Тёмные времена
Мария Виноградова








Он — одиночка. Тот, кто упрямо бредет во Тьме, ища свой путь. Тот, кто сражается с порождениями Ночи клинком и магией. Проклятый и изгнанный своим народом. Ловец Душ. Темный Охотник.






Мария Виноградова

Темные времена





Глава I


Он появился возле деревни поздним вечером: выехал из леса со стороны крупнейшего Восточного тракта. Остановился, внимательно разглядывая колеблющиеся огни раскинувшейся внизу деревеньки, вдохнул пропитанный отчаяньем воздух и толкнул пятками крупного палевого жеребца, направляя его вниз.

На постоялом дворе было удивительно малолюдно, несмотря на то, что деревня располагалась в непосредственной близости от торговых путей. Сейчас же в пустом зале трактира находилось не больше десятка человек, да и те местные, с угрюмыми, усталыми и безжизненными лицами.

Все глаза присутствующих впились в незнакомца, вошедшего в помещение. Молодой, почитай, и трех десятков не исполнилось; роста он был среднего, не особо широкоплечий, но поджарый и гибкий. Смуглое лицо, обрамленное черными, с проседью, длинными волосами, перехваченными на лбу плетеным ремешком; цепкий взгляд серых зорких глаз; суровая линия тонких губ.

Одет он был в удобные штаны и темную рубашку; необычный пояс тускло блеснул в свете масляных светильников; дорожный плащ, пропитанный пылью, и угрожающе серебрящаяся над правым плечом крестовина меча.

Взгляды были прикованы к бляшке пояса, насмешливо блеснувшей, когда ее обладатель неспешным шагом подошел к стойке, за которой стоял хозяин постоялого двора, такой же мрачный и неразговорчивый, как и все остальные жители.

Знак, выгравированный на этой детали одежды, был известен всем.

Гильдия Охотников.

Путешественник краем глаза заметил, как сорвался с места мальчишка, помогавший обслуживать немногочисленных посетителей. Серьезно, молча, будто выполнял значимое поручение. Он, не поднимая глаз, проскочил мимо незнакомца и скрылся в кухонном помещении. Несколькими секундами спустя глухо бухнула дверь заднего входа.

— Чего изволите, господин охотник? — спросил хозяин, неприязненно глядя на мужчину.

— Тушеные овощи и свинину, — произнес клиент и отошел к дальнему столику.

Сел, аккуратно сложив плащ, и щелкнул пряжкой перевязи, снимая клинок и ставя его рядом с собой.

В трактир, распахнув дверь, влетел пожилой мужчина, видимо, староста деревни. За ним, отставая на шаг — молодой парень, совсем еще безусый юнец, что-то горячо шептавший:

— ….не говори, батька! А то ведь тоже уедет!

Староста, не глядя, отмахнулся от сына, сощурил подслеповатые глаза и решительным шагом направился к спокойно сидевшему охотнику. Подошел, немного помялся, дождавшись, когда мужчина поднимет на него светлые глаза, и произнес, стараясь скрыть дрожь в голосе:

— Разрешите, господин охотник? Дельце у меня к вам есть.

Незнакомец молча кивнул, и пожилой мужчина, шикнув на сына, отодвинул стул и сел напротив.

— Тварь у нас завелась, — кашлянув, начал он. — Полдеревни извела, спасу нет! Никого не жалеет: и девок жрет, и парней, даже стариками не гнушается!

— И давно? — невозмутимый низкий голос мужчины придавал уверенности и спокойствия.

— Две луны уже, — староста опустил голову.

— Что же вы, — охотник наклонился вперед и положил руки на стол. На указательном пальце блеснул массивный перстень с темным камнем. — Столько времени жили с Тварью под боком и не отправили запрос в Гильдию?

Староста замялся, словно не знал, что ответить.

— Отец, — предупреждающе прошептал сын.

Пожилой мужчина вдохнул и, словно бросаясь в омут, сказал:

— Отправлял я. Приехали пятеро.

— Тогда в чем проблема? — незнакомец откинулся на спинку стула.

— Не вернулись они, — староста опустил глаза. — Поутру нашли клочки одежды окровавленные, да обглоданных лошадей неподалеку. Еще два отряда проезжали мимо, да только как узнали, что с паскудой та пятерка не справилась, сразу в отказную, даже слушать ничего не хотели. Вот так и сожрут тут всех! — горько воскликнул он. — Эта тварь ведь даже не выпускает никого! Микош вчера с места сорвался, всю семью увез, а сегодня кобыла с телегой обратно прибежала, в кровище вся!

Сын старосты застонал, осуждая честность родителя, и спрятал голову в ладонях. В трактире повисла напряженная тишина. Взгляды были устремлены на неподвижно сидевшего охотника: одни смотрели со злобой, другие — с безумной надеждой.

— Триста золотых, — прозвучало в тишине, и у присутствующих вырвался недоверчивый единый вздох.

Староста неверяще посмотрел на невозмутимого мужчину и радостно закивал головой:

— Да-да, конечно, господин охотник! Когда ваш отряд ждать?

— Я работаю один, — резко донеслось в ответ.

Староста поперхнулся словами и промямлил:

— О-Один?

— Мне уехать? — охотник недовольно посмотрел на мужчину и, дождавшись судорожного мотания головой, занялся принесенным ужином.

Когда охотник отложил ложку, староста, тактично удалившийся, чтобы не смущать гостя, снова подсел к нему, повинуясь легкому кивку.

— Тела находили? — осведомился охотник, бросая монету хозяину трактира.

— За счет заведения! — протараторил хозяин, разом поменявший свое отношение к мужчине после его согласия попытаться избавить их от напасти.

Охотник недовольно двинул плечами, и хозяин, поминутно кланяясь и зажимая плату в руке, ретировался к стойке.

— Нет, — староста поежился.

— Кто были первые жертвы?

— Кузнец наш, Ледко, потом — дочка мельника Вёсна, а за ней и сам мельник.

— То есть начало оно с окраин?

— Выходит, так, — развел руками пожилой мужчина.

— Какой промежуток между нападениями? — охотник встал, застегнул перевязь с мечом и накинул плащ.

— День, иногда два. Последнее было той ночью, — предвосхитил вопрос охотника староста.

— Значит, сегодня можете спать спокойно.

Мужчина уверенными шагами направился к двери и вышел. Гнетущее чувство отчаяния, разлитое в воздухе, медленно и неуверенно начало исчезать.

Весь следующий день охотник безжалостно гонял старосту от дома одной жертвы к дому другой, пристально разглядывал двери, окна и внешние стены. Пару раз наклонялся, что-то высматривая на земле, потом заставил трясущегося от страха пожилого мужчину показать место, где нашли останки отряда охотников.

В середине дня запыхавшийся староста взмолился о милосердии и предложил ему отобедать, на что получил молчаливый отказ. И требование показать кладбище.

Там охотник медленно прошелся вдоль ряда могил, внимательно присматриваясь и, казалось, даже принюхиваясь. Потом недовольно скривился и пошел прочь — к домам первых жертв, стоящим на окраине и уже сейчас считающихся проклятыми. Староста затрясся и отстал от охотника, остановившись тогда, когда дом кузнеца стал виден за невысокими деревьями. Мужчина, казалось, этого не заметил.

Не было его около четверти часа, после чего он вернулся, задумчиво насвистывая знакомый мотив.

— Вот что, — произнес он. — Мне кое-что от вас надо.

— Что угодно, — староста действительно был готов сделать все для этого странного парня, лишь бы тот расправился с Тварью, терроризирующей всю округу.

— После захода солнца никто не должен выходить на улицу. Ни по нужде, ни по спешному делу, ни даже если мир за стеной начнет рушиться, — голос его звучал скучающе. — Если кому придет в голову высунуться до следующего утра — пусть пеняет на себя.

Староста часто закивал головой и побежал оповещать селян.

Деревня словно вымерла. Даже брехливые дворовые собаки позабивались под всходы и в будки и со встопорщенной на загривках жесткой шерстью испуганно вглядывались в тяжелый мрак.

Было уже далеко за полночь. То самое время, когда крепче всего сон — и опаснее всего Тьма.

Темнота, спиральными кольцами окружившая дома, сильно отличалась от обычной прозрачной ночи. Непроглядная, мрачная и давящая. И холод; жуткий, потусторонний холод, совершенно несвойственный теплым летним вечерам, волнами накатывал, казалось, со всех сторон.

Тени начали оживать.

Молодой мужчина шел по широкой улице, укатанной сотнями колес торговых караванов, останавливающихся в деревеньке на ночлег, неспешным, размеренным шагом. Вместо простого дорожного плаща на нем была плотная темная куртка с вышитыми по краям серебряной нитью символами. Меч спокойно дремал в ножнах, ожидая своего часа.

Он легко повел пальцами, под которыми послушно вспыхнула и погасла руна; его глаза мягко засветились, и ему стало видно каждый дюйм. Отчетливо, как днем.

На границе зрения мелькнула быстрая тень.




Тварь легким шорохом ветвей скользила в сгустившейся тьме. Туда, куда звало ее обоняние. Туда, где была живая, напуганная, а оттого восхитительно вкусная добыча. Запах горячих сердец, бьющихся за толстыми и крепкими стенами, гоняющих по венам кровь, сводил с ума и заставлял ее двигаться вперед.

Странная фигура, обладатель которой совершенно не источал такого приятного запаха ужаса, заставила ее пластаться в тенях, пробуя на вкус воздух. Все до него: жители деревни, путешественники и даже те пятеро, что заявились к ней с кусачим серебром — пахли возбуждающе вкусно: страхом и отчаянием. А этот — опасностью, угрозой и смертью.

Тварь тихонько зашипела и недоуменно приостановилась, впервые почувствовав себя в роли жертвы. Проклятый человечишка шел туда, куда его нельзя было пускать.

К Гнезду.




Он видел ее. Вытянутую, как у лисицы, морду; худое, гибкое, перекатывающееся стальными канатами мышц чешуйчатое тело, сейчас похожее на сжатую пружину; длинные сильные лапы с загнутыми когтями; узкие, прикрытые роговыми пластинами хищные глаза; клыки, блестящие от покрывающего их яда. Тварь — смертельно опасная, хитрая, умная и коварная. Из тех, с кем охотники предпочитают не связываться.

Те два отряда уехали не потому, что узнали про погибшую связку, как считал староста. Они предпочли выжить и вызвать подмогу, так что вскоре сюда должны были прибыть два-три усиленных отряда, поэтому мужчине можно было и не заниматься ею. Но у этой Твари было то, что ему нужно. К тому же, в старом доме кузнеца, под полом, она устроила лежку и Гнездо. И прибывшие охотничьи отряды столкнулись бы не с ней одной, а со всем потомством, которое должно будет появиться: опасным с самого рождения.

С нынешней ночи.

Почувствовав легкое колебание воздуха сзади, охотник мгновенно развернулся. Меч с хищным свистом описал широкую дугу, блеснул серебряными рунами и распорол воздух. Тварь молниеносно ушла в сторону, хлестнув по лицу гибким хвостом с ядовитым жалом на конце.

Быстрая, очень быстрая.

Мужчина легко пригнулся, наотмашь ударил клинком, прочертив длинную царапину по жесткому боку. Существо зашипело и, едва коснувшись земли, взвилось в воздух в бешеном прыжке, ударив когтистыми лапами в грудь противника и опрокидывая его навзничь. Но охотник, извернувшись, словно кошка, носком сапога, окованного сталью, с силой ударил по раззявленной пасти, заставляя Тварь отпрянуть в сторону, одновременно чертя руну в воздухе.

Яркая вспышка и оглушающий нежные уши взвизг заставил ее присесть на задние лапы и на мгновение замереть. Этого секундного замешательства для охотника хватило, чтоб стремительно метнуться вперед; свистнул серебряный клинок, рассекая неподатливую плоть; Тварь взревела от ослепляющей боли, повалилась набок и забилась в конвульсиях. На оскаленных в предсмертной гримасе клыках пенился яд; темная кровь толчками выплескивалась из дымящейся раны, обнажая сизый клубок кишок.

Мужчина подождал, пока уже мертвое существо перестанет содрогаться, шагнул вперед, двумя перекрестными ударами вспорол внутренности, наклонился и поднял два небольших, размером с крупное куриное яйцо, светящихся изнутри камня. Довольно хмыкнул и так же неспешно, как и до этого, пошел к дому кузнеца.

Жители решились выйти из домов только около полудня, втянули носами запах гари и начали оглядываться. Опасливо озираясь и пересчитав присутствующих, староста облегченно вздохнул — сегодня, как и говорил тот парень, никто не пропал.

Он побежал к постоялому двору. Отворил ему хозяин с темными кругами под глазами — он всю ночь просидел с семьей в подполе, вздрагивая от каждого звука — и сказал, что охотника не видел со вчерашнего вечера.

Староста обреченно застонал. На что он надеялся? Что проклятый мальчишка, пусть и с глазами много чего повидавшего человека, да еще и одиночка, сможет справиться с той напастью, с которой не сладила четверка охотников? Приближающийся людской гомон и возбужденный лай собак вырвали его из невеселых раздумий.

Подошедший охотник швырнул под ноги старосте большой холщовый мешок с темным расплывшимся пятном на боку. Распущенные завязки подались в стороны, и в сапог пожилого мужчины уткнулась жуткая, оскаленная в последней гримасе морда. Он, судорожно вздохнув, отступил в сторону.

— Дом кузнеца пришлось сжечь, — равнодушно сказал невредимый охотник. — Она там Гнездо свила.

Толпа глазевших на голову Твари и избавителя в ужасе затаила дыхание, отшатываясь назад, и вновь загомонила.

Староста прикрыл глаза, понимая, от чего избавил их этот мужчина, и трясущимися руками передал ему тяжелый, глухо звякнувший мешочек. Охотник даже не стал пересчитывать монеты, только кивнул и протянул старосте сжатый кулак:

— Отдадите командиру отряда, что скоро прибудет, — на ладонь выкатилось пять перстней с камнями, на которых поблескивал знак Гильдии.

Староста открыл было рот, пораженно глядя на знаки, принадлежавшие погибшей четверке, но охотник, резко отвернувшись, уже входил в трактир, а к голове Твари, валявшейся в пыли на дороге, стала подбираться вездесущая ребятня.

— Господин охотник, — поймал староста мужчину, когда он выезжал из ворот. — Как вас звать-то?

Тот придержал коня, помолчал, размышляя, и бросил:

— Хеспер, — и пришпорил палевого жеребца, мерно затрусившего по дороге.

* * *


Людской поток, вливающийся в ворота города, двигался необычно медленно. То тут, то там вспыхивали потасовки, когда хитрые желающие побыстрее проскочить сталкивались с теми, кто ждал своей очереди с самого утра. Сейчас же солнце клонилось к горизонту, освещая усталые лица, груженые телеги, раздраженных охранников торговых караванов и нервничающих купцов.

Хес молча объехал плотную толпу, доехал почти до ворот и бесцеремонно вклинился, оттесняя людей конем. Возмущенные и злобные выкрики заглухали сразу же, как только недовольные видели знак Гильдии, и народ подавался в разные стороны, пропуская палевого жеребца и невозмутимого всадника.

Причину столь медленного продвижения он увидел сразу, добравшись до тяжелых, окованных железом створок. Рядом с проверяющими на въезде стражниками молчаливо стояла невысокая фигура, облаченная в рясу с двумя скрещенными золочеными факелами, вышитыми на спине.

Инквизиция. Что они здесь забыли?

Святой Орден, появившийся пять столетий назад и ознаменовавший начало новой Эры, воспевший появление в этом мире Святого Аенеаса как Наместника Семерых светлых Богов, стал постоянной головной болью — святые братья обладали Силой, которую применяли безо всяких сомнений и колебаний. Как против фейри, и Благих, и Неблагих, даже против духов природы, что приводило к серьезным катаклизмам, так и против людей, практикующих колдовство: деревенских знахарей, алхимиков и лекарей. Именно эта их особенность — неразборчивость в том, кого назвать врагами, — и привела к первой масштабной войне между людьми и волшебным народом, прозванной Войной Очистительного Пламени. Сложно было сказать, кто выиграл тогда — люди твердо уверены, что именно они, но Хес знал — фейри, называющие эти боевые действия не иначе как Бунтом, в один день просто отступили. Исчезли, оставив после себя уничтоженные деревни и города, пепел, горьким плащом укрывающий сожженные судьбы. Впрочем, Орден посчитал, что цена была заплачена справедливая — граница Тир-Нан-Ог, Блаженной Земли, обиталища фейри, сдвинулась далеко к востоку. Если раньше волшебный народ почти полностью занимал материк, то именно тогда Князья Благих и Неблагих Дворов приняли решение уступить людям.

Воодушевленное войско, ведомое святыми братьями и магистром Аенеасом, потрепанное, изможденное, но полное решимости окончательно изгнать врагов с земли, что никогда им не принадлежала, рискнули сунуться за Границу. И были безжалостно выбиты оттуда, понесли потери, после которых так и не смогли оправиться. Как ни призывал Аенеас людей к продолжению кровопролитной войны, не смог убедить их в том, что у них есть шанс сдвинуть раз и навсегда установившуюся Границу. По иронии Темного, взиравшего на проливающуюся кровь с особой благосклонностью, Аббатство, оплот святого Аенеаса, остался там, за Границей, на территории Неблагих фейри. Говорят, именно тогда магистра покинуло благословение Семерых, ибо он, захватив отряд из сильнейших братьев и Инквизиторов, числом не более двух сотен, исчез на враждебной земле. Погиб он или дошел до своей цели — так и осталось неизвестным. Но с тех пор влияние Святого Ордена простиралось по всему молодому королевству Айохэйнс, и не вызывала сомнений верность служителей Семерым. И теперь святые братья, получив поддержку от озлобленных, измученных страшной войной людей, огнем искореняли семя Темного, проявлявшееся в тех, кто обладал силой — колдунах. Против Тварей их Сила была по большей части совершенно бесполезна, уступая место прочной стали, поэтому отношения между Орденом и Гильдией Охотников были весьма напряженными — как-никак, конкуренты.

Светские власти в лице короля давали свободу действий и тем, и другим, но только до тех самых пор, пока Святой Орден и охотники занимались исключительно своими делами — то есть защищали простой люд от неизбежных опасностей. Стоило только кому-то переступить невидимую черту, как действия, направленные на попытки упрочить свое положение любой из фракций, жесткого пресекались — властям не нужны были тлеющие угли, которые могли бы быть раздуты в пожар бунта и недовольства, в королевстве. Что, впрочем, не мешало Святому Ордену бдительно приглядывать за Гильдией Охотников, въедливо выискивать поводы, а после и доказательства для обвинения в колдовстве или пособничестве тем же фейри. Здесь король оказывался бессилен — Орден действовал в рамках дозволенного, и бывали случаи, когда молчаливые дюжие братья появлялись в представительствах Гильдии, а после — исчезали некоторые из охотников: напрямую сталкиваться с их разъяренными товарищами и вступать в открытое противостояние с матерыми воинами, а порой и профессиональными убийцами, клирики побаивались.

— Господин Хеспер! — учтиво поздоровался с ним высокий стражник. — Давненько вас не было видно.

Мужчина кивнул в знак приветствия и промолчал, пристально рассматривая Инквизитора.

— Господин охотник, — произнес служитель, цепко оглядывая Хеса. — Спешьтесь, пожалуйста.

Молодой мужчина недовольно нахмурился, но, заметив виноватый взгляд стражников, легко соскользнул с лошади.

Инквизитор провел вдоль его тела сигнальным амулетом: тот светился безмятежно ровным зеленым светом. Священник слегка поклонился и посторонился, пропуская охотника в город. Мужчина, взяв коня под уздцы и бросив последний внимательный взгляд на Инквизитора, прошел в ворота.

— Господин! — искренне обрадовалась пожилая экономка, встречая хозяина двухэтажного каменного дома, массивного и довольно мрачного. — Проходите скорее, я вам сейчас ванную подготовлю.

— Здравствуй, Вьела, — поздоровался Хес. Голос его, прежде резкий и сухой, потеплел. — Будь так добра.

Через три часа мужчина, смыв с себя дорожную пыль, переодевшись и наскоро перекусив, подхватил тяжелую папку, скрепленную витыми застежками, повесил на пояс узорный кошель и, надев перевязь с простым мечом, вышел из дома, сказав напоследок:

— Вьела, я к Альву. Буду поздно, так что можешь меня не ждать, — дождавшись понимающего кивка от пожилой женщины, быстрыми шагами скрылся за углом.

Шел уверенно, прекрасно ориентируясь в переплетении плохо освещенных улочек, свивающихся в настоящий лабиринт. Личности, поджидающие беспечных или нетрезвых прохожих в темных переулках, замирали и затаивались в тенях, стоило им завидеть тускло блестевшую пряжку с гравировкой.

Полчаса спустя Хес, оказавшись в Ремесленном Квартале, остановился перед аккуратным домом, перед входом в который красовалась резная вывеска: молот и наковальня. Не колеблясь, прошел на задний двор, открыл калитку и, потрепав по голове радостно завилявшего хвостом сторожевого пса, направился к невысокому строению, откуда доносились глухие удары. Он знал, что друг часто работает допоздна.

— Всеблагие Боги! Хес! — Кузнец, кряжистый мужчина лет сорока, широкоплечий, с густой бородой и железными комьями мышц, перекатывающихся по могучим, блестящим от пота рукам, шагнул навстречу парню и стиснул его в стальных объятиях.

— И тебе не хворать, Альв, — улыбнулся Хес, хлопнув друга по спине и осторожно высвобождаясь из медвежьей хватки.

— Давно тебя не видел, начал уж было думать, что сгинул где-нибудь, — серьезно заметил кузнец. — Что привело тебя сюда?

Охотник хмыкнул, заметив азартные искорки в простодушном взгляде Альва, и положил на стол папку, принесенную с собой.

— Хоть бы раз пришел просто так, — с укором заметил кузнец, но глаза лукаво поблескивали, когда он доставал скрепленный завязками пергамент.

— Та попойка не считается за «просто так»? — засмеялся Хес.

Смех у него был приятный и задорный.

— Уел, — добродушно хмыкнул в густые усы Альв. — Боги, Хес, ты чего мне притащил?

Он с удивлением всматривался в плотные листы.

— Знаешь, — произнес он, склонившись над чертежами, — я думал, что страннее того меча мне уже ничего изготавливать не придется. Вижу, что ошибся. Что с этим делают-то?

— Метают, — хмыкнул охотник, разглядывая заготовки, разложенные на верстаке возле стены. — Берешься?

— Подожди, — кузнец нахмурился. — Здесь не просто сталь и серебро, тут странный сплав. Где я тебе возьму…

Он осекся, глядя, как мужчина достает из поясного кошеля два светящихся камня и кладет их на стол.

— Темный с тобой, Хес! — неверяще поглядел на них Альв. — Так это ты завалил баргеста в Больших Ключах в двух днях пути отсюда?

— Быстро слухи распространяются, — недовольно буркнул охотник.

— Быстрее, чем ты думаешь, — посерьезнел кузнец. — Ты привлекаешь к себе слишком много внимания. О тебе и так вся Гильдия шепчется, а ты еще и тварюшек себе самых опасных выбираешь!

— С другими и обычные охотники справятся, — Хесу явно не нравилась поднятая тема.

— В Большие Ключи отправили три связки охотников, в общей сложности пятнадцать человек, да еще и усиленные Инквизитором! А ты раскатал ее в одиночку. Если Святой Орден узнает про твои штучки, тебя вздернут на первом же дереве!

— Сомневаюсь, — охотник поморщился. — Кстати, об Инквизиторах. Тут-то что они забыли?

— Колдун у нас озорничает, — пробурчал Альв, остывая. — Седмицу назад мор в южной деревеньке устроил, а три дня спустя — активировал Круг Камней. Оттуда столько всякой мерзости повылазило — всем городом отбивались. Вот святоши и трясут теперь всех в поисках концов.

— Не найдут, — фыркнул Хес. — Если он умный, то давно свалил из города и его окрестностей.

— Кто его знает, — пожал плечами кузнец. — Ты, как я понимаю, чаровать будешь?

— Конечно, — охотник кисло глянул на суровое выражение лица кузнеца. — Завтра вечером приду, когда ковать начнешь.

— Хес, навлечешь на себя беду, — Альв говорил тихо. — Инквизитор в городе, твое зачарованное оружие им не заметить, а вот если у него под носом колдовать начнешь — за хвост-то схватят.

— Кишка тонка, — резко отозвался охотник, жестом показывая, что разговор окончен. — Завтра вечером жди.

— Дурень, — кузнец тяжко вздохнул, расстроено покачал головой, провожая взглядом друга, и вновь уткнулся в чертежи.

Работу они начали на следующий день, поздно вечером. Альв, широко и мощно размахиваясь, придавал диковинную форму неподатливой, чуть светящейся голубоватым светом стали; Хес, стоя чуть поодаль и сложив пальцы в сложную фигуру, что-то неслышно шептал, прикрыв глаза. Сплав вспыхивал, менял цвет; на вырисовывающейся форме то тут, то там проступали необычные руны.

Кузнец, непрерывно продолжая работать, несколько раз недовольно и с опаской косился на сосредоточенного охотника. Даже у него, не имеющего ни малейшей склонности к колдовским наукам, трещали и искрились волосы от той мощи, что вкладывал его друг в новое оружие. Что уж говорить об инквизиторских ищейках, нюхом чуявших магию?

Когда работа по изготовлению стали была закончена, Хес устало опустился на табурет и, утирая пот, спросил:

— Когда закончишь?

— Дня через два, — буркнул Альв, складывая инструменты.

— А раньше?

— Ты не наглей, — кузнец возмущенно посмотрел на охотника. — Я из-за тебя и так все заказы откладываю, а к этому механизму нужны еще и мелкие детали, которые сначала изготовить бы следовало.

— Хорошо, хорошо, я понял, — поднял руки в знак примирения друг.

* * *


Он двигался быстро, словно сражаясь с невидимым противником. Удар, разворот, блок — снова удар. Меч серебряной змеей вился вокруг мужчины, грозно взрезая воздух и непрерывно напевая смертоносную песнь.

Удар, разворот, стойка — удар, блок.

Охотник взвился в резком прыжке, извернулся, пронзая врага яростно взвизгнувшим клинком. И остановился, заправляя непослушную седую прядь за ухо. Рубашка потемнела от пота, забранные в хвост темные волосы липли к шее.

— Вы действительно прекрасно владеете мечом, — раздался одобрительный голос.

Хес резко повернулся, оглядывая незваного гостя.

— Я вас не звал, — бросил охотник, поднимая полотенце и вытирая блестевшее от пота лицо.

— Мне часто приходится заявляться без приглашения, — Инквизитор насмешливо искривил тонкие губы. — Наслышан о вас, господин Хеспер.

— Польщен, — недовольно фыркнул мужчина.

— Я был там, — Священник пытливо взглянул на охотника и, заметив недоуменно изогнутую бровь, пояснил: — В Больших ключах, где вы так славно разобрались с баргестом. Да еще и самкой с потомством. Как вам это удается? Вы работаете один, что само по себе уже немыслимо, но вы еще и, ко всему прочему, расправляетесь с весьма и весьма опасными Порождениями. В чем ваш секрет?

— На то он и секрет, чтоб оставаться тайным, — Хес начал злиться. — Вы ко мне по делу пришли или просто удовлетворить свое любопытство? Или, может, хотите мне что-то сказать подобными намеками?

Инквизитор улыбнулся и присел на скамью, стоящую возле стены дома.

Хес скривился, но промолчал. Охотники с орденцами были что собака с кошкой. Теоретически могут жить мирно, но при встрече пес скалит зубы, кот шипит и норовит в глаза вцепиться.

— Господин Хеспер, вы слышал про колдуна?

— Да, мне рассказывали.

— Я уже четыре дня его ищу. После того, как он активировал Круг Камней. И пока никаких следов, будто он в воздухе растворился. Обычно деревенские колдуны не столь умны, чтоб вовремя успевать прятаться, и уж тем более заметать следы. Но, — Инквизитор задумчиво потер переносицу, — вчера я уловил отзвуки чародейства. Не обычного низшего колдовства, которое используется в большинстве случаев, а настоящей магии Призыва. Легкий отзвук, практически незаметный.

— Я-то тут при чем? — неприязненно поморщился охотник. — Колдуны — не моя забота.

— Этот колдун, — священник встал, — не так прост, как показался на первый взгляд. И если ему удастся призвать что-то посерьезнее домового духа, то, возможно, вскоре понадобится ваша помощь.

Хес промолчал, задумчиво провожая взглядом уходящего Инквизитора.

* * *


Альв не любил, когда кто-то присутствовал в кузнице, когда он работал. Он не мог сосредоточиться, злился и выгонял навязчивого посетителя взашей. Однако с Хесом было совсем иначе. Кузнец чувствовал себя спокойней и увереннее, когда друг, так же, как и сейчас, молча сидел в освещенном углу, подальше от вырывающихся из горна горячих искр, уткнувшись в какую-то книгу.

Только Альв успел нанести последние штрихи на изделие, как охотник, мгновенно подскочивший со своего места, вцепился в новообретенное оружие, словно ребенок в долгожданную сладость. И, естественно, сразу же опробовал.

Серебристый, выглядящий литым диск в руках у Хеса ощерился тремя острыми когтями-лезвиями, со злым взвизгом глухо врубившись в каменную стену почти наполовину. Друг восхищенно выдохнул и легко выдернул оружие обратно.

— Альв, ты мастер! — он примеривал второй диск, вертя их в руках, пробуя на тяжесть.

Кузнец польщено улыбнулся в бороду. Охотник постоянно таскал ему схемы совершенно невообразимого оружия, что, впрочем, только радовало талантливого мастера.

— Стены-то все мне попортил, — притворно рассердился он и засмеялся, заметив проблеск раскаяния, промелькнувший по казавшемуся сейчас совсем мальчишечьим лицу.

— Мне сегодня визит вежливости нанесли, — Хес с довольной улыбкой цеплял на пояс диски в специальные ножны. — Инквизитор.

Альв поперхнулся воздухом.

— Хес, — угрожающе начал он. — Я же тебя…

— Просил помочь с колдуном, — невозмутимо продолжил охотник. — Говорит, тот чаровал вчера на Призыв — сейчас самое хорошее время для этого. И не смотри так, не засек он меня.

— А от тебя-то какая польза? — кузнец мрачно смотрел на друга. — Колдуны по их, святош, части.

— Так если он какую-нибудь Тварь призовет — мне с ней разбираться, потому что, кроме меня, в городе сейчас охотников нет. Хотя я сомневаюсь…

Хес замер на полуслове. Зрачки светлых глаз возбужденно расширились, взгляд у парня был словно в никуда.

— Вот мразь, — выругался он, смаргивая. — Альв, собирай стражу, этот паскудник вызвал слуа! Не пускайте их к людям!

Кузнец, вздрогнув, кивнул и, подхватив массивный боевой топор, выскочил за стремительно исчезнувшим в темноте ночи охотником.

Слуа — отвратительные создания, низшие фейри Неблагого Двора, невероятно злобные и крайне ненавидящие людской род. Призывать их — самоубийство в особо извращенной форме, потому что эти твари никогда не подчинятся человеку. Появляются стаями, истребляя города до последнего жителя и животного. И такая участь постигнет их, если Хес не сможет справиться с ними.

Охотник несся по темным улочкам города, словно гончий пес по следам. Мертвяки не могли появиться в стенах, значит, где-то недалеко от ворот, скорее всего, возле кладбища.

Хес темной молнией проскочил мимо дремавшихся стражников, кулаком под дых приводя их в чувство:

— Ворота закрывай сейчас же! Слуа рядом!

Не став ждать, пока ловящий ртом воздух стражник сообразит, что к чему, охотник направился к захоронениям.

Еще издалека он увидел мигающие точки, быстро приближающиеся к нему. Привычно начертав руну, Хес цепко оглядел теперь видимые во тьме уродливые силуэты, с хохотом несшиеся к своим жертвам. Слегка улыбнувшись, он слитным движением повел руками, метая навстречу духам диски. Блеснув вспыхнувшими на металле рунами, оружия с шорохом снесли головы двум мгновенно рассыпавшимся пеплом тварям, очертили круг и вернулись к своему ловко подхватившему их хозяину.

Твари яростно взвыли и разом набросились на одинокую фигуру. Хес, пригибаясь, прыжком ушел в сторону, снова метая диски. Вспышка — еще две твари осыпались на землю. Перехватив оружие и вернув его в ножны, он вытащил клинок, молнией прянувший к подобравшемуся близко духу.

Охотник крутился, отражая сыпавшиеся на него со всех сторон удары, легко пробивая защиту тварей и сокращая количество противников. Двигался молниеносно быстро, как не под силу двигаться ни одному человеку, изгибался, уходя от ударов.

Один из духов, яростно взревев, вскользь задел Хеса по скуле, прочертив глубокую царапину. Их было слишком много. Охотник сжал зубы — и сложил пальцы в знак.

Из-за спины дохнуло смертью. Не успев активировать заклинание, Хес прыжком сместился в сторону, легко перекувыркнулся, прикрывая лицо рукой. По тому месту, где он только что стоял, и где вилась толпа разъяренных духов, хлестнул ослепительный луч света, превращая в пыль и прах мертвецов. Охотник зашипел, отдергивая обожженную руку и щуря режущие глаза.

Духи были уничтожены. Одним ударом.

Мужчина поднялся, опуская клинок и пытаясь проморгаться. Зажженный факел высветил знакомую фигуру в рясе.

— Живой? — поинтересовался Инквизитор, подходя ближе и освещая все еще щурившегося охотника.

— Не учили предупреждать, когда бьешь? — сдерживая клокочущую ярость, прошипел Хес.

— «Святая Длань» безвредна для людей, — равнодушно отвернулся священник. — Опасна она только для нежити и фейри.

Инквизитор не заметил, как охотник вздрогнул и поспешно натянул перчатки на обожженные руки.

— Что с колдуном? — мрачно поинтересовался Хес, идя следом за священником.

— Слуа его сожрали, как, впрочем, и следовало ожидать, — Инквизитор обернулся, пытливо вглядываясь в мужчину. — Благодарю за то, что задержали их, господин Хеспер. Хоть против духов наша Сила куда более действенна, чем ваше оружие, но вы действительно мастер своего дела.

— Я просто так не работаю, — буркнул охотник.

— Хорошо, — покладисто донеслось в ответ. — Как будете проезжать мимо любой Обители, зайдите и скажите, что вы от брата Гайюса, вам заплатят.

— Сдался ты мне, — тихо фыркнул Хес, обходя толпу перепуганных стражников, бросившихся с расспросами к священнику.

И медленно побрел домой, прижимая к груди горящую огнем правую руку.

Наутро Хес едва поднялся с кровати. Голова болела, все тело ломило, словно его вчера били. На глаза, их резало и щипало, постоянно наворачивались слезы. Боль в правой руке не только не утихла, но, казалось, вспыхнула с новой силой, хотя заклинание проклятого Инквизитора и не оставило на ней следов. Охотник застонал, пожелал священнику с муками упокоиться у Темного, с трудом оделся и спустился вниз.

— Вам письмо, господин, — Вьела подала вышедшему в обеденную залу Хесу плотный конверт.

Мужчина кивком поблагодарил ее. Нахмурился, заметив гербовую бумагу и печать Гильдии, пробежался глазами по строчкам, в ярости сжал, комкая, хрупкий листок и швырнул на пол.

* * *


— Хес? — удивился Альв, глядя на вошедшего друга.

Тот был мрачен и раздражен.

— Звезды остались? — даже не поздоровавшись, спросил он.

— Конечно, с прошлого раза еще, да немного сделал новых, — кузнец потянулся к небольшому резному ящику, доставая оттуда блеснувшие серебряной режущей кромкой небольшие метательные звезды. — Все равно ими, кроме тебя, никто пользоваться не умеет.

— Спасибо, — буркнул Хес.

— В чем дело? — Альву не нравился настрой охотника.

— Письмо из Гильдии пришло, требуют меня явиться срочно, — по лицу мужчины пробежала гримаса злобы. — Я им мальчик на побегушках, что ли?

— Брось, — отмахнулся кузнец. — Они тебя как огня боятся. Сам говорил, что про заказы только письмами и извещают, в то время как остальные охотники в Гильдию таскаются каждый раз. Видать, что-то серьезное стряслось.

— Я устал, Альв! — простонал Хес, бессильно опускаясь на низкий табурет. — Уже полгода без отдыха, все на трактах! И одни Твари, видеть их паскудные рожи уже не могу! — он запустил пятерню в волосы, и без того растрепанные.

Кузнец изумленно посмотрел на друга. Тот никогда не говорил о собственном состоянии, никогда не жаловался, даже когда два месяца назад полутрупом приполз с широкой рваной раной. Истекающий кровью, он умудрялся костерить, на чем свет стоит, проклятых Тварей и лекаря, которому, по его мнению, надо было только коновалом и работать.

— Если это Инквизиция воду мутит, клянусь Бездной, я их всех перережу к Темному! — прошипел охотник.

— Придержи язык, — посоветовал Альв. — Не приведи Боги, услышит Темный клятву, как выкручиваться будешь?

Хес фыркнул себе под нос что-то неразборчивое, подхватил мешочек из плотной кожи с метательными звездами и направился к выходу.

— Что с рукой-то? — запоздало вскинулся кузнец, только сейчас заметив, что друг бережет правую руку.

— Слуа задели, — охотник обернулся у порога. — До встречи, Альв. И спасибо.

— Удачи тебе, друг, — тихо произнес кузнец, глядя на закрывшуюся за Хесом дверь.

Сборы у охотника не заняли много времени. Аккуратно прикрепив ножны с дисками на пояс, Хес надел перевязь с мечом, удобно устроил по специальным кожаным кармашкам, нашитым по всей одежде, звезды; немного подумав, сунул за голенища сапог ножи, подхватил чересседельные сумки и, попрощавшись с искренне огорчившейся экономкой, направился в конюшню.

Жеребец, почуяв хозяина, сначала радостно заржал, а потом, словно его подменили, резко дернулся в сторону, испуганно кося глазами, хрипя и роняя с губ пену.

Хес расстроенно посмотрел на животное, ласково поглаживая по нежному храпу и тихо шепча успокаивающие слова.

— Опять… Всего две седмицы… Проклятье, мне так скоро каждый день новую лошадь покупать придется, — пробормотал он, выводя коня.

Легко вскочил на приплясывающего на месте палевого и, сдерживая его, направился прочь из города.




Глава II


Город Альфонзул, в котором обосновалась Гильдия Охотников, поражал своей монументальностью. Мощные крепостные стены, способные выдержать не один прямой удар баллист и стенобитных орудий; огромные массивные ворота, обитые железными с вкраплениями серебра полосами; ров, огромным кольцом окружающий словно ощетинившийся и готовый к войне город.

Альфонзул стоял на самой границе между людскими королевствами и Темными землями — обиталищем Благих и Неблагих фейри, откуда непрестанно лезла различная нежить. Там постоянно гремели войны между враждующими фракциями духов, и человек, забредший туда, был обречен. Впрочем, на территорию людей Высшие фейри практически не претендовали, лишь иногда нарушая границу ради собственного удовольствия, что оборачивалось огромными человеческими потерями. Поэтому охотники обосновались здесь, являясь первой и фактически последней линией обороны на пути у обитателей иного мира.

Хес въехал в Западные ворота, куда его, в отличие от обычных людей, мгновенно пропустили. Всех охотников стража знала в лицо и не смела чинить препятствий на въезде. Здание Гильдии находилось в самом центре города. Мужчина, ненавидящий людские толпы, успел дойти до состояния кипения, прежде чем добрался до Цитадели.

Во дворе, окруженном высокой стеной, его встретили шепотки, восхищенные, завистливые, порой — ненавидящие взгляды. Равнодушно кивая приветствующим его охотникам, Хес отвел нервничающего жеребца в конюшню и прямиком направился к главе Десебелу.

Господин Десебел, кряжистый мужчина лет пятидесяти, несмотря на свой возраст, был все еще силен и быстр. В свое время он успел прославиться как один из самых успешных и удачливых охотников Гильдии и, когда предыдущий Мастер отошел от дел, был избран на пост главы, отличаясь способностью подобрать ключик к самому упрямому сердцу своих подчиненных.

Вот и сейчас он лишь тоскливо вздохнул, когда его лучший охотник без стука, с грохотом распахнул дверь, заходя в кабинет.

— Здравствуй, Хес, — Мастер протянул руку для приветствия. — Рад тебя видеть.

— Сомневаюсь в правдивости твоих слов, — скривился молодой мужчина, но руку пожал. — Давай сразу к делу — знаешь же, что я терпеть не могу этот город.

Глава Десебел неодобрительно покачал головой, осуждая резкость охотника.

— Я слушаю, — напомнил Хес, развалившись в кресле и нервно постукивая ногой.

— Два разведывательных отряда наткнулись на довольно странное место, — неспешно начал Мастер, садясь за стол и сжимая руки в замок. — В двух седмицах пути отсюда, вдоль границы. Однако то, что они обнаружили, находится на нашей территории. Небольшое слепое пятно на местности. Скорее всего, какой-то барьер, искажающий пространство.

Хес нахмурился. Он прекрасно знал, что подобные вещи могли проделывать только Высшие фейри, что грозило серьезными неприятностями.

— Я посылал туда людей, — голос главы понизился. — В общей мере тридцать пять человек. Вернулись только двое, но рассудки у них помутились. Они ничего не помнят, только постоянно воют и мечутся, боясь темноты.

— Из этого барьера что-нибудь лезет? — деловито спросил охотник. — Или кого-то туда утаскивали?

— Нет, — пожал плечами Десебел.

— Тогда, может, стоит оставить его в покое? Или у тебя неограниченное количество людей? Рекрутов не успевают готовить — Твари в последнее время как с цепи сорвались, количество охотников стремительно сокращается. А бросать в бой новичков, которые едва ноглла от аванка отличат — несколько нечеловечно, не находишь? — Хес недовольно искривил губы.

— Дело не только в этом, — глава прищурился, в глазах промелькнуло раздражение. — На нас насело Святое Братство.

— Так я и знал, что без этих рясочников не обошлось! — воскликнул охотник, раздраженно ударив сжатым кулаком по крепкому подлокотнику. — В чем они нас обвиняют на этот раз?

— В использовании запретного искусства, — Десебел презрительно поморщился. — Таскаются за ребятами, как приклеенные — среди охотников уже зреет недовольство. Два дня назад Дорас сцепился с одним из Инквизиторов, когда тот попытался конфисковать якобы зачарованное оружие. Шуму было столько, что полгорода сбежалось. И теперь священники вообще не собираются оставлять нас в покое.

Хес хмыкнул. Дорас был известным драчуном и задирой, не спускавшим оскорбления никому, можно поспорить, что и против Темного бы пошел, дай тот только повод. Что уж говорить о посягательстве на оружие, для каждого охотника считавшегося продолжением их самих.

История вражды Гильдии Охотников и Святого Ордена уходит корнями к самому началу новой Эры, к моменту прихода в этот мир Аенеаса как Наместника Семерых. После разрушительной войны с волшебным народом, последствия которой давали о себе знать на протяжении еще двух сотен лет, на землях людей, активно создающих собственное королевство, молодое, сильное, освобожденное от влияния фейри, стали появляться Твари. Странные существа, не имеющие ничего общего с изгнанными с ныне принадлежащей людям земли волшебными существами и духами природы. Жуткие, кровожадные, невероятно сильные и умные, они легко уничтожали посланных на их поимку братьев Ордена — Святая Сила не действовала на порождений Темного. Именно тогда и появились первые охотники, в первый же год успешной работы создавшие Вольницу — в стремительно разрастающуюся Гильдию стекались воины и наемники со всего королевства. Платили воспрявшие духом градоправители, да и простой люд, очень хорошо, потому что в случае неуплаты или надежд, возложенных на помощь от Святого Ордена, от деревень и городов, брошенных охотниками на растерзание Тварям, не оставалось ничего, кроме могильного холода и пустых строений, тоскливо взирающих провалами окон-глазниц.

Святой Орден почувствовал, что стремительно теряет былую власть над умами людей, и здорово обозлился на конкурентов. Посыпались обвинения в колдовстве, в использовании зачарованного оружия, в сговорах с фейри и духами природы. Нельзя сказать, что они были так уж неправы — иногда охотники не гнушались и «греховными» способами усилить оружие или дать себе и своим товарищам по связке больше шансов на выживание. С духами природы, которые не вредили людям или их вмешательство в жизнь человека ограничивалось шутками, пусть и злыми, в конфронтацию не вступали, предпочитая разрешать подобные конфликты мирным путем — и вашим, и нашим. С Высшими фейри почти не сталкивались — верхушка волшебного народа редко снисходила до людей, поэтому особых проблем с ними не было. Но никогда охотники не позволяли себе отпустить на свободу существо, которое может принести кому-нибудь вред.

Однако Святой Орден не унимался, и конфликт начал перерастать в серьезную угрозу для стабильности королевства, особенно после того, как король, напуганный начавшимся противостоянием, издал указ о невмешательстве Ордена в дела Гильдии. Священники озлились еще больше, и закончилось все плачевно: в Праздник Урожая в Альфонзуле показательно сожгли одного из ветеранов Гильдии — Кайела, теперь известного под именем Душегубец. Его, не раз провоцировавшего конфликты с орденцами из-за обвинений в колдовстве и попытках спасти невинных людей от плахи или костра, повязали в таверне, зная, что товарищей по связке рядом нет, и сразу же потащили на эшафот.

Основная проблема заключалась в том, что Кайел действительно обладал даром. Пусть не самым сильным, неразвитым, потому что избрал путь меча и стали, но все же он вполне мог направить свою жизненную энергию в нужное русло. А как известно, в момент смерти сила возрастает во много раз, подпитанная уходящей из тела жизнью. И в момент сожжения город получил сильнейшую темную душу, одержимую жаждой мести.

Душегубца не смог остановить никто. Ни охотники, которые не сильно-то стремились, а некоторые даже порывались помочь уже мертвому товарищу совершить правосудие, ни перепуганные священники, оказавшиеся абсолютно беспомощными перед мстительным духом, на которого, как ни удивительно, не действовала Святая Сила. Всего за одну ночь было вырезано все представительство Святого Ордена в Альфонзуле. Бывалые охотники, наутро решившиеся зайти в здание, которое всего несколько часов назад содрогалось от диких криков ужаса и боли, выскакивали оттуда с перекошенными лицами и бросались к ближайшим кустам: повидали они всякого, но такого не ожидал никто. Тела находили в неестественно изломанных позах, выпотрошенные, с растянутыми поперек коридоров внутренностями; некоторые болтались на потолочных балках, удавленные собственными кишками; сгустки крови багровели на полу, стенах и даже потолке, а Инквизитора, отдавшего приказ вопреки воле короля, обнаружили в собственной келье, распятого на стене — по перекошенному лицу, выпученным глазам и намотанным вокруг туловища внутренностям самые стойкие из охотников сделали вывод, что мучился он долго.

Кайел же исчез сам. До сих пор никто не знает, навсегда ли Альфонзул избавился от темной души, или же мертвый охотник до сих пор защищает своих товарищей от посягательств со стороны Святого Ордена.

Но священники после этого происшествия надолго притихли, не решаясь более трогать Гильдию, и в самом городе Инквизиторы появлялись очень редко и то проездом, так что охотники заняли в Альфонзуле прочную позицию.

А теперь, словно забыв о былом, орденцы вновь взялись за старое.

— Но больше всего, — продолжил Мастер, — их интересуешь ты, Хес.

— Будь они прокляты, — охотник насторожился и сжал кулаки. Обожженная рука отозвалась дергающей болью. — Что им надо?

— Ты — одиночка. То, что ты не только жив, но и продолжаешь успешно выполнять задания, приводит их, равно как и нас, в замешательство. Они почти утвердились во мнении, что ты колдун. А ты сам знаешь, чем тебе это грозит.

— Меня это мало волнует, — бросил Хес.

— Зато это волнует меня, — тон главы изменился, став угрожающим. — Я не хочу терять лучшего охотника из-за нелепых обвинений. Собери связку, Хес.

— Нет, — категорично ответил охотник, оскалившись. — Когда я один на охоте, то я и отвечаю только за себя, мне нет нужды присматривать за неуклюжими неумехами, которых в этой Гильдии большинство.

— Ты упрям, как толпа цвергов, — устало произнес Мастер. Впрочем, он и не ожидал, что упертый парень согласится. — Тебе задание.

— Весь во внимании, — успокоился Хес, поняв, что неприятная тема исчерпана.

— Тот барьер. Его надо проверить и выяснить, что же все-таки он из себя представляет.

— В чем подвох? — осведомился охотник. — Если бы это было все, то об этом можно было просто сообщить в письме, а не заставлять меня ехать сюда, тем более тогда, когда тут постоянно рыскают жаждущие моего общества Инквизиторы.

Глава Десебел внимательно посмотрел на сидящего перед ним мужчину. Лучший охотник, легенда не только среди молодежи, но и среди бывалых охотников. Человек, способный один на один разобраться с баргестом. Неудивительно, что Инквизиторы так интересуются им.

— Святое Братство, — коротко сказал глава. — Они требуют, чтобы ты взял с собой одного из них.

— Что?! — взревел Хес и ударил кулаком по столу. — Это исключено!

— Тогда… — Мастер достал какой-то лист. — Это приказ от Настоятеля Братства. Здесь обвинение в колдовстве, право на арест, заверенное королевской печатью. Я подозреваю, что Грайден Третий понятия не имеет, что под такой гнусной бумагой стоит его личный знак — кто-то из верхушки явно стелется под святош и каким-то образом протаскивает подобные приказы. Но пока я буду пытаться это доказать — они доберутся до тебя. Им разрешено уничтожить тебя, если ты будешь сопротивляться.

Говорил он глухо и нехотя. Подняв глаза, посмотрел на охотника. Тот стоял бледный как мел, только кажущиеся сейчас серебряными глаза сверкали в бессильной злобе. Десебел запнулся — в знакомом взгляде он увидел то, чего никогда прежде не замечал в этом человеке — загнанность, неверие и тоскливую обреченность, словно Хес уже однажды проходил через что-то подобное.

— Когда-нибудь мироздание покарает этих ублюдков. И я по мере своих сил поспособствую этому, — яростно прошипел он, и дрожь пробрала Мастера Десебела, потому что в голосе его проскользнуло нечто, что заставило сердце бывалого воина сжаться от страха.

Охотник резко развернулся и пошел к двери.

— Подожди, — окликнул его глава. — Я считаю, что это должно быть у тебя.

На стол, глухо звякнув, упало золотое массивное кольцо. На алом камне красовался оттиск герба Гильдии и личный знак охотника — пикирующий сокол.

Хес словно споткнулся. Неверящим взглядом посмотрел на блестящее украшение и тихо спросил:

— Когда?

— Пять дней назад. Баггейн, — Десебел молча смотрел на Хеса, чей потухший взгляд был прикован к кольцу.

Мужчина медленно подошел и взял его в руки, проведя пальцем по холодному ободку. Сжал в кулаке и быстро вышел, вопреки обыкновению аккуратно притворив за собой дверь.

* * *


Был уже поздний вечер, но жизнь в городе и не думала затихать. По хорошо освещенным улицам неторопливо прогуливались целомудренные парочки, чтобы, дойдя до достаточно темной подворотни, уже заняться, наконец, друг другом; девицы легкого поведения хватали мужчин за рукава и, переругиваясь, наперебой предлагали себя; охотники, вернувшиеся с рейдов, благосклонно подхватывали шлюшек за талии, и вся компания, весело хохоча, отправлялась в ближайший трактир.

Хес сидел в одиночестве в одном из самых популярных у охотников заведении, которое носило претенциозное название «Приют Охотника» — аккуратное двухэтажное здание с просторным залом, в котором стояли круглые столы из темного дерева, потрескавшиеся от времени, но накрытые белыми скатертями; миловидные разносчицы, застенчиво улыбающиеся подмигивающим им мужчинам, ловко лавировали в узких проходах. Вокруг весело шумели, пили и переговаривались товарищи по гильдии, но мужчина, сидящий за крайним столиком, в самом углу, едва ли замечал этот шум.

Взгляд светлых глаз был тяжел и мрачен. Хес бездумно вертел в руках кольцо с пикирующим соколом и неподвижно смотрел в пустоту. Рядом стояла кружка, далеко не первая, крепкого эля. Охотники изредка сочувственно косились на парня, но никто не рискнул к нему подойти.

Ролло считался наставником Хеса, хотя молодого охотника не нужно было ничему учить: как выяснилось сразу после прибытия черноволосого парня в Гильдию, тот прекрасно управлялся как с мечом, так и со стрелковым оружием. Кроме того, техника, которую он использовал в схватках, была не знакома никому их охотников, но показала себя исключительно эффективной в бою с Тварями. Охотники были уверены, что двое товарищей, за короткое время ставших близкими друзьями, будут собирать связку, и каждый из еще не примкнувших к командирам охотников бдительно караулил этот момент — сражаться бок о бок с такими воинами хотелось каждому. Однако Ролло и Хес, частенько выезжающие на задания вдвоем, не торопились увеличивать число сотоварищей до положенного пяти.

Негромко хлопнула дверь. В помещение вошел мужчина в рясе — суровое лицо, проницательные, глубоко посаженные глаза, руки, грубые, мозолистые, явно привыкшие не только к молитвам, но и к оружию, — сопровождаемый невысоким, худощавым рыжим пареньком с озорными голубыми глазами — совсем еще мальчишка, голенастый, немного сутулый, похожий на нахохлившегося вороненка. Присутствующие негромко, но достаточно явственно выразили свое недовольство, несколько охотников весьма недружелюбно и многообещающе взглянули на орденцев, однако Инквизитор со спутником, проигнорировав всеобщее настроение, решительно направился к одиноко сидящему Хесу.

— Добрый вечер, господин Хеспер, — негромко поздоровался он.

Мужчина несколько мгновений молчал, не двигаясь, застыв, словно изваяние, потом медленно поднял на него взгляд. В стальных глазах тлели искорки ненависти, с каждой секундой разгоравшиеся все больше.

— Чего тебе, ублюдок? — тихо спросил он.

В наступившей тишине эти слова были подобны грому. Охотники могли соперничать со святыми братьями, могли ненавидеть их или презирать, но редко кто позволял себе открыто оскорблять Инквизиторов — это могло вылиться в нешуточный конфликт. Рыжий паренек аж задохнулся от возмущения, вскинулся и гневно спросил:

— Как ты смеешь так разговаривать с магистром Гайюсом?

— Заткни пасть, сопляк, — все так же, не повышая голоса, произнес Хес.

Поднял голову и, глядя на Инквизитора в упор, прорычал:

— Кто из вас, паскуд, был с ним, когда он пошел на баггейна?

Брови Инквизитора удивленно приподнялись. Он был в курсе недавно произошедшего и сразу понял, о чем говорит охотник. Недалеко от крохотного городка, носящего громкое название Стоящий-на-Перепутье, объявился баггейн — опасное существо, с которым немногим было под силу справиться. Свободных связок охотников было всего две, но одна находилась недалеко от столицы, и оборотень успел бы сожрать полгорода, пока бы они добрались до места происшествия, а вторая связка состояла из неопытных молодых охотников, и магистр Десебел запретил браться за истребление этой твари. В Гильдии находился только Ролло, по причине недавнего ранения отсиживающийся в крепости и страдающий от безделья, который ждал запропастившегося Хеса. Бывалый охотник впервые переоценил свои силы — слишком он привык к тому, что его спину прикрывает такой боец, как возвращающийся с очередного рейда черноволосый мужчина. Святое братство, заинтересованное в уничтожении баггейна, послало за самоуверенным охотником одного из своих. Инквизитор вернулся обратно один и привез, кроме известия о смерти, еще и перстень, ранее принадлежавший Ролло, а теперь лежащий на столе перед Хесом.

— Удивлен? — голос Хеса звучал хрипло. — Да, я знаю, что вы постоянно следили за ним, как за моим лучшим другом, и что один из вас сопровождал его к той Твари. Почему вы своей проклятой «святой силой» не защитили его?! Посчитали, что он этого не достоин?!

Последние слова он с ненавистью выплюнул в лицо молча стоящему священнику.

Охотник, глядя в невозмутимое лицо, расхохотался:

— А теперь решили оказать мне честь сгореть на святом костре? Что же будет с вами, когда мы, истребленные когтями Тварей и вашими виселицами, просто исчезнем? Пока мы дохнем, как псы, защищая ваш покой, вы охотитесь на нас, как на Порождений Тьмы!

Такой яростью горели его глаза, и такая неистовая злоба клокотала в низком голосе, что Инквизитор попятился. Хес, словно зверь, почуявший слабину и страх, метнулся вперед, перевернул стол, отшвыривая его на подскочивших со стульев охотников, с шелестом вытянул клинок из ножен, и отточенная сталь уперлась священнику в горло.

Охотники подорвались с мест, бросаясь к озверевшему собрату. Сразу двое повисли на руках мужчины, но практически сразу были отброшены, словно щенки. Рыжий мальчишка кинулся на защиту своего Наставника, но жестокий удар локтем в лицо заставил его отшатнуться назад, падая навзничь. Он завозился, прижал руки к лицу, а между пальцев заструилась кровь из разбитых губ и не иначе как сломанного носа.

— Твоя душа, Гайюс… — почти ласково прошипел охотник. — Твоя душа более мерзкая, чем все те Твари, что встречались мне. Она черная, словно деготь, и столь безнадежно погрязла в грехах, что ни один из Семерых не заступится за тебя перед Судом! Разве такой, как ты, имеет право карать?

Он отодвинулся от посеревшего Инквизитора, так и не решившегося по неизвестной причине даже слова сказать своему разъяренному противнику, и, отстранив испуганных таким оборотом дел охотников, медленно направился к выходу:

— Святое Братство отживает свой срок, Гайюс. Ваши Боги уже давно покинули этот мир. Попомни мои слова.

* * *


Мрачный Хес, пытаясь унять гудящую головную боль, седлал хрипящего и вырывающегося жеребца.

Утро не задалось с самого начала. Только начало светать, как в его комнату влетел разъяренный мастер Десебел и устроил светопреставление, разве только не набросившись на него с кулаками за вчерашнюю выходку, сильно усложнившую и без того непростые отношения между Гильдией Охотников и Святым Братством.

Хес отворачивался, накрывался одеялом с головой и невежливо посылал взбешенного главу Гильдии к Темному, но Десебел продолжал бушевать, призывая всевозможные кары на голову проклятого охотника. До тех самых пор, пока Хес, щурясь от режущего глаза света и придерживая голову, дабы она не развалилась на две половинки, не встал с кровати и клятвенно не пообещал, что сейчас же исчезнет из города.

И теперь эта проклятая лошадь. Хесу надоело терпеть дурного коня, и он со всей силы вытянул его по храпу хворостиной. Животное завопило от боли, но присмирело, с ужасом косясь на хозяина.

— Как вы с боевым другом-то обращаетесь, — раздался возмущенный голос сбоку.

Охотник развернулся, сжимая кулаки. Рядом, держа под уздцы смирного гнедого мерина, стоял давешний рыжий паренек, с затаенной злобой глядя на Хеса. На лице багровел кровоподтек, а губы были растрескавшимися — последствия жестокого удара в лицо.

— Чего тебе надо? — буркнул мужчина, отворачиваясь.

— Я с вами поеду, — по голосу парнишки было понятно, что его, равно как и охотника, данная перспектива в восторг не приводила, да и вчерашнего простить охотнику долговязый юнец явно не мог.

— Темный, за что мне это все? — взмолился отчаявшийся Хес. — Сопля, ты хоть раз в жизни меч в руках держал?

Рыжий насупился и, вскинув острый подбородок, сверкнул голубыми глазами:

— Истинному служителю Семерых не нужна презренная сталь! Я усмиряю Порождения Ночи святой Силой, данной мне свыше!

Хес расхохотался:

— Ты хоть до послушника-то дорос, мальчишка?

— Дорос, — буркнул съежившийся юноша, злобно посверкивая глазами.

— Как звать? — более дружелюбно поинтересовался охотник, сладив с упрямым жеребцом и легко взлетая в седло.

— Исэйас, — мальчишка гордо задрал голову и неловко забрался на гнедого.

Хес, косо поглядев на неуклюжие движения непрошенного спутника, тяжко вздохнул и пришпорил палевого, покидая Альфонзул. Паренек, не слишком уверенно державшийся в седле, упрямо сжал зубы и последовал за своим спутником.

— Что ты пыхтишь, как медведь после спячки? — раздраженно рявкнул охотник, когда ему надоело выслушивать печальные вздохи и постанывания Исэйаса.

Солнце медленно клонилось к закату. В пути они были совсем ничего, по меркам охотника, — часов девять, не больше. За это время они останавливались всего один раз, чтобы дать лошадям передохнуть, да и самим перекусить не мешало. Хес знал, что через четверть часа возле леса будет небольшой постоялый двор, в котором можно остановиться на ночь. Да и с жеребцом, совершенно переставшим воспринимать хозяина как дружелюбное ему существо, надо было что-то делать.

Мальчишка на вопрос промолчал, лишь страдальчески поморщился, ерзая в седле.

— Задницу отбил, что ли, герой? — осведомился Хес, сдерживая усмешку.

Исэйас возмущенно посмотрел на теперь уже хохочущего в голос охотника и что-то прошипел, мстительно косясь на спутника, чем вызвал лишь новый взрыв смеха.

На постоялом дворе Хес наблюдал за мальчишкой: движения были неловкими, неуклюжими. Когда он передавал поводья подскочившему конюху, охотник бросил взгляд на его руки. Изнеженные, не державшие ничего тяжелее пера. Трудно с ним будет.

Во время ужина мальчишка не проронил ни слова, хотя по его глазам было видно, что на языке у послушника крутится целая сотня вопросов, но не понаслышке зная тяжелый нрав охотника, он предпочитал молчать и сверлить осоловевшим взглядом столешницу.

— Иди, ложись, — Хес за шкирку поднял из-за стола клюющего носом паренька.

— А ты куда? — вскинулся тот, сонно моргая глазами.

— Пойду, осмотрюсь, не водятся ли здесь какие Твари, которых ты потом изгонишь, — насмешливо ответил охотник, накидывая плащ.

Мальчишка побледнел, но упрямо заявил:

— Я с тобой!

— А я сказал — спать, — нахмурился Хес.

— Нет! Мне магистр… сказал… — съежился под испепеляющим взглядом мужчины юнец.

Хес, не слушая возражений, схватил Исэйаса за руку, отвел в отведенную ему комнату, резким толчком в грудь заставив того повалиться на кровать.

— Выйдешь — прирежу, — спокойным тоном сказал он, незаметно для мальчишки складывая пальцы в знак.

Исэйас закрыл ставшие тяжелыми веки и, спустя секунду, мирно засопел, отвернувшись к стенке.

Хес вышел за ворота притихшего постоялого двора и быстро направился к лесу, темной полосой видневшемуся невдалеке.

Не доходя до него пары сотен метров, остановился. Запрокинул голову, всматриваясь в мигающие точки звезд; глубоко вздохнул, с затаенной тоской чувствуя окружающую его ночь. Потом мотнул головой, отгоняя наваждение, прикрыл глаза цвета расплавленного серебра, мягко замерцавшие во тьме, и чуть слышно выдохнул слова.

— Приветствую тебя, Ловец Душ, — шелестом ветра в траве пронесся женский голос.

— Приветствую тебя, Благая, — тихо ответил Хес.

Перед ним, свиваясь из струй воздуха, возникла фигура невыразимо прекрасной в лунном свете нагой девушки.

— Что привело тебя ко мне в столь тяжкое время? — сильфида медленно приблизилась к неподвижно стоящему мужчине.

— Простая, — Хес слегка улыбнулся нечеловечески красивой женщине, которая ласковым дуновением ветра дотронулась до его щеки. — Мне нужен мой рабикан.

— А как же простые лошади? — в нежном голосе сильфы проступило удивление.

Охотник только развел руками. Фейри нахмурилась.

— Ты слабеешь, Ловец, — ее прозрачные глаза пристально изучали замершего в шаге от нее мужчину. — Почему ты сжигаешь себя ради людей?

Хес промолчал, прикрывая мерцающие глаза:

— Ты выполнишь мою просьбу?

— Ты помнишь плату, молодой господин? — сильфа отстранилась.

— Да, помню. Может, еще и коня заберете? Жалко животину вот так просто оставлять.

— Конечно, — мягко улыбнулась дух воздуха.

Охотник закатал рукав рубашки, вытащил нож и полоснул по запястью. Из пореза заструилась густая, серебряная в свете луны, кровь.

Сильфа подставила сложенные руки под струю — и капли крови у нее на ладонях перекатывались, блестя появляющимися гранями и превращаясь в темные рубиновые камни.

Она вновь улыбнулась и рассыпалась потоками ветра. На ее месте закружился темный вихрь, уплотняясь и приобретая форму. Мгновение спустя в протянутую руку Хеса ласково ткнулся огромный вороной жеребец с золотыми глазами.

— Ну, здравствуй, Силест, — мужчина прижался к могучей шее, вдыхая исходивший от ветряного духа запах свежей травы и легкого бриза.

* * *


— Вот это да, — восхищенно крутился вокруг жеребца, косившего желтым глазом на назойливого человека, Исэйас. — Господин охотник, где ты его взяли?

— Обменял на палевого, — Хесу надоели глупые вопросы мальчишки, и он жестом велел тому отойти от лошади.

— Быть такого не может! — возмутился юнец, топнув ногой. — Тот был просто клячей по сравнению с этим твоим Силестом!

— Значит, я ограбил умалишенного, — раздраженно отозвался охотник, прикрепляя чересседельные сумки.

— Или… — Исэйас сверкнул глазами. — Может, ты колдовал?

Это было последней каплей. Хес мгновенно оказался рядом с парнишкой.

— Ты, инквизиторский выродок, — прошипел он, хватая юношу за грудки и рывком притягивая к себе. — Еще одно подобное предположение, и я утоплю тебя в ближайшей канаве.

— Магистр Гайюс тебе этого не простит! — злобно выкрикнул мальчишка, неловко шлепаясь в пыль, отброшенный крепкой рукой.

— Не смеши меня, — равнодушно бросил охотник, разворачиваясь. — Ты думаешь, он выбрал тебя потому, что ты какой-то особенно выдающийся? Да своей неуклюжестью и неумением, мальчишка! Он отправил тебя со мной только потому, что ты не сможешь выжить даже рядом с охотником. И, когда я вернусь один, он с полным правом, заручившись поддержкой негодующих идиотов вроде тебя, отправит меня на виселицу или на костер. Он ждет, что ты его не подведешь и сдохнешь в этом походе.

С каждым словом лицо Исэйаса все больше бледнело, губы задрожали, на глаза навернулись слезы, которые он тщетно пытался сдержать.

— Ты лжешь! — в бессильной ярости закричал юнец.

— Если слепец чего-то не видит, то это не значит, что этого не существует, — пожал плечами Хес, вскакивая на коня и молча выезжая со двора.

Всхлипывающий мальчишка так и остался сидеть в пыли, размазывая по лицу злые слезы.

Через четверть часа охотник услышал глухой топот позади себя, и Исэйас молча пристроился рядом, отставая на полкорпуса. Хес не оборачивался, но слышал, как тот тихо шмыгает носом и прячет от него красные, опухшие от слез глаза.

До следующего утра, даже на привале, они не перемолвились ни единым словом. Мальчишка упрямо отводил взгляд, в котором то и дело проскакивали искорки злобы, и что-то бормотал себе под нос. Впрочем, Хесу было все равно. Юнец был слеп, он не замечал очевидного, вернее, просто не хотел этого видеть. Проклятые Инквизиторы хорошо умели замутить рассудок своим послушникам.

Охотник искоса наблюдал за ним. В какой-то момент ему стало даже немного жаль юного мальчишку, которым пожертвовали ради сомнительной цели, но он быстро отогнал эти мысли прочь. Избравшие такой путь, что разворачивался перед ним, видят слишком много боли, смертей и несчастий. Если пропускать через собственную душу каждые страдания, то в здравом уме ходить недолго останется. Он видел нескольких охотников, которые не смогли стать достаточно жестокими, чтобы продолжать жить в их мире. Один из них повесился у себя в комнате в Гильдии; другой бросился на защиту любопытной девчонки, решившей подглядеть за сражением с какой-то Тварью — его не смогли спасти даже товарищи по связке; третий до сих пор находился в приюте для блажных.

Исэйас ворочался до поздней ночи, раздражая охотника. Когда Хес уже подумывал снова применить знак Быстрого Сна, мальчишка наконец-то затих и задышал ровно. Мужчина даже не стал ему говорить о том, что обычно, путешествуя рядом с Границей, да и не только, стоит выставлять караулы. В который раз поразившись наивности юнца, он поднялся, несколькими пассами поставил сигнальный контур и тихо лег обратно, спокойно закрывая глаза.

Дорога узкой змеей вилась через лес. Столетние стволы гигантских деревьев соседствовали рядом с совсем молодой порослью, радостно шелестевшей на чуть заметном ветерке. По сторонам дороги в густых зарослях изредка мелькали озорные глазки-бусинки небольших зверьков, бесстрашно выглядывающих из-за склонившихся веток.

Хес ехал молча, прикрыв глаза и всем своим существом ощущая окружающую его силу. Спокойную, неторопливую, чистую, сознающую свою мощь. Он мог себе позволить не следить за дорогой, полностью погрузившись в свои чувства: ветряный дух, принявший облик жеребца, бережно нес хозяина, ловко переступая через протянувшиеся по дороге корни деревьев.

Сзади раздался стук, испуганный вскрик и шум падения. Охотник, вынырнув из блаженной дремы, резко обернулся.

Мальчишка с самого утра пытался делать, видимо, путевые заметки на сшитом в некое подобие книги пергаменте. Пока они не въехали в лес, у него даже что-то путное и выходило. После того, как они углубились в чащу, Исэйас, не желающий прерывать свое занятие, стал постоянной головной болью. Так как, увлекшись, он не следил за своим мерином, тот посчитал своим долгом спотыкаться о каждый камешек. Естественно, не ожидающий подобного мальчишка ронял листы, упускал чернильницу, заляпав кляксами не только свои записи, но и самого себя, а заодно и коварного гнедого, который, по мнению Хеса, спотыкался специально. Этот отрезок пути превратился в аттракцион из разряда «Подними меня». Юнец скакал то вверх, на коня, то вниз — за упавшими вещами.

Хесу это порядком надоело. И, когда в очередной раз Исэйас, виновато глянув на охотника, соскочил за упавшей книгой, он поинтересовался:

— А что, до привала это потерпеть не может? Мы двигаемся слишком медленно. Так и за луну не доберемся до места.

По лицу спутника стало понятно, что он и за год не хочет туда добираться, а желательно и за всю жизнь не видеть места назначения. Но паренек ответил:

— Забуду, пока едем, — голос был глух, но не зол.

— Такая плохая память, или мысли такие великие, что больше одной в голове не умещаются? — ехидно спросил Хес.

Мальчишка покраснел и поспешно спрятал письменные принадлежности в сумку.

— За что так магию ненавидишь? — спросил через некоторое время охотник.

— Потому что мерзкое колдовство есть происки Темного! — Исэйас вскинул голову, подозрительно косясь на спутника.

— Я не просил цитировать мне учебники и проповеди, — скривился Хес. — И говорил я не о колдовстве, а о магии. Разницу-то чуешь?

Судя по упертости во взгляде, мальчишка считал все это дело равнозначным.

Охотник вздохнул и начал объяснять:

— Наведение порчи, болезней, вызов низших духов — вот это колдовство. А вот то, чем обладают Высшие фейри и духи природы — магия. Ты же не будешь нападать на духа реки например?

— Как это? — изумился внимательно слушавший мальчишка. — Все они — слуги Темного! И всех надо уничтожать!

— Дурень, — беззлобно ругнулся Хес. — Дух — это средоточие силы определенного места. Уничтожишь духа реки — она в две седмицы пересохнет.

— Но ведь они на людей нападают, — озадаченно посмотрел на него Исэйас.

— В большинстве случаев человек сам виноват в ярости духов, — охотник пожал плечами. — Но всех Благих фейри можно задобрить, например, или попросить у них прощения: и твоя земля не только не оттолкнет тебя, но и рождать станет в несколько раз больше, получив благословление духов.

— А как же Неблагие? — мальчишка даже рот открыл от увлеченности.

— Это Темные духи, враждебные человеку, — Хес внимательно посмотрел на парнишку. — Людей они ненавидят, но нападают в основном только тогда, когда кто-то вторгнется в их мир или оскорбит — тогда пощады точно не жди. С такими мне иногда приходилось сталкиваться.

— Ты сражался с Неблагими фейри? — его авторитет в глазах Исэйаса значительно подрос.

Хес молча кивнул, с содроганием вспомнив хлесткий луч света, разметавший слуа.

— А Твари? Они ведь повсюду на нашей земле, — мальчишка нахмурился.

— Они не имеют отношения ни к Благим фейри, ни к Неблагим, ни к духам природы уж тем более. Иногда бывает, что ими становятся люди, совершившие злодеяния и ставшие чудовищами, но это скорее исключение, чем правило; чаще — сгустки темной Силы, которые смогли приобрести форму, и уничтожить их можно только лишь сталью и серебром. Ваша «святая сила» на них не действует именно потому, что они не являются частью нашего мира.

Исэйас задумался, глядя вниз. Все, что ему сейчас говорил охотник, противоречило словам магистров и наставников, что рассказывали послушникам об устройстве мира, распределении сил и назначении каждого человека. С одной стороны, сказанное Хесом не несло в себе противоречивой информации, было слаженно и гладко, но просто так поверить словам человека, подозревающегося в колдовстве, Исэйас не мог. Хотя, как ни удивительно, ему очень хотелось. Потому что тогда этот мир представал совсем в ином свете — в нем не было места обреченности, ведь в этом случае человек сам выбирал свою судьбу: быть ли врагом мироустройству, или же уметь держаться в потоке жизни, не принося в свой дом беду.

— Скажи, ты боишься духов? — лукаво посверкивая глазами, полюбопытствовал Хес.

— Нет! — мальчишка гордо вздернул голову.

— Тогда ты, я надеюсь, не против, что один из них у тебя на правом плече, — невозмутимо улыбнулся охотник.

Исэйас повернул голову, встретился с поблескивающими глазками лесного духа, завопил, разом растеряв все свои мысли о высоких материях, и кубарем скатился с мерина, напугав несчастное существо.

Оно, пискнув, мгновенно перескочило на круп вороного, пробежалось по ноге Хеса и замерло, вцепившись в густую гриву Силеста.

— А говорил, что не боишься, — со смешком заметил охотник, подставляя ладонь.

Дух с готовностью на нее перебрался, и мальчишка получил возможность получше разглядеть его. Тот был не больше двух дюймов ростом, с большой головой, на которой забавно топорщились черные тоненькие волоски, и с маленьким тельцем, одетым в мох и, кажется, палую листву.

— Это гиллиду, — Хес протянул ладонь к вскарабкавшемуся в который раз за сегодня на мерина пареньку, и дух, помявшись, ловко перескочил на несмело подставленную ладонь Исэйаса. — Они дружелюбны, помогают детям и заплутавшим путникам вернуться домой.

Юнец, открыв рот, зачарованно смотрел на ерзающего в руке лесного духа. Тот что-то пропищал и, закрутившись, исчез, оставив на ладони мальчишки целую горсть красных ягод.

— Ты ему понравился, — хмыкнул охотник.

— А они не ядовитые? — подозрительно принюхался к подарку Исэйас.

— Это брусника, дурья твоя башка, — Хеса откровенно забавляло поведение спутника.

Исэйас помолчал, глядя на ягоды и, отведя глаза, ссыпал половину охотнику. Тот улыбнулся и не стал отказываться.




Глава III


Ванная после трех дней пути и ночевок под открытым небом — просто блаженство. Исэйас полчаса нежился в огромной бочке, пока вода не остыла. С неохотой вылез, чувствуя, как с непривычки ломит суставы, и начал неторопливо переодеваться в чистую одежду.

Невыносимый охотник гнал вперед, да так, что, дай ему волю, без привалов бы вообще оставил. Исэйас недовольно нахмурился при воспоминании о Хесе. Он его, конечно, на дух не выносил, но мужчина оказался не таким уж и плохим, как рассказывал про него магистр Гайюс.

Парень раздраженно дернул завязки штанов. Слова охотника на том постоялом дворе больно ранили его. Он долго спорил сам с собой, но в глубине души уже зрела уверенность в правоте Хеса. И от этого становилось лишь только хуже.

Да, он никогда не держал меча в руках, в отличие от многих претендующих на звание Инквизиторов. Ему гораздо интереснее были сокрытые знания; общество книг он предпочитал ежедневным тренировкам во дворе Обители; он знал очень много, постоянно совершенствовался в искусстве донесения информации до последователей, но никогда не выделялся среди своих собратьев. Он всегда был в тени, изгоем, а главное — из-за чего! Из-за своего мирного нрава! Охотник не так уж и ошибался, говоря, что у Инквизиторов черная душа. Достаточно вспомнить, как послушники издевались над ним, а однажды избили так, что он не мог седмицу подняться на ноги. Не говоря уж о жестокости наставников — телесные наказания широко применялись для ослушавшихся приказов. Но рыжий мальчишка не привык жаловаться: все это он воспринимал как неизбежную часть становления своего характера и душевной крепости и стойкости, присущей истинным служителям Семерых. Отчасти из-за того, что он читал слишком много и не всегда верил на слово старшим братьям, подвергая сомнениям те или иные догматы, он и бывал бит. Вольнодумство никогда не поощрялось в рядах Ордена.

И Исэйас, потерявший надежду на то, что его признают готовым стать Инквизитором и позволят узнать сокровенные знания по применению святой силы, был невероятно счастлив, когда его Наставник пришел и сказал, что ему поручено ответственно задание — проследить за возможным и, конечно, очень опасным колдуном — одним из охотников. Паренек благодарил всех Семерых и кружился по келье, воображая, как удивленные его успехом Наставники радостно примут его в ряды избранных послушников, которым передаются тайные знания; а впоследствии он, конечно, станет одним из самых известных и грозных Инквизиторов, святой силой уничтожающий всякое проявление Тьмы.

Тем больнее была реальность, на которую открыл ему глаза Хес. Жестоким и насмешливым червем впиваясь в душу, она нашептывала Исэйасу, что он — ничтожный, никогда не сможет стать тем, кем он так мечтал быть… А сомнение в правильности выбранного пути уже потихоньку подтачивало юное доверчивое сердце — тот ли путь он избрал, на верную ли дорогу ступил? И не сошел ли он еще тогда, давным-давно, с укатанной тропы в топь, сейчас опасно проваливающуюся под ногами?

Он же видел тогда того духа. Гиллиду. И тот совершенно не выглядел агрессивным или опасным, наоборот. От него исходила какая-то странная, умиротворяющая сила. И эти ягоды, которые оказались очень вкусными… Прочно устоявшийся мир мальчишки трещал по всем швам.

Он спустился вниз. В трактире было малолюдно, что слегка огорчило Исэйаса. Он любил наблюдать за людьми, особенно за путешественниками. Каждый из них выглядел по-своему, за плечами каждого была, несомненно, своя захватывающая история, которая проскальзывала в словах, жестах и привычках незнакомцев.

Исэйас покрутил головой, выискивая спутника. Ну конечно, как же может быть иначе? Самый дальний столик, в самом углу. Вот уж ведь нелюдимый тип. Тут же в памяти паренька всплыли озорная улыбка и по-особенному светящиеся глаза охотника, когда он показывал ему лесного духа. Умеет ведь быть человеком… Зачем так сторониться всех? И агрессивен сверх всякой меры.

Рыжий даже невольно вздрогнул, вспомнив их первую встречу в «Приюте Охотника», когда Хес едва не прирезал его Наставника, магистра Гайюса. Он помнил, как испугался тогда и как недоумевал, почему же такой сильный Инквизитор, как магистр, ничего не противопоставил яростному напору охотника, а только лишь в ужасе глядел на него — может, все дело в том, что Хес говорил правду?

Помотав головой, чтобы разогнать мрачные и крамольные мысли, юноша направился к сидящему охотнику. Тот кивнул головой и придвинул к нему тарелку с едой, такой ароматной, что только сейчас послушник понял, насколько он проголодался.

Около четверти часа за столом царило молчание. Давно поевший Хес спокойно сидел, потягивая пиво и наблюдая за ужинающим мальчишкой.

Исэйас заметил, что взгляд охотника иногда словно обращается в никуда, а правой рукой он вращает знакомый пареньку перстень на левой. Тот самый, из-за которого и разгорелась драка с Инквизитором в том трактире.

Немного помолчав, помявшись, юноша несколько раз набирал воздуха и, наконец решившись, спросил:

— Он был твоим другом?

Хес поднял потяжелевший взгляд на рыжего. Тот втянул голову в плечи, кляня себя за любопытство и ожидая вспышки гнева, но охотник медленно и тихо ответил:

— Не просто другом. Он был частью меня…




…В тот момент он не видел ничего. Чертово тело отказывалось повиноваться, силы утекали, словно вода в песок. Голова кружилась, проклятье жгло душу не хуже огня; в глазах темнело.




Молодой парень около двадцати весен от роду стоял на коленях, тщетно пытаясь подняться. Иссиня-черные волосы, густой волной закрывающие лицо, были в пыли, по ним змеилась струйка первой седины, стремительно расчерчивающей темноту прядей; руки с изящными тонкими пальцами в судороге обхватили плечи…




…Он не видел ее — тварь, что неслышно подошла из-за спины, недоуменно присматриваясь к странному созданию. Потом учуяла человеческий запах: в хищных глазах вспыхнул огонек, она оскалилась…и нанесла страшный удар беззащитной жертве, повергая ее на землю.




…Он не помнил ничего, кроме ослепляющей боли. Боли, впервые испытанной им в полной мере. Истерзанное сознание в последний раз взорвалось искрами и померкло.










— Гляди-ка, и ведь очнулся парень, — послышался обрадованный голос.




Хес попытался открыть глаза, которые тут же немилосердно обожгло яркое полуденное солнце, светившее прямо в окно. Он пошевелился и вздрогнул от острой боли, пронзившей все тело.




— Ты лежи, не двигайся, — говоривший подошел ближе, и Хес сквозь выступившие слезы наконец смог разглядеть его.




Весен на десять старше, высокий, широкоплечий, с сильными загорелыми руками, исчерченными белыми нитками шрамов; серо-зеленые веселые глаза под густыми нахмуренными бровями; белесый шрам, протянувшийся по левой щеке.




— Что ж ты на Границе один, да еще и без оружия, делал-то? — голос был жестким, но в нем проскальзывала теплота. — Никак счеты с жизнью свести вздумал?




— Наоборот, — прохрипел юноша и не узнал собственный голос.




— Ну не суть, — улыбнулся спаситель. — Как звать-то?




— Хеспер Туата Де Дананн, — по привычке отозвался парень, потом, вспомнив, скривился: — Теперь просто Хеспер.




Мужчина прищурился, потом понимающе кивнул и тоже представился:




— Ролло, я из Гильдии охотников.










— Смотри, какая задница! — восхитился Ролло, опасно отклонившись на стуле и разглядывая округлости молоденькой разносчицы.




Когда девушка пробегала обратно, он не удержался и ущипнул ее, за что получил кокетливо-гневный взгляд и расплылся в улыбке.




Хес скучающе наблюдал за разворачивающейся сценой. Друг, все еще широко улыбаясь, повернулся к нему:




— Как тебе, а?




Охотник помотал головой.




— Ты как всегда, — недовольно скривился Ролло. — Я тебя ни разу с девкой не видел.




Потом до него словно что-то дошло, и он в изумлении уставился на друга. Хес поймал его взгляд и расхохотался.




— Это не то, что ты подумал, — хихикая, сказал он. — Ты гуараггед аннон когда-нибудь встречал?




— Видел один раз издалека, — мечтательно произнес Ролло, закатывая глаза. — Хотел поближе подойти, да спугнул. Ох и девки же!




— Не девки, а водные духи, — улыбнулся охотник.




— Так людей, особенно мужчин, не жалуют ведь, — друг огорченно вздохнул.




— Это смотря как попросить, — хитро сощурился Хес.




— Погоди, так ты…? — изумился Ролло, хватая парня за грудки. — Неужели уговорил?!




Хес только хохотал, глядя на друга:




— Теперь ты понимаешь, почему меня мало интересуют человеческие красавицы?




Охотник рассказывал все это глухо, глядя перед собой. Исэйас молчал, в душе поднималось сочувствие к этому жестокому человеку, потерявшему по глупой прихоти судьбы, возможно, единственного близкого друга. Паренек не мог представить, что бы он делал в такой ситуации, зная, что те, кто не уберег дорогого ему человека, теперь пытаются добраться и до твоей души.

Однако что-то в его рассказе насторожило начитанного послушника.

Туата Де Дананн…

Мысль, вертевшаяся на границе сознания, стоило парнишке приглядеться повнимательнее, тут же юркнула в темноту, словно устыдившись самой себя.

* * *


…Он снова был там. Вдыхал воздух, пропитанный смертью и тленом, слышал крики гниющих заживо людей; спотыкался о распростертые в изломанных позах тела, падал и плакал, видя их тусклые глаза, из которых ушла жизнь.




А потом пришли они. И вокруг все вспыхнуло, пожираемое безжалостным пламенем. Живые или мертвые — ему было все равно.




А проклятый колдун смеялся, глядя на деяния рук своих. В безумных глазах не было ничего, кроме пустоты.




Рыжий мальчишка захлебывался слезами, цепляясь за холодную руку погибшей матери; задыхаясь в черных клубах дыма, молился Семерым…




И темная фигура, облаченная в рясу, нашла чумазого подростка, заваленного обгорелыми досками.




И ему дали надежду на то, что он сможет изменить мир.




Говорят, колдун умер в страшных муках, ибо велик был гнев Всеблагих и слуг их, Инквизиторов…




Исэйас проснулся среди ночи, обливаясь потом и чувствуя, как в ужасе заходится сердце. Кошмары, не прекращавшиеся ни на день, на этот раз были настолько реальными, что он вновь почувствовал отвратительный запах горелой плоти, услышал стоны горящих заживо людей, заглянул в мертвые глаза своей матери.

Стараясь унять дрожь, парнишка сел, кутаясь в одеяло. Оставалось еще порядочно до рассвета, но роса уже потихоньку оседала на подстилках, пропитывая их влагой. В зябком воздухе дрожали стайки ночных мотыльков, привлеченные светом костра.

Он потянулся руками к теплу огня и наткнулся на невозмутимый взгляд стальных глаз. Хес не спал, а сидел, прислонившись к дереву и вдыхая ночной воздух. И сейчас внимательно смотрел на так внезапно проснувшегося спутника.

Исэйас заметил, что глаза у него странно поблескивают, словно расплавленное серебро плещется в обычно серых радужках. И только сейчас обратил внимание на необычную подвеску, выбившуюся из-под верхней рубашки.

Изумительно тонкой работы вещь. Небольшое круглое кольцо из странного, чуть мерцающего материала; в нем протянулись тончайшие, словно паутина, нити, на которых крохотными бисеринками крови застыли рубины. И сейчас чудное изделие мягко светилось, отражая яркий свет звезд.

Хес посмотрел на мальчишку. Тот был встрепан и испуган ночным кошмаром.

— Иди сюда, — вдруг позвал он, хлопая по земле рядом с собой.

Исэйас был настолько удивлен, что не посмел ослушаться и сел рядом с охотником, поджав под себя ноги. Хес потянулся, подхватил свое еще сухое одеяло и кинул его рыжему. Тот, немного помедлив, закутался в него.

— Кошмары? — тихо спросил охотник.

Даже голос у него сейчас звучал как-то иначе: он стал более плавным и певучим, из него исчезли прежняя хрипотца и жесткие нотки.

Мальчишка только кивнул, пораженный такой разительной переменой.

— Это потому, что мы совсем рядом с Границей, — охотник поворошил ярко вспыхнувшие угли палкой. — Здесь все твои самые сокровенные страхи вновь поднимаются из глубин памяти.

И неожиданно притянул Исэйаса к себе, обнимая за плечи, и легонько ткнул пальцем в лоб с повелительным:

— Спи.

Глаза рыжего послушно закрылись, и он заснул, прижавшись к неподвижно сидящему мужчине, до самого рассвета и без кошмаров.

* * *


— А ты пересекал когда-нибудь Границу? — полюбопытствовал Исэйас.

На следующее утро мальчишка был чрезвычайно оживлен: беспрестанно крутился в седле, разглядывая окрестности, и приставал с расспросами к охотнику. Хеса его стрекотня первое время порядком раздражала, но спустя некоторое время он понял, что даже получает удовольствие от разговора с невыносимо любопытным спутником.

— Приходилось, — уклончиво ответил мужчина.

— И как там? — глаза паренька загорелись. — Я читал, там прекрасная земля! Что там волшебный край, потому что фейри — прямые потомки Богини, и она одаривает их своим благословением!

— Не до того было, — охотник смотрел перед собой. — Странные ты книжки читал для послушника. Разве ты не должен был сказать, что чародейство противно светлым силам по своей сути? Тем более не забывай, что там обитают не только фейри Благого Двора, но и Неблагие тоже.

— А как же они уживаются? — покрасневший мальчишка, уличенный в чтении запретных в Обители книг, не смог сдержаться и прекратить расспрашивать.

— Да никак, — пожал плечами Хес. — То перемирие, то война.

— А с кем они воюют? — удивился послушник.

— То Благие с Неблагими, а как надоест — начинаются междоусобицы: князья делят власть.

— Это потому, что Благие — добрые духи! — Исэйас сжал кулаки. — А Неблагие — дети Темного!

Сам того не подозревая, он подтвердил догадки охотника о том, что отношение к чарам и всему тому, что орденцы называют происками тьмы, у мальчишки весьма неоднозначное — его душа еще могла верить в сказки и видеть многое из того, что уже давно недоступно клирикам.

— Ну конечно, — усмехнулся мужчина. — Ты рассуждаешь, как ребенок. К твоему сведению, основатели одного из кланов, относящихся к Вина Ши, самого могущественного среди фейри, были одними из перворожденных, но при этом они — представители Неблагого Двора.

— Не может такого быть! — запальчиво воскликнул юноша, распахнув глаза.

— У фейри нет понятия добра и зла, Исэйас. Даже отношение к смертным у них разделяется по принципу «полезен — не полезен». Неблагие считают нас помехой своему существованию, а Благие — подспорьем. Вот и вся разница. Как тебе известно, «добрые духи» тоже могут озорничать, да еще так, что мало не покажется.

— Но детей же, например, не крадут, — не мог отказаться от своей позиции рыжий.

— Еще как, — охотник улыбнулся. — Все фейри живут по присловью: «Что твое, то мое, а что мое — никому не отдам».

— А как же рассказы о благородных чародеях? — мальчишка чуть не плакал.

Темный, да он же словно ребенок — верит в сказки! Неужели среди клириков еще существуют чистые, незапятнанные ненавистью души?

— Есть такие, — Хес покосился на послушника. — Тилвит Тег, Золотые фейри. Но и у них есть свои пороки, так что однозначно добрых, в твоем понимании, среди волшебного народа нет.

— Врут все книжки! — Исэйас казался расстроенным. — И фейри тоже все время лгут, так ведь? Мне магистр Гайюс говорил, что их речам никогда нельзя верить.

— Нет, — услышав неожиданный ответ, паренек изумленно приоткрыл рот. — Фейри не лгут, они лукавят. Говорят всегда правду, но так, что не всякий сможет понять истинный смысл сказанного.

— Откуда ты так много про них знаешь? — послушник жадно посмотрел на спутника.

— Я же все-таки охотник, мне положено все знать о тех, с кем есть возможность столкнуться как с врагом, — хмыкнул Хес.

Исэйас притих, обдумывая услышанное. Благословенная тишина повисла в воздухе, прерываемая только мерным топотом подкованных копыт по дороге да тяжелыми вздохами рыжего паренька.

Послушник так задумался, что не сразу заметил, что охотник, вместо того, чтобы поехать прямо, как того требовал их маршрут, на развилке забрал влево, двигаясь по чуть менее широкой, чем основная, но такой же укатанной дороге.

— Подожди, — заволновался он. — Нам не туда!

— Я знаю, — охотник обернулся и укоризненно посмотрел на мальчишку. — Здесь деревня в часе пути. У нас заканчиваются припасы, а до города тут два дня.

Когда они въехали в деревню, миновали окраинные аккуратные домики, то заметили, что на улицах стояла поразительная тишина. Не лаяли собаки, не было видно ни работающих селян, ни ребятни, которая обычно бросается чуть ли не под ноги лошадям, ни стариков, греющихся на солнце.

У Хеса нехорошо кольнуло сердце. Что-то здесь явно не так. Он слегка сжал колени, и понятливый жеребец перешел на резвую рысь.

Жители деревни обнаружились на площади перед постоялым двором и домом старосты. Гомонящие, яростно выкрикивающие оскорбления и плюющиеся. На открытом месте стоял столб, к которому несколько дюжих парней сноровисто таскали хворост и дрова.

— Ведьму, что ли, жечь будут? — почему-то шепотом спросил Исэйас.

Страх холодком прополз под рубашку и распространился вдоль позвоночника. Хес промолчал, спешился и пошел прямо в толпу, жестко отталкивая стоящих на пути.

— Что тут происходит? — спросил охотник.

Замолкающие по мере его продвижения жители вновь забормотали.

— Ведьму судим, господин охотник! — подобострастно кланяясь, сообщил один из селян, скорее всего, староста.

— Ведьму, значит, — задумчиво повторил Хес.

Взгляд его скользнул по сидящей поодаль на коленях связанной девушке. Совсем молоденькая, хрупкая; каштановые волосы, раньше легкой волной лежащие на плечах, были спутаны в колтуны; простая, даже не подпоясанная рубашка разорвана. Мужчина прищурился, разглядывая синяки, багровевшие на руках и шее; разбитые в кровь губы; карие глаза, в которых застыла мука и странное выражения полного отсутствия понимания, что происходит. Только холодная и бездушная пустота. Казалось, жизнь просто ушла из этих глаз, оставив после себя только мутные стеклышки.

— Нечестивцев имеют право судить только Инквизиторы, — Исэйас протолкался к охотнику.

Увидел девушку, осекся и попятился.

— Пока они до нас доедут, она тут всех попортит! — запальчиво выкрикнул кто-то из толпы, и все сборище согласно загудело, словно рассерженный улей.

— И что же она сделала? — тихо спросил охотник, но в его голосе проскользнули угрожающие нотки, и люди примолкли.

— Хвала Всеблагим, ничего не успела, поганка, — осенив себя знаменем, воскликнула пожилая женщина. — Мякша, сынок старосты, в лесу увидел, как она знаки чародейские чертит, да слова бесовские шепчет. Схватил за волосы и на суд приволок!

— И где же обвинитель? — сузил глаза Хес.

Охотник в очередной раз убедился в мерзости человеческой природы, когда селяне вытолкнули вперед упирающегося парня. Роскошная золотистая грива непослушных волос, сильные руки, озорные зеленые глаза, по которым не одна девка в деревне сохла. И в которых сейчас застыл вызов пополам с ужасом.

— Ну-ка, покажи мне, что за знаки она чертила, — потребовал охотник, подходя ближе.

Парень что-то невнятно промямлил, замахал руками и внезапно попытался удрать.

Хес звериным прыжком преодолел расстояние до сына старосты и схватил за шею, останавливая.

— Первый парень на деревне наш герой? — прошипел охотник, и кинувшаяся на помощь земляку толпа отшатнулась и замерла, словно зачарованная злобой и яростью, звучавшей в хриплом голосе. — Отказала она тебе, мразь? Так решил девку силой взять? А чтоб не болтала да имя твое доброе не очернила, не придумал ничего лучше, кроме как в колдовстве обвинить? Кто ж ведьму поганую слушать будет!

Хес швырнул дюжего парня на землю, словно нашкодившего котенка. В толпе завизжала женщина.

— Что скажешь? — рявкнул охотник.

Белобрысый захрипел, валяясь в пыли, постыдно разревелся, как маленький ребенок, и согласно закивал, признавая свою вину.

— Вставай, — от голоса Хеса у Исэйаса дыбом поднялись волосы, и ему захотелось поспешно спрятаться.

Сын старосты, шатаясь, словно пьяный, поднялся на ноги. Никто не успел заметить ни как меч покинул ножны, ни как в них вернулся. Только на штанах насильника словно сам по себе раскрылся порез, и стремительно расползлось бурое пятно.

Хес ударил ниже пояса, от кости до кости, отсекая ему мужское достоинство. Глаза у парня закатились, и он рухнул на дорогу, скребя скрюченными пальцами дорожную пыль.

Люди, на глазах у которых совершилась столь жестокая расправа, в ужасе бросились в стороны, и только староста бухнулся на колени рядом с сереющим сыном, неверяще причитая.

Хес развернулся, схватил за шкирку стоящего столбом Исэйаса и приказал:

— Развязывай, пока не опомнились, что они в большинстве.

Спасенная девушка тихо рыдала, выплескивая из себя всю боль и унижение, испытанные ею за последние несколько часов.

* * *


Девушку они забрали с собой. Когда перепуганный Исэйас, поминутно оглядываясь, распутал тугие узлы на посиневших руках, Хес молча подхватил ее, как мешок с костями, подождал, пока послушник сядет на мерина, и посадил перед ним, словно безвольную куклу. Впрочем, она была абсолютно безразлична к тому, что происходит.

Сам же охотник, безошибочно определив, который из домиков принадлежит спасенной, вошел туда. Спустя пару минут Хес появился с небольшой поясной холщовой сумкой, которую обычно использовали для сбора трав, и мешком, в который покидал первые попавшиеся вещи — для того, чтоб девушка могла снять с себя тряпье, на котором было больше дырок, чем ткани.

Проявлять первые признаки жизни девушка начала только к вечеру, незадолго до привала. Она, не поднимая головы, беззвучно зашевелилась, и Исэйас, смущенно поддерживающий ее всю дорогу, попытался спросить хотя бы ее имя, но спасенная упорно молчала.

Пока охотник разводил костер, а послушник расстилал походные одеяла, девушка, покачиваясь, нетвердым шагом направилась к небольшой речке, находившейся неподалеку, захватив с собой, однако, вещевой мешок. Исэйас рванулся было за ней.

— Никак топиться пошла?

— Успокойся, — остановил его Хес, косо поглядевший на скрывшуюся в зарослях кустарника фигурку.

— Зачем мы ее забрали? — полюбопытствовал Исэйас.

— Потому что, стоило нам уехать, ее в клочья бы разорвали безо всяких костров, — мрачно пояснил мужчина.

Юноша вздрогнул.

— Как ты узнал, что она не ведьма, и что все из-за того, что над ней… надругались? — сдавленно прошептал парнишка, опасаясь, что она услышит.

— Я видел уже такое, — ответил охотник.

Немного подумал, стоит ли продолжать, а потом договорил:

— Так обычно выглядели обвиненные в колдовстве девушки после ночи, проведенной в застенках пыточных Инквизиции. И ведьмами они не были. К тому же у нее были характерные ссадины на шее, да и взгляд такой никогда не спутаешь с чем-то иным.

У Исэйаса аж дух перехватило от возмущения:

— Да как ты смеешь! Наставники бы никогда… — он осекся, вспомнив, как однажды магистр Гайюс сказал ему, что практикующие колдовство — не люди, и законы людской морали к ним неприменимы.

Хес насмешливо поглядел на замолкшего мальчишку:

— А тебя не удивляло, что слишком часто обвиняемыми становились совсем молодые и весьма миловидные девчонки?

— Они могут принимать любой облик, — неуверенно начал оправдываться Исэйас, но на душе было паршиво — еще одна монетка упала на чашу весов охотника.

То, как поступил Хес, привело послушника в ужас, но в самой глубине души он понимал, что тот мерзавец заслужил того, что с ним сотворили. А значит — охотник сделал верный ход. И Исэйас ужаснулся свои же мыслям.

— По-моему, ты путаешь их с фейри, — мужчина примолк, когда к костру вышла переодевшаяся девушка.

С мокрых волос падали капельки влаги, пропитывая одежду. Она, иногда вздрагивая, попыталась руками разобрать спутанные волосы, и Исэйас видел, как Хес, ни слова не говоря, достал из своей сумки простой деревянный гребень и протянул девушке. И впервые за все это время на бледном лице появилось слабое подобие благодарной улыбки.

Среди ночи Исэйас проснулся от странных звуков. Открыл глаза и осторожно перевернулся набок. Девушка сидела на коленях Хеса, уткнувшись лицом ему в грудь, и тихо плакала. Хрупкие плечи содрогались от рыданий, тело била крупная дрожь; она что-то невнятно говорила. Охотник обнимал ревущую девчонку, гладил по легким волосам и тихо, успокаивающе что-то шептал.

И вновь Исэйас увидел те перемены, что и тогда, на том привале. Хес менялся настолько сильно, что, казалось, перед ним совсем иной человек. Не тот, кто набросился с мечом на Инквизитора; не тот, кто жестокими словами хлестал по растерянному мальчишке, сидящему в пыли; не тот, кто так страшно расправился с насильником… Не легендарный охотник, а простой человек, умеющий сопереживать и вообще способный на другие чувства, кроме злобы и ярости.

Через четверть часа девушка перестала плакать и, судя по всему, уснула, так и не отпустив рубашку Хеса. Охотник поднял глаза, и Исэйас снова замер, зачарованный серебром, переливающимся в светлых глазах. Охотник заметил, что мальчишка не спит, и поспешно, словно чем-то мог навредить, отвел взгляд мерцающих глаз.

Исэйас, немного поворочавшись и понимая, что какое-то иррациональное чувство просто требует снова и снова смотреть на неподвижного мужчину, сидящего у костра, вскоре уснул.

* * *


Через два дня они добрались до небольшого спокойного городка. Деа, так звали девушку, не только не создавала трудностей в путешествии, но и всячески старалась помочь, хотя разговаривала пока еще совсем мало, и то в основном с Хесом. Голос у нее был тихий, но, по мнению Исэйаса, очень красивый.

Охотник не позволил Деа ехать с пареньком, на что тот втайне надеялся, смущенно признаваясь самому себе, что девушка ему весьма понравилась. Поэтому, когда Хес подсаживал ее на своего вороного жеребца, рыжий чувствовал легкий укол ревности.

Вот и сейчас Деа сидела перед мужчиной, поддерживаемая крепкими руками, и что-то тихо говорила, опустив глаза. Хес отвечал односложно, словно задумавшись. Провожаемые несколько удивленными взглядами горожан путники по знаку охотника остановились возле аккуратного домика, окруженного невысокой оградой.

— Антхеа! — негромко позвал мужчина, постучав в калитку.

На пороге дома почти сразу появилась женщина. Высокая, с королевской осанкой; даже несмотря на возраст, она была красива той красотой, что выделяет гордых и уверенных в себе женщин. Седые волосы были аккуратно забраны назад; одна прядка, выбившаяся из прически, падала на высокий лоб. Она прищурилась, разглядывая пожаловавших в ней в гости, и темные глаза озарились радостью.

— Хеспер! — воскликнула она, легко, словно молодая, сбегая по невысоким ступеням. — Проходите скорее!

Большие ворота, запертые на замок, отворились, пропуская уставших путешественников во двор, на котором обитала различная живность. Хозяйка махала руками, разгоняя кур. Расседлав и поставив лошадей в стойла, все прошли в дом.

Антхеа хлопотала по хозяйству, стараясь быстрее приготовить ужин для всей компании, без остановки выспрашивая Хеса о только им понятных делах. Было сразу ясно, что эти двое знакомы очень давно. После ужина засыпающую Деа отправили в гостевую комнату на втором этаже, а Исэйас примостился в уголочке на кухне, сыто щурясь, как довольный кот, и прислушиваясь к негромкой беседе.

— У меня просьба, Антхеа, — охотник посмотрел на женщину. — Я могу оставить у тебя девчонку?

— Хес, — удивилась Антхеа. — Что ж мне с ней делать? Да и вообще, откуда взял такую?

— В ведьмовстве обвинили. Да и попорченная она теперь.

Женщина тихонько ахнула.

— Думаю, поплатился за все тот, кто это сделал, — Антхеа взглянула на утвердительно кивнувшего охотника. — Оставлю, куда мне теперь деваться. Не позволять же ей с тобой ехать. Поди, опять на охоту?

— Куда ж еще, — невесело усмехнулся Хес. — Раз ни на что, кроме этого, не годен.

— Как всегда, слишком строг к себе, — Антхеа придвинула к нему кружку с горячим травяным отваром. — Обучу девочку знахарству, будет при деле.

Хес улыбнулся, благодарно кивая, и обхватил пальцами стакан. Исэйас обратил внимание, что руки у него изящные, пальцы длинные — не охотника, но музыканта.

— А что за юноша при тебе? — поинтересовалась знахарка.

Исэйас насторожился. Ему почему-то очень не хотелось, чтобы охотник рассказал про его принадлежность к Инквизиции.

— Необходимость, — поморщился Хес, и парень с удивлением ощутил, что подобное отношение мужчины к нему вызывает что-то похожее на тоску. — Дойти и вернуться, не дав ему умереть, иначе мне тяжко придется.

Антхеа понимающе качнула головой, убирая выбившуюся из прически прядку.

— Вы с Ролло навещайте меня, — она ласково накрыла ладонью руку Хеса. — А то совсем позабыли старую.

Хес вздрогнул, поднимая на нее глаза, в которых стремительно разгоралось отчаяние.

— Антхеа, — тихо проговорил он, опуская голову, и темные волосы, скользнув, закрыли его лицо. — Ролло…

И снял перстень, принадлежавший другу, с пальца, пододвигая его к остолбеневшей женщине. Знахарка помолчала, потом крепко сжала словно сведенные судорогой кисти охотника, ласково поглаживая его пальцы. Хес так и сидел, опустив голову, и не видел, как из глаз Антхеа, поблескивая в свете камина, по щекам пролегли две мокрых дорожки.

Деа не сказала ни слова, когда Хес сообщил ей, что она остается у знахарки, только покорно кивнула и стала помогать им собираться. Солнце еще только неспешно вползало на небосвод, озаряя просыпающийся городок, а охотник со своим спутником были уже готовы выезжать. Вороной жеребец нетерпеливо постукивал копытом, толкая головой под локоть хозяина, который выслушивал наставления Антхеа и чуть улыбался.

Исэйас, уже сидящий верхом, терпеливо дожидался Хеса, ощупывая лежащую в сумке книгу для заметок. Ему не терпелось занести все, что он видел и слышал за последние дни, в свои путевые записи. Легкое касание пальчиков по колену заставило его отвлечься от собственных мыслей и опустить взгляд.

Рядом с ним, потупив глаза, стояла Деа. Лицо ее было бледно, но на щеках играл румянец.

— Возвращайтесь, — негромко попросила она, пряча взгляд. — Я буду ждать.

Исэйас, не находящий слов от удивления, смог только кивнуть.

Хес шкодливо прищурился, глядя на парочку, и, проезжая мимо девушки, потрепал ее по голове:

— Удачи, Деа. Здесь начнется твоя новая жизнь.

* * *


На выезде из города путники наткнулись на конный разъезд. Капитан отряда, завидев их на пустой дороге, ведущей прочь от города, подъехал, взглянул на знак Гильдии и приветственно кивнул.

— Доброго утра, господин охотник, — он чуть приподнялся на стременах, разглядывая следующего за мужчиной Исэйаса.

— Какие-то проблемы, капитан? — осведомился Хес.

— Люди пропадают. Из города, из окрестных деревень, — коротко ответил капитан, окинув их цепким взглядом.

— Охотники проверяли? — насторожился мужчина, сверкнув серыми глазами.

— Да, — солдат утвердительно качнул головой. — Не так давно две связки тут были. Покрутились, ничего не нашли, поехали по окрестностям, в деревни и в городок Плини, что в двух днях пути отсюда.

— А результат? — Хес прищурился, обдумывая сказанное.

— Видимо, тоже ничего нет. Назад они не возвращались, поехали напрямую, скорее всего, — капитан пожал плечами. Скомандовав отряду двигаться дальше, напоследок крикнул: — Так что, господин охотник, разбойники, наверное, орудуют. Будьте осторожны!

После этого разговора Хес стал молчаливым и задумчивым, раздраженно отмахиваясь от горящего любопытством Исэйаса, которому очень хотелось побольше узнать как об охотниках, так и о существах, с которыми им приходится сталкиваться. Парень расстроился и погрузился в свои мысли.

Хес определенно не просто охотник. Что-то в нем есть… необычное. Но прямого доказательства, что он колдун, Исэйас еще не получил, поэтому утверждать это с полной уверенностью не мог. Да и после этих дней, проведенных в его компании, мальчишка стал смотреть на магию немного иначе. Он начал понимать, что зло, по своей сути, заключается не в возможности использовать подвластную немногим силу, а в самих человеческих сердцах — это он слышал, конечно, и от наставников, но они придавали несколько иное значение этому явлению. По их утверждению, колдуны и все волшебные создания — тьма по умолчанию, у них нет выбора стороны, которую они принимают. Но наличие одаренности не делает человека одержимым жаждой крови колдуном. Для этого нужна душа, получающая удовольствие от совершения насилия над беззащитными жертвами. Вот о чем говорил Хес, когда сказал, что они хуже Тварей… Эти существа не могут поступать иначе, в то время как человек ставит перед собой выбор, как использовать данные ему возможности.

Все выходит складно, но как это объяснить магистру Гайюсу? Рыжий печально вздохнул и покачал головой. Впрочем, если Наставник действительно послал его, как разменную пешку, то, может, и не надо будет ни в чем отчитываться. Уже сейчас Исэйас чувствовал, что, будь у него выбор, он бы предпочел компанию ранее ненавистных охотников, чем вернулся обратно в Обитель.

За подобными размышлениями незаметно прошел день, и Хес скомандовал привал. Пока послушник таскал хворост для костра, охотник с чем-то долго возился у своего жеребца. Когда веселые языки пламени стали озорными зверьками мелькать по сухим дровам, а Исэйас, предвкушая отдых, присел рядом с расстеленными одеялами, Хес снял притороченный к седлу длинный сверток, в котором что-то глухо стукнуло.

— Вставай, — приказал он, протягивая послушнику… деревянный меч.

Парень изумленно вытаращил глаза, рассматривая предложенную вещь, а потом упрямо помотал головой:

— Ни за что! Инквизитору не нужна презренная сталь!

Не сказать, что он всерьез пытался прикрыться этим аргументом, но больше на ум ошарашенному послушнику ничего не пришло.

— То-то они постоянно с ней таскаются, — бросил тренировочный клинок рядом с пареньком Хес. — Что будешь делать, если Тварь встретишь, не умея даже кинжал в руках держать? Вопить и драпать, как последний селянин?

— У меня есть святое Слово! — юноша сам не верил в свои слова, но обучаться владению оружием очень не хотелось.

Хотя бы ради этого непередаваемого выражения на лице мужчины и стоило так упираться. Нашла коса на камень, встретились два упрямства. Но Исэйасу было невдомек, что, раз охотник старше, то и пользоваться своей упертостью он научился куда лучше послушника.

Паренек завопил больше от неожиданности, чем от боли, когда точно такой же клинок в руках Хеса с громким шлепком плашмя приложил юношу по бедру, заставив подскочить.

— Ты чего?! — открыл было он рот, но новый удар, на этот раз ребром по икрам, вынудил его охнуть от боли и неловко попытаться отскочить в сторону.

— Бери меч и защищайся, — Хес двигался на послушника, сузив глаза.

Рыжий снова замотал головой, отступая назад, получил еще несколько тумаков: то по плечу, то вновь по многострадальным ягодицам, только-только начинающим привыкать к походной жизни в седле, и схватил деревяшку, неловко попытавшись защититься от хлестких ударов.

— О, я смотрю, ты практиковался на большой дороге, — насмешливо заметил охотник. — Чего ты в меч вцепился, как разбойник в дубину?

— Это и есть дубина, — мальчишка выставил перед собой клинок.

Хес опустил меч.

— Ноги шире, а то стоишь, как на балу. Правую вперед, — он кончиком своего меча легонько стукнул по голени, поправляя стойку. — Да расслабь ты запястья, что ты судорожно держишься, как утопающий за соломинку? Спину выпрями, она должна быть жесткой; руки на уровне груди, локоть не провисает… Давай-давай, корчит рожи он мне тут…

Хес издевался, по мнению послушника, над ним не менее двух часов, начиная с самых основ: положение корпуса, основная защитная стойка и правильный шаг. Но Исэйас устал так, как будто пробежал все то расстояние, которое они проехали сегодня, пешком за лошадьми. Измученный и взмыленный, он, поминая охотника всеми ласковыми словами, которые знал, удалился смыть с себя всю грязь в маленьком, весело звенящем ручейке.

Хес, проводив взглядом взъерошенного и недовольно бурчащего юношу, бросил в закипевшую в котелке воду горсть приятно пахнущих трав. У мальчишки определенно были способности: он инстинктивно чуял оружие и, что гораздо важнее, противника. У него могло бы все получиться, если бы он так не упрямился и не спорил с ним по малейшему поводу. Охотник нахмурился. Помниться, он как-то сказал Ролло, что скорее удавится, чем возьмет себе ученика, на что тот только посмеялся и заявил, что просто не нашел еще того, кого хотелось бы научить всему, что знаешь сам. Похоже, его друг оказался прав. Как и всегда.

Исэйас, замерзший, но переодевшийся в чистое, вернувшись на место стоянки, застал сурового охотника с какой-то растерянной, но светлой улыбкой на тонких губах.

* * *


Сначала ощутимо похолодало, а вскоре поднялся и ветер. Легкий туман, до этого невесомым пологом лежавший на земле, оказался безжалостно разорван в клочья налетевшими порывами холодного воздуха. Свинцово-серые угрюмые тучи, точкой видневшиеся на горизонте, за какую-то четверть часа угрожающе нависли над дорогой. В брюхе сиреневатого чудовища глухо грохотало, и по его клубящейся шкуре то и дело проскакивали ослепительные всполохи молний. Ветер усиливался, завывая, точно раненный зверь. Деревья по сторонам дороги испуганно затрепетали и пригнулись под натиском проносящихся вихрей.

Не спасали ни теплые жилеты, поддетые под льняные рубашки, ни теплые плащи, в которые закутались путешественники. Яростные порывы жесткого ветра хлестали, казалось, со всех сторон, срывая капюшоны с застигнутых непогодой странников.

Исэйас тайком вытирал слезящиеся от ударов ветра глаза и кутал озябшие руки в полы плаща. Его смирный, но довольно медлительный мерин не успевал за все прибавляющим ход вороным Хеса. Сам охотник, хоть и щурился, но не выглядел так, как послушник, напоминавший замерзшего и взъерошенного воробья.

— Давай, ходу! — обернулся мужчина. ѓ- Скоро ливень начнется, надо успеть!

И он указал на видные невдалеке острые крыши домов. Исэйас обрадовано улыбнулся и пришпорил гнедого, понукая того подняться в тяжелый галоп.

В город лошади влетели на полном скаку, грохоча копытами по булыжной мостовой. Стражники на въезде не только не остановили летящих во весь опор незнакомцев, но даже и не выглянули из караулки, напуганные непогодой.

Редкие тяжелые капли начинающегося дождя пока еще неуверенно стукали по черепичным крышам, с каждым мгновением словно все больше набираясь смелости. Когда Хес и Исэйас заехали под покатую крышу ближайшего постоялого двора и спешились, передавая поводья мальчишке на подхвате, который, как ни странно, даже не дождался монетки за услугу, на улицы города сплошной серой стеной рухнул ливень. Грохотало все так же страшно, высвечивая ставшие зловещими во вспышках мертвенно-голубого света силуэты зданий, и охотник с послушником поторопились войти в тепло трактира.

Исэйас в изумлении завертел головой. Он привык к однообразным постоялым дворам: где-то чище, где-то грязнее, но, в общем и целом, все одно и то же. Этот же кардинально отличался от всех, прежде виденных пареньком.

Здесь все было идеально чисто. Начищенная посуда за стойкой блестела, отражая свет ярких масляных светильников, развешанных по стенам; на аккуратных побеленных стенах висели картины; дубовые столешницы стояли на вычурных резных массивных ножках; всход на второй этаж, в жилые комнаты, был из какого-то светлого дерева — перила тоже украшала резьба. Даже посетители вели себя совсем не так, как к тому привык послушник: все сидели, чинно и негромко разговаривая, не было слышно ни пьяных выкриков, ни скабрезных шуток, ни тем более азартных игр и приставаний к миловидным разносчицам.

Рыжий юноша повернулся к охотнику, собираясь выразить свое восхищение, но так и не сказал ни слова, заметив брезгливое выражение на красивом лице спутника.

— Как в борделе, — поставил диагноз Хес.

И мальчишка, никогда, естественно, не бывавший в рассаднике греха, стал оглядываться с удвоенным любопытством, стараясь, впрочем, делать это незаметно для охотника.

— Весьма нелестный отзыв, — раздался низкий, бархатный голос, и Исэйас в который раз за последние несколько минут разинул рот.

К ним приближалась женщина. Не очень высокого роста, но пышногрудая, с огромными голубыми, умело подкрашенными глазами, пухлыми алыми губами и иссиня-черными волнистыми волосами, тяжелой волной ложившимися на плечи. Одета она была в длинное платье с огромным вырезом, не оставляющим простора для фантазии, но не дающим представителям мужского пола оторвать взгляда от открывавшегося вида.

— Точно бордель, — скривившись, словно от зубной боли, фыркнул охотник, щелкая юношу по нижней челюсти.

Тот с клацаньем захлопнул рот и обиженно посмотрел на Хеса.

— Я так понимаю, вам нужны комнаты? — поинтересовалась хозяйка, решив, видимо, игнорировать столь вопиющую бестактность.

Хес утвердительно качнул головой.

— Золотой за две комнаты и двадцать серебрушек сверху, если хотите ванную, — женщина очаровательно улыбнулась.

Исэйас недоуменно посмотрел на нее. То ли в других постоялых дворах драли двойную плату, то ли тут работали себе в убыток.

Охотник молча достал из кошеля монеты и протянул хозяйке.

— Ужин прикажете сейчас подавать или позже? — поинтересовалась та.

— Позже, — и Хес, схватив послушника за рукав, буквально поволок его в выделенные им комнаты.

На этот раз Исэйас управился гораздо быстрее своего спутника и, спустившись вниз, был вынужден достаточно долго ждать, сглатывая слюну и принюхиваясь к ароматам, доносившимся из кухни. Когда Хес, наконец, соизволил явить всем свой светлый лик, мальчишка уже был ощутимо раздражен и зол.

Поглядев на перекошенное лицо паренька, охотник удивленно изогнул бровь, невозмутимо сел напротив, и к их столу незамедлительно принесли заказ, сделанный Исэйасом еще полчаса назад.

Хес, наблюдая за сосредоточенно жующим мальчишкой, хмурился. Ему здесь не просто не нравилось: интуиция вопила во все горло об опасности, но глаза упорно отказывались замечать хоть что-то подозрительное. Это не давало охотнику покоя. Как только они въехали в город, он почувствовал, как инородная и враждебная сила касается разума, словно изучает. Измучившись состоянием неопределенности, мужчина наплевал на все предосторожности и вытащил из-за ворота рубашки амулет, осторожно сжимая его в руке и прищуривая блеснувшие серебром глаза.

И все вокруг изменилось. Уже не было аккуратного трактира — было заброшенное здание со сгнившими бревнами в стенах; разломанными и наваленными в хаотичном порядке столами; провалившимися на втором этаже полами и склизким налетом на треснутых рамах. Люди — а Хес точно видел, что это люди — были похожи на трупы, но к каждому из них тянулись тонкие ниточки паутины, опутывающие их наподобие марионеток. Вот слегка натянулась почти прозрачная веревочка, и купец за соседним столом поднял голову и улыбнулся, что-то рассказывая таким же, как и он, товарищам.

Все окружающее было ничем иным, как искусно наведенной материальной иллюзией.

Хес вздрогнул, понимая, во что они умудрились вляпаться.

Исэйас удивленно взглянул на внезапно напрягшегося охотника:

— Ты чего? Что-то не так?

— Слушай меня внимательно, — голос Хеса буквально звенел от напряжения. — Сейчас поднимаешься к себе и сидишь там, никуда и ни с кем не выходя, пусть даже все Семеро заявятся к тебе и пригласят в Небесные Чертоги.

— Хорошо, — послушно кивнул парень, нутром ощущая, что дела у них действительно неважнецкие.

— Возьми, — охотник неожиданно скрутил с пальца свой перстень со знаком Гильдии и передал послушнику. — Не снимай его, пока я не скажу.

Парнишка кивнул, надел кольцо на палец и поднялся наверх, провожаемый пристальным взглядом охотника. Хес, убедившись, что упрямый мальчишка не ослушается его, неторопливо встал, накинул плащ и вышел из трактира.

Дождь уже почти закончился, лишь редкие капли прозрачными хрусталиками скатывались по плотной ткани плаща, но небо было затянуто тучами, делая ночь еще непрогляднее. Охотник быстро шел по мощеным улочкам, следуя протянувшимся призрачным нитям. Иногда мимо него проходили смеющиеся парочки, в окнах был заметен колеблющийся свет, но Хес видел, что происходит под маской.

Город был мертв. Давно и безнадежно. Многие дома были полностью разрушены, скалясь в небо остатками стен; на булыжной мостовой зияли ямы; часть строений уже затянул мох и обвил дикий плющ. И гигантской паутиной сновидений опутывали останки былой жизни тонкие серебристые нити, тихо колеблющиеся на ветру.

Еще шаг — и перед охотником развернулась площадь городка Плини с храмом Семерых в центре. Стрельчатые башенки раскрошились, немым укором пронзая темное небо; статуи богов, потрескавшиеся и потемневшие, молча взирали на человека, посмевшего нарушить тишину, давно и прочно поселившуюся в этом месте. Хес моргнул и проследил за паутинками, рекой стекавшимися со всего города в зияющий проем дверей храма. Переступая через раскиданные на его пути камни, он медленно вошел в здание…

…и удивленно замер. То, что он увидел внутри, никак не вязалось с мрачным духом запустения и тлена, царившей на улицах Плини. Невесомыми кружевами мерцал под прозрачным светом выглянувшей луны полог изумительных узоров, созданных тонкими нитями. Весь храм, вплоть до треснувшего алтаря, оказался затянут в погребальное покрывало невиданной красоты. Капельки влаги слезами дрожали на серебристых линиях, легко скользили и вновь замирали, заставляя окружающее пространство переливаться хрустальным светом.

— Ты нашел меня, охотник… Я удивлена, — звоном горного ручья певуче протянул чарующий голосок.

* * *


Исэйас маялся от безделья и любопытства, сидя в своей комнате и разглядывая кольцо у себя на пальце. Камень был сапфиром, темным и будто чуть светящимся изнутри. На нем был изображен знак Хеса — звезда необычной, но что-то смутно напоминающей формы.

Послушник, перестав созерцать, по его мнению, безделушку, покопался в сумке и достал свои путевые заметки, собираясь с толком провести время. Однако мысль не шла, только коварные кляксы срывались с наточенного кончика пера. К тому же ему постоянно мешала паутина, которая непрестанно щекотала то лицо, то висок. Парнишка отмахивался, вытирал руками щеки и мотал головой, но проклятый паук, казалось, сидел прямо на макушке и, ехидно посмеиваясь, бросал ниточку за ниточкой. Это ужасно раздражало, и мальчишка, зарычав, схватил книгу и перескочил на кровать. Паутинка, как ни странно, досаждать перестала, и рыжий с удовольствием погрузился в свои записи.

Не успел он начертать и пары строчек, как в дверь постучали. Исэйас вспомнил наставления Хеса, удостоверился, что о запрещении впускать кого-то к себе речи не шло и крикнул:

— Войдите! — а вдруг это хозяйка?

И память, равно как и сознание, уплыли в наступившей темноте.

* * *


Хес стоял и молча смотрел на неожиданную собеседницу. Сказать, что она была красива — ничего не сказать. В данном случае людские каноны и понятия о красоте перестают что-либо значить, потому что есть в этом мире нечто, не поддающееся никакому описанию.

Она была невероятно, нечеловечески прекрасна. Идеальное тело, мерцавшее матовой бархатной кожей под бликами капель влаги; точеное личико и изящная головка; огромные светлые, с золотыми искорками в глубине зрачков глаза; и водопад белых, словно только выпавший снег, волос, плащом окутавший стройный стан. Она была совершенно обнажена, но ничуть не стеснялась этого.

— Как ты сумел увидеть мою иллюзию, смертный? — она легко соскользнула с расколотого алтаря. — Расскажи мне, я жажду узнать.

— Ты неплохо потрудилась, — голос охотника звучал совершенно спокойно и равнодушно, чем весьма удивил красавицу.

— Ты смотришь на меня иначе… Не так, как обычные люди, — она очаровательно нахмурила тонкие бровки. — Такое ощущение, что ты привык… к подобному.

И она медленно, грациозно и невероятно сексуально провела рукой вдоль тела, бросая на неподвижного мужчину страстный взгляд из-под полуопущенных дрожащих ресниц.

— Что я, фейри никогда не видел? — сморщил нос Хес, наклоняя голову. — Ради чего ты уничтожила целый город?

— Уничтожила? — фейри легко повела пальчиками по дрогнувшей нити. — Я дала им идеальную жизнь. Посмотри, здесь нет места ни горечи, ни боли, ни кровавым расправам… Разве это не то, о чем они так мечтают?

— Смерть и запустение — вот твое понятие о сокровенных желаниях, — Хес скривился. — Впрочем, как и у всех Неблагих.

— Ты странен, охотник, — она улыбнулась, обнажив ровные зубы. — Реакция смертных на все увиденное здесь всегда одинакова. Они не могут понять красоту. Их желания суживаются только до двух: обладать или уничтожить. И люди даже не понимают, что это основная причина нашей ненависти к ним. Кто ты?

— Тебе не нужно этого знать, — охотник чуть отступил назад от приближающейся к нему фейри.

— Может, ты очередная игрушка Благих? — ее прекрасное личико на миг исказила презрительная гримаска. — Они любят завлекать симпатичных смертных в свои сети. У меня есть для тебя компания. Пятеро твоих товарищей — охотников. Они приехали ловить тут Тварь, а встретили меня. И даже ничего не успели понять, глупцы… Но твой облик дрожит перед глазами… Это так похоже на мою иллюзию, не так ли, смертный? В любом случае, ты даже не представляешь, кого тебе довелось увидеть.

И фейри грациозно скользнула к охотнику.

— Io so chi tu sei, Tiilin, — слова на языке фейри певуче сорвались с губ, и имя прозвучало именно так, как должно: невесомым звоном тонких нитей паутины под касанием ветра.

Неблагая широко распахнула прекрасные глаза.

— Ты говоришь на нашем языке, смертный? Невозможно! Как ты узнал мое имя?

— Я люблю удивлять, Паучиха, — оскалился Хес, и меч с тихим въедливым шелестом покинул ножны, хищно оскалившись вспыхнувшими рунами.

— Чародей? Похоже, это будет интересно, — фейри плавно шагнула, словно перетекла, в сторону. — Позволь мне пригласить зрителей?

Створки дверей храма хлопнули, и в круге света, очерченного высокими окнами, появился Исэйас. Глаза мальчишки были абсолютно пусты, движения рваные и неровные, словно он внезапно стал марионеткой.

— Проклятье, — тихо прошипел охотник.

— Он долго сопротивлялся, — Неблагая задумчиво накрутила локон на палец. — Отмахивался от моих нитей, как от назойливых мух. Я сначала не поняла, как ему это удается, но теперь я вижу, что ты дал ему защиту. А душа у него такая… светлая, чистая… Наверное, безумно вкусная.

И фейри демонстративно облизнулась, проведя язычком по удлинившимся клыкам.

— Если добавить немного страха и обреченности, то получится и вовсе изумительно, — щелчок тонких пальцев, и глаза паренька приобретают осмысленное выражение, а руки и ноги вновь подчиняются ему.

— Хес! — Исэйас изумленно уставился сначала на охотника, потом — восхищенно — на девушку. — Кто это?

— Твой сон, — ласково шепнули чувственные губы, и к пареньку разом метнулись нити паутины, на лету превращаясь в страшное, заточенное оружие, легко прошивающее насквозь даже каменные валуны.

Исэйас даже не успел ничего понять; понять, как близко он был к смерти в тот момент. Сильный толчок сбил его с ног, заставив упасть на покрытый каменной крошкой мраморный пол, больно ударившись коленями. Услышав жалобный звон, он проморгался от попавшей в глаза пыли и поднял голову.

На том месте, где он только что стоял, безвольно обвис в тисках паутины Хес, прямо под сердцем которого, расцвечивая голубоватую в ночном сумраке рубашку, расплывалось багровое пятно. Его меч сиротливо поблескивал в нескольких шагах от него.

— Это так трогательно, — Паучиха покачала головкой. — Он — твой ученик? Ты так заботишься о нем, что не пожалел собственной жалкой жизни ради него? А я надеялась на славное развлечение… Какая скука.

Парнишку забила дрожь. Он, поскальзываясь, вскочил на ноги и бросился к безжизненному охотнику, но гибкая паутинка захлестнула его шею, оттягивая от Хеса.

— Какие же вы все-таки жалкие в своих чувствах, — Неблагая недовольно рубанула воздух рукой, изменяясь на глазах.

Спустя мгновение перед глазами мальчишки предстало жуткое в своем уродстве существо. Костлявые длинные ноги, заканчивающиеся когтистыми лапами, и худые, жилистые руки со стальными когтями, висящие почти до колен; запавшие бока и торчащие ребра; страшная оскаленная морда с огромной, полной игольно-острых клыков пастью…

— Рано радуешься, — прохрипел Хес, сплевывая кровь, наполнившую рот.

Что-то негромко щелкнуло, и пояс охотника развернулся гибкой заточенной пружиной, которая, словно плеть, змеей прянула к застывшей фейри, легко разрубая серебристые стальные нити. Неблагая яростно закричала, бросаясь на охотника и отпуская задыхающегося послушника. Исэйас судорожно закашлялся, повалился на колени и поспешил отползти подальше.

Хес кувыркнулся, отпуская пояс-плеть, подхватил клинок и, взвиваясь с пола, отразил удар бритвенно-острых когтей, одновременно метая один из дисков. Фейри злобно взвизгнула, легко уворачиваясь от пронесшейся совсем рядом смерти, но на мгновение отвлеклась, и охотник, прыгнув вперед, наотмашь рубанул по открывшейся противнице. Паучиха, выпустив нити, сбила летящий к ее груди клинок, заставив Хеса извернуться и отскочить, чтобы избежать распоровшей, словно бумагу, пол паутины. Охотник, легко приземлившись, попытался было метнуть второй диск, но Неблагая зацепила его левую руку, захлестнула нитью и дернула назад, заставляя потерять равновесие. Хес, не удержавшись, опрокинулся назад, падая на спину, а фейри, осклабившись, нависла над ним, занося когтистую руку для последнего удара.

Исэйас видел, как где-то в темноте сводов что-то вспыхнуло, громко щелкнуло, и серебряная молния со свистом вспорола воздух, врубаясь в спину Паучихи. Фейри захрипела и выгнулась дугой; Хес пинком отшвырнул ее от себя и, не медля, одним движением снес ей голову. Обезглавленное тело, истекающее серебряной кровью, рухнуло к его ногам, словно истаивая туманом, который, поблескивая острыми гранями, как клинок, втянулся в так и не спрятанный амулет.

— Вставай, — резко и как-то странно сказал Хес, поднимая звякнувший о пол диск и возвращая его в ножны. Крестовина меча уже блестела за плечом.

Исэйас поднялся, с трудом держась на дрожащих ногах. Сердце до сих пор стучало, как сумасшедшее. Парнишка трясущимися руками попытался отряхнуть от пыли одежду и услышал тихий, глухой стон. Мгновенно повернувшись, он наткнулся взглядом на медленно оседающего на пол Хеса. Рубашка промокла от крови, изо рта тянулась тонкая струйка крови, которая тяжелыми каплями срывалась с подбородка.

Послушник бросился к охотнику, подныривая под его руку и пытаясь вздернуть на ноги. Хес оказался на удивление легким, что весьма удивило рыжего парнишку. С трудом выпрямив ноги, мужчина просипел:

— Пояс.

— Да и Темный с ним! — мальчишку трясло.

Хес упрямо помотал головой, и послушник, стараясь удержать клонящегося охотника, подобрал с пола блестящую плеть, мгновенно порезав об нее руки. Мужчина негнущимися пальцами нажал на гравировку, и серебристая змея с шелестом свернулась в тугой клубок, спрятав режущие грани.

Когда они выбрались из храма, Исэйаса охватило отчаяние. Иллюзия, закрывающая мертвый город, исчезла, и глазам парнишки предстал лишь призрак, глядящий в вечность пустотой черных глазниц, некогда оживленного населенного пункта. Но больше всего его пугал натужно дышавший охотник, с каждым мгновением все больше опиравшийся на подставленное плечо. Кровь и не думала останавливаться, алыми кляксами отмечая пройденный путь. А ведь до развалин постоялого двора, где они оставили лошадей и вещи, было еще идти и идти.

Поэтому он не сразу поверил своим глазам, когда увидел большой темный силуэт, приближающийся к ним, и разглядел Силеста — жеребца Хеса. Вороной резко дернул головой, разворачиваясь к послушнику правым боком. Мальчишка понял, чего от него хочет умное животное, но в одиночку закинуть взрослого, пусть и достаточно легкого, мужчину на спину крупного коня он не смог бы. Жеребец, словно поняв все это, подогнул передние ноги, становясь на колени, а потом и вовсе лег на землю. С трудом заставив почти бессознательного охотника сесть на лошадь, Исэйас дождался, пока бледные пальцы медленно согнутся, зажимая густую гриву Силеста, и отошел в сторону. Но конь продолжал лежать, странно поблескивая огромными золотыми глазами. Мальчишка несмело подошел и осторожно сел позади мужчины, придерживая его.

Вороной поднялся плавно, совсем не как обычные лошади, лишь слегка качнув седоков, и совершенно бесшумно двинулся по улице. Исэйас пораженно смотрел на проносящиеся мимо в полной тишине останки зданий. Меньше, чем через пять минут Силест уже стоял возле развалин постоялого двора и нетерпеливо постукивал копытом, словно вынуждая мальчишку торопиться. Левое плечо коня странно и маслянисто поблескивало. Когда послушник понял, что это кровь Хеса, он слетел с коня и помчался за вещами.

Открыв повисшую на одной петле, растрескавшуюся дверь, Исэйас отшатнулся назад и его едва не вырвало. По всей зале валялись тела. Некоторые щерились белыми костями скелетов, некоторые распространяли жуткое зловоние гниющей плоти. Зажимая нос, мальчишка взлетел по всходу, опасно балансируя на почти провалившихся ступенях, судорожно подхватил сумки и поспешил обратно, едва не свалившись с лестницы и подняв новую волну смрада.

Глоток свежего воздуха разогнал муть перед глазами. Он заскочил в конюшню, выгоняя из прогнившего стойла своего гнедого мерина. Яростное ржание заставило его вздрогнуть. Вороной крутился на месте, бил копытом и сверкал глазами, порываясь пуститься вскачь. Молясь про себя Семерым о том, что правильно понял дурного жеребца, паренек шлепнул гнедого по крупу, вынуждая направиться прочь из города, а сам снова вскочил на Силеста, прижимая бессознательного Хеса к шее коня и крепко вцепляясь в гриву.

И вороной сорвался с места. Штормовым порывом несся дух ветра, пригибая траву, но не касаясь земли, заставляя трепетать деревья. Все превратилось в одну сплошную темную полосу, и Исэйас зажмурил глаза, беззвучно шевеля губами в отчаянной молитве Всеблагим Богам за умирающего рядом с ним охотника, спасшего жизнь своему недругу ценой собственной.




Глава IV


Двухдневное расстояние они преодолели за три оборота. Однако эти часы растянулись для Исэйаса в целую вечность. Он чувствовал, как под руками все медленнее бьется сердце, все тяжелее и неохотнее струиться кровь по жилам умирающего охотника. И в растрепанной голове рыжего мальчишки отчаянно билась мысль: «Только бы успеть! Только бы успеть…»

Вороной бесшумно пролетел по спящим улицам города и с грохотом снес тяжелый замок на воротах. Во дворе захлебнулся лаем сторожевой пес, а в окне вспыхнул неяркий, колеблющийся свет.

— Антхеа! — отчаянно закричал мальчишка, соскальзывая с крупа коня, на крутых боках которого не было ни следа пота или пены, которая непременно сопровождает бешеную скачку.

Первой на крыльцо выскочила простоволосая, сонная Деа в ночной рубашке, держащая бронзовый подсвечник с оплывающей свечой. Испуганно вскрикнула, увидев Исэйаса, который окровавленными руками пытался стащить обмякшего Хеса с жеребца, кое-как поставила светильник на темные доски и бросилась помогать.

Мгновение спустя появилась и знахарка, запахивающая верхнюю рубашку. Вскинула ладони к лицу, вздрагивая, но быстро взяла себя в руки, оттащила Деа, вцепившуюся в Хеса и приказала:

— Горячую воду неси!

Девушка непонимающими глазами посмотрела на Антхеа, потом взгляд прояснился, и она молча умчалась в кухню. Знахарка хлопнула жеребца по спине, и ветряной дух покорно лег на землю, позволяя стащить с себя охотника. Вдвоем с Исэйасом они затащили мужчину в дом и положили на кровать.

Парнишка с отчаяньем смотрел на заострившиеся черты лица Хеса. Дыхание было хриплым, прерывистым и едва приподнимало грудную клетку. Антхеа схватила нож, безжалостно распорола рубашку, пропитанную липкой жидкостью, и ахнула:

— Кто ж его так?

— Фейри, — чуть не плача, сказал мальчишка, борясь с подступившим к сердцу ужасом от открывшегося зрелища.

На груди охотника зияла широкая рваная рана, из которой щерили клыки острых осколков сломанные ребра.

— И с каких это пор он не смог справиться? — недоуменно пробурчала знахарка, сноровисто обрабатывая рану.

— Меня… спасал, — горько прошептал Исэйас и внезапно разревелся, как маленький ребенок.

— Нечего тут слезы лить, — грубо откликнулась знахарка, но ее голос тут же смягчился. — Гордись, мальчишка, раньше так бы он поступил только ради Ролло.

Антхеа непрестанно суетилась вокруг лежащего мужчины. Исэйас с трудом понимал, что женщина делает. Он смотрел только на охотника и пытался понять, чем он, глупый, неуклюжий неумеха, да еще и послушник Святого Ордена, заслужил то, что для него совершил этот загадочный человек.

Взгляд мальчишки скользнул по свободно лежащему на груди Хеса амулету. Словно почувствовав внимание, тонкие нити внутри круга чуть дрогнули, и алые капельки начали неспешно скользить по паутинке, притягивая и завораживая. Паренек приоткрыл рот, изумленно рассматривая ожившую вещицу, потом почувствовал резкий толчок и, словно очнувшись, недоуменно посмотрел на рассерженную знахарку.

— Иди давай отсюда, — она вытолкала упирающегося Исэйаса из комнаты. — Умойся и попробуй уснуть. Больше ты здесь ничем не поможешь.

И захлопнула перед ним дверь. Послушник посторонился, пропуская Деа с горячей водой, и побрел вниз.

— Вообще рехнулся, паршивец, — выговаривала Антхеа бессознательному Хесу. — Мальчишку чуть не зачаровал, дурень!

Деа удивленно посмотрела на женщину и молча поставила тазик рядом с кроватью.

— Как он? — тихо спросила она.

— Плохо, — по лбу знахарки пролегла глубокая морщинка. — Боюсь, ночь не переживет.

Девушка опустила голову, стараясь скрыть навернувшиеся на глаза слезы.

— Я могу чем-то помочь?

— Да, — Антхеа повернулась к ней, обмакивая лоскуты чистой ткани в горячую воду. — Иди, мальчишку успокой, а то как бы не сотворил чего.

Деа кивнула и, бросив долгий задумчивый взгляд на охотника, вышла, тихонько притворив за собой дверь.

Исэйас сидел на крыльце, бездумно уставившись в прозрачную темноту ночи. Раз за разом перед глазами мелькали обрывки воспоминаний о бое, произошедшем в мертвом городке. И раз за разом в сердце словно проворачивался нож, когда чувство вины волной поднималось из глубины души. Да в виски бился вопрос — а хоть кто-нибудь из Ордена поступил бы так ради него?

Теплая рука на плече заставила его отвлечься от горестных раздумий.

— Ложись спать, — Деа ласково провела по рыжим вихрам. — Антхеа сказала, что с ним все будет хорошо.

Исэйас судорожно выдохнул, чувствуя, как разжимаются стальные когти страха, железной хваткой сковавшие душу, и, улыбнувшись, направился в свою комнату. Девушка еще немного постояла на крыльце, закрыв глаза и подставив разгоряченное лицо легкому ветерку, глубоко вздохнула, успокаивая бешено бьющееся сердце и вернулась в дом.

Через два часа Антхеа закончила. Устало опустив плечи, она наказала девушке сидеть рядом с Хесом и ушла к себе, едва поднимая ноги. Деа тихонько поглаживала тонкие пальцы мужчины, иногда легко дотрагивалась до осунувшегося лица, проводя по прохладной щеке. Выждав для верности около часа и прислушиваясь к едва заметному прерывистому дыханию, девушка встала, вытянула из ножен охотника тонкий кинжал и провела им по основанию ладони. Зажав порез, она наклонилась и, откинув одеяло, начертала кровью на левом плече Хеса затейливый знак. Потом, немного помявшись, торопливо стянула рубашку, оставшись нагой, изобразила точно такой же знак у себя на правом плече и, сжав кулаки, скользнула под бок Хесу.

Мужчина очнулся ближе к рассвету. Голова кружилась, грудь болела, словно пронзенная стальным прутом. Он долго пытался разлепить веки, стараясь разглядеть окружающую обстановку мутными глазами, в которые было словно песка насыпано. Когда наконец ему удалось сфокусироваться, он понял, что находится у Антхеа, и против воли губы тронула слабая улыбка. Мальчишка не испугался, не бросил его там, выдюжил.

Хесу казалось, что он лежит рядом с открытым огнем — настолько ему было жарко. Он скосил глаза и судорожно попытался отодвинуться — рядом лежала Деа и сладко сопела ему в ухо. Но тело словно налилось свинцом, руки не слушались, а при любой попытке движения в глазах темнело от вгрызающейся в грудь боли. Девушка завозилась и прижалась обнаженным телом к стиснувшему зубы охотнику. Хес сдавленно застонал, понимая, что перестает контролировать как себя, так и проклятый амулет, начинающий действовать вовсю. Силы, словно неторопливый, но свежий ручеек, потихоньку начали возвращаться к ругающемуся сквозь зубы охотнику.

Деа сонно приподняла головку, посмотрела на очнувшегося мужчину, на светящийся, ею же начертанный знак на его плече, довольно улыбнулась и, ласково проведя по животу разом напрягшегося Хеса, склонилась к нему, нежно, с оттяжкой целуя. Охотник выдохнул и, не в силах сопротивляться, отдался на волю магии, бушевавшей в крови и разбуженной этой девушкой.

* * *


Наутро Исэйас, едва разлепив глаза, слетел с кровати и помчался в комнату Хеса, но на половине пути, недалеко от гостиной, услышал возню, сдавленные богохульства и раздраженное шипение. Рывком распахнув дверь, паренек расплылся в совершенно счастливой улыбке: перебинтованный Хес с ругательствами отмахивался от пытающейся его осмотреть донельзя удивленной Антхеа. Получалось у него, в силу слабости, из рук вон плохо, и вскоре мужчина был пойман, усажен на стул и тщательно проинспектирован. Косо глядя на недоуменно качающую головой знахарку и сияющего мальчишку, охотник явно чувствовал себя не своей тарелке: чтобы кто-то радовался тому, что за ночь он не отправился к праотцам, было для него редкостью. И даже в голову пареньку, счастливому оттого, что Хес жив и относительно здоров, не пришло, как мог мужчина, вчера еще находящийся на пороге смерти от жуткой раны, которая привела в ужас даже видавшую виды знахарку, смог встать на ноги всего за одну ночь.

— Хес, — мальчишка виновато потупился и подошел к мужчине, когда Антхеа, довольная проведенным осмотром, вышла, — прости меня, я тогда вел себя, как последний дурак, только помешал.

Охотник хмыкнул и едва заметно поморщился от боли.

— Ничего, с возрастом пройдет. Зато теперь тебе понятно, почему я начал тебя учить.

Исэйас радостно закивал головой. Хес улыбнулся и, вставая, потрепал его по рыжим вихрам.

Дверь грохнула, ударившись об косяк. К опешившему охотнику подскочила знахарка и с размаху залепила пощечину.

— Что с девочкой сделал, паскудник?! — лицо у нее было бледное, руки сжаты в кулаки, а в глазах застыл страх.

Хес сначала недоуменно прижал ладонь к горящей после удара щеке, потом его глаза расширились, он сдавленно застонал, вскидывая кулак ко лбу, и, скривившись от боли, причиненной слишком резким движением, бегом последовал за Антхеа. Ничего не понимающий мальчишка увязался за ними.

Деа сидела на кровати в своей небольшой комнатке и мечтательно смотрела в потолок. Глаза сияли, но девушка была словно не здесь, а где-то в собственных грезах. Когда Хес и Антхеа зашли в комнату, Деа осталась все такой же безучастной ко всему происходящему, словно живая кукла. Исэйас в растерянности смотрел на внезапные перемены, произошедшие с ней всего лишь за одну ночь.

Хес, отчаянно глядя на девушку, опустился перед ней на колени, заставляя посмотреть на себя:

— Деа, ты слышишь меня?

Она сфокусировала взгляд на мужчине, но все так же продолжала смотреть куда-то вглубь себя, при этом не шевелясь и не сказав ни слова.

— Исэйас, выйди отсюда, — внезапно рявкнул охотник, и парень выскочил из комнаты прежде, чем сообразил, что делает.

За спиной бухнула дверь, и он прислонился к стене, не решаясь вернуться.

— И что это? — тихо спросила Антхеа, глядя, как Хес хмурит брови и в нерешительности кусает губы.

— Она провела усиленный ритуал Связки, — прошептал он.

— То есть передала свою жизненную силу тебе? Сегодня ночью? Откуда она узнала о нем? — знахарка горестно покачала головой. — А усиленный должен сопровождаться…

Хес молча кивнул.

— Я не смог сдержаться, потому что умирал, а от такого щедрого дара такие, как я, не отказываются, — он горько скривил тонкие губы. — И амулет не удержал иллюзию.

— И теперь девочка просто-напросто зачарована тобой, так? — Антхеа разгневанно свела брови. — Так давай, возвращай ее обратно, а то сидит тут она, как кукла!

— Я не могу, Антхеа! — голос Хеса сорвался.

— Мне все равно, можешь ты или нет, — знахарка наклонилась к охотнику. — Просто сделай! И верни мне девочку такой, какая она была до того, как ты затуманил ее разум.

И вышла, притворив за собой дверь. Исэйас рванулся было в комнату, но она схватила его за запястье и потащила вниз со словами:

— Собирайся, давай. Чтоб духу вашего здесь завтра не было!

Покачивающийся, словно от усталости, с измученным лицом, Хес появился только спустя пару часов, но на его губах играла легкая улыбка. Кивнув вопросительно поглядевшей на него Антхеа, он произнес:

— Проспит она до следующего вечера. И все будет хорошо.

Получив одобрительную улыбку знахарки, охотник удалился к себе и рухнул без сил, практически сразу засыпая, отмахнувшись от Исэйаса, попытавшегося пристать к нему с расспросами.

* * *


Уехали они, так и не дождавшись, когда проснется Деа. Хес на все встревоженные вопросы Исэйаса либо огрызался, либо отмалчивался, притворяясь если не глухим, то хотя бы слабослышащим. Вообще настроение у охотника было явно хуже некуда: смурной, постоянно нахмуренный и агрессивный. Гонял послушника на привалах до седьмого пота, безжалостно превращая парнишку в грушу для битья.

После пары таких тренировок, глядя, как Исэйас с трудом шевелит покрытыми синяками руками, Хес сжалился и даже дал мальчишке выпить настоя каких-то трав, от которых мышцы, сведенные болезненными судорогами, блаженно расслабились, а синяки, хоть и остались хорошо видны на бледной коже паренька, перестали саднить и беспрестанно ныть.

Мальчишка, к удивлению охотника, терпел все молча и безропотно, лишь упрямо сцепляя зубы, когда очередной хлесткий удар оставлял багровую полосу на измученном теле.

А по вечерам Исэйас, наскоро ополоснувшись после целого дня в седле и изнурительной тренировки, с азартно горящими глазами подсаживался к Хесу и всеми правдами и неправдами выводил того на разговоры о потаенном мире. Поначалу упирающийся и отмалчивающийся охотник со временем сдавался под натиском любопытства и в подробностях рассказывал восхищенно внимающему пареньку, как отличить ругару от перевертыша, баргеста от баггейна, и что делать, если вдруг не повезло встретить фахана, а потом насильно отправлял канючащего юнца спать. Дай ему волю — мальчишка так бы и сидел до рассвета, жадно ловя каждое слово.

Впрочем, Исэйасу хватало и без того насыщенной жизни. Утром он просыпался с трудом, после пятого пинка от недовольного Хеса, а потом еще полдня украдкой зевал в кулак, осоловевшим взглядом упершись в гриву своего каракового жеребца, купленного охотником на замену потерянного где-то возле Плини мерина. Исэйас помнил, как сообщил Хесу о том, что остался без лошади, и как втянул голову в плечи, ожидая подзатыльника и очередной непечатной тирады. Но, к его несказанному удивлению, мужчина промолчал, а утром в день отъезда подвел к смутившемуся послушнику высокого тонконого коня, имеющего весьма беспокойный, но миролюбивый нрав. Мальчишка и жеребец очень быстро поладили, и Хес время от времени замечал, как Исэйас поглаживает любимца по крепкой шее или тайком скармливает ему корочку хлеба, и тихонько хмыкал, щурясь, словно довольный кот. Вот уж угодил, так угодил.

На недолгих стоянках юнец прилежно записывал все в постепенно утолщающуюся книгу. Хес ни о чем его не спрашивал, не пытался посмотреть, о чем же рассказывает бумаге послушник, хотя желание, как ни странно, иногда возникало.

На четвертый день Хес безапелляционно заявил, что, несмотря на то, что придется сделать небольшой крюк, им нужно заехать в достаточно крупный город Крэйт, где расположилось одно из представительств Гильдии охотников. Исэйас, хоть и не был рад такому повороту дел, но спорить с мужчиной не стал, послушно направляя жеребца за вороным Хеса.

Когда они въехали в ворота Гильдии, мальчишка сразу же почувствовал себя достаточно неуютно, ловя на себе удивленные взгляды и замечая, как бывалые охотники вскидывают брови и о чем-то шепчутся. Хес, казалось, не замечал всего этого, а может — просто привык. Спешившись, он отрывисто бросил Исэйасу короткий приказ расседлать и обиходить лошадей, а сам быстро скрылся из виду, войдя в простую деревянную дверь, ведущую в двухэтажное здание.

Мальчишка только печально пожал плечами и начал было отцеплять чересседельные сумки, как почувствовал, что сзади кто-то стоит, и обернулся. Перед ним, прислонившись к двери соседнего денника, любопытно щурился темноволосый парнишка его возраста. Крепкий, невысокий, в простой одежде с вышитым на воротнике рубашки знаком Гильдии. Ученик, еще не заслуживший собственного кольца и личного знака.

— Привет! — поздоровался он. Голос был яркий и звонкий. — Ты кто будешь и откуда?

Исэйас вздрогнул и стушевался под серьезным взглядом карих глаз. Сказать, что он послушник Святого Ордена, значит, как минимум, обречь себя на то, что мальчишка, сейчас дружелюбно улыбающийся, отскочит от него, как от прокаженного, а на молодом лице, уже расчерченным тонкой ниткой длинного шрама, появится презрение.

— Ты ведь с Хеспером, да? — спросил юноша, жадно подаваясь вперед. — Ты его ученик?

Рыжий сглотнул и поспешно кивнул, мысленно проклиная себя за такой обман.

— Вот это да! — восхитился новый знакомый, восторженно присвистнув. — Тебе так повезло! Я слышал, что он никогда не брал себе учеников! Ах, да, я Зотик, — спохватился он и протянул руку.

— Исэйас, — мальчишки обменялись рукопожатиями.

— Ну и как тебе Хеспер? Как у него учиться? — темноволосый аж рот приоткрыл.

Послушник вспомнил тренировки и против воли сморщился, будто от зубной боли. Зотик воспринял это по-своему и, засмеявшись, хлопнул рыжего по плечу.

— Они все такие, — заговорщицки прошептал он и вдруг замолчал, глядя куда-то за спину парнишке.

— Исэйас, — на плечо послушнику легла тяжелая рука. — Я тебе что сказал сделать? Заподпружишь жеребца, дальше пойдешь хоть пешком, хоть ползком. Дело закончи, а потом языком трепи.

И мальчишка ойкнул, когда Хес, бесшумно подошедший сзади, отвесил ученику тяжелый подзатыльник, поглядел на потирающего многострадальную голову Исэйаса и вышел.

Зотик, молчавший все это время и восхищенно глядевший на отчитывающую послушника легенду, тихонько хихикнул и сочувствующе посмотрел на Исэйаса.

— Приходи, мы сегодня с ребятами собираемся на заднем дворе, — пригласил он и выскочил из конюшни, махнув на прощание рукой.

Исэйас стащил седло с недовольного жеребца и подумал, что ему здесь определенно нравится, не то что в Святой Обители, где каждый из новичков подвергался унизительной процедуре «посвящения». Мальчишка вздрогнул и поспешил выполнить поручение Хеса.

* * *


— Хеспер! — услышав громкий оклик, мужчина обернулся.

К нему спешил невысокий, кряжистый мужчина с коротко стриженными каштановыми волосами.

— Неро, рад тебя видеть, — улыбнулся Хес, крепко пожимая протянутую руку.

— Не думал, что встречу тебя здесь, — Неро прищурил светлые глаза. — Как смотришь на то, чтоб выпить?

Охотник на мгновение задумался, а потом кивнул, и они направились к таверне, находившейся прямо за воротами Гильдии.

В небольшой, но аккуратной зале было достаточно тихо. Вечерние дебоши еще не начались, и охотники, составляющие основную часть посетителей, вели себя смирно, негромко переговариваясь, рассказывая об уничтоженных тварях и тихонько посмеиваясь над забавными ситуациями.

— Неро, послушай, — Хес наклонился вперед, опираясь на столешницу локтями, — кто проверял Плини и его окрестности?

— Моя связка и ребята Эскотта, — удивленно посмотрел на него темноволосый охотник.

— Ты со своими не заезжал в городок? — голос Хеса звучал ровно.

— Нет, мы у ворот разъехались, — Неро откинулся на спинку стула. — Моя связка по деревням прошарилась — ничего не нашли.

— Твое счастье. Отправьте нарочного к Мастеру Десебелу — связки Эскотта больше не существует. И пошлите похоронную бригаду к Плини — все, что от него осталось, стоит сжечь.

— Хес, о чем ты? — тихо спросил Неро, темнея лицом.

— Причина была в городе — там обосновалась одна из Высших Неблагих — Паучиха. Сам Плини мертв уже больше двадцати лет, судя по состоянию костей и зданий. Ты и твои ребята выжили только лишь потому, что она отвлеклась на связку Эскотта.

Темноволосый охотник молчал, пораженно глядя на мужчину и медленно осознавая то, о чем ему сейчас было сказано.

— Но я же видел! — воскликнул он, ударив кулаком по столу. — Я видел этот город! И он ничем не отличался от того же Крэта!

На громкий возглас обернулось несколько человек, и Неро немного притих.

— Это была иллюзия, — Хес пожал плечами.

— Я даже не буду спрашивать, как ты с ней справился, — буркнул охотник, остывая.

— Лучше не надо, — скривился Хес и непроизвольно потер грудь.

— Что за мальчишка с тобой? — поинтересовался Неро, делая большой глоток из объемной кружки.

Черноволосый мужчина на мгновение замолчал, а потом нехотя сказал:

— Ученик.

— Ты серьезно? — удивился Неро и вдруг, привстав, кулаком ткнул Хеса в плечо. — Оно и правильно, парень! Давно пора!




Хес прислушался к голосам, доносившимся с заднего двора, и вывел жеребца из стойла. Мальчишки, возбужденно галдя, рассказывали друг другу, на каких Тварей им уже довелось охотиться и чему новому научили их Наставники. Ученики, совсем еще желторотые юнцы, не понимали сути Охоты. Не понимали, что вскоре перестанут спокойно спать по ночам, просыпаясь в холодном поту, раз за разом переживая самые жуткие моменты; не понимали, что жизнь, подобная этой — постоянная борьба со смертью. Или убьешь ты, или уничтожат тебя. И больше нет шансов просто вернуться в нормальную жизнь, зная, что подстерегает тебя и в темноте, и при свете дня. Он никому не хотел бы такой судьбы.

Охотник подседлал вороного, покосившись на спокойно стоявшего в деннике каракового коня Исэйаса. Послушник был там — среди хвастающихся мальчишек; чуткое ухо мужчины различило его робкий голос. И Хес собирался оставить его здесь, потому что неожиданно для себя понял, что ему глубоко наплевать, чем является этот рыжий юнец, но он не хочет его смерти, поэтому охотник попросил Неро приглядеть за учеником до его возвращения. Старый товарищ лишь сочувственно посмотрел на черноволосого мужчину и согласно кивнул.

— Я так и знал, — недовольно раздалось сзади, когда Хес закреплял чересседельные сумки.

Охотник обернулся и хмуро посмотрел на подошедшего послушника, который держал под уздцы взнузданного и подседланного каракового.

— Ты не уедешь без меня, — упрямо заявил мальчишка, с вызовом глядя на Хеса.

Мужчина помолчал мгновение, а потом подал плечами:

— Если ты хочешь побыстрее расстаться с жизнью, то не буду тебе препятствовать, — и отвернулся, вскакивая на коня.

Исэйас, ожидавший гневной отповеди, а то и пары подзатыльников, озадаченно посмотрел в спину удалявшемуся Хесу и проворно взобрался на своего жеребца, следуя за охотником.

* * *


Хес сказал, что завтра они будут уже на месте, поэтому сегодня они остановились на ночь чуть пораньше, чтоб в полной мере отдохнуть. Исэйас сидел рядом с костром и смотрел на весело плясавшие языки пламени, время от времени косясь на неподвижно сидящего Хеса. Глаза мужчины были закрыты, дыхание спокойное, и совершенно непонятно — спит он или же бодрствует.

Сам послушник заснуть никак не мог. Перевалило уже далеко за полночь, но рыжий все так же не отрывал взгляда от огненных саламандр, сновавших по почерневшим поленьям. В душе теснились чувства: ему было страшно. С чем им придется столкнуться завтра? Там, за этим барьером? Что скрывается в этой неизвестности, что столько бывалых охотников сгинуло в этом таинственном месте? И смогут ли они сами выбраться живыми?

Хес силен. Очень силен — Исэйас это усвоил твердо. Как и то, что, несмотря на все отрицания, охотник использует… Нет, не колдовство, а чародейство. Мальчишка понимал, что это совершенно разные вещи, но пока еще не мог разобраться, что отличает одно от другого. И, что самое странное, послушника, ранее ненавидящего любые проявления магии, это не только не пугало, но и как-то даже радовало, и ему совершенно не хотелось рассказывать о своем открытии магистру Гайюсу — после того, что сделал для него Хес, это было бы предательством. Он чувствовал себя защищеннее, а еще ему было жутко любопытно. Он хотел воочию увидеть, как плетет чары Хес, но охотник мгновенно прекращал любые разговоры, как только понимал, что тема сворачивает на опасную почву. И Исэйас каждый раз только досадливо вздыхал, а через некоторое время опять пытался вывести мужчину на чистую воду и опять безуспешно.

Рыжий так и не лег спать в эту ночь, занятый собственными мыслями. Ближе к рассвету охотник открыл глаза, глубоко вздохнул и, подтянув к себе дорожную сумку, вытащил уже знакомый Исэйасу гребень и стянул ремешок, скрепляющий волосы. Мальчишка только восхищенно выдохнул, когда иссиня-черные волосы с серебристыми прядями тяжелой волной упали Хесу на плечи. Мужчина ловкими движениями начал заплетать переливающийся в свете костра шелк, но что-то у него не ладилось. Он кривился, вновь и вновь переплетал пряди, раздраженно дергая их, когда послушные волосы таки спутывались в едва заметные узелки.

Исэйас следил за ним, затаив дыхание. А потом вдруг встал и подошел к охотнику.

— Хес, давай, я заплету. Сестренке в детстве… плел…

И жутко смутился, когда мужчина вскинул на него донельзя изумленный и растерянный взгляд. В стальных глазах что-то дрогнуло, и он медленно протянул мальчишке костяной гребень.

Хес напрягся, когда осторожные пальцы ласково тронули черные волосы. Он ненавидел, когда к нему прикасаются, но сейчас в касаниях мальчишки не было ничего, кроме сдержанной радости и затаенного восхищения, и мужчина через некоторое время расслабился, позволив пареньку перебирать тяжелые пряди. Плел он ловко и умело, не разрывая, а распутывая узелки, и волосы послушно складывались в причудливую, но на диво практичную прическу.

— Ты обычно просто стягиваешь волосы в хвост, — полюбопытствовал Исэйас, закончив и отдав охотнику гребень. — Почему сейчас решил заплести?

— Я не знаю, что ждет нас там, — Хес встал и начал собираться. — А волосы могут сослужить очень недобрую службу в бою.

— Почему? — удивился паренек.

— Потому что если тебя за них схватят, ты становишься практически беспомощным, — охотник насмешливо блеснул глазами, и послушник понятливо закивал, помогая Хесу.

К границе барьера они подъехали к полудню. Солнце находилось в зените, и Исэйас сразу увидел легкое марево, стеной колеблющееся впереди. Хес покосился на послушника и кивнул, отвечая на немой вопрос, застывший в глазах парнишки.

Когда они приблизились к мареву, Силест внезапно заупрямился, встал на дыбы, порываясь развернуться обратно. Охотник ласково заговорил с жеребцом, успокаивающе поглаживая по шее, потом спешился и начал расседлывать вороного.

— В чем дело? — спросил Исэйас, спрыгивая со своего коня.

— Дальше — пешком, — отрезал Хес, снимая сумки.

Мальчишка пожал плечами, снял седло, уздечку, хлопнул каракового по крупу, подхватил свой дорожный мешок и всем видом показал, что готов. Охотник усмехнулся, глядя на серьезного паренька, и первым шагнул в колеблющийся воздух.

Ощущения были отвратительные. Создавалось впечатление, будто нечто выворачивает наизнанку суставы и безжалостно вытягивает все силы из безвольного тела. Исэйас зажмурился, мотая головой, и едва не рухнул на землю. С трудом выпрямившись, открыл глаза и, удивляясь густому туману вокруг, нашел взглядом Хеса.

Мужчине, видимо, приходилось хуже, чем ему. Лицо стало белым, как мел, серые глаза будто выцвели, и зрачки жуткими трещинами выделялись в бесцветных радужках. Тело напряжено, колени полусогнуты, на красивом лице то и дело мелькала мучительная судорога боли.

Хес рваными, резкими движениями скрутил с пальца перстень и отдал его пошатывающемуся послушнику. Как только гладкий ободок коснулся ладоней, мальчишка сразу почувствовал себя лучше и смог распрямить согнутые плечи, чувствуя, как отступает какая-то враждебная, едва ощутимая краем сознания, сила. Охотник, вытащив из-за ворота уже знакомый амулет, сжал его в руках: глаза стали осмысленными, снова насытившись цветом, движения утратили болезненную резкость, и он вздохнул уже свободнее.

Окружающее казалось воплотившимся в жизнь кошмаром. Иссохшиеся, скрученные в предсмертной агонии останки деревьев безжизненно щерились в серое небо, земля под ногами была покрыта слоем пепла и будто бы праха, местами — осклизлым подобием мха, источающим ядовитый дурман. Темный, густой туман клочьями стелился понизу, словно затаившийся зверь, поджидающий свою добычу. В стылом, неподвижном воздухе не ощущалось ни малейшего биения жизни, которое есть всегда, в любом самом безлюдном и заброшенном месте. Здесь же, казалось, исчезла сама основа мира, став тонкой и едва заметной, создав лживый, мертвый остов природы.

— Что это? — пораженно прохрипел Исэйас.

— Кто-то пытается пробиться к Границе Миров, — голос охотника был обманчиво спокоен, — и открыть Изнанку, впустив в наш мир легионы Тварей.

Исэйас лишь сдавленно охнул, ощущая, как обрывается все внутри.

— А на это, — Хес обошел поваленное дерево, покрытое мертвенным буро-серым налетом. — Не хватит сил ни у одного существа. Поэтому тот, кто все это затеял, вытянул жизненную силу из этой земли и всех тех, кто оказался здесь. И охотники попали в те же тенета, и фейри — я ощущаю остаточные эманации их смерти.

Заметив непонимающий взгляд послушника, охотник вздохнул:

— Существует три вида энергии. Ци — телесная, рэсуо — духовная, и вэрайа — чародейская. Первая и вторая присущи всем людям, но рэсуо могут использовать вовне считанные единицы. Вэрайа же — основа жизненной силы всех фейри, иногда она проявляется у полукровок, тогда они могут использовать чары. Не так, как волшебные существа, но и этого хватает, чтобы намного превосходить любого человеческого колдуна.

— Хес… — мальчишка замялся. — Значит, ты полукровка? Раз можешь использовать вэрайа?

— Исэйас, — мрачно посмотрел на него охотник. — Я тебе сейчас язык вокруг шеи завяжу. Узлом.

Паренек послушно замолчал, продолжая коситься на размеренно шагающего мужчину.

— Силест ведь не обычное животное? — не выдержав, спросил он, вспоминая, как летел над землей жеребец.

— Нет, — обреченно вздохнул Хес. — Он — рабикан, дух ветра. Если бы я заставил его сюда войти, он бы развоплотился в считанные минуты. Это место в первую очередь вытягивает вэрайа как наиболее сильную составляющую для заклятий. И мне страшно представить, какое могущество обрел ублюдок, что разместил здесь этот контур.

Исэйас видел, что мужчина мрачнеет с каждой минутой, особенно после того, как они начали натыкаться на скалящиеся в пустое небо скелеты животных. Казалось, что прошла уже сотня лет — так были выбелены кости. Хес, мазнув взглядом по очередным останкам, лишь крепче стискивал челюсти и непроизвольно сжимал кулаки.

Спустя полчаса они наткнулись на последнюю стоянку охотников. Скелеты людей застыли в тех положениях, в которых застала их смерть, и Исэйас, проходя мимо непогребенных, подавил желание развернуться и броситься бежать. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

— Должно же быть здесь что-то, где прячется теперь уже хозяин этих мест, — рассудительно заметил рыжий парень, когда страшная братская могила осталась позади.

— Да, заброшенная сторожевая крепость, — Хес был предельно собран.

Когда они приблизились к развалинам некогда мощного и основательного строения, мужчина резко схватил послушника за плечо, разворачивая к себе лицом.

— Я хочу, — стальные глаза были прищурены, — чтобы здесь ты слушался меня во всем. Скажу падать — падай, скажу бежать — беги со всех ног и не оглядывайся. Понял?

— Но… — попытался было возразить рыжий мальчишка, но охотник до боли сжал его плечо, заставив скривиться и замолчать.

— Это не забавное путешествие, Исэйас. Вокруг нас — смерть. И если я еще хоть как-то могу с ней потягаться в игре за жизнь, то ты — нет. И я не хочу, чтобы твоя кончина была на моей совести.

Дождавшись понурого кивка от сникшего парня, Хес развернулся и начал осторожно подниматься по выщербленным ступеням. Протяжно скрипнула массивная дверь, провернувшись на петлях, и они вошли внутрь здания. Тут царило такое же запустение, как и во всем этом месте. Тяжелый запах тлена и смерти витал в воздухе, давил на плечи, проникал в самую душу, заставляя дышать чаще, а сердце — заходиться в бешеном стуке. Миновав несколько комнат, оставляя в пыли четкие следы, охотник со спутником поднялись на второй этаж и, пройдя под полуразвалившейся аркой, оказались в просторном зале. Скорее всего, раньше здесь была столовая — место сбора всего гарнизона, поэтому по размерам она превосходила все предыдущие помещения. Хес сразу напрягся, оттягивая зазевавшегося послушника назад, себе за спину, когда увидел самодельный, но основательный алтарь, покрытый бурым налетом из застывшей крови. Над ним на стенах едва заметно светились незнакомые Исэйасу символы, а в воздухе, казалось, потрескивала сгустившаяся враждебная сила.

Тренировки, пусть и недолгие, не прошли даром для молодого парня. Когда на границе зрения мелькнуло что-то темное, мальчишка, не раздумывая, отскочил в сторону, уворачиваясь от распоровших воздух когтей, перекатился, оцарапав щеку, и вскочил на ноги.

Перед Хесом, застывшем в паре шагов от него, замерло существо. Наклонив лобастую голову, оно уставилось на охотника тяжелым, немигающим взглядом хищных желтых глаз. Тело было вполне человеческим, сильным и мускулистым, но от шеи по плечам до локтей тянулись полоски жесткой коричневой шерсти, кисти рук были значительно больше человеческих и заканчивались десятидюймовыми аспидно-черными бритвенными когтями. Лицо же казалось гротескной маской, обнажая жуткие блестящие клыки и обрамленное такими же жесткими, словно волчья шерсть, спутанными волосами. На шее оборотня переливался призрачными гранями ошейник, словно сплетенный из рунных знаков.

Баггейн, а это, судя по рассказам и описаниям охотника, был он, нападать не спешил, исподлобья рассматривая юркую добычу, сумевшую забраться так далеко. Но больше всего Исэйаса поразила реакция Хеса.

Он был бледен, недоверчиво разглядывая стоящее перед ним существо. И оборотень вдруг шагнул вперед — это движение не несло никакой угрозы — и начал меняться. По лицу пронеслась гримаса боли, весь его облик задрожал перед глазами: шерсть начала втягиваться обратно в тело, клыки и когти уменьшаться, становясь обычными человеческими зубами и ногтями. И только золотые глаза с вертикальной щелкой зрачков выдавали в ныне стоящем перед ними темноволосом мужчине его нечеловеческую природу; ярко белела на смуглой коже нитка шрама, протянувшегося по левой щеке.

— Ролло, — неверяще прошептал Хес, и его голос сорвался.

* * *


— Убирайся, — хрипло потребовал бывший охотник. — Уходи отсюда, Хес.

— К Темному, Ролло! — мужчина шагнул навстречу другу. — Как такое произошло?

— Я умер, дружище, — баггейн ощерился и сверкнул желтизной нечеловеческих глаз. — Сдох в том лесу с выпущенными кишками, а переродился вот такой тварью.

Исэйас видел, как вздрогнул при этих словах Хес, и как в серых глазах на мгновение вспыхнула отчаянная боль. Мальчишка сжал кулаки.

— А теперь бери своего… спутника, — это слово Ролло выплюнул, словно ругательство, — и прочь отсюда, пока Он не приказал мне расправиться с вами!

— Я не уйду отсюда без тебя, — черноволосый упрямо наклонил голову.

— Ты хороший охотник, Хес. Великолепный. Сильный, быстрый, умный. Но ты не сможешь тягаться со мной в моем нынешнем обличии, а тем более — с моим Хозяином. Ты же не думаешь, что такую опасную, созданную безумным ублюдком тварь, как я, отпустят просто так шляться по миру? — оборотень скалился, словно издеваясь над вздрагивающим от каждого слова другом. — Я теперь не могу ослушаться приказа.

И Ролло указал на ошейник, удавкой обхвативший мощную шею.

— Кто он? — Хес странно повел руками, и Исэйасу почудилось, будто вокруг тонких запястий на мгновение мелькнули едва заметные цветные нити.

— Я не могу тебе сказать, — лицо баггейна исказилось и начало меняться. — Я дал тебе время, Хес! Ты меня не послушался, как и всегда!

И оборотень в боевой форме змеей прянул вперед, занося когтистую лапу для удара. Мальчишка в ужасе зажмурился, видя, что Хес не собирается доставать оружие. Мужчина метнулся навстречу баггейну, увернулся от свистнувших в дюйме от шеи когтей, разворачиваясь и со всей силы нанося удар ногой по корпусу просунувшегося вперед Ролло. Бывший охотник захрипел, теряя равновесие, а Хес, оттолкнувшись от пола рукой, ловко перевернулся в воздухе, сцепил кулаки и нанес удар сверху, впечатывая оборотня в каменные плиты.

— Проклятье, я и не знал, что ты способен на равных держаться с баггейном. Боюсь, я вообще мало знаю о тебе, — сплевывая кровь, засмеялся Ролло. — Достань меч, Хес. Я прошу о последней милости, друг.

В последних словах оборотня прозвучала такая мука, что рыжий мальчишка едва сдержал стон, когда Хес скрестил и руки на груди и бросил:

— Не дождешься.

— Ты хуже Твари! — от рыка баггейна содрогнулся весь зал, и каменная крошка с едва слышным шорохом посыпалась на алтарь.

— Ты себе даже представить не можешь, насколько, — прошептал темноволосый охотник…

…и подался навстречу вновь напавшему оборотню, обращая к нему развернутую ладонь.

— Elo nombres de su conjuro, — певучий голос звонкими льдинками отразился от высоких потолков, заставляя время замереть. — Guarda silen ante mie, Bajar!

Изумленный баггейн рухнул перед тонкой фигурой охотника на колено, а ошейник, яростно выплеснув красным светом, тающими осколками разлетелся в потемневшем воздухе.

— Силой, данной мне, спрашиваю: принесешь ли ты мне присягу, Низший? — голос Хеса был тягучим, низким и бархатным, заставляя замирать и с восторгом слушать его.

— Повинуюсь, Господин, — глухо ответил Ролло, склоняя голову.

И от раскрытой ладони Хеса к оборотню протянулась сверкнувшая в свете, идущем от мерцающих знаков, нить, гибкой паутинкой захлестнувшая запястье баггейна и образовавшая знак, уже знакомый Исэйасу. Тот же самый, что был изображен на сапфире в кольце, отданным ему охотником.

— Как же так? — Ролло неловко поднялся с колен. — Хес, кто ты?

— Hespere Tuatta De Dannan, — раздался самодовольный, знакомый до дрожи голос, и из дверного проема показалась невысокая фигура, облаченная в белую рясу с вышитыми на спине скрещенными факелами. — Вечерняя Звезда Дома Туата Де Даннан, Высший Неблагой фейри, известный как Ловец Душ. Это даже больше, чем я ожидал.

— Магистр Гайюс? — неверяще ахнул Исэйас, изумленно глядя на Наставника, который с улыбкой на лице неспешным шагом приближался к ним.

— О, мальчик мой! Ты прекрасно потрудился, — благосклонно кивнул послушнику священник. — Не дал добыче соскользнуть с крючка. Я поздравляю тебя! По прибытии в Орден я замолвлю за тебя словечко.

Хес совершенно бесшумно сорвался с места, вытягивая клинок из ножен. Но не успел он сделать и пары шагов, как под его ногами вспыхнули голубоватые руны, а сверху рухнул, раскрываясь, прозрачный, мерцающий купол, заключив затормозившего охотника в силовую клеть и лишая возможности выбраться оттуда.

— Как опрометчиво, — ехидно заметил Магистр, довольно разглядывая зарычавшего от бессилия Хеса.

Исэйас бросился вперед, чудом избежав когтистой хватки баггейна, попытавшегося задержать мальчишку. Рыжий парнишка подлетел к охотнику, но стоило ему протянуть руку к прозрачной преграде, как длинная серебристая плеть, со свистом раскрутившись, ударила его в грудь, отшвыривая назад.

Приземлился он неудачно: спиной об пол. Из легких вышибло воздух, мальчишка со стоном согнулся, пытаясь разогнать темноту перед глазами. С трудом встал на колени, тряся головой: в ушах шумело. Когда его бесцеремонно вздернули наверх за шиворот, он лишь безвольно мотнулся в крепких руках Ролло.

— Эй, малец, ты живой? — с беспокойством поинтересовался бывший охотник, пытаясь привести послушника в чувство.

Дождавшись слабого кивка, баггейн осторожно поставил шатающегося мальчишку на пол, поддерживая под локоть.

— Отпусти его! — восстанавливая дыхание, потребовал Исэйас. — Все не так, как кажется, магистр! Он совершенно не опасен для нас!

— Мальчик мой, он же чудовище, — мягко укорил его Наставник. — Против таких, как он, мы и сражаемся. Не беспокойся, ты вскоре все поймешь.

— Что он поймет, Гайюс? — засмеялся Хес, отбрасывая бесполезный клинок в сторону. — Что ты собираешься наводнить человеческий мир Тварями, преследуя только одному тебе понятные цели?

— Замолчи, сидское отродье! — внезапно рявкнул священник и сделал пасс руками в сторону плененного охотника.

Хес сдавлено застонал, падая на колени и сгибаясь. Изо рта потянулась темная струйка, но мужчина, хрипло выдохнув, сплюнул кровь и издевательски скривил губы.

— И это все, святой отец? Это все, на что ты способен, имея в руках силу сотен жизней?

— Насмехайся, — прошипел Магистр, наклоняясь к обездвиженному пленнику. — Скоро ваша блаженная земля Тир-Нан-Ог будет стерта из этой реальности! Она — как гнойный нарост, заставляет страдать нашу землю!

— Ты несешь бред, — заметил Ролло, прикрывая сжимающего кулаки послушника. — Уничтожишь Тир-Нан-Ог — уничтожишь и человеческие земли! Ты совсем забыл про духов природы? Они ведь тоже фейри!

— Мы сможем жить и без волшебного народца, — в темных глазах священника разгорался фанатичный огонек.

— Ты безумец, — тихо прошептал Хес, поднимая голову. — Ты думаешь, что Твари станут подчиняться тебе, но не понимаешь, что стоит тебе проявить слабину, как они разорвут тебя, как жалкий кусок мяса. Они — существа, не принадлежащие к нашему миру, и несут лишь смерть.

— А кто такие фейри? — рыкнул Гайюс, почти вплотную приблизившись к замершему охотнику. — Те же Твари, только имеющие привлекательную оболочку!

— Мы — душа этого мира! — хрипло расхохотался темноволосый мужчина. — Как бы вы ни считали себя венцом творения, именно мы, «сидские выродки», удерживаем природу от того, чтобы она скинула вас, как лошадь излишне жестоких наездников!

— Да неужели? — Магистр коснулся лица охотника, заставляя посмотреть себе в глаза. — Что ж, мы это и проверим.

Из темноты выступило четыре Твари. По грудь взрослому мужчине, покрытые плотной чешуей, гибкие и быстрые. Хищные глаза чуть мерцали в полутьме, то и дело обращаясь к Хозяину.

— Баргесты, — баггейн отступил назад, таща за собой упирающегося Исэйаса.

— Магистр Гайюс! — мальчишка вывернулся из крепкой хватки Ролло и метнулся было вперед, но вновь был перехвачен за шиворот. — Хес преследует те же цели, что и мы! Он уничтожает враждебных людям созданий и сохраняет человеческие жизни! Я видел все это своими глазами, я знаю!

Исэйаса душило отчаяние. Он разрывался между двумя мирами: тем, что привычен ему и знаком, и тем, что показал ему необычный охотник — мир, полный волшебства и… сострадания. Он увидел то, что обычно скрывается от людей за пределами Гильдии — уверенность в своих товарищах, способность отдать собственную жизнь за того, кто дороже брата, сплоченность и следование единой цели. Но не стремление к спасению через разрушению, что сейчас демонстрировал его бывший наставник, а попытка удержать разваливающийся мир на грани, вновь собрать воедино разрозненные, наполненные ядом и тьмой человеческой низости части. Но послушника охватили сомнения — может, магистр знает что-то, чего не ведает он? Может, все, что ему довелось увидеть, лишь лживая маска, прикрывающая жуткий оскал правды? Он не мог найти ответы на свои вопросы, и оттого сознание металось в ужасе. Но мальчишка знал одно — он не желал смерти Хеса, без раздумий бросившегося защищать его.

— Дитя, — снисходительно повернулся в нему наставник. — Все, что ты видишь перед собой — ложь. Это существо, называющее себя охотником, обманывает тебя точно так же, как и всех остальных — ты ведь ни разу не видел того, что скрывается за искусно наведенной иллюзией. Фейри всегда лгут, разве ты не помнишь? Они — угроза для нас. Рано или поздно их вновь охватит жажда крови и власти, ведь такова их природа. И тогда ничто не сможет спасти человеческий род от истребления. Ты готов пойти на такие жертвы ради того, кто лгал тебе с самого первого момента вашего знакомства?

Исэйас отчаянно зажмурился и сжал виски руками, не в силах вымолвить не слова. В горле стоял комок, мешая дышать, и мальчишке хотелось сейчас взвыть, выплескивая боль и сомнения, вихрем бушующие в душе. Семеро, помогите…

— Фейри и духи природы помогают нам, — тихо, через силу просипел он. — На них держится этот мир. Если мы их уничтожим, то все развалится, и просто некого будет защищать, разве не так?

— Я вижу, что твоя душа уже отравлена речами этого существа, — с сожалением заметил магистр Гайюс. — Ты охвачен сомнениями, а они — плохой спутник для святого брата. Впрочем, ты всегда был слаб и никчемен. Я не верил в то, что ты сможешь удержаться от соблазна глянуть хоть одним глазком за грань дозволенного. Мне жаль, мой мальчик, но выбора у меня больше нет. Ты сам сделал неверный выбор.

Послушник ошарашенно застыл, не в силах осознать услышанное. Его только что обрекли на смерть. Приговорили, как последнее ничтожество, вышвырнули прочь, не желая больше иметь ничего общего с отступником… Глухая злоба охватила его, и Исэйас сжал кулаки — разум захлестнула ненависть, казалось бы, давно уже перегоревшая в искалеченной душе совсем еще молодого парня.

— Знаешь, я ведь сразу понял, что ты не человек, — не обращая более внимания на своего бывшего подопечного, священник присел на корточки рядом с Хесом. — Только не мог понять, кем же ты являешься. До тех пор, пока ты так глупо не подставился под удар «Святой Длани». И я понял, что ты тот самый Хесперус, про которого стонали пойманные мною высшие фейри, утверждая, что ты скитаешься по нашим землям в человеческом обличии. Наверное, сложно быть изгоем, не так ли? Что ты натворил такого, что даже беспринципные Неблагие изгнали тебя?

— Ты ничего о нас не знаешь, — с ненавистью выплюнул слова охотник, сверкнув стальными глазами.

— Вот я и выясню, — и Магистр резко сдернул с отшатнувшегося мужчины переливающийся каплями влаги на нитях амулет.

— Не смотри! — Ролло дернул Исэйаса, разворачивая лицом к себе и не давая взглянуть на Хеса.

— Почему? — мальчишка крутился и извивался, пытаясь вырваться из стальных объятий баггейна, и едва не вцепился зубами в руку мужчины.

— Красота фейри сводит с ума, — ответил оборотень и рыкнул, встряхивая паренька. — Хочешь до конца жизни остаться слюнявым идиотом, грезящем о недостижимом?

— Поистине совершенство, — изумленно прошептал священник, восхищенно глядя на стоящего перед ним фейри. — Мне даже жаль портить такую красоту. Но именно твоя сила должна стать завершающим штрихом для завершения начальной стадии моего замысла! Избавьтесь от них.

И Магистр, не отрывая жадного взгляда от Хеса, сделал едва заметный знак рукой. Баргесты, обнажив клыки, двинулись вперед, к двум застывшим фигурам в другом конце зала. Ролло, тяжко застонав от волны трансформации, принял боевой облик и, ощерившись, пригнулся, готовый к нападению.

— Ролло, друг мой, разве ты справишься с четырьмя баргестами? — насмешливо спросил священник.

— Справится, — коротко бросил Хес, от голоса которого Исэйаса, стоявшего к нему спиной, пробрало до мурашек.

Охотник вскинул руки, вокруг которых разгоралась паутина ворожбы, и в нескольких шагах от него, за пределами сдерживающей клетки, из серебристой пыли начал формироваться силуэт громадного пса. Существо, встряхнувшись, бесшумно ступило на покрытый каменной крошкой пол. Густая темно-зеленая шерсть, струящаяся по бокам, свивалась в жесткий гребень, протянувшийся через всю спину и до хвоста; изумрудные глаза с вертикальным зрачком предвкушающее сверкнули; пес, сорвавшись с места, бросился навстречу Тварям.

— Ку Ши, — неверяще произнес Ролло, во все глаза рассматривая призванное существо.

Пес Неблагих не сражался, а просто расправился с досадным препятствием: громадные челюсти, перехватывая взвивающихся в прыжке баргестов, с хрустом стискивались, и на землю грозные Твари падали безжизненными тряпками, пачкая пол дымящейся кровью.

— Проклятье! — Магистр наконец оторвался от созерцания ехидно скалящегося охотника и отшатнулся назад, когда пес щелкнул клыками возле его головы.

Заполошно всплеснув руками, сформировал на ладони сгусток багрового света и ударил по развернувшему к нему Ку Ши. Пес яростно взвыл и истаял зеленоватым туманом.

— Как тебе удалось ворожить здесь? Я же поставил контур на замыкание вэрайа! — священника трясло от злости.

— Смертное тело имеет свои преимущества, — тягуче пропел фейри, щуря серебряные глаза. — Ты, как и все подобные тебе, слишком недооцениваешь своего врага. Сражаешься с фейри, но не учел одного — я слишком долго прожил среди людей, и волей-неволей поднабрался от вас достаточно подлости и коварства, чтобы подстраховаться.

Расставил руки в стороны, словно раздвигая неподатливые стены, напрягся, и сдерживающая его преграда со звоном рассыпалась, прощально вспыхнув голубоватыми искрами.

— О чем ты говоришь? — попятился назад магистр, неверяще оглядывая разорванную в клочья клетку, что так долго создавал в надежде на то, что ни одно существо не сможет преодолеть барьер.

— Я и не надеялся, что ты окажешься дураком, Гайюс, — задумчиво произнес Хес и спокойно вышел и выжженного круга. — И предполагал, что ты заметил воздействие «Святой Длани» на меня в схватке со слуа. Тем более, легко было понять, что ты специально ударил так, чтобы задеть меня. Это была проверка на вшивость, которую я, увы, с треском провалил.

Охотник плавно двинулся вперед, даже не подняв свой меч с земли. Магистр досадливо поджал губы и с шелестом вытянул одноручный клинок из простых ножен. Легко прокрутил в руке и вновь почувствовал себя увереннее — оружие приятно оттягивало ладони и дарило чувство защищенности.

— Это не объясняет того, как ты прошел сквозь барьер, — процедил он и завел вторую руку за спину — тонкое плетение заклятия начало свиваться в тугую спираль.

Нужно лишь просто оттянуть время… Против этой силы не выстоит ни один Неблагой.

— Тогда, в таверне, — напомнил Хес. — Несколько капель твоей крови — и большинство твоих чар на меня если и действуют, то даже вполовину не так сильно, как должны. Забавно, не правда ли? Выходит, ты защитил меня от самого себя.

Магистр Гайюс едва не сплюнул себе под ноги — объяснение было настолько простым, что даже не пришло ему в голову. Тонкий порез, оставленный на коже шеи, там, где касался незащищенного горла клинок проклятого охотника — теперь он вспомнил. Но сейчас это уже не было важно. Сила свивалась в руке грозной плетью, и она не принадлежала ему — он всего лишь ею пользовался. И у Хеспера нет шансов противостоять той мощи, что сейчас бурлила в жилах клирика.

Ударить магистр не успел. Только его чары начали разворачиваться, как кисть пронзило острой болью, и плетение чар сорвалось. Освобожденная сила рванулась вверх, пробила крушу и с воем раскрутилась в бесцветном небе.

Исэйас мстительно отряхнул руки от пыли. Метко пущенный камень, сбивший заклятие, прокатился по полу и ткнулся в сапог замершего магистра.

Хес одобрительно кивнул, не поворачиваясь к мальчишке — оберегая от собственных чар, — и скользнул вперед.

— Ты мало знаешь о Вечерней Звезде, — ласково прошептал он, оказываясь рядом с окаменевшим священником. — Слишком мало.

И коротко, без замаха, ударил сложенной лодочкой ладонью снизу вверх, с хрустом разламывая ребра захрипевшего Магистра. С мерзким хлюпаньем дернул назад, вытаскивая еще бьющееся сердце святого отца. Гайюс, захлебнувшись собственной кровью, осел на землю, неотрывно глядя на сгусток жизни в руках мягко улыбающегося фейри. Хес, насладившись ужасом и осознанием своей смерти, вспыхнувших в темных глазах умирающего, сжал стальные пальцы. Потом вытер окровавленную руку об белые одежды безжизненного тела под ногами, аккуратно вытащил амулет из костенеющих пальцев и застегнул замочек, возвращая украшение на место.

Исэйас, отпущенный наконец бдительным Ролло, повернулся к изучающему алтарь охотнику, придушенно всхлипнул и, не сдержавшись, молча разревелся, глотая слезы. Хес удивленно повернулся к нему, и послушник попятился назад, пораженный густым серебром глаз своего наставника. Охотник молча подошел к мальчишке и притянул к себе рыжую вихрастую голову, успокаивающе поглаживая вздрагивающие плечи.

— Хватить хныкать, — отстранил от себя парнишку и неожиданно подмигнул. — Дела только начинаются, а сейчас нам надо позорно драпать. Остановить Прорыв я уже не смогу, а когда Твари полезут отсюда, наши шансы на выживание скатятся до нуля. Сейчас надо предупредить Гильдию, ближайшие города и деревни об опасности — пусть люди уходят под защиту крепостей. А заодно раскатаем этот Святой Орден по бревнышку, потому что я уверен, что таких, как Гайюс, там более чем достаточно, а значит — и точек будущих Прорывов. Боюсь, что начинается война за выживание.

Посреди светлого, яркого и полного жизни леса, дрожа, начала проявляться оскверненная, покрытая прахом территория, от которой во весь опор летели два всадника, а рядом с вороным одного из них, крепко держась за стремя, пластался в бешеном беге мужчина с хищными, нечеловеческими глазами.




Глава V


— «Я не колдун!» — Исэйас беспрестанно ерзал в седле, то и дело оглядываясь на Хеса.

— Так и есть, — буркнул охотник, закатывая глаза.

— Ну и горазд же ты врать! — возмутился послушник. — Я же…

— Слушай, мелюзга! — разъярился черноволосый мужчина. Я тебя сейчас на ближайшем суку повешу вверх ногами, если не уймешься!

— «Фейри не лгут, они лукавят», — передразнил Исэйас, на всякий случай направляя коня подальше от Хеса. — Уй!

Вороной Хеса внезапным скачком оказался рядом с лошадью послушника, и охотник, поймав зазевавшегося мальчишку за ухо, с сомнением разглядывал его, размышляя, что же с ним теперь делать.

— Фейри — они такие, — злобно фыркнул Ролло, раздраженно теребя черную повязку из плотной ткани на глазах.

— Пакостное животное, — шипит Хес, стоящий с лоскутом материи в руках. — Ролло, Темный тебя сожри, ну подумай ты своей пустой головой!




— Не трогай меня! — угрожающе рычит баггейн, скаля внушительные клыки.




— Как ты думаешь, что скажут люди, когда увидят твои глаза? Правильно, с дубьем и вилами нас встретят! — Охотник потрясает повязкой. — Тебе-то разница какая, что с ней, что без нее — все одинаково хорошо будешь видеть!




— Не хочу! — упрямится Ролло, но уже не так уверенно.




— Дурень, — беззлобно ругается Хес и приводит последний аргумент. — Я ведь и приказать тебе могу!




Оборотень раздраженно сверкает желтыми глазами и покорно повязывает черную ткань на голову, мстительно пытаясь отвесить довольному охотнику подзатыльник. Хес хмыкает и легко уворачивается от тяжелой руки друга.

На привал они расположились только после захода солнца. Караковый Исэйаса был покрыт пеной, а темные от пота бока ходили ходуном. Послушник только печально смотрел, как жеребец широко расставил ноги и низко опустил голову. Мальчишка был уверен, что конь падет после такой бешеной скачки, и сейчас тоскливо поглаживал животное по мокрой шее. Хес, косо поглядев на едва ли не всхлипывающего паренька, протянул к лошади тонкие нити ворожбы, вливая в него толику ци и с удовольствием наблюдая, как радостные искорки пляшут в глазах оживившегося Исэйаса.

Парнишка тихо сопел, с головой завернувшись в тонкое походное одеяло, Хес тоже спал, повернувшись спиной к костру, и Ролло осторожно, чтобы не потревожить отдыхающих спутников, поднялся и бесшумно исчез в лесу.

Остановился у реки и полной грудью вдохнул ночной воздух. Мягко мерцала спокойная гладь воды, над которой тонким маревой дрожала ночная мошкара; по стеклу реки иногда пробегала рябь, когда начинала играть рыба; а окружающий, казавшийся таким тихим мир был полон запахов и звуков, которые различал оборотень. Он угрюмо глянул на полускрытую облаком луну: сейчас он ненавидел себя. Ненавидел за тот промах, которых совершил, и который привел его к такой жизни — в образе твари, за которыми он всегда охотился и которых ненавидел всем своим существом. А сейчас именно в его груди теснилось щемящее чувство близкой свободы: он чуял живую, теплую человеческую кровь совсем неподалеку, на месте их стоянки. И звериная сущность тяжело ворочалась, сдавленная тисками разума и крайне недовольная тем, что бывший охотник, пусть и с трудом, но контролирует ее. Ролло знал — однажды она победит, и тогда те, кто окажутся рядом, пострадают. Это Хес у нас такой… уникальный и полный сюрпризов. А если под его когтистую лапу подвернется тот же Исэйас?

Баггейн досадливо зарычал, проклиная упрямого друга, который не смог поднять на него клинка и обрек на мучения.

— Ролло? — он подошел, как и всегда, совершенно неслышно.

Раньше бывший охотник часто становился жертвой его бесшумных нападений. Злился, тряс стервеца за грудки, но черноволосый парнишка лишь смеялся, глядя на перекошенное лицо друга. И однажды, наученный горьким опытом и уже знающий невыносимого напарника, он сцапал его за густую шевелюру раньше, чем тот понял, что раскрыт, и устроил ему такую трепку, что Хес еще неделю дулся на него. Но подкрадываться перестал.

Голос, звучащий за спиной, сейчас был тихим и немного виноватым. Ролло медленно повернулся и хмуро посмотрел на друга.

Хес стоял в паре шагов, словно боясь приблизиться, потом мягко ступил вперед и как-то неуверенно протянул к нему руку.

— Я проснулся, а тебя нет… Я мне показалось, что… — он осекся и с мучительной неловкостью посмотрел на замершего баггейна.

— Что меня нет, а наша встреча — это всего лишь сон? — оборотень сделал шаг навстречу ему и ласково обхватил чуть дрожащие тонкие пальцы.

— Да, — тихо произнес Хес и опустил блеснувшие серебром глаза, глядя на Ролло снизу вверх, ведь баггейн на голову выше своего друга.

В душе у Ролло вспыхнула совершенно непонятная ему ярость — сейчас перед ним стоит настоящий Хес. Не тот гордец, каким его видят простые люди; не безжалостный охотник, почти легенда, каким его воспринимают восхищенные товарищи по Гильдии; а растерянный и — невероятное дело — напуганный, совсем еще молодой парень, каким его знал Ролло. Только перед ним маски срывались, и он видел его настоящим, искренним. Только вот, как выяснилось, и он ошибся. Проклятый фейри!

— Почему я узнал об этом только тогда?! — от рычания оборотня заложило уши, и он резко дернул растерявшегося Хеса к себе, отпуская руку и перехватывая за ворот расстегнутой рубахи.

Движение неловкое — замок цепочки амулета, сломанный Магистром, не выдержал рывка и с легким звоном рассерженных нитей упал вниз.

И Ролло отступил, ослабевшие руки выпустили крепко сжатый в горсть воротник рубахи.

Боги, как он красив…

Бывший охотник видел фейри, и не раз. И Благих, и Неблагих, Высших и Низших… Но он не готов к созерцанию того, кто стоит сейчас перед ним: как можно описать то, что ты не можешь понять и охватить в полной мере? Как можно описать тонкий аромат весеннего бриза, ласково коснувшегося разгоряченных щек? Лунный свет, звоном серебра проникающий в душу?

Разум отказывался понять совершенство красоты стоящего перед ним фейри. И только сверкнувшие серебряные глаза заставили баггейна опомниться и неловко отвести взгляд, не заметив, как облегченно и радостно замерцал расплавленный лунный свет в зрачках друга.

Негнущимися руками Ролло поднял упавший амулет и, твердо глядя на Хеса, протянул ему вещицу. Фейри благодарно моргнул, глядя на оборотня из-под черных ресниц, и забрал украшение, легко коснувшись пальцами руки Ролло. Это мимолетное касание вызвало во всем теле тягучую судорогу, и баггейн торопливо отвел взгляд, сцепляя клыки.

Щелкнул замочек цепочки, и Хес с затаенным страхом спросил:

— Теперь ты понимаешь?

И Ролло молча кивнул, глядя на привычный ему образ охотника, но перед глазами все еще дрожало видение, растворяясь в брызгах душевной боли.

* * *


Мерзкие насекомые. И жужжат, и жужжат под ухом, как будто занятия другого найти себе не могут.

Исэйас хлопнул по шее, придавливая очередного кровопийцу и завозился, устраиваясь поудобнее. Кусты были густыми, колючими, и в них, как оказалось, таилась тьма-тьмущая всякой живности, которой весьма не понравился непрошенный гость. И теперь исконные жители вовсю партизанили, пытаясь изгнать захватчика со своей территории.

Но послушник был занят.

Он подглядывал.

Уже полчаса сидел почти неподвижно, стараясь ни единым движением не выдать себя, иначе получит двойную трепку.

С тех пор, как появился Ролло, Хес изменился. Резко и кардинально. Все чаще на его губах мелькала улыбка, ледяные глаза, прежде не отражавшие эмоций, потеплели и как-то по-особенному блестели. Да и вообще, с баггейном они спелись, быстро вспомнив навыки работы в паре.

И сейчас мальчишка имел счастье лицезреть их тренировку. Всеблагие Боги, до чего это было захватывающе! Их движения, их техника — все было отточено до идеального состояния. Все это было похоже на какой-то диковинный, но от этого не менее прекрасный и завораживающий танец: Ролло, массивный, но быстрый, атаковал практически непрерывно, заставляя друга постоянно обороняться, и пытался не дать ему перейти в наступление. Хес, гибкий и верткий, с легкостью уходил от свистящего клинка баггейна и вился вокруг друга, словно мотылек возле пламени. Здесь не было места грубой силе — движения были порывисты, удары — короткие и хлесткие. Сталь звенела, соприкасаясь, и тут же мечи разлетались в стороны, змеями метались к противникам, выискивая слабые места в обороне.

Исэйас так и не смог понять, что сделал Хес. Просто в один момент Ролло неуклюже пошатнулся и с тихим воплем повалился назад, сбитый с ног коварным ударом. Черноволосый мужчина мгновенно оказался сверху, прижимая баггейна к земле и недвусмысленно поводя лезвием клинка возле горла Ролло.

— Вот ведь паршивец, — возмутился оборотень, укоризненно глядя на скалящегося друга, который не спешил его отпускать. — Это не трактирная драка, чтоб использовать грязные приемчики!

— Хм, — задумался Хес и ехидно покосился на поверженного противника. — А кто же мне тогда говорил, что в бою все средства хороши? Или у нас была дуэль?

— Засранец! — рявкнул Ролло, заставив Исэйаса подпрыгнуть, мгновенно вывернулся из захвата охотника, зажимая и отводя в сторону руку с мечом, и подмял захохотавшего мужчину под себя.

Навис над ним, прожигая хищным взглядом, и раздраженно зашипел:

— Я тебя в следующий раз так уделаю, что пощады просить будешь!

Хес только хихикал, вскинув серые, с золотыми искорками смешинок глаза к небу.

— Ролло, там Исэйас уже покраснел, отпусти меня, — сквозь смех проговорил он.

Оборотень досадливо фыркнул, поднимаясь и рывком вздергивая с земли легкого охотника, и мрачно поглядел на смущенного послушника, выбирающегося из кустов. И только Хес снова сдавленно засмеялся, осматривая испещренное укусами насекомых и исцарапанное, покрасневшее лицо рыжего мальчишки.

— Он смеется, — неуверенно доложил Исэйас оборотню и указал на удаляющегося в сторону ручья охотника.

— Да, с ним бывает, — Ролло поднял с земли клинок, обтер тряпкой и со стуком вогнал обратно в ножны.

— Ты не понял, — мальчишка, приоткрыв рот, все еще смотрел вслед Хесу.

— Я все понял, — уверил его оборотень. — Видел бы ты его в самом начале нашего знакомства. Твари и то разговорчивее и веселее были.

* * *


— Всеблагие Семеро, кого ты притащил, Ролло? — удивленно сощурил светлые глаза Йен, разглядывая спутника старого товарища.

Хес и вправду выглядел неважно. Осунувшийся и исхудавший, с темными кругами под глазами и постоянно плотно сжатыми губами. Этот парень почти не произнес ни слова за все то время, что они добирались от Границы до Гильдии, как ни старался Ролло его разговорить. Отвечал всегда односложно, не глядя в глаза, а там, где можно было промолчать — молчал, только угрюмо отворачивался. Охотника раздражало такое поведение спасенного, но он пока не мог даже предположить, что пришлось пережить этому парню до того, как мужчина его нашел в таком плачевном состоянии, балансирующим на грани между жизнью и смертью.

— На ученика он, ты уж извини, совсем не тянет, — тем временем продолжал Йен, а его взгляд цепко скользил по фигуре Хеса. — Староват уже для обучения-то. Да и посмотри на него — одна кожа да кости. Я вообще удивляюсь, как он на ногах-то стоит.

Ролло хмыкнул. Одежда, что была на нем в момент нападения Твари, давным-давно была изорвана в лоскуты, поэтому охотнику пришлось поделиться с парнем своей. А так как мужчина был выше найденыша на голову, да и в плечах не в пример шире, вещи болтались на сухопаром теле, поэтому со стороны казалось, что Хес истощен до предела. На самом же деле силы в этом парне было хоть отбавляй. Несмотря на серьезные раны, оправился он поразительно быстро, а уж в переходах показал себя двужильным: там, где не выдерживал даже Ролло, этот оставался относительно бодр, что порядком злило охотника.

— Я нашел его у самой Границы, — тихо сказал он товарищу, и Йен с любопытством повернулся к нему. — Пришлось отбивать парня у Твари. Как он там оказался, один и совершенно безоружный — ума не приложу. Как не могу понять того, каким образом ему удалось выжить.

Ролло видел страшные шрамы, покрывающие тело парня. От рваных ран, нанесенных будто когтями, до тонких, узких повреждений, явно от клинка; а на левой руке, от запястья до самого плеча тянулся шрам, на мгновение заставивший видавшего виды охотника изумленно застыть — тонкие белесые нити складывались в причудливый узор, словно старательный и талантливый мастер вырезал свое творение прямо по живому. Конечно же, о происхождении этих рубцов Ролло ничего не смог выяснить — в глазах Хеса начинался плескаться самая настоящая ярость, и охотник отступал, понимая, что добьется лишь того, что спасенный на него бросится с кулаками.

— Ты свое дело сделал, — Йен пожал плечами. — Ты его спас и довез до Альфонзула, а дальше пусть сам разбирается. Зачем было его в Гильдию притаскивать? Десебел по головке тебя за это не погладит.

— За ним охотились, — Ролло переступил с ноги на ногу и вновь скосился на Хеса: парень стоял, скрестив руки на груди и прислонившись к стене, и словно не замечал любопытных мимолетных взглядов, бросаемых охотниками, что приходили и уходили. — За время нашего пути на нас напали двое фейри. И оба были Высшими.

Вот теперь Йена проняло. Он замер в полудвижении, недоверчиво прислушиваясь к словам товарища.

Фейри редко появлялись по эту сторону Границы. Разве что в Дикую Охоту, но в эту ночь даже охотники не решались им противостоять. А уж чтобы один и тот же человек удостоился такого пристального внимания — тут надо было натворить что-то из ряда вон выходящее. — И я видел, как он управляется с клинком, — привел последний довод Ролло. — Я могу поспорить, что против него даже Солтан не выстоит и пары минут.

— Да брось, — товарищ вышел из ступора и махнул на мужчину рукой. — Задохлик же, пусть даже и фехтует, с твоих слов, хорошо. Райз уложит его одной левой.

Солтан Райз считался одним из лучших мечников в Гильдии, уступая разве что только Виату из связки Неро, но тот, несмотря на все свое тщеславие, в выяснениях подобного участвовал редко.

— Что у тебя? — магистр Десебел подошел настолько неслышно, что охотники даже вздрогнули, увлеченные своим разговором. — Мне сказали, ты кого-то привел к нам.

— Да, — Ролло кивнул и махнул рукой.

Хес с видимой неохотой отлепился от стены и подошел к ним: серые глаза были безмятежно спокойны, а в самой глубине зрачков охотник, уже немного узнавший своего невольного попутчика, заметил насмешливые искорки.

— Ты, значит, — Десебел оглядел его с головы до ног, на мгновение задержал взгляд на шее, на которой белел свежий рубец. — Как звать?

— Хеспер, — вопреки ожиданиям Ролло, приготовившегося разнимать, казалось бы, неминуемую перепалку, Хес повел себя на удивление покладисто.

— Ролло говорил, что ты неплохо с клинком управляешься, — магистр скрестил руки на груди. — Это так?

— Смотря что ты имеешь в виду под «неплохо», — спокойно парировал молодой мужчина, и в серых глазах промелькнула сталь.

Десебел помедлил: он чуял, что если сейчас позволит этому парню показать, на что он способен, и, не приведи Темный, примет его в Гильдию, то проблем с ним не оберется. Десебел слыл бывалым воином, хорошо разбирающимся в людях, и сейчас он видел перед собой просто клубок вспыльчивости, непокорности и упрямства.

— Что ж, покажи, на что способен, — тяжело выдохнул магистр, стараясь не показывать своих сомнений.

Хес улыбнулся уголками губ, и Ролло показалось, что парень видит магистра насквозь; впрочем, по помрачневшему лицу действительно было несложно догадаться, о чем размышляет глава Гильдии.

— Да его ж можно соплей перешибить, — хохотнул, подходя, Солтан.

Высокий, широкоплечий и быстрый, как горный олень, он выглядел рядом с невысоким и худощавым Хесом настоящим великаном.

Черноволосый парень прищурился, быстро оглядел своего противника и только усмехнулся. Ролло почувствовал, как холодеют руки — слишком уж недобрый взгляд был у Хеса. Острый, цепкий и жесткий.

Он молча протянул руку ладонью вверх, и Ролло сразу понял этот жест. Безропотно вытащил меч, с тихим шелестом покинувший ножны, парню. Тот взвесил клинок на ладони и сделал пару пробных взмахов — немного неловко, словно давно не держал оружие в руках. Солтан насмешливо прищурился, наблюдая за своим противником, его скованными движениями, и на лице промелькнула довольная улыбка: он не видел в этом хрупком молодом мужчине соперника.

— Ну давай, малец, — язвительно ухмыльнулся он, приглашающе повел мечом и отступил назад, освобождая место для Хеса.

Черноволосый парень двинулся вперед, и Ролло забыл как дышать: проклятый притворщик стелился над землей, как карсур на охоте: мягкие, плавные движения, быстрые, полные сдержанной, хищной силы.

Райз был ошарашен, но он не был бы охотником, если бы неожиданная сила противника могла сразу же выбить его из колеи и заставить растеряться. Он двинулся по кругу, стараясь приноровиться к шагу Хеса, внимательно следил за каждым его жестом. Но все равно не успел.

Клинок Ролло очертил сверкающую дугу, но не прямым ударом, а коварным — сбоку и снизу, столкнулся с мечом Солтана, и Хес мгновенно переместился на расстояние вытянутой руки, доворачивая лезвие, и полуторник Райза жалобно звякнул, отлетая на землю.

— Ах, ты ж… — только и выдохнул одураченный охотник, при всей своей скорости не поспевающий за стремительными движениями противника.

Ролло услышал рядом придушенный смех, неуклюже выданный за кашель. Магистр Десебел тщетно пытался скрыть неуместное веселье: слишком уж быстро и ловко обвел вокруг пальца парень одного из лучших охотников. Будто у него на оттачивание мастерства была целая вечность.

— По живому меня режешь, Ролло, — укоризненно прошептал глава Гильдии, скосившись на Хеса, спокойно опустившего клинок. — Но учти, этот парень — полностью на тебе. И отвечать за него будешь ты.

Ролло улыбнулся, холодея в душе, и кивнул головой, понимая, что пути назад уже нет — беда по имени Хес теперь на его совести.

* * *


Исэйас с сомнением посмотрел на баггейна, но это было бы вполне в стиле охотника, так что неуверенность в словах Ролло быстро исчезла, и мальчишка, задумчиво глядя перед собой, как сомнамбула двинулся обратно к месту стоянки.

Хеса не было достаточно долго для того, чтобы даже баггейн начал волноваться. Он нервно косился в сторону, откуда должен был появиться друг, шипел что-то себе под нос и на чем свет стоит ругал упрямых и самовольных фейри.

— Где ты шлялся? — грозно спросил Ролло, когда светлая рубашка охотника мелькнула в свете костра.

— Приводил себя в порядок, — мурлыкнул черноволосый и стрельнул серебряными глазами в сторону друга, неудержимо расплываясь в улыбке.

Исэйас вновь покраснел, а оборотень что-то возмущенно забулькал, не в состоянии перевести свое негодование поведением охотника в слова.

И где тот суровый Хес, которого первое время послушник боялся до дрожи в коленях? Ролло определенно благотворно на него влияет.

— Это твое, — ткнул пальцем за спину охотник, подмигнув оборотню.

Тот удивленно взглянул на друга и чуть не поперхнулся, когда из темноты, едва пригибая траву, легким ветром выскользнул серый в яблоках жеребец и ткнулся мягким храпом в протянутую ладонь баггейна.

— Завтра едем без остановок. Нам надо как можно быстрее добраться до Крэйта и уже начинать организовывать охотников. И так уже непозволительно долго с этим тянем, — Хес улегся на свое место, натягивая одеяло и отворачиваясь.

— А Прорыв? Когда это случится? — поинтересовался Исэйас, уткнувшись взглядом в спину охотнику.

— Дня через два, — буркнул тот и накрылся с головой, показывая, что дальнейшие вопросы останутся без ответов.

С самого утра началась бешеная скачка. Послушник чувствовал, что с его жеребцом что-то не так. По-иному двигался конь, иначе перекатывались словно ставшие стальными мышцы под гладкой блестящей шкурой. И самый обычный конь ни на корпус не отставал от летящих над землей духов ветра.

Только Хес с каждым часом становился все бледнее. К вечеру, когда всадники оказались возле закрывающихся ворот города, он просто мешком свалился с Силеста прямо в подставленные руки бдительного Ролло и потерял сознание.

— Твоего жеребца он весь путь поддерживал, — буркнул оборотень на немой вопрос перепуганного мальчишки. — Делился с ним ци, потому что к вэрайа обычные животные невосприимчивы. И истощил себя до предела.

Исэйас виновато опустил голову и тихонько похлопал каракового по вспотевшей шее. Хес знал, что мальчишка сильно привязался к своей лошади, и не стал предлагать ему пересесть на духа, а молча сделал так, чтобы обычное животное на некоторое время могло потягаться с дивными созданиями. И парнишка сейчас чувствовал лишь переполняющую сердце благодарность и вину, пока еще несмело царапающую острыми коготками душу.

— Сделали из меня барышню припадочную, — буркнул очнувшийся Хес и ужом выскользнул из крепких рук Ролло, покачнулся и едва не завалился назад.

— Говорим, как есть, — ухмыльнулся оборотень, снова ловя шатающегося охотника.

— Ладно, — мстительно фыркнул Хес, и глаза сверкнули серебристой пылью.

Баггейн удивленно пошатнулся, губы посерели, и оборотень едва не осел на землю. Перед глазами Исэйаса замелькали черные точки, а ноги начали разъезжаться от внезапно накатившей слабости.

Зато Хеспер себя почувствовал явно лучше, перестав ловить ногами убегающую землю и выпрямив спину.

— Упырь, — мрачно прожег его взглядом из-под повязки Ролло и на нетвердых ногах, обняв за шею своего жеребца, зашагал в направлении Гильдии.

Рыжий мальчишка, собравшись с оставшимися силами, заплетающейся походкой поковылял вслед за мужчиной, бросив укоризненный взгляд на хмыкающего Хеса.

— Ролло, — нагнал он хмурого оборотня. — Ты слепой, не забывай.

— Иди ты… — выругался баггейн, но тряхнул волосами, и его походка изменилась.

Спина стала несколько деревянной, излишне ровной, движения — более скованными, слегка неуверенными, а высоко поднятая голова практически не поворачивалась, создавая полное и абсолютное впечатление, что идущий рядом с серым жеребцом мужчина в черной повязке лишен зрения.

— Прирожденный лицедей, — умилился Хес, за что получил тяжелый и внезапный подзатыльник, непечатную тираду в свой адрес, и гордое движение плечами, означавшее, что обнаглевший охотник впал в немилость, и теперь игнорируется напрочь.




Глава VI


Ночи становились все темнее. Казалось, что мрак сгущается над головами людей, непроглядный, холодный и угрожающий. Словно недуг поразил город: обычно шумный после захода солнца, теперь он пустел, вымирал, а над булыжными мостовыми зрела тревога. Она невесомым туманом стелилась меж домов, заглядывала в окна, таилась в холодных закоулках и глядела на людей слепыми провалами черных глазниц. Все чаще возносились молитвы Семерым в храмах, но легкие огоньки свечей колебались и гасли под порывами ледяного ветра, забиравшегося под одежду, сжимающего податливые души когтями страха.

Все меньше охотников возвращалось с рейдов. Они оставались там, в лесах, в заброшенных городах, в мертвых деревнях: кровь впитывалась в жадную землю, орошала сухую степь, разводами вливалась в ручьи и реки. Жизнь за жизнь, смерть за смерть — такова их участь.

Неро мрачно сидел за столом в общем зале и невидящим взглядом смотрел на дубовую столешницу, безотчетно теребя волосы пальцами.

Тот город, про который рассказал Хес, никогда больше не изгладится из памяти бывалого охотника. Остовы домов слепо пялились в серое небо, укрытые, словно саваном, зелено-голубым мхом; угрожающе скрипели гнилые перекрытия, рассказывали свою историю выщербленные сотнями ног и подков мостовые; некогда величественный храм на площади просел под собственной тяжестью, а внутри царила полная разруха: алтарь был разбит на две части, стены порушены, по засыпанному каменной крошкой полу тянулись странные, тонкие, но невероятно глубокие царапины, словно неведомый клинок взрезал мрамор, будто масло. И густой запах разложения, преследующий поникших охотников везде, в каждом доме, на каждой улочке — оскаленные, жуткие в застывших гримасах ужаса перед смертью останки людей. Страх, липкий, как паутина, проникающий в самую глубину души, дезориентировал и мешал даже думать.

Они сожгли его. Все, что только могло гореть, полыхало до самого рассвета, и рвались вверх охваченные очистительным пламенем плененные проклятой фейри души убитых людей, теперь освобожденные от оков.

Но не это было самым страшным. Равнодушие, загнанность и обреченность, мелькавшие на суровых обветренных лицах бойцов его связки — вот что было воистину жутким. Даже привыкшие видеть смерть в самых ее неприглядных обличиях, они не смогли выдержать вида мертвого города, уничтоженного ради прихоти одной из Неблагих. Его ученик, который весь путь обратно пустым взглядом смотрел на пролетающую под копытами лошади дорогу, сделался молчаливым и замкнутым.

Рвалась ткань самого мира. Все это чувствовали, но разве могли что-то сделать? Кто был виновен в том, что корчатся души, гниют и разлагаются внутри еще живых людей?

Связка Аарона. Их осталось всего двое. Три их товарища остались лежать там, в неприветливой чаще Северной Рощи, где объявились трупоеды, которые перешли от разорения могил и поедания мертвецов на живых людей в близлежащей деревне. Казалось бы, с падальщиками справиться проще простого. Но не могли они предполагать, что там еще обитает и вурдалак: древний, тщательно охраняющий свою территорию. И ударивший аккурат тогда, когда люди, измученные длительным боем с целым гнездом мерзких тварей, потеряли бдительность. Аарон говорил, что Хайнц умер сразу — эта дрянь одним движением оторвала ему голову. Не задержалась ни мгновение, прыгнула к Ваэту — тот успел хотя бы клинок вытащить, — и распорола ему весь низ живота. Пока светловолосый весельчак-бард пытался удержать выпадающие внутренности, вурдалак когтем вскрыл глотку Йену — он захлебнулся собственной кровью, корчась в конвульсиях. Аарон и Рэн, которым товарищи своей смертью выиграли время, обезглавили тварь. А потом долго рыли могилы для тех, с кем делили кров и еду, боль и победы на протяжении уже девяти лет.

И теперь оба сидели в самом дальнем конце зала, с неизвестно какими по счету кружками эля, и топили собственное горе. Они охотники. Им нельзя показывать слабости. Даже перед теми, кто с тобой на одной стороне. Но как сдержать рвущийся наружу вой оттого, что не смогли спасти, не уберегли, вовремя не заметили?

Связки распадались. Теряли бойцов. Оставляли за собой кровавый след.

А Твари множились, лезли отовсюду, появлялись даже там, где их сроду не видели. Вламывались в дома, хотя раньше никогда такого не было; уничтожали целые деревни, вырезали небольшие городки.

Святой орден бездействовал. Проклятые святоши только и могли, что следить за охотниками, вставлять палки в колеса, насмехаться над болью утрат, читать проповеди да разжигать костры.

И тогда началась сначала молчаливая, а потом уже и открытая война. Дорас добрался до одного из них и в ярости свернул шею — его связка только что потеряла двоих, а святоша насмешливо предположил, что Семеро карают богомерзких охотников.

Скандал тогда удалось замять и откупиться от взбешенного Ордена крупной суммой денег, которую собрали охотники. А спустя буквально пару дней связка Кардена сцепилась с тройкой священников, которые отдали приказ сжечь деревню, уверенные в том, что мор, поразивший людей, таким образом можно искоренить. На утверждения охотников, что тут действует навь, не обратили внимания. До тех самых пор, пока Карден не притащил ее голову. Но деревню все равно подожгли. По счастью, исцеленные жители не пострадали: в огне выли и метались трое священников, своими жизнями расплатившиеся за собственную безжалостность.

За это связке Кардена ничего не было. Хоть все и знали реальное положение дел, доказать ничего не удалось: деревенские в один голос утверждали, что дух задурил святошам головы, и они сами прыгнули в огонь.

Обстановка накалялась, и теперь, по приказу Его Величества, в каждом городе, где были отделения Гильдии и монастыри Ордена, усилили гарнизоны, чтобы избежать надвигающейся беды. Бравые воины, вопреки приказам, чаще всего вставали на сторону охотников, со священникам общаясь настороженно и исключительно по делу. Растаскивали, впрочем, драчунов без малейшей вежливости — могли и засадить в темницу для того, чтоб в голове прояснилось. Это охладило пыл враждующих сторон, но ненадолго. То тут, то здесь вспыхивали стычки, причем провокаторами были как охотники, так и священники. Наряду с сообщениями, что Твари выходят из своих привычных мест охоты в города и на оживленные тракты, это приводило министров в ужас: все катилось к Темному под хвост.

Неро вздохнул и отпил из кружки. Сегодня им пришел запрос — в двух днях пути от города творилось нечто невообразимое. Кладбищенские жители потеряли покой и направились проведать еще живых родственников; кэльпи утянули под воду двух женщин, стиравших одежду с мостков; чуть западнее объявилась группа слуа, которых всегда тянуло на смерти и несчастья; в дне пути на север в зарослях бузины нашли безумного бродягу, из несвязных речей которого охотники предположили, что торговый караван столкнулся с фаханом; вчера в Гильдию вломилась женщина совершенно полоумного вида, утверждавшая, что видела Грима — огромную черную собаку, предвещающую скорую смерть. Успокоить ее не удалось, и к утру несчастная скончалась от разрыва сердца. Бывалые охотники, конечно, никогда не верили в призраков-предвестников, но среди учеников вспыхнула паника: желторотым юнцам проклятая собака виделась в каждой тени, что существенно снизило их эффективность как бойцов: все же, несмотря на то, что они были всего лишь учениками, сражаться они могли наравне с обычным взрослым мужчиной — давала знать о себе охотничья выучка. Напряжение только возрастало, тяжелым облаком окутывая Гильдию, мешая здраво рассуждать и накаляя обстановку до предела.

Что творилось в других городах, Неро знал только от гонцов, которые стали постоянно курсировать от гильдии к гильдии, передавая приказы магистра Десебела; вороны с привязанными к лапам свитками черными молниями метались между городами, передавая известия все о новых и новых тварях, появляющихся возле Границы.

Охотники выматывались, едва стояли на ногах, а о том, чтобы немного отдохнуть, не могло быть и речи. Все становились дерганными, агрессивными и нервными, кидающимися на любой мало-мальски подозрительный шорох.

Поэтому когда дверь в общий зал Гильдии резко распахнулась, грохнув створками о стены, бойцы подскочили на местах, и в тусклом свете ламп заблестела обнаженная сталь.

— Хес? — изумленно присмотрелся к шумному гостю Неро и с шелестом вогнал клинок в ножны. — Темный тебя раздери, нельзя же так вламываться! А если б у кого-нибудь из моих ребят был арбалет? Продырявили бы, места живого не оставили.

— Кишка тонка, — скривился в своей привычной манере мужчина и решительно подошел к согильдийцу.

Охотники недоверчиво оглядели Хеса: такое поведение было для него совершенно несвойственным. Он никогда не показывался в общих залах, в Гильдии ночевал очень редко, да и вообще они могли месяцами не знать, что с ним и где его носит. Теперь же он врывается в залу с таким грохотом, что и мертвого разбудит, да еще и на ночь глядя.

Когда Неро рассмотрел того, кто шел следом за Хесом, то сначала не поверил своим глазам.

— Ролло? — ошеломленно произнес он и отступил на шаг. — Ты же…

— Он самый, — перебил его знакомый голос, и бывший охотник насмешливо оскалился, склонив голову к плечу, словно прислушивался. — Меня не так-то просто убить, Неро.

— Вижу, — медленно кивнул темноволосый мужчина. — Магистр Десебел…

— Нет, не знает, — буркнул Хес, и Неро на мгновение почувствовал глухое раздражение — проклятый охотник вечно притаскивал с собой неприятности, да еще с таким видом, будто одолжение другим делает.

Так вышло и на этот раз. Черноволосый парень, не задерживаясь, прошел вперед, остановился так, чтобы видеть всех присутствующих охотников, и скрестил руки на груди. Неро краем глаза заметил невысокого худого мальчишку, застенчиво жмущегося к Ролло. Его назвал своим учеником Хес, но было видно, что паренек внутри Гильдии явно первый раз. Подозрения, появившиеся при виде считавшегося погибшим охотника, вспыхнули с новой силой.

— Каждый из вас чует, что происходит что-то неладное, — без предисловий начал охотник, и все взгляды оказались прикованы к фигуре мужчины. — Растет активность Тварей, в то время как фейри и духи исчезают с наших земель, словно чего-то боятся. И мы выяснили, почему. К востоку отсюда, около самой Границы мы обнаружили контур, внутри которого зреет Прорыв на Изнанку. Я думаю, что все прекрасно понимают, чем нам это грозит.

По залу пронесся слаженный вздох. Бойцы хмурились и сжимали кулаки, ощущая, как удушающий страх перед будущим поднимается в закаленных душах.

— Прорывов будет несколько, — продолжил охотник, сверкнув стальными глазами. — Моя задача — выяснить, где и когда, а также найти основной Разлом, а ваша — спасти всех, кого сможете. Не лезьте на рожон, не подставляйтесь зря и не отправляйте учеников на убой. Уводите людей под защиты крупных крепостей и готовьтесь к обороне. И еще — оповестите как можно больше охотников. Пусть связки возвращаются в города.

— Этот контур ведь не просто так появился, — рассудительно заметил Неро и прищурился. — Кто стоит за всем этим?

Хес помедлил. Всего за несколько минут он успел оценить обстановку в городе и понял, что стычки между священниками и охотниками приняли угрожающие обороты, поэтому не хотел разжигать еще большей ненависти, учитывая ту ситуацию, в которой оказываются все человеческие земли. Да и не только — судя по поведению духов и фейри, волшебный народ тоже напуган тем, что может произойти; а кто-кто, а они никогда не станут паниковать, если для этого нет существенного повода.

Он мазнул взглядом по сжавшемуся Исэйасу, размышляя, как ему поступить. Охотники должны знать своего врага в лицо.

— Святой Орден, — коротко ответил он на повисший в воздухе вопрос Неро.

— Что?! — изумленный охотник едва подавил желание прочистить ухо.

— Об этом должна знать только Гильдия, — предупредил Хес, заметив нехороший огонек в глазах охотников. — Если об этом узнают обычные люди, то может начаться резня, в ходе которой пострадают невинные. Еще раз повторю, что ваша задача — обеспечить безопасность. То, с чем нам придется столкнуться — не игра, и масштаб беды — не привычные нам схватки с нечистью. Здесь либо мы, либо они.

Охотники всегда были людьми действия, поэтому зал опустел в считанные мгновения. Собранные, сосредоточенные, бойцы покидали стены Гильдии, уже точно зная, что им грозит. Неопределенность исчезла, как и обреченность, тревога и ощущение безвыходности. Они были полны решимости: сил прибавилось, и связки принялись за работу.

— Признайся, ты использовал чары, — тихо и недоверчиво поинтересовался Ролло, не ожидавший такого безоговорочного подчинения.

Хес скривился и ничего не ответил, тем самым подтвердив подозрения друга.

— Ролло, — неслышно подошел Неро к баггейну. — Как тебе удалось выжить?

— Что ты хочешь от меня услышать? — раздраженно спросил бывший охотник и тряхнул головой. — Как я несколько дней подыхал там, брошенный всеми, зная, что никто не станет меня искать? Как сам прижигал раны, выживал, словно дикий зверь?

— Я слышал, это был баггейн, — жестко сказал темноволосый охотник. — И он ранил тебя.

— И что с того? — Ролло оскалился, и на этот раз ухмылка вышла недоброй.

В колеблющемся свете блеснули нечеловеческие клыки.

— Не прикидывайся идиотом! — вспылил Неро. — Ты не хуже меня знаешь, что происходит с теми, кого укусил оборотень! Почему ты в повязке?

— Он слепой, — неуверенно высунулся из-за спины баггейна рыжий мальчишка.

Глаза у него сверкали: юнцу было страшно, но этот паренек был полон уверенности выгородить друга.

— Неро, — на плечо легла тяжелая рука.

Охотник обернулся и замер. Хес стоял прямо перед ним, и в серых глазах плавилось серебро. Завораживающе, притягательно и невыразимо прекрасно.

Неро сморгнул и сердито мотнул головой.

— Что, Темный вас сожри, здесь происходит?! — взревел он, скидывая руку Хеса со своего плеча.

— Ролло — мой друг и напарник, — холодно сказал черноволосый мужчина, слегка удивленно приподняв брови. — И я за него ручаюсь так же, как и за себя. Тебе этого достаточно?

Неро мрачно посмотрел на хмурого охотника и тяжело вздохнул, махнув на него и его компанию рукой.

— Куда вы сейчас? — стараясь не смотреть на Ролло, спросил он у Хеса.

— К Десебелу, — мужчина улыбнулся. — А потом, надеюсь, устроим жаркий вечер проклятым святошам.

— Не дай мне пропустить это веселье, а? — против воли расплылся в улыбке Неро.

— Нам самим мало будет! — расхохотался баггейн и хлопнул согильдийца по плечу. — Но мы тебе что-нибудь оставим.

— Удачи, — неожиданно для самого себя сказал темноволосый охотник и поспешил покинуть общий зал.

— Ты видел? Он стряхнул мои чары, — недоверчиво сообщил Хес Ролло.

— Что, красавчик, удар по самолюбию? — хмыкнул оборотень, и охотник почти увидел, как тот хитро прищурился. — Ты ж в амулете, от тебя в таком виде мозги не плавятся.

— Чудны твои дела, Темный, — задумчиво произнес Хес и потеребил цепочку на шее.

* * *


Хес дал им на отдых всего два часа. Исэйас, конечно, понимал, что они сейчас крайне ограничены во времени, но такого простить вздорному охотнику не мог: у него жутко болела спина, ноги подгибались, а голова гудела, как набатный колокол. Пока он тащился по коридорам Гильдии в поисках своей комнаты, то успел проклясть все на свете, и в первую очередь самого Хеса, который мрачно посмотрел на послушника, а потом неопределенно махнул рукой в сторону жилых комнат с напутствием найти какую-нибудь свободную. Ломиться в первую попавшуюся парнишка стеснялся, а определить по внешним признакам, есть ли там жилец или нет, не мог. Поэтому печально мотался из крыла в крыло, не решаясь даже постучаться в деревянные двери.

— Ты здесь уже четвертый раз проходишь, — тихо и недовольно донеслось из открывшейся двери, когда Исэйас в очередной раз прошелся по коридору, зевая с таким звуком, будто пронеслась целая орава призраков, разве что только бряцания цепями не хватало.

— Комнату ищу, — буркнул парнишка, оборачиваясь.

Перед ним в одном исподнем красовался уже знакомый мальчишка — Зотик. Правда, Исэйас не сразу узнал его: на юном лице по лбу пролегла глубокая морщина, уголки губ были приопущены, а сами губы сжаты в узкую полоску; карие глаза, казалось, потемнели еще больше, и в них поселилось странное, но очень знакомое послушнику выражение — злоба и обреченность.

— Что ее искать-то? — осведомился Зотик, вышел в коридор и аккуратно притворил за собой дверь. — Заходи в любую. Только вот эти четыре крайних не трогай — тут наша связка. А остальные еще полчаса назад разъехались.

Голос у него стал глуховатым, совсем не похожим на тот звонкий мальчишеский, который звучал возле конюшни в первую их встречу.

— Спасибо, — поблагодарил послушник, но не спешил уходить.

Он видел, что Зотик мучительно стесняется самого себя, старается справиться с собственным страхом и о чем-то спросить его.

— Скажи, — наконец через силу выдавил темноволосый парнишка, — кто это был? Мне учитель так и не сказал.

Исэйас сразу понял, о чем говорит Зотик. Все, что тогда случилось, въелось в его память, как яд в кровь, иногда снилось по ночам, заставляя просыпаться с бешено бьющимся сердцем и оглядываться на Хеса.

— Паучиха, — ответил он, исподлобья глядя на парнишку. — Хес говорил, что она — Высшая Неблагая фейри.

— Как она смогла такое сотворить? — тихо спросил Зотик скорее самого себя и нервно сглотнул.

Исэйас понимал его. Он помнил собственную беспомощность, когда его тело перестало повиноваться, а сознание погрузилось в темноту; помнил пережитый ужас за дурного охотника, который рванулся защищать своего, по сути, недруга. Помнил слезы отчаяния на лице, когда под его руками затихала хрупкая жизнь такого сильного существа, и только ветер бешено хлестал по лицу, когда Силест стелился над землей в попытке успеть. Спасти.

А Зотик сейчас отчаянно трусил. То, что пришлось увидеть совсем еще юному созданию, не должен видеть никто: смерть, распростершую объятия на целый город, плотно обосновавшуюся в каждом уголке. Если не выдержали даже бывалые охотники, то что говорить о молодом мальчишке, впечатлительном и мечтающим о подвигах и геройских сражениях, славе и восхищении, хвастающимся на заднем дворе перед такими же, как он, первым самостоятельно убитым существом, которое, по его разумению, олицетворяет лишь злобу и боль? Его мир неумолимо рушился под напором жестокой реальности, грозя раздавить юную душу, искалечить, превратить в жалкие обрывки человеческого существа.

— Они — совершенно иные существа, — вдруг тихо проговорил знакомый голос.

Сзади, за их спинами, стоял Хес. Выражения на его лице нельзя было понять, но Исэйас точно уловил одно чувство, проскользнувшее в стальных глазах — сочувствие.

— Не пытайся мерить их человечностью, — обратился он к застывшему Зотику. — Они не имеют души, не чувствуют жалости, не видят различия между добром и злом. Она считала, что делает одолжение людям, что создает для них другую, лучшую жизнь. Если ты хочешь стать настоящим охотником, ты должен научиться отделять свои чувства, уметь изолировать свое сознание от того, что видишь, и судить о произошедшем только с практической точки зрения. Голова должна быть всегда холодной и трезвой.

— Учитель тоже так говорит, — тихо ответил Зотик, все также не отрывая взгляда от охотника.

В темных глазах мешались настороженность и плохо скрытое восхищение.

— Правильно, — одобрительно кивнул Хес. — А теперь иди. Завтра вам предстоит тяжелый день.

Парнишка с готовностью развернулся, но, открыв дверь, вновь заговорил.

— Мы справимся? — голос помимо воли дрогнул. — Мы сможем загнать этих Тварей обратно?

— Непременно, — неожиданно тепло и светло улыбнулся охотник, и Исэйас пораженно замер.

Глухая боль и тоска, до этого сквозившие в каждом движении Зотика, разом исчезли, словно выглянувшее солнце стерло тень с земли. Парень в ответ улыбнулся, облегченно, уверенно и счастливо, и исчез в своей комнате.

— А ты чего рот открыл? — недружелюбно поинтересовался Хес, и послушнику немедля захотелось придушить его на месте. — Я же сказал — два часа. Потом на пинках подниму. Так что советую все-таки тебе определиться с выбором комнаты и лечь спать. А если не хочешь, так я тебя сейчас в дорогу собираться отправлю.

Исэйас подавил желание закатить глаза и выдать что-нибудь нецензурное и торопливо скрылся за дверью первой попавшейся комнаты.

Хес хмыкнул, задумчиво поглядел вслед послушнику и спустился вниз, где Ролло паковал припасы для сложной дороги.

— И как ты собираешься пройти за день расстояние до города, до которого седмица чистого времени? — мрачно поинтересовался баггейн у друга.

— У фейри свои пути, — туманно ответил охотник.

Через два часа Хес исполнил свою угрозу. Бесцеремонно ввалился в комнату к Исэйасу, сдернул с послушника одеяло, а когда тот протестующе замычал и зашарил руками по воздуху в поисках потерянного, просто безжалостно скинул его на пол. Взъерошенный парнишка немедленно принял вертикальное положение, призывая всевозможные кары на голову бессовестного охотника, на что Хес только хмыкнул, пробормотал «проснулся — и хорошо!» и скрылся за дверью.

Пока Исэйас спускался вниз, протирая пересохшие глаза, в которых, по ощущениям, было не меньше тонны песка, то успел до мельчайших деталей продумать пытки, которым в своем воображении он хотел бы подвергнуть проклятого охотника.

Ролло, только увидев заспанного и жутко недовольного спутника с красными глазами, с удовольствием подколол его и весело захохотал над вытянувшимся от несправедливой обиды лицом парнишки.

— Веселитесь? — зловеще поинтересовался неслышно подкравшийся Хес, и из груди Ролло вырвался яростный вопль, больше напоминавший рык разъяренного зверя — невыносимый друг опять принялся за свое. Только вот теперь, как был уверен баггейн, в силу его звериной сущности, такие фокусы не должны были с ним пройти. И Хес это успешно опроверг.

— Придушу, — невнятно пообещал он, стискивая зубы.

— Если будет кого, — парировал Хес и тут же посерьезнел. — Сейчас мы отъезжаем от города на две лиги, а потом переходим на Тропу.

— На тропу? — Исэйас туго соображал спросонья, но слова охотника показались ему абсурдными.

— Увидишь, — многообещающе оскалился мужчина и швырнул послушнику собранную в дорогу сумку. — Иди, седлай жеребца.

Исэйас мрачно смерил взглядом охотника и покорно поплелся в указанном направлении.

Все то время, что понадобилось для того, чтобы отъехать от города на требуемое расстояние, они молчали. Послушник задумчиво сверлил взглядом спину охотника и пытался предположить, что же он имел в виду, когда говорил о таинственной Тропе.

— Стой, — скомандовал Хес, когда они оказались посреди поля, с одной стороны которого виднелась кромка леса.

По приказу охотника послушник и баггейн спешились, и мужчина окинул их пронзительным взглядом.

— Несколько правил, — тихо сказал он. — Ни шагу без меня. Друг от друга не отходить, что бы вы ни увидели или ни услышали. Старайтесь беречься: нельзя, чтобы те, кто обитают рядом с Кромкой мира, почуяли вашу кровь. Будет достаточно даже одной царапины. И еще: там нет дружелюбных существ.

Ролло и Исэйас переглянусь, на мгновение почуяв родство в желании убить охотника за его таинственные речи.

Хес отвернулся и, не глядя на спутников, вытащил охотничий нож. Помедлил, потом глубоко вздохнул, прикрыл блеснувшие серебром глаза и спокойно полоснул лезвием по запястью. Исэйас негромко охнул.

А мир тем временем выцвел: все вокруг будто поблекло, стало полупрозрачным, словно в одно мгновение стало лишь призраком себя прежнего. А потом вновь вспыхнуло круговертью цветов, и послушник прищурился, оглядываясь.

Всюду, куда можно было бросить взгляд, растилась бесконечная степь. С густой травой, словно по весне, когда зелень еще полна жизни и сил, изумрудные стебли клонились к земле под едва ощутимым ветерком, прокатывающимся по далям легкими серебристыми волнами. А в воздухе пахло слабым морским бризом и соком трав; изредка шаловливый ветер доносил приятный сладковатый запах полевых цветов, головки которых подмигивали из густой зелени под ногами.

Рядом восхищенно охнул Ролло, и Исэйас оглянулся на него. Баггейн стоял, запрокинув голову, и смотрел в небо. В хищных глазах светился детский восторг. Послушник поднял голову вверх, и из груди поневоле вырвался ошеломленный возглас.

Небо над ними было не просто необычным: оно было невероятно, необъяснимо прекрасным. Темное, как королевский бархат, столь же глубокое, как и душа человека, насыщенное, как сапфировые воды Тайрманского озера, и по полотну, достойному кисти самого талантливого художника, раскинулись незнакомые созвездия, восхитительные в своей диковинной красоте. И только спустя несколько мгновений Исэйас, в свое время проводивший ночи напролет за изучением так поражавшего его воображение неба, понял, что созвездия именно те, которые светят и в его мире, но перевернутые, словно отражение в зеркале.

Темно-синюю гладь неба пронзила яркая вспышка, и одна из звезд сорвалась вниз, оставляя за собой дымный, хорошо заметный свет, который с золотистым сиянием рассыпался по бархату ночного неба. Оно дрогнуло, по нему пробежала рябь, как по воде летом в ветреный день, и из бездонной глубины проступили очертания второй луны, которая хитрым глазом замерла на небосклоне. Ее золотистый свет смешивался с уже привычным, серебристо-серым, проливаемым на замершую землю первым, привычным послушнику ночным светилом.

Сердце замерло и пропустило удар. Неужели существуют в мире места, подобные этому? И почему только избранным они доступны?

— Потому что здесь все не так, как кажется, — словно прочитал его мысли Хес, и голос его звучал странно: низко, певуче, вызывая сладкую истому во всем теле.

— Темный, Хес! — повернулся к нему Ролло и отпрянул. — Почему ты в таком виде?

— Ничего не могу сделать, — виновато пожал плечами охотник… нет, фейри. — Здесь магия амулета сильно ослабляется, как и всякая иная, кроме магии крови.

Исэйас стоял, раскрыв рот, и не мог отвести взгляда от преобразившегося Хеса. Эбеновые волосы шелковым потоком падали на плечи; фарфоровая кожа, казалось, светилась в лунном серебре; а прежде стальные глаза переливались расплавленным золотом и серебром, завораживая, лишая возможности думать о чем-то, кроме…

Хлесткая пощечина обожгла лицо, и Исэйас обиженно вскинулся, собираясь высказать обидчику все, что он о нем думает, но запнулся, наткнувшись на неподдельно обеспокоенные взгляды.

— Привыкнет, — с сомнением в голосе протянул Ролло и скосился на смущенного Хеса. — Ты, недоразумение, придумал бы что-нибудь.

— Вот еще, — разом ощетинился охотник. — Хочет путешествовать в моей компании — пусть учится смиряться с тем, кто я есть на самом деле.

— Точно, мозги запросто расплавятся, — бесхитростно подал голос Исэйас, все еще не в силах отвести от Хеса изумленного взгляда.

Ролло изобразил неприличный жест рукой и расхохотался, поглядев на обиженного охотника.

— Не расслабляемся, — буркнул Хес и развернулся. — Это только с первого взгляда здесь все так… идеально. Когда вас сожрет какая-нибудь сущность, посмотрю, как вы запоете.

— Что это вообще? — поинтересовался через некоторое время баггейн, изредка с беспокойством оглядываясь на паренька. Тот вел себя спокойно, вертел головой по сторонам, частенько зависая на внешности Хеса.

— Это пути фейри, — коротко ответил охотник. — Здесь сложно выжить, а любой фейри — прирожденный боец, поэтому Тропа для них относительно безопасна. Многие же человеческие маги, которые рисковали пользоваться этими путями, не протягивали здесь и пяти минут.

— Мы тут уже достаточно давно, — буркнул Ролло и зевнул. — И что-то я ничего опасного не вижу.

— В этом-то и проблема, — ехидно сощурил серебряные глаза фейри. — А вот они тебя — прекрасно.

Баггейн вздрогнул и завертел головой, стараясь выявить источник опасности. Теперь, когда все его чувства были на пределе, он сумел заметить быстрые тени, скользившие на некотором отдалении от них.

— Кто это? — тихо спросил он, знаком приказывая Исэйасу держаться ближе.

Послушник ничего не понял, но послушно приблизился.

— Твари, — пожал плечами Хес.

— Что? — изумился Исэйас. — Но я же видел их! И выглядят они совсем иначе…

— Мы сейчас идем по самой грани нашего мира, — пояснил Хес и коснулся рукоятки клинка. Одна из теней, подобравшаяся ближе, чем следовало, отпрянула и присоединилась к остальным, разорвав дистанцию. — Когда они проходят через нашу Границу, они… меняются, получают форму и предстают перед нами уже в обликах Тварей. Здесь же они именно те, кто есть на самом деле — бестелесные сущности, мстительные и жадные до чужих жизней.

— Тогда почему они не нападают? — тихо поинтересовался Ролло, и зрачок вытянулся в вертикальную щелочку, когда он попытался разглядеть врагов, следующих за ними по пятам.

— Чуют меня, — спокойно пожал плечами фейри.

Ролло покосился на друга, но смолчал. Они двигались уже три часа; тени все также скользили за ними, не приближаясь, но и не отставая, и через некоторое время Исэйас вновь перестал их замечать, полностью погрузившись в окружающий их пейзаж. Ему казалось, что вокруг звучит тихая, едва слышная музыка: отчетливая, очаровывающая и невыразимо прекрасная. Веки налились тяжестью, члены онемели, и парнишка начал погружаться в сон.

Следующее, что он запомнил — глухой удар об землю. Весь воздух вышибло из легких, перед глазами замелькали черные точки — его жеребец встал на дыбы и сбросил всадника, напугавшись бросившихся в атаку тварей.

Его за шкирку вздернули наверх, поставили на ноги и задвинули за спину. Ролло уже обратился — хищные желтые глаза сверкали жаждой боя, а клинок Хеса азартным серебром сверкал в свете двух лун.

— Проклятье, ублюдки! — прошипел фейри, пригнулся и напружинил ноги. — Ролло, Исэйас, видите вон там марево? Давайте вместе с лошадьми туда, я их придержу.

Послушник, все еще не восстановив дыхание после падения и испуга, оглянулся в указанном направлении. Буквально в сотне метров от них дрожал и переливался воздух, словно потревоженная гладь реки.

Ролло набычился и открыл было рот возразить, но наткнулся на угрожающий взгляд Хеса и стушевался. Схватил за руку Исэйаса, буквально силком запихнул на каракового жеребца, слитным движением взлетел на своего сильфа и сжал пятками его бока, посылая в галоп. Ветряной дух прянул вперед, конь паренька метнулся за ним, унося седока к спасительному выходу.

— Отлично, — удовлетворенно проводил их взглядом Хес и скосился на Силеста.

Вороной бешено храпел и скалил внушительные клыки на близко подобравшихся обитателей Тропы.

Взмахнул руками — разноцветные нити ворожбы сорвались с кончиков пальцев, стальным оружием распарывая воздух, хищно впиваясь в материализовавшихся Тварей, рассекая податливую плоть. Злобно свистел клинок, вгрызаясь в гибкие тела, разрубая кости и вскрывая глотки, а на груди у прекрасного в своей смертельной мощи фейри дрожал амулет, поглощающий бестелесные сущности врагов.

Хес вывалился из прохода встрепанный, с порванной рубашкой, разъяренно храпящим конем, опаленными волосами и совершенно чистым клинком. Остановился, посмотрел на друзей, каверзно улыбнулся и провел рукой по волосам.

— Вот так всегда, — скривился Ролло, которого только при виде живого и невредимого охотника отпустила нервная дрожь. — Навел шороху, напакостил, смотался — и весь день доволен.

Мужчина услышал его слова, оскалился насмешливо и склонился в шутовском поклоне.

Исэйас поглядел на это все, потер ушибленный бок и, не скрывая, в голос пожаловался всем Семерым, закатывая глаза.

* * *


У ворот Альфонзула наблюдалась такая же давка, как и обычно. Шум, гомон и непрерывная ругань, от которой быстро разболелась голова. Хес морщился и старался избегать случайных прикосновений людей, которые испуганно расходились в стороны, когда видели знаки Гильдии, но за спинами толпа вновь смыкалась, и грызня, похожая на собачьи драки, возобновлялась с новой силой.

Ролло раздраженно кривился, шипел и плевался — звериная натура баггейна требовала немедленно навести тут порядок, разметать дурно пахнущую толпу и пустить кровь особо шумным представителям человеческой расы.

Исэйас видел, что когда Хес понял причину очередного затруднения при въезде, его ноздри раздулись, словно у гончего пса, и с тоской подумал, что его теперь можно удержать только арканом.

Вороной охотника захрипел и пошел напролом к воротам, где, наряду со стражниками, въезжающих проверяла фигура в знакомой рясе. Но от цепкого взгляда Хеса не ускользнуло то, как держался незнакомый священник. Он стоял немного в стороне и лишь делал вид, что таким образом внимательно следит за теми, кто въезжает в город, и напоказ сжимал в руке сигнальный амулет. Но взгляд был несколько расфокусирован, словно клирик точно знал, кто ему нужен.

Охотник прищурился и разъяренно выдохнул: на правой руке священника, скрытая рукавом белой рясы, на мгновение стала видна светло-зеленая татуировка, свивающаяся в мудреный узор — отличительный знак не рядового брата, но магистра. И Хес уже понял, что здесь делает один из верхушки Ордена и кого он ищет.

Сжал в пальцах льнувшие к фейри, словно ласковая кошка, чары, ухватил плетение заклинания, обвивающего орденца и резко потянул на себя, создавая непроницаемый кокон и делая клирика совершенно беспомощным — более магистр не мог использовать свою силу, и ему оставалось только лишь полагаться на умение обращаться с презренной сталью.

Впрочем, фейри, столь быстро раскусивший пока еще ничего не подозревающего врага, был уверен, что в этом клирик ему не противник.

Ролло, следуя за другом, ощутил, что на этот раз ничего хорошего ждать не стоит.

Так и вышло.

— Охраняем покой паствы, святой отец? — поинтересовался Хес, подъезжая к створкам и оттесняя конем купца, которого только начали проверять.

Пожилой мужчина попытался было возмутиться, но встретился взглядом с горящими бешенством стальными глазами, пробулькал что-то невразумительное и посчитал, что собственная голова ему дороже, нежели немедленный проход в город.

— Так и есть, — с достоинством проговорил священник, окинул взглядом Хеса, и на лице промелькнуло тщательно скрываемое узнавание.

Это был мужчина, еще не вышедший из могутной поры. Широкие плечи и мозолистые руки больше подходили воину, нежели духовнику. Темные глаза из-под нахмуренных бровей смотрели цепко и испытующе.

— И как успехи? — почти прошипел Хес.

Священник поздно почуял неладное — только тогда, когда попытался зачерпнуть силы, чтобы в одно мгновение спутать чарами разыскиваемого отступника.

Охотник, даже не спешиваясь, с силой пнул мужчину в лицо окованным сталью кончиком сапога. Хруст, последовавший за ударом, заставил Исэйаса зажмуриться и втянуть голову в плечи. Священник коротко охнул и вскинул руки к лицу, хватаясь за сломанный нос.

А Хес, не обращая внимания на испуганные вопли и шарахнувшихся в стороны стражников — никто не хотел попасть между молотом и наковальней, — схватил мужчину за шиворот и, ни слова не говоря, поволок в направлении Гильдии.

Слух о произошедшем возле ворот достиг мастера Десебела раньше, чем пресловутая троица, у всех на глазах совершившая акт вандализма в сторону представителя Святого Ордена. Поэтому, когда Хес, Ролло и Исэйас вошли в ворота Гильдии Охотников, разъяренный магистр уже поджидал их, и по выражению его лица можно было смело сказать — место захоронения охотников возле гильдии сегодня пополнится еще как минимум на одну могилу.

Хес, однако, совершенно бесстрашно глянул в перекошенное от бешенства лицо магистра и пинком отправил служителя Семерых под ноги отшатнувшегося главы.

— Что все это значит?! — возопил Десебел, шарахнувшись в сторону. — Хес, ты совсем спятил, да?

— Я как раз таки в своем уме, — совершенно спокойно заявил мужчина и тряхнул головой. — А вот с Орденом мне очень скоро предстоит серьезный разговор. И начну я с него, — и носком сапога потыкал скулящего священника.

— Что вы себе позволяете! — очухалась жертва произвола.

— Вот об этом мы и поговорим, — мгновенно изменился в лице Хес.

Плюясь проклятиями и поминая Темного, охотник схватил священника за шкирку и потащил в кабинет магистра. Десебел, потрясая кулаками и на чем свет стоит костеря своевольного и точно свихнувшегося мужчину, помчался следом.

— Вот что значит — разъяренный Хес, — нравоучительно поднял вверх палец Ролло, на которого изумленно глазели и так порядком ошарашенные охотники.

Исэйас тяжко вздохнул и уныло поплелся за решительно последовавшим за другом Ролло в здание Гильдии.

Магистр был готов голыми руками растерзать своего лучшего охотника. И не посмотреть на то, что этот парень один на один справлялся с Тварями, на охоту на которых приходилось высылать две-три связки. Но на этот раз в своей ненависти к Святому Ордену этот безумец перешел все границы — так просто Гильдии теперь не отделаться, а уж Хесу — тем более.

— Не надо на меня смотреть, как на умалишенного, — огрызнулся охотник на молчаливые инсинуации Десебела. — Задание я выполнил? Выполнил. Результат не нравится? Не мои проблемы.

И толкнул своего пленника вперед, в кабинет главы Гильдии, да так, что тот не удержался на ногах и распластался на полу.

Священник обладал недюжинной силой и был опытным воином, но против этого охотника он, к своему изумлению, совершенно ничего не мог сделать. Тот безжалостно пресекал любые попытки вывернуться, а уж хватка у него была, как у баргеста — столь же цепкая, стальная, будто на первый взгляд хрупкий парень был свит из железных прутьев.

— Что ты там нашел? — тяжело вздохнул Десебел и, стараясь не смотреть на тяжело поднимающегося с колен священника, прошел к своему столу.

— Прорыв, — ответил Хес и склонил голову к плечу, наблюдая за реакцией старого воина. — Наш общий знакомый, как наблюдающий от Святого Ордена, который сейчас пытается спрятаться за Ролло, не даст мне солгать.

Магистр вздрогнул и едва сумел подавить в себе желание ахнуть во весь голос. Только выругался столь витиевато и заковыристо, что Исэйас покраснел.

Священник на мгновение замер, забыв про боль. Так вот кого послали от Гильдии охотников! Хуже ситуации нельзя было и придумать: в последнее время Святой Орден вызвал на себя как гнев простого населения, так и высших эшелонов власти. Но по уверениям архиепископа Моррада, имеющего связь с самими Семерыми, скоро расстановка сил в этом мире должна была поменяться. Вот только не предусмотрели они, что один упрямый охотник сможет вырваться из контура живым. И это значит, что их планы находятся под угрозой срыва.

— Глаза-то забегали, — заметил насмешливо Хес, наклонившись к застывшему в неудобной позе на полу священнику. — Расскажи нам что-нибудь интересное. Например, кто поставил этот контур и для чего?

Рясочник только оскалился в жуткой окровавленной усмешке.

— Если бы ты всего этого не знал, то не напал бы на меня у ворот, не так ли? — парировал он и брезгливо сплюнул под ноги магистру.

Десебел мрачно покосился на плевок и нахмурился.

— Правильно, — мурлыкнул Хес, и Десебел оторопело уставился на охотника.

Интонации, проскользнувшие в его голосе, никак не вязались с общим образом мужчины. Низкий, глубокий голос, завораживающий и вызывающий дрожь во всем теле.

Священник зачарованно замер, не отводя взгляда от Хеса.

Ролло аж передернуло от отвращения. Он понимал, что друг сейчас использует свою натуру для того, чтобы разговорить пленника, но не мог усмирить собственное тело и разум, которым определенно не нравился тот взгляд, которым смотрел на мужчину священник. Внутри глухо заворочался зверь и раздраженно поднял голову. В горле застыл клокочущий рык.

Исэйас покосился на напрягшегося Ролло и, повинуясь мимолетному импульсу, коснулся его руки. Баггейн вздрогнул, отпрянул, но, как ни странно, практически моментально успокоился, словно прикосновение послушника вернуло его в реальность. Рыжий парнишка тяжело вздохнул: теперь он знал, почему некоторые люди, да и нелюди тоже, так странно вели себя в присутствии Хеса. То, что ему довелось увидеть на Тропе, не поддавалось ни логическому объяснению, ни описанию простым, человеческим языком. Однако он обнаружил в себе странную устойчивость к чарам Неблагого фейри, с которым ему выпало сомнительное счастье общаться. Поэтому послушник стал единственным в комнате, кто смог сохранить ясный разум после применения Хесом очарования фейри.

— Так кто отдал приказ расставлять контуры? — спросил охотник священника.

Тот осоловелыми глазами смотрел на фейри и, казалось, не мог найти слов для того, чтобы ответить на заданный вопрос.

Мужчина шагнул вперед и положил ему руку на плечо, сжимая его. Рясочник вздрогнул и восхищенно глянул на фейри, но тот сжал стальные пальцы, и священник взвыл от боли — Хес всегда прекрасно знал все слабые места любого существа.

Ролло сцепил зубы и отвернулся, не заметив подозрительного и испытующего взгляда Десебела, которого, казалось, мало интересовал допрос, устроенный Хесом. Магистр внимательно присматривался к «слепому», вернувшемуся с того света.

Баггейн совершенно забыл, что ему нужно изображать покалеченного в бою охотника. И глава Гильдии видел это несоответствие. Равно как и чуть заострившиеся глазные зубы Ролло.

— Архиепископ Моррад, — провыл священник и скорчился от боли в вывихнутом суставе.

— И сколько таких Прорывов? — нахмурился Хес.

— Пять, — рясочник уже не выл, а просто скулил.

Десебел отвлекся и в ужасе глянул на мрачного охотника.

— Об этом необходимо доложить королю, — тихо сказал он. — Я пошлю птицу с предупреждением. Нужно мобилизовать войска. Охотникам в одиночку со всем этим не справиться.

— Семеро покарают вас! — выплюнул священник. — На то есть Их воля, и не вам, жалким смертным, идти против богов! Архиепископ выполняет только их приказы!

Исэйас видел, как задумчиво прищурился Хес, словно пытаясь что-то понять. Потом растянул губы в жуткой ухмылке и жестоко ударил рясочника. Мужчина мешком повалился на пол, теряя сознание.

— Сам теперь с этим разговаривай, — брезгливо обтер охотник руки платком. — А мы пока в библиотеку сходим.

Исэйас, несмотря на общий страх перед сложившейся ситуацией, против воли довольно улыбнулся — книги он любил, а уж запустить руки в архив охотников, где содержались упоминания обо всех Тварях, когда-либо встречавшихся бойцам, было пределом мечтаний.

— В тебе пробудилась тяга к знаниям? — недоуменно вскинул брови Магистр, уже разворачивающий чистый лист пергамента.

— Иногда я начинаю сомневаться в твоей способности трезво мыслить, — съязвил Хес. — Я хочу поискать любую информацию по Тварям.

— Ты чего-то о них не знаешь? — удивился Десебел.

Любой другой, осмелившийся бы с ним общаться в подобном тоне, давно бы схлопотал по роже и с позором был бы выставлен за дверь, но с этим охотником подобное не проходило, да и позволялось ему значительно больше, чем всем остальным.

— Для нас они — совсем неизвестные существа, — неожиданно серьезно отозвался Хес и кивком указал Ролло на дверь.

Баггейн насмешливо отдал честь главе Гильдии и бесшумно выскользнул из кабинета.

— Стой! — повелительно приказал Десебел собирающемуся последовать за другом Хесу.

Охотник недоуменно оглянулся.

— Что произошло? — потребовал ответа Магистр, и мужчина сразу понял, о ком речь.

— Это не имеет значения, — в голосе едва заметно проскользнули угрожающие нотки. — Он жив, а остальное для меня неважно.

— Зато это важно для меня, — неожиданно жестко заявил глава. — Он сражался с баггейном. Даже если учесть, что он выжил, оборотень должен был его хотя бы укусить. А это означает лишь одно, Хес…

Охотник двигался так стремительно, что Магистр не смог бы уследить за ним, даже если бы захотел.

— Он здесь под мою ответственность, и я клянусь, что он не причинит никому вреда. Но если ты или кто-либо другой попытаетесь хотя бы косо поглядеть в его сторону… — Хес шипел, словно разъяренный хищник. В низком голосе угрожающе перекатывался звериный рык, и Магистр почувствовал, как заходится в ужасе сердце. — … то будете иметь дело со мной. И я не посмотрю на то, что вы слабее, Десебел. Это всего лишь предупреждение. Не воплощай его в жизнь.

И стремительно выскочил из кабинета, напоследок громко хлопнув дверью.

Глава Гильдии еще несколько мгновений постоял, стараясь привести в порядок бешено мечущиеся в голове мысли и успокоить колотящееся сердце. Этот безумец притащил в Гильдию Охотников баггейна, пусть еще и не полностью обратившегося, рассорился со Святым Орденом, против которого еще не выдвинуто обвинение, хотя Магистр и не сомневался, что король встанет именно на сторону Гильдии… Что преподнесет этот паршивец в следующий раз? Может, издать указ, запрещающий ему появляться в зданиях Гильдии? Чтоб если уж буянил, так хоть подальше!

Десебел вздохнул, неодобрительно покосился на бессознательное тело посередине его кабинета, не удержался и мстительно пнул его в бок. Несильно, но удовлетворение от того, что давно хотелось сделать — с тех самых пор, как святоши начали портить жизнь охотникам, — волной разлилось по телу. Магистр улыбнулся и с чистым сердцем сел писать донесение о чрезвычайной ситуации королю.

* * *


Свеча, огонек которой едва колыхался от почти недвижных фигур, внезапно заполошно заметался и едва не погас, когда широкоплечий мужчина со звериными глазами потянул носом воздух, вцепился пальцами в дубовую столешницу, а затем оглушительно чихнул, взметая древнюю, наверное, еще со времен создания библиотеки, пыль вверх.

— Темный тебя сожри, Ролло! — вскинулся Хес, уткнувшийся в книгу, вскакивая и с грохотом обрушивая целую стопку рукописей.

Помещение заволокло пыльным туманом, в котором раздавались сдавленные ругательства, фырканье и надсадный кашель.

— Я ненавижу копаться в этих бумажках, — заявил баггейн, моляще вскидывая глаза к потолку.

Исэйас неодобрительно покосился на него, с осторожностью перевернул пожелтевшую от времени страницу и прищурился. Глаза устали от долгого чтения в неверном свете свечей, но охотник сказал, что их дело не терпит отлагательств, поэтому всю возможную информацию следовало найти как можно скорее. И послушник, несмотря на усталость, старательно выискивал крохи упоминаний о странных существах, появившихся в их мире.

— Ну почему у нас не возникла угроза заполонения мира гуараггед аннон? — тоскливо вопросил в пространство Ролло и блаженно прищурился.

Судя по хищной ухмылке, его воображение заняли далеко не самые благочестивые фантазии.

— Может, тебе сходить в город, развеяться? — хитро спросил Хес и вскинул руку.

Свернутый трубочкой свиток, пущенный твердой рукой баггейна, со шлепком упал на пол.

— Еще и издевается, — фыркнул Ролло, ничуть не расстроенный тем, что его снаряд не достиг цели.

Рядом подавился возмущенным воплем Исэйас, наблюдающий за тем, как бессердечно обращаются с древними свитками варвары, с которыми его свела судьба.

— «Тварь, ликом человек, а душою — волк, кою можно разговором усмирить». Слышишь, Ролло? Интересно, они действительно раньше оборотням зубы заговаривали? — Хес со смешком захлопнул фолиант, исписанный каллиграфическим бисерным почерком.

— Может, кому-то и вправду удавалось? — откровенно рассмеялся баггейн.

— Такому, как я, например, — мурлыкнул бесстыдный охотник.

Серебро зрачков блеснуло из-под черных длинных ресниц.

Ролло вздрогнул и с трудом подавил дрожь, огнем пронесшуюся по телу. Набрал воздуха в легкие, открыл было рот, собираясь высказать охотнику все, что он о нем думает — и со щелчком захлопнул его, едва не прикусив язык. Этот паршивец просто издевался! Нащупал его слабое место, и теперь без всяких сомнений и угрызений совести вовсю этим пользуется! Если раньше его шуточки сводились к неслышным подкрадываниям и не больше, то сейчас проклятый фейри перешел все границы.

Баггейн разъяренно рыкнул, вызвав недоуменный взгляд неподвластного чарам послушника, и выскочил за дверь, переводя дыхание.

— Ролло, что… — договорить вышедший за другом Хес не успел.

Оборотень с рыком развернулся, ухватив охотника за груди и приперев к стенке.

— Ты что делаешь, сволочь? — тихо прошипел он, приблизив лицо к Хесу и твердо взглянув в серебряные глаза.

Верхняя губа дрогнула, обнажая нечеловеческие клыки.

— Приучаю тебя, Ролло, — почти неслышно, одними губами шепнул мужчина, бесстрашно глядя в хищные звериные глаза, полные тоски и затаенной боли. — Ты должен уметь не поддаваться моим чарам. Иного способа я не вижу.

Ролло отпрянул от друга, словно тот был ядовитой змеей. Поймав полный раскаяния взгляд, тяжело вздохнул и взъерошил короткие волосы. Потом раздраженно махнул на него рукой, понимая, что всякая злоба на этого невыносимого фейри куда-то пропала.

— Ладно, — он с отвращением глянул на груды свитков и фолиантов, за которыми где-то в самом углу притулился заваленный пергаментными страницами послушник. — Давай, недоразумение, трудись в поте лица.

Хес послушно скользнул между шаткими конструкциями, уселся на свое место и уткнулся в книгу. Ролло зловеще оскалился: теперь он знал управу на этого охотника.

— Ты ее только переверни, — хихикнул из угла Исэйас, глядя, как Хес невидящим взглядом пронзает перевернутые страницы.

Мужчина кисло улыбнулся и сверкнул глазами в сторону мальчишки. Рыжий независимо вздернул подбородок, слыша сдавленный хохот баггейна.

Следующие два часа прошли в молчании, изредка прерываемом жутким завыванием и клацаньем — Ролло боролся со сном, но безнадежно проигрывал. Глаза слипались, а ночи, в которые его звериная натура не давала отдыха, давали о себе знать тяжелой усталостью, навалившейся на плечи.

Вопль Исэйаса «Я нашел!» заставил его подскочить, хватаясь за рукоять несуществующего клинка.

— Мелкий, — возмущенно обратился он к вспыхнувшему от такого нелестного прозвища послушнику, — нельзя же так с людьми-то пожилыми! Бережнее надо, бережнее. А ты вопишь, как на пожаре.

— Как скажешь, старичок, — отозвался Исэйас, и теперь уже баггейн насупился, слушая хихиканье Хеса из угла.

— Давай, показывай, что нашел, — буркнул он, подхватил свою свечу и переставил ее ближе к мальчишке.

Рыжая голова склонилась над древним, толстым фолиантом в кожаном переплете с золотым тиснением.




Вначале был лишь Хаос. Темный, непроглядный, щерившийся глоткой пустоты и острыми клыками тех, кто прятался в туманных завихрениях. Невидимые, неосязаемые, но бесконечно жуткие в собственном безумии. Спокойные и благодушные, полные осознания мощи и Силы, клубящейся в бестелесных душах.




А потом все изменилось. Рухнуло в одночасье. Временные потоки лучами пронзили податливую плоть Ничто, вспыхнули, подобно солнцу, и появилось средоточие Разума.




Книга Судьбы.




Единая во всех реальностях. Пишущая сама себя, неподвластная никому, кроме Избранных.




И сущности оказались заперты в клетке между границами возникающих и развивающихся Миров. Глухая злоба овладела бессмертными существами; безумие выплеснулось ненавистью ко всему живому.




Их назвали Иными. Стоило только истончиться прозрачной стенке их темницы, как они с воем вырывались наружу, и тогда беда ждала Мир, в который прорвался Хаос.




Хранитель был неусыпным и могучим стражем, охраняющим изнанки Миров. Вооруженный мощью всех Миров, мудростью, собранной в единой Таинственной Библиотеке, он противостоял жутким безумным тварям, которые, одержимые злобой, рвались туда, где маленькими искорками билась жизнь.




И были в Мирах Его наместники, что следили за Иными, не давали им проникнуть в уязвимые реальности, а коли случалась беда — призывали Хранителя, побеждали созданий Пустоты, выдворяли обратно в Межмирье.




Твердыня Мира Ранессы — Святое Аббатство. Нерушимой скалой стоит оно, сдерживает враждебные сущности, ибо Сила, сокрытая в его стенах, подвластна лишь немногим. Семерыми называют их, и бесконечна их мощь в пределах этого Мира.




— Если с Тварями все более-менее понятно, то к чему тут упоминание Семерых — не понимаю, — нахмурился Ролло.

— Они — наместники Хранителя, — пояснил Исэйас, но в его глазах Хес увидел недоумение. — И если случается беда, то они должны призвать его, дабы он справился с напастью… Только вот тот священник говорил о точно противоположном — Семеро и приказали впустить Тварей в наш мир.

Послушник замолчал, окончательно запутавшись.

Хес стоял, опершись на стол, и в памяти начали вспыхивать несвязные образы. Что-то было в этом все до боли знакомое…

— Может, нам стоит спросить обо всем у того, кто посвящен? — охотник оттолкнулся и отряхнул руки. — Нанесем визит вежливости епископу Морраду.

— Десебел будет в ярости, — заметил Ролло, но особо не возмущался — руки так и чесались намылить шею проклятому святоше.

— Когда король официально одобрит роспуск Святого Ордена, то нам ничего не достанется — всех виновников переведут в темницы резиденции, — Хес прищурился и щелкнул пальцами. — А мы сейчас просто с ним… поговорим.

Исэйас только тяжело вздохнул и повертел головой — весь плечевой пояс ломило от постоянного сидения в одной и той же позе, причем достаточно травматичной для позвоночника. Сомнений в том, что епископ не досчитается пары десятков зубов после «разговора» Хеса, у послушника не было.




Глава VII


Они вновь были на Тропе. И вновь Исэйас наблюдал чарующую картину совершенно нездешней природы, только вот сейчас она была немного иной, нежели буквально несколько часов назад.

На бархатном небе клочьями серой грязи появились облака: неживые, стальные, словно прорубленные дыры в совершенном покрове ночи.

Хесу это очень не понравилось. Исэйас видел, как он посмурнел лицом и поманил к себе Ролло. Что-то тихо сказал ему, жестикулируя, и оборотень понятливо закивал. Повернувшись к послушнику спиной, опустил голову вниз, и по телу дрожью прошла волна трансформации — тяжкая и, видимо, болезненная. Желтизна глаз сверкнула в необычном свете Тропы, а жесткая шерсть словно поседела, высеребренная лучами двух лун.

Надо сказать, что в боевом облике Ролло выглядел страшно. Какой-то первобытный ужас захлестывал душу при одном взгляде в жуткие, нездешние и нечеловеческие глаза, сейчас полные тщательно скрываемого ликования — зверь наконец-то обрел практически полную свободу действий и сейчас наслаждался полученным глотком свежего воздуха.

Исэйасу недолго пришлось недоумевать по поводу того, почему же Хес попросил Ролло принять измененный облик — не до вопросов стало, когда Твари заступили дорогу троим отчаянным путешественникам.

Если в прошлый раз они тенями скользили за путниками, пробовали воздух влажными носами, осторожно, опасливо, но настойчиво, то сейчас эти существа явно почувствовали за собой силу, или же их стало в разы больше. Уже через четверть часа хода по Тропе они решились напасть.

И тогда Исэйас впервые увидел чары Хеса в действии.

Он никогда не представлял себе магию такой… безумно прекрасной. Разноцветный вихрь нитей ворожбы плотным коконом охватывал тонкую фигуру охотника, и Хес атаковал не только серебрящейся в лунном свете сталью, которая поблескивала и шипела, словно живая. Смертоносные нити гибкими плетями захватывали врагов в силки, со звоном разрывали плоть, бешеными огненными вихрями вспыхивали, окружая охотника пламенным щитом.

А рядом с ним бился Ролло в обличии баггейна. Стремительный, столь же опасный, как и те Твари, против которых они сражались. За движениями когтистых лап было очень сложно уследить, а на искривленных метаморфозами губах играл хищный оскал; в золотых глазах полыхало звериное бешенство и наслаждение схваткой, запахом льющейся крови, отчетливым страхом Тварей, не ожидавших встретить столь страшных противников.

Исэйас старался держаться подальше от места битвы, но враги постоянно перемещались, заставляя обороняющихся Хеса и Ролло передвигаться. И как бы ни следил охотник за тем, чтобы послушник не остался беззащитным против существ, с которыми ему не сладить, все же отвлекся, вытаскивая Ролло из передряги, в которую оборотень столь некстати попал, не заметив врага, подобравшегося сзади.

Когда перед пареньком оказалась жуткая, оскаленная морда, на которой злобно сверкали подозрительно разумные ядовито-зеленые глаза с вертикальным зрачком, он застыл, ощущая дыхание смерти в нескольких дюймах от себя, не в силах пошевелиться, скованный ужасом. Дыхание сперло, в горле образовался ком, а ноги отказались повиноваться — послушник врос в землю, ощущая только, как тонкими струйками за шиворот сочится болезненный холод.

Тварь неожиданно остановилась, недоуменно потянула носом, словно не совсем понимая, кто перед ней — друг или враг. Впрочем, Исэйас сомневался, что у этих существ существовало такое понятие, как дружба — скорее, принадлежность к стае, «свой». И по какой-то, совершенно не понятной ему причине, враг замешкался. Возможно, именно это сомнение с его стороны и придало пареньку достаточно храбрости для того, чтобы выхватить из-за пояса кинжал, отданный ему Хесом, и, ни мгновения не медля, вонзить в самое уязвимое место Твари — в глаз.

Противник взревел, судорожно мотая башкой, потом прижал ее к земле, стараясь избавиться от жалящего лезвия, занозой засевшего в обрамленной роговыми платинами глазнице, внезапно хрипнул и завалился набок, открывая дымящуюся рану на брюхе, из которой толчками выходила черная кровь.

— Живой? — Хес мельком оглядел послушника, перевел взгляд на его трясущиеся руки, ухмыльнулся и неожиданно ободряюще подмигнул.

Исэйас только кивнул вихрастой головой, пятясь назад и даже не пытаясь сдержать дрожь, пока не прижался к горячему боку вороного жеребца.

Твари, поджав хвосты, убрались прочь, однако послушник все же чуял на себе пристальный взгляд: враги не оставили их в покое, а просто на время отступили. И это здорово нервировало.

Хес сделал неуловимое движение мечем, и капли темной, густой крови бусинками скатились в траву, оставив клинок девственно-чистым. Охотник невозмутимо загнал оружие в ножны, встряхнул уставшие кисти рук и взлетел на Силеста. Ветряной дух ощерил внушительные клыки, косясь недовольным взглядом на трансформировавшегося Ролло, и прянул вперед, не дожидаясь, когда медлительные спутники хозяина последуют за ним.

Ветер бил в лицо, быстрая езда и острое чувство опасности пьянили кровь — ранее Исэйас за собой такого не замечал. Ему по нраву было тихое спокойствие библиотеки, безопасное, где шелест страниц звучал боевым рогом, едва слышное поскрипывание кожаного переплета — сталкивающимися клинками, а потрескивание огонька свечи — гудением пожарищ творящейся истории. Но оно никогда не грозило смертью, которая дохнула на него сегодня леденящим душу холодом. И, вопреки здравому смыслу, Исэйас не сожалел о том, что ввязался в это дело. Все это заставило почувствовать себя живым, но что самое главное — нужным, необходимым. Пусть он еще и не понял, почему два таких воина, как Ролло и Хес, к тому же уже не являющимися людьми, таскают его за собой, но ему это несомненно льстило. Более того, где-то на самых задворках сознания билось опасение, что однажды они решат избавиться от такого неумехи, как он.

Твари опасливо стелились тенями на почтительном расстоянии, не приближаясь, но и не отставая. Порой Исэйасу казалось, что их становилось больше, но стоило ему сморгнуть, как существа вновь растворялись в вечной ночи Тропы, и только острое чувство опасности продолжало напоминать о том, что преследователи совсем рядом.

Хес же был достаточно спокоен — судя по всему, Твари уяснили, что с зубастой добычей им так просто не справиться, а лезть под удары кусачей стали и жалящих заклятий им не хотелось, — и охотник прекрасно это понимал.

До выхода с Тропы добрались без происшествий и, провожаемые тоскливым воем Тварей, вышли в тварный мир. В первое свое путешествие по пути фейри Исэйасу, за спиной которого кровожадно щелкали жуткими челюстями огромные существа, сдерживаемые одним только Хесом, было не до того, чтобы заметить сам миг перехода. В этот же раз он сполна насладился необычным сначала выцветанием красок, а после — ослепительной яркой вспышкой радужного света.

Впрочем, когда он проморгался, радости значительно поуменьшилось. Они находились в нескольких ярдах от массивной стены, которой была окружена цитадель — иначе и не назовешь, — Святого Ордена. Каменные стены, уходящие высоко вверх, глубокий ров, кольцом окружающий старинное, но все еще страшное в своей мощи и неприступности строение. Острые шпили башен пронзали хмурые небеса, вгрызались в серо-стальное небо, словно голодные звери. К воротам вел подъемный мост, возле которого неусыпно дежурили суровые старшие братья. Этот пост, вопреки логике, был почетным — туда отправляли только тех, в чьей силе и верности не было сомнений.

Исэйас был здесь всего один раз. Когда его, совсем еще мальчишку, привезли сюда после того, как его родной город был поглощен очистительным пламенем Семерых. И ему запомнилось не то, что он видел сейчас: мрачные переходы, гнетущее ощущение чего-то неправильного, враждебного, опасного.

— И как ты собираешься туда попасть? — скептически поинтересовался Ролло, разглядывая опущенный мост и двух широкоплечих братьев, вооруженных алебардами.

В руках городских стражников подобное оружие всегда смотрелось несколько неуместно, отчасти потому, что представители власти и не умели особо ими пользоваться, разве что глушить, как дубинами. Охраняющие же въезд старшие братья держали их с некоторой небрежностью, но в то же время особой цепкостью, которая и отличает истинных умельцев от неумех. И Ролло ничуть не сомневался, что они отлично управляются с этим неудобным оружием.

— Очень просто, — оскалился Хес и снял чересседельную сумку.

Растянул завязки и небрежно вытряхнул прямо на траву три рясы со скрещенными факелами на спине.

Исэйас покосился на охотника, как на умалишенного — неужели Хес действительно считает, что их вот просто так пропустят в святая святых только потому, что на них будет одеянье Святого Ордена. Что и озвучил в полной мере.

— Не нас, — уточнил охотник, — а тебя. А мы — всего лишь сопровождающие. В любом случае, иного варианта я не вижу.

Исэйас сверлил взглядом дырку в наглом черноволосом мужчине, который, ничуть не смущаясь, натянул на себя рясу, прямо поверх своей одежды, и ласково погладил вороного по мягкому храпу. Тот скосил золотые глаза на хозяина и понятливо положил ему голову на плечо.

Послушник неодобрительно покачал рыжей макушкой, вздохнул и потянулся за своей сутаной.

Когда они оказались у ворот, его уже ощутимо потряхивало от страха, что их постигнет неудача. Какими сильными не были бы Хес и Ролло, против такого количества братьев, многие из которых владели силой, опасной для фейри, им не выстоять.

Стражи окинули их ленивыми взглядами, пробежались по молчаливой фигуре охотника, метнулись к невозмутимому Ролло, и сразу же подобрались, напряглись, безошибочно почуяв в них воинов.

— Да осветят Семеро ваши пути, братья! — приветствовал их Исэйас, старательно скрывая дрожь в коленях.

— Да пребудет Свет в твоих ладонях, — настороженно отозвался один из стражей, переводя цепкие глаза на послушника.

Вгляделся, и в них мелькнуло узнавание.

— Рыжий любитель библиотеки, — расплылся в широкой улыбке второй, и оба сразу же заметно расслабились. Исэйас тяжело вздохнул. — По какому делу здесь?

— Магистр Гайюс послал птицу архиепископу о моем прибытии с отчетом по делу охотников, — недрогнувшим голосом сообщил послушник, наклоняя голову при упоминании своего наставника.

— А это кто? — подозрительно осведомился один из братьев, оглядывая спутников рыжего мальчишки.

Впрочем, спросил он это уже больше для вида.

— У меня вышел некий конфликт с охотниками, — доверительно сообщил Исэйас. — Ты же знаешь, брат, насколько они неотесанны и вспыльчивы. Одним словом — варвары. Поэтому теперь мне необходима… охрана.

Стражи переглянулись и расхохотались, одобрительно кивая головами. А сзади послышались сдавленные шипящие звуки, и послушник мог бы поклясться, что Ролло сейчас незаметно удерживает весьма и весьма разозленного Хеса. Чувствуя спиной сверлящий взгляд охотника, Исэйас с достоинством ступил на подъемный мост.

Первое препятствие было успешно преодолено.

Когда им удалось пройти во двор, то стало понятно — раз ты вошел в цитадель, значит, ты достоин этого. И никто следить за твоими действиями не станет. На предвзятый взгляд Ролло, святые братья были излишне беспечны в своей уверенности, что никакая сила не сможет соперничать со Святой.

Хес, похоже, был того же мнения. Стоило им завернуть за угол, как он, страдальчески поморщившись, повел руками, и из пальцев брызгами разноцветной краски вырвалось сонное заклятие — сложное, масштабное, невероятное в паутинном узоре нитей. Было одновременно и забавно, и жутко наблюдать за оседающими на землю братьями, всего мгновением ранее гордыми петухами расхаживающими по двору. Исэйас покосился на побледневшего фейри, стиснувшего пальцами виски, и покачал головой — другого варианта безопасного прохода в покои архиепископа не было. При нем день и ночь дежурили лучшие из Ордена — Семиглавые Псы. Хеса они, может быть, раскусили бы не сразу, а чуть погодя, но в Ролло, на которого друг наложил простые маскировочные чары, баггейна разглядели бы сразу. И весь план покатился бы Темному под хвост.

Исэйас, конечно, не совсем понимал, почему грозные в своей силе орденцы так легко поддались чарам Хеса, но он не знал, того, о чем молчал фейри — охотник использовал силу братьев против них самих, воздействовал не извне, а изнутри, опутывая клириков их же паутиной. И именно поэтому даже сильнейшие просто не смогли сопротивляться, хотя и пытались — ну как можно удержать собственную руку, которая вознамерилась дать пощечину своему хозяину?

Узкие коридоры сменялись широкими, такими, что, казалось, по ним могла беспрепятственно проехать повозка, а те, в свою очередь — обширными залами. Везде царила строгая аскетичность: ничего лишнего, только то, что позволяло лишь существовать. Охотник, который в свою бытность фейри вел разгульную и совершенно нецеломудренную жизнь, только морщился, и в глазах читался искренний вопрос «Зачем люди добровольно обрекают себя на это?». Ролло, менее сдержанный, глухо порыкивал и раздраженно пинал двери. Последние тяжко скрипели и посылали вслед вандалам пожелания всевозможных кар на только им известном языке.

Исэйас, привыкший к подобной обстановке, едва ли замечал ее. Парня сейчас волновало куда более важная задача: как в переплетении этих ходов найти лишь одну им нужную комнату. Спустя полчаса блужданий, которые ни к чему не привели, а у баггейна сложилось впечатление, что ходят они по кругу — настолько безликими и одинаковыми были коридоры, — Хес решительно остановился над сладко посапывающим святым братом и безо всякого почтения вздернул его за шиворот вверх.

— Не подскажете, как пройти к архиепископу? — приветливо осклабился он, проведя раскрытой ладонью перед лицом своей очередной жертвы.

Послушник увидел, как погасли коконом опутывающие священника сонные нити, и тот оторопело захлопал глазами, а потом ткнул пальцем в верном направлении, скользя удивленным взглядом по рясам странных личностей.

— Молодец, — хлопнул его Хес по плечу.

Брат кулем осел на каменный пол, завозился, устраиваясь поудобнее, и захрапел с удвоенной силой.

Если бы им не указали на это малозаметное ответвление коридора, то они, скорее всего, и не заметили бы его. Узкая каменная кишка привела их к крутой винтовой лестнице, состоящей из семидесяти пролетов — Исэйас считал, придерживаясь за бок, который немилосердно кололо, а дыхание сбивалось. И вынужденно признал, что если бы не изматывающие тренировки, которые устраивал ноющему послушнику Хес, он бы и половины не прошел, безвольно растекшись по ступеням.

Дверца была совсем непримечательная: простая деревянная створка с металлической ручкой. Вот только когда Ролло потянулся ее открыть, Хес резко перехватил его руку.

— На ней чары, — он прищурился, словно разглядывал что-то сквозь слой воды. — И очень необычные. Больше всего по плетению они напоминают мне волшебство фейри, но в них присутствуют какие-то странные нити. Вообще не характерные для нашего мира.

— Ты сможешь вскрыть защиту? — баггейн безмятежно прислонился к стене, и только по блеснувшим глазам можно было понять, что он обеспокоен.

— Уже, — кивнул на дверь Хес. — Будьте наготове.

Хорошо смазанные петли провернулись совершенно бесшумно, пропуская троих незваных гостей в небольшое помещение. В отличие от того, что им довелось увидеть внизу, здесь царила атмосфера некой расслабленности. Густой ворсистый ковер на полу, тяжелые портьеры на окнах, полностью перекрывающие доступ солнечного света в комнату, несколько тяжелых канделябров с зажженными свечами и массивный стол, заваленный бумагами, свитками и книгами.

— Что-то вы долго, — насмешливо поднял голову сидящий за ним мужчина. — Заблудились, небось.

Ему нельзя было дать и пятидесяти, но сетка морщин и тусклые, словно неживые, глаза говорили об обратном. Сам он был весьма тучным, неповоротливым. Возможно, когда-то, в далекой молодости, он и был прославленным воином, но сейчас обратился лишь в бледную тень самого себя.

Больше в комнате никого не было, это Ролло мог утверждать с абсолютной уверенностью: зверь внутри недовольно ворочался и скалил внушительные клыки только лишь в сторону невозмутимого и насмешливого архиепископа.

— Мои люди ведь совсем не ошиблись насчет тебя, Хеспер, — благосклонно кивнул мужчина замершему охотнику. — Чародей. Ловко ты всех в сон здесь погрузил. Да только вот эта комната, — он довольно хлопнул ладонью по столу, — защищена от таких, как ты и твой дружок.

Ролло фыркнул, стараясь сделать это как можно пренебрежительнее. Однако Моррад только глянул в его сторону, давая понять, что видит баггейна насквозь. Как и то, что оборотня начинало потряхивать — что-то явно провоцировало его звериную сущность, и ему становилось все сложнее ее удерживать.

— Фейри, — архиепископ, пользуясь замешательством от неожиданного приема, откинулся на спинку стула. — Сколько я слышал о вас. Некоторых даже встречал. Правда, разговоры у нас обычно были очень короткими, но даже они дали мне представление о вашей сущности. Сначала я долго не мог понять, для чего Семеро наделили волшебный народец такими силами. Неподвластными обычному человеку, непостижимыми, создали для вас столь привлекательные оболочки. Словно пытались продемонстрировать ваше превосходство над такими, как мы. А потом уразумел: при всех достоинствах вы лишены того, чем наградили нас — душой и вечно жизнью в посмертии. Не так ли, Хеспер? Скажи-ка, я прав?

Хес прищуренными глазами наблюдал за неподвижным архиепископом, словно пытался что-то увидеть. Потом насмешливо ухмыльнулся и пожал плечами.

— Посмотри на своего дружка, — наклонился вперед Моррад. — Посмотри, как рвется тьма изнутри него. Как думаешь, долго ли он сможет ее удерживать? Боюсь, что нет. Эта комната опутана чарами, проявляющими истинную сущность. И она вытаскивает все самое мерзкое, что есть в вас, вовне. Именно благодаря такой работе я кое-что понял: вы противны этому миру. Словно гниющая язва на его теле. А с гнойниками поступают просто — их прижигают, уничтожают с корнем. Так будет и с вами.

Исэйас обеспокоенно наблюдал за напряженным баггейном. Ролло действительно вел себя несколько странно: мышцы его были напряжены, затвердели, словно в судороге, глаза как-то бездумно метались из одного угла в другой, не задерживаясь ни на чем ни на мгновение. Он походил сейчас на зверя, который всем своим существом пытается вырваться из клетки. И взгляд был именно звериным. Безумным в своей жажде свободы.

А вот облик архиепископа вызывал раздражение. Создавалось впечатление, что у него слезятся глаза — очертания тучной фигуры сначала расплывались, а потом боковое зрение выхватило из мешанины цветов нечто чужеродное, иное, стоящее прямо за плечом у Моррада. Невесомая тень, почти незаметная, если бы не исходившая от нее опасность и гнетущее давление на разум.

Исэйас инстинктивно попятился, не сводя взгляда с темной неоформленной фигуры. Хес быстро глянул на него, перехватил испуганный взгляд и нахмурился — мальчишка обычно не паникует почем зря, в чем его несомненное достоинство. Но для того, чтобы рассмотреть то, что, определенно, видит послушник, ему придется деактивировать амулет. А это может привести к совершенно непредвиденным последствиям.

Архиепископ, продолжая свою насмешливо-прочувствованную речь, не сразу понял, что слушатели уже давно отвлеклись на что-то иное, и вознегодовал.

— Вам не уйти отсюда живыми! — рявкнул он, заставив рыжего мальчишку подскочить на месте.

— Это мы еще посмотрим, — мурлыкнул Хес, не выпуская из поля зрения баггейна, которому явно становилось хуже. — Может, познакомишь нас с теми, кто отдает такие… интересные приказы и совершенно не сообщает о последствиях для всего Мира?

— Я думал, ты давно все понял, фейри, — разочарованно хмыкнул Моррад. — Семеро лишь есть моя путеводная звезда. И они избрали меня своим земным Наместником, они направляют мою руку, и только им я служу.

— То есть ты утверждаешь, что получаешь приказы от самих Богов? — уточнил Хес, удивленно вздернув брови.

Архиепископ кивнул. Это действительно стало для него светом на пути, который он избрал. Сами Боги являются ему во снах, предрекают еще не свершенные события, дают наставления, направляют его по истинному пути. И он служит им так, как и верует: без малейшего сомнения, истово и пламенно.

Хес решился-таки и коснулся амулета, снимая защиту. Стоило ему сделать это, как внезапно проявившаяся тень возле архиепископа словно очнулась от глубокого сна: колыхнулась, расширяясь, и внезапно надвинулась на них, словно туманное облако.

Стало почти невозможно дышать — Исэйас закашлялся, падая на колени и хватаясь за горло. Голову обручем сдавила боль, пульсирующая и жалящая не хуже скорпиона.

А священник верещал в экстазе, вскочив на ноги и отбросив стул в сторону:

— Они защищают меня! Их длань простерта над всеми судьбами этого Мира, и никто не сможет противиться Их воле!

Темное существо торжествующе взвыло и метнулось вперед, отшвырнуло вытянувшего из ножен клинок Хеса, с силой впечатав того в стену, наотмашь хлестнуло туманным щупальцем по вскинувшемуся баггейну, опрокидывая его навзничь, скользнуло к сжавшемуся от острой боли послушнику. И не смогло причинить ему вреда. Просто безобидно просочилось сквозь мальчишеское тело, озадаченно приостановилось. Пареньку даже показалось, что бесформенное тело существа на мгновение приобрело очертания: потянуло носом воздух, недоуменно присмотрелось к столь необычной жертве…

Исэйас долго не раздумывал. Схватил отлетевший в сторону клинок Хеса и вонзил зашипевшую лунную сталь в замершее существо.

Туман разлетелся клочьями, забился в отчаянной агонии, взвыл сотнями разных голосов. Взвился вверх в тщетной попытке сбежать — и истаял безобидным облачком.

Архиепископ рухнул на пол, заскреб по ковру пальцами, вцепляясь в ворс: на губах выступила пена, глаза закатились. Тучное тело содрогалось в конвульсиях, но вскоре затихло и так и осталось лежать уродливой безжизненной массой. Исэйас боязливо подошел к мертвецу, вгляделся в широко раскрытые безжизненные глаза и только сейчас заметил, что все еще продолжает судорожно сжимать рукоять чужого меча.

— Как же твое Святое Слово? — съязвил Хес и с трудом поднялся на ноги. — Как до дела дошло — за презренную сталь схватился.

Охотника все еще шатало — странное существо вытянуло из него почти все силы, и сейчас мужчине приходилось очень туго. Но, как выяснил послушник, на шпильки в сторону ученика этих остатков сил, видимо, было не жалко.

— Ты… — не нашелся Исэйас. От обиды даже глаза защипало. — И вот как…

Договорить он не успел, прерванный жутким, каким-то булькающим рыком прямо позади него. Медленно обернувшись, он понял — все еще только начинается.

Ролло менялся. Странно, рывками, совсем непохоже на плавную волну трансформации в облик баггейна. На коже клочьями проступала шерсть, трещали и с жутким влажным всхлипом ломались кости, переплавляясь в иную форму. Исэйас даже зажмурился, не силах вынести отвратительного зрелища. Когда же он рискнул открыть глаза, то непроизвольно попятился, упираясь спиной в стену.

Прямо перед ним стоял огромный волк. Исэйасу пришлось задрать голову, чтобы рассмотреть зверя полностью. Шерсть была жесткой, темно-бурой, игольчато-острой; на вытянутой морде, по которой тянулся длинный шрам, шла черная полоса и переходила на загривок. А в золотых хищных глазах не было ни единого проблеска разума.

Перед ними стоял разъяренный зверь: быстрый, смертельно опасный и практически неуязвимый в своей странной броне.

— Мне это совсем не нравится, — придушенно сообщил Исэйас в спину Хесу.

Охотник, видимо, был полностью с ним согласен, но бросить друга в очередной передряге не мог. Комната была слишком узкой для полноценного боя и лишала охотника возможности маневрировать, а ставить силу против силы в данном случае было неразумно.

Оборотень приподнял губы, словно в усмешке, обнажая белоснежные клыки в локоть длиной. У Исэйас по спине пробежал мурашки, и он вновь зажмурился, искренне надеясь, что это всего лишь глупый сон. И сейчас придет Хес с его неизменными пинками и поможет пробудиться.

Охотник, похоже, не собирался сражаться с оборотнем. Протянул развернутую ладонью к нему руку вперед, будто норовя погладить зверя. На что тот ответил глухим рыком, от которого зазвенели витражные стекла в окнах помещения.

В следующее мгновение с пальцев Хеса сорвались нити чар, гибким арканом захватывая шею волка и сдавливая ее не хуже удавки. Зверь взвыл, попытался метнуться к обидчику, но лишь опрокинул стол и повалился на бок, когда еще несколько нитей опутали его лапы, лишая возможности находиться в вертикальном положении.

— Моя сумка, Исэйас! — рявкнул охотник, и мальчишка вздрогнул, схватил дорожную сумку Хеса. — Фиал с голубой жидкостью, быстро!

В чужих вещах всегда сложно что-то найти, особенно когда у тебя трясутся руки. Послушник долго не размышлял — просто перевернул и вытряс все содержимое. Вцепился побелевшими пальцами в пузырек с голубоватым эликсиром и, стараясь не смотреть на разъяренно бьющегося в путах огромного волка с безумными глазами, протянул склянку охотнику.

Смотреть на то, как Хес впихивает зелье в щелкающего клыками оборотня, норовившего откусить обидчику пальцы по самую шею, было выше его сил, и мальчишка отвернулся. По привычке вознес молитву Семерым, потом сплюнул и досадливо поморщился — надеяться на помощь тех, кто хочет уничтожения Мира, глупо и смешно.

За спиной тем временем воцарилась тишина, прерываемая только жалобным поскуливанием, и послушник рискнул обернуться. Ролло почти уже принял человеческий облик, но вид у него был совершенно безжизненным. Тусклые глаза равнодушно пялились в потолок, и на мгновение Исэйасу показалось, что жизнь покидает могучее тело.

Хес вытащил из-за голенища сапога охотничий нож и полоснул по запястью. Густая с серебристым отливом кровь будто нехотя выступила из открывшегося пореза, а потом тонкими ручейками заструилась по руке. Терпкий запах ударил в ноздри, и послушник едва сдержал себя, чтобы не отшатнуться — он никогда не любил вида крови.

Зато глаза Ролло ожили, и в них вспыхнул голод. Яростный, пожирающий внутренности, словно пламя пожарищ. И не успел Исэйас ахнуть, как оборотень вскинул голову и впился клыками в доверчиво подставленное запястье.

Хес даже не изменился в лице, не попытался отдернуть руку, словно так и должно быть, — лишь пристально наблюдал за другом. Вместо него испугался Исэйас.

— Хес, — придушенно прошептал он, — что происходит?

— Эта сущность заставила Ролло завершить процесс обращения, — спокойно пояснил охотник. — До тех пор, пока он не попробовал человеческой крови, зверь внутри него не может одержать верх над человеком, и Ролло мог контролировать свою жажду. Но, учитывая силу Иного, с которым нам пришлось столкнуться, преждевременное пробуждение вполне обоснованно.

Исэйас непонимающе уставился на охотника. Тот поймал изумленный взгляд и вздохнул.

— Я не человек, Исэйас, ты забыл? — он как-то невесело усмехнулся. — Кровь фейри обладает многими свойствами, в том числе она может обуздать безумие оборотня, дать ему возможность обрести контроль над звериной сущностью.

Послушник передернул плечами — по позвоночнику словно пробежал холодок. Он покосился на безжизненное тело архиепископа, прислушался к царящей тишине.

— Ты спятил? — раздался тихий голос Ролло.

Баггейн наконец-то пришел в себя. Он совершенно не помнил, что произошло. Последнее, что стояло перед его глазами — это темная сущность, ударившая его в грудь. Сознание вспыхнуло серебряными осколками и погасло. А теперь он очнулся, ощутил под своей головой колени Хеса, а во рту — металлический привкус чужой крови.

— С полным обращением тебя, дружище, — ехидно оскалился Хес. Получилось не хуже, чем у Ролло. — С окончательной принадлежностью к фейри тебя.

— Засранец, — простонал Ролло, пытаясь подняться.

Руки и ноги не желали его слушаться, и он сам себе сейчас напоминал раздавленного паука: вроде и хочется под себя конечности подобрать, да только сделать это никак не представляется возможным.

— Поднимайся, — с сочувствием произнес Хес и рывком поставил друга на ноги.

Баггейн болезненно охнул и покачнулся, пытаясь удержать равновесие. Исэйас вздохнул и подпер его с другой стороны, помогая передвигаться.

Спуск по крутой лестнице показался еще сложнее, чем подъем. Ролло оказался очень тяжелым и все время норовил утянуть их вниз, радостно пересчитывая чувствительными носами ступеньки. Но Хес и Исэйас пока еще держались.

Двор потихоньку начал оживать. Чары фейри развеивались, и братья возились на полу, поднимались, растерянно хлопали глазами, пытаясь осознать и объяснить произошедшее. Поэтому три фигуры, выписывающие зигзаги по двору в направлении выхода, не удостоились должного внимания, что несказанно обрадовало Исэйаса.

Зато когда они наконец-то покинули негостеприимную цитадель Святого Ордена и пересекли подъемный мост, возле которого еще дремали, обнявшись с алебардами, уже знакомые стражи, их внимание привлекло облако пыли, появившееся вдалеке. Чуткое ухо охотника безошибочно уловило дробный перестук копыт и бряцание оружия — похоже, посетили они место назначения исключительно вовремя.

Его опасения подтвердились. Стоило им только сойти с дороги и укрыться в редком леске совсем рядом с путями, как мимо пронесся вооруженный отряд королевской гвардии. Решение о ликвидации Святого Ордена как угрозы для стабильности Мира, было принято.

* * *


Уже несколько дней в лагере царила полная неразбериха. Королевская гвардия пыталась помыкать охотниками, последние же упирались и весьма невежливо отсылали к Темному в путешествие особо назойливых командиров. Король недоумевал, но официально Гильдия охотников напрямую не подчинялась высшей власти, поэтому Его Величеству ничего не удавалось сделать.

Твари вылазили даже оттуда, откуда их не ждали. Потери в первые дни привели короля в священный ужас — одна Тварь могла выкосить целый отряд, прежде чем ее удавалось хотя бы подстрелить или ранить. По прибытии связок охотников дело пошло легче — они начали обучать солдат самым азам ведения боя с Тварями, которые знали даже их ученики. Самим охотникам приходилось очень туго: на момент прибытия частей регулярной армии они уже отчаялись сдержать натиск врагов. Пять городов уже лежали в руинах, потому что сладить с той волной чудовищ, которая ринулась на запах человеческих жизней, просто не представлялось возможным. Связки выводили всех жителей, перекрывали все пути, входы и выходы, а когда Твари появлялись в городе — поджигали со всех сторон, используя особенную горючую жидкость, созданную их алхимиками. Все те существа, которым удавалось вырваться из огненного ада, устроенного коварными людьми, немедленно уничтожались бдительными охотниками. Только так удавалась избежать огромных потерь среди мирного населения.

Сами же охотники гибли один за другим. Десебел не успевал принимать перстни погибших и заносить в списки потерь: не возвращались целыми связками, вместе с учениками и порученными группами людей, которых должны были эвакуировать.

Слухи ползли с ужасающей быстротой — утверждения, что у границы с фейри неспокойно, не подтвердились, но волна ужаса и паники захлестнула все приграничные деревеньки и городки, и оттуда хлынули беженцы. Принимающие города не успевали обеспечивать все прибывающих людей всем необходимым, и на улицах царили разбой и мародерство. Впрочем, по указу Его Величества уличенных в подобном стали казнить без суда и следствия, просто вздергивая на наспех сколоченных виселицах, и уровень преступности вновь резко упал.

После роспуска Святого Ордена люди ходили совершенно потерянными, не зная, что им делать дальше, раз ближайшие сподвижники Богов оказались столь же подвержены страстям, как и обыватели.

Зато после того, как одна из связок вернулась порядком потрепанная, вспыхнули пересуды, что сам Темный проснулся, и теперь этому Миру непременно придет конец — Властелин Бездны-де выпустил своих цепных псов-бесов с пылающей шерстью, пламенем, вырывающимся из огромных пастей. На поверку оказалось, что на Огненной Земле вновь проснулся один из самых крупных вулканов, и потревоженные саламандры стали появляться в портовых городах. Ничего хорошего это не сулило — твари размером с крупного теленка, похожие на ящериц, но с зачатками крыльев и пастями, полными игольчатых клыков, оставляли за собой дымящиеся развалины: взрослые особи могли выдыхать огненные струи до двадцати футов в длину.

Альфонзул, первая, да и последняя линия обороны, сейчас напоминал оскалившегося, готового к броску волка. Щерились клыками стали оборонительные укрепления, яркими зрачками пылали день и ночь горящие сигнальные костры, позволяющие сразу определить направление, по которому следовало двигаться беженцам, еще не успевшим скрыться за спасительными стенами.

Со всего Айохэйнса в пограничный город стекались кузнецы; перепуганные открывающимися безрадостными перспективами люди по мере своих сил и возможностей старались подсобить армии и охотникам, чем могли.

Альву, уже четыре дня безвылазно работающему на кузнице у своего родича, казалось, что это жуткое, полное неизвестности состояние постоянной напряженности никогда не закончится. Порой он думал, что лучше уж Твари бы начали наступление, показали бы себя — видя перед собой врага, легче собраться с духом и что-то ему противопоставить. Но чуждые существа чуяли ужас, сочащийся словно из каждой щели, серыми тенями скользили вокруг неприступных стен, сверкали в тяжелом мраке изумрудными огнями глаз, но ближе не подходили, будто бы решили заставить свои жертвы в порыве отчаянья выйти им навстречу.

Дверь кузни глухо бухнула, впуская внутрь холодный осенний воздух и запах прихваченной заморозками земли. В легкой дымке вырвавшегося из кузни тепла появились два человека, зашедших в помещение. Один из них был широкоплечим, с тронутой сединой волосами и приятным лицом; на поясе вошедшего висел добротный меч. Второй был значительно моложе, темноволосый, но светлоглазый, одетый просто. В руках у него послушно лежала толстая книга в потрепанном переплете.

— Мастер Альв, полагаю? — голос у мужчины оказался низким, с заметной хрипотцой. В нем проскользнули стальные нотки, и кузнец понял, что этот человек привык командовать, равно как и привык к тому, что его приказы немедленно выполняются.

Кузнец настороженно кивнул, отложил молот в сторону и скрестил руки на груди, внимательно оглядывая вошедших.

— Было не так уж просто вас найти, — с некоторой досадой сообщил незнакомец и развязал тесемки на небольшой дорожной сумке. — Я от одного нашего общего знакомого. Птица, посланная вам, не нашла своего адресата, и он предпочел передать все, что нужно, через меня.

Альв лихорадочно перебрал в уме всех, кто мог бы так поступить. По всем параметрам подходил только один, и кузнец, зная натуру адресата, был уже готов хвататься за оружие или просто ложиться в гроб и закрываться крышкой.

Мужчина тем временем достал из сумки сложенный вчетверо листок пергамента, сильно помятый и испачканный, судя по всему, в земле, и протянул его кузнецу.

Альв торопливо развернул послание и недоверчиво вчитался в строки, начертанные знакомым летящим почерком. Потом недоуменно поднял глаза на незнакомцев.

— И что мне с этим делать? При всем моем желании, на те наконечники для стрел, что он описывает, уйдет уйма материалов, причем дорогостоящих, — возмутился он, потрясая многострадальной бумажкой. — Где я вам столько серебра найду? Я не меньше вашего хочу уничтожить угрозу в виде этих не иначе как посланных Темным тварей, но я не кудесник! Вы…

— Десебел, — спохватился мужчина. — Мастер Десебел, я от Гильдии Охотников.

— Мастер Десебел, — ехидно, едва ли не передразнивая, повторил кузнец, — вы сможете найти мне желудочные камни баргеста для этого сплава? А клыки виверны? Может, чешую саламандры?

Десебел скосился на своего спутника, досадливо поджавшего губы и протянувшего ему небольшой мешок из плотной кожи.

— Ну, Хес, — не выдержал Альв, заглянув внутрь. — Вы не думали о том, чтоб его просто в тыл Тварям запустить? Могу поклясться, что он их за неделю всех выкосит, да еще и ныть начнет, что ему мало.

Десебел едва сдержал широкую ухмылку — Альв, судя по всему, прекрасно знал охотника.

— Это все? — осведомился кузнец.

— Да, — кивнул Магистр. — Все, что вам потребуется для работы, будет доставлено сегодня вечером. Чем быстрее на вооружение поступят эти стрелы, тем лучше для нас — по крайней мере, мы сможем выставить на стены даже тех, кто хоть как-то способен стрелять. Судя по всему, этому наконечнику достаточно проникнуть в тело Твари, чтобы уничтожить ее, пусть даже ранение будет не смертельным. Ах, да, — вспомнил Десебел, — Хес просил дать вам в помощь одного из Святого Ордена.

Альв неверяще распахнул глаза, в немом изумлении уставившись на скривившегося, словно от зубной боли, магистра. Парень, прячущийся за широкой спиной главы охотников, упрямо глядел в пол.

— Да, я тоже был удивлен, — досадливо сообщил Десебел и безнадежно махнул рукой. — Орден распустили, большинство из его членов арестовали — они сейчас в королевских темницах, — но некоторых по просьбе Хеса мне удалось забрать. Он утверждает, что их… возможности сыграют нам на руку.

Кузнец едва сдержал понимающий смешок. Охотник умудрился напакостить ненавистным врагам даже здесь: что может быть унизительнее, чем выполнять прихоти богомерзкой Гильдии Охотников и заговаривать оружие? Судя по сверкнувшему взгляду темноволосого парня, отстаивание истинности веры в пыточных застенках было для него предпочтительнее, нежели помощь охотникам. К тому же, такое положение вещей опускало силу Святого Слова до обычного колдовства, с которым священники упорно боролись.

Альв пожал плечами — выбора у него не было. Сейчас следовало использовать все, что может помочь против наступающих Тварей.

Мужчина глянул на прижимающего к груди книгу молодого парня и хмыкнул:

— Не стесняйся, проходи. Нам с тобой теперь долго вместе работать.

Священник вспыхнул, гневно посмотрел на кузнеца, но смолчал.

Десебел улыбнулся и вышел из кузни. Подул холодный ветер, бросивший ему в лицо горсть мелкой снежной крупы. Магистр сжал зубы и, запахнув плащ, поспешил в направлении Гильдии. В груди глухо ворочалась тревога и какое-то непонятное чувство, которое бывалый охотник через некоторое время с удивлением опознал как страх.

Еще не вернулись три связки, которые прислали птиц с извещением о том, что сопровождают селян в город. Погода играет против них — в снежной мгле начинающейся ранней метели было не видно ни зги, и ночные существа могут подкрасться тихо и незаметно. Не дать шанса выжить.

Десебел молча взглянул в затянутое мрачными тучами небо и поежился. Пустые улицы, шепот смерти, дышащей в спину, темные провалы плотно закрытых окон, пляшущие в неверных отсветах факелов тени: быстрые, ехидные, насмешливые.

Богам нет дела до бед этого Мира.

Снег сплошной стеной опускался на мостовые, и сердца живых холодели в предчувствии.

Город угрюмо ждал.

* * *


Первый в этом месяце снег, принесенный сменившимся ветром из северных провинций, застал их врасплох. Неро со своей связкой сопровождал жителей двух деревень в Альфонзул, и у охотников, несмотря на практически бесконечное терпение, начинали сдавать нервы.

Грудень и так не баловал их хорошей погодой, но когда небо с самого утра заволокло тучами, а ветер хлестал безжалостно, срывал низко надвинутые капюшоны, басовитым гудением в голых ветвях пугал лошадей и бросал в лица горсти дорожной пыли, в груди предательски заныло. К вечеру из потемневших облаков, скребущих брюхом по кронам деревьев, посыпала сначала мелкая снеговая крупа, а потом медленно начали опускаться крупные хлопья. Ветер озадаченно притих, изредка поскуливая под ногами.

Дороги развезло в считанные часы. И без того неудобные тропки превратились в месиво грязи и воды, противно хлюпали под копытами у лошадей, которые погружались в жижу по самые бабки, недовольно вскидывали головы, беспокойно прядали ушами.

— Проклятье, — выругался Делик, кряжистый, медведеподобный охотник, когда его лошадь, соловая мощная кобыла, споткнулась и едва не сбросила всадника в грязь. — Мешок с навозом!

Кобыла возмущенно всхрапнула и ударила копытом по луже, разбрызгивая грязь в стороны. Делик раздраженно дернул повод, заставляя лошадь вскинуть голову и присесть на задние ноги.

При желании могучий мужчина мог сломать ей шею одним рывком — столько силы таилось в теле этого человека. Среди товарищей прижилось его прозвище — Медведь, заслуженное во время одной из вылазок в зимний лес. Связка тогда выслеживала гуля, и Делику не повезло наткнуться на шатуна. Тишину соблюдать требовалось неукоснительно, а запах крови мог бы привлечь и других Тварей, поэтому охотник на глазах у товарищей по связке удавил медведя голыми руками. Когда же на глаза людям неосведомленным попадалось грозное оружие этого охотника — два топора-бабочки с заточенными полукружьями лезвий по обе стороны, — поджилки тряслись не только от вида могучих рук и бычьей шеи, на которой красовалась красно-черная татуировка.

— Хватит животину мучить, — флегматично заметил Кэй Меткий, поправил колчан на спине и натянул капюшон еще ниже, стараясь прикрыться от падающих хлопьев снега. Животина согласно помотала мокрой головой и дернулась вперед, заставляя Делика просунуться за поводом.

Одноглазый охотник, на манер разбойничьих атаманов прикрывающий пустую глазницу полоской черной бархатной ткани, был на редкость спокойным и рассудительным, говорил мало, предпочитая больше действовать. Только в отличие от товарищей по связке, первым делом хватался не за клинки, а за лук, из которого мог распять четырьмя стрелами бабочку в считанные мгновения с четырехсот шагов.

Неро покосился на товарищей и только тяжело вздохнул. Это была самая невыносимая часть их работы — доставить жителей в целости и сохранности под защиту стен. Да только вот сказать об этом было куда проще, чем сделать. Они тащили с собой весь тот скраб, который можно унести и нельзя — телеги, груженые под самый верх, тоскливо скрипели и угрожающе клонились в стороны на каждой мало-мальски заметной яме. Будь связка в одиночестве, они бы добрались до Альфонзула за суточный переход, а сейчас же в дороге они были уже два дня, передвигаясь с непозволительно медленной скоростью.

Громкий вопль, сопровождаемый причитаниями и предсмертным скрежетом лопнувшего от перегрузки дерева, заставил связку нервно осадить лошадей и схватиться за оружие. Через несколько мгновений удалось выяснить причину столько громких отчаянных криков — одна из телег опасно накренилась, и часть столь тщательно оберегаемого имущества оказалась в жидкой грязи под ногами лошадей. Вокруг многострадального средства передвижения бегал, размахивая руками, хозяин и причитал. Его жена и двое ребятишек, продрогших, с синими губами, стояли поодаль и страдальчески морщились.

— Чтоб вас всех, — ругнулся Неро и спешился.

Краем глаза заметил, как Зотик, его ученик, дернулся было вниз, стараясь держаться как можно ближе к учителю, но Делик придержал его за локоть и с несвойственной людям его размеров ловкостью соскользнул со своей кобылы.

Лошадь, опустив голову, безнадежно шарила мягкими губами по рукам хозяина, тянулась в сторону, насколько позволяла правая оглобля. Обломок левой выпал из ременной петли и валялся в грязи на земле. Как выяснилось, на небольшом спуске заднее колесо соскочило с оси и, хлюпая, ускакало куда-то в кусты. Один из мальчишек, повинуясь едва заметно сдвинутым бровям темноволосого охотника, продрался сквозь живую изгородь и выудил беглеца, порядком измазавшись и промокнув до нитки.

— Надо было отряды солдат просто приставлять к ним, — сплюнул на землю Виат, сверкнув светлыми глазами. — На наш век забот хватит и без того, чтобы нянчиться с этими неумехами.

Женский любимчик, избалованный и совершенно несдержанный, но прекрасный мечник и талантливый стратег. А уж когда в его руки попадала гитара — так все охотники в Гильдии собирались в обеденном зале и как завороженные слушали мягкий низкий голос, переливающийся и струящийся подобно неторопливой реке.

Сейчас он нетерпеливо провел рукой по гриве пшеничных волос, смахивая прозрачные капли, которыми снежинки осели на прядях, и раздраженно стукнул кулаком по луке седла. Караковый жеребец, привыкший к подобным выходкам хозяина, меланхолично переступил с места на место и вновь встал, словно статуя.

— Уймись, — беззлобно посоветовал Лусус и вытянул ноги, откидываясь назад, спиной на лошадиный круп. — Все равно сегодня не успеем в город. А это значит, что еще одну ночь придется провести под открытым небом. И пора бы уже останавливаться — смеркается. Эй, Неро, слышал? Или ты хочешь, чтоб лошади все ноги себе переломали в этой мешанине по темноте?

Командир связки только дернул плечом, разглядывая расщепленную ось телеги. Лусус всегда давал дельные замечания, только не тогда, когда надо. Его за глаза называли то Болтуном, то Акробатом. То, что этот охотник мог выделывать с собственным телом, не укладывалось ни в какие рамки. Впрочем, Твари тоже частенько терялись, сталкиваясь со столь гибким и невероятно быстрым охотником, в стремительности и точности движений ничуть не уступающим самим существам. Два коротких клинка, которыми охотник владел с исключительным мастерством, уже успели прославить своего хозяина не только в рядах товарищей по Гильдии.

— Лусус прав, — со вздохом признал Неро и отряхнул руки. — Телегу до утра почините, иначе все, что в ней, либо потащите на себе, либо бросите здесь, — последнее относилось уже к угрюмому селянину.

Мужик мрачно кивнул головой и отправился распрягать лошадь. Жена его бросилась к возу и быстро вытащила два тонких одеяла, укутывая в них продрогших детей.

Два десятка селян, тихо переговариваясь, сноровисто начали готовиться вновь остаться на ночь посреди негостеприимного бора: погода даже и не думала сжалиться нал уставшими путниками.

Отсыревшие дрова горели плохо, давая больше дыма, чем огня. Зотик, потирая слезящиеся глаза, поднялся и пересел в другое место, уходя от дымной струи. Медведь хмыкнул и чуть подвинулся, освобождая пареньку место рядом с собой.

— Что, малец, тяжеловато? — Виат сидел, сгорбившись и пряча озябшие руки под плащ.

Мальчишка только вздохнул и отважно помотал головой, опасаясь насмешек со стороны неугомонного светловолосого охотника. Но мечник, видимо, настолько устал, что только сочувственно пожал плечами и прикрыл глаза, мгновенно проваливаясь в дрему — охотники умели спать даже на ходу. Тогда, когда есть время и возможность.

Зотик поднялся и медленно, обхватив себя за плечи, отошел к стоящему вне освещенного костром круга Неро. Темноволосый охотник даже не шевельнулся, так и продолжал стоять, скрестив руки на груди и вглядываясь в вязкий мрак.

Ночи становились все темнее, а Тьма — все сильнее. Просачивалась в души холодящим ужасом, опутывала цепями страха разум, стискивала сердце безжалостными когтями. Снег погребальным саваном опускался на мерзлую землю, узорами ложился на мокрые плащи; легкие снежинки мягко вспархивали от дыхания, облачками пара вырывающегося изо рта, и оседали на ладони крохотными капельками влаги.

— Ты чуешь? — тихо спросил мальчишка у наставника, не надеясь на ответ. — Она совсем близко, опаляет спину дыханием. Но оно не горячее, как у живых. Мертвое. Холодное.

Неро несколько томительных мгновений молчал, словно не слышал слов своего ученика.

— Ветер доносит смрад, — хрипло проговорил он, застывшим взглядом пытаясь пронзить неподатливую темень. — Твари близко, и они идут по нашим следам.

— Мы сможем защитить их? — кивнул вихрастой головой паренек в сторону костров, возле которых жались в тщетной надежде согреться их подзащитные, и дрожь пробежала по худому телу.

— Я не знаю, — голос наставника был поразительно тих.

Нет смысла лгать и обнадеживать, когда Смерть уже избрала для себя цели. Жалкая пятерка охотников против неизвестно какого количества Тварей — быстрых, сильных, умных. И пылающих ненавистью ко всему живому. Особенно к тем, кто может хоть что-то им противопоставить.

Мальчишка быстро отошел к костру, где деловито и без лишней спешки готовились к бою охотники. Никто из них не знал, сможет ли пережить эту ночь, но каждый был готов зубами вырывать право на жизнь у тех, кто пришел в этот мир без приглашения.

— Зотик, — схватил за плечо мальчишку Кэй и пристально вгляделся в спокойное лицо юнца. Маска, за которой скрывался ужас перед будущим, которого может не быть. — Что бы ни случилось — не отходи от костра. Они…

— …боятся огня, — кивнул мальчишка, и зрачки неестественно расширились. — Я помню, Кэй.

— Вот и славно, — лучник одобрительно хлопнул паренька по спине и взял в руки лук.

Слабый порыв ветра, испуганного, затихающего, донес до них хриплое клокотание, вырывающееся из глоток Тварей, тихий шорох осторожных шагов, и за границами света то тут, то там замелькали бледно-зеленые огоньки ненавидящих глаз.

Зотик сглотнул и немного неловко вытащил из ножен меч-бастард, скованный под его руку. Светлая сталь с вкраплениями серебра ободряюще подмигнула хозяину бликом от костра.

Звонко щелкнула тетива, и тишина взорвалась многоголосым воем — Кэй никогда не промахивался. Испуганно завопили люди, подобно стаду бессмысленно сбиваясь возле костров, в ужасе глядя на враждебную темноту, протянувшую цепкие щупальца к тлеющим уголькам жизни.

«Не отходи от костра», — билось в голове мальчишки, когда Делик сорвался с места, сверкнули топоры, обрушиваясь на выскочивших словно из ниоткуда Тварей, разрубали крепкие черепа, крошили кости, отшвыривали тяжелые тела в стороны.

«Не отходи от костра», — звоном тетивы отдавалось в висках, и стрелы с широкими наконечниками-срезнями без промаха выбивали существ из плотной стены живой Смерти, что окружила огрызающихся, желающих жить людей.

«Не отходи от костра», — свистел в ушах яростный шелест двух коротких клинков, и Лусус стремительно расчерчивал темноту точными и быстрыми ударами, взвивался в прыжках, изворачивался, проскальзывал между оскаленными пастями, и сталь вгрызалась в бронированные шкуры.

«Не отходи от костра», — врывался в сердце отчаянный вой Тварей, переходящий в хрип, когда ловкими ударами сверкающая сталь хлестала в руках светловолосого, скалящегося Виата, обрывала чуждые жизни и торжествующе шипела, купаясь в черной дымящейся крови.

«Не отходи от костра», — пел клинок в руках наставника жуткую погребальную песнь, ткал в воздухе узоры, бликовал в яростных отблесках языков пламени, гудящей стеной вырастающей между Тварями и людьми.

«Не отходи от костра», — стенал в ушах предсмертный хрип Медведя, оседающего на окровавленную землю с разорванной глоткой; выл отчаянием звон сломавшихся клинков в руках мгновенно погибшего Лусуса, когда незамеченная им Тварь прыгнула ему на спину; рыдал колокольчиками стон порванной тетивы Кэя, бессмысленно глядящего на темное небо мертвыми глазами; плакала помутневшая сталь длинного меча, с жалобным звоном упавшего на мерзлые комья земли, выскользнув из разжавшихся рук, и пшеничные волосы, слипшиеся от крови, разметались по снеговому савану.

Смерть подкралась тихо, едва слышно, почти ласково коснулась шеи и отпрянула назад, хрипя и содрогаясь в конвульсиях, когда не пробовавший крови меч-бастард впервые отнял не-жизнь, но вновь упорно сверкнула желтизной в глазах следующей Твари.

Боль вспыхнула и почти сразу погасла, еще несколько мгновений позволяя ощущать себя живым и слышать крики погибающих людей, оставшихся даже без той жалкой защиты, что у них была.

А потом все погасло, сметенное безжалостным мраком, нетерпеливо надвинувшимся со всех сторон.

Небо сыпало снеговой крошкой, плакало хлопьями мокрого снега, тихо ложащегося на прожженную кровью подмерзшую землю, старательно укутывало последнее пристанище невесомой белой дымкой, хоронило отнятые жизни.

Оно будет долго хранить эту тайну.

* * *


— Questo teino ancora di sdivo.

Тягучая, плавная речь коснулась неслышащих ушей и словно пробудила что-то в груди. Глухо бухнуло сердце — раз, другой… Где-то на самой границе сознания ворочалась обжигающая боль, но она долетала до него словно сквозь плотную пелену. Тело было совершенно чужим — неподвижным, холодным и непослушным. Он даже не сразу почувствовал осторожные прикосновения, которые сначала согрели теплом озябшую кожу, а потом стали обжигать горячими искрами.

Глаза ему удалось открыть с трудом: веки были тяжелыми, словно налитыми свинцом. Когда же ему наконец это удалось, на мгновение душу захлестнул ужас — ослеп! Но потом темнота понемногу стала рассеиваться, светлеть, и он смог разглядеть очертания двух фигур, склонившихся над ним.

Один из смутных силуэтов резко поднялся, вскидывая голову, и исчез из поля зрения.

— Smeitter di armeggiare si con carrogero, — низкий бархатный голос исказился презрением.

Зрение потихоньку возвращалось, и силуэты начали обретать четкость. Словно выходя из тумана, проявлялись черты лица того, кто стоял рядом: темные, почти черные глаза, обрамленные длинными, густыми ресницами; мерцающая фарфоровая кожа, гладкая, бархатная; изгиб чувственных губ, сейчас закушенных, словно в беспокойстве; струящиеся золотые волосы, локонами ниспадающие на хрупкие плечи.

Вскинуться, забыв про боль, впитать красоту, открывшуюся столь внезапно…

— Успокойся, человек, — звенящий серебром голос словно обнял за плечи, заставляя подчиниться. — Ты слишком слаб. Потерпи еще немного.

Теперь он почувствовал холод, пробирающий до костей. Ледяной, безжалостный. Но даже это обрадовало его — если он ощущал его, значит, был еще действительно жив. От ладоней необычной девушки волнами расходилось тепло, задерживалось в тех местах, где разъяренным василиском ворочалась боль, успокаивало, избавляло от муки.

Через некоторое время он смог приподняться на локте и тихо застонал от того, что предстало его глазам: окровавленный снег, мягкий, словно пух, укрывающий незрячие глаза, изломанные тела, разметанные в стороны поленья костров, поблескивающий льдистым металл клинков.

Из горла вместо слов вырвался лишь нечленораздельный горловой рык; он поднялся, несмотря на боль, покачиваясь, добрел до хрупкого тела и рухнул на колени, с неугасающей надеждой коснувшись запрокинутого вверх лица с плотно сомкнутыми веками. Кончики пальцев обожгло холодом, и он бессильно прижался лбом к застывшей груди.

Теплые руки мягко обняли за плечи, заставляя отстраниться.

— Слабые всегда гибнут первыми, человек, — тихо прошептал серебряный звон колокольчиков.

— Я мог спасти, — выплюнул он пересохшими губами.

Она лишь покачала головой, и золото волос взметнулось вверх невесомым облаком.

— Твое право на жизнь еще не исчерпано, человек, — низкий голос хлестнул по обнаженным нервам, заставляя вздрогнуть и вскинуть глаза.

Тот, второй, был высоким, широкоплечим, с изумительными шоколадными глазами, обрамленными снежно-белыми ресницами; кипенные волосы были затянуты в косу, перекинутую на спину.

Нечеловечески красивые и столь же опасные.

Фейри.

— Неро, — прошептал он, когда понимание происходящего, наконец, захлестнуло его. — Мое имя — Неро.

* * *


С тех пор, как они отъехали от Цитадели, Хес не произнес ни слова. Просто молча гнал коней вперед, не отвечая ни на расспросы, ни на нападки удивленного и недоумевающего Ролло, пытающегося вызвать в друге хоть какие-то эмоции или ответную реакцию. Исэйас видел в серых глазах беспокойство, тоску и… страх. Глубоко запрятанный, задавленный, но тем не менее существующий. Было сложно поверить в то, что охотник может чего-то бояться, но это было неоспоримым фактом, и этот ужас сейчас овладел его душой, не давая свободно вздохнуть.

— Хес, — тщательно подбирая слова, Исэйас остановил мужчину возле жеребца, с которого охотник снимал сумки, пока Ролло возился с костром, — в чем дело? Куда мы едем? Мы — ведомые, но я не хочу чувствовать себя слепым котенком, которого тащат на веревке к ближайшему пруду.

Хес поднял на него тяжелый взгляд — в глазах поселилось какое-то чувство загнанности и безнадежности. Молча постоял мгновение, развернулся, закидывая сумки на плечо, и отошел к костру. Послушнику оставалось только сжимать кулаки — фейри уперся, и из него невозможно будет вытянуть ни слова.

Темное время суток было холодным настолько, что даже костер, пылающий всю ночь, несмотря на то, что мог привлечь внимание незваных гостей, не позволял согреться, и Исэйас безуспешно кутался в походное одеяло. Хес исчез уже почти два оборота назад и до сих пор не появился — Ролло серьезно обеспокоился, это было заметно по напряженной позе и постоянно блуждающему по темной стене деревьев взгляду. Спустя еще четверть часа оборотень потянул носом воздух, подхватился с места и исчез в ночной мгле, растворившись в ней без единого звука.

— Вот ты где, — перехватил баггейн мелькнувший кулак: все-таки подкрадываться к Хесу опасно для здоровья. — Сбежал, как девка обиженная. Что происходит?

Откровенно говоря, молчаливость охотника пугала Ролло не меньше, чем серьезность Исэйаса, не отрывавшего испытующего взгляда от Хеса. Оборотню казалось, что мальчишка сильно изменился буквально за несколько дней: из глаз исчезла детская восторженность и наивность, а на смену им пришла некая зрелость, уверенность и спокойствие. В какой-то мере этот паренек стал противовесом вспыльчивости Хеса, и когда он видел их вместе, создавалось впечатление, что это две половины единого целого. Да и оборотень замечал, что охотник, хоть и пытается этого не показывать, оберегает мальчишку с отеческой заботой.

— Пошел ты, — зашипел Хес и выдернул руку из хватки баггейна. Ролло удивленно вскинул брови. — Катись в Бездну.

Всякому терпению и лояльности однажды приходит конец, стоит лишь пересечь невидимую черту.

Кулак Ролло мелькнул в темноте, но фейри оказался проворнее: перехватил руку, ударил под локоть и до хруста вывернул, заставляя оборотня болезненно охнуть, разворачиваясь спиной к охотнику, и согнуться. Он чувствовал, как растрепанные волосы охотника щекочут обнаженную шею — несмотря на холода, баггейн в силу своей звериной сущности не испытывал неудобства от того, что оставил куртку у костра. Но именно сейчас, без дополнительной защиты хорошо выделанной, плотной кожи, Ролло почувствовал себя… слабым. Потому что стоящее за ним существо было неизмеримо сильнее: страдающее, а оттого разгневанное и ненавидящее.

— Маловат еще, — от змеиного шипения и неприкрытой ярости в голосе волосы встали дыбом. — Наберись силенок, Низший, прежде чем бросать мне вызов.

Это был не Хес. Просто не мог быть им. Баггейн всем телом ощущал враждебное существо, полное гнева, клокочущего в груди, готовое причинить вред любому, даже другу.

— Хес, что… — удар в поясницу заставил его повалиться на колени. Перед глазами вспыхнули искры, а в затылке запульсировала обжигающая боль, неподвижностью растекшаяся вниз по позвоночнику.

— Я сказал — заткнись, — голос изменился.

Ролло, почувствовав, что его больше никто не держит, с трудом обернулся и изумленно застыл. Хес сорвал с себя цепочку и опустился на землю, обхватив руками плечи — его колотила крупная дрожь, глаза плотно зажмурены, а губы закушены до крови.

— Проклятье… — хрипло прошептал баггейн, пораженно глядя на сжавшегося на земле друга.

Вся злость на охотника испарилась в одно мгновение, а на смену ей пришла боль. Не жалость — Ролло знал, как злит подобное Хеса, — а именно боль. За этого несносного фейри, ввязавшегося в очередную авантюру, которая причиняет ему страдания, за беспечного друга-охотника, взвалившего на свои плечи слишком многое.

Исэйас появился совсем внезапно, и Ролло даже подумал, что мальчишка, скорее всего, подглядывал — как показала практика, любопытство в нем всегда пересиливало даже чувство опасности. Рыжий паренек оказался рядом с охотником и, ничуть не опасаясь невменяемого состояния фейри, обнял его за плечи, словно маленького ребенка. К немому изумлению Ролло, Хес не только не убил мальчишку на месте, но даже не оттолкнул — только застыл, словно изваяние.

— Темный, я не могу так больше! — низкий рык прокатился по ночному лесу, и фейри забился, словно в конвульсиях. Исэйас испуганно отпрянул в сторону.

Ролло даже не представлял, что делать. Серебряные глаза Хеса изменились, сверкнули золотом, а зрачок вытянулся в узкую щелку. Пахнуло смертью — перед ними стоял Неблагой фейри, Вечерняя Звезда дома Туата де Даннан.

— Иди сюда, сволочь! — от перекатывающегося в глотке рыка остановилось дыхание.

Не успел послушник изумиться, с кем разговаривает явно спятивший Хес, как вопрос разрешился сам собой.

— Я все думал, когда же ты меня заметишь, — голос, казалось, звучал сразу отовсюду.

Из темноты соткался силуэт, и в неверные отблески мелькающего за деревьями пламени вступил человек. На голову выше Хеса, широкоплечий и поджарый, гибкий, как ласка. Темно-медные волосы, заплетенные в замысловатую прическу, отсвечивали жарким огнем, а медовые глаза были полны ненависти. Тонкие губы презрительно искривились, когда незнакомец окинул взглядом дрожащего, словно от озноба, Хеса.

— Ты жалок, Хеспер, — выплюнул он. — Не можешь даже закрыться, чтоб не чувствовать боль так любимых тобою людишек.

— Не я себя проклял, — прошипел охотник и сжал кулаки.

— Ты предал нас, — пожал плечами фейри. — Сделал свой выбор, так теперь расплачивайся за него.

— Что я и делаю, — фыркнул Хес, постепенно обретая контроль над собственным телом. — Но совершенно не могу понять, что здесь забыл ты, Юфем.

Боль, раздирающая плоть, слегка поутихла, задавленная лишь усилием воли, но это ненадолго. Слишком близко к границе с Тир-Нан-Ог. Слишком крепко он связан нерушимыми узами с этой землей, умирающей от вторжения чуждых существ. И фейри чувствовал ее боль как свою — невыносимую и совершенно неподконтрольную разуму. Чувствовал так же, как и смерть каждого из охотников, переживая миг, когда душа покидает тело, вместе с каждым из них. Но чем ближе к границе с землями фейри, тем слабее магия амулета, хоть немного приглушающая муку. Таково было проклятие, наложенное на него Князем Неблагого Двора, запечатанное десятком жизней погибших в той схватке от меча Хеса фейри.

— Ты все понимаешь, — оскалился фейри, и даже жуткая ухмылка не испортила прекрасного лица. — Убить тебя стало для многих из нас делом чести.

Хес рассмеялся. Издевательски, заставив побледнеть от гнева своего врага, и столь заразительно, что Исэйас и сам не заметил, что хихикает в кулак, а Ролло едва сдерживает широкую улыбку — вырывающиеся из-под контроля чары начинали действовать.

— О какой чести ты говоришь, Юфем? — отсмеявшись, спросил он. — Уж не о той ли, что сподвигла тебя бить в спину? Признайся, ты просто метишь на освободившееся место.

Разъяренный противник ничего не ответил, просто метнулся вперед, вытягивая из ножен блеснувший клинок. Столь быстро и незаметно, что Исэйасу почудилось, что он просто исчез и вновь появился уже совсем рядом с Хесом.

Охотник сорвался с места, уворачиваясь от свистнувшего клинка — его оружие осталось возле костра, притороченное к седлу Силеста. Вспыхнули разноцветные нити ворожбы, и медноволосый фейри отскочил в сторону, едва успев поймать на меч длинную, выметнувшуюся с самой земли прозрачную плеть. Ее конец свистнул над самой головой уклонившегося Неблагого, с воем снес верхушку дерева и рассыпался мерцающей пылью.

— Идем отсюда, — прошипел Ролло, подхватил под локоть застывшего Исэйаса и потащил подальше от места схватки.

— Но Хес… — попробовал было возмутиться послушник, но оборотень бесцеремонно перехватил его за шиворот и встряхнул так, что зубы клацнули.

— Пусть его, — фыркнул баггейн. — Мы ему только помешаем, а так, глядишь, и злость свою сорвет, да успокоится.

Юфем атаковал снизу, длинным, косым восходящим ударом, стараясь достать своего противника, но Хес с легкостью изогнулся, пропуская клинок мимо, скользнул вперед, поднырнул под руку врага и с силой ударил по локтю, одновременно атакуя силовой волной. С жутким влажным треском сломались крепкие кости, а рыжеволосый отлетел в сторону, оглушенный, раздавленный, с раздробленными ребрами.

Подняться он не успел — ощутил чужую руку на горле, и его подняли вверх, с земли. Фейри с трудом открыл глаза, задыхаясь и пытаясь переломанными пальцами разжать стальную хватку.

Стоящий напротив него охотник уже мало походил на человека. Они не могут быть столь прекрасными, и столь жуткими одновременно. Хес еще не принял боевой облик, но одного взгляда в пылающие бешенством, нечеловеческие глаза становилось достаточно, чтобы потерять всякое самообладание.

— Ты совсем обезумел, Хеспер, — с трудом прохрипел проигравший, чувствуя, как одна рука обвисла плетью после короткого удара охотника.

— Точно, — с невыразимым удовольствием протянул Вечерняя Звезда и чуть сжал пальцы.

Фейри забился в конвульсиях, отчаянно цеплялся за жизнь.

— Больно? — почти сочувственно спросил Хес. — Знаешь, сколько лет я живу с болью? Она стала частью меня — неотделимая, неутихающая ни на мгновение. Здесь, — он коснулся тонким пальцем виска, — и здесь, — рука почти ласково легла на грудь поверженного противника, вызвав короткую вспышку боли, от которой помутилось сознание. — И знаешь, сколько было вас таких, желающих доказать, что они сильнее Вечерней Звезды?

— Ты не можешь даже принять боевую форму, — он попытался сказать это презрительно, но из передавленной глотки вырвался сип, и прозвучавшая фраза вышла жалкой.

— Я не могу в человеческом облике использовать всю свою силу, — досадливо поморщился Хес, сверкнул длинными клыками и рывком подтянул жертву к себе. — Хочешь, я расскажу тебе, что происходит с силой, когда ее не используют? Она перегорает, Юфем. Выжигает мое терпение огнем, проносящимся по венам, опаляет разум болью. А потом понимаешь, что не можешь связно мыслить, не можешь дышать — остается только сжаться в отчаянной попытке пережить эту пытку.

Пальцы на горле продолжали неумолимо сжиматься, и перед глазами медноволосого фейри все плыло — жизнь уходила из совершенного тела.

— Но хуже всего то, что я продолжаю чуять вас, — прошипел Хес, и в сейчас золотых глазах вновь сверкнуло безумие, алыми искрами проскользнуло по радужке. — Таких, как ты, словно гончие псы, следующих по моим следам, не давая забыть то, что я совершил. То, что вы называете предательством, а я — сменой приоритетов. Может, эти ублюдки-рясочники были правы, и таких, как мы, не должно существовать?

Безумие и ярость полностью овладели душой Вечерней Звезды. Хес больше не мог контролировать силу, рвущуюся из глубины его сущности, не мог справиться с помутнением собственного рассудка, которое столь долго сдерживал. Тоска и невыносимая боль разлилась по грудной клетке, не давали вздохнуть, мешали даже видеть.

— Хватит! — отчаянный вопль вырвал его из мутной пелены забвения.

Исэйас, бледный, растрепанный, с длинной царапиной на щеке, оставленной гибкой веточкой кустарника, сквозь который он продирался, вывернувшись из крепкой хватки баггейна, стоял совсем рядом с ним и расширенными от ужаса глазами наблюдал за Хесом. Этот полный страха взгляд на мгновение отрезвил охотника, но спустя лишь миг ярость вспыхнула в нем с новой силой.

— Действительно, довольно, — он улыбнулся, оскалившись, словно бешеный волк.

И сжал пальцы, выдавливая дыхание из своего беспомощного противника. Безжизненное тело осело на землю безобразной грудой, даже не похожей на тело некогда живого существа.

Хес поднес руку к глазам, сжал кулак и повернулся к застывшему мальчишке, онемевшему, неверящим взглядом шарящему по мертвому медноволосому. Склонил голову набок, разглядывая послушника отстраненно, чуть любопытно, но с какой-то хищной алчностью.

— Я вижу твою душу, — промурлыкал он и в одно движение оказался рядом. — Они называют меня Ловцом Душ именно из-за этого. Я могу забрать ее у тебя, и она придаст мне достаточно сил, чтобы разметать останки Князя в серую пыль. Хочешь, я окажу тебе такую честь?

— Хватит, — повторил мальчишка, твердо взглянул в полыхающие безумием глаза и внезапно отвесил пощечину не ожидавшему такого фейри.

Хес отшатнулся, недоуменно прижимая ладонь к горящей щеке, и глаза стали стремительно меняться, наполняясь лунным серебром. Вспыхнули ужасом, метнулись к безжизненному телу противника… И охотник завалился назад, теряя сознание — прямо в объятия неслышно возникшего за спиной баггейна.

* * *


Лежать было тепло и удобно. Ноющее тело, словно побитый пес, жалко стонало и отказывалось повиноваться — все члены, казалось, налились свинцовой тяжестью. В голове гудело, воспоминаний о произошедшем почти не было, только редкие обрывки образов и звуков мелькали перед закрытыми глазами.

— … замерзнет, — голос доносился словно издалека, приглушенный и немного испуганный.

— Я уже все одеяла тебе отдал! — возмущение, скользившее в тоне собеседника, едва не заставило его ухмыльнуться.

— Но он холодный! — говоривший легко коснулся его лба, и на мгновение ему захотелось отшатнуться.

Как же он не любил, когда кто-то касался его. Чужие руки для него были похожи на лапы паука и оставляли после себя мерзкие ощущения, липкие, словно тенета насекомого — фейри всегда были слишком совершенными, чтобы их любить. Люди могли их только вожделеть — или ненавидеть. Яростно и неприкрыто.

Но в этот раз желание отстраниться мелькнуло и исчезло. Касание не несло в себе угрозы, наоборот, рука была теплой, осторожной, и чувствовалось, что ее обладатель искренне обеспокоен состоянием Хеса.

Глаза ему удалось открыть с неизвестно какой по счету попытки, и он сразу же пожалел об опрометчивом решении — свет от костра резанул по глазам, от чего те сразу же заслезились.

— Он вон уже очнулся, — Ролло склонился над завозившимся Хесом и внимательно его разглядывал. — Ты, болезный, больше ни на кого бросаться не будешь?

Из-под одеяла выстрелила рука, вцепилась баггейну в воротник и хорошенько встряхнула.

— Хес, — укоризненно проговорил оборотень, аккуратно разжимая пальцы, сомкнувшиеся на отвороте рубахи, — я тебя сейчас обратно в забытье отправлю. Ты такой тихий, когда спишь клыками к стенке, что я даже начинаю верить в то, что передо мной совершенно невинное существо.

Ответом ему было насмешливое фырканье.

Храбрится, стервец. А в глазах виден самый настоящий ужас — видимо, вспомнил, что едва не сотворил.

Хесу было действительно страшно. От того, что сорвался, что не смог контролировать безумие, тлеющее в душе у каждого Неблагого, едва не совершил непоправимого. Нет, ему не впервой убивать людей — к этому он привык и был равнодушен к крови, некогда обагривший его клинок по самую рукоять. Люди — несовершенные создания, но есть в них что-то, что привлекало его всегда. Может, это был столь короткий отпущенный им срок, за который они успевали куда больше, нежели бессмертные фейри, может, способность ярко любить и столь же неистово ненавидеть, может, та самая душа, о которой говорил архиепископ. Он давно уже отчаялся понять, зачем в тот раз встал на пути у Князя, перечеркивая свою жизнь ради ничтожных судеб двух смертных.

Он пытался стать одним из них, пытался осознать все то, что они делают и, главное, для чего, но потерпел сокрушительное поражение. Притворяться похожим на человека просто, люди слепы, не видят дальше собственного носа, но стать таким же, как и они — задача из непосильных. Но только в этом он видел свое спасение — проклятие было наложено на его сущность фейри, и если бы ему удалось изменить себя настолько, что чарам не осталось бы ничего, кроме как разжать свою хватку… Глупо было надеяться на это, искренне верить и с замиранием сердца прислушиваться к себе — сегодня все, что он так тщательно загонял внутрь, вспыхнуло и вырвалось наружу смертью.

И Исэйас едва не погиб, хотя и не понимает этого. В его глазах охотник не видел ни тени страха или отвращения — только беспокойство и глубокое сочувствие. Именно из-за этого Хесу и хотелось взвыть в голос, выплеснуть боль, но ночные концерты на луну — прерогатива оборотней и вурдалаков. Вон и Ролло как-то странно на него поглядывает — Хес был готов поклясться, что все, происходящее у него в мыслях, отражается на его лице, и уж кто-то, а друг всегда сможет понять, что у охотника на уме.

Послушник возился возле костра, погромыхивал походным котелком, что-то сдавленно шипел себе под нос. Это было настолько забавно, что Хес не выдержал и с трудом приподнялся, ощущая ломоту в костях: хоть Ролло и Исэйас не заметили, но Юфем не раз задел его, поломал кости, вывихнул суставы, и теперь тело неторопливо регенерировало само себя. До утра придет в норму, и охотник перестанет кривиться при каждом движении.

Мальчишка, наконец, справился с чуть погнутой ручкой походной посуды, зачерпнул оттуда и протянул Хесу, который уселся на лежанке, подтянув под себя ноги и по уши закутавшись в пожертвованные одеяла, кружку с горячим отваром. Охотник осторожно взял ее в руки и подозрительно принюхался: а вдруг Исэйас просто хорошо притворяется и сейчас решил отравить фейри, чтоб не было подобных инцидентов в будущем? Впрочем, Хес подозревал, что кулинарные опыты послушника просто сами по себе срабатывают не хуже специально изготовленного яда.

Пар, поднимающийся от горячей жидкости, пах горьковатой зимней травой и размолотым корешком, в простонародье называемом бесогоном за успокаивающее действие. Хес чуял что-то еще и не мог понять, что именно, но опасений приятный пряный запах не вызывал, поэтому он сделал осторожный глоток. На вкус отвар оказался более противным, чем можно было бы предполагать по запаху, но Хес переборол гримасу, едва не скользнувшую по лицу. Мальчишку обижать не хотелось.

— Кто это был? — как бы невзначай спросил послушник, косясь на Хеса из-под челки.

На ответ он не надеялся, но напряженное молчание и недомолвки, что окружали охотника плотным кольцом, его раздражали. Послушник был уверен в том, что если уж они идут к одной цели, то тайн, которые могли бы стоить спутникам жизни, у мужчины быть не должно. И сегодняшнее происшествие только лишнее доказательство тому. Исэйас до конца не понял, о чем говорил напавший на них фейри, но стало ясно одно: Хес когда-то натворил дел, за что сейчас и расплачивался. И любопытство настойчиво требовало хоть малую часть информации о том, что некогда произошло — все-таки черноволосый мужчина не был обычным. Его нельзя было назвать фейри из-за странного отношения к людям, но нельзя было назвать и человеком — из-за его сущности, совершенно противоречивой и непонятной.

Исэйас даже вздрогнул, когда в полной тишине глухо прозвучал голос Хеса.

— Смотри, попадет тебе, Вечерняя Звезда, — она рассмеялась и шутливо ткнула его раскрытой ладонью в плечо.




— Князь уже привык, что от меня одни проблемы, — хмыкнул фейри, зарылся лицом в густой шелк золотых волос и с наслаждением вздохнул запах свежескошенной травы. — К тому же, завтра Большой Выезд, а перед ним прощаются все промашки.




— Связь Благой и фаворита Неблагого двора — промашка? — она вскинула тонкие брови и доверчиво положила ему голову на плечо. — За такое обычно отлучают от двора или без разбора казнят.




— Ты живешь прошлым, Леверн, — Хес поцеловал ее в висок и сжал узкую ладошку, ласково поглаживая тонкие пальцы. — У нас половина Высших втихую таскается к вашим. Противоположности притягиваются, знаешь ли.




Она ничего не ответила, только с некоторой печалью вздохнула и пустила по легкому ветерку горсть невесомых семян. Ветер послушным зверьком скользнул вдоль изящной кисти, подхватил подарок и радостно взвился вверх, унося с собой новую жизнь.




Фейри откинула копну волос за спину и легко поднялась на ноги — стремительная, изящная, прекрасная. Он всегда любовался ею: ее красота была не такой, как диковинная, но мрачная притягательность Неблагих — она вся словно светилась изнутри. Наверное, ему, погрязшему в кровавых интригах и междоусобицах, очень не хватало этого света — чистого и теплого.




— Скоро рассветет, — девушка запрокинула голову, на мгновение замерла, рассматривая светлеющий небосвод. — Мне пора.




Он поднялся вслед за ней и легко повел рукой. Тугой воздух хлестнул струями, свился в плети, и рядом послушно взрыл землю копытом ветряной дух.




— Хес, — она посмотрела на него сверху вниз, когда уже была верхом, и в темных, почти черных глазах затаилась какая-то тоска, — будь осторожен во время Большого Выезда.




Он кивнул и хлопнул серебристо-стального жеребца по крупу. Сильф сорвался с места, взвился в длинном прыжке и в считанные мгновения исчез из виду, унося на своей спине золотоволосую всадницу.




— Выходи уже, — досадливо бросил фейри через плечо и тряхнул иссиня-черными волосами. — Большей мерзости и придумать нельзя, чем вот так следить за той, кем желаешь обладать. Истекать ядом, прятать ярость, но не решаться бросить вызов. Ты будто шакал, Юфем.




Медноволосый появился почти сразу, как только Хес дал знать о том, что почуял его присутствие уже давно. Презрительно скривился, глядя на Вечернюю Звезду.




— То, что я здесь видел, никак не походит на наши обычные забавы с Благими, Хеспер, — он насмешливо оскалился. — Ты же знаешь правила. Особенно если они касаются того, кого избрал в свои преемники сам Князь.




— Отойди от меня, — фыркнул Хес, — а то желчью мне сапоги закапаешь. Я не соглашался принять бремя правления — у меня есть занятия поинтереснее, чем возиться с такими, как ты — невоздержанными ублюдками, слово которых и гроша ломаного не стоит.




Юфем бледнел с каждым словом — в медовых глазах полыхнула настоящая ненависть, такая, что может толкнуть на самые необдуманные поступки. Вроде нападения на Вечернюю Звезду, находящегося на пике своих сил. Вот только Хеспер ошибся — Юфем пришел сюда не из-за Леверн. А только из-за него, из-за Вечерней Звезды.




Хес даже не стал доставать оружия — просто хлестнул рукой наотмашь, добавляя толику вэрайа, и фейри отшвырнуло в сторону, осыпав осколками сломавшегося клинка, протащило по земле. Оглушенный, он едва мог двигаться, не говоря уж о том, чтобы оказывать сопротивление.




— Юфем, который это уже раз? — задумчиво протянул черноволосый мужчина, даже не двинувшись с места, и серебряные глаза удовлетворенно сверкнули. — Пятый? Тебя опыт вообще хоть чему-нибудь учит? Ты раз за разом терпишь поражение, но упорно продолжаешь пытаться меня убить. Хочешь, я дам тебе пару уроков? Может, хоть так твои шансы повысятся.




— Убей меня, — прошипел фейри, с трудом поднимаясь с земли, сплюнул кровь и выпрямился, нетвердо держась на подгибающихся ногах. — Почему ты каждый раз уходишь?!




Последние слова он почти кричал, вкладывая в них всю боль, накопившуюся за многие годы. Годы, проведенные в тени ненавистной Вечерней Звезды. У него было все — уважение, любовь, сила, высокое положение в жестоком обществе Неблагих… красота, с которой могли сравниться лишь немногие. А именно это и давало ему все остальное: фейри — существа, готовые отдать все за то, чтобы созерцать прекрасное. Их понятия о совершенстве и его значении слишком сильно отличались от восприятия этого же смертными. У них не было желания обладать, но они преклонялись перед тем, что поражало их. Юфем был именно таким, безжалостно уничтожая своих конкурентов и прочно удерживая позиции, но весь его привычный мир рухнул в один миг, когда при Дворе появился Хеспер. Никто не знает, откуда Князь его взял, просто однажды рядом с Повелителем, возвращавшимся с Большого Выезда, появился черноволосый фейри с колдовскими серебряными глазами. И Юфем понял, что в этот раз ничего не сможет противопоставить силе чужака. Он не сразу понял, что тот огонь, вспыхнувший в самой глубине души — не ненависть, не слепая ярость, а восхищение. Необъяснимое, граничащее с безумием. Заставляющее пытаться доказать, что он сильнее, стереть с лица земли само упоминание о когда-то существовавшем Хеспере Туата-де-Даннан.




— Потому что ты не стоишь этого, — жестокие слова хлестали не хуже плети, и Юфем закусил губу до крови.




— Не уходи, — отчаянно прошептал он, чувствуя, как начинает разрушаться его тело от того, что творилось в душе. — Почему ты никогда не смотришь, как уничтожаешь всех вокруг?




Хес оказался совсем рядом, и Юфем почувствовал его дыхание. Тонкие пальцы обхватили лицо, приподняв голову за подбородок, и он столкнулся взглядом с серебряными глазами. В них не было ненависти, не было гнева — только сочувствие. Это чувство было практически неведомо Неблагим, и это открытие настолько поразило медноволосого, что он застыл, не в силах пошевелиться.




— На одной ненависти долго не выдюжишь, Юфем, — мягко сказал Хес. — Найди для себя что-то иное, из чего ты сможешь черпать силы, иначе ты сгоришь. Ярко, но быстро.




Хлопнул его по плечу, будто они были друзьями, одним лишь движением руки вызвал духа ветра, — все Низшие, вне зависимости от принадлежности ко Двору, были готовы на многое ради одного лишь одобряющего взгляда Вечерней Звезды, — и быстро умчался прочь, оставив медноволосого в растерянности и недоумении.

— Зависть — не самое лучшее чувство, — рассудительно заметил Исэйас, поежился и подвинулся ближе к костру.

Хес смерил его взглядом и со вздохом, полным сожаления, отдал ему одно одеяло. Мальчишка обрадовано подхватил предложенное и немедленно закутался в него — только нос торчать остался.

— Это не зависть, Исэйас, — охотник отрицательно покачал головой, задумчиво глядя на яркие языки пламени.

Ролло недоверчиво хмыкнул.

— Так чего ж он до сих пор тебя в покое оставить не мог? — он подбросил еще поленьев в костер, и огонь радостно заурчал, басовито замурлыкал, словно сытый кот, вгрызаясь в толстый дубовый сук.

— Так и не смог простить мне моего поражения, — невесело усмехнулся черноволосый мужчина.

В этот миг природа замирает, словно перед бурей. Затишье, которое сродни мертвенному, обманчиво спокойному сну, окутывает землю, заставляет замирать в страхе, потому что на самой границе слуха уже грохочут неподкованные копыта вороных жеребцов, несущихся быстрее ветра.




Дикая Охота.




Говорят, что в качестве добычи Неблагие выбирают себе души людей.




Бешеные псы несутся впереди, из пастей сочится ядовитая слюна, а шерсть пылает огнем, ярким, кровавым — проклятая свора Кон Аннон. Всякий, кто услышит их полный алчной тоски безумный вой, вскоре обречен отправиться в мир теней.




И тянется по небу за ними грозовая туча, щерящаяся алыми отблесками сверкающих молний. Прижимает к земле деревья и вырывает с корнями, выворачивает и расшвыривает в стороны.




Грохот и оглушающий свист плетей, хохот обезумевших духов и леденящие душу песни Неблагих, возглавляющих Большой Выезд — столь же жуткие, сколь и прекрасные в своей смертоносной красоте.




И пронзает воздух, подобно сверкнувшему клинку, низкий, громовой голос охотничьего рога, призывающего всех волшебных созданий принять участие в ежегодной забаве — Дикой Охоте.




Загнать жертву, настичь и унести вслед за собой в мир духов.




Любой, кто по глупости своей встретится с Большим Выездом, больше не вернется в мир живых — он обречен пополнить ряды мстительных духов, вечно бродящих по земле и потерявших себя в безграничной злобе, либо исчезнуть навсегда, пожранный бездонными глотками призрачных псов.




Только тогда он позволял натуре Темного фейри взять над собой верх — выпускал старательно сдерживаемого зверя и исступленно предавался охватывающему чувству полной свободы — свободы ото всех правил и ограничений, отпускал свое безумие.




Не все возвращались с Дикой Охоты — именно тогда и выяснялись любые споры и ссоры, гремели бои между сильнейшими; проигравший оставался поверженным и брошенным в пыли за Большим Выездом, а победитель и восторженные зрители мчались дальше.




В этот раз все было иначе. Он едва не пропустил тот миг, когда они зашли слишком далеко — на пути у безумного воинства оказалась: перевернутая телега с мертвыми лошадьми, в мгновение ока разорванными призрачной сворой Кон Аннон; старик-возница, чьи распахнутые в смертном ужасе глаза помутнели сразу же, как сила его отошедшей души оказалась впитана довольным Князем; и двое детей — веснушчатый мальчишка и робкая девочка, спрятавшаяся за храбро взглянувшего в оскаленную пасть смерти брата.




И что-то дрогнуло в нем. Рванулось, выжигая остатки разума, бешеным пламенем, льдистым клинком сверкнуло, останавливая брошенное Князем копье.




Он видел в людях то, что было недоступно таким, как он — свет, иногда приглушенный, а иногда — ослепительно яркий, называемый душой. Душой, недоступной и непонятной для фейри. Люди проживали отпущенный им короткий срок с такой жаждой, которой нельзя было встретить среди волшебного народа. Их мотивы поступков оставались для Вечерней Звезды загадкой, но он хотел их понять, приблизиться к тайне, окутывающей их души. И просто не мог уничтожить двух беззащитных существ, чьи сердца светились в окутавшей землю тьме, как две теплых звезды, доверчивым котенком свернувшихся в груди.




— Хеспер! — Правитель был поражен поступком своего преемника не меньше его самого.




Фейри лишь отчаянно качнул головой и скользнул вперед, заслоняя смертных собой.




Один.




Против Дикой Охоты и сотен и сотен безумных существ, жаждущих крови.




Тогда впервые Неблагой Двор увидел истинную силу Вечерней Звезды. Клинки пели в изящных руках, пронзали плоть, кромсали призрачные души, изгоняя, уничтожая без права вернуться. Выло и гудело пламя чар, дивное, необычное в новых оттенках смертных желаний и страстей — и Высшие пораженно отступали, не в силах справиться с безумцем, предавшим их ради жалких смертных.




Князь знал его слабые места, но и он искренне жаждал, чтобы Хеспер одумался, вспомнил, кто он, но терпение его лопнуло, когда небрежным движением Вечерняя Звезда поверг на землю Лионею Буревую, стремительную и прекрасную.




Правитель ударил, безжалостно, жестоко, вложив в произнесенную формулу изгнания весь свой гнев, взяв силы из оборванных жизней своих подданных.




Он так и не смог спасти тех детей.




Остался на земле, жалкий, умирающий, с горящей от проклятия душой, в смертном теле.




Но они не оставили его в покое — слишком сильно было их изумление. Год за годом преследовали его, выслеживали, словно бешеного зверя, не в силах простить собственного слепого обожания.




Его клинок умылся серебряной кровью, а сердце очерствело, когда его руки раз за разом обрывали жизни тех, кто был ему родней — не по крови, а по силе и душе.




Проклятие терзало плоть и дух, смертная оболочка лишала сил, а боль ввинчивалась в разум, заставляя его мутнеть, но он держался.




Сцепив зубы, сжав кулаки, продирался вперед, не желая сдаваться.

Костер испуганно затих, несмело пригнувшись к земле и переползая с полена на тонкие веточки.

Исэйас молча смотрел на пламя, жмущееся понизу, словно побитый пес, и ощущал, как леденеют руки.

Ролло скосился на Хеса, сгорбившегося, замерзшего, с остановившимся взглядом, и пальцы сами собой сжались в кулаки.

Смерть за жизнь, боль за попытку спасти — этот мир прогнил, и заслуживает ли он того, что сейчас делает для него этот фейри?




Глава VIII


Смерть — это лишь начало.

Так сказала фейри, бросая горсть семян на окоченевшие трупы людей: застывших, изломанных, брошенных там, где застало их последнее дыхание, безжалостно вырванное из груди.

Неро все еще не мог поверить, что его связки больше нет. Не мог осознать, что все, что ему остается — это память о товарищах, ставших ближе родных братьев, ставших его кровью и плотью. Он долго не мог заставить себя подойти и снять с холодных пальцев тусклые перстни, столь же мертвые, как и их хозяева. Ему казалось, что это станет той чертой, линией, из-за которой больше не будет возврата — они исчезнут, как пыль, невесомым прахом рвануться ввысь, развеются по ветру, и он останется один.

С безжизненными камнями золотые ободки каплями ртути покоились на разжатой ладони, и он не мог оторвать от них взгляда — в душе было пусто и гулко, словно в одно мгновение он потерял все: тепло, радость, дыхание… жизнь.

Тихий перезвон серебряных колокольчиков затронул все, что было глубоко скрыто, коснулся напряженных, оголенных нервов и плеснул тоской и болью. Неро вскинул голову, не в силах вынести эту муку, и наткнулся на взгляд темных, без блеска, глаз.

Фейри пела.

Казалось, сама природа склонилась перед льющейся из уст Благой мелодией. Она звучала весенним ветром, полным жизни, плакала осенним дождем, рыдающим над ушедшими, звенела тонким ледком, застывшем на холодных губах, шелестела палой листвой, плащом укрывающим замерзшую землю, опадала вниз узорными снежинками слов на древнем, как сам этот Мир, языке.

Снег расступился, растаял под действием дивных чар, тепло легким облачком поднялось от прогретой земли, и тонкие, словно нити, изумрудные побеги робко проклюнулись, настойчиво и цепко оплетая лежащие на земле тела. Зазмеились, ласково обхватили натруженные плечи, бессильно раскинутые руки, закрыли навеки слепые глаза, плотным ковром расстелились — и зацвели. Ярко, мазками краски вспыхнули на зеленом поле чудные облачные колокольчики — белые, невесомые; склонились траурные сапфировые горецветы, уронили хрустальные капельки росы, словно слезы, скатившиеся по блестящим лепесткам; жизнеутверждающе подняли головки ярко-алые, точно пролитая кровь, огнянки…

И все вспыхнуло, перелилось радугой, взорвалось легкими золотыми огоньками, и снопы искр со звоном порвавшихся цепей рванулись вверх.

Он не сразу понял, что музыка затихла — она все еще билась под самым сердцем, глубоко в груди, и он почуял, что теперь она всегда будет там — будет стучать ровно, сильно, давать силы в минуты отчаяния и боли, выводить из темноты, станет той путеводной звездой, которую он уже отчаялся найти.

Неро сжал кулак, услышал, как робко стукнулись друг о друга холодные ободки колец, и, вскинув глаза к небу, беззвучно поклялся, что более никто не повторит такой участи.

— Несколько опрометчиво, — насмешливо заметил фейри, неодобрительно глядя на свою спутницу, которая стояла, полуприкрыв глаза. — Ваши Боги давно отвернулись от вас. Впрочем, их никогда и не существовало.

Девушка качнула головой и обвела взглядом чистую поляну — ни следа былой схватки, ни единой капли крови не осталось на теплой земле, на которую опускался быстро тающий снежок.

— Садись, — она указала рукой на рыжего жеребца, и Неро удивленно вскинул брови, забывая о том, что еще мгновение назад собирался резко ответить на замечание о Богах мужчине.

— К чему все это? — он чуть опустил голову вниз, набычился, совершенно не понимая, что здесь происходит.

Фейри не жалуют людей. Даже Благие. И уж точно не могут им помогать. А эти не только спасли его, умирающего от ран, вернули к жизни, но не собираются бросать и сейчас. Мотивы, что двигают ими, понятны только им, и это не нравилось охотнику.

— На тебе его метка, — нетерпеливо отозвался мужчина, откинул снежно-белую прядь и легко взлетел на кипенного жеребца, нетерпеливо стукнувшего неподкованным копытом о землю.

Неро продолжал все также молча стоять, изумленно глядя на фейри. Только сейчас он понял, что ведет себя не так, как должен. Он помнил тех несчастливцев, которым довелось однажды лицезреть чудную красоту волшебного народа — вернуть этих людей обратно уже не получалось. Они забывали о сне, о еде — обо всем, — и только мечтательно смотрели куда-то, видели что-то такое, что уже неподвластно обычным людям.

Себя безумным он не чувствовал. Да, совершенство Благих завораживало, но не лишало рассудка, не заставляло забыть о том, кто он есть.

— Кажется, он не понимает, о ком мы говорим, — Благая склонила голову к плечу, внимательно разглядывая охотника. — Ты встречался с ним, заслужил его доверие, получил защиту, но не помнишь этого?

Мужчина застонал и обхватил голову руками, оседая на землю. Слишком много всего навалилось на него разом, чтобы хоть как-то разобраться в происходящем.

Фейри оказалась совсем рядом и ласково погладила его по плечу. Ее спутник закатил глаза и с молчаливым укором уткнулся в гриву жеребцу.

— Вставай, — в серебристом голосе прозвучала сталь, и он не смог не подчиниться.

Словно во сне сел на предложенного коня, ощущая, что тело будто перестало повиноваться.

— Ты едешь с нами, — Благая хлопнула по шее золотистую кобылу, и лошадь с готовностью сделала несколько шагов вперед.

— Куда? — очнулся охотник и замотал головой, сбрасывая чары.

— В Тир-Нан-Ог, смертный, — мужчина послал своего коня вперед. — Раз Хеспер посчитал, что ты достоин доверия, то именно тебе выпала честь рассказать о том, что происходит — мы не можем оставаться в стороне и просто наблюдать за тем, как гибнет этот Мир.

Неро сначала показалось, что он ослышался. Перекатил знакомое имя, словно горошину, во рту, и изумленно переспросил:

— Хес?

Фейри только утвердительно кивнула, мельком бросив на него немного недоверчивый взгляд. А Неро понял, что все встает на свои места.

Вот почему Хесу не нужна была связка, он не сходился ни с кем из охотников, легко справлялся даже с самыми опасными Тварями — он просто был одним из них. И вот почему его — и только его, одного из всей связки, — спасли двое из волшебного народа. Потому что проклятый охотник оставил на нем метку, заклеймил, как скот, но именно это и стало причиной, почему он до сих пор дышал и двигался.

И мужчина совершенно не знал, как теперь к этому относиться.

* * *


Его Величество Грайден Третий устало откинулся на спинку стула и потер красные от недосыпа глаза. Уже четвертые сутки он не отдыхал больше, чем полтора часа, и разум уже переставал повиноваться своему хозяину — перед глазами все расплывалось, а веки наливались свинцовой тяжестью — несколько раз он ловил себя на том, что задремывал и видел сны наяву.

Заветный фиал ускользал из плохо слушающихся рук, и король успел даже разозлиться, прежде чем ему удалось, наконец, открыть пузырек и сделать несколько глотков. Придворный алхимик предупреждал, что это снадобье опасно в больших количествах, а по окончании приема обязательно проявятся все побочные эффекты, и монарху придется несколько дней безвылазно провести в постели, но именно сейчас у него не было иного выбора.

Он аккуратно отложил в сторону подписанные документы, тоскливо поглядел на стопку еще не просмотренных и со вздохом поднялся с кресла. Потянулся, разминая затекшие и ноющие мышцы, открыл нижний ящик стола и достал оттуда трубку. Королева Санна, любимая — действительно, любимая, — супруга никогда не одобряла его пристрастия к табаку, пытаясь мотивировать это как внешними признаками старения, так и запахом, плотно въевшимся в одежду монарха.

Трубка была очень старой, перешедшей ему от деда: гладкая, из темного красного дерева, ранее добывавшегося в Озерном Крае. Он однажды был там и до сих пор помнил необычный запах, звеневший в кристально чистом воздухе: там всегда пахло свежестью, молодой зеленью и весной. Ему, десятилетнему мальчишке, тогда казалось, что над этой землей не властно время, что она никогда не меняется, оставаясь все такой же цветущей, наполненной жизнью и счастьем.

Озерной Край находился на востоке от Айохэйнса и когда-то принадлежал королевству — фейри по какой-то причине не пожелали обращать внимание на столь крупную территорию. До поры до времени. Спустя почти пятьсот лет после установления Границы они смогли присоединить Озерной Край к Тир-Нан-Ог, выбив оттуда всех людей. Впрочем, это оказалось совсем не сложно: эта земля была мало пригодна для жизни, потому что почти целиком состояла из малых и больших озер, соединенных лишь узкими полосками земли. Но именно там добывался знаменитый черный жемчуг, который был ценнее улакасских алмазов; оттуда везли редчайшее красное дерево, называемое кровавым — его сердцевина была действительно алой, напоминающей цвет крови; а родники, в избытке находившиеся на этой земле, слыли целебными и совсем небезосновательно.

Почему фейри решили его вернуть, было совсем непонятно. Просто в один день водные духи, в изобилии встречавшиеся в Озерном Крае, взбунтовались и начали нападать на людей. Король был вынужден просить Гильдию отослать туда охотников, на что Магистр Райен, бывший тогда главой охотников, ответил резким отказом и посоветовал убираться из тех мест. Его не послушались и, как оказалось, очень зря.

Фейри напали со стороны перешейка, ныне называемого Волчьим. Из-за того, что там людям впервые пришлось столкнуться с питомцами Высших фейри — Ку Ши. Огромные волки, неуязвимые для обычного оружия, разметали элитные отряды гвардии, добрались до священников Ордена, изъявивших желание помочь справиться с напастью, и больше напугали, чем причинили вреда — потери были совсем небольшими. К скорби всего Айохэйнса, в это незначительное число погибших вошел правитель — Его Величество Дэйус, дед Грайдена, пожелавший лично участвовать в усмирении фейри. После его гибели люди отступили и покинули Озерной Край, оставив его волшебному народу.

Король повертел в руках старинную трубку и со вздохом потянулся к небольшой резной коробочке, в которой лежал табак. Набив трубку, раскурил и с наслаждением выпустил в воздух кольцо дыма. В голове сразу прояснилось, мысли снова обрели нужную четкость и собранность.

Где-то за тяжелыми дверьми бухнуло, зазвенели колокольца, послышались торопливые шаги, и король едва подавил желание закатить глаза — что-то вновь случилось. Что-то, что требует его немедленного внимания и вмешательства.

Когда в дверь постучал и, не дожидаясь ответа, ворвался советник — небрежно одетый, всклокоченный и заспанный, Грайден даже не удивился.

— Ваше Величество, — без предисловий начал он, закрывая за собой дверь, — в портовый город на южном побережье причалили корабли с Клыкастых Островов. Они готовы предложить нам две сотни клинков в обмен на убежище.

Король поперхнулся дымом. Он был готов к любым сообщениям, вплоть до того, что Твари уже под стенами Мерцуры, столицы королевства, но уж никак не этого.

— Порты пока их не принимают, держат в отдалении возле берегов, — неправильно истолковал молчание монарха советник. — Если Вы позволите…

— Что у них случилось? — перебил король подданного.

— Огненная Земля, Ваше Величество, — советник утер пот, катившийся со лба. Пожилой мужчина сильно нервничал — ситуация в стране накалялась. — Вулканы начали просыпаться один за другим, все бурлит, облака пепла движутся в сторону Клыкастых Островов. А за пеплом, сами понимаете, целая орда различных существ. Куда немногочисленному народу выстоять против такой угрозы?

Грайден побарабанил пальцами по столу и отвернулся от терпеливо ожидающего его ответа советника.

Клыкастые острова — пристанище пиратов. И родина странного народа воинов, называемых айену. Высокорослые, все, как один широкоплечие и меднокожие — мужчины этого народа прослыли непревзойденными бойцами и прекрасными моряками, не боящимися выходить в штормовое море в любое время года и суток. Многие из мастеров меча отправлялись туда, чтобы постичь мудреную науку обращения с кама — боевыми серпами, грозным оружием в умелых руках. Как ни странно, айену охотно пускали к себе пиратов, разбойничающих в море Штормовых Ветров, разрешали устраивать базы и перевалочные пункты, но с людьми из Айохэйнса не желали иметь никаких дел.

Однако теперь, в час беды, они направились к далекому порту Айохэйнса, а не к соседнему королевству Сверре, до которого было рукой подать. Грайдену доносили, что там творится полный беспредел — гражданская война, свержение королевской династии, голод и смерть. И Твари лишь только усугубили дело, так что как бы ни надеялись его советники на помощь от Сверре, Его Величество знал — они одни, и подмоги ждать неоткуда. Видимо, народ айену был осведомлен о происходящем у соседей гораздо лучше Тайного Отдела Грайдена Третьего, поэтому и повернул свои немногочисленные корабли в сторону, где еще теплилась надежда.

— Пускайте их, — решился он. — Лишние клинки нам не помешают, но расположите их отдельно от коренного населения. Могут вспыхнуть конфликты, и тогда нам жертв не миновать. А всех боеспособных мужчин отправляйте к Границе и в Альфонзул. Будут упорствовать и не подчиняться приказам — пригрозите, что откажем в убежище. Если так и произойдет, тогда гоните всех обратно на корабли и к берегу больше не подпускайте.

Советник молча кивнул и исчез за дверью, без стука ее притворив.

Король соединил кончики пальцев и заметил, как подрагивают руки: от усталости и въевшегося в душу чувства безнадежности.

Потери среди армии были колоссальными. Но самое страшное заключалось в том, что они ничего не могли противопоставить этим Тварям. Они появлялись с наступлением темноты, тогда, когда человек уязвимее всего, неслышной поступью подкрадывались к своим жертвам и вырезали всех, до единого человека, до последней искорки жизни. Никто не знал, контролирует ли кто-то этих существ, но действовали они исключительно слаженно и умно, не так, как дикие животные.

Его Величество прекрасно понимал, что эта война — на выживание. Здесь либо победа, либо смерть всего живого в этом Мире. Он не знал, как отреагируют фейри на появление у своей Границы такого серьезного врага, но предполагал, что, скорее всего, волшебный народ выбьет Тварей со своей территории, а потом будет с удовольствием наблюдать за той бойней, что разворачивается в королевствах людей. Хоть пленные орденцы, осужденные на казнь за измену, и клялись в том, что Твари были призваны для борьбы именно с фейри, но пока что выходило с точностью до наоборот.

Король вздохнул, отвернулся от мрачнеющего провала окна, по стеклу которого стекали кажущиеся чернильными в темноте царящей за стенами ночи капли вперемешку со снегом, вновь сел за стол и потянулся к еще не просмотренным бумагам. Ночь обещала быть очень долгой.

* * *


В густом воздухе была разлита тревога. Словно круги на воде, она неторопливо расходилась по Альфонзулу, стыла на ресницах снегом, просачивалась холодными сквозняками в плотно закрытые ставни.

Несмотря на позднее время, кузня все еще работала. Жар вырывался из горна, стреляло искрами, меха раздувались, заставляя огонь полыхать, а мощные, размеренные удары молота заставляли крепкое строение содрогаться.

Брат Торгес стоял рядом с работающим Альвом и едва слышно нараспев что-то произносил, и слова на древнем языке свивались в руны, вспыхивали огнем на изготавливаемых наконечниках, заключая силу внутрь синеватой стали.

Чуть поодаль, в нескольких шагах от них сидел совсем молодой парнишка и мастерил стрелы, прилаживая наконечники к древкам. Уставший, замученный, с изрезанными и исколотыми занозами руками, он упорно продолжал свое дело, закусив губу до крови. Времени на отдых не было, да и не могло быть. Все боеспособные мужчины сейчас спали урывками, постоянно находились в готовности по первому сигналу тревожного набата броситься на защиту жизней тех людей, кто находился в городе.

В кузню ворвался один из учеников охотников, посланный Магистром Десебелом, сгреб готовые стрелы и так же молча и быстро исчез за хлопнувшей дверью.

Альв искоса глянул на сосредоточенного клирика.

— Слышал, что вы утверждаете, будто Семеро ниспослали нам этих Тварей за грехи, — бросил он.

Торгес вздрогнул, открывая глаза, плетение чар сорвалось, руны беспомощно вспыхнули и погасли, оставляя металл мертвым. Кузнец ругнулся и выбросил бесполезный наконечник в корзину на переплавку, где лежало еще несколько таких же, попавших туда в самом начале их совместного труда, когда мастер по стали и мастер Слова только приноравливались к темпу работы друг друга.

— Неправильно слышали, — буркнул парень, и Альв увидел в светлых, бледно-голубых глазах затаенную злость. — Они дали нам то, чего мы так давно желали — возможность уничтожить волшебный народ. И тогда этот мир стал бы куда чище без этих порождений Темного. Но король рассудил иначе, и теперь весь Орден расплачивается за его глупость. Если бы не гонения на нас, не арест наших магистров и смерть архиепископа, мы бы смогли заставить этих нечестивых Тварей повиноваться.

— Пустая болтовня, парень, — скривился кузнец. Мельком заметил, что мальчишка, перед которым были разбросаны чуть мерцающие наконечники, прекратил работу и с открытым ртом прислушивается к беседе. — Эй, малец, сбегай-ка в Гильдию, узнай, нельзя ли с Десебелом увидеться?

Юнец обиженно насупился, прекрасно понимая, что Альв просто не хочет, чтобы он слышал этот разговор, но возражать не решился: нехотя сполз с лавки и шаркающей походкой направился к двери, надеясь урвать хоть еще кусочек столь занимательного разговора.

— Иди-иди, — поторопил его мужчина, дождался, пока хлопнет дверь, и повернулся к замершему клирику, смеривающему его настороженным взглядом. — А вам не приходило в голову, что магистры вас просто надурили, пытаясь заставить сделать то, чего не следовало бы?

— Нет! — почти выкрикнул парень. — Всем посвященным Семеро явились в видении!

— Кроме послушников? — поинтересовался кузнец, раздувая меха. — Может, это кто-то навел чары?

— Ни один из смертных не может так сделать, — убежденно заявил Торгес. — В сознание одного-то человека очень сложно проникнуть, что уж говорить о сотнях искушенных и устойчивых перед соблазном святых братьев?

— Ни один из смертных, — с удовольствием протянул Альв, ухватившись за несостыковку, и парень запнулся. — А если это сделал кто-то из…

— Фейри? — быстро переспросил клирик и побледнел. — И мы сами, поддавшись Темному, привели в свой мир Тварей…

Альву показалось, что святого брата сейчас хватит удар — настолько ошеломленным он выглядел. Видимо, о таком варианте развития событий никто из Ордена не предположил, хотя и стоило бы, а может, просто именно так рассудить было легче всего, и все равно святые братья выходили ведомыми во всей этой скверной истории. Получается, таким образом фейри избавлялись и от своих противников, подставляя их перед королем, и сокращали численность ненавистных смертных, в последнее время начинающих становиться серьезной угрозой. И все это всего лишь одним действием.

— Что было, то было, — буркнул кузнец. — Сделанного не воротишь, и нам придется изрядно попотеть, прежде чем избавиться от этой напасти. Думать о причинах будем потом. Работай давай.

Гул прокатился по земле, горн выплюнул целый сноп искр, и дрожь ввинтилась в тело, ударила набатом в виски, заставила согнуться от нестерпимой боли — казалось, голову сжимают в тисках, дробят кости, тянут душу из груди.

Альв тяжело застонал и осел на землю, выронил молот, который с тяжелым грохотом выпал из рук. Мира больше не существовало: вся реальность сузилась только лишь до грызущей и скручивающей внутренности боли, ядом разъедающей волю, сознание и способность мыслить.

Яркая вспышка на самой границе зрения вытолкнула тьму из скорчившегося на полу человека. Кузнец с трудом открыл глаза и, покачиваясь, поднялся на ноги: клирик стоял, сложив руки в чудном жесте, и вокруг него бушевал обжигающе яркий белый огонь, плясал на волосах и отражался в широко раскрытых глазах. Заметив, что Альв поднялся, он опустил руки, и диковинное пламя сразу угасло, оставив после себя лишь наэлектризованный, словно перед грозой, воздух.

— Что, Темный побери, произошло? — прохрипел мужчина и сам подивился своему голосу.

— Не упоминай отродье тьмы, — привычно рявкнул святой брат. — Боюсь, произошло то, что мы все так хотели оттянуть.

— Твари? — недоверчиво протянул Альв, помимо воли вздрагивая.

Высокий вопль, пронзительный, вибрирующий, пробирающий до дрожи в ногах, вновь пронесся над городом, молотом рухнул на тех, кто успел избежать первой атаки, и люди, словно куклы, валились на мостовые, не в силах пошевелиться.

Кузнец подхватил двуручный меч со стойки для оружия — лезвие сверкнуло в отсветах пламени серебряным напылением, — и выметнулся прочь из кузни. Клирик, шепча под нос молитвы, выскочил следом.

Прямо за дверью они наткнулись на мальчишку, одного из учеников охотников, который делал древки для стрел: худощавое тело валялось на подтаявшем снегу, изломанное, безжизненное. Мертвые глаза слепо смотрели в равнодушное небо, изо рта, ушей и носа протянулись тонкие струйки крови. Кузнец едва не попятился назад, но совладал с собственным ужасом и почувствовал, как ярость закипает в груди, выплескивается могутной силой наружу.

Твари напали сверху. Вытянутые, тонкие тела были покрыты роговыми пластинами, а между ними серебрилась чешуя, как у рыб; узкие глаза светились бледно-желтым и улавливали любое движение. Иные раскрыли тяжелые кожистые крылья, перепончатые, как у летучих мышей, со стальными наконечниками-когтями на концах. Падали камнями сверху, впивались в беззащитных жертв, разрывали одним движением и вновь взмывали вверх. И в уши ввинчивался непрерывный вой, лишающий сил, мешающий сориентироваться и найти пути к спасению.

В нескольких футах от них промелькнула быстрая тень, вскинула небольшой, мощный лук: сверкнуло, вспыхнуло — и одна из Тварей захлебнулась воплем и рухнула вниз, проломив крышу дома, загрохотала, катясь по всходу — внутри завизжала женщина. Охотник взвился в прыжке, зацепляясь за ставни, извернулся кошкой и спустя несколько мгновений стоял на водосточной трубе. Качнулся, удерживая равновесие — и снова щелкнула тетива, и вновь существо, клоком тьмы расчерчивающее небо, сорвалось, глухо ударилось о землю, подмяв под себя вывернутые из суставов крылья, и затихло.

Альв почувствовал себя беспомощным — настолько быстро двигались охотники, спешащие к месту происшествия. Пели луки, срывались вверх стрелы, те самые, которые они делали уже два дня без перерыва, щелкали спусковые механизмы арбалетов — и зачарованные наконечники находили свои цели, вспыхивали рунами и прожигали Тварей насквозь, заставляя падать с неба, где еще живых споро добивали.

Одна из Тварей метнулась в сторону, пропуская серебряную смерть мимо, туманной полосой расстелилась у самой земли и ринулась, раззявливая пасть, прямо на кузнеца. Он хладнокровно подпустил ее на расстояние удара — двуручный меч вспыхнул рунами, рассек плоть, как масло, а потом полыхнул длинным лучом света, выжигая еще нескольких Иных, оказавшихся поблизости. Альв оскалился — этот клинок зачаровывал Хес, и добрая сталь, помнящая прикосновения охотника, не подвела, а кузнец в кои-то веки подумал, что магия приносят сейчас куда больше пользы, чем вреда.

Клирик повел руками, зажмурился, шепча губами одному ему известные слова — чары развернулись в копье, прянувшее к Тварям, пронзили взвывшее от боли существо, раскрутились, рассыпая в воздухе искры, и полыхнули расходящейся дугой, кромсая Иных, развеивая в пепел.

— Эй, святоша, давай еще разок! — крикнул кто-то из охотников.

Торгес поджал губы, но спорить было некогда, и повторил только что примененное заклинание. Пока расходящаяся дуга выжигала не успевших избежать смертоносного луча Тварей, охотники выбивали оставшихся, мечущихся и ослепленных.

— Как-то слабовато, — фыркнул невысокий темноволосый мужчина, опустил лук и смахнул пот со лба. — Не иначе как…

Договорить он не успел. В паре кварталов от них грянул взрыв — подлетел на воздух склад алхимических ингредиентов, и огонь прыгнувшим из засады хищником вгрызся в дома. Зарево в считанные мгновения вызолотило южную часть города, и в красноватых отблесках пожарища замелькали быстрые тени.

— Темный их сожри! — ругнулся тот же охотник и развернулся. — Отвлекли нас крылатками, а сами по водостоку прошли! Эрни, Скай — задержите их! Они сейчас там всех сожрут! Квентин и Джой — в Гильдию, вытаскивайте всех, даже учеников!

Связки споро разделились, и силуэты охотников осветились кровавыми отблесками бешено пляшущего пламени. Альв переглянулся с Торгесом, отметив, что клирик стал белее полотна — только голубые глаза сверкали на мертвенно-бледном лице, — и бросился вперед, туда, где хрипло рычали Твари, чавкали, смыкаясь на плоти, громадные челюсти, звучали предсмертные стоны людей, которые ничего не могли противопоставить существам с Изнанки Миров.

Иные прорвались в тот квартал, где расселили беженцев с соседних деревень, и сейчас там находились лишь те, кто не мог держать оружие в руках — дети, женщины и старики. И когда появились чуждые существа, мостовая окрасилась кровью. Альва едва не вывернуло от вида распотрошенных тел, истерзанных и брошенных. Рядом споткнулся о мертвеца Торгес, опустил глаза вниз, на мгновение застыл — и его согнуло в спазмах.

Из-за угла выметнулось гибкое тело. Иной, размером со взрослую лошадь, с хищной тупоносой мордой, похожий на горного льва, ударом лапы разорвал даже не успевшую вскрикнуть женщину и развернулся к застывшему кузнецу. Альв отшатнулся в сторону, пропуская мелькнувшую разжавшуюся пружину, и наотмашь хлестнул вслед. Длинное широкое лезвие прочертило дымную полосу по боку Твари, заставило ее взреветь и ударить шипастым хвостом. Мужчина не успевал ни избежать опасности, ни парировать атаку, но рядом звоном столкнувшихся клинков вспыхнули чары, и Иной рассыпался пеплом. Торгес опустил чуть светящиеся руки и внезапно рухнул навзничь, закатывая глаза.

— Эй, — кинулся к нему Альв, — ты чего?

Клирик не двигался, и дыхание с хрипом рвалось из груди. Кузнец испуганно зашарил по парню руками, попытался найти рану, которая заставила его рухнуть в небытие, но не было ни крови, ни разорванной одежды.

Крепкая изящная рука легла на плечо кузнеца и уверенно отстранила.

Над потерявшим сознание святым братом склонилась молодая темноволосая девушка. Миловидная, хрупкая, но в мужской одежде, плотной куртке с серебряными шипами на локтях, по вороту и манжетам, объемной сумкой на плече и небольшим бронебойным арбалетом в необычном чехле за спиной и спокойными серыми глазами, в которых Альв не заметил ни следа страха.

— Истощение, — тонкие пальцы на мгновение коснулись висков бессознательного парня. — Наколдовался.

Не успел кузнец даже слова сказать, как сверху рухнула чернильная тень. Гулко хлопнули огромные крылья, когти, способные расколоть даже прочный щит, только задели его по спине, распоров кожаную куртку и оставив длинные глубокие царапины на спине; но ослепительно полыхнуло, искры свились в светящуюся руну — и Тварь с воплем покатилась по земле, истаивая дымом.

— Разбрасывается этот дурень знаками своими, как богач мелкими монетами, — проворчала высокая женщина с опаленными волосами, вынырнувшая из проулка и тащившая на себе обвисшего на плече кого-то из охотников. Одета она была почти так же, как и девушка, только возле левого бедра висел в невзрачных ножнах легкий клинок. — Деа, девочка моя, настойку акаценты мне дай, а то я своей сумкой одну из Тварей накормила. Ох и воплей было. А этот, — она скинула с плеча слабо застонавшего охотника, — помогать мне вздумал, глупый. Вот его и приложило, надо кровь остановить.

Девушка, в момент нападения Иного хладнокровно откатившаяся в сторону, вскидывая мгновенно выхваченный арбалет, кивнула и закопошилась в лекарской, как уже понял Альв, сумке. Кузнец попытался подняться, но мышцы словно свело судорогой, и он против воли сдавленно охнул — спину немилосердно жгло, и странный холод распространялся от спины, вверх по позвоночнику, крался по рукам, разливался по шее, мешая дышать.

— Не двигайтесь, эта Тварь была ядовитой. Если бы не знак, вы были бы уже мертвы, — тихо проговорила девушка и сразу же оказалась рядом с Альвом. — Он и вас защитил?

— Кто он-то? — хрипло выплюнул пересохшими губами кузнец и едва сдержался, чтоб не взвыть в голос, когда Деа сняла с него куртку. К спине будто приложили раскаленные пруты.

Она улыбнулась и уверенными движениями откупорила один из пузырьков, извлеченных из недр сумки. Как только целительное зелье коснулась располосованной спины, Альв почувствовал, как боль уходит, гаснет под ледяными умелыми касаниями знахарки.

— Хес, — буркнула женщина, возившаяся с охотником. Мужчина, на груди которого были видны следы то ли от зубов, то ли от когтей, еще минуту назад истекающий кровью и почти мертвый, сейчас уже открыл глаза и порывался встать, безуспешно шарил руками по земле в поисках сломанного Тварью клинка, но знахарка жестко пресекала всякие попытки мужчины подняться. — Рунную защиту на вас наложил. От одного-двух ударов этих чудовищ защитит. А дальше, как он, видимо, полагал, своим умом сообразите, что делать. Но теперь из вас вояка, как из меня знатная леди, так что давайте-ка, помогите нам с Деа с ранеными разобраться. Охотники и без нашей помощи этих тварей выбьют, чай не в первый раз уже.

Альв повел плечами и разогнул ноги, поднимаясь и костеря на чем свет стоит Хеса, хотя, надо признать, был ему весьма благодарен. Спина будто онемела, но это не мешало ему двигаться, да и боли не было, и он закинул на плечо так и не пришедшего в себя клирика и последовал за женщинами, поднимающими на ноги шатающегося охотника.

* * *


— Я прошу… Нет, я требую, чтобы ты сейчас же обрисовал мне маршрут! — пропыхтел Исэйас и потянул одеяло, которым Хес укрылся с головой, на себя.

Проще было сдвинуть с места гору. Ткань натянулась и предупреждающе затрещала: парнишка чуть ослабил нажим, но от своей цели не отказался.

С другой стороны костра бдительно похрапывал Ролло, дивящийся происходящему: Хес уже вот с полчаса как терпел приставания послушника. Молча, иногда закатывая глаза или малодушно пытаясь скрыться под защитой походного одеяла.

— Как ты меня достал, — буркнул охотник, понимая, что вот так просто отделаться от назойливого, как стая лесных комаров, мальчишки ему не удастся, и сел на лежанке.

Исэйас, в это время тянувший несчастное одеяло на себя, не успел среагировать на исчезновение места приложения силы, с воплем повалился назад и чудом избежал воспламенения растрепанных волос, хотя паленым в воздухе все же запахло. Мальчишка опасливо потрогал макушку, с замиранием сердца ожидая ощутить лишь гладкую лысину, обнаружил, что рыжие патлы на месте, и облегченно выдохнул.

— Чего тебе надо? — недружелюбно уставился на него серыми глазищами охотник.

Исэйас стушевался и исподлобья глянул на мужчину. Юный книгочей изучил много карт, как старинных, так и современных, но никогда не путешествовал, поэтому ориентироваться на местности не умел совершенно. В отличие от Ролло, который благодаря опыту и чутью баггейна представлял, где они находятся.

— Я хочу знать, куда мы движемся, — упрямо наклонил голову рыжий паренек и сверкнул глазами.

Хес едва сдержал улыбку — настолько забавно выглядел возмущенный Исэйас. Охотник вообще стал все чаще замечать: все то, что прежде его раздражало в назойливом и неугомонном послушнике, сейчас перестало на него действовать, как красная тряпка на оборотня.

— Мы двигаемся от Альфонзула на юг, — терпеливо пояснил он мальчишке. — Вдоль Границы, до земель Благих.

— И какова наша конечная цель? — скептически осведомился Исэйас — объяснения Хеса ничуть не прояснили ситуации.

— Земли Благих, — нехотя сказал Хес и потянулся за тонкой прямой веткой, поворошил ярко вспыхнувшие угли и протянул руки ко вновь ожившему костру. — Там перейдем границу, пройдем вдоль Большого Разлома до Аббатства… И там попытаемся проникнуть на земли Неблагих фейри.

Исэйас несколько мгновений молчал, а потом демонстративно поковырял пальцем в ухе, всем своим видом выказывая если не сомнение в собственной возможности верно слышать и мыслить, то в адекватности Хеса уж точно.

— Я, конечно, знал, что это путь в один конец, но это не значит, что надо обязательно дразнить смерть! — возмутился Исэйас, когда понял, что охотник не шутит.

Ролло только тихонько хмыкнул.

— Исэйас, — голос Хеса так и сочился ехидством, — ты же вообще не представляешь, зачем мы туда направляемся, с какой целью и что из этого выйдет. Чего ты раньше времени вопишь «Волки!»?

Раньше бы послушник стушевался, признал правоту охотника и прекратил бы расспросы, но проведя столь длительное время в компании Хеса и Ролло, Исэйас научился не только держать в руках меч.

— Ну так просвети меня, — фыркнул он, ничуть не смутившись.

Черноволосый мужчина посмотрел на сосредоточенное лицо мальчишки и неожиданно расхохотался.

— Что ты знаешь о Богах этого мира? — спросил он, отсмеявшись.

Исэйас поперхнулся заготовленной гадостью и недоверчиво уставился на невозмутимого охотника. Спрашивать такое у послушника, пусть даже уже и отвернувшегося от прежних убеждений — нарываться на долгую и проникновенную проповедь, а то и бесконечный рассказ о Сотворении мира и изгнании Темного в Бездну.

Послушник растерялся настолько, что сразу не смог даже и слов подобрать. Завозился, запыхтел рассерженно и покосился на тщетно пытающегося скрыть улыбку Хеса, перевел взгляд на Ролло и неожиданно понял, что оборотень тоже понятия не имеет, о чем говорит охотник. Это придало мальчишке уверенности: он подбоченился, собираясь выдать все, что в свое время их заставляли выучить назубок, но не успел сказать ни слова.

— Все, что рассказывали вам ваши наставники — пустой треп и вранье, — припечатал Хес, и послушник расстроенно сгорбился и начал что-то чертить на земле пальцем.

— Семеро, те, кого вы называете своими Богами, ими не являются, — мальчишка услышал, как недоверчиво охнул Ролло, и вскинул изумленные глаза на Хеса. — И не смотрите на меня так, словно я богохульствую — против фактов не попрешь. Они столь же смертны, как и все люди, но обладают силой, обычному человеку неподвластной. Семеро — хранители этого мира, и поддерживают они не равновесие света и тьмы, — он посмотрел на открывшего было рот Исэйаса, — а границу между нашей реальностью и пустотой, что царит за ее пределами. Но один из наблюдателей — так их называют, — слишком много на себя взял, пытаясь перекроить этот мир согласно своим желаниям. Большая сила всегда подразумевает большую ответственность, но в этот раз вновь избранные уже многие сотни лет назад Семеро не справились, поддались иллюзорному могуществу и ощущению полноты власти над миром.

— Иллюзорному, как же, — буркнул Ролло. — Ты погляди, что натворили.

— Именно так, — косо глянул на него Хес. — Их самоуверенность привела к тому, что сейчас здесь гибнет все, что было некогда создано.

— А кто становится наблюдателем? — жадно подался вперед Исэйас.

— Только люди, — скривился охотник. — По каким иным достоинствам — мне неизвестно, но обязательным условием является принадлежность нового хранителя к человеческому роду. По мне, так это заранее обрекает наблюдателя на провал.

— Это еще почему? — обиделся уязвленный до глубины души послушник.

— Потому что ваш разум всегда мечется в сомнениях, — к изумлению Исэйаса, он услышал в голосе Хеса затаенную грусть. — Да и подвержены вы жажде власти куда больше, чем те же фейри.

Исэйас вздохнул, вспомнив, как неожиданно и просто волшебный народ уступил ранее принадлежавшие им территории людям — отступил назад, предпочитая не вмешиваться в людские дела. Хоть и могли просто пронестись по землям и выжечь любую жизнь, отличную от них, и вряд ли даже наблюдатели, о которых рассказал Хес, смогли бы хоть что-то противопоставить столь грозной силе.

— Все, что ты только что рассказал, совершенно не объясняет, почему нам нужно пересекать Границу, — подал голос Ролло.

Баггейн сидел и мрачно сверлил друга взглядом — янтарные глаза были полны какой-то скрытой злости, беспокойства и неуверенности в самом себе. Исэйас растерянно посмотрел на Хеса.

Охотник мгновение помедлили, рассматривая Ролло, и послушнику показалось, что воздух между этими двумя ощутимо загустел: Хес был не только недоволен вопросом оборотня, но и явно злился.

Но напряжение минуло и сгинуло. Мужчина повернулся к мальчишке, серые глаза заметно потеплели — Исэйас почувствовал себя куда более уверенно, — и вновь возле одинокого костра, разгоняющего мрак, зазвучал низкий голос.

— Они переступили Границу, Владыка! — фейри влетел в зал и склонился в небрежном поклоне.




У них не принято пресмыкаться перед тем, кто сильнее и облечен властью; они восхищаются и, в отличие от людей, испытывают искреннюю любовь ко Владыке.




Князь Неблагого Двора был высок и гибок, а медные глаза могли быть мягче верескового меда и жестче янтарных алмазов. Тонкими пальцами он рассеянно перебирал лунный свет, серебрящийся вокруг сплетенного из ветвей трона.




Черноволосый фейри соскочил с подлокотника, на котором прежде удобно расположился, напоминая сытого и согретого лаской кота. И полные спокойствия серебряные глаза вспыхнули азартом, превращая его в стремительного хищника, настороженного и готового к охоте.




— Все-таки рискнули! — восхищенно прошептал он, склоняясь к ухмыльнувшемуся Владыке, и словно не замечал удивленного, но в то же время смущенного взгляда посланца. — А значит, нам не стоит заставлять гостей ждать!




Князь усмехнулся. Потянулся, как дикий зверь — сильный, уверенный в себе, — поймал в кулак прядь эбеновых волос своего фаворита и заставил его нагнуться к самому лицу.




— Делай, что пожелаешь, Вечерняя Звезда, я не буду тебя удерживать, — от певучего голоса и звучащей в нем мощи фейри, принесший новости с Границы, едва не попятился, но черногривый лукавый мужчина, застывший возле трона, лишь улыбнулся, показывая кончики клыков. — Но помни об истинной природе одного из них. Такой может натворить много бед. Постарайся не подпустить их к Обители. А если не удастся — запри эту напасть там навсегда.




Вечерняя Звезда кивнул, и Владыка Неблагого Двора разжал пальцы. Фейри пиццей прянул прочь — из полупрозрачных стен крепче самого толстого камня, туда, где уже сгустился воздух, и предвестники смерти слетелись, словно воронье.




Темные фейри всегда готовы к бою. Они и есть воплощение смертельной схватки, пылающей рубиновым огнем. И когда пролетел клич Вечерней Звезды, призывающий лучших из них обнажить мечи, не было того, кто услышал, но не откликнулся.

* * *


Брат Аенеас был просто в ярости. Рвал и метал, пытался призвать своего короля к благоразумию, но измученные войной и потерями люди не желали слушать его, так же как и следовать за наместником Семерых — лишь немногие знали о том, что их боги ложны. И теперь победа над врагом оборачивалась страшным поражением: проклятые фейри отгородились от людей Границей, не желая продолжать войну, а эти слабые духом и разумом командующие во главе с Его Величеством решили, что отвоеванных территорий достаточно. А волшебные твари спрятались от взора Творца там, где их достать теперь практически невозможно — мощные чары охраняли земли фейри.

Но он-то знал, что эта зараза, не будучи вырванной с корнем, однажды вновь пробудится — и вновь заалеют реки от пролитой крови, вновь будут сыпать небеса пеплом от кострищ сожженных городов и деревень — и это заставляло Наблюдателя идти вперед, невзирая на потери, на боль и невзгоды. Он желал очистить этот мир. Да и что греха таить: в душе у него зрела злоба, слепая в своем безрассудстве — клирик никак не мог понять, за что этим тварям была дана такая сила, во много раз превосходящая мощь, подвластную людям; по какому праву фейри обладали столь невероятной в своей красоте внешней оболочкой — ведь он видел, что скрывается за этими масками.

А еще брат Аенеас знал: там, в самом сердце теперь недоступных земель, отныне принадлежащих фейри, таилась сила, равной которой не было в этом мире — древнее, как сама эта земля, Аббатство. Там он сможет полностью использовать то, что ему и еще нескольким братьям дано Творцом, и стереть из этой реальности волшебный народец — ему не место в этом мире.

— Мы готовы, брат, — тихо сообщил один из клириков, заглянув в походный шатер.

Аенеас кивнул, бросил последний взгляд на брошенную прямо на землю карту, на которой красной точкой был отмечен их конечный пункт назначения, и последовал за клириком к тем, кто внял его мольбам.

Их было немного, чуть больше двух сотен, но каждый из них был отмечен самим мирозданием. Молчаливые братья стояли возле Границы: собранные, настороженные, с осунувшимися от бессонных ночей лицами. Но каждого из них он был готов предпочесть тысяче тех, кто оказался глух к доводам разума, к истине, на которую пытался открыть глаза им Аенеас.

Он коснулся рукой прозрачной преграды — стена воздуха перед ним легко дрогнула, и по ней прокатилось марево, словно рябь по глади воды в ветреный день, и затерялось где-то в высоте. Они пробовали выяснить, где заканчивается действие чар, но так и не смогли — Граница надежно хранила своих создателей, зеркально отражая лишь то, что было до нее: почти бесконечное травяное поле с темнеющей на горизонте полоской хвойного леса.

Аенеас вдохнул пряный воздух, пропитанный летними запахами, и на мгновение прикрыл глаза, пропуская через себя едва ощутимые, звенящие нити силы этого Мира. Стена перед ним недовольно замерцала, словно рассерженный зверь, и оттолкнула лежащую на поверхности руку. Брат улыбнулся — чары Границы ощутили угрозу с его стороны, и сейчас было самое врем действовать, пока они не подстроились под нового врага, не изменились настолько, что даже семеро наблюдателей со всей данной им мощью не смогут проникнуть на другую сторону.

Аенеасу не было нужды произносить пламенные речи, стараться разжечь огонь в сердцах всех, кто последовал за ним. Они и так пылали ярче, чем все, кого он встречал раньше, и они были полны решимости раз и навсегда окончить эту войну.

Любой ценой.

Сила бурлила в нем полноводной рекой и рвалась, сметая все выставленные блоки. Бурный поток, способный изменить судьбу этого Мира, и сейчас его нужно было направить в нужное русло, осторожно, но настойчиво подчиняя себе струящуюся по пальцам мощь. Своенравную, будто имеющую собственный разум, но, тем не менее, послушную более сильной воле.

Шестеро братьев встали по бокам, образовывая гексаграмму, и Аенеас ступил в самый ее центр. Ощутил, как нагревается вокруг воздух от непрерывного тока силы, и сложил руки на груди, позволяя создать фокусную точку. Потоки вихрились вокруг, свивались в тугие, почти видимые другим спирали, становились податливой глиной в опытных руках умелого мастера. Клирик закрыл глаза, полагаясь только на свои чувства — при работе с Изначальной силой человеческая природа только мешала ему, будучи совершенно ненадежной. Глаза и уши могли обманывать его, но сердце — никогда.

По Границе, против которой была направлена сосредоточенная в руках семи наблюдателей мощь, пошли круги, и она замерцала, пытаясь противостоять чудовищному натиску. Но спустя несколько мгновений ослепительно вспыхнула, покрываясь трещинами, и погасла, оставив в воздухе слабый запах отгремевшей грозы.

Брат Аенеас подошел к прежде непреодолимому препятствию, протянул руку — и ладонь, ощутив некоторое сопротивление, прошла насквозь, и молча наблюдающие за разворачивающимся действием братья одобрительно закивали. Первое препятствие на пути к достижению поставленной цели было пройдено — малый отряд святых братьев вступил на территории Неблагих фейри.

Аенеас ожидал увидеть что-то необычное за зеркальной стеной, но тут его постигло разочарование: окружающие его виды ничуть не отличались от тех, что были по другую сторону Границы. Он едва сдержал расстроенный вздох, но тут же взял себя в руки — через завесу ворожбы начали проходить братья в полной боевой готовности.

Но на этой стороне их никто не ждал: не было оскалившихся, готовых к бою фейри, смертельных вязей заклятий и обнаженных мечей. Их словно бы и не заметили, демонстрируя явное пренебрежение к такой мелочи, как переход Границы людьми. Однако Аенеас ощущал себя совсем иначе — здесь все было предназначено не для них. Воздух шершаво ввинчивался в горло, и становилось трудно дышать; высокая трава цеплялась за одежду, не пуская дальше; даже прежде безоблачное небо мгновенно затянула сероватая дымка, больше похожая на туман, но тяжелая, будто свинец. До Аббатства, находящегося на западе, было два-три дня пути, и за это время Аенеас понял, насколько обманчивым было спокойствие враждебных территорий. Сама земля противостояла им: из двух сотен братьев до Обители дошли лишь восемьдесят человек. Не было ни одного боевого столкновения, они даже не видели фейри, но гибли — один за другим.

Изящные, невесомые цветы-колокольчики, от сладкого запаха которых сходили с ума; ядовитые, едва заметные шипы на высокой изумрудной траве, от жалящих укусов которых царапины чернели, словно обожженные огнем, и человек гнил заживо, быстро, в несколько часов превращаясь в отвратительный остов; тонкие плети с синими, как небо, соцветиями, по ночам обвивающие спящих, ввинчивающиеся в глаза, душащие подобно гарротам — и насмешливая безмятежность и тишина, царящие вокруг.

Но они упорно продвигались вперед, оставляя за спиной могилы, отмеченные большими камнями-надгробиями с высеченными на них надписями. Не останавливались, словно и не замечали потерь, не скорбели по погибшим, как будто ценность человеческой жизни в одно мгновение просто перестала быть для них чем-то значимым. И враждебный мир притих, пораженный настойчивостью и жестокостью к таким же, как и они, тех, кто пришел сюда без приглашения.

Брат Аенеас не замечал своих врагов, хоть и видел куда больше, чем остальные, но где-то глубоко внутри зрела тревога — он чуял, как затягивается удавка на шее; чуял незримое присутствие духов этой земли и мало-помалу начинал понимать: они никогда не были одни. За ними всегда следили, направляли, и только когда перед изрядно поредевшим отрядом, измученным, уставшим и в какой-то мере уже отчаявшимся выросли древние стены Аббатства, Аенеас понял — фейри хотели, чтобы они добрались до этого места.

Каменная кладка из потемневших от времени, искусно пригнанных друг к другу глыб — стены нависли над святыми братьями, словно тень невиданного зверя: молчаливая громада Обители мрачно ждала, полная затаенного гнева. Это брат Аенеас почувствовал сразу, как только ступил на опущенный подъемный мост. Массивные доски были влажными от недавно прошедшего дождя, но несмотря на то, что Аббатство появилось многие сотни лет назад, все еще не утратили железной крепости.

Над этим местом время было не властно.

Под ногами щерился клыками отточенных кольев глубокий ров, заполненный водой — необычной, темно-синей и густой, как патока. Один из братьев неосторожно позволил любопытству взять над собой верх и опустил ладонь, зачерпывая воду в горсть. Замер на мгновение, а потом древнюю тишину, царящую здесь, прорезал отчаянный крик, полный боли — жидкость кипела, дымилась и разъедала податливую плоть своей жертвы, оставляла на загрубевшей коже черные, быстро разрастающиеся язвы. Очень скоро сквозь бурлящую на руках бьющегося в конвульсиях брата муть проступили белые, освобожденные от плоти кости, и мужчина, глаза которого закатились от невыносимой муки, не удержался на подламывающихся ногах и без всплеска погрузился в воду. Коварная жидкость сыто колыхнулась и затихла, вновь принимая зеркальную неподвижность. Стены каменной громады с наслаждением поймали эхо криков погибшего клирика и замерли в предвкушении.

Никто из братьев не проронил ни слова, наблюдая за гибелью товарища. Когда все было кончено, они в полном молчании вновь продолжили путь — их цель была совсем близка.

— Вы даже не попытались ему помочь, — певучий голос прорезал тишину подобно грому: братья вздрогнули, как один, и заозирались, пытаясь найти источник звука.

Аенеас увидел его сразу же и едва не отшатнулся. За время беспрерывных сражений он научился преодолевать чары фейри, но все ж не всегда мог смирить бренную плоть, свое тело, что переставало слушаться, когда ему доводилось видеть Высших фейри.

Но тот, что сейчас стоял в проеме распахнутых высоких ворот с тяжелой подъемной решеткой, небрежно прислонившись к древним камням, был слишком совершенным даже для нечистой красоты проклятого народа, и Аенеас отступил назад.

Фейри текучим движением скользнул вперед и прищурился, рассматривая его серебряными глазами. Святой брат никогда не видел подобного цвета ни у людей, ни у фейри, и что-то темное поднялось в груди, мешая дышать.

— Что ты надеешься найти здесь, Святой Аенеас? — голос стоящего напротив врага был полон насмешки. — Что такого важно, перед чем меркнет ценность жизней твоих товарищей?

Клирик едва смог подавить дрожь, прокатившуюся по глупому телу, когда его имя произнесли на языке фейри — тягуче, сладостно, словно изысканное лакомство. А черногривая тварь знала все, что происходило в душе у святого брата, и лишь улыбалась, склонив голову к плечу. Гнев полыхнул глубоко внутри и огнем выжег чары фейри.

Аенеас уверенно и спокойно посмотрел в расплавленное серебро глаз врага.

— То, что неподвластно таким, как ты, — хрипло ответил он, и братья за его спиной очнулись от наваждения.

Теперь они видели перед собой врага; пусть невыразимо прекрасного, совершенного, но это больше не смогло бы остановить их удара — яростное пламя гнева в душе лишь сделало бы этот удар более жестоким и страшным: желание того, чтобы это существо испытало самые жуткие муки, захлестнуло их с головой, и пятеро из них сорвались с места, свивая силу в разрушительные молитвы-заклятия.

Стоящий перед ними фейри даже не пошевелился. Обманчиво беззащитный, хрупкий, как фарфоровая статуэтка: казалось, коснись его неосторожно, не бережно — и разлетится сверкающими осколками.

Черные щупальца копьями выстрелили вверх, хлестнули по густому воздуху, и сразу несколько клириков, не успевших даже вскрикнуть, канули в кипящую воду рва, в которой клубились плотные плети-щупы невиданного существа — угольно-черного, покрытого гибким панцирем. Мгновение — и все затихло. Страж Обители вновь затаился в глубине ядовитого рва.

— Заключенная в этом месте сила никому не принесет блага, — тихо прозвенел голос недвижного фейри, и его голос звучал мягко, словно разговаривал он с несмышленышем.

Черногривый парень усмехнулся и в одно мгновение оказался на расстоянии вытянутой руки от клирика.

Быстрый и гибкий.

Смертельно опасный.

Но почему-то не спешащий нападать, словно этот разговор был для него действительно важен.

— Ты боишься, — тяжело обронил брат Аенеас, пристально глядя ему в глаза. — Ты не в силах овладеть этой мощью, и я вижу твой страх перед тем, что произойдет, если я все-таки достигну своей цели. Таким, как ты, не место в этом мире, и я смогу исправить это досадное недоразумение. Ты — и те, кто пришел вместе с тобой и сейчас прячется в тенях, — узрите, на что способен человеческий род, так вами презираемый!

Аенеас потянулся всем существом туда, где чуял такую соблазнительно родственную силу — к Обители, и та, сначала недоверчиво, как сторожевой пес, отпрянула, заворчала недовольно, а потом раскрылась перед ним, отдавая все заключенную в этом месте силу.

Как только фейри ощутил, как воздух прорезали нити скрытой, а теперь выпущенной на волю мощи, он мгновенно разорвал дистанцию, стремясь оказаться как можно дальше от своего врага, и брат Аенеас досадливо поморщился — сосредоточенного в его руках могущества хватило бы, чтоб прихлопнуть среброглазого единым движением, но тот оказался слишком быстр и проворен, легко ускользая из поля зрения.

Вокруг замелькала сталь, и в сражение вступили спутники-фейри, ранее скрывающиеся от людских глаз в глубоких тенях, и святые братья разрозненно огрызнулись заклятиями. Круговертью вспыхнули бои, и только брат Аенеас остался неподвижным: чуждая этому миру сила темной мутью вскипала под ногами, оплетала гибкими щупальцами закаменевшее от напряжения тело. И святой брат наслаждался могуществом, наконец-то оказавшимся в его руках, упивался силой, что пронизывала каждую клеточку его плоти — он чуял, что сейчас способен на все.

Он видел все, слышал и чувствовал: все его существо было настолько чутким ко всему, что происходило вокруг, что он сумел разобраться в коротком вскрике погибающего фейри, который в последний миг произнес имя того, кто привел их сюда — Хеспер, Вечерняя Звезда. И тем самым дал Аенеасу власть для того, чтобы не просто убить, а надеть ошейник на бешеного пса.

Имя — средоточие силы фейри. Узнаешь имя — поймешь его сущность, сможешь поймать птицу в клетку. Если, конечно, уверен в том, что прутья темницы достаточно крепки, а тюремщик — достаточно искусен для того, чтобы сломать гордое создание.

Черногривая бестия почуяла опасность и попыталась ускользнуть из искусно расставленной ловушки, но Аенеас предугадал это, и радужная сетка, видимая только ему, спеленала фейри словно паутина, ломая волю, подчиняя. И тогда, когда святой брат уже растянул губы в ухмылке, черпая силу из охотно отдающей мощь Обители и ощущая, как отчаянно бьется пойманная птаха в тенетах, Вечерняя Звезда яростно рванулся. Неистово, вкладывая в это движение скрытую в нем силу и непокорность.

Клирику однажды довелось увидеть хищных карсуров, привезенных из южных прерий Диких Островов. Поджарые гибкие тела, покрытые бархатной, угольно-черной короткой шерстью, бугрящиеся под шкурой стальные мышцы, янтарные глаза, зоркие, пронзительные и полные гнева и жестокости. И он видел, как пытались сначала приручить их, а после — сломать, но они предпочитали погибнуть, разорвав глотки своим мучителям, но не покориться.

Вечерняя Звезда в тот миг был похож на них. Путы с треском лопнули, словно гнилые веревки, и фейри, не задерживаясь, не дожидаясь нового удара, ответил. Силой на силу, безумием на безумие. И тогда Аенеас понял, почему следующие за Хеспером Неблагие боготворили его: потоком, звенящим, как бурная, кристально-чистая горная река, хлынула ворожба, созданная самим сердцем этого мира, вымывая дегтярные струи чуждой силы.

Обитель и те, кто скрывались там, у самой Изнанки, почуяли угрозу, ударили в ответ, используя сейчас казавшегося совсем крохотным Аенеаса, ставшего наконечником копья. Две силы схлестнулись, вспучили землю, и твердь под ногами застонала, взорвалась комьями, и уродливая трещина пробежала вперед, разрастаясь с каждым мгновением, жуткой язвой раскрываясь перед сражающимися людьми и фейри. Ядовитый туман взвился вверх, окутывая Обитель свинцовым облаком, расстелился кругом. И все те братья, что не успели под защиту древних стен, остались снаружи на мосту, в одно мгновение истаяли, рассыпались прахом.

Оставшиеся в живых фейри отступили назад, остановились у самой черты, теперь навечно отделяющей Аббатство от остального мира — мрачное в своем одиночестве и скрывающее теперь еще больше тайн.

— Ты получил, что хотел, — тихо произнес Вечерняя Звезда и скривился: левая рука висела плетью, почерневшая, словно обугленная. — Наслаждайся могуществом, которое отныне бесполезно для тебя.

* * *


— Я даже и не сомневался, — хохотнул Ролло, стоило только Хесу замолкнуть. — Если где катастрофа, так и думать не приходится — ты непременно приложил к этому руку. Недоразумение, откуда в тебе такая тяга к членовредительству и разрушениями?

Охотник метнул на оборотня испепеляющий взгляд, и Ролло на мгновение стало не до насмешек — правый рукав задымился и начал тлеть. Баггейн с возмущенным шипением поспешил прихлопнуть рукой начинающееся возгорание.

— Откуда это Аббатство вообще взялось? — подал голос Исэйас, только рассказ Хеса перерос в перепалку друзей.

Охотнику следовало бы идти не в Гильдию, а в менестрели — отбоя бы от восторженных слушателей бы не было.

— Любой мир создается из пустоты, — скосился на него Хес, все еще не убравший колючек, обиженный на замечание Ролло. — Но сколь бы совершенным ни было это творение, в нем всегда остается изъян — крохотная точка, пуповина, которая и связывает его с Междумирьем. И именно она и является самым слабым и уязвимым местом, потому что сквозь нее в любой мир сочится враждебная сила. И чем сильнее поток, чем больше тех, кто может ее использовать, тем слабее границы, и тем легче сквозь них проникнуть тем, кого мы зовем Иными, а вы — Тварями. То, с чем сейчас приходится бороться охотникам — лишь слабейшие из них, бестелесные существа, которые, при проходе сквозь оболочку мира, обретают плоть и кровь. А вот то, что мы видели тогда у архиепископа — вот эта сущность куда страшнее и опаснее. А уж если они получили доступ сюда, значит, дело совсем плохо: кто-то сознательно расширяет прореху, позволяя Иным проникнуть в наш мир.

— И этот кто-то должен находиться в Обители? — уточнил послушник.

— Он и не уходил оттуда с того самого дня, — парнишка с изумлением заметил, что пальцы охотника нервно дрогнули. — Семеро наблюдателей во главе с Аенеасом так и остались там, не в силах покинуть зачарованных стен: их строили фейри в стремлении защитить этот мир и вложили в древнее Аббатство всю доступную им силу. Но сейчас этот последний рубеж слабеет — с приходом безумного хранителя, одержимого желанием перекроить мир, враждебные сущности хлынули сюда, и ничто не может их сдержать. И Неблагие, и Благие фейри выставили кордоны, пока еще успешно отбивая нападение за нападением, но это ненадолго. Чем быстрее погибает этот мир, тем слабее становимся и мы.

— Значит, нам нужно пройти сквозь земли фейри, озлобленных на тебя и жаждущих разорвать в клочки, миновать защиту Обители, избежать знакомства с челюстями Иных и поговорить по душам с безумным фанатиком, наделенным огромной силой? — загибая пальцы, перечислил Исэйас и вопросительно глянул на Хеса.

Мужчина кисло кивнул, не найдя слов для того, чтобы возразить.

— А что, — хмыкнул Ролло и довольно потянулся, — скучно нам точно не будет!

* * *


Деа уже почти час возилась с его спиной, располосованной когтями Твари-крылатки, как назвали их охотники. Он не ощущал того, как она ловко орудовала кривой иглой, аккуратно стягивала края ран шелковыми нитями, но действие средства, которое остановило кровотечение и лишило его чувствительности, постепенно сходило на нет. И, к счастью, тогда, когда боль вгрызлась в измученное тело, девушка затянула последний узел на тугих повязках, сполоснула руки в емкости с теплой водой и устало опустилась на широкую скамью рядом с кузнецом.

Городская ратуша стала лечебницей. Сюда со всего города сводили и свозили пострадавших от первого нападения Тварей: полуслепых от боли, испуга и горя — почти каждый из этих людей сегодня ночью потерял кого-то. Альв уже успел насмотреться на оторванные конечности, жуткие багровые раны, истекающих кровью людей, стонущих и молящих о помощи. И совершенно не понимал, как обе знахарки — Деа и Антхеа, — оставались совершенно спокойными и невозмутимыми, успевали не только оказывать помощь, но и покрикивать на вольных и невольных помощников.

— К этому привыкаешь, — помниться, бросила, пробегая, Деа, когда он опустил на пол бледную, без единой кровинки на лице, женщину с рваной раной на животе. Несчастная металась в бреду и звала сына, которого Альв нашел совсем рядом, растерзанного в клочья. — Когда желание помочь им больше, чем необходимость выглядеть сочувствующим, начинаешь заниматься делами, а не просто стенать над чужой болью, тем самым только оттягивая внимание на себя.

— Это и есть настоящее сострадание, — кивнула Антхеа и вновь исчезла в соседнем помещении, гораздо меньшем, но почти полностью изолированном.

Там находились раненные охотники. Альв поражался тому, какая могучая воля к жизни таилась в этих людях: они, даже будучи смертельно раненными, продолжали цепляться за этот мир и только ради того, чтобы сражаться. И стоило только Антхеа немного привести тех, кого еще можно было спасти, в чувство, как они, не слушая знахарку, уходили туда, где сцепились с Тварями в схватке их связки, их товарищи. Уходили и, как правило, уже не возвращались.

В отличие от изуродованных тел горожан и беженцев из окрестных городков и деревень, на чей район и пришелся основной удар первой волны Тварей, которые свозили на центральную площадь, где уже несколько часов полыхал, не затухая, огромный погребальный костер, погибших охотников отправляли в Гильдию. Что происходило дальше, кузнец не знал. Да и, наверное, не хотел знать: нет разницы, ибо биение жизни в этих людях затухало навсегда.

На улице начинало светать, и Альву даже показалось, что стоит солнечному свету коснуться стен Альфонзула и крыш домов, как все ужасы прошедшей ночи сгинут прочь, исчезнут, как кошмары поутру. Но кто-то насмешливый в его разуме только презрительно хмыкнул на робкую, неподвластную сознанию надежду: туман опустился на оплакивающий потери город. Густой, белесый и пахнущий смертью, потому что Твари не исчезли с приходом дня. Прятались в серой дымке под самыми стенами города, мелькали почти незаметными тенями.

Альв поднял руку и поморщился от боли, стрельнувшей по всему телу. И только потом заметил, что Деа так и заснула — сидя, склонив голову на подставленные ладони. Кузнец тихонько коснулся ее плеча, девушка заполошно вскинулась, и ему пришлось ее успокаивать. Впрочем, молодая знахарка почти сразу повалилась на расстеленный на лавке плащ, завернулась в него и тут же провалилась в сон.

Брат Торгес, так хорошо показавший себя в сражении с Тварями, до сих пор так и не пришел в себя, но Антхеа уверяла, что опасности для жизни нет. Просто клирик для того, чтобы использовать столь эффективные против иных существ заклинания, брал силу из своей духовной оболочки, что и привело к полному истощению. Несмотря на особую неприязнь к Святому Ордену, Альв искренне переживал за молодого парня, не отступившего перед лицом опасности.

Кузнец, превозмогая боль, помог Антхеа, так и не ложившейся спать, перетащить одного из бессознательных охотников, а после вышел из ратуши в город. В одно мгновение ему показалось, что он ослеп — настолько густым был туман. Протяни руку, и ладони своей уже не увидишь. А с неба падал пепел от прогоревшего кострища на центральной площади и путался в волосах. И запах гари преследовал его, казалось, всюду, куда бы он ни пошел, въедался в одежду и будто даже в кожу. Альв осторожно переступал через обломки разлетевшихся от взрыва зданий и не узнавал вида давно знакомого города — он словно потерялся в пустоте, в густой безысходности.

Ворота выпрыгнули из тумана внезапно, и только тогда кузнец сообразил, как долго пробродил по затихшему, безлюдному Альфонзулу. Возле распахнутых створок все кипело: стражники метались из стороны в сторону без видимой цели, а несколько охотников во главе с магистром Десебелом, уже знакомом Альву, о чем-то переговаривались с необычным незнакомцем.

Даже в окружающей неестественной сырости его кожа была медной; широко посаженные темные, почти черные глаза под широкими бровями, почти сросшимися на переносице; мощное тело прирожденного воина. Одет он был в просторные штаны из мягкой ткани, удобные низкие сапоги с гибкой подошвой, делающей умелый шаг совершенно бесшумным, и рубаху с плотно обхватывающими предплечья рукавами на частой шнуровке. Поверх был надет кожаный жилет с нашитыми сверху стальными пластинками — удобная легкая броня для того, кто уверен в своем мастерстве и предпочитает нападать, используя скорость, а не защищаться. За плечом воина — а незнакомец, несомненно, был им, — тускло поблескивали навершия рукоятей, но даже Альв не смог понять по их необычной форме, какое оружие предпочитает только прибывший гость.

Совсем рядом с незнакомцем мелькнула черная тень, замерла, милостиво позволяя себя рассмотреть, и кузнец не сдержал удивленного, а после и восхищенного вздоха: карсур, огромный, по грудь взрослому, отнюдь не низкому мужчине; раскосые хищные глаза с любопытством и сдержанным спокойствием изучали суетящихся вокруг людей; а на угольной шерсти не было видно хлопьев пепла, словно серый снег не позволял себе портить бархатную шкуру.

Мужчина был представителем народа айену — в этом Альв уже не сомневался, как и в том, что за спиной у него висели в необычных, искусно подогнанных под воина чехлах, боевые серпы, умением управляться с которыми этот немногочисленный народ успел прославиться повсеместно. Возле самых ворот, неподалеку от ведущего переговоры с магистром Десебелом предводителя, Альв увидел еще десятка два меднокожих воинов, похожих друг на друга, разнящихся только разве что в росте. На какое-то мгновение кузнец даже почуял, что стало легче застывшей в привычном страхе душе: пусть и немного пришедших на помощь и пусть их мотивы совершенно неясны, но все они исключительные мастера, а такая грозная сила — уже ощутимая подмога попавшим в ловушку людям.

— Убери эту тварь отсюда! — донесся до слуха Альва раздраженный голос одного из стражников.

Диковинный спутник айену, прежде никогда не бывавший в больших городах, рыскал вокруг, не отходя, впрочем, далеко от своего хозяина, и ощутимо нервировал окружающих. Измученные и уставшие люди, напуганные и раздраженные, не могли сдержать недовольство от соседства с таким опасным хищником.

Воин повернулся к горе-стражнику и впился в него взглядом:

— Это не тварь. Это друг и товарищ, который имеет все то, что имею я.

Голос низко перекатился в тишине, воцарившейся после резкого выкрика стражника, и карсур утробно зарычал, словно подтверждая слова хозяина.

Альв выругался про себя и поспешил вперед: кому, как не ему, знать, как легко вспыхивают конфликты в условиях постоянной напряженности, и во что все это может вылиться. Хлопнул по плечу открывшего было рот часового и молча покачал головой. Тот, недовольно поджав губы, резко отвернулся и поспешил внутрь караульни.

— Альв! — обрадовался ему Десебел. — Рад, что ты жив! Нам твоя помощь пригодилась, мои парни очень довольны. А брат Торгес?

— В лазарете, — кузнец кивнул меднокожему и удостоился уверенного кивка в ответ. — Тяжело вчера ему пришлось.

Десебел задумчиво повертел на пальце массивное кольцо со знаком Гильдии и понимающе вздохнул. Альву даже не хотелось думать, скольких своих охотников сегодня они проводили в последний путь, он не хотел знать, насколько слабее город стал перед лицом Тварей с их гибелью.

— Почему вы здесь? — спросил кузнец предводителя айену, когда магистр знаком приказал следовать за ним. И, спохватившись, протянул руку, представляясь: — Альв.

Меднокожий что-то крикнул на гортанном языке своим воинам и нехотя последовал за главой Гильдии охотников.

— Хьярти, — коротко ответил он, отвечая на рукопожатие. — Нас погнала прочь Огненная Земля.

Альв нахмурился. Об этом материке ходило немало россказней и домыслов: кто-то говорил, что там обитают демоны, кто-то — что сам Темный; иные же рассказывают о красной от полыхающего день и ночь огня тверди, покрытой пеплом и алыми росчерками крови земли, сочащейся из каменных вен.

— Твари, — пояснил Хьярти, заметив недоверчивый взгляд кузнеца. — Пламенные жители красных островов больше не желают сидеть там, где им и место. Саламандры, драконы — все они наступают на близлежащие земли. А с ними вместе — совершенно иные существа, такие, с которыми даже мы, привыкшие к боям и войне, не в силах справиться.

— Почему Айохэйнс? — задал резонный вопрос магистр Десебел, внимательно прислушивающийся к разговору. — Почему не Сверре?

— Сверре больше нет, — коротко отозвался Хьярти.

* * *


— Ваше Величество! — запыхавшийся советник влетел в кабинет, едва не сшибив успевшего вовремя уклониться охранника. — Ваше Величество!

Король устало повернулся к нему: последние несколько минут он бездумно смотрел в окно, за тонким стеклом которого видел лишь запустение и страх, туманом укрывший Мерцуру. Люди боялись каждой тени, каждого шороха, и даже днем на мощеных улицах белокаменного города не было ни души. Промозглая серость только усиливала гнетущее чувство, и Грайден зябко поежился — даже его душу ядом разъедал страх перед тем, что грозит всему королевству в будущем.

Когда советник подскочил к нему и пригладил встрепанные волосы, он лишь смерил его взглядом, сам уже давно уставший от придворного этикета, и кивнул головой, разрешая говорить.

— Прибыли разведчики из Сверре, — голос пожилого графа дрогнул. — Там не осталось ничего. Все города стоят пустые, все население, что не успело перебраться к нам, полностью уничтожено — ни одной живой души.

— Твари? — чувствуя, как холодеют руки, произнес король.

— Да, — советник соединил дрожащие пальцы. — Пришли из Диких Земель, и им ничего не смогли противопоставить. Нашим людям едва удалось избежать той же участи и рассказать о том, что произошло.

Еще когда они только подходили к небольшому городку, примостившемуся у излучины реки, чуткие уши уловили странный, едва слышный зудящий гул, то нарастающий, то затихающий. И только когда им удалось миновать выломанные, разнесенные в щепки ворота, они поняли, что же это такое.




Мухи. Целые тучи мух: крупных, зеленоватых, темными дрожащими облаками мечущихся над растерзанными останками, давно уже переставшими напоминать людей. Смрад толкнулся в ноздри, спешно защищенные обрывками ткани, плащами и просто рукавами, и люди, едва сдерживая собственную природу, поспешно покинули царство отвратительной в свое безжалостности и бессмысленности смерти.




Сколько бы они ни пытались найти хоть одного выжившего в разоренных городах, деревнях и селениях, тех, кто мог бы рассказать о том, что здесь произошло, но так и не смогли — Сверре превратился в одну огромную братскую могилу, наполненный смрадом от брошенных трупов, которые некому было даже предать достойному погребению. Только очистительный огонь, дымом от которого затянуло теперь весь горизонт. Медленно прогоравшее кострище на месте некогда оживленных городов — и пепел плотным саваном скрывал под собой обугленные кости и черепа, в безмолвном, обвиняющем оскале уставившихся в небеса.




И никакого следа Тварей, кроме запустения и смерти. Ни одна из них не встретилась им на пути, не попыталась напасть — словно удовлетворившись результатом, насытившись, существа исчезли, ушли в поисках новых жизней, и им не было дела до того, что произойдет у них за спиной.




И только небо над головой, чаще теперь затянутое серым пеплом, стало иным. Почти черным, как обугленная зияющая рана, сочащаяся чуждой силой — безжалостной, зловещей и полной злобной, осознающей свою мощь воли.

Грайден снял с головы золотой венец, в повседневности заменяющий тяжелую корону, которую был обязан надевать на приемы и торжества. Тонкие, свитые из золотых полосок узоры, с вкраплениями драгоценных камней — венец был почти невесомым, но сейчас мужчине казалось, что раскаленный обруч сдавливает виски, и почти ощутимая боль от вспыхнувшей перед глазами безнадежности ввинтилась в сознание.

Помощи ждать неоткуда. Как бы он ни уверял себя, что он и не надеялся на поддержку погрязшего в кровопролитных междоусобицах Сверре, подобная ошеломляющая новость ошарашила его и на мгновение парализовала. Их королевство — единственное, что осталось от некогда великого человеческого рода. Но самым страшным были те краткие дни, за которые все и произошло. Казалось бы — всего лишь две седмицы назад все было в пределах нормы, Гильдия охотников работала, истребляя Тварей, а фейри и озверевшими духами занималось Святое Братство, но все рухнуло в одночасье.

Приверженцы Семерых низвергли их в пучину отчаяния, впустив в этот мир Тварей, которые теперь просто уничтожали все на своем пути. И что он мог противопоставить этой силе?

— Что с обороной? — мрачно спросил он, сжимая кулаки и стремительно выходя из кабинета.

— Мы стягиваем войска под стены Мерцуры, принимаем беженцев, готовимся к нападению, — деловито сообщил советник, вновь оказавшись на устойчивой и знакомой тропе обсуждений. — Нам уже стало известно, что часть Тварей направилась в сторону Альфонзула, часть — напрямую к нам.

— Что с приграничным городом? — король кивнул склонившемуся в поклоне начальнику охраны, который тут же приставил к нему двух телохранителей.

— Мы не получаем оттуда никаких новостей, — граф вновь сбился с шага, едва поспевая за Грайденом. — И неизвестно, стоит ли он, или же уже пал под напором Тварей.

— Гильдия охотников так просто не сдастся, — бросил король.

Только на них и надежда…

— Сколько из них сейчас в столице? — Грайден толкнул массивные створки двери, ведущей в зал совещаний.

— Порядка двух десятков, не больше, — граф шустро проскочил за своим повелителем и расстелил перед ним карту Мерцуры со всеми оборонными пунктами. — Они уже давно на стенах, готовят и обучают гвардию.

— Отлично, — пробормотал Его Величество и мельком взглянул на пергамент.

Столица была одним из самых укрепленных городов во всем Айохэйнсе, исключая разве что Альфонзул, но даже ее мощные белокаменные стены не смогут сдержать Тварей — не для борьбы с ними они были предназначены, не для защиты от чуждых существ.

Смогут ли они выстоять перед врагом, для которого даже границы этого мира не стали препятствием?

* * *


Брат Торгес пришел в себя только поздним вечером, когда Альв, едва сдерживая стоны от дергающей боли в располосованной спине, нанес серебряное напыление на серпы Хьярти и его воинов и, запыхавшийся и усталый, пришел проведать клирика.

Молодой мужчина сидел на наспех сооруженной лежанке и мрачно рассматривал исцарапанные руки. Что творилось в голове святого брата, так и не утратившего в полной мере веры в Семерых, но чувствующего, как рушится прежде твердая опора под ногами, превращается в топь и теперь удачно затягивает окончательно запутавшегося в самом себе Торгеса, было неизвестно. Но глубокая морщинка на лбу, запавшие глаза и плотно сжатые губы говорили сами за себя.

— Как ты? — кузнец присел рядом с парнем.

Торгес только вздохнул и качнул головой: руки на мгновение охватило едва заметное свечение, но почти сразу же погасло, а клирик поморщился, словно от боли. Он понимал, что колдовать сможет, но совсем недолго, да и страданий использование так и не восстановившихся до сих пор сил принесет немало. И от этого холодело в груди: больше ничем он не мог помочь, кроме как проклятой мощью, ранее бывшей такой привычной, а теперь утекающей сквозь пальцы, исчезающей и непостоянной. Словно пролив — то нахлынет, захлестнет с головой, и тогда он способен на многое, то спадет, обнажая острые камни бессилия, и тогда он станет беззащитным, как котенок.

В комнату заглянула Деа. Убедилась, что никто из ее пациентов не находится в компрометирующем виде, прошла вперед и отдала Торгесу глиняную кружку, над которой кольцами вился пар.

— Выпей, полегчает, — улыбнулась она. — Побереги силы для того, что придет ночью.

И, не дожидаясь вопросов, вышла, а Альв запоздало сообразил, что если Деа так быстро и точно определила, отчего клирик впал в бессознательное состояние, если ее настойки действовали так быстро, да еще и направлены были на восстановление магического дара, то она, значит, и сама им обладает. Как таких, как она, называют суеверные селяне? Ведьма? Что ж, похоже, у него вошло в привычку общаться с теми, кого откровенно боятся и кто не подходит под определение нормальных: взять хотя бы Хеса. Поди пойми, что он вообще такое. Брат Торгес, которого порекомендовал Десебелу непоседливый охотник — колдун в самом сердце Святого Ордена, искренне считающий, что использует благословение Семерых, а не богомерзкие чары. Деа, ведьма-знахарка, вытаскивающая раненых с того света, а ведь наверняка ей в жизни здорово досталось от людей, в которых жестокости и злобности порой ничуть не меньше, чем в Тварях. Мир давно уже перевернулся с ног на голову, просто Альв не хотел этого видеть. Но реальность — штука безжалостная; как бы человек не прятался от нее в тщетной попытке удержать разваливающийся на части знакомый мирок, она ворвется в сознание.

— Я слышал, айену здесь, — после длительного молчания голос Торгеса звучал сипло.

— Да, — рассеянно кивнул кузнец, погруженный в тягостные раздумья. — Прибыли сегодня днем. Говорят, Тварей по дороге почти не встретили. Видно, хоронятся до ночи, глупые жертвы в одну большую мышеловку загоняют.

Клирик искоса глянул на него, сгорбился и опасливо поднес кружку к губам. Сделал один неуверенный глоток и скривился: видно, отвар, принесенный Деа, не вызывал у него восторга своими вкусовыми качествами.

— Как думаешь, — тихо проговорил Торгес, — переживем эту ночь? Они ведь нападут вновь, я уверен, — заметив вопросительный взгляд Альва, добавил: — Я их чувствую. Они совсем рядом. Но знаешь, что удивительно? Они не ощущают гнева. Сначала я думал, что Твари ненавидят нас, как фейри, раз так желают уничтожить. Но у них одна цель — избавиться от человеческого рода потому, что они считают нас ошибкой. Понимаешь? Мы — ошибка, глупое стечение обстоятельств, самовольно возникшая жизнь, наперекор воле того, кто все-таки создал этот мир.

Кузнец подозрительно уставился на Торгеса: у парня явно начиналась истерика. Вот уж чего он не ожидал, так это того, что у святого брата окажется столь неустойчивый духовный стержень.

— Переживем, — Альв хлопнул его по плечу, стараясь, чтобы голос звучал как можно увереннее, хотя глубоко в душе он был совсем не уверен в том, что они смогут увидеть рассвет. — Фейри не только пережили, да еще и вытурили отсюда, изгнали за Границу. Нужно лишь только не опускать руки.

— Верить — ты это хотел сказать? — скривившись, уточнил клирик. — Верить в то, что Боги снизойдут до нас? Впрочем, ты прав — если уж подыхать, так хоть с оружием в руках, а не скулящей от ужаса шавкой.

Словно в насмешку над притихшим городом бухнул набат, и сердце Альва рухнуло вниз — началось!

Он не запомнил, как они неслись по пустым, полным ужаса улицам, не помнил, как оказались на стенах рядом с напряженными айену, вздрагивающими простыми горожанами, взявшими в руки оружие, и спокойными охотниками. Просто внезапно под ногами захрустел жесткий от напряжения воздух, и душа заметалась в ужасе.

То, что надвигалось на них, нельзя было понять в полной мере. Густая мгла словно стирала реальность, вгрызалась мягкими гранями в этот мир, цеплялась за камни стен Альфонзула. Гнетущая тишина оглушала, ватой забивала прежде чуткий слух, и казалось, что воздух стал настолько плотным, что его нельзя было протолкнуть сквозь пересохшие губы. В клубящемся облаке, протянувшем свои дымные щупальца к замершему городу, то и дело проскальзывали алые всполохи, будто что-то в самой глубине недовольно изрыгало молнии.

— Опять крылатки, — произнес стоящий рядом с Альвом охотник и подался вперед, силясь хоть что-то рассмотреть в тумане. — Когда ж передохнут-то уже?

— Если это произойдет, то ты лишишься работы, — хохотнул его товарищ, вот только глаза его остались холодными и сосредоточенными. — Будешь в кабаке вышибалой служить, а то и в поломойки наймут — чужие плевки на полу подтирать.

— Сомневаюсь, — ничуть не обиделся тот. — На мою долю Тварей всегда хватит.

Кузнец и сам не заметил, как губы растянулись в улыбке, и только подивился. Охотники не показывали своего страха, насмехались над врагом и бесстрашно смотрели на собственную гибель, несомую на клыках и когтях скрывающихся в облаке существ. Наверное, это и было настоящее мужество: Альву было далеко до такого самообладания. Слова не желали складываться в речь, не желали покидать разум звуками, а губы просто перестали слушаться, когда до напряженных людей донесся раскатистый рык, исторгаемый множеством глоток.

Летучие существа появились внезапно, хоть их и ждали. Вынырнули из клубящейся мглы и с визгом налетели на обороняющийся город. Альв, сдерживая дрожь в руках, неторопливо натянул лук и послал в полет зачарованную стрелу. С удовольствием проследил за тем, как Тварь кувыркнулась через голову и рухнула вниз, ломая крылья, и вновь натянул тетиву — стрел было совсем немного, основной их запас охотники расстреляли еще в прошлый раз, а без брата Торгеса, весь день провалявшегося без сознания, восполнить его не представлялось возможным. Отшвырнув в сторону бесполезный уже лук, перехватил поудобнее двуручный меч и почувствовал, как предательски заныла спина. Альв вспомнил нападение той Твари, следы от когтей которой теперь украшали его тело, и, наотмашь ударяя метнувшуюся к нему крылатку, подумал, что более близкого знакомства не желает, особенно теперь когда, по словам Деа, защитное заклинание Хеса уже разрядилось, поэтому ему стоит поберечься и не подпускать врагов слишком близко.

Этот бой он запомнил надолго. Темная пелена, словно выпрыгнувший из засады зверь, накрыла стены, защитников и сам город, и сражение тут же превратилось в бойню. Люди не видели своих противников, ослепленные мглой и проблесками близких молний, а существа внезапно возникали совсем рядом, наносили быстрые удары, оставляя за собой безжизненные, изувеченные тела, и вновь исчезали. Только охотники могли хоть как-то противостоять нападающим: многие из них умели бить на малейший шорох, а учеников натаскивали сражаться с завязанными глазами, ориентируясь только на чутье. Альву помогал Торгес: клирик безошибочно разворачивался в ту сторону, откуда должна напасть Тварь, и только поэтому кузнец был еще жив. Равно как и святой брат — мечник из него был никудышный, разве что только парень знал, с какой стороны держать клинок, неловко сжимая рукоять побелевшими от напряжения пальцами.

Альв старался двигаться так, чтобы не упускать из виду в неестественном тумане клирика, потому что в случае неудачи его шансы на выживание упадут почти до нуля. Тварей было немного, словно им только и нужно было, что отвлечь тех, кто стоял на стенах, чтобы пробраться внутрь города. Словно в подтверждение его мыслей, невдалеке что-то глухо бухнуло, и земля под ногами вздрогнула, будто взбесившийся норовистый жеребец, решивший сбросить наездника. Мгла сначала испуганно подалась в стороны, утвердив кузнеца в мысли, что она имеет собственный, странный и непонятный, но от этого не менее враждебный разум, а после сгустилась, опутала щупальцами плечи, поглощая все звуки. Твердь вздыбилась, комьями полетела из-под ног, и по стенам домов пробежали сетки трещин — строения зашатались и в полной тишине начали рушиться, вздымая в воздух тучу пыли и каменных осколков.

Альву в первое мгновение показалось, что он оглох. Кузнец видел, как силится Торгес что-то ему сказать, но с его губ не срывается ни единого звука. Сбоку полыхнуло ало-золотое зарево, разливаясь по мгле, как молоко по воде, заклубилось вместе с туманом, а чуть позже болезненно чувствительную кожу опалил жар близких вспыхнувших пожарищ. Почва вновь дрогнула, раззявила ненасытную пасть пробежавшей под ногами трещиной. Альв покачнулся, попытался удержаться, не успевая отступить в сторону, но чья-то сильная рука ухватила его за шиворот, резко дернула и вырвала из объятий смерти. Из трещины на двадцать футов вверх вырвалась струя обжигающего пара, мазнула по мгновенно покрывшейся волдырями руке, языком прошлась по дрожащей земле и истаяла.

Хьярти, так и не выпустивший ворота кузнеца, перехватил того за рукав и знаком приказал следовать за ним, но Альв замешкался, выглядывая во мгле брата Торгеса. Клирика нигде не было видно, а айену нетерпеливо махнул рукой, призывая кузнеца поторопиться. Мужчина, скрепя сердце, последовал за ним, но не успел сделать и пары шагов, как из мглы, разорвав туман в мгновенно стянувшие призрачные раны клочья, выметнулась Тварь.

Она было куда крупнее всех тех, кого раньше видел Альв. Массивная, но от этого не менее быстрая, передвигающаяся на шести мощных лапах, с длинным, гибким хвостом, на самом конце которого бугрился твердый нарост, покрытый истекающими ядовитой слизью шипами. По хребту топорщились роговые пластины, между которыми проскальзывали тонкие изломанные нити голубоватых молний. Четырехглазая морда, тупоносая, казавшаяся гротескной маской, щерилась клыками в локоть длиной, а по бокам кривыми росчерками виднелись зародыши неразвитых крыльев: кости, обтянутые тонкой кожей, кажущиеся насмешкой.

Не останавливаясь, Тварь махнула когтистой лапой, метясь в человека, и Альв убедился — густая мгла ничуть не мешала этим существам, но ослепляла и дезориентировала людей. Кузнец метнулся в сторону, уворачиваясь от распоровших воздух совсем рядом когтей, скривился от отлетевшего камня, оцарапавшего щеку, и наотмашь хлестнул мечом. Но вместо брони Твари клинок Альва встретился с изогнутым боевым серпом, высек искры и косо врубился в землю.

— Даже не вздумай! — прокричал в самое ухо Хьярти и оттащил опешившего от неожиданности кузнеца в сторону.

Тварь досадливо рыкнула, хлопнула по земле лапой, словно пыталась убедиться в том, что шустрой добыче удалось ускользнуть, и принюхалась.

— До нее нельзя дотрагиваться, тем более сталью, — прошипел айену, высунулся из-за полуразрушенной стены дома, оценил расстояние до врага и юркнул обратно. — По дороге сюда мы столкнулись с одной такой, и четверо моих воинов погибли прежде, чем мы разобрались, что эта Тварь покрыта разрядами молний, как кольчугой.

— И что теперь делать? — растерялся кузнец.

— Удирать, как последние трусы, — скривился Хьярти.

Небольшой острый камень оцарапал шею и провалился за ворот, заставляя Альва вздрогнуть и вскинуть глаза наверх. Тварь ухмыльнулась двумя рядами клыков, и шипастый хвост с размаху врезался в остатки стены. Камни брызнули осколками, и кузнец бросился в сторону, избегая щелкнувших в дюйме от плеча челюстей. Айену, с ловкостью танцовщика увернулся от полетевших во все стороны развороченных кусков стены, перекатился, пропуская над головой свистнувший хвост, и метнулся в сторону, в непроглядный туман.

От следующего удара хвостом, пришедшегося в защищенную лишь легким доспехом грудь, Альва отшвырнуло в сторону, выбило дыхание из легких, и на мгновение кузнец просто перестал понимать, что происходит — в голове гудело, в глазах стояла муть, а тело перестало слушаться. С трудом перевернувшись, он зажмурился от стрельнувшей по всему телу боли — было сломано не меньше пары ребер. Тварь нависла прямо над ним, и он нащупал первое, что попалось ему под руку — камень с острой режущей кромкой, и швырнул в раззявленную пасть. Существо подобным осталось недовольно: подавилось, защелкало клыками и завертелось на месте, стараясь выковырять застрявший между зубов подарок.

Пока Тварь металась, раскидывая в стороны клочья пены, Альв с усилием отполз в сторону. Останься он месте, у него были бы все шансы быть раздавленным разъяренным противником. Рука наткнулась на что-то мягкое, влажное, и кузнец, едва сдержав вопль, так и норовящей вырваться из скованной болью груди, неловко упал на спину, лихорадочно отодвинулся — прямо перед ним лежал, видимо, один из стражников: опознать в куске развороченной плоти некогда живого человека почти не представлялось возможным. Зато рядом с ним лежало то, что могло помочь Альву выжить — копье восьми футов в длину, с узким наконечником — непременный атрибут караульных на воротах.

Когда враг, наконец, избавился от мешающего закрыть пасть камня и с ревом развернулся к человеку, Альв уже поднялся, покачиваясь от боли. Отвести руку в сторону и с силой замахнуться — это стоило ему всей его воли, собранной в кулак. Копье быстрой линией прорезало воздух и вонзилось в чуть светящийся голубоватым, четко очерченный круг на груди Твари. Чудовище взревело от боли и словно покрылось трещинами — взбесившиеся молнии заплясали по бронированной шкуре, жаля своего хозяина, и существо вновь завертелось на месте, ударялось об стены устоявших домов, разнося их в мелкую крошку и каким-то чудом не проваливаясь в новые трещины, паутиной расползающиеся по земле. Запахло паленым, а на боках Твари стали расползаться чернеющие, обугливающиеся раны-язвы. Вскоре яростные молнии с треском погасли, оставив после себя отвратительную вонь сожженной плоти, а еще живое существо, израненное, но взбешенное, развернулось к тому, кто причинил ему столько боли. Альв был уже не в силах двигаться, не то что сражаться — боль и ломота в вывихнутом плече не давала ему даже поднять руку, но в тот самый момент, когда громадные челюсти были уже готовы сомкнуться на человеческом теле, перемолоть хрупкие кости, Тварь странно дернула головой, словно хотела глянуть себе за спину, и, хрипя, завалилась на бок. Четырехглазая башка с чавканьем отделилась от тела, прокатилась, застыла, начисто срезанная сильными ударами серпов, и уставилась остекленевшими глазами на тех, кто принес ей смерть.

— Отличная работа, — задыхаясь, произнес Хьярти, помогая Альву устоять на ногах. — Единственное уязвимое место этих Тварей — это полоса открытой шкуры под роговыми пластинами на шее, и только тебе в голову пришло поразить ее в грудь. Но, по крайней мере, теперь мы знаем, что сама она столь же уязвима, если пробить ей тот мешок под шеей — возможно, именно там и находится сосредоточие ее силы.

Айену застыл, вглядываясь во мглу, и едва слышно выдохнул. Уже знакомое потрескивание заставило их медленно обернуться: со стороны, в которой предположительно остались ворота, двигались быстрые росчерки голубоватых разрядов. Этих Тварей, с одной из которых они сейчас едва справились, было не меньше двух десятков.

— Уходим, — побледнел до серости Хьярти, перескочил через метнувшуюся под ноги трещину и потащил Альва в лабиринт еще целых и уже разрушенных домов, едва видных во мгле, накрывшей город.

Им приходилось бежать, и с каждым шагом Альв уверялся, что еще один дюйм — и он упадет без сил, но каким-то чудом все еще держался на ногах, вдыхал переломанной грудью ядовитый воздух, пропитанный терпким запахом крови, бежал, уворачивался от падающих камней, рушащихся домов, перескакивал через распростертые на земле тела. Твари мелькали где-то позади, и затуманенный болью и отчаянием разум метался в ужасе — слишком просто их отпустили, позволили сбежать: Альв знал, насколько быстры эти существа, и догнать двух измученных людей для них не составит никакого труда. Земля продолжала дрожать, извергала клубящийся пар, крошащимся камнем погребала под собой погибших, превращала Альфонзул в братскую могилу с надгробием из самого города; черные трещины змеями продолжали бежать вровень с ними, разочарованно щелкали гигантскими челюстями, в очередной раз упуская такую желанную, но слишком шуструю в желании выжить добычу.

На главную площадь города они вылетели внезапно и даже прищурились — здесь не было той мглы, что саваном накрыла улицы и стены. Ярко горели факелы в руках у израненных, оборванных и тяжело дышащих охотников; несколько воинов айену, один из которых сидел, прислонившись в остаткам развороченного фонтана, и на губах у него пузырилась алая пена; пара перепуганных стражников и с десяток горожан — это все, кто остались в живых после нападения Тварей, все, кто смогли вырваться из коварного тумана, просачивающегося в любую щель.

Мгла клубилась у границы освещенного круга и словно не решалась двинуться дальше, поэтому на какое-то время Альв испытал облегчение, и тело немедленно отозвалось пульсирующей болью: казалось, что все кости внезапно исчезли, и кузнец тяжело осел на землю. Но разумом мужчина понимал: разве жалкие отсветы факелов — это достаточное препятствие для существ, которые спокойно нападают даже при свете дня?

Хьярти сразу же направился к своим соплеменникам, с непроницаемым лицом склонился на умирающим, прижал руку к шее, надавил — и мужчина дернулся, вскидывая на предводителя глаза, и затих, переставая дышать. Одна из женщин испуганно вскрикнула и поспешила отодвинуться подальше от мрачного айену. Альв лишь молча отвернулся: тот парень был не жилец, и Хьярти просто проявил милосердие, не оставил его медленно умирать или ожидать прихода Тварей, чтобы покончить с грызущей тело мукой.

Кузнец с трудом огляделся: ни Деа, ни Антхеа, ни Торгеса не было видно, и душа сжалась — в одиночку выжить они не могли.

Алые сполохи разлились по границам подступающей к людям мглы, и земля вздрогнула в который уже раз. Словно что-то огромное толкалось изнутри, настойчиво пыталось проложить себе путь наружу. Пласт мостовой в самом центре площади раскрошился и рухнул вниз, утянул за собой одного из охотников. Товарищи успели ухватить его за руку и вытащить наверх, едва не последовав за ним — грунт под ногами расползался и проваливался.

— Проклятье, — тихо выругался магистр Десебел, не опуская клинка: Твари мелькали совсем рядом, но пока не нападали. — Они согнали нас сюда, как скот. Парни, давайте на кольцо.

Охотники молча рассредоточились, встали по сторонам от выживших, занимая позицию между ними и Тварями. Альв пригляделся: лишь у пары из них были схожие перстни и знаки, которые говорили о том, что они из одной связки. Все остальные — лишь жалкие остатки от некогда сработанных команд.

Круг неумолимо сжимался, и кузнец, понимая, сколько существ скрывается сейчас там, в туманной мгле, стиснул рукоять отданного кем-то из охотников меча. Им не выжить, не выстоять. Горстка людей против сотен существ, созданных только для того, чтобы убивать. Как только Твари решат покончить с теми, кто еще сопротивляется, свет погаснет вместе с жизнями тех, стоит сейчас здесь, на залитой неверными отблесками огня площади.

Невдалеке глухо ухнуло, по затихшей в ожидании почве прокатился гул, ударил по ногам и дрожью отозвался в руках, а чуть левее от того места, где раньше была городская ратуша, вверх взвился столб пламени: не ало-золотого, как обычный огонь, а зеленоватого, подернутого фиолетовыми сполохами. Лизнул видное отсюда темное небо, рассыпался куполом, острыми стрелами прянул вниз, прошил мглу, склонившуюся над городом, и погас. А Твари словно получили сигнал — раззявили пасти и тенями метнулись вперед.

Альв даже не успел испугаться или поднять ставший таким тяжелый меч, как существо щелкнуло клыками, взвыло от боли и завалилось набок, пропахало землю и забилось в конвульсиях. Совсем рядом с кузнецом словно свежий ветер пронесся: перед ним на мгновение мелькнули каштановые, с огненными искрами волосы, по-кошачьи гибкое тело распрямилось пружиной, и серебристый, как чешуя морского окуня, клинок даже не встретил сопротивления, развалив надвое черную плоть нового врага. Мужчина не сразу поверил своим глазами, отшатнулся в сторону, но когда огромная тварь, одним ударом лапы разорвавшая охотника, разлетелась на ровные кубики плоти, нашпигованная стальными нитями ворожбы, кузнец понял.

Фейри.

Волшебный народ перешел Границу и поспешил на помощь ненавистным людям.

Охотники на мгновение опешили, а потом как по команде ощерились мечами в сторону нового врага.

— Десебел! — коротко и хлестко окликнул магистра знакомый голос.

Глава Гильдии мгновенно развернулся на звук и изумленно замер: перед ним стоял живой и невредимый Неро, давно считавшийся погибшим.

— Не вздумайте на них нападать! — темноволосый охотник увернулся от клыков Твари и ударом рассек вытянутую морду. Черная кровь задымилась на изящном клинке, собираясь каплями. — В этой войне они на нашей стороне!

Воздух забурлил от магии: фейри почти не использовали мечи, а если кто и брал клинок в руки, то он был полупрозрачным, словно призрачным — нити ворожбы послушно принимали форму оружия. Твари, не ожидавшие такого поворота событий, начали отступать, но волшебный народ не собирался так просто отпускать их. Сетями падали чары на жесткие шкуры, кромсали и испепеляли противников, а клубящийся туман истаивал жалкими клочьями, убирался прочь.

Опустевший, обезлюдевший Альфонзул выстоял в самом страшном бое за всю историю этого мира — в тот миг, когда непримиримые враги объединили свои силы перед лицом общей опасности.




Глава IX


— И это Граница? — разочарованно протянул Исэйас, внимательно оглядел колеблющееся перед ним марево и отступил назад.

Хес не ответил. Мальчишка с любопытством поглядел на охотника: тот был напряженным, как натянутая тетива, но в то же время как зачарованный смотрел на завесу ворожбы перед собой.

Погода уже два дня не баловала их. Небо целиком было затянуто сероватыми, словно грязные обрывки ткани, облаками, постоянно сыплющими то мелким, моросящим дождем, то крупитчатым снегом. Когда поднимался ветер, снежная крупа металась прямо в лицо, царапая щеки, и даже капюшоны плащей не защищали от непогоды.

Воздух был уже по-зимнему холодным, резким, и согреться полностью им не удавалось. От этого не страдал разве что только Ролло — сущность оборотня и звериная кровь грели его куда лучше неуверенного, пригибающегося под порывами ветра костра. Мужчина великодушно жертвовал свое одеяло стучащему от холода зубами Исэйасу и лишь беззлобно подтрунивал на парнишкой.

— Держи, — ухмыльнулся он и, не дожидаясь сбивчивых благодарностей, сообщил: — А то, не приведи Темный, не поймут, кто из нас оборотень — ты зубами клацаешь похлеще меня!

Исэйас первое время обижался на постоянно находящегося в приподнятом настроении баггейна, пока не сообразил, что тот поступает так только из-за Хеса. Охотник с каждым часом, отсчитывающим приближение к Границе, мрачнел, словно на его лице отражалось столь же неприветливое небо. Послушник замечал, что Хес начинал нервничать: на вопросы он почти не отвечал, то рассеянно пропуская их мимо ушей, то огрызаясь с ощутимой злобой в голосе. Парнишка, пару раз получив в ответ порцию змеиного шипения с пожеланиями отправиться со всеми вопросами к Темному, перестал испытывать судьбу на лояльность, Хеса — на терпеливость, которой он и до этого-то не отличался, и предпочитал помалкивать.

С Тварями им довелось встретиться только два раза. Когда это произошло впервые, Исэйас даже не сразу понял, что случилось: прямо под ноги его жеребца шлепнулась отрубленная голова с оскаленными в последней усмешке клыками. Хес равнодушно двинул мечом, стряхнул считанные темные капли, дымящиеся на узорчатом серебре клинка, и убрал его в ножны. Послушник долго подбирал слова, чтобы выразить все свое негодование, но так и сдулся, обиженно насупился, чем и дал повод для насмешек и подначек со стороны Ролло.

Второе существо оказалось куда умнее и не в пример удачливее своего предшественника: Тварь долго следила из кустов за Исэйасом, разбивающим тонкий ледок, затянувший ручей, для того, чтобы набрать воды в походный котелок, а потом внезапно возникла прямо перед носом мальчишки, беззвучно выщерив клыки. К чести послушника, он не растерялся — молча отшатнулся и надел на голову присевшей от неожиданности Твари столь долго наполняемую посуду, прошмыгнул мимо и что есть мочи припустил к лагерю. Существо, мотая головой и с глухим звоном стукаясь пришедшимся в самую пору котелком о деревья, помчалось за ним. Как известно, две ноги загодя проигрывают четырем, даже изрядно заплетающимся, так что приобретенный Тварью шлем никак не улучшил и без того плачевного состояния рыжего мальчишки.

Хес и Ролло, нашедшие неугомонных противников по трагическим завываниям вперемешку с ругательствами, не сразу сообразили, кого надо спасать: Исэйаса, что с унылым видом восседал на сосне, с ног до головы перемазанный прозрачной смолой и, кажется, уже прочно приросший к ветке, и мстительно обстреливал беснующегося внизу врага шишками, или разъяренную Тварь с залихватски сдвинутым набок котелком, в исступлении бросающуюся на ствол высокого дерева. Охотник сначала изумленно застыл, наблюдая за открывшейся его взору картиной, а потом беззвучно расхохотался. Рядом совершенно непредставительно всхлипывал Ролло: баггейн согнулся в три погибели и только утирал выступающие на глазах от смеха слезы.

Разъяренная оказанным неуважением Тварь не сразу заметила новых врагов, а когда соизволила обратить свое внимание на шагнувшего к ней Хеса, успела только взвизгнуть, как дворовая шавка, прежде чем клинок косо врубился в черную плоть.

Брезгливо пнув подергивающееся в конвульсиях тело, охотник убрал меч в ножны и развернулся, напрочь игнорируя слезливые просьбы Исэйаса снять его с дерева — залезть всегда легче, чем слезть, особенно когда за пятки так и норовит ухватить здоровенная, как две лохани, зубастая пасть.

— Это тебе за котелок, — мрачно бросил мужчина через плечо.

Послушник долго примеривался и пыхтел, но с дерева все же слез почти невредимым, не считая оставшейся где-то на ветках гордости.

Сейчас же Хес зачарованно смотрел на дождевые капли, бегущие по волнующемуся мареву и рождающие расходящуюся, словно круги по воде, яркую радугу. Ему не хотелось переступать через Границу, но в то же время его сущность, пробужденная ото сна близким присутствием родственной силы, рвалась туда. Где его могли ждать только лишь новые бои и смерть: ненавидящие Благие, из которых не меньше половины — его кровники, и Неблагой Двор, представители которого до сих пор никак не могли оставить его в покое. И он не сказал своим спутникам о том, что как только слова проклятия сорвались с губ Князя, Хес перестал быть неотъемлемой частью Тир-Нан-Ог — по крайней мере, именно так он и считал, — а значит, стоит лишь ему ступить на теперь уже враждебные территории, как его и без того невеликая сила утечет, как вода сквозь пальцы.

— Стой здесь, — дернул он послушника, шагнувшего к Границе, назад. — Сперва пройду я, потом — Ролло, и только после нас — ты. Уяснил?

— Почему? — вопрос сам сорвался с языка, и Исэйас едва подавил желание зажать себе рот руками — так на него посмотрел Хес.

— И откуда у тебя берется столько вопросов, да еще и в самых очевидных ситуациях? — досадливо вопросил в серое небо охотник. То сочувственно прогромыхало в ответ. — Потому что, Исэйас, я, как ни крути, все же фейри — Граница меня пропустит, и никто этого не почует. Ролло с некоторых пор тоже не человек, а значит, принадлежит к волшебному народу, пусть и относится к Низшим. И только ты у нас…

Он выразительно вскинул брови, и послушник аж зашипел в ответ, как рассерженная кошка.

— Что ж, мне стоило стать… — мальчишка запнулся, — таким, как ты?

— Ишь, замахнулся, — ничуть не обиделся охотник и с насмешкой поглядел на взъерошенного парнишку.

— Упырь! — язвительно протянул рыжий и насупился.

— Помимо всего озвученного, — как ни в чем ни бывало, продолжил Хес, — времена сейчас неспокойные, и фейри наверняка выставили кордоны у Границы. Не думаю, что ты хоть что-то сможешь сделать, если, перейдя через завесу, столкнешься с десятком охраняющих поля, а заодно и препятствие, Медунниц.

Исэйас читал про них. Прекрасные девушки с золотыми, как солнце, волосами, что приглядывают за раскинувшимися на юге Айохэйнса полями: в знойный день их можно увидеть танцующими в дурманящих ароматах летних лугов, но несчастен тот человек, который решит посмотреть на красавиц поближе. Закружат в хороводе, лишат разума, оставят на месте плясок лишь истерзанное тело.

Охотник, внимательно наблюдающий за реакцией послушника, хохотнул и быстро, словно бросаясь в омут с головой, прошел сквозь Границу. Марево даже не шелохнулось — все также продолжало расцвечивать чуть подернутый туманной дымкой воздух радужными кольцами-кругами. Хес потоптался на месте, привыкая к ощущениям и цепко оглядывая окрестности — Исэйас не заметил почти никаких изменений во внешнем облике охотника, разве что мужчина побледнел, а на лбу выступила испарина, — и махнул рукой Ролло.

Оборотень не сомневался ни мгновения и спокойно прошел сквозь завесу, однако почти сразу замер, недоверчиво наклонил голову: Граница как-то ехидно подмигнула, на краткий миг став плотной, серо-стальной. В глазах баггейна вспыхнуло изумление — его согнуло, словно кто-то ударил под дых, и волна трансформации прокатилась по телу. Она была не столь страшной и мучительной, как тогда, в Цитадели, но по ярости, плескавшейся в янтарных глазах, становилось ясно — никакого удовольствия Ролло от этого явно не получил.

Огромный, серо-черный волк с дымной шерстью выразительно отряхнулся, ввинчиваясь носом в воздух, и навис над невозмутимым охотником.

— И как это понимать? — прорычал он, а Исэйас забыл все свои обиды и открыл от изумления рот.

Голос у Ролло, пребывающего в своей второй ипостаси, звучал, конечно, грозно — раскатистым громом проносясь по земле, но когда пасть полна таких клыков, выговаривать слова становиться проблематично. Баггейн шепелявил и картавил, сам, видимо, не понимая, как забавно все это звучит. К чести Хеса, он смог сдержать улыбку, а, возможно, залогом подобного смирения стала угроза хорошей взбучки, которую охотник мог получить от недовольного таким поворотом событий оборотня.

— Здесь все принимают свой истинный облик, — серьезно сказал он и закашлялся.

— Засранец! — рявкнул Ролло, шлепнулся назад, поджав под себя хвост, и опустил голову, рассматривая лохматые лапы. — Ты раньше сказать не мог?

Хес отодвинулся подальше и молча замотал головой. Оборотень досадливо рыкнул, глядя на то, как его друг кусает губы в тщетной попытке не рассмеяться в голос.

— И надолго? — неразборчиво прошамкал он, тщась рассмотреть мотающийся сзади хвост.

— Пока не вернемся обратно, — ухмыльнулся черноволосый наглец и легко уклонился от удара лапы со втягивающимися, как у кошек, когтями.

Исэйас ни на мгновение не поверил словам Хеса — слишком предвкушающая улыбка блуждала по лицу мужчины. Тяжело вздохнув, парнишка подхватил дорожный мешок и храбро шагнул сквозь завесу. Вопреки всем ожиданиям, марево повело себя точно так же, как и в случае с охотником — то есть никак. Охотник сразу перестал насмехаться над Ролло и подозрительно уставился на мальчишку.

— Почему ничего не произошло? — несколько озадаченно поинтересовался послушник.

Хес выглядел удивленным, даже в какой-то мере ошарашенным, и Исэйас ехидно улыбнулся: такое выражение лица охотника он мог созерцать бесконечно. Но мужчина нехорошо прищурился и крадучись двинулся к занервничавшему парнишке. Тот сразу растерял весь свой пыл — таким Хес выглядел куда страшнее забавно топорщившего уши с жесткой, колкой шерстью Ролло.

— Ты… ты чего? — сбивчиво спросил он и малодушно отступил назад.

— Кто ты, Исэйас? — вкрадчиво спросил-мурлыкнул Хес, приблизившись почти вплотную.

Послушник стушевался под пристальным взглядом серебряных глаз.

— Человек… наверное, — не слишком уверенно предположил он, выставляя перед собой дорожный мешок.

— Человек не смог бы пройти сквозь завесу, не потревожив ее, — преувеличенно ласково сообщил черноволосый мужчина, и Исэйас с ужасом увидел, как рука охотника в настороженном жесте касается рукояти клинка. — Попробуем еще раз?

— А кто тогда? — глупо переспросил рыжий парнишка, отшатнулся назад, споткнулся о коварно подвернувшийся под ноги камень и полетел на землю.

Явная, да и давно привычная неуклюжесть спутника отрезвила Хеса. Он задумчиво потер подбородок, смерил испуганного и смущенного мальчишку тяжелым взглядом и пожал плечами.

— Только фейри мог так преодолеть Границу, — ответил он, отходя в сторону, словно не желал больше пугать Исэйаса. — Но к волшебному народу ты не имеешь никакого отношения, это уж точно — я бы сразу почуял в тебе родственную кровь. Поднимайся, хватит штаны протирать, потом разберемся.

Мальчишка продолжал загнанно коситься на Хеса, но с земли поднялся, отряхнул ладони и потянул сумку, собираясь закинуть ее на послушно стоящую рядом лошадь. Внезапное сопротивление рвануло плечо, и послушник едва вновь не шлепнулся обратно в траву — в плотную, выделанную кожу сумки, пропоров ее насквозь, хищно впились тонкие побеги с трогательными в своей мнимой беззащитности голубыми цветами. Странное растение разве что только не урчало от недовольства, вцепившись крохотными шипами в дорожный мешок. Когда Исэйас опрометчиво протянул руку, собираясь оборвать внешне хрупкие стебельки, головки цветов развернулись к новой угрозе и плюнули прямо в лицо послушнику целым пуком колючек. Возмущенный мальчишка едва успел отшатнуться в сторону, но тонкие занозы все равно клюнули его в щеку. Он ойкнул, выдернул многострадальную собственность из цепких лап агрессора и торопливо отскочил поближе к Хесу, сердито выковыривая глубоко засевшие под кожей колючки.

— А вдруг они ядовитые? — задумчиво прокартавил Ролло и энергично встряхнулся: кажется, это начинало ему нравиться.

По мнению охотника, оборотню оставалось только за ухом почесать, и сходство с большой — очень большой, просто громадной, — дворовой, блохастой шавкой будет почти полным.

Исэйас побледнел и с удвоенным энтузиазмом зашкрябал пальцами по щеке, на которой уже начинал появляться легкий юношеский пушок.

— Сначала кровь стынет в жилах, — сверкнул белоснежными клыками, как в улыбке, баггейн, — а потом голова шерстью обрастает, и хвост проклевывается.

Послушник понял, что над ним подшучивают, сердито запыхтел, измысливая страшную месть, закинул сумку на лошадь, сел в седло и замер, нахохленный, как мокрый воробей.

Особой разницы между землями, принадлежащими людям, и территорией фейри послушник так и не заметил. Все то же небо, серое, затянутое тучами, все тот же мелкий моросящий дождь и мокрая трава по пояс. Было немного теплее, чем по ту сторону Границы, да не было сильного ветра, пробирающего до костей и приносящего львиную долю неудобств.

На ночлег они остановились удивительно рано — небо только-только начало темнеть, а Хес уже спешился на небольшой уютной полянке, окруженной со всей сторон невысокими изящными деревьями с густой серебристой листвой, издающей едва слышный мелодичный перезвон, словно легкий ветерок перебирал туго натянутые струны невидимой арфы.

Охотник выглядел измученным. Не стал дожидаться, когда Исэйас разведет костер, просто сел на снятый с Силеста чепрак, прислонился к теплому боку оборотня, который удобно устроился рядом, и почти мгновенно заснул. Ролло замер, дышал ровно, спокойно и почти не двигался, оберегая покой друга. Замерзший рыжий парнишка досадливо хлюпнул носом, развел костер, ощущая, как внутри ворочается непонятная, и оттого скрежещущая по душе обида — он видел, как оборотень относится к Хесу, видел, что тот готов голову сложить за друга. Точно так же, как и охотник, что пойдет на что угодно, лишь бы оградить баггейна от неприятностей. Кроме тех, конечно, в которые сам его и втягивал. Себя же мальчишка чувствовал брошенным, ненужным, словно полупустой, дырявый дорожный мешок: вроде и пользы-то уже никакой, только мешается, а выбросить жалко. Откуда-то, из самой глубины сознания предательской скользкой лентой сочились холодные струйки старательно подавляемых воспоминаний — смердящая смерть на порогах домов, черная чума, уносящая сотни и сотни жизней, пылающий городок, которым недрогнувшей рукой пожертвовали из принципа меньшего зла. Вот только для тех его жителей, что смогли пережить смертельную болезнь, выжили в многодневном кошмаре, это не стало избавлением или благом.

Костер давал больше дыма, чем тепла, и Исэйас закутался в одеяло, стараясь не смотреть на уснувшего Хеса и прикрывшего ему ноги хвостом, как плащом, Ролло. В своей способности сейчас провалиться в забытье послушник сильно сомневался, но дрема накатила быстро и неожиданно, и парнишка забылся тревожным, чутким сном, всем своим существом ощущая напряжение, разлитое в воздухе.

Вокруг него трещал и рвался вверх жадный до чужих жизней обжигающий огонь, а твердь под ногами содрогалась в мучительных конвульсиях, раскрывала темные пасти трещин и разъяренно извергала клубы пара, от которого лопалась не выдерживающая жара кожа, а глаза слепли в единое мгновение. Тени существ мелькали стремительными росчерками, и кровь, яркая, алая, капала с оскаленных клыков.




Казалось, еще мгновение — и он увидит знакомые лица, искаженные болью и отчаянием, узнает, поймет, что же привело к их к такому концу…

Проснулся он от тихих голосов и утер выступившую на лбу испарину — он был благодарен неосторожно повысившему голос Ролло за свое пробуждение от кошмара. Хес все так же опирался на бок оборотня спиной, но баггейн, повернув к нему лобастую голову, положил ее на лапы и внимательно смотрел на мужчину немигающими хищными глазами.

— Я даже предположить не могу, — в голосе охотника звучала такая усталость, что Исэйас невольно поежился. — Я проверил его с ног до головы, Ролло. Он точно человек. Я даже не чую в нем склонностей к чародейству.

— А он не может быть полукровкой? — неразборчиво пробормотал оборотень.

Послушник замер, внимательно прислушиваясь.

— Исключено, — едва заметно покачал головой Хес. — Будь в нем хоть толика волшебной крови, это стало бы ясно сразу. Его человеческая природа не вызывает во мне никаких сомнений.

— И что ты думаешь об этом? — Ролло зевнул и с клацаньем захлопнул пасть.

— Та сущность в Цитадели, — задумчиво протянул охотник, и Исэйас сразу же вспомнил чернильную тень за спиной архиепископа. — Она не смогла или просто не захотела причинить ему вреда, равно как и Твари на Тропе — существа были озадачены, столкнувшись с мальчишкой нос к носу, и даже не сразу сообразили, как им действовать дальше.

— Одержимый? — удивленно уточнил баггейн. — Как тот же архиепископ? Помниться, того существа, что напало на нас тогда, мы так и не смогли заметить. Но ведь ведет он себя как обычно.

Хес кивнул.

— Иной такого уровня не чета привычным нам духам безумия — кваррам. Я понятия не имею, как он действует, но если уж безмозглые низшие фейри, вселяющиеся в людей, могут успешно скрываться от охотников, то что стоит такому существу, как та Тварь, затаиться?

— Неправда! — Исэйас вскочил на ноги и сжал кулаки. — Я и только я отвечаю за свои поступки, и уж точно никакой Иной не сможет засесть у меня в голове!

Охотник с легкой улыбкой посмотрел на встрепанного мальчишку и чуть склонил голову набок, словно силился что-то разглядеть.

— Тебе говорили, что подслушивать нехорошо? — невозмутимо поинтересовался Хес.

— Говорили, — буркнул, остывая, послушник. — Но я все равно буду!

— Тогда не обижайся, когда кто-нибудь оттяпает тебе нос за излишнее любопытство, — заметил охотник и прикрыл глаза. — Успокойся и ложись спать, Исэйас. Я тебя ни в чем не обвиняю, а всего лишь хочу разобраться в том, что происходит, чтобы в бою меня не ударили в спину.

Мужчина говорил тихо, уверенно и устало, без раздражения недогадливостью своего ученика, и послушник внезапно успокоился: охотник действительно переживал за него. Мальчишка шмыгнул носом и улегся обратно, ощущая, как предательски защипало глаза. Повернулся на спину и уставился в едва видное между густыми кронами деревьев небо.

Оно было высоким и прозрачным, усыпанным звездами, как просыпанной солью — дождь закончился, тучи разошлись, и теперь небосвод радостно и загадочно подмигивал крохотными светящимися точками путешественникам. На его фоне темный силуэт, подсвеченный отблесками костра, казался изображенным талантливым художником: серо-рыжие перья, жесткие, игольчатые; загнутый острый клюв; немигающие зеленые глаза и длинные стальные когти, которыми незваный гость цеплялся за толстую ветку прямо над тем местом, где застыл на своей лежанке Исэйас.

— Э-э… Хес? — не поворачивая головы, жалобно позвал парнишка, надеясь, что охотник не сочтет его беспокойство очередной блажью.

— Чего тебе? — отозвались с другой стороны костра.

— Эта птица на меня очень нехорошо смотрит, — доверительно сообщил Исэйас и накрылся с головой.

— А комары тебе спать не мешают? — поинтересовался Ролло и поднял мохнатую голову. — Или, может, мизинец правой ноги чешется?

К его удивлению, Хес отнесся к словам мальчишки крайне серьезно. Сразу же поднялся, намотал плащ на руку и быстро подошел к замершему под одеялом пареньку. Вскинул голову вверх и едва слышно засвистел. Птица, прежде даже не удостоившая внимания то, что происходило внизу, склонила голову, мгновение неподвижно всматривалась в охотника, а после тяжело взмахнула крыльями и опустилась на подставленную руку. Выпущенные когти насквозь пропороли сложенную в несколько слоев плотную ткань, и Исэйас, выглядывающий из-под одеяла, боязливо поежился.

— Это страга, — пояснил Хес и вернулся к Ролло, осторожно удерживая пернатое существо. — Птица-разведчик фейри. Они отличаются высокой устойчивостью к различным чарам, могут спокойно видеть сквозь иллюзию, вне зависимости от того, насколько сильный чародей создавал ее, а их оперение не пробьет ни одна стрела.

Оборотень мрачно посмотрел на гостью и едва удержался от животного желания клацнуть зубами, а перья выплюнуть потом. Страга вернула ему не менее красноречивый взгляд, далекий от дружелюбного.

— И что теперь? — хмуро вопросил баггейн. — Нам ожидать прибытия возмущенных нарушением границ фейри, жаждущих твоей крови?

— Подавятся, — равнодушно бросил Хес. — Страг используют только в военное время, и только тогда, когда боевые действия идут против внешнего врага. Значит, фейри уже втянуты в противостояние с Тварями.

— Осталось только узнать, на чьей они стороне, — ехидно подвел итог Ролло.

Охотник метнул на него испепеляющий взгляд, но сущность оборотня и полная трансформация давала баггейну практически полную невосприимчивость к направленным против него чарам, чем Ролло бессовестно и пользовался.

— Ошибаешься, дружище, — покачал головой Хес, уверившийся в тщетности попыток проучить скалящегося оборотня. — В этой войне мы все на одной стороне, и вариантов здесь нет.

— Как же нет? — удивились тягучим, мелодичным голосом из темноты, и незнакомец выступил из дрожащей тени деревьев. — Кто-то же запустил эту мерзость в наш мир, причем ход в Междумирье был пробит именно изнутри.

— Варра, — холодно произнес Хес, а серебряные глаза сузились в напряжении. — Не ожидал увидеть тебя… так скоро.

— Я тут уже двое суток, — досадливо скривился названный Варрой. — После того, как один из твоих дружков притащился сюда в сопровождении Леверн и Карса.

Исэйас жадно рассматривал незваного гостя. Фейри был высок, строен и обманчиво хрупок, как и все представители волшебного народа, но волосы — словно дневное солнце, яркое, золотое. Казалось, что коротко остриженные, кудрявые пряди, непослушной копной обрамляющие узкое прекрасное лицо, светятся в сумраке ночи, который даже костер был не в силах разогнать. А вот глаза у него были пугающе отталкивающими — бледно-голубые, почти прозрачные, и зрачок черной точной выделялся на бесцветных радужках. Исэйас невольно сравнил стоящих рядом фейри — черноволосый и среброглазый Хес, магия амулета которого слабела с каждым часом, являя истинный облик Высшего Неблагого, и золотой Варра — послушник сразу же вспомнил рассказ охотника о Тилвит Тег, благородных духах.

— Кто из людей пересек Границу? — Хес нахмурился.

Известие о присутствии одного из охотников на территориях фейри привело его в замешательство. Неужели все уже настолько плохо, что гордый волшебный народ согласился терпеть представителя человеческого рода?

— Он назвался Неро, — золотой фейри свистнул: птица резко сорвалась с руки Хеса и взмыла в ночное небо. — Твое счастье, что на него наткнулась Леверн и проводила к Княгине. Карс говорил, что этот безумец со своей… связкой вышел против полусотни Тварей — и большая их часть пришлась на вовремя подоспевших фейри.

— Что Леверн вообще делала по ту сторону завесы? — хмуро поинтересовался Хес, и Исэйасу почудилась тревога в его голосе.

Варра улыбнулся, и глаза на мгновение приобрели кирпичный оттенок.

— Тебя искала, — он склонил голову, немного подумал и опустился на землю рядом с Хесом.

Плотный травяной покров потянулся к нему, ласкаясь о пальцы, как кот-мурлыка. Охотник певуче выругался, и фейри, уже не таясь, широко ухмыльнулся, показывая ровные белые зубы со слегка удлиненными клыками.

— Что у вас с Тварями? — Хес раздраженно стянул ленту с растрепавшихся волос и начал ловко заплетать черные пряди в тугую косу.

А Исэйас сидел и размышлял, лишь вполуха слушая разговор. Ролло говорил, что Благие ненавидят Вечернюю Звезду, в основном из-за постоянных стычек между Дворами — Хеспер лишил жизни многих Высших фейри. Но Варра не проявлял ни толики злобы или раздражения, не спешил бросаться на охотника с мечом, как это сделал в свое время Юфем. Спокойно сидел рядом с врагом, а на первый взгляд бесстрастном лице мелькала легкая полуулыбка, словно фейри даже рад встрече. Да и Хес не проявлял ни малейшей обеспокоенности — за него это делал Ролло, и получалось у оборотня, надо сказать, вполне неплохо. Баггейн сердито сопел, порыкивал и демонстративно скалил внушительные клыки. К несчастью, подобное проявление и демонстрация силы не смущали незваного гостя.

— Два десятка наших, вместе с Леверн и Карсом, отправились на помощь людям. В этот приграничный город, — Варра запнулся, — Альфонзул.

Название фейри произнес с трудом и таким отвращением, словно его заставили съесть насекомое. И действительно, слово, сорвавшись с его губ, далось ему с явным трудом — он сильно тянул гласные и проглатывал согласные, да к тому же старался избегать произносить название этого города. Как будто это причиняло ему боль.

— Основной удар пришелся туда? — уточнил напрягшийся охотник.

— Основного удара еще не было, Вечерняя Звезда, — фыркнул Варра и тряхнул головой. — С помощью страг нам удалось понять, что Твари разделились: более двух тысяч пошли на столицу — Мерцуру. Как только твоя шиозе вместе со Снежным закончат в Альфонзуле, то соберут там всех, кто еще может держать в руках оружие, и пойдут следом. Но хуже всего здесь, у нас, Хес.

Исэйас с изумлением смотрел на охотника, заставляя того нервничать — будь для этого другой повод, Хес и бровью бы не повел, но здесь черноволосый мужчина понял, что мальчишка не так прост и догадался, о чем только что вскользь упомянул Варра.

Шиозе. Та, кому отдана душа.

Послушник не был любителем послушать сплетни, но тут просто не смог удержаться и только открыл было рот, чтобы выспросить у Хеса все, что только возможно, как охотник, нахмурившись, сделал торопливый пасс в его сторону — и мальчишка беззвучно шлепнул губами, с которых не сорвалось ни единого звука.

— Аббатство? — тихо спросил мужчина, удостоверившись, что послушник, даже имея на то огромное желание, не сможет произнести ни слова.

Он уже знал ответ на только что прозвучавший вопрос, но до последнего надеялся, что ошибся.

— Оно самое, — скривился Варра. — Эта мерзость оттуда лезет, не прекращая, и наши кордоны уже не могут сдерживать их — мы отступаем. Со стороны Неблагих и того хуже — брешь в Междумирье стремительно разрастается, и Твари проходят сюда, почти не встречая сопротивления. Темные пока еще держатся, но так не может продолжаться долго. А вот ты что здесь забыл? Да еще и в такой странной компании?

— Отдать должок, — Хес вновь прислонился спиной к теплому, мерно вздымающемуся боку оборотня — даром что потом вся спина будет в шерсти.

Ролло недовольно заворчал, не спуская немигающего взгляда с золотоволосого фейри, а Исэйас хлюпнул носом и завистливо подумал, что охотник хорошо устроился.

— Аенеас? — ухмыльнулся Варра. — Полоумный Наблюдатель, устроивший со своими сподвижниками настоящее сошествие Тьмы? Брось, Вечерняя Звезда, ты даже в тот раз не смог с ним справиться — только запереть в этом проклятом месте, а уж сейчас и подавно! Я не слепой и прекрасно вижу, что силы у тебя почти не осталось.

— Что не помешает мне хотя бы попытаться, — спокойно ответил мужчина и прикрыл глаза.

— Как знаешь, — с некоторой досадой бросил Тилвит Тег. — Только я не принесу весть о твоей смерти Леверн, имей это в виду.

Он плавным движением поднялся с земли, и откуда-то сверху раздался клекот страги.

— До Большого Разлома путь для вас свободен, а уж дальше — не обессудь. Никто из нас не рискнет лезть василиску в пасть, — фейри ненадолго задержался возле Исэйаса, со сдержанным любопытством рассматривая мальчишку, кивнул каким-то своим мыслят и покинул освещенный костром круг тепла. — И еще, Хес, — напоследок произнес он тихо, — хочу, чтоб ты знал. Князь ищет тебя, — и исчез, словно его и не было.

Охотник вздрогнул, как от удара, и распахнул глаза. Взгляд почти мгновенно стал озлобленным, загнанным и полным отчаяния. Хес, если и старался этого не показать, то в этот раз не смог скрыть чувств, волной нахлынувших на душу, так и не нашедшую покоя.

— Поднимайся! — рявкнул он на послушника, заставив Ролло испуганно подскочить на месте, и начал споро седлать укоризненно глядящего на него вороного жеребца.

Бешеная скачка, начавшаяся после встречи с Варрой, который дал добро на беспрепятственный проезд по землям Благих, не прекратилась, ни когда бледно-золотые лучи восходящего солнца начали путаться в спутанных от бьющего в лицо ветра прядях, ни когда закат вновь окрасил руки кровавым заревом. Рабиканы стремительными порывами воздуха неслись, не касаясь неподкованными копытами земли и даже не приминая траву, а рядом пластался в бешеном беге ровно дышащий оборотень, серым клоком пыли мелькающий то с одного, то с другого бока.

Где-то после полудня Исэйас вообще перестал понимать, что происходит вокруг, словно погрузился в полудрему: сказывалось и напряжение прошедшей ночи, и усталость, накопившаяся за многие дни пути. Пришел в себя он только после того, как его ветряной дух резко остановился, едва не сбросив седока на землю. Мальчишка заполошно вскинул голову, бросил повод и потер глаза руками.

Хес с кем-то разговаривал. Раздраженно, отрывисто, на певучем языке фейри. Едва заметная призрачная фигура, сплетенная из потоков воздуха, качнулась в сторону, пропуская охотника, и духи ветра вновь прянули вперед.

— Кто это был? — полюбопытствовал Исэйас, рискуя нарваться на еще одно заклятие безмолвия.

— Сильфида, — коротко ответил Хес. — Мы миновали внешний кордон. Через пару часов остановимся, отдохнем — и у нас на пути Большой Разлом.

Охотник отвернулся и вновь намертво замолчал — послушник понял, что больше не добьется от него ни слова.

Стоило им только остановиться, повинуясь вскинутой руке Хеса, Исэйас со стоном сполз по боку жеребца и повалился на траву, раскинул руки в стороны и блаженно прикрыл глаза. Рабикан осторожно переступил через внезапно образовавшееся препятствие и ткнулся мягким храпом послушнику в плечо. Мальчишка с трудом разлепил глаза и сел, сжимая гудящую и грозящуюся развалиться на две половинки голову.

— Держи, — сунул ему в руки кусок вяленого мяса и краюху хлеба Хес.

Исэйас несколько заторможено огляделся: в паре шагов от него весело пылал небольшой костерок, лошади уже были расседланы, а на земле сооружены лежаки. Парнишка смутился: обычно все это делал он, но сегодня силы совсем покинули его. Ему показалось, что, мешком рухнув с коня, пролежал так от силы несколько мгновений, но по всему выходило, что он просто провалился в забытье не меньше, чем на четверть часа.

Исэйас, чувствуя, как перестают повиноваться руки, с трудом дотянул кусок до рта, умял предложенное в единый миг и завалился на лежанку, мгновенно засыпая.

* * *


Разъяренное рычание, сменившееся отборной бранью, заставило мальчишку подскочить на месте, ошарашенно хлопая заспанными глазами и судорожно сжимая в руках скомканное одеяло.

Ролло крутился вокруг почти потухшего костра и крыл Хеса такими словами, что у Исэйаса, имеющего неосторожность прислушаться к изрыгаемым оборотнем ругательствам, покраснели уши. Самого же объекта гнева нигде не было видно. Как и его рабикана, да и дорожного мешка вдобавок.

— Сбежал, паршивец! — наконец смог выдать что-то цензурное баггейн. — Ну попадись он мне, гаденыш!

— Как сбежал? — глупо переспросил Исэйас и растерянно оглядел место ночлега. — Почему он ушел?

— Потому что мозги отморозил, не иначе! — яростно рявкнул Ролло и опустил вытянутую морду к земле, принюхиваясь.

Последовавший за этим нехитрым действием вой мало напоминал звук, что может издать волкоподобное существо. Хриплый, с клокочущим в горле бешенством скулеж, переходящий в хрип — баггейн крутился на месте, чихая и раздирая лапами потерявший всякую чувствительность нос. Кажется, идея с выслеживанием беглеца по запаху безнадежно провалилась.

— Совесть его, судя по всему, заела, — буркнул баггейн, отвечая на отчаянный взгляд Исэйаса. — Этот… фейри… знал, что по собственной воле мы его одного не отпустим к карсуру в пасть, вот и сбежал втихаря, вымотав нас дневным переходом, — Ролло сморщил нос и обнажил клыки. — А тут какой-то дряни набрызгал — у меня теперь нюх на пару дней отшибло, не меньше.

Послушник поджал губы, молча скатал одеяло и прикрепил его к чересседельной сумке.

— Мы так и уйдем? — тихо спросил он, и оборотень замер, внимательно прислушиваясь к его словам. — Просто бросим его одного, дадим возможность сдохнуть, как собаке, по собственной глупости бросив вызов тому, кто значительно сильнее? И только потому, что он не желает нашей помощи?

— Он не желает нашей смерти, — поправил баггейн и досадливо клацнул зубами — упоминание о собаках его нервировало. — Темный, ну почему я в облике этой псины с совершенно бесполезным против его зелий набором качеств?

— Нам просто нужно сообразить, куда двигаться, — уверенно сообщил Исэйас и закопошился в сумке.

Ни Хес, ни тем более Ролло не помнили, что именно у мальчишки, сейчас с облегчением вознесшего хвалу собственной запасливости, в заплечном мешке хранилась старая карта этих земель, начертанная еще тогда, когда здесь безраздельно властвовали люди, а потом дополненная отчаянными путешественниками, сумевшими не только проникнуть на враждебные территории, но и вернуться обратно. Желтый, истертый и хрупкий от времени пергамент послушник перед уходом из Гильдии немного подержал в растворе, рецепт которого придумал сам, еще когда был учеником магистра Гаюса — методом проб и ошибок, в также десятков безвозвратно потерянных или безнадежно испорченных архивных документов. Зато результат превзошел все его ожидания — хрупкая бумага стала плотной и эластичной, словно искусно выделанная тонкая кожа, а чернила, сколь древними ни были бы записи, могли не бояться даже морской воды.

И теперь мальчишка торопливо стянул со скатанной трубочкой карты ленту, которой заботливо обвязал пергамент, и расстелил ее на траве. Ролло одобрительно глянул на Исэйаса и любопытно сунул нос ему через плечо.

— Вот здесь, — парень провел пальцем по извилистой тонкой линии, протянувшейся от Волчьего Перешейка вглубь земель Неблагих, — Большой Разлом. Его смог отметить один из сорвиголов, Нейсар Быстрый, из числа тех, кто рискнули наведаться к фейри уже после того, как завеса перестала быть непреодолимой, и вернулись живыми. Пересекать его, судя по оставленным записям, лучше всего здесь, — мальчишка обозначил точку входа. — Хес обмолвился, что именно в этом месте находится подземный ход, пробитый нежитью, и ядовитых испарений, разъедающих плоть, там практически нет.

Баггейн растянул пасть словно в улыбке.

— А это, — ободренный одобрительным взглядом оборотня, Исэйас воодушевился: — Аббатство. Мы же находимся где-то здесь. Нам следует двигаться на восток, а через дневной переход забрать к северу. Я не знаю, сможем ли мы догнать Хеса — слишком большая фора у него, — но дойти до Обители нам вполне по силам.

— Тогда не будем рассиживаться, — хрипло выдохнул Ролло, уткнулся головой в спину мальчишке, заставив подняться с земли, и подтолкнул его в сторону нетерпеливо взрывающегося копытом землю рабикана. — Нам стоит поспешить, пока этот полоумный не устроил очередное светопреставление — это будет вполне в его духе.

— Мы за кого переживаем? — хихикнул послушник, взлетел в седло и тронул коня пятками. Ветряной дух сорвался с места, и в привычном мелькании вновь слился в единую линию прозрачный, редкий лесок. — За Хеса или же за несчастного Наблюдателя, волею собственной глупости оказавшегося на пути тайфуна по имени Вечерняя Звезда?

* * *


Этот запах был повсюду. Щекотал ноздри, черными пятнами пепла оседал на грязной, изодранной рубахе, но он упрямо брел вперед, с трудом пробирался сквозь завалы, разрушенные дома и черные, словно остывший деготь, трещины в плоти земли. Видел истерзанные тела, не похожие на людей, под обломками, и каждый раз сердце замирало — он боялся до дрожи в руках, что увидит сейчас мертвые, незрячие глаза тех, кого он так долго искал.

С самого утра Альв без отдыха помогал сначала разбирать обугленные остовы домов, откуда еще доносились едва слышные мольбы о помощи, вытаскивал полумертвых людей из-под туш Тварей — фейри сражались ночью, словно бешеные, не смотрели, был ли из смертных кто-то рядом, и Иные придавливали мертвыми телами пытающихся спастись раненых людей.

Лекарей не было, как и не было тех, кто мог бы хоть чем-то помочь умирающим. Фейри только разводили руками и качали головами: золотоволосая красавица Леверн сказала, что эта земля осквернена настолько, что целительная сила их чар разбивается о впитавшуюся с кровью Тварей чуждую силу, словно река о заградительные заслоны. И кузнец надеялся, до последнего лелеял искорку тепла в душе, что знахарки, Антхеа и Деа, живы и смогут помочь тем, кто корчился в невыносимых муках в Гильдии Охотников. До того самого момента, как нашел отделанный серебром, свивающимся в замысловатые руны, арбалет, принадлежавший темноволосой девушке — поломанный почти в щепки, со следами огромных зубов на металле. Но даже после этого мужчина слепо брел в густой молочный туман, заглядывал с незрячие глазницы опустевших домов, надсадно кашлял, когда пепел попадал в легкие вместе с воздухом. Голова кружилась, грудь сдавливало обручами — поломанные ребра болели до цветных кругов перед глазами, отзываясь стоном на каждый вздох.

Он с усилием добрался до разрушенного фонтана, из-под обломков которого сочилась вода, перемешиваясь с пылью и каменной крошкой, образовавшая вокруг лужу с маслянистыми разводами: осколки склянок из алхимической лавки усеивали землю и хрустели под ногами. Кузнец со стоном опустился на чудом уцелевшую часть бортика и сгорбился — терзающая грудь боль немного утихла, и он смог вздохнуть и оглядеться: мутная пелена перед глазами чуть разошлась.

Сейчас Альв находился в восточной части города, в Квартале Ремесленников, вернее, в том месте, что некогда называлось именно так. Находившаяся недалеко от ворот и крепостной стены, обращенной к Границе, улица была сметена Тварями, и сейчас здесь царили только разруха и запустение. К счастью, большинство из проживающих в этой части еще до налета покинули опасную зону — что, впрочем, их не спасло, — поэтому измученный видениями смерти разум кузнеца смог передохнуть.

Кажется, он даже на несколько мгновений провалился в болезненное забытье, потому что возникшая прямо перед ним оскаленная морда была для него полной неожиданностью. Кузнец отшатнулся в сторону, прожженные камни под ним раскрошились, и кузнец завалился назад, ударившись спиной. Сознание от вспыхнувшей боли померкло, а когда хватающий ртом воздух Альв снова смог видеть и чувствовать, то сердито ткнул кулаком черную зверюгу, виновато прошедшуюся шершавым языком по испачканному в пыли лицу. Карсур заискивающе урчал, да так, что Альву казалось, будто у него в такт басовитым звукам вибрируют кости.

— И что ты тут забыл? — с кряхтением поднявшись, спросил он у зверя и неловко погладил мягкую шерсть.

Кузнец только сейчас сообразил, что рядом с Хьярти на протяжении всего сражения за Альфонзул не было видно его жутковатого питомца. Спутник айену был изрядно запачкан в пыли и грязи, а по бархатной, но свалявшейся шкуре пролегли глубокие кровоточащие царапины — на боках, на спине, и даже на сейчас выражавшей крайнюю степень раскаяния морде. Один глаз почти не открывался, пересеченный багровым рубцом.

— Альв! — тихий возглас заставил его обернуться.

Навстречу ему, покачиваясь и прихрамывая, из полуразрушенного здания вышла Деа. Взлохмаченная, покрытая гарью и копотью, с паутиной, клоками запутавшейся в волосах. И с ног до головы перемазанная черной кровью, успевшей запечься коркой на изорванной одежде. К груди девушка, как величайшее сокровище, прижимала лекарскую сумку: несла ее осторожно, стараясь лишний раз не тряхнуть слишком сильно, чтобы не разбить еще оставшиеся целыми драгоценные составы.

Кающийся карсур мгновенно потерял интерес к кузнецу и закрутился вокруг Деа, словно преданный пес. Альв неодобрительно покачал головой и поспешил поддержать молодую знахарку, которая подволакивала левую ногу.

— Ничего страшного, — вымученно улыбнулась она и благодарно моргнула, когда кузнец подхватил ее под локоть, помогая передвигаться. — Просто растяжение. Убегать от той Твари вверх по провалившемуся под ее весом всходу было глупой идеей.

Альв отметил, что Деа, действуя скорее по привычке, чуткими пальцами коснулась его ладони и нахмурилась — у мужчины был жар, и его мучила боль. Девушка хотела было остановиться, торопливо растягивая завязки на сумке, в которой звенели склянки, но кузнец остановил ее.

— Я потерплю, — убежденно сообщил он. — Побереги их для других, им нужнее.

Деа виновато глянула на него из-под спутанных волос. Карсур, словно почувствовав ее настроение, мягко перетек к девушке поближе и настойчиво ткнул мордой в бок. От этого Деа едва не завалилась в сторону вместе с Альвом и сердито зашипела — то ли от боли, то ли от досады. Обитатель Диких Земель заискивающе наклонил голову и развернулся к знахарке боком.

Явно что-то предлагая.

Кузнец понял это раньше девушки: решительно шагнул вперед и подхватил ее под мышки, закидывая хрупкое тело на спину пригнувшегося карсура. Деа только испуганно взвизгнула, словно девчонка. И к Альву запоздало пришло понимание: Деа — совсем еще молодая девушка, которой пришлось познать ужас этого мира, окунуться в пучину отчаяния с головой, столкнуться со смертью в самых ее неприглядных видах, но она держалась. Не теряла веру в людей, в погрязший в собственной безнадежности человеческий род, отдавала себя и свою душу тем, кто тянулся вверх, нуждался в теплом свете и помощи.

Мужчина вздрогнул от вновь опоясавшей грудь боли и опустил руки — усилие и неловкое движение пробудили затихшую было муку, и ему было трудно даже дышать. Деа сидела на спине карсура, обняв руками массивную шею, и лицо у нее было испуганным, но в то же время восхищенным — точь-в-точь дитя, которого первый раз посадили на лошадь верхом.

Черный зверь крадучись двинулся вперед, бережно неся всадницу на спине. Сначала быстро разорвал дистанцию между собой и Альвом, но потом вновь вернулся к устало бредущему мужчине, приноравливаясь к его шагу.

Об Антхеа Альв ничего так и не спросил. Потому что видел, что лекарская сумка у Деа принадлежала ее наставнице. Как и меч у бедра на широком поясе.

Путь обратно до Гильдии Охотников, в которой сейчас без труда помещались все, кто выжил, показался кузнецу просто бесконечным. И когда Деа сползла по боку черной зверюги возле деревянных дверей здания, он просто бессильно прислонился к стене, понимая, что не сделает больше ни единого шага. Веки были тяжелыми, а муть в глазах быстро скрыла от него едва проглядывающие сквозь белесый туман тонкие бледно-золотые лучи солнца. Холод в груди расползся по немеющим рукам и подступил к горлу.

— Эй, приятель, так дело не пойдет, — крепкие руки отдернули его от стены и встряхнули. Кузнец вздрогнул и зашипел от боли. — Так-то лучше. Идем внутрь, там твой найденыш уже вовсю хозяйничает. Думаю, и тебе минутку уделит.

Темноволосый охотник, прибывший вчера вместе с отрядом фейри — Неро, кажется, — уверенно поддерживал шатающего, будто перебравшего браги Альва, довел его до лежанок, сооруженных в общем зале, и осторожно опустил на жесткий матрас — все простыни и другие мало-мальски годящиеся на повязки отрезки тканей были уже давно порваны на узкие ленты.

Деа, смывшая с лица и рук гарь и кровь, оказалась рядом почти сразу. Силком впихнула в него отвар, вкуса которого мужчина даже и не почувствовал, и кузнец сразу провалился в забытье.

— Тебе ведь нужно что-то еще? — поймал Неро девушку за руку.

Она вскинула на него сердитый, недоумевающий взгляд, а потом ее лицо прояснилось.

— Повязки, в первую очередь. Равно как и все, что под них сгодиться, — девушка склонилась над мечущимся в бреду раненым охотником. — Горячая вода, и как можно больше. Если кто из женщин способен помочь — направь их всех ко мне, одна я не справлюсь.

Она на мгновение замолкла, разглядывая содержимое своей сумки, потом недовольно что-то пробурчала и перевернула оную над очищенным от ранее лежащих здесь карт столом. Неро отшатнулся от ударившего в нос резкого запаха — судя по всему, несколько склянок были разбиты еще вчера ночью, и содержимое крепко въелось в плотную ткань сумки.

— Мне нужны настойки, — сообщила девушка терпеливо ожидающему мужчине. — Лучше перцовые, но сойдет любой крепкий алкоголь, даже самогон. В лавках алхимиков должны быть чистые, без примесей. Еще мне нужны травы… В общем, тащите все, что найдете.

Охотник в некотором замешательстве кивнул и поспешил покинуть общий зал, превратившийся в лазарет.

— Мне нужна ваша помощь, — он быстро подошел застывшей, обратив лицо к небу, фейри.

Леверн открыла глаза, мгновение бездумно глядела на стоящего перед ней человека, а потом в светлых зрачках вновь засветилась искра жизни — словно она на краткий миг теряла свою душу.

— Люди ранены и измучены, — охотник махнул рукой на здание Гильдии. — Деа сможет хоть что-то сделать, но ей не хватает материала.

— Я поняла. Можешь не беспокоиться, достанем все, что найдем, — улыбнулась золотоволосая фейри, но мгновением раньше, при упоминании имени знахарки, Неро заметил тень неприязни, скользнувшей по прекрасному лицу.

* * *


Мерцура мрачно готовилась к нападению. Кузнецы переплавляли на нужды армии все серебро, которое только можно было найти в столице: перепуганные горожане несли все, что мало-мальски походило на драгоценный металл — от серебряных монет до фамильных реликвий и столовых приборов. Мастера работали не покладая рук; охотники метались от кузниц до представительства Гильдии и обратно, то появлялись на воротах, вкратце расспрашивая снующих туда-сюда командиров конных отрядов разведчиков, и вновь исчезали, чтобы спустя краткое время объявиться уже на другом конце города.

Гвардия, после разгромных стычек с Тварями, подчинялась охотникам, которым Его Величество без вопросов отдал командование обороной стен и подготовкой воинов, беспрекословно и видимой охотой.

Грайден, давно уже своим внешним видом переставший напоминать монарха — впалые щеки, изможденное лицо, лихорадочно блестящие глаза и искусанные в кровь губы, — уговаривал свою супругу на эту ночь уйти в катакомбы-укрытия под резиденцией правящей династии. На что любимая женщина ловко и весьма недвусмысленно прокрутила в руках изящный дамский кинжал и упрямо помотала головой. Измученный противостоянием и явным моральным превосходством противника, Его Величество воспринял влетевшего в окно вестника как дар свыше; королева насмешливо поклонилась супругу и исчезла в неприметной боковой дверке, скрытой за тяжелой бархатной портьерой.

Король отвязал прикрепленный к лапке птицы легкий почтовый пергамент и едва успел отдернуть руку, как иссиня-черный ворон расправил оперение, зашипел не хуже кошки и тяжело взмахнул крыльями, покидая кабинет. Грайден проводил его взглядом и, вздохнув, вчитался в строки послания. Дрожащими руками отложил в сторону и опустился в кресло: Альфонзул выстоял, но цена была заплачена непомерная. Письмо было от магистра Десебела, и глава Гильдии Охотников ничуть не церемонился: не переступая черты, но весьма оскорбительно припомнил королю его отказ на просьбу о дополнительном гарнизоне, таким образом обвиняя своего господина в косвенной причастности к гибели сотен людей, беззащитных перед тем врагом, с которым им пришлось столкнуться. Но в самом конце, словно нехотя, приписал, что обещает собрать всех, кто остался в живых и способен держать в руках оружие, а также «неожиданных союзников» — на этой строчке у Грайдена, знающего своего давнего приятеля, волосы зашевелились на голове от нехорошего предчувствия, — и постараться успеть к ним на подмогу до того, как Твари раскатают Мерцуру в мелкое каменное крошево.

Надеяться на горстку храбрецов, силы которых не хватит, чтобы справиться даже с сотней Тварей, было глупо, и король это понимал. Да и не успеют они: от Альфонзула до Мерцуры четыре дня пути на почтовых лошадях — это если без остановок и отдыха. Какими воинами будут люди, измученные беспрерывной скачкой? К тому же охотники, находящиеся в столице и контролирующие подготовку города к обороне, предсказывали, что первое нападение Тварей на Мерцуру произойдет не позже грядущей ночи. Пока что существа хозяйничали в окрестностях белокаменного города, зверея от того, что не могли удовлетворить жажду до чужих жизней — все деревни и мелкие городки были уже давно эвакуированы, и мужчин, способных держать в руках оружие, сейчас спешно обучала гвардия.

Грайден прекрасно понимал, что они станут теми, кто погибнет первыми же — выйти против Иных, от когтей и клыков которых гибли даже матерые охотники, было шагом навстречу смерти без надежды избежать встречи с ней. Король это знал, но не мог приказать им спрятаться, словно трусам, в отстроенных под городом подземельях, в которых могла скрыться целая армия — когда-то катакомбы как раз и создавались для ведения скрытой войны против вторгшихся в Айохэйнс захватчиков, — и не только потому, что не мог позволить хоть одному боеспособному мужу отсиживаться за спинами гибнущих солдат, но еще и по той причине, что они просто бы не послушали его, а то и оскорбились бы. Эти люди были готовы защищать свою землю и свои семьи до последней капли крови. Особенно тогда, когда противостояли им не люди, а совершенно чуждые существа — когда на жизнь покушается то, чего ты не можешь понять и постичь, с этим всегда легче бороться: перед воинами стоит безжалостный враг, олицетворение зла, а не такой же человек, посланный приказом убивать себе подобных.

К вечеру на Мерцуру опустился туман. Пока еще легкая дымка, окрасившая белые стены в грязно-серый цвет, но она уже уверенно стелилась под ногами, сгущалась в закоулках и подворотнях, оскаленным псом глядела из щелей между домами. По полосам белесого савана, мягко укутавшего улицы, разливалось оранжево-красное молоко заката, кругами расходилось по притихшему городу и подтеками крови капало со стен. Дозорные были напряжены: без устали вглядывались в темнеющую даль с восточных стен, вздрагивали от каждого шороха, готовые по первому сигналу протрубить в горн — тревожный клич должны были сразу подхватить набаты колоколен Мерцуры. Литые красавцы, изукрашенные коваными узорами, давно уже не звонили по горестным событиям, со времен Большого пожара.

Столица тогда была уничтожена практически полностью стараниями одного безумного алхимика, которому удалось изобрести или выделить из каких-то природных материалов жидкий огонь, что мог гореть даже в воде. Пламя, вырвавшись из развороченной взрывом лаборатории на волю, урчащим зверем вгрызалось в камни, дерево, плоть — и погасло само только после того, как собрало жатву, насытилось и уснуло тлеющими угольками, напоследок лизнув острыми языками королевский дворец.

Именно с тех пор власти стали пристально следить за деятельностью всех алхимиков, выдавая лицензии. Грайден тогда запретил смывать или иным способом избавляться от следов огня на белоснежных стенах обители королей — город был восстановлен, но память об этом событии не должна была изгладиться из памяти людей.

Как и в этот раз. Человек взял на свои плечи слишком тяжелую, неподвластную его желаниям ношу, забыл свое место в этом мире, решил, что вправе решать, кому жить, а кому — умереть, и в этом слепом безумии превзошел даже фейри. Такое никогда не прощается и не забывается.

Если после этой войны останется хоть кто-то, способный рассказать потомкам об этом.

* * *


— Я похож на мальчика на побегушках? — огрызнулся Неро, когда Карс, среди фейри носящий имя Снежный, бесцеремонно выдернул его из кровати, помешав измученному охотнику подремать хотя бы четверть часа.

— В двух кварталах отсюда один из ваших засел в доме и отказывается выходить, — фейри фыркнул и сложил руки на груди. — Вопит, кидается заклятиями — и откуда только сила берется? — упоминает Темного и бранится так, что даже сплавщики леса позавидовали бы.

— С каких это пор вы не можете одолеть колдуна, Высшие? — скептически осведомился Неро, натягивая сапоги и приглаживая вставшую дыбом шевелюру.

Снежный зашипел, как горячее масло на сковородке. Охотник уже усвоил, что фейри очень легко вывести из себя — стоит только поставить под сомнение их силу. Другой вопрос был в том, стоит ли играть с огнем?

Охотник получал просто невыразимое удовольствие от этой игры. Ему было смешно наблюдать за тем, как представители волшебного народа силятся доказать свое превосходство над смертными. И за короткое время своего знакомства с фейри успел здорово поцапаться с несколькими воинами из отряда, пока те не сообразили, что темноволосый ехидный мужчина просто развлекается, наблюдая за их негодованием. И тогда Неро поумерил свой пыл: его взяли на заметку, а получить клинок в спину, а то и в горло — чтоб уж видеть глаза нахала во время последнего мига его жизни, — очень не хотелось. Но иногда он просто не мог удержаться от соблазна.

Спокойной к его нападкам оставалась только золотоволосая Леверн. Неро подозревал, что только благодаря ее приказу охотник еще цел и невредим. Впрочем, особенного желания как-то задеть ее даже не возникало — фейри рассердилась только один раз, когда он случайно коснулся ее. Она отшатнулась в испуге, словно простым касанием он мог причинить ей боль.

— Не смей! — нахмурилась она, но, заметив неподдельное изумление на лице охотника, смягчилась: — Видишь эти браслеты? Они поддерживают иллюзии, чтобы вы, смертные, могли смотреть на нас без вреда для самих себя. Но они несовершенны — одно касание разрушает чары, а сейчас мы бережем силы: на этой земле наши возможности сильно ограничены.




— Прости, — искренне огорчился Неро. — В таком случае, почему Хесу удавалось проворачивать такой трюк и не опасаться, что чары спадут?




Леверн вздохнула и отвела глаза.




— Вечерняя Звезда всегда был несколько… иным, — она закусила губу. — Ты видел амулет у него на груди?




Охотник прищурился, перебирая в памяти встречи с самым проблемным товарищем, и отрицательно качнул головой.




— Он действует по тому же принципу, что и наши, — было видно, что эта тема девушке неприятна, — но питается от силы убитых им фейри. Хес может видеть и захватывать то, что является сосредоточием нашей силы — вы, люди, называете это душой.




Неро потрясенно молчал.




— В этом нет его вины, — горько произнесла Леверн. — Это его сущность — Неблагой фейри, раздираемый противоречиями, потерявшийся и постоянно ощущающий муку, сковавшую душу. Любое ваше прикосновение жжет его хуже огня, любая ваша вспышка чувств, которые вы совершенно не умеете сдерживать — как еще он сумел сохранить рассудок здесь? Знал ли Князь, на что обрекал его?




Последние слова, явно обращенные уже не к охотнику, она почти шипела, и зрачки полных ярости глаз вытянулись в вертикальные щелки, напоминая змеиные. Неро с трудом подавил желание отшатнуться — в своем бешенстве фейри заставляла холодеть от ужаса.




Заметив изменившийся взгляд собеседника, Леверн тряхнула головой, успокаиваясь, виновато улыбнулась и коротко кивнула, показывая, что этот разговор закончен.

— Мы можем его убить, — хищно ухмыльнулся Снежный и заправил за ухо прядь кипенно-белых волос, — но, к моему несказанному разочарованию, юнец имеет неплохой потенциал, да и чары применяет весьма интересные — он нам еще пригодится.

Неро нахмурился. Откуда в Альфонзуле взялся сильный чародей? Память услужливо подсунула слова Десебела об одном из орденцев, временно переданного в пользование Гильдии. Тогда его нежелание принимать помощь от фейри вполне понятно. Охотник только тяжело вздохнул и последовал за Карстом.

Дом, в котором засел сопротивляющийся очевидному клирик, был просто создан для того, чтобы удачно держать круговую оборону: притулившийся между двумя разрушенными строениями, завалившими подход к дому с трех сторон, он грозно смотрел на осаждающих чернотой разбитых окон, в которых то и дело мелькала фигура незадачливого борца со злом.

Неро ожидал, что наткнется на насупленных и обиженных фейри, вместо очередной порции восхищения получивших в лоб отборную ругань и пару заклятий, но волшебный народ, казалось, пребывал в абсолютном восторге от происходящего безобразия. Двое о чем-то тихо переговаривались, весело косясь на мрачно сопевшего в своем бастионе клирика, а еще трое чуть поодаль, кажется, делали ставки. Охотник закатил глаза — некоторые из фейри вели себя хуже детей, что никак не способствовало поддержанию статуса великих и ужасных. Впрочем, Леверн говорила, что Неблагие ведут себя совсем иначе, и обольщаться мнимым добродушием представителей волшебного народа не стоит.

— Эй, парень! — крикнул он, подходя к дому, но предусмотрительно остановился в нескольких футах от стен и окон: Темный его знает, что святоше в голову взбредет. — Тварей уже с ночи выбили, если кто и остался, то убрались прочь, поджав хвосты! Хватит воевать с пустотой, твоя сила нам еще понадобиться!

В доме озадаченно примолкли; мгновением позже в проеме окна появилась светловолосая голова, и обладатель пшеничной спутанной, местами опаленной шевелюры обвинительно ткнул пальцем на старающихся скрыть улыбки фейри.

— А это что?! — мрачно вопросил клирик.

— Это наши союзники. Временные, — поспешил добавить Неро, глядя, как вытянулось от возмущения лицо молодого парня. — Ты не переживай: вот Иных выбьем, отправим туда, откуда пришли, а потом можете начинать грызться между собой, сколько душе будет угодно.

Орденец непримиримо сложил испещренные царапинами и ссадинами руки на груди и открыл было рот, чтобы выдать гневную отповедь, как вопль, раздавшийся за спиной вздрогнувшего от неожиданности Неро, прервал его на вздохе.

— Торгес! — кузнец был в ярости. Его заставили подняться со своего места, забинтовали, как забальзамированного мертвеца, напичкали усмиряющими боль составами и, не слушая возражений и не обращая внимания на вялое сопротивление, отправили на усмирение не иначе как ополоумевшего чародея. — Если ты, сволочь, сейчас оттуда не выйдешь, то видит Темный, я обрушу эту проклятую крышу тебе на голову! Нет орденца — нет проблемы!

Брат Торгес поглядел на своего недавнего сотоварища по несчастьям, на перекошенном лице которого расплывался багровый кровоподтек, с сомнением уделил внимание тяжеленным кулакам кузнеца, которыми тот потрясал в воздухе, и устрашился.

Фейри смеялись, уже даже не скрывая этого. Один из них одобрительно кивнул мрачному, что грозовая туча, мужчине, когда святой брат, настороженный, косящийся на своих извечных врагов, осторожно покинул свое временное пристанище. Альв от души отвесил ему оплеуху, как нашкодившему юнцу, на что Торгес только сверкнул глазами, со вздохом потер ушибленное место и поплелся за кузнецом.

Фейри ехидно скалились им вслед.

* * *


Эта ночь прошла на удивление спокойно. Возможно, отчасти благодаря тому, что дражайшая супруга, будучи не в силах смотреть на измученного мужа, подлила ему в горячее вино снотворного, и Грайден проспал до самого рассвета крепким сном. Наградой за участие в его отдыхе алхимической смеси стала жуткая головная боль наутро, как если бы он провел прошедшую ночь не в своей кровати в объятиях мутных, далеко не самых хороших снов, а на приснопамятных попойках с Десебелом.

Мрачный король наводил ужас на своих подданных не хуже Тварей, но делать было нечего: если дел с Иными вести не надо было, ограничиваясь разговором на языке острой стали, то на доклад к Его Величеству выстроилась целая очередь. Люди волновались перед тем, как предстать пред грозные очи своего господина, но угроза не успеть подготовиться к мигу нападения Тварей и упустить жизненно важные моменты пугала их сильнее, чем больная голова и отвратительное настроение монарха.

По мнению простого люда, да и королевских советников тоже, город был готов не только к нападению Тварей, но и к длительной осаде, но король, глядя на мрачных охотников, был в этом не уверен. Королевство Айохэйнс еще никогда не терпело поражение в войнах, что вели между собой люди — в основном, со Сверре, что грызлось с ними за влияние в море Штормовых Ветров: флот у Айохэйнса был всегда сильнее, несмотря на то, что территории государства в силу столкновения с волшебным народом была значительно меньше. Но им и не приходилось встречаться с таким врагом, для которого высокие стены и заточенная сталь — не помеха.

К вечеру туман сгустился, став почти ощутимым, липкими тенетами опутывая улицы, шипел, прикасаясь к факелам в руках гвардейцев. Он скрадывал звуки, но какой-то басовитый рокот изредка пробегал по затихшей мостовой, и окна в домах легко позвякивали, словно в такт шагам исполина, надвигающегося на город с восточной стороны.

Ученики охотников в последний раз проверяли установленные ловушки — капканы с посеребренными зубьями, тонкую, но невероятно прочную паутину нитей, расположенную между крышами домов — улицы, на которых были созданы такие западни, отмечались красными лоскутами. В узких проходах в самой старой части города поставили широкие раздвижные решетки, ощерившиеся шипами в локоть длиной и схлопывающиеся при малейшем сдвижении рычага. Ворота были плотно закрыты, а придворный алхимик по указаниям охотников создал составы, отбивающие чутье у Тварей: их раздали воинами на тот случай, если придется скрываться от врага, а часть разбрызгали перед воротами и по зубцам стен. Часовые, ощущающие неприятный, резкий запах, морщились, но молчали, вглядываясь во мглу за стенами.

В этот раз Грайден уснуть так и не смог, да и не особо стремился — в груди щемило и дрожало, словно натянутая струна колебалась на ветру. Король чуял, что враг уже совсем рядом и готов к нападению. И он не понимал, чем руководствовался, когда приказал принести легкие доспехи, ничем не отличающиеся от тех, что носили рядовые солдаты, да и на охотниках король не раз видел нечто подобное. Наверное, невозможностью бездействовать, в то время как воины готовы принять натиск и отдавать свои жизни за его спокойствие.

Фамильный клинок, созданный почти три сотни лет назад, но так и не утративший ни своей остроты, ни своей крепости, ободряюще подмигнул хозяину россыпью мелких сапфиров, украшающих изогнутую наподобие клыка гигантского зверя рукоять, и на душе немного потеплело: родовое оружие таило в себе секрет, известный только владельцу и передающийся из поколения в поколение. Зачарованная сталь была равнозначно действенна как против духов и нежити, так и против людей. Кроме того, россыпь драгоценных камней на рукояти являлась не только охранным амулетом, нагреваясь при приближении врага, но еще и передавала жизненную силу поверженных противников своему хозяину.

Этот меч редко покидал ножны и являлся скорее не оружием, а просто свидетельством того, что раньше чары широко использовались предками, в отличие от того, как к ним относились сейчас. Но сегодня ночью помощь преданного клинка будет неоценимой, в чем Грайден был абсолютно уверен.

Он выбрал небольшой бронебойный арбалет, закрепил чехол с болтами-«звездочками» у правого бедра: как только такой наконечник попадал в цель, то взрывался осколкам и разворачивал рану, лишая жертву надежды на исцеление. Мужчина потер заросший щетиной подбородок, вытянул несколько метательных ножей и разместил их в предназначенных для этого кармашках. Руки подрагивали, но не от страха, а от азарта, предвкушения боя.

— Засиделся я здесь, — пробормотал Грайден, щелкнул застежкой крепления меча и вышел из своего кабинета, но не через парадную дверь, где дежурила его охрана, а через незаметный для незнающего человека проход в задней галерее дворца.

Тот правитель хорош, при ком нет войн и бедствий, которому не приходится ехать впереди войска и воодушевлять своих бойцов — лгать о том, что их ждет неувядающая слава, но кроме грязи, крови и смерти они не увидят ничего. Хорош тот правитель, что может предотвратить бессмысленные кровопролития и хранит жизни своих подданных, как свою собственную.

Грайдену хотелось верить, что именно таким он и был, пока не нависла угроза над этим миром со стороны Иных. Но сейчас он почувствовал себя снова молодым воином, который жаждал боевых подвигов, желал сойтись с врагом в смертельной битве — и непременно выиграть. А еще он не хотел отсиживаться за крепкими стенами своей резиденции, которая в случае прорыва внешней линии обороны станет последним рубежом защиты. Если ему суждено увидеть гибель человеческого рода, то он не хотел бы встретить смерть скулящим от ужаса запаршивевшим псом.

Часовой на воротах узнал своего короля, и Грайден с удивлением заметил, как на хмуром лице немолодого уже мужчины расцвела улыбка, полная надежды. Он вытянулся, отдавая своему господину честь, и чуть отступил в сторону, давая возможность королю подняться на стену.

Серо-черная хмарь расползлась по небу, закрыла звезды, и только едва заметный лунный свет проникал сквозь плотную пелену. Мужчина перегнулся через зубец, пытаясь разглядеть, что происходит внизу, под самыми стенами Мерцуры, но густой полог тьмы укутывал землю, и лишь слабые вспышки голубоватых разрядов мелькали в туманной мгле.

— Вы решили погеройствовать, Ваше Величество? — совершенно непочтительно обратился к нему молодой охотник, и Грайден отошел от бойницы.

Мужчина до этого стоял совершенно неподвижно, сливался со мглой, сочащейся через стену, и пока он не начал двигаться, король его не смог заметить. Скуластое лицо, обветренные губы, страшный шрам, идущий от виска до шеи, и серо-зеленые проницательные глаза. В каждом его движении — настороженность и цепкое внимание.

— Вы так уверены в том, что мы проиграем? — такой вопрос застал Грайден врасплох. — Вы уже готовы умереть — это я вижу по вашим глазам, — пояснил охотник, не дожидаясь вопроса. — А о том, кто будет восстанавливать все это, — он обвел рукой стены, — после нашей победы, вы, конечно, не подумали? Я ведь знаю, что наследника престола нет. Хотите ввергнуть Айохэйнс в пучину междоусобиц? Несколько безответственно, не находите?

Грайден хотел было возмутиться беспардонностью наглеца, но озадаченно замер, прислушиваясь к себе. Охотник был прав, от самого начала до самого конца — он уже сдался. Смирился с неизбежностью, пожелав лишь погибнуть с честью. В груди что-то оборвалось — король отвернулся, пытаясь осознать то, на что ему только что открыл глаза охотник.

— Будьте осторожны в своих желаниях, — коротко сказал охотник, и мужчине почудилась горечь в его голосе. — Они имеют свойство сбываться — смерть чутко слышит тех, кто зовет ее, даже если человек сам этого не понимает.

Грайден вздрогнул от неожиданно липкого холода, заползшего ему под рубашку. Под самыми стенами, словно отзываясь на слова охотника, зарождался рокот — глухой, зловещий, отзывающийся в самой глубине души слепым, животным ужасом. Спустя лишь несколько ударов сердца вверх дымными струями ввинтились в небо крылатые Твари, оглашающие загустевший воздух истошными воплями.

Король едва успел уклониться от царапнувшего когтистыми лапами пустоту существа, вскинул арбалет и выстрелил, отрешенно подумав, что тело реагирует само, без участия парализованного ужасом разума. Отдача ткнулась в плечи, и крылатка кувыркнулась в воздухе через голову, получив болт в уязвимую морду. Выправила полет — и с визгом сорвалась вниз, когда «звездочка» взорвалась в глазнице Твари. Грайден растянул губы в хищной ухмылке, почуял движение воздуха совсем рядом и плавно ушел в сторону — загнутые когти Тварей прекрасно подходили для того, чтобы без особых усилий взобраться по отвесной стене и неслышно возникнуть рядом с отвлеченными крылатками людьми.

Существо было совсем некрупным, не больше средней собаки, с вытянутым стремительным телом и полным набором клыков в оскаленной пасти. Оно досадливо щелкнуло зубами, не успев поймать верткую добычу, странно наклонило голову, словно пригибалась против сильно ветра, и внезапно выдохнуло прямо в лицо готовому нанести удар Грайдену струю обжигающего пара. Мужчина безотчетно вскинул руку: плотная кожа куртки и наручи защитили от коварного и неожиданного удара, но Тварь, пользуясь замешательством своего врага, быстро извернулась и выметнулась на него уже с правого бока. Рукоять меча, покалывающая кожу даже сквозь перчатки, задрожала в ладони, словно переставая повиноваться, и клинок, вспыхнув, сам направил удар — лезвие почти не встретило сопротивления, развалив грудную клетку существа.

Иной захрипел и завалился набок, но не успел Грайден вздохнуть, как тяжелая туша рухнула сверху, подминая человека под себя. Король не успел даже понять, что произошло — Тварь нависла над ним, вцепилась в подставленный клинок и опалила лицо зловонным дыханием. Сапфиры на рукояти искрили, выплескивали светом, словно пытаясь напугать Иного, но то, что могло успешно подействовать на нежить, было бессильно против чуждых существ.

Когти проскрежетали в дюйме от шеи; Грайден, извернувшись, пнул Тварь в брюхо, но никакого результата это не принесло. Неожиданно существо взвизгнуло, разом напомнив трусливую дворнягу, и отпустило мужчину, метнувшись куда-то вбок. Король ловко перекатился, подхватил валяющийся на каменных плитах арбалет, вскочил на ноги и вскинул оружие. Но Иной был уже повержен — дрогнул и вытянулся, затихая. Охотник, с которым мужчина разговаривал совсем недавно — Грайдену показалось, что целую вечность назад, — выдернул тускло светящийся клинок и, легко развернувшись, полоснул по крыльям другую Тварь, спикировавшую на него сверху. Черную кровь веером разметало в стороны, и она задымилась на белых камнях Мерцуры.

Король благодарно кивнул, но охотник, казалось, даже не заметил этого: он был охвачен азартом боя. Грайден впервые видел, чтобы человек сражался с таким упоением, незамутненной яростью и остервенением, которое ему только помогало, а не превращало в беспомощное существо перед лицом врага: он как заговоренный уходил от стремительных ударов Тварей, вился в бешеном танце, а в руках вихрем сверкали парные клинки необычной, изогнутой формы.

Грайден отступил назад — охотник успевал приглядывать не только за ним, но и еще за парой гвардейцев, что деловито кромсали мечами своего противника, а молодой мужчина уже дважды успел избавить их от Тварей, подкравшихся со спины, меткими бросками длинных кинжалов.

Но везение не может длиться вечно, особенно когда рвется сама ткань бытия. Неловко вывернулся из-под ноги камень, вспыхнул, погасая, выроненный убитым солдатом факел, ослепив на мгновение, и охотник, не произнеся ни звука, отлетел в сторону, оставаясь недвижным. Клинки, прощально вспыхнув, прочертили дугу и канули во мглу за стенами.

Грайден бросился вперед, отмахнулся от крылатки — Тварь звучно впечаталась в стену, потеряв ориентацию, и пропахала глубокие борозды в камне, — и перевернул охотника на спину.

Широкая рваная рана пересекала грудь, и кровь, яркая, алая, по сравнению с черной кровью Иных, мгновенно оказалась на руках короля. Охотник был еще жив, и Грайден завертел головой, пытаясь найти что-то чем, можно было бы остановить кровотечение, в душе прекрасно понимая, что здесь уже ничем не поможешь — жизнь уходила из тела молодого мужчины стремительно, вместе с кровью.

— Имя, — потребовал король, сам не зная почему.

Охотник неожиданно улыбнулся — слабо, едва заметно приподнимая уголки губ, но Грайден увидел это сразу.

— Все равно всех, кто хранил чужие жизни, не запомнишь, — тихо, отчетливо произнес молодой мужчина, и вздрогнул. — Я и так здесь задержался — меня давно уже ждут за гранью.

Взгляд серо-зеленых глаз застыл, стекленея.

Грайден видел смерть, принимал ее, как должное — все имеет свое начало и свой конец, — но сейчас ощущение неправильности происходящего едва не заставило его взвыть в голос. Он закрыл глаза погибшего охотника и, покачиваясь, поднялся. Ярость поднималась в душе, подобно шквальному ветру — сметая все на своем пути, разрушая преграды.

Тяжело вздрогнули стены, и ворота разлетелись в щепки от страшного удара снаружи: несколько Тварей, размерами превосходящие всех, кого Грайден когда-либо видел, разметали крепкое дерево, обшитое стальными полосами, в стороны и вломились внутрь. Между лапами гигантов сновали более мелкие Твари, без сомнений вцеплялись в своих жертв, ошарашенных и озадаченных столь быстрым поражением.

Король метнулся прочь, в переплетение улиц, туда, где были установлены ловушки и капканы, да и спрятаться там было куда легче. Несколько пузырьков с алхимической смесью тихонько звякали в карманах, и король вытянул один, бросая его за спину. Сзади послышался яростный рев — судя по всему, так поступил не он один, и Твари были недовольны коварным ходом своих противников. Это позволило мужчине скрыться, выиграв еще несколько мгновений жизни.

Дальнейшее слилось для него в один бесконечный кошмар, из которого ему никак не удавалось вырваться: он устал, тело переставало слушаться, а верный клинок мерцал все тусклее, слабее, словно чары, заключенные в нем, иссякали. Он помнил лишь череду оскаленных пастей и убивал — не сражался, нет, — просто кромсал своих врагов, даже не запоминая и не понимая, где он и кто рядом с ним: они все время менялись. И охотники, и мальчишки, их ученики, и испуганные, но полные решимости гвардейцы, мастеровые, неумело сжимающие в натруженных руках мечи — гибли, уходили из его жизни, а он их даже не запоминал. Просто душа рвалась в клочья, превращалась в никому не нужную изрешеченную ударами тряпку, и силы и уверенность покидали его.

Когда он был готов опустить клинок и просто закрыть глаза, принимая неизбежную смерть, небо расцветилось радугой — меч в руках отозвался радостным сиянием, наполнился разливающейся в воздухе мощью, окружил своего хозяина тонкой, непреодолимой пленкой заклятия, и король обессиленно опустился на землю.

Чары кипели в небе, горящими стрелами падали вниз; темные силуэты мелькали в отсветах полыхающей по всему городу магии, но Твари рвались вперед, сминали сопротивление, рвали пришедших на помощь фейри — тогда Грайден уверился в том, что рассказы о неуязвимости волшебного народа — досужие вымысли и сказки.

А потом небо упало на землю. Просто рухнуло вниз голубоватой вспышкой, полыхнуло до самого горизонта — и Твари истаяли, клочьями дымки смешались с утренним туманом.

Первые лучи обновленного солнца робко скользнули по зажмуренными глазам стоящего на коленях короля, и он понял — тьма больше не вернется.

* * *


Исэйас сомневался. В самом себе, а точнее — в возможности внятно и связно мыслить; в Ролло, что готов был лезть в самое пекло, лишь бы догнать самовольного охотника; и уже тем более в Хесе — этот проклятый фейри был абсолютно точно не в своем уме!

Послушник и оборотень в замешательстве стояли прямо перед входом в пещеру. Нельзя сказать, что он нагонял ужас на всякого, кто имел неосторожность к нему приблизиться, но неприятности темный провал сулил уж точно. Из черной пасти неизвестности тянуло сыростью и затхлостью, а ступни обвивали цепкие щупальца холода — едва заметная зеленоватая дымка у самой земли лениво перекатывала волны тумана.

Исэйас переступил с ноги на ногу, задумчиво повел носом, сморщился и чихнул. В замешательстве обернулся на стоящего неподалеку Ролло и удивленно прищурился: оборотень выглядел озадаченным. Прижимал уши к голове, чтоб через мгновение вновь насторожиться, словно его звериная природа чуяла что-то, что не мог осознать разум человека, заключенный в тело животного. Послушник, затаив дыхание, следил за баггейном, но тот вскоре разочарованно клацнул зубами и неторопливо потрусил прямо ко входу в пещеру.

— Ну что, так и будем здесь стоять? — осведомился огромный волк и энергично встряхнулся: Исэйас словно воочию увидел азартный блеск глаз Ролло-человека перед боем, когда он, как уже успел выяснить парнишка, ласково, словно верную любовницу, поглаживает рукоять клинка. — Думаешь, Наблюдатель усовеститься и добровольно выйдет на усекновение за пределы места, в котором его сила велика настолько, что может пробить брешь в гранях Мира?

Исэйас смущенно потупился, но преодолеть холодок нехорошего предчувствия, ползущий вдоль позвоночника, было не так-то просто, как и заставить себя шагнуть вперед. У мальчишки создавалось впечатление, что все, что происходило с ними до этого — лишь глупая игра, детская возня, а сейчас впереди — черта, из-за которой больше не будет возврата. Он не знал, сможет ли сохранить жизнь хотя бы себе, и уж точно не надеялся, что они смогут преодолеть бездну, что разворачивалась прямо под ногами, без потерь, но уверенность в невозможности остаться прежним крепла в нем с каждым мгновением. И впервые за прошедшее время Исэйасу стало по-настоящему страшно — до дрожи в ногах и судорожно бьющегося о клетку из ребер сердца, мечущегося в груди, как перепуганная птаха. Почти как тогда, когда по рукам струилась теплая кровь, вместе с жизнью уходящая из тела раненного Паучихой Хеса, но в этот раз краем сознания он чуял что-то куда более страшное и темное, надвигающееся быстро и неумолимо, как настигающий беззащитную жертву хищник.

Ролло прищурился, и послушник вздрогнул — ему показалось, что оборотень начнет сейчас насмехаться над его ужасом перед тем, что должно произойти: ведь баггейн не ощущал угрозы, нависшей над ними и снисходительно наблюдающей, как глупые мошки летят в заранее расставленную западню. Но он ошибся. В желтых глазах волка он не увидел ни тени ехидства, лишь сочувствие и непонятная ему теплота.

— Ты можешь остаться, — Ролло остановился, перегораживая проход сквозь Большой Разлом. — Фейри помогут тебе вернуться обратно, Исэйас. Не ты все это начал — не тебе заканчивать, ты никому ничего не должен, и я понимаю, что лишь чувство вины — не за себя, а за тех, кто полностью несет ответственность за происходящее, — заставило тебя зайти так далеко. И не осуждаю. Более того, малец, я был бы рад, если бы ты не лез на рожон.

Исэйас промолчал, ощущая, как взбунтовалась душа против разума. Ему было страшно, он хотел все бросить и уйти — смертью веяло от проклятого хода, но мальчишка был уверен, что ждет она их не тут, а дальше, в сердце земель Неблагих, в Аббатстве, будь оно неладно. Но желание идти до самого конца было сильнее страха, застилающего глаза и заставляющего нетвердо стоять на ногах. А еще он помнил то, что стало для него новым рождением, и не смог бы этого предать, бросить, вырвать с корнем.

Хес, который видел в нем не врага-орденца, которых он люто, до бешенства ненавидел тогда, когда был уверен в их причастности к гибели Ролло, а просто мальчишку, который еще не успел разобраться в том, во что стоит верить, а что — лишь ложь и навязанная теми, кому это выгодно, иллюзия.

Деа, девушка, прошедшая через невообразимые муки, разбитая, но не сломленная, не потерявшая веры в людей и всем сердцем стремящаяся помочь им.

Ролло, стоящий сейчас перед ним и глядящий на мальчишку с отеческой теплотой в янтарных глазах — чуждые, совсем иные, непонятные, но принявшие его без сомнений и колебаний.

Исэйас вздернул подбородок и, едва сдерживаясь от желания закусить губу, чтобы хоть немного унять дрожь в груди, молча обошел замершего оборотня и осторожно ступил во мрак перехода на ту сторону. Разум едва не померк, когда его захлестнула волна иррационального ужаса, от которого, казалось, его тело разом лишилось всех костей, превращаясь в сгусток противоречивых желаний. Тьма мягко расступилась перед ним, пропустила, сомкнулась за спиной, и послушнику почудился удовлетворенный смех, бархатный и тягучий.

Ход был достаточно узкий — стоило немного расставить руки, как локти тут же касались шершавых, покрытых каплями влаги стен. Первое время он шел наощупь, нашаривая в сумке смесь для пропитки факелов: послушник совсем забыл, что, в отличие от Ролло, в темноте тоннеля ему будет не видно ни зги. Впрочем, оборотню тоже приходилось несладко — он едва протискивался в узкий проход, обдирая бока о стены каменного коридора и оставляя живописно расположенные клочья шерсти, отмечающие их нелегкий путь.

Когда Исэйасу наконец удалось поджечь ускользающий из рук факел, то он едва не поджег шарахнувшегося назад Ролло — оборотень оказался слишком близко к воодушевленно взмахнувшему руками послушнику. Исэйас виновато покосился на прижавшего в гневе уши баггейна и поспешил отвернуться от ощерившегося волка — угроза расправы над нерадивым спутником не миновала, но так хотя бы мальчишка не видел жуткого оскала, в отблесках огня ставшего совсем гротескным.

Ход постепенно расширялся, и потолок уходил вверх, позволив Ролло выдохнуть — ему наконец-то можно было поднять голову, которой несколько мгновений назад он ощутимо приложило о коварный выступ. От основного хода внезапно нырнули в темноту несколько ответвлений, но они были больше похожи на трещины — резкие, изломанные, и где-то вдалеке уныло завывал ветер: судя по всему, вели они наружу, но туда не протиснулся бы даже худощавый Исэйас, не говоря уж о Ролло.

На стенах стали появляться светящиеся проплешины, и Исэйас опознал в них мох-гайвернец, который в простонародье величали мертвяцким, потому что рос он только в холодных, сырых местах и непременным условием его произрастания была некогда пролитая на камни человеческая кровь — споры почти сразу проклевывались, и растение питалось живительной влагой, отданной добровольно или насильно. Этот мох обладал галлюциногенным действием, вызывал кратковременную потерю памяти и заставлял неметь конечности, поэтому лекари часто использовали его как средство, облегчающее страдания умирающих, а некоторые ушлые торговцы делали из него вытяжку, добавляли сок дурмана и превращали в настойку, одной капли которой было достаточно для того, чтобы ввергнуть человека в мир грез на пару дней — это снадобье было запрещено и шло по сто-двести золотых за маленький пузырек.

Исэйас несколько раз моргнул — споры, которые мох выбрасывал в воздух при соприкосновении, могли серьезно затруднить их путь, превратить в блуждающих в своих грезах беспомощных жертв, поэтому он торопливо вытянул из сумки отрезок ткани и замотал им рот и нос, стараясь дышать как можно реже. Судя по всему, на оборотней коварное растение не оказывало никакого действия, потому что Ролло удивленно рассмотрел светящиеся проплешины, потянул носом воздух, звучно чихнул и равнодушно отвернулся, сосредоточившись на том, что могло ждать их впереди.

Ход неожиданно раздался в стороны, плавно перетекая в огромную пещеру. Испещренная каменными колоннами, словно промытыми в толще камня водой, она вся тускло светилась: на стенах, полу и даже потолке из глыб тянулись тонкие побеги, подернутые зеленоватым светом, опускались вниз, переплетались, образуя плотные завесы, и на самых кончиках необычных растений колебались красные чашечки цветов. Стоило только Исэйасу и Ролло переступить невидимую черту, как по всей пещере поплыл едва слышный звон — цветки вытянулись в их сторону, раскрыл лепестки и затрепетали, словно на ветру.

Послушник осторожно отвел в сторону гроздь алых цветов и пригнул голову, проходя под аркой из необычных растений. О таких он не встречал даже упоминания в книгах, поэтому знать наверняка, опасны ли они для людей или нет, не мог, и стоило свести всякие контакты с ними и открытыми участками кожи к самому минимуму. Побеги оказались прочнее просмоленных веревок — жесткие и неподатливые, а когда Исэйас прошел вперед, ему на плечо шлепнулась небольшая ящерка, по цвету почти неотличимая от побегов — зеленая, с темными полосами по вытянутому, изящному тельцу, посверкивающая алыми бусинками глаз. Она высунула раздвоенный язычок, на мгновение замерла, а после засвистела, словно здороваясь.

Парнишка нерешительно протянул руку, осторожно перехватил гостью двумя пальцами и посадил на свисающие побеги: та мгновенно извернулась, уцепилась острыми крохотными коготками за неподатливые растения и ловко взлетела наверх, в краткий миг затерявшись среди переплетения стеблей.

Ролло уверенно двигался вперед, раздвигая носом плотные каскады побегов, и алые колокольца сердито звенели ему вслед, сыпали серебрящейся в тусклом свечении пыльцой. Вскоре оборотень, покрытый тонким слоем серебра, стал своим видом напоминать жутковатого призрака, неслышно плывущего в звенящей тишине и слабо мерцающего переливающейся шерстью. Исэйас видел любопытные мордочки ящерок — жительниц этого необычного места, — которые с интересом следили за незваными гостями, ловко перебирались со стебля на стебель, неотступно следуя за ними. И когда крохотные обитатели пещеры внезапно отпрянули назад, юркнули в свои укрытия и споро пошелестели в обратном направлении, откуда только что пришли человек и оборотень, послушник понял, что впереди что-то не так.

Пещера снова сужалась, плавно стекала к чернеющему провалу прохода. Под ногами зажурчал тонкий — едва в три пальца, — ручеек, выбивающийся откуда-то из-под толщи камней, и резво убегал в тоннель, откуда даже здесь слышался шум падающей воды. Скорее всего, где-то совсем рядом протекала подземная река, а тот проход, куда им и следовало идти, был когда-то ее руслом, если судить по выглаженным поверхностям стен, которые отражали на себе блики зеленоватого света звенящих растений. И единственный ход, что вел прочь и пещеры с алыми цветками, был закрыт для них — его перегораживала мерцающая серебристая пленка, чуть колеблющаяся и переливающаяся в тусклом свечении.

— И почему мне кажется, что я знаю, чьих это рук дело? — мрачно спросил Ролло, не рискуя прикасаться к странной преграде. — И этот глупец надеется, что мы повернем?

Послушник скептически посмотрел на мрачного оборотня, сверкавшего янтарными глазами. Из пещеры было всего два выхода: этот и тот, откуда они только что пришли. А на их пути не встретилось ни одного ответвления, которое могло бы дать надежду на обходный путь. Но, по крайней мере, теперь они могли быть уверены, что Хес проходил именно здесь.

Исэйас поднял с земли небольшой округлый камень и кинул в завесу. Та слегка прогнулась, а потом, распрямившись, со свистом запустила снаряд обратно, да с такой силой, что послушник едва успел увернуться от мелькнувшего в дюйме от головы осколка.

— Одни проблемы от него, — раздраженно пробурчал он и осторожно приблизился к светящейся пленке.

Протянул руку, осторожно провел пальцем — ощущения были, словно коснулся гладкого шелка, — и неожиданно непреодолимая прежде преграда раздалась в стороны, клочьями повисла в воздухе, как рваное облако, и истаяла туманом, оставив после себя запах осеннего леса и прелой листвы.

Ролло изумленно щелкнул зубами, с подозрением оглядел пораженного мальчишку и тяжело вздохнул. Кем бы ни являлся его спутник, принесший немало головной боли Хесу в свое время — а тут, гляди-ка, и на что-то сгодившийся, — польза от него сейчас была очевидная. Оборотень предпочитал воспринимать послушника все-таки как дружелюбное существо, которое направляет все свои резервы и возможности на то, чтобы восстановить потерянное равновесие в этом мире и изгнать захватчиков обратно за Грань, и не думать о том, что, возможно, притворяющийся неумелым и неуклюжим Исэйас преследует какие-то свои цели. Для Ролло сейчас важнее всего было поймать гордеца Хеса до того, как тот найдет свою смерть.

И баггейн без колебаний двинулся вперед, краем глаза отметил, что мальчишка, наконец, отмер и перестал глядеть на свои руки, словно в первый раз их увидел, и последовал за ним в темный провал ведущего прочь из звенящей пещеры хода.

* * *


Хес грязно выругался, когда уходящая на поддержание преграды в переходе через Большой разлом сила откатом ударила по оголенным нервам, заставив его согнуться от боли. Когда тьма перед глазами наконец рассеялась, мужчина уже не знал, смеяться ему или плакать: эти дурни не только смогли дойти до подземного тоннеля, но еще и решились сунуться во мрак перехода, на который он на всякий случай навесил отвращающие заклятия, пробуждающие в душе все скрытые страхи. И прошли они сквозь них, словно и не заметив: он мог еще понять, каким образом это сделал Ролло — его друг уже умирал и перерождался, не ему страшиться тьмы, ожидающей по ту сторону, но он очень хотел верить в то, что хотя бы мальчишка не сможет преодолеть сомнения, которые он пытался пробудить в его душе.

Зря надеялся. Эта парочка, похоже, отлично спелась, и теперь они шли по его следам туда, куда он совершенно не желал их пускать.

Черноволосый охотник едва не зарычал от отчаяния и бессилия перед людской глупостью и стремлением к смерти. Он пытался дать им шанс выжить, пытался показать, насколько эта затея опасна, и ничего, кроме страданий, боли и мрака она не принесет. Фейри был уверен — он справится один, пусть это и станет для него дорогой в один конец, но мужчина не хотел тянуть за собой тех, к кому он столь сильно привязался.

Хес вскинул руку ко лбу, с изумлением растер между пальцами крохотные капельки пота и качнул головой — сил у него действительно совсем не оставалось, а он, вместо того, чтобы их поберечь, тратил на бессмысленные препятствия на пути у этих двух глупцов, которых даже сам Творец не заставит повернуть назад. Хоть пещеру им на голову обрушивай.

Охотник на мгновение замер, обдумывая этот вариант, но потом с сожалением отмел: издалека он не сможет рассчитать все так, чтобы завал образовался прямо перед ними, а не погреб Ролло и Исэйаса под многотонными каменными глыбами. Да и сдвижение пород могло вызвать цепную реакцию, а в своей удачливости Хес уже начал сомневаться — он и сам мог бы не успеть выскочить из-под обваливающегося прохода, заставив Наблюдателя хохотать над незадачливыми убийцами, идущими по его душу, да самих себя и порешившими.

Хесу было страшно. Он знал, что стоит только ему выйти на поверхность, как он встретиться с тем, чего так долго избегал — на землях Неблагих его сущность вырвется из-под контроля, и все те годы, что он провел среди людей в тщетных попытках избавиться от той сути, что и являлась средоточием всей его жизненной силы, окажутся пустой тратой времени. И он боялся того, что может увидеть там: кордоны Неблагих наверняка стоят на подступах к Обители, и ему придется пройти сквозь них, так или иначе. Нет, он не сомневался, что сможет это сделать. Более того, охотник был уверен в том, что его пропустят и не станут чинить препятствий на его пути, но ему придется вновь увидеть таких, как он — тех, кого он ненавидел, но кому завидовал, потому что они сохранили сами себя, не прошли сквозь все то, на что обрек себя по глупости.

Хес поднялся с камня — откат от разрушенных чар застал его во время кратковременного отдыха. Досадливо убрал за ухо выбившуюся из хвоста прядку и раздраженно отметил, что руки подрагивают от перенапряжения. На мгновение мелькнула мысль, что стоит подождать Ролло и Исэйаса, раз они все равно не отцепятся от него, и он почти был готов поддаться этой минутной слабости, поверить, что он привязан к этим двоим куда больше, чем может признать, но усилием воли отогнал от себя навязчивое желание чувствовать поддержку. К тому же, под ногами уже перекатывал волны ядовитый туман — пока еще не приобретший своей смертоносности, но уже жарко дышащий смертью.

Его путь почти завершен. И как ни смешно было бы признавать, но закончит он его как смертный, а не как представитель Неблагого двора. Впрочем, может, оно и к лучшему — фейри никогда не боялись смерти, имея для себя впереди целую вечность, от которой уставали: когда что-то длится бесконечно, оно теряет свою ценность, перестает быть как самоцелью, так и чем-то значимым, поэтому могли слепо броситься навстречу гибели, так и не выполнив то, что должно.

Он легко перескочил через наваленную прямо на выходе из тоннеля груду камней, на мгновение задержался, искоса глядя на темнеющий за спиной провал, осторожно ступил на обезображенную жуткими шрамами безжизненную землю. И вздрогнул, наткнувшись взглядом на гибкую фигуру, скучающе прислонившуюся к изломанному в последней муке стволу дерева.

— Здравствуй, Вечерняя Звезда, — Князь лениво поднял на него янтарные глаза и легко улыбнулся, чуть приподняв уголки губ.

Хес попятился, бледнея — кожа стала почти пепельной, и только серебряные глаза вспыхнули бешенством.

— Что ты тут делаешь? — прошипел он, вытягивая выплеснувший светом клинок: гравировка, ранее незаметная, оплела звенящее лезвие, расцвела причудливыми узорами на крепкой стали.

— Это должен я у тебя спросить, — фейри не двигался с места, словно боялся вспугнуть хрупкую недвижимость воздуха, загустевшего от напряжения. — Ты вновь нарушил мой приказ, а я чую, когда ты приближаешься к Границе. Поэтому я давно знал, что вскоре встречусь с тобой. А путь через звенящие пещеры — единственный проход со стороны Благих.

— И чего ты ждешь? — выдохнул Хес и отступил назад — голова внезапно закружилась, и он едва сдержал стон. — Не ты ли сказал, что стоит мне только сделать шаг на земли Неблагих, как ты собственноручно убьешь меня?

— Мне нет в том выгоды, — Князь даже не попытался скрыть насмешливую улыбку, искривившую тонкие губы. — Мы преследуем одну и ту же цель, Вечерняя Звезда. И на то время я позволяю тебе беспрепятственно пройти до Обители. И тем, кто ступает по твоим следам — тоже.

Охотник недоверчиво склонил голову, прислушиваясь к певучему голосу фейри. Потом выпрямился, легко закинул меч в ножны и ухмыльнулся.

— Ты всегда любил загребать жар чужими руками, — бросил он, бесстрашно приближаясь к тому, что мог сейчас убить его лишь единым движением руки, но в душе тоскливым воем разливалась боль.

Он едва сдерживался, чтобы не прибить медноглазого фейри на месте — по крайней мере, попытаться. Или хотя бы дать в челюсть, чтобы стереть с его лица это равнодушное и слегка насмешливое выражение.

Князь промолчал. Чуть отступил в сторону, пропуская охотника, и Хес двинулся вперед, более не оборачиваясь. Поэтому не мог видеть, с какой тоской Князь смотрит вслед тому, кто был ближе друга и дороже брата. Не мог видеть, как отчаянно хочется ему сейчас шагнуть, схватить за руку, не позволить уйти, взмолиться о прощении — только лишь бы эта черноволосая бестия вновь была рядом, ехидничала и зубоскалила по любому поводу, прогоняла ночные кошмары, мучающие бессмертную душу, прикрывала спину в бою.

Но выбор был сделан много лет назад, когда он не смог понять его порыва, не захотел делить Вечернюю Звезду с презренными смертными, и ударил — жестоко, подло, зная, что тот не сможет ничего противопоставить меняющим самую суть чарам. Князь бессильно опустил руки, проводил его взглядом и отвернулся, уже зная, что каким бы ни был результат схватки Наблюдателя и Хеса, в этом мире среброглазому фейри больше нет места.

* * *


Дальнейший путь прошел без приключений и препятствий, если не считать таковыми подземное озеро, через которое кем-то заботливым была проложена каменная дорожка из тонких пластин горной породы, зависших в каком-то дюйме от спокойной и неподвижной, словно зеркало, поверхности темно-синей, чуть светлевший к берегу воды. И если Исэйасу удалось почти без потерь перебраться на другую сторону, лишь в одном месте оступившись и вымочив левую ногу, то Ролло не удержался на узкой тропке и свалился с громким всплеском, подняв в воздух тучу ледяных брызг. С визгом, который отразился от стен и водопадом рухнул на зажавшего уши послушника, оборотень в два прыжка вылетел из озера, которое, как оказалось, больше походило на лужу и было хорошо если по пояс долговязому мальчишке, и встряхнулся. Исэйас, мрачный и мокрый теперь не меньше Ролло, с чувством рассказал баггейну все, что он думал о нем в этот момент, но, поймав заинтересованный взгляд, смутился и замолчал.

Из тоннеля они выбрались исцарапанные и злые, и если оборотень, в силу повышенной лохматости, только недовольно порыкивал, оставляя клоки шерсти на стенах узкого провода, ведущего наружу, то Исэйасу было не до смеха: ссадины болели и кровоточили, а некоторые из них сильно зудели, словно он свалился в заросли крапивы, которая когда-то росла у его дома на заднем дворе. Послушник подозревал, что это воздействие необычной по своему составу воды — в пещере он не удержался и зачерпнул горсть: в прозрачной жидкости вихрились и мелькали крохотные искорки, казавшиеся застывшими снежинками. Скорее всего, там был осадок из какого-то минерального вещества, теперь вызывающего непрестанный зуд. Мальчишка шипел, ругался, расчесывал руки до крови, но старательно не замечал сочувственных взглядов Ролло.

Когда они, наконец, увидели слабый дневной свет, по сравнению с мраком перехода казавшимся ярким, то облегченно вздохнули: и баггейн, и послушник были уверены, что та преграда, поставленная Хесом, будет не единственной. Но то ли охотник посчитал, что и этого достаточно, то ли просто выигрывал время, но из тоннеля они вышли беспрепятственно. И остановились, молча оглядывая открывшееся взгляду.

Исэйасу сразу вспомнилось то, что он видел в пределах контура, поставленного магистром Гайюсом. Безжизненная, выжженная пустыня, толстый слой пепла под ногами и на ветвях поваленных, склизких от гниющего мха деревьев; в затхлом, наполненном смрадом воздухе, поднимаемые редким порывом ветра, холодного и режущего, словно клинок, плясали хлопья золы, как испепеленные бабочки. Смерть и запустение давно царили в этих местах: останки животных робкими белыми пятнами проглядывали сквозь сплошную пелену серого и черного, напоминая о том, что некогда здесь кипела жизнь. Изломанные, изуродованные деревья с голыми ветвями, иссохшими, как древние мертвецы, тянулись к мрачно нависшему низкому небу, черными росчерками пропаривая податливую плоть тронутого разложением мира. Зеленоватая дымка стелилась над мертвой землей, тускло подсвечивала выросшие на пепле и истекающие ядовитой слизью грибы-полуночники — небольшие, серо-коричневые, с узорчатыми шляпками. Достаточно было лишь один раз прикоснуться к этому коварному растению — и недвижность охватывала все члены, поднималась вверх, удавкой стягивала горло, и человек задыхался, корчился в муках. Противоядия от этого не было, но, по счастью, полуночники — так их назвали за светящиеся в темноте шляпки, — встречались очень редко, и мало кто становился жертвой собственного незнания. Здесь же их было на удивление много, и Исэйас осторожно пошел вперед, стараясь как можно дальше обходить смертельно опасные растения.

Пепел шуршал под тихими шагами, ноги по щиколотку проваливались в серое покрывало, словно в только что выпавший пушистый снег, еще не успевший слежаться. Застывший и наполненный запахом разложения воздух шершаво скрипел в горле — дышать было тяжело, в груди медленно нарастала ноющая боль, и Исэйас вновь повязал себе на нос и рот смоченную в воде из фляги тряпицу. Стало чуть легче, но кровь все так же продолжала стучать в висках, а голова была тяжелая от стягивающей виски ломоты.

Ролло, судя по всему, в силу того, что сейчас пребывал в своей второй ипостаси, чувствовал себя значительно лучше, и обеспокоенно поглядывал на едва бредущего и спотыкающегося мальчишку. Тот только сжимал зубы, гордо вскидывал голову и прибавлял шаг, но лишь для того, чтобы через несколько мгновений расправленные плечи вновь поникли, и походка потяжелела. Исэйасу помогало лишь то, что он видел их цель — совсем невдалеке хмурой глыбой виднелось древнее Аббатство, почти по самые острые шпили прорезающих небеса башен укутанное ядовитой дымкой.

На отдых не останавливались, прекрасно осознавая, что каждый миг промедления может стоить жизни не только им, но и Хесу, который, пусть и ненамного, но опережал их. Силы утекали быстро, словно земля, по которой уже давно не ступало живое существо, жадно вытягивала из них все соки, как паук, поймавший жертву в свои тенета.

— Хес говорил, что этот туман разъедает плоть, — напомнил Исэйас, когда они оказались совсем рядом с Обителью. — Как нам пройти сквозь него?

Дымка заколебалась, словно его слова были услышаны, и внезапно послушно раздалась в стороны, открывая проход. Послушник задрал голову и с изумлением вгляделся в очертания Аббатства.

Две сторожевых башни, массивных и тяжелых, будто закованные в броню пехотинцы, возвышались по обе стороны от широкого — две колесницы разъедутся, — подъемного моста, на той стороне которого щерилась потемневшими от времени шипами решетка, сейчас поднятая вверх до упора. Огромные створки ворот были гостеприимно распахнуты, открывая взгляду обширный внутренний двор, к которому вел узкий проход, больше похожий на тоннель, только без верхних перекрытий — с двух сторон в каменных стенах виднелись узкие бойницы. Сзади, полускрытые туманной мглой, виднелись уходящие вверх круглые башни с остроконечными шпилями крыш — более изящные, но оттого только лишь более неуместные. Вообще вся каменная громада казалась какой-то несуразной, неправильно, лишенной той красоты, что присуща подобным мощным строениям — словно изувеченный человек, потерявший самого себя в бесконечных попытках доказать миру, что он еще на что-то способен.

— Это же ловушка, — сообщил Исэйас, вступая на крепкий мост и опасливо поглядывая на маслянистую жидкость в оборонительном рве под ногами.

— Точно, — согласился Ролло и настороженно потянул носом воздух.

Дымка коварно вильнула и начала сгущаться за их спиной, отрезая пути к отступлению.

— Напомни мне, что мы тут забыли? — послушник сглотнул и сжал кулаки, стараясь подавить желание развернуться и воплями удрать куда подальше.

— Спасти этот мир, — предположил оборотень, но заметив скептический взгляд Исэйаса, исправился: — Найдем Хеса и выбьем ему зубы, чтоб впредь неповадно было.

— Вот это дело, — степенно кивнул парнишка и поежился: ему почудилось смазанное движение за узкими бойницами, слепо глядящими в каменный коридор, по которому сейчас двигались послушник и баггейн. — Только нам надо поторопиться, а то не хочется эту честь уступать Наблюдателю.

Оказавшись на внутреннем дворе, они ни мгновения не сомневались, куда им сворачивать дальше — одна из дверей, ведущих в основное здание, была выломана, и щепки усеивали всю землю перед массивной каменной лестницей. Прямо у ее подножия безобразной грудой лежал мертвец в окровавленных одеждах: торс был рассечен страшным ударом меча, и кровяная пыль осела на темных волосах совсем еще молодого на вид мужчины.

Исэйас поежился, осторожно переступил через тело и поднялся по ступеням, едва с них не свалившись — они были скользкими от крови. Сразу за дверью они наткнулись на еще одного: судя по всему, он не успел даже вытащить оружие и будто бы не ждал гостей, потому что незаряженный арбалет валялся рядом с ним, но выпущенного болта нигде не было видно — мужчина явно не ожидал нападения.

— Они же должны были знать, что мы идем, — пораженно прошептал Исэйас, стараясь не глядеть на мертвеца. — Почему они не защищались?

— А может, им просто никто не сказал? — предположил Ролло, потянув носом воздух. — Наблюдатель преследует какую-то только одному ему известную цель и не желает посвящать в эти планы своих людей.

Оборотень фыркнул, когда густой запах крови ударил в ноздри, пробуждая в нем инстинкты хищника, и тяжелая волна дрожи пронеслась по венам. Он слишком поздно понял, что она означает, поэтому не устоял на ногах и неудачно упал на холодные плиты, когда обратная трансформация охватила все тело, заставляя его переплавляться обратно в человека. Боли почти не было, и Ролло досадливо подскочил на месте, поднимаясь и стараясь не глядеть на отвернувшегося мальчишку: смена ипостаси — зрелище не для слабонервных.

— И почему я не удивлен? — рявкнул он, пустив по коридору эхо. — Само мироздание за что-то явно взъелось на меня!

— Скорее всего, в Обители просто не действуют никакие чары, кроме тех, что подвластны Наблюдателю, — предположил послушник и покраснел: в момент превращения еще там, возле Границы, Ролло был обречен при откате остаться нагим, поэтому запасная одежда хранилась в заплечном мешке у мальчишки. — В своей второй ипостаси ты слишком опасен для него, вот он и старается всякими способами избавиться от своих противников еще до того, как встретится с ними лицом к лицу, или хотя бы лишить их всех преимуществ.

Баггейн потянулся, разминая отвыкшие от человеческого вида мышцы, да так, что Исэйас услышал, как захрустели суставы, но Ролло только довольно улыбнулся — что бы мальчишка не думал о преимуществах волчьего облика, несколько суток бегать на четырех лапах — не то удовольствие, о котором стоит мечтать. Оборотень повернулся к парню и вопросительно поднял брови, едва сдерживая смех — послушник вновь залился краской, даже уши запылали, и судорожно начал копаться в дорожном мешке.

Именно этот весьма необычный момент и выбрал для своего появления один из обитателей Аббатства — мужчина средних лет с мечом наперевес выскочил в коридор из бокового ответвления и ошеломленно застыл, глядя на разворачивающееся представление. Его противники были удивлены ничуть не меньше, но, к несчастью, удача сегодня отвернулась от приспешников Аенеаса — враг куда быстрее сообразил, как воспользоваться необычностью происходящего.

Ролло поиграл мышцами и подмигнул остолбеневшему противнику. Тот судорожно сглотнул и ошарашенно попятился прочь, пытаясь разобраться в абсолютно абсурдной ситуации и стараясь игнорировать явно двусмысленные намеки врага, заявившегося на смертный бой в таком непотребном виде.

Оборотня подобное совершенно не смущало, поэтому, пользуясь замешательством стража, он мгновенно очутился рядом и почти ласково приложил его кулаком в челюсть. Противник закатил глаза и мешком осел на каменный пол — Исэйасу даже показалось, что с некоторым облегчением.

— В бане, что ли, никогда не был? — пробурчал Ролло, живописно располагая стража у стены.

Тот стоять, прислонившись, не желал, постоянно сползая вниз. Оборотень ругнулся, ничтоже сумняшеся зацепил его воротом за держатель для факелов и удовлетворенно отступил назад, любуясь творением своих рук. Со стороны действительно могло показаться, что поверженный развращенными нравами нынешнего общества страж бдит на посту, молитвенно сложив руки на животе и опустив голову — не иначе, размышляет о тщетности бытия.

Исэйас тем временем наконец распутал узел на дорожном мешке и протянул Ролло штаны и рубаху, в которые оборотень немедленно и облачился. Задумчиво постоял возле своего недавнего противника, зачем-то наклонился, рассматривая ноги, и со счастливым вздохом стянул с оных добротные сапоги. Видать, время здесь было не властно не только над телами полоумных святых.

Баггейн покачался с пятки на носок, несколько раз топнул ногой, погнав вперед по коридору дробное приглушенное эхо, и довольно кивнул — обувка пришлась в самую пору. Ролло снял с бурчащего Исэйаса свой клинок, отобрал походную сумку и двинулся вперед, деловито заглядывая за двери и с подозрением принюхиваясь.

Впрочем, долго искать путь не пришлось — где-то наверху глухо бухнуло, и с высоких потолков, затрясшихся, словно в припадке падучей, посыпалась каменная крошка, а кое-где черными змеями поползли быстро расширяющиеся трещины. Вся Обитель вздрогнула и тяжело заворочалась, словно захотела сдвинуться с места, пробужденная от долгого сна. Исэйас и Ролло, переглянувшись, не сговариваясь рванули вперед.

Подумать о том, как добраться до эпицентра событий, оказалось куда легче, чем найти дорогу. Широкие коридоры переходили в точных близнецов самих себя, разветвлялись на десятки коридорчиков поменьше и приводили в глухое отчаяние двух путников, что сунулись сюда без карты и отряда сопровождения. Коварные враги, пробравшиеся в крепость противника, были уже готовы взвыть и взмолиться о милосердии, лишь бы их кто-нибудь нашел и вывел из этого лабиринта, как, дернув на себя очередную дверь, они влетели в огромное просторное помещение, заваленное каменными глыбами от развороченных стен и рухнувшего потолка — скорее по счастливой случайности, нежели благодаря собственной находчивости и сообразительности.

Фигура, стоящая почти в самой середине, сразу притянула к себе взгляд, и Исэйас наконец смог разглядеть того, кого братья Ордена называли Святым Аенеасом, а простой люд поклонялся ему, как одному из Семерых. Мужчина был не очень высоким, крепко сложенным, с коротко стриженными темными волосами, в которых вились ниточки седины. Чуть выдающаяся вперед челюсть, глубоко посаженные темные, почти черные глаза под густыми бровями, окладистая короткая бородка. Одет Наблюдатель был очень просто: холщовая рубаха с широкими рукавами, плотные штаны на шнуровке и низкие мягкие сапоги. Он был расслаблен, а темные глаза смотрели цепко, чуть насмешливо — он получал удовольствие от происходящего.

Стоящий напротив него Хес был уже основательно взмылен и досадливо утирал лезущие в глаза капли пота, выступившего на лбу. В руках у охотника Исэйас увидел уже знакомый диск, который тот, судя по всему, метал уже несколько раз, но его противник каждый раз уходил от ударов, и клинок — послушник в первое мгновение даже не признал привычный ему меч: лезвие было оплетено светящейся гравировкой и хищно звенело в напряженной руке черноволосого мужчины.

Бросив косой взгляд на застывших у входа неожиданных зрителей, охотник едва не взвыл от досады — явились они крайне невовремя, да и не стоило им тут вообще находиться. Если ему удастся выбраться из этой передряги живым и хотя бы относительно целым, то не миновать этой парочке хорошей взбучке. Судя по мрачным ответным взглядом, Ролло и Исэйас подумали примерно о том же, и Хес даже на мгновение содрогнулся от мысли, что ему еще придется отбиваться от жаждущих возмездия спутников.

Впрочем, сейчас стоящая перед ним задача была куда серьезнее. Эта самая проблема с невыразимым удовольствием смотрела на стоящего между двумя рухнувшими перекрытиями фейри и весело щурилась — новоприбывшие Аенеаса совершенно не интересовали и уж тем более не пугали. Его целью был тот, по чьей воле он оказался заперт здесь, в Обители, на многие века, оторванный от мира, бессильный и поверженный. Вернее, он думал именно так до того момента, как сумел подчинить себе силу, сочащуюся в этот Мир сквозь брешь в Гранях. И теперь эта мощь вихрилась вокруг спокойно опущенных рук, словно готовая к нападению змея — ранее такой сильный враг был не страшнее жалкого пса, лишенный возможности чаровать, проклятый собственным народом и надеющийся лишь на верную сталь.

Зато Исэйас сразу увидел то, что было скрыто от глаз всех, кто находился в зале с обвалившейся крышей — чернильную тень за спиной Наблюдателя. Она была куда страшнее той, что он встретил в покоях архиепископа — плотная, полная клубящегося мрака фигура с длинными когтистыми пальцами, тонкими, чем-то напоминающими отвратительных раздавленных пауков и сосущей пустотой на месте лица. Тварь почуяла пристальный, испуганный взгляд и как ищейка повернулась к мальчишке, склоняя голову набок — Исэйас едва сдержал вопль и попятился назад.

Сердце предательски заметалось в груди, и послушник понял, что ему нельзя показывать того, что он видит эту фигуру: как только Тварь узнает, что кто-то смог ее заметить, она убьет его, а он — жалкий смертный, — не сможет даже противиться этой тени, полной клубящегося мрака. И он, собрав все свое мужество, посмотрел прямо на существо, что наблюдало за ним, изо всех сил пытаясь глядеть на Аенеаса, словно тот — единственный враг, которого он видит перед собой. Иной еще несколько мгновений буравил послушника черным провалом глазниц и вскоре вновь повернулся в сторону охотника, так и продолжая держаться за спиной Наблюдателя.

— И это все? — насмешливо поинтересовался Аенеас, мазнув взглядом по баггейну, что вытащил клинок и хищным, крадущимся шагом двинулся вперед, обходя врага сбоку. — Ты действительно думаешь, что сможешь остановить меня силами оборотня, который даже не может контролировать свои трансформации и смертного мальчишки-Наблюдателя, так и не вступившего в свои права?

Хес споткнулся и едва не загремел в пыль, изумленно глядя на Святого. Наблюдатель мгновение помедлил, недоверчиво вздернув бровь, а потом расхохотался:

— Так ты этого не понял? — он хлопнул себя рукой по ноге. — Вечерняя Звезда, да ты просто слепец! Мальчишка так и лучится силой, что ему даровал Творец, а ты умудрился пропустить такое! Я-то думал, что в этом твой коварный ход — противопоставить мне родственную силу, а этот юнец просто тащился за тобой, как собачка на привязи.

Аенеас повернулся к пораженно застывшему Исэйасу.

— Что, малец, не ожидал? — он улыбнулся, широко и открыто. — Ты точно такой же, как и я. Только еще не вступил в права пользования своей силой. И, к сожалению, так и не сможешь этого сделать — для того нужно сначала убить меня. У Мира не может быть два Хранителя одновременно. Вообще, если бы все шло по плану Творца, то я должен был бы обучить тебя, передать все накопленные знания, а потом с моим последним вздохом, когда заканчивается отпущенный Хранителю срок, ты бы получил всю мощь этого Мира.

Хес молчал, и только руки сжались на рукояти клинка так, что побелели костяшки. Вот почему Твари не тронули Исэйаса тогда, на Тропе — они просто не поняли, кто перед ними и насколько он опасен; вот почему он видит то, что даже фейри не в силах узреть — в руках рыжеволосого мальчишки сосредотачивается мощь умирающего Мира. Если сейчас убрать Наблюдателя с пути, прикончить этого ублюдка, то у них еще есть шанс залатать все прорехи в Гранях, изгнать Иных и возродить то, что почти превратилось в пепел.

Исэйас прищурился, глядя на ухмыляющегося Аенеаса и вздрогнул: когтистая Тварь за его спиной щерилась пустотой: протянула тонкие пальцы и обхватила голову Наблюдателя. Мальчишка почуял, как начали разливаться по залу волны холодной, враждебной силы, и неожиданно сообразил.

— Он давно уже не человек, — прошептал Исэйас, кашлянул, прогоняя комок страха, засевший в голосе, и произнес уже громче: — Хес, он всего лишь марионетка, пустая оболочка! И давно не Наблюдатель — он потерял это право, когда впустил в наш мир Тварей!

Аенеас… нет, та Тварь, что теперь смотрела на этот мир его глазами, беззвучно взревела, понимая, что раскрыта, и ее послушная игрушка вскинула руки. Святой ударил простой силовой волной, не тратя время на плетение заклятий: Ролло и Исэйаса отшвырнуло в стороны, разметало по углам, и только Хес, извернувшись, метнулся за глыбу, брызнувшую острыми осколками. Тот, кто некогда был Хранителем, все равно еще был слишком тесно связан с этим миром, как ребенок с матерью пуповиной, поэтому Иной за его плечом безжалостно вытягивал из окружающей земли всю доступную силу, иссушал реальность, стирал ее с полотна Вселенной.

Бросившийся вперед Хес завяз в заклятии, как мотылек в паутине. Бессильно дернулся, пытаясь выпутаться, разорвать липкие тенета, но только лишь запутывался еще больше — сил у Вечерней Звезды для сражения со столь сильным противником, сейчас черпающим силу из самой ткани мира, не было, да и не могло быть: слишком долго фейри провел среди людей, слишком сильно изменился, растеряв ту ярость и свободу, что давала ему сокрушительную мощь. Он согнулся, выронив клинок, зло прикусил губы — из уголка рта потянулась вниз тонкая темная струйка.

Исэйас с ужасом наблюдал, как с треском рвутся Грани мира, трещинами расходится реальность, впуская в гибнущий мир сметающую все на своем пути мощь — Пустота, что царила всегда в Междумирье, вступала в свои права. Все вокруг выцветало, теряло краски, рассыпалось в невесомую пыль. Мальчишка с трудом поднялся, не обращая внимания на острую боль в сломанной руке, пригнулся, словно против сильного ветра, и дюйм за дюймом двинулся вперед. Упрямо, цепляясь за уже полупрозрачные камни, перекрытия рухнувшего купола, видя перед собой лишь застывшего с поднятыми руками Аенеаса, а за ним — черную Тварь, что, будь у нее глаза, прищурилась от удовольствия и хлынувшей в ненасытную пасть силы.

За спиной Исэйаса были долгие вечера возле костра, тренировочные бой, улыбка Деа и смеющийся Хеса; вечно ворчащий Ролло и теплая, открытая Антхеа. За его спиной рвалось к небу пламя, поглотившее многие жизни, сгорали до серой золы надежды и стремления — и все это давало ему силу двигаться вперед, сопротивляться чудовищному натиску Иных.

Он протянул руку вперед и схватил Хеса за плечо, вытягивая его из цепких лап заклятия, и они оба опрокинулись на спину, будто потеряв опору. Охотник змеей прянул в сторону, подхватывая клинок, и взвился на ноги, готовый к бою. Амулет на груди выплеснул светом, тоненько засвистел, как пастушья свирель поутру, опутал фейри тонкими, невесомыми разноцветными нитями и истаял клоком тумана.

«Держись, Вечерняя Звезда, — доверчиво ткнулся в разум тихий знакомый голос, и Хес почти увидел, как темнеют от напряжения янтарные глаза Князя. — Я буду ждать, когда ты вернешься».

Добровольно отданная сила потоком хлынула в руки, звенящими хрустальными брызгами взвилась в воздух — и время застыло, скованное противостоянием. Охотник не стал ждать — бросился вперед, почти мгновенно оказался рядом с застывшем, как мошка в воске, Аенеасом, и был уже готов нанести удар, как тот хрипло выдохнул:

— Убьешь меня — и этот мир будет закрыт для тебя. Врата, что сейчас держаться лишь на моей жизни, захлопнутся, — он рассмеялся, и Хес понял — бывший Наблюдатель уже давно не дорожил собственной жизнью и сейчас лишь издевался над своим врагом, зная исход. — Ты готов уничтожить души спутников и свою собственную ради существования тех, кто превратил тебя в изгоя? Позволишь мне уйти — сможешь попытаться восстановить этот прогнивший насквозь мир.

Хес косо взглянул на Исэйаса и напряженного Ролло, стоящего поодаль — разрушенный зал, застывший в недвижимом мгновении, не выпустит их, не даст уйти. Темный, проклятые упрямцы!

Исэйас побледнел, но твердо кивнул головой, словно призывая охотника сделать то, что он должен; Ролло растянул разбитые губы в улыбке и одобрительно махнул рукой.

— Даже сейчас ты лжешь. Если твоя жизнь — это гарантия открытых Врат, — медленно произнес Хес, набираясь решимости, — то если я отпущу тебя, этот мир обречен, потому что пустота рано или поздно поглотит его. А Твари уничтожат еще раньше. Поэтому мой выбор очевиден, и мне жаль, что ты так и не сможешь понять, почему я так поступил.

Коротко свистнул клинок, вгрызаясь в плоть, и тело святого брата рассыпалось прахом. Хес легко ушел в сторону и единым движением полоснул по проявившейся чернильной фигуре, басовито и разъяренно взвывшей. Лезвие вспыхнуло лунным серебром, отражаясь в серых глазах, Тварь с тихим шипением истаяла, время вновь двинулось вперед, как сорвавшийся с места дух ветра.

Темная громада Обители вздрогнула, подалась вверх — и рухнула вниз, поднимая в воздух тучу пыли, камней и серо-стального пепла. Закрывающиеся Врата завертелись, рассыпая голубые искры, лучом света ударили по мрачной пелене, разрывая полог грязных облаков, и схлопнулись, роняя небеса на землю сплошной стеной радостно звенящего, чистого дождя.

На том месте, где некогда стояло Аббатство, полнилось хрустальной водой огромное озеро.




Эпилог


Сегодня в таверне было на удивление многолюдно. Здесь собрались все те немногие из охотников, кому удалось выжить, а простые жители не могли упустить шанса поглазеть на тех, кто смог вырвать их жизни из пастей пришлых Тварей. Десебел полагал, что причиной такого количества народу стал еще к тому же и один из сказителей-менестрелей, что всего за несколько дней прославился по всей Мерцуре. Глава поредевшей Гильдии прекрасно знал, кто скрывается под личиной смешливой рыжеволосой девушки и никак не мог взять в толк, почему фейри, известная под именем Леверн, осталась здесь, совсем рядом с людьми, а не исчезла вместе со своими сородичами, вновь ушедшими на свои территории.

После страшного, кровопролитного боя за Мерцуру Десебел преисполнился благодарности к тем, кого он всегда считал своим врагами: с их помощью небольшой отряд охотников смог добраться до столицы из Альфонзула за какие-то сутки, пройдя по самой грани этого мира — почти стершейся, полной разъяренных Иных, и фейри защищали людей как самих себя. Вышли они прямо у ворот белокаменного города — столкнувшись с крупным отрядом Неблагих, вынырнувших с иной Тропы, — разнесенных в щепки гигантскими Тварями, с которыми даже волшебному народу было сложно справиться, и они не считали потерь — просто рвались вперед, как обезумевшие, охваченные азартом сражения. Рожденные для схваток, они были воплощениями кровавого безумия, но в этот раз они бились на стороне людей. Самоотверженность и готовность погибнуть, но защитить то, что дорого — это давало каждому охотнику силу, а стремление уничтожить тех, кто угрожал этому миру — полнило мощью фейри, и только поэтому они — вместе — смогли продержаться.

До того, как три безумца где-то там, далеко, в самом сердце этого мира, сделали то, к чему так долго шли.

Враг был повержен, и Иные исчезли из этой реальности, безжалостно вышвырнутые за теперь крепкие Грани, бессильно выли в холодной, сосущей Пустоте, но более не могли причинить вреда.

— Самое лучшее место себе отхватил, — улыбнулся Неро, присаживаясь рядом с погруженным в свои мысли главой Гильдии.

— Да уж больно поет, мерзавка, хорошо, — фыркнул Десебел и пожал протянутую руку. — Не могу такого пропустить.

Темноволосый охотник откинулся на крепкую спинку простого деревянного стула и на мгновение замер, прикрыв глаза.

Люди, сидящие в просторной зале, затихли, когда девушка с необычным для них инструментом проскользнула в зал и смущенно улыбнулась, почувствовав на себе пристальные, выжидающие взгляды. Откинула за плечи пряди густых, медно-рыжих волос, в которые были вплетены белые ленты, и опустилась на небольшое возвышение.

Коснулась рукой струн, и в воздухе разлилась птичья трель — звонкая, переливчатая, перешедшая в тоскливый плач, а после — в звон дождя по молодой листве.
		Звени и пой — струну иль тетиву



		твоими пальцами ласкает дух тревоги.



		 Неважно, как —



		во сне иль наяву



		ты видишь полотно своей дороги.



		Звени и пой.



		Натянутая нить



		пульсирует и бьётся в ритме рваном.



		И в памяти уже не воскресить



		тебе однажды нанесённой раны.



		Звени и пой.



		Пришёл и твой черёд



		вплетать узор в петлю твоей дороги.



		Твой недруг… он когда-нибудь умрёт.



		Ну а друзей хранят покуда боги.[1 - Стихотворение Т. Фогель]








Голос звенел и лился, то взлетая ввысь осколками боли, напоминая о разрушенных мечтах и надеждах, об оборванных жизнях, то струился бархатной рекой звуков, радостно рвался, словно лучом солнца обогревая застывшие лица. И каждый, кто слышал, сейчас вспоминал тех, кто остался там, за гранями этой жизни, в холодных объятиях мрака.

Неро почувствовал, как сжимаются руки в кулаки. Ему хотелось вскочить, отшвырнув стул в сторону и, с грохотом хлопнув дверью, уйти, чтобы больше не возвращаться. Но вместо этого он сведенными судорогами пальцами подцепил кольца со знаками Гильдии, что всегда носил с собой, и выложил перед замершим в недвижности Десебелом.

Братья, что погибли в ту ночь, остались в навеки заснеженной мгле… Ему казалось, что теплые руки обхватили за плечи, утихомиривая бушующую волком боль в душе. Вскоре эти перстни наденут новые охотники, молодые и сильные — и их предшественники будут всегда рядом, оберегать, хранить и направлять их руку.

На том и стоит этот мир.

Глава Гильдии молча кивнул и ссыпал золотые ободки в раскрытую ладонь. Подержал, глядя, как переливается свет на гранях камней со знаками, и убрал в небольшой бархатный мешочек. Он помнил каждого из тех, кто носил эти кольца — и каждый оставил в его душе незримый след.

Леверн закончила петь, но люди молчали, не спеша возвращаться в эту реальность из своих воспоминаний — где-то тоскливых и печальных, а где-то теплых, как блики света на воде озера.

Десебел, не прощаясь, встал и осторожно выскользнул прочь из зала, оставляя за спиной погруженных в грезы людей. Отвязал жеребца, приветствовавшего хозяина тихим всхрапом, легко вскочил в седло и тронул коня пятками.

Остановился он далеко за городом, на небольшом взгорье, откуда вниз стремился поток закатного света, полнившего низину сияющей рекой, и опустился прямо на землю, пачкая одежду травяным соком. Вздохнул, погладил лошадь по мягкому храпу и застыл, подставляя лицо лучам заходящего солнца.

Между пальцами он бездумно катал ободок кольца, на котором был изображен личный знак охотника — необычная звезда, сейчас подмигивающая ему тонкими линиями. Боль от потерь утихла, пригревшись и истаивая под теплом, разливающимся в груди.

На душе было удивительно спокойно.




Декабрь 2013 — Август 2014




.


notes



Примечания





1


Стихотворение Т. Фогель