История и легенды древнего Рима Марианна Владимировна Алферова Древний мир В данной книге популярным языком изложена история Древнего Рима — от основания города до падения Западной Римской империи. Особое внимание уделяется периоду Республики, политической жизни Италии того времени, берущем начало в античности и до сих пор актуальным проблемам общественного развития. Алферова Марианна ИСТОРИЯ И ЛЕГЕНДЫ ДРЕВНЕГО РИМА ЧАСТЬ I ПРАВЛЕНИЕ ЦАРЕЙ Глава 1 Рем, Ромул, Волчица и Марс 753-716 гг. до н. э Ромул сказал: «Здесь будет город». «Город, как солнце», — ответил Рем.      Н. Гумилев Первые страницы римской истории, впрочем, как и последующие, похожи на миф. Предание гласит, что после падения Трои лишь одному Энею с горсткой соратников удалось спастись. На кораблях они достигли западных берегов Италии. Беглецы поселились в Лации. Как любой народ, доведенный войной до нищеты и отчаяния, троянцы занялись грабежом. Они угоняли у аборигенов скот, чем вызвали законное возмущение пострадавших. Царь Латин (согласно поэту Вергилию — сын бога Фавна и нимфы Марики, то есть происхождения божественного), вышел с оружием против пришельцев. Но сражения не состоялось, враги примирились, и царь Латин выдал за Энея свою дочь Лавинию. Эней основал городок, назвав его именем жены. Вскоре у них родился сын Асканий. Одни историки верят, что эти события имели место, другие считают их мифом. Однако археология вновь и вновь подтверждает один и тот же факт: людская фантазия бедна на выдумки. А римляне, какими мы их знаем в более позднее время, никогда не увлекались абстракциями. Можно предположить, что некоторые реальные факты эта история хранит, тем более, что при раскопках в Италии найдены доказательства древности культа Энея. Главное затруднение: Троянскую войну историки относят к 1194–1184 гг. до н. э., в то время как датой основания Рима принято считать 753 г. до н. э. То есть между этими событиями более 400 лет, о которых нет ни письменных источников, ни мифов. Лакуну между Энеем и Ромулом римские историки пытались заполнить сообщениями: «От Аскания родился Сильвий, от Сильвия Эней Сильвий» и так далее до появления на свет царских сыновей Нумитора и Амулия. С распри этих братьев и начинается история основателей Ромула и Рема. Итак, два брата царствовали в Альбе-Лонге, городе, основанном сыном Энея Асканием. Старший, Нумитор, был человеком благородным, ну а младший, Амулий, — злодей. Царский трон наследовал положительный Нумитор, Амулию достались в наследство деньги. Власть без денег всегда ненадежна, и богатый Амулий сверг своего старшего брата. Чтобы никто не мог оспаривать его права, он убил сына Нумитора, а дочь его, Рею Сильвию, сделал весталкой (в этом сообщении нет анахронизма, ибо культ весталок был заимствован Римом из Альбы-Лонги). Однако, как всегда, все планы расстроила женщина. Несмотря на данный обет безбрачия, Рея Сильвия родила двух здоровых и бойких мальчуганов. При этом заявила, что родила детей от самого бога Марса. Ходили, правда, слухи, что Амулий надел доспехи, выдал себя за самого Марса, пробрался к племяннице и обесчестил ее. Даже если дело было именно так, рождение детей не входило в планы Амулия. Царь велел бросить младенцев в реку — мотив, встречающийся и в других мифах, уже не римских. Слуга, которому поручили совершить злодеяние, придя на берег Тибра, увидел, что река разлилась. Лодки у него не было, на глубину он лезть боялся, потому бросил малышей у берега — решил, что дети все равно погибнут. Но малыши выжили. Вода вскоре схлынула, пробегавшая мимо волчица накормила орущих человеческих детенышей своим молоком. Потом младенцев нашел свинопас, принес подкидышей к себе в хижину и воспитал как своих сыновей. Мальчиков назвали Ромулом и Ремом. Братья выросли сильными и смелыми, но не питающими склонности к ремеслу свинопаса. Они собрали в окрестностях буйную ватагу, свергли с престола Амулия и возвратили Альбу-Лонгу своему деду. Сами же решили основать новый город. Поскольку братья были близнецами, равными по возрасту и силе, то между ними тут же начались разногласия. Первым делом стали спорить, где основать город. Ромул предлагал поселиться на Палатинском холме, а Рему больше нравился Авентин. Спор разрешили с помощью птиц. Братья сели подальше друг от друга и стали ждать знака свыше. Рем первым увидел в небе шесть коршунов, а Ромул — немного погодя — двенадцать. Все решило количество пернатых — Ромул победил. Поговаривали, что Ромул обманул брата, но правдивая или придуманная позже цифра двенадцать магическим числом вошла в историю Рима. Со временем ее стали трактовать вполне однозначно: двенадцать птиц, увиденные Ромулом, означали двенадцать веков могущества Рима. Предсказание сбылось: Рим действительно просуществовал двенадцать веков. Ромул, выиграв спор (или удачно обманув брата), приступил к закладке города. Город был основан по древнему этрусскому обряду: в плуг запрягли корову и быка, Ромул пропахал борозду — померий — вокруг Палатинского холма. Поднятый плугом пласт отворачивали вовнутрь, ни одному комочку земли не дозволяли упасть наружу. Это была черта будущей стены. Там, где надлежало построить ворота, плуг поднимался, и борозда прерывалась. Стены города считались священными, переступать через борозду нельзя никому. Рем, несомненно, знал о благоговейном отношении окружающих к проводимому обряду, и все же перепрыгнул через сакральную черту, желая хоть как-то уязвить бра-та-победителя. Возможно, он полагал, что ссора кончится парой зуботычин и разбитыми носами. Но в восемнадцать лет трудно рассчитать все последствия неосмотрительных поступков. Дело кончилось смертоубийством. Ромул убил Рема. (Заметим в скобках, что археологи на Палатинском холме в самом деле обнаружили остатки поселения, датируемые VIII веком до н. э. Более того, в 1985–1987 гг. были раскопаны остатки стены — той самой, о которой говорит предание. Нижняя, самая древняя часть стены опять же относится к VIII веку до н. э. Найдены были также следы рва, окружавшего стену.) Вернемся к легенде. Избавившись от брата, Ромул стал полновластным правителем нового городка. Земли у него было много (по масштабам того времени), людей мало, юный правитель стал принимать под свое покровительство всех желающих, в том числе беглых рабов и преступников. В итоге в Риме собралась буйная ватага молодых и одиноких мужчин. Сорвиголовы пытались посвататься к девушкам из соседних городков и деревень, но всюду получали отказы: римляне в те годы считались неперспективными женихами. Среди тогдашних обитателей Рима нашлась лишь сотня парней, которые знали своих отцов. Их назвали «патрициями», из них основали совет старейшин — сенат[1 - Так звучит одна из версий возникновения сената и разделения граждан на патрициев и плебеев.]. Тогда Ромул и его друзья решили прибегнуть к хитрости. Они пригласили на праздник соседей-сабинян[2 - Сабиняне — соседи древних латинов.]. Соседи прибыли в Рим с женами и с детьми — посмотреть на новый Город и попировать. Но праздник завершился совсем не так, как рассчитывали гости. По условному знаку римляне набросились на молодых девушек и, схватив добычу, потащили по домам. Поскольку римляне были при оружии, а сабиняне — нет, то разъяренным отцам и братьям осталось только одно — бежать. Если верить легенде, похитители вели себя более чем галантно и первым делом заявили, что захватили девушек исключительно с честными намерениями, то есть для заключения законных браков и обретения потомства — обещания, которые во все века звучат наисладчайшей музыкой для женского уха. Сабинянкам были даны и другие обещания: женщины не должны делать тяжелой работы по хозяйству, задача будущей хозяйки — следить за домом, лелеять мужа, воспитывать детей, а из обязанностей не столь приятных — прясть шерсть. Ко всему тому римляне обещали женщинам всегда оказывать знаки уважения: мужчины должны при встрече пропускать женщин вперед, в их присутствии не говорить скабрезности. Девушки не могли устоять, и дело закончилось многочисленными свадьбами. Через год сабиняне вернулись уже с оружием в руках. Не для того, чтобы отбить дочерей — через год это было делом бессмысленным, — ас тем, чтобы отомстить за прежнее поражение. В окрестностях сабиняне набрали в свое войско всех, кто надеялся на легкую добычу, и подступили к Городу. Поначалу им удалось захватить крепость на Капитолии[3 - Крепость находилась на одной из двух вершин Капитолийского холма.]. Затем противники сошлись в низине между холмами. Битва происходила на месте будущего форума: сабиняне наступали с Капитолия, римляне отступали к Палатину. Поначалу сабинянам удалось опрокинуть римлян, Ромул был ранен в голову, но сумел остановить бегущих. Впоследствии он приписал этот подвиг Юпитеру: бог откликнулся на призыв молодого царя и вселил в сердца бегущих мужество. В этом месте потом был построен храм Юпитера Статора (Юпитера Останавливающего). Командовавший сабинянами Меттий Курций пустился бежать, конь понес его, и лошадь Курция увязла в трясине — на месте будущего центра мира находилось самое обычное болото, которое жители маленького городка использовали под свои нужды — в качестве кладбища. Неизвестно, чем бы кончилась битва, если бы не вмешались женщины. Сражение показалось им совершенно бессмысленным: отцы и братья не пришли освободить их сразу после похищения, а теперь зачем-то явились, чтобы обратить любимых дочерей и сестер во вдовиц. Мужчины вняли доводам женщин, и бывшие враги примирились. Решено было, что сабиняне переселятся в Рим, городом будут править два царя — Ромул и царь сабинян Тит Таций. К сотне римских патрициев добавилось еще сто, избранных их числа сабинян. Совместное правление длилось недолго. Спустя несколько лет Тит Таций был убит, но Ромул, по всей видимости, не особенно опечалился из-за этого и не спешил отомстить за царя-соправителя. Постепенно характер властителя стал меняться, он все больше и больше отдалялся от остальных, стал носить трабею с пурпурной каймой[4 - Трабея — короткий плащ, служивший у этрусков знаком царской власти.], завел для себя специальное курульное кресло[5 - Курульное кресло — официальное кресло римских высших магистратов. Оно имело форму складного стула без спинки, изготовлялось из мрамора, бронзы, слоновой кости и других дорогих материалов.], в котором мог сидеть только он; теперь перед ним всегда шествовали ликторы со связками прутьев (фасциями) на плечах. И плащ с каймой, и кресло, и ликторы — все это символы власти, заимствованные у этрусков. Ромул уже не советовался с сенатом, принимая решение, патриции обладали единственным преимуществом перед остальными: первыми узнавали, что решил царь. Смерть Ромула окутана тайной. Якобы в 717 г. до н. э. он производил смотр войска. Внезапно поднялась буря, ударила молния, и густая туча опустилась на землю — все атрибуты перехода бога из одного мира в другой были налицо. Ромул исчез. Его подданные стояли растерянные и испуганные. Однако ходили слухи, и слухи, надо полагать, упорные, что отцы-сенаторы, недовольные правлением Ромула, убили царя в храме, тело расчленили и вынесли по частям под одеждой. «Кто видел настоящее, тот уже видел все, бывшее в течение вечности, и все, что еще будет в течение беспредельного времени. Ибо все однородно и единообразно», — напишет император Марк Аврелий много лет спустя. Одушевленный мир Римляне верили, что каждый дом, каждая деревушка, каждый город и, наконец, народ — все имеют своего гения-покровителя. Гению Рима на Капитолии был посвящён щит с надписью «Или мужу, или женщине». Имя и пол хранителя Рима скрывалось от врагов. Воинские части, коллегии ремесленников находились под присмотром своих покровителей. Нет места без гения. Мир одушевлен. Животворный дух пронизывает все и вся. Божественна не только созревающая нива, но и сам процесс созревания. Первоначально гений был божеством прародителя рода, позднее трансформировался в бога мужской силы. Считалось, что гений рождался вместе с человеком, а после его смерти по одной версии исчезал, по другой — оставался возле могилы умершего. Гении знаменитых римлян обретали бессмертие. Гений руководил всеми действиями человека, отвечал за деторождение и увеличение семьи, в свой день рождения римлянин приносил своему гению в жертву цветы, плоды, совершал воскурения и возлияния. В честь гения устраивался пир, на который приглашались ближайшие друзья. Все значительные события в жизни римлянина также отмечались жертвоприношением его гению. Символом этого «смертного бога» считалась змея. Изображался гений в виде юноши с рогом изобилия и чашей в руках. Клятва гением хозяина считалась для раба священной, а клятва гением императора была священной для всех римлян. Нарушение такой клятвы приравнивалось к оскорблению величия. Культ гения императора ввел Октавиан Август. При жизни императора божественные почести воздавались только его гению, после смерти — обожествленному императору. Гений императора почитался вместе с Ромой, богиней Города. Юноны считались духами-покровительницами римских женщин. Как и гении, эти духи появлялись на свет в момент рождения и исчезали после смерти. В день своего рождения римлянка приносила в жертву своей покровительнице цветы, плоды, воскурения и возлияния. Главной среди этих божеств считалась богиня Юнона. Во время родов рядом с кроватью роженицы зажигали свечу, ибо считалось, что в момент прихода нового человека в наш мир присутствует особенное божество «Светоносица». Едва малыш вступал в этот мир, как его встречал целый рой божеств: Диспитер даровал ему свет, Витумн — жизнь, Сентин — чувства. В древнейшем периоде истории Лация богов не изображали в виде людей. В храме или святилище устанавливали делубрум — символ бога. Юпитер, как правило, изображался в виде каменной стрелы (молнии), Марс — в виде копья, Церера — в виде хлебного колоса. Бога могли символизировать простая палка, кусок кремня или очищенное от коры дерево. Нума Помпилий подтвердил запрет чтить бога в образе человека или животного законом. Во всех храмах устанавливали только делубрумы. В те времена храм считался домом бога и не был приспособлен для массовых религиозных мероприятий. Для жертвоприношений рядом с храмом устанавливали жертвенник. Закон Нумы продержался около 170 лет. Только при последних царях в храмах Рима стали появляться скульптурные изображения богов. Вся жизнь римлянина от рождения до смерти была накрыта причудливым кружевом обрядов. Огонь нельзя гасить: он живой и должен умереть сам, когда иссякнет масло в светильнике. Многие из этих обрядов становились покровом для уважительного или снисходительного отношения друг к другу. Полагалось, к примеру, вставая из-за стола, что-нибудь непременно оставить в дар ларам. Хотя хозяева прекрасно знали, что эти остатки съедят слуги. В Кельнском музее хранится плита с посвятительной надписью: «В честь божественной императорской семьи и гения объединения кухонного персонала», — гласит посвятительная надпись. Право же, готовить становится проще, когда тебе помогает гений. Храм Юпитера Статора Святилище Юпитеру Статору посвятил по обету Ромул. Но храм был построен только в 294 г. до н. э. консулом Марком Атилием Регулом по обету во время Третьей Самнитской войны. Храм был целиком реставрирован при Августе или Домициане. В I веке н. э. около храма Юпитера Статора была воздвигнута арка Тита. Глава 2 Нума Помпилий — царь, говоривший с богами 715-672 гг. до н. э После гибели Ромула (или его перехода в божественное состояние) начались среди сенаторов ссоры. Сабиняне хотели выбрать царя из своих. Римляне — сами бывшие разбойники и беглецы темного происхождения — не желали терпеть повелителя из другого племени. После долгих споров нашли не слишком удачный выход: править должны были десять сенаторов пять дней, потом их сменяли следующие десять. Злоупотреблять властью при такой системе правления невозможно, но и править — невозможно тоже. Хаос продолжался целый год. Разумеется, народ был недоволен. А народ в Риме был не безмолвный, а буйный. Сенаторы наконец поняли, что коллективное правление может кончиться катастрофой. Решено было обзавестись правителем. Царя доверили избрать римлянам, но с одним условием — он должен быть из числа сабинян. Римляне захотели пригласить на царство Нуму Помпилия из города Кур. Нума известен был не громкими победами в сражениях, а своей мудростью. Почему воинственные римляне выбрали правителем мудреца — неизвестно. Нума, как и Ромул, считается царем легендарным — ни надписей с его именем, ни каких-нибудь упоминаний современников не сохранилось. Нуме шел уже сороковой год, когда прибыли из Рима послы звать его на царство. Он поначалу отнекивался, мотивируя свой отказ тем, что молодому Городу нужен молодой царь-воин, а не умудренный годами философ, который ненавидит насилие и войну. Но кандидатура Нумы устраивала обе враждующие партии, послы вновь и вновь уговаривали сабинянина стать царем. Тот, наконец, согласился. Приняв власть, Нума первым делом распустил отряд телохранителей, которые прежде служили Ромулу, заявив, что охрана ему ни к чему, он не может царствовать над теми, кому не доверяет. Ромул почти все время своего правления был занят войной с соседями, Нума же занялся устройством общественной жизни и, прежде всего, установлением религиозных обрядов. Он построил храм двуликого Януса в виде двойной арки с воротами с каждой стороны. Ворота открывались во время войны и запирались в мирное время. Нума первым делом запер ворота. Кстати, по одной из трактовок этого обряда, открытые ворота означали, что всех ушедших на войну Рим ждет назад, домой. Затем Нума назначил каждому богу определенных жрецов и учредил культ Весты. Он также избрал жрецов-салиев для служения Марсу Градиву. Салиям были доверены священные щиты. На самом деле священным был лишь один из щитов — его по преданию сбросил с неба сам Юпитер в дар благочестивому царю во время чумы, — и тут же эпидемия прекратилась. Щит имел форму цифры «8». Мудрый царь опасался, что щит могут украсть, и велел изготовить еще одиннадцать точно таких же щитов. Избран был также понтифик[6 - Понтифики — члены одной из важнейших коллегий; ведали общегосударственными религиозными обрядами, составлением календаря, что было в те времена делом сложным; вели списки консулов и т. д.], который следил за жертвоприношениями богам. Царь ввел еще один культ — культ Верности. Жертвоприношения Верности полагалось делать рукой, спеленатой до самых пальцев — ибо Верность свята. Впоследствии в храме Верности хранились договоры Рима с другими народами. Храм был построен и посвящен в 254 (или в 250) г. до н. э. на месте древнего святилища времен Нумы. Тут отметим одну удивительную черту римской религии — они обожествляли и чтили Верность, Доблесть, Благочестие, Честь, Согласие, Свободу, Славу. Все это были подлинные боги их мира. Но в конечном итоге все зависит от людей, и богиню Свободу можно чтить по-разному, как мы увидим впоследствии. Жреческая коллегия фециалов ведала вопросами войны и мира, без их согласия нельзя было начать войну. Командующий должен был получить от них подтверждение, что предстоящая война — справедливая. Много позже римляне заявляли, что никогда не вели несправедливых войн. Жреческого сословия как такового в Риме не было. Жрецами становились люди из знатных семей, совмещая жреческие обязанности с политической или военной деятельностью. Лишь определенные жрецы были лишены возможности проявить себя на поприще политики и войны. Так, фламин[7 - Фламины — жрецы отдельных божеств (Юпитера, Марса, Квирина и др.).] Юпитера был связан множеством запретов, в том числе не имел права покидать Город, политическая карьера была для него практически закрыта. К тому же у каждой семьи был свой особый домашний культ, свои особенные обряды. К поддержанию домашнего культа римляне относились с особым пиететом. Нума часто приходил в тенистую рощу и здесь, под сенью деревьев возле прохладного ключа беседовал с нимфой Эгерией. Ходили слухи, что он даже делил ложе с богиней, и в эти минуты ему открывалась божественная мудрость. Беседовал он якобы и с Музами, именно Музам приписывал благочестивый царь часть своих прорицаний. Впрочем, не совсем верно говорить: «Нума сделал, Нума основал». К обсуждению всех дел он всегда привлекал народ. Второй царь провел границы римских владений (говорят, Ромул не делал этого, чтобы не демонстрировать, как мало у Рима было собственной земли, и сколько приобрели ее римляне в результате завоеваний). Нума реформировал введенный Ромулом календарь, ему принадлежит заслуга деления года на двенадцать месяцев. Второй царь ввел буйную жизнь Ромулова Рима в рамки законов. Из всех легендарных царей Рима Нума Помпилий — самый необычный. Из персонажей более поздних и уже реальных напрашивается аналогия с Марком Аврелием, хотя император Марк никогда не утверждал, что может беседовать с богами. Но Марк почти все годы своего правления провел на войне, Нума же правил в мире. Благочестивый царь скончался в престарелом возрасте, похоронили его у подножия холма Яникул. В могилу опустили два гроба. В первом — тело (Нума завещал, чтобы его именно похоронили, а не сожгли), во втором — его рукописи. В 181 г. до н. э. проливные дожди размыли землю и обнажили гробницу. Крышка свалилась, и оказалось, что в гробнице нет тела. Зато в соседнем гробу рукописи сохранились. Претор[8 - Претор — первоначально высшее должностное лицо, затем, с 367 (или 366) г. до н. э., младший коллега консула. С 242 г. до н. э. избирались два претора: один — для ведения судебных дел между римскими гражданами, второй — для судов между гражданами и чужеземцами.] Петилий прочел эти книги, а прочтя, доложил сенату, что считает необходимым книги сжечь. И их сожгли. По версии современных историков, эта находка — виртуозная мистификация. Воспользовавшись открытием гробниц, сторонники реформ общественной жизни Рима попытались выдать рукописи, созданные Фульвием Нобилиором во II в. до н. э. за произведения Нумы Помпилия. Фульвий и его товарищ Энний разработали традиционную историю Рима в форме греческого эпоса, посвященного «ненареченному богу». В эпосе действовал Геркулес Мусагет (Геркулес — покровитель Муз). Возможно, это была первая попытка создать римский монотеизм. Сенат не мог позволить явиться на свет «ненареченному богу», похожему на гностического Всевышнего, и книги сожгли. А что было в подлинных книгах Нумы, и существовали ли таковые — неизвестно. Культ Весты Культ Весты был заимствован Нумой Помпилием из Альбы Лонги. Веста — богиня священного очага, ее культ (подобно культу водных источников) знаменовал единство общины. Принятый в общину приобщался к огню и воде, изгнанника же «отлучали от воды и огня». Шесть девушек-весталок поддерживали в храме священный огонь, который гасили один раз в год 1 марта, чтобы потом тут же зажечь вновь трением. Если огонь угасал в другой день, это считалось дурным знаком. В весталки отбирали девочек 6-10 лет из хороших семей, родители которых были живы и не разведены. Девочки не должны были иметь физических изъянов. Весталки служили Весте тридцать лет и давали на этот срок обет безбрачия, но, покинув храм, могли выйти замуж. В круглом храме Весты не было ни статуи, ни алтаря, горел только священный огонь. Во внутреннем доме весталок в специальном святилище хранился Палладий — изображение Афины, по преданию вывезенное Энеем из Трои, а также две фигурки пенатов — богов-хранителей Римского народа. Весталки пользовались большими преимуществами: в отличие от других женщин они были самостоятельными и не находились под опекой отца или мужа; могли владеть имуществом и оставлять его кому угодно по завещанию. В Город они выходили в сопровождении ликторов. Если весталке случайно попадался навстречу преступник, осужденный на казнь, его освобождали. К мнению весталок прислушивались. Зачастую они ходатайствовали за осужденных. Жизнь их была не такой уж скучной: они посещали пиры, театральные действия, игры. В театре и в цирке у них были специальные места. Правда, им не полагалось смотреть атлетические соревнования: вид обнаженных мужских тел мог вызвать у дев ненужные мысли. За жрицами Весты строго следили. Подозрительными могли оказаться слишком изысканные наряды. Так в 420 г. до н. э. обвинили в нарушении целомудрия весталку Постумию. Толки вызвали ее одежды и страсть к развлечениям. Однако обвинения были сняты, а от великого понтифика девушка получила внушение: весталка должна выглядеть не миловидной, а благочестивой. Если весталка оказывалась в чем-то провинившейся, великий понтифик сек ее розгами. Но это было отнюдь не самое страшное наказание. Если весталка нарушала обет безбрачия, ее казнили. В Риме за каждое прегрешение полагалась специальная казнь. Казнь, которая могла ожидать провинившуюся служительницу Весты, подробно описана у Плутарха. Потерявшую девственность весталку живьем зарывали возле Коллинских ворот. В склоне холма устраивали подземную комнатку, вход делали сверху. В комнатке ставили ложе, оставляли светильник и немного продуктов — масло, молоко и хлеб. Осужденную сажали в наглухо закрытые носилки, сверху носилки оплетали ремнями, и так несли к месту казни. «Нет зрелища ужаснее, нет дня, который был бы для Рима мрачнее этого», — сообщает Плутарх. Когда носилки доставляли к месту погребения, ремни развязывали, великий понтифик произносил молитвы, после чего выводил закутанную с головой женщину из носилок и ставил ее на верхнюю ступеньку лесенки, которая вела в могилу. Все отворачивались, чтобы не видеть, как преступница спускалась вниз. Потом лестницу убирали и комнатку замуровывали. Землю сравнивали так, чтобы нельзя было найти место погребения. Храм Двуликого Януса Храм Януса построен по одним сведениям Пумой Помпилием, по другим — Ромулом и Тацием после заключения между ними мира. Храм был построен между курией и Эмилиевой базиликой. По легенде на этом месте во время войны между римлянами и сабинянами были ворота. Римляне трижды пытались их закрыть, но они трижды открывались. Отряд, охранявший ворота вынужден был отступить со всеми другими римскими воинами, не закрыв ворота. Но когда сабиняне попытались пройти через них в Рим, из ворот хлынули потоки кипятка, и противник вынужден был отступить. На месте ворот было принято решение построить храм Янусу и во время войны держать ворота храма открытыми — бог Янус защитит Рим. Храм Януса — небольшое, обшитое медью кубического вида здание без крыши. Две боковые стенки соединяли двое ворот. Внутри храма была лишь статуя Двуликого Януса, в руках Янус держал ключ и палку. Ключом он отпирал и запирал небесные врата, а палкой защищал порог дома от врагов. На руках Януса было 365 пальцев: на правой — 300, на левой — 65. Янус покровительствовал каждому утру, началу года, временам года, месяцам, был богом всякого входа и выхода, любого начала дела и его конца, в том числе и войны. Когда принималось решение об объявлении войны, главное лицо государства (царь, консул, диктатор) открывали ключом двойные ворота храма и перед ликами Януса под арками ворот проходили римские войска, отправлявшиеся в поход. В продолжение всей войны ворота стояли открытыми. После заключения мира войска опять проходили сквозь двойные ворота, и храм закрывался на ключ. В истории Рима войны не было при царе Нуме Помпилии — сорок три года, во время правления консулов Тита Манлия Торквата и Гая Атилия Бульба (235 г. до н. э.) — один год, при императоре Августе ворота закрывались в 29 г. до н. э. после битвы при Акции, на время правления императора Нерона также пришелся один год без войны. После 537 г. н. э. храм был разрушен христианами. Глава 3 Тулл Гостилий. Клятва Горациев 672-640 гг. до н. э После смерти Нумы народ избрал царем Тулла Гостилия, чей дед прославился в битве с сабинянами у подножия крепости. Гостилий мало походил на Нуму. Решив, что ворота храма Януса слишком долго оставались закрытыми, новый царь тут же затеял войну с соседями из Альбы-Лонги. Вроде бы, согласно легенде, и римляне, и жители Альбы-Лонги происходили от одного общего корня (вспомните Амулия) и вели свой род от троянцев, но этот факт не остановил желающих воевать. Повод к войне нашли банальный: в очередной раз был угнан скот, теперь — у римлян. До большой крови дело не дошло. Договорились устроить поединок: пусть исход войны решит бой трех воинов из Рима против трех из Альбы-Лонги. Защищать Рим вышли три брата-близнеца Горация, от их противников также близнецы Куриации. Был заключен договор: чьи бойцы победят в схватке, тот народ и будет властвовать над другим. Эрих Мария Ремарк, насидевшись в окопах Первой мировой войны, мечтал именно о таком методе решения военных конфликтов. Но вернемся к Горациям и Куриациям. Два войска встали друг против друга, поле между ратями отвели для поединка. Схватка началась. Вышло так, что почти сразу трое альбанцев были ранены, а двое римлян пали. Единственный уцелевший римлянин Гораций справедливо рассудил, что одному против троих ему не устоять, но каждый по отдельности раненый противник слабее него. Гораций кинулся бежать. Трое альбанцев помчались за ним. Но, раненые, они бежали медленно, сильно отстав друг от друга. Удачная уловка! Гораций повернулся и напал на первого из преследователей, без труда взяв над ним верх. Напрасно отставшие спешили на помощь брату — Гораций успел расправиться с противником прежде, чем подбежал второй, а со вторым прежде, чем подоспел третий. Впрочем, третий так обессилел, что это был не бой, а убийство, или, как назвал его сам Гораций, жертвоприношение. На месте поединка павшие бойцы были погребены. Единственный из всех братьев Горациев, Публий, вернулся в Рим, нагруженный доспехами, снятыми с побежденных. На плечи он накинул плащ одного из Куриациев. Плащ этот выткала сестра Публия, невеста погибшего. Увидев знакомый плащ, девушка распустила волосы и, как велел погребальный обряд, выкрикнула имя убитого. Победителя эта скорбь разозлила. «Победа по своей сущности надменна и горда» (Цицерон)[9 - Здесь и далее см. источники.]. Разъярившись, Гораций выхватил меч и убил сестру. Мгновенно герой превратился в преступника. Юношу судили и приговорили к смерти. Но царю не хотелось казнить своего героя, и он подсказал осужденному выход: пусть Гораций обратится к народу. Народ уговорить легко, ведь он руководствуется не законами, а чувствами. Чувства римлян были на стороне победителя, убийцу тут же простили. Над Публием совершили очистительные обряды, которые затем уже навсегда вошли в семейный культ рода Горациев. Но мир, купленный столь малой кровью, оказался недолговечным. Побежденным жителям Альбы-Лонги казалось, что они зря сдались так легко, и в случае битвы могли бы и победить. Римляне, победив, получили лишь прозвище победителей, но не смогли ограбить побежденных — тоже повод для недовольства. Больше всех был разочарован диктатор Альбы-Лонги Меттий Фуфетий. Согласно легенде именно он спровоцировал войну с соседями-фиденянами[10 - Фидены — латинский город на левом берегу Тибра, в 7,5 км от Рима.], обещая изменить римлянам в удобный момент. Фиденяне заключили союз с этрусками из города Вейи, чего Тулл Гостилий стерпеть не мог, и царь отправился в поход вместе с войском Меттия. Однако диктатор Альбы-Лонги не осмелился открыто перейти на сторону противника и лишь отошел со своими войсками в сторону. Нейтралитет не помог ему: римляне все равно победили, а Тулл Гостилий обвинил Меттия в измене и казнил его. Тело диктатора привязали к двум колесницам, кони рванули в разные стороны и разорвали Меттия пополам. Душа предателя раздвоилась при жизни — пусть и тело его будет раздвоено. Даже по тем жестоким временам казнь показалась чудовищной и подражателей у Тулла Гостилия (как убеждает нас Тит Ливий) в римской истории не нашлось. Альбу-Лонгу разрушили, а все жители переселились в Рим как равноправные граждане. Численность римлян возросла, войско увеличилось, можно было начинать новую войну. На этот раз отправились воевать с сабинянами. Тулл Гостилий считал, что для здоровья молодых людей военная служба полезнее, чем сидение дома — мнение, до сих пор популярное среди генералов. Сабинян Тулл Гостилий разбил у Злодейского леса благодаря альбанской коннице. Однако царствование Тулла Гостилия закончилось печально. После войны началась эпидемия, а среди народа — недовольство. Все стали вспоминать мудреца Нуму Помпилия. Вспомнил о нем и Тулл Гостилий, стал устраивать священнодействия, надеясь вымолить милость богов. Не получилось. По преданию, он неверно совершил положенные обряды, Юпитер разгневался и поразил царя молнией. Тулл Гостилий сгорел вместе со своим домом. Род Юлиев из Альбы-Лонги Патрицианский род Юлиеву к которому принадлежал Гай Юлий Цезарь, переселился в Рим из Альбы-Лонги, когда Тулл Гостилий завоевал Альбу-Лонгу и переселил ее жителей в Рим. Глава 4 Марк Марций 640-616 гг. до н. э Анк Марций был внуком Нумы Помпилия, сыном его дочери. Новый царь решил подражать знаменитому деду. Первым делом из записей Нумы он извлек самые необходимые наставления, велел вырезать их на доске и вывесить для всеобщего чтения. На этом его мирные начинания и закончились. Дальше опять пошли войны. Однако, будучи потомком Нумы, Анк Марций начало войны обставил определенными обрядами и правилами чтобы война была «чистой и честной», — удивительные определения для войны. На этот раз войну объявили латинам. Был взят город Политорий, его население по установившейся традиции переселили в Рим. Анку Марцию принадлежит сомнительная честь основания тюрьмы (Career Mamertinus) у подножия Капитолия. Впрочем, Анк основал не только тюрьму, но и новый город: римские историки приписывают ему основание Остии — будущего порта в устье Тибра. В те времена в окрестностях Остии добывали соль. Анк Марций царствовал двадцать четыре года. Умер он, когда сыновья его стали почти взрослыми. Опекуном по завещанию был назначен Тарквиний. Объявление войны Фециалы были древнейшей жреческой коллегией, учрежденной Нумой Помпилием. В обязанность фециа-лов входило заключение мирных договоров с другими народами и их религиозное освящение, контроль за выполнением договоров, в случае нарушения другим народом договора предъявление претензий нарушителям и попытки решить дело миром. (Согласно Титу Ливию, процедура объявления войны была введена Анком Марцием, согласно Плутарху — Нумой Помпилием). Процедура состояла из трех этапов: 1. Требование восстановления права. 2. Спустя тридцать дней римляне призывали богов в свидетели. 3. Еще через три дня после утверждения народом решения сената происходило окончательное объявление войны. В конце церемонии фециал подходил к границе и бросал кизиловое копье на территорию противника в присутствии трех свидетелей. «Объявляю и приношу войну». В начале III века до н. э., когда границы отодвинулись от Города, перед храмом Беллоны отвели участок земли «противника», и теперь фециал бросал копье на эту условную вражескую территорию. Город, нарушивший священный договор о мире, уничтожался, как неугодный богам. Войны для Рима с введением института фециалов становились всегда справедливыми, одобренными богами. В состав коллегии входило около 20 жрецов. Их избирали пожизненно из знатных семей. Как правило, этими жрецами становились мужчины, у которых уже имелись дети и еще был жив отец. Таким образом, фециалы связывали три поколения римской общины. В состав коллегии входили: Вербинарии — эти жрецы при заключении мирного договора для совершения ритуалов несли с собой «чистую траву», взятую из крепости на Капитолии. Трава с корнями олицетворяла Рим во время принесения клятвы верности. Отцы-отряженные — их назначали по жребию вербинарии. От имени римского народа при заключении договора вербинарии давали клятву верности Юпитеру и приносили богу жертву, убивая кабанчика кремнёвым ножом. Ораторы — жрецы, отвечающие за предъявление претензий к нарушителям международного права. Фециалы были неприкосновенны, они выступали в качестве послов. Глава 5 Тарквиний Древний 616-578 гг. до н. э Прозвище «Древний», судя по всему, присвоено Луцию Тарквинию позже, чтобы не путать его с другим Таркви-нием — Гордым. Скорее всего, наличие двух легендарных царей-этрусков в истории Рима — это память о завоевании Города этрусками. Согласно легенде Луций Тарквиний переселился в Рим, ища почестей, которые не мог получить в своем городе. Он был человеком богатым, легко свел знакомство с царем, и Анк Марций, как уже было сказано, назначил его по завещанию опекуном своих детей. Но опекун сам легко сделался царем. Народ он убедил речами, а более преданных сторонников приобрел, записав в сенат еще сто человек, которые с тех пор стали называться отцами младших родов. Новый царь воевал с латинами и сабинянами. Сабинская война была не особенно успешной, но закончилась, в конце концов, расширением римской территории. После этого четвертый царь Рима занялся возведением стен, осушением болота и закладкой храма Юпитера Капитолийского. Тарквинию приписывают основание Большого Цирка (в долине между Авентином и Палатином). Поначалу в цирке естественными местами для зрителей служили склоны холмов. Овальная арена была построена позднее. Ко времени правления Тарквиния относят начало проведения Великих, или Римских, игр. Первоначально их проводили по обету, а потом — приблизительно с 326 г. до н. э., но не позднее — ежегодно. Римские игры состояли из скачек и кулачных боев. Тарквиний пал от рук убийц — якобы был зарублен пастухами по наущению сыновей Анка Марция, которые зачем-то ждали тридцать восемь лет, чтобы рассчитаться с узурпатором. Поскольку в момент воцарения Тарквиния им было лет 14–15, то в момент убийства — перевалило за пятьдесят. Версия, мягко говоря, не выдерживает критики. Храм Юпитера Капитолийского Сражаясь с сабинянами, Тарквиний Древний дал обет построить храм Юпитера на Капитолийском холме, но во время своего царствования успел лишь расчистить место и заложить фундамент на южной вершине Капитолийского холма. На северной вершине находилась крепость. Храм из туфа и дерева начал возводить Тарквиний Гордый, но опять же не успел завершить строительство и посвятить храм. Храм достроили и освятили при первых консулах. Первая глиняная статуя Юпитера была создана этрусским скульптором из города Вейи. Она украшала храм вплоть до пожара в 83 г. до н. э. Новая статуя хрисоэлефантинная (то есть украшенная золотом и слоновой костью) была сделана в подражание Зевсу Олимпийскому Фидия. Храм множество раз горел, но каждый раз восстанавливался богаче прежнего. В V веке н. э. храм дважды ограбили вандалы, и наконец его разрушили христиане так, что было забыто само название. На его месте построили дворец, часть которого в XX веке снесли, чтобы найти лишь остатки фундамента главной святыни Древнего Рима. Глава 6 Сервий Туллий — любовник Фортуны 578-534 гг. до н. э Ходили слухи, что Сервий Туллий был сыном рабыни, но каким-то образом получил свободу, что в принципе было нетрудно в те годы, и стал любимчиком Тарквиния Древнего и мужем его дочери. Такое счастливое вознесение из положения самого низкого к самому высокому породило легенду, что Сервий был любовником самой богини Фортуны, и вышеуказанная богиня забиралась через окно на свидание к бывшему рабу. Как только Сервий узнал, что царь Анк Марций умирает, сообразительный выскочка тут же объявил, что царь легко ранен, и правитель непременно выживет, но пока его обязанности будет исполнять он, Сервий Туллий. Новый царь оделся в трабею — пурпурный царский плащ, окружил себя ликторами и принялся вершить дела. Когда же было объявлено наконец о смерти Тарквиния, Сервий уже утвердился у власти. Имя «Сервий» свидетельствует о его рабском происхождении. (Servus означает раб). Сервию Туллию приписывается введение ценза. Раз в пять лет все граждане Рима переписывались вместе с их имуществом. В зависимости от степени богатства римлянину указывали, в каких частях ему воевать и какое оружие приобретать. Но и права римлянина тоже зависели от размеров имущества: состоятельные теперь голосовали первыми. Богатый был отныне «равнее других» — по закону. Проходить ценз было обязательно: всем уклонившимся грозили оковы и смерть. Есть в списках — есть гражданин. Нет в списках — нет гражданина. Римские стены и храм Фортуны Считается, что Сервий Туллий заложил стену вокруг Города, расширив границы, обозначенные когда-то Ромулом. Остатки той стены, которую теперь называют стеной Сервия Туллия, относятся к IV веку до н. э. Но есть свидетельства, что эта стена была построена на месте более древней. Удалось обнаружить остатки вала, относящиеся ко временам царского периода. Позже Рим, разрастаясь, вышел за древние границы, но римляне уже считали себя в те времена непобедимыми и новых укреплений не строили. Та мощная стена, остатки которой сохранились до наших дней и двадцать метров которой рухнули весной 2001 г. из-за сильных дождей, была построена императором Аврелианом в 272 г. до н. э. Сервий Туллий ввёл в Риме культ Фортуны Примигении (Первородной), царь посвятил богине храм и святилище за Тибром на Портовой дороге, а затем построил храм на Бычьем рынке. Вместо статуи богини он поставил в этом храме свою позолоченную скульптуру. У Фортуны было много спутников. Одной из них была Неизбежность. Она несла с собой железные гвозди, свинец и скрепляющие скобы, неумолимо соединяя все происходящее в единый поток событий и дел. Изменить что-либо не под силу никому. Если Неизбежность вобьёт гвоздь в крышу какого-либо дома, то там поселятся смерть и ужас. Были у Фортуны и более светлые спутники: Верность, Счастье и Добрый исход. Главный храм Фортуны находился на Марсовом поле. Богиня изображалась в виде молодой женщины, стоявшей на шаре или колесе с рогом изобилия в руках и с повязкой на глазах. Центурии, трибы и курии Все граждане Рима (только мужчины) были приписаны к центуриям. Шесть старых центурий (1) всадников избирались исключительно из патрицианских родов (Sex suffragia — шесть голосов), — они имели скорее политическое, нежели военное значение. Далее следовали двенадцать новых всаднических центурий. Потом шли центурии пехоты: Центурии первого разряда — ценз более 100 000 ассов (80 центурий); Центурии второго разряда — ценз 75 000–100 000 ассов (20 центурий); Центурии третьего разряда — ценз 50 000-75 000 ассов (20 центурий); Центурии четвертого разряда — ценз 25 000-50 000 ассов (20 центурий); Центурии пятого разряда — ценз 11 000-25 000 ассов (30 центурий); Шестой разряд — ценз менее 11 000 ассов — освобождался от воинской службы. Все вместе они составляли одну центурию. Асс в древнее время представлял собой брусок меди весом один римский фунт (327,45 грамма) и ценился очень высоко. Потом он постепенно обесценивался, и, к примеру, во времена Цицерона четверть асса (квадрант) стал самой мелкой римской монетой. Деление на трибы имело другой характер. Поначалу трибами называли родоплеменные подразделения, затем трибы превратились в территориальные округа. Наряду с четырьмя городскими трибами были учреждены и сельские. В конце концов триб стало тридцать пять, и количество их больше не увеличивалось. Новые члены приписывались к прежним трибам. Курий было тридцать. В древние времена в одну трибу входило десять курий. Курии, имевшие общую землю и общие святыни и празднества, включали в себя лишь мужчин-воинов. По куриям проходил набор войск. В каждой курии был свой жрец-курион. Он заведовал культами курий. На эту должность избирался пожизненно человек старше пятидесяти лет. Во главе коллегии курионов стоял верховный курион. Вероятно, в курии входили только патриции. Постепенно курии утратили свое значение. Глава 7 Тарквиний Гордый, седьмой, несчастливый царь Рима 534-510 гг. до н. э Впрочем, в античности символическим числом считалось «8», а не «7». Прозвище царя Superbus означает не только «гордый», но и «высокомерный». Луций Тарквиний Гордый — скорее всего внук Тарквиния Древнего (по другой версии — сын). Луций устроил переворот, сверг Сервия Туллия и убил. Римские историки изображают Тарквиния кровожадным тираном. Он даже не дал похоронить убитого царя — мол, и Ромул не удостоился погребения. Знатнейших сенаторов Тарквиний перебил, заранее видя в них заговорщиков, и спешно обзавелся телохранителями. В поредевший сенат никого не добавил: меньше сенаторов — меньше опасность для царя, так казалось Тарквинию. Судебные дела он вел сам, ни с кем не советуясь, вынося приговоры по своему усмотрению. Словом, типичный тиран, даже без каких-то своих, личных, кровавых странностей и причуд. Во время войны с вольсками[11 - Вольски — древнее племя в Центральной Италии.] Тарквиний захватил сорок талантов[12 - Талант — самая крупная весовая и денежная единица античного мира, серебряный талант содержал 26,2 кг.] серебра и на эти деньги начал строить храм Юпитера Капитолийского, пригласив мастеров из Этрурии. Простолюдины, вдобавок к военной службе, теперь должны были еще и трудиться на строительстве. С обязанностью строить храм народ как-то мирился. А вот рытье канала для стока нечистот и осушения форума было сочтено обязанностью рабской, повинность эта вызвала большое недовольство. Поводом для свержения Тарквиния послужила история с женой Луция Тарквиния Коллатина — Лукрецией. Деньги, захваченные в предыдущих войнах, кончились, нужны были новые на продолжение строительства, а значит, новая война. Да и подданным надоело рытье канала и рабский труд — захотелось помахать мечами в поисках новой добычи. Ардея[13 - Ардея — главный город рутулов, в 26 км от Рима. Рутулы — италийское племя, родственное латинам.] среди соседей была городом самым богатым. Вот и решено было захватить Ардею. Но взять приступом город рутулов не удалось — пришлось перейти к долгой осаде. Во время осады сыновьям Тарквиния заняться было нечем, разве что пировать с друзьями. Во время одной из таких пирушек у юного Секста Тарквиния, царского сына, родственник его Тарквиний Коллатин неосторожно принялся хвастаться, какая прекрасная у него жена Лукреция: мол, и красива, и целомудренна, и трудолюбива. В общем — идеальная женщина по римским стандартам. Ему не верили, Коллатин горячился. Решено было отправиться по домам да проверить — в самом ли деле так хороша Лукреция, как утверждает под действием винных паров Коллатин, да заодно сравнить ее с другими женами. Молодые люди вскочили на коней и помчались сначала в Рим. Прибыли уже в сумерках. Царских невесток застали за пирушкой в кругу своих сверстниц. Ну что ж, молодые люди поехали дальше, в Коллацию[14 - Коллация — город в 7–8 км к востоку от Рима.], где жил Коллатин со своей супругой, проверить, чем занята добродетельная матрона. Лукреция пряла шерсть в кругу прислужниц, — занятие, означающее высшую добродетель у римских женщин. Коллатин, в восторге от такого поворота дела, пригласил сыновей Тарквиния к себе в дом. И тут Секст замыслил грязное дело — то ли желая посчитаться за проигранный спор, то ли красота Лукреции произвела на него, сильно подвыпившего, неизгладимое впечатление. В эту ночь молодым людям пришлось вернуться в лагерь под Ардеей. Но уже через несколько дней Секст Тарквиний приехал в Коллацию. Его приняли здесь как дорогого гостя, а ночью молодой наглец надругался над Лукрецией, после чего потихоньку вернулся в лагерь. Он решил, что Лукреция, боясь позора, не решится рассказать о случившемся, и дело останется в тайне. Но Секст просчитался. Обесчещенная женщина тут же послала за отцом в Рим (Спурий Лукреций был префектом Рима, то есть управлял Городом в отсутствие царя), а так же за мужем в лагерь, умоляя их приехать поскорее, и лучше всего — с друзьями. Спурий Лукреций прибыл вместе с Публием Валерием, Коллатин — с Луцием Юнием Брутом. Лукреция в присутствии уважаемых людей рассказала о преступлении прошедшей ночи, а затем вонзила себе нож в сердце и упала мертвой на руки отца и мужа. Юний вырвал из раны нож и поклялся кровью Лукреции изгнать Тарквиния Гордого со всем семейством из Рима. Почему Брут? Почему не отец и не муж? Но то ли этот человек, прозванный тупицей, был не так уж туп, и тут же сообразил, как можно воспользоваться смертью несчастной женщины для решения политической задачи, то ли историки постарались как-то объяснить, почему во главе восставшего народа встал Брут, и вложили ему в десницу дымящийся от крови кинжал. Так или иначе, но Брут стал вождем восстания. Тело Лукреции вынесли на площадь, сбежался народ, Брут обратился к собравшимся с речью. Небольшой отряд оставили для охраны городка. Остальные под предводительством Брута поспешили в Рим. На форуме Брут произнес речь. Тут граждане вспомнили о царских преступлениях, о гордыне и высокомерии правителя, а главное — о трудовой повинности на стройках и на прокладке канала для стоков. Видимо, копание канала вызвало самый большой гнев. Народ быстро вооружился и направился в лагерь. Охранять Город остался Спурий Лукреций. Тарквиний Гордый, узнав о мятеже, направился к Риму, а Брут окружным путем — к лагерю под Ардеей. Но Лукреций не отворил перед Тарквинием ворот: царю было объявлено, что отныне он — изгнанник. Тарквиний ушел в Цере[15 - Цере — этрусский город, примерно в 40 км от Рима.], к этрускам, с двумя сыновьями. Царский сын Секст Тарквиний, чье преступление послужило поводом для изгнания, обосновался в Габии, где и был вскоре убит из мести старыми врагами. С 510 г. до н. э. власть в Риме перешла к народу. Последний царь Тарквиний умер в 495 г. до н. э. в изгнании. Сивиллины книги Согласно легенде, к Тарквинию Гордому явилась старуха-чужестранка и попросила у него триста золотых монет за девять книг пророчеств кумской Сивиллы. (У поздних авторов по ошибке упоминается Тарквиний Древний). Царь отнесся к старухе с презрением и даже не заглянул в свитки. Тогда Сивилла сожгла три книги и потребовала у царя за оставшиеся шесть книг все те же триста золотых. Царь не стал с ней разговаривать. Ну что ж, Сивилла сожгла еще три книги, и последние три опять же предложила царю. И все за те же триста золотых. (В легенде фигурируют монеты более позднего времени). Но если Тарквиний не возьмет уцелевшие книги, то Сивилла их тоже уничтожит. Царь наконец-то соизволил заглянуть в свитки, был поражен, дал за них сто золотых и потребовал остальные. «Больше нет, — отвечала Сивилла. — Сгорели». Без вдохновения она свои сочинения не пишет. Но можно собрать в разных городах и селениях изречения Сивиллы и составить из них недостающие книги. Так и поступили. Составили новые записи пророчеств и хранили их под охраной специальных жрецов. Сначала жрецов было только двое, с 367 г. до н. э. — десять. Они хранили книги на Капитолии, они же и толковали предсказания книг. В 83 г. до н. э. храм Юпитера, где хранились книги, сгорел, и свитки Сивиллы погибли. Однако собрание было восстановлено: опять разослали посольства по городам — одни в италийские города, другие в Эритры — город в Малой Азии. Сивиллины книги отныне поместили в храме Аполлона на Палатине, а жрецов в 82–81 гг. до н. э. стало пятнадцать. Книги просуществовали до конца IV века, когда были уничтожены христианами. Книги не содержали прямых предсказаний. Их открывали по приказанию сената во время бедствий, войн, эпидемий или дурных предзнаменований, чтобы узнать, какими обрядами и жертвоприношениями можно отвратить гнев богов. По указанию сивиллиных книг вводились культы новых божеств в Риме. Доступ к книгам имели только жрецы священнодействий — они сами переписывали пришедшие в ветхость записи. Одного из жрецов Тарквиний Гордый казнил как отцеубийцу за то, что тот позволил переписать некоторые оракулы. Квиндецемвиры сообщали не содержание свитков, а лишь свое толкование. К примеру, именно благодаря сивиллиным книгам в Риме появились такие иноземные культы, как культ Эскулапа и Великой Матери Богов Кибелы. ЧАСТЬ II РЕСПУБЛИКА Глава 1 Рождение Республики — самый удивительный миф Рима 510 г. до н. э …различают три формы государственного устройства, из которых одна именуется царством, другая — аристократией, третья — демократией… несомненно, совершеннейшей формой надлежит признать таковую, в которой соединяются особенности всех трех форм, поименованных выше.      Полибий Некоторых читателей удивит название этой главы. Что такого удивительного в создании республики? Что такого мифического случилось две с половиной тысячи лет назад в маленьком городке на берегу Тибра? Ни грандиозных побед, ни великолепных строений. Нет, всего лишь была предложена политическая схема МОНАРХИЯ — АРИСТОКРАТИЯ — ДЕМОКРАТИЯ. Утверждение, что монархия ведет к тирании, аристократия вырождается в олигархию, а демократия заканчивается анархией, стало трюизмом отнюдь не в наше время. Мысли о том, что соединение этих трех частей в единое целое — лучшая форма правления, можно найти у Полибия и Цицерона. Вопрос упирается в то, как эту довольно сложную схему осуществить. Римляне, создавая свою республику, справились с задачей. Полибий, рассуждая о политической триаде, имеет в виду именно римскую форму правления. К этой схеме, изведав все прелести абсолютизма, так и не дождавшись справедливых и мудрых монархов, по прошествии многих веков вернулся наш мир. И ничего лучшего пока не придумали. МОНАРХИЯ (президент, премьер-министр) — АРИСТОКРАТИЯ (верхняя палата парламента, сенат) — ДЕМОКРАТИЯ (нижняя палата парламента, палата представителей). Именно по этой схеме построены властные структуры современных демократических государств. Встречаются, разумеется, такие приятные дополнения как король, исполняющий церемониальные обязанности — если не штришок, то золотой орнамент на сложном здании государственной власти. Отцы-основатели Соединенных Штатов, создавая свою конституцию, предварительно проштудировали Полибия. К сожалению, в наши дни мысль, что эта схема универсальна, еще не стала трюизмом. Римская конструкция выглядела так: высшая (царская власть) перешла в Республике к двум консулам. Оба консула имели равную власть, среди них не было ни первого, ни второго. Пребывая в Городе, они вершили суд. Обычно один занимался мирными делами, другой — воевал. Если консулы вместе отправлялись в поход, то командовали по очереди. Каждый мог опротестовать решение другого. Должность консула — выборная. Избирались консулы народным собранием. Римская аристократия — это сенат, первоначально состоявший только из патрициев, куда впоследствии после долгой борьбы за свои права были допущены плебеи. Римский сенат не был выборным органом. Поначалу сенаторов назначал консул, затем — с 443 г. до н. э. — списки сенаторов составляли цензоры, в более позднее время в сенат попадали после занятия должности квестора[16 - Квестор — помощник консула в финансовых и судебных делах.]. Из списков сената цензоры могли исключить любого за недостойное поведение. И, наконец, демократия — власть народа в прямом смысле этого слова, потому что решения принимались всеми гражданами в комициях (народном собрании). Поскольку тайны голосования не существовало, то большое значение имело, как проголосует первая призванная к голосованию центурия. Если большинство в центурии проголосовало за одну из кандидатур, то считалось, что вся центурия проголосовала «за». Аналогично считались голоса при голосовании по трибам. В чрезвычайных обстоятельствах для выполнения определенной задачи консул мог назначить диктатора (но не более чем на пол года). Диктатор выбирал себе помощника — так называемого начальника конницы. Все граждане имели право апеллировать к народу. Однако в политическом устройстве Рима не все было проработано и продумано. Эти недоработки сыграли в более поздние годы Республики роковую роль: судебная власть не была отделена от законодательной и исполнительной — и сенат судил, и народ, и консулы звали в суд, и диктатор мог любого осудить и казнить, и народные трибуны имели право даже консула отправить в тюрьму. Не было в Риме и прокуроров. Любой гражданин мог выступить обвинителем. Во времена Империи обвинители превратились в алчных и кровожадных доносчиков, и перед этим подлым племенем дрожали все. Но до тех лет еще далеко. Четвертой власти в Риме не было. Зато было общественное мнение, нередко формировавшееся под воздействием пламенных речей народных трибунов, «абсолютное право которых соответствовало в римской демократии свободе печати в современных государствах». (Г. Ферреро). Коллегиальность — основной принцип римского управления. Никто ничего не решал в одиночку, за исключением тех случаев, когда власть на шесть месяцев получал диктатор. После сложения с себя полномочий любой магистрат мог быть привлечен к суду. Бывшие консулы и бывшие диктаторы обязаны были отвечать за свои действия. Звание сенатора не гарантировало судебной неприкосновенности. Высшая государственная власть в Риме принадлежала только народу, народ как бы передавал на время высшую власть (империй) старшим магистратам посредством выборов или особым законом в куриатных комициях. Итак, Брут добился изгнания Тарквиния Гордого. Кого же избрали консулами[17 - Здесь и далее используется термин «консул», хотя в первые годы Республики высшие должностные лица назывались преторами.] в тот знаменательный год, когда был изгнан Тарквиний? (510 г. до н. э.) Разумеется, Брута и избрали. Кого же еще. На пару с пострадавшим Луцием Тарквинием Коллатином. Первым делом Брут, получив высшую верховную власть, заставил граждан присягнуть, что они никогда не потерпят в Риме царей. Потом пополнил сенат до трехсот человек, ибо сенат сильно поредел за годы тирании. После чего Брут решил избавиться от Коллатина. Ведь он был родственником Тарквиниев. Вдруг Коллатин тоже возжаждет царской власти! На этом основании Брут предложил изгнать своего товарища по консульству из Города. Правда, тому разрешено сохранить имущество. Коллатин был ошарашен, унижен, но сделать ничего не мог. Рассудив, что выбирать ему практически не из чего (второй вариант — это опять же изгнание, но уже без имущества), собрат Брута по должности собрал все свое добро и отправился в городок Лавиний. А Брут не унимался: в Риме еще оставалось немало родственников изгнанного царя. Консул добился, чтобы по решению сената народ изгнал всех, кто принадлежал к роду Тарквиниев. Демократия — это власть народа. И значит она такова, каков народ, эту власть осуществляющий, не лучше и не хуже. Как любая власть она бывает очень несправедливой. Вместо Коллатина консулом стал Публий Валерий. Но от попыток реставрации монархии такое решение Рим не обезопасило. В Городе было достаточно людей, которым власть царя казалась если не более справедливой, то куда более удобной, чем республиканская. Изгнанному царю не так уж трудно было найти сторонников среди знати. Тем временем от Тарквиния Гордого в Рим прибыли послы — якобы требовать принадлежащие царю вещи. Сенат долго не мог решить этот вопрос. Собственность, с одной стороны, надлежало отдать, но, с другой стороны, изгнанный монарх мог использовать возвращенные средства для организации похода на Рим. Однако и присвоить царское добро сенат не решался — слишком походило на грабеж. Пока сенаторы спорили, царские послы вербовали сторонников. Будучи людьми обстоятельными и желая действовать наверняка, дабы обеспечить Тарквинию надежный успех, послы стали требовать от сторонников монархии письменных свидетельств преданности. И те — как неосмотрительно! — согласились такие письма к изгнаннику написать Участников заговора выдал раб. Среди заговорщиков были и взрослые сыновья консула Брута. Брут, не дрогнув, казнил сыновей. Да, именно так — «не дрогнув». Вот как описывает Плутарх эту сцену: ликторы «схватили молодых людей, сорвали с них одежду, завели за спину руки и принялись сечь прутьями, и меж тем как остальные не в силах были на это смотреть, сам консул, говорят, не отвел взора в сторону, сострадание нимало не смягчило гневного и сурового выражения его лица — тяжелым взглядом следил он за тем, как наказывают его детей, до тех, пока ликторы, распластав их на земле, не отрубили им топорами головы». Затем царское добро было отдано на разграбление римлянам, чтобы преступление сплотило, и отныне все жители Города считались в глазах бывшего царя мятежниками, каждый стал врагом изгнанника. Тарквиний, набрав среди этрусков войско, двинулся на Рим. Консулы выступили ему навстречу. Была жестокая битва, победа оказалась спорной, бесспорно одно — Брут погиб во время битвы, а Валерий объявил себя победителем. Сенат в республиканском Риме Сенат, созданный Ромулом как совещательный орган, в республиканское время приобрел важное значение. Пополнение сената проводилось ежегодно консулами, а с 312 г. до н. э. — раз в пять лет особыми магистратами — цензорами. Цензоры получили право и на исключение сенаторов из списка. В состав сената включались после окончания своей магистратуры консулы, преторы, эдилы, квесторы, а затем и народные трибуны. В начале республиканского периода сенаторами могли уже стать и представители плебейских родов. Но они не имели права проводить ауспиции[18 - Ауспиции — предсказание будущего на основании наблюдений за поведением птиц.], не могли быть интеррексами[19 - Йнтеррекс — дословно междуцарь, назначался в том случае, если консулы не были избраны.], не принимали участия в обсуждении вопросов повестки дня. Совещательная роль таких сенаторов сводилась лишь к подаче голосов за то или иное предложение. После принятия закона Огульная в 300 г. до н. э. плебеи получили доступ к жреческим коллегиям авгуров и понтификов, а значит, все сенаторы получили равные права. В среде сенаторов были установлены ранги: первыми в списках сенаторов (в альбоме) стояли бывшие диктаторы, цензоры и консулы, затем преторы, эдилы, трибуны и квесторы. Последними значились сенаторы, не занимавшие прежде должностей. Списки возглавлял принцепс сената — старейший и самый заслуженный человек. Старшинство имело значение при опросе мнений сенаторов по вопросам повестки дня заседания. Сенат не обладал правом инициативы. Он собирался магистратами (консулами, преторами и, позднее, народными трибунами) и обсуждал только те вопросы, что ставил на обсуждение председательствующий. Однако сенатор имел право в своей речи говорить о чем угодно и затрагивать проблемы, далекие от озвученной повестки. Заседания сената проводились либо в курии, либо в храмах, специально освященных для этой цели. Заседания начинались с восходом солнца, после проведения ауспиций. После захода солнца сенат заседать не мог. При голосовании сенаторы имели право поддержать или нет обсуждаемое предложение. Воздерживаться никто не мог. Голосование проводилось открыто: приверженцы предложения собирались возле автора проекта, противники — на другой стороне. Принятое решение вступало в силу, если на него не налагали запрет народные трибуны. Решение редактировалось и записывалось назначенной для каждого случая сенатской комиссией, доводилось до сведения исполнителей и сдавалось квесторам в архив на хранение. Если на решение народными трибунами налагалось вето, такое постановление не имело силы закона и считалось лишь суждением сената. Функции сената в период расцвета Римской республики сводились к утверждению законов, принятых центуриатными и трибутными комициями, и утверждению магистратов. Сенат ведал вопросами безопасности государства, составлял государственный бюджет и вводил налоги, занимался управлением провинциями и переговорами с иностранными послами. Решение о строительстве храмов и введении новых культов также утверждали сенаторы. Сенат раздавал награды, назначал триумфы, давал гражданство, утверждал контракты на эксплуатацию лесов и рудников. При возникновении внешней или внутренней опасности, сенат мог принять специальное решение. Произносилась формула: «Да примут консулы меры, чтобы государство не понесло никакого ущерба», после чего один из консулов назначал диктатора, а когда должность диктатора была упразднена, консулы сами получали чрезвычайные полномочия — высшую военную и судебную власть в Риме, вплоть до права казнить граждан без суда. Глава 2 Публикола, Гораций Коклес и Муций Сцевола Не во власти царей, но во власти свободы находится римский народ.      Тит Ливий Итак, после гибели Брута Публий Валерий остался консулом в единственном числе и не торопился с избранием сотоварища. Естественно, что Валерия немедленно стали подозревать в стремлении к царской власти. К тому же он построил на холме богатый дом и свысока взирал на жителей Города. Однако, услышав эти обвинения, Валерий снес прежний дом и построил новый у подножия холма, гораздо скромнее предыдущего. Пока у Валерия не было товарища по должности, консул решил заняться законотворчеством, чтобы никто ему не мешал. Валерий приказал вынуть топоры из ликторских связок, а ставшие лишь мирным символом власти связки опускать перед народом, когда консул входит в собрание. Валерий отменил налоги, основал казначейство и предложил народу выбрать двух квесторов (казначеев). Всеми этими действиями он снискал себе любовь народа и прозвище Публикола, или Попликола (друг народа). После проведения вышеперечисленных реформ Публикола занялся выборами. В товарищи ему избрали престарелого Лукреция, отца несчастной женщины, покончившей собой, но тот после стольких переживаний умер, и консулом был избран Марк Гораций. Тем временем Тарквиний в Этрурии готовил новую войну. Царь этрусского города Клузия Порсена внял уговорам изгнанника и двинулся с войском на Рим. В Риме началась паника, срочно послали за хлебом на случай осады к вольскам и в Кумы (город на территории Италии, основанный греками). Государство спешно ввело монополию на торговлю солью. А Порсена был уже близко. Этруски выбили караульных с Яникула (холм на правом берегу Тибра). Теперь этруски легко могли прорваться на Палатин и Капитолий через свайный мост. Римляне пытались обороняться, но, когда оба консула были ранены в сражении, римляне пали духом и пустились бежать. Только Гораций Коклес сначала с двумя друзьями, а потом один защищал мост, пока за его спиной ломали сваи, отрезая путь неприятелю. Когда мост разрушили, Коклес, как был в доспехах, бросился в Тибр и поплыл на римский берег. По одной версии он погиб в схватке, по другой — был ранен копьем в ягодицу и, наконец, по третьей — спасся целым и невредимым. После отражения первого натиска Порсена перешел к осаде, разбив лагерь на берегу Тибра. Положение было отчаянное. И тогда герой-одиночка решил спасти Рим. Юноша из знатной семьи Гай Муций решил убить Порсену. Однако он действовал отнюдь не безрассудно. Первым делом он явился в сенат и сообщил о своем плане, чтобы сограждане не убили его как перебежчика. Потом, спрятав под одеждой меч, он перебрался через Тибр и явился в лагерь этрусков. В тот день как раз происходила раздача денег войску, была толчея, большая неразбериха, рядом сидели царь и писец, оба почти в одинаковой одежде. Муций, хотя и понимал язык этрусков, никак не мог решить, кто есть кто, а спросить боялся. Он решил действовать наугад и убил писца. После чего попытался вырваться из лагеря, но был схвачен и приведен к царю. Порсена стал грозить пленнику пыткой — что еще может придумать царь? Но Муций, желая показать, что пыток не боится, подошел к жертвеннику, на котором пылал огонь, и держал правую руку над огнем до тех пор, пока царь самолично не оттащил юношу от жертвенника. Пораженный храбростью римлянина (так гласит легенда) Порсена отпустил пленника, и с тех пор Гай Муций и его потомки носили прозвище Сцевола, что значит Левша. И если царь этрусков даровал ему жизнь, то римляне в награду за подвиг пожаловали юному герою поле за Тибром. Однако подвиг Сцеволы мало помог Риму. Город был взят (хотя почти все римские историографы пытаются замолчать этот факт). По договору с этрусками Рим выдал Порсене заложников, уступил часть земель и обязался употреблять железо только для плугов (!). Однако этруски решили продолжить войну, отправились дальше в Лаций и осадили Арицию. Но осажденным пришла помощь из Кум, и этрускам пришлось убраться восвояси. Интересный факт: разбитые под Арицией войска вернулись не к себе, а в Рим, что лишний раз подтверждает, что римляне были стороной проигравшей. Скорее всего, условия мирного договора никогда полностью не соблюдались Римом (особенно, насчет железа), ибо уже в 505 г. до н. э. римляне сообщают о победе над сабинянами — консулы отпраздновали триумф. А консул Валерий Публикола умер в 503 г. до н. э., и на похороны ему собирали всем миром. Триумф По легенде, первое шествие, послужившее прообразом триумфа, устроил Ромул. Сначала триумф был частью искупительных обрядов — пролитая человеческая кровь оскверняла воина. Постепенно триумф из культовой церемонии превратился в светское шествие, хотя и заканчивался по-прежнему жертвоприношением. В Риме, в черте городских стен, власть принадлежала гражданским лицам. Находиться вооруженной армии в пределах священного померил было запрещено. Полководец, прежде чем вступить в Город, должен был сложить с себя властные полномочия командующего. Победитель, ожидая триумфа вместе с войском, оставался за городской чертой и ждал решения сената. Считается, что первым из консулов триумф получил Публий Валерий Публикола, во время церемонии он въехал в Рим на квадриге. Триумф был честью не только для полководца, но и для его воинов, для всего народа. Во времена Республики триумф полководцу давал сенат по просьбе победителя. В случае, если сенат противодействовал, триумф полководцу-победителю имело право предоставить народное собрание. Триумф мог получить полководец, обладавший империем и связанным с ним правом ауспиций, то есть диктатор, консул или претор, одержавший победу в войне. Во II веке до н. э. было принято решение, что для получения триумфа надо перебить не менее 5000 врагов. Точное количество убитых полководец подтверждал клятвой. Триумфатор получал из храма Юпитера Капитолийского специальное облачение — ту нику, расшитую золотыми пальмовыми ветвями и поверх — тогу, украшенную золотыми звездами. На ноги он надевал позолоченную обувь, а на голову лавровый венок. Лицом триумфатор был красен в прямом смысле слова — лицо покрывали киноварью, как у статуи Юпитера. В момент триумфа триумфатор отождествлялся с самим Юпитером: римляне считали, что боги даровали полководцу победу не за его личные заслуги, а как знак покровительства всему римскому народу. Полководец ехал в запряженной четырьмя конями колеснице. С собой на колесницу триумфатор мог взять малолетних детей: пусть с детства мечтают о подобной чести для себя. Сзади на колеснице стоял государственный раб, он держал над триумфатором золотой венок Юпитера, взятый из храмовой сокровищницы Юпитера Капитолийского у и время от времени шептал на ухо: «Оглянись и помни, что ты — человек». Открывали шествие сенаторы и магистраты, потом шли воины, несущие добычу, изображения взятых городов и покоренных страну иногда несли произведения искусства, чаще — драгоценную утварь. Далее следовала вереница быков с вызолоченными рогами — животные предназначались в жертву на Капитолии. За быками вели знатных пленников в оковах, (они, в отличие от быков, до Капитолия не доходили; их путь кончался у подножия Капитолийского холма — в тюрьме). После триумфа пленного царя или полководца, как правило, ждала казнь: вражеский полководец считался в глазах римлян преступником. Непосредственно перед колесницей шли одетые в пурпур ликторы в окружении музыкантов и певцов, вокруг колесницы теснились родственники в белых тогах, а за колесницей шествовали легаты (назначенные сенатом уполномоченные) и военные трибуны, и, наконец, войско триумфатора. Зрители вокруг кричали «О, триумф!», а солдаты распевали язвительные песни — пусть гордость победителя не будет чрезмерной и не раздражит богов. Маршрут триумфа был строго определен: торжественная процессия двигалась от Марсова поля через весь Город к храму Юпитера на Капитолии. В начале пути процессия проходила через триумфальные ворота, совершая обряд очищения. На Капитолии триумфатор совершал жертвоприношение. Юпитеру посвящали часть добычи, золотую корону победителя и венок триумфатор возлагал к статуе Юпитера. Здесь же полководец слагал с себя триумфальные знаки отличия и возвращал одежду в храм. Первый день триумфа заканчивался пиром на Капитолии. Этот пир давался в честь и людей, и богов. Ведь триумфу боги радовались не меньше людей. Потом еще несколько дней подряд устраивались пиры для воинов и граждан, солдатам раздавали подарки из военной добычи. Во времена императоров триумфальные зрелища растягивались уже не на дни, а на месяцы. Торжества в честь Дакийских побед Траяна продолжались сто двадцать три дня. Воинам были розданы из добычи богатые подарки. На этих праздниках истребили 11 000 диких зверей. На аренах дрались 10 000 пар гладиаторов. Последний триумф в Древнем Риме устраивался в 403 г. н. э. в честь победы Гонория и Стилихона над готским войском. Глава 3 «Удаление» плебеев из Города Появление народных трибунов 494 — 493 гг. до н. э Так вот каков истории урок: Меняется не сущность, только дата. За Вольностью и Славой — дайте срок! — Через богатства, роскоши, разврата И варварства. Но Римом все объято, Он все познал, молился всем богам, Изведал все, что проклято иль свято…      Дж. Г. Байрон Римская республика была государством людей отнюдь не равных. Патриции заседали в сенате, патриции становились консулами, а во время голосования в комициях голоса патрициев были решающими. Так, например, к голосованию первой призывалась триба, которая по данному вопросу непременно проголосует «как надо». Голосование этой первой трибы зачастую оказывалось решающим. Плебеи, правда, тоже обладали правом голоса, да только голоса их мало что значили. Зато у них было право воевать и умирать за Рим. Жизнь была довольно однообразной — провели зиму, посвятили мертвым малые дары, посеяли, пошли воевать. Вернулись с войны, собрали урожай, отпраздновали и победы, и уборку хлеба. Так и год прошел. Воевали поблизости от городских стен, что не отнимало много времени. Обычно кто-нибудь нападал на Рим: то эквы, то сабиняне, то вольски. Если никто не являлся из-за рубежей, римляне отправлялись воевать сами: мстить за «неразумные набеги», так что редкий год обходился без войны. Огорчительно, но не всегда побеждали: порой противник вытаптывал римский урожай, горели дома в окрестностях Города. Так что для многих и победы оказывались не особенно прибыльными. Однако ясно, что античные историки явно преувеличивали жестокость этих мелких сражений. Длились такие походы обычно недолго, порой всего несколько дней. Поскольку римляне чаще побеждали, чем их соседи, их потери в сражениях были не велики, население Города росло, несмотря на войны и периодические эпидемии (в войнах принимали участие все граждане, а не профессиональная армия). Отметим еще одну особенность: сколько бы ни повторялся римлянами тезис «республика превыше всего», жизнь солдат-граждан ценили. Консул мог угодить под суд за то, что во время сражения бросил без помощи один из отрядов. В случае больших потерь победа не радовала. Приведу цитату из Тита Ливия: «Он (консул) добыл победу, но отнюдь не бескровную. Гибель сограждан принесла больше горя, чем поражение врагов — радости». Однако чем больше рос Город, чем шире раскидывались его владения, тем более кровавыми становились сражения. А уж когда пришлось столкнуться с армией хорошо обученной и профессиональной, когда действительно пошла схватка не на жизнь, а на смерть, то есть с Ганнибалом, тогда началась совсем другая война. И другие потери. Однако вернемся к нашему рассказу. За службу в армии денег в те годы римлянам не платили. Надеяться можно было лишь на добычу и на краткость компании. Ну а если враг вытоптал твои посевы, угнал скот и сжег дом? Тогда выход был один: брать деньги взаймы у ростовщиков. Но с ростовщиками не всем удавалось расплатиться. Выходило так, что многие попадали в кабалу, оставаясь при этом римскими гражданами и — что самое важное — должны были идти на войну и сражаться за Рим, а возвращаясь, попадали назад — в подчинение к заимодавцам, под плети и в колодки. Власть имущих такое положение не смущало, зато терпение полусолдат-полурабов иссякло, и все они, как и большая часть плебеев, собрались на форуме, требуя у сената и консулов ответа. Консулами были Аппий Клавдий и Публий Сервилий (495 г. до н. э.). Аппий Клавдий предлагал употребить власть, схватить одного-другого, в этом случае остальные сами успокоятся. Сервилий хотел действовать мягче, предлагал искать компромисс, но какой, и сам не знал. Но тут, как на зло, случилась очередная война. Сервилий предложил должникам, находившимся в кабале, вступить в армию и идти воевать, обещая полную свободу и прощение долгов. Народ кинулся записываться в армию, война прошла успешно. Но по возвращении данное слово Сервилий не сдержал, Аппий же демонстративно велел всех должников опять отдать в кабалу. Народ, быстро сообразив, что властям на них плевать, стал действовать иначе — должников отбивали у заимодавцев, а во время суда устраивали крики и дебош — дабы никто решения суда не слышал. Так прошел в раздорах целый год. «Неслыханная наглость черни», — возмущались сенаторы. Отговорки всегда находились: «протесты плебеев нарушают целостность государства»; для общего блага надо всем объединиться — и тем, кто закован в кандалы и получает свободу лишь на время, чтобы повоевать и получить новые раны, и тем, кто заседает в сенате. А потом опять началась война — но никто не стал записываться в войска. Сенат собрался и принялся гадать, что делать. Поступило три предложения: 1) Публий Вергиний предлагал обсудить дела только тех, кому Сервий за службу в армии предлагал прощение (дать кое-что кое-кому). 2) Тит Ларций предлагал отменить долговое рабство вовсе (радикалы существуют во все времена). 3) Аппий Клавдий хотел навести порядок. Якобы вся смута не от бед, а от распущенности. «Распустились!», — кричал Аппий Клавдий, — и эхо этого вопля гуляет по миру до сих пор. В результате был избран диктатор Маний Валерий — брат Публиколы. Валерия уважали, плебеи записались в его войско, повоевали с эквами и вольсками, вернулись. Но опять никто не собирался прощать должников. Как видно, сенаторы надеялись, что такая шарманка будет вечной. Ну, тут даже диктатор Валерий разозлился, выступил в сенате с обличительной речью и досрочно сложил с себя полномочия, потому как данных обещаний выполнить не сумел. Плебеи возмутились. Сенаторы хотели вновь отправить их на войну. Но плебеи поступили по-своему и ушли из города на Авентин. (По другой версии — на Священную гору, находившуюся в 4–5 км к северо-востоку от Рима). Разбили там лагерь и отказывались возвращаться. Тактика получила название secessio (удаление). Патрициям ничего не оставалось, как начать переговоры. Результатом этих переговоров было введение должности двух трибунов. Одним из тех, кто способствовал примирению плебеев и патрициев был новый консул 493 г. до н. э. Спурий Кассий. Трибуны — защитники народа Парадокс трибунов: их изображения в истории Рима зачастую похожи на карикатуры. Они все и трусы, и наглецы, и пекутся лишь о собственных интересах. Складывается впечатление, что демократический вождь может быть либо шутом, либо вором, иного ему не дано. Ибо он должен думать о благе народа, а о благе народа никто никогда не думает. Поэтому с одной стороны трибуны кричат о правах плебса, с другой — прикидывают, какую выгоду можно извлечь для себя. Иное дело сенаторы: они пекутся о благе государства — прикрытие куда более солидное, с яркой позолотой. Но потом происходит неожиданно метаморфоза: историк меняет свое мнение и начинает писать о плебеях с сочувствием, о патрициях — с гневом. Ну, все, дело дошло до триариев, как говорили римляне. Значит, царящая повсеместно несправедливость сделалась вопиющей. Именно в такой момента появлялся народный трибун-герой: Ицилий или Гракх. Народные трибуны представляли интересы плебеев и выбирались только из их числа. Сначала трибунов было двое, потом — пятеро (с 471 г. до н. э.), потом — десять — (с 457 г. до н. э.). Поначалу они оказывали только помощь плебсу, запрещая отдельные законы консулов и сената. Но вскоре они начинают вмешиваться во все действия должностных лиц и накладывать вето на решения друг друга. Во время исполнения своих обязанностей (в течение года, на который они были избраны) народные трибуны обладали сакральной неприкосновенностью. Позднее они стали защищать интересы всей гражданской общины, но народным трибуном мог быть избран только плебей. История Спурия Кассия, патриция и консула, благоволившего к плебеям Консул 502, 493 и 486 гг. до н. э., Спурий Кассий в 493 г. до н. э. способствовал примирению плебеев и патрициев. Во время своего третьего консульства в 486 г. до н. э. он заключил мирный договор с герниками, у которых отобрали две трети земли. Кассий предложил разделить завоеванную землю между плебеями и латинскими союзниками. Просто так, решили патриции, такое предложение Кассий внести не мог, значит сделал это с какой-то целью. Зачем же отдавать землю обратно герникам, если ее только что отобрали? Все ясно: Кассий заискивает перед плебеями и союзниками, мечтая о царской власти. Смерть ему! В 485 г. до н. э. Кассий был привлечен к суду и казнен. Но идея раздела земель между плебеями упала на благодатную почву. Началась 20-летняя «война» между патрициями и плебеями за претворение идей казненного Кассия. Глава 4 Кориолан. Шекспировский сюжет 491 г. до н. э Но черни смрадной и непостоянной Я льстить не в силах.      В. Шекспир Отметим сразу: римский историк Тит Ливий, писавший во времена Августа, никогда не относился к плебсу с таким презрением, как гуманист конца XVI века Вильям Шекспир. За полных пятнадцать веков европейская история не сумела вернуть в сознание людей прежнего — римского — уважения к гражданину. Смуты не ведут к процветанию — трюизм этот все же стоит повторять время от времени. Однако плебейские смуты были направлены против чудовищной несправедливости. Бунтовать — плохо, не бунтовать — нет сил. Пока плебеи с патрициями ссорились, урожай пропал, наступил голод. Пришлось закупать хлеб на стороне, а привозной хлеб был дорог. Все же власти окончательно не потеряли совесть, решили продавать зерно по низкой цене во избежание голода. И тут возмутился Кориолан. Был такой герой — историчность его может и сомнительна, но сама история драматична (недаром Шекспир выбрал этот сюжет для одной из своих пьес) Так вот: встал Гней Марций Кориолан, герой, взявший с одним своим отрядом город Кориолы, и возвестил: мы продадим плебеям хлеб по низкой цене, но пусть они откажутся от своих народных трибунов. Плебеев он всегда презирал, однако любил власть и даже пытался стать консулом, но не был избран. Его предложение можно рассматривать как месть за нелюбовь народа, за то, что «прокатили» на выборах. Однако, неясно, за что плебеям было любить Кориолана — ведь он сам их не любил и не уважал. Любила его быть может только орава сорвиголов, ходившая с ним во все походы. Предложение Кориолана не добавило ему народной любви. Плебеи возмутились, и Кориолана отправили в изгнание за подобное предложение. Герой-патриций обиделся, отправился к вольскам и повел их войска против Рима. (Заметим в скобках — это практически единственный случай, когда римский аристократ воевал против своего родного Города на стороне иноземного врага). Кориолан действовал хитро: грабил земли плебеев и не трогал усадьбы патрициев, и вольскам не давал грабить. Эта тактика в Риме не осталась незамеченной. Патриции обвиняли народ в изгнании героя, плебеи патрициев — в сговоре с изгнанником. Согласно Плутарху, народ был готов отменить приговор против Кориолана. Но патриции воспротивились: он пошел против Рима — не будет ему прощения! Тем временем Кориолан с большим войском разбил свой лагерь недалеко от Рима. Сенат передумал и отправил к Кориолану послов, которые предложили изгнаннику явиться на родину. Однако Кориолан стал требовать возвращения вольскам земли и признания за ними равных прав с другими латинами. Срок для обдумывания дал 30 дней. 30 дней Кориолан разорял союзников Рима, а потом вернулся. Сенат, однако, не торопился выполнить требования Кориолана и отправил к нему жрецов. Те не смогли убедить изгнанника оставить Город в покое. Тогда женщины стали просить жену и мать Кориолана явиться к полководцу и уговорить гордеца пощадить Рим. Что не удалось сенату и жрецам, сделала мать Кориолана, вдова, в одиночку воспитавшая сына. Он ушел и увел войска. Однако возвращение к вольскам без договора с Римрм це ^удило ему ничего хорошего, и изгнанник вскоре был убит. В благодарность за столь удачно проведенные переговоры на том месте, где лагерем стоял Кориолан и где произошло примирение, был возведен храм Женской Фортуны. Союз латинских городов и этрусское Двенадцатиградье В союз 12 городов Этрурии входили Арреций, Волатерры, Кортона, Клузий, Ветулония, Рузеллы, Волъсинии, Вуль-чи, Тарквинии, Фалерии, Цере, Вейи. Последние данные о союзе этрусских государств относятся к IV в. до н. э. Латинский союз 30 городов — религиозно-политическое объединение народов Лация. Главную роль вначале там играли Тускул и Ариция. Рим вошел в этот союз при Тарквинии Гордом, но вышел из него на время после изгнания царя. Число входящих в союз городов менялось. В конце существования союза — в 338 г. до н. э. — городов в союзе осталось всего 13. В Латинский союз входили: Ту скул, Ариция, Ланувий, Лаврент, Кора, Тибур, Пренеста, Бовиллы, Габии, Лабики, Корбион, Пед, Канузий, Скапция, Номент, Теллена, Кориолы, а также Норба, Велитры, Сигния, Ардея, Церцеи, Сатрик, Сетия. Возможно, в составе Латинского союза были и другие города. Глава 5 300 Фабиев — 300 римских спартанцев 477 г. до н. э С 485 по 479 гг. до н. э. кто-нибудь из рода Фабиев непременно был консулом. Возможно, кому-то из патрициев это не нравилось, возможно, кто-то считал, что этот род вообразил о себя лучше других. Знатные римские семьи не терпели, когда-то кто-то один возвышался над другими, выбивался из ряда. В 479 г. до н. э. консул Цезон Фабий предложил разделить захваченную землю между патрициями и плебеями поровну. Предложение, более подходящее для народного трибуна, нежели для консула. Сенат отказал — он всегда отвечал отказом на подобные предложения. Отцы-сенаторы заявили, что Цезон Фабий ищет у народа дешевой популярности. Подобные обвинения — первый шаг в цепочке, ведущей к обвинению в посягательстве на царскую власть. К тому же после одного из кровопролитных сражений патриции взяли к себе в дома раненых плебеев на лечение. И больше всего раненых оказалось в домах Фа-биев. Плебеи восхваляли их, но вряд ли их восторг разделяли остальные патриции. Тит Ливий пишет, что род Фабиев в количестве 306 человек вызвался охранять границы с Вейями и защищать римские земли от набегов соседей — этрусков из города Вейи. Куда правдоподобнее кажется версия, что Фабии вынуждены были покинуть Город в результате распрей между ними и другими патрициями. Представленный как добровольный после их гибели уход, скорее всего, был вынужденным. Вышли они из Города по улице, получившей название после их гибели Несчастливой, через арку Карментальских ворот, добрались до реки Кремеры — притока Тибра, у впадения Кремеры в Тибр стоял город Фидены. Из Фиден вейяне вели боевые действия против римлян, и здесь построили свои укрепления Фабии для несения пограничной службы. Поскольку государство жалованья им не платило, пограничники жили тем, что добудут, — разоряли близлежащие поля соседей и угоняли скот, стараясь по мере сил охранять римские посевы. Постепенно уверившись в своей безнаказанности, они удалились слишком далеко от своих укреплений в погоне за большим и упитанным стадом и не заметили, что это умело подстроенная ловушка. Тут этруски и напали на бравых пограничников. Фабии заняли круговую оборону, но их было слишком мало, чтобы отражать нападения врагов. Пртедюу Фабии построились клином и попытались прорваться к своим укреплениям. Им почти удалось добраться до ближайшего холма, где можно было занять выгодную позицию для обороны, но этруски их опередили. И Фабии все погибли вместе со своими клиентами. Уцелел лишь один, видимо, не принимавший участия в битве. Только в 467 г. до н. э., десять лет спустя после злополучного сражения, мы находим имя Квинта Фабия в консульских фастах[20 - Фасты — первоначально название дней, считавшихся благоприятными для ведения государственных дел; позднее — название римского календаря; в данном случае — название погодных списков высших должностных лиц, жрецов, триумфаторов, составлявшихся жрецами-понтификами. (См. приложения).]. Решение начать войну Сенат лишь предлагал свои рекомендации о начале войны, а последнее слово было за народным собранием. То есть сам народ (разумеется, только граждане, и только взрослые мужчины) решали: быть войне! Обычно ответ всегда был положительным. Глава 6 Закон XII таблиц, или Беззаконие законодателей 462–449 гг. до н. э Итак, ей смерть — единственный исход!      В. Шекспир В 462 г. до н. э. народный трибун Гай Терентилий Гарса предложил принять закон об избрании пяти уполномоченных для составления законов. Какое здравое предложение! Думаете, оно было встречено с восторгом? Как бы не так! Консулы пришли в ярость, сенаторы закричали: угроза государству, гибельный путь! Сколько лет старались плебеи добиться кодификации законов и какие препоны встречали со стороны власть имущих! Из года в год в Риме вспыхивают беспорядки и смуты, из года в год сенаторы упрямо твердили «нет». Отказ от частицы собственной власти казался им крушением всего государства. Народные трибуны всегда «непатриоты», они не думают о величии Рима. Зато какие «патриоты» сенаторы и патриции, всеми силами наводящие порядок. Их патриотизм заключался обычно в том, чтобы как можно дольше продержать легионы на войне, дабы плебеи не успели принять свой закон. Наконец в спорах изнемогли и те и другие. В 456 г. до н. э. дело сдвинулось с мертвой точки. Решено было отправить в Грецию послов — переписать знаменитые законы Солона, чтобы взять их за основу. Спустя четыре года послы возвратились со списками аттических законов. Были выбраны децемвиры (коллегия из десяти человек) для написания законов римских. И среди них Аппий Клавдий, самый молодой из законодателей. После избрания децемвиров к ним перешла практически абсолютная власть: не стало ни консулов, ни трибунов, запрещено было обжаловать приговоры децемвиров перед народом — роковая ошибка, за которую пришлось заплатить. Перед соблазном неограниченной власти никто устоять не может. Так в 451 г. до н. э. фактически переменилась власть в Риме. Первый год, однако, все шло как будто гладко. Децемвиры вели себя сдержанно, дела решали справедливо, уважали решения друг друга. Написано было 10 таблиц законов и предложены народу для обсуждения и внесения поправок, дабы потом утвердить их в народном собрании. Но тут выяснилось, что законов мало, надо бы добавить еще пару таблиц, а для этого хорошо бы избрать десять децемвиров еще на один год. Аппий Клавдий сделал все, чтобы самому оказаться выбранным на второй срок, да еще протащить с собой своих друзей и родственников, людей не самых достойных. Второй год «законотворчества» в корне отличался от первого. Децемвиры вошли во вкус и занялись самоуправством. «Разбирательству подвергались люди, а не дела», — пишет Тит Ливий. Многих казнили, а имущество раздали прежде всего союзникам децемвиров из числа молодых патрициев. Патриции втайне радовались: ну как, плебеи, вы жаждали свободы? Ну и получили тиранию вместо свободы — в другой раз не станете бунтовать. Тактика знакомая до боли: любой самоуправец, любой начальничек прибегает к ней, едва кто-то возмутится его действиями. Две дополнительные таблицы были тем временем составлены, пора бы принимать законы в центуриях, а децемвирам — слагать с себя полномочия и объявлять выборы консулов, возвращать власть трибунов. Но прошел год, наступили Майские иды[21 - Иды — название 15-го (в марте, мае, июле, октябре) или 13-го дня (в остальных месяцах) римского календаря.] (15 мая) — в те годы консулы вступали в должность именно в этот день, — а новых консулов так и не выбрали. При этом полномочия децемвиров кончились, они стали частными людьми. Однако «законодатели» не собирались отказываться от власти. Но тут подоспела война с сабинянами и эквами — это обязательное меню в политическом рационе Рима. Прежде римляне отправили бы обоих консулов на войну: один пошел бы воевать с сабинянами, другой — с эквами. А тут было неясно, кому командовать войсками. И главное: кто будет проводить набор войска? Скрепя сердце децемвиры собрали сенат, которым пренебрегали целый год. В первый день в курию никто не явился, но на второй сенаторы все же пришли. Хотя по закону у децемвиров не было полномочий назначать заседание, большинство сенаторов подчинилось им. Но не все среди явившихся были безгласны: Марк Гораций Барбат и Луций Валерий Потит возмутились: мол, царя не хотели терпеть, так с какой стати терпеть децемвиров? Валерий даже пригрозил обратиться к народу (а кто еще мог защитить?). Децемвиров выбрали сочинять законы, а они присвоили себе власть, возмущались противники Клавдия и его сторонников. Однако Валерий и Гораций оказались в меньшинстве. Сенаторы надеялись, что децемвиры упразднят народных трибунов — постоянную головную боль патрициев, ну а консульскую власть нобили как-нибудь себе вернут. Пока что пусть децемвиры творят что хотят. И сенаторы дали разрешение набирать войско. «Законодатели» отправились воевать, но не все — Аппий Клавдий остался в Городе. Надо сказать, что из децемвиров получились неважные полководцы, прежде всего потому, что подчиненные их ненавидели. Сражения и с эквами, и с сабинянами они проиграли. И все, что сумели сделать, это убить одного из вожаков плебеев Луция Сикция Дендата. Он был послан в разведку, а вслед ему отправился отряд убийц. Но Сикций был человек богатырской силы и, прежде чем погибнуть, уложил несколько человек. Тело его вскоре нашли, причем в доспехах, а вокруг лежали тела римлян. И ни одного трупа противника. Если бы Сикция убили сабиняне, они бы непременно сняли доспехи. Так что стало сразу ясно, чьих рук это дело. А тем временем Аппий Клавдий вершил дела в Риме. Децемвиру приглянулась ему девушка-плебейка, дочь прославленного центуриона Вергиния. И к тому же невеста бывшего народного трибуна Ицилия[22 - Из рода Ицилиев вышло немало народных трибунов.]. Увести к себе силой Аппий ее не мог — такого беззакония никто бы не потерпел. Тогда он придумал занятную историю, будто дочь центуриона вовсе Вергинию не дочь, а была украдена у рабыни, и, следовательно, по своему положению рабыня, и должна быть возвращена хозяину своей настоящей матери, а именно клиенту самого Аппия Марку Клавдию. Удивительное это вранье придумал сам Аппий и озвучил соответственно Марк. Отец девушки был в войсках, но вмешались ее жених и дядя, и дело чуть не дошло до драки. Наконец, Аппий, видя, что Ицилий готов на все, но девушку ему не отдаст, объявил, что откладывает рассмотрение дела на завтра. И потребовал, чтобы Вергиний явился в суд. А если не прибудет, тем хуже для него. Ици-лий тут же послал своего младшего брата за отцом девушки, но и Клавдий тоже послал гонца к друзьям своим децемвирам с просьбой не отпускать Вергиния из войска. Но гонец Аппия опоздал: Вергиний, получив известие, тут же помчался в Город. Присутствие отца не помогло справедливому решению дела. Клиент Марк Клавдий стоял на своем, Аппий же готов был утвердить приговор в его пользу. К тому же Вергиния обвиняли в тяжком преступлении: краже ребенка. Тогда центурион подбежал к мясной лавке, схватил с прилавка нож (лавки были тут же рядом, на форуме) и вонзил нож в сердце дочери. Другого выбора у него не было: уступить Аппию — значит обречь свою дочь на жизнь рабыни и позор. Пусть его девочка лучше умрет, чем будет служить похоти Клавдия. Позор для римлянина был страшнее смерти. Больше всех происходящим был поражен Ицилий, бывший народный трибун, он возмутился громче всех. Аппий велел арестовать его — не тут-то было! Ицилия окружила толпа, а к толпе присоединились сенаторы Луций Валерий и Марк Гораций. Наконец все вспомнили, что Аппий Клавдий, вообще говоря, теперь — частное лицо. А уж защититься от частного лица они сумеют! Ликторы, посланные Аппием, пытались пробиться сквозь толпу, но толпа разломала их фасции. Аппий пал духом и, как всегда, обратился к сенату. Сенат попытался дело замять и послал сенаторов в лагерь с приказом децемвирам не допустить восстания в войске. Но Вергиний их опередил. В армии уже знали о «правосудии» Аппия, плебеи возмутились, снялись с лагеря и явились на Авен-тин, основав лагерь здесь. Это была вторая сецессия плебеев. Дело кончилось тем, что взбунтовалось и второе войско, практически все плебеи покинули Город. Сенаторам ничего не оставалось, как послать послов к плебеям. Послами, само собой разумеется, стали Гораций и Валерий — ни с кем другим плебеи не хотели говорить. В результате этих переговоров власть народных трибунов была возвращена, законы XII таблиц приняты, а децемвиры отправлены в отставку. Аппий Клавдий покончил с собой. Народными трибунами стали Вергиний и Ицилий. Консулами же были избраны Луций Валерий и Марк Гораций. Они не только восстановили прежние права народных трибунов, но и упрочили их положение, введя ряд новых законов, в том числе, приравняв плебисцит к закону[23 - Плебисцит — постановление, принимаемое плебеями на своих собраниях. Закон — то, что постановил народ, то есть все римские граждане, квириты.]. Единственное, что смогли придумать сенаторы — это отказать консулам в триумфе за победу в очередной войне — мелкая месть за принуждение к уступкам плебеям. Но из этого ничего не вышло. Народный трибун Ицилий предложил внести этот вопрос в народное собрание. Сенаторы пытались возражать: мол, только сенат дарует победителю триумф. Но Ицилий настоял на своем, и впервые триумф был дарован народным собранием. Две истории — изгнание царей и свержение власти децемвиров, несомненно, схожи. Некоторые историки считают «женские» эпизоды позднейшим вымыслом. Якобы эти сцены переписаны в римские анналы из греческих трагедий. Не будем так уж унижать римлян — что же, не испытывали они никаких страстей? А если были они такими черствыми людьми, то зачем тогда переписывать в исторические труды отрывки греческих трагедий? Подобные вставки не будут пользоваться успехом у тех, кто любит только деньги и власть. Возможно, история с девицей была одна — либо Лукреция подлинна, либо Вергиния. В процессе творчества произошло, так сказать, удвоение. Бывает. Но какая из них подлинная? Теперь уже не установить истину. Спору нет, в истории Лукреции много театрального — чего стоит угроза Секста Тарквиния убить раба и бросить его в постель Лукреции, обвинив ту в грязном прелюбодеянии — именно эта угроза и сломила добродетель Лукреции. Публичное самоубийство, клятва Брута — все эти подробности в самом деле отдают театром. В то же время в истории Вергинии есть подробности, которые кажутся очень жизненными: попытка объявить ее рабыней, воспользовавшись лживыми показаниями клиента, колебания Аппия Клавдия, не решившегося захватить девушку, после того как жених и дядя дали отпор. С другой стороны имя Лукреции стало нарицательным, ее история более известна. Впрочем, любые наши рассуждения — только гипотезы. Давайте поверим римлянам, что у них были свои Ромео и Джульетта, но только сюжет трагедии был истинно римский — на фоне политической борьбы на форуме. Законы XII таблиц: маленький шаг Рима — огромный шаг человечества Законы были собраны и опубликованы: выбиты на медных досках и выставлены для всех на обозрение. «Это на первый взгляд незначительное событие стало эпохальным с точки зрения истории Рима и всего остального человечества; было осуществлено первое оформление в письменной форме той правовой структуры, которая явилась самым выдающимся римским достижением и величайшим вкладом в развитие цивилизации» (В. Дюрант). Так было положено начало одному из главных достижения Рима — созданию римского права. До нашего времени законы XII таблиц не дошли. Текст приблизительно и не полностью восстановлен по цитатам в различных литературных источниках. Глава 7 Цинциннат Трудно, защищая свою свободу, соблюсти меру, пока под видом сохранения равенства кто-то хочет возвыситься, чтоб угнетать другого, пока люди пугают других, чтоб не бояться самим, пока, отражая обиду, мы причиняем ее другим, как будто этот выбор между насилием и страданием неизбежен.      Тит Ливий История Цинцинната отрывочная и довольно смутная, но все же стоит остановиться на ней. Ибо первая ее часть нашла отражение во всех учебных пособиях под названием «Римская доблесть», а вторую часть почему-то историки обходят стороной. То ли им неловко, то ли… У патриция Луция Квинкция, прозванного Цинциннатом, имелся сын Цезон — изрядный наглец и повеса. Во время ссоры патрициев с плебеями он кричал громче всех, что плебеи зарвались и их надо поставить на место. У предложения народного трибуна Гарсы (см. начало предыдущей главы) не было более яростного противника, чем этот юный Цезон. Однако, когда бывший народный трибун Марк Вольсций заявил, что Цезон во время драки убил старшего брата Вольсция, Цезон удалился в изгнание в Этрурию, а отец его Цинциннат, лишившись большей части имущества, довольно долго жил, точно в ссылке, в заброшенной лачуге за Тибром, обрабатывая свои четыре югера земли[24 - Югер — единица измерения площади, участок, равный примерно 0,25 га.]. Цезон сгинул где-то в изгнании — в Рим он больше не вернулся, хотя мнение на счет него вскоре переменилось. Три другие сына Цинцинната жили в Городе. Тем временем настал 458 г. до н. э. Оба консула отправились на войну. Один — с сабинянами. Другой — с эквами. Один из консулов — Луций Минуций — должен был сражаться с эквами, но не решился выйти в поле и решил отсидеться в укрепленном лагере. Эквы тут же его осадили. Другой консул прийти ему на помощь не мог, поэтому было решено выбрать диктатором Цинцинната. Цинциннат работал в поле, когда явились послы сената. Отерев пот и пыль с лица, он нарядился в тогу (только в таком виде можно было выслушать послание сената!) и с удивлением узнал, что выбран диктатором. Он спешно собрался и отправился в Рим. Плебеи не ждали для себя от диктатора ничего хорошего. На другой день Цинциннат назначил начальника конницы и велел всем мужчинам призывного возраста собраться на Марсовом поле до захода солнца, имея при себе запас продуктов на пять дней и двенадцать кольев. Тут же они выступили в поход и к полуночи достигли того места, где в своем лагере был осажден эквами консул. Первым делом Цинциннат окружил эквов насыпью с частоколом, а на рассвете пошел в атаку. Оказавшись между двух огней, эквы сдались. Эквов отпустили, Но перед тем провели всех под ярмом — такой позорный обряд проводили над потерпевшими поражение воинами. Ярмо делалось из трех копий следующим образом: два копья втыкались в землю, а третье служило перекладиной. Вернувшись после победы в Рим, Цинциннат сложил с себя полномочия через 16 дней после назначения, хотя полномочия даны были ему на шесть месяцев. Однако за эти 16 дней он успел сделать еще одно дело: осудить за лжесвидетельство Марка Вольсция — того самого, который обвинил когда-то его сына Цезона. Марк Вольсций удалился в изгнание, как когда-то это сделал Цезон. Прошло почти 20 лет. Бывший децемвир второго созыва Луций Минуций Эсквилин Авгурин, тот самый консул, которого выручал когда-то Цинциннат из окружения, во время голода 440–439 гг. до н. э. ведал продовольственным снабжением Рима. Но за целый год улучшения в снабжении Города не произошло. Видимо, бывший децемвир не столько заботился о решении вопроса, сколько о том, чтобы его не-решение шло на пользу лично ему, Минуцию. Хлеба он практически не закупил (привез немного из Этрурии — и только), зато принялся распределять остатки продовольствия, заставляя всех объявлять о своих запасах и продавать излишки сверх положенного на месяц, прежде всего, урезая паек рабов. Такие меры обычно приводили к еще большему голоду, что и произошло. Во всех неудачах Минуций обвинял хлеботорговцев. Тем временем богатый плебей Спурий Мелий закупил за границей много зерна и принялся продавать его на рынке так дешево, что цены на хлеб упали. Этот Спурий Мелий никаких должностей не занимал. Будучи плебеем, он мог претендовать только на должность народного трибуна — о чем, видимо, он и мечтал. (Тит Ливий, чтобы принизить Спурия Мелия, заявляет, что он на эту должность никак не мог надеяться). Минуций был задет за живое. Да и карман его пострадал изрядно — ведь цены на хлеб падали с каждым днем. Минуций заявил в сенате, что у него есть доказательства того, что Спурий Мелий стремится к царской власти. Когда дело обсуждалось в сенате, консул заявил, что не может, даже если бы и захотел, «свершить возмездие», опасаясь, что Мелий обратится с апелляцией к народу. Сенаторы думали недолго. Вспомнили вдруг о Цинцин-нате. Призвали старика и сделали диктатором. Как и полагалось по закону, тот назначил начальника конницы — Сервилия Агалу. А «заговорщик» Спурий Мелий и его друзья недоумевали, зачем это, из-за какой напасти назначен диктатор: нет ни войны, ни какой другой опасности для Рима, и с голодом, к тому же, совладали. У настоящих заговорщиков наверняка бы явились подозрения. На следующий день начальник конницы явился к Спурию Мелию и объявил тому, что хлеботорговца желает видеть диктатор. Тут только Мелия осенило, и он догадался, в чем дело. Попытался ускользнуть — не тут-то было. Служитель Сервилия Агалы схватил его и потащил из дома. На улице Мелий стал вопить, что ни в чем не виноват, что патриции замыслили рассчитаться с ним за помощь, оказанную народу. Мелию удалось вырваться, и он побежал. Но Сервилий Агала нагнал и зарубил его. «Честь и хвала тебе, Гай Сервилий, за спасение государства!» — воскликнул диктатор. Толпе же объявили, что Мелий был казнен справедливо. Пусть он и не составлял никакого заговора, зато пытался бежать от начальника конницы. А это, в момент объявления диктатуры, само по себе уже преступление. Мертвый Мелий оправдаться не мог, посмертно его обвинили в заговоре, дом его было приказано разрушить. А что же Минуций? Все его проблемы были решены. Он купил конфискованный хлебный склад Мелия и стал продавать хлеб еще дешевле — по одному ассу за модий[25 - Модий — мера сыпучих тел, равная 8,754 л.], видимо невеликую цену дал рн за конфискованные припасы. После этого он приобрел любовь сената, а народ успокоил, и ему была поставлена колонна со статуей. На монетах 129 и 114 гг. до н. э., выпущенных потомками этого Минуция, изображена колонна со статуей Минуция с пшеничными колосьями у подножия. Тит Ливий, излагая историю Минуция и Мелия, делает вид, что безусловно верит, будто бедняга Мелий пытался стать царем (как он мог это сделать, правда, не объясняет) и превозносит Минуция за удачно проведенную акцию. Такова была вторая диктатура Цинцинната. Надо лишь добавить, что Сервилий Агала позже был осужден народным собранием и отправился в изгнание. Он — предок Марка Юния Брута, убийцы Цезаря, по матери. Закон Канулея 445 г. до н. э. Закон Канулея разрешил браки между патрициями и плебеями. Сенат отчаянно сопротивлялся: римский мир рухнет, если позволят такое! Плебей не может быть допущен к ауспициям, потому и консулом ему нельзя быть, потому нельзя жениться плебеям на патрицианках и наоборот: ведь у каждой семьи был свой собственный культ. Такое заявление привело плебеев в ярость: что же получается? Неужели боги гнушаются плебеями?! В результате долгих споров сенат уступил, и браки были разрешены. Кроме того, сенат пошел еще на одну уступку: консульские должности для плебеев по-прежнему были закрыты, но разрешено было вместо консулов выбирать военных трибунов с консульской властью, и на эту должность плебеи могли претендовать. Такие выборы проводились с 445 по 367 гг. до н. э. Выбирались в зависимости от обстоятельств то консулы, то военные трибуны с консульской властью. Глава 8 Дело о земле Ардеи Ардея — главный город рутулов, находилась в 26 километрах от Рима, недалеко от моря. Рутулы — италийское племя, родственное латинам, испытывали сильное влияние этрусков. Тарквиний Гордый осаждал Ардею незадолго до несчастливого своего изгнания. Во времена Тарквиния Ардея была одним из самых богатых городов. И, разумеется, богатства рутулов привлекали римского правителя. В 446 г. до н. э. ардеяне и арицийцы, после долгих и изнурительных войн друг с другом из-за спорных земель попросили римский народ их рассудить. Консулы созвали народ для решения дела. Выслушали свидетелей обеих сторон и уже собрались начать голосование, но тут старый плебей Публий Скаптий попросил слова. Консулы не хотели давать ему говорить, однако народные трибуны настояли на обратном. В результате Скаптию разрешили выступить. И поведал старик следующее: земля эта принадлежит не ардеянам и не арицийцам, а римлянам. Вот так. (Ариция — город, где войска Лapca Порсены потерпели поражение в 508 г. до н. э.). Консулы возмутились: где ж это видано, чтобы судья по спорному делу в свою пользу решал дело, себе присуждал спорную вещь. И какова польза от такого решения? После такого приговора союзники не захотят иметь дела с Римом. Да и доброе имя Рима само по себе дорого стоит! Но предложение Скаптия так понравилось народу, что созванные трибы объявили спорную землю собственностью Рима. На следующий год Ардея отказалась от союза с Римом. Потом, уже в 444 г. до н. э., в Рим приезжали послы Ар-деи, просили пересмотреть приговор, обещая взамен преданность, но ничего не добились: сенат не мог отменить решение народа. Вскоре начался раздор между патрициями и плебеями Ардеи. Дело дошло до настоящей войны (как мы помним, римляне решали эти споры более цивилизованно). Патриции Ардеи призвали на помощь римлян, плебеи — воль-сков. Вольски подоспели первыми и окружили стены города валом. Следом подошли римляне и построили уже вокруг Вольского лагеря свой вал. Вольски не смогли устоять против римлян и были разбиты. Их предводитель остался в плену, а простые воины, отдав оружие победителям, прошли под ярмом и отправились восвояси. Зачинщикам мятежа отрубили головы (надо понимать, что это были плебеи), а их имущество забрали в казну ардеян. На следующий год решено было вербовать в Ардею поселенцев — ибо она обезлюдела в результате смуты и войн. И тут сенат, вспомнив о сомнительной справедливости приговора римского народа, постановил, чтобы поселенцев вербовали большей частью из рутулов, а не римлян, а землею их наделяли из того надела, который римляне присвоили себе. И никому из римлян не давать ни клочка из той земли до того, как свои участки получат рутулы. Осуществлять раздел земли и вывод поселенцев были назначены триумвиры (коллегия из трех человек). Да, союзникам эти трое угодили, но римские плебеи были в ярости. Так что триумвирам, дабы избежать суда, пришлось записаться в переселенцы и отправиться на жительство в Ардею. Взятие города Анксур Этот эпизод служит яркой иллюстрацией нравов того времени. С Вейями хотели воевать еще в 406 г. до н. э. Но тут среди молодежи поднялся ропот: римляне устали от войны, пора бы немного отдохнуть. А то воевали с вольсками, теперь надо с Вейями. Сил больше нет. Вейи входят в союз Двенадцатиградья. Как бы не втянуть в войну всю Этрурию. Потому решили продолжить пока войну с вольсками, а в Вейи не соваться. Пока одни римские отряды разоряли поля, другие осадили Анксур — город в Южном Лации на побережье. Римлянам удалось ворваться в город. Но защитники продолжали сражаться. Тогда военный трибун Фабий велел объявить приказ щадить безоружных. Защитники бросили оружие. В плен взято было около двух с половиной тысяч. А Фабий запретил грабить город до тех пора, пока не подошли остальные римские солдаты, разорявшие поля. Уже тогда, соединившись, римляне все вместе дружно разграбили Анксур. Такая щедрость примирила на время патрициев и плебеев. Глава 9 Камилл, или Как гуси Рим спасли Боги посылают предзнаменования будущего. Если ошиблись в (понимании) их, то виною тому не боги, а люди, толковавшие эти предзнаменования.      Цицерон Римляне считали мир объяснимым и познаваемым. Всем руководят боги, они даруют победы, их можно умилостивить, упросить, они шлют людям знамения. И надо только суметь расшифровать божественные знаки. Если люди все делают правильно и вовремя ублажают богов, то всеблагие не посмеют обидеть людей. Звери ведут себя тоже как люди. Гуси спасают, собаки предают. И потому гусей благодарят, а собак наказывают. Но обо всем по порядку. Десять лет (405–396 г.г. до н. э.) римляне воевали с Вейями с переменным успехом. Вейи входили в Двенадцатиградье этрусских городов, но союзники на помощь не спешили. Помогали осажденным лишь фалиски и капенцы, поскольку находились к воюющим сторонам ближе всех, да еще однажды Тарквинии набрали добровольцев грабить римские земли, но из этого ничего хорошего не вышло: римляне добычу отбили. В годы этой долгой и малоуспешной войны выбирали не консулов, а трибунов с консульской властью. Но многоначалие не способствовало успеху. Трибуны ссорились меж собой; бывали случаи, когда они не желали оказывать друг другу помощь в трудную минуту. Правда, после того как двоих самых непримиримых оштрафовали на значительную сумму, полководцы уже опасались враждовать в открытую. Но война оставалась затяжной, а победа не приближалась. Наконец в 396 г. до н. э. после очередного поражения двух военных трибунов от фалисков с капенцами диктатором был назначен Марк Фурий Камилл. Первым делом он казнил беглецов, что в панике бежали из лагеря под Вейями, и произвел новый набор в войска. Военное счастье сопутствовало Камиллу. Сначала он разгромил фалисков с капенцами, дабы те не могли оказать помощь осажденным Вейям, а уж затем занялся осадой этрусского города. Перед штурмом Камилл пообещал Юноне, покровительнице этрусского города, переселить богиню в Рим и устроить ей храм на Авентине. Штурм начали со всех сторон сразу. Одному из отрядов удалось проникнуть в город (возможно, по прорытому подземному ходу либо по дренажной канаве) и открыть ворота. Бой закипел на улицах. После страшной резни глашатай объявил, чтобы щадили безоружных. Бой прекратился, и народ, явившийся под стены несчастного города специально из Рима, бросился грабить. Богатств оказалось куда больше, чем предполагали римляне. И тут Камилла охватил суеверный страх. Уж слишком большая выпала удача! Вдруг боги и люди позавидуют победителям? Камилл обратился с мольбой к богам: пусть за эту удачу боги не требуют с Рима слишком большую цену. Говорят, произнося эту молитву, Камилл, как и положено, поворачивался по кругу направо, но вдруг споткнулся и упал. То был знак. Боги через несколько лет взыскали с Рима соразмерную плату. После грабежа наступило время исполнения обязательств перед Юноной. Юноши тщательно вымылись, оделись в белое и отправились в храм богини. Но все стояли в нерешительности: боялись тронуть святыню. И тут один из юношей крикнул: «Хочешь ли, о Юнона, идти в Рим?» и, говорят, богиня кивнула в ответ. Статую перевезли в Город, где ей на Авентине был построен храм. А пленных продали в рабство, и вырученные деньги поступили в казну. Марк Фурий Камилл справил триумф и первым въехал в Рим на четверке белых лошадей. Однако народ был Камиллом недоволен: его обвиняли в неправильном разделе добычи, в том, что он отобрал у народа десятую часть, якобы обещанную Аполлону. Особенно возросло недовольство, когда Камилл после очередной победы добычу отдал в казну, а не солдатам. Обиды все множились, триумфатора обвинили в растрате. В конце концов, Камилла потащили в суд. Он собрал у себя представителей своей трибы и клиентов, и они стали совещаться, что делать. Друзья обещали заплатить штраф, каким бы большим он ни был, но от суда Камилла они спасти не могли. Тогда Камилл удалился в изгнание. Заочно его приговорили к штрафу в 15 000 тяжелых ассов. А страшная опасность была уже близко: галлы перевалили через Альпы и стали спускаться на равнины. Этруски оказались между двух огней — с одной стороны их теснили галлы, с другой — все больше набирал силу Рим. Галлы осадили этрусский город Клузий. Мало надеясь на помощь, этруски все же послали в Рим послов, умоляя спасти их. И Рим помог. Но не из благородства или чувства справедливости, но лишь по глупости. Отправленные в Клузий послы — три сына Марка Фабия Амбуста — сначала стали вести переговоры, пытаясь примирить галлов и этрусков. Но галлы потребовали от этрусков землю, те отказались, переговоры прекратились, дело дошло до битвы. Римские послы имели глупость ввязаться в бой на стороне клузийцев. К тому же один из воинственных юношей убил галльского вождя и был узнан. Галлы отправили своих послов к римлянам с требованием выдать Фабиев, нарушивших право народов. Но нарушители были слишком знатны, и народное собрание, на чью волю сенат передал решение этого вопроса, отказалось выдать Фабиев. Зато их избрали на следующий год военными трибунами с консульской властью. После таких обид галлы забыли про Клузий и двинулись на Рим. Римлянам удалось собрать четыре легиона. Со вспомогательными войсками республика смогла выставить 40 000 солдат. Но беда в том, что эта армия была плохо обучена, большинство в первый раз взяли в руки оружие. Войско вышло навстречу неприятелю и встретило галлов в 11 милях от Города. Битва с галлами произошла 18 июля 390 г. до н. э. (Битва при реке Аллии). Военные трибуны, даже не соорудив лагеря, где можно было бы укрыться на случай поражения, выстроились в боевой порядок. Римский строй был слишком растянут — так военачальники попытались предотвратить обход противником с тыла. Но все равно строй был короче, чем у галлов. К тому же резерв римляне поставили на холме за правым флангом, и, увидев эти войска, вождь галлов Бренн решил направить удар именно на правое крыло, чтобы первым делом лишить римлян резерва. Едва начался бой, как римляне дрогнули. Левый фланг, даже не вступив в бой, пустился в бегство. При этом бежать им было практически некуда: за спиной у них был Тибр. Страшная резня произошла на берегу Тибра. Многие утонули в реке. Но самые быстроногие (и немало) добрались до города Вейи. Беглецы же с правого фланга кинулись в Рим. Победители-галлы даже не спешили в Город. Они собирали доспехи убитых и складывали в кучи. А Город был в ужасе. Оставшимися силами оборонить Город не было никакой возможности. Но после столь унизительного поражения римляне проявили удивительную стойкость духа — еще не раз в их истории будут минуты небывалого подъема после страшной катастрофы. Юноши и самые крепкие из сенаторов укрылись в крепости на Капитолии, которую решено было оборонять до последнего. Часть женщин ушли со своими мужьями и сыновьями в крепость — бросить их в Городе мужчины просто не могли. Чтобы народ не обвинил патрициев и сенат в предательстве, старики — триумфаторы и бывшие консулы, которые уже не могли сражаться, заявили, что не оставят Город. Большинству населения негде было укрыться. Толпа кинулась через Тибр, неся то, что можно унести, в надежде спрятаться в деревнях или соседних городах. Девы-весталки часть святынь положили в пифос[26 - Пифос — большой глиняный сосуд для хранения вина, масла или других продуктов.] и закопали. Взяв с собой самые ценные святыни, весталки пошли вместе с остальными через Свайный мост пешком. Один из беглецов, плебей Луций Альбин вез на телеге свою жену и детей. Увидев бредущих пешком весталок, он велел жене и детям слезть с повозки, усадил жриц и доставил их в этрусский город Цере. После того как в Риме закончились приготовления к обороне крепости, старцы разошлись по домам. Готовясь к смерти, они оделись в праздничные и священные одежды и уселись на курульные кресла, ожидая прихода врага. При этом они совершали определенный ритуал принесения себя в жертву, когда вместе с собой человек обрекал подземным богам и своих убийц. И вот галлы вступили в незапертые Коллинские ворота в Рим. Оставив напротив крепости небольшой отряд, дабы римляне не совершили вылазку, галлы кинулись грабить Город. Один из галлов погладил по бороде сидящего в своем кресле старика Марка Папирия, и старик, разгневавшись, ударил наглеца жезлом из слоновой кости. Папирий тут же был убит. После этого началась беспощадная резня, дома подожгли, Рим запылал. Осажденные в крепости видели, как галлы уничтожают Город, но ничего не могли поделать. Закончив грабежи, галлы решили штурмовать Капитолийскую крепость. Однако склоны холма были слишком крутыми. Защитники встречали нападавших на середине склона и сбрасывали вниз. Взять Крепость приступом было практически невозможно. Часть войск осталась осаждать крепость, а часть отправилась грабить окрестности. Тем временем Камилл жил в изгнании в Ардее. И вдруг пришло известие, что галльское войско направилось к этому городку. Камилл уговорил ардеян поставить его во главе войска и оказать сопротивление галлам. Ардеяне согласились. Ночью очень тихо вышли они из Ардеи и напали на лагерь варваров. Тем временем в Вейях с каждым днем собиралось все больше беглецов, приходили и добровольцы из Лация. Решено было призвать из Ардеи Камилла. Он прибыл в Вейи и был провозглашен диктатором. Крепость в Риме продолжала защищаться. Но всё едва не решила случайность. Галлы обнаружили более или менее пологий подъем на скалу. Они полезли вверх, становясь на плечи друг другу и передавая оружие из рук в руки. Собаки проспали эту опасность. Но гуси, посвященные Юноне, которых осажденные до сих пор не съели, несмотря на голод, загоготали и захлопали крыльями. Проснулся бывший консул Марк Манлий (дом его был здесь, на Капитолии), схватился за оружие. Ударом щита он сбил первого галла, успевшего залезть наверх, второго зарубил мечом. Манлий дрался до тех пор, пока не подоспели остальные. Галлов сбросили со скалы, а Марку в знак благодарности каждый принес по полуфунту полбы[27 - Полба — злак, особый вид пшеницы с ломким колосом и не вымолачиваемым из пленок зерном.] и по кварте вина. Сначала решено было казнить всех часовых, проспавших нападение. Но потом смилостивились и сбросили со скалы лишь одного — чья вина была очевидна. Осада продолжалась семь месяцев. Но обороняться дольше не было никакой возможности: осажденные терпели страшный голод, и было решено заплатить галлам выкуп. Галлы потребовали тысячу фунтов золота. С наглостью, достойной победителя, галлы принесли неправильные весы. Римляне пытались возражать. Напрасное занятие. Вождь галлов Бренн снял с себя пояс с перевязью и положил на весы, произнеся сакраментальную фразу: «Горе побежденным!» Галлы ушли из Рима, нагрузившись добычей и прихватив выкуп в 1 000 фунтов[28 - Современные историки считают этот рассказ вымыслом, но сами римляне никогда не сомневались в победе Камилла.]. Но и этого им показалось мало — не богат был Рим в те годы — и галлы решили поживиться еще имуществом маленького города в Южном Лации под названием Весции. Тут Камилл со своим войском догнал их, напал и разбил[28 - Современные историки считают этот рассказ вымыслом, но сами римляне никогда не сомневались в победе Камилла.]. И добычу отнял, и золото. Поскольку золото было собрано из храмов и теперь уже никто не мог разобраться, чье оно и откуда, да еще всякой прочей добычи было у галлов немало, то все сокровища решено было посвятить Юпитеру Капитолийскому и спрятать под троном верховного бога. Три века оно там хранилось. Но настали смутные времена. Нет, не галлы напали вновь — теперь римляне сами покоряли галлов. Но смута внутренняя потрясла республику. И золото исчезло в 52 г. до н. э., в третье консульство Гнея Помпея Великого. Храмовый служитель, отвечавший за хранение злата, был схвачен, но успел разломить гемму на кольце, под которой был спрятан быстродействующий яд, и отравился. Так что узнать, куда «уплыло» золото Рима, не представляется возможным. Рим был так разрушен, что стал вопрос: не бросить ли пепелище и не переселиться ли всем в не пострадавшие Вейи? Особенно пострадали бедняки: у сенаторов сохранились поместья и имущество вне Города. А у простого люда в большинстве пропало буквально все. Однако Камилл был против переселения и обратился к народу с речью. Что он говорил — неведомо, возможно, достаточно убедительно. Тит Ливий написал для Камилла речь на трех страницах. «Здесь огонь Весты, здесь щит, упавший с неба. Здесь все боги, которые благосклонны к вам, доколе вы сами здесь» (Тит Ливий). Скорее всего, аргументы Камилла были именно такими: боги, традиции, честь, удача. Однако, по своему обычаю, римляне искали какого-то высшего знака и нашли. В то время как сенат заседал в курии, через форум строем шел отряд во главе с центурионом. И вот центурион остановился рядом с курией и приказал: «Знаменосец, ставь знамя! Мы остаемся здесь». Эта фраза и была расценена как счастливое предзнаменование. Решено было как можно быстрее отстроить Город. Черепицу предоставило государство. Дерево и камень можно было добывать, где кто захочет (но деревья надо спилить и привезти в Город, а камень опять же выломать и доставить). Законом постановили, что дома необходимо возвести в течение года. Спешка привела к хаотической застройке и возникновению кривых римских улочек. Чтобы построиться, многим приходилось залезать в долги. Но об этом речь дальше. А галлы еще не раз возвращались в Италию. В 367 г. до н. э. их разбил Камилл, они вновь появились в 361-м, спустя год диктатор Квинт Сервилий Агала сражался с варварами у Коллинских ворот, еще через два года другой диктатор нанес им серьезное поражение. В 350 г. до н. э. галлов загнали на Альбанскую гору, и они простояли там всю зиму лагерем, грабя окрестные селения, и однажды даже столкнулись с греками, которые явились на кораблях грабить побережье. Лишь на следующий год их разбил Луций Фурий Камилл, сын знаменитого диктатора. Как считал Теодор Моммзен, после этих нашествий, страшного поражения и многочисленных побед Рим стал оплотом «цивилизованных народов Италии против страшных варварских нашествий, что способствовало позднейшему всемирному значению Рима гораздо более, чем думают». Чаша, обещанная Аполлону По обету из вейской добычи изготовили золотую чашу и послали ее в дар Аполлону в Дельфы. Посольство плыло на корабле и угодило в плен к пиратам. В то время на острове Липара правил некто Тимасифей. Он велел освободить послов и дал им в сопровождение корабли и охрану. Узнав о таком справедливом поступке, сенат заключил с ним договор гостеприимства и дал награду от казны. В 252 г. до н. э. остров был захвачен римлянами. Потомкам Тимасифея даровали освобождение от налогов в память о поступке их предка. Глава 10 Еще один «претендент на царскую власть» 385-384 гг. до н. э В равной мере выделялся он внешностью, делами, красноречием, достоинством, строгостью и доверием к людям…. а происхождением… и мужеством не уступал никому.      Авл Геллий Легендарный защитник Капитолия Марк Манлий, увидев, как кредитор ведет в рабство центуриона, участника многих походов, возмутился и выкупил старика. Центурион был вне себя от счастья. Обступившей его толпе он рассказал о внезапном своем счастье и клялся, что за Марка Манлия он теперь готов умереть. У Манлия была душа героя. А душам героев открыт путь в гении, а наиболее чистые становятся богами — так считали древние. В ту минуту, услышав радостные вопли старика, которому он дал новую жизнь, Марк выбрал для себя новое поле сражения, куда опаснее всех прежних. Первым делом он всем своим должникам простил их долги. Слава его мгновенно разнеслась по Риму. А он уже не мог остановиться и стал платить и за других. Манлий — удивительный человек. Герой — за 17 лет 23 раза был ранен, получил 6 гражданских венков, то есть шесть раз спасал в бою римских граждан, один стенной, то есть первым взобрался на стену. К тому же немало было у него доспехов, снятых с убитых врагов, и даров от полководцев за храбрость. Не мальчик — ему уже было около 35 — но юношескую дерзость он в душе сохранил. Манлия упрекали в том, что он завидовал славе Камилла. Завидовал? Чему? Он — герой, сумевший в одиночку отстоять Капитолий, имевший столько наград! А в те времена, если кого-то награждали, то весь Город знал, и восхищался, и уважение сограждан было искренним. Или, быть может, Марк Манлий ощущал несправедливость славы Камилла, хорошего воина, но сурового человека? Камилл мог пренебречь нуждами народа, но никогда — обетом, данным богам; мог казнить всех бежавших с поля боя и обложить налогом сирот. Манлий пошел по иному пути и уже не мог остановиться. Деньги у него кончились, и тогда он продал часть своего наследственного имущества — поместье под Вейями — чтобы спасать от кредиторов плебеев: многие из них, возводя заново жилища, оказались в кабале. Но состояние его было не так уж велико. Тогда Манлий заговорил о так называемом галльском золоте. У него были сильные подозрения, что часть золота сенаторы не посвятили Юпитеру, а поделили меж собой. Марк Манлий знал, о чем говорил, ибо среди знати был человеком не посторонним. Да и 1000 фунтов золота можно было употребить на погашение долгов, а не прятать его в храме. Роковая ошибка. Как только Манлий заговорил о золоте, он подписал себе смертный приговор. У власти в тот момент очередной раз был диктатор. Поскольку никто из сенаторов не пожелал сознаться, что присвоил часть галльского золота, то Манлия заковали и посадили в тюрьму. Но вскоре его освободили: никаких оснований осудить этого человека не было. Манлий вышел на свободу еще до выборов трибунов с консульской властью, но среди избранных трибунов его имени не было, зато было имя Марка Фурия Камилла, любителя посвящать богам золото — то Аполлону десятую часть, то все золото галлов — Юпитеру. А Манлия уже называли патроном римского народа. Стерпеть такое сенаторы не могли. Манлий предлагал либо простить всех должников, либо, если это невозможно, продать общественную землю и заплатить кредиторам долги. Но общественное поле давным-давно заняла знать, и как только разговор заходил об этой общей, а на самом деле давно поделенной земле, патриции приходили в ярость[29 - Собственником общинной земли считался римский народ, отдельные патрицианские семьи были лишь временными владельцами участков на этой земле.]. Сенаторы и народные трибуны объединились и вместе стали разрабатывать план, как избавиться от неудобного героя. Сенаторы предлагали подослать к нему убийцу, хотя это решение и было чревато последствиями, но отцы-сенаторы готовы были на все. И тогда народные трибуны — ведь патриций Манлий отнимал у этих защитников народа их хлеб — предложили очень ловкий ход: обвинить Марка Манлия в посягательстве на царскую власть и приговорить к смерти. Заставить народ осудить своего защитника, — такое мог придумать только народный трибун. Марка Манлия вызвали в суд. Никто из патрицианской родни не явился его поддержать. Обвиняемый, как и полагалось, надел траурную одежду — но рядом с Марком народ не увидел его братьев. Все смутно догадывались, что задумана расправа, а не суд. Впрочем, нельзя не заметить, что у римских сенаторов было тонкое политическое чутье. Аристократ во главе плебса — самый опасный предводитель. Впрочем, расправа над капитолийским героем оказалось не сложной. «Что же, когда наступил день суда, было поставлено в вину подсудимому (кроме многолюдных сходок, мятежных речей, щедрот и ложного обличения), что относилось бы собственно к делу о стремлении к царской власти? Этого я не нахожу ни у одного писателя», — пишет Тит Ливий. Народ собрался на Марсовом поле, но стоило Марку Манлию поднять руку, указывая на Капитолий, как организаторам расправы стало ясно, что их затея вот-вот с треском провалится. И тогда Марк Фурий Камилл перенес день суда и назначил новое заседание в новом месте за Флументанскими воротами, оттуда не был виден Капитолий. И народ осудил своего защитника на смерть. Не так трудно убедить людей, что никто не может быть бескорыстным. Обвинителям ничего не стоило доказать, что Манлий прежде всего имел в виду лишь собственные интересы. Капитолийского героя засекли до смерти, а потом отрубили голову. Потом сложилась легенда, что его сбросили с Тарпейской скалы, то есть место его величайший славы стало и местом его позора. Но если устроители расправы боялись судить Марка подле Капитолия, то как они осмелились бы повести его туда на казнь? Роду Манлиев запрещено было называть своих сыновей именем Марк, а также, поскольку дом Марка Манлия был на Капитолии, запретили отныне кому бы то ни было селиться на Капитолии. Так народ отблагодарил своего защитника. На месте разрушенного дома Марка Манлия возвели храм Юноны Монеты[30 - На территории храма чеканили деньги, от названия храма и пошло слово «монета».]. Плебеи. Путь к власти 366 г. до н. э. — первый консул из плебеев Луций Секстий. В 362 г. до н. э. впервые выпало вести войска Луцию Генуцию, плебею. Генуций попал в засаду, легионы его бежали, а сам он погиб. Смерть эта вызвала у патрициев злорадство. Гибель войска и вождя дала плебеям урок! Впрочем, злорадствовали недолго — и среди плебеев нашлись небесталанные полководцы. Гай Марций Рутул не только стал диктатором и одержал победу, но и справил триумф. Однако плебеи устали от предвыборной борьбы, решив, не все ли равно, кто у власти, — жизнь простого народа лучше не становится. Этой «усталостью» тут же воспользовались патриции. Как только власть имущие почувствовали слабину, то постарались одержать реванш. Три года подряд оба консула выбирались из патрициев. Потом вновь появился плебей — упомянутый выше Рутул. В 356 г. до н. э. Гай Марций Рутул стал диктатором. В 351 г. до н. э. Гай Марций Рутул стал цензором. В 350 г. до н. э. опять отличился консул-плебей Марк Попилий Ленат. Консул из плебеев разгромил превосходящие силы галлов, сам сражался в первых рядах, был ранен в левое плечо тяжелым галльским дротиком, но покинул войско лишь на короткое время, чтобы перевязать рану, и после этого вновь возглавил войска. Однако, когда минула горячка боя, рана дала о себе знать. Патриции, которые пользовались любой возможностью, чтобы вернуть себе власть, ссылаясь на ранение консула (консул-патриций благополучно проболел всю войну) тут же назначили диктатора для проведения выборов, и опять консулами стали два патриция, причем диктатор, ответственный за выборы, стал консулом, что считалось недопустимым. 339 г. до н. э. — по закону Публилия постановления плебейского собрания (плебисцита) становились обязательными для всех квиритов. В 335 г. до н. э. плебей Квинт Публий Филон занял должность претора. В 229 году плебеи взяли последний бастион патрициев — Огульниев закон разрешил допускать к должностям авгуров[31 - Авгуры — древнейшая коллегия жрецов, толковавшая волю богов главным образом на основании ауспиций, то есть по наблюдениям за полетом и криком птиц.] и понтификов плебеев. Для них добавили несколько должностей — понтификов стало восемь, авгуров — девять. Глава 11 Тит Манлий Торкват и начальник конницы Квинт Фабий Природа — тот же Рим и отразилась в нем. Мы видим образы его гражданской мощи В прозрачном воздухе, как в цирке голубом, На форуме полей и в колоннаде рощи.      О. Мандельштам Отца Тита — Луция Манлия Империоза не любили в Риме. Империоз в 363 г. до н. э. был выбран диктатором для проведения священного обряда — ему поручалось вбить в стену храма Юпитера Капитолийского серебряный гвоздь, дабы прекратить эпидемию. Но Империоз решил, что дело этим ограничиться не может. И надо бы, пользуясь полученной властью диктатора, совершить еще что-нибудь значительное. К примеру — начать очередную войну с соседями. Луций Манлий объявил набор в армию. Война в тот момент, вообще говоря, не планировалась, молодые люди не горели желанием отправляться в легионы, но тех, кто пытался увильнуть от призыва, секли розгами или тащили в темницу. Народные трибуны возмутились и напомнили диктатору, что должность дается ему для исполнения вполне определенного дела. Империоз был должен вбить гвоздь. И только! А после этого диктатор должен был не набирать войска, а сложить с себя полномочия. Подчиняясь общественному мнению, диктатор, скрепя сердце, отказался от власти. Но те, по чьей спине прогуливались розги, не забыли об оказанной милости. На следующий год народный трибун Марк Помпоний вызвал Империоза в суд. В вину бывшему диктатору вменяли не только то, что он, не стесняясь, орудовал розгами, но и жестокое обращение даже с членами своей семьи. Своего сына Тита он сослал в деревню и держал подальше от Города, заставляя выполнять тяжелую работу, — будто отец стеснялся своего отпрыска. Сам Тит в этом споре встал на сторону отца. Причем решил действовать, и действовать дерзко. Рано утром, захватив с собой нож, из своей деревеньки Тит отправился в Город и сразу поспешил в дом народного трибуна, обвинителя его отца. Час был ранний, трибун еще был в постели, но дом народного трибуна всегда был открыт для посетителей. Через привратника юноша велел передать, что пришел Тит Манлий, сын Луция, и хочет переговорить с народным трибуном. Оставшись с Марком Помпонием наедине, юноша приставил к горлу народного трибуна нож и потребовал дать клятву, что отныне тот больше не будет ни в чем обвинять его отца. Трибун быстро смекнул, что Тит куда сильнее его, да и нож был приставлен к горлу — так что клятву пришлось дать. Империоз избежал суда — в те времена поступок его сына не сочли актом террора, наоборот, Тит Манлий снискал себе славу своей дерзостью. И когда в том же году стали избирать военных трибунов, молодой Тит Манлий был избран — вторым из шести. А в 361 г. до н. э. вновь появились в окрестностях Рима галлы. Их войско остановилось за Анненским мостом у Соляной дороги. Римское войско подошло с другой стороны реки. За мост то и дело вспыхивали стычки, но никто не мог надолго им овладеть. Тогда на середину пустого моста вышел галл богатырского сложения и стал звать кого-нибудь из римлян на поединок. Против него (испросив разрешения диктатора) вышел Тит Манлий. Галл был так уверен в победе, что показывал противнику язык. Галл был выше ростом, но римлянин оказался ловчее и вышел из схватки победителем. Тит Ливий заимствовал выражения у Гомера, чтобы описать этот поединок. С убитого Манлий снял золотое ожерелье — торквес. За эту победу Манлий получил прозвище «Торкват», которое стало почетным прозванием рода. В консульство Тита Манлия Торквата (340 г. до н. э.) в Рим явились послы латинов и стали требовать равенства во всем: раз они союзники и уже два века войска латинов принимают участие в войнах на стороне римлян, то почему бы не основать общее государство? Один народ, один сенат и два консула — один от Рима, другой — от латинов. О боги! В какой гнев пришел Тит Манлий Торкват. Как он кричал! Он взывал к самому Юпитеру. Посол Анний, видимо, не ожидавший подобной реакции, так спешил покинуть храм, где заседал сенат, что споткнулся на лестнице, упал и расшиб голову. Тит Манлий выскочил следом. «А! — закричал он торжествующе. — Юпитер гневается на тебя!» Народ постановил: быть войне, и консулы Тит Манлий и Публий Деций Мус повели легионы против бывших союзников. Войска противников встретились близ Капуи. Поскольку солдаты обоих войск были схожи вооружением и говорили на одном языке, к тому же многие знали друг друга, ибо раньше служили вместе, консулы запретили сражаться с врагом вне строя, дабы отличить своих от врагов. Хотя приказ был отдан, нашелся дерзкий, который осмелился его нарушить. Сын консула Манлия, также звавшийся Тит Манлий, командир турмы — кавалерийского подразделения в составе легиона (около 30 человек), вызванный на поединок противником, не посмел отказаться. Юный Манлий вышел на бой и сразил врага. Но напрасно юноша хвастался перед отцом своей победой. Консул, пользуясь и консульской, и отеческой властью, приказал казнить сына. Пример римской доблести? Или повторение «подвига» Брута — пример бездушности и жестокости? Брут считался тупицей. Торкват с юности был известен грубым нравом — ножом грозил народному трибуну, хотя, вспомним — особа народного трибуна была неприкосновенна. Отец Торквата Империоз славился жестокостью и презрительным отношением к окружающим и хвастался этими своими «достоинствами». Римское войско было поражено случившимся. Однако желающих нарушить приказ больше не нашлось. Началось сражение с латинами. Манлий командовал правым крылом, Деций — левым. Левое крыло стало отступать. И тогда Деций принес себя в жертву для спасения легионов. Облачившись в тогу с пурпурной полосой, Деций произнес слова клятвы, вскочил на коня, взял меч и ринулся в гущу сражения. Без доспехов во главе сражавшихся он был обречен на гибель. Когда на другой день отыскали тело погибшего консула, оно было утыкано стрелами. Но победа, скорее всего, добыта была не безумной смелостью Деция, а благодаря полководческому искусству Тита Манлия. Когда Манлий вернулся в Рим, встречать его вышли лишь солидные люди и старики, а молодежь отказалась приветствовать победителя. Похожая история произошла в 325 г. до н. э., когда диктатором был Луций Папирий Курсор, а начальником конницы, то есть его заместителем, назначен был Квинт Фабий, молодой и честолюбивый аристократ. Диктатор решил вернуться из лагеря в Рим, дабы провести повторные гадания. А то вдруг окажется, что обряды совершены были неверно! Тогда боги ни за что не даруют победу. Желая сохранить за собой возможность одержать победу, Папирий запретил Квинту Фабию вступать в бой — приказ в военном аспекте не совсем понятный. Однако Квинт Фабий, узнав через лазутчиков, что победа над противником может оказаться легкой, нарушил приказ, повел легионы в бой и одержал блестящую победу. Противник потерял более двадцати тысяч человек. Захваченные доспехи начальник конницы собрал и сжег. Папирий возвратился из Рима в ярости. Что! Его, диктатора, лишили триумфа. «Ну тогда, ликтор, ступай, хватай этого ослушника и казни его!» — последовал приказ. Легионеры были на стороне Квинта Фабия. И немудрено: поступок диктатора обесценил только что одержанную победу. Однако, пользуясь поддержкой воинов, Квинт Фабий бежал в Рим и обратился к сенату, ища защиту. Сенаторы были на его стороне: зачем казнить талантливого юношу? Однако власть диктатора — высшая власть. Папирий примчался вслед за Фабием в Рим и потребовал у сената головы ослушника. Тогда Квинт Фабий и его отец Марк Фабий, бывший трижды консулом и диктором, обратились к народным трибунам и к народу. Да, Квинт Фабий нарушил закон. Но они просят его простить. Народ был на стороне Фабиев. Папирий, стиснув зубы, уступил и сохранил Квинту Фабию жизнь. Народ милостив: когда к нему обращаются с просьбой о милосердии, он прощает — почти всегда. Лишь своего защитника марка Манлия осудил. Самый веселый праздник Рима Сатурналии — праздник в честь бога Сатурна, посвященный окончанию сельскохозяйственного сезона. Проводился 17 декабря, в день посвящения храма Сатурна. Считался не просто праздником, а днем всеобщего отдыха — закрывались суды, не велись войны. В 217 г. до н. э. праздник стал длиться два дня, было добавлено пиршество для народа. В императорский период продолжительность праздника достигла семи дней. В эти дни рабы и слуги усаживались за один стол с хозяевами. Господа прислуживали за столом, возрождая мифические времена, когда миром правил Сатурн и все были равны и свободны Клиенты дарили своим патронам свечи, олицетворение их душ. По преданию, Геркулес отменил человеческие жертвы Сатурну и заменил их подношением свечей. Богатые римляне одаривали родных, друзей, клиентов, платили долги за своих друзей-бедняков. Марк Валерий Корв, или Еще один поединок один на один В год 349 до н. э. в очередной раз римляне сражались с галлами, теперь уже под началом Луция Фурия Камилла, сына знаменитого диктатора. Молодой военный трибун Марк Валерий принял вызов галла и вышел на поединок. Но едва противники сошлись, как на шлем римлянина опустился ворон, который во время сражения нападал на галла, вцепляясь когтями и клювом тому в лицо. Валерий решил, что это добрый знак. Галл, напротив, пал духом, Валерий победил без особого труда и с того времени носил прозвище Корв — Ворон. Избранный в третий раз консулом, Корв одержал блестящую победу над самнитами. Тит Ливий дает ему необыкновенно лестную характеристику. «Не было полководца ближе воинству, чем Корв, охотно деливший все тяготы с простыми воинами. В поведении был благожелателен, в разговоре не только помнил о своем достоинстве, но и уважал в другом свободного человека; и что всего любезней народу — в должности он оставался таков, каков был, добиваясь должности». Глава 12 Кавдинское ущелье 321 г. до н. э Война… праведна для тех для кого неизбежна, и оружие благочестиво в руках у тех, у кого уже ни на что не осталось надежды.      Тит Ливий Рим рос и набирал силу. Лаций оказался под его властью, этруски были сломлены. Не оставалось сомнения, что Рим распространит свое влияние на всю Италию. Капуя сама перешла под власть Рима, решив, что если выбирать между римлянами и самнитами, то лучше выбрать первых. Самниты в тот год не хотели сражаться, они выдали римлянам зачинщиков войны, все награбленное и предложили заключить мир. Однако римляне отказались, рассчитывая на большее. Самниты возмутились. Чего еще хотят от них римляне! Войны? Ну что ж, посмотрим, так ли удачливы римляне, как они утверждают. Не может того быть, чтобы и в этот раз боги были на их стороне. Во главе самнитов стоял Гай Понтий, удачливый и искусный полководец. Оба консула выступили во главе римских легионов. Гай Понтий распространил ложные слухи о своих намерениях, отправив воинов, переодетых пастухами, навстречу римскому войску, чтобы убедить противника, будто бы самнитские войска далеко в Апулии, осаждают один из городов. Римляне двинулись в Апулию, на помощь союзникам. Туда вели две дороги. Одна длинная и безопасная, другая — куда более короткая, но проходящая через опасное Кавдинское ущелье. Римляне выбрали короткий путь — ведь самниты, как они полагали, были еще далеко. Ущелье состояло как бы из двух частей: сначала — узкий проход в горах, выводящий в болотистую долину, потом — второе ущелье. Когда римляне миновали первую теснину и оказались в долине, то выяснилось, что вход во второе ущелье завален бревнами и камнями. А на склонах гор повсюду появились самниты. Дорога, по которой можно было вернуться назад, оказалась также занятой врагом. Солдаты возроптали: ну и полководцы! Дали заманить себя в ловушку, как безмозглых тварей. Назад дороги нет, вперед — тоже. Римляне устроили в долине лагерь, обнесли валом все, как положено, прекрасно понимая, что эти действия бессмысленны — вырваться из ущелья невозможно. В это время самниты решали, что делать с римским войском, которое они заманили в ловушку и победили без боя. Гай Понтий послал за советом к своему отцу, известному своей мудростью Гереннию Понтию. «Отпусти без всяких условий и не причиняй вреда», — посоветовал старик. Совет не понравился. «Дай другой совет», — попросил сын. «Истреби всех до единого», — был второй ответ. Самниты решили, что мудрец тронулся рассудком, и вызвали старика на совет. Геренний так объяснил свое решение: первый совет он дал потому, что отпущенные на свободу римляне оценят благородство противника и заключат выгодный мир. Второй совет — уничтожить войско поголовно — ожесточит римлян, но и ослабит на долгие годы. «А третий путь? — стали пытать старика. — Разве нельзя оставить римлян в живых, но унизить и связать обязательствами?» «Это самое глупое решение, — услышали в ответ. — Нрав у римлян таков, что, потерпев поражение, они уже не ведают покоя. Нынешнее безвыходное положение вечно будет огнем жечь их души, и не будет им успокоения, покуда не отомстят вам стократ». Такие слова Тит Ливий вложил в уста мудреца Геренния. Неведомо, говорил их старец или нет, но характеристика римского характера дана в них очень точно. Однако самниты решили, что мудрец советует что-то больно заумное, и как всегда выбрали третий путь, то есть самый неудачный. Тем временем, оказавшись в безвыходной ситуации, римляне отправили послов к самнитам обсудить условия сдачи. Впрочем, обсуждать было нечего. Победитель диктовал условия. Римлянам было приказано безоружными и без верхней одежды выйти за вал. Самниты взяли заложников, дабы римляне потом не могли нарушить договор. С консулов сорвали палудаментумы — плащи полководцев, отделанные золотой бахромой, — и консулы, униженные и полураздетые, первыми прошли под ярмом. Позорный обряд. Унизительнее для свободных граждан нет ничего. Под ярмом надо проходить, низко сгибаясь. Легионеры отворачивались, дабы не видеть позора своих полководцев. Потом настал черед легатов и трибунов, за ними — центурионов. И, наконец, простых солдат. Под градом насмешек без оружия и верхней одежды один за другим проходили римляне под яркой из трех копий. Тех, кто не демонстрировал должной униженности, избивали или даже убивали. Так вырвались они из ущелья — опозоренные, без оружия, без одежды, без обоза. Какой позор! Прежде триумфы — теперь ярмо. В ближнюю дружественную Капую стыдились войти. Ночевали в окрестностях города. Прятались. Пищу и одежду приняли, домой шли молча, стиснув зубы, опустив головы. Известие о позоре их опередило, и весь Рим надел траур. В Город войско вернулось под покровом ночи. Все разбрелись по домам, и на улицу — ни ногой. Да, самниты совершили роковую ошибку. На то римляне и придумали коллегию фециалов, чтобы иметь возможность всегда вести войны — и как они утверждали — только справедливые. Стали сенаторы думать, что же делать, как расторгнуть унизительный договор. Да проще простого, решили тут же: самниты заключили мир с консулами, а не с римским народом, священными клятвами мирный договор не подтвержден. Выдадим консулов и трибунов, с которых взяли клятвы, самнитам. И мирный договор будет расторгнут. Так и сделали. Фециал привел связанных консулов и трибунов в Кавдий Гаю Понтию. Вот, забирай, они твои пленники. Поскольку после этого пленники перешли под юрисдикцию самнитов, то бывший консул пнул фециала, то есть оскорбил посланца римлян, и тем самым объявил Риму войну. Понтий возмутился: «Обманщики! Ваша законность только видимость!» И пленников не принял. Однако римляне упрямо твердили: договор расторгнут, значит, быть войне. И воевали после этого весьма успешно, больше в Кавдинское ущелье не забирались. Нападая на самнитов, римляне кричали: «Это вам не Кавдинское ущелье!». Портрет рода в римском интерьере Читая страницы истории Тита Ливия, нельзя не отметить следующую деталь: необычайное сходство представителей одного и того же рода. Каждый представитель обладает собственной индивидуальностью, но при этом общие черты, несомненно, прослеживаются. Клавдии — непременно консерваторы и гордецы, трудно представить людей надменнее. Они могут быть героями или подлецами, но практически никогда не считаются с общественным мнением. Манлии — также, несомненно, храбрецы, но не чуждые жестокости, грубости. Сын грозит за отца народному трибуну ножом. Отец казнит сына за нарушение воинской дисциплины. И опять же представитель этого рода убеждает сенат после поражения при Каннах не выкупать у Ганнибала пленных. Как бы себя ни вели себя попавшие в плен воины (может, в самом деле, страх на время взял в их сердцах верх), но это решение жестокое. Большинство склонялось к тому, чтобы выкупить пленных. Но Тит Манлий Торкват убедил милосердных, что быть жестокими — необходимо. Фабии — неплохие полководцы, склонные, впрочем, к импульсивным действиям, непредсказуемости — вспомним поступок Фабиев-послов, решивших вдруг воевать, вместо того, чтобы вести переговоры. И ли начальник конницы, который ослушался диктатора — ведь это тоже Фабий. Не столь надменные, как их собратья-патриции, Фабии не заносились перед плебеями. Марк Фабий Амбуст выдал дочь замуж за плебея, долгие годы поддерживал борьбу народных трибунов за право плебеев избираться в консулы, не без его поддержки получил консульскую должность первый плебей. В знатных семьях по наследству передавались не только имена и имущество, но и политические взгляды. Валерии — по своему складу близки к Фабиям, не чужды либерализму. Тогда Валерий получил прозвище Публикола, что значит — «Почитатель народа». В конфликте плебеев и патрициев патриций Валерий встал на сторону плебеев. О родовом портрете плебеев Семпрониев Гракхов речь впереди. Это потом, в эпоху империи, когда умрут традиции, все смешается. И продавать, и предавать, и являть примеры мужества будут уже независимо от того, кто какое имя носит. Храм Венеры Милостивой Курульный эдил[32 - Эдилы — первоначально были помощниками народных трибунов. Во второй половине V в. до н. э. получили статус самостоятельной магистратуры; занимались наведением порядка и благоустройством Города.] Квинт Фабий Гургит взыскал с матрону уличенных в прелюбодеяниях, штрафы, и на эти деньги построил храм Венеры Милостивой (295 г. до н. э.) Глава 13 Аппий Клавдий Слепой Его дорога и Пиррова победа 343–279 гг. до н. э Каждый человек — кузнец своей судьбы      Римская пословица Это время долгих и кровавых Самнитских войн, которые шли с переменным успехом. И не всегда римляне побеждали. Но, потерпев поражение, они возвращались, пока не добивались своего. Три Самнитских войны (343–341 гг., 326–304 гг., 298–290 гг. до н. э.) следовали одна за другой. 312 г. до н. э. — год цензорства Аппия Клавдия, знаменитый тем, что Аппий провел первую мощеную дорогу из Рима в Капую (та самая Аппиева дорога) и построил водопровод, о котором написал Фронтин в своей работе «О водопроводах». Длина водопровода около 18 километров, большую часть пути вода текла под землей, и на небольшом участке по акведуку возле Капенских ворот. Тит Ливий сообщает, что Аппий и его коллега так составили новый список сената, исключили столь многих могущественных и включили столь много «недостойных», что плоды творчества цензоров консулы отказались признать. Коллега Аппия по цензорству, как и полагалось по закону, сложил свои полномочия через 18 месяцев, Алпий же отказался подчиняться и оставался в должности далее, несмотря на протесты народных трибунов. Но поскольку десять защитников народных прав не были единодушны, то цензору никто не мог помешать, и Аппий с упрямством, свойственным их роду, продолжал исполнять свои обязанности. А тем временем у Рима явился еще один грозный соперник — Пирр, царь Эпира[33 - Эпир — западная область Северной Греции.]. По давнему соглашению с греческой колонией в Южной Италии городом Тарентом римляне не могли заходить в его бухту. Однако у римлян был в это время мирный договор с Тарентом, и несколько кораблей вошли в бухту, считая тарентинцев дружественными. Вместо того чтобы потребовать римлян уйти, тарентинцы напали внезапно на стоящие в гавани суда, после схватки захватили пять кораблей, экипажи казнили или продали в рабство. Римляне, измотанные сражениями с самнитами, не желая новой войны, заявили, что сохранят мир, если Тарент выполнит вполне приемлемые условия: выдать зачинщиков избиения, отпустить пленников и уступить Риму Турины. Однако Тарент решил выбрать другой путь и обратился к царю Эпира Пирру, решив, что лучше подчиняться царю-греку, чем римлянам. При этом тарентинцы почему-то вообразили, что Пирр будет за них воевать, а они — пользоваться плодами его побед. Однако Пирр, прибыв на место, решил, что тарентинцам нечего сидеть по домам, и тут же призвал их в свои войска. Часть жителей Тарента, рассудив, что искали они чего-то совсем другого, скорее всего — невозможного, бежала из города. А Пирр отправился на войну с римлянами. Первое сражение он дал римлянам близ Гераклеи, римляне сражались мужественно, но исход боя решили слоны: римляне встретились с боевыми слонами впервые. Лошади всадников пугались запаха слонов и становились совершенно неуправляемыми, а пехота ничего не могла поделать против этих чудовищ. Римляне потеряли в этой битве немало, но и потери Пирра были соизмеримы с потерями римлян. Однако, потерпев поражение, римляне не пали духом, а набрали новое войско. Пирр решил начать с Римом переговоры о мире и отправил в Город своего посла Кинея, — философа, ученика Демосфена. Киней попытался одарить сенаторов подарками, но те отказались от даров, посланных Пирром. Однако многие готовы были проголосовать за переговоры. И тут в сенат явился Аппий Клавдий. Из-за своей слепоты и старости он удалился от дел, но, узнав о посольстве Пирра, велел рабам отнести себя в курию. Здесь, опираясь на плечи своих сыновей, он обратился к сенаторам с речью. «До сих пор, римляне, я никак не мог примириться с потерею зрения, но теперь, слыша ваши совещания и решения, которые обращают в ничто славу римлян, я жалею, что только слеп, а не глух. Где же те слова, которые вы всем и повсюду твердите и повторяете, слова о том, что если бы пришел в Италию великий Александр и встретился бы с нами, когда мы были юны, или с нашими отцами, которые были тогда в расцвете сил, то не прославляли бы теперь его непобедимость, но своим бегством или гибелью он возвысил бы славу римлян? Вы доказали, что все это было болтовней, пустым бахвальством!» (Плутарх). Слова Аппия пристыдили сенаторов, и они послали Пирру такой ответ: Рим не ведет переговоры, пока солдаты противника топчут итальянскую землю. Сенат показался Кинею сборищем царей — с таким достоинством держались сенаторы, а сам римский народ чем-то вроде лернейской гидры, многоголового существа, у которого отрастали новые головы, стоило отрубить одну из них. Занятно, как Пирр и римляне обменивались взаимными услугами. Подобные сцены могли бы послужить украшением любого рыцарского романа. Так, царь позволил пленным под честное слово вернуться в Рим навестить семьи и провести в Городе Сатурналии. Однако и римский сенат велел всем вернуться в плен к царю и сдержать слово. Потом к римскому консулу врач Пирра прислал письмо. Служитель Эскулапа предлагал отравить своего царственного пациента ядом, если, разумеется, римляне ему заплатят. Однако консулы ничего не заплатили за столь сомнительную услугу, а, напротив, отправили царю письмо с предупреждением. Пирр оценил благородный жест и отпустил всех пленных без выкупа. В 279 г. до н. э. вновь произошло сражение — на этот раз близ города на юге Италии Аускула. Пирр выиграл и эту битву, но опять не нанес решительного поражения. Римляне придумали способ борьбы со слонами, впрочем, не слишком успешный, и были вынуждены отступить. Однако Пирр опять, как и в битве при Гераклее, понес большие потери, сам он был ранен дротиком в руку, самые лучшие из его полководцев и солдат погибли. Кто-то стал поздравлять царя с победой. «Если мы одержим еще одну победу над римлянами, то окончательно погибнем», — ответил царь. Так вошло в историю выражение «Пиррова победа». Впрочем, практически все победы над Римом — Пирровы. Потерпев поражение, Рим собирал силы вновь и рано или поздно, разбивал врага. И так было до тех пор, пока властитель мира не одряхлел и не склонил седую, покрытую позолотой роскоши голову, под топор варваров. Но до тех времен еще далеко, а пока с Римом не может сладить Пирр, великий полководец эллинистического мира. Слава Пирра как полководца росла день ото дня, но с каждой новой битвой он не приобретал, а лишь терял. В 279 г. до н. э. римляне заключили договор с Карфагеном, по которому обязались помогать друг другу. Перед Пирром в Италии стояли почти неразрешимые задачи. Этот царь был воином, искателем приключений, но отнюдь не организатором. Рим не желал заключать мир, с Тарентом тоже все складывалось не просто. Что делать? Ну, конечно же, отправиться в Сицилию и воевать там с карфагенянами, тем более что об этом просят сицилийцы, как раньше просили тарентинцы. Неважно, что жители Тарента умоляли царя не бросать их на произвол судьбы. Он займется их делами, когда вернется. Пусть подождут своей очереди. И Пирр отправился в Сицилию. Здесь его встретили с восторгом, города один за другим переходили на его сторону, а карфагеняне стали предлагать мир. Мир? Зачем Пирру мир? Он мечтает о новых подвигах. Пусть пунийцы полностью освободят Сицилию, вот тогда и поговорим. Впрочем, говорить пока не о чем — Пирра ждет новая война в Африке. Ведь теперь у него в распоряжении ресурсы всей Сицилии. И он стал набирать гребцов на свои галеры, становясь все более требовательным. Искатели приключений легко превращаются в тиранов. Дело дошло до того, что царь казнил одного из тех, кто позвал его в Сицилию. Другой его ярый сторонник бежал. Становиться гребцами и отправляться воевать в Африку сицилийцы не хотели. Тут очень кстати пришло послание из Тарента — царя вновь просили о помощи. Отлично! Раз дело в Сицилии не ладится — отправимся назад в Италию. Но счастье изменило искателю приключений. Карфагеняне потрепали его флот при возвращении, а мамертинцы[34 - Мамертинцы — «сыны Марса», наемники из Кампании, захватившие сицилийский город Мессана.] напали на него во время высадки. Пирр был ранен мечом в голову. Один из варваров огромного роста стал вызывать царя, если тот еще жив, на бой. Пирр вышел — залитый кровью и разъяренный, и, не дав противнику нанести удар, рассек наглеца сверху донизу. Однако Пирр сохранил еще часть войска и добрался до Тарента. Здесь он «осчастливил» жителей новым военным набором и отправился воевать с римлянами. Самниты, к тому времени уже изрядно потрепанные римлянами, не оказали царю поддержки. Против царя Эпира выступили оба консула. В этот раз счастье явно было на стороне римлян. Пирр решил разбить консулов по одиночке, но, не зная местности, его войска заблудились в лесу. Время было потеряно. Увидев выходившие из леса войска, консул Маний Курий напал и обратил эпиротов в бегство. В последовавшей за этой стычкой битве римляне разбили войска Пирра. Не помогли и слоны: римляне закидали их копьями, те обратились вспять и помчались, давя своих и сея панику. Что оставалось Пирру? Лишь вернуться в свой Эпир с остатками войска. Но царская казна была пуста, а маленький Эпир тесен для своего правителя. Оставалось одно: искать новой войны, чтобы прокормить свою армию. Что Пирр и делал. Пока не погиб во время уличной схватки. Согласно легенде, какая-то старуха, чтобы защитить своего сына, швырнула в голову царю черепицу. Чем не история Ричарда Львиное Сердце? Только не того, настоящего, а созданного пером Вальтера Скотта. После того как в 272 г. до н. э. царь Эпира покинул Италию, карфагеняне попытались захватить Тарент и ввели корабли в главную гавань. Но командир эпирского гарнизона предпочел иметь дело с римлянами и сдал им город, оговорив свой уход и уход своих солдат. Карфагенянам оставалось только состроить хорошую мину при плохой игре и заявить, что они ввели свои корабли в гавань, чтобы помочь римлянам — ведь у них с Римом мирный договор. Римляне в тот момент не желали ссориться с Карфагеном и сделали вид, что поверили. После поражения Пирра Рим овладел всей Италией. Воинская слава и дипломатические хитрости «Предки вели войны, не прибегая ни к засадам, ни к ночным вылазкам, ни к ложному бегству и внезапным возвратным атакам на беспечного врага; они предпочитали величаться истинным мужеством, а не лукавством. У них был обычай сначала объявлять войну, а уж потом вести ее; иногда даже заранее назначали сражение и определяли место, где намеревались биться. С такой же честностью известили они царя Пирра о враче, замышлявшем покушение на его жизнь: так велела поступать римская добродетель, столь отличная от коварства пунийцев и хитрости греков, у которых более почетным считалось обмануть врага, чем одолеть силой. Иногда обманом можно добиться большего, чем доблестью, — но лишь на недолгое время; навсегда же покорится лишь тот, кто вынужден будет признать, что его одолели не ловкостью и не случайно, но в честной и справедливой войне, где бьются лицом к лицу» (Тит Ливий). Красивый миф, все же отражающий общий взгляд римлян на войну в времена. Военные хитрости, удары исподтишка и прочие уловки не прославлялись, а считались позорными. Римские полководцы не осуществляли сложных маневров и не прибегали к необычной тактике. Армия строилась на поле боя всегда по одному плану: легионы в центре, союзники и конница на флангах. Римляне полагались на силу и доблесть, и до поры до времени одерживали победы. Но, говоря о римской дипломатии, тот же Тит Ливий в IX книге своей «Истории», заставляет самнита говорить такие слова: «Но обман вы всегда прикрываете видимостью какой-то законности». Так что сражения — отдельно, переговоры — отдельно. «Варварский» Рим и «культурная» Греция После того, как жители греческой колонии Тарент напали на римские корабли, часть экипажей перебили, а часть захватили в плен, римляне послали в Тарент послов. Их допустили на общее собрание, что происходило в театре. Послы выступили перед народом, изложили требования Рима. Слушателей чрезвычайно позабавило, что римляне плохо говорили по-гречески. Дальше — больше. Тарентинцы стали смеяться не только над греческим произношением, но и над одеждами «варваров», над их тогами с пурпурными полосами. А самый большой шутник подошел к Постумию, главе посольства, повернулся задом, задрал свою одежду и, как бы это повежливее сказать, обгадил тогу посла. Весь театр покатывался со смеху. Римлянин приподнял полу испачканной тоги и пригрозил, что весельчакам понадобится много крови, чтобы смыть это пятно… После такой «радостной» встречи послы вернулись в Рим. Услышав о происшедшем, народ повелел консулу Луцию Эмилию Барбуле вторгнуться в земли Тарента. Управление Карфагена Основанный финикийцами как колония, Карфаген стал мощным торговым центром, который мог конкурировать с греческими городами-государствами в западном регионе. Государственное устройство Карфагена точно неизвестно. Считается, что городом управляли совет старейшин (аналог римского сената, Тит Ливий так и называет этот совет сенатом)> корпорация ста и два суффета (аналог римских консулов), в руках которых находилась исполнительная власть. Для ведения войны в армии назначался (во время 2-й Пунической войны избирался) главнокомандующий на все время войны. После окончания своих полномочий он давал отчет. В случае поражения он мог быть распят на кресте — эта карфагенская казнь будет заимствована после пунических войн римлянами для казни рабов и людей низкого происхождения. Карфаген подчинил себе Северную Африку, Западную Сицилию у Южную Испанию, Сардинию, Корсику и Балеарские острова. Глава 14 1-я Пуническая война. Регул 264 — 241 гг. до н. э Вообще римляне во всех случаях действуют силою, и раз какая-либо цель поставлена, они считают для себя обязательным достигнуть ее, и раз принято какое-либо решение, для них не существует ничего невозможного. Часто благодаря такой стремительности они осуществляют свои замыслы, но подчас терпят и тяжелые неудачи, особенно на море. Действительно, на суше, где они имеют дело с людьми и с человеческими средствами борьбы, римляне большею частью успевают, потому что равные силы они одолевают натиском; здесь лишь изредка терпят они неудачи. Напротив, большие бедствия постигают их всякий раз, когда они вступают в борьбу с морем и небом и действуют с тем же упорством.      Полибий 1-я Пуническая война, которая длилась 24 года, — это практически очень долгое сражение за Сицилию, если не считать Африканской авантюры Регула. Римляне, став властителями Италии, решили, что Сицилия является как бы продолжением Апеннинского полуострова. Но Карфаген с такой трактовкой не соглашался. Рим и Карфаген неизбежно должны были столкнуться: оба государства равны были по возрасту, у обоих купеческий класс был весьма силен. Карфагеняне, потомки финикийцев, успешно торговали и богатели. Римляне — тоже торговали, но воевали куда больше. Карфаген был несоизмеримо богаче — этим преимуществом он воспользоваться не сумел, но не имел собственной армии и прибегал к услугам наемников, зачастую иноземцев. Эта армия была профессиональной и хорошо обученной, но ее людские ресурсы были ограниченны. Рим же мог рекрутировать практически все мужское население. Было у Рима еще одно преимущество: в завоеванных областях Рим вел себя скорее как патрон: обирал, наказывал, защищал, поощрял — в зависимости от обстоятельств. То есть пользовался политикой кнута и пряника. Карфаген же больше налегал на кнут. Итак… Опорным пунктом Рима стала Мессана. Этот город сам обратился к Риму с просьбой о покровительстве. Карфаген, разумеется, был не согласен. Но консул Аппий Клавдий, а затем Маний Валерий одержал над соединенными силами сиракузян и карфагенян блестящую победу, после чего вопрос о Мессане «был решен». Тиран[35 - Здесь слово «тиран» означает титул монарха.] Сиракуз Гиерон II после недолгих раздумий решил отказаться от покровительства Карфагена и перейти на сторону Рима. Так из противника он превратился в «друга римского народа». А после падения Акраганта в руки римлян перешел почти весь остров за исключением нескольких прибрежных крепостей. Но Карфаген продолжал господствовать на море. Стало ясно: без сильного флота Карфаген ни за что не одолеть. Флот построили за одну зиму. И хотя первое столкновение нового флота с карфагенянами закончилось неудачно, и даже консул умудрился попасть в плен, вскоре другой консул — Гай Дуилий — одержал первую морскую победу в битве у Мильского мыса (260 г. до н. э.). Флотоводцы из римлян в те времена были неважные, зато они догадались, как использовать преимущество своей пехоты. Римляне снабдили корабли «воронами» — переходными мостками с тяжелыми металлическими клювами. До этого карфагеняне использовали в сражениях тараны, установленные на носах кораблей, и все зависело от искусства управления кораблями. С изобретением «ворона» римлянам нужно было лишь сблизиться с вражеским кораблем, после чего морская битва превращалась в сухопутную. В честь победы на форуме была установлена ростральная колонна, а Дуилий получил первый в истории Рима триумф за морскую победу. Тут и до падения Карфагена недалеко, мнилось окрыленным победой римлянам, Консул 256 г. до н. э. Марк Атилий Регул вместе с коллегой Луцием Манлием Вульсоном отплыли в поход на 330 кораблях. У южного берега Сицилии римский флот столкнулся с карфагенским и победил. Затем консулы достигли Африки. Римляне осадили город Клупею и взяли богатую добычу, после чего коллега Регула вернулся в Рим с добычей и пленниками, а Регул остался воевать в Африке. Используя особенности местности, где преимущества конницы и слонов сводились на нет, он нанес поражение карфагенянам в битве при Тунете. После чего Регул обратился к Карфагену с мирными предложениями, и к нему были отправлены послы для переговоров. Но условия Регула показались просто неприемлемыми. Как раз в это время (не всегда Фортуна благоволила к римлянам) в Карфаген прибыл отряд наемников. Среди них оказался спартанец Ксантипп. Ему были переданы под начало войска. Используя конницу и слонов, Ксантипп разгромил римлян, около 500 римлян вместе с консулом Регулом были взяты в плен. 2000 римлян пробились в Клупею. Регул был послан в Рим, чтобы склонить римлян к заключению мира. Поскольку он находился в плену, то утратил право выступать в сенате[36 - Регул не счел возможным выступать в сенате, так как в результате плена его гражданская правоспособность уменьшилась.], и даже в курию не вошел. Но у входа в курию, отстав от сопровождавших его пунийцев, пленный сумел переговорить с сенаторами и донести до римлян свою мысль: не заключать договора, поскольку Рим способен победить. Договор не был заключен, а Регул вернулся в Карфаген, где его посадили в ящик, утыканный гвоздями. В этом ящике он и скончался. Моммзен считает этот рассказ дурацкой выдумкой. Однако, если учесть, что своих проигравших полководцев пунийцы распинали (это Моммзен не пытается опровергнуть), то ящик с гвоздями для командующего противника уже не кажется нелепой выдумкой и попыткой опорочить «человеколюбивых» карфагенских политиков. Вдова и дети Регула, оставшись без средств к существованию, жили на то немногое, что могли доставить друзья. Консулы 255 г. до н. э. опять одержали победу на море над карфагенским флотом, забрали римлян из Клупеи, но потеряли почти все корабли, попав в страшную бурю, ибо пренебрегли советами кормчих. На следующий год римляне построили новый флот — сразу 220 кораблей, осадили Панорм, взяли город, потом сделали рейд вдоль ливийского берега, (253 г. до н. э.), но и этот флот попал в шторм опять же из-за невежества и самоуверенности новоявленных «адмиралов» по дороге в Рим. Было потеряно 150 кораблей. В 250 г. до н. э. было принято решение вновь построить флот. Соорудили 200 кораблей и отправились осаждать Лилибей. В 249 г. до н. э. консул Публий Клавдий проиграл морскую биту при Дрепане, памятную одним событием. Когда перед битвой выпущенные из клеток священные куры отказались клевать корм, что было дурным предзнаменованием, Клавдий велел побросать их в воду, заявив: пусть пьют, если не хотят есть. «Его смех, — как замечает Цицерон, — стоил ему многих слез». Потери составили 90 кораблей. Это единственная крупная морская победа карфагенян в 1-й Пунической войне. Остатки флота римляне потеряли у берегов Сицилии: карфагеняне успели укрыться в бухтах от непогоды, а от римских кораблей остались только щепки. Карфагеняне ликовали, а римляне продолжали осаждать Лилибей. Пять лет римляне больше не строили кораблей, надеясь на силу сухопутных войск. Война шла вяло. Казна опустела. Потери были огромны — число римских граждан сократилось на 40 000 человек. Однако Карфаген не сумел воспользоваться помощью морской стихии, и так же не строил кораблей, решив, что все уладится как-то само собой. Но, видя, что без флота сделать ничего нельзя, Рим решил в 243 г. до н. э. создать еще один флот. Поскольку у республики денег не осталось, флот был создан на средства богатых граждан. И этот последний флот одержал решительную победу. В 241 г. до н. э. разбили карфагенян в битве при Эгатских островах у западного берега Сицилии. И эта морская битва решила исход 1-й Пунической войны. Гамилькар Барка вел успешные военные действия против римлян в Сицилии с 247 г. до н. э., но исход войны решился не на суше, а на море, и Гамилькар был вынужден вести переговоры о мире. Оставляя, согласно заключенному мирному договору, крепость Эрике, карфагенский полководец заплатил римлянам выкуп за каждого своего солдата. После поражения недовольная наемная армия карфагенян подняла мятеж — нумидийцы, ливийцы и другая разношерстная публика потребовала немедленной оплаты своих ратных трудов, пусть и оказавшихся безрезультатными. К недовольным наемникам присоединились жители подвластных Карфагену земель. Полибий свидетельствует, что на нужды войны в подвластных землях Карфаген в Ливии забирал у крестьян половину урожая, а для городских жителей подати повысились вдвое. Жители Утики, города на африканском побережье Средиземного моря, участники восстания, обратились за помощью к Риму, но римляне не польстились на африканские владения своего бывшего противника. Хотя не отказали себе в удовольствии захватить Сардинию и Корсику, прикрыв захват сомнительными дополнениями к мирному договору. После перехода Сицилии и Сардинии под контроль Рима все земли остались в собственности прежних владельцев. Сохранено было и местное самоуправление. На островах расположились римские гарнизоны. Сицилия и Сардиния платили десятипроцентный налог плюс пятипроцентный таможенный сбор. Лишенный возможности воевать с римлянами, Гамилькар вынужден был подавлять Ливийское восстание, война с мятежниками заняла более трех лет. Подробности этой войны могут смаковать любители ужасов: тут и отрубленные руки, отрезанные носы, зарытые живьем изувеченные пленные; приказы распять или затоптать слонами; людоедство — словом жестокость и ненависть с обеих сторон. Расправившись с восставшими, Гамилькар отбыл в Испанию, чтобы расширить там владения Карфагена и сложить голову на этой войне. Главнокомандующий карфагенян избирался войском и утверждался советом старейшин Карфагена. После смерти Гамилькара Барки избран был Гасдрубал, зять Гамилькара, и еще восемь лет он продолжал политику покойного тестя, то есть завоевывал и покорял испанские племена и основывал города, в том числе — Новый Карфаген. Гасдрубал также погиб в Испании — его убил человек, мстивший за смерть своего господина. Теперь войска провозгласили своим командующим Ганнибала. Ненависть Гамилькара Барки к Риму была личным, почти интимным чувством, полководец заставил своего малолетнего сына Ганнибала дать клятву вечной ненависти к Риму. Римляне тем временем опять увязли в войнах с галлами, и тягаться с Карфагеном у них пока не было желания, тем более что они получили все, что хотели: Сицилию и Сардинию. «Избирательная комиссия» Древнего Рима Как не допустить неугодного человека к власти, даже если его выбрал народ? Проблема, которая волновала римлян не менее сильно, чем наших современников. Для этого в Риме существовал простой и безотказно действующий способ. Должностные лица, при избрании которых были допущены какие-либо погрешности или не были приняты во внимание дурные знамения (допустим, во время церемонии грянул гром), считались «избранными огрешно» и должны были сложить с себя полномочия. Авгуры могли «снять» любого неугодного кандидата уже после избрания. Так были объявлены «огрешными» выборы Марцелла вместо погибшего консула на 215 г. до н. э., поскольку второй консул Тиберий Семпроний Гракх был плебеем и у власти могли оказаться два плебея. Разумеется, римляне в III веке до н. э. чтили своих богов и относились к обрядам всерьез, но благочестие никому не мешает использовать веру в своих интересах. Глава 15 2-я Пуническая война Фабий, Ганнибал и Сципион Африканский 218-201 гг. до н. э Борьба между личным талантом и национальной силой…      Т. Моммзен У Ганнибала была одна цель в жизни — уничтожить ненавистный Рим. Что будет дальше, он не загадывал. Что случится, если Ганнибал не выиграет войну, он, видимо, тоже не задумывался. Рим должен быть уничтожен. Для этого надо было спровоцировать войну. Что в принципе было не так уж сложно. В совете старейшин у Баркидов была в это время сильная партия сторонников — «партия войны». Против выступал лишь один Ганнон, считавший, что Карфагену надо заниматься Африканскими делами и не пытаться пока тягаться с Римом. Однако успехи в Испании вскружили кое-кому голову, и Ганнибал решил, что можно действовать безбоязненно. Согласно мирному договору сфера влияния Карфагена и Рима проходила по реке Ибер (Эбро). Договор заключался между Римом и его союзниками с одной стороны и Карфагеном и его союзниками — с другой. Союзником Рима стал город Сагунт — союзный договор был заключен одновременно с договором о разделе владений Рима и Карфагена по реке Ибер. Карфагеняне осадили Сагунт в марте 219 г. до н. э., прекрасно понимая, что эти действия могут привести к войне. Жители Сагунта обратились за помощью к Риму. Помощь они не получили — прибыли лишь послы для переговоров, и как раз в тот день, когда солдаты Ганнибала разбили таранами часть городской стены. Ганнибал отказался принять послов: вокруг города кипела битва — было не время для переговоров. Однако письма своим сторонникам в Карфаген Ганнибал успел отправить. Римские послы отправились в Карфаген, требуя прекратить осаду Сагунта и выдать Риму полководца за нарушение договора. Однако Совет старейшин отверг требования послов. Пока шли переговоры, Сагунт пал. После взятия города и резни Пуниец (так обычно называли Ганнибала римляне) увел солдат на зимние квартиры в Новый Карфаген. Послы вернулись в Город, несолоно хлебавши, почти одновременно с ними пришло известие о взятии Сагунта. Римский народ постановил: быть войне. Консулы Корнелий Сципион и Семпроний Лонг набрали войска и разыграли по жребию, кому куда отправляться на войну. Семпроний отбыл в Сицилию, Корнелий — в Испанию. Однако в 218 г. до н. э. в Карфаген вновь было направлено посольство — последняя попытка договориться. Но совет старейшин стоял за своего полководца и доказывал, что Ганнибал имел право разграбить Сагунт. Тогда римский посол свернул полу тоги и сказал: «Вот здесь я приношу вам войну и мир: выбирайте любое». «Выбирай сам», — был ответ Карфагена. И римлянин ответил: «Я даю вам войну». А как же иначе? Риму трусить перед пунийцами? Римляне ни перед кем не отступают. Сил у них больше, чем у Карфагена. Армия мощная, пусть и набранная по призыву, а не профессиональная, и талантливых полководцев достаточно. Одна беда: консулы менялись каждый год. Повезет — и командовать армией будет толковый и осмотрительный полководец. Если очень повезет — талантливый. Но Фортуна — богиня переменчивая. И один заносчивый и недалекий консул может вмиг погубить все дело. А ведь дело может не ограничиться одним дураком. Возвращаясь в Рим, послы пытались найти дополнительных союзников против Ганнибала в Испании и Галлии, но не преуспели. Повсюду им напоминали о судьбе Сагунта, ну а галлы и вовсе над ними посмеялись, вообразив почему-то, что могут получить выгоду от предстоящей войны. Лишь добравшись до греческой колонии Массилии (совр. Марсель), послы встретили хороший прием. Узнав об исходе переговоров, Ганнибал стал неспешно собираться в поход, тасуя воинские соединения, как колоду: испанцев он отправил служить в Африку подальше от дома, уроженцев Африки оставил служить в Испании. Армия у него была одновременно и школой мастерства, и институтом заложников. В Испании Ганнибал оставил своего брата Гасдрубала. А сам двинулся через Пиренеи. Консул Корнелий Сципион добрался на кораблях до Массилии и встал лагерем у одного из рукавов Родана (совр. Рона). Ганнибал переправился через Родан, но сражаться с консулом не входило в его планы. Столкнулись лишь два разведотряда и разошлись. Пуниец рассчитывал дать римлянам сражение в самой Италии, а для этого он решил перейти через Альпы. Консул Корнелий уже не мог догнать Пунийца. Отправив в Испанию воевать своего брата Гнея, — поддержать союзников и потрепать Гасдрубала — сам консул решил вернуться в Италию. Полибий утверждает, что до перехода через Альпы у Ганнибала было 38 000 войска, и половину он потерял, переходя через Альпы. Заметим сразу: римляне не были способны на такой безумный шаг, ни сенат, ни римский народ не простил бы консулу подобные «запланированные потери» римских граждан, и такого полководца вместо славы должен был ждать суд. Но войско Ганнибала состояло из наемников. Зачем их жалеть? Добычи на долю каждого оставшегося в живых будет куда больше. Ганнибал спустился с Альп, и Сципион поспешил ему навстречу. Первая стычка показала силу Пунийца: его конница была куда сильнее, а в бой вступили лишь передовые отряды. Консул был тяжело ранен в битве, и честь его спасения большинство историков приписывают 17-летнему сыну Публию (будущий победитель Ганнибала Публий Корнелий Сципион). После этой неудачной стычки Сципион понял, что тягаться с Ганнибалом в открытом поле опасно, и решил отойти. Переправившись через реку Пад (совр. По), он разрушил за собой мост и уклонился от второй битвы. Ушел и встал лагерем, ожидая подхода второго консула, который спешил на помощь, оставив свои дела в Сицилии. И вот Семпроний Лонг явился. Оба консульских войска соединились. Сципион, наученный своим собственным не слишком удачным опытом, предлагал ждать, Семпроний, напротив, горел желанием сразиться. Новая стычка римской конницы с солдатами Ганнибала, что опустошали окрестные поля, принесла Семпронию успех. Так что Семпроний буквально жаждал битвы. У Ганнибала прекрасно работала разведка. Он всегда знал, с кем предстоит сражаться. Так что Ганнибал не сомневался, что Семпроний ринется в битву. (Еще не оправившийся от раны Сципион не мог командовать войсками — это Ганнибал тоже знал). И теперь дело было за небольшим — подготовиться к битве и выбрать удобное место. Битва произошла в конце декабря. Римляне проиграли, но их поражение нельзя назвать катастрофическим. 10 000 легионеров, образовав каре, прорубились сквозь центр карфагенской пехоты и ушли в город Плацентию. Туда же Сципион увел оставшихся в лагере солдат. Далее на время военные действия прекратились. Легионеры Семпрония Лонга зимовали в Плацентии, Корнелий Сципион со своими солдатами — в Кремоне. Семпроний вернулся в Город и провел выборы консулов. Ганнибал попытался перейти через Апеннины еще ранней весной, чтобы разграбить богатый край. Но снежная буря заставила его повернуть назад. Новый консул Гай Фламиний, бывший народный трибун, консул 223 г. до н. э. и цензор 220 г. до н. э., опасаясь противодействия патрициев, с которыми был на ножах, уехал к войскам тайком, дабы ему не чинили препятствий, толкуя о дурных предзнаменованиях. Его пытались вернуть, но он отказался, принял войска от Семпрония и преторов и пошел в Этрурию через Апеннины. Ганнибал двинулся за ним, выбрав дорогу через болота. Три или четыре дня шли его войска по воде, люди не могли спать, удавалось забыться ненадолго на тюках с вещами или на трупах животных. Сам Ганнибал ехал на единственном уцелевшем слоне, он подцепил какую-то инфекцию и ослеп на один глаз. В этот раз против Рима выступил не искатель приключений Пирр, а фанатик, который не знал устали и планировал питаться человеческим мясом ради достижения цели (но не сумел все же преодолеть отвращения — чисто физиологически). Когда Ганнибал явился и стал грабить селения, консул Фламиний решил дать битву, не дожидаясь помощи коллеги. Ганнибал по своему обыкновению устроил ловушку. И Фламиний в нее попался. Ганнибал разбил лагерь у Тра-зименского озера, но оставил с собой лишь африканцев и испанцев. Легковооруженных пехотинцев он расставил на возвышенностях, а конницу спрятал у входа в ущелье, намеренно оставив узкую дорогу открытой. «Фламиний подошел к озеру еще накануне, на закате солнца; на следующий день, едва рассвело, без предварительной разведки он прошел через теснину, и лишь когда войско стало разворачиваться на равнине, увидел перед собой врага, стоявшего напротив; засаду с тылу и сверху он не заметил. Пуниец добился своего, римляне, стесненные горами и озером, были окружены вражеским войском. Ганнибал подал сигнал: напасть всему войску. Солдаты сбежали вниз, как кому ближе; для римлян это оказалось неожиданностью, тем более что туман, поднявшийся с озера, был на равнине густ, а на горах редок, и неприятельские воины, хорошо различая друг друга, сбежали со всех сторон разом. Римляне, еще не видя, что они окружены, поняли это по крикам. Бой начался с разных сторон раньше, чем солдаты успели как следует построиться, вооружиться и выхватить мечи», — пишет Тит Ливий. Туман смешал ряды. Римляне выигрывали сражения благодаря четкой организации своей пехоты. Так что Фламиний проиграл сражение, не начав. Пока консул был жив, римляне защищались, но после его гибели началось повальное бегство. Некоторые кидались в воду, надеясь переплыть озеро. Но сил недоставало, и они возвращались, чтобы погибнуть. 15 000 римлян пали, 10 000 прорвались и добрались до Рима, 6 000 попали в плен. Желая посеять раздор между римлянами и их союзниками, Ганнибал отпустил на свободу союзников-латинов, а пленных римлян оставил в оковах. Город погрузился в траур. Отныне день поражения у Тразименского озера — 22 июня — станет для римлян траурным днем. В 217 г. до н. э. после гибели Гая Фламиния было принято специальное постановление, что пока идет война, народное собрание может избирать прежних консулов вновь и вновь. Прежде такое не допускалось, но ради победы в войне сенат решил отказаться на время от прежних правил. Что делать? Ганнибал мог в любой момент двинуться на Рим. Надо было срочно назначить диктатора. Но диктатора по закону назначал консул. Один консул погиб, второй был далеко от Рима. Тогда решено было, чтобы диктатора выбрало народное собрание. Эту должность получил Квинт Фабий Максим (потомок того Фабия, которого чуть-чуть не казнил Папирий). Начальника конницы также избрало народное собрание. Им стал Марк Минуций Руф. Хотя обычно начальника конницы назначал сам диктатор. Ганнибал не решился идти на Рим. Он двинулся в Среднюю Италию и там дал войскам отдохнуть. То есть вдоволь пограбить. Да, видно боги прогневались на Рим, раз консул потерпел столь сокрушительное поражение. Диктатор добился того, чтобы открыли Сивиллины книги. И как гласило предсказание, были даны обеты воздвигнуть два храма — один Венере Эрицинской, другой — Уму. Да, ума, то есть благоразумия, прежним полководцам явно недоставало. Было приказано всем жителям незащищенных мест укрыться за стенами, но прежде на пути Ганнибала сжечь все усадьбы и уничтожить урожай. На военную службу призвали всех, даже вольноотпущенников. Фабий повел затяжную войну, желая измотать противника и решив избегать решительной битвы, понимая, что в открытой битве ему против Пунийца не выстоять. Карфагеняне нещадно грабили Италию. Ну, должен же Фабий, чтобы их защитить, вступить когда-то в бой — ведь римляне хвалились, что не дают в обиду своих союзников. Но Фабий не поддавался. Зато его начальник конницы возмутился. Мол, римляне превратились в трусов, если позволяют безнаказанно грабить селения. Ганнибал жег богатую Фалернскую область. Неужели можно спокойно смотреть на это? А Фабий дожидался, когда Ганнибал покинет Фалернскую область в поисках подходящего места для зимовки. Да, фалернское вино славится на всю Италию, но виноградом да вином сыт не будешь — рано или поздно Пуниец отправится в более хлебные места. Так что Фабий подготовил Ганнибалу ловушку — не только же карфагенянам их устраивать. Закрыв проход через ущелье большим отрядом, Фабий сам пропустил вперед Ганнибала и запер карфагенское войско. Идти было некуда — разве лезть на горные кручи в попытке прорваться. Но Ганнибал сам не полез и воины его — тоже. Гениальный полководец велел собрать быков — а их награбили в окрестных деревнях множество, привязать к рогам животных факелы и поджечь. Погонщики стали гнать быков, и в ночи казалось, что войска Ганнибала штурмуют горы. Засевший в ущелье отряд, увидев это огненное представление, решил, что Ганнибал подготовил очередную ловушку, и кинулся бежать, открыв дорогу. Так что Пуниец перехитрил римлян и в этот раз. Фабий последовал за ним, держась между Ганнибалом и Римом, не отступая и не приближаясь. Стратегией диктатора были в Риме недовольны все — и сенаторы, и народ. Куда подевалась хваленая римская доблесть? Сколько побед одержано римлянами в прежних войнах! Пуниец грабит Италию, а диктатор и римское войско спокойно на это взирают. Позор! А Ганнибал лишь играл на руку противникам диктатора: перебежчики показали Пунийцу усадьбу диктатора, и Ганнибал приказал все вокруг сжечь дотла, а имение Фабия и пальцем не тронул: пусть в Риме думают, что между ними существует тайный сговор. Не понравился римлянам и другой поступок Фабия: диктатор договорился об обмене пленных. Но римлян оказалось на 247 человек больше, и за них надо было заплатить выкуп. Фабий обратился к сенату с просьбой выделить деньги, но сенат медлил с ответом. Тогда Фабий послал в Рим своего сына Квинта, велел продать то самое пощаженное имение и этими деньгами заплатил выкуп. Подобные поступки считались не благотворительностью, а проявлением гордыни, и сенатом не приветствовались. Недовольство Фабием все росло, и народный трибун предложил уравнять Фабия в правах с его начальником конницы. Было созвано народное собрание, и претор Гай Теренций Варрон выступил за уравнение в правах диктатора Фабия и его начальника конницы Минуция. Гай Теренций Варрон был происхождения, мягко говоря, низкого. Сын разбогатевшего мясника, он мечтал о государственной карьере и продвигался от должности к должности. У плебса он пользовался популярностью, доказывая, что только он думает о благе народа, только он, человек из низов, энергичный и дерзкий, способен сделать то, что не может сделать знать. Фабий, «прекрасно зная, что обладание властью и искусство властвовать очень между собой разнятся, вернулся к войску» (Тит Ливий). Войска поделили между начальником конницы и диктатором. Ганнибал (разведка у него по-прежнему была на высоте, в то время как у римлян разведка всегда была поставлена из рук вон плохо), узнав о разделе войск, решил сделать все, чтобы сразиться с Минуцием. Он тут же заманил начальника конницы и его войска в ловушку, но Фабий успел прийти на помощь. Минуцию хватило благоразумия (не даром он должен был именно Уму посвятить храм) публично покаяться в глупости и отказаться от дарованных народом полномочий. Ганнибал надеялся, что союзники Рима разбегутся кто куда, едва пунийцы вступят в Италию. Однако этого не произошло. Да, галлы в большинстве своем перешли на сторону Карфагена. Но остальные твердо стояли за Рим. Еще никаких успехов — только поражения, а из Неаполя прибыли послы и привезли золотые чаши, дабы поддержать опустевшую римскую казну. Сенат, однако, принял лишь одну чашу: не так еще Рим обеднел, чтобы жить подаянием. Из Пестума, что в Лукании, тоже прибыли послы, и тоже прислали золотые чаши. А тиран Сиракуз, что куда важнее, прислал хлеб, 1000 лучников и пращников и золотую статую Победы. Так что Ганнибал очутился на чужой враждебной земле без пополнения войск и денег. До Каннской битвы ни один город не принял его в свои стены. Шесть месяцев истекли, и диктатор сложил с себя полномочия. Консулы приняли под свое командование войска. Новые консулы продолжали тактику Фабия, нападая на фуражиров и одиночек, но уклоняясь от решительного сражения. «Когда же победа?» — шумел народ на форуме. «Мы сумеем разбить Ганнибала!» — утверждали аристократы. Все ждали решительного сражения и окончательной победы. Не просто ждали — жаждали. Нешуточные сражения кипели и на форуме: за право стать жонсулом и разбить Ганнибала боролись патриции и плебеи. Теренций Варрон обвинял патрициев (и Фабия прежде всего) в том, что они намеренно затягивают войну. А вот если народ изберет консулом именно его, Теренция, то он после одной успешной битвы с Пунийцем закончит войну. Ясно, что Теренций воображал себя по талантам равным Ганнибалу. Варрон добился своего и получил должность консула от плебеев, хотя конкурировали с ним плебеи куда более известные и родовитые. От патрициев консулом стал Луций Эмилий Павел. Римляне произвели новый набор. Набрали много, даже слишком много народу. Пока войско еще не отправилось воевать, консул Варрон частенько выступал перед народом, заявляя, что, как только он встретится с врагом, так войну и закончит. В пользу Рима, разумеется. «Пусть лучше тебя боится умный враг, чем хвалят глупцы-сограждане», — напутствовал консула Эмилия Павла Квинт Фабий Максим. Итак, к войску прибыло большое пополнение и новые консулы. Один из прежних консулов вернулся в Рим, ссылаясь на преклонные годы, а второй остался. Консулы командовали по очереди. Один день — один, другой день — другой. Кстати, начальник конницы Минуций предлагал подобное Фабию, но диктатор предпочел поделить войска: пусть лучше погибнет половина войск, чем под командованием безрассудного полководца полягут все легионы, и отказался стать заложником Минуция. Войска римлян состояли на две трети из новобранцев — это стало одним из решающих факторов в будущем поражении. Римляне горели желанием вступить в бой, не подозревая, что продовольствия у Ганнибала осталось всего на десять дней (весь хлеб хозяева свезли в укрепленные города). Теренцию удалось в очередной раз побить фуражиров, и он ринулся преследовать отступающих пунийцев, но Эмилий Павел его остановил. Варрон возмутился: «Я мог бы выиграть войну!» Видя, что римляне избежали очередной ловушки, Ганнибал ушел в Апулию, где раньше созревали хлеба, и где он надеялся запастись продовольствием. Римляне пошли за ним. И так они подошли к Каннам. Здесь Ганнибалу удалось захватить римскую продовольственную базу. Канны, 2 августа 216 г. до н. э. Место было явно удобное для конницы, равнина, на которой можно развернуться. Эмилий Павел был против сражения, — так утверждает Тит Ливий. Но Варрон дождался дня своего командования и выступил. А ведь Ганнибал побеждал прежде всего благодаря коннице. Два римских консула, вместо того, чтобы сообща решать тактические задачи, лишь ссорились друг с другом. Аппиан описывает постоянные ссоры между консулами и их сторонниками. Армия около 86 000 человек — в основном состояла из новобранцев, которые может быть и имели прежде боевой опыт, но сами соединения — центурии, манипулы и легионы были образованы заново. К тому же Варрон, командовавший войсками в день битвы при Каннах, сделал все, чтобы проиграть сражение. Римские войска, разбитые на манипулы, обычно имели возможность для маневра. Легионеры строились таким образом, что бившиеся впереди шеренги могли отступить, пройти сквозь задние ряды и пропустить вперед свежие силы. В битве при Каннах римляне построились в три линии по двенадцать шеренг в каждой, то есть в глубину — 36 шеренг. Образовался фронт длиной 2 км, при этом легионы и манипулы строились практически вплотную. Таким образом вся эта огромная масса не могла маневрировать и перестраиваться, уставшие в сражении легионеры не могли отступить за ряды свежих сил. Римская армия превратилась в допотопную фалангу. На левом фланге римлян стояли 4 000 конницы под командованием Варрона, на правом — 2 000 римских всадников под командованием Эмилия, центром командовал консул бывшего года Гней Сервилий. Ганнибал построил свою пехоту полумесяцем, расположив в центре самые слабые отряды, заранее рассчитывая на то, что римляне ударят в центр. Зато против консула Эмилия и 2 000 его конников он бросил 8 000 тяжеловооруженной кавалерии под командованием Гасдрубала. Как раз эта тяжеловооруженная кавалерия ударила на правый фланг римлян и практически уничтожила его. Консул Эмилий был ранен в самом начале сражения, но не покинул поля боя. Когда конница была разбита, он покинул правый фланг и перешел в центр. Пока левый фланг атаковали нумидийские всадники, союзническая конница под командованием Теренция Варрона еще держалась, но когда кавалерия Гасдрубала, пройдя в тылу римской пехоты, напала на кавалерию Теренция, консул-плебей бежал в сопровождении небольшой группы всадников, остальная его конница была разбита. Нумидийцы бросились преследовать римских всадников. Как и предполагал Ганнибал, римская пехота пошла в атаку в центре, но при этом слишком углубилась в расположение противника. С флангов римлян окружили хорошо обученные ливийские пехотинцы. Пока нумидийские всадники преследовали бегущих союзников Рима, конница Гасдрубала вышла римлянам в тыл и поддержала ливийскую пехоту, замыкая кольцо окружения. Задние ряды римской пехоты вынуждены были повернуть в сторону карфагенских всадников. Легионеры теперь стояли плотной толпой, сражаться могли лишь наружные шеренги. В начала битве у римлян был бездарный командующий, а в конце сражения — вообще никакого. «В это самое время пал в схватке тяжело раненный Луций Эмилий… До тех пор, пока римляне составляли круг и сражались лицом к лицу с неприятелем, оцепившим их кольцом, они держались еще; но стоявшие на окружности воины падали один за другим; мало-помалу римляне теснимы были со всех сторон все больше и больше, наконец все легли на месте, не исключая Марка и Гнея, консулов предшествующего года, людей доблестных и в битве показавших себя достойными сынами Рима» (Полибий). Тот же Полибий приводит потери Ганнибала: 4 000 галлов — то есть во время атаки римской пехоты. Конных воинов — 200. Иберов и ливийской пехоты — 1 500. Тит Ливий говорит, что у Ганнибала было убито 8 000. Подтвердить или опровергнуть эти данные теперь нет никакой возможности. Можно лишь переписывать цифры, взятые из сочинений древних авторов. Потери же римлян были огромными. Даже если мы примем минимальную цифру потерь — 48 200 (Тит Ливий), в этом случае это ни с чем не сравнимая катастрофа. А ведь по данным Полибия у римлян погибло до 70 000. 80 сенаторов и тех, кто должен был вступить в сенат, остались на поле боя. Погибли 29 военных трибунов, консул Эмилий Павел, несколько бывших консулов, бывших преторов и эдилов (среди них Гней Сервилий Гемин и Марк Минуций, бывший начальник конницы у Квинта Фабия) Варрон же спасся. Бежали с ним еще 50 человек. Консула Эмилия видели раненого, пешего, не желавшего покидать поле боя, подвиги Варрона никто описать не пожелал. Кое-кому все же удалось спастись — около 10 000 человек добрались до двух ближайших небольших городов, где их снабдили одеждой, провизией и деньгами. Римский лагерь пал почти без боя, и солдаты сдались в плен. Правда, ночью из лагеря военный трибун Семпроний пробился к своим и вывел с собой 600 человек, но остальные побоялись покинуть стены, но и оборонить укрепления практически не пытались. Этих пленных римский сенат потом отказался выкупить, мотивируя отказ тем, что воины проявили трусость: они не последовали за Семпронием, а, оставшись, не стали защищать лагерь. Другое дело, если бы они попали в плен после отчаянного сопротивления, а так пусть остаются в руках Пунийца. Ганнибал, не получив выкупа, продал римлян в рабство. Только римлян. Союзников, он, как всегда, отпустил. Лишь 22 года спустя по настоянию Тита Фламинина Ахейский союз выделил средства на выкуп этих пленных римлян у хозяев. Домой вернулись лишь 2 000. Остальные видимо, умерли. Римляне всегда относились подозрительно к тем, кто попадал в плен. Однако, если в мужестве пленных не сомневались, таких людей обычно выкупали. Что творилось в Городе, когда пришло известие о поражении! Весь Город рыдал в прямом смысле слова: в Риме не было ни одной женщины, не потерявшей близкого человека. Преторы собрали сенат. Никто не знал, что делать. И можно ли что-то еще сделать вообще. Бывший диктатор Квинт Фабий предложил первым делом успокоиться, уговорить женщин разойтись по домам и рыдать там, а не на улицах; поставить у ворот караульных и выслать юношей на разведку — узнать, где стоит войско, если, конечно, кто-то уцелел. Избрали диктатора — им стал Марк Юний Пера, а начальником конницы он назначил Тиберия Семпрония Гракха (дед будущих знаменитых народных трибунов). Объявили призыв. В армию брали юношей 17 лет и моложе. Вооружили трофейным оружием, что хранилось в храмах. 8 000 рабов выкупили и вооружили, предварительно испросив их согласия вступить в армию. А пленных, как уже говорилось, выкупить отказались. Ганнибал отправил знатного карфагенянина Карфа-лона вести переговоры о мире. Но ему из Рима навстречу выслали ликтора, и тот передал послу приказ удалиться с римской земли. Сам Ганнибал не спешил развить свой успех и не двинулся на Рим. Видимо, он считал, что дело сделано, и римляне вот-вот сдадутся. Не говоря о союзниках, которые оценят милости Пунийца и теперь непременно перейдут на сторону Карфагена. Если до Каннской битвы почти все союзники стояли за Рим, то после Каннской катастрофы заколебались. Вероятно, мало кто верил, что после столь сокрушительного поражения Рим сумеет устоять. Где взять людей? Где взять денег? Откуда получить хлеб? Пора переходить на сторону сильнейшего, — видимо, эта мысль пришла в голову многим прежним союзникам Рима, и они решили, что сильнейший теперь — Карфаген. Многие из союзников отпали. Хотя многие и остались верны — тот же Неаполь был на стороне Рима, пусть в неудачной стычке и потерял часть своей конницы, однако ворот Пунийцу не открыл. Ни один город Лация не изменил. И главное — собрав мужество в кулак, Рим стоял неколебимо. Консул вернулся. Его вышли встречать. «Будь он вождем карфагенян, не избежать бы ему страшной казни», — замечает Тит Ливий. А может быть, сожалеет, что Варрона не распяли на кресте по карфагенскому обычаю? Нет, конечно, его не могли распять. Ведь он консул. Распятие на кресте (казнь, которую римляне вскоре позаимствуют у пунийцев) — для рабов и людей низкого звания. Гражданина можно засечь розгами и отрубить ему голову. Но Варрона не засекли и голову ему не отрубили. Кажется, Рим был рад, что остался жив хотя бы один консул. Не лично Теренций Варрон, а символ власти Рима. В те трагические дни Рим отказался от склок. Все стали едины. Сторонники тоталитарной системы с пеной у рта доказывают, что только тирания может заставить нацию собраться в кулак. Да, тирания заставить может. Но в республике такой кулак собирается добровольно. Кампанцы отрядили послов к римлянам и встретились с консулом Теренцием сразу после поражения при Каннах. Робко предложили помочь. Ведь римлянам что-то нужно. Что-то? Все нужно. Все! И Теренций потребовал у послов 30 000 пехоты, 4 000 конницы, хлеба и денег — как можно больше. «А зачем? — спросили послы друг друга на обратном пути. — Зачем нам поддерживать Рим? Риму пришел конец. Заключим союз с Ганнибалом и станем господствовать в Италии, когда Пуниец вернется в свою Африку». И Капуя, главный город Кампании, когда-то добровольно перешедший под власть римлян, чтобы спастись от самнитов, открыл ворота перед Ганнибалом. Дорого заплатит Капуя за эту измену. А тем временем Ганнибал отправил своего брата Магона в Карфаген рассказать о грандиозных победах в Италии. Магон высыпал перед старейшинами груду золотых колец, снятых с убитых. А ведь золотые кольца имели право носить только сенаторы и всадники. Добыча скорее символическая, чем значительная, по сравнению с затратами на войну. После столь грандиозных побед Ганнибал просил денег, просил хлеба, просил солдат. А где добыча? Горы трупов, это, конечно, хорошо, что с этого будет иметь Карфаген? Противник войны Ганнон по-прежнему называл поход Ганнибала авантюрой. Однако карфагенский совет старейшин был на стороне своего победителя и постановил выделить ему 40 слонов, 4 000 нумидийской конницы, а также значительную сумму денег и нанять 20 000 пехоты и 4 000 конницы. Однако большую часть этой помощи Магон вынужден был отправить в Испанию — там братья Сципионы (отец и дядя будущего победителя при Заме) одержали победу над братом Ганнибала Гасдрубал ом, который собрался идти на помощь Пунийцу в Италию. Да еще Карфаген возмечтал вернуть Сардинию — туда перекинули Гасдрубала с подкреплениями. Но Тит Манлий Торкват уничтожил высадившееся на Сардинии войско. Вышло так, что Ганнибал, победы которого воодушевили Карфаген прислать подкрепления, получил крохи. Пунийцы слишком распылили силы, не добившись ничего. А римляне тем временем пошли на крайние меры: освободили совершивших уголовные преступления, с должников списали долги — разумеется, с тех, кто согласился вступить в армию. Оружие, которое везли в триумфе, теперь пошло на вооружение римлян. Однако не иссякли все беды, предназначенные Риму. Консулами на 215 г. до н. э. были избраны Постумий Альбин и Тиберий Семпроний Гракх — начальник конницы при диктаторе Марке Юнии. Но Постумий не успел даже вступить в должность — он попал в засаду, устроенную галлами, вместе с двумя легионами и погиб. И вместе с ним пали 25 000 его солдат. Из черепа консула галлы сделали ритуальную чашу. Сенат пришел в отчаяние. Что делать? Затеять войну с галлами и мстить? Нет у Рима на это сил. Придется сладкую месть отложить до более удачных времен. А пока у Рима один-единственный враг, и зовут его Ганнибал. На место погибшего Постумия был выбран опытный полководец Марцелл, но авгуры заявили, что избран он огрешно, и Марцелл был вынужден сложить полномочия. Его место занял Квинт Фабий Максим Веррукоз, бывший диктатор, прозванный Кунктатором (Медлителем). Время идет, Ганнибал воюет в Италии, опять хочет взять Неаполь — не получается, берет и грабит мелкие города, но под стенами Нолы получает чувствительный удар от претора Марцелла. Тиберий Гракх удачно действовал в Кампании, ворвавшись ночью в лагерь кампанцев, он перебил более 2 000 человек и быстро отошел в Кумы. Этот город, стоявший за Рим, консул заранее укрепил и сделал там склад продовольствия. Ганнибал кинулся за победителем, надеясь, что застанет римлян врасплох и перебьет рабов-добровольцев из войска Гракха, пока те грабят лагерь. Но никого не нашел. Тогда Пуниец осадил Кумы, но римляне подожгли осадную башню, Гракх сделал вылазку, рассеял карфагенян, но тут же вернулся под защиту стен. Ганнибал вывел свои войска из лагеря, надеясь, что после успеха консул сделает вылазку и кинется в битву. Тиберий Гракх был плебеем, как Теренций, но только в этом и заключалось их сходство. Он прекрасно понимал, что его новобранцы не выстоят против войск Ганнибала, и в расставленную ловушку не полез. Итак, Кумы взять не удалось. Не получилось и захватить Нолы. Здесь войска Пунийца так же в битве были потеснены Марцелл ом. Небольшой отряд нумидийцев и испанцев перешел на сторону римлян. Римляне уклонялись от грандиозных сражений (еще не приспело время) и предпочитали изматывающую противника тактику и мелкие стычки. Поля и деревни своих бывших союзников, перешедших на сторону Пунийца, римляне грабили немилосердно, зато старались по мере сил щадить припасы тех, кто оставался им верен. Римляне повсюду успешно вели оборонительные действия, переходя в контратаки. В это же время испанской армии Сципионов потребовалась помощь. Они обратились к сенату, но римская казна была пуста. Денег на эту армию просто не было. Увеличить налог с населения? На такой шаг сенат пойти не мог. Тогда откупщики под честное слово сената снабдили армию Сципионов всем необходимым. Средств не хватало буквально на все: флот был снаряжен на частные средства, выделяемые в зависимости от доходов. Надо сказать, что в момент опасности римляне держались за свои кошельки не так крепко, как карфагеняне. Однако не у всех любовь к республике перевешивала любовь к собственному кошельку. Поскольку государство страховало все риски по морским убыткам, гарантируя возместить потери от кораблекрушений, то откупщики, а некий Постумий первый в их числе, специально устраивали кораблекрушения: грузили старые гнилые суда бросовым товаром и топили их в удобном месте, пересаживая команды на лодки. А то и вовсе, зарвавшись, сообщали о вымышленных кораблекрушениях. Народное собрание попыталось осудить Постумия. Откупщики, «надеясь произвести беспорядки, пошли клином, раздвигая толпу и перебраниваясь с народом и трибунами». Знаменательная картина: алчность движется клином, врубаясь в собравшийся судить ее народ. На эту тему стоит заказать картину и поместить ее в храм Алчности (но в Риме такового храма не было). Попытка устроить беспорядки не помогла. Постумий был изгнан, его имущество конфисковано. Зачинщики беспорядков во время народного собрания арестованы. Нравы царили строгие. Так в 214 г. до н. э. бывшего квестора Марка Цецилия Метелла и еще нескольких всадников обвинили в том, что они хотели покинуть Италию и предать государство. Они были отданы под суд, оправдаться не сумели. У них были отобраны казенные кони, а их самих исключили из всаднического сословия и вычеркнули из списка триб. Слабодушные были переведены в эрарии — то есть низший разряд свободных граждан. Те, кто не имел законных оснований для отпуска, но не служил при этом более четырех лет — а таких набралось около 2 000, также были переведены в эрарии. Все они были отправлены в составе пехоты воевать в Сицилию. Казна опустела, но подрядчики продолжали выполнять работы, заявив, что готовы получить деньги после окончания войны. Центурионы и всадники не брали жалованья, а тех, кто брал, презирали и обзывали наемниками. Солдат не хватало, брали уже 16-летних подростков, буквально рыскали по деревням в поисках свободных, способных держать в руках меч или дротик. А полководцы все требовали подкреплений. В 212 г. до н. э. воевали уже 23 легиона. Историки наперебой укоряют Карфагенских правителей за то, что они бросили Ганнибала в Италии на произвол судьбы, что не помогли своему великому полководцу растоптать Рим. Карфагенян ругают за близорукость и жадность. Но пунийцы прежде всего были торговцами, их устраивали приобретения в Испании, поскольку испанские серебряные рудники давали большие прибыли, позволяли содержать армию и еще и самому Карфагену перепадало немало. Но разве входила в планы Карфагена тотальная война, которая требовала новых и новых средств? Это был план партии Баркидов («партии войны»), в то время как партия Ганнона («партия мира») всегда была против. Тем временем умер тиран Сиракуз Гиерон, верный союзник Рима. Власть перешла к его внуку, подростку Гиерониму, которым вертели опекуны. Мальчишка объявил, что расторгает союзный договор с Римом и становится союзником Карфагена. Видимо, воображение Гиеронима и его окружения поразили подробности битвы при Каннах. Юноше даже хватило дерзости поиздеваться над римскими послами. Карфаген согласился заключить союз на любых условиях, даже готов был уступить всю Сицилию новому правителю Сиракуз. Почему бы и нет? Кто заставит Карфаген соблюдать договор после того, как Рим будет повергнут? Вскоре юный Гиероним был убит собственными телохранителями. Сиракузы объявили самоуправление, избрали архонтов, а те решили вернуться к союзу с Римом. В Сицилию был послан Марк Марцелл. Но сторонники Ганнибала Гиппократ и Эпикид сумели убедить Сиракузы перейти на сторону Карфагена. Архонты были убиты (кроме тех, кто сумел сбежать), Гиппократ и Эпикид встали во главе Сиракуз. В городе было множество дезертиров, в основном бывших моряков, которых набирали из союзников Рима, они были категорически против союза с Римом, прекрасно понимая, что для них это означает верную смерть. Они срывали любые договоренности. Взять Сиракузы с моря не удалось благодаря многочисленным техническим выдумкам Архимеда. Армия в 25 000 человек под командой карфагенского полководца Гамилькона высадилась в Сицилии. Карфагенские войска объединились с отрядами из Сиракуз под командованием Гиппократа. Опасаясь, что жители небольшого, но стратегически важного города Энны выдадут местный гарнизон карфагенянам, римляне перебили горожан. Марцелл одобрил действия своих солдат и отдал город на разграбление, надеясь, что проявленная жестокость укрепит верность других сицилийских городов. Марцелл был талантливым полководцем, но он также был известен и своей жестокостью. Римляне прибегали к суровым мерам, когда считали, что это им выгодно, и проявляли милосердие, если думали, что от этого будет больше толку. В данном случае жестокость не пошла Риму на пользу. Один за другим города стали переходить на сторону Карфагена. Карфагеняне и сиракузцы нападали на войска Марцелла с разных сторон, но безуспешно. Пунийцы послали к берегам Сицилии 130 военных кораблей и 700 грузовых, но не отважились вступить в бой с римским флотом и, не оказав сицилийцам и карфагенской армии помощи, ушли назад в Африку. Решили судьбу Сиракуз не битвы, а неудачно выбранное место для лагеря, где расположились карфагеняне и войска Гиппократа. Большая часть солдат погибла от эпидемии, умерли от болезней и командиры Гимилькон и Гиппократ, в то время как римляне захватили предместье (внешний город), устроили там лагерь и, разграбив все вокруг, осаждали Ахрадину — центральный район Сиракуз. Чтобы пресечь эпидемию, Марцелл поселил своих солдат в домах горожан. В конце концов, Ахрадина пала. Жители просили о пощаде. Марцелл же отвечал, что солдаты столько перенесли лишений, столько пролили крови, что армия должна быть вознаграждена. Талант полководца еще не гарантирует великодушия. Марцелл вновь продемонстрировал жестокость и отдал город на разграбление, хотя, ведя переговоры, обещал своим сторонникам, что не тронет имущества и оставит граждан свободными. Во время разграбления города был убит Архимед. Кажется более правдоподобной та версия, что ученый, сложив в большой ларец все самые ценные свои приборы, направился к Марцеллу. Солдаты, увидев ларец, решили, что в нем сокровища, и убили Архимеда. История про чертежи, которые великий геометр чертил на песке, более похожа на легенду. «Было явлено множество примеров отвратительной жадности и гнусного неистовства», — пишет Тит Ливий. Из побежденного города были вывезены не только золото и серебро, но и произведения искусства: статуи и картины. Впервые римляне увидели в таких количествах произведения греческого искусства. Рим пришел в изумление. Собственные глиняные кумиры показались римлянам жалкими рядом с совершенными творениями греков. Так Марцелл положил начало ограблению Греции. Тем временем Ганнибал рыскал по Италии, кормился войной, не получая больше поддержки из Карфагена. Римские войска также передвигались по Италии взад и вперед и то терпели поражения, то побеждали, то были милостивы, то проявляли жестокость. Однако на территории Италии чаще проявляли милосердие, боясь ненужной жестокостью лишить союзников шанса вернуться назад. Так, взяв Арпы, никого не тронули — мол, не по своей воле город перешел на сторону Пунийца. Другое дело Капуя, ее жители по доброй воле открыли ворота Ганнибалу. В 212 г. до н. э. римские войска осадили этот богатый город. Однако прежде чем начать решительную осаду, сенат прислал жителям Капуи послание, обещая тем, кто покинет город до мартовских ид (до 15 марта) сохранить свободу и собственность. Но Капуя надеялась на помощь Ганнибала. Однако снять осаду с Капуи у Ганнибала не хватило сил. Тогда он двинул войска на Рим в надежде, что римские войска оставят Капую в покое и спешным маршем пойдут вслед за Пунийцем защищать свой Город. Но Аппий Клавдий, возглавлявший войска под Капуей, не двинулся с места. В Риме в тот момент стояли два легиона, сенат организовал оборону. И хотя слова «Ганнибал у ворот!» стали поговоркой и в тот момент звучали устрашающе, все закончилось лишь паникой среди горожан: Ганнибал даже не попытался взять Город. Пуниец двинулся на юг, Капую он бросил на произвол судьбы. Капуя сдалась, последовала жестокая расправа. В 209 г. до н. э. пал Тарент — его Квинт Фабий отдал на разграбление, лишь статуи богов не велел трогать, оставил тарентинцам их разгневанных богов. Ганнибал заперся в Бруттии и здесь ждал, когда из Испании подойдет его брат Гасдрубал. Дело в том, что в Испании, брошенные своими союзниками из местных племен, погибли один за другим два брата Сципиона. Сначала Публий, потом Гней. Остатки войск возглавил всадник Луций Марций. Он отбил атаку карфагенян на римский лагерь. Потом, окруженный тремя армиями, ночью сделал вылазку и захватил один из лагерей противника, а войска второй армии изрядно потрепал. В Испании надолго наступило затишье, обе стороны зализывали раны. Но в 210 г. до н. э. в Испанию был направлен 24-летний Публий Корнелий Сципион, сын погибшего Публия Сципиона. Штурмом он взял Новый Карфаген в 209 г. до н. э., совершив обходной маневр через обмелевшую лагуну во время отлива. Город разграбили, но граждан Нового Карфагена Сципион освободил. Освободил он и 300 испанских заложников, детей местной знати, которых карфагеняне держали в плену и даже обещал рабам свободу, если те хорошо послужат Риму. Но главной своей цели Сципион не достиг: Гасдрубал сумел уйти в Италию. Узнав, что брат идет ему на помощь, Ганнибал покинул свое убежище в Бруттии и двинулся навстречу. Казалось, опять Римская республика на краю гибели. Вспоминали поражение на берегах Тразименского озера, Канны, гибель Сципионов. Да и прошлый, 208 год до н. э. был отмечен мрачными событиями: консулы Криспин и Марцелл решили разгромить Ганнибала, опять угодили в ловушку, были окружены на равнине недалеко от Венузия, Марцелл погиб в битве, а Криспин, раненный двумя дротиками, сумел бежать, но умер от ран. И вот теперь две армии угрожают Италии. Против двух братьев-пунийцев выступили две консульские армии. Марк Ливий Салинатор — против Гасдрубала, а Гай Клавдий Нерон — против Ганнибала. Консулов, отбывших в разные стороны к своим войскам, проводили из Рима с беспокойством. Нерон пытался не выпустить Ганнибала и даже потрепал его солдат, но Ганнибал ушел, прибегнув к хитрости: сделав вид, что все еще остается в лагере, потихоньку ускользнул ночью. Нерон кинулся следом, Ганнибал вновь ушел. Так, пока Нерон гонялся за Пунийцем, к Нерону попало письмо, отправленное Гасдрубалом брату, где Гасдрубал говорил о своем маршруте. Небывалый шанс! Нерон, о котором говорили, что он человек превосходный, но больно пылок и скор, решился на неординарные действия и попробовал обмануть Ганнибала. В лагере против Пунийца осталась часть армии — около 30 000 человек. Нерон отобрал 6 000 лучшей пехоты и 1 000 всадников и двинулся против Гасдрубала, распустив слух, что якобы идет в Лука-нию. Нерон пришел к лагерю второго консула ночью, тайком, лагерь не стали расширять: римлянам пришлось немного потесниться. Гасдрубал, подозревая ловушку, хотел избежать битвы, но проводники от него бежали, войска ночью заблудились, и римляне нагнали пунийцев. Сначала — Клавдий Нерон с конницей, а затем подошел и консул Ливий. Пунийцам пришлось вступить в битву. Пока консул Ливий сражался с Гасдрубалом на левом фланге, Нерон снял с правого фланга стоявшие в бездействии войска, перебросил их на помощь Ливию и этим маневром решил исход битвы. Гасдрубал, видя, как погибают его ветераны, кинулся в гущу сражения и погиб. Тит Ливий пишет в восторге, что погибло 56 000 врагов. Римский историк явно преувеличивает цифру — ему хочется перекрыть потери римлян под Каннами. Полибий приводит скромную цифру в 10 000. Неужели Гасдрубал вел на помощь брату столь незначительное войско, учитывая, что его переход через Альпы был мероприятием почти рутинным, да к тому же большое количество галлов пополнили его войска? Историк всегда не беспристрастен. Историк — тоже человек, и ничто человеческое ему не чуждо — как писал драматург Теренций (не путать с консулом). За шесть дней консул Нерон совершил марш в обратную сторону и вернулся в лагерь. Римляне бросили перед вражескими войсками голову Гасдрубала и расковали двух пленных карфагенян и отправили к Ганнибалу — пусть тот услышит рассказ о поражении. Ганнибал снялся с лагеря и ушел обратно в Бруттий. Когда Сципион вернулся из Испании в Рим, в триумфе ему было отказано. Ведь молодой полководец не занимал никакой курульной должности. Ну что ж! И не надо триумфа. Сципион получит его тогда, когда покорит Карфаген. Да, именно Карфаген его цель. Пусть Квинт Фабий Максим Кунктатор требует разбить Ганнибала в Италии. Это совершенно ни к чему. Сципион нападет на Карфаген, разобьет тамошние войска, а уж потом явится Ганнибал спасать свою родину и тогда… Все вышло так, как задумал Сципион. В 204 г. до н. э. он переправился в Африку. Здесь его уже ждали — карфагенская армия, и, главное, отличная нумидийская конница. Против римлян выступили два войска: карфагенян и нумидийцев. Ночью Сципион напал на лагерь нумидийцев. Конница в лагере была бесполезна, а пешие нумидийцы плохие вояки, так что исход ночной битвы был предрешен. Карфагеняне кинулись на помощь своим союзникам и угодили в засаду, устроенную Сципионом. Подробности очень похожи на сражение Луция Марция в Африке. То ли Сципион «позаимствовал» чужие хитрости (а был он хитер — хотя вряд ли мог соперничать с Пунийцем по этой части). В этой ночной битве Карфаген потерял около 40 000. Но богатый город сумел выставить новое войско в 30 000 человек — однако, в большинстве своем новобранцев. Сципион без труда разбил и эту армию. Карфагеняне запросили мира, условия, предложенные Сципионом, были вполне приемлемыми — главное, там не было пункта о запрете вести боевые действия, сумма контрибуции — меньше, чем запросят римляне после битвы при Заме. В планы Сципиона Африканского не входило разрушать город: он и тогда, и потом выступал за сохранение Карфагена. Было заключено перемирие. Но «партия войны» позвала на помощь Ганнибала. Знаменитый полководец без боя покинул Италию и возвратился в Африку со своими ветеранами. Перемирие было нарушено, Ганнибал набрал гражданское ополчение в Карфагене, получил 80 боевых слонов. А тем временем нумидийская конница благодаря ловким дипломатическим ходам перешла на сторону Рима. Ганнибалу не помогли ни его хитрость, ни мужество его ветеранов, а от слонов вышло больше вреда, чем пользы. Знаменитый полководец потерпел сокрушительное поражение в битве при Заме в 202 г. до н. э. Рим и Карфаген заключили унизительный для последнего мир. Карфаген должен был отдать всех боевых слонов, весь военный флот, выдать 100 заложников и уплатить контрибуцию в 10 000 талантов (!) в течение 50 лет. Кроме того, в Африке пунийцы не имели права воевать без согласия Рима (очень спорный пункт, который всегда можно использовать как повод для начала войны). В тот момент Рим не стал добивать Карфаген: слишком много усилий, а выгоды никакой. Новую колонию не удержать в повиновении: сил пока нет, а отдавать ее кому-нибудь опасно. К тому же быть столь мстительными опасно: а вдруг боги позавидуют людской удаче? Стоит помнить о «коварных умыслах» судьбы, «зная, что никогда не раздает она людям свои великие дары безвозмездно». (Плутарх) Сципион вернулся в Рим и справил триумф. Сципион и Ганнибал умерли в 183 г. до н. э. Ганнибал, приняв яд, так как царь Вифинии, у которого он укрывался, согласился выдать его римлянам. А Сципион умер своей смертью вдали от Города, в деревне, в добровольном изгнании. Итог войны прост: Ганнибал не сумел покорить Рим, зато помог создать Риму грозную военную машину и превратил сильную страну в Мировую державу, которая в течение веков станет господствовать в Средиземноморье. А Канны навсегда остались одной из неразрешимых загадок. Каждый историк выдвигает свою версию поражения. Питер Коннолли утверждает, что на самом деле командовал не Варрон, а Эмилий Павел. И всю историю поражения Полибий (которому Коннолли продолжает безоговорочно верить, когда дело касается цифр) переписал в угоду Сципиону Эмилиану, внуку погибшего консула. В подтверждение своей гипотезы Питер Коннолли указывает на то, что Эмилий Павел встал на правом фланге, где обычно находился главнокомандующий. Спору нет, версия оригинальная, однако совершенно непонятно, как удалось Полибию переписать историю на глазах у других аристократических семей Рима. У Сципионов всегда было достаточно врагов, и среди них выделялся Катон Цензор. Римские аристократы старались принизить тех, кто отличился на поле брани, чтобы не дать кому-то одному слишком возвыситься. Победителя Ганнибала буквально «выдавили» из политической жизни Рима и он, еще не старый человек, поселился в добровольном изгнании в своем поместье. Когда Полибий писал свой труд, еще были живы ветераны 2-й Пунической войны, и существовали уже творения римских авторов, в том числе труд Фабия Пиктора, участника войны с Ганнибалом. Фабий Пиктор являлся противником Сципионов, а трудом Фабия Пиктора пользовался Тит Ливий во время написания своей «Истории». Но нигде в античных источниках не осталось ни единого намека на иную версию. Все утверждают, что в битве при Каннах командовал Теренций Варрон. В то время как такая мелочь о том, что консула Корнелия Сципиона спас не его сын Публий, а лигурийский раб, упомянута Титом Ливием. Обычно античные историки сообщали, что существовали иные версии событий (так поступали Плутарх и Тит Ливий). К тому же знаменитый энциклопедист I века до н. э. Теренций Варрон — потомок злосчастного уцелевшего консула. Каждая римская семья тщательно хранила память о деяниях своих членов, и человек, написавший 74 произведения в 620 книгах, не забыл бы реабилитировать имя своего предка, если бы на том в самом деле не было вины за поражение при Каннах. Другое дело, что наверняка оба консула желали дать сражение, и уже после катастрофы благоразумные высказывания могли приписать погибшему Эмилию. Уход Ганнибала из Италии В 203 г. до н. э» когда положение в Африке стало критическим, Карфаген решил отозвать Ганнибала из Италии. «Редко изгнанник покидал родину в такой печали, в какой, как рассказывают, Ганнибал оставлял землю врагов; он часто оглядывался на берега Италии, обвиняя богов и людей, проклиная себя и собственную свою голову за то, что после победы при Каннах он не повел на Рим своих воинов, залитых кровью врага» (Тит Ливий). Перед тем как покинуть Италию, он послал самые дрянные отряды из своего войска гарнизонами в подвластные ему города Италии. Пока Ганнибал готовился к отъезду, эти гарнизоны, ни на что уже не надеясь, грабили мирных жителей. Где-то горожанам удавалось перебить немногочисленных солдат, где-то солдаты брали верх, и уж тогда вели себя в городе по всем правилам военного времени. Сам же Ганнибал предложил солдатам-италикам следовать за ним в Африку. Многие отказались покидать родину. Тогда Ганнибал заявил, что не может оставить в Италии столько славных воинов, которые пополнят армию врага, и велел их перебить, несмотря на то, что солдаты спрятались в святилище Юноны Лацинии (дело было в г. Кротоне). Лошадей, которых Ганнибал не мог взять с собой, также перебили. Такой вот пейзаж после битвы… Глава 16 3-я Пуническая война Сципион Эмилиан и падение Карфагена 149-146 гг. до н. э За самнитской войной, ведшейся с переменным успехом, последовала война с Пирром, за Пирром — с пунийцами. Сколько вынесли! Сколько раз стояли на краю гибели, чтобы воздвигнуть наконец эту, грозящую рухнуть, державную громаду!      Тит Ливий Мар Порций Катон, в юности провинциал из незнатного плебейского рода, потом — бесстрашный солдат и способный военачальник, лучший оратор своего времени, первый великий римский прозаик, писавший по-латыни, многим известен лишь одной своей фразой: «А еще я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен». И Карфаген разрушили. Сципион Эмилиан (сын Эмилия Павла, по усыновлению перешедший в род Сципионов), был поклонником греческого искусства. В доме Эмилиана собирались самые образованные люди того времени: комедиограф Теренций, сатирик Луцилий, философ Панэций. Но именно Сципион Эмилиан разрушил Карфаген, командующий долго смотрел, как пылает город, и… прослезился. Эмилиан умер загадочной смертью: то ли нелюбимая жена Семпрония, сестра Гракхов, приказала рабам удушить мужа, то ли сторонники Тиберия Гракха убили Эмилиана за то, что тот приветствовал расправу над народным трибуном. А что касается Катона, то древние источники рисуют нам не слишком привлекательный портрет этого поборника добродетели. Катон боролся с веяниями греческого искусства, видел источник всех бед в Сократе, а всех греческих врачей подозревал во вредительстве. Сделавшись цензором, Катон преследовал членов сената за разврат. Так одного из сенаторов, бывшего претора Манилия, он вычеркнул из списка сената лишь за то, что тот днем в присутствии дочери поцеловал собственную жену (!). Всадник осмелился на вопрос цензора ответить шуткой — вон его из списка всадников. Такая «идейность» почему-то уважаема людьми. Римляне любили ставить друг другу в пример своего Катона. Но от идейного борца всегда лучше находиться подальше во времени и пространстве. Катон обложил налогами предметы роскоши и вообще большие состояния, роскошные повозки. Женские украшения, домашняя утварь — за все надо было платить налоги. Он велел перекрыть воду в частные дома и сады, которая была подведена туда незаконно; разрушить здания, что выступали за пределы частных владений на общественную землю, поднял цену откупов налогов[37 - Откуп налогов — богатые граждане, обычно из всаднического сословия, объединялись в общество для ведения дел, получали право на сбор налогов или аренду. Они платили государству всю сумму контракта (откуп), а затем занимались сбором налогов (десятин) в провинциях.] и плату за подряды снизил. Он судился много и по каждому поводу. Но одно его выступление в суде стоит отметить особо: Катон был обвинителем Сервия Гальбы, который предстал перед судом за то, что перебил испанцев, сдавшихся в плен, и нарушил обещание отпустить их на свободу. Гальбу простили. К сожалению. В своей книге «Земледелие» он советует владельцам устраивать распродажу: «Продать масло, если оно в цене; вино, лишний хлеб продать, состарившихся волов, порченую скотину, порченых овец, шерсть, шкуры, старую телегу, железный лом, дряхлого раба, болезненного раба, продать вообще все лишнее». Интересно, кто все это купит — ломаную телегу и дряхлых рабов? Кому они нужны? Ну разве что цензор всучит все это барахло соседям, которые не откажутся купить, помня, что Катон может вычеркнуть их из списка или потянет их в суд. Совет продать «дряхлого раба» привел в ярость Плутарха, когда он писал биографию Катона. Плутарх долго объяснял, что он лично не продал бы и старого вола, который состарился на его полях, не только что раба, который много лет прослужил хозяину. Между рабами Катон поддерживал распри и вражду: единодушие рабов казалось ему опасным. Если раб совершал преступление, и Катон собирался его казнить, то он устраивал собрание и заставлял остальных невольников осудить товарища, «повязывая кровью» подвластных ему людей. Один из рабов повесился из-за того, что заключил сделку без ведома хозяина, а Катон узнал об этом. Да, он был умерен в еде, не приобретал роскошных вещей, но зачем тогда он копил деньги? Занимался не только своим имением (что вполне естественно для римлянина — приверженца старинного образа жизни), но скупал водоемы, горячие источники, плодородные земли и пастбища, а затем и вовсе занялся ростовщичеством, ссужал деньги под заморскую торговлю через доверенных лиц. Катон не позволял жене щеголять в украшениях, зато сам при каждом удобном случае похвалялся воинскими подвигами. Под видом защиты добродетели он преследовал своих соперников — знатных и знаменитых полководцев, завидуя их славе и ненавидя их образ жизни. Так он отравлял жизнь Сципиону Африканскому и Титу Фламинину. Побывав в Карфагене и увидев, что этот город опять процветает и богатеет, он стал требовать новой войны. Такое впечатление, что он не испугался силы Карфагена (в военном отношении город был совершенно растоптан), а позавидовал его богатству. Каждое выступление в сенате он заканчивал словами: «А еще я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен». Ему возражали: Карфаген не опасен, у него нет ни флота, ни армии, а своим существованием он не дает Риму расслабиться. Противником уничтожения Карфагена выступал Сципион Назика. Совсем нетрудно держать лишенный армии Карфаген на коротком поводке и спускать на него время от времени цепного пса Масиниссу. Или кого-то другого. «А еще я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен», — твердил Катон, поклонник староримских добродетелей. Идеологическая пропаганда Катона сделала свое дело. Пусть прошло уже 50 лет, но слова «Ганнибал у ворот» по-прежнему вызывали ненависть и страх. Союзник Рима Масинисса, поощряемый Римом, затеял войну с Карфагеном. Волей или неволей Карфаген нарушил одно из условий мирного договора. Рим возмутился. Карфагенские послы кинулись в Рим, умоляя о снисхождении. Но мира послы не вымолили — Рим постановил: быть войне. Против Карфагена были высланы флот и армия под командованием двух консулов. Карфагеняне вновь отправили послов в сенат, заявляя, что согласны на все условия. Римляне первым делом потребовали 300 детей — заложников знати. Детей отправили в Сицилию, а послам объявили, что остальные условия Карфаген узнает позже. Римляне уже стояли в Утике, и карфагенские послы явились туда — выслушивать дальнейшие условия. И тут узнали, что Карфаген должен отдать все оружие. 2 000 катапульт, дротики, стрелы. Погрузив на повозки, карфагеняне сами привезли свое оружие римлянам. Тогда настал черед следующих условия. «А теперь пусть карфагеняне покинут свой город и поселятся вдали от моря на своих землях. Сам город будет срыт до основания», — сказали несчастным римляне. Что тут началось! Послы, узнав о таком решении, сначала принялись поносить вероломных, потом рухнули на землю, бились о нее головой. Потом вновь стали умолять, доказывать, что это решение совершенно бесчеловечное. Но консулы были неумолимы: они получили от сената приказ разрушить Карфаген и должны были подавить свою жалость и выполнить приказ. Когда послы вернулись в Карфаген и объявили о решении Рима, в городе поднялся крик. Тех старейшин, кто советовал выдать заложников и разоружиться, толпа растерзала, потом перебили италиков, случайно оказавшихся в Карфагене. Горожане рыдали перед пустыми арсеналами, звали отданных Риму слонов, бегали по верфям и оплакивали уничтоженные корабли и, наконец, решили защищаться и умереть вместе со своим городом. Карфаген превратился в одну мастерскую. И пока римляне, уверенные в победе, медлили, мужчины и женщины днем и ночью сооружали катапульты, копья, мечи и щиты. Канатов для катапульт не было — женщины остригли волосы, чтобы сплести канаты. Военные действия консулов Мания Манилия и Луция Марция Цензорина в 149 г. до н. э. были весьма неудачны, они попадали впросак на суше и на море, и только Сципион Эмилиан, в тот год военный трибун, спасал римлян от значительных поражений. Слава Сципиона и его авторитет быстро росли. На следующий год прибыли новые консулы осаждать Карфаген, но они не могли ничего поделать с осажденным городом. Пунийцы повсюду рассылали послов, которые говорили, что вслед за Карфагеном наступит черед других народов. Боги, которых проклинали пунийцы в свой тяжкий час за то, что покинули их город и отдали на растерзание Риму, казалось, вновь пришли им на помощь. Но тут начались раздоры среди карфагенян: Гасдрубал, возглавлявший армию в окрестностях Карфагена, обвинил командующего обороной города — тоже Гасдрубала — в измене, и того убили. К несчастью для Карфагена, в Риме произошли перемены, народное собрание выбрало консулом Сципиона Эмилиана, добивавшегося только должности эдила. Народ же поручил Сципиону вести войну против Карфагена, хотя на эту честь претендовал другой консул. Первым делом Сципион навел дисциплину в римских легионах, потом разбил полевую армию Карфагена и наконец вплотную занялся городом. Он приказал копать рвы, насыпать валы и строить стены вокруг осажденного города. И, наконец, начал штурм со стороны гавани, откуда карфагеняне не ожидали нападения. Пунийцы защищали каждую улицу и каждый дом. Наконец, видя, что сопротивление бесполезно, защитники стали просить римлян сохранить жизнь женщинам и детям и тем, кто бросит оружие. Остатки бойцов заперлись в храме Эскулапа и хотели сжечь себя живьем, но не смогли совершить это коллективное самоубийство и сдались. Римляне сохранили пленным жизнь, но всех продали в рабство. Сципион Эмилиан послал в Рим гонцов к сенату, прося подтверждения: действительно ли Карфаген должен быть стерт с лица земли? Возможно, он надеялся, что сенат теперь, после победы, проявит милость. И хотя Катона не было больше в живых, но сенат был неумолим: разрушить Карфаген! И Карфаген разрушили, землю, где он стоял, посыпали солью, а по его территории провели борозду, предавая это место проклятию. Много лет спустя Гай Гракх хотел основать на этих землях римскую колонию, но не сумел. Вновь Карфаген как колония появился только во времена Юлия Цезаря. Но ненависть к Риму, казалось, впиталась в саму землю. Жители этого возрожденного Карфагена относились к Риму как к врагу. Так в 455 г. уже нашей эры африканцы, присоединившись к вандалам, отправились грабить Рим, «удовлетворяя свои страсти, отмщали за старые унижения, вынесенные Карфагеном». (Эдуард Гиббон.) Сципион Эмилиан — образцовый римлянин Полибий называет Эмилиана «великим и совершенным» человеком. Ясно, что для римлян он был великим человеком — как же еще называть полководца, уничтожившего Карфаген. Что восхищает наших современников в Сципионе Эмилиане? Почему именно его пытаются выдать за «настоящего римлянина до мозга костей»? За то, что он видел необходимость перемен, но не стал ничего делать? Эмилиан — хороший гражданин, потому что не пытался стать революционером и гневно осудил действия Тиберия Гракха? Тут же вспоминается теория Платона, что все изменения — зло, и главное — как можно дольше удержать все, как было. Так сказать, заморозить на вечные времена. Но зима рано или поздно заканчиваете я, начинает пригревать солнышко, и тогда встает вопрос, что происходит со льдом? Обычно такие попытки удержания приводят к грандиозным потокам крови. И Рим не был исключением. А что касается прежних идеалов, то римляне, перечислял образцовых сограждан, вместе с именами Сципионов — Старшего и Младшего — вспоминали Регула и Сцеволу, Дециев — отца и сына. А в более поздние времена найдутся у Рима и другие герои. «Немалый подвиг — победить Карфаген, но еще больший — победить смерть», — пишет Сенека. Т. Моммзен возмущенно пишет, что «первые люди Рима становились палачами цивилизаций соседей и легкомысленно думали, что праздной слезой можно смыть с себя вечный позор их нации», явно имея в виду Сципиона Эмилиана. С годами сложилось мнение, что образцовый римлянин — это прежде всего Юлий Цезарь. Но, если подумать, таким образцом может служить и Тразея Пет. И о нем речь впереди. Глава 17 Освобождение Греции, или Невыносимая тяжесть свободы 200-146 гг. до н. э По значению благодеяний, оказанных Греции, ни Филопемен, ни многие иные, более славные, нежели Филопемен, не достойны сравнения с Титом, ибо они были греками, а воевали против греков, тогда как Тит не был греком, а воевал за Грецию.      Плутарх Выражение «Освобождение Греции» историки непременно заключали в кавычки, давая понять, что никакой свободы на самом деле не было. Но эти кавычки пририсованы, так сказать, задним числом, а в тот момент, когда Тит Фламинин от имени римского сената провозгласил свободу Эллады, никаких кавычек в его действиях не было. После поражения при Каннах царь Македонии Филипп решил перейти на сторону карфагенян. Ганнибал и Филипп договорились о разделе мира (популярный сюжет мировой истории). Но, как водится, дело выплыло наружу: римляне перехватили корабль с послами-македонцами и послами-пунийцами и нашли при них письма. Однако, пока шла 2-я Пуническая война, римлянам было не до Македонии. После Херонейской битвы (338 г. до н. э.) Греция стала сферой интересов Македонии. Эллада была ареной борьбы диадохов — преемников Александра Македонского, каждый из которых сулил свободу, а насаждал лишь тиранию. В конце концов Эллада осталась за македонскими царями из династии Антигонидов. Утратив свободу, Греция не получила взамен единства — правители предпочитали поддерживать раздробленность Эллады. Главную роль в постоянных сварах эллинских полисов играли два союза: Ахейский и Этолийский. И этолийцы, и ахейцы по многу раз меняли союзников и врагов. Афины старались держаться этолийцев, а сами по себе были уже совершенно бессильны. В этот раз Этолийский союз решил, что ему лучше встать на сторону Рима. Ахейский союз в основном был занят раздорами со Спартой, а Спарта мечтала о расширении своих владений — и не только мечтала, но и осуществляла мечты, привлекая на свою сторону наемников и бродяг, в которых не было недостатка в те времена. В 200 г. до н. э. Тит Квинкций Фламинин отправился в поход против Македонии — мстить за то, что Филипп заключил союз с Ганнибалом. Поводом послужило сообщение афинского посольства о нападении македонских войск на их полис. Народное собрание не хотело голосовать за войну, народ пришлось уговаривать, чтобы римляне наконец высказались «за». Титу Фламинину было тридцать лет, он был молод, честолюбив, эмоционален, преклонялся перед искусством Греции, искренне уважал родину демократии. Он даже сумел обуздать своих солдат и не давал им грабить мирных жителей. Все, на что могла рассчитывать его армия — это добыча, захваченная на поле боя или в военном лагере противника. Поэтому можно представить ярость солдат, когда они обнаружили, что пока римляне дрались с войсками Филиппа в битве при Киноскефалах, их союзники этолийцы успели разграбить лагерь. Да еще сочинили стишки о том, что именно они, этолийцы, разбили македонскую армию, а римляне им немного помогли. Царя Филиппа эти стихи не разозлили. А вот Тит Фламинин обиделся до слез, ибо был необыкновенно честолюбив, и дорожил своей славой освободителя Греции. Разделавшись с Филиппом в 197 г. до н. э., Фламинин потребовал от Филиппа вывести гарнизоны из всех греческих городов и провозгласил спустя год во время Истмийских игр[38 - Истмийские игры — общегреческие празднества и состязания в честь бога Посейдона, проходили на реке Истм раз в два года.] независимость Греции. Произошло это в весьма торжественной обстановке. Зрители расселись в ожидании зрелища. И тут на середину арены выступил глашатай. Звук трубы призвал собравшихся к тишине. «Римский сенат и народ и командующий Тит Квинкций, по одолении царя Филиппа и македонян, объявляют свободными, освобожденными от податей и живущими по своим законам всех коринфян, фокидцев…»(Тит Ливий) и так далее, и так далее — в общем, всех, кто прежде находился под властью Филиппа. Слушатели не верили своим ушам. Правда ли? Неужели? Нет, невозможно! Глашатая вызвали еще раз и потребовали повторить сказанное. Он повторил — слово в слово. Какой поднялся крик! Зрителям уже было не до игр — все кинулись к Титу Квинкцию Фламинину: благодарить, дотронуться до руки, кинуть венок или ленту. Молодого командующего чуть не затоптали в порыве восторга. Сенат хотел оставить в Греции несколько гарнизонов для надежности, но Фламинин заявил, что все войска должны быть выведены из Греции, ибо римляне пересекли моря и отправились в такую даль ради греческой свободы. Плутарх нашел для Тита Фламинина немало восторженных слов. Филиппа Македонского удалили из Греции, к тому же потребовали вывести гарнизоны из всех греческих колоний в Малой Азии. Однако уладить греческие проблемы было не так-то просто. Пришлось даже объявлять Спарте войну, чтобы она выпустила из своих когтей город Аргос. В этот период обретения свободы каждый стремился усилиться за счет соседа. Наконец, внутренние дела были кое-как улажены, и Фламинин в 194 г. до н. э. вывел все римские войска из Греции. Непосредственно от греческих городов (ибо в Македонии Тит Фламинин захватил изрядную добычу) были преподнесены 114 золотых венков и выкуплены римские пленные, проданные Ганнибалом после поражения при Каннах. И все? И все! Греция освобождалась от уплаты налогов, от содержания иностранных гарнизонов. Новое поколение в Риме считало Грецию чем-то вроде святилища. Родина демократии и удивительной культуры достойна того единственного дара, который мог преподнести ей Рим — свободы. Теодор Моммзен назвал поступок Фламинина «неблагоразумным великодушием» и считал, что римляне должны были положить конец «жалкой» и «вредной» греческой свободе. Но если бы в истории не существовало «неблагоразумного великодушия», чего бы стоила вся история? Но не прошло и двух лет, как между греческими полисами началась свара. Спартанский правитель Набис напал на поселение вольных лаконцев, на Набиса напали ахейцы, потом этолийцы пытались захватить Спарту, но потерпели поражение. Греческие патриоты, которые, видимо, искали особый путь, были оскорблены подаренной Римом свободой и попросили Антиоха III Великого, сирийского царя из династии Селевкидов, освободить их еще раз. Антиоху было плевать на свободу Греции, но он решил вернуть себе свои якобы исконные владения во Фракии, римляне были против притязаний Селевкидов. Началась война. Почти одновременно Антиох и римляне осенью 192 года до н. э. высадились в Греции. Этолийский союз, решив, что прошлых его заслуг Рим не оценил, тоже решил повоевать с Римом. Ахейский союз, Афины и Македония остались на стороне Рима. На следующий год к римлянам подошли подкрепления, Антиох же всю зиму веселился, а когда очнулся, заперся в Фермопилах и решил сыграть роль спартанского царя Леонида, поджидая подкрепления из Азии. Этолийцам он приказал охранять тропинку, по которой когда-то прошли солдаты Ксеркса. Охраняли тропинку плохо, главной целью этолийцев на этот раз был римский лагерь. Чем Марк Катон не замедлил воспользоваться. При первом же ударе римлян на фалангу азиаты бежали, Антиох спасся и с ним еще 500 человек. Все греческие союзники сирийского монарха запросили мира, сопротивлялись лишь этолийцы, но и они вскоре сдались. В 190 г. до н. э. Антиох был разбит на суше и на море. Этолийцы еще устроили одну войну, после чего их лишили права объявлять войны и заключать мирные договоры. Римляне старались минимально вмешиваться в дела Греции, но греки засыпали римский сенат жалобами. Все обвиняли всех и все считали себя обиженными. Греки просили Рим быть третейским судьей, но каждое решение не нравилось никому из них. Наконец римский сенат предложил греческим полисам как-нибудь решать свои дела самостоятельно. И еще одна подробность: несмотря на то, что Греция больше никому не платила налогов, полисы не богатели, а беднели, причем беднели катастрофически, хотя карманы некоторых граждан подозрительно оттопыривались. И это при том, что соседняя Македония за те же годы мира сумела накопить запасы хлеба на 10 лет, набить до отказа казну, создать солидную армию и могла бы без затруднений выплачивать солдатам жалованье в течение десяти лет, да еще пригласить наемников. А ведь Македония материально пострадала после 2-й Македонской войны: римляне забрали золото и серебро из казны Македонии, а греческие города подарили лишь золотые венки да выкупила 2 000 римских пленных, правда, по весьма солидной цене. Но деньги за пленных достались владельцам-грекам. Может быть, в те дни в Греции были популярны знакомые нам настроения: надо побыстрее набить побольше за щеку, ибо эта лафа скоро кончится. Рим-освободитель недолго будет играть благородную роль и вскоре жизнь переменится. Да, свобода была, а планов, что делать, не было. Единственным выходом из бедственного положения греческим полисам казался самый простой: ограбить соседа. Что греки и делали. Один городок, погрязнув в долгах, отправлялся грабить соседний. В результате все грабили всех, но богатство при этом почему-то не возрастало. Персей, сын Филиппа Македонского, пытался призвать Грецию к оружию, но получил взамен лишь письма с пожеланиями удачи. Лишь немногие встали на сторону Персея открыто. Эмилий Павел, сын погибшего при Каннах консула, разбил македонского царя в битве при Пидне. Но захваченной в Македонии добычи Риму показалось мало, и сенат прислал Эмилию Павлу приказ разграбить Эпир. Несчастная страна, повинная лишь в том, что когда-то ее царь угрожал Риму, была мгновенно уничтожена, 700 населенных пунктов разграблены, 150 000 человек проданы в рабство. После окончания 3-й Македонской войны римляне вместе с казной Персея вывезли тысячу греческих заложников, которые провели в Риме 16 лет. Среди заложников был и Полибий, ставший поклонником Рима и воспитателем Сципиона Эмилиана. Лишь 300 заложников вернулись на родину. Умерли остальные 700 или предпочли остаться в Риме — неизвестно. В 146 г. до н. э. города Ахейского союза, вообразив, что смогут справиться с Римом, который увяз в новой войне с Карфагеном, объявили освободительную войну. Во главе восстания встали вожаки бедноты, они освободили рабов, обещали перераспределить землю и простить все долги — то есть почти что рай на земле. Но римляне не заставили себя долго ждать — они явились в Грецию, разбили наспех собранные греческие войска, сожгли и разграбили Коринф. Все мужское население Коринфа было перебито, женщины и дети проданы в рабство. Греция и Македония были обращены в римские провинции, только Спарте и Афинам позволили сохранить их законы. Традиции, золото и честное слово Такое впечатление, что за двадцать с небольшим лет римляне сильно изменили свои взгляды и принципы. На смену Сципиону Африканскому и Фламинину пришли провокаторы и обманщики, армия во время 3-й Македонской войны занималась в основном воровством, и сенат прислал в Грецию специальное постановление о том, чтобы местные жители ничего не давали римлянам без приказа сената. Разложение армии продолжалось до тех пор, пока не прибыл Эмилий Павел. За 15 дней он привел армию в чувство и разбил в 168 г. до н. э. в битве при Пид-не царя Македонии Персея. Но такая перемена в сознании, если вдуматься, закономерна. Сципион Африканский, участник битвы при Каннах, принадлежал еще к тому поколению, что выросло до катастрофы. Римский мир строился на традициях, которые передавались от отца к сыну, где особое значение имел авторитет главы фамилии. При тех огромных потерях, которые понесла республика в войне с Ганнибалом, произошло не только разорение италийского сельского хозяйства, но и разрушение традиций. Не постепенное отмирание старого, а мгновенно отрубание еще живой части. Забвение. Спасти положение не могли меры, предложенные Катоном: это была попытка подпереть деревянными балками рухнувшие в результате землетрясения каменные опоры свода. Недаром в своей лихорадочной суете Катон кажется не примером добродетели, а карикатурой на эту добродетель. Соблазны Востока и Греции — золото, драгоценности, произведения искусства казались поклонникам старины угрозой самой сути римской жизни. Но главная опасность была не в блеске золота и совершенстве творений греков, а в том, что эти сокровища как бы стали платой за те жизни, что Рим потерял в битве при Требии, на Тразименском озере, на равнине возле городка Канны. Вспомним о списках потерь сенаторов и военных трибунов, о мешке золотых колец. Быть может, поэтому таким уныло серым окажется римский сенат в последующие годы, такими беззастенчивыми хищниками — римские торговцы. И все наглее станут вести себя полководцы. В связи с этим показательна история Луция Фламинина, брата Тита Фламинина. Во время пирушки любовница (по другой версии — любовник), стала сетовать, что не видела гладиаторских игр, а ей бы так хотелось поглядеть, как убивают человека. Тогда Луций велел привести приговоренного к смерти преступника и приказал убить его тут же на пиру. За этот мягко говоря некрасивый поступок Катон вычеркнул имя Луция Фламинина из списка сенаторов. И когда Тит Фламинин возмутился, то Катон поведал эту историю на форуме. Возмущение было всеобщим, Луций не смел оспаривать решение Катона. Пройдет не так уж много времени, и ни распутством, ни жестокостью никого уже нельзя будет удивить. Не менее отвратительны «подвиги» Лукулла и Гальбы в Испании. Консул Лукулл, прибыв в Испанию, «жаждая славы и по своей бедности нуждаясь в добыче», (Аппиан) напал на племя вакеев, не имея на то мандата сената(!). Племя это жило тихо, и у римлян к ним не было никаких претензий. Но Лукулл воображал, что Иберия полна золотом и серебром. Он осадил город Кавку, вакейцы пытались сопротивляться, но проиграли. Тогда они выслали послов к Лукуллу и договорились об условиях сдачи. Когда вакейцы, поверив данному слову, впустили в город двухтысячный римский гарнизон, Лукулл ввел все остальное войско и велел истребить жителей поголовно. Из 20 000 лишь немногие сумели бежать через ворота на другой стороне города. «Город Лукулл разграбил и тем покрыл имя римлян позором и поношением». (Аппиан). А ведь совсем недавно Публий и Гней Сципионы, а за ними молодой Публий Сципион Африканский не только своими победами, но и своей продуманной политикой сумели вытеснить пунийцев из Испании. Лукулл же добился лишь того, что вынужден был с позором отступить, изрядно потрепанный под Паллантией. Но за все свои «подвиги» даже не был привлечен к ответственности. Сервий Гальба отличился не меньше: лузитаны заключили с ним договор. И он предложил переселиться им в более удобное место, где земли плодороднее, и где жить им будет лучше. Несчастные согласились и пошли за Гальбой. Римлянам обычно верили на слово. И они — обычно — слово держали. Но такого не мог предположить никто! Гальба разделил лузитанов на три колонны, каждую велел отвести в определенное место. И когда варвары, поверив его слову, сложили оружие, он велел их перебить. Несчастные кричали, взывали к богам, напоминали о клятвах. Напрасно. Немногим, правда, удалось бежать. И среди них был Вириат, который вскоре станет злейшим врагом Рима. А мог бы быть союзником. Из добычи Гальба немногое роздал солдатам, остальное взял себе, хотя и был необыкновенно богат. «Ненавидимый всеми и привлеченный к суду, он спасся от осуждения благодаря своему богатству». (Аппиан) Думается, не надо никому разъяснять, как спасаются «благодаря богатству». А ведь не так давно римский сенат отказался принять дары от Пирра и гордо велел удалиться посланнику Ганнибала. Пройдет не так много лет после «подвигов» Лукулла с Гальбой, и Югурта будет, не стесняясь, раздавать взятки сенаторам, а потом презрительно воскликнет: «Рим — продажный город, и ему придет конец, как только найдется покупатель!» Римские историки говорят от имени врагов Рима Первая цитата из Тита Ливия — о войне с самнитами. Такие слова римский историк вкладывает в уста самнита Гая Понтия: «Что еще я задолжал тебе, римлянин?! Чем еще искупить разрыв договора?… но если на этом свете правда и закон еще не защищают слабого от сильнейшего, мне остается взывать к богам, карающим спесь, преступившую всякую меру. Я стану молить их обратить свой гнев на тех, кому мало и их собственного имущества, и гор чужого добра в придачу; на тех, чью жестокость не насытить ни смертью обидчиков, ни выдачей мертвых их тел, ни имуществом их, отданным следом, — не насытить, если не дать упиться нашей кровью и пожрать нашу плоть». А вот уже Тацит говорит от имени германцев: «Вспомним о римской алчности, жестокости и надменности; есть ли у нас другой выход, как только отстоять свою независимость или погибнуть, не давшись в рабство?» Пусть здесь можно усмотреть риторские упражнения, когда учителя заставляли учеников приводить доводы то за одну сторону спора, то за другую. Но многие ли современные историки готовы воспроизводить аргументы обеих сторон? ЧАСТЬ III РЕВОЛЮЦИЯ Глава 1 Братья Гракхи. 100 лет на берегу Стикса Тиверий Семпроний Гpакx (163–133 гг. до н. э.) — народный трибун 133 г. до н. э Гай Семпроний Гракх (153–121 гг. до н. э.) — народный трибун 123, 122 гг. до н. э Гай Гракх многим говорил, что видел во сне своего брата Тиберия, который сказал ему: «Рано или поздно ты должен будешь умереть той же смертью, что и я».      Цицерон Оба они были убиты, и тела их брошены в Тибр, как поступали в те времена с преступниками. По верованиям римлян души непогребенных не могли попасть в ладью Харона и пересечь Стикс — 100 лет должны были призраки мятежных братьев бродить по этой стороне реки Подземного царства. И это значит, что души братьев Гракхов, не нашедшие успокоения, должны были видеть крушение республики. Тиберий и Гай происходили из знаменитого плебейского рода Семпрониев Гракхов. Тут надо сказать несколько слов о предках народных трибунов. Их прадед построил храм Свободы на Авентине. Их дед Тиберий Семпроний Гракх (в их роду старший сын получал имя Тиберий, поэтому нетрудно запутаться, определяя, кто есть кто среди многочисленных Тибериев Семпрониев Гракхов), участвовал в войне с Ганнибалом. Под его началом были легионы, состоящие в основном из рабов-добровольцев. В главе, посвященной 2-й Пунической войне, описаны действия Гракха под Кумами. В свободное время Гракх заставлял солдат упражняться, чтобы бывшие рабы-новобранцы научились ходить под значками и знали свое место в строю. Главная же забота полководца (и он следил за этим неукоснительно) заключалась в том, чтобы ветераны и граждане не пытались возвыситься над рабами-новобранцами. Гракх не допускал никакой вражды в солдатской среде и спаял свое войско в единое целое. «Все, кому римский народ вверил оружие свое и знамена, пусть считают себя достаточно почтенными и благородными» (Тит Ливий). В награду за воинскую службу рабам была обещана свобода. Но они сражались уже второй год, а свободы так никто и не получил. Естественно, что рабы-солдаты начали роптать: мол, всех нас перебьют раньше, чем мы сможем надеть долгожданные шапочки вольноотпущенников. Узнав о крамольных разговорах в манипулах, Тиберий Гракх написал письмо сенату. Однако военачальник не стал доносить на подчиненных, не сообщил о растущем недовольстве, а лишь напомнил об обещании сената и заявил, что его солдаты так же доблестны, как и свободные легионеры, и пора бы выполнить данное слово. Сенат велел Гракху поступать по собственному усмотрению. И вот накануне сражения с полководцем Ганнибала Ганноном Тиберий Гракх пообещал каждому рабу свободу, если тот принесет отрубленную голову врага. На следующий день закипела битва. Почти четыре часа бились римляне с пунийцами. Никто не мог одолеть. Обещание Тиберия Гракха, поначалу вселившее в сердца рабов и храбрость, и надежду, сослужило в середине сражения дурную службу: едва одолев врага, раб-доброволец тут же начинал кромсать тело, уже не думая об исходе битвы. А добыв голову, тащил ее за собой, и ясно, что отрубленная голова отнюдь не помогала в рукопашной. В конце концов рабы почти совсем прекратили сражаться, а лишь бегали по полю в поисках голов и занимались разделкой трупов. Что было делать Гракху? Он отдал приказ солдатам: головы бросить и идти в бой, свободу он им даст и так. Но только в том случае, если римляне победят. Если же они проиграют, то свободы не видать никому, сколько бы голов ни предъявили Гракху после бегства. Угроза подействовала: римляне не только разбили пунийцев, но и ворвались в их укрепленный лагерь. На помощь пришли пленные римляне, что были в лагере пунийцев. Захватив в суматохе оружие, они напали на карфагенян с тыла и не дали им убежать. Из всего карфагенского войска уцелело менее 2 000 (а было 17 000 пехоты и 1 200 конницы). Однако среди рабов не все проявляли героизм, около 4 000 держались сзади и в штурме лагеря не участвовали. После победы они не пошли вместе со всеми в лагерь, а собрались на соседнем холме, опасаясь, что полководец исполнит угрозу и прикажет их распять, как обещал поступить с трусами перед битвой. Однако угроза осталась лишь угрозой — не более. На следующий день Гракх собрал своих солдат и даровал свободу всем, независимо от того, как кто сражался — храбро или не очень. Однако как истинный римлянин он должен был как-то отличить смельчака от труса. И вот, после дарования всем свободы, он стал вызывать к себе трусов по одному и заставил каждого дать клятву, что до конца своей службы они будут есть и пить только стоя. Такое вроде бы легкое, но одновременно чувствительное наказание. «Гай, видишь вон того парня, что жует полбяную кашу стоя? — скажет во время обеда один легионер другому. — Сразу видно, как он сражался у Беневента». После победы солдаты вошли в Беневент, и жители устроили им угощение. Пировали на улицах и во внутренних двориках. Все вчерашние рабы в шапочках вольноотпущенников — символах только что обретенной свободы. Сцена эта так потрясла Семпрония Гракха, что, вернувшись в Рим, он заказал картину с изображением этого пира обретших свободу воинов и поместил ее в храме Свободы, построенном его отцом. Погиб Тиберий Семпроний Гракх тоже почти как в легенде. Предатель заманил его в ловушку, якобы на переговоры с союзниками. Но союзников в условленном месте не оказалось — там поджидали пунийцы. Окруженный врагами, с одним мечом, без доспехов, без щита (пришлось обмотать левую руку плащом) Гракх отказался сдаться. Его пытались взять живым, но это не удалось, римлянин защищался отчаянно. И только меч, вонзившийся ему в грудь, остановил полководца. После гибели Тиберия Семпрония его вольноотпущенники-добровольцы покинули войско. Семпрония они считали своим патроном, себя — его клиентами, обязанными до смерти патрона быть ему преданными. Но раз патрон погиб, вольноотпущенники не связаны уже обязательствами и вольны делать, что захотят. Добровольцев потом долго разыскивали по окрестностям и возвращали под знамена. Его сыну, тоже Тиберию Семпронию Гракху, было в тот момент только два года. Впоследствии он занимал должность народного трибуна, дважды был консулом, а также цензором, в качестве наместника в Испании прославился справедливым управлением. Женат он был на Корнелии, дочери Сципиона Африканского, энергичной и образованной женщине, которая была много моложе своего мужа. Она родила ему 12 детей. Выжили только трое. Когда Тиберий Семпроний Гракх умер, старшему его сыну Тиберию было девять лет, а младшему, Гаю, не исполнилось и года. О них и пойдет рассказ в этой главе. Особую роль в их воспитании играл Сципион Эмилиан. Будучи родственником несовершеннолетних братьев, он к тому же женился на их сестре. Миновали те времена, когда плебеи были лишены почти всех прав. Теперь знатные плебейские и патрицианские роды принадлежали к одному классу — нобилитету. В руках узкого круга оказалась почти вся власть, все богатства, вся пахотная земля, хотя по закону запрещалось владеть больше чем 500 югерами земли на главу семьи, плюс еще на каждого сына можно добавить 250 югеров, но всего не более 1 000. Но закон нарушали в открытую. В борьбе мелкого крестьянства и крупных землевладельцев побеждали хозяева латифундий. Это мало занимало власть имущих. Но при этом было одно неудобство: число призывников не росло, а падало с каждым годом. Нести военную службу мог лишь человек с достатком, способный приобрести вооружение. Разоряясь, крестьянин переставал быть воином. Дальновидные политики понимали необходимость перемен, но таких во все времена меньшинство. Большинство отстаивало свои интересы. Любой намек на необходимость передела земли приводил хозяев латифундий в ярость. Поэтому рассудительные и мудрые реформаторы, такие как Гай Лелий, быстро отступали. Однако их правильные речи слышал Тиберий Гракх, и он решил действовать. Тиберий меньше всего походил на революционера, он был человеком мягким, скорее даже наивным и сентиментальным. Но, быть может, именно эти черты и заставили его взяться за проведение земельной реформы. Один из основных вопросов любой революции — это вопрос о земле и как ее поделить. Однако как ее, землю, ни дели, она почему-то все время стремится «утечь» из рук тех, кто ее обрабатывает. Для предотвращения этой «сверхтекучести» нужен строгий контроль. Впервые Тиберий отличился во время 3-й Пунической войны, его храбрость была отмечена строгим Сципионом Эмилианом. Избранный народным трибуном на 133 г. до н. э., Тиберий предложил закон о перераспределении государственной земли: кто владеет землей вопреки закону, должен возвратить излишки в казну для перераспределения в пользу нуждающихся, получив компенсацию от государства за проведенные улучшения. «Никогда против такой страшной несправедливости и такой алчности не предлагали закона снисходительнее и мягче», — замечает Плутарх. Но «снисходительный» закон вызвал яростное сопротивление. Не смея выступить открыто, владельцы латифундий переманили на свою сторону другого народного трибуна — Марка Октавия, и тот наложил вето на закон Тиберия. Напрасно Тиберий уговаривал Октавия отменить вето — тот стоял насмерть. Ставленник правящей партии не желал уступать оппозиции, как бы ни убедительны были выдвигаемые доводы. Напрасно Тиберий обращался к сенату, уговаривая отцов-сенаторов повлиять на Октавия. Безрезультатно! Но и Тиберий не желал уступать. Ведь народ поддержал его! Если нельзя отменить вето, то надо отменить народного трибуна. Нет, не убить, конечно, а просто лишить трибунских полномочий. И Тиберий решился на беспрецедентный шаг — он сместил своего коллегу Октавия, на что не имел никакого права. Демагогическое заявление: не утрачивает ли свою должность тот народный трибун, который действует в ущерб народу, — вряд ли могло оправдать попрание закона. Народное собрание с восторгом поддержало произвол, Октавия сместили, земельный закон приняли, и Гракх приступил к воплощению своего замысла в жизнь. Аристократия открыто грозила реформатору местью. Спасение Тиберия было лишь в продолжении реформ, и он предлагал один законопроект за другим. Популярность его росла. Как и росла ненависть аристократов. Однако год его полномочий подходил к концу, а сделано было так мало. Выбираться на второй срок подряд было нельзя. Тогда в нарушение закона Гракх выдвинул свою кандидатуру в народные трибуны на второй срок, прекрасно понимая, что, как только кончится срок его полномочий, не сносить ему головы. Сначала ради благой цели надо нарушить закон, потом ради спасения жизни — число причин будет множиться бесконечно. Сенаторы сорвали выборы. Народное собрание было разогнано. Во время беспорядков Тиберий, находясь в толпе, поднес руки к голове, давая понять, что жизни его угрожает опасность. Его враги тут же истолковали его жест как желание захватить власть и надеть царскую диадему. Сколько раз уже против популярных и, заметим, ярких личностей использовали эту дубину! Кассий, Спурий Мелий, Манлий Капитолийский. Теперь Тиберий Гракх. Однако, несмотря на требования сенаторов расправиться с Тиберием немедленно, консул медлил: ведь жизнь народного трибуна неприкосновенна. Тогда бывший консул Назика взялся руководить расправой. Разломав скамьи и вооружившись обломками, сенаторы со своими слугами и клиентами кинулась в атаку. Тиберий вместе с немногочисленными сторонниками пытался спастись бегством. Его убили на Капитолии ударом палки в висок, вместе с ним погибли еще 300 человек — так утверждают историки, хотя в такие моменты обычно никто не считает трупы. Тела убитых были брошены в Тибр как тела государственных преступников. Гая Гракха в тот момент не было в Риме. Вернувшись уже после беспорядков в Город, Гай просил отдать ему тело брата для погребения. Ему отказали. Такого еще не бывало в Риме! За открытое убийство народного трибуна никто не был наказан. Все позабыли о сакральной неприкосновенности защитника народа. Убийцы стояли на своем: Тиберий Гракх готовил переворот и жаждал царской власти. Сенаторы в своей слепоте не замечали, что государство зашло в тупик, а бунтари весьма смутно представляли, как им исправить положение. После смерти брата Гай Гракх уехал из Рима. Он служил в армии, в коннице, и мечом владел не хуже, чем тонкостями права. Три года он провел на должности квестора в Сардинии, снискал себе славу своей рассудительностью и справедливостью не только среди римлян, но и среди местных жителей. Однако любое известие о Гае Гракхе вызывало у сенаторов подозрение, в каждом его поступке видели нарушение закона. Несколько раз его пытались привлечь к суду, но каждый раз он бывал оправдан. Едва очистившись от обвинений, он выставил свою кандидатуру на должность народного трибуна. Узнав, что среди кандидатов есть имя Гая Гракха, народ прибыл в Рим на выборы. Молодой Гракх был избран, несмотря на сопротивление сената. После смерти Тиберия прошло девять лет. Своими талантами, твердостью характера и целеустремленностью Гай стоял куда выше старшего брата. Тиберий — несколько сентиментален, наивен, близорук. Гай — решителен, энергичен, деятелен и смел. Девять лет скрытности и сдержанности закалили его волю. До сих пор историки спорят, что двигало Гаем: желание принести пользу Риму, продолжить дело брата или жажда мести? Несомненно, Тиберий хотел помочь беднякам, которые гордо именовались римскими гражданами, но не могли прокормить семью. А чего хотел Гай? У него был план действий, и он последовательно, шаг за шагом, воплощал его в жизнь. Где мог, он стал разрушать старые римские традиции, опираясь в своих действиях не на сенат, а непосредственно на народное собрание, которое поначалу всегда его поддерживало. Эту тактику потом будет успешно применять Юлий Цезарь. Это Гай Гракх придумал продажу хлеба по низким ценам. Можно рассматривать эти хлебные продажи как некое подобие современного пособия по безработице. К сожалению, следующие правители Рима практически ничего не делали для того, чтобы эту безработицу уменьшить. Не спрашивая согласия сената, Гай Гракх основывал колонии, распоряжался казной, захватывая как можно больше дел в свои руки. Кроме неимущего плебса, был у него еще один союзник: сословие всадников, которое отчаянно стремилось к власти. Обладая огромными денежными средствами, всадники не имели такого влияния в политике, как верхушка, нобилитет. Гай Гракх предложил ввести 300 новых членов в сенат из сословия всадников, тем самым увеличив число сенаторов до 600. Он отнял у сенаторов исключительное право быть судьями, и передал всадникам часть властных полномочий, тем самым, стравливая нобилитет и торговое сословие. При всем при том Гай не только занимался законодательством, но и строил дороги, заслужившие самые высокие оценки: прямые, размеченные по милям от начала и до конца. Он же построил хлебные амбары для хранения хлеба, предназначенного для продажи неимущим. Другими словами, Гай Гракх был прекрасным инженером, пусть эта профессия и не была прописана отдельной строкой в послужном списке народного трибуна. Он становился во главе всех начинаний сам, и все получалось у него необыкновенно споро и удачно. Аристократы были вынуждены лишь скрипеть зубами, не в силах противостоять народному трибуну — так грамотно и последовательно тот вел наступление. «Гай Гракх вовсе не собирался утвердить Римскую республику на новых демократических основаниях, как это воображали многие добродушные люди в старые и новые времена. Наоборот, он хотел совершенно отменить республиканские учреждения. Взамен республики он хотел ввести монархию, но не феодальную и не теократическую, а наполеоновскую абсолютную монархию», — пишет Теодор Моммзен. Историкам легко упрекать Гая Гракха, приписывая ему желание установить диктатуру. Но беда не в том, что он ограничил власть сената, а в том, что не разглядел, как из триады римской власти монархия — аристократия — демократия исчезла демократическая составляющая. Не надо обвинять демократию в анархии во времена Цезаря. К этому времени демократия практически умерла. Недостаточно создать верную схему, надо еще придумать механизм, осуществляющий его работу. Прежний механизм был рассчитан на маленький городок-государство, где все граждане могли принять участие в голосовании и решении немногочисленных вопросов. Но Рим давным-давно превратился в большое государство, избиратели не могли прибывать в Город для решения даже самых важных проблем. Власть народа постепенно превращалась в фикцию: в Народном собрании все решала кучка продажных бездельников. Прежний механизм разладился, новый не был создан. Если бы мятежный трибун придумал заменить народное собрание собранием выборных представителей, то есть создал нижнюю палату парламента, (ибо верхняя палата — сенат — уже была), то неизвестно, как бы развивалась история Рима. Да, история не знает сослагательных наклонений. Но ведь мы, ставя этот вопрос: «Что если?» — не для умерших решаем вопросы — для себя. Но Гай Гракх не создал палату представителей. В конце концов он совершил смертельную ошибку в своей атаке на сенат. Гай Гракх заговорил о том, чтобы предоставить право римского гражданства всем латинам, заранее решив снять нарастающее противоречие между римскими гражданами и их союзниками. Это начинание вызвало протест у всех: и у сената, и у плебса. Если латины станут гражданами, то дешевого хлеба на всех не хватит: как народ мог поддержать такой закон? Законопроект провалился. Сенат переманил на свою сторону часть плебса, пообещав благ куда больше, чем сулил прежний благодетель. Другой народный трибун, Марк Ливий Друз стал предлагать устроить 12 колоний в самой Италии. Зачем тащиться куда-то далеко, когда можно устроиться рядом? Все забыли, что свободной земли в Италии нет. Но никто не собирался выполнять эти фантастические проекты. Вместо того чтобы вдуматься в суть щедрых посулов, народ с радостью заглотил приманку. На новых выборах в народные трибуны Гай Гракх не был переизбран. (За минувшие 10 лет запрет на повторное избрание народным трибуном был отменен). Ходили слухи, что результаты выборов сфальсифицированы. Фортуна отвернулась от Гракха: консулом был выбран Луций Опимий, его непримиримый враг. Тут же победители повели наступление на все начинания Гая Гракха. И первым делом прекратили освоение колонии на месте разрушенного Карфагена, которая могла, бы решить хотя бы частично проблему занятости, плебса. Опимий нарочно провоцировал Гракха, чтобы тот не выдержал и устроил беспорядки, благо окружали бывшего народного трибуна люди отнюдь не робкие. Нужен был повод для расправы, и повод нашелся. В тот день, когда консул Опимий намеревался отменить законы Гракха, две толпы собрались на Капитолии: одна поддерживала законы Гракха, другая была на стороне Опимия. Бесполезная демонстрация! Судьба Гракха была предрешена. Если рассматривать историю Гракхов оторванно, то она кажется чудовищной, если же мы вспомним их предшественников, виновных лишь в том, что они сочувствовали народу, и убитых по нелепым обвинениям, то гибель Гракхов покажется закономерной. Для того, чтобы выстоять в борьбе с латифундистами, Гракху была нужна поддержка в сенате, как когда-то патриций Фабий поддержал народных трибунов в проведении законов о консульстве и долгах. Тиберий Гракх мог бы опереться на Сципиона Эмилиана, знаменитого полководца и своего родственника, но Эмилиан не протянул руку помощи Тиберию и приветствовал убийство первого Гракха, и затем фактически приостановил работу комиссии по разделу земель. Сам он был убит в 129 году до н. э., и убийца не был найден. Скорее всего, это была месть за Тиберия. Но вернемся на Капитолий. Во время жертвоприношения ликтор обозвал сторонников Гракхов негодяями, в ответ кто-то ударил ликтора стилом (бронзовой палочкой для письма) и убил. Начался дождь, толпа разошлась. На следующий день тело убитого притащили на форум, сенаторы во главе с Опимием разыграли целый спектакль над телом ликтора, видя в этом убийстве целый заговор. Меж тем как убийство народного трибуна Тиберия, лица, обладавшего сакральной неприкосновенностью, сошло сенаторам с рук. Сенат тут же ввел чрезвычайное положение. Была произнесена заветная фраза: «Пусть консулы следят, чтобы республика не понесла ущерба». Теперь можно было казнить граждан без суда и следствия. Консул Опимий велел сенаторам взяться за оружие, а каждому из всадников приказал явиться с двумя вооруженными рабами. Тем, кто оставит Гракха, было обещано прощение. Плебс тут же разбежался. Лишь немногие сторонники Гракха собрались на Авентине и отправили послов в сенат, пытаясь договориться. Но сенат не соглашался на компромисс. Желая избежать кровопролития, Гракх явился на Авентин безоружным, хотя и храбрости и военного умения ему было не занимать. Повторно был отправлен к сенаторам глашатай для переговоров. Но его арестовали: властям не нужен был компромисс, им была нужна голова Гая Гракха, как будто это жертвоприношение могло устранить все накопившиеся проблемы. Видя, что дело безнадежное, Гай Гракх решил покончить с собой. Но друзья уговорили его бежать. Перед бегством Гракх проклял римский народ за измену и черную неблагодарность и предрек ему вечное рабство. Сбегая с Авентина, Гай подвернул ногу, так что надежды скрыться у него не было. Двое друзей пытались задержать преследователей на мосту, но были убиты. Куда бежал Гракх, зачем? Пролетарии, свободные бездельники, занятые только тем, что рожали детей, недавно с восторгом выкрикивали его имя, а теперь прятались по углам. Вряд ли кто-то за пределами Рима мог оказать Гракху поддержку. И раньше, и потом римлянину некуда было бежать. Рим вмещал в себя весь мир. Изгнание всегда было самым тяжким наказанием, хуже смерти. Гай Гракх бежал без надежды спастись. В никуда. В маленькой роще за Тибром враги нагнали его. С ним был только его раб. Раб крепко обнял своего господина так, что убийцы не могли нанести по Гракху ни одного удара, пока не убили раба. Из отрубленной головы народного трибуна друг консула Опимия удалил мозг, а череп залил свинцом, ибо в награду было обещано столько золота, сколько весит голова трибуна. После гибели Гая началась расправа над остальными. Более 3 000 человек было казнено, а все имущество конфисковано. Отняли даже приданое у вдовы Гая Гракха. На эти деньги консул Опимий воздвиг новый храм Согласия. На храме вскоре появилась надпись, сделанная кем-то из сторонников Гракхов: «Злой глас Раздора храм воздвиг Согласию». Память Гракхов официально была предана проклятию, их матери Корнелии запретили надеть траур по младшему сыну. Однако и много лет спустя народ питал к мятежным трибунам неизменную любовь. Цицерон, этот чувствительный флюгер, прилюдно всегда хвалил братьев Гракхов, хотя в своих трудах, предназначенных для чтения в иных кругах, отзывался о знаменитых народных трибунах крайне негативно. Братья вернули часть земли крестьянам, но розданное вскоре вернулось в руки богачей. Зато Гай Гракх создал армию паразитов, которая все росла и не года — века — кормилась за счет казны. Гай пытался заложить римские колонии за пределами Италии, объявил все завоеванные земли собственностью римского государства. Его начинания продолжили не демократы, а императоры. Еще одна цитата из Моммзена: «100-летняя революция, ведущая от него свое начало, была его созданием, поскольку она вообще дело рук одного человека». Оказывается, один человек сумел сломать все Римское государство и разрушить республику. Такое не под силу и титану. Другое дело, что Гай Гракх не сумел починить то, что сломалось. Но и сенаторы не собирались этим заниматься. Их волновало лишь одно: как бы не потерять ни на палец власти и ни асса из своего кошелька. Римские имена Каждый римский гражданин во времена республики имел обычно три имени. Первое — личное имя. Оно давалось мальчику на девятый день после рождения. Выбор таких имен был не велик. Авл, Аппий, Гай, Гней, Децим, Луций, Квинт, Марк, Мамерк, Нумерий, Публий, Секст, Сервий, Спурий, Тиберий, Тит, Цезон. Затем шло родовое имя — эквивалент нашей фамилии. И, наконец, прозвище, как бы дополнение к фамилии. В одном роду могло быть несколько прозвищ. Так у Тиберия Семпрония Гракха Тиберий — личное имя (в этом роду — обычно имя всегда старшего сына), Семпроний — родовое, Гракх — прозвище. Иногда добавлялось второе прозвище в память о каком-нибудь славном деянии или заслугах того или иного гражданина. Например — Корнелий Сципион Африканский. Зачастую в надписях личные имена обозначались одной или несколькими буквами. Скажем, М обозначало «Марк». Если человека усыновляли, то он получал имя усыновителя, а собственное родовое имя в измененном виде ставилось в конце. Так Октавий, будучи усыновлен Юлием Цезарем, стал называться Гай Юлий Цезарь Октавиан. Вольноотпущенник получал родовое имя патрона и в конце ставил свое рабское прозвище. Во времена поздней империи в именах началась путаница, стали встречаться двучленные или многочленные имена, вольноотпущенники старались избавиться от своих рабских прозвищ и поменять их на созвучные римские. Что касается женских имен, то дочь получала родовое имя своего отца. Например, Корнелий — Корнелия, Клавдий — Клавдия. Если девочек было две, то их именовали Клавдия Старшая и Клавдия Младшая, остальных же просто нумеровали: Терция, Кварта, Квинта. Торжество аристократов Победившие аристократы срочно вернули все — или почти все на круги своя. О гражданстве для латинов не шло больше речи, создание новых колоний прекратили, комиссию по раздаче земель закрыли, и вновь разрешено было скупать мелкие наделы богатым землевладельцам. Лишь раздача хлеба осталась в качестве подачки бедноте, да всадникам было по-прежнему разрешено заседать в суде. Ну а после этого можно было жить как прежде и ничего не делать, ничего не менять. Наступил покой. Аристократы радовались победе. Глава 2 Неистовый Марий Гай Марий 156-86 гг. до н. э Марий, проживший 70 лет, первым из римлян семь раз избранный консулом, накопивший в своем доме богатства, не уступающие царским, оплакивал свою судьбу, посылающую смерть прежде, чем он достиг всего, чего желал.      Плутарх Гай Марий родился в незнатной семье (сын батрака — наверняка преувеличение) недалеко от города Арпина. Детство он провел на полях, научился переносить голод и жажду. Едва достигнув призывного возраста, он пошел в армию. Неизвестно, обладала ли его семья достаточным имуществом, чтобы он мог купить себе снаряжение легионера. Но, возможно, попасть в армию ему помог его патрон Метелл. Во время Испанской войны молодой плебей быстро продвинулся. Марий был не богат, но чрезвычайно честолюбив, и с энергией простолюдина карабкался наверх, не обращая внимания на презрение аристократов. Возвратившись на родину, он добился должности народного трибуна. Он сумел не только разбогатеть, но и жениться на патрицианке из рода Юлиев и получить должность претора. Консул Цецилий Метелл, отправляясь в Африку на войну с нумидийским царем Югуртой, взял с собой Мария в качестве легата[39 - Легат — у древних римлян назначавшийся сенатом посол или уполномоченный, выполнявший политические поручения; в период республики — помощник полководца и наместника провинции; в период принципата императорский легат исполнял функции наместника провинции, а легат легиона командовал легионом.]. Марий, поднявшийся наверх, так сказать, из народа, пользовался любовью солдат, зато вызывал неприязнь и брезгливое отвращение аристократов. А между тем этот выскочка замахнулся на консульскую власть. Метелл всячески препятствовал Марию. Неужели этот «новый человек» станет консулом? Нет уж! Но дерзкий легат не собирался сдаваться и устроил в армии буквально бунт, агитировал всех своих знакомых, чтобы те писали домой письма и убеждали родных, что только он, Марий, может успешно закончить войну с Югуртой. Друзья Мария ратовали за него на форуме. У народа не осталось никаких сомнений: только Марий! Вот тот, кто нам нужен! Если этого энергичного легата не изберут консулом, римляне никогда не закончат войну. Марий отправился в Рим, и его избрали консулом на 107 г. до н. э. Метелл тем временем взял крепость Фала, где укрылся Югурта, но тот успел бежать к мавританскому царю Бокху, своему тестю. Метелл начал переговоры с Бокхом, но тут пришло известие, что командование армией передано Марию. Новый консул набрал новые легионы, впервые не считаясь с имущественным цензом. Обозвав всех нобилей трусами, он заявил, что военные знания свои получил не из книг, а его нынешние подвиги затмевают деяния знатных предков трусов-аристократов. Да, Марий не знаком с греческой литературой и не желает ее изучать, но зато он знает, как бить противника, и может спать на голой земле. Однако, несмотря на столь хвастливые речи, Марий действовал примерно так же, как и его предшественник Метелл. К тому же своей победой в войне с Югуртой он был во многом обязан действиям молодого Корнелия Суллы, который служил у него квестором. Бокх желал как-то закончить войну и помириться с римлянами, но для этого надо было избавиться от Югурты. Несомненно, Сулла был превосходным дипломатом, ибо сумел уговорить мавританского правителя передать Югурту в руки римлян. При этом Бокх буквально до самого последнего момента колебался, на чью сторону стать — римлян или собственного зятя, выдать римских послов Югурте или, наоборот, Югурту — римлянам. И в конце концов выдал зятя Сулле. Югурту разгромил Метелл, в плен взял Сулла, а триумф справил Марий. Во время триумфа провел в числе пленников по улицам царя Нумидии, и после окончания триумфа царственного пленника умертвили. Пять раз подряд Марий становился консулом (104100 гг. до н. э.). Однако в глазах аристократии он по-прежнему оставался «новым человеком», выскочкой. В 105 г. до н. э. проконсул Квинт Сервилий Цепион, а за ним и консул Гней Маллий Максим потерпели один за другим страшное поражение в битве при Аравсионе от армии германского племени кимвров. Потери Рима в этих двух битвах оказались куда больше, чем при Каннах. Но римляне уже как будто привыкли начинать войну с поражения, хотя в этот раз виновников катастрофы и отдали под суд. Дорога на Италию была открытой, но варвары не пошли на Рим: они разделились. Одна часть двинулась в Западную Галлию, другая — в Испанию, и лишь через три года варвары вернулись в Италию. Консул Марий разбил амбронов и тевтонов в двух сражениях, в которых приняли участие даже женщины варваров (102 г. до н. э.). Второй армией командовал Катул. Он действовал против кимвров куда менее удачно. В новом сражении на следующий год, когда Катул и Марий соединились, кимвры были разбиты. Но Марий опять присвоил все плоды победы себе. Катул, правда, пытался переменить общественное мнение способом, который действенен и поныне: обиженной полководец написал книгу, где попытался представить себя истинным победителем в битве с кимврами. Однако общественное мнение уже объявило Мария спасителем Рима. Книга проконсула не смогла вернуть автору утраченную славу. Зато ненависть Мария Катул заслужил в полной мере и был казнен во время Марианского террора. Но это впереди. А пока Марий отпраздновал очередной триумф. Однако сенаторы его по-прежнему презирали. Тогда победитель кимвров и тевтонов выбрал себе союзников с весьма сомнительной репутацией. Это были вожди популяров Гай Сервилий Главция и Луций Апулей Сатурнин. Главция — человек низкого происхождения, оратор-демагог. Сатурнин — из знатного рода, этакая пародия на Гракхов, защитник интересов плебса, готовый в любой момент устроить заварушку. Никаких серьезных планов преобразований у этой парочки не было. Зато имелась цель — получить власть любой ценой Они объединились с Марием и предложили список популистских законов: 1) наделить солдат Мария землей — по 100 югеров каждому; 2) снизить цены на хлеб для пролетариев в восемь раз; 3) заставить сенаторов поклясться, что они эту программу исполнят. А тех, кто откажется дать клятву, отправить в изгнание. Законы Сатурнина после побоища на форуме были приняты, сенаторы дали клятву, один Метелл отказался и гордо удалился в изгнание. Марий вновь стал консулом в 100 г. до н. э. Победа! Но что делать дальше? Марий не знал. Его союзники-демагоги тоже. В принципе они уже добились всего, чего хотели — получили власть. Правда, не все. Сатурнин вновь был избран народным трибуном. А вот Главция, замахнувшийся на должность консула, не рассчитал своих сил и проиграл. Тогда он просто-напросто убил своего удачливого соперника. Сенат возмутился, ввел чрезвычайное положение, то есть была произнесена зловещая формула: «Пусть консулы следят, чтобы республика ни в чем не понесла ущерба», и консул Марий вынужден был выступить против своих прежних союзников Сатурнина и Главции. Он арестовал их обоих, и они тут же были убиты во время уличных беспорядков. Опять народного трибуна убили безнаказанно. Очередной подъем Мария обернулся крахом: Марий покинул Рим и уехал в частную поездку на Восток. На следующий год в Город возвратился Метелл, но он не успел ничего предпринять — его вскоре отравили. Все чаще случаются политические убийства, драки на форуме, беспорядки. Куда же подевалось хваленое римское умение управлять? Рим катился к анархии. Сенат как будто взял реванш, — во всяком случае так казалось нобилям. Законы Сатурнина были отменены. В 97 г. до н. э. Марий вновь объявился в Риме. Но его все забыли, никто не обращал на него внимания: как полководец он был слишком стар, как политик — «прославился» тем, что предал своих сторонников. Но в 91 г. до н. э. началась Союзническая война. Италики требовали равных прав с римскими гражданами — ведь они сражались в войсках наряду с римлянами. Грозная увертюра перед грядущими гражданскими войнами. Союзническая война велась не за право выйти из состава государства, а за право в него войти. В этой войне отличился Корнелий Сулла, а старик Марий не блистал. Тем временем Город накрыл новый вал беспорядков. Народный трибун 88 г. до н. э. Сульпиций, окружив себя головорезами, решил отстаивать в народном собрании права италиков, которые успели сделаться римскими гражданами. Консулы Квинт Помпей Руф и Корнелий Сулла пытались противодействовать, но безрезультатно. Квинт Помпей бежал, его сын (зять Суллы) пытался дать отпор головорезам Сульпиция, но был убит. А самому Сулле приставили нож к горлу (в прямом смысле) и заставили отменить прежние свои распоряжения, блокирующие деятельность Сульпиция. После этого законы народного трибуна были приняты. Потерпев столь ощутимое поражение на гражданском поприще, Сулла отбыл к своим войскам, которые ждали его в Кампании, чтобы отправиться на войну с царем Понта Митридатом VI Евпатором. По дороге в Кампанию Сулла узнал, что Сульпиций провел закон об отставке Квинта Помпея Руфа — коллеги Суллы по консулату. Действия народного трибуна были абсолютно незаконными: он не имел такого права. Самого Суллу отстранили от командования восточной армией и назначили на его место Мария. К войскам, которые должны были отправиться на Восток, Марий послал двух новых полководцев, сторонников Мария, чтобы принять командование. Но Сулла не собирался уступать власть старику. Он сумел убедить солдат сохранить ему верность, и двух новоявленных командиров воины закидали камнями. Отныне все политические дела в Риме решала армия. Пока сохранялась воинская повинность, граждане, голосующие в комициях, одновременно являлись воинами. Армия не противостояла гражданскому обществу. Но теперь профессиональные солдаты не отпрашивались из армии в Город голосовать. А те, кто голосовал на форуме, в большинстве своем не служили в армии. Обычно эти были пролетарии, к тому же нигде и не работали, и продавали свои голоса тем, кто больше заплатит. Былое равновесие было нарушено, легионы превратились в отдельную политическую силу, которой никто не противостоял, и которую никто не мог уравновесить и, тем более, контролировать. Сулла вместе со смещенным консулом Помпеем Руфом повел свою армию на Рим. Большинство офицеров его покинули, не желая принимать участие в этом сомнительном предприятии. Сульпиций пытался искать примирения, выслал к Сулле двух преторов, но те добились лишь унижений. Впервые римские войска штурмовали собственный Город. Власть внутри померия — гражданская, вход солдат с оружием внутрь этого священного круга не допустим. Собрания с оружием собирались всегда за чертой померия — на Марсовом поле. Марий и Сульпиций защищались. Люди Сульпиция, привыкшие к сражениям на улицах, оказали сопротивление солдатам Суллы. Тогда консул приказал поджечь дома в собственном Городе. Марий пустился в бега. Кое-кто из победителей занялся грабежом. Но таких Сулла приказал казнить на месте. Рим оказался в руках Суллы. Победитель созвал сенат и, несмотря на некоторое сопротивление, добился, чтобы Мария, Сульпиция и еще 10 их сторонников приговорили к смерти. Тем самым сенат фактически признал законность действий Суллы. Большинство приговоренных, в том числе и Марий, бежали. А вот Сульпицию не удалось ускользнуть — его казнили. Убийства народных трибунов-сделались делом почти заурядным, (см. историю Марка Ливия Друза). Сульпиция выдал собственный раб. В награду рабу дали свободу, а в наказание за предательство хозяина — тут же казнили. Марий тем временем прятался в окрестностях городка Минтурны в Лации к юго-востоку от Рима. Местные власти не осмелились убить старика и подослали к нему галла, чтобы тот прикончил приговоренного к смерти. Но едва галл вошел в хижину, где лежал Марий, как тот заорал: «Как ты смеешь поднять руку на Мария?» Убийцу как ветром сдуло. Вскоре Марию удалось бежать. Старик, казалось бы, должен был радоваться, что спасся, и его не пытаются преследовать. Но не таков был Марий. Сократовская заповедь — не отвечать злом на зло и не творить несправедливость в ответ на несправедливость — явно не находила отклика в сердце старого солдата. Как многие выскочки, он был мстителен и завистлив, день за днем ненависть в нем лишь росла, и в удобный момент ярость его должна была вырваться наружу. И случай Марию представился. В Риме новые консулы Цинна и Гней Октавий враждовали друг с другом. Октавий — сторонник Суллы, а Цинна, хотя и клялся Корнелию в верности, но как только Сулла отправился на войну, тут же сделался его противником. Дело дошло до кровавых схваток на форуме. Гней Октавий поначалу взял верх, Цинна бежал из Города и стал обещать новым гражданам-италикам, что они получат подавляющую власть в комициях. Пока Цинна агитировал, в Городе его сместили и избрали замещающего консула Луция Корнелия Мерулу, фламина Юпитера, фигуру явно номинальную. А Цинна тем временем предпринял турне по городам, выступал перед гражданами, получившими недавно гражданство, делать с которым было практически нечего, потому что не был еще определен механизм участия новых граждан в выборах. Цинна устраивал на форумах городов целые спектакли: ломал фасции, раздирал на себе одежду, валялся в пыли. У лицедея-политика всегда найдутся сторонники, и Цинне удалось собрать войска для борьбы со своим прежним соратником по консульству. Цинну поддерживал Квинт Серторий, прославившийся в сражениях с кимврами и в Испании, во время Союзнической войны потерявший один глаз, чем этот воин чрезвычайно гордился. Когда он входил в театр, толпа приветствовала его кликами. Однако, когда Серторий стал добиваться должности народного трибуна, Сулла сделал все, чтобы прославленный воин эту должность не получил. За что Серторий навсегда Суллу возненавидел и стал его врагом. А тем временем Гней Октавий и сенат призвали на помощь Помпея Страбона (отца Помпея Великого). Тот подошел со своей армией и даже успел опередить Цинну. Последовало столкновение, правда, не слишком кровопролитное по тем временам (погибших было около 6 000). Но Марий и другие изгнанники уже вернулись в Италию. Марий набрал целый легион, в том числе 500 рабов, которым обещал свободу. Внезапно разразилась эпидемия, люди умирали тысячами, умер и Помпей Страбон, мечтавший за свои услуги сенату получить второе консульство. Октавий оказался никудышным воякой. Марий вступил в Город практически беспрепятственно. А дальше началась резня. Ворота закрыли на пять дней и пять ночей, дабы никто не мог ускользнуть. Исполнителями приговоров стали в основном рабы, их, как цепных псов, натравливали на выбранные жертвы. Женщин и детей насиловали, мужчинам отрубали головы, имущество разграблялось. Отрубленные головы волокли на форум и выставляли перед ораторской трибуной. Старик Марий будто взбесился. Он требовал все новых и новых жертв. В суд на расправу пригласили Мерулу, фламина Юпитера, который к тому времени добровольно отказался от полномочий консула. Понимая, чем грозит ему суд, Мерула сложил с себя и жреческий сан (запрещавший ему самоубийство) и покончил с собой. Квинт Серторий возмущался Марием и уговаривал Цинну действовать мягче. Наконец, устав от кровавой вакханалии, Цинна и Серторий однажды ночью с помощью галлов перебили рабов-убийц. Но тут вмешался случай. 13 января 86 г. до н. э. Марий, только первого числа вступивший на должность консула вместе с Цинной (сами себя назначили, разумеется), умер. Цинна избрал себе в коллеги Луция Валерия Флакка и отправил его вести войну с Митридатом. Так бесславно завершилась карьера Мария. А первая гражданская война только начиналась. Реформа армии Прежде армия набиралась по имущественному принципу из зажиточных граждан, и в зависимости от толщины кошелька призывник попадал в определенный род войск. Еще до Мария были проведены некоторые реформы: минимальный имущественный ценз понизился с 11 000 ассов до 4 000 ассов. К тому же пехота легионов теперь делилась не по имущественному принципу, а по времени службы на гастатов, принципов и триариев[40 - Гастаты — младшие воины, не имевшие опыта, они стояли в первых рядах. Принципы — более опытные легионеры, в полном вооружении. Триарии — самые старшие и опытные легионеры, резерв и элита.]. Однако всадники (самый зажиточный класс) не желал служить. То же можно сказать и о среднем классе. Но при том, что многие военнообязанные увиливали от военной службы, в Риме была масса пролетариата. Ничего не имея, они не прочь были пойти в армию, если бы им за это хорошо платили. К тому же в римских войсках все больше появляется неиталиских войск: тяжелая фракийская конница и легкая африканская. Так что переход от старой системы военного ополчения к новому набору путем вербовки был предопределен. И Марий, прирожденный солдат, это понял. По новым правилам вспомогательные войска (легко вооруженную пехоту) и конницу набирали в основном из неримских граждан. Тяжело вооруженная пехота набиралась из римских граждан. Отныне все цензы были отменены (107 г. до н. э.). Прежде три линии отличались друг от друга вооружением (то есть имущественным цензом) и сроком службы. Все эти различия были теперь в прошлом. На ценз больше не обращали внимания. Всех новобранцев стали обучать одинаково. Другой стала и внутренняя организация легиона. Прежде он делился на тридцать манипул по две центурии. В каждой центурии в двух первых линиях было по 60 человек и по 30 в третьей. Теперь легион делился на 10 когорт. каждая со своим особым значком. когорты имели обычно 5 центурий по 100 человек в каждой. Все эти преобразования диктовались необходимостью. Марк Ливий Друз. Идеалисты начинают и проигрывают Как и Гай Гракх. избранный на 91 г. до н. э., Ливий Друз не собирался пользоваться незаконными средствами и не желал кровопролития. Опять на повестке дня были земельная реформа, раздача хлеба и гражданство для всех италиков. Проблемы не решались из года в год. кризис лишь углублялся. и это сделалось очевидным для самых дальновидных политиков. Но остальные не хотели ничего видеть. Им казалось: чем дольше цепляться за старое. тем лучше. Не надо перемен. Ну разве что вернуть что-то из старых обычаев. Ведь прежде все было так хорошо! Друз предложил отобрать суды у всадников и вернуть их сенату. Отлично! Этот проект можно поддержать. А остальное — ни за что! Сын народного трибуна Ливия Друза, противника Гая Гракха. сделался продолжателем дела Гракхов. Если Гай Гракх опирался на пролетариат и всадников, то Ливий Друз нашел поддержку в аристократии и опять же пролетариате. Друзу удалось провести законы о раздаче хлеба, земель и сенатских полномочий, как говорят теперь. в пакете. Правда, удалось это сделать с большим трудом и после того, как Друз арестовал консула, который всячески противился подобным начинаниям. Закон о гражданстве для всех италиков Друз не решился даже поставить на голосование. Но он поклялся, что добьется своего, и начал тайные переговоры с италиками, продолжая отстаивать их дело. Сенат, решив, что возвращенное право судить не уравновешивается прочими потерями, отменил уже принятые законы Друза. Однако клятву свою Друз не успел исполнить. Однажды вечером он стоял у входа в собственный дом и прощался с провожавшими его сторонниками. Внезапно из темноты выскочил неизвестный, нанес смертельный удар ножом и скрылся в темноте, не узнанный и никем не задержанный. Через несколько часов народный трибун умер. Его смерть послужила сигналом к началу Союзнической войны. После этого убийства италики поняли, что решить проблему мирным путем не удастся, и взялись за оружие. Последователи Друза и Гракхов сделают надлежащие выводы из поражений предшественников. Нельзя провести реформы, используя только законные методы, отказываясь от кровопролития. Напротив, кровь нужна, нужен хаос, недовольную толпу нужно разогреть, довести до точки кипения, и тогда последует взрыв. После этого можно исполнить все, что задумано. Луций Юлий Цезарь и гражданство для всех италиков В 90 г. до н. э. консул Луций Юлий Цезарь издал закон, дарующий римское гражданство всем оставшимся верным Риму италикам. Те, кто меньше всех бунтовал, выиграли больше всех. В 89 г. до н. э. народные трибуны Плавтий и Папирий провели закон, по которому римское гражданство получали те италики, кто складывал оружие в течение 60 дней. Самые непримиримые добились лишь одного — смерти. Таким образом, Рим вновь сумел привлечь на свою сторону союзников и изолировать экстремистов, в особенности самнитов. Глава 3 Сулла Счастливый Луций Корнелий Сулла (138-78 гг. до н. э.) Сулла — первый корифей войны…      Дж. Г. Байрон Сулла был уверен на протяжении всей своей жизни, что боги проявляют к нему особое внимание, недаром он просил сенат присвоить ему второе прозвище Феликс (благословленный богами, счастливый). Сулла происходил из патрицианского рода, лишившегося былого влияния. Цензор вычеркнул его предка Публия Корнелия Руфина, консула 290 и 277 гг. до н. э. из списка сенаторов за то, что у вышеозначенного Корнелия Руфина было слишком много серебра и тем самым сенатор нарушил закон против роскоши. Сын Руфина смог занять высокий, но не слишком популярный пост фламина Юпитера. Поскольку этот жрец был строго ограничен многочисленными табу (не смотреть на римское войско, не касаться трупа и т. д.), то путь к политической карьере ему был закрыт. Этот самый предок-фламин поменял прозвище Руфин на прозвище Сулла. Об отце будущего диктатора не известно практически ничего. Внешность Суллы по римским канонам была непривлекательной: ярко-рыжие волосы, белая кожа, почти сплошь усыпанная веснушками. Есть даже версия, что на лице его были какие-то отвратительные пятна (родимые, быть может). В 30 лет Луций Корнелий стал квестором (109 г. до н. э.). Первым его крупным успехом было пленение царя Югурты. Однако всю славу, как уже говорилось, присвоил себе Марий. Во время Союзнической войны Сулла проявил себя незаурядным полководцем. В частности, солдаты наградили его обсидиановым венком. Венок этот на самом деле сплетался из травы, собранной на поле сражения, и считался одной из самых лестных наград, ибо воины приносили ее в благодарность полководцу за свое спасение, и награда эта была от чистого сердца. Наконец Союзническая война закончилась, но слава, добытая в этой непопулярной войне, принесла Сулле возможность быть избранным в консулы на 88 г. до н. э. на пару с Квинтом Помпеем Руфом. Сын Руфа женился на дочери Суллы. Это был год экономического и политического кризиса. Италия была разорена войной. Италики, получившие права гражданства, требовали включить их в избирательные списки. Старые же граждане гадали, как сделать так, чтобы голоса новых граждан ничего не значили и не влияли на решения, принимаемые на народном собрании в Городе. А на Востоке тем временем разгоралась война с Митридатом, захватившим практически всю Азию. Митридат VI Евпатор взял в плен проконсула провинции Азия и казнил его легата, влив тому в горло расплавленное золото. Афины перешли на сторону царя Понта. Кульминацией его антиримской компании стало убийство в один день более 80 000 римских граждан, проживавших на территории Азии. Римлян убивали вместе с детьми и женами, которые зачастую были местного происхождения, домочадцами и рабами, а их имущество делили меж собой убийцы. Расправа сопровождались зверствами, даже в храмах не всегда можно было спастись: тем, кто хватался за алтари, моля о пощаде, отрубали руки. Сулла принял командование азиатской армией. Но старик Марий, ревностно относившийся к чужой славе, сам хотел встать во главе легионов, которые отправлялись на войну с Митридатом. Однако в этом противодействии Марий — Сулла, как уже было сказано выше, победителем вышел последний, он вернулся в Город и навел там порядок, пока еще малой кровью. Расправившись с Марием и Сульпицием, Сулла начал переустраивать дела в Риме. Сулла ловко решил проблему с новыми гражданами. Отныне основные вопросы должны были решаться не трибутными, а центуриатными комициями. А мы помним, что в центуриатных комициях не было равенства, и все решали восемнадцать центурий всадников и восемьдесят центурий первого класса, то есть знать и состоятельные граждане. Остальным можно было не торопиться подавать голоса — они практически ничего не меняли. Однако и народу дали подачку: годовой процент по долгам отныне не должен был превышать 10 %. На следующий год консулы — «победители Рима» — должны были взять на себя командование армиями. Квинт Помпей Руфин — итальянскую армию для завершения Союзнической войны, а Сулла — восточную. Однако командующий итальянской армией Помпей Страбон (отец Помпея Великого) не собирался отдавать командование. Он спровоцировал бунт в войсках, и солдаты убили Руфина. После чего Помпей Страбон вновь оказался во главе «своей» армии. Тем временем Митридат VI Понтийский овладел уже всей Азией. Ему довольно успешно сопротивлялся Родос и некоторые римские соединения в Македонии. Но тут наконец явился Сулла со своими легионами и двинулся навстречу полководцу Митридата Архелаю. Сторонники Митридата отступили, и вскоре Сулла осадил Афины и Пирей. Стены Пирея были высотой 18 метров, и римляне стали строить осадные машины, соизмеримые с высотой этих стен. Металл привезли из Фив, ну а деревья срубили в садах Академии, где когда-то Платон беседовал с учениками. Камень брали, разбирая полуразрушенные Длинные стены — былую гордость и свидетельство военной славы Афин. К Архелаю прибыло подкрепление, он вышел за стены Пирея, надеясь на численное преимущество, но потерпел поражение. А тем временем в Городе консул 87 г. до н. э. Цинна, который поклялся на Капитолии держать сторону Суллы, предал его и призвал Мария в Рим. Сулла был смещен с поста командующего, его армия лишена финансирования, Марий развязал террор в Риме, многие сторонники Суллы были убиты. Чтобы расплатиться с армией, Сулла конфисковал сокровища из храмов, чего римляне до этого никогда не делали. 1 марта 86 г. до н. э., не встретив серьезного сопротивления, римляне взяли сломленные голодом Афины — горожане ели кожу, не брезгуя при этом вареным мясом собственных рабов. Город был отдан войскам на разграбление, однако разрушен не был. После Афин настал черед Пирея. В двух грандиозных сражениях при Херонее и при Орхомене римляне разгромили одну за другой две армии Архелая. Тем временем правительство в Риме объявило полководца врагом народа. Луций Валерий Флакк, который стал консулом вместо Мария, прибыл в Эпир с двумя легионами — воевать одновременно и против Суллы, и против Митридата Однако он благоразумно решил не связываться с Суллой. Консул хорошо знал Восток, но не имел военного опыта, к тому же Флакк поссорился со своим легатом Гаем Флавием Фимбрией. Фимбрия поднял мятеж, консул был убит, и во главе двух легионов встал мятежный легат. Осенью 85 г. до н. э. Сулла заключил мир с Митридатом (Дарданский мир). Легионы были недовольны: как можно вести переговоры да еще позволить уйти с добычей убийце стольких римских граждан! Сулле пришлось употребить все свое красноречие, чтобы убедить солдат в правильности своего решения. Теперь главной задачей Суллы стало нейтрализовать Фимбрию. Убийца консула Флакка постепенно превратил вторую римскую армию в сборище бандитов, разгуливающих по азиатским землям. Сулла пытался уговорить Фимбрию сдаться, но тот с очаровательной наглостью напомнил, что сам Сулла смещен с поста командующего и объявлен врагом народа — то есть самозванец, как и Фимбрия. Исход противостояния решили сами солдаты. Они стали потихоньку удирать от Фимбрии и переходить на сторону Суллы. Фимбрии волей-неволей пришлось уступить. Он оставил свои войска и отправился в Пергам, где в храме Эскулапа покончил с собой, дабы призвать на голову Суллы месть бога. Города, оставшиеся верными Риму, не подвергались поборам, некоторые даже получили помощь, зато поддержавшие Митридата были вынуждены выплачивать контрибуции. Азия была ограблена дважды: сначала царем Понта, затем — Суллой. К тому же на море стали все больше набирать силу пираты. Вскоре с этим злом придется бороться Помпею Великому. А пока Сулла пребывает в Афинах и ждет удобного момента, чтобы вернуться в Рим. Постепенно кровавое буйство в Риме закончилось, сенат не хотел новой войны, начал переговоры с Суллой и даже запретил Цинне набирать войска. Но Карбон и Цинна сами назначили себя консулами на 84 г. до н. э. и продолжали делать то, что считали нужным. Цинна был убит во время беспорядков, но это мало разрядило ситуацию. Сулла желал вернуться и насладиться местью. Помешать ему в этом никто не мог. Ну разве что римская традиция: Город неприкосновенен, и граница померия священна. Но Сулла уже один раз нарушил этот запрет. Так что можно сделать это повторно. Сенат и победитель Митридата обмениваются письмами с требованиями, но к соглашению прийти не могли. Сулла с пятью легионами, 6 000 конницы и вспомогательными войсками высадился в Брундизии весной 83 г. до н. э. Молодой Помпей (будущий Помпей Великий) в Пиценах, где у него были большие владения, набрал войска и направился к Сулле. Подход к Риму закрывали две армии: одна — консула Гая Норбана, вторая — консула Луция Сципиона. Первым Сулла разгромил Норбана, тот бежал и укрылся в Капуе. Армия Луция Сципиона практически без боя перешла на сторону Суллы. Надо отметить, что Сулла в любой войне использовал перебежчиков и своих сторонников в тылу врага, пользуясь современной терминологией, — разведчиков и диверсантов. Не пренебрегал он и агитацией среди солдат противника. Тем временем Гражданская война затянулась на годы, и консулами в 82 г. до н. э. успели стать Карбон и Гай Марий, сын знаменитого полководца, хотя молодому человеку было только 26 лет. Квинт Серторий отбыл в Испанию. Он надеялся превратить эту страну в убежище для марианцев, в чьем поражении Серторий уже не сомневался. «Один из талантливейших римских офицеров и во всех отношениях прекрасный человек» (Т. Моммзен), судьбу которого определили не убеждения, а личный конфликт с Суллой, Квинт Серторий еще долго будет сражаться со сторонниками Суллы и падет от руки убийцы. Войска консулов превосходили по численности легионы Суллы, но это были в основном необученные новобранцы, и их без труда разбили. После разгрома молодой Гай Марий укрылся в Пренесте. Все, что сумели сделать сторонники марианцев в Риме — это казнить наиболее видных своих противников. Представители знатных и богатых семейств один за другим переходили на сторону Суллы. Оставив часть армии осаждать Пренесту, Сулла двинулся на Рим. Город не оказал сопротивления. Армия Суллы не стала пересекать черту померия, а расположилась на Марсовом поле. Но война была не закончена: молодой Гай Марий сидел с остатками своей армии в Пренесте, Карбон бежал в Этрурию. К тому же большую опасность представляли самниты, которым старый Марий пообещал независимость. «Перебили, осадили, взяли, убили», — эти глаголы бесконечное количество раз повторяет Аппиан, описывая сражения Гражданской войны. Во многих таких схватках гибли по 10–20 тысяч человек. Потерпев поражение в одном сражении, остатки армии соединялись с другими частями, чтобы снова дать бой сулланцам. Наконец Карбон бежал, а объединенные силы марианцев двинулись на Рим, так что Сулла, чтобы защитить Город от грабежа, был вынужден дать сражение буквально под стенами Города. С обеих сторон погибли 50 000 человек, в плен попали 8 000, большинство из которых — самниты. Их Сулла, не колеблясь, приказал перебить как самых непримиримых врагов Рима. Итак, пока его солдаты резали самнитов, Сулла потребовал от сената разрешения отомстить всем своим противникам. Сенат отказался санкционировать расправу. Но, имея под рукой армию, можно уже было не обращать внимания не протесты людей, одетых в тоги с пурпурной каймой. И Сулла создал проскрипционные списки. Все лица, занесенные в эти списки, подлежали казни, а их имущество конфисковывалось. Запрещалось оказывать им помощь, прятать или защищать, иначе такой доброжелатель сам становился преступником. Зато за голову каждого внесенного в список была обещана награда, а рабов к тому же отпускали на свободу за убийство приговоренного. Если бы в Риме верили в дьявола, то можно сказать, что дьявол нашептал Сулле это изуверское решение. Но римляне никогда не обвиняли в человеческих мерзостях сверхъестественные силы — среди их многочисленных богов не было такой сущности. Так что можно было обвинить только самого человека, да еще его гения. Возможно, гений Суллы вдохновил своего подопечного на принятие этого воистину гениального решения. Ведь гений мог быть злым, как бывает злым человек. После убийства проскрипированного стиралась сама память о человеке: статуи разрушались, памятники превращались в пыль. Даже в частной коллекции нельзя было иметь изображение проскрибированного друга. Дети и внуки казненных отправлялись в изгнание. Так что получалось, что противников Суллы никогда и не существовало на Земле. Что может для римлянина быть страшнее такой расправы? Ведь они так ценили посмертную славу: доброе имя, память потомков, список свершений — вот формула римского бессмертия. Сулла обрекал неугодных на смерть вдвойне! Число проскрибированных точно определить не удается. Аппиан утверждает, что в первый момент были казнены 40 сенаторов и 1600 всадников. Плутарх пишет, что в первый список было внесено 80 имен, потом 220 и еще 220. Попытки в современной историографии оправдать это решение римским менталитетом, когда сын был предан отцу и обязан за него мстить, мягко говоря, неубедительны. Тут все объясняется менталитетом тирана: сын врага народа потенциально опасен. Если ты убивал, прорываясь к власти, значит всегда будешь думать, что и тебе может кто-то всадить под ребра кинжал. Особенно жуткой была расправа над Гаем Марием Гра-тидианом, учиненная Катил иной. Главная вина Гратиди-ана состояла в том, что он был родственником ненавистного Мария. Эта сцена описана у Марка Аннея Лукана в поэме «Фарсалия». Видел я, были его суставы разорваны, тело Раной казалось сплошной, — но хоть страшно и был он истерзан, Смерть не касалась души; безмерность жестокости лютой Хочет продлить ему жизнь для новых неслыханных пыток. Отняты руки от плеч, и язык, изъятый из глотки, Дико трепещет и бьет немым содроганием воздух. Уши срезает один, другой — орлиного носа Ноздри, а третий глаз выдирает из впадин глубоких, — Гасит последний их взор, ужасавшийся членам разъятым. Словосочетание «враг народа» или «враг отечества» вы еще встретите на страницах этой книги. Этот термин придумали не в XX веке. Зачистка проводилась не только в Риме, преследованиям подвергались целые города, которые поддерживали марианцев. Был репрессирован, например, город Пренеста (12 000 жителей). Всем горожанам велено было выйти за стены, здесь Сулла выбрал тех, кто был ему нужен. Потом население разделили на три части: римлян, пренестинцев и самнитов. Римлян Сулла помиловал, остальных мужчин перебил. Жители Норбы, которые сопротивлялись долго и не надеялись на милосердие победителя, когда сопротивление стало невозможным, покончили с собой. Другие города лишились части своих земель, наделы достались ветеранам Суллы. Поселения ветеранов появились в Этрурии, Умбрии, Лации, Кампании. Полководцы Суллы — особенно отличился Помпей — преследовали остатки марианцев в Сицилии, Африке, Испании. Однако все плохое, как и хорошее, когда-нибудь кончается, закончились и проскрипции. После 1 июня 81 г. до н. э. список лиц, подлежащих безнаказанному убийству, был закрыт. Кто успел прикарманить имущество проскрипированных — обогатился. Кто не успел — тому не повезло. Когда Сулла покинул Рим, чтобы заняться расправой над Пренестой, он отправил первому сенатору Луцию Валерию Флакку (возможно, отцу консула, убитого Фимбрией на Востоке) письмо, в котором недвусмысленно объяснил, что желает быть диктатором и что Валерий Флакк должен для этого сделать. Ибо после проскрипций Сулла решил заняться улучшением законодательства. По закону диктатор может осуществлять свои неограниченные полномочия в течение шести месяцев, а после этого срока должен сложить полномочия. Сулле шести месяцев было, несомненно, мало. Валерий Флакк оказался понятливым человеком. Он все устроил: и увеличение срока диктатуры, и назначение на должность диктатора Суллы. В награду Флакк получил должность начальника конницы, то есть стал заместителем диктатора. Сулла старался обеспечить как можно большее число сторонников. 10 000 рабов, прежде принадлежавших проскрипированным, получили свободу и родовое имя «Корнелий», отныне они стали самыми преданными псами диктатора. Один из таких «Корнелиев» Хрисогон появится в главе о Цицероне. В январе 81 г. до н. э. Сулла отпраздновал триумф. Празднество длилось два дня — 29 и 30 января. С появлением диктатора появились и льстецы, Суллу называли вторым Ромулом и уверяли, что диктатор создаст эру изобилия и мира. Диктатор навел порядок в Риме, в умах и в законах тоже. Особенно в законах о занятии должностей. Отныне запрещалось раньше чем через 10 лет вновь занимать высшие магистратуры, и к тому же все должности надо было занимать поочередно. Диктатор тут же дал пример применения закона. Некий Офелла, успешно занимавшийся осадой Пренесты, решил выставить свою кандидатуру на должность консула. Поскольку раньше должностей он не занимал, то Сулла велел Офелле кандидатуру с выборов снять. Тот ослушался. Тогда Сулла приказал убить неугодного кандидата. Диктатору лучше повиноваться — этот закон римляне вскоре усвоят. А пока еще встречаются непонятливые. Сенат Сулла расширил, новых членов ввел из сословия всадников. Сенаторы отблагодарили диктатора, распорядившись установить ему на форуме золотую статую. Лучше бы поставили бронзовую — простояла бы дольше. Были изданы и другие законы — о народных трибунах, закон против оскорбления величия (подразумевалось величие римского народа, хотя порой этот закон неверно называют законом оскорбления величества), закон против роскоши. Однако сам Сулла тут же нарушил это последнее ограничение и устроил роскошные празднества в честь Геркулеса. Вино пили только 40-летней выдержки, а угощений наготовили так много, что всего не успевали съедать, и остатки вечером вываливали в Тибр. Во время этого пира случилась досадная неприятность: смертельно занемогла Метелла, супруга диктатора. Чтобы не прерывать торжество и не оскорблять чествуемого бога человеческой смертью, Сулла послал Метелле разводное письмо, и ее, смертельно больную, унесли из его дома, чтобы она умерла в другом месте. Зато Сулла устроил ей пышные похороны, опять же нарушив закон против роскоши, запрещавший слишком пышные церемонии. Наконец Сулла решил, что созданный им новый порядок может существовать и без его мощной поддержки, и захотел посмотреть со стороны, что же получилось. В июле 80 г. до н. э. были избраны новые консулы на следующий год, и Сулла в последний день этого года стал вновь частным лицом и удалился на покой диктовать мемуары, поселившись на своей вилле в Кампании. Однако как только возникали какие-то неурядицы, он тут же появлялся в Риме. Но любовался он своим творением недолго: оказавшись не у дел, бывший диктатор вскоре умер. Решено было тело привезти Рим, сжечь его на Марсовом поле и там же захоронить. Что в принципе было нарушением закона. Ибо никто, кроме потомков Публия Валерия Публиколы, не имел права на похороны внутри Города, но и Валерии всегда отказывались от этой чести. Закон еще раз был нарушен, и похороны Суллы превратились в еще один, уже последний его триумф. Немного о римском праве Квинт Муций Сцевола Понтифик, консул 95 г. до н. э., происходил из знаменитой династии римских юристов. Знатоками права были его прадед, дед и отец. Их предок боролся с Ларсом Порсеной и сжег руку на жаровне. Потомки легендарного героя занялись законами. Работа Муция Сцеволы «О гражданском праве» — первое систематическое изложение римского частного права. Некоторые фрагменты этой работы вошли в Дигесты Юстиниана [41 - Дигесты — часть Кодификации Юстиниана (систематического изложения византийского права VI века). Включает отрывки из сочинений римских классических юристов, в основном по вопросам частного права.]. Глава 4 Спартак и Марк Красс Богатый Спартак (?—71 гг. до н. э.) Марк Лициний Красс (115-53 гг. до н. э.) В Капуе в 73 г. до н. э. ланиста[42 - Ланиста — владелец и тренер гладиаторов.] Лентул Бадиат содержал школу гладиаторов. Обычно в Древнем Риме в гладиаторские школы рабы попадали за преступления. Недаром само слово «гладиатор» было ругательным и означало также «головорез» и «бандит». Людям благородного происхождения было запрещено выступать на арене. Многие аристократы содержали отряды гладиаторов. Времена были смутные. Зачастую вооруженных людей использовали во время уличных схваток, — чем постоянно занимались несколько лет спустя народные трибуны Клодий и Милон. Хозяева могли за хорошую плату «предоставлять» своих бойцов для схваток на арене. Гладиатор-победитель получал приз и после нескольких побед мог быть освобожден — в этом случае как знак свободы ему вручался деревянный меч. Бывали случаи, когда освобожденный заключал договор и вновь выходил на арену — слава гладиатора была сродни славе средневекового актера — пусть положение сомнительно, зато обеспечена популярность и любовь толпы. Существовал даже термин «любимые бойцы» — их вызывали на арену только по требованию зрителей. Желающих стать такими «любимыми бойцами» было не так уж мало. Например, в III веке н. э. практически все гладиаторы набрались из свободных людей. И еще несколько слов о самом восстании. Самые сильные восстания на самом деле происходили в Сицилии. Связано это было с тем, что там положение рабов было самым ужасным. Они работали на полях латифундий в основном закованными, на ночь их запирали в эргастул — карцер для рабов — и сковывали одной цепью, чтобы рабы не разбежались. После завоевания Сицилии римлянами положение невольников не изменилось. Кроме того, многие хозяева латифундий в Италии стали применять подобную «организацию труда». Но вернемся в Капую. В школе Лентула содержались не преступники — ланиста покупал сильных и ловких рабов для будущих кровавых поединков. Сознание глубокой несправедливости объединило отнюдь не робких «учеников», и 200 гладиаторов сговорились бежать. Удача улыбнулась лишь 78-ми. Орудуя вертелами и ножами, добытыми на кухне, они вырвались на свободу. По дороге им как нельзя кстати попались повозки с гладиаторским снаряжением. Вооружившись, они почувствовали себя непобедимыми. Высланный им вдогонку отряд был обращен в бегство. Во главе гладиаторов встали два кельта — Крикс и Эномай, а также фракиец Спартак. Теодор Моммзен полагал, что Спартак был отпрыском благородного рода Спартокидов, служил во вспомогательных римских войсках, дезертировал, был пойман и продан в гладиаторы. Римляне часто использовали отряды конницы союзников и ставили во главе таких соединений местных вождей, так что вполне вероятно, что Спартак в прошлом мог быть одним из таких командиров. Одно несомненно: он прекрасно знал римскую стратегию и тактику. Как покажут дальнейшие события, он был одаренным полководцем и прекрасным организатором. Беглецы укрылись на вершине Везувия, который в те годы еще мирно дремал. Сюда стали стекаться беглые рабы из окрестных поместий и кое-кто из свободных работников. Из Рима против гладиаторов выслали претора Клавдия с войском. Развеем главный миф, связанный со Спартаком. В самой Италии римляне практически не держали войск. Закаленные, имеющие опыт сражений легионы находились в провинциях. В тот момент основные силы были сосредоточены в Испании у Помпея Великого, у Луция Лукулла на войне с Митридатом в Малой Азии и у его брата Марка Лукулла, воевавшего во Фракии. То есть лучшие солдаты и офицеры уже были призваны в армию. Все отряды, посланные поначалу против Спартака, наскоро набирались из добровольцев, командиры практически не имели никакого опыта. Кроме того, война с рабами считалась унизительной, ветераны и граждане высокого положения не желали вступать в войска. Аппиан Александрийский пишет, что в первое время против Спартака посылалось войско не из граждан[43 - В то время в легионах служили только римские граждане. Люди, не имевшие римского гражданства, могли служить лишь во вспомогательных войсках.], а всякий сброд, набранный случайно. Против восставших рабов вышло необученное ополчение под командованием не умевших воевать офицеров. Итак, из Рима прислали претора Клавдия. Претор, узнав, что на Везувий ведет единственная дорога, приказал ее одну и стеречь, уверенный, что восставшие никуда не денутся. А гладиаторы сплели из виноградных лоз лестницы, спустились с Везувия, тихонько вышли Клавдию в тыл, разбили его и захватили лагерь. Следующие римские отряды также потерпели поражение. Часть ополчения разбежалась по домам. Другая часть даже не выполнила приказ идти в атаку. Претор Публий Вариний с остатками войска все же вступил в бой, но лучше бы он этого не делал: даже его конь и знаки отличия достались восставшим. Дело принимало дурной оборот. У Спартака собралось уже около 70 000 человек. К рабам присоединились свободные пастухи — люди отчаянные и смелые, из которых Спартак сформировал тяжеловооруженную пехоту. Добычу среди своих сторонников вождь делил поровну. Слухи об огромной добыче привлекли в армию бывшего гладиатора новых добровольцев, в том числе и перебежчиков, не блиставших смелостью в прежних сражениях. Восставшие захватывали имения, насиловали, грабили, убивали. Не в силах справиться с прежними рабами и положить конец зверствам Спартак велел убивать свидетелей, дабы те не разносили вести о «подвигах» бывших рабов. На следующий год против Спартака и его разросшейся армии выслали уже двух консулов — Геллия и Лентула. У этих дела на первых порах пошли успешнее. 30-тысячный отряд германцев под командованием Крикса, отколовшийся от армии Спартака, был целиком уничтожен Геллием. Консул Лентул окружил самого Спартака, но смелый фракиец перешел в наступление и разгромил сначала Лентула, а потом и Геллия. После этой победы Спартак принес в жертву памяти Крикса 300 пленных римлян, заставив их биться как гладиаторов на поминках своего товарища, чем доставил бывшим рабам несказанное удовольствие. Напрасно Спартака пытался остановить наместник Цизальпинской Галлии Гай Кассий с 10-тысячным войском — от этих тысяч мало что осталось. Путь через Альпы был свободен. Если Спартак хотел только свободы, то она была перед ним: достаточно было уйти в Галлию со всем войском или с частью — в этом ему никто помешать не мог. Но Спартак не пошел через Альпы. Он казнил всех пленных, сжег обоз и налегке двинулся назад. Возможно, после громких побед он мечтал захватить Рим и тем самым превзойти самого Ганнибала. 20 лет назад в Италии полыхала Союзническая война, 10 лет назад сторонники Мария и Суллы убивали друг друга тысячами. Возможно, Спартаку уже мерещилась власть над Италией, а его сторонников манила добыча. Возможно… Но, так или иначе, он двинулся назад. Италийские города не оказывали Спартаку поддержки, опасаясь грабежей, зато в армию гладиатора продолжали стекаться и рабы, и нищий свободный люд. Армия восставших достигла 120 тысяч человек. И все же Спартак не осмелился идти на Рим — он прошел мимо и отправился грабить Южную Италию. После этого Риму стало уже не до презрения к «гладиаторским шайкам». В сенате встал вопрос о том, чтобы вызвать Помпея из Испании и Лукулла из Фракии. Но с вызовом Помпея решили повременить, командующим войсками в Италии с чрезвычайными полномочиями был назначен претор Марк Лициний Красе. Военная слава Красса никак не могла равняться со славой Помпея Великого. Зато Красе был необыкновенно богат, причем миллионы ему достались не по наследству. Он разбогател, скупая по дешевке имущество казненных во время проскрипций Суллы, не брезговал спекулировать землей и доходными домами. Ему принадлежали рудники и поместья, а рабов у него было несметное количество. Кому же еще отправляться на борьбу с восставшими, как не ему. Лоуренс Оливье, исполнитель роли Марка Красса в знаменитом фильме, несколько облагородил своего героя. Вряд ли настоящий Красе мог произнести возвышенную фразу: «Рим — это вечная мысль богов». Зато известно, что про Красса говорили: «У него сено на рогах», имея в виду склочный характер богача (бодливому быку привязывали на рога сено). Крассу передали в подчинение два консульских легиона и дали право набирать войска. Красе сформировал еще шесть легионов и направил за Спартаком легата Мумия с двумя легионами, приказав не вступать с отрядами рабов в сражение. Но Мумий завязал бой и проиграл сражение. После чего Красе приказал применить к бежавшим старинный и жуткий вид наказания, давно не применявшийся римлянами, — децимацию, то есть казнь каждого десятого по жребию. Наведя таким образом порядок в своей армии, Красе продолжил преследование восставших. Спартак тем временем был уже на Регийском полуострове и договаривался с пиратами о переправе в Сицилию. Но пираты обманули гладиатора, взяли деньги и уплыли. А Красе, чтобы запереть Спартака на полуострове, приказал своим легионерам заняться земляными работами и вырыть поперек «носка» италийского «сапога» ров глубиной пять метров и длиной 50,5 км, а также возвести стены. Восставшие оказались в ловушке. Но однажды бурной зимней ночью Спартак закидал часть рва хворостом и землей и прорвался сквозь укрепления Красса. Однако после этого положение гладиаторской армии мало улучшилось. В Брундизии высадился Марк Лукулл, из Испании шел со своими легионами Помпей. Тем временем в войске Спартака начались раздоры. Часть беглых рабов отделилась от основных сил и тут же была уничтожена Крассом. За Спартаком погнался один из римских отрядов. Но гладиатор развернул свои войска и напал на преследователей. Римляне бежали, едва успев унести с собой раненного в битве командира. Но эта победа стала причиной окончательного поражения восставших. Опьяненные победой, соратники Спартака стали требовать решительного сражения. Но и римский полководец стремился к битве. Уверенный в победе, он не желал делиться славой с Помпеем. К тому же победителю должно было достаться награбленное рабами добро. Перед началом боя Спартаку, привели коня, но гладиатор выхватил меч и убил его, сказав, что в случае победы у него будет сколько угодно коней, а в случае поражения не понадобится и этот. С этими словами вождь кинулся в битву, надеясь добраться до самого Красса. Гладиатор убил одного за другим двух центурионов и, даже раненый дротиком в бедро, продолжал сражаться. В пылу битвы тело его изрубили так, что не смогли потом отыскать. Оставшись без предводителя, остатки армии восставших бежали, но они столкнулись с легионами Помпея и были уничтожены. 6 000 рабов распяли вдоль дороги, ведущей из Рима в Капую. И все же победа Красса в глазах римлян выглядела сомнительной: Помпей получил за свои победы в Испании триумф, а Крассу пришлось довольствоваться овацией, то есть пешим триумфом. Смерть самого Марка Лициния Красса была куда ужаснее гибели Спартака. В 53 г. до н. э. уже далеко не молодой Красе отправился на войну с парфянами добывать более ценную в глазах Рима славу, чем победа над «шайками гладиаторов». Война с Парфией в тот момент была совершенно ненужной, а поражение Красса в битве при Каррах еще очень долго римляне вспоминали с содроганием. В сражении погиб и сын Красса. Молодой Публий Красе со своим отрядом мужественно дрался с тяжело вооруженной конницей парфян, но под его командованием была легкая галльская кавалерия, которая оказалась почти безоружной против закованных в броню катафрактов. Галлы соскакивали с коней, подлезали под брюхо вражеским лошадям и вспарывали тем животы. Публий Красе вынужден был отступить. Парфянские лучники осыпали римлян дождем стрел, пробивая не защищенные доспехами руки и ноги. Римляне не могли сражаться и встали в каре, прикрываясь щитами. Раненый Публий Красе велел своим солдатам убить его, не желая сдаваться парфянам. Его отрубленную голову, насадив на копье, парфяне продемонстрировали престарелому полководцу. Красе, уже не думая о победе и славе, отступил с остатками легионов. Понимая, что доверять противнику нельзя, он все же отправился вести переговоры о мире, чтобы хоть как-то выпутаться из отчаянной ситуации, и был во время этих переговоров убит. Практически все его войско, кроме отряда в 500 всадников, который увел в Сирию Кассий, погибло. А впереди Рим ждала Гражданская война. Гладиаторы Этрусский обычай — устраивать на похоронах ритуальные сражения — был разновидностью человеческих жертвоприношений. Римляне позаимствовали его именно как ритуальный обряд. Первые гладиаторские бои в Риме относят к 264 г. до н. э. В 216 г. до н. э. на погребальных играх в честь Марка Эмилия Лепида его сыновья вывели 22 пары гладиаторов. До 105 г. до н. э. гладиаторские игры были частью погребального обряда. Только во время войны с кимврами и тевтонами были устроены первые игры за государственный счет — для укрепления воинского духа населения. Постепенно бои гладиаторов превратились в развлечение. Во времена империи на аренах амфитеатров разыгрывались целые сражения. Глава 5 Гней Помпей Великий, или Предчувствие Гражданской войны Гней Помпей Великий (106-48 гг. до н. э.) В те дни, когда римляне все еще топтались между старым и новым Римом, среди них явился могущественный воин, великий Помпей. Но путь воина есть путь смерти, а путь богов — путь жизни; и поэтому бог к концу пути своего являет мудрость свою, а воин в конце пути своего оказывается глупцом.      Б. Шоу Сулла вернул власть аристократам, решив, что таким образом уладил все противоречия. Но сенат и консулы уже почти не пользовались поддержкой. Армии в провинциях не считали гражданскую власть в Риме подлинно своей. Их полководец отныне и есть настоящий повелитель легионеров. Столица была наполнена нищим сбродом, готовым продать любому за несколько мелких монет свой голос на выборах, но при этом в самом Риме не было ни военных, ни полицейских частей для наведения порядка. Народное собрание республики превратилось в сборище бездельников, чьи голоса беззастенчиво покупались. Богатые люди нанимали гладиаторов для охраны, редкое выступление на форуме заканчивалось без драки. Бывали случаи, когда выступавших обливали помоями (буквально), случалось — и убивали. Наиболее осторожные граждане боялись выходить из дома. Республика доживала последние дни. Рим безумствовал в ожидании сильной личности и боялся появления такого человека: само слово «царь» было по-прежнему ненавистно. Итак, два претендента явились. Юлий Цезарь и Помпей Великий. Известно, что Цезарь выиграл, Помпей — проиграл. Оба они были любимцами Фортуны, этой истинной богини Рима. Но Цезарь без страха ломал сложившиеся догмы, Помпей же был консерватором до мозга костей. Исход битвы решили характеры этих двух людей. Теодор Моммзен, стараясь возвысить своего любимца Цезаря, представил Помпея примитивным солдафоном с недалеким кругозором. Но вряд ли этим он польстил божественному Юлию, принизим его могущественного соперника. Гней Помпей родился в 106 г. до н. э. О его отце, Помпее Страбоне, рассказано в третьей главе третьей части. Репутация Помпея-отца даже в этот век предательств и убийств была весьма сомнительной. 23-летний Гней начал свой удивительный подъем к вершине славы с того, что набрал три легиона и направился в лагерь к Сулле. Случай совершенно невероятный в истории Рима: обычный гражданин, не облеченный никакими полномочиями, набирает войска! Для этого надо было обладать военным империем и соответствующими полномочиями. Войска сената пытались помешать ему присоединиться к будущему диктатору, но из этого ничего не вышло. Одни отряды Помпей разгромил, другие сами перешли на его сторону. Юный самозванный командир — Сулла наградил Помпея титулом императора — понравился знаменитому полководцу. Причем до такой степени, что Сулла решил женить молодого человека на своей падчерице. Неважно, что Помпей уже был женат, неважно, что тестя Помпея недавно убили из-за того, что Помпей примкнул к Сулле, неважно, что падчерица Эмилия замужем и беременна. Диктатор так захотел, и остальные должны исполнять его желания. Молодой человек поступил так, как велел ему Сулла: развелся с прежней женой и вступил в брак с Эмилией. Но союз этот оказался недолгим: Эмилия умерла в доме Помпея при родах. Видимо, Сулла любил устраивать матримониальные дела, надеясь таким образом обеспечить преданность себе молодых аристократов, поскольку аналогичный эпизод мы встречаем в биографии Юлия Цезаря. Если сравнить поведение молодых людей в сходных обстоятельствах, то с самого начала станет ясно, каков будет исход их противостояния. Природа наделила Помпея физической силой, ловкостью и выносливостью. Прекрасный наездник и фехтовальщик, он зачастую принимал участие в рукопашных схватках. Был случай, когда исход сражения решил не полководческий талант Помпея, а удачный бросок дротика, которым он поразил издалека начальника вражеской конницы. В другой раз во время рукопашной схватки Помпей, сам раненый в предплечье, отрубил противнику руку напрочь. После того как Сулла утвердился в Риме, Помпей отправился в Сицилию, потом — в Африку добивать противников диктатора. Помпей говорил, что даже звери, обитающие в Африке, должны узнать мощь и отвагу римлян. Но если в Африке он действовал успешно, то в Испании, столкнувшись с талантливым Квинтом Серторием, потерпел поражение. Серторий возглавлял мятежные войска марианцев в Лузитании и успешно противостоял римским полководцам, в том числе и Помпею, в течение нескольких лет. Сертория Помпею одолеть не удалось: непокорного полководца убили собственные подчиненные. Однако столкновения с мятежным марианцем пошли Гнею Помпею на пользу: он многому научился во время испанской кампании. Тем временем появилась новая проблема — пираты. Рим разгромил всех своих соперников на Средиземном море. Но вместе с падением могущественных царств исчезли и их флоты, которые боролись с морскими разбойниками. Пираты сделались настоящим бедствием. Народное собрание вручило Помпею власть над флотом на три года и направило на борьбу с пиратами, которые не пропускали в Рим корабли с хлебом. Цены росли, что, впрочем, происходит во время любой революции. К тому же пираты разоряли прибрежные города и поместья. В плен к пиратам частенько попадали богатые римляне. Публий Клодий (о нем речь впереди) был в плену у пиратов, юный Цезарь — тоже. Помпей снарядил 500 кораблей, набрал 125 000 пехоты и 5 000 всадников, разделил море на 13 частей и на каждом участке сосредоточил свои корабли. Почти сразу же большая часть пиратов попала в плен. Но предстояла еще осада укреплений пиратов в Киликии, где морские разбойники хранили свои сокровища. Помпей покончил с пиратами за три месяца, захватив плен более 20 000. Римский полководец не мог отпустить пленных — пираты тут же взялись бы за старое, — но и казнить не стал, хотя история знает немало примеров, когда победитель, набрав слишком много пленных, приказывал их перебить. Помпей принял вполне гуманное решение: поселил пиратов подальше от моря. В это время Митридат VI Евпатор, тот самый, который казнил 80 000 римских граждан в один день, и с которым воевал Сулла, вновь вторгся в Каппадокию и стал угрожать провинции Азия. Народный трибун Гай Манилий предложил закон о предоставлении Гнею Помпею верховного командования в провинциях Азия, Вифиния и Киликия с правом заключения договоров и союзов, наборов войск и неограниченного получения денег из казны. Подобные полномочия были исключительными: обычно полководец республики не имел права сам объявлять войну или начинать военные действия вне пределов своей провинции. Сенат попытался противодействовать принятию закона, но народное собрание поддержало кандидатуру Помпея. Молодой полководец настиг понтийского царя на берегах Евфрата. Опасаясь, что Митридат может переправиться через реку, римские войска построились в боевой порядок. Сражение произошло ночью. Луна была на ущербе, светила римлянам в спину, свет обманывал. Солдаты Митридата думали, что римляне уже близко, и стали метать в наступавших дротики, но метали впустую, никого не поразив. После этого римлянам не стоило труда опрокинуть противника. Самому Митридату удалось бежать, Помпей пустился следом, передвигаясь по восточным провинциям и разбивая всех, кто встречался ему на пути. Митридат, в конце концов, покончил с собой, перед тем заставив принять яд своих дочерей и наложниц. Смерть Митридата для римлян была равносильна окончательной победе, ибо Рим никому и никогда не прощал смерть своих граждан, и много лет спустя наносил удар по своим врагам. Уничтожение Митридата было куда важнее покорения многочисленных восточных племен и царя Армении. Помпей получил первый триумф в 26 лет, еще не будучи сенатором — первый подобный случай в Риме. Вообще Помпей трижды справлял триумф: первый за победу над Африкой, второй — над Европой и третий — над Азией. «Так что создавалось впечатление, будто он некоторым образом покорил весь обитаемый мир» (Плутарх). Победитель Митридата и Тиграна, усмиритель пиратов, очистивший воды Средиземного моря и разгромивший морских разбойников в их логове в Киликии, не сумел справиться с главным врагом — с анархией, охватившей Рим. С одной стороны, Помпей домогался должностей и власти, но когда речь заходила о реформах, он пытался лишь слегка реставрировать старое здание вместо того, чтобы заняться его кардинальной перестройкой. Быть хорошим солдатом — еще не значит быть хорошим политиком, как мы убедились на примере Мария, хотя в Риме политическая и военная карьеры всегда переплетались. То ли Помпей не знал, что надо делать, то ли боялся нарушить устаревшие законы, стремился к вершине и всякий раз останавливался в шаге от нее, сокрушаясь, что не может спокойно жить с женой в деревне. Его жизнь была одним сплошным противоречием. Помпей не мог заставить повиноваться себе толпу на форуме. Бесстрашный в бою воин, он смущался, выступая перед гражданами, по любому поводу лицо его заливалось краской. Сам он не был замечен в жульничестве или присвоении чужих средств, но люди нечестные легко втягивали его в свои интриги. Будучи единственной надеждой сената, Помпей в то же время не получал от аристократии поддержки, сенат не давал ему ни денег, ни требуемых полномочий. Следуя законам Рима, Помпей, возвращаясь после победы над Митридатом, распустил войска и отправился к Городу в сопровождении небольшой свиты. Толпы людей приветствовали его на дорогах Италии. Если бы Помпей захотел совершить переворот и захватить власть, он мог бы сделать это без особого труда. Знать, опасаясь переворота, покидала Город. Красе спешно собрал свои денежки и уехал из Рима. Но Помпей не отважился на столь рискованный шаг. Он дожидался в окрестностях Города, пока сенат удостоит его триумфа, а его ветеранов — обещанных наград. Сенат отказался выполнить обещание прославленного полководца, данное ветеранам, и наградить солдат землей. Популяры[44 - Популяры и оптиматы — две группировки, боровшиеся за власть в Риме. Хотя это деление в достаточной степени условное. Популяры — сторонники реформ; оптиматы— «охранительная» партия в государстве — ратовали за сохранение традиций и власти нобилитета.] видели в Помпее, стороннике Суллы, врага и всячески его травили. Сенат предоставил полководцу триумф только через девять месяцев после возвращения в Италию. Все это время Помпей ждал за чертой померия, так как по закону не мог войти в Город. Тем временем летом 60 г. до н. э. из Испании вернулся Цезарь. Он предложил Помпею и Крассу поддержать его кандидатуру в консулы на следующий год, обещая взамен провести через сенат решения в пользу Помпея и Красса, которые в одиночку ничего не могли добиться. Цезарь решил прибегнуть к новой тактике: не надо искать расположения сената, обращаться стоит лишь к Народному собранию. Умело манипулируя комициями через народных трибунов, можно провести любой закон. Так был заключен Первый триумвират — тайное соглашение между Цезарем, Помпеем и Крассом. Цезарь был избран консулом на 59 г. до н. э. и, вступив на должность, добился наделения ветеранов Помпея землей, чего сам Помпей сделать не мог. Близорукость сенаторов поражает: своему главному и практически единственному защитнику и стороннику они постоянно вставляли палки в колеса, невольно способствуя возвышению Цезаря. Они считали, что Помпей так же жаждет единоличной власти, как и Цезарь, и постоянно одергивали обоих. Спору нет, возникновению такого мнения о Помпее способствовала его неординарная карьера: отказавшись от последовательного подъема по иерархической лестнице, Помпей прежде всего добился военной славы, а потом сразу ж получил должность консула и вошел в сенат. Для себя Цезарь получил после окончания консульства в управление на пять лет Галлию и Иллирию, а также четыре легиона. Чтобы упрочнить договор, который держался лишь на честном слове — буквально, — Помпей женился на дочери Юлия Цезаря. На фоне кровавых событий и анархии развертывалась почти идиллическая история поздней любви прославленного полководца. Помпей всегда пользовался успехом у женщин, хотя его нельзя было назвать повесой. Гетера Флора много лет спустя вспоминала, что всегда покидала ложе молодого Помпея с сожалением. Теперь, уже будучи в летах, он был горячо любим молодой женой Юлией. Благодаря этому браку союз Цезаря и Помпея упрочился. Казалось, что этим двоим по силам будет навести порядок в Риме, прекратить постоянные столкновения на форуме и провести реформы. Если бы они, конечно, начали действовать сообща. Цезарь отправлялся в Галлию, Помпей остался в Риме. Уезжая к войскам, Цезарь наверняка пожелал своему зятю успехов. Но успехи Помпея не входили в планы Цезаря. Мешать Помпею во всем должен был народный трибун Клодий. Этому дерзкому авантюристу и демагогу из знатного рода Цезарь, будучи верховным понтификом, помог перейти в плебейский род через усыновление. Официально став плебеем, Клодий тут же был избран народным трибуном. Клодий пользовался необычайной популярностью у римской толпы и вел свою собственную игру, то заключая союз с Цезарем, то ссорясь с последним. В данный момент он встал на сторону Цезаря, сумел парализовать действия сената и не дать Помпею навести порядок в Городе. Первым делом Клодий накинулся на Цицерона, и тому ничего не оставалось делать, как удалиться в изгнание. Перед смелым демагогом Помпей оказался совершенно беспомощным. Клодий, набрав шайку бандитов из своих клиентов и гладиаторов, терроризировал весь Город. Народный трибун фактически держал триумфатора и любимца народа Помпея в осаде в его собственном доме, грозил поджогом и убийством. Отчаявшись как-то справиться с Клодием, Помпей уговорил консула Габиния собрать такую же шайку и дать бой народному трибуну. Весь Рим превратился в арену сражения. Клодий закупал на деньги, привезенные Помпеем из походов, хлеб и раздавал бесплатно пролетариям. Помпей, отважившись выйти на форум, вернулся назад в тоге, залитой кровью, как будто побывал не в центре Рима, а в очередном походе. У молодой жены при виде этой окровавленной одежды мужа случился выкидыш, и она едва не умерла. Записки того времени о событиях в Риме напоминают письма с фронта. Сенат более не занимался делами — все были заняты войной с Клодием. Народный трибун свел Город с ума. В 57 г. до н. э. сенат наделил Помпея чрезвычайными полномочиями по снабжению Рима хлебом сроком на пять лет и с правом назначить 15 легатов. Публий Клодий попытался возложить ответственность за голод в Городе на Помпея, хотя именно Клодий своими бесплатными раздачами парализовал торговлю. Он к тому времени сложил с себя трибунские полномочия, но все еще пользовался большим влиянием: его банды гарантировали победу на выборах тому, кто больше заплатит. В апреле 56 г. до н. э. триумвиры вновь собрались в Луке (совр. Лукка), чтобы выработать новый план действий. Сюда же съехались 200 сенаторов. План действий был лишь у Цезаря, остальные выдвигали требования. Цезарь предложил Крассу и Помпею помочь их избранию на следующий год в консулы, а после окончания полномочий они должны получить в управление заранее оговоренные провинции: Помпей — Испанию, а Красе — Сирию. Помпей и Красе, в свою очередь, обязались помочь Цезарю продлить на пять лет полномочия в Галлии и право содержать за счет казны 10 легионов. И еще одна задача будущих консулов — обеспечить Цезарю заочное участие в консульских выборах на 48 г. до н. э. Кандидатуры Помпея и Красса должны были поддержать ветераны, которых Цезарь обещал отправить в отпуск в Рим. Но солдаты не могли прибыть в Город до начала зимы, поэтому выборы оттягивались, кандидаты не гнушались действовать по методу Клодия. Люди Помпея напали на кандидата-конкурента, Луция Домиция Агенобарба, убили факелоносца, остальных разогнали. Катон[45 - Катон Младший или Катон Утический — потомок Марка Катона Цензора, сторонник республики, противник любой диктатуры.], который возглавлял избирательную компанию Агенобарба, в этой стычке был ранен. Поначалу планы триумвиров успешно осуществлялись. Но опять же это были планы Цезаря. Помпей, вместо того чтобы заниматься государственными делами, переезжал с любимой супругой из одного имения в другое, надеясь, что дела сами каким-то чудесным образом устроятся. К несчастью, Юлия скончалась во время родов, почти сразу же умер и новорожденный ребенок, и некому стало мирить Цезаря и Помпея. В следующем году погиб Красе. Триумвират перестал существовать. Когда Публия Клодия убили в январе 52 г. до н. э. во время стычки на Аппиевой дороге, Помпей добился для себя избрания консулом без коллеги — то есть фактически диктатором. Вот она, власть! Не у Цезаря — у Помпея. Чтобы прекратить беспорядки, Помпей провел законы, строго карающие за насильственные действия и подкуп граждан на выборах. Беспорядки, охватившие Рим, как будто прекратились. Популярность Помпея возросла, и Великий тут же вообразил, что его любит весь римский народ без исключения, даже те легионеры, что воевали с Цезарем в Галлии. Уверившись в собственных силах, Помпей осмелился выступить против Цезаря. Роковое решение. Помпей стал требовать от бывшего союзника и бывшего тестя сложить с себя управление провинцией Галлия и распустить легионы. Но при этом Помпей всеми силами препятствовал избранию Цезаря консулом заочно, как когда-то обещал своему союзнику. Поскольку у римлян было в обычае отдавать под суд человека после окончания срока полномочий, то Юлий Цезарь прекрасно понимал, чем может кончиться эта история. Тем более что в сенате голоса, что требовали расправы над Цезарем, звучали очень громко. Так громко, что их слышно было в Галлии. Помпей почему-то решил, что сможет легко расправиться с Цезарем. «Тех, кто говорил ему, что не видит войска, которое будет сражаться против Цезаря, если тот пойдет на Рим, Помпей с веселой улыбкой просил не беспокоиться. Стоит мне только, — говорил он, — топнуть ногой в любом месте Италии, как тотчас же из-под земли появится и пешее и конное войско», — пишет Плутарх. Какое распространенное заблуждение политиков. Так воскликнет Шекспировский Ричард II: «Бог Ричарду пошлет по ангелу с мечом!» Но Бог не посылает ни ангелов, ни преданных сторонников, если о них, то есть о сторонниках, заранее не позаботиться. Стоило Цезарю перейти Рубикон с небольшим отрядом и одержать одну-единственную победу, как сенаторы во главе с Помпеем бежали из Города. Насмешники предлагали Помпею поскорее топнуть ногой и вывести из-под земли обещанные легионы. Постепенно старый полководец собрал вокруг себя сторонников республики. Это была весьма разношерстная компания. «Во-первых, — ни многочисленных, ни боеспособных сил; во-вторых, помимо полководца и немногих помимо него… остальные, во-первых, во время самих военных действий проявили хищность, во-вторых, в выcказываниях были так жестоки, что я приходил в ужас от самой победы… Ничего честного, кроме дела», — анализировал Цицерон спустя два года события трагического 48-го. Сторонники сената, заранее уверенные в победе, составляли будущие проскрипционные списки не по персоналиям, а по родам. «Данный род весь подлежит уничтожению», — так планировали действовать сторонники республики. В своем войске Помпей как главнокомандующий лишь носил палудаментум, обшитый бахромой, являясь на самом деле лидером коалиции. Он обладал армией большей численности, но боеспособность его заново набранных легионов не шла ни в какое сравнение с армией Цезаря, завоевавшей всю Галлию. Поначалу Помпей избрал совершенно оправданную тактику изматывания противника, пытаясь отрезать Цезаря от его базы в Италии и путей снабжения продовольствием. К сожалению, Помпей не сумел воспользоваться преимуществом, которое давал ему сильный флот. И в конце концов решился дать генеральное сражение при Фарсале. У Помпея было превосходство в силах более чем в два раза, но Цезарь разбил его наголову. Лукан в исторической поэме «Фарсалия» писал: Здесь погибал отечества цвет: смешавшись с народом, Валом высоким лежат на полях патрициев трупы. Когда солдаты Цезаря ворвались в лагерь республиканцев, то увидели накрытые столы, палатки, украшенные миртовыми ветвями, и ковры: сторонники сената заранее приготовились к пиру победителей. Помпей, увидев, что его конница разбита, отправился в лагерь, ушел к себе в палатку и сидел там безучастный. Потом, когда цезарианцам удалось ворваться в лагерь, лишь спросил: «Неужели дело дошло до лагеря?» После разгрома Помпей пытался найти убежище в Египте. Его судьбу решили евнух Потин, учитель риторики Феодот и египтянин Ахилла. Помпея убили ударом кинжала в спину. Голову отрубили и прислали в подарок Цезарю вместе с перстнем, снятым с пальца убитого. Взяв это кольцо, Цезарь заплакал. Ахилла и Потин вскоре погибли. Феодота несколько лет спустя поймал и казнил Брут. Демагогия — дубина пролетариата «Не было больше ни одного закона, который бы почитался, ни одного гражданина или магистрата, который был бы огражден от насилия… Трибуны нашли новый способ добиваться единодушия в голосовании предлагаемых ими законов, а именно бить и прогонять всех, осмеливавшихся идти против их мнения. Но самые жаркие схватки происходили в день выборов на Марсовом поле. Приходилось поневоле жалеть о том времени, когда открыто торговали избирательными голосами. В это время уже не заботились более о приобретении общественных должностей за деньги, так как находили более удобным захватывать их силой. Каждая партия направлялась спозаранку на Марсово поле. По дорогам, ведшим к нему у происходило немало столкновений. Все спешили прийти раньше своих противников, а если эти уже успели опередить, то на них нападали, чтобы прогнать: естественно, что должности доставались тем, кто оставался хозяином положения» (Г. Буасье). Глава 6 Цезарь — потомок Венеры и служитель Mарса Гай Юлий Цезарь (100-44 гг. до н. э.) Дело победителей угодно богам.      Лукан Итак, Цезарь победил Помпея. Цезарь сокрушил республику. Цезарь остался в истории как самый знаменитый римлянин. Однако юность гения не предвещала такой необычной судьбы. Он происходил из древнего патрицианского рода Юлиев, который возводил свою родословную к Юлу Аска-нию, сыну Энея, внуку Венеры. Этот рассказ римлянами воспринимается не более как миф. Несмотря на «божественное» происхождение патриции Юлии занимали в политической жизни Рима весьма скромную роль. Но, по словам Цицерона, «никто никогда не стал великим человеком без некоего божественного вдохновения», и, несомненно, без помощи Фортуны ничего толкового в жизни сделать не удастся. Однако Фортуна не слишком благоволила к Цезарю в юности. Да, характер его был тверд и храбрости ему было не занимать. Да, он получил хорошее образование, прославился как прекрасный оратор. Но разве мало подобных людей было в Риме? Может быть, в самом деле «божественное вдохновение»? Ведь карьера Помпея поначалу выглядела куда более блестящей и к ому же — исключительной. А Цезарь — он с таким трудом поднимался наверх. И Фортуна не обращала на него внимания. Первый раз он женился по настоянию отца (по другой версии — только помолвлен), но когда отец умер (Гаю Юлию было тогда всего 16), юноша тут же развелся с женой, чтобы заключить союз с Корнелией, дочерью Цинны. Эту женщину Юлий Цезарь очень любил. Сулла, придя к власти, потребовал, чтобы Цезарь развелся с дочерью своего злейшего врага, но молодой человек отказался. Там, где Помпей уступил, Цезарь проявил удивительную твердость. Тогда Сулла конфисковал имущество Цезаря и его жены и внес имя непокорного в проскрипционные списки. Цезарь бежал из Рима и стал скрываться. Укрывательство внесенного в проскрипционные списки могло стоить смельчаку головы. Однажды, когда Гай Юлий заболел и его переносили из дома в дом на носилках (оставаться в одном доме долго было опасно, вольно или невольно беглеца могли выдать рабы), непокорный юноша столкнулся с сулланским патрулем. На счастье, Цезарь сумел откупиться. Родственники-аристократы ходатайствовали за Цезаря, просили за него и весталки — а к их просьбам обычно прислушивались. Непокорный был прощен. Однако упорство из-за такой «мелочи» раздражило Суллу, и диктатор якобы воскликнул: «Ваша победа, получайте его! Но знайте: тот, о чьем спасении вы так стараетесь, когда-нибудь станет погибелью для дела оптиматов, которое мы с вами отстаивали: в одном Цезаре таится много Мариев!» (Светоний). Получив «помилование», Цезарь спешно отбыл на Восток. Здесь он участвовал в штурме Митилен и получил от претора Марка Терма дубовый венок в награду. После этого его военная служба продолжалась недолго. Как только Сулла умер в 78 г. до н. э., Цезарь вернулся в Рим. Думается, многие представляют карьеру Цезаря исключительно как карьеру блистательного полководца, однако это скорее карьера гениального политика, который также обладал гением полководца. В юности его военная служба длилась недолго и не была особенно блестящей — никто не провозглашал его императором, как Помпея, никто не предоставлял под его команду легионы. Оказавшись в Риме, Цезарь попробовал себя на поприще ораторского искусства, выступая обвинителем. Он посетил Родос, учился ораторскому искусству. Примерно в это время он попал в плен к пиратам. Цезарь пробыл в плену 40 дней, но вел себя с разбойниками надменно, читал пиратам вслух свои сочинения, требовал, чтобы те хвалили его стихи, и заявлял, что у варваров нет вкуса. Он грозил всех распять, как только вырвется на свободу. Пиратов забавляла самоуверенность молодого патриция. Но как только доставили выкуп и Цезаря отпустили, смелый аристократ тут же нанял корабли, захватил бросивший у берегов якорь пиратский корабль и приказал распять разбойников, как обещал. Видимо, вернувшись в Рим, Цезарь очень красочно рассказывал эту историю. Итак, Цезарь снова в Риме. Веселье, пирушки, выступления перед народом, произнесение речей, по мелочам нарушение старых порядков. Не слишком значительная должность смотрителя Аппиевой дороги, для поддержания которой в хорошем состоянии Цезарю приходилось расходовать личные средства, которых у него попросту не было. И в результате 1300 талантов долга (огромная сумма) и первая должность — квестора. Как и полагалось — по достижении 30-летия. Все, как у всех. Если не считать фантастической суммы долгов и репутации неординарного человека, которую он успел уже заслужить. Цезарь получил должность квестора в 68 г. до н. э. Для него это год приобретений и потерь. Умерла тетка Цезаря Юлия, вдова Мария. На ее похоронах молодой человек не только произнес речь, но осмелился выставить среди изображений предков маску Мария. Аристократы были в ужасе. И после смерти консула-«батрака» знать продолжала его ненавидеть, как при жизни презирала. Но для народа Марий оставался любимцем, символом. Народу такой жест понравился. Вскоре умерла любимая Корнелия. Ради нее когда-то Цезарь рисковал жизнью (в прямом смысле слова), она родила ему единственную дочь Юлию и умерла после восьми лет брака. Умерших молодыми принято было хоронить скромно — их жизнь не состоялась, и саму смерть молодого человека римляне как бы скрывали. Цезарь же, вопреки обычаю, произнес на похоронах любимой жены речь. Но и это новшество понравилось толпе, как обычно нравилось все, что делал Цезарь. Одни люди, как бы правильно они ни поступали, как бы верно ни говорили, не находят поддержки у народа. Поступки других всегда вызывают восторг. Цезарь, несомненно, относился к этим последним. Вскоре после смерти Корнелии Цезарь женился вновь. Но этот новый брак был чисто политическим ходом, и как только конъюнктура изменится, Цезарь разведется со своей третьей женой Помпеей (Помпея принадлежала к роду Помпеев Руфов). У потомка Венеры далеко идущие планы. При своем восхождении он будет делать ставку на армию и пролетариат. Всадники (то есть банкиры) снабдят его деньгами. Вот формула успеха для любого революционера-реалиста. Дорога, ведущая к власти. Хотелось написать— «в ад». Но римский ад — подземное царство Дита, где чудовище Орк пожирает тела умерших, а души пьют воду Леты, чтобы навсегда забыть все земное, — и мало кто верит в эти мифы всерьез. Многие подозревают, что за чертой смерти их ждет небытие. А бессмертие — это лишь память потомков. И тогда Гай Юлий Цезарь воистину бессмертен. Каждое событие в жизни римлянина имеет смысл, каждое происшествие — знак, ниспосланный богами. Надо только уметь его расшифровать. Зарокотал гром, пошел град, пролетел ворон — все это символы грядущего, знаки богов. Ведь есть же у богов какой-то замысел относительно нашей жизни. Иначе зачем создан этот совершенный мир и в нем — совершенный человек? И, может быть, смерть любимой Корнелии — тоже знак. Знак грядущих испытаний и потерь. Но разве страх испытаний может остановить того, кто начал свое восхождение к вершине власти? В качестве квестора Цезарь отправился в Дальнюю Испанию. Пока это скромная служба. Знаменитости в его возрасте уже заявили о себе — Александр покорил мир, Сципион одержал победу над Ганнибалом. Да и Помпей был куда удачливее: в 26 лет он справил первый триумф. Однако первый маленький шаг уже сделан: после окончания квестуры Цезарь становится сенатором. Вряд ли среди этих 600 много людей, интересных для Цезаря. Но с двумя он ищет союза: это Помпей и Красе. Один — знаменитый полководец, второй — денежный мешок, оба послужат ступеньками для подъема Цезаря наверх. Разумеется, эти двое не подозревают о предназначенных для них ролях. Став эдилом в 65 г. до н. э., Гай Юлий потратил огромные суммы на угощения для плебса и устройство празднеств. Он вывел на арену 320 пар гладиаторов, всех в серебряных доспехах — новшество по тем временам. Пышностью театральных представлений и церемоний Цезарь затмил предшественников. Голоса любителей зрелищ ему еще понадобятся на выборах. Ими он не будет брезговать — честолюбец всегда не брезглив. Пока карьера в принципе обычная для римлянина — движение от одной должности к другой, подъем по карьерной лестнице. Главное, не застопориться, шагать по ступеням и очутиться на вершине. Но задерживаться здесь ни одному римлянину не положено. Но тогда — что дальше? Что ждет Цезаря после консульства? Хвастаться своими «подвигами», как Цицерон? Заседать в сенате и одергивать набирающих силу молодых конкурентов? Дальше, получается, путь только вниз. Однако Цезарь не просто поднимается. Он рискует. Испытывает противника на прочность. Будто фехтует: делает обманный выпад и ждет ответной реакции. Наносит укол и смотрит: что теперь? Так он ночью тайком выставляет на Капитолии изображения Мария и богинь победы. Марианцы в восторге, сенат в ярости. Цезарю «ставят на вид», но тронуть его не решаются. Вряд ли аристократу Цезарю импонировал неотесанный солдафон Марий, устроивший в Риме кровавую баню. Но Марий — знак, сигнум[46 - Сигнум — военный знак (знамя) манипулы, когорты, его ни в коем случае нельзя было оставлять в руках врага. Стараясь вернуть сигнум, солдаты бесстрашно кидались в атаку.], который можно швырнуть за ограду вражеского лагеря (прием во время штурма отчаянный, но очень действенный), может быть использован для завоевания любви плебса. В 62 г. до н. э. Цезарь становится претором, а после пре-туры получает провинцию Испания в управление. Провинция — это прекрасная возможность вернуть долги. Однако в конце года происходит скандал. В доме Цезаря римские матроны проводили таинства Доброй богини. Никто из мужчин не имел права присутствовать на этих обрядах. Однако тот самый Клодий, о котором шла речь в предыдущей главе, молодой аристократ, известный своей дерзостью, прокрался в женском наряде на праздник, чтобы встретиться с женой Цезаря Помпеей. Он был опознан и с позором изгнан. Цезарь, воспользовавшись скандалом, тут же развелся с женой. Он не стал обвинять жену в измене, заявил, что к Клодию у него никаких претензий нет, а для развода достаточно и слухов. «Жена Цезаря должна быть вне подозрений». Этот брак был Цезарю больше не нужен — родство с Помпеей не давало никаких выгод и даже наносило ущерб. Отныне Цезарь решил связать свою карьеру с партией популяров, его жена была из другого лагеря. Зато помощь Клодия ему просто необходима, и в суде Цезарь не стал свидетельствовать против «обидчика», помня о поразительной популярности молодого аристократа. Итак, судебное дело было завершено, и Цезарь отправился в Испанию. Кредиторы, правда, попытались помешать отъезду пропретора[47 - Пропретор — наместник провинции, обычно бывший претор.], но пришел на помощь Красе, поручился за Цезаря. Из Испании Гай Юлий вернулся богатым человеком, расплатился с неотложными долгами и стал добиваться консульства на 59 г. до н. э. В этом ему неоценимую помощь оказали Помпей и Красе — будущий консул даже сумел примирить этих враждовавших друг с другом самых влиятельных людей Рима. Цезарь был избран. Его напарником по консульству стал Кальпурний Бибул. Впрочем, Гай Юлий не особенно с ним считался. Главное, что за Цезарем стояли Помпей и Красе. То есть армия и деньги. Пока чужая армия и чужие деньги. Но будет время — и появятся свои легионы и возможность распоряжаться своим золотом, ни у кого не занимая, подкупать сенаторов и народных трибунов, награждать ветеранов, устраивать угощения плебсу: для этого нужны миллионы и миллионы. Бибула быстро изгнали с форума, на его жалобы никто не обращал внимания. Так что Бибул до конца своего консулата сидел дома. А Цезарь развернул кипучую деятельность, он не собирал сенат (это должен был делать консул) и все законы проводил через народное собрание. От подобной тактики попахивало дерзкой авантюрой. Однако Цезарь стремится угодить всем, кроме аристократов: всадникам он снизил на треть откупные суммы, бедноту и ветеранов наделил землей. Цезарь постоянно использовал новинки. Он — создатель средств массовой информации. В свое консульство он придумал выпускать вестник римского народа. Это фактически первая газета, сообщения о заседаниях сената вырезались на отбеленной гипсом доске и вывешивались для прочтения. Цезарь — создатель нового календаря (46 г. до н. э.). Разумеется, не он его придумал, но, как великий понтифик, сделал заказ египетским жрецам. Однако сам факт этот свидетельствует об его умении мыслить неординарно. После окончания консульства Цезарь отправился на пять лет в Галлию. Но прежде, чем уехать, он сплел вокруг себя целую сеть поддержки. Помпей женился на дочери Цезаря Юлии, сам Гай Юлий — на Кальпурнии, дочери Кальпурния Пизона, избранного консулом на 58 г. до н. э. Сын Красса отправился на войну в качестве легата в армии Цезаря. Ну, теперь можно развернуться в Галлии. Планы у Цезаря далеко идущие. В принципе эта война никому, кроме Цезаря, не нужна. В Галлии более или менее спокойно. И если компания 58–57 гг. до н. э. имела оправдания и предлоги, а галльские народы в принципе согласны были мириться с присутствием римлян, пока те претендовали лишь на протекторат, то вскоре война превратилась в прямую агрессию, ответом на которую стало Великое галльское восстание. В 56 г. до н. э. Цезарь захватил Аквитанию, затем — организовал экспедицию на Британские острова, не принесшую, правда, особых результатов. Потом — подавление пожара галльского восстания, которое закончилось лишь после взятия Алезии и пленения Верцингеторига. После этого остались лишь отдельные тлеющие очаги. Великая авантюра увенчалась успехом. Стратегия Цезаря: использование уникальной организации и выучки римских легионеров, марш-броски, после которых римляне появлялись как будто из-под земли там, где их никто не ждал, наведение временных мостов, расчистка снежных заносов — для римской армии не было отныне преград. Но главную роль играли дисциплина его солдат, выучка и личная преданность. Когда все средства были использованы, в ход шел последний аргумент: личная смелость Цезаря. «Воинов он ценил не за нрав и не за род и богатство, а только за мужество; а в обращении с ними одинаково бывал и взыскателен, и снисходителен. Не всегда и не везде он держал их в строгости, а только при близости неприятеля; но тогда уже требовал от них самого беспрекословного повиновения и порядка, не предупреждая ни о походе, ни о сражении, и держал в постоянной напряженной готовности внезапно выступить куда угодно… А любил он их так, что при вести о поражении Титурия отпустил волосы и бороду и остриг их не раньше, чем отомстил врагам «(Светоний). О своих успехах Цезарь поведал в «Записках о Галльской войне». Это была своего рода агитация, рассказ о своих подвигах римлянам, которые находились слишком далеко от полей сражений. К тому же Цезарю необходимо оправдать свои действия, которые, как всегда, были за гранью допустимого. «Он не упускал ни одного случая для войны, даже для несправедливой или опасной, и первым нападал как на союзные племена, так и на враждебные и дикие, так что сенат однажды даже постановил направить комиссию для расследования положения в Галлии, а некоторые прямо предлагали выдать его неприятелю. Но когда дела пошли успешно, в его честь назначались благодарственные молебствия чаще и дольше, чем для кого-либо ранее» (Светоний). Его любимым легионом был Десятый — с ним одним он готов отправиться в поход, если прочих охватывал страх. А вот что сообщает Плутарх о Цезаре: «Он сам добровольно бросался навстречу любой опасности и не отказывался переносить какие угодно трудности… Всех поражало, как он переносил лишения, которые, казалось, превосходили его физические силы, ибо он был слабого телосложения, с белой и нежной кожей, страдал головными болями и падучей. Однако он не использовал свою болезненность как предлог для изнеженной жизни, но, сделав средством исцеления военную службу, старался беспрестанными переходами, скудным питанием, постоянным пребыванием под открытым небом и лишениями победить свою слабость и укрепить свое тело». Пяти лет для Галльской войны оказалось мало, с помощью Красса и Помпея Цезарь получил еще пять лет. За неполных десять лет войны в Галлии Цезарь взял штурмом более 800 городов, сражался с 3 000 000 человек, из которых миллион (!) уничтожил и еще миллион взял в плен. К покоренным народам он применял давно испытанную римлянами методику: первый раз покорился — ты союзник Рима, платишь налоги, служишь во вспомогательных войсках (в зависимости от договора). Восстал — нет тебе снисхождения. Тебя ждет либо смерть, либо рабство, в лучшем случае — контрибуция. Бывали и более изощренные наказания. Всем жителям города Ук-селлодун, которые долго сопротивлялись, он велел отрубить руки и оставить в живых, дабы несчастные калеки служили долгим и страшным напоминанием для остальных, что значит власть Рима. Цезарь заявлял, что может быть жестоким, поскольку до этого был милосердным. Итак, Юлий Цезарь, покоритель Галлии, стоял во главе огромной армии. Но пока он воевал в Галлии, обстановка в Риме изменилась. Юлия умерла, Красе погиб на войне, Клодия прикончили на Аппиевой дороге. Помпей вообразил, что может соперничать с Цезарем, сенат грозил отдать победителя под суд и упрямо требовал от Цезаря сложить полномочия до 1 марта 49 г. до н. э. Ну и что теперь? Покориться воле сената и распустить легионы? Как бы не так! Не для того Цезарь воевал столько лет, чтобы слушаться кучки аристократов, из которых, быть может, лишь двое-трое достойны уважения. Но Гай Юлий согласен был пойти на уступки. Он распустит войска — но не все, оставит у себя два легиона и будет находиться в Цизальпинской Галлии, пока в Риме проходят выборы. Но все равно он будет баллотироваться заочно. Сенат и на такие условия не согласился. Поступило предложение объявить Цезаря «врагом отечества». Народные трибуны Марк Антоний, Гай Курион и Квинт Кассий Лонгин были на стороне Цезаря. Сенат ввел чрезвычайное положение. Народные трибуны бежали из Рима. Таким образом, у Цезаря появился даже повод для выступления против сената — защита власти народных трибунов. Не очень убедительно? Какое это имеет значение! Цезарь сам отныне будет вершить судьбы Рима. Однако сенат не желал уступать. Войсками сената, которых не было в Италии, поручили командовать Помпею. Теперь для Цезаря оставалась одна дорога — на Рим. Проиграть он не мог. Но все равно, прежде чем решиться на этот шаг, он долго размышлял. Нет, сенат он никогда не уважал. Традиции, республика, магистратуры — для Цезаря это лишь слова, причем слова, не имевшие сакрального смысла, как для Цицерона или Брута. Но он понимал (не мог не понимать), что он стоит на пороге Гражданской войны. На самом деле, Цезарь не первый, кто выступит с оружием против консулов и сената — не так давно, только с южной стороны двигались на Рим войска Суллы. Но Суллы вид пролитой римской крови не смущал. В отличие от Суллы Цезарь не собирался составлять проскрипционные списки. Его цель — бескровный захват власти, бескровная Гражданская война. Он надеялся — и поначалу надежды его сбывались, — что одно его имя, одна его слава заставит солдат сложить оружие. А без рядовых легионеров сенаторы и молодые аристократы ничего не смогут против него сделать. Итак, Цезарь перешел Рубикон и вступил в Италию. Маленькая такая речушка, а какая слава! И все благодаря Цезарю. Войска наместника пересекли границу Италии, чего он не имел права делать без разрешения римского народа и сената. Цезарь обратился к солдатам с речью. Повод для похода — защита народных трибунов. На самом деле легионеры должны были защитить жизнь и честь своего полководца. А еще — поддержать его претензии на власть. Цезарь утверждал, что это Гракхи и Сатурнин бунтовали, а он, Цезарь, всего лишь невинная жертва. Захват Италии прошел до смешного легко. Практически никто не пытался его остановить. Все кинулись в бегство. Волна паники докатилась до Рима. Помпей бежал, за ним — оба консула. Следом — большинство сенаторов. Цезарь никого не казнил, даже не отнимал имущества. «Пусть это будет новый способ побеждать — укрепляться состраданием и великодушием», — восклицал он. «Его умеренность и милосердие, как в ходе Гражданской войны, так и после победы, были удивительны. Между тем как Помпей объявил своими врагами всех, кто не встанет на защиту республики, Цезарь провозгласил, что тех, кто воздержится и ни к кому не примкнет, он будет считать друзьями», — пишет Светоний. Да, Цезарь милостив, да, великодушен. Но само его великодушие есть смертельное оскорбление, ибо это великодушие царя, а царей в Риме по-прежнему ненавидят. Это во времена средневековья станет радостью принимать из рук правителя милости и право жить. Для республиканца подобная милость — смертельное унижение. «Зачем мне жизнь, — сказал он (Помпей. — М.А.), — зачем мне гражданские права, если дело будет иметь такой вид, что я ими обязан милости Цезаря?» (Гай Юлий Цезарь). Цезарь 1 апреля выступил перед оставшимися в Риме сенаторами, а затем отправился в Испанию, где стояли преданные Помпею легионы (ведь Помпей был наместником этой провинции, хотя там так и не появился). После небольших стычек и некоторых колебаний испанские легионы перешли на сторону Цезаря. Но это пока была только видимость победы. Цезаря провозгласили диктатором. Теперь он мог провести выборы консулов и себя самого сделать консулом — как он того желал. Но защитники республики и сената не собирались сдаваться без боя. Помпей собрал сторонников, но был разбит при Фарсале. (9 августа 48 г. до н. э.). Помиловать пленных — это все, что мог сделать Цезарь, чтобы уменьшить количество жертв. Разве это поле, покрытое трупами римских граждан и залитое кровью, — предел мечтаний великого римлянина? А борьба не прекращалась. Денег в казне не осталось, не все помпеянцы были разбиты, Цезарь отправился в Египет требовать с наследников Птолемея XII Авлета долг Риму. Долги выколачивать не так просто — Цезаря осадили в царском дворце. Правда, его будни скрашивала царица Клеопатра, чье обращение, как замечает Плутарх, «отличалось неотразимой прелестью». А в Риме остался распоряжаться Марк Антоний, то есть устраивал пьянки и кутежи в обществе куртизанок. В городе царила анархия, сенат самоустранился и со злорадством наблюдал за постыдным поведением «реформаторов». На Востоке дела тоже обстояли не блестяще. Фарнак, сын Митридата, решил, что Риму пришел конец, захватил Малую Армению и двинулся на римские провинции Вифинию и Понт. Наместник Азии пытался остановить Фарнака, но был разбит. С Цезарем был только Шестой легион да три легиона, набранные из местных жителей. Но Фарнака он разбил. Знаменитое «Veni, vidi, vici» — это о победе над Фарнаком. А тем временем его любимый Десятый вместе с Двенадцатым взбунтовался, как только Цезарь вернулся в Рим. Требовали денег и наград, да еще просили, чтобы их отпустили по домам. Уволить? И Цезарь ответил им: «Я вас увольняю». Бунтовщики не нужны Цезарю, он наберет новых солдат. А деньги? Воины получат их, когда Цезарь с другими одержит окончательную победу. Солдаты заволновались. Цезарь в довершение всего обратился к ним: «Квириты»! Какое смертельное оскорбление, будто он уже всех их уволил из армии. Обращаясь к солдатам, полководец всегда говорил: «Воины!» Цезарь именовал своих легионеров «соратники». Бунтовщики поняли, что могут сильно проиграть — не будет им ни почестей, ни наград, — и стали просить прощения; уже никто не помышлял об увольнении. Цезарь уступил: он оставит всех в армии, один только Десятый легион, его любимый, будет уволен — он им всегда так доверял, а они его предали! Ну да ладно, пусть не волнуются, землю они все равно получат. И так он все сумел повернуть, что ни на какие уступки не пришлось идти. Солдаты Десятого легиона умоляли наказать их за дерзость! Да, да, сами просили о наказании. Пусть казнят каждого десятого — лишь бы Цезарь их простил. Разумеется, Гай Юлий никого казнить не стал. Цель была достигнута, и он не стал больше испытывать терпение своих солдат и примирился с любимым легионом. Цезаря и его солдат ждала Африканская война — теперь в Африке собрались бежавшие сторонники Помпея и республики. Опять главное оружие Цезаря — внезапность и стремительность. Он одержал еще одну победу — в битве при Тапсе. Однако финал сражения был совсем не таков, каким его видел Цезарь: остатки помпеянцев, потерпев поражение, засели на холме и оттуда, опустив оружие, по-военному салютовали победителям, то есть сдавались. Цезарь готов был их помиловать и в этот раз. Цезарь, но не солдаты. Они бросились на безоружных и всех перебили, а заодно прикончили часть своих офицеров из числа знати, кого подозревали в сочувствии к помпеянцам. И Цезарь, несмотря на все усилия, не мог их остановить. Лишь немногим удалось бежать после этого разгрома, в том числе сыновьям Помпея Гнею и Сексту, которые переправились в Испанию. Катон Младший, правнук знаменитого цензора, пытался организовать оборону Утики, но фанатиков, преданных республике, становилось все меньше. Но зачем жить Катону, если республика умерла? Жену свою он мог на время уступить другу, республику Цезарю — ни за что! Видя, что последние соратники бегут, Катон не препятствовал их бегству, привел дела в порядок, поужинал, почитал на ночь Платона и ударил себя кинжалом. Но умер не сразу: прибежали домашние, рану зашили, Катон притворился, что хочет спать. И когда все ушли, сдернул повязки и разорвал швы… Наконец, были республиканцы разбиты. Почти разбиты. И можно справить триумф. Вернее четыре триумфа — Галльский, Александрийский, Понтийский и Африканский. Победитель сделал вид, что праздновал победы над иностранными армиями, как будто в битве при Тапсе не он истребил десятки тысяч римлян. Поражение своих врагов он приказал изобразить на картинах, одного Помпея пощадил. Но в первый день триумфа во время процессии сломалась ось его колесницы. Какой дурной знак! Что сделал Цезарь? Великий Цезарь — он из любой ситуации мог найти выход. Он поднялся по ступеням Капитолия на коленях! Цезарь понял знак богов — он все еще человек, хотя весь мир уже лежал у его ног. На Капитолий он вступил при огнях, 40 слонов шли справа и слева. Победитель поразил Рим небывалой роскошью. По словам Аппиана, денег на этих триумфах везли на повозках 65 000 талантов и 2 822 золотых венка. Убранство Галльского триумфа было из лимонного дерева, Понтийского — из аканфа, Александрийского — из черепахового панциря, Африканского — из слоновой кости. Одно, быть может, омрачило это великолепное действо. Солдаты, как всегда, распевали насмешливые стишки о своем полководце. И если слова про «лысого развратника», от которого надо прятать жен, Цезарь воспринял благожелательно, то намеки о его юношеской связи с царем Никомедом, при котором якобы Цезарь играл роль «царицы», задевали триумфатора. Напрасно он клятвенно заверял, что все это выдумки: его клятвы вызывали лишь недоверие и еще большие насмешки. Однако триумф триумфом, но сторонники республики упорствовали: все еще находились в Испании сыновья Помпея, и они опять собирали сторонников. Как и в прежних кампаниях, все решила одна битва. В битве при Мунде победа едва не ускользнула. Когда войска Цезаря дрогнули и солдаты были готовы обратиться в бегство, когда казалось, что уже все потеряно, Гай Юлий выбежал из боевого строя навстречу врагам. На него обрушился град копий. Его полководцы, видя граничащую с безумием храбрость императора, подбежали и встали рядом. «Как передают, Цезарь сказал, что ему приходилось вести много битв за победу, но в этот день он вел битву за жизнь» (Аппиан). Все войско бросилось в бой. Так был разбит молодой Гней Помпей, сын Помпея Великого, и одержана еще одна, последняя победа в Гражданской войне. Цезарь окончательно утвердился у власти, и никто уже не мог ему помешать. Но для чего он так стремился к этой вершине? Не для того, чтобы устроить кровавый террор, как Сулла, но для того, чтобы реорганизовать римскую республику. Но знал ли он, что надо делать? Провозгласить себя царем? Это проще простого. Но в Риме по-прежнему ненавидели царей. Как придумать эффективную систему управления огромным государством? Как пресечь казнокрадство, восстания? Можно заставить себя любить, как любят солдаты Десятого легиона. Но это лишь пока Цезарь жив. А что потом? У диктатора даже нет сына. Если он хочет основать династию, то ему нужен сын. Незаконный мальчик Клеопатры не может править Римом. В своих реформаторских действиях Цезарь не предложил ничего сверхнового: он вывел новые колонии за пределы Италии, чтобы удовлетворить ветеранов и увести плебс из Рима, в том числе в Карфаген и Коринф — то есть осуществил программу Гая Гракха, воплотить которую народному трибуну помешали аристократы. Цезарь увеличил сенат до 900 человек — разумеется, новые места предназначались для его сторонников. И это тоже — Гракхова идея. Лишить сенат власти — решение простое, но самое ли удачное? Цезарь отнял самый сладкий пирог у сената — право назначать наместников в провинции. Был запрещен откуп прямых налогов, публиканы изгнаны из провинций. Кормушка закрылась. Для пролетариев также сокращены раздачи хлеба — ровно в два раза уменьшен список нахлебников. Нагрузку на казну это уменьшило, зато убавило и популярности Цезарю. Но все эти действия нельзя назвать серьезными реформами. Пока что это только полумеры. Анархия и хаос последних лет доказали: систему управления надо менять. Был ли у Цезаря такой план переустройства? Об этом можно только гадать. Цезарь сломал старую государственную конструкцию, но новую не создал. Порой кажется, что он не знал даже, что он должен сотворить на месте обветшалого здания республики. Несомненно, он мечтал о монархии и ценил лишь четкую организацию армии. К демократическим институтам Цезарь относился с нескрываемым пренебрежением, мог устроить выборы консула на один день(!), мог предложить сместить народных трибунов и выгнать тех из сената за вполне оправданную попытку преследовать цезарианцев, которые предложили Цезарю царскую власть. Демократия порой кажется нелепой, ненужной, громоздкой. Хороший единовластный правитель все может решить куда лучше и быстрее. А он, Цезарь, все делал очень быстро. Все нити управления сосредоточились в руках диктатора и его приближенных. Цезарь многое успел и многое устроил за время мирной деятельности — промежуток между войнами да недолгое правление в Риме накануне смерти. 17 марта 45 г. до н. э. — битва при Мунде, а 15 марта (Мартовские иды) 44 г. до н. э. Цезарь был убит. Однако смерть его пресекла не мирное строительство, а грядущую Парфянскую войну, на которую диктатор вот-вот должен был отбыть. Он как будто бежал от недовольства республиканцев и сената к обожанию солдат. Цезарь не сделал главного — не создал новую политическую систему. При переходе через Рубикон он знал, чувствовал: надо. Но что? Его мирная деятельность — это деятельность хорошего администратора. Невольное разочарование: рядом с Цезарем-полководцем, Цезарь в роли мирного устроителя явно проигрывает. Как будто мало было войн и испытаний, как будто не было дел по организации и приведения в порядок огромного государства! Так для чего же этот Парфянский поход? Рим не пожелал провозгласить его царем. Хотя Марк Антоний во время Луперкалий[48 - Луперкалии — праздник в честь бога Фавна, покровителя стад. Луперк — одно из его прозвищ. Справлялись ежегодно 15 февраля (см. приложения).] искушал Цезаря царской диадемой. Но при этом лишь горстка рукоплескала, остальные роптали, когда Антоний увенчал голову диктатора диадемой. Тогда Цезарь сбросил символ царской власти, Антоний опять ее возложил, а Цезарь — опять сбросил. И видя, что Цезарь отказался, толпа закричала от радости. Да, царем быть нельзя, а что можно? Умереть. Умереть? Он сделал все, что задумал. А что делать дальше — не знал даже он, Цезарь. Сенат даровал ему титулы и почести, его нарекли Отцом отечества и выбрали пожизненным диктатором, его особу объявили священной и неприкосновенной. Почести Цезаря превосходили всякий предел. Накануне своей смерти, когда Цезарь пировал у своего близкого друга Децима Брута Альбина (и по совместительству заговорщика), зашел разговор о смерти. И на вопрос, какая смерть лучшая, Цезарь ответил: «Неожиданная». Заговорщики убили Цезаря в курии Помпея. Неприкосновенного диктатора пронзили кинжалами и мечами в освященном месте. Обливаясь кровью, Цезарь упал к ногам статуи Помпея. Левой рукой он еще пытался хоть как-то привести в порядок складки тоги, чтобы вид его был приличным. После убийства сенаторы разбежались. Заговорщики планировали убить и Марка Антония как самого преданного защитника Цезаря, но Брут воспротивился. Ошибка заговорщика, который, отважившись на кровавое дело, испугался лишней крови. В будущем она стоила жизни многим. Ужас охватил Город. Марк Антоний заперся у себя в доме, опасаясь, что заговорщики теперь прикончат и его. Лепид собрал своих солдат на Марсовом поле. Город обезлюдел. Люди, всегда сопровождавшие Цезаря, кинулись кто куда. Лишь три человека положили его тело на носилки и отнесли домой. «Только трое понесли домой того, кто еще недавно был владыкой мира» (Светоний). Глава 7 Новый человек Цицерон Марк Туллий Цицерон (106-43 гг. до н. э.) Я человек: считаю, что ничто человеческое мне не чуждо.      Теренций «Новыми людьми» в Риме называли выходцев из безвестного рода, попавших в высший круг. Римское общество всегда было обществом сословным. Одежда, обувь, место за столом во время пира, место в театре — все это зависело от социального положения. Любого человека, не принадлежащего к нобилитету, аристократы встречали в штыки. Петроний описал такого выскочку в «Сатириконе»: бритоголовый, обряженный в красные тряпки, руки унизаны массивными перстнями. При этом он старательно растопыривает пальцы, чтобы все видели его кольца. Вкусы мало изменились за 2 000 лет. Марк Туллий Цицерон принадлежал к «новым людям», хотя, разумеется, был не так вульгарен, как герои «Сатирикона». Он происходил из всаднического сословия, а всадникам так хотелось занять места в курии. Само его прозвище «Цицерон» по-латыни звучало не особенно благородно и означало «горох». Впрочем, и самые благородные имена Рима первоначально звучали также не слишком возвышенно. Марк Туллий Цицерон был ровесников Гнея Помпея. Отец его владел небольшим поместьем возле Арпина (городок между Римом и Неаполем). Еще мальчиком отец привез Марка и его младшего брата Квинта в Рим. Здесь Марк получил хорошее образование, изучил риторику и гражданское право. Армейская служба его не привлекала, в армии он прослужил не более года. Вообще от природы он был, мягко говоря, трусоват. Но необыкновенное тщеславие заставляло его совершать порой смелые, даже героические поступки. Так Марк Цицерон взялся защищать Секста Росция, когда другие отказались от этого дела. Отец Секста Росция был убит на улице, и убийцу так и не нашли. Родственники убитого решили завладеть наследством, исключив из дележа сына убитого, и для этого сговорились с любимцем Суллы вольноотпущенником Хрисогоном. Убитый был задним числом внесен в проскрипционные списки, хотя они были закрыты 1 июня 81 г. до н. э. Занесение в проскрипционные списки означало не только смерть, но и конфискацию имущества. Имения убитого были проданы с аукциона за мизерные суммы, причем Хрисогон умудрился получить 10 имений, а родственникам, затеявшим эту подлость, досталось три. Обделенного наследника попытались убить, но неудачно. Секст Росций укрылся в доме Цецилии, родственницы диктатора Суллы. Чтобы устранить юношу, его решили обвинить в отцеубийстве и потащили в суд. В случае осуждения несчастному грозила казнь в мешке: перспектива, которая даже смелого человека могла сделать трусом. Казнь проводилась следующим образом: после вынесения приговора отцеубийце заматывали голову волчьей шкурой, на ноги надевали деревянные башмаки, и в таком виде отводили в тюрьму, где он ждал, пока изготовят кожаный мешок. Убийцу секли розгами и после этого, окровавленного, зашивали в мешок вместе с петухом, собакой, обезьяной и змеей и топили в реке или море. Всем было ясно, что обвинение Секста Росция сфальсифицировано, однако никто не хотел его защищать. Надо полагать, что мешок для несчастного юноши начали уже шить. Но Цицерон отважился стать его защитником. Это было первое выступление Цицерона в суде. И выступление успешное — суд оправдал Секста Росция. Но со страху Цицерон бежал в Грецию, опасаясь преследования Суллы. Впрочем, в Греции он не терял времени даром — совершенствовал свое ораторское искусство, слушал философов, посетил Родос. В Рим Цицерон вернулся только после смерти Суллы. Цицерон женился, занял должность квестора и год провел в Сицилии. Здесь он оставил о себе добрую славу, чего нельзя сказать о наместнике Сицилии 73–71 гг. Верресе. Веррес ограбил как жителей, так и храмы острова, незаконно казнил командиров кораблей и римских граждан. Сицилийцы обратились к Цицерону за помощью, и тот выступил на процессе против Верреса. Блестящие речи Цицерона не оставили оправдание никаких шансов обвиняемому на Веррес поначалу сказался больным, а его защитник отказался от своего подзащитного. Еще до окончания процесса Веррес удалился в изгнание, так что Цицерону не удалось произнести все заготовленные речи в суде. Но он отредактировал их и подготовил к изданию, решив, что столь замечательный труд не должен пропасть зря. Суд подтвердил изгнание Верреса и приговорил взыскать с него в пользу сицилийцев 40 миллионов сестерциев. Дело Верреса принесло Цицерону славу и избрание консулом на 63 г. до н. э. От имени своего младшего брата Квинта Марк Цицерон написал целое наставление, как надо добиваться должности, беззастенчиво используя лесть, слухи, угождение, щедрость, внушать всем самые фантастические надежды, намекать на покровительство популярных и известных людей. И хотя большинство избирателей уже подкуплено, все же можно найти несколько сотен, которые будут голосовать сердцем. Этим руководством Квинта Цицерона можно без всяких корректив пользоваться современным кандидатам. На год консульства Марка Туллия Цицерона приходится заговор Катилины. Этот заговор — одна из самых мифических страниц римской истории. Сам Луций Сергий Катилина представлен римскими историками как чудовище, порочный и бесчестный человек, который дружил с актерами и рабами; его цели не ясны, его сторонники — разношерстная компания, начиная с ноби-лей-неудачников и кончая беглыми рабами. Однако этот «сброд» предпочел умереть со своим вождем, чем сдаться войскам сената. Ходили слухи, что молодой Юлий Цезарь был участником заговора. Впрочем, единственный свидетель, который мог это подтвердить, был убит. Тайным заговорщиком был и консул Гай Антоний Гибрида, дядя Марка Антония. Катилина трижды был под судом и трижды его оправдывали: он обвинялся в связи с весталкой (!), потом — в вымогательстве и, наконец, в убийстве внесенного в проскрипционные списки римского гражданина (см. главу «Гай Марий»). Историки трактуют его личность, как кому захочется. Вил Дюрант склонен сделать из него героя, Теодор Моммзен представляет его настоящим «отморозком». Цицерон разоблачил заговор благодаря слежке своих агентов и разгромил несколькими прекрасными речами. Когда консул Цицерон произносил свою речь на заседании сената, обвиняя заговорщиков, вокруг Катилины становилось все больше и больше пустых мест. Сам глава заговорщиков слушал Цицерона молча, потом встал и вышел. Почти театральный эффект, сцена, достойная пера Шекспира. Без сомнения, поведение соседей обвиняемого знакомо и понятно, но что означало молчание Катилины? Отчаяние? Растерянность? Или, быть может, презрение? Как понять мотивы патриция, который собирался поджечь Рим и призвать на помощь галлов? Его молчание кажется более интересным, чем блестящие речи Цицерона. Ведь любая недомолвка всегда многозначительна. А заговор Катилины — сплошная недомолвка. Катилина бежал из Рима, а пятеро его сторонников были схвачены и задушены в тюрьме: консулы получили чрезвычайные полномочия и могли казнить без суда и следствия. Сам же Катилина погиб в битве с войсками сената. После разоблачения заговора Цицерону были назначены невиданные почести, присвоено звание «Отец отечества». Успех вскружил честолюбцу голову, теперь на каждом углу он без конца восхвалял самого себя. «Ни сенату, ни народу, ни судьям не удавалось собраться и разойтись, не выслушав старой песни про Катилину», — насмешничает Плутарх. А вот что пишет сам Цицерон в своем письме к ближайшему другу Аттику: «Когда настал мой черед говорить, боже мой, как я разошелся! С каким наслаждением принялся я осыпать похвалами самого себя в присутствии Помпея, еще не слыхавшего ни разу, как я прославляю свое консульство! Как никогда я сыпал периодами, энтимемами, метафорами и всеми прочими риторическими фигурами. Я уже не говорил более, я кричал, так как дело касалось моих обычных общих мест… Ты знаешь, что за музыка у меня выходит, когда я говорю на эти темы. На этот раз я пел так хорошо, что мне нет надобности говорить тебе об этом, — ты должен был слышать меня из Афин». Многие произведения античности известны нам лишь по названиям. От «Сатирикона» Петрония Арбитра сохранился небольшой фрагмент. Сочинениям Цицерона повезло куда больше: уцелели не только его философские трактаты, его речи, но и его переписка, состоящая из 864 писем (из них 90 писем адресовано Цицерону). Никто лучше не смог рассказать о великом ораторе, нежели он сам. Вот цитата из письма к историку Луцию Лукцею: «Я горю невероятным и, думается мне, не заслуживающим порицания желанием, чтобы мое имя было возвеличено и прославлено твоими сочинениями». И далее: «Сделай нашей дружбе уступки чуть-чуть более щедрые, чем позволит истина». То есть, присочини немного, рассказывая о моих подвигах, будь добр. И под конец: «Хочу, чтобы прочие люди узнали обо мне из твоих книг еще при моей жизни, и чтобы я сам при жизни насладился своей скромной славой». Его честолюбие так непосредственно, что кажется обаятельным, как обаятельны обжорство и вранье Фальстафа. Хорошо, если твои подвиги опишут другие. А если нет, можно и самому постараться. И Цицерон постарался, сочинил поэму о своем консульстве. Вот две цитаты из нее: «О счастливый Рим, моим консулатом хранимый!» и «Меч перед тогой склонись, языку уступите, о лавры!» Цицерон так непосредственен в своих слабостях, что невозможно осуждать его. Языку оратора и философа в самом деле уступали многие. И упомянутый выше Катилина, и приспешники Суллы, и даже сам Юлий Цезарь не в силах был противостоять красноречию Цицерона. Его речи страстны, эмоциональны, наполнены шутками, фальсификациями и бранью. «Свиньи», «чума», «грязь» — поносил он своих противников, походя обвиняя всех подряд в гомосексуализме и инцесте. Противники платили Цицерону тем же, даже его нежную любовь к дочери пытались представить как противоестественную страсть. Подобные обвинения постоянно звучали с ораторской трибуны или в курии. Но и в частных беседах, ради красивого словца, Цицерон мог смертельно оскорбить любого, друга и недруга. В итоге он нажил себе несметное количество врагов. Его возненавидел народный трибун Клодий, прежде считавший Марка Туллия другом. Именно Клодий добился изгнания Цицерона из Рима — поводом послужила казнь пятерых заговорщиков. Большую часть времени своего изгнания Цицерон провел в Македонии, в Фессалонике у своего друга. Философ Цицерон советовал стойко сносить удары судьбы. Но человек Цицерон, оказавшись в изгнании, видел мир лишь в черном цвете, все казалось ему потерянным, жалобам и причитаниям не было конца. Сенат был на стороне Цицерона, но никак не мог сладить с народным трибуном Клодием. Сенат заявил, что не будет рассматривать никаких дел, пока ему (сенату) не будет позволено заняться делом Цицерона. И не рассматривал. Клодий снес дом Цицерона и поставил на его месте храм и статую Свободы. Впрочем, «Свобода» у него была весьма своеобразная: статуя продажной девки, похищенная с кладбища в Греции. Но на всякого демагога всегда найдется еще больший демагог и наглец. Таким соперником Клодия оказался народный трибун следующего, 57-го года до н. э. Тит Анний Милон. Защищенный законом о трибунской неприкосновенности, Милон набрал банду гладиаторов, которая вела беспрестанные драки с отрядом Клодия. Посреди этих кровавых схваток Помпей смог провести закон, возвращающий Цицерона из ссылки и к тому же обязывающий компенсировать изгнаннику все убытки. Цицерон возвратился в Рим. И вот он уже на верху блаженства. «Мне представляется, что я не только возвращаюсь из ссылки; мне кажется, что я восхожу на небо», — заявил Цицерон в речи «О своем доме». В 51 г. до н. э. Цицерон был назначен проконсулом в Киликию. Управлял он провинцией честно и справедливо, лично допросил должностных лиц, в основном греков (а уж рядом с вороватыми греками римляне казались людьми идеальной честности). Допрашивать Цицерон умел, буквально обволакивая людей потоком своего красноречия, — вспомним Катилину. Лихоимцы сознались в своих злоупотреблениях. Цицерон велел им вернуть награбленное. Их этих возращенных денег были погашены долги киликийцев за минувшие пять лет. Жители провинции, ожидавшие, что их будут вновь обдирать, как липку, были счастливы. Доступ к проконсулу был открыт: кто хочет, приходи, жалуйся, проси рассудить — никаких посредников. Вот какие результаты может дать такая простая мера, как пресечение воровства. Главное, никому из так называемых «дельцов», которые жаждали ограбить провинцию, новый наместник не дал возле себя должностей — отказал даже своим друзьям и друзьям своих друзей. И как ни уламывали его два дельца, которые выгодно и противозаконно вложили деньги Брута, чтобы Цицерон помог им получить долг из расчета 48 % годовых, проконсул оставался тверд — 12 % годовых, как положено по закону. И нечего ссылаться на дружбу с Брутом! Цицерону так хотелось, чтобы его оценили по достоинству! И какова самая высокая награда для римлянина? Ну конечно, триумф. А для этого надо немного повоевать и перебить минимум 5000 человек. Тут очень кстати подвернулись непокорные горцы, занимавшиеся разбоем. Два легиона, находившиеся в распоряжении проконсула, провозгласили Цицерона императором. Цицерон — император! Это он-то, прослуживший в армии около года. Он устроил даже какие-то маневры, отпугивая парфян, якобы угрожавших Киликии. После этого войска Цицерона окружили гору, на которой еще со времен Александра Македонского собирались враждебно настроенные племена, сжег несколько деревенек, которые проконсул гордо назвал городами, после чего римляне произвели зачистку территории. Пленных продали в рабство, выручив 12 миллионов сестерциев — ведь еще с давних времен римляне вели войну ради славы полководца и добычи для солдат. С тех пор мир мало изменился, хотя великий Гёте был уверен в обратном[49 - «Римская история больше не для нашего времени. Мы стали слишком гуманны, и триумфы Цезаря не могут не отталкивать нас» (Гете).]. Впрочем, 12 миллионов — сумма не столь уж грандиозная, учитывая, что сам император Цицерон мог позволить себе приобрести обеденный столик из туи, стоимостью 500 000 сестерциев. Вскоре военные действия на горе закончились. Но для получения триумфа надо взять еще какой-нибудь город. Император Цицерон выбрал Пинде-нисс, осаждал его 57 дней с использованием самой лучшей военной техники того времени, и город наконец сдался. Никто в Риме под страхом смерти не мог сказать, где находится этот самый Пинденисс! Прославившись таким образом, Цицерон возвратился в Италию, но оставил при себе двух положенных проконсулу ликторов и в Город не поехал. Стал бомбардировать сенаторов письмами, умоляя назначить ему триумф. Над Римом сгущались черные тучи Гражданской войны, а Цицерон все ждал триумфа за взятие горы в Киликии. Будучи сторонником сената, Цицерон после долгих мучений (страшно ведь — вдруг Цезарь победит?) встал на сторону Помпея. Но, сделав выбор и отправившись вслед за друзьями, он расхаживал среди помпеянцев с мрачным видом и отпускал едкие шуточки по любому поводу. Кстати, ликторов он тоже привез с собой. Эти ликторы и жажда триумфа едва не сыграли с ним дурную шутку. Поскольку Цицерон так и не вошел в Город, где только и мог сложить с себя полномочия проконсула, а войска в Киликии, помнится, провозгласили его императором, то после поражения Помпея сторонники сената хотели вручить Цицерону командование над уцелевшими войсками. Но Цицерон быстро сообразил, что Цезарь — это не жители Пинденисса, и предложил своим соратникам заключить мир. После таких слов сын Помпея хотел его прирезать, но Катон спас незадачливого императора и посоветовал поскорее убираться подальше от помпеянцев. Цицерон отбыл в Брундизий, не забыв прихватить с собой своих двух ликторов, а ведь после его возвращения из Киликии прошло три года! «Быть в пренебрежении в Брундизии — тягостно во всех отношениях; что касается переезда ближе, как ты советуешь, то как могу я без ликторов, которых мне дал народ, которые не могут быть отняты у меня, пока я невредим?» — пишет Цицерон 27 ноября 48 г. до н. э. Аттику. Задним числом Цицерон проявляет прозорливость. В том же письме: «Конец Помпея никогда не внушал мне сомнений; ведь все цари и народы пришли к убеждению о полной безнадежности его дела…» При этом Цицерон надеялся на то, что Юлий Цезарь даст ему триумф. Интересно, зачем это Цезарю было назначать триумф стороннику Помпея? На этот вопрос даже умница Марк Туллий не смог бы ответить. В Брундизии Цезарь встретился в Цицероном. Диктатор вел себя милостиво и довольно долго беседовал со «спасителем отечества». Произошло вроде бы примирение, но в душе Цицерон по-прежнему сочувствовал не диктатору, а сенату. Ведь закон не на стороне Цезаря! И потом, всем известно: лучшая форма управления монархия-аристократия-демократия. Но лучшая форма канула в Лету. Демократия сильна, если народ доблестен. Но римляне давно уже не те. А Цезарь — умен, велик и вовсе не жесток. Но все же диктатура — это тупик. Цицерон сознавал это. Может быть, это сознавал и Гай Юлий Цезарь? Но не Цезарь победил Цицерона. Искушенного политика, «спасителя отечества» провел болезненный хилый мальчишка Октавиан. После убийства Цезаря в Риме всем заправлял Марк Антоний. Октавиан поссорился с Антонием и сблизился с Цицероном. Старый политик принял хитрого юношу под свое покровительство, объявил «защитником республики», сумел восстановить против Антония всех и вся. Осенью 44 г. до н. э. Антоний отправился в Брундизий, куда должны прибыть четыре легиона, с которыми Антоний должен был двинуться в Галлию. Но солдаты, узнав, что Антоний не собирается мстить за убийство Цезаря, были разочарованы. Тем более, что среди них ловко действовали агенты Октавиана, обещая кровавую месть за их кумира и в придачу солидные суммы. В римской армии всегда записывали нрав каждого отдельного солдата. Антоний узнал у военных трибунов имена недовольных и устроил децимацию не за позорное бегство, а за умонастроения. Но эта жестокость не прибавила Антонию популярности. Кое-как примирившись с солдатами, Антоний повел легионы к границам Цизальпинской Галлии. Октавиан тем временем активно вербовал войска, на его сторону перешли два легиона. Сенаторы метались от одного претендента на власть к другому, один Цицерон оставался непримиримым противником Антония и писал гневные филиппики, от души поливая его помоями. 1 января 43 г. до н. э. на должность консулов вступили Авл Гирций и Гай Вибий Панса. Октавиан получил должность пропретора, был включен в сенат в ранге квестора, ему предоставили право на 10 лет раньше положенного возраста добиваться избрания на должности. Октавиан превратился в полководца республики. Консульское войско во главе с двумя консулами было отправлено против Антония. К ним присоединился Октавиан. Цицерон поддержал войско, как всегда, словом. В двух битвах армия сената разбила Марка Антония, но в первой битве консул Панса был тяжело ранен и вскоре умер. А во второй битве погиб второй консул. Правда, ходили упорные слухи, что отправились они в царство Дита не без участия Октавиана — уж больно выгодны были ему эти смерти. На преступную роль Октавиана намекают и Светоний, и Тацит. Как бы то ни было, но обе консульские вакансии оказались свободными, Октавиан встал во главе войска. Сенат объявил Марка Антония «врагом отечества», постановил передать власть над морем Сексту Помпею, Марку Бруту — Македонию, а Кассию — Сирию, и велел Дециму Бруту Альбину, одному из убийц Цезаря, принять командование над войсками Октавиана. Но юный пропретор не собирался подчиняться. Он стал уговаривать Цицерона помочь ему, молодому и неопытному, стать консулом. Их изберут на пару — Октавиана и Цицерона, при этом править, разумеется, будет один Цицерон, а юный коллега во всем станет его слушаться. Юноша называл знаменитого оратора отцом, и старый честолюбец купился на дешевую лесть. Впрочем, главную роль сыграл не Цицерон, а верные новому Цезарю солдаты. Октавиан стал консулом, вторую вакансию занял отнюдь не Марк Туллий, а Квинт Педий, двоюродный брат Октавиана. Цель была достигнута: консул Октавиан мог говорить с Антонием на равных. Вся эта свара с Антонием была лишь демонстрацией силы, желание заставить Антония считаться с наследником Юлия Цезаря. Защищать сенат и интересы нобилей — такой цели у Октавиана никогда не было. Юный консул очень скоро примирился с Марком Антонием, они взяли в свою компанию Лепида и создали Второй триумвират. Три дня триумвиры совещались на маленьком островке посреди озера, составляя проскрипционные списки, по которым люди без суда и следствия подлежали казни и конфискации имущества. Так одним махом триумвиры расправлялись с противниками и решали свои финансовые проблемы. Имя Цицерона Марк Антоний поместил в самом начале списка. Октавиан протестовал, но не слишком настойчиво. Начался торг. В конце концов заключено было соглашение. Октавиан жертвовал Цицероном, Лепид включал в списки приговоренных к смерти своего брата Павла, Антоний — Луция Цезаря, дядю со стороны матери. «Так, обуянные гневом и лютой злобой, они забыли обо всем человеческом или, говоря вернее, доказали, что нет зверя свирепее человека, если к страстям его присоединяется власть», — замечает Плутарх. Рим охватила паника, каждый подозревал, что его имя в проскрипционных списках. Квинт Педий пытался успокоить римлян, уверяя, что к смерти приговорены только 17 человек. И правда, в первом списке стояли только 17 имен. Но к утру Квинт Педий умер от усталости и волнений. Или, быть может, когда он увидел остальные списки, его хватил удар? Отныне триумвирам никто больше не мог помешать. Кстати, и Павлу, и Луцию Цезарю удалось спастись. А вот Цицерону не повезло. Престарелый оратор и его брат Квинт, узнав, что они объявлены вне закона, попытались бежать. Цицерон сел на корабль, но не вынес качки, высадился на берег и отправился на одну из своих загородных вилл. Он то порывался вернуться в Рим и покончить жизнь самоубийством в доме Октавиана, дабы навлечь на того духа мести, то хотел бежать дальше и в конце концов впал в отчаяние, лег на кровать и лежал, не двигаясь. Рабы буквально силой усадили его на носилки и понесли из усадьбы. Однако погоня была уже близка. Посланный из Рима центурион спешил наперерез беглецам. Рабы хотели защитить своего господина, Цицерон остановил их. Грязный, давно не стриженный, с осунувшимся от тревог лицом, смотрел «спаситель отечества» на приближавшихся убийц. Цицерон сам выставил голову из носилок. Центурион отрубил, а вернее, отпилил голову, а затем и руку, которой были написаны филиппики. Убийца привез голову и руку Цицерона Марку Антонию, и тот щедро наградил центуриона, выдав ему 25 000 аттических драхм[50 - Драхма — весовая и денежная единица Древней Греции, содержала приблизительно 4,36 г серебра.]. Марк Антоний ставил голову Цицерона себе на стол, а его жена Фульвия (в прошлом — супруга Клодия) истыкала язык знаменитого оратора шпилькой для волос. После того, как Марк Антоний насытился своей местью, голову и руку оратора выставили на форуме. «Голова Цицерона и рука очень долго висели на форуме перед трибуной, с которой он прежде обращался к народу с речами. И посмотреть на это стекалось больше народу, чем прежде послушать его» (Аппиан Александрийский). «Не знать, что случилось до твоего рождения, — значит всегда оставаться ребенком. В самом деле, что такое жизнь человека, если память о древних событиях не связывает ее с жизнью наших предков?» (Цицерон). В истории Рима имя Марка Туллия Цицерона стоит особняком. Человек не знатный и совсем не богатый, к тому же не обладавший военными способностями, возвысился благодаря своим литературным и ораторским талантам. «Первым государственным человеком, принадлежавшим к интеллигентному классу» назовет его Г. Ферреро. Как над всяким интеллигентом, над Цицероном легко посмеяться: о своих недостатках рассказал он сам. Для «государственного человека» Цицерона римская республика — это прежде всего сам Город, его святыни, земля Италии, римский сенат и доблестный римский народ. Правители получали власть из рук граждан; с отождествлением чьей-то личности с государством Цицерон никак не мог примириться, даже под страхом смерти. «Был некий Публий Клодий» Публий Клодий Пулъхр, патриций, состоявший в родстве с самыми знатными и могущественными политиками Рима, выбрал для себя роль народного защитника. У Плутарха это имя встречается постоянно. В биографиях Цицерона, Лукулла, Помпея, Катона-младшего и Цезаря нашлось местечко для этого необычного человека. Он обвинял противников в несуществующих грехах, интриговал, обсмеивал, издевался, оскорблял. Он довел до абсурда все начинания Гая Гракха, раздавал хлеб бесплатно и восстановил коллегии — часть этих коллегий давно превратилась в вооруженные банды. С их помощью Клодий и его дружки организовывали выборы. Времена идеалистов прошли. Теперь «интересы народа» защищали исключительно ради собственной выгоды. Но чернь обожала дерзкого демагога и носила Клодия на руках. Возможно, многие любили его искренне. Сам он никого не любил и не уважал и, помня лишь о своих интересах, раскачивал и без того дырявую римскую лодку. Однако историки обычно слишком примитивизируют его образ. Называют Клодия цепным псом Цезаря, рисуют его развратником и повесой, почти безумным. Несомненно, это был человек, для которого не существовало преград, он мог нарушить любые табу, сокрушить любые стены. Бешеное упорство, смелость, обаяние, умение управлять толпой, ораторские способности, — всем этим природа наделила его наряду с поразительной красотой. О поступках Публия Клодия известно в основном из трудов его врага Цицерона, но вряд ли «спаситель отечества» был в этом случае хоть на палец объективен. В текстах Марка Туллия есть намеки на то, что Клодий хотел расширить права вольноотпущенников и облегчить участь рабов. Подобные предложения не могли добавить популярности на выборах. Так что неведомо, действительно ли Публий Клодий решил сделать столь смелый шаг и, главное, с какой целью он мог отважиться на подобное. Может быть, этот бунтарь в конце концов пришел к выводу, что его любимая богиня Свобода достойна всеобщего поклонения, а, как уже было сказано, для Клодия не существовало никаких преград. Смерть его — отдельная новелла в грандиозном романе под названием «Гибель республики». Итак, Клодий ненавидел Цицерона, одно время враждовал с Помпеем и воевал на улицах Рима с Милоном, который был другом Цицерона. Тит Анний Милон, сменивший Клодия на посту народного трибуна, защищал «интересы сената» и претендовал на должность консула. Милон истратил три состояния на устройство театральных действ и гладиаторские бои, чтобы получить большинство в народном собрании. Клодий срывал выборы консулов, а сам в то же самое время выставил свою кандидатуру в преторы. Так что 1 января 52 г. до н. э. консулы все еще не были выбраны. Итак, в один из январских дней Милон выехал из Рима. Навстречу ему спешил Клодий, возвращавшийся в Город. И вот на Аппиевой дороге вблизи того места, где находилось святилище Доброй Богини, которую Клодий когда-то так бесстыдно оскорбил, Милон и Клодий повстречались. Клодий ехал верхом, за ним — свита из 30 рабов, вооруженных мечами. С ним было еще трое спутников. Милон же путешествовал в повозке с женой (а женат он был на дочери Суллы) и со своим близким другом. За Милоном следовала большая толпа рабов — около 300, — и среди них — два гладиатора, Евдам и Биррия. Именно гладиаторы и затеяли ссору с рабами Клодия. Когда Клодий оглянулся на этот шум и принялся угрожать гладиаторам, Биррия ударил его копьем в плечо. Тут же началась драка между рабами Клодия и Милона. У Милона людей было больше, и рабы Клодия отступили в ближайшую таверну, унося с собой раненого Клодия. Когда Милон узнал, что его враг ранен и спрятался в таверне, то кандидат в консулы решил прикончить кандидата в преторы. Все равно теперь уже никто не поверит, что ранили Клодия случайно. Люди Милона взяли таверну приступом, выволокли Клодия на дорогу и убили, нанеся тому множество ран. Рабы самого кандидата в преторы были либо убиты, либо разбежались. Тело Клодия бросили прямо на дороге в пыли, здесь его нашел возвращавшийся в Рим сенатор велел положить тело в носилки и доставить в Город. Убитого принесли в его дом на Палатине вечером, тело выставили в атрии, народ и рабы сбежались, чтобы оплакать своего кумира. Вдова Клодия Фульвия с воплями и рыданиями показывала многочисленные раны на теле супруга. Утром на Палатине собралась огромная толпа. Возмущенные преступлением, сторонники Клодия выставили обнаженное и перепачканное тело на форуме, на рострах (ораторской трибуне, украшенной рострами — таранами трофейных кораблей). Убитого почтили пламенными речами, затем отнесли тело в курию, сложили из скамей костер и тело сожгли вместе с курией и Порциевой базиликой — частично. В языках огня, что устремлялись к небу, пожирая Гостилиеву курию, сгорало не только тело бунтаря и навсегда уже народного трибуна Клодия. Это был погребальный костер самой республики. В здании Гостилиевой курии сотни лет заседал республиканский сенат. Правдау уничтоженную курию спешно восстановил сын диктатора Суллы Фавст (еще одно символичное событие), и ее стали называть Корнелиевой. Но имя Суллы и дело Суллы — в прошлом. В 44 г. до н. э. Гай Юлий Цезарь начал заново строить курию на новом месте. Закончил и посвятил ее Август. И с тех пор она стала называться Юлиевой курией. Новая курия — место собраний «декоративного», ручного сената, сама станет элементом украшений пышного здания принципата, возведенного Августом. После убийства народного трибуна Милон отправился в усадьбу Клодия в Альбе, где находился маленький сын Клодия. Рабы успели спрятать ребенка. Тогда люди Милона убили управляющего имением и двух рабов, а человекау который присматривал за мальчиком, пытали, отрубая член за членом. После всех этих «подвигов» Милон вернулся в Рим, отпустил на волю 12 своих рабов в награду за оказанные услуги, а своим сторонникам по трибам роздал по 1000 ассов на человека. Убийца Милон все еще мечтал о консульстве. Но консулом его не выбрали. В 52 г. до н. э. власть получил Помпей как консул без коллеги. А Милону пришлось отправиться в изгнание. Глава 8 Тот самый Брут Марк Юний Брут 85-42 гг. до н. э Омоем руки Цезаревой кровью По локоть и, мечи обрызгав ею, Идемте все немедленно на форум И, потрясая красное оружье, Воскликнем все: «Мир, вольность и свобода!»      В. Шекспир Скорее всего, к патрицию Луцию Юнию Бруту, изгнавшему царей, убийца Цезаря не имеет отношения. Как мы помним, Брут казнил двух своих сыновей. До 366 г. до н. э., когда было разрешено выбирать в консулы плебеев, имен Юниев Брутов в фастах нет. Так что род убийцы Юлия Цезаря, скорее всего, плебейский, попытавшийся присвоить славу знаменитого тезки. Брут был хорошо знаком с философией, обожал литературу, восхищался последователями Платона, скорее ученый, чем политик или полководец, он старательно подражал Катону Младшему, который доводился ему дядей, а потом сделался еще и тестем. В свою очередь Марк Катон Младший, покончивший с собой в Утике, всю жизнь подражал своему знаменитому прадеду — цензору. Так что над самыми убежденными противниками Цезаря витала тень вдохновителя разрушения Карфагена. У Марка Брута с Помпеем Великим была личная вражда. Брут считал Помпея виновным в смерти своего отца, и с Помпеем не то что не дружил — не говорил даже. Но когда пришел час выбирать, с кем он — с Цезарем или с Помпеем, Брут встал на сторону защитника сената. Однако все свободное время, находясь в войске республиканцев, Брут посвящал книгам. Даже накануне великой битвы, когда другие спали или размышляли о будущем, Брут, несмотря на усталость и жару, до темноты писал, составляя извлечения из Полибия. В этом изучении Полибия накануне битвы при Фарсале была какая-то демонстрация, попытка отстраниться от происходящего, попытка доказать другим и себе, что главное для него книги, а в лагере Помпея Брут как бы не по своей воле, но воле своих убеждений. Поборник справедливости и нравственности, Брут через жуликов-дельцов ссужал деньги под 48 % годовых, что само по себе было нарушением закона, да еще дал деньги в долг вне Италии — второе незаконное действие — и пытался через Цицерона востребовать эти деньги из должника. Цицерон отказал вежливо, но твердо: есть закон — пусть Брут его выполняет. Но не стоит делать далеко идущие выводы из этой сомнительной финансовой истории. Она свидетельствует прежде всего о том, что Брут не был таким уж твердым человеком, каким его пытались изобразить поклонники после смерти. Он подвержен соблазнам, подвержен влиянию, поддается общему настроению, идет на поводу у толпы. Все хапают деньги, нарушают закон, и Брут кидается в финансовую авантюру. А ведь Катон Младший ему доверял и считал человеком абсолютной честности. «Срезался» честнейший Брут, как говорится. Минует приступ алчности, и Брут вновь будет вести себя безупречно. Потом все завопят «Смерть Цезарю!». И руки сами потянутся к мечу. Сторонникам республики срочно понадобятся деньги, и Брут отправится грабить Малоазийские города. «Мягко грабить», как изображает его действия Плутарх. И уж никак не жажда денег привела его к заговорщикам. От смерти Цезаря лично Брут только проигрывал. В 46 г. до н. э. Брут — наместник Цизальпинской Галлии, справедливый правитель, которым был доволен Цезарь, потом городской претор — самая почетная должность из всех преторских, он должен быть избран консулом на 41 г. до н. э. Цезарь собирался отправиться в Парфию и неизвестно, когда должен был вернуться. И вернулся бы вообще. Цезарю хотелось привлечь на свою сторону известных людей Рима. Он пытался сделать Цицерона своим искренним сторонником, добивался, чтобы Катулл прекратил писать на него эпиграммы. Тем более для него была ценна поддержка таких людей, как Брут. Без этого его власть над Римом — не полная власть. Участие Брута в заговоре для Цезаря было шоком. Он не ожидал, не мог даже подумать, что Брут посмеет взять в руки кинжал — ведь молодой человек был обязан Цезарю жизнью. Неужели он предал его? Но ради чего? Ради Республики?.. Ради призрака? Ради пустого слова? А ведь ходили слухи, что Брут был сыном Цезаря[51 - Мать Брута Сервилия была любовницей Цезаря. Гай Юлий родился в 100 г. до н. э., Брут — в 85 г. до н. э. Но датой рождения Цезаря считают также и 102 г. до н. э., а Брут, возможно, родился в 79 г. или даже в 78 г. до н. э.]. После поражения под Фарсалом Цезарь так обрадовался, узнав, что молодой Брут жив, что тут же простил его. Позже уже Брут добился прощения для Кассия. Да, Брут пытался спасти республику. Но лично по отношению к Цезарю он совершил гнусность. Сам прощенный и просивший за другого, лично Цезаря он предал. Если он решил еще раз сразиться за республику, то мог бежать из Рима и встать на сторону Секста Помпея — такой поступок можно понять и оправдать. Но убив своего благодетеля, Брут совершил предательство, для римлянина непростительное. Он выбирал между преданностью республике и преданностью человеку, в любом случае совершал предательство, его выбор — проигрыш. Вдохновитель заговора был не Брут, а Кассий, надменный и язвительный гордец, жаждущий могущества и власти. Не тиранию он ненавидел, а лично Цезаря, не мог терпеть чье-либо превосходство. С сыном диктатора Суллы Фавством в детстве он дрался отчаянно — пусть тот не смеет хвастаться единовластием отца. Брут же не был ни грубым, ни упрямым, ни энергичным. Не будь Кассия, скорее всего, Брут остался бы в тени Цезаря. Но Рим бурлил, Брут постоянно находил таблички: «Ты спишь, Брут?», «Ты не настоящий Брут!». Кассию Брут нужен был как имя, как символ тираноборца с одной стороны, с другой — нужна была репутация человека честного и принципиального. Если верить Плутарху, то Брут примкнул к заговору незадолго до Мартовских ид. Вступить в заговор против Цезаря его скорее принудили постоянные призывы, оскорбительная демонстрация с диадемой и прямой вызов Кассия. В их «дуумвирате» Кассий, несомненно, был лидером. Брут был человеком слишком мягким, чтобы навязывать свое мнение. Ситуация не столь уж редкая. Проходимец, преследуя свои личные, корыстные цели, начинает давить на человека с убеждениями: «Как! И ты не осудил? Как, и ты не выступил? Ты же должен был это сделать!» «Должен», — мямлит идеалист и лихорадочно ищет оправдания, и не может найти — на словах все получается правильно: должен выступить, должен осудить, должен убить. «Как же верность убеждениям? Катон — наш идеал. Неужели ты предашь Катона?» «Верно говорит. Мои слова!» И даже не бросит в лицо проходимцу: «Ты же все это делаешь ради себя!» Убеждения мешают. Проклятые убеждения. После убийства Цезаря Брут и его товарищи, окровавленные, размахивая кинжалами и мечами, двинулись на Капитолий. Все кричали, что вновь вернулась свобода. Потом Брут сошел на форум и выступил перед толпой — его выслушали молча. Но когда заговорил другой заговорщик — Цинна, его встретили криком и бранью. Убийцы Цезаря вернулись на Капитолий и заперлись в крепости. На другой день состоялось заседание сената, и было решено считать заговорщиков свободными от вины. Развратник, гуляка и мот — это Марк Антоний в частной жизни. Талантливый полководец, смелый и удачливый — на войне. После убийства Цезаря Марк Антоний бежал и заперся у себя в доме. Никогда он не был упорным мстителем — Марк Антоний любил Цезаря, но думал прежде всего о себе. В 44 г. до н. э. Марк Антоний был консулом на пару с Цезарем, а после убийства своего покровителя остался в одиночестве. После гибели своего напарника уцелевший консул вместе с Лепидом вел переговоры с убийцами Цезаря. Был достигнут компромисс: все решения Цезаря остаются в силе, убийц порицают, но не казнят, не изгоняют. Напротив, они получают в управление провинции: Брут — Македонию, Кассий — Сирию. Дело в том, что сенат с удовольствием бы объявил Цезаря тираном, но в этом случае все решения убитого сделались бы незаконными. Да вот незадача: большинство сенаторов получали назначения из рук этого тирана. На такую жертву ради республики сенаторы пойти не могли. Брут на весь Рим был всего один. Примирение убийц и сторонников Цезаря завершилось совместной трапезой: Антоний пригласил к обеду Кассия, Лепид — Брута. Остальные заговорщики также получили приглашение от своих друзей-цезарианцев. Что они обсуждали за обедом? Быть может, предстоящие публичные похороны Цезаря? Но во время этих похорон Марк Антоний устроил целое представление с окровавленной тогой Цезаря, воодушевляясь собственными речами и приходя все в большую ярость. Народ тоже взъярился — из лавок притащили столы и скамьи, сложили огромный костер, и на него водрузили тело Цезаря, потом из этого костра выхватили горящие головни и побежали по Городу — грабить и жечь дома-заговорщиков. Поэта Цинну, друга Цезаря, спутали с другим Цинной, заговорщиком, и убили. Хрупкий мир раскололся, как дорогой стеклянный бокал, оброненный во время пирушки. Брут и Кассий спешно покинули Рим. Ветераны Цезаря стекались в Город, чтобы отомстить убийцам, надеясь, что Брут вернется. Но он не вернулся, хотя и сохранил должность городского претора. Вместо этого он направился в Афины. Там его приняли благожелательно, очень кстати удалось перехватить суда с деньгами, что плыли в Рим из Азии. Удалось захватить и склад оружия, которое Цезарь приготовил для Парфянского похода. Остатки сторонников Помпея стекались со всех сторон к Бруту. Между тем сенат еще пытался найти какой-то компромисс и избежать новой Гражданской войны. Марк Антоний стал единовластным правителем в Риме. Остальное его пока не волновало. Но тут как назло явился Октавиан, по завещанию ставший сыном Юлия Цезаря, и стал требовать деньги покойного, чтобы раздать, как обещал Цезарь, народу. Марк Антоний повел себя с «мальчишкой» Октавианом нагло. Деньги он попросту присвоил, заявив, что их якобы у него, консула, забрали сенаторы. Октавиан продал земли и дома и из своих средств роздал обещанные по завещанию Цезаря деньги. Тем самым он добился симпатии плебса. Его желание отомстить за Цезаря завоевывало ему симпатии ветеранов. После поражения близ Мутины Антоний бежал к Лепиду в Нарбонскую Галлию. У Цицерона явилась безумная мысль: помирить Октавиана и Брута. Но этого не хотел ни Брут, ни Октавиан. «Но лучше не быть, нежели быть с его согласия», — заявил Марк Юний Брут. Мысль, как видим, популярная среди республиканцев. Впрочем, поддержка Цицерона Октавиану не особенно была и нужна: наследник Цезаря двинул на Рим восемь легионов, прекрасную конницу и вспомогательные войска. Мысль оказать Октавиану сопротивление быстро умерла. Октавиана избрали консулом. После этого новый Цезарь помирился с Лепидом и Марком Антонием, и они образовывают Второй триумвират. Триумвиры вводят в Город, каждый с преторской когортой и одним легионом. В Риме началась кровавая баня. «Республика мертва, труп ее смердит так же, как отрубленные головы, выставленные на форуме», — пишет Лев Остерман. Республика умерла. Но источник смрада — не ее останки. Этот смрад исходит от тирании. Из ее жадной глотки, как из волчьей пасти, всегда воняет гниющим мясом. Итак, Рим был усмирен, остались Брут и Кассий. Узнав о гибели Брута Альбина и Цицерона, Марк Брут велел казнить захваченного в плен брата Марка Антония Гая. Против сторонников республики отправились в дружный поход Антоний и Октавиан. Брут покинул Македонию и соединился с Кассием в Азии у города Смирна. У них было 17 легионов и 15 000 конницы. Брут приказал построить флот и блокировать войска Октавиана. Для пополнения своей казны Кассий ограбил Родос: заставил всех жителей отдать все золото и серебро — всего набралось 8000 талантов. Плюс еще со всей общины он потребовал 500 талантов. Брут же скромно собрал с ликийцев 150 талантов. Однако и Бруту не удалось избежать крови. Жители ликийского города Ксанф ни за что не хотели сдаваться римлянам и предпочти покончить жизнь самоубийством и сжечь свой город. Напрасно Брут пытался помешать им — почти все жители Ксанфа погибли. Так что в следующий раз Бруту пришлось проявлять больше такта, собирая с ликийских городов контрибуцию. После этого, сытые и при деньгах, защитники республики отправились в Македонию. Противники сошлись при Филиппах. Войсками триумвиров командовал Марк Антоний, Октавиан по своему обыкновению болел. Брут проявил себя прозорливцем и предсказал, что Марк Антоний, который сейчас стал прихвостнем Октавиана, в будущем поссорится со своим союзником, и триумвиры будут воевать друг с другом. В первой битве при Филиппах войска Брута разбили фланг Октавиана, был взят даже его лагерь. Сам Октавиан бежал и его нигде не могли найти, Антоний прятался в болоте. Кассий, видя, что Брут пошел в атаку, сам слишком медлил. Зато войска Антония оттеснили войска Кассия и захватили его лагерь. Из-за отсутствия связи и слаженности отдельных частей войск, Кассий решил, что битва проиграна, и покончил с собой. Тогда как исход сражения был неопределенным, потери триумвиров оказались в два раза больше, чем у Брута и Кассия. После сражения и самоубийства Кассия Брут со своими войсками заперся в лагере, взять который Антоний не мог. Продовольствие у триумвиров было на исходе, солдаты голодали, в то время как Брут ни в чем не терпел нужды. Время работало на него. Но его солдатам надоело сидеть взаперти и они требовали сражения. К сожалению, Брут не знал, что его флот одержал победу над кораблями триумвиров, иначе бы он ни за что не вышел из лагеря. Но войско Брута было слишком ненадежно, чтобы испытывать его долгой осадой. Брут пообещал отдать в случае победы своим солдатам два города на разграбление. Жест скорее отчаяния, чем жестокости — Брут уже не знал, чем привлечь и укрепить дух своих сторонников. Вряд ли его солдаты были убежденными республиканцами. Вторая битва по сценарию напоминала первую. Опять Брут пошел в атаку и опять опрокинул фланг противника, но его второй фланг растягивался все больше, вскоре центр оказался прорван, войска триумвиров ударили Бруту в тыл. Сын Катона Марк, выкрикивая свое имя и имя своего отца, дрался до последнего, пока не погиб. Брут, проиграв сражение, бежал. Решив, что все уже потеряно точно, Брут покончил с собой, бросившись на меч. Уцелевшие солдаты Брута сдались и влились в войска триумвиров. Те, кого Октавиан и Антоний считали опасными, были казнены. Жена Брута Порция, дочь Катона Младшего, покончила с собой после смерти мужа. Немного о проскрипциях «Проскрипции сформулированы были так: «Марк Лепид, Марк Антоний и Октавий Цезарь, избранные для устройства и приведения в порядок государства, постановляют следующее…И так, в добрый час. Никто не должен давать приют у себя, скрывать, отправлять в другое место или давать себя подкупать деньгами; всякого, кто будет изобличен в том, что он спас или оказал помощь или только знал об этом, мы, не принимая во внимание никаких отговорок и просьб о прощении, включаем в проскрипционные списки. Головы убитых пусть приносят к нам за вознаграждение в 25 аттических драхм за каждую, если приносящий свободнорожденный, если же раб, то получит свободу, 10 тысяч аттических драхм и гражданские права своего господина. Те же награды назначаются и доносчикам. Никто из получающих награды не будет вноситься в наши записи, и его имя останется неизвестным» (Аппиан). Глава 9 Марк Антоний Триумвират или кровавый пот богов Марк Антоний (ок. 83–30 гг. до н. э.) Мне вызов шлет на бой. Мне, Цезарю, вы слышите, — Антоний!      В. Шекспир Антоний, в юности красавец, любитель женщин и мот, хвастун и балагур, был любим солдатами и в армии Цезаря считался вторым человеком. В битве при Фарсале он командовал левым флангом. Будучи незаменимым помощником Цезаря на войне, в гражданских делах от него были в основном одни неприятности. Цезарь оставил его в Риме в очень сложное время, а Марк проматывал деньги, по ночам веселился, днем либо спал, либо ходил сам не свой после очередной попойки. Пока Цезарь воевал, Рим наблюдал, как Антоний развлекается и сорит деньгами. Именно Антоний устроил во время празднования Луперкалий провокацию с диадемой, которую при собравшемся народе преподнес Цезарю. Диктатор от диадемы отказался. Но поступок Антония вызвал всеобщее недовольство. Возможно, именно этот эпизод послужил толчком к убийству Гая Юлия. Рим уже готов был смириться с властью одного, тем более такого, как Цезарь. Но лицезреть символы царской власти? Нет, увольте! Ведь символы раздражают порой куда больше, чем суть. После гибели Юлия Цезаря Антоний бежал из курии и отсиживался дома. Однако быстро сообразил, что отныне он — единовластный правитель Рима: консул Цезарь погиб, консул Антоний может делать все, что ему угодно. А угодно ему было присвоить наследство Цезаря и распоряжаться от его имени, так как вдова Цезаря Кальпурния отдала консулу Антонию все бумаги покойного и все его деньги. Октавиана Антоний не желал принимать в расчет. Но и Октавиан не собирался уступать власть Антонию. Первую схватку выиграл Октавиан. Но враждовали они недолго, уже в ноябре 43 г. до н. э. Октавиан, Марк Антоний и Лепид объединились и создали Второй триумвират. А далее настал час проскрипций… «В Риме происходили многочисленные чудеса и знамения. Собаки выли все зараз, словно волки, — зловещее предзнаменование, волки — необычайное в городе животное — бегали по форуму. Вол стал издавать человеческие звуки; новорожденный ребенок начал говорить. Из статуй богов одни покрылись потом, другие — кровавым потом» (Аппиан). По всей стране прокатилась эпидемия убийств. «Отсекали головы, чтобы их можно было представить для получения награды, происходили позорные попытки к бегству, переодевания из прежних пышных одежд в непристойные. Одни спускались в колодцы, другие — в клоаки для стока нечистот, третьи — в полные копоти дымовые трубы под кровлею; некоторые сидели в глубочайшем молчании под сваленными в кучу черепицами крыши. Боялись не меньше, чем убийц, одни — жен и детей, враждебно к ним настроенных, другие — вольноотпущенников и рабов, третьи — своих должников или соседей, жаждущих получить поместья» (Аппиан). Первым из внесенных в проскрипционные списки погиб народный трибун Сальвий. Его убили во время пира, стащили с ложа за волосы, отрубили голову, а тело бросили. Гости, которым велено было не двигаться, так и возлежали за столом вместе с обезглавленным телом хозяина. Потом настал черед преторов, пропреторов и проконсулов… Был убит не только Цицерон, но и его брат Квинт вместе с сыном. Самнит Стаций, принятый в сенат на 80-м году жизни, угодил в проскрипционные списки из-за своего богатства. Узнав об этом, он отдал свой дом на разграбление рабам и народу, и сам выкидывал из окон вещи. Потом он заперся в пустом доме и поджег его. Дом сгорел вместе с хозяином и соседними постройками. Находились такие, кто оказывал сопротивление и, собрав вокруг себя других приговоренных к смерти, с боем вырывались из Рима. Бывало, человека прятал от солдат его раб, а выдавала преследователям родная жена. Был случай, когда раб отправился нанимать корабль, а вернувшись, увидел, что центурион убил его господина. Тогда раб прикончил убийцу. Многие скрывались за Городом у преданных людей, но, не выдержав напряжения, либо сдавались, либо кончали жизнь самоубийством. Юноша только что надел мужскую тогу и шел с друзьями и в сопровождении рабов в храм совершить жертвоприношения. И тут он узнал, что его имя внесено в проскрипционные списки. Друзья и рабы мгновенно разбежались. Мальчик кинулся домой, ища защиты у матери. Но мать испугалась и заперла перед ним дверь. Тогда он ушел из дома, попал к какому-то проходимцу, который заставил его работать в поле, снова бежал и все же был убит. Некто Руф имел шикарный дом по соседству с Фульвией, прежде женой Клодия, ныне супругой Марка Антония. Она мечтала завладеть этим домом, но Руф ни за что не желал продавать дом. Теперь же, перепугавшись, он преподнес дом Фульвии в подарок. Но все равно был внесен в проскрипционные списки. Его голову принесли Антонию, а триумвир отослал ее жене в подарок. Отрубленную голову прежнего владельца выставили перед новоприобретенным домом. Однако не всегда подлость торжествовала. Прежде всего Секст Помпей, в это время укрепившийся в Сицилии, отправил к берегам Италии корабли и велел им курсировать вдоль берегов, чтобы подбирать бегущих из Рима. Секст Помпей обещал награду тем, кто спасет проскрипированных. И многие, кому удавалось бежать, нашли спасение именно в Сицилии. Отмечались удивительные случаи преданности. Жены спасали мужей, сыновья — отцов. Был случай, когда жители города защищали с оружием в руках жизнь своего согражданина, помня, сколько добра он сделал для родного города. И никто из сограждан не позарился на его богатство. Вольноотпущенник прятал в железном ящике-сейфе своего бывшего хозяина, а ночью приносил ему еду и питье. После разгрома Кассия и Брута триумвиры должны были наградить своих солдат за преданность. В Италии ветеранам была обещана земля в 18 богатых италийских городах. Октавиан отбыл в Италию, Антоний — сначала в Афины, потом — в Азию. Здесь он вдоволь повеселился. Во время въезда триумвира в Эфес впереди него шли женщины, одетые вакханками, мужчины и мальчики, наряженные панами и сатирами. Весь город был украшен плющом, звучали свирели и флейты, Антония величали Дионисом. Города, которые поддержали Брута и Кассия, обкладывались грабительской данью. Антоний сумел выколотить из Азии 1 200 миллионов денариев. Удовлетворив первый приступ денежного голода, триумвир вызвал для отчета к себе царицу Клеопатру в Киликию. Она явилась. С этой минуты Марк Антоний уже не принадлежал себе. А тем временем Октавиан отбирал землю у граждан Италии и награждал своих ветеранов. Но того, что им давали, казалось солдатам мало, они захватывали лучшие земли самовольно. Солдаты получали не только землю, но и дома, инвентарь, рабов. Бывшие хозяева уходили, куда глаза глядят. Тех, кто пытался оказать сопротивление — убивали. Все революции происходят по одному сценарию. Среди пострадавших был и молодой Вергилий, будущий автор знаменитой «Энеиды». Ветераны, которых не успели наделить землей, ожидали своей очереди в Риме и занимались грабежом. Мастерские закрылись. Никто не работал. Казна опустела, Октавиану пришлось вводить новые налоги. Ограбленные по милости нового Цезаря люди бежали в Рим, ища справедливости. Горожане им сочувствовали. В конце концов, в Риме вспыхнул бунт, но ветераны без труда разогнали толпу, много людей было убито, а солдаты кинулись грабить Город. Казалось, спокойствие не наступит никогда. В довершение всего в самой Италии вспыхнула новая распря, так называемая Перузинская война. Главными возмутителями были брат Марка Антония Луций и жена Марка Фульвия. Фульвия — женщина в своем роде замечательная. Она перебиралась из постели одного буйного римского политика в постель другого. Клодий, Курион и, наконец, Марк Антоний — вот список ее знаменитых мужей. Восставших разгромил Марк Випсаний Агриппа, этот верный служака Августа. На нем, как на послушном муле, въедет Октавиан на вершину власти. Фульвия бежала, но вскоре умерла, так что конфликт разрешился сам собой. Антоний встретился с Октавианом в конце 40-го года до н. э. в Брундизии, они примирились и поделили между собой мир: Восток — Антонию, Италия, Галлия, Испания — Октавиану. Африку, так и быть, отдали Лепиду. Союз должен быть укреплен браком: Марк Антоний женился на сестре Октавиана — Октавии. Казалось, этот брак оказался удачным, и Марк Антоний забыл царицу Клеопатру. Но только до новой встречи. Поскольку Секст Помпей с помощью своего флота препятствовал подвозу продовольствия, Октавиан и Антоний заключили договор с молодым Помпеем (39 г. до н. э.). Договор этот никогда не соблюдался, и вскоре Октавиан решил расправиться с молодым Помпеем, даже сам попытал военное счастье, но потерпел поражение. Антоний помог Октавиану кораблями. Но последовало новое поражение. Наконец, когда флот перешел под командование Агриппы, Секст Помпей был разгромлен, бежал в Азию и погиб. Чтобы навести в разоренной Италии порядок, Октавиан начал заигрывать с сенатом, восстановил часть магистратур и старательно играл роль защитника республики. В ответ сенат даровал ему трибунскую неприкосновенность. Тем временем Марк Антоний оставил жену свою Октавию и вновь сошелся с царицей Клеопатрой в Александрии, с размахом истинно восточного владыки раздаривал царства направо и налево. Не будем рассуждать — как и почему — но Марк Антоний умудрился потерять все. Октавиан нашел повод к войне, не беда, что не было денег в казне: он платил солдатам векселями — а звонкое золото они должны были захватить в богатом Египте. Судьбы Египта и Рима, Октавиана, Антония и Клеопатры решились в битве при мысе Акций. Морское сражение выиграл Агриппа, а лавры, как всегда, достались Октавиану. Марк Антоний и Клеопатра пировали и слали послов к Октавиану, пытаясь договориться. Но о чем говорить? После поражения в битве при Акции за Марка Антония никто не хотел воевать. Октавиан уже был победителем. Не желая сдаваться в плен, Антоний покончил с собой. Клеопатра еще пыталась выторговать кое-что для себя. Но, проведав, что Октавиан планирует провести ее в цепях по улицам Рима во время своего триумфа, царица покончила с собой. Египет отныне личное владение Октавиана, а затем — всех императоров Рима. Уроки латинского «Импотенция, если употреблять этот термин по отношению не только к половой сфере, но и ко всем моментам человеческих отношений, является причиной садистского стремления к господству над другими. До тех пор, пока человек в силе, то есть находится в состоянии реализовать свои внутренние возможности, опираясь на свою свободу и целостность личности, он не стремится к господству…» — заявляет Эрих Фромм в своей книге «Бегство от свободы». Однако вряд ли это заявление, с которым трудно не согласиться, можно считать открытием. В латинском языке слово impotencia имеет именно такой двойной смысл: оно означает одновременно слабость, бессилие, и — с другой стороны: властолюбие, самовластие, деспотизм, те есть связь этих двух явлений замечена была очень давно. Язык немало может сказать о характере народа. Римлянину не придет в голову противопоставлять право и справедливость — они сплавлены в одном слове juris. Огромное значение имело слово virtus. Обычно оно переводится как доблесть. В этом слове для римлянина скрыт целый кодекс поведения. Virtus — это и воинская доблесть, и мужественность, и храбрость, и стойкость, энергия, сила и добродетель, и одновременно воинские дела и героические подвиги. И при том при всем — добродетель, нравственное совершенство, нравственная порядочность, душевное благородство. Слово amicitia означает дружбу и политическое единомыслие: нельзя дружить и придерживаться разных политических взглядов. Слово conscientia означает сознание, понимание, убеждение. И одновременно — совесть. Для римлянина в зле нет ничего демонического. Зло — это незнание. А вот утверждение, что термин «свобода совести» означает, что без религии нет совести, чистейшая спекуляция. «Свобода совести» — это свобода сознания. И наконец, о любви. «По-русски «благожелательность» звучит слабее, чем «любовь», но по-латыни сильнее, и вот почему: в латинском сознании «благожелательность (benevolentia) требовала непременного проявления в «благодеяниях» (beneficia) справедливый обмен благодеяниями назывался «благодарным», а несправедливый «неблагодарным»… Таким образом, понятие «благожелательность» означало любовь деятельную, активную, которая не только берет, но и дает, любовь не только себе на радость, но и на радость любимому человеку» (М. Гаспаров). ЧАСТЬ IV ПРИНЦИПАТ Глава 1 Август. Сотворение Кентавра Император Цезарь Август (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.; Годы правления 27 г. до н. э. — 14 г. н. э.) Он оставил после себя гибридное правительство, дать определение которому было бы трудно самому тонкому политику: это была испорченная республика, недоношенная монархия, выродившаяся аристократия, бессильная демократия.      Г. Ферреро Юноша отнюдь не знатного происхождения из семьи всадников из города Велитры сделал головокружительную карьеру. Его мать Атия была племянницей Юлия Цезаря, и это родство сыграло решающую роль в карьере Гая Октавия. Когда Юлий Цезарь был убит, Октавий узнал, что Цезарь сделал его своим наследником и посмертно усыновил. Наследника никто не принимал всерьез — болтается тут какой-то мальчишка под ногами. Марк Антоний, бывший в тот момент консулом, не пожелал отдать наследнику деньги и бумаги Цезаря. Однако Октавий сумел отыскать средства, чтобы раздать народу суммы, завещанные Цезарем. А затем он добился места в сенате (хотя юноше не было еще и двадцати) и звания пропретора. Тут как нельзя кстати Марк Антоний потерпел поражение в битве при Мутине, оба консула погибли (возможно не без помощи Октавия, как сообщают древние авторы), и юный Гай Октавий (или отныне новый Гай Юлий Цезарь) вскоре сделался консулом. Его родовое имя Октавий после усыновления изменилось и стало звучать как Октавиан. При жизни его никто так не именовал. Все называли его Гай Юлий Цезарь, но, чтобы не путать его с тем, подлинным Гаем Юлием, мы будем называть его Октавианом. Далее следовал триумвират, борьба с Брутом и Кассием, а также с Секстом Помпеем, на сестре которого — Скрибонии — Октавиан был женат, но развелся, как только изменилась политическая обстановка. Октавиан женился на Ливии, причем Ливия развелась со своим мужем-республиканцем, от которого была в ту пору беременна. Разделавшись с врагами, Октавиан занялся бывшими союзниками. Лепид отправился в изгнание, ну а о судьбе Марка Антония рассказано в предыдущей главе. Чтобы никто не мог покуситься на его единоличную власть, он приказал убить сына Цезаря и Клеопатры Цезариона, а также старшего сына Марка Антония от Фульвии. Расправился он и с бывшими воинами Секста Помпея. Среди них было много беглых рабов. Сначала их разместили в различных областях. Затем по приказу, который военачальники вскрыли в один и тот же день, все беглые рабы были отправлены в Италию и Рим, и там возвращены хозяевам. 6000 рабов, хозяев которых не смогли отыскать, убили. В 33 г. до н. э. Агриппа занял должность эдила. От Октавиана за преданную службу он получил огромные поместья в Сицилии. Теперь настал черед на мирном поприще услужить своему благодетелю: доходы от дарованных поместий Агриппа истратил на общественные здания, ремонт улиц, очистку клоак и устройство игр, выстроил общественные бани. Бесплатно раздавали соль и масло, в театрах разбрасывали тессеры (жетоны) — на них можно было получить продукты и одежду. Скорее, граждане, забудьте ужасы Гражданской войны, теперь вы будете счастливы как никогда! И хотя впереди была еще война с Марком Антонием, но все уже жили ожиданием мира. Вслед за кровавыми гражданскими войнами наступил период продолжительного спокойствия. Август установил авторитарную власть под вывеской республики. В Риме по-прежнему существовал сенат, для вида поддерживая республиканские традиции. На самом деле сенат мало что решал, а народное собрание вообще превратилось в фикцию. Пробыв с 31 по 23 гг. до н. э. консулом, Октавиан оставил эту магистратуру, сохранив должность народного трибуна, который получил в 36 г. до н. э., а также прибавил к трибунской проконсульскую власть. В 29–28 гг. до н. э. он составил новый список сенаторов, и в этом списке его имя стояло первым. Отсюда и титул Октавиана и всех последующих правителей Рима: принцепс — первый в сенате. Всего лишь — первый. Остальные — никакие. Но неважно, какие титулы носил Октавиан: отныне он стал единоличным правителем Рима. Соперничать с ним уже никто не мог. Юридически огромную власть принцепсу давала скромная должность народного трибуна. Овтавиану принадлежит честь создания политического кентавра. От республики остались одни копыта. Что еще нужно? Все видят знакомые следы в формулировках и титулатуре и кричат: «Республика жива!» Да и крикунов заметно поубавилось. «Наиболее непримиримые пали в сражениях и от проскрипций», — пишет Тацит. Зато мгновенно расплодились подхалимы. 16 января 27 г. до н. э. Октавиан принял имя Августа. Теперь он именуется император Цезарь Август. Титул «император» (командующий) становится личным именем правителя. Прозвище рода Юлиев «Цезарь» превратилось в родовое имя. А прозвище «Август» означало «податель всеобщего благополучия». Когда-то плебеи дрались за свои права с патрициями. Теперь народу стало все равно, кто решает их судьбу. Главное, что бесплатно раздают масло и соль. Что все республиканские институты отныне всего лишь декорация — доказывает история, приключившаяся в 19 г. до н. э. Когда на вакантную должность консула стали претендовать два кандидата, борьба развернулась нешуточная, дошло, как в недавние времена, до уличных стычек. Августа в то время не было в Риме. Он вернулся, въехал в Город ночью, угодного кандидата утвердил в должности, а неугодного — заключил в тюрьму, где тот и умер. Так очень просто и «красиво» навел он порядок. Отныне на должности могли претендовать лишь угодные Августу люди. В своих «Деяниях», которые были вырезаны на медных досках, установленных на форуме, престарелый Август сообщал, что его внуков Гая и Луция «сенат и римский народ по достижении ими пятнадцати лет объявил в мою честь консулами, чтобы они вступили в эту должность через пять лет». Вот так теперь получают высшую магистратуру в новой «республике». С 13 г. до н. э. решения Августа, принятые совместно его пасынком Тиберием или с кем-нибудь другим, приравнивались к постановлению сената. В 12 г. до н. э. после смерти Лепида Август сделался великим понтификом. В 5 и 2 гг. до н. э. он снова был консулом. Всего он занимал эту должность 13 раз. Отныне народ мог выражать свое мнение только в театре, когда при появлении принцепса люди начинали свистеть, если цены на хлеб были слишком высоки. Вообще в театрах римляне всегда выражали свое мнение открыто, и буйство нередко заканчивалось драками, как на наших стадионах дерутся болельщики. Если учесть, что римские театры размерами были похожи на наши стадионы, то такое сравнение покажется еще более закономерным. Мир Августа — благостный, тихий. Закрылись наконец ворота храма Двуликого Януса. И можно славить правителя и благодарить за то, что он живет так долго. Ибо неизвестно, что станется после его смерти. Август провел реформы армии, службы безопасности и финансовой системы. Он поделил провинции: часть провинций стали императорскими (обычно в них стояли войска) часть — сенаторскими. Сенат по-прежнему мог назначать туда наместников (проконсулов или пропреторов). Императорскими провинциями управляли наместники-легаты в ранге пропреторов, Август сам их назначал, и подчинялись они только ему. Громадные доходы от этих провинций поступали в личную казну императора. К тому же в его непосредственном управлении находился Египет. Так что деньги были у Августа, хлеб — тоже у него, армия подчинялась только ему. Кое-что осталось сенату — эта сильно опустевшая кормушка заставит многих почти искренне утверждать, что Цезарь Август восстановил республику, как будто республика — всего лишь возможность получить свою долю пирога. А может быть, мы чего-то не понимаем? Может, так оно и есть? Появилась еще одна «цацка» для любителей вывесок. Город отныне был разделен на районы и кварталы, и кварталами ведали выборные от населения каждого квартала. Так что поклонники демократии могли немножко поиграть в свои любимые игры на уровне местного самоуправления. Для водворения порядка в Городе тоже было сделано немало: появилась ночная стража — так называемые вигилы (неспящие), в их функции входит охрана Города по ночам и борьба с пожарами. За порядком в Риме следили три городских когорты — аналог современной полиции. Август сформировал девять преторианских когорт. Три когорты, которые являлись императорской гвардией, постоянно пребывали в Риме. Так что с анархией в Городе теперь было кому бороться. Появились новые должности: префект аноны (снабжения), префект Египта и т. д. Постепенно должностей будет все больше и больше. Бюрократическая система, которая практически отсутствовала во времена республики, теперь будет потихоньку расти. Август создал совет, в состав которого вошли консулы, по одному представителю от других магистратов и 15 сенаторов, сменявших друг друга. Фактически этот совет и решал все дела. Пока все части нового механизма функционировали как будто неплохо. Век Августа — время расцвета литературы и искусства. В годы его правления творили Гораций, Вергилий и Овидий. Тит Ливий написал свою знаменитую «Историю Рима». Но первые тревожные звоночки уже звенят: удаляется от дел Азиний Поллион, справивший триумф в 39 г. до н. э. Отныне он хочет заниматься лишь литературой и историей. Политическая карьера его не интересует. Римский всадник отрубает пальцы сыновьям, чтобы тех не забрали в армию… Вергилий хочет перед смертью сжечь свою «Энеиду». Да и Тит Ливий написал не совсем то, что хотел Август: принцепс называет историка помпеянцем. Пройдут годы, и всеобщая апатия охватит Рим. А пока многим кажется, что взошло яркое солнце. Рим в восхищении. В одном из своих эдиктов Август заявлял: «Итак, да будет мне дано установить государство на его основе целым и незыблемым, дабы я, пожиная желанные плоды этого свершения, почитался творцом лучшего государственного устройства и при кончине унес бы с собой надежду, что заложенные мною основания останутся не-поколебленными» (Светоний). Лучшим устройством принципат не стал. Сама его двойственность несла в себе зерна будущего раздора. Сенат, даже в таком уродливом виде, казался императорам опасным конкурентом, вызывая у принцепсов постоянный страх, а власть новых правителей не была строго определена и регламентирована. На каком основании Август правит Римом? Якобы он лучший. Его как бы выбирали и он как бы основал династию. Нет безопасной передачи власти от одного принцепса к другому. В законодательстве по этому поводу ничего не сказано. Да и некому уже следить за соблюдением закона. «Законы пишутся для бодрствующих», то есть общество должно следить за их соблюдением, но в Риме теперь все или почти все крепко уснули. Отныне в государстве только одна власть — армия. Армия же знает единственный закон — закон силы. Тот, кого поддерживают легионы, правит Римом. Опасаясь заикнуться о тождественности власти принцепса царской власти, Август не мог точно оговорить, что власть будет передаваться по наследству. Хотя ясно было, что доступ к высшему империю теперь получат те, кто находится ближе всего к правителю. Всем, кто заводит разговоры о замене выборной системы на назначенческую, предполагая, что высшая власть будет передаваться «как-то так», сама собой, по решению тех, кто находится наверху, стоит перечитать историю римских принцепсов, чье правление стало перманентной кровавой драмой, а их самих постоянный страх потерять власть превратил в настоящих чудовищ. Как политик и правитель — Август типичный прагматик. Ради достижения власти он мог быть чудовищно жесток. Но это жестокость расчетливого бездушного дельца, а не садиста. Отпадет надобность в жестокости, и он будет всего лишь жестким; кому-то он покажется милостивым, даже справедливым и снисходительным. Но все равно он останется бездушным. Войска он держал в жесткой узде, не дрогнув, проводили децимацию. Он заботился о возрождении религии, об утверждении нравственности в семейной жизни, издал законы о прелюбодеянии, всячески поощрял браки среди римских граждан и рождение детей. Но трудно заботиться о нравственности человеку, который отнял у другого беременную жену. У Августа была только одна дочь Юлия (от Ливии он не имел детей и, возможно, она, имея собственные планы насчет своего любимого сына Тиберия, предприняла для этого меры). Юлия была замужем за Марцеллом, а потом за Агриппой, талантливым флотоводцем Августа, которому принцепс во многом был обязан своими победами. От Агриппы у Юлии было пятеро детей — две дочери и три сына. После смерти Агриппы Август заставил сына Ливии Тиберия развестись с любимой женой Випсанией Агриппиной (дочерью Агриппы от брака с Помпонией) и жениться на Юлии. Випсанию Тиберий искренне любил и тосковал по ней после развода. Однако твердости сказать «нет» Августу и матери он не смог. «Один только раз случилось ему ее встретить, он проводил ее таким взглядом, долгим и полным слез, что были приняты меры, чтобы она больше никогда не попадалась ему на глаза», — пишет Светоний. Тиберий новую жену вскоре возненавидел, особенно после того, как их маленький сын умер в младенчестве. Она платила ему тем же. Все были к Тиберию несправедливы — его лишили любимой жены, Август приблизил к себе внуков, явно желая передать власть этим юношам. И Тиберий решил удалиться на остров Родос, несмотря на нежелание Августа его отпускать, предоставив Юлии развлекаться в Риме, пока ее похождения не сделались достоянием гласности и отец не отправил ее в ссылку. В ссылке она провела 16 лет, в ссылке она и скончалась в 14 г. Тиберий, видя, что после его добровольного изгнания никто не спешит его звать назад и восхищаться его заслугами, решил вернуться сам. Но ему было отказано, и теперь он должен был оставаться на Родосе против воли. Ему пришлось вымаливать у Августа разрешение вернуться — еще одно унижение! Принцепс тем временем усыновил двух своих внуков, Гая и Луция, но Луций умер во 2 г. н. э, а Гай в 4-м от изнурительной раны, причем Тацит в обоих случаях явно намекает на мачеху Ливию. И уже открыто говорит, что именно по ее наущению был сослан на остров Планацию последний внук Августа Агриппа Постум, буйный и дерзкий юноша, не замеченный, однако, в каких-либо преступлениях. Открывался путь к власти Тиберию, старшему сыну Ливии. «Изгнанник» вернулся с Родоса, Август усыновил Тиберия и приказал тому усыновить племянника Германика — сына Друза, рано скончавшегося другого сына Ливии. Вся семейная жизнь Августа насквозь пронизана фальшью. Он воспитывал дочь в строгости, заставлял прясть шерсть, но обращался с ней как с бездушной куклой, подкладывая ее в постель нужным людям, и добродетельная матрона превратилась в беспутную стерву. Все близкие ему люди были глубоко несчастны: дочь, пасынок, единственный оставшийся в живых внук. Одна Ливия торжествовала, уже видя в мечтах своего любимца Тиберия принцепсом. Незадолго до смерти Август в сопровождении только Фабия Максима отплыл на Планацию, чтобы повидаться с внуком Агриппой Постумом. Произошло примирение между стариком и юношей. Но Фабий Максим имел неосторожность разболтать эту тайну своей жене Марции, а та — ох уж эти женщины! — поведала обо всем Ливии. Тут же Фабий скончался, и смерть его была отнюдь не естественной, а вдова Марция рыдала на похоронах и кричала, что стала причиной мужниной смерти. Когда Август заболел, Ливия срочно вызвала Тиберия, который находился в Иллирии. Вокруг дома Августа (престарелый правитель находился тогда в городе Ноле) Ливия приказала выставить караул и сообщить, что Август вот-вот поправится. Как только Тиберий прибыл, тут же объявили, что Август скончался. Помогла ему Ливия отправиться в царство Дита, или старик умер сам, а она лишь скрывала до прибытия Тиберия факт смерти супруга? Роберт Грейвз, изобразивший в своем романе «Я, Клавдий» Ливию монстром, рядом с которым леди Макбет — святая, уверенно утверждает: да. Но история не может дать однозначного ответа. Храм Юпитера Громовержца Небольшой мраморный храм Юпитера Громовержца был построен на Капитолии в 22 г. до н. э. Ночью в дороге молния ударила прямо перед носилками Августа и убила раба, освещавшего путь. Август дал обет построить храм за избавление от опасности. Глава 2 Тиберий. Страдания тирана Тиберий Цезарь Август (42 г. до н. э. — 37 г. н. э;. годы правления: 14–37 гг.) Недолговечны и несчастливы любимцы римского народа      Корнелий Тацит После смерти Августа Тиберий автоматически унаследовал власть. Наконец-то после стольких лет ожидания сбылась мечта его матери Ливии. Первым делом Тиберия как правителя стало убийство Агриппы Постума. При этом Тиберий, которому никогда не хватало дерзости делать подлости открыто, попытался свалить это убийство на покойного Августа: мол, старик приказал прикончить родного внука после его смерти, чтобы не мешать дорогому пасынку. А когда центурион доложил, что все сделано согласно приказу и Постум мертв, Тиберий изобразил изумление: какой такой приказ, он ничего не приказывал. «Если в самодержавном правлении убийство может быть извинено государственной необходимостью, — то Тиберий прав» (А. Пушкин). Вот так: теперь определяет все не правосудие, а государственная необходимость. Тиберий получил власть, но пока ее вроде как не принял. Он уже отдавал приказания, но в то же время заявлял, что не может взять всю полноту власти — это было под силу лишь Августу. Цель этого спектакля более чем ясна: сенат должен был уговорить Тиберия принять власть. Новый властелин Рима вообще не умел выражаться ясно. Он всегда говорил одно, а подразумевал совершенно другое. При этом всех он подозревал в подлости и вероломстве. Он долго рассказывал сенату, как тяжела и непосильна единоличная власть и какая это огромная ответственность. Ему очень хотелось, чтобы сенаторы уговорили его занять место Августа. И сенаторы долго уговаривали. Но поскольку вся душа Тиберия была изъязвлена бесчисленными болячками, то почти каждый из «уговорщиков», несмотря на желание подольститься к новому правителю, сумел наступить Тиберию на больную мозоль, за что впоследствии и поплатился. Однако дело Агриппы Постума не было улажено полностью. Уже в 16 г. явился самозванец — раб Постума Клемент, который выдавал себя за убитого внука Августа. Обманом самозванца удалось захватить. Его доставили во дворец и на вопрос, как он стал Агриппою, пленник ответил: «Так же, как ты — Цезарем». Клемента казнили и тайно вынесли труп из дворца. Тем временем в Паннонии и в Германии взбунтовались легионы: солдаты требовали сокращения срока службы и улучшения выплаты пособий после выхода в отставку. Смена власти в Риме была удобным поводом, к тому же Тиберий, вступив в должность, не нашел нужным наградить армию. Усмирять легионы в Паннонии Тиберий послал своего сына Друза вместе с Элием Сеяном. В Германии справиться с бунтующими легионами пытался Германии, стараясь использовать собственный авторитет, и лишь в последний момент прибег к репрессивным мерам. Он пообещал легионерам выполнить часть их требований, в том числе сократить срок службы. Но Тиберий сослался на то, что в казне нет денег на улучшение положения солдат, итак в Риме собирают однопроцентный налог на военные расходы. Так что принцепс обещание Германика отменил — пусть остается все, как есть: и долгая служба, и прежнее жалованье легионерам. Личная жизнь Тиберия и его родственников, их постоянная борьба друг с другом, скрытая и явная ненависть, интриги, подлость, зависть составляют невыдуманный роман той эпохи. Что-то приукрасили еще античные авторы: нет сомнения, что Тацит старательно лепил положительного героя из Германика, преувеличивая его заслуги и добродетели, и создал антигероя из второго принцепса, утрируя его людоедские наклонности. Но яркость каждой личности — участника происходившей трагедии — несомненна. Прежде всего — Тиберий. О нем Тацит говорит, что он не поощрял добродетель и ненавидел порочность. То есть во всем только «нет», кнут без пряника, отвращение к человеку как к таковому, ибо во всех он видел только недостатки, на хорошее не обращая внимания, и только ждал, когда же человек совершит что-то неподобающее. И уж тогда виновный за все заплатит, и прежние заслуги не в счет. Согласно теории Эриха Фромма Тиберий — классический пример садо-мазохистской личности. Причина его жестокости в неуверенности и слабости. Если вспомнить его детство, властолюбие матери и положение «обиженного» пасынка, то становится ясно, что постоянное давление изуродовало душу Тиберия. Желание преодолеть зависимость и высвободить свое «я» из оков превратило Тиберия в садиста. «Нет большей власти над другим человеком, чем возможность безнаказанно причинять ему боль и страдания и видеть при этом его незащищенность. В этом-то и лежит основная суть садизма — наслаждение своим полным господством и властью над другим человеком…» (Эрих Фромм). «Что вам писать, почтеннейшие отцы сенаторы, или как писать, или о чем в настоящее время совсем не писать? Если я это знаю, пусть боги и богини нашлют на меня еще более тягостные страдания, нежели те, которые я всякий день ощущаю и которые влекут меня к гибели», — пишет Тиберий сенату с острова Капри (Тацит). Возможно, у читателей может возникнуть впечатление, что Тиберия одолели муки совести. Но нет. Причина его страдания — невыносимое чувство одиночества. Когда он был моложе, доводы разума притупляли его ненависть и презрение к людям. Разум подсказывал, что нельзя давать волю злобе. Он старался быть мудрым и справедливым правителем, даже если душа требовала чьей-то крови. Он одергивал льстецов — да он и не любил лесть — и делал вид, что его не задевают насмешливые стишки. Сам он был почтителен и с сенаторами, и с консулами. Но с каждым годом обиды накапливались, ненависть росла и сдерживать себя становилось все труднее. Все чаще страх потерять свою власть заставлял его убивать. Но смерти этих несчастных не приносили ему радости. Напротив — каждая смерть вызывала невыносимую боль: ведь он стремился безгранично властвовать над чужой жизнью и, убивая, терял эту власть. Любимец народа Германик, — этакий идеальный герой, чьи заслуги явно преувеличены, чей образ похож на легенду. Он старается честно исполнить свой долг, человек скорее прошлого, чем будущего, прекрасный семьянин, преданный полководец принцепса, поэт. Молва приписывает ему республиканские убеждения. Но вряд ли этот человек способен изменить судьбу народа. Странные мечты о республике, как фантомы, еще долго будут бродить по Риму, становясь все более несбыточными. Германика нельзя заподозрить в попытке захватить власть: никогда он не пытался любовь легионов повернуть против Тиберия. Да дядя-принцепс Тиберий вряд ли его всерьез подозревал. Властелин Рима примитивно завидовал Германику. Не военной славе Германика — Тиберий и сам во времена Августа одержал немало побед, — а обаянию молодого полководца, его умению держаться, и главное, той любви, которую народ питал к Германику — наверняка (считал Тиберий) незаслуженной. Ведь он, Тиберий, куда умнее, и как полководец — талантливее, и как политик — прозорливее. Но почему-то не любим. Хоть умри, не любим, и всё. Мать Тиберия и вдова Августа Ливия. В молодости — женщина божественной красоты и до самой смерти — необыкновенного ума; интриганка, способная на любые поступки, чье властолюбие не сможет насытиться никогда. Она была «хорошей помощницей в хитроумных замыслах мужа» (Тацит), однако сам Август опасался Ливии и заранее составлял планы бесед с женой, дабы не сказать что-нибудь лишнее. Супруга Германика Агриппина. Она тоже честолюбива, дерзка, надменна, но вряд ли достаточно умна, и уж никак не хитра, и не способна плести интригу, скрывать свои чувства и льстить. Все, что она может — это устроить скандал, вызвать раздражение и ничего не добиться. Вот она приходит к Тиберию просить за подругу, но просит дерзко, неумело, не желая унижаться: она требует — не просит. А Тиберий в ответ ехидно цитирует греческий стих: «Ты, дочка, считаешь оскорблением, что не царствуешь». Женщину с характером Агриппины такие обвинения должны привести в бешенство, вызвать поток гневных воплей, которые легко квалифицировать как измену и заговор. Сеян — префект претория. Человек более чем скромного положения, задумавший если не стать принцепсом, то хотя бы быть вторым человеком в государстве. Дамский угодник и человек без стыда и совести, сумевший протоптать дорожку к сердцу Тиберия. После того, как Сеян своим телом заслонил принцепса от падающих камней — во время обеда в гроте случился обвал, — доверие к нему Тиберия стало практически безграничным. Германик и Сеян — как два гения Тиберия, один добрый, другой злой. Вот действующие лица разыгранной во времена Тиберия драмы. Все герои так и просятся на страницы грандиозного романа. Но Тацит писал все же историю, а не литературное произведение. Грейвз влил в страницы «Анналов» Тацита потоки черной краски, и вообразил, что добавил занимательности своему роману «Я, Клавдий». После подавления бунта в легионах Германик вел в Германии войну, его действия были успешны, но не так уж блестящи для полководца, которого сравнивали с Александром Македонским. И, главное, война эта была бесперспективна: слишком много усилий и человеческих жертв требовалось для покорения германских племен. Однако одну важную миссию Германик исполнил: восстановил престиж римской армии после уничтожения трех легионов Квинтилия Вара в Тевтобургском лесу. После этого Тиберий — достаточно умный и опытный политик, — отозвал Германика, а на его место поставил Друза. Отныне политика Рима на северо-восточных рубежах — не прямые военные действия, а интриги, направленные на то, чтобы поссорить германские племена друг с другом, а римляне должны умело пользоваться плодами этих распрей. Чтобы отстранение от командования молодого полководца было не столь горьким, Тиберий устраивает для Германика триумф 26 мая 17 г. На колеснице вместе с триумфатором ехали пятеро его детей. Как он прекрасен! Толпа приветствовала своего кумира. Еще одна капля яда падает на и без того отравленную завистью душу Тиберия. Принцепс отправил Германика на Восток — улаживать многочисленные проблемы Рима в этом регионе. А чтобы жизнь на Востоке не казалась любимцу народа слишком сладкой, Тиберий заменил наместника Сирии, человека, преданного Германику, на явного врага Пизона. Пизон понял свою миссию вполне определенно: его задача — устранить Германика, который явно мешал принцепсу. Первым делом Германик совершил путешествие по Востоку, посетив самые достопамятные места, в том числе — Илион (Трою) и Афины. В Афины из уважения к этому городу Германик вошел лишь в сопровождении одного ликтора, в греческой одежде, и был встречен восторженно. Но едва Германик уехал, как тут же явился Пизон, объявил жителей древнего города выродками, в речах поносил и Германика, и афинян. Этот простой человек говорил, что думал, а делал то, что хотел он сам или его патрон. Спорные дела в Армении, Каппадокии и Коммагене Германии уладил со славой для Рима, но свара с Пизоном не утихала. Пизон с капризностью климактеричной женщины устраивал скандалы, отменял решения Германика. Наместник был уверен в своей безнаказанности и поддержке в Риме. Наконец вражда достигла кульминации, Пизон уехал из Сирии, но его отъезд совпал с болезнью Германика. Пизон остановился в Селевкии и стал ждать известий из Антиохии, где Германии боролся с неведомой болезнью. Почему-то Пизон ожидал, что молодой, полный сил мужчина (Германику исполнилось 33 года) непременно должен умереть. Сам умирающий тоже уверен — ив своей близкой смерти, и в том, что его отравил Пизон. Подозрения лишь усиливало поведение жены Пизона Планцины. Планцина ненавидела Агриппину, всячески старалась поставить себя выше жены Германика. Дружба Планцины с некоей Мартиной, о которой ходили слухи, что эта женщина знает толк в ядах, выглядела более чем подозрительной. Предполагаемая благодарность принцепса казалась Пизону и Планцине столь очевидной, что они прибегли в борьбе с Германиком даже к колдовству, ход чрезвычайно опасный, если учесть, что за подобные выходки можно было поплатиться жизнью. В доме Германика находили свинцовые таблички с заговорами (вера в силу таких заговоров была очень сильна), куски полуобгорелых трупов. Едва Германик умер, как Пизон тут же вернулся в Сирию и заявил, что отныне он вновь полновластный правитель. Дело дошло до прямого бунта с применением военной силы, Пизон проиграл и вынужден был вернуться в Рим. Смерть Германика погрузила Рим в траур, люди в отчаянии осыпали храмы камнями за то, что боги позволили Германику умереть. Шествие Агриппины из Брундизия в Рим превратилось в настоящую демонстрацию. Две преторианские когорты, присланные Тиберием, сопровождали процессию. Урну с прахом Германика несли трибуны и центурионы, впереди — опущенные вниз фасции, не чищенные, лишенные украшений сигнумы. Чем ближе к Риму, тем больше народу, уже и консулы, и сенаторы вышли встречать погребальную процессию. Лишь Тиберий с Ливией не появились. Не было почему-то на похоронах Антонии, матери Германика. То ли она заболела с горя, то ли Тиберий с Ливией воспрепятствовали ее появлению. Останки Германика поместили в мавзолей Августа. Теперь, несомненно, главным наследником Тиберия стал Друз. Но сын Тиберия неосторожно поссорился с Сеяном, справедливо считая, что отец зря возвеличивает этого подлого человека. Префект претория Элий Сеян в самом деле набирал власть — он свел преторианские когорты в один, специально выстроенный лагерь. Девять когорт отборной гвардии в Риме под его командованием — это кое-что значит. Друз, открыто выказывая к этому человеку неприязнь, считал себя защищенным. Префект претория не посмеет тронуть сына принцепса. Не посмеет? Почему же нет? Сеян, слывший обольстителем женских сердец, без труда обольстил жену Друза Ливиллу и с ее помощью отравил Друза в сентябре 23 г. Уже в 25 г. Сеян просил руки Ливиллы, заявив, что хочет защитить детей Друза от враждебных действий Агриппины (!). Тиберий не согласился на этот брак, считая происхождение Сеяна слишком низким. После смерти сына Тиберий заявил, что сыновья Германика Нерон и Друз (не путать с императором Нероном и Друза с Друзом — сыном самого Тиберия) — «утешение его старости». Читая эти строки, хорошо держать в уме, что Друза вскоре уморят голодом в подвалах Палатина, а Нерона сослали на остров Понтия, где потом и убьют. Придя к власти, Тиберий почти сразу же восстановил закон об оскорблении величия. Принцепс вел себя как человек, который клянется, что убивать не обирается, но на всякий случай покупает ружье. Но ружье рано или поздно выстрелит. Первым двум обвиняемым удалось оправдаться (Тиберий как бы вспомнил, что убивать за слова и мысли нехорошо), но следующее дело Либона Друза из рода Скрибониев закончилось самоубийством обвиняемого, его имущество было конфисковано и поделено между обвинителями (16 г.). А день его смерти стал считаться праздничным. И это только начало… «От недостойных слов понемногу перешли к гнусным делам» (Тацит). Количество дел по делу об оскорбления величия все росло. Не знавшие ни стыда, ни совести обвинители становились неприкосновенными личностями, а доля доносчика в наследстве осужденного заставляла эту породу плодиться быстрее кроликов. Не разрешив Сеяну брак со своей невесткой, Тиберий тем не менее доверил префекту претория расправу над Агриппиной и ее сыновьями. Сам же он от непосредственного участия в этом действе устранился: в 26 г. он покинул Рим и больше не возвращался в столицу, а с 27 г. большую часть времени принцепс проводил на Капреи (Капри) как бы в добровольном изгнании (вспомним, что он уже однажды удалялся на Родос, и тоже вроде как добровольно). Больше в Рим он не вернется. Ему нравилось играть роль изгнанника, несправедливо обиженного, лелеять в душе обиды. Гонители его — все и никто. Прежде в изгнание его отправило распутство супруги, теперь — неисправимая порочность всего рода людского. А тем временем по Риму ползли слухи о том, что на острове вдали от людских глаз Тиберий предается любострастию. Будто его рабы за деньги или угрозами заставляли юношей отправляться на остров, чтобы служить забавой старику. Или вовсе похищали мальчиков из добропорядочных семей. С отъездом Тиберия роль Сеяна возросла. Сеян прежде всего нападал на друзей Агриппины. Первый удар он нанес по ее друзьям — Гаю Силию и Титию Сабину. Суд над Силием напоминал фарс, все делали вид, по словам Тацита, что судят согласно законам, что консул — настоящий, а республика — подлинная. Подсудимому не давали говорить. Не сомневаясь, чем все кончится, Гай Силий наложил на себя руки. Титий Сабин, клиент Германика, не боялся поддерживать вдову своего патрона. Провокатор Луканий Лациар заманил Сабина к себе в дом и вызвал на откровенный разговор. Сабин считал, что в доме никого нет. А тем временем на чердаке, где были разобраны перекрытия, чтобы снизу долетало каждое слово, прятались три сенатора и записывали весь разговор. Весь разговор с Сабином вместе с подробностями своего «подвига» эти «достойные» люди тут же описали в письме и отослали его Тиберию. Принцепс ответил посланием, в котором обвинял Сабина в покушении на него, Тиберия. Итогом развития эпистолярного жанра стала немедленная казнь обвиняемого. Его прикончили в календы (1 января 28 г.). В этот праздничный день нового года принято было дарить друг другу сладости и деньги и стараться избегать резких слов. Считалось, как этот день проведешь — так будешь жить весь год. Но принцепс Тиберий любил другие подарки. Он поблагодарил сенат за нужный приговор и пожаловался отцам-сенаторам на постоянную угрозу враждебных заговоров. Агриппина и Нерон оказались под домашним арестом. Тиберий слал письма сенату, в своих посланиях не давая четких указаний на осуждение Нерона и Агриппины, но обвиняя их в какой-то ерунде (Агриппину — в гордости, как будто за это можно судить, Нерона — в половых извращениях. И это Тиберий, чья репутация, скажем так, была не безупречна). Сенаторов же принцепс упрекал в пассивности. Ибо сенат медлил, даже трусоватые проявили неожиданную твердость. Народ сбежался к курии с портретами Агриппины и Нерона. Тиберий в особом указе выразил порицание простому народу, повторил упреки в адрес Агриппины и Нерона и пожаловался сенату, что императорское величие подверглось публичному оскорблению. Только республика готова принять формулу, что правда за обеими соперничающими сторонами. Республике необходима оппозиция, это один из элементов ее механизма, без которого система не может работать. При монархии, пусть она стыдливо и называется принципатом, правитель всегда прав, а любое воззвание к справедливости — мятеж. Оппозицию тирания ненавидит. В конце концов Тиберий добился своего: и Нерон, и вдова Германика были сосланы на острова и содержались там под стражей. Затем пал Друз: он был заточен в подвалах Палатинского дворца. Причем перед этим Друз, надеясь заслужить милость Тиберия, выступил против брата Нерона. Вот так «утешался в горе» Тиберий. А Сеян тем временем забирался все выше и выше. Наконец состоялась его помолвка с Ливиллой. В 31 г. он стал консулом вместе с Тиберием, затем — проконсулом. Между делом Сеян прикончил Нерона. Но выскочка взлетел слишком высоко. Уже день рождения Сеяна праздновался всенародно и золотые изображения почитались повсюду. Он явно позволял себе больше, чем может позволить преданный служака. Хотя бы только поэтому он стал очень опасен. Сам по себе его подъем к вершинам власти — уже заговор. Такова логика всех диктаторов: когда главный палач становится слишком заметен, его убирают, обвиняя в заговоре. Палачи не бывают незаменимыми, на эту должность всегда найдется желающий. Возможно, в какой-то момент Сеян совершил непозволительную дерзость, и эта дерзость открыла глаза Тиберию. В том смысле, что префект претория сделался слишком опасен. Был отдан приказ устранить Сеяна. Операцию по устранению принцепс поручил Невию Семпронию Ма-крону, одному из немногих, кому Тиберий, видимо, доверял. Назначенный новым главой преторианцев, Макрон запер гвардию в преторианском лагере, а охрану сената поручил вигилам (неспящим). Сеяна отправили в тюрьму и там задушили. При этом Макрон придумал запасной план: выпустить из подвала Палатина Друза и поставить его, сына народного любимца Германика, во главе народа, дабы он сражался, защищая Тиберия, если Сеян сумеет поднять на свою защиту преторианскую гвардию. Но Сеяна удалось легко нейтрализовать, Друз не понадобился, и его оставили в тюрьме. Он умер от голода, его хлестал плетью центурион, пинали рабы, в агонии он жевал солому своего матраца и призывал на голову Тиберия проклятия. Об его мучениях не без гордости рассказывал Тиберий в письме сенату. Впрочем, ужасная смерть постигла не только сына Германика: Ливиллу, вдову Друза (сына Тиберия) уморила голодом ее мать Антония, когда открылось, что Ливилла вместе с Сеяном отравила своего мужа. Смерть детей Сеяна поражает даже на фоне всех злодейств той эпохи. На сынишку Сеяна, еще мальчика, надели тогу взрослого, чтобы иметь право его казнить, и после этого умертвили. А дочь, маленькую девочку, которая плакала, умоляя наказать ее, если она сделала что-то не так, но не вести в тюрьму, отдали в руки палачу, который, прежде чем задушить ее, изнасиловал, так как казнить девственниц в Риме было запрещено. Так что все в порядке, закон соблюли. Любого, кто прежде был дружен с павшим префектом, кто искал милостей Сеяна, теперь могли обвинить в участии в заговоре. Учитывая, что Сеян 16 лет был вторым человеком в Риме, что после отбытия Тиберия из Рима Сеян почти всегда стоял между подданными и принцепсом, что пробиться к должностям можно было только через Сеяна, «виновных» оказалось более чем достаточно. Устав казнить их по одному, Тиберий приказал казнить разом всех, кого держали в тюрьмах по обвинению в заговоре. После страшного избиения тела выбросили на Гемонии[52 - Гемонии — лестница на скалистом склоне Капитолийского холма, по ней стаскивали в Тибр трупы казненных.]. Родным запрещено было их не только хоронить, но и даже оплакивать. Потом разложившиеся тела волокли к Тибру и бросали в воду. Мать одного из казненных посмела оплакивать сына и поплатилась за это жизнью. Умерла от голода и Агриппина — было ли это убийство или самоубийство — неизвестно. Тиберий сообщил сенаторам, что был с нею милостив: он не велел ее задушить и бросить труп на Гемонии. Смерть Агриппины пришлась на день казни Сеяна, через два года после его смерти. Сенат воздал Тиберию благодарность и решил отмечать день этих двух смертей и посвящать в этот день дар Юпитеру. И вот теперь, когда Агриппины не стало, вдруг привлекли вновь к суду Планцину, вдову Пизона, по обвинению в отравлении Германика, и Планцина наложила на себя руки. То есть Тиберий не хотел радовать Агриппину сладким блюдом под названием «месть», но когда не стало ненавистной вдовы Германика, Тиберий велел разделаться с Планциной. Ведь он, как мы помним, «ненавидел порочность». Отметим, что все эти ужасы происходят в замкнутом круге высшей знати, далекой от посторонних башне ужасов, в то время как в империи люди жили довольно прилично, законы соблюдались, пострадавшим во время страшного пожара в Риме выплачивали компенсации. Как будто то, что творилось наверху, не имело отношения к жизни остальных. Как будто ужас и кровь из башни высшей власти никогда не просочатся под запертую дверь. Расправа над знатными и богатыми может нравиться черни, но вряд ли это может служить оправданием тирану. Отметим однако, что безумца Калигулу и актера Нерона народ любил, а вот хорошего управленца Тиберия — почему-то нет. Да, находятся у Тиберия и адвокаты. Но пусть защитники этого принцепса станут адвокатами в том первоначальном, римском значении этого слово — сядут на скамью рядом со своим подзащитным. Они будут говорить, что Тиберий уничтожил не так уж много народу, что был умелым правителем, что большинство жителей огромного государства жили не так уж и плохо. При любой тирании найдутся те, кому хорошо живется. А то, что соотношение пострадавших и процветающих в пользу процветающих, вряд ли может служить утешением. «О люди, созданные для рабства!» — любил повторять Тиберий, покидая заседание сената. Эта рабская подлость доставляла его садистской душе наслаждение. Три века назад сенат казался сборищем царей. Теперь же это было сборище трусов и подхалимов, безропотно признавшее безграничную власть принцепса. «Пусть ненавидят, лишь бы боялись», — любил повторять Тиберий фразу из трагедии. Ему доставляло удовольствие унижать, а унизив, удовлетворенно замечать, что люди были достойны унижения. Он позабыл, что сам приложил руку к превращению свободных в рабов. Тиберий умер, но люди боялись в это поверить: вдруг их опять испытывают, на другой день объявят, что старик жив, и всех, кто радовался, обвинят в оскорблении величия. Наконец, когда весть подтвердилась, народ возликовал. Умер второй принцепс, который правил Римом 23 года. При Тиберии «Повсюду, кроме судебных разбирательств об оскорблении величия, неуклонно соблюдались законы. Снабжением хлеба и сбором налогов и прочих поступлений в государственную казну занимались объединения римских всадников. Ведать личными своими доходами Цезарь обычно поручал честнейшим людям… Хотя простой народ и страдал от высоких цен на зерно, но в этом не было вины принцепса, не жалевшего ни средств, ни усилий, чтобы преодолеть бесплодие почвы и бури на море. Заботился он и о том, чтобы во избежание волнений в провинциях их не обременяли новыми тяготами, и они безропотно несли старые, не будучи возмущаемы алчностью и жестокостью магистратов; телесных наказаний и конфискаций имущества не было» (Тацит). И вновь о кракхах Юлия, дочь Августа, сосланная отцом, пробыла в ссылке 16 лет и умерла там же. Ее бывший муж Тиберий, придя к власти, we пожелал ее возвратить. Ее любовник, Тиберий Гракх, сосланный на Керкину, остров Африканского моря, прожил в изгнании 14 лет и был убит по приказу Тиберия. Когда прибыли солдаты с приказом, он попросил немного времени, чтобы написать прощальное письмо своей жене, а потом подставил шею убийцам. В ссылке с отцом жил его сын Гай. На диком острове он не мог получить образования. И после смерти отца кормился жалкой меновой торговлей в Африке и Сицилии. Но имя! Само по себе имя Семпрониев Гракхов казалось опасным. И вот этого Гракха обвинили в том, что он снабжал хлебом врага Рима нумидийца Такфарината, который вел успешные действия в Африке против римлян. Однако Гракха спасли от нелепых обвинений управлявшие тогда Африкой Элий Ламия и Луций Апроний. Молодой человек оказался проворным. В 33 г. он уже стал претором, а в 35 г. обвинил сенатора Грания Марциана в оскорблении величия, и Марциан покончил жизнь самоубийством. Кремуций Корд, или Рукописи не горят Кремуций Корд выпустил в свет анналы, похвалил Брута и назвал Кассия последним римлянином. За подобные высказывания его тут же потащили в суд, обвинителями выступили клиенты Сеяна. Корд произнес в сенате речь в свое оправдание, а затем покончил с собой. Сенаторы обязали эдилов сжечь его сочинения, но они уцелели. «Тем больше оснований посмеяться над недомыслием тех, которые у располагая властью в настоящему рассчитывают, что можно отнять память даже у будущих поколений. Напротив, обаяние подвергшихся гонениям дарований лишь возрастает», — ехидно заметил Корнелий Тацит. Падение амфитеатра В 27 г. произошло обрушение амфитеатра в Фиденах. В результате катастрофы 55 000 пострадало. Знать открыла дома, всем раненым оказывали врачебную помощь и снабжали лекарствами. А недобросовестного заказчика, который нажился на строительстве, отправили в изгнание. Глава 3 Калигула. Тирания как диагноз Император Гай Цезарь (12–41 гг.; годы правления 37–41 гг.) Что толку нам было Свято законы хранить, по консулам годы считая? Персы счастливее нас, и арабы, и земли Востока, Так как влачили свой рок под вечной державой тиранов. Жребий наш — худший из всех подвластных народов, Ибо нам рабство — позор!      Лукан Третий сын Германика Гай, рано потерявший отца и в юности лишившийся братьев и матери стараниями императора Тиберия, был тем же Тиберием приближен и обласкан. Раннее детство Гай провел в военных лагерях вместе с родителями и был любимцем солдат. Малыш носил игрушечные доспехи и маленькие солдатские башмаки (калиги), отсюда появилось его прозвище Калигула — Сапожок. Гай жил одно время у Ливии, потом у своей бабки Антонии, уроки обеих женщин не прошли для него даром. С 19 лет до самой смерти Тиберия Калигула провел на Капри. Казалось, его совершенно не трогает то, что происходит с его матерью и братом. Поскольку Тиберий уважительно относился к образованию, Гай старался изо всех сил, чтобы заслужить похвалы дедушки, в результате он оказался одним из самых образованных людей своего времени: Тиберий сам следил за его обучением. Юношу окружали провокаторы, от него добивались проклятий в адрес принцепса: ведь он просто обязан возмутиться, зная, что творит Тиберий с его родными. Но Гай делал вид, что ничего не происходит. Для него сейчас главное выжить, и он выживал. Шесть лет полнейшего уничижения наложат печать на любую, даже самую стойкую душу. Но вряд Гай обладал душевной уравновешенностью. Однако отметим сразу, что, придя к власти, он не пытался хотя бы после смерти посчитаться с Тиберием. Он даже хотел его обожествить. И лишь не найдя поддержки у народа и в сенате, отказался от этой затеи. Он как будто признавал за Тиберием право творить то, что тот творил, потому, что Тиберий был властелином Рима. А уж что Калигула утверждал последовательно, так это идею абсолютной власти императора. Итак, Калигула благополучно дождался смерти старика и с телом Тиберия в сопровождении войск отправился в Рим. Народ встретил его ликованием как воскресшего Германика. Пиры, гуляния ночь напролет и небывалое проявление любви к новому правителю. В Рим Калигула вступил 28 марта. На следующий день состоялось заседание сената, на котором Калигуле была передана высшая и неограниченная власть и пожалован титул Августа. При этом Калигула заявил, что отдает себя на попечение сенаторов, отныне он их сын и страж, вместе они пойдут к намеченной цели. Новый Август выплатил преторианцам по 2 000 сестерциев, хотя в завещании Тиберия было указана всего лишь 1 000, да и само завещание сенат в угоду Калигуле признал недействительным. Дело в том, что в завещании наследником был указан не только Калигула, но и Гемелл, родной внук Тиберия. Калигула на волне народной любви Гемелла от власти устранил, но расправляться с ним как будто не собирался: новый принцепс усыновил Гемелла. Калигула был умен и остер на язык. Правда, шутки его отличались однообразием, все были из разряда «черного юмора». Например, он сетовал, что у римского народа не одна шея, а то бы он взял ее и разом перерубил. А дальше все в том же духе — насчет шеи и топора в адрес консулов и даже любимой супруги. В юности Гай старательно притворялся 24 часа в сутки, не снимая маску ни на миг. И вот он на вершине власти — обожаем и любим. Эйфория, всеобщий восторг. Любовь, в которую Гай Цезарь, помня процессы времен Тиберия, и верит, и не верит. Он сбрасывает маску, а под ней нет лица, оно уничтожено многолетним притворством. Нужна новая маска. И Гай надевает личину Германика, вернее, маску идеального образа своего отца. Калигула не просто отменяет закон об оскорблении величия, он сжигает документы прежних процессов, не желая знать, кто был замаран преследованием его матери и братьев. Он не желает мстить. В ответ следует взрыв всеобщего восторга! Более того, принцепс велит восстановить и распространить книги трех опальных авторов времен Тиберия — Тита Лабиена, Кремуция Корда и Кассия Севера. Тиберий скаредничал, не выплатил наследство Ливии, и в честь совершеннолетия Гая не роздал народу ни асса. Теперь же юный император наверстывал упущенное, раздавая миллион за миллионом. Отменен однопроцентный налог на продажи. О благословленные времена! В Риме поднялся спрос на вино. Все праздновали. Казалось, пришел конец всем бедам и нищете. Огромное наследство Тиберия в 2 700 000 000 сестерциев растаяло, как дым. И какое-то инфекционное заболевание с осложнениями, приведшими к расстройству нервной системы, возможно, эпидемический энцефалит, поразило императора. После выздоровления Калигула забыл и роль, которую играл, и маску, и слова. Антракт между действиями затянулся. Пока исполнитель главной роли лежал в горячке, зрители метались в растерянности. Одни пребывали в ужасе, другие давали обеты богам, третьи подумывали о замене главного исполнителя. Но прежний актер поправился и вернулся на сцену. Вышел, огляделся, изумился: он пропустил что-то важное. Какую-то часть действия сыграли без него. Он заговорил. Но это был совершенно новый текст, в котором явно проскальзывали отголоски бреда. Да и сам исполнитель переменился. Маска Германика сгорела в горячке, Калигула стал искать другую, и она быстро нашлась. Оказалось — это маска Тиберия. «Новый Тиберий» тут же вспомнил о своей подозрительности. Отыскал документы процессов — ведь на костер он бросил то, что попалось под руку, в большинстве своем копии, а подлинники большей частью уцелели. И вот «новый Тиберий» старательно изучает материалы. Сколько подлости, низости, трусости! «О люди, созданные для рабства!» — наверняка повторяет Калигула фразу Тиберия в тот момент. А рабов надо запугивать, рабы должны бояться хозяина. Гай явился в сенат, объявил всех врагами, обрушился на сенаторов с гневной речью. Сенаторы клеветали, не уставая, во времена Тиберия, они виноваты в смерти матери и братьев, так пусть отныне боятся нового принцепса, как боялись старого. Но еще раньше, до того, как Калигула явился в сенат обличать отцов-сенаторов, Гемеллу велено было покончить с собой, причем юноша не знал, как это сделать, и солдаты милостиво ему помогли. Тесть императора Марк Силан (отец его первой жены) так же по приказу принцепса перерезал себе горло бритвой. За этими двумя настал черед префекта претория Макрона. Устранитель Сеяна Макрон, обеспечивший наигладчайший приход Калигулы к власти, быть может спасший Гаю жизнь, ибо Сеян уже был не прочь расправиться с последним оставшимся в живых сыном Германика, был уничтожен. В 38 г. умерла Друзилла, любимая сестра императора (возможно, Калигула сожительствовал с нею, как и с двумя другими сестрами). Гай так переживал ее смерть, что велел обожествить сестру (первый такой случай в Риме), и устраивал празднества в ее честь. Калигула восстановил суды об оскорблении величия. И как прежде отмену закона он провел через сенат, так и теперь сенат с готовностью утвердил восстановление закона. Каждый надеялся, что преследовать будут соседа — не его. Сенаторы ошиблись, как всегда ошибаются в таких случаях: казни по первому подозрению или без всякого подозрения следовали одна за другой. При этом имущество казненных конфисковывалось, что доставляло Калигуле дополнительную радость. Гетулика казнили за то, что он командовал четырьмя легионами (мог изменить), Юния Приска за то, что был богат (можно было поживиться имуществом). Впрочем, Приск оказался не столь уж состоятельным. «Пострадал ни за что», — пошутил острый на язык Калигула. Лепид — бывший муж Друзиллы — заплатил головой за то, что вступил в связь с другой сестрой принцепса Агриппиной Младшей, женой Домиция Агенобарба. Изобретательный Калигула после раскрытия мифических заговоров заставил сестру пройти с урной Лепида до ворот Рима, как шла некогда их мать с прахом Германика. После мрачного спектакля Агриппина, как и вторая сестра Ливилла, была отправлена в ссылку. Семейная жизнь императора тоже отличалась своеобразием. Первая жена императора умерла во время родов, вторую Калигула отнял у Гнея Пизона прямо на свадьбе последнего, но спустя несколько дней прогнал ее, а через два года отправил в ссылку: вина ее была в том, что она вернулась к Пизону. Третью опять же отобрал у мужа и опять вскоре прогнал. В 39 г. Калигула женился в четвертый раз на Цезонии, матери троих детей, которая была старше его на семь лет и не отличалась красотой. Но в этой последней жене Калигула нашел родственную душу, хотя и на ее счет отпускал шутки насчет топора и шеи и грозил под пыткой узнать, почему он ее так любит. Она родила ему дочь — через месяц после свадьбы. Вообще принцепс был склонен к розыгрышам и садистским шуточкам. Вот один характерный случай: однажды ночью он вызвал к себе во дворец трех сенаторов, усадил их на сцене и скрылся. Они сидели, не ожидая ничего хорошего, и мысленно уже прощались с жизнью. И вдруг на сцену выбежал Калигула в тунике до пят, в женском покрывале. Под звуки флейт и трещоток принцепс прошелся перед сенаторами в танце и удалился. И все. Спектакль был окончен. Тем временем Калигула готовился к походу в Германию и Британию, он назначил командующим войсками в Верхней Германии опытного полководца Гальбу, собрал 250 000 войск, однако результат экспедиции оказался весьма скромным: демонстрация силы перед германскими племенами и выход на берег Британского моря (Ла-Манша). Калигула не отважился отправиться в Британию (время года было неподходящее, необходимого флота нет, да и дело долгое, а молодой император не любил долгих дел), поэтому Гай решил все закончить шуткой: велел солдатам собрать в шлемы и складки одежды раковины — и объявил эти «дары моря» трофеями, свидетельством победы над Океаном. Надо сказать, что римляне такого юмора не оценили. Калигула возвратился в Рим и даже просил у сената триумфа за свою «победу», а получил овацию — малый триумф. Калигула открыл для себя удивительную вещь: чужой страх забавляет как ничто другое. Что может быть смешнее дрожащего от страха сенатора, который угодничает и юлит, лишь бы спасти свою жизнь? У Калигулы была неистощимая фантазия в этой области. Но одного он не учел: страх возвращается бумерангом. Чем больше он запугивал, тем чаще страх возвращался к нему, и он уже видел повсюду заговоры и предательство. Но даже страх не мог заставить его остановиться и прекратить унижать других — а он ни с кем не мог говорить, не оскорбляя человеческое достоинство. Император Гай открыл публичный дом в Палатинском дворце, согнал в него замужних женщин и свободнорожденных юношей, а в Город отправил глашатаев сзывать всех желающих повеселиться. В желающих недостатка не было, хотя имена их записывал специально приставленный писец. И — как забавно — вообразите: никто не посмел возмутиться! Кто не знает анекдот про коня Калигулы Быстроногого, которому построили конюшни из мрамора, а ясли сделали из слоновой кости?! Император предполагал сделать коня консулом — верно, он полагал это особо удачной шуткой. «Гладиатор и возница, певец и плясун» на представлениях он подпевал актерам или начинал пританцовывать — недопустимая вольность для римлянина, обязанного на людях соблюдать степенность. Палатинский дворец он довел до самого форума, а храм Кастора и Поллукса превратил в прихожую, богов называл своими привратниками. Абсолютный властитель может устроить триумфальное шествие по морю: Калигула велел построить мост из двойного ряда грузовых судов, перегородив часть Неаполитанского залива между Байями и Путеаоланским молом длиной около 3,6 километра. Сам Калигула проехал по мосту верхом, а потом на колеснице. В новый год он вставал у входа во дворец, и подданные кидали ему в подарок деньги. Потом принцепс в восторге бегал по монетам босиком или катался по усыпанному серебром и золотом полу. Он лично распродавал имущество ссыльных и казненных с талантом зазывалы, шутействовал, притворялся, острил. Были и другого рода шутки. Однажды Апоний Сатурнин задремал во время торгов. Император шепнул глашатаю: обрати внимание на человека, который все время кивает головой. Когда Сатурнин проснулся, он уже приобрел 13 гладиаторов за девять миллионов сестерциев. И попробуй отказаться и не заплатить! В Лугдуне (Лион) Гай устроил состязание в красноречии. Проигравшие стирали тексты своих речей языками. Тех, кто пытался уклониться от такой забавы, били розгами или кидали в реку. Приведем здесь две цитаты из Луция Аннея Сенеки. Прежде всего потому, что Сенека — современник Калигулы, хотя лицо далеко не беспристрастное: его обвиняли в связи с сестрой Гая Цезаря, за что философ чуть не поплатился головой. И уж потом Сенека постарался отплатить принцепсу: вряд ли можно создать более мерзкий словесный портрет, чем нарисованный Сенекой. Тем более что скульптурные портреты императора представляют отнюдь не безобразный облик, хотя выражение глаз настораживает, да и тонкие губы вряд ли могут сложиться в обаятельную улыбку. Вот что пишет Сенека: «Гай Цезарь отличался помимо прочих немалочисленных своих пороков каким-то удивительным сладострастием в оскорблениях; ему непременно нужно было на всякого повесить какой-нибудь обидный ярлык. При этом тот же Гай принимал за оскорбление любой пустяк, как это чаще всего и бывает: чем больше человек склонен обижать других, тем хуже он сам переносит обиды». «Гай Цезарь посадил в тюрьму сына блестящего римского всадника Пастора, обиженный тем, что юноша слишком изысканно причесывался; когда отец пришел просить даровать жизнь сыну, Цезарь, словно ему вдруг напомнили о казни, приказал вести его на казнь тотчас; но чтобы не быть совсем бесчеловечным в отношении отца, пригласил его на этот же день к обеду. Пастор пришел без тени упрека на лице. Цезарь велел ему пить гемину[53 - Гемина — мера жидкости, равная 0,274 л.] за свое здоровье, а рядом поставил стража: бедняга выдержал, хотя пил так, словно это была кровь сына. Цезарь послал ему благовония и венки и велел наблюдать, примет ли; принял. В тот самый день, как схоронил сына, более того — когда еще и не схоронил сына, подагрический старик возлежал среди сотни других пирующих, накачиваясь вином в таком количестве, какое едва ли уместно было бы даже на празднике в честь сыновнего рождения, и за все это не проронил ни слезинки, ни единым знаком не выдал своей боли; он пировал так, словно добился помилования сына. Ты спросишь, почему? У него был другой сын». Истощенную казну пополняли конфискации имущества казненных и новые поборы. Калигула ввел налоги на продажу съестного, на доходы носильщиков и проституток; сутяжники тоже обязаны были раскошелиться — выложить одну сороковую часть стоимости спорного имущества. Настоящие заговоры возникли в 40 г. Часть заговорщиков была схвачена и казнена. Гай, чувствуя опасность, постарался стравить настроенных верноподданнически сенаторов со своими противниками. Так несколько сенаторов буквально растерзали сенатора Прокула, заподозренного в неприязни к Калигуле. Для безопасности императору соорудили в курии специальный помост, теперь на заседаниях сената присутствовала личная охрана императора, набранная из германцев. Преторианским гвардейцам он больше не доверял. Прежде такого никогда не бывало: чтобы кто-нибудь входил в курию с оружием. Роковым для Калигулы было то, что он успел поссориться с ближним окружением и восстановить против себя преторианскую гвардию. Вольноотпущенник Каллист и префект претория Марк Аррецин Клемент вошли в состав заговорщиков. Один из главных участников, возможно и вдохновителем заговора был военный трибун Кассий Херея. Его упоминает Тацит, описывая бунт легионов в Германии: тогда молодой Херея проложил себе путь среди бунтовщиков мечом. Но этот ветеран при всем своем мужестве и физической силе обладал высоким голосом, и Калигула, не делавший разницы между сенатором и разносчиком, ветераном и юнцом, постоянно издевался над старым воином, чем приводил военного трибуна в ярость. В заговоре, кроме военных, принимали участие и сенаторы. Кассий Херея вместе с двумя другими преторианскими трибунами и гвардейцами подкараулил Гая в узком переходе из временного театра в Палатинский дворец и первым нанес удар. Другие преторианцы завершили дело. Германцы-охранники, отсеченные преторианцами от императора, пришли в ярость, перекрыли выходы из театра и убили часть заговорщиков. Но поскольку император был уже мертв, германцы отказались от мысли перебить всех зрителей в театре. Погибли также жена Калигулы Цезония и его маленькая дочь. Отметим, что Калигула до конца своих дней пользовался поддержкой простого народа. Плебсу, в отличие от сенаторов и всадников, он прощал дерзости. А простолюдинам нравились его шутки и забавы. При Калигуле «Италию он освободил от полупроцентного налога на распродажи; многим пострадавшим от пожаров он возместил их убытки. Если он возвращал царям их царства, то выплачивал им и все подати и доходы за прошедшее время: так Антиох Коммагенский получил 100 миллионов сестерциев, когда-то отобранных у него» (Светоний). Полновластный император и призрачный сенат Принцепс, чье положение не было регламентировано законом, как были определены во времена республики полномочия консулов или диктатора, превратился в абсолютного монарха, чье поведение определялось двумя факторами: личными склонностями, желаниями и капризами и страхом потерять свое место. Захочет — будет строить фантастические мосты, как Калигула, или, следуя чувству долга, будет обустраивать Римское государство как Адриан или Марк Аврелий. Но всегда он будет помнить о неопределенности своего положения. Это не средневековый король, помазанник Божий. Перед римским принцепсом постоянно маячит призрак сената, бессильный, как любой призрак, и опять же, как призрак, внушающий ужас. Унижения не спасают, лесть и раболепие лишь усиливают подозрения. Опасаясь за свою власть, принцепс раз за разом пытается уничтожить призрак, и меч его разит живых людей, вырубая один за другим римские роды. Сражение с призраком будет идти до конца, и наконец, когда сенат станет уже не призраком, а всего лишь словом, выяснится, что и императоров выбирать не из кого. Во власть ринутся солдаты, крестьяне из Далмации, тележных дел мастера. И это будет уже не закат, но агония. Глава 4 Клавдий. Ученый принцепс, прослывший глупцом Император Тиберий Клавдий (10 г. до н. э. — 54 г., годы правления 41–54 гг.) Сын Друза Старшего и Антонии, младший брат Германика, страдавший с детства каким-то видом паралича (возможно, детским церебральным параличом), с уродливыми слабыми ногами, неуклюжий и болезненный, выглядел он далеко не красавцем: из носа у него постоянно текло, глаза были странной формы, в уголках рта при разговоре собиралась пена. Да к тому же Клавдий был заикой. Каким несчастным должен он был себя чувствовать рядом со своим блестящим старшим братом Германиком! Особенно в тот день, когда на гладиаторских играх в память отца Клавдий из-за болезни должен был надеть смешную шапку с наушниками — и это при том, что римляне обычно не носили шляп, ходили с непокрытой головой. В день своего совершеннолетия его, дабы не давать черни повода для насмешек, доставили на Капитолий в носилках без всякой торжественности. Вообще тень Германика как бы витала над всем императорским домом — его сын и дочь и брат один за другим становились фигурами первой величины, тогда как самого Германика стерла длань рока. Карьера политика и военного для Клавдия была закрыта. Юношу отстранили от всех должностей, кроме авгурской. Октавиан не хотел, чтобы на его родственника обращали внимание, и, потешаясь над нелепым видом Клавдия, принижали величие Августа. Что было делать болезненному неудачнику? Оставались только науки: занятие в Риме не слишком почетное, считалось, что наукой и искусством можно заниматься лишь в часы досуга. Клавдий написал книгу о правлении Октавиана Августа, а также труд по истории этрусков в двадцати томах на греческом языке (об утрате этой работы более всего сожалеют историки, ибо Клавдий был одним из последних римлян, кто знал этрусский язык) и книгу по истории Карфагена — в восьми томах, также на греческом. Кроме того, Клавдий написал автобиографию в восьми томах. Сочинил он и книгу об игре в кости — своем любимом развлечении. Надо сказать, что, придя к власти, он не оставил литературные труды. Зато воспользовался новым положением, чтобы внедрить в латинский алфавит три дополнительные буквы. Но эти новые буквы не прижились и просуществовали не дольше своего изобретателя: после смерти Клавдия ими перестали пользоваться. Никто из правящего дома Юлиев-Клавдиев не рассматривал Клавдия всерьез как политика и возможного преемника. Калигула, правда, назначил своего дядю сразу после прихода к власти сотоварищем по консульству (37 г.). Но вышло так, что после убийства Калигулы другого кандидата в принцепсы не оказалось. Клавдия сделала повелителем Рима преторианская гвардия, не обращая внимания на сенат. Сенаторы размышляли, не реставрировать ли республику, но это были чисто умозрительные рассуждения. Отныне всё в Риме решала армия. А солдаты — прежде всего в силу специфики своей службы — не помышляли о демократии. Так что пока сенаторы мечтали о невозможном, Клавдий был найден во дворце за занавеской, доставлен в преторианский лагерь и провозглашен новым правителем Рима. Сенаторов, которые ратовали за возвращение республики, Клавдий не тронул. А вот Кассию Херее велено было покончить с собой. Казнь эта была вызвана трусостью Клавдия: а что если смелый трибун преторианцев устроит заговор и против нового принцепса? Во всяком случае, страх как причину этой расправы называет Дион Кассий. Ссыльных Клавдий возвратил с согласия сената. Была прощена и Агриппина Младшая, ей вернули все конфискованное имущество. Младший брат Германика оказался не самым худшим правителем, хотя и не самым лучшим. Его болезнь сказалась прежде всего на его облике и манере говорить. Но такие историки как Аврелий Виктор, писавший в IV веке, изображали Клавдия полным идиотом. Действительно, он был рассеянным человеком, мог забыть, что казнил кого-то из приближенных, звал казненного на обед, а когда тот не приходил, сердился. Говорил он невпопад и делал многое невпопад. В намерениях и поступках его проскальзывает «непостоянство и неустойчивость» (Светоний). Разбирая судебные дела, «иногда он поступал осмотрительно и умно, иногда безрассудно и опрометчиво, а порой нелепо до безумия» (Светоний). Новый принцепс заботился о снабжении и благоустройстве столицы и обожал кровавые травли и гладиаторские игры. Такая неровность была во всем. Как-то в один день он издал 20 эдиктов, и среди них два особенно замечательные: в одном предлагалось получше смолить бочки для обильного сбора винограда, а в другом сообщалось, что против змеиного укуса лучше всего пользоваться тисовым соком. В этом нелепом эпизоде, как в кривом зеркале, отразился главный порок единоличной власти: эта власть считает нужным вмешиваться во все, даже в такие дела, до которой ей, власти, не должно быть никакого дела. В деяниях Клавдия мы можем найти вполне гуманный эдикт о рабах на острове Эскулапа. Дело в том, что хозяева, не желая тратиться на лечение больных и истощенных рабов, отвозили их на остров Эскулапа, где находился храм этого божества. Клавдий велел считать этих оставленных на острове рабов свободными. Если хозяин убивал больного раба, согласно новому эдикту это считалось убийством. И в то же время через год после прихода Клавдия к власти бывший консул Аппий Юний Силан был казнен на основании снов, которые поведали Клавдию его жена Мессалина и вольноотпущенник Нарцисс, — им обоим якобы снился один и тот же кошмар, в котором Аппий нападал на Клавдия. На следующий день после казни принцепс без смущения рассказал сенату об учиненной расправе и похвалил Нарцисса за то, что тот заботится о своем повелителе даже во сне. Во времена Клавдия набрали власть вольноотпущенники и писцы, то есть постепенно зародилась бюрократия. Эту многоголовую гидру надо держать в узде, иначе она заполонит все и вся, прорастет сквозь общество раковой опухолью. Но Клавдий был не тем человеком, который мог контролировать ситуацию. Имена могущественных вольноотпущенников Клавдия вошли в историю, как прежде входили представители знатных римских родов. Нарцисс — помощник Клавдия по переписке, скопивший приличное состояние. Нарцисс помогал принцепсу вести переписку с наместниками и другими должностными лицами. Паллант — «министр финансов», составивший огромное состояние. Он был так надменен, что считал ниже своего достоинства с кем-либо разговаривать и писал приказы на табличках. Сенаторы заискивали перед ним — перед бывшим рабом! Каллист — писец при Калигуле, при Клавдии он занял должность секретаря. Посид — евнух, которого при Британском триумфе пожаловали почетным копьем, будто воина. Феликс — начальник когорт и конных отрядов в Иудее. Полибий (не путать с историком) — советник императора по научным занятиям. Возвышение именно вольноотпущенников в эту эпоху вполне закономерно: эти люди всем были обязаны только принцепсу и служили только ему. Чем больше входили в силу вольноотпущенники и рабы, тем сильнее росло недоверие Клавдия к знати. 35 сенаторов и более 300 римских всадников были казнены за годы его правления. Клавдий не отягчал совесть сенаторов кровью собратьев и не заставлял сенат выносить смертные приговоры — дела слушались во дворце. Тацит рассказывает, что Мессалине очень захотелось иметь сады Лукулла, которые теперь принадлежали Азиатику. Хозяина великолепных садов обвинили в измене, и он покончил с собой. Клавдий не хотел вести войну с германскими племенами и приказал отвести войска на римскую сторону Рейна. Чтобы чем-то занять солдат, полководцы заставляли их рыть каналы или строить рудники. За это принцепс раздавал военачальникам-строителям триумфальные отличия. Солдаты тайком отправили принцепсу письмо с просьбой, чтобы Клавдий, назначая полководца, тут же давал бы тому эти вожделенные отличия. Тогда легионеров перестанут мучить на земляных работах. Во времена Клавдия к Риму была присоединена Британия. И хотя Клавдий непосредственно принял участие в походе, сам он, разумеется, военными действиями не руководил. Расширение границ римской державы дало принцепсу право расширить и границы Города. Главная слабость этого принцепса— женщины. Уж неведомо, по какому принципу он выбирал своих жен. Но вышло так, что супругами его оказались Мессалина и Агриппина Младшая, мать Нерона — пожалуй, две самых знаменитых римских женщины, обе — воплощение порока. Впрочем, до этих «звезд» он был женат на Плавтии Ургуланилле, а затем на Элии Петине. С обеими Клавдий развелся. На Мессалине он женился еще до того, как сделался принцепсом. Неожиданный и головокружительный взлет неперспективного и больного мужа вскружил молодой женщине голову. Она решила, что может получить все — самые лучшие сады, самые дорогие украшения, самые блестящие почести, любовь самых красивых мужчин Рима. Если верить сатире Ювенала, по ночам она спешила в «теплый лупанар» (то есть публичный дом) и там отдавалась всем без разбору. Потом она, видимо, решила, что больной и уродливый муж ей ни к чему. Она влюбилась в Гая Силия, богатого и красивого аристократа. Гай Силий прекрасно понимал, на что идет. Отвергнуть Мессалину было смертельно опасно. Но если вступить с нею в связь, то можно выжить. А Мессалина, не скрываясь, отправлялась домой к любовнику, одаривала красавца подарками, потихоньку рабы и утварь из дома принцепса перекочевали в дом Силия. В 48 г., когда Клавдий уехал в Остию, Мессалина заключила тайный брачный договор с Гаем Силием, который был избран консулом на следующий год. Всемогущие вольноотпущенники медлили, не зная, как сообщить принцепсу о «браке» его супруги. Наконец Нарцисс решил действовать. Он созвал приближенных, в том числе префекта преторианцев Луция Гету, и предложил принцепсу для безопасности отправиться в лагерь преторианцев. Клавдий был поражен и растерян. «Я все еще принцепс?» — спрашивал он у присутствующих. А Мессалина тем временем веселилась во дворце, новобрачные нарядились в звериные шкуры, украсили себя плющом и устроили настоящую вакханалию. Но веселье длилось недолго. По приказу принцепса Силия и приближенных Мессалины арестовали. Сама она кинулась навстречу Клавдию вымаливать прощение, пыталась оправдаться, но ей не дали говорить. Принцепс прибыл в преторианский лагерь и здесь учинил расправу над Гаем Силием и другими любовниками Мессалины, которых набралось немало. Мессалина тем временем в садах Лукулла сочиняла слезное послание к супругу. А Клавдий, плотно пообедав, уже был готов простить «несчастную». Встревоженный таким оборотом дела, Нарцисс, сознававший, что не сносить ему головы, если Мессалина оправдается, направил к ней центуриона и трибуна с приказом умертвить ее. Известие о смерти жены Клавдий встретил равнодушно. Неравнодушному к женскому полу Клавдию срочно нужна была новая жена. Самые богатые и знатные женщины Рима предлагали себя в супруги принцепсу. У каждой были свои сторонники и противники. Среди прочих кандидатур была и Агриппина Младшая, племянница Клавдия и сестра Калигулы. Она вернулась из ссылки в Рим, но вдова в римском обществе практически не имела влияния: пример ее матери более чем показателен, а сын Домиций в отсутствие покровителя также мало чего мог добиться. Агриппина спешно принялась искать мужа. Поначалу она пыталась завлечь Гальбу, но тому амбициозная вдовушка явно не нравилась, и полководец счастливо избег ее сетей. Тогда она положила глаз на Гая Саллюстия Пассиена Криспа, развела того с женой и вышла замуж за Криспа. Дата его смерти неизвестна. Если он скончался в 47 г., то, скорее всего, это была естественная смерть. Если же Криспу не повезло и он дожил до того момента, когда Клавдий овдовел, то не исключено, что Агриппина отравила супруга, чтобы заключить более выгодный брак. Вряд ли этот факт мог погубить репутацию сестры Калигулы. Агриппину поддерживает Паллант, и она победила. Уже любовница, но еще не жена, энергичная женщина начала действовать. Своими интригами она затмила Ливию, которая так удачно вывела в принцепсы сына Тиберия. Первым делом Агриппина устроила помолвку дочери Клавдия Октавии со своим единственным сыном. Правда, Октавия была уже помолвлена с молодым человеком Луцием Юнием Силаном. Луций — потомок Августа через его дочь Юлию. Но ненужного более жениха легко устранили. Сговорившись с Агриппиной, цензор Луций Вителлий обвинил Луция в любовной связи с родной сестрой и исключил Силана из состава сената, а потом лишил должности претора. Но на брак Клавдия с племянницей требовалось разрешение сената. Это устроил безотказный Вителлий, добившись от сената нужного постановления. В день свадьбы Клавдия и Агриппины Младшей Луций Силан покончил жизнь самоубийством, понимая, что больше никаких шансов уцелеть у него нет. Его опозоренная сестра была изгнана из Италии. Тут же последовала помолвка дочери Клавдия Октавии и сына Агриппины Домиция (будущего императора Нерона). Агриппина всячески стремится упрочить свое положение. Она добилась изгнания Лоллии, чью кандидатуру в невесты поддерживал могущественный вольноотпущенник Каллист, и конфискации ее огромного состояния. Другую женщину осудили лишь за то, что Клавдий имел неосторожность похвалить ее красоту. По настоянию Агриппины из ссылки возвратили известного оратора и философа Аннея Сенеку — о его отправке на остров Корсику порадела предыдущая жена принцепса Мессалина в 41 г. Вернувшись, Сенека получил должность претора и сделался воспитателем сына Агриппины. Клавдий совершенно терял голову из-за женщин. Поддавшись на уговоры молодой супруги и вольноотпущенника Палланта, Клавдий зачем-то усыновил сына Агриппины от первого брака с Агенобарбом, хотя его собственный сын Британник был лишь на три года младше пасынка. 25 февраля 50 г. Луций Домиций Агенобарб получил имя Тиберий Клавдий Нерон Цезарь. Нерон! Тем самым Клавдий подписал себе смертный приговор. В 51 г. Нерон был досрочно облачен в мужскую тогу, то есть признан совершеннолетним. Его избрали консулом: правда, в должность он должен был вступить только через шесть лет, когда ему исполнится 19, а пока его облекли проконсульской властью за пределами Города и дали титул Главы молодежи. Британник в своей детской тоге отошел на задний план. Тем временем мачеха не уставала жаловаться отцу на Британника и постепенно удалила из дворца прежних приближенных юноши, окружая пасынка своими людьми. И, наконец, еще один сильный ход: Агриппина добилась смещения обоих префектов претория и назначения одного-единственного, ее ставленника, Афрания Бурра. В 53 г. Нерон женился на Октавии. Отныне Клавдий был Агриппине больше не нужен. В следующем году принцепс был отравлен. Яд подмешали в грибное блюдо. Когда принцепсу стало плохо, для надежности подкупленный Агриппиной врач ввел дополнительную дозу отравы Клавдию прямо в горло в тот момент, когда, якобы, хотел вызвать рвоту. При Клавдии Уничтоженной пожаром Бононской колонии оказана помощь в 10 миллионов сестерциев, а с Илиона (Трои) были сняты государственные повинности. Апамея, город во Фригии, разрушенная землетрясением, на 5 лет освобождена от податей. Византий также освободили от податей, поскольку Византий был истощен войнами с фракийцами и Боспорским царством. Глава 5 Нерон. Чудовище, воспитанное философом Император Нерон Клавдий Цезарь Август (37–68 гг.; годы правления 54–68 гг.) Помните: ничто, кроме души, не достойно восхищения, а для великой души все меньше ее.      Сенека Род Домициев — старинный род, многие Домиции были консулами, почти все мужчины этого рода славились как военными подвигами, так и высокомерием и жестокостью. Отец будущего императора имел репутацию мелочного сварливого скупца. За 10 лет брака его жена Агриппина Младшая родила ему единственного сына — как считают, беременность была запланированной: многие богатые семьи, дабы не дробить состояние, старались иметь лишь одного сына, прерывая нежелательные беременности. Луций Домиций (будущий император Нерон) родился 15 декабря 37 г. Матери во время родов сделали кесарево сечение. После смерти отца и ссылки Агриппины маленького Луция Домиция отправили жить к его тетке. Но эта детская полуссылка длилась недолго: после убийства Калигулы Агриппина была прощена, а Клавдий вернул ее маленькому сыну его наследство. Несомненно, к тому времени, как известный оратор и философ Луций Анней Сенека сделался воспитателем Нерона, характер будущего тирана уже сложился. Но наверняка философ лелеял тщеславную мечту своим влиянием обуздать страсти и вырастить из зверя примерного (или хотя бы приемлемого) правителя. Оратор в Риме, это физик в XX веке, это программист в наши дни. Кажется, что он может все или почти все. Известному философу нетрудно покорить воображение юноши, ученику захочется следовать поучениям учителя. Но философ не может изменить душу воспитанника. Очень скоро желание подражать учителю исчезнет. Несомненно, Агриппина расчищала дорогу к власти не только для своего сына, но и для себя. Возможно, ей казалось, что юный Нерон будет более легок в управлении, чем Клавдий. Странная иллюзия. Однако Агриппина совершила ошибку, пытаясь заниматься не только политическими вопросами, но и вмешиваясь в личную жизнь сына. Она была против его увлечений сценой, против новой любовницы Акте. 17-летний юноша редко находит общий язык с родителями. Особенно, если сын упрям, а у матери такой властолюбивый непреклонный характер, как у Агриппины. Обычно в Риме родительская власть заставляла подчиниться любого. Но в данном случае Нерон стоял выше матери. Он — принцепс. Нерон не собирался играть вторую роль. Ссоры следовали одна за другой. Агриппина решила припугнуть сына и стала поддерживать Британника в его притязаниях на престол, решив, что после такого демарша Нерон окажется более уступчивым и покорным. Результаты превзошли все ожидания. Накануне своего совершеннолетия Британник был отравлен. Официально объявили, что сын Клавдия умер от эпилептического припадка. Бурр и Сенека не знали о готовящемся убийстве. Какое разочарование! Сенека так старательно лепил из ученика мудрого правителя. И вдруг этот правитель (прошло лишь несколько месяцев со дня его прихода к власти) показывает звериные клыки. Неужели ничего не получилось? Но ведь столько сил было положено! Что же в такой ситуации делать философу: повернуться и уйти? Но, если постараться, смерть Британника можно оправдать. Одна держава, один правитель, двусмысленности быть не должно. Надо только забыть о таком понятии, как добродетель. Всего лишь добродетель, выше которой нет ничего, как считали стоики. Так или не так рассуждал Сенека — неведомо. Но он остался подле Нерона. Агриппина не смирилась, продолжала упрекать сына, продолжала интриговать. Нерон лишил ее охраны и выселил из дворца. Уже тогда он подумывал об убийстве матери. Но Бурр и Сенека воспротивились и даже постарались примирить Нерона с Агриппиной. Как бы ни был ничтожен и порочен Нерон, несомненно, влияние учителя не прошло бесследно. Он желал следовать советам, которые давал ему философ, он хотел быть добродетельным, ибо «истинное счастье заключается в добродетели», «высшее благо в совершенстве духа» (Сенека). И пусть порыв этот чисто внешний, похожий на наведенный магнетизм, но Нерон поступал так, как учил учитель, и, услышав в театре жалобы народа, тут же захотел отменить все непрямые налоги. Сенека возражал: «А как же финансы и доходы государства?» «А как же добродетель!» — воскликнул наверняка прилежный ученик. Но ведь учитель, произнося свои сентенции, всегда держал в уме поправку на обстоятельства. Значит, все — вранье? И нет ни добродетели, ни совершенства духа, и отныне все позволено! Все выученные уроки про добродетель — в мусорную корзину, и можно делать, что душа пожелает?! А душа жаждет отнюдь не добродетели. Впрочем, учитель может говорить все, что хочет — он уже изрядно надоел властительному ученику. Но пока философ пусть еще занимается делами государства, продолжая рассуждать о пределах добра и зла, — тем больше времени для забав останется Нерону. В 58 г. Нерон завел роман с Поппеей Сабиной, женщиной необыкновенной красоты, женой его приятеля Отона. Поппея — не вольноотпущенница Акте, она желала быть супругой императора. Но Агриппина резко выступила против развода с Октавией. Тогда Нерон решил избавиться от матери самым простым способом, то есть убить. Сенека и Бурр ему в этом деле не помощники. И Нерон обратился к Аникету, который занимал должность префекта флота. Аникет предложил построить саморазрушающийся корабль и утопить Агриппину. Спору нет, план оригинальный, но подвела техника. Нерон отмечал Большие Квинкватрии[54 - Большие Квинкватрии — праздник в честь богини Минервы] в Байях. Агриппина, попрощавшись с сыном, села на корабль. Как было задумано, корабль разрушился, но не до конца. Агриппина сумела выплыть и укрылась на своей вилле. Нерон был в ужасе. Он призвал Сенеку и Бурра и стал просить у них совета: что делать. Положение в самом деле было критическое. За матереубийство в Риме полагалась смерть. Но вряд ли при новом правителе воспитателя убийцы и начальника его гвардии ждало блестящее будущее. Бурр, однако, отказался пустить в ход преторианскую гвардию. Пусть Аникет сам доделывает грязное дело, которое так успешно провалил. И вот уже почти не скрываясь, на глазах у толпы зевак, прослышавших о ночном кораблекрушении, убийцы отправились на виллу Агриппины. Встретив убийц, мать Нерона якобы предложила пронзить ее чрево, породившее чудовище, — одна из тех красивых фраз, которыми так любили украшать свои анналы римляне. После убийства наскоро придумали оправдания: якобы Агриппина пыталась убить сына, а когда ничего не получилось, покончила с собой. Сенека составил оправдательное письмо, которое Нерон отправил из Неаполя в сенат. После погребения Бурр велел центурионам и трибунам преторианской гвардии поздравить императора с тем, что он так счастливо избежал покушения. Вскоре смерть Бурра нарушила альянс Бурр-Сенека. Тигеллин стал одним из двух префектов претория. Вторую должность занял Фений Руф. Два процесса об оскорблении величия пришлись на начало 62 г. Правда, Нерон собирался проявить милосердие, заменив осужденному сенатору Антистию Сосиану казнь на изгнание с конфискацией имущества. Но сенат по настоянию Тразеи Пета и сам принял решение о смягчении приговора и замене смертного приговора изгнанием. Нерон рассердился: его лишили возможности проявить милосердие. Однако не наказывать вовсе человека за то, что он всего лишь в кругу друзей прочел дерзкие стишки про императора, на это милосердия Нерона не хватило. Сенека просил об отставке, но ему было отказано. Он хотел возвратить подарки императора — Нерон их не принял. Еще два года Сенека будет якобы рядом со своим воспитанником, но потом удалится от двора (ибо теперь это двор истинного монарха) и будет жить как затворник, пока ученик не прикажет учителю умереть. Отныне места Бурра и Сенеки в сердце императора заняли Тигеллин и Поппея. Эти двое своим возвышением были обязаны исключительно Нерону. Особенно это касается Тигеллина. Человек самого низкого происхождения, благодаря приятной наружности он втерся в доверие и стал вхож в дома Агриппины и Ливиллы (сестер Калигулы), жил с ними, не забывая ублажать и их мужей, был выслан, вернулся, занялся разведением скаковых лошадей, что помогло ему снискать дружбу юного Нерона. Карьера, весьма странная для префекта претория, начальника преторианской гвардии. Поппея, женщина удивительной красоты, янтарные волосы которой казались необыкновенными (обычно римляне были темноволосы), она была как минимум на шесть лет старше Нерона, имела от первого мужа Криспа сына (его потом Нерон велел утопить). С Криспом Поппея развелась и вышла замуж за Отона. Чтобы Отон не мешал любовникам, принцепс отправил второго супруга Поппеи управлять Лузитанией. Наконец в 62 г. Нерон решил развестись с Октавией, чтобы жениться на Поппее. Решение это произвело неожиданный эффект: возмущенная толпа ворвалась во дворец, потребовала устранения Поппеи и протестовала против развода Нерона с Октавией. Однако Поппея не собиралась уступать: она убедила Нерона, что этот бунт затеян клиентами и рабами Октавии. Нелюбимую супругу, женщину скромную и тихую, обвинили в любовной связи с Аникетом и измене, отправили на остров Пандатерию, где ей насильно вскрыли вены, пытаясь представить ее смерть как самоубийство. Удивительная вещь: Нерон как человек не был кровожаден. Светоний рассказывает такой случай: когда императору принесли на подпись указ о казни преступника, Нерон воскликнул: «О, если бы я не умел писать!» На Марсовом поле он выстроил амфитеатр с каменным цоколем, отделанным мрамором. На деревянном каркасе сверху был натянут тент голубого цвета, усыпанный звездами. В этом амфитеатре он устроил игры, однако не позволил убить ни одного гладиатора, даже из преступников. Но как только речь заходила о собственной шкуре, Нерон терял голову от страха и превращался в кровожадное чудовище. Одним из самых загадочных событий правления Нерона является большой пожар Рима в 64 г. Уже неоднократно современные историки пытаются опровергнуть слухи, что Город был подожжен по приказу Нерона, а сам он, стоя на возвышении, распевал песнь собственного сочинения «Крушение Трои», глядя на пожар (акведук, на котором он стоял, пришлось изъять из легенды, потому что с него пожара не было видно). Вообще забава с поджогом Города больше подошла бы Калигуле с его страстью к неожиданным выходкам и садистским шуточкам. Однако всем были известны мечты Нерона перестроить грязную и хаотично застроенную столицу. К тому же Нерону не хватало места для возведения нового дворца. И хотя пожар начался и возобновился совсем не в том месте, где потом был сооружен Золотой дом, хотя от огня пострадали в первую очередь собственные постройки принцепса, все равно слухи о поджоге возникли сразу после пожара, ибо кого-то надо было обвинить в таком ужасном несчастье. После начала строительства грандиозного Золотого дома слухи лишь усилились. Вспомним Тиберия: он раздал огромные суммы пострадавшим, когда выгорел один Авентинский холм. Известным политическим деятелям, а затем императорам положено было строить в Риме общественные здания, возведение собственных покоев не добавляло им популярности. Нерон же, затеяв грандиозное строительство личной резиденции, а не общественного здания, вызвал у римлян ненависть. Так что ему пришлось срочно искать кого-нибудь, на кого можно было свалить свою вину. Нашлась подходящая секта, которая жила обособленно и не признавала римских богов и римских обычаев. Тацит утверждает, что это были христиане. Немногочисленных членов секты казнили самым изощренным способом. Но зверства не прибавили принцепсу любви, а вызвали лишь сочувствие к казнимым. У Нерона была одна страсть — страсть к искусству. Ему хотелось петь и выступать на сцене. Если бы он родился в бедной незнатной семье, то прожил бы жизнь счастливого человека, став актером. Срывал бы аплодисменты, получал бы от покровителей подарки и тайком пробирался в спальни знатных матрон. Но мать сделала его принцепсом. Для знатного римлянина выступление на сцене считалось позором. То, что их император поет на сцене, приводило римлян в ужас. Напрасно Нерон старался изменить отношение римлян к искусству — слава певца не могла равняться в глазах жителей Вечного города со славой политического деятеля или полководца. Поначалу Нерон, уступая старым обычаям и традициям, не отваживался появляться перед публикой и выступал только в своем частном цирке и на сцене частного театра. Но ему было этого мало. Избавившись от опеки Сенеки и Бура в 64 г., Нерон решил выйти и на сцену. Для первых выступлений был выбран Неаполь — греческий город на италийской земле, где римляне обычно ходили в греческом платье и где допускалось многое, чего нельзя было сделать в Риме. Здесь, в Неаполе, проводились священные греческие игры. Зрителями первого выступления Нерона стали жители Неаполя и окрестных городков, приехавшие в город александрийцы и преторианцы императора. И хотя театр рухнул после того, как его покинули актеры и зрители, Нерон был в восторге от своего дебюта. В 65 г. возник первый серьезный заговор против Нерона. Императора должны были убить во время состязаний колесниц в Большом цирке 19 апреля 65 г. Принцепсом заговорщики планировали сделать Гая Кальпурния Пизона, происходившего из знатной семьи и пользовавшегося большой популярностью. В заговоре принимали участие сенаторы, всадники, трибуны и центурионы преторианской гвардии и один их префектов претория Фений Руф. Однако никакой поддержки в легионах, стоящих в провинциях, у заговорщиков не было. Считается, что одной из причин заговора было желание императора выступить на римской сцене во время Нероний — игр, учрежденных принцепсом в честь самого себя. Однако в заговоре участвовало слишком много народа. Вольноотпущенник одного из сенаторов донес на своего хозяина. Заговорщики, уже зная, что об их замыслах стало известно принцепсу, не отважились на активные действия и принялись закладывать друг друга. Вместе с заговорщиками казнили и невиновных. Вернее, их вина была лишь в том, что Нерон их ненавидел. Согласитесь, это огромное преступление — заслужить ненависть тирана. Неизвестно, принимал ли Сенека участие в заговоре, но он был вынужден по приказу принцепса покончить с собой. Итак, заговор Пизона провалился, а Нерон готовился выступать на сцене. Сенат был в ужасе. Император на сцене! Желая избежать позора, сенаторы хотели заранее предоставить Нерону все возможные награды. Но император отказался. Ему хотелось выступить лично, услышать гром аплодисментов и насладиться восторгом зрителей. И он выступил. Префекты преторианцев несли его лиру, а солдаты приказывали зрителям аплодировать. После этого Нерон стал появляться перед зрителями куда чаще, выступал он и как возница на арене Большого цирка. Нерон был на вершине блаженства. Но тут умерла красавица Поппея. Она была беременна, и на ее нерожденного ребенка Нерон возлагал большие надежды. Которым не суждено было сбыться. Нерон устроил любимой супруге пышные похороны, ее тело не сожгли, а забальзамировали по восточному обычаю. После этого Нерон возобновил преследования «участников заговора». Ну а для того, чтобы заглушать тоску по любимой жене, он сделал евнухом юного вольноотпущенника и жил с ним. Но разве римляне могли оценить по достоинству таланты императора? Только греки умеют слушать, только жители Эллады понимают толк в музыке и пении, только греки достойны Нероновых стараний. И принцепс отправился на гастроли в Грецию. Ради императора перенесли дату Олимпийских игр, и не только — все игры, которые проводились в Греции, теперь провели в один год, чтобы Нерон мог выступить на всех и на всех получить венки. В Олимпии, управляя упряжкой из 10 лошадей, Нерон не справился с управлением и вывалился из колесницы. Его тут же посадили назад. Но он так сильно расшибся, что не смог принимать участие в скачках. Но победу все равно присудили ему. Нерон всерьез относился к своим выступлениям и очень волновался: наградят его или нет. Но переживал он напрасно: победу всегда присуждали только императору. Греки угодничали не зря. Покидая провинцию, он подарил Греции свободу (дарение свободы во второй раз сильно смахивало на фарс). Свобода была подарена, разумеется, не в прямом смысле: Ахайя по-прежнему оставалась в составе Римского государства, но Нерон освободил Грецию от налогов, что в принципе было не такой уж маленькой милостью. Заметим в скобках: при Веспасиане этой милости греки лишились. Возвращение Нерона в Рим походило на триумф, только триумф не военный, а театральный. В пурпурных одеждах и в олимпийском венке, держа в руках пифийский венок, Нерон въехал в Рим на триумфальной колеснице Августа. Но въехал не через триумфальную арку, а через пролом в стене, как подобает греческому победителю на священных играх. Перед ним несли венки со списком его побед и песен. Позади, вместо легионеров, шли его хлопальщики. Процессия пришла к храму Аполлона на Палатине. На всем пути люди кропили дорогу шафраном, подносили императору ленты, певчих птиц и сладости. Полученные венки император повесил в своей спальне возле ложа и там же поставил свои статуи в облачении кифареда[55 - Кифаред — музыкант-исполнитель на древнегреческом струнном щипковом инструменте — кифаре.]. Император давно уже жил, вымышленном мире, его интересовали лишь театральные выступления. Услышав об опасности, о мнимом или подлинном заговоре, он наносил жестокие удары, казня недругов и бывших друзей по малейшему подозрению, и вновь погружался в свой условный, так и хочется сказать «театральный» мир. Ни один военачальник времен Нерона не чувствовал себя в безопасности. Самый талантливый из полководцев того времени Корбулон был вызвал к Нерону и получил приказ заколоться. Два других — братья Скрибонии — также, прибыв к императору, получили приказ покончить с собой. Так что рано или поздно кто-то из военачальников, опасаясь за свою жизнь и располагая войсками, должен был поднять мятеж. Но первым взбунтовался Гай Юлий Виндекс, правитель Лугдунской Галлии, не имевший ни одного легиона. Однако он понадеялся на помощь своего коллеги, правившего Ближней Испанией, Гальбы, у которого в распоряжении был один легион. Гальба поначалу колебался, но потом, решив, что ему правление Нерона ничего хорошего не сулит, решил выступить против императора. Когда пришло известие о восстании Виндекса, Нерон придумал неожиданный способ борьбы с восставшими: он хотел отправиться в Галлию, выйти одному и без оружия к воинам Виндекса и долго плакать перед ними. Такая патетическая сцена должна образумить бунтарей. А на следующий день император исполнит победную песнь, и все уладится таким вот необычным путем. Нерон отправился сочинять песнь, на которую возлагал такие надежды. Но вскоре пришло известие о действиях Гальбы, и Нерон упал в обморок. Правда, вскоре Виндекс был разбит и погиб в сражении с наместником Верхней Германии. Но тут же последовала новая цепь измен. Тигеллин был болен и не мог прийти на помощь своему императору. А второй префект претория Нимфидий перешел на сторону Гальбы, суля преторианцам большую награду. Сенат, понимая, что наконец может рассчитаться с Нероном за все «художества», в том числе за свои постоянные страхи и унижения, объявил императора врагом отечества и приговорил к смертной казни. Нерон укрылся на вилле в предместьях Рима. Лишь четверо вольноотпущенников остались со своим повелителем. Когда принцепс узнал, что погоня рядом, с помощью одного из них Нерон покончил с собой. Перед смертью он произнес свои знаменитые слова: «Какой великий артист погибает!» При Нероне «В первое пятилетие был таким правителем, особенно в отношении расширения границ Империи, что Траян с полным основанием часто повторял, что управление всех принцепсов намного уступает этому пятилетию Нерона» (Аврелий Виктор). Еще одна жертва Нерона: Тразея Пет, или Неучастие во лжи «И вместе с голосом мы бы утратили также самую память, если бы забывать было столько же в нашей власти, как безмолвствовать» (Тацит). Начнем рассказ с Цецины Пета. Участник заговора Скрибониана[56 - Скрибониан — Гней Фурий Камилл Аррунций Скрибониан, консул 32 г., в 42 г. наместник Далмации, поднял мятеж, вскоре подавленный.], он был вынужден покончить с собой — самоубийство в те времена становится событием почти заурядным. Но куда более замечательной личностью, несомненно, являлась жена Цецины Аррия Старшая. Почему-то историки, описывая примеры подлости и злобы, лишь иногда сомневаются в достоверности рассказов, в то время как все мужественные поступки, все примеры бескорыстия тут же объявляются недостоверными. Быть может, историков оскорбляет сам пример чужого мужества, раздражает чужая смелость? Куда проще предположить, что все поступки совершались ради собственной выгоды и денег, а если денежный мотив никак не пристегнуть к рассказу, тогда можно объявить событие выдумкой. Историю Аррии Старшей и Цецины Пета рассказала Плинию Младшему ее внучка Фанния. Плиний Старший поведал об этом в своем письме. Случилось так, что одновременно тяжко заболели муж Аррии и сын. Она преданно ухаживала за обоими. Сын умер. По тяжелобольному мужу Аррия не сказала об этом. Напротив, она все время говорила, что сыну лучше, она хорошо поспал и с аппетитом поел. Тайно, чтобы муж ничего не узнал, устроила похороны своего мальчика. Когда же горе становилось невыносимым, он выбегала из комнаты, чтобы наплакаться вволю, и возвращалась к больному мужу с сухими глазами и спокойным лицом. Когда же Щецина Пет, приговоренный Клавдием к смерти, должен был покончить с собой, то он, по словам Диона Кассия, выказал малодушие, и тогда Аррия первая ударила себя кинжалом и, вынув кинжал из раны, протянула его мужу со словами: «Пет, не больно». Эта фраза стала легендарной. Причем самой Аррии ничто не угрожало. Она была в хороших отношениях с Мессалиной. Аррия могла сохранить и жизнь, и положение в обществе. Но она предпочла смерть. Если это не любовь и не мужество, то что тогда? На дочери Цецины Пета и Аррии Старшей был женат Тразея Пет. Его супругу тоже звали Аррией — ее именуют, чтобы не путать с матерью, Аррией Младшей. Публий Клодий Тразея Пет, сенатор и консул-суффект[57 - Консул-суффект — выбранный на замену консул. Во времена республики это случалось, когда консул погибал или не мог выполнять свои обязанности по каким-то другим причинам. В эпоху принципата практика выбирать консулов-суффектов стала обычной: это позволяло множеству аристократов получить эту высокую должность, что тешило их самолюбие. Фактически это был только титул: реальной властью консулы уже не обладали.] 56 г., не был участником заговоров, он даже не выступал с гневными обвинениями Нерона. Все его преступление против принцепса состояло в том, что он отказывался участвовать в компании славословия и лести и пытался по мере сил спасать тех, кого Нерон требовал осудить. На заседаниях сената он обычно молчал либо высказывался по нейтральным вопросам. К примеру, по вопросам о количестве гладиаторов на играх. Нероновы подхалимы тут же сворой набрасывались на него: почему же прежде Тразея демонстративно молчал, не славил Нерона, не подхалимничал, тогда как другие глотку надорвали и чуть не свихнулись, думая, как угодить принцепсу, а этот хранил достойное молчание. Как он смел! Нет, не правы были обвинители. Случалось Тразее высказываться и по важным вопросам: так, он поддержал обвинения киликийцев против Коссуциана Капитона, наглого и бесчестного человека, и не без помощи Тразеи Капитон был осужден. Но не уничтожен. Капитон затаил злобу на Тразею и только ждал момента, чтобы расквитаться. Сам он вскоре сумел получить прощение. А вот Тразея… Постепенно тучи над головой Тразеи Пета сгущались. Все труднее становилось хранить достойное молчание. Все заметнее была одна-единственная не склоненная голова в сенате. Приходилось даже произносить время от времени несколько сдержанных похвал, когда это не шло вразрез с совестью. Но вот Нерон убивает собственную мать и требует от сената поддержки. Запуганные сенаторы согласны на все. Если надо, они готовы подтвердить, что это Агриппина хотела убить Нерона, а не наоборот, и предлагают установить в курии золотую статую Минервы вместе с изваянием принцепса, а день рождения Агриппины объявить несчастливым днем. Наблюдать за этими телодвижениями трусов и льстецов для Тразеи было уже свыше сил. Он встал и покинул заседание сената. Как оценить, сколько мужества было в его поступке? Отважиться продемонстрировать свое молчаливое осуждение правителю, который только что прикончил родную мать! Быть может оттого, что осуждение было молчаливое, Нерону оно показалось особенно оскорбительным. Поступок Тразеи был продиктован лишь его убеждениями, сенатор-стоик прекрасно понимал, что за ним никто не отважится последовать. Его демонстрация никому не прибавит мужества, а Нерона — не усовестит. И все же он вышел из курии. Этот поступок Нерон ему припомнит. Но не сразу. А пока Тразея спас от смерти Антистия, обвиненного в сочинении оскорбительных стишков о Нероне. Тразея говорил так убедительно, что сенаторы при всей своей трусости не могли не поддержать требование заменить смертный приговор на изгнание. «Свободомыслие Тразеи сломило раболепие остальных», — пишет Тацит. Лишь немногие льстецы не поддержали приговор. На следующий год Нерон запретил Тразее явиться с поздравлениями по случаю рождения дочери. Этот запрет походил на угрозу. Тразея ее прекрасно понял, но продолжал вести себя по-прежнему достойно и независимо. На заседание сената, где умершей жене Нерона Поппее устанавливались божественные почести, он не явился, и на похороны Поппеи не пошел. Потом вообще перестал приходить на заседания сената. Нерону наконец надоел строптивец. Уничтожить его. «Вперед!» — дал он приказ доносчикам в 66 г. И Коссуциан Капитон, тот самый, который затаил злобу на Тразею, кинулся в атаку. Ведь у Тразеи — о, ужас! — есть последователи, они осмеливаются подражать своему кумиру у ходят суровые и угрюмые и одним своим видом служат упреком Нерону. Ежедневные ведомости римского народа жадно читают в провинциях и в войсках. И все потомуу что римляне хотят знать, что еще натворил Тразея. Нет, решительно, этому надо положить конец! На помощь Коссуциану приходит другой обвинитель — Эприй Марцелл. Судьба непокорного решена. Тразея не явился на суд. Зачем? Он не хотел участвовать в этой злобной комедии. Не стоит давать могущественным противникам лишний шанс для новых оскорблений. Тразея не ошибся — его приговорили к смерти. А уж как умереть — он должен был выбрать сам. Его зять Гельвидий Приск был отправлен в изгнание. Жена Тразеи Аррия хотела покончить с собой вместе с мужем, но Тразея отговорил ее и попросил жить дальше ради дочери. Тразея ушел в спальню, протянул руки, чтобы ему надрезали вены, и когда кровь хлынула на пол, сказал: «Мы совершаем возлияние Юпитеру Освободителю» (Тацит). Обвинители Эприй и Капитон получили по 5 миллионов сестерциев. Какие там 30 серебреников! Мерзавцы ценят себя куда выше. Арулен Рустику претор 69 г., написал панегирик Тразее и ГельведиЮу за что был приговорен к смертной казни, а книга его публично сожжена. Борея Соран не был столь смел и независим, как Тразея Пет. Он всего лишь был честным человеком. В должности проконсула Азии честно управлял провинцией, позаботился о расчистке эфесской гавани и — главное — встал на сторону пергамцев в их конфликте с вольноотпущенником Нерона Акратом. Тот явился по поручению Нерона вывезти из Пергама статуи и картины, но пергамцы не отдали свои произведения искусства и прогнали Акрата. Борея Соран никого из них за это не покарал. Ах у мерзавец, ведь Нерон — такой замечательный ценитель искусства! Соран лишил принцепса возможности любоваться творениями пергамских мастеров. Вместе с Сораном обвинили и его дочь Сервилию. Молодая женщина и так оказалась соломенной вдовой, ибо Нерон отправил в изгнание ее мужа. А теперь Сервилию обвинили в том, что она обращалась к магам, якобы, чтобы извести колдовством Нерона. Да, подтвердила Сервилия, она продала свое ожерелье, чтобы добыть денег для магических таинств, но лишь затем, чтобы попросить у высших сил сохранить жизнь ее отцу. «Мой отец ни в чем не виноват!» — восклицала дочь. «Она ни в чем не виновата!» — утверждал отец. Но взаимная любовь и взаимное благородство не могли спасти их от мести Нерона. Им обоим, как и Тразее Пету, разрешено было избрать смерть по своему усмотрению. А их обвинитель Осторий получил 1 200 000 сестерциев и квесторские знаки отличия. Когда Герострат сжег храм Артемиды, было велено навсегда забыть его имя. Но Герострата запомнили. Помнят и Калигулу с Нероном — мало найдется людей, кто не сможет ответить на вопрос, кто такой Нерон. Но кто вспомнит Тразею Пета? Глава 6 Династия Флавиев Их амфитеатр и их историк Император Веспасиан Цезарь Август (9-79 гг.; годы правления: 69–79 гг.) Император Тит Веспасиан Цезарь Август (39–81 гг.; годы правления: 79–81 гг.) Император Домициан Цезарь Август (51–96 гг.; годы правления: 81–96 гг.) Лучший день после смерти дурного государя — первый день.      Корнелий Тацит Новый император Гальба не то чтобы не имел таланта к управлению, но приспосабливаться к обстоятельствам явно не хотел. Став императором, Гальба назначил своим наследником Пизона Лициниана, руководствуясь происхождением и личными качествами кандидата. Поступок похвальный, но Гальба при этом совершенно не обратил внимания на политическую обстановку. Отон, до этого момента поддерживавший Гальбу и сам рассчитывавший на титул наследника, тут же изменил новому принцепсу. Подбить преторианскую гвардию на мятеж ничего не стоило: новый император отказался выплатить преторианцам обещанные наградные. Гальба и Лициниан тут же были убиты преторианцами, и их головы доставлены Отону. Отон велел восстановить статуи Нерона, а приближенным и вольноотпущенникам «великого артиста» вернул прежние богатства. Отон создал два роковых прецедента: во-первых, он убил предшественника исключительно ради того, чтобы занять его место, во-вторых — стал марионеткой в руках преторианцев, которые привели его к власти. В дальнейшей римской истории примеру Отона будут следовать с устрашающей регулярностью. Но поддержка только преторианской гвардии еще не могла гарантировать полной победы — слишком сильны были легионы, стоявшие в провинциях. Легионы на германской границе провозгласили императором Вителлия. Сенат встал на сторону Отона. Все, что мог придумать новый правитель, это выпустить монеты с девизами «безопасность римского народа» и «мир во всем мире». Но этого, чтобы подавить бунт, оказалось мало. Мятежники в Германии стали чеканить свои монеты. Ибо монеты с девизами и с изображениями императоров играли огромную пропагандистскую роль за неимением надлежащих средств массовой информации. Зато этот метод был очень удобен — агитация и материальное поощрение одновременно. Авл Вителлий лишь в ноябре 68 г. вступил в должность наместника Нижней Германии, а уже 2 января 69 г. солдаты провозгласили его императором. Карьера Вителлия началась давно: Тиберию он угождал в постели, с Калигулой его сблизили скачки, с Клавдием Вителлий играл в азартные игры, а для Нерона устраивал представления. Военачальники Вителлия Валент и Цецина двинулись в Италию. И Валент, и Цецина поначалу поддерживали Гальбу. Валент во времена Нерона выступал на сцене в качестве мима. Поскольку благодарность Гальбы оказалась меньше, чем рассчитывал бывший мим, он решил поставить на Вителлия. Цецину же Гальба собирался отдать под суд за казнокрадство, и Цецина тут же переметнулся к Вителлию. Отон двинулся армии конкурента навстречу. Нетерпеливый Отон не выносил неопределенности и ожидания, и вступил в бой, хотя его военачальники советовали подождать. Решающая битва произошла восточнее Кремоны. Войска Вителлия нанесли удар с фланга, где находились бывшие гладиаторы, и разгромили Отона. Битва эта известна как первая битва при Бедриаке. И хотя вызванная Отоном с берегов Данубия (Дуная) армия была уже возле Аквилеи, Отон покончил с собой. После этого солдаты в столице перешли на сторону Вителлия, а сенат объявил его императором. Вителлий распустил преторианскую гвардию, которая поддержала Отона, и набрал себе новую охрану, куда более многочисленную, из своих германских легионов. Разумеется, преторианцы, лишившись повышенного жалованья, невзлюбили нового императора и автоматически превратились в его противников, тем более что на Востоке появился новый претендент на должность принцепса. Ибо восточные армии не признали Вителлия, а провозгласили императором Веспасиана. Предварительно Веспасиан договорился с наместником Сирии Муцианом и префектом Египта Александром о совместных действиях. Никто из его союзников не претендовал на роль принцепса: Муциан не имел детей, чтобы основать династию, Александр же был по национальности евреем, отказавшимся от своей религии. Александр вошел в сословие всадников и получил высокий пост префекта Египта, но претендовать на роль императора он никак не мог. В августе 69 г. данубийские легионы, прежде поддерживавшие Отона и не желавшие признавать Вителлия, перешли на сторону Веспасиана, один из командиров легионов Антоний Прим совершил стремительный бросок, перешел через Альпы и вторгся в Италию. Валент был болен, войска возглавил Цецина, но он прикинул шансы и решил, что поражение неминуемо, и хотел перейти на сторону Прима. Подчиненные, заподозрив неладное, арестовали полководца. В результате в сражение со сторонниками Веспасиана вителлианцы вступили практически без командующего. Вновь возле Кремоны состоялась битва (вторая битва при Бедриаке), войска Вителлия были разгромлены, и Прим двинулся на столицу. Валент, оправившись наконец от болезни, мало чем смог помочь своему императору. Дни свои Валент закончил, как заканчивали многие во время гражданских войн — его казнили. Все эти бесчисленные императоры, сражения, предательства и казни могут служить некоей прелюдией к безумствам III века. Ибо принципат был создан, уже пораженный страшной болезнью, которую можно назвать политической шизофренией. После острого приступа и решительного лечения наблюдались лишь более или менее длительные периоды ремиссии, излечение же было невозможно. Брат Веспасиана Сабин был еще Гальбой назначен префектом Рима. Сабин попытался уговорить Вителлия сложить полномочия, и переговоры оказались успешными, но солдатам и части горожан пришлась не по душе мирная инициатива, Сабин был убит, а храм Юпитера Капитолийского, главная святыня Рима, где укрывался Сабин, сожжен и разрушен до основания. Младший сын Веспасиана Домициан, который находился вместе с дядей, сумел спастись. Антоний Прим штурмом взял Рим, и 20 декабря 69 г. Вителлий был зверски убит. Итак, императором стал Веспасиан. Ему было уже 60 лет. Мало кто мог подумать, что этот выходец из незнатной и небогатой семьи сделается очередным властелином Рима. Отец нового принцепса был сборщиком налогов, а сам он в трудные времена торговал мулами, нужда заставила его заложить все имущество. Карьеру ему помог сделать вольноотпущенник Клавдия Нарцисс. Веспасиан отличился во время вторжения в Британию, был консулом, управлял провинцией. Сопровождая Нерона во время поездки по Греции, он едва не лишился жизни, ибо постоянно засыпал во время выступлений «великого артиста». В феврале 67 г. его направили наместником в Иудею, где он должен был подавить 1-е иудейское восстание. В течение года с небольшим Веспасиану удалось почти полностью подчинить провинцию. Однако Иерусалим и несколько отдаленных крепостей продолжали сопротивляться. Иудейскую войну заканчивал уже сын Веспасиана Тит. У самого Веспасиана нашлись более неотложные дела. Вскоре после убийства Вителлия Муциан вошел в Рим и стал распоряжаться от имени нового императора. Антоний Прим хвастался — и небезосновательно — что война выиграна им. С ним не стали спорить, тихонько оттеснили в сторону, так что Прим в конце концов отбыл в родную Толосу (Тулузу), где благополучно дожил до старости. Муциан, правивший в Риме от имени Веспасиана, поспешил окровавить пурпурную тогу своего господина. Он казнил Кальпурния Галериана лишь за то, что этот молодой и красивый человек был слишком знатен, и его как бы автоматически считали претендентом на императорский титул. Кальпурний был сыном Пизона — того, что возглавлял в 65 г. заговор против Нерона. Убит был и семилетний сынишка Вителлия — как будто он мог на что-то претендовать! Наконец в октябре 70 г. новый император прибыл в столицу. Веспасиан возродил должность цензора и устроил чистку сената, введя туда много новых членов из всаднического сословия — как из Италии, так и из провинций. Вторым цензором стал Тит. Вместе они создали нужный сенат, что было не так уж и трудно: великие патрицианские дома Рима практически вымерли, и лишь 30 сенаторских родов возводили свою историю к временам республики. Веспасиан никогда не скрывал своего низкого происхождения. Его шутки, его скупость, его простоватое обращение стало поводом для многочисленных анекдотов. Даже на его похоронах рассказывали анекдоты (впрочем, в Риме принято было шутить во время похоронной процессии). Веспасиан подчеркивал, что пришел к власти с помощью легионов. Преторианская гвардия была набрана заново, прежних гвардейцев, служивших Вителлию, почти всех выгнали. Император держал сенат на коротком поводке, искренне полагая, что римский сенат должен быть только консультативным органом и ничем иным. Новый принцепс откровенно строил здание монархии, стремясь основать династию: у него было два взрослых сына. Веспасиан удивлялся и негодовал, когда находились непонятливые упрямцы, не желавшие приходить в восторг от его планов. Ясно же, что демократия погубила Рим. Монархия должна его спасти. Все действия Веспасиана, в том числе и его грандиозные строительные проекты и амфитеатр Флавиев[58 - В средние века амфитеатр Флавиев стали называть Колизеем.] прежде всего, не оставляли у республиканцев сомнений: прежний Рим похоронен окончательно. Для Веспасиана республиканцы — всего лишь собаки, которые лают. Милость императора к оппонентам — это милость к лающим псам. Все должны объединиться и помочь новому императору строить грандиозную империю. Сам он трудился не покладая рук, ибо доля императора — служение обществу. И Веспасиан служил, несмотря на почтенный возраст, не жалея своих сил. Во время его правления возросло значение провинций. Провинциалам все чаще стали даровать римское гражданство. Тенденция одновременно и необходимая, и опасная: ослабление Италии как центра станет вскоре одной из причин упадка. Веспасиан решил твердо установить династию, считая передачу власти по наследству единственным спасением от всех бед. «Наследовать мне будет либо мой сын, либо никто», — заявил император. Тит возглавил преторианскую гвардию, сделался еще при жизни отца практически его соправителем. В конце правления Веспасиана был подавлен заговор Марцелла и Цецины. Цецина, вовремя изменивший Вителлию, сумел подружиться с Титом, но чем-то он не угодил новым хозяевам Рима и был убит. Марцелла обвинили в заговоре, и сенат осудил его, после чего Марцелл покончил с собой. Веспасиан умер своей смертью в 79 г., не дожив до своего 70-летия (простудился во время купания в холодной воде на своей вилле). Императором стал его сын Тит. Тит, любимец легионов. Никто не оспаривал его право быть новым правителем Рима. В молодости он снискал себе славу, воюя войсковым трибуном в Британии и Германии. В 67 г. он командовал легионом в составе войск, посланных на подавление Иудейского восстания. После того, как Веспасиана провозгласили императором, подавлением Иудейского восстания занялся Тит. В мае 70 г. Тит подступил к Иерусалиму и после четырехмесячной осады взял город. Во время штурма Второй Храм Иерусалима сгорел дотла — в память об этой трагедии день 9 аба является у евреев постом. Историк Иосиф Флавий, один из руководителей восстания, сдавшийся римлянам, перешедший на их сторону, чтобы потом верно служить Флавиям, утверждал, что Тит не хотел уничтожать Храм. Так это или нет, старается ли Иосиф обелить Тита — неизвестно. Как бы то ни было, но Храм был разрушен. С пленными повстанцами Тит обошелся не более милосердно. В Кесарии, справляя день рождения своего брата Домициана, Тит устроил гладиаторские игры и сражения со зверями. На играх было убито 2500 пленных. Таким же образом Тит отметил и день рождения своего отца. В Риме Тит справил триумф. Арка Тита, с барельефами, на которых изображены солдаты, несущие святыни Храма, стоит до сих пор. По иронии судьбы Тит, подавивший Иудейское восстание, был влюблен в иудейскую царицу Беренику, сестру и соправительницу Агриппы II, который владел Южной Сирией и Северной Палестиной. И Агриппа, и его сестра пытались предотвратить восстание, прекрасно понимая, какой трагедией это может закончиться. Береника трижды была замужем, одним из ее мужей был Александр, префект Египта, поддержавший Веспасиана в его притязаниях на императорский титул. Но после того как восставшие перебили римский гарнизон, который обещали выпустить из Иерусалима, речи о примирении быть уже не могло. В 75 г. Береника вместе с братом приехала в Рим и открыто жила с Титом, однако эта связь шокировала столицу: после недавнего восстания были очень сильны анти-иудейские настроения. Так что Тит вынужден был вскоре выслать Беренику. В 79 г., когда Тит стал императором, Береника вновь появилась в Риме, но Тит почти тотчас велел ей уехать. Он любил Беренику и то, что он не может соединиться со своей любимой, было трагедией его жизни и источником творчества поэтов. Тит закончил строительство амфитеатра (Колизея) и терм, которые были названы его именем, и устроил в честь этого грандиозные гладиаторские игры, длившиеся 100 дней. 100 дней на арене нового амфитеатра убивали друг друга гладиаторы. В последний день празднеств он неожиданно расплакался на виду у людей. Причину этих слез никто разгадать не мог — не о гладиаторах же рыдал римский император. С доносчиками Тит поступил вот так: велел бить плетьми и частью продать в рабство, частью сослать на далекие острова. Заговоры против императора? Ну и что из того! Пусть он сам лучше погибнет, чем погубит других. На недолгое правление Тита пришлось немало бедствий — землетрясение и эпидемии, извержение Везувия, уничтожившее Помпеи и Геркуланум, трехдневный пожар Рима, моровая язва, какой до этого никогда не бывало. На восстановление Рима Тит отдал все убранство своих усадеб. Тит умер своей смертью, а правил он всего два года и два месяца — слишком малый срок, чтобы власть начала действовать на него разлагающе. Его брат Домициан был неплохим администратором и сторонником абсолютизма. Сенат он не считал даже за консультативный орган. Принимая решения, он советовался лишь со своими приближенными и попросту заставлял сенат голосовать за нужные ему законы. Зато он всячески подчеркивал достоинство сенаторского сословия, усиливая иерархию и в без того сословном римском обществе. Домициан принял титул пожизненного цензора и, не скрываясь, объявил себя автократом. Император понимал, что власть его обеспечивает, прежде всего, поддержка армии. Первым после Августа он поднял жалованье легионерам, сам возглавил военные походы, однако римские войска потерпели два сокрушительных поражения в Дакии. Домициан решил, что пора сбросить ненужные республиканские декорации принципата и решил превратить свою власть во власть абсолютного монарха. После мятежа Сатурнина, быстро подавленного, Домициан возобновил процессы о государственной измене. В 89 г. начались гонения на философов. Последние три года своего правления Домициан сидел, запершись во дворце, а в столице одного за другим казнили представителей знати. В конце концов он оттолкнул от себя префектов претория, и это стоило императору жизни. 18 сентября 96 г. Домициан был убит в результате заговора, в котором приняли участие префекты преторианской гвардии. Ему было 45 лет, и император не оставил наследника. Императором был провозглашен престарелый Нерва. «Установление неприкрытого единовластия порождает ответную реакцию и борьбу за престол» (М. Грант). При Веспасиане «Латинским и греческим риторам он первый стал выплачивать жалованье из казны по 100 000 в год; выдающихся поэтов и художников, как, например, восстановителя Колосса и Венеры Косской, он наградил большими подарками…» (Светоний). Рим и Иудея Надо непременно подчеркнуть одну особенность взаимоотношений Рима и Иудеи. Рим выработал достаточно универсальную схему своих взаимоотношений с подчиненными народами. В провинциях почитали своих божеств, и это не возбранялось. Напротив, чужеземные культы проникали в Рим и более или менее дружественно уживались с римскими богами. «Античное язычество в Римском государстве стремилось быть всем для всех. Политеистическое по своей сути, оно было многоликим и многосторонним, очень далеким от замкнутости. Во всяком случае, оно отличалось терпимостью» (М. Грант). Римляне никогда не пытались доказать, что их боги лучше. Напротив, чужих богов римляне звали к себе в Рим, обещая большие почести. С другой стороны, в провинциях возводились храмы Капитолийской триаде, а также почитался культ гения императора. Но в эту схему никак не укладывалась Иудея. Монотеизм не признавал других богов, и никаких компромиссов здесь быть не могло. С другой стороны, фанатизм никогда не приветствовался в Риме. Не было основы для компромисса, зато была почва для постоянного конфликта. Наместники Иудеи со своей стороны не пытались искать какой-то особый подход к завоеванному народу и наилучшим методом «успокоения» мятежной провинции считали репрессии. Гельвидий Приск, наследник Тразеи «Но затем нашими собственными руками мы отвели в темницу Гельвидия…» (Тацит). Самым непримиримым противником Флавиев был не претендент на престол, а зять Тразеи Пета, присутствовавший при самоубийстве тестя — Гай Гельвидий Приск. По делу Тразеи он был сослан, возвращен из ссылки уже императором Гальбой. Вернувшись, Гельвидий тут же выступил против доносчика Эприя Марцелла, погубившего Тразею Пета. Но эти действия не нашли горячей поддержки в сенате: слишком многие запачкались во времена Нерона. Эприй Марцелл защищался. Его речь стоит заучить всем доносчикам и карьеристам, поскольку она универсальна, одни и те же доводы используют во все времена: «Я хорошо знаю, в какое время родился и какое государство создали наши отцы и деды. Древностью должно восхищаться, но сообразовываться приходится с нынешними условиями. Я молюсь, чтобы боги ниспослали нам хороших императоров, но смиряюсь с теми, какие есть. Тразея погиб не столько от моей речи, сколько по общему решению сената, — Нерон любил тешить свою жестокость такого рода зрелищами, и дружба его была для меня не менее ужасна, чем изгнание для других. Пусть Гельвидий равняется мужеством и доблестью с Катонами и Брутами; я — всего лишь один из членов этого сената и пресмыкался и унижался вместе со всеми. Я даже дал бы Приску совет: пусть не ставит себя выше принцепса, не пытается навязывать Веспасиану свои мнения — он старик, триумфатор, отец взрослых детей. Плохим императорам нравится неограниченная власть, хорошим — умеренная свобода» (Тацит). Умеренная свобода — это мечта многих правителей, только никто не знает, до какой степени ее «умерять». Гельвидий Приск стал претором 70 г. Он участвовал в церемонии закладки нового храма Юпитера Капитолийского и совершал очистительные и искупительные жертвоприношения. Произнеся молитву, он первым взялся за священные повязки, которым был обвит закладной камень. Но традиционная карьера знатного римлянина его явно не привлекала. Сначала он открыто выступил против Вителлия, а потом стал нападать на Веспасиана. Согласно Диону Кассию он был противником монархии, мечтал уничтожить единоличную власть и восстановить республику, он даже собирал для этого своих единомышленников. Прежде Гельвидий был дружен с Веспасианом. Но разошелся с новым императором, когда тот простил мерзавцев, служивших при Нероне доносчиками. Дион Кассий упрекает Гельвидия, что тот, пытаясь подражать Тразее Пету, на самом деле был далек от своего кумира. Тразея Пет никогда ничего не делал, что бы могло оскорбить Нерона, а лишь отказывался участвовать в мерзких делах тирана. Гельвидий же докучал своим недовольством Веспасиану и не давал ему проходу. Он, якобы, вообразил, что задача философии — будоражить толпу и оскорблять тех, кто у власти. Так что когда за свое поведение он был убит, то «понес заслуженное наказание» (Дион Кассий). Никаких меркантильных соображений у Гельвидия не было, его нельзя было обвинить, как обвиняли современных диссидентов в получении субсидий с запада. Ибо за-ладнее Рима была только Крайняя Фула, то есть край земли. И хотя Сенека предрекал, что будет открыта новая земля (то есть Америка)[59 - «Придут в далеких веках годы, когда Океан разрешит узы вещей, раскроется огромная страна, Тефия покажет новый мир и Фула не будет краем земли» (Сенека). Тефия — морская богиня.], но до этого события Римская империя не дожила. Веспасиан сначала сослал Гельвидия, а потом приказал убить. Говорят, в этом убийстве он потом раскаивался. Вообще вся семья Гельвидия Приска была замечательная. Его вторая жена Фанния, дочь Тразеи Пета и Аррии Младшей, оба раза сопровождала мужа в ссылку. После его смерти она обратилась к Герению Сенециону с просьбой опубликовать биографию ее мужа. Это было уже время Домициана. За написание биографии Сенецион был обвинен в оскорблении величия. Во время допроса, пытаясь защититься, Сенецион «заложил» Фаннию, заявив, что именно она попросила написать биографию мужа. Фанния была вызвана в суд и на вопрос обвинителя, так ли это, ответила: «Да, просила». Обвинитель тут же вцепился в добычу и стал спрашивать, давала ли вдова материалы для этой книги. «Да, давала», — последовал ответ. Тогда решили привлечь к суду и мать Фаннии, вдову Тразеи Пета, Аррию Младшую. Но Фанния заявила, что ее матери ничего не было известно. И более ничего не говорила. Но это молчание не спасло вдову Тразеи. И Фаннию, и ее мать приговорили к изгнанию. У Фаннии конфисковали имущество. Их обоих вернул из ссылки Нерва в 97 г. Сын казненного Гельвидий Приск Младший был казнен уже Домицианом за то, что якобы написал на императора сатиру. Этого Гельвидия погубил доносчик Публиций Церт. Против него уже после смерти Домициана выступал Плиний Младший. Плиний написал и опубликовал длинную речь «Отмщение за Гельвидия». «Случайно, но как будто и не случайно, Церт, спустя несколько дней после издания моей книги, заболел и скончался. Мне рассказывали, будто в его сознании и перед его взором мелькала такая картина: он видел, как я угрожал ему мечом. Не решусь утверждать, что это правда; примера ради важно, чтобы это казалось правдой», — пишет в своем письме Плиний Младший. Наверное, с тех пор разучились писать подобные произведения. Если бы всех доносчиков можно было погубить, вызвав в их душах смертельный страх, может быть, наш мир стал бы чуточку лучше. У Гельвидия Приска Младшего остались две дочери и сын. В судьбе этой семьи принимал участие Плиний Младший. В одном из писем Плиний сообщает, что две дочери Гельвидия Приска Младшего умерли почти одновременно во время родов. Обе они недавно вышли замуж и это были, по-видимому, их первые роды. От всей семьи остался лишь молодой Гельвидий. Судьба его неизвестна… Регул II Рядом с портретами Тразеи и Гельвидия Приска для контраста стоит поместить портрет Регула. Марк Аквилий Регул в 67 г. — а ему в то время не было и двадцати пяти — погубил своими доносами несколько выдающихся сенаторов из старой аристократии, за что получил от Нерона жреческую должность и огромное состояние. В 70 г. он был уже членом сената. При Флавиях он ничуть не пострадал, выступал в качестве судебного оратора. Он был одним из тех, кто был виновен в смертях Арулена Рустика и Геренния Сенециона. При Траяне он также нашел себе занятие — вымогал завещания в свою пользу. Курций Монтан, обвиненный в 66 г. Эприем Марцел-лом в написании эпиграмм и спасшийся от наказания благодаря заступничеству отца — Монтан-старший был участником нероновых оргий — произнес речь против Регула. Была ли она в самом деле так образна, или Тацит постарался, приукрашивая обвинительную речь — теперь установить не удастся. Курций Монтан предъявил Регулу чудовищное обвинение: после убийства Галъбы и его наследника Регул заплатил убийцам Пизона и, когда ему принесли отрубленную голову молодого человека, впился в нее зубами. «К такому уж, конечно, Нерон тебя не принуждал, — продолжал Монтан, — и творить зверства не нужно было ни ради спасения жизни, ни ради почетных званий. Да и довольно уж мы наслушались оправданий людей, которые губили других, лишь бы отвести беду от себя… Ты был еще безвестен и ни разу не защищал никого в суде, но жестокая, алчная душа твоя уже жаждала крови благородных людей; лишь когда ты сумел украсть с погребального костра республики достояние консуляров, засунуть себе в пасть 7 миллионов сестерциев и сделаться жрецом, когда стал губить без разбора невинных детей, покрытых славой старцев и благородных женщин, когда упрекнул Нерона, будто он действует недостаточно решительно, тратя свои силы и силы доносчиков на уничтожение одной или другой семьи, вместо того чтобы казнить разом весь сенат, — вот тогда ты наконец насытился. Спасите же, отцы-сенаторы, и сохраните в своей среде человека столь тонкого ума: да послужит он образцом всему нашему веку» (Тацит). Наглость Регула превосходила все границы. Он явился Верании, вдове Луция Кальпурния Пизона Фруги Лициниана, того самого, чью мертвую голову он грыз зубами. Вдова нашла тело убитого мужа на форуме и похоронила. Думается, не надо объяснять, как она ненавидела Регула. Но женщина была тяжело больна и боялась смерти. Регул явился к ней в дом, уселся у кровати и стал расспрашивать, когда она родилась, в какой день и час. Узнав, долго сидел задумавшись, с таинственным видом что-то высчитывал, и наконец сообщил, что несчастная переживает опасные дни, но она непременно выживет. Он совершил жертвоприношение и заявил, что внутренности животного подтверждают указания светил. В том, что он говорит правду, доносчик поклялся жизнью сына. Несчастная обрадовалась, тут же отписала часть имущества Регулу и вскоре умерла. Другого старика он обхаживал, чтобы получить наследство, и упрашивал врачей продлить его жизнь, пока тот не изменил завещание. Но как только Регул добился желаемого, то посоветовал врачам не мучить беднягу: пускай умирает — зачем ему дольше жить? Когда сын Регула умер (его жизнью он постоянно клялся во время своих авантюр), то этот «образец века» и из смерти ребенка устроил, по словам Плиния Младшего, «выставку горя». У мальчика было много лошадок, собачек, птиц. Их всех Регул велел перебить около погребального костра. «Людей к нему приходит видимо-невидимо; все его клянут, ненавидят — и устремляются к нему; толпятся у него, как у человека, которого уважают и любят. Выскажу свою мысль коротко: выслуживаясь перед Регулом, Регулу уподобляются» (Плиний Младший). Анекдоты Веспасиана Каждый из императоров шутил согласно своему характеру. Калигула — все насчет отрубленных голов да шей, которые так приятно рассечь одним ударом меча. А Веспасиан — насчет денег. Шутки Веспасиана куда человечнее. Светоний приводит, некоторые очень остроумные истории. Одной женщине, которая клялась, что умирает от любви к императору, и с которой Веспасиан провел ночь, он подарил 400 000 сестерциев. Когда же управитель поинтересовался, по какой статье должны идти эти деньги, император ответил: «За чрезвычайную любовь к Веспасиану». Когда прислужник императора пытался составить протекцию одному человеку за определенную мзду, выдавая просителя за своего брата, император вызвал к себе просителя, взял с него деньги лично, а ходатаю велел искать себе другого брата, ибо этот уже стал братом императора. Веспасиану хотели поставить грандиозную статую, но он предпочел деньги, протянул руку и сказал: «Ставьте, вот постамент». Анекдот про то, что деньги не пахнут, известен всем. А вот то, что императору умирая от поноса, велел себя поднять и поставить на ноги, ибо император должен умереть стоя — менее известно. Даже его похороны запомнились именно анекдотом: «На его похоронах Фавор, главный мим, выступая, по обычаю, в маске, и изображая слова и дела покойника, во всеуслышанье спросил чиновников, во сколько обошлось погребальное шествие? И услышав, что в 10 миллионов, воскликнул: «Дайте мне 10 000 и бросайте меня хоть в Тибр!» (Светоний). Монархия или республика? После Юлия Цезаря в Римском государстве вопрос пытались решить именно так. При этом само слово государство (respublica) звучит как республика. Однако вопрос «или-или» быстро перерождается в совсем другой: либо монархия превратится в тиранию, либо она должна будет обзавестись системой обратной связи, необходимой для эффективного управления. О том, что это необходимо, римляне знали отлично. Не знали, как это сделать. Императоры — и деспоты, и умеренные правители — пытались манипулировать сенатом. Но этот метод не давал нужных результатов. «Всеми государствами и народами правят или народ, или знатнейшие, или самодержавные властители; наилучший образ правления, который сочетал бы и то, и другое, и третье, легче превозносить на словах, чем осуществить на деле, а если он и встречается, то не может быть долговечным», — писал Тацит. Насчет долговечности замечание несколько странное. Более чем четырехвековое существование Римской республики — срок достаточно долгий. А теперь цитата с некоторыми сокращениями из знаменитого труда Эдуарда Гиббона «Закат и падение Римской империи». Речь идет о событиях 418 г. Итак: «В публичном эдикте император Гонорий объявил о своем намерении ежегодно собирать представителей семи провинций. Центр управления и торговли Арль был назначен местом собрания, заседания которого происходили ежегодно в течение четырех недель. Оно составлялось из преторианского префекта Галлии, из семи провинциальных управляющих — одного консуляра и шести президентов, из должностных лиц и, может быть, из епископов почти 60 городов, и из достаточного, хотя и неопределенного, числа самых почтенных и богатых землевладельцев, которые могли основательно считаться за представителей страны. Они были уполномочены объяснять и обнародовать законы своего государя, излагать жалобы и желания своих доверителей, уменьшать чрезмерные или несправедливые налоги и обсуждать все вопросы местного или государственного управления, разрешение которых могло содействовать спокойствию и благосостоянию семи провинций. Если бы такое учреждение, дававшее населению право участия в его собственном управлении, было повсюду введено Траяном ли Антонинами, семена общественной мудрости и добродетели могли бы пустить корни по всей Римской империи… Под благотворным и благородным влиянием свободы Римская империя могла бы сделаться непобедимой и бессмертной…» Бессмертие империи — вещь проблематичная. Но 418й год — время слишком позднее, чтобы спасать практически разрушенное здание. Всем было уже не до демократических нововведений. Народ уже привык к рабству и думал лишь о том, как выжить. Гонорий удивлялся, почему никто не хочет пользоваться дарованной привилегией, и решил штрафовать тех, кто уклонился от его щедрого дара. Римский парламент так и не был создан. До создания английского парламента оставалось 847 лет. Глава 7 Золотой век Антонинов Полководец, архитектор, философ Император Нерва Цезарь Август (30–98 гг.; годы правления: 96–98 гг.) Император Цезарь Нерва Траян Август (53-117 гг.; годы правления: 98-117 гг.) Император Цезарь Траян Адриан Август (76-138 гг.; годы правления: 117–138 гг.) Император Цезарь Тит Элий Адриан Антоний Август Пий (86-161 гг.; годы правления: 138–161 гг.) Император Цезарь Марк Аврелий Антонин Август (191–180 гг.; годы правления: 161–180 гг.) Сделал я что-нибудь для общества — сам же и выгадал. Пусть это будет у тебя под рукой и всякий раз является; и не прекращай никогда.      Марк Аврелий Антонин Этот период истории Рима вызывает меньше интереса у читателей, здесь нет безумных правителей и нечеловеческой жестокости, здесь правит разум, здесь — почти — все регламентировано и оговорено. Найдена, наконец, приемлемая форма передачи власти: предыдущий правитель усыновляет своего преемника, выбирая рассудительного государственного деятеля, как предлагал это Гальба. «Человек родится сыном принцепса по чистой случайности, и разум тут ни при чем, но, когда государь сам избирает себе преемника, он должен действовать разумно, должен быть независим в суждениях и готовым прислушиваться к мнению других» (Тацит). Правители ответственно относятся к своим обязанностям, уважают сенат и думают прежде всего о благе империи. После того как сенат провозгласил престарелого Нерву императором, тот усыновил Траяна и сделал его своим наследником. Нерва не пользовался популярностью в армии, преторианцы любили Домициана, и потому они сами устроили расправу над убийцами предыдущего императора. Гвардейцы ворвались во дворец, и когда Нерва попытался лично помешать им, его просто отшвырнули в сторону. Но вряд ли так можно было обращаться с наследником Нервы. Траян, наместник Верхней Германии и самый известный полководец того времени, пользовался популярностью в армии. Усыновление произошло в сентябре 97 г., а в январе 98 г. Нерва умер, и Траян автоматически стал императором. Марк Ульпий Траян происходил из Испании, из города Италика. Его отец был первым известным сенатором из этой семьи. Доносчиков император собрал всех вместе — на радость родственникам жертв и тем, кого не успели убить, — их тащили связанными на берег и сажали на наспех сработанные корабли. Пусть морские божества решат их судьбу — утонут они или выплывут — все во власти волн. С удовлетворением наблюдал народ с берега, как флотилия эта оказалась тут же разбросанной, и, видимо, было мало шансов у кого-нибудь из пассажиров спастись. «Ты выкорчевал это внутреннее зло и предусмотрительной строгостью обеспечил, чтобы государство, построенное на законности, не оказалось совращенным с пути законов», — пишет Плиний Младший в своем «Панегирике…». Но то, что Плиний пытается выдать за торжество законности, вряд ли можно считать таковым. Поступок Тра-яна эффектен, но разве это торжество юстиции? Когда-то Цицерону вменяли в вину, что он казнил без суда и следствия участников заговора Катилины, и Цицерону пришлось отправиться в изгнание. А теперь — пожалуйста, садись на корабль и плыви. Вместо суда — представление, скорее похожее на средневековый «Божий суд». Траян прежде всего император в первоначальном смысле этого слова — то есть командующий-победитель. Это последний крупный завоеватель, расширивший границы империи. Его завоевания в Дакии и Парфии были огромны, при нем Империя достигла максимальных размеров. В Дакии император захватил огромную добычу, а победу отметил празднествами, которые длились 123 дня подряд; на аренах цирков и амфитеатров сражалось 10 000 гладиаторов, и было убито 11 000 диких зверей. Траян ввел секретную службу, поручив подразделениям фрументариев (агентам по снабжению хлебом) следить за настроением в войсках. Эта секретная служба обосновалась на Целийском холме в иностранном лагере. Траян так же учредил конную стражу в 500 человек. Солдат в это подразделение набирали из союзных племен в Паннонии и Германии, в то время как преторианцы состояли в основном из италийцев. В честь победы над даками воздвигли форум Траяна. Размеры его грандиозны — 142 на 87 метров. На форуме находилась базилика Ульпия, латинская и греческая библиотеки, колонна Траяна. Перед базиликой стояла конная статуя Траяна. К сожалению, форум был разрушен в 801 г. землетрясением. Сохранилась только колонна Траяна. Вот как описывает Аммиан Марцеллин посещение форума Констанцием II в IV веке: «Когда император пришел на форум Траяна, это единственное в мире сооружение, достойное, как я полагаю, удивления богов, он остолбенел от изумления, обводя взором гигантские творения, которые словами описать невозможно и которые никогда не будут еще раз созданы смертными людьми». На Востоке император прошел от гор Армении вдоль берегов Тигра до Персидского залива. Всем последующим императорам при вступлении в должность желали «быть счастливее Августа и лучше, чем Траян». Однако завоевания Траяна оказались как бы уже свыше сил Империи. Наследник Траяна Адриан задумался над тем: а можно ли удержать то, что завоевано, и как управлять этой махиной? И он отказался от внешних завоеваний, более того, завоеванные Траяном земли на востоке он оставил фактически в руках местных властителей, находящихся в подчинении у Рима. Отныне главной заботой Адриана стала оборона рубежей, возведение огромных оборонительных валов и поддержание легионов в боеспособном состоянии. Наследник Траяна объездил все провинции, решая проблемы на местах. Для него империя — единая огромная страна, организованная римлянами и пронизанная греческой культурой, ибо Адриан был филэллином, поклонником Греции, не лишенным талантом архитектором. Впрочем, не забудем о ряде гуманных эдиктов этого принцепса: Адриан запретил господам убивать своих рабов, отныне за провинности рабам выносили приговор судьи. Смягчен был и жестокий закон, по которому всех рабов казнили, если господин был убит у себя в доме: отныне казни подлежали лишь соучастники преступления. Запрещено было по собственному усмотрению господам продавать рабынь в публичные дома, а рабов — в гладиаторские школы. Император подверг 5-летнему изгнанию одну из матрон за то, что та жестоко наказывала рабынь за ничтожные провинности. По поручению Адриана африканский судья Юлиан пересмотрел и издал эдикты, накопившиеся в течение столетий. «Он бывал строгим и веселым, приветливым и грозным, необузданным и осмотрительным, скупым и щедрым, простодушным и притворщиком, жестоким и милостивым; всегда во всех проявлениях он был переменчивым» (Элий Спартиан). Но по-прежнему слишком велика печать личности на том, что происходит в империи. Траян — полководец, он воюет. Адриан обожает греков и не любит воевать. Значит — отныне в империи появляется мода на греческие бороды, и больше не устраиваются триумфы. Годы его правления наверное лучше всего символизирует фактически построенный заново Пантеон. Огромное купольное здание освещается через отверстие в потолке. Яркое пятно света скользит по стенам и полу Пантеона — божественное солнечное око. Мир под римским управленческим гением, пронизанный греческой культурой, в котором каждому должно быть место — таким видел империю Адриан. К сожалению, этот мир был болен. Тяжело заболел и Адриан, он страдал от мучительных болей и умолял дать ему меч, чтобы покончить с собой. Но императору отказали в этой милости. Болезнь изменила в худшую сторону и без того непростой характер императора. Он отдавал приказы казнить и убивать. Правда, его наследник Антонин Пий старался не давать ход этим приговорам. Адриан, один из умнейших императоров Рима, умер, «ненавидимый всеми», оставив империю усыновленному Антонину Пию, человеку во всех отношениях достойному, которого сменит Марк Аврелий. Антонин Пий не только подтвердил запрет Адриана убивать рабов, но и предписал наместникам провинций, если жестокость господ представлялась невыносимой, заставлять таких хозяев продавать рабов. Несчастные в случае жестокого обращения могли искать защиты у статуй принцепсов. Марк Аврелий пошел еще дальше и настаивал, чтобы дела о вине рабов рассматривали в судах. «Марк Аврелий Философ», — называет его Юлий Капитолин, один из историков эпохи Августов. Философия действительно была подлинным увлечением этого императора. По приказу Марка Аврелия в Афинах были основаны четыре оплачиваемых из средств императоров кафедры философии: академиков, перипатетиков, стоиков и эпикурейцев. Вечерами в лагере, во время походов, Марк Аврелий записывал свои размышления, чтобы «исправлять и подлечивать свой нрав», и так получилась написанная исключительно для самого себя «автобиография внутренней жизни», одна из лучших книг античности. Возможно, Марк Аврелий не был самым дальновидным политиком, ибо был последователем скорее Траяна, чем Адриана. Он стремился не к сокращению, а к расширению империи. Но при этом он вел себя всю жизнь чрезвычайно достойно. Надо сказать, что статуя Марка Аврелия уцелела случайно: кто-то вложил в протянутую руку бронзового Марка крест, и долгое время считалось, что это статуя Константина I. Потому христиане пощадили ее и не переплавили. Ну а когда много лет спустя сравнили изображения императоров на монетах, то поняли, что перед ними Марк Аврелий, а от Константина осталась монструозная стопа и огромная голова с безумно вытаращенными глазами. Надо сказать, что в 1836 г. было написано две поэмы «Медный всадник», одновременно с Пушкиным итальянский поэт Джоаккино Белли сочинил поэму, посвященную бронзовому Марку Аврелию. Стоя у подножия памятника Петру Первому — петербургского Медного всадника, — Адам Мицкевич посвятил такие слова его римскому собрату: Народа друг, любимец легионов, Средь подданных не ведал он врагов, Доносчиков изгнал он и шпионов. Им был смирен домашний мародер, Он варварам на Рейне и Пактоле Сумел не раз кровавый дать отпор, — И вот он с миром едет в Капитолий. Сулят народам счастье и покой Его глаза. В них мысли вдохновенье. Величественно поднятой рукой Всем гражданам он шлет благословенье. Удивительна судьба Марка Аврелия: фортуна к нему не была благосклонна, его победы сводили на нет эпидемии чумы. Мир будто восстал на него: набеги варваров, землетрясения, моровые язвы — каких только несчастий не было во время его правления! Был и мятеж, впрочем, быстро подавленный. Не желая увеличивать налоговое бремя, Марк Аврелий распродал сокровища императоров, чтобы пополнить опустевшую казну. Одинаково ровный со всеми и доброжелательный, в личной жизни он был несчастен: жена не любила его и изменяла с людьми низкого звания, гладиаторами и возничими, ходили слухи, что сын императора Коммод — незаконнорожденный и прижит от гладиатора, хотя портреты свидетельствуют о внешнем сходстве. К сожалению, внешним сходством все и ограничилось. Внутренне на своего отца-философа Коммод совершенно не походил. Однако это был его единственный сын — остальные умерли. Почему Марк Аврелий Философ не решился усыновить достойного наследника, а оставил империю сыну, наделив Коммода в 166 г. титулом Цезаря, а в 177 г. (когда тому было 17 лет) — титулом Августа — неизвестно. Он, который всегда и во всем руководствовался лишь чувством долга, почему-то проявил странную слабость. Другого наследника, кроме Коммода, он не желал. Народ и армия искренне оплакивали императора-философа. «Марк Аврелий всегда был чужд какого-либо искания популярности; теперь обнаружилось, на каких глубоких и подлинных чувствах держалась его популярность» (С. Котляревский). При Антонинах «Он (Адриан) установил правильно организованную казенную почту, чтобы не отягощать этими издержками провинциальных должностных лиц. Не упуская из виду ничего, что могло доставить ему расположение, он простил частным должникам императорского казначейства как в Риме, так и в Италии неисчислимые суммы, которые за ними числились, а в провинциях также огромные суммы оставшихся недоимок, и для большей уверенности велел сжечь на форуме божественного Траяна долговые расписки. Имущество осужденных он запретил забирать в свою частную казну, зачисляя все такие суммы в государственное казначейство. Мальчикам и девочкам, которым еще Траян назначил содержание, он сделал щедрые надбавки». «Он не позволял трибунам брать от солдат какие-либо подарки, устранил повсюду всякие признаки роскоши, наконец, улучшил их оружие и снаряжение. Он вынес также решение относительно возраста воинов, чтобы никто не находился в лагере — в нарушение древнего обычая — будучи моложе того возраста, которого требует мужественная доблесть, или старше того, который допускается человечностью…» (Элий Спартиан). Империя — древо, пораженное молнией Начиная с Августа развитие Римской империи можно сравнить с ростом дерева, пораженного молнией. Верхушка его — республика — навсегда сожжена молнией происшедшей революции. Но из мощного ствола, выросшего за долгие годы, пошел новый мощный побег. В нем — мощь и сила прежнего Рима, развитие сети дорог, грандиозное строительство, поощрение науки и искусства, соединение римской организаторской способности с греческими культурными традициями, создание римского права — одного из высочайших достижений человечества. Однако на месте пораженного ствола образовалась язва — она растет и ширится — захватывает старый ствол и поражает новый побег. И вскоре все дерево окажется больным, излечить его невозможно. Рабы и вольноотпущенники Все, что запоминал обычно средний ученик из школьного курса истории Древнего мира о Риме, это то, что в этом Городе жили жадные рабовладельцы, которые убивали и мучили своих рабов. У слова «Рим» всегда присутствует определение «рабовладельческий», как будто никаких других эпитетов Рим не достоин. Рабство отвратительно, разве кто спорит? Сенека в своих нравственных письмах приводит примеры самоубийств военнопленных, не желавших выступать на арене. Наглые или жестокие рабовладельцы — тоже не редкость в римском обществе. Особенно мучительным было положение рабов в каменоломнях и на мукомольнях. На такие работы обычно отправляли провинившихся — «клейменых». Сицилия также не могла похвастаться гуманным отношением к невольникам. Но, во-первых, надо уточнить, что в Риме даже в период завоевательных войн рабов никогда не было больше, чем свободного населения (в отличие от времен феодализма, когда крепостные составляли большинство). Во-вторых, огромное количество рабов отпускалось на свободу, они пополняли класс вольноотпущенников, чтобы в следующем поколении сделаться полноправными римскими гражданами. Это позволяло, так сказать, выпустить пар, ибо обычно свободу получали самые ловкие и энергичные. Кроме этого, вольноотпущенники оставались связанными со своими бывшими господами (превращаясь в клиентов патрона), то есть оставались под присмотром, ибо переход от рабского состояния к свободному всегда слишком разителен. Обычно, рассказывая о бездушном отношении к рабам в Древнем Риме, любят цитировать Варрона. «Теперь я буду говорить, какими орудиями обрабатываются поля. Эти орудия бывают трех видов: говорящие — рабы, мычащие — быки, немые — повозки, лопаты, плуги». Однако надо помнить, что Варрон — ученый-энциклопедист, человек, склонный все классифицировать. В данном случае мы имеем просто пример не слишком удачной классификации, когда эрудит попросту затмил человека. Кто не знает о неудачной попытке Платона дать определение человека. «Двуногое существо без перьев», то есть человек, оказалось на поверку ощипанным петухом. Тот же Варрон считал, что надо быть с рабами обходительными и великодушными — так проще добиться усердия. Его последователь Колумелла, современник Сенеки, пишет о своем обращении с рабами: «Нередко я обсуждал с ними какие-нибудь новые планы, как будто бы у них было больше опыта, этим я подчеркивал их ум и сообразительность. Я понял также, что они охотнее исполняли работу, если считали, что она была задумана вместе и осуществлена по их совету». Пожалуй, современные работодатели не всегда так относятся к своим подчиненным, полагая, что наемный работник должен тупо выполнять свою работу, а остальное — не его ума дело. К тому же надо помнить, что рабы в Риме были очень дороги, их стоимость колебалась от 600 до 2500 сестерциев в зависимости от квалификации. Так что бережливый хозяин хорошего работника должен был ценить и беречь. Положению рабов посвящено знаменитое 47-е письмо Сенеки с Луцилию. Сенека немало сетует на жестокость и бесчеловечность хозяев, а зачастую и просто за равнодушие. «Мы возлежим за столом, а из них один подтирает плевки, другой, согнувшись, собирает оброненные пьяными объедки, третий разрезает дорогую птицу и уверенными движениями умелых рук членит на доли то грудку, то гузку» (Сенека). Но разве не тем же занимаются и свободные граждане? И в том же письме: «Изволь-ка подумать: разве он, кого ты зовешь своим рабом, не родился от того же семени, не ходит под тем же небом, не дышит, как ты, не умирает, как ты? Равным образом ты мог бы видеть его свободнорожденным, а он тебя — рабом… Вот общая суть моих советов: обходись со стоящим ниже так, как ты хотел бы, чтобы с тобою обходились стоящие выше» (Сенека). По меньшей мере, актуальный совет. И в довершение отрывок из письма Плиния Младшего. Плиний пишет другу о своем вольноотпущеннике Зосиме, хвалит молодого человека как талантливого актера, декламатора и кифареда. К сожалению, Зосим заболел — видимо, горловой чахоткой. Плиний отправил вольноотпущенника в Египет, чей климат считался для таких больных полезным. Но Зосим, вернувшись, вскоре опять заболел. «Поэтому я решил отправить его в твое поместье около форума Юлия. Я часто слышал от тебя, что там здоровый воздух и молоко, особенно пригодное для лечения такой болезни. Напиши, пожалуйста, твоим, чтобы они приняли его и доставляли ему на его деньги, что ему потребуется; потребуется, конечно, и врач. Он настолько бережлив и умерен, что отказывает себе не только в приятном, но и в необходимом для здоровья. Я дам ему на дорогу столько, сколько достаточно едущему к тебе. Будь здоров». Глава 8 Коммод Гладитор — наследник философа Луций Элий Аврелий Комол (161–192 гг.; годы правления: 180–192 гг.) Особое уточнение для тех, кто решил изучать по совету некоторых средств массовой информации историю Рима по фильму «Гладиатор». Так вот: делать это категорически не рекомендуется. Это сказка на фоне римских декораций, чего создатели фильма и не скрывают. Почему наивные критики решили увидеть в этом фильме нечто большее — непонятно. Как уже было сказано, Марк Аврелий планировал в наследники только Коммода — и никого больше. Сестра Коммода Луцилла была сначала женой соправителя своего отца Луция Вера, а после смерти Вера — поспешно и против воли выдана замуж за Клавдия Помпеяна, человека всаднического сословия. Зять императора возвысился, стал приемным сыном Марка Аврелия и верховным командующим войсками на севере в 170 г. Помпеян был предан Коммоду, но Луцилла не любила брата и устроила против него отнюдь не мнимый заговор, который не удался. После провала заговора Луцилла была сослана на Капри и там казнена. Префектом претория Коммод назначил Тигидия Перенниса (возможно, в 182 г.). Переннис был человек бесчестный. Согласно Геродиану «он всегда советовал Ком-моду обрывать и обрубать всех, кто выдавался среди других; грабя их имущество, он очень легко стал богатейшим из современных ему людей». Однако Переннис удержался у власти не более трех лет (как и все прочие префекты претория, назначенные Коммодом). Решив, что он приобрел достаточно власти при таком бездарном императоре, Переннис решил захватить власть, но замыслы его стали известны, и он был казнен вместе с взрослым сыном, с женой и сестрой. Надо сказать, что как правитель Коммод был совершенно бездарен. Этот Нерончик обожал выступать перед публикой, но не на сцене театра как актер, а на арене амфитеатра, сражаясь с дикими зверями и с гладиаторами. При этом зверей от него отделяла специальная ограда. Сам же Коммод демонстрировал удивительную ловкость, поражая каждого зверя одним ударом. Он разорил казну, он казнил противников или просто тех, кого называли «друзьями» Марка Аврелия, но к антиправительственным заговорам они не имели никакого отношения. Тираны не безумны, они вполне логично выбирают свои жертвы: прежде всего тех, кто может представлять опасность, кто популярен, кто имеет убеждения — все они автоматически становятся врагами диктатуры, независимо от того, принимали ли они участие в заговорах или нет. Вопрос лишь в том, имеют ли тираны право на подобную логику? Коммод пробыл у власти 13 лет и был убит в 192 г. Атлет Нарцисс, дворцовый вольноотпущенник, задушил императора. Глава 9 Первый приступ безумия (139–233 гг.) В Риме давно молодежь ненавидит могущество Рима.      Петпроний Арбитр Итак, Коммод был убит, на его место пришел Пертинакс, сын вольноотпущенника (!). Когда-то патриции возмущались до глубины души, что плебеи претендуют на консульские должности. И вот уже сын вольноотпущенника становится правителем Рима. Однако новый император не приглянулся преторианцам, и гвардейцы убили Пертинакса. Пертинакс и Дидий Юлиан вместе были консулами в 174 или в 175 г. Потом долго соперничали на воинском поприще, и наконец Пертинакс сделался императором. Так что для Дидия Юлиана было делом чести занять место своего товарища-соперника. Он попросту купил титул императора у преторианцев. Послужной список Дидия Юлиана как военачальника был достаточно внушительным, Юлиан был признан сенатом, но после предательства преторианцев остался без поддержки, ибо у императора не было в подчинении войск. Септимий Север решил, что справится с ролью императора куда лучше, ибо в этот момент располагал данубийскими легионами. Север сверг Юлиана, в то время как на Востоке легионы провозгласили императором Песценния Нигера. Еще один могущественный претендент наместник Британии Клодий Альбин был объявлен Цезарем, то есть наследником Августа. Заручившись поддержкой Альбина, Север сосредоточил все свои силы на Нигере и разбил того в битве при Иссе, потом расправился со своим прежним союзником Альбином. В битве при Лугдуне, по словам Диона Кассия, принимало участие по 150 000 с каждой стороны. Битва длилась два дня, и поначалу Север терпел поражение, но его полководец Юлий Лет решил исход битвы атакой своей кавалерии. Альбин закололся, его жена и сыновья были обезглавлены, Лугдун, опорный город Альбина, — разрушен до основания. В 193 г. Септимий Север стал императором. В Риме 29 сенаторов и множество всадников расстались с жизнью, потому что поддерживали его противников. Септимий Север делал ставку на армию. Он расквартировал Второй Парфянский легион вокруг города Альбы-Лонги недалеко от Рима — до этого легионов в Италии не было. Командир легиона формально подчинялся префекту претория. У Септимия Севера было 33 легиона (для сравнения — 30 у Траяна, 20 у Августа). Плата легионерам возросла с 300 до 500 денариев[60 - Денарий — серебряная монета, равная 10–16 ассам] в год. Отныне карьера делалась не на гражданской службе, а в армии: получив должность центуриона, офицер переходил во всадническое сословие. Эта милитаризация всей страны ляжет тяжким грузом на плечи народа. Такой огромной армии не могла прокормить даже Римская империя. К тому же надо помнить, что огромная страна и прежде всего Италия находилась в затяжном периоде экономического спада. Еще во времена Нерона плодородие италийских земель снизилось в два, а то и три раза. Земледельцы один за другим отказывались от выращивания хлеба и переходили на производство вина и оливкового масла, тем самым Италия утратила «продовольственную безопасность», находясь целиком в зависимости от привозного хлеба. Септимий Север умер в 211 г. и оставил империю своим сыновьям Каракалле и Гете. Юноши ненавидели друг друга, и все закончилось так, как и должно было закончиться: Каракалла убил Гету. Дион Кассий приводит такое обращение Каракаллы к преторианцам: «Радуйтесь, соратники, ибо теперь я в состоянии оказать вам почести! Я — один из вас, потому что лишь ради вас хочу я жить, с тем, чтобы даровать вам множество благ. Все сокровищницы — ваши». Каждый преторианец получил 2 500 денариев. Плата простым легионерам возросла до 675 и 750 денариев, но поскольку инфляция быстро съедала прибавку, то пришлось увеличить размеры солдатских пайков. Армия, которая казалась единственной опорой их власти, становилась главным источником опасности. Кара-калла предпринял поход в Парфию, собираясь затмить славу Траяна, но был убит по приказу префекта претория Макрина во время поездки из Эдессы в Карры. Императора прикончили собственные охранники, когда Каракалла слез с лошади, чтобы облегчиться. Макрин в момент захвата власти не был даже сенатором. Вряд ли он был даже хорошим полководцем — вскоре у него явился соперник — 14-летний мальчишка, внук сестры императора Севера Варий Авит Бассиан, вошедший в историю как Элагабал, провозглашенный императором в 218 г. Этот Элагабал своими безумствами мог потягаться с Нероном. Пассивный гомосексуалист, чьим «мужем» был раб, а сам он выступал в роли шлюхи. Он разъезжал по Риму на колеснице, запряженной голыми женщинами. Элагабал привез из Эмесы метеорит фаллической формы (идол солнечного божества) и построил ему грандиозный храм на Палатине. Элагабал женился на весталке, а своему богу «отдал в жены» Минерву. Его царствование не могло продлиться долго и не продлилось. Бабка, сообразив, что ее сын слишком эксцентричен даже для римского императора, решила сделать ставку на своего второго внука и добилась, чтобы Элагабал усыновил мальчика под именем Александра. Вскоре Элагабал решил, что такой наследник ему не нужен, и решил расправиться с Александром. Но не успел — был убит преторианцами в 222 г. вместе с матерью. К власти пришел Александр Север или, вернее, его мать Мамея. Сам Александр был человек по характеру мягкий, желавший всех примирить и всех успокоить. Вряд ли в то жестокое время такой правитель мог удержаться долго у власти. Однако он пробыл императором 13 лет и был убит своими легионерами во время похода против германского племени алеманов, которые атаковали римские границы. Подстрекателем был будущий император Максимин. Первая статья декларации прав человека «По природе все люди равны», — утверждал живший во времена Септимия Севера, Элагабала и Александра Севера Домиций Ульпиан. При Септимии Севере он был помощником префекта претория, при Элагабале очутился в ссылке, при Александре Севере вновь стал префектом претория и был убит своими гвардейцами. В Дигесты Юстиниана работ Ульпиана вошло 2462 фрагмента, что составило примерно треть от всего кодекса Юстиниана. Первая статья декларации прав человека, принятой в XX веке, гласит: «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах». Время Ульпиана — это век анархии и террора. XX век — век самого страшного террора и самых кровавых войн в истории человечества. Быть может, именно в такие времена люди задумываются над тем, что жизнь каждого отдельного человека ценна и неповторима. Глава 10 Второй приступ безумия (235–363 гг.) Право — искусство добрых и справедливых законов.      Публий Ювентий Цельс Человек огромного роста и необычайной силы, отличавшийся неукротимым нравом и вспыльчивостью, Максимин начал карьеру простым солдатом. Этого силача-фракийца заметил Септимий Север, когда на военных играх молодой воин победил самых сильных борцов, что и не удивительно, ибо рост его равнялся 2,4 метра[61 - И это при том, что средний рост римлянина-мужчины, как установлено после раскопок в Геркулануме, был около 1,7 метра, а женщины — 1,55 метра.]; на большом пальце руки он носил, как кольцо, браслет своей жены. О его силе ходили легенды. На свою беду Александр Север дал Максимину должность префекта новобранцев и поручил командование над всеми рекрутами. Именно с их помощью Фракийский Геркулес сверг сына Мамеи и встал во главе войска. Поскольку не все желали признавать Максимина, тут же вспыхнули мятежи. Тогда Максимин изгнал из армии знать и дал офицерские чины своим людям. Вряд ли такой человек мог управлять империей — он был толковым полководцем, и его интересовала только война. На войну он брал деньги, где только мог, забирая сокровища из храмов и конфискуя деньги из казны городов, предназначенные на закупку хлеба. Этот типичный солдатский император ненавидел и презирал сенат. Аристократов, до кого он мог дотянуться, Максимин казнил, менее знатных ободрал как липку. Вскоре те, кого обирали, взбунтовались. Первой не выдержала провинция Африка. Представители местной знати со своими клиентами убили прокуратора и провозгласили императором проконсула Африки Гордиана, престарелого аристократа, который не особенно хотел лезть в это дело, как будто предчувствовал, что оно закончится для него петлей. Обычно на власть в Риме претендовали командующие из провинции, в чьем распоряжении находились легионы и вспомогательные войска. В данном случае старик Гордиан располагал весьма скромными военными ресурсами. Сын Гордиана по просьбе отца также был провозглашен императором. Гордианы по мужской линии были потомками легендарных Гракхов, по женской — императора Траяна. Дальнейшая история их прихода к власти замечательна тем, что быть может в последний раз сенат проявил себя как «сборище царей» и решительно оказал сопротивление ненавистному Макси-мину. Когда в Рим дошло известие о провозглашении нового императора, сенат безоговорочно поддержал мятеж и провозгласил обоих Гордианов Августами. Первым делом перебиты были все доносчики и обвинители — эта перманентная эпидемия подлости Древнего Рима. Убит был и префект Города Сабин. После этого сенат объявил Макси-мина и его сына врагами народа. Узнав о действиях сената, Максимин пришел в такую ярость, что катался по земле, хватался за меч и вопил, как сумасшедший. Он едва не заколол собственного сына, потому как посылал того в Рим для надзора за сенатом, но юноша почему-то не поехал. Если бы Максимин Младший был в Риме, сенат бы и пикнуть не посмел, — считал император. А тем временем в Африке Капелиан, легат провинции Нумидия, двинул войска к Карфагену, где находился в то время престарелый Гордиан со своим сыном. Под командой Гордианов была только одна когорта Третьего Легиона, откомандированная из Нумидии, и они наспех набрали в свои войска плохо вооруженных горожан. Капелиан же двинул против Гордианов Третий легион и свою нумидийскую конницу. Молодой Гордиан проиграл сражение и погиб в битве — его тело не было найдено. Отец, узнав о поражении, покончил с собой. Капелиан ворвался вслед за бегущими сторонниками Гордианов в Карфаген и устроил в городе настоящее побоище и разграбил провинцию. Казалось, дело Гордианов было проиграно. Однако сенат в Риме понимал, что если Максимин вернется в Рим, то никому из них не сносить головы. Узнав о гибели Гордианов, сенаторы выбрали новых императоров — Максима и Бальбина, Цезарем (то есть наследником) был назначен 13-летний сын (по другой версии — племянник) Гордиана II. Сенат сделал все, чтобы организовать сопротивление Максимину. В распоряжении сенаторов не было войск, но была ненависть, которую вызывал Максимин у городского населения. Сенат разослал по всем городам бывших квесторов и преторов с указаниями организовать сопротивление Максимину и не давать его войскам продовольствия. Максимин двинулся на Рим. Первый город, в который вошел объявленный врагом отечества император, оказался совершенно пустым. Максимин нигде не находил пропитания для своего войска. Когда он подошел к Аквилее, город закрыл перед ним ворота, консуляры Менофил и Криспин организовали оборону. Невероятно, но аквилейцы отбили штурм войск Максимина! Император, вообразив, что его офицеры затягивают штурм намеренно, приказал их казнить. Но дела Максимина шли все хуже и хуже. Земли вокруг Аквилеи были болотистые, осаждавшие неосторожно завалили родники трупами, и негде было взять чистую воду. Солдаты страдали от недостатка продовольствия и болезней. В конце концов легионеры Второго Парфянского легиона, недовольные Максимином, ибо привыкли находиться в Италии, а не сражаться неведомо где, убили императора и его сына. Это произошло в 238 г. Оставшиеся без императора войска присягнули Максиму и Бальбину. Однако правление Максима и Бальбина не продлилось долго — императоры враждовали друг с другом и не пользовались популярностью. Их убили преторианцы, тела проволокли по улицам, а юного Гордиана Цезаря принесли к себе в лагерь и провозгласили императором. Казалось, его правление также должно быть неудачным и недолгим. Однако то ли волею случая, то ли благодаря какой-то интуиции Гордиан назначил префектом претория Гая Фурия Тимистея, человека умного и предусмотрительного, который уже не рез занимал должности прокураторов в различных провинциях, и женился на его дочери Транквилине. Тимистей навел порядок в преторианских когортах и взял в свои руки управление империей при юном императоре, не претендуя на большее. На фоне всеобщих раздоров — пример удивительного согласия. Юный Гордиан обожал свою жену — в ее честь он выпустил монету с посвящением «Победоносной богине любви». Но опять — в который раз — судьба ополчилась на Рим. Одновременно появились варвары на данубийской границе, и персидский царь Шапур I двинулся на римские владения на Востоке. Персы уже захватили Карры и Нисибис и угрожали самой Антиохии. Император с войсками и Тимистеем отправился в поход. Восстановив спокойствие на данубийской границе, римляне двинулись против Шапура. Они вернули захваченные города, а в битве при Резайне нанесли персам поражение. Но тут вмешалась судьба (или не судьба, а человеческое коварство) Тимистей умер от поноса. Возможно, его отравил второй префект претория Филипп Араб, позавидовав славе командующего. Филипп был сыном арабского шейха, коварный, мечтающий о власти варвар. Но другой кандидатуры у Гордиана не было, юный император не мог командовать войсками, и он назначил Филиппа префектом претория. Тем самым он подписал себе смертный приговор. Тимистей, памятуя, что голодная армия всегда готова бунтовать — не прежние республиканские времена, когда само звание гражданина обязывало сносить все трудности и лишения — приказал держать во всех городах запасы хлеба для снабжения армии. Однако Филипп велел отправить хлеб подальше от маршрута следования армии и намеренно вызвал в войсках голод. Тем временем его агенты будоражили солдат, доказывая, что императором должен быть не 19-летний мальчишка, а мудрый полководец. Сторонники Гордиана поддерживали императора как могли. Но дискуссия в армии — симптом очень грозный, а отсутствие хлеба — аргумент очень веский. Гордиан был смещен и в 244 г. убит по приказу Филиппа Араба. Новый император не мог признаться в своем преступлении сенату и сообщил, что Гордиан умер своей смертью от болезни и даже (!) просил сенат обожествить покойного. Недалеко от Церцезия, города в Месопотамии, убитому воздвигли великолепное надгробие. А Филипп, поскорее заключив перемирие с персами (армия его была явно не в лучшей форме после проведения столь хитроумной операции) и вернулся в Рим. Он провел Столетние игры. Он попытался навести порядок в сведенной судорогой очередного кризиса империи. Но человека подобного происхождения Рим не желал видеть своим императором и долго править ему не позволили. Филиппа убили взбунтовавшиеся солдаты. Погиб и его малолетний сын. Императором стал Деций, которого Филипп отправил на войну. Но легионы тут же провозгласили его командующим. Отныне каждый полководец, в чьем распоряжении оказывалось достаточно сил, становился потенциальным императором. Скульптурный портрет донес нам черты Деция — печальное, почти трагическое выражение лица, как будто он ежедневно и ежечасно сознает всю трагедию громадной империи и всю бесплодность своих усилий по ее спасению. Он многое задумал, и даже кое-что начал осуществлять, но два года — слишком краткий срок, чтобы понять, могли ли быть успешными его действия. Он погиб в 251 г. в битве с готами при Абритте — утонул в болоте (точные обстоятельства его гибели не известны). В самом начале битвы погиб его старший сын — стрела попала юноше в глаз. Смерть императорского сына сочли дурным знаком. Но Деций обратился со словами к воинам и постарался их успокоить — человеческая трагедия императора еще ничего не означает. Гибель его сына — всего лишь гибель одного воина. Но дурное предзнаменование сбылось. Впервые император погиб в битве с варварами. Его младший сын, бывший в тот момент в Риме, умер от чумы. Императором, опять на очень короткий срок, всего на два года, стал Требоний Галл. Кто был потом? Имен много. Двое Валерианов, один из которых продул (другого слова и не подберешь) войну на Востоке Шапуру, угодил в плен, да там и умер. Потом — двое Галлиен. А за ним — «тридцать тиранов», которых на самом; деле было куда меньше, но стремясь провести аналогию с греческой историей, историк, сопоставлявший их жизнеописания, добавлял к реальным вымышленных тиранов, как будто того безумия, что творилось, было ему мало. Потом ненадолго явился Клавдий Готский, чтобы дать бой готам и умереть во время очередной эпидемии. Аврелиан за отпущенные ему судьбой пять лет правления — с 270 по 275 гг. — построил массивные стены вокруг Рима. Они могли бы защитить столицу, если бы эти стены охраняли воины, когда-то служившие Фабию Кунктатору и Сципиону Африканскому. Но таких больше не было в римской армии. Реформы Диоклетиана, правившего в 284–305 гг., были призваны остановить развал империи. Диоклетиан шел по пути усиления центральной власти и всяческой несвободы — ему казалось это спасением. Он приписал земледельцев к земле — отныне они не могли покидать места своего проживания. Хотя по положению они были свободными, но отныне они рассматривались «как рабы самой земли, на которой родились». При Феодосии I (императоре с 379 по 395 гг.) это постановление Диоклетиана превратилось в настоящее крепостное право. Диоклетиан предписал, чтобы дети военнослужащих становились солдатами, а также установил наследственное членство в муниципальных советах, члены которых декурионы отвечали всем имуществом за сбор налогов. Отныне люди будут бояться этой «почетной» обязанности как огня, потому что она будет сулить им неминуемое разорение. Диоклетиан преобразовал систему двойного правления (Август-император и его наследник — Цезарь) в тетрархию. Два Августа отныне должны были управлять огромным государством: один на Западе, другой на Востоке. Им помогали два Цезаря. Формальное разделение империи на две части еще не произошло, но первый решительный шаг к этому был сделан. Заодно делили на более мелкие части и провинции, в каждой стояли очень небольшие силы, способные отразить лишь набеги варваров, но никак не массированное вторжение. Вопрос о сохранении Римской империи после Диоклетиана становится чисто риторическим, ибо речь идет лишь о сохранении территории и названия, все остальное — право быть свободным римским гражданином, соблюдение законов, прекрасные дороги, великолепные города, искусство, культура и сам образ жизни — фактически утрачено. Актуальным остался вопрос лишь о размерах территории, на которой будут править римские императоры. Имя Константина I Великого, правившего с 306 по 377 гг., знакомо каждому— он разрешил христианское вероисповедание и крестился сам на смертном одре, дабы крещение покрыло покровом невиновности все прежние его прегрешения. Константин решил, что Рим больше не подходит на роль столицы мира, решил, что гораздо лучше управлять из Византия, города на берегу пролива Босфор. Здесь в 324–330 гг. Константин основал новую столицу империи — Константинополь. Этот город отныне стал главным городом империи. Был Юлиан Отступник, поклонник философии, воин-аскет, который пытался вернуть древнюю религию вместе с былым величием Рима, но погиб в битве с персами, и далее уже Западная империя только и делала, что катилась вниз. Теперь империя Римская лишь по названию, населенная больше варварами, чем римлянами, раздираемая все новыми толпами завоевателей на части, где пришли в упадок наука и литература, где разучились постепенно делать то, что умели лучше всего — строить и управлять. Но на фоне этого упадка римляне почему-то по-прежнему кичились мнимым превосходством; терпя поражение за поражением, считали империю самой мощной страной в мире, наблюдая примеры самого низкого скотского поведения, все равно доказывали превосходство римлян над варварами. Шутка как тревожный симптом Первый эпизод относится ко времени Траяна, то есть времени либеральному, за взгляды не преследовали. Однако почему-то вместо того, чтобы всерьез относиться к своим обязанностям, сенаторы предпочитали развлекаться. Траян демонстрировал уважение к сенату, но все равно сенат оставался только декорацией. И сами сенаторы — уже декорация самих себя; нет ни прежней убежденности, ни прежних амбиций, нет даже прежней надменности. В этом случае только иронизировать. В конце концов, совершенно безразлично, что прочтет император — мнение сенатора или его шутку. «В недавних комициях на некоторых табличках были написаны всякие шутки и даже непристойности, а на одной вместо имен кандидатов оказались имена их покровителей. Сенат вознегодовал и громко стал призывать гнев принцепса на голову писавшего», — сообщает Плиний Младший в одном из своих писем. И Плиний тоже негодует. Он старателен, исполнителен, честен. И готов довольствоваться формой независимо от содержания. И вот второй эпизод. Когда был убит Пертинакс, проконсул Африки Дидий Юлиан, «стяжатель денег и великий мот» у как говорит о нем Дион Кассий, услышав о смерти императора, поспешил в лагерь преторианцев, ибо давным-давно именно там, а не в сенате выдавали императорский пурпур. Но ворота лагеря были заперты: там, внутри, уже находился тесть убитого императора Сульпициан. Дидий Юлиан стал торговаться с преторианцами, обещая им щедрую награду. Сульпициан тоже давал обещания. Преторианцы заявили, что сделают императором того, кто даст больше. Остановились на сумме 25 000 сестерциев каждому преторианцу. Однако, заметил Майкл Грант, сумма эта вполне обыкновенная: «Марк Аврелий и его соправитель, Луций Вер, вступая на престол, раздали по 20 000 сестерциев, а с тех пор деньги значительно упали в цене». Марк Аврелий и Вер были законными наследниками, конкурентов у них не было. То есть главное в этом торге не деньги, а сам факт торгов. Преторианцам прежде всего хотелось позабавиться и показать, кто в Риме хозяин. Быть может они (преторианцы набирались из италийцев) вспомнили, что Рим выбирал себе правителей, и тоже решили устроить «выборы» на свой лад. Выборы они, разумеется, презирали, торг им казался куда более достойной, и главное, — более полезной процедурой. Да, прежде каждый римский гражданин походил своим гордым видом на царя. Теперь есть один человек с правами гражданина — это император, права остальных были урезаны, и значит, есть смысл добиваться только этого титула, ибо все остальные одинаково рабские. Глава 11 Агония, или найдите 10 отличий (364–476 гг.) Валентиан был провозглашен императором в 364 г. Он отдал своему брату Валенту Восточную часть империи, а себе оставил Западную. 9 августа 378 г. вестготы нанесли сокрушительное поражение Валенту в битве при Адрианополе. Кавалерия бежала, пехота была уничтожена, Валент погиб. Новый правитель Востока Феодосий вновь объединил империю, но лишь на пять месяцев. Восток достался старшему сыну Феодосия Аркадию, а младший, Гонорий, получил Запад. Окончательный раздел римской империи на Западную и Восточную произошел в 395 г. Подлинным правителем Западной империи стал военачальник Стилихон. Отныне умирающей империей будут править военные уже напрямую — титулы императоров доставались марионеткам, хотя эти марионетки и пытались время от времени корчить из себя правителей. Стилихон воевал с королем вестготов Аларихом, но каждый раз не мог или не хотел добить предводителя готов до конца. Ускользнув один раз, Аларих возвращался. 31 декабря 406 г. новый поток различных племен — вандалы, свевы, аланы, бургунды — перешли по льду замерзший Рейн. Разграблены были многие города, в том числе Могунтиак (Майнц), Тревери (Трир) и другие. Вся Галлия была опустошена, лишь немногие города пытались оказать сопротивление, среди них — Толоса (Тулуза). Страны за Альпами были фактически утрачены империей. Аларих потребовал от Рима 4 000 фунтов золота, и Стилихон уговорил сенат согласиться. Однако после этого он был обвинен в измене и казнен императором Гонорием в 408 г. Поднялась волна антигерманских настроений (Сти-лихон был наполовину вандалом) и 30 000 германцев, служивших прежде Риму, бежали к Алариху. Аларих двинулся на Рим. Один святой отшельник отправился навстречу Алариху и попытался выступить миротворцем. Аларих и его готы были христианами, но остановиться они не могли. Аларих заявил, что «непонятная сверхъестественная сила заставляет его идти на Рим», после чего все доводы христианского миролюбца были исчерпаны. Бесхитростный ум отшельника не мог предположить, что сверхъестественная сила, ведущая гота, это ни с чем не сравнимый запах золота и богатства. Аларих явился и осадил Город. Поначалу он потребовал все золото и серебро, всю ценную утварь и всех рабов, которых можно назвать варварами. Потом, в результате переговоров, Аларих немного «смягчился», и готы согласились удовлетвориться выкупом в 5 000 фунтов золота, 30 000 фунтов серебра, 4 000 шелковых одеяний, 3 000 кусков тонкого сукна, окрашенного пурпуром и 3 000 фунтов перца. Чтобы заплатить выкуп, римлянам пришлось забрать сокровища из общественных зданий. Однако это было далеко не все, чего хотел Аларих. Он требовал звания главного начальника западных армий, зерна, золота — ежегодно, и часть провинций, которые собирался включить в пределы своего царства. Гонорий, который отсиживался в хорошо укрепленной Равенне, пытался что-то возражать. Недовольный Аларих предпринял новый поход на Рим и провозгласил императором Приска Аттала. Сенату ничего не оставалось, как признать этого императора. Городские ворота отворились, и Аттал в сопровождении готской охраны вступил в Город и расположился на Палатине. Он много чего пообещал, ничего не выполнил, разочаровал своего покровителя и был им низложен. Аларих явился под стены Рима в третий раз. Взять Город штурмом он не мог, ворота ему открыли предатели. Небольшой кучке христиан разрешено было укрыться в христианских храмах на Ватиканском холме. Туда же была перенесена драгоценная посуда, объявленная священной. После этого Город грабили в течение трех дней. Тех, кто пытался оказывать сопротивление, убивали, женщин насиловали. Блаженный Августин еще долго будет потом разрабатывать вопрос, потеряла ли невинность девушка, если ее изнасиловали солдаты, и пришел к выводу, что есть девственность физическая и духовная. Солдаты Алариха тащили все добро, которое только могли найти, и складывали на повозки. Людей пытали, подозревая, что они где-то зарыли сокровища. Через три дня Аларих удалился. Произошло разграбление Рима в 410 г. «Через 1163 года после основания Рима этот царственный город, подчинивший себе и просветивший значительную часть человеческого рода, сделался жертвой необузданной ярости германских и скифских варваров» (Э. Гиббон). Агония Рима напоминала избиение старого беспомощного старика. Наемники, которым он позвал себя охранять, накинулись на него с железными прутьями. Одни бандиты уходят, являются другие, старик слишком богат и слишком беспомощен, его избивают и грабят в течение многих лет. Возьмите в руки тома Эдуарда Гиббона. Их пурпурные обложки не символ власти Великого Рима, а цвет крови, которая капает буквально с каждой страницы. Все в государстве трещало по швам. Кроме того, что у власти находились большей частью бездарные, безынициативные люди, были и другие причины падения Рима. 1. Службу в армии рассматривали как некую форму рабства. В V веке никто не хотел служить. Молодые люди занимались членовредительством, лишь бы не попасть в армию. Их все равно забирали — даже увечных. Многие дезертировали. Дезертиры и уклонисты прятались у могущественных покровителей. Многие откупались, чтобы не идти в армию, можно было заплатить 25 золотых. Рим нанимал германцев, чтобы те защищали его границы от своих собратьев-германцев. Победоносные римские легионы исчезли. За Рим сражались готы и гунны против готов и гуннов. Офицеры крали у солдат часть довольствия и жалованья, взамен смотрели сквозь пальцы на нарушение дисциплины и грабеж местного населения. Ни дисциплины не осталось, ни доблести. 2. Сокращение населения из-за войн, из-за невиданных прежде эпидемий, из-за неуверенности в завтрашнем дне. Большое число земель оказались запущенными. На опустевших землях селились переходившие границы варварские племена. Иммиграция все возрастала — только таким путем удавалось восполнить недостаток рабочих рук. 3. Огромные налоги собирались на содержание армии, которая не защищала население. Рост налогов привел к тому, что их просто не могли собрать: богатые игнорировали власти и не платили, с бедных нечего было взять. 4. Инфляция. За 100 лет (с 300 года до 400) медные деньги по отношению к золоту обесценились в 45 раз. Следствием был фантастический рост цен. При том что налоги надо было платить золотом. 5. Коррупция чиновников. Поздняя империя стала полностью бюрократическим государством, чего никогда не было в том, давнем, подлинном Риме. И без того обедневшее население вынуждено было кормить армию чиновников. 6. Богачи строили дома-крепости, жили в окружении преданных работников, слуг, рабов и вооруженной охраны. Многие свои накопления старались перевести в более защищенные земли Восточной империи. Собственность богачей возрастала во время катастроф. Богачи защищали только собственные интересы и собственное богатство. 7. Рост бандитизма. Дезертиры и разоренные беглые крестьяне объединялись в шайки, чтобы грабить всех, кто попадется. 8. Упадок науки и искусства. Римское государство — прежде всего государство урбанистическое. С III века из-за смут и гражданских войн происходит разорение и упадок городов. Наукой и философией больше никто не занимался. Всех интересовала только астрология. Люди не отправлялись даже в бани, пока не узнавали «в каком созвездии находится… Меркурий, или какую часть созвездия Рака занимает Луна» (Аммиан Марцеллин). 9. Отсутствие инициативных и ярких личностей-организаторов. 10. Роскошный двор со сложными церемониями. Огромные расходы на его содержание. И это далеко не все причины. Большие надежды возлагали на введение единой монотеистической религии — христианства. Однако христианская религия не принесла Риму ни мира, ни единства, ни гражданского возрождения. В период длительного кризиса были потеряны культурные традиции, секреты ремесла и строительства. Экономика не развивалась, а, напротив, деградировала. В последние годы города империи не строили, но лишь ремонтировали свои постройки. Император Диоклетиан для того, чтобы проще было собирать налоги, велел прикрепить свободных сельских тружеников к земле. Носители прежде гордого звания римского гражданина превратились фактически в крепостных. Сражаться за право быть крепостным ни у кого не было охоты. Попытки организовать отряды самообороны против варваров терпели фиаско. Рим еще пытался заключать союзы то с одним варварским племенем, то с другим. Бесполезно! Если ты сам не можешь защитить себя, то тебя не защитит никто. Вождь вандалов Гейзерих завладел африканскими владениями Рима и занял Карфаген. Весной каждого года его флот выходил из карфагенской гавани и отправлялся грабить берега Испании, Италии, Греции или Сицилии. Собираясь в очередной грабительский рейд, Гейзерих заявлял, что отправится к тому берегу, «жители которого провинились перед божеским правосудием». Вандалы в те годы были уже христианами (арианами). Фактический правитель Западной империи Аэций — главнокомандующий Валентиана III — опирался на армию, набранную из гуннов. Предводитель гуннов Аттила, пограбив Восточную империю, двинулся в поход на Западную, но был разбит Аэцием в 451 г. в грандиозной битве на Каталаунских полях. В этом сражении погиб король вестготов Теодорих I, бывший союзником Аэция. На самом деле это было не сражение римлян с гуннами. Шла битва одних варваров с другими. На следующий год Аттила вновь вторгся в Италию, но Аэций уже не смог дать ему должный отпор. После трехмесячной осады Аквилея, один из самых богатых и многолюдных городов Адриатического побережья, была полностью разрушена. В 453 г. Аттила умер. Его сыновья начали драку между собой за власть, и вскоре племя гуннов утратило прежнюю мощь. Состоялась помолвка сына Аэция с дочерью Валентиана. Но император вообразил, что его военачальник приобрел слишком большую власть и вот-вот свергнет императора. В 454 г. Валентиан лично убил Аэция: можно сказать, что левой рукой он отрубил себе правую руку. Его самого через полгода прикончили на Марсовом поле. А вскоре флот вандалов высадился в Остии и вандалы кинулись грабить беззащитный Город. Потом еще несколько лет главнокомандующий Рици-мер возводил на трон одного своего ставленника за другим и свергал по своему усмотрению. В 472 г. вспыхнула еще одна Гражданская война — явление почти заурядное. Африка отпала, Испания осталась у вестготов, Британию без боя отдали саксам. Наконец в 475 г. императором стал Ромул Август, (презрительно именуемый Августулом), сын военачальника Ореста. Германец Одоакр захватил Равенну, где теперь проживали правители Западной империи, и сверг мальчика-императора. В 476 г. был низложен последний император Западной Римской империи. Его императорские знаки отличия были отосланы императору Восточной империи Зенону. Мог ли устоять Рим — вот в чем вопрос Итак, под ударами многочисленных варварских племен Западная империя пала. Причин ее падения так много, что невольно удивишься — да как же стоял Рим в течение стольких лет, почему не пал в три года, не разрушился в три дня? А если предположить, что главная причина падения Рима (ко всем прочим, которые являются лишь неприятными дополнениями) — это смена менталитета, слом станового хребта республики. Сотни лет — не десятки, а именно сотни — Рим был республикой. Не говорите об общине и полисном типе государства. Вспомните лучше о психологии. О том, что народ Рима находился «во власти свободы», о том что не из рук царя получали римляне милости, а консул получал империй из рук народа. При этом высшей ценностью являлось само государство. Ему служат, его нельзя предать, против него нельзя восстать с оружием в руках — плебеи удаляются на Авентин, но не берутся за оружие. Государство— не «я», Цезарь, но мы — граждане. Внутрь священного померил нельзя войти с оружием. Будущие магистраты обращаются к народу, просят голоса на выборах (средневековому человеку это кажется унизительным, выпрашивать что-то у народа, вместо того, чтобы угостить его плетью), казнить римского гражданина без суда — тяжкое преступление. Любой приговоренный к смерти имеет право апеллировать к народу. Даже обиженный, несправедливо обвиненный, великий римский полководец Сципион Африканский и подумать не мог, чтобы двинуть легионы на Рим. Уж лучше ему удалиться в изгнание, чем нанести вред родине. И вот все это меняется на 180 градусов. Никто больше не спрашивает мнения Марка, Публия или Гая ни о вводимых налогах, ни о начале войны. Все решается без него. Напротив, в любой момент его могут казнить, сослать, отнять имущество. У Марка, Публия и Гая нет уже никакого желания служить этому новому отечеству, думать о стране, ее бедах и проблемах. От Марка, Публия, Гая уже ничто не зависит. И потому надо заботиться лишь о своей маленькой семье — жене, родителях, детях, нехитром пекулии (имуществе), на который зарится богатый сосед, и не думать, ни в коем случае не думать, что же происходит в Риме, — все равно поделать ничего нельзя. Надо постараться не попасть в армию и уберечь единственного сына от этой участи, постараться не заводить слишком много детей — их не прокормить. А на досуге можно посмеяться, читая сатиры Ювенала или веселые диалоги Лукиана. У каждого теперь свои интересы: у крестьянина — одни, у солдата — другие, у торговца — третьи. Если жизнь не слишком тяжела, можно восславить принцепса, если беды сыплются, как из рога изобилия, шепотом поругать. Память о прежнем государстве не позволяет поднять руку на тирана — теперь государство слилось с личиной императора. Законопослушность у римлянина в крови. Так что порой легче перерезать собственное горло. Вся история принципата — это история гражданских войн. Сначала эпизоды кровавых вакханалий перемежаются длительными периодами мира. Но начиная с правления Коммода, то есть с конца II века, Рим фактически находится в состоянии перманентной гражданской войны. Ни одно государство не вынесет столько лет анархии. Борьба за власть существует и будет существовать всегда. Но при республиканской системе эта борьба легализована и правила оговорены. Монархия тоже имеет свои правила: выигрывает всегда одна сторона, ибо ее права признаны священными и неприкосновенными. Разумеется, рано или поздно кто-то в этих правилах усомнится, но вряд ли это будет происходить каждый год. Но в Римской империи никаких правил не было. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Промыслом Провидения, которое возвеличило Рим от самой его колыбели и обещало ему вечность…      Аммиан Марцеллин Далекое будущее нашей планеты принято представлять как содружество равноправных государств. Некий центр, прямой наследник современной ООН с неясными полномочиями добродушного опекуна, руководит самостоятельными странами. Но так ли однозначно гарантирована именно такая форма правления в будущем? Каждому поклоннику демократии она кажется не столько логичной, сколько желаемой, где термины «равноправный» и «демократический» снимают все противоречия. Схема идеальная, которая, скорее всего, и останется схемой. Эдуард Гиббон, начиная свой труд, пытался доказать, что Римская империя могла бы существовать, а в процессе работы пришел к выводу, что гибель была неизбежна. Так и мне хотелось бы видеть будущее мировое сообщество как конфедерацию равноправных членов. Хотелось бы, но… Самый поверхностный историк, самый невнимательный читатель обратит внимание на постоянное возникновение в мировой истории империй, которые пытались покорить весь мир. Не обращая внимания на трудности, не подсчитывая людские и экономические ресурсы, раз за разом, набирая силу, одна страна за другой пытались встать во главе известного им мира. Империи возникают на поверхности нашей истории, как мимоиды на поверхности разумного Океана планеты Солярис. Возникают, чтобы быть поглощенными океаном цивилизации. Александр Македонский мечтал о единой державе, где нет ни победителей, ни побежденных, а есть одна культура и один народ. Александр вслед за своим учителем Аристотелем полагал, что им движет некая сила арете — чувство долга; сила, ведущая героя к цели. То, что не удалось Александру, попытался повторить Рим. Его восхождение было долгим и упорным. Столетиями строил он то, что Александру удалось за несколько лет. Складывал кирпич за кирпичом, громоздил одну триумфальную арку за другой. Но, поднимаясь все выше, здание трещало под напором ударов снаружи и изнутри. И когда уже не было ни сил, ни выгоды расширять границы, все равно империя не могла отказаться от своих завоеваний; находясь в кризисе, создавала новые провинции. Что двигало Римом? Быть может, то же неистребимое стремление, которое влекло Александра Великого к его державе, но уже принадлежащее не отдельному человеку, а целой стране? Если так, то назовем это стремление по аналогии со стремлением одного человека арете. Быть может, введение этого термина поможет ответить на вопрос, было ли неизбежно падение Карфагена, и почему именно Рим, а не Карфаген встал во главе громадной державы. Предположим, что цель государственного развития — не содружество равноправных государств, а именно Мировая империя, включающая в себя различные страны с различными народами — одних на правах провинций, других как союзников, но никогда — как равноправных партнеров. Появление этой Мировой державы есть необходимое (хотя и не достаточное) условие выхода развития человечества на новую ступень. Итак, с чего же начинается процесс? Прежде всего с появления страны, обладающей арете, то есть волей и желанием стать именно Мировой империей. Желание грабить всех подряд и издеваться над собственным населением в зависимости от вкусов и фантазии правителей — еще не есть признак арете. Арете — это желание целой страны возводить сложное здание, гасить конфликты, сглаживать противоречия, становясь все более и более привлекательной для тех, кто в империю пока не входит. Римская империя сумела включить в свой состав совершенно различные народы, многие из которых не только не порывались в конце концов выйти из ее состава, но, напротив, были против ухода римских легионов, когда Римское государство уже трещало по швам. Оговоримся сразу: арете — это не пассионарность, о которой писал Лев Гумилев. Пассионарность не предполагает обязательное наличие арете. Так же как утеря пассионарности не означает автоматическую утрату арете. Пассионарии викинги не имели арете построения Мировой державы. Лишенная пассионарности Римская империя периода заката не утратила своего арете. В зороастрийской мифологии существует термин хварна — державная сила. Утративший хварну правитель теряет власть. Но мне кажется более подходящим термин арете — ибо строитель Мировой державы должен обладать не столько желанием доказать свое превосходство, сколько чувством долга и талантом организатора. Освальд Шпенглер считает империю «типической заключительной стадией» развития. Но что если рассмотреть создание империи, как попытку совершить грандиозный прыжок. Причем попытка дается только одна. И в том случае, если прыжок закончился неудачей, прыгуна ожидает смерть — почти мгновенная или длительная — смотря по степени полученных травм и живучести претендента. Но неудача предшественника не остановит других. Новая империя готовится к новому прыжку. Трудно распознать будущую Империю в начале пути. Кто мог предположить, что маленький городок на берегу Тибра станет в будущем центром мира. Превосходство науки, культуры, экономики еще не означает наличие арете. Развитая торговля может доставить богатство. Но не обязательно богатство выдвинет страну на роль Мировой империи. Постепенно, шаг за шагом Рим занимал главенствующую роль. Сначала — в Италии, потом во всем Средиземноморье. Завоевания, подчинение более слабых соседей, вмешательство в дела других стран, навязывание своей политики и своего видения мира, — все это было, как и огромные потери в войнах, разграбление городов и целых государств, продажа в рабство тысяч людей. Но Рим всегда утверждал, что он — не господин, но патрон, города и страны — его клиенты и союзники, «друзья римского народа». Всем уже видна его растущая мощь, Рим «подает заявку» на статус Мировой империи. Одновременно на этом этапе происходит «атака на империю». Страны, обеспокоенные усилением соседа, начинают вести массированное наступление на государство, претендующее на роль Мировой державы. Именно такая «атака» — Вторая Пуническая война, клятва Ганнибала в вечной ненависти. Империя оказывается в положении отнюдь не захватчика, а стороны обороняющейся. «Ганнибал у ворот!» — этот возглас станет для Рима на многие годы призывом к оружию. (Именно такую атаку на Империю провела Германия, нанося руками большевиков нокаутирующий удар России — в тот момент несомненному претенденту на роль Мировой империи. 11 сентября 2001 г. весь мир в прямом эфире видел атаку на нового претендента). Итак, атака Ганнибала была отбита, империя начала бурно расти, подчинять соседние государства. В зависимости от традиций, религии, национального характера это подчинение сопровождается кровавыми войнами или более или менее тихой аннексией. Вырабатывается имперское мировоззрение, оправдывающее включение других государств в состав Империи. И тут происходит сбой. Для дальнейшего развития Римская империя должна была стать достаточно привлекательной и гибкой организацией, готовой к включению различных структур и субструктур, умеющей максимально использовать потенциал входящих в нее народов, с отлаженной и уравновешенной системой управления, основанной на демократических принципах, сознающая необходимость равномерного развития составляющих Империи с непременным лидированием в ее развитии Италии. Что-то в реальной Римской империи присутствовало, чего-то катастрофически не хватало. Этим можно объяснить одновременное блестящее развитие и перманентные гражданские войны, блестящие внешние победы и кризис экономики, одновременный рост и загнивание, а в результате — фатальное разрушение. Если принять гипотезу создания мирового государства в форме Мировой империи, то меняется весь взгляд на историю. С этой точки зрения отпадает вопрос, мучающий потомков: справедливые или несправедливые войны вела страна, имел право Рим разрушать Карфаген или нет? Рассматривая гипотезу о неизбежности создания Мировой империи, завоевание Карфагена Римом было предрешено. Попытка создание Мировой державы — это следование своего рода инстинкту, арете, заложенная изначально программа развития. При создании Мировой империи мы можем говорить лишь о выбранных средствах — они бывают более или менее гуманными или неоправданно жестокими. Толерантность по отношению к различным обычаям и религиям, несомненная привлекательность Римской империи в глазах других народов, предоставление ограниченного самоуправления в сочетании с централизованным руководством — все это были элементы той сложной структуры, которая претендовала стать именно Мировой империей. Смогут другие создать изваянья живые из бронзы, Или обличье мужей повторять во мраморе лучше, Тяжбы лучше вести и движения неба искусней Вычислят иль назовут восходящие звезды — не спорю… Римлянин! Ты научись народами править державно — В этом искусство твое! Эти слова Вергилия могут служить руководством для Мировой державы и по сей день. То, что рассматривалось историками как безумие, пример неуемности людского честолюбия — всего лишь своего рода «проба пера», пренебрежение объективными факторами ради одного — арете, ради осуществления предназначения. Вопрос о коммунизме и фашизме с этой точки зрения приобретает также иное звучание. И фашизм, и коммунизм (сталинизм) призваны обеспечить создание Мировой империи. Поскольку Мировая империя исключает тоталитарную форму правления (диктатура автоматически приведет к застою и деградации) и требует совершенной системы управления с многочисленными отрицательными обратными связями, то мы увидим коммунизм и фашизм как некую агонию империй, упустивших свой шанс стать Мировой державой, но не утративших своего арете. Возрождение идеологии «державности» в переживающей глубокий кризис России — это закономерное явление для страны, утратившей внезапно, причем явно на подъеме (имеется в виду экономический накануне Первой мировой войны) свои перспективы, но не утратившей арете. Но послевкусие арете еще долго может вводить в заблуждение. В этой главе не ставится задача доказать преимущества империи над федерацией. Речь идет лишь о том: если появление одного государства во главе мирового сообщества неизбежно, то каковы должны быть взаимоотношения такого лидера и остальных стран, как примирить первую статью Декларации прав человека о том, что все люди равны в своем достоинстве и правах с доминированием могущественного лидера. И как заставить этого лидера считаться с правами и приоритетами других народов? Пока на этот вопрос нет ответа. Попытки доказать, что тот или иной народ лучше справится с ролью мирового лидера и сумеет осчастливить остальных плодами своей культуры, выглядят достаточно спекулятивно. Пока что мы можем достаточно уверенно утверждать лишь одно: имперская политика и права человека постоянно входят в противоречие. История Рима представляет собой сплошное искушение. Она столь многообразна, столь выпукла, столь ярка, изобилует таким обилием примеров, что непременно провоцирует на создание какой-нибудь исторической концепции. Многим покажется эта глава неожиданной и странной. Казалось бы, вся книга посвящена прославлению республики, а в итоге автор начинает доказывать, что цель исторического процесса — создание Мировой империи. Но тут нет противоречия. Мировая империя должна непременно иметь демократический фундамент, иначе ее ждет судьба Рима. ЭПИТАФИЯ «Рим был взят и разграблен варварами; его улицы заросли травой, на его форумах паслись коровы; храмы и дворцы превратились в развалины, но в мучительном грохоте средневековой военной возни, среди бестолковой раздробленности феодального мира глаза людей неизменно обращались к этому былому средоточию земного могущества. Даль веков скрыла темные и страшные стороны античного Рима: он казался символом государственной мощи, обеспечившей мир и благоденствие своим подданным; для людей, только накануне узнавших, что такое азбука, он был обителью, откуда лился свет просвещения и разума» (М. Сергеенко). Источники Аврелий Марк Антонин. Размышления. — СПб.: Наука. 1993. Аммиан Марцеллин. Римская история. — СПб.: Алтейя. 2000. Аппиан Александрийский. Римская история. — М.: Наука. 1998. Вергилий. Собр. соч. — СПб.: Биографический институт Студиа Биографика, 1994. Виктор Секст Аврелий. Извлечения о жизни и нравах римских императоров. В кн. Римские историки IV века. — М.: Наука. 1997. Властелины Рима: Биографии римских императоров от Адриана до Диоклетиана. — М.: Наука. 1992. Геродиан. История императорской власти после Марка. — М.: РОССПЭН. 1996. Гораций, Квинт Флакк. Оды. Эподы. Сатиры. Послания. — М.: Художественная литература. 1970. Катон Марк Порций. Земледелие. — М.: Наука. 1993. Ливий Тит. История Рима от основания Города. В 3-х тт. — М.: Наука. 1989–1991 гг. Лукан Марк Анней. Фарсалия. — М.: Наука. 1993. Петроний Арбитр. Сатирикон. — М.: Вся Москва. 1990. Платон. Критон. В кн. Избранные диалоги. — М.: Художественная литература. 1965. Плиний Младший. Письма. Панегирик императору Траяну. — М.: Наука. 1983. Плиний Старший. Естествознание. Об искусстве. М.: Ладомир. 1994. Плутарх. Застольные беседы. Л.: Наука. 1990. Плутарх. Сравнительные жизнеописания, в 2-х тт. — М.: Наука. 1994. Полибий. Всеобщая история в сорока книгах, в 3-х тт. — СПб.: Наука, Ювента. 1994–1995 гг. Саллюстий Гай Крисп. Сочинения. — М.: Ладомир. ACT. 1999. Светоний Гай Транквилл. Жизнь двенадцати Цезарей. — М.: Художественная литература. 1990. Сенека Луций Анней. О благодеяниях. В кн. Римские стоики. — М.: Республика. 1995. Сенека Луций Анней. О гневе. В кн. Философские трактаты. — СПб.: Алетейя. 2000. Сенека, Луций Анней. Нравственные письма к Луцилию. — М.: Наука. Москва. 1977. Тацит Корнелий. Сочинения. — СПб.: Наука. 1993. Теренций. Комедии. — М.: Терра. 2000. Цезарь Гай Юлий. Записки Юлия Цезаря и его продолжателей о Галльской войне, о Гражданской войне, об Александрийской войне, об Африканской войне. — М.: Ладомир. ACT. 1999. Цицерон Марк Туллий. О старости, о дружбе, об обязанностях. — М.: Эксмо-пресс. 1999. Цицерон Марк Туллий. Речи. В 2-х тт. — М.: Наука. 1993. Цицерон Марк Туллий. Письма. В 3-х тт. — М.: Ладомир. 1994. Цицерон Марк Туллий. Философские трактаты. — М.: Наука. 1997. Библиография Античные писатели, словарь. — СПб.: Лань. 1999. Баррет Э. Калигула. — М.: Терра. 1999. Беккер К. Древний Рим. — М.: Олма-пресс. 2001. Буасье. Собр. соч., т. 1, 2. — СПб.: Иванов и Лещинский. 1993. Всемирная история, т. 2. М.: Государственное издательство политической литературы. 1956. Гаспаров М. Об античной поэзии. — СПб.: Азбука. 2000. Гиббон Э. Закат и падение Римской империи. — М.: Терра. 1997. Гиро П. Быт и нравы древних римлян. Смоленск: Русич. 2000. Грант М. Двенадцать Цезарей. — М.: Терра. 1998. Грант М. Крушение Римской империи. — М.: Терра. 1998. Грант М. Римские императоры. — М.: 1998. Грейвз Р. Я. Клавдий. — Л.: Художественная литература. 1991. Гриффин М. Нерон: конец династии. — М.: Терра. 1999. Дождев Д. В. Римское частное право. — М.: Норма. 1999. Дуров В. С. Художественная историография Древнего Рима. — СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета. 1993. Дюрант В. Цезарь и Христос. — М.: Крон-пресс. 1995. Жреческие коллегии в Раннем Риме. Коллектив авторов. — М.: Наука. 2001. Зелинский Ф. Ф. История античной культуры. — СПб.: Марс. 1995. Зелинский Ф. Ф. Соперники христианства. — М.: Школа-Пресс. 1996. Инар Ф. Сулла. — Ростов-на-Дону: Феникс. 1997. Коннолли П. Греция и Рим, энциклопедия военной истории. — М.: Эксмо-пресс. 2001. Крист Карл. История времен римских императоров от Августа до Константина. — Ростов-на-Дону: Феникс. 1997. Мессадье Ж. История дьявола. — М.: Терра. 1996. Моммзен Т. История Рима. т. 1–3, т. 5. — М.: Наука. Ювента. 1995–1997 гг. Помпеи: сгинувший город. — М.: Терра. 1997. Остерман Л. Римская история в лицах. — М.: О.Г.И. 1997. Поплавский B.C. Культура триумфа и триумфальные арки Древнего Рима. — М.: Наука, Слава. 2000. Разин Е. А. История военного искусства, т. 1. — М.: Полигон. 1994. Рим: эхо имперской славы. — М.: Терра. 1997. Сергеенко М.Е. Жизнь в Древнем Риме. — СПб.: Летний сад, журнал Нева. 2000. Сикорский Я. Канны. — М.: ACT. 2002. Федорова Е.В. Императорский Рим в лицах. — Ростов-на-Дону: Феникс; Смоленск: Инга. 1998. Утченко С. Л. Юлий Цезарь. — М.: Мысль. 1976. Ферреро. Величие и падение Рима, в 2 тт. — СПб.: Наука, Ювен-та. 1997. Хафнер. Выдающиеся портреты античности. — М.: Прогресс. 1984. Шахермайр Ф. Александр Македонский. — М.: Терра. 1999. Шифман. И.Ш. Цезарь Август. Наука. — Л.: 1990. Эрих Фромм. Бегство от свободы. — Минск: Харверст. 2004. Этруски: Италийское жизнелюбие. — М.: Терра. 1998. notes Примечания 1 Так звучит одна из версий возникновения сената и разделения граждан на патрициев и плебеев. 2 Сабиняне — соседи древних латинов. 3 Крепость находилась на одной из двух вершин Капитолийского холма. 4 Трабея — короткий плащ, служивший у этрусков знаком царской власти. 5 Курульное кресло — официальное кресло римских высших магистратов. Оно имело форму складного стула без спинки, изготовлялось из мрамора, бронзы, слоновой кости и других дорогих материалов. 6 Понтифики — члены одной из важнейших коллегий; ведали общегосударственными религиозными обрядами, составлением календаря, что было в те времена делом сложным; вели списки консулов и т. д. 7 Фламины — жрецы отдельных божеств (Юпитера, Марса, Квирина и др.). 8 Претор — первоначально высшее должностное лицо, затем, с 367 (или 366) г. до н. э., младший коллега консула. С 242 г. до н. э. избирались два претора: один — для ведения судебных дел между римскими гражданами, второй — для судов между гражданами и чужеземцами. 9 Здесь и далее см. источники. 10 Фидены — латинский город на левом берегу Тибра, в 7,5 км от Рима. 11 Вольски — древнее племя в Центральной Италии. 12 Талант — самая крупная весовая и денежная единица античного мира, серебряный талант содержал 26,2 кг. 13 Ардея — главный город рутулов, в 26 км от Рима. Рутулы — италийское племя, родственное латинам. 14 Коллация — город в 7–8 км к востоку от Рима. 15 Цере — этрусский город, примерно в 40 км от Рима. 16 Квестор — помощник консула в финансовых и судебных делах. 17 Здесь и далее используется термин «консул», хотя в первые годы Республики высшие должностные лица назывались преторами. 18 Ауспиции — предсказание будущего на основании наблюдений за поведением птиц. 19 Йнтеррекс — дословно междуцарь, назначался в том случае, если консулы не были избраны. 20 Фасты — первоначально название дней, считавшихся благоприятными для ведения государственных дел; позднее — название римского календаря; в данном случае — название погодных списков высших должностных лиц, жрецов, триумфаторов, составлявшихся жрецами-понтификами. (См. приложения). 21 Иды — название 15-го (в марте, мае, июле, октябре) или 13-го дня (в остальных месяцах) римского календаря. 22 Из рода Ицилиев вышло немало народных трибунов. 23 Плебисцит — постановление, принимаемое плебеями на своих собраниях. Закон — то, что постановил народ, то есть все римские граждане, квириты. 24 Югер — единица измерения площади, участок, равный примерно 0,25 га. 25 Модий — мера сыпучих тел, равная 8,754 л. 26 Пифос — большой глиняный сосуд для хранения вина, масла или других продуктов. 27 Полба — злак, особый вид пшеницы с ломким колосом и не вымолачиваемым из пленок зерном. 28 Современные историки считают этот рассказ вымыслом, но сами римляне никогда не сомневались в победе Камилла. 29 Собственником общинной земли считался римский народ, отдельные патрицианские семьи были лишь временными владельцами участков на этой земле. 30 На территории храма чеканили деньги, от названия храма и пошло слово «монета». 31 Авгуры — древнейшая коллегия жрецов, толковавшая волю богов главным образом на основании ауспиций, то есть по наблюдениям за полетом и криком птиц. 32 Эдилы — первоначально были помощниками народных трибунов. Во второй половине V в. до н. э. получили статус самостоятельной магистратуры; занимались наведением порядка и благоустройством Города. 33 Эпир — западная область Северной Греции. 34 Мамертинцы — «сыны Марса», наемники из Кампании, захватившие сицилийский город Мессана. 35 Здесь слово «тиран» означает титул монарха. 36 Регул не счел возможным выступать в сенате, так как в результате плена его гражданская правоспособность уменьшилась. 37 Откуп налогов — богатые граждане, обычно из всаднического сословия, объединялись в общество для ведения дел, получали право на сбор налогов или аренду. Они платили государству всю сумму контракта (откуп), а затем занимались сбором налогов (десятин) в провинциях. 38 Истмийские игры — общегреческие празднества и состязания в честь бога Посейдона, проходили на реке Истм раз в два года. 39 Легат — у древних римлян назначавшийся сенатом посол или уполномоченный, выполнявший политические поручения; в период республики — помощник полководца и наместника провинции; в период принципата императорский легат исполнял функции наместника провинции, а легат легиона командовал легионом. 40 Гастаты — младшие воины, не имевшие опыта, они стояли в первых рядах. Принципы — более опытные легионеры, в полном вооружении. Триарии — самые старшие и опытные легионеры, резерв и элита. 41 Дигесты — часть Кодификации Юстиниана (систематического изложения византийского права VI века). Включает отрывки из сочинений римских классических юристов, в основном по вопросам частного права. 42 Ланиста — владелец и тренер гладиаторов. 43 В то время в легионах служили только римские граждане. Люди, не имевшие римского гражданства, могли служить лишь во вспомогательных войсках. 44 Популяры и оптиматы — две группировки, боровшиеся за власть в Риме. Хотя это деление в достаточной степени условное. Популяры — сторонники реформ; оптиматы— «охранительная» партия в государстве — ратовали за сохранение традиций и власти нобилитета. 45 Катон Младший или Катон Утический — потомок Марка Катона Цензора, сторонник республики, противник любой диктатуры. 46 Сигнум — военный знак (знамя) манипулы, когорты, его ни в коем случае нельзя было оставлять в руках врага. Стараясь вернуть сигнум, солдаты бесстрашно кидались в атаку. 47 Пропретор — наместник провинции, обычно бывший претор. 48 Луперкалии — праздник в честь бога Фавна, покровителя стад. Луперк — одно из его прозвищ. Справлялись ежегодно 15 февраля (см. приложения). 49 «Римская история больше не для нашего времени. Мы стали слишком гуманны, и триумфы Цезаря не могут не отталкивать нас» (Гете). 50 Драхма — весовая и денежная единица Древней Греции, содержала приблизительно 4,36 г серебра. 51 Мать Брута Сервилия была любовницей Цезаря. Гай Юлий родился в 100 г. до н. э., Брут — в 85 г. до н. э. Но датой рождения Цезаря считают также и 102 г. до н. э., а Брут, возможно, родился в 79 г. или даже в 78 г. до н. э. 52 Гемонии — лестница на скалистом склоне Капитолийского холма, по ней стаскивали в Тибр трупы казненных. 53 Гемина — мера жидкости, равная 0,274 л. 54 Большие Квинкватрии — праздник в честь богини Минервы 55 Кифаред — музыкант-исполнитель на древнегреческом струнном щипковом инструменте — кифаре. 56 Скрибониан — Гней Фурий Камилл Аррунций Скрибониан, консул 32 г., в 42 г. наместник Далмации, поднял мятеж, вскоре подавленный. 57 Консул-суффект — выбранный на замену консул. Во времена республики это случалось, когда консул погибал или не мог выполнять свои обязанности по каким-то другим причинам. В эпоху принципата практика выбирать консулов-суффектов стала обычной: это позволяло множеству аристократов получить эту высокую должность, что тешило их самолюбие. Фактически это был только титул: реальной властью консулы уже не обладали. 58 В средние века амфитеатр Флавиев стали называть Колизеем. 59 «Придут в далеких веках годы, когда Океан разрешит узы вещей, раскроется огромная страна, Тефия покажет новый мир и Фула не будет краем земли» (Сенека). Тефия — морская богиня. 60 Денарий — серебряная монета, равная 10–16 ассам 61 И это при том, что средний рост римлянина-мужчины, как установлено после раскопок в Геркулануме, был около 1,7 метра, а женщины — 1,55 метра.