Дерзкий поцелуй
Маргарет Эванс Портер








Красота, очарование, титул, блестящее воспитание – отличный «товар» на лондонской ярмарке невест, куда юная леди Лавиния Кэшин отправилась с единственной целью – найти подходящего жениха, чтобы спасти разорившуюся семью. Однако никакие доводы рассудка не могут удержать девушку от любви – страстной, безумной любви к знаменитому авантюристу Гаррику Армитиджу, совершенно не подходящему на роль «выгодного мужа». Лавиния из последних сил пытается противостоять обаянию этого опасного человека, но воля ее слабеет с каждым его дерзким поцелуем…






Маргарет Эванс Портер

Дерзкий поцелуй





Пролог


Остров Мэн, сентябрь 1793 года

Пора домой, подумала Лавиния Кэшин. Серые тучи уже заволокли гору Снейфелл. И если она не поторопится, то промокнет до нитки. Перед тем как сесть на пони, она засунула в петлицу куртки веточку цветущего вереска и молодой усик плюща.

Фиолетовый цветок, похожий на колокольчик, оторвался, и она смахнула его со своей юбки грязно-коричневого цвета, связанной из шерсти логтанских овец. Раньше юбка принадлежала ее сестре, и местами ткань истончилась, но все прорехи были аккуратно заштопаны. Красная куртка для верховой езды, хотя ее ушили и укоротили рукава, была ей все же велика в плечах – ведь раньше она принадлежала ее брату.

Старое кожаное дамское седло – еще одна семейная реликвия – заскрипело под ней.

– Шагом, Фаннаг. – Затем, понимая, что теперь ей не скоро выпадет возможность поговорить на родном языке, добавила: – Нам некуда спешить.

Животное осторожно ступало по горной тропе мимо заброшенного сельского дома на острове Мэн. В полях, окруженных развалинами каменных стен, жнецы косили овес и ячмень – была середина урожая, самое горячее время на острове.

Сильный порыв ветра растрепал гриву Фаннага и темные локоны Лавинии – невозможно было сказать, чьи волосы были более непослушными и спутанными. Это короткое путешествие по холмам и горным долинам навеяло на нее грусть – ведь больше она не сможет так беспечно относиться к своей внешности.

Она подъехала к каменистому мысу, увенчанному замком, который много веков назад построили ее предки, и настроение ее испортилось. На ступеньках крыльца, удобно устроившись, сидели ее родители и брат. Ее сестра сидела перед ними на складном стульчике – карандаш в ее руке летал по альбомному листу.

Китти – талантливая художница – работала над прощальным подарком для Лавинии.

– Ездила на Снейфелл? – спросила она.

– Только до вершины Норт-Баррул, не дальше – гроза надвигается. Ты еще не закончила?

– Без тебя это невозможно. Это семейный портрет, мы все должны быть на нем запечатлены.

Лавиния спешилась и повела пони по заросшей лужайке к семье, сидевшей на ступеньках. Ее отец изучал «Мэнкс меркъюри», еженедельную газету, продававшуюся на острове; он машинально гладил по голове бесхвостую кошку, растянувшуюся возле его ног. Мать разбирала содержимое корзинки, сортируя и связывая в пучки увядшую полынь и ромашку, пижму и чернобыльник.

Керрон сидел развалясь на нижней ступеньке. Увидев сестру, он насмешливо произнес:

– Мы боялись, что в холмах тебя поймали тролли.

– Я стараюсь держаться подальше от этих человечков, – ответила она, подстраиваясь под его шутливый тон. – Как только замечу их красные шапочки, бегу прочь изо всех сил.

– Лонду, – позвала ее Китти, – не позволяй Фаннагу опускать голову. И постарайся не выглядеть такой мрачной.

– Ничего не могу с собой поделать. Завтра в это время отец и я отправимся в Англию. «Dys Sostyn», – повторила она про себя на мэнкском диалекте.

Задохнувшись, Китти отложила карандаш. Она достала платок и кашлянула в него. Ее родители встревоженно переглянулись.

– Сегодня ей хуже, – покачал головой лорд Баллакрейн.

– Я набрала тысячелистника, – ответила его жена. – Он помогает от слабой груди не хуже, чем микстуры доктора, и ничего не стоит.

– Скоро у нас будет достаточно денег, чтобы заплатить за ее лечение, – заметил отец. – И на то, чтобы послать Керра в университет. Шерстопрядильная фабрика работает без остановки; за груз шерстяных тканей в Ливерпуле дадут хорошую цену. И до конца года наша Лонду выберет одного из самых достойных неженатых джентльменов Лондона.

Насчет последнего предсказания Лавиния не была уверена.

Их поездка в Англию была дорогостоящим предприятием; и ее целью должна стать ее свадьба с богатым джентльменом. Но Лавинию беспокоило то, что ее семья непоколебимо верила в ее красоту. Сама о себе она была другого мнения. Окончив школу, она гуляла по округе скорее как бродяга, а не как дочь лорда. Хуже того, у нее не было приданого! Брат и сестра утверждали, что красота Лавинии компенсирует этот неприятный недостаток, но она в это не верила. В будущем о ней будут судить по стандартам Лондона, а не Мэна.

Ее отца, чьи предки были кельтами, можно было назвать одним из смуглых аборигенов острова; ее белокожая мать могла бы проследить свою родословную до вторжения викингов. От отца Лавинии достались густые черные волосы, спадавшие по спине крутыми локонами, а от матери – белая кожа и светло-серые глаза. Двойняшки – ее брат и сестра – сходились на том, что такое сочетание привлекательно и уникально. Лавиния была с ними не согласна.

– Если никто не женится на мне, что будет с нами? – размышляла она вслух. – Мы даже не сможем сохранить замок.

Отец улыбнулся уверенно и гордо заявил:

– На балах в Рэмзи, Дугласе и Кэлстауне у тебя не было недостатка в партнерах. В Лондоне будет то же самое, – улыбнулся он. – Поверь, у тебя будет множество поклонников.

Ради своей семьи она надеялась на это, поскольку все они зависели от нее.

Ее мать покопалась в корзинке и вынула оттуда веточку.

– Сегодня ночью положи это под подушку, и тебе приснится твой будущий муж.

Лавиния взяла веточку тысячелистника и добавила ее к вереску и плющу, украшавшим ее куртку.

Найдет ли она счастье и любовь в браке по расчету? Она считала, что надеяться на это не стоит. Жених, который действительно любит свою невесту, рассуждала она, в первую брачную ночь будет добрым и ласковым. Но если супруги едва знакомы и их брак – это просто сделка, тогда рассчитывать на любовь не приходится.

Она оставила эту неприятную мысль и стала смотреть на береговую линию, которая почти девятнадцать лет была границей ее маленького мира. Сильный порыв холодного влажного ветра пробрал ее до костей. Уши Фаннага дернулись, и он нерешительно взмахнул хвостом. Она потрепала его по шее, чтобы подбодрить, хотя и сама была бы рада, чтобы кто-нибудь утешил ее.

У нее крепкая семья, их сплотили бедность и несчастья. Ее родители преданы друг другу. Двойняшки, мало похожие друг на друга внешне и по характеру, – ее лучшие, самые надежные и верные друзья. Она знала, что Керр, привлекательный, остроумный, очень завидует ей; он не может дождаться, когда придет его черед совершить то путешествие, в которое она отправлялась сейчас. Китти, домашняя, болезненная девушка, жалела ее, но старалась не показывать своих чувств.

Лавиния знала, что судьба ждет ее где-то в другом месте – ей говорили об этом всю жизнь. Однако она даже не представляла себе, как сильно будет болеть ее сердце в эти последние дни перед отъездом.

По затянутому облаками небу пронесся черный дрозд.

– О, смотрите! – закричала она. – Это дрозд Лонго – он хочет со мной попрощаться.

Жалобная песнь птицы и правда звучала как прощание, и от этого окончательного приговора она загрустила еще сильнее.




ЧАСТЬ I


Целуя, ты даешь иль принимаешь?

    

Уильям Шекспир «Троил и Крессида», акт IV, сцена 5








Глава 1


Лондон, октябрь 1793 года

Карета Лавинии остановилась, пропуская поток пешеходов, пересекающих Бонд-стрит. Наблюдая за спешащими людьми, она не уставала удивляться зажиточности и самоуверенности лондонцев. Люди всех классов были хорошо одеты и выглядели прилично. На ее маленьком, бедном острове только самые богатые могли позволить себе тонкие ткани. Все остальные носили одежду из простой, прочной шерстяной материи и примитивную обувь, часто злоупотребляли крепкими напитками, а потом буянили.

Английские лошади ничем не напоминали низкорослых рабочих лошадок, которых держали арендаторы на Мэне. Они были большими и очень ухоженными – тянули ли карету джентльмена, тележку пивовара или наемную карету вроде той, в которой она возвращалась к отцу, в арендованный ими дом на Корк-стрит.

А здания! В престижном районе города, Мейфэре, дома были из камня цвета меда или из красного кирпича – свидетельство богатства жильцов и таланта английских архитекторов. Каждый раз, когда Лавиния проезжала мимо очередного классического строения, украшенного колоннами, она вспоминала гравюры в греческих и латинских текстах ее брата Керрона. Со всех сторон возвышались острые шпили церквей.

Она перевела взгляд с оживленной улицы на продолговатую коробку, которую держала на коленях служанка. В коробке лежало платье непревзойденной элегантности, достойное самой принцессы – и даже королевы! Платье должно было войти в ее увеличивающуюся коллекцию тонких шелковых платьев, шляп с плюмажами, модных жакетов и туфель на каблуках. Сегодня с нее сняли мерку для настоящего костюма для верховой езды. «Необходимые расходы», – так заявил ее отец, ведь она не может кататься по Гайд-парку в обносках своего брата и сестры.

Карета медленно продвигалась по Корк-стрит, мимо нее проскочил портшез и занял удобное место у тротуара. Осыпая проклятиями носильщиков в ливреях, кучер обвинил их в грабеже. Не обращая внимания на оживленный обмен оскорблениями и угрозами, Лавиния осторожно вышла из кареты; узкие рукава, корсет и многочисленные слои муслина затрудняли ее движения.

В это время из носилок вышел пассажир. Он повернулся к ней и воскликнул: «О мой Бог! « У него были темно-карие глаза; светлые волосы развевались под ветром. Его эффектная красно-фиолетовая куртка и зеленые бриджи резко контрастировали с чистой белизной платья Лавинии.

– Я и не думал, что увижу такую красоту в этом сыром, сером городе, – обратился он к ней, подходя поближе. – Вам следовало бы жить в солнечной Италии, милая девушка.

Она была встревожена и польщена его смелыми словами. Незнание городских манер ставило ее в невыгодное положение, но она знала, что не должна поощрять мужчину, красивого или нет, флиртующего с ней на улице.

Он улыбнулся ей с высоты своего огромного роста:

– Мне известно, как здороваются люди в вашей стране. – Длинными, сильными пальцами он схватил Лавинию за подбородок, просунул голову под ее шляпку и поцеловал в щеку. Затем он очень нежно коснулся губами ее губ.

Кто этот безумец?

Вероятно, почувствовав, что она хочет удрать, он схватил ее за руки. Лавиния была очень напугана и оттого не могла произнести ни слова и лишь беспомощно смотрела на него. Его ухмылка была такой заразительной, что на секунду у нее возникло безумное желание улыбнуться в ответ. Затем к ней вернулся разум, и она вырвалась из его рук. Когда он снова шагнул к ней, она гневно взглянула на него и отступила.

Его носильщики посмеивались. Ее грубый конюх презрительно расхохотался:

– Поймай ее и чмокни еще раз, приятель!

Прежде чем незнакомец продолжил наступление, Лавиния бросилась к входной двери. Он не только симпатичный, но и нахальный – она кипела от злости, ее лицо горело огнем после такого публичного унижения. Он выставил ее на посмешище! Мужчина, одетый так дорого и со вкусом, не мог быть искренним в своем восхищении. С первого взгляда он понял, что она провинциалка, несмотря на модный наряд. Похоже, не все англичане ведут себя холодно, чопорно и вежливо.

– Он дьявол, это точно, – ворчала Полли, сражаясь с большой коробкой.

«Очень необычный дьявол», – подумала Лавиния. Когда они вошли в узкое здание из кирпича, служанка ее предупредила:

– Он задумал что-то дурное. Возможно, решил отплатить вдове Брюс за обман. – Презрительно фыркнув, она добавила: – Сегодня утром я видела, как другой любовник крался к ее двери. При свете дня!

Лавиния тоже была свидетельницей визитов одного из постоянных гостей к ее соседке – он был старше, ниже и толще светловолосого распутника. Лавиния взяла коробку у Полли и понесла ее в гостиную; ей хотелось показать отцу свое самое роскошное приобретение. К ее удивлению, отец был не один.

– Вот и моя дочь, – обратился он к посетителю, и это означало, что она была предметом обсуждения. – Лавиния, это поверенный мистер Уэбб.

Смуглый мужчина в черном костюме и парике встал и поклонился. Темные проницательные глаза оценивающе оглядели ее лицо и фигуру. Невозможно было определить, вызвала ли она у него такое же восхищение, как и у мужчины, с которым она столкнулась на улице.

– Для меня большая честь познакомиться с вами. – Мистер Уэбб нахмурился, увидев, что она положила коробку на диван, и повернулся к ее отцу:

– Лорд Баллакрейн, вам следует ограничить походы за покупками для вашей дочери.

– Я решил ограничить собственные расходы, – невозмутимо ответил граф. – Я не желаю экономить на Лавинии. Это была бы неправильная экономия.

Поверенный продолжал гнуть свою линию:

– В таком случае вам нужно взять заем у нашего общего знакомого, мистера Соломона.

Граф покачал головой так энергично, что его косичка летала взад и вперед.

– Он берет слишком высокий процент. – Пестрая кошка вспрыгнула ему на колени, и он почесал ее за ухом. – Я ждал, что мои банкиры в Ливерпуле пришлют мне денег, но произошла непредвиденная задержка. Видите ли, мне принадлежит шерстопрядильная фабрика, но мой первый груз тканей был задержан таможенниками, и поэтому его нельзя продать. Возник спор о законности импорта сырья с острова Мэн, и я не знаю, когда будет улажено это дело. Поэтому в финансовом отношении я полностью зависим от моей дочери.

– Я не понимаю...

– Брачный контракт, – лаконично ответил лорд Баллакрейн.

– Она помолвлена?

– Еще нет. Но я уверен – она скоро найдет себе мужа, причем богатого.

Лавиния вспыхнула от стыда. То, что она охотница за состоянием, уже плохо, и ей не хотелось слышать, как об этой постыдной правде говорят при ней вслух.

– По меркам нашего острова у меня большое поместье, – продолжил ее отец. – Но череда неурожаев разорила моих арендаторов, и рента поступает нерегулярно. Мой покойный отец не оставил мне почти ничего. Мой сын, лорд Гарван, унаследует копейки. Дом наших предков разрушается на глазах.

Это так и было. Пока мужчины продолжали обсуждать свои дела, Лавиния вспомнила о лишениях и неудобствах, испытываемых ею в замке Кэшин. Почти весь год там было так холодно из-за сквозняков, что ее семья носила самую теплую одежду как на улице, так и в доме. Самой теплой комнатой была их гостиная, где постоянно жгли торф. Как и их арендаторы, благородные Кэшины ели на кухне и почти все вечера проводили там же у большого очага.

Ее отец гладил дремлющую кошку, у которой не было хвоста.

– Купец Онслоу предоставил мне кредит без всяких вопросов. Но когда я случайно упомянул о том, что живу на острове Мэн, он потребовал немедленного возврата долгов. А когда я попробовал объяснить причину задержки с деньгами, он осыпал меня бранью.

– Многие купцы, – вставил Уэбб, – пострадали от хитростей бессовестных мошенников.

– От него можно ждать неприятностей?

– Я постараюсь узнать это, милорд.

Поверенный откланялся, уверяя лорда Баллакрейна, что вернется снова, как только все выяснит.

Посетитель ушел, и Лавиния обратилась к отцу:

– Я не знала, что наше положение настолько серьезно и требуется помощь юриста.

– Этот назойливый меняла Соломон послал его для того, чтобы меня проконсультировать. – С деланным весельем он добавил: – Лонду, не хмурься. Все будет хорошо.

Это ласковое прозвище, данное ей в детстве, перенесло ее назад, в те времена, когда векселя и банковские счета были проблемами взрослых, и они обсуждали все эти вопросы за закрытыми дверями.

– Давай посмотрим на твое новое платье.

Он в последнее время старался казаться веселым, и это говорило о том, что отец ее в самом деле серьезно, обеспокоен.

Она вынула из обертки шуршащую массу шелка цвета слоновой кости и кружевного газа и подняла ее на руках.

– Я никогда не видела ничего более красивого, чем эти кружевные бабочки. Смотри, они нашиты по всей юбке!

– Ты затмишь всех красавиц, детка. Особенно если наденешь рубины Баллакрейнов.

Они вместе ощупывали ткань, восхищаясь мастерством портнихи, и соглашались, что такое изящное творение не может оставить равнодушным богатого и великодушного джентльмена, который спасет семью Кэшинов от надвигающегося финансового краха.




Лакей, встретивший в дверях лорда Гаррика Армитиджа, лукаво улыбнулся:

– Хозяйка лежит в постели.

– Она принимает гостей?

– Только мужчин, – дерзко ответил юноша. – Она в своей спальне. Вы можете подняться.

Дженни Брюс, одетая в полупрозрачную сорочку, поддразнивая Гаррика, продемонстрировала ему розовую кожу, прежде чем укрыться простыней. Ее растрепанные золотистые локоны и беспорядок в постели весьма его удивили. Он решил, что она металась во сне, хотя это, как правило, свойственно мужчинам.

– О, Гарри, – промурлыкала она, – какой сюрприз! Увидеть тебя снова, и так рано!

– Дженни, сейчас два часа пополудни.

– В самом деле?

Он удержался от того, чтобы показать на часы, которые стояли на бюро напротив ее кровати.

– Я пришел, чтобы принести тебе вот это.

– О! – выдохнула она, когда он вручил ей маленькую кожаную коробочку. – Это мне?

По его расчетам, его улыбка должна была ее очаровать.

– Ты требовала от меня знака уважения. Надеюсь, это подойдет.

Открыв коробочку, она восторженно ахнула:

– Они великолепны! – Дженни вставила серьги в мочки ушей, и простыня упала с ее груди. – Подай мне зеркало, я хочу их видеть!

Он наблюдал, как она любуется собой в зеркале, как наклоняет голову то в одну, то в другую сторону, заставляя большие грушевидные сережки раскачиваться в воздухе. Бриллианты высокого качества, превосходно ограненные и чрезвычайно дорогие.

– Ты довольна? – спросил он, не сомневаясь в ответе.

– А как же! – Ее голубые глаза метнулись от зеркала к Гаррику. – Но я надеюсь, ты не будешь настаивать, чтобы я... чтобы мы... – Она прикусила губу. – Не сейчас. Я... мне нездоровится.

– Тогда мы подождем, пока тебе станет лучше, – ответил он, принимая ее отсрочку как неизбежное зло. – Надеюсь, ты выздоровеешь к тому времени, когда я вернусь из Ньюмаркета. Завтра я еду на скачки, одна из моих лошадей будет выступать за кубок. – Он уселся на кровати и взял ее за руку: – Дженни, от тебя мне нужна услуга другого рода.

– Все, что угодно, – пообещала она, взмахнув длинными ресницами.

– Я хочу отпраздновать мое возвращение из Италии и поиграть в карты. Ты не могла бы организовать вечеринку и быть на ней хозяйкой?

– С удовольствием, – с готовностью ответила она. – Кого мне пригласить?

– Всех наших общих друзей. Анспаков, Альбинию Бекингемшир, Моллюска Парфитта – он так же любит карты и красивых женщин, как и я.

– Я хотела бы, чтобы ты не называл его этим глупым прозвищем. Это звучит двусмысленно, – покраснев, проговорила Дженни.

– И в списке гостей должен быть лорд Эвердон. Я уже давно собираюсь с ним познакомиться.

– Не многие думают так же, как ты. У него на редкость скверная репутация. Знаешь, он развратник – совращает стыдливых девственниц и скучающих дам по всему континенту. Так говорят.

Гаррик давно был наслышан о распутстве Эвердона. Женщина, которую он любил сильно и бескорыстно, была одной из жертв барона.

Дженни продолжала:

– Он уехал из Парижа после того, как был казнен король Луи и мы вступили в войну с Францией. В Лондоне он встретил не слишком теплый прием.

– Он опытный игрок, этот Эвердон. Признаюсь, я хотел бы проверить, насколько он искусен в карточной игре. Какая у него любимая игра – или он предпочитает кости?

– Откуда мне знать?

– Я думал, что он – опекун твоего сына, – ответил Гаррик легкомысленным тоном, скрывавшим его заинтересованность.

– Да. Но я не хочу видеть его у себя, – решительно заявила его подруга, – Он самый неприятный человек из всех, кого я знаю. Это мое наказание! Он всегда сует свой ужасный длинный нос в мои дела. Он говорит, что я плохая мать, только потому, что однажды я взяла с собой Бобби, когда поехала в Брайтон с моим... с одним знакомым джентльменом. Мой покойный муж всегда похвалялся тем, что его кузен Эвердон – один из любовников Марии Антуанетты, но я никогда этому не верила. А еще у него такие жестокие черные глаза! – Она содрогнулась.

– Почти каждого дворянина-иностранца, побывавшего при французском дворе, считали любовником королевы, – пожал плечами Гаррик.

– Но я не могу представить себе, чтобы кто-нибудь полюбил Эвердона!

– Ты знаешь его жену?

– Сюзанну? Она француженка, ее отец был банкиром. Барон женился на ней из-за ее денег, после того как растратил свои. – Дженни коснулась одной из сережек. – Я приглашу их, если ты хочешь. Чтобы сделать тебе приятное.

Гаррик решил еще раз попытать удачу:

– Возможно, тебе следует послать приглашение твоей новой соседке. Я только что встретил ее на улице – черные волосы, белая кожа, довольно застенчивая. Кто она?

– Дочь иностранного дворянина, – ответила Дженни рассеянно, любуясь своим отражением.

«Воспитывалась в пансионате, – предположил Гаррик, – это объясняет ее ужас перед поцелуями». Он сожалел, что вынужден поддерживать выгодные для него отношения с Дженни, потому что ему хотелось бы познакомить эту прекрасную молодую леди с радостями любви.

– Они приехали с какого-то острова, – зевнув, добавила она.

– С Сицилии?

Дженни покачала головой:

– Не похоже. Последние две недели к ней ходят торговцы шелком и модистки. Ее отец, кем бы он ни был, должно быть, ужасно богат.

– Тогда мы точно захотим, чтобы они появились на нашей маленькой вечеринке. Титулованные, великосветские жители континента добавят нашему обществу определенный шарм, ты согласна?

– О да. – Это эгоистическое замечание ее убедило. – Завтра я отправлю им приглашение.

Усаживаясь в носилки, Гаррик сиял от удовольствия. А проезжая мимо дома соседки Дженни, он вглядывался в ее окна.




От сильного стука в дверь Лавиния даже подпрыгнула. Горячий чай выплеснулся из чашки, оставив желтое пятно на белом платье.

– Открывайте! – потребовал хриплый мужской голос.

– Именем закона! – крикнул другой.

Она промокнула юбку салфеткой и взглянула на отца. Его безумный взгляд и белое как смерть лицо напугали ее больше, чем настойчивый стук в дверь.

– Я скажу Полли, чтобы она отослала их прочь, – произнесла Лавиния поднимаясь.

Но было уже поздно. В коридоре слышались тяжелые шаги.

– Вот его светлость, – испуганным, дрожащим голосом пролепетала служанка.

– Девочка, какая же ты дурочка, – ухмыльнулся первый незваный гость. В руках он держал пергамент, украшенный красной восковой печатью с болтающейся ленточкой.

Другой человек, державший крепкую дубинку, задержался в дверях.

– Ты поступила на службу к самому хитрому мошеннику.

Полли, открыв рот, поспешила прочь из гостиной.

– Ты – Джон Кэшин, который называет себя графом Баллакрейном? – спросил первый человек, сверившись с документом.

– Я.

– Мы арестуем тебя за невозвращенный долг Фредерику Онслоу, торговцу шелком из города Вестминстера. Пойдешь ли ты с нами добровольно?

– Мой отец не нарушал закона, – заявила Лавиния.

– Вот как? Что ж, скоро в Королевском суде ему будет предъявлено обвинение в банкротстве.

– Помолчи, милочка, – сказал мужчина с дубинкой. – Мы – бейлифы и должны выполнять свой долг.

– Ты не должен говорить с леди подобным образом, – запротестовал граф.

– У нее столько же титулов, сколько у Неда или у меня, – отрезал бейлиф. – Не знаю, откуда ты родом, но здесь, в Лондоне, мы не любим тех, кто выдает себя за дворян. Пошли.

– Отец, ты не должен идти с ними! – с жаром воскликнула Лавиния. – Мистер Онслоу просто пытается тебя запугать, чтобы ты заплатил ему.

Чиновник по имени Нед иронически фыркнул:

– Если он зашел так далеко, значит, он вернет свои деньги – или отомстит. Кэшин, за тебя назначат залог, а если ты его не уплатишь, то тебя посадят в тюрьму и будут судить.

– Пошли за тем поверенным, – умоляла она. – Вот его визитка. – Она схватила визитку со стола, которую оставил мистер Уэбб.

– Ты должна пойти к нему сама и объяснить, что случилось, – ответил граф. – У него мозги хорошо работают, и полагаю, он уладит это дело так быстро, что я успею вернуться к обеду.

– Ну, Кэшин, до чего ты хладнокровный парень! – восхитился Нед. – Бывал уже в таких переделках раньше, да?

Отец Лавинии не удостоил этот вопрос ответом. Он спокойно передал ей кошку и последовал за чиновниками из комнаты. Она направилась за ними по коридору, провожая до двери, и с грустью наблюдала за тем, как отца усадили в наемный экипаж и увезли.

Он скоро вернется, утешала она себя. А уж она позаботится, чтобы его ждал горячий обед.

Лавиния прошла полпути вниз по черной лестнице, когда услышала всхлипывание Полли:

– На самом деле я никогда не верила в то, что он граф, нет, только не я! Я слышала, что аристократы всегда пристают к служанкам, но он никогда не обращал на меня внимания и говорил только «Добрый день, Полли» или «Можешь убрать бутылку». А дочь...

– Тише, – зашипел повар. – Она идет.

Лавиния расправила плечи и вошла на кухню, храбро встретив любопытные взгляды слуг.

– Я должна ненадолго уйти из дома и не знаю, когда вернусь. Сегодня вечером мы будем обедать позже обычного.

– Да, миледи, – ответил повар с сарказмом. – Но мы тут подумали, Полли и я, что должны предупредить вас о нашем уходе. Тут все пошло кувырком из-за прихода этих бейлифов.

– Произошла досадная ошибка, – сказала Лавиния, скрывая свой страх.

Остановившись на лестнице, она изучила визитку поверенного. Его звали Дэниел, и его контора находилась на Стенхоп-стрит. Опытный юрист, именно он должен защищать интересы ее отца.

Уходя, она заглянула в гостиную и с грустью посмотрела на облако кремовых кружев и шелка, вздымающееся из коробки, – все эти ткани были куплены у мистера Онслоу. Роскошное платье больше не представало перед ее внутренним взором; оно вызывало в ней лишь негодование и стыд. Если бы не ее охота за состоянием, теперь она не была бы такой одинокой и беззащитной в этом огромном, опасном городе.




Глава 2


Печальный звон колокола и игры ее неугомонной спутницы отвлекли внимание Лавинии. Она подняла глаза от книги и увидела, что пестрая мэнкская кошка бьет лапой по золотой кисточке занавески.

Она бросилась к окну и взяла преступницу на руки.

– Моя дорогая кошечка, – укоризненно произнесла она. – Нельзя. Если миссис Брюс нас прогонит, нам некуда будет идти.

У ее отца не было средств, чтобы внести залог, и его перевели из Вестминстер-Холла в тюрьму Королевского суда в Саутуорке. Он останется там, пока его дело не будет заслушано в суде или пока он не найдет способ заплатить мстительному кредитору. К счастью для Лавинии, их соседка была не такой грубой и жестокой, как бейлифы и судейские чиновники. И она с радостью приняла предложение миссис Брюс стать на время ее компаньонкой.

Дэниел Уэбб также был очень добр к ней, он доставлял ей инструкции от ее отца. Она никогда, настаивал он, никогда не должна посещать тюрьму! Она не должна никому говорить о том, что графа посадили за долги. В крайнем случае, она должна сказать, что неотложные дела заставили его уехать из города – что было абсолютно верно. Она должна вести себя так, как будто не произошло ничего необычного.

У дверей остановился портшез, и из него вышел высокий мужчина. Лавиния резко вдохнула и сморщилась, когда корсет прищемил ее кожу. Это был тот самый джентльмен, который ее поцеловал.

Воспоминания о нем были еще свежи в ее памяти. Хуже того, она не могла забыть веселого, модно одетого незнакомца и его лукавую улыбку. Сегодня его одежда была не менее элегантной, чем в день их первой встречи. Белый платок, завязанный замысловатым узлом, закрывал его шею. Под темно-красным пальто виднелись бриджи и полосатый жилет. Золотые пуговицы и пряжки на туфлях блестели на солнце.

Он уверенно направился к входной двери, и она задумалась о своем затруднительном положении – и отсутствии опыта в общении с людьми, подобными ему.

Недавние события обострили ее интуицию. Теперь она знала – опасность близка. Следует ли ей оставаться на месте или лучше бежать? Но у нее не осталось времени на бегство, и потому она засунула книгу под подушку кресла и пригладила локоны.

– Лорд Гаррик Армитидж, – доложил лакей.

Нежданный гость посмотрел на Лавинию тем же зачарованным, любопытным взглядом, каким ее кошка смотрела на кисточку на занавеске.

– Мы встретились снова, моя красавица.

Она не забыла тембр его голоса, шутливую медлительность речи, бархатистые карие глаза, хищную улыбку. У него были высокие скулы и раздвоенный подбородок. Белокурые волосы не были напудрены и заплетены в косичку, они свободно скользили по широким плечам.

– Не бойтесь, – улыбнулся он. – Я не буду здороваться с вами на итальянский манер. Если только, – добавил он лукаво, – вы сами этого не захотите. Три последних года я провел в вашей стране.

Лавиния поспешила внести ясность:

– Я не из Италии. И не из Англии. Я живу – жила – на острове Мэн.

– Как неожиданно! – Он снял шляпу с высокой тульей и бросил ее в кресло, туда, где она спрятала книгу. – Что вы делаете в доме Дженни?

– Моему отцу пришлось уехать из города, – объяснила она, надеясь, что он удовлетворится таким ответом. – Я буду жить у миссис Брюс до его возвращения.

Иронический изгиб губ лорда Гаррика стал еще ироничнее.

– Невероятно, – прошептал он, – что она оказала гостеприимство такой молодой леди – и такой красивой!

Лавиния опустила ресницы, взволнованная его комплиментом.

– Принимает ли сегодня гостей великодушная Дженни?

– Она пошла к модистке, чтобы забрать новую шляпку.

– Я забыл написать ей из Ньюмаркета. – Он тяжело вздохнул. – Теперь уж ничего не поделаешь. – Он сел на диван.

Мимо него, задрав нос, неторопливо прошествовала кошка.

– Знает ли это ужасное животное о моем прегрешении, совершенном на прошлой неделе? – спросил он.

Не обращая внимания на очередную шутку, Лавиния ответила совсем другое:

– Она родилась без хвоста. Мэнкская порода происходит от кошек, которые пережили Великий потоп. Они были последними, кто попал на борт ковчега, и Ной в нетерпении так быстро захлопнул дверь, что отрубил им хвосты. Я никогда не верила этой легенде, но во время нашего путешествия Ксанта показала себя таким отличным моряком, что теперь я думаю: это могло быть правдой.

Лорд Гаррик пристально рассматривал кошку – она изящно устроилась на коврике у очага и принялась вылизывать лапу.

– Бедная маленькая Ксанта, наверное, тебе приходится сносить множество насмешек от всех лондонских длиннохвостых кошек. Кстати, я отплыл из Неаполя на корабле, шедшем под флагом Мэна, – повернулся он к Лавинии.

– На «Цезаре»?

– Откуда вы знаете?

Она улыбнулась:

– Капитана Стоуэлла хорошо знают на острове. Он меняет нашу селедку на заграничные шелка и вина.

– Так как у нас уже есть двое общих знакомых, Дженни и капитан, полагаю, вы не обвините меня в нахальстве, если я спрошу, как вас зовут?

– Лавиния Кэшин.

– Дженни говорила, что у вашего отца есть титул.

– Граф Баллакрейн.

На острове, где почти все были родственниками, о благородном происхождении ее семьи почти не вспоминали, и ее поразило то, как много это значило здесь, в Лондоне.

– Простите мое невежество, но я знаю только, что остров Мэн находится где-то в Ирландском море и его жители предпочитают кошек странного вида. Расскажите мне еще что-нибудь, – попросил он Лавинию.

Сначала неуверенно, а потом, увлекшись, Лавиния описала дикую красоту гор и холмов, рассказала о том, как цветущий вереск окрасил их в фиолетовый цвет, когда она в последний раз их видела. Она говорила об узких горных долинах, о реках, несущих свои воды к морю.

– Я живу недалеко от Моголд-Хед, – добавила она, – в замке возле утесов.

– А в окружающих водах действительно живут русалки, как утверждал капитан Стоуэлл?

– Так говорят наши моряки. – Не желая казаться фантазеркой, она добавила: – Я никогда не видела морских женщин. Но мой дед похвалялся тем, что встретил ведьм Керк-Моголда – они прекрасны, ужасно злы и очень любят танцы.

– Там есть даже светское общество? Устраиваете ли вы вечеринки и балы, как мы здесь?

– О да, в Дугласе, и в Каслтауне, и в Рэмзи. Но моими партнерами почти всегда бывали пьяные моряки – они спотыкались и наступали мне на ноги.

Лорд Гаррик откинул голову и рассмеялся – весело и заразительно.

– Значит, вы приехали в Лондон в поисках более приятной компании? – Он наклонился и посмотрел на нее: – Вы знаете, что у вас серебристые глаза?

Сбитая с толку его неожиданной репликой, она прикрыла глаза ресницами.

– Серые, – поправила она.

– Должен предупредить вас, леди Лавиния, что Дженни имеет прискорбную привычку влипать в неприятности. Обычно в этом бывает замешан джентльмен. Или даже два, – зловеще добавил он и вскочил с дивана. – Я не буду ее ждать. Думаю, будет лучше... оставить для нее записку.

– Я не знаю, где она держит перья и бумагу, – произнесла она извиняющимся тоном.

– Не важно. Я найду то, что мне нужно, в ее спальне.

Гаррик поднялся по лестнице и прошел в неубранную спальню Дженни – ему хотелось побыстрее разделаться с делом, которое его сюда привело. Он перешагнул через кружевную ночную рубашку, валявшуюся на полу, и подошел к туалетному столику, на котором царил беспорядок. Поверхность из розового дерева была усыпана пудрой. Хрустальные флакончики стояли как придется, и из полуоткрытого ящика каскадом спадала радуга шелковых лент. В оправу зеркала, сделанного в форме щита, было вставлено несколько писем. Гаррик просмотрел их, и его губы сжались в презрительной гримасе. Дженни не следует оставлять интимные письма на виду – они могут стать легкой добычей слуги-шантажиста. Он забрал одно весьма откровенное творение, принадлежащее ему самому.

Воровато оглянувшись, он открыл ящичек из слоновой кости и просеял сквозь пальцы перепутанный ворох цепочек, браслетов и колец. Забрав серьги с бриллиантами, он положил их в карман своего жилета.

Он подарил их недостойному человеку. В Ньюмаркете он узнал, почему на прошлой неделе Дженни выглядела такой растрепанной и разбитой. Ее обман его не расстроил, а лишь разозлил. Однако он все же собирался использовать ее полезные связи с лордом Эвердоном.

Увы, яркая итальянская графиня, которая могла бы утешить его, существовала только в его воспаленном воображении. Его черноволосая чародейка была провинциалкой, скучающей по дому; она так прекрасна и наивна, что непременно попадет в беду, если ее компаньонкой будет легкомысленная Дженни Брюс.




«Лорд Гаррик Армитидж, должно быть, весьма богат, – подумала Лавиния, – ведь он одет в такую элегантную и дорогую одежду, и к тому же он аристократ». Но, несмотря на эти качества, она не будет рассматривать его в качестве потенциального мужа. Он знал, как пройти в спальню миссис Брюс, – это свидетельство их связи. Знает ли он также, что у его любовницы есть еще один любовник? О, Лондон полон интриг!

– Так, с этим покончено. – Лорд Гаррик вошел в гостиную. Вид его был вполне удовлетворенным. – Я ухожу. Но я вернусь – проверить, как вы живете, и услышать еще и другие истории про ваш остров.

Его внимание встревожило и напугало ее – она была похожа на Ксанту во время грозы. Поцелует ли он ее снова? Странная, неясная надежда наполнила ее сердце, и кровь прилила к щекам.

Он взял ее за руку. Его губы коснулись ее пальцев, и она осознала, как опасна жизнь в доме вдовы: ведь теперь она будет регулярно встречаться с этим красивым плутом.

Он поднял белокурую голову и загадочно прошептал:

– Какая жалость, что я встретил вас в этом доме, дорогая! – Ласково ткнув кошку носком башмака, он добавил: – До свидания, маленькая Ксанта.

Он ушел, а Лавиния уселась на парчовый стул, чтобы обдумать смысл его непонятной реплики и прощального жеста. Выпирающая подушка напомнила ей, что она должна надежно спрятать книгу до того, как миссис Брюс вернется домой.

Она отнесла Ксанту наверх, в свою спальню, и посадила на коврик перед камином. Потом подошла к сундуку, наклонилась и открыла его. К выгнутой крышке была прикреплена акварель ее сестры – она вызвала нежные воспоминания. Вот Китти на складном стульчике со своим альбомом, Керр и родители на ступенях замка. Лавиния, в старом костюме для верховой езды, стояла рядом с ее любимым мэнкским пони. Она достала крошечный льняной мешочек и вдохнула стойкий аромат вереска, который сорвала в тот день. Затем она взяла Библию и стала искать листки плюща и веточку тысячелистника, засушенные между ее страницами. Наконец она залезла в сундук и подняла фальшивое дно, открыв тайное отделение, в котором хранился ее небольшой запас монет и фамильные рубины.

– Вот ты где! – зазвенел торжествующий голос.

Лавиния торопливо спрятала «Помощника должника и кредитора» в тайник и закрыла сундук.

– Боже мой, какие красные у тебя щеки, – заметила Дженни Брюс. – Ты слишком долго сидела у огня, как и твоя глупая кошка. – Она развязала широкие ленты шляпки, украшенной кружевами и перьями. – Я приказала Джеймсу подать чай и печенье. Пойдем в мою комнату, – пригласила она, приглаживая завитые и напудренные волосы. – Сегодня я очень устала и должна прилечь.

Вдова любила высокие прически и туфли на высоких каблуках. Ее юбки были пышнее, чем этого требовала мода, – чтобы подчеркнуть стройность ее фигуры, затянутой в корсет.

В присутствии такой нарочито подчеркнутой женственности Лавиния казалась себе тусклой и бесцветной. Если бы только ее волосы были белокурыми, а не черными, если бы ее щеки по цвету напоминали розы, а не мел! Лорд Гаррик великодушно назвал ее глаза серебристыми, но он, очевидно, предпочитает голубые.

Миссис Брюс извинилась за беспорядок в спальне, процедив заносчиво:

– Моя горничная – ленивая девка.

Она расстегнула облегающий жакет.

– У меня был такой тяжелый день, – простонала она, упав на смятую постель. – На Пиккадилли я не могла найти ни одного свободного портшеза, ты можешь в это поверить? Весь Лондон сегодня в движении, и все, кого я встретила, оплакивают эти ужасные новости.

– Какие новости? – спросила Лавиния.

– Несколько дней назад в Париже обезглавили Марию Антуанетту. Мне сказала об этом мадам Анатоль. Бедняжка, она была в таком отчаянии – думаю, я теперь целую вечность не смогу забрать свою новую шляпку. Ужасная трагедия.

– Так вот почему звонят колокола, – протянула Лавиния, полагая, что слова миссис Брюс относились к казни французской королевы.

Дженни кивнула.

– Рядом с Голден-сквер есть католическая часовня. Прошлой зимой, когда король Луи отправился на гильотину, было то же самое – бум-бум-бум целый день! Как ты развлекалась, пока меня не было?

– Читала. Недавно к вам приходил джентльмен – лорд Гаррик Армитидж.

– Гарри вернулся со скачек? Наверное, он слишком сильно скучал по мне и не мог дольше оставаться в Ньюмаркете. Он ухаживает за мной с тех пор, как вернулся из Италии.

Слушая, как миссис Брюс похваляется своей победой, Лавиния вспомнила о том, какой неподдельный интерес проявил лорд к ней самой, и постаралась не показать нахлынувших на нее чувств.

– Отвратительное создание, настоящий дикарь! Какое-то время он был помолвлен с наследницей Холси и имел наглость бросить ее, представляешь? Какой поднялся шум! У нее не было выбора, кроме как выйти замуж за другого джентльмена, который сделал ей предложение, но все знали, что ее сердце и гордость безнадежно разбиты. Это был самый громкий скандал сезона. Вот почему его семья заставила его уехать за границу.

Лавиния не могла представить себе, как кто-то может заставить элегантного лорда сделать что-нибудь против его воли.

Дженни продолжала:

– Его брату, герцогу Холфорду, принадлежит Лэнгтри, огромное поместье в Оксфордшире. Они оба были моими партнерами на балах в Рединге, прежде чем я вышла замуж за полковника Брюса.

– Должно быть, вы скучаете по мужу? – спросила Лавиния.

– Наверное, да, – неуверенно пожала плечами Дженни. – Но он был стар, и у него был ужасно дурной характер. Он подхватил малярию, сражаясь в Североамериканских колониях, и это подорвало его здоровье. Он больше любил нашего сына Бобби, чем меня. Даже когда он был жив, другие джентльмены водили меня в театр и танцевали со мной.

– Разве полковник не ревновал?

– О, его не заботило то, что я делаю. Или с кем.

Лавиния зачарованно смотрела на свою необычную компаньонку. Миссис Брюс наверняка обманывала своего мужа. И теперь у нее было два любовника – экстравагантный лорд и пухлый, розовощекий человек, навещавший ее нечасто и украдкой.

– Теперь, когда я твоя подруга, я должна быть осторожной, – заявила Дженни, трогая кружева на пышной груди. – Ты приехала в Лондон в неудачное время для поисков мужа, но я не сомневаюсь, что многие будут соперничать за твою благосклонность. По просьбе Гарри я собираюсь устроить небольшой бал с игрой в карты и думаю, что пошлю первое приглашение мистеру Оливеру Парфитту. Он тебе понравится: он очень богат. – Она хихикнула, а затем воскликнула: – Быть свахой – это так забавно!

Прибыл лакей с чаем на деревянном подносе и поставил его на стол рядом с Лавинией. Лавиния налила две чашки горячего напитка, пока Дженни болтала о многочисленных достоинствах ее друга мистера Парфитта. Панихида по королеве Франции служила зловещим аккомпанементом ее беззаботной болтовне.

– Как я хочу, чтобы эти колокола перестали звонить! – раздраженно закричала она. – От этого унылого звука у меня портится настроение. – Ее взгляд остановился на туалетном столике. – Принеси мне этот ящичек из слоновой кости, милочка, и я покажу тебе серьги с бриллиантами, которые подарил мне Гарри.

Вспоминая его поцелуи и комплименты, Лавиния почувствовала себя обманутой. Она не имела права его ревновать, но все равно ревновала. У него бегающий взгляд, напомнила она себе. Расторгнутая помолвка указывает на неуравновешенность характера. Он – распутник.

– Это самый дорогой подарок, который я получила от поклонника, – заявила Дженни, когда Лавиния принесла ей шкатулку. – Клянусь, ты в жизни не видела таких великолепных камней!




Глава 3


Великосветские зрители ложи второго яруса королевского театра «Ковент-Гарден» встретили появление Гаррика перешептыванием. Страдания «хранителя замка» не могли завладеть их вниманием даже после того, как он и его кузина заняли свои места.

Весь первый акт две пожилые дамы, сидевшие неподалеку, бросали на него неодобрительные взгляды. Они поднимали веера, чтобы приглушить свой шепот; высокие перья на их тюрбанах бешено раскачивались. Он сумел расслышать избитую фразу: «Бросил ее, а потом сбежал».

Его спутница взглянула на него с сочувствием. Он ухмыльнулся в ответ – его не волновали сплетни.

Фрэнсис Рэдсток, старше его почти на десять лет, была замужем за любящим ее, хотя и часто отсутствующим дипломатом. Все знакомые ее уважали. Для женщин она была идеалом и потому решительно настроилась восстановить пошатнувшуюся репутацию кузена. Она оказала ему честь, появившись с ним в театре сегодня вечером. На ней было атласное платье абрикосового цвета, отделанное гофрированным шелком канареечного оттенка. Он купил эту ткань в Венеции, зная, как восхитительно она подойдет ей, но ему было жаль, что ее золотисто-каштановые волосы усыпаны белой пудрой.

Гаррик старательно избегал пудры, и сегодняшний вечер не был исключением. Он был одет в любимую черную бархатную куртку и атласные бриджи жемчужного цвета – они служили фоном для шелкового жилета с искусной золотой вышивкой.

В антракте Фрэнсис показывала ему известных людей, посетивших театр. Указав на ложу, обшитую алой тканью, зарезервированную для короля Георга и королевы Шарлотты, она заметила:

– Их величества не пришли из уважения к несчастной королеве Франции.

Рассматривая толпу, Гаррик увидел даму, с которой познакомился на карнавале в Венеции. Она флиртовала с ним в гондоле. Но здесь она отказалась его узнавать – еще одно доказательство того, что в Лондоне он пария.

– Тебе пора перестать заботиться обо мне, Франческа, – прошептал он.

– Никогда.

– Мои многочисленные грехи никогда не будут прощены, а возможно, появятся и другие.

Он не возражал против этого, хотя иногда задумывался о том, зачем он решил вернуться в Лондон. Война Англии с Францией не была для него опасной и не ограничила его передвижений. Он родился в Шербуре, а в качестве места постоянного проживания в паспорте была указана Венеция.

Как же он скучал по своему любимому городу, его прохладным ветрам и убаюкивающим звукам воды в Гранд-канале, плещущейся у ступенек его дома! Ему хотелось вновь услышать знакомый бой колоколов; они били в определенном порядке в течение дня: Сан-Самуэле, Сан-Видал, Сан-Стефано, Сан-Маурио – неизменный порядок, знакомый с детства.

Внезапно Фрэнсис перестала обмахиваться веером.

– Ну надо же, какой сюрприз! Посмотри, вон лорд Эвердон.

Эвердон. Приступ ностальгии Гаррика тут же прошел, стоило ей упомянуть имя его врага. И он вспомнил, что привело его в Лондон.

– Из-за него я выгляжу лгуньей, ведь я говорила тебе, что он редко появляется в свете.

– Где он? – Гаррик приник к моноклю.

– В ложе напротив прохода. Джентльмен с мрачным лицом, рядом с леди в сером атласе – это его жена. Граф де Кальман наклонился, чтобы поговорить с ними. О, они уходят, – разочарованно протянула она. – Ну что ж, ты увидел его. И едва ли встретишься с ним снова.

В голове Гаррика быстро сложился план.

– Как насчет бокала шампанского?

– О да, спасибо, это было бы замечательно.

Он прошел мимо двух пожилых дам – они отвернулись, как будто боялись заразиться, – и вышел в коридор. Спиральная лестница привела его к подъезду.

Эвердоны, как он и предполагал, стояли в вестибюле, ожидая, когда им подадут пальто. Увидев его, баронесса уронила свой веер. Он неторопливо подошел к ней, поднял безделушку и подал ей с вежливым поклоном.

– Благодарю, синьор. – Ее робкая улыбка понравилась ему, несмотря на ее ненавистное имя. Она была значительно моложе своего спесивого мужа.

Было трудно определить возраст барона. Глубокие морщины в уголках глаз и рта, землистый цвет кожи, натянутой на высокие скулы, – все это было результатом долгой беспутной жизни. У него был узкий раздвоенный подбородок.

– Лорд Эвердон? – Гаррик позволил себе торжествующе улыбнуться. – Не думаю, что мне нужно представляться.

– Ты – повеса, младший сын покойного герцога Холфорда! Я не желаю с тобой знаться! – прорычал лорд. В его пронизывающем взгляде читалось все, что угодно, кроме безразличия.

Он отвернулся, а его жена прошептала:

– Мой супруг, что о нас подумают люди?

– Мне все равно. Пойдем, Сюзанна, вот наш экипаж.

Бросив извиняющийся взгляд на Гаррика, она проговорила с сильным акцентом:

– Мы не можем остаться после новостей о смерти – я имею в виду убийство ее святого величества королевы Франции.

– Не трать силы на объяснения! – рявкнул Эвердон. – И если этот молодой человек будет настолько глуп, что явится в наш дом, его не следует пускать. Понятно?

Он властно взял ее за руку и повел к двери.

В ярости Гаррик вспомнил весь свой репертуар итальянских ругательств и прибавил к ним несколько французских. У злобного барона не было секретов от жены; ее нервозность доказывала, что ей известно, кто такой Гаррик.

Гаррик отправился в буфет и залпом осушил два бокала шампанского. Но вино не смогло погасить пламя его гнева.

Позже, когда они возвращались в дом Рэдстоков на Сент-Джеймс-сквер, Гаррик спросил у Фрэнсис, может ли он взять ее экипаж.

– Куда ты собрался так поздно? – удивилась она. – Или мне лучше не знать об этом?

– Мне хочется поскандалить с кем-нибудь, – ответил он сердито. – И чтобы не вымещать свое настроение на тебе, милая Франческа, я поищу кого-нибудь, кто этого заслуживает.

Некоторое время спустя он был уже на Корк-стрит и заметил, что занавески в будуаре Дженни задернуты. И в окне не мелькало эфемерное создание в белом – умопомрачительно красивое и пугающе молодое.

Лакей сообщил, что миссис Брюс в дурном настроении.

– Бросила в меня туфлей, вот что она сделала, – проворчал он, потирая свежую царапину на щеке.

Дженни развалилась на диване, положив ноги в чулках на низенькую табуретку. Не делая попыток встать, она протянула дрожащую руку и простонала:

– Гарри, я так рада, что ты здесь. Я никогда не чувствовала себя такой несчастной. – Она прижала кружевной платочек к виску. – Ты был в театре сегодня вечером? Я бы хотела, чтобы ты взял меня с собой. Так скучно сидеть здесь в одиночестве!

– А где же твоя гостья?

– Не знаю и знать не хочу! Когда сегодня я отправилась за покупками, она украла мои новые серьги с бриллиантами – те, что ты мне подарил. Бог знает, что еще украла эта девка!

– Лавиния Кэшин не крала эти серьги. Это сделал я.

– Ты? – Дженни положила руку на грудь и уставилась на него широко открытыми глазами. – Но почему?

Ее мелодраматическая поза разозлила его, и он жестко ответил:

– Я узнал, почему твоя постель была смята в тот день, когда я уезжал в Ньюмаркет. И почему ты не пригласила меня присоединиться к тебе.

– Мне нездоровилось, – быстро ответила она – поспешность ответа наводила на подозрение.

– Так ты сказала тогда. Я даже тебе поверил – пока не поговорил с Моллюском Парфиттом. Он слишком много выпил, иначе, возможно, не поведал бы в деталях о связи, о которой ты забыла или не захотела говорить. Быть может, по обычным стандартам я не самый благородный человек, но у меня все же есть некий кодекс чести. Он запрещает отбивать у кого-то любовницу.

– И ты украл мои бриллианты, чтобы отомстить?

– Ну, если бы ты была дома сегодня днем, я бы вежливо попросил их вернуть. В твое отсутствие я поступил импульсивно – и неумно, признаюсь. Я даже не думал, что ты обвинишь эту девушку, Кэшин. Пошли за ней, и мы с тобой извинимся перед ней.

– Я не могу. Она и ее проклятая кошка куда-то ушли.

– Ты, конечно, знаешь, куда?

– В ад, надеюсь, – раздраженно процедила Дженни, играя золотистыми локонами. – Это все твоя вина! Ты пригласил ее на наш бал, иначе я бы не позвала ее и не позволила жить у меня. В ней было что-то странное – она утверждала, что она леди Лавиния, но я полагаю, что ее отец не более лорд Баллакрейн, чем ты. Подумать только, я почти отдала ей Оливера Парфитта! Ведь я собиралась порвать с ним, честно. – Ее голубые глаза умоляли его ей поверить.

– Как это – отдать Моллюска?

– В качестве мужа. Она хочет выйти замуж за богатого, вот почему она покинула свой тоскливый маленький остров.

– Но Моллюск не собирается жениться. И ты, конечно, знаешь об этом.

– Ну, я же не могла сказать ей, что он скорее согласится стать ее покровителем, нежели мужем?

Он уставился на нее.

– А, я начинаю понимать. Пока он соблазняет твою компаньонку, я должен был заменить его в твоей постели. Как это удобно для всех нас.

Покраснев, Дженни продолжала умоляющим тоном:

– Не будем говорить об Оливере. Он скучный и такой скупой. У него много денег, а он ни разу не купил мне драгоценностей.

– И я тоже, – признал Гаррик. – Я выиграл их у одной картежницы. Если ты полагаешь, что я могу позволить себе осыпать тебя безделушками, ты здорово ошибаешься.

– Не говори глупостей. Ты же Армитидж из Лэнгтри.

– Герцог вычеркнул меня из своего завещания. Более того, он категорически запретил Эдварду давать мне деньги на расходы. На смертном одре он составил завещание и заставил моего брата его подписать.

Дженни выпрямилась в кресле.

– Я никогда не слышала об этом чудовищном деле! И все же ты носишь дорогую одежду и держишь целую конюшню лошадей. И у тебя большой дом в Венеции.

– Я унаследовал дом от матери. Я живу за счет своих выигрышей за карточным столом. Моя одежда сшита в Италии, где ткани и работа портных обходятся дешевле, чем здесь. Эдвард – мой тайный партнер в конюшне; это совместное предприятие. – Гаррик усмехнулся. – Он дал клятву, что не будет помогать мне, но все-таки заботится о том, чтобы мои лошади были накормлены, подкованы и ими занимался хороший тренер.

Она изумленно уставилась на него.

– Ты даже можешь шутить об этом?

– Я могу шутить о чем угодно. Мне жаль, что мое отчаянное положение разбило твое сердце, малышка.

– Тебе нужно было не мое сердце, и мы оба это знаем.

«Это справедливо», – признал он. Но она не могла и подумать, что ее связь с лордом Эвердоном привлекала его даже больше, чем ее зрелое, пышное тело.

– Так, значит, ты отказываешься от меня, – продолжала она, – даже не переспав со мной ни разу. Клянусь, я никогда не встречала более несносного человека! Когда Оливер Парфитт придет ко мне, я брошусь ему на шею и поклянусь в вечной любви!

Бедный Моллюск. Жалость Гаррика к своему приятелю смешивалась с неприязнью к леди, чью благосклонность он отверг прежде, чем успел ее добиться. Но его главной заботой был вопрос о том, где искать теперь леди Лавинию Кэшин. В результате его необдуманных действий ее выбросили на улицу. Молодая, неопытная, беззащитная – мысль о том, что может случиться с ней, заставила его похолодеть. И какое бы несчастье с ней ни приключилось, в этом будет виноват он. Черт побери!

Забота о благополучии пропавшей девушки оттеснила на второй план его гнев на двуличную Дженни и ненависть к ненавистному лорду Эвердону.




Лавиния набросила на голову свою мэнкскую шаль – дождь сыпался с неба нескончаемым потоком. Простая коричневая шаль не просто не давала ее платью намокнуть, более важно – она скрывала ее лицо от тех, кто мог бы за ней гнаться.

В любой момент констебль может схватить ее и арестовать за кражу сережек миссис Брюс. Она узнала, что правосудие английских судов не зависело от правды или фактов – если ее осудят, ее судьба будет гораздо хуже судьбы ее отца. Кража имущества обычно каралась смертью. Правда, хорошенькую девушку, которую защищает талантливый адвокат, могли бы сослать на поселение в далекую колонию. Всю прошлую неделю ей постоянно снились кошмары о кандалах, кораблях с арестантами и каторге.

Пройдя до середины Вестминстерского моста, она остановилась и посмотрела на темные неприветливые воды Темзы. Сколько несчастных, подумала она мрачно, в отчаянии бросились в ее воды? В этом огромном городе наверняка множество разбитых сердец, нежеланных беременностей, болезней и бедняков.

Ее преследовали неудачи. Но, по крайней мере, она уберегла свое сердце и свою девственность, и у нее было десять золотых гиней. Она подняла голову и пошла дальше.

На другом берегу широкой реки лежал незнакомый ей городок Саутуорк. Вскоре она оказалась в бедном квартале; его улицы составляли полуразвалившиеся дома и лавки. Детально изучив книгу, которую она держала сейчас в замерзшей руке, она знала, что по правилам тюрьмы Королевского суда здесь жили наиболее привилегированные должники.

Она испуганно вскрикнула, увидев шипы, венчавшие кирпичную стену тюрьмы. Ей не хотелось одной проходить под сводчатыми воротами, и поэтому она укрылась под ними и стала ждать мистера Уэбба. Он мог позволить себе взять наемный экипаж, но почему-то опаздывал. Она прошла через весь Лондон пешком под проливным дождем – и пришла вовремя.

Из своей сторожки вышел тюремщик, в его крепкой руке была кружка дымящегося эля.

– И кого это ты пришла проведать сегодня вечером?

– Джона Кэшина. – С точки зрения суда и тюремных властей, ее отец простой горожанин, пока не будет доказано обратное.

Мужчина ухмыльнулся:

– Этого мэнкца, который кичится тем, что он граф? Его место в аду – он безумен, как мартовский заяц.

– Вовсе нет! – Ее сердитый выкрик был прерван появлением компании кокни, которые грубо протиснулись мимо нее, требуя к себе внимания. Начался громкий спор, и несколько монет перешли из рук в руки.

Лавиния с горечью осознала, что в этом месте, где были заключены люди, неспособные заплатить долги, стоимость жизни была невероятно высока. Здесь брали плату за вход и за выход, за еду, питье, нормальные условия жилья, постельное белье и даже за место, куда можно поставить кровать. Когда суд отправил ее отца в тюрьму, тот заплатил более шести фунтов. Каждый тюремный чин получил свою долю – надзиратель, главный надзиратель, привратник и часовые. Согласно ее путеводителю, ограниченные ресурсы должника будут истощаться еще больше при каждом посещении кофейни, тюремной пекарни или рынка.

Наконец подъехал наемный экипаж, разбрызгивая грязь и воду. Из него вышел мистер Уэбб, его белый воротничок и черные фалды сюртука трепетали на ветру. Серая пудра, покрывающая его темные волосы, контрастировала с густыми черными бровями, придававшими ему решительный вид.

– Простите меня за опоздание, леди Лавиния, – взмолился он низким, звучным голосом. Он никогда не забывал называть ее «леди». – Я не мог избежать этой задержки.

Обменявшись парой слов со сторожем, он провел Лавинию через внутренний двор, окруженный служебными зданиями.

Еще одни ворота вели в тюремный двор. Рыночные навесы, о которых читала Лавиния, пустовали. Двое мужчин и одна женщина жались друг к другу с несчастным видом; они сгрудились у окна пивной, с тоской разглядывая посетителей заведения. Лицо женщины было размалевано румянами, ее платье открывало голую грудь и плечи. Лавиния была в Лондоне уже достаточно долго и без труда узнала в ней проститутку.

Мистер Уэбб вел ее в обход многочисленных луж. Нависший фасад главного здания был достаточно красив, несмотря на слой сажи. Войдя внутрь, Лавиния содрогнулась от ужасной вони. Взглянув на непроницаемое лицо своего спутника, она подумала, что адвокат, наверное, давно привык к этому.

Не глядя ей в глаза, он произнес:

– Комнаты графа – в общем крыле, два этажа наверх.

Все проходы были заполнены: люди стояли, сидели, прислонялись к стенам, лежали на полу. Их лица, руки и ноги были искусаны блохами. Мальчик подманивал большую крысу кусочком сыра, заставляя ее вставать на задние лапы и просить.

В ее книге тюрьма Королевского суда описывалась как одна из самых комфортабельных лондонских тюрем для должников. Ей она казалась адом на земле – переполненная, грязная, кишевшая паразитами. Место, где процветали болезни.

А также пороки, как она обнаружила, когда они дошли до лестничной площадки. Пара, забившаяся в угол, торопливо приводила в порядок свою одежду, закончив совокупляться. Одежда мужчины, когда-то модная, сейчас была ветхой и грязной.

– Не смей проболтаться моей женщине! – пробурчал он партнерше, чья бесстыдная ухмылка продемонстрировала ряд гнилых зубов. – Здорово, Уэбб, – приветствовал он поверенного. – Я посылал за тобой? Будь я проклят, если я не выпил столько, что забыл, зачем я это сделал.

– Мистер Боуз, я здесь для того, чтобы поговорить с одним из моих клиентов.

Красные глазки мужчины обратились к Лавинии.

– Первосортная девка, – заметил он, почесав свой острый орлиный нос. – Оставь ее мне, будь другом.

– Мы не можем задерживаться, – произнес поверенный тоном, не допускающим возражений. Он взял Лавинию за локоть и потащил вверх по ступенькам.

– Эй, господин адвокат! – позвал пожилой человек, сидящий на верхней ступеньке. – Возьмите мое дело! Я – честный парень, это мой партнер обманщик довел наше дело до банкротства. Добрая леди, подайте пенни голодному человеку!

– Похмелье у тебя, это верно, – отпарировал Дэниел Уэбб, не выказав никакой симпатии к просителю.

Он провел Лавинию в крохотную комнатушку, где едва хватало места для узкой кровати и одного стула. Когда она увидела отца, ее глаза наполнились слезами, и она не смогла подавить рыдания, когда его руки обняли ее. И было непонятно, искал ли он утешения или дарил его.

Наконец он разжал руки.

– Я не должен был просить тебя приходить сюда, но мне очень нужно тебя увидеть. Что это? – спросил он, когда она протянула ему свою книгу.

– «Помощник должника и кредитора». В ней ты найдешь много полезной информации о жизни в тюрьме.

Улыбаясь, он потрепал ее по щеке.

– Еще одна неделя здесь, и я сам смогу написать подобный трактат. Ну, мистер Уэбб, вы представите мою апелляцию в суде?

– Милорд, после тщательного анализа фактов я нашел достаточно оснований для того, чтобы доказать, что с вами обошлись несправедливо. Прямо сейчас мой клерк составляет краткое изложение дела, которое я доставлю адвокату, на чью компетентность я полагаюсь. Шоу, маленький упрямый терьер, успешно ведет гражданские и уголовные дела. Наша первая и неотложная задача состоит в том, чтобы установить вашу личность. Может ли кто-нибудь из жителей Лондона подтвердить, что вы – граф Баллакрейн?

– Нет, к сожалению.

– Леди Лавиния сказала мне, что вы знакомы с герцогом Этоллом, генерал-губернатором вашего острова. Я уже нанес визит в его дом в Гросвенор-плейс, но привратник проинформировал меня, что его светлость находится в замке Блейр.

– Этолл никогда не пропускает ежегодного собрания графства в Пертшире. Если бы он так заботился об интересах своих арендаторов на Мэне! Чертов шотландец.

– Отец, – перебила его Лавиния, – ты мог бы написать герцогу и попросить у него взаймы. – Ее предложение было встречено таким яростным взглядом, что она задрожала.

– Я не обращусь с просьбой к человеку, которого я презираю! – загремел граф. – Мюрреи никогда не были друзьями Кэшинов. Кроме того, Этолл – болтун. Мы не можем допустить возникновения сплетен. – Нахмурившись, он обратился к поверенному: – Вы сможете проследить за тем, чтобы в газетах не появилось сообщения о моем аресте?

Уэбб обдумал это.

– Пока – да. Но редакторы делают сенсацию из каждого случая, когда кто-то выдает себя за другого, и если вы окажетесь в суде, огласки не избежать.

– Его не будут судить, – заявила Лавиния. – Отец, а мать или Керрон не могут выслать деньги, чтобы заплатить торговцу?

Он покачал головой:

– Ни у кого из них нет доверенности, поэтому они не смогут продать ни одной коровы или овцы. Сомневаюсь, что у них достаточно денег для того, чтобы расплатиться хотя бы с одним из торговцев. В дополнение к тем пятидесяти гинеям, которые вы должны Онслоу, нужно еще заплатить портнихе, которая шила платья для леди. В конце квартала, кроме того, следует заплатить небольшие суммы модистке, изготовителю корсетов и портному лорда. Арендная плата за дом на Корк-стрит в размере сорока пяти фунтов должна быть уплачена на Благовещение. По моим расчетам, на сегодня сумма составляет около двухсот фунтов, – заявил Уэбб.

– Так много? – потрясение вздохнула Лавиния.

– Это за исключением судебных издержек и тех денег, которые ваш отец должен будет заплатить тюремным властям в день выхода на свободу.

– Если бы можно было продать с аукциона мой груз в Ливерпуле, – мрачно проворчал лорд.

Пока он и его поверенный обсуждали судьбу шерстяных тканей, Лавиния взбила плоскую подушку на кровати и стерла сажу с оконных рам. Никакого вида из окна, с грустью отметила она; тюремная стена была слишком высокой.

Взглянув на часы, Дэниел Уэбб напомнил Лавинии, что их время истекло.

– Я останусь, чтобы приготовить отцу ужин.

– Лучше иди с ним, Лонду, иначе тебя запрут здесь на ночь.

– Я не против, – ответила она непреклонно.

– Но я против. Я не допущу, чтобы это место тебя запятнало.

– Если бы ты переехал в Рулз, я бы могла жить с тобой.

– Во-первых, я должен был бы купить свой перевод туда, а оказавшись там, тех десяти гиней мне бы хватило ненадолго.

– Мы могли бы добыть деньги, продав рубины, – напомнила она ему.

Поверенный услышал их разговор.

– Если нужно продать какие-нибудь драгоценные камни, то я с радостью вам помогу.

– Рубины Баллакрейнов в семье Кэшинов находятся так же давно, как и их титул, – заявил граф. – Они не продаются.

– Их можно заложить, – возразил Уэбб.

– Слишком рискованно. – Граф повернулся к Лавинии: – Я надеюсь, ты будешь хорошо охранять их, Лонду.

– Могу ли я еще что-нибудь для тебя сделать? – спросила она.

– Я не испытываю больших неудобств. – Улыбнувшись, он добавил: – Я провел всю жизнь в замке Кэшин, а потому не успел привыкнуть к роскоши. И мне нет необходимости заботиться о внешности там, где никто не верит, что я – лорд.

– Я могу принести тебе свечи, – предложила она. – Я живу над лавкой торговца свечами, и... – Она слишком поздно поняла свою оплошность.

– Разве ты живешь не у той женщины, миссис как ее там?

У него и без этого хватает бед, подумала Лавиния, она не может рассказать ему о позорном бегстве с Корк-стрит.

– Миссис Брюс обращалась со мной невежливо, – выкрутилась она, – поэтому я сняла комнату – дешевую – рядом с Черинг-Кросс. Я буду жить там, пока не найду место компаньонки у какой-нибудь леди.

– Я не допущу этого, если только ты не заверишь меня, что твой работодатель – респектабельная женщина, – решительно заявил он.

– Это будет аристократка, – пообещала она, подарив ему свою самую обворожительную улыбку, – с огромным богатством и множеством неженатых сыновей.

Прозвучал резкий сигнал, и мистер Уэбб вмешался в их разговор:

– Это колокол для посетителей. Пора идти, миледи.

– Удачи тебе, Лонду. – Отец на прощание поцеловал ее в лоб. Она не двинулась с места, и он добавил: – Поторопись.

Она послушно последовала за поверенным.

Старик дремал на ступеньках, его седая голова склонилась набок. При звуках колокола толпа в нижних коридорах рассосалась, и из комнат заключенных потянуло запахом горячей пищи.

Мистер Уэбб предложил Лавинии взять экипаж и настоял на том, что сам заплатит за проезд. Стоянка экипажей на Боро-роуд была пуста: из-за плохой погоды пассажиров было больше, чем могли увезти экипажи. Промокшая и удрученная, Лавиния нехотя поддерживала разговор, пока они ждали свободного экипажа.

После неловкой паузы Уэбб заговорил:

– Миледи, в это тяжелое время можете на меня рассчитывать.

– Отец страдает больше меня, сэр.

– Я восхищаюсь вашей храбростью, леди, перед лицом свалившихся на вас бед. Вам, наверное, больно видеть вашего любимого отца в столь презренном месте?

Она почти не слушала его. Рубины Баллакрейна ей не принадлежали – она не могла продать их или заложить? Но у нее было несколько безделушек: золотые сережки и браслет из трех ниток жемчуга, которые она унаследовала от бабушки.

– Мне не хотелось говорить это в присутствии лорда, – продолжал мистер Уэбб, – но я не одобряю ваш план стать чьей-то компаньонкой. С вами будут обращаться почти как со служанкой, вы будете получать очень маленькое жалованье – или вообще никакого. Только мужчины готовы щедро платить за женское общество. А вы, добродетельная леди благородного рода, никогда не захотите собой торговать.

– Именно для этого я и приехала в Лондон, – спокойно произнесла она. – Но ни один мужчина не будет мной обладать, пока не наденет мне на палец обручальное кольцо и не пообещает содержать мою семью.

– Это высокая цена, – проговорил он сухо. – Непомерно высокая, я бы сказал.

Подумает ли так же лорд Гаррик Армитидж? Он был единственным богатым джентльменом, с которым она уже познакомилась. Теперь он наверняка узнал о краже в доме миссис Брюс и, возможно, как и его любовница, поверил в то, что их украла именно она.

Красивый лорд, который говорил ей комплименты, теперь не захочет иметь с ней ничего общего, это ясно. Но где-то в этом туманном городе на другом берегу Темзы живет человек, который сможет ей помочь. Все, что ей нужно, – это найти его, и поскорее.




Глава 4


Гаррик разглядывал многочисленные книги, стоявшие в книжном шкафу орехового дерева, и не заметил кузину, пока она не спросила:

– Что ты делаешь в библиотеке Рэдстока?

– Ищу Книгу пэров.

– Посмотри на третьей полке сверху.

Его рука коснулась широкого корешка. Бешено листая страницы, он бормотал: «Баллакрейн, Баллакрейн. Вот он! «

Указатель подтвердил существование графа с таким именем. Третий Кэшин – владелец этого титула – женат на Лоре Куэйл, от которой у него есть потомство. Имена и возраст детей не были указаны в книге.

– Интересно, – протянул он. – И очень удобно.

Во время странствий по континенту он встретил не одного мошенника и знал, что любой может, выдать себя за малоизвестного аристократа. Графство на острове Мэн не производило большого впечатления, потому что к нему не прилагалось почетное место в палате лордов и его владелец жил на далеком острове.

Те немногие факты, которые он почерпнул из Книги пэров, не подтверждали и не опровергали слова Лавинии Кэшин. Тот факт, что она знала о «Цезаре» капитана Стоуэлла и о его торговых делах, доказывало лишь, что она родом с острова Мэн. У нее была изысканная речь и манеры, ее модная, дорогая одежда говорили о богатстве. Владел ли ее отец замком, был ли у него титул – понять это из книги было невозможно.

Единственный способ разгадать загадку – найти Лавинию.

– Если ты не перестанешь метаться по комнате, то протрешь дыру в моем ковре, – проворчала кузина. – Что случилось?

– Я попал в чертовски неприятную ситуацию.

– Что на этот раз?

Рассказав кузине в двух словах о своих проблемах, он погрузился в глубокомысленное молчание и снова начал энергично шагать по пушистому ковру ручной работы.

– Неужели ты никогда не научишься контролировать свои эмоции? Они неизменно ведут тебя – и других – к катастрофе.

– Я хочу найти эту девушку, но не знаю, с чего начать. От Дженни помощи не дождешься. – Наконец он упал в ближайшее кресло. – Франческа, предположим, тебя вышвырнули на улицу. Что бы ты сделала, куда бы пошла?

– Я бы искала защиты и убежища у моих родственников или друзей.

– Если бы у нее были те или другие, отец поручил бы ее их заботам, прежде чем уехать из Лондона. – Его осенила идея: – Газеты! Я помещу объявление в «Морнинг пост» и в «Тайме», попрошу леди Лавинию Кэшин со мной связаться. Возможно, она сама уже поместила объявление, – задумчиво произнес он, – в поисках места гувернантки или компаньонки. Разве не так обычно поступают молодые женщины в подобных случаях?

Он вскочил на ноги.

– Прежде чем ты помчишься спасать девицу, мы должны обсудить приглашение Холфорда провести Рождество в Лэнгтри. У меня нет причин оставаться здесь, ведь Рэдсток все еще будет в Неаполе. И я надеюсь, ты не собираешься оскорбить главу семьи своим отказом?

– Я поеду, – ответил Гаррик без энтузиазма. – Видит Бог, другого приглашения я не получу.

Прежде чем отправиться на поиски, Гаррик поднялся в свою комнату, чтобы выбрать пальто, которое подходило бы для экспедиции по городу.

– Простите, синьор, но вы не можете уйти, не взяв трость или шпагу, – укорил его слуга-итальянец.

– Там, куда я иду, они мне не понадобятся, – ответил он, надевая круглую шляпу с высокой тульей. – Не волнуйся, Карло, к обеду ты оденешь меня по своему вкусу.

Он провел час на Стрэнде, безуспешно расспрашивая клерков и учеников печатников. Никто не видел молодую леди, подходящую под его описание. Он попросил посмотреть наиболее свежие объявления о поисках работы, но все они были составлены женщинами «зрелых лет», у которых был «большой опыт выполнения обязанностей компаньонки благородной женщины».

Чтобы избавиться от отчаяния и разочарования, Гаррик решил, что не возьмет портшез, а пойдет на Сент-Джеймс-сквер пешком. Проходя рядом с Темплом, он случайно заглянул в ворота. Четырехугольный дворик был забит адвокатами в мантиях, порхавшими, как грачи над свежескошенным полем. Многие были младшими сыновьями из благородных семей, как и он сам.

Он не сожалел о своей судьбе, хотя иногда пытался представить себе, какую жизнь он бы вел, если бы выбрал адвокатскую карьеру. А еще он мог бы уйти в монастырь, как его дядя по отцовской линии, который был священником в деревне Лэнгтри. Или купить себе офицерский чин в армии или на флоте.

Герцог, равнодушный отец, отправил его в Итон еще ребенком. О, эти годы невыносимых страданий, когда выживание зависело от умения драться и побеждать. Он терпел все издевательства, пока ему не исполнилось двенадцать – и тогда убежал из школы. К счастью, его не отослали назад с позором; мать взяла его с собой в продолжительную поездку за границу.

Он провел юность в странах более прекрасных, чем тоскливая старая Англия, получил хорошее образование, узнал все тонкости человеческой натуры – в игорных домах и на балах курортов, которые посещала его мать. А также в дорогих борделях и роскошных частных будуарах. Вместо того чтобы получить хоть какую-нибудь профессию, он играл в карты, ходил на скачки и танцевал на балах-маскарадах – и все это время строил планы соблазнения таких же легкомысленных женщин, как и он сам.

Идя по широкой оживленной улице, он заметил три золотых шара – вывеску ростовщика. Груда товаров в витрине напомнила ему о тех вещах, с которыми он распрощался в черные дни, после расторжения помолвки. Кольца, перстни, булавки, запонки – все было потеряно вместе с репутацией.

Есть ли у Лавинии Кэшин ценности, которые можно заложить?

Внезапно он решил направить свои поиски в новом направлении и вошел в лавку.

– Я разыскиваю молодую леди, которая могла быть здесь – вчера или сегодня, – заявил он. – Довольно красивая – темные волосы, белая кожа.

– Черное платье, коричневая шаль, – продолжил хозяин, кивнув. – Она приходила и ушла четверть часа назад. У нее были хорошие жемчуга, но я не предложил ей столько, сколько она за них хотела. Я посоветовал ей попытать счастья у Уиллиса на Черинг-Кросс.

Гаррик вышел из лавки – теперь он шел как гончая по свежему следу. Это было интереснее, чем охота в Лэнгтри. В районе Черинг-Кросс он нашел еще один ломбард, а на двери висело объявление, на котором черными буквами было написано имя владельца.

Сквозь стекло он увидел внутри лавки женский силуэт – женщина ждала продавца. Когда он вошел, она повернула голову в его сторону, и он увидел лицо, которое уже видел дважды и с тех пор не мог забыть.

Ее пальцы сомкнулись на каком-то предмете. Разжав их, Гаррик увидел браслет из трех рядов сверкающих жемчужин.

– Он мой, – отчеканила она. Ее серые глаза вспыхнули. – Достался мне от бабушки, так что незачем звать констебля.

– Я и не собираюсь этого делать, – удивился он.

– Я не крала те серьги, лорд Гаррик. Я клянусь!

– Да, я знаю. И Дженни тоже знает. – Заметив удивленные взгляды ростовщика и его клиентов, он шепнул: – Я объясню вам все, но только не здесь.

Он вывел ее из лавки и повел в ближайшую кофейню. После беглого осмотра Гаррик уверился, что посетители здесь не были постоянными клиентами, но из осторожности выбрал столик в самом темном углу.

– Что бы вы хотели? – спросил он, положив шляпу на свободный стул.

– Ничего, – еле слышно ответила она, теперь уже без той горячности, которую она выказала в лавке ростовщика.

– Чай и тосты для леди, – велел он официанту. – Кофе для меня. – Дождавшись, когда официант уйдет, он добавил: – Готов поспорить, что сегодня вы ничего не ели. Вы почему-то дрожите.

Она убрала дрожащие руки со стола и положила их на колени.

– Я прибыл в дом Дженни после вашего ухода и признался, что это я взял бриллианты.

– Вы? – Она подняла тонкие брови, – Но зачем?

Он подумал о том, что эти бриллианты отлично подошли бы ей.

– Быть может, я хотел подарить их другой даме, – проговорил он.

– Но миссис Брюс – ваша... ваша... – Ее бледность сменилась жарким румянцем.

– Если Дженни намекала на то, что она – моя любовница, то она сделала это преждевременно.

Она опустила голову – похоже, он ее смутил. У нее были самые длинные и черные ресницы, которые он когда-либо видел, и он восхищался ими, пока официант расставлял на столе еду и напитки. Он все еще не верил в то, что и в самом деле сидит напротив объекта своих отчаянных поисков. Ее темные одеяния были ужасны; в белом она нравилась ему гораздо больше. Но черные вьющиеся волосы и алебастровая кожа остались такими же, какими он их помнил, так же как и этот трогательный взгляд.

– Лорд Гаррик?

Он не сразу сообразил, что она обращается к нему, и извинился за свою рассеянность.

– Вы что-то сказали?

– Есть ли вероятность того, что миссис Брюс позволит мне вернуться?

– Сомнительно. Она лелеет свою злобу. – Наблюдая за тем, как идеальные зубы прикусили прелестную губку, он тоже задал вопрос: – Где вы жили с тех пор?

– В комнате над лавкой торговца свечами.

– О Боже! – простонал он. – Разве одинокая молодая леди может снимать комнату?

– Ко мне это не относится.

– Вы не леди?

– Я не одна, – поправила она его, и в ее голосе послышалась лукавая нотка. – Со мной Ксанта.

– Кошка – неподходящая компаньонка, – сурово произнес он.

– Никто о ней не узнает. Если только вы не расскажете.

– Я заключу с вами сделку. Молчание в обмен на правду – Что появилось на ее лице – страх или смятение? Он не мог определить. – Дженни считает вас самозванкой.

– И вы тоже?

– Я приму решение после того, как вы расскажете мне все о себе.

– Ну хорошо. – Эти слова были произнесены с покорным вздохом. – Давным-давно предки моего отца приобрели – захватили скорее всего – земли графства и крепость на восточном берегу острова. Прошли годы, Кэшины превратили свой форт в замок и нажили состояние на... ну, на том занятии, которое мы, жители Мэна, всегда называли торговлей.

– Контрабанда, – пояснил он, – так это называется по-английски.

– Мой прадед, гордый и амбициозный человек, завидовал влиянию и богатству графа Дерби – в те дни Стэнли были лордами Мэна. Поэтому он отправился в Лондон, чтобы добыть графство для себя у короля Георга Второго. Он нашел влиятельных придворных и предложил им дорогие подарки и щедрые займы.

– Взятки, – снова перевел Гаррик.

– Его британский титул графа не произвел особого впечатления на жителей острова, но один богатый торговец из Ливерпуля точно был впечатлен. Его дочь вышла замуж за моего деда, первого наследника лорда Баллакрейна, – это она завещала мне свои жемчуга. Это был брак по расчету, несчастливый брак. Когда мой отец вырос, родители захотели, чтобы он женился на богатой наследнице. Но он влюбился в мою мать и женился на ней, несмотря на сопротивление родителей. Наши люди зовут его Сумасшедший Джон Кэшин, потому что он отказался от богатства ради своей любви.

– Вы последуете примеру вашего деда или ваших родителей? Дженни говорит, что вы приехали в Лондон в поисках богатого мужа.

В ее голосе смешались гнев и раздражение.

– У нее и в самом деле длинный язык! – Не ответив на его вопрос, она продолжила: – Керрон, Китти и я обучались дома, с очень дорогими учителями. Моего брата учили греческому и латыни; у нас, девочек, была гувернантка-англичанка. У моей сестры был учитель рисования. Она очень талантливая художница.

– А в каких предметах отличились вы? – заинтересованно спросил Гаррик.

– В танцах, – ответила она. – И в хороших манерах.

– А другие – старше или моложе вас?

– Они на пять лет старше, они – двойняшки.

– Любопытно, что именно вас выбрали для того, чтобы вы украсили собой лондонское общество.

– О, это было решено давным-давно. Керр должен управлять имением, когда отец в отъезде, а Китти недостаточно здорова, чтобы путешествовать. И по какой-то причине моя семья всегда верила, что я смогу найти замечательного мужа. Моей бабушке не нравился этот план, и она называла это моей приземленностью, – она была очень религиозна. Она могла себе это позволить, ведь у нее было много денег.

Ни одна искательница приключений, сделал вывод Гаррик, не смогла бы рассказать фамильную историю в таких деталях и так самокритично. Она была настоящая Кэшин, такая же честная, как и красивая.

– Я был не прав, когда верил глупым россказням Дженни, – признался он виновато. – Я должен компенсировать все те неприятности, которые причинил вам, леди Лавиния.

– Ваших извинений достаточно, милорд Я предпочитаю не быть обязанной... незнакомцу.

– Джентльмену, вы хотели сказать.

Она достала несколько пенни из своего кошелька и подтолкнула к нему по столу.

– Вы не должны платить за еду, которую не ели, – возмутился Гаррик. Он придвинул решеточку с тостами к ее тарелке и ободряюще кивнул. Она протянула руку и взяла кусочек. – Так-то лучше.

Он не мог определить ее возраст. Ее наивность и незнание этикета говорили о молодости, но ее уверенность в себе и осторожность делали ее не по годам взрослой. Он продолжил свое расследование:

– Сколько вам лет?

– Это не ваше дело, милорд.

Достаточно молода, чтобы так ответить.

– Не нужно называть меня моим титулом. Вы не ниже меня по положению, поэтому сойдет и простое «сэр». Вот вам первый урок поведения в обществе. Вам не найти более опытного инструктора, чем ваш покорный слуга, или того, кто так же сильно хотел бы вам помочь.

Она недоверчиво взглянула на него.

– Я не позволю вам вмешиваться в мои дела, сэр. Вы уже и так сделали достаточно – из-за вас у меня большие неприятности.

Она схватила свою сумочку и поднялась со стула.

– Я провожу вас, если позволите.

– В этом нет необходимости.

– В этом квартале спутник-мужчина просто необходим. – Гаррик добавил шиллинг к тем пенни, которые она рассыпала по столу, и схватил шляпу, но леди уже ускользнула.

Он вышел из кофейни; яркий дневной свет на мгновение его ослепил. Он прикрыл глаза рукой и стал оглядываться по сторонам.

Темная фигура леди Лавинии целеустремленно двигалась к зданию Оперы. Гаррик перешел на бег, не обращая внимания на взгляды степенных пешеходов.

Она повернула за угол, он сделал то же самое, спрятавшись за деревьями у роскошного входа в Карлтон-Хаус, резиденцию принца Уэльского. Он почти догнал ее, когда она снова повернула и чуть не побежала по улице. Но вдруг перед ней начал разворачиваться фургон, загородив ей дорогу. Один из угольщиков в почерневшем фартуке сдвинул железную крышку, закрыв в земле яму. Он свистнул лошади, и его фургон покатил вперед, оставив после себя несколько кусочков угля.

Леди Лавиния Кэшин нагнулась, чтобы подобрать столько угля, сколько сможет удержать в руках.

– Почему вы не оставите меня в покое? – простонала она, когда Гаррик ее догнал.

Потому что она такая одинокая и привлекательная – таким мог быть его ответ. Не обращая внимания на ее протесты, он проводил ее к дому торговца свечами в конце улицы. С грузом угля ей было тяжело самой открыть дверь.

Когда он оказал ей эту услугу, ее глаза затуманились.

– Я не хочу вас и не нуждаюсь в вас, – проговорила она, задыхаясь. – От вас одни проблемы, а у меня их и так достаточно.

Ее спелые сочные губы привлекали Гаррика. Он напряг силу воли, которую редко использовал по назначению, и подавил в себе желание ее поцеловать. Вместо этого он вынул платок и вытер ей щеки.

– Твои несчастья скоро закончатся. Веди меня в свою комнату, Лавиния. – Они незаметно перешли на ты. Он видел ее слезы, и она позволила ему вытереть их со щек.

Вместе они поднялись по ступенькам и оказались в мансарде без окон – в комнате был только люк в потолке. Пушистый комок, лежавший на низкой кровати на колесиках, зашевелился и открыл темно-желтые глаза.

– В своих странствиях по континенту я никогда не жил в таких суровых условиях, – процедил Гаррик. Его резкость была вызвана чувством вины.

– Это – лучшее, что я смогла найти за три шиллинга в неделю. – Она высыпала уголь в небольшое ведерко у очага. Вымыв испачканные руки в лохани, она вытерла их ветхой тряпицей. – Я видела куда более жалкое жилище.

– Лавиния, – простонал он, – ты пугаешь меня. Ты губишь себя, и только я один виноват в этом.

Она подняла на него широко раскрытые, непонимающие глаза.

Он собирался привести ее в чувство, он схватил ее за плечи. А потом неожиданно для себя притянул ее к себе, пока ее нежная грудь не коснулась его груди. Его руки скользнули вниз, исследуя ее тонкую талию и узкие бедра.

Она пробудила в нем сильнейшие, но в то же время на редкость целомудренные чувства. Да, он хотел познать ее тело, но кроме того – ее сердце, ум и душу. Она пьянила его, эта загадочная дочь графа, одетая в крестьянскую одежду – но имеющая дорогие платья, прибывшая из замка – но живущая в лачуге. Ее податливые губы раскрылись навстречу, но, когда его язык коснулся ее языка, она отступила. На лице ее было смущение, а голос дрожал.

– Ты в самом деле дьявол. Так назвала тебя моя служанка в тот день, когда мы впервые встретились.

Он улыбнулся этому воспоминанию.

– Ты была самым красивым, экзотическим созданием, которое я когда-либо видел, и я хотел унести тебя с собой в прекрасную, экзотическую страну. – Он обнял ее и заставил сесть на постель. – Я покажу тебе Венецию – это почти рай! У меня там палаццо на Гранд-канале.

Кошка потерлась головой о его рукав, как будто предупреждая, что он не должен говорить такие вещи тому, кого он почти не знает. Он покосился на Лавинию – она прижимала пальцы к губам.

– Тебя не часто целовали, – предположил он. И он был страшно этому рад.

– Лорд – ни разу, – еле слышно прошептала она.

– Мой пустой титул тебя впечатляет? – Он осознал всю силу своего увлечения, когда услышал свои слова: – Сколько денег должно быть у твоего поклонника, чтобы он мог тебя добиться?

– По меньшей мере пять тысяч фунтов. В год.

– Это ужасно! В настоящий момент у меня не более пяти сотен – может быть.

– О! – Ее вздох был наполнен разочарованием. – Я думала, что ты богат.

Он не мог солгать ей.

– Если бы это было так.

– Не тот мал, кто считает себя бедным, но тот, кто желает большего, так всегда говорит мой отец, – печально сказала она.

Эта девушка была как глоток родниковой воды, и поэтому он не удержался от еще одного вопроса:

– Если бы у меня было пять тысяч фунтов в год, стала бы ты моей?

– Я собираюсь стать женой, лорд Гаррик, а не шлюхой.

– Если твоя главная цель – добыть мужчину с деньгами, то это различие, в общем, несущественно.

– Не для меня. И не для моей семьи. – Она наклонила голову, отводя взгляд. – Когда вернется отец...

– А где он?

– Он уехал... за море... и я не знаю, когда он вернется. Я должна найти себе мужа до его возвращения. – Она умоляюще посмотрела на него: – Если вы в самом деле хотите помочь мне, лорд Гаррик, познакомьте меня с самым богатым холостяком, какого вы знаете.

– Ну это, моя дорогая, уж слишком!

Его взволновало то, что она стремилась к бесчувственному, корыстному союзу, которого он отчаянно пытался избежать. Почему, подумал он, когда волна сожаления накрыла его сердце, она такая недоступная и такая красивая? Он мог бы помочь ей, но знал наверняка, что не сможет ею овладеть.

Фрэнсис, несомненно, обрадуется этому очаровательному созданию. В отличие от Дженни она была бы идеальной компаньонкой, всеми уважаемой и очень общительной. И Гаррик, прирожденный оппортунист, немедленно нашел свою выгоду в плане, который родился в его голове. Сопровождая дам на концерты и балы, он, возможно, снова встретится с лордом Эвердоном. Барон может запереть свою дверь, но он не будет вечно за нею прятаться.

– Никто не поможет тебе лучше моей кузины, миссис Рэдсток. Я представлю тебя ей сегодня, если ты действительно хочешь познакомиться с состоятельным человеком.

– Больше всего на свете.

– Даже больше, чем с этим? – Его рука обняла ее за талию, притянув к себе.

– Да, – прошептала Лавиния, прежде чем его губы прижались к ее губам.

Его поцелуи, подумала она, это что-то волшебное. Нет, он не дьявол. Он – волшебник, чародей, он очаровывает с помощью рук и губ. Его власть над ее чувствами и волей изумила ее. Другие мужчины смотрели на нее с обожанием, но никто не касался ее так откровенно и никто не вызывал в ней таких чувств. Лорд Гаррик вызывал в ней то же чувство беспомощности и восхищения, которое она испытывала, когда ураган спускался с вершин Маунт-Снейфелл.

Отчаянно пытаясь сохранить хоть остатки разума, она толкнула его в грудь.

– Мне не следует идти с тобой, – еле слышно проговорила она, понимая, что на самом деле у нее нет выбора. Страстные поцелуи и непристойное предложение, учитывая ее обстоятельства, не оправдывали отказа.

– В Италию? Или на Сент-Джеймс-сквер?

– Куда угодно, – прошептала она. Он был так красив и так смел; она не хотела, чтобы он останавливался. – Я боюсь тебя.

Его лицо посуровело, и в голосе появились резкие нотки.

– Не бойся – больше ты не получишь от меня поцелуев! Однако я буду настаивать на одном поздравительном легком поцелуе, когда ты выйдешь замуж за богатого джентльмена своей мечты.

Презрение сквозило в каждом его слове, прожигая дыры в ее сердце.

– Собери свои вещи, – приказал он. – Я отнесу твой сундук вниз и закажу экипаж.

Во время поездки его лицо напоминало маску, не выражающую никаких эмоций, дьявольский огонек в глазах потух. Лавиния скучала по его солнечной улыбке. Между ними, как будто разделяя их, стояла большая корзина для рыбы, в которой путешествовала Ксанта.

Она сожалела о том, что рассказала ему о своих планах выйти замуж по расчету. Теперь в неопределенности, возникшей после его поцелуев, это решение казалось ей неприличным. И все же ей хотелось ему доверять. Он не сможет ее возненавидеть, когда узнает обо всех обстоятельствах, когда она объяснит ему, что казна Кэшинов пуста, причем уже давно. И он, конечно, с ней согласится, что ее долг – спасти своего отца, сидящего в тюрьме Королевского суда.

Безжалостный и амбициозный первый лорд Баллакрейн разорил семью, добывая себе титул, и вынудил своего наследника жениться на дочери торговца. Второй граф, надменный и безжалостный диктатор, ненавидел жену за то, что она держала казну в своих руках. Она пережила его, и ее религиозный пыл и жажда власти привели к тому, что она стала тираном семьи. Спустя год после ее смерти она все еще продолжала править – из могилы. Ее последняя воля и завещание передавали большую часть ее состояния католическому благотворительному обществу, которое она основала, и она поставила жесткие условия, по которым ее внуки могли получить наследство. Керрон должен был построить церковь в честь Святой Девы. Китти получала наследство, только если бы ушла в монастырь. Лавинии не досталось ничего, кроме жемчужного браслета.

Ее дрожь усилилась, когда экипаж загрохотал по мостовой Сент-Джеймс-сквер. Когда лорд Гаррик помогал ей спуститься на землю, его прикосновение было холодным и равнодушным. Лакей провел их в холл, вымощенный мрамором. От блеска и роскоши у нее перехватило дыхание.

Рассматривая стены, обитые шелком, и мебель, покрытую позолотой, Лавиния поняла, что попала в мир утонченности, немыслимого богатства и изысканного вкуса. С разрешения лорда Гаррика она взяла свою любимицу из корзинки, а затем последовала за ним наверх по широкой мраморной лестнице. Он провел ее в залитую солнцем гостиную, и она увидела рыжеволосую леди с газетой в руках.

– Франческа, позволь тебе представить леди Лавинию Кэшин.

Миссис Рэдсток встала и сняла очки в золотой оправе.

– Рада познакомиться с вами, Лавиния, и я надеюсь, что мой кузен извинился перед вами за свое чудовищное поведение. Я не сомневалась в том, что он вас найдет и приведет сюда, поэтому комната уже приготовлена.

Лавиния держала кошку и поэтому не могла пожать протянутую руку. Ей лишь удалось неловко склониться в реверансе.

Леди погладила Ксанту по голове.

– А это кто у нас? Два гостя – чудесно! Гарри, займись делом – отнеси кошку на кухню и налей ей молока.

– Она пойдет ко мне? – спросил он Лавинию.

– Не знаю. – Она была удивлена и не слишком-то обрадовалась, когда Ксанта охотно позволила ему взять себя на руки. Точно так же, как поступила и она сама, подумала она с ужасом.

Хозяйка проводила ее в просторную комнату, на окнах которой висели легкие ситцевые занавески. В комнате были светло-алые кресла и китайская ширма с шелковыми панелями, украшенными вышивкой. Кровать розового дерева с балдахином – четвертая кровать Лавинии с момента приезда в Лондон – обещала стать самой удобной.

– Я рада компании. Мой муж уехал в Неаполь с дипломатическим поручением – Гарри, возможно, объяснил вам это?

Он не объяснил. Он был слишком занят – мучил ее поцелуями и двусмысленными предложениями.

Ее расстроило то, что она увидела в зеркале. Ее волосы были растрепаны, несколько выбившихся прядей нависали надо лбом. На щеке была полоска сажи, а на темном платье была заметна белая шерсть Ксанты.

– Я пришлю Селесту с водой для мытья, – сказала миссис Рэдсток с понимающей улыбкой. – И Альфред скоро принесет ваш сундук. Когда будете готовы, присоединяйтесь к нам с Гарри, мы выпьем за ваш приезд.

Лавиния почувствовала себя обманщицей. Эта на редкость гостеприимная женщина может проявить к ней участие, но она никогда не согласится опекать дочь должника. Озабоченность из-за необходимости обманывать ее переросла в панику, когда она узнала, что лорд Гаррик тоже живет в этом доме. Ее опять одурачили!

Он опасен, он – потенциальная угроза ее кампании по спасению семьи. Каждый раз, когда его руки обнимали ее, когда его губы касались ее губ, она чувствовала себя свободной – так же как и тогда, когда гуляла по скалистым берегам и вересковым холмам своего острова. Сегодня она почувствовала себя диким зверьком, а не хладнокровной аристократкой, какой воспитала ее семья.

Потому что она ищет финансовой стабильности, а не романтики. Ей нужен человек, надежный и честный, который бы захотел на ней жениться.




Глава 5


В начале дня греческая кофейня становилась одним из самых оживленных мест. Дэниел Уэбб, не сумев привлечь внимание замученного официанта, высматривал знакомых среди посетителей. Его любопытный взгляд скользил мимо взъерошенных ученых и скромных писцов и задержался на компании адвокатов из Среднего Тампля. Все были одеты в черные мантии. На всех были белые парики с аккуратными буклями по бокам и косицами сзади.

Никто из них, подумал он с горечью, не снизойдет до того, чтобы взять его бумаги. Отсутствие знакомств вынуждало его искать помощи у молодых, малоизвестных адвокатов, чьи услуги стоили дешево.

Официант прошел мимо него, не останавливаясь, к столу, за которым сидели адвокаты, и почтительно осведомился:

– Еще что-нибудь желаете, ваша честь?

Уэбб, слишком гордый, чтобы сидеть и ждать, вышел из кофейни. Он пришел сюда не за пищей, а за судебными сплетнями.

Путь в контору проходил по Стрэнду мимо лавки, в которой продавались парики для адвокатов. Увидев парики, выставленные в витрине, он снова подумал о том, как несправедлива жизнь. Если бы его родители были благородного происхождения, сейчас он мог бы стать адвокатом – возможно, даже судьей. Но он был выходцем из низов, а таких в его среде не замечали. К тому же он был слишком беден и не мог позволить себе получить образование. Он никогда не получит заветный парик и шелковую мантию.

Однако, став поверенным, он добился гораздо большего, чем можно было ожидать от сына актера. Его отец умер молодым. Мать не добилась успеха на сцене. В детстве Дэниел помогал им, как мог, чистя карманы на ярмарке Бартоломью. Обнаружив, что его обошли при дележе добычи, он отомстил своему обидчику и перекупщику и донес на них. Обоих судили, приговорили и сослали на каторгу. И вот тогда-то его поразили сила и эффективность закона.

В конце концов, его матери улыбнулась удача. Ее пригласил королевский театр «Друри-Лейн», и вскоре она обзавелась щедрым и влиятельным покровителем, который обеспечил ее, дал ей крышу над головой и устроил юного Дэниела в знаменитую школу «синих курток».

Рядом с его конторой на Стенхоп-стрит стоял новоиспеченный поверенный, который показал, на что он способен, в недавнем уголовном деле. Шоу был именно тем человеком, кто был ему нужен.

– Какая удача, что ты здесь! – воскликнул он, покровительственно улыбаясь молодому человеку.

– Отдай свои бумаги кому-нибудь еще, – отрезал Шоу. – Я слишком часто пачкал руки твоей грязной работой, Уэбб. Кроме того, ты мне задолжал.

– Но ведь тебе заплатили!

От гнева Шоу на мгновение лишился дара речи.

– Ты обещал мне премию, если присяжные оправдают твоего клиента. Что они и сделали, хотя он и не заслужил этого.

– Разве? У них не было улик. Прокурор не смог представить ни одного свидетеля, заслуживающего доверия. И наш плут лгал очень убедительно; в Олд-Бейли он устроил настоящий спектакль.

– Полагаю, ты еще не убедил своего достопочтенного лжесвидетеля поделиться своей нечестной прибылью? Сколько времени потребуется, чтобы переплавить такую массу предметов из чистого серебра с гербом владельца на них? Кража – это преступление, Уэбб. Четырнадцать лет в Новом Южном Уэльсе помогли бы ему понять, что хорошо, а что – плохо.

Уэбб посмотрел сверху вниз на молодого сердитого парня. Он вынул кошелек и, достав оттуда пятифунтовую банкноту, протянул ее Шоу.

– Заходи внутрь и внимательно слушай. У меня есть что тебе рассказать. Весьма интригующий случай – дворянин, арестованный за долги.

– Ты сам привел бейлифов к его дому, как и в деле Димсуорти? – спросил Шоу презрительно.

– Давай не будем больше говорить об этом.

– Пусть лучше у меня вообще не будет дел, нежели я возьму еще хоть одно твое дело.

– Если ты откажешься помочь мне в деле Баллакрейна, больше не получишь от меня ни пенни, – твердо произнес Уэбб.

Шоу, напуганный такой угрозой, поплелся за ним к двери. Бронзовый молоток и прямоугольная табличка с именем Уэбба нуждались в полировке, и Уэбб пообещал задать своей экономке хорошую взбучку.

Его контора, расположенная на нижнем этаже беспорядочно выстроенного дома, состояла из маленького офиса, библиотеки и убогой гостиной для приема клиентов. Жилые помещения Уэбба находились на втором этаже. Он сдавал одно крыло дома актерам театра, которые регулярно жаловались на разбитые стекла, осыпающуюся штукатурку и чадящие камины. Его клерк жил здесь, и здесь же жила кухарка, она же – экономка. Он не мог угадать, где сейчас находится первый, но вторая в этот час совершала ежедневное паломничество на рынок Клэр-маркет.

Он очень хотел обзавестись более престижным и впечатляющим адресом, предпочтительно в окрестностях Вестминстер-Холла. Этот дом он считал препятствием в своей карьере, несмотря на близость уголовного суда в Олд-Бейли и «Судебных иннов», где собирались адвокаты и барристеры высшего ранга.

Он стал искать бумаги, относящиеся к лорду Баллакрейну, среди других бумаг на столе. Наконец он их нашел и протянул Шоу. Его коллега хмуро просмотрел документы и задал несколько вопросов.

Уэбб, у которого в это время не было срочных дел, усердно разбирал горы бумаг, пока шаркающие шаги в коридоре не возвестили о возвращении клерка.

– Уилл! – зарычал он.

В комнату неторопливо вошел молодой человек – в одной руке он держал перочинный нож, в другой – письмо.

– Чей-то слуга принес его. Оно для этого парня, Баллакрейна. – Он небрежно бросил конверт на стол и стал чистить свои выпирающие зубы кончиком ножа.

– Где ты был, черт побери?

– В таверне, – пробормотал Уилл.

– Ты не должен уходить без моего разрешения!

– Вас не было, и я не мог отпроситься.

Из этого мошенника получится хороший поверенный, признал Уэбб, если только он не будет лениться.

– Забери это, – приказал он, толкнув стопку бумаг к нему по столу. – Я уже разложил их по именам клиентов. Начинай составлять просьбы об оплате.

Уэбб подождал, пока Уилл уйдет, а потом осторожно поддел кружок красного воска и развернул пергамент. Заголовок его поразил: когда это леди Лавиния Кэшин успела переехать с Черинг-Кросс на Сент-Джеймс-сквер? Она провинциалка, к тому же недостаточно умна для того, чтобы так быстро утвердиться среди лондонской знати. Ее хозяйкой и компаньонкой была некая миссис Рэдсток, жена дипломата и кузина герцога Холфорда.

Армитидж из Лэнгтри. Уэбб отлично знал, что герцог был старшим сыном давнего покровителя его матери.

Просматривая абзац за абзацем, он обнаружил, что леди Лавиния в субботу посетит вечерний концерт в Ганновер-сквер. Он задержался на описании ее одежды и драгоценностей, которые она собиралась надеть, после чего сложил письмо. Он нашел палочку красного воска, поднес ее к пламени свечи и снова запечатал письмо. Никто не смог бы сказать, что письмо открывали.

– Уилл! – снова крикнул он. – Ты мне нужен!




– Вот и все. – Горничная-француженка выпустила длинный черный локон и намотала его на палец. – Новый костюм так идет вам, мисс. Ах, как вам повезло – у вас замечательная фигура.

Лавиния хотела попудрить волосы, но тут Фрэнсис Рэдсток впервые мягко ей возразила. То, что Лавиния увидела в зеркале, компенсировало ее разочарование. Селеста взбила и начесала короткие локоны, собранные на висках, придав им модную пышность. Рубины в гребнях вспыхивали в свете свечей и добавляли блеска ее лифу из кремового атласа. Она коснулась одной из кружевных бабочек, пришитых к тонкой верхней юбке бального платья.

Она вставила рубиновые сережки в мочки ушей и потянулась за фамильным ожерельем, когда в комнату вошла ее компаньонка. Фрэнсис была завита и напудрена, на ее запястьях сверкали изумрудные браслеты.

– Гарри уже в нетерпении.

– Я готова, – ответила Лавиния, застегивая ожерелье. По пути к двери она остановилась у скамьи, на которой лежала Ксанта.

Она пощекотала пушистый подбородок кошки.

– Лентяйка, она будет спать здесь до моего возвращения.

Лорд Гаррик ждал их в холле – он был одет в черное, шея закрыта снежно-белым галстуком, на груди – кружевное жабо. Его волосы тоже были напудрены. Белизна его волос, поверх которых красовалась шляпа, делала его глаза более темными и глубокими.

Лавиния осторожно спустилась по витой лестнице, ей было непривычно ходить в узких туфлях и на тонких каблуках. Как он будет потешаться над ней, если она рухнет кулем у его ног!

– Я должен сказать, что вы солгали нам, леди Лавиния. Невозможно поверить, что вы прибыли с крошечного острова, а не от европейского двора.

– Ты не должен флиртовать с ней, Гарри, – укорила его Фрэнсис с улыбкой.

Лавиния приняла его протянутую руку, и он вывел ее из дома. Лампы, прикрепленные к карете, золотистым светом освещали его хмурое лицо.

Цоканье подков и лязг колес с железными обручами мешали разговору, однако Фрэнсис кивнула на церковь и произнесла:

– Церковь Святого Георга самая модная в Лондоне. В день моей свадьбы толпы собирались на обеих сторонах улицы, чтобы посмотреть на процессию экипажей.

Лавиния наклонилась вперед, чтобы изучить силуэт церкви, и представила, как она сама, невеста богатого человека, проходит под портиком с колоннами. Она опустилась на бархатные подушки, избегая сардонического взгляда лорда Гаррика.

Концертный зал располагался на восточной стороне Ганновер-сквер. Он был заполнен представителями высшего общества. На Лавинию произвели впечатление парчовые куртки и атласные брюки джентльменов и роскошные платья леди. Головы мужчин и женщин были белыми – все были напудрены или в париках. Она обвиняюще посмотрела на свою компаньонку.

– Иногда бывает полезно бросаться в глаза, – тихо ответила Фрэнсис.

Удручающее сознание того, что она не та, кем хочет казаться, лишало ее уверенности. Пусть у нее были все внешние атрибуты аристократки – дорогая одежда, фамильные драгоценности, – в этой компании она чувствовала себя чужой.

– Музыканты еще настраивают инструменты, поэтому у нас есть время пообщаться с гостями, – со знанием дела заявила Фрэнсис. – Сегодня не будет королевских особ, но ты скоро их увидишь. Позволь, я представлю тебя своим друзьям – ты будешь чувствовать себя более комфортно, когда сможешь связывать лица и имена. А вот тот, кого я знаю довольно хорошо, – маркиз Ньюболд.

Маркиз был даже выше лорда Гаррика Армитиджа. Склонившись над ее рукой в перчатке, он выразил надежду на то, что ей понравится музыка.

– Когда герр Гайдн жил в Лондоне, Ньюболд был одним из его покровителей, – пояснила Фрэнсис. – Но он слишком скромен, чтобы говорить об этом.

– Для меня честь быть знакомым с ним, – ответил маркиз, – и я никогда не пропускал его концертов. На каком инструменте играете вы, леди Лавиния?

– Ни на каком, – призналась она честно. – Но мне нравится петь под аккомпанемент моей сестры или без него.

– Она отлично танцует, – добавила Фрэнсис. – Я пригласила француза, чтобы показать ей все модные па, и он был очень впечатлен ее способностями.

Во время концерта страхи Лавинии показаться неуклюжей или сказать глупость поутихли. Но она не смогла наслаждаться симфонией немецкого композитора, так как постоянно сравнивала роскошь, окружающую ее, с нищетой тюрьмы.

Ради отца она должна подражать внешнему виду и манерам всех этих лордов и леди, как дрозд подражает песням других птиц. И как дрозд, она искала самую блестящую, самую сочную ягоду на ветке, то есть самого богатого мужа, которого она сможет добыть.

Ее отец назвал именами птиц всех своих детей. Керрон, зоркий и умный, как сокол, был Ширра. Нежная Китти, похожая на пеночку, стала Дрин. Где-то в замке Кэшин висела акварель, изображающая всех этих птиц на крепостной стене. Лавиния хотела бы, чтобы эта картина была с ней здесь, в Англии, – как напоминание о тех, кому пойдет на пользу ее брак.




После нескольких попыток Гаррику удалось загнать в угол леди Эвердон.

– Монсеньор, мой муж хотел бы, чтобы я держалась от вас подальше, – проговорила она нервно.

– Но его здесь нет, и он не может возражать, не так ли? Я надеялся снова увидеть вас обоих – к сожалению, наша беседа в театре «Ковент-Гарден» была слишком короткой.

– Он проводит вечера в клубе – правда, он не играет там. Он отказался от этой забавы, боясь потерять приданое наших дочерей.

– Я и не предполагал, что он настолько заботливый отец. Со мной он такт не был, – сухо прокомментировал Гаррик.

– Что вы хотите от него? – испуганно спросила она.

– Всего лишь проверить его знаменитый талант к карточной игре. Мне неинтересен денежный выигрыш. Мы можем играть на фишки, на булавки, на пуговицы.

– Вернуться к прошлым привычкам, даже на один вечер – о нет, никогда! Он больше не желает вас видеть.

– Но мы с вами знаем другое. Не правда ли?

Она с ужасом уставилась на него:

– Вы ошибаетесь. – Она повернулась и быстро пошла прочь; ее каблуки стучали по паркетному полу.

Сплетники, предположил Гаррик, наверняка заметили его унижение. Весь вечер люди смотрели на него, как будто предлагая ему подойти к ним, но отстранялись, когда он проходил мимо.

К нему подошел его единственный друг, Оливер Парфитт.

– Чертовски скучная вечеринка. Думаю, пора сматываться, – проворчал он.

– Моллюск, в каком клубе я скорее всего найду лорда Эвердона?

– В клубе «Уайте», это почти точно. Зачем он тебе? Зловещий, мрачный тип – ни капли юмора.

– Хочешь присоединиться ко мне, или тебя ждет белокурая вдова?

Пухлые щеки Моллюска растянулись в ухмылке:

– Дженни нужна спокойная ночь – для разнообразия. Я иду с тобой, Гарри.

Фрэнсис любезно приняла извинения и продолжила разговор с лордом Ньюболдом.

Лавиния подняла свое ангельское личико и удивила его своим сочувствием.

– Я не удивляюсь, что вы уходите. Все неприлично грубы с вами, кроме мистера Парфитта и той француженки. И та леди в синем все время посматривает в вашу сторону, как будто хочет с вами поговорить.

– Только потому, что она жаждет узнать новости о моем брате, – проворчал Гаррик. – Прошлой зимой она родила от него дочь. Ее муж не знает об этом, он уверен, что это его ребенок. Это шокирует вас, да? Зато Фрэнсис – идеал супружеской верности. Возможно, она не сообщила вам, что многие жены заводят любовника после того, как произвели на свет наследника. Я советую вам выучить все правила, прежде чем начинать свою игру, дорогая.

Ее глаза были бездонными колодцами, полными укора.

– Я бы никогда...

– Вы не можете быть уверены в этом. Пока ваши желания еще спят. Но я предрекаю, что однажды они вырвутся наружу и растекутся, как лава из великого вулкана в Неаполе.

– Так ты идешь, Гарри? – позвал его Моллюск.

На полпути Гаррик обернулся и посмотрел на Лавинию. Бедная девочка, теперь лорд Ньюболд ее уболтает. Уильям Шандос на редкость скучен – он вечно бубнит о музыке. Может, Лавиния – маленькая интриганка, но она не заслуживает такого занудного партнера, как этот чопорный, педантичный граф. Она слишком самостоятельна, чтобы заинтересоваться таким человеком – и не важно, насколько он богат.




Глава 6


Ни один из тех, кого обнаружил Гаррик в клубе «Уайте» на Сент-Джеймс-стрит, не был известным политическим или светским персонажем. Большая часть лордов и крупных землевладельцев, освобожденная от своих обязанностей на время парламентских каникул, покинула столицу.

Они с Моллюском прошли на верхний этаж, по дороге остановившись на лестничной площадке, чтобы оглядеть себя в зеркале, вставленном в золотую оправу, и поправить галстуки. Портреты настоящих и прошлых членов клуба украшали стены, и Гаррик бросил злобный взгляд на портрет покойного герцога Холфорда. На герцоге была мантия, отороченная мехом горностая, которую он надевал на церемонию коронации короля. Художник не смог смягчить или вообще убрать надменность, которая была так хорошо знакома Гаррику. Герцог не считал полотно Рейнольдса достаточно лестным для себя. Тщеславный человек, он быстро избавлялся от того, что его не удовлетворяло – дорогостоящего предмета искусства или легкомысленного сына.

Пройдя в комнату для игры в карты, они обнаружили несколько пожилых игроков в вист, которые сидели за столом, покрытым зеленым сукном. В стороне молодая компания была увлечена более живой и шумной игрой в кости, и каждый их бросок молодежь встречала стонами разочарования или торжествующими криками. Гаррик не одобрял их шумного поведения и выбора игры, которая зависела исключительно от удачи. Он предпочитал пикет или казино, где требовался искусный выбор карт, осторожность и умение сделать правильный ход.

– Опять двойка! – взвыл один неудачник, стукнув ладонью по лбу. – Черт бы побрал эти проклятые кости! Мне это не нравится.

Игроки вызвали раздражение и у Моллюска.

– Вот дурни. – Он махнул слуге и крикнул: – Новую колоду сюда! – Заплатив за колоду, он предложил Гаррику найти комнату потише для цивилизованной игры в винт, и они перебрались в маленькую библиотеку, где пахло старой кожей, свежей полировкой и табаком.

У камина, покуривая трубку, сидел лорд Эвердон. Они с Гарриком обменялись взглядами, но не поздоровались. Казалось, барон не обратил особого внимания на его появление.

– Продолжай, Эвердон, – поторопил лорда один из его собеседников. – Объясни, почему ты так привязан к нашему врагу, чьи граждане казнили своего короля и королеву?

– Быть может, я англичанин по рождению, – устало ответил лорд Эвердон, – но Франция – моя вторая родина. Если бы кто-нибудь из вас видел мой дом в Вандее, он бы понял мою печаль от расставания с Францией. Я радуюсь, узнав о том, сколько революционеров стали жертвами своей гнусной машины. Из двадцати одного человека, недавно гильотинированного в Париже, семнадцать голосовали за убийство своего короля!

Парфитт присоединился к разговору:

– Разве Луи не заслужил такой судьбы? Он разорил казну Франции, чтобы купить бриллианты для жены-австрийки.

Полный джентльмен, развалившийся на софе, резко поднялся с места.

– Это клуб тори, Парфитт. Если тебе нравятся якобинцы, перейди на другую сторону улицы, в клуб «Брукс». Там ты найдешь Чарлза Фокса и его последователей-радикалов.

– Вы, сэр, случайно, имеете в виду не дело о бриллиантовом ожерелье? – мрачно спросил Эвердон. – Эта негодяйка мадам де ла Мотт дала на суде ложные показания. Я клянусь вам, что ни король, ни королева им не владели. Месье Бомер, королевский ювелир, хотел получить за него один миллион шестьсот тысяч ливров, но ни один европейский двор не мог столько заплатить. Шестьсот сорок семь камней пошло на изготовление подвесок, некоторые из них были размером с яйцо куропатки. Великая катастрофа!

– Послушай, Гарри, разве не твой дядя купил эту вещь?

Вопрос Моллюска сделал Гаррика центром внимания.

– Не совсем так, – неохотно ответил он. – Мошенники разобрали ожерелье на части и продали лучшие камни нескольким лондонским ювелирам. Дядя Барди купил у Сиберри дюжину камней для тети Анны.

Гаррик смотрел, как Эвердон кладет трубку на каминную полку. Ему показалось, что он видит в кривом зеркале постаревшую версию себя самого. Жесткие, враждебные глаза барона совпадали с его глазами по форме и цвету, он узнавал структуру черепа и длинный, раздвоенный подбородок. Такое лицо трудно брить, он очень хорошо знал это – слишком много углов и впадин.

Неужели никто не замечает сходства, которое так бросалось в глаза? Внешне, если исключить темперамент, он очень походил на своего отца.

Разозлившись, он обратился к человеку, который его породил:

– Когда Моллюск и я закончим эту игру, лорд Эвердон, я бы хотел проверить ваше легендарное умение. Винт, казино или пикет – на ваш выбор.

Барон вскочил с кресла и холодно процедил:

– Я больше не играю, а когда играл, то старался избегать таких шулеров, как вы. – Он обвел взглядом компанию: – Джентльмены, я предлагаю исключить имя Гаррика Армитиджа из списка членов нашего клуба. У нас клуб джентльменов, а не игорный притон.

– Сильно сказано, Эвердон, – усмехнулся Моллюск. – Профессионалам не запрещается быть членами клуба. Клуб закрыт только для мошенников. А Гаррик, уверяю вас, – не мошенник! – Взгляд круглых глаз перебегал с одного лица на другое, будто призывал их всех оспорить его утверждение.

– Армитиджа никогда не обвиняли в нечестности, – признал высокий человек, растянувшийся на софе. – Во всяком случае, не в карточной игре. Однако его поведение с наследницей Холси...

– Я не знал, – бесстрастно заметил Гаррик, – что мои личные дела касаются клуба.

– Это твоя вина! – рявкнул Эвердон.

– Осторожнее, милорд, – предупредил Гаррик. – Если мои прошлые проступки являются основанием для исключения, то же самое должно относиться и к вам.

Морщинистое, серое лицо барона было ужасно, его худое тело дрожало от гнева.

– Прочь с глаз моих! – вскричал он. В его голосе звучала ненависть. – Пошлите за привратником – я хочу, чтобы этого негодяя выбросили на улицу! Член клуба или нет, он не останется, пока я здесь!

Эвердона окружили его приятели, они умоляли его смягчиться, пытались успокоить его.

Гаррик вышел из комнаты, кипя от гнева.

– Тебе нужно было остаться, – пробурчал Моллюск. – Никто не может выставить тебя из твоего же клуба!

– Что я должен был делать? – пожал плечами Гаррик, пока они спускались по лестнице. – Вызвать его на дуэль?

– Ты вправе требовать удовлетворения. Он поставил под сомнение твою честь.

– Он мне в отцы годится.

– Он сумасшедший! И лицемер к тому же, даже если только половина того, что о нем рассказывают, – правда.

– Подозреваю, что все – правда, – вздохнул Гаррик.

И в Англии и за границей он слышал истории об огромных ставках Эвердона за игровым столом, о его интригах, оргиях при королевских дворах разных стран, о дуэлях с обманутыми мужьями. В Париже влюбленная до безумия мать Гаррика поддалась коварному обаянию лорда; он легко соблазнил ее, а потом бросил.

Они были прочно связаны друг с другом – он и бесчестный барон, в них текла одна кровь и связывал один секрет. Оба ли они владели талантом к карточной игре, это ему еще предстояло выяснить.

– Нам нужно найти игру в фараон, – предложил Моллюск. – Я знаю место на Кинг-стрит, напротив «Комнат Уиллиса».

– Притон?

Его друг пожал плечами.

– Игра достаточно честная – для тех, кто сумеет разгадать всякие приемы и уловки. Но мне жаль молодых голубков, которые приехали в Лондон из деревни и сразу попали в переплет.

Заведение, в которое привел его Моллюск, соответствовало его ожиданиям, а они не были очень высокими. Полная противоположность клубу «Уайте», подумал Гаррик, входя в захудалый салон. В подсвечниках не хватало свечей; ковер был грязный и местами прожженный. На хозяйке, женщине средних лет, было слишком много румян и слишком мало нижнего белья – алые подвязки виднелись сквозь прозрачную муслиновую юбку. У нее были маленькие глазки – как черные мушки, которыми она закрывала шрамы, оставленные оспой. Ее банкомет выглядел хитрым и жадным. Их клиентура состояла из самых отчаявшихся и закаленных игроков. И все же здесь он чувствовал себя свободнее, чем в почтенном, привилегированном клубе на Сент-Джеймс-стрит.

Гаррик и Моллюск прошли прямо к столу, за которым играли в фараон, и каждый принял подачу из тринадцати карт и четыре карты – для предстоящих ставок. Банкомет пересчитал карты, перетасовал колоду и дал Гаррику снять. Он показал нижнюю карту игроку, положил ее на стол лицом вверх и объявил ставку.

– Джентльмены, делайте ваши ставки.

Гаррик наблюдал сквозь полуприкрытые веки, как карты по одной снимались с верха колоды. Банкомет называл каждую, прежде чем положить ее направо или налево. По окончании каждой игры он либо получал деньги, либо толкал столбики гиней по зеленому сукну удачливому игроку. Крупье бродил поблизости, наблюдая за лицами и руками игроков, чтобы они не жульничали.

Гаррик знал, что у него есть, шанс сорвать банк на первой же ставке; позже шансы будут на стороне банка. В начале игры он ставил много. После того как банкомет сдал половину колоды, он почувствовал, что опережает банк в расчетах и может рискнуть еще. Он вышел из-за стола, став богаче на двести гиней. Не плохо – и даже, пожалуй, хорошо.

Он направился в соседнюю комнату, чтобы поужинать, и слуга поставил перед ним выщербленную тарелку. Выбор блюд, мягко говоря, был посредственным. Привыкнув к роскоши европейских казино и элегантности салона леди Бекингемшир на Сент-Джеймс-сквер, он не смог удержаться от критики.

Если бы этот игорный дом принадлежал ему, он бы переделал его целиком – от мансарды до винного погреба. Портьеры и ковры могут украшать зал, но при этом не обязательно покупать дорогие. Здесь нужны яркие канделябры и торшеры со свечами: чем темнее в зале, тем сомнительнее честность персонала. У него была бы комната для бильярда – сейчас он в моде. Может, было бы разумно отвести отдельный салон исключительно для рулетки и игры в кости, чтобы игроков в карты не отвлекал постоянный грохот костей и шарика, бесконечно крутящегося на колесе. И конечно, у него была бы игра в фараон, потому что это принесло бы значительную прибыль.

Исключительно в качестве упражнения для ума он рассчитал вероятную стоимость своего гипотетического предприятия. Тысячи фунтов хватит, чтобы внести плату за аренду и ремонт скромного дома в окрестностях Сент-Джеймс-сквер и заплатить за первый квартал слугам и повару, а также за два приличных ужина между полуночью и утром. У его дилера была бы доля от доходов, и он позволил бы крупье оставлять себе деньги от продажи колод в качестве чаевых.

Все больше увлекаясь этим планом, он обдумал возможные источники финансирования. Он никогда не брал денег в долг, и ему не нужны компаньоны. Он решил, что гораздо логичнее получить деньги на финансирование этого предприятия – это выиграть тысячу фунтов у собратьев-игроков и будущих клиентов.

Он нашел Моллюска, чье розовое лицо сияло от избытка портвейна, и объявил:

– Я собираюсь открыть собственный игорный дом.

– Ты пьян? – недоверчиво спросил его друг.

– Я никогда не пью крепкие напитки, когда играю. Кто лучше меня подходит для управления заведением подобного рода?

– Никто, – уверенно ответил Моллюск. – Но тогда ты не сможешь восстановить свою репутацию, и твоему брату это не понравится.

– Мне наплевать на мнение Эдварда. И я не против скандала – он обеспечит мне успех, – засмеялся Гаррик. – Вспомни о леди Бекингемшир, соседке моей кузины. Каждую неделю в газетах появляются непристойные статьи о ее доме – его считают логовом порока, и это делает его еще более популярным. Там бывают все, даже принц Уэльский!

Он так страстно хотел отомстить Эвердону, что сделал бы все, чтобы раздуть пламя сплетен. Что может быть лучше, чем погрузиться в бесчестье, подражая скандальной известности своего отца? Возмущению барона не будет предела, когда он узнает, что его незаконнорожденный сын работает и живет в игорном доме! И чтобы добить его окончательно, Гаррик публично объявит об их родстве!

Деньги! Он должен найти их, и быстро. Исполненный решимости, он вернулся к столу, за которым играли в фараон.




Усталая, с ноющей спиной от необходимости поддерживать идеальную осанку в течение нескольких часов, Лавиния прижала спину к мягкой бархатной подушке сиденья кареты. Она стащила облегающие лайковые перчатки и поведала компаньонке о своей мечте – снять тесные атласные туфельки.

– Мы скоро будем дома, – утешила ее Фрэнсис. Подавив зевоту, она добавила: – Я засну, если Джон не поедет быстрее. Я не понимаю, как Гарри удается сохранять бодрость чуть не до утра. Пить, играть в карты и... и все остальное.

– Почему столько людей его избегают? – задала Лавиния мучивший ее вопрос.

– Потому что он расторг помолвку, а джентльменам делать это не полагается – особенно если его репутация уже и так поставлена под сомнение.

– У него должна быть причина, – настаивала Лавиния.

– Вполне вероятно, хотя он никогда не объяснял ее мне. Мой кузен идет на поводу у своих капризов и, боюсь, редко обдумывает возможные последствия своих поступков.

В конце Суоллоу-стрит кучер резко повернул на Пиккадилли – слишком резко, отчего экипаж подпрыгнул на обочине, встряхнув пассажиров. Внезапно он остановился.

– Ударь его еще раз, сильнее! – закричал кто-то. – Выруби мерзавца!

Фрэнсис прижалась лицом к окну.

– Разбойники!

Стекло со стороны Лавинии разлетелось вдребезги, осыпав ее градом осколков. Жирное грязное лицо заполнило собой оконный проем.

– Что вы сделали с моим кучером? – спросила Фрэнсис.

– Мой приятель уложил его спать. И если вы обе не отдадите мне свои камушки тихо и по-хорошему, я проделаю то же и с вами.




Глава 7


Фрэнсис стащила браслеты с рук.

– Делай так, как он говорит, – посоветовала она Лавинии и молча протянула их грабителю. Он кивнул и бросил изумруды в карман своей куртки.

С огромным сожалением Лавиния расстегнула рубиновое ожерелье. Прежде чем она успела его отдать, испуганные лошади рванулись вперед, и карета дернулась.

– Держи их, тупица! – закричал бандит.

– Именно это я и пытаюсь сделать. – За этим страдальческим криком последовали ругательства и цоканье копыт лошадей.

Пока внимание грабителя было отвлечено, Лавиния затолкала свое сокровище в щель между спинкой и сиденьем.

Он повернулся к Лавинии и нахмурился:

– Быстрей, мы не можем торчать здесь всю ночь! – Она положила сережку в его открытую ладонь, и он сказал одобрительно: – Вот хорошая девочка. Теперь другую. И эти цветные побрякушки у тебя в волосах.

Торопясь, она выронила гребень, инкрустированный рубинами, и он упал ей на колени. Острые железные зубцы были как маленькие лезвия. Она схватила гребень и воткнула его в протянутую руку грабителя. Его удивленный вздох перешел в вой боли – а она вонзала свое оружие все глубже и глубже.

– Сука, ты заплатишь за это!

Одним рывком он распахнул дверь кареты и вытащил ее наружу. Она увидела, что кучер лежит в канаве без сознания.

Сжав кулаки, она стала лупить своего похитителя, а потом нанесла ему жестокий удар в коленную чашечку острым каблуком своей туфельки. Чертыхаясь, он оттолкнул ее к карете. Она ударилась спиной о заднее колесо и закричала от боли.

– Заткнись, черт возьми! – зарычал он, его лицо перекосилось от ярости. Раненая рука сомкнулась на ее шее, и Лавиния почувствовала липкую влажность крови. – То ожерелье – куда оно делось?

Его отвлек сообщник – он соскочил с козел, размахивая шляпой кучера, расшитой золотом.

– Смотри – идет стража! Пора бежать, пока не поздно!

Грабитель так резко отпустил Лавинию, что ее ноги подогнулись. Она сложилась вдвое, пытаясь отдышаться, и увидела золото, блестящее между камнями мостовой, – это была ее сережка. Фрэнсис вылезла из кареты.

– Боже мой, что с тобой сделал этот негодяй? Посмотри, у тебя весь корсаж измазан кровью.

– Это его кровь, – выдохнула Лавиния.

К ним подбежал ночной сторож с фонарем в руке. Потрясенный видом окровавленного платья Лавинии, он попытался успокоить лошадей. Запинаясь, она рассказала о бандитах.

– Они украли что-нибудь ценное? – спросил он.

– Мои браслеты, – ответила Фрэнсис. Она достала флакон с нюхательной солью и поднесла к носу кучера.

Он пришел в себя и со стоном прошептал, что у него болит голова. В конце концов он сумел произнести несколько связных слов:

– Где моя шляпа? Ее забрали эти головорезы?

– У тебя будет другая, – заверила его Фрэнсис. – Ты можешь описать человека, который тебя ударил?

– Даже не видел его, – произнес он беспомощно. – Я только притормозил на повороте, как он подкрался сбоку, вскочил на козлы и ударил меня по голове дубинкой.

– Похоже, эти ребята вылезли из трущоб в Тотхилл-Филдс, – покачал головой сторож. – Там убогие притоны, полно грабителей, убийц и прочего отребья. Должно быть, они следили за вашим экипажем с Ганновер-сквер, мэм. Отвратительно! – заявил он, и его кустистые брови сдвинулись над мясистым носом. – Что нас ждет, ведь столько преступников, и так мало ночных дозоров! Если бы мне давали шиллинг каждый раз, когда кричат «Держи вора! «, я жил бы как богач до конца своих дней. Наступили опасные дни, леди, очень опасные.




Гаррик вернулся в дом кузины очень поздно и был удивлен, обнаружив, что она не спит. С ужасом он выслушал ее рассказ о бандитах.

– Лавиния защищала себя с помощью гребня для волос, а когда вор вытащил ее из кареты, она лягалась и кричала, как торговка рыбой с Биллингсгейт. Я не знаю, что стало бы с нами, если бы ночной сторож вовремя не явился к нам на помощь.

– Где она сейчас? – спросил он.

– В постели – спит, я надеюсь. Я заставила ее выпить теплого молока с капелькой опийной настойки. Я восхищаюсь ею – она была такой храброй, а потом стала тихой и очень спокойной. То есть пока мы не приехали домой. Я не могу сказать, отчего она плакала – из-за потери моих изумрудов или из-за испорченного платья. Селеста смыла кровь с ее шеи и растерла ей спину лосьоном. Боюсь, у нее останется большая ссадина на спине.

Гаррик подошел к погребцу и вытащил бутылку коньяка.

– Я был не прав, когда оставил вас одних.

– Ты не мог предвидеть того, что случилось. Думаю, мне следовало попросить Уильяма Шандоса нас сопровождать, но мне и в голову не приходило, что в этом может быть необходимость.

Гаррик потягивал коньяк, изучая усталое лицо кузины.

– Пока ты не вышла за Рэдстока, ты долго была объектом внимания лорда Ньюболда. Ты собираешься выдать замуж свою протеже за отвергнутого маркиза?

– Ну, сначала я думала о Холфорде – недолго. Но Маделина Фаулер, кажется, его последняя пассия, и я сомневаюсь, что он женится на ком-нибудь еще, даже на такой красавице, как Лавиния. Но кто знает, что из этого выйдет! Должно быть, само провидение привело Ньюболда в концертный зал. Ты не можешь отрицать выгоды этого брака. Его все уважают, он свободен от обязательств, его состояние огромно. А она станет достойной маркизой.

Перспектива была пугающей.

– Однако я действительно собираюсь использовать Холфорда – и Лэнгтри тоже. Сколько браков было устроено на семейных вечеринках! Если Лавиния и Уильям смогут встретиться в более спокойной обстановке, их знакомство вполне может перейти в привязанность.

– Освященный веками прием свахи, – хмыкнул Гаррик. – Бедный холостяк, изгой общества, весьма уязвим для нападения. Усыпив его внимание ложным чувством благодарности, охотница выйдет на охоту.

– Твои метафоры слишком кровожадны.

– На мне все еще остались шрамы после последней засады, – напомнил он кузине.




Гаррик поднялся в свою спальню, которую украшали сувениры, привезенные из дальних путешествий. На каминной полке куски застывшей лавы с экскурсии в Помпеи стояли в одном ряду с раковинами, которые он собрал на берегу Капри, и позолоченный венок, который прошлой зимой он носил на карнавале в Венеции. На столе лежали потрепанные экземпляры «Правил Хойла» («Правила карточных игр Хойла») и «Календаря скачек»; на скамейке стояла стопка журналов по коневодству и ветеринарии.

Вычесывая ненавистную пудру из волос, он костерил себя на чем свет стоит. Если бы он не умчался в «Уайте», Фрэнсис не потеряла бы свои изумруды, а он мог бы спасти Лавинию от нападения. Хотя он не был свидетелем происшедшего, он, как и его кузина, восхищался находчивостью и храбростью Лавинии – удивительными для девушки из богатой и знатной семьи. Он вспомнил другие случаи, когда Лавиния Кэшин его удивила – она пыталась заложить жемчужный браслет, собирала уголь на улице. Амбициозный контрабандист, купивший себе титул графа, гордился бы своей находчивой правнучкой.

На следующее утро его разбудил звон колоколов, созывавших прихожан на службу. Слуга принес таз с горячей водой для бритья, и Гаррик, неохотно покинув уютную постель, направился в гардеробную. Карло, не обладавший невозмутимостью слуги-англичанина, сообщил хозяину все сплетни, циркулирующие среди прислуги, пока обматывал льняное полотенце вокруг шеи хозяина и намыливал его щеки кисточкой.

– Бандиты напали на карету с леди! Это обычное дело в Риме или в Неаполе, но не в Лондоне, где на улицах стоят фонари и констебли дежурят на каждом углу.

Гаррик надел рубашку, которую ему дал Карло, и вытянул руки, чтобы слуга мог застегнуть рукава. Он завязал на шее галстук и заколол его булавкой.

Карло достал красно-коричневый жилет с костяными пуговицами, затем показал два сюртука.

– Который из них?

– Черный. Нет, коричневый. Да все равно.

Голодный и невыспавщийся, с больной головой, он поплелся в столовую. Лавиния стояла у окна. Ее локоны были расчесаны, и черные волосы струились по плечам и спине. Простое утреннее платье, разрисованное флоксами и незабудками, свободно спадало с плеч и расходилось спереди, открывая белую нижнюю юбку. Широкий синий шелковый пояс обхватывал узкую талию.

Ее глаза закрывались, взгляд был слегка бессмысленным от опиатов, которые она приняла вечером. Гаррик представил ее в его постели, сонной и приветливо ему улыбающейся. Ее улыбка слишком сильно на него действовала. Он хотел эту девушку с той минуты, как увидел ее на Корк-стрит, еще до того, как выяснил, зачем она приехала в Лондон. И хотя он знал, что она ищет богатого мужа, его желание не утихало.

Он укрылся за непрочным фасадом нейтралитета.

– Это вы звонили в колокольчик для прислуги? – спросил он.

Она кивнула.

– Лакей обещал принести шоколад и немного хлеба. Кажется, он меня боится.

– Слуги убеждены, что вы носите при себе стилет.

Ее бледные губы раскрылись, и волны тихого смеха растеклись по комнате. Она подошла к столу. На нем уже стоял сервиз для завтрака, украшенный дубовыми листьями и желудями. Гаррик выдвинул стул для нее, и она поблагодарила его одной из тех улыбок, которые разбивают сердца.

– Франческа говорит, что прошлой ночью вы вели себя очень храбро.

– Я очень испугалась, – призналась она.

Как всегда, ее прямота поражала – и подкупала безмерно.

Прибыл лакей с подносом еды, за ним пришел Селвин с шоколадом и поставил его перед Лавинией. Ее просьба о еде превратилась в целый ритуал. Гаррик заметил, что она поморщилась, передавая ему масленку.

– Вам больно?

– У меня еще остались шишки и ссадины при падении с Фаннага, моего пони. Когда мы прыгаем через ограды и ручьи, мне не всегда удается оставаться в седле.

– Вы когда-нибудь охотились?

Она с сожалением покачала головой:

– У нас на острове нет лис. Но зато я каждый день ездила верхом.

У Гаррика возникла интересная мысль – если он будет много времени проводить в ее обществе, то наверняка заметит ее главные недостатки: легкомыслие, жадность и расчетливость, и тогда сможет сбросить с себя ее чары. Думая так, он произнес:

– Я попрошу Франческу одолжить вам ее лошадь, и мы поедем кататься в Гайд-парк. Когда вы почувствуете себя лучше, – добавил он, вспомнив о том, что вчера ей здорово досталось.

– У меня нет подходящей одежды. Швея сняла с меня мерку для амазонки, но я так и не забрала ее. – Поставив чашку, она откровенно заявила: – Если счет будет больше десяти гиней, я не смогу заплатить. Это все, что у меня есть.

Гаррик вытаращил глаза.

– Почему люди, которым досталось богатство, не могут им управлять? Попросите поверенного вашего отца выдать вам содержание авансом.

– Это невозможно.

Он засмеялся, увидев ее смущение:

– Тогда отдайте те десять гиней мне, и я буду вашим банкиром. Ч го же касается костюма для верховой езды – не волнуйтесь об этом сейчас. Скажите портнихе, что вы заплатите в следующем квартале.

«Если бы все было так просто», – грустно подумала Лавиния. Она не может ему признаться, что не получает содержания и никогда не получала; она не могла опровергнуть его предположение о том, что происходит из богатой семьи. Она обнаружила, что можно обманывать, даже не говоря неправды.




Она так долго не видела отца, что ей очень захотелось вновь посетить тюрьму, но пока ей не удавалось ускользнуть от бдительной и заботливой компаньонки. Однажды в солнечный день она уговорила Фрэнсис позволить ей погулять по площади. Сделав один круг и начав второй, она обдумывала разные варианты. Если она отважится улизнуть в Саутуорк, то как она объяснит свое долгое отсутствие?

Она почти дошла до северной стороны площади, когда на углу Кинг-стрит появился Гаррик. Он помахал ей, и она перешла через улицу, чтобы встретить его у центрального фонтана, окруженного резным барьером. Белокурый локон выбился у него из-под шляпы, а незастегнутый сюртук перекосился под тяжестью содержимого кармана. Он посмотрел на нее; она заметила его покрасневшие глаза и щетину на щеках и подбородке.

– Вы выглядите ужасно, – сообщила ему Лавиния.

– Тяжелая ночь, – весело ответил он, – и удачная. – Он вынул пригоршню золотых монет из кармана сюртука. – Это ваши.

– Что вы имеете в виду? – спросила она, не понимая, к чему он клонит.

– Прибыль от вложения вашего капитала. Я поставил ваши десять гиней в карточной игре и выиграл еще сорок. – Он торжествующе улыбнулся.

– Но вы могли потерять их! – Какой катастрофой это стало бы для нее, если бы он проиграл!

– О, вы мне не верите, – пожурил он ее. – Вот. – Он протянул ей еще монеты.

– Но они принадлежат вам, – возразила она. – Вы их выиграли.

– Для вас.

То, что было забавой для него, для нее было почти спасением. Хотя она не могла сказать ему всего, она все же ответила:

– Вы оказали мне огромную услугу, лорд Гаррик. Я не знаю, как благодарить вас и отплатить за помощь.

– Не стоит, – беззаботно отмахнулся он. – Теперь идите и заплатите портнихе, чтобы мы смогли вместе покататься в парке – завтра. Сегодня мне не хочется садиться на лошадь. Я отпраздновал выигрыш – выпил слишком много пунша Моллюска Парфитта, а это смертельная смесь. Не могу вспомнить, что было потом.

Лавиния не знала, на что решиться.

– Вашей кузине может не понравиться, если я одна отправлюсь в лавку мисс Фэллоуфилд.

– Бегите, дорогая. Я скажу Франческе, куда вы пошли и зачем.

Лавиния еще раз благодарно взглянула на него, а затем сделала так, как он посоветовал. На мэнкском диалекте, а затем по-английски она от всего сердца благословила лорда Гаррика Армитиджа и его необычайное везение в карточной игре.




Глава 8


– Я уже говорила с тюремщиком, – объяснила Лавиния отцу. – Я договорилась о твоем переводе в Стейт-Хаус.

– За два шиллинга шесть пенсов в неделю? Мне это не по карману.

С радостной улыбкой она вручила ему деньги, завернутые в носовой платок.

– Ты должна была оставить эти гинеи себе, Лонду, – проворчал он, разглядывая золото.

– Не беспокойся, у меня есть еще. Лорд Гаррик Армитидж, очень искусный игрок, поставил те десять, которые у меня были, – и выиграл.

Он испуганно нахмурился.

– Я не могу быть спокоен, зная, что ты обязана человеку, которого я не знаю.

– Я не обязана, – заявила она, прежде чем вернуться к волновавшей ее теме. – Ты можешь заплатить за то, чтобы пищу и вино тебе приносили из лавок за пределами тюрьмы, и за уголь.

Они замолчали, наблюдая за шумной игрой в кегли. Он кивнул кому-то из зрителей.

– Мои друзья, – объяснил он. – Человек в коричневой куртке – писатель; он дает нам почитать свои книги. Парень с трубкой раньше служил в армии. Мы встречаемся каждый день – во дворе, в таверне или в кофейне. Здесь я встретил людей самых разных профессий – обанкротившихся торговцев, служителей церкви, даже адвокатов.

Лавиния потянула его за рукав, показав на человека с резкими чертами лица, который смотрел на них с другой стороны двора.

– Кто он? Он знает мистера Уэбба, и я видела его в прошлый раз.

– Стоуни Боуз, величайший негодяй в нашей тюрьме. Когда его жена, графиня Стратмор, решила с ним развестись, он ее разыскал, похитил, изнасиловал и держал в погребе. Ей все же удалось с ним развестись, но судебные издержки его разорили, и сейчас он судится с ней, требуя платить за его содержание. Он живет в доме судебного исполнителя с женщиной, которую соблазнил, дочерью заключенного, – она родила ему несколько детей. Она и их потомство выглядят голодными, но Боуз без еды не остается.

– Мне не нравится то, как он на меня смотрит, – шепнула она.

– Если он попробует коснуться тебя своей грязной лапой, я его убью! – взревел ее отец.

– И тогда они отвезут тебя в тюрьму Ньюгейт, – предупредила она, – а она гораздо хуже этой.

Он проводил ее до тюремных ворот, где они встретили Дэниела Уэбба – он шел по своим делам. Лавиния рассказала им о приглашении провести Рождество в поместье герцога Холфорда в Оксфордшире. Отец спросил совета у своего поверенного, прежде чем дать согласие.

– Знакомство с Армитиджем может быть полезно, милорд, – сказал Уэбб. – А Лэнгтри – великолепное поместье.

– Тогда ты поедешь, Лонду, – решил он.

– Обещай мне, что ты будешь делать упражнения на свежем воздухе – если позволит погода. Приближается зима, тебе нужен фланелевый жилет – я могу сшить его, прежде чем уеду из города. Мистер Уэбб, вы отнесете ему жилет?

Поверенный кивнул:

– Принимая во внимание вспышку тифа в общем отделении тюрьмы, все ее обитатели должны заботиться о своем здоровье.

Тиф, размышляла Лавиния, проходя по тюремному дворику, опасная болезнь, почти всегда смертельная. Ее успокаивало то, что скоро ее отца переведут в Стейт-Хаус, где он будет находиться далеко от заразы.

Как обычно, приемная была переполнена, и у Лавинии заслезились глаза от резкого запаха немытых тел. Она стала искать свой платок и вспомнила, что отдала его вместе с гинеями.

– Уже уходите, мисс Кэшин?

Мистер Боуз неотступно следовал за ней. Чтобы скрыться от него, она попыталась проложить себе дорогу сквозь плотную стену тел. Люди ругались, а одна маленькая девочка с лицом» гоблина ущипнула ее за руку.

Догнав ее, преследователь протянул:

– Моей Джейни сейчас нет, и если ты поднимешься в мою комнату, я покажу тебе много красивых вещиц. Одна из них тебя особенно заинтересует. – Он положил руку себе на промежность.

Возмущенная его грубостью, Лавиния стала протискиваться к выходу.

– Ты вернешься! – Она услышала крик мистера Боуза, перекрывший шум. – И я буду ждать тебя здесь!




Гаррик решил пригласить Лавинию в Гайд-парк утром – и был рад этому. В более поздний час вокруг нее собралась бы толпа щеголей – так величественно она сидела в седле. К его огромному облегчению, дорожки огромного парка были пусты.

Оборки ее белой накрахмаленной манишки очаровательно вспенивались между лацканами красной куртки, которая была так заужена в талии, что Гаррик не мог понять, как Лавинии удается дышать. Длинная юбка, похожая на винную реку, спадала почти до земли.

– Перестаньте ерзать, – прошептал он, когда она в третий раз поправила свою шляпу с высокой тульей.

– Это глупое перо все время щекочет мне ухо. Удивительно, что здесь никого нет; воздух такой приятный и теплый для ноября. Мой день рождения обычно холодный и сырой.

Ему хотелось узнать ее возраст, но ни шутками, ни лестью он не мог заставить ее открыть эту тайну.

– Весной и летом здесь более оживленно. В сезон по дорожкам гуляют толпы людей, и проезжая часть бывает забита. Принц Уэльский глазеет на пышнотелых дам или принимает парады.

– Я не хочу смотреть на парады и даже на принца, – заявила она, – но я бы с удовольствием помчалась галопом и перепрыгнула через пару каменных оград. Степенная прогулка шагом не входит в мое представление об укрепляющем упражнении.

Черная с белым лошадь Гаррика, Ласточка, мотнула головой вверх и вниз, как будто соглашаясь с ней.

– Вы должны сдержать нетерпение, пока не окажетесь в Оксфордшире. Я возьму вас охотиться на лис, в это время года Эдвард со своими гончими охотится три раза в неделю.

Хотя он терпеть не мог проводить время в Лэнгтри, теперь он ждал этих рождественских празднеств с нетерпением. Ни один мужчина не может остаться святым рядом с веткой омелы.

Пегая и гнедая лошади дружно шли иноходью по грудам опавших листьев. Мужчина и женщина пробирались пешком по роще. Заметив Гаррика, молодая женщина обратилась к спутнику и горячо сказала ему что-то, а затем повернулась и быстро направилась в другую сторону. Полы ее плаща разошлись, на мгновение показав округлый живот.

– Лондонцы могут быть такими грубыми, – заметила Лавиния.

– У этой леди есть повод меня избегать, – мрачно ответил он. – Когда я был с ней знаком, она звалась мисс Холси – девушкой, на которой я чуть не женился. Этот мужчина – ее муж.

– Вы видели, она...

– Да, в интересном положении.

– Вы разбили ей сердце. Так мне говорила миссис Брюс.

– Некоторые сердца слишком хрупкие. Серене было всего девятнадцать, она была слишком молода, чтобы быть уверенной в своих чувствах или чтобы правильно истолковать мои.

Лавиния вздернула подбородок, в ее глазах засверкали серебряные искорки.

– Так, ужасная правда выходит наружу! Сегодня вам исполняется девятнадцать лет.

– Я не понимаю, что страшного в расторжении помолвки, – покраснев, произнесла Лавиния.

– У меня была репутация – заслуженная, хочу добавить, – распутника. Мое пьянство и любовь к азартным играм, воспитание, полученное за границей, – все это уже было плохо, но распутство создало мне скандальную репутацию. Широко распространенная версия гласит, что во время нашей помолвки я воспользовался слабостью мисс Холси и, добившись своего, бросил ее и смылся. – Взгляд серых глаз Лавинии его охладил. – Это неправда. Мне нужны были ее деньги, а не ее девственность. По крайней мере, я так думал, пока ко мне не вернулся рассудок.

– Нет причин, по которым взаимная привязанность не может расцвести в браке по расчету.

– Очень мило, – фыркнул он. – Вас, девушек, учат верить в эту чепуху? Я больше люблю Ласточку, чем когда-либо любил Серену Холси. Я навлек на себя проклятие, спасая нас обоих от несчастливого брака. Они называли меня негодяем, охотником за наследством, обманщиком. Торговцы, которые радостно предоставляли мне кредит во время моих встреч с богатой наследницей, послали мне свои счета, едва заслышав о расторжении помолвки. Я заложил свое имущество, чтобы расплатиться с долгами, у меня остались только моя одежда и двое друзей – Моллюск Парфитт и Франческа. Мой брат-ханжа, который в то время соблазнял чужую жену, сообщил мне, что мой долг – покинуть Англию. Что я и сделал с радостью.

Когда они вернулись на Сент-Джеймс-сквер, Лавиния вежливо поблагодарила его за прогулку. Это был для нее особенный день, а он, вместо того чтобы веселить ее, рассказывал о своем отвратительном прошлом.

Фрэнсис вышла из своей гостиной.

– Лавиния! – воскликнула она весело. – Я так рада, что ты вернулась. Пришел посетитель, он хочет тебя поздравить.

Гаррик поплелся за ними без приглашения и стал свидетелем реакции лорда Ньюболда на Лавинию в красной амазонке для верховой езды. Тонкие губы его раздвинулись, жидкие брови выгнулись, изображая восхищение, что уязвило Гаррика больше, чем он ожидал. Но к своему облегчению, он не увидел сияния на лице молодой леди. Тогда он рассердился на себя за то, что заметил это, – и обеспокоился.

По правде говоря, Лавиния Кэшин не подходила для роли маркизы. Да, она была красива, но красота жены, как правило, необязательна, она могла привлечь слишком много поклонников, к неудовольствию мужа. Ее происхождение тоже не было особенно впечатляющим. Более того, Ньюболд, тусклый, как вода в канаве, несомненно, будет считать недостатком ее острый ум. И ей никак не могло помочь то, что ее отец уехал куда-то, оставив ее одну, вместо того чтобы присматривать за ее дебютом в обществе.

Если бы ему предложили пари на вероятность брака алчной островитянки с денежным аристократом, Гаррик бы поставил против.




Глава 9


В один из вечеров, когда Гаррик обучал Лавинию игре в пикет, лакей принес ей письмо:

– Для вас, леди.

Она взяла письмо с серебряного подноса. Хотя на конверте не было надписи, она была уверена: оно от отца или от его поверенного.

– Прочитайте его, – посоветовал Гаррик.

– Позже. Я все еще жду, когда вы объявите свои очки.

– Малая квинта. – Чтобы проиллюстрировать свои слова, он разложил свои двенадцать карт на инкрустированном столике. – Валет, десятка, девятка, восьмерка и семерка – пятнадцать очков. Я добавляю еще четыре за эту последовательность червей и еще три за три мои десятки. Пятнадцать и семь – двадцать два. Если бы у меня было тридцать восемь очков, это было бы репике.

Лавиния беспомощно уставилась на свои карты.

– Мы только начали, а я уже запуталась. Моя бабушка говорила, что азартные игры – зло; теперь я начинаю думать, что она была права. Нам не разрешалось держать в доме карты.

– Вы обвиняете меня в том, что я подрываю ваши моральные устои тем, что учу вас играть в пикет?

– Нет, в том, что вы вызываете у меня головную боль, – парировала она.

– Благодарю за комплимент. Я собирался научить вас и фараону тоже. Когда я открою свой игорный дом, мне понадобится крупье, а крупье-женщина наверняка привлечет клиентов.

– Вы шутите!

– Я абсолютно серьезен, моя милая. – Под столом его нога пролезла между ее шлепанцами, затем потерлась о ее лодыжку.

От его прикосновения по коже Лавинии побежали мурашки; ласка заставила ее сердце забиться быстрее. Смутившись, она взяла письмо. Плохая бумага, почерк мужской, незнакомый.

– Послание от покинутого обожателя?

Не обращая внимания на насмешку, она вглядывалась в каракули.




Дорогая леди,

Отдав рубины, находящиеся у вас, вы сможете предотвратить скандал, который погубит вас и вашего отца. Его несчастья и местонахождение будут раскрыты, если вы не согласитесь. Мое следующее послание укажет вам дорогу к месту встречи – вы появитесь там в назначенное время или жестоко пожалеете в случае отказа.




Подписи не было.

Лакей вошел в гостиную, чтобы заменить свечи в подсвечниках.

– Альфред, ты видел человека, который принес это письмо? – спросила она, пытаясь скрыть панику.

– Это был молодой оборванец, миледи, в рваной куртке и грязных штанах, – ответил слуга, прежде чем уйти.

Эти леденящие кровь строки сочинил явно не мальчик.

Гаррик закончил выкладывать вертикальный ряд карт.

– Таинственный любовник назначил вам свидание?

Лавиния слабо улыбнулась в ответ. Она подошла к камину, бросила обличающее ее письмо в самые красные, горячие угли. Края письма стали коричневыми, затем почернели и превратились в пепел.

– Это, наверное, счет от торговца – я сам сжег много таких. Придет еще один, я уверен.

– Надеюсь, что нет, – зло заявила она.

Ее отец, она знала, жил среди грубых и беспринципных людей и много вечеров провел в тюремной пивной. Он мог описать драгоценности Баллакрейнов своим приятелям под влиянием крепких напитков или пытаясь доказать, что он граф. Любой заключенный тюрьмы Королевского суда – или любой посетитель – мог его подслушать. Он знал, что она наденет фамильные драгоценности на концерт в Ганновер-сквер; возможно, он упомянул и об этом. И это значило, что между попыткой ограбления и письмом с угрозами была какая-то связь.

Мистер Боуз с красными глазами и хриплым голосом был настоящим злодеем. Мог ли он быть анонимным автором? Он похитил собственную жену, соблазнил дочь арестанта, общался с проститутками. Легко поверить в то, что он был знаком с головорезами, живущими за пределами тюрьмы, и мог организовать ночное нападение на их карету.

– Готово! – торжествующе воскликнул Гаррик, закончив раскладывать пасьянс. Он посмотрел на Лавинию, которая стояла у огня с затравленным видом. – В чем дело?

Она постаралась изобразить улыбку:

– Я решила, что не стоит брать с собой мои рубины в Лэнгтри. Я слышала, по дорогам бродят разбойники.

– Не бойтесь. У меня при себе всегда найдется пара заряженных пистолетов.

– Мне бы хотелось хранить драгоценности моего отца в каком-нибудь безопасном, хорошо охраняемом месте.

– Передайте их вашему поверенному. А еще лучше – одному надежному ювелиру. Моя семья всегда пользовалась услугами Сиберри с Бонд-стрит. Возьмите ваши сокровища, милая, и мы сейчас же отнесем их туда. – Он встал из-за стола.

Идя по улицам Мейфэра рядом с Гарриком, Лавиния забавляла его тем, что нервно заглядывала в каждый переулок и подозрительно оглядывала каждого пешехода.

– В моей трости скрыто длинное лезвие, – сообщил он. – Если какой-нибудь разбойник к нам пристанет, я заставлю его пожалеть об этом.

– У вас трость с лезвием, – удивилась она, – и вы путешествуете с заряженными пистолетами? Вы когда-нибудь использовали их по назначению?

– Когда жил за границей.

Она удивленно выгнула брови, и он добавил:

– А вот ваше любимое оружие – простой гребень.

По ее фальшивому смеху он понял, что ей не хочется вспоминать о недавнем происшествии. Он решил больше никогда не напоминать ей о нападении, если она сама не захочет рассказать ему все детали.

Они вошли в магазин в тот момент, когда мистер Сиберри разбирал свою коллекцию табакерок.

– Лорд Гаррик! – радостно воскликнул он. – Какая удача, что вы зашли! Один из моих мастеров сделал нефритовую булавку – когда он показал ее мне, я подумал, что она вам понравится. – Он оценивающе оглядел Лавинию и осведомился: – Чем я могу помочь вам сегодня?

Гаррик поставил шкатулку на прилавок.

– Содержимое принадлежит леди Лавинии, именно ей требуются ваши услуги.

Ювелир заглянул внутрь, потом достал ожерелье, чтобы рассмотреть его как следует.

– У него наверняка интересная история. Я бы сказал, что это работа итальянского мастера первой половины прошлого века. Кто-то из семьи леди купил его на континенте?

– Мой прадед приобрел их в Лондоне, – ответила Лавиния.

Гаррик повертел в руках ее гребень.

– Пометь на шкатулке, что это собственность леди Лавинии, и помести в свое хранилище вместе с вещицами моего дяди Барди. Что касается оплаты...

– Не нужно, – отмахнулся Сиберри. – Хайды и Армитиджи – мои давние клиенты, и я выполню эту небольшую услугу бесплатно и с удовольствием. Леди, я буду хранить ваши драгоценности, а когда вы захотите их забрать, я почищу их, прежде чем вам вернуть. Теперь, милорд, позвольте, я поищу ту нефритовую заколку, о которой я говорил. – Он нагнулся, чтобы открыть дверцу деревянного шкафчика, и, наконец, его голова снова показалась над прилавком. – Вот она.

Рассмотрев булавку, Гаррик обратился к Лавинии:

– Что вы думаете о ней?

Перья на ее шляпке затрепетали – она покачала головой.

– Это ведь вы будете ее носить.

– Можно закрепить ею мой охотничий галстук, – произнес он. – И цвет подходит к зеленой куртке. Сиберри, я ее беру.

Владелец лавки положил покупку в маленькую кожаную коробочку с золотым рисунком.

– Не собирается ли сэр Бардольф Хайд посетить Лондон в ближайшее время?

– Во время нашей встречи в Ньюмаркете он ничего не говорил об этом.

Ювелир выгнул кустистые брови.

– Он хранит у себя бриллианты французской королевы, не так ли?

– Наверняка. Я даже уверен, что они все еще у него, в Монквуде.

– Я хорошо помню тот день, когда он их у меня купил. Почти две дюжины, самый крупный весил десять каратов. Я сделал колье для леди, чтобы она носила его по торжественным случаям, и оно было великолепно.

– Слишком великолепно для моей тети Анны, – заметил Гаррик. – Она надела его только один раз – когда с нее писали портрет.

– Самое роскошное украшение, которое я когда-либо сделал, – поведал Сиберри Лавинии. – Мне грустно думать, что оно спрятано в ящике или в коробке и что его никто никогда не увидит.




Несмотря на позднее время, по Бонд-стрит все еще сновали толпы людей и громыхали кареты. Гаррик подвел Лавинию к витрине типографа, в которой были выставлены популярные карикатуры мистера Гиллрея на известных и скандальных лондонцев. Он знал, что она оценит юмористические сценки, даже если не знает людей, изображенных на них.

– Худой джентльмен с острым носом – это мистер Питт, – объяснил он. – А толстый, сердитый парень с густыми черными бровями – Чарлз Джеймс Фокс, лидер оппозиции.

– На этом рисунке французские республиканцы выглядят довольно дикими, вы не находите?

Гаррик заметил фигуру, мелькнувшую в окне этажом выше.

– А вон и сам художник – он живет с Ханной Хамфри, владелицей лавки. Нельзя задерживаться, иначе вы станете для него очередным объектом насмешек.

Подхватив под руку, он увлек ее прочь от витрины.

– А вы когда-нибудь появлялись на его рисунках? – спросила она, улыбаясь.

– Довольно часто. В последний раз он изобразил меня за столом для игры в кости – редкий случай неточности. Я давно не играю в кости.

Ее милое, смеющееся лицо вызывало в нем смешанные чувства. Он хотел целовать эти губы и гладить румяные щеки, ерошить ее волосы цвета воронова крыла. Сказать ей, как глупо позволять деньгам управлять ее жизнью. У нее должно быть сердце – если он положит руку ей на грудь, наверняка услышит мерный стук под этой прелестной курткой кораллового цвета.

Нет, нет, нет, он не будет этого делать!

Ее лицо вдруг стало серьезным.

– Лорд Гаррик, – произнесла она мягко, – я должна поблагодарить вас за доброту – за то, что вы представили меня своей кузине Фрэнсис, за то, что выиграли все эти гинеи и отвели меня к мистеру Сиберри. Я вижу, что я вам не очень-то нравлюсь. – Ее серые глаза затуманились от боли. – И я думаю, что вы меня не одобряете.

Он вовсе не хотел, чтобы она ему нравилась, но что он мог поделать? Черт возьми, она была так красива, так очаровательна, и он не мог больше изображать безразличие.

– Вы ошибаетесь, – услышал он свой голос. – На самом деле я полюбил вас. Давно.

– Настолько, чтобы быть моим другом? – спросила она.

– Думаю, да. – Другом, любовником, поклонником – кем она позволит ему быть.

Они прошли остаток пути в молчании, и все это время он гадал, как скоро он пожалеет о своих словах.

– Где вы двое были все это время? – возмутилась Фрэнсис, когда они вошли в дом. – Лавиния, этот вечер у нас занят. Поспеши!

Гаррик смотрел, как Лавиния побежала вверх по ступенькам.

– Надеюсь, ей не понадобятся ее рубины – мы оставили их у Сиберри.

– Так вот где вы были! Не важно, она сможет взять мои жемчуга. Гарри, – восторженно проговорила Фрэнсис, – я получила очень хорошее письмо!

– Рэдсток возвращается домой?

– О, если бы! Нет, оно от Уильяма.

Он невесело рассмеялся:

– Если тебе нужен спутник, то можно найти кого-нибудь и получше Ньюболда.

– Не ворчи. На прошлой неделе, когда он предложил нам билеты на концерт, он сделал это не для того, чтобы меня порадовать. Сегодня вечером он ведет нас в театр. – Она потерла ладони. – Многообещающее начало, ты не находишь?

– Как угодно.

– Будет совсем не трудно уговорить его присоединиться к нам в Лэнгтри. Конечно, я должна также включить в список еще одного джентльмена и, возможно, леди, чтобы скрыть наши планы.

– Твои планы, – подчеркнул он. – Я бы не поставил и полпенса на то, что мой брат позволит тебе заполонить его дом этой компанией.

– Да что ты знаешь – он уже дал согласие! Помни, мы ничего не должны говорить Лавинии; не стоит пробуждать большие надежды. Но я ставлю свой хлыст с золотым наконечником против твоего полпенса на то, что она станет леди Ньюболд к концу этого года!

Никогда еще ему не предлагали более отвратительное пари. Гаррик пробурчал сквозь зубы:

– Идет.




ЧАСТЬ II


Коль женщина она, то добивайся!

Коль женщина она, бери ее!

И коль Лавиния – любви она достойна.

    

Уильям Шекспир, «Тит Андроник», акт II, сцена 1








Глава 10


Оксфордшир, декабрь 1793 года

– Мы уже подъезжаем, – произнесла Фрэнсис. – Я всегда чувствую себя дома, когда переезжаю через Темзу в Кавершеме. Не больше мили отделяет нас от чашки чаю и места у камина.

– Ты хочешь выйти, да? – спросила Лавиния Ксанту, сидящую в корзинке. Карие глаза уставились на нее в щелку между прутьями. – Потерпи еще немного.

Экипаж съехал с большой дороги на узкий проселок, и Лавиния больше не видела границ, разделявших поместья. Пегая, с обрезанным хвостом лошадь Гаррика промчалась мимо, и она услышала, как он приказал кучеру остановиться.

Он спешился, подошел к карете и открыл дверцу. Холодный воздух ворвался внутрь.

– Выходите и осмотритесь, – предложил он.

– У нее будет много времени, чтобы изучить окрестности, – возразила Фрэнсис. – Зачем останавливаться, когда мы уже почти дома?

Но Лавиния приняла руку, которую он протянул ей.

Ветер растрепал его белокурые волосы, его щеки раскраснелись. В складках муслинового шарфа сверкала нефритовая заколка, которую он недавно приобрел. Зеленая куртка для верховой езды, шедевр портновского искусства, обтягивала его широкие плечи, а кожаные бриджи на мускулистых бедрах выглядели как вторая кожа.

Он повел ее к просвету в изгороди.

– Лэнгтри, – махнул он рукой. Из его рта вырывались клубы пара.

Вдали, в конце аллеи, стоял большой кирпичный дом, с далеко выдающимися крыльями и многочисленными дымоходами.

– Он очень величественный, этот ваш дом, – улыбнулась Лавиния, разглядывая особняк.

– Для меня он никогда не был домом, – нахмурился он. Его лицо было таким же безрадостным, как небо над их головами. Его конь потянулся к редким листьям, оставшимся на ветках, и Гаррик взялся за поводья.

– Почему? – спросила она.

– Может быть, я расскажу вам – когда-нибудь, зимним вечером, когда у нас закончатся другие темы для разговора. – Он подошел к лошади, вставил ногу в стремя и вскочил в седло. – Поторопись, малышка! – крикнул он Ласточке. Лошадь рванулась сквозь просвет в деревьях, и через секунду уже с бешеной скоростью мчалась по открытому пространству.

– Безрассуден что в седле, что на земле, – заявила Фрэнсис, пока их карета катила по аллее высоких вязов. – Он стремится взять любое препятствие – не важно какое. Он испортил множество курток, потому что прыгал через лужу, вместо того чтобы ее объехать. – Она поежилась под пледом.

Через несколько минут Фрэнсис уже отдавала приказы лакеям в ливреях, толпившимся вокруг них, а Лавиния любовалась орнаментом из ромбов кирпичной кладки, сохранившимся со времен Тюдоров. Они прошли через сводчатый вход и оказались в огромном холле, с пола до потолка обитом деревянными панелями и украшенном великолепным оружием и оленьими рогами разных размеров.

Откуда-то прибежал огромный пес. Увидев их, он оскалил клыки и двинулся к ним. Лавиния замерла, испугавшись, что собака ее укусит. Ксанта шипела и фыркала, скребя когтями по стенам своей корзинки.

– Шарлемань, к ноге! – сурово приказал хозяин.

Огромное животное резко затормозило, затем покорно вернулось к герцогу Холфорду.

Совсем некрасивый, подумала Лавиния: ей не понравилось его простое лицо и малый рост. Рыжие волосы герцога были собраны в хвост на затылке.

Ксанта разочарованно мяукнула.

– Кто у вас там? – удивился герцог.

– Моя кошка.

– А, тогда понятно, отчего Шарлемань потерял голову. – Пес, услышав свое имя, прыгнул вперед, но снова был отозван. Герцог поцеловал свою кузину в щеку. – А где Гарри?

– Скачет по полям, – поморщилась Фрэнсис.

– Он ехал верхом из Лондона? – Рыжие брови нахмурились.

– Чтобы защитить нас от разбойников – так он сказал. Я подозреваю, он просто не хотел оказаться в одной карете с двумя болтушками.

Поднимаясь по дубовой лестнице, Лавиния взглянула на Шарлеманя, чьи массивные лапы лежали на нижней ступеньке, и решила никогда не отпускать Ксанту гулять по дому.

Трудно поверить в то, что Лэнгтри так же стар, как и ее дом, – разрушению и тлению здесь не дозволялось портить такое великолепие. Паркет сверкал так, что в нем отражались все предметы, ни один из ковров не был протерт до дыр. Обивка и гобелены, несмотря на время, сохранили свои краски. Это старинное величие, к сожалению, давно было утрачено в замке Кэшин.

В спальне, отведенной ей, стояла кровать с балдахином яркого алого цвета. Подозвав ее к одному из окон, Фрэнсис произнесла:

– Сегодня утром вид на парк особенно красив. Можно увидеть статую Старого отца Теймза на лужайке и беседку.

Лавиния поднесла кошку к окну. Она увидела реку, бежавшую неподалеку от дома, и вращающееся мельничное колесо.

– Надеюсь, тебе здесь понравится, – ласково сказала Фрэнсис.

– Уверена, что так и будет, – ответила Лавиния.

– Если тебе понадобится что-нибудь, просто попроси об этом слуг Холфорда. И обязательно воспользуйся ванной комнатой – это одно из самых приятных мест в доме. Мой дядя всегда верил в то, что погружаться в холодную воду полезно, но менее закаленные смертные предпочитают теплую. Лучшее средство для того, чтобы расслабиться, особенно после путешествия. Если хочешь, я поручу слугам приготовить ванну.

Служанка, распаковав и убрав вещи Лавинии в гардеробную, провела ее вниз по черной лестнице в комнату, стены которой были выложены синей и белой плиткой.

Она погрузила пальцы в воду и обнаружила, что вода и правда теплая.

– Откуда она берется? – спросила Лавиния.

– С неба, миледи. – Девушка положила сложенное полотенце на мраморную скамеечку. – Трубы вокруг дома собирают дождевую воду в свинцовые цистерны. В соседней комнате – огромный паровой котел, и горячая вода поступает прямо в ванну.

Служанка удалилась, и Лавиния разделась до нижней сорочки. Вооруженная куском цветочного мыла, она сошла вниз по каменным ступенькам. Это было похоже на море, только вода была теплой и стоячей. Она привыкла к обычному ужасу мытья – долгое ожидание ведер с горячей водой, необходимость торопиться, пока вода не остыла, – и теперь наслаждалась этим чудесным изобретением.

Мокрый батист прилип к телу, подчеркнув ее груди. Хорошая еда и спокойный образ жизни сделали ее фигуру более пышной. Но руки и ноги остались худыми, и она решила скрывать их под одеждой. Ее мать утверждала, что для выполнения супружеского долга не обязательно снимать ночную рубашку, а значит, ее ног никто не увидит.

Ее волновало, что первая брачная ночь наступит еще не скоро. Пока что она получала только непристойные предложения – от влюбчивого лорда Гаррика, что соблазняло ее больше, чем она хотела себе признаться, и от отвратительного мистера Боуза, которого она предпочла забыть навсегда.

Она вышла из ванны, надела свежее белье и вытерла волосы махровым полотенцем. Освежившись, восхитительно чистая, покинула ванную комнату.

Из тени лестницы появилась фигура, и чья-то рука схватила ее за руку.

– Лорд Гаррик!

– Тише, – прошептал он. Зеленая куртка была наброшена на плечи, левый рукав болтался пустой. – Не поднимайте тревогу.

– Вы повредили руку? – забеспокоилась она. – И голову? – Она коснулась царапины на его лбу и попыталась счистить грязь с его щеки.

– Ласточка отказалась прыгать через канаву, и я полетел без нее.

– Вам нужен врач.

Он засмеялся и поморщился от боли.

– Старый Пейтон? Он всего лишь вольет мне в глотку немного бренди. Я уже принял дозу этого великолепного лекарства в «Отдыхе кучера». В пивной оказался коновал, и он осмотрел меня. Он утверждает, что кости целы. – Он коснулся ее муслинового платья и прошептал: – Белое. Прекрасная дама в белом.

– Вы пьяны? – спросила она подозрительно. Он наклонил голову и глубоко вздохнул.

– Вы хорошо пахнете... мылом.

– Вы пьяны!

– Возможно. Я пьянею от одного вашего вида, дорогая.

Его губы были теплее, чем вода в ванне. Запах мыла исчез под мужскими ароматами кожи, пота и грязи.

Она прижалась к нему, и он поцеловал ее более настойчиво. До этого момента Лавиния не сознавала, насколько она одинока, и не предполагала, что в этом неловком объятии она будет чувствовать себя так уютно и спокойно.

Все это время она сопротивлялась, чтобы сохранить себя для мифического богатого поклонника. Гаррик Армитидж был реальным мужчиной – раненный, пахнущий бренди, он умело будил ее чувства.

Он застонал – от боли, или желания, или от того и другого одновременно.

– Я поклялся, что не поцелую вас снова.

– «Легко обещать, забыть – еще легче», – процитировала она известное изречение.

– И ты не против?

– Мне это нравится, – смущенно призналась она.

Они молча смотрели друг на друга. Их взгляды были весьма выразительны.

Наконец он заговорил:

– Это может стать самым интересным Рождеством, которое я проведу в Лэнгтри, – если только доживу до него. Карло точно убьет меня за то, что я испортил очередную куртку, – весело засмеялся он. – Я не могу рассчитывать на королевские похороны, но не позволяй им хоронить меня в день охоты – иначе никто в округе не придет на мою могилу.

Мир без Гаррика Армитиджа – это трудно было себе представить.

Невыносимо.




Когда Гаррик занял свое обычное место за обеденным столом, он был относительно трезв, но раненая рука чертовски болела. Невозможность держать нож вынудила его ограничиться той пищей, которую не нужно было резать, и поэтому ему пришлось отказаться от ростбифа. Он обрадовался, когда подали рыбу, и утолил голод вареным карпом и печеными устрицами, поданными в собственной раковине.

Лошади были одной из немногих общих тем для него и его брата. После того как они обсудили управление их конюшней в Суффолке, Гаррик заметил:

– Флинг отлично выглядит. Мой любимый скакун, – объяснил он Лавинии, сидевшей напротив него. – Его растили для скачек, но у него отличные способности к прыжкам. Я найду для вас дамское седло, и вы сможете его потренировать. Я сам не смогу некоторое время этим заниматься.

– Вы любите лошадей, леди Лавиния? – осведомился герцог.

Гаррик заговорил прежде, чем она успела ответить:

– Когда я взял ее в Гайд-парк, она пожаловалась, что темп был слишком медленным. Я сказал ей, что, если ей нужна хорошая скачка, она может помочь нам гоняться за лисами.

– Женщины не участвуют в охоте, Гарри, ты ведь это знаешь.

– Не будь таким занудой, черт побери! В конце концов, ты сделал исключение для той женщины, Пейтон.

– Ее муж – наш выжлятник.

– Подозреваю, это все потому, что вы, парни, боитесь ее. Лично я боюсь.

– Я буду рада, если смогу скакать по поместью на вашей лошади, лорд Гаррик, – поспешно вмешалась Лавиния.

Ее такт его поразил – он был уверен, что ей очень бы хотелось принять участие в охоте, и она была разочарована вердиктом Эдварда.

После того как подали сыр и фрукты, Фрэнсис увела Лавинию, и Гаррик остался наедине со своим сводным братом. Он рассеянно слушал, как тот его критикует за то, что он свалился с Ласточки, что поощряет молодых леди охотиться. Но вскоре Эдвард задал давно ожидаемый Гарриком вопрос:

– Ты видел Маделину?

– Да, на званых вечерах, но нам не удавалось поговорить наедине.

Эдвард взял графин с портвейном с серебряного подноса и налил хорошую дозу в свой стакан.

– А как поживает моя дочь?

– У меня нет о ней новостей.

– Она хрупкая, ты же знаешь. Маделина едва не умерла во время родов. У нее больше никогда не будет детей.

– Мне очень жаль, Эдвард.

Его сочувствие было искренним, но казалось ужасно неуместным: его бедный брат был влюблен в чужую жену.

– Когда она поправилась после родов, я просил ее уйти от Фаулера. Она умоляла меня бросить ее и забыть навсегда. Хотя я не могу сделать это, я уехал в Лэнгтри, чтобы пощадить ее чувства.

– Ты поступил правильно, – вздохнул Гаррик и взял из вазы засахаренную сливу. Он больше привык получать советы, а не давать их и все же был вынужден сказать: – Ты должен жениться, произвести на свет сыновей.

Эдвард покачал головой:

– Невозможно.

– Но это твой долг.

– В глазах церкви ты – законный сын моего отца. Оговорка в его завещании не изменяет порядка наследования; она просто мешает мне передать собственность в твое владение или выделить тебе содержание. Ты будешь моим прямым наследником, Гарри, – все, чем я владею, станет твоим.

– Без обид – но я не хочу этого. Я не настоящий Армитидж. Почему ты хочешь остаться холостяком?

– Если мистер Фаулер разведется с женой или скончается раньше ее, она станет герцогиней Холфорд.

– Но ты только что признал, что она бесплодна, – удивился Гаррик.

– И я несу за это ответственность. Мы заплатили высокую цену за нашу незаконную любовь. Но однажды, когда-нибудь, мы соединимся. Я не смог бы жить, если бы не верил в это.

Жалость Гаррика сменилась раздражением. Он хотел племянника – целую толпу племянников, – чтобы его не обременял Лэнгтри и все другие подобные ловушки, прилагающиеся к фамильному титулу. Даже в раннем детстве, задолго до того, как он узнал о своем происхождении, он чувствовал себя здесь чужим. Позже его неоднократно отправляли подальше от семьи. Он никогда не был счастлив здесь и никогда не будет. Хотя герцог и герцогиня давно умерли, их враждебность к нему все еще витала в этом доме.

Но никакие доводы, которые он мог бы привести, не убедят ослепленного любовью Эдварда. По правде говоря, Гаррик начинал открывать для себя, что страсть к определенной женщине может изменить точку зрения мужчины и повлиять на его логику.

– Фрэнсис, – произнес Эдвард мрачно, – хочет, чтобы я провел сезон в городе. Она составила список всех молодых аристократок, которых выведут в свет в следующем сезоне.

– Однажды она сделала то же и для меня, но они все были богатыми наследницами. Мое происхождение тоже их не обрадовало.

– У нее большие надежды на новую кандидатку.

– А такая есть? – Гаррик подался вперед. – Кто она?

– Пусть Фрэнсис сама скажет тебе об этом.

– Ну хоть намекни, чтобы я мог догадаться. Я ее знаю?

Эдвард кивнул.

– Красивая?

– «Удовлетворительно хорошенькая» – таково заключение нашей кузины. Более того, у нее большое наследство, и она бегло говорит по-итальянски.

Гаррику все стало ясно.

– Кэролайн Роджерс. – Он осушил свой стакан одним глотком. – Рэдсток – хитрый парень. Когда он пригласил меня погостить у него в Неаполе, я и не предполагал, что буду вынужден сделать предложение его незаконной дочери.

– Не такая уж плохая партия, между прочим. Только подумай – деньги, Италия...

– Внебрачный ребенок... О мой Бог, – застонал он.

– Рэдстоки не знают, что ты – сын Эвердона, – заметил Эдвард.

Они узнают. Он намерен огласить свое родство с бароном, как только построит игорный дом.

– Присоединимся к дамам? – предложил Эдвард, вставая с кресла.

В гостиной, залитой светом свечей, они обнаружили Фрэнсис с очками на носу, читающую книгу. Лавиния сидела на диване и пыталась подружиться с Шарлеманем.

Гаррик присоединился к ней. Потрепав пса по загривку, он ей пообещал:

– Не бойтесь, я проведу вас на охотничье поле. У Эдварда не единственная свора для охоты на лис в округе. – В следующий раз, решил он, он прижмется губами к этой пульсирующей жилке на белой шее.

– Ваш брат и кузина очень похожи – такие же волосы, глаза и рост. Однако я не вижу сходства между ним и вами, – задумчиво проговорила Лавиния.

– Думаю, меня в детстве подменили, – ответил он, и она улыбнулась. Ему хотелось объяснить, почему он ничем не похож на Армитиджей, но сейчас было не время и не место об этом говорить. Погрузившись в молчание, он изучал самые подходящие для поцелуев места на ее теле.




Черное небо над тюремным двориком было облачным и беззвездным. Дэниел Уэбб вышел из шумной пивной уже после того, как ворота заперли, что сильно его обеспокоило.

Его собутыльник остановился почесать голову под париком.

– Моя девочка пустит мои кишки на подвязки из-за того, что я так припозднился.

– Твои дружки так шумели, что из-за них я не услышал колокол для посетителей.

– Пойдем со мной, Джейни найдет для тебя одеяло.

Уэбб не собирался проводить ночь с Боузом, его девкой, детьми-оборванцами и сворой грязных собак.

– Мой другой клиент, лорд Баллакрейн, найдет для меня местечко – теперь он живет в Стейт-Хаусе.

Боуз сердито посмотрел на него:

– И я бы жил там, если бы эта сучка леди Стратмор предоставила мне для этого средства. Этот Кэшин может называть себя графом, но его деньги закончатся задолго до того, как будет рассмотрено его дело. Уверен, его дочь скоро начнет торговать собой: придет день, и она раздвинет нога, чтобы у него были еда и уголь в очаге.

– Придержи язык, – посоветовал Уэбб. Картина, нарисованная Боузом, внушала ему отвращение. – У тебя есть еще для меня информация?

– Может, да, а может, и нет, – фыркнул должник. – Я думаю, что заслужил награду. Я, кстати, уже присмотрел ее – это дочь Кэшина.

– Иди к черту, Боуз.

Уэбб сердито шагал по двору, потирая замерзшие руки. Кожа на них потрескалась – он куда-то подевал перчатки. Или их украл его клерк, это случалось и раньше. Но он не может уволить Уилла. Парень слишком много знает о его тайных делишках с ростовщиками, бейлифами и ворами.

И с алчным выродком Боузом, который мечтает завладеть леди Лавинией Кэшин. Ее красота была слишком ценным товаром, и Дэниел Уэбб не позволит кому-то ее погубить – ей предназначено большее, чем роль проститутки для заключенного. Все его планы на будущее зависели от того, найдет ли она мужа, обладающего богатством и политическим влиянием, и тогда он заставит ее вытащить его из омерзительного общества, где ему приходилось вращаться.




Глава 11


Лавиния потянулась и поставила вечнозеленую ветку на каминную полку.

– В сочельник, – сказала она Гаррику, – Керрон и я едем на Фаннаге и на других пони в ближайшую долину собирать ветки падуба. Китти перевязывает их красными лентами, как я сейчас. – Она собрала опавшие алые ягоды и бросила их в огонь. – Вам нравится? – спросила Лавиния, отступив назад.

– Конечно, – ответил он лениво. Под его ногами была скамеечка, под головой – подушка. Ксанта мирно мурлыкала у него на коленях. Его одежда была такой же домашней, как и его поза – он не носил куртку с того несчастного случая.

Он собирался болеть как можно дольше, потому что это был единственный способ обеспечить себе постоянное присутствие Лавинии. Она развлекала его как могла – описывала свою жизнь на острове, училась играть в пикет и другие его любимые карточные игры: винт, казино и даже в фараон. Она играла для него на клавесине – или пыталась это делать – ее неумелая игра вызывала отвращение у обоих.

– Столько книг и карт, – заметила она, оглядывая библиотеку, – и все принадлежат одному человеку. Ваш брат весьма образованный человек, но совсем по-другому, нежели мой.

– Как так?

– Герцог спрятался от мира, чтобы заняться наукой, но для него это просто хобби. Для Керра – это страсть. И он так хочет посетить места, о которых читает, особенно Грецию и Италию.

– Почему он туда не поедет?

– Сначала он хочет получить ученую степень в Кембридже. – Лай гончих и крики привлекли ее к окну. – Они уже отправляются, – доложила она.

– Мне не нравится эта новая мода – ждать до полудня, прежде чем начать охоту. – Палец Гаррика погладил острое ухо Ксанты. – Я предпочитаю выезжать на рассвете.

– Доктор разрешил вам ездить верхом. Почему вы не едете с ними?

Потому что ее не берут – это было так просто.

– Я берегу силы для выезда на святки. – Он усадил Ксанту на скамеечку и присоединился к Лавинии, которая все еще с любопытством смотрела на оживленную сцену на лужайке.

Эдвард сидел на эффектной вороной лошади; на нем была ярко-алая куртка с эмблемой Лэнгтри. Костюмы других охотников копировали костюм герцога, на единственной женщине был ярко-красный костюм.

– Жена доктора Пейтона, она же сестра Дженни Брюс. – Глядя на тоскующее лицо Лавинии, Гаррик решил ее утешить: – Я знаю менее привилегированную охоту, к которой вы могли бы присоединиться при условии, что у вас хватит смелости надеть мужскую одежду, и вы способны уйти из дома до рассвета. Мои друзья начинают рано и заканчивают до завтрака – вы вернетесь в Лэнгтри, а вас не успеют хватиться. Вы когда-нибудь ездили в мужском седле?

– Тайком.

– Такая девушка мне по душе! Нужно достать вам штаны, рубашку и шляпу. Карло узок в плечах, одна из его курток вам подойдет.

– У меня есть старая куртка Керра. – Она подергала свой локон. – А как быть с моими волосами?

– Завяжите их в хвост, чтобы они не мешали. Мы не будем скрывать ваш пол – это невозможно, но мы сделаем все, чтобы вы поменьше привлекали внимание.

– А сапоги?

– Я могу вам одолжить. – Он подошел к книжному шкафу, достал тяжелый том и вырвал из него чистую страницу. – Дайте мне вашу туфлю.

– Зачем?

– Мне нужно знать размер вашей ноги.

В нерешительности она сжала губы и опустила взгляд.

– Вы будете смотреть на мою лодыжку?

– Нет, не буду. Я предпочитаю поцелуи.

– Ну хорошо. – Она стащила туфлю и отдала ему.

Он взял ее, сел у секретера, опустил перо в чернильницу и обвел подошву одним быстрым движением.

– Такая крошечная, аристократическая ножка.

Она наклонилась ближе, достаточно близко, чтобы он мог вдохнуть ее запах, пересчитать ресницы – их было так много, что это займет, пожалуй, целую вечность. Он не спешил, но существовало кое-что еще, что он хотел попробовать.

Здоровой рукой он усадил ее к себе на колени. Быстро поцеловав Лавинию, он прошептал:

– Ты мне разрешила.

Она возмущенно пискнула:

– Нет!

– Я сказал, что предпочитаю поцелуи, и ты ответила: «Хорошо». Я подумал, что это согласие.

Он снова нашел ее губы и заставил их раскрыться. На этот раз поцелуй был долгим и страстным. Лавиния чувствовала, как мечется его язык, он пробуждал любопытные ощущения. Ее руки бессознательно потянулись вверх и обхватили его широкие плечи. И тогда она совершила ошибку – стала думать, вместо того чтобы просто чувствовать.

Раскрасневшись, она вырвалась из его объятий. Его глаза сияли. Его волосы сверкали в солнечном свете – дьявол с нимбом или падший ангел. Она не могла решить, кто он такой.

– Не уходи, – умолял он. – Самое интересное только началось.

– Я должна закончить украшения, – ответила она неуверенно. Она была полна решимости убраться подальше от соблазна. – Пойду соберу еще плюща.

Ему скучно, утешала она себя, когда тянула мощные ползучие побеги, оплетающие стены беседки – садового домика, построенного в готическом стиле. Гаррик флиртует с ней, чтобы сократить часы безделья. Она не должна надеяться, что он испытывает к ней глубокое чувство. Действия не значат ничего, если не сопровождаются словами. И если слова когда-нибудь будут сказаны... Впрочем, это маловероятно, внушала она себе; слишком отдаленная перспектива, чтобы о ней беспокоиться.

Она надеялась, что рождественское веселье отвлечет ее от мыслей о Гаррике, но праздник был более чопорным, чем в замке Кэшин, и более сдержанным, чем ей бы хотелось. Конечно, в большой холл принесли полено, чтобы сжечь его на Рождество, и появилась чаша с пуншем, но ни то, ни другое не могло ее развеселить. Ностальгия по праздникам прошлого привела ее в уныние. И она не могла забыть, что сегодня ночью ее отец сидит в тюрьме, вдали от родных, и окружен высокими стенами. Она не могла забыть, как беспокоятся ее домашние о ней и отце. И она знала, что все, по кому она скучает, ждут новостей о ее помолвке.

В заключительном абзаце последнего письма матери содержался совет, как завлечь джентльмена и не казаться при этом слишком смелой или охотницей за богатством. Лавинию могло бы развеселить наивное предположение о том, что благородные манеры и скромность в одежде гарантируют предложение руки и сердца, если бы она не была подавлена тем, что у человека, который нравился ей больше всех, не было состояния.

Герцог, степенный и серьезный, предложил ей серебряный кубок, наполненный до краев.

– Как вы празднуете эту ночь на вашем острове, леди Лавиния? – спросил он.

– После наступления темноты приходят певцы и актеры, и мы приглашаем мальчика с самыми темными волосами перейти через порог и благословить нас. Потом мы пьем домашний эль и поем хором.

– Спойте для нас, – предложил Гаррик, – мэнкскую рождественскую песню.

Желание поддержать знакомый ритуал придало Лавинии смелости. Сначала она спела на родном гэльском языке. Затем она повторила эту песню по-английски:




Счастливого вам Рождества,

Долгой жизни и здоровья всей семье,

Живите вместе счастливо,

В мире и любви между женщинами и мужчинами.




Ее исполнение вызвало всеобщий восторг. Гаррик отвел ее в уголок и шепнул:

– Мне особенно понравилась последняя строчка.

– Песня на этом не заканчивается, – призналась она. – Я не стала петь тот куплет, где в новом году всем желают много хлеба, сыра, картошки и селедки.

– Вы, жители Мэна, – прозаический и непредсказуемый народ. Из того, что вы мне рассказывали об острове, я понял, что вы поглощены мыслями об урожае и рыбной ловле. Однако вы верите в русалок, троллей и прекрасных танцующих фей. И хотя я восхищаюсь вашей практичностью, ваша романтичность привлекает меня куда больше.

Он поймал ее под шаром для поцелуев из омелы и падуба. Она решила, что сбежать от него было бы недостойно, и смирилась со своей судьбой. Она подняла лицо и приняла его поцелуй. Для него это была часть невинного праздничного веселья, но ей хотелось гораздо большего.

На следующее утро она пошла с семьей Армитиджей в их приходскую церковь, расположенную недалеко от дома. Сидя на скамье герцога, которая была роскошно убрана бархатными подушками и подушечками для коленопреклонения, Лавиния думала об их убогой церкви Сент-Моголд, где ее мать и двойняшки получат причастие у мистера Каббона. Ее отец, она была уверена, присутствовал на церковной службе в тюрьме Королевского суда.

Днем Фрэнсис раздавала рождественские письма, которые пришли по почте.

Герцог был скорее удивлен, чем обрадован, большим количеством поздравлений.

– Я почти не знаком с большинством этих леди и джентльменов, – жаловался он, разламывая очередную восковую печать. – Почему они пишут мне и интересуются тем, собираюсь ли я провести сезон в городе?

– Потому что ты герцог, – пояснила Фрэнсис, – и не женат. У них у всех есть дочери. Гарри, вот письмо тебе.

– Это дядя Барди, – предположил он, – приглашает меня в Монквуд.

Лавиния сделала вид, что ее очень интересуют лапы Ксанты. Она внимательно изучила каждую, пытаясь скрыть страх, что он может уехать, и грусть, что в почтовом ящике для нее ничего нет.

– Лавиния, а это тебе, из Лондона.

Она увидела грубые каракули ее безымянного шантажиста, и у нее пропало желание развернуть квадратик сложенной бумаги. Гаррик направился в ее сторону, и она быстро затолкала письмо в карман.

Он поднял акварельный рисунок замка Кэшин, который она принесла, чтобы ему показать.

– Очень впечатляет. Наверное, у замка долгая и богатая история.

– Богатая событиями, – поправила Лавиния. – В давние времена, когда викинги совершали набеги на остров, он служил наблюдательным пунктом. Позже это было военное укрепление, затем он стал резиденцией короля. Во время гражданской войны, когда «круглоголовые» вторглись на остров, в нем укрывались мэнкцы-роялисты. Пушка, которую использовали в той осаде, стоит у нас возле конюшни.

– Кто победил в той битве?

– Мой предок сдался республиканцам, – призналась она застенчиво. – Мэнкцы, и особенно Кэшины, больше заботятся о собственном комфорте и процветании, нежели о делах Англии. Они не прогадали, поддерживая Республику и после Реставрации.

– И обогатились на контрабанде.

Она показала ему на восточную башню:

– По фамильной легенде, мой прадед сидел у этого окна и смотрел, не возвращаются ли его суда с контрабандой.

– Вам грустно, что вы проводите Рождество вдали от своих близких, не так ли? Я провел больше праздников вдали от родных, чем с ними.

Его проницательность ее удивила. И она перевела разговор на другую тему:

– Где вы были в прошлом году?

– В моем палаццо в Венеции. Я скучаю по нему почти так же, как вы – по замку Кэшин. – Он провел пальцем по краю бумаги. – Этот рисунок следует поместить в рамку. Я прикажу столяру ее сделать – это будет моим новогодним подарком вам.

– Но у меня нет подарка для вас.

– Чепуха. – Он понизил голос до шепота: – Все, что мне нужно, – чтобы завтра вы сопровождали меня на охоту.

– Я буду там, – пообещала она.

– Учтите, вам нужно встать до зари, – напомнил он, – поэтому сегодня ложитесь пораньше. И если вы не хотите шокировать вашу горничную, то не позволяйте ей стелить вашу постель.

Она сделала так, как он велел, и вскоре после ужина пошла наверх в свою комнату. Пока горничная помогала ей раздеться, она делала вид, что очень устала.

– Возможно, я буду спать дольше обычного – сказала она горничной. – Не нужно приносить мне чай – я позвоню, когда ты мне понадобишься.

– Как угодно, миледи.

Помня о загадочном предупреждении Гаррика, Лавиния добавила:

– Это все, спасибо.

Девушка присела в реверансе и удалилась.

В тот момент, когда дверь за ней закрылась, Лавиния бросилась к кровати и отдернула алые занавески полога. Ксанта взглянула на нее с удивлением. Лавиния схватила покрывало и потянула на себя. Под подушками лежал сверток – рубашка, серый фланелевый жилет, бриджи для верховой езды, сапоги и треуголка. Потрясенная находчивостью Гаррика и восхищенная его смелостью, она спрятала одежду под кроватью и забралась под одеяло.




Когда Гаррик постучал в ее дверь, Лавиния уже была полностью одета. Она вышла в коридор, и он ухмыльнулся – возможно, она выглядела нелепо в мужском наряде – и протянул ей булочку. Спускаясь по черной лестнице, она отрывала кусочки и запихивала их в рот.

Они пробрались в конюшню, и сладкий запах сена напомнил Лавинии о сеновале, где она и двойняшки часто собирались, чтобы поделиться своими бедами и мечтами.

– Мы выведем сейчас лошадей, но сделать это нужно как можно тише, – прошептал ей Гаррик. – Потом я вернусь за седлами. – Он вручил ей гнедого жеребца и отправился за своим конем.

Флинг понравился ей тем, что стоял смирно, пока она накидывала поводья на его изящную голову. Его челка и грива были черными; на лбу сверкала белая звезда. Ей удалось положить ему на спину седло, и тут подошел Гаррик и стал ей помогать.

Он внимательно ее оглядел.

– Сапоги не жмут?

– Все в порядке.

– Я добыл их у помощника конюха. Другие вещи – мои, из ящика на чердаке. Но я не сумел достать вам шейный платок. – Он вынул батистовый платок, жесткий от недавней стирки. – Поднимите голову. – Он обернул ткань вокруг ее шеи и завязал ее изящным узлом. Потом он поправил ее шляпу и заправил под нее выбившийся локон. – Вы больше похожи на парня – по крайней мере, насколько я могу судить.

Его взгляд задержался на ее груди.

Ее лицо вспыхнуло. Она могла принять сладкие поцелуи, но сладострастные взгляды – это ведь совсем другое дело! Она наклонилась, чтобы поправить маленькую медную пряжку на колене, но быстро выпрямилась, поняв, что открыла свою грудь. Он тихо засмеялся – до чего же хитрый парень!

Она вставила ногу в стремя и взлетела в седло... Уже сидя на коне, она восхищенно подумала, до чего же удобно ездить верхом. Сидя в дамском седле, она всегда чувствовала себя курицей в птичнике на насесте.

– Вы уже ездили на Флинге по парку, поэтому знаете, что он просто большая лошадь-качалка, – улыбнулся Гаррик. – У него хороший характер, и он перенесет вас через любое препятствие – воду, бревно или изгородь. Так ведь, приятель? – Он провел рукой по каштановой морде.

Они поехали по дороге, ведущей к Кавершему и Редингу и, проехав не больше двух миль, остановились у таверны. Она была больше, чем таверна в округе Моголд, которую Лавиния хорошо знала и часто посещала.

– Это «Отдых кучера». Предлагает жилье и конюшню путешественникам. Вечером в местной пивной столько же народу, сколько и в лондонском пабе, и бармен знает все последние сплетни.

Лавиния очень удивилась, что в этой полутемной таверне собирается так много посетителей. В этот утренний час здесь тоже было много народу.

Тут были рабочие, зажиточные фермеры и даже мальчишки. В отдалении стояла пестро одетая группа людей, которых Гаррик назвал пешими загонщиками.

– Мой брат на охоту их не берет. Чем дольше путь, тем тяжелее им держаться вместе.

Удивленные взгляды и с трудом скрываемые улыбки сказали Лавинии, что ее пол для них не секрет, но страх, что она станет объектом злобы или насмешек, рассеялся еще до того, как спустили собак.

– Сегодня мы охотимся со смешанной сворой, – пояснил Гаррик – кобелей больше, чем сук. Восемь пар – этого должно хватить.

– Кто их владелец?

– Почти каждый из присутствующих здесь, за исключением меня. Они не выросли на псарне и не воспитывались вместе, как гончие Лэнгтри. Стой спокойно, Ласточка, – приказал он, когда его пегий заплясал под ним.

Флинг сохранял спокойствие, но выказывал свой интерес к происходящему, дергая ушами.

Главный егерь, с потертым горном в руках, подошел к ним.

– Рад снова видеть вас среди нас, лорд Гаррик. Когда вы последний раз были на святочном выезде?

– Три года назад.

– Так давно? Вот точный признак возраста – когда для тебя год проходит как один день. Как охотятся в тех местах, которые вы посетили?

– К сожалению, никак.

– Хм, – ответил человек с явным отвращением. – Неудивительно, что вы вернулись.

– Как лежит след сегодня утром?

– Достаточно хорошо, мой лорд, собаки его легко учуют, и ветер дует с запада. Условия были плохими с тех пор как опали листья, но в открытом поле у нас будет хороший гон. Не слишком туманно, и не слишком морозно. Здесь много лис, нам нетрудно будет их найти. – Он бросил острый, любопытный взгляд на Лавинию и отъехал.

– Вам нужно не отставать от гончих, – проинструктировал ее Гаррик, – и держаться в седле, пока сможете. Если я отдам приказ «на поле», вы должны слушаться, не спрашивая и не возражая. Это ясно?

Она кивнула.

– Возьмите это. – Он протянул ей свой хлыст. – Если вы решите проехать через ворота, а не перепрыгнуть через них, поднимите засов крюком на рукояти. Я постараюсь держаться к вам поближе. Просто запомните: охота – это страх и равновесие. Спрячьте ваш страх и удерживайте равновесие, и все будет в порядке.

– Я сделаю так, как вы говорите, – ответила она. В горле у нее пересохло от волнения.

Хозяин «Отдыха кучера» и его жена смотрели, как отправляется охота. Их дети, слишком маленькие, чтобы ехать верхом или бежать следом, резвились на грязном дворе.

Гончие развернулись веером, нюхая листья ближайшего фруктового сада и раздвигая носами кусты травы. Выжлятники собирали их вместе, выкрикивая команды и ругаясь, называя каждое животное по имени. Охота двигалась через поле, и собаки начали собираться в линию.

– Лови ее!

В ответ на команду собаки бросились вперед, их лапы едва касались земли.

– Они нашли лису! – Гаррик пришпорил своего пегого.

Лавиния последовала его примеру.

Гончие бежали молча. Наконец Лавиния увидела лису, которая неслась впереди, ее уши были прижаты, а хвост летел позади как пышный вымпел. Она проскочила через дыру в ограде, гончие последовали за ней. Флинг уверенно приблизился к первому препятствию и быстро, без усилий, перенес ее на другую сторону. Он вел себя как скаковая лошадь, каковой он и был, – шея и ноги вытянуты, подковы разрезали почву. Лавиния крепко прижала ноги к его бокам и наклонилась в седле. Холодный ветер освежал ее разгоряченное лицо. Раньше она не знала, что такое азарт охоты.

Горн егеря проиграл сигнал – два коротких, отрывистых звука и два длинных. Гончие, уже почти догнавшие свою добычу, гнали ее к мельничному ручью. Лиса бросилась в заросли камыша на краю плотины и поплыла к воротам шлюза. Взобравшись на них, она потрусила в безопасность с изяществом и ловкостью искусного канатоходца.

Охотники сначала зааплодировали, а затем застонали из-за ее хитрого трюка. Гончие плескались среди стеблей рогоза, разочарованно лая.

– Они потеряли ее? – спросила Лавиния у Гаррика.

– Пока да, – ответил он. Его настроение было боевым. – Возможно, она направляется в старое логово в лесу. Чтобы попасть туда, нам нужно проехать вниз по течению к мосту. Гончие пойдут по следу сразу же, как только переберутся на другой берег.

– Я рада, что она ускользнула, – призналась Лавиния, забыв о том, что уничтожение лисы было главной причиной их сбора.

– Местные лисы хитры, как дьяволы. Спросите любого фермера, у которого они украли курицу.

Слишком горячая гончая бросилась в воду, бешено перебирая лапами.

– Назад, – крикнул егерь, – назад!

После переправы темп охоты стал более спокойным – свора не сразу смогла взять свежий след. Флинг бежал впереди коренастых лошадок и рабочих лошадей, медленно тащившихся по невспаханному полю мельника. Лавиния почувствовала себя достаточно уверенно, чтобы пустить его галопом.

Испугавшись ворот, которые были увенчаны пятью острыми шипами, она подумала о том, стоит ли рисковать. Победило желание завоевать уважение Гаррика. Она поскакала прямо на ворота, хотя ее сердце ухнуло в пятки. Флинг поджал ноги и показал пример Ласточке, перепрыгнув через ворота и мягко приземлившись на другой стороне.

Гончие снова залаяли – нервно, на высокой ноте.

– Вперед! – пронзительно крикнул егерь, трубя в рог. – За ней!

Собаки устремились в укрытие – в лес с зарослями папоротника. Лиса неожиданно бросилась в противоположном направлении, но эта смелость стоила ей жизни. Загонщики, бежавшие по краям своры, загнали лису в кустарник. Другие напряженно кружили рядом.

Егерь спешился. Он подошел к зарослям утесника и схватил пойманного зверя за шею. Лиса беспомощно дергалась, показывая клыки. Егерь бросил ее прыгающим перед ним гончим.




Глава 12


Лавиния не стала смотреть на это убийство. Когда лису бросили собакам, она отвела глаза, но слышала, как они щелкали зубами и рычали, сражаясь за свою долю добычи. Она искренне скорбела по храброму рыжему зверю.

– Вот так кончается погоня, – печально заметила она.

Гаррик слез с седла.

– Если не дать им награду, гончие в следующий раз не будут такими активными. Эти парни следуют традициям отцов и дедов. Выезжают рано, едут туда, куда приведет их первая лиса, и возвращаются на постоялый двор, чтобы отпраздновать и вспомнить все детали охоты.

Подошел егерь и вручил Гаррику хвост лисы.

– Мы решили, что «трубу» нужно отдать другу вашей светлости. Сувенир на память о ее первой... то есть его первой... охоте с нами. – Понимающе подмигнув, он закончил: – Смелый всадник, в самом деле, очень смелый.

– От имени моего друга я благодарю вас.

Гаррик отнес подарок Лавинии.

– Это редкая честь, – прошептал он.

– Что мне делать с этим? – спросила она, не желая касаться ужасного предмета и в то же время, страшась лишиться расположения людей, которые ее наградили.

Гаррик засунул хвост в карман своей куртки.

– С вашего позволения, я добавлю его к трофеям, хранящимся в ружейной комнате в Лэнгтри.

Он легонько ущипнул ее за щеку, как это сделал бы Керр. Но после того как он помог ей забраться в седло, совсем не по-братски положил руку на ее бедро, отчего всю дорогу по ее ноге бежали мурашки, до самых кончиков пальцев.

Торжествующая компания направила лошадей к «Отдыху кучера», надеясь на праздничный завтрак. Гаррик и Лавиния ехали в хвосте процессии.

– Вы жалеете, что поехали со мной? – спросил он, потому что после охоты Лавиния выглядела какой-то пришибленной.

– Да, мне жаль лису. Но мне очень понравился выезд – больше, чем все, что я делала с тех пор, как приехала в Англию.

Он ухмыльнулся:

– Как бы мне хотелось рассказать парням, что этим утром леди снизошла до того, что составила им компанию.

– Это не было снисхождением, – запротестовала она. – Классовые различия имеют большое значение здесь, но они не так важны у нас, где аристократы – это редкость. Когда двойняшки и я были моложе, нашими единственными партнерами по играм были дети арендаторов и рыбаков. Наш дед был лордом и вел себя надменно, но мы не считали себя выше остальных. Наоборот, мы завидовали тем, кто мог играть на улице весь день – ведь мы были заперты в классной комнате с учителем и гувернанткой.

– Тогда, можно сказать, что ваше воспитание было таким же необычным, как и мое. Я ненавидел Итон, эту ужасную псарню для породистых щенков, ненавидел так, что даже сбежал. Моя мать, к ее чести, позволила мне сопровождать ее в путешествиях. Мы поселились в Венеции, но регулярно посещали Рим, Неаполь и Париж.

– Ваш отец не поехал с ней на континент?

Гаррик помедлил, прежде чем ответить.

– Мои родители не жили вместе. Герцог был готов содержать мою мать – при условии, что она не появится в Англии. Он дал ей денег, чтобы она могла купить палаццо. Он платил по ее игорным долгам, по счетам портных, выплачивал жалованье бедному капеллану, которому досталась неблагодарная работа меня учить. После ее смерти он настоял на том, чтобы я вернулся в Лэнгтри. Они с Эдвардом быстро поняли, что вольная жизнь меня испортила...

Когда они прибыли в гостиницу, другие охотники уже были в зале. Гаррик оставил Лавинию с лошадьми, прошел на кухню и уговорил повара выделить ему часть праздничного угощения.

Жена хозяина сама завернула ему еду в чистую салфетку.

– Жареные куриные грудки, гренки с сыром и оладьи, – пояснила она, протягивая ему сверток. – Если хотите эля, который сварил мой муж, можете взять вон тот бочонок.

Другая женщина всплеснула руками:

– Я приберегла его для гренок с сыром.

– Буфетчик нальет еще.

Повар заворчал:

– Его светлость должен сесть за стол с остальными и позавтракать, как подобает христианину.

– Нет, он не может, – возразила хозяйка. – Он хочет держать свою девушку подальше от буйной компании – а ведь они начнут буянить, когда выпьют.

– Какую девушку? – невинно спросил Гаррик.

– Ту, которая ждет вас в конюшне.

Он покачал головой:

– Какое несчастье – такая красивая, честная женщина потеряла зрение в таком молодом возрасте!

– Ой, да ну вас! – Она протянула ему кувшин. – Оставьте ваши шуточки для вашей милашки.

Гаррик повел Лавинию в рощицу, которую он знал, и там они смогли насладиться завтраком. Пока они ели, Лавиния расспрашивала Гаррика о Венеции. Отвечая ей, он подумал – и не в первый раз – о том, как ему хочется отвезти ее туда. Пусть она увидит его палаццо, ощутит священную тишину церквей, каждая из которых была уникальна и неповторима. И каждую ночь они бы танцевали на набережной или на одной из многих площадей.

– Я завидую вашей бурной жизни, – вздохнула она. Ее серебристые глаза сверкнули, когда она отвела короткие локоны, которые выскользнули из-под ленты и теперь обрамляли ее пылающие щеки. Она носила костюм мальчика с тем же изяществом, что и муслин, шелк и атлас, и ему особенно нравилось, что бриджи подчеркивают ее гибкие, стройные ноги.

Желание жгло его огнем. Он жаждал обладать ею, прижать это восхитительное тело к траве и пробудить в ней великую страсть. В то же время он понимал, что не может ее соблазнить. Подробности его рождения стали первым звеном в цепи скандалов; он провел годы, все удлиняя и удлиняя эту цепь. Он не станет перекладывать груз своего стыда на эту невинную девушку и обрекать ее на вечные муки вместе с ним. Он должен помнить, что у нее есть только надежда, и совсем нет опыта.

Она выросла в роскоши, ее ублажали всю жизнь – как он может убедить ее выйти за него замуж? И если она примет его, он, конечно, не сможет обеспечить ей комфорт и безопасность, к которым она привыкла. Черт, у него даже нет дома, где она могла бы жить.

«Смотри, но не трогай», – осаживал он себя даже в тот момент, когда «го рука двинулась к ее щеке, такой гладкой и теплой и идеально вылепленной. Сначала его привлекла ее красота, а потом и ее характер, и он потерял голову.

– Вы говорите, что завидуете мне. Но смогли бы вы быть счастливы, если бы жили так, как живу я? – спросил он. – Беззаботно, не думая о том, что подумают или скажут другие?

– Вы – мужчина, – вздохнула она. – Вам проще поступать так, как вы хотите. Женщина этого не может себе позволить.

– И вы к тому же ограничили свои возможности – вы ждете кого-нибудь, у кого есть пять тысяч фунтов в год. Что вам нужно, Лавиния Кэшин, так это человек, который даст вам пять тысяч поцелуев и доставит те удовольствия, о которых вы и не мечтали.

Под давлением его губ она отклонила голову, и он поддержал ее за спину. Другая его рука расстегнула рубашку – его рубашку. Прикосновение к ее коже обжигало; она не могла бы казаться горячее, даже если бы в ее венах текла раскаленная лава.

Она шепотом запротестовала:

– Вы не должны... я не позволю вам это...

– Что за беда, – пожал он плечами, – если нам обоим это доставляет удовольствие?

– Для вас – никакой. Вы – игрок, вы привыкли рисковать. Я – нет, и я не свободна следовать своим желаниям – или своему сердцу.

Он положил руку на ее обнаженную грудь.

– Я рад узнать, что оно у вас есть.

Он снова поцеловал ее, вынудив раскрыть губы. Под его ласками она вздохнула и выгнула спину. Он приветствовал этот знак его власти над ней, пока не понял, что больше не в силах сдерживать бушующее желание.

– Не надо, – умоляла она. – Гаррик, не заставляйте меня желать того, что мне не дозволено.

Что она хотела этим сказать? Выходит, он ей небезразличен?

Он не знал, что на это ответить. Он не мог открыть свою душу женщине, которая так хорошо владеет своими эмоциями. И все же, если он не сделает этого, он ее потеряет.

Гаррик отпустил ее, вскочил на ноги и направился сквозь плотные кусты к опушке рощи. Дойдя до могучего дуба с крепким стволом, он достал нож, который всегда носил с собой, и стал соскабливать верхний слой коры.

– Что вы делаете? – окликнула его Лавиния.

– Вырезаю наши инициалы. Я хочу оставить память об этом утре, о том, что мы оба испытывали, когда я обнимал и ласкал вас.

Он долбил мягкое дерево, запечатлевая на нем всю свою любовь и муку. Дуб проживет, по крайней мере, еще сто лет, прославляя его великую надежду на то, что он завоюет когда-нибудь неприступную Лавинию Кэшин.




Истекали последние дни старого года, и Лавинию все больше смущали ухаживания Гаррика. Наедине он мягко и ласково ее убеждал, а в присутствии герцога и Фрэнсис подшучивал над ней и безжалостно ее мучил. Если у него благородные намерения, рассуждала она, он не стал бы ухаживать за ней тайком.

На Новый год он принес ее акварель – теперь она была под стеклом и вставлена в деревянную рамку. Она вежливо поблагодарила Гаррика, борясь с желанием его поцеловать, но отступила, понимая, что ни к чему хорошему это не приведет.

Позже, на этой неделе, к ним приехали давно ожидаемые гости. Когда Дженни Брюс вышла из кареты министра Парфитта, Лавиния почувствовала волны враждебности, направленные на нее, и тут же вспомнила, что Гаррик когда-то добивался благосклонности этой дамы.

Дженни, в очаровательном фиолетовом дорожном платье, отвергла предложенную руку своего спутника и на высоких каблуках заковыляла к герцогу.

– Так великодушно со стороны вашей светлости пригласить меня в Лэнгтри! Поверьте, когда я получила приглашение, я была счастлива как никогда!

Холфорд, который испытывал некоторую неловкость от ее энтузиазма, ответил с присущей ему чопорностью:

– Это моя кузина послала его, мэм.

Лавиния отметила, что Дженни имеет виды на герцога. Ее любовник, добродушный мистер Парфитт, очевидно, пока еще сохранял звание. В этот момент он приветствовал Фрэнсис, а потому не видел, какой ослепительной улыбкой одарила герцога его любовница.

Ночь уже опускалась на землю, когда по аллее величественных вязов проехал экипаж с лордом Ньюболдом и его слугой. Лавиния не заметила его приезда – она азартно играла в кости с Гарриком, и они ставили на кон огромные, но главное, воображаемые суммы денег.

За ужином герцог повернулся к ней и выразил надежду на то, что она получает удовольствие от пребывания в Лэнгтри.

– Конечно, да, – ответила она рассеянно, наблюдая за тем, как Гаррик приказывает лакею налить ему еще кларета. Он уже выпил два бокала, а ведь они еще не закончили первое блюдо.

Затем герцог начал расспрашивать маркиза о его имении в Нортгемптоншире, где тот провел Рождество.

– А кроме основного владения, какие у вас еще есть поместья?

– Поместье в Суссексе. И дом в Кенсингтоне.

– Рента, наверное, значительная. А ваши родные здоровы?

Лорд Ньюболд склонил темноволосую голову.

– Четыре сестры остались дома с матерью. Невилл – член совета в Оксфорде, а два младших брата учатся в Итоне.

– Семеро братьев и сестер! – подивилась Лавиния. Восемь, считая Ньюболда, – ее отец назвал бы это «приплодом».

– Леди родом с острова Мэн, – пояснил герцог, взглянув в ее сторону. – Раньше я думал, что Этолл – единственный пэр родом из тех мест. Это было до того, как я узнал о существовании лорда Баллакрейна. Сейчас он путешествует по континенту.

Хотя Лавиния никогда не говорила об этом, Армитиджи сами пришли к такому выводу. Она решила не опровергать его.

– Естественность леди Лавинии – одна из ее самых сильных черт. Все родители должны отправлять своих девочек на этот чудесный остров – вместо того чтобы запирать их в пансионах, где их учат сплетничать и болтать разные глупости.

– Вам стоит послушать, как она поет на древнем языке своего народа. Восхитительно!

Джентльмены, отметила она, говорили о ней, вместо того чтобы говорить с ней. Манеры английской аристократии она до сих пор не могла понять. Во время обеда считалось дурным тоном обращаться к человеку, сидящему на другой стороне стола, поэтому ей разрешалось лишь сидеть и молча слушать разговор. В Лэнгтри всем правил этикет.

На другом конце стола Гаррик что-то шепнул Дженни Брюс, и в ответ она расхохоталась.

– Вы очень неучтивы, если смеете говорить подобные вещи даме! – возмутилась леди. – Милый мистер Парфитт, я надеюсь на вашу защиту. Вызовите Гарри на дуэль.

– И не подумаю, – ответил тучный джентльмен. – Он гораздо более меткий стрелок. Кроме того, он прав – вы демонстрируете поразительный аппетит. Два куска сливового пирога за один присест!

Покраснев, Дженни уставилась на пустую тарелку.

Гаррик выдержал час в компании джентльменов и выпил свое обычное количество портвейна. Ему хотелось уйти в гостиную, где скрылась Лавиния. Как только он вошел, к нему подошла Фрэнсис и отвела его в сторону.

– У меня к тебе просьба, – сказала она.

– Все, что угодно, считай, что сделано, – ответил он беззаботно.

– Я знаю, что ты не одобряешь Лавинию – нет, не пытайся это отрицать, я заметила, что ты ее избегаешь. Но пока с нами Уильям, я хочу, чтобы ты обращал на нее больше внимания. Я не прошу тебя бросаться к ее ногам, – добавила она быстро, – или играть на ее чувствах. Но будет очень полезно, если ты проявишь к ней интерес.

– Ты хочешь, чтобы я пробудил ревность Ньюболда? – спросил он прямо.

– Да, – призналась она. – Но деликатно – это не должно бросаться в глаза.

Она давала ему разрешение делать то, что он и хотел, – ухаживать за Лавинией. Он посмотрел на нее – она стояла у клавесина вместе с Ньюболдом. В муаровом платье цвета колокольчиков она была воплощением элегантности и совсем не походила на отчаянную девчонку в мужском платье, которую он брал с собой на охоту. Ее волосы, изысканно уложенные, сияли в свете свечей как черный атлас. Маркиз бубнил ей что-то о композиторе, которым он восхищался. Гаррик видел по ее лицу, что ей совсем не интересен этот предмет, и ее вежливая улыбка казалась приклеенной.

Знания Ньюболда о Лавинии ограничивались светскими мероприятиями – концертами и театральными спектаклями. Он никогда не видел Лавинию на лошади, не учил ее играть в пикет. Он не обводил ее ступню карандашом, не заключал в рамку ее акварель. И конечно, он не целовал ее – и никогда не поцелует, поклялся Гаррик.

Дворянин отвратительно богат и откровенно очарован, но деньги и поклонение – это все, что он может ей предложить.

«Этого мало для такой девушки, как ты», – молча обратился он к ней.

– Я не знаю, что делать, – пожаловалась Фрэнсис Лавинии, дергая ленты на шее утреннего халата. – Меня волнует, что Холфорд заинтересовался ею. У Дженни нет ни одного качества, которыми он восхищается, – живого ума, изящных манер, – и она слишком фривольно себя ведет.

– Миссис Брюс флиртует со всеми джентльменами, – пожала плечами Лавиния.

– Кроме Оливера Парфитта, который, должно быть, заплатил за дорогие платья, в которых она щеголяет последнюю неделю. Полковник Брюс не оставил ей много денег, и она не может покупать себе такие платья, уверяю тебя. Глупое создание, она потеряла разум, если серьезно надеется стать хозяйкой Лэнгтри, – вздохнула Фрэнсис.

Ее раздраженный монолог был прерван взволнованной Селестой:

– Мадам, ваша гостья мадам Брюс очень нуждается в вас. Она то и дело падает в обморок, ее тошнит, ей плохо.

Лавиния направилась с Фрэнсис в спальню Дженни, которая склонилась над раковиной. Ее и правда тошнило.

– Мне так жаль, что вы нездоровы, – ласково произнесла Фрэнсис. – Могу ли я что-нибудь для вас сделать?

– О нет, со мной все в порядке, – заявила вдова. – Я собираюсь спуститься... к завтраку. – Это слово вызвало новый приступ тошноты. Она опустилась на скамеечку.

– Я не слышала о болезни среди слуг, но...

Плечи Дженни поникли.

– К чему притворяться? – Она положила ладонь на живот и проговорила вполголоса: – Я знаю эти симптомы.

Раздался тяжкий вздох Фрэнсис:

– Неужели... вы думаете... мистер Парфитт?

– Да. И я ненавижу его за это! – Дженни стукнула кулаком по раковине.

– Вы не должны волноваться, – заботливо предупредила ее Фрэнсис. – Лавиния, принеси мне эссенцию лаванды с туалетного столика и кувшин с водой. И тряпку. Ложитесь, Дженни, и позвольте мне смочить вам виски.

Лавиния, зачарованный зритель разворачивающейся драмы, была довольна уже тем, что отцом ребенка Дженни был не Гаррик.

Фрэнсис отвела ее к кровати.

– Вы должны ему сказать.

– Он меня бросит.

– Но он предан вам.

– Я не могу смотреть ему в глаза. Это должен сделать кто-то другой – кто угодно. Вы или Гаррик.

– Возможно, так будет лучше, – согласилась Фрэнсис. – Он – наш общий друг. Уверена, мой кузен сможет внушить мистеру Парфитту, что его долг – сделать вам предложение.

– Брак? – застонала Дженни, пытаясь подняться.

– Конечно, вы ведь хотите этого?

– Нет. Да. – Ошеломленная свалившейся на нее проблемой, она упала на подушки. – Я надеялась стать герцогиней. Или маркизой. Кем угодно, но только не просто миссис Парфитт. У Оливера есть деньги, но мне постоянно приходится уговаривать его потратить их на меня. Он злой и жадный человек!

Гаррик с сожалением покачал головой, когда кузина поведала ему о состоянии Дженни.

– Вот идиот! – проворчал он.

– Мистер Парфитт женится на ней?

– Будь я проклят, если знаю это, – ответил он прямо. – Главный вопрос в том – рассказать ли мне Парфитту, что он скоро станет отцом, когда он трезв или когда напьется?

Фрэнсис сжала руки – она очень волновалась и не могла этого скрыть.

– Гарри, какая трагедия! Она его не любит.

– Она и полковника Брюса не больно-то любила.

– Это нечестно, что я так хочу иметь детей и не могу, а она беременна во второй раз – и не хочет ребенка.

Судьба и в самом деле жестока, раз дает такому эгоцентричному, беззаботному созданию, как Дженни, то, о чем мечтает любящая детей Фрэнсис.

– Не кори себя, Франческа.

– Я даже не могу стать матерью для дочери моего мужа, – продолжила она грустно. – Он считает, что лучше держать ее подальше от нас – в школе или в Италии, – наверное, он прав. Скажи мне, Гарри, что ты подумал о Кэролайн Роджерс, когда познакомился с ней в Неаполе? Рэдсток очень хочет знать твое мнение о ней.

– Я не могу понять почему, ведь в то время я просто расточал ей комплименты.

Да, она готова разыграть свою карту. Теперь, когда Лавиния и лорд Ньюболд уединились в Лэнгтри, ее страсть к устройству браков разыгралась вовсю. Прежде чем она смогла перейти к деликатной теме, Гаррик заявил ей, что ему нужно срочно найти будущего отца.

Его ленивый приятель не хотел идти на прогулку с ним вдоль берега ручья.

– Зачем нам утруждать себя прогулками на природе, если мы оба хотим играть в карты? – спросил Моллюск, расправляя кружевные манжеты.

– Свежий воздух обострит наши умы.

Его друг рассмеялся:

– Я не хочу, чтобы твой ум стал еще острее.

– Ты хочешь быть таким же ленивым и бесполезным, как Шарлемань? Этому зверю нужна хорошая пробежка, – проворчал Гаррик.

Услышав свое имя, огромный мастиф встал и замахал хвостом.

– Ну хорошо, – тяжело вздохнул Моллюск. – Я пойду с тобой.

Во время прогулки пес решил не бегать, он плелся позади джентльменов, держась поближе к берегу и вынюхивая норы выдр и водяных крыс.

Гаррик шел медленно, сдерживая свой шаг из уважения к более низкорослому товарищу. Представление Моллюска о деревенской одежде, подумал он с удивлением, было сформировано скорее модой, нежели опытом: его одежда годилась для променада по Бонд-стрит, но вовсе не по грязной тропе среди деревьев вдоль берега ручья.

Огромное мельничное колесо вращалось безостановочно; в заводи утки ныряли в поисках пищи. Гаррик заметил ялик с веслами на берегу маленького островка, любимого потайного места его беспокойного детства.

Преодолев свое нежелание вторгаться в личную жизнь друга, он заговорил:

– Помнишь, как на святках мы подшучивали над Дженни насчет ее аппетита?

– Да, и она очень рассердилась.

– Этому есть причина. У нее будет ребенок от тебя.

Моллюск остановился.

– Чепуха! Опять одна из твоих шуток, Гарри? – спросил он почти умоляюще.

Гаррик покачал головой.

– Какой срок?

– Понятия не имею. Но думаю, что своевременное предложение заставит ее забыть о тревогах.

Моллюск глубоко засунул руки в карманы куртки.

– Я влюблен в нее, черт возьми! Но я никогда не считал эту связь постоянной.

– Ты возражаешь против брака?

– Наверное, нет, если она захочет этого. – Круглые глаза бессмысленно уставились на противоположный берег.

– Ты можешь сыграть свадьбу здесь. Но тебе нужно съездить в Лондон за лицензией.

– Ты будешь сопровождать меня к алтарю?

– Ну разумеется.

– Надеюсь, я не потеряю твоего уважения, если расстанусь со своей свободой?

– Вовсе нет. После того как ты обрадуешь Дженни своим предложением, мы с тобой сможем сыграть в пикет.

Это не союз, заключенный на небесах, подумал он, но нет причин, почему бы ему не процветать, так же как любому другому. Он не сомневался, что их союз с Лавинией окажется лучше во всех отношениях: он будет основан на любви и безумной страсти. Теперь, когда он окончательно понял, чего хочет, ему не терпелось сказать об этом Лавинии.




– Она слишком бледна. Нанеси румян ей на щеки, – посоветовала Лавинии Фрэнсис, когда они готовили равнодушную ко всему Дженни к свадьбе.

– Я не знаю как, – призналась Лавиния. – Может, это лучше сделать тебе?

Сидя перед зеркалом и глядя на располневший живот, затянутый в корсет, Дженни простонала:

– Как я смогу посмотреть в глаза своей сестре? Она догадается, почему я тороплюсь к алтарю.

– Ее это впечатлит. – Резкий тон Фрэнсис означал, что ей надоело утешать Дженни. – Холфорд будет посаженым отцом, а твоей подружкой станет леди Лавиния.

– И Оливер будет глазеть на меня во время всей проповеди. – Дженни с трудом вдохнула. – Клянусь, я уже с трудом его выношу. Он был в городе на два дня дольше, чем обещал, а после возвращения провел больше времени с Гарриком, чем со мной. Они всю ночь играют в пикет, и он почти каждый раз проигрывает. Он говорит, что после помолвки удача его покинула.

– Лорд Гаррик пообещал ему, что она вернется, как только он станет мужем, – вставила Лавиния.

– Я знаю, что Оливер считает виновной меня, но ведь это нечестно. Для того чтобы сделать ребенка, нужны двое.




В библиотеке Гаррик укреплял силы унылого жениха большими дозами спиртного. Его собственные мысли по поводу этою события пребывали в хаосе. После их откровенного разговора у ручья семейная жизнь как таковая очень его занимала.

У Лавинии, в самом деле, было сердце – время и частое общение с ней убедили его в этом, и теперь он был настроен его завоевать. Обычно он развивал свое наступление осторожно и искусно, но присутствие соперника вынудило его приступить к быстрым и решительным действиям.

Поглаживая бокал, Гаррик перебирал в уме свидетельства серьезных намерений лорда Ньюболда. Постоянные расспросы о семье Кэшинов и их замке. Его готовность быть партнером Лавинии в игре в вист через несколько часов после заявления о своей нелюбви к карточной игре. Странное нежелание возвращаться в Лондон и в палату лордов.

Он не завидовал выбору Лавинии. Скучный, но богатый дворянин, он обеспечит ей комфортную, легкую жизнь, к какой она привыкла. А он сам – бродяга, игрок, чье имя – синоним скандала, которым движет желание отомстить своему отцу.

– Не позволяйте Парфитту больше пить, – посоветовал ему лорд Ньюболд, – иначе он не дойдет до церкви.

К ним присоединился Эдвард, в его руке был открытый молитвенник.

– Я читал обряд венчания. Прекрасные слова, не правда ли?

Каждый мужчина в этой комнате, отметил Гаррик, думает о браке. Эдвард страдает по Маделине Фаулер – он женился бы на ней хоть завтра, если бы она была свободна. Моллюск, который женится на своей беременной любовнице. Ньюболд – жертва сватовства. И он сам.

Гости разместились на одной церковной скамье: Фрэнсис и лорд Ньюболд, доктор и миссис Пейтон.

Лавиния, привыкшая к радостным свадьбам родственников и друзей на Мэне, решила, что компания ведет себя слишком серьезно. Стоя перед алтарем, она украдкой взглянула на Гаррика, который выглядел весьма импозантно во фраке бронзового цвета и темных брюках; его золотистые волосы были схвачены на затылке широкой атласной лентой. Он о чем-то думал и внимательно следил за приходским священником – это было не похоже на обычно живого и беззаботного человека.

Мистер Парфитт проговорил слова клятвы мрачным монотонным голосом. Нарумяненная Дженни, задыхаясь, произнесла свои ответы. Лавиния завидовала ей. Ей хотелось, чтобы невестой была она, и чтобы рядом с ней стоял высокий белокурый улыбающийся джентльмен.

Все наклонили головы для последнего брачного благословения, и взгляд Гаррика встретился со взглядом Лавинии. Плотный комок в ее груди растаял – а также ее тщательно взращиваемая отстраненность. Желание, которое она прочла в его взгляде, сказало ей, что чувства их взаимны.

По окончании короткой церемонии герцог отвел мистера и миссис Парфитт в столовую, где был накрыт свадебный завтрак. Теперь, когда их судьба была решена, они заметно расслабились.

Лавинии совершенно не хотелось есть. В течение всего завтрака ее желудок решительно протестовал, она не могла сидеть спокойно, и ее руки тряслись так, что она едва подняла свой бокал во время очередного тоста в честь молодоженов.

Когда компания переместилась в гостиную, Гаррик задержался и остановил Лавинию.

Он сжал ее тонкие пальчики:

– Вы мечтаете стать невестой. Интересно, какой человек сделает вас счастливой?

Ее голова закружилась от выпитого шампанского и его близости.

– Я не знаю.

– Маркиз не подходит вам, даже если бы он был еще богаче. Он хочет простую куклу с хорошей родословной, а не такую умную и энергичную девушку, как вы. Он никогда не поймет, что вам приятнее бежать, чем идти, сидеть на полу, а не на диване. Вы гораздо счастливее, когда скачете вместе с гончими на заре, а не тогда, когда слушаете оперных певцов, щебечущих дуэтом.

– Вы хотите сказать, что я недостаточно изысканна, чтобы выйти замуж за лорда?

– Не за этого лорда. Ньюболд не обнимает и не целует вас. Он не заполнит ваши дни – и ночи – страстью и приключениями. А я могу это сделать.

– Мне не нужен любовник. Мне нужен муж.

– Позвольте мне быть обоими, дорогая. – Его рука сжала ее руку. – Выходите за меня замуж. Вы не пожалеете об этом, – добавил он быстро.

– Но возможно, пожалеете вы. Я очень дорого стою.

Он наверняка пошутил и к тому же выпил слишком много шампанского.

– Мой игорный дом будет очень прибыльным. И мой тренер думает, что в этом году мои лошади победят на скачках. Что же касается брачного контракта – я выиграл у Моллюска шестьсот фунтов; я могу отдать их вам прямо сейчас. После того как мы поженимся, я сяду за стол с адвокатом вашего отца, чтобы обсудить деловые вопросы.

Ее сердце дрогнуло при этом доказательстве серьезности его намерений, однако она была вынуждена спросить:

– Вы уверены в этом? Я думала, что ваша помолвка настроила вас против брака.

– Я никогда не возражал против брака, – возразил он. – Я просто ждал подходящую девушку. – Он ласково посмотрел на нее: – Я восхищаюсь вами с тех пор, как увидел вас на Корк-стрит. Теперь я хорошо знаю вас – нам обоим необходимы встряски. Я верю, что мы найдем их – вместе. И больше всего я ценю вашу честность.

Лавиния вздрогнула.

– Думаю, вы знаете меня не так хорошо, как вам кажется.

Из гостиной донесся смех.

– Нас скоро хватятся, – нервно проговорила она, отодвигаясь от него.

– Вы не ответили мне.

– Я не могу, – вздохнула она с сожалением, отворачиваясь от него. – Не сейчас. Мне нужно время... подумать. Я не ожидала этого. Я боялась, что вы просто играете со Мной.

– Боялась? – повторил Гаррик, обрадованный этим проявлением чувств, которые она так тщательно скрывала.

Она прижала пальцы к его губам, заставляя его замолчать.

Пусть пока она не дала согласия, этот интимный жест выдал ее чувства. Гаррик последовал за ней в коридор, уверенный, что судьба его решена.

Они присоединились к компании в гостиной. Фрэнсис, сидя за клавесином, играла менуэт, чтобы жених и невеста могли потанцевать. Как только Лавиния вошла в комнату, лорд Ньюболд завладел ее рукой – той самой, которая так нежно касалась Гаррика. Он смотрел, как она приседает и скользит, как покачиваются ее юбки, когда она следует торжественным фигурам танца. Она сделала реверанс партнеру – ее лицо было взволнованно, манеры сдержанны. Гаррик, встревоженный ее серьезностью, надеялся, что его радость не была преждевременной.




Глава 13


Выйдя из почтовой кареты, Дэниел Уэбб сразу узнал эти места. Хотя он никогда не бывал в Лэнгтри, он хорошо его знал – акварель с изображением поместья висела в его кабинете. В юности, слушая описания дома герцога Холфорда, он впитывал каждую подробность. Теперь с помощью леди Лавинии Кэшин он получил доступ в святая святых.

Привратник оставил его ждать в огромном холле. Во время путешествия он замерз и сейчас подошел поближе к камину. Грея руки, он изучал коллекцию мечей, палиц и щитов, висящую на стенах.

Вскоре к нему подошла рыжеволосая леди.

– Леди Лавиния отважилась в этот холод поехать кататься верхом, мистер Уэбб, – сообщила она.

Это, наверное, миссис Рэдсток, племянница покойного герцога. Она чем-то была похожа на него.

– Можно ли послать за ней? – спросил он. – Я приехал по срочному делу.

– Надеюсь, это не плохие новости? О Боже, – прошептала она, увидев, что он кивнул. – Тогда я пошлю одного из конюхов Холфорда, чтобы ее вернуть.

Она поговорила со швейцаром, и он отправился выполнять поручение.

– Хотите чаю, или вы предпочитаете вино или бренди? – обратилась она к Уэббу.

– Чай будет лучше всего, мэм. – Его голова все еще болела, а глаза были красными после всех напитков, выпитых им накануне в таверне в Тотхилл-Филдс.

Она провела его в библиотеку, впечатляющую своей роскошью. Стены были увешаны фамильными портретами, а в шкафах хранились ценные книги. Лакей в ливрее принес поднос, леди налила чай в две чашки и протянула одну из них Уэббу.

Он упомянул о своем знакомстве с ее дядей, но умолчал о подробностях их встречи.

– Я была его любимицей, – призналась она. – У него не было своих дочерей.

– Вы, кажется, вышли замуж за джентльмена, находящегося на дипломатической службе? – Герцог, вспомнил он, не одобрил ее выбора. – Полагаю, вы повидали мир?

– В последнее время – нет. Война с Францией ограничила мои передвижения, но не моего мужа. – Она, помолчав, сделала глоток чаю. – Графа Баллакрейна нет уже долгое время. Когда он вернется в Англию?

– Возможно, весной, хотя я не могу сказать это с определенностью.

Она поставила чашку на блюдце.

– Если вы регулярно переписываетесь с ним, то могли бы известить его о том, что его дочь привлекла внимание весьма подходящего поклонника.

– Это его светлость, герцог Холфорд? – с надеждой спросил Уэбб.

– Боже мой, нет! Мой кузен восхищается леди Лавинией, но брак не является его целью. Я имела в виду маркиза Ньюболда.

Маркиз. Неплохо, совсем неплохо – если у него есть не только титул, но и деньги. Он придал лицу серьезное выражение.

– Как законный представитель графа, я считаю своим долгом узнать все о будущем зяте. Этот дворянин, по вашему мнению, достоин леди?

– Я давно знакома с Ньюболдом и могу засвидетельствовать – у него благородный характер и есть много замечательных качеств.

– А его состояние? – осведомился он.

– У него дома в Лондоне и обширные владения в Нортгемптоншире и Суссексе.

Отличная работа, про себя похвалил он девушку. Редко бедному ничтожеству с забытого Богом острова удается стать невестой богатого маркиза. Он сам заслуживает похвалы за то, что нашел ее и понял, что она может быть ему полезна. Он хотел узнать как можно больше.

– Я надеюсь, что маркиз не принадлежит к этим безумным якобинцам и он не последователь мистера Фокса и ему подобных?

Миссис Рэдсток рассмеялась:

– Конечно, нет! Ньюболд верен мистеру Питту и правительству тори. Я не удивлюсь, если в один прекрасный день он займет место министра.

Все лучше и лучше!

К тому моменту, когда прибыла леди Лавиния, судя по виду испуганная, он уже многое узнал о лорде Ньюболде. Как только миссис Рэдсток покинула комнату, она обратилась к нему, задыхаясь от волнения.

– Почему отец не написал мне сам?

– Миледи, возможно, вам лучше присесть.

Ее лицо стало мертвенно-бледным, но она не последовала его совету.

– Говорите скорей, что случилось? Скажите мне правду!

– Его светлость стал жертвой болезни, распространенной среди заключенных тюрьмы Королевского суда.

– Тиф? Боже, смилуйся над ним, – прошептала она. – У него был врач? Ему грозит... – Она не закончила вопрос. – Мистер Уэбб, вы должны взять меня с собой в Лондон.

Он не ожидал такого ответа.

– С какой целью?

– Я нужна отцу! Он заключен в этом ужасном месте, его терзает болезнь и... и он может умереть, и никто не позаботится о нем. Мне нужно быть рядом с ним.

– И рисковать своим здоровьем? Он не хочет, чтобы вы делали это – он предупредил меня, чтобы я не подпускал вас к нему. Он просил только, чтобы вы как можно быстрее нашли способ оплатить его долги.

Она беспомощно уставилась на него:

– Но у меня нет возможности достать двести Фунтов.

– Триста, – поправил он ее.

– Есть известия из Ливерпуля о шерстяных тканях?

– К сожалению, дело остается неразрешенным. Доверенное лицо его светлости проинформировал меня, что груз задержан таможней его величества. А ваш друг, миссис Рэдсток, не может одолжить вам эту сумму?

– Она спросит, зачем мне деньги, а я обещала отцу, что никому не скажу правду. Я дала слово.

– Вы могли бы дать понять, что вам нужны деньги, чтобы заплатить пошлину за задержанный груз. Это вполне правдоподобное объяснение. – Он увидел, что оно ей не понравилось. – Брак – это тоже выход, – заметил он.

– Я знаю. И мне уже сделали предложение, – призналась она, – хотя я еще не дала ответа.

– Тогда вы должны его принять, – посоветовал он, – без промедления. А я позабочусь о том, чтобы графа посетил врач. И я могу договориться, чтобы ему передали письмо, если вы хотите ему написать.

– Да, конечно, спасибо. – Она подбежала к столу и села, чтобы сочинить торопливую весточку.

Пока она царапала пером, Уэбб рассматривал портреты многочисленных Армитиджей, висевшие на стенах.

Даже не потрудившись запечатать свою записку, она протянула ее поверенному. В ее серых глазах стояли слезы, ее изящный подбородок дрожал.

– Я очень благодарна вам, сэр. За то, что приехали сюда с новостями, и за все, что вы сможете сделать для моего отца. Я добуду деньги как можно скорее.

– Я уверен в том, что у вас это получится, – улыбнулся он. – И в это верит его светлость.

Выходя из библиотеки, он встретил светловолосого джентльмена в длинном пальто, который спускался по широкой лестнице.

– Вы, сэр, поверенный лорда Баллакрейна? – спросил он Уэбба удивленно.

– Адвокат, – поправил Уэбб, предпочитая новый модный термин.

– Я ждал, что вы будете седым и высохшим старикашкой, как те, кто служит нашей семье.

Хотя этот высокий широкоплечий парень был совершенно не похож на своего отца, он явно обладал самоуверенностью покойного герцога. В его карих глазах читался недюжинный ум, взгляд был острый как клинок, и Уэбб невольно поежился.

– Граф, – поклонился Уэбб, – очень высоко ценит доброту, проявленную вашей кузиной к его дочери. Он был очень доволен, когда ваша светлость пригласил ее в Лэнгтри.

– Вы по ошибке приняли меня за моего высокородного брата, герцога, – резко рассмеявшись, ответил молодой человек. – Я – Гаррик Армитидж.

Младший сын, которого не любил его отец.

– Прошу простить меня, милорд. – Уэбб поклонился.

– Не стоит пресмыкаться. Я – паршивая овца в стаде. И я уверяю вас, что мне не нужна помощь законника. Простите, мне следовало использовать ваш термин – адвоката.

Намеренное оскорбление. Первоначальный выбор слов лорда был очень нелестным, но не вполне неточным, признал Уэбб. Необходимость вспомнить о неприятной правде лишь усилила его смятение. Он вернулся к почтовой карете и пожалел, что его первый визит в Лэнгтри закончился унижением.




Гаррик обнаружил Лавинию в библиотеке. Она сидела на скамеечке у окна, скрестив пальцы рук на коленях.

– Хотите поехать со мной кататься? – спросил он, надевая кожаные перчатки. – Эдвард одолжил мне свой фаэтон. Я собираюсь в Рединг, чтобы отправить письмо Нику Каттермолу, своему тренеру.

– Я уже нагулялась и очень замерзла. Мне нужно переодеться. – Торопясь скрыться, она чуть было не запуталась в длинном подоле своей красной юбки.

Он схватил ее за плечо, не давая упасть.

– Не так быстро, детка.

Гаррик увидел несчастное лицо Лавинии. Оно вызвало воспоминания о других отчаявшихся людях, которых он знал. Наиболее памятным было лицо молодого джентльмена, который потерял все, играя в рулетку в Париже, и застрелился. И другой парень – он разорился, играя в кости, и бросился в венецианский канал. Но его любимая была сделана из крепкого материала, и она уже не раз доказала это. Нет нужды запирать комнату, в которой хранятся ружья, или удерживать ее подальше от реки.

– Лорд Ньюболд сделал вам предложение во время поездки?

– Нет.

– Что-то вас беспокоит. Это был тот самый поверенный?

– Да, только я не могу говорить об этом, – произнесла она печально. – Кроме того, это длинная история, и нас могут прервать.

– Тогда мы спрячемся в беседке. Это самое уединенное место, которое я знаю.

Привратник, дремавший в кресле у камина, не заметил, как они прошли через холл.

– А как же ваша поездка в Рединг? – спросила она.

– Мое письмо подождет. Быть может, ему и в самом деле придется подождать – судя по всему, скоро пойдет снег. – Он обратился к конюху, который ждал с лошадьми и экипажем: – Отведи их обратно в конюшню. Я никуда не еду.

Гаррик держал руку Лавинии, пока они шли по лужайке.

– Наше будущее меня радует, – заявил он, пытаясь ее подбодрить. – В этом году в Ньюмаркете шансы на стороне жеребца Армитиджей – с тех пор как распорядитель выгнал принца Уэльского, на скачках осталось мало участников. Я и мои друзья по клубу были вынуждены выгнать со скачек жокеев его королевского высочества, после того как одного из них уличили в нечестной игре. – Проходя мимо побитой временем статуи, он хмыкнул: – Отцу Теймзу не помешал бы плащ – он мерзнет, бедняга.

Он привел ее в уютную беседку из стекла, кирпича и камня, и они вошли в нее, пригнувшись под готической аркой. Внутри было прохладно и сыро – идеальная среда для побегов папоротника, закрывших каменные стены.

– Вы не слышали ни одного моего слова, – обиделся Гаррик. – Лучше расскажите, что вас беспокоит. Это связано с деньгами?

– Да, – ответила она прямо.

– Вы снова потратили свое содержание, – предположил он, – и поверенный приехал, чтобы вас отругать.

– Хуже, все гораздо хуже. – Она тяжело вздохнула, прежде чем ответить. – Груз шерстяных тканей, изготовленных на фабрике моего отца, задержан таможенниками в Ливерпуле. Пошлина должна быть уплачена немедленно. Мне нужно две... три сотни фунтов. И я готова на все, чтобы их добыть, – заявила она, – за исключением воровства и убийства.

Врожденная галантность оказалась сильнее жажды обладания. У него было достаточно денег – он мог бы их ей дать. Но в награду он не получит ничего, кроме ее благодарности, а ему хотелось получить ее тело. Это была игра, от которой он не мог отказаться.

– Если вы выйдете за меня замуж, – проговорил он, – вы получите шесть сотен, которые я вам обещал. И больше – когда я достану еще.

– Но если я сейчас соглашусь, то вы решите, что я вышла за вас из-за денег.

– А вы думайте о том, что я женюсь, чтобы уложить вас в постель. Лавиния, у нас впереди вся жизнь, и мы сумеем убедить друг друга в том, что это не так. Скажите «да». Я пытался быть терпеливым, дать вам время решиться. Но мы оба знаем, что предназначены друг для друга.

Когда он раскрыл объятия, она подошла к нему и прижалась щекой к его груди.

– Вы попросите позволения у герцога? – спросила она. Ее голос звучал глухо.

– Необязательно. Я бы хотел поставить его – и Франческу – перед фактом. Мы можем сбежать. Мне нечего терять, а после того как мы поженимся, ваша репутация будет неуязвимой. – Ему понравился этот план. – Сегодня ночью мы сбежим в «Отдых кучера», а на заре отправимся в Гретна-Грин.

– Но это так далеко! Я не могу ехать в Шотландию, я должна позаботиться об отце... о деле отца.

– Поручите все адвокату – как его зовут?

– Мистер Уэбб.

– Я пошлю Карло в Лондон. Он доставит деньги.

Лавиния разрывалась от противоречивых желаний. Она хотела быть женой Гаррика, потому что брак положит конец ее долгой борьбе в одиночку, и ей отчаянно был нужен человек, с которым она могла бы разделить свое бремя. Но он ценил ее честность – так он сказал, когда в первый раз сделал ей предложение. Она не просто обманула его – она только что солгала о том, зачем ей нужны деньги. Ее отец ждет, что она заплатит по его долгам, а для этого она должна выйти замуж. Но убежать, пока он так серьезно болен, и умолчать о бедности ее родных, об их ожиданиях – на это она не могла решиться.

Сейчас, в объятиях Гаррика, она чувствовала себя в безопасности. Здесь она всегда будет счастлива. Он – человек, которого она любит и хочет, единственный, за кого она могла бы выйти замуж. Как он сказал? У нее впереди вся жизнь на то, чтобы искупить свои грехи.

– Я поеду с тобой, – решила она.

Он взял ее лицо в свои ладони, вынуждая ее смотреть на него.

– Я не могу притворяться перед тобой. – Его голос был хриплым от волнения, а взгляд – нежным. – Предупреждаю, я не смогу путешествовать рядом с тобой столько дней и ночей и держаться на расстоянии. Я не святой. Я ждал так долго, моя женушка. Я надеюсь, ты станешь ею сегодня ночью.

Его поцелуй манил ее в оазис искушения, который обещал любовь.




Дэниел Уэбб мрачно слушал разговоры простолюдинов, укрывшихся в пивной гостиницы. Его мрачная гримаса становилась все мрачнее при каждом новом описании опасных заснеженных дорог и злых холодных ветров. В «Отдыхе кучера», как оказалось, не было свободных комнат. Он был вынужден делить комнату – и постель – с другим путешественником, которого задержала здесь суровая погода. Лучшая комната была отдана какому-то лорду, весьма уважаемому человеку, чей слуга – коренастый итальянец, полностью завладел вниманием хозяйки и ее усталой прислуги.

Он поднял кружку, чтобы проглотить остаток пива. Конюх, возможно, скажет ему, можно ли будет проехать по дороге утром. У деревенских жителей есть дар предсказывать погоду.

Двор покрывало несколько дюймов снега, и снежинки падали быстро и часто. Его внимание привлекли голоса в конюшне. Двое всадников – мужчина и женщина – спешивались, их одежда и лошади были белы от снега.

– Они скакали недолго, – пояснил мужчина – но их нужно хорошенько протереть.

– Слушаюсь, милорд, – ответил ему кто-то. – Здесь холоднее, чем в заднице старой девы. Псы, лежать! Лежать, я сказал!

Возбужденные гончие окружили леди, они тянули носы к корзине, которую она держала в руках. Темная шаль, в которую она куталась, скрывала нижнюю часть лица.

Уэбб спрятался за зеленой изгородью. Сегодня он уже был мишенью сарказма лорда, а потому предпочел избежать второй встречи.

Навстречу выбежал хозяин с фонарем.

– Жена боялась, что вы не доедете из-за бурана. Но я сказал ей: если лорд Гаррик решил приехать, он это и сделает.

– Карло развел огонь в моей комнате?

– И ужин для вашей светлости уже готов. Входите через черный ход, чтобы никто вас не увидел.

Лорд Гаррик обнял свою спутницу. Она подняла к нему лицо, черный капюшон соскользнул, открыв точеный профиль леди Лавинии Кэшин.

Уэбб думал, что хоть он и отговорил ее ехать в Лондон, она убедила лорда Гаррика взять ее с собой. Но то, как они смотрели друг на друга, и отсутствие компаньонки или горничной возбудили его подозрения.

Он нетерпеливо ждал, пока они войдут в гостиницу, прежде чем последовать за ними – на безопасном расстоянии, – чтобы убедиться, что они устроятся в разных комнатах. Он юркнул под лестницу в холле, прячась в тени. Когда они дошли до верхнего этажа, он выглянул наружу и увидел, что они входят в одну комнату! Дверь закрылась, и он услышал скрежет задвигающегося засова.

Разочарованный, он ударил кулаком по стене, вызвав удивленные взгляды посетителей пивной.

Теперь, когда он думал, что судьба наконец-то повернулась к нему лицом, выяснилось, что Лавиния двулична и ей доверять нельзя. Ее невинный взгляд его обманул. До этого момента он был уверен, что она чиста, как тот снег, который падает сейчас с неба. Он и представить себе не мог, что она когда-нибудь имела любовника. Лавиния должна была помочь ему подняться в этом мире, а не втаптывать его в грязь. Теперь она заплатит ему за обман – и этот ее лорд тоже!

Его план, поклялся он, не будет разрушен похотливыми молодыми аристократами, трахающимися в лучшей спальне гостиницы.




Глава 14


Заманчивая обстановка для соблазнения, отметил Гаррик, оглядывая уютную комнату, в которой горели свечи. Ксанта, привлеченная жаром пылающих поленьев, сидела у камина и смотрела на огонь.

Лавиния повесила мокрую шаль на резное деревянное кресло и расстегнула накидку. Она взглянула на него – она показалась ему очень юной и очень напуганной.

Он подошел к столу и положил на тарелку фрукты.

– Вот, – кивнул он, подавая ей тарелку. – Может, ты станешь смелее, если немного поешь? Я заметил, что ты мало ела за обедом.

– Ты смотрел на меня.

– Я считал часы до того момента, когда мы останемся наедине.

Она выбрала засахаренную сливу и уселась на дубовую скамью. Гаррик сел рядом со стаканом вина в руке. Он вытянул ноги – будущее казалось ему безоблачным.

Побуждаемый злобой, он вернулся в Англию, чтобы отомстить своему отцу. А через некоторое время он поцеловал черноволосую красавицу – безрассудный, импульсивный поступок, который изменил его жизнь. Его злость стала ему мешать, и постепенно он сосредоточил внимание на Лавинии, и лишь иногда – на лорде Эвердоне. Благодаря ей неприятный визит в Лэнгтри превратился в мирную идиллию, во время которой он, наконец, осознал, что хотел бы видеть в жене. Он не сожалел об отсрочке мести и о том, что шестьсот фунтов не будут вложены в игорный дом. Он знал, как добыть еще денег.

Часы на каминной полке пробили двенадцать раз. Лавиния вздрогнула.

– Я заснула?

Он нежно смахнул крупинки сахара с ее губ.

– Иди в постель, – предложил он. Он увидел, как изменилось выражение ее лица, и быстро добавил: – Не беспокойся и не бойся. В первый раз ты получишь больше удовольствия, чем боли...

– Сколько…сколько будет раз?

Он поцеловал синюю жилку на ее шее.

– Ни одного, если ты не готова.

– Я готова, – призналась она. – Я люблю тебя, и я знаю, что мы скоро поженимся.

Эти простые слова открыли ему ее невинность и глубину ее доверия – дары более драгоценные, чем он рассчитывал когда-нибудь получить. Он был ее первой любовью – и будет первым любовником. Разбитое сердце или разочарование не подавило и не ожесточило ее, не сделало более осторожной. Она была девственной в любом смысле слова, и он был благодарен ей за это.

Он приступил к приятному занятию – раздеванию своей будущей жены.

Он снял батистовую манишку и развязал поясок ее амазонки. Под ней он обнаружил белую сорочку и толстую шерстяную нижнюю юбку и остановился на этом – пока. Он не может продвигаться слишком быстро, и поэтому он получал удовольствие от предвкушения. Он вынул из ее волос гребни из слоновой кости и положил их на сундук. Она сама забралась в постель и стала наблюдать за тем, как он снимает с себя одежду. Этот любопытный взгляд ее серых глаз безумно возбуждал его. Чтобы скрыть наглядное доказательство своего желания, он не стал снимать рубашку.

– Я должна что-нибудь сделать? – спросила она, когда он лег рядом с ней.

– Поцелуй меня.

Она сделала это так робко, что он рассмеялся.

– Ты можешь сделать это получше.

И в самом деле, она смогла сделать это лучше. Она была щедра по натуре и так хотела ему угодить. Ее пытливые губы исследовали его лицо и шею, двигаясь по всей длине его плеча. Вскоре она стала отодвигать мешающую ей рубашку, обнажая его тело. Напряженный, теряющий голову от желания, он не мог больше сдерживаться. Теперь, когда он был уверен, что она одобрит это, он снял с нее сорочку.

У нее была самая мягкая кожа, которую можно было себе представить, гладкая и бледная, как полированный мрамор. И восхитительная точеная грудь – розовые соски набухли под его языком. Его ласкающие руки двинулись по изгибам ее бедер и нашли нежные пушистые завитки волос. Его пальцы углубились в ее лоно, и она охнула от удивления. Он остановился, лаская нежный бутон. С каждым ее вздохом его желание становилось сильнее.

Осторожно разведя ее ноги в стороны, он с наслаждением погрузил твердую плоть в то нежное место, которое подготовил своими ласками. Она напряглась, как он и ожидал. Не ослабляя давления, он заглушил ее крик поцелуем.

Восхитительное чувство полного единения было мучительно-сладким. Его сердце бешено билось, в голове гудело. Каждое движение подводило его все ближе и ближе к краю – он хотел упасть, и он хотел удержаться. Но теперь он потерялся в ней и стонал от облегчения. Блаженство накрыло его, и он стал спокоен.

Лавиния посмотрела на него, ее глаза широко раскрылись от удивления.

– Ты в порядке?

– Никогда не чувствовал себя лучше. А ты?

Ее ответом был поцелуй.

Медленно он вышел из нее.

– Тогда ты не будешь возражать, если когда-нибудь мы сделаем это снова?

– Ты смеешься надо мной – даже в постели. – Она улыбнулась ему.

– Это лучшее место для шуток, – объявил он. – Я принесу тебе вина.

Прежде чем наполнить стакан, он обернулся к постели. Лавиния уже сидела, ее темные волосы струились по телу длинной спутанной массой. Она никогда не была красивее, чем сейчас, после занятия любовью. Было видно, что она потрясена этим новым знанием о нем – и о ней.

Лавиния не могла вызвать в себе чувство стыда. Она испытывала огромную радость. Ее любовь к Гаррику бушевала яростнее, чем шторм, она была более чиста, чем самый чистый горный ручей. Он целовал и трогал ее; он открыл ее и излил себя в нее. Она держала его в своих руках и в глубине своего тела.

Она потянулась за стаканом, который он подал ей. Его золотистые волосы выскочили из узла на затылке, и несколько прядей свисали на лоб. Взъерошенный, полуодетый, сейчас он был гораздо привлекательнее, чем щеголеватый лорд, завсегдатай клубов и игорных домов Лондона.

– Должно быть, ты думаешь, что я преувеличил, говоря, что ты испытаешь удовольствие, – прошептал он. – Но ты все поймешь – очень скоро, надеюсь.

– Когда я узнаю, что у меня будет ребенок?

– Не раньше срока твоих следующих месячных. – Он взял у нее стакан и отхлебнул вина. – Еще никто не рожал от меня детей, – признался он смущенно.

Она не могла думать о том, что он держал в объятиях других женщин – от этих мыслей она почувствовала себя несчастной.

Его рука нашла ее руку.

– Наши дети, когда они будут у нас, будут носить имя Армитиджей. И все же я не Армитидж, как полагаешь ты и весь остальной мир. Только Эдвард – настоящий сын герцога Холфорда. Я незаконнорожденный, мой отец – английский барон, с которым моя мать познакомилась в Париже. Я бы сказал тебе об этом раньше, но это не та вещь, о которой можно мимоходом упомянуть в разговоре.

После короткого удивленного молчания Лавиния спросила:

– Это тебя беспокоит?

– Не сам факт. Некоторым образом мое происхождение было скорее благословением, чем проклятием, потому что я был вынужден рано стать самостоятельным. Герцог, зная, что моя мать наставила ему рога с лордом Эвердоном, терпел меня, но считал, что я не должен получить наследство. Большинство людей полагает, что я не был внесен в завещание, потому что навлек на себя его неодобрение, – и Франческа тоже. Она не знает, что мы на самом деле не двоюродные брат и сестра. Кроме тебя, только Эдвард и дядя Барди знают о том, что я незаконнорожденный, – и лорд Эвердон – мой настоящий отец. Он не хочет иметь со мной ничего общего.

Увидев, как заходили желваки на его щеках, Лавиния поняла, что он страдает.

– И тебя вовсе не заботит, что ты не Армитидж?

– Меня гораздо больше заботило то, что мои родственники постоянно знакомили меня с богатыми наследницами. Когда я понял, что моя помолвка с Сереной Холси была ошибкой, я сделал то, что считал порядочным, – я ее расторг. Я никогда не избавлюсь от скандальной репутации. Но я бы не беспокоился об этом, если бы не ты.

– Ты не должен из-за меня беспокоиться, – вздохнула она. Его откровенность не могла изменить ее чувств к нему, и она давно знала о его запятнанной репутации.

Она много месяцев хранила свои секреты и теперь жаждала поделиться ими с Гарриком. Он имел право знать, что его деньги пойдут на уплату долгов ее отца, и ей нужно было заручиться его поддержкой. И все же она не могла заставить себя разрушить их близость своими трудными признаниями.

Он улыбнулся ей уголком рта.

– Я открыл тебе свою душу, теперь твоя очередь. Начинай, – произнес он. – Расскажи мне что-нибудь шокирующее о себе.

Запнувшись на секунду, она улыбнулась:

– Я не девственница.

Тихо рассмеявшись, он поднес ее пальцы к губам. Поцеловав каждый пальчик, он повернул ее руку и прижал губы к ее ладони.

– Щекотно.

– Но тебе это нравится. – Он притянул ее ближе.

Это казалось таким правильным, таким совершенным – лежать рядом с ним. У нее кружилась голова – от их занятий любовью и выпитого вина. Ее глаза начали закрываться. Последнее, что она почувствовала, была его рука, гладившая ее по волосам.




Проснувшись, Лавиния обнаружила, что лежит одна в постели, завернутая в одеяло. Ксанта дремала в кресле у камина. Оглядевшись, Лавиния увидела худощавый силуэт Гаррика, стоящего у окна. Он был без рубашки.

– Снег все еще идет? – спросила она сонно.

– К несчастью, да.

Завернувшись в одеяло, она подошла к окну. Снаружи кружились большие снежинки, их подбрасывал ветер; те, которые ударялись о раму, прилипали к ней.

– Уже пробило два, – сказал он. – Нам нужно приехать к шести часам. За это время буран прекратится.

Огонь горел сейчас слабее, но света было достаточно, чтобы видеть его руки, грудь и ноги, покрытые золотистыми волосками. Тонкая линия волос спускалась по плоскому животу, образуя плотные заросли рядом с той частью тела, которая была такой новой и приятной для нее.

Она обняла его за талию и задрожала от прикосновения – воздух охладил его кожу.

– Ты простудишься, если не вернешься в постель.

Он повернулся к ней:

– Ты уже стала настоящей женушкой. – Его пальцы на мгновение скользнули по ее шее, прежде чем остановиться на ключице. – И более желанной, чем ты можешь себе представить.

Его ласки стали смелее, вызывая в ее теле восхитительные ощущения. Его рот захватил верхушку ее груди. Язык ласкал нежный сосок. Каждый дюйм ее тела был возбужден; и даже когда одеяло упало на пол, ей было жарко. Его рука нежно ласкала ее между бедер. Его большой палец скользнул по ее плоти – ее ноги подогнулись, голова закружилась, как бывает перед обмороком. Она покраснела и задышала прерывисто.

– Что ты делаешь со мной? – прошептала она.

– Заставляю тебя захотеть меня снова.

Они вернулись в кровать и легли рядом. Его напряженная плоть прижалась к ней. Когда пальцы Лавинии обхватили ее, он что-то прошептал неразборчиво. Она понимала, что он испытывает, потому что он уже научил ее, как распознавать мужское желание. Жажда, страсть – это боль и наслаждение, соединенные вместе.

Он скользнул в нее, его жар соединился с ее жаром. Его тело двигалось, поднимаясь и падая. И каждый раз она выгибалась ему навстречу. Она отважилась открыть глаза и увидела, что в его глазах отражается ее чудесное предвкушение. Что бы ни ждало их за линией горизонта, она хотела испытать это снова.

Сильным, точно рассчитанным движением он поверг ее в море огня и льда. Она горела – она дрожала. Она схватилась за него, ее пальцы впились в его тело, скользкое от пота, пока она распадалась на множество огоньков и льдинок.

Он закричал, содрогнулся и замер.

– Наверное, это неприлично – получать от этого удовольствие?

Гаррик перекатился на бок, чтобы видеть ее лицо.

– К черту приличия. Жизнь гораздо интереснее без них.

Он замолчал надолго – но как только она решила, что он заснул, он взял ее руку и прижал к своему сердцу. Она ощущала его биение и смотрела, как вздымается его грудь, когда он втягивает в себя воздух.

– Гаррик, это всегда будет так приятно?

– Еще приятнее, – пообещал он. – Вот увидишь. А сейчас постарайся заснуть.

Она покорно закрыла глаза и погрузилась в царство сновидений.




Глава 15


– Где мы будем спать сегодня ночью? – спросила Лавиния, пока они одевались.

– В гостинице у Большой северной дороги, – ответил он, изучая заснеженный пейзаж в окне. – При идеальной погоде путешествие до границы занимает почти неделю. – Он взбил кружева на манжетах. – Твое путешествие со мной только начинается, дорогая. Как только мы поженимся, я увезу тебя в Венецию. Если повезет, то на быстроходном корабле мы успеем к карнавалу.

Ее лицо стало печальным.

– Как мы можем уехать за границу, если идет война?

– К черту войну! Я хочу отвезти тебя в мое палаццо. Я прокачу тебя в моей гондоле и покажу тебе все чудеса этого города. Мы даже можем вернуться в Англию к первым скачкам в Ньюмаркете, посмотреть, как бегут мои лошади. Если хоть одна из них выиграет, приза хватит на мой игорный дом. Все богатые и знатные игроки королевства потянутся к нам. Ты только представь – мы будем расхаживать в итальянских шелках и атласах, приветствовать гостей... и зарабатывать состояние.

Она сомневалась в этом.

Он заговорил, прежде чем она успела ответить:

– Может, у меня нет пяти тысяч фунтов в год – пока нет, – но я смогу тебя содержать. Фараон – последний крик моды, и...

Стук в дверь прервал его монолог.

– Извините, милорд, – раздался из коридора приглушенный голос Карло.

– Я должен узнать, какие приготовления он сделал для нашего путешествия. – Гаррик оставил Лавинию заканчивать свой туалет и вышел из спальни.

Страдальческий вид его слуги не вызывал оптимизма.

– В каком состоянии дороги?

– Ужасно, милорд. Человек на конюшне говорит, что вам нужно бы подождать или ехать в карете.

– Как долго ждать?

Итальянец пожал плечами:

– Еще один день, не больше.

Гаррик пришел в ярость и разразился потоком проклятий.

Оставаться в «Отдыхе кучера» было слишком рискованно. Если об их свидании узнают, репутация Лавинии будет такой же скандальной, как и у него самого. Хозяин гостиницы и его жена были надежными людьми, но «Отдых кучера» располагался слишком близко от Лэнгтри.

– Прикажи конюху седлать Ласточку, чтобы я мог отвезти леди домой, пока ее не хватились.

Он вернулся к Лавинии, которая уже была готова к отъезду. Когда она услышала о внезапной перемене в их плане, ее радость сменилась тревогой. Он поспешил ее успокоить:

– Если путь к границе закрыт, мы поженимся в другом месте. Думаю, мне стоит отправиться к дяде Барди в Суффолк, узнать, не поможет ли он нам. Будет более прилично обвенчаться в Монквуд-Холле, чем в неизвестной церкви в городе.

– Но мне будет так неуютно без тебя в Лэнгтри, – запротестовала она, схватив его за руку. – Гаррик, нельзя ли сказать герцогу и твоей кузине о том, что мы хотим пожениться?

Он покачал головой:

– От этого будет больше вреда, чем пользы. Эдвард начнет читать нотации, Франческа будет переживать. Они ждут, что я женюсь на воспитаннице Рэдстока, а ты должна стать маркизой Ньюболд.

Он поцеловал ее в лоб.

– Я не могу представить себе, что твои родственники обрадуются больше, чем мои.

– Они будут удивлены, уверена, но не рассержены, – произнесла она тихо. – Они будут особенно рады, когда узнают, что ты дал мне денег.

– Денег? – повторил он тупо. Затем он вспомнил: триста фунтов, чтобы заплатить пошлину за товары ее отца.

Она не умеет обращаться с деньгами, подумал он, снисходительно улыбаясь. Он должен научить ее, как управлять своими средствами, какими бы они ни были. Он не знал размеров ее содержания, не знал, какое у нее приданое. Граф владеет фабрикой, значит, суммы могут быть значительными – от этой мысли ему стало неприятно. Люди подумают, что у него те же мотивы, что и три года назад. Он предпочел бы бедную невесту – слишком много у него было богатых наследниц.

Он подошел к своему багажу и стал искать кожаный кошелек с деньгами.

– Ты можешь получить триста фунтов прямо сейчас – и свадебный подарок тоже. Он протянул ей сложенный кусок венецианской парчи, скрепленный его булавкой.

– Не может быть! – вскричала она, когда заглянула внутрь. – Это те самые бриллиантовые сережки, которые ты подарил миссис Брюс?

– И украл у нее. Они должны принадлежать тебе – в конце концов, они свели нас вместе. – Он завернул драгоценности и банкноты в ткань и засунул сверток в корзину Ксанты. Он постучал по ее бархатистому розовому носу: – Охраняй их хорошо, моя киска.

Борясь с сильным холодным ветром, они скакали на Ласточке, длинноногой пегой лошади, по заснеженному полю. Лавиния, сидевшая впереди Гаррика, держала на коленях корзинку с Ксантой. Когда они проезжали через рощу, он указал на дерево с вырезанными на нем инициалами.

Гаррик подвез ее так близко к дому, как только осмелился, и отвязал саквояж с ее вещами.

– Возвращайся через ту дверь, из которой мы вышли, – посоветовал он. – Когда мы уезжали, я не ожидал такого – я рассчитывал на целую жизнь ночей, вроде той, что была у нас вчера. – Ее бледное лицо, скрытое под темной шалью, повернулось к нему. Он поцеловал ее замерзший нос.

– Возьми меня с собой, не покидай меня, – умоляла она его.

– Ты видела дорогу на Рединг, а другие, возможно, еще хуже. Лавиния, из-за тебя я сначала думаю, а потом делаю. Так что иди в дом, – убеждал ее он, – пока я не потерял рассудок.

– Будь осторожен, – попросила она.

Он засмеялся:

– Слишком поздно, моя женушка.

Когда она увидит его снова? Она смотрела, как он скачет прочь, и размышляла о том, сколько ей придется ждать, прежде чем она станет его женой. Отсрочка свадьбы вынуждает ее обманывать снова, и теперь она сожалела о том, что не рассказала Гаррику о своем отце-должнике, о развалившемся доме, о несуществующем приданом.

Она вернулась в комнату, которую уже не ожидала увидеть. Она выпустила Ксанту из корзины и села на кровать, держа в руках ценный сверток. Она смотрела на сверкающие камни и свернутые банкноты, и вспоминала пословицу из своего детства.

– «Лучше быть бедной и честной, чем богатой и лживой», – прошептала она.




– Как это – он уехал?

– Так говорится в его письме – он послал его из «Королевского герба» в Мейденхеде. Он едет в Монквуд-Холл погостить у своего дяди. – Фрэнсис отрезала шерстяную нитку от клубка, который держала Лавиния. – Неучтивость Гарри просто поразительна! Он заполняет дом до самой крыши своими друзьями, даже не спросив позволения! И мы остаемся со всеми этими людьми...

И в этот момент в комнату вошла Дженни Парфитт. Заполняя неловкую паузу, Фрэнсис произнесла:

– Гарри покинул нас, он уехал к сэру Бардольфу Хайду. Лавиния, теперь мне нужна синяя пряжа, если она у тебя есть. – Она потянулась за ножницами. – Почему бы не попросить Ньюболда составить тебе компанию вместо Гарри? – предложила она герцогу.

– Я так и сделаю. – Он церемонно кивнул каждой из трех леди и вышел из гостиной.

Дженни, явно выглядевшая нездоровой, упала на софу.

– Сегодня все наши джентльмены не в духе? Оливер ворчит на меня не переставая.

– Кажется, Ньюболд в хорошем настроении, – пожала плечами Фрэнсис. – Он кружит вокруг нас, как сокол вокруг добычи.

– Хватайте его, леди, и побыстрее. – Дженни Парфитт посмотрела на Лавинию и проговорила кисло: – Надеюсь, маркиз будет щедрым мужем – куда более щедрым, чем мой.

Лавиния не стала обращать внимания на эту реплику и ответила:

– Мистер Парфитт безумно любит вас, мэм.

– Только на людях. Если бы вы слышали, какие ужасные вещи он говорит мне, когда мы наедине! Только сегодня утром он заявил, что я не могу заказать новое платье для маскарада в Бранденбург-Хаусе. Он говорит, что еще несколько месяцев я буду «пухнуть». Он почти такой же грубый, как и лорд Эвердон.

Настоящий отец Гаррика. Лавиния невольно опустила руки, но после протеста Фрэнсис снова подняла пряжу.

– Почему вы не любите его? – спросила она Дженни.

– Потому что он – чудовище! Я знаю о нем все, он опекун моего сына. Раньше он был самым известным распутником в Европе.

– И легендарным игроком, – добавила Фрэнсис. – Мне не хочется ехать на маскарад без спутника, и я надеюсь, что Гарри не задержится в Монквуде.

Ей придется обойтись без него, подумала Лавиния, ведь к тому времени он будет уже женат и захочет провести медовый месяц в Венеции, если все выйдет так, как он задумал.

Думая о Гаррике, она сияла от счастья. Неужели никто не видит в ней перемены? Неужели они не слепнут от ее улыбок? Она спала очень мало, и все же была полна жизни, любви и надежды. У нее были триста фунтов, и скоро ее отец будет свободен. Она была обручена с авантюристом и искателем приключений. Именно с ним познала сладость удовлетворенной страсти.

Фрэнсис посмотрела на нее поверх очков.

– Ты должна одеться итальянкой – ведь твои волосы такие черные, – героиней Шекспира. Джульеттой или Беатриче. Мой кузен подарил мне чудесные маски, такие носят на карнавале венецианцы.

– Зато меня сразу все узнают, – проговорила Дженни. – Если Оливер не позволит мне купить новый костюм, я оденусь пастушкой. Снова. – На этой унылой ноте она вышла из комнаты.

– С каждым днем она становится все капризней, – вздохнула Фрэнсис, продевая нитку в иголку. – Да, нашим гостям пора разъезжаться. Мы должны подготовить платья для вечеринки у Энспаков. Ньюболд не может дождаться дня, когда займет свое место в палате лордов. Интересно, смогу ли я уговорить его сопровождать нас на маскарад?

Лавинии было все равно, куда пойдет или не пойдет маркиз. Ее интересы были в другом месте – с ее любовником, который пробирался по заснеженным дорогам в своем одиноком путешествии в Суффолк.




– Я надеялся, что мое письмо побудит тебя приехать в Монквуд. – Сэр Бардольф Хайд радостно приветствовал Гаррика. Невысокий и коренастый, он предпочитал одежду сельского жителя, которая соответствовала его занятиям. – Я жду, когда ты поведаешь мне о весенних скачках в Ньюмаркете.

– Моя пятилетняя лошадь поскачет за приз в сто гиней, – ответил Гаррик. – И мы также собираемся поспорить за Золотой кубок.

– Как Каттермол расценивает твои шансы?

– Я еще не видел его. Сначала приехал к вам.

Баронет громко рассмеялся.

– Я не мог бы просить большего доказательства твоей преданности! Пойдем, мой мальчик, я покажу тебе, где посеял озимую пшеницу.

Ученик мистера Коука из Норфолка, он завел несколько современных сельскохозяйственных новшеств и жаждал обратить в свою веру Гаррика; тот вежливо прослушал поучительную лекцию. В то же время он думал, что его девушка с холмов Мэна подумает об этих плоских полях и аккуратных огороженных пастбищах. Ветряная мельница вдали откачивала воды с низин; дома были старомодными, оштукатуренными, покрытыми соломой. Лес, в честь которого было названо поместье, был достаточно велик, чтобы держать лесника.

Прадед Гаррика, придворный времен Реставрации, приобрел в свое владение поместье Монквуд. Его дед – кузен и наперсник королевы Анны – стал богачом, продав свою долю акций Компании Южных морей, прежде чем этот пузырь лопнул. После воцарения Ганноверской династии Хайды удалились от двора и посвятили себя сельскому хозяйству и разведению лошадей.

– И я последовал этой традиции, – добавил баронет, показывая на недавно отстроенную конюшню.

– Армитиджи стали заядлыми якобинцами, – заметил Гаррик. – Приверженность проигранному делу – фамильная черта. Эдвард всерьез полагает, что когда-нибудь миссис Фаулер станет его женой.

– Мужчины рода Армитиджей всегда были несчастливы в любви.

– Кровь Эвердонов тоже проклята. – В нескольких резких фразах он описал свои встречи с бароном.

– Он приказал выгнать тебя из твоего же клуба? Какая наглость! Гарри, если бы ты сказал мне о том, что хочешь с ним встретиться, я бы тебя разубедил.

– Ты не смог бы, – честно ответил Гаррик. – Я сам захотел познакомиться с человеком, погубившим жизнь моей матери.

– Мой дорогой мальчик, это сделал герцог Холфорд. Он ввел ее в свой мир, но не научил ее, что нужно сделать, чтобы в нем выжить. – Баронет глубоко вздохнул. – Мы должны подумать о настоящем – и о твоем будущем. Потому что, если ты не переменишься, ты станешь таким же пресытившимся и ожесточенным занудой, как лорд Эвердон.

Гаррик выдержал укоризненный взгляд дяди.

– Я женюсь, – выпалил он неожиданно.

Баронет пораженно посмотрел на него.

– На ком? – со страхом проговорил он.

– На леди Лавинии Кэшин, дочери графа Баллакрейна с острова Мэн. Я влюбился в нее с первого взгляда.

Баронет чуть не лишился дара речи, но теперь от радости.

– Мой дорогой мальчик, это прекрасные новости! Когда же свадьба?

Гаррик вздохнул:

– Если бы я знал. Это все так утомительно. Франческа вовсю занимается сватовством. Она рассчитывает выдать Лавинию за богатого маркиза, а меня женить на воспитаннице Рэдстока. Чтобы избежать возражений семьи, мы решили сбежать. Но нам помешала снежная буря.

– Зачем поступать так опрометчиво? В этом нет необходимости. Добудь себе особую брачную лицензию и женись здесь.

– Это было бы лучше всего, – произнес Гаррик с облегчением.

– Тогда решено. Пойдем в дом и выпьем за твою невесту.

Особняк из красного кирпича был менее величественным, чем Лэнгтри, но гораздо более уютным. Следуя за дядей через залы на первом этаже, Гаррик вспомнил тетю Анну – веселую, гостеприимную женщину, чью безвременную кончину он искренне оплакивал. Ее комната напомнила ему о том, как он помешивал клей в горшочке, пока она вырезала портреты, орнаменты и обрамления из гравюр, купленных в Лондоне.

В кабинете дяди в резных рамках из дерева в стиле Гринлинга Гиббонса красовались картины спортивных состязаний Уоттона и Стаббса – это была история скаковых лошадей Хайдов и их наездников. Над каминной полкой висел портрет покойной леди Хайд, на ее шее сверкало ожерелье из знаменитых бриллиантов Марии Антуанетты. Только любящий муж мог утверждать, что великолепные камни украшают простое, невыразительное лицо его жены.

– Сиберри, ювелир, спрашивал меня про ожерелье тети Анны, – сказал Гаррик, принимая бокал вина и глиняную трубку с длинным мундштуком. – В ту ночь в «Уайтсе» Эвердон упоминал об истории бриллиантового ожерелья. Он действительно был любовником французской королевы?

– Только он может на это тебе ответить, но я сомневаюсь, что он это сделает. Но он точно был ее фаворитом – и многих других знатных дам.

– Неужели он обращался с другими хуже, чем с моей матерью? Я до сих пор не могу понять, почему она позволила ему себя соблазнить.

Сэр Бардольф набил в трубку табак.

– Ты должен понять, Гарри, что после рождения Эдварда ее ждало разочарование. После того как Холфорд получил драгоценного наследника, он в открытую завел любовницу – миссис Уэбб, одну из актрис «Друри-Лейн». Газеты печатали непристойные слухи и грубые карикатуры, на которых он, в герцогской короне, был изображен запутавшимся в паутине. Когда моя сестра сказала ему, что знает о его неверности, он пришел в ярость, а затем отправил ее во Францию с твоей тетей и со мной.

– Он хотел убрать ее с дороги, – мрачно заметил Гаррик.

– Когда она встретила Эвердона, она была очень несчастна – и так влюбилась в него, что была скорее рада, чем огорчена, когда узнала, что ждет от него ребенка. Она рассказала об этом герцогу, думая, что он разведется с ней, и тогда она сможет выйти замуж за Эвердонах. Но у твоего отца, конечно, не было таких благородных намерений.

Гаррик затянулся.

– Почему герцог скрыл ее неосторожность? – спросил он, выпустив облако дыма.

– Ради Эдварда. Признав себя отцом второго ребенка, он избежал споров, слухов об отцовстве своего наследника. Когда ты родился в Шербуре, Эвердон уже бросил твою мать, и она решила, что отдаст тебя мне и твоей тете. Но Холфорд не позволил ей этого – он считал, что это возбудит подозрения. Его не интересовало, что у нас нет детей, и что мы очень хотим ребенка.

Гаррик не знал, что Хайды хотели его усыновить. Если бы дядя Барди и тетя Анна воспитали его здесь, в Монквуде, его жизнь была бы совсем другой.

– Я сказал Лавинии, что я – сын Эвердона, – признался он. – Ей это безразлично.

– Полагаю, она – красавица?

Он просиял.

– Я позволю тебе самому решить это.

В этот вечер они поужинали жареным зайцем, тушенным в луковом соусе. Гаррик размышлял о том, понравилось ли бы ему жить в Суффолке. Он бы ухаживал за лошадьми и наблюдал, как Лавиния становится деревенской матроной, – и, вполне вероятно, заскучал от безделья. Он предпочитал построить игорный дом, который обещал волнение, приключения – и непредсказуемость.

– Я знал, что ты перебесишься, когда найдешь подходящую девушку. – И выпятив грудь, баронет добавил: – Через год после свадьбы цена на пшеницу будет для тебя важнее, чем выгодное пари, – запомни мои слова!




Глава 16


Лондон, январь 1794 года

– Отец выходит из тюрьмы сегодня? – повторила Лавиния, уставившись на Дэниела Уэбба.

– Когда его кредиторам заплатили, обвинения в несостоятельности были отозваны, – повторил он тусклым тоном. – Все, что осталось уладить, – это мой гонорар. Мой клерк подготовил счет.

Лавиния взяла бумагу, которую он протянул ей. Итоговая сумма ее потрясла.

– Сто фунтов! Как может отец быть должен вам столько, ведь его дело даже не дошло до суда?

Доходчиво, как ребенку, он начал ей объяснять:

– Я несу расходы независимо от того, иду я в суд или нет. Я отправил множество писем в Ливерпуль и на таможню. Мистер Шоу подготовил письменные показания. Я много раз платил за вход привратнику тюрьмы Королевского суда. Стоимость моей поездки в Оксфордшир тоже должна быть возмещена – почтовый экипаж, жилье, пища. И доктор прислал мне свой счет.

В Лэнгтри, когда он говорил, что потребуются три сотни фунтов, он не упомянул о том, что одна треть суммы достанется ему.

– Вы не оспариваете эти расходы?

Возражения Лавинии замерли на губах.

– Нет, сэр, не оспариваю.

– Мне нужно оплачивать собственные счета, – продолжал он. – Поэтому я буду рад, если вы заплатите мне немедленно.

– Да... конечно.

Она вышла из гостиной и вскоре вернулась с двумя пятидесятифунтовыми банкнотами. Она решила получить от него максимум за свои деньги и спросила о том, как получить особую лицензию на брак.

– Ее можно приобрести в Докторс-Коммонс, в канцелярии архиепископа Кентерберийского. Она стоит пять фунтов, и документ действителен в течение трех месяцев. – С улыбкой он вручил ей свою визитку. – Если лорду Ньюболду понадобится дополнительная информация, отдайте это ему. Я буду счастлив помочь, как только вам понадоблюсь.

– Это не имеет к нему отношения, – ответила она быстро. – Я собираюсь замуж за лорда Гаррика Армитиджа – тайно.

– Брата герцога Холфорда? – Он нахмурился. – Я полагаю, вы не говорили ему о недавних... затруднениях вашего родителя?

– Я сделаю это, когда он вернется из Суффолка.

– Я уверен, его светлость будет поражен, возможно, даже рассержен. Будет ли он на вашей стороне?

– Он любит меня, – ответила она, – поэтому он поймет. Но я не могу ожидать того же от миссис Рэдсток. Я объяснила ей, что мой отец должен вернуться в Лондон для лечения – и это абсолютная правда. – Она протянула ему руку. – Я очень благодарна вам за все, что вы сделали для нас, мистер Уэбб.

Его пальцы были холодны, и она не могла отделаться от ощущения, что рассердила его.

Уэбб был ужасно на нее зол – так зол, что даже не получил удовольствия от очень выгодного завершения дела Кэшинов.

Эта глупая потаскушка и ее самоуверенный любовник разрушили его мечты! Убежать и обвенчаться – для него не было ничего более губительного!

Перед домом Рэдстоков стояли взмыленные лошади и почтовый экипаж. Гнев Уэбба грозил выплеснуться через край, когда он увидел слугу итальянца и его длинноногого светловолосого хозяина.

Чертов мерзавец, почему он не мог остаться в деревне, вместо того чтобы встать на его пути?

– Мистер Уэбб, вот мы снова и встретились, – приветствовал его лорд Гаррик. – Кажется, вы преданы юриспруденции. Вы так же заботитесь обо всех своих клиентах или только о леди Лавинии Кэшин?

Похоже, он ревнивый любовник, подумал Уэбб, кланяясь.

– Лорд Гаррик, я не знал, что вы в городе.

– Я только что приехал. Моя кузина написала мне, что граф Баллакрейн должен вернуться на этой неделе. Я очень хочу с ним встретиться.

– И попросить у него благословения? – Он понизил голос до шепота. – Я знаю о тайной помолвке вашей светлости. Радостная встреча отца и дочери состоится сегодня, но из-за одного неотлагательного дела я не смогу присутствовать при этом. Леди Лавиния, надеюсь, не отправится на встречу с графом без спутницы – или без вас. Поступив так, она поставит себя в неловкое положение. Уверен, вы понимаете мои опасения.

Гаррик понимал.

– Благодарю за предупреждение и уверяю вас, что она не будет одна.

Он вошел в дом и остановился в холле, вымощенном черными и белами плитами, чтобы снять шляпу и теплые перчатки. Ксанта терлась головой о перила лестницы.

– Маленькая кошка, – сказал он и погладил ее по выгнутой спинке. – Где твоя хозяйка?

Он встретил кузину на верхней площадке лестницы. Она несла в одной руке маленькую бутылочку с лекарством, в другой – ложку и стакан.

– Гарри, что привело тебя в Лондон?

– Твое последнее письмо – и мое желание познакомиться с графом, – произнес он, не вдаваясь в подробности. – Ты отдала мою комнату ему?

– О нет. Лорд Баллакрейн нездоров, он будет жить в спальне Рэдстока. Похоже, за ним придется ухаживать – у него лихорадка, поэтому я приготовила отвар хины. Я иду в комнату экономки за лавандовой эссенцией.

Он не стал ее задерживать. В коридоре он встретил Лавинию, выходящую из гостиной.

– Ты здесь! – закричала она в изумлении. Ее черные волосы были скрыты под большой шляпой с пером, и одета она была в красно-коричневое платье для прогулок.

– Ты уходишь? Но не раньше, чем поцелуешь меня.

Она сделала это, торопливо и с опаской.

– Как следует, – попросил он. – Даже твоя Ксанта встретила меня теплее. Разве ты не скучала по мне?

Она укоризненно посмотрела на него:

– Скучала – очень. Но нас может увидеть твоя кузина или слуга. Гаррик, у меня замечательные новости! Отец вернулся.

– Я знаю, твой адвокат мне сказал. Куда ты так торопишься?

– В аптеку. Купить хины.

– Она есть у Франчески, я видел бутылку.

– Это... этого может оказаться недостаточно, – неуверенно вымолвила она.

Он помнил о предупреждении адвоката и потому заявил:

– Я буду тебя сопровождать.

– Нет, я не хочу. У меня... у меня назначена встреча с мистером Уэббом в его конторе. Я могу задержаться там, – пролепетала она, протискиваясь мимо него.

Но ведь Уэбб ему говорил, что не сможет сегодня посвятить свое время Лавинии. Лавиния, всегда такая откровенная, солгала ему – дважды. Она собиралась присоединиться к своему отцу, где бы он ни был, и хотела пойти туда одна. Если она не нуждается в его обществе, он не будет навязываться, но, как дал понять ему адвокат, доки – неподходящее место для леди. Гаррик обязан последовать за ней и проследить, чтобы с ней ничего не случилось.

Он смотрел за ней из парадных дверей, пока она не свернула за угол Йорк-стрит. Затем он пустился вдогонку, держась на почтительном расстоянии. Лавиния перешла через Пиккадилли, где была стоянка экипажей, подозвала первый же экипаж, но Гаррик был еще слишком далеко, когда она назвала кучеру адрес. Он поднял руку и остановил портшез, направлявшийся в сторону Сент-Джеймс-стрит.

– Держитесь за этим экипажем, куда бы он ни поехал, – приказал он носильщикам. Они с сомнением посмотрели на него. – У вас на двоих четыре ноги, так же как и у лошади. И вы гораздо здоровее, черт возьми, – проворчал Гаррик.

– Боже, помоги нам, – пробормотал один из носильщиков, почесав щеку. – Уж эти мне сумасшедшие дворяне! Мы только собьем себе ноги.

– Я вознагражу вас, не беспокойтесь. – Гаррик залез в носилки. Окна были грязные и засаленные, но он все-таки разглядел экипаж Лавинии.

Его носильщики, правильно рассудив, что скорость важнее удобства, побежали по Суоллоу-стрит в направлении Уайт-холла. Проезжая по Парламент-стрит, он полюбовался высокими башнями Вестминстерского аббатства, пока носильщики не сделали резкий поворот. Они перенесли его по Вестминстерскому мосту в Саутуорк, район трущоб, тюрем, сумасшедших домов, больниц и кладбищ. Над пивоварнями и винокуренными заводами предместья поднимались зловонные пары.

Гаррик предположил, что Лавиния направляется в Сент-Сейвор, крупнейшие доки Лондона. На перекрестке, где дорога от Вестминстерского моста сливалась с четырьмя другими дорогами, ее экипаж неожиданно свернул на Боро-роуд – оказалось, что ее целью был «Джорджинн», конечная станция карет, приезжающих из порта на юге Англии.

Лошадь, покрытая шрамами от ударов кнута, остановилась, и экипаж подъехал к стенам тюрьмы, увенчанным шипами. Лавиния вышла и обменялась несколькими словами с кучером – скорее всего она просила его подождать.

Гаррик постучал кулаком по крыше портшеза. Его носильщики поставили на землю носилки с резким грохотом.

– Немногие торопятся сюда попасть, – проворчал носильщик, бежавший впереди.

– Тут у нас мало клиентов, в этой части Лондона, – заныл другой.

Гаррик заплатил двойную цену и поспешил за Лавинией. Он решил, что она ищет этого парня, Уэбба, – он, очевидно, принадлежал к имевшему дурную славу сообществу, под названием «тюремные адвокаты», чьи клиенты были заключены в тюрьму за долги и другие мелкие преступления.

В тюрьме его встретил полный, краснолицый человек.

– Ваше лицо мне незнакомо, сэр. Что у вас за дело?

– Где мне найти поверенного Уэбба?

– Он приходил и уже ушел. Уладил дела с клерком, чтобы его пташку выпустили из клетки – ту, которую мы зовем Граф Королевского суда.

Страшная догадка заставила Гаррика спросить:

– Как его имя?

– Джон Кэшин. Живет в Стейт-Хаусе, как настоящий лорд, и одевается почти так же богато, как и вы. Сюда только что вошла его дочь. Вы можете осмотреться здесь, сэр, но уходите, когда зазвонит колокол для посетителей.

У Гаррика закружилась голова от этого открытия. Он прошел в маленький тюремный дворик, окруженный жилыми постройками и конторами. Лавиния, выделяющаяся на унылом фоне серых зданий красно-коричневым платьем, торопливо шла ко вторым воротам.

– Лавиния! – крикнул он.

Она повернулась, и он увидел гнев и удивление, отразившиеся на ее лице.

– О, Гаррик, зачем ты пришел? – простонала она.

– Чтобы увидеть графа Баллакрейна – усмехнулся он. – Очевидно, твой отец пересек не Ла-Манш, а Темзу. – Ярость бушевала в нем, и спокойствие давалось ему с трудом. – Лавиния, ответь, почему ты не сказала мне об этом?

Его громкий голос привлек внимание тощего остроносого человека, притаившегося у бочки с дождевой водой.

– Добрый сэр, – заныл он, – вы не должны грозить нашей мисс Кэшин.

Гаррик посоветовал незваному советчику не лезть не в свое дело.

Жирные, ловкие пальцы незнакомца сомкнулись на запястье Лавинии.

– Пришла забрать своего папу, моя милая? Я провожу тебя.

– Я знаю дорогу, мистер Боуз.

Соединив в уме имя и лицо, Гаррик процедил:

– Стоуни Боуз. При нашей последней встрече ты использовал утяжеленные кости. Ты сидишь здесь как преступник или как должник?

Уродливое лицо скривилось в гримасе.

– Отвали, сукин сын.

– Если бы здесь не было леди, я бы... – Гаррик огляделся и увидел, что Лавиния вошла в ворота. Забыв об омерзительном Боузе, он быстро последовал за ней.

На первый взгляд тюремный двор больше всего напоминал ярмарочную площадь.

Несколько мужчин болтали с безвкусно одетой проституткой. Оборванные дети бегали, прячась за тачками с овощами и фруктами. Женщины изучали товар, выставленный в витрине лавки мясника. Из кофейни вышла большая веселая компания и направилась к кегельбану. Тюрьма Королевского суда, понял Гаррик, воплощала собой микрокосм большого, многолюдного и оживленного мира за этими стенами.

Он подошел к Лавинии, которая беспокойно разглядывала толпу.

– Вот он идет, – произнесла она с облегчением.

К ним направлялся джентльмен. Его черные, слегка тронутые сединой волосы были завязаны в хвост. Хотя его куртка и брюки были сшиты у хорошего портного, галстук пожелтел от плохой стирки, и на башмаках не было пряжек. Рядом с ним шел мальчик – он нес на плече его сундучок.

Граф обнял дочь; его первые слова были тихими, а ее – и вовсе не слышными.

– Ты выглядишь гораздо лучше, чем я предполагала, – наконец услышал Гаррик. – Но как только я доставлю тебя на Сент-Джеймс-сквер, я пошлю за врачом.

– Не нужно, – отмахнулся ее отец. – У меня всего лишь небольшая простуда. – Увидев незнакомца, стоящего рядом с ней, он нахмурился. – Кто это, Лонду?

– Лорд Гаррик Армитидж. Кузен миссис Рэдсток.

Он еще раз обратился к ней с вопросом на певучем диалекте их острова, на что она ответила коротким «да». Лавиния повернулась к Гаррику, ее лицо было бледным.

– Я сказала ему, что мы можем тебе доверять, что ты не выдашь то, что нам хотелось бы скрыть.

Она искала у него поддержки. Ему хотелось наказать ее, и поэтому он не успокоил ее.

– Мы обсудим это позже.

– Мистер Уэбб расплатился по моим долгам? – спросил граф.

– Клерк освободил тебя – ты теперь свободен. Она говорила это так, как будто сама не могла в это поверить.

Бросив шиллинг пареньку, Гаррик взял сундук. Рука об руку отец и дочь прошли через внутренние и внешние ворота в привратницкую тюрьмы.

– Вот и наш сумасшедший, – объявил тюремщик праздношатающимся. – О, как мы будем скучать без вашей светлости! Вы должны навещать нас хотя бы изредка в вашей графской одежде.

Кэшины не обращали внимания на насмешки. Лавиния с высоко поднятой головой и щеками, красными, как и ее платье, вела отца к экипажу.

Усталый мозг Гаррика разрывался от вопросов, и он с трудом воспринимал невероятную правду. Его усталость, физическая и моральная, усиливала чувство нереальности происходящего. Он провел большую часть дня, путешествуя из Суффолка в Лондон. Его тело болело от этой безумной поездки в носилках. И теперь он узнал – и это было хуже всего, – что его невеста, чья честность покорила его сердце, была лгуньей до мозга костей.

Они забрались в экипаж, и кучер щелкнул кнутом по костлявому заду лошади.

Гаррик испытывал злость каждый раз, когда смотрел на печальное, виноватое лицо Лавинии. Из всех разочарований, которые он испытал – и пережил, – это было худшим. Если только, подумал он мрачно, его не ждут другие ужасные открытия.




Глава 17


Лавиния, чьи нервы были на пределе, то и дело роняла вещи отца, перенося их из сундучка в высокий комод. Неся последнюю рубашку, она остановилась в изножье массивной кровати:

– Как ты себя чувствуешь, папа?

– Сильней и лучше с каждым днем.

Она была рада этому.

– Отлично.

Он почесал Ксанту за ухом и проговорил сонно:

– Лонду, у меня нет ни малейших симптомов лихорадки, и я не могу понять, почему доктор накачал меня этой отвратительной микстурой. У меня была просто простуда, а не тиф – Уэбб ошибся. Я в последнее время не видел его и не мог спросить, как ты добыла деньги, чтобы заплатить Онслоу и всем другим торговцам. Большие суммы редко попадают в руки так удачно.

Она ожидала расспросов об источнике ее средств к существованию и приготовила откровенный, но неполный ответ.

– Я сделала нечто, что тебе, возможно, не понравится, и ты не одобришь это. Но теперь наш затянувшийся кошмар закончился, ты на свободе, и поэтому я не жалею ни о чем.

Она еще не решила, когда и как объявить ему о своей помолвке. Сейчас был неподходящий момент – он дремал с Ксантой на подушке. Она вышла в коридор и пошла в спальню Гаррика, зная, что должна многое объяснить своему разъяренному любовнику.

Карло был там, выкладывая на стол несколько пар кожаных перчаток.

– Миледи хочет поговорить с милордом? – вежливо спросил он. – Я позову его. – Он скрылся в соседней комнате.

Она услышала короткий диалог на итальянском языке, после чего появился Гаррик.

– Я буду тебе очень признателен, Карло, если ты найдешь мне бутылку бренди. Но не возвращайся с ней слишком быстро – ты понял меня, да?

– Да. – Слуга исчез.

– Зайди в мою туалетную комнату, – приказал Гаррик Лавинии.

Она подчинилась. Он развернул кресло у туалетного столика и предложил ей сесть.

– Давай начнем с самого начала. Когда твой отец стал гостем этой тюрьмы?

Лавиния переплела пальцы.

– Бейлифы арестовали его в тот день, когда я тебя встретила.

– О Боже, – пробормотал он.

– Он задолжал крупную сумму денег торговцу шелком, – продолжала она. – Он сразу узнал о том, что мы с острова Мэн. Наш остров всегда считался убежищем для неплатежеспособных клиентов. Отец не смог расплатиться по этому счету, да и по другим тоже, потому что его шерстяные ткани были арестованы таможней в Ливерпуле, как я тебе уже говорила. Он даже не мог выплатить залог. Так как никто в Лондоне не мог подтвердить его личность в суде, его сочли самозванцем. Он не позволил мне остаться с ним в камере и заботиться о нем. Первый месяц он провел в одиночества в жалкой, грязной лачуге. После того как ты поставил на карту мои десять гиней и выиграл те сорок, он переехал в комнату в Стейт-Хаусе.

– Почему ты скрыла это от меня?

– Ты был последним человеком, к кому бы я могла обратиться – всегда такой презрительный, всегда высмеивал меня.

– Не в Лэнгтри.

Она наклонила голову.

– Нет, не тогда. Отец запретил мне говорить правду, и я так и сделала, не сказав ничего даже тебе. – Она накрутила длинный локон на палец. – Я чуть было не нарушила обещание, когда мистер Уэбб поведал мне, что мой отец болен тифом, – вот почему он явился в Оксфордшир. Я боялась, что отец умрет в этом отвратительном месте.

– Ты согласилась выйти за меня замуж, – сделал он вывод, – чтобы его спасти. Ты пожертвовала собой – и своей девственностью – за три сотни фунтов! Надеюсь, ты получала удовольствие в этот момент, когда не думала о том, как заставить меня дать тебе деньги.

Влюбленный человек никогда не стал бы так над ней издеваться. В горле у Лавинии пересохло, она не могла сглотнуть. Она чуть не теряла сознание от страха и возмущения.

Она сказала отцу, что ни о чем не жалеет. Теперь, когда Гаррик ее обвинял во лжи, ей стало дурно от стыда. Он обвинил ее в том, что она торговала своей невинностью, он решил, что ее мотивы были корыстными. И он еще не знал о самом главном – о бедности ее семьи. Должна ли она рассказать ему об этом, или после ее признания он возненавидит ее еще сильнее?

– Ложь, притворство и двуличие – прекрасная основа для брака! – Он взял ее за подбородок и поднял ее лицо вверх. – Подумать только, что все это время я целовал незнакомку, влюбился в женщину, которую на самом деле не знаю! Незаконнорожденный сын барона и дочь должника! Мы прекрасно подходим друг другу, ты не находишь? Ну что ж, я, может, и не богат, но голодать ты не будешь, поверь мне. Твои платья не будут отставать от моды больше чем на год или два.

Его поцелуй был похож на удар кнута, его губы были жестокими и карающими.

Она оттолкнула его так сильно, что они оба потеряли равновесие. Она удержалась, но он ударился о высокий шкаф, столкнув коробку с верхней полки. Коробка упала, из нее посыпалась белая пудра, засыпавшая его голову и одежду.

– Я не хочу быть твоей женой! – закричала она гневно. Как она может выйти замуж за человека, который ее презирает? Она поставила на карту свое сердце и девственность и проиграла все – ему. И теперь он растоптал даже ее гордость.

Она узнала этот напряженный, кинжальный взгляд. Он как будто сидел за столом, покрытым зеленым сукном, с картами в руке, выискивая слабое место противника.

– Не сражайся со мной, Лавиния. У меня есть козырь, и если ты вынудишь меня, я его выложу. Если я признаюсь отцу, что мы делили одну комнату в «Отдыхе кучера», то завтра вечером мы уже будем женаты.




Лавиния ответила на угрозы Гаррика так, как он и ожидал – и как он этого заслуживал. Она взбунтовалась, но он знал, что это продлится недолго. Она не может ему отказать. Его честь сейчас тоже была поставлена на карту. Однажды его уже обвинили в том, что он, совратив юную леди, бросил ее, и он не мог позволить себе оказаться в подобной ситуации снова. Он соблазнил Лавинию – и он должен на ней жениться.

У него не было времени, чтобы избавиться от пудры в волосах, поэтому он был вынужден повторить утомительный ритуал переодевания – к немалому удивлению его слуги. Когда он появился в гостиной, оказалось, что он не единственный мужчина с напудренными волосами.

– Я пригласила Уильяма пообедать с нами, – весело объявила Фрэнсис.

– Я не ожидал, что задержусь так надолго, – говорил лорд Баллакрейн маркизу. – Моя дочь утверждает, что вы опытный путешественник, сэр, – взглянул он на Гаррика.

– Счастлив признаться, что те неудобства, которые вы недавно испытали, совершенно мне незнакомы, – с сарказмом произнес Гаррик.

– Я был бы рад услышать о ваших приключениях, лорд Баллакрейн, – обратился к нему маркиз.

Лавиния в синем платье с оборками на шее и манжетах, стояла за креслом отца. Она положила руку ему на плечо и вмешалась в разговор:

– Отец не должен много говорить. Он еще очень слаб после болезни.

Только Гаррик и сам граф оценили ее желание спасти отца от позора. Слушая ее находчивые реплики и отговорки, он думал о том, сможет ли когда-нибудь ей доверять. Ее умение обманывать других его поражало. Любила ли она его хоть немного или только притворялась? Но не в постели, напомнил он себе. Там – и только там – он был уверен в ее чувствах.

После обеда, пока Фрэнсис развлекала маркиза и Лавинию последним музыкальным сочинением, Гаррик загнал гостя в угол. Он никогда не попадал в столь щекотливую ситуацию. Он был сердит на этого человека, главного виновника его несчастий, и не хотел мириться с Лавинией. Однако это был его будущий тесть, и если он скажет то, о чем сейчас думает, то произведет очень плохое впечатление.

– Лорд Баллакрейн, – проговорил он чопорно, – я сделал предложение вашей дочери.

Глаза графа, чернее, чем у Лавинии, внимательно смотрели на него. Затем он тихо спросил:

– Вы сделаете ее счастливой?

– Я не знал, что это вас так заботит, – парировал Гаррик. – Разве вы привезли ее в Лондон не для того, чтобы обеспечить пышным титулом и большим состоянием?

– Ничто из этого не сделает брак счастливым, если в нем нет любви. Мне повезло – у меня есть жена, которой я не заслуживаю, наследник, которым я горжусь, и две красивые девочки. Да, я надеялся, что Лавиния удачно выйдет замуж. Но я не стану лишать ее той свободы выбора, о которой мечтал много лет назад.

Это было многообещающее начало, хотя Гаррик подозревал, что любящий родитель предпочитает Ньюболда, чье огромное состояние должно казаться подарком небес человеку, лишь вчера вышедшему из долговой тюрьмы.

– Вы даете свое согласие?

– Вам требуется в первую очередь согласие Лавинии, – серьезно произнес лорд Баллакрейн.

Она подошла к ним и коротко, недружелюбно взглянула на Гаррика.

– Лорд Ньюболд хочет узнать историю замка Кэшин.

– Тогда он услышит ее. Лонду, мне кажется, что этот джентльмен хочет сказать тебе что-то наедине.

Когда граф оставил их вдвоем, Гаррик пробормотал:

– Он не возражает против нашего брака. Мне даже не пришлось упоминать о том, как ты солгала, чтобы добыть триста фунтов, или рассказать, что мы провели всю ночь в «Отдыхе кучера».

От его сарказма она побледнела, а свет в ее глазах погас.

– Я не выйду за тебя замуж.

– Ты не была столь упрямой во время бурана, когда я обещал тебе будущее, наполненное страстью и приключениями.

– Брак, – проговорила она гордо, – это серьезное дело, а не какое-то сумасшедшее приключение.

– Наш тоже мог бы быть таким. Будет, – заявил он. – Ибо я решил сделать из тебя честную женщину, дорогая. Во всех смыслах этого слова.




Глава 18


Лавиния прогуливалась по большой галерее Бранденбург-Хауса, поглядывая по сторонам. Ее спутник в простом черном домино, подчеркивающем его рост, выражал свое неудовольствие хозяйкой:

– Она постоянно требует восхищения своей красотой и очарованием. И она слишком жаждет продемонстрировать свои актерские таланты. В каждой ее новой пьесе героиня – это приукрашенная версия ее самой.

Придирки лорда Ньюболда не могли испортить первый бал-маскарад Лавинии. Однако ее радость была бы более полной, если бы ее отец приехал на виллу Энспаков в Хаммерсмите, а Гаррик остался дома.

Она была укутана в атлас и кружева, которые он приобрел во время своих путешествий – по совету ее компаньонки она выглядела как венецианская дама эпохи Возрождения. Фрэнсис к тому же достала знаменитые бриллиантовые серьги и настояла на том, чтобы Лавиния их надела. Их даритель никак не прокомментировал это – когда он их увидел, то пришел в ярость. Она должна вернуть ему серьги – сегодня же вечером.

Его костюм, алый, как кардинальское облачение, резко выделял его из толпы. Позолоченная маска из папье-маше закрывала его лицо; длинный нос и выступающий подбородок маски карикатурно увеличивали черты лица под ней.

Его партнерша по танцам, толстая краснощекая пастушка, конечно, должна была узнать эти бриллианты – ведь они какое-то время принадлежали ей. Муж Дженни Парфитт, в шелковой куртке жокея и облегающих бриджах, стоял в стороне, пил шампанское и разговаривал с Фрэнсис – она была закутана в полупрозрачную ткань, а на ее голове красовался тюрбан.

Лавиния уже насчитала шесть королев Елизавет. Второй по популярности после королевы-девственницы была ее несчастная двоюродная сестра Мария, королева Шотландии. Часто на глаза попадался Генрих Восьмой, с одной или другой из своих шести жен. Многие гости изображали греческих и римских богов в классических робах, открывающих руки и ноги. Цыганки били в тамбурины, усиливая какофонию и заглушая оркестр.

– Кажется, всем этим Тюдорам и елизаветинцам весьма неуютно – и поделом, раз они так прыгают, – заметил Ньюболд. – Ужасно непристойное сборище. Судя по акцентам, многие гости – французы-эмигранты. Я попрошу Фрэнсис увести вас до того, как в полночь все снимут маски.

Лавиния пожалела о том, что он не проникся общим весельем.

– Я бы хотела увидеть сыновей короля.

– Их лица вы не увидите. Члены королевской семьи никогда не снимают маски на таких мероприятиях – по крайней мере, так мне говорили.

Фрэнсис предупредила Лавинию, что некоторые джентльмены посещают маскарады с единственной целью – познакомиться с женщинами: анонимность позволяла вести себя фамильярно. Лавиния ожидала, что Ньюболд будет заигрывать с ней, но его манера ухаживания была чопорной и сдержанной. Он никогда украдкой не срывал поцелуи, никогда не хватал ее за руки – разве что должен был это сделать в одной из фигур менуэта. Он был красноречив, только когда обсуждал любимое музыкальное произведение известного талантливого музыканта или политическое событие.

Инстинктивно она чувствовала, что он вот-вот сделает ей предложение. Но она надеялась, что этого не произойдет. Несмотря на его привлекательные качества – уравновешенность и надежность, – она не смогла бы провести с ним жизнь. Его спокойствие заставляло ее жалеть о веселых, остроумных шутках Гарри. И его внимание не утешало ее, когда Гаррик отпускал очередную колкость или ехидно посматривал на нее, что не давало ей забыть о том, что она потеряла его уважение и любовь.

Она уже не девственница, она обречена стать старой девой и бременем для своей семьи. Ее отец, которого она убедила в своем нежелании стать леди Гаррик Армитидж, скоро увезет ее домой.

– Почему вы так печальны? – заботливо спросил Ньюболд.

– Разве? Я вспомнила о том, что скоро покину Лондон.

– Думаю, вам следует вернуться на ваш остров – погостить. В будущем, полагаю, супружеские обязанности привяжут вас к Англии надолго.

Он намекал на то, что за судьба ждет ее в Англии – возможно, с ним. У нее было другое мнение, но так как он говорил намеками, ей приходилось опровергать его слова. Если она станет маркизой, то не сможет часто посещать свою родину. В первый раз она осознала, что этот очень выгодный брак не только защитит ее семью и ее милый дом, но и разлучит ее с родными.

Ну и хорошо, утешала она себя, она уедет домой – ведь запятнанная честь не позволит ей принять его предложение.




– Я хотел одеться женщиной, – поведал общительный молодой морской офицер, вручая ей бокал шампанского – уже третий.

– Что же вам помешало? – спросила она.

– Не мог найти достаточно большие туфли. А когда я попытался затянуть корсет, он не сошелся на поясе. Мой отец говорит, что я слишком полный. – Его рука, белая как у девушки, гладила подбородок. – Вы так не думаете, правда, моя милая?

– Вовсе нет, – ответила она, скорее из вежливости, нежели откровенно.

Он подарил ей сияющую улыбку.

– После того как снимут маски, я повезу тебя ужинать. Уверен, что мой брат Уилли будет ревновать. Твое лицо гораздо красивее, чем у той актрисы, его любовницы. – Его оценивающий взгляд голубых глаз сфокусировался на ее прямоугольном вырезе.

Лавиния приготовилась к неприятностям, когда к ним подошел высокий человек в алом костюме и золотой маске.

– Я тебя искал.

– Отправляйся в ад, господин дьявол! – надул губы капитан. – А, ты ведь оттуда, не так ли? Ну что ж, моя милая, увидимся в полночь. Я пытался проклясть самого дьявола! – прошептал он. – Нужно сказать об этом Уилли.

Гаррик взял бокал из рук Лавинии.

– Я пришел по просьбе Франчески. Она приказала мне отбить тебя у принца.

– Какого принца?

– Уэльского. Твой веселый морячок – наследник английской короны. К разочарованию нации – и короля.

– О Господи! – выдохнула она сокрушенно. – Во время танца, когда он смотрел в вырез моего платья, я нарочно наступала ему на ноги.

В ответ Гаррик расхохотался – его смех начался на высокой ноте и спустился до низкого булькающего смеха.

– Он – настоящее несчастье. К тому же еще и позер. Он без ума от военной формы – говорят, он хочет поступить в полк.

– Он говорил мне о том, что одолжил мундир офицера у своего брата Уилли.

– Это герцог Кларенс. Интересно, что этот парень с рогами собирается делать дальше?

Он говорил об особенно разошедшемся гуляке, одетом как Актеон, – он бросил свою Диану и бегал по галерее. Он нацелил рога на огромное зеркало в золоченой раме и ударил по нему так сильно, что оно разбилось.

Гости развеселились, изменив общее настроение бала. Всюду слышались смех и громкие крики. Когда музыка и танцы возобновились, танцоры начали скакать с дикой, необузданной энергией.

Какой-то эфиоп обнимал и ласкал Коломбину с набеленным лицом, оставляя следы черной краски на ее белой щеке и округлой груди. В поисках новой жертвы он стал подбираться к Лавинии, и в этот момент Гаррик вывел ее из комнаты.

В ее голове шипели пузырьки, ее тело ей не подчинялось. Опасный напиток это шампанское и очень сильный. Гаррик вел ее по широкому коридору с высокими окнами, где росли пальмы и цитрусовые деревья в больших кадках. Пока они бежали по застекленному тоннелю, она успела надышаться опьяняющим ароматом цветов апельсина.

Он остановился и сорвал лимон.

– Лови. – Он бросил ей фрукт.

Она не поймала. Желтый шарик ударился о мраморный пол и покатился между массивными кадками. Он снова взял ее за руку.

– Куда мы идем? – заплетающимся языком спросила она.

– Смотреть елизаветинский театр.

Она знала, что не должна следовать за ним, но не могла найти в себе сил ему отказать.

Он провел ее в маленький павильон в дальнем конце холла. Помещение освещали два настенных канделябра. Там были три ряда деревянных скамеек с низкими спинками и четыре возвышения с креслами, обитыми синей тканью. Гаррик повел Лавинию в самое большое и роскошное отделение.

– Ложа маркграфа, – объяснил он. – Когда принц Уэльский посещает пьесы в Бранденбург-Хаусе, он сидит здесь.

Она провела рукой по бархату, покрывавшему кресло, похожее на трон.

– Наш хозяин, должно быть, потратил целое состояние на капризы своей жены.

– О, конечно, и он изумительно богат. Они основали собственную актерскую труппу; туда входят их друзья-французы и сыновья «Елизаветы» от первого мужа. Лорд Крейвен развелся с ней несколько лет назад, но он уже умер. Леди Бекингемшир, которая держит банк в фараоне на Сент-Джеймс-сквер, тоже выступает здесь – самая толстая из всех королев Елизавет!

– Она держит игорный дом, и ее принимают в обществе?

– Ты не встретишь ее при дворе, – признал он, – или в любом привилегированном доме. Понимаешь, есть разные уровни. Франческа и лорд Ньюболд принадлежат к верхнему слою аристократии, к тем, кто создает правила и живет по ним. Следующий уровень включает тех, У кого есть титул или богатство, или то и другое, но которые запятнали себя скандалом или у них есть какие-то изъяны. Энспаки. Леди Бек. Моллюск Парфитт. Лорд Эвердон. Я. Мы давным-давно перестали подчиняться этим правилам.

Лавиния обдумала его слова.

Его темные глаза блеснули в прорезях позолоченной маски. Он снял ее.

– Ты одна из нас. Ты ходила в долговую тюрьму. Ездила на охоту в мужском платье. Делила постель с любовником.

Его тело прижалось к ней, сильное и крепкое, и ее колени подогнулись. Он повалил ее на ковер, роскошно мягкий и пушистый. Он снял ее серебряную полумаску; в спешке порвав ленточку.

– Извини, – произнес он хрипло. – Я должен видеть твое лицо.

Их губы слились. Он целовал ее с такой яростью, с какой голодный набрасывается на еду. Лавиния, изголодавшаяся по его ласкам, млела от наслаждения. Его язык пробежал по ее шее, двинулся к обнаженной груди и начал медленно и сладострастно описывать круги вокруг каждого соска.

Он задрал ее атласную юбку, и она не сделала попытки ему помешать. Он трогал ее самые интимные места, раскрывал ее чувствительные нежные складки, чтобы найти средоточие ее страсти. Его умелые пальцы довели ее почти до экстаза и даже подтолкнули за эту грань. Она выкрикнула его имя.

Потрясенная, она решилась, наконец, открыть глаза. Он улыбался ей.

– От тебя у меня перехватывает дыхание, – задыхаясь, шепнула она.

– Возможно, ты зашнуровала корсет слишком крепко. Я был бы рад ослабить твои шнурки, моя девочка.

– Нет! – запротестовала она.

– Ты бываешь так прекрасна, когда получаешь удовольствие. Ты делаешь меня мягким здесь. – Он положил руку на свое колотящееся сердце, затем опустил ее вниз. – А здесь ты делаешь меня твердым.

Поддавшись соблазну, она докажет, что она – шлюха, как он про нее и думал. Он еще раз воспользовался слабостью ее тела, и ей стало стыдно за свою любовь к нему.

– Ты тоже хочешь меня, это видно по твоим глазам. Они сияют ярче, чем твои бриллианты.

Она неуверенно поднялась на ноги и сняла серьги.

– Они не нужны мне, – заявила она дрожащим от слез голосом и швырнула ему драгоценности. – И я не хочу тебя. Я еду домой, на родину, и рада этому.

– Тогда почему ты плачешь? – спросил он.

Прижимая сломанную маску к заплаканному лицу, она оставила Гаррика утопать в море алого шелка и неутоленного желания.

Он сунул бриллианты в кошелек и снова облачился в свой костюм. Когда он подошел к длинной оранжерее, Лавиния уже казалась расплывчатым пятном изумрудного атласа, двигающимся к двойным застекленным дверям. Он не думал, что она вернется в холл в таком растрепанном виде. Он прекрасно знал этот дом и был уверен, что сможет перехватить ее, прежде чем она дойдет до дамской комнаты.

Он уже дошел до двери, когда путь ему преградила невысокая дама в костюме монашки. Несколько раз за вечер она приближалась к нему, как будто хотела что-то сказать, но каждый раз отступала.

– Милорд Гаррик?

Француженка – здесь их было много.

– Как вы узнали меня?

– Ни одна маска не может скрыть вашего сходства с отцом.

Он вздернул подбородок, его спина напряглась.

– А ваш муж здесь, леди Эвердон? Она покачала головой:

– Он редко выходит из дома – он не хочет вас видеть. В ночь вашего скандала в клубе он пришел домой, и в него как будто вселился дьявол. Вы... как это сказать? Вы прохвостировали его.

– Провоцировал, – поправил ее Гаррик.

– Ваше родство должно остаться в секрете. Он настаивает на этом. И я тоже надеюсь, что вы будете молчать – ради наших дочерей.

Его единокровные сестры. Его любопытство было ненасытным.

– Скажите мне их имена и их возраст.

– Мари – шестнадцать, Генриетта на два года младше.

Они не подозревали, что у них есть брат. Почему это причиняло ему такую боль? Он не знал.

– Если вы опорочите его имя, он не пощадит вас, – продолжала леди Эвердон. – Пожалуйста, запомните это, милорд, ведь в первую очередь пострадают дети.

Ее печальные слова звучали в его голове, даже после того как она ушла.

Добившись того, что хотел от Эвердона, от упрямо сопротивляющейся Лавинии, он причинит им одни страдания. Отомстив своему отцу, он разрушит счастье своих сестер. Принудить женщину выйти за него, признал он, было бы жестоко, и это было бы его недостойно. Плохо то, что он уже вызвал гнев Лавинии, а он не хотел, чтобы она его возненавидела.

Отвергнутый своей любимой и уже давно – отцом, он поплелся в салон, где толстая леди Бекингемшир играла в фараон. Моллюск Парфитт стоял рядом с ней, нетерпеливо ожидая, когда откроют карты. Полковник Хангер, известный непристойными шутками, играл с принцем Уэльским в пикет.

Его место было здесь, он всегда это знал. Но его воображение отказало ему, когда он попытался втиснуть Лавинию в эту грубую, позорную сцену. В конце концов, это не такая уж приятная картина. По правде говоря, она пугала его.




Глава 19


Остров Мэн, март 1794 года

– Я хочу узнать подробности о бале-маскараде.

Лавиния взяла картофелину у сестры и стала очищать ее от пятнистой кожуры.

– Я танцевала с принцем Уэльским, – произнесла она беззаботно, – пила шампанское и ела с золотой тарелки.

Китти вздохнула:

– Это звучит как сказка. Что еще там было?

Лавиния вздрогнула от воспоминания – огненно-красный шелк и изумрудный атлас, ее вздохи и ее стыд.

– Ничего, – сказала она.

– Маркиз Ньюболд красив?

– Не особенно.

– Брюнет или блондин?

– У него темные волосы, – ответила она. – Он очень высокий. Но он хорошо одевается и у него великолепные манеры.

Китти сморщила нос.

– Я надеялась, что за тобой будет ухаживать человек такой же красивый, как ты. Ты выйдешь за него замуж?

– Не понимаю, как я могу это сделать. Он не просил моей руки.

– Отец говорит, что за тобой ухаживал еще один лорд, но ты никогда не говоришь о нем.

Сердце Лавинии сжалось.

– Это был бы плохой союз.

– Но он сделал тебе предложение – разве нет?

– Да, мы говорили о браке, – призналась она.

Много раз. Но Гаррик не упоминал об этом на маскараде, и ни одно его слово в ту ночь нельзя было понять как возобновленное предложение руки и сердца. Он хотел ее. Он использовал реакцию ее тела как прелюдию к близости. Но при этом он считал ее лживой и алчной интриганкой. Если бы он раскаялся, прежде чем показать ей свое желание, она бы не покинула его и не уехала на остров.

Отбросив дурные мысли, она бросила нарезанную кубиками картошку в котелок, висящий над огнем. Она научится жить без него, без его любви. Как-нибудь, когда-нибудь. Замок Кэшин располагался на безопасном расстоянии от ее хищного любовника и предполагаемого поклонника. Она не привезла с собой состояние, но у нее есть умелые руки и бесконечный запас энергии. Она сажала овес вместе с братом, собирала яйца, кормила лошадей. Не связанная правилами этикета, она могла бегать вверх и вниз по лестнице или возиться на конюшне. Она не скучала по чопорным манерам, которые требовались от нее в Англии, где она общалась с лордами и леди, герцогом и даже с принцем королевской крови.

И она не скучала по душной элегантности дома Фрэнсис Рэдсток и по давящей роскоши Лэнгтри. Она предпочитала свой любимый дом, несмотря на его запущенность, от которой она старалась избавиться, она сшивала поблекшие занавески и набивала из них плоские, потертые подушки.

Она и ее сестра носили простые платья, которым исполнился уже не один год, сшитые из одного рулона ткани. Скромная домашняя одежда, чье прикосновение к коже больше радовало ее, чем дорогие воздушные творения, которыми так восторгался Гаррик, – лондонские платья, как почтительно называла их Китти.

Лавиния немного утешилась, увидев румяные щеки своей сестры, хотя Китти все еще кашляла и была так же худа. Доктор рекомендовал ей целебные воды Бата или горячие источники Бристоля, но уже гораздо менее настойчиво, чем в прошлом году.

– Кажется, твое здоровье слегка улучшилось, – заметила Лавиния. – Наверное, мать каждый день поит тебя отваром тысячелистника.

– Я и в самом деле чувствую себя лучше, я могла бы взобраться на вершину Маунт-Снейфелл и бежать вниз до самого подножия.

– Даже не пытайся!

Китти засмеялась:

– Доктор Кристиан говорит, что если я не буду простужаться, то летом я могла бы поехать в Англию. Только подумай, Лонду, я могу быть твоей подружкой на свадьбе!

– Я же сказала тебе, я не обручена. Ни с кем.

– Будешь, – предсказала Китти.

Их брат, Керрон, прошел мимо кухонного стола и остановился у стула Лавинии.

– Я собираюсь в Дрейм-Фроай, осмотреть имение. Оседлать для тебя Фаннага?

– Поезжай с ним, – посоветовала Китти. – Я сама приготовлю обед.

Лошадь Керра, как и пони Лавинии, славилась своей выносливостью, хотя не отличалась красотой. Эти лошади были вовсе не похожи на тех, которых она видела в Англии. Пока они ехали по местам, так не похожим на Оксфордшир, она рассказала ему о своих прогулках на Флинге.

Мрачное выражение лица Керрона смягчилось, когда он слушал ее яркие описания погони.

– Если произойдет чудо, и я попаду в Англию, я тоже попробую охотиться на лис.

Наконец они достигли заброшенной фермы Дрейм-Фроай, названную так из-за зарослей вереска, покрывавших склон.

– Мне нравится здесь, – улыбнулась Лавиния, пока ее брат внимательно осматривал место. – Вы уже нашли арендатора?

Керр бросил на нее один из своих острых взглядов.

– Пока нет, но возможно, оно будет занято уже весной. Еще ничего не решено, поэтому больше я ничего не могу сказать. Дом и постройки в хорошем состоянии, но крышу придется перекрывать заново.

Они возвращались домой другой дорогой, которая привела их к фабрике, теперь уже не работавшей, и к таверне на перекрестке.

– Смотри, вон Эллин Фейл, – произнесла Лавиния. – Мы должны остановиться, я не видела ее с тех пор, как вернулась.

Он не возражал, и они оставили лошадей на дороге. Девочка, работавшая в саду, подошла поздороваться с ними, прижимая к бедру корзину с капустой.

– Как твоя бабушка, Эллин?

– Очень хорошо, миледи, спасибо. Заходите, посмотрите сами.

Она быстро растет, заметила Лавиния, и уже стала почти женщиной. Зеленые глаза Эллин сверкали, ее мягкие каштановые волосы волнами спадали на плечи.

Кэшины последовали за ней в каменный дом. Он был похож на другие дома, но в нем было больше мебели. Генри Фейл и его жена Марриот сидели за облицованной гранитом стойкой, протирая пивные кружки. Керр обратился к ним на мэнкском диалекте, попросив у них кружку эля.

Лавиния и Эллин подошли к прялке. Старая женщина перестала тянуть кудель и наклонила седую голову.

– Кто пришел?

– Молодой лорд и его сестра, – ответила девочка. – Леди Лавиния.

Как жаль, опечалилась Лавиния, вдова Мур не может увидеть, какой красивой стала ее внучка. Она была слепа уже очень давно. Ее лицо было морщинистым и измученным заботами, невидящие глаза поблекли с годами.

Лавиния опустилась на колени рядом с ней.

– Вы, наверное, слышали, что я была в Лондоне?

Руки старушки деликатно ощупали ее лицо.

– Надеюсь, мужчины в том городе восхищались вами, как вы того заслуживаете, миледи? Я хорошо помню, как покойная графиня хвасталась вашей красотой.

Лавиния улыбнулась – она не могла представить себе, что ее надменная бабка снизошла до того, чтобы заговорить с простолюдинкой.

– Вы можете гордиться красотой Эллин.

Девочка опустила голову, раскрасневшись как роза.

– Она хорошая помощница, это верно, – признала миссис Мур. – Ей уже исполнилось пятнадцать.

– Так много? – удивился Керр.

– Это наш молодой лорд там? Какая жалость, что фабрика графа больше не работает. В пивной было больше людей, когда здесь были ткачи.

– Ее нельзя было спасти, – мрачно ответил Керр. – Британские таможенники отказываются впускать наши шерстяные ткани в свою страну. – Он взял кусок небеленой ткани, которую соткала вдова. – Есть рынок для льняных тканей – особенно такого качества, как эта. Мой отец и я надеемся приобрести машины, чтобы мочить и трепать лен, и отвести мельничный ручей, чтобы наладить отбеливание. Но, – заключил он с сожалением, – это будет дорогое предприятие.

Миссис Мур кивнула, показывая, что понимает.

Лавиния и Керр вышли из дома. За ними, как веселый щенок, бежала Эллис.

– Милорд! – позвала она, задыхаясь. – Я умоляю вас об услуге.

– О чем? – спросил Керр, улыбаясь ей в ответ.

– Я читаю своей бабушке, пока она прядет, и я уже прочитала ей английскую Библию несколько раз и мэнкскую – дяди Генри. И оба молитвенника. – Она запнулась, затем продолжила: – Я подумала – не могли бы вы одолжить нам одну из ваших книг, на время? Я буду осторожно обращаться с ней.

– Да, конечно, можешь. Какая книга тебе нужна?

Она не смогла ответить.

– Возможно, тебе стоит прийти в замок и выбрать самой? – подсказал он.

Глаза Эллин засияли от благодарности.

– О, спасибо вам!

– Не за что, – ответил он спокойно.

– Теперь у тебя есть друг на всю жизнь, – смеялась Лавиния, когда они продолжили путь к дому.

– Симпатичный ребенок. Будем надеяться, что она сможет крутить веретено так же ловко, как и ее бабка, когда вырастет.

– Керр, Эллин уже не ребенок.

– Она выглядит ребенком.

– Удивительно, для девочки, чей отец содержит постоялый двор, у нее такая правильная речь и хорошие манеры. И миссис Мур – она работает за прялкой, однако одевается и говорит как благородная дама. – Эти несоответствия ставили Лавинию в тупик.

Несмотря на множество дел в тот день, она ночью не могла заснуть, Ксанты, которая обычно забиралась к ней в постель, не было рядом. В последнее время она была беспокойной и уходила гулять в неурочное время.

Лавиния думала о коротком визите в таверну. Она сравнила добрую ласковую бабушку Эллин Фейл со своей – избалованной дочерью ливерпульского торговца. Брак по расчету ее ожесточил. Мрачная фигура детства Лавинии, она всегда одевалась в черное и носила с собой четки. Отец Льюис, единственный католический священник на острове, был ее духовником и другом. Она никогда не добивалась любви сына или внуков, но требовала их подчинения.

Есть несколько разновидностей любви, подумала Лавиния, и они приносят либо радость, либо печаль. Религиозный фанатизм ее бабки разорил их семью. Взаимная любовь ее родителей поддержала их во время кризисов. Любовь к Гаррику Армитиджу вознесла ее на вершину удовольствия, прежде чем ввергнуть в пучину отчаяния. Ее чувство к нему пережило его ярость, даже его презрение. Но она не выйдет за него замуж, если он не любит ее.

Что, если, спросила она себя, есть более простой, спокойный вид любви, еще никем не открытый?

Лорду Ньюболду нужна жена, и – что даже более важно – он уважает и восхищается Лавинией. Ослепленная Гарриком, она просмотрела достоинства сдержанного аристократа. Может ли человек, такой цивилизованный, такой невозмутимый, спасти ее от угрызений совести и помочь ей забыть о разочаровании? И от любовника, смелого и сильного, безрассудного и деятельного – в постели и вне ее?

Она больше не девственница. Сможет ли лорд Ньюболд обнаружить это? Она не была уверена, но знала, кто сможет сказать ей об этом, – Кэлибрид Тир, деревенская колдунья. Люди ходили к ней за приворотными зельями, заклятиями и информацией такого рода, о которой девушка благородного происхождения не решилась бы узнать даже у доктора.




Женщины чесали шерсть, когда граф ворвался в замок и бросил на стол экземпляр «Мэнкс меркъюри».

– Вот интересные новости для вас, – заявил он. – Женщинам всегда нравятся описания свадеб.

– Чья свадьба? – спросила его жена.

– Его светлости герцога Этолла, Джона Мюррея, знаменитого – и нерадивого – губернатора нашего острова.

Лавиния взяла газету, просмотрела ее в поисках заметки.

– Он женился на леди Маклауд, вдове и шотландке.

– Будь он проклят, – прорычал граф злобно, – и заодно весь его клан! Когда Этоллы отдали свой остров правительству Британии, они набили свои карманы и разорили нас всех.

– Я помню первый стишок, которому ты научил нас, – улыбнулась ему Лавиния. – «Нерожденные дети проклянут тот день... «

– «... когда был продан наш остров Мэн», – закончили вместе с ней Керр и Китти.

– На почте я обнаружил письмо для тебя, Лонду, с лондонской маркой.

Лавиния узнала аккуратный почерк Фрэнсис Рэдсток.

– «Моя дорогая Лавиния, – прочитала она вслух, – я начну с жалобы, потому что ты не стала моим постоянным корреспондентом, как я ожидала, когда уехала из Лондона. Мой друг лорд Ньюболд заходит каждый день и спрашивает, не получала ли я известий о твоем возвращении. Даже отремонтированный «Друри-Лейн» или великолепие итальянской Оперы не могут излечить его от уныния». – Лавиния остановилась. – Не думаю, что остальное вас заинтересует.

Ее брат и сестра обменялись многозначительными взглядами.

– Маркиз тоскует по нашей Лонду, – предположил Керр.

– Он страдает от любви, – добавила Китти. – Тебе стоит поскорее отправиться в Англию, прежде чем он умрет от разбитого сердца.

– Если я поеду, – ответила Лавиния, – то только ради отца. У него уже есть одна дочь – старая дева, какое несчастье, если их будет двое!

Китти отомстила, бросив в нее пригоршню шерсти.

– Негодница! Вот погоди, когда-нибудь я выйду замуж. Мой муж будет настоящим жителем Мэна. Мне не нужен один из твоих чопорных английских лордов!

– Нет, ты скорее выйдешь замуж за твоего доктора, – подколол ее брат.

– Лонду, – серьезно произнес их отец. – Ты знаешь, что можешь остаться здесь, с нами. Но если ты решишь уехать – по любой причине, – я оплачу твою поездку в Англию. Только запомни, на этот раз выбор целиком за тобой.

Он обнял ее за плечи.

– Ты помнишь акварель, которую ты нарисовал много лет назад, где Керр, Китти и я изображены в виде птиц? – спросила она.

– Ширра, Дриан и Лонду. Интересно, что случилось с ней?

– Она висит в моей комнате, – сказала Китти. Она радостно улыбнулась. – Летом я привезу ее в Англию, Лонду, – в качестве свадебного подарка.




ЧАСТЬ III


Слова, дары, признанья, заклинанья!

К услугам друга все его старанья.

    

Уильям Шекспир, «Троил и Крессида» Акт I, сцена 2








Глава 20


Суффолк, апрель 1794 года

Лошади, галопом несущиеся по Моултон-Хит, рассекали густой туман, висящий над блестящей от росы землей. Гаррик наблюдал за их бегом в подзорную трубу.

– Великолепный вид, Ник.

Его спутник, не более пяти футов росту, и тощий, как гончая, коротко и деловито кивнул:

– Они справятся, милорд.

Гаррик вытащил Ника Каттермола из неизвестности и взвалил на него управление конюшней Армитиджей. Его вера в йоркширца была вознаграждена несколькими впечатляющими победами. Он не мог винить своего тренера за неудачи последнего сезона, когда из-за испорченного корма заболели их самые лучшие скакуны. Но ничто не могло восстановить их репутацию в кругу знатоков, кроме эффектной победы на предстоящих весенних скачках.

– Люди помнят, что нам не повезло, – вздохнул Ник. – Они не знают, что случилось. Им все равно.

– Ты выходил их, они уже здоровы. Валет выглядит особенно сильным.

– Угу, тренировать его легко, ведь он такой спокойный и степенный.

Гаррик повернулся и направил трубу на гнедую кобылу, на которой выезжал из конюшни молодой жокей.

– Вон наша Ставка. Он уже установил с ней контакт?

– Не уверен. – Ник обратился к помощнику конюха. – Удлини эти ремни. Он просто разминает ей ноги, он не скачет на ней.

Как и все жокеи Каттермола, Кон Финбар ездил без хлыста.

– В четыре года она выиграла три старта из четырех, – напомнил Ник своему хозяину. – Я хочу, чтобы она побила тот рекорд. – Он прикрыл глаза ладонью от восходящего солнца. – Ваша светлость ждет гостей? Или это шпион, посланный конкурентами?

Экипаж, ехавший по разбитой дороге, остановился неподалеку от загона.

– Дядя Барди! – Гаррик торопливо направился к нему.

Две недели назад он сбежал из Монквуд-Холла, после того как объявил об изменении своих брачных планов. Он с ужасом думал о том, что дядя снова начнет приставать к нему с расспросами – а разве можно говорить о делах в столь ранний час? Его голова все еще болела после бесконечной ночи, когда он пытался утопить свои печали в вине.

Баронет держал путь в Кембридж.

– Не мог проехать мимо Моултона и не заглянуть, Гарри. Уже вывел своих на пробежку? – заметил он, наблюдая, как лошади мчатся по белесой пустоши. – Кого ты выставишь на первых скачках в Ньюмаркете?

– Валета, Ставку и Десятку, – перечислили своих скакунов Гаррик.

– По этим именам все поймут, что владелец – ты, так же как и по бело-зеленым костюмам. Кто из жокеев поскачет на Кубок Хайда?

– Кон Финбар.

– Твой паренек-ирландец? Я думал, что ты поставишь Джорджа Гослинга. Он всегда выступал в Моултоне, еще при покойном герцоге.

– У него и так достаточно дел, – вмешался Ник Каттермол. – Впереди еще много скачек.

Баронет улыбнулся:

– Ты же мечтаешь именно об этом Кубке, так, Гарри? Если ты скажешь, что в этом году выиграешь Кубок Хайда, то я сам поставлю на тебя.

– В будущем у нас может не быть такого шанса – мне, возможно, придется продать победителей, чтобы покрыть расходы. У меня ведь нет таких бесконечных ресурсов, как у герцога Белфорда или принца Уэльского.

– Я слышал, что лорд Гросвернор уже распродает свою конюшню; мне будет жаль, если тебе придется сделать то же. На земле Моултон-Хит выросло немало крепких лошадок – многие из них стали чемпионами.

Это была неприятная тема, и Гаррику не хотелось ее развивать.

– Хочешь позавтракать со мной? – спросил он дядю. – Я встал до зари и не ел ничего, кроме крепкого кофе.

Он повел сэра Бардольфа в свое временное пристанище – ветряную мельницу, переделанную в жилой дом, – она давно служила штаб-квартирой герцогов Холфордов во время посещения конюшен.

Он смутился при виде беспорядка в гостиной.

– Я дал Карло выходной, – пояснил он.

Сапоги для верховой езды, щетка и вакса валялись на полу; на каминной полке лежал кнут. Вокруг овального стола в беспорядке стояло с полдюжины кресел красного дерева, на спинке каждого из них была нарисована картинка, изображающая скачки.

– Неплохо придумано, – восхитился сэр Бардольф. – Они новые?

– Только что доставлены из мастерской Шератона. Украшение – моя идея, и Шератон взялся за этот заказ. Здесь ты видишь всех победителей и жокеев из конюшен Армитиджей. Вот Стрела на финише в Эпсоме. И знаменитая победа в Ньюмаркете Диадемы.

Барди перевел взгляд со спинок кресел на пустой графин.

– Я беспокоюсь о тебе, Гарри. Ты очень плохо перенес свою недавнюю потерю – я говорю не о проигрыше на скачках.

– Я добьюсь ее, – заявил он храбро. – У Лавинии было достаточно времени, чтобы все обдумать. И у меня тоже. – Он упал в одно из искусно расписанных кресел. – Под давлением обстоятельств она была вынуждена полагаться на свой ум и свою находчивость. Да, она обманула меня, но граф и его адвокат просто не оставили ей выбора.

– Ты обдумал мой совет о том, чтобы постараться помириться?

Он кивнул:

– Я уже придумал, как это сделать. Лавиния забыла забрать фамильные драгоценности из сейфа Сиберри. Я поеду на остров Мэн под предлогом возвращения рубинов Баллакрейнов. Я попрошу у нее прощения за то, что разочаровал ее. Она может выйти замуж у себя дома, в присутствии своей семьи, а ты увидишь нас на весенних скачках в Суффолке.

– Я могу предложить тебе другой план. Скажи ей, что она будет жить в Монквуде. – Баронет передал ему кожаный кошель. – И передай ей вот это.

Ох, ну и тяжелый. Гаррик заглянул внутрь. Не веря своим глазам, он уставился на бриллианты.

– На тебя могли напасть разбойники! – ошеломленно произнес он.

Сэр Бардольф пожал плечами.

– В таком тихом уголке это маловероятно. Кроме того, воры потребовали бы денег, и никому из них не пришло бы в голову, что мужчина моих лет и наружности носит с собой бриллиантовое ожерелье.

И великолепное ожерелье, восхитился Гаррик. Он никогда не видел камней такого размера и чистоты.

Дядя хлопнул его по спине.

– Твоя дама заслуживает вознаграждения, если она согласится выйти замуж за парня с такой репутацией, – произнес он весело.

– Ты прав, – согласился Гаррик. – Сегодня же я отправлюсь в Лондон и заберу драгоценности у Сиберри. И, – добавил он, – наконец-то объясню Франческе, почему я не могу жениться на воспитаннице ее мужа.




На перекрестке скопились кареты – аристократы и мелкопоместное дворянство возвращались в Лондон. Главный светский сезон продолжится на Пасху и продлится до летних парламентских каникул.

Гаррик выехал из Моултона в прекрасном настроении. Дядя Барди, милый старик, облегчил ему тяжелый путь к браку. Лавиния не может отказать ему теперь, когда он способен предложить ей настоящий дом и достойную жизнь. Сейчас гораздо важнее порадовать любимую женщину, чем открыть игорный дом и унизить отца, который отказался признать своего сына. Мысленно он забил последний гвоздь в крышку гроба этого плана.

Его энтузиазм слегка поутих, когда он подумал, как кузина воспримет эту новость. Возможные возражения его брата его уже не волновали – Эдвард давно забыл о его отказе жениться на мисс Холси. Худшее, что он мог сделать, – прекратить оплачивать конюшни Армитиджа, и если такое случится, Гаррик предложит дяде стать его партнером.

В этот ясный весенний день лондонцы спешили за город и по делам. На их лицах Гаррик читал решимость воспользоваться каждой солнечной минутой.

Его прибытие на Сент-Джеймс-сквер застало его кузину врасплох. Она вскрикнула, когда он вошел в ее гостиную.

– Почему ты никогда не посылаешь писем? – недовольно спросила она.

– Потому что я редко строю планы заранее. Предупреждение лишило бы тебя возможности насладиться этим прелестным сюрпризом.

– На этой неделе у меня уже их столько было, – протянула она. – Твое возвращение – это третий. Сначала Лавиния вернулась в город, затем...

– Она здесь?!

– Да. Мистер Уэбб послал за ней, сейчас она отправилась в его контору.

Лавиния сама вернулась к нему! Обрадованный этим неожиданным подарком, Гаррик вынул кожаный мешочек.

– Ты первая увидишь чудо, которое я привез из Суффолка. – Он вынул бриллианты и помахал ими перед ее глазами.

– Боже мой, – выдохнула она. – Это, наверное, ожерелье твоей тети Анны?

– Эти бриллианты достойны королевы. Увы, Марии Антуанетте не довелось их надеть. Примерь ожерелье, кузина.

Она не смогла отказаться и обернула его вокруг своей шеи. Несколько секунд она любовалась собой в зеркале.

– Они будут смотреться еще лучше с вечерним платьем, – заявила она. – И все же я не уверена, что смогу носить такую великолепную вещь с подходящим нарядом. Но я попробую, если ты одолжишь его мне на следующий бал.

– Все зависит от того, когда он состоится. У меня есть планы на эту безделицу.

Она отвернулась от зеркала.

– В следующем месяце. Он совпадает с официальным объявлением помолвки.

– Чьей? – спросил Гаррик рассеянно.

– Это мой второй сюрприз. Уильям Шандос и Лавиния Кэшин обручены. Я выиграла наше пари, Гаррик, – хлыст с золотым наконечником останется у меня, а ты должен мне полпенса. Как я и предсказывала, она станет маркизой Ньюболд. В июне.

После первого потрясения пришло понимание того, что это крупнейшая катастрофа в его жизни. Боль в сердце была нестерпимой. И ведь подумать только – он собирался объявить о своем браке! Лавиния вернулась в Лондон, чтобы выйти замуж за маркиза. Это самое ужасное, что можно представить. Ему хотелось рвать на себе волосы, браниться и буйствовать, но он страдал молча.

– Из Нортгемптоншире приехала мать Ньюболда, чтобы с ней познакомиться, – весело объявила Фрэнсис. – Вчера, когда я ходила за покупками, он явился сюда, а когда я вернулась, дело уже было сделано. Я буду заменять ее родителей, ведь Кэшины не приедут на свадьбу. Сколько у меня будет забот! Нужно приготовить одежду невесты и позаботиться о многом другом. И я еще не решила, кто будет посаженым отцом. Наверное, Холфорд. Или ты.

– В июне я буду в Ньюмаркете, – выговорил он с трудом.

– Ну, тебе придется пропустить пару дней скачек, потому что без тебя этой свадьбы не было бы, если бы ты не попросил меня найти ей супруга.

Теперь ему стало еще хуже. Когда она вернула ему ожерелье, он подумал о том, что ему дальше с ним делать. Если бы нитка была чуть длиннее, он мог бы себя задушить.




Отчаяние часто приводило Лавинию в дом адвоката на Стенхоп-стрит, но только не сегодня. Даже угрюмый клерк не мог испортить ей настроения. Помолвка с маркизом все расставила по своим местам.

Прежде чем принять его предложение, она призналась ему в былой привязанности – не называя имени джентльмена и не сообщая деталей. В ответ он понимающе улыбнулся и заверил ее, что ей не нужно просить прощения за заблуждения юности. Затем он поцеловал ее – ласково, но неуклюже. Его восхищение ее шармом и красотой покорили ее сердце и восстановили чувство собственного достоинства, и она забыла о его богатстве. Она хотела его любить и была уверена, что когда-нибудь полюбит.

Гаррик был в Суффолке, с глаз долой – если даже не навсегда из сердца вон. Иногда она пыталась представить себе его реакцию на ее помолвку. К счастью, утешала она себя, его здесь нет, он не сможет оскорбить ее своими колкостями. После окончания скачек он, возможно, продолжит путешествия по континенту. Если ей не придется больше с ним встречаться, все будет хорошо.

Клерк прошаркал в приемную, где она ждала, и промычал, что его начальник сейчас ее примет. Ей не терпелось узнать, зачем ее вызвали. Наконец она вошла в кабинет Уэбба.

Дэниел Уэбб улыбнулся ей, как директор школы улыбается любимому ученику, который его порадовал.

– Я получил ваше послание. – Опустившись на стул возле своего стола, заваленного бумагами, он пригласил ее сесть. – Когда состоится свадьба?

– В июне – так хочет лорд Ньюболд.

– Я надеялся, что это произойдет раньше.

Она не знала, какое значение это может иметь для него. И она не хотела переносить дату.

– Я согласна с решением его светлости.

Уэбб сложил руки домиком.

– Вы интригуете меня, миледи, еще с тех пор, как ростовщик Соломон рассказал мне о мэнкском графе, увязшем в долгах, и о его прекрасной дочери. Я поспешил на Корк-стрит, чтобы посмотреть на вас, и в тот миг, когда я вас увидел, я разделил оптимизм вашего отца о том, что вас ждет блестящий брак. Я знал, что вы окажетесь для меня очень ценной находкой.

Она была сбита с толку.

– Я не понимаю?

– В тот день, как я покинул ваш дом, я сообщил торговцу шелком, что он не получит своих денег. Он поступил так, как всегда поступают торговцы, – подал жалобу на вашего отца. Были посланы бейлифы, чтобы его арестовать, я сознательно допустил ошибку во время ведения дела, и в результате его отправили в тюрьму.

Лавиния сидела на стуле не двигаясь. Доверенный советник ее отца разорил ее семью?

– Вы способствовали нашим несчастьям? По какой причине?

– Я хотел добиться над вами влияния, сделать вас моей марионеткой. Я знал, что у вас есть коллекция рубинов, поэтому я нанял тех грабителей, которые напали на карету миссис Рэдсток. Позже я посылал анонимные письма, думая, что смогу заставить вас отдать драгоценности. Моя первая ошибка, – признался он сухо.

– Но записки, которые я получила, были написаны не вашим почерком, – удивилась она.

– Почерк был мой. Вы не узнали его, потому что моей перепиской ведает Уилл, мой клерк, – у него почерк лучше. Вы отправились в Лэнгтри, и, как и ваш отец, я ожидал, что результатом этого станет помолвка. Когда я посетил вас там, я преувеличил серьезность его болезни, чтобы ускорить ваш брак. Я даже не предполагал, что вы станете торговать собой, чтобы оплатить его долги.

– Я не делала этого! – защищалась она.

– В «Отдыхе кучера» у меня сложилось совсем другое впечатление. Да, я остановился именно там, чтобы переждать буран. Вы прибыли с лордом Гарриком, и он отвел вас в комнату наверху.

– Мы убежали, чтобы пожениться.

– А я предотвратил это. – Он улыбнулся ей. – Я побудил лорда последовать за вами в тюрьму Королевского суда, где он обнаружил ужасную тайну, которую вы от него так долго скрывали. Очень удачная тактика.

Комната вокруг нее уменьшалась в размерах, а человек по другую сторону стола вырос чуть не до потолка, и теперь весьма походил на злого великана.

Она вскочила на ноги.

– Что бы вы ни хотели от меня, вы этого не получите!

– Полагаю, что получу. Садитесь, миледи, я еще не закончил. Я хочу заключить с вами сделку. Если вы откажетесь, я буду вынужден поведать лорду Ньюболду некоторые неприятные факты из вашей жизни – начиная с бедности вашего отца и его пребывания в тюрьме. После этого – о вашем свидании с любовником. Я не думаю, что маркиз одобрит ваши подвиги в постели скандально известного распутника и повесы.

– Мерзавец! – пробормотала она. Он был законченным негодяем. Ее ненависть вырвалась наружу. – Вы отвратительны! – Она бросилась к двери, но он преградил ей путь.

– Будет лучше, если вы выслушаете меня – ведь мои требования разумны. Я буду молчать – за определенную плату.

– У меня нет денег, вы это знаете лучше, чем кто-либо другой, – произнесла она горько.

– Я смогу составить ваш брачный контракт так, чтобы он был выгоден нам обоим. Но больше, чем деньги, я нуждаюсь в покровительстве лорда Ньюболда. Я мечтаю стать его главным адвокатом. И начать политическую карьеру. Он заседает в палате лордов и контролирует два города, избирающих своих членов в парламент.

– Вы сошли с ума! – процедила Лавиния презрительно.

– И это говорит будущая маркиза, – парировал он, – которая раздвинула ноги, чтобы спасти своего нищего отца от долговой тюрьмы! Вы, миледи, моя муза. – Он послал ей воздушный поцелуй.

Она не собиралась сдаваться. Она еще поборется с ним! Она не будет его марионеткой – это он станет марионеткой для нее!

– Я сделаю все, чтобы помочь вам, мистер Уэбб, но мне требуется не только ваше молчание. В мой брачный контракт вы должны включить пункт, по которому маркиз предоставит моему отцу ежегодный доход. Тысячу фунтов в год.

Он надолго замолчал, обдумывая ее предложение.

– Я постараюсь, – пробурчал он неохотно. – Но я предупреждаю вас: представитель невесты, не имеющей приданого, обладает очень малым влиянием.

Лавиния вышла из комнаты, чувствуя себя обесчещенной. Зачем она вообще покинула замок Кэшин? Благородная нищета лучше пустого триумфа ее помолвки. Помолвка больше не успокаивала ее, вся радость испарилась.

В приемной она встретила джентльмена в черной одежде.

– Что-то случилось, леди Лавиния? – Он взял ее за локоть.

Встревоженное лицо под париком из конского волоса принадлежало мистеру Шоу, юному адвокату, которого нанял Уэбб, чтобы представлять дело ее отца в суде. Решив, что он состоит в заговоре с поверенным, она вырвала руку.

– Отпустите меня!

– Какую еще подлость совершил Уэбб?

– А вы не знаете? – Она просветила его насчет плана поверенного добиться места у лорда Ньюболда. – Вы знаете, что он в сговоре с грабителями? – спросила она.

– О да. Он проводит вечера в «Ребре Адама», притоне в Тотхилл-Филдс, где собираются грабители, скупщики краденого и мошенники. Когда они неосторожны или неудачливы, чтобы попасться с поличным, он заставляет меня их защищать. Он также охотится на несостоятельных торговцев. После этого он советует им объявить о своем банкротстве и скупает их товары за полцены. Затем он продает их – с прибылью.

– Это законно?

– Это незаконно. Его интерес к делу вашего отца меня насторожил. Грабеж и шантаж, – пробормотал адвокат. – Каким превосходным политиком он станет! Когда-нибудь ему придется ответить за все – если бы я не верил в это, я не смог бы спать по ночам.

Ласковое апрельское солнце не смогло согреть Лавинию по пути к карете Рэдстока. По дороге к Сент-Джеймс-сквер она безучастно смотрела на желтые нарциссы и золотые примулы – сейчас они выглядели куда менее ярко, чем в последний раз, когда она видела их.

Суровое испытание на Стенхоп-стрит ввергло ее в панику. По крайней мере, она так считала, пока Фрэнсис радостно не объявила о том, что Гаррик вернулся из Суффолка.




Гаррик не собирался желать Лавинии счастливого будущего. У него не было ее таланта лгать.

Он как-то смог выдержать нескончаемый обед и не устроить сцену. Он заметил, что она почти ничего не ест, – даже меньше, чем он сам. Ему было бы приятно думать, что это из-за него, но она почти не смотрела в его сторону. Что-то еще стала причиной ее отчаяния, и он видел, что оно неподдельное.

Он провел полчаса в одиночестве, в компании с бутылкой бренди – ему очень хотелось осушить ее всю и успокоить страдающее сердце. Но более сильное желание – быть с его мучительницей – привело его в гостиную кузины. Фрэнсис читала газету. Лавиния смотрела в открытую книгу, лежащую у нее на коленях, как будто заучивая ее наизусть, но ни разу не перевернула страницу.

Он нарушил долгое молчание:

– А где Ксанта, ваша верная подруга?

– В замке Кэшин. Ее полюбил мэнкский кот, и теперь, в ее положении, она не может долго путешествовать.

Гаррику хотелось отвести свисающий локон с ее щеки, приложить палец к уголку чувственного рта и заставить ее улыбнуться. Он сел за карточный столик и положил на него колоду карт.

– Как насчет партии в пикет?

– Я давно не практиковалась.

– Тогда я предскажу ваше будущее. Хотите?

– Я не верю, что вы можете сделать это.

– Подойдите сюда, и я докажу вам.

Должно быть, любопытство возобладало над разумом, потому что она села за стол и стала смотреть, как он тасует карты. Он три раза снял колоду, прежде чем выложить ряд из девяти карт рубашками вниз.

Он посмотрел на карты и нахмурился.

– Если вы собираетесь предсказать чью-то смерть или еще что-то ужасное, то я не хочу это слушать.

– Нет, нет. Я не вижу знака смерти. – Он положил палец на первую карту. – Девятка бубен означает негодяя, который причинит вам много хлопот. – Он двинулся дальше и указал на следующую карту: – Дама пик означает порок и то, что на вашу добродетель посягнет красивый мужчина. Король бубен указывает на то, что он упрямый и мстительный и у него светлые волосы.

– Вы выдумываете все это, – проговорила она, в ее голосе слышалось недоверие.

Он выдержал ее осуждающий взгляд.

– Если бы это было так...

– Следующая карта – черви, она должна означать любовь, – произнесла она с надеждой.

– Девятка червей означает огромное богатство, роскошь и уважение всех, кто вас знает. К несчастью, следующая карта – девятка пик, следовательно, разочарование затмит вашу удачу. И вот десятка треф. Двойственная карта – она означает богатство из неожиданного источника и потерю друга.

Теперь она завороженно ловила каждое его слово.

– А семерка треф?

– Еще одно подтверждение блестящего будущего и счастья, – процедил он мрачно. – И в конце – двойка червей. Она предсказывает успех и счастье, но вам, возможно, придется его подождать.

– Все не так уж плохо, – вздохнула она с облегчением.

– Конечно, нет. За вашими встречами с беспокойным, похотливым, мстительным светловолосым бродягой следуют богатство и роскошь. И после легкого разочарования вы получаете еще большее богатство и достигаете абсолютного блаженства. Всем бы так везло.

Черт, черт, черт! Похоже, сам черт вселился в его карты!

– Сегодня был очень интересный и богатый событиями день, – сказала Лавиния. – Если вы оба позволите, я пойду... в свою комнату.

Ей не хотелось говорить слово «спать» в его присутствии – он мог неверно ее понять. Пульс в ее лебединой шейке бешено трепыхался; печаль туманила серебристые глаза. Гаррик понял, что окончательно сошел с ума и безнадежно в нее влюблен, если решил, что все это признаки того, что она еще не совсем для него потеряна.




Глава 21


В понедельник пасхальной недели Лавиния и ее компаньонка сопровождали маркиза на открытие отреставрированного королевского театра «Друри-Лейн». Аристократы и богатые лондонцы толпились в фойе, с нетерпением ожидая увидеть шедевр архитектора Генри Холланда. Испугавшись, что может потеряться, Лавиния схватила за руку лорда Ньюболда. Он удивленно взглянул на нее.

Она тут же придумала объяснение:

– Эти люди меня пугают.

– Большая давка, – согласился он, ведя ее к ложе.

Находясь в безопасности частной ложи, Лавиния восторгалась высоким куполом театра. Лепнина из позолоченного гипса и алый занавес служили прекрасным фоном для дамских платьев и драгоценностей, а также роскошных вечерних костюмов джентльменов.

– Это великолепие лишило тебя дара речи? – хмыкнула Фрэнсис.

– Я считаю люстры, – призналась Лавиния. – Две дюжины – пока.

– Этот зал похож на пещеру, – высказала свое мнение Фрэнсис. – Ни один актер, даже Джон Кембл или Сара Сиддонс, не сможет справиться с его размерами. Их не будет слышно.

Лавиния вспомнила о том, что говорил о великолепии «Друри-Лейн» Гаррик, знакомый с лучшими театрами Парижа, Вены и Рима.

Промолчав о ее помолвке, он вернулся в Ньюмаркет на скачки. Одна из его лошадей бежала сегодня, и Лавиния желала ему выиграть Большой приз. Она не испытывала к нему неприязни. Если он верил, что ее помолвка вызвана алчностью, пусть будет так. По крайней мере, это защитит его от злобного поверенного. Ведь если Дэниел Уэбб выполнит свою угрозу и расскажет о том, что произошло в гостинице, все самые скандальные слухи о Гаррике получат подтверждение и за ним навсегда закрепится репутация развратника.

Когда элегантная мисс Фаррен вышла на сцену, по залу пронесся благоговейный вздох. Нежным голосом она прочитала пролог, специально написанный в честь этого великого события; в нем упоминалось о новых чудесах театра. За декламацией последовало поднятие железного занавеса. Человек ударил по нему молотком, демонстрируя его прочность, и похвастался способностью занавеса не гореть в огне. Театралы приветствовали это заявление радостными возгласами и аплодисментами.

Занавес поднялся, и одобрительный шум стал громче. На одном конце сцены стояли деревья, окружавшие статую Шекспира. В другом месте самый настоящий ручей бежал среди искусственных камней и попадал в большой пруд, по которому на лодке плыл какой-то человек.

– Очаровательная картина, – прошептала Фрэнсис.

После волнующей прелюдии Лавиния ожидала чего-то необычного.

– Зачем, – спросила она своих спутников, – на сцене лежит зеленое сукно?

– Оно показывает нам, что эта пьеса – трагедия, – объяснил Ньюболд.

– Но все знают, что это «Макбет». Я видела плакаты, развешанные по всему городу, и это написано на программе, которую вы купили у девушки, торговавшей апельсинами.

– Это давняя традиция.

Раздался внезапный раскат грома, и Лавиния подпрыгнула в своем кресле. Сверкнула молния, и появились три старухи, произнесшие заклинание.

Джона Филиппа Кембла, величественного и неотразимого Макбета, дополняла его сестра, Сара Сиддонс, играющая в спектакле леди Макбет. Лавиния восхищалась королевскими манерами актрисы и ее классическим орлиным профилем. Толстые темные косы были уложены на ее голове и покрыты вуалью, которая трепетала при каждой реплике.

– Лживое лицо должно скрыть то, что знает лживое сердце! – продекламировал мистер Кембл в конце первого акта.

– Я не видела более волнующего представления, – заметила Фрэнсис в антракте. – Как жаль, что Гарри его пропустил. – Она повернулась, чтобы поболтать с подругой через перегородку между двумя ложами.

– Армитидж куда более счастлив со своими лошадьми и теми шлю... и женщинами, которые околачиваются в Ньюмаркете во время скачек.

Лавиния обмахивалась веером, чтобы охладить горящие щеки. Гаррик бегает за проститутками? Ее не должно волновать то, что он делает, ведь это неверно – и, возможно, безнравственно им увлекаться.

Изучая строгий профиль лорда Ньюболда, она снова поклялась себе забыть свое беспокойное прошлое с бывшим любовником. Этот человек станет ее мужем – в соборе Святого Георгия в июне. Хотя она точно знала, что произойдет в первую брачную ночь, и с ужасом думала о ней, несмотря на советы Кэлибрид Тир о том, как себя вести в этом случае. Важнее всего, поучала ее мэнкская колдунья, не давать маркизу повода думать, что ей это понравилось. Благородные девственницы должны забиться в угол и плакать, а затем сдаться – покорно.

– Вы позировали для портрета сегодня? – спросил Ньюболд, и она кивнула. – Надеюсь, это не так утомительно, как вы ожидали?

– Нелегко сидеть неподвижно час за часом, – призналась она. – Но мистер Хоппнер развлекает меня, рассказывая об особах королевской крови, которых он рисовал, – о принце Уэльском и принцессах.

– Я думал о том, чтобы поручить это Ромни, но он берет тридцать гиней за портрет в три четверти, и это показалось мне слишком дорого.

Она не могла понять, как такой богатый человек может спорить из-за разницы в пять гиней.

– И я не могу назвать его светским художником. Он водится с такими, как леди Гамильтон и эта Энспак.

– Но мадам маркграф тоже позирует для мистера Хоппнера. Когда я выходила из его дома, я встретила ее на улице. Она пригласила меня посетить ее летние представления.

– Надеюсь, вы отказались? Она не тот человек, с кем мы можем поддерживать отношения. Развестись с лордом Крейвеном и жить с маркграфом до брака – уже плохо. Этот чудовищный спектакль стал еще одним доказательством ее бесстыдства. В будущем вы будете слушать лучших певцов и актеров здесь, в «Друри-Лейн», в «Ковент-Гарден» и в Опере. Предосудительная мода на частные театры скоро пройдет, так же как и каприз держать собственные игорные дома.

Его критика живо напомнила ей о Гаррике и его словах насчет правил – во время этой унизительной нотации в театре Энспаков. Ей стало легче, когда Ньюболд сменил тему:

– Сегодня утром я получил любопытное сообщение от поверенного вашего отца. Я не одобряю его попытку связаться со мной лично – по поводу изменения условий нашего брачного контракта он должен был обратиться к моим адвокатам.

Дэниел Уэбб ставил свои интересы превыше всего. Можно ли доверить ему защиту интересов ее семьи? Скорее всего, ей придется позаботиться об этом самой.

– Финансы моего отца пострадали, – начала она осторожно, – из-за плохих урожаев и большого количества непроданной шерсти. Он не может дать за мной хорошее приданое.

– Моя дорогая Лавиния, размер вашего приданого не имеет никакого значения, – успокоил ее Ньюболд. – Одно из преимуществ богатства – свобода выбирать невесту за ее красоту и хорошее происхождение.

Она могла бы закончить на этом обсуждение данного вопроса. Но дочерний долг вынудил ее добавить:

– Отец хотел бы перестроить свою фабрику. Обучение в университете моего брата было отложено. И врач моей сестры настаивает на том, чтобы она посетила курорт с минеральными водами. Мистер Уэбб знает об этом и будет вести переговоры как в моих, так и в их интересах.

– Это должны решать не мы, – небрежно прервал ее Ньюболд. – Мои адвокаты, конечно, будут возражать против любой передачи имущества, ежегодной ренты или содержания родственников моей жены. Так они и должны поступать, это их долг, – добавил он, смягчаясь. – Раздавать крупные суммы денег – значит существенно уменьшить мой капитал. Я должен заботиться о своей овдовевшей матери, семерых братьях и сестрах. Но мой главный долг, как главы семьи, сохранить богатство и имущество для моего наследника. И всех будущих поколений.

Лавиния почувствовала, как кровь отливает от ее лица, и холодеют руки. Никакой передачи имущества – никакой ренты – никакого содержания! Ньюболда заботит обеспечение еще не рожденных детей и вовсе не волнуют нужды живых.

– Естественно, – продолжал он, – я разрешу вам посылать подарки родственникам по подходящим случаям – на дни рождения и на Рождество. Вы можете быть такой щедрой, как вам этого захочется.

– Ваша светлость очень добры.

Что еще она могла сказать? Если бы великолепный театр внезапно объяло пламя, она не могла быть более напугана. Его решение разрушило ее самую заветную мечту.

Ньюболд любит ее, но эта любовь не распространяется на ее семью. Гаррик содержал бы их, подумала она с грустью, даже если бы ему пришлось потратить на это последнюю гинею. Для нее он сделал бы все в то короткое славное время, когда ей принадлежала его любовь.

– Надеюсь, вы понимаете мое положение? – спокойно произнес маркиз.

– Все, что вы сказали, разумно, – ответила она с притворным хладнокровием. Что ж, это было неожиданно – и очень прискорбно.

– Ваша преданность семье делает вам честь. Но запомните – в будущем ваша преданность должна принадлежать семье Шандос и нашим интересам. Вы должны порвать с вашим островом и его жителями. Как моя маркиза, вы займете высокое положение в английском обществе, и любая, даже маленькая странность в вашем поведении вызовет ненужные толки. Которые, конечно, вас огорчат.

И его тоже – это было очевидно. Правила, подумала она уныло. Гаррик предупреждал ее.

Пьеса продолжалась. Лавиния смотрела, как леди Макбет ходит по сцене, вскрикивая и взмахивая руками. Лавиния искренне завидовала ее способности навязать другим свою волю и дать выход своему разочарованию. Декорации и мастерство режиссера ее не трогали. Ведьмы, танцующие на пустоши, роскошный пир, дымящийся котел, царственные призраки – ничто не казалось ей столь же ужасным как трагедия, которую она переживала сейчас.

Раздавленная свалившейся на нее информацией, она прошептала Фрэнсис:

– Мне нужен воздух – я выйду.

– Мне пойти с тобой?

Лавиния отказалась – ей хотелось побыть одной.

– Я ненадолго.

Она встала с места, провожаемая еще одним неодобрительным взглядом Ньюболда. Она надеялась, что он когда-нибудь избавится от этой привычки.

В фойе не было никого, за исключением двух торговок апельсинами, шепчущихся в углу. Она села в позолоченное кресло и стянула узкие лайковые перчатки. Потом скинула туфли и наклонилась, чтобы растереть пальцы на ногах. Девушки-торговки открыли рты от удивления.

Они были бы еще более удивлены, если бы узнали, что она, в атласе и кружевах, с радостью поменялась бы с ними местами. Торговать фруктами в театре гораздо лучше, чем изображать влюбленную невесту, чтобы будущий муж увеличил ее содержание.

Если она не обеспечит деньгами свою семью – они потеряют замок Кэшин.

Если она не удовлетворит Дэниела Уэбба – ее он уничтожит.

Ее душа тосковала по Гаррику. Она мечтала вновь увидеть его, оказаться в уютных объятиях любимого. Но он не может ей помочь, даже если бы захотел.

«Лживое лицо должно скрыть то, что знает лживое сердце».

Эта фраза не давала ей покоя. Она слишком часто лгала Гаррику, и он поверил, что и сердцу ее тоже нельзя доверять.




Оставив позади оживленный Ньюмаркет, карета Рэдстоков въехала в Суффолк, графство, которое Лавиния никогда не надеялась увидеть и в котором меньше всего хотела оказаться.

Она еще никогда не видела таких огромных, широких и плоских полей. Домики были покрыты соломой, стены побелены и украшены замысловатой лепниной.

– Штукатурка, вот как это называется, – объяснила ей Фрэнсис. – Слева – Моултон-Хит. Все лошади, которых ты видишь, принадлежат Гаррику. И Холфорду.

Некоторые животные шли шагом; другие бежали медленной изящной рысью. На них не было седел – их спины покрывала зеленая ткань. Молодые всадники носили кепки того же цвета с белой полосой – цвета Армитиджа, как объяснила Фрэнсис. За ними ехал мужчина на пони, выкрикивавший указания.

– Не стоит останавливаться. Гаррик – на утреннем аукционе лошадей. И я заверила Уильяма, что ты не узнаешь о грубых сторонах скачек.

Их путь в Монквуд-Холл лежал на юг, вдоль Кеннет-Ривер, туда, где начинались холмы, поросшие лесом.

– Я с детства не была на первых весенних скачках, – призналась Фрэнсис.

– Леди посещают скачки? – удивилась Лавиния.

Лорд Ньюболд отреагировал на их разговор еще одним холодным взглядом.

– Раньше бывали, в моей юности. Ты не должна беспокоиться насчет Уильяма. Он был сердит, потому что застрял в Лондоне. Днем он слушает, как адвокаты спорят о контрактах и вдовьей части наследства, а вечером страдает от скучных политических речей.

Хотя Лавинии многое нравилось в сэре Бардольфе Хайде, она струсила под его проницательным взглядом, когда он спросил о ее помолвке. Она поняла, что его племянник доверился ему, но он, конечно, не знал всех деталей той ночи в «Отдыхе кучера».

Нет, его лицо и манеры не говорили о том, что он считает ее падшей женщиной.

Фрэнсис восторженно сообщила их хозяину, что деревня такая же очаровательная, какой она помнила ее с детства, а дом – восхитительное сочетание элегантности и комфорта.

– Моя карета в вашем распоряжении – если вам захочется посмотреть, как бегают лошади Гарри. Он сейчас в Моултоне, но часто показывается здесь. Он держит здесь один из своих экипажей – для двух нет места в конюшне. Вполне возможно, сегодня он будет обедать с нами.

Но Гаррик не появился к обеду, хотя его имя часто упоминалось в разговоре – ее компаньонка и баронет обменивались историями о его юношеских проделках. Сэр Бардольф рассказал о том, как его племянник поймал свинью, намазанную жиром, на ярмарке в Бери и случайно подстрелил егеря Монквуда из лука. Фрэнсис вспоминала о первом бале Гаррика в Лэнгтри и переполохе, который он устроил, выпустив ручного кролика под ноги танцующим.

Утром леди отправились в Ньюмаркет на скачки. Баронет, информированный о планах племянника, посвятил их в некоторые детали.

– Валет будет соревноваться с другими шестилетками, и шансы в его пользу. Но все же Менестрель демонстрирует замечательную скорость, и на нем скачет умелый жокей. Госи, его жокей, потел и пил слабительное всю неделю, готовясь к соревнованиям. Он стал настоящим скелетом, его нужно привязать к седлу, чтобы его не сдуло ветром.

Большинство посетителей скачек, заметила Лавиния, составляли мужчины, многие из них толпились у доски для заключения пари. Когда начались скачки, сэр Бардольф присоединился к герцогу Холфорду у каната на финише, оставив дам в открытом экипаже. Лавиния, прищурившись, смотрела на арену. Фрэнсис вооружилась театральным биноклем.

Лошади вышли на старт, их копыта взрывали зеленую траву. Лавиния увидела зеленую шелковую рубашку и кремовый жилет Джорджа Гослинга – он стоял впереди. Радостные крики пронеслись над трибунами.

– Это Валет! – завопил краснолицый мужчина.

– Трахни его! – заревел его спутник. – Я поставил на Менестреля. Давай, здоровый ублюдок, скачи к чертям!

Лорд Ньюболд точно не одобрил бы такие высказывания, Лавиния понятия не имела, что означают эти слова, но они в точности отражали ее мятежное настроение.

– Он победит, у него получится, – пробормотала Фрэнсис. – О да – отличный забег!

Джентльмены толпой двинулись к доске, чтобы рассчитаться со своими букмекерами.

– Жаль, что я не поставила, – вздохнула Фрэнсис. – Не удивлюсь, если Гарри поставил сотню фунтов на победу.

– Тысячу, – проинформировал ее сэр Бардольф, вернувшийся к ним. – И ставки были пять к одному – он получит в пять раз больше.

«И эти деньги пришли к нему за несколько минут! « – восхитилась Лавиния.

– А сколько получает жокей?

– Три гинеи за забег, – ответил баронет. – И награду от благодарного владельца. Пойду, прослежу, чтобы старина Госи прошел взвешивание.

– Ну, Лавиния, – спросила Фрэнсис, – понравился ли тебе этот спорт королей, Хайдов и Армитиджей?

Он ей очень понравился.

На следующий день сэр Бардольф постарался, чтобы они прибыли на скачки еще раньше и смогли занять места поудобнее. Вдруг он увидел своего племянника и замахал ему, приглашая к ним подойти.

– Ты покупал лошадь на утреннем аукционе? – спросил он.

Гаррик кивнул.

– Однолетка, потомок Красавчика Неда. Ноги как у аиста. Я дал больше, чем герцог Бедфорд.

– А Ставка хорошо прошла по пустоши утром?

– Кон говорит, что она настроена бежать. Старому Таттерсоллу она точно понравилась. Но все ставят на Делию, и шансы уравниваются.

Баронет ухмыльнулся:

– День еще не кончится, когда ты выиграешь столько, что сможешь забрать ее у Гормли.

– Не знаю. Все-таки шесть побед в шести стартах...

– Значит, ей пора узнать, что значит проигрывать.

Гаррик расхохотался.

Но его смех был просто щитом, за которым он прятал страдания, терзавшие его сердце. Как долго он сможет выдержать присутствие Лавинии? Встретить ее здесь, в Ньюмаркете, – это было ему не по силам.

Он живо представил себе, как могло бы все сложиться, если бы не ее предстоящее замужество. Как его невеста, она бы разделила каждую победу, заработанную его лошадьми и жокеями. Он бы искал у нее утешения после проигрышей. Она жила бы с ним в Моултоне, стояла рядом с ним, когда он любовался своими лошадьми, скачущими утром по пустоши. И вечером она лежала бы в его постели.

Господи, как же она красива! Волосы черные как ночь, а глаза светлые как заря. И это лицо, которое он осыпал поцелуями в своих мечтах.

Нахмурившись, он отвернулся и подошел к импровизированным игровым столам – чет-нечет, фараон, кости – всем этим заправляли жулики и шулера, которые предлагали крапленые карты и утяжеленные кости доверчивым жертвам. Гаррик подошел к пестрой толпе у доски для заключения пари. Пэры и дворяне в экипажах и верхом, окруженные своими конюхами и жокеями, – все выкрикивали свои ставки букмекерам.

С деланной беспечностью он прочитал имена лошадей, написанные мелом на доске, и прикинул свои шансы. Наконец он принял решение:

– Две тысячи на Ставку. На победу.

– Угу, – подтвердил букмекер, отмечая ставку.

Сегодня Гаррик нервничал больше, чем вчера, но решил не показывать этого. Он поставил в два раза больше, чем следовало, и винил в этом Лавинию. Он хотел выиграть огромную сумму – не для того, чтобы это произвело на нее впечатление, – ведь скоро у нее будет доступ к огромному богатству Ньюболда.

– Они пошли!

Он поспешил сквозь море тел к финишному столбу, протиснувшись между двуколкой и фаэтоном, чтобы наблюдать за финишем. Он видел ложу распорядителя, маленькую деревянную хижину на колесах.

Он оглянулся на Лавинию, сидевшую в экипаже его дяди. Она смотрела в бинокль его кузины, и ее встревоженное лицо заставило его обернуться. Что происходит на поле?

Он бросился к канатам, чтобы посмотреть на приближающихся скакунов. Гнедая кобыла в его цветах была зажата со всех сторон и не могла выбраться из группы.

«Обойди их стороной, Кон! « – умолял про себя он жокея.

– Сэр, отойдите назад! – рявкнул распорядитель, размахивая кнутом. – Освободите дорогу, лошади идут!

– Боже, смотри, это серая! – удивился какой-то зритель. – Она впереди – ее теперь не догнать.

Гаррик смог представить себе эту картину, не видя ее. Крики зевак сказали ему, что результат уже предрешен.

Лидер пролетел мимо бледной тенью – теперь Делил может хвастаться семью победами в семи стартах. Ставка пришла к финишу третьей.

Руки Гаррика сжали канат, пока он не почувствовал, как грубая пенька впивается в кожу. Две тысячи проиграны за секунду. Он и не ждал, что победит во всех гонках – возможно, ему повезет завтра. Сильнее всего его огорчало то, что Лавиния стала свидетелем его поражения и ему придется увидеть ее жалость. Или еще хуже – презрение.




Глава 22


В тот вечер Гаррик ужинал в Монквуд-Холле и пересказывал дяде слухи, которые слышал на аукционе и в клубе жокеев. Фрэнсис, которая предпочитала светские новости, демонстрировала врожденную вежливость и притворялась заинтересованной. Лавиния жадно ловила каждое слово. Хотя она была новообращенной в религию скачек, ее вопросы были умными, а комментарии – уместными. Гаррик что-то бурчал ей в ответ и ненавидел себя за это.

Его родственники помешали ему сбежать из этого дома, настояв на том, чтобы он был четвертым в игре в вист. Когда тянули карты, выбирая партнеров, он вытянул Лавинию.

Он уже приготовился к тому, что ему придется демонстрировать чудеса мастерства, компенсируя ее неопытность. К его удивлению, она вспомнила приемы, которым он учил ее в Лэнгтри. Она уверенно использовал свою сильнейшую масть и так же уверенно разыгрывала козыри. Когда она сомневалась, то следовала его примеру, позволяя ему разыграть короля, даму или валета. У него было достаточно бубен, он побил противников и добился победы.

Вторая, более напряженная игра закончилась победой его дяди и кузины. Третья, решающая игра оказалась самой упорной. Козыри были трефы; у Гаррика их оказалось мало. Он сбросил свою длинную масть – снова бубны – и безуспешно. Лавиния, сбитая с толку его приемами, не знала, что ей делать. Она не смогла правильно разыграть свои карты – и проиграла.

После она попросила у него прощения, кротко взяв на себя ответственность за поражение.

– Это не первое мое поражение сегодня, – ответил он беззаботно.

– Мне так жаль, что Ставка не победила.

Гаррик пожал плечами.

– Часто отличные лошади не отличаются выносливостью. Она не смогла сдержать Делию. Молодой Кон старался от души, но не смог заставить ее показать все, на что она способна. Завтра у него получится лучше, когда он выступит на Кубок Хайда.

Ее рука исчезла в кармане муслинового платья и вынула несколько банкнот.

– Я хочу дать тебе двадцать фунтов.

– На что?

– Я хочу поставить на твою лошадь, – заявила она серьезно.

Возможно, это все ее наличные, подумал он, вспомнив о ее неспособности распоряжаться своими деньгами. Этот до смешного щедрый жест воскресил его веру в то, что она была и всегда для него будет единственной женщиной в мире.

– Ты можешь их потерять, – попытался он охладить ее пыл.

– Если ты не поставишь их за меня, я сделаю это сама, – пообещала она непреклонным тоном.

– Ну хорошо, – наконец согласился он.

Подгоняя своего жеребца на пути в Молтон, Гаррик лелеял свое разочарование, думая о темноволосой красавице, которая перевернула всю его жизнь. Неискренняя, алчная, непостоянная – он любил ее и всегда будет любить. С самого начала их знакомства она призналась ему, что мечтает заполучить богатого супруга. Ее мотивы были ему непонятны, а сейчас он и вовсе не знал, что думать. Ее отец вышел из тюрьмы, долги были оплачены, и она могла выйти замуж, за кого пожелает. Она приняла предложение Ньюболда, и не потому, что безумно была в него влюблена. Тогда почему она это сделала?

Бессонной ночью он придумывал и отвергал всевозможные варианты, как спасти ее от этой прискорбной участи.

Похитить ее, увезти за границу и жениться на ней в Гретна-Грин – это уж точно расстроит ее помолвку. Если бы он был тем мерзавцем, каким его считали, он бы сообщил Ньюболду, что будущая маркиза не так чиста, как он ожидает. Разрушить репутацию дамы – грубо и жестоко. Этот вопрос даже не стоит рассматривать. Просить помощи у кузины – тоже не годится, она вряд ли поможет ему расстроить блестящее сватовство.

Утром он приехал в Ньюмаркет со своей свитой – лошадьми, жокеями, конюхами и тренером. Он отправился прямиком в «Белый олень», где встретил Моллюска Парфитта. Разговоры в кофейне, которые он случайно подслушал, дали ему понять, что самому молодому жокею доверять не стоит. Он притворился равнодушным, но в душе его кипела ярость.




Скачки начались вскоре после полудня. Они с Эдвардом смотрели ранние заезды, пытаясь подыскать хороших животных для конюшни Армитиджей, затем пошли в собственный загон. Посетителей было мало – дурной знак.

Кривоногий конюх водил Десятку по загону. Сухопарый и нескладный, вороной конь как-то нелепо переставлял ноги.

Наблюдатель у ограды обратился к своему спутнику:

– Говорят, что, когда он бежит, он устойчивее всех.

– Но быстрый ли он? Я следую правилу «Если шаг хороший, то и галоп хороший». Я и о жокее невысокого мнения. Пойдем посмотрим на Не-говори-жене.

Ник Каттермол, услышав эти слова, поднял морщинистое лицо.

– Наверное, вы уже слышали, что говорят о нашем Коне – что он специально провалил вчерашний заезд.

– Мы слышали, – огорченно произнес Эдвард. – Как и каждый человек в Ньюмаркете.

– Ваша светлость, кое-что хорошее из этого все-таки вышло. Старина Госи, который всегда так ревновал парнишку, вдруг начал заступаться за него. Теперь он забрасывает его советами о том, как вести гонку.

Гаррик пошел к жокеям. Кон сидел на перевернутом ящике, обнимая свое седло из свиной кожи, и внимательно слушал кривоногого ветерана.

– Будь спокоен сам, – наставлял его Госи, – и твоя лошадь тоже будет спокойна. Следуй течению гонки. А когда придет время выходить вперед, делай это постепенно. Держи его под контролем, не позволяй ему бежать слишком свободно, иначе он потеряет скорость. Тебе нужно сделать поздний рывок. Поэтому когда дойдешь до уклона, скачи как можно быстрее. И никогда не оглядывайся на других – так ты выведешь лошадь из равновесия. Если уж ты хочешь посмотреть, то поверни только голову, но не все тело.

– Довольно, Госи, – прервал его Гаррик. – Кон знает повадки этого большого шаркуна лучше любого из нас. Мы должны верить, что они завтра проведут свой лучший заезд.

Паренек с ангельским личиком, одетый в белый и зеленый шелка, встал.

– Мы сделаем это, милорд. Можете рассчитывать на нас.

Прозвонил колокол.

– Пора в седло. – Ник позвал Кона.

– Вчера в пивной парни смеялись над ним, – шепнул Гаррику старый жокей. – Он воспринял это серьезнее, чем следовало бы. Слишком нервный и чувствительный к упрекам – ему нужна закалка. Но этот парень – то, что нужно, милорд, не сомневайтесь.

– Не сомневаюсь. Пойдем, Эдвард, отыщем букмекера и сделаем ставки.

Увидев ставки на Десятку, он на мгновение замер.

– Семь к одному, – повторил букмекер, даже не глядя на доску.

Игрокам не понравилась ни стать лошади, ни недавнее поражение ее жокея. Но Гаррик поставил двадцать фунтов Лавинии на свою лошадь, затем еще тысячу из своих денег. Эдвард покачал головой и не стал вообще делать ставки.

Посмотреть заезд на Кубок Хайда собрались первые лорды-конезаводчики – Дерби, Гросвернор, Бедфорд. Сэр Чарлз Банбери, верхом на красивом коне, разговаривал с Эдвардом и сэром Бардольфом. Фрэнсис и Лавиния сидели в ландо, изучая толпу в театральные бинокли. Они не были единственными дамами среди публики, но зато были самыми красивыми. Пристрастия кузины Гаррика были очевидны: ее зеленый костюм был украшен белыми лентами. На Лавинии было красное платье, которое он так хорошо знал – пожалуй, даже слишком хорошо.

Его место – у финишного столба, с другими отчаянными игроками и взволнованными владельцами.

Ник Каттермол уже был там. Прикусив губу, он пробормотал:

– Ничего не остается, только ждать. Теперь все в руках Кона и в его голове. И в копытах Десятки.

– Бубны всегда были моей счастливой мастью, – заявил Гаррик.

А бриллианты, подумал он, счастья пока не принесли. Серьги Лавиния надела только однажды, в день маскарада. Но он тогда оскорбил ее, и в гневе она бросила их в него.

Проигрыш, пытался убедить себя Гаррик, не будет для него катастрофой. Он сможет легко вернуть двадцать фунтов Лавинии. Десятка только начинает свою карьеру, и Кон Финбар – тоже. У них будут и другие возможности себя показать.

– Многообещающий старт, – вздохнул его брат. – Но им нужно пройти еще три мили.

Гаррику кто-то протянул подзорную трубу, и он приложил ее к глазу. Зеленая кепка, вороная лошадь – четвертое место. Хорошая позиция, если только они не подпустят тех, кто толпится сзади.

Кон тряхнул поводьями, и Десятка удлинила свой шаг, чтобы догнать лидеров. Вытянув шею, она легко их обогнала. Впереди него был только Не-говори-жене.

Гаррик опустил трубу. Первая пара шла рядом, когда они подошли к склону.

– Скачи, скачи! – бормотал Ник сквозь зубы. – Отпусти поводья – вот молодец! А, ты обошел их – теперь им тебя не достать!

Волнение тренера потонуло в восторженных криках. Вороной конь промчался мимо, за ним фаворит и все остальные. Как только последняя лошадь проскакала мимо финишного столба, зрители и жокеи бросились на арену.

Гаррик чуть не упал – так сильно Эдвард и Ник хлопали его по спине. Возбужденные голоса гудели вокруг, на лицах были улыбки.

Ошеломленный, он уставился на своего тренера:

– Мы победили! Клянусь Богом, мы сделали это!

До него только сейчас дошло, что Кубок Хайда вернулся в семью, которая учредила его и дала ему свое имя.

И кроме призовых денег, выигрыш по пари был огромен.

После того, как секретарь скачек подтвердил его победу, ему вручили приз. Сэр Бардольф, чье лицо порозовело от гордости и счастья, искренне поздравил племянника.

– Блестящая победа, Гарри! Твоя Десятка великолепна!

– Выведена, рождена и выращена в Моултоне! – провозгласил Гаррик. – Что делает победу еще слаще. – Он принял распухший кошель из рук дяди – пятьсот гиней приятно оттягивали руки – и отдал его Эдварду.

– И конечно, Кубок Хайда.

По жесту баронета Лавиния вышла вперед с кубком, шедевром серебряных дел мастера – такого же цвета были и ее глаза. Она передала ему кубок, их руки соприкоснулись. Он услышал редкие аплодисменты и пару выкриков.

– Чмокни леди, парень! – закричал Госи.

Он наклонился и прижался губами к ее щеке.

– На скачках мне везет больше, чем в любви, – сказал он ей тихо. – Благодарю, милая.

Она не ответила на это завуалированное проявление нежности, жестокая бессердечная маленькая ведьма! Он хотел закричать толпе, что она принадлежит ему, что она дороже для него, чем все золото мира и даже серебряный кубок.

Но он только ухмыльнулся, кивнул и обменялся остротами с друзьями. И напился так сильно, как это было возможно.




– Начало июня, – сообщил лорд Ньюболд Фрэнсис и Лавинии. – Я решил, что это самое подходящее время для церемонии бракосочетания.

– Я надеялась, что это произойдет раньше, – заметила Фрэнсис, изучая свой «Карманный справочник леди». – Через три недели! Если бы вы приобрели лицензию, вам не пришлось бы ждать так долго.

– Я был очень занят расследованием, которое начала палата лордов, Мы пытаемся выяснить, какие организации здесь, в Лондоне, занимаются подготовкой к мятежу. – Он улыбнулся Лавинии. – Я не должен рассказывать все, что мне известно. Но будьте покойны, я и другие пэры никогда не позволим анархии подняться здесь, как это было во Франции.

Лавиния ничего не имела против того, чтобы маркиз был занят своими делами. У нее хватало других проблем.

– Не забывайте о бале у королевы, – напомнила Фрэнсис. – Гарри не может сопровождать нас – его не принимают при дворе. Даже если бы это было не так, он не желает пропускать скачки в Эпсоме.

– Можете рассчитывать на меня, леди. Мне не терпится представить ее величеству будущую маркизу Ньюболд.

Он посмотрел на часы.

– Вам так не терпится вернуться в Вестминстер, в этот ваш тайный комитет? – уколола его Фрэнсис.

– Я ничего не говорил о комитете, – возразил Ньюболд, – тайном или любом другом. Ни единого слова.

– Не думайте, что я не знаю, как ведутся дела. Палата общин только что закончила свое расследование, и вы не можете отрицать, что это было проделано тайно.

Они горячо о чем-то заспорили. Лавиния смотрела на их лица, пытаясь понять, о чем они говорят.

Маркиз выпрямился во весь рост.

– Оказывается, вы стали упрямой женщиной. Когда вы были моложе, вы никогда не спорили со мной.

– Свобода слова – привилегия зрелости, – заявила Фрэнсис. – Когда я была девушкой, я скрывала свои взгляды, боясь отпугнуть неженатых джентльменов.

Он рассмеялся:

– Леди, какие вы скрытные! Моя дорогая Лавиния, вы тоже ждете свадьбы, чтобы показать свое истинное лицо?

Лавиния пыталась найти ответ – и не смогла.

– Ньюболд, это не имеет значения, – весело проговорила Фрэнсис. – Поверьте, очень скучно жить, если уже в начале брака вы все знаете о своей супруге. – Она снова взялась изучать свой альманах. – До бала королевы осталось так мало времени. Я должна напомнить Сиберри о том, чтобы он почистил мои гранаты. Лавиния, тебе тоже нужно забрать свои драгоценности.

Ньюболд откашлялся.

– Я решил приобрести подходящие драгоценности для моей невесты, – заявил он. – К сожалению, все мое время было занято расследованием мятежа.

Лавиния подняла голову:

– У меня есть рубины Баллакрейнов.

– Это собственность вашего отца, – напомнил он, – но не ваша. У вас должно быть что-то свое. Те безделушки, которые мой отец подарил матери, – это ее личная собственность, и они достанутся моим сестрам. Вы должны сказать мне точно, что бы вам хотелось получить. Это сэкономит время. – Он подошел к ней и завладел ее рукой. – Я не могу оставаться дольше, но в другой день мы продолжим этот разговор.

Она надеялась, что он поцелует ее в щеку, но, как обычно, он приложился к ее руке. Этот жест вызвал сентиментальный вздох Фрэнсис.

– Какая ты счастливая, – произнесла она, когда он ушел. – Мои дни перед свадьбой были заполнены ссорами и враждой. Моя семья предпочла Ньюболда – и он был близок к тому, чтобы сделать мне предложение, когда я влюбилась в Рэдстока. Никто не ожидал, что столь искушенный светский лев женится на дочери священника. Когда мы познакомились, его любовница только что родила ему дочь.

– Вам это было больно.

Фрэнсис кивнула:

– Очень. Но он расстался с миссис Роджерс, назначив ей пенсию. И для меня было таким облегчением рыдать у него на плече. Рэдсток использовал все свои способности к дипломатии, чтобы убедить моих родителей. Он поклялся, что будет верен мне до смерти, и, в конце концов, мне позволили выйти за него замуж. Но до той минуты, когда отец привез меня в церковь Сент-Джордж, я боялась, что церемония будет отменена.

– Что стало с дочерью вашего мужа? – спросила Лавиния.

– Рэдсток – ее опекун, и она унаследует половину его состояния.

Гаррик говорил, что все хотели, чтобы он женился на ней.

– Он послал ее в одну из лучших школ, – продолжала Фрэнсис, – и взял с собой в Неаполь. – Она понизила голос до шепота: – Мой муж, я и Холфорд считаем, что Кэролайн – самая подходящая партия для Гарри.

– Как... интересно.

И как грустно.

– Когда мы жили в Монквуде, у нас с кузеном был весьма любопытный разговор. Он заявил, что здорово изменился, когда встретил некую молодую особу. Я уверена, что он говорил о ней. До того как вернуться в Англию, он провел некоторое время в Неаполе.

Лавиния больше не могла сидеть спокойно. Она подошла к окну, выходящему на площадь.

– Какой солнечный денек! Я пойду на Бонд-стрит, к мистеру Сиберри, и заберу свои рубины.

– Не задерживайся надолго – днем у тебя примерка.

Столько примерок, позирований днем, вечеринок, опер и пьес по вечерам. Ей не терпелось стать замужней дамой. После свадьбы она и Ньюболд уедут в его поместье в Суссексе – достаточно близко к Лондону, чтобы при необходимости он мог посещать палату лордов. Ни Гаррик, ни Дэниел Уэбб не смогут проникнуть в ее убежище и нарушить ее покой.

Сегодня она получила письмо от адвоката – он похвалялся своими успехами на переговорах о ее карманных деньгах. Шандосы предложили пять сотен в год – он потребовал в два раза больше. Они сошлись на семи сотнях. Уэбб писал, что она может ожидать увеличения содержания, как только произведет на свет сына и наследника.

Племенная кобыла – вот кем она станет. О ней станут заботиться и хорошо охранять. Иногда ее будут выставлять на публичное обозрение, а затем отводить обратно в конюшню. Она знала, что хозяин ее не обидит – при условии, что она будет ему подчиняться и верно служить.

По пути в лавку ювелира она вспоминала те приключения, которые обещал ей Гаррик, – медовый месяц на вилле в Венеции, маскарады, игорные дома. Жизнь без правил, наполненная страстью.

Она объяснила похожему на сову мистеру Сиберри причину своего визита, и он живо ответил:

– Да-да, рубины, леди. Я почищу их немедленно и лично принесу на Сент-Джеймс-сквер. Позвольте, я запишу, чтобы не забыть.

Пока он был занят, Лавиния увидела открытый футляр, который он оставил на прилавке. В его специальных отделениях был полный комплект драгоценностей – ожерелье, серьги, две броши, два браслета и диадема. Все они были украшены крупными голубыми камнями и крошечными бриллиантами.

Мистер Сиберри обернулся, когда она восхищенно разглядывала драгоценности.

– Неплохая коллекция, а? Я взял их вместо уплаты. Если я не смогу продать ее целиком, то сломаю оправу и помещу сапфиры в более модную оправу. Но необходимые материалы и работа уменьшат мою прибыль.

– Сколько это стоит? – осведомилась она.

– Тысячу двести фунтов.

– Лорд Ньюболд хочет, чтобы у меня были свои драгоценности, – сказала Лавиния. – Но он может решить, что цена слишком высока.

– Он не найдет ничего лучше у мистера Ранделла, – пояснил Сиберри. – В семье Шандосов редко делают дорогие подарки – иногда табакерку или набор ложек на крестины. Но маркиз женится на молодой леди с отличным вкусом, и тут он, думаю, не поскупится, а? Если бы он стал моим постоянным покупателем, я бы снизил цену. Это будет иметь для вас значение?

– Понятия не имею, – призналась она откровенно. – Я очень плохо осведомлена насчет его финансов.

Он вынул ожерелье из футляра.

– Прямо для маркизы, разве не так? Видите, большой камень на подвеске отсоединяется. Очень элегантный размер и форма, и каждый камень сверкает синим огнем. – Он расстегнул застежку и передал ожерелье Лавинии.

Она разглядывала украшение на своей ладони, и в голове ее возник отчаянный план.




Глава 23


Если Ньюболд купит ей драгоценности, они будут ее личной собственностью.

– Эти парные броши можно носить на плече, видите? – продолжал мистер Сиберри, прикрепляя броши к платью. – Примерьте ожерелье и диадему тоже.

Она последовала его совету, затем взяла у него зеркало.

– Пожалуй, я отдам их за тысячу. Они вам очень идут.

Он так хотел продать их, что начал ей льстить. Холодные зеленовато-синие камни делали ее взгляд мертвым, а кожу – бледной. Лавинии было все равно, они нужны были не в качестве украшения. Они послужат другой, более высокой цели.

Сняв украшения, она спокойно произнесла:

– Я поговорю с лордом Ньюболдом. И я буду очень вам благодарна, если вы придержите их, пока я не узнаю его ответ.

– С удовольствием. – Он пошел открыть для нее дверь и низко поклонился, когда она выходила из лавки.

Ей нужны эти сапфиры. Если они будут у нее, то она сможет продать их по частям – или их камни и золото – и использовать вырученные деньги для своей семьи. Дэниел Уэбб обделывал грязные делишки с грабителями на дорогах, и он, возможно, знает золотых дел мастера, который вынимает камни из оправ и плавит драгоценный металл.

Как она объяснит исчезновение подарка Ньюболду? Ограблением, решила она. Уэбб может это устроить – он уже делал это раньше. Лондон кишит грабителями, и аристократы – их добыча.

Она вернулась на Сент-Джеймс-сквер и восторженно описала Фрэнсис сапфиры, которые видела в лавке мистера Сиберри. Как она и надеялась, ее компаньонка села писать просьбу лорду поспешить на Бонд-стрит.

В назначенный час портниха прибыла с платьем для приема при дворе – синей копией того белого платья, которое было на ней в ночь ее знакомства с маркизом. Несколько кружевных бабочек взяли с испорченного платья, они были пришиты к просвечивающей верхней юбке, лучшему творению мисс Фэллоуфилд.

Лавиния стояла неподвижно, пока портниха прикрепляла к рукавам кружевные манжеты, а Фрэнсис без умолку болтала о драгоценностях.

– Ты должна надеть их на бал у королевы, – говорила она. – Нет ничего лучше сапфиров. Темно-синий цвет дополнит светло-голубой лиф и нижнюю юбку.

Она заставила Лавинию пройтись по комнате и учила, как справляться с кринолином и длинным шлейфом, последним криком моды, на приеме во дворце.

Весь день и всю ночь мысли Лавинии возвращались к драгоценностям. А что, если Ньюболд посчитает цену слишком высокой? Ворочаясь в постели, она сердилась на его скупость. Все же ее внешний вид очень важен для него, и, возможно, его привлекут эти великолепные камни.

Утром она спустилась в столовую и обнаружила, что Гаррик уже сидит за столом. Лицо его кузины выражало разочарование – и неудивительно, подумала Лавиния. Он выглядел ужасно. Растрепанные волосы спадали на его болезненно покрасневшее лицо. Его галстук был плохо повязан, а сюртук украшали темные пятна.

– Леди Лавиния, – прохрипел он. – Прекрасная невеста.

– Не обращай на него внимания, – посоветовала Фрэнсис. – Он в стельку пьян.

Он поставил локоть на стол и подпер подбородок ладонью.

– Вы обе принесли мне удачу в Ньюмаркете. Обязательно приезжайте на вторые весенние скачки.

– Тебе придется обойтись без нас. Скорее всего в это время Лавиния выйдет замуж.

– Близится радостный день. – Гаррик провел рукой по лицу и поморщился, уколовшись о щетину. – Нужно побриться. Где Карло?

– В твоей комнате, распаковывает вещи.

Лавиния открыла рот.

– Он останется здесь?

– Так он сказал.

– Прервал поездку в Эпсом, – пробормотал он. – Прошлой ночью остановился у Моллюска. Пошел в игорный дом. Выиграл пять сотен – может, больше. Отпраздновал.

– Вот, возьми чашку, – проворчала Фрэнсис. – И не расплескай кофе на скатерть. – Она повернулась к Лавинии: – Я еду на Бонд-стрит, хочу посмотреть на сапфиры.

Гаррик поднял на них мутный взгляд:

– Сапфиры?

– У Сиберри. Лавиния выбрала их вчера.

– Бриллианты, вот что ей нужно. У меня есть – огромные.

– Допивай кофе, – приказала Фрэнсис. – Прошу прощения, Лавиния, что оставляю тебя с этим жалким субъектом. Я буду очень благодарна тебе, если ты нальешь ему еще кофе – я не уверена, что он справится с этим сам.

Когда они остались вдвоем, Гаррик, прищурившись, взглянул на Лавинию.

– Хочешь са-апфиров? Это можно. За поцелуй.

– Не говори глупостей. У меня нет желания тебя целовать.

– Лгунья.

Она сердито посмотрела на него.

– Назови меня еще шлюхой и обманщицей, и покончим с этим.

Он прижал пальцы ко лбу.

– Прекрати кричать, у меня болит голова.

– Голова у тебя болит от пьянства. – У нее разрывалось сердце, когда она видела его в таком состоянии, и она подумала, нет ли в этом ее вины. Да нет, заспорила Лавиния сама с собой, ее нельзя винить в том, что он не может себя контролировать.

– Я должен что-то тебе сказать – пытаюсь вспомнить. – Он нахмурился от усилия. – Точно. «Тот, кто женится ради богатства, продает свою свободу». Может, я прикажу Сиберри выгравировать это на золотом ожерелье, тогда ты будешь носить его на шее.

– Почему ты не можешь вести себя пристойно и пожелать мне счастья?

– Потому что я не желаю тебе счастья, – ответил он страстно. – Если ты выйдешь замуж за этот ходячий доход от аренды, тогда я желаю, чтобы ты была несчастной. Ты заслуживаешь этого. – Пошатнувшись, он встал со стула, опрокинув фарфоровую чашку. – Проклятие! Фрэнсис зажарит меня на медленном огне!

Она не знала, смеяться ей или плакать.

– Осторожней! – воскликнула она, когда он схватился за буфет. Она ясно представила себе, как буфет валится на него.

– Побреюсь, и сразу к Сиберри. Ты получишь отличный свадебный подарок, дорогая. На память обо мне, – добавил он шутливо.




– Вот ваши рубины, леди, я хорошо их почистил. – Ювелир передал футляр Лавинии. – И гранаты миссис Рэдсток, которые она принесла сюда сегодня утром. Я рад, что вы решили приобрести эти сапфиры, но я не могу сказать, как долго они еще останутся у меня. Потому что лорд Гаррик также желает их купить. Он не спрашивал о цене, так же как я не осведомлялся о том, кому предназначен подарок.

– Может быть, мне, – смутилась Лавиния.

Сиберри поднял седые брови, отчего стал похож на изумленную сову.

– Ну что же. Если вам действительно нужны эти драгоценности, миледи, то я смогу сделать так, чтобы вы получили их.

Теперь была ее очередь удивиться:

– Как?

– Если лорд Гаррик вернется, я сообщу ему, что драгоценности стоят всего пятьсот фунтов. И то же самое я скажу лорду Ньюболду. Каждый подумает, что это исключительно низкая цена для такого великолепного украшения. Позволив обоим сделать покупку за полцены, я получу требуемую тысячу и прибыль. А вы, леди, получите прекрасный подарок от двух джентльменов, и никто из них ни о чем не узнает.

Лавиния смотрела на него, широко распахнув глаза. В его предложении она не услышала ничего непристойного. Он говорил об этом так, как будто подобный обман был самым обычным делом.

– Но ведь кто-нибудь может узнать об этом, – потрясенно прошептала она.

– От меня – никогда. Я не новичок в этих маленьких хитростях. Например, после того как некая леди проиграла в карты ценную брошь, я изготовил похожую, со стразами, чтобы лорд ничего не узнал. Только на прошлой неделе один джентльмен приобрел два изящных золотых браслета и попросил меня послать один его невесте, а другой – танцовщице из Оперы. Я не называю имен! Я надежен и молчалив – как исповедник.

– Что, если лорд Гаррик решит купить сапфиры, а лорд Ньюболд – нет? Или наоборот?

– В этом случае я заявлю – с огромном сожалением, – что по ошибке я назвал более низкую цену. – Он весело улыбнулся. – Вы хотите эти драгоценности, так почему вы должны отказываться от них? Позвольте мне все устроить, миледи, и они будут ваши.

Змей в садах Эдема не мог быть более убедительным.

Ей нравится Ньюболд, и она любит Гаррика. Но ни один из них не был так ей предан и не зависел от нее настолько, как ее родители, Керрон и Китти. Ради них она готова рискнуть.




Стук медного дверного молотка привлек внимание Гаррика. Он осторожно перегнулся через перила. Лакей принимал очередную швею. Люди прибывали каждый час – с новыми платьями и шляпами для Лавинии, с книгами и приглашениями для Фрэнсис. Все, что угодно, кроме того, что он ждал так нетерпеливо.

– Для леди, от Сиберри. – Курьер вручил слуге плоский сверток.

– Я возьму его, Элфред, – торопливо вмешался Гаррик.

– Очень хорошо, милорд, – ответил лакей, протянув ему сверток.

Он нашел в кармане перочинный нож и, разрезав бечевку, развернул бумажную обертку и уставился на кожаный футляр.

Наверное, вчера он был пьян, или сошел с ума, или то и другое, когда вернулся в лавку ювелира.

«На память обо мне».

Слова звучали хорошо, когда он так жестко произнес их Лавинии, и позже, когда он повторил их Сиберри. Теперь их вид преследовал его.

Он поднял крышку, чтобы посмотреть на камни. В полукруг диадемы была засунута карточка, украшенная гербом – незнакомым. Перевернув ее, он обнаружил послание.




Моя дорогая Лавиния.

Мне будет очень приятно, если сегодня вечером вы наденете эти украшения на бал ее величества. Я тоже надеюсь быть там, но, вероятно, явлюсь позднее.

Ваш преданный слуга

Ньюболд.




Правильный подарок – неправильный даритель. Ювелир ошибся.

Сбитый с толку, он снова прочитал записку.

Затем он отнес футляр наверх, в спальню Лавинии. Дверь была открыта настежь, и потому он смело вошел внутрь.

В комнате кто-то был еще совсем недавно. Свечи, прикрепленные к туалетному столику, были зажжены, их огоньки трепыхались на сквозняке. Синее атласное вечернее платье, украшенное кружевными бабочками, лежало на постели. Он положил футляр рядом с ним. Потом спрятался за занавеской, чтобы посмотреть на реакцию Лавинии.

Вскоре он услышал, как она вошла в комнату и закрыла за собой дверь. Она неслышно ходила от бюро до туалетного столика и обратно. Вот она сняла дневное платье и повесила его на ширму. Повернувшись к кровати, она заметила футляр, открыла его и нашла карточку Ньюболда.

Гаррик отдернул занавеску.

Испуганно охнув, она уронила футляр. Драгоценности рассыпались по полу – ожерелье, броши и браслеты.

– Ты не должен находиться здесь!

– Не бойся, я не буду тебя насиловать. – Он обошел кровать, чтобы собрать упавшие предметы. – Надень их, – попросил он. – В отличие от Ньюболда я не увижу тебя в них на балу. Давай. Для меня. – Он попытался надеть диадему с драгоценными камнями ей на голову, но она резко отбила его руку.

– Не надо, – взмолилась она.

Не обращая внимания на ее протесты, он надел на нее диадему, тяжелое ожерелье и браслеты – и, наконец, вдел серьги в мочки ее ушей. Он аккуратно прикрепил одну брошь к ее сорочке, смяв тонкую ткань.

– Разве ты не поблагодаришь меня за прекрасный подарок? Или ты приберегаешь свои благодарности для Ньюболда? Я бы хотел знать, почему его карточка была вложена в мою покупку. Скажи мне правду, Лавиния. Только правду.

– Мистер Сиберри обманул и тебя, и Ньюболда, – призналась она. Ее голос казался нежным и бесцветным. – Я позволила ему сделать это, потому что мне нужны эти сапфиры.

– Черт, ты, оказывается, самая жадная женщина на свете, которую я знал! И к тому же дьявольски расчетливая. Я заложил ради тебя собственную душу. Но моей любви тебе недостаточно; ты жаждала богатства Ньюболда. И теперь, когда ты почти получила его, ты обманула меня – ради драгоценностей, которые твой маркиз мог бы легко себе позволить. Я аплодирую твоей находчивости.

Она опустила голову.

– Я должна была сделать это, – прошептала она. – Мне не нужно ничего для себя и никогда не было нужно. Ни денег Ньюболда, ни этих ужасных сапфиров. Но я должна помочь своей семье.

Вот, подумала Лавиния, ее шанс избавиться от преследующего ее чувства вины. Он уже не сможет подумать о ней хуже, чем думает сейчас.

– Мы – нищие, все мы. Прадед отдал все свое состояние, чтобы купить себе титул. Моя бабка оставила свои деньги католическим благотворительным организациям. В наследство отец получил только поместье. Замок Кэшин – это звучит так гордо, но это просто развалины. Наши арендаторы едва могут прокормиться на своих фермах – посевы затопило водой, и так из года в год. Шерстобитная фабрика закрыта. – Испытывая стыд и облегчение, она устало опустилась на скамейку. – Теперь ты знаешь все, Гаррик. У меня нет ни гроша. И я обманщица и лгунья.

– Авантюристка, – пробурчал он. – Как и предполагала Дженни. – Он невесело рассмеялся. – Я всегда знал, что ты создана для меня.

– Столько месяцев я хотела довериться тебе, но не осмеливалась, даже когда ты просил меня выйти за тебя замуж. – Это было так давно – то время, когда он хотел взять ее в жены. Она смотрела на него через пропасть, созданную ее обманом. – Моя семья ждет, что мы с мужем будем их содержать.

– Ты отказала мне, потому что у меня не было богатства?

Она покачала головой:

– Ты узнал, что мой отец сидел в тюрьме Королевского суда, и после этого я потеряла твое доверие, твое уважение и твою любовь. Я не могла выйти за тебя, зная, как сильно ты меня презираешь. Я хотела вернуться на остров вместе с отцом. Так я и сделала. Там я работала в поле, готовила и ухаживала за скотом. Но я не могла вернуть сестре здоровье. Или дать брату университетское образование. И я была так одинока – вот почему я решила, что выйду за Ньюболда, если он сделает мне предложение. Он сделал его, как только я вернулась в Лондон. И тогда все пошло наперекосяк, потому что я обнаружила, что мистер Уэбб использует меня в своих целях.

Лавиния рассказала ему о роли поверенного в аресте ее отца и его попытке украсть рубины Баллакрейнов.

– Он нанял грабителей, которые напали на нас с твоей кузиной. Он посылал анонимные письма, требуя, чтобы я отдала ему рубины. Ты был со мной, когда я получила первое письмо.

– Ту записку, которую ты сожгла? Да, я помню – и после этого ты отдала фамильные драгоценности на хранение Сиберри?

– Чтобы ускорить мой брак с богатым и влиятельным человеком, Дэниел Уэбб приехал в Лэнгтри и объявил, что мой отец тяжело болен. Ты был тем, кто сделал мне предложение – единственное, которое я хотела услышать. В ту ночь, когда ты и я... сбежали, мистер Уэбб был в «Отдыхе кучера». Он знал, что мы провели ночь в одной комнате. Чтобы предотвратить наш брак, он послал тебя в тюрьму именно в тот день, когда мой отец вышел на свободу.

– Какой же он негодяй! – процедил Гаррик презрительно.

– Теперь он снова меня шантажирует. Если я не уговорю маркиза нанять его и помочь с политической карьерой, то он скажет ему, что ты был моим любовником. Единственное, что он для меня сделал, – попытался выторговать содержание для моего отца в брачном контракте. Но Ньюболд оказался не таким щедрым и сговорчивым, как мы надеялись. Я думала, что у меня будет счастливый брак, но он никогда не будет честным. – Она коснулась сапфира на подвеске. – Мистер Сиберри утверждал, что сможет продать драгоценности и тебе, и Ньюболду, так что каждый заплатит половину цены. Я собиралась продать эти украшения и отдать деньги семье.

По ее щекам текли слезы. Он попытался смахнуть их, но она отвернула лицо.

– И я нарушил этот план, открыв футляр. Я рад этому. Лавиния, ты любишь маркиза? Он тебя любит?

– Мне он нравится. Но я думаю, что его восхищение мной далеко превосходит его привязанность. – Она подняла взгляд на Гаррика. – Ты больше не восхищаешься мной, так?

– Не особенно, не сейчас. – Он продолжал тихо, но твердо: – Но я люблю тебя. Ничто из того, что ты сделала – или можешь сделать, не изменит этого. Ты не должна плакать, любимая. Я твой раб. Отныне и навсегда.

Он страстно притянул ее в свои объятия.

Для нее это было похоже на возвращение домой после долгой тяжелой ссылки. Она облегченно вздохнула, когда его тело, такое знакомое, крепко прижалось к ней. Желание, грубое и неукротимое, захлестнуло ее. Она задрожала.

Его рот накрыл ее губы.

– Узнаю ли я все твои секреты? Думаю, ты скрываешь еще что-то, просто чтобы подразнить меня. Или помучить.

– Я не могу вспомнить. – Ее голова кружилась, корсет казался слишком тугим и не давал дышать. Наверное, он почувствовал это, потому что его пальцы потянули за ленты, освобождая ее тело. Беззаботный, он, в самом деле, хотел овладеть ею прямо здесь и сейчас.

Он отшвырнул свой сюртук, рванул с шеи галстук.

– Горничная! – побледнела она. – Она обнаружит тебя, когда придет одевать меня для бала.

– Это все упростит, – прошептал он, тяжело дыша. – Застигнуты на месте преступления – распутник и обманщица. – Он подошел к двери и повернул ключ. – Вот теперь ты в безопасности. Но не от меня.

Он подвел ее к кровати и мстительным взмахом руки сбросил великолепное бальное платье на пол.

– Сегодня оно тебе не понадобится.




Глава 24


Умиротворение после их занятий любовью было разрушено настойчивым стуком в дверь. Лавиния в панике выкатилась из объятий Гаррика.

– Госпожа! – позвала Селеста.

Он прижал палец к губам.

– Не отвечай, – прошептал он.

– Леди Лавиния, вы здесь? – Француженка попыталась повернуть ручку. – Мой Бог! – Ее торопливые шаги затихли вдали коридора.

– Принеси мою одежду, быстро, – скомандовал Гаррик.

Лавиния вылезла из постели, подняла его рубашку, сюртук и брюки.

– Что ты собираешься делать? – испуганно спросила она.

– Прятаться, – ответил он спокойно. – Притворись больной; скажи, что у тебя ужасная слабость.

– И это действительно так, – прошипела она.

Смеясь, он откинул мокрые пряди с ее лба.

– Очень внимательно следи за тем, что говоришь. – Схватив свою одежду, он скрылся под кроватью.

Она разгладила смятые одеяла, прежде чем забраться под них. Вскоре она услышала приближающиеся голоса – Селеста привела Фрэнсис.

И принесла ключ.

Они уже открывали дверь, когда она сообразила, что на ней все еще эти проклятые сапфиры. Времени снять их уже не было, но все же она дрожащими пальцами отстегнула брошь с сорочки и бросила ее на пол.

Фрэнсис была одета для бала, на ней было лимонное атласное платье с кринолином; волосы были искусно уложены и напудрены.

– Что случилось, дорогая?

– У меня ужасная слабость. Я начала одеваться, и вдруг мне стало дурно. Я должна была полежать. – Она сделала слабую попытку подняться.

– Нет, не вставай! – замахала руками Фрэнсис.

– Но королева, бал! – Прохладная рука потрогала ее щеку; другая взяла ее запястье.

– Ты не можешь ехать. Боже, ты горишь как в огне, и у тебя бешеный пульс.

«Неудивительно, – подумала Лавиния, – если у тебя под кроватью лежит любовник». Она нервно прикусила губу, когда Селеста нагнулась, чтобы поднять с пола бальное платье – и сапфировую брошь.

– Я знаю, ты разочарована, но будут и другие королевские балы, – утешила ее Фрэнсис. Она расстегнула браслеты, осторожно сняла диадему, серьги и ожерелье и сложила все это в футляр.

– Ты ведь пойдешь, да? И передашь мои извинения лорду Ньюболду? Я хотела бы узнать, во что будут одеты ее величество и все принцессы.

– Мне неудобно покидать тебя в таком состоянии. Селеста, принеси холодный компресс и укрепляющий напиток для леди, и поскорей. – Взбив подушку, Фрэнсис спросила: – Ты, случайно, не видела моего кузена? О, прости, я тебя толкнула?

– Нет, – еле смогла вымолвить Лавиния.

– Думаю, он провел всю ночь в игорном салоне леди Бекингемшир.

Гаррик, обнаженный, лежал под кроватью и слушал озабоченные реплики кузины. Эта сцена, подумал он, достойна фарса Мольера, хотя здесь было больше отчаяния, чем веселья. Он не двигался и даже не дышал, то есть не делал ничего, что могло бы его выдать. На каркасе кровати и на полу собралась пыль, и он в ужасе подумал, что может расчихаться.

Он уже простил Лавинии все, что она сделала, после ее разрывающего душу признания. Теперь весь его гнев обратился на этого негодяя-адвоката. Он заставит Дэниела Уэбба заплатить за свой шантаж. Но шантажист, как правило, бывает опасным противником.

Несколько месяцев назад он предупредил Лавинию, что опасно играть в игры светского общества, не выучив правил.

Его мать пострадала от внебрачной связи с лордом Эвердоном. Эдвард тосковал по миссис Фаулер. А сам Гаррик был влюблен в девушку, чья свадьба должна была произойти со дня на день.

Невозможно, подумал он, вот так взять и уйти из жизни Лавинии, пока она не выполнит свой долг перед супругом и не произведет на свет наследника, – при мысли о том, что она будет спать с маркизом, его затошнило. А если у нее когда-нибудь будет ребенок от Гаррика, их ситуация вообще зайдет в тупик. Отцом будет считаться Ньюболд. Гаррик был нежеланным плодом внебрачной связи, и ему была ненавистна мысль о том, что история может повториться, что другой человек может вырастить – и презирать – его ребенка. Его любовь к Лавинии была сильна, и своих детей он будет любить так же сильно.

Он знал теперь, почему она приняла предложение Ньюболда, и понимал, как трудно расторгнуть эту помолвку. Но она должна это сделать. Необходимость постоянно обманывать скоро доведет ее до нервного срыва. Способна ли она обманывать всю жизнь? Нет. Конечно, нет.

Его кузина и горничная-француженка все еще продолжали ухаживать за мнимой больной. Он услышал знакомый звон – хрустальный графин закрыли пробкой.

– Если ты настаиваешь, я поеду на бал, – неохотно произнесла Фрэнсис. – Селеста, нам пора собираться – я не справлюсь со шляпой и шлейфом без твоей помощи. Жди меня внизу, с моей бархатной накидкой.

– Да, мадам. – Служанка вышла из комнаты.

– Как замужняя женщина, я догадываюсь о причине твоего обморока, – проговорила Фрэнсис мягко. – Часто жених и невеста бывают нетерпеливы и заходят слишком далеко. Если необходимо приблизить дату свадьбы, ты только скажи.

– О нет, – быстро ответила Лавиния, – мы были вдвоем только один раз, когда лорд Ньюболд сделал мне предложение. В твоей гостиной.

– Не обижайся, – успокоила ее Фрэнсис. – Я в ответе за тебя, поэтому я должна была спросить об этом. Я всегда считала, что Уильям не такой человек, чтобы тебя соблазнить.

Гаррик поморщился. Зато он был как раз такой человек.

– Меня ждет карета, я должна тебя покинуть. Попробуй заснуть – я прикажу не беспокоить тебя.

Гаррик не покинул своего убежища, пока Лавиния, стоя у окна, не сообщила, что карета скрылась за углом. Ее лицо больше не было румяным – оно было белое, как ее сорочка.

– Мы выпутались, – радостно объявил он.

– Как ты можешь так говорить? Я никогда не была так напугана!

Он снова потащил ее в постель.

– Что ты делаешь? – возмутилась она.

– Пользуюсь возможностью, детка. – Его рука накрыла ее грудь и ласкала, сжимая и поглаживая. Вздернув ее сорочку, он обнажил ее ноги и погладил бедра. – Я хочу тебя, Лавиния. Скажи, что ты тоже хочешь меня.

Ее глаза были огромными омутами расплавленного серебра.

– Очень, – прошептала она. – Но это неблагоразумно. И опасно.

Он снял с нее сорочку, обнажив ее белое тело, и лизнул каждый сосок.

– Мне никогда не насытиться тобой, – заявил он.

Она задрожала, когда он проник пальцами в ее мягкое и влажное лоно.

Лавиния наслаждалась. Распалясь от желания, она отвечала ему ласками и голодными поцелуями. Он ведет себя безнравственно, о, так безнравственно – трогает ее там.

И там.

Он навис над ней, прижав ее руки, разведя ее ноги в стороны, и она покорно открылась перед ним. Он вошел в нее, и она задержала дыхание в радостном предвкушении чудесного акта любви.

Она обвила его руками и ногами. Их губы сомкнулись, и их страстный шепот нарушил тишину комнаты. Его язык метался между ее губами, вторя ритмичным толчкам.

Затем это произошло – одновременный бурный финал.

– Ты моя, – произнес он, задыхаясь. – А я твой.

– И это навсегда.

– Давай убежим. В Гретну. В Венецию. В Монквуд. Куда угодно!

– В замок Кэшин?

Этот вопрос удивил даже ее саму. Какая-то сила тянула ее на остров. Она чувствовала, что должна поскорее оказаться дома, но не знала причины.

– Куда захочешь. – Он отодвинулся от нее. – Но пока я не расправлюсь с Уэббом, мы не должны поступать необдуманно.

Она улыбнулась.

– Что может быть необдуманнее того, что мы делаем? Если я завтра пойду к Уэббу и скажу ему...

– Нет, – возразил он.

– Он не осмелится причинить мне вред – он зависит от моей доброй воли.

– С моей точки зрения, все обстоит как раз наоборот. Ты не будешь встречаться с этим шантажистом.

– Но в моей власти его уничтожить, – настаивала она. – Этот адвокат, мистер Шоу, обвинил его в ужасных преступлениях.

Они продолжали спорить, пока он одевался. Гаррик был непреклонен.

– Ты даешь мне слово, что будешь держаться подальше от Уэбба?

Он был готов принять только один ответ. Поэтому она дала ему свое согласие. Гаррик задумчиво посмотрел на нее:

– У меня есть план. Слушай меня внимательно.




Глава 25


Для тайной встречи он выбрал самый скандальный притон в Тотхилл-Филдс. Пивная, где собиралось местное преступное сообщество, была переполнена. В это время года темнело поздно, и те, кто обделывал свои делишки в темноте, собрались здесь, чтобы подождать захода солнца.

Уэбб знал здесь каждого воришку, грабителя, фальшивомонетчика, каждую неряшливо одетую проститутку. Его заинтересовал высокий разбойник в маске и накидке, который сидел в темном углу. Его спутник, констебль, возможно, получал плату за молчание от владельца таверны – между некоторыми беспринципными служителями закона и всяким отребьем существовал тайный уговор.

В «Ребре Адама» посетителям подавали дешевый ром, джин и бренди. Тоннель вел в игорный зал. По всему дому были устроены тайники, в которых прятали награбленное добро. Тот, кому нужно было срочно улизнуть, мог воспользоваться окном на верхнем этаже, которое вело на крышу. Ограбления случались здесь регулярно, и не одно убийство составило дурную репутацию «Ребра Адама». Притон функционировал и как публичный дом – постель можно было снять на несколько часов или на ночь.

Грубая, сильно нарумяненная женщина вытирала стойку бара не слишком чистой тряпкой.

– Че ты пьешь сегодня? – спросила она.

– Ничего, – буркнул Уэбб. – Я жду леди.

– Ну-ну, – проворчала она в ответ. – Как обычно, поведешь ее в комнату, чтобы поразвлечься?

– Что я собираюсь с ней делать, тебя не касается.

Женщина изумленно открыла рот и выпучила красные глаза.

– Боже ж мой! Точно, леди – слишком красивая для такого, как ты.

Он обернулся. Хотя красота ее была скрыта под длинной вуалью, леди Лавиния, сразу было видно, была созданием из совсем другого мира, которое случайно забрело в этот вертеп. Каждый вор и каждая девка вычислили стоимость ее муслинового платья, лайковых перчаток и серебряных пряжек на туфлях с точностью до полупенса.

Хозяин борделя и проститутка уже отпускали на ее счет непристойности, а констебль и разбойник таращились на нее во все глаза.

Уэбб повел ее к лестнице.

– Я снял комнату, где мы сможем поговорить, не боясь, что нас услышат.

Они пошли в номер, который он знал так же хорошо, как и комнаты в своем доме. Он провел здесь бесчисленные часы, сидя в кресле и совещаясь с преступниками. Он знал каждый комок в матрасе, и знал, как он ерзает под тяжестью двух тел.

Его гостья подняла вуаль.

– Я не могла улизнуть из дома, пока миссис Рэдсток не уехала в Оперу, – пояснила она. – Уверена, что вы недоумеваете, почему я потребовала этой встречи.

Она нравилась ему именно тогда, когда нервничала. Это было доказательством его власти над ней.

– Не волнуйтесь. Если возникнет проблема, мы с ней справимся.

– Я передумала выходить замуж за маркиза Ньюболда. Я не могу сделать это, – заявила она.

– Вы выйдете за него замуж, – непреклонно ответил он. – Мне жаль, если вам неприятно становиться леди Ньюболд. Пусть вас утешат семь сотен фунтов в год на карманные расходы, мебель, драгоценности, дома, кареты и лошади, которые вы получите.

Она опустила голову.

– Вы все еще страдаете по тому игроку? – насмешливо спросил он. – Он бросил вас, как только узнал, что ваш отец – тюремная пташка. Очевидно, ваш талант к кувырканию в постели не смог заинтересовать его надолго. Возможно, я должен сообщить ему, что вы переспали с половиной мужчин в тюрьме – от мистера Боуза до тюремного надзирателя.

– Гаррик вам не поверит!

– Глупая девчонка! – разъярился он. – Я не позволю тебе испортить мне жизнь, слышишь?

– Наверное, это слышала вся таверна, – пожала она плечами. Ее спокойствие сводило его с ума. – Мистер Уэбб, вы недалеко продвинетесь в политике, если не будете контролировать свой тон и свои эмоции. Кричать – нехорошо, особенно если это леди.

Она издевается над ним, сука!

– Презирай меня сколько хочешь. Я все равно уничтожу тебя.

– Когда я расторгну помолвку, как вы сможете мне повредить? Я потеряю расположение лорда Ньюболда и дружбу миссис Рэдсток. Они и о вас будут невысокого мнения, после того как я объясню им, что вы повинны в аресте отца и наняли разбойников, чтобы нас ограбить.

– А как насчет вашей связи с лордом Гарриком? Вы, конечно, не хотите, чтобы о вашем распутстве узнал весь свет?

– Осторожней с угрозами, мистер Уэбб. Вы шантажируете меня, и я могу доказать это.

На ее невозмутимую улыбку смотреть было невыносимо. Он подошел к ней, топая по половицам.

– Какие у тебя доказательства?

– Ваши письма.

– Ты сохранила их? – потрясенно спросил он.

– Ну, признаюсь, что я сожгла первое, зато сохранила остальные. Надеюсь, вы не будете от меня требовать их вернуть, потому что я уже отдала их мистеру Шоу. Адвокату.

Ее торжествующее выражение лица не изменилось, пока он не поднял руку. Когда он ударил ее по щеке, она громко вскрикнула и закрыла лицо руками. Голова ее ударилась о стену.

Неожиданно открылась дверь высокого буфета. Оттуда вышел высокий разбойник в маске.

– Какого черта тебе здесь нужно?

– Справедливости. И пусть твоя черная душа гниет в аду!

Уэбб испуганно уставился на пистолет. Раздалась короткая вспышка, оглушительный звук выстрела, и пуля ударила в его правую руку. Он закричал от боли и грохнулся на пол.

– Ну, милорд, – огорченно произнес кто-то. – Насчет стрельбы мы не договаривались. – Из буфета вылез констебль.

– В твоем журнале происшествий тебе придется записать это как несчастный случай. – Сорвав маску, лорд Гаррик Армитидж бросился к леди Лавинии. Он отвел ее руки от лица. – Дай я посмотрю, – мягко попросил он.

Из руки Уэбба текла кровь.

– Убийство! – застонал он. – Он пытался меня убить.

– А я видел совсем другое, – не растерялся полицейский. – Он не целился тебе в грудь или в голову, так? Он целился в твою руку, которая ударила леди. То есть я хочу сказать, пистолет был направлен в ту сторону, когда он вдруг случайно разрядился. Дэниел Уэбб, я должен сообщить вам, что вы арестованы по обвинению в шантаже.

– И нападении, – добавил лорд Гаррик. – Так будет вернее.

– Если эта женщина утверждает, что я ее шантажировал, – произнес Уэбб, поморщившись, когда констебль приложил носовой платок к его ране, – то я выдвигаю контробвинение в клевете.

– Это уже не клевета, когда есть доказательства. Посмотрим, что скажет мировой судья. Вставайте, мистер Уэбб, я поведу вас в полицейский участок.

Такого просто не могло происходить с ним. В него стреляли, он ранен, арестован – что может быть хуже? Испепеляя взглядом леди Лавинию, которую теперь поддерживал ее любовник, он понял, что попал в ловушку. Она потребовала встречи и привела своих сообщников. Очень умно – но игра-то еще не закончена! Он знает закон, и много лет его практиковал и, конечно, нарушал его, когда это было ему выгодно. Но пока Уэббу удавалось ускользать от возмездия.




– Подведите подсудимого, – приказал судья.

Констебль подтолкнул к судье Дэниела Уэбба. Хирург смазал и перевязал его рану, и боль от всех этих процедур отражалась на его бледном, застывшем лице. Если бы он был другим человеком, Лавиния могла бы его пожалеть.

Зал суда был переполнен и плохо проветривался. Жара в зале стояла удушающая. После того как констебль представил краткий отчет о событиях в «Ребре Адама», Лавиния тоже дала показания. Она рассказала свою историю – и судья в своем кресле, и зрители на скамьях внимательно ее слушали.

Теперь она сидела вместе с Гарриком и мистером Шоу, с нетерпением ожидая допроса Уэбба.

– Сэр, вы слышали обвинения этих свидетелей, – заговорил мировой судья. – Как адвокат, вы знаете, что подсудимый, обвиненный в уголовном преступлении, не может отказаться давать показания. Дальнейшее расследование ваших отношений с известными разбойниками и ворами, описанных в документах, предоставленных мне мистером Шоу, я передам в Королевский суд.

Уэбб повернул голову и оглядел зал суда. Адвокат злобно на него покосился.

– По нашим законам, посылать письма с угрозами – уже преступление, – продолжал мировой судья. – Я записал показания леди Лавинии Кэшин и изучил вещественные доказательства, которые она представила. Вот письмо, которое она получила на Рождество, – на нем есть дата, но нет подписи. «Дорогая леди, вы думаете, что я забыл о вас, когда вы покинули город? Если вы не принесете ваши рубины в условленное место и время, то я заявлю во всеуслышание об аресте вашего отца и его заключении в долговую тюрьму». Эти слова написали вы?

– Я не видел их, поэтому не могу сказать.

Мировой судья передал письмо клерку, который показал его Уэббу.

– Почерк совпадает с образцом вашего почерка, предоставленного мистером Шоу. Следующий текст наверняка был продиктован вами клерку, но под ним стоит ваша подпись. – Судья провел пальцем по бумаге: – «Мне нужны деньги и работа, и если вы не предоставите их мне, все ваши секреты будут раскрыты. Ваша репутация добродетельной женщины – хотя и ложная – будет покрыта пороком. Не забывайте о том, что я был в гостинице, куда вы явились с вашим любовником, и видел, как вы вошли в его спальню. Вы заплатите за мое молчание – или пострадаете. Дэниел Уэбб, эсквайр». – Он бросил бумагу помощнику.

Во время чтения этих бесчестящих ее слов Лавиния не поднимала головы.

Все, что она старалась скрыть, теперь стало известно всем: ее отца посадили в тюрьму за долги, она рассчитывала на молчание Уэбба, а он ее шантажировал.

– Это ваша подпись, верно?

– Внешний вид может обмануть. Возможно, она была подделана.

– Раз уж мы заговорили об обмане, мне хотелось бы узнать о ваших наблюдениях в гостинице. Вы можете с уверенностью сказать, что комната, в которую вошли леди и тот джентльмен, на самом деле была спальней?

– Я полагал, что так.

– И вы угрожали леди, основываясь лишь на предположении? Что это была за комната, и что происходило или не происходило в ней, не относится к настоящему расследованию. Из показаний леди я заключаю, что вы дважды сознательно ее шантажировали. В первом случае вы нарушили закон Уолтема Блэка, по которому любой мирянин или духовное лицо, посылающие письмо без подписи с требованием денег или других ценностей, виновны в уголовном преступлении. Кроме того, вы анонимно угрожали обвинить других лиц в преступлениях – в долгах, распутстве, – чтобы вымогать у них деньги. Только за это полагается семь лет ссылки.

Дэниел Уэбб заговорил:

– Выносить приговор и назначать наказание не входит в компетенцию этого суда.

– Вы можете говорить, сэр, только когда я задаю вам вопрос, – возразил судья. – В вашем последнем письме вы предлагаете хранить секреты леди в обмен на место в доме некоего дворянина и определенное вознаграждение. Я считаю достойным порицания тот факт, что поверенный предал доверие своего клиента, как это сделали вы. Более того, констебль и лорд Гаррик Армитидж заявляют, что вы ударили эту леди. Что вы скажете в ответ на обвинение в оскорблении действием?

Уэбб поднял голову.

– Я не собирался... это не было умышленным деянием.

– Не вполне отрицание, – пробурчал мировой судья, записывая его ответ. – Дэниел Уэбб, ваше дело передается в уголовный суд. Вас поместят в тюрьму в Тотхилл-Филдс до тех пор, пока вас не переведут в суд Олд-Бейли для рассмотрения вашего дела. – Посмотрев на большие часы на стене, судья с облегчением вздохнул: – Почти восемь часов. Уже нет времени рассматривать еще одно дело. Суд объявляет перерыв до десяти часов утра.

Лавиния поднялась со стула. В тот момент, как она выйдет из этого душного, набитого людьми зала, ее жизнь круто изменится. Хотя она не знала, что ждет ее за этими дверями, она была рада тому, что вся ее ложь осталась позади.

Скоро она и Гаррик станут равными – нищие изгои, авантюристка и бродяга. Общее бесчестье укрепит их связь – или ее разрушит?




Глава 26


На следующее утро мистер Шоу, торжествуя, что преступления Уэбба удалось раскрыть, появился на Сент-Джеймс-сквер. Хмурый Селвин провел его в гардеробную Гаррика.

– Я всегда знал, что его гнусные делишки не сойдут ему с рук! – заявил адвокат. – И вчера вечером все прошло так, как я и рассчитывал. Леди Лавиния оказалась более смелой и храброй, чем я ожидал, и выглядела очень трогательно, когда давала показания. Судья, если бы это было в его власти, бросил бы Уэбба в темницу уже за то, что этот негодяй так жестоко обошелся с таким прелестным созданием.

Не обращая внимания на бритву в руках слуги, Гаррик повернулся в его сторону:

– Предупреждаю, она не появится в Олд-Бейли.

– Я и не думал, что вы позволите ей это. Ее отсутствие в уголовном суде вряд ли изменит результат. Дела о шантаже обычно заканчиваются оправдательным приговором, независимо от того, дает показания жертва или нет.

– Милорд, пора повязать галстук.

Гаррик отмахнулся от Карло.

– Вы хотите сказать, что Уэбб выйдет на свободу? – удивленно произнес он.

Глаза Шоу блеснули.

– Я сделаю все, чтобы не допустить этого. Прокурор представит его письма, а также показания леди. Вы и констебль расскажете, как он ее ударил. Даже если Уэбб ускользнет от обвинений в шантаже и оскорблении действием, он все равно погиб – его вечно хнычущий клерк может поведать о многих грязных делишках Уэбба с ворами и бандитами.

– Повесить его и то мало, такого паразита! Когда же суд?

– Завтра утром.

– Так скоро? – изумился Гаррик. – Есть ли способ сделать так чтобы имя леди Лавинии не попало в газеты?

– Сомневаюсь, – искренне признался Шоу. – Но она пострадавшая сторона, и симпатии публики будут на ее стороне. Журналисты направят свои стрелы на Уэбба. Его взлет и падение послужат примером для нравоучительной истории – умный поверенный, которого погубили амбиции. Сын актрисы – друг воров...

– Мать Уэбба была актрисой? – прервал его Гаррик.

Адвокат кивнул.

– В «Друри-Лейн». И его отец тоже был актером.

– Мой Бог, бедная миссис Уэбб!

Мать поверенного была любовницей герцога Холфорда. Если бы не она, герцогиня не изменила бы мужу с лордом Эвердоном и Гаррик не появился бы на свет.

– Жилет, милорд, – пора.

Настойчивый голос Карло вывел Гаррика из задумчивости. Он встал и вытянул руки, чтобы на него надели жилет.

Адвокат тоже встал.

– Утром я буду в конторе Уэбба и постараюсь внушить молодому Уиллу, что ему говорить в суде. Я также просмотрю остальные документы. Может быть, найду и другие обличающие его улики и передам их прокурору.

– В котором часу я должен прибыть в Олд-Бейли?

– Я сообщу вам, как только узнаю об этом.

Когда Карло закончил его одевать, Гаррик приказал ему паковать вещи для путешествия.

– Мы едем в Эпсом, на скачки? – спросил слуга.

Эпсом! А он и забыл.

– Нет, скачки отменяются, – ответил он. – Я еду в Монквуд.

В данный момент его главной заботой было удалить Лавинию из города. В Суффолке, вдали от великосветских сплетников и пронырливых журналистов, они и поженятся.

Ему нужно получить особую лицензию на брак. И посвятить Фрэнсис в свои планы. Улыбнувшись своему отражению в зеркале, он решил, что навестит заодно и лорда Эвердона. Он хотел увидеть лицо старого черта, когда его незаконнорожденный сын попросит родительского благословения. Станут ли новости о свадьбе той причиной, благодаря которой отец признает своего сына?




На левой щеке Лавинии образовался темный синяк, щека опухла и болела.

– Вам больно? – спросил маркиз.

– Лицо кажется онемевшим, – поморщилась она.

– Получить удар от собственного поверенного – это невероятно! Это случилось здесь, в этом доме?

Лавиния покачала головой:

– В грязной таверне в Тотхилл-Филдс. Но я была там не одна. Когда лорд Гаррик узнал, что меня шантажируют, он посоветовал мне обратиться к адвокату и к констеблю. Мистер Уэбб арестован и теперь в тюрьме. Его будут судить.

– Лавиния, вы должны были сказать мне об этом. Ведь я – ваш будущий муж.

– Я не могла беспокоить вас своими проблемами, – вы были заняты в своем парламентском комитете.

– Вам не следует выходить, пока синяк не сойдет, – посоветовал ей маркиз. – Фрэнсис и я будем говорить всем, что у вас то же недомогание, из-за которого вы не смогли поехать на бал ее величества. Если это необходимо, мы отложим свадьбу.

Ее изменившаяся внешность, похоже, волновала его больше, чем удар, который она получила. Но его ограниченность очень ей помогла, потому что подтвердила полное отсутствие его чувств к ней.

Она переплела пальцы рук и начала давно заготовленную речь:

– Милорд, я совершила много ошибок – больше, чем хотелось бы мне признать. Некоторые из них будут зачитаны в суде – неудачи отца, его заключение в тюрьму за долги, мое показание, а также письма, в которых мистер Уэбб обвиняет меня... в непристойном поведении.

– Моя дорогая, я понимаю ваше беспокойство. Но никто не поверит в то, что это правда, – отмахнулся он.

«Но это правда! « – закричала она про себя.

– Но это может быть правдой, – сказала она вслух.

– Моя репутация станет вашим щитом. Вы недолго жили в городе; вы не знаете, как недолговечны все подобные скандальчики.

– Лорд Гаррик все еще подвергается остракизму за то, что он совершил два года назад, – напомнила она ему.

– Лавиния, я не брошу вас. Мое чувство долга и честь не позволяют мне сделать это.

– И вам все равно, что мой отец провел почти четыре месяца в тюрьме.

– Я сожалею о том, что вы оба были обмануты его поверенным. Как только вы станете носить фамилию Шандос, вы подниметесь над любым бесчестьем, связанным с именем Кэшин.

С грустью она изучала его худое, некрасивое лицо, Он был ей симпатичен, хотя полюбить его она не могла. И поэтому ей было его жаль.

– У нас на острове есть поговорка, – проговорила она мягко, – «Не женись на женщине, если дым из трубы дома ее отца не виден с твоего двора». Наши дворы слишком далеки друг от друга. Когда мы познакомились, я понравилась вам, потому что казалась необычной. Но во время нашей помолвки вы стали считать это моим недостатком.

– Вы еще молоды, моя дорогая, и со временем мои вкусы и интересы повлияют на ваши, и вы по-другому начнете смотреть на мир.

– Мне девятнадцать лет, и мои вкусы уже давно сформировались, как и мой характер. Если вы намерены меня изменить, вы не должны на мне жениться.

– Но я должен, – упрямо заявил он.

Она отчаянно старалась выпутаться из сложного положения.

– Я не могу выйти замуж за вас. Мне очень жаль, но мои чувства принадлежат другому – тому, кто принимает меня такой, какая я есть, со всеми моими недостатками – и синяками.

У него перехватило дыхание.

– Кто он?

Она промолчала.

– Скажите мне, Лавиния, – приказал он. – Я хочу знать имя этого презренного субъекта, который осмеливается ухаживать за чужой невестой. Ну конечно, – протянул он. Постепенно до него начало доходить. – Человек без чести. Обманщик, который научил вас своим подлым трюкам. Боже милостивый, как я мог в вас так обмануться! Я видел в вас существо, абсолютно невинное, незнакомое с интригами. Я столько раз говорил Фрэнсис... – Он остановился. – Она знает? Или я последним узнаю, что вы обманывали меня с ее кузеном-распутником?

– Я не обманывала! – запротестовала она. – Мне больно разочаровывать вас, и я не желаю вас обманывать. Моим сердцем завладел другой, и он сделал мне предложение раньше вас. В тот день, когда вы сделали мне предложение, я сказала вам об этом – или, во всяком случае, пыталась сказать. Я искренне хотела вам понравиться, быть женой, которую вы хотите и заслуживаете. Но я не могу.

– Нет – и вы показали это с абсолютной ясностью. Надеюсь, вы не будете считать меня мелочным, если я потребую, чтобы вы вернули мне сапфиры?

– Слуга сейчас их принесет.

Он был слишком взбешен и оскорблен, чтобы слушать ее хорошо подготовленное извинение, и поэтому она просто протянула ему на прощание руку. Он отказался ее пожать.

Из окна спальни она смотрела, как он уходит с кожаным футляром. Не оглядываясь, он забрался в карету и навсегда исчез из ее жизни.

Как она сможет возместить убытки Гаррику? Он заплатил пять сотен фунтов за сапфиры, которые теперь принадлежат Ньюболду!

Остановившись у туалетного столика, она окунула заячью лапку в горшочек с пудрой и осторожно провела ею по щеке. Она хотела разочаровать Ньюболда, но вовсе не хотела, чтобы Гаррик снова увидел ее синяк.

– Лавиния? – Фрэнсис заглянула в комнату. – Ньюболд ушел? Тебе пришло письмо, срочное.

Лавиния увидела почерк матери, и сердце ее забилось от дурного предчувствия. «Боже, помилуй нас...» Ее пальцы застыли и окоченели; она не могла даже двигать ими.

– Пожалуйста, открой его для меня. Читай.

Фрэнсис развернула лист.

– «Моя дорогая Лон... Лун... «

– Лонду, – прошептала она.

– «Твоя сестра Китти... « О Боже, тут и в самом деле очень печальные новости. Возможно, ты сама хочешь их прочитать?

Лавиния яростно затрясла головой:

– Нет! Я не могу заставить себя читать эти строки. О, мои бедные родители. И Керрон – Китти была его двойняшкой. Они были так близки и так...

– Но она была жива, когда твоя мать написала это письмо. Слушай! «Твоя сестра опасно больна. Когда ты получишь это письмо, она уже может оказаться в царстве Божием. Вспоминай нас в своих молитвах и будь уверена, что она говорит о тебе с той же нежной любовью, какую всегда к тебе испытывала. Она просит, чтобы ты не задерживала свою свадьбу, но надеется, что в этот день ты будешь думать о ней». О, Лавиния, бедное дитя.

– Я еще не чувствую этого. Я не чувствую, что потеряла ее. – Лавиния смахнула слезы. – Пока сама не увижу, я не поверю. Когда моя мать написала это?

Фрэнсис взглянула на письмо.

– В воскресенье.

– Если есть шанс увидеть ее, прежде чем она... – Она не могла произнести ужасное слово. – Меня так тянуло домой! Теперь я знаю почему. Я должна вернуться на остров как можно скорее.

– Ньюболд даст тебе свою карету и лошадей.

– Нет, не даст, – заявила Лавиния. – Он очень недоволен мной, потому что я...

– Это ваша первая ссора? – Фрэнсис похлопала ее по руке. – Если он сердится из-за твоего появления у мирового судьи, то это ненадолго. Уверена, что, когда я сообщу ему о болезни твоей сестры, он в тот же миг полетит тебе на помощь.

– А я так же уверена в том, что он не сделает этого. Я расторгла помолвку. И он забрал у меня сапфиры.

– Лавиния!

Она знала, что еще обязана сделать. Она повернулась к своей удивленной подруге.

– Я не могу выйти замуж за него, потому что я люблю Гаррика. Вот, я сказала это. Прости, что не говорила тебе раньше, но я... впрочем, теперь это не важно, – быстро произнесла она. – Я должна уехать сегодня же. Ты знаешь расписание северных почтовых карет?

– Я никогда не путешествовала в почтовой карете, но думаю, что они отправляются каждый вечер. Мне послать слугу на Ломбард-стрит, чтобы купить тебе билет?

– Да, спасибо, – облегченно улыбнулась Лавиния. – Мне нужен один до Ливерпуля или, возможно, до Кендала. Оттуда я могу добраться до Уайтхейвена и в понедельник успеть на корабль, идущий на Мэн.

– Ты призналась Уильяму о своем... о Гарри?

– Да, – ответила она рассеянно, направляясь в гардеробную.

– Твой чудесный свадебный наряд, – скорбно покачала головой Фрэнсис. – И портрет работы Хоппнера.

Лавиния начала вынимать из шкафов платья и белье.

– Селеста может упаковать все это для тебя.

– Нет, мне нужно себя занять, иначе я буду думать и вспоминать.

Она сняла со стены акварель в раме и посмотрела на птицу, изображающую Китти. «Пожалуйста, дождись меня, – удаляла она, – я столько хочу тебе сказать. Я полюбила красивого мужчину, как ты и надеялась. И я хочу, чтобы ты узнала об этом».




Гаррик явился в особняк лорда Эвердона прямо из Докторс-Коммонс, где купил брачную лицензию. По дороге он сочинял объявление о свадьбе. «Лорд Гаррик Армитидж, владелец Монквуд-Холла и Моултон-Хита, – очень впечатляет! – женится на леди Лавинии Кэшин, дочери лорда Баллакрейна, в частной церемонии».

Он постучал тростью по двери.

– Я хочу видеть лорда Эвердона, – заявил он слуге.

– У месье есть визитка?

– Никогда не ношу их. Скажи лорду, что здесь мистер... мистер Сиберри, – нашелся Гаррик. Если он вынужден лгать, чтобы попасть в этот дом, – значит, он будет лгать.

Лакей провел его в дом, и Гаррик услышал пронзительный крик наверху лестницы. Две девочки сбежали вниз по ступенькам в холл, одна гналась за другой.

– Мари, отдай мою ленту!

У младшей, десяти – двенадцати лет, были черные волосы и милое личико – она была вылитая мать в миниатюре.

– Ты знаешь, что она – моя, и ты никогда не просила разрешения ее взять. – Старшая девочка остановилась. – Веди себя хорошо, Генриетта, у нас гость. – Высокая, худенькая, светловолосая, она напоминала... Гаррика.

Бодрые, веселые девчушки – его единокровные сестры, и он полюбил их с первого взгляда.

– Вы желаете видеть нашего папу? – спросила Генриетта. – Он работает в саду.

– Мы отведем вас к нему, – предложила Мари. Она отпустила лакея, быстро сказав ему пару слов по-французски.

– К нам редко приходят гости, – призналась Генриетта. Она шла впереди. – Я хотела уехать из школы, и вот теперь я дома, но здесь очень скучно. – Она начала теребить ленточку.

– Ты убежала из школы? – спросил он, улыбаясь. – Знаешь, и я тоже!

– Правда? – Генриетта широко распахнула глаза, отчего еще больше стала походить на него.

– Он шутит, – засмеялась Мари. – Да, месье?

– Нет, это правда. Однажды ночью я сбежал из Итона и больше туда не возвращался.

– Мои родители привезли меня домой, – призналась Генриетта, как будто стыдилась того, что ее забрали из школы. – Плату за обучение повысили, и они решили, что я уже выучила все, чему меня могли там научить. Это Мари – умная. А я – красивая.

– Ты не должна говорить так, – укорила ее Мари. – Особенно незнакомцу.

Лорд Эвердон прикреплял плющ к стеле в форме обелиска. У него был маленький сад, окруженный высокой кирпичной стеной, как обычно принято во Франции. Подстриженные дубы образовывали аллею, которая вела к маленькому летнему домику, возле которого на постаментах стояли две античные статуи.

Маленькая Генриетта бросилась к отцу:

– Папа, этот господин хочет тебя видеть. Барон обернулся.

– Мари, уведи сестру. Занимайтесь своими делами. Старшая дочь, удивленная его резкостью, покорно взяла Генриетту за руку:

– Пойдем, я заплету тебе косы. Можешь оставить себе мою ленту.

Когда они скрылись в доме, барон продолжил свое занятие.

– Я думал, что ты в Эпсоме.

– Мне льстит, что ты так хорошо знаешь мои привычки.

– Мне нечего тебе сказать.

– Я пришел сюда не для разговора. Существует обычай – сообщать родителям о предстоящей свадьбе. О, не волнуйся, я не прошу тебя на ней присутствовать. Моя невеста – леди Лавиния Кэшин.

– Никогда не слышал о такой.

– Услышишь, – пообещал Гаррик. – В настоящий момент она обручена с маркизом Ньюболдом. Но это ненадолго.

– Если ты полагаешь, что мне интересны эти детали, то ты ошибаешься, – грубо отрезал Эвердон.

– Ты уже не раз демонстрировал полное безразличие ко мне. У меня есть дядя, у него никогда не было детей, и он лучший отец для меня, чем ты когда-нибудь мог бы стать. – Попала ли стрела в цель? – Я привык к тому, что на меня не обращают внимания, сталкивают с дороги, забывают обо мне. Герцог Холфорд, как и ты, делал вид, что я не существую. Он вычеркнул меня из завещания – возможно, ты не знал об этом. Впрочем, мало кто об этом знает. С тех пор как он умер, я жил своим умом.

– Должно быть, ты смышленый парень, – хмыкнул барон. – Дорогие лошади, модная одежда, огромные ставки.

– Я перебиваюсь кое-как. Я хочу задать тебе один вопрос, после чего уйду. Ты любил мою мать?

Эвердон ответил резким смехом.

– Неужели ты считаешь себя продуктом великой страсти? У нас была маленькая грязная интрижка. Она хотела отомстить герцогу, а мне была нужна партнерша в постели.

– Ты недооцениваешь ее чувства, – тихо произнес Гаррик.

– Она сделала тебя романтиком, да? – Эвердон засунул непослушный усик плюща на место, и солнечный луч блеснул на его массивном золотом перстне с печаткой.

– Она редко называла твое имя, пока не поняла, что умирает. Мы часто сидели на балконе нашего палаццо, выходящем на канал. И она говорила и говорила. И чаще всего о тебе. – Барон поморщился. – Я никогда не мог понять, почему она постоянно о тебе думала. У тебя нет совести. И сердца – тоже. Я слышал, ты женился на своей баронессе из-за ее состояния.

Эвердон повернулся и посмотрел ему в глаза.

– Ты думаешь, я мог бы изменить свою жизнь, избавиться от губительных привычек ради женщины, на которой женился по расчету? – К этому откровению он добавил и другое: – Я не заслуживаю такого подарка судьбы, как Сюзанна и наши дочери...

– А я – твое проклятие, – закончил его мысль Гаррик. – Ошибка. Нежелательное напоминание о пьяных ночах и проигрышах. И об одной грязной интрижке с несчастной герцогиней. – Он покачал головой. – Если бы у меня был сын, я бы хотел, чтобы Лавиния знала о нем, и чтобы он стал братом нашим детям. – Он улыбнулся. – Я понял, что Мари – моя сестра, как только увидел ее. А у твоей малышки Генриетты моя безрассудность – тебе нужно присматривать за ней.

– Ты недостоин даже произносить их имена! – взревел Эвердон. – Уходи, оставь нас в покое!

– Я закончил, – заявил Гаррик. – Я сказал Лавинии, что ты – мой отец, и теперь ты знаешь, что она будет моей женой. Возможно, мы проведем остаток года в Венеции, хотя, уверен, в конце концов, мы поселимся в Суффолке. Тебе наплевать на то, что мы будем делать, и я говорю тебе это просто затем, чтобы ты не боялся снова встретить меня в «Уайтсе» или где-то еще. Прощайте, милорд.

Должен ли он протянуть руку? Лучше не связываться, решил он. Хотя бы в этот раз он вел себя разумно и с достоинством.

Барон не признает его за сына. Пришло время принять это как факт и попытаться о нем забыть. В конце концов, теперь он завоевал любовь Лавинии, и вскоре он получит ее саму.

Он завидовал силе и прочности ее связи с семьей. Кэшины могут огорчиться, что ее мужем станет он, а не Ньюболд, но он надеялся, что, в конце концов, они его признают. А уж он позаботится, чтобы они не переживали из-за этого брака. Часть денег, которые его лошади выиграли в Эпсоме, он привезет на остров Мэн. После того как он вручил пятьсот фунтов Сиберри, у него оставалось немного денег, но он поправит положение за карточным столом.

Затем, в одну секунду, в его голове возникла идея. Он остановился.

Прохожий, шедший позади, налетел на него.

– Сэр, вы пьяны? – сурово спросил он.

– Пока нет. Но куда же пойти? – думал он вслух. – В притон – не хочу; картам там нельзя доверять, они, скорее всего темные.

– Это ваш мозг темный, – проворчал прохожий. – Разговаривать с самим собой – это прямая дорога в ад.

– Возможно, – ответил Гаррик, ничуть не обиженный. – Но, сумасшедший я или нет, мне еще рано отправляться в ад. Я должен навестить леди Бекингемшир.




Глава 27


– Вам сдавать, милорд.

Гаррик потребовал новую колоду, и леди Бекингемшир, чье пышное тело было затянуто в красно-коричневый атлас, сама принесла ему карты.

– Хочешь выпить чего-нибудь освежающего? Бокал холодного шампанского или того итальянского вина, которое тебе так нравится?

– Сегодня Армитидж пьет эль Адама, – сострил его противник. – Скажи, вода приносит тебе удачу?

– Можно сказать и так. – Гаррик сегодня избегал алкогольных напитков, потому что ему было необходимо сохранить ясность мысли.

Его стратегия была проста. Он решил играть только с теми джентльменами, которые могут позволить себе проигрыш и немедленно заплатить по векселям. Они не всегда были сильными соперниками, но сегодня вечером он не мог жаловаться на судьбу и постоянно выигрывал.

Выигрыши его росли, а вокруг стола стали собираться любопытные зрители. Они даже заключали пари на результат каждой партии. Сам Гаррик легко выиграл тысячу фунтов, поставив на то, что выиграет три игры подряд.

Он больше верил в теорию вероятностей, чем в обычную удачу, которой лучше не доверять. Знание этой теории помогало ему справиться с плохими картами и использовать слабости его соперников. Это был не спорт и не приятное времяпрепровождение. Это была серьезная работа. Каждая из тридцати двух карт в игре могла либо увеличить его выигрыш, либо его разорить.

Сэр Реджи сдавал, пока у каждого игрока не оказалось по дюжине карт. Он положил оставшиеся восемь на стол «рубашками» вверх; ими они будут заменять сброшенные карты.

Он разобрал и сосчитал свои карты.

– Сброс на карт-бланш.

Внимательно изучив карты, сэр Реджи сбросил три из них, по условиям игры он мог это сделать.

Гаррик показал свои карты и сбросил их, взяв две нужной для него масти.

– Пять карт.

– Ровно, – подтвердил сэр Реджи.

– Сорок восемь очков.

– Хорошо.

Он начал называть свои комбинации карт, от самой сильной до самой слабой, и обнаружил, что они, скорее всего, выиграют.

– Кварта до валета.

– Хорошо.

– Малая терция.

– Ровно.

Затем они стали играть на очки. Сначала Гаррик сбрасывал свои слабые масти и придерживал пики. Ему понадобилось все его искусство, чтобы выиграть, – это была самая упорная его победа сегодня.

– Что, Редж, задал Гарри трепку? – спросил Моллюск Парфитт.

– Нет, – ответил сэр Реджи, двигая столбик с пятьюдесятью гинеями по зеленому сукну. – Может, тебе стоит попробовать?

– Гарри это может не понравиться. Я слишком хорошо знаю его уловки.

– Ты так думаешь? – Ответ Гаррика был рассчитан на то, чтобы завлечь своего богатого друга в игру. – До сих пор я настаивал на ставках в пятьдесят гиней. Но для тебя я готов играть по сотне.

– Слишком дорого для меня, – заметил один из зрителей.

– Как давно ты уже здесь? – спросил Моллюск, занимая кресло, которое покинул побежденный баронет.

– Не знаю, – промычал Гаррик, переставляя столбики монет. – Пришел сюда днем, и леди Бек не хотела пускать меня так рано. Поэтому я предложил ей сыграть. – Он улыбнулся своему другу. – Выиграл у нее сотню фунтов, пока слуги готовили салон к вечеру. Мы пили чай, потом еще играли. Она даже позволила мне поставить свечи во все подсвечники и канделябры – и я их зажег.

– Новые карты! – крикнул Моллюск официанту. – И стакан кларета. Понюшку табаку, Гарри? – Он поставил серебряную табакерку на стол.

– Спасибо, нет.

Стиль игры Моллюска и его талант распалили Гаррика. Он проиграл первую партию, но проиграл достойно. Его приятель, ободренный тем, что преуспел там, где Другие потерпели неудачу, повысил ставку.

Прошло несколько часов. Перетасовать, снять, перетасовать, раздать. Они объявляли очки и комбинации карт, брали взятки, обменивались векселями. Гаррик начал выигрывать раз за разом и увидел отчаяние в глазах Моллюска.

Он много ночей провел за игорным столом, но еще никогда его так не волновал результат. На этот раз он рисковал ради Лавинии и их общего будущего.

Столбики гиней и долговые расписки покрывали его часть стола, где почти не осталось свободного места для игры. Он не мог оценить размер своего богатства – оно увеличивалось слишком быстро. Его лицо было неподвижным и непроницаемым, как камень. Он играл очень аккуратно, сберегая лучшие карты до того момента, когда они принесут ему наибольшую удачу. Разъяренный проигрышами, Моллюск совсем потерял осторожность.

Постепенно Гаррик заметил, что вокруг них собралась довольно большая аудитория. Леди Бекингемшир сидела в кресле, обмахивая веером полное лицо и грудь; ее муж стоял рядом с ее креслом. Гости обвиняли их в том, что они устроили игорный дом на аристократической Сент-Джеймс-сквер. Поговаривали, что леди спит, положив под подушку мушкетон и пару пистолетов, чтобы охранять свой банк.

В этот раз даже популярный стол для игры в фараон был покинут. Измученный крупье метал карты для пары игроков, но его взгляд часто обращался к столику, где играли в пикет.

Между партиями лакей заменил догоравшие свечи.

– Сколько уже играет Армитидж?

– По-моему, почти десять часов.

– Ставлю тысячу фунтов на то, что он продержится двенадцать, – заявил молодой герцог, у которого было огромное состояние.

– Идет! – закричал целый хор голосов, и леди Бекингемшир, переваливаясь как утка, пошла за своей книжечкой для записи ставок.

– Если я помогу вам выиграть тысячу, – сказал Гаррик, – вы сможете занять место Моллюска.

– Я занял бы его хоть сейчас, если он мне позволит.

– Конечно, пожалуйста, – устало произнес Моллюск. После того как Гаррик выиграл у герцога две тысячи фунтов, на него налетели другие претенденты. Игроки тянули жребий за привилегию сесть за один с ним стол.

Когда свет нового дня пробился через занавески, Гаррик обнаружил, что жутко голоден. Он смутно помнил, что съел немного ветчины и несколько фруктовых пирожных, чтобы восстановить силы, и регулярно освобождал себя от выпитой воды. Когда он выиграл жалкую сотню фунтов у весьма нетрезвого полковника Джорджа Хангера, он потребовал еды. Леди Бек, чей салон в этом сезоне еще никогда не был так полон, приказала подать ему все, что он пожелает.

– Горячий кофе, холодный ростбиф. Немного хлеба и масла.

Пока он ел, его бдительные компаньоны говорили о нем вполголоса. Использованные карты лежали у его ног грудами, и пол был усеян карточками для ведения счета.

– Он сосчитал свой выигрыш? – спросил кто-то.

Гаррик не делал этого, но предполагал, что выиграл много тысяч. Его шея одеревенела, и спина болела от долгого сидения за столом, но он считал, что сможет играть еще несколько часов.

Он потер щетину, выросшую за долгую ночь.

– Мне нужно побриться. – Он взглянул на сонную хозяйку. – Я продолжу играть, миледи, но сначала мне нужно помыться и сменить белье. Пошлите кого-нибудь в дом моей кузины за моим слугой – пусть принесет мыло, бритву и чистую рубашку.

Ожидая прибытия Карло, он шагал взад-вперед по салону, чтобы размять ноги. Когда пришел итальянец, служанка принесла таз с теплой водой и груду полотенец.

Другие игроки изучали каждое движение и слово Гаррика, как будто искали секрет его невиданной удачи и выдающейся выносливости.

– Он жил на континенте, – говорил Моллюск, – где прославился своим талантом. Потом вернулся в Англию, чтобы удивить нас всех. – Он поднял бокал. – За Гарри!

– Да, за Гарри!

– Отличная работа, Армитидж!

Толпа то обступала его стол плотным кольцом, то растекалась по залу. Должно быть, уходящие игроки рассказали о его подвиге, потому что прибывающие уже знали о нем.

– Милорд, – прошептал Карло, закончив свою работу. – Есть что-то, что я должен вам сказать. И срочно. Очень плохие новости.

– Я не хочу слушать, – отмахнулся Гаррик, покачав головой. – Я должен сконцентрироваться на игре. Сообщи моей кузине, что меня нельзя беспокоить ни по какому поводу. – Его слуга попытался что-то возразить. – Мне нет дела до этих новостей. Мне слишком важно выиграть! – в ярости рявкнул Гаррик.

Он продолжил игру. Знакомые и незнакомые люди прибывали в дом Бекингемширов, чтобы на него поглазеть. Его внимание привлекли шепот и неуклюжий реверанс леди, и он, нахмурившись, посмотрел в ту сторону.

В комнату ворвался принц Уэльский, рядом с ним стояли полковник Хангер и мистер Фокс.

– Нет, нет, Армитидж, не вставай, – приказал наследник трона. – В этих обстоятельствах я не настаиваю на церемониях – это может повлиять на твою чудесную игру. О ней уже говорит весь город!

– О, сэр! – защебетала леди Бек. – Это величайшее событие нынешнего сезона – да и любого другого. Никто из нас не ложился спать. Те, кто напился, успели протрезветь – и снова напиться!

Гаррик пригласил принца сыграть, зная, что в случае победы он вряд ли получит свой выигрыш сразу. Его королевское высочество задолжал уже сотни тысяч фунтов – архитекторам, художникам, меблировщикам, портным и торговцам.

– Пожалуй, мне стоит принять участие в этом историческом событии, – весело заявил молодой принц. – Уверен, я сыграю лучше тебя, Джорджи! – шутливо обратился он к полковнику.

Невероятно, подумал Гаррик – он внезапно превратился из лондонского парии в сенсацию Лондона. Принц, решит он, будет его последним противником. Высчитывать вероятности и вести счет он уже устал, и его энтузиазм начал слабеть.

И кстати, вспомнил он, в доме его кузины что-то случилось.

Принц Уэльский не собирался проигрывать – он приехал к леди Бек, чтобы победить чемпиона. Его мясистое лицо выразило детскую обиду, когда Гаррик быстро выиграл у него несколько взяток.

Принц хлопнул по столу восьмеркой червей и заявил:

– Я думал, ты бросил посещать игорные дома, Эвердон. Пришел испытать свое умение против этого парня? Черт меня побери, да он просто колдун!

Взяв взятку, Гаррик посмотрел на отца и произнес холодно, чеканя слова:

– Говорят, что детям дьявола дьявольски везет.

С той же холодной невозмутимостью, с какой он расправлялся с аристократами и простолюдинами, он победил члена королевской семьи. Но теперь он не мог бросить игру, и не имело значения, насколько он был готов к этому. На него смотрел барон, и он должен был выиграть.

Принц отдал ему свою долговую расписку и пошел поговорить с лордом Бекингемширом.

– Что привело тебя в это гнездо порока? – спросил Гаррик барона.

– Интерес, – ответил Эвердон, завладевая пустым креслом.

– Ты хочешь бросить мне вызов? Ведь ты поклялся никогда больше не играть в карты.

– Но ты же хочешь, чтобы я нарушил свою клятву, разве нет?

Он хочет? Да, конечно – его главным желанием было увидеть осунувшееся, костлявое лицо отца именно за игровым столом.

Одним движением он смел карты со стола:

– Новую колоду!

– Я сыграю только одну сдачу, – твердо заявил барон. – Я не ставлю на кон деньги. Только это. – Он снял с пальца золотой перстень с печаткой и положил его на сукно.

Гаррик поставил два столбика гиней, хотя перстень стоил гораздо меньше. Сиберри не дал бы за него больше двадцати фунтов, подумал он с сарказмом.

Большинство игроков теперь окружили принца. Ни один из тех, кто остался у стола, не расценивал шансы Эвердона как высокие.

– Ты помнишь свою последнюю игру? – спросил Гаррик, открывая колоду.

– Отлично помню. А, ты сдаешь. Мне повезло – я уже давно не практиковался.

Блеф! Насколько было известно Гаррику, Эвердон и его жена каждый вечер играли в пикет у себя дома.

Ни Гаррик, ни барон не могли объявить карт-бланш. Как сдающий карты, он мог сбросить только три карты; из нерозданных он взял бубновую восьмерку, которая была нужна ему для дальнейшей игры. Его пульс задергался, пока он ждал, что объявит Эвердон.

– Четыре карты.

– Сколько всего?

– Тридцать четыре очка.

Значит, у него комбинация из десятки, девятки, восьмерки и семерки.

– Плохо, – ответил Гаррик, с трудом скрывая торжество.

Лучшей комбинацией барона оказалась большая терция – туз, король, дама, – которая стоила всего три очка. Гаррик получил восемнадцать очков. Его карты были невероятно, фантастически сильны – игра, которую он надеялся выиграть мастерством, была решена простым везением при раскладе.

Они продолжили игру. Гаррик взял восемь взяток, Эвердон – четыре.

Гаррик победил, и довольно уверенно. Он побил своего отца.

Эвердон передал ему золотой перстень:

– Он твой.

– Я дам тебе шанс его отыграть.

– Нет, оставь его себе, – попросил барон. Его карие глаза со значением посмотрели на Гаррика. – Я получил его от моего отца.

Гаррик взял перстень и надел на палец. Перстень подошел идеально.

– Сколько ты выиграл?

– Понятия не имею, – пожал Гаррик плечами. – Думаю, достаточно. – Он поднялся с кресла. – Я закончил, – заявил он.

Головы повернулись в его сторону.

– Что ты говоришь, Армитидж? – спросил принц. – Больше не играешь?

– Зачем ему? – засмеялся Моллюск. – Гарри, может, помочь тебе сосчитать выигрыш?

– Честно, я и в самом деле закончил – навсегда, – уточнил Гаррик. – До тех пор, пока жив, я не буду играть в карты. Клянусь памятью моей матери. – Он перекрестился и добавил: – Упокой Господь ее душу.

– Аминь, – тихо сказал барон.

Гаррик собрал клочки бумаги. Черт, сколько же у него было противников? Он старательно подводил итог – пять тысяч, восемьсот, шесть тысяч, тринадцать тысяч...

– Тысяча двести гиней наличными, – сообщил Моллюск.

– Всего двадцать шесть тысяч.

– Смотри, ты не заметил вексель от его королевского высочества. Двести пятьдесят.

Гаррик ухмыльнулся:

– Леди Бек, вы должны одолжить мне свой мушкетон и пистолеты. Это будет катастрофа, если меня ограбят по дороге в дом моей кузины!

– Здесь всего лишь пара шагов, – заметила она, подавив зевоту.

– Мы проводим тебя, – предложил принц. – Пойдемте, Хангер, Парфитт. Мы будем эскортировать лорда Гаррика, самого выдающегося игрока Британии.

– Бывшего игрока, – поправил Гаррик, набивая карманы сюртука векселями и гинеями.

Конечно, Лавиния, как и весь Лондон, знает, где и как он провел всю эту ночь и утро. Он был разочарован тем, что она не машет ему из окна и не ждет у входа, – ему необходим был свидетель его триумфального возвращения домой.

Селвин впустил его в дом. Он прервал поток поздравлений дворецкого:

– Где леди?

– Мадам в своей гостиной с...

Он не услышал остального и бросился по лестнице, прыгая через ступеньки.

– Франческа, Лавиния!

В гостиной он обнаружил троих, но среди них не было той, которую он жаждал увидеть.

– Гарри, – выдохнула кузина с облегчением. – Наконец-то!

– Эдвард, я не знал, что ты в городе! Мистер Шоу! – Он ударил себя кулаком по лбу. – Бог мой, я ведь должен был свидетельствовать в Олд-Бейли! Вот что хотел сказать Карло, когда он... о, мне очень жаль. Я совсем забыл об этом.

– Мистер Уэбб осужден, милорд, – объявил адвокат. – Его приговорили к ссылке, и он проведет четырнадцать лет в исправительной колонии в Новом Южном Уэльсе.

– Тогда почему у вас такие мрачные лица? – Он подошел к кузине, вытащил ее из кресла и попытался закружить по комнате.

– Гарри, не надо! У меня плохое настроение, и у тебя будет такое же, когда ты услышишь то, что мы хотим тебе сказать.

– Вы ждете, что мне будет жаль этого негодяя, эту грязь?

– Это о Лавинии.

Он перестал резвиться.

– Где она, черт возьми?

– Ей пришло срочное письмо. Ее сестра заболела, она может не выжить. Вчера в восемь часов вечера Лавиния уехала из Лондона в Ливерпуль на ночной почтовой карете.

Об этом, конечно, и пытался сказать ему Карло. Мистер Шоу собрал свои бумаги.

– Я прибыл в неподходящий момент. Я просто хотел проинформировать вас, лорд, и леди Лавинию о приговоре, вынесенном Уэббу. Я буду рад обсудить с вами подробности в удобное для вас время.

– Вот. – Гаррик протянул ему пригоршню гиней. – Раздайте их на Флит-стрит, среди печатников. Уговорите их не упоминать имя леди в своих проклятых газетах.

– Я сделаю все, что смогу. – Адвокат поклонился герцогу и Фрэнсис Рэдсток и вышел.

– Я еду за Лавинией, – объявил Гаррик.

– Что? – взорвался его брат.

– Почему? – спросила кузина.

– Потому что она в беде, и я ей нужен.

– Гарри, ты трезв? – осведомилась Фрэнсис.

– Трезв как судья. Ньюболд не поехал с ней, ведь так?

– Нет. Она расторгла помолвку.

– Хорошая девочка, – заметил он вполголоса.

– Гарри, ты не можешь помчаться за этой девчонкой, – твердо произнес Эдвард. – А как же скачки в Эпсоме? И в Ньюмаркете?

– Ты не беспокоился о том, что я пропущу скачки в Эпсоме и Ньюмаркете, когда приказал мне уехать на континент, разве не так? Когда я бросил Серену Холси, ты избавился от меня – ради собственного спокойствия. Теперь, когда я еду по своей воле, ты требуешь, чтобы я остался. Прости, но я не могу. Я потерял мать, и я знаю, как несчастна и напугана сейчас Лавиния.

– Гарри, – вставила Фрэнсис, – она сказала, что не может выйти замуж за Уильяма из-за тебя. Ты тоже ее любишь?

– Больше жизни, больше чести – и больше моей семьи.

– И все это время ты позволял мне думать, что ты ненавидишь ее? Лучше бы ты не обманывал меня.

Он увидел боль в глазах кузины, и это задело его за живое.

– Да, так было бы лучше. Я желал Лавинию с того дня, как впервые встретил ее, а в Лэнгтри я узнал, что она испытывает те же чувства ко мне. Но тогда ты уже толкала ее в объятия Ньюболда, а затем Эдвард намекнул, что я должен жениться на Кэролайн Роджерс. Поэтому Лавиния и я собирались сбежать, но нам помешал этот проклятый Уэбб. Когда я узнал, что ее отец сидит в тюрьме, я нагрубил ей, и, прежде чем я успел с ней помириться, она уехала из Лондона. Вернувшись, она приняла предложение Ньюболда. Я был расстроен и рассержен – почти все время пил и ругал ее на чем свет стоит. Я мало сделал для того, чтобы продемонстрировать свои достоинства, – признал он. – Она гораздо лучше знает о моих недостатках. Неудивительно, что она предпочла богатство такому бродяге, как я. – Он криво усмехнулся. – Теперь у нее будет и то и другое.

– Сколько ты выиграл? – спросил Эдвард, протягивая ему какие-то бумаги. – Все утро люди приносят сюда банковские чеки.

– Двадцать шесть тысяч.

Фрэнсис прижала руку к горлу:

– О, Гарри!

Гаррик взглянул на часы.

– У меня нет времени рассказывать эту историю. Я не смогу догнать Лавинию, даже если отправлюсь на самой быстрой почтовой карете. Из какого порта она отплывает?

– Из Уайтхейвена, – сказала его кузина. – Она надеялась успеть в понедельник на корабль.

Он взял ее за руку и поцеловал в напудренную щеку.

– Я прощен, Франческа?

– Твое счастье – вот что важнее всего.

– Не мое – Лавинии, – поправил он кузину. – Карло будет сопровождать меня только на первом этапе; потом я отошлю его в Суффолк. Дядя Барди знает все, вот почему он отдал мне бриллиантовое ожерелье тети Анны – он хотел, чтобы оно было у невесты. Где же лицензия? Мне нельзя ее забыть. – Его карманы оттопыривались от выигрышей. Наконец он нашел бумагу, основательно измятую.

– Гарри, – торопливо заговорила Фрэнсис, – Лавиния оставила здесь свой брачный наряд. Возьми его с собой, это будет мой подарок – так ты сэкономишь, тебе не придется заказывать все заново.

– Я могу себе это позволить. – Он повернулся к брату: – Пошли мне отчет из Эпсома. Но если кто-то захочет купить моих лошадей, скажи, что я решил их не продавать.

Черт, как здорово быть богатым!




Штиль вынудил Лавинию провести ночь, в оживленном Уайтхейвене. Она сняла комнату в гостинице «Глобус». Путешествие было трудным и утомительным, потому что на каждой остановке кучер давал пассажирам всего полчаса на то, чтобы отдохнуть и подкрепиться. Наконец она смогла найти свободное время, чтобы пришить оборку на нижней юбке, которую порвала где-то между Литчфилдом и Ливерпулем.

– Миледи, – позвал ее хозяин гостиницы, – к вам посетитель.

Курьер из замка? Она встала, готовясь к худшему, и тут дверь распахнулась.

– Гаррик! – Она не могла сказать больше ничего, потому что он обнял ее так крепко, что чуть не выдавил весь воздух из ее легких.

– Любимая, – прошептал он, уткнувшись лицом в ее шею. – Я даже не мечтал найти тебя здесь.

– Корабль не смог отплыть. – Она погладила его плечи, грудь. – Я не ожидала, что ты последуешь за мной.

– Разве я мог поступить иначе, услышав новости о твоей сестре? Я так волновался...

– Никто здесь, в городе, не слышал о... о потерях в замке Кэшин, – произнесла она. – Рыбацкие и торговые суда постоянно ходят в Дуглас и Рэмзи, так что если бы случилось что-то ужасное, об этом стало бы известно, а потому я не теряю надежды.

Он коснулся ее щеки.

– Твой синяк проходит. Но ты выглядишь изможденной.

– И ты тоже.

Его глаза были темнее ночи и волосы давно не чесанные.

– Не могу вспомнить, когда я в последний раз спал в постели, – признался он. – Не в ту ночь, когда ты уехала из Лондона, и не после.

– Тебе нужно поесть.

– И помыться.

Пока Гаррик ел, он рассказал ей то, что узнал о суде над Дэниелом Уэббом.

– Его должны были повесить за все преступления, которые он совершил, но суд отнесся к нему снисходительно и подарил ему жизнь. Он останется в тюрьме, пока его не отправят в Новый Южный Уэльс.

Горничная принесла небольшую ванну и затем бегала взад-вперед с ведрами горячей воды, чтобы ее наполнить. Житель Мэна из Пила, сказала она, только что зашел в пивную. Лавиния бросилась вниз, чтобы найти его и узнать последние новости. Она вернулась в тот момент, когда Гаррик выходил из ванны, и протянула ему полотенце.

– Находиться в обществе обнаженного мужчины – разве тебя не волнует, что подумает горничная? Эти люди, должно быть, неплохо знают тебя.

– Да, но они не будут шантажировать меня, как Уэбб. Кроме того, ничто не может повредить моей репутации больше, чем участие в уголовном деле и расторжение помолвки с лордом Ньюболдом. Я никогда не смогу показаться в Лондоне.

– Возможно, не в этом году, – протянул он. – Но со временем свежие скандалы становятся старыми и неинтересными. Прежде чем покинуть город, я совершил нечто, что превзошло все твои подвиги, поэтому сейчас лондонцы говорят обо мне.

– Что же это такое? – спросила она подозрительно.

Он покачал головой:

– Я слишком устал, чтобы рассказывать тебе сейчас – или делать что-то другое. Идем в постель, любимая.

Лавиния с удовольствием сбросила одежду и юркнула под одеяло.




Глава 28


Лавинию разбудили крики чаек, и сначала она подумала, что вернулась домой. Но, повернув голову, она увидела Гаррика.

– Ты здесь, прошептала она сонно, прижавшись к широкой груди и поглаживая его по бедру, по гладкой тугой коже.

– Если ты будешь продолжать в том же духе, дорогая, мне придется показать тебе, почему я гнался за тобой через всю Англию. – Он повернулся, чтобы посмотреть на нее. – Что ты делаешь со мной?.. Я чувствую... – Он резко вздохнул. – Черт, где ты была раньше?

– Сейчас я здесь, и это все, что имеет значение, – ответила она, прижимаясь к нему.

Он крепко поцеловал ее. Их жаждущие тела слились. Он разбудил в ней желание, доведя до экстаза, а потом входил в нее, все снова и снова.

Она смотрела в его глаза; ее губы раскрылись. Она не в силах была выразить все, что чувствовала, хотела и на что надеялась. Затем страсть захлестнула ее, и ее восторженный крик разнесся по их спальне.

Ее успокаивали эти резкие переходы от отчаяния до наслаждения и экстаза. Его любовь помогала ей справиться с тревогами. Его любовь залечивала раны, полученные ею в эти последние, бурные дни в Лондоне. И даже отодвинула куда-то далеко ее страхи о будущем.

Он прижал ее к себе.

– Я вынесу все, что бы ни произошло, – поклялась она. – Пусть случится то, что должно случиться.

Он поцеловал ее в лоб и отбросил одеяла в сторону.

– Я выясню, когда начнется прилив, и позабочусь о том, чтобы наш багаж отнесли в док.

Гаррик вернулся с хорошими новостями и целой охапкой газет.

– Мы уезжаем в течение часа. Что у тебя в корзинке?

– Хлеб и сыр – хотя едва ли ты захочешь их, если на море будет волнение. Даже в хорошую погоду переход на остров может занять целый день, иногда и больше.

Они взошли на судно. Лавиния осталась в каюте в отличие от других пассажиров, скопившихся у поручней, чтобы в последний раз взглянуть на Англию. Гаррик протянул ей лондонскую газету, вышедшую несколько дней назад, а себе оставил ливерпульскую.

Она сжала его руку.

– Гаррик, эта заметка наверняка об Уэббе, я уверена. «Самый подлый адвокат, который обманул молодую леди из высшего общества, проведет четырнадцать лет среди грабителей и убийц». – Она подняла на него взгляд. – Здесь не называется его имя – или мое.

– И хорошо. Я сказал Шоу, что не хочу, чтобы упоминали твое имя. Если мне когда-нибудь понадобится адвокат, то это будет он.

– Лучше, чтобы тебе не понадобился адвокат, – вздохнула Лавиния.

Судно вышло в открытое море, и тут началась качка. Лавинию вовсе не заботило это, она открыла ридикюль и достала колоду карт.

– Где ты их взяла? – удивился Гаррик.

– Их отдал мне пассажир почтовой кареты, когда сошел в Уоррингтоне. Я подумала, что могла бы разложить пасьянс, но, если хочешь, мы можем сыграть в пикет.

– Сейчас я хотел бы почитать.

Когда-нибудь ему придется сказать ей, что он никогда не будет играть в карты, а еще о том, что он выиграл целое состояние. Но говорить об этом сейчас было бы неуместно – ведь у нее в данный момент есть более важные заботы. И о свадьбе говорить пока рано – их прибытие в замок Кэшин может совпасть с похоронами.

Просматривая газету, он смотрел, как она тасует колоду. Она погрузилась в пасьянс, сдвинув от напряжения брови, когда раскладывала карты. Эта неожиданная страсть к картам именно теперь, когда он от них отказался, заставила его пожалеть о тех уроках, которые он давал ей в Лэнгтри.

Он предложил ей пойти подышать свежим воздухом на верхней палубе, и Лавиния закуталась в теплую коричневую шаль. Она казалась копией тех шалей женщин Мэна, которые собрались в другом конце палубы и болтали о чем-то на родном языке.

Гаррик и Лавиния долго смотрели на дельфинов, резвящихся в теплых волнах моря. Он поднял руку, чтобы закрыть глаза от солнца, и она заметила у него на пальце перстень.

– Раньше ты его не носил.

– Я получил его после того, как ты уехала из Лондона. От моего отца. Он поставил его на кон в карточной игре, но мне хочется думать, что он просто хотел отдать его мне. – Он сунул руку в карман сюртука и достал экземпляр «Правил карточных игр Хойла». – Отчасти в результате влияния лорда Эвердона я покончил с карьерой игрока. Я собираюсь стать высоконравственным джентльменом, как та твоя бабушка, которая не позволяла держать в доме карты. – Ветер растрепал ее черные волосы, и он поймал одну прядь. – Я не хочу проводить большую часть жизни, уставившись на кучу червей, бубен, треф и пик. Ведь есть более интересные занятия.

Как ты думаешь, эти моряки будут шокированы, если я тебя поцелую?

– Я не возражаю. – Она соблазнительно улыбнулась. Он быстро ее поцеловал. – А что насчет твоих лошадей? – спросила она.

– Их я оставлю. О них временно позаботится Ник Каттермол.

– На ту сумму, в которую я тебе обошлась, ты мог бы купить породистого скакуна, – задумчиво произнесла она. – Триста фунтов, чтобы вызволить отца из тюрьмы. Пятьсот за эти ужасные сапфиры. И теперь они у Ньюболда.

– Это и к лучшему, – весело ответил Гаррик. – Они совсем тебе не подходят. Тебе нужны бриллианты, и ничего больше.

– У меня не будет балов при дворе, – грустно заметила она. – Но это все равно.

Он взглянул на потрепанную книгу в кожаном переплете.

– Мне не жаль расстаться и с ней. Больше она мне не понадобится.

Он бросил книгу в море. Какое-то время она держалась на воде, подпрыгивая на волнах, но струя из-под кильватера увлекла ее в глубину, и скоро она скрылась из виду.




– Вон мыс Моголд, – взволнованно заговорила Лавиния. – А вон замок Кэшин, рядом с утесами.

Она с любовью смотрела на знакомые холмы, и особенно на самый высокий из них – величественный Снейфелл. Пока судно медленно шло на юг, огибая фьорды, она называла Гаррику каждую бухту и каждую скалу. Порт-Моар, где рыбаки ждали летнего возвращения сельди. Гобной-Гарвейн со старинным фортом. Берег, покрытый галькой в Порт-Корнаа, и долина, где река прокладывала себе путь к отцовской заброшенной фабрике.

Гаррик, восхищенный огромным заливом Дугласа, сравнил его с Неапольским заливом. Рядом со скалой Святой Марии виднелся вход в узкую гавань – отвесные скалы высились по обеим ее сторонам.

– Плавать здесь опасно, – объяснила Лавиния, – особенно ночью. Эта развалившаяся башня и ее фонарь – все, что осталось от старого маяка Дугласа. Он был уничтожен штормом почти восемь лет назад. И тогда весь рыболовный флот выбросило на скалы. Много людей погибло, многие семьи умерли с голоду.

– Почему же его не восстановили?

– Потому что правительство Британии неохотно тратит доходы, которые получает от острова. Герцог Этолл мог бы их убедить, но его мало волнуют наши интересы. На Мэне ты скоро узнаешь, как мало мы любим англичан и нашего губернатора.

После того как был брошен якорь, на борт поднялись два таможенника для досмотра багажа. Лавиния обрадовалась, увидев почтмейстера – он издавал «Мэнкс меркъюри» и потому был надежным источником местных новостей. Все жители острова ездили в Дуглас за почтой и снабжали его последними сплетнями.

– Граф не появлялся в городе уже две недели, – сообщил он Лавинии. – Его ждет письмо из Ливерпуля.

От его доверенного лица, предположила Лавиния, или от его банкира.

Она выразила желание как можно скорее попасть домой.

– Я сообщу таможенникам о ваших чрезвычайных обстоятельствах, – пообещал он. – Могу ли я сделать для вас что-то еще?

– Нам нужна карета и валюта Мэна, чтобы оплатить проезд.

Никто не осматривал багаж Лавинии или Гаррика. Их проводили на паром прежде других пассажиров. Почтмейстер встретил их на пирсе с экипажем и лошадьми.

Пока они ехали по кривым улочкам, Гаррик считал монеты, которые Лавиния получила в обмен на его английские деньги.

– Ты дала ему фунт, верно? Он переплатил, дал кучеру три шиллинга и шесть пенсов лишних.

– Он не ошибся. У нас в шиллинге четырнадцать пенсов, а не двенадцать. И фунт Мэна равен семнадцати шиллингам и полупенсу в английских деньгах.

– Мне уже нравится этот твой остров. Моих денег здесь хватит надолго.

Темнота и плохие дороги не позволяли двигаться быстро, хотя от Дугласа до замка было всего несколько миль. Лавинию трясло от страха при виде каждого знакомого ориентира; ее пальцы нервно мяли письмо из Ливерпуля. Ее сестры, такой тихой и милой, уже может не быть в живых, и хотя ее разум пытался принять этот факт, ее ноющее сердце не было готово к потере.

– Мост Лакеи, – прошептала она и посмотрела на Гаррика: – Мне страшно.

– Я знаю.

– Китти такая милая, добрая, талантливая. Я хотела, чтобы она увидела Лондон, носила красивые платья, ходила в театры и на концерты. – Она опустила голову. – Это все делала я – и даже не наслаждалась ими. И я опозорена без надежды на искупление.

– Нет, это не так, – возразил он. – Отдай-ка мне это письмо, прежде чем ты разорвешь его в клочья.

Перед деревней Доон кучер свернул с главной дороги на проселок, такой узкий, что экипаж едва помещался на нем. Он был неровный, и бесконечные ямы и кочки усилили беспокойство Лавинии. Гаррик крепко обнял ее.

– Боай-Феа, – сказала она, когда они переехали еще один мост. Из окон «Места для отдыха» струился теплый свет. – Дом Эллин Фейл, которая берет книги у Керрона и читает их своей слепой бабушке.

Наконец она увидела замок, его зубчатые стены и башни возвышались над окрестностями. Подъездная аллея была из камня, бока экипажа терлись о разросшиеся кусты вереска и утесника.

– Дай кучеру шиллинг, – шепнула она Гаррику, когда они остановились.

Она выскочила из кареты и побежала к двери – закрыто. Задыхаясь и плача, она забарабанила по ней кулаком.

За дверью послышался хриплый мужской голос:

– Кто там?

– Керрон! – крикнула она.

– Это ты, Лонду? – Он отодвинул засов, и дверь распахнулась. – Какое счастье!

– Китти... О, скажи, неужели я опоздала?

– Она сейчас спит. – Брат выглянул в темноту. – Кто это с тобой?

– Лорд Гаррик Армитидж, – произнесла она, нетерпеливо взбегая по лестнице.

Она тихо вошла в комнату сестры и подошла к ее кровати. Каштановые волосы Китти были острижены, а ее лицо выглядело маленьким, бледным и измученным. Ее ресницы дрогнули, и она приоткрыла глаза.

– Мама?

– Это я, Лонду.

– Ох, – вздохнула Китти.

– Я не хотела тебя будить, – призналась Лавиния. – Спи.

– Зажги свет – я хочу тебя видеть. Почему ты вернулась? – спросила Китти слабым голосом.

– Чтобы быть с тобой. – Но была еще одна причина: – Англия не место для меня.

Ее сестра начала торопливо заправлять локоны под белый чепчик. Проследив за ее взглядом, Лавиния повернулась к двери.

– Это твой маркиз? – спросила Китти.

– Я – Гаррик Армитидж.

Он подошел к ее постели, и Китти протянула ему руку:

– Арли.

– Что она сказала? – спросил Гаррик у Лавинии.

– Орел.

– Имя для тебя, – слабо пояснила Китти. – Сестра потом объяснит.

– Отец называет нас своей птичьей стаей. Китти – Дрин, пеночка. Керр – Ширра, сокол. Я – Лонду.

– Певчий дрозд, – прошептала ее сестра.

– Больше никаких разговоров. Тебе нужно отдыхать. – Лавиния наклонилась, чтобы поцеловать ее бледную щеку, затем повела Гаррика в длинный коридор, где их уже ждали ее брат и родители.

Он смотрел, как леди Баллакрейн обнимает свою дочь. У нее такие же серебристые глаза, удивился он, и такая же молочно-белая кожа.

– Милое дитя, – говорила она, – прости, что напугала тебя. Я послала письмо, когда мы опасались худшего, но потом у нее жар прошел.

– Я чувствовала, что что-то случилось, еще до того как узнала, – объяснила Лавиния родителям. – И в Лондоне все пошло плохо – мистер Уэбб оказался мерзавцем, а я разорвала помолвку с лордом Ньюболдом, – Она не смогла больше сдерживать слезы.

– Если ты не отдохнешь, то тоже заболеешь, – произнесла леди Баллакрейн. Потом обратилась к Гаррику: – Лорд Гаррик, мой сын проводит вас в гостевую спальню. Я прошу прощения за ее скромность – вы видите, мы в замке Кэшин живем не в роскоши.

– Путешествуя по Италии, – улыбнулся он, – я спал в монастырях, на конюшнях и даже в оливковой роще. – Ваша спальня меня не оскорбит, мадам.

– Италия? – не поверил Керрон. – Вы должны рассказать мне об этом.

Читая письмо, которое отдал ему Гаррик, лорд Баллакрейн нахмурился.

– Условия неплохие, – пробурчал он. – Лучше, чем мы ожидали.

– От Стэндиша? – спросил Керр.

Граф кивнул.

– Он хочет поскорее получить ответ. Через две недели он будет здесь.

Гаррик не вмешивался в дела семьи Кэшин и терпеливо ждал, пока кто-нибудь вспомнит о его присутствии.

Брат Лавинии запустил руку в темные волосы.

– Лучше ему не вынуждать нас уехать немедленно. Мы не тронемся с места, пока Китти нельзя будет перевезти.

– Он всегда был бессердечным человеком, и я не думаю, что деньги его изменили.

Молодой лорд обратил горящий взгляд на Гаррика.

– Джентльмен из Ливерпуля хочет купить наш замок. Лонду вернулась как раз к нашему переезду.




Глава 29


Вчера, в Англии, капитал Гаррика составлял двадцать шесть тысяч двести пятьдесят фунтов. А сегодня утром, просто из-за особенностей географии, его богатство превысило тридцать тысяч.

Он раздвинул плотную пыльную парчу, занавешивавшую окно, – он хотел снова увидеть эффектные холмы, которыми любовался с палубы корабля. К сожалению, вид на них закрывали низкие рваные облака, и ему пришлось довольствоваться истоптанным лугом и отарами худых овец.

К нему не пришел слуга, чтобы его обслужить. Он сам умылся и побрился, используя ледяную воду в раковине. Он надел простой сюртук и кожаные штаны для верховой езды, полагая, что обычная одежда вполне подойдет для гостя в разваливающемся мэнкском замке.

Радостный девичий смех привлек его в комнату Китти. Лавиния сидела на кровати, держа на коленях Ксанту. Она смеялась, глядя на четырех котят, комично ковыляющих по лоскутному одеялу сестры.

Какая-то девочка подхватила тех, которые подобрались слишком близко к краю постели. Она посмотрела на Гаррика ярко-зелеными глазами и подарила ему обворожительную улыбку. На ней было простое шерстяное крестьянское платье. Каштановая коса свисала до пояса.

– Входи и познакомься с Эллин Фейл, это наша соседка, – позвала его Лавиния. – Мы предложили ей выбрать одного из котят Ксанты. – Слезы прошлой ночи были забыты, и она казалась абсолютно счастливой.

Он погладил настороженную кошку-мать по круглой голове.

– Малышка, ты увеличила популяцию бесхвостых кошек.

Самый маленький котенок прыгнул к Эллин, и она взяла его на руки.

– Вот этот.

– Ты уверена, что хочешь взять самого маленького? – спросила Лавиния. – У других лучше окрас, а эта пятнистая.

– Я назову ее Пятнышко. – Девочка прижала к себе крохотного зверька. – Когда ее отлучат от матери?

– Через пару недель, – ответила Китти слабым голосом. – Но ты можешь навещать ее сколько захочешь.

Эллин лучилась от счастья.

– Моя собственная кошка! Когда-нибудь у меня будет и щенок.

– А потом ты захочешь ягненка и жеребенка тоже, – засмеялась Лавиния. Она отдала Ксанту сестре. – Я должна позаботиться о нашем госте – он еще не завтракал.

На лестнице Гаррик обнял ее за талию и заставил остановиться. Он оглядел ее простое шерстяное платье и длинный передник. Это была совсем другая Лавиния, и она очаровывала его не меньше, чем одетая в шелка и атлас. Прежде чем он смог доказать это поцелуем, она ускользнула от него и побежала вниз по лестнице.

В просторной кухне пахло горящим торфом; главное место здесь занимал огромный каменный очаг.

– В каждом доме, большом или малом, есть подобный очаг, – сообщила ему Лавиния.

Кухарка месила тесто на столе рядом с очагом. После того как Лавиния ей что-то сказала на мэнкском диалекте, она оставила тесто и положила горку овсяных лепешек на тарелку. Лавиния заварила чай.

– Джонни готовит для нас, а ее дочь – наша служанка. Их мужья ухаживают за лошадьми и овцами, работают на ферме и ловят рыбу.

– S’goanta‘nskeddan ее у trat’ayn, – мрачно заметила Джонни.

– Она говорит, сельди теперь мало. Джонни, это лорд Гаррик Армитидж из Лондона, поэтому ты должна в его присутствии говорить по-английски.

– Твой отец искал тебя.

Лавиния повернулась к Гаррику:

– Я повидаюсь с отцом, а потом мы сможем поехать в Порт-Моар посмотреть тюленей.

Прежде чем отправиться в восточную башню к отцу, она зашла в свою комнату, чтобы забрать футляр с драгоценностями.

Отец сидел за большим столом, разбирая бумаги.

Он закрыл папку.

– Как твоя сестра сегодня себя чувствует? – спросил он.

– Она спокойна, – ответила Лавиния, – и настроение у нее хорошее.

– Доктор Кристиан сомневается, что она поправится полностью, ее сердце и легкие очень слабые. Она говорила тебе что-нибудь о «Вересковой горе»?

Заброшенная ферма, куда возил ее Керрон.

– Нет, – ответила она.

– Скоро она станет нашим домом, Лонду.

– Ты бросаешь замок? – Это казалось невозможным.

– На это есть много причин. Так будет лучше для Китти – воздух на холме гораздо суше, чем здесь, у моря. И твоя мать говорит, что ей хочется дом поменьше, но с большим садом.

– Когда ты решил это?

– После возвращения из Англии. Керрон и я начали изучать возможность производить льняную ткань вместо шерстяной. Я написал своему доверенному лицу в Ливерпуле с просьбой найти инвесторов. Он предложил мне обратиться к одному фабриканту, уроженцу Мэна, который собирался вернуться на остров. Он очень богат. Он не хочет быть нашим партнером, но мечтает жить в нашем замке, и щедро заплатит за него. Договор об аренде мы заключим на семь лет, и я сохраняю свое баронство.

– Но я была помолвлена с лордом Ньюболдом, – растерянно проговорила она. – Ты должен был знать, что мы не позволим тебе отдать замок.

– Мне невыносима мысль, что я буду полностью зависеть от своего зятя. Тебе нет нужды жалеть о том, что ты бросила своего маркиза, Лонду. Уверен, тебе будет без него лучше.

– Уж ему точно без меня будет лучше, – пробурчала она. Лавиния положила на стол кожаный футляр. – Мне больше не понадобятся рубины, поэтому я возвращаю их тебе.

– Так ты смогла их вернуть?

– Довольно легко. Я отправилась к мистеру Сиберри, который... – Она прервалась, вспомнив, что отец ничего не знает. – После того как мистер Уэбб пытался украсть их у меня, я отнесла их на хранение ювелиру. Как ты думаешь, что я с ними сделала?

– Продала их или заложила, чтобы оплатить мои долги.

– Но ты не велел мне делать это. – Она не была готова к такому высказыванию.

– Ты заявила, что я не одобрю твой поступок, и естественно, я подумал... – Его глаза впились в нее: – Ну-ка, признавайся, где ты достала триста фунтов?

– Мне дал их лорд... – Она запнулась. – Их дал мне один знакомый джентльмен.

– В долг?

– Не совсем. Ведь он сам предложил их мне. Но я думаю, что это его подарок.

– Лонду, – мрачно проговорил барон, – ни один человек в здравом уме не даст триста фунтов красивой женщине, если только у него нет определенных намерений.

– Все было не так... здесь ты ошибся. У него были честные намерения, но мы не знали, что мистер Уэбб шпионил за нами, и... – Она замолчала, чтобы не проговориться.

Отец помолчал, размышляя над словами, а потом сжал седеющую голову.

– Ох, Лонду, твоя добродетель в отличие от рубинов невозместима – и бесконечно более драгоценна.

Его слова пронзили ее сердце. К ее огромному сожалению, она не могла опровергнуть их. Она не могла вернуть назад свою невинность. Она переспала с Гарриком, уверенная, что они скоро поженятся. Признание не оправдает ее, потому что вскоре после той ночи она приняла от Гаррика деньги, которые до сих пор ему не вернула. Она и сейчас не была его женой, и даже не была с ним помолвлена. Этот факт был ее позором.

Страдания отца вызвали у нее слезы. Именно теперь, когда она должна была стать для него утешением, она добавила ему забот. Закрытие фабрики, болезнь Китти, сдача замка в аренду – это было больше, чем может пережить человек за столь короткое время. А теперь еще и это – ее позор и стыд.

– Этот негодяй Уэбб! Он бросил меня в тюрьму, да еще и пытался нас обокрасть. И это вынуждало тебя поступиться девичьей честью! Что им двигало?

– Алчность. Амбиции. Он уверял, что продвинется вверх благодаря моему браку с лордом Ньюболдом.

Барон встал из-за стола и подошел к окну, из которого первый граф Баллакрейн наблюдал за возвращением своих судов с контрабандным товаром.

– Я не упрекаю тебя, дочка. Как я могу тебя обвинять, если я сам был причиной твоих поступков – и они меня спасли? Я буду молиться о том, чтобы ты не пострадала больше, чем уже пострадала.

Она еле сдерживала слезы.

– Я не хочу, чтобы мама, Керрон и Китти узнали об этом. Они не смогут понять, ведь они не видели эту тюрьму. И незнакомы с Уэббом.

– А лорд Гаррик? Если ты любишь его, а он – тебя, то ты не должна скрывать от него правду.

– Он знает обо мне все, – заявила Лавиния. – У меня нет от него секретов. И никогда не будет.

Проведя больше недели среди связанных тесными узами Кэшинов, Гаррик стал невольным свидетелем их радости и огорчения. Они не сдерживали свои эмоции, они говорили так свободно и откровенно, что он только поражался, как Лавинии удалось стать такой искусной обманщицей. И она должна была ужасно скучать в Лондоне, ведь здесь она постоянно была чем-то занята: помогала Джонни на кухне, полола сорняки в саду ее матери, шила рубашки для отца и брата, ухаживала за больной сестрой.

Если сегодня он сделает ей предложение, размышлял он, чистя стойла, они позовут викария Каббона их обвенчать. Гаррик хотел, чтобы семья взяла счастливые воспоминания из этого дома и перенесла их в новый дом. И после долгой отсрочки ему не терпелось заявить о своих правах на невесту.

Он расчесывал гриву Фаннага, когда в конюшню вошел граф.

– Лорд Гаррик, положите гребень, – сурово произнес он. – Почетный гость, работающий конюхом, – это неприлично.

– Мне это нравится, – пожал плечами Гаррик, не прерывая своего занятия. – У меня есть свои лошади, и часто я сам ухаживаю за ними.

Лорд Баллакрейн казался чем-то взволнованными.

– Я хочу обсудить с вами дело личного характера. Это касается моей дочери Лавинии. И этого распутного мерзавца лорда Ньюболда.

Гаррик поднял голову, взглянув на графа поверх широкой спины пони.

– Должен признать, что я не состою в друзьях благородного маркиза, но никогда не слышал, чтобы о нем говорили подобные слова.

– Вам не нужно притворяться – мне все известно! Я прекрасно знаю, что его репутация благородного человека – сплошной обман. Он соблазнил мою дочь.

– Что?

– Она не назвала его имени. Но кто еще мог позволить себе подарить ей триста фунтов? Даже если он предложил ей выйти за него замуж, это не оправдывает его поступков.

– Мой Бог, – пробормотал Гаррик – от изумления он не знал, что сказать. Наконец он взял себя в руки. Он обошел пони и повернулся к встревоженному отцу. – Ньюболд и пальцем не тронул Лавинию. И поверьте мне, она использовала не его деньги, чтобы вызволить вас из тюрьмы.

– Тогда скажите, от кого она их получила?

– От меня. Но это произошло не так, как вы думаете, – добавил он быстро, потому что граф, насупившись, шагнул к нему. – Мы были почти женаты – и были бы женаты сейчас, если бы не этот ваш проклятый поверенный! Если бы она сразу призналась мне, что он ее шантажирует, я бы сам разобрался с ним и избавил нас всех от этого унизительного суда.

Граф сжал кулаки.

– В настоящий момент мне все равно, что произошло в Лондоне и почему, – процедил он. – Я думаю только о Лонду. Мужчина, лишивший невинности женщину с Мэна, должен предстать перед судом. Предупреждаю вас, наш закон очень суров.

Гаррик почувствовал, как у него подкосились ноги. Он подумал о том, какое жуткое наказание его ждет. Плаха? Виселица? Или что-то другое?

Он внимательно слушал, как лорд Баллакрейн цитирует подходящий к случаю – и кровожадный – закон. Когда он закончил, в конюшню зашел его сын.

– Едешь кататься? – спросил Гаррик – он был рад неожиданному появлению Керра и отчаянно хотел ускользнуть от праведного гнева барона.

– Нет, – ответил Керрон. – Я еду в Дрейм-Фроай чинить крышу – она пропускает воду как рыбацкая сеть. Хочешь вместе со мной прибивать шифер? Я заверил Лонду, что не позволю сломать тебе шею.

Гаррик, который только что узнал, что его шея и так уже в опасности, не мог придумать повода для отказа. Он помог Керру нагрузить тележку, а затем вывел из стойла пони. Они поехали по неровному, петляющему проселку. Гаррик рассказал о Риме и Неаполе.

– У меня есть мечта – когда-нибудь пройти по дорогам, по которым ходил Вергилий, – вздохнул юноша. – И увидеть города, построенные Александром Македонским.

– Ты сделаешь это.

Керр, захлебываясь от волнения, продолжал:

– Я бы почел за счастье, если бы мне удалось добраться хотя бы до Кембриджа.

– Ты и это сделаешь, – заверил его Гаррик.

На невысоком холме, рядом с морем, стояли дом, конюшня, коровник и свинарник – и все они были построены из серого камня. Гаррик уже был на этой ферме – здесь вскоре будут жить Кэшины – и догадался, почему они выбрали именно ее. Снаружи их замок производил грандиозное впечатление, но был очень неуютным внутри.

Гаррик таскал связки шифера на крышу, а Керр его прибивал. Во время работы они говорили только по необходимости, но когда они решили передохнуть и подкрепиться, они вернулись к теме, интересовавшей обоих, – к Италии.

– Дом в Венеции? – вздохнул Керр, не веря, что такое бывает на свете, – Почему ты уехал оттуда? Если бы я мог жить за границей... – Он замолчал и указал на фигуры вдали: – Смотри – Эллин Фейл и Кэлибрид Тиар, наши арендаторы. Они часто собирают здесь лечебные травы.

– Молодая Эллин живет поблизости, так?

– В Боай-Феа, рядом с фабрикой.

– Думаю, ей будет проще брать у тебя книги, когда вы переедете. Она очень любит читать.

Керрон улыбнулся:

– В следующий раз я дам ей «Энеиду». Это займет ее надолго. Хотя, наверное, это вызовет скуку у ее слепой бабки.

Неужели Керр не замечает, что эта красивая девочка его боготворит? Ее тяга к знаниям была искренней, в этом нет сомнений. Но Гаррик предположил, что ее стремление узнать побольше продиктовано желанием понравиться сыну графа. Однако Керр горел желанием покинуть остров – и всегда хотел, по словам Лавинии. Беспокойная душа, подумал Гаррик, такой же бродяга, как и он сам.

– Вон Лонду, – сказал юноша, – скачет к нам.

Гаррик сразу отбросил свои размышления о Керре и Эллин, увидев фигурку, пересекающую торфяники. Он вскочил на ноги и стряхнул крошки с одежды.

– Где моя куртка?

– Кажется, ты оставил ее в траве, – ответил Керр.

– Ты не против, если я уйду?

– Конечно, иди! Я сам закончу.




Фаннаг уверенно нес Лавинию по холмам и по каменистым бродам. Ее мысли обращались к тому дню, когда она ехала этой дорогой, еще до первой поездки в Англию. Она вспомнила, что холм был покрыт лиловым вереском, а на ней была старая куртка для верховой езды и грубая шерстяная юбка.

Сегодня все холмы зеленели и ярко распустились цветы. На ней был костюм для верховой езды из тонкой красной ткани. Но теперь, как и тогда, все ее мысли были о замужестве. Если она не добудет мужа, причем скоро, это сведет в могилу ее отца.

– Лавиния, Лавиния, подожди!

Она повернулась в седле и увидела Гаррика, который, перепрыгнув через каменную стену, продирался сквозь кусты. Какое ужасное событие заставило его мчаться к ней, не разбирая дороги? Керр упал с крыши и разбил голову? Китти стало хуже?

Она спешилась и бросилась ему навстречу.

– Что случилось? – закричала она, побледнев.

– Моя жизнь в опасности, – выдохнул он. – Ты должна спасти меня. Я отплачу тебе за это, клянусь. Отдам часть своего богатства, всех лошадей, каких захочешь, мое палаццо в Венеции...

– О чем ты говоришь? Если ты опять напился...

– Не пил ни капли. – Он схватил ее за руки. – Помнишь, я говорил о том, что играл в пикет с лордом Эвердоном у леди Бекингемшир, и о моей клятве бросить играть в карты? Я кое-что скрыл от тебя. В ту ночь я выиграл много денег – двадцать шесть тысяч фунтов. Больше тридцати тысяч в деньгах Мэна.

– Ох, Гаррик!

Он помрачнел.

– Ты не выглядишь очень обрадованной.

– Потому что ты утаил это от меня. Я надеялась, что мы всегда будем честны друг с другом.

– Начиная с этого момента, – пообещал он. – Лавиния, ты должна выйти за меня замуж.

– Да, я знаю. Оглашение в церкви за три недели до свадьбы, – рассеянно произнесла она. – А тогда уже все будут знать, что я...

– Вот особая лицензия. – Он помахал перед ней документом. – Мы не должны ждать – мы можем пожениться хоть сегодня. И я собираюсь тебе доказать, что я больше не тот обманщик, бродяга и игрок, каким был, когда мы познакомились.

Его дикий взгляд, всклокоченные волосы, одежда работника – он совсем не был похож на щеголеватого незнакомца, который заговорил с ней на лондонской улице, а потом ее поцеловал.

– Тебе не нужно ничего доказывать мне, Гаррик.

– Может, я не так богат, как лорд Ньюболд, но я могу вложить деньги в ткацкую фабрику твоего отца, оплатить учение и путешествия Керра, послать Китти на лечебный курорт. Я хочу вам помочь. Пока я не приехал на ваш остров, я не знал, что это такое – быть членом семьи. Радость и чувство покоя были мне неведомы, пока я не встретил тебя. Помнишь это? – Он показал серьги, которые подарил ей в «Отдыхе кучера».

– Конечно, помню, – ответила она, думая о том, когда же он закончит свою пылкую речь, чтобы она могла рассказать свои новости.

– У меня есть еще кое-что для тебя, дорогая малышка.

Увидев, что он достал из кармана, она охнула: в его руке искрилась всеми цветами радуги длинная нитка крупных бриллиантов.

– Я охочусь за богатством, – напомнила она ему, когда он надел сверкающий подарок на ее шею. – Все скажут, что я вышла за тебя, потому что ты внезапно разбогател. Или потому, что я...

– Причина, по которой ты выходишь за меня, – отчеканил он как мог убедительно, – в том, чтобы сохранить мне жизнь. Твой отец говорит, что по законам Мэна обесчещенная девственница может наказать соблазнителя одним из трех способов. Меч – чтобы отрубить ему голову. Веревка – чтобы его повесить. Или обручальное кольцо. Лавиния, ты держишь мою жалкую, недостойную жизнь в своих руках. Что меня ждет?

– Кольцо. И скорая свадьба. – Она покраснела и добавила: – Я думаю, что у меня будет от тебя ребенок.

– Не может быть! – восхитился он. – Я скоро стану отцом?

– Я еще не совсем уверена, – пока не уверена.

Его пальцы быстро побежали по ее красной куртке, расстегивая крошечные пуговицы.

– Перестань дергаться, – нетерпеливо произнес он.

– Что ты делаешь?

– Пользуюсь моментом, – ответил он бесстыдно, лукаво улыбнувшись. – Есть способ сделать твои подозрения реальным фактом.

Облегчение, любовь и счастье вырвались наружу смехом. Он уложил ее на траву и цветы и заглушил ее смех жадными, отчаянными поцелуями.




Эпилог


Суффолк, 1798 год

– Поймала!

Лавиния улыбнулась дочери, которая охотилась с сачком на пестрых бабочек.

Сэр Бардольф Хайд, опираясь на трость, пересек лужайку, чтобы осмотреть добычу.

– Что ты хочешь с ней делать, Кэт?

– Отдать Джонафану. Подарок на день рофдения. – Девочка отнесла добычу брату, который сидел на одеяле у ног матери. – Смотри, бафочка.

– Бабочка, – поправила Лавиния.

– Бчка, – повторил ее годовалый сын.

– Лучше отпусти ее, Кэт. У нее очень нежные крылья.

Бабочка полетела по залитому солнцем саду, девочка помчалась за ней.

– Хорошо, что я вспомнил об этом сачке, – улыбнулся баронет. – Ее отец пользовался им, когда был маленьким.

– Она не привыкла к тому, что он может уехать надолго. Она будет очень расстроена, если он не вернется завтра, к дню рождения Джонатана.

– Гарри не стоило ехать в Лондон. – Баронет покачал головой.

– Он считал, что должен сделать это. Он всегда переживал, что брат не помог ему в беде.

– Я не знаю, о чем думал Эдвард! Бежать с замужней женщиной, выставлять напоказ их связь...

Лавинию отвлек Флинг, который перегнул свою голову с черной гривой через стену сада и с удовольствием стал жевать нежный плющ.

– Коварное животное! Оппортунист – в точности как его хозяин.

Баронет продолжал:

– Лучше бы им обоим сбежать в Италию. Как поступили некоторые люди, чьи имена я могу назвать.

Лавиния опустила ресницы, вспоминая, как все у них происходило с мужем.

Гаррик увез ее в Венецию, как только они поженились. Там родилась Кэтрин и был зачат Джонатан. После двух лет спокойной жизни они решили, что могут вернуться в Англию. Теперь они жили в Монквуд-Холле.

– Я и сейчас готов повторить, что тебе нужно было ехать в Лондон с мужем. Ты не можешь вечно избегать его, моя милая.

– В другой раз.

– Карета! – закричала Кэт. – Папа приехал!

Лавиния поспешно вскочила на ноги, и ее надежда сменилась восторгом, когда путешественник опустил стекло и энергично замахал шляпой.

– Это папа! – Кэт бросила свою новую игрушку на землю и побежала к нему навстречу, чуть не споткнувшись о длинную юбку и фартук.

– С ним кто-то еще, – удивилась Лавиния, взяв Джонатана на руки. – Наверное, он привез с собой брата.

Гаррик выпрыгнул из экипажа, схватил дочь и высоко ее подбросил.

– Катерина, малышка!

Она радостно засмеялась и положила горячие ладошки на его щеки.

– Я поймала бафочку сачком.

– В чем это у тебя рот, в джеме? Замечательно! Мы прибыли как раз к чаю.

– Где дядя Керр?

– Все еще в Лондоне, гоняется за наследницами.

– Ты привез Джонафану подарок на день рофдения?

– Ну конечно, и этот джентльмен – тоже. Милорд, я имею честь представить вам мисс Кэтрин Лору Армитидж. Кэт, это лорд Эвердон.

– Эфердон, – повторила девочка.

– Скажи ему, кем ты хочешь быть, когда вырастешь.

– Жокеем. Как Кон.

Гаррик поставил ее на землю и взял у Лавинии сына.

– А это Джонатан Хайд Армитидж, которому завтра исполнится ровно год. И прекрасная леди Гаррик Армитидж.

– Добро пожаловать в Монквуд, милорд, – улыбнулась Лавиния.

Барон схватил ее за руку:

– Этот ваш сумасшедший муж заявил, что вы не будете возражать против появления нежданного гостя. Я хотел увидеть своими глазами чудо, которое вы сотворили. Он утверждал, и весьма убедительно, что женитьба сделала из него совсем другого человека.

Сэр Бардольф, шаркая подошвами, подошел поприветствовать барона. Вскоре они уже устроились на садовой скамейке, у каждого на колене сидел ребенок.

Гаррик посмотрел в сияющие серебристые глаза жены и убедился, что Лавиния разделяет его радость.

– Посмотри на них. Когда я заманил моего отца в Суффолк, я не мог даже вообразить себе подобную сцену! – Он обвил рукой ее тонкую талию и повел к уединенной скамейке. – Ты, возможно, захочешь узнать, что когда лондонцы говорят об этом «ужасном Армитидже», теперь они имеют в виду Эдварда. Мистер Фаулер вызвал его на дуэль, и он будет одним из ответчиков в бракоразводном процессе.

Лавиния положила голову на плечо мужа.

– Нам повезло, что наше счастье не стоило нам так дорого.

– Двадцать шесть тысяч фунтов не маленькая сумма, моя родная. Не говоря уже о тех бриллиантах.

– Ты отлично знаешь, что завоевал меня задолго до того, как получил эти деньги. Или это ожерелье.

Его губы прижались к ее уху.

– Надень его сегодня ночью, – шепнул он. – Только бриллианты, и ничего больше.

– Ты совсем не изменился, – засмеялась Лавиния.

– И никогда не изменюсь, – заверил он ее.