интервью?

— Конечно! Меня зовут Лариса Борисовна! — судя по голосу моей собеседницы, ей было лет пятьдесят, а судя по интонации, ее самое любимое занятие последние лет двадцать — давать интервью на тему «Няня к младенцу».

— Расскажите, какая няня подойдет грудничку? Наверное, это должна быть медсестра? — начала я.

— Это довольно распространенный стереотип. У вас есть ребенок?

— Да, — на всякий случай я решила не вдаваться в подробности.

— Вам наверняка приходилось посещать детскую поликлинику. — Собеседница даже не спрашивала, а утверждала. — Вспомните, ведь врачи и медсестры, зачастую, обращаются с родителями и детьми сухо и формально, будто отдают приказания. И таким тоном, что не подчиниться невозможно. Няни–медсестры часто переносят «профессиональный» стиль отношений и в дом. Кроме того, многие из них более узко очерчивают круг своих обязанностей и не выполняют ничего сверх того. Некоторые мамы жалуются, что после купания детей такие няни не вытрут даже пол в ванной, а после кормления не помоют детскую посуду.

— Откуда же тогда стереотип, что няня–медсестра — это хорошо?

— Многие родители считают, что она станет отслеживать состояние здоровья младенца и вовремя обнаружит те или иные отклонения. Но по большому счету, это не входит в обязанности няни. Диагностикой здоровья малыша должен заниматься врач. Няня должна только выполнять рекомендации, но не брать на себя его функции. Кроме того, выполнение таких медицинских процедур как массаж, уколы и т.д. называется медицинской техникой и требует сертифицирования. Если у няни есть среднее медицинское образование, но она не является именно педиатрической медсестрой, возможно, у нее нет достаточной квалификации, чтобы выполнять все эти процедуры с грудничками.

— Ну, а какие же качества должны быть у няни? — Я окончательно вошла в роль. Моя собеседница ворковала:

— Для няни, особенно, когда речь идет о маленьком ребенке, гораздо важнее доброта, нежность, готовность отдавать себя малышу. Это должна быть «домашняя» женщина.

— Какая–какая?

— Которая любит находиться дома, не испытывает тоски по многолюдным компаниям, быстрому ритму офисной жизни. Такая няня физически не сможет пройти мимо пыли в детской комнате или лужи на полу. Ей самой некомфортно, если копится грязная посуда. Конечно, родителям важно не злоупотреблять этими качествами няни, но желательно поощрять их во всем, что касается ребенка.

— А что входит в ее обязанности?

— Конечно, они связаны в первую очередь с потребностями ребенка. Няня младенца должна готовить для него еду, кормить, гулять с ним, в случае необходимости, купать. Кроме того, ей необходимо заниматься развитием ребенка — с одного–двух месяцев это уже вполне возможно. В случае, если младенец заболел, няня должна выхаживать его, точно выполнять рекомендации врача. Во время дневного сна в ее обязанности входит стирка вещей малыша, уборка в детской комнате, мытье игрушек и посуды.

— А кандидаты в няни знают об этом?

— Конечно, при выборе родителям стоит как можно подробнее озвучить, что они хотят от претендентки. Это поможет избежать дальнейших взаимных упреков. Так же лучше сразу обозначить, на какой период нанимается няня. Некоторые из них предпочитают длительное сотрудничество — например, вырастить ребенка до школы. Другие изначально ориентированы только на грудничков, а когда малыши начинают вставать, бегать, и уход за ними становится более хлопотным, предпочитают перейти к очередному младенцу.

— А бывает, что няню берут в семью с двумя детьми? — я вспомнила Малину.

— Бывает. Если в семье уже есть ребенок и появился еще один, маме стоит оценить свои возможности и предпочтения. Некоторые женщины хотят сконцентрироваться на грудничке, и тогда няня может сильно облегчить их жизнь, взяв на себя заботы о старшем. Другие, наоборот, с большей радостью предоставят няне прогулки с младенцем и рутинные дела, связанные с ним. Но в таких случаях лучше всего, когда находится универсальная няня, готовая посидеть с разновозрастными ребятками. Тогда и маме будет легче, и дети окажутся в равных условиях.

— Насколько трудно сегодня найти няню к совсем маленькому?

— Несложно. Важно точно представлять, чего именно вы от нее ждете, и в чем именно вам больше требуется помощь. Например, можно найти женщину, которая будет только гулять с ребенком.

— Даже так? — не удержалась я. Эх, знать бы про это пораньше! Правда, тогда я не познакомилась бы с девчонками.

— Конечно, — не смутилась собеседница, — многие мамы предпочитают режим работы няни двое суток через двое. Это позволяет им высыпаться ночами, и прибавляет сил для дальнейшего общения с ребенком. Конечно, есть вариант и полной недели, если мама выходит на работу, и няня нужна на протяжении всего дня.

— Но некоторые родители боятся пускать в дом чужого человека, доверять ему квартиру, имущество и, главное, ребенка…

— Безусловно. Более того, в отличие от дошкольника, младенец не сможет рассказать, что происходило днем, а верить на слово незнакомому человеку рискованно. Для многих семей в этом случае помощником становится видеонаблюдение. Я всем своим няням–претенденткам объясняю, насколько это и им на руку: ведь это объективное свидетельство их качественной работы.

— А с какого возраста можно искать няню к малышу? Не начнет ли маленький ребенок путать ее с мамой?

— Важно, чтобы няня нравилась родителям и ребенку, четко соблюдала дистанцию, не претендовала на родительский авторитет в глазах малыша, не поучала маму и папу, не воспринимала их замечания как оскорбление в свой адрес. Нет единой рекомендации о нижней границе возраста, с которого рекомендовано пользоваться услугами няни — это абсолютно индивидуально для каждой семьи. Вспомните, у дворянских детей была любимая мамочка и многочисленные мамки, и они не путались между собой. Некоторым женщинам, наоборот, приятно, что у их малыша не одна мама, а две. Выходит, ребенок получает вдвое больше любви и отдает столько же.

Все звучало настолько красиво, что захотелось спросить, сколько же стоит подбор няни в этом прекрасном агентстве. Когда собеседница назвала сумму, я поняла, что даже если устроюсь на полный рабочий день, вряд ли смогу оплатить их услуги, поэтому поблагодарила за интервью и попрощалась.

Но идея найти няню все-таки казалась привлекательной, так что я попробовала поискать через газеты объявлений. К сожалению, потенциальные кандидаты разочаровывали еще на этапе телефонных переговоров. Одна стала расписывать, какой у Нюси сейчас прекрасный возраст, и как она не понимает мам, которые почему-то недовольны жизнью (я как раз накануне жаловалась девчонкам, что хочется видеть еще что-то, кроме прикормов и горшка, слушать не только детские песенки и вообще, как бывает обидно, когда мои чудесные замки из кубиков рушат на стадии первого этажа). Другая намеревалась учить Нюсю английскому языку, чтению и счету, а на мое ошеломленное «Зачем ей это сейчас?» утверждала, что если не начать этого делать, ребенок безнадежно отстанет от сверстников и вскоре окажется белой вороной.

Зато третья показалась вполне симпатичной, и мы договорились встретиться.

Девчонки инструктировали: обязательно посмотреть паспорт и побольше расспросить о жизни. Да, и первую встречу провести непременно на нейтральной территории, не дома.

Договорились на кофейню возле метро. Потенциальная няня опоздала минут на пять. Вполне заурядная внешность — волосы крашеные, глаза улыбчивые, речь простая, но вполне грамотная. В ее паспорте я ничего подозрительного не обнаружила, в рассказе о жизни тоже. После школы она вышла замуж, растит двух сыновей, среднее образование, швея. Фабрика закрылась, муж пошел в строители, всей семьей переехали за его работой. Старший не курит, не пьет. Чтобы одноклассники не дразнили, пошел в православный лицей, там за это не засмеют. В общем, договорились, что женщина придет и проведет с нами день, чтобы Нюська посмотрела на нее, а она узнала круг обязанностей.

Нюська приняла новую знакомую вполне благосклонно, поиграла с ней в матрешек, вела себя спокойно. Няня тоже, вроде, была милой и покладистой, и производила очень приятное впечатление. Прокололась она ближе к вечеру, когда я уже почти было решилась ее взять. Женщина оказалась евангелисткой. Она рассказала, что благодаря сыну теперь знает изнутри «всю эту православную кухню» и убедилась, что правильно сделала, перейдя к евангелистам: «А то ведь как православные крестят? Три раза кругом алтаря обходят — это ж сплошное колдовство! А иконы? Это ведь идолопоклонство!»Я понимаю, что даже с годовалым ребенком вряд ли возможно вести богословские беседы. Но страх перед сектами оказался сильнее желания отвлечься от материнства. Кстати, статью про «няню к младенцу» я потом действительно написала и через Наташку отправила в какой-то журнал. Так что подработать удалось и из дома.




Долой кухонное рабство!


Поначалу я отмахивалась от заверений девчонок, что от долгого сидения в четырех стенах «едет крыша», но со временем все больше признавала их справедливость. После печального опыта я решила отложить вопрос с няней до выхода из декрета. Бабушки по–прежнему работали; так что Нюська 24 часа в сутки (ну, ладно, минус сон и прогулки) наблюдала исключительно меня, иногда разбавленную папой.

Сама Нюся, в общем, даже почти не выражала недовольства. Зато жаловалась я, например, через телефонную трубку:

— Мама, когда же это кончится? Памперсы, ночные кормежки, «танк» мой ненавистный, с которым никуда дальше площадки не выбраться…

—А ты думаешь, вырастет Нюся, будет приходить с пивным запахом или спрашивать: «Почему он меня бросил?», станет сильно проще?

— Но тогда мне уже не захочется в гости, кино, кофейню и в клуб одновременно!

— С чего это ты взяла? А потом туда потянет ее, и не уверена, что тебя это обрадует.

— Мам, я же не говорю, что всегда будет легко. Но сейчас-то мне тоже непросто! Ощущение, что жизнь проходит мимо и в 23 года юность кончилась, сразу, без зрелости, превратившись в старость!

— Ну, насчет старости ты все-таки загнула…

— Ладно, погорячилась. Но это все равно не жизнь! Почему молодая активная женщина должна работать дойной коровой и бесплатным приложением к стиральной машине?! — выла я в моменты отчаяния. — Вот как ты не свихнулась со мной?

— Да мне некогда было… Сначала училась, потом работала. Тот год, что дома с тобой просидела, много читала, занималась диссертацией и часто встречалась с друзьями, как-то тогда было принято ходить в гости… А чем твои подруги занимаются? — мама справедливо считала, что в наступившем XXI веке не я первая и единственная оказалась в такой ситуации.

Я вспомнила своих одноклассниц и одногруппниц.

— Работают, как проклятые, до поздней ночи, включая выходные… и детей рожать планируют не раньше тридцати. Карьера у них, кредиты, получают второе высшее, МВА… Так что приехать ко мне могут раз в сто лет, а чаще всего оказывается, что и говорить-то не о чем…

— Да нет, я о девочках, с которыми ты гуляешь.

— А, девчонки… Юлька дома работает, Наташка тоже собирается, а пока много сидит в интернет–форумах… У Малины двое детей, так что не до скуки.

— То, что дел много, понятно. Но она что-нибудь делает для души?

— Наряды куклам.

— Может, и тебе этим заняться?

— Мам, ты помнишь мой фартук, сшитый на труде в пятом классе? Мне тогда четверку только из жалости поставили. А вязание вообще не воспринимаю! Меня эти бесчисленные петельки начинают бесить через пять минут! Совершенно не понимаю тех, кого это успокаивает!

— Так, ладно. Как насчет вышивки?

— Нет уж, спасибо! Побегу за Нюськой, бросив пяльцы, а она потом на иголку наткнется!..

Юлька называла это «х…вый взгляд на жизнь», цитируя какой-то анекдот. Мне все было плохо. И Нюська, и монотонность домохозяйской жизни на втором году материнства. С одной стороны, я стремилась быть хорошей мамой и следовать указаниям современной науки (в Наташкином исполнении). С другой, сама же от этого страдала. Нюська плевалась сосками и бутылками; прикорм не ела, а клевала (и то, когда зубы не лезли), так что я не решалась ее оставлять. Да и не на кого было, опять же. Ну и вообще, почему-то мне казалось, что хорошая мать сидит с ребенком лет до трех, а то и до школы.

Таскать с собой тоже было накладно. С коляской на путешествия не тянуло категорически (да и как ее засунуть, например, в маршрутку?), а времена слинга явно прошли, когда Нюся поползла. Сидеть в нем ей стало совершенно неинтересно, а долго ходить сама она еще не могла. Не говоря уж о том, что посещение мест, не приспособленных для маленьких детей, только злило и утомляло необходимостью следить и за ребенком, и за сохранностью всего, к чему тянутся маленькие пальчики.

При этом я все больше понимала, что дело спасения утопающих — их личные проблемы, которые никакой залетный Дед Мороз не решит. Стала думать, что же все-таки можно сделать, чтобы слегка разбавить однообразное домашнее существование.

Конечно, можно было сбегать в гости к Наташке, когда она не работала. Но требовалось еще какое-то развлечение вне дома… Например, бассейн. Наверняка Нюська сможет барахтаться в воде в надувашках или с кругом. Все-таки разнообразие. Если у меня декрет, вовсе не обязательно он должен быть «декретом о земле», как у Ленина? Пусть и о воде будет… Но этому решительному шагу мешала необходимость идти в поликлинику, сдавать мазок из Нюсиной попы… И вообще, я как представила себе: придется тащить с собой кучу всяких вещей, выходить на холод с мокрой головой, при этом остаются и проблемы с транспортом…

Ладно, вернемся на сушу. Что у нас есть интересного дома? Книжки… О, кулинарные! Пора повысить свое мастерство на кухне! Только куда при этом деть Нюську? А мы ей дадим что-нибудь свое готовить. Если бы она еще в рот ничего не пихала…

К слову, о книжках: не заняться ли дальнейшим образованием, как мама? Неохота. Только отучилась, опять садиться за парту… Да и вообще, наука меня не привлекает. Хотя сказать Нюсе, что она топает ногами на кандидата педнаук, было бы, конечно, забавно…

— Я знаю, что тебе надо, — после очередных моих жалоб ответила Юлька. — Водительские права.

— Откуда я их возьму?

— Получишь. Теория в автошколах бывает по выходным, а можешь вообще ее выучить сама, и экстерном сдать. А на время практических занятий можешь Нюську мне приводить. Уж час–полтора мы вполне друг друга выдержим, Катерина поделится куклами.

— Зачем?

— Затем, что ты себя потом человеком почувствуешь. Ребенку нужна не просто мать, а счастливый и удовлетворенный жизнью человек. У вас же есть машина?

— Ну, если 25–летний Гольф можно так назвать…

— Ничего, кредит возьмете, купите новую. Зато сможешь ездить и в бассейн, и в гости, да куда угодно. Я с Катериной дома сиднем сидела, а родив Лерку, была уже с правами. Ощущения просто не сравнить. Ты еще учти, что Нюська быстро вырастет. — Почему-то все, кроме меня, были уверены, что будущее наступит скоро. — Начнутся всякие кружки, художественные школы, музыкалки…

— Никаких музыкалок! Я до сих пор помню, как рыдала над «Старинной французской песенкой» Чайковского, вместо того, чтобы идти на день рождения к однокласснице!

— Ладно, не цепляйся к словам. Ты рыдала, а она, может, хохотать станет. Не о том речь. Тебе сейчас нужно занятие, чтоб отвлечься от дома, и средство мобильности в перспективе. Так что вперед! Идея звучала чрезвычайно заманчиво. Мой Гошка ее одобрил. Он давно мечтал о возможности выпивать в гостях, но возвращаться домой на машине. Вскоре мы с Нюсей уже учили названия разных транспортных средств по автошкольным задачникам и проигрывали правила проезда перекрестков с ее игрушечным автопарком. Более того, так как я объясняла дочке, что ухожу, чтобы получить от дядек бумажку с разрешением водить машину, добрая девочка регулярно «выписывала» мне «права».

Отпускала меня Нюська, в общем, вполне спокойно. Единственным условием было обязательное прощание, чтобы она меня не теряла, хотя бабушки призывали исчезать втихаря, пока дочь не видит. К моему большому удивлению, авантюра с автошколой действительно удалась. Юлька с Наташкой по очереди брали Нюсю к себе, и у них она вела себя значительно пристойнее, чем дома со мной. Недолгие, но регулярные отлучки помогли мне снова почувствовать себя человеком. Правила дорожного движения, переживания за рулем, хождение по диспансерам для оформления медсправки — все это внесло в жизнь те краски, которых так не хватало в монотонном материнском существовании. У меня появилась цель, определенный срок на ее достижение и стремление к совершенно реальному осязаемому результату. В материнстве именно этого и не доставало — ну, какой у него может быть осязаемый результат?! Пресловутый стакан воды в крайне неопределенной перспективе не считаю…

В итоге я оценила пользу совместных с дочерью занятий. Машинки не прошли даром: именно с их помощью я, в конце концов, разобралась, куда надо крутить руль, чтобы выполнить «параллельную парковку». А благодаря Нюсиной любви к трамваям на страницах задачника, я назубок выучила связанный с ними раздел ПДД. И ребенку была польза — она гордо демонстрировала папе знания о светофорах: «Каси — ай–ай–ай! Зёйти — даттть! Йёни — угу!» — то есть на красный ехать нельзя, на желтый надо ждать, а на зеленый — ехать.

В день экзамена моя мама взяла на работе отгул (все-таки на целый день оставлять Нюську с девочками я не решилась). Во второй раз это вряд ли бы удалось организовать, так что мне пришлось все сдать с первой же попытки. Это оказалось совсем не так страшно, как представлялось сначала. И девчонки, и мои домашние были очень рады, только Нюську, кажется, разочаровал размер заламинированной бумажки, ради которой ей столько пришлось вытерпеть.

И неважно, что ездила я потом крайне редко. Осознание того, что я это умею, уже грела душу.

Итак, я убедилась: если чего-то очень хочешь, то оно получается.




Не в минусе счастье


Через неделю после Нюсиного дня рождения я всегда звоню Ире, чтобы поздравить ее с дочкой. Ира — моя давняя приятельница. У нас с ней много общего, хотя в чем-то мы совсем непохожи. Мы ровесницы и брюнетки. У обеих на свадьбах были нетрадиционные платья: у меня — ярко–красное, у нее — темно–синее. Обе очень хотели детей, зачали в начале одного и того же лета, ожидание дочек переносили легко, учились, работали.

Но когда я сдавала обязательные для беременных анализы на заболевания, передающиеся половым путем, она объясняла в районной женской консультации, что женщины с ВИЧ имеют полное право наблюдаться в женской консультации по месту жительства, а не в городском СПИД–центре. Она рассказывала встревоженной гардеробщице, что люди с ВИЧ внешне ничем не отличаются от остальных; приносила своему гинекологу брошюры о СПИДе, говоря о значимости до- и посттестового консультирования. А еще разрушала устоявшиеся стереотипы, общаясь с сочувствующими медсестрами: нет, она не принимает наркотики внутривенно и даже никогда не пробовала; она зарабатывает на жизнь отнюдь не секс–бизнесом и состоит в официальном браке; она просто один из примеров того, что в России ВИЧ все чаще передается половым путем при незащищенных гетеросексуальных контактах…

…Когда Ира сообщила мне о своем ВИЧ–статусе, я не знала, что сказать. Выразить сочувствие? Оно ей не нужно. Жалость? Тем более. Поддержать — «Я буду с тобой до конца!»? Лично я бы послала очень далеко, если бы услышала такое. К тому времени Ира уже хорошо знала и про пути передачи вируса, и про то, что благодаря современному лечению можно прожить неопределенно долго. Она просто очень хотела ребенка — здорового ребенка — и немножко боялась, несмотря на свои теоретические знания.

У нас одинаково ломило спину и замирало внутри, когда малыши сначала легонечко, а потом очень даже ощутимо толкались. Мы с нетерпением ждали плановых УЗИ и встречи с дочками вне живота. Сидели в длинных очередях на ежемесячное взвешивание, составляли списки детского приданого.

Может, ей немного чаще, чем мне, приходилось делать выбор. Принимать ли противовирусную терапию, а если да, то как долго (врачи обещали, что на плод это никак не повлияет, но кто ж знает, как оно на самом деле)? Как рожать? Медики не пришли к единому мнению, какой способ родоразрешения безопаснее в плане передачи вируса от матери ребенку, но многие предпочитают кесарево сечение. И когда я искала роддом, в котором смогла бы родить максимально естественно, Ира готовилась к операции.

Мне сразу же приложили Нюську к груди, дочка моей подруги с самого начала искусственница. Пока мы лежали в роддоме, мой муж ездил к бабушкам за гипоаллергенной едой для меня, ее супруг бегал в аптеку за противовирусным лекарством для ребенка.

Я обсуждала с родившими соседками уход за пупком и необходимость пеленания, она объясняла пути передачи ВИЧ молодым мамам, узнавшим о позитивном ВИЧ–статусе во время беременности. Многие из них ничего не знали ни про сам вирус, ни про наличие терапии, ни про то, где получить информацию и помощь. Приходилось в тысячный раз рассказывать, что, казалось бы, всем давно известно: инфицирование возможно при незащищенных сексуальных контактах, попадании инфицированной крови прямо в кровоток, при беременности и кормлении грудью; пользоваться одной посудой, душем, туалетом — безопасно; презерватив действительно предохраняет ВИЧ–негативного партнера, и это доказано многолетним опытом супружеских пар с разным ВИЧ–статусом; в 98% случаев при соответствующей терапии до, во время и после родов их дети «отрицательные», но до 18 месяцев в крови малышей присутствуют материнские антитела, и анализ не всегда точен. А главное, и с таким диагнозом можно жить, строить планы, которые обязательно сбудутся, и разве что чуть больше остальных ценить каждую секунду…

Я не хочу это ни с кем обсуждать, даже в песочнице. От всех разговоров на тему ВИЧ меня отвратила одна дискуссия в Интернете в каком-то из наташкиных родительских ЖЖ–сообществ. Началось все с невинного вопроса: «Какие анализы надо спрашивать у потенциальной няни при приеме на работу?» А вылилось в большую виртуальную бучу. Одни обвиняли других в том, что «допустить до своего ребенка ВИЧ–инфицированного человека может только абсолютно безмозглая и даже ненормальная мамаша», те в ответ упрекали первых в дискриминации и отсутствии толерантности. Первые охотно соглашались быть нетолерантными и грозились размазать по стенке и/или засудить гипотетических ВИЧ–положительных нянь, ну, или, в крайнем случае, немедленно уволить, зато потом помогать лекарствами. Многие рекомендовали людям с ВИЧ работу корректорами или шитье на дому, так чтобы на улицу выходить не надо было, словом, от греха подальше…

В целом, молодые мамы, имеющие доступ в Интернет, считали, что представляют себе пути передачи ВИЧ. При этом они утверждали, что ребенок может укусить няню (видимо, до такой степени, что ее инфицированная кровь немедленно попадет в его кровоток) или няня непременно порежется и окровавленными руками начнет мыть ребенка (да так, чтобы кровь попала на его слизистую — в нос, рот или задний проход не уточнялось). И никто из них не считал дискриминацией отказ в работе няне с ВИЧ: «Ведь не зря закон предусматривает для педагогов медкнижку!»

Ну, допустим, страх за ребенка затмевает все доводы разума о способах передачи ВИЧ–инфекции. Предположим, не знают люди, что по российским законам анализ на ВИЧ обязателен только для врачей нескольких (далеко не всех) медицинских специальностей и иностранцев, въезжающих в РФ на срок больше трех месяцев. Возможно, они не в курсе, что отсутствие в анализе антител к ВИЧ не означает, что его действительно нет, а главное, не гарантирует, что никогда не будет. Но если эти мамы всерьез подозревают, что няня может засунуть ребенку в попу окровавленный палец — зачем они вообще ищут нянь?

Я не хочу никому доказывать, что для педагога анализ на вменяемость (если бы такой был) в тысячу раз важнее анализа на ВИЧ. Не хочу объяснять, почему нашим с Ирой детям безопасно ходить в один сад или школу, независимо от ВИЧ–статуса. Не собираюсь выслушивать лицемерные: «Им же самим так будет лучше, а то, мало ли, заболеют гриппом!» Я не полезу к заведующей поликлиникой, которая через всю карту ребенка ВИЧ–положительной мамы написала «ВИЧ–ИНФЕКЦИЯ», хотя это разглашение диагноза…

Не хочу во все это лезть. Только каждый год 1 декабря, во Всемирный день борьбы со СПИДом, я надеваю красную ленточку и думаю про таких, как Ира. Пока мы молчим, они будут боятся рожать.




Свобода. Равенство. Материнство


— Алеша, я кому сказала, иди сюда! Алеша! Я кому говорю? Тебя машина задавит! Ну, я тебе сейчас дам! — Малинка металась между детьми, но в какой-то момент выбрала старшего, когда он направился к проезжей части. — Девочки, поглядите за Тоней, я за Алешкой побегу! Вот поймаю тебя сейчас, засранца этакого!

Угроза не остановила Лешку; наоборот, он радовался отличной возможности поиграть с мамой в догонялки. Чем больше Малина распалялась, тем громче смеялся ее сын. В итоге беглец был отшлепан и возвращен на площадку. Уже через минуту он радостно устраивал «дождик», подбрасывая лопаткой песок в опасной близости от Тониных глаз. Не успев отдышаться после погони, Малинка снова бросилась в бой:

— Алеша, прекрати! Так нельзя делать! — Она подбросила горсть песка и повторила: — Вот так делать нельзя! Лешка остановился и удивленно наблюдал: мама делает дождик значительно лучше, чем он, но при этом почему-то громко кричит. Странно. Малина посмотрела на недоумевающего сына, поняла, что эффекта явно не будет, бросила лопатку и стала восклицать в пространство:

— Это просто невозможно! Все время делает то, что нельзя! Говорю: «Не кричи!» — кричит! Говорю: «Не бросай!» — бросает! Наказание какое-то, а не ребенок!

— Вообще, сила действия обычно равна силе противодействия, — заметила Юлька.

— Алина, разве ты не знаешь, что подсознание игнорирует частицу «не»? — упрекнула Наташка. Я промолчала, предчувствуя бурные дебаты.

— Откуда я могу это знать, интересно? — возмутилась Малина. — И как ты предлагаешь обходиться без этой самой частицы? — Она распалялась. — Все теперь можно, да? Ну, конечно, давайте будем убегать на дорогу, бить сестру совком по голове, залезать в лужи, кидаться песком — у нас теперь полная свобода! Тетя Наташа все разрешает!

— Не передергивай. Можно запрещать, но формулируя запреты позитивно. — В Наташке чувствовалась преподавательская закалка во втором поколении; она спокойно, но упорно гнула свое.

— Ах, бедные детки, они так страдают от негативных частиц! Скоро уже мама будет в полном позитиве… на том свете! — Малина не успокаивалась.

— Послушай, я тебе принесу хорошую книжку...

— Да когда мне ее читать, книжку твою?

— Тогда скажу своими словами...

— Тоня, не бери с земли бумажки! — Малина уже была на другом конце площадки.

— Ребенку нужно создавать «да–обстановку»… — продолжала Наташка, повысив голос, чтобы быть услышанной.

— Чего? — Малина выгребала из тониных карманов окурки и крышечки от пивных бутылок.

— Да–о–бста–нов–ку! — проскандировала Наташка.

— Какое еще дао? — Тоню вернули в общество, так что можно было больше не кричать.

— Не дао, а «да–обстановку». У тебя, точнее, у твоих детей, «нет–обстановка» — вокруг них сплошное «не, нет, нельзя». Но для маленького ребенка эти слова ничего не означают. Они постигают все исключительно на собственном опыте, познают мир руками. Можно все твои запреты сформулировать без «не» — и они станут гораздо понятнее и эффективнее. Например: «Это горячо», «опасно», «грязно».

— Тоже мне, позитив… — не удержалась от комментария Юлька.

— Позитив, как минимум, в построении фразы, — настаивала Наташка. — Она не отрицает, а утверждает. А лучше всего ребенка переключить, предложить ему что‑нибудь конструктивное, скажи «Давай лучше куличик сделаем» вместо «Нельзя бросаться песком». Так ты прекратишь опасное действие, но ребенку не захочется настаивать на своем и упрямиться. — Кажется, наконец, Наташка высказалась.

— Замечательно. А что твои книжки предлагают, если ребенок размазывает кашу по столу? «Дорогой, давай будем есть ножом и вилкой»? — упрямилась Малина.

— А что в этом такого? — не удержалась я. — Пусть размазывает.

Девчонки развернулись в мою сторону.

— Как это? — только и смогла сказать Малина.

Я собралась описать Нюсины трапезы, но вдруг задумалась над тем, есть ли у нас вообще какие-нибудь запреты. Почему-то не вспомнилось ни одного. Я смутилась: что за анархия? Но свобода выходила и вправду абсолютная.

Ела Нюся сама. После этого, отмывая ее под душем и засовывая испачканную одежду в стирку, я утешала себя: ребенок развивает координацию глаз–рука. Развивать еще было, куда.

Нюся по–прежнему требовала грудь в любое время, без всякой системы. Здесь уж я сама виновата, пошла по пути наименьшего сопротивления. Для меня это был тот случай, когда «проще отдаться, чем объяснить, почему не хочешь».

Ползать тоже можно было везде, как и открывать любые доступные ящики — все ценные предметы я заранее переложила на недосягаемую высоту. Нюське же все равно пока не понятно, почему это нельзя брать. А мне лень ходить за ней по пятам и отнимать. Короче, у меня была абсолютная «да–обстановка», и признаю, что в итоге вид у квартиры был соответствующий.

Не скажу, будто я считаю, что детей нельзя расстраивать или что им все можно разрешать. Просто я не вижу смысла объяснять маленьким совершенно абстрактные вещи.

Пока я пыталась все это хоть как-то сформулировать, Наташка одобрительно кивала.

— Погоди, а если Нюся что-то опасное хочет? — пыталась понять Малина.

— Ну, пусть попробует. Я ей уже давала свой чай потрогать. Слово «горячо» мы выучили на «отлично». Пусть сама получает опыт, не смогу же я ей свою голову приставить.

— А дорога? — Дошли до наболевшего.

— Дорога это «Ай!!! Машина!!!» — резко и с интонацией такого ужаса, что все желание идти у Нюси пропадает.

— А грязь?

— Слушай, ну, поставь себя на ее место! Ей же интересно! А у меня на этот случай всегда с собой влажные салфетки, я ей ручки протираю, вот и все.

— Вы что, тоже все разрешаете? И грязь, и горячее, и острое? — Малина огляделась, как будто вместо благополучных мамаш перед ней стояли голодные упыри.

— О дозированном отрицательном опыте даже Никитины писали! — сообщила наша библиограф.

Я продолжила расстраивать Малину:

— Знаешь, похоже, у нас творится полный беспредел. В свое оправдание скажу, что таким образом надеюсь приучить Нюську самостоятельно отвечать за свои поступки. Хочешь чего-то? Уверена? Получи со всеми последствиями. Ну, а если нет желания что-то делать, тоже не вижу смысла заставлять. Например, есть, гулять, спать. В конце концов, кому это надо, ей или мне? Я никуда не спешу. Слава Богу, для продуктов есть холодильник, кровать всегда на месте…

— Ну, у меня все слегка не так, — Юлька, наконец, взяла слово, огляделась и, убедившись в абсолютном внимании слушателей, продолжила. Как часто бывало, говорила она о чем-то своем, лишь косвенно касаясь темы нашей беседы. — Свобода — это, конечно, хорошо. Но лично мне удобнее жить по режиму, чтобы заранее знать, когда появится возможность поработать, выйти в магазин или позвать гостей. Ну и потом надо же Катерину забирать из школы, водить на занятия. Плюс–минус пятнадцать минут, конечно, не критичны, но стараюсь Лерку все-таки сильно не расслаблять: еда, сон, купание — все примерно в одно и то же время. Он уже, кстати, вполне привык. А насчет ползать везде… Вот с Катериной проще было. У нее не было старшей сестры с кучей мелких прибамбасов. Я Лерке купила манеж. Теперь его хоть иногда можно нейтрализовать, например, пока Катерина не уберется. Разрешать все тоже не в моем вкусе. Человек должен расти и знать, что в природе есть запреты. А то как он это поймет потом? Всегда было можно и вдруг нельзя? С чего это? Нет, мне проще с самого начала ограничивать ребенка, чем потом с ним скандалить.

Мы долго тогда говорили с девчонками о том, где проходит граница свободы и вседозволенности, о том, что можно разрешать, а что не имеет смысла запрещать. Конечно, выходило, что у каждой свои ценности, в том числе и в самом прямом смысле. У меня, например, были только простенькие деревянные бусы, которыми Нюське всегда можно было играть. А у Юльки — «золото–брульянты», которые даже Катерине не разрешалось трогать.

Вопрос режима почти сразу замяли. Понятно, что с ним удобнее, но убиваться ради предсказуемости событий дня никому не хотелось. Решили, что все зависит от семьи. Там, где сама мама привыкла к распорядку, и дети подстроятся. А такой маме, как я, даже вывешенное на стенке расписание дел, таймер и будильник не помогут.

Отдельной темой было отношение к опасностям. Всем нам, действительно, очень страшно позволять детям делать некоторые вещи. Но тогда возникает слишком большой риск того, что без нашего участия они не почувствуют существующих угроз. Выходит, мы боимся вместо них, и чем сильнее наше стремление оградить и уберечь, тем больше их желание попробовать «а что, если…» в наше отсутствие. При этом Наташка говорила, ссылаясь на опыт своих виртуальных знакомых, что дети тоже бывают разные и нельзя вывести одно правило для всех. Кого-то нельзя ограничивать, а кого-то все-таки приходится, потому что сам он совсем не чувствует опасность. Она еще утверждала, что, ограничивая негативный опыт ребенка, мы тем самым мешаем ему осознавать собственные потребности. И даже как-то сделала вывод: если постоянно создавать абсолютно удобную и безопасную среду, ребенок не научится оценивать свое состояние и не станет просить о помощи, если ему будет плохо. 

Короче, мы снова пришли к вопросу о том, кто же отвечает за здоровье и благополучие ребенка: мама или он сам. И должен ли с течением времени меняться ответ, который напрашивается сам собой, пока ребенок маленький? Я подумала, что и вправду слишком доверяю Нюське, надеюсь, что она не станет ничего делать себе во вред. Точнее, глобально во вред, например, бросаться под машину. По крайней мере, пока мой ребенок не предпринимал ничего подобного, поэтому я решила исходить из презумпции невиновности и не подозревать Нюську в суицидальных наклонностях. Речь идет именно об угрозе жизни. Потрогать горящую свечку или засунуть пуговицу в нос — не в счет. Это все-таки мамина задача, чтобы в пределах досягаемости младенца не было доступных свечек и пуговиц. Хотя я допускаю некоторую степень неблагополучия ребенка в педагогических целях «чтоб потом неповадно было», — тот самый наташкин «дозированный негативный опыт». Ладно, пусть будет. При наличии всех необходимых лекарств под рукой. Первое из которых — валерьянка маме. Желательно, регулярно, в профилактических целях.




Серьезное дело — игра


Разговоры о баловстве за едой всплывали неоднократно. Однажды они вовлекли нас в продолжительную дискуссию о том, как вообще дети играют.

Началось, как водится, с Малинкиных жалоб: дети за обедом устраиваю, не пойми что. «Дорогая редакция, как быть?» Я предлагала поиграть вместе с ребенком, Юлька ратовала за то, чтобы еда оставалась едой, а поиграть можно в другое время и в другом месте, Наташка отсутствовала. Но я так привыкла по любому поводу прислушиваться к мнению современной науки, что, вернувшись домой, не утерпела и позвонила Светке. Она училась со мной в институте, только в параллельной группе: мы — логопеды, а они — возрастные психологи. Зазвала ее в гости после работы, которая располагалась где-то неподалеку.

Пока мы пили чай, а Нюська размазывала брокколевое крошево по поверхности своего столика, я спросила Светку:

— А вот скажи мне как психолог, можно играть с едой?

Светка взглянула на Нюсю:

— Этот вопрос напомнил мне анекдот про спор монахов. Один послушник спросил настоятеля монастыря: «Можно ли курить во время молитвы?» Настоятель страшно разозлился, сказал, что во время молитвы ничто не должно отвлекать, и прогнал его с позором. Второй послушник сформулировал тот же вопрос иначе: «А можно ли молиться, когда куришь?» — услышал в ответ, что молитве всегда должно быть место в жизни, и получил благословение. Так же и здесь. Я не считаю, что еда существует для игры. Но как психолог скажу, что для маленького ребенка игра — это основной способ познания мира, и независимо от нашего желания, он играет со всем и всегда, включая завтраки, обеды и ужины.

— Ага! — победно воскликнула я. — А вот мои подружки–мамы сомневаются, что баловство с едой может поощряться!

— Я их понимаю. Но все-таки не вполне с этим согласна. «Балуясь» за столом, ребенок, на самом деле, развивает тактильную чувствительность (гречка, овощи, пюре — наощупь все разные), учится координировать свои движения (сначала ложка попадает в живот, потом в подбородок, но когда-нибудь уже прямиком в рот), развивает мелкую моторику (при перебирании той же еды). Он познает мир, свое тело и его возможности. Не думаю, что ему в этом стоит мешать.

— А как же результаты такого развития вроде грязной одежды? И вообще, нельзя ли развиваться все остальное время, а во время обеда/завтрака/ужина просто есть? Да, и откуда же возьмутся хорошие манеры, если поощрять свинство? — Я вспоминала аргументы девчонок за «приличное» поведение за столом.

— Для грязной одежды существуют стиральные машины, — лаконично ответила Света и занялась тортиком.

— Это я и сама знаю. Ты мне как психолог ответь! Я тебя потом цитировать девчонкам буду! — настаивала я.

— Что же за профессия такая, нельзя даже чаю в простоте попить… — проворчала Светка, но увидев мое просительное выражение лица, продолжила: — На мой психологический взгляд все зависит от того, о каком возрасте мы говорим. У маленького ребенка еще не сформирована произвольность. Так что он может учиться только тогда, когда ему интересно, то есть в процессе какой-то игры. Удерживать правила дети учатся только к школе. Так что маме стоит соотнести возможности ребенка с реалистичностью своих требований. Младенец не «свинячит», он просто не может есть по–другому. Ну, представь себе человека с нарушениями опорно–двигательного аппарата в кафе. У него все движения размашистые, потому что с моторикой вообще серьезные проблемы. Ты же не станешь от него требовать аккуратности? Так же и младенец. Ему бы попасть ложкой в тарелку, а потом хоть как-нибудь донести до себя, о том, чтобы ложка оказалась во рту, даже не мечтаем. Но не давать ребенку самому пробовать, значит, убивать его инициативу и познавательный интерес.

Ближе к трем годам появляется больше сюжетных игр. И в этом возрасте невозможно требовать от ребенка не играть. Тут как раз самое время заняться манерами, но без окриков или угроз, а, например, предложив представить себя принцессой, разведчиком, рыцарем (в зависимости от того, о ком идет речь, о мальчике или девочке) и вести себя за трапезой соответствующим образом.

Я тебе скажу, игра за столом, на мой взгляд, однозначно плоха, когда становится средством для впихивания в ребенка как можно большего количества пищи. И даже то, о чем пишет ваш любимый Леви (Наташка заразила меня «Нестандартным ребенком» и я рассказывала про это Светке), по сути, манипуляция с целью засунуть в ребенка витамины. Вот в этом я не вижу ничего хорошего: ни в физиологическом, ни в психологическом плане. А когда игра за обедом — просто продолжение жизни, когда это разговор с ребенком на его языке, такое я полностью поддерживаю.

Судя по тому, что после этой речи Светка вернулась к чаю, психолог в ней взял тайм–аут и, наконец, уступил место обычному человеку. Но я не выдержала долгой паузы и все равно продолжила вытягивать из подруги профессиональную консультацию:

— Ну, хорошо, с едой, допустим, все так. А вне приема пищи мама вообще должна играть с ребенком, или пусть сам развлекается?

— Маринк, ну, ты же все-таки педагог!

— Я-то педагог, но вдруг ты заклеймишь психологическим позором мое желание всех всему учить?

— Нет, не беспокойся, в данном случае не буду. Можешь получить мое высочайшее одобрение. Как раз в этом случае, учи на здоровье. Потому что маленький ребенок познает мир с оглядкой на маму. Он не знает, как реагировать на то или иное событие. Вот дядя страшный подходит, мама что делает? Улыбается? Тогда и я не буду бояться. И с игрушками так же. Вот предмет какой-то загадочный, с ним что делают? Им едят, надевают на что-нибудь, кладут куда-то? Некоторые способы манипулирования, особенно, если речь о развивающих пособиях, ребенку могут просто не прийти в голову. Правда, я бы не стала ни на чем настаивать. Показать — да, но дальше играть так, как ребенку нравится. А уж что касается сюжетно–ролевой игры, ей точно нужно учить. Брать куклу, кормить, укладывать спать, разговаривать за нее.

Только надо понимать, что игра годовалого и игра трехлетки — различаются. Не стоит требовать от ребенка того, что он просто в силу возраста пока не может. У малыша вся игра будет заключаться в простом манипулировании предметами. У ребенка постарше — в том, чтобы имитировать действия взрослого. Постепенно появятся предметы–заместители (любая вещь, которая может стать чем угодно). А потом роли уже начнет брать на себя сам ребенок, отыгрывая таким образом разные жизненные ситуации. И для дальнейшей жизни все это чрезвычайно важно. А то, бывает, приходят на консультацию и заявляют: «Что делать? Наш мальчик не хочет учить буквы, строит из кубиков Зайцева башенки!» Радоваться надо, что нормальный ребенок растет, и для него игра важнее, чем абстрактные буквы и цифры! Итак, возвращаясь к педагогике, учить играть — пожалуйста, но стремиться все время развивать ребенка не надо. Игра сама по себе важна, без всяких дополнительных «знаний–умений–навыков».

— Это понятно. Но кто должен играть с ребенком?

— Ты ждешь от меня одного рецепта для всех, вроде «по пятнадцать минут перед едой три раза в день»? Бывают родители, которые любят играть с детьми. Ну, нравится им. Вот они пусть и играют. Но я регулярно встречаю мамаш, ориентированных исключительно на результат. Им больше нравится что-то мастерить или рассказывать ребенку что-то познавательное, вот таким точно не надо себя насиловать. Все равно ребенок от этого ничего хорошего не получит, а только увидит пример ненужного самоистязания. Я встречала прирожденных «игротехников», которые могли что угодно превратить в увлекательное мероприятие, от мытья головы до уборки одежды. Но если, например, маме никто в доме не помогает, и у нее полно дел, то ребенку, может быть не менее важно увидеть, что есть и другие занятия, кроме его игрушек, которые для мамы тоже существенны. 

В общем, я скорее придаю значение тому, как родители играют, а не тому, сколько времени они на это тратят, хотя, конечно, никакие крайности не приветствую. Самое важное в процессе игры — общение. Ребенок получает внимание заодно с хорошим настроением и пользой вроде речевого и моторного развития. А вообще, кроме мамы и папы есть еще бабушки–дедушки, не говоря уже о братьях–сестрах и друзьях–сверстниках. В общем, у кого есть возможность, тот пусть и играет. Не надо при этом забывать, что ребенок может это делать и один. Кстати, дети тоже бывают разные, не все любят играть с родителями. Одна моя трехлетняя клиентка выставляла маму из детской за дверь: «Ты иди, займись чем-нибудь своим».

— Хорошо. А во что играть?

— Тебе вкратце пересказать небольшой стеллаж литературы на этот счет?

— Ну, если ты никуда не торопишься…

— Даже если я была бы совершенно свободна всю ближайшую неделю, все равно не стала бы этого делать. Рекомендации по выбору игрушек для детей разного возраста можно найти, где угодно.

Я думаю, покупая что-то новое, прежде всего, необходимо отдавать себе отчет в том, зачем ты это делаешь. Например, для чего ты тратишь кучу денег в «Детском мире»? Пытаешься таким образом выразить всю свою большую любовь к ребенку («Мне для деточки ничего не жалко»)? Удовлетворяешь свои желания («В моем детстве такого не было…») и амбиции («Вот научится — буду хвастать соседке!»)? Ведешься на рекламу или, действительно, платишь за высокое качество товара?

— И все-таки, если у меня есть вопросы, касающиеся игрушек, что делать?

— Определиться с целью. Ты собираешься развивать у ребенка какой-то конкретный навык? Посоветуйся с продавцом. Как правило, они в курсе основных возрастных задач и в состоянии сориентировать покупателей в море дидактических игрушек. Если ты хочешь сделать подарок чужому ребенку, лучше всего заранее уточнить у его родителей, есть ли какие-то ограничения или пожелания.

— Ох, если бы наши дарители это делали… — я вспомнила мешок мягких игрушек, который мой муж выкинул, пока мы с Нюськой уезжали летом на дачу. Предупреждения, что у девочки аллергия на пыль, и поэтому не надо нам дарить всех этих пушистиков и мохнатиков, родственники продолжают пропускать мимо ушей.

— Ну, это уже вопрос твоих взаимоотношений с людьми, который я сейчас обсуждать не собираюсь… Сегодня у родителей бывает столько теорий и закидонов, что все их просто не предусмотришь. Выбирая игрушки, одни стремятся к дидактичности, другие — к экологичности, третьи — к реалистичности… В общем, проще всего покупать игрушки своему ребенку: ты точно знаешь, что его обрадует. Хотя и тут бывает непросто. Например, в возрасте года–двух малыш счастлив, перебирая всякие кастрюли, крышки, коробочки из-под йогуртов, и предпочитает их всем остальным.

— Да–да! Точно! И что делать?

— Ничего. Порадоваться экономии.

— А если дитя просит «Купи, купи!» — как быть?

— Понять причину просьб. Для него игрушка — это подтверждение твоего внимания и любви? Способ убедиться в своем всесилии, в том, что любое его желание будет исполнено? Или, увидев, он страстно захотел эту игрушку? В зависимости от причин и действовать можно по–разному. Скажем, оговаривать сроки, например, сегодня нет денег, вот получу зарплату, тогда куплю. Если ребенок не забудет, выполни обещание. Можно давать ребенку мелочь, а потом считать это его деньгами на игрушки — на что хватит, то и покупать. Мало ли способов… Важно не мешать процессу игр, не навязывать свои представления о том, что и как надо делать. Если не уверена в том, что делаешь правильно, почитай литературу, сходи на консультацию к психологу.

— Зачем мне консультации? Я лучше тебя еще раз в гости позову!

— Ну, тоже вариант…

Тортик незаметно кончился. Разговор от детских игрушек плавно перешел к Светкиной непростой личной жизни («А ты что думала, психолог не человек, у него проблем не бывает?»). Ее новый возлюбленный слишком увлекался компьютерными стрелялками.




Требуются жертвы


— Девочки, а вам удается самим ходить в туалет? — меня давно интересовал этот вопрос, и вот решилась, наконец, задать. В ответ на выразительную паузу пришлось уточнить: — В смысле, закрывая при этом дверь. А то меня вот не пускают… И зубы я чистить совершенно разучилась: с утра вскакиваю, и не до того, а вечером падаю и вырубаюсь. Так что теперь в те редкие дни, когда с утра не надо вскакивать, все равно уже не помню о существовании пасты…

— Ты бы еще про ванну спросила, — буркнула Малина.

— А в чем проблема-то? Катерина за Леркой пять минут посмотреть в состоянии. И даже десять. Так что я успеваю принять душ, сделать маникюр и накраситься. Не говоря уже про остальные интимные дела. — Я давно знала, что Юлька претендует на лавры Мэри Поппинс и тоже считает себя Леди Совершенство. Вот и в этом вопросе ее превосходство над нами было абсолютно неоспоримо.

— Но у меня некому смотреть за Нюськой, кроме мужа. Не буду же я каждый раз звать Наташку, когда соберусь в туалет! — защищалась я от ее слепящего блеска. — И вообще, хочется быть красивой уже к приходу мужа, а не вручать ему ребенка в дверях, убегая в ванную… В конце концов, я же образец женственности для дочери! Ну, и для супруга хотелось бы остаться кем-то, кроме матери его детей.

— Да–да, и не у всех старшие дети такие, что на них можно младшеньких оставить! — вставила Малинка.

— Бросьте. Тоже мне, нашли проблему. При желании все можно успеть, даже маски. А если нет желания, то нечего на детей сваливать, — отчитала нас Совершенная Леди. — Меня скорее волнует вопрос растяжек на груди и животе, с которыми уже ничего не сделаешь.

— Если так, то для меня интереснее вопрос, куда вообще делись мои грудь и живот после родов и кормления. Сверху все висит, и снизу тоже. И как быть? Мать — это, конечно, почетно, но неужели сей статус обязательно подразумевает отсутствие привлекательной внешности, по крайней мере, до достижения ребенком детсадовского возраста? — Растяжки у меня тоже были, но их хотя бы можно было прикрыть одеждой.

— У тебя висит, а у меня — пухнет! Иногда достаю вещи пятилетней давности и страдаю: некоторые почти не носила! И уже никогда не смогу, судя по всему… — пожаловалась Малина.

— Слушайте, что вы разнылись? Такое ощущение, будто я забрала ваши девичьи фигуры, и теперь вы спрашиваете, куда я их спрятала и когда верну! К кому претензии, мамаши? Не устраивают «ушки спаниеля» вместо нормальных сисек, предохраняться надо было! А сейчас поздняк метаться. Ты теперь не женщина, а баба, вот и не выеживайся! — вдруг рявкнула Юлька, повернувшись ко мне.

— Не, ну, что ты так сразу-то… Мы с тобой чисто по–женски делимся, а ты ругаться… — Малина надеялась, что Юлька выдаст рецепт моментального возвращения молодости, и совсем не ожидала такой резкости.

— Правда, чего ты сердитая такая?

— Чего–чего… Разводиться собираюсь.

— Ого… А что так? И ничего нельзя сделать? А как же Лерка? Может, помощь нужна? — засуетилась Малина.

Я молчала, уверенная, что Юлька и сама захочет все рассказать. На удивление, она не спешила сообщать подробности. Но под нашими встревоженными взглядами, ее, наконец, прорвало:

— Да на фиг он мне нужен? Нет, объясните, девочки, зачем нужен муж? Я что, денег не смогу заработать? Смогу! Детей не воспитаю? Да он их и так почти не видит, тоже мне папаша! Если будет по суду с ними раз в неделю встречаться, получится чаще, чем сейчас! Может, хоть подарки дарить начнет. И у меня сил больше останется, если перестану на него дома ишачить, а то покушать мы, видите ли, любим вкусно, и одеваться, конечно, предпочитаем в чистое! Ну хоть бы пальцем пошевелил! Вот я и подумала, зачем он мне нужен? Я для него — кухарка, прачка, уборщица, нянька, наложница, медсестра… Да пошел он! Хочу быть просто человеком!

— Ой, Юльк, ты молодец! — неожиданно поддержала ее Малинка. — Я на такое никогда не решусь! Выросла без отца и стараюсь теперь, чтобы дети одни не остались, со мной только… Пока они маленькие были, когда Тоня только родилась, верила, что муж изменится, а теперь понимаю, лучше не будет, только хуже… Но чтобы я одна — вообще не представляю… Так вот и живу…

— А как же «Я и лошадь, я и бык…»? —я вспомнила, что мы уже обсуждали тему безотцовщины и предыдущий Юлькин развод. Тогда ей тоже не нравилось быть и бабой и мужиком в одном флаконе.

— А так, что «Я его слепила из того, что было, а потом так долго себе руки мыла», как кто-то сказал… — огрызнулась Юлька.

— Слушайте, девочки, я надеялась, что мы просто поболтаем про то, как ухаживать за собой… — я неожиданно вспомнила, с чего начались все эти разговоры…

— Ну, да. Как в анекдоте: «Пропала собака…» — Юлька вздохнула и неожиданно совершенно спокойно стала прощаться, собирая из песочницы игрушки: — Ладно, девочки, пойду я. Отрепетировала с вами, теперь надо все это главному зрителю изобразить, чтоб убедительно было...

Видимо, Станиславский сказал бы «Верю» премьерному исполнению, потому что Юлькин муж, испугавшись, клятвенно пообещал исправиться, и после того разговора они прожили вместе еще около года. А я с тех пор тему внешности в разговорах с подругами старалась обходить. На всякий случай. А то мало ли, каких от кого жертв требует красота…




Следующий!


Как-то мы с Нюсей смотрели мультик «Мама для мамонтенка». Дочке понравился «слоненок» и его песенка, но она не поняла двух вещей: в чем, собственно, было дело, и почему я реву. Когда я рассказала про это девчонкам в песочнице, они чуть ли не хором стали интересоваться, сделала ли я тест на беременность. Все возражения, что я всегда плачу от этого мультфильма, ими отклонялись. Слово за слово, речь пошла о том, какова оптимальная разница между детьми и когда стоит «идти за вторым».

Малина была сильно удивлена фактом, что при грудном вскармливании можно забеременеть, даже если не возобновился цикл. На юлькин рассказ о том, как вообще устроен женский организм, что такое овуляция и почему она происходит за две недели до «красных дней календаря», Малина выдала потрясенное: «Как ты хорошо анатомию помнишь!» А ведь эта «анатомия» напоминала ей о себе вполне регулярно на протяжении уже лет пятнадцати. Юлька воспользовалась ситуацией и выдала нам все свои богатые теоретические познания в акушерстве и гинекологии, подкрепленные практическим опытом вынашивания двоих детей.

Хотя Малина больше рожать не планировала, а Наташка и так все знала, Юлька возвестила нам (обращаясь, в основном, ко мне), что перерыв между родами ни в коем случае не должен быть меньше трех лет:

— После окончания лактации перед наступлением следующей беременности должно пройти не меньше полугода!

— А как же тогда погодок рожают без всякого перерыва? — меня этот вопрос волновал скорее теоретически, тем не менее, было интересно.

— С одной стороны, чем меньше интервал между родами, тем легче они будут проходить, потому что тело хорошо «помнит» весь процесс, — пришлось признать Юльке: — Но с другой, тем больше нагрузка на твой организм, который еще не полностью восстановился. Так что беременность, возможно, будет проходить тяжелее.

— А что, если большая разница между детьми — легче?

— А тогда повышаются риски, связанные с возрастом мамы и общим состоянием ее здоровья, которое с годами редко улучшается.

Наташка от лица мировой педагогики и психологии предложила ориентироваться на детей:

— В принципе, чем ближе возраст сиблингов, тем больше у них общих интересов. Но ребенку в 1–2 года еще очень нужна материнская забота. А в 3–4 он объективно более самостоятелен, что чисто физически легче для беременной мамы. При этом специалисты рекомендуют, чтобы по возможности рождение младшего не совпадало со стрессовыми событиями в жизни первенца: поступление в детский сад, школу, переезд. За четыре года разницы ратуют и сторонники максимальной естественности. По их мнению, первый ребенок уже удовлетворил свои потребности в маме и готов уступить ее младенцу.

— Слушай, у тебя что, книжка перед глазами? Ты как по написанному читаешь! — поразилась Малина.

— А по мне семь лет — отличная разница, — возразила Юлька: — Успела отдохнуть от пеленок–распашонок, Катерина уже сама стала помощницей. Как раз хорошо совпало с началом ее учебы то, что я засела с Лерычем и много времени провожу дома. А то проводила бы она целые дни на продленке.

— Ну, тебе проще, у тебя девочка. А наш Алеша просто жутко ревновал… И беременной мне нелегко приходилось — токсикоз замучил, хотя врачи говорили, что во второй раз все проходит легче… Спать хотелось жутко, а у Лешки сплошные капризы, истерики… Когда он-то в животе был, мне не надо было ни за кем гоняться, могла в любой момент прилечь… А с Антониной вдвое тяжелее оказалось… Еще и зубы стали портиться, тахикардия началась. Иногда так сердце колотилось, думала, выпрыгнет!

— Говорят, если первая беременность тяжело протекала, вторая легче переносится. Но иногда бывает и наоборот. Я вот с обоими летала, хоть и большая разница между ними, а некоторые еле ползают. Ну, и домработница — это, конечно, наше все, особенно, во время беременности, — поучала Юлька. — Я маму перед вторыми родами пытала, выспрашивала, точно ли они не такими тяжелыми будут или лучше на анестезию заранее договариваться. Она сказала, что акушерство — вторая наука после хиромантии, так что ничего предугадать нельзя.

— Слушайте, девочки, я вас сейчас наслушаюсь, и вообще на второго не решусь. — Мне удалось, наконец, влезть в разговор «старших товарищей». — И тяжело носить, и за старшим не угнаться, и потом тоже полная неизвестность. Я вообще не могу сейчас представить, как можно любить кого-то, кроме Нюськи. Да и она, подозреваю, не придет в восторг от того, что на меня будет претендовать кто-то еще.

— Да ладно. Ты просто не спеши, к беременности как следует подготовься, про прогулки–зарядки не забывай, и все пучком будет, — подбадривала Юлька.

Малина с ней не согласилась:

— Почему не спеши? Я вот надеюсь, что Антонина скоро в сад пойдет — и я смогу, наконец, работу найти. Мне, наоборот, больше нравится, когда один за другим. Отрожала — и работай себе, не отвлекайся на памперсы.

— А я вот тоже не представляю, как Юрашу делить с кем-то еще… По–моему, я тогда не смогу полностью реализовать весь его потенциал. И вообще, с одним-то столько проблем, а когда двое — даже не представляю, как все успеть. — Наташка иногда умела разговаривать по–человечески.

— Дура ты, Наташк, хоть и умная. Когда их двое, с ними проблем вдвое меньше! Они сами играют, старший за младшим приглядывает, и в твоем внимании не так остро нуждаются. Вон Катерине, наоборот, льстит, что ей доверяют ребенка и что она для него образец для подражания. И сама я гораздо спокойнее со вторым. Знаю, что все пройдет, даже зубы! — у Юраши как раз на днях полезли моляры, так что тему Юлька затронула более чем актуальную.

— Ой, но когда болеют вместе — это все-таки ужасно… — Малина, как обычно, жаловалась.

— Да брось ты, когда болеют по одному — тоже не легче, — возражала Юлька: — Знаешь, умные люди говорят, что когда детей двое, любовь удваивается. Страшно, конечно, пока беременная ходишь и пытаешься себе это представить. Но потом, когда рожаешь, понимаешь, какой это кайф! Ни с чем не сравнить! — Юлька воодушевленно агитировала нас с Наташкой: — Материнский капитал, кстати, заодно оформишь…

— Толку с него, этого капитала, — вставила Малина свою ложку дегтя, которую Юлька проигнорировала, повернувшись ко мне:

— Короче, кончай кормить и айда за вторым! — похоже, мое мнение тут никого особенно и не интересовало.

— Ладно, уговорила. Подумаю, — сказала я, решив, что теперь если посмотрю «Мэри Поппинс», ни за что не скажу девчонкам. Дело в том, что я там тоже в конце всегда реву, когда Мэри Поппинс улетает…

А тест на беременность и вправду куплю. Пусть в аптечке лежит. Мало ли…




Критические дни


Если честно, я не очень помню, когда это началось. Но в какой-то момент в возрасте между годом и двумя с Нюсей стало трудно. Сначала просто нелегко, потому что онасопоказывала куда-то пальчиком и требовала «Ы!» Ни один из приходящих мне в голову вариантов этого «ы» ее не устраивал, она страдала и очень сердилась на мою непонятливость. К двум годам стало совсем тяжко.

Раньше мы с Гошкой называли Нюську «дочь наша Будур», а после второго дня рождения стали звать «дочь наша Небудур», потому что «не буду!» ребенок стал говорить почти всегда. Ладно бы еще со спокойной интонацией. Так она сходу брала скандально–повизгивающие нотки и вне зависимости от родительской реакции (скажем, конструктивного объяснения, почему все-таки, описавшись на улице в марте, лучше пойти домой) моментально переходила к истерике.

Причем начиналось это всегда на ровном месте и создавало ощущение, что ни предотвратить, ни предугадать начало очередного концерта невозможно. Нюся могла быть вполне милым ребенком, но стоило предложить погулять, как она, кривя рот, возмущалась «Дома!» — а на реплику «Ладно, останемся дома», — требовала немедленного «Гаять!» Продолжаться такая дискуссия могла около часа, совершенно безрезультатно, изматывая неопределенностью обе стороны. Я не понимала, чего же она все-таки хочет, и бесилась, и она не понимала, чего же на самом деле хочет, и страдала.

Наташка жаловалась, что Юраша тоже стал совершенно невыносим, хотя на площадке я этого не замечала. «Это у них terrible two, — уверенно заявила подруга по телефону, когда я пожаловалась на очередное выяснение отношений с Нюсей. — Кризис двух лет. Я вчера полночи англоязычный Интернет на эту тему читала». Я хорошо помнила институтский курс возрастной психологии. Кризисов психологи открыли немало: новорожденный, год, три, семь, подростковый и т.д., но о двух годах нигде не упоминалось! Когда я позвонила за разъяснениями Светке, как самому доступному из психологов, она долго и путано объясняла про возрастные новообразования, размытые сроки и то, что кризис года может сдвинуться на два, или кризис трех лет начаться раньше времени… Светка сказала, что и сама не раз сталкивалась с детьми, у которых в возрасте двух лет, особенно в связи с резким появлением развернутой фразовой речи, наблюдались явления, очень похожие на то, что я описываю. Причем, кризис года и кризис трех лет проходили у этих детей в положенное время. Потом она процитировала каких-то психоаналитиков, выделявших именно в двухлетнем возрасте кризис воссоединения, описывая его так: «Принятие ребенком своей эмоциональной отдельности, развенчание иллюзии всемогущества — болезненный процесс, часто сопровождаемый драматической борьбой с матерью».

О да, борьба с матерью у нас была налицо, и еще какая. Причем мать находилась в далеко не лучшей эмоциональной форме и сама была не прочь с кем-нибудь побороться. В голове при этом вертелось: «Докатилась! А еще педагог!» Спасибо окружающим, они не озвучивали этот упрек, а то я… в общем, подала бы дочери далеко не лучший пример поведения в конфликтной ситуации.

В продолжительных внутренних диалогах я убеждала сама себя в том, что психологам стоит поверить. Уж, по крайней мере, Светка меня не стала бы обманывать. Ведь у самых разных детей, которых растят совсем непохожие мамы, вот уже много лет случаются периоды совершенно однотипного «неадекватного» поведения. Значит, это не я плохая мать или у Нюси такой скверный характер. Выходит, это возраст. А я была железно уверена, что у любого возрастного этапа есть замечательная особенность: проходить.

Все это я усвоила и очень убедительно объясняла себе, когда Нюська была мила и спокойна; например, во сне. Но после каждой ее новой истерики я опять начинала сомневаться: может, мы слишком баловали Нюсю? Напрасно не говорили ей «нет» (хорошо еще об отсутствии регулярной порки я не сожалела, хотя в некоторые моменты была близка уже и к этому)? Может, мне стоит быть тверже, решительнее? Может, мы действительно вырастили монстра, предупреждали же нас бабушки?

Бабушки вообще много чего говорили, и вслух они высказывали явно не все, но даже десятой части хватало мне для паники. «У нас, — утверждали они, — такого никогда не было. Сколько детей вырастили, все вели себя замечательно. И никаких ваших кризисов не наблюдалось. Это нынешние психологи выдумали, чтоб денег заработать». Вообще-то, когда росли мы и наши родители, их мамы, теперешние бабушки, работали, отдав детей в ясли и садики. Так что подобные воспоминания вряд ли соответствуют действительности. Но я в порыве душевных терзаний начинала им верить и жаловалась Светке. Она опять повторяла то, что я и так знала: кризисы «выдуманы» давно, когда психологи еще вообще никаких денег за работу не получали. И обнаруживались у детей, которых растили совсем не так, как нынешних, и в очень разных странах и культурах. И вообще, если бабушки правы, то ни я, ни мой муж не прошли через эти периоды, и ничего хорошего в этом нет.

— Ты пойми, кризис — не просто капризы. Ребенок выходит на новый уровень отношений. Сначала он — часть мамы, потом начинает от нее отделяться физически, пространственно, осваивая ползание и ходьбу, и психологически, отстаивая свое «я».

Я понимала. Но теория категорически меня не устраивала. Да, ребенку важно отделяться, но пусть это происходит как-нибудь по–другому и вообще без моего участия:

— Ты мне объясни, что делать! Я скоро на стенку полезу от ее истерик! — кричала я в трубку.

— Мариш, я уверена, ты все делаешь правильно. Ты иногда даешь Нюсе отстоять свое мнение, порой идешь на компромисс, бывает, стоишь на своем. Она еще маленькая, относительно легко переключается. Попробуй организовать что-нибудь очень интересное рядом с ней, глядишь, отвлечется от рыданий. Ты, главное, сама не заводись, когда она скандалит.

— Не могу! Она накричится — и снова бодренькая, играет, как ни в чем не бывало, а я потом полдня как выжатый лимон.

— А ты старайся. Истерики усиливают зрители, если их нет, то и скандалить неинтересно. Путь игнорирования — один из возможных вариантов. Ведь активно включаясь в скандал и выполняя все требования Нюськи, ты закрепляешь такую модель поведения: «Поноешь, поскандалишь — дадут». Вот этого делать точно не стоит.

Очень многое зависит от ситуации. Потому что если в каждом случае обламывать — передавишь. Тоже ничего хорошего. Лучше чаще ставь свою дочь перед выбором: «Будешь есть котлетку или суп?» — и тогда вопрос о том, идти ли обедать, уже, вроде, и не встает. Можно попробовать «вредные советы», когда озвучиваешь противоположное тому, что хочешь, хотя это скорее к трем годам пригодится.

В общем, ребенку сейчас самостоятельность нужна больше, чем раньше, но не абсолютная. Ему очень важно обнаруживать границы дозволенного, их отсутствие лишь усиливает тревогу.

— Отлично. Ему нужно, ему важно… а я как же?

— А ты усвой, что этот тяжелый этап обязательно пройдет. Обещаю. Личность у Нюськи так «вылупляется», понимаешь? Ты тут ни при чем. В смысле, ты хорошая, просто личностью по–другому не становятся. Считай это не плохим поведением, а муками рождения отдельного от тебя человека. Терпи, устраивай разгрузочные дни, занимайся аутотренингом, пересчитывай мысленно караван из 9318 спокойных неторопливых слонов, и верь, что все в порядке, твой ребенок замечательно развивается в полном соответствии с возрастными нормами.

Иногда я верила. Иногда нет. В один из моментов отчаяния позвонила сестре мужа:

— У тебя нет знакомого детского невропатолога? Не могу больше нюськины истерики выдерживать!

— Если ты не можешь, наверное, лучше найти взрослого?

— Ладно тебе издеваться! Неужели нельзя ребенку фоном какую-нибудь валерьянку назначить, а?

— Зубы все вылезли?

— Нет, жевательные еще в пути… Но при чем тут это?!

— Да ни при чем, так, к слову… А что, психологических причин совсем нет?

— Как же?! Есть!

— Тогда не нужен тебе никакой невропатолог. Пока объясняется психологией, лекарства не нужны. В конце концов, у тебя же девочка. А настоящая женщина должна уметь сделать из ничего шляпку, салат и скандал. Вот она и учится, просто в обратной последовательности…

Я понимала, что мои собеседницы правы. И все-таки жаловалась девчонкам, правда, передавала им светкины слова, потому что всех нас объединяли одни и те же проблемы. Это слегка успокаивало. Выходило, что действительно дело в возрасте.

Когда все закончилось, я не помню. Кажется, после небольшой паузы мы плавно перебрались в трехлетний кризис, когда к «Неть!» по любому поводу добавилось классическое «Я сяма!» С горя я решила перечитать институтские конспекты. Они обещали, что к четырем годам и это должно закончиться. До следующего кризиса...




Сон… сон… сон…


Старинный приятель моей бабушки на вопрос о любимом виде спорта, отвечал: «Сон, сон, сон!» С рождением Нюськи и я стала гораздо больше внимания уделять этому способу времяпрепровождения. Впрочем, кроме удовольствия оно еще рождало немало сомнений и вопросов, причем не только у меня:

— Скажи, у тебя Нюся просыпалась ночью, когда маленькая была? — спросила меня сводная сестра вскоре после рождения сына.

— Да, конечно.

— А почему они просыпаются? Вот он спит–спит, вдруг сквозь сон захнычет. Что это значит? — допытывалась она.

— Что угодно, — с высоты двухлетнего материнского стажа мне казалось, что все просто, понятно и, вообще, очевидно.

— Ну, чего ты сердишься-то?

— Я не сержусь, я, правда, не знаю. Может, пить хочет или есть, а может, погода меняется, или сон страшный приснился — роды, например. Жарко, холодно, душно… Или Луна не в той фазе, зубы в деснах опускаются, перевозбудился в течение дня… Или просто писать хочет, младенцы при этом часто начинают беспокоиться во сне. Мало ли чего!

— Да ты что? Так все сложно? Хм… А я думала, у малышей такого не бывает…

— Что угодно бывает. Они же маленькие люди. Поэтому у них, с одной стороны, все как у нас (бессонницы, кошмары), а с другой, куча своих особенностей вроде незрелой нервной системы. Еще младенцу периодически хочется убедиться, что все на месте: мама никуда не делась, его не позабыли в песочнице… И циклы сна у детей тоже отличаются от наших — я изо всех сил вспоминала прочитанные книжки и наташкины лекции.

— А… а мне мама говорила, что дети должны всю ночь спать…

— Да ничего они не должны. Моя Наташка утверждает, что это чуть ли не признак повышенной тревожности. Ребенок не уверен, что, проснувшись, увидит что-то хорошее, вот на всякий случай и впадает в спячку до утра.

А нас одолевали другие проблемы. Когда Нюся спала, вопросов не возникало. Но вот как ее уложить? Баталии с местом для сна к тому времени у нас уже поутихли. Нюськины предпочтения и моя лень взяли верх: мы спали все вместе…

…Один мой знакомый первое время после появления на свет спал в старом чемодане (конечно, с откинутой крышкой). Другой — в ящике от отцовского письменного стола. Так что еще до Нюськиного рождения я знала, что в вопросе, где спать младенцу, все не так уж однозначно.

Первым вариантом была, конечно же, люлька. «Уютная маленькая колыбель из экологически чистых материалов» по версии инструкторов на курсах подготовки к родам — самое лучшее место для сна новорожденного. Они утверждали, что небольшое замкнутое пространство хоть и не сравнится с маминым животом, но все-таки отдаленно напомнит его. Заодно люльки тут же и продавали, но совсем недешево. Меня смутило, что это удовольствие рассчитано всего на несколько месяцев, а потом маленький не сможет там поместиться. В общем, я не была готова покупать дополнительный предмет мебели на такой небольшой срок.

То ли дело кроватки! Продавцы расхваливали, дескать, они смогут прослужить не один год, а несколько уровней днища рассчитаны на потребности ребенка с самого рождения до времени, когда он начнет вставать, а потом и сам научится вылезать. Предлагали кроватки всех мастей: оборудованные ящиками, совмещенные с комодом и чуть ли не ванночкой, складные и легкие специально для путешествий. Уговаривали повесить балдахин — пусть и не люлька, зато создает уют и умиляет. Я разобралась во всевозможных маятниковых механизмах укачивания и выбрала самую простую отечественную модель на колесиках.

В общем, готовя приданое, я категорически отвергала идею совместного сна: как можно! И негигиенично, и опасно, и вообще, пусть у каждого будет своя кровать, нечего баловать детей…

С рождением Нюськи пришлось в корне изменить свою точку зрения: я просто физически не могла вставать ночью. Готова была признать себя Самой Ужасной Матерью–Ехидной, Балующей Развратительницей Младенцев и вообще, кем угодно, только бы не принимать вертикальное положение несколько раз за ночь. Мало того, днем кроватка тоже стояла без дела, потому что мне никак не удавалось опустить туда заснувшую на руках дочь так, чтобы она не проснулась. Проще было обеим лечь на широкое семейное ложе. Я очень переживала, но ничего не могла с собой поделать: кроватка использовалась только как приспособление для удержания мобиля, под который я иногда укладывала Нюську. Ну и потом туда удобно было складывать во время уборки игрушки и ненужные вещи…

Наташка помогла мне избавиться от чувства вины, расписав все плюсы совместного сна: спокойный уверенный в своей безопасности младенец, выспавшиеся родители, успешное ГВ (ведь гормоны кормления вырабатываются как раз под утро, тем важнее ночные прикладывания), компенсация повышенных нагрузок на нервную систему в периоды освоения новых навыков (ползание, хождение, речь). Она предлагала поставить себя на место ребенка:

— Вот представь: ты проснулась ночью — вдруг как-то нехорошо стало. То ли погода меняется, а ты метеопат, то ли сон нехороший приснился, то ли мысли о работе не дают отключиться. Решила заодно, раз уж не спится, попить водички и проверить содержимое холодильника. Идешь на кухню. Дверь заперта. Пробуешь открыть, не получается. Начинаешь стучать, открывает супруг и говорит: «Ночью надо спать! Ложись!» Сна как не бывало, ты стучишь дальше, просишь, чтобы муж пришел, лег с тобой, обнял, может, тогда тебе легче будет расслабиться, но он настаивает: «Ты уже большая! Днем я буду с тобой общаться и обниматься, а сейчас надо спать! Вода спит! Есть ночью вредно! Вообще, раньше мужья и жены спали раздельно и правильно делали! Знаю я тебя, ты просто капризничаешь!», — и закрывает дверь.

То же самое происходит и с ребенком, спящим отдельно. Учти при этом, что мама для него — гораздо больше, чем просто любимый человек. Это вселенная, самое родное и дорогое, что есть в его пока еще маленькой жизни: радость, удовольствие, уверенность, что все вокруг хорошо. И вдруг эта вселенная отторгает его, поскольку за окном темно, и кто-то придумал, что каждый должен спать в своей кровати! По Наташкиной науке, речь опять шла о потребностях ребенка, а не о привычке. Она приводила данные какого-то исследования: дети, которые в 5–6 лет спят в родительской кровати, как правило, пришли туда в районе полутора. В общем, снова выходило, что уж лучше уступить ребенку с самого начала, чтобы ему пораньше захотелось «стать взрослым» и отказаться от «детского» поведения.

Теория, как обычно, звучала убедительно. Тем не менее, я все-таки попробовала сначала укладывать Нюську в ее кроватку, а забирать к себе только после первого пробуждения. Это работало, пока у нее был большой ночной перерыв, и она засыпала часов на пять–шесть. Когда полезли зубы, Нюська стала просыпаться чуть ли не каждые час–полтора, так что о кроватке пришлось забыть.

Хорошо, что к тому времени мы уже купили нормальную двуспальную кровать, а то на полуторном диванчике втроем было тесно, и я боялась, что слишком близко к нюсиному личику наши подушки. Тем не менее, решила использовать последнее средство: придвинуть детскую кроватку к нашей. Так сохранялась иллюзия отдельных спальных мест, но вроде как и общее пространство существовало. Это помогало до тех пор, пока Нюська не совершила свой первый «полет». Однажды сквозь сон она, мало того, что переползла на нашу территорию, так еще и преодолела «забор» из подушек, оставленный специально на этот случай. Тогда мы отвинтили у своей кровати ножки и все вместе переехали поближе к земле, в смысле, к полу…

Но когда определились с местом для сна, все равно оставались проблемы укладывания, даже после того, как появились вечерние ритуалы, на которых Наташка тоже как-то очень научно настояла. Нюська засыпала, но ни с того ни с сего поворачивалась на живот и поднималась на четвереньки (научилась она этому в светлое время суток), после чего просыпалась, и начинался новый виток укладываний. Потом, когда училась ползать, она стала сквозь сон в прямом смысле слова лезть на стену. Когда пошли сразу десять зубов в год с небольшим, она просыпалась несчетное число раз за ночь. После всего этого она перестала спать днем, и оказалось, что все ночные проблемы — ерунда.

У меня совершенно не осталось личного времени! Раньше я жаловалась, что не знаю, чем заняться, пока Нюся спит. Хозяйственных дел, конечно, было столько, что десяти Золушкам месяц не продохнуть, но заниматься ими было неохота. Хотелось расслабиться и переключиться, например, поспать. Но жалко было тратить долгожданный час свободы на сон. В общем, я либо болтала по телефону, либо читала, либо просто внезапно обнаруживала, что «ваше время истекло», хотя я еще, вроде, ничего и сделать не успела.

Позднее оказалось, что это было время тишины. Время, когда я могла делать то, что хочется мне, а не то, что нужно Нюсе или для Нюси. Время, когда никто не дергал за колокольчик, висящий на двери моего внутреннего пространства. Я поняла всю тяжесть положения Малины, у которой дети спали по очереди: благодаря этому у каждого из них появлялся час наедине с ней, но у нее вообще не оставалось времени побыть наедине с собой!

Я была крайне возмущена. В конце концов, маленькие дети должны днем спать — это же всем известно! Всем, кроме одной маленькой вредной барышни с вечной батарейкой в неизвестном месте. Я пробовала всячески утомлять Нюську: гулять, играть, ходить в гости. Не помогало. Точнее, иногда помогало, но чаще оказывало прямо противоположный эффект: вызывало состояние перевозбуждения. Я пыталась всячески способствовать расслаблению: предлагала спокойные игры, ставила плавную музыку, разве что благовония не воскуряла… не воскуривала?.. короче, не жгла. В итоге засыпала я, а Нюся прыгала по кровати и будила меня каждые три минуты.

Я злилась и обижалась на дочь. Каждый отказ от сна воспринимала как личное поражение и плевок в душу. Но даже самоотверженное пение колыбельных в течение сорока минут с постепенным расширением репертуара от «Баю–баюшки–баю» до Окуджавы ничего не меняло. При этом после столь продолжительного концерта Нюся была свежа как огурец, а я — выжата как лимон.

К состоянию усталости она, тем не менее, в итоге все-таки приходила — часам к шести вечера, когда для дневного сна было уже слишком поздно, а для ночного — рано. Девочки предложили два варианта: раньше вставать утром или просто подождать, пока все пройдет само собой.

Рано вставать я не могла. Никак. Пришлось пойти по второму пути. Либо я старалась сама отдохнуть и переключиться в течение дня (в идеале — уходила куда-нибудь одна, что удавалось редко). Либо планировала на вечер какие-то мероприятия, сдерживающие нюськину капризность, например, звала кого-нибудь в гости, при людях она стеснялась буянить. Был еще один вариант — мультики, в момент «закипания» это ее как-то отвлекало от истерик.

Когда я расслабилась по этому поводу, стало значительно легче. Выяснилось, что иногда Нюська может сама определить, что устала, и попроситься в кровать. Оказалось, если чуть внимательней следить за ней, можно подловить момент, когда она еще не зевает, но уже умаялась и соглашается полежать, почитать книжки, послушать придуманные мною сказки или просто помечтать. Такая небольшая передышка в течение дня все-таки облегчала вечер. Со временем Нюська стала раньше укладываться вечером, а судя по тому, сколько спала ночью, она вполне добирала недостаток дневного сна. Интересно, что чем раньше она ложилась, тем позже потом просыпалась, и наоборот, уложив ее к полуночи, я могла услышать бодрое: «Ма–а–ам!» часов в семь–восемь.

Вот только меня никто не укладывал в кровать, когда я засиживалась ночью за книжками, блаженствуя в долгожданной тишине..




Материнство или карьера?


Меня трясло. Я вернулась домой после встречи с беременной одноклассницей:

— Она хочет работать до родов и выйти на работу через два месяца после! Она вообще не хочет кормить, потому что не видит в этом смысла: на два-то месяца! И еще она считает, что ребенок до двух с половиной лет не понимает, кто его мама! — закричала я с порога. Муж предложил лечь спать.

На следующий день я повторила свою филиппику на площадке:

— Девочки, объясните, что это? У меня подруга в Израиле должна выходить из декрета не позже детских трех месяцев, так она места себе не находит! Но ей по–другому нельзя, там безработица и, вообще, на одну зарплату семье прожить почти невозможно… А у нас-то оплачиваемый отпуск до полутора лет! При желании можно вообще до трех сидеть — и никто не имеет права тебя уволить! Так нет же, эти бизнеследи, как ненормальные, рвутся на работу чуть ли не из роддома! Мир сошел с ума!

— Да ладно, не кипятись ты так. Это ж не от тебя уходят, а от чужого ребенка. Тебе-то что?

— Ну, Юльк, успокоила!

— Между прочим, у этих «ненормальных», как ты говоришь, есть такая ценность как карьера. Кому она будет нужна, эта мама, через три года, когда у нее все деловые навыки окажутся там же, где использованные памперсы? Ей все с нуля придется начинать. И не говори мне, что она будет бесконечно благодарна ребенку за эту возможность.

Я так и думала, что Юлька будет защищать работающих матерей.

— Слушай, ну, может, ей деньги нужны? — вступилась Малина.

— Ага. Нужны. Очень. На «Дольче&Габбану» и трехкомнатную квартиру в центре, — огрызнулась я. Все-таки привитая в пионерском детстве завистливая злость на тех, кто много зарабатывает, как выяснилось, за пятнадцать лет не выветрилась.

— А ты не думала, что некоторые любят свою работу? Им, вообще-то, она интересна. — Наташка явно имела в виду совершенно определенных «некоторых». А я и забыла в пылу праведного гнева, что она давно уже ходит читать свои лекции. Стало жутко неловко. Тоже мне, гегемон нашелся…

— Наташк, ну, скажи мне, ведь маленькому ребенку нужна мама, правда же? — Совсем сдаваться все-таки не хотелось.

— Нужна, нужна. Только вменяемая, понимаешь? А не озверевшая от сидения в четырех стенах. Конечно, у младенца должно сформироваться базовое доверие к миру, и в основном данный процесс проходит за первые шесть месяцев. Хотя Эриксон пишет, что это задача всего первого года жизни. Мама или человек, ее заменяющий, который отзывается на все потребности новорожденного, — залог решения этой задачи. Наверное, не очень хорошо, чтобы с малышом сидели то няня, то мама, все-таки первые полгода у ребенка должен быть один основной значимый взрослый. Папа тоже важен, но мама — незаменима. Тем не менее, постарайся представить: жила–была успешная женщина, которая привыкла к определенному образу жизни и очень интенсивному ритму. И вдруг она оказывается в таком тягучем домашнем киселе материнства. У нее нет шести дел одновременно, нет подчиненных, которым можно делегировать еще десять, в течение дня почти ничего не происходит. Спи–корми–отдыхай, ходи себе с колясочкой, круги наматывай. Она и двух месяцев не вытерпит, взвоет.

— Наташк, я понимаю и тоже устала от дома. Но это же не повод уходить от ребенка на целый день, с раннего утра до ночи! — я продолжала защищать еще не родившегося младенца от ожидавшей его тяжелой жизни. Почти одновременно со мной заговорила Юлька:

— Между прочим, не всем бывает интересно с детьми. Но кто же признается: «Я мать–кукушка, не хочу с ребенком общаться, пусть другие его растят». Поэтому и начинается поиск отговорок: у меня такое дело, которое не может ждать, мне необходима непрерывность стажа, меня некем заменить на работе, без моих денег мы не протянем… Хотя проезд, еда, одежда и няня зачастую съедают почти всю зарплату…

— Ох, девочки, а я бы с таким удовольствием вышла на работу! Вот Антонину в сад определю и точно пойду работать. Я рада, что у меня двое детей подряд появились, теперь уже не буду отвлекаться на декреты, — поделилась Малина.

— А я без отрыва от производства Лерыча родила. «Производство» — то собственное. Тяжеловато, конечно, тут уж ни отгул не возьмешь, ни больничный, зато можно многое дома успеть, график свободный опять же…

— Ох, от этого материнства тоже ни отгул не возьмешь, ни больничный… Мама — понятие круглосуточное, без выходных и перерывов на обед, — Малина во всем слышала свое и говорила о наболевшем.

— Мне было бы тяжело с такой нестабильностью, — отвечала Наташка Юльке, игнорируя предыдущую реплику. — Фрилансером быть не смогла бы. Так что еще беременная обсудила на работе, когда выйду, и договорилась на постепенное увеличение рабочего дня. У меня фултайм к юрашиным двум — двум с половиной получится. А сейчас не больше четырех часов, в соответствии с трудовым законодательством. Правда, работа еще такая, что я могу себе это позволить...

— Да ну, работа такая! Кто хочет сидеть с ребенком, находит и дело соответствующее. — Юлька агитировала не ждать милостей от природы и взять их самой. — У меня приятельница одна стала консультантом по грудному вскармливанию и на курсах для беременных фитнес ведет три раза в неделю. От дочки передыхает, на булавки получает, а большего ей и не надо. А другая свой бизнес открыла: занялась пошивом то ли «кормительных» шмоток, то ли слингов каких-то навороченных, мечтает запустить линию одежды для мам и детей, чтоб в одном ансамбле можно было с ребенком выступать. Вроде, раскручивается бизнес. Третья сайт кулинарный сделала, обновляет ежедневно, вся в рецептах закопалась. Так что не надо отговариваться условиями — каждый может изменить их под себя. Вон у нас сейчас Маруся в журналистки из логопедов переквалифицируется — будет тебе еще пример.

К тому времени я взяла еще несколько интервью для родительских изданий.

Хм, а действительно, интересно выходит. Некоторых мамаш родительство настолько «вштыривает», что становится новой профессией, — я только сейчас об этом подумала и поделилась мыслью с девчонками.

— Ага, некоторые потом вообще ни о чем говорить не могут, только об этом. Прямо как мы с вами, — подтвердила Юлька. — Кстати, я бы некоторых баб пинком на работу выгоняла, а то у них матернит начинается.

— Чего? — Малина быстрее всех среагировала на незнакомый термин.

— Ну, знаешь, бывает пульпит, ларингит, аппендицит. А у некоторых женщин матернит — воспаленное материнство.

— Где-то я про это читала, — заметила Наташка.

— Ты читала, а я наблюдаю сплошь и рядом. «Все для ребенка, мне для себя ничего не надо. Какой кошмар, современные женщины забыли о своем основном предназначении!» — и ничего хорошего в итоге. Муж заброшен, дите чахнет от чрезмерной заботы, а мамаша все квохчет: «Ах, как жаль, что декрет не до школы!» Да была б ее воля, он до деточкиной свадьбы продолжался бы. И плавно переходил в отпуск по уходу за внуками.

— Между прочим, я была бы очень рада, если бы моей маме дали такой отпуск! — как обычно, оппонировала Наташка. — А то она спешит домой к урокам готовиться, когда я возвращаюсь с работы. И у меня вместо отдыха начинается вторая смена. Надо и убраться, и ужин приготовить, а Юраша активно компенсирует мое дневное отсутствие, требует безраздельного внимания.

— А ты, можно сказать, не рада? — на Юлькином месте я бы оставила Наташку в покое.

— Нет, конечно, я сама с удовольствием с ним играю, занимаюсь. Более того, полдня вполне хватает, чтобы соскучиться по нему. Но знаешь, иногда и отдохнуть хочется…

Слушая девчонок, я понимала, что, видимо, не дошла еще до кондиции, когда работа воспринимается как отдых и смена однообразной материнской деятельности. Потенциальные сложности с нянями, Нюськины переживания от моих уходов и повисание на мне по возвращении, разрывание между интересами дома, дочки и работы, не говоря уже про свои личные — все это пугало меня пока что гораздо больше, чем привлекали гипотетические плюсы выхода на работу. Хотя после нашего разговора я стала гораздо терпимее к той однокласснице. В конце концов, ведь выжили как-то наши родители, хотя у бабушек был декрет всего 70 дней. Люди, вообще, довольно живучие существа…




Блажен, кто смолоду был молод...


Когда мы с Нюськой были одни, меня полностью устраивало все, что она умела делать. То есть, конечно, всегда не терпелось дождаться, когда же она, наконец… (поползет, пойдет, заговорит, научится читать, выйдет замуж), но при этом никак ускорять процесс ее развития не хотелось. Я видела, что ребенок вполне нормальный, и понимала, что детям, вообще свойственно не все уметь (впрочем, как и взрослым).

Мучения начинались при общении с окружающими. На первом году Нюсиной жизни мое самолюбие страдало при любом контакте с родственниками. Увы, или к счастью, но у нас с Гошкой на двоих выходило больше десятка тетушек–дядюшек–двоюродных братьев и троюродных кузин (у которых тоже были родители), и это не говоря уже про полный комплект бабушек и дедушек (как Нюсиных, так и наших собственных). Все эти, без сомнения, прекрасные люди, были чрезвычайно участливы. С какой бы периодичностью они не общались с нами — от раза в день до раза в год — первым делом они осведомлялись о Нюсиных достижениях, точнее, о том, какие вехи Нюся, наконец, одолела.

Ближний круг (наши мамы и бабушки) особенно активизировался на этом фронте в некие критические периоды, когда, по их мнению, дочке пора было совершить очередной прорыв, например, вырастить зубы (начиная месяцев с 4–5 этот вопрос задавался регулярно), поползти, пойти (они справлялись об этом у Гошки и у меня чуть ли не каждый день, иногда даже по два раза в день — месяцев с 11 и до года с небольшим, когда это, наконец, произошло), заговорить. В общем, к моменту выхода на очередной этап развития я больше радовалась тому, что бабушки в очередной раз от нас отстанут (хоть и ненадолго), чем, собственно, новому навыку, приобретенному дочерью.

Конечно, сравнения достижений были неизбежны в песочнице. Мы с девочками хором изнывали в ожидании «когда же…», после чего одна отпочковывалась с гордым «а мы уже!» Она снисходительно смотрела на еще большее нетерпение остальных, пока, постепенно, кто-нибудь самый отстающий не оставался в одиноком меньшинстве. Тогда все «продвинутые» начинали утешать.

— Пойми, дети растут не поступательно, а скачкообразно! У твоего ребенка просто еще не начался очередной скачок! У каждого индивидуальный темп развития. Хотя при желании можно побольше заниматься, — говорила в таких случаях Наташка.

— Может, вам врачу на всякий случай показаться? — по–своему успокаивала Малина.

— Ну, значит, ей просто пока это не надо. Забей, само устаканится, — щедро делилась пофигизмом Юлька.

Я в таких случаях чаще прикусывала язык, потому что первой моей реакцией было «Ну, ничего, границы нормы широки, а если что, для особых детей есть много специальных учреждений…»

У всех нас, кто бы что делал или не делал, в итоге дети догоняли остальных. Тем не менее, каждая на свой лад все равно переживала.

— Ой, девочки, не знаю, что и думать. У Тони зубки не растут… А у Алеши истерики каждый день. Это нормально, как вы думаете? И долго так еще будет продолжаться? — Малина очень переживала, если дети не вписывались в рамки нормативов. Не знаю, почему, наверное, она винила себя во всех их неудачах (впрочем, себе же она приписывала и заслуги любых их достижений) и боялась осуждения со стороны окружающих. Мы же крайне сдержано реагировали на любые проявления достоинств или недостатков малининых детей, по крайней мере, если они не касались наших собственных отпрысков.

Юлька скорее просто удивлялась разнице старшей и младшего: «Надо же, Катерина в этом возрасте уже…/еще и не думала.. — а этот, вы посмотрите…!» — при этом от нас обычно ничего кроме восторженного поддакивания не требовалось, поэтому продолжения разговора не выходило.

Наташка ко всему подходила основательно. Она сверялась с какими-то таблицами развития и регулярно сообщала нам о том, что дети должны уметь в свои годы (или месяцы). Периодически докладывала на площадке об инновационных методиках развития всего у всех в любом возрасте и при любых исходных данных. Ну и, безусловно, делилась очередными семейными наработками:

— Юраша отличает полосатый квадратик от однотонного! Юраша сегодня выполнил двухступенчатую инструкцию: «Найди мишку и дай его папе». Юраша сложил все лото! Юраша включает–выключает свет и комментирует «Гойит — не гойит!». Каждый раз, слушая это, я испытывала острое чувство неполноценности — как собственной, так и Нюсиной. В нашем доме не было ни однотонных, ни полосатых квадратиков, я не давала Нюсе никаких инструкций, не играла в лото и с выключателем справлялась сама. Ребенок рос как трава в поле у мамы–дипломированного педагога. Мне было стыдно.

Глушила я эти переживания, приходя к Наташке в гости, где у Нюси была возможность хотя бы увидеть прекрасные пособия, которые помогали Юраше достичь таких интеллектуальных высот. На самом деле, в магазин развивающих игрушек Наташку просто нельзя было пускать с деньгами. В ее доме половину детской комнаты занимал какой-то особый спорткомплекс, везде были шарики из «сухого бассейна» и карточки Домана. Над всем этим звучал Моцарт.

На мой вопрос, зачем столько, она пускалась в пространные рассуждения, что хоть ускорять развитие и не вполне корректно, а чрезмерная нагрузка на мозг не всегда хороша для детской психики, но ее цель — полностью раскрыть потенциал ребенка, дать ему хороший старт для всей дальнейшей жизни, ведь программы детских садов и школ требуют слишком мало, в то время как дети могут гораздо больше. Значит, реализовать их способности — дело родителей. В конце концов, ей самой интересно этим заниматься. Периодически Малина просила Наташку показать ей что-нибудь из своего богатого методического арсенала, чтоб можно было научить детей какому-нибудь трюку и потом показывать гостям. Наташка оскорблялась в лучших чувствах и говорила, что она не дрессировщик, и раннее развитие не цирк, а долгая кропотливая работа. Конечная же цель не головокружительные успехи, а наличие некоторых навыков, таких как мышление, креативность и других, которые Малине все равно не свойственны. Действительно, зачем учить детей чему-то, что станет кардинально отличать их от родителей?

При этом я вспоминала лекции в институте. Если верить нашим преподавателям, то и те дети, кого учили читать с трех лет, и те, которые впервые увидели азбуку только в школе, к восьми годам читали совершенно одинаково. Правда, насчет креативности нам ничего не говорили. Но я, тем не менее, верила, что все, заложенное в Нюське, успешно проявится, если не мешать.

Очередной виток баталий наступил, когда Наташка собралась вести Юрашу на «развивалки» и предложила нашим детям пойти вместе с ними.

— Наташ, да ты что, издеваешься, что ли? Им же по полтора года! — возмутилась Юлька.

— Ну, нашим с тобой по полтора, а марусиной красавице уже год и восемь.

— Ты так говоришь, как будто она у меня старая дева по сравнению с вашими молодцами! — обиделась я за дочь.

— Я так говорю, потому что в сравнении с нашими мальчиками она уже достаточно созрела для занятий!

— И чем же ты им предлагаешь заняться втроем, нашим зрелым отпрыскам? — спросила Юлька. По выражению ее лица, ответ напрашивался один и, по–моему, не вполне соответствующий потребностям наших «больших» детей.

— Я предлагаю позвонить по объявлениям, которые развесили по всему району.

— Ну, вот ты позвони, расскажешь нам, что к чему, а потом уже и решим, отпускать ли с Юрашей за компанию наших интеллектуально девственных детей, или нет.

На следующий день мы слушали краткий обзор учреждений дополнительного образования для детей раннего возраста нашего округа.

— Девочки, я все узнала. По объявлению ходить не надо. Я спросила, по какой программе они занимаются, так они как начали перечислять: буквы по таблицам Зайцева, то–се, чуть ли не урочная система, и за дополнительную плату — английский. Я говорю: зачем эти абстракции? Детям нужна предметная деятельность! Мы об одном возрасте говорим? А они: да–да, это у нас для полуторагодовалых. Открывшаяся на Ленинском игровая нам тоже не подходит. Там дети только играют, и все. Этого, я считаю, все-таки недостаточно. В «Чудесном малыше» 45–минутные занятия вместе с мамами, там сразу несколько видов деятельности: и кукольный театр, и мелкая моторика, и потешки–хороводы. Но там за эти 45 минут такие деньги требуют, по–моему, совершенно, неоправданные. В общем, мы собрались в группу Монтессори, сейчас Юраше полезно с их пособиями позаниматься, а когда он подрастет, мы уйдем оттуда, ребенку нужна будет сюжетно–ролевая игра.

— Слушай, эта Монтессори для инвалидов все придумала! У моего мужа в газете писали, что нормальные дети от этой методики дебилами становятся! — Юлька, конечно, знала компрометирующие подробности о чем угодно.

— Ну, это полная ерунда, я тебе как специалист ответственно заявляю. — Мой диплом дефектологического факультета, оказывается, иногда мог сгодиться и в обычной жизни. — Закономерности развития у всех детей одинаковые, просто скорость разная, в зависимости от условий и обстоятельств, внутренних и внешних. А «просто играть» детям сейчас очень важно, — добавила я для Наташки.

Малина подошла только к концу этого разговора и внесла в него новую струю:

— А вы детей в сад-то уже записали?

— Мали–и–ин! Им по полтора года! Какой еще сад? — Юлька явно повторялась.

— Ну, смотрите сами. Заведующая сказала, что уже много наших одногодок записали, можем и не попасть. Мы же как раз из волны беби–бума. Смотрите, девочки, пока вы тут тормозите, мест может не хватить.

— Все вопросы с нехваткой мест решаются у нас в стране одним способом — спонсорской помощью, — Юльку ничем нельзя было удивить или испугать.

— Я предпочту те же деньги потратить на развивалки и другие занятия, — отозвалась Наташка.

— Ну, на твоих развивалках ведь не научат пользоваться столовыми приборами? И есть, что дают, не капризничая. И постоять за себя, если обижают. И вообще, жить в коллективе! — Малина, кажется, исчерпала список плюсов, которые дал детский сад ее старшему ребенку.

— Зато там не 28 человек на одного педагога, и температура в комнате не +16° в осенне–зимний период, и сквозняков нет! — парировала Наташка. — А коллектив у нас и тут, на площадке, вполне приемлемый. В крайнем случае, готова рассматривать вариант частного детского сада, если на занятия будет некому водить.

Я помалкивала. С одной стороны, мне казалось, что садовским детям в школе адаптироваться значительно проще, чем домашним. С другой, хорошо помнила, как меня в саду били матрешкой по голове. С третьей, профессия логопеда давала некоторые надежды на мою частичную занятость и возможность пристроить Нюську в тот садик, в котором я стала бы работать. Дергаться раньше времени мне в любом случае не хотелось.

— Хорошо, если тебе повезет. А то в этих частных заведениях, я слышала, с безопасностью и с гигиеной проблемы бывают. Не говоря уже про то, что там нет штатного врача или даже медсестры, — проворчала Юлька.

— Зато у детей из государственных садиков с психикой бывают проблемы, а у их мам — с больничными.

— Ну, знаешь, всеми детскими инфекциями лучше в детстве переболеть. — Юлька с Наташкой дискутировали вдвоем, мы с Малиной только переводили взгляд с одной на другую, попутно делая детям куличики.

— Знаю, но вопрос с больничными, особенно, из-за постоянных простуд, это не отменяет.

— Зато адаптация в школе потом сильно упрощается, когда полкласса уже знакомы.

— Ну, конечно, и когда всю мотивацию к учебе уже отбили «уроки» в детском саду!

— Девочки, вы меня простите, но, может, оставим этот разговор, а? Все-таки нашим детям еще не завтра в сад идти, — мне быстро надоел их спор, — и даже с развивалками вопрос вполне ждет.

— Ладно, проехали, — поставила Юлька точку в разговоре.




Отдохнем


— Ну, девочки, с летом определились? — бодро завела разговор Наташка, докатывая свою часть снежной бабы. Липкий мартовский снег был как раз нужной консистенции.

— А чего с ним определяться? Как будто варианты есть! — отозвалась Малина. — Я в деревню к бабке, как всегда. Пусть дети молока парного попьют, гусей погоняют, на живых коров посмотрят, а то только в рекламе их и видят.

— О, нет, это не для меня. Мы как-то про лето пока не думали, но, наверное, будем дачу искать. А ближе к осени сдадим детей свекрови и свалим куда-нибудь в Турцию. Чтоб тепло, все готовое, пить–жрать–купаться и ни о чем не париться, — вступила Юлька.

— У нас тоже, в общем, все просто — поедем в нашу хибару под Феодосией. Кстати, приезжайте ко мне в гости, — предложила Наташка.

— Да ну его, этот Крым. Сервиса никакого, пляжи платные, в Черном море мусор плавает. Нет, это не для меня развлечение. Если так хочется самой стирать–убирать–готовить, уж лучше апартаменты снять где-нибудь в Болгарии или Черногории. Объединиться еще с кем-нибудь и отдохнуть в цивилизованной стране.

— Ой, девочки, как вы не боитесь с маленькими ехать? Это ж и самолеты, и вообще, климат менять! — Такой вариант был явно не по Малине.

— Подумаешь, самолеты? Одну–две новых игрушки в салон по пути туда и столько же в заначку на обратную дорогу, пара бутылок с водой, коляску в багаж, — и полетели. А всякую детскую еду, памперсы, любую одежду где угодно можно купить — глобализация! В общем, если очень хочется отдохнуть с ребенком, сейчас это не проблема. — Для Юльки вообще, по–моему, почти не было проблем. По крайней мере, неразрешимых. — Правда, какой это отдых, мне мои спиногрызы и тут уже выше крыши надоели. Отпуск хочу… от детей, от готовки, от уборки — от всего. Чтобы можно было спокойно ходить на всякие массажи, спа–процедуры, валяться в номере, и никто меня не трогал.

— А я стараюсь все-таки в любую страну с собой брать все, что может понадобиться. Мало ли, что может случиться. Тем более, наша хибара не очень близко от города. Так что я и аптечку везу, и бассейн надувной, чтобы морскую воду греть для Юраши. В прошлом году он легко перенес перелет, гораздо лучше меня, — отвечала Малине Наташка. — Правда, тогда он грудной был. Ну, я думаю, в этот раз тоже все хорошо сложится. А насчет смены климата, мы всегда ездим на сорок дней, как педиатры советуют, чтобы был какой-то толк, кроме раздергивания организма акклиматизациями.

— Да брось ты! Вся Европа давно ездит на моря с детьми любого возраста и на разные сроки, — как обычно, стала возражать Юлька. — Это только наши перестраховываются.

— Знаешь, мне так спокойнее. Тем более, пока есть возможность взять отпуск на полтора месяца.

— Нет, девочки это все не для меня. Я и языков, кроме русского, не знаю и, вообще, боюсь этих заграниц. Мало ли что, а я там одна, с двумя детьми… — отказалась от заманчивых картинок Малина.

— Зачем одной-то? У меня полно знакомых ездят компаниями. Кстати, удобно. По очереди сидят с детьми. Можно спокойно ходить с мужьями на дискотеки, — отстаивала свое Юлька.

— На дискотеки бегать у меня совершенно желания нет. Муж тоже в отпуске хочет с сыном пообщаться, а то в году они, считай, только по выходным видятся. И мне из-за работы не хватает времени с ними побыть. Будем ходить купаться, может, как-нибудь в дельфинарий выберемся… — продолжала Наташка.

— Ага, а если случится, что врач нужен, ты тоже к дельфинам пойдешь? — В этот раз Юлька первая начала про медицину. — Ни страховки у тебя там, ничего нет. И до города из своей хибары еще фиг доберешься.

— Так у меня и в деревне условия такие же. За продуктами в поселок — три километра пехом. Автолавка исключительно раз в неделю, и то не все привозит. А за врачами только в райцентр на автобусе. Еще и мобильный плохо ловит, надо на крышу к соседу проситься, чтобы сигнал был. В том году намаялась, — поддержала разговор Малина, забирая у Тони ведерко для снеговика. — Но детям-то хорошо. Воздух, речка. Экология! Ну и мне в земле ковыряться нравится.

Слушая девчонок, я поняла, что с рождением Нюськи окончательно разлюбила лето. Первый раз разочаровалась еще в школе, когда все разъезжались, а я оставалась скучать в городе. Второй — в минувшем году, когда провела три с половиной месяца на даче гошкиной бабушки. Слушая Малину, я поражалась тому, как, оказывается, некоторые спокойно и философски могут относиться к такому виду досуга и даже считать его отдыхом.

Я на даче страдала. Во–первых, там не было Гошки, а я без него вообще маловменяема. Он приезжал по выходным отсыпаться, и я мучилась, потому что хотела одновременно побыть с ним наедине, тоже поспать и уйти втроем куда-нибудь подальше от его дражайших родственников. При этом его дедушка специально всю неделю копил хозяйственные дела, чтобы на выходных развлечься с любимым внуком. Так что муж спал, потом помогал деду, а я по–прежнему была приставлена к Нюсе без шансов отойти даже на шаг.

Во–вторых, на даче нам просто физически не хватало места. Ей–богу, я не ожидала, что одна маленькая принцесса и ее не такая уж крупная мать могут заполнить своими вещами столько пространства. Все, что оставалось на небольшой терраске от маленькой тахты, было завалено нашим барахлом.

Спать вдвоем с Нюськой было терпимо, хотя она перманентно норовила развернуться перпендикулярно мне и пихалась ногами. Но когда приезжал Гошка, становилось невыносимо: тесно, жарко, потно и совершенно мучительно в интимном плане. Всю неделю я ждала, когда же приедет мой ненаглядный, а в выходные по ночам (а также вечерам и утрам), я мечтала, когда же он, наконец, уедет.

В–третьих, там я остро страдала от одиночества и от чрезмерного общения одновременно. На даче, кроме нас, жила моя прасвекровь с мужем и их приятельница с мальчиком лет восьми, который либо играл в спайдермена и черепашек ниндзя там, где я выгуливала Нюсю в коляске, либо уходил куда-то на улицу к другим мальчишкам, впрочем, ничем, кроме звонкого голоса, особенно не досаждал.

Вторую половину дома — за символическим заборчиком — занимала соседка с полуторагодовалой внучкой. Девочка быстро получила прозвище «Молекула» — полностью «Молекула Ртути». Она с дикой скоростью хаотически передвигалась по своему участку и каким-то образом моментально оказывалась на нашем. Ее привлекала клубника, которую рвать категорически воспрещалось. Ее вообще тянуло ко всему, что было под запретом. Поэтому при появлении девочки у заборчика мне приходилось со сверхзвуковой скоростью бросаться на перехват. Чтобы минимизировать шумовой эффект, нужно было не только поймать, но и срочно отвлечь чем-то эту «мелочь», пока ее не заберет бабушка. Это вносило дополнительное разнообразие в мою и без того увлекательную дачную жизнь.

Уйти куда-нибудь так, чтобы никто не слышал мои разговоры по мобильному, было нереально. Так что хронический крик души «Заберите меня отсюда!» я давила в зародыше, урезонивая отчаявшийся внутренний голос тем, что младенцу нужен воздух. Так как событий почти не случалось, общение через смски теряло смысл за недостатком тем. Я изнывала от отсутствия бесед с друзьями и единомышленниками и ждала редких весточек от девчонок.

Зато общение со старшим поколением лилось через край. В доме были приняты совместные трапезы, так что меня будили к завтраку. Для этого просто начинали готовить; через картонные перегородки я слышала абсолютно все.

За столом меня экзаменовали по истории и современной политике, интересовались взглядами «нынешней молодежи» на религию и сельское хозяйство, социальное неравенство и кинематограф. Конечно же, со мной щедро делились пикантными моментами из детства и отрочества моего супруга, душещипательными подробностями конфликтов с его мамой и прочими накопленными за долгую жизнь семейными мифами и легендами.

Комментарии старших к современным методам взращивания младенцев неоднократно щекотали мои нервы: «Ты ведь педагог, ну, как же не понимаешь…», «неужели тебя не учили тому, как…», «современные врачи совсем разучились лечить, если считают, что…» Я мучилась, но в силу воспитания и определенного склада характера не шла на открытый конфликт, и только иногда шепотом жаловалась Гошке по выходным, что не могу больше держать ответ за всех и вся, всхлипывая тихонечко, чтобы через картонную стенку никто не услышал.

Звуки вообще были отдельной темой. Конечно, все понимали, что младенцы их издают. Но маленьким детям, если я случайно этого еще не знала, положено по ночам спать. Впрочем, днем тоже (видимо, им следует впадать в летаргию, если не повезло родиться немыми). А пожилым людям желательно устраивать сиесту после обеда, и в это время тоже должно быть тихо. Зубы, колики и прочее в дачной жизни не предполагались. Зато предполагались гости и праздники.

Дни рождения всей родни, годовщины Первого Поцелуя Прародителей и их бракосочетания, да вообще, хорошая погода, совпавшая с выходным днем — все это служило прекрасным поводом, чтобы поставить во дворе огромный стол и нажарить шашлыка для приехавшего неизвестно откуда народа. Сначала гости устраивали мне допрос с пристрастием: «Молока хватает? Спать дает? Зубы уже есть? Поворачивается?», потом делились своим богатым опытом воспитания детей, после чего забывали о нас, ликовали и громко выясняли между собой отношения далеко заполночь.

Нюся была образцовым младенцем, она спала в любой обстановке. Но я, увы, не обладала этим достоинством и спала довольно чутко, точнее, изначально не могла уснуть и маялась, лежа рядом с Нюськой, под звуки этих разборок. Свет включить я не могла, чтобы не разбудить дочку. Оставалось слушать комаров и считать дни до осени.

Я уверяла себя, что Нюсин нежный возраст в этих условиях — редкостное везение. Она не хотела ползать ни по дому, рискуя стать жертвой занозы, ни по двору, не желая исколоть руки–ноги и быть искусанной всеми ползающими насекомыми нашей полосы. Она не бегала, как «Молекула», не скандалила из-за недоступной клубники и не пыталась лезть в муравейник. Она не устраивала истерик за обедом, за которые потом мне пришлось бы держать ответ перед заслуженным пенсионерским трио. Она была еще очень маленькой, в этом мне крупно повезло.

За лето я научилась готовить на плитке, мыть посуду разноцветными губками (каждому типу грязи соответствовала строго определенная мочалка) и досуха вытирать после этого раковину (чтобы тараканы не пришли на водопой). Я почти привыкла к тому, что купание младенца — ежедневный героизм. Я стала на автопилоте прятать от ос любые сладкие и сочные продукты на столе под миски, и уже профессионально ловила комаров в сумерках. В общем, я выдержала то лето. Но в итоге решила: больше на такое не пойду никогда. В конце концов, в жизни есть место подвигу. Одному. И я его уже совершила.

Так что теперь мы ищем варианты отдыха, которые позволят всем членам семьи накопить сил на остальной год. Потому что, как оказалось, из воздуха счастье не берется…




Лучшее — враг хорошего


После очередной Нюсиной истерики я дрожащими руками набирала смску: «Ya urod! Ne mogu byt mamoi! Bednaya Nusya!» Верная Светка быстро оценила ситуацию: «Posle raboty budu. Zhdi».

К вечеру я испекла фирменный пирог — на этот случай у меня всегда лежала в морозилке пачка маргарина и замороженная вишня. Муж после чая был отправлен на выгул дочери, а мы со Светкой начали домашний сеанс психотерапии.

— Ну, что, критические дни? — спросила она.

— Да у меня каждый день сейчас критический! Ощущаю себя недочеловеком из-за того, что не испытываю хронического блаженства от вида драгоценной крошки. В книжках и журналах пишут о том, как стать прекрасной матерью. А ко мне приходит острое чувство неполноценности, когда сравниваю этот идеал с реальной собой…

— Отлично, давай так. Возьми лист бумаги и напиши, какие, по–твоему, должны быть признаки у идеальной матери и какие — просто у хорошей.

Я послушно выполнила. Получилось вот что:

 Идеальная мать идеально выглядит. Она ухаживает за собой и на нее приятно посмотреть, где бы она ни была, от кухни до песочницы.

 Идеальная мать — идеальная хозяйка. У нее всегда приготовлена еда для всех членов семьи, прибрано все, включая игрушки, которыми ребенок в данный момент не играет.

 Идеальная мать — идеальный педагог. Она все время придумывает что-то увлекательное, в игровой форме обучает ребенка всему с ее точки зрения важному, развлекая его и развивая. Она умеет изобретать игры для любых жизненных ситуаций: для супермаркета, чтобы ребенок там не заскучал, для лечения, чтобы оно шло веселее. Идеально создает условия для идеального решения ребенком возрастных задач.

 Идеальная мать идеально информирована. Она читает всю популярную литературу для родителей, всегда в курсе, что читать стоит, а что не заслуживает внимания, знает отзывы обо всех детских учреждениях в округе, является ходячим медицинским справочником и большой советской энциклопедией в одном флаконе.

 Идеальная мать сама идеально создает проблемы и сама идеально их решает.

 Идеальная мать — идеальный менеджер. Она выбирает оптимальный способ решения любой проблемы и организует по высшему разряду все, от детского праздника до поиска няни, в полном соответствии с потребностями, задачами и ресурсами.

 Идеальная мать — идеальный собеседник. Ей всегда важно, о чем говорит ребенок, и она уделяет ему 100% своего внимания. Она слушает и слышит своего ребенка, готова поддержать беседу на том уровне, который требуется ему в данный момент.

 Идеальная мать — идеальный дипломат. Она в любой ситуации может договориться с ребенком.

 Идеальная мать идеально позитивна. Она идеально выражает свои чувства в соответствии со всеми правилами конфликтологии, всегда оптимистична и конструктивна.

 Идеальная мать идеально самореализована. Неизвестно, где и когда, но она полностью реализует себя в профессиональном качестве

 Идеальная мать идеально к себе относится, она идеально знает свои достоинства и недостатки, принимает их, очень себя за них уважает и внушает такое же отношение к себе остальным. Радуется своей идеальности, отраженной в глазах окружающих.

Да уж, такая идеальная, что тошно становится… Перейдем к просто хорошей:

 Просто Мать просто хорошо выглядит в том, в чем ей в данный момент комфортно.

 Просто Мать убирается и готовит тогда, когда у нее есть на это силы и желание.

 Просто Мать может быть креативной тогда, когда к ней приходит Сказочная Муза. И запросто может не быть таковой все остальное время.

 Просто Мать никак специально не развивает ребенка, а просто живет с ним рядом.

 Просто Мать не знает всего на свете, но знает, у кого что спросить, если понадобится.

 Просто Мать часто идет путем наименьшего сопротивления.

 Просто Мать чаще всего позитивна по отношению к ребенку, но может накричать и шлепнуть его.

 Просто Мать занимается с ребенком тем, что ей самой интересно.

 Просто Мать уделяет себе то время, которое ей нужно для хорошего самочувствия, оставшееся же уделяет ребенку.

 Просто Мать может заставлять ребенка и манипулировать им, но редко это делает.

 Просто Мать знает свои достоинства и недостатки, старается развить первые и перерасти вторые, и ей плевать на то, как это выглядит в чьих-либо глазах.

Светка быстро проглядела глазами оба описания.

— Слушай, ну, это же просто робот какой-то, первая. А вторая — нормальный живой человек.

— Ага, кстати, почему-то первая оказалась очень зависимая от мнения окружающих, а вторая — нет…

— Ты еще подумай, каково ребенку с такой идеальной матерью. Представляешь, знать, что твоя мама — богиня. Это же автоматически налагает на него колоссальную ответственность: быть идеальным ребенком.

— Я бы из чувства протеста такого натворила..

— Вот–вот. Хорошо, если так. А то ведь пыталась бы достичь подобной безупречности, понимая, что это абсолютно безнадежно. Короче, прямой путь к неврозу.

— Слушай, но ведь пишут…

— Пишут разное. Некоторые, например, пишут, что ребенку нужна «достаточно хорошая мать», а не ходячее совершенство. Пойми, ты, такая, какая есть, — самая лучшая мама для своей Нюси. Ей не нужна журнальная картинка или послушная исполнительница инструкций из книжек. Знаешь, некоторые верят, что дети заранее выбирают себе родителей. Значит, Нюся выбрала тебя по каким-то качествам, и именно они ей нужны, чтобы вырасти. Я не призываю тебя наплевать на все знания по детской психологии и педагогике и пуститься во все тяжкие. Я просто предлагаю тебе попробовать принять себя такой, какая ты есть. Далеко не худший вариант матери, уж поверь мне.

— Но ведь я знаю, что бывают лучше!

— А почему ты думаешь, что они подошли бы твоему ребенку? И с чего ты взяла, что они абсолютно идеальные?

— Как, ну, я же вижу…

— Ты не круглые сутки их видишь. Понятно, что на людях все больше сдерживаются.

— Хочешь сказать, идеальных не бывает?

— Хочу сказать, что у любой медали есть обратная сторона. И перфекционизм может привести далеко не к самым привлекательным результатам. Потому что это постоянное напряжение и зависимость от внешней оценки. В какой-то момент эта бомба может рвануть — не психикой, так соматикой.

— Ну, ладно уж пугать…

— Действительно, давай лучше о тебе, а не о других. Есть ты, и есть твоя дочка. Попробуй-ка почитать книжки…

— Я читала! Там пишут, как правильно действовать!

— Какие вы интересные, педагоги… Все у вас делится на правильно и неправильно. И книжки у вас обязательно должны быть поучительными...

— А ты что предлагаешь?

— А я предлагаю тебе другие книжки. Про чувства. Про то, что испытывать боль, гнев, обиду, страх — нормально. Для всех нормально, для мам, в том числе. И не надо за это есть себя поедом. У тебя бывают выходные?

— Какие выходные, о чем ты?

— О том, что если круглые сутки находиться с одним и тем же человеком, даже самым любимым, рано или поздно можешь его возненавидеть. Ну, или себя, если быть такой, как ты, и так смачно себя винить во всех возможных грехах.

— Ну, вот подрастет Нюська, пойдет, наверное, в сад…

— Да я тебе не о том, куда она пойдет, а о том, чтобы ты планку требований к себе снизила до реальной высоты. И замечай, пожалуйста, что ты делаешь, а не только то, чего ты не делаешь.

— Легко тебе говорить…

— Ну, у нас же с тобой тут не долгосрочная психотерапия, а так, оперативная промывка мозгов. Захочешь подробнее разобраться в том, откуда у тебя такие тараканы в голове, и чего тебя так сносит на перфекционизм и самоедство, дам телефончик.

— Дорого, небось…

— Нравится сходить с ума — пожалуйста, никто не заставляет. А здоровье, включая психическое, в общем, штука довольно ценная. И хрупкая.

— Ладно, спасибо, подумаю…

В песочнице я решила эту тему не поднимать, все-таки у каждого свои идеалы. Наташка, наверняка, тянулась к каким-то другим образцам, нежели я, не говоря уже про остальных девчонок. То, что у каждой красивой картинки была своя изнанка, почти не вызывало у меня сомнений. Зато однажды мы с девочками разговорились о том, какими хотим видеть наших детей в будущем.

— Ой, я точно знаю, — неожиданно резво отозвалась Малина, делая очередные куличики. — Значит, так. Высшее образование, чтобы потом в офисе работали, пусть к 25 годам уже будет семья и хотя бы к 30–ти внуков мне нарожают! Ну, хотя бы по одному! И, конечно, чтоб здоровые, физически и психически, не надо нам никаких отклонений и извращений..

— То есть Чайковского, Ван Гога или Достоевского ты из Алеши вырастить не хочешь, — ехидно начала Юлька, выкапывая под одной из стенок песочницы туннель на волю.

— Почему? — резвости хватило ненадолго, малинин мозг забуксовал.

— Потому что Чайковский был геем, Достоевский — эпилептиком и азартным игроком, а Ван Гог далеко не образец психического здоровья.

— Да этих великих, кого ни возьми, все они странные, — защищалась Малина. — Ну их, правда!

— Кстати, Рокфеллер даже среднего образования не получил, — продолжала бить Юлька.

— Ты еще Эйнштейна вспомни! — отозвалась Наташка с горки.

— Ну, девочки, согласитесь, это же исключения. Далеко не все двоечники становятся крупными бизнесменами или, тем более, учеными. Так что это не очень корректные примеры, — я попробовала их слегка успокоить.

— А программировать заранее личную жизнь своего ребенка — это корректно, по–твоему? — расходилась Юлька. — Толстого, оказывается, неправильно растили — женился уже сильно за 30!

— Насчет семейной жизни не скажу, а вот против успешности не возражала бы. — Дошла до песочницы Наташка. — По–моему, стремление быть лучшим очень даже неплохое. Пусть достигнет чего-нибудь такого, чем я потом смогу гордиться. — Вспомнив Светкины разговоры про перфекционизм, я прикусила язык.

— Пусть самостоятельными хотя бы вырастут! — опять прорвало Малину. — А то ведь невозможно, все за них делать надо! Только подставляют: руки — чтоб одели, нос — чтоб вытерли, рот — чтоб накормили, горшок — чтоб вынесли… Ну, сколько можно!

— Да сколько тебе говорить? Как же дети вырастут самостоятельными, если они этому не учатся? Все за них делают, как нарочно, чтоб они без мамочки ничего не могли, и еще возмущаются! — опять напала Юлька.

— Ну, а что ты предлагаешь? Составить список желаемых качеств у ребенка в будущем и целенаправленно их развивать? — вчерашняя таблица еще не выветрилась у меня из головы.

— Да хоть бы и так! А то вон у Катерины в школе постоянно слышу, что дети должны быть послушные, исполнительные и все такое, а когда смотришь где-нибудь описания вакансий, сплошь требуют инициативность, умение принимать решения и брать на себя ответственность! А откуда это возьмется-то?

— Ну да, своими руками себе будущие проблемы создаем… — меня не отпускал мрачный настрой.

— Что-то мы определенно закладываем… Знать бы еще, что, — Наташка сегодня была лирична.

— Ага, воспитываешь, воспитываешь, а потом в школе дурная компания — и привет! — разошлась Малина.

— А надо тщательнее выбирать ребенку школу! — тут же отреагировала Наташка.

— Девочки, да никакая школа не поможет, если головы на плечах нет! У меня вон у приятельницы дочка училась в физматлицее, отличница была, без блата поступила на физфак. А потом как захипповала! Из дома ушла, ночует у друзей, не хочет делать вообще ничего! — наставляла опытная Юлька.

Я, как обычно, предпочла не лезть со своими мыслями. Но вспомнила, что когда Нюська была еще совсем маленькой, кто-то из родственников меня спросил, какой я хочу видеть ее в будущем. Тогда я подумала, что, наверное, мама должна принимать детей любыми. Независимо от политических или религиозных взглядов, сексуальной ориентации и семейного положения, от успехов и ошибок. Только одно мне трудно принять — тупое следование за толпой. Так что я ответила: «Думающей». Я верила, что готова принять любой выбор, если он действительно будет именно ее выбором, а не чьим–то.

Сейчас я, наверное, менее категорична. Я полагаю, что Нюсины успехи — только ее, как и неудачи. Ей может нравиться офис, мастерская или орнитологическая станция. Вероятно, она захочет попробовать себя в балете или дизайне, в юриспруденции или сельском хозяйстве. Кто знает, не исключаю, что ее увлечет борьба против принятых в обществе ценностей, и она ударится в революцию или станет дауншифтером. Или вдруг она окажется честолюбивой карьеристкой. Может, когда она вырастет, я про это забуду. Но сейчас я хочу только одного: чтобы моя дочь была счастливой и жила в согласии с собой.




По кругу


Как-то мы с девчонками в очередной раз стали обсуждать мужей.

— Он хочет, чтоб у меня была фигура, как у девочки! — поджав губы говорила Наташка.

— А моему вообще ничего не надо! Вечером приходит с работы, поест и спать! Ни со мной, ни с детьми вообще почти не разговаривает! А все выходные сидит с пивом у телевизора, как приклеенный! — кричала Малина на всю площадку.

— Да тише ты! — цыкнула Юлька. — Моим про отцов лишний раз лучше не напоминать.

Я пыталась вспомнить хоть какой-нибудь недостаток мужа и не смогла:

— Ой, а мой такой замечательный! Прям плакать хочется! — почему-то из глаз и вправду закапали слезы.

— Так. Опять, значит, ревешь? — прищурилась Юлька. — Тест на беременность делала?

— Юля, ну ты опять! — шикнула Малина.

— А правда, помнишь, ты у меня вчера не захотела ничего сладкого к чаю. Не тошнит случайно? — отвлеклась от качелей Наташка.

— Да ладно вам, девчонки! Бросьте! — отмахнулась я, хотя на самом деле, даже мой нестабильный цикл уже давно должен был закончиться. Или правильнее сказать: начаться? В общем, я и сама подумывала, не задержка ли это.

На следующее утро подозрения подтвердились. Подруги оказались правы.

Наверное, это называется запланированная беременность: мы сознательно не предохранялись уже месяца три. И все равно две полоски на тесте оказались неожиданными и огорошили меня. Значит, опять… Снова по кругу — долгое ожидание, пузатая неуклюжесть, потом памперсы, кормления нон–стопом, капризы… Только на этот раз их будет уже двое, и кто знает, каким это все окажется...

Но было острое чувство, что какому-то человеку, тому самому, который уже притаился у меня в животе, очень нужно родиться на свет. И мне не хотелось ему в этом мешать. Я была уверена, что он принесет с собой счастье — может, только свое, а может, для всей нашей семьи или для кого-то еще. Будут новые улыбки, новые распахнутые глазки, новые теплые ручки, новая любовь и новая нежность… В этом месте я опять заревела и додумать уже не смогла. Решила, что буду считать все не вторым кругом, а новым витком спирали, и стала собираться на прогулку.

— Маруська, поздравляю! Двое — это шикарно! — радовалась Юлька. — Давайте праздновать! Закажем пиццу прямо на площадку! Я угощаю!

— Ой, Юльк, спасибо. Мне уже как раз есть захотелось. А то с утра — никак. Странно: с Нюськой вообще никакого токсикоза не было, а теперь по вечерам ем и не могу остановиться, а с утра ничего не лезет.

— А у нас тоже сегодня праздник. Визу получили, едем все к маме! — поделилась Юлька, попутно объясняя оператору, как найти нашу площадку.

— Погоди, ты что же, насовсем? — расстроилась Малина.

— Ну, зарекаться не буду, но на пару лет точно. Надоело мне тут. Климат неподходящий! И цены слишком высокие. А в Австралии, знаете, как здорово? И зарплата у врачей такая, какой они заслуживают. В общем, мама обещала поделиться. А там, глядишь, мужа какого-нибудь симпатичного найду..

— Юльк, да ты что, как же мы тут без тебя будем? — начала я, но тут к разговору подключилась Наташка:

— И я, похоже, отсюда уезжаю.

Этого удара я не ожидала никак:

— А ты-то куда?

— Ну, это же не наша квартира, а родителей мужа. Его брат жениться собрался, отдельно жить хочет. Вот они и решили квартиру разменивать, — ответила Наташка и пошла с Юрашей в другой конец площадки на карусель.

— Малин, ну, ты хоть никуда не собираешься?

— Нет, что ты, я здесь остаюсь! Правда, думаю на работу выходить. Тоне уже почти три, как раз в садик пойдет с осени.

— Девчонки, да вы что, все меня бросаете? — у меня на глаза опять навернулись слезы.

— Ладно тебе, не реви. В гости будем друг к дружке приезжать, созваниваться. — Юлька, как всегда, щедро делилась оптимизмом. — А то как ты без нас подготовишь, — одними губами она сказала «Нюську», — к важному событию?

— Ой, я про это еще вообще не думала. Погоди, самой бы подготовиться! — отмахнулась я. Но от Юльки было не так-то просто отмахнуться.

— Давай–давай, думай. А то барышня уже взрослая, сказать надо будет обязательно.

— А я Алеше про Тоню сообщила, когда живот уже большой был. Он спрашивал: «Мама, это ты так наелась?» — ну, пришлось объяснить. Говорила, что вот, будет ребеночек, они вместе играть станут.

— Ох, он и обломался потом, небось, когда ты из роддома вернулась. — Юлька, конечно, угадала.

— А что ж мне ему надо было говорить, что принесут кричащий кулек?

— Хоть бы и так. Все-таки адекватные ожидания должны быть, а то наступит потом разочарование, — сказала Наташка, проходя мимо.

— Ой, девочки, да ну вас. Всегда вы меня ругаете. Зато как вспомню, насколько все-таки со вторым спокойнее себя чувствуешь!

— Ага. Это правда. И нежности к нему больше. Когда есть, с кем сравнивать, он кажется ма–а–аленьким таким, беззащитным, — ностальгировала Юлька.

— Эй, мамаши, вы не отвлекайтесь! Как мне еще готовить барышню? — я вернула внимание девчонок к себе.

— Как-как… На УЗИ с собой возьми, объясни все. Расскажи, что все это нескоро. Пусть помогает тебе во всем. — Хорошо, что Нюська при этом увлеченно катала по площадке кукольную коляску и не слушала, а то давно бы уже с расспросами пристала. — Только сам процесс в подробностях не расписывай. Скажи, что доктор знает, как ребеночка достать. О, вон и наша пицца! Сюда, молодой человек, это мы заказывали!

— Ну, ты и глазастая, Юльк! — поразилась Малина.

— Слушайте, а как я в роддом поеду? — вдруг задумалась я.

— Позовешь кого-нибудь. Малину хотя бы, — отозвалась Юлька. — Или покатаешься на «скорой», а Гошку с Нюськой оставишь.

— Не–не, я без него никого не хочу рожать!

— Да ладно, я приду, если что, не переживай! — подтвердила Малина. — Разберемся! Ты только дочку заранее предупреди.

— Ну, девочки, за все хорошее! — произнесла Юлька тост. Мы чокнулись соком.

Моя жизнь, как и три с лишним года назад, снова стала отсчитываться неделями, а не месяцами… Девчонки очень помогали в начале беременности: брали к себе пару раз Нюську, когда я ездила в консультацию, и еще как-то, когда я совсем плохо себя чувствовала, а Нюська истерила. 

Потом мы дружно проводили Юльку с детьми в Австралию. Она оттуда писала Наташке длинные е–мейлы и присылала фотографии какой-то совершенно неземной красоты, утверждая, что живет с ней рядом. Больше всего нас потрясло описание тамошних детских площадок: огороженных, с резиновым покрытием и ремнями безопасности на всех качелях–каруселях… А еще оказалось, что в Австралии географическая карта, действительно, вверх ногами. 

Спустя некоторое время, уехала и Наташка. Она теперь жила на другом конце города, и мы никак не могли повидаться. То дети болели, то родственники приезжали, то просто сил не было… Выходные ведь у нас и раньше были заняты какими-то своими делами, а по будням встречаться стало затруднительно. Наташка приезжала уставшая после работы, а я боялась соваться в метро в час пик с пузом и с Нюськой. Так, по телефону иногда болтали, но общих интересов становилось все меньше. Я была слишком погружена в беременные заботы, беспокоилась о пояснице, ценах на контракты и графике закрытия роддомов на мойку. Почему-то на расстоянии у нас общаться не получалось…

Малина устроилась куда-то секретаршей, иногда звонила мне пожаловаться на тяжелую жизнь. Если честно, я сама не очень рвалась с ней встречаться.

В общем, к рождению Гуси (Оля — Ольга — Ольгуся…) я опять осталась одна… Теперь моим основным собеседником стала трехлетняя Нюська, такая большая и сознательная по сравнению с новорожденной сестренкой. В чем-то я стала больше понимать Юльку с Малиной. Со вторым ребенком и вправду оказалось все немножко по–другому. Мне было забавно вспоминать наши споры в песочнице, желание найти истину и убедить всех в ее непогрешимости, Наташкину одержимость неофита. Мне стало спокойнее и проще с одной стороны, труднее и суетней с другой. Жизнь стала менее монотонной, зато все чаще возникало ощущение дежавю: где-то я это уже видела.

На нашей площадке появились новые мамы с детьми. Я продолжала гулять там с Нюськой, привязав к себе «мелкую» слингом. Мне очень не хватало опытных подруг, но иногда я сама оказывалась в этой роли: отвечала на какие-то вопросы начинающих мамаш, которые, увидев со мной двоих детей, спрашивали совета.

Я по–прежнему не умею знакомиться на улице. Но в поликлинике, обувном магазине и подъезде начинаю оглядываться. Вдруг опять получится? Иногда так хочется с кем-нибудь поговорить…