Не пролететь мимо Земли Мария Гинзбург Роман о тех, чья юность пришлась на начало нулевых. Секс, наркотики, рок-н-ролл, глухая стена непонимания со стороны взрослого, равнодушного мира. Неоткуда ждать помощи в сложной ситуации, и не на кого больше положиться, кроме как друзей и на свой – еще весьма скромный – жизненный опыт. В молодежной неформальной тусовке встречаются двое – Грин и Рикошет, «правильный» добрый мальчик и гей с темным прошлым. Такие разные и в то же время похожие, словно негатив и позитив одного и того же снимка. Грина манит небо, Рикошет уже видит у себя под ногами языки адского пламени. И каждый получает то, во что верит… Мария Гинзбург Не пролететь мимо земли Нет ничего более неустойчивого, чем добродетель, не закаленная огнем.      Марк Твен. Человек, который совратил Гедлиберг Всем подросткам посвящается Предисловие «Уже нет возврата в мою невозможную юность, в мой рухнувший карточный домик, в мою зачарованную страну…»      Дарья Асламова. «Записки дрянной девчонки» Не бойтесь, оно будет коротким. Стивен Кинг как-то написал: «За исключением трех небольших групп людей никто не читает авторского предисловия». Затем он дает язвительную и точную характеристику этих трех групп, но потом вспоминает, что есть еще и «люди, которые тем или иным образом помогали писателю. Эти последние хотят знать, не слишком ли много возомнил о себе писатель и не забыл ли случайно, что не он один приложил руку к данному творению. И я хочу поблагодарить этих людей. Так что потерпите немного, пока я говорю эти свои спасибо». Мне тоже есть кому сказать спасибо, и, самое главное, хочется это сделать. Моим подросткам – правонарушителям, с которыми я работала по программе «Восстановительного правосудия» и «Примирения в семье». Тем, кто и является героями этой книги. Тем, кому наша программа помогла пережить это жуткое и страшное время, которое называется «переходным периодом». И тем, кому я помочь не смогла, хотя сделала все, что было в моих силах. Психологические программы, увы, рассчитаны совсем не на то, чтобы перевоспитывать взрослых или перешибать равнодушие и ханжество чиновников. Замановой Тамаре Васильевне, директору Центра Семьи, которая и предложила мне участвовать в этой программе. Моим друзьям, которые давно уже не подростки, нашим городским ролевикам, моему папе, составлявшему электрические схемы для главного героя. Пролог Медсестра сразу понравилась Роме. Ника не стала задавать вопросов о том, откуда на руке новичка появилась дырка размером с пятирублевую монету. Медсестра намазала ему руку какой-то мазью, от которой по кисти разлилось приятное тепло, и наложила повязку. Сейчас Ника черкала световым пером на гладкой поверхности монитора, а Рома смотрел в окно. Огромные башни жилых домов, имевшие по местной моде зеркальную поверхность, пылали в лучах заката. Вид был совершенно неотличим от вида крупного земного города вечером. «Ужас в том, что здесь все слишком похоже», подумал Рома. – «Постоянно забываешь, где находишься». Ника посмотрела на него. – Парашютист? – спросила она. После разноязыкой трескотни в курилке родная речь ласкала слух. Медсестра говорила по-русски без какого бы то ни было намека на акцент. Рома кивнул. – Тебе пригодятся эти навыки, – сказала Ника. – Хотя здесь прыгают не с парашютом, а в таком, знаешь, скафандре… Но принципы управления полетом похожи. – Спасибо за информацию, – сказал Рома. Медсестра вернулась к его документам. – Как тебя зовут? – спросила она. – Грин, – сказал Рома. – Прости? – Роман Гриневич, – поправился он. Ника задумалась. – Сожалею, но наш алфавит не позволяет отобразить такое сложное имя целиком. Можно «Гринон», можно «Гринов». – Нет, так не пойдет. – Тогда – Роон Грэ. Устроит? – Вполне. – Добро пожаловать, Роон Грэ. А кстати, как ты к нам попал? Рома пожал плечами. – Как все, – ответил он спокойно. Ника отвела глаза. * * * На веранде детского сада, где сидели подростки, было совсем по-летнему пусто. Да и поздно было уже. Где-то рядом крутили Кинчева. Илья неторопливо выбивал табак из папиросы. Он так нежно и осторожно постукивал по ней, что наблюдавший за ним Лешка не выдержал и сказал: – Ты ее как будто девчонку гладишь, ей-богу. – Так и надо, – добродушно усмехнулся тот. – Сюда ведь больше входит, чем в сигарету? – спросил Леша. Илья кивнул и спросил, разводя руками в поисках названия: – А где... штучка такая полезная... Свою куртку он отдал Вике незадолго до того, как ребята начали забивать косяк. Вика засунула руку в карман и вытащила просмоленную бумажку. – Такая? – спросила она. Илья кивнул, скрутил тычку и снова стал искать, на этот раз зажигалку. – Викушка, а ты анашу не куришь? – Нет. – И никогда не курила? – удивился он. – Да ну, врешь. – Рита, скажи, – обратилась Вика за поддержкой к подруге. Рита отрицательно покачала головой. – Да ладно вам, – не поверил Илья. – Ведь ты вещь нужную сразу нашла, когда я не знал, как сказать. Илья протянул косяк Рите. – Только парик, – сказала та. Суть этого нехитрого приема заключается в том, что более опытный плановой постепенно вдувает дым в легкие второму, который еще не умеет регулировать процесс и не знает, как ему остановиться. Лицо Риты с закрытыми глазами и открытая шея в воротничке джемпера медленно посерели и словно разбухали, наполняясь дымом. Рита слегка стукнула Илью по плечу, и он тут же отошел. Из-за небольших елочек появились трое подростков чуть помладше. На плече самый высокий из них нес огромный магнитофон. Компания устроилась на соседней веранде и немедленно врубила музыку. – Первый раз вижу девушку, которая никогда не курила анашу, – сказал Илья и отдал косяк Леше. Тот не спеша подкурил, закрыв ладонью рот, и пошел к компании с магнитофоном. Один из подростков отказался. Второй принял парик, неловко закашлявшись. Пока последний деловито подкуривал, Леша объяснял его другу, что нужно было делать. Их небольшая группка и беззвучно двигавшая руками фигура Леши сквозь клубы дыма выглядела, как компания призраков. Вика передернула плечами и отвернулась. «Боже мой», подумала девушка. – «С кем я тусуюсь! Моральные уроды и выпускники фабрики недоделок… Где же он, мой принц на мерседесе. Или простой нормальный парень, где он? Хотя бы на «девятке», черт с ним, с мерседесом…». – А я сегодня ходил на работу, – сказал Илья. – Ты разве еще работаешь? – вяло удивилась Вика. – Нет. Я так... с ребятишками поболтать, – ответил Илья. – Мне нож должны были сделать взамен того, который у меня эти менты поганые отобрали. Так вот, я его и забрал. – Покажи, – попросила Вика. Илья достал нож и отдал его Вике. Затем громко спросил, обращаясь к подросткам на соседней веранде: – Слышь, пацан, а "Статья 206, часть два" есть у тебя? Хозяин магнитофона кивнул. – Поставь, пожалуйста. Услышав вступление и хриплый голос Кинчева, Илья даже закрыл глаза от наслаждения. «Старье», думала Вика. – «Теперь и номер-то у статьи другой. А Илья-то, Илья…Алкоголик несчастный. И небось чувствует себя борцом за свободу, как Кинчев. Так Кинчев-то за свои песни срок чуть не схлопотал, а не за, что пытался нож на бутылку водки обменять». Илью теперь ждал суд за разбойное нападение. Предлагая нож в качестве натуральной оплаты, он немного порезался. Вид крови насмерть перепугал продавщицу, которая вызвала милицию. Поскольку Илья попадал в такие дела не первый раз, надежды отделаться условным сроком он уже не питал. Девушка вздохнула и стала рассматривать нож. Он был в старых ножнах, которые Рита расшила бисером. Она сделала этот подарок парню еще очень давно, когда Илья гулял с Ритой. Нож был необычно тяжелым, с грубо обработанным клинком. Вика несильно ударила им по скамейке, на которой сидела. Клинок вошел в дерево до половины. – Эй, аккуратнее, – проворчал Илья, вытаскивая его. – Это же сталь – из сломанной пилы по металлу. Я лучше уберу, это детям не игрушка. Леша тем временем качал Риту на железной лестнице, положенной через поребрик. Девушка довольно визжала и старалась упасть. – Суд – то когда? – поинтересовалась Вика. – Да, что-то около месяца осталось, – с деланно беспечным видом сказал Илья. – Следователь замучилась с ним, – сообщила уже упавшая Рита. – И меня замучила окончательно. Илья дома не живет теперь, про повестки не знает ничего, и к ней не приходит. Она ко мне: почему Илья не пришел? Что с ним? Где он? Мать мою своими рассказами напугала до полусмерти. – Ты и ушла тогда? – спросила Вика. Рита кивнула. – Я маме говорила: закрой рот, а то я из дому уйду. Она: «Уходи», ну, я в тот же вечер к Леше переехала. Вика знала, что мать Лешки уехала на год в Германию. Отчим парня, Виктор Федорович, занимался бизнесом и не вмешивался в его дела. Леша остался в двухкомнатной квартире один. Но заскучать от одиночества не успел. Леша стал поднимать Риту и запнулся о елочку. С деревца свалилась шишка и ударила девушку по голове. Рассерженная Рита стукнула Лешу по носу. Парень фыркнул и зажмурился. – Ну, бей, чего ты, – сказал Леша, приоткрыв один глаз. Но Рита уже передумала его бить. Леша поставил ее на ноги. – Кайф, – заметил Илья, закрыв глаза и проникновенно слушая Кинчева.– Надо будет альбомчик этот переписать. Леша и Рита вернулись на веранду. Рита села на низкую скамеечку рядом с подругой, а Леша садиться не стал, прислонился к боковому столбу. Парень был намного выше своей подруги, а даже у Риты на этой скамеечке колени смешно торчали вверх. – Покурим? – сказал Леша, вытаскивая пачку. Рита отрицательно покачала головой. – Сигарета после плана убивает наркомана, – сказала она. Илья же взял предложенную Лешей сигарету. Парни закурили. – Слышь, Рит, – сказала Вика. – А у тебя уже домашнее задание есть, все как положено, да? Настоящая студентка? – Да, – сказала Рита. – Матанализ, программирование... Вот счастливая, не учится еще – Это почему? – спросил Леша, выпуская дым. – Наша группа с середины сентября выходит, – пояснила Вика. – У них в лицее еще ремонт не закончен, да и половина преподов по отпускам. Я заходила, зачетку получить, то-се.. – Ты ведь в седьмом профессиональном лицее? – спросила Рита. – Ну, ПТУ там раньше было, на конечной пятнадцатого? Вика кивнула. – Ха, так ты ведь теперь с Ромкой вместе учишься, – сказала Рита. – Что за Ромка? – спросил Илья, нахмурившись. – Был у нее такой рыцарь, когда мы в пятом классе учились, – ответила Рита, смеясь. – Портфели носил и за косички дергал… – Да, видела я его, – небрежно ответила Вика. – На параллельном потоке он. Ромик ведь после девятого пошел, еще когда этот лицей ПТУ назывался. Такой лось вымахал. Сказал, что качается, и похоже, что не врет. – Как это ты определила? – спросил Леша с интересом. Парень тоже ходил в «качалку». Рита рассказывала Вике, что помимо этого Леша каждый день пьет какие-то специальные протеиновые напитки. Вика покосилась на Илью и сказала беспечно: – Да, Рома мне «решетку» на животе показывал. Шесть «кубиков», круто, вообще. Илья криво усмехнулся, бросил окурок на замусоренный пол веранды, но промолчал. Вика ожидала, что парень спросит что-нибудь вроде: «А больше он тебе ничего не показывал?». Но Илья сдержался, или, как принято было говорить – не «повелся». Вика незаметно вздохнула и продолжила: – Говорит, они с ребятами хотят рок-группу делать. На концерты звал. – И Рома кем будет? – спросила Рита. Вика видела по глазам подруги, что ей уже «дало». – Солистом? – Ну да, как же, – усмехнулась Вика. – Барабанщиком. Чувство ритма у него всегда было хорошее… – многозначительно добавила девушка. – Спроси, бас-гитарист не нужен им, – сказал Илья спокойно. – Если что, я мог бы тряхнуть стариной. «Скоро ты будешь встряхивать… хмм… стариной совсем в другом месте», подумала Вика, но вслух сказала совсем другое: – Как раз нужен. – Так ты ведь… ну… не сможешь наверное, – сказал Леша, глядя на Илью. – Только сыграетесь, а ты, глядишь, и… Илья скривился. – Вообще, да. А жаль. Он пнул валявшийся на полу грязный пластиковый баллон из-под пива. Леша принял пас и загнал его под скамейку. – Вау! – сказала Рита. – Лешка, давай им Рикошета продадим! Леша присел на корточки и вытащил мятый баллон. – Кто такой? – спросила Вика. – Да так, корешок один, – сказал Леша неохотно. – Но на гитаре и правда смачно рубит. Он сейчас у Риткиной бабушки квартируется. Леша поднялся на ноги и сильно пнул баллон. Илья отбил, и он улетела в кусты крапивы за верандой. Леша засмеялся, захохотал и Илья. План у Лешки всегда был хороший, и на парней подействовал чуть медленнее, чем на Риту, только из-за большой разницы в весе. – Может, слазишь за ней? – сказал Илья. – По дружбе? Леша отрицательно покачал головой, не прекращая тоненько смеяться. – Я тут заходила туда, – продолжала Рита, не обращая внимания на парней. – Бабушку проведать, то-се. А Витек – ну его, так зовут, Рикошет это погоняло такое – приходил деньги отдать. И рука вся замотана. Пойдем, говорит, чаю попьем. Илья покосился на Лешу. Тот сошел с веранды и пытался достать баллон из крапивы ногами, но он улетел слишком далеко. – И ты пошла? – спросил Илья. – А чего же не пойти, – сказала Рита. – Когда пиво кончилось, я спросила, чего у него с рукой. Рикошет, оказывается на курсы сварщиков каких-то записался, и аппаратом то ли обжег, то ли что… Повредил, в общем. Мастер его чуть с курсов не выгнал, так Витек сидит теперь безвылазно дома, болеет. И плакался все, что загрубил руку. Я ему и говорю: покажи. Рикошет размотал, там правда синее все с черным. Думаю, надо ободрить как-то человека. – Это ты умеешь, – усмехнулся Леша. Ему удалось-таки вытащить баллон из крапивы. Но эта забава надоела парню, и он сильным пинком отправил его в сторону соседней веранды, где Кинчев уже пел «Армию жизни». Сидевшие там ребята встретили баллон дружный взрыв хохота. Подростки, судя по всему, уже тоже «догнались». – Ну, я и сказала ему, что насчет того, чтобы металл варить это я не знаю, а в писе ковыряться с такой рукой его допустят. – Тебя не смущает, что тебе такие вещи рассказывают? – спросил Илья. – Рикошет не такой, – сказал Леша. – Видно же по человеку. Он чужую бабу заваливать не будет... Да и Риту он знает. И чего дальше было? – Вот, а он и говорит мне: «Я играть хочу, понимаешь?» – Чего ж тут не понять, – вздохнул Илья. Подростки выбрались на площадку и стали гонять баллон по ней, от песочницы до горки. Им дало сильнее, и они почти не попадали по импровизированному мячу, но подростков именно это и забавляло. – Я тогда и спросила Рикошета, а на чем он хочет играть. Он и сказал: «Хотя бы на гитаре». Вот. – А это идея, – сказала Вика задумчиво. – Телефон моей бабки знаешь? – Ну да. – Так скажи его Ромику, пусть созвонятся. У Рикошета на его половине параллельный аппарат, бабушка ему в стенку стукнет, он трубку и возьмет. – Пожалуй, я так сделаю, – сказала Вика. – Только, наверно, не получится ничего. У Рикошета, я так понимаю, гитары нет, а они ему не будут покупать. – Если все срастется, – сказал Илья. – Я могу свою отдать. Электрическая бас-гитара, как раз то, что нужно. Мне она теперь ни к чему, а мать все равно пропьет, пока меня не будет. – Ну ладно, мы тебя найдем, если что, – сказала Вика. Илья отошел к краю веранды и сказал: – Мне пора. Вика испытала большое облегчение. Вообще-то, обычно Илья провожал ее до подъезда и только потом ехал домой. Но парень давно уже намекал на то, что хотел бы зайти к девушке на чай… тем более что к чаю у него все есть. Надежное, из аптеки, не из какого-нибудь ларька. Вике не что бы не нравился Илья, но было как-то боязно. Рита, наоборот, советовала Вике именно его. «Илья скоро сядет, так что если тебе не понравится, даже посылать не придется», говорила Рита подруге. – «Опять же, никому разболтать не сможет, тоже плюс». Вика сама понимала, что пора. Когда Рита рассказывала о своих ощущениях, у Вики просто слюнки текли. Но начинать интимную жизнь с обкуренным будущим зэком девушке как-то не хотелось. – Мы тебя до остановки проводим, – сказал Леша и поднялся. – А потом пойдем домой, мне уже жрать захотелось. Компания покинула садик через дыру в покосившемся проволочном заборе. Вике всегда нравилось гулять по этому переулку, выходившему на одну из главных улиц. Особенно сегодня, когда уже зажглись фонари. Они были очень старые, низкие, под стать маленьким частным домишкам. Рита сказала: – Давайте петь. – Нет, будем анекдоты травить, – сказал Леша, и тут же, не давая подруге раскрыть рот, начал рассказывать историю из жизни наркоманов: – Сидят двое укуренных на крыше, один другого спрашивает: слышь, а когда кайф-то начнется? Поскользнувшись на гравии, Вика с грохотом растянулась на дорожке. Илья остановился, но не повернулся в сторону девушки. – Илья, – сказала Вика. – Помоги мне. – Эва ты, – заметил Леша. – То же, что ли, накурилась? Вика молчала и обиженно смотрела на темный домик остановки, до которого было рукой подать. Леша и Рита остановились под ближайшим фонарем, ожидая парочку. Свет бил Леше прямо в глаза, и парень прищурился, глядя на них. Лешка понял, что ничего особенного не произошло, и продолжал: – А наркоман ему и отвечает, значит: а вот когда полетит зеленая собака, тогда и начнется. А в это время внизу, на лавочке, двое водку пьют. Один из них и говорит: смотри, зеленая собака полетела. Второй поднимает голову, – Лешка тоже поднял голову, изображая пьяного и сказал с чувством: – Нет, это не наша собачка, это наркомановская. «Этот анекдот был старым, когда ты еще и курить не умел», подумала Вика мрачно. Но Ритка присела на корточки и засмеялась каким-то не своим, деревянным смехом. В конце улицы плавно затормозила машина, неяркая, но из дорогих. Дверца бесшумно открылась. Вика как раз уже собиралась встать. Илья, падая от первой автоматной очереди, буквально сбил ее с ног. В конце улицы словно рвали негодное старое полотенце, только треск был такой оглушительный, как будто оно было железное. Вика проехалась лицом по гравию и наелась грязи, наверное, на всю жизнь. Илья вздрагивал всем телом и сильнее прижимал ее к земле, не давая даже вздохнуть. Зашуршал гравий, ойкнул лопающийся фонарь. Кто-то тяжело, как мешок с мерзлой картошкой, упал. Затем раздалось удаляющееся урчание мотора. Илья отпустил Вику и чуть приподнялся. Девушка жадно вдохнула. – Уехали? – хрипло спросил Илья. – Повезло, – прямо в ухо Вике выдохнула Рита. Вика до слез обрадовалась тому, что подруга так рядом с ней и жива. Значит, не ее. Значит... – А Леша где? – спросила Вика. – Здесь, – глухо ответил Леша откуда-то из темноты. Вика села и стала отплевываться. Звякнув и загудев, фонарь снова загорелся каким-то нездоровым, синим цветом. Лешка сидел на дороге, прижимая к себе Ритку. – Вот делали люди в старину, – пробормотал Илья, жмурясь от света. Он поднялся на ноги и помог встать Вике. Вторая парочка тоже поднялась, и компания продолжила свой путь к остановке. – Это те, про которых ты мне говорил? – негромко спросил Илья. – Да, – неохотно сказал Леша. – И сколько ты им должен? – Да, не так уж и много… Но они меня на счетчик поставили, – ответил Леша. Ритка вдруг увидела струйку крови на его виске, вскрикнула и зарыдала. – Не реви, – сказал Леша. – Я гравием – то в фонарь запустил, проскользнулся и мордой прямо в дорогу въехал. Живой ведь все равно. – Ты бы мне – то сказал, может, если с ними поговорить, все и обошлось бы, – продолжал Илья. – Я бы тебе помог. А то... было бы сейчас четыре трупа. – Планоторговец хренов – Ритка зарыдала в голос. – Ну чего ты, – недовольно сказал Лешка. – Вот дура девка, ну я не знаю просто. Говорят же тебе: ну все уже, все... Не сегодня, значит. Вика с Ильей расхохотались. Лешка ошалело вытаращил на них глаза, удивленно приподняв уцелевшую бровь, чем вызвал еще более буйное веселье. Тут настроение парочки стало овладевать им. Сначала у Леши дрогнули уголки губ, потом прорезались ямочки на щеках, еще секунда – и он, как сумасшедший, уже хохотал бы с до судорог, до истерики. Но тут Ритка прекратила размазывать слезы и грязь по лицу. Насупившись, она вкатила Леше затрещину, а потом, чтобы было не обидно – и Илье тоже. Илья схватился за голову, замолчал, чуть всхлипнул. – Давайте покурим лучше, – сказал он уже нормальным голосом. – Давайте, – согласился Леша, потирая ухо. Илья, морщась, ощупывал затылок. – За тебя, анаша, даже смерть не страшна, – шмыгнув носом и тоже понемногу приходя в себя, сказала Рита. – Вот именно, – подхватил Илья, доставая косяк, предусмотрительно забитый раньше. Раскурив, он пустил папиросу по кругу. – Я помню эту песню, – сказала Вика. Встретившись с подругой глазами, Ритка даже вся как-то помягчела. – Еще бы ты не помнила, – проворчала она и протянула Вике косяк. Когда Рите исполнилось одиннадцать, мать купила ей гитару. Илья в то время учился в музыкальной школе и показал Рите три аккорда. Подружки уединились на той же самой веранде, где курили сегодня план, и Рита спела Вике. Это была первая песня, которую Рита выучила, и первая песня, которую Вика услышала под гитару. Рита протянула косяк подруге. – Или хочешь парик? – спросила она. – Илья тебе даст. Вика махнула рукой, взяла косяк и глубоко затянулась. «Бежать отсюда», думала она, чувствуя, как глубоко внутри поднимаются пузырьки смеха. – «Бежать». Глава 1 Тамара почистила последнюю картошину, выбросила очистки в опустевший пакет и отнесла его к порогу. Затем девушка зачерпнула ковшиком воду из ведра, плеснула воды в миску и поставила картошку на теплую плиту. Полезла в холодильник за тушенкой и обнаружила, что это была последняя банка. За стенкой что-то тяжело упало, и кто-то громко выругался. Там жили квартиранты, два кавказца, работавшие на соседней стройке. Они вчера заглядывали к девушкам, предлагали вместе посидеть и выпить, но Рита отказалась. «А зря», думала Тамара. – «Какая-нибудь жратва хоть осталась бы». Рита сидела у печки и курила. Она принесла дрова из сарая минут пятнадцать назад, но так еще и не разделась. Тамара достала из ящика пару луковиц и длинную морковину. – Верно говорят, что можно бесконечно долго смотреть на текущую воду, огонь и работающего человека, – сказала Тамара. Рита шевельнулась, бросила окурок в печку. Тамара ошиблась, она смотрела не на огонь и не на подругу. Рита смотрела на елку в углу комнаты. При виде старинных стеклянных фигурок на прищепках у девушки начинало щипать в носу, и совсем не от сигаретного дыма. Это были те же самые игрушки, которые маленькая Рита помогала вешать на елку еще десять лет назад. Бабушка поставила елку слишком близко в печке, и большая часть иголок не ахти какой пушистой елки уже осыпалась. Пора было уже снять украшения и выкинуть елку, но у Риты не поднималась рука. Эта щуплая елочка оказалась последней, которую бабушка нарядила в своей жизни. Возможно так же, что и последним предметом, на который старушка смотрела в новогоднюю ночь, лежа на полу и чувствуя невыносимую боль в груди, оказалась именно блестящая от мишуры елка. – Прости, – сказала девушка, снимая видавший виды полушубок и вешая его на гвоздь у двери. – Ты хочешь, чтобы я тебе помогла? – Да ладно уж, сама справлюсь, – сказала Тамара и принялась сдирать шелуху с лука. – Ты чего-то погрустнела. – Да ну, с чего бы мне грустить, – сказала Рита. – Тебе показалось. Я просто устала немного. – Не хочешь позвонить кому-нибудь, с праздником поздравить? – сказала Тамара. – Да ну нафиг, – ответила Рита. Тамара чуть кашлянула. – Мне сегодня надо будет сходить домой, – сказала она. – Поздравить маму с Рождеством. Я там, наверно, и на ночь останусь. Рита вздохнула. Поднявшись, она прошла в соседнюю комнату, где на стенке висел старинный телефон. Тамара слышала, как громко дребезжит диск – Рита набирала номер. – Добрый вечер, – услышала Тамара ее голос. – Могу я услышать… Вика, это ты, что ли? Тамара стерла с лица слезы ладошкой, достала деревянную миску и сечку, чтобы порезать лук. – Ты не звони туда больше, – сказала Рита. – Да так, ничего. Но лучше не звони. Тюк! Тюк! Тюк! «Господи, что же лук такой ядовитый, прямо невозможно», подумала Тамара и еще раз промыла нож струйкой холодной воды. – Да видишь ли, я весь декабрь в больнице пролежала. А? Просто так получилось. Нет, я сейчас не дома. Я теперь в бабушкином доме живу. Не, на сессию я не пошла. Почему, справка у меня есть. Да ну нафиг, ходить, унижаться… Да и какой из меня программист? Тамара достала терку и принялась тереть морковь. Терка была очень старая, затупленная, и девушке приходилось прилагать немалое усилие. – Мы еще в Новый Год звонили, хотели поздравить, никто не ответил. А потом пришли с мамой, а бабушка тут… лежит. Дом по завещанию мне отошел, вот я теперь здесь и хозяйничаю. А сегодня стояла на остановке, смотрю, афиша на тумбе висит. «Миллениум», что-то вроде того, а ниже всякие названия рок-групп заковыристые. «Акафист», «Экклезиаст»… Вроде концерт сегодня будет. Мне чего-то вспомнилось, как ты про рок-группу Ромиковскую рассказывала. Вот и решила позвонить. Что? Какая? Рита надолго замолчала. Тамара успела открыть банку с тушенкой и мелко порубить мясо. Его было до обидного мало, большую часть жестяной банки занимал жир. Трехцветная кошка, дремавшая на половике, проснулась, подошла к девушке и потерлась об ноги. – Иди, Мурка, иди, – пробормотала Тамара. – Тут нам самим два раза облизнуться. – Не, я совсем бамбук курю, – сказала Рита. Тамара переложила тушенку в сковородку и поставила на горячую плиту. – Да видишь ли, Рикошет еще в декабре съехал, – сказала Рита. – Бабушка двух чечен пустила. А у них одалживаться как-то неохота мне. Зашипел жир, расплавляясь. Тамара тихонько отпихнула Мурку ногой. Кошка обиженно мяукнула, отошла. Рита засмеялась: – Они мирные. Да и что здесь взрывать… Мурка села на пол под довоенными часами с цепью и пристально смотрела, как Тамара мешает в сковородке. – Кучеряво ты живешь, – сказала Рита. – И где этот ТХМ? Тамара подняла голову. – Знаю, знаю… Ну… И во сколько начало там? Тамара высыпала в сковородку лук, морковь и закрыла все крышкой. Под крышкой аппетитно зашкворчало. – Слушай, заманчиво… Не знаю даже. Мне и одеть-то нечего… С собой, это же мое любимое. Рита засмеялась. – Ладно, ладно, уговорила. В десять на ступеньках, забились. * * * Если бы не Рита, Вика, конечно, никогда бы не пошла на рок– концерт. Уже уговорив подругу, Вика вдруг испугалась, что выбросила контрамарку. Но нет. Яркий бумажный прямоугольник, который дал ей Рома, оказался в кармане рюкзака, с которым Вика ходила в колледж, хотя вид имел уже очень непрезентабельный. Вика солгала подруге. Контрамарка была на одно лицо. Впрочем, Вика примерно представляла, сколько может стоить вход в ночной клуб в праздничную ночь, и эти деньги у нее были. Сложность заключалась в том, чтобы успеть придти раньше Риты и оплатить билет так, чтобы подруга об этом не догадалась. Рита была страшной гордячкой, что при ее уровне дохода было непозволительной роскошью и создавало массу сложностей Вике. Жадность никогда не входила в число Викиных недостатков. Но она только совсем недавно поняла, что своим великодушием унижает подругу. Вика некоторое время колебалась, что надеть, стоя перед открытым шкафом. «Вечная проблема выбора», подумала девушка, по-хорошему позавидовав Рите, у которой было всего одно платье «на выход». К тому же, Вике не хотелось выглядеть «белой вороной» на рок-тусовке, но от металлических цепей и черного цвета девушку просто тошнило. Как следствие, ничего подобного не было и в ее гардеробе. Вика задумчиво провела пальцами по воротничку алой шелковой блузки, машинально заглянув внутрь – не грязный ли. Нет, это не подойдет. Слишком вызывающе. Между чудесным желтым платьем, в котором Вика была на выпускном, и длинной строгой юбкой с запахом, в которой она сейчас ходила в колледж, выглянул синий глаз джинсового сарафана. Вика вытащила сарафан из глубины шкафа. Она купила его прошлой весной, и безжалостно оттаскала все лето и осень. Но сарафан все еще был очень даже ничего. «Тем более», усмехнувшись, подумала Вика. – «Искусственно состаренный джинс сейчас в моде. А кто там разберет, искусственно я его состарила или трепала от души?» В комнату заглянула мама. – Собираешься куда? – спросила она. Вика кивнула. – В ночной клуб, – сказала девушка, положив сарафан на кровать и выдвигая ящик со свитерами. Бледно-голубой джинс требовал к себе яркой водолазки. – Рождество ведь сегодня, там праздничная программа. Сказала – и пожалела. Мама поджала губы. Блеснули стекла очков, когда Оксана Федоровна неодобрительно покачала головой. – Что за клуб? – спросила Оксана Федоровна. – «ТХМ». – Это где это? Вика прочла адрес с контрамарки. – А, – сказала мать. – Это около колобахи где-то. Так называли городской мебельный комбинат. – Наверно, в том здании, где у них профилакторий был, – сказала Оксана Федоровна, подумав. – Забегаловка еще та была… И охота тебе шататься по ночам? – Да ну мама, – сказала Вика, опережая проповедь. – Ты, что ли, молодой никогда не была? Мать неожиданно смягчилась. Вика не рассказывала ей о своих мальчиках, но Оксана Федоровна и так видела, что личная жизнь дочери находится в страшном запустении. После того долговязого парня, с которым она несколько раз видела Вику еще летом, наступила затянувшаяся пауза. – С кем идете-то? – С Ритой, – сказала Вика, и, подумав, добавила: – И с Ромиком, помнишь, одноклассник мой бывший? Это был блеф. Вика не договаривалась о встрече, она и контрамарку-то взяла только чтобы не обидеть Рому. Можно было, конечно, позвонить парню, но он скорее всего был уже в клубе, а номер его мобильника Вика не знала. Рассказывать о трудностях, свалившихся на подругу в последнее время, Вике ужасно не хотелось. Мать не поняла и не оценила бы попытки развеселить подругу. «Вот так это все и начинается», сказала Оксана Федоровна дочери, узнав, что Рита живет с Лешей. – «Сначала один, потом другой, так и пойдет по рукам… Какой позор для семьи! У нее ведь вроде мама в милиции работает, и как она ей это позволяет?». – Не помню, – отмахнулась Оксана Федоровна. – Он тебя проводит? Вика усердно закивала головой. – Ну ладно, – сказала мама. – Когда вернетесь? – Ой, не знаю, – сказала Вика. – Там только в девять начало. Она покосилась на мать. Та вздохнула и ушла в коридор. Вика потащила через голову домашнее платье, внимательно прислушиваясь. Когда мама вернулась, Вика уже сидела перед трюмо и старательно подводила левый глаз. Мать что-то положила на трюмо. Чуть скосившись, Вика увидела между раскрытой коробочкой с тенями и пудреницей две смятые купюры. – У этого Ромика твоего небось на пиво-то денег нет, – проворчала мать. – Возьми. Должен ведь быть там телефон, чтобы вызвать такси? Вика обняла мать за талию свободной рукой. – Спасибо, мамочка, – промурлыкала она. «Как хорошо, что папа сегодня заказчиков в бар повел», подумала девушка. * * * Сергей жадно вдохнул. Холодный воздух уколол гортань и легкие, но после прокуренной насмерть каморки показался необычно вкусным. Парень потянул из пачки сигарету. Сегодня «Акафист» выступал вторым. Праздничную программу открывали никому не известные ребята откуда-то с области. Их группа называлась «КБ». Сокращение означало не «конструкторское бюро», а «Колотун Бабай». Увидев название группы в афише, Сергей заочно окрестил их «чукчами». Музыканты «Акафиста» вот уже неделю потешались над удачной шуткой своего лидера. По мысли директора клуба, «КБ» должны были разогреть толпу перед выступлением каких-никаких, а все же знаменитостей. Песни «Акафиста», в отличие от «КБ», уже частенько крутили по городскому радио. Однако не успел Бабай отбить первую песню, у Сергея начался самый настоящий колотун. Группа оказалась неожиданно сильной. У «Бабая» была всего одна гитара, у солиста, но у них была и флейта. Присутствие необычного инструмента окрашивало тяжелые мелодии в изумительные тона. Как выяснил Грин, успевший поболтать в кулисах с барабанщиком приезжих перед выступлением, оригинальное название происходило не от имени Деда Мороза в советско-чукотском эпосе, а от фамилии солиста – Бабаев. Рикошет остался в зале, послушать, а Сергей, резко упав духом, ушел с Грином и Катей в каморку «готовиться». Катя была его последней девушкой, с которой он встречался уже месяца три. Для Сергея это был неслыханный срок. Солист «Акафиста» жарко любил всех женщин вообще, а женщины, как правило, предпочитают монополию в правах пользования на каждого конкретного мужчину. Печальное расхождение во взглядах на жизнь что во всех предыдущих романах Сергея приводило к сценам ревности различной силы и в итоге, к разрыву. Катя бурно реагировала на бесконечные измены Сергея, но разговор о расставании пока не заходил. Когда подготовка достигла своего апогея, то есть клубы дыма окончательно затмили свет тусклой лапочки, висевшей под потолком каморки, Сергей решил выйти на крыльцо подышать. Он затянулся и уставился на опутанное светящейся гирляндой дерево напротив входа в клуб. Мода так украшать деревья пришла в их город только в этом году. Разноцветные электрические гирлянды пока появились только в трех местах – у «Карфагена», самого раскрученного продуктового магазина в центре, у нового универмага «Россия», и здесь, «ТХМа». Тем, кто пробирался к клубу по занесенной снегом улочке, светящееся дерево должно было казаться путеводной звездой. «Хотя, скорее», подумал Сергей. – «Путеводным созвездием». Все фонари, насколько помнил Сергей, здесь были разбиты еще в прошлом году, и с тех пор еще ни один не починили. Дизайнер клуба, желая показать, что не зря ест свой хлеб с маслом, не позволил просто обмотать дерево цепью разноцветных лампочек наподобие новогодней елки, как хотел директор. Вокруг несчастного деревца был установлен каркас, на котором в сложной последовательности закрепили гирлянду. Получилась сложная фигура, увидев которую, Сергей подумал: «Новая русская елка». Витек же сказал: «Путь бешеного сперматозоида», а Грин глумливо заржал. (После осторожных расспросов удалось-таки выяснить, что дизайнер имел в виду дракона, символ наступающего года). Катя же проигнорировала смех музыкантов и вслух восхитилась новшеством в том плане, что надо же, что наконец, что, дескать, прямо как в Европе. Рикошет, усмехнувшись, спросил мягко: «Катеринка, а ты в Питере когда последний раз была?». Девушка взъярилась и нахамила Витьку, из-за чего тот и не пошел пить с ними в каморку. Сергей объяснил гитаристу причину гнева своей подруги, когда они разматывали кабели в пустом зале. Последний раз Катя посещала северную столицу в семилетнем возрасте. Когда их всем классом возили в Мариинский театр на «Щелкунчика». Из темноты прямо рядом с деревом появилась девушка. Короткая шубка разлеталась вокруг своей хозяйки при каждом движении, мелькнули коленки в сияющей лайкре. Круглое личико разрумянилось от прыжков через сугробы, глаза девушки блестели, а на голове у нее была такая невинная шапочка, что Сергей немедленно подумал: «Вот ты какая, новая русская Снегурочка». Приятная волна предвкушения разлилась по его телу. Но на этот раз к предвкушению примешивалась горечь, превращая чувства в коктейль «несбыточная мечта». Голубоватый отлив шубки говорил том, что мех – натуральный. Сергей не попадал в круг возможных кавалеров для девушек в натуральных шубках, и знал об этом. Девушка на миг замерла на границе света и тени. Чем дольше она рассматривала здание клуба, тем яснее на ее лице проступало разочарование. Потрепанный двухэтажный домик, пристроенный к зданию мебельного комбината, явно не внушил ей доверия. Бухающие ритмы и разноцветные вспышки за ярко раскрашенными окнами – тоже. Ее взгляд скользнул по Сергею. Но презрительная гримаска на ее лице относилась не к парню, а к вывеске у него над головой. Сергей помнил, что первая буква не горит. Название клуба, таким образом, сегодня вечером читалось просто как «ХМ». Сергею вспомнился ресторан «Лакучая ива», где у подлых контрабандистов была намечена операция «Дичь». – Х-мм, – сказала девушка, перешла дорогу и стала подниматься по ступенькам. Она прошла так близко от Сергея, что парень, несмотря на мороз, почувствовал нежный, с горчинкой, запах ее духов. Или туалетной воды, Сергей в этом не разбирался, но по ассоциации с уже вспомнившимся фильмом подумал: «Шанель №5». Даже если он ошибся, то в одном был уверен наверняка. Флакончик с этими духами стоил больше, чем «Акафисту» заплатили за сегодняшнее выступление. Дверь с грохотом захлопнулась за незнакомкой. Сергей вздохнул. – То ли девушка, а то ли виденье, – пропел он себе под нос. Он докурил и бросил сигарету в сугроб. Дверь с заунывным скрежетом открылась за спиной у Сергея. Кто-то подошел и остановилась рядом с ним. Сергей снова ощутил экзотический запах, запах сытой жизни, и понял, что это та самая Снегурочка. * * * Гардероб в глубине холла заставил Вику изменить свое первое впечатление о клубе в лучшую сторону. Но дальше ее ждал полный облом. Мест не было. Вика вернулась на ступеньки в полной растерянности. Риту, безусловно, пропустили бы по контрамарке. Но так же не вызывало сомнений, что одна Рита на дискотеку не пойдет. Парень, стоявший на ступеньках, покосился на нее, но даже если удивился, то не подал виду. Поношенная черная косуха болталась на нем, как на вешалке. Вика, еще увидев его в первый раз, подумала, что одет рокер явно не по сезону. Теперь же девушка заметила, что куртка вдобавок распахнута на груди, открывая всем ветрам и любопытным (и не очень) взглядам черный балахон со стандартно мрачной картинкой. Вряд ли парня после приема такого количества согревающего вообще удивляло что-нибудь. Скорее всего, он и не понял, что эта та самая девушка, что только что прошла мимо него. Лицо парня показалось Вике смутно знакомым, она точно его уже где-то видела, вот только никак не могла вспомнить, где. – Не скажешь, сколько времени? – спросил Сергей, ничуть не смущаясь банальностью хода. В конце концов, пусть сразу знает, куда пришла. «Мы люди простые… по субботам в баню ходим», подумал он. Девушка вздохнула и вытащила из сумки мобильник. «Ага», подумал Сергей. – Без двух десять, – сказала она. «Черт», с досадой подумал Сергей. Их выход был «в начале одиннадцатого». – Разминулись? – спросил парень. – Стрелка на девять была, я так понимаю? Девушка усмехнулась, но как-то слишком робко для обладательницы такого лица и шубы. – На десять, – сказала она спокойно. – Ну, – сказал Сергей. – Тогда еще не вечер. Мужчины обычно приходят вовремя, это девушки любят, чтобы их подождали. Девушка никак не отреагировала на провокацию. Сергей лихорадочно соображал, как бы перевести разговор на знакомство, но в голову ничего не приходило. Если бы он не был так захвачен собственными мыслями, то заметил бы, что незнакомка смотрит на него почти просительно. Еще одна драгоценная минута прошла в бездарном молчании. – Сигарету? – спросил Сергей. Девушка отрицательно покачала головой. – Не курю, – сказала она. – Вот и правильно, – сказал Сергей. – А я потравлюсь маленько. Он склонился над огоньком зажигалки. Пламя плясало на ветру, вдобавок, Сергей обнаружил, что у него дрожат руки. Сергей чувствовал, что незнакомка наблюдает за ним. Он почти слышал ее мысль: «Баклаха пива… И сверху водочкой отполировал. А это ведь только начало вечера». От этого парню стало совсем паршиво. Сергей не удержался и посмотрел на нее. Лицо парня было освещено снизу пламенем зажигалки. Лицо незнакомого рокера на миг стало по-детски беззащитным и милым. Вика отвела взгляд, чувствуя странную истому где-то в самой глубине тела. Как будто кто-то взял и провел теплой, но твердой рукой по настороженно встопорщенной шерстке ее души. С тех пор, как Илья сел, у Вики еще не появился новый постоянный парень. Одногруппники казались ей пошлыми и несерьезными. Знакомиться на дискотеках, куда она пару раз ходила вместе с подружкой из группы, Вика брезговала, хотя ее часто приглашали на медленный танец. Запах перегара изо рта случайных кавалеров убивал всю романтику случайного знакомства. Как говорила мама, лучше уж никак, вместо как-нибудь. – Я еще не пил сегодня, – сказал Сергей. Это была правда, ни пиво, ни водка не лезли ему в горло. «Акафист» выступал на дискотеке в техникуме чуть ли не каждую неделю, но перед такой большой аудиторией Сергею предстояло выйти на сцену впервые. Вика пожала плечами. – Мне-то что, – сказала она. – Я правда не пил, – усмехнувшись, сказал парень. – Это мандраж у меня, перед выступлением. – А, – сказала Вика. – Вы тоже участвуете в концерте? Парень кивнул. – Давай на «ты», – сказал он. – Тебя как зовут? – Вика, – сказала она. – Очень приятно. А меня Сергей. Девушка чуть наклонила голову. «А, была не была», подумала Вика. – Я пригласила подругу, а контрамарка у меня всего одна, – сказала она, глядя на Сергея. – И охранник сказал, что все места уже проданы. Сергей сглотнул. – Ты хочешь, чтобы я провел тебя вместе с подругой? – спросил он. Вика смутилась. – Нет, – сказала она. – Ты Рому из «Акафиста» не мог бы найти и сказать ему, чтобы он к нам сюда вышел? Что его Вика и Рита ждут? Прежде чем Сергей успел что-нибудь ответить, дверь снова заскрежетала. Они одновременно повернулись. – Вот ты где, – пробурчал Грин, увидев Сергея. Девушка вздрогнула. Она подумала, что Грин обращается к ней. Но Рома свою старую подругу еще не заметил. – Пойдем, – продолжал Рома. – Рикошет спустился уже за нами, говорит, еще пара песен – и все, наш выход. Сергей кашлянул. – Пойдем, – сказал он. – Да, и кстати, Грин. Тебя здесь ищут. – Кто? – спросил Рома недовольно. Сергей движением головы указал на девушку. Несколько секунд Рома смотрел на нее, не узнавая, а потом его лицо изменилось так резко, что Сергей отвел глаза. – Вичка! – воскликнул Грин. – А я думал, что ты не придешь… – Здравствуй, Рома, – сказала девушка. – Ну, я пошел, – сказал Сергей. – И ты давай побыстрее тут. Сказано же, еще пара песен – и наш выход. * * * Группа «Акафист» закончила выступление. Компания сидела в небольшом кабинете рядом с танцполом. Музыкантам был сервирован весьма приличный ужин за счет заведения. От общего зала кабинет отделяли стеклянные двери с ярким абстрактным витражом. Тут было относительно тихо, очень уютно, и очень сильно накурено. У противоположной стены был накрыт еще один столик, для ребят из «Экклезиаста». Это их гитарист сейчас «рубил мясо» за стеной. Праздник был в самом разгаре. «Акафист» и «КБ» оказались за одним столом. Ребята перезнакомились. Солиста звали Гарик, барабанщика – Орешек. Девочка, игравшая на флейте, представилась Леной. Ее желто-коричневое обтягивающее платье из ткани «под крокодила» зацепило взгляд Рикошета. Для Хиришей, небольшого городка Веслогорской области, откуда приехал «КБ» это было слишком стильно. Платье застегивалось спереди на молнию, и если бы Рикошет не устал так сильно, он, возможно, предпринял бы ряд действий, чтобы эта молния разошлась под его руками, выпустив на волю рвущуюся из тесного платья грудь… Впрочем, в отношениях с женщинами гитарист придерживался правила: «Лучше пятнадцать минут подождать, чем полчаса уговаривать». Как всегда бывает в большой компании, один общий разговор за столом давно уже распался на небольшие приватные беседы. Голоса звучали для Рикошета приглушенно, силуэты соседей он видел тускло, словно смотрел изнутри огромного елочного шара. Он механически подливал вина соседке, хиришской Лене, улыбался и кажется, даже говорил комплименты по поводу ее смелого платья, но сам себя не слышал. Он выложился весь. Музыкант устал, но это была приятная усталость. Мышцы предплечий сладко подрагивали, пальцы горели. Рикошет давно не играл так много и сбил подушечки. Где-то глубоко внутри него все еще звенели невидимые струны. Словно резонировали с космической мелодией, недоступной человеческому слуху. Рикошет не участвовал в разговорах. Он предпочел наблюдать как бесшумно, словно вспышки лазера, пересекаются взгляды сидящих за столом. В бездонную пустоту глаз Риты он не стал заглядывать. Тем более, что девушка почти не поднимала их от тарелки. Рита ела со стыдливой торопливостью человека, забывшего, когда последний раз ел досыта. Витек давно не виделся с девушкой и с удовольствием поболтал бы с ней, но решил подождать. Человека, когда он ест, даже змея не жалит… Вот глаза Вики, той девочки, что пришла к Грину на концерт. Рикошет знал, что как раз через Вику Рома и вышел на него, но саму Вику видел впервые. На поверхности – вежливый интерес, а в глубине совершенно трезвых глаз – ледяное высокомерие. Вот Грин, темные глаза блестят, брови ходят ходуном. О чем это он так оживленно спорит? – Как ты это сделал? – говорил Рома Орешку через голову Вики. – Что? – спросил Орешек. – Одной рукой лупил ритм три четверти, а другой… Понятно. В лесу о бабах, с бабами о лесе. – Какое у тебя кольцо стильное, – сказала Лена Кате. Черное сердце, державшееся в левой брови Кати на остром «гвоздике» хорошо дополнялось жутким металлическим кольцом, которое Сергей подарил своей девушке на Новый Год. – Это «М», миллениум, что ли? – уточнила Лена. – Нет, это греческая буква «сигма», – ответила Катя. – Но смотреть надо вот так. – Так похоже на «Е», – сказала Лена. – И что это значит? – «Егоров» – ответила Катя, и в голосе ее звучала искренняя гордость. В глазах Вики мелькнула ненависть такой силы, что Рикошет даже вздрогнул. Вика поняла, что Катя – «официальная» подруга Сергея. Девушка перехватила взгляд бас-гитариста и неприязненно посмотрела на музыканта в упор. Рикошет знал, что она видит. Блики от серебристого шара-светильника под потолком играли на бритой макушке высоченного амбала. Кудрявый светлый чуб закрывал левый глаз парня. Правый глаз, зеленый, как стеклянные шарики, за которые Вика дралась в песочнице с другими малышами, не подозревая, что это всего лишь отходы завода стекловолокна, был совершенно неподвижен. Судя по пустому взгляду, рокер уже основательно обдолбился. Девушка отвела взгляд, отрезала себе кусочек курицы и отправила в рот. Рикошет отхлебнул пива. Кухня при клубе была отменная. Большая часть музыкантов в пылу разговоров отнеслась к еде с завидным пренебрежением. Но от курицы шел такой аромат, что его не смог проигнорировать даже Орешек, который весь вечер отказывался закусывать, утверждая, что ему от нервов кусок не лезет в горло. Ребята ели курицу руками, отрывая зубами куски мяса поаппетитнее. Вика был единственным человеком за столом, который воспользовался для этого ножом с вилкой. – Круто, – продолжала тем временем Лена. – А пирсинг вообще супер. Мне почему-то сразу фильм вспомнился, американский, старый. Там в школе было две молодежные банды и жестокие учителя. А у членов одной из банд как раз свинцовое сердечко было принято себе над бровью вживлять. – Там учителя еще роботами оказались, – вставил свое слово Сергей, сидевший во главе стола. Вика украдкой посмотрела на него. Девушка думала, что он этого не заметит. Но она ошибалась. Такие взгляды Сергей чувствовал сразу. Певец искоса посмотрел на Вику и вполне откровенно улыбнулся. Вика ощутила горячий толчок в грудь. Парни смотрели на Вику так и раньше, но в первый раз подобный взгляд вызвал в ней не усталое отвращение, а какое-то непонятное смятение. – Ну да, – согласилась с замечанием Сергея Лена. – «Класс-1999», потрясный фильм, – сказал Сергей и добавил, смеясь: – Катька поэтому себе этот ужас и сделала. Но ты первая, кто угадал… Вика отвернулась, опасаясь снова наткнуться на наглый, всепонимающий взгляд Рикошета. Но музыкант смотрел на Риту. Она решила наконец принять участие в беседе. – Так вы из Хиришей? – спросила Рита Гарика, сидевшего между ней и Рикошетом. Гарик весь вечер пытался привлечь ее внимание, но сейчас от неожиданности растерялся и только кивнул. Захлебывающуюся беседу удержал на плаву Рикошет. – Неплохой город, – сказал он. – У меня там тетка живет, я к ней ездил пару раз. Гарик благодарно посмотрел на него и сказал: – А ты из Веслогорска, Рита? – Да. – Такое название странное, – заметил Гарик. – Что оно означает? Рита откашлялась, оперлась локтями на стол. – Есть две версии, – сказала она. – Первая – что от слова «весло». Жизнь нашему городу дала торговля с заморскими странами, он ведь на «пути из варяг в греки» стоит. А гора в этом имени появилась от некой горки, холма. По этому холму кто-то из забытых ныне богов то ли сошел на землю, чтобы указать явившимся в эти края славянам удобное место для поселка, то ли при виде пришельцев убежал к себе на небеса, злобно ругаясь. Здесь легенды расходятся. Эта версия считается признанной, даже монумент в виде весла у нас стоит на холме возле Кремля. По-простому этот памятник «Лопатой» называют, уж больно он неказист… В этот момент в кабинет ворвалась девушка. Половина ее волос была фиолетового цвета, вторая половина – оранжевого. И собраны они были в ирокез. Вдобавок, девушка ревела так, что мигом заглушила все разговоры за столом. По ее лицу текли два черных потока. Хваленая водостойкая тушь не выдержала такого ливня. Вика вздрогнула. Она не сразу узнала Наташу, одногруппницу Ромы, в боевой раскраске. Кате же юная неформалка приходилась двоюродной сестрой. И Наташа вполне разделяла Катины музыкальные вкусы, чем приводила свою мать, послушницу пригородного женского монастыря, в тихий ужас. – Наташа, ты чего? – спросила Катя встревоженно. Наташа плюхнулась на свободное место между Катей и Сергеем. – Даня Леру пригласил! – прорыдала она. Вой элеткрогитары за стеной и вправду сменила нежная медленная музыка. Катя обвела присутствующих извиняющимся взглядом и погладила Наташу по голове. Сергей придвинул девушке чистую рюмку и плеснул водки. Вика протянула руку к тарелке с хлебом. Но та стояла слишком далеко. Рома заметил ее попытку и подал ей кусочек. Вика улыбнулась ему. – Как у вас тут классно, – сказала девушка. Рома усмехнулся: – А ты думала. – Да брось ты, – сказала Катя. – Выпей, успокойся. – Мудак он, этот Даня, – поддержал Сергей. – И в женщинах ничего не понимает. Вот я бы тебя ни на какую Леру не променял бы. Он немного покривил душой. Вместо фитнесса Наташа пошла на карате, что сказалось на фигуре плотной, невысокой девушки самым роковым образом. Но Наташа поверила комплименту и немедленно похорошела. – Да ладно тебе, – сказала она хриплым басом, который возникает после третьей пачки сигарет, и опрокинула стопку водки. Катя протянула сестре бутерброд с икрой и сказала: – Пойдем, умоешься. Сестры поднялись из-за стола. – Пойдем, кстати, потанцуем, – сказал Рома Вике. Девушка улыбнулась и кивнула. Гарик тоже воспользовался моментом. – Разрешите? – сказал он. Рита подняла глаза от тарелки. На какой-то миг Гарику показалось, что она сейчас равнодушно скажет: «Я не танцую», и внутри у него все оборвалось. Рита улыбнулась и поднялась из-за стола. – А чего на «вы» – то? – сказала она. Гарик взял ее за руку. * * * Рефрен старой песни «и тот, который во мне сидит, вдруг ткнулся лицом в стекло» зазвучал в голове у Риты, когда Леша ткнулся лицом в руль, а на лобовое стекло выплеснулась алая волна. И это была не только кровь неудачливого планоторговца. Бесконечный рефрен гремел в ушах Риты, когда ее вытаскивали из машины грубые руки, когда везли на каталке. Музыка перекрыла голос испуганного врача: «Полоснули из автомата, кажется… Твою мать, здесь еще и выкидыш». С того страшного вечера прошло уже два месяца, а хриплый голос барда стих в ушах Риты только в тот момент, когда Гарик обнял ее. Девушка испытала чисто физическое удовольствие. Она уже успела забыть, как это приятно – когда тебя просто обнимают. – А непризнанная версия названия Веслогорска какая? – спросил Гарик. Музыка играла негромко, и спокойно можно было разговаривать, не напрягая голос. В этом и заключалось отличие ТХМа от остальных городских клубов – здесь ди-джеи знали, когда врубить звук на всю катушку, а когда его следует чуть пригасить. – Говорят, что, – ответила Рита. – Имя нашего города на самом деле происходит от слов «Веселая горка». Ну знаешь, типа Лысой горы на Украине. Что у истока реки была горка, ведьминская, куда со всего Северо-Запада ведьмы на шабаши собирались. Ну, потом пришли христиане, колдунов выгнали, поставили в той роще скит. А имя осталось. Гарик засмеялся. – Кажется мне, – сказал он. – Что не всех ведьм тогда выгнали… что кое-кто остался и смешался с местным населением… Рита посмотрела на Гарика, чтобы понять, шутка это или комплимент. А когда поняла, смутилась, но продолжала: – Мне самой эта версия кажется похожей на правду. Места тут плохие, гиблые…По раку вон первое место в России наша область занимает. А это не то место, знаешь ли, которое хотелось бы занимать. – Ну, так у вас же завод химудобрений здесь, – заметил Гарик. – Этого следовало ожидать. – Да нет, как объяснить-то тебе, – Рита задумчиво облизнулась. – Завод, это, конечно, да, но не в одном заводе дело. Здесь же одни болота кругом. Ни сеять, ни пахать невозможно, одной торговлей с варягами да греками жили. Ну, еще лен раньше растили тут, мне бабка рассказывала. А в окрестных болотах во время Великой Отечественной наши целую армию ухнули. Тут по лесам непохороненных покойников лежит больше, чем сейчас живых по селам осталось. Из-за того, что биться на два фронта пришлось, немцы тогда и не смогли Питер взять. Ну, а Хириши, кстати, почему так называются? Это ведь не русское слово, а какое-то… финское, что ли… Гарик только открыл рот, чтобы объяснить, что финского в этом имени нет ровно ничего, как ди-джей объявил: – А сейчас – интим! Свет погас. В зале послышался смех. Рита напряглась, подумав, что Гарик сейчас поцелует ее. Но вместо этого парень нежно погладил ее по голове. Рита почувствовала, что сейчас заплачет. Она уткнулась лицом в его плечо. Гарик опустил руку. – Да что ты, Риточка, – сказал он растерянно. Гарик почувствовал, как девушка вскинула голову, и очень осторожно чуть наклонил свою. Когда свет загорелся снова, Гарик спросил, чуть задыхаясь: – А чем ты, Рита, еще занимаешься? Рита засмеялась, но тут же сделала серьезное лицо. – Да вот, на курсы бухгалтеров хочу поступать. На трехмесячные, при бирже труда. – Бухгалтер, милый мой бухгалтер, – тихо пропел Гарик, но она услышала, и засмеялась снова. Гарик прижал ее к себе, и она не отстранилась. * * * Когда Катя с сестрой и обе пары покинули кабинет, в нем стало неожиданно просторно. Лена вопросительно посмотрела на Рикошета. Когда девушку познакомили с Витьком, в голове девушки всплыло полузабытое выражение «белокурая бестия». Только для «бестии» гитарист был крупноват. Лене очень хотелось потанцевать с Рикошетом, прижаться к этому мощному телу. Она только на него весь вечер и смотрела, да только музыкант этого не замечал. Зато как Рикошет посмотрел на Гарика, когда тот пригласил Риту, Лена видела, и чуть не застонала от обиды и разочарования. Такие взгляды, обращенные на Гарика, ей уже случалось видеть, и девушка знала, что они значат. Да и сейчас Витек предпочел сделать вид, что не понял вопроса в ее глазах, окончательно развеяв последнюю надежду Лены. Явились выступавшие последними ребята, поздоровались с Сергеем как с хорошим знакомым и начали шуметь за своим столом. Насколько помнила Лена, эта группа называлась «Экклезиаст». В Веслогорске, видимо, были в моде библейско-церковные названия. Тексты песен «Экклезиаста» наводили на мысль, что пару страниц из откровений древнего пророка музыканты все же прочли. Но Лена испытывала мрачную уверенность в том, в том, что никто из здесь присутствующих не в курсе, что значит звучное слово «Акафист». Она и сама не знала точно, означает ли оно поминальное песнопение по православному обычаю, или какую другую службу, но сама бы девушка никогда бы так не назвала рок-группу. Сергей и Орешек шептались о чем-то, и вид у них был заговорщический. – Катя и Сережа вместе живут, да? – спросила Лена у Витька. Музыкант покосился на нее. – Нет, – сказал он и налил девушке вина. – В соседних парадных. Лена усмехнулась и взяла бокал. Рикошет поднял свое пиво, они чокнулись и выпили. – Мне понравилось ваше выступление, – сказал он. – Но как гитарист, Гарик, конечно, не тянет. Голос и слух у него есть, а вот играет он средне. – Да, он обычно и не играет, – сказала Лена. – У нас есть соло-гитарист, Андрей. Его Орешек по пьяни в реку столкнул, когда Новый Год праздновали. Так Андрей в больнице сейчас с воспалением легких. А мы уже сказали, что приедем. Не подводить же людей. – Тогда понятно, – сказал Витек. – Интересно у вас в Хиришах люди проводят время. В проруби падают, играют на флейтах, по больницам валяются… А ты как развлекаешься? – У нас в Хиришах есть КЛФ, – сказала она, движимая смутным желанием отомстить, продемонстрировать свое моральное превосходство. По собственному опыту Лене было известно, что эрудиция рок-музыкантов не идет обычно ни в какое сравнение даже с познаниями выпускника ПТУ, с кровью и потом получившего корочки по специальности «оператор машинного доения». – Клуб любителей фантастики то есть, – продолжала девушка. – Издаем альманах. Я туда пописываю. Но Рикошет не стушевался, как на это рассчитывала Лена. – Не, я современной фантастики не знаю, – спокойно сказал он. – Вот Стругацких всех в детстве перечитал, это было. Хайнлайна еще… – Сейчас тоже много интересного пишут, – ответила Лена, стараясь не выдать своего изумления. – Не сомневаюсь, – сказал Рикошет вежливо. – Но у меня теперь читать времени нет. Девушка покрутила в руках опустевший бокал. – Ты такой галантный кавалер… – произнесла она. – Каким-то странным тоном ты это сказала, – заметил Витек. Лена откинула назад длинную прядь. – У Хайнлайна в одной из книжек описаны космические слизняки, – сказала девушка. – Они к людям на плечи подсаживались, питались жизненными соками и полностью контролировали. Слизняки эти были маленькие, под пиджаком или курткой их уже не видно было. От нормальных людей такую «марионетку» и не отличишь. Может, сутулится человек просто. – «Нельзя же взять и перестрелять всех сутулых в Техасе», – произнес музыкант. – Да… Только в Айове, а не в Техасе, – пробормотала Лена. – Ты к чему все это клонишь? – осведомился Рикошет. – Я про то, как Мэри выявляла людей, к которым уже присосались инопланетные захватчики, – сказала Лена с усилием. Рыжеволосая Мэри, одна из главных героинь книги, обладала редкостным шармом. Ее появление вызывало у нормальных мужчин вполне однозначную реакцию. А человек со слизняком, по задумке Хайнлайна, к женским прелестям становился абсолютно равнодушен. У космических пришельцев «секса не было» – они размножались делением. И вот по этой-то реакции, точнее, по ее отсутствию, бравая агентка спецслужбы безошибочно вычисляла человека с паразитом. – И что, тебе кажется, что на мне такой слизняк? – Есть децл такое ощущение. Рикошет усмехнулся. – Ну, так проверь, – сказал он и стал вытаскивать сигарету из лежавшей на столе пачки. Рикошет думал, что Лена обнимет его за плечи. Но Лена запустила руку ему в джинсы. Витек вздрогнул и выронил сигарету. Ладонь девушки коснулась того места, где природа разделила его спину на две половинки. – Это – не плечи, – сказал Рикошет хрипло. – Слизняки предпочитали присасываться поближе к головному мозгу, это верно, – в тон ему ответила Лена. Его лицо было так близко, что пушистый чуб касался ее щеки. – Но если ты читал, то знаешь, что им главное было – до позвоночника добраться… Сергей с грохотом отодвинул стул. Лена поспешно вытащила руку из штанов Рикошета и повернулась ко входу. Там уже раздавались голоса Гарика и Грина. – Натанцевались? – сказал Сергей. – Ой, и не говори, – бодро ответила Вика. Она попыталась обойти Сергея, чтобы вернуться на свое место, но Орешек наклонил голову и сказал девушке негромко: – Мы тут с Серым хотим дунуть. Пойдем с нами? Вика вопросительно покосилась на Риту. – План очень хороший, не крапива разбодяженная, – сказал Гарик. – Просто чудесный план, – поддержал его Орешек. – Пойдемте, что же, – сказала Рита. Лена встала. – Подождите меня, я с вами, – сказала она. Компания миновала застывшего в дверях Грина. Витек сочувственно смотрел на его искаженное лицо. Рома уселся в торце стола, достал сигарету и швырнул пачку на стол. В нем все клокотало. Такого он от Вики не ожидал. Рома похлопал себя по карманам. Зажигалки не обнаружилось. То ли потерял, то ли валялась где-то на столе. – Рикошет, – сказал Грин сквозь зубы. – Прикурить дай. Зажигалка шлепнулась на скатерть рядом с ним, едва не угодив в салатницу. На дне салатницы оставалось несколько капель майонеза, похожих на слезы, да листик петрушки. Рома прикурил и откинулся на стуле. За стеной уже завывал очередной хит сезона. Но голоса Рикошета, спокойного и чуть насмешливого, музыка не заглушила – ди-джей ТХМа свое дело знал. – Она тебе не даст, – сказал бас-гитарист. – Да? – сказал Рома неприятным голосом. – А кому даст? Тебе, что ли? Грин поднял на Рикошета бешеный взгляд. Рикошет хотел ответить, но не успел. * * * Катя потанцевала немного в кругу Наташиных друзей, навестила уже заблеванный кабинет задумчивости и решила пойти к своим ребятам. Она чувствовала себя утомленной латиноамериканскими страстями сестры. Но Наташка была хорошей девчонкой. К тому же, громкие вопли фанатов во время выступления «Акафиста», из-за которых Серега думать забыл про свой мандраж, тоже организовала эта влюбчивая каратистка. Наташа привела сегодня в «ТХМ» чуть ли не всю свою лицейскую группу. Парни, конечно, и так пришли бы поддержать Грина, но разве песни сочиняются и поются для мужчин? «Господи», думала Катя, проходя мимо стойки бара. – «Неужели и мы когда-то такими же были?». Она увидела Рикошета и Грина через распахнутую дверь кабинета. В этот момент шар под потолком повернулся так, что Рикошет попал в столб серебристого сияния. На барабанщика же легло пятно тени. Они сидели друг напротив друга, такие разные и в то же время, как вдруг заметила Катя, такие похожие. Шар снова повернулся. Теперь неестественной белизной сияли зубы и фигура барабанщика, а силуэт Рикошета казался вырезанным из черной бумаги. Смотрелись парни как живая иллюстрация к строчке из известной песни: «В каждом из нас пел ангел, в каждом из нас скалился бес…». На лице Грина застыла его фирменная мрачная ухмылка. Та самая, увидев которую первый раз, Катя посоветовала Роме идти в бандиты. Или, как это теперь называлось – в частную охранную фирму. «Должников у вас точно не будет», сказала она тогда барабанщику. Рикошет, судя по выражению его лица, собирался сказать Грину какую-то гадость. В общем, происходил дежурный обмен любезностями. Катя нахмурилась. Кроме Грина и гитариста, за их столиком никого не было. – Где этот блядун? – спросила Катя, входя. Рикошет проглотил свою колкость, а Рома сказал: – Не нервничай. Они с Бабаем пошли пыхнуть, с ними и девочки наши… – Да видела я Лену с Ритой, они в туалете! – воскликнула Катя. Грин пожал плечами. Девушка села на свое место, налила водки и залпом выпила. – Что же мне делать с ним? – сказала она и смачно хрупнула огурцом. – Единственный выход, – сказал Рикошет. – Это оттяпать ему ту самую штучку, которая доставляет вам обоим столько хлопот. Катя усмехнулась: – Нафига он мне такой сдался? Рикошет пожал плечами: – Тогда терпи. Он поднялся и вышел. * * * Рита попросила Вику показать ей, где в клубе туалет, но подруга и сама не знала. Свою помощь неожиданно предложила девочка из хиришской группы, Лена. Они зашли в тесную кафельную кабинку вдвоем. Это было, пожалуй, единственное место в клубе, куда не доносилась музыка. Но все равно неприятная вибрация проходила по телу всякий раз, когда ди-джей наверху врубал басы. Лена решила подкраситься. Когда она вынимала из своей сумочки помаду, Рита увидела мобильник. – Можно позвонить? – спросила она и смутилась. – Ой, у тебя наверное, номер хиришский, дорого будет… – У меня роуминг, – сказала великодушная Лена и протянула телефон. – Только недолго. Маму хочешь успокоить? – Нет, – сказала Рита, набирая номер. – Проверить, дошла ли подружка до дому. Лена аккуратно стряхнула со щеточки капельки туши в раковину. К разговору она особо не прислушивалась. Рита проявила понимание и такт, уложившись в три дежурные фразы и минуту эфирного времени. – Мы с Тамаркой в больнице познакомились, – пояснила Рита, возвращая мобильник. – Она медсестра, сейчас у меня живет. А сегодня пошла маму проведать, с праздником поздравить. Решила дома и ночевать остаться. Рита потянула на себя дверь. За изящной пластиковой перегородкой стыдливо прятался щербатый унитаз. Он явно видел еще мускулистые зады работников мебельного комбината. – Тамара так хорошо перевязки делает, – продолжала Рита мечтательно. Дверь приглушала ее голос, но слова все же можно было разобрать. – Руки такие нежные, мягкие. Другие как дернут – чуть на стенку не лезешь. Бинт присыхает к ране-то… – «Мы с Тамарой ходим парой, мы с Тамарой санитары», – нараспев сказала Лена, принимаясь за другой глаз. – Именно, – откликнулась Рита. – Ой, блин… Зашумела спускаемая вода. Лена обернулась. – Слушай, у меня началось, – сказала Рита за дверью. – А я-то думаю, чего меня весь день так колбасит… – Расцвела в саду акация, – сказала Лена, складывая в сумку тушь и помаду. – Самая счастливая сегодня я. У меня сегодня менструация, значит, не беременная я! Рита вышла из кабинки. Лицо у нее было расстроенное. – Это-то да, – сказала она. – Придется домой идти, у меня с собой ничего нет… А меня только поперло… Вот жалость! Невезучая я. – Не надо, – сказала Лена. – Останься. – Сама не хочу, – вздохнула Рита. – А что делать? Лена улыбнулась. – Я сегодня буду твоей доброй феей, – сказала она. – В конце концов, рождество сегодня или нет? Пойдем в каморку, где наши вещи. У меня и ключ есть. Хотя, по-моему, он тут у всех есть. Я тебе прокладку дам. – Ух ты, – сказала Рита. – Спасибо, тетя фея. У тебя что, тоже? Лена покачала головой. – Всегда завидовала девочкам, у которых приходит, как по часам, – сказала она и взялась за ручку двери. – А у меня же… Я всегда беру с собой, на всякий случай. Чтобы не скакать в морозной ночи по незнакомому городу. Девчонки, весело болтая, двинули через холл по направлению к каморке. Рикошета, стоящего у гардероба, они не заметили. Но он заметил их. * * * Орешек предлагал покурить в каморке на первом этаже, где были свалены вещи приезжих музыкантов. Но Серега авторитетно заявил, что это ненадежно, могут набежать халявщики. Он повел ребят в закуток под лестницей, где обнаружилась открытая дверь в подвал. Ступеньки, ведущие в темноту, были заляпаны известкой. Директор клуба собирался расширяться, и в подвале хотел сделать еще один бар. – Туда только рабочие ходят, и то днем, – сказал Серега. Вика заколебалась: – А нас здесь не закроют? Сергей улыбнулся и показал на дыру в двери вместо замка. – А Лена с Ритой найдут нас там? – спросила Вика. – Не найдут, нам больше достанется, – сказал Орешек. – Держитесь за руки, – сказал Сергей. – Не хватало еще потеряться. И первый взял Вику за руку. Орешек уцепился за лямку сарафана. Гарик, видимо, хотел пойти сзади него, потому что Орешек вдруг проворчал: – Э-ээ, Бабай, ты к моей заднице не пристраивайся! Вика ощутила руку Гарика на своем плече. – Пойдем свиньей, – сказал Бабай. Сказал бы кто сегодня утром Вике, что она пойдет в темный подвал с тремя парнями, двоих из которых видит первый раз в жизни, девушка бы только покрутила у виска. Но так и случилось. Однако Вика не испытывала ни страха, ни отвращения, которое обычно охватывало ее, когда Рита делилась с подругой впечатлениями о наркоманских тусовках. Потерять над собой контроль Вика не боялась. Девушка помнила, что анаша вызывает у нее приятное, но не очень сильное чувство, сравнимое с мозговой щекоткой. А во все эти страшные рассказы о немедленном привыкании Вика не верила. После того случая летом прошло уже полгода, но Вику еще ни разу не потянуло. Девушка бы и сейчас не пошла, если бы не шикарная возможность пообщаться с Сергеем практически наедине. Ребята обогнули огромные трубы, обшитые серебристой колючей тканью, и оказались в небольшом закутке. В маленьком окне под самым потолком мигали разноцветные огоньки, освещая разбросанный по полу хлам, забытую рабочими стремянку и драный матрас в углу. Вика узнала гирлянду, которой было опутано деревце у входа в ТХМ. Ребята прошли под всем клубом и находились чуть левее крыльца. – У нас есть план, мистер Фикс? – осведомился Гарик. – Спрашиваешь, – ответил Орешек. – Зачем же мы сюда тогда пришли? – Пыхнуть и вдуть, – ответил Гарик. Очевидно, это была их традиционная разминка перед укуркой. Вика ожидала, что Орешек раскурит косяк и пустит его по кругу, но хиришский барабанщик сунул в руки каждого по папиросе. Это было гораздо больше, чем девушка могла принять. Сергей закурил и повернулся к ней. В пламени зажигалки он увидел выразительную гримасу на лице девушки и сказал: – Не бойся, это же план, не винт. Трахаться тебя не попрет. Что такое «винт» Вика не знала, но прозвучало это зловеще. Девушка немедленно представила себе чудовищный шприц в виде огромного винта, с крученой, как у штопора, иглой. И этот штопор вворачивали в чью-то худую руку, сдавленную перетяжкой… Вика сжала папиросу зубами и наклонилась к огню. Выпрямившись, она увидела, что Гарик и Орешек сидят на корточках, лицом друг к другу. Гарик, чуть лизнув пальцы, осторожно провел ими по алеющему краю папиросы. Судя по всему, Орешек хотел парик. Вику удивило то, зачем им понадобилось приседать. Но ей не хотелось обнаруживать свое полное невежество в таком простом вопросе, и девушка молча затянулась. – Готов? – спросил Гарик. Орешек кивнул. Гарик перевернул папиросу, вставил ее горящим концом в рот, и наклонился к Орешку. Они стали медленно подниматься. Несмотря на большую разницу в росте между высоким, костлявым барабанщиком и коренастым, невысоким Гариком, головы плановых все время оставались на одном уровне. Слаженность действий говорила о том, что ребята выполняют этот трюк далеко не в первый раз. «Придумают же», мелькнуло у Вики. Девушка отвернулась и открыла уже рот, чтобы заговорить с Сергеем, как вдруг раздался странный, рыгающий звук. Сергей шагнул вперед, протягивая руку. Вика повернулась и увидела, как Сергей хватает за ворот медленно оседающего Орешка. Если бы солист «Акафиста» не успел вцепиться в него, барабанщик рухнул бы прямо на гитариста. Задавить не задавил бы, но ожог слизистой рта Гарику был бы обеспечен. Гарик выдернул косяк изо рта, обнял Орешка свободной рукой. – Дима, ты что… – сказал он таким жалким голосом, что Вика наконец поняла, что все идет далеко не плану. Она ощутила неприятную слабость в ногах. Гарик и Сергей оттащили Орешка к матрасу и положили там. – Что с ним? – спросил незнакомый, ломающийся от страха голос, и Вика с удивлением поняла, что это сказал Сергей. – Передоза? – Какая передоза, ты что, совсем дурак? – хрипло ответил Гарик. – Так что это с ним? – Не знаю… С сердцем что-то, наверное, – сказал Гарик неуверенно. Сергей выматерился. – Искусственное дыхание сделай ему, – сказал он. – Я химик, а не санитар, – огрызнулся Гарик. – Вдувай! Только жмура нам здесь не хватало! – рявкнул Сергей. Вика наблюдала за всем происходящим в каком-то оцепенении. Сергей поднялся с матраса, схватился за стремянку. Гарик неуверенно положил руки на грудь барабанщика и несколько раз нажал. – Что встала? – крикнул Сергей на Вику. – Помогай давай! Вика послушно взялась за лестницу с другой стороны. «Зачем ему лестница, вешаться, что ль, собраться», мелькнуло у нее в голове. Вместе они придвинули ее к стене. Сергей взобрался по стремянке. Что-то заскрипело, загрохотало. Вике на голову посыпалась какая-то дрянь, а затем в лицо ей ударила струя морозного воздуха. Сергей открыл окно. Гарик наклонился к лицу Орешка, зажал ему нос и наклонился ко рту. Раздался звук удара во что-то мягкое. Вика обернулась и увидела, как Гарик прижимает руки к лицу, а Орешек садится на матрасе. – Бабай, скотина, прекрати! – вопил Орешек. – Нашел себе Спящую красавицу! Только расслабишься, так тут же выебут! И на матрас пристроил уже! Сергей засмеялся, Вика тоже. Гарик, не отнимая рук от лица, поднялся и отошел к серебряно блестящим трубам. – Не ори, – сказал Сергей, успокоившись. – Никто тебя не домогается. Гарик тебе искусственное дыхание хотел делать. Тебе плохо было. Ты парик принял и упал... Орешек покосился на Гарика. Бабай стоял спиной к ним. Встав на ноги, Орешек направился к другу. Сергей тактично отвернулся. – Пускают погреться? – спросил он. Вика хмыкнула. Холодные руки легли ей на живот. – По ходу, ты и так уже греешься, – сказала она, и прижалась спиной к его груди. Сергей взял ее косяк и затянулся. – Твой-то где? – спросила Вика. – Я его в форточку уронил, когда открывал, – сказал Сергей. – Бабай, ну чего ты? – прогудел Орешек. – Ну прости… Хочешь, я тебя поцелую? – Отвали, идиот, – сказал Гарик и всхлипнул. – Ты девушка Грина? – спросил Сергей. Вика отрицательно покачала головой. Первая кнопка на сарафане поддалась легко, а вот над второй Сергею пришлось повозиться. Вика положила голову ему на плечо, и он, не переставая теребить тугой металлический кружочек, поцеловал подставленные губы. Когда Сергей обнаружил под джинсовым сарафаном чулки, он чуть не кончил. Рука его нырнула под резинку трусов. Вика глубоко вздохнула. Ей было страшно, но это был не тот парализующий страх, который холодной волной окатил ее при виде падающего Орешка. И ей было хорошо, но совсем не так, как она себе представляла по рассказам подруг. И, несмотря на все поучения матери, ей совсем не было стыдно. – Зажигалку дай, – сказал Орешек, доставая из кармана еще один косяк. – Ты уверен? – спросил Гарик, но его голос Вика услышала уже как сквозь воду. – Дай! – сказал Орешек неприятным голосом. Гарик смотрел, как барабанщик закуривает. – Париков можешь больше не просить, – сказал он. – Ясен пень, – сказал Орешек. Где-то капала вода. – Чудесный план, – сказала Вика с чувством. Сергей хрипло засмеялся. Затем ловко застегнул кнопки на сарафане. Он взял из рук девушки косяк и затянулся. Вике захотелось сказать Сергею что-нибудь приятное. – Мне так ваши песни понравились, – сказала она. – Особенно «Герда». Собственно, это была единственная песня, в которой Вика смогла разобрать слова. И оказалось, что они этого стоили. Песня представляла собой взгляд на старую сказку из неожиданного ракурса. Вика с детства не верила в счастливый финал похождений Герды. Однако тот поворот событий, что был представлен в песне, ей даже в голову не мог придти. В песне с натуралистической прямотой описывалось, что поцелуям Снежной Королевы не удалось потушить встроенную пылающую печь Кая, на которую королева вечного льда была–таки усажена и растаяла. Герда же, по мысли автора песни, осталась в руках шустрого паренька – отпрыска атаманши разбойников. Его пол Андерсен заменил в сказке на женский исключительно из соображений морали. Юный разбойник больше понравился Герде, чем Кай – исчезнувший друг совершенно не умел щекотать ножом под шеей. До ледяных чертогов девочка уже не добралась. Сергей чуть поморщился. – Ее Рикошет написал, – сказал он. – И текст, и музыку. Гарик, очевидно, услышал его слова. Солист «КБ» засмеялся: – Я, кажется, начинаю догадываться, кто такой Кай. Вика затянулась и почувствовала, как пузырьки радости поднимаются и в ней. Ей хотелось болтать и смеяться. И еще немного – есть. – А Гарик – это Гарник или Игорь? – спросила девушка. Темноволосый, носатый Гарик и впрямь не очень походил на русского. Глаза у него, как успела разобрать Вика еще когда они все вместе сидели за столом, были голубые, но это еще ни о чем не говорило. – Игорь, Игорь, – ответил солист «КБ». – Простое русское имя. А ты что, кавказцев не любишь? Вика смутилась. Она действительно терпеть не могла «лиц кавказской национальности». Но ни оргазм, ни план не смогли заглушить ее интуитивного знания того, что можно говорить, а что нет. Вот и сейчас Вика почувствовала, что правду говорить не стоит, и интеллектуально заметалась. – Да нет, просто Рита сейчас кавказцам полдома сдает, – пробормотала она. – Я подумала, может, вы знаете друг друга, они обычно все друг друга знают. План действительно был чудесный, но дым анаши еще не пробился сквозь прозрачную стену ужаса, охватившую солиста «КБ» при мысли, что Орешек сейчас отдаст концы у него на руках, и Гари к еще мог мыслить логически. – Но не хиришские же веслогорских, – резонно возразил он. – А что так холодно то здесь? – спросил Орешек недовольно. – Это у тебя уже руки холодеют, – отвечал ему на это Гарик. – Очень смешно, – сказал барабанщик сердито. – Это я окно открыл, – сказал Сергей. – Когда Гарик тебя откачивал. – Чтобы мне легче дышалось? Ой, спасибо, пацаны, – сказал Орешек. – Вы меня спасли. Другие бы козлы бросили бы сразу и убежали. Так и подох бы здесь. – Не надо бы тебе больше курить, – сказал Сергей. – Так таблетки-то дороги, – просто сказал барабанщик. На это Сергей не нашелся, что ответить, а Орешек продолжал: – Температура окружающей среды исключает существование здесь разумной жизни. – Вот химик хренов, – проворчал Гарик. – Пойдемте, что ли? – сказал Орешек. – Мы и так уже перевыполнили план. – Это точно, – вздохнул Сергей. Когда они выходили из подвала, Сергей чуть отстал от хиришских музыкантов и повернулся к Вике. – Еще хочешь такой радости? – спросил он. Сергей знал ответ, и поэтому не ждал его. Торопливо чмокнув девушку в щеку, он сказал ей прямо в ухо: – Тогда Катьке – ни звука. * * * Как и ожидал Рикошет, Рита вышла из каморки одна и стала подниматься по лестнице. Музыкант бросил окурок в урну и двинулся к каморке. Закрывая дверь, он услышал щелчок замка. Открыть дверь теперь можно было только изнутри. Повернувшись, он увидел Лену. Девушка стояла посредине каморки, под самой лампочкой. Ее платье было расстегнуто сверху донизу. Под платьем у девушки ничего не было. Лена откровенно наблюдала за ним. Любой другой парень уже сказал бы что-то вроде: «Это я удачно зашел», или повалил бы ее на вонючую тахту вообще ничего не говоря. А Рикошет стоял и смотрел. Лена поняла, что она угадала верно. – «Нет, она была прекрасна», – с отчетливой издевкой в голосе сказала девушка. – «Она всегда была красива, красивее, чем обычно. Но для него это было как картина. Это возбуждало гордость за человека, восхищение человеческим совершенством. Но больше это ничего не возбуждало…». Рикошет в два быстрых шага оказался рядом с ней. Он рывком сдернул платье вниз, так, что Лена теперь не могла двигать руками. Рикошет расстегнул молнию на брюках, взял девушку двумя руками за талию и поднял. Лена вскрикнула. В этот момент она вспомнила героя из другой книжки, не фантастической, а милой детской книжки. Лене вспомнилось, как метались мысли у Пятачка, когда он оказался в сумке прыгающей Кенги. – Эту книжку я тоже читал, – сказал Рикошет. Она хотела схватить его за плечи, но он сжал ее руки в локтях и завел их за спину девушки так, что Лена от боли выгнулась дугой. Сосок Лены оказался перед лицом Рикошета. Он схватил его губами, втянул его в рот и чуть сжал челюсти. Лена вскрикнула. – У героя просто была аллергия на клубнику, – невозмутимо закончил музыкант. – А…у… тебя… – задыхаясь, – сказала Лена. – Нет, – сказал Рикошет. – Только на латекс. Сосок Лены снова оказался у него во рту, и девушка закричала. Рикошет прошел вперед. Он знал, что там должна стоять тахта, порядком продавленная. Тахта обнаружилась чуть ближе, чем это помнилось Рикошету. Он запнулся об край и упал, рухнул на девушку всем своим весом. Большая часть этих ста килограмм пришлась на скрещенные руки Лены, и девушка забилась. – Перестань! – закричала Лена. – Мне тяжело, мне больно. Остановись же! Ну что ты меня мучишь! Музыкант приподнялся на локтях и замер. – Ты действительно хочешь, чтобы я остановился? – спросил он. Лена чувствовала, что он весь дрожит. – Перестал тебя мучать? – Ах, нет, – пробормотала она. – Мучай меня, мучай! – А вот не буду! Не буду! Не! Бу! Ду-уууу… С громким треском взорвалась лампочка, осыпав осколками спину Рикошета. Просто на подстанции скакнуло напряжение. Такое часто бывает на районных подстанциях. Хорошо еще, что музыкант был в куртке. * * * Лена завозилась в темноте. – Кто бы мог подумать, – сказал Рикошет насмешливо. – Что умница, красавица Леночка, фанатка научной фантастики, отличница, наверное… любит грубый секс… – Но ты-то как это понял? – Не знаю. – Подожди, но ведь как-то ты почувствовал, я не знаю… сообразил… – А-аа, – догадался он. – Ты и сама об этом не знала! Ну, понимаешь, когда я вошел и ты тут… стояла, мне показалось, что вот так будет в самый раз. Я все-таки занимаюсь этим делом немного дольше, чем ты. Это как в «Бриллиантовой руке». «Может быть, стоит? Нет, стоит. Тогда, может, быть, надо? – Нет, не надо» Если бы тебе не понравилось, я бы попробовал что-нибудь другое. – Сколько тебе лет? – Двадцать шесть. Лена шумно выдохнула. – Ну-ну, – сказал Рикошет. – Это не так много, на самом-то деле. – Бабай самый старший из нас, а ему двадцать четыре, – сдавленным голосом сказала Лена. – Я думала, что… – Столько не живут, понятно. Так что не суди Бабая строго. Сама попробуй ему намекнуть, как надо с тобой обращаться. Лена очень неприятно засмеялась. – С чего бы я это стала делать? Бабай не воспринимает меня в качестве сексуального объекта. Очень тяжело жить на Земле, имея внешность ангела… – Ничего, что я рядом с тобой лежу, ангел ты мой сексуальный? – Но я тоже угадала, – с торжеством в голосе продолжала девушка, не обращая внимания на Рикошета. – Я угадала, черт возьми! Его чуть кольнуло в груди. – О чем это ты? – Ты голубой, Рикошет. Ты и сюда пришел потому, что понял – я угадала это в тебе. Витек непринужденно засмеялся. – Все-таки тебе надо меньше фантастики читать, – сказал он. – А способность женщин игнорировать факты всегда меня восхищала. Ну откуда здесь, в маленьком захолустном городе, голубые? – Ты из Питера, – сказала Лена. – С чего ты взяла? – Ты сказал, что Сережа и Вика живут в соседних парадных. А здесь говорят – «в соседних подъездах». Да и потом, я видела, как ты смотрел на Бабая. – Мало ли как я на кого смотрел, – сказал Рикошет спокойно. – А если я тебе не уделил достаточно внимания, то я, ведь, между прочим, только что концерт отработал. Это, конечно, не смену у станка отстоять, но все же… Так что в твоем случае наблюдается полный отрыв от реальности. Срочно необходимо промывание мозгов. Лекарство заливается через рот, и по счастливому совпадению, оно у меня с собой… – Нет, – сказала Лена. – На нет и суда нет. Тогда пойдем обратно. Лена встала. Рикошет хотел предупредить ее о рассыпанных по полу осколках лампочки, но вспомнил, что Лена не снимала высоких облегающих сапог из черной кожи. Он услышал, как девушка шуршит чем-то в сумочке. Когда Лена чертыхнулась, подпрыгивая на одной ноге, музыкант сообразил, что она одевает трусики. Лена ловко застегнула лифчик. Музыкант нащупал на тахте платье и подал его девушке. Пока Рикошет возился с замком, Лена стояла у него за спиной. – Дело в том, – сказала она. – Что Бабай смотрел на тебя точно так же. Поверь мне, у ж я-то его знаю. Музыкант замер на миг. – Ну что же, – сказал он, и снова продолжил дергать собачку. – Спасибо. – Тебе не страшно? – Чего? – Так жить. Так любить. Лена услышала, как в темноте чуть скрипнула кожа – музыкант пожимал плечами. – Чтобы полюбить человека, нужно вообще обладать большим личным мужеством, – сказал он спокойно. – Независимо оттого, какого он пола. На лестнице парочка повстречала компанию плановых, возвращавшихся из подвала. Орешек заметил Лену и Витька первым. – Какие-то морды у вас подозрительно довольные, – сказал он. – Где это вы были? – Да и ты, Рикошет, – хмыкнул Сергей. – Какой-то усталый…Что это вы такое делали? При виде смущения на лице Лены Орешек расхохотался. – Вот это я понимаю, – воскликнул он. – Здоровый образ жизни! Не то что мы! – Заткнись, Орешек, – сказала Лена. Она чуть притормозила, пропуская музыкантов вперед. Рядом с ней оказался Бабай. Лена сердито покосилась на него, но Гарик вовсе не собирался ее подкалывать. Они стали подниматься по ступенькам. Когда они были уже на площадке между первым и вторым этажом, Лена сказала: – Я попробую к Рите попроситься переночевать. Она одна в частном доме живет, оказывается. И подруга сегодня к матери ночевать ушла, так что одна свободная койка там точно есть. У хиришских ребят не было в Веслогорске знакомых, к которым можно было бы пойти после концерта. Они собирались пересидеть ночь в клубе, если станет совсем уж невмоготу, прикорнуть на кожаных диванах в холле или в каморке, и с первым автобусом вернуться домой. Парням было не привыкать, но Гарик знал, что подобная перспектива отнюдь не вдохновляет Лену – девочку очень домашнюю. – Рита живет одна в половине дома, – поправил подругу Гарик. – Она другую половину кавказцам сдает. Так что смотри, осторожнее там. Лена только фыркнула. * * * Веселье, достигнув своего апогея, на миг задержалось там, а потом медленно покатилось вниз. Ди-джей, зная по опыту, что с полуночи до часу ночи – самое тяжелое время, потом часть уходит домой, а у вновь прибывших открывается второе дыхание, перестал «зажигать» и через один ставил медляки. Компания снова сидела за столом в полном сборе. Сергей обнимал молчаливую Катю. – Слушай, Рита, так у тебя сегодня одно спальное место есть свободное? – сказала Лена, просто носом почуяв, что еще минут пятнадцать – и Рита скажет: «Ну, мне пора...». – Может, ты возьмешь меня к себе? Гарик пристально посмотрел на Риту. – Ленку на кровать положим, а мы с Бабаем можем и на полу, – деловито сказал Орешек. Лена дернула щекой – Рита могла рассердиться от такой наглости. Но барабанщик после своих приключений в подвале неожиданно почувствовал тоску по тихому месту, где можно будет принять горизонтальное положение. Если бы удалось заполучить еще и одеяло, он бы счел это за милость богов. Орешка колотил озноб – то ли отходняк, то ли барабанщик простудился, пока в беспамятстве лежал на матрасе. – Да ради бога, ребята, я совершенно одна в половине дома, – сказала Рита почти обрадованно, но тут же смутилась. – Но только у меня еды никакой нет, а … – Еды мы купим, это не вопрос, – сказал Гарик. – У вас есть тут круглосуточные ларьки ведь? – Есть, но просто… – Возьми ты нас, ради бога, – сказал Орешек и затянул жалостливо: – Сами мы не местные… – Перестань, – отмахнулась Лена. – Я готовить буду, Орешек дрова колоть, а Гарик… Она хотела сказать «расплатится натурой», но солист перебил ее: – Я думаю, мы как-нибудь договоримся. – Да мой дом очень далеко, а автобусы уже не ходят, – пояснила Рита. – Вы замерзнете все, пока мы доберемся. – Где? – спросил Орешек. – Сотенная улица, – сказала Рита. – Так где же это далеко! – завопил Орешек. – Это же рядом совсем! – Не слушай его, он Веслогорска не знает, – сказала Лена. – А что, правда далеко? Мы быстро пойдем. – Можно на заводском автобусе попробовать, – сказал прислушивавшийся к разговору Рикошет. – Он как раз минут через десять пойдет, повезет людей на смену. Я сам на нем езжу. И если песни не орать, до конца проспекта Мира можно на нем спокойно доехать, а там уже два раза упасть. – Об этом я как-то не подумала, – сказала Рита. – Ну что же, пойдемте, надо быстренько собираться, если мы хотим успеть на этот ночной экспресс. – Благодетельница! – воскликнул Орешек и полез целовать руки. Рита со смехом отбилась и повернулась к Вике. Подруга вела задушевную беседу с Грином. – Викушка, мы уходим, – сказала она. – Ты с нами? По лицу Вики было ясно, что ей еще совершенно не хочется домой. – Я бы еще осталась, – сказала она. – Какой разговор, – сказал Рома. – Оставайся, я тебя провожу потом. Вика благодарно посмотрела на него. В этот момент она не подумала о том, что Грин тоже собирался сидеть в клубе до первого автобуса. Он жил в летчицком поселке в пятнадцати километрах от города. А если бы Грин вышел из ТХМа, обратно бы его уже не впустили. – Спасибо, Рома – сказала она. – Ты настоящий друг. Подруги расцеловались, и компания направилась к дверям. Рикошет поднялся. – Провожу вас немного, – сказал он. Гарик бросил на него короткий взгляд. – Или, может, тоже дернуть с вами? – сказал музыкант задумчиво. – Конечно, Витек, пойдем, – смеясь, сказала Рита. – Чем больше народу, тем веселее. Да и в автобусе тебя, наверно, уже знают, скажешь, что новеньких везешь, если что… * * * Дом Риты напомнил Рикошету Изнакурнож еще в тот день, когда он впервые пришел сюда. Два маленьких деревянных домика уцелели в самом центре города просто каким-то чудом. Окна соседнего дома выходили на одну из самых оживленных городских улиц. Ритин же дом был стиснут между давно не штукатуренными «хрущевскими» пятиэтажками. С крыльца, на котором стоял музыкант, в просвет между высокими домами можно было увидеть ярко освещенный Кремль. С другой стороны сладко тянуло дымком и веником – сосед по поводу праздника стопил сегодня баню. Но сейчас Рикошет смотрел не на стены древней крепости, сложенные из потемневшего от времени кирпича. Музыкант курил и глядел на занесенный снегом сад. Этой осенью он сам помогал снимать богатый урожай яблок Ритиной бабушке. Яблочное повидло Рита выставила на стол, когда у гостей созрело желание выпить чайку. Рикошет думал о том, что весной, когда яблони цветут, наверное, у жителей этих домов кружится голова от нежного аромата. Часть деревьев находилась за высоким забором. Весь этот сад Ритин дедушка посадил еще сразу после войны, но потом прилегающий к дому участок урезали, как слишком большой. За черными стволами мерцала стеклом громада городского Дворца Спорта. Рикошет знал, что когда Рита была маленькой, она ходила туда заниматься художественной гимнастикой. За спиной музыканта заскрипели ступеньки. Гарик обнял его, и горячее дыхание ударило Рикошету в спину прямо между лопаток. Музыкант непроизвольно выгнулся, словно не теплый выдох это был, а нож вошел ему спину, и на миг закрыл глаза. – Так ударяет молния, так ударяет финский нож, – пробормотал он, задыхаясь. Гарик разобрал только последние два слова и тут же разжал руки. – Ну, пырни, – сказал он угрюмо. – Если достанешь. Рикошет обернулся и несколько мгновений, показавшихся Гарику вечностью, смотрел в это напряженное лицо. Затем протянул руку и медленно провел по щеке. – Расслабься, – сказал он насмешливо. – Тебя не поймешь, – пробормотал Гарик. Рикошет отнял руку. – Побудь сегодня с Ритой, – сказал он, не глядя на Бабая. – Я не знаю точно, но думаю, что ей в последнее время крепко досталось. Сделай так, чтобы она позабыла обо всем. Гарик кашлянул. – А, – сказал он. – Если… Рикошет покачал головой: – Нет, Рита не такая. – Хорошо, – сказал Гарик. – Но если ты останешься, мне будет тяжело. – Я скоро уйду. Гарик молча смотрел на него. Рикошет усмехнулся: – Я тебя потом найду. Гарик дернул щекой и хотел что-то сказать, но Рикошет не дал ему открыть рта. – Я сказал тебе, что я тебя найду. И будь уверен – найду. * * * Вика не стала говорить, что у нее есть деньги на такси. Это убило бы всю романтику вечера. Тем более, оказалось, что Сереже с Катей тоже по пути. Сергей, как выяснилось, жил в том же доме, что и Вика, и даже в одном подъезде. Только Вика – на седьмом этаже, а парень – на четвертом. – Прямо урбанизация какая-то, – криво усмехнувшись, сказала Катя, услышав об удивительном совпадении. Она жила в том же огромном доме, что и Вика с Сережей, но в корпусе напротив. Грин взял Вику под руку. Сергей и Катя шли чуть впереди. Они о чем-то негромко разговаривали. Рома молчал. Впрочем, Вика не чувствовала неловкости, которая неизбежно возникла бы, если бы так упорно молчал какой-нибудь другой парень. Рома вообще был неразговорчивый малый. – Ты так все и прыгаешь? – спросила Вика. Грин кивнул. – Серега, – окликнул он солиста. Тот обернулся на ходу. – Возьми переночевать, – сказал Грин. – Не вопрос, – откликнулся Сергей. – Как проводишь, так и заходи. Катя что-то сказала ему. Сергей улыбнулся, блеснули зубы в свете фонаря. – Даже так, – сказал парень. – Чем же я заслужил милость? Катя что-то недовольно пробурчала. Сергей остановился и стал шарить по карманам. Грин и Вика догнали пару и тоже остановились. – Ты чего? – сказал Грин. Сергей протянул ему ключ. – На, – сказал он. – Знай мою добрость. – В смысле? – У Кати сегодня мать в ночную смену. – А твои родоки не удивятся? – спросил Рома. – Когда меня вместо тебя утром увидят? – Если сына отмывая, – нараспев произнесла Катя. – Обнаружит мама вдруг, что она не сына моет, а чужую чью-то дочь – пусть не нервничает мама. Ну не все ли ей равно? Никаких различий нету между грязными детьми… Сергей хмыкнул: – Мать сейчас у сестры живет. А отец, я думаю, лежит по обыкновению пьяный у себя. Но ты закройся на всякий случай, в моей комнате замок есть. Катя нетерпеливо постукивала каблуком об каблук. Налипший на сапоги снег начал таять, и стоять становилось холодно. – Ладно, – сказал Грин, и компания двинулась дальше. – Такой вечер сегодня удачный, – сказала Вика. – Мне так понравилось. И ваше выступление, и обстановка, и вообще все-все… Рома покосился на нее, но опять промолчал. Он видел, что Вика пытается поддержать беседу, и сильно досадовал на себя, потому что ничем не мог ей помочь. В голове было абсолютно пусто. Даже водка, испытанное средство, которое всегда развязывала ему язык, на этот раз не сработало. Вика слишком сильно нравилась ему. Подростки как раз проходили мимо городского киноцентра. Над входом висели огромные буквы ВЛАСТЕЛИН КОЛЕЦ: БРАТСТВО КОЛЬЦА – Ух ты, – сказала Вика, заметив вывеску. – Наконец и к нам привезли! – Что за кино? – спросил Рома. – Это по книге, – сказала Вика. – Типа сказки. Ну, знаешь, эльфы, магия… драки, – добавила она, сообразив, чем можно заинтересовать парня. – Этому фильму двенадцать, что ли, Оскаров дали. Должно быть круто. Может, сходим? Ты ведь, наверно, сто лет в кино не был. Рома чуть поморщился. Он представлял себе, сколько может стоить поход на фильм, завоевавший двенадцать Оскаров. Да и в кино он был последний раз не так давно. – Почему же сто лет, – сказал парень. – Прошлой зимой на это, как его, ну про войну… я же ходил с вами. – Помню, помню, – сказала Вика. – Такое забыть невозможно. Рома улыбнулся. Всю глубину отвращения одиннадцатиклассников к чтению Валентина Владимировна, Викина учительница литературы, осознала в тот момент, когда проверяла сочинения 11 «Ф» по «Преступлению и наказанию». Курс литературы был безжалостно урезан в пользу физики, но все же не настолько, чтобы Валентина Владимировна не успела дать своим ученикам основные сведения о героях, фабуле и том особом мире, который среди литературоведов называется «Петербургом Достоевского». Именно их, в вольном изложении, учительница и получила обратно. Способность к восприятию материала вселяла определенные надежды. Однако для итогового сочинения, которое было уже не за горами, голых тезисов, добросовестно переписанных с тетрадок, было явно недостаточно. Следующим по программе шел Лев Толстой со своей фундаментальной «Войной и миром». Валентина Владимировна недаром имела звание заслуженного педагога. Гороно в то время еще проплачивало в киноцентре показ фильмов по произведениям школьной программы. И цены на сеансы далеко отстояли от оскароносных фильмов, не превышая стоимость двух баллонов пива. Таким образом, весь 11 «Ф» в один прекрасный морозный день оказался вместо уроков в темном зале киноцентра. Там же Валентина Владимировна обнаружила, что поучаствовать в культурном мероприятии решили и многие ее бывшие ученики, которые после девятого класса отказались от углубленного изучения физики и полному среднему образованию предпочли среднее техническое. Среди них был и Рома. Он заверил учительницу, что сегодня, по счастливому совпадению, занятия в ПТУ тоже отменены, чтобы ничто не мешало подросткам повысить свой культурный уровень. Приятная тяга к знаниям удивляла учительницу недолго. Классная же руководительница, которая была вынуждена присутствовать на сеансе в силу профессионального долга, сразу все поняла и скромно села в первом ряду с двумя отличницами-подхалимками. Основная часть школьников же разместилась на последнем ряду. Пустые бутылки из-под пива с грохотом покатились по проходам еще до того, как в зале погас свет. Валентина Владимировна ждала продолжения, замирая от ужаса и стыда. Впрочем, зал был полон такими же подростками из разных школ, конвоируемыми ее собратьями по несчастью. Вид у учителей был затравленный, на лицах застыло совершенно одинаковое выражение отчаяния и покорности судьбе. Рита сказала Вике, нехорошо усмехаясь: «Знаешь, на кого сейчас Вэвэ похожа? На нациста из мотопехоты. Который бросил свой мотоцикл на обочине, чтобы пописать в кустиках. Вот он уже расстегнул ширинку и тут увидел секрет партизан, заросших по самые глаза бородами». «Да ты у нас патриотка», сказала Вика подруге сквозь смех. Сравнение было настолько же точным, насколько и ядовитым. Стиль обращения Валентины Владимировны с учениками наиболее точно отражала фраза: «Arbeiten und Disziplin», украшавшая в свое время, насколько помнила Вика, ворота Бухенвальда. Продолжение банкета не заставило себя долго ждать. Парни насобирали денег (Вика тоже дала десятку, которую Ромик ей до сих пор не вернул. Впрочем, девушка понимала, что это не по злобе, а просто потому, что парень забыл об этом), сбегали за пивом и кое-чем еще. Вика не помнила уже, кто именно из парней надул презерватив, огромная тень от которого закрыла пол-экрана сразу после стартовых титров. По залу пронесся хохот, а затем потянуло сладковатым дымом. К своему счастью, Валентина Владимировна не знала, что так пахнет шмаль. Только это уберегло ее от инфаркта. Взгляд Вики за весь двухчасовый фильм упал на экран только один раз. Это было в тот момент, когда на зал надвигался чудовищный бюст с декольте на двенадцать персон, щедро усыпанным по краю бриллиантами. «Ух ты», сказала Вика. – «Какие камушки». А Ромик, сидевший рядом, возразил: «Какие сиськи!». После чего разговор стремительно свернул в направлении, весьма далеком от творчества Льва Толстого, и больше к потрясателю человеческих душ и зеркалу русской революции так и не вернулся. В общем, посещение киноцентра привело 11 «Ф» в полный восторг. Школьники выказали горячую готовность в любой момент повторить культурное мероприятие. Но у Валентины Владимировны не достало на это мужества. И даже то, что 11Ф написал сочинение по Толстому на порядок лучше, чем по Достоевскому, не смогло повлиять на решение учительницы. – Они ведь после этого, по-моему, на капремонт закрылись? – сказал Рома. – Ну да, – смеясь, сказала Вика. – Может, лучше подождем, пока в комках появится и диск возьмем? – предложил парень. – Катя, кстати, работает продавцом, как раз в отделе кино. Мне диск посмотреть она бесплатно даст. Посидим дома, с пивом… Захотел покурить – остановил и вышел. Ты как на это смотришь? Вика, в общем, смотрела положительно, и даже понимала скрытый смысл этого предложения. Диск, даже не из Катиных рук, а из проката обошелся бы дешевле одного билета в кино. В принципе, она бы даже согласилась. Если бы не одно «но». Подобная программа предполагала визит домой к Роме, или к ней, а к этому Вика еще не была морально готова. – Ну, не знаю, – сказала она. – Все-таки большой экран – это большой экран. – Ладно, придумаем что-нибудь, – сказал Рома. Было тихо-тихо, только скрипел под ногами снег. * * * Загремели тарелки, которые Гарик всей стопкой поставил в таз с горячей водой. Закатывать рукава солисту «КБ» не пришлось – он был в футболке. Рита сидела у стола, курила и смотрела, как он моет посуду. «Все-таки есть в деревенских парнях какое-то очарование, какая-то мужская надежность, которую городские теряют сразу при рождении», думала она. Орешек и Лена легли спать сразу после того, как Рикошет покинул развеселую компанию. Рита постелила им отдельной комнате. Лене – на разборном кресле, а Орешку достался старый диван. У Риты нашлось необходимое количество пододеяльников, и Орешек был даже избавлен от уколов верблюжьего одеяла. Счастье долговязого барабанщика несколько омрачал тот факт, что позже к нему должен был присоединиться Гарик, а диван явно проектировали еще в послевоенное время, когда люди были значительно мельче по габаритам. Гарик, впрочем, еще в самом начале вечера прикинул, что Ритина кровать, стоявшая у печки, свободно вместит их обоих. – А что за парень этот Рикошет? – спросил Гарик и поставил чистую тарелку на допотопную сушилку из алюминиевых прутьев. – Он как будто совсем не из вашей компании. – Так и есть, – сказала Рита и лениво потянулась. – Витек выскочил откуда-то, как чертик из табакерки, прошлым летом. Он через меня со всеми познакомился. Рикошету мой парень паспорт делал. Мурка, сытая и довольная, вылизывала заднюю лапу, лежа на половике. Рита рассеянно следила за неторопливыми движениями шершавого язычка. Она отлично понимала ощущения кошки, потому что сейчас чувствовала такую же благость во всем теле. – Твой парень в ОВИРе работает? – осведомился Гарик. – Нет. У них… – Рита замялась. – В общем, у Леши на руках оказался паспорт, настоящий, годный. И аттестат за среднюю школу к нему, и полис страховой, трудовая, и еще какие-то документы… Леша все это Рикошету и продал. Тот парень, хозяин паспорта, умер. Руки Гарика, погруженную в мыльную воду, на миг остановились. – И что, Рикошет взял имя мертвеца, получается? – спросил он, вытащил тарелку и промыл холодной чистой водой в умывальнике. – Да. Покончив с задней лапой, Мурка села и начала умываться. «Поздно ты гостей намываешь», подумала Рита, усмехнувшись. – «Они уже все здесь». Гарик покачал головой: – Это дурная примета – имя мертвеца брать. – Да мы ему говорили, – вздохнула Рита. – Предлагали сделать хотя бы не «Решетников», а, скажем, «Решеткин». У Лешки был знакомый, мастер по таким делам. Комар носу не подточил бы. Витек отказался. Сказал, что тезка известного человека – это то же самое, что человек без имени, и он хочет именно так. – Понятно… – задумчиво сказал Гарик. – А потом Рикошету жить было негде, – продолжала Рита. – Моя бабушка ему половину дома и сдала. Это еще осенью было. Витек, как порядочный, на биржу встал, его на курсы сварщиков определили. Он, как закончил, пошел на завод наш. А под Новый Год переехал, сказал, что ближе к работе жилье нашел. Гарик закончил с посудой и вытер руки о полотенце, висевшее около умывальника. – А в группу Сережину он как попал? – Да видишь, у них бас-гитариста не было. Ромик искал, искал, мне сказал об этом. А Рикошет еще летом, когда мы компанией на озере отдыхали, как-то случайно гитару в руки взял и так нам классно забацал. Я рассказала ему, что вот, гитариста ищут, и он согласился. Гарик подсел к столу, достал из пачки сигарету. – Он классный гитарист, – сказал он, оглядывая стол в поисках зажигалки. Подняв взгляд, парень увидел, что Рита поднесла ему свою. – Спасибо, – сказал Гарик, прикуривая. – Можно ведь и мне за тобой немного поухаживать, – усмехнулась Рита. Гарик улыбнулся. – Витек вообще классный парень, – вернулась к теме Рита. – Немного странный, молчаливый слишком… Но классный. Гарик выпустил дым и смотрел, как серая струя ходит под потолком, свиваясь в кольца. – Тебе надо будет проветрить здесь, прежде чем спать ложиться, – сказал он и добавил задумчиво: – Классный парень, про которого никто ничего не знает… – Ой, наш город… как бы тебе сказать. И так спит под одним большим одеялом, – отмахнулась Рита. Гарик понимающе хмыкнул. – Иногда приятно пообщаться с человеком, про которого ничего не знаешь. Мурка подошла к парню и вопросительно посмотрела на него. Гарик похлопал себя по колену. Кошка тут же приняла приглашение. Гарик почесал ей за ухом свободной рукой, и она тихо замурчала. – Как сказала бы Лена, «и так все слишком много друг про друга знают. А когда ничего не знаешь о человеке, это дает пищу уму», – сказал он. – Примерно так, – согласилась Рита и раздавила окурок в переполненной пепельнице. – Я думаю, он из Питера, на самом-то деле. – Почему? Рита встала, прошла через комнату и открыла окно. – Рикошет поначалу говорил «бордюр» вместо «поребрик», – ответила она оттуда. – Тебе надо было в милицию работать идти, – сказал Гарик. – Меня мать хотела устроить, да я не пошла, – проворчала Рита. – Иди сюда, хватит там дымить. – Да я покурил уже, – сказал Гарик и потушил окурок. Затем посмотрел на Риту, осторожно согнал с колен кошку и поднялся из-за стола. Рита смотрела, как он идет через комнату, и по телу ее разливалась приятная истома. – А чего так? – спросил Гарик, останавливаясь рядом с девушкой. – Неохота всю жизнь на цырлах стоять, как она. Да и потом, все эти усиления, дежурства… Я с пяти лет дома одна оставалась. Мы тогда в милицейском общежитии жили, там через стенку, в соседней комнате, наши друзья были, но все равно, знаешь… Не то, чтобы страшно, но так грустно и тоскливо. – И этой ночью ты тоже не хочешь быть одна, – сказал Гарик, глядя на Риту. Девушка медленно кивнула. Гарик обнял ее и поцеловал в шею, в то место, где под ключицей билась жилка. Рита закрыла глаза. – Только у меня… ты знаешь… это, ну… – пробормотала она. – Тебе это мешает? – Вообще-то нет, – усмехнулась Рита. – Но я подумала, что, может, ты брезгуешь… А то подумаешь, что я тебя динамлю… – Я брезгую только в одном случае, – сказал Гарик. – Когда девушка меня не хочет. – Я хочу тебя, – сказала Рита. – Знаешь, что мы сделаем? – Что? – Пойдем в баню. Дядя Миша наверняка топил сегодня, посмотрим, может, еще не остыла. Он ее не закрывает, мало ли, я захочу помыться сходить. – Мне нравится ваш план, мистер Фикс, – сказал Гарик. * * * Орешек осторожно приоткрыл дверь и выглянул в кухню. Там никого не было, кроме кошки. Мурка сидела на половике воле двери и внимательно смотрела, как ветер колышет занавеску на открытом окне. Заметив движение, кошка недовольно покосилась на парня и вернулась к созерцанию. – Ушли, – сказал Орешек, оглядываясь. – В баню. Парень посторонился, пропуская Лену. – Что за мания у всех такая сегодня, – сказал Орешек недовольно, глядя на окно. – Везде окна нараспашку! Ведь не май месяц! – Уфф, ну и горазд же Гарик зубы заговаривать, – сказала девушка. – Не то, что все вы – сразу под юбку руками лезть. Учись, пока он жив. Орешек сморщился, как будто раскусил что-то кислое, но ничего не сказал. Лена критически осматривала разнокалиберные пальто и куртки, висевшие на крючках у двери. При мысли о том, чтобы выйти во двор, к заветной будочке, в одном платье, девушке сразу вспоминалась героическая смерть генерала Карбышева. С другой стороны, идти в своей шубе не хотелось. Лена опасалась уронить ее в зловещее отверстие. До весны не выловить будет. Девушка остановила выбор на черном тулупе овчиной наружу. Он показался Лене самым теплым, и, что немаловажно, самым целым. – Схожу пока пописаю, – сказала она, снимая тулуп с вешалки. – Накупили пива, блин… – Дай-ка я за тобой поухаживаю, – сказал барабанщик и отобрал у Лены тулуп. – О! Королева в восхищении, – хмыкнула Лена, засовывая руки в рукава. – Ну, я пошла, – сказала она. – Давай, валяй, – ответил Орешек. – Кстати, и тебе рекомендую, – заметила Лена. – Когда они вернутся, еще долго не высунуться будет. Ты же знаешь Гарика, он любит и после этого поговорить. Барабанщик знал. – Я вон в окно, – ответил Орешек. – Везет вам, – вздохнула Лена. – А у нас пися встроенная… Она посмотрела на Орешка просительно. – Димочка, пойдем со мной, а? Там холодно, волки… – Какие волки? – проворчал барабанщик. – Центр города. – Серые, – сделала большие глаза Лена. – Ну пойдем, пожалуйста. – Ладно, только быстро, – сказал Орешек и напялил первую подвернувшуюся под руку куртку. Лена посмотрела на него, на себя, и хмыкнула. – Картина неизвестного художника «Бегство французов из Москвы»! – торжественно сказала она. – Ты давай, двигай, – сказал Орешек хмуро. – А то будет сейчас нам картина Репина «Не ждали». Когда они спускались по лестнице во двор, Орешек сказал мечтательно: – Только бы Ритке понравилось! Да так, чтобы она его себе под бочок положила бы… Лена усмехнулась. – Эгоист, – сказала она. – У нее кроватка поуже моего кресла будет, а ты их хочешь вдвоем туда загнать. – Ничего, они у нас миниатюрные, – сказал Орешек решительно. – Прямо Дюймовочка и Мальчик-с-Пальчик… Поместятся. Дверь во двор, как и следовало ожидать, оказалась открыта. * * * Створки лифта закрылись. Мотор натужно загудел, и лифт пошел вверх. Рома и Вика были в кабинке одни, Катя с Сережей остались на крыльце перед подъездом покурить. Вике вспомнился тупой вопрос, который часто встречался в так называемых «анкетах», которые были очень популярны у них в школе классе в седьмом-восьмом: «Ты хотел/а бы застрять со своим парнем/девушкой в лифте?». В ее «анкете» этот вопрос точно был, не среди первых, а где-то ближе к концу, между вопросом о любимом цвете и пожеланием хозяйке анкеты. Девушка хихикнула и поймала взгляд Ромы. Парень улыбался. В Викиной «анкете» его почерком была заполнена вторая или третья страница. Но что Рома ответил на этот сакраментальный вопрос, Вика уже не помнила. Помнила только его пожелание – «оставайся всегда такой же красивой, будь умницей». – Ты что написал тогда? – спросила Вика, не сомневаясь, что Рома поймет, о чем речь. – Да, – ответил Рома. Вика захлопала ресницами в притворном смущении. – Мужчина, я вас боюсь, – пискнула она. – «Внимание, в городе в районе дач появился опасный сексуальный маньяк», – грозно нахмурившись и вращая глазами, сказал Рома и придвинулся к Вике. – «В район дач можно проехать автобусами номер шесть, двадцать шесть и девятнадцать. Интервал движения автобусов на линии – пятнадцать-двадцать минут». Вика расхохоталась. Рома обнял ее, но тут лифт с грохотом остановился. – Какой-то вы маньяк несексуальный, – кокетливо сказала девушка. Они вышли из лифта и повернули направо, к единственной на всей площадке стальной двери. Перед самой дверью Рома неуклюже наклонился. Вика сделала машинальное движение, чтобы отстраниться, но на полпути передумала и подставила губы. «Целоваться ты не умеешь», думала она. – «А вот трогать тебя гораздо приятнее, чем Илью». – Я тебе позвоню, – сказал Рома. – Давай, – сказала Вика. – Буду ждать. Она подождала, пока приехал вызванный Ромой лифт и улыбнулась напоследок. * * * Девушку скрыла от Роминых глаз размашистая граффити на внутренней стороне створок WELCOME TO HELL Ниже какой-то остряк приписал синим фломастером Вход – 10 $, выхода нет Инвалиды, ветераны ВОВ, беременные женщины и женщины с детьми – бесплатно. Но Рома не замечал ни надписи, ни вони обоссанного лифта, ни душераздирающего скрежета и неровных толчков по ходу движения. Он думал о чем-то своем и улыбался. Парень так замечтался, что по привычке нажал первый этаж. Увидев за открывшимися дверями Сергея, Рома воззрился на него с таким искренним недоумением, словно тот ворвался в его кабинку душа. – Далеко собрался, Грин? – спросил Сергей насмешливо. Рома очнулся. – А… Катя где? – спросил он. Сергей вошел в лифт и нажал кнопку четвертого этажа. – Не то настроение у нее сегодня, – сказал он мрачно. – И устала она… – Понятно, – сказала Рома. – Да, сложно с ними… – И не говори, – ответил солист «Акафиста». – Ты вроде на коврик в прихожей был согласен? Так вот там тебе спать и придется. – Мне уже смысла нет ложиться, – сказал Рома. – Часа четыре ведь уже. Покурю у тебя на кухне, да пойду. – Да ладно, – сказал Сергей. – Я пошутил. У меня специально для гостей дежурный матрас есть. Они вышли из лифта. Сергей долго рылся в карманах, а Рома задумчиво смотрел, как медленно-медленно крутится диск счетчика в прорези щита. – Вот я торможу, – сообразил Сергей. – Грин, ключи-то у тебя! Эй, очнитесь, вы очарованы! Рома непонимающе посмотрел на него. – Ключи давай, – сказал Сергей. Рома криво усмехнулся. – «Пух, это же твой собственный дом!» – сказал он, протягивая Сережке ключи. – Именно, – сказал солист «Акафиста». Он начал вставлять ключ в замочную скважину и неожиданно икнул так сильно, что выронил его. Ключ с грохотом упал на пол. – Э, батенька, да вы накушались, – сказал Рома, поднимая ключ. Сергей снова икнул. – Черт подери, кто же это меня вспоминает? – сказал он. – Четыре часа ночи! – Катька, наверное, – предположил Рома. – Передумала, вот и жалеет. Но он ошибся. Сергея вспоминал совсем другой человек. * * * Вика подождала, пока лифт с тяжелым ревом рухнул вниз. Затем достала ключи и осторожным, но уверенным движением сапера, разбирающего мину знакомой до тошноты системы, открыла дверь. Стараясь не шуметь и не зажигая света, она сняла шубку в темной прихожей и проскользнула в свою комнату. Тело настоятельно требовало душа. Несмотря на все опасения разбудить мать и усталость, Вика все же прошла в ванную и пустила воду. Через пятнадцать минут, чистая, удовлетворенная Вика лежала в своей кровати и улыбалась в темноте. В голове у нее крутились обрывки музыки, мелькали лица Грина, Риты, Рикошета и Орешка. Но постепенно из этой круговерти выделилось одно и вытеснило все остальные. Замолкли голоса, исчезло время и пространство. Она снова чувствовал прикосновение его рук, больших и горячих. Вика глубоко вздохнула и вытянулась на кровати. – Сережа…. – пробормотала она. «Это я удачно зашел», подумала Вика словами Жоржа Милославского. А еще она подумала, что изящная серебряная сережка в пупке будет смотреться гораздо притягательнее, чем то черное уродство над глазом. * * * Рита скинула пододеяльник. С одной стороны ее грела еще не остывшая печь, с другой прижимался Гарик, так что укрываться ей было незачем. – Ты прямо какой-то писюнчатый злыдень, – сказала Рита томно. Гарик хмыкнул: – Вы меня с кем-то путаете, девушка. Я – колотун Бабай. Рита засмеялась: – Ну да, ну да. – Скажи мне, пожалуйста, одну вещь. Где теперь твоя бабушка, я уже примерно понял. А где твой Леша? И хотя спросил Гарик очень мягко, Риту словно окатило холодной водой. – Какая разница? – помолчав, сказала девушка. Заскрипели старые пружины – Гарик отворачивался. Рита ухватила его за плечо. – Ну чего ты? – Понятно, – сказал он тихо. – Вы поссорились, и ты решила ему отомстить. – Да нет же, – сказала Рита нетерпеливо. – Ладно, ладно, я понял. Пусти, а то я так упаду. Рита разжала руку. Но Гарик не двигался. – Просто знай, что я… что я эту ночь буду помнить долго, – сказал он наконец. Рита долго молчала. Потом сказала: – Леша теперь там же, где и моя бабушка. Гарик почувствовал, что она сейчас заплачет, и обнял ее. – Это начинает напоминать фильм «Покровские ворота», – сказал Гарик. – «А вы знаете, Эмиль Зола тоже умер…» Только Хоботов и его подруга у нас с тобой поменялись ролями. – Я не смотрела, – сказала Рита, всхлипнув. – Да это и не важно, – сказал Гарик, целуя ее. – А что важно? – То, например, что я тебя люблю. Рита справилась с собой, усмехнулась: – Вот так сразу? – Я не умею по-другому, – сказал Гарик. – Если я люблю кого-то, то сразу. И если не люблю, тоже. И навсегда. Тихо мерцали игрушки на елке. Глава 2 Тонко запел мобильник. У Ромы был установлен не набивший оскомину Моцарт, а мелодия, которую он сам нашел в Интернете. Вике этот бодрый мотив нравился. – А, черт, – сказал Рома. Он носил телефон в сумочке на поясе. Для того, чтобы вытащить мобильник, Роме пришлось бы оторвать руки от руля. Машину он водил чуть хуже самолета, и рисковать не хотел. Вика наклонилась к Роме и взялась за кнопку чехла. Тугая застежка подалась не сразу. Руки девушки задевали живот парня над ремнем. Вика чувствовала бугры мышц под руками через тонкую ткань рубашки. Рома покосился на девушку. Вика стрельнула в него глазами и протянула звенящий телефон. – Да, – сказал Рома, прижимая трубку плечом. Месяц назад Рома взял Вику с собой на прыжки первый раз. Посмотреть. Вике и в голову не могло придти, что смотреть придется сверху. Из кресла второго пилота. У Ромы, как тогда выяснилось, были права не только категории «В». Старенькая «Аннушка» по комфортности не шла ни в какое сравнение с мерседесом, о котором не так давно мечтала Вика. Самолет проигрывал в этом плане даже красной «девятке» которую на сегодня дал Роме отец. Однако Вика сомневалась, что даже поездка на «мерседесе» смогла бы так возбудить ее. Перед взлетом Рома сказал Вике, чтобы она ничего не трогала в кабине и не вставала с места. Весь полет Вика просидела смирно. Рома, сбросив всех парашютистов, собрался заходить на посадку и решил на всякий случай предупредить об этом девушку. Услышав его голос у себя в ухе, Вика испуганно дернулась – она совсем забыла про микрофон. Девушка почти ничего не разобрала из его слов. Но почему-то решила, что Рома разрешает ей потрогать руль. Вика опасливо потянула рогатку на себя. Она почувствовала, как резко задирается нос самолета, увидела сузившиеся глаза Ромы, и тут же отпустила. Рома выровнял самолет и погрозил ей пальцем. Но это было излишне. Вика задыхалась и вся дрожала. В этот миг Вика вдруг поняла людей, которые «заболевают» парашютами на всю жизнь. Рома видел, что глаза девушки блестят, и чуть качнул крыльями. Вика закричала от восторга, и парень улыбнулся. Девушка поняла, что ей придется прыгнуть тоже. Как ни странно, это не вызвало в ней ужаса. Наоборот, Вику охватило сладкое, немного болезненное чувство. Чувство предвкушения, от которого щемило в груди. А сейчас Вика почти не слышала того, что говорил Рома в трубку. Девушка сосредоточенно смотрела в одну точку прямо перед собой. Унылый тоннель из блочных многоэтажек давно сменился низенькими деревенскими домиками, но Вика этого даже не заметила. Перед глазами все еще стояли возмущенные родители. – Даже и не вздумай! Не бабское это дело, – гневно бросил отец. – Совсем с ума сошла! Мать стояла за его спиной. Плечо отца почти прижимало Оксану Федоровну к стене узкого коридора. – Ну что в этом хорошего? – спросила мама, и стекла ее очков взволнованно блеснули. – Что? Вика попыталась поделиться своим чувством. Рассказать. Объяснить. Но как объяснить это людям, которые никогда не видели облака настолько близко, что их можно достать рукой? Людям, за нарочитым непониманием которых бьется животный страх перед всем неизвестным? Как будто Вике было не страшно. Но в ней этот страх вызывал лишь раздражение от сознания собственной трусости. Это было неприятное ощущение, похожее на ожог сердитой крапивой. И тем острее было желание поскорее избавиться от этого чувства. Прыгнуть. Узнать, – и забыть о страхе. Словно этот прыжок вел в другой мир, где люди не боятся ничего. Однако прыжок еще не был совершен. И Вика боялась. Если бы родители догадались поговорить с ней ласково, девушка скорее всего осталась бы дома, наплевав на все последствия в отношениях с Ромой. Родители, сами напуганные не меньше ее, прибегли к старому способу – «тащить и не пущать». Хотя в последнее время такая линия поведения все меньше и меньше оправдывал себя в отношениях с дочерью, другого пути они не знали. – Господи, теперь парашюты, – сказала мать, выслушав ее сбивчивые объяснения. – Как будто нам было мало рок-музыкантов этих твоих! – Это один и тот же человек, – возразила Вика. – Правильно, ничего другого от этого безбашенного охламона и ожидать было нечего! – воскликнул папа. Вика пришла в ярость. – На вас не угодишь! – крикнула девушка, подхватила рюкзак с одеждой и бутербродами и вылетела за дверь. Отступать теперь было некуда. – Нет, мы уже почти на месте, – говорил тем временем Рома в трубку. – Ладно, что ж. Вика осторожно взяла мобильник с плеча парня. – Положи на торпеду, – сказал Рома. Девушка так и поступила. – Кто звонил? – Сергей, – сказал Рома. Машину качнуло на ухабе. Они свернули с основной трассы на грунтовую дорогу к аэродрому. – Чего хотел? – Они еще в клубе, собираются, – сказал Рома. – Будут здесь через час, не раньше. Придется подождать. Вика рухнула с небес на землю. «Целый час!», подумала она с тоской. Вика не сомневалась, чем Рома предложит занять этот час. Он тоже жил с родителями и старенькой бабушкой, и привести девушку ему было некуда. Разве что в ангар. И подобная перспектива заставила девушку напрячься. «Хотя», подумала Вика вдруг. – «Ведь заняться с ним любовью, чего он так хочет – это ведь тоже совершить прыжок». Девушка поморщилась. «Он, наверное, думает, что это очень романтично – на каких-нибудь старых парашютах. Экстрим, черт возьми, как сказала бы Рита», насмешливо подумала Вика. Сама она не была склонна к экстриму. «Я еще вообще не знаю, к чему я склонна», вздохнув, подумала девушка. Но была и еще одна причина, по которой она уклонялась от неловких ласк Ромы. Они были уже у ворот аэродрома. Рома посигналил. Сторож в старом летном комбинезоне с отрезанными рукавами неторопливо затоптал окурок, прикрикнул на залаявшую собаку и открыл им. Рома въехал на выложенную бетонными плитами дорожку, которая вела к серебристому полукруглому ангару. Машина остановилась, но Вика не пошевелилась, погруженная в свои мысли. Рома бросил на нее быстрый взгляд и ущипнул за коленку. Вика вздрогнула: – Перестань, больно... – А что ты такая загруженная? – спросил Рома. На самом деле он прекрасно знал, в чем причина. – Боюсь я, Рома, – вздохнула Вика. – Да брось ты, – беспечно сказал тот. – Чего здесь бояться? Это же так классно – летишь, только ветер в шлеме свистит. Внизу домики, как игрушечные. И, главное, не зависишь ни от чего. – Кроме парашюта, – проворчала Вика. – Конечно, тебе легко. Сколько у тебя прыжков? Рома засмеялся. – Это не так важно, – сказал он. – Но ВДВ возьмут. Ты, главное, не думай. От этого только хуже. Ты всех врачей прошла? И психиатра? Вика сердито посмотрела на него. – Ха-ха, – сказала девушка. – Как смешно. – А-а, – догадался Рома. – Тебя в наркодиспансере не пропустили! – Я тебе уже сказала, что просто баловалась с ребятами, – вспыхнула девушка. – Один раз не считается! Да мне и не надо было в наркологический! Вот, смотри! В списке не было его! Вика достала свою медкарту из бардачка и стала рыться в справках. Рома довольно улыбнулся. Он хотел отвлечь Вику от глупых мыслей, и ему это удалось. – Сигареты достань мне там, – сказал Рома. Пачка шлепнулась ему на колени. – Да, вот видишь, – удовлетворенно сказала Вика, разложив карту на коленях. – В психдиспансер есть направление, а в наркологический – нет. – Ладно, ладно, я пошутил, – сказал Рома. Опустив стекло, парень достал сигарету и закурил. Рома смотрел на покрытое еще короткой первой травой поле, на серую стрелу взлетной полосы. Самолетов не было видно из-за ангара, но Рома знал, что они там. И это знание наполняло его душу мощным, ровным чувством. Никого из своих девушек Рома еще не водил сюда, Вика ошиблась. Но на самолете катал. Вика была первой девушкой, которая не испугалась. Рома не мог забыть ее горящие глаза, когда он сделал «бочку». Старший по полетам Роме за это чуть голову не оторвал, когда они приземлились. – Вылезай, Покрышкин! – ядовито кричал Генрих Сергеевич, подбегая к замершей на самом краю ВВП «Аннушке». – Вставай по ветру, дыни ровнее пойдут! – хохотнул стоявший рядом техник. Рома вылез из кабины, перемахнул канаву и проворно отбежал метров на двести. Посмотрев, как подросток прыгает по кочкам мокрого взлетного поля, Генрих Сергеевич остановился. – Иди сюда, Чкалов! – крикнул он. Рома отрицательно потряс головой. – Больше к самолету не подойдешь! – крикнул Генрих Сергеевич. Но в голосе его не было убежденности. Это для членов парашютного клуба старший по полетам был суровым Генрихом Сергеевичем. Для Ромы же он был просто дядей Геной. Необычное имя летчика друзья давно переделали на привычный манер. Старый друг отца знал Рому как облупленного. Генрих Сергеевич подкидывал Рому на руках еще тогда, когда тот и ходил еще с трудом, и кричал малышу: «Ложись на поток!». Не исключено, что сейчас Генрих Сергеевич как раз и думал что-то вроде: «Докричался!». Рома знал, что будет летать. Будет. И Генрих Сергеевич тоже это знал. Иначе показательная порка не закончилась бы обычным бряцающим аккордом: – Такой же обалдуй, как твой отец! Генрих Сергеевич махнул рукой и пошел обратно к метеовышке. Старший из упомянутых обалдуев в Афгане ходил в одном звене с Генрихом Сергеевичем. Причем был ведущим, а нынешний директор парашютного клуба – ведомым. Рома вернулся к самолету за Викой. Девушка тонко почувствовала специфику момента. Он нашел Вику спрятавшейся в тесном закоулке между креслом пилота и бортом кабины. Голос девушки вернул его к реальности. – Хорошо, что хоть там не надо было осмотр проходить, – продолжала Вика. – За одну печать в психдиспансере кучу денег содрали. – Не будь такой жадной, – заметил Рома и продолжил: – Выходит, наркоманам теперь можно прыгать, а психам нет. Вот я так в свое время всех врачей прошел... Вика с чувством облегчения и раздражения вспомнила свои хождения по больницам. Невропатолог в поликлинике прочитал направление и пробормотал озадаченно: "Вас прямо как космонавтов готовят". Старый хирург в соседнем кабинете сказал, хмыкнув: «Так, ну длину ног, я думаю, замерять не будем». Но больше всего Вике запомнилась сцена в лор-кабинете. Там был молодой врач, который еще не успел проникнуться цинизмом товарищей по профессии. Он не сразу подписался под "Здорова. Годна" ("С перегородочкой у вас здесь что-то... Вам гайморит не прокалывали? ") и заставил Вику сделать рентгеноскопию носа еще раз. Потом он долго и тщательно рассматривал снимок на вытянутой руке. Вика, затаив дыхание, смотрела на врача. Снова идти в рентгенкабинет девушке совсем не улыбалось. «Прямо хоть прописывайся тут», думала Вика мрачно. Было что-то около одиннадцати утра, время ведомственных чаепитий. Две медсестры, не смущаясь присутствием пациентки, раскладывали на вафельном полотенце печенье и домашние бутерброды. – Делать им нечего, – с возмущением проговорила пожилая рыхлая женщина, разливая чай. – Ну почему же, Тамара, – сказала вторая. Эта была медсестра из соседнего кабинета. Она делала Вике кардиограмму. С сердцем, слава богу, все оказалось в порядке. – Я вот по молодости тоже прыгала. Говорят ведь: «Отчего люди не летают словно птицы?" – А еще говорят – рожденный ползать летать не может! – энергично ввернула Тамара. Женщина поставила чайник на поднос и с явным осуждением глянула на Вику. Лор хмыкнул, услышав это. – Ну ладно ... не в летное училище, – пробурчал врач и подписался в карте. – Идите, девушка, – сказал он, протягивая Насте ее бумаги. – И помните: главное – не пролететь мимо земли. Вика посмотрела на него такими глазами, что лор приосанился в своем кресле и повторил уже с сожалеющей интонацией: – Идите, идите. Этому парашютистскому присловью Рома уже успел научить Вику, но услышать его от врача она ожидала в последнюю очередь. – Ты меня слушаешь? – спросил Рома. – Да, – поспешно ответила Вика и перевела на него взгляд. Рома не знал, что же такого было в этих совершенно обычных серо-зеленых глазах. Да и не задумывался над этим вопросом. Но каждый раз, когда Вика вот так на него смотрела, у него начинало сладко ныть в груди. Он отвел взгляд. –Так вот, тогда весна была, поле было мокрое, мягкое, – продолжил он. – Я с перепугу все забыл – и как ноги ставить, и вообще все. Вика сообразила, что он рассказывает ей про свой первый прыжок. – Приземлился, по-моему, прямо на пятую точку. Въехал в грязь – только брызги полетели! Я подумал, что у меня позвоночник в штаны просыпался. Меня еще и куполом накрыло. А в системе толком ведь и не повернешься. Вика представила себе Рому, борющегося с куполом, как малыш с пеленками, и невольно рассмеялась. – Ты всегда хотел прыгать, да? – сказала она. Рома отрицательно покачал головой и метнул окурок в окошко. – Не прыгать, – сказал он. – Летать. Помнишь, когда мы маленькими, был такой мультик про Алису Селезневу. – И кино было, – заметила Вика. – Не, я именно про мультик говорю. Там был такой ворчливый штурман. – Зеленый, – сказала Вика. Рома довольно хмыкнул. – Ну да. Я еще когда очень маленьким видел его по телевизору, я всегда кричал: «Это я!» Вика засмеялась. – Ты от первого эпизода «Звездных войн», ну где Анакин на такой маленькой машинке по воздуху гоняет, тащишься наверно просто, – сказала девушка. – Угадала, – сказал Рома. Он пристально взглянул на Вику. Пауза зависла. Вика отвернулась и увидела клубовскую машину, шестьдесят шестой «газон». Грузовик как раз въезжал в ворота. – Вот и наши приехали, – сказала она обрадованно. Рома вздохнул. – Быстро же они собрались, – проворчал он и открыл дверцу. Когда Рома обошел машину, Вика уже умчалась к выгружавшимся парашютистам. Пестрая стайка втянулась в ангар. Грин за ней не пошел. Сегодня он не собирался ни прыгать, ни вообще приближаться к самолету. Взрослые часто упрекали подростка в наглости. И наверное, были правы, но и для своей наглости он знал меру. Первая десятка построилась на взлет. Рома наблюдал, как инструктор одевает на девушку систему, как проверяет клапана, как Вика расписывается в медицинском журнале и вприпрыжку бежит к самолету, винт которого уже крутился на холостых оборотах, как захлопывается дверца. АН-10 плавно развернулся. Белым флагом взвился на ветру халатик медсестры, уже зажавшей под мышкой свой журнал. Самолет пробежался по взлетной полосе, все разгоняясь, и медленно, словно нехотя поднялся в воздух. Грин видел взлет не первый и даже не сотый раз в своей жизни. Но у него, как всегда, захватило дух. Было что-то невыразимо прекрасное в этом зрелище. Рома подошел к ангару, где спортсмены укладывали парашюты на следующий взлет. Какой-то пацан смотрел в небо через бинокль, и вид у него был крайне деловой. – Дай-ка, – сказал Рома, протягивая руку. Парашютист заворчал было, но узнал Рому и подал бинокль. – Сейчас твоя девушка прыгает? – спросил он. Рома кивнул. Он поймал самолет в фокус как раз тогда, когда Вика темной точкой отделилась от распахнутой двери. А три секунды спустя над ней белым фонтанчиком взвился парашют. – Теперь главное – запасной не проворонить, вовремя отключить, – щурясь, заметил паренек. Он все это видел и невооруженным глазом. – Теперь главное – не пролететь мимо земли, – негромко сказал Рома. Он вернул бинокль хозяину и пошел в поле. Помочь Вике нести парашют обратно. * * * Вика должна была прыгать первой, с 800 метров. Все остальные в этой группе прыгали уже с управляемыми парашютами, для которых требовалась большая высота. Девушка сидела около самой двери. Система оказалась тяжелее, чем ожидала Вика. На спину словно взвалили мешок с картошкой. Вика не могла оторвать взгляда от круглого окошечка высотомера. 1… 2… 3… «Когда белая стрелочка коснется "8", дверь откроется, и ... Спокойно, только спокойно", – думала Вика. Сердце вдруг стало очень большим, заполнило всю грудь так, что дышать было больно. "Правую ногу вперед, левой толкаться... нет наоборот...". Выпускающий что-то прокричал. Сквозь рев мотора Вика не поняла его. Инструктор показал рукой на красную лампочку. Она уже светилась. Вика встала. Выпускающий ободряюще улыбнулся и открыл дверь. Напор встречного воздуха был так плотен, что на секунду Вике показалось – она просто не сможет отделиться от борта. – Пошел! Вика шагнула вперед и оказалась в той пустоте, где каждый остается один. Шум мотора удаляющегося самолета постепенно стих, и наступила тишина. * * * Рома с удовольствием отметил, что Вика поставила ноги правильно. Но девушка держала их слишком жестко, и в момент столкновения с землей не смогла удержаться, упала. Вика приземлилась метрах в пятидесяти от него. Рома видел, куда упал пробный парашют, и ждал девушку именно там. Пока парень добрался до нее, Вика уже успела выбраться из системы и начала сворачивать парашют. – Ну как? – спросил Рома, подойдя. Вика обернулась. – Ой, Рома… – начала она и остановилась. Ей нестерпимо хотелось рассказать о всех неожиданностях и прелестях свободного полета. О сверкающей громаде близкого озера. О плывущей над аэродромом синей бездне неба. О зелени поля внизу, разбитого канавами на квадратики. И о странном чувстве свободы, мира и успокоения, охватившем Вику. Теперь девушка знала, что ощущала Алиса из известной сказки, падая в бездонную кроличью норку. Знала, как будет выглядеть пламя собственной Викиной свечи после того, как огонек погаснет. Знала, почему барон Мюнхгаузен так хотел прокатиться верхом на пушечном ядре. Знала, что увидит, если пролетит мимо земли. А это совсем не так уж невозможно, как кажется. Но Вика вдруг поняла, все эти слова будут ложью. О первом прыжке нельзя рассказать Первый прыжок так глубоко меняет что-то, что эту перемену невозможно объяснить даже самому лучшему другу. Но если этот друг летает хотя бы только на звездолетах из советских мультфильмов, он поймет тебя. А все остальные… Это будет бессмысленный спор о вкусе бананов с теми, кто их ел. Рома наблюдал за ней, чуть улыбаясь. Вика развела руками. – Ты ведь и сам знаешь… – сказала она наконец. – Ах, как хорошо! Вика обняла, крепко, не так, как раньше, и поцеловала прямо в губы. Рома ответил, как мог. Они стояли, обнявшись. В этой части поля приземлилась только Вика, и подростки были наедине с собой, солнцем и ветром. – У меня стропа между ног запуталась, представляешь! – сказала девушка. Вика не отстранилась от него, и Рома слышал, как быстро стучит ее сердце. Грин поморщился: – Как же ты ее вытащила? – А зачем вытаскивать? – удивилась Вика. – Это же так больно, – сказал он. Вика непонимающе посмотрела на него. Рома расхохотался. – А, извини, – сказал он. – Я забыл, что это мальчикам там больно, а девочкам приятно. Так тебе даже повезло! Вика пристально смотрела на него. В этот миг девушка совершенно забыла, зачем он был ей нужен. Забыла, какое место отведено Грину в ее плане. Под этим взглядом Рома смутился. – Пойдем, – сказала Вика тихо. – У вас же ведь здесь склад, где хранят старые парашюты, или что-то в этом роде… Я ведь видела, что у тебя в бардачке, когда за картой лазила. Бери их, и пойдем. Вика изумленно увидела, что Рома краснеет. – В конце концов, – сказала она. – Это даже романтично. Рома кашлянул и потер лицо рукой. – Тебе надует, – сказал он хрипло. – Хватит экстрима на сегодня. Поехали домой. Верну тебя в целости и сохранности, как обещал. Если бы она сказала, в своей обычной иронической манере: «Как жаль», или хотя бы вздохнула, Рома бы изменил свое решение не сходя с места Но Вика уже опомнилась. – Наше дело предложить, ваше дело отказаться, – сказала она насмешливо. – Поехали, что же. * * * Сергей чуть подтянул колок и тронул струну. Гитара была очень старая, но настроить ее все еще было можно. Парень перехватил взгляд Ирки, сидевшей напротив, и улыбнулся. – Расплескалась синева, – начал Сергей старую парашютистскую песню, трогательную и милую. Глаза Ирки заблестели еще сильнее. Девушка появилась в клубе совсем недавно, успела сделать только пару прыжков, но на Сергея обратила внимание еще на самом первом занятии, когда он помогал ей усаживаться в прикрепленную к потолку тренировочную систему. Сергею она тоже понравилась. Ему очень нравились женщины. А от Иры исходил, как однажды выразился Рикошет о такого рода девушках, аромат не столько секса, сколько сексуальной доступности. В общем, у Сергея были вполне определенные планы на сегодняшний пикник. Но не только Ира смотрела на Сергея во все глаза. Вика презрительно надула губки, нахмурилась и небрежно прижалась к Роме. Воспользовавшись случаем, Грин тихонько поцеловал ее в шею. «И что он в ней нашел?», думала Вика в тот момент, когда губы Грина скользили по ее коже. – «Лахудра! Грязная толстуха!». Вика была несправедлива к Ире. Ира и вправду не походила на изможденных манекенщиц, но в ее полноте, не такой уж и большой, была своеобразная пикантность. Одевалась Ира если не стильно, то очень аккуратно, а длинные роскошные волосы действительно были одним из самых сильных козырей ее неброской внешности. Вика же оказалась в плену распространенного заблуждения, что мужчинам нравятся именно девушки с внешностью манекенщиц. И, отказывая себе в мороженом или в кружке пива последние полгода, она вовсе не приближалась к Сергею, а совсем наоборот. Как гласит народная мудрость, равнодушная к капризам моды, мужчина не собака, на кости не бросается. Парашютисты выехали в пригородный лесок всем клубом. Весна в том году выдалась холодная, но на майские праздники долгожданное солнышко решило таки выглянуть. Лес еще только-только начал покрываться нежной зеленью. Неподалеку от пикникующих грозно возвышался осевший, оплывший, но все еще доходивший взрослому человеку до пояса сугроб. Полянка удивляла своей чистотой. Несмотря на популярность, которой пользовалось это место у любителей отдохнуть на природе, трава еще не была выбита многочисленными колеями, нигде еще не валялись пивные банки и яркие пакетики из-под чипсов. Но Рома, который жил неподалеку, знал, что это ненадолго. Парни быстро развели костер на полянке, на которую ездили каждый год. Девушек не допустили до истинного мужского занятия – приготовления шашлыков. После сочного, с дымком мяса, обильно политого вином, парашютистам захотелось песен, и Сергей достал из гитару из «газона». Сейчас уже большая часть парашютистов разбрелась кто куда – посмотреть на уток в пруду неподалеку, просто погулять по лесу, сквозь редкие стволы деревьев которого отчетливо виднелись новостройки. У костра остались только Ира, Сергей, Рома с Викой и Генрих Сергеевич. Рома обнял осторожно Вику. Против обыкновения, девушка не сделала попытки отстраниться, а наоборот, охотно прижалась спиной к его груди. Сергей пел. Рома курил и слушал. Сергей закончил песню и полез в карман за сигаретами. – Хорошо ты поешь, Серега, – сказал Генрих Сергеевич. – Заслушаться можно. Рома и Сергей переглянулись. – Мы тут на концерт скоро в Хириши поедем, – сказал Сергей, закуривая. – Даже и не знаю, на чем добираться. Там на три дня надо, кучу барахла тащить. Аппаратура, опять же… Он просительно посмотрел в глаза Генриху Сергеевичу. Тот усмехнулся. – Ты, я так понимаю, положил глаз на клубный «газон»? – спросил Генрих Сергеевич. Сергей осторожно кивнул. – Не знаю, не знаю, – сказал Генрих Сергеевич, качая головой. – Да мы аккуратно, – приложив руку к груди, заверил Сергей. – Грин поведет… Генрих Сергеевич засмеялся. – Тогда точно не дам, – сказал он. – У него руки точно под штурвал заточены. Решит «бочку» прямо на дороге показать, или там «мертвую петлю»… – Вы ведь Сашу Рыкина знаете? – спросил Грин. – А то. Саша был племянником Генриха Сергеевича. После того, как от Саши ушла жена, тот сменил профессию дальнобойщика на таксиста. В свободное время Саша играл в «Экклезиасте». – Так вот, они тоже с нами хотят ехать. Если Ромке не доверяете, пусть Саша поведет. – Ну, не знаю, не знаю, – сказал Генрих Сергеевич. – Надо подумать. Серега вздохнул. Бросив окурок в затухающий костер, а опустевшую пачку – в большой пакет с мусором, он снова взялся за гитару. Генрих Сергеевич смотрел на соседнюю поляну через еще голые кусты. На ней появилась удивительная компания. Трое подростков и девушка пришли из леса, как заметил про себя Генрих Сергеевич, а не со стороны дороги. Он вспомнил, что видел несколько палаток на холме, когда вел «газон», и предположил, что компания явилась оттуда. Но назвать пришедших туристами не поворачивался язык. Вместо кроссовок и ярких ветровок на двоих из них были длинные плащи старинного фасона, подбитые мехом. Третий небрежно кутался в потрепанную медвежью шкуру. Увидев прикрепленные на висках парня небольшие изящные рожки, Генрих Сергеевич вспотел. В одной руке дикарь держал открытую бутылку пива, в другой – внушительную дубину. У девушки на голове был металлический обруч, поддерживавший светлые волосы. Посередине лба на обруче был укреплен голубой камень. У Генриха Сергеевича оборвалось дыхание, когда он увидел украшение. Последний раз такие обручи Генрих Сергеевич видел очень, очень давно. Мобильник и меч в ножнах мирно соседствовали на поясе того из парнишки, который оказался ближе всех к начальнику парашютистского клуба. Дикарь уселся вместе с девушкой на поваленном бревне. Двое других скинули плащи прямо на траву. Под плащами оказались кольчуги, ослепительно блеснувшие на солнце. Генрих Сергеевич провел рукой по лбу. Ему показалось, что он бредит. – Генрих Сергеевич, что с вами? – спросила Ира встревожено, оторвавшись на миг от любования певцом. Изумительные гости находились у нее за спиной. – Вы как-то странно выглядите. Генрих Сергеевич молча махнул рукой, указывая. Ира и Сергей обернулись. – А, так это ролевики, – сказал Сергей. – Это у них лагерь там на холме, наверное. – Кто? – севшим голосом спросил Генрих Сергеевич. – Ролевики, – сказал Сергей, вставая. – Они играют, как будто живут в средних веках. Эльфка, двое людей и тролль, насколько я понимаю. Я пойду в машину, у меня сигареты кончились. – Ой, у меня тоже, – сказала Ира, поднимаясь. Сергей усмехнулся, глядя на нее. В его улыбке было полное понимание, от которого Вике захотелось взвыть и броситься на Иру. – У тебя их и не было, – сказал парень беззлобно. – Стрелок еще тот. Пойдем, угощу. Вика проводила их таким взглядом, что становилось даже странно, почему парочка не превратилась в камень на полпути к грузовику. Тем временем ролевики обнажили мечи и сошлись. После первых двух-трех выпадов даже парашютистам стало ясно, что перед ними далеко не новички в ратном деле. Глаза Генриха Сергеевича заблестели ничуть не менее ярко, как только что горели глаза Иры. – А что, в средние века тролли водились? – с неподдельным любопытством спросил Генрих Сергеевич. – Да нет, – сказал Рома. – Это Серега вас запутал. Они играют, как будто живут в сказке, а не в средних веках. Это недавно появилось, после Властелина Колец. Генрих Сергеевич посмотрел на Рому. – Это еще кто такой? – Это такой фильм, – сказал Рома. – Про волшебника, про хоббитов, эльфов и троллей. Классно, но немного нудно. Растянуто очень. Мы когда ходили на премьеру зимой – помнишь, Вика? – там целый отряд ролевиков собрался. Сидели в первом ряду, и когда какие-нибудь драки начинались, все вскакивали и орали, мечами трясли. – Надо же, – сказал Генрих Сергеевич. – Чего только не придумают. – Еще такая книжка есть, – сказала Вика. – Я читала, мне понравилось. Я Ромку и вытащила в кино, он-то все хотел диск взять, мол, дома, с пивом, перед телевизором… – Ну и правильно, – сказал Генрих Сергеевич. – Дома никто мечом перед носом махать не будет. Подойдем поближе, посмотрим? Подростки поднялись. – Хочешь, поехали с нами в Хириши. Там, правда, с ночевкой, – сказал Рома Вике, когда они пробирались сквозь кусты. Подросток шел за девушкой, и в этот момент не видел ничего, кроме ее гладких черных волос. Вика повернулась к нему. Рома опасался, что из-за слов о ночевке дело сорвется, и неоднократно прикидывал, сказать об этом Вике сразу или уже в Хиришах поставить перед фактом. В конечном итоге Грин решил сразу сказать правду. И не прогадал. Вика улыбалась. – Конечно, хочу, – сказала она. – Ночевать-то где придется, в машине? Сиденья в «газоне» располагались не так, как в рейсовых автобусах, а вдоль стен, только у задней стояли в два ряда. Практичный директор клуба установил кресла так, что если их разложить, в конце автобуса получался внушительный, на пол-салона, диван. Именно на нем, в тесноте, да не в обиде, и предстояло заночевать музыкантам – Там посмотрим, – сказал Рома. – Может, к Гарику пойдем. Он звал. – Когда это намечается? – В следующие выходные. – Ладно, договорились. Когда троица появилась из-за кустов, тролль скользнул по ним ленивым взглядом, но ничего не сказал. Эльфке вообще было не до того. Затаив дыхание, она наблюдала за поединком. И там было на что посмотреть. Тот из воинов, что так и не снял с пояса мобильник, разделывал своего противника под орех. В ходе следующих двух минут неумелый фехтовальщик лишился меча, и бой закончился. Генрих Сергеевич обратил внимание, что парнишка-победитель даже не сбился с дыхания, хотя скакал по всей полянке уже минут десять. И это несмотря на кольчугу. – Ну, ты силен, Теодред, – сказал проигравший. – Это ты в Англии на слете толкиенистов так насобачился? Теодред небрежно кивнул. – Там был курс по фехтованию, – сказал парнишка. – Классный такой дядька вел. Мне что больше всего понравилось, он не только показывал, но и объяснял. Что-то вроде лекции по истории фехтования, о разных стилях… Интересно было, в общем. Я записывал кое-что, да только тетрадку где-то там и посеял, до сих пор жалко. – Хорошо тебе, – вздохнул тролль. – Ты по-английски шпрехаешь, как по-русски. Побежденный повернулся в поисках своего меча и обнаружил его в руках Генриха Сергеевича. Тот как раз прикидывал меч в руке. Несмотря на тускло-серый цвет клинка, меч был слишком легким для того, чтобы быть металлическим, хотя и превосходил по весу деревянный. Приглядевшись, Генрих Сергеевич заметил полоски золотисто-коричневого цвета по краям клинка и в долах и понял, что меч просто покрашен серебрянкой для придания ему более реалистичного вида. Начальник парашютистского клуба предположил, что этот меч отлили не из стали, а из очень плотной пластмассы. Клинок был хорошо уравновешен, а его рукоятка предполагала как одноручный, так и двуручный захват. – Э-ээ, дядя, – сказал ролевик скорее озадаченно, чем испуганно. – Вы чего? Генрих Сергеевич сделал шаг вперед. Тролль приподнялся с бревна. – Отдайте палаш, – сказал он. – Это вам не игрушка. Генрих назвал бы этот широкий, слегка изогнутый клинок broadsword, но чего хочет тролль, он отлично понял. – Я уже вижу, – сказал Генрих Сергеевич и сделал еще шаг. Рома и Вика озадаченно наблюдали за ним. Проигравший попятился, но Генрих Сергеевич смотрел не на него, а на Теодреда. – Я тебя вызываю, – сказал Генрих Сергеевич. – Перестаньте, – сказал Теодред. – Ну что вы? Генрих Сергеевич взмахнул в воздухе мечом. – Становись, – сказал он. – Вот выискался придурок на нашу голову, – сказал тролль с досадой. – Тебе придется выбить у него меч, раз он так не отдает. Не задень его, ради бога. Потом говна не оберешься. Теодред усмехнулся. На миг славянское лицо белобрысого подростка преобразилось. С таким лицом можно было смело идти пробоваться на Арагорна. Ну, или, на худой конец, на Леголаса. Теодред приблизился к Генриху Сергеевичу, явно рассчитывая лишить глупого незнакомца оружия одним ударом. Но это оказалось не так-то просто. Рома и Вика в полном изумлении смотрели на противников. Таких драк Рома не видел даже во Властелине Колец. Там всегда схватки кончались быстро, но эффектно, не позволяя зрителю насладиться танцем истинных мастеров фехтования. Меч в руках Генриха Сергеевича так и летал. Клинок сиял на солнце. Генрих Сергеевич загнал противника на противоположный край полянки, между сугробом и колючими кустами. Теодред держался только за счет того, что был быстрее. Но он же был и легче, и отражать выпады противника выше себя на голову ему становилось все трудней несмотря на то, что парнишка еще в самом начале боя перешел на двуручный захват меча. Рома услышал голоса и обернулся. Парашютисты постепенно возвращались на полянку. У костра сидели трое из Серегиной группы. Они тоже смотрели на Генриха Сергеевича, и лица у них были потрясенные. Сергей с Ирой вышли из машины в обнимку. По их лицам было ясно, что они совершенно довольны друг другом. Сергей кинул короткий взгляд в сторону ролевиков, но как будто не заметил ни их, ни Генриха Сергеевича. В этот момент закричала девушка-эльфка. Рома повернулся обратно. Меч Теодреда блестел на траве. Генрих Сергеевич держал клинок у самого горла подростка. Второй из ролевиков поднял меч Теодреда и начал заходить к Генриху Сергеевичу со спины. – Уймите вашего психа, – жалким голосом сказал тролль, глядя на парашютистов. Рома до того растерялся от неожиданности ситуации, что даже не знал, как заговорить с Генрихом Сергеевичем. – Как тебя зовут? – спросил Генрих Сергеевич. Подросток шумно сглотнул. – Влад. – А фамилия? – Да ладно вам, пошутили и будет… – пробормотал Влад-Теодред. – Генрих Сергеевич… – растерянно сказал Грин, но наставник не обернулся. Лишь придвинул клинок вплотную к горлу Влада. – Фамилия? – повторил Генрих Сергеевич. – Крастошевский, – жалким голосом отвечал Влад. Сейчас его не взяли бы даже на роль Горлума. Генрих Сергеевич опустил меч, и как раз вовремя. Ролевик уже подошел к нему на расстояние выпада. Ни один из клинков, конечно, не был заточен, по соображениям техники безопасности, да и где найти умельца, который заточил бы текстолитовый меч? – но ролевик знал по опыту, что если плашмя шкваркнуть клинком по голове противника, результат превзойдет все ожидания. Судя по мрачной решительности на лице парня, именно это он и собирался сделать. Он приподнялся на цыпочки, занося меч над головой. – Ты хорошо дерешься, Влад Крастошевский, – сказал Генрих Сергеевич, втыкая меч в землю. Ролевик остановил занесенную руку. Вика и эльфка синхронно облегченно вздохнули. – А полетать тебе никогда не хотелось? Влад непонимающе посмотрел на него. Генрих Сергеевич вытащил из кармана маленький картонный прямоугольничек. – Приходи, – сказал он, протягивая Владу свою визитку. – Тебе будет интересно. Лицо Влада приобрело нормальное человеческое выражение. – Я приду, – сказал он, взял визитку и засунул ее в чехол мобильника. – Я обязательно приду. Генрих Сергеевич развернулся, обошел угрюмого ролевика, пересек поляну и улыбнулся подросткам. – А, вот и наши уже все собрались, – сказал он. – Пойдемте. Вика поспешно двинулась с места. Грин и Генрих Сергеевич следовали за ней на расстоянии метров трех. – А вы хорошо деретесь, – сказал Рома задумчиво. Глаза Генриха Сергеевича сузились. На лице его появилось выражение, как будто он только что проснулся от очень приятного сна и с размаху ударился об угнетающую реальность. – Где вы научились? – В плену у духов, – неохотно ответил Генрих Сергеевич. – А я и не знал, что вы в плену были, – смутившись, сказал Грин. Генрих Сергеевич улыбнулся и потрепал подростка по голове. – Ты вообще многого обо мне не знаешь. Иди, потушите костер с пацанами. Вика пошла помочь девушкам. Грин с Сергеем понесли пакет с мусором в машину. – Как Мамай прошел… – сказал Рома недовольно, обозревая художественный беспорядок в салоне. Сергей оставил мешок и засуетился, пытаясь придать салону нетронутый вид. – И что ты делал здесь? – Писю лизал, – честно ответил Сергей. Рома поморщился: – А ты знаешь, что ты отсосал у половины нашего района? – Жаль, – сказал Сергей со вздохом. – Очень жаль, что эта половина района отказалась выебать меня… Грин только покачал головой. Он, конечно, не знал такого слова, как «страстотерпец», но подумал Рома именно это. * * * Вика вошла в автобус и остановилась. Грину удалось-таки уболтать Генриха Сергеевича, и музыканты ехали в Хириши на клубном «газоне». Правда, вести его должен был не Рома, а парень из «Экклезиаста», Саша. Узкий проход почти полностью преграждала задница Рикошета, обтянутая кожаными штанами. Музыкант, наклонившись, рылся в сумке, поставленной на переднее сиденье. В другое время Вика смутилась или рассердилась бы, но сегодня девушка находилась в очень хорошем настроении. – Привет, Рикошет, – ласково сказала она заднице. Рома заглянул через плечо Вики, чтобы выяснить причину неожиданной остановки. Парень нес не только свои вещи, но и Викин рюкзачок, да и сзади подпирали музыканты из «Экклезиаста», тоже грузившиеся в «газон». – Рикошет, убери жопу, – проворчал Рома. – Не пройти, не проехать. Гитарист выпрямился и отошел назад. Его зеленые глаза блестели на солнце, как осколки бутылочного стекла. В руках его была баклаха пива. Очевидно, ее музыкант и искал в своей сумке. – А я тебя сегодня видела во сне, – сказала Вика, мечтательно глядя ему в лицо. – Ты лежал с простреленной грудью в каком-то ангаре…Или гараже, не знаю. Береги себя, смотри. Брови музыканта приподнялись, и Вика механически подумала, что это удивительно просто – иметь такие черные брови при таких светлых волосах. Девушка обошла Витька. За ней последовал Грин, задев парня краем плотно набитой сумки. Что-то звякнуло. – «Клавдия Ивановна видела сны. Ей снились девушки в кушаках, дворники, играющие на арфах», – язвительно сказал Рикошет вслед парочке. – «Гитаристы в ангарах с пробитыми головами и вязальные спицы, сами собой прыгающие по комнате. Пустая старуха была Клавдия Ивановна!» Губы Вики дрогнули. Основная часть кожаного дивана была занята гитарами в чехлах и разобранными барабанами. Грину стоило немалого труда пристроить туда же их с Вичкой сумки. Но все же ему это удалось. Ребятам из «Экклезиаста» после этого ничего не оставалось, как сложить свои вещи прямо на полу по центру салона. Рома облегченно вздохнул. Повернувшись к девушке, он увидел, что Вика плачет. – Ну чего ты? Не обращай внимания, – сказал Рома, обнимая Вику. Девушка всхлипнула. Парень достал из кармана носовой платок весьма сомнительной чистоты и неуклюже завозил по лицу Вики. – Рикошет, он такой… – Перестань, тушь размажется, – мокрым голосом сказала Вика. Взяв платок у Ромы, она громко высморкалась. – Я ведь как лучше хотела, а он… – Ну, ему же хуже, – сказал Грин. – Пойдем, пива выпьем. Вика отрицательно покачала головой. Она была равнодушна к спиртному. К тому же, после хамского пассажа Рикошета Вике совсем не хотелось с ним пить. В любом случае, до Хиришей было три часа езды, и девушка полагала, что уж что-то, а выпить пива с музыкантами она еще успеет. – Я пока книжку почитаю, – сказала она. – Вот там сяду в уголке, у окна, там еще место есть. Рома замялся. – А ты иди, конечно, – сказала Вика, поняв причину заминки. – Посиди с ребятами. Грин благодарно чмокнул ее в щеку и вернулся в центр салона. «Акафист» разместился на длинном ряду сидений вдоль правой стенки автобуса, «Экклезиаст» уже устраивался у противоположной. Катя раскладывала нехитрую закуску. Сергей открывал окно. Катя как раз доставала из сумки стаканчики, когда Рома подошел к ней. Подтянулся и Рикошет. – Ну зачем ты так с Вичкой, – сердито сказал ему Грин. – Классика, это, конечно, замечательно. Но только вот тут ей приснилось, что я к ней с забинтованной головой пришел. А через пару дней, когда я в техникум шел, какой-то чудак на букву «м» с пятого этажа горшок бросил. Прямо у моих ног разбился. Шел бы я чуть быстрее, и все, готово. – С цветами горшок-то? – спросил Витек. – Или ночной? Рома поморщился. – Это правда, кстати, – вмешался в беседу Сергей. Он уже справился с тугой рамой, плюхнулся на кожаное сиденье и закурил. – Есть у Вики связь с небесами. Кто-то там докладывает ей… Вика мне тоже как-то раз сказала, что я ей приснился, весь черный. – Синий было бы больше по теме, – заметил Рикошет. – Еще и трясущийся… – А на следующий день меня гопники избили. – С ума сойти, – сказал Витек непримиримо. – Прямо Ванга и Кашпировский в одном лице! Ничего, что я с вами в одном автобусе еду? – Язва ты все-таки, Рикошет, – сказал Грин. – Перестаньте, мальчики, – сказала Катя. – Садитесь уже. Ваня, солист «Экклезиаста», прибежавший последним, захлопнул дверь автобуса и крикнул Саше: – Трогай! Газон зарычал, задрожал и тронулся. * * * Вика подняла глаза на Сергея. Тот улыбнулся. – Вот ты где, – сказал парень. – А я уж подумал, что ты не поехала. А меня послали за гитарой. Будем репетипитировать. Вика усмехнулась. – Вот уж послали так послали. Сергей заметил в руках Вики книгу. На обложке в весьма вольной позе расположилась девица в огромной шляпе с распутными глазами. Парень решил, что это какой-нибудь модный дамский роман. – Что за книжка? – спросил он, осторожно вытаскивая гитару в потрепанном кожаном чехле из-под чьей-то сумки. – «Записки дрянной девчонки». – Ух ты… Должно быть интересно. – Да не очень, – пренебрежительно ответила Вика. – Мне такое не нравится. – Тогда зачем ты ее читаешь? – совершенно логично спросил Сергей. – Чтобы знать, какой не быть, – ответила Вика, глядя на него ясными глазами. – Метод от противного. Сергей расстегнул змейку, вытащил гитару из чехла. – И как, узнала? – В общем, да. – Пойдем тогда выпьем с нами, – предложил он. – Пива чуть-чуть дерябнешь. Он чуть склонил голову набок и показал пальцами это чуть-чуть. – Ну, только если совсем чуть-чуть, – сказала Вика и отложила книжку. – Грин вроде рассказывал, что ты тоже теперь парашютистка? – спросил Сергей, когда они подошли к креслам, в которых расположилась вся компания. Девушка кивнула. – О, Вичка пришла, – обрадовался Грин и похлопал себя по коленке. Она аккуратно поддернула юбку и села к нему. Катя протянула Вике банку с пивом. Рома обнял девушку за талию, уткнулся лицом в плечо и зафыркал.. – Спасибо… Да ну Рома, – сказала Вика, смеясь. Пиво всегда помогало Грину преодолеть естественную стеснительность, и немного пьяный он нравился Вике даже больше, чем трезвый. Рома отнял голову. – Кто это? – спросил он. – Пьяный Рома, – сказала Вика. – А вот и не угадала, – сказал Грин. – Пьяный ежик! Сергей сел на свое место, тронул струну и взялся за колок. – Ну и как тебе, понравилось прыгать? – спросил он Вику. – Ой, это так классно, – сказала девушка. – Мне очень понравилось. Летишь себе, а внизу домики такие маленькие, и ветер в ушах свистит. И не зависишь, главное, ни от чего. – Наш человек, – сказал Сергей. Вика открыла банку. Пиво зашипело и немедленно полезло наружу. Девушка прильнула к краю и поспешно начала пить. На ней была новая юбка, и Вике совсем не улыбалось заляпать ее пивом. «Постираться ближайшие два дня будет негде», думала девушка, давясь горьким пивом. – «А потом зубами уже будет не отодрать». Все же ей удалось справиться с ситуацией. Когда Вика опустила банку, то увидела, что Рикошет протягивает ей бутерброд. Вика заколебалась. – Очень вкусный бутербродик, – сказала Катя. – Попробуй. Я сама делала. Вика взялась за бутерброд, но Витек не разжал пальцев. – Ни в гаражи, ни в ангары я ближайшее время не пойду ни под каким видом, – сказал он. – Мир? – Мир, – кивнула Вика. Музыкант отпустил бутерброд, и Вика чуть не уронила его. – Слушай, Грин, – сказал Рикошет. – Кстати об ангарах. Вика твоя прыгнула, Сергея ты сманил, даже Рита прыгнула пару раз, насколько я знаю. А мне ты даже не предложил ни разу. Почему? Вика осторожно откусила. – И мне, кстати, – сказала Катя. – И правда, изумительный бутербродик, – сказала Вика. – Вот надо же так сделать! Вроде бы что тут – сыр, майонез, сосиска … Кетчуп… А вкусно безумно! Катя улыбнулась. – Вы прыгнуть что ли, хотите? – спросил Рома. – Так приходите в клуб, я вам это устрою, запросто. – Сейчас речь не о том, чего мы хотим, – сказал Витек терпеливо. – Почему одним людям ты предлагаешь это сделать, а другим нет? Рома в затруднении посмотрел в окно. Он увидел там серые домики очередной деревни. Саша ехал медленно, по правилам, и Рома успел разглядеть, что на обочине стоит коробка. На ней были разложены грибы, банки с вареньем и пирожки. Рядом со своим товаром на раскладном стульчике сидела бабушка. Лицо старушки скрывала газета, это было «Спид – Инфо». Катя с интересом наблюдала за парнем. – Не морщи ум так сильно, – сказала она. Вика успела доесть бутерброд, а Сергей – настроить гитару, когда Рома наконец открыл рот. – Ты, Рикошет, любишь фразы разные заворачивать, так и я тебе заверну, – сказал Грин. – Давай, давай, – сказал Рикошет и отхлебнул пива. – Я тоже одну книжку прочитал на днях, – продолжал Рома. – Это Викина, ну и я заглянул. И там героиня говорит: «Лишь одна земля внушает мне уверенность, сколько бы грязи она в себе не содержала». И мне кажется, что вы… что вам… Вика хотела погладить парня по голове, до того ей стало приятно, но решила, что это будет слишком демонстративно. Она перехватила пиво в ту руку, которая засалилась об бутерброд. Зеленая куртка от спортивного китайского костюма и так была уже вся в пятнах, и еще одного жирного развода Рома, скорее всего, не заметил бы, но Вика была не такая, чтобы вытирать жирные руки об своего пьяного парня. Она незаметно для остальной компании провела чистой рукой по спине Ромы. Грин в ответ притиснул ее к себе. – Это ты лихо загнул, – сказала Катя. – Только нифига непонятно. Рикошет с любопытством посмотрел на Вику. – Ну объясни, не выпендривайся, – сказала Катя. – Не могу я объяснить иначе, – буркнул Грин. – Позвольте, я попробую, – сказала Вика. – Валяй, – сказал Рикошет. Он вытащил из кармана куртки пачку, открыл, галантно протянул Кате. Девушка взяла сигарету. Витек дал ей прикурить и закурил сам. – Вот у парашютистов есть присловье такое: «Главное – не пролететь мимо земли», – начала объяснять девушка. Краем глаза Вика заметила, что Сергей перестал тренькать на гитаре и очень серьезно смотрит на нее. – Но вы понимаете, что каждый, кто прыгает… Ну… на самом деле именно этого и хочет. – Чего этого? – спросил Рикошет, выпуская струю дыма. – Пролететь мимо земли, – сказал Сергей. – Ну да, – сказала Катя, смеясь. – Ромик, ты ведь потому и Грин, что… – Да. А Рома понял, видимо, что в вас такого желания нет … я правильно объясняю, Рома? – Да, – кивнул Грин. – Ухватила самую суть. Рикошет задумчиво почесал бритый затылок. – А я, кажется, поняла, – сказала Катя. – Мы с тобой слишком любим эту землю, Рикошет, эту жизнь. – Эту грязь, – сказал Витек сквозь зубы. – Ну да, – кивнула Катя. – Небо не для таких, как мы с тобой. – Ну, чего вы все перевернули-то, – сказал Рома. – Прямо бесов из себя каких-то делаете. – Почему делаем? – пожал плечами Рикошет и снова затянулся. – Когда я… в общем, давным-давно у меня была кличка Бес. Вика вздрогнула. – Если вы кроме Саган осилили еще и Достоевского, – сказал ей Витек. – В вашем-то юном возрасте… – Ничего я не осилила, – сказала Вика сердито. – Ты мне в нос куришь. – О, прости. Рикошет повернулся к окну, выдохнул дым туда и отправил следом окурок. – Ты хоть про возраст спрашиваешь, – вздохнула Катя. – А мой… Сергей поморщился, но ничего не сказал. – Я не Ставрогин и детей не обижаю, – усмехнулся Рикошет. Вика посмотрела на него озадаченно. Музыкант прямо слышал, как девушка думает: «Это еще кто? Известный маньяк–педофил, что ли? Так я вроде что-то не слышала такого…». Но переспрашивать Вика не стала. – Да причем здесь бесы? – сказал Рома. – Я просто хотел сказать… – Они тебя поняли, Грин, успокойся, – сказал Сергей. – Каждому свое. Как сказано в другой хорошей книге: «Вы – соль земли. И если соль потеряет свою силу, что же тогда сделает ее соленою?». – Ух ты, – сказала Вика. – Какие ты книги читаешь, оказывается. А по внешнему виду и не подумаешь. Сергей усмехнулся: – Да это не я. Я как Грин, так, видел через плечо… У Катьки же тетя монахиня. – Послушница, – поправила его девушка. – Один черт, – отмахнулся Сергей. – У Кати дома этого добра навалом. Там в основном про святых, про подвижников. Надо же мне тоже знать, каким не быть. Он посмотрел на Вику и добавил: – Метод от противного. – Ну, тебе это не грозит, – сказала Катя. – Из тебя святой, как из презерватива граммофон. Но Сергей не смутился и продолжал: – Интересная книжка, между прочим, только написана ужасно. Местами вообще читать невозможно. Но вот эта, как ее… – Песня Песней, – сказала Катя. – Да, вот это классно вообще, – энергично закончил Сергей. – Круто просто. Все наши современные песни про любовь по сравнению с ней вообще лажа полная. – Ну вот, теперь какую-то песню приплели, – сказал Рома недовольно. – Мы же про прыжки начинали говорить, про небо… – Расслабься, Грин. Не всем же… бороздить просторы Большого театра на наших космических кораблях, – возразил Витек. – Кто-то ведь должен остаться и здесь. Грин покосился на него, хмыкнул. – «И пока Земля в таких руках», – суровым голосом межзвездного штурмана сказал Рома. – «Я за нее спокоен». Ребята засмеялись, и Грин смеялся вместе с ними. Подумав, Вика присоединилась. Хотя ничего смешного девушка не видела. Мимо пронеслась заправка. Вика удивилась. Обычно все автобусы, шедшие на Питер, останавливались здесь минут на пять, заправиться, перекурить. АЗС находилась ровно на полдороге к северной столице. Сергея, видимо, посетили те же мысли, потому что он выбрался в проход и постучал в окно, отделявшее кабину от салона. Саша опустил стекло. – Эй, Шурик, ты чего мимо заправки-то пролетел? – Так поворот на Хириши тут рядом, а потом и вообще минут пятнадцать останется, – ответил ему Саша, не оборачиваясь. – Ты что, никогда туда не ездил? Сергей вернулся на свое место. – Что-то быстро, – сказал он. Внезапно он нахмурился. – Ой, ребята, не смогу я сегодня петь, – сказал Сергей. – Началось, – сказал Грин. – Я серьезно. У меня болячка какая-то вылезла на щеке, вчера еще. – Плохому танцору… – сказал Рикошет. Катя повернулась к своему парню и внимательно осмотрела щеку. – Да где? Нет там у тебя ничего! – сказала она. – Внутри, – сказал Сергей жалобно. – Языком задеваю когда, знаешь, как больно. Катя покачала головой. Автобус свернул с федеральной трассы, стали видны огромные серые кубы хиришского завода и длинные трубы, втыкающиеся в затянутое тучами небо. – Это что за завод? – переводя тему, спросила Катя. – Здесь два завода, – сказал Рикошет. – Нефтеперерабатывающий и еще, по-моему, комбинат огнеупоров. Автобус остановился на железнодорожном переезде. Мимо музыкантов прогрохотала электричка. Затем замелькали разноцветные заплаты гаражей, блеснули серые глаза карьеров. – Много машин у людей, – заметил Грин. – Хорошо живут. – Ну так, – усмехнулась Катя. – Еще бы они на нефти плохо жили. – А чего фестиваль-то решили проводить именно здесь? – спросила Вика. – Да, тут открыли новый ДК, надо дать раскрутиться людям, – сказал Сергей. – Обещают грандиозную акустику. Как в соборе. – Брешут, – сказал Рикошет небрежно. – В церквях раньше в стены горшки вмазывали, чтобы хорошая акустика была. А что может быть здесь? – Вмазать – это хорошая идея, – сказал Сергей и взялся за банку с пивом. – Откуда ты все это знаешь? – спросила Вика. Рикошет сделал вид, что не понял вопроса. Девушка явно имела в виду его слова о вмазанных в стену горшках. Мысленно музыкант обругал себя последними словами. – У меня тетка живет здесь, – сказал он. – Я к ней ездил на каникулы, когда маленький был. – Где нас встречать-то должны? – спросил Саша из кабины. Автобус уже миновал щит с надписью «Добро пожаловать в Хириши» и сейчас трясся по узенькому мосту через Тигоду. Никто из ребят в Хиришах раньше не бывал. Сергей вчера позвонил Гарику, и Бабай пообещал показать гостям дорогу к ДК. – Сразу за постом ДПС, – отвечал Сергей. Слева мелькнул холм, на котором сквозь стволы деревьев смутно просматривались останки какого-то здания. Больше всего при беглом взгляде оно напомнило Вике разбомбленный дот. – Ты забыл сказать, что Хириши еще и город-герой, – сказала она Рикошету. Девушка хотела подколоть парня, но тот молча указал рукой вперед. Вика повернулась и сквозь окно в кабину увидела огромный щит именно с этими словами: ХИРИШИ – ГОРОД-ГЕРОЙ Девушка с досадой прищелкнула языком. Саша остановился перед постом ДПС. На ступеньках поста стоял кудрявый мент в чине сержанта. Он скользнул равнодушным взглядом по потрепанному «газону» (в глазах его читалось: «Ну их, эти еще сами начнут денег просить»). Саша тихонько тронулся, но тут гаишник увидел их номер, поднял полосатую палочку и сделал однозначный жест. – Черт, – сказал Саша, съезжая на обочину. Сержант отнюдь не спешил к остановленному им автобусу. Он перегнулся в открытое окно поста и с кем-то говорил там. – Спрячьте бутылки, мать вашу! – крикнул Саша в салон. – Боюсь, это не поможет, – сказал Ваня. – Чего там? – спросил Сергей. – Ты нарушил что-то? – Ничего я не нарушал, так они ведь докопаются до столба! Начинайте скидываться на поддержку нашей милиции! Саша снова взглянул на гаишника. Теперь рядом с сержантом стояла красивая девушка в ярком летнем костюме. Она, видимо, только что вышла из здания поста. «А, так ему просто подсадить на попутку надо», с облегчением подумал Саша. – Грин, смотри, – вдруг возбужденно завопила Вика. Рома нехотя повернул голову, поднял взгляд и Рикошет. Он встретился глазами с девушкой на ступеньках поста. Она засмеялась и помахала рукой музыканту. – Так это же Рита! – воскликнул Грин. Витек тихо выругался. Грин обернулся и увидел на брюках музыканта роскошное пенное пятно, на которое ушло никак не меньше половины банки. Рикошет сжал ее так, что пиво выплеснулось. Пятно вызывало такие однозначные ассоциации, что Рома невольно покраснел. – Немного ж тебе надо, – насмешливо сказала Катя. – Увидел девушку и готов, да? Против обыкновения, Рикошет не съязвил в ответ. – Это, что ли, наш проводник? – спросил Саша. Рита уже переходила дорогу. – Как она здесь оказалась? – изумленно сказал Рома. Вика слезла с его коленок. – Я пойду в кабину попрошусь, – сказала она. Вика выпрыгнула из «газона» как раз тогда, когда Рита подошла к автобусу. – А я думаю, куда ты пропала, – быстро проговорила Вика, обнимая подругу. – Я тебе звоню-звоню… – Вичка! – воскликнула Рита. – Господи, а ты-то как здесь? – Я с Грином, – сказала Вика. – Понятно, – улыбнулась Рита. Саша открыл дверь. – Добрый день, – сказала Рита, забираясь в автобус. – Вы извините, Гарик не смог. Я вместо него. Саша пожал плечами. – Мне-то что, – сказал он. – Главное, чтобы ты дорогу знала. Ну садись, пилот. Вслед за Ритой в кабину втиснулась Вика. Под взглядом водителя она смутилась. – Вообще-то, по правилам, в кабине может ехать только один пассажир, – сказал Саша, убедившись, что одним взглядом он нужного воздействия не добьется. – А тут, тем более, пост… – Ну пожалуйста, – тихо сказала Рита. – Мы так давно не виделись с подругой моей. – Четыре месяца, – сказала Вика, тоже просительно глядя на водителя. – А милиционер этот ничего не сделает вам, – добавила Рита. – Откуда такая уверенность? – Да это бас-гитарист наш, – ответила девушка. Саша усмехнулся. – Дверь-то закрой, – сказал он Вике. – Ура! – завопила Вика и поспешно захлопнула дверь. Вика устроилась на сиденье рядом с подругой. Рита повернулась назад и сказала в салон: – Привет, Грин! Рада тебя видеть, Витек! – Взаимно, – отвечал гитарист, а Грин спросил: – Откуда ты здесь? Катя дернула его за рукав. «Господи, какие мальчики все же идиоты», подумала девушка. Она уже все поняла. – Это долго объяснять, – смеясь, ответила Рита. – Потом поговорим, вечером, когда в гости придешь! Она закрыла окно. Катя сказала, качая головой: – Шустрая девочка. Весь вечер, помню, просидела, глазки опущены, а вот на тебе! – А может, ей просто Гарик понравился, – заступился за бывшую одноклассницу Грин. Не таким уж идиотом он и был, несмотря на принадлежность к мужскому полу. – Я и говорю, – хмыкнула Катя. – Очень сильно понравился, видимо. * * * – Куда ехать-то? – сказал Саша. – Прямо, – махнула рукой Рита. Водитель покачал головой. – «Здесь в город только одна дорога», – проворчал Саша себе под нос. – Красивый костюм, – сказала Вика. – Гарик купил? – Нет, это я сама, – сказала Рита с гордостью. – Гарик мне купил платье, тоже очень красивое. Да ты увидишь, я в нем на концерт приду. – Так ты работаешь? – спросила Вика. – Где? – Сейчас направо, – сказала Рита. Саша дернул щекой, но все же успел перестроиться под самым светофором. А Рита продолжала, обращаясь к подруге: – Видишь, как получилось. Гарик меня давно звал, но я все сомневалась как-то. А тут, я еще экзамены на курсах успела сдать, а Виктору Федоровичу – ну, помнишь, Лешин отчим? – бухгалтер понадобился сюда. Он теперь здесь решил тоже сеть своих магазинов делать. Причем я не звонила ему, ничего, просто на улице встретились. Ну, я корочки получила и переехала. – Это судьба, – сказала Вика и вдруг улыбнулась. – Как удачно я решила тебя тогда в люди вывести, а? – Да, – сказала Рита серьезно и добавила, обращаясь к водителю. – Теперь вот сюда… – Да я уж вижу, – проворчал Саша. Огромное здание, сиявшее своей новизной, было трудно не заметить. Саша вздохнул. «Даже жалко», подумал он. – Я слышал, нас позвали обновить ваше ДК? – спросил он. Рита кивнула. – Это вы сильно погорячились, – сказал водитель, и обе девушки засмеялись. * * * Рома сунулся было в мужской туалет, но оттуда так шибануло планом, что он решил освободиться от пива за «газоном». Грин вышел из гудящего ДК, отыскал автобус на забитой парковке и некоторое время смотрел, как отлетают брызги от колеса. Затем обошел «газон», прислонился к нагретому за день солнцем боку под тем самым окном, которое музыканты забыли закрыть, и вытащил сигареты. Ему было хорошо. Между первой и второй частью концерта был объявлен часовой перерыв, во время которого Грин, разгоряченный выступлением, успел за кулисами потискать Вику. На этот раз Роме удалось продвинуться неожиданно далеко, но в самый ответственный момент девушка спросила: – А ты… у тебя с кем-нибудь уже было? – Нет, – честно ответил Рома. Вика надула губки. – У меня тоже, – сказала она. – Да и вообще, я не могу так сразу… Мне надо к тебе привыкнуть… Да и что такое, в каких-то антисанитарных условиях… Давай уже, когда вернемся, я к тебе зайду, что ли… Грин вздохнул и отпустил ее. Потом музыканты всей компанией пошли в бар. Наибольшее впечатление на Рому произвели полусферические впадины в потолке, отделанные разноцветным стеклом. Там и были укреплены светильники. Катю эти модернистские изыски привели просто в восторг. Но Грину они казались похожими на дюзы в днище огромного космического корабля, и сидеть под ними ему было как-то стремно. Рома еще не знал, что «Отложим» – это самая ужасная форма отказа, и сейчас был полон самых радужных надежд. Он так замечтался, что не слышал, как кто-то вошел в «газон». Когда дверь хлопнула второй раз, Грин вздрогнул и очнулся. Сначала он услышал невнятные голоса, а потом «газон» закачался так, что Рома испытал минутное отвратительное чувство потери равновесия, какое испытывают люди в момент подземного толчка. С этим он бы справился, но в этот момент он узнал голоса, и почва в прямом смысле этого слова ушла у него из-под ног. * * * После того, как Вика ушла в «газон» за книжкой, которую хотела подарить Рите, за столиком остались только Катя, сама Рита с Гариком, Рикошет и Василий Владимирович. Василия Владимировича Трубецкого, известного в прошлом рок-музыканта, солиста легендарной группы «Перпетуум Мобиле», а ныне ведущего популярной телепередачи «Ремонт» и одного из главных спонсоров фестиваля, подвел к их столику конферансье. Мэтр порядком раздался с возрастом, в волосах его блестела импозантная седина, но пиво он пил так же, как в годы своей молодости. Впрочем, за чужой счет, как известно, пьют не только трезвенники, но даже язвенники, а Василий Владимирович не относился ни к одной из этих категорий. Оказалось, что выступление «Акафиста» произвело на Трубецкого большое впечатление. Сергей тут же кинулся окучивать спонсора, от мнения которого во многом зависело, с кем именно будет заключен годовой контракт, включавший также запись, выпуск и раскрутку как минимум двух альбомов группы-победителя фестиваля. – Удивительная здесь акустика, – сказал Василий Владимирович. – Наводит на мысль о возрождениях традиций русского зодчества. – О вмазанных в стену горшках? – смеясь, спросила Катя. Трубецкой удивленно посмотрел на нее и кивнул. – Да, – сказал Рикошет, не глядя на спонсора. – Звук здесь хороший. Весь вечер бас-гитарист, по своему обыкновению, молчал и вяло ковырялся в своей тарелке. Ему очень хотелось есть, и заказанная им солянка оказалась очень даже вкусной, но после появления Василия Владимировича музыканту кусок не лез в горло. – Сколько время? – спросил он у Кати. – Еще только двадцать минут прошло, – сказала девушка. – Пойду, покурю, – сказал Рикошет и поднялся. – Я, пожалуй, тоже, – сказал Василий Владимирович. Витек спустился со ступеней широкого крыльца и остановился у двух молодых елей, посаженных чуть левее забитой парковки. Мимо них к ДК походкой лунатика прошел Грин. Впрочем, большинство и участников, и гостей фестиваля приобрели такую походку еще до антракта, бар был открыт с самого начала концерта. Рикошет мельком подумал, сможет ли Рома держать ритм. Музыкантов в тени елок Грин не заметил. Минуты три они курили в молчании. Наконец Трубецкой понял, что парень вовсе не намерен помогать ему завязать беседу. – Ну ты себя изуродовал, мать родная не узнала бы, – сказал Василий Владимирович насмешливо. – Сам сообразил или надоумил кто? – Сам, – сказал Рикошет. – Да и ты ведь узнал меня. Василий Владимирович тихонько засмеялся. – Я узнал не тебя, – сказал он. – Я думал, что с ума сошел, когда услышал аранжировку партии Брюнхильд из «Валькирии» в этой вашей, как ее…«Герде». Я захотел посмотреть, кто же из «Акафиста» закончил музыкальное училище. А нашел того, кто преподавал в консерватории. Ты мечешь бисер перед свиньями, Эмиль, эти безмозглые ублюдки никогда не поймут и не оценят твоего таланта… – Чего ты хочешь? Василий Владимирович поморщился: – Ты ко мне все-таки лучше на «вы» обращайся. Все-таки люди кругом, а тут такая фамильярность… – Я говорю «ты» всем, с кем спал, – сказал Рикошет хладнокровно. – У тебя есть деньги? – помолчав, спросил Трубецкой. Витек впервые за весь вечер в упор взглянул на него. – Спасибо, мне пока хватает. – Если будет нужно, я всегда готов помочь. – Я знаю. – В Питер не думаешь вернуться? – спросил Василий Владимирович. – Не все могут похвастаться такой музыкальным слухом и мелодической памятью, как ты, – сказал Витек. – Но зрительная память у людей обычно лучше. – Ты на кладбище не ходил еще? – спросил Василий Владимирович. – Я тогда ездил, если хочешь, могу тебе показать… Рикошет выронил сигарету. Взглянув на него, Василий Владимирович даже в блеклом свете фонарей над входом в ДК увидел бледность, проступившую на его лице. Витек покачнулся, как от удара. Трубецкой схватил его за плечо. – Ты что, не знал? – спросил он с испугом. – Господи, я думал, ты знаешь. Я бы тебя как-нибудь подготовил… – «Муся, твоя мама вышла на крышу погулять…», – сквозь зубы сказал Рикошет и повел плечом. Василий Владимирович убрал руку. – Отчего? Когда? – спросил парень. – Инфаркт. Сразу после Нового Года почти. У него ведь три уже было, откачать не смогли… – Понятно, – сказал Рикошет. – Пойду я, пожалуй. Он сделал шаг вперед, скривился и схватился за грудь. Мэтр с ужасом смотрел на него. – Лучше постой здесь, – пробормотал Василий Владимирович. – Такой шок, а у тебя ведь наследственность... Здесь где-то должна «скорая» дежурить, на таких концертах без этого не обходится. Подожди, я схожу, спрошу… Витек замотал головой. – Не надо. Мне уже лучше. Он неверным шагом направился к ДК. Трубецкой хотел последовать за ним, но тут откуда-то вынырнул Сергей и немедленно начал разливаться соловьем. Василий Владимирович проводил Рикошета взглядом, в котором был и страх, и удовлетворение. * * * Сергей обернулся на звук открывшейся дверцы. Это была Вика. Глаза ее блестели. – Я за книжкой, хочу вот Рите подарить, – пояснила девушка. Сергей вернулся к поискам запасного комплекта струн в своем рюкзаке. Он сорвал первую струну во время выступления, кое-как смог доиграть, но теперь хотел заменить. Парень почувствовал на своей спине дыхание Вики, горячий воздух соскальзывал прямо ему под воротник. На улице было холодно для начала мая, но в концертном зале было очень тепло, даже душно. Вика сняла свой свитер, оставшись в одном топике, да так и не одела свитер обратно. Горячие, твердые, отчетливо ощутимые соски уперлись ему в спину. Сергей повернулся, и заглянул в глаза Вики очень откровенным взглядом. – Да где же она, – пробормотала девушка и непроизвольно облизнулась, не сводя с него глаз. Сергей обнял девушку, положил свою горячую руку на узкую полоску обнаженного тела между топиком и обтягивающей джинсовой юбкой. Вика вздрогнула, но не двинулась с места. Взяв его вторую руку, девушка положила ее к себе на живот. Все было понятно. – И век назад ласкало взор – живот, полоска узкая… технологический зазор меж юбочкой и блузкою[1 - В.Вишневский. Басни о Родине-2.], – нараспев процитировал живого классика Сергей. Серебряная сережка в пупке Вики чуть царапнула его ладонь. – У тебя в клиторе, случайно, такой дряни нет? – отрывисто спросил солист «Акафиста», рывком задирая юбку и опускаясь на колени. Сергей разорвал тоненькие тесемки модных в том сезоне трусиков «танга» и швырнул их в открытое окно. – Язык бы не ободрать… Вика закрыла глаза и отрицательно покачала головой. В последовавшие за этим несколько минут стало ясно, что Сергей знает не только, как называется самая сильная женская эрогенная зона, но и где она находится и что с ней нужно делать. Он тихонько подталкивал Вику к задним сиденьям в самом конце автобуса, уже разобранных в уютный диванчик. В стратегически верный момент солист «Акафиста» ловко нажал под коленки постанывающей девушке так, что она плюхнулась прямо в центр дивана. Откинувшись на спинку, Вика заведенными назад руками вцепилась в железный поручень над изголовьем сиденья. Грудь ее при этом окончательно вывалилась из тесного топика, и вся предстала глазам Сергея – полная, с молочно-белыми треугольниками от купальника, резко выделяющимися на загорелой коже, стоящая от возбуждения. Сергей закинул ее ноги себе на плечи и привычным движением расстегнул молнию на брюках. Поднявшись с колен, он накрыл девушку собой в тот момент, когда вошел в нее. Вика вскрикнула. Джинсы Сергея заскрипели. Сергей уперся широко разведенными ногами в кресла заднего ряда, перенеся основной вес тела на руки, на основание спинки дивана. Его излюбленная, опробованная много раз позиция не подвела и на этот раз. – Да, девчонки, я такой, – сказал Сергей, устраиваясь. Вика стала извиваться и попыталась оттолкнуть парня. – Если ты не перестанешь крутиться, – сказал он строго. – Я кончу прямо сейчас, и мне будет очень стыдно. – Я девочка! – колотя кулачками по груди Сергея, завопила Вика и попыталась отодвинуться. С ногами, закинутыми на плечи солиста «Акафиста», это был практически неосуществимый маневр. – Отойди, не надо! Мне больно! – Я войду только наполовину, и ты наполовину останешься девочкой, клянусь, – заверил ее Сергей, не прекращая ритмично двигаться. «Все вы девочки», подумал он мрачно. – Мне больно! – Сейчас … вот сейчас… уже будет хорошо. Суховато просто, – Сергей взасос поцеловал ее в шею, и интимно прошептал в ухо: – Какая же ты там маленькая, узкая… Не то, что у большинства баб – целиком провалиться можно… – Мне больно! А-ааа! Он у тебя слишком большой! – Что есть, то есть. Двадцать пять сантиметров, и все мои... Ну, сейчас твои. Хорошо? – Больно! Больно! Больно! – Да ладно, что ты, прямо как в анекдоте. Заладила. Сергей одной рукой ласкал ее грудь, навалившись на девушку всем телом. Несмотря на боль, Вика не могла не ощутить все нарастающего, болезненно острого возбуждения. Дыхание солиста «Акафиста» участилось. – Ладно, спросим по-другому. Больно? Бо .. льно? Бо! Льно! А-аааа! В этот момент внутреннее сопротивление ослабло, словно лопнула какая-то преграда, и пораженный Сергей ощутил, как что-то густое и горячее хлынуло на него и потекло по ногам. Вика выгнулась дугой и зашлась в крике. Но он уже не мог остановиться, хотя очень этого хотел. – Хорошо… – не своим, низким и грудным голосом сказала Вика, когда Сергей, тяжело дыша, лежал на ней. – Что же ты сразу не сказала? Что ты целочка? – Я же говорила. – Да, но ты так себя вела, – ответил Сергей. – Что было очень трудно поверить. – Скажи еще, что я на тебя набросилась, – сказала Вика. – Ага, – усмехнулся Сергей. – А ты скажи, что я тебя снасильничал. Вика промолчала, глядя на него. Парень встал, застегивая брюки. – У, как ты тут нагрезила, – сказал Сергей, критически обозревая заляпанные кровью сиденья. – А нам тут еще спать… – Мы нагрезили, – с нажимом в голосе сказала Вика. – Ладно, так уж и быть, лежи, я уберу, – сказал Сергей и пошел в начало салона за тряпкой. Когда он вернулся, девушка уже оправила одежду и сидела в дальнем углу дивана, плотно зажав между колен ладони и найденную книжку. Музыкант опустился на колени и тщательно затер пятна. – Я, так уж и быть, Грину ничего не скажу, – сидя на корточках спиной к ней, сказал Сергей. – Но и ты смотри, Катьке не проболтайся. Она у меня ревнивая. Парень обернулся, и под его взглядом язык Вики словно заледенел. Девушка с трудом сглотнула. – Пойдем, – отбросив тряпку, Сергей встал и протянул руку Вике. – Это что, и все? – спросила она. В глазах ее блестели слезы, но Сергей предпочел сделать вид, что он их не замечает. – Да. Ты уж извини, что так быстро вышло. Захочешь перепихнуться, только подмигни, – Сергей улыбнулся. – В следующий раз я постараюсь подольше. Если бы ты не вертелась, как уж на сковородке, я бы тебя и сейчас раза в два дольше ублажал бы. – Перепихнуться? – Вика всхлипнула. – Я же люблю тебя, Сережа! Сергей наморщил нос и выставил перед собой руки. – Вика, я тебя умоляю! – воскликнул он. – Мы все взрослые люди. У тебя Грин, у меня Катя. Кстати, можно и вчетвером… – Прекрати! – крикнула Вика. Сергей пожал плечами. – Ну, я пошел, – сказал он. – Ты идешь? Вика отрицательно покачала головой. – Как хочешь. Вика дождалась, когда за ним захлопнется дверца, и разрыдалась. Вдруг девушка поняла, кто ей нужен. Прихрамывая, постанывая и всхлипывая, девушка выбралась из автобуса. – Вы из «Акафиста»? – спросил ее какой-то малек в черной бандане и митенке на левой руке. – Уй, я слышал ваших, мне так понравилось… Особенно «Ограда»… – Ты не видел Грина? – спросила Вика торопливо. Пацан театральным жестом указал ей на светящуюся стекляху вестибюля ДК, и Вика заметила, что митенка ему велика. Они с Грином встретились на ступенях, и Вика бросилась ему на грудь. – Ромочка, миленький, – всхлипывала девушка, прижимаясь к Грину. Тот стоял, как каменный, в зубах его дымилась зажженная сигарета. – Я так рада, что нашла тебя! Давай уйдем отсюда, уйдем! Мне так плохо, Рома… – Я вряд ли бы сделал это лучше, – сказал Грин. Вика отпрянула, глаза ее расширились. – Что? – спросила она. Грин неловко засунул руку в карман косухи, долго шарил там, кривясь, и наконец достал смятый шелковый лоскуток. Вика узнала свои трусики, и в глазах у нее потемнело. – Это твое, кажется, – сказал Рома безжалостно и засунул трусики в глубокий вырез топика. – Мне они ни к чему. Пока. Он бросил окурок и тщательно затоптал его. Вика увидела, что губы Ромы обожжены. Сигарета догорела до фильтра, и, видимо, прошло еще несколько минут, прежде чем барабанщик это почувствовал. Грин повернулся, его широкая спина в косухе проплыла перед ее взглядом. Вика упала на колени и зарыдала, цепляясь за штаны. – Рома, нет! Не уходи, пожалуйста! – воскликнула она. – Ты мне нужен! Грин! Останься, прошу! – Отпусти. Или я наступлю тебе на руку, – сказал Грин через плечо. Вика отпустила его штанину и некоторое время провожала безумными глазами его силуэт в быстро опускающихся сумерках. Когда ужас ее положения снова вспыхнул в мозгу Вики, она закричала, вложив в этот крик всю свою боль: – ГРИН! Рома почувствовал себя так, словно ему выстрелили в спину. Но он не обернулся и не замедлил шага. * * * Навстречу Гарику пробежала Вика. Девушка была вся в слезах. Гарик удивился и хотел было остановить ее, но тут он увидел Рикошета. Бас-гитарист «Акафиста» медленно шел вдоль коридора, цепляясь за стенку, словно был очень пьян или вдруг ослеп. Гарик тут же забыл про Вику. Подойдя к Рикошету, Бабай обнял его за талию, чтобы помочь удержать равновесие. Против ожиданий, ни шмалью, ни водкой от Витька не пахло. – Что ты принял? – сказал Гарик, пытаясь заглянуть ему в глаза. – Орешек тебя черным угостил, что ли? Блин, дорвался до бесплатного… Так же нельзя! Барабанщик «Колотуна Бабая» раздобыл морфий через знакомую медсестру уже давно, но придерживал его для какого-нибудь особого случая. Рикошет посмотрел на Гарика мутным взглядом. Было непохоже, что Рикошет вообще его узнал. Но зрачки Рикошета расширились, когда ему в глаза попал свет от люстры. – Да что же с тобой такое, – сказал Гарик растерянно. – Пойдем, пойдем. Вот так, осторожненько… У Гарика был ключ от каморки за кулисами, но он опасался, что Рикошет не дойдет туда. Гарик пробовал все двери по коридору, мимо которых они проходили. Третья или четвертая, на которой висела написанная от руки табличка «Изостудия», поддалась. Гарик открыл ее, пошарил свободной рукой по стене и включил свет. Судя по редкостно безобразным фигуркам, стоявшим в шкафу за стеклом, это была студия лепки. Но Гарика сейчас больше заинтересовал кожаный диван у окна. Он чуть подтолкнул Рикошета, но музыкант вдруг издал жуткий звук, нечто среднее между стоном и рычанием, и ударил кулаком по стене. Со звоном посыпалось стекло – Рикошет рассадил висевшее там зеркало. Что-то просвистело мимо ноги Гарика, но ему было не до этого. Бабай с опозданием вспомнил, что забыл закрыть дверь. Заведя руку за спину, Гарик нащупал ручку и потянул на себя. Это было крайне неудобно, но он справился. – Почему? – простонал Витек. – Что почему, Рикошет? – Я убил… – пробормотал Рикошет. – Господи, какая же я мразь! Гарик быстро осмотрел бас-гитариста. Тот не порезал руку об осколки просто каким-то чудом. Потом Гарик глянул вниз и обомлел. Осколок зеркала размером с наконечник копья воткнулся в пол рядом с его ногой. Солист «КБ» на миг отчетливо представил, что было бы, попади осколок на сантиметр левее. – Рикошет, ляг там, – сказал Гарик, борясь с подступающей к горлу тошнотой. Музыкант добрел до дивана и рухнул на него. Гарик едва успел сделать два шага, отделявших его от раковины, как его бурно вырвало. Подняв голову, Бабай увидел свое отражение в осколке зеркала, уцелевшем в раме. Вид у парня в зеркале был неважнецкий. – Вот ДК и обновили, – пробормотал Гарик, пустил воду и умылся. Он прошел к Рикошету. Музыкант стоял на диване на четвереньках, лицом к двери, уткнувшись лбом в подлокотник. Одной рукой Рикошет держался за грудь. У Гарика задрожали губы, когда он увидел это. Гарик понял наконец, что такое с Витьком. Бабай, ломая ногти, выдернул шпингалеты на окне и распахнул его. – Тебе нельзя сейчас выступать, Рикошет, – ломающимся голосом сказал он. – Ерунда, – пробормотал тот. – Грудь вот только что-то сдавило, но это сейчас пройдет… – Лежи здесь, – сказал Бабай. – Не вставай и вообще не двигайся, понял? Я сейчас! Он чуть не захлопнул дверь, но вовремя сообразил, что этого делать нельзя. Гарик чуть не бегом подошел к шкафу, рывком распахнул стеклянную дверцу и вытащил самую крупную фигурку. Это оказался Змей Горыныч. По замыслу юного скульптора, дракон должен был быть трехголовым, но одна из голов, центральная, отвалилась – видимо, в глину попал пузырек воздуха – и от нее остался лишь неровный скол. * * * Рита нашла Вику в туалете, когда уже начала беспокоиться по поводу долгого отсутствия подруги. Секунду она смотрела на растерзанную, всхлипывающую на полу около умывальника Вику, на алые пятна, которыми было покрыто все – пол вокруг, фаянсовая чаша раковины, зеркало и стены. Глаза Риты сузились, превратившись в две крохотные щелочки. Она подошла к Вике и рывком поставила ее на ноги. – Рита… – безобразно растягивая рот, прорыдала та. По лицу Вики двумя черными полосами стекала тушь. Рита мельком вспомнилась другая девочка, кажется, какая-то Катина родственница, которая прибежала к их столу в ТХМе в таком же виде. Господи, как же давно это было… – Ну, успокойся, Вика, все уже хорошо…. – сказала Рита. – Давай умоемся. Рита пустила воду, и Вика, содрогаясь от рыданий, склонилась над умывальником. – Я тебе книгу принесла, – пробормотала Вика. Рита заметила книжку на полочке под зеркалом. Мягкую обложку украшало грязно-бурое пятно, бумага покоробилась от мокрых пятен. – Спасибо, – сказала Рита. Вика, хлюпая носом, пыталась вытереть лицо рукой. Рита огляделась, оторвала бумажное полотенце из круглого держателя, и вытерла подругу. Бросила изгаженный бумажный лоскут в ведро, отмотала еще от полотенца. Затем опустилась на корточки и осторожно стала вытирать ноги Вики. Та стояла, не двигаясь, только сильно вздрогнула, когда рука Риты поднялась выше колен. Рита приподняла край юбки и увидела, что на Вике нет трусов. Кто-то зашел в туалет, громко ойкнул и поспешно закрылся в кабинке. – У тебя запасных трусов нет в «газоне»? – спросила Рита, поднимаясь. – Я принесу, ты скажи где. Вика покачала головой и вытащила из топика смятую синюю тряпочку. Рита увидела, что трусы разорваны. Но, впрочем, для этой модели это было не страшно. Рита ловко одела трусы на подругу и завязала разорванные тесемочки на бедре. Затем оправила юбку. – Это Грин? – очень спокойным голосом спросила Рита. И тут Вика разрыдалась снова, так отчаянно, по-детски, что у Риты от ярости аж сдавило в груди. Тем более неожиданно и дико прозвучали для нее слова подруги: – Сережа…. Он меня не любиии-иит… А-ааа! Кто-то вскрикнул за их спинами. Рита обернулась и увидела вошедшую Катю. Та несколько озадаченно рассматривала заляпанный кровью туалет. Увидев, как изменилось лицо подруги солиста «Акафиста» при этих словах Вики, Рита невольно выдвинулась вперед. Катя сжала руки в кулаки так, что хрустнули костяшки, и сказала: – Ну да, он меня любит. Катя посмотрела на Вику тяжелым взглядом. Губы «официальной» подруги солиста «Акафиста» подрагивали. – Да только мне от этого сейчас ничуть не лучше, чем тебе, – заключила Катя. – Ну зачем ты так, – сказала Рита тихо. – Сергей, насколько я понимаю, всегда таким бабником был, ты уже, наверно, привыкла… Катя горько усмехнулась и покачала головой. – Нифига невозможно привыкнуть, – сказала она. – Да, кстати, а Грин-то знает? Рита обернулась. Вика кивнула, и опять уголки ее губ поползли в разные стороны, открывая огромную рану рта. – Он меня прогна-аа-ал.... – Где он сам? – Не зна-аа-аюю-ууу… – В баре Ромы нет, – сказала Рита. – Там вообще никого из наших не осталось. – Позвони ему, – сказала Катя. Рита достала мобильник из сумочки. Гарик советовал ей носить телефон на груди, на ремешке, но девушка где-то услышала, что излучение мобильника способствует возникновению рака. Так что только из-за мобильника Рита и носила с собой эту крохотную «плетеную» сумочку, писк нынешнего сезона. Да в нее больше ничего не и помещалось. Ну, разве ключи еще. Рита набрала номер. Вика всхлипнула. Катя подняла руку и детским жестом погрозила ей пальцем. Отблеск лампы под потолком сверкнул в ее огромном перстне, ударил в глаза Вике, и Вику кольнуло неприятное предчувствие. Девушка сжалась и закрыла голову руками. – Рома? – сказала Рита. – Слушай, а ты где? Ответ был кратким. Она отняла трубу от уха. Вид у Риты был ошарашенный. – Рома на вокзале, – ответила девушка на взгляд Кати. Катя взглянула на часы. – Так, – сказала Катя. – Позвони Сергею. Пусть ловит машину и найдет в «газоне» Викины вещи. Мы сейчас выйдем. Или лучше дай, я сама позвоню. Она запнулась. – Черт, – сказала Катя, глядя на Риту. – У тебя ведь номер, наверно, хиришский? Тебе это очень дорого будет, да? И снова вспомнился Рите вечер под Рождество и туалет в ТХМе. – У меня роуминг, – сказала Рита и протянула Кате свой телефон. * * * Старуха-гардеробщица неприязненно посмотрела на Гарика. – У вас есть валидол? – повторил тот. – Пожалуйста, дайте хоть пару таблеток. Там человеку очень плохо… Бабулька пожевала сухими губами. – Сначала жрут дрянь всякую, – сказала она. – А потом валидола просют… Гарик встал на колени, прямо на заплеванный, забросанный лузгой от семечек и окурками пол. – Я вас очень прошу, – дрожащим голосом сказал он. – Мне очень, очень надо… Старушка испуганно перекрестилась. – Да ты встань, – сказала она, наклонилась и стала шарить под широким прилавком, через который желающие разоблачиться подавали одежду. – Нету валидола у меня, нитроглицерин только… Вот, на… Гарик поспешно выхватил из рук старушки алюминиевую упаковку, оторвал половину и сунул обратно. – Спасибо вам, – крикнул он уже на бегу. – Вы человека спасли! Прямо под плакатом «Рок против наркотиков», рядом с переполненной урной, из которой вывалилась смятая пачка сигарет и пустая баклаха из-под пива, Гарик увидел Орешка. Тот лежал на полу в полной прострации. Видно было, что Орешек уже вмазался, если не на пике прихода. Гарик на ходу поднял своего барабанщика и хозяйственно прислонил к стене. Солист «КБ» собирался уже идти дальше, но Орешек открыл глаза, и тут Гарика посетила новая мысль. – У тебя черный еще остался? – спросил Гарик. Орешек кивнул. – Дай, – сказал Гарик. Орешек ничуть не удивился. Засунув руку в карман куртки, барабанщик вытащил тихо звякнувший кулечек и протянул Гарику. Затем достал из другого кармана два одноразовых шприца. Гарик хотел оторвать второй, но Орешек задержал его руку. – Ты с ума-то не сходи, – сказал он серьезно, глядя на Гарика. – Любовь любовью, а… Гарик тряхнул головой, но объясняться было некогда. – Спасибо, – сказал он и побежал по коридору. * * * В Хиришах еще долго потом обсуждали – и осуждали – нравы съехавшейся на концерт молодежи. Смачно, с причмокиванием, оснащая истории подробностями, говорящими о полном незнании материала рассказчиками. Слава слушал эти байки, но молчал. Хотя ему было что сказать. Он работал таксистом уже десять лет. Возил бандитов, игроков, мамашек с детьми, пьяных, сладкие парочки, подруг-болтушек, наркоманов. После того, как съездившие за дешевым героином трое друзей отъехали в вечность прямо у него в машине, Слава некоторое время подумывал о том, чтобы перейти на комбинат огнеупоров. Подергался, подергался, но не стал. Его уже слишком затянула эта работа, не так чтобы очень уж денежная, не самая престижная, но и не самая опасная... Эта компания надолго врезалась Славику в память. В день концерта он решил подежурить у ДК – все равно Слава тогда был без заказов, не успел вчера сдать деньги. И не пожалел. Тот смазливый парень с явно женской сумкой в руках подбежал к его «Волге», когда уже смеркалось. Праздник только входил в полную силу, и таксист удивился, куда это музыкант хочет ехать. Славе он сразу не понравился. Один такой красавчик увел у него подругу, которую Слава очень любил, и по молодости лет сильно жалел об этом, хотя теперь, конечно, перестал. Как говорится, если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло. Да и сумка эта внушала подозрения… Парень спросил, свободна ли машина, на что таксист ответил утвердительно. Тогда парень, непрерывно оглядываясь на вход в ДК, попросил подождать. Ждать пришлось недолго. Из ДК вышли три девушки, две из которых под белы рученьки вели третью. «Понятно», подумал Саша. – «Эвакуация». Парень юркнул назад, туда же села пьяная девушка и одна из ее подруг. У Славы пропала всякая охота с ней разговаривать, едва он увидел вживленное над левой бровью черное сердце. Причудливый, аляпистый перстень, что уродовал собой правую руку девушки, по своим техническим характеристикам мало чем уступал кастету. Едва устроившись на сиденье, неформалка начала крыть парня такими словами, что Славе, как в школе, захотелось ей вымыть рот с мылом. Но этого таксист себе позволить не мог. Парень же, что характерно, молчал и только что не сумкой закрывался. Девчушка между ними пьяно всхлипывала. Третья девушка вроде как не собиралась садиться в машину. Слава решил, что она только помогала дотащить перепившую подругу. Пока девушка мялась у передней дверцы, Слава успел хорошо ее разглядеть. Первое, на что он обратил внимание, были длинные, до задницы, каштановые волосы девушки. Последнее время бабы стриглись коротко, хвала прогрессу и феминизму. Если бы они знали, чего лишают себя! При взгляде на каштановую волну Слава непроизвольно представил эти волосы рассыпанными по подушке, и в горле у него пересохло. Лицо девушки было практически скрыто огромной, стоящей вопреки всем законам физики огромной челкой. Синие тени жутко смотрелись в сочетании с большими, с поволокой карими глазами девушки, но легкое платье девушки выглядело так, что Славе сразу захотелось сказать ей что-нибудь приятное. Тут неформалка с заднего сиденья крикнула: – Рита, садись! Ты ведь Грина лучше знаешь, поможешь уговорить! Девушка открыла дверцу и села. Слава хотел спросить: «Куда едем?», но тут увидел у нее на коленях книгу и словно споткнулся. Это была задняя обложка книги, так что Славе не удалось узнать, что читают такие милые девушки. Да и не написали еще книги, которая могла бы лишить дара речи бывалого таксиста, дело было в другом. Всю обложку занимал смазанный отпечаток кровавой ладони. Это не было частью оформления – там, где к бумаге прижались подушечки пальцев, Слава отчетливо разглядел маленькие бурые комочки. – Что встал? – рявкнула неформалка. – Гони! – Куда едем? – спросил Слава, справившись с собой. – На вокзал, – сказала Рита. – Автобусный или железнодорожный? Рита растерянно посмотрела на таксиста. – Я даже и не знаю… Слава улыбнулся. Неформалка выдала новую порцию проклятий, отдышалась и сказала: – Ну подумай, Рита! Ты ведь с ним разговаривала! Может, там автобусы отъезжали, рычали в трубку… – Да никто там не рычал, Катя, – растерянно сказала Рита. – Хочешь, я ему еще раз позвоню? – Не надо, – сказал парень. – Заткнись, козел, – сказала Катя. Лицо Риты просветлело: – А! Там было это, знаешь: «Внимание, внимание! Электропоезд на Кудово…» – Железнодорожный, – сказала Катя таксисту, но тут уже заводил машину. * * * Боль за грудиной все нарастала, словно в музыканта вцепился волк и теперь рвал из живого тела куски мяса. В ушах Рикошета звучал гул, словно в отдалении взлетал самолет, но этот грохот все приближался, и от него становилось больно ушам. Витек перестал видеть свое отражение в осколке зеркала. Все застлала тьма. Музыкант уронил голову обратно на подлокотник. И в этот момент Рикошет понял, что умирает. Страх окатил его ледяной волной, и тут же сдавило горло. «Надо успокоиться», подумал бас-гитарист. – «Сосредоточиться на какой-то одной мысли». Он подумал о том, что негоже умирать, уткнувшись носом в диван. Гарик не смог бы перевернуть его, и долго бы еще пытался помочь Рикошету, а потом, когда наконец понял бы, в чем дело… С другой стороны, Гарик запретил ему двигаться. Но все же, несмотря на запрет и боль, Рикошет повернулся на спину. – Гарик, где же ты, – пробормотал он. – Гарик… – Я здесь, – отозвался солист «Колотуна Бабая». Раздались шаги. – Открой рот, – сказал Гарик. Рикошет покорно раздвинул челюсти, и ощутил горькую руку Гарика у себя на губах. Тот высыпал ему в рот маленькие гладкие крупинки, похожие на капсулы рыбьего жира, который музыкант принимал в детстве. – Глотай, – сказал Гарик. Рикошет попробовал и чуть не подавился, закашлял. – Подожди, я тебе сейчас воды принесу. Рикошет слышал, как зажурчала вода – Гарик открыл кран. Ни чашек, ни стаканов Гарик не нашел, и принес ему воды прямо в горсти, половину по дороге расплескав. Рикошет почувствовал, как тоненькая струйка с отчетливым привкусом ржавчины коснулась его губ, и жадно проглотил. – Так, вот еще, – сказал Гарик. – Эту положи под язык и рассасывай. Когда в глазах у Рикошета прояснилось, Гарик сидел на подоконнике и тревожно смотрел на него. – Окалемался? – спросил Гарик. Рикошет кивнул. – Сколько время? – спросил он. «Акафист» должен был выступать сразу после перерыва. – И думать забудь, – сказал Гарик. – Тебе полежать надо. Я могу с ребятами первым выйти… Гарик заглянул в глаза Рикошету, и осекся. Там горело только одно слово – «контракт». Рикошет покачал головой и начал садиться. – Ну, хочешь, не мы, пусть «Экклезиаст» выйдет? – сказал Гарик. – Я попрошу… – Спасибо, конечно, что ты меня откачал, – ответил Рикошет. – Но… Гарик метнулся к нему и обнял, не давая встать. – Ты совсем рехнулся, – чуть не плача, воскликнул он. – Тебе русским языком говорят, постельный режим и прогревания! Ты что, хочешь, чтобы ваш акафист стал поминальной молитвой по тебе, что ли? – А может и хочу, – сквозь зубы ответил Рикошет. – Я сейчас вкачу тебе полтора куба черного, и вся любовь! – заорал Гарик. – Ляг, черт возьми! Рикошет же почувствовал дикую слабость и понял, что с Гариком ему сейчас не справиться. Бас-гитарист лег обратно. – Я смотрю, ты серьезно настроен, – пробурчал он. – Очень. Рикошет пристально посмотрел на него и отвел взгляд. Заиграло вступление к «Армии жизни» Кинчева. Витек вздрогнул, но это оказался всего лишь мобильник Гарика. Солист «Колотуна Бабая» поднес трубу к уху. – Ну привет, – сказал он. – Я-то? Да тут, в изостудии на первом этаже… Да долго объяснять. Ты чего хотела? Несколько минут Гарик молча слушал. Два раза он сказал: «Хорошо, ладно» и покосился на Рикошета. – Хорошо, – сказал Гарик в последний раз и отключился. – Чего там? – спросил Рикошет. – Ваши на вокзале, кого-то с поезда снимают, – ответил Гарик. – Рита с ними, сказала, что к началу они не успеют вернуться, просила выйти нас. Так что, не судьба вам выступать сейчас. – В смысле – с поезда снимают? – переспросил Рикошет. – Да я не понял, – тряхнул головой Гарик, – Кто-то с кем-то переспал. Витек закрыл глаза. – Ты говоришь, что у тебя где-то здесь жмур припрятан? – спросил Гарик. – Где он? Рикошет прищурился: – В мужском туалете, в той кабинке, где швабры. Бабай задумчиво потер щеку. – У кого ключи от вашего «газона»? – У Саши из «Экклезиаста». А зачем тебе? – Он тебе их даст? – проигнорировав вопрос, сказал Гарик. Рикошет отрицательно покачал головой. – Разве что Грину. – Черт, именно Грина они сейчас и ловят на вокзале, – пробормотал Бабай. – После выступления только если… С другой стороны, уже совсем стемнеет… – Да что ты хочешь сделать? – Загрузим жмура в ваш газон, отвезем на карьеры и выбросим, – сказал Гарик деловито. – Я один не справлюсь, Орешку придется тоже сказать… Крови-то много там? – Да пошутил я, – сказал Рикошет. – Ах вот, значит, как, – ледяным тоном произнес Бабай. – Ты просто неправильно понял. Я фигурально выразился… – Дурак ты, Рикошет, и шутки у тебя дурацкие, – помолчав, сказал солист «КБ». Он рванулся к выходу так стремительно, что Рикошет едва успел спустить ногу с дивана и подставить Гарику подножку. Тот рухнул прямо на бас-гитариста. – Так великан и поймал мальчика, который воровал яблоки в его саду… – проговорил Рикошет, плотно прижимая Гарика к себе. – Пусти, – задыхаясь, сказал Гарик. – Пусти, сволочь! Но Рикошет уже целовал его подбородок, шею, везде, где мог достать. – Ну прости меня, – говорил бас-гитарист «Акафиста» в промежутках между поцелуями. – Вот такое я дерьмо. Я не издевался над тобой. Я просто хотел узнать, как далеко ты зайдешь ради меня… – Если ты меня сейчас не отпустишь, то я очень глубоко зайду, – пробормотал Гарик. Рикошет разжал руки. Гарик поднялся, но не отошел, а присел рядом с ним на диване. На лице Бабая отражалась ожесточенная внутренняя борьба. Заметив это, Рикошет сказал: – Если ты сейчас уйдешь, я расстроюсь. Очень. А мне сейчас, между прочим, нервничать нельзя … – И трахаться тоже, – проворчал Бабай. – Гарик, – сказал Рикошет. – Я ведь тоже уже далеко зашел. Мне нельзя было появляться в этом городе, здесь… Он осекся. – Здесь есть те, кто знает твое настоящее имя? – Да. – И этот жирный боров, Трубецкой? – Да. – Вы с ним… Рикошет закрыл глаза рукой. – Да, – сказал он с усилием. Гарик поднялся и отошел к окну. – Ты… – спросил он, не оборачиваясь. – Нет, – сказал Рикошет. – Мне были нужны деньги. Витек отнял руку от лица и увидел, что Гарик изумленно-гневно смотрит на него через плечо. – И какая у тебя такса? – спросил он тихо. На скулах Рикошета заходили желваки. – Ты не потянешь, – сказал он наконец. – Рикошет, прости… – Все, проехали, – сказал Витек. – Я передумал. Иди. Вам на сцену уже скоро. Гарик подошел к нему, опустился на корточки перед диваном и поцеловал в шею. Рикошет оттолкнул его голову. – Отвали, я сказал! Глаза бас-гитариста были так близко, что Гарик впервые увидел, что они не равномерно зеленые, а с голубыми, словно льдистыми, вкраплениями. «Осколки зеркала ледяного тролля», подумал Бабай невольно. Он все еще находился под сильным впечатлением от разбитого Рикошетом зеркала. – Я просто представил на миг, что этот козел… и ты, – сказал Гарик сдавленным голосом. – Ну не сердись… – Какая у вас бурная фантазия, молодой человек, – сказал Рикошет, усмехаясь. – Ох, не доведет она вас до добра… – Ну, чего на «вы»-то, – пробурчал Гарик. В дверь постучали. – Гарик, Рикошет, вы там? – раздался голос Орешка. – После выступления, на заднем крыльце ДК, – торопливо сказал Гарик. – Я буду ждать. * * * Как известно, перед выходными все забито, даже плацкарта. Грину удалось раздобыть билет на поезд, который шел только через полчаса. И в эти полчаса Рома понял, что не имел никакого понятия о том, что значит «вечность». Он стоял на платформе, курил. Механически ответил на звонок и повесил трубку, даже не поняв, с кем разговаривал. Наглые вокзальные нищие обходили стороной высокого мрачного парня, обритого наголо, и больше Рому никто не побеспокоил. Боли он не чувствовал, боль была за границей той пустоты, в которой Рома находился. Но он знал, что стоит только сделать шаг – и боль набросится на него, как тигр, шкура которого вплоть до молниеносного броска на жертву незаметна в джунглях. Рома услышал, как объявили посадку на его поезд, бросил окурок и двинулся вперед, но тут кто-то ухватил его за куртку сзади. Грин стремительно обернулся, рука его скользнула в карман, где лежал нож. Но тут Рома увидел Риту, и все то, о чем он не хотел думать, и все то, что не хотел чувствовать, обрушилось на Грина подобно струе раскаленного металла из домны. В глазах Риты был и испуг, и жалость, и надежда… Рита что-то говорила, но Грин не слышал ее. В виски впивались сотни иголок, и каждая из них была отравлена. Рома увидел Сергея с сумкой в руках чуть поодаль. А рядом с Сергеем… Грин покачнулся, и в этот момент мыльный пузырь, отделявший парня от внешнего мира, лопнул. Катя увидела, что слова Риты не производят на парня никакого впечатления, и как раз в этот момент решила вмешаться в беседу. – Ну хочешь, я с тобой пересплю? – с отчаянием в голосе спросила Катя. Рита вздрогнула. Рома отрицательно покачал головой. – Я прошу тебя, только концерт доиграй, – сказала Катя. – Ночевать к нам пойдешь, Гарик уже согласился, – робко дополнила Рита. – Поедешь на утренней электричке, какая разница? – продолжала Катя. – Потом можешь не здороваться с нами даже… – Вот вы все так его любите, – сказал Грин. – Почему? Это был последний вопрос, которого могла ожидать девушка. Катя в затруднении развела руками. Грин пристально смотрел на нее. – Потому что есть люди, которых сделали, чтобы их все любили, – сказала Катя, чуть не плача. – А есть люди, которые сделаны, чтобы… чтобы… – Любить, – закончил за нее Грин. Катя разрыдалась. Рома обнял ее. – Катеринка, не надо, – сказал Грин и достал из кармана платок. Он лежал там в мирном соседстве с ножом. Катя вытерла глаза и громко высморкалась. Когда она отняла платок от лица, то увидела, что Грин протягивает Рите какую-то яркую бумажку. – Отдай Вике, – сказал Грин. * * * Обратно ехали другим порядком – впереди сел красавчик, а на заднем сиденье разместились Рита с Катей и мрачный парень, стриженный под ноль. Слава решил, что это и есть Грин. Таксист уже догадался, в чем дело. Поругался с девушкой, и кинулся на поезд. Пьяная девушка, всю дорогу тихо плакавшая, не вернулась. Очевидно, с ней и вышла размолвка у Грина, и ее тихо исключили из компании под залог возвращения парня. Сам Слава предпочел бы, чтобы компания оставила где-нибудь на вокзале грубиянку с перстнем, но его, понятное дело, никто не спрашивал. Взгляд Грина был абсолютно наркоманский. Красавчик перехватил осуждающий взгляд Славы в зеркале заднего обзора, насупился и буркнул: – Обратно в ДК. – Ехай как хочешь, но к самое большое к половине десятого мы должны быть там, – дополнила Катя. Слава посмотрел на дешевенькие электронные часы, укрепленные над магнитолой. Было уже девять двадцать двадцать пять, а до нового ДК было не меньше пятнадцати минут хода. Это если без пробок и светофоров. И без гаишников, которые как раз сейчас выходили на ночную охоту. – У меня автомобиль, а не самолет, – сухо сказал таксист. Катя открыла было рот, но тут Рита улыбнулась Славе в зеркале заднего обзора и сказала: – Ну, хотя бы низенько-низенько… как крокодилы… Слава усмехнулся и завел «Волгу». Старенькое такси рвануло с места так, что всех вдавило в кресла. Грин стукнулся затылком о подголовник и машинально подумал: «Как в космическом корабле». Вслух он сказал: – Ты если на первой космической стартуешь, хоть пристегиваться заставляй, дядя. Но Славе в этот момент было не до него. Таксист как раз нырял под желтый светофор, торопясь выбраться с перегруженной привокзальной площади. Слава думал только о том, сидят ли уже в кустах за светофором гайцы – привокзальная площадь была известным «рыбным местом» – и ничего не ответил пассажиру. Зато ребята посмотрели на Грина так, словно впервые слышали его голос. Красавчик поспешно перегнулся назад и сказал, пытаясь заглянуть ему в глаза: – Грин, прости меня… – Я ведь почти все слышал, Серый, – ответил Грин, и добавил с усилием: – Тебе мне прощать нечего. Обратно компания ехала в молчании. Катя, изрыгавшая страшные ругательства всю дорогу до вокзала, видимо, выдохлась. На самом деле это было не так, у Кати, как у Маугли, было еще много колючек под языком. Ей очень хотелось живописать Сережу, и ту из его голов, которой он думает, и его наклонности, и любимые позы… Мысль о том, что она не хочет бередить душу Грину, таксисту в голову придти не могла. Риту Слава видел в зеркале заднего обзора. У девушки были глаза обиженного ребенка. «Связалась ты с пропащей компанией», думал таксист. – «Беги отсюда, девка…». Катя взглянула на часы и спросила: – Далеко еще? – Минут десять, – ответил Слава. Катя сказала нервно: – Черт, хоть и на первой космической, все равно не успеем… Она покосилась на Грина. – Ты сможешь играть? – спросила Катя осторожно. Тот пожал плечами. – Понятно, – пробормотала Катя. – Рита, – сказал Серый. – Ты не можешь позвонить Гарику, попросить его вместо нас выйти? Девушка кивнула и достала мобильник. Славу умилила ее крохотная плетеная сумочка. «Ты и в магазин с ней ходишь?», подумал таксист, но вслух спрашивать не стал. Слава впервые доехал от вокзала до ДК за восемь минут. И цену назвал соответствующую. Его удивило то, что за деньгами полез Серый, тот самый парень, который и извинялся перед Грином. Слава был уверен, что в компании верховодит громкоголосая невоспитанная неформалка. Девушки уже выскочили из машины и направились к ДК. Они шли с двух сторон от Грина, словно вели его под конвоем, словно опасались, что он сбежит. Слава и Серый остались в машине одни. Таксист воспользовался случаем. – Если деньги у тебя, – сказал Слава, глядя, как парень отсчитывает бумажки – у того оказались только десятки, зато их был полный кошелек. – Что ж ты рот-то не заткнешь ей? Серый вздохнул и подал деньги. – Тебе что, своих проблем мало? Слава стал не спеша пересчитывать бумажки. – Да нет, – сказал таксист. – Когда она так на тебя на кухне орет – это одно, а когда вот так, при людях с грязью смешивает – это ведь совсем другое дело. Интересно просто, почему ты терпишь. Парень дернул щекой. – Люблю я ее, – сказал Сергей. – И как раз на кухне Катька на меня не орет. Просто я сегодня Вичку трахнул, идиот. Слава поднял на него взгляд. Брови таксиста поднимались все выше, и когда они достигли, как показалось Сергею, самой границы лба, таксист громко расхохотался. Сергей выскочил из машины и хлопнул дверцей так, словно хотел этим ударом развалить старенькую «Волгу» на винтики. * * * Орешек сразу нашел изостудию – перед ее дверью стоял глиняный Змей Горыныч. Возможно, из-за того, что у него осталось только две головы, дракон казался очень грустным. Орешек толкнул дверь, но, увидев Гарика на коленях, тут же потянул ее обратно. Катя удивленно посмотрела на барабанщика. – Бабай там, но он терпеть не может, когда без стука, – пояснил Орешек и постучал в дверь. – Гарик, Рикошет, вы там? – крикнул он. Катя прислушалась. Из-за двери с вручную написанной табличкой «Изостудия» донеслись какие-то неясные звуки. – Может, ты ошиблась? – сказала Катя Рите. – Откуда у Гарика ключ от детской студии? Может, на втором этаже? Или он так бар назвал? – Нет, Гарик именно так и сказал, – возразила Рита. – Изостудия на первом этаже! Дверь открылась. За ней стоял Гарик. Первым, что он увидел, было мертвое лицо Грина. – Нам на сцену пора, если мы первыми выходим, – сказал Орешек. – Ну, пойдем, – сказал Гарик. – Надо ведь еще Ленку с Андреем найти. – Слушай, – сказала Катя, кивая на дверь. – Рикошет там? Гарик неохотно кивнул. – Пусть с Грином поговорит, – покосившись на парня, сказала Катя. Тот никак не отреагировал на упоминание своего имени. – Витек умеет ведь по душам поговорить с человеком… А то Грин вообще невменяемый, а ему ведь еще выступать. – Да ему тут самому очень плохо было, не до разговоров ему сейчас, – сказал Гарик. Но тут Рикошет подал голос: – Вы Грина привезли, что ли? – Да, – крикнула Катя. – Пусть заходит. Катя чуть толкнула парня в плечо. – Иди, – сказала она. – Посиди там. Рома вошел в студию и машинально закрыл за собой дверь. Катя перевела дух. – А что было с Рикошетом? – спросила Рита. – Пойдемте, – сказал Гарик. – По дороге все и расскажу. Гарик солгал – рассказ его был с большими купюрами. * * * Катя последовала за остальными и задела ногой что-то у двери изостудии. Она испугалась, что вступила в какое-нибудь дерьмо, и отдернула ногу, чуть не потеряв равновесия. Наклонившись, Катя увидела дракона, одна из голов которого была отбита. Катя заколебалась. Ясно было, что кто-то из музыкантов подпер фигуркой дверь, чтобы она случайно не захлопнулась, да и забыл про это. Поделку, если по-хорошему, надо было вернуть на место. До возвращения своего хозяина, да что там, даже до утра фигурка в коридоре не дожила бы, ее растоптали бы в пыль. Катя заколебалась и посмотрела на дверь изостудии. Но в этот момент раздался голос Грина, и девушка поняла, что в изостудию она не пойдет. Катя снова посмотрела на дракона и заметила симпатичные ушки на двух уцелевших головах. Она не знала о том, что создатель фигурки имел в виду совсем не уши, а некую корону, как у бронтозавров в американских мультиках. «А что, сувенир», – подумала девушка. – «На шеи браслеты можно вешать будет, цепочки… Кольца – те на ушки налезут». Катя наклонилась и подняла фигурку. Ей не хотелось признаваться даже самой себе, что взяла она поделку вовсе не для того, чтобы вешать на нее украшения. То есть и для этого, конечно, тоже. Но главное – в эти глиняные ушки так уютно можно нашептывать свои жалобы и обиды. Катя посмотрела вперед и увидела музыкантов. Они были уже в самом конце коридора, ждали лифт. Гарик говорил с кем-то по мобильнику, наверное, с Леной. Или с Андреем. Катя развернулась и пошла обратно. В «газон». Ей хотелось побыть одной. * * * Рома на автопилоте обошел рассыпанные по полу осколки и сел на парту. В изостудии стояли детские стульчики, садиться на которые барабанщику не хотелось. Во-первых, тогда коленки его оказались бы прижаты к ушам, как у кузнечика, а во-вторых, Грин опасался, что на такой вес эти стульчики просто не рассчитаны. Рома сидел и смотрел в открытое окно. Рикошета, если и он находился в студии, Грин нигде не заметил, что с учетом параметров бас-гитариста наводило на мысль о том, что его здесь все-таки нет. В темноте горели фонари, деревья качались под ветром. Окна выходили на заднюю сторону здания, сюда не доносился шум концерта. Где-то жалобно мяукала кошка. Листвы еще не было, эта весна выдалась холодной даже для Северо-Запада. Вместо успокаивающего шепота листьев был слышен отчетливый зловещий скрип. Одна ветка задела за подоконник. Роме она показалась черной рукой, пытающейся пробраться в комнату, к нему, схватить за горло костлявыми пальцами… Парень увидел уродливые фигурки на стеллаже и вздрогнул. «Лечиться надо», подумал он мрачно и пришел в себя. – «Электричеством». Рикошет поднял голову и обернулся. Рома снова вздрогнул. Грин уже успел забыть, зачем его оставили в этой комнате с разбитым зеркалом на стене. – А, вот ты где, – сказал Рикошет. – Ну, чего молчишь? Рома пожал плечами. – Жду, пока ты мне сопли вытирать начнешь, – сказал он. – Рассказывать, какие все бабы суки и прочее. Что ты меня предупреждал… Меня ведь для этого к тебе привели. Да только Катька зря переживает, играть я смогу. Отойду вот только немного, и смогу. А остальное… Рикошет снова лег на диван. – На самом деле, тебе повезло, – сказал он, глядя в окно. Кошка последний раз тоскливо мяукнула и замолчала, словно окончательно поняла – никто в этом жестоком мире не ответит на призыв пожалеть беспомощное маленькое существо. – Невьебенно повезло, – ответил Грин угрюмо. – Какой изящный каламбур получился, – хмыкнул бас-гитарист. – Видишь ли, я примерно представляю себе, что ты чувствуешь… Со мной ведь в свое время приключилась такая же история. Я был молод, неловок, и очень, очень сильно хотел… Тебя твои друзья поддержали, а это очень много значит. Грин криво усмехнулся. Ветка снова царапнула подоконник и исчезла, словно темный великан испуганно отдернул руку. – Катя предлагала мне отдаться, взамен, – сказал он. – Я бы на твоем месте воспользовался этим шикарным предложением, – сказал Рикошет серьезно. – Помимо удовольствия от самого процесса, разве тебя не греет мысль, что Сергей испытает все те муки, что заставил испытать тебя? Катя ведь, насколько я знаю, ему никогда не изменяла, несмотря на весь его кобелизм. – Да ну, – сказал Грин. – Катя ведь меня не хочет, на самом-то деле. Да и потом, она, наверно, разбалованная у Сереги-то. Он ведь все умеет, а я… – Поверь мне, – сказал Витек. – Если бы Катя тебя не хотела, она бы никогда не предложила этого тебе. А мастерство, о котором ты говоришь, на самом деле не имеет такого уж большого значения. – То есть ты, ну, когда с тобой… ты переспал с подругой того парня, который… Рикошет усмехнулся. – Мне никто не предлагал ничего подобного, – сказал он. – Я же говорю, бабу ты выбрал говенную, но с друзьями тебе повезло. Она выставила меня на посмешище, – добавил Витек после паузы. – И вся компания еще долго заливалась хохотом, вспоминая этот эпизод. – Как ты после этого вообще можешь с бабами спать, – сказал Грин задумчиво. Рикошет остро взглянул на него, но по отстраненному лицу Ромы было видно, что он ни на что не намекает. – Ну, а куда деваться, – сказал Витек непринужденно. – Помни, нас ебут, а мы мужаем. Рома усмехнулся. – Это точно. * * * Дверь «газона» распахнулась. Катя поспешно отерла слезы. Она подумала, что это, может быть, кто-то из «Экклезиаста», но это оказался Сергей. Парень поднялся на ступеньку, увидел Катю и замер. Он увидел в руках Кати какую-то игрушку, а для чего она могла понадобится совершеннолетней девице, догадаться труда не составило. Непонятно было только, где Катя успела ее раздобыть – Сергей точно знал, что никаких игрушек Катя с собой в поездку не брала. Впрочем, в способностях Кати раздобыть что угодно и где угодно, если ей сильно этого хотелось, парень никогда не сомневался. – Ты представляешь, – всхлипывая, сказала Катя. – Он, оказывается, не обожженный был… Поплыл от влаги… Теперь, присмотревшись, Сергей видел фигурку – это был дракон, судя по словам Кати, глиняный. У Сергея дрогнуло сердце. – Катя… – сказал он. Девушка громко шмыгнула носом и отвернулась. Сергей закрыл за собой дверь и шагнул в салон. * * * В то время, когда озадаченное молчание фанатов в концертном зале ДК нарушил голос конферансье, объяснявший, что в программе произошли некоторые перестановки, Вика механически расплачивалась с проводницей за белье и чай. Здание вокзала давно уже промелькнуло за окном купе, поезд шел по промышленной части города, покидая Хириши самым коротким путем. Вика заметила свою сумку в руках Сергея только на вокзале, и тогда не сообразила, зачем парень взял ее вещи с собой. Но когда вернулась Рита и молча протянула ей билет, девушка вдруг все поняла. Сил рыдать у Вики уже не было, и она тихонько заскулила. Рита отвернулась, и Вика впервые в жизни увидела на лице подруги такое жесткое и одновременно брезгливое выражение. Сергей взял билет, глянул на него и взял Вику за руку. – Тебе на третью платформу надо, – сказал он, и голос его был ровным, страшным и чужим. – Пойдем. Вика замотала головой, но Сергей потянул ее за собой. – Нет, – всхлипнула девушка. – Нет! – Тебе надо уехать, Вика, – сказала Рита. – Нет! – воскликнула она. – Да, – сказал Сергей и потащил девушку за собой. Вика знала уже, что его хрупкость сложения только кажущаяся, что на деле Сергей сильный парень, но вовсе не так она видела применение этой силы в мечтах. Он простоял под ее окном вплоть да самого отхода поезда, курил и сплевывал на платформу. Иногда поглядывал на Вику через окно. Никакой романтики в этом не было, Сергей просто хотел проконтролировать, чтобы девушка действительно уехала. И когда Вика окончательно поняла это, поезд тронулся. Однако тогда, размякший от Катиных слез дракон безучастно смотрел на Сергея, склонившегося над постанывающей Катей, Вика заметила, что в купе кроме нее еще кто-то есть. Попутчиком оказался молодой, но уже сильно раздавшийся парень. Он сидел напротив и читал «Две столицы», журнал, который выпускала администрация железной дороги для того, чтобы скрасить пассажирам скуку долгого пути. Одет парень был хорошо, но безвкусно, а короткая стрижка окончательно убедила Вику, что перед ней преуспевающий бандит. Вика первый раз ехала в поезде одна, и в другое время перспектива провести ночь в закрытом помещении один на один с мужчиной заставила бы девушку обратиться к проводнице с просьбой поменять купе. Но сегодня Вике было все равно. Костик давно уже поглядывал на красивую девушку, сидевшую на своей койке в полной прострации. Увидев, что Вика зашевелилась, он спросил: – Слышь, красавица, ты спать ложиться будешь? Я ведь знаю вас, начнешь кричать, что стесняешься, чтобы я из купе вышел. Вика очнулась окончательно. Она не знала, сколько ехать до Веслогорска по железной дороге и имеет ли ей смысл укладываться. – Скажите, – обратилась Вика к попутчику. – А сколько часов до Веслогорска? Костик восхищенно присвистнул. Вика непонимающе посмотрела на него. – До Веслогорска-то? – сказал парень. – Мы оттуда выехали, я так думаю, часов пять назад. Костик посмотрел на ошарашенную Вику и добавил: – Это поезд Веслогорск – Архангельск, милая девушка… * * * Из-за угла на Рикошета вышла Лена. От двери на улицу музыканта отделяло уже всего какие-нибудь метров двадцать. Витек недовольно поморщился. Но девушка этого не заметила – коридор к запасному выходу был освещен очень скупо. На всем пути сюда от танцевального зала, где дым стоял коромыслом, Рикошет не встретил ни одного человека. Очень походило на то, что Лена просто ждала его здесь. «А говорят, женщины любят ласковых», подумал Витек и криво усмехнулся. Музыкант вспомнил, что Лена увлекается фантастикой, и сообразил, как можно ее подколоть, вызвав при этом восхищение флейтистки и сочинительницы в одном лице. Рикошет сделал суровое лицо, и на этот раз Лена увидела не только силуэт музыканта, но и то, что он хмурится. – «Она что-то знала или подозревала, и это знание или подозрение сковывало ее лицо», – произнес Витек с выражением. Глаза Лены расширились. Девушка поняла, что он цитирует что-то из Стругацких, и, судя по наморщенному носику, лихорадочно пыталась вспомнить, откуда это. – «Лицо человека, принесшего сюда странную тревожную новость; еще никто в мире не знал этой новости, но уже ясно было, что все решительно изменилось…». К концу фразы Лены пришла в себя. В лице девушки на миг промелькнуло что-то хищное, и Рикошету вдруг показалось, что сейчас Лена начнет шантажировать его. Попытается, по крайней мере. Мол, если хочешь, чтобы никто в мире и дальше не знал этой новости, то… Музыкант ощутил поднимающееся откуда-то из груди холодное бешенство. От него сжималось горло, крошечные иголочки покалывали в носу, как пузырьки газа из лимонада. Витек редко жалел о том, что делал, но сейчас был как раз такой случай. Лена думала, что музыкант ее не хочет, но боится, и поэтому ей удастся его заставить сделать все, что ей хочется. Но Рикошет не боялся. «Спокойно, спокойно», подумал он и глубоко вдохнул. – «У тебя сегодня уже был инфаркт. А впереди еще ожидается бурная ночь…». Лена же смотрела на него, как очарованная. Ее настолько потрясла дикая, какая-то совершенно первобытная ярость, вспыхнувшая в глазах Рикошета, что девушка совершенно забыла, что собиралась сказать. А Лене действительно хватило бы духу на шантаж, но сейчас, глядя в эти зеленые, побледневшие от ярости глаза, девушка поняла, что это было бы самым безрассудным поступком в ее жизни. Да и полноте… не такая уж это была «странная и тревожная» весть. Да что значит « никто в мире не знал этой новости»? Гарик наверняка знал, а с чего бы он стоял уже полчаса на заднем крыльце, нервно тянул из пачки сигарету за сигаретой. А уже сколько людей в Питере, наверное, было в курсе, и подумать страшно. Момент был упущен. Рикошет молчал и смотрел на девушку. «Как же этого бога-то звали», растерянно думала Лена, чувствуя сладкую слабость в коленях под этим безжалостным взглядом. – «Великана, бога зла… Которого на цепи держали». Секунду назад Лена убедилась в том, что сказки все врут. Цепь давно проржавела, и злобный великан выбрался на свободу. «Локи», вспомнила Лена имя бога. – «Лодур Хведрунг, етун, живший в Асгарде вместе с богами». Но Локи уже очень давно жил среди людей. Люди привыкли к его внешнему виду и необычайно высокому росту… и сейчас злобный етун стоял перед ней, загораживая пол-коридора. – Я приду к тебе завтра, – сказал Витек. Лена усмехнулась, окончательно стряхивая минутное наваждение. – Да я поняла, – сказала девушка. – Гарик уже Риту домой отправил с вашим барабанщиком, как его… Грином. И не боится, аж завидно. Парень и девушка одни в пустой квартире, ночью, тем более, я так понимаю, они старые друзья… – Вот именно, – сказал Рикошет. Лена откинула назад упавшую прядь. – Не бывает дружбы между мужчиной и женщиной, – сказала она. – Ну, разве что в детском саду, так из этого возраста они уже, слава богу, вышли… Что у вас случилось, что он теперь с вами в одной машине спать не может? – Это долго объяснять. – Ах да, ты же торопишься, – с нескрываемой иронией сказала Лена. – Телефон скажи свой, – произнес Рикошет. Лена помолчала. – Уходи, но оставь мне свой номер… Стационарного телефона все равно там нет, где ты ночевать сегодня будешь, – сказала она. – А мой мобильник у Гарика есть, спроси. – Ладно. Ты с мамой живешь? – С мужем, – невинно глядя на Рикошета, сказала Лена. – Он сейчас в отъезде, по делам. В шкаф тебе прятаться не придется, не бойся. Из Владивостока люди внезапно не возвращаются. Рикошет засмеялся, хотя не думал, что сегодня его что-нибудь сможет рассмешить. – Замечательно, – сказала он, отдышавшись. – Да и не выпускает наша промышленность шкафов таких размеров, чтобы я мог в них спастись от гнева разъяренного мужа… Слушай, а где у вас тут кладбище? Лена поперхнулась. Рикошет с любопытством смотрел на нее. Он видел, что девушка поняла его неправильно, и ожидал, ответит Лена все же на его вопрос, или нет. – У нас их два, старое и новое, – сказала Лена спокойно. – Но старое давно уже закрыли. Единственное, зимой там похоронили какого-то дирижера симфонического оркестра, что ли. Господи, как же его фамилия… такая, немецкая, очень простая…. – Шмидт, – сказал Рикошет. Он отчетливо проговорил «д» перед «т». Фамилия умершего дирижера прозвучала одновременно свистяще и взрывно. Словно пуля, пробившая навылет толстую ледяную стену замка Снежной Королевы, свистнула у виска Кая и вошла в дубовый подлокотник трона, отчего тот громко треснул и раскололся. Лена удивленно посмотрела на парня. – А ты откуда знаешь? Рикошет пожал плечами. – Я просто предположил. Ты ведь сама сказала – простая немецкая фамилия, вот я и подумал – Шмидт. Куда уж проще. Так как же его там похоронили, если ты сама сказала, что это кладбище закрыли давно? – Сам городской голова епархию уламывал, – ответила Лена. – Шмидт же был почетный гражданин Хиришей, и завещал себя похоронить именно там. Шмидт, он был сыном военнопленного, из тех, что завод здесь построили после войны, а при коммунистах с такими родственниками карьеры было не сделать. А во время перестройки Шмидт поднялся здорово и уехал в Питер… Видать, хорошо в музыке соображал. Так старое кладбище из моего окна видать, а новое… – Нет, – сказал Рикошет. – Давай сходим на старое. Лена вздохнула. – С вами, мужчина, хоть на край света. – Ну все, забились, – сказал Рикошет, чмокнул девушку в щечку и пошел дальше. Открыв дверь, Рикошет увидел, что Гарик уже стоит на ступеньках спиной к входу. Витек подошел и остановился рядом. – Слушай, – сказал Гарик. – Может, не надо? Это все-таки опасно для тебя сегодня. Ты и концерт, тем более, отработал… Лицо Витька исказила болезненная гримаса. – Рикошет, нельзя же так сильно хотеть, – мягко сказал Гарик. – Это может тебя погубить, в конце концов. – Хорошо, – сказал он угрюмо. – Я пойду, пока ребята в «газоне» на ночь не закрылись. И добавил изломанным голосом: – Вы меня восхищаете своим благородством. Он повернулся обратно к двери. – Черт, – воскликнул Гарик, хватая Рикошета за рукав. – Ну пойдем, пойдем… Глава 3 Гарик и Рита снимали однокомнатную квартиру в четырех кварталах от нового ДК, на улице Героев. Когда Рита только переехала в Хириши, ее восхитила подобная лаконичность. Не «героев ополчения 1812 года», не «героев Великой Отечественной войны», а просто – улица Героев. Всех. Сразу. Можно было понять и так, что на этой улице живут сплошь одни герои. Пока Рита с Ромой шли по ночному городу, девушка, смеясь, рассказала ему об удивительном названии. Барабанщик чуть усмехнулся и сказал: – Рита, не надо меня веселить. Мне не так уж и плохо, просто я очень устал. Она смутилась. – Может, хоть пива возьмем? – спросила девушка. – У нас и хлеб кончился… – Это можно, – сказал Рома. Они закупились в круглосуточном ларьке, где, к удивлению Ромы, среди длинных стеклянно поблескивающих шеренг бутылок с разнообразным горячительным, действительно нашелся и хлеб. На ужин у Риты была вареная картошка и бигас – кислая капуста, потушенная с колбасой и кетчупом. Впрочем, Роме давно были известны способности Риты из жалких остатков, найденных по сусекам, соорудить потрясающее блюдо. От острого бигаса на глазах у Ромы выступили слезы. – Гарик любит поядреней, – улыбнулась Рита и достала керамические кружки под пиво. – Я тебе здесь постелю, на топчане, – сказала девушка, когда они поужинали. – Я могу и сам, – сказал Рома. – Белье дай только. – Нет уж, – сказала Рита. – Сегодня я буду за тобой ухаживать. Она ушла в комнату за бельем, а Рома открыл окно, достал с полки заранее примеченную пепельницу и закурил. Он помог Рите разобрать топчан. Девушка быстро заправила постель, села рядом с Ромой. На кухне вместо табуретов и стульев стояли длинные деревянные лавки, из чего Рома заключил, что Гарик, во-первых, неплохо зарабатывает, а во-вторых, любит собирать у себя большие компании. Рита закурила тоже. Девушка пускала кольца дыма – она только недавно научилась этому трюку – и искоса посматривала на Рому, погруженного в свои мысли. – Почему, Рита, чтобы стать взрослым, надо стать говнюком? – спросил он вдруг. «Началось», с некоторым облегчением подумала Рита и ответила: – Ну, ты преувеличиваешь… Это совсем необязательно. Хотя так, конечно, легче. – Но я не хочу так, понимаешь? – сказал Рома. Рита вздохнула: – Еще как понимаю. – Я ведь специально на поезде хотел ехать, – продолжал Рома. – Выйду, думаю, ночью в тамбур, окно открою, и… Рита содрогнулась: – Прыжок… Только на этот раз без парашюта. Рома кивнул. – Я рада, – сказала Рита серьезно. – Что мы все-таки успели тебя с этого поезда снять. Рома усмехнулся: – А я-то как рад. Вот я дурак. С тобой здесь гораздо лучше, чем с разбитой башкой на шпалах. Рита осторожно погладила его по голове, короткие волосы царапнули ей ладонь. Парень улыбнулся, взял ее руку и поцеловал в центр ладони. – Господи, какая Вика дура! – с чувством сказала Рита. – Променяла на такого… Рома отпустил ее руку. – Ладно, – сказал он. – Давай спать ложиться. Рита затушила сигарету в пепельнице среди других бычков и поднялась. Вдруг глаза ее расширились. – Рома, подожди, – сказала она. – Так это был поезд не на Веслогорск? Рома отрицательно покачал головой. – А куда? Парень пожал плечами. Рита прыснула. – Так куда же мы Вичку отправили? – пробормотала она сквозь смех. – Вот это мы дали… Глядя на нее, Рома засмеялся тоже. Он смеялся и чувствовал, как со смехом выходит боль и загнанные в самый дальний угол слезы. * * * Они шли молча. Вскоре гудящая хмельным весельем громада ДК осталась далеко позади. Гарик брезговал широкими, хорошо освещенными проспектами и уверенно срезал через темные дворы. Рикошет всегда хорошо чувствовал направление, но после двух-трех проходных дворов, узких переулков и забора, за который они проникли через дыру, музыкант совершенно перестал понимать, куда они идут. Становилось ясно, что Гарик родился и вырос здесь, в Хиришах – потому что как долго бы ты не прожил в чужом для тебя городе, никогда ночью ты не пойдешь вот так, напрямик, не боясь ни заблудиться, ни тех, кто водится на дне дворов-колодцев. А водились там прелюбопытные твари, с многочисленными крохотными алыми глазками – точками вспыхивающих сигарет, тихо позвякивающие когтями – стаканами и жадно булькающие слюной – пивом из баклах. Гарик старался обходить стороной компании, расположившиеся под детскими грибками, на горках и качелях. Но пару раз их все-таки окликнули. Однако Гарика сразу узнавали, и вместо стандартного «закурить не найдется?» обычно следовало предложение присоединиться, которое Гарик вежливо отклонял. Когда они оказались в большой роще, Рикошет вздохнул с облегчением. Гарик свернул с асфальтовой дорожки на узкую тропинку, где им пришлось идти друг за другом. Воздух посвежел, но в то же время стал более холодным и влажным. Витек догадался, что здесь недалеко водоем, и понял, что они вышли к карьерам, о которых упоминал Гарик. Рикошет поднялся на холм вслед за Бабаем. Роща кончалась здесь, сразу за угрюмыми развалинами дома, стоявшего на самой верхушке холма, противоположный склон порос только травой. Витек усмехнулся, оглядывая дом, и хотел уже спросить: «Здесь, что ли?», но тут узнал место. Эти развалины, которые музыкант назвал про себя «дотом», веслогорцы видели при въезде в Хириши. Рикошет посмотрел вперед. Так и есть. Под ногами серебрилась узкая лента Тигоды, чуть правее был мост. На другом берегу чуть ли не от самой воды начинались гаражи. Витек словно споткнулся. Даже лунный свет, способный осколок пивной бутылки превратить в алмаз, не мог облагородить эти разномастные, слепленные как попало из ворованных материалов будки. Чуть поодаль от толпы этих разнокалиберных оборванцев особняком стояла квадратная секция одинаковых бетонных гаражей. Музыканту они показались похожими на коробки, в которых прятались зловещие механизмы с голосами игрушек – Танк, Кукла, Астролог и кто-то еще. Скорее всего, это сравнение пришло ему в голову из-за недавнего разговора с Леной, когда Рикошету пришлось блеснуть эрудицией. Гарик уже начал спускаться с холма. Не услышав шагов Витька за собой, он обернулся. – Так мы идем к тебе в гараж? – спросил бас-гитарист. – Да, – сказал Гарик. – Это не мой гараж, правда, а Орешка. Мы там тусуемся обычно, репетируем… Рикошет криво усмехнулся. – Не рано ли? – спросил он. Гарик понял его вопрос по-своему. – Он отапливаемый, отец Орешка печку с Икаруса снял, – сказал Гарик. Витек догнал его, и они пошли рядом. Спустившись с холма, Рикошет повернул было к мосту, но Гарик отрицательно покачал головой. – Мы пойдем через карьеры, так короче. Они прошли берегом реки, перебрались через сильно сузившуюся здесь Тигоду по явно самодельному мостику. – И какая у Орешка машина? – спросил Рикошет, когда они шли по узкой косе между двумя карьерами. Дальний берег карьера был очень высоким – туда пошел весь отвал из карьеров, и музыканты находились как бы на дне огромной чаши. Ни гаражей, ни последних городских многоэтажек отсюда видно не было. Черное небо с яркими точками звезд и серебряным полумесяцем в центре свода начиналось сразу за кромкой отвала. – Да, был у него жигуленок потрепанный, так Орешек продал его, – сказал Гарик. – На таблетки, вишь, не хватало ему. Он глупость сделал большую – пошел на курсы водителя БТРа при военкомате, ну, его потом в Чечню и загнали… Орешек там на всю эту дрянь и подсел. Говорит, иначе невозможно было выдержать то, что там творилось. – А, ты Орешка хотел попросить наш «газон» вести. – Ну да. У меня вообще прав нет. Ни камышей, ни уж тем более кувшинок не росло в черной воде по обеим сторонам косы. Здесь, сразу, видимо, шла глубина. Витек подумал, сколько здесь должно быть утопленников, и ему стало неприятно. Музыкант опасался живых людей гораздо больше любых мертвецов, но при мысли об отвратительных, разбухших телах, возможно, в каком-нибудь полуметре от носков собственных ботинок его передернуло. – А в гараже Орешек сейчас всякую рухлядь хранит, – продолжал Гарик. – Знаешь, велосипед свой детский, лыжи… – Папино старое ружье, – в тон ему добавил Рикошет. Гарик удивленно посмотрел на него. – Отец Орешка не охотился, – сказал он. – Вот у Андрюхи Свиста есть пистолет табельный, и это все оружие, которым располагает наша группа на случай гражданских беспорядков. – Вот, значит, как… – сказал Витек задумчиво. Коса вывела их на твердую землю, и сейчас они поднимались на гребень отвала. Рикошет добрался до самого верха и остановился. До заводских гаражей было рукой подать. – Пообещай мне одну вещь, – сказал Витек. – Ты никогда не покончишь с собой, как бы у нас с тобой ни сложилось. Вообще – никогда не покончишь с собой. Гарик покачал головой. – Я смотрю, ты серьезно настроен… – сказал он растерянно. – Очень, – спокойно сказал Рикошет. – Ну? Гарик пожал плечами. – Хорошо. Обещаю. Витек первым начал спускаться по крутому склону. Рома разделся и лег, выключил свет. Поворочавшись с полчаса, он понял, что заснуть так просто не получится. Парень решил покурить и поднялся со скрипнувшего топчана. Зажигать верхний свет не стал, опасаясь разбудить Риту, и вместо этого включил небольшое бра над столом. Сидеть в одних трусах под открытой форточкой было холодно, и Рома одел футболку. Он заметил на столе, рядом с хлебницей, какую-то книгу, и от нечего делать взял ее. Судя по рисунку растопыренной кровавой пятерни на обложке, это был какой-то ужастик. Но, открыв книгу, Рома понял, что ошибся. «В основе каждой незаурядной личности лежит любовная неудача. Я тогда еще не знала важного закона – только несчастья выявляют скрытые сокровища человеческого характера». Грин вспомнил, как Рикошет сказал то же самое, только более прямо. Рома перелистнул еще несколько страниц. «…Я поняла, как важно в юности быть решительным». Рома положил книгу на стол, провел пальцем по месту склейки страниц – книга явно была новая, неизмятая, и страницы все время поднимались, пытаясь закрыться. Парень устроился поудобнее и затянулся. Тихо шелестели страницы. * * * Рита проснулась оттого, что жутко саднило горло. «Сушняк», сообразила девушка. Она встала, не попала ногами в тапочки и побрела на кухню босая. «Грина бы не разбудить», подумала Рита и в этот момент заметила за свет за стеклянной дверью кухни. От удивления Рита проснулась окончательно. Грин поднял глаза на вошедшую девушку. Гарику нравились шелковые комплекты, которыми были завалены все рынки – короткий яркий халатик и ничего не скрывающая сорочка, и Рита носила их, но все равно чувствовала себя неловко. Поскольку сегодня она спала одна, девушка надела свою любимую пижаму – короткие полосатые штанишки и майка на бретельках с изображением добродушного песика на груди. – Не спится? – спросил Рома. – Тебе, я вижу, тоже, – сказала Рита и припала к графину с холодной водой. Рома понимающе усмехнулся. – А у меня все мысли какие-то... крутятся. Не уснуть. Решил почитать вот. Где ты раздобыла такую книжку? Рита напилась и присела на лавку рядом с парнем. – Что за книжка? – спросила она. – Интересно? Рома прочел: – «Истинная любовь не знает ни самолюбия, ни гордости». – А, – сказала Рита. В круговерти событий она совершенно забыла о подарке подруги. – Это та книжка, что мне Вичка сегодня подарила. Почитай еще… Рома перевернул сразу несколько страниц. – «Наши мамы учили нас в детстве: «Гуляют с красивыми, женятся на порядочных». Но что это за порядочность с закрытыми глазами, добродетель, не знающая, что такое порок! Гораздо достойнее, на мой взгляд, верность женщины, знающей жизненную грязь и сумевшей во имя любви отказаться от соблазна». – Здорово, – сказала Рита. – Странно только, что Вичка купила такую книжку. Она-то у нас как раз чистая девочка. Ну, в смысле, хочет считать себя такой. Рома поморщился, вспомнив разговор в автобусе: – Она купила ее, чтобы знать, какой не надо быть. Вот мы ведь с тобой еще в садике вместе были… Я знаю, что ты хорошая девочка. Рита сообразила, что Рома созрел наконец-таки для разговора по душам. Девушка обрадовалась. Пусть выплеснет всю грязь, всю обиду… Вредно держать все в себе, такие несгибаемые и помирают раньше. – Спасибо, Рома… – вздохнула девушка и поставила чайник греться. Такие разговоры быстро не заканчиваются, Грин еще не раз захочет промочить горло, а все пиво они уже выпили. «Надо было полтора литра брать», подумала Рита. – «Вот правда, сколько выпивки не бери, все равно второй раз бежать придется…» – Подожди, – сказал Рома. – И все мы были хорошие мальчики и девочки, когда были еще маленькие. А сейчас вроде как разделились. Одни девочки, вроде такие паиньки, живут с родителями, ни с кем до свадьбы не спят… В хрустальных дворцах. Жизни не знают и гордятся этим, считают то, как мы живем, грязью… – Ну да, – сказала Рита. – Вроде Вички нашей которые. Которым никогда не приходилось вставать поутру и думать, где бы денег надыбать, чтобы пожрать купить и на покурить еще осталось. – Вот! – энергично кивнул Рома. – И все их считают хорошими. А на таких, как мы, как я, как ты… смотрят осуждающе. Вот ты ведь не учишься теперь, работаешь, с парнем живешь. И какая-нибудь… девочка паинька, которая с родителями живет, в училище сходит два раза в неделю, смотрит на тебя и нос задирает. Считает, что она лучше. А на самом деле ничуть не лучше. Хуже даже. Когда потом эти хорошие девочки на оперативный простор вырываются, они так себя показывают… Грин замолчал. – Да видишь ли, – сказала Рита задумчиво. – Я тоже на этот оперативный простор не особенно рвалась. То, что я с парнями живу… Я до Гарика не любила никого. Мать ведь меня из дома выгнала, когда по ильюхиному делу повестки стали приходить. Ей, видишь, было позорно, что у нее такая дочь. Она же у меня подполковник милиции, заслуженная, пример на работе и все такое… Вот и пошла я к Леше, а если бы не это, так я бы сто раз подумала еще, жить с ним или нет. Я знала, что он планом торгует, и все остальное. И в университете можно было договориться, сессию потом досдать. Но как-то со справкой, в которой написано «ранение автоматной очередью» мне не захотелось в деканат идти. А потом как раз курсы кончились, и Лешино дело закрыли за нехваткой улик. Я же под подпиской о невыезде была. Да и отчим Лешин, когда здесь свой филиал открывал, про меня вспомнил. Просто так сложилась судьба. – Рита… – пробормотал ошеломленный Грин. Про «ранение автоматной очередью» он не знал. Рита отмахнулась. – Да, мне тогда круто пришлось, – сказала она. – Знаешь, как говорят – жизнь как зебра, полоса белая, полоса черная, а потом жопа… А я тогда думала, что жизнь – это черная многожопая зебра… И я вспомнила Рикошета. Он ведь ко мне в больницу приходил, нашел как-то. Денег дал зимой, когда я совсем бедовала… Ну тогда, когда мы с Вичкой на концерт-то к вам пришли… И вот, Рикошет приехал в наш город, без документов, без ничего, никого не знал здесь. Сделал себе паспорт, на биржу стал, выучился, на работу устроился. Мне-то на биржу вставать бесполезно было, но я как раз тогда к бабушке пришла и объявление про бухгалтерские курсы увидела в газете. Про автоматную очередь я не стала ей рассказывать, так она, блин, шрам на руке увидела… А она в войну санитаркой была, и догадалась, видимо. Чайник засвистел. Рита выключила его. Глаза внимательно слушавшего Ромы блестели в полумраке. Вдохновленная этим взглядом, Рита продолжала, не отходя от плиты: – Она ничего не сказала мне. Но бабушке как раз тогда новые квартиранты деньги за месяц вперед принесли, она взяла и молча их все отдала мне. И мне как раз хватило за курсы заплатить. А ведь Рикошет тоже очень долго жил в хрустальном дворце, как ты говоришь. Он мне рассказывал. Я, говорит, всю жизнь свою прожил в золотом дворце с чудесным садом… И еще недоволен был. А на тех зверей, что бродили за чугунной решеткой, только смотрел и изумлялся. А потом все переменилось в одночасье, и я оказался по другую сторону ограды. Рома усмехнулся: – «И странные звери подняли свои головы и пошли ко мне», – произнес он нараспев. – «А я стоял и смотрел, просто смотрел. Я все еще был изумлен, но я понял уже – придется драться!» – Откуда это? – изумилась Рита. – Это «Ограда», новый хит наш, – пояснил Рома. – Его даже по областному радио крутили. Странно, что ты не слышала. – Чай будешь? – спросила Рита. – У меня еще рулета осталось немного. Рома кивнул и подал Рите чашки с полки, висевшей над столом. Девушка вынула из холодильника рулет в пластиковой обертке, дала Роме его и нож. Рома снял висевшую на стене досочку и стал нарезать рулет. – Так вам теперь и песни Рикошет пишет? – спросила Рита, наливая чай. – Ну да, – сказал Рома. – Серега после первого альбома совсем выдохся, а нам говорят: давайте, давайте, надо же раскручиваться. Но и Рикошет уже начинает намекать, что сказал все, что хотел. «Нет у меня больше рифм», как он говорит. – Ясно, – сказала Рита и села за стол. Рома отхлебнул из кружки и подвинул ей доску с нарезанным рулетом. Рита благодарно кивнула, взяла себе кусочек и продолжала: – Так вот, Рикошет такой жизнью, как наша, живет только последний год. Но он ведь хороший, независимо оттого, в каком дворце он до этого жил. Или скажешь, что и Рикошет – говнюк? – Нет, он хороший, – согласился Рома. – Только какой-то странный. Он все равно другой. Грин вонзился зубами в рулет. Рита усмехнулась: – Он настолько другой, насколько это вообще возможно. – Не понял. Рита прикусила язык. – Послушай, Рита, – сказал Рома, внимательно глядя на девушку. – Не хочешь говорить – не надо. Если Рикошет, тем более, какую-то свою тайну доверил тебе. Но с другой стороны, ты же меня знаешь. Если ты мне расскажешь, это будет тоже самое, как ты вот с этим буфетом пообщалась бы. Рита знала, что это правда. Грину можно было доверить любую тайну. С другой стороны, Рикошет ведь не просил ее: «Ты только никому не говори». – Рикошет – гомосексуалист, – сказала Рита неохотно. Рома очень удивился. Рита видела по его глазам, что в этот момент он забыл про Вичку, про ее подлость, вообще про все. У девушки отлегло от сердца. – Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Рома. Рита закурила. – Ох, не доживет до утра пачка, – вздохнула она. – Все мое – твое, – сказал Рома. Рита благодарно посмотрела на него. – Да видишь, там как получилось, – девушка потерла висок, вспоминая. – Осенью, еще когда он у моей бабушки жил, Рикошет себе руку обжег сварочным аппаратом, грустил очень. Я зашла к нему поболтать, утешить. Вижу, ну совсем плохо парню. И сказала ему… * * * Рикошет сидел на диване и угрюмо наматывал бинт обратно на руку. Жуткие черно-синие пятна на руке постепенно скрывались под грязно-белой марлей. Рита вздохнула. – Тебе не играть надо, а бабу, – сказала она. – Что же делать-то… Я с тобой переспать не могу. Рикошет отвлекся от своей повязки и посмотрел на девушку. Рита сидела перед ним на стуле и болтала ногой. – Почему? – мягко спросил он. Тон, а еще сильнее взгляд Рикошета смутил Риту. Девушка перестала болтать ногой. – Ты серьезно спрашиваешь? – спросила Рита, чтобы выиграть время. – На все сто, – сказал Рикошет. – Я что, произвожу впечатление человека, который… Рита перебила его, решив, что уже знает, к чему гнет парень. – Где ты такими длиннющими фразами научился садить? – сказала девушка недовольно. – Будь проще, и люди к тебе потянутся. Нет, я думаю, что с тобой будет хорошо. Дело в другом. Рикошет пожал плечами: – Если Леша узнает, то только от тебя. – Да не об этом я, – сердито сказала она. – Так о чем же? – Я… – Рита собралась с духом и сказала правду: – Я опасаюсь таких больших. В тебе ведь килограмм сто, наверное. Рикошет тихонько засмеялся: – Рита, есть и другие позы. Он лег спиной на диван, не сводя с нее глаз. Рита поняла наконец, что Рикошет не шутит. У нее захватило дух. У девушки был кое-какой опыт в интимной сфере. Леша недолго присматривался к Рите, например – увидев девушку на пикнике, парень принял водки для храбрости и уже через полчаса лапал ее в соседних кустах, а переспал с ней в тот же вечер в своей машине, у самого крыльца Ритиного дома – он предложил подвезти девушку после пикника… Но на этот раз все было так необычно. Не было предварительных осторожных приставаний, они оба были трезвые (ну, что такое бутылка пива на двоих?), и, что немаловажно, наедине. Никогда раньше Рикошет не заигрывал с ней, держась дружелюбно, ровно… Рита вдруг ощутила свою власть над этим огромным телом, хотя сидела минимум в метре от Рикошета, и ее бросило в жар. Она вскочила со стула и попятилась назад. Рикошет не двинулся с места, только закрыл глаза рукой. – Да в курсе я, – пробормотала Рита. – Я тебе что предлагаю. Я тут знаю одну девушку. Анечку. Она специалист по интимному массажу и вообще. – Мастерица хорошего настроения, – сказал Рикошет, не отнимая руки от лица. – Типа того, – сказала Рита. – Только надо будет заплатить. Рикошет, у тебя еще деньги остались? – Посмотри, кошелек на тумбочке, – сказал Рикошет. Кошелек оказался на резной этажерке. Бабушка не раз с гордостью говорила Рите, что эта этажерка пережила немецкую оккупацию. Обычно старушка добавляла: «И еще нас с тобой переживет!». Рита открыла кошелек. Там оказалась фотография мужчины, с хитрым монголоидным лицом, покрытым сеткой морщин. «Отец, что ли? Или очень старший брат…», подумала Рита и с сомнением посмотрела на Рикошета. Внешность музыканта заставляла вспомнить строчку из популярной песни: «Штандартенфюрер Штирлиц – истинный ариец». – «Вроде не похож». Кроме фотографии, в кошельке было сто рублей и несколько стодолларовых банкнот. – Хватит, – сказала Рита. – А не знаешь ли ты Санечку, которому можно было бы так позвонить? – пробормотал Рикошет. Ответом была тишина. Рикошет резко сел. На лице у Риты он, против ожидания, обнаружил не ужас и отвращение, а бесконечное изумление. – Забудь, – сказал он быстро. – Я пошутил. Рита справилась с собой. – Я думаю, – сказала она очень серьезно. – Что если им объяснить… То они кого-нибудь найдут. – Надо же, – проворчал Рикошет. – Кто бы мог подумать, что такое благо цивилизации, как эскорт-сервис, добралось уже и до самой глубинки… – Про эскорт… чего-то там я ничего не знаю. Так звонить? Рикошет молча взял из рук девушки раскрытый кошелек. – Не надо, – сказал он. – Я передумал. Увидев фотографию, он вынул ее и разорвал. – А чего так? – сказала Рита. Он встал, подошел к печке, открыл ее и бросил туда клочки. Он чувствовал, что девушка смотрит ему в спину, ожидая ответа. – В своей жизни, – сказал Рикошет. – Я заплатил за любовь всем, кроме денег. А эти деньги, тем более, мне тяжело достались. Он поднял стоявший на плите старинный электрочайник с двухметровым проводом и нагревательной спиралью, занимавшей внутри пол-чайника, чуть качнул его на руке. – Чаю хочешь? – спросил он. – Да, – сказала Рита. Он долил воды, сунул вилку в розетку и уселся на диван. – Рикошет, – спросила Рита, помолчав. – Ты сейчас предлагал мне потому, что подумал, что я догадалась? Рикошет усмехнулся: – Да вы, девушка, я смотрю, тоже горазды предложения садить. – Ответь. – Нет, – сказал Рикошет. – Я подумал, что ты меня хочешь. Брови Риты медленно поползли вверх. – Но ведь ты… тебе… Рикошет усмехнулся: – Послушай, Рита. В жизни и так очень мало счастья. И если я вижу, что я могу дать его человеку… пусть ненадолго… я даю. Чайник зашумел. Рикошет не собирался его кипятить, а только подогреть. Он наклонился и выдернул провод из розетки. * * * Грин покачал головой. – Вот это да, – сказал парень. – А я-то думал, что они все ходят в платьях, разговаривают тонкими голосами: «милый… противный» и норовят мужиков за задницу схватить… Рита засмеялась. – Ты путаешь с трансвеститами, – сказала девушка. – На самом деле, я думаю, не каждый, кто одевается в женское – голубой. Это что-то другое. Рома в этот момент вспомнил фразу Рикошета: «Нас ебут, а мы мужаем». В свете Ритиной истории она приобретала несколько другой смысл. – Я никому про это не рассказывала, Вичке только, – продолжала Рита. – Я была так потрясена, надо было с кем-то поделиться. Так что уж и ты молчи, пожалуйста. – И давно она знает? – спросил Рома с неподдельным интересом. – С осени. Грин покачал головой и сказал задумчиво: – А мне Вика про его нетрадиционную ориентацию ни разу даже пол-намека не сделала. Все-таки кое-что она понимает, значит… Слушай, Рита. Я сейчас задам тебе один вопрос, только ты, пожалуйста, сразу меня ногами по лицу не бей. – Даже интересно. Ну, спрашивай. – Вы с Гариком анальным сексом занимаетесь? Рита вздохнула. – Ишь, какие ты слова-то знаешь… Нет. – А он тебя когда-нибудь просил об этом? – Просил? Когда-нибудь? – повторила Рита. – Да он меня задолбал уже с этим. – И ты отказываешься? – Пока да. Не то чтобы я такая моралистка, просто, понимаешь, если мне вдруг не понравится, я больше не смогу с ним спать вообще… Рита осеклась. – Боже мой! – выдохнула она. * * * Гарик сел, свесил ноги с края тахты. Взял с тумбочки сигареты и закурил. Рикошет видел, как смутно белеет в темноте его обнаженная спина. – Я не Алик, я Гарик, – сказал он, затягиваясь. Рикошет сел, обнял его за плечи. Затем взял сигарету из его рук и тоже затянулся. – Извини. – А… – Он погиб почти год назад, – сказал Рикошет, возвращая сигарету. – Прости, – помолчав, сказал Гарик. – Я хочу тебя попросить… Рикошет лег на обратно на тахту. – Мое настоящее имя? – Да. Я никому не скажу, клянусь, – сказал Гарик и добавил: – Я иногда буду тебя так называть … когда мы будем здесь…Если ты не против… Рикошет неохотно ответил: – Эмиль. Гарик вскочил так резко, что чуть не опрокинул тахту. – «Так звали юношу, которого жестокая девушка заставила бежать от любви»? – с черной яростью в голосе произнес Гарик. Рикошет молчал. Гарик вышел из каморки, и Рикошет слышал, как он одевается. – Ключи на тумбочке, – сказал Гарик, задыхаясь. – Завтра в ДК отдашь. Хлопнула дверь. Лежать одному было холодно. Рикошет пошарил по полу около тахты, нащупал свой свитер и одел его. Потом лег на спину. Хотя он был совершенно один в полной темноте, он закрыл лицо рукой. Он не думал, что сможет заснуть. Хотел закурить, вспомнил о своем сердце и не стал. Окружающая реальность вдруг пошла зыбью. Словно в ровном потоке времени возникла воронка, и закручивалась все сильней. Музыканта затягивало в нее, и затягивало быстро. Как моряка, упустившего время для пересечения опасного места, и угодившего прямо в воронку Мальстрема. Да только бросить свою шхуну Рикошет не мог, не было и бочонка, с которым можно было бы покинуть гибнущее судно, стремительно идущее в глубину водоворота. Рикошет закрыл глаза. Он уже знал, кого сейчас увидит. * * * Рита вскочила и метнулась в комнату. Грин поспешно натянул штаны и вышел в коридор. Девушка вышла из комнаты. Такого отрешенного лица он раньше никогда у нее не видел. – Только не ходи к ним сейчас, – сказал Рома. – Пожалуйста. – Ты оказался прав, – со спокойствием приговоренного к смерти сказала Рита. – Пойдем, у меня еще водки немного есть… Они вернулись в кухню. Рита открыла холодильник и достала стоявшую на дверце «маленькую». – С чего ты взяла? – спросил Рома, глядя, как Риты вынимает из ниши под окном банку с солеными огурцами. – Что я таки прав? – Возьми стопки, там на полке, – сказала она. Грин послушался. Девушка плеснула себе и ему, выпила залпом и полезла в банку за огурцом. – Достань и мне, – сказал Грин. Его рука не проходила в банку, а где у Риты вилки, чтобы подцепить ею огурец, парень не знал. Рита вытащила два крепеньких огурчика в пупырышках, один положила на скатерть перед парнем, а от второго смачно откусила. – Я позвонила Гарику, – бесцветным голосом сказала она. – Его мобильник заблокирован. А он никогда не выключает мобильник. Даже когда спать ложится. С завода могут позвонить, да мало ли что. Ставит на вибрацию, и все. А вот когда трахается – вот тогда да, просто вырубает телефон свой… Грин не знал даже, что такого сказать, чтобы утешить девушку или хотя бы отвлечь ее. – Помнишь, как там было написано? – сказал она. – В этой Вичкиной книжке? Настоящая любовь не знает ни самолюбия, ни гордости. Он же ведь это не назло тебе. Если ты любишь Гарика, ты… Но Рита уже справилась. – Ладно, утро вечера мудренее, – сказала она. – Давай спать наконец ляжем… Рита ушла. Грин некоторое время полежал в темноте, проклиная себя последними словами. Ну что стоило промолчать! Но всегда, когда он просто рассуждал логически, когда размышления вели его к результату, о котором он сам еще не догадывался, ему очень сложно было сдержаться и не начать рассуждать вслух. «Дорассуждался», мрачно думал Рома. – «Гарику обеспечен дикий скандал… Рикошета она теперь возненавидит, а ведь так хорошо относилась к нему». Рома подумал, что если бы у него была девушка, и она изменила был ему с женщиной, он бы не очень сильно рассердился… Испугался бы, наверное, что женщина может оказаться лучше него в постели и теперь подружка его бросит, но не рассердился бы… Что такого, подумаешь… «Слишком много «если» и «бы», усмехнулся Грин, засыпая. Но заснуть по-настоящему он не успел. Когда на нем оказалось горячее тело и губы покрыли его шею и лицо беспорядочной россыпью поцелуев, он в первый момент испугался со сна. Но потом понял, что это Рита, и чуть не застонал от отчаяния. «Да что вас так всех разобрало сегодня», подумал Рома. – «Катя, теперь Рита…» Он попытался отвести проворные руки Риты от своего пояса, но не успел. Девушка расстегнула молнию на джинсах с ловкостью, свидетельствующей о большом опыте в такого рода делах. – Прекрати, – пробормотал Рома, отбиваясь. – Я не сплю с женщинами, которые хотят не меня. Ты ведь просто хочешь отомстить. Да и меня не возбуждают девочки, чью письку я видел еще лысой… Ответом ему стал сладкий шепот: – Зачем ты врешь, Грин… Дай мне немного счастья – Это не будет счастьем, Рита, – возразил Грин и чуть не вскрикнул. Девушка перенесла поцелуи зону намного ниже шеи парня. Грин взял ее за плечи и с усилием оторвал от себя. Теперь они сидели рядом на топчане, и Грина просто трясло. Но Рита этого не замечала, как и не замечала почти ничего вокруг. – А Рикошет бы дал! – крикнула Рита, но Грин слышал, что она чуть не плачет. Рома хотел напомнить, кому сейчас дает Рикошет, но сдержался. – Нет, – сказал Грин. – Нет, Рита. Ты единственное, что у меня осталось. Я не могу. Рита всхлипнула, а потом и зарыдала в голос: – А Гарик единственное, что было у меня-ааа... – Не плачь, – сказал Грин. – Ты же знаешь, что не могу видеть, как ты плачешь. Рита рыдала. – Ты и не ви-ии-дии-шь, – сказала она. – Темно здесь… Рома вздохнул. Затем обнял Риту за плечи и уложил на топчан, а сам встал над ней, опираясь на локти и колени. Топчан угрожающе хрустнул, но выдержал. Грин глубоко вздохнул, зачем-то посмотрел в окно, где кроме одинокого фонаря странной формы… а нет, это луна… ничего не было, и поцеловал ее в шею. От неожиданности Рита перестала рыдать. – Хорошо, я тебя трахну, – сказал Рома и лег на нее. – Какой ты тяжелый, – пискнула Рита. Грин был всего на полголовы ниже Рикошета, но намного стройнее бас-гитариста. Рома поднялся, подвинул на столе банку с огурцами, сбил в кучу стопки, чашки и доску с остатками рулета. Посуда, сталкиваясь между собой, жалобно зазвенела, но славу богу, ни разу не раздалось резкого «кряк», свидетельствующего о том, что что-то все-таки разбилось. Затем Рома вернулся к ошеломленной девушке – Рита неподвижно лежала на топчане, не понимая, что он делает – обхватил девушку за талию и посадил на стол. – Только это будет дорого стоить, – чуть задыхаясь, сказал Грин. Рита закусила губу. Он стоял перед ней, весь облитый лунным светом, и она впервые заметила, какое красивое у Грина тело. Не бездумно перекачанное, какое было у Леши, а сильное и гибкое, как у юного бога. – Сколько? – Восемьдесят рублей. Столько стоит место в купе. Плацкарта, наверно, дешевле, но там все забито… Рита вздрогнула. Затем спрыгнула со стола и вышла из кухни. * * * Алик сидел на табурете посреди унылой плоской равнины. Пейзаж уже успел ему порядком поднадоесть, да и табуретка была на редкость неудобной. Сначала Алик думал о предстоящей встрече, но последние минут пять все его мысли крутились вокруг одного – почему, интересно, нельзя было поставить здесь офисное кресло? Лиловая, в черно-красных разводах равнина по гладкости не уступала паркету. Алик увидел Рикошета, когда тот уже поднимал ногу, собираясь сделать шаг к нему. Алик вскочил с табуретки и рявкнул: – Стоять! Рикошет опустил глаза и увидел красную черту у самых своих ног. На фоне строгих тонов окружающего пейзажа она казалась отвратительно яркой. Парень засунул руки в карманы и независимо качнулся на пятках. – Сколько можно повторять, – проворчал Алик, подходя к Рикошету. Он остановился, не доходя до черты каких-нибудь двух шагов. – Сдай назад немного. Рикошет сделал широкий шаг назад. В первую их встречу Рикошет дико испугался, но потом привык. Да и погибший любовник посещал его не так уж часто. Последний раз Алик приходил к Рикошету в ноябре. Тогда Алик сказал, что Леша убит, и больше опасаться нечего. Юный планоторговец был единственным, кому был известен истинный владелец теперешнего паспорта и имени Рикошета. Алик сказал так же, что Рита в больнице. Он назвал отделение и номер палаты. Рикошет, проснувшись, купил цветов и фруктов, и пошел в больницу, чувствуя себя полным дураком. И там выяснилось, что Алик сказал правду. Как и всегда. – А ты молодец, – сказал Алик. – Я уж боялся, что ты не выкарабкаешься. Рикошет чуть улыбнулся: – Боялся? Не надеялся? Алик тоже усмехнулся. – Я не ревную, – сказал он спокойно. – Не до того мне теперь. Рикошет почувствовал, что лицо его заливается краской. Такая чувствительность кожи доставляла ему много проблем в юности, но с годами Рикошет справился с этим. Он разучился краснеть. – Держись за этого мальчика. Он тебя любит, – как ни в чем ни бывало продолжал Алик. Лицо его помрачнело. – Прости, что втравил тебя во все это. Рикошет поддал ногой валявшийся рядом камень. – В любви нечего прощать, как сказано в одной хорошей книге. Жизнь Алика сложилась так, что читать книги ему было совершенно некогда. Но бандит всегда с жадным любопытством слушал, когда Рикошету приходили на ум какие-нибудь цитаты и отрывки. Вот и сейчас, Алик сощурился и спросил: – Что за книга? – Ремарк, «Жизнь взаймы». – Надо будет почитать, – сказал Алик. – Будет хоть чем заняться, пока приговор выносят. Рикошет вопросительно посмотрел на него и уже хотел спросить, что за приговор, но тут Алик вспомнил еще что-то важное и сказал: – Да, и после приговора нам с тобой свиданий больше не дадут. Не положено. Так что ты не думай, что я забыл тебя, или там.. ну… фигней не забивай голову, в общем. Твоя жизнь ведь тоже… заемная, так что не трать ее на пустяки. С толком проживи ее. – Хорошо, я так и сделаю, – сказал Рикошет. – Прощай, – сказал Алик. – Да, и ты не уходи сразу. Тут с тобой еще один человек поговорить хочет. Он давно хотел, но боялся тебя напугать… думал, что не захочешь с ним разговаривать… Рикошет понял, о ком говорит Алик, и к горлу его подкатил комок. – Так ты будешь говорить? – спросил Алик. Рикошет кивнул.Алик посмотрел на него таким взглядом, словно хотел запомнить навсегда. Рикошет протянул руку и осторожно погладил по лицу. Бандит отшатнулся. – Хватит, – сказал он, но голос его выдал. – Прощай. По равнине пронесся порыв теплого, даже горячего ветра, метнул в глаза музыканту пригоршню неизвестно откуда взявшегося здесь песка – местность вокруг была гладкая, как стекло. Рикошет зажмурился, а когда проморгался, Алика уже не было. Вместо него на табуретке сидел отец и напряженно смотрел на него. Видимо, ждал, когда же наконец сын откроет глаза.Рикошет сглотнул. – Здравствуй, папа, – сказал он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. До него дошла вся абсурдность такого приветствия, но он продолжил: – Как там мама? Лицо отца просветлело. Он поднялся с табурета и тоже подошел вплотную к черте, разделявшей его и сына. – Хорошо. Привет тебе передавала. Просила, если будешь дома, чтобы сказал Аленке – пусть драцену почаще поливает. А то она засыхает совсем. Ты же знаешь, как мама любила этот цветок. Рикошет покачал головой: – Вряд ли, папа, мне удастся скоро поговорить с Аленкой. – А может, Эмиль, хватит тебе по чужим домам болтаться? – спросил отец. Рикошет поднял на него взгляд. – Я хотел изменить завещание, но теперь радуюсь, что не успел. Квартира теперь твоя. Там сейчас Аленка хозяйничает, но ты же ее знаешь. Она уйдет, если ты попросишь. – Спасибо, папа. Губы отца задрожали: – Ты прости меня. – Прости и меня, папа. Отец справился за слезами. – За что, сыночек? – За то, что сын у тебя такой пидорас, – с усилием сказал Рикошет. – Довел отца до цугундера… – Ну, я-то по крайней мере уже здесь, – сказал отец спокойно. – А ты там, в этой грязи, куда я тебя толкнул… Рикошет закусил губу. – Папа, – сказал он. – То, что ты называешь грязью – это моя жизнь. Отец поднял руку. – Я не осуждаю тебя больше, и ты прости меня, что я тогда тебя из дома выгнал, – сказал он. – Да, и вот еще что. Еще раз тебе подобное не сойдет с рук. Те двое, тем более, были слугами Тьмы, да и за тебя заплатил Алик… Рикошет не сразу понял, о чем говорит отец, а когда понял, воскликнул: – Папа… Здесь совсем другое. Гарик, он… – Не надо, не объясняй. Я все равно не пойму, – перебил его отец. – Но знай, что если Гарик когда-нибудь от всей души пожелает тебе смерти – ты умрешь. Так решено. Я люблю тебя, сынок. Рикошет хотел ответить: «Я тоже, папа», но не успел. Раздался страшный грохот, силуэт отца вдруг дернулся, как это бывает на старых видеокассетах, и все померкло. Несколько секунд Рикошет лежал, задыхаясь, и вообще не понимал, где находится. Грохот продолжался, и прошло несколько минут, прежде чем Рикошет сообразил, что это стучат в дверь гаража. Он поднялся, прошел через гараж и открыл. На пороге стоял Гарик. Рикошет пошарил по стене рукой и включил свет. Гарик смотрел, как Витек снимает с гвоздя свою косуху. В Гарике кипело столько слов, что он никак не мог решить, с чего начать. Рикошет остановился и чуть наклонил голову. – Извини, – сказал он. – Не надо было мне так шутить, насчет трупа. Но сейчас я сказал тебе правду, хочешь верь, хочешь – нет. Меня действительно так зовут. Я что-то… оказался не на высоте положения сегодня. Я в жизни вообще довольно часто оказывался в заднице. И, как и любой на моем месте, выл и плакал, просил небеса о помощи. А в ответ всегда появлялся только огромный хуй, который заталкивал меня еще дальше. Но сегодня, когда я сидел там, ты был так мне нужен, и я ждал тебя, и я думал только о тебе, боялся, что ты не придешь… – А я боялся, что когда я приду, тебе уже будет ничего не нужно, – сказал Гарик хмуро. – Но ты пришел. С валидолом. – С нитроглицерином, – поправил его Гарик. – Неважно. Важно то, что такое со мной в первый раз. Ну, бывай. Рикошет сделал шаг вперед. Гарик, не поворачиваясь, закрыл дверь. – Открой, – сказал Рикошет спокойно. – Я не за этим пришел, – сказал Гарик. Рикошет рявнул так, что гитара на полу рядом с ним отозвалась печальным звоном: – Открой, я сказал! У Гарика задрожали губы. Он торопливо открыл дверь. – Хорошо, – сказал он. – Уходи, если хочешь. Но прежде выслушай меня. – Ну? – Я пока по комплексу шел, костерил тебя на чем свет стоит. Рикошет странно усмехнулся и спросил: – Подохнуть как собаке не желал? – Нет, – помотал головой Гарик. – Надо же думаю, какое имя загнул… Не мог придумать что-нибудь попроще… А когда за ворота вышел, вспомнил. И вернулся. – Что же ты вспомнил? – Ты говорил, что у тебя тетка тут. А Марта Эмильевна у меня в музыкальной школе вела, – насупившись, сказал Гарик. – Меня тоже в честь дедушки назвали. Да еще, ты ведь сказал, что тот, другой, погиб в прошлом году. И имя его я теперь знаю. А про тот скандал даже в наших газетах писали. Как там … «Неожиданное убийство известного авторитета Алика Махмутдинова по кличке Ангел потрясло…» – Не надо, – сказал Рикошет тихо. Гарик замолчал. Витек почесал бритый затылок. – Это плохо, – сказал он, морщась. – Что писали. Надеюсь, хоть фотографий не печатали? Что-нибудь вроде «Любовник известного авторитета, погибший вместе с ним. Снимок с сольного концерта в Сивик Аудиториум, Лос-Анджелес, США»? – Нет, ничего такого не было, – сказал Гарик. – Но ведь в той машине нашли все твои документы… – Это долго объяснять. – А почему ты… Рикошет вздохнул. – Когда я протрезвел настолько, что газетный текст перестал расплываться у меня перед глазами, – сказал он. – Их уже похоронили… Отец на опознание не пошел. – Прости меня, – сказал Гарик. – Тебе только сегодня этот жирный мудак сказал, что… – Да. Гарик обнял Рикошета. – Давай спать ляжем, в конце концов, – глухо сказал он. – Рассветет уже скоро. – Пойдем, что же. Рите надо памятник при жизни ставить, – усмехнулся Рикошет. – Она ведь этот темперамент выдерживает уже два месяца… – Четыре. – Тем более. Глава 4 Сергей завернул на свою любимую веранду, где на стене было нарисовано солнце. Его только сегодня выписали. Перекусив и маленько придя в себя, Сергей долго собирался с духом, прежде чем подняться на седьмой этаж. Ему случалось в жизни побывать в самых разных ситуациях, но зайти к девушке и сказать ей: «Ты, это… сходи на сифилис проверься» солисту «Акафиста» предстояло впервые. Вичка, конечно, и сама уже наверно все знала. Но, с другой стороны, она ведь была такая невинная и неопытная… могла и не понять, в чем дело. Однако Вики дома не оказалось. Сергею вообще никто не открыл. Парень догадался, что Вика, скорее всего, в лицее, сдает очередной экзамен, а родители на работе. За месяц, проведенный в стационаре, Сергей отвык от обычной жизни. Он подумал о том, что надо будет предъявить справку и добиться, чтобы ему продлили сессию. При одной мысли о неизбежных глумливых смешках парню стало тошно. Но идти в армию Сергею не хотелось, так что эту чашу унижений предстояло испить до дна. Не знал он и последних новостей. Из всех друзей к нему в больницу пришел только Рикошет, да и то по делу. Сергей решил спуститься во двор и дождаться Вику в детском садике. На обратном пути из лицея девушка точно должна была там пройти. Но на веранде уже сидела какая-то девушка, причем довольно симпатичная, хотя и немного полная. Сергей помедлил. За последнее время его отношение к девушкам радикально изменилось. Тот Сергей, который смело вошел бы на веранду, познакомился бы с девушкой и через полчаса разложил бы ее в кустах под соседним грибком, долго и мучительно умирал весь этот месяц под воздействием пенициллина, и наконец испустил дух. Сергей очень удивился, когда узнал Наташу. В одной руке девушка держала банку с пивом, в другой дымилась сигарета. – Привет, Натка, – сказал Сергей, усаживаясь на низенькой лавочке. – Здорово, – сказала Наташа. – Давно тебя выпустили? – Сегодня. Слушай, а ты сегодня в лицей ходила? Не знаешь, у Вички сегодня экзамен или что? Наташа неприязненно посмотрела на него и сплюнула. Сергей знал, что о его интересе к Вике будет доложено Кате, но нежелание объясняться превысило страх перед возможным скандалом. – Я там неделю назад была последний раз, – сказала она мрачно. – Ух ты, – сказал Сергей. – Досрочно, что ли, все сдала? Ну ты молодец. Наташа сморщилась, и Сергей с удивлением понял, что она сдерживает слезы. – Ничего я не сдала, – дрожащим голосом ответила она, высморкалась и добавила: – Меня исключили еще до того, как экзамены начались. – Как исключили? – изумился Сергей. – За что? * * * Катя отхлебнула пива и коснулась рукой широкого солнечного луча. Как и улыбающееся солнце, луч был нарисован на стене детской веранды. Катя протянула баклаху Наташе и полезла за сигаретами. В детском садике было тихо-тихо. Всех малышей давно разобрали по домам. Катя закурила, глядя на забытый в песочнице сине-красный самосвал. Отломанные желтые колеса валялись тут же. «Вот и я такая же», подумала девушка. – «Сломанная игрушка, брошенная за ненадобностью…». Подумала – и усмехнулась. Похожее ощущение последнее время часто посещало Катю, но девушка еще была достаточно трезвой, чтобы понимать, что до подобной участи ей далеко. Что же касается игрушек, то Катя, под влиянием свалившейся на нее депрессии, с последней зарплаты купила себе мобильник. Игрушка настолько же дорогостоящая, насколько и бесполезная, позвонить по нему Катя могла разве что Сергею да Гарику и Рите в Хириши. Сегодня Катина мама поручила дочери рассадить перцы из одного большого поддона в отдельные торфяные горшочки. Тепло наконец установилось, и перед переносом рассады в теплицу следовало дать перцам возможность вырасти побольше. Катя позвала на помощь сестру – вдвоем и веселее, и быстрее. За работой Катя, слово за слово, рассказала Наташе о хиришской измене Сергея, принесшей подруге солиста «Акафиста» не только головную боль, но и постановку на учет в вендиспансере. Наташа видела Грина и Вику каждый день в лицее и сама уже догадалась, что парочка распалась, но подробностей разрыва она не знала. То, что именно Вичка заразила Сергея сифилисом, до сих пор не укладывалось в голове у девушки. Ну ладно бы какая-нибудь шалава, чего от таких еще ждать, но чтобы Вичка! Ведь получалось, что Вика пудрила мозги Грину насчет своей девственности, а сама в это время с кем-то еще спала! Катя же на изумление сестры ответила, что так всегда и бывает. Наташа искренне сочувствовала Кате. В сестре словно что-то надломилось из-за болезни, хотя Сергей в этой сложной ситуации повел себя как настоящий мужчина. Он отвел подругу в частный медцентр и нашел денег на лекарства Кате, а сам сдался в стационар, где лечили бесплатно. Катя закончила пить таблетки на прошлой неделе, а Сергея должны были выпустить еще только недели через две. Катя с энтузиазмом встретила предложение Наташи пойти попить пива в садик по окончании возни с перцами. Переодеваться девушки не стали – не на дискотеку собирались. Наташа осталась в растянутой футболке с зайчиком из «Ну, погоди!» и старых тренировочных штанах, которыми снабдила ее сестра в качестве рабочей одежды, а Катя пошла прямо в своем домашнем халатике. Черное сердце над левой бровью и массивный перстень смотрелись на фоне мирного ситца жутким диссонансом. Наташа оторвалась от баклахи и сказала: – Смотри-ка, кто к нам пожаловал! Катя и сама уже увидела Вику. Бывшая подруга Грина попала на детскую площадку около садика тем же путем, что и они с Катей – через дырку в проволочной сетке забора. Катя с мстительным наслаждением смотрела на темные круги под глазами Вики, на ее опухшее лицо и растрепанные, давно немытые волосы. Бывшая пассия Ромы утратила большую часть своей свежести, шика и надменности, которая раздражала Катю. Судя по стоптанным домашним шлепанцам на босу ногу и простенькому платью Вики, девушка тоже спустилась в садик просто так, посидеть. Вика глянула на них, но словно не узнала. – Отправить ее куда подальше? – спросила Наташа, поднимаясь со скамейки. Вика, увидев, что веранда занята, уже поворачивала к соседней площадке. – Зачем же, – сказала Катя, бросая окурок. – Позови ее к нам. Пусть пива с нами выпьет. Наташа удивленно посмотрела на сестру. – Ты уверена? Теперь Наташа на месте Кати не то чтобы не пригласила Вичку пить пиво, а рядом с ней пописать бы не села. Глаза Кати сузились, она решительно кивнула. Наташа подняла руку и крикнула: – Вичка! Что ты как не родная! Иди к нам! Вика вздрогнула от оклика, а затем направилась к веранде, где сидели сестры. – Привет, – сказала Вика. – Здорово, – ответила Наташа. – Пиво будешь? Вика кивнула головой. Вообще-то она вышла в садик покурить. Последние две недели ей непрерывно хотелось не выпить даже, а просто нажраться, но употреблять спиртное Вике стало можно только вчера. Так что девушка с удовольствием воспользовалась неожиданно представившимся шансом. Наташа протянула ей баклаху. – Тебе ведь наверное можно уже, – сказала Катя. Вика взглянула на свою подругу по несчастью. – Да тебе, я смотрю, тоже, – сказала она непринужденно и приложилась к горлышку. Катя хмыкнула. Кадык в шее Вики заходил такими жадными рывками, словно принадлежал не прелестной юной девушке, а старому бомжу. Вика отдала бутылку Наташе и достала из кармана пачку дорогих сигарет – длинных, тонких, женских. «Да», подумала Катя. – «Если человек любит выпендриваться, то это уже на всю жизнь…». – Угощайтесь, – сказала она. – А я и не знала, что ты куришь, – пробормотала Наташа. По правде сказать, Вика начала курить совсем недавно. Если бы девушка знала, где можно достать план, Вика курила бы его. Но Вика таких мест не знала. Катя лениво помотала головой, а Наташа взяла из предложенной пачки сигаретку. Вика спросила ее что-то про зачеты, про конспекты. Наташа отвечала, но Катя не слушала. С того самого дня, когда Сергей усадил рыдающую Вичку в поезд, в душе Кати каркал черный ворон: «Почему я? За что? ПОЧЕМУ ЭТО СЛУЧИЛОСЬ ИМЕННО СО МНОЙ?». Ярость зрела в ее душе под лучами гнева, обиды и безысходности. При виде Вики Катя ощутила, как черная волна поднимается в ней и захлестывает ее с головой. Но Катя еще сдерживалась. Ей хотелось посмотреть, как будет вести себя Вичка после всего того, что она сделала. То, что Вика приняла их приглашение, Катю просто ошеломило. Вика и Наташа исчерпали тему надвигающихся зачетов и экзаменов. Наташа спросила: – Я гляжу, вы с Грином расстались? Вика покосилась на Катю, но лицо той скрывала баклаха. Девушка в очередной раз решила утолить свою жажду. – Да, – сказала Вика небрежно. – Расстались, как в море корабли. Ну какие могут быть серьезные отношения с рок-музыкантом? Куча романтики, конечно, но за душой-то ни гроша… «Девятка» и то, папина… Вичка пьяно засмеялась. Ей уже было хорошо. – Грин меня за полгода только раз в кино и вывел, и то, хотел у Катеринки вон диск бесплатно взять. А сейчас я встречаюсь с парнем, так мы уже два раза в кафе ходили и один раз в ночной клуб, – сказала она, протягивая руку за баклахой. – И мерседес у него, не шестисотый, конечно, но серебристый… Вика присосалась к баклахе. Ошарашенная Наташа открыла рот. Вид у нее был глупый и жалкий. Ей с большим трудом только-только удалось наладить отношения с парнем из группы, у отца которого не было даже «девятки», в наличии имелся только старый велосипед и не менее застарелый алкоголизм. Катя увидела выражение лица сестры. И в этот момент плод, прогнувший своей тяжестью лозу до самой земли, сорвался вниз. Он тихо стукнулся о дощатый пол веранды, и его оболочка, яркая, какая бывает у экзотических плодов каких-нибудь индийских джунглей, с треском лопнула, обнажив кровавую мясистую мякоть. Вика подала бутыль, и Наташа отхлебнула пива. Катя сказала: – Мерседес – это, конечно, хорошо. Ты мне другое скажи, целочка ты наша сифилисная. Ты что, ванну принимала и растягивала, да? Чтобы перед Грином поломаться? Или перед будущим мужем? Вика, расслабившаяся и умиротворенная под воздействием пол-литра пива, удивленно посмотрела на Катю. – Грина мы спросили, он с тобой не спал, – продолжала Катя. – Ну так с кем же ты кувыркалась? С хозяином этого мерседеса, я так поняла? – Катя, да честное слово…. – пробормотала Вика. – Как с чужими мужиками спать, – сказала Наташа, вставая и отшвыривая в кусты опустевшую баклаху. – Так мы все целочки, да? И ударила Вику в лицо. Ногой. Мягкие старые треники имели большое преимущество перед жесткими, плотными джинсами, которые не позволили бы Наташе выполнить удар в полную силу. Девушка стукнулась головой о стенку веранды, из разбитого носа брызнула кровь. – Девочки, да вы что… – пробормотала Вика, пытаясь встать. Она еще увидела тусклый отблеск от массивного Катиного перстня, на страшной скорости приближавшегося к ее лицу. Потом Вика почувствовала толчок, что-то хрустнуло, и на Вику обрушилась такая боль, что ощущения во время секса с Сергеем показались ей сказкой. Вика все-таки встала, уже ослепленная текущей по лицу кровью и оглушенная болью. Она понимала, что с веранды надо уйти. Наташа ударила ее кулаком в солнечное сплетение, грубо, грязно, против всех правил. Вика осела, закрывая голову руками, и тут удары посыпались на нее, как град. Катя и Наташа долго били ее, пинали ногами, грязно ругаясь и всхлипывая. Вика давно уже потеряла сознание и не пыталась больше защититься. На дощатом полу веранды лежало бесчувственное тело, которое удары возили по полу туда-сюда. Наташа опомнилась первой. Она схватила Катю за руку. Сестра тяжело дышала, и вид у нее был безумный. Впрочем, Наташа догадывалась, что сама выглядит ничуть не лучше. – Хватит, – сказала Наташа. – Пойдем. Она буквально силой вытащила Катю с веранды. Та оглядывалась и порывалась вернуться, но сестра повторяла, мягко, но настойчиво: – Все, все… Пойдем. Когда они выбрались через дыру в заборе, Катя сказала: – «Скорую» надо бы вызвать. – Вызови, – сказала Наташа. – Только не из дома, ради бога. – Тут в арке есть телефон-автомат, – сказала Катя. Девушки направились к арке, делившей огромную многоэтажку на две почти равные секции. На город тихо опускались сумерки, нежные, как первый поцелуй. За какие-то полчаса они превратились в темноту, непроглядную и опасную. * * * Сергей вздохнул и обнял хлюпающую носом Наташу. Он не удивился, слушая ее рассказ. Чего-то подобного следовало ожидать. А то, что женские драки, как правило, намного грязнее разборок между парнями, Сергей знал давно. Вика не была «источником заражения» и действительно ни с кем до него не спала. Сергей уже в стационаре сообразил, что это его Ира так одарила, но теперь объяснять что-либо было поздно. – Но только я не понял, – сказал Сергей. – Причем здесь исключение? –Так Вичкины родители шороху навели в лицее, – сказала Наташа. – Меня на показательном собрании заставили прощения просить, а потом выгнали на все четыре стороны. Да я-то ладно, вон в кулинарное поступлю… А вот Катя с Ромиком попали конкретно. У Сергея неприятно засосало под ложечкой. – Катя? – спросил Сергей. – Да что наши учителя могли сделать Кате? – Они-то ничего, – сказала Наташа. – А вот Вичкины родители на нее в суд подали. Катюха ведь нос сломала Вике, а рентген показал отпечаток перстня Катиного… Ну знаешь, такой, с загогулиной. Да ты вроде сам ей его подарил. Так эта загогулина прямо поперек кости или хряща, что там в носу, и отпечаталась. Она как раз сегодня к следователю по повестке должна идти первый раз, я зашла, приободрила, хотела с ней пойти, да только Катя отказалась. Сергей сглотнул. Наташа отхлебнула пива. – А причем здесь Грин? – Да, когда Грымза, – так ученики между собой звали заместителя директора по воспитательной работе, которая заодно вела один из главных предметов. – На меня орала тогда при всех, извиняться заставляла, Грин сказал, чтобы она заткнулась. Что она не знает наших отношений и пусть не вмешивается. А Грымза: «Вы же мне не безразличны!» А Рома: «Да клали вы на нас с прибором. У лицея аттестация скоро, вот вы и дрожите, как бы лицензию не отобрали». – И что? – Ну … Ее экзамен Грин не сдал, а сам знаешь, это же считается профильный. А восемнадцать ему было еще в прошлую весну, Рома ведь зимой родился, как и я, на год позже в школу пошел. – Где он сейчас? – спросил Сергей. – Где-где… В военкомате… – Как это? – переспросил Сергей. – Я думал, что призыв закончился уже? – Закончился, – кивнула Наташа. – Рома сам сдался. Сказал, что больше ничего не держит его здесь… Второй раз к Вике Сергей не зашел. * * * Потрепанный милицейский «уазик» проделал уже проехал уже добрую половину пути до Веслогорска, когда у Риты зазвонил мобильник. Девушка вытащила его из сумочки, взглянула на номер. Звонила Катя. – Господи, что там еще у них, – пробормотала Рита и прижала трубку к уху. Рикошет видел в зеркало заднего обзора, как меняется лицо девушки, как застывает на подвижном лице Риты гримаса удивления и брезгливости. Катя уже звонила утром и рассказала, что Грина забирают в армию. Призывников должны были погрузить на проходящий поезд около трех часов дня. Рите загорелось проводить бывшего одноклассника. Рикошет, к удивлению девушки, тоже хотел проститься с Грином. Бас-гитарист переехал в Хириши месяц назад, почти сразу после фестиваля. Рикошет объяснил это тем, что его уволили с завода. Другой работы в Веслогорске ему было не найти, в маленьких городах ведь все по знакомству, как известно, а у музыканта нужных знакомых в Веслогорске не было. Рикошета и на завод-то взяли по распределению с биржи. В Хиришах же по крайней мере можно было бесплатно пожить у тети, пока Рикошет не найдет себе новый заработок. Гарик пригласил Рикошета играть в «КБ». Группа выиграла первое место на фестивале, сейчас как раз записывали первый альбом по заказу спонсоров, и хоть какие-то гроши это принесло бы Рикошету. А неделю назад музыкант с помощью Орешка устроился на комбинат огнеупоров, решив таким образом свои самые насущные проблемы. Но на автобусе добраться до Веслогорска Рита с Рикошетом уже никак не успевали. Гарик, утром вернувшийся со смены и уже отоспавшийся, вспомнил, что Андрей как раз сегодня собирался ехать в областной центр, передать какие-то дела. Гарик позвонил гитаристу и выяснилось, что тот только-только собрался выезжать. Можно было попробовать рискнуть. Андрей, хотя Грина почти не знал, проникся моментом и всю дорогу гнал со включенной мигалкой. Гарик, который тоже видел Грина два раза в жизни, поехал с ребятами за компанию. Рита молчала довольно долго. Гарик уже забеспокоился – длинные разговоры не характерны для сотовой связи. – Ну, чего там? – спросил он девушку, когда та закончила разговор и убрала мобильник в сумочку. – Катя звонила, – ответила Рита. – Они уже на вокзале, и Рома тоже. Поезд опаздывает на полтора часа. – Тогда точно успеем, – сказал Андрей, но мигалку не выключил и скорость не сбавил. Рита с благодарностью посмотрела на него. Рикошет обернулся и сказал, глядя на Риту: – Но ведь не это тебя так потрясло… Девушка вздохнула. – Да видишь, они зашли за Викой, хотели ее позвать проводить Грина… * * * Напротив Викиного подъезда был низенькая ограда из вкопанных в землю труб. На них-то и уселась Катя. Она ждала Сергея, который пошел в лицей договариваться о переносе сессии. Потом они вместе собирались на вокзал проводить Грина. Катя позвонила и в Хириши. Рита с барабанщиком раньше учились в одном классе, и старая подруга тоже могла захотеть проводить Рому. Но Катя догадалась сделать это слишком поздно, и вряд ли бы хиришане успели бы добраться. Катя вытащила мобильник и взглянула на часы. Сергей немного опаздывал, и Катя занервничала. Девушка достала сигареты и закурила. Она невольно оглянулась и увидела знакомую фигуру в черной бандане, торопливо шагавшую через детскую площадку. Сергей понял, что опаздывает, и решил срезать путь. Катя повернулась к нему спиной. После возвращения Сергея из стационара их отношения еще не восстановились полностью, так что не следовало баловать парня видом нетерпеливо ожидающей подруги. Катя затянулась и выпустила струю дыма. В этот момент во двор въехал серебристый мерседес. Машина остановилась прямо напротив Кати. Водитель заглушил мотор и вышел. Прислонившись к дверце, парень закурил и стал бесцеремонно разглядывать девушку. Катя прищурилась, придала лицу максимально наглое выражение и так же пристально стала рассматривать его. Наголо бритый парень смотрелся ее ровесником, но уже безобразно располнел. От хорошей жизни, видать. Судя по машине, парень был преуспевающим бандитом средней руки. Насмотревшись вдоволь, он спросил: – Ну и почем отсос нынче? Катя ослепительно улыбнулась и ответила: – Нынче у нас самообслуживание. Парень изменился в лице и сделал шаг вперед. Катя тоже вскочила, крепко сжимая сигарету. «Ткну в глаз и ударю по яйцам», подумала девушка. – Ах ты сука, – выдохнул парень. – Да таких, как ты, раком до Владивостока… – Что здесь за базар? – услышала Катя над ухом голос Сергея. Бандит перевел взгляд, побледнел и попятился. Костя заметил этого высокого костлявого парня, еще когда тот вылезал через дыру в проволочном заборе вокруг садике, понял по его черной бандане, что это нефор, и презрительно отвел взгляд. Но сейчас Костя увидел не только серьгу в ухе нефора. На запястьях парня красовались устрашающего вида напульсники. Из-под поношенной черной футболки со стертой картинкой, на которой все же можно было различить надпись «Ария» высунулся острый конец расшитых бисером ножен, когда парень поднял руку и положил ее на плечо девушки. Чем-то они были даже похожи, на самом-то деле. Но только если Сергей был голодным волчонком с окраины, то перед ним стоял матерый центровой волк. Однако Костя знал, что он сейчас не «на земле» и предпочел не связываться. Он подавил вспыхнувшее бешенство. Нефоров Костя никогда терпеть не мог, давил и душил их голыми руками. – Гнилой, – сказала Катя. Чуть повернув голову, она поцеловала Сергея взасос. Катя закрыла глаза, едва их губы соприкоснулись, но Сергей продолжал в упор смотреть на парня у машины. «Вот, блин», думал Костя, глядя, как они сосутся. – «Ведь хотел волыну взять!» – Пойдем, перетрем? – сказал Сергей. Парень усмехнулся и сказал миролюбиво: – Извини, братан. Я же думал, она на работе. – Я тебе не братан. Сядь в машину и не высовывайся, – сказал Сергей. Костя проворно скрылся в машине, не произнеся больше звука. – Может, за Вичкой зайдем? – сказал Сергей. – Все-таки, Грин на два года уезжает… Катя пожала плечами. – Иди один, – сказала она. – Если ее мать меня увидит, еще одну заяву накатает. Сергей кинул взгляд на парня в машине. Тот опустил стекло в окне и смотрел в противоположную сторону. На ступеньки подъезда. – Я быстро, – сказал Сергей. – Туда и обратно. – Можешь не торопиться, – сказала Катя издевательски. – Катя, я… – Иди, иди. Сергей пошел к подъезду. Катя задумчиво посмотрела на машину. Какое-то смутное воспоминание зашевелилось у нее в мозгу. Но тут она увидела девушку, с которой Сергей столкнулся на ступеньках подъезда, и забыла обо всем. Точнее, Катя увидела даже не девушку, а ее платье. Оно было фасона «Золушка на балу». Почти такое же, если не именно его два дня назад Катя видела в витрине магазина на центральной улице Веслогорска, когда шла из управы после допроса. Стоило платье больше, чем ее новый мобильник. Катя перешла улицу, села на лавочку так, чтобы видеть платье во всей его красе и долго курила, любуясь нарядом и успокаивая нервы мечтами о том, что не сейчас, так когда-нибудь… Катя знала, что на самом деле она никогда не оденет этого платья, что придавало ее мыслям горький привкус несбыточной мечты. * * * Вика последний раз провела кисточкой по губам, одернула платье и вышла на площадку. Лифт приехал быстро, и уже через несколько минут девушка спускалась по выщербленным ступеням подъезда. Вика посмотрела по сторонам и увидела серебристый мерс Костика. Навстречу Вике по ступенькам поднимался какой-то парень. Девушка чуть не столкнулась с ним и только тогда увидела, что это Сергей. Парень улыбнулся. – Привет, Вичка, – сказал он. Вика смотрела на Сергея. На его поношенную футболку, на засаленные джинсы, разрезанные на коленях. На помятое после вчерашнего лицо. Она не понимала, как это лицо могло казаться ей прекраснее всех лиц на свете. «Боже мой», думала девушка. – «И на этого кандидата в бомжи я убила полгода жизни!». – Здравствуй, Сережа, – сказала Вика. Сергей отвел взгляд. Такое равнодушное лицо у женщины, с которой он переспал, парень видел впервые. – Мы идем Грина провожать, на вокзал. Его ведь в армию забрали, – сказал Сергей с трудом. – В Хириши позвонили, но Рита не приедет, скорее всего. Не успеет уже. Хочешь, пойдем с нами? – Я думаю, что если Рома хотел бы меня видеть, то сам позвонил бы, – сказала Вика. – Да и потом, у меня дела. Извини, Сережа. Она обошла его. Сергей обернулся. Катя увидела его искаженное лицо. «Да, так его еще не отбривали», подумала Катя. Но тут она увидела, куда идет Вика, и все остальные мысли вылетели у нее из головы. – Ты молодец, – сказала Катя. – Далеко пойдешь. Вика посмотрела сквозь нее. Потом улыбнулась. – А тебе, похоже, придется немного посидеть, ха? Катя не нашлась, что ответить. Вика неторопливо открыла дверцу мерседеса. – Привет, Костик, – сказала она, садясь. – Куда поедем? Катя еще слышала, как Костик ответил: – Куда собирались. Но только сначала ко мне домой заедем… Окончание разговора отрезало закрывшейся дверцей. Вика посмотрела на Катю через стекло. Их глаза встретились. Вика снова улыбнулась. Костик завел мотор, и машина тихо тронулась по узкой дорожке. Сергей подошел к Кате. У него был вид собаки, которую побили, а она так и не поняла, за что. – Ну, поговорил? – сказала Катя, вставая и бросая окурок. – Поедем на вокзал? Сергей кивнул, и они пошли к остановке. Он молчал. Катя искоса посматривала на него. Когда они прошли арку, Катя заметила, что телефон уже раскурочили. Вместо аппарата на стене осталась только железная рама с торчащими из нее обрывками разноцветных проводов. Девушка подумала о том, как круто изменилась бы Викина судьба, случились этот акт вандализма недельки на две пораньше. Катя вздохнула. На ее собственную судьбу это тоже повлияло бы, причем далеко не в лучшую сторону. Ни с мобильника, ни из дома Катя «скорую» вызывать бы не стала. Девушка нарушила затянувшееся молчание. – Да уж, – сказала она. – Боже мой, на кого она променяла Грина! Это потрясающее тело и такой кусок жира! – Ты его тачку видела? – сказал Сергей сухо. Катя сплюнула себе под ноги. – Трахаться-то не с тачкой придется, – ответила она. – Она так, – сказал Сергей. – Так на меня смотрела… Как будто… – Как на кусок кошачьего дерьма, – сказала Катя безжалостно. Сергей остановился, и Катя увидела по его лицу, что он сейчас заплачет. Девушка вздохнула и обняла его. Какая-то бабка с кошелкой неодобрительно покосилась на них и поджала губы. – Послушай, – сказала Катя. – Ты ведь видел, что она переступила через Грина. Почему же ты думал, что она не сможет переступить через тебя? – Но… – сказал Сергей. – Зачем … если она не хотела… не смотрела на меня всерьез… Катя погладила его по плечу. – Девственность, на самом-то деле, очень большая головная боль, – сказала Катя. – Не сама по себе, а как ее лишиться. Я не знаю, чем ее Грин не устроил. Если бы у меня был выбор между вами, когда я собиралась сделать то же, что и Вичка твоя, ты бы никаких шансов не имел. Но на вкус и на цвет товарища нет. А теперь ты ей не нужен, вот и все. Пойдем на вокзал, пока мы тут сырость разводим, поезд уже уйдет. Сергей всхлипнул и вытер лицо рукавом. – Ты бы выбрала Грина? – сказал он. – Да, – сказала Катя. – Не спрашивай, почему. Я не знаю. – Тогда почему, – спросил Сергей. – Почему ты со мной? Катя усмехнулась. – Любовь зла, – сказала она. Неизвестно, что бы ответил ей на это Сергей, но тут Катя увидела, что к остановке подходит автобус, и дернула Сергея за рукав: – Бежим! * * * – Мы ведь с ней восемь лет за одной партой просидели, – сказала Рита. – Я, конечно, изменила свое мнение о Вике после того, как она Ромку кинула, но такого от нее не ожидала. Ведь если бы Вичка пришла сейчас к поезду, Грин бы простил ее. А он, может быть, и не вернется уже… Серебристый мерс! Надо же! Гарик мрачно хмыкнул, а Рикошет сказал: – Вопрос в том, нужно ли ей это прощение? * * * День был жаркий, и Костик быстро вспотел. Его мягкое тело на ощупь было отвратительным, скользким, как стухшая рыба. Лицо его покрывали мелкие капли пота. К тому же, жизнь приучила его не рассусоливать понапрасну, а переходить прямо к делу. Или к телу. Сергей тоже опустил прелюдию, но тогда Вике было и хорошо, и больно. Сергея Вика хотела, хотя сейчас и не могла понять, почему. А сейчас Вика не ощущала ничего. Движения Костика слишком напоминали действия медсестры, вливавшей девушке лекарство каждый день месяц подряд. И все. И вдруг Вика поняла, чье лицо ей всегда хотелось видеть над собой. Девушка закусила губу, закрыла глаза и отвернулась. Костик остановился. – Ты чего морду воротишь? Неохота смотреть на меня, что ли? – А если и так, – процедила Вика сквозь зубы. – Так это легко устроить, – усмехнулся Костик. Прежде чем она успела понять, что он делает, Костик перевернул девушку лицом вниз. Вика вскрикнула. – Тихо, тихо, – пробормотал Костик. Вика проехалась лицом по кожаному чехлу сиденья. Кожа за день нагрелась на солнце, и была противно теплой. Следующие пятнадцать минут в голове ее билась только одна мысль: «Господи, да когда же он кончит». Костик громко вздохнул и сполз с нее. Вика даже не пошевелилась. Костик ущипнул ее за задницу. – Ты чего там, заснула, что ли? – спросил он. Вика наконец нащупала ручку двери и нажала ее. Девушка выскочила из машины и побежала по полю. Свежая травка, такая зеленая, что резало глаз, еще не доходила и до щиколоток Вики. – Дура! – крикнул Костик ей вслед. Догонять ее он не собирался. Парень протянул руку к бардачку. Как всегда, после этого Костику хотелось покурить. Взгляд его упал на соседнее сиденье. Затем Костик посмотрел на себя. – Черт, – сказал он. Костик кое-как обтерся, застегнул брюки и вышел из машины. Как он и ожидал, далеко Вичка не убежала. Она стояла спиной к нему на краю небольшого оврага и смотрела на начинавшийся за ним лес. Костик подошел в ней, хозяйским жестом одернул юбку. – Что ж ты не сказала, что у тебя месячные? – сказал он миролюбиво. – Дурак, – ответила Вика, не оборачиваясь. Костик обнял ее. – Целочка, что ли? Вика молчала. – Ну прости меня, – сказал Костик. – Я был бы с тобой понежнее, если бы знал. Но ты ведь молчишь, как рыба об лед, а мысли читать я не умею. Вика всхлипнула. – Ну все, все, – сказал Костик, поглаживая ее. – Господи, всю жизнь мечтал целочку трахнуть. А когда встретил, то и не распознал сразу. Ну ладно, поехали. Вика повела плечом. Не такого ответа она ожидала. Предвидя события и примерно представляя характер Костика, Вика уже присмотрела себе кое-что в ювелирке. Костик усмехнулся. – Уговаривать не буду. Ты помнишь, что отсюда до города километров пятнадцать? – сказал он. Вика надулась и пошла к серебристому мерседесу, стоявшему на обочине. Грунтовая дорога делила поле почти ровно пополам. Когда Костик выехал на главную дорогу, Вика сказала: – Давай сейчас на вокзал заедем. – Как скажешь. Костик искоса посмотрел на нее. Девушка уже не всхлипывала и, в общем, пришла в себя. – А теперь давай поговорим как взрослые люди, – сказал он спокойно. У Вики внутри все сжалось. – Ну что же, давай, – сказала она, стараясь тоже выглядеть спокойной. – Месяц назад я встретил тебя в поезде, – сказал Костя. – Помог заблудившейся в железных ветках птичке вернуться домой. Вика усмехнулась: – Да ты поэт, оказывается. – Каждый станет поэтом, если будет слишком много свободного времени, – философски сказал Костя. Вика не стала задавать глупых вопросов, где это у него было много свободного времени. Девушка знала, что в его среде ходка на зону выполняет ту же функцию, что и обряд инициации у в жизни мальчиков из диких племен Папуа – Новой Гвинеи. – Я даю тебе свой телефон, – продолжал Костя. – Ты объявляешься через неделю, просишь денег и ничего не объясняешь. Я тебе их даю, и ты исчезаешь почти на месяц. Потом снова откуда-то нарисовываешься, мы с тобой ходим по кабакам и все такое. Я спрашиваю тебя про деньги, и ты исчезаешь снова. – Костя, – сказала Вика растерянно. – Так уж получилось… Ты неправильно понял… Я могу все объяснить… – Не надо, – сказал Костя. – Я уже понял, что тех денег я уже никогда не увижу. Это была неплохая сумма, между прочим. Кабаки, ладно, спишем, это было для души. Но по всем понятиям, ты мне теперь должна… – он зашевелил губами и прищурился, что-то прикидывая в уме. – Еще три раза как минимум. Это если стрэйт. А если как сегодня, да еще за щечку возьмешь, то ладно уж, так и быть, раза два. – Костя, – пробормотала ошеломленная Вика. – Потом можешь катиться на все четыре стороны, – сказал Костя. – Если захочешь. Держать не буду. Поняла? Вика кивнула. – Да только кажется мне, – сказал Костя. – Что ты этого не захочешь. Но если ты хочешь и дальше в этой машинке кататься, придется очень постараться, очень. Поняла? Вика снова кивнула. * * * После того, как безжизненный голос дикторши сообщил о задержке прибытия поезда Архангельск – Москва, большая часть пассажиров поспешила укрыться от нещадно припекающего солнца в здании вокзала. На платформе остались только призывники, сопровождавшие их трое офицеров – с каждого из которых уже сошло по семь потов, и июньская жара была здесь совсем ни при чем – и некоторые из провожающих. В течение часа призывники прошли трансформацию от толпы, непредсказуемо рвущейся в разные стороны, до массы бесчувственных тел. Офицеры и те из будущих воинов Российской Армии, кто еще мог держаться на ногах, а так же наиболее стойкие из провожающих, включая Сергея, перетаскали тела в тенек. Теперь Грин и Сергей сидели на лавочке под развесистой липой и курили, любуясь делом своих рук. Катя пошла встречать Риту и Рикошета, те позвонили, что уже подъезжают. Сергей решил, что момент уже созрел. Измученные офицеры глядели вдоль путей, высматривая поезд, и не обращали на них внимания. – Вот опять мы на вокзале, – сказал Сергей задумчиво. – Может, и этого поезда нам удастся тебя снять, а, Грин? Ты ведь еще присягу не давал, повернулся и ушел – ищи тебя потом… А там и справку какую-нибудь выправить можно… Он искоса посмотрел на парня. – Я в военкомате Генриха Сергеевича видел, – сказал Рома, помолчав. – У него сыновья, представляешь, квартиру за долги бандитам отдали. Так вот Генрих Сергеевич тоже идет, контрактником в Чечню. Денег заработать. Сказал, что будет иметь меня в виду. – Ты с ума сошел, – сказал Сергей растерянно. Рома покачал головой. – Ну что мне здесь делать? – сказал он. – Это я во всем виноват, – всхлипнул Сергей. Грин глянул на него. – Да нет, – сказал он. – Я даже рад, что так получилось. Много нового и полезного узнал о женщинах. – Они не все такие, – пробормотал Сергей. Рома пожал плечами, но развивать тему не стал. – И группа наша развалилась, – сказал солист «Акафиста». – Да ладно, – сказал Грин. – Барабанщиков хоть пруд пруди. Это же не бас-гитаристы… – В том-то и дело, – сказал Сергей. – Рикошета пьяного замели на проходной, почти сразу после майских. Сказал, что у него был день рождения, хотя в паспорте – сам видел – 25 ноября, как у тебя, только год, ясно дело, другой. В глазах Ромы что-то мелькнуло. – Ну, – сказал экс-барабанщик. – И в паспортах бывают ошибки… – Понятно, – сказал Сергей. – Если бы он, например, себя на полгода старше сделал. На пенсию раньше и все такое. Но младше? Так вот, Рикошет уволился и уехал в Хириши. Сказал, что к тетке. Но я думаю, что его просто Бабай к себе сманил. Они же, как-никак, контракт выиграли. Рома вздохнул. Сергей был прав – Бабай действительно сманил Рикошета. Да только бывший солист бывшей группы ошибался насчет причины, которая была ясна Роме как божий день. Но просвещать Сергея Рома не стал. Это была слишком личная причина. А может быть, сыграло и то, и другое. И чувства, и практичность Рикошета. – У Вики, – сказал Грин. – Вроде был вроде знакомый бас-гитарист. Который Витьку гитару дал. Поговори с ней. Сергей отвел взгляд. – Вряд ли Вика будет со мной на такие темы разговаривать, – сказал он угрюмо. – Не до того теперь ей. У нее… Сергей спохватился. Грин пристально смотрел на него. – А вот и Катя! – воскликнул Сергей с явным облегчением, увидев свою девушку и Бабая, идущих к ним. – Слушай, я пойду, куплю лимонада, а вы пока потусуйтесь здесь… * * * Катя убежала с Сергеем, рассудив, что такое важное дело, как закупки прохладительного и горячительного, ему одному доверять не стоит. Тем более, что Рита, оказывается, тоже подумала об этом и надо было поймать ее в ларьке, чтобы согласовать «карту вин». Гарик и Рома остались одни. С запада наползала туча, готовая вот-вот проглотить солнце, порыв ветра закружил по платформе окурки, обрывки газет, и прочий мусор. К счастью, для того, чтобы сдвинуть с места тела призывников, этот порыв оказался слишком слабым. Бабай на миг представил себе, как тела парней катятся по перрону, друг за другом, как рассыпавшиеся из грузового вагона бревна, бешено вращаясь, мелькая подошвами ботинок вперемежку с бритыми головами. Грин молчал, искоса поглядывая на Гарика. Бабай не выдержал и сказал: – Ты как-то странно на меня смотришь. – Да вот, – сказал Рома. – Пытаюсь понять… Гарик побледнел, но Рома отлично понял, что это от сдерживаемого гнева, а не от страха. – Что понять? – неприятным усмехаясь, спросил Гарик. – Кто из нас кого трахает? Рома смутился. – Нет, – ответил Грин. – За что он полюбил тебя. За что мужчины вообще любят мужчин… Гарик смягчился. – Ты читал сказку «Великан-эгоист»? – спросил он. Рома потер рукой висок. – На английском вроде что-то проходили, – сказал он неуверенно. – Он там забор поставил вокруг сада, чтобы дети яблоки не рвали, а там возьми зима и поселись… Эта? – Да, – ответил Гарик. – Почитай на русском, у тебя теперь время будет, а в воинской библиотеке классика должна быть. Особенно внимательно – что стало с деревом, на которое великан посадил малыша… – Ладно, – сказал Рома. – Попробую найти. – Я тебя совсем не знаю, – помолчав, сказал Гарик. – Но хочу поблагодарить. – За что? – За то, чего ты не сделал в ночь после концерта. Рома усмехнулся так же неприятно, как только что солист «КБ». – А почему ты так уверен, что я этого не сделал? – Рита утром спросила меня, смеясь, не приставал ли Рикошет ко мне, – тихо ответил Гарик. – Я сделал круглые глаза и все такое. И она поверила. Потому что хотела верить именно в это. А если бы вы… Если бы ты не оказался ей настоящим другом, она хотела бы верить в другое. – В правду, – сказал Рома. – Да. Одно из лежавших рядком на асфальте тел зашевелилось и неразборчиво то ли выругалось, то ли помолилось. Тень сместилась, и тело оказалось на самом солнцепеке. Грин поднялся и рывком затащил его поглубже в кусты. – Скажи, ты, вот, кажется, в этом разбираешься, – спросил Рома, вернувшись к Гарику. Садиться на лавочку он не стал, у него и так уже затекли ноги от долгой неподвижности. – Что, девушкам надо врать? Гарик задумался. – Я не знаю, Грин, – сказал он наконец. – Рикошет тоже советовал сказать все сразу ей. Мол, потом Рита все равно узнает и будет только хуже. Тем более, Рита, оказывается, сразу знала, что он из себя представляет, и догадаться, по крайней мере предположить, для нее не составит труда. Но понимаешь, я не смог… Это не от того зависит, что ты хочешь сказать. А от того, может человек услышать правду, или нет. * * * Катя, увидев завывающую машину с включенной мигалкой, шарахнулась обратно в вокзал, и выскочившая из «уазика» Рита едва успела схватить ее за рукав. – Эффектно, – пробормотала Катя, глядя на вылезающего Гарика и Андрея. Она вспомнила, что Андрей работает в ГИБДД. – А я-то уже подумала… Гарик с Катей пошли к поезду, а Рита решила заскочить в ларек. – Я с тобой пойду, сигарет куплю и поеду, – сказал Андрей Рите. – А то в управе скоро обед, сейчас все разбегутся. Рикошет выбрался из милицейского «уазика» последним. Он пошел было за ребятами, но тут его взгляд зацепил серебристый мерседес, въехавший одним колесом на тротуар. Витек словно споткнулся. – Рикошет, ты идешь? – крикнул Гарик. – Сейчас, только в толчок заскочу. Вы идите, я догоню вас. Ребята пошли дальше. Рикошет перевел взгляд и увидел в рощице, рядом с которой остановился мерседес и через которую пролегал самый короткий путь на платформу, девушку в ярком платье. Стоило оно никак не меньше его месячной зарплаты Рикошета, но его счастливая обладательница совершенно не щадила дорогого шелка, продираясь сквозь колючие кусты. Рикошет узнал Вику. Он кинулся в рощу наперерез девушке со скоростью, совершенно непредставимой для такого большого тела. * * * Вика видела Ромика. К нему подошли Рита, Катя и Сергей. На перроне между друзьями поставили увесистый пакет, из которого Сергей доставал бутылки с пивом. Ветер кружил на платформе окурки и разноцветные пакетики из-под чипсов, гремел пустыми бутылками. Девушки о чем-то болтали с Грином, и он смеялся. Девушка всхлипнула и сделала шаг вперед. Кусты впереди захрустели так, как будто через них ломился минимум медведь. На полянку выбрался матерый демон в черном балахоне. Его лицо еще хранило отпечаток небесной красоты, но левую сторону покрывали ужасного вида язвы, горели адским огнем угольки глаз. – Назад, – сказал демон. Вика попятилась, но тут узнала Рикошета. Никаких язв на его лице, разумеется, не было – так легла узорчатая тень от листьев, а глаза музыканта и вправду были красными – надо полагать, с перепоя. Или от недосыпания, хотя скорее, от того и другого сразу. – Я ведь должна, – пробормотала девушка. – Должна с ним проститься… Рикошет втянул воздух носом и вдруг сморщился. – Ты бы хоть подмылась, прежде чем долги раздавать, – хладнокровно сказал он. Лицо Вики изменилось. Она поняла, что музыкант не пропустит ее. Девушка открыла рот и выпалила четыре слова, три из которых являются синонимом к слову «гомосексуалист», а одно характеризует мужчину, занимающегося оральным сексом с другим мужчиной. У Рикошета хоть бы мускул дрогнул на лице. – Это все так, – сказал он совершенно спокойно. – Разница между нами в том, что когда я сосу, меня волнует только хуй. А тебя – машина, которая к этому хую прилагается. Вика захлебнулась воздухом. Кусты снова затрещали, на этот раз за спиной у девушки. Вика обернулась. Лицо ее вспыхнуло торжеством. – Проблемы? – сказал Костик. – Костик, убери его! – воскликнула Вика. – Мне надо в армию друга проводить… одноклассника… А этот пидорас меня не пускает! Костик перевел взгляд на Рикошета. Потертые кожаные штаны, прическа и серьга в ухе не составляли сомнений в том, дорогу Вике заступил нефор. Опять. Для бандита Костик был не слишком самолюбив, но еще не успел забыть унижения, испытанного им сегодня благодаря другому нефору. «Нет, не зря я все-таки за волыной заехал», подумал парень с удовлетворением. – «Слишком много их развелось…». – Что ж такого, – сказал Костя спокойно. – Пусть девчонка попрощается. – Ты наших дел не знаешь, – сказал Рикошет. – Она его не увидит. Костик вздохнул. – Не хочешь по-хорошему, значит, – сказал он. Рука его скользнула в карман пиджака. Рикошет увидел, как блеснул в руках у Костика ствол, но даже не вздрогнул, хотя внутри у него все оборвалось. Бандит уверенным движением прижал пистолет к бедру. – А так? – спросил Костя. – Нет, – сказал Рикошет. – Вот кого я всегда мочил с особенным удовольствием, – сказал Костя. Рикошет увидел, как он прищуривает один глаз. Музыкант видел по лицу бандита, о чем он думает. О том, что убийство, совершенное вместе, связывает людей крепче даже, чем постель. Костя целился спокойно и профессионально, чуть ниже левого соска. Косте стоило немалого труда удержать руку, чтобы она не дрожала – до того его взбесило спокойствие незнакомого нефора. Ему хотелось видеть ужас на этом лице, мольбу и покорность. Но Рикошет смотрел даже не на него, а на Вику, с таким видом, словно пытался вспомнить что-то важное. «Внимание, внимание», разнесся над вокзалом механический голос. – «Поезд номер…» – дикторша безжалостно сжевала цифры в невнятную кашу. – «Архангельск – Москва прибывает на первый путь». Вика топнула ногой. – Стреляй же! – крикнула она. – Поезд уйдет! – Твой поезд уже давно ушел, – сказал Рикошет. – Подожди, – сказал Костя спокойно. Головы он, несмотря ни на что, не потерял. В грохоте приближающегося поезда вряд ли кто-нибудь обратил внимание на выстрел, что давало парочке шанс скрыться незамеченными. Вдруг лицо Рикошета просветлело. – Что же ты мне наврала насчет гаража? – спросил он Вику. * * * Андрей вышел из ларька, бросил взгляд на рощицу рядом с вокзалом и на миг оторопел. Поза, в которой стоял Рикошет, ему был очень хорошо знакома. Так стоит человек, в которого целятся. Свист увидел парня рядом с ним. Ствола Андрей не видел, он, очевидно, был в прижатой к бедру руке. «Внимание, внимание», разнесся над вокзалом металлический голос, неприятный, как скрип железа по стеклу . – «Поезд номер…» – дикторша проглотила цифры, заменив их неразборчивым бормотанием. – «Архангельск – Москва прибывает на первый путь». И вдруг Свист понял, чего ждет этот парень. Свистка или гудка приближающегося поезда. Тихонько матюгнувшись, Андрей кинулся в рощу, на ходу вытаскивая волыну и ксиву. * * * Рикошет услышал, как кто-то ломится через кусты за его спиной, а в следующий момент раздался голос, в котором он не сразу узнал голос Андрея. – Всем стоять! – рявкнул Свист. – Милиция! Слова произвели прямо-таки магическое действие. Вика и ее бандит исчезли с полянки, словно растаяли в воздухе. Исчез и мерседес, оставив после себя только облачко сизого дыма. Витек перевел дух и обернулся. Андрей как раз убирал пистолет и красную книжечку в карман форменной темно-синей куртки. – Ты очень вовремя, – сказал Рикошет. – Кто-то наверняка здесь остался, – сказал Андрей, внимательно глядя на музыканта. – Хочешь, поехали сейчас со мной в управу. Если они будут думать, что ты заяву накатал, они к тебе не сунутся некоторое время. Витек отрицательно покачал головой. – Ну смотри, – пожал плечами Свист. – Я пойду к ребятам, водки выпью. Стакан. Андрей окинул его критическим взглядом. – На такую массу – два минимум. * * * Платформа почернела от высыпавшей из здания вокзала толпы. Офицеры пинками приводили в чувство призывников и загоняли их в вагон. Тех, кому не помогло даже это испытанное средство, заносили на руках. Ребята торопливо допивали. За полтора часа ожидания Катя и Сергей сказали Роме все полагающиеся к случаю прощальные слова, Гарик тактично удалился, едва они вернулись со стеклянно позвякивающей сумкой. Рита же никогда не была словоохотлива. Девушка просто обняла Грина и принялась всхлипывать. Сергей вложил в ее руку пластиковый стаканчик с водкой, а Рома сказал, морщась: – Ну что ты… как по покойнику… Рита расплакалась. Загрустившую компанию оживило появление Рикошета, который одним махом высадил два стакана водки. – Тебя в Чечню хотя бы не пошлют? – спросила Рита. – Не сразу, – ответил Грин. – Сначала полгода учебка. А потом – да. – Может, эта проклятая война к тому времени закончится! – воскликнула Катя. – Пока у американцев тендер на каспийскую нефть не истечет, вряд ли, – сказал Рикошет. – Генрих Сергеевич обещал похлопотать, возьмет к себе, – сказал Грин. – Может, на пилота даже… – Господи, ты с ума сошел, – сказала Рита, вытирая слезы. – Не плачь, – сказал Рома. – Ты же знаешь, я не могу видеть, как ты плачешь… Рита поняла, что на миг он снова увидел ее такой же, как той ночью – полуобнаженную, перепуганную насмерть, отчаянную и жалкую. – Это не я, – улыбаясь сквозь слезы, ответила девушка. – Это небо. – А и точно, – сказал Сергей, задрав голову. Туча уже полностью закрыла небо, и пошел мелкий моросящий дождик, но они в суматохе прощания не обратили на это внимания. – Ну что же, юный пилот, – сказал Рикошет. – Тебе в небе всегда было лучше, чем на земле. – Только ты возвращайся, ты обязательно возвращайся, слышишь? – сказала Катя. – К нам, на землю... Помнишь, тогда, по дороге, в Хириши, ты говорил, что мы с Витьком держим ее? – Помню, – кивнул Грин. – Нам одним, без тебя, не удержать Землю, – плача и смеясь, сказала Катя. Девушка крепилась изо всех сил, но под конец тоже не выдержала. «Да, верно говорят, долгие проводы – лишние слезы», с досадой подумал Сергей. – Она слишком велика для нас одних, – добавил Рикошет. – Я вернусь, – сказал Грин. – Отвечаешь? – спросила Катя. – Отвечаю, – ответил Рома. – На пидораса? – прищурившись, спросил Рикошет. Рома засмеялся. Музыкант вдруг сообразил, что Грин понял его буквально. Рикошет даже смутился. Этого он сказать не хотел. – На пидораса, – сказал Рома. – Ну все, пойду я… Грин крепко обнял всех по очереди, и неспеша двинулся к вагону, откуда за ним уже бежал красный от ярости офицер и размахивал руками. * * * Гарик встретил Андрея перед вокзалом. – Давай покурим, – сказал Бабай. Свист достал пачку и распечатал ее. – Ты чего ушел? – спросил Свист. Гарик пожал плечами. – Чего смущать людей, – сказал он. – Пусть попрощаются от души… Они закурили. Пошел мелкий дождь. Гарик поднял воротник куртки. – До чего они похожи, прямо удивительно, – сказал Андрей. Гарик проследил направление его взгляда и понял, что Свист имел в виду Рому и Рикошета. – Ну да… Гриневич и Ш.. – Гарик понял, что чуть не проговорился, и от ужаса на миг потерял дар речи. Он покосился на Свиста, но тот, похоже принял это за пьяную попытку произнести слово «Рикошет». – И истинный ариец. Близнецы – братья прямо! – Первый раз вижу Гриневича, который сам идет в армию, – сказал Андрей задумчиво и выдохнул толстую струю дыма. – Ну, кто-то ведь должен и каптером быть, – сказал Гарик, вытирая усеявшие лицо мелкие капли дождя. – Вы просто не замечаете, но, как бы тебе объяснить, – вернулся к теме похожести Ромы и Рикошета Андрей – Помнишь, мы во Дворце Пионеров в фотокружок ходили? Они с Рикошетом словно позитив и негатив одного снимка. Гарик перевел взгляд с одного на другого. – Ромик и пониже, и полегче Рикошета килограмм на сорок будет, – сказал Бабай. – Не курил бы, были бы одного роста, – возразил Андрей. – А массы Грин доберет. Ну посмотри. Лица овальные и у того и у другого. Если бы не эти капитальные подбородки, были бы очень миловидными, что Грин, что Витек. Глаза у обоих большие, бабские. У Рикошета волосы мелким бесом вьются, а Грин обычно, видимо, под ноль стрижется, но сейчас-то видно, что у него такие же мелкие кудряшки. Только у Витька светлые, а Грин жгучий брюнет. – Слушай, а и правда, – сказал Гарик изумленно. Изображение проявилось перед ним, как это бывает с картинками в детских журналах «Угадай, где спрятался зайчик». – Вот что значит мент! Компанию скрыла от них текущая по перрону толпа нетерпеливых пассажиров, но Свист и Гарик еще успели увидеть, как Грин пошел к вагону. – Вы со мной? – спросил Андрей. Гарик отрицательно мотнул головой. – Рите домой надо зайти, деньги с квартирантов получить и вообще проверить там все. А Рикошета мы с собой возьмем. – сказал он. – Ты езжай в управу, потом созвонимся. – Ну давай, – сказал Андрей и пошел к «уазику», а Гарик двинул на платформу за Ритой. Он встретился с компанией на полпути. – Ну, вы куда теперь? – спросила Рита у Сергея. Парень посмотрел на Катю. – Да, нам в управу надо, – неохотно сказала девушка. – Свист как раз туда едет, – сказал Гарик. – Догоните его, пока он не отъехал. Может, подбросит. Катя переглянулась с Сергеем, и пара вприпрыжку бросилась догонять Свиста. Андрей согласился подбросить их. – А если не секрет, зачем вам в управу? – спросил он, когда «уазик» тронулся. – Следователь вызвала, – сказал Сергей. Катя махала в окно рукой Рите и прочей компании. – Свидетелем? – спросил Свист. – Его свидетелем по моему делу, – отвернувшись от окна, сказала Катя. – Вот как. – Не прокатит у нас ничего, – сказал Сергей. – Если бы я хотя бы не на стационаре в это время лежал… Или ты ее в нос не ударила бы. Даже если бы кольцо догадалась снять это проклятое. А так… Он покачал головой. – Никогда, – твердо сказала Катя. Сергей вздохнул. – Ну что ты будешь с ней делать? – сказал он. Свист хмыкнул. Сергей наклонился к Кате и поцеловал ее. * * * Мерседес остановился у подъезда. – Все, приехали, – хрипло сказал Костя. Возбуждение от несостоявшегося убийства еще горело в его крови. Взглянув на Вику, парень понял, что девушка чувствует тоже самое. Он перегнулся через рычаг переключения передач и начал целовать ее взасос. Вика не оттолкнула его, хотя обычно терпеть не могла эти «прощальные поцелуйчики», как она презрительно это называла. Если Костя хотя бы понимал, в чем дело, то Вика просто чувствовала отчаянное, головокружительное возбуждение. Костя положил руку на ее обнаженную коленку. Когда его рука пошла вверх, под платье, Вика сказала: – Пойдем ко мне... Костя недоверчиво усмехнулся, хотя этого приглашения ждал уже давно. – Так у тебя ведь мама уже дома, наверное, – облизывая вдруг пересохшие губы, сказал он. Он был прав, но Вика уже не хотела и не могла остановиться. Ей вдруг вспомнилось, как Рита рассказывала ей про свой самый экстремальных сексуальных экспериментов – на крыше высотки. – Пойдем на крышу, – сказала она. Глаза Вики горели, грудь девушки бурно вздымалась. – Пиджак постелешь… Костя удивленно приподнял бровь и усмехнулся. – Зачем же так-то уж, – сказал он. – У меня в багажнике одеяло есть. – Какой ты запасливый, – удивилась Вика. Костя не стал объяснять, что одеяло валялось там с прошлой недели, когда он по просьбе друзей вывез в багажнике труп. В старое одеяло было завернуто тело. Конечно, если бы менты начали проверять багажник, Костю это не спасло бы. Но его не проверяли, машину даже не остановили на посту ДПС. Парень вышел из машины. Пока Костя возился с багажником, Вика ждала его на ступеньках подъезда, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Костя начал лапать ее еще в лифте. Он рывком задрал подол, ткань треснула и разошлась по шву. – Я тебе другое куплю, – пробормотал Костя, прижимая девушку к стене кабинки. Вике было совсем не жаль платья. Она думала только о том, что в связи с последними терактами кто-нибудь из бдительных соседей мог закрыть дверь на крышу. Но она оказалась открыта. Они обогнули горб лифтовой, чтобы укрыться от ветра и любопытных глаз. Костя опустился на корточки, расправляя одеяло. Вика переступила с ноги на ногу – каблучки тонули в раскаленном за день гудроне. Вдруг девушка услышала душераздирающее бренчание. – Уно, уно, уно … Ун моменто! – донеслось откуда-то. Видимо, кто-то из живших на верхнем этаже смотрел «Формулу любви», открыв все окна и двери по случаю жары. Голоса Абдулова и Фарады слышались так четко, словно дуэт выступал на этой же крыше, рядом с парочкой. – Благодарю за угощение, – звучно сказал граф Калиостро. Вика никогда не могла запомнить фамилию актера, который, кажется, кроме этого фильма больше нигде и не снимался. Девушка расстегнула ремешок туфли, резким движением сбросила ее с ноги. – Да вы и не ели ничего, – озабоченно сказала старушка Пельтцер. Снять вторую туфлю Вика не успела. Костя, обхватив девушку за ноги, потянул ее вниз. Вика успела увидеть темное пятно на одеяле, в которое уткнулась носом, а потом над ней опрокинулась прозрачно-синяя чаша неба. Туч, шедших с запада, девушка не могла видеть из-за кирпичного домика лифтовой. В мозгу ее прозвучал голос Сергея: «Расплескалась синева…». Смутное воспоминание – почти голый весенний лес, ноздреватый сугроб, ослепительное сверкание меча в руках Генриха Сергеевича, страх на лице Грина – промелькнуло и исчезло, словно этого и не было никогда, а просто приснилось Вике. – Кто ест мало – живет долго, ибо ножом и вилкой роем мы могилу себе, – наставительно сказал Калиостро. В другое время Вика подумала бы о Костике, о его излишней полноте. Но сейчас она уже ни о чем не думала. * * * Костя, тяжело дыша, приподнялся на локте. – Да ты прямо огонь девка, – сказал он. – Ты извини, что я машине на тебя наорал. Я пока ждал тебя, на меня тот нефор наехал, который потом с тобой разговаривал… – Человек несчастен, небо отвернулось от него… – услышал Костя задумчивый голос Нодара Мгалоблишвили. Вика открыла глаза. Костя успел увидеть в них усталость и благодарность, как вдруг девушка вскрикнула и вся сжалась. – Небо… – проговорила она сдавленным голосом. Костя задрал голову. Небо над Викой ними, бывшее таким голубым и чистым, стало черным. – Оно… оно отвернулось от меня… – с неподдельным ужасом пробормотала Вика. В отличие от своей девушки, Костик обладал более реалистичным и трезвым взглядом на жизнь. – Черт! – воскликнул он и вскочил. – Сейчас гроза начнется! Он поставил обалдевшую Вичку на ноги, схватил ее туфли и потащил к лестнице. Когда Вика, цепляясь за узкие железные перекладины, спускалась в узкую шахту чердака, небо раскололось с оглушительным треском. Девушка чуть не сорвалась с лестницы. Звук был слишком похож на тот, после которого она очутилась на колючем гравии под телом вздрагивающего Ильи. Вика ощутила мягкие, нежные прикосновения капель к своим обнаженным плечам и пришла в себя. Костик уже стоял у лифта. В отсвете молнии Вика увидела его искаженное страхом лицо. Вика подошла к нему и обняла за плечи. Парень был словно каменный. – Ты боишься грозы? – сказала Вика, обнимая его. – Как маленький прямо! – Не грозы, – сказал Костя сквозь зубы. – Автоматных очередей… Я сейчас чуть носом в бетон не лег. Он пришел в себя и чуть усмехнулся. – Рефлекс. Вика отпустила его. Костя нажал кнопку вызова. Вспыхнул красный огонек, элетромотор заурчал, сматывая трос. – Я тебя понимаю, – сказала Вика. – Я тоже в первый момент так подумала… Костя с интересом посмотрел на нее. Вика смутилась. Ей вовсе не хотелось объяснять парню, при каких обстоятельствах она слышала автоматную очередь. Но Костя не стал ни о чем спрашивать, а сказал: – Счастье – это когда тебя понимают… – Я счастлива, – с вызовом в голосе сказала Вика. – И буду счастлива! Костя сообразил, чего испугалась девушка на крыше. Чувствительная женская натура, что поделаешь. – Будешь, – пообещал он. – Еще много раз. Это я тебе гарантирую. По началу всегда так… Не катит и с вазелином. А потом как вставит, как попрет! Дверь лифта со скрежетом распахнулась. – Ты одеяло забыл, – спохватилась Вика. Костя махнул рукой, только сейчас вспомнил о туфлях, которые держал в ней, и протянул их Вике. Они вошли в лифт. Вика нажала седьмой и взяла туфли. Двери закрылись, кабина мягко скользнула вниз. – Обуйся, – сказал Костик. – Простудишься еще. Вика едва успела вставить ступни в узкие лодочки, как лифт снова остановился. Им ведь надо спуститься всего на два этажа. Глава 5 Все члены «Колотуна Бабая» успели привыкнуть к увлечению Орешка наркотиками и воспринимали их как бесполезную, но неопасную привычку, когда барабанщик вдруг как-то очень внезапно и быстро опустился. Ему хватало ума не появляться под кайфом на работе, и уволили Орешка даже не за прогулы (Рикошет сумел упросить мастера), а заставили написать заявление по собственному желанию. Но это ничего не меняло. Орешек был уже не способен на производительный труд в течение восьми часов. Барабанщик, до этого пренебрежительно усмехавшийся в ответ на все предложения обратиться к врачам, неожиданно сам заговорил о том, что хочет сдаться в наркодиспансер. Но в Хиришах работало только подростковое отделение, а в эту возрастную группу Орешек уже никак не попадал. Надо было ехать в областной центр, в Веслогорск. Вторая сложность заключалась в том, что лечение для Орешка стоило очень дорого – у него не было веслогорской прописки и медицинского полиса. Лечение оказывалось бесплатно только в случае, если пациент приходил по решению суда. Но до этого Орешек доводить не хотел. «КБ» собрался в полном составе в гараже для решения этой проблемы, и было решено заплатить за лечение Димы из тех денег, которые группа получила по контракту, и которые Гарик отложил на приобретение хороших инструментов. Вскоре в Веслогорске должен был пройти очередной фестиваль, где «КБ» надеялись восстановить свое финансовое положение. Андрей и Гарик отвезли Орешка в Веслогорск и сдали его в «Катарсис», областной наркологический диспансер. Врач сказал, что длительность курса станет ясна после анализов и оценки общего состояния Орешка, но пообещал отпустить его на концерт под личную ответственность Гарика. Если, конечно, фестиваль произойдет до истечения сроков лечения. Орешек успел вернуться до фестиваля. Гарик похлопотал, и барабанщика взяли на «Хиришнефть». Однако времена изменились. Теперь все группы, желающие принять участие в фестивале, должны были внести «оргвзнос». Сумма не была заоблачной, да только у «КБ» денег в наличии не осталось. Равно как не предвиделось и возможностей где-то раздобыть эти деньги. Контракт с питерской фирмой закончился. Рикошет, еще когда его принимали в «КБ» предупредил, что если ребята возьмут его в свою группу, то контракт с ними возобновлен не будет. Но тогда это не показалось никому особенно важным. Стало ясно, что Рикошет знаком с Василием Владимировичем, и не только знаком, но и находится с ним в каких-то сложных, неприязненных отношениях. Но всем членам «КБ» Рикошет понравился. Андрей же снова задумался о странных отношениях Рикошета со спонсором недавно. Тогда, когда Витек исчез. Он и раньше уезжал в Питер на день, на два, но на этот раз все оказалось гораздо серьезнее. Рикошет никого не предупредил о своей отлучке, ни о целях ее, ни о сроках. Но то, что он взял на комбинате отпуск на месяц за свой счет, наводило на мрачные мысли. Тетя Рикошета, милейшая Марта Эмильевна, у которой жил гитарист, сказала, что не имеет ни малейшего представления ни о том, куда подался ее любимый племянник, ни о том, когда он вернется. Гарика это событие просто подкосило. Он ходил на работу, по-прежнему принимал участие в их совместных посиделках в гараже. Однако Бабай стал необыкновенно молчалив, даже мрачен. Для Андрея, честно говоря, присутствие Рикошета давно уже превратилось в пытку. Свист не мог признаться себе, что ревнует нахального проходимца к своему старому другу, но именно так и обстояли дела. Дружба Андрея и Гарика началась еще в ту пору, когда они ходили по ночам воровать яблоки и охотились с рогатками на кошек. Но с тех пор, как Гарик сманил Рикошета из распадавшейся группы «Акафист», и бас-гитарист переехал в Хириши, отношения старых друзей дали трещину. Хотя Андрей не мог не признать, что для их группы Рикошет оказался очень удачным приобретением. Парень был классным бас – гитаристом, возможно, лучшим во всей области. Вдобавок, Рикошет ни на чем не “сидел”, что было редкостью среди музыкантов. А уж что он вытворял с электрогитарой, было просто уму непостижимо. Лучшие его партии не уступали накрутам Курта Кобейна. При этом он был редкостной язвой, и Андрей, который не умел так хлестко подколоть человека, как Рикошет, втайне невзлюбил бас-гитариста. Прошлой весной, когда они ездили провожать Грина в армию, Андрей спас жизнь Рикошету в привокзальной разборке. Теперь Андрей жалел о тогдашнем своем порыве. Сейчас бы он так не поступил. Свист внезапно понял, кем был Рикошет для Гарика. Более того, Андрей убедился, что об этом знают и Орешек, и Лена. И не просто догадались, как он сам, а именно знали, знали с самого начала. Похоже, что не в курсе были только Рита и он сам. Это было настолько отвратительно и мерзко, что Свисту долго не хотелось верить. Но теперь, когда он смотрел на действия Гарика строго с этой точки зрения, все нелепые поступки друга наконец приобрели смысл и внутреннюю логику. Чем еще, кроме приступа ревности, можно было объяснить то, что этой весной Гарик несколько раз пырнул Рикошета ножом в живот, когда они были в гараже одни? Бас-гитарист объяснил, когда к нему вернулась способность что-либо объяснять, что пытался покончить с собой под влиянием внезапно нахлынувшей депрессии. И это при том, что раны находились на правой стороне живота, а сам Рикошет тоже был правшой и бить себя в эту часть живота ему должно было быть неудобно. А Гарик был левшой. Андрей помнил, что Гарика из-за этого даже в музыкальную школу не хотели брать, и не окажись Марта Эмильевна педагогом не по названию, а по призванию, не видать бы Гарику среднего музыкального образования как своих ушей. У него струны были переставлены на гитаре под левую руку, и когда они вдвоем с Андреем мочили что-нибудь вместе на сцене, то разительно напоминали «Битлз». Единственное, что разрушало сходство, так это хард-роковый репертуар «КБ», несравнимый с нежными мелодиями легендарного квартета. Гарик невыносимо страдал от разлуки с любовником. У Андрея сердце кровью обливалось, когда он смотрел на Бабая. Помочь Гарику он ничем не мог. Глухая ярость все сильнее накапливалась в Андрее. Он ненавидел Витька за то, что он соблазнил Гарика, за то, что привязал Бабая к себе и за то, что причинил Гарику такую боль тем, что грубо и внезапно бросил его. Андрей искренне надеялся, что Рикошет исчез навсегда, что Гарик забудет этого проходимца, как страшный сон, и вернется к своему старому другу. Можно было, в принципе, смотаться в Веслогорск просто так. Хоть раз побыть не участниками, а зрителями. Деньги на дорогу у ребят нашлись бы. Рита охотно разрешила бы им переночевать в ее частном доме. Но Гарик об этом даже не заикался, и Андрей думал, что знает, почему. С уходом Рикошета и Грина «Акафист» распался, но их солист сумел пристроиться в другую веслогорскую группу, в «Экклезиаст». На гитаре Сергей играл лучше, чем сочинял стихи, а из «Экклезиаста», насколько было известно Андрею, как раз тогда ушел один из гитаристов, Саша. Он как раз женился второй раз, что ли, и времени на музыку у Саши теперь не оставалось. Рикошет, однако, мог пойти и не к старому знакомому. Такой бас-гитарист, как Витек, сильно повышал шансы любой рок-группы на призовое место, а то, что Рикошет легок на подъем и действительно влюблен в свою музыку, Андрей понял гораздо раньше, чем догадался о его нестандартной сексуальной ориентации. Гарик боялся увидеть Рикошета. Снизу, из ревущего обладелого зала. Очевидно, похожие мысли посещали и Лену, поэтому в течение томительно тянувшегося месяца никто из них так и не предложил съездить в Веслогорск. Так же, словно по молчаливому соглашению ни Лена, ни Андрей за все время после исчезновения Рикошета ни разу не заводили разговора о пропавшем гитаристе. Вечером перед началом фестиваля музыканты собрались в гараже, где хранили вещи, но вот уже недели три ничего не репетировали. Орешек как раз ушел в ночную смену, но все остальные смогли выбраться. Гарик достал из кессона пару бутылок “Черного Короля”, последнее напоминание об ушедшем лете. Вскоре, в связи с похолоданием и приближением зимы группа собиралась плавно перейти на более крепкие напитки. Вот уже больше часа они сидели в каморке, потягивая ледяное горькое пиво и лениво перебрасываясь короткими фразами. Разговаривали в основном Лена с Андреем, Гарик молчал. Андрей наблюдал за ним с горечью и болью. Гарик словно прислушивался к какому-то далекому голосу, который говорил что-то только ему одному. Свист тоже прислушался. Ему показалось, что за фанерной перегородкой, делившей гараж на две почти равные половины, кто-то осторожно ходит. Андрей вздрогнул и посмотрел на Бабая. На усталом, измученном лице Гарика вспыхнул трепетный отблеск последней надежды, когда за стенкой раздалось шуршание проводов. Андрей тоже отчетливо слышал, как будто кто-то подключает аппаратуру. Гарик поднялся. – Ты куда, Гарик? – спросила Лена. Похоже, она единственная не обратила внимания на шорохи в дальней части гаража. Бабай перехватил внимательный взгляд Свиста и понял, что он тоже уже знает. Но Гарику все это было уже безразлично. Он сел, лицо его погасло. Гарик облизнул пересохшие губы и глотнул пива, стараясь не смотреть на Андрея. – По-моему, Рикошет нас подставил, – вкрадчиво начал Свист. Впервые за этот месяц разговор коснулся Рикошета, и теперь Андрей напряженно следил за реакцией Гарика. Тот тряхнул головой и сказал: – Мы же толком ничего о нем не знаем до сих пор. Может, у него случилось что-нибудь. – Мог бы и предупредить, – возразил Свист, выдохнув дым и исподтишка наблюдая за Бабаем сквозь него. – Значит, не успел, – пожала плечами Лена. – Отпуск взять, однако, он успел, – усмехнулся Свист. Гарик нервно затянулся, поперхнулся дымом, бросил окурок на бетонный пол и вытер слезящиеся глаза. – Я пойду, Рита ждет. Вы посидите еще, если хотите. Ключ от гаража занесешь утром, – и сунул руку в карман за ключами. Андрей открыл рот, но так ничего и не успел сказать. Во всю мощь колонок, так, что задрожала дощатая переборка, раздался первый аккорд вступления к их последнему хиту “Дура”. А за ним и второй, и третий... Андрей побледнел. Остолбеневший по началу Гарик бросился вон, и Лена со Свистом последовали за ним. Рикошет заметил их, оборвал игру и поставил гитару у стула, на котором сидел. Выражения лица Бабая Лена видеть не могла, но у Витька при виде Гарика стало такое лицо, что девушку буквально скрутило от ненависти. «Ну чем, чем же Бабай лучше меня?» подумала Лена яростно. То, что начиналось полтора года назад как легкая интрижка, за это время успело превратиться в самую сильную страсть Лены. И если в самом начале своих отношений с Рикошетом с Лена понимала, что НИКОГДА не станет для гитариста важнее любовника, то теперь она уже не хотела с этим мириться. – Картина Репина «Не ждали», – насмешливо сказал Витек. Манеру сравнивать жизненные ситуации с картинами, реально существующими и выдуманными, он за этот год перенял у Лены. Девушка вышла чуть вперед и сказала: – Да скорее уж «Возвращение блудного сына». Но Витек ее будто не услышал. Он смотрел только на Гарика. – Рикошет...– только и смог сказать тот, и голос у него был жалкий. Лена молчала и оценивающе рассматривала Рикошета. Глаза стали еще больше, полыхают голодным волчьим блеском – спал с лица Витек, да и вообще похудел. «А ему идет», против воли возбуждаясь и сердясь на себя за это, подумала девушка. Голова у Рикошета была такой грязная, что только что сало с волос не капало. И это при том, что, как знала Лена, Витек был чистоплотен до брезгливости. Вскоре после переезда в Хириши Лена уговорила Рикошета отказаться от его слишком уж экстравагантного чуба. Музыкант питал невыразимое отвращение к длинному нефорскому хайру, и теперь Лена поняла, почему. Сейчас, когда волосы парня чуть отросли, Рикошет стал намного красивее. Миловиднее. А в юности, когда был легче еще килограмм на двадцать, Рикошет, наверное, вообще выглядел с длинной прической этаким очаровательным смазливым бесенком. И вызывал восхищение своей красотой не только в женских сердцах. «Наклонностей-то стрижкой не скроешь», мрачно подумала Лена. Сейчас музыкант перешел на короткую стрижку, известную в народе под названием «площадка для мух». Спереди Рикошет оставил все же длинную прядку, которую Лена заплетала ему в тоненькую косичку, спускавшуюся чуть ниже брови музыканта. Но в этот месяц Рикошету явно было не до посещений парикмахерской – волосы его отросли, из короткой щетки превратившись в милые светлые кудряшки. Сейчас же эти кудряшки торчали на голове парня во все стороны, как переваренные макароны-спиральки из кастрюли. Лена поискала глазами более длинную прядь. Она должна была уже доставать парню до кончика носа, и Рикошет вполне мог заправить ее за ухо, чтобы не мешалась. Однако ничего подобного Лена не обнаружила. Девушка поняла, что Рикошет просто отрезал свою косичку, и ощутила болезненный укол в грудь. Андрей подошел и остановился рядом с Бабаем, засунув большие пальцы рук за ремень Он смотрел на куртку Рикошета, зеленую синтетическую куртку от спортивного китайского костюма. Она висела на музыканте мешком, а на спине было жирное черное пятно, как будто кто-то с чувством поддал Рикошету бампером под зад. “Выперли”, – злорадно подумал Андрей. – “Довыпендривался. Захотел, наверное, процентов шестьдесят от суммы приза, зарвался…”. – Рикошет...– как зачарованный, повторил Гарик, по-детски протягивая к нему ладони. – Рикошет, Рикошет, – передразнил его тот не без издевки, но в глазах блудного музыканта мелькнула самая настоящая нежность. – Я уже двадцать восемь лет Рикошет! «Интересно», подумала Лена. – «Почему тогда у него в паспорте поставлен семьдесят пятый год рождения? Если двадцать восемь, должен быть семьдесят третий, даже несмотря на то, что день рождения у Вити в ноябре…». Но, как ни странно, сам себе Рикошет не противоречил – ведь еще в ТХМе, в их первую бурную ночь, музыкант сказал, что ему двадцать шесть. – Обниматься не будем, – добавил Рикошет протянутым рукам Гарика, и Андрей решил, что пора вмешаться. – Где ты был? – спросил он так, что Гарик поморщился. Неуловимым жестом фокусника Рикошет извлек откуда-то сигарету, спички и склонился над огоньком. – Где же ты был, Рикошет? – повторил Андрей. Тот взглянул на него, не поднимая головы, и Андрей почувствовал, как съеживается кожа на затылке. С минуту Витек пусто и жутко смотрел сквозь Свиста, словно окаменев в неловкой позе, и пламя спички неровно дышало в его руках. Лене в этот момент Рикошет опять показался живым воплощением Локи, бога зла, а по совместительству – северного Прометея. Рикошет отвел взгляд, наклонился и прикурил. Свист перевел дух. Витек небрежно отщелкнул спичку в угол и сказал, ни на кого не глядя: – Где был, там уже нет. Он сидел лицом к Бабаю, и только Гарик увидел мимолетную гримасу страдания, исказившую его черты. Сердце у Гарика упало, но он бодро сказал, не подавая виду: – Да, главное, что ты теперь с нами! Рикошет быстро и благодарно взглянул на него и сказал: – Ну че, “Дуру” прогоним? Гарик покачал головой. – Не надо, Рикошет, – сказал он мягко. – Как это не надо, Бабай! – возмутился тот. – Да вас, я вижу, ни на минуту без погонялы оставить нельзя! Вы на концерте экспромтом собираетесь выступать, что ли? – Прекрати валять дурака, – раздражаясь, сказал Андрей. – Ты же сам знаешь, у нас нет башей. – Ваша информация, – противным голосом сказал Рикошет, выгибаясь в его сторону всем своим большим, но удивительно пластичным телом. – Безнадежно устарела. Глаза Гарика вспыхнули, он весь подался вперед. Именно в этот момент Андрей проникся смертельной ненавистью к Рикошету. – Ты?... – не веря, не смея еще верить, прошептал Бабай. От него исходила такая искренняя радость, что согретый ею Рикошет улыбнулся. Он кивнул. На миг лицо Витька исказила угрюмая, болезненная гримаса, словно он опять подумал о том, чего и помнить-то не хотел, но музыкант быстро справился с собой. Гарик отвел глаза, чувствуя как неприятно сжимается все у него внутри. “ Где же он все-таки достал деньги? “– подумал Бабай. Но эту мысль заслонили другие, более насущные. – Так что же мы сидим? – вскричал Гарик. – Лена, ты на вокзал, делай что хочешь, но чтобы билеты на утренний поезд были! Андрей, срочно договаривайся насчет машины – надо ведь все это барахло как-то на вокзал тащить! А я пошел звонить организаторам, проситься, чтобы взяли в порядке исключения… Рикошет в это время отсчитывал деньги, старательно слюнявя бумажки. – Ну, вы идите, – сказал он, убирая бумажник в карман. – А я все-таки прогоню “ Дуру”, я истосковался по гитаре. А потом, наверно, схожу, искупнусь на карьеры, а то грязный, как черт. Вода еще хранила тепло ушедшего лета, и ничего предосудительного в желании Рикошета не было. Гарик ничего ему не ответил; но глубокий взгляд, которым они обменялись, когда он отдавал Витьку ключ, привел Лену просто в бешенство. Ведь ее за все это время Рикошет будто и не заметил даже. * * * Когда Рита подходила к гаражу, удушливая хмарь, весь день висевшая над городом, давила уже невыносимо. Воздух был спертый, и даже резкие порывы ветра, бросавшие в лицо пригоршни песка, не приносили облегчения. В низких обложных тучах что-то пророкотало, отсвет бледной вспышки упал на ворота гаража. I HATE MYSELF AND I WANT TO DIE, причудливо изгибаясь, прокричали уродливые буквы. Надпись красной масляной краской сделал Рикошет, страстный поклонник «Нирваны», причем слова были разделены так, чтобы части слов на обоих половинках ворот были симметричны друг другу. Андрей и Лена зашли к ней в фирму, где Рита сегодня задержалась допоздна. Вместе со старшим бухгалтером девушка подбивала баланс за третий квартал. Друзья сообщили ей радостную новость – бесследно исчезнувший Рикошет вернулся, да не просто так, а с деньгами, и значит, на фестиваль они все-таки едут. – Гарик с ним остался, отметить? – спросила Рита. – Нет, – сказал Андрей. – Он домой пошел, организаторам звонить, договариваться. А Лена сказала: – Рикошет вроде собирался на карьеры идти, искупаться. А потом хотел пару песен прогнать, он уже забыл все. Гарик, наверное, попозже туда придет, вместе и сделают прогон. Рита решила сходить в гараж. Она и сама соскучилась по Рикошету и хотела поболтать с ним. Ворота казались закрытыми. Рита остановилась, заколебавшись. Может, Рикошет еще не вернулся с купания? Идти искать его на карьеры не хотелось. Девушка осторожно потянула створку на себя, и та неожиданно подалась. Рита вошла и задумчиво остановилась, не решаясь переступить через переплетение гибких кабелей, которые всегда казались девушке гнездом змей. Гитара Рикошета, которую он привез еще из Веслогорска, стояла около двери в каморку. Рядом на полу валялся тяжелый кожаный ремень Гарика с клинком в шитых серебром ножнах. Здесь явно недавно играли, но почему тогда пусто? Почему парни не закрыли дверь, когда пошли купаться? «Может, прижали неплотно, а подумали, что закрылась», решила Рита. Тут небо с оглушительным треском разорвалось над гаражом. Первые тяжелые капли обрушились на оцинкованную крышу с грохотом пулеметной очереди. Рита решила переждать дождь здесь, полежать пока в каморке на софе. * * * Гарик уткнулся лицом в подушку и застонал. Рикошет обнял его за шею и поцеловал. Затем вытянулся рядом и с Бабаем и закрыл глаза, ожидая, когда восстановится дыхание. Сердце гулко стучалось в грудную клетку, в глазах догорали фиолетовые круги. Гарик прижался щекой к руке Рикошета и ощутил неровные бороздки шрамов. Бабай приподнялся на локте и понял, что это такое. Рука была искусана, нет, просто безжалостно изгрызена, словно Рикошета терзал волк. Эмиль мягко отнял у него руку и закрыл ею себе глаза. «Сейчас начнется», подумал он мрачно. Гарик закусил губу. – Ты… – сказал он. В этот момент Рикошету показалось, что в гараж кто-то вошел. Хотя дождь уже стучал по крыше гаража, и разобрать что либо в этом грохоте было сложно. Эмиль отвел руку от лица. Гарик почувствовал, как напряглось тело, которое он обнимал. Рикошет смотрел куда-то на дверь, пристально, как смотрит на явившегося проверить капкан охотника попавший в ловушку зверь. Гарик обернулся. Он увидел мертвое, застывшее лицо Риты, ее остекленевший взгляд. Бабай сел. – Рита, – изломанным голосом сказал он. Девушка кинулась вон. Гарик перескочил через Рикошета, на ходу застегивая штаны, и бросился за ней. Рикошет сел, оделся и последовал за ними. * * * Гарик нагнал Риту метрах в двухстах от гаража, крепко схватил за плечи и развернул к себе. Девушка задыхалась от слез, и дождь вместе с ними струился по ее лицу, роскошные волосы слиплись сосульками – Лжец! – взвизгнула Рита, с треском и звоном влепив Гарику пощечину. У Бабая опустились руки. Рита с наслаждением смотрела на красное пятно, проявляющееся на его щеке, и, судя по всему, убегать больше не собиралась. – Говорил же мне Грин! – воскликнула Рита. – Еще прошлой весной... И был прав! А я поверила тебе, твоему жалкому лепету! А ведь я знала, знала, что Рикошет… – Пидорас, – закончил кто-то у нее за спиной. Рита обернулась. Рикошет стоял и смотрел на них. Футболка на нем уже насквозь промокла, вода с нее стекала тоненькими ручьями прямо на кожаные штаны. – Я не это хотела сказать, – неожиданно смутившись, пробормотала девушка. – Я вижу, – сказал Рикошет, глядя на алый отпечаток ладони на щеке Гарика. – Что пар вы уже выпустили. Почему бы нам теперь не сесть и не поговорить, как цивилизованным людям? – Пойдемте в гараж, – сказала Рита. * * * Рикошет не спешил начинать разговор. Он раскочегарил печку, в незапамятные времена снятую отцом Орешка с «Икаруса». В гараже сразу потеплело. Гарик скрылся в каморке и вскоре вернулся с ворохом разнообразного тряпья. Рита вытерла волосы стареньким, обтрепанным по краям полотенцем, которое он принес, и ушла туда переодеться, но дверь за собой не закрыла – не хотела оставлять парней наедине. Те зато смогли украдкой полюбоваться ее обнаженным телом, когда она стянула насквозь промокшее платье. Гарик перехватил взгляд Эмиля, устремленный на Риту. Сам-то он видел это зрелище не в первый раз, но выражение лица Рикошета окончательно укрепило парня в том, о чем Гарик догадался почти два года назад, холодной зимней ночью. Парни развесили свои футболки над печкой, на длинной железной скобе, которую укрепил в потолке еще отец Орешка. Скоба угрожающе зашаталась – от времени крепление ослабло – но выдержала. Гарик одел поношенную рубашку цвета хаки. В ней Орешек, видимо, вернулся из армии. Рикошету досталась майка с растянутым воротом, вылинявшая до такой степени, что никто не догадался бы, какого цвета она была изначально. Его кожаные штаны не промокли, а вот Гарику пришлось сменить и футболку, и брюки. Девушка попыталась повесить платье на скобу, но для нее это было слишком высоко. Рикошет взял мокрую одежду из рук Риты и повесил сам. Рита пробормотала: «Спасибо» и села на стул у самого выхода из гаража. Гарик опустился на колченогий табурет рядом с перегородкой. Рикошет прислонился к стене гаража, оказавшись почти ровно между парнем и девушкой. – Ко мне у кого-нибудь претензии есть? – спросил Витек. – Нет, – сказала Рита. Гарик отрицательно мотнул головой. – Хорошо, – продолжал Рикошет. – Вопросы ко мне? – Ты его любишь? – спросила Рита. – Да, – сказал музыкант. Вдруг лицо Рикошета изменилось, парень поднял руку, словно защищаясь. – Только не спрашивай, ради бога… Рита опять перебила его, думая, что знает концовку. И как в тот раз, ошиблась. Сердце Гарика болезненно сжалось – он-то понял, что хотел спросить Эмиль на самом деле. – То, что он тебя любит, ни у кого не вызывает сомнений, – сказала девушка с горечью. – Вопросы друг к другу? – сказал Рикошет. – Зачем ты мне врал? – спросила Рита. У Гарика задрожали губы. – Я боялся, что ты уйдешь, – сказал он тихо. Рита жестко усмехнулась. Рикошет вытащил сигареты, закурил и стал смотреть на поплывший в воздухе дым. – Но если я уйду сейчас, когда ты ко мне уже крепко привык, разве тебе не будет больнее? – сказала она. Гарик промолчал. – Еще вопросы? Гарик покачал головой. – Тогда давайте думать, что нам делать дальше, – сказал Рикошет. – Если этого захочет хотя бы один из вас, я уеду. Навсегда. Так мы решим эту ситуацию. Гарик вздрогнул и с ужасом посмотрел на Риту, но девушка молчала. – Да, кстати… – произнес Рикошет и вытащил из брюк записную книжку на спирали. Открыл, вырвал из нее листок и протянул Гарику. – Там в Питере сейчас новый проект начинают, – сказал он. – Я поговорил с людьми. Тебе надо будет приехать, попробоваться. Я думаю, что тебя возьмут. Тут описание проекта, контактные телефоны, в общем, все… Гарик взял листок. Рита тем временем собралась с мыслями. – Ты не представляешь, как он мучился без тебя, – сказала она. – Нет уж, оставайся. Если бы мы жили в благословенной Швеции, можно было бы жить втроем, черт с вами. – Нет, – сказал Гарик. Они оба посмотрели на него, одинаково удивленные. Рикошет думал о похожем варианте, но ожидал, что против будет как раз Рита. – Мы не в Швеции, – сказал Бабай с усилием. – Можно уехать в Питер, – сказал Рикошет. – У меня трехкомнатная квартира там… Рита присвистнула. – Однако, – сказала девушка. Подумала и добавила: – А что, можно. С работой там, говорят, вообще проблем нет… И нефтяные заводы есть, так что ты, Гарик, может даже по специальности устроишься… – Нет, – повторил Гарик, чувствуя, как погружается в черную пучину отчаяния. – Но почему? – сказал Рикошет. – Тебе что, стыдно в моей квартире жить, что ли? – Я не хочу, чтобы ты с ней спал, Эмиль, – сказал Гарик тихо. Рита озадаченно посмотрела на музыканта. Она знала, что его настоящее имя вовсе не Виктор Решетников, но за полтора года привыкла к этому имени, как и сам Рикошет. «Эмиль.. Какое удивительное имя», подумала девушка. – «Почти как…». – А мы к этому раньше или позже придем, если будем жить все вместе, – закончил Гарик. – Тебе, значит, можно, а мне нельзя? – немедленно воскликнула Рита. Рикошет бросил окурок, завел руки за спину и прислонился всей спиной к стене. – Я об этом и говорю, – ответил Гарик устало. – А меня, – сказал Рикошет спокойно. – Как я понял, никто не спрашивает? Рита смутилась. Гарик пристально посмотрел на музыканта. – Вот видишь, – сказала девушка. – Это все пустые страхи твои. Он меня и не хочет. Напридумывал себе всякой чепухи… Рикошет опустил взгляд. Лицо Гарика исказилось от ярости. – Спроси его! – воскликнул он, перебивая Риту. Девушка пожала плечами. Лицо Рикошета застыло, как каменная маска. – А чего спрашивать, – сказала она. – Ясно ведь, что наши желания совпадают. Гарик побледнел. – В смысле? – переспросил Рикошет. – Я хочу его, так же, как и ты, – сказала Рита, глядя на Рикошета. Несмотря на некоторую развязность тона, он отчетливо видел в ее глазах страх. – Нам придется научиться делить Гарика… Рита поднялась. – Ладно, пойду я. Поговорили мы хорошо, теперь думать надо, прикидывать. Гарик тоже встал. – Не надо, – сказала девушка. – Побудьте вдвоем. Просто мне Лена с Андреем сказали, что ты приехал, а дома Гарика не оказалось, записка только, что пошел в гараж. Я и подумала, что вы тут, дай, думаю, зайду, поболтаем… Я по тебе соскучилась, Рикошет. Но вы, я думаю, соскучились больше, а я к вам в самый неподходящий момент вломилась… Рикошет улыбнулся. Рита сдалась на милость победителя, и ей было трудно и больно, но ломать ее он не хотел. – Ну, не то что бы, – сказал парень непринужденно. Если бы они смогли шутить на эту тему, это стало бы большим шагом вперед. – Самый неподходящий момент был минуты на три раньше, чем ты пришла. Рита сощурилась: – «Кто-то из нас должен был остановиться, я не мог»? Даже Гарик чуть улыбнулся через силу. – Ну да, – сказал Рикошет, смеясь. – Может, я все-таки провожу тебя? – Тут, говорят, какой-то маньяк объявился, – добавил Гарик. – Нет, – сказала Рита. – А что до маньяков, у меня газовый баллончик есть… Она подошла к обогревателю, потрогала платье. Одежда еще не просохла до конца. Рита вздохнула – предстояло идти в этом жутком тряпье, юбке, принадлежавшей, наверно, еще матери Орешка, если не бабушке, и кошмарной блузке а-ля сороковые. Рита обняла Гарика, помахала рукой Рикошету и вышла. Дождь уже кончился, так что можно было спокойно идти домой. Если не брать в расчет маньяка, конечно. Рита не сомневалась, что Рикошет уговорит Гарика. Тем более, это был единственный выход из ситуации, в которой они все оказались. Нравы в Хиришах отличались, если можно так выразиться, агрессивной патриархальностью, и жить втроем здесь они бы не смогли. Рита двинулась вперед, огибая лужи. Как сильно бы ни хотелось девушке поскорее попасть домой, идти через карьеры она не рискнула. * * * Некоторое время в гараже стояла тишина. Гарик посмотрел на Рикошета. Тот стоял с закрытыми глазами, закусив губу. Бабай усмехнулся. – А ты железный человек, – сказал он. – Сразу видно, внук эсэсовца… Рикошет открыл глаза. Затем медленно вытащил руку из-за спины и показал Гарику. Пальцы Рикошета сильно дрожали, как не у всякого запойного алкоголика с похмелья. – Мой дед служил в вермахте, – сказал он спокойно. – В инженерных частях. Ну знаешь, глубоко эшелонированная линия обороны, эскарпы, размещение огневых точек… Хотя мог и в СС пойти, генеалогическое древо позволяло. Гарик усмехнулся. К солисту «КБ» понемногу возвращался нормальный цвет лица. Рикошет повернулся к нему спиной и пошел к обогревателю, проверить, не высохла ли куртка от спортивного костюма. Гарик тоже подошел к печке и проверил свою футболку и брюки. – И давно ты догадался? – не оборачиваясь, спросил Эмиль. – Сразу, – сказал Гарик. – Когда ты отказался со мной, увидев, что меня выбрала Рита. Рикошет молчал, машинально сжимая в руках куртку. Гарик всхлипнул. – Господи, вот связался с садистом, – с мукой в голосе произнес он. Эмиль передвинул полусырую куртку поближе к центру потока теплого воздуха и обернулся. – Дай-ка я тебе напомню кое-что, – сказал он и потянул вверх майку. Гарик поспешно схватил его за руки. Ужас и отвращение к себе охватывали Бабая каждый раз, когда он видел огромный, сантиметров на двадцать, шрам на животе Эмиля. – Я помню, помню, – пробормотал Гарик, прижимаясь к нему. Рикошет стоял и смотрел вниз, на осветленную полоску вокруг макушки в его черных волосах. Выглядело, конечно, не так стильно, как колорированная полоса в форме спирали, закручивающаяся на затылке, которые сейчас вошли в моду, но все равно смотрелось достаточно необычно. Гарик покрасился в его отсутствие, и парень только сейчас обратил на это внимание. Что-то Рикошету это полоска напоминала, да только он никак не мог понять, что именно. – Ты ведь хочешь, чтобы я тебе разрешил… Сам! – простонал Гарик. – Боже мой, сколько раз я вас вместе оставлял, и провоцировал, и тогда даже Ритку возбудил, чтобы она вроде как сама тебя попросила… Но ты! Ты ничего не сделал! Рикошет осторожно отвел его руки. – Так вот за что ты тогда меня чуть не убил, – сказал он. – Да, – сказал Гарик. – Ты неправильно понял, – сказал Рикошет. Гарик уже окончательно пришел в себя. – Правильно или нет, – сказал он. – Ты добился, чего хотел. Я тебе разрешаю. Мало того, я требую. Даю тебе две недели сроку. Но если ты не соблазнишь ее, я сам ей все расскажу. Эмиль вздрогнул. – Нет, – сказал он. – Да, – сказал Гарик. – Да, черт подери! Хватит! – Гарик, – сказал Рикошет мягко. – Тебе будет очень тяжело… – А тебе, – сказал Гарик. – Было легко все это время? – Ну, – усмехнулся Эмиль. – В серной кислоте трудно плыть только первые сто метров, пока кости не обуглятся. Хорошо. Если я… Ты поедешь с нами в Питер? – Не знаю, – сказал Гарик. Рикошет удивленно приподнял бровь, но решил не углубляться в эту тему. – Я останусь ночевать здесь, – глядя в сторону, сказал Гарик. – Ну, пойдем, – сказал Рикошет. – Я чертовски устал сегодня… Покурю вот только. Он достал сигареты. Гарик отрицательно покачал головой: – Сегодня я хочу спать один. Эмиль усмехнулся. – Гарик, – сказал он. – Ты еще не заметил, что блицкриг для меня не характерен как способ действий? Ну что ты? Успею я, ты же мне пол-месяца дал… Гарик отошел от Рикошета и внезапно с такой силой ударил по переборке, что та хрустнула. Рикошет вздрогнул. – Я знаю, где ты был, Эмиль, – тихо сказал Гарик. – И как ты достал денег. Эмиль на миг закрыл глаза, на скулах у него перекатились желваки. Сигарета упала на бетонный пол гаража – он так сильно сжал пальцы, что сломал ее. Рикошет открыл глаза, старательно раздавил окурок и только потом медленно произнес: – Но ты их взял. – Хочешь, не поедем никуда? – порывисто воскликнул Гарик. Эмиль отрицательно покачал головой и сказал мрачно: – Это что же, я зря задницу-то собственную рвал? Гарик подошел к нему и поцеловал в шею. – Ты поэтому и в Питер не хочешь ехать со мной? – сказал Рикошет. – Не из-за Риты? Из-за… – Да, – глухо сказал Гарик. – Да! Насчет Риты… К этой мысли я привык, я жил с этим ожиданием, как живут люди с диабетом или ишемией… Но… Куда бы я не устроился, столько денег, сколько ты стоишь, мне не заработать. А тот жирный мудак все время будет рядом! – Гарик… – Я двадцать шесть лет Гарик, – ответил Бабай. – Если бы это хотя был человек, которого я не знаю… Но я его видел, я могу представить вас… И меня это бесит! Я привыкну, я забуду, но сейчас уходи, прошу тебя… * * * Когда огромная темная фигура двинулась ей навстречу от развалин на вершине холма, пользовавшихся в Хиришах дурной славой, Рита так резко шарахнулась в сторону, что чуть не сшибла ограждение моста. Она больно ударилась коленкой о перила, и это вернуло ей присутствие духа. Рита вытащила баллончик из сумочки. Недавно объявившийся маньяк специализировался на девочках-школьницах, старшеклассницах, но росту Рита была невысокого, а паспорт маньяк вряд ли спрашивал у своих будущих жертв. Рикошет вошел в круг света от фонаря. Девушка только сейчас толком разглядела его и поняла, как он сильно изменился во время своего отсутствия. Парень нашел в гараже банку с шампунем и вымыл голову, пока купался. Волосы Рикошета почти высохли, и теперь лежали светлой волной. «А ведь ему так гораздо больше идет», неожиданно подумала Рита. – «И чего Рикошет все время под ноль стрижется…». Да и в обтягивающей футболке стало видно, что парень заметно похудел. А в глазах Риты любе снижение массы всегда расценивалось как плюс. – Разрешите вас проводить, девушка? – сказал Эмиль. – Я тебе платье принес, оно высохло… Рита глубоко вздохнула. Теперь она заметила в его руках увесистый сверток. – Ты с ума сошел, Рикошет… Я чуть не описалась, – сказала она жалобно, подходя к нему. – Пойдем в развалины, я переоденусь. Они поднялись на холм, стараясь не задевать мокрые после дождя кусты. Рита в нерешительности замялась у входа в дом. – Не волнуйся,– сказал Рикошет. – Я там все фекалии утоптал, пока ждал тебя, по крайней мере, не поскользнешься… Рита хмыкнула и вошла внутрь. Раздался звук расстегиваемой молнии – девушка снимала юбку. – Как ты здесь оказался? – спросила она через стену. – Гарик сказал, что хочет остаться один и все обдумать, – ответил Рикошет. – Вот я и подумал, что тебе не стоит идти по ночному городу одной, особенно в таком виде. А через карьеры ты вряд ли пошла бы. Я надеялся нагнать тебя здесь, и, как видишь, не ошибся… Из проема появилась рука Риты. Он подал платье. – Гарик согласился? – спросила она. – Да, – сказал Рикошет. В конце концов, не сильно он и соврал. Рита ведь не спрашивала, на что согласился Гарик. – У меня вообще всегда получалось уговаривать людей. Рита появилась из развалин. В руках у нее был мятый ком с одеждой. – Куда теперь это деть, не знаю, – сказала девушка озабоченно. – Оставь здесь, – предложил Рикошет. – Вот повезет кому-то… Рита метнула тряпье в проем. Они спустились с холма. Парень подал ей свернутую калачиком руку. Девушка взяла его под локоть, и они двинулись вперед. – Это точно, – сказала Рита с отчетливым уважением в голосе. – Причем ты умеешь заставить говорить на темы, которые и в кошмарном сне не приснятся, без соплей и ругани. – Ну, – сказал парень. – Я долго жил с одним питерским авторитетом… Рита поперхнулась, а Рикошет продолжал как ни в чем не бывало: – Бандиты вовсе ведь не такие тупые отморозки, которые чуть что хватаются за волыны. Случаются, конечно, кровавые безобразия, но обычно стараются до этого не доводить. Стараются найти человека, авторитетного, которого уважали бы обе стороны, и просят его быть кем-то вроде арбитра в переговорах. Алик как раз и был таким… Он часто брал меня с собой, не специально, получалось так. А я молчал, смотрел и слушал. – Ты оказался способным учеником, – сказала Рита. Эмиль не ожидал, что девушка удержится от следующего вопроса. Но она молчала, и парень был благодарен ей за это молчание. Рита и сама догадалась о возможной причине разрыва. Век бандитов, даже самых авторитетных, обычно недолог… – Ты на меня сердишься? – спросил Рикошет, когда они уже подходили к горбатому домику остановки. Они еще успевали на последний автобус. Добираться пешком Эмилю не хотелось. В отличие от Гарика, он с местной шпаной знаком не был, а до улицы Героев идти надо было через весь город. – Можешь и меня ударить, если хочешь… Он остановился и чуть наклонился, чтобы Рита могла достать до лица. Девушка вздохнула. – Нет, – сказала она. – Тебя я бить не буду. – Почему? – Я же знала, – Рита замялась, но наконец нашла определение, лишенное оскорбительного оттенка: – Кто ты… Я поверила в сказки Гарика потому, что хотела верить, и наказывать тебя за мою трусость было бы нечестно. – Ты очень этичный человек, – сказал Рикошет, выпрямляясь. Они пошли дальше. – Тебя правда Эмилем зовут? – спросила Рита, когда они миновали пост ГИБДД. Парень кивнул. – Ты только не смейся, – сказала Рита. – Но меня Эмилией хотели назвать. Тогда фильм этот, «Обыкновенное чудо», только что вышел, и маме моей очень нравился… Парень усмехнулся: – Почему же не назвали? – Папа сказал, что нечего из девочки такого солдафона в юбке делать. Мама обиделась, конечно, но уступила. Все-таки хорошо, что ты вернулся, Рикошет… то есть Эмиль. Гарик до такого отчаяния уже дошел, что первый раз за все время, как я с ним живу, о свадьбе говорить начал. – И что ты? – спросил Рикошет с любопытством. – Ну, мы в пятницу хотели заявление идти подавать, – сказала Рита. – Завтра то есть. – Не, завтра не получится, – сказал Рикошет. – Мы ведь все в Веслогорске будем. На остановке, несмотря на поздний час, было полно народу, и продолжать столь интимный разговор Рита постеснялась. Автобус подъехал минут через пять. Войдя в него, Рита хотела сесть, но на облюбованное ею место плюхнулась шустрая старушка. Совершенно непонятно было, куда это почтенная бабуля собралась на ночь глядя. Хотя, возможно, она как раз возвращалась домой после затянувшихся посиделок с подругой столь же преклонного возраста. Бояться, что ее изнасилуют, старушке уже было поздно, а грабить у нее явно было нечего. Рикошет успел сесть. Увидев, что Рита опоздала занять место, он похлопал себя по коленям. Девушка нерешительно посмотрела на него, но тут на Риту попытался облокотиться какой-то пьяный, и у нее не осталось выбора. Рита села к Эмилю на колени – та самая шустрая бабулька, из-за которой девушке пришлось это сделать, неодобрительно покосилась на парочку и поджала губы, отчего у нее зашевелились под носом усы. Автобус закрыл двери и тронулся. – Тебе ведь это неприятно, наверное, – пробормотала Рита на ухо Рикошету. Он не стал напоминать девушке, что эту тему они уже обсуждали. – У Гарика есть словарь иностранных слов, я знаю, – сказал Рикошет. – Когда придешь домой, посмотри там, что значит «бисексуал». – Это я и сама знаю, без словарей, – сердито сказала Рита. – Но кто-то ведь нравился тебе изначально, больше… Рикошет усмехнулся: – Изначально мне нравились как раз женщины. Тут к ним протолкалась кондуктор. Ритин проездной не вызвал у нее вопросов, а вот Рикошета она оглядела с большим недоверием, прежде чем продать ему билетик. Парень надел свою куртку, но жирные пятна на ней расплылись, и Рикошет выглядел, мягко говоря, бомжевато, несмотря на свои кожаные штаны. Рита молчала до тех пор, пока они не вышли. Но по дороге к многоэтажке, где им предстояло расстаться, девушка наконец собралась с духом и спросила: – Извини, конечно, я не в свое дело лезу… Но почему, если ты любил женщин, ты…? Она боялась, что Рикошет рассердится и ответит в своем неподражаемом язвительном стиле, который Рита не забыла, несмотря на долгую разлуку. – Я-то вам не нравился, – сказал Эмиль. – Да ну, – сказал Рита недоверчиво. – Ты же вон какой красавец… Парень искоса посмотрел на нее. – Женщины меня боятся, почему-то, – сказал он. – Видите вы что-то такое во мне, чего я сам не замечаю… – Ты холодный, – сказала Рита задумчиво. Рикошет остановился. – Я? – с непередаваемой интонацией переспросил он. Рита смутилась. – Ты же меня понял, – пробормотала она и потянула его за руку. Парочка двинулась дальше. – Нет, не понял, – сказал парень. – Ну хорошо хоть, что не теплый…. – «О, если бы ты был холоден или горяч, а так ты просто тепел»? – спросила Рита. – Ты это имел в виду? Эмиль посмотрел на нее с удивлением и удовольствием. – Да, – сказал он. – А ты откуда знаешь эту фразу? Рита пожала плечами: – Так, всплыло откуда-то. Пара вошла во двор. Только Рита успела подумать, что ей совсем не хочется подниматься в квартиру, где ее никто не ждет, как Рикошет сказал: – А вообще, это долгая история… – Я никуда не тороплюсь, – сказала Рита обрадовано. – Давай вон сядем на лавочке у подъезда, покурим, и ты мне расскажешь… Если, захочешь, конечно. Эмиль сел верхом на лавочку и снова приглашающе похлопал перед собой. Рита заколебалась. Ее платье было слишком легким для осенней ночи. «Да в конце концов», подумала Рита. – «Гарик же вообще с ним спит! А я только рядом сяду…». И она решительно уселась между раздвинутыми ногами Рикошета и прислонилась спиной к его груди. Парень угостил ее сигареткой, поднес огонь, и некоторое время молчал. Рита не торопила его. Девушка курила и смотрела на звезды – тучи ушли, небо очистилось, и теперь далекие огоньки беззвучно перемигивались в темноте, словно посылали ей какое-то послание. Но кода к шифру звезд Рита не знала. Ее это особенно и не заботило, честно признаться. От тела Эмиля исходило уютное тепло, и девушка совсем расслабилась. – Это не очень красивая история, в общем-то, – сказал Рикошет, затягиваясь. – Ну, у меня были женщины, много… разных. Но я никого не любил, так... спал. А когда я полюбил девушку… она посмеялась надо мной. Сделала из моей любви скабрезный эпизод на потеху компании. – Жестоко, – вздохнула Рита. – И что ты сделал? – Я отомстил, – сказал Эмиль. – Я дождался, когда она добилась благосклонности человека из сливок той компании. Она давно мечтала о нем. А он был бисексуалом, причем настоящим… Он больше любил мужчин. Рита ахнула и повернулась к нему лицом. – И ты соблазнил его! – еще не веря, сказала она. Рикошет криво усмехнулся и кивнул. – Сначала, правда, я отдался одному пожилому дядечке, который давно по мне слюнями исходил. Тому авторитету. – Чтобы быть во всеоружии, – прошептала Рита. Она так и осталась сидеть в этой необычной, перекрученной позе, глядя на музыканта во все глаза. У Эмиля комок встал в горле. Такого взаимопонимания в своей жизни он еще не встречал. Он снова кивнул. – Этот ее возлюбленный с ума сходил по мне, – продолжал Рикошет. – Везде бегал за мной, а когда я сказал, что мы расстаемся, чуть не повесился. Он был в таком глубоком отчаянии, что предложил ее мне. Ошеломленная Рита открыла рот, но так ничего и не произнесла. – Ее – мне, – повторил Рикошет. – Она стояла передо мной на коленях и умоляла взять ее. Но в глазах ее было не желание, а ненависть самой высшей пробы. Она-то все понимала… Эмиль бросил окурок в сырую траву, и Рита машинально повторила его движение. Девушка напрочь забыла про свою сигарету, и та просто тихонько истлела уже почти до самого фильтра. Рикошета не так уж сильно взволновали перипетии той давней истории. Эмиль почувствовал, что еще немного – и Рита заметит, что ее тело возбуждает его гораздо больше любого мужского тела. Рита осторожно кашлянула: – И ты… Рикошет отрицательно покачал головой. – И я сказал, что не сплю с женщинами, которые не хотят меня. Рита вздрогнула, неожиданно вспомнив, как Грин в ту ночь после концерта сказал тоже самое. Девушка подумала, что несмотря на их внешнюю непохожесть, всю разницу характерах и судьбах, где-то очень глубинно и Рома, и Эмиль очень похожи друг на друга. О том, что Гарик в их самую первую ночь задал тот же вопрос, что и два ее друга, Рита уже забыла. – И что дальше? – спросила она. – Дальше уже не интересно, – сказал Рикошет и продолжал будничным тоном: – Он вкатил ей смертельную дозу морфия – а много ему не понадобилось, наркоманкой она не была – написал предсмертную записку, в которой по счастливой случайности ни разу не упомянул моего имени… и выпрыгнул с тринадцатого этажа. Я пришел на похороны, я думал, что мне будет горько или стыдно… Но я испытал только бешеную, отвратительную радость. Я так испугался этого чувства, что первый раз в жизни напился по-настоящему… Вот и все. – Я вот это имела в виду, когда сказала, что ты холодный, – сказала Рита. В ее голосе отчетливо слышались уважение, восхищение и упрек. Но не страх. И когда Рикошет понял это, он вдруг почувствовал, как в глубине его души расслабились туго натянутые струны, те, которых давно никто не касался, и приятный звон разлился по его телу. – Точнее будет сказать, – продолжала Рита. – Ты гордый, Эмиль. – Ужасно, – ответил Рикошет, морщась. – А ты знаешь, что стало с одним ужасно гордым ангелом? – смеясь, спросила Рита. – Знаю, – спокойно ответил Эмиль. – Он стал хозяином этой жизни, этого мира. Девушка хмыкнула и отвернулась. Он положил руки ей на живот таким уверенным движением, словно делал это уже тысячу раз. Если бы Рита напряглась, Рикошет убрал бы руки, но девушка в ответ откинула голову назад и положила ему на плечо. Эмиль видел ее расслабленное, запрокинутое лицо. Он стиснул зубы и закрыл глаза, чтобы сдержаться… не наклониться к этому лицу… – Скажи, – сказала Рита лениво. – А вот тогда, зимой… Ведь это не Гарик попросил тебя уйти. Это ты попросил его доставить мне удовольствие, да? Рикошет в тот момент пытался вспомнить, сколько этажей в Пизанской башне, и скрытый смысл вопроса ускользнул от внимания музыканта. – Да, – сказал он. И в тот же момент почувствовал, как внутри Риты взвилась, вырвавшись из-под давления, туго закрученная пружина. Он едва успел отдернуть руки. Девушка вскочила. Эмиль увидел на ее лице слезы. – Рита, ты неправильно поняла, – сказал он и тоже встал. – Так значит, это была жалость, – прошептала Рита. – И даже не его, а твоя… Она горько усмехнулась: – Что же, спасибо, Эмиль. Ты настоящий друг. Рита метнулась в подъезд прежде, чем Рикошет успел перешагнуть через лавочку и загородить ей дорогу. Парень хотел последовать за ней, но тут услышал, как загудел лифт, унося Риту в высь. В безопасность за крепко запертой дверью квартиры. Рикошет тихо выругался. – Ну почему я такой идиот? – пробормотал он сквозь зубы. Оставалось только пойти домой. Эмиль достал мобильник. Надо было еще обрадовать тетю Марту. * * * Когда нога в тяжелом ботинке в очередной раз проехалась по ее заду, Шамиля даже не вздрогнула. – Пристрелить ее, что ли, – с отвращением сказал Артур. – Зачем стрелять? – сказал Максим рассудительно. – Давай предложим Грину. – Молодой он еще, – сказал Артур сквозь зубы. – Какой же Грин молодой? – удивился Макс. – Если так считать, то он был бы уже дембель. – Странный он какой-то. Сразу после учебки контракт подписал. – Может, у него на гражданке долгов на самолет, – меланхолично сказал Макс. – Да мало ли что… А Генрих Грина любит. Ты залетишь в следующий раз, а Грин вспомнит, что Артур ему такую классную телку подогнал, и скажет Генриху: Да не ругайте его, все мы люди… – Дело говоришь, – сказал Артур задумчиво и снова пнул чеченку. – Вставай, сука! Шамиля с трудом поднялась. Движение отозвалось болью во всем теле, нещадно избитом. И не только. Максим открыл дверь радиостанции и выпрыгнул из кунга. – Иди, – сказал Артур. Ноги подвели Шамилю, когда она спускалась по узким ступенькам фургона. Чеченка упала прямо в грязь. – Ну вставай, чего разлеглась, – сказал Макс. Он был спокойнее Артура и не сопроводил свои действия пинком. Шамиля поспешно встала на четвереньки. Но подняться на ноги она не успела. – Ай, как красиво стоит, – сказал Артур и бесцеремонным рывком он задрал рваный подол. – Дай-ка я ее еще раз дерну … Напоследок. Максим закурил. Выпускница 2-ого ЛМИ, кандидат медицинских наук и еще неделю назад – заведующая отделением общей хирургии городской больницы думала только о том, каким окажется Грин. Артур зарычал и укусил ее в шею, уже черную от укусов сержанта, но Шамиля не вскрикнула. Привыкла. – Пойдем, – тяжело дыша и застегивая брюки, сказал Артур. Они пошли. Шамиля оглядывалась по сторонам, щурясь. За трое суток, проведенных в полутемном кунге, она отвыкла от света. Забыла о том, что снаружи осень, самая красивая ее пора, когда зеленые склоны гор превращаются в палитру безумного художника. Рваное платье совсем не грело. Обнаженные руки Шамили покрылись мурашками, но она даже не заметила этого. Шамиля думала только о том, будет ли Грин бить ее. И если будет, то куда. Они подошли к обшарпанному вагончику. Оттуда сытно тянуло борщом. Шамиля поняла, что это походная кухня русских. Максим гулко постучал в железную дверь. – Грин, выгляни-ка! – крикнул он. – Мы тебе сюрприз принесли! Дверь открылась, и из нее выглянул нахмуренный Грин в фартуке сомнительной чистоты. У Шамили сжалось сердце, когда чеченка увидела, что это совсем еще мальчик. Кудрявые черные волосы стояли на голове Грина пушистой шапкой. Если бы не кудряшки, Грин был бы копия Аслана, младшего брата Шамили, погибшего неделю назад. Артур зарезал его на глазах у дико вопящей сестры. У Шамили помутилось в глазах. В этот момент она утратила последний контакт с реальной жизнью. Впрочем, чеченка и так уже не особенно за нее держалась. – Чего вам? – сказал Грин недовольно. Увидев Шамилю, он непроизвольным движением вытер руки о фартук. – Мы тебе бабу привели. – Нафига она мне сдалась? – пробурчал Грин. – Она тебя хочет, – сообщил Максим. – Прогуляйся с ней в лес на полчасика. А потом пусть валит к своим. Надоела уже здесь. Далеко только не отходите, там мины. – Не баба – огонь! – сообщил Артур и ущипнул Шамилю. Та тихо вскрикнула. – Как кричит! – Да я уже слышал, – сказал Грин хмуро. – Спасибо, конечно. Но борщ у меня… перекипит. И ребята скоро вернутся. – Я посмотрю за твоим борщом, дорогой! – воскликнул Артур, прижимая руку к груди. Грин криво усмехнулся. – Так ты идешь? – сказал Макс. – А то мы ее сейчас отведем подальше и пристрелим. В глазах парня мелькнула короткая вспышка. – Ладно, – сказал он неохотно. – Подождите. Грин скрылся в кунге. – За резинкой, что ли, полез? – спросил Максим. – Так у меня есть, я тебе дам. Грин появился в открытой двери. Он искал не презерватив, а автомат. – Молодец, – похвалил его Артур. – Настоящий джигит. Грин спрыгнул на землю. Максим дал ему распечатанную коробочку. – Там один остался, – сказал Макс. – Ты его не снимай просто, если еще раз захочешь. – Можешь ей потом патронов дать, сколько не жалко, – добавил Артур. – На еду обменяет у себя, мы ее не шибко здесь кормили. Грин посмотрел на Шамилю и повел стволом автомата в сторону леса. Чеченка опустила глаза и пошла вперед. – Далеко от лагеря не отходите, – повторил Максим. – Вали ее на тропинке прямо. Там Генрих сегодня проверил все. Они вошли в лес, и голоса стихли. Шамиля не смотрела ни на желто-красную листву вокруг, ни себе под ноги. Вдруг Грин схватил ее за плечо. Чеченка замерла. – Растяжка, – сказал Грин. – Странно… Тебе придется переступить. Осторожненько, давай. Шамиля посмотрела вниз и увидела белую струну лески. – Перешагивай, ну! – повторил Грин. Но она не могла. Ни в том смысле, в котором имел в виду Грин, ни в более широком. Грин понял, что чеченка собирается сделать, в самый последний момент. Он рванул ее на себя, подсекая ноги, и они покатились по траве. Шамиля отбивалась, безнадежно, отчаянно. Грину мешал автомат, висящий на груди. Вдруг Шамиля почувствовала, что у Грина встал, и прекратила биться, вся сжалась и замерла. – Дура! – заорал Грин. Женщина втянула голову в плечи. Но он отпустил ее, встал. Шамиля открыла глаза. – Лежи здесь, – сказал Грин. – Дернешься – пристрелю, поняла? Чеченка поспешно кивнула. Грин вернулся к тропинке. Шамиля не стала смотреть, как он осторожно снимает растяжку и убирает гранату в карман штанов. Когда Грин обернулся, женщина лежала на спине, раскинув ноги и безразлично глядя в небо. Юбку она закинула на грудь. Грин почувствовал, что сейчас заорет на весь лес и кинется прочь, ломая кусты. Чтобы успокоиться, он глубоко вдохнул и сжал автомат так, что стало больно рукам. Грину вспомнился фильм «Белое солнце пустыни». Он нервно засмеялся. Комедии нынче были не в моде. Сейчас небесный режиссер снимал совсем другой фильм. Героический боевик. С двадцатилетним пацаном в главной роли. «В конце концов, ты ведь именно этого и хотел, когда шел сюда», подумал Грин. – «Кушать подано!» Он услышал голос чеченки и вздрогнул. – Ты добрый мальчик, – сказала она монотонно. – Застрели меня, когда кончишь… Пожалуйста… Грин скривился и потащил автомат через голову. – О, какой ты добрый! – воскликнула чеченка. Грин отломил рожок автомата и бросил на траву. Шамиля села. Глаза ее удивленно расширились. – Мальчик, – пробормотала она. – Спасибо… – Вытащи патроны и рассуй по карманам, – сказал Грин, не глядя на чеченку. Щека у него дергалась. – Все сразу своим не показывай, а то отберут. – Благослови тебя Аллах! – воскликнула Шамиля. Грин повернулся в ней спиной и медленно побрел назад по тропинке. Он не слышал, как защелкали патроны, которые Шамиля торопливо вытряхивала на траву. Грин думал, как объяснить Артуру и Максиму, почему он вернулся так быстро. Самый очевидный ответ ему в голову не пришел. * * * Артура Рома увидел сразу. Тот сидел у костра, надвинув пилотку на лицо. По расслабленной позе было ясно, что Артур заснул и забыл про кан с водой, который поставил на угли. Рядом с Артуром на полотенце лежала помазок и бритва, очевидно, он грел воду, чтобы побриться. Грин подошел к костру и сел напротив. Голова у Ромы кружилась, ног он не чувствовал. Вода в кане забила ключом. – Артур, – окликнул он товарища. – Артур! Тот не пошевелился. Грин встал, нагнулся через костер и сбил пилотку с лица. Глаз у Артура не было. Были две красные ямки, из которых что-то сочилось. Горло было перерезано под самым подбородком, и поэтому Рома не заметил этого сразу. Грин закричал, шарахнулся назад. Ногой он задел кан. Тот опрокинулся, вода хлынула на угли и в ботинок Роме, обварив ногу. Но Грин этого даже не почувствовал. Не услышал, как шипит вода на углях. Он смотрел на чечен, выпрыгивающих из кунга радиостанции. Увидев его, первый из боевиков, бородатый, как церковный патриарх, что-то крикнул по-своему. Остальные замерли. Грин дернул затвор автомата и тут вспомнил. Чечены тоже увидели, что рожка у нет нет, и поняли, что бояться им нечего. Они двинулись к нему. Рома спиной перешагнул через лавку, на которой только что сидел, и уперся в брезентовый навес. Чечены шли к нему, не спеша, скаля зубы и переговариваясь. И тут Грин услышал голос Шамили. * * * Крик в лагере раздался, когда Шамиля, всхлипывая, уже выщелкала из рожка больше половины патронов. У нее был всего один карман на платье, но чеченка послушалась совета русского. Шамиля подняла голову. Она узнала голос Грина, а потом услышала родную речь. Чеченка вскочила и побежала к лагерю. Выскочив на полянку, Шамиля увидела нескольких мужчин, полукругом окружавших кострище. Брезент, натянувшийся под фигурой человека. Тот из боевиков, что стоял ближе к лесу, обернулся. – Шамиля Руслановна? – сказал он ошеломленно. Шамиля изумилась встрече ничуть не меньше Вахтанга, своего лучшего ассистента, но времени на удивление не было. – Не мучай его! – закричала она на по-чеченски. – Он добрый мальчик! Он не тронул меня, это все они, те, двое! Лицо Вахтанга стало жестким. Хотя чечен примкнул к боевикам всего неделю назад, а во главе отряда оказался только сегодня ночью, после того, как большая часть отряда полегла, нарвавшись на засаду русских, он уже многое понимал. Вахтанг увидел оттопыренный карман Шамили и понял, где русский оставил рожок от своего автомата. – За что же он дал тебе столько патронов? – сказал Вахтанг. – Он дал их мне просто так! Чтобы я могла обменять их на еду! Вахтанг покачал головой. Шамиля подбежала у нему вплотную и остановилась, задыхаясь. – Прошу тебя, Вахтанг! На голоса обернулись и другие боевики. – Если он такой добрый, – сказал Вахтанг медленно. Ему в голову пришла новая мысль. – Почему ты не просишь, чтобы я его пощадил? Шамиля опустила глаза. – Ты ведь не сделаешь этого, – сказала она. – Почему же? – сказал Вахтанг, усмехаясь. – Очень даже сделаю. Пусть живет, что же. Шамиля застонала, поняв, что он хочет сделать. Вернувшись в разгромленный лагерь и обнаружив Грина в живых, русские скорее всего застрелили бы его сами. – Пусть так, – сказала она. – Дайте ему по башке и свяжите, – крикнул Вахтанг, обращаясь к остальным. – Пусть русские думают, что это он – предатель, что он нас навел. Вахтанг улыбнулся. – Это их немного развлечет, а мы будем уже о-ччень далеко отсюда… Чечены поняли задумку своего командира и засмеялись. * * * Грин слышал, как Шамиля и бородатый чечен о чем-то говорят. О чем, было понятно и так, хотя чеченского Рома не знал. «Оторвите ему яйца – От сейчас их сам себе оторвет, а мы посмотрим, правда, Шамиля?». Грин невольно провел рукой себе по ноге. Пальцы его коснулись гранаты сквозь грубую ткань штанов. Чечены засмеялись. Но Рома этого уже не слышал. Он уже больше ничего не слышал, не видел и не чувствовал. Он боялся, что чека выскользнет из пальцев его вдруг вспотевшей руки. Не выскользнула. * * * Выйдя из купе, Рикошет столкнулся с Ленкой, которая тащила громоздкий чехол со своей флейтой в одной руке, а рюкзачок с вещами и бубен – в другой. – Привет, – сказал он, галантно отбирая у нее футляр и чмокнув в щечку. – Рита с Гариком в тамбуре? – Гарик – то там, – сказала запыхавшаяся Лена. – А за Риткой я зашла, звонила-звонила, но мне никто не открыл… я подумала, что они уже оба здесь. Рикошет изменился в лице, вернулся в купе и быстро запихнул чехол на верхнюю полку. – О, Ленка, здравствуй, – сказал Андрей, подвигаясь. Лена уселась рядом с ним и достала из рюкзачка пудреницу. Щелкнула дверь купе, закрываясь за Рикошетом. Андрей метнулся к двери, но Орешек преградил ему путь. Вчерашние события он пропустил, Гарик подхватил его прямо на проходной. Но несмотря на усталость после смены, Орешек смог сделать правильные выводы из неохотного рассказа Гарика. – Назад, – процедил Орешек сквозь зубы. Андрей как-то сразу обмяк, словно в его теле сломался несущий стержень. – Чем они тебе помешали? – свирепо глядя на него, сказал Орешек. – Или ты тоже Гарика хочешь? Андрей никак не отреагировал на оскорбление. Парень безвольно опустился на койку. – Заткнись ты, ради бога, – сипло сказал он. Орешек тоже сел. В наступившей тишине было слышно, как тщательно пудрится Лена. Барабанщик почувствовал на себе ее взгляд, и поднял глаза. – Рекомендую тебе запатентовать этот взгляд, – нехорошо усмехаясь, сказал он. – Могу даже название подарить – «Если бы красота убивала». Но тут они посмотрели на него оба, разом, и Орешек ощутил неприятный холодок в животе. Это были не те люди, которых он знал с сопливого детства, с которыми ходил тайком от мамы по ночам купаться на карьеры и давал списать. На него смотрели два безумных зверя. * * * Поезд чем-то лязгнул. Гарик ощутил первый толчок, и понял, что электричка отходит от перрона. В мутном стекле тамбура медленно проплыли метровые, с обтрескавшейся позолотой буквы ХИРИШИ на обшарпанном здании вокзала. Увидев вошедшего Рикошета, он спросил: – Ключи от дома Рита тебе дала? – Ничего она мне дала, – сказал Эмиль мрачно. Он достал сигареты и склонился, прикуривая. Ему не хотелось видеть на лице Гарика нескрываемое облегчение. – Я не знаю, почему Рита не пришла, – закончил Рикошет. За окном замелькали гаражи – поезд набирал скорость. – Проспала, наверное, – сказал Гарик спокойно. – Или с работы не отпустили. Все ведь так неожиданно, а у них сейчас как раз этот… квартальный отчет. – Так позвонила хотя бы, – пробормотал Рикошет. – Эмиль, – сказал Гарик. – Дай мне твой питерский адрес. Рикошет взглянул на него. – Я что-то не понял логического перехода, – сказал он. Гарик сказал, глядя через окно на перерубленную шлагбаумом пеструю ленту машин: – Тебя ведь здесь больше ничего не держит. Не бойся, я намеки понимаю. Если ты уйдешь как в этот раз, не попрощавшись, я к тебе не буду заходить. Он повернулся лицом к бас-гитаристу и закончил: – Но я хочу иногда постоять и посмотреть на дом, в котором ты живешь. Гарик опустил голову. С минуту Рикошет смотрел на осветленную полоску вокруг макушки в его черных волосах. Он понял наконец, что это ему напоминает. Хотя Гарик, когда делал колорирование, вряд ли думал об этом, светлый круг в волосах его казался нимбом. Затем Рикошет сказал тихо, но отчетливо: – Скажи, Гарик, если ты с самого начала думал, что я тебя только использую, почему ты вообще пошел на это все? Гарик пожал плечами: – Что же мне, как премудрому пескарю какому, всю жизнь дрожать? Я знал, что раньше или позже это кончится… Будет больно, так что ж… Было же и хорошо. – А ты смелее, чем я, – сказал Рикошет задумчиво. – Нет, – сказал Гарик. – Просто меня меньше били. По лицу Эмиля, ломая его, прокатилась болезненная судорога. – Поцелуй меня, – сказал Гарик. Музыкант бросил сигарету, подошел к нему и наклонился. За окном проносилась яркая, желто-красная стена осеннего леса. В дверь тамбура раздался осторожный стук. – Это Орешек, – сказал Гарик, отстраняясь от Рикошета. – Билеты, наверно, проверяют, а они у меня… Дверь приоткрылась, и в тамбур осторожно заглянул Орешек. Увидев их обоих, он облегченно вздохнул. – Там пришла какая-то тетенька и требует билеты, – сказал Орешек. – Лена сказала, что все они у тебя? Парни вошли в покачивающийся вагон. Рикошет чуть отстал. Орешек воспользовался этим и тихо сказал Гарику: – Я понимаю, что вы соскучились и все такое… Но слишком-то вы не бравируйте. Будь осторожнее, Гарик. Андрей хотел к вам сразу пойти, я не дал, так они вдвоем с Ленкой так на меня посмотрели, я не знаю… как крысы бешеные. Гарик усмехнулся. – Да ладно, – сказал он. – Что Андрей мне может сделать? – Тебе-то ничего, – согласился Дима. – Но ты о Рикошете подумай хоть немножко… Гарик вздохнул. Он хотел сказать: «Только о нем и думаю», но в открытую дверцу купе уже выглядывала встревоженная Лена и сердитая проводница, и парень промолчал. На ходу доставая билеты, он вошел в купе. * * * Безумные глаза фанатов блестели в полумраке, как рассыпанные по залу веслогорского ДК осколки огромного зеркала. В них отражалась сцена, Андрей, Орешек, едва успевавший обрабатывать свои тарелки и барабаны, Гарик, прильнувший к микрофону. Как и Цой, он всегда поднимал голову чуть вверх, когда выступал, стойка не позволяла опустить микрофон так низко, как это ему требовалось. Рикошет стоял на краю сцены на широко расставленных, чуть присогнутых ногах. Бас-гитарист работал – "рубил мясо". Зал визжал от восторга. Около самой сцены творилось что-то страшное. Фанаты подпрыгивали, их цепкие руки тянулись к музыкантам. Вика чуть повела плечиком, взглянула на часы и стала выбираться в проход. Она никогда не могла проникнуться настроением толпы. Никогда музыка не пронизывала Вику так, что становилось больно сердцу и хотелось выть, кричать и бесноваться. Но все же девушка пришла на этот концерт. И можно было еще не торопиться уходить, до времени, когда Костик обещал подъехать за ней, оставалось еще минут десять. Но в Вике все сильнее росло чувство, странное, необъяснимое и неожиданное. За те полгода, что Вика вращалась в рок-тусовке, она успела не только ознакомиться с творчеством Кинчева, но и понять, что в словах его песни: «Ну а мы, ну а мы, педерасты, наркоманы, нацисты, шпана, как один социально опасны и по каждому плачет тюрьма», содержится самый краткий и исчерпывающий портрет всех рок-музыкантов. Даже в те времена Вика не испытывала к этим людям ничего, кроме презрения, порой перераставшего в брезгливость. Загадкой осталось для девушки другое – как эти люди могли после этого уважать себя? Ведь они этого ничуть не стеснялись, и похоже, даже гордились собой, что уж никак не укладывалось в голове Вики. Она не могла воспринимать всю рок-тусовку иначе, как неудачников, не имеющих сил, чтобы следовать правилам этой жизни. Но сейчас девушке вдруг начало казаться, что как раз эти люди – люди настоящие, живые. А те, кто теперь окружал Вику, вдруг показались девушке куклами, неспособными чувствовать и сопереживать, ожившими мертвецами, наподобие зомби. И тоска, глухая, невнятная, сродни той, что охватила Адама, когда он впервые смотрел на ворота райского сада снаружи, охватила Вику. И от этого чувства Вика метнулась в проход. Девушка запнулась о ноги валявшегося там фаната и чуть не упала. Песня закончилась, и в краткий миг тишины Вика услышала, как кто-то всхлипнул. Она посмотрела на парня у себя под ногами, но на лице того застыло идиотски-блаженное выражение. Вдруг девушка поняла, что это всхлипнула она сама. А со сцены уже лились аккорды следующей песни. В отличие от большинства песен рок-групп, здесь отчетливо были слышны и слова. «Рикошет, наверное, писал», лениво подумала Вика, но тут разобрала, о чем поет Гарик, вздрогнула и остановилась. Песня была о любви простого юноши к принцессе. Принцесса насмешливо говорила парню, потерявшему от любви голову: –… Что мне твое небо, что мне твои песни! Гарику надоело тянуться к стойке. Он снял микрофон и сделал фантастический прыжок по сцене. Рикошет врезал по басам, и зал восторженно взвыл. – Ведь хочу я денег, обойдусь без лести! – подхватил Рикошет. Фанаты тоже были равнодушны к лести. – Мяса! Мяса! – кричали внизу. Однако эти крики не заглушили ответа неудачливого влюбленного: – Но кровь на платье вижу я, – пропел Гарик. – Сегодня ночью была ты не одна! – закончил бас-гитарист. Даже сквозь ярость музыки Вика слышала бесконечную издевку в голосе Рикошета. Девушке показалось в этот миг, что на голову ей опрокинулось ведро с ледяной водой… да нет, с помоями. И все в зале смотрят на нее, и хохочут, показывая пальцами. * * * Бросив быстрый взгляд на Свиста, Бабай похолодел. Тот, бледнея, беспорядочно жал на педаль, бестолку дергая струны. Соло-гитара сдохла. Гарик юзом швырнул себя на пол, проскользнув между ногами Рикошета. – Этой ночью кто-то был первым, – проревел он в микрофон, дерзко улыбаясь и глядя на бас-гитариста снизу вверх. – Так кто же, кто же был твоим ПЕРВЫМ? Вступил Орешек со своими барабанами. Того, что Андрея уже нет на сцене – он кинулся в кулисы менять батарейку – Рикошет видеть не мог. Гарик отвел руку с микрофоном как можно дальше и отчаянно крикнул: – Эмиль! Соло – гитара сдохла! Сделай что-нибудь! Брови Рикошета взметнулись, как вспугнутые птицы. Гарик понял, что бас-гитарист услышал его. – Разве тот, кто тебя любил? – яростно вопросил Эмиль. – На руках кто тебя носил? Дальше должно было идти соло. Гарик узнал проигрыш, жесткий, мрачный и динамичный. Сложный, как и все вещи Рикошета, с неповторимым, как завитушка подписи большого начальника, вывертом в конце. Эту свою вещь Эмиль вчера играл Гарику в гараже. Выслушав, Гарик преисполнился самых мрачных догадок по поводу того, чем занимался его любовник весь этот месяц. Благодарные любящие глаза Бабая мелькнули перед Рикошетом, когда бас-гитарист осторожно перешагнул через него и кивнул Орешку. Лицо бас-гитариста окаменело от напряжения, став словно маска. Лоб Эмиля покрылся испариной. Публику внизу скручивало от наслаждения в ритме почти инфразвуковых синкоп. Виртуозно выбираясь из немыслимого диссонанса, Рикошет видел Андрея, метнувшегося из кулис с запасной батарейкой, безумно выкатившиеся глаза Орешка – все-таки барабанщик «Колотуна Бабая» был одним из лучших, но даже он боялся сорваться. Орешек думал только о том, что если бы не своевременно пройденный курс лечения, он сейчас не вытянул бы. Эмиль слышал уже совершенно нечеловеческий вой фанатов за спиной. «Ты мечешь бисер перед свиньями», прозвучал в его мозгу насмешливый голос Василия Владимировича. – «Эти безмозглые ублюдки никогда не поймут и не оценят того, что ты делаешь…». Он неудачно наклонился, и рука особенно высоко подпрыгнувшего фаната вцепилась в футболку Эмиля на животе. Рикошет рухнул на колени, увлекаемый всей массой тела обезумевшего фаната. Но с ритма не сбился. Перед лицом музыканта мелькнули руки подбежавшего охранника в серо-синих камуфляжных рукавах, раздался треск, и Эмиль почувствовал, что освободился. Он поднялся на ноги, продолжая играть. На секунду его охватило отвращение к своему призванию. “Неужели, – подумал он обреченно, – “ Все мои муки, все страдания, когда пишешь песню, шлифуешь ее и готов себя убить, когда она все – таки не совсем идет, – неужели это все для того, чтобы эти сопливые дикари, слишком тупые даже для того, чтобы самостоятельно найти себе развлечение, несколько минут повыли и попускали слюни? “ Но вот уже вступила гитара Андрюхи, успевшего за это время заменить батарейку, флейта Лены подхватила ритм. Эмиль перевел дух, тут же позабыв горькие мысли, только что метавшиеся в его голове. Он ускользнул, в очередной раз не сдался толпе, иначе они сейчас в яростном наслаждении выли бы, раздирая его сердце на куски: “Облажался! Рикошет облажался!” – Дура! – рявкнул он в микрофон. Лена ударила в бубен. – Дура! – воскликнул Гарик. – ДУРА-ДУРА–ДУРА-ДУРА! – застонали, завизжали, завыли фанаты… Бешеная карусель концерта понеслась дальше. * * * Вика опрометью бросилась вон. Грудь жгло, словно огнем. Сквозь пелену слез проплыли мимо девушки обшарпанные стены ДК. Выскочив на ступеньки, Вика увидела в другом конце площадки перед дворцом Риту, и мгновенно узнала ее, хотя подруги не виделись уже больше года. Рита болтала с загорелой девчонкой в цветастом сарафане. Словно почувствовав ее присутствие, Рита подняла глаза и увидела Вику. А потом Рита попятилась, отводя глаза, поспешно вскарабкалась на высокую каменную тумбу из тех, что окружали подъезд к ДК, и отвернулась. Вика пошатнулась, жадно вдохнула. Но воздух, холодный и горький, с бензиновым дымком, словно ушел в пустоту. В огромную пустоту, что зияла в душе девушки, словно пропасть, словно неизлечимая рана. Словно тонкая трещина в кувшине, в которую капля по капле уходила бесценная влага, вдруг раскололась, срезонировав с безумной мелодией, и кувшин опустел в один миг. И ничто уже не могло заполнить эту пустоту – ни серебристый мерс, подъезжавший к ДК, ни золотое кольцо на безымянном пальце правой руки, ни украшавшие его брильянты – Костик был не таков, чтобы покупать жене кольца с каким-нибудь цирконом. Но это все уже не имело значения. * * * Рита не проспала, как подумал Гарик. С утра она пошла на работу, лихорадочно придумывая, что бы такого наврать и отпроситься с парнями на концерт. Но в тот день судьба улыбнулась девушке. Старший бухгалтер, Василина Андроновна, не дала ей даже раздеться и включить компьютер. Виктор Федорович, директор головного офиса, срочно требовал отчета. А отчет-то был не так уж и хорош. Василине Андроновне совсем не хотелось мотаться, да и про то, что Рита в хороших отношениях с шефом, старшему бухгалтеру было известно. Вряд ли бы Виктор Федорович стал сильно распекать Риту, а даже если бы и стал – так не на старую больную голову Василины Андроновны опростают эти ночные горшки. И не успела Рита опомниться, как уже сидела в машине, а перед ее глазами мелькнула гордая вывеска «Хириши – город-герой!». Девушка хотела позвонить Гарику и сказать, чтобы он не волновался, но в тот момент, когда оставалось нажать только зеленую трубочку, вдруг смутилась. Вчера ей хватило духу держаться, в основном благодаря тому, что Рикошет оказался милосерден к ней. Но как начать разговор сегодня, Рита не знала. В любом случае, надо было предупредить ребят, чтобы они не волновались – опять же, с учетом вчерашних событий Гарик мог подумать себе невесть что. Звонить Лене ли Андрею Рита не хотела. Ведь именно они натравили ее на любовников. Рита решила позвонить Рикошету. Пока девушка искала его номер в памяти телефона, Рите вспомнился вчерашний разговор с Эмилем, затем, по ассоциации – Грин и его манера мыслить строго логически, благодаря которой Рома раскрыл тайну Рикошета и Гарика на год раньше ее самой. Рита попыталась взглянуть на все происшедшее вчера с точки зрения здравого смысла и сухой, беспристрастной логики. Девушка ойкнула и чуть не выронила телефон. Водитель покосился на нее. – Ведомость забыла какую? – спросил он, притормаживая. – Так давай вернемся, пока еще недалеко. Рита для виду пошуршала бумагами, хотя знала, что с документами все в порядке. – А, вот она, – с выражением искренней радости сказала девушка. – Можно ехать. Рита напряженно думала, глядя на проносящиеся за окном деревеньки и вечных бабушек у трассы со своим нехитрым товаром – пирожками, вареньем, кислой капустой в больших и маленьких банках. О том, что надо бы позвонить, Рита уже забыла. А когда вспомнила, уже не позвонила. Не знала, как ей теперь разговаривать с Эмилем. Сдача отчета произошла на удивление легко. Рита честно рассказала Виктору Федоровичу о некоторых сложностях, которые возникли при составлении бумаг не по вине бухгалтеров, а по той простой причине, что в Налоговый кодекс уже дважды вносили поправки с начала года, а формы учета менялись вообще раза три. Ей опять повезло – Виктор Федорович оказался в хорошем настроении, и все прошло гладко. Сдав бумаги, Рита перекусила в офисе вместе с девчонками-бухгалтерами. После обеда старший бухгалтер спросила, не поможет ли им Рита – они тоже зашивались с балансом, тем более, что девушка лучше них разбиралась в привезенных документах. Рита все равно собиралась остаться в Веслогорске на выходные, потом, опять же, никогда нелишне будет прогнуться перед начальством. Рита согласилась. Они засиделись с бумагами допоздна, и когда Рита добралась до ДК, концерт уже был в самом разгаре. Перед тем, как войти в ДК, девушка решила покурить, и прислонилась к высокой, почти по пояс взрослому человеку каменной тумбе. По прихоти неизвестного дизайнера эти чудовища окольцовывали всю площадку вокруг входа в ДК. Не успела она достать сигареты, как над ухом раздался звонкий голос: – Девушка, огоньку не найдется? Рита обернулась. В первый момент она не узнала смуглую девушку в сарафане с крупными цветами и просто протянула зажигалку, но тут же ахнула. – Томка! – с неподдельной радостью воскликнула она. Тома кинулась обниматься. – Ну, здравствуй, Томка, – сказала Рита, прижимая девушку к себе. – Ой, и какими духами-то ты вкусными пахнешь… – Кашарель, – гордо сказала Тома. Рита чиркнула колесиком зажигалки. Девушки закурили. – И загорела-то как, – сказала Рита, оглядывая Тому. – Это не наше солнце, – смеясь, сказала та. – Да ну? – изумилась Рита. – Я смотрю, твоя жизнь круто изменилась… Давай, рассказывай! – Пойдем в бар, – сказала Тома. – Тут новый открыли, под пешеходным мостом, прямо на кораблике. «Поплавок» называется». Там все и расскажу. Рита замялась, а Тома, поняв, в чем дело, взяла ее за руку и сказала мягко: – На то, чтобы угостить старую подругу коктейлем и шашлыками, у меня теперь деньги есть. Ты прости меня, что я тогда так пропала… бросила тебя одну, как только кончились жратва и деньги… Честное слово, я не поэтому ушла тогда… Но того, что ты меня кормила, последним делилась, я никогда не забуду. Пойдем. Будет весело! Рита улыбнулась. Из стеклянных дверей ДК пачками начали выкатываться фанаты. Видимо, выступление близилось к завершению. Сейчас жюри обсуждало, кому присудить призовые места. По опыту Рита знала, что это займет не более получаса. Если она собиралась найти Гарика, то сейчас было самое время. Вдруг Рита выронила окурок, попятилась и с неожиданной ловкостью вскарабкалась на тумбу. – Ты чего? – сказала изумленная Тома. – Да, там девушка одна, – сказала Рита через плечо. – Не хочу я с ней разговаривать… Забирайся сюда, ко мне. Тома тоже залезла на тумбу. – Так пойдем? – спросила она. – Да видишь, – сказала Рита. – Я своего парня жду, он играет сегодня… Но еще полчаса, а то и минут сорок, они здесь тусоваться будут. – Так позвони ему, чтобы он потом зашел за тобой, и пойдем, – сказал Тома. – А этот кораблик не уплывет за это время куда-нибудь в озеро? – подозрительно спросила Рита. – Только столбики причальные мой милый не поцелует, нет? Тома, смеясь, отрицательно покачала головой: – Намертво привязан «Поплавок» к тем причальным столбикам… – Ну, пойдем, – сказала Рита. – Подожди здесь, я только в туалет сбегаю, – сказала Томка. – Я мигом. Она бросила окурок и почти бегом бросилась к ДК. * * * Кто-то осторожно прикоснулся к плечу девушки. У Риты потемнело в глазах. Она решила, что Вичка все уже узнала ее, подошла, и бывшей подруге наконец надоело ждать, пока Рита повернется. Рита стиснула зубы, собралась с духом и обернулась. Она еще не знала, что скажет, но на лице ее явственно читалось, что разговор будет очень коротким и неприятным для обеих сторон. На нее смотрел Эмиль. Радость на его лице исчезла, как исчезает детский рисунок на песке, смытый волной. – Привет, Рита, – сказал он. – Чего это ты смотришь на меня, как на врага народа? Рита порывисто обняла его. Разница в росте была слишком велика – несмотря на всю высоту тумбы, Рита смогла обнять его за плечи, только приподнявшись на цыпочки. – Прости, Рикошет, – сказала она. – Я думала, что не ты, а Вика. Я не хотела с ней разговаривать, потому и отвернулась. Я вообще хотела спрыгнуть с тумбы и бежать, но потом подумала, что от прошлого не убежишь, каким бы оно ни было… Как вы выступили? – Бывало и лучше, – сказал Рикошет. Ему доставляло невыразимое удовольствие стоять вот так, в обнимку с Ритой. И девушка не отстранялась, хотя чувствовала жар его тела через тонкую ткань своего платья и разорванную майку Рикошета. Вокруг гудела пестрая толпа фанатов, ветер кружил разноцветные листья кленов, но Эмилю казалось, что сейчас они одни в целом мире. Даже свинцовая усталость трех последних дней, почти бессонных и таких напряженных, отпустила его. – У Андрюхи на «Дуре» гитара сдохла, – сказал Рикошет, глядя в ее темные глаза и чувствуя легкое головокружение от близости лица Риты. – Пришлось выкручиваться… – И ты выкрутился? – А то. – Мне из твоих песен больше всего «Герда» нравится, – сказала Рита. – Как там… «А Герда не пришла…». – Ну, это очень старая песня, – сказал Эмиль. – А ведь твоя Герда пришла, – сказала Рита, смеясь. Она почувствовала, как каменеют мышцы Рикошета. Парень чуть качнулся назад, но Рита удержалась от желания крепче стиснуть его в ответ. Тогда Рикошет точно вырвался бы, уже от испуга. – Рита… – пробормотал Эмиль. – Я вот тут подумала, – тихо сказала Рита, не сводя с него глаз. – А зачем тебебыло надо, чтобы Гарик в ту ночь со мной остался? Ведь ты сам его хотел… По телу Рикошета прошла дрожь. – Истинная любовь не знает не самолюбия, ни гордости, верно ведь? – сказала Рита. На лице парня проступило мучительное выражение. Эмиль закусил губу. – Ну же… – наклоняясь к нему, прошептала Рита. – Поцелуй меня. Пусть проклятый осколок выйдет из сердца... Рикошет глубоко вздохнул и поцеловал ее. Он не смог расслабить губы сразу, но девушка ответила ему так мягко, так нежно. Эмиль откликнулся на ласку всем телом. Он чувствовал, как разжимаются ржавые от крови тиски на сердце, как они падают, падают… Рикошет прижал лицо к ее плечу. – Но почему ты никак не действовал, хотя бы не сказал мне? – спросила Рита, гладя кудрявую голову музыканта. – Что я тебе нравлюсь, что ты меня хочешь? Ведь ты мне нравился тоже… Эмиль поднял голову. – Я говорил, – сказал он. – Я тебе сразу предложил, а ты сказала, что я для тебя слишком большой. Рита засмеялась и ответила: – Ну, есть ведь и другие позы… * * * Лена вышла на крыльцо. Они с Орешком выбрались наружу подышать свежим воздухом, Гарик остался в гримерке. Огромную фигуру Рикошета девушка заметила сразу. Но когда она узнала девушку, с которой взасос целовался бас-гитарист, Лена ощутила себя так, будто ее с размаху ударили по лицу мокрой грязной тряпкой. Рикошет положил голову на плечо Рите, потом губы девушки зашевелились – она что-то говорила ему. Орешек тоже увидел парочку, но отреагировал совсем иначе. – Ритуха приехала! – радостно воскликнул он и закричал: – Рита! Его услышали – Рикошет обернулся. Но их он не узнал. У него были слепые глаза человека, на которого обрушилось долгожданное счастье. У Лены потемнело в глазах. Никогда она не видела у Рикошета такого лица. Рита смутилась под ее ненавидящим взглядом. Похоже было, что этот за этот месяц все, кроме самой Лены, забыли, что бас-гитарист встречался с ней. Лена была в таком бешенстве, что ее ничто не удержало бы сейчас от грязной, отвратительной сцены. Ничто, кроме выражения, мелькнувшего в глазах Рикошета. Парень увидел ее, узнал, и теперь пристально смотрел на нее. Так, как в ту ночь, когда Лена попыталась встать между ним и Гариком в первый раз. Рита помахала им рукой. С тумбы она не стала сходить, чтобы Тома не потеряла ее в толпе, да и друзья уже сами шли к ней. Рикошет снял руки с ее талии и чуть отодвинулся. – Ритуха, ну ты нас и напугала, – сказал Орешек как ни в чем не бывало. – Что же ты утром-то не пришла? Лена молчала и смотрела в сторону. – Да меня уже в это время в Веслогорск везли, – сказала Рита. – Как раз по работе надо было съездить, меня и послали… – Так ты хоть бы позвонила, – сказал Орешек. Девушка неопределенно повела плечом. От пристального взгляда барабанщика не скрылось гримаса, похожая скорее на отблеск неуверенности, чем пренебрежения. – Пойдем, покажем тебя Гарику, – сказал Орешек. – Эта новость будет приятнее, чем даже первое место… И опять эта гримаса скользнула по лицу Риты. Орешек понял, что девушка не хочет встречаться с Гариком. У него упало сердце. – Да я тут подругу встретила, – сказала Рита неохотно. – Вы ведь все равно еще будете награждение ждать… – Будем, – через силу разлепив губы, сказала Лена. – Хотя, по-моему, это совершенно бессмысленно. – Мы с Томой в бар пока сходим, – сказала Рита. – В «Поплавок». Это такой новый бар на корабле, под пешеходным мостом. Вы потом туда приходите, Рикошет знает, как туда добраться. Я вас буду там ждать. – Договорились, – покладисто кивнул Орешек. Ребята пошли обратно к ДК. * * * Тома показалась на ступеньках. Вид у нее был взъерошенный. Сейчас, в холле, она столкнулась со сногсшибательной блондинкой. Красавица смотрела вслед удаляющейся в сторону туалета компании – двух парней и девчонки, над левой бровью которой было не то вытатуировано, не то вживлено металлическое черное сердце. Уходящие не могли видеть злое торжество на лице блондинки, но Тому насыщенность этого взгляда едва не сбила с ног. Девушка огляделась в поисках Риты, обнаружила подругу там же, где оставила и начала энергично протискиваться через гудящую, брякающую бутылками и выпускающую клубы сигаретного дыма толпу фанатов. – А вот и я, – сказала Тома, добравшись до каменной тумбы. – Я уже боялась, что ты убежала к парню своему… Ты не представляешь, какая там очередь в туалете! Рита спрыгнула с тумбы, и они, болтая и смеясь, пошли прочь от ДК прямо по газону, огибая уже порядком потоптанную клумбу. * * * Катя отметила про себя, что за прошедший год Василий Владимирович сильно сдал. Он полностью поседел, весь покрылся морщинами, как крокодил. Взгляд у спонсора был отсутствующий, блуждающий, как у наркомана. Сергей тоже заметил это, но вида не подал. Они встретили спонсора, когда выходили из концертного зала после выступления. Трубецкой узнал их, кивнул, и Сергей тут же кинулся в бой. Василий Владимирович, как и в прошлый раз, был членом жюри концерта с правом решающего голоса. Компания решила зайти в бар, промочить горло, для чего сначала надо было спуститься в холл на первый этаж. Катя ничего не говорила, чтобы не помешать тонкому процессу обработки спонсора, лишь улыбалась время от времени. – Нет, «КБ» меня разочаровали, – говорил Василий Владимирович, когда они вышли в холл. – Их явно поразила звездная болезнь, ну что это за игра… Они хоть раз, интересно, репетировали? Сергей незаметно подмигнул Кате и сказал: – В общем да, мне тоже резануло уши. Но есть у них и удачные находки – этот проигрыш в «Дуре», вы слышали? – На одних проигрышах альбом не построишь, – сказал Василий Владимирович нравоучительно. – Прошу прощения за каламбур, я боюсь, что этот их проигрыш не спасет их от проигрыша… Он замолчал на полуслове. Навстречу им шел «Колотун Бабай» почти в полном составе – с музыкантами не было только их Бабая. Кате показалось, что Рикошет при виде их посмотрел по сторонам, словно ища, куда бы улизнуть. – Какие люди! – завопил Сережа, энергично встряхивая руку Орешка. – И без охраны! – Привет, привет, – сказала Лена. – Витек, не смотри волком, – сказала Катя, улыбаясь. – Кто старое помянет, тому глаз вон… Рикошет чуть улыбнулся, а Сергей сказал: – Конечно, Витек. Кто бы из нас теперь где ни играл, мы всегда останемся в хороших отношениях. Это же жизнь, кто-то уходит, кто-то приходит… – Вы Решетников? – спросил Василий Владимирович, услышав прозвище музыканта. Тот кивнул. – Вы знаете, нам надо с вами поговорить. Мне поручено вам кое-что передать от организаторов фестиваля… Рикошет хмуро посмотрел на него, неохотно кивнул. – Пойдем туда, – сказал бас-гитарист «Колотуна Бабая», указывая в сторону небольшого отростка коридора под лестницей. Собственно, это был маленький вестибюль перед черным выходом из ДК. Даже Катя заметила, что Трубецкого покоробила фамильярность Рикошета, да и на лице музыканта не было и следа той предупредительной вежливости, которая всегда появлялась на лице Сергея, например, когда спонсор обращался к нему. Они направились под лестницу. Сережа со вздохом развел руками, глядя им вслед. – Не завидуй, – сказал Орешек озабоченно. – Похоже, что залетел Рикошет где-то. Сергей рассмеялся. – Может, тест на допинг не прошел? – сказал он. – Да ладно, я не завидую. Не догнал, так согрелся… Кстати, о допинге. Сергей взял Орешка за руку, интимно заглянул в глаза. Тот вопросительно посмотрел на него. – У нас есть план, мистер Фикс! Орешек заколебался. – Иди, иди, – спокойно сказала Лена. – Я Бабаю не настучу, не бойся. * * * Эмиль прислонился спиной к перекрещенной могучим засовом двери. Последнее время ему постоянно хотелось к чему-нибудь прислониться, закрыть глаза, а еще лучше сесть или лечь. На концерте Рикошета держало возбуждение от самого процесса игры, он истосковался по гитаре ничуть не меньше, чем по Гарику. А теперь наступил откат. Василий Владимирович отвел взгляд от живота парня, белевшего через разорванный фанатами подол майки. Этот четкий рельеф оказался не в силах обезобразить даже толстый, будто сапожной дратвой шитый шрам… – Недалеко же ты убежал… – сказал Трубецкой хрипло. Эмиль промолчал. Василий Владимирович прищурился. – «Колотун Бабай» не выиграет этот фестиваль, – сказал он. – Главное не победа, а участие, – равнодушно ответил Рикошет. – Это все, что ты хотел мне передать? Лицо Трубецкого дрогнуло: – Ты забыл вторую часть денег. – Ты мне их просто не дал, – возразил Эмиль. – Ты же видел, где они лежат, – пробормотал Василий Владимирович. Рикошет усмехнулся: – В морозилке, да. Жутко оригинально. А потом – заява, шантаж, и я твой вечный раб? Трубецкой молча расстегнул барсетку, достал довольно внушительную пачку сверкнувших нежной салатной зеленью купюр и подал парню. Эмиль протянул руку, и в этот момент Василий Владимирович отдернул свою. Рикошет повернулся к нему всем лицом – до того он пренебрежительно отворачивался, смотрел куда-то в сторону, и председатель жюри видел только профиль музыканта. – Ты, я думаю, в курсе, что я погубил четверых человек, – скучным голосом сказал Эмиль. Василий Владимирович у него на глазах посерел, на лбу Трубецкого выступили крупные капли пота. То, что сейчас происходило с парнем, заставило престарелого рок-музыканта вспомнить фильм «Адвокат дьявола», где спецэффекты были не столько зрелищными, сколько психологически выверенными. Так, вместо картонных рожек и хвостов у демонов на миг сквозь плоть и кровь проступали их истинные жуткие лица, искажая человеческие черты, словно рябь на воде. Только лицо Рикошета стало невыносимо, ослепительно красивым, наполнившись изнутри нестерпимо ярким светом. Василий Владимирович почему-то подумал, что так, наверное, выглядели те люди, от которых на стенах Хиросимы остались лишь тени, в тот момент, когда они еще существовали, но сквозь них уже было видно пламя атомного взрыва. Это сравнение пришло ему в голову не случайно – свет, исходивший от Эмиля, мерк, становился багровым. Лицо парня утратило свою прозрачность, лишь в глазах горел отблеск яростного, адского пламени. Черты лица Рикошета из прекрасных превратились в жуткие, левую сторону покрыли страшные язвы. – Пятым будешь? – спросил демон. Трубецкой поспешно вложил пачку в подставленную ладонь. Видение исчезло, и председатель жюри шумно, со всхлипом, выдохнул. Эмиль не спеша начал пересчитывать деньги. Покосившись на Василия Владимировича, парень пошевелил ноздрями и сказал: – Так ты все-таки купил те японские таблетки, ну, те, которые примешь одну штуку – и дерьмо неделю в пакетиках выходит, расфасованное? Смотри-ка, какое полезное изобретение! У Трубецкого уже не осталось сил отреагировать на колкость. – Ты… – почти шепотом сказал Василий Владимирович. – Я сейчас видел, как ты… Ты падший ангел, Эмиль. Или демон. Преуспевающий бизнесмен, трезвый материалист Василий Владимирович никогда не признался бы публично, что на старости лет увлекся тайными эзотерическими учениями, но Рикошет об этом знал. – Да, – сказал Эмиль рассеянно и послюнявил палец, чтобы бумажки не прилипали к рукам. – Это был очень хороший героин. Василий Владимирович понял не сразу. Но когда до председателя жюри дошло, о чем говорит бас-гитарист «КБ», нездоровая бледность сошла с его лица. У Трубецкого налилась кровью даже шея. – Ты мне его в вино подсыпал, что ли? – спросил Василий Владимирович со сдерживаемой яростью в голосе. Рикошет пересчитал всю пачку и теперь листал купюры в обратном порядке. – Ничего я тебе не подсыпал, – ответил он. – Я себе кое-что намазал. С вазелином замешал… – Так вот почему тебе вдруг приспичило с презервативом! – уже не сдерживаясь, воскликнул Трубецкой. – Сволочь ты, Эмиль! – Да, мне была нужна ясная голова, – спокойно отвечал тот. – А все эти шпионские штучки были бы совсем ни к чему, если бы ты не закрывал дверь на внутренний замок и не расставался с ключом даже во сне. Эмиль убрал деньги во внутренний карман куртки, а затем поднял руку и запихнул купюру в пиджака Василия Владимировича купюру. – Это лишнее, – пояснил он. На скулах председателя жюри выступили багровые пятна, каких не постеснялся бы и настоящий демон. – Больше никогда не приходи ко мне, – задыхаясь, сказал Василий Владимирович. – Никогда! Рикошет чуть склонил голову набок и переспросил: – Ты уверен? Трубецкой испытал краткую, но мощную вспышку удовлетворения оттого, что хоть чем-то ему удалось пронять своего несгибаемого любовника. – Да! – с наслаждением воскликнул Василий Владимирович. – Я счастлив, – с чувством ответил Эмиль. Василий Владимирович попятился, затем быстро пошел прочь. Вслед ему, не своим сильным, низким голосом, а противным и гнусавым, Рикошет пропел: – «Моя попытка номер пять…» Трубецкой резко остановился и обернулся, доставая купюру из кармана. Он очень нехорошо улыбался. – Ты не в ладах с арифметикой, милый, – сказал председатель жюри, собираясь швырнуть бумажку на пол. – Пятым был твой отец… – Ничего подобного, – презрительно ответил Эмиль. – Блядей я не считаю… Василий Владимирович смял купюру, развернулся. До самого бара он шел не останавливаясь и не оборачиваясь. Вид у него был такой, словно за ним по пятам гнались черти. * * * Рикошет нашел Гарика в гримерке. Солист «КБ», сидя на корточках, рылся в сумке со своими вещами. Гарик услышал, что кто-то вошел, но от своего занятия не оторвался. – Рита приехала, – сказал Эмиль, останившись у него за спиной. – Я знаю, мне Лена сказала, – сказал Гарик. – Вы оставайтесь, а я к ним в бар пойду. Все равно ясно, что до призовых мест нам, как до Америки. Где «Поплавок»-то этот? Мимо Лопаты, через пляж и под мост, что ли? Что-то в его тоне царапнуло слух Рикошета. – Да, – сказал Эмиль. – Пойдемте все вместе, здесь уже нечего ловить. Я с Трубецким разговаривал, в число призеров мы не войдем. Гарик чуть вздрогнул, услышав имя главного спонсора, но ничего не сказал. Парень выпрямился, и Эмиль увидел в его руках шитые серебром ножны. Лена, очевидно, сообщила и о подсмотренном поцелуе. – Я пойду один, – сказал Гарик. – Это для кого? – осведомился Рикошет, глядя на ножны. – Для Риты? Или, может, для меня? Гарик повернулся к нему лицом. Эмиль вздрогнул. У Бабая было абсолютно мертвое, застывшее лицо. – Харакири сделать, – сказал Гарик, усмехаясь одними губами. – Это ведь только один поцелуй. Как же ты собирался… – сказал Рикошет растерянно. Тут парень понял, что его слова не производят на Гарика никакого впечатления, и попробовал сменить тон. – Да и коротковат твой нож для харакири. – Справлюсь как-нибудь, – мрачно сказал Гарик, одевая ножны на пояс. Сверху музыкант накинул куртку, чтобы не вызывать нездорового восторга у блюстителей порядка, которые могли встретиться на его пути. Вдруг губы его дрогнули. – До чего мы с тобой довели девушку, Рикошет… Два пидораса... Он двинулся к выходу. Но между ним и дверью стоял любовник. – Да что Лена наплела тебе? – спросил Эмиль. – Лена сказала, – лишенным каких бы то ни было эмоций голосом ответил Гарик. – Что они с Орешком встретили Риту внизу. Она целовалась взасос с красивой девушкой, увидела их и сказала, что сейчас они уходят в бар. Чем закончится совместное распитие алкогольных напитков, я легко могу себе представить… Как это Рита вчера сказала, «почему тебе можно, а мне нельзя?» Лучше бы ты с ней переспал! Рикошет тихо матюгнулся. В этот момент в гримерку вошел Орешек, да так и замер. Эмиль забыл закрыть дверь, и парни не услышали его появления. Рикошет стоял спиной ко входу, а от Гарика барабанщика скрывала мощная фигура музыканта. – Да я с Ритой целовался, я, – сказал бас-гитарист. – Лена все наврала тебе, от злости. Никакой девушки Лена не видела даже, это Рита сама сказала, что, мол, встретила подругу и та зовет ее посидеть… Эмиль осекся. По глазам Гарика было ясно, что он не верит любовнику ни на грош. – Я когда-нибудь врал тебе? – начиная раздражаться, сказал Рикошет. Гарик покачал головой: – Ты не был лично заинтересован. – Разве? – Я ухожу. Пусти… Рикошет отступил, и тут Бабай увидел Орешка. – Витек говорит правду, – сказал барабанщик тихо. – Рита целовалась с ним, и никаких девушек с Ритой не было. Бас-гитарист резко обернулся, услышав голос. Увидев Орешка, Рикошет непроизвольно принюхался. Лицо его исказила гримаса ярости. Да и Гарик уже почувствовал запах, исходивший от барабанщика – влажный, тяжелый запах перепревшего сена. – Чем это от тебя пахнет? – сказал Гарик. – Никак шмалью? Ну-ка, иди сюда… У него был такой тон, что Орешек едва не задал стрекача. «Но подумала и вернулась», вспомнилось барабанщику, пока он подходил к парням. – «Как бы хуже не обернулось…». Несмотря на некоторые, вполне обоснованные опасения за собственную шкуру, Орешек чувствовал радость за парней. Они забыли, пусть на миг, о своих собственных проблемах, вспомнили, что у них есть общее дело. Дело, которое держится только на них двоих. Рикошет сгреб парня за куртку, резко дернул и развернул лицом к запыленному окну, через которое все проходило достаточно света для теста. Барабанщик заморгал – лучи низко стоявшего солнца били прямо в глаза. – Прекрати жмуриться! – рявкнул Эмиль, заглядывая в глаза Орешку. – Столько денег на тебя угрохали, скотину, – гневно сказал Гарик, тоже пытаясь посмотреть в глаза долговязому барабанщику. – Рикошет из-за тебя… Эмиль сильно наступил ему на ногу, и Гарик замолчал. – Да я просто с ребятами рядом постоял… – робко пискнул барабанщик. – Я тебе сейчас постою, – хмуро сказал Гарик. – Я тебе вставлю сейчас по самое некуда… Реакция зрачков Орешка на свет оказалась неожиданной – они резко сузились до размеров булавочной иглы, как у нормального человека. – Черт его знает, – сказал Рикошет, отпуская парня. – Если пару раз пыхнул, могло и не сказаться… – Мне что, теперь с собой все время тесты на марихуану и героин носить, как прогрессивной мамаше? – воскликнул Гарик. – Да ребята, да честное слово, – чуть плача, сказал Орешек. Он действительно не стал курить план с Сергеем, смог пересилить себя и отказаться. Недоверие ребят оскорбило барабанщика тем сильнее, что оно было вполне оправданным. – Смотри у меня, – сказал Гарик. – Если ты… Я сам тебя прирежу, понял? Полы куртки Гарика разошлись, черные ножны зловеще поблескивали серебряным шитьем. Орешек поспешно закивал. В гримерку заглянула Катя. – Вот вы где, – сказала она. – Пойдемте скорее на сцену, уже третье место объявляют. * * * Сергей обернулся на звук шагов, скользнул невидящим взглядом по приведенным Катей музыкантам и снова повернулся к сцене. Конферансье, известный веслогорской радио-диджей Юра Забугорный поднял руку, чтобы снять микрофон со стойки. Из кулисы были отчетливо видны мокрые пятна подмышками его серого пиджака. В зале было очень душно. Сердце Сергея стучало так, что он боялся оглохнуть, не услышать слов Юры. Рядом с Сергеем стоял Ваня. Солист «Экклезиаста» жадно грыз ноготь большого пальца на правой руке – тоже нервничал. Андрей, сидевший на разодранном стуле в глубине кулисы, поднялся, заметив Катю и Гарика с Рикошетом. – Где вы ходите? – сказал Андрей. – Уже третье место объявили… У Лены при виде Рикошета и Бабая руки непроизвольно сжались в кулаки. Но парни не смотрели на нее, в их глазах отражался свет прожекторов, устремленных на сцену. Катя шикнула на Андрея. Группа, занявшая третье место, получила свой приз – палету жевательной резинки, завод по производству которой был одним из спонсоров фестиваля – и спустилась со сцены. – Второе место и почетный диплом, – конферансье сделал интригующую паузу. Гарик сильно стиснул руку любовника. Эмиль сплюнул себе под ноги. Он терпеть не мог таких дешевых трюков. – А также приз от нашего спонсора, фирмы «Тинатон», пять замечательных фильтров для воды со сменными кассетами, получает группа… Конферансье сделал вид, что сверяется с папкой, которую держал в руках. В зале стояла тишина, как будто там не было ни одной живой души. – «Колотун Бабай», город Хириши! В зале засвистели, завопили на все голоса, затопали ногами. Из глаз Гарика брызнули слезы. Он закусил губу, чтобы сдержаться, но Рикошет уже заметил это. – Ну что ты, Гарик, – сказал Эмиль. – В следующий раз точно первое место возьмем, не стоит так переживать… Гарик обхватил его и жарко чмокнул его в шею. Андрей поморщился – звук вышел таким громким, что его слышали, наверное, даже в первом ряду. Бас-гитарист устало улыбнулся и стер слезы с лица Гарика. – Где бы мы были без тебя, Рикошет, – сказал Бабай. – Известно где, – сказал Рикошет. – В жопе. Он уже хотел отпустить Гарика. Но в этот момент Эмиль увидел в кулисе напротив высокую фигуру в пиджаке. Бас-гитарист наклонился и расцеловался с Гариком взасос. На скулах у Андрея заходили желваки. У Лены подкосились ноги, и девушка вцепилась в пыльную портьеру, чтобы не упасть. – Эмиль, здесь же люди, – пробормотал Гарик, но Рикошет не отпустил его. Ваня деликатно отвернулся, да и Сергей, смотревший на них с ошарашенным видом, поспешно отвел глаза. Необычное имя музыканта он услышал как «милый», хотя, в общем-то, и без этого обращения все было понятно с Гариком и Рикошетом. Сергей увидел, как резко изменилось лицо стоявшего в кулисе напротив Василия Владимировича. Председатель жюри смотрел на целующихся музыкантов, и вид у него был, словно он сейчас заплачет. Затем он развернулся и канул в темноту за сценой. Сергей открыл рот. Выглядел он при этом полным идиотом. Катя поморщилась и резким движением захлопнула челюсть парню. – Аэровафлю словить захотел? – спросила она. Рикошета и Гарика девушка не видела за спинами Сергея и Вани. – Прошу на сцену! – воскликнул Юра, выразительно скосившись в кулису. Орешек тихонько потянул Рикошета за рукав. – Нацелуетесь еще, вся ночь впереди, – сказал он осторожно. Парни разжали руки. Гарик смотрел на Эмиля влюбленным взглядом. Бабаю показалось, что из глаз Рикошета исчезли голубые крапинки, делавшие взгляд парня таким холодным. Что вся радужка Эмиля наполнилась чистой, изумрудной, как свежая травка, зеленью. – Встречайте: Игорь Бабаев, вокал; Виктор Решетников, тезка знаменитого рок-музыканта, бас -гитара; Андрей Свистунов, гитара; Дмитрий Орехов, ударные; Елена Еремина, флейта и бубен! Или Елена уже ушла? Не дождалась самого важного… Ох уж эти женщины. А вот, и она! Музыканты синхронно поклонились, вызвав бурю восторга. Девица с лицом измученной шлюхи, стоявшая рядом с Забугорным, устало посмотрела на музыкантов. «Как же вы мне все надоели», читалось на ее лице. Сергей даже из кулисы видел, что ее худосочный бюст совершенно теряется под золотой лентой, на которой было написано: «Мисс Веслогорск-2001». Сразу из-под ленты начинались бесконечные, как космос, ноги. Тут лицо первой красавицы города озарила фирменная улыбка под названием «Мечта крокодила», и девушка вручила музыкантам дипломы, пакет с жевательной резинкой и памятные майки. Потом мисс Веслогорск небрежно махнула рукой в сторону стола, на котором громоздились голубые картонные коробки с фильтрами. Руки Лены были заняты майками, запакованными в яркие шуршащие пакеты, Орешек тащил палету с жевательной резинкой, Андрей прижимал к груди дипломы всех пятерых. Бабай и Рикошет взяли коробки с фильтрами на всех, еще раз поклонились и покинули сцену через противоположную кулису. Гарик остановился. – Подождите, – сказал он. – Кому… – В фильтрах «Тинатон» используется только природный уголь, – скороговоркой сообщил Юра. – Чистая вода – чистая жизнь, залог вашего здоровья, успеха, и процветания! Орешек захихикал. Гарик подозрительно посмотрел на него. – Пробило на ха-ха наконец? – спросил солист «КБ». Орешек замотал головой. – Природный уголь, – простонал барабанщик, прикрывая рот рукой. – Господи, неужели он сам-то не слышит, какую галиматью несет? – Ему уже глубоко все равно, я думаю, – заметил Рикошет. – И, наконец, то, чего мы все так долго ждали, – продолжал Забугорный. – Призером фестиваля, занявшей первое место в честной борьбе, становится… Конферансье сделал паузу. Мисс Веслогорск, картинно виляя бедрами, пошла в кулисы за следующей партией маек, обогнув столпившихся там хиришан. Глядя на нее, Орешек вспомнил старую шутку: «Где вы покупаете такие тонкие и кривые чулки?» и нервно хихикнул. – Сережа, – сказала Катя, глядя на лицо своего парня. – За убийство сейчас не меньше пяти лет дают… – Я в состоянии аффекта, – процедил Сергей сквозь зубы. – Становится…. Ваня вынул изо рта полностью искромсанный палец, вздохнул и поднес ко рту другую руку. Сергей зашипел, как самая ядовитая змея. – «Экзорцист»! Зал ответил недоуменным молчанием – группа с таким названием, если вообще и существовала, не участвовала в концерте. Забугорный сконфуженно заглянул в свою папку. На этот раз он не рисовался. – Прошу прощения, «Экклезиаст», Веслогорск! – торжественно провозгласил конферансье. Зал взорвался бешеным свистом и улюлюканьем. Ваня сам не помнил, как оказался на сцене. Он видел обалделое лицо Сергея, принимавшего из рук мисс Веслогорск диплом и майки, мелкие бисеринки пота на лице Забугорного. Потом солист «Экклезиаста» опомнился и повел ребят со сцены. – Э-ээ, господа победители, погодите! – сказал Юра. Ваня остановился. Забугорный уже взял со стола фигурку совершенно постмодернистского вида, ранее скрытую коробками с фильтрами. Конферансье поманил солиста «Экклезиаста» к себе. Ваня, не чувствуя ног, подошел, и Юра повесил ему на шею символ фестиваля – отлитого из алюминия и нержавейки аллегорического ежа. – Итак, это было закрытие областного рок-фестиваля "Приход Ежа", посвященного пятилетнему юбилею Веслогорского Союза Молодежи! – торжественно произнес Забугорный. – Прошу на сцену председателя жюри, Василия Владимировича Трубецкого, он хотел сказать нам пару напутственных слов… Мисс Веслогорск что-то зашептала на ухо конферансье. – К сожалению, Василий Владимирович не сможет выступить перед нами, – не меняя восторженной интонации, сказал Юра. – Слово предоставляется… * * * Рикошет сел, развернул дареную футболку. Парень решил переодеться, ему надоело ходить в рваной майке. Увидев рисунок на белой футболке, бас-гитарист «КБ» расхохотался на всю гримерную. Стоявший за его спиной Орешек перегнулся через плечо музыканта, чтобы посмотреть, и засмеялся тоже. – Бабай, ты только посмотри, – сказал Рикошет, вытирая глаза тыльной стороной ладони. – Что выдумают только, черти! На футболку была переведена, причем довольно качественно, фотография толстенького пацана в пилотке, лет пяти-шести. Рядом был пририсован мрачный парень в косухе и бандане с черепами. Одной рукой рокер сжимал гриф элеткрогитары, другая, в митенках с прорезями на костяшках пальцев, лежала на плече пацана. Под снимком шла надпись "Я знал Фиделя молодым. Но он меня не знал". Гарик засмеялся. Привлеченные смехом, подошли и другие ребята – Ваня, Орешек и Сергей. – Да уж, чего-чего, а фантазии организаторам хватает, – сказал Ваня. – Ребята, пойдемте сейчас ко мне? Отметим, посидим, как люди… У меня как раз хата свободна. Рикошет и Орешек вопросительно посмотрели на Гарика. – Вы идите, – сказал Гарик. – Я зайду за Риткой в бар, а там посмотрим… Я позвоню. * * * Генрих Сергеевич отвел взгляд за секунду до того, как экран заволокла безобразная алая вспышка. Он должен был видеть лицо Ромы в тот момент, когда парень станет свидетелем собственной смерти. Наставник немного нервничал, как всегда в такой момент. Богатый опыт Генриха Сергеевича свидетельствовал – человек, закрывший глаза при виде собственной гибели, даже если покончил с собой сам, становится посредственным пилотом, не стоящим усилий по его вычислению и изъятию. Генрих Сергеевич редко ошибался в людях, но иногда такое все же случалось. Но сейчас дело было даже не в премиальных, которых Генрих лишился бы, если компания забраковала бы новичка. «Забракованных» отсылали обратно в их время. В тот самый момент, когда их линия обрывалась. Корпорация не так уж свято чтила Темпоральный Кодекс, но никто не взял бы на себя ответственность сохранить в потоке Времени планеты жизнь, которая должна была оборваться. В том, что эта жизнь оборваться не должна была, никто не признался бы. За изъятие «темпорально-образующего фактора», за пресечение линии Времени человека, который должен был жить, можно было лишиться лицензии. А этот парнишка нравился Генриху больше, чем просто «объект темпоральной разработки». Генрих знал, что этого нельзя было делать. Нельзя прикипать сердцем к тому, кого вербуешь. Но Рома не закрыл глаз. Мало того, он их даже от экрана не отвел. На лице у парня промелькнуло такое жесткое выражение, что Генрих испытал краткую вспышку ужаса – ему показалось, что Грин все-таки понимает по-чеченски. Но нет. Рома поленился выучить язык врага. И слава богам. Генрих облегченно вздохнул и сказал: – И еще один эпизод. Мастер Генрих нажал несколько клавиш на пульте управления монитором. На экране появились знакомые Грину до боли уродливые кубики казарм, разбитый молнией старый клен и плац, на котором стояли ребята. Рома никак не мог понять, где находилась камера. Левый верхний угол кадра вверху был совершенно черным, а остальную часть вида обрезала какая-то пористая розовая губка совершенно неземного вида, занимавшая не меньше трети кадра. Ребята были зимней форме, дыхание вырывалось изо рта серебряными клубами. Снег искрился на солнце. Это был явно зимний день, солнечный и очень морозный. Но застывшее выражение лиц ребят объяснялось не этим. Рома услышал голос Генриха Сергеевича: – Указом Президента Российской Федерации, за проявленные мужество и героизм... Он слушал и не слышал. Грин уже понял, о чем будет этот фрагмент. Он смотрел на руки ребят, стиснутые на стволах автоматов. Генрих Сергеевич закурил, облокотившись на пульт. Вообще-то, курить в маленьком кинозале запрещалось, для этого существовала курилка на другом конце этажа новичков, но Генрих уже мог себе позволить нарушать инструкцию. – … звание Героя Российской Федерации… Через плац пошла черная кошка. Рома помнил ее. Она жила при кухне, ребята, истосковавшиеся по дому, прикормили ласкового зверя. Не обращая внимания на неподвижных людей, кошка спокойно уселась на теплой протаине подземной теплотрассы и начала умываться. Роме вспомнилось почему-то та кошка, которая грустно мяукала под окном хиришского ДК во время их с Рикошетом разговора по душам. Словно хотела о чем-то предупредить барабанщика «Акафиста». И судя по последовавшим событиям, ей было о чем предупредить Грина. Интересно, а была ли та кошка тоже черной? – Гриневичу Роману, посмертно… Кошка закончила умываться и села, обмотав хвостиком передние лапки. Теперь она смотрела прямо в кадр, неподвижная и изящная, словно миниатюрный сфинкс. Роме показалось, что кошка глядит ему в глаза, грустно и насмешливо. А потом совершенно по-человечески зверек покачал головой из стороны в сторону, словно хотел сказать: «Нет». Но на плацу был и человек, который знал, что звание Героя досталось Роме вовсе не посмертно. Изображение сместилось. Весь кадр заняла розовая губка, по которой от движения пошли грубые складки, стали видны торчащие из губки короткие, но острые шипы. Что это такое, Рома понял раньше, чем в самом верху кадра появилась огромная губа, синяя от мороза. Губа шевелилась. – Пока, – тихо добавил голос Генриха Сергеевича. – Пока – посмертно…. Изображение погасло. Рома взглянул на наставника. Он привык видеть Генриха Сергеевича в камуфляже, и никак не мог воспринять новый наряд наставника. Впрочем, костюм Генриха Сергеевича ничем не походил на безумные постмодернистские одеяния пришельцев из американских фильмов. Покрой черных шаровар, правда, заставлял вспомнить старый советский фильм «Кин-дза-дза». Алая рубаха с просторными рукавами больше пошла бы какому-нибудь солидному магу из фэнтези. Черная звезда, знак Мастера, висевшая на груди у Генриха Сергеевича, тоже вполне могла принадлежать какому-нибудь Саруману. Самому парню выдали довольно удобный комбинезон из плотной, но мягкой ткани, оливкового цвета с тремя красными полосками на рукаве. Здесь, как объяснил Роме Генрих Сергеевич, система была обратная – чем меньше полосок, тем выше звание. Три полоски обозначали «новичка без контракта». – Скажите, Генрих Сергеевич, – начал Грин. – Какой я Сергеевич, – отмахнулся наставник. – Если уж на то пошло, Филиппович я. Но тут не приняты отчества. Я тебе ведь уже говорил, как ко мне обращаться. Мастер Генрих. Генрих думал, что знает, о чем спросит Рома. В девяти случаях из десяти ученики спрашивали, точно ли теперь никак нельзя вернуться на Землю. На этот случай у Мастера было выучено длинное объяснение со ссылками на природу Времени. Но Грин его удивил. Как всегда. – Скажите, мастер Генрих, – поправился Рома. – А что стало с папиным другом? С настоящим Генрихом Сергеевичем? – Дело в следующем, – сказал Мастер Генрих. – Люди, как темпорально-образующие факторы, делятся на тех, чей путь прописан до последней запятой, и тех, кто совершенно свободен в выборе пути. Певец, которого ты так любишь, забыл, как его фамилия… Который пел: «Все в наших руках» – вот он явно человек свободной судьбы, и он чувствовал это. Подробнее тебе объяснят на лекциях в училище о природе Времени. Нельзя заслать в канал Времени совершенно чуждого агента. Он тоже станет темпорально-образующим фактором Канала Времени, и фактором опасным, потому что для него в этом потоке изначально не было места. Привести это может к совершенно фатальным последствиям. Наставник – это всегда двойник человека свободной судьбы. Риск все равно остается, но сводится к минимуму, потому что все мы, наставники – изначально люди непредсказанного пути. Я понятно объясняю? – Пока да, – сказал Грин. – Настоящий Генрих Сергеевич был человеком свободного пути, как ты можешь догадаться. С ним провели вербочную работу, и он согласился на замену. Ему нечего было терять на Земле, и нечего ловить тоже. По крайней мере, Генрих так себя чувствовал. К тому же, мы с ним были очень похожи внешне, что при моей-то фактуре редкая удача. Рома впервые посмотрел на Мастера Генриха с этой стороны. Высокого, поджарого, светловолосого и темноглазого левшу действительно сложно было отнести к самым распространенным типам внешности. И не только в России. – Он и сам мне многое рассказал о своей жизни, – продолжал Мастер Генрих. – А потом мне вживили память, переписанную с его мозга… Тот Генрих был очень хорошим пилотом, погиб в позапрошлом году. Еще какие-нибудь вопросы? – А вы не знаете, родственникам Героя РФ какие-нибудь льготы идут? – Родителям и супругам, а как же, – сказал Генрих. – Квартплата снимается полностью, вода, газ, телефон – это все бесплатно. Памятник тебе тоже поставят за государственный счет, неслабый такой… Там много всего, так сразу и не вспомнишь. Хочешь, я посмотрю, и скажу тебе потом. – Посмотрите пожалуйста, – сказал Рома. – Так что, сам понимаешь, обратной дороги для тебя нет, – сказал наставник. – Да мы и забираем только тех, кто в своем мире обречен… Грин жестко усмехнулся. – Да, я уже понял. И что теперь? – Тебя тестировать будут, смотреть, подходишь ли ты, – сказал Мастер Генрих. – Космический истребитель не всякому доверить можно. Ты уж постарайся, не ударь в грязь лицом. Потом обучат, и будешь летать. Я тебя на «красную звезду» рекомендовал, пилотом. Это не самая новая модель истребителя, но надежная. Новые модели часто бывают сыроваты, а «красная звезда» себя очень хорошо показала в последней войне. Так что ты уж не опозорь меня, Рома. Там, конечно, и от второго штурмана много зависит, ты, когда в училище будешь, присматривай напарника себе. Он внимательно посмотрел на Рому. – Ты ведь об этом и мечтал, не так ли? – Да. Спасибо, – сказал Рома. – Я постараюсь не подвести вас. Разрешите идти? – Иди, иди, – кивнул Генрих. – Я тут еще посижу, для другого своего ученика эпизоды подготовлю… Пневматические двери бесшумно разъехались, когда Рома подошел к ним. Глава 6 Ваня любовно погладил корешок толстой книги. На нем были изображены характерные руны, дракон и суровый герой с мечом. По сравнению с чудовищем герой смотрелся крохотным, но сомнений в судьбе дракона это не вызывало. Они с Леной стояли перед огромным застекленным шкафом. Рикошет, усмехнувшись, подумал, что Ваня выглядит как Кащей, показывающий Василисе Прекрасной свои сокровища. Но этой Василисе, в отличие от сказочной, богатства Кащея пришлись по вкусу. Лена сразу отказалась идти с остальными девушками на кухню, чистить картошку и строгать салаты, заявив, что у нее руки болят от флейты. Флейтистке были не так уж противны хозяйственные хлопоты, просто заголовок на скромной книжечке в мягкой обложке «Профессор и чудовища» девушка заметила еще из прихожей. Про этот сборник статей Толкина Лена много слышала, но нигде не могла найти. А когда Ваня зажег свет и открыл стеклянные створки, у Лены вообще разбежались глаза. Перумов и Олди мирно соседствовали с Булычевым и Стругацкими. Кроме привычного «Хоббита», трех томов Кольца Власти и «Сильмариллиона», одного из первых изданий, еще в мягкой обложке, и земноморского цикла Ле Гуин, в шкафу так же стояли все семь томов монументальной эпопеи Сапковского. Эмиль не слушал их разговора, с эльфов плавно перешедшего на ведьмака, с ведьмака на компьютерные игры, с компьютерных – на ролевые. Он владел темой, но слишком устал для того, чтобы поддерживать разговор. Рикошет сел в кресло у окна, не снимая куртки – его что-то знобило. Лена пускала пыль в глаза так, что у Эмиля на зубах скрипело, а Ваня уже походил не на угрюмого Кащея, а на павлина, распустившего свой шикарный хвост. Рикошет отлично понимал смысл действий Лены. Отчаявшись привлечь его внимание, девушка пыталась вызвать хотя бы ревность бас-гитариста «КБ». Ваня тоже заметил перекос в разговоре. Повернувшись к Рикошету, он спросил: – А ты кем хотел бы стать, Витя? В ролевой игре, я имею в виду? Магом? Ведьмаком? Эльфом, может быть – у тебя и фактура подходящая? Эмиль ответил: – Я хотел бы стать человеком. Ваня озадаченно посмотрел на парня. По лицу бас-гитариста совершенно невозможно было понять, шутит он или нет, или же действительно имеет в виду людей-воинов из ролевых игр. – Ты так сказал, как будто ты – не человек, – заметила Лена, тоже почувствовавшая его интонацию. Рикошет пожал плечами: – Я – бес, я ведь уже говорил тебе. – Боже мой, Витек, как ты сегодня соло отмочил! – переключаясь с фантастических тем на профессиональные, сказал Ваня. – Когда тебя этот придурок за футболку дернул, я думал все, конец песне. Но ты! Вот где настоящая фантастика! Рикошет чуть кивнул и сказал: – Спасибо, Ваня. – Ты сегодня молчаливый какой-то, – ответил тот. – Расстроился, что не вам первое место дали? – Нет, – сказал Рикошет. – Сегодня вы действительно были лучше нас, и обижаться тут не на что. Просто я последние три ночи не очень-то спал. «Эту ночь понятно», подумала Лена. – «А чем ты занимался предыдущие две?» – А потом еще и выступал, – сочувственно сказал Ваня. – Хочешь, на балконе полежать? Пока стол не накрыли? Отдохнешь… Рикошет благодарно кивнул и поднялся. Ваня отдернул занавеску и открыл дверь на балкон. Они вышли на лоджию, уютно обшитую деревом. Под окном из кухни был сделан маленький откидывающийся столик, в противоположном конце балкона стояла внушительных размеров тахта. На ней валялось сбитое одеяло. – Располагайся, – сказал Ваня, щелкая выключателем. Над изголовьем тахты мягким светом загорелось старинное бра. – Дверь изнутри закрывается, так что, почувствуешь, что отрубаешься – закрывайся и спи. – Как у тебя здесь хорошо все устроено, – сказал Эмиль одобрительно. – Прямо веранда для отдыха и раздумий. Обычно то… Велосипеды, банки с огурцами… – Я тут летом сплю обычно, – сказал Ваня. – Кстати, надо закрыть окно, не май месяц. Он перегнулся через край балкона. Лоджию застеклили явно еще в те времена, когда и слово «стеклопакет» не существовало, и одна из прямоугольных деревянных рам без форточек была сейчас распахнута настежь. Рикошет выглянул наружу через плечо Вани. Балкон выходил во двор, но сбоку, с торца на него падал свет вывески ресторана на противоположной стороне улицы. Голубые буквы «Невод» были разбиты на секции в форме чешуек. Или ячеек сети. Это был один из лучших ресторанов городе, где подавали исключительно рыбные блюда, даже такие экзотические, как суши. Причем, насколько помнил Рикошет, готовили рыбные колобки в «Неводе» ничуть не хуже, чем в лучших питерских ресторанах. Ваня запыхтел. – Ты чего там возишься? – спросил Эмиль. – Да, гвоздик не подцепить мне, – пробормотал хозяин дома. Рикошет перегнулся вперед. Чтобы открытая рама не хлопала под ветром, на некотором расстоянии от нее в раму был вбит и согнут гвоздик, за который ее и крепили – дешево и сердито. Да только расстояние до гвоздя превышало длину Ваниных рук сантиметров на пятнадцать. – Отец делал, – проворчал Ваня. – Он у меня сибиряк… – Отойди-ка, – сказал Эмиль. Ваня охотно уступил ему место. Рикошет нагнулся, и пальцы его рук коснулись гвоздика-крючка. Парень отвел крючок вниз, взялся за раму и закрыл ее. Ваня тем временем достал из встроенного шкафа небольшой обогреватель, полукруглая чаша которого и особенно нагревательная спираль в центре чаши всегда напоминали Эмилю миниатюрный локатор. – Тройник в розетке около тахты, – сказал Ваня. – Вы меня просто балуете, – промурлыкал Рикошет. Ваня уже взялся за ручку двери, но тут спросил: – Ты как, кстати, к «Наутилиус Помпилиус» относишься? – Ну это, конечно, для девчонок, – морщась, сказал Рикошет. – Но лучше, чем какая-нибудь Алсу… – Я тебе сейчас кассету одну принесу, – сказал Ваня. – Сборник их лучших песен, сам записывал. Тебе, как бесу, интересно будет послушать, там песня одна есть – «Падший ангел» называется. – Лучше, конечно, было бы, если бы ты и магнитофон принес, – сказал Эмиль. – А то как ты себе это представляешь – я ее на пальце крутить буду, что ли? Ваня сконфуженно улыбнулся. Кто-нибудь другой, не Рикошет, и не заметил бы забавной оговорки «одну кассету принесу», но что-что, а ядовитость теперешнего бас-гитариста «КБ» Ване запомнилась еще во время поездки в Хириши. Как Рикошет тогда ту девчонку подколол, пассию их барабанщика, воображавшую себя Вангой… Ваня ушел. Эмиль увидел через окно комнаты Сергея, Андрея и Орешка, боком заносивших стол. Вслед за ними зашла Катя. В руках у девушки была тарелка с бутербродами. Сергей ловко стащил один из них, но Катя сердито шлепнула его по руке и отобрала бутерброд. Парень надулся. Девушка окинула комнату взглядом и что-то спросила. Удивлялась, наверное, куда это Витек подевался. Лена кивнула в сторону балкона. Катя посмотрела туда, и их взгляды встретились. Девушка решительно направилась к музыканту. Эмиль открыл дверь. – Гуманитарная помощь, – сказала Катя, протягивая ему тарелку с бутербродами. Рикошет наклонился и чмокнул ее в щечку. – Спасибо, Катя, – сказал он. – Я весь этот год по твоим бутербродам тосковал. Вроде делаешь из всего того же самого, а берешь в рот – дерьмо дерьмом… Девушка усмехнулась. – Не подлизывайся, – сказала она. – А то я ведь тебе и пива принесу… – Немедленно укажите список мест, которые нужно лизать, – сказал Эмиль. Катя хохотнула и отошла. Вернулся Ваня со стареньким кассетником. – Вот, – сказал он, протягивая Рикошету магнитофон через порог балкона. – Я перемотал, там прямо на «Ангеле» и стоит. Эмиль вернулся на балкон, сел на корточки около тахты и на ощупь стал искать обещанный тройник в розетке. – Рикошет, – раздался неуверенный голос Кати. Парень энергично выругался и поднялся на ноги. – Коротнуло меня, пока магнитофон включал, – сказал бас-гитарист «КБ» удивленной девушке. В руках у Кати была даже не одна, а две банки пива. – Проводка старая… Эмиль закрыл дверь на шпингалет. Катя поставила пиво на подоконник рядом с тарелкой и присела на тахту. – Чтобы не ломились всякие халявщики на твои бутерброды, – пояснил музыкант. Девушка засмеялась. Рикошет снял куртку и бросил ее в изголовье тахты. От работающего обогревателя на балконе уже заметно потеплело. – Ой, мужчина, я с вами в закрытой комнате боюсь оставаться, – сказала она кокетливо. – Вы, тем более, уже и раздеваетесь… – Открыть? – Не надо, – усмехнулась Катя. Рикошет взял банки, открыл обе и протянул пиво девушке. – Я уже и забыла, что бывают такие галантные мужчины, – сказала Катя со вздохом. Эмиль откусил львиную долю от бутерброда, прожевал, запил пивом. Катя смотрела, как он ест. Организаторы фестиваля, чтобы не прогадать с размером призовых футболок, явно брали самые большие. Рикошету же футболка была практически в обтяжку. Белый цвет выгодно подчеркивал рельефный торс парня, больше подошедший не рокеру начала двадцать первого века, а какой-нибудь античной статуе. Картинка на груди сливалась в одно темное пятно. Катя поняла, что забыла не только о хорошем воспитании Рикошета. Она забыла, насколько парень был красив. За год бывший бас-гитарист «Акафиста» не изменился, разве что немного похудел, но ему это шло. – Грин-то пишет? – спросил Рикошет. – Как он там? Скоро вернется? – Через два года, – ответила Катя. – Если вернется вообще. – Как это? – удивился Рикошет. – Он ведь уже год отслужил! Катя отхлебнула пива. Эмиль подал ей бутерброд. – Он сразу после учебки контракт подписал, – сообщила Катя, откусывая от бутерброда. – В Чечне сейчас наш Грин. Наводит закон и порядок. – Ну, что же, – сказал Рикошет. – У каждого свой путь. – Но держится молодцом, пишет часто, юморит все. Вчера только письмо пришло, так Ромик написал там: «я есмь карающий меч Господень». Знает, засранец, что я Библии разбираюсь, вот и прикалывается. Тебе привет передавал, кстати. – Ну, ему тоже, – сказал Эмиль. – А насчет меча Господня – напиши Ромику, чтобы он слишком-то этим не увлекался. Ведь по окончании войны и мечи, и томагавки часто закапывают в землю. Мечи и убивают еще при этом. – Мечи, по-моему, всегда убивают, – заметила Катя. Рикошет отрицательно покачала головой. – «Убить меч» означает, что его сгибают чуть ниже середины клинка. Чтобы нельзя было вытащить оружие из кургана и снова воспользоваться. – Ишь ты. Приятно поговорить с образованным человеком – всегда узнаешь что-нибудь новенькое. Я обязательно напишу, и про томагавки, и про согнутые мечи… – Не надо. Не дойдет такое письмо, Катеринка… – А что за группу-то Ване тебе притащил? «Нирвану»? – «Наутилиус Помпилиус». Мы там про бесов заговорили, так он рекомендовал песню послушать – «Падший ангел» вроде называется. – А, мне она тоже нравилась, – сказала Катя и принялась тихонько напевать: – Прямо вниз… Туда, откуда мы вышли в надежде на новую жизнь… – Может, послушаем в авторском исполнении? – спросил Эмиль. Катя кивнула, и он вдавил тугую клавишу воспроизведения. Пошел проигрыш с характерными для «НП» наворотами. – Вот за эти длинные вступления я их не люблю, – сказал он и отхлебнул пива. – Из тени, из каменной ночи явился под вежливый стук, – раздался голос Бутусова. – Медленно, но без сомнений очертил на полу белый круг… – Ой, это не «Падший ангел», – воскликнула Катя. – Я такую песню у них и не слышала раньше… Рикошет жестом предложил ей дослушать. И без лишних приготовлений начал танец бесчисленных рук Где в каждом безумном движеньи рождался неведомый звук Не покидай меня! Эмиль откинулся на тахте, пристроил под спину подушку. Катю поразило выражение его лица. Словно песня Кормильцева доставляла Рикошету невыразимое наслаждение – что было по меньшей мере удивительно, при его-то музыкальных вкусах, – и в то же время огромную боль, как будто из-за песни он вспомнил какой-то не самый приятный эпизод из своей жизни. В окно постучали. Катя увидела Сергея и поднялась. На стол уже накрыли, ребята рассаживались вокруг него. Девушка помахала рукой Рикошету, бас-гитарист кивнул в ответ. Прикрывая за собой дверь на балкон, Катя слышала, как продолжает страдать Бутусов: – Не покидай меня! Даже если ты чистый бес! Или бери с собой, или останься здесь… Но не покидай меня! Эмиль закрыл глаза рукой. * * * Лена осторожно потянула на себя балконную дверь. Кате только что позвонил Гарик, спрашивал, как добраться до Вани. Девушка охотно объяснила ему, хотя Катю несколько удивило, что Гарик позвонил ей, а не Лене или Андрею. Но Катя, увлекаемая Сергеем в ванну, не успела передать новость Рикошету и попросила Лену обрадовать парня. Против ожиданий Лены, Витек не закрылся на защелку. Лена вышла на балкон. Парень лежал на тахте, раскинувшись во весь свой огромный рост. Бра не горело, и в полутьме Лена видела только алую спираль обогревателя и красную точку индикатора на магнитофоне, стоявшем на полу. Лена заколебалась. Рикошет, похоже, заснул, пока они ужинали. Но в этот момент парень отнял руку от лица, глаза его сверкнули в полумраке. – Может, мы поговорим наконец? – сказала Лена. – Хотя после сегодняшнего… Парень перебил ее: – После сегодняшнего скажи спасибо, что я тебя не придушил. Я трахал тебя потому, что этого хотел, и потому, что ты этого хотела. Но я больше не хочу. И все, не о чем больше говорить. Уходи, я спать буду. На глазах Лены выступили слезы. – Вот как, значит, – сказала она. – Да. – Ты зря думаешь, что разговаривать нам больше не о чем, – сказала девушка. – Я беременна. – Ну и дура. Губы у Лены задрожали. Она всхлипнула и повернулась к двери балкона, но ее остановил резкий окрик парня: – Сядь! Лена села на краешек тахты. Парень тоже сел, взял свою куртку, и некоторое время что-то искал во внутреннем кармане. Подняв глаза, Лена увидела, что Рикошет дает ей несколько зеленых бумажек. – В районную консультацию не ходи, хоть там и дешевле будет, – сказал он. – Сходи в какую-нибудь хорошую частную клинику. Лена зарыдала в голос и отрицательно замотала головой. – Да ты совсем рехнулась, – сказал Рикошет. – Я ведь твоего мужа видел. Внук Батыя и Чингисхана…Он ведь не только меня грохнет, когда ты ему белобрысое чудо в кулечке принесешь. Но и тебя тоже. Лена всхлипнула последний раз и взяла деньги. Парень дал ей еще одну купюру. – На, – сказал он. – Купи себе потом тряпку, или книжку какую… А теперь уходи, я правда очень устал. Девушка уже пришла в себя. – Я смотрю, – сказала Лена, пересчитывая деньги. – Задницей у тебя лучше получается зарабатывать, чем своей музыкой? Рикошет усмехнулся. – Ну, не всем же бог дал пизду, – сказал он спокойно. Лена яростно просмотрела на Рикошета и увидела в его руках небольшую книжку в мягкой обложке. Очевидно, музыкант достал ее из куртки, пока девушка возилась с деньгами. Лена прочла название и застыла, не веря своим глазам. Бас-гитарист положил книгу ей на колени. – На, – сказал он. – Мне профессорские чудовища ни к чему – своих хватает выше крыши. А теперь уходи. – Витя, – прошептала девушка. – Но почему… – Уходи! – рявкнул Рикошет. Девушка вскочила и вылетела с балкона, хлопнув дверью. Эмиль решил все-таки закрыться и встал. В комнате играли в «бутылочку». Шум и смех веселящейся компании доносился до парня как сквозь воду, звуки неимоверно растягивались, превращая голоса в чудовищный скрежет. «Спать, спать немедленно», подумал Рикошет. Когда его рука легла на шпингалет, он услышал тонкое пение домофона. Ни один из сидевших на ковре ребят даже головы не повернул в сторону двери. Лена и Ваня целовались, и остальные хором считали. Эмиль вошел в комнату. На него никто не обратил внимания. У бас-гитариста мелькнула мысль, что он уже заснул и все это – игры измученного сознания. Фигуры друзей он видел тускло, размыто, словно смотрел изнутри огромного елочного шара. Домофон продолжал звенеть. Рикошету вдруг пришла жуткая мысль, что, сон это или нет, но если он сейчас не откроет дверь Гарику, то больше никогда не увидит его. Парень пересек комнату и вышел в прихожую. * * * Гарик поднялся на четвертый этаж и увидел, что дверь Ваниной квартиры приоткрыта. Он толкнул ее и оказался в полутемной прихожей. Полоса света из комнаты перерубала ее пополам. Оттуда же неслись громкие голоса – ребята хором считали. Гарик усмехнулся – ему все эти «бутылочки» уже казались детскими играми, но остальные члены группы не разделяли скепсиса своего солиста. Сначала Гарику показалось, что он в прихожей один. Это не удивило солиста «КБ» – тот, кто открыл ему дверь подъезда, даже не спросил: «кто там?», видимо, просто нажал кнопку и умчался целоваться. Гарик направился к вешалке, на ходу снимая куртку, и в этот момент Рикошет выступил из темноты и обнял его, стиснул так, что у солиста «КБ» перехватило дыхание. Эмиль наклонился к лицу Гарика, чтобы поцеловать, но тот осторожно отстранился. Рикошет изменился в лице и разжал руки. – Дорогу отсюда до Риткиного дома знаешь? – спросил Гарик. – Гарик, я… – начал Эмиль. – Показать? – перебил его солист «КБ» Рикошет усмехнулся, покачал головой и ответил: – Не надо. Эмиль развернулся и направился вглубь квартиры. – Я вижу, все-таки надо, – сказал Гарик. Рикошет остановился, опустил голову. – Разрешите куртку взять, мой фюрер, – сказал он с нарастающим сарказмом. – И выпить кружку кофе, а то я боюсь не оправдать вашего высокого доверия на порученном мне задании. Гарик закусил губу. – Разрешаю, – сказал он тихо. * * * Рита раздавила окурок в пепельнице и заметила, что у нее дрожат пальцы. «Хуже нет, чем ждать и догонять», подумала девушка. Судя по объяснениям Кати, Ваня жил где-то рядом, тоже в центре. Но с ухода Гарика еще прошло слишком мало времени, чтобы даже пересечь двор, в котором стоял домик Риты. Девушка подняла стоявшую у стола гитару, на которой Гарик переставил себе струны под левую руку, и аккуратно убрала ее в шкаф. Потом прошла по комнате туда-сюда. Когда они пришли сюда вместе с Гариком, в воздухе витал запах сырости и затхлости. В этой половине дома больше года никто не жил. Уезжая в Хириши, Рита отдала Мурку квартирантам, но кошка не забыла свою старую хозяйку. Пока Гарик таскал дрова, зверек проскользнул через открытую дверь и стал ласкаться к Рите. В доме сразу стало уютно, по крайней мере, так ей показалось. Сейчас кошка лежала на половике и умывалась. «Намывай гостей, намывай», подумала Рита. Если бы не присутствие Мурки, ожидание стало бы совсем невыносимым для девушки. Рита открыла окно. Во время душевной беседы они сильно накурили с Гариком. Больше всего девушку потрясло то, что Гарик не только выслушал все ее догадки, но и разрешил ей… Проверить их. Рита натянула свитер. Она решила выйти на крыльцо, встретить гостя. Какого-нибудь другого парня Рита не стала так баловать, но это ведь был не кто-нибудь, а Эмиль. Два года бывший рядом. Два года бывший ее лучшим другом. Два года молчавший о своей любви. Следовало его немного поддержать. Помочь сделать решительный шаг. На свежем воздухе волнение Риты немного улеглось. Кошка сидела у ее ног и не мигая смотрела в сад. Девушка тоже слышала, как там тихонько шуршат какие-то маленькие зверьки. Крысы или мыши, наверное, выбравшиеся из канализации подкрепиться палыми яблоками. Не все же изоляцию на кабелях жрать. Мурка, очевидно, раздумывала, не разнообразить ли ей тоже свой рацион, но не витаминами, которых кошке хватало – квартиранты оказались людьми не жадными, Рита сама видела огромный мешок с Вискасом, когда зашла в их половину за деньгами, – а свежим мяском. Девушка же смотрела на красно-коричневую стену Кремля через просвет между высокими каменными домами, слушала, как шумит, расставаясь с листвой под порывами ветра, ее яблоневый сад. «А ведь Рикошет», вдруг подумалось Рите. – «Никогда не видел моего сада в цвету». Тихонько скрипнула калитка. Рита обернулась. Кошка тихо мяукнула и спрыгнула с крыльца. – Заходи, – сказала Рита Эмилю, замершему на месте, и улыбнулась. Рикошет сделал несколько шагов вперед и остановился. – Только сегодня не получится ничего, – сказал парень. – Почему? – спросила Рита тихо. – У меня презервативов нет. А ларьки по дороге закрыты все, как назло. А если просто так, все от меня залетают сразу. – Что же ты у Гарика не спросил? – Постеснялся, – признался Рикошет. – Ну что же, – сказала Рита. – Будешь выдергивать дымящийся. Рикошет засмеялся и пошел к крыльцу. – Осторожно, – сказала Рита. – Там вторая ступенька прогнила. Эмиль посмотрел себе под ноги на миг замер с уже поднятой ногой. Вместо старой, прогнившей ступеньки он увидел отвратительно яркую красную полосу на черно-лиловом фоне. – Надо просто перешагнуть, – сказала Рита. Рикошет тряхнул головой и поднялся на крыльцо. * * * «Он мог, конечно, высвободиться силой. Но она была как счастье, как весенняя ночь, как сон о самом главном…» Влад закрыл книгу. Горло у него сдавило. Парень откинулся на жесткой койке, заложил руки за голову. Новичков, по правилам Корпорации, селили поодиночке, чтобы не перегружать их и без того раздерганную психику контактами с новыми людьми. Но сейчас Влад предпочел, чтобы рядом с ним кто-нибудь был. Такой же новичок, как он сам. Пусть бы он был зеленокожим гуманоидом откуда-нибудь с Тау Кита, не понимал ни бельмеса по-русски и не владел бы космолингвой, по которой сам Влад успел посетить еще только три урока. Любой компаньон сгодился бы, лишь бы не лежать вот так в одиночестве и не пялиться в белый потолок, глотая слезы. Влад посмотрел на электронные часы на стене. Местные цифры и систему обозначения времени он уже знал. Часы не светились, значит, до обязательных выходов на прививки или тесты было еще не меньше часа. Конечно, когда Влад прыгал, «Чисел» у него с собой не было. Книжку только в клубе перед прыжками Игорь принес, Влад давно просил почитать. Главного эльфийского мастера боя на мечах интересовала не только жизнь Средиземья, но и реальная, окружающая жизнь. До взлета Влад успел бегло просмотреть лишь пару страниц, и ему очень понравилось. Игорь же, отдавая книгу, сказал, что разочарован, что Пелевин, судя по всему, выдохся. Владу же, как выяснилось, было не суждено в этой жизни проверить правоту слов друга. Если бы не Генрих Сергеевич, мастер Генрих… В разговоре после «киносеанса» Влад мельком упомянул, что ничто не беспокоит так, как начатое дело, которое не успел завершить. Он, собственно, терзался о том, что его Галадриэль, свидетельница памятной схватки в весенней роще, его Маруся теперь останется матерью-одиночкой. Влад собирался сходить с ней в ЗАГс в тот самый день, после прыжков. Не успел. Мастер Генрих спросил парня, что именно тот имел в виду, Влад смутился и пояснил, что не успел прочесть книжку, которую очень долго искал. Так она и осталась лежать в его рюкзаке, между бутербродами, которые ему собрала мама на прыжки, и паспортом. Всю следующую неделю Влад помнил плохо – обязательные прививки от инопланетных болезней в организме землянина приживались отвратительно. В тот день, когда врач приказал Владу покинуть койку и «начинать расхаживаться», мастер Генрих вызвал парня к себе. Квартира наставника оказалась расположена на одном из первых этажей. Влад уже понял, что чем ближе жилье к поверхности планеты, тем это считается престижнее, не знал только пока, верно это только для зданий, принадлежащих Корпорации, или повсеместно. Пневматические двери квартиры наставника, единственная черточка, которая в обстановке госпиталя-общежития звездолетчиков казалась позаимствованной из дешевого фантастического боевика, разъехались перед Владом, как только он приложил ладонь к индикатору. Меч на стене был первым, что увидел парень. На миг Влад забыл, что находится на совершенно чужой планете, даже о существовании которой не подозревал еще неделю назад. О том, что больше никогда ему не увидеть ни мамы, ни папы, на Галадриэли, ни «Лопаты», потрясающего своей архитектурной безвкусностью монумента, высившегося на берегу реки в родном Веслогорске. Ноги сами поднесли парня к мечу. – Мастер Генрих, – пробормотал Влад из вежливости, не в силах оторвать глаз от клинка. Ему никто не ответил. Это был не легкий бастарт, к которому привыкла рука эльфийского бойца. На стене висел эспадон – тяжелый, длинный палаш конного рыцаря. Длиной клинок едва ли не превосходил самого Влада. Учитывая вес двуручного меча, его инерция в бою должна была быть просто чудовищной. Не предстояло рассчитывать и на возможность второго удара, но хитрость здесь была в том, что удачный первый превращал доспехи соперника в намертво закупоренную консервную банку с кровавой кашей внутри. Такими мечами в ролевых играх на памяти Влада не пользовался никто и никогда. Во-первых, даже если сделать эспадон тупым, согласно правилам безопасности, меч оставался страшным оружием за счет своего веса и ударной силы, что неизбежно привело бы к серьезным травмам среди игроков. Да и боевых рыцарских коней, увы, в окрестностях Веслогорска перестали выводить еще в конце тринадцатого века, после нашествия татаро-монгол, которые смотрели на коней большей частью с гастрономической точки зрения. А для пехотинца меч был абсолютно непригоден. Влад видел подобное оружие раньше только один раз. Во время слета толкиенистов в Англии он принял участие в экскурсии по одному из средневековых замков графства Лестер. Владельцем замка в средние века был рыцарь Симон де Монфор. Предприимчивый француз получил титул английского графа от Генриха III на том основании, что бабка де Монфора была уроженкой туманного Альбиона. Вот там, среди других экспонатов Влад и приметил огромный меч. Согласно пояснениям экскурсовода, тот эспадон принадлежал еще самому деду Симона, Генриху де Монфору, участнику первого крестового похода. Сам Генрих из того похода не вернулся. Меч привез верный оруженосец в качестве утешения бедной вдове. Той самой англичанке, надо полагать. Как и на экспонате, на лезвии висящего в коридоре клинка зияли многочисленные зазубрины. Влад прищурился, припоминая. Парню на миг показалось, что это не просто похожий, а тот же самый меч. На рукояти родового оружия де Монфоров была эмалевая вставка с походным гербом крестоносца – черная башня на синем фоне, и что-то еще, какой-то редкий для средневековых гербов символ. «А, раскрытая книга!», вспомнил Влад. Экскурсовод особенно напирала на то, что Генрих де Монфор до того, как сгинул в песках Палестины, успел закончить какой-то университет. Кажется, Болонский, или нет, Тулузский… Влад приподнялся на цыпочки, пытаясь разглядеть рукоятку меча. Даже при том, что меч был повешен на стену по диагонали, рукоять находилась почти под самым потолком. Какая-то эмаль там точно была, но для того, чтобы разглядеть ее в подробностях, света из окна не хватало, а как включается свет в жилище наставника, Влад не знал. Где-то в глубине квартиры хлопнула дверь, раздались шаги. – Мастер Генрих, – чуть погромче повторил парень. Шаги приблизились. Мастер Генрих вышел в прихожую. На наставнике был махровый халат в голубую полоску, немедленно напомнивший Владу о Земле. Светлые волосы мастера Генриха были мокрыми и взлохмаченными – очевидно, он только что вытирал их полотенцем, которое держал в руках. – А, Влад, это ты, – сказал мастер Генрих. – Я ванну принимал и не слышал тебя. Давно стоишь? Парень неопределенно пожал плечами. – Проходи, – сказал наставник. Они вошли в комнату. Пока Влад, ошалевший от необычности обстановки, стоял столбом, мастер Генрих достал из ящика стола какую-то книгу. – Это тебе, – сказал он. У парня захолонуло сердце от предчувствия. Это был Пелевин, та самая книга в фиолетовой обложке, на которой сиренево-черный демон обнимал со спины девушку в черных очках, мастерившую фигурку в традициях оригами. С инструкцией, обосновывавшей запрет на хранение вещей землянского производства, кроме тех, которые находились на «объекте» в момент изъятия из канала Времени, Влада ознакомили еще в первый день. – Спасибо огромное, – с чувством сказал парень. – Спасибо. Но как вы… Вы нарушили инструкцию ради меня! Мастер Генрих поморщился. – Ну, не одними инструкциями держится жизнь, – сказал он. – Ты меч в прихожей видел? Влад кивнул, прижимая книжку к груди обеими руками. – Его тоже при мне в момент изъятия не было, – сказал мастер Генрих. – Я тосковал по Земле очень. И Ника, жена моя, мой меч и притащила мне. В канале планетарного Времени можно оставить копию. – Скажите, пожалуйста, – расхрабрившись от мягкого обращения наставника, спросил Влад. – Я вот видел, там вроде эмалевая вставка на рукояти есть. Там ваш герб, да? – Да, – сказал мастер Генрих. – Черная башня на синем фоне и книжка раскрытая. Я ведь в Тулузском университете отучился, прежде чем на сарацин пойти. Влад покинул квартиру наставника, не заикнувшись о том, что как раз ту самую «копию», оставленную во Времени Земли, он и видел в английском музее. Неизвестно, как отнесся бы мастер Генрих к проникновению в свою тайну. Еще на занятиях в парашютистском клубе Влад понял, что директор был прирожденным учителем, наставником по сути своей. Тем, кто не будет требовать исполнения приказа с пеной у рта только потому, что «так положено», тем, кто простить шалость, но и спросит по всей строгости… Владу вспомнились слова из какой-то старой, еще советской фантастической книги, которую он сканировал на работе по просьбе отца за день до прыжка. Папа хотел сделать подборку своих любимых эпизодов. «Ну, знаешь, потенции – это дело тонкое. Я-то, вообще, с тобой не спорю, может быть, действительно в каждом сидит гений, да только что делать, если данная гениальность может найти себе применение либо только в далеком прошлом, либо в далеком будущем… Хорошо, конечно, если ты окажешься гением кулинарии. А вот как выяснится, что ты – гениальный извозчик, а Перец – гениальный обтесыватель каменных наконечников, а я – гениальный уловитель какого-нибудь икс-поля, о котором никто ничего не знает и узнает только через десять тысяч лет…». А гениальность мастера Генриха была на все времена. Еще в школе Влад убедился, что соотношение между учителями по названию и учителями по призванию далеко не в пользу вторых. На небе бывший крестоносец устроился гораздо лучше, чем в свое время на Земле. Как в одиннадцатом веке Генрих де Монфор мог реализовать свой дар? В бесплодных песках Палестины, круша арабов огромным эспадоном с боевого коня? Влад снова посмотрел на часы. Круглый диск все еще оставался темным. «Пойду-ка я покурю», решил парень и поднялся с койки. Врачи госпиталя для новичков к курению относились лояльно, даже была обещана выдача местного аналога сигарет после того, как у Влада закончится пачка. Но курение в жилых комнатах запрещалось, нужно было пройти в курилку в конце этажа. И Влад понимал, что ходит туда слишком уж часто. Курение теперь для него стало еще одной возможностью потравить себе душу. Зажигалка в кармане джинсов парня перенесла изъятие из Времени и телепортацию черт знает на какое расстояние гораздо легче хозяина, и в отличие от Влада находилась в рабочем состоянии даже в миг прибытия на одну из трех обитаемых планет Проксимы Центавра. * * * Эмиль услышал, как мобильник тихонько загудел и затрясся. Он поднялся и пошарил рукой по полу. На столе Рита не захотела, сказав, что всю эту экзотику они еще успеют. Но ни на одной из кроватей вдвоем они не поместились бы. Эмиль решил проблему просто – он стащил на пол два матраса, которые Рита держала для гостей. Одеял, белья и подушек в старом доме всегда было навалом. Простыня, хоть и была чистой, оказалась не самой новой – Эмиль отчетливо помнил треск, раздавшийся в самый ответственный момент. Мобильник он не обнаружил, зато нашел спички и чуть не повалил подсвечник. Рикошет зажег свечу, увидел телефон, взял его и прочел сообщение. Рита лежала рядом с ним. Ни на вибрацию мобильника, ни на свет она никак не отреагировала. Но когда Рикошет обнял ее, то почувствовал, как тело девушки содрогается. Ледяная игла пронзила его сердце – Эмиль подумал, что сделал ей больно. Он наклонился к ней. Рита улыбалась. Девушка открыла глаза и увидела его лицо. Рита обхватила Эмиля руками за шею и прижала к себе. – Прости, пожалуйста, – искренне раскаиваясь, сказала она. – Знала ведь, что нельзя смеяться в постели. Это я не о тебе, просто вспомнилось… Я не смогла удержаться… – Что же ты вспомнила? – спросил Эмиль. Голос его прозвучал глухо – он говорил, зарывшись лицом в распущенные волосы Риты. Рита отпустила его и сказала смущенно: – О других мужчинах в постели тоже лучше не упоминать. Рикошет сел на пятки и спокойно посмотрел на нее. – То, что сравниваешь меня с Гариком, вовсе не является для меня неожиданностью, – сказал Эмиль. – Из любых правил бывают исключения. Рита смотрела на его обнаженную грудь, на мощные ноги. При всех своих габаритах, Эмиль обладал изумительной гибкостью и растяжкой. Гарик, например, несмотря на гораздо более скромные размеры, не мог вот так просто сесть на пятки, словно мусульманин на молитве. Рита, конечно, могла – сказывались занятия художественной гимнастикой в юности. Но девушка знала очень мало людей, которым было бы комфортно в этой позе. А судя по расслабленности мышц Рикошета, ему было именно удобно так сидеть. Пламя свечи чуть колебалось под неизвестно откуда тянувшим сквознячком, но даже в этом неровном свете тело Эмиля оставалось безумно красивым. «Совершенным», подумала Рита. – «Как у этих греческих богов, от которых до нас дошли лишь статуи». – Просто мы когда препираемся… ну… по поводу этого, – сказала Рита. – Мне иногда хочется нежности, а он.. не грубый, нет, но… – Слишком стремительный, – сказал Рикошет. – Ну да, ты же знаешь, – обрадованно сказала девушка. – И Гарик всегда говорит: «Каждая женщина мечтает о ласковом и нежном любовнике. Но у всех ласковых и нежных мужчин уже есть любовники». И я поняла сейчас, что он говорил правду, а не прикалывался надо мной… К своему восторгу Рита увидела, что Эмиль краснеет. Она тоже села и крепко обняла его. – Да уж, – сказал Рикошет. – Много мне говорили всякого разного в таких ситуациях, но такой комплимент отвалили в первый раз. Он обнял ее, неторопливо поцеловал в губы и сказал: – Пойдем к Ване. Рита вздрогнула и отшатнулась. Эмиль разжал руки. Она отодвинулась от парня, поджала колени к груди и натянула на них скомканную, влажную простыню. – Давай лучше сейчас спать ляжем, – сказала девушка, стараясь, чтобы голос ее звучал непринужденно. – Утро вечера мудренее. Ты ведь устал очень. Если так хочешь, иди один. Эмиль молчал и смотрел на Риту. – Я не такая бесстрашная, как ты, – сказала Рита. – Как мне теперь Гарику в глаза смотреть? Да он, я думаю, этого не очень-то сейчас хочет. Назови мне хоть одну причину, зачем мне надо идти? Рикошет задумчиво наклонил голову. – Хочешь, я тебе куннилунгус еще раз сделаю? – сказал он. Рита закусила губу, прищурилась и вдруг ударила его по лицу наотмашь так, что у Эмиля даже голова дернулась в сторону. – Не понял, – сказал парень. Рита посмотрела на расцветающее на его щеке алое пятно. – Никогда не торгуй собой в любви, Эмиль! – со слезами в голосе закричала она. – Никогда! Рикошет опустил глаза. – Боюсь, мне уже поздно учиться такой «неторговле», Рита, – сказал он, но спохватился. Эмиль искоса посмотрел на девушку. По лицу Риты было видно, что в девушке идет мучительная работа мысли. Она знала, конечно, что деньги на поездку раздобыл именно Рикошет, что поэтому он и пропадал неизвестно где весь этот месяц, но сейчас до Риты начало доходить, откуда эти деньги. «Сейчас она меня выставит», подумал Эмиль. Можно изменить своему парню. Можно спать с бисексуалом. Но спать с… Он вздохнул и начал подниматься на ноги. Рита всхлипнула, обхватила его руками и зарыдала. – Боже мой, Эмиль, – воскликнула она. – Как они тебя изуродовали… – Не плачь, – дрогнувшим голосом сказал Рикошет, тоже обнимая ее. – Я не могу смотреть, как ты плачешь… Рите вспомнилось, как тоже самое говорил ей Рома. – Да и изуродовали меня не «они», а я сам… – закончил Рикошет. Рита глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Она почувствовала, что рука у него влажная. Рита взяла Эмиля за руку и увидела кровь, и многочисленные темные полукруги на коже. – Что это? – испуганно спросила Рита. – За плинтус задел? Хотя нет, это тебя кто-то кусал… Эмиль отвел руку. Глаза его как-то слишком сильно блестели. – Я сам себя кусал, – сказал он спокойно. – Недавно. А сейчас и правда за что-то задел, вот корочку и содрал… Он увидел в глазах Риты ярость. – Он тебя мучил, да? Эмиль усмехнулся. – Скорее, это я его, – неохотно ответил он. – Ему хотелось слышать мой голос… ну знаешь, чтобы я повторял его имя. – Как когда ты меня целовал сейчас и говорил: «Рита, Риточка…»? – спросила девушка. Рикошет взглянул на нее. – Я думал, что ты уже не слышишь, – сказал он. – Да я так, как сквозь сон, – ответила Рита. – А с ним, значит, ты молчал. – Как партизан на допросе. Рита вдруг наклонилась вперед, поймала его руку и поцеловала ее. Девушка ощутила на своих губах солоноватый привкус крови. – Не надо, – пробормотал Эмиль. Она выпрямилась. – Рита, – сказал Эмиль. – Надо идти. Чем дольше ты будешь откладывать разговор, тем сложнее тебе будет его начать. А там и обстоятельства могут измениться, и будет уже поздно. Гарику сейчас очень плохо. Если мы не вернемся… или вернется только кто-то один из нас… Гарик перегорит, он сломается. А я не хочу, чтобы он озлобился, стал таким… Рикошет запнулся. – Как ты сам, – закончила Рита. – Да. Девушка закусила губу и задумчиво уставилась в темноту перед собой. Рикошет наблюдал за ней. Рита смотрела на старый радиоприемник с проигрывателем, Rigonda. Полированный гроб еще в прошлом году не только ловил согнал во всех диапазонах, но и мог крутить пластинки. Да только виниловых дисков с такой скоростью воспроизведения уже не выпускали. На проигрывателе стояла старинная, облупленная статуэтка. Девушка в платье дореволюционного покроя боком сидела на лошади, разметав по крупу пышную юбку. Одной рукой фигурка натягивала поводья, заставляя лошадь приподняться на задние ноги. С передних, кстати сказать, давно отвалился гипс, и ниже колен торчали только проволочные штырьки. После выхода второго «Терминатора» Рита часто шутила, что дескать, и по части робототехники мы впереди планеты всей. Ну что такое железный мужик? А вот советскими учеными уже давно была разработана лошадь-терминатор. На другой руке всадницы, на специальной грубой перчатке, сидела птица с расправленными крыльями. Сокол, надо думать. Готовый взлететь. Рите вдруг вспомнилось, как в детстве, совсем еще маленькой девочкой, она часто спрашивала бабушку: «А почему птичка не улетает?». «Ее девочка не отпускает», отвечала обычно бабушка. «Но почему?», сердилась внучка. – «Ведь птичке хочется летать, она уже и крылышки развела!». «Потому что», отвечала бабушка. – «Девочка боится, что птичка не вернется к ней». – Будем надеяться, – пробормотала Рита. – Что эта птичка вернется… Она криво усмехнулась и отбросила простыню. – Да уж, – сказала девушка. – Это действительно причина. Ладно, пойдем. Рикошет выудил из вороха валявшейся на полу одежды свою футболку и Ритин лифчик. Он протянул бюстгальтер девушке и стал натягивать футболку. Рита с большим удовольствием отметила себе, что оделись они гораздо быстрее, чем раздевались. Обычно было наоборот. «Быстрей-быстрей, сама-сама…». Когда Рита полезла в шкаф за полотенцем – ей очень хотелось принять душ, и она собирала вещи с собой на случай, если Ваня разрешит ей воспользоваться своей ванной – гитара выпала оттуда, и Эмиль решил взять ее с собой. В коридоре Рита чуть не споткнулась о кошку. Мурка шарахнулась у нее из-под ног с обиженным мявом и ловко взобралась на обалдевшего от неожиданности Рикошета, как на дерево. Парень даже через одежду почувствовал, как острые коготки впиваются ему в кожу. – Нет, Мурка, – сказала Рита. – Тебе придется вернуться… Эмиль вынес кошку и держал ее на руках, пока Рита закрывала дверь. Потом опустил на землю. Кошка потерлась ему об ноги, задрала хвост и направилась к девушке. Рита покачала головой. – Уходи, – сказала она кошке. Но Мурка проводила их через двор, при этом старательно делая вид, что она «свободная кошка и гуляет сама по себе». Когда они вышли на улицу, кошка тихонько мяукнула, словно прощаясь, и дальше не пошла. Некоторое время они шли по темной улице молча. Они держались за руки, Эмиль нес на плече Гарикову гитару. Парочка прошла мимо «Невода», очень хорошего рыбного ресторана. Рита, еще будучи студенткой, часто обедала там. В отличие от вечернего меню, комплексный обед здесь стоил сущие копейки, а ресторанную кухню нельзя было сравнить со студенческой столовой. – Он тебе не простит, – сказал Рита шепотом. Эмиль пожал плечами. Парень уже заметил, что по мере приближения к Ваниному дому Ритина решительность тает, как снег под весенним дождем. – Меня больше заботит, чтобы Гарик простил это тебе, – сказал он. – Да не об этом я, – сердито сказала девушка. – Он не простит тебе того мужчину, который дал тебе денег. Меня-то ты любишь. – Нет, об этом мне Гарик и слова не скажет, – небрежно ответил Рикошет. – Это почему же? Они свернули с улицы во двор и сейчас шли через арку, украшенную хрестоматийными надписями. Рита увидела слова «Экклезиаст – это круто» и поняло, что они почти уже пришли. – Как бы тебе объяснить, – сказал Эмиль. – Если бы я не сломал свою жизнь в одночасье, я бы сейчас стал, я думаю, уже довольно известным пианистом. Не Рихтером, но все же. Играл бы в каком-нибудь симфоническом оркестре, на зарубежные гастроли бы ездил. – Так ты на самом деле пианист? – спросила Рита. Девушка вспомнила, как давным-давно, горюя над покалеченной рукой, на ее вопрос: «На чем ты хочешь играть?» Рикошет ответил: «Хотя бы на гитаре…» – У меня в консерватории Римского-Корсакова аспирантура по специальности «сольное фортепиано» закончена, – сказал Эмиль. – Была. Во дворе какой-то садовод-любитель вырастил настоящий миниатюрный парк, через который к домам можно было пройти только по тропинке. Впрочем, народная тропа была хорошо утоптана – парень с девушкой спокойно могли идти по ней рядом. – Мне всегда казалось, кстати, что проблема современного рока не в спаде интереса публики и не в засилье попсы, – сказала Рита задумчиво, отводя от лица ветку пронзительно пахнущей черной смородины. – А в том, что не каждый из музыкантов хотя бы в музыкальной школе-то отучился. Но как же тогда ты мог слушать «Нирвану»? Ты же так ими фанател… – Правильно понимаешь вопрос, – сказал Эмиль. – А «Нирвана», ну, … Это же безумие и бесконечная боль, выраженная при помощи музыки. – Ну да, – сказала Рита. – Кобейн же чем-то болел непрерывно, и очень мучался. – Мне это одно время было созвучно. А что до моей музыки… Я всегда знал, что хорошо играю. И меня все эти призы, фестивали как-то не очень возбуждают. – Не тот масштаб, – сказала Рита понимающе. – Не тот уровень. Два притопа, три прихлопа. Они вышли на усыпанную песком детскую площадку. Слева от песочницы стоял турник, в темноте напоминающий виселицу, а справа находилась какая-то малопонятная бетонная коробка почти в рост человека. Верхушка у нее была не плоская, а вроде тех крыш, что рисуют дети на избушках бабы Яги. В целом бетонный грибок напоминал те изображения фаллосов, которые любили ставить повсюду древние греки. Когда они проходили мимо, чтобы выбраться на асфальтированную дорожку перед домами, Рита увидела на стенках коробки что-то вроде огромных железных жабр. Назначение сооружения так и осталось для нее полной загадкой. – В общем, да, – согласился Эмиль. – А наш Гарик – он очень честолюбивый парень. Он бредил этим концертом. – Это точно, – сказала Рита. – Он мне все уши прожужжал… – Конечно, Гарик отдал деньги на лечение Орешка, – продолжал Рикошет. – Но если бы мы не попали в Веслогорск, Гарик вспомнил бы, что и контракт-то с «КБ» не продлили потому, что он принял меня в свою группу… Я это для него сделал, не для себя и не в силу собственной развратности. – Если у вас такой расклад в отношениях, тогда, конечно, да, – сказала Рита. – Гарик будет молчать, но мучиться будет несказанно. Ему, видишь ли, сам факт физической измены причиняет очень сильную боль. Знаешь анекдот такой? «Если я с кем-то пересплю, это же мы их, а ты с кем-то мне изменишь – это ведь они нас». Гарик из-за этого расстался с девушкой, с которой жил до меня. Она ему изменила. – Ну, чисто технически это все же было «мы их». И я думаю, – сказал Эмиль. – Что эта девушка не брала его группе вторые места на фестивалях, даже выступая экспромтом… Парочка стала подниматься по ступенькам к двери подъезда, на которой висела черная коробочка домофона. – Ваня здесь живет, что ли? – изумилась Рита. – В обкомовском доме? Говорят, тут даже бомбоубежище под домом есть, а какие тут квартиры, я вообще молчу… – Бомбоубежище здесь точно есть, – сказал Рикошет, набирая номер Ваниной квартиры. – Вон вентиляционная шахта, около песочницы. Рита изумленно уставилась на так заинтриговавший ее бетонный грибок. – Да и квартира у Вани действительно очень даже очень, – сообщил парень. – Круто, – сказала Рита. – А говорят, что рок – это музыка подростков голодных окраин… В подъезде лежал порядком потрепанный ковер, на подоконниках стояли горшки с ухоженными цветами. Когда они поднималась по лестнице, девушка сказала: – Я вот сейчас подумала, насколько все было бы проще, если бы я тогда, когда ты предлагал мне… ну… – Когда ты хотела позвонить Анечке, – сказал Рикошет. – Да. Если бы я тогда не испугалась и приняла твое предложение! – Возможно, – ответил Эмиль. – Я тогда не заслуживал такого счастья. Рита вздохнула. – Или я. * * * Эмиль Шмидт купил фортепьяно для того, чтобы его дети, Марта и Александр, могли разучивать гаммы. Потом на фоно играли ученики Марты Эмильевны, но после смерти мужа Марта Эмильевна долго не вела частных уроков. Инструмент стоял, пылился, и хозяйка уже начала подумывать о том, чтобы продать фортепьяно. Но когда внезапно объявился ее любимый племянник, Марта Эмильевна обрадовалась, что не рассталась с инструментом вопреки судьбе. Эмиль играл постоянно. А он ведь успела забыть, насколько одаренным пианистом был Эмиль. Если внешностью племянник пошел в немецкую родню, в отличие от своего отца, то талант Александра внук германского инженера унаследовал в полном, если не большем, объеме. За месяц, что племянника не было, Марта Эмильевна поняла, как сильно она привыкла к тому, что в ее доме, как и прежде, постоянно звучит музыка. Марта Эмильевна замерла в тряпкой в руках, присела на пуфик. Она стирала пыль со старомодного, еще дискового телефона, когда Эмиль заиграл, и уже не смогла продолжать. Марта Эмильевна слушала, по ее морщинистому лицу катились слезы. Эмиль впервые сел за инструмент после своего возвращения из Питера. Он исполнял «Полет шмеля» из оперы «Сказка о царе Салтане», ту самую вещь, за которую в США получил премию Международного конкурса пианистов имени Рахманинова. Сейчас, конечно, в руках Эмиля был не концертный «стейнвей», а всего лишь старый инструмент советского производства. Но исполнял племянник ничуть не хуже, чем три года назад в Сивик Аудиториум, за это Марта Эмильевна могла поручиться. А слово заслуженного педагога что-нибудь да значит. Телефон зазвонил. Марта Эмильевна вздрогнула от неожиданности и сняла трубку. – Здравствуйте, – сказал приятный женский голос. – А Витя дома? Ни разу за весь этот год Эмилю девушки не звонили. При его – Марта Эмильевна до сих пор краснела, не зная, как это назвать – сексуальных предпочтениях это было вполне естественно. Эмиль рассказал тете если не все, то большую часть событий, приведших его в Хириши. Он объяснил, что живет по чужому паспорту и пока возвращать себе имя не хочет. Помимо юридической волокиты, возвращение Эмиля неизбежно вызвало бы массу вопросов у правоохранительных органов. Ведь если в машине Махмутдинова вместе с авторитетом взорвался не Эмиль Шмидт, то кто же? И почему неизвестный оказался там вместе со всеми документами Эмиля? Уж не сам ли любовник организовал убийство Махмутдинова? И так далее. А Эмиль на все эти вопросы отвечать тогда не мог и не хотел. Но Марта Эмильевна, оказавшись перед выбором – погубить свою репутацию или отказать в приюте племяннику, выбрала первое. По счастливому стечению обстоятельств, соседи, помнившие белобрысого подростка, умерли или разъехались. Тяжело было выносить смешки и косые взгляды, шепоток: «Да ведь она ему в матери годится» и бешеную зависть коллег по музыкальной школе. Но, как любил говорить Эмиль, трудно плыть в серной кислоте только первые сто метров, пока кости не обуглятся. А потом все как-то устоялось. Люди привыкли. Но и парни звонили Эмилю нечасто. Однако у Марты Эмильевны сложилось стойкое ощущение, что с личной жизнью у племянника, несмотря на все ее своебразие, все в порядке. Тем сильнее удивилась Марта Эмильевна, услышав девичий голос. Но все же не настолько, чтобы не осведомиться: – А кто его спрашивает? На том конце провода возникла пауза. Марте Эмильевне показалось, что девушка сейчас бросит трубку, но та все же представилась: – Лена. – Подождите, я посмотрю, – сказала Марта Эмильевна, положила трубку на тумбочку и прошла в гостиную. – Эмиль, – окликнула она племянника. – Там тебе Лена звонит. Будешь говорить? Музыка стихла, резко, разом. Эмиль поднялся и прошел в комнату. – Я на аборт записалась, – выпалила Лена, едва он взял трубку. – Пожалуйста, Витя, сходи со мной… Хотя бы до клиники проводи. Это в вашем районе, на Германа… – Что-то поздно, – сказал Эмиль. – Уже ведь конец рабочего дня. – Я в частную клинику пошла, – ответила Лена. – Там ведь все те же самые врачи, что и в консультациях, они после работы туда приходят… Очень прошу тебя! – Ладно, – сказал Эмиль. – Минут через сорок выходи на перекресток, – сказала Лена. – Я как раз доберусь. Девушка повесила трубку, не давая ему возможности передумать, отказать. Эмиль положил трубку на рычаг. Марта Эмильевна вопросительно посмотрела на племянника. – Пойдем, погуляем немножко, – сказал он. – Знаю я твое немножко, – вздохнула Марта Эмильевна. – Никогда не забуду, как ты тогда, на последних школьных каникулах, приехал, в первый день же крикнул в дверях: «Я в библиотеку» и вернулся в два часа ночи следующего дня… Эмиль засмеялся. – Я вернусь сегодня к ужину, – сказал он. – Молодость кончилась… Кстати, тетя. Я чего-то забываю все время, ты какую икру больше любишь, черную или красную? – Я черной и не ела никогда, – честно призналась Марта Эмильевна. – А чего ты вдруг заинтересовался? – Почему бы нам не устроить праздничный ужин. Отпраздновать возвращение блудного племянника? – сказал Эмиль. – Восполнить пробел в твоих гастрономических познаниях, попробовать черной икры? – Давай, а что же. Я тортик могу спечь, – обрадованно сказала Марта Эмильевна. Эмиль подошел к ней, взял ее сухую руку и поцеловал. – Мы не будем мучать эти чудесные музыкальные руки изготовлением тортиков, – сказал он. – Я сейчас пойду в магазин на перекрестке и все куплю… – Я с тобой прогуляюсь, – сказала Марта Эмильевна. – Одевайся, – сказал он. * * * Эмиль увидел потрепанный милицейский «уазик» у дома тети как раз в тот момент, когда Марта Эмильевна рассказывала ему последние новости. За месяц, что он отсутствовал, в городе объявился страшный маньяк-педофил. Пропали три девочки-школьницы, три подружки, симпатичные и рано созревшие, головная боль классной руководительницы. Родители подали заявления, на что в милиции им сказали в том плане, а чего же вы хотите, переходный период. Протрезвеют, натрахаются и вернутся. А через два дня отец одной из девушек, заядлый рыбак, нашел ее в тело в карьерах. Двух подруг дочери подняли со дна водолазы. Эмиль слушал, сокрушенно кивал головой. Но при виде милицейской машины трагическая судьба школьниц совершенно перестала его интересовать. * * * Валера сказал: – Блин, уже без двадцати. Чего он не выходит? Миша лениво пожал плечами: – Не выйдет до без десяти, сами пойдем. И тут он заметил высокого парня, внешность которого в точности совпадала с ориентировкой. Объект шел не от своего дома, а, наоборот, к нему. Рядом с ним семенила пожилая женщина. Парень тащил в руках набитые продуктами сумки. «Эту Ленку можно понять», подумал Миша. – «Здоровый парень, видный…». Миша взял наручники. – Да вот же он! – сказал он, указывая напарнику. Валера толкнул дверцу «уазика». Миша выпрыгнул вслед за ним. * * * Эмиль все понял сразу, когда увидел двух выпрыгнувших из «уазика» ментов. – Сержант Давыдов, проверка документов, – сказал тот из них, что был пониже. Рикошет поставил сумку и поднял руку, чтобы достать паспорт из внутреннего кармана куртки. Второй мент хлестко ударил его по руке резиновой дубинкой. Марта Эмильевна вскрикнула. Давыдов ловко застегнул браслет на руке согнувшегося парня, замкнул второй железный круг на своем запястье. Эмиль выпрямился. На него смотрел пистолет из рук Валеры. Марта Эмильевна подняла руки к лицу, словно сдерживая крик. – Ты арестован, – сказал Миша. – По обвинению в тройном убийстве и изнасиловании. – Сумки дайте донести, – прохрипел Рикошет. Напарники переглянулись. – Ребята, да что же это… – пробормотала Марта Эмильевна, и сержант сжалился над старой женщиной. – Неси, – сказал Миша. – Только без фокусов. – Я в воздух стрелять не буду, имей в виду, – сказал Валера. Эмиль взял сумку, и они все вчетвером двинулись к дому. – А что до того, о чем мы говорили, – произнес Рикошет, пристально глядя на бледную, ничего не понимающую тетю. – Вот много вы левшей выучили, пока в музыкальной школе работали? Так что совсем не такое уж распространенное явление. Марта Эмильевна посмотрела на него диким взглядом. Давыдов дернул Эмиля за руку. – Не разговаривать, – сказал он. Только когда дверь «уазика» захлопнулась, и машина тронулась с места, разбрызгивая воду из луж, женщина поверила в происходящее. Марта Эмильевна обвела взглядом прихожую. Глаза ее задержались на прозрачной коробке с тортом. Эмиль купил бисквит, покрытый глазурью, украшенный забавной фигуркой из разноцветного сахара – кошелек, из которого торчали купюры, женская головка, устрашающий бюст и стройные ноги. Поперек торта шла надпись: «Жизнь удалась». Эмиль долго смеялся, увидев торт на витрине, и Марта Эмильевна согласилась купить его, хотя не любила бисквит и пошлые слоганы. Эмиль поставил сумку неровно, и банка с черной икрой, ударившись об упаковку, сломала фигурку. «Надо позвонить», подумала Марта Эмильевна. – «Кому-то из его друзей…» Но никого из друзей племянника она не знала. Глаза женщины расширились. Марта Эмильевна вспомнила своего единственного ученика, который был левшой. Всхлипнув, Марта Эмильевна поспешно начала рыться в карманах спортивной куртки племянника, в которой он вернулся из Питера. Записная книжка – мягкий блокнотик на спирали – оказался там. Марта Эмильевна открыла букву «Б». Там шел длинный список женских имен. Торопливо перелистывая страницы, испещренные вкривь и вкось пометками, обрывками нотных записей и многозначными телефонами, Марта Эмильевна нашла букву «И». Но телефона Игоря Бабаева не оказалось и там. – Господи, – воскликнула Марта Эмильевна. – Куда же он его записал? Страницы тихо перевернулись в ее руках. «Рита», увидела Марта Эмильевна надпись в самом верху странички с буквой «Л». А чуть ниже – «Гарик». Она бросилась к телефону. * * * Как и ожидал Рикошет, «уазик» поехал вовсе не к опорному пункту милиции их района и не в центр, где находилась КПЗ. Менты везли его за город. В гараж. – Сержант, хочешь я подарю тебе раскрытое дело? – сказал Рикошет. Миша, усмехаясь, посмотрел на него и сказал: – Давай-давай. Помощь следствию учитывается при вынесении приговора… – Убийца – Андрей Свистунов, – сказал Рикошет. – Убитый – Виктор Решетников, мотив – ревность… – Да ладно тебе, – вполне добродушно сказал Миша. – Убить он тебя не убьет, не дурак. – Но охоту зариться на наших баб надолго отобьет, – заметил Валера и гнусно, меленько захихикал. – Вместе с возможностью… – Заявление потом не вздумай приходить подавать, – сказал Миша. – Как другу советую. Рикошет усмехнулся: – А броники-то вы зря не одели. – Это почему еще? – лениво спросил Миша. – На меня-то одну пулю потратит, прямо в голову, – сказал Рикошет и вдруг вспомнил что-то. – Хотя нет. Две минимум. – Ну, так в стволе-то их шесть, – закончил Эмиль, глядя прямо в глаза сержанту. Миша криво усмехнулся. – Восемь, – сказал он. * * * Лена выбежала на перекресток и увидела удаляющийся ментовский «уазик». Машина падала на волну очередной лужи, словно катер. Ни на какой аборт девушка, конечно, не собиралась. По крайней мере, сегодня. Она прибежала предупредить Рикошета, но опоздала. Лена стояла на перекрестке, всхлипывая, и в голове у нее сами собой всплывали события вчерашнего вечера. Когда отзвучал последний проигрыш из «Чистого беса», Рита сказала, смеясь: – Хоть играешь ты лучше. У Лены потемнело в глазах. Такой прыти она не ожидала. Рикошет закусил губу. Гарик, чуть наклонив голову вбок, спросил: – А что я делаю хуже? Рита смутилась. – Раскручиваешься ты хуже Бутусова, – сказал Орешек. – Да, я это и имела в виду, – сказала Рита. – Пойду покурю, – сказал Гарик, вставая. Рита увязалась за ним. – На голову что-нибудь одень, – сказал Гарик. – Только менингита нам не хватало. Девушка навертела полотенце на голову наподобие чалмы, и они вышли на балкон. – Ты неправильно спел, – сказала Лена Рикошету. – Не «тяжесть обломанных крыльев», а «тяжесть их кованных крыльев». Там имелись в виду жуки. И не «белая птица», а черная. Рикошет пожал плечами. – Ну, я же говорил, что не фанат Наутилуса, – ответил он. – Так даже лучше, – сказал Ваня. – Получается, что это поет сам бес, заглянувший на огонек. Андрей достал сигареты, но Ваня мягко попросил его выйти на площадку. И Лена пошла с гитаристом, хотя курить не хотела. Дверь они закрывать не стали, и было слышно, как Рикошет поет «Падшего ангела», песню, которую его упросила спеть Катя. Мрачная неформалка оказалась чувствительна и сентиментальна, как все девушки. – Я не помню паденья, я помню только глухой удар о холодные камни… – И как таких земля носит, – сказала Лена. – Ведь сволочь, мразь… Андрей затянулся. Не нравилась Свисту песня, которую спели Рикошет и Гарик, не нравилось то, как они ее поют, глядя друг на друга влюбленными глазами, почти соприкасаясь грифами гитар, не понравился восторг публики. – Надо бы с ним поговорить, – сказал Свист. – По душам. Объяснить, что к чему. Что он не в Питере у себя… В гараже, с демократизатором, чтобы прочувствовал. Да только ко мне Рикошет не придет. Сволочь-то он сволочь, но не дурак. Андрей посмотрел на Лену. Прежде чем девушка решилась на ответ, Рикошет успел спеть почти весь следующий куплет: Я пытался быть справедливым и добрым И мне не казалось ни страшным, ни странным Что внизу, на Земле, собираются толпы, Пришедших смотреть, как падает ангел… «А это идея. Дурь-то он всю из Витька выбьет», подумала девушка. – «Если Гарик и Риту ему простил, то почему я должна это терпеть? Мало того, что я его любовника терпела, как Рикошет мне объяснил это… мол, ревновать к человеку противоположного пола – это моветон… Хватит! Ну что за наглость! Мало того, что пидорас, или, как это, бисексуал, так и не скрывает этого! И не то что не скрывает, а прямо-таки демонстрирует это всем! Врешь, придется жить как все… Устроили тут, понимаешь, благословенную Швецию…» – Я позвоню ему, скажу, что надо встретиться, – сказала Лена. – Когда в Хириши вернемся… Но когда Лена сорок минут назад повесила трубку, по коже у девушки побежали мурашки. В глазах сидевшего рядом Андрея горело безумие самой чистой пробы. Девушка вдруг поняла, что в разговоре в ход пойдут аргументы и потяжелее резиновой дубинки. Табельный пистолет, например. Лена вытерла слезы и вытащила мобильник. * * * В отличие от мрачных внутренних шахт землянских лифтов Веслогорска, этот лифт представлял собой серебристо-прозрачную трубу на фасаде здания Корпорации. Рома ехал на лифте первый раз, и надо было воспользоваться возможностью осмотреть город. Тем более, что спуск происходил медленно, лифт то и дело останавливался, пассажиры входили и выходили. Но Рома весьма рассеянно смотрел на открывшийся перед ним вид. Мастер Генрих вызвал его к себе, и Грин размышлял, зачем это вдруг понадобился наставнику. Самой очевидной и неприятной мыслью было то, что он где-то не справился с тестами. Не оправдал ожиданий. Подвел мастера… Впрочем, пока лифт опускался, Рома успел переволноваться, успокоиться и соскучиться. Пятеро из пассажиров, вошедшие или одновременно с Грином, и на одном из последующих этажей, явно собирались добраться до самой поверхности планеты, поэтому заняли место в дальнем от входа углу, чтобы не мешать входившим и выходившим людям, которым надо было проехать этажа два-три. Рома встал рядом с ними – мастер Генрих жил на одном из первых этажей. Ромик уже достаточно разбирался в здешней форме, чтобы определить – двое из попутчиков были вольнонаемными служащими Корпорации. Черные мундиры двоих громко разговаривающих мужчин сообщали, что перед землянином пилоты космических истребителей, а черноглазый парень, судя по всему, ровесник Грина, или не имел никакого отношения к Корпорации, или эта форма одежды Роме раньше не встречалась. В руках парень держал небольшой сверток из яркого пластика. Стекло рядом с лицом Ромы запотело от дыхания парня. Грин начал рисовать пальцем на стекле простенькую пассивную цепь, вспомнил, как на спалил резистор на одном из последних занятий в лицее, и мысли его снова вернулись к Мастеру Генриху. Вдруг Грин почувствовал, как его несильно толкнули в плечо. Рома обернулся. Это оказался тот самый молодой парень в форме неизвестного образца. Парень дружелюбно улыбнулся и сказал, указывая рукой на незаконченную схему: – Пофевруб ватем! – Эээ, – пробормотал Рома. – Бапад бу бент, з’ут удихит...[2 - Извините, я не говорю по…] Парнишка рассмеялся и пристально посмотрел в глаза Грину. Рома испытал короткий приступ тошноты. Перед глазами его снова мелькнул резистор, а затем пронесся рубильник странной формы, но Грин отчетливо понимал, что это рубильник, а не что-то еще, и увидел свою руку в оливковом рукаве, нажимающую на рычаг, и тут же он увидел, как вспыхивает лампочка… Рома потряс головой и отступил на шаг. Инопланетянин предлагал ему закончить рисунок. Замкнуть цепь. Грин провел пальцем по стеклу, завершив схему, потом вопросительно посмотрел на парня и сказал: – Так устроит? Парень снова засмеялся и кивнул. Этот жест, был, похоже, одинаков у всех разумных рас. Лифт остановился в очередной раз, на индикаторной панели вспыхнули три черточки и какая-то загогулина. Символы обозначали ранг того, кто требовал остановки на этом этаже. Грину пора было выходить. Вместе с ним из лифт покинул и паренек, проявивший интерес к электрическим цепям. Они пошли в одну сторону по коридору. Пол здесь был устлан ковровой дорожкой, не очень толстой, но сравнительно новой. Рома шел медленно, осматривая таблички на дверях и боясь заблудиться, а паренек со свертком усвистал куда-то вперед. Он явно знал дорогу. Рома наконец нашел единственную табличку на русском – «Мастер Генрих» и коснулся панели в форме приблизительной ладони. Двери разъехались. Рома шагнул внутрь. Огромный меч, висевшей на стене прихожей, напомнил парню детский фильм «Айвенго», финальную драку отряда Робин Гуда с засевшими в крепости рыцарями, и песню Высоцкого: «Значит, нужные книги ты в детстве читал». Тут Грин заметил соседа по лифту. – Дин гафетлиг Ника гицебакф[3 - Вот, передай, Ника просила.], – говорил паренек, отдавая сверток мастеру Генриху. – Ихи[4 - Хорошо.], – ответил наставник. Рома остановился. – Зе датексхив гибне ктулуз, рафре бо тофик[5 - Я вечером приду сегодня, как и обещал.], – продолжил парень. – Ихи, – повторил мастер Генрих. Парень обернулся, приветливо кивнул Грину и вышел. Двери закрылись. – Проходи, Рома, – сказал наставник. Они прошли в комнату. – Это ваш сын? – спросил Грин. – Это любовник моей жены, – сказал Мастер Генрих, убирая сверток в шкаф. – Да ты садись, вон диван. Он махнул рукой в сторону предмета, походившего на диван так же, как на сады Семирамиды. Ошеломленный Грин сглотнул. – Хороший меч у вас там в прихожей, – сказал он. – Но только не пойму я, как вы его носили, он ведь по земле волочиться должен… Мастер Генрих так посмотрел на него, что Рома почувствовал себя полным идиотом и замолчал. – Везде свои порядки, Рома, – сказал мастер Генрих. – Биологически более оправданно, если у детей одной женщины разные отцы, это увеличивает количество генетических комбинаций. Нам разрешили иметь двоих детей, потому что я чужак, свежая кровь всегда ценна. А теперь она ищет отца для своего третьего ребенка. А меньше трех детей нельзя, оштрафуют. – Простите меня, – сказал Рома. Мастер Генрих пожал плечами. – А такой меч никто никогда не таскал на себе, эспадон использовали только всадники, – сказал мастер Генрих. – Да и то, больше против своих, таких же бронированных чучел… Арабы, например, кованых панцирей почти не носили. Климат Святой Земли не располагает к этому. Зато и верткие воины были, как черти. Так на них с такой дурой выходить не имело смысла, пришлось переучиваться под легкий короткий меч, бастарт… Грин сделал несколько шагов к «дивану», но сесть не решился. Темно-синий куб покраснел при приближении парня, шерсть на нем угрожающе встала дыбом. Наставник повернулся к Роме спиной и что-то искал в столе, выдвигая и задвигая ящики. – Вы с сарацинами воевали? – спросил Грин. – А как же. Я участвовал в первом крестовом походе, – ответил мастер Генрих, доставая небольшой плоский квадратик. Рома смотрел, как наставник вставляет его в узкую прорезь на боковине вещи, больше всего напоминавшей огромную пластиковую плюшку. – А вот скажите пожалуйста, мастер Генрих, – сказал Грин задумчиво. – Вы вот пошли в крестовый поход… Вы верили, что боретесь за святое дело? Считали себя правой рукой Господа, карающим мечом, призванным очистить землю от скверны? Мастер Генрих взял в руки пульт. – Я еще на Земле заметил, что тебе необходима вера, – сказал он, подходя к дивану. –Каждый, кто вынужден убивать и грабить, хочет верить, что делает это ради высокой цели. – Но ведь чеченцы, – начал Рома. – Они ведь террористы, они… Вы ведь сами знаете! Мастер Генрих вздохнул и погладил диван. Диван, как показалось Грину, тоже сочувственно вздохнул вместе со своим хозяином и принял вполне обычные формы. – Не бойся, – сказал мастер Генрих ученику. – Он сам тебя боится. Садись, – предложил наставник и сам сел первым. Рома последовал его примеру. Диван оказался мягким, но не противно провисающим, а пружинистым, и к тому же, теплым. – Что же до проклятых исламских террористов, – сказал Генрих. – Мне сразу было как-то сложно проникнуться этой идеей… Меня отправил в поход мой брат, потому что ему не терпелось оттрахать мою красавицу жену. Я был его вассалом, и отказаться не мог. До самого Константинополя я пил, а потом, когда через Босфор переправились, там такое началось… Ну, ты–то можешь себе представить. Суть войны не изменилась с тех пор. Только успевай раздавать да пригибаться. А в Иерусалиме я уже думал не о том. Я мечтал помыться и отмыть своего коня – человеческая кровь, засыхая на бабках, становится жесткой и ранит ноги коню. Я знал, что самая жестокая битва мне еще только предстоит – предстояло делить захваченные земли между участниками похода. Запомни, Рома, убийца – это всегда убийца, и ничего святого в этом деле нет. – Но как же тогда вы можете воевать? – спросил Грин. – И как же тогда вы можете посылать меня учиться на пилота истребителя? Мастер Генрих снова пожал плечами. – Я не пацифист. Я наемный убийца. Такая профессия, – сказал он. – Не лучше и не хуже других, хотя для редких людей это и становится призванием. Но ты, как мне кажется, не таков. Я специально рассказал тебе о своей первой войне. Я хочу, Рома, чтобы ты понял – тот, кто будет называть тебя правой рукой Господа, карающим огненным мечом, призванным очистить землю от скверны, просто хочет сэкономить на оплате твоих услуг. А хороший наемник, профессионал, между прочим, стоит очень дорого. Надо уметь продавать себя, Грин. В Чечне я не мог тебе этого сказать, сам знаешь почему. Но я не хочу, чтобы ты не позволил еще раз кому бы то ни было запудрить тебе мозги. – Я понял, – сказал Рома задумчиво. – Значит, так, – сказал мастер Генрих. – Я позвал тебя, чтобы показать запись с моих похорон. Твои папа и мама тоже пришли проводить меня в последний земной путь, и ты увидишь их... Рома шумно выдохнул. – Тебе видеть этого нельзя, – продолжал мастер Генрих, не сводя с него своих темных глаз. – Если ты кому-нибудь хоть словом обмолвишься об этом, у меня будут серьезные неприятности. Но когда ты спросил меня, какие льготы положены твоим родителям как родителям Героя, я понял, что ты все еще видишь своих папу и маму во сне... А ты должен забыть своих отца и мать, всех, кого оставил на Земле. Тебя уже кое-чему обучили в Чечне, а теперь тебя превратят в настоящего воина, в самую качественную машину смерти, какие только существовали когда-либо под звездами. Я же научу тебя, как остаться человеком в этой адской бане. Мастер Генрих нажал кнопку на пульте, и на экране появилась знакомая обстановка его земной квартиры. * * * На пульте управления реформингом мигали до тошноты привычные цифры. Но Гарик смотрел не на них – чтобы ни случилось, автоматика справится сама – а на свои руки в рукавах синей форменной куртки. Гарик никогда не верил, что можно в один миг потерять все, что дорого. Но именно это с ним и случилось, и теперь ему было невыносимо больно. С того самого дня, когда Гарик узнал, кто Рикошет на самом деле, он боялся, что любовник уйдет от него. Вернется в свою привычную жизнь, оставит Гарика, да и забудет его, как удивительное, но мимолетное приключение. Пока у «КБ» был контракт, пока у Рикошета была возможность хоть как-то участвовать в музыкальной жизни, было еще ничего. Гарик знал, зачем Рикошет ездит в Питер время от времени – Эмиль решил вернуть себе имя, свою жизнь. Но судопроизводство в родной стране никогда не отличалось поспешностью, и Гарик старался просто не думать о том, что будет, когда Эмиля наконец признают живым. В тот день, когда стало ясно, что в Веслогорск они не попадают, Гарик пришел сказать Рикошету об этом. Марта Эмильевна в тот день осталась на даче, и Гарик заночевал у любовника. А утром Эмиль, смеясь, рассказал парню свой сон – как будто он идет по Невскому, а навстречу ему одни знакомые. И все улыбаются, приветливо здороваются, хлопают по плечу и радуются тому, что он вернулся. Гарик никогда не увлекался психологией, но чтобы истолковать этот сон, не надо было быть Фрейдом. И тогда он сказал вещь, из-за которой все и пошло под откос. Гарик бесконечно жалел теперь о тех словах, но тогда, под влиянием внезапно ударившего его страха, он не смог удержаться, не сообразил, как эти слова прозвучат для Эмиля. Гарик сказал: «А если бы ваши отношения с Трубецким сложились поудачнее, нафиг нам теперь был бы нужен этот фестиваль». А вечером того же дня Эмиль исчез. В отличие от остальных членов «КБ», Гарик хотя бы догадывался, куда подался его любовник. Эмиль воспринял слова Гарика как упрек, ведь это из-за бас-гитариста контракт не был продлен. Гарик некоторое время надеялся, что Эмиль вернется. А когда понял, что нет, предложил Рите выйти замуж. Девушка давно хотела этого, и Гарик ее понимал. Жить с парнем на правах только любовницы Рите стало тяжело. Она хотела ребенка, хотела стабильности. Гарик уходил от всплывавшей в разговорах темы только потому, что знал – день их свадьбы станет последним, когда он увидит Рикошета. Если бы не Рита, думал Гарик, Эмиль давно оставил бы его. Но когда Рикошет вернулся с деньгами, Гарик понял, что о нем подумал любовник. Эмиль был единственным в области гитаристом с высшим музыкальным образованием, «КБ» так сильно приподнялись именно из-за него. Эмиль очевидно решил, что Гарик и сманил его из «Акафиста», и спал с ним только для того, чтобы усилить группу. Прорваться с помощью Эмиля на музыкальный Олимп. Это было не так; Гарик действительно любил Эмиля. Но объяснять что-нибудь теперь было поздно. В ту ночь после концерта Гарик думал, что не доживет до утра. Он сидел на балконе, курил и слушал «Чистого беса». Сердце его разрывалось, и парень думал, что хуже ему не было никогда не в жизни. Он ошибся. Когда Рита и Рикошет вернулись, он был вне себя от счастья. Рита, узнав, что Гарик слушал «Наутилус Помпилиус», попросила его сыграть ей эту песню. Они с Рикошетом принесли его гитару, переставленную под левую руку. Рита попросила их сыграть песню вдвоем – уж что-что, а гитара в Ваниной квартире должна была найтись. У Вани дома оказалась даже не одна гитара, а три, и Рикошет пошел выбирать инструмент. Рита же отвела хозяина в сторонку и спросила, сильно стесняясь, нельзя ли ей воспользоваться душем. Ваня ответил, что, да, конечно, какие вопросы, и довольная Рита убежала в ванную. Парни ушли на балкон, сыграться. Рикошет настроил себе гитару первым, а Гарик все еще возился с третьей струной, кряхтя и тихонько ругаясь. Старая гитара была очень капризна в настройке. Эмиль попросил у Гарика его мобильник, и встал у раскрытого окна. Гарик знал, что Эмиль любит поиграть на мобильнике. Вот и сейчас – Эмиль курил, нажимал на клавиши, и телефон тихонько попискивал. – Гарик, это слишком старая гитара, чтобы третья струна строила здесь, – рассеянно, через плечо сказал Эмиль. – Настраивай в аккордах. Гарик вздрогнул. Это были первые слова, которые сказал ему любовник после триумфального появления вместе с Ритой. Эмиль повернулся, протягивая парню мобильник. Гарик взял телефон, еще ничего не понимая. Гарик взглянул на экранчик. Когда он увидел слова: «станция метро…», у него потемнело в глазах. Эмиль дал ему свой питерский адрес. – Очень хорошо, – стараясь, чтобы голос его не выдал, сказал Гарик. – Я буду заскакивать к вам иногда… – Ты ведь знаешь, что без тебя Рита не поедет, – сказал Эмиль спокойно. – Но и знай, что в ближайшее время я не буду с тобой спать. Моя сексуальная жизнь последнее время была слишком насыщенна, знаешь ли. Гарик почувствовал холодный удар в грудь. – Рикошет, я не всегда могу сказать правду другим, – сказал он, не глядя на любовника и делая вид, что всецело поглощен подкручиванием колка. – Но я могу вынести любую правду о себе. Ты больше не будешь со мной спать. Я тебе просто больше не нужен. Рикошет усмехнулся: – Так ведь и я тебе не нужен, Гарик. Я познакомлю тебя с нужными людьми, как и обещал. Там сейчас раскручивают новый проект, и тебя возьмут. А дальше все будет зависеть только от тебя. А что до секса… Рита сейчас сказала мне, что никогда, никогда нельзя торговать собой в любви. И она права, уж поверь мне – у меня есть некоторый опыт в этих делах. Струна коротко обиженно тенькнула, взвилась и закрутилась. Гарик перетянул ее так, что порвал. Гарик уступил Риту Эмилю от отчаяния. Гарик все бы отдал, лишь бы Рикошет остался с ним. И Эмиль понял, но опять неправильно. Рикошет решил, что Гарик отдал ему девушку за возможность участия в концерте, возможность, оплаченную задницей бас-гитариста. Эмиль стоял так близко, что Гарик мог коснуться его рукой; но между ними теперь была стена, невидимая, но по прочности сравнимая со стенами веслогорского Кремля. И при мысли о том, что теперь так будет всегда, что сможет видеть и разговаривать с Эмилем, но больше никогда не ощутит вес этого тела на себе, Гарик просто зашелся от безысходности и горя. – Я не поеду в Питер, – сказал он тихо. Лицо Эмиля исказилось. Как и Гарик, он отлично понимал, что без Бабая Рита в Питер не поедет. Гарик увидел, что Рикошет воспринял его крик отчаяния как попытку шантажа. – Ложись. – Да нет же, Эмиль, – начал было Гарик. – Ложись, я сказал! – рявкнул Рикошет. Гарик отвел глаза. В этот миг он понял, что вело Эмиля в их самую первую ночь. Как и Рикошет тогда, он понимал, что сейчас потеряет все. Ну, разве что, кроме жизни. Но Гарик хотел так сильно, что отказаться не мог. – Закрой окно одеялом, – сказал он. Эмиль закрыл дверь на шпингалет, зацепил края одеяла за крюки, на которых висели горшки с цветами с обеих сторон от окна. Шум и смех компании в квартире стали тише. Гарик думал, что Рикошет будет груб с ним, ожидаемый подтекст вынужденной ласки читался бы тогда абсолютно ясно: «Хочешь? Так на! НА!». И это вернуло бы самому Гарику присутствие духа. Но Эмиль был ласков с ним. Как всегда. – Сделай мне больно, – сказал Гарик, задыхаясь от нежности, отчаяния и непоправимости ситуации. – Мучай меня! Если Рикошет и удивился – а за год он успел изучить склонности Гарика, и они были прямо противоположны мазохистским – то вида он не подал. Гарик же как-то раз видел, как Эмиль обращается с Леной, и понял, что издеваться над человеком Эмиль умеет так же первоклассно, как и играть на фоно. – Нет, – сказал Эмиль. – Я не могу причинить тебе боль, ты же знаешь. Гарик быстро провел языком чуть выше шрама Рикошета. Эмиль согнулся пополам. – А Трубецкого, – спросил Гарик. – Ты мучал? Эмиль не понял, что это все тот же, вечный вопрос. – Да, – сказал он. – У тебя опять этот ремень, который в принципе не расстегивается? Ножны, соскользнув с расстегнутого ремня, с глухим стуком упали на пол. * * * Гарик знал, что Эмиль почувствует каждое его движение, и лежал как каменный. Но слезы он остановить не мог. Подушка намокла. Рикошет почувствовал влажность ткани, приподнялся. – Не плачь, – сказал Эмиль. – Я не могу видеть, как ты плачешь. Гарик отвернулся. Эмиль поцеловал этот упрямый взъерошенный затылок. Тело Гарика скрутили судороги, и он зарыдал в голос. – Ну вот, – сказал Эмиль. – Я все же сделал тебе больно. Ну прости меня… Он провел ладонью по его лицу. Гарик схватил ее, прижал к губам, словно пытаясь заглушить свой плач. Но это не помогло – По крайней мере ты никому из нас не изменял, – сказал Рикошет. Гарик резко сел, в отблеске вывески глаза его сверкнули. – Я поеду с вами в Питер, – сказал он. – Поеду! Рикошет молча отвернулся. – Это был наш последний раз, – глухо сказал Гарик. – Как скажешь, – помолчав, ответил Эмиль. И это действительно был их последний раз, хотя ни один из них еще не знал об этом. * * * Гарик сменил мелодию на мобильнике – вместо «Армии жизни» он подобрал вступление из «Чистого беса». Парень был настолько погружен в свои мысли, что даже не сразу услышал звонок. Гарик поднес мобильник к уху. – Это Игорь Бабаев? – спросила женщина. Она явно стеснялась, и волновалась, и вообще, как показалось Гарику, чуть не плакала. Но Гарик узнал этот голос, несмотря ни на что. – Марта Эмильевна? – спросил он удивленно. Потом парень долго слушал не перебивая. – Хорошо, я понял, – сказал Гарик медленно. – Я постараюсь его разыскать. А вы не волнуйтесь, это явно какая-то ошибка. Парень нажал на красную трубочку и взглянул на часы. До прихода Орешка, его сменщика, оставалось еще минут десять. Оператор же не мог уйти до конца смены ни при каких обстоятельствах, даже в случае вселенского потопа. Это требование было, конечно, профанацией – даже если бы вдруг уровень колонны начал падать или стремительно расти, автоматика открыла бы клапаны и без участия человека. Но покинув приборы, штрафом и выговором Гарик бы не отделался. Его бы с треском вышибли с завода. Гарик начал сдирать с себя спецодежду, синюю куртку с белыми полосками на рукавах и такие же штаны. В ту ночь они все же сыграли для Риты «Чистого беса», чего-чего, а запасных струн у Вани хватало. Слушатели были в восторге. Все, кроме одного. Андрей стоял у самого окна, под форточкой, и с Ваниного разрешения курил. Он неотрывно смотрел на Гарика с Рикошетом. У Андрея были глаза загнанного хорька. Гарик столкнулся с Орешком в дверях. – А я сегодня пораньше, – начал Орешек, но увидел его безумное лицо. – Что случилось? Ответить Гарик не успел. Орешек услышал хорошо узнаваемый проигрыш из «Чистого беса». Гарик схватился за телефон, выслушал, ни сказав ни слова, отключился. – Рикошета арестовали и увезли в гаражи, – сказал Гарик и выбежал из операторской. Когда он спускался по лестнице, его настиг крик Орешка: – Иди через центральную проходную, там Марк и девчонки из лаборатории! Он подкинет тебя до города! Орешек прислушался к торопливому топоту ног. Потом вернулся в операторскую. Мельком взглянул на валяющиеся на полу куртку и штаны Гарика, наклонился, чтобы поднять, но передумал. Парень подошел к телефону и набрал номер. «Господи, только бы Рита была дома», думал он, слушая длинные гудки. – «Пожалуйста, Господи, ведь на мобильник мне ей не позвонить отсюда… Даже рядом больше никогда не буду стоять с теми, кто курит план…». – Але? – весело спросила Рита. – Это Дима, – сказал Орешек. – Ты только не волнуйся, но… * * * Андрей бросил окурок на бетонный пол. – Спасибо вам, ребята, – сказал он. Валера, кряхтя, защелкнул браслет на второй руке Рикошета. Между поднятыми руками парня теперь была железная скоба, очень удачно приваренная кем-то к потолку гаража. – Не за что, – улыбаясь, сказал Миша, и менты ушли. Свист и Эмиль остались одни. – И как таких мразей земля носит, – задумчиво сказал Андрей, глядя на разбитую дорогу через открытую дверь гаража. Он не стал ее закрывать, да и Рикошет понимал, что здесь, в гаражах, случайный свидетель такая же редкость, как птица марабу на дрейфующей антарктической станции. Эмиль осторожно попробовал пошатнуть скобу. Он совсем не собирался дешево отдать свою жизнь, несмотря на все свои видения и пророчества малолетних шлюх. Скоба легко подалась под руками музыканта, словно не в бетон была воткнута, а в мягкое тесто. На голову парню посыпалась крошка. Рикошет понял, что у него есть шанс. Маленький, но есть. – А себя ты считаешь, как я понимаю, огненным мечом Господним? Призванным очистить землю от мразей вроде меня? – спросил Эмиль. Надо было подманить Андрея поближе, вывести его из себя. Не дать ему вытащить пистолет из уже расстегнутой кобуры. Свист вскочил, ноздри его раздувались, – А хотя бы и так, – сказал он. – Валяй, – небрежно сказал Рикошет. И вдруг показалось Андрею, что не в гараже они вовсе, и не последний теплый день бабьего лета вокруг них, а стынущая в объятиях пурги черная степь, и даже лицо он чье-то увидел, с такими же бешеными зелеными глазами, только в каске. Forwertz, schweine! –прогрохотало в голове музыканта. Андрей бросился вперед, замахиваясь, но ударить Рикошета не успел. На голову музыканта с гулким грохотом обрушилась скоба. Свист рухнул, как подкошенный. Эмиль отбросил железяку, присел рядом с бесчувственным телом на корточки, похлопал по карманам. Он уже нашел ключи от наручников, когда Андрей пришел в себя. Свист ударил Рикошета ногами в живот, опрокинув парня на спину, и набросился на него сверху. Но Эмиль, несмотря на боль, успел схватить мента за горло. Андрей захрипел. Если бы он только успел прижаться к Рикошету, навалиться на него всем телом, парень уже не смог бы воспользоваться руками из-за наручников, мент прижал бы ему руки к груди. Свист попытался разжать руки Рикошета. С тем же успехом он мог бы пытаться разжать стальные тиски. В глазах Андрея замерцали разноцветные искры. Свист протянул руку к кобуре. * * * Гарик услышал выстрел, когда уже подходил к гаражу. На миг он оцепенел, ноги у парня стали как ватные. А потом он бросился бегом. Гарик влетел в гараж, где воняло порохом и паленым мясом. Андрей, кряхтя, ощупывал свое горло, сидя на корточках. А рядом с ним… – Мудак сраный! – заорал Гарик. – Что же ты сделал! Андрей встал и попятился к стене под его взглядом, хотя был выше солиста на полголовы. – Гарик, – сказал он растерянно. – Но он же… Он испортил всю твою жизнь… Он же тебя пидорасом сделал, заставил даже бабу отдать… На глазах Андрея выступили слезы. Гарик попытался нащупать пульс, но его не было. Увидев лужу крови с другой стороны тела Рикошета, Гарик понял, куда ушла кровь. А ведь входное отверстие он даже не заметил бы, если бы не опаленная по краям маленькой дырочки рубашка Эмиля. Бабай поднялся, сжал кулаки. – Он меня сделал пидорасом? – повторил он, жутко усмехаясь. – Ты ошибся. У меня были мужчины и до него и еще будут, ясно тебе? Идиот! Лучше бы ты умер вместо него! Лицо Андрея изменилось, словно в парне сломался какой-то внутренний стержень. Он поднял дрожащую руку. Гарик не успел даже испугаться, как Андрей вставил ствол себе в рот и нажал курок. Гарик медленно подошел к упавшему телу, взял пистолет из безвольных пальцев. Мельком взглянул на алую кашу на перегородке, делившей гараж пополам. Затем обернулся лицом к Рикошету. Он хотел его видеть в последний момент. Гарик прижал пистолет к груди, закусил губу. – Эмиль, – сказал он. Веки парня дрогнули. Рикошет открыл глаза и так резко рванулся вперед, что Гарик увидел струю крови, ударившую из раны на его спине. – Не смей! – прохрипел Эмиль. Ему не хватило сил сесть, и он снова упал на спину. – Ты обещал… Глаза его закрылись снова. Гарик вытащил мобильник. Руки его дрожали так, что он чуть не выронил телефон. На просто «03» вежливый голос сообщил ему, что этот абонент не обслуживается. Гарик набрал код города, пошли длинные гудки. – «Скорая», – сказал усталый голос. – Два огнестрела, гаражи, заводской комплекс, – сказал Гарик. – На дверях гаража надпись по-английски: И хате мюсельф анд И фант то дие. Сообщил Игорь Бабаев… Гарик нажал отбой и поспешил к Рикошету. – Надо перетянуть рану, остановить кровь, – пробормотал он себе под нос, опускаясь на колени. Пистолет Гарик выпустил из руки, тот коротко звякнул, ударившись о бетонный пол. Эмиль открыл глаза. – Ну и куда ты хочешь жгут мне наложить? На шею? – спросил он. – Но ты же истечешь кровью, – сказал Гарик, чуть не плача. – Ты ведь сам хотел, чтобы я умер, – сказал Рикошет спокойно. – «Не доставайся же ты, сволочь, никому!», что ли? Твоя мечта сбылась. Я уже никому не достанусь. И в этот момент Гарик понял, что скорая опоздает. Впрочем, Эмиль это сразу знал. – Нет, – воскликнул Гарик. – Нет! – А за что тогда ты пожелал мне смерти? Из-за Риты? Губы Гарика задрожали. – Нет, – сказал он. – Когда ты ушел к ней, я … я сидел там, один, и в голову лезло всякое… я представлял вас с Трубецким, как он раздевает тебя, как… Он замолчал, не в силах произнести то, о чем думал. – Гарик, – сказал Эмиль. – Я сделал это только из любви к тебе. Мне не было с ним хорошо. Никогда. – Я знаю, знаю! – воскликнул Гарик. – Но я люблю тебя тоже! Мне было слишком больно. Я боялся, что теперь ты уйдешь… Ты же сам говорил, что ты за один концерт получал больше, чем здесь за весь год… И я сказал, да… но ведь я не думал этого серьезно… Ну зачем, зачем ты так меня мучил! Почему ты сразу не… Рикошет пристально посмотрел на него. – Тебя, тем не менее, услышали, – сказал Эмиль. – Пойми, я… я ведь действительно бес. Только я был не падший ангел, а еще только падающий. Я погубил пятерых человек, только прикоснувшись к их судьбе. Я избегал тебя, избегал Риты, потому что не хотел увлечь вас за собой. Он вздохнул. Гарик видел, как вздулся и опал кровавый пузырь на ране. – Надеюсь, больше ты ничего не будешь бояться, – сказал Эмиль. * * * Рита услышала выстрел, а почти сразу за ним – второй. Девушка побежала. Она ворвалась в гараж, увидела безобразное алое пятно на перегородке, Андрея в неестественной позе, Эмиля и Гарика рядом с ним. Рикошет увидел девушку первым. Гарик увидел, что парень пытается поднять руку, заслонить лицо. Гарик обернулся. Он увидел Риту. Гарик испугался, что сейчас Рита расплачется. Но Рита не первый раз видела, как умирают любимые люди. – Рикошет, – сказал Рита. – Ты не хочешь меня видеть? Он долго давился каким-то крошечным комочком в горле, который никак не мог сглотнуть, прежде чем ответил. – Не таким, – сказал Эмиль. – Но я ведь видела тебя даже голым, – улыбаясь сквозь слезы, сказала Рита. – Тебе очень больно? – Хочешь морфия? – сказал Гарик. – У Орешка была здесь заначка, я перепрятал… – Мне страшно, – сказал Эмиль. – Обнимите меня… Гарик лег со стороны кровавой лужи, Рита с другой. – Свидетельство о смерти пусть сделают на Эмиля Шмидта, – вдруг ясным голосом сказал Рикошет. – Я там завещание написал, квартира теперь ваша… Побудьте с тетей Мартой, хотя бы сегодня ночью… Жаль, конечно, что я сам успел немного, так пусть хоть вам повезет… – Умоляю тебя, – всхлипнув, сказала Рита. – Только не эта песня… Гарик не понял, но Эмиль сообразил, о какой песне говорит девушка. – Это… совсем другая… В этой песне пилот успел выпрыгнуть, а что истребитель разбился… – с усилием ответил он. – Так что его жалеть, железяку бездушную… Поцелуйте меня. Рита наклонилась к его губам, а Гарик припал к шее. Жилка билась под его губами, все медленнее… и медленнее… и пропала. – Рита, – сказал Гарик тихо. – Все. Девушка приподнялась на локте. – Уходи, – сказал Гарик. – Сейчас менты приедут. Иди через карьеры, чтобы тебя не увидели. Иди к его тете, найдите паспорт на Решетникова, порвите его. Рита встала на ноги и заметила пистолет на полу, рядом с Гариком. – Отпечатки сотри, – сказала она. – Я хочу, чтобы хотя бы ты со мной остался. Она вышла. Гарик протер рукавом тусклую сталь. Тут ему пришла в голову идея получше. Он натянул рукав на кисть, взял пистолет через ткань. Затем подошел к Андрею и осторожно вложил оружие в безвольную руку. Потом снова лег рядом с Рикошетом. Он знал, что когда завоет сирена скорой, он встанет. Но сейчас Гарик хотел побыть вместе с Эмилем. В последний раз. * * * Слава вывернул руль. Машину подбросило на ухабе. – Слушай, ты все-таки не такси ведешь, – сказал сидевший рядом с ним врач. Антон не знал, что заставило бывалого таксиста перейти на «Скорую», потеряв кучу денег на смене работы и приобретя взамен только головную боль. Но привычка лихачить, видимо, не уходит вместе с шашечками на машине. – И не космический корабль. – Дороги, – ответил Слава и добавил несколько нецензурных слов, красочно описывающих дороги, тех, кто их прокладывал и отцов города, строящих себе неизвестно какие бабки виллы на Лазурном берегу. Антон увидел огромные буквы на воротах гаража. Парень, который позвонил в скорую, в школе явно учил немецкий, но Антон учил английский и помнил еще достаточно, чтобы понять смысл фразы, написанной алой краской. «Я ненавижу себя и хочу умереть». «Как вы яхту назовете, так она и поплывет», подумал Антон мрачно. – Вон туда, – сказал он, но водитель уже и сам заметил. – Нехорошее место здесь, – сказал Слава. – Я сюда уже ездил, сразу, как к вам устроился. Тут в прошлом году парня чуть не зарезали. – А чего ты на скорую-то пошел? – спросил Антон рассеянно. Славе уже много раз задавали это вопрос, и бывший таксист обычно отбрехивался. Но этот молодой парень нравился ему. – Отец мой умер от инфаркта, пока ваши ехали к нему, – сказал Слава хмуро. – И бригады свободные были в тот день, а водитель пьяный лежал… Антон вздохнул. – Я так чувствую, лучше бы я сегодня пьяный лежал, – сказал он. – Два огнестрела, подумать только! Антон увидел, как из гаража, шатаясь, вышел парень. Рубаха его была вся в крови, от воротника до пояса. – Наддай, – пробормотал Антон сквозь зубы. Машины натужно взревела, перепрыгнула огромную лужу и остановилась у гаража. Антон выскочил, как показалось Славе, еще на ходу – он еще боролся с рулем, а Антон уже стоял рядом с парнем. Загрохотала дверца – из кузова выбирался напарник Антона. – Где второй? – спросил Антон, придерживая шатающегося парня за рукав. Он уже понял, что большая часть крови на рубахе не принадлежала ему. Если бы невысокому крепышу принадлежала хотя бы половина, он уже не смог стоять на ногах. – Они оба там, – ответил Гарик. Антон махнул рукой, и его напарник проскочил мимо них в гараж. – Вы ранены? – спросил Антон, осматривая Гарика цепким взглядом. Пока он не находил не зияющей раны от ножа, не входного отверстия от пули, ничего. Гарик усмехнулся. – Я убит, – сказал он. – Ну зачем же так, – сказал Антон. Он уже понял, что парень не ранен. – Все еще будет хорошо. Гарик посмотрел на врача. Закатное солнце отражалось в его глазах, зеленых, как шарики – отходы завода стекловолокна, которыми Гарик так любил играть в детстве. – Вы думаете? * * * Когда «уазик» остановился у того самого гаража, в который они полчаса назад привезли того парня, любителя женщин, Миша не спешил выходить. Он видел скорую, видел окровавленного парня, которого врач вместе с шофером под белы рученьки вел к машине. Валера взглянул на напарника, и Миша понял, что они думают об одном. Бронежилеты они так и не одели. Бойцам ППС они не полагались. Миша сплюнул, вытащил пистолет и толкнул дверь. Когда напарники зашли в гараж, то в первый момент ничего не увидели, ослепленные темнотой после закатного солнца. А когда глаза привыкли к полумраку, Миша понял, что боялся он зря. Андрей действительно потратил две пули. Но отчитываться за использование табельного оружия предстояло не ему. * * * Рома зашел в курилку, на ходу вытаскивая сигареты. Перед глазами стояло заплаканное лицо матери, искаженное гневом и болью лицо отца. Ему и самому хотелось плакать, но он держался. И было что-то еще, какая-то мысль, очень ясная и спокойная, на самом дне сознания. Грин пытался сконцентрироваться, услышать ее. Отвлечься от рвущего сердце расставания, от ужасного слова НИКОГДА, которое он прочувствовал всем телом, когда смотрел запись похорон мастера Генриха. У огромного, во всю стену, окна, стоял паренек. Он жадно смотрел вниз, на город. На пареньке был такой же оливковый комбинезон, как и на Роме. «Тоже новенький», подумал Грин безразлично. – Жуимре уф тнец[6 - Огоньку не найдется?]? – спросил он. Он успел посетить всего два урока космолингвы, и пока не продвинулся дальше алфавита и правил чтения, но как попросить прикурить, Грин выучил еще в первый день. После того, как смог встать и дойти до курилки. Паренек обернулся, бормоча: – Бапад бу бент, з’ут удихит...[7 - Извините, я не говорю по…] Глаза его расширились. – Парашютист! – воскликнул он. На краткий миг Рому охватило чувство нереальности происходящего. Впрочем, последнее время это чувство посещало Грина так часто, что он уже не удивился. Мастер Генрих говорил, что землян в космосе не так уж много, всего около двухсот тысяч – меньше, чем в России гибнет каждый год по статистике ДТП. К тому же, бывшие земляне рассеяны по всем обитаемым мирам. Так что вероятность встретить сопланетника, не считая мастера, которые всегда были с одних и тех же планет с учениками, близка к абсолютному нулю. Но на этот раз мастер Генрих ошибся. «Должно быть», усмехнувшись, подумал Рома. – «Сработал закон больших чисел». – Меня вообще-то Рома зовут, – сказал он. – А тебя… как там… Теофил? – Теодред, – возразил паренек несколько обиженно. – Это в той игре. На самом деле я Влад. Ты откуда здесь? – Чечня, – сказал Рома лаконично. Влад сразу весь как-то сник. – Понятно, – сказал он. – Прикурить дай, – сказал Грин. Влад протянул ему зажигалку. Рома повертел ее в руках, вздохнул. Влад ревниво наблюдал за ним. Сейчас эта дешевая газовая зажигалка с грудастой бабой была Владу дороже всех уроков космолингвы. Зажигалку он купил в продуктовом магазине около дома. Своего дома. – Повезло тебе, – сказал Рома. – Меня так сюда голого притащили… Ты-то как здесь оказался? Влад снова отвернулся к окну. Рома встал рядом с ним. Некоторое время они молча смотрели на город, тонущий в закате. – Парашют не раскрылся, – сказал Влад наконец. – Генрих Сергеевич ведь специально перед прыжком проверил все, а вот поди ж ты… – А запасной? – спросил Рома. Влад отрицательно покачал головой. – Ни один, – сказал он. – Да, такое бывает, – сказал Рома задумчиво. – Но очень редко. Судьба, наверное. Влад усмехнулся. – Спасибо, мне уже объяснили, – неприятным голосом сказал он. – Одного не могу понять, зачем мы им сдались? Рома пожал плечами. – У них война какая-то здесь, – сказал он. – Пилотов не хватает. Тебе разве еще не говорили? – Говорили, – ответил Влад. – Ты сам прикинь, сколько все это стоит. Чего они с нами возятся? Почему местные почему не идут? – Работа очень опасная, – сказал Рома. – Да и дорого платить придется со всеми гарантиями социальными. Ну вот как у нас – кого на стройках нанимают? Молдаван да таджиков, гастарбайтеров. Влад криво усмехнулся. – Мы с тобой, значит, гастарбайтеры. – Ты ведь можешь отказаться заключать контракт, – сказал Рома. – Ну да, – сказал Влад. – Чтобы меня вернули в тот самый момент, из которого изъяли. – Не дрейфь, – сказал Рома. – Тебя на кого учить будут? – Пока не знаю, – сказал Влад, шмыгнув носом. – Говорят, на второго штурмана. – Ну вот, а меня на пилота, – сказал Рома, прикуривая. – Если спросят, куда хочешь, просись ко мне. Скажи, мол, хочу быть вторым штурманом на звездолете типа «красная звезда». Я его «Пегасом» назову. – И название-то какое придумали. Да и ты не скромничаешь, я смотрю, – хмыкнул Влад. Он уже пришел в себя. Рома отдал ему зажигалку. – Ладно. Если, конечно, меня о чем-нибудь еще спрашивать будут. – Будут, – сказал Рома уверенно и выдохнул дым. Ударившись о толстое стекло, струя поднялась к потолку и там рассеялась, исчезла в мощном кондиционере. – Они стараются комплектовать экипажи из людей одного времени и … как это… культуры. Так что если по способностям потянешь, то тебя обязательно возьмут. Дверь курилки открылась. Ребята обернулись. В комнате появился высокий блондин. Судя по серебряным молниям на черной кожаной куртке, блондин был штурманом второго класса. Как раз тем, на кого Рома советовал учиться Владу. Вслед за штурманом вошел еще один парень. Увидев землян, блондин заметил: – Нас гицавиноб, ягецунем видтимир’бант, Андерсон [8 - Смотри-ка, Нео, опять новенькие]. Бо утфлич бев[9 - И не надоест им.]. Роме очень не понравилась интонация, с которой он это произнес. Полубрезгливо-полунасмешливо. Андерсоном, видимо, звали спутника штурмана. Своим черным кожаным плащом Андерсон сразу напомнил Роме Нео из «Матрицы». И фамилии у них с великим хакером были одинаковые. Грину опять на краткий миг показалось, что он спит и видит путаный кошмарный сон. Да вот только проснуться было никак нельзя. Некуда больше ему было просыпаться. При виде Андерсона Влад побледнел, бросил окурок в урну и сказал: – Пойдем, Рома. – Я еще не покурил, – ответил Грин недовольно. На самом деле фамилия парня в черном плаще звучала слишком по-землянски для того, чтобы Рома упустил шанс поговорить с ним. Окружающая реальность казалась ему лишь болезненным сном. Но чем бы она ни была на самом деле, Грин не собирался хлопать ушами. Роме очень хотелось узнать поподробнее, что за звездолет ему дают, а тут подворачивался такой случай. Большая часть уроков английского в жизни Ромы прошла за покером, но он надеялся, что сможет объясниться. – Пойдем, – шепотом повторил Влад и потянул Рому за рукав. «Здесь тоже дедовщина, что ли?», подумал Грин. – «Спрошу на ходу, ладно». Он бросил недокуренную сигарету в урну и последовал за Владом. Не успели земляне дойти до середины курилки, как Андерсон вдруг наморщился, сорвал узкие черные очки и схватился за голову. – Get down! – закричал он. Второй штурман кинулся на парней и сбил их с ног. Грин даже не успел испугаться. Для него опасность еще крепко связывалась в мозгу с грохотом автоматной очереди, но Андерсон приподнялся в воздухе метра на полтора совершенно бесшумно. Полы плаща взмыли вверх, и сходство с кадром из фильма стало полным. Зависнув под потолком, он развел руки. Пистолетов в руках Андерсона не оказалось. Ослепительные лучи вырвались прямо из кистей парня. Отразившись от зеркальной стены курилки, луч ушел в потолок. Запахло паленой пластмассой. Рома почувствовал, как шевелятся волосы у него на голове. «Боже мой», подумал парень. – «Это же киборг!». Вокруг стало темно, но в этой темноте по-прежнему метались раскаленные лучи. Блондин прижимал голову Ромы к полу и кричал: – Пофевруб натм ватем! Вафо дегивиб![10 - Замкни третью цепь! Маму вспомни!] Рома понял из этого крика, что блондин советует Андерсону замкнуть какую-то цепь и вспоминает чью-то мать. Про мать все было понятно, но цепь... Сигарета прижгла руку Грину, и он выронил ее. Грин понял, почему Влад так хотел покинуть помещение. Видимо, ему уже приходилось сталкиваться с Андерсоном раньше. Высверки лазера прекратились. – Holy sheet, – сказал Нео угрюмо. «Однако не так уж мало землян в космосе», подумал Рома ошалело и спросил: – А чего он палить-то вдруг начал? Влад отбросил руку второго штурмана и сказал сквозь зубы: – Его спроси. Блондин поднялся и быстро осмотрел парней. Рома тоже поднялся на ноги и огляделся. Нео снова стоял на ногах и мрачно смотрел на новичков. С курилкой произошли поразительные перемены. Зеркала со стен исчезли. Вместо них стены теперь покрывали темные панели из какого-то необычайно пористого вещества. «Однако», подумал Грин. – «Сигнализация!» Окно, подернувшееся защитной темной пленкой, медленно светлело. – Икмуй? – спрашивал блондин нетерпеливо, поворачивая парней так и этак и ощупывая. – Улит икбен[11 - Больно? Где болит?]? На Владе не оказалось ни царапины. Рома увидел кровь на своем бедре одновременно со штурманом и похолодел. – Оро дес Транкторе[12 - Око Транктора!]! – воскликнул блондин. – Этот трахнутый киборг тебя задел! – крикнул Влад. Грин схватился за ногу и с некоторым облегчением увидел, что кровь капает из дырки на левой кисти диаметром с пятирублевую монету. Кисть действительно была обожжена, да только Ромина сигарета здесь была совершенно ни при чем. – Нас туи пафелтук! Фе ц’иф тот Алексис габенуч! – воскликнул второй штурман, глядя на Андерсона, затем перевел взгляд на парней и выразительно махнул рукой в сторону двери. – Туе уе’ви ре ветултенчт![13 - Ты его задел, а сейчас сюда Алексис примчится! Ему надо в медпункт!] «Нас», это, похоже, «ты», подумал Влад. – «Уе’ви ре – это тоже понятно». Им предлагали, мягко говоря, покинуть помещение. Влад вовсе не горел желанием встретиться с Алексисом, главным медиком госпиталя. Киборг и второй штурман, очевидно, тоже не хотели объясняться с Алексисом по поводу раны в руке новичка. Больно Грину не было. Кровь уже остановилась, но дырка на кисти бросалась в глаза. Боль так и не пришла, Рома наоборот чувствовал немоту тела, похожую на ту, что бывает под анестезией. Грин и Влад послушно направились к выходу. Блондин и киборг пошли к окну. Второй штурман нервно засмеялся. – Нас игуцем ридшацук каве’бекстре гефиткам? – спросил он киборга. – Ридшацук, ха?[14 - Ты опять ковырял симбиотическую панель? Ковырял, а?] – Леф, Кар, бо кснину[15 - Да, и что с того.], – ответил Андерсон мрачно. – Нео, кснит нес илттим, – произнес Кар растерянно. – Вас’т ц’иф пуф‘нерет бо гибетфакоб. Нт’те пелотем гивиуен.. [16 - Нео, что же ты делаешь… Мы же за этим сюда приехали…] Услышав имя Андерсона, Рома резко остановился. Не мог он так уйти, несмотря на явные проблемы, который были у Андерсона с душевным равновесием. – Слушай, – спросил он у Влада. – Ты ведь по-английски шаришь? Даже в Англию, по-моему, ездил в этих своих эльфов играть? – Ну да, – сказал Влад нетерпеливо. – Пойдем скорее. – Давай их спросим, по-английски, хороший корабль «красная звезда», или нет. Влад покосился на киборга и сказал: – Вдруг он опять палить начнет. – Не начнет, – уверенно соврал Рома. – Он весь боезаряд истратил. Влад, колеблясь, посмотрел на звездолетчиков. – Вут з’ет убрини ут гиви’тн. Лассаль едикабокуч[17 - Мне уже никто не поможет. Лассаль уволился.]– сказал Нео мрачно. – Дод тсанем Алексис …[18 - Еще есть Алексис]– упавшим голосом сказал Кар. – Ла ксни Алексис, иу нтубре, ут киийро[19 - Да что Алексис? Он техник, а не психолог]. – ответил ему Андерсон безнадежно. Влад и Рома обернулись. Влад облизал губы. Кар покачал головой. – На икстим уз’хибанем, Андерсон[20 - Ты хочешь меня оставить, Андерсон?]? – сказал он тихо. Нервным жестом второй штурман достал из куртки металлический портсигар. Затем не глядя вынул из него коричневую курительную палочку и сунул в рот. Киборг поднял руку. Над его указательным пальцем заплясал голубоватый огонек. Нео протянул руку, чтобы дать товарищу прикурить, но тот оттолкнул руку и вытащил из кармана блестящую плоскую зажигалку. – Ит нев ривив, Кар[21 - Не тем концом, Кар.], – сказал Нео. Кар перевернул курительную палочку. «Ага», подумал Влад. – «Ит нев ривив – «не тем концом», или «другим концом», «другой стороной». Второй штурман несколько раз щелкнул зажигалкой – он не мог попасть сигаретой в пляшущий огонек, и наконец прикурил. – Ингафедбан з’ут диг д’ниг набовеб? Леф?[22 - Чтобы я в бой вот с ним пошел, да?]– воскликнул Кар махнув рукой на парней, выпустив длинную струю дыма. «Леф» – это, похоже, «да», подумал Влад. Нео тем временем покосился на Рому. Без очков Андерсон совершенно не походил на Кеану Ривза. Киборг был намного старше актера. Рома понял, что хотя их забрали из близких точек в потоке времени, Андерсон здесь уже очень давно. Мастер Генрих объяснил ему, что такое бывает. Добродушное, но вместе с тем волевое лицо киборга заставляло вспомнить доктора Ватсона из советского фильма о приключениях Шерлока Холмса. Нео был даже такой же рыжий. Грин глянул на опаленные костяшки пальцев киборга и сглотнул. Андерсон увидел кровь на руке новичка и поморщился. – Катексефт, Кар, – буркнул Нео и добавил, обращаясь к Роме: – Биб инц’иф. Не’биб! [23 - Перестань, Кар. Иди отсюда. Иди.] – Спрашивай быстрее, а то нас сейчас выгонят, – сказал Грин. Влад собрался с духом. – I’m sorry, – сказал он, глядя на Нео исподлобья. Киборг вздрогнул, услышав родную речь, а Влад продолжал: – Have you heard about the ship like “the red star”? Something useful? Is this a good ship in general? – Where are you from? – спросил Нео. – We are from Russia, the end of the twentieth century, – ответил Влад. Взгляд киборга погрустнел. – Кснит нас инетак, Нео, – заметил Кар. – Ду нидтег хилег канефит ка’льб уб, ен хилтри. Е’ст бов ка’льб, з’ут удих. Фа д’ниг Рашша’эн дателм дигиф, нас кав удихибек.[24 - Что же ты хотел, Нео. В твоей родной стране люди гибнут редко. Нужные им люди, я имею в виду. А в этой России ведь война, ты сам говорил.]. – “Red star” is a very good boat, – сказал Нео по-английски, внимательно глядя на Влада и старательно выговаривая слова. – It is not dolled up, like those new models. Everything is plain and safe as a saucepan. – Это тебе не навороченные новые модели, – перевел Влад. – Там все просто и надежно, как в кастрюле. – Хорошо, – сказал Рома.– Спроси, а какие там недостатки. – You’ve got luck, guy. – Not me, – сказал Влад и махнул рукой на Грина. – Him. – Чего? – сказал Рома. – Тебе же «красную звезду» дают, – сказал Влад. – А, ну да, – закивал Грин. – Me. – I think, you can lead an airplane, can’t you? – Спрашивает, умеешь ли ты водить самолет, – сказал Влад. – Yes, – сказал Рома, подумал и добавил: – I can. – And were you crazy about the space? – По-моему, ты сам псих, – пробормотал Грин, покосившись на свою руку. – Да нет, – пояснил Влад. – Он спрашивает, любил ли ты небо, мечтал ли о нем. – Yes, – сказал Рома. – Your dream has come true. – Твоя мечта сбылась, – перевел Влад. – Это я и сам уже понял, – пробормотал Грин. – What can you tell about the defects, the problems of this model? – спросил Влад. – Well… The only thing you should know is the fact that equallazer of zits-acceleration usually breaks in the third flight and it is impossible to revive, – сообщил Нео. – The factual acceleration is the difference between the last two figures in favokbnel and hafer’terf… Gosh! I don’t remember how to say it in English. Well, in pilot school you will be taught all these things. – Чего-чего? – сказал Рома. – Что там с тормозами и акселератором? – Ломается акселератор, – сказал Влад, несколько растерянный. Если уж сам Нео забыл часть слов, которые хотел сказать, то парень многих слов из тех, что Андерсон еще помнил, и не знал никогда. – Надо самим считать, по разнице показаний двух каких-то других приборов. – Что считать? – удивился Грин, слушавший с живым интересом. – Да и как, интересно, посчитаешь это, на боевом вылете-то? – Откуда я знаю, – сердито сказал Влад и обратился к киборгу: – And in the battle… How can I calculate it? – Take it easy! – добродушно ответил Нео. – Before the first flight you’ll buy and install the board brain program “Triangulation of zits-acceleration”. It is sold everywhere. It is better to buy it in “E cnufhiui le’we” chain, it is not cracked there. By the way, you have got the second navigator. – А, – сказал Влад облегченно. – Надо программку какую-то купить и установить. Или пусть второй штурман считает… Он осекся. Рома иронически смотрел на него. – Что у тебя по алгебре-то было, лингвист ты наш? – осведомился Грин. – А что и было, все мое, – сказал Влад сердито. Кар негромко рассмеялся. Ни одного земного языка он не знал, но суть разговора парней понял. О том, что гуманитарии, полиглоты, легко схватывающие новые языки, обычно находятся в сложных отношениях с точными науками, второй штурман знал по себе. – Нас би цидокет пофгойфак. Ицекуб, ксни наеф уф гафекмо ви гицаксебан[25 - Ты их совсем запугал. Объясни, что там на пальцах можно посчитать.], – сказал Кар. Нео, поняв суть заминки, сказал: – You can calculate it even by abacus, – киборг сделал вид, что перекидывает костяшки на огромных счетах. – At the fifth flight you will do it automatically. – Спасибо большое, – с чувством сказал Рома. – Вы нам очень помогли. Влад открыл рот, чтобы тоже поблагодарить. Он уже чувствовал спиной, что еще немного, и главный медик госпиталя возникнет за их спинами. Но тут вмешался второй штурман. – Краф’б тум ги рафгсеке[26 - Расскажи ему про капсулу], – сказал Кар. – Рафгсеке? – переспросил Рома. Капсул разноцветными крупинками внутри он сожрал уже более чем достаточно. Нео покачал головой и постучал себя рукой между лопаток. – They will offer you to insert the rafgseke here, – сказал он. – Бо ц’иф![27 - И сюда!]– воскликнул Кар и чуть хлопнул себя по животу напротив пупка. Затем он округлил глаза и сказал: – Матрикс! Аннейтур[28 - Кар упоминает небольшое хищное членистоногое (на Земле не встречается).]– уух! Рома вздрогнул. Очевидно, в момент изъятия из времени Земли диск с любимым фильмом оказался при «Нео Андерсоне». Лежал в кармане куртки, например. – Катексефт, Кар, – сказал Нео. – «Катексефт, Кар», бо «Катексефт, Кар» [29 - «Перестань, Кар» да «Перестань, Кар».], – передразнил его второй штурман. – Никмири бо секси ин нет’з! Итн кснис кафан: «Фидифег, Кар!». Бо снифре уз’фидинет![30 - Только и слышу от тебя! Нет, чтобы сказать: «Давай, Кар!» И я так бы тебе дал!] «Секс какой-то приплел», подумал Влад. – Ты понимаешь, что они говорят? – спросил Влад. – Зачем нужна эта рафгсеке… капсула? – Нет, – сказал Рома. – У меня уже башка от этого смешения языков раскалывается, если честно. – Ну их к бесу, пойдем отсюда, – сказал Влад. – Тебе охота с Алексисом по поводу своей руки объясняться? – Подожди, – сказал Рома. – Госпиталь большой, пока они найдут, где сигнализация сработала, пока Алексис подштанники натянет и добежит… Нам, может, вообще больше с дембелями поговорить не удастся. Мне-то точно. Попробуй все-таки узнать, что это за капсула такая, на скорпиона похожая. Зачем ее в живот впихивают? Нео покраснел. Обернувшись к напарнику, он сказал медленно и отчетливо: – Катексефт, Кар! Бакоб…[31 - Перстань, Кар. А не то…] – Это похоже на «Отвали», – заметил Влад. – Или на что порезче, – сказал Рома. – Гивизек, итн игценем’ка,[32 - Молчу, не заводись опять.]– примирительно сказал Кар. – Фе ифец иб хафриткатим на’пелотем рет.[33 - А то разнесешь здесь все, и нас в том числе.] Влад кашлянул. Нео снова повернулся к нему. – Is it painful? – спросил Влад. – Horribly painful, – сказал Нео серьезно. Это Рома понял и без перевода и содрогнулся. – I agreed to insert only the back one, what a stupid asshole I was! – Чего там? – спросил Рома. Андерсон сделал паузу, дав Владу возможность перевести. – Он поставил себе капсулу только в спину и теперь ругает себя последними словами, – сказал Влад. – Now I need neither girls nor vodka. – Что там про водку? – Ни девок, ни водки теперь для него существует, – сказал Влад. Кар бросил окурок в урну, подошел к собеседникам и встал за плечом второго штурмана. – Почему? Закодировался, что ли? Андерсон понял по их лицам, что только запутал парней. – You didn’t get. How to explain this more simply… I liked oranges before. Oranges, – киборг показал руками что-то маленькое и круглое. – Он апельсины раньше любил, – сказал Влад. – При чем здесь апельсины? – изумился Рома. – Now I can’t eat them. I still have got a mouth, but it’s the only thing I kept. – Голова у него есть, но он даже есть в нее не может, – сказал Влад. – Только рот и остался. Нео стукнул себя в грудь и всхлипнул. Кар погладил его по голове. Нео дернул плечом и отошел к окну. Вытащив из кармана плаща пачку с курительными палочками, он закурил. – Натегум никимри да каве’бекстре гефиткам инцафекиме ридшацунем[34 - Теперь осталось только в симбиотической панели ковыряться], – сказал Кар. Затем посмотрел на парней, приставил палец к затылку и сделал мощное копательное движение. Рому передернуло. – Рафрет итмави[35 - Какое дерьмо], – сказал Нео с отвращением, затянулся еще раз и бросил окурок в урну. – Фа гивит нафр ибкстуй[36 - А по мне, так ничего.], – сказал Кар безразлично. – Спасибо большое, – сказал Рома. – Thahk you very much, – сказал Влад. – Биб инц’иф, – сказал Кар. – Ре ветултенчт не’биб [37 - Иди отсюда, в медпункт иди.] – Сейчас бибнем, – сказал Рома. – Not at all, – ответил Нео, не оборачиваясь. – Go to the nurse. Deep laserburns are very dangerous, though they seem to be painless. And remember, what I tell you about belly’s rafgseke. В дверях курилки парни столкнулись с высоким пожилым красавцем в белом халате. Это и был Алексис. Рома вороватым движением спрятал руку за спину, но Алексис заметил это и схватил его за рукав. Взглянув на кисть парня, главный медик бросил отрывисто: – Ре ветултенчт, ‘бди[38 - В медкабинет, тебе там помогут!]! «Теперь-то уже чего бдеть», подумал Рома мрачно. Увидев, что Рома его не понимает, Алексис схватил его за запястье и ткнул рукой в сторону кабинета медсестры. – Нелф! Туив![39 - Туда, бегом!] Последнее слово Рома тоже уже знал. Вздохнув, он поплелся ленивой трусцой. Грин еще услышал, как Кар засмеялся и крикнул им вслед: – Гиликсеб ихитимри сифекса![40 - Сначала подрочи хорошенько!] – Twice as minimum! – поддержал товарища Нео. – Тот сифекса даф’ихитим рет![41 - Сейчас как следует вздрючат кого-то другого, а именно – вас!], – сказал Алексис гневно. – Рафре ифев даценам?[42 - Как нам встать?]– спросил Кар покорно, а потом дверь закрылась, отрезав голоса. Рома перешел на шаг. Влад двигался рядом с ним. – Хорошо, что ты решил поговорить с ними, – сказал Влад задумчиво. – Живое общение лучше всяких уроков космолингвы. Не забыть бы теперь… Бо – это точно «и», биб – «идти», ц’иф – «здесь», инц’иф – «отсюда»… опять же, катексефт – «отстань»… ридшацук – «ковыряться, копаться»… – А ты шаришь в языках, – сказал Рома уважительно. – Я так не обратил внимания. – Что толку, – сказал Влад. – Я так не и не понял, что он нам хотел сказать. Нафиг нужна эта капсула? – А я понял, – сказал Грин. Влад вопросительно посмотрел на него. Рома прищелкнул пальцами, подбирая слова. – Вот смотри, – сказал он. – Перед тем, как Нео палить начал, он за голову схватился. А Кар кричал ему, чтобы он замкнул цепь. Значит, у Нео в голове коротит что-то. Потом Кар показал нам, как будто в голове ковыряется. Ридшацук этот самый. Нео, получается, ковыряется в голове, и от этого у него контакты нарушаются. У него же тело не свое, как сказать, механическое. Из-за того, что он вторую капсулу не вставил в свое время. Поэтому Нео и есть не может, и девок трахать. Но в голове у него должно быть… я не знаю… что-то вроде платы коммуникации, где механические сигналы преобразовываются в мозговые. Иначе он не смог бы своим телом управлять. А все оргазмы ведь в головах. Вот он и вскрывает эту плату, и замыкает себе центр наслаждений, я не знаю, как правильно называется. А от этого ближайшие контакты перегорают тоже, вот он и стрелять начинает ни с того ни с сего. Влад хлопнул себя по лбу. – Каве’бекстре гефиткам! Вот так твоя плата коммуникации называется! – воскликнул бывший король эльфов. На самом деле это переводилось как «симбиотическая панель», но таких слов ни Рома, ни Влад ни знали даже на русском. Суть, тем не менее, была схвачена верно. – А ты шаришь, – добавил Влад с восхищением. – Не зря тебя на пилота учить хотят! – Я на электромеханика учился, – сказал Грин. – Здесь, конечно, уровень технологий другой, но принцип наверняка тот же самый. Слушай, а что они нам вслед кричали? Сифекса – это «очень хорошо», а Нео что сказал? – «Две минимум», – ответил Влад. – Это они, наверно, все про rafgseke, тьфу… про капсулу. Парни уже дошли до двери медкабинета. – Так что ты себе обязательно обе капсулы вставь, – сказал Влад. – Ясно дело, – ответил Рома. – Ты тоже. Он кивнул на прощанье и толкнул дверь. Влад ошибся. Нео сказал не «два», а «дважды». Киборг и второй штурман имели в виду совсем другое, гораздо более простое и жизненное действие. И не прошло и получаса, как Рома догадался, что ему советовал Кар. Второй штурман был циником, но жизнь знал хорошо. Да и Нео в те времена, когда девки еще представляли для него интерес, в кабинете медсестры бывал часто. Эпилог Ника отвела глаза, встала и пошла к шкафчику с препаратами. Когда этот парнишка сказал: «Как все», медсестра узнала интонацию. И взгляд. Анри выбирал самых чистых, самых светлых, самых лучших ребят. Таких же, как он сам. Конечно, сарацины, прозвавшие ее мужа Демоном-Тенью, или тринноты, в чьи легенды Анри вошел как A‘такескви Фабенц – Безумный Мясник, вряд ли согласились бы с Никой. Но она знала, что это именно так, сумела различить под маской беспощадного хищника благородную и сильную душу еще в их самый первый вечер, когда граф Раймунд нанял Нику, чтобы утешить и развлечь мрачного рыцаря. И ученики мужа всегда были такими же. Людьми, которые на Земле были никому не нужны. Обречены. Так же, как и сам Анри в свое время. Ника знала, что когда оруженосец привез в Эвре, наследный замок де Монфоров, меч Анри, молодая вдова крикнула в лицо пришедшему утешить ее деверю: «И почему в этом мире всегда остаются только отвратительные слизняки, как ты, а чистые, светлые люди, как мой Анри – гибнут? На что Луи, брат крестоносца, пославший Анри в далекие земли, сухо ответил: «Значит, этот мир не для них». И с тех пор на Земле мало что изменилось. Однако и в небесах этих людей ждали отнюдь не райские кущи. «Возможно», думала Ника, вынимая из шкафчика небольшой приборчик. – «В этом их рок, судьба. Идеализм хорош до тех пор, пока не превращается в фанатизм, и именно для того, чтобы каждый идеалист это понял, судьба бросает его в бездонные пропасти и возносит на недосягаемые для других вершины». – У нас нет паспортов в твоем понимании, – сказала медсестра. Роме прибор в руках Ники сразу напомнил «пистолет», которым в садике ему делали манту. Только этот «пистолет» был в два раза больше. – Скорее, это больше похоже на татуировку, личный код. Ее делают в основании шеи. Это небольно. Грин поморщился. – Клеймо, – сказал он. – Ну, зачем так грубо, – сказала Ника, присоединяя к прибору капсулу с желтой жидкостью. – Ее будет видно только в специальных лучах. Встань и расстегни комбинезон до пояса. Рома встал и распустил молнию. Ника подошла к нему. Медсестра была на голову ниже парня, и чтобы дотянуться до ключицы, ей пришлось поднять руку. – Чуть не забыла, – сказала Ника, наморщив нос. – Компания предлагает каждому имплантацию двух капсул безопасности. В ситуациях, угрожающих смертью, капсула генерирует силовое поле. Оно сохраняет живую материю внутри себя. Каждая капсула стоит около пятисот ренге. Капсулы устанавливаются в кредит, у тебя потом постепенно вычтут из заработка. Решить нужно сейчас, информация о капсулах должна быть включена в твой личный код. – Установите мне обе, – сказал Рома. Ника отложила пистолет. – Должна предупредить тебя, – сказала она, роясь в другом шкафчике. – Капсулы вживляются рядом с позвоночником, в основании шеи и в крестце. Если верхняя капсула лишь немного неприятна, то процесс имплантации крестцовой капсулы очень болезненный. – Ну, а что делать, – сказал Грин. – То есть ты настаиваешь на вживлении тебе обеих капсул? Рома кивнул. Ника достала неприятного вида щипцы и две круглые стальные капсулы. Одна была размером с яйцо из Киндер–сюрприза. Из второй, более крупной, торчали крайне неаппетитные крючки, из-за которых она напоминала маленького стального скорпиона. Рома сглотнул. Ника склонилась над монитором, что-то дописала и поманила его. – Распишись здесь и здесь, – сказала медсестра. Пока Рома подписывался, Ника мыла руки. – Снимай комбинезон, – сказала она через плечо. Рома разделся, оставшись в одних трусах. Когда медсестра обернулась, в ее глазах на миг мелькнуло восхищение. Грин смутился и уставился в пол. В кабинете стремительно темнело, с уходом солнца ослепительные башни превращались в угрюмых мрачных великанов. Ника чуть коснулась темного квадратика на стене. С легким свистом опустились жалюзи на окнах. Под потолком зажглась световая панель. Она давала мягкий, рассеянный свет, наиболее приятный для глаз. Медсестра зашла к нему со спины. Рома почувствовал холодное прикосновение между лопатками. Потом раздался щелчок. Грин чуть не вскрикнул от боли и выгнулся. Маленькая ладошка уперлась ему в талию, не давая рухнуть назад себя. – Все уже, все, – мягко сказала Ника. – Ты все еще уверен, что хочешь вставить и вторую капсулу? Рома кивнул. – Ложись на кушетку, – сказала медсестра. Узкая кушетка, обтянутая кожей, стояла у стены кабинета. Грин лег на нее лицом вниз. Ника похлопала его по ноге. – Перевернись, – сказала она. – Вы же сказали, что вторая вставляется в крестец, – сказал Рома, поворачиваясь на спину и исподлобья глядя на Нику. – Да, – терпеливо сказала она. – Но там слишком много нервных окончаний, всегда существует опасность задеть их. Капсула вставляется через пупок. Ее устройство чем-то похоже на самонаводящуюся ракету. Капсула будет двигаться внутри тебя, пока не достигнет нужного места и не прикрепится к нему. Грин наморщился. – Если не хочешь, можем ограничиться только верхней капсулой, – сказала Ника. – Нет уж, – сказал Рома. – Давайте, вставляйте. – Ну и правильно, – сказала медсестра и зарядила пистолет. – Ты еще не ужинал? – Нет. – Имей в виду, тебе нельзя будет шевелиться, пока капсула не закрепится на позвоночнике, – сказала Ника. – При прохождении капсулы рядом с желудком тебя может начать тошнить. Ты можешь только повернуть голову, чтобы не захлебнуться, но на бок ни в коем случае не ложись, понял? Кричать тоже нельзя, при этом напрягаются мышцы живота. Грин кивнул. Ника закрепила его руки и ноги эластичными лентами, чтобы он не мог пошевелиться, ободряюще улыбнулась ему и приставила пистолет к пупку. Рома непроизвольно сжался. Ника посмотрела на решетку мышц, ясно проступившую при этом на животе, и покачала головой. – Расслабься, – сказала она. – Чем глубже войдет капсула за счет первоначального импульса, тем быстрее все это кончится. Грин закусил губу. Решетка на его животе стала менее рельефной, но не исчезла совсем. Ника перевела рычаг регулировки вброса и снова посмотрела Роме в глаза. – Готов? – сказала она. Грин чуть улыбнулся и кивнул. Раздался сухой щелчок. Рома с шумом выдохнул и закрыл глаза. – Дыши, дыши, – наклоняясь над парнем, сказала медсестра. – Ну? Грин тихонько вдохнул. Ника видела, как стремительно бледнеет смуглое лицо, как его усеивают мелкие бисеринки пота. Медсестра отложила пистолет и провела рукой по лицу Ромы. – Ты молодец, – сказала она. – Держись, осталось совсем немного… Грин открыл глаза и улыбнулся ей. И снова он увидел в ее глазах искреннее восхищение. Такие пациенты встречались Нике редко. Она видела взрослых мужиков, во время этой процедуры рыдавших, как дети, и сыпавших отборными проклятиями. А этот парень молчал, и только хриплое, прерывистое дыхание выдавало его боль. – Как… – спросил он. – Как ты узнаешь, что… – Ты сам почувствуешь, – сказала Ника. – Боль исчезнет. Рома стиснул зубы и зажмурился. На глазах его показались слезы. Ника снова погладила его по лицу. Ее теплыми руки были очень мягкими, и Грин почувствовал, что это нежное прикосновение снимает боль, отвлекает от нее. – Потерпи, родной, – сказала Ника. Рома поцеловал центр ладони, оказавшийся прямо над его губами. Медсестра смутилась и убрала руку. Он открыл глаза. Секунду они молча смотрели в глаза друг другу. Затем Ника наклонилась и поцеловала его в губы. Она ощутила вкус табака на его губах, гладкость зубов и его горячий, влажный язык. Грин ощутил вес ее тела и попытался отвлечься, но это не помогло. Рома осторожно высвободил губы и сказал, глядя на нее снизу вверх: – Все. Уже небольно. Можешь отвязывать. Ника усмехнулась. – Даже как-то боязно, – сказала она. Грин тоже усмехнулся, но ничего не сказал. Медсестра расстегнула петли на лодыжках парня, наклонилась вперед и начала высвобождать руки. Рома чуть приподнял голову и поцеловал ее в грудь прямо через халат. Ника глубоко вздохнула и расстегнула ленты. Она думала, что знает, что тут же сделают эти руки, но Грин не пошевелился. Ника взглянула ему в лицо. – Я не успею сделать ничего хорошего, – сказал Рома. Он боялся, что она презрительно усмехнется, но на лице медсестры отчетливо проступила лишь грусть. Ника встала и пошла за самым маленьким пистолетом, которым должна была поставить на Роме клеймо, как он выразился. Грин смотрел на ее узкую спину в белом халате, на поникшие плечи. Ника взяла со стола пистолет. Рук ее в этот момент Рома видеть не мог. Как не мог видеть и того, что медсестра аккуратно нажала на одну из кнопочек на браслете, который носила на левом запястье. Грин сел на кушетке и начал натягивать комбинезон. Ника вернулась. Он встал, сунул руки в рукава и застегнул молнию до пояса. Протерев ваткой со спиртом небольшой кружок кожи под левой ключицей Ромы, медсестра приложила пистолет к груди. Аппарат тихонько зажужжал, но на этот раз никаких ощущений, ни приятных, ни болезненных Грин не испытал. – Вот и все, – сказала Ника, отступая на шаг назад. – Можешь идти в город, развлечься. Зайди в триста тринадцатый, тебе выдадут денег. – Их потом тоже вычтут из зарплаты? – спросил Рома. Ника отрицательно покачала головой. – Это подарок корпорации всем своим новым членам, – сказала она. В этот момент свет в кабинете начал гаснуть. Ника с откровенным ужасом посмотрела на потолок. Панель мигнула последний раз, и они оказались в кромешной темноте. Грин ощутил, что она непроизвольно сделала шаг к нему. Теперь они стояли вплотную друг к другу. Он чувствовал ее страх. Рома мягко обнял ее, и женщина прижалась к нему. – Что это? – голосом испуганного ребенка спросила Ника. – Скакнуло напряжение, – сказал он. – Всего-то делов. Такое часто бывает. – Здесь такого не бывает никогда, – сказала Ника. – Здесь принцип работы другой… Она замолчала, и Грин понял, что в технике Ника не разбирается. Рома наклонился и поцеловал ее за ухом. Он не помнил, как они снова оказались на кушетке, задыхаясь от борьбы. В тот момент, когда Грин понял, что от него больше ничего не зависит, Ника плотно прижалась к нему и крикнула: – Пошел! И он пошел. Однако вместо привычных холода и пустоты неба на этот раз вокруг была горячая пульсирующая тьма. Когда Рома открыл глаза, в кабинете по–прежнему было темно. Лишь неровно мерцал монитор на столе. Очевидно, компьютер медсестры имел автономный источник питания. Такая предусмотрительность конструктора говорила о том, что отключения энергии происходили здесь чаще, чем думалось Нике. Она сидела за столом и опять что-то писала. Рома пошевелился. Что-то острое и холодное укололо его в бедро. Он нащупал вещь, это оказался браслет Ники. Видимо, застежка расстегнулась, пока они крутились на кушетке, а Ника не заметила потери украшения. А ведь оно вполне могло впиться ей в попу в самый ответственный момент. Грин сел, держа браслет в руках. Медсестра чуть покосилась на него. – Далеко же ты улетел. – Я не улетел, – сказал Рома. – Я пролетел… пролетел мимо Земли. – Да, и такое бывает. Причем чаще, чем ты думаешь. Ничего себе – «не успею», – продолжала она мечтательно. – И все у вас так не успевают? – Насчет других не знаю, – сказал Грин. – Я просто раньше этим не занимался. – Да ладно врать-то, – сказала Ника. – Ты мне хочешь сказать, что ли, что раньше никогда с женщиной не ложился? В памяти Ромы всплыло отчаянное лицо Риты и покрытое синяками тело чеченки. – Ну, не совсем, – сказал он. – Вот видишь, – сказала медсестра удовлетворенно. – Вот повезет кому-то… И вдруг Рома понял, что даже не подумал о другом лице, круглом, детском. О том, которое так мечтал увидеть под собой и так никогда не увидел. Мало того, Грин не мог даже вспомнить лицо Вики, хотя изо всех сил напряг память. Но вместо чувственного образа из темных глубин души раздался голос Рикошета, насмешливый и немного грустный: «Она тебе не даст». Музыкант оказался прав. – Здесь нельзя курить? – спросил Рома. – Отодвинь жалюзи, там кнопка на стене, – сказала Ника. – Соседняя кнопка убирает стекло. Грин подошел к окну и открыл его. Город под ними уже горел разноцветными огнями. Рома закурил. Давно он не ощущал такой ясности сознания. Грин механически крутил браслет в пальцах, ища застежку. Рома хотел посмотреть, можно ли ее починить. «Люди как темпорально-образующие факторы», подумал парень вдруг. Вот она, та самая мысль, которую оттеснила на задний план встреча с Владом и разговор с киборгом. – «Из того, что мастер Генрих рассказал о наставниках, следует, что в поток Времени можно переместить только человека со свободной судьбой. Меня переместили сюда, да что меня, таких, как я, тут дивизия наверно… Значит, и я – человек свободной судьбы». Он похолодел. Роме вдруг вспомнилась растяжка на тропинке, то, что у Влада не раскрылся ни один из парашютов. «И значит, я не ДОЛЖЕН БЫЛ погибнуть. Я МОГ умереть, но мог и… ОСТАТЬСЯ В ЖИВЫХ!». Некоторое время они молчали. Ника заметила, что панель на потолке чуть мигнула, но очень слабо. Медсестра провела рукой по запястью, обнаружив потерю украшения. В этот момент Грин засмеялся, и смех его звучал очень неприятно. – Ты чего? – спросила Ника. – Да так, – сказала Рома, не поворачиваясь. – Вспомнил кое-что. Он снова засмеялся. – Расскажи, – сказала медсестра. – Посмеемся вместе. – Не думаю, – сказал Грин. Он обернулся. В темноте Ника не могла видеть его лица, и это пугало. – И все же? – Стоило умереть, чтобы узнать, что на небе такая же грязь, что и на земле, – сказал Рома с отвращением. У Ники отлегло от сердца. – Ты преувеличиваешь, – сказала она спокойно. – Как бы тебе объяснить… Грязь везде одинаковая. Просто к кому-то она не пристает, хоть ведрами лей, а кто-то и эдем умудряется превратить в гадюшник. Да и это ведь не небо, в том смысле, который ты в это вложил. Здесь, в общем, такая же земля. – Эдем? – переспросил Рома. – Ну, рай, – поправилась Ника. – Интересно, из какого века забрали тебя, – сказал Грин. В отсветах экрана он видел, как она застенчиво улыбнулась. – Военная тайна, – сказала медсестра. – Понятно, – сказал Рома. – Но я не это имел в виду. Я когда в армию уходил, с одним парнем поспорил, в шутку, что если я не вернусь, то он меня трахнет. Я не думаю, что мне бы это понравилось. Но он… он был бы со мной нежен. А меня трахнули и без него. Выебали, я бы даже сказал. Бледнея, медсестра начала подниматься из-за стола. – Ну что же, как он говорит, нас ебут, а мы мужаем, – продолжал Грин. – Пошел вон, – сказала Ника. Рома усмехнулся и сделал шаг вперед. Она увидела свой браслет в его руках и похолодела. Грин нажал на кнопку.Панель под потолком вспыхнула ярким светом. Медсестра непроизвольно зажмурилась. Рома положил браслет на стол. – Роон, – сказала она растерянно. – Ты все не так понял… Я могу объяснить… Рома наклонился и поцеловал ее. Ошарашенная Ника даже не сопротивлялась. – Я к тебе предъяв не кидаю, – сказал Грин. – У каждого своя работа. Спасибо. Мне было хорошо. Он пошел к двери. – Да нет же, – сказала Ника. – Ты мне просто… понравился. – Ну да, – сказал Рома. – И с Земли меня забрали потому, что я должен был погибнуть. – Да, именно так, – сказала Ника, оборачиваясь вслед за ним. Грин остановился. – В тот день, – сказал он. – Меня не должно было быть в лагере. Меня заставил остаться Генрих Сергеевич. И растяжку ту он поставил. Для меня. На всякий случай. – Послушай, временные потоки такая сложная вещь… Рома поднял ладонь, как бы останавливая ее. – Этого я не знаю, – сказал он. – Но я встретил в курилке парня, с которым был знаком. Он прыгнул с парашютом, и тот не раскрылся. А всю систему перед стартом проверял кто? Опять же Генрих Сергеевич. – Это совпадение, – сказала Ника растерянно. – Как говорит сам Генрих Сергеевич, один раз – это совпадение, два раза – это тенденция, а три уже закономерность, – ответил Грин. – Я им просто очень подходил. Я мечтал водить звездолет. Вот и все. – Ты ошибаешься, – сказала Ника почти шепотом. – Анри бы мне сказал… Он всегда говорит мне правду. Рома вспомнил, что Гарик сказал тогда, на вокзале, насчет лжи в отношениях с женщиной. – А ты хотела бы услышать такую правду? – сказал Грин. Лицо Ники приобрело беспомощное выражение. Рома вышел из кабинета. * * * Заиграл вызов. Тхаки посмотрел на номер вызывающего внизу экрана и нажал клавишу ответа и записи. На экране появилось лицо Ники, медсестры из госпиталя. – Вы что-то задержались с отчетом, – сказал Тхаки. – Извините, – сказала Ника. – К тому были объективные причины. – Я слушаю, – сказал Тхаки, откинувшись на спинку кресла. – Ну, что этот новичок? Ника выдала длинную череду индексов, ничего не говорящих неспециалисту. Тхаки слушал, закрыв глаза, и время от времени задумчиво кивал. – Очень хорошо, – сказал он, когда Ника закончила. – Корпорация приносит вам благодарность. Премия за тяжелые условия работы в размере двух окладов будет начислена в конце этого месяца. У вас есть еще какие-нибудь рекомендации? – Да, – сказала Ника. – Высшие офицерские курсы на Таагибите. Тхаки удивленно поднял брови. – Вы уверены? – сказал он. – Вы же знаете, что обычно… Ника нетерпеливо кивнула. – На более низкой иерархической ступеньке от него будут одни неприятности, – сказала она. – Вот как, – сказал Тхаки задумчиво. – Да. – Ну что же, – сказал Тхаки. – Я учту ваш совет. До свиданья. – До свиданья, – сухо сказала Ника, и экран погас. * * * Ника обернулась. Анри стоял, прислонившись к косяку, и курил. Лицо его искажала гримаса застывшей боли. Ника поняла, что он слышал про премию. – Нам надо поговорить, – сказала она, садясь на диван. В ее тоне было нечто такое, отчего Анри вздрогнул. Ника безжалостно смотрела на него. Заглянув в глаза жене, он понял, о чем будет разговор. Анри уже давно ждал этого. И почему-то ему казалось, что разговор этот будет их последним. Анри медленно опустился на диван. Генрих де Монфор, Черный Левша, Дьявол-Тень, которого друзья боялись лишь чуть меньше, чем враги, в первый раз в жизни боялся сам. * * * Свет фонаря под окном Катиной квартиры освещал Змея Горыныча, стоявшего на столе. На длинных шеях тихо поблескивали цепочки, загадочно подмигивал «кошачий глаз» на колечке, одетом на ухо увечного дракона. Катя нашла знакомых, которые раскрасили и обожгли фигурку. Но приладить отвалившуюся голову на место уже было невозможно, как объяснили девушке. Была нарушена технология, в глину, очевидно, попал пузырек воздуха. Ей предлагали слепить другого, такого же, но Катя отказалась. Сергей и Катя лежали обнявшись. Когда Сергей пришел к Кате сказать, что на Грина пришла похоронка, он сильно волновался. Он ожидал чего угодно, истерики, слез. А Кате, как оказалось, буквально за пять минут до его прихода позвонила Рита и сказала, что Рикошет погиб сегодня. Тайну молчаливого Кая открыл не только Сергей. Но Андрей, как выяснилось, смысл слова «терпимость» относил только к борделям. Катя отказалась от водки, и теперь Сергею становилось страшно от этого окаменевшего молчания. – А они ведь были чем-то похожи с Грином, – сказал Сергей. – Как свет и тень, – согласилась она. Девушке вспомнился вечер в ТХМе почти два года назад, крутящийся серебристый шар под потолком, попеременно обливавший Рикошета и Грина то небесным светом, то погружавший в черноту. Ободренный успехом, Сергей продолжал: – Нет, скорее как у Андерсона в той сказке… помнишь, ты меня на спектакль таскала… – Помню, – сказала Катя. – Но нет у нас живой воды, чтобы оживить хорошего человека, и вернуть жизнь его тени, – сказал Сергей. – Они оба были хорошие, – сказала Катя. – Рикошет, конечно, был помрачнее. Но он был не тень, он был как… падший ангел. Девушка всхлипнула. – Боже мой, – сказала она. – Он ведь только вчера мне пел эту песню! – А Грин, – сказал Сергей торопливо. – Он ведь всегда мечтал о небе. Катя шумно высморкалась. – Знаешь, – продолжал он. – Есть такой старый парашютистский анекдот. Летит новичок, прыгает первый раз, парашют не открывается, он дергает за все, что под руку попадется. Вдруг видит – ему навстречу, с земли летит человек. Парашютист спрашивает: «Слушай, за что здесь надо дернуть, чтобы парашют раскрылся?» А тот ему отвечает: «Я не знаю, я сапер…» Катя против воли рассмеялась. – Я не знал этого анекдота, – сказала она. – Да, так вот и Грин с Рикошетом. Один падал, другой поднимался, встретились на полдороге, поговорили, и каждый продолжил свой путь… Напиши об этом песню Сергей уже почувствовал ритм. Жесткий мрачный, что-то вроде Цоевского: «Земля… небо… Между землей и небом война». – Я напишу, – сказал Сергей. – Обязательно. Вот, послушай, примерно так: «Струсишь, так выйдет дороже, будет Икар не у дел. Странно выходит, он тоже мимо Земли пролетел?» – Здорово, – сказала Катя. – Помнишь, Грин говорил, что мы с Рикошетом держим Землю? Сам Рома ушел на небо, туда, куда так стремился, но и Рикошета больше нет. Я осталась одна, и мне эту землю не удержать. – «Малыш, а как же я?» – сказал Сергей голосом Карлсона из мультфильма. – «Ведь я же лучше собаки». Он осекся. Ассоциация была слишком очевидной. Если бы Катя сейчас сказала ему что-нибудь вроде: «Да уж, ты у меня кобель еще тот… От Москвы до самых до окраин…» Сергей встал и ушел бы. Навсегда. Но девушка в ответ заплакала и прижалась к нему. – Давай, – сказала она, и изумленный Сергей почувствовал, что Катя пытается стянуть с него балахон. – Давай потрахаемся Это было последним, чего он мог ожидать. Но и отказывать не собирался. Сергей помог Кате справиться с его балахоном. Катя повернулась к нему спиной, чтобы он мог расстегнуть лифчик. – Они были хорошими людьми, и мы любили их, – сказала Катя, пока Сергей возился с застежкой. – Где они теперь, никто не знает, но я надеюсь, что они не исчезли… не погибли. Я хочу, чтобы каждый из них получил то, во что верил. И я хочу тебя, Сережа. Я хочу жить, черт возьми, и мы с тобой пока еще здесь! notes Примечания 1 В.Вишневский. Басни о Родине-2. 2 Извините, я не говорю по… 3 Вот, передай, Ника просила. 4 Хорошо. 5 Я вечером приду сегодня, как и обещал. 6 Огоньку не найдется? 7 Извините, я не говорю по… 8 Смотри-ка, Нео, опять новенькие 9 И не надоест им. 10 Замкни третью цепь! Маму вспомни! 11 Больно? Где болит? 12 Око Транктора! 13 Ты его задел, а сейчас сюда Алексис примчится! Ему надо в медпункт! 14 Ты опять ковырял симбиотическую панель? Ковырял, а? 15 Да, и что с того. 16 Нео, что же ты делаешь… Мы же за этим сюда приехали… 17 Мне уже никто не поможет. Лассаль уволился. 18 Еще есть Алексис 19 Да что Алексис? Он техник, а не психолог 20 Ты хочешь меня оставить, Андерсон? 21 Не тем концом, Кар. 22 Чтобы я в бой вот с ним пошел, да? 23 Перестань, Кар. Иди отсюда. Иди. 24 Что же ты хотел, Нео. В твоей родной стране люди гибнут редко. Нужные им люди, я имею в виду. А в этой России ведь война, ты сам говорил. 25 Ты их совсем запугал. Объясни, что там на пальцах можно посчитать. 26 Расскажи ему про капсулу 27 И сюда! 28 Кар упоминает небольшое хищное членистоногое (на Земле не встречается). 29 «Перестань, Кар» да «Перестань, Кар». 30 Только и слышу от тебя! Нет, чтобы сказать: «Давай, Кар!» И я так бы тебе дал! 31 Перстань, Кар. А не то… 32 Молчу, не заводись опять. 33 А то разнесешь здесь все, и нас в том числе. 34 Теперь осталось только в симбиотической панели ковыряться 35 Какое дерьмо 36 А по мне, так ничего. 37 Иди отсюда, в медпункт иди. 38 В медкабинет, тебе там помогут! 39 Туда, бегом! 40 Сначала подрочи хорошенько! 41 Сейчас как следует вздрючат кого-то другого, а именно – вас! 42 Как нам встать?