Вспышка страсти
Маргарет Пембертон


Дженни Харленд уверена: но ее вине погибли женщина и ребенок. Эта трагедия омрачила ее жизнь, привела к нервному срыву, на долгое время отгородила от людей стеной отчуждения…

Прошло несколько лет – и Дженни наконец начала забывать о случившемся. Именно тогда в се жизни появился обаятельный, умный, неотразимый Джонатан Браун…

Джонатан и Дженни полюбили друг друга буквально с первого взгляда. Что может помешать их счастью?..


Маргарет Пембертон

Вспышка страсти


Моей сестре Дженет и ее мужу Дэвиду.


Глава 1


Лицо, смотревшее на меня из зеркала, не было похоже на лицо женщины, убившей двух человек, одним из которых был восьмилетний ребенок.

Шелковистые волосы золотисто-каштанового цвета, как у женщин на полотнах Тициана, ниспадали на плечи, обрамляя овальное лицо с прямым носом и зелеными глазами. Благодаря этому лицу я не испытывала недостатка в поклонниках, но это лицо вызывало у меня стойкое отвращение. Я быстро отвернулась от зеркала, поборов знакомую волну паники. Это закончилось. Все в прошлом. Я должна начать жизнь заново. Забыть прошлое и думать о будущем.

Внизу передо мной лежала захватывающая панорама Вианы-ду-Каштелу и португальского побережья, в дымке уходившего на юг, в сторону Офира. Я прогнала прочь мысль об Офире, я еще, не готова к нему, мне необходимо еще несколько дней побыть в одиночестве и подышать свободой, прежде чем я надену маску благополучия и окажусь в окружении родных и друзей, прежде чем снова увижу сочувствие в их глазах, когда они будут стараться тщательно обходить то, что больше всего занимает их мысли, прежде чем, застав их врасплох, увижу, как сострадание на их лицах сменяется откровенным любопытством, и смогу без всякого труда прочитать их мысли. Как я чувствую себя на самом деле? Как это – убить двух человек? Нет, я еще не готова дать ответ на подобные вопросы и, честно говоря, сомневаюсь, что вообще когда-нибудь буду готова.

Я больше чем на неделю спряталась в «Санта-Луции», роскошном отеле времен одного из английских королей Эдуардов, служившем мне идеальным убежищем. Расположенный на высоте тысячи футов, он смотрел вниз на церковь Санта-Луция, величественный религиозный монумент, посетить который у меня не было сил, а еще ниже лежал город, который тоже до сих пор оставался не осмотренным. Сезон только начинался, в отеле насчитывалось всего несколько постояльцев, и я была довольна, мне нравилось, что случайные гости не делали здесь остановку по пути дальше на юг или на север. Впервые за год я не была объектом любопытных взглядов и поэтому не торопилась попасть в Офир. Быть может, еще через неделю…

Раздался тихий стук в дверь, и я, быстро пройдя по мягкому ковру спальни, открыла дверь горничной, которая принесла мне кофе. Она улыбнулась, очевидно, не считая чем-то особенным то, что английская девушка проводит все дни в своем номере.

Я отнесла поднос на маленькую террасу и села там пить кофе, сожалея о том, что сейчас не восемь часов, а только шесть, и что я не могу принять свои таблетки и отправиться в постель. Таблетки были для меня спасением, они вводили меня в глубокий ступор, избавляя от сновидений и ночных кошмаров, которые заставляли меня просыпаться в поту, кричать от ужаса и заново проходить сквозь собственный ад.

Допив кофе, я легла на кровать. Если бы только можно было повернуть назад стрелки часов. Как часто я мечтала об этом? Каждый день? Каждый час? Вернуться обратно в тот день, когда у Фила была вечеринка, к ярким огням, к веселью и смеху – вернуться и остаться там. Нет, выйти в темноту и… Вечеринка была интересной, у Фила все вечеринки такие. Розалинда сияла, в ушах и на шее у нее сверкали бриллианты, и Гарольд смотрел на нее с рабской преданностью. Розалинде, говорила наша тетя Гарриет, повезло в жизни. Странно, что успеха добилась Розалинда, потому что в детстве более удачливой всегда была я, – правда, тогда она не была Розалиндой. Роуз Лукас и тогда была склонна к приступам раздражения, хотя теперь всемирно известная кинозвезда, жена миллионера, могла позволить себе беспричинные приступы раздражения. Когда мы были детьми, Фил часто довольно грубо говорил ей: «Когда ты прекратишь орать и визжать, тогда будешь играть. Нельзя все всегда делать по-своему».

Но она делала. В шестнадцать лет она стала моделью, в семнадцать выступала на телевидении, в восемнадцать – получила свою первую маленькую роль в кино, в двадцать – стала звездой, а в двадцать три – вышла замуж за влюбленного в нее старого Гарольда, который, следует отдать ему должное, имел по меньшей мере миллион фунтов, а если верить Филу, то и значительно больше.

Именно деньги Гарольда позволили Розалинде приобрести в Офире то, что она называла своим «Анклавом», – несколько вилл для себя, друзей и родственников, расположенных среди соснового леса всего в нескольких ярдах от пляжа, который Розалинда считала самым великолепным в Европе. Здесь не было населенных португальцами рыбацких деревушек, способных испортить Розалинде персональный рай, а стояла лишь пара отелей, на которые ей пришлось закрыть глаза. Гарольд пытался выкупить их, но безуспешно; португальское правительство положило конец этой маленькой махинации. Однако в том, что касалось владельцев частных вилл, он преуспел больше.

Розалинда, как всегда, все сделала по-своему: «Анклав» был таким роскошным и неповторимым, какой только могут создать деньги. Тетя Гарриет проводила там большую часть года, но я еще никогда его не видела. Я зажмурилась. Розалинда была избалованной, но во время адских месяцев, закончившихся для меня судебным разбирательством и последующими ночными кошмарами, неожиданно проявила исключительную заботливость. Даже Фил признал, что Роуз не такая эгоистка, какой он всегда ее считал. Это ее деньгами оплачено мое проживание в Португалии и пребывание на одной из вилл в течение сколь угодно долгого времени.

Тетя Гарриет была уже в «Анклаве» и ждала моего приезда, и я понимала, что мое пустое времяпрепровождение в Виане может только вызвать у нее беспокойство. Дорогая тетя Гарриет, любимая всеми нами, она всегда была там, где в ней нуждались. Розалинде и мне она приходилась двоюродной бабушкой, она в отличие от наших родителей никогда не ругала нас и обращалась с нами как со взрослыми. Для Фила она была еще важнее. Его родители умерли, когда ему было тринадцать лет, и именно тетя Гарриет, совсем не родственница ему, взяла мальчишку в свой дом, платила за его уроки на фортепиано, следила, чтобы у него были самые лучшие учителя, которых можно нанять. Когда соседи спрашивали ее, почему она тратит столько времени и денег на ребенка совершенно чужих для нее людей, она коротко отвечала: «Этот мальчик – сокровище».

Для тети Гарриет этого было достаточно, и она, конечно, оказалась права: Фил – огромный талант. Но по иронии судьбы годы учебы не принесли ему особой известности, зато лицо Розалинды откровенно улыбалось с киноафиш по всему миру. Пару раз в месяц Фил публично выступал, а все остальное время преподавал в местной школе, и не только музыку, но и английский, и математику, и очень часто оказывался со свистком на шее посреди спортивной площадки в окружении чумазых школьников. Для театральной актрисы таланта, у Розалинды было маловато, только в кино она преображалась и становилась потрясающе эффектной. По справедливости, известность, которую приобрела она, должна была принадлежать Филу. Во всяком случае, таково мое мнение. Интересно, считает ли Фил так же? Сам он ничего подобного не говорил, и единственное, что он всегда повторял, так это то, что выбрали не ту девушку, что красавица я, а не Розалинда. Но если я и была красавицей, то никогда этого не осознавала. Я стала тем, кем всегда хотела стать – няней.

Мои мысли перешли на слишком опасную дорожку, и я решила направить их к Мэри Коллинз, или Фаррар, как она именовалась теперь. Было бы очень приятно снова повидаться с ней. Мэри входила в наш детский квартет и сейчас тоже должна была приехать в Офир. В спокойных серых глазах Мэри не было ни жалости, ни любопытства, только любовь – следствие дружбы длиной в двадцать лет. В детстве мы все четверо жили в Темплас-Уэй, маленькой деревушке в Кенте, волею обстоятельств примостившейся у самых гор Норт-Даунс. Мой отец был семейным доктором, отец Мэри – деревенским зеленщиком. Именно Мэри в детстве выступала миротворцем и всегда улаживала ссоры между нами, именно Мэри убедила Фила позволить Розалинде отправиться с нами в путешествие, хотя это угрожало тщательно продуманному плану Фила устроить в соседнем лесу сражение ковбоев и индейцев. Розалинда никогда не пошла бы с нами, если бы ей отвели роль ковбоя; ей всегда хотелось разрисовывать себе лицо и украшать голову перьями – несомненно, теперь она получила такую возможность. Я добродушно улыбнулась.

Спокойствие и мягкость Мэри были спасением для нашей четверки. Фил, как правило, хотел отделаться от Розалинды, и тогда она начинала плакать и жаловаться тете Гарриет, в результате Фил и я попадали в немилость за то, что плохо обходились с Роуз. Интересно, подумала я, понимала ли когда-нибудь Розалинда, сколь многим в детстве была обязана Мэри? Вероятно, да, потому что дружба между ними вышла за рамки детства, и, несмотря на совершенно разный образ жизни, Розалинда и Мэри до сих пор остаются близкими подругами. По правде говоря, Розалинда убедила себя, что предстоящие несколько недель в «Анклаве» будут похожими на прежние времена. Мы, все четверо, снова будем вместе, потому что она даже Фила уговорила все бросить и присоединиться к нам на несколько недель, заманив его обещанием предоставить тихую комнату и рояль для упражнений.

Должен был приехать и муж Мэри, Том, в некотором смысле явившийся для всех неожиданностью. Мэри была очень неприметным и тихим человеком, поэтому никто не ожидал, что она выйдет замуж за столь неописуемо красивого парня, как Том Фаррар. Но Том Фаррар сделал правильный выбор. Вся жизнь Мэри вращалась вокруг него и их двух маленьких детей, и если мужчину можно обожать, то Том был обожаем. Время от времени навещая их, мы находили в их доме уют и спокойствие, которых нам не хватало в собственных жизнях. Мэри и Том впервые уезжали от детей, и я беспокоилась, как Мэри это переживет. Она – настоящая наседка, но тетя Гарриет непреклонно заявила, что Мэри необходим отдых.

– Эта девочка преждевременно старится, – сказала она по телефону, убеждая, что мне тоже необходим отдых. – Несколько недель, проведенные на солнце, принесут вам обеим огромную пользу.

Именно мысль о Мэри заставила меня согласиться – она и некоторое беспокойство, которое вызвали у меня слова тети Гарриет. Что могло так сильно тревожить Мэри, из-за чего она начала стареть раньше времени? У тети Гарриет не было склонности к преувеличениям, и я подумала, не в Томе ли дело, но потом отказалась от своего предположения. Том тут ни при чем, любой парень был бы счастлив, женившись на Мэри. Она, несомненно, много работала, и, несомненно, суд надо мной и его последствия оставили на ней свой отпечаток, как и на всех, кто был близок ко мне. Мне понадобилось очень много времени, чтобы отделаться от воспоминаний о страдании, написанном на лице Фила. А что касается тети Гарриет… Я потянулась за таблетками, больше не в силах оттягивать забвение, которое они принесут. Если бы я могла спать день и ночь, я была бы счастлива. Лучи заходящего солнца наполняли комнату мутным светом, в котором я пыталась разглядеть свое будущее, но оно оставалось таким же туманным, как всегда. Я никогда не смогу вернуться в «Сент-Томас» и снова работать няней. Представив себе новую работу, расспросы, объяснение того промежутка в моей жизни, который заняло судебное разбирательство, я поняла, что это будет слишком тяжелым испытанием. Правда, всегда оставался Фил – он недавно предложил мне выйти за него замуж. Таблетки уже начали действовать, и я почувствовала, что тело постепенно расслабляется, а глаза медленно закрываются. Погружаясь в сон, я думала о Филе. Жизнь с ним была бы приятной. Мы всегда были вместе, и Фил настаивал на том, что расставаться не имеет смысла. Вряд ли мы будем хорошо обеспечены, но меня это не волновало. У нас будет дом – коттедж в Темплас-Уэй, который Филу оставили родители, а у Фила блистательное будущее, ему ведь всего двадцать четыре года…

Из нашей дружной четверки только Мэри и Розалинда обзавелись семьями, но ни та, ни другая семья не воодушевляла меня последовать примеру подруг. Правда, Мэри была счастлива, но я знала, что никогда не смогу целиком и полностью отдать себя в распоряжение мужа, как это было у Мэри и Тома. Самым важным для Мэри было счастье Тома, ее собственные стремления и желания не имели значения. Мне это казалось несправедливым. Относительно же Гарольда и Розалинды… Здесь совсем иной поворот дела. Гарольд, как преданная собака, провожал взглядом каждое движение Розалинды, но я достаточно хорошо знала кузину, чтобы понимать, что без своих денег Гарольд не протянул бы и дня. Свой миллион он не заработал, а унаследовал. Он был добрым и приятным, но при этом довольно тупым человеком и иногда умудрялся выводить из себя даже терпеливую Мэри. Нет, брак Розалинды ни у кого не находил одобрения.

Несколько месяцев назад ходили слухи, что у Розалинды роман с исполнителем главной роли в ее последнем фильме, сплетничали, что агента по связям с общественностью быстро заставили замолчать, однако такие новости никого не удивили. Для того чтобы представить Розалинду верной женой, нужно было обладать изрядной долей воображения. А представить, что она верна Гарольду, который на тридцать лет старше ее и не может похвастаться ни внешностью, ни индивидуальностью, было и вовсе невозможно. Но Розалинда была осторожна. Она планировала свою карьеру с пугающей целеустремленностью и не собиралась терять Гарольда и его миллионы ради мимолетной любовной интрижки, как бы ни был красив ее любовник.

Когда мы были подростками, центром ее внимания был Фил. Мне часто приходило в голову, что если бы она тогда не уехала из Темплас-Уэй, то в конце концов нашла бы путь к его чувствам. Розалинда не делала секрета из того, что хочет заполучить Фила, а, как правило, она добивалась того, чего хотела. Фил же оставался равнодушным к ее заигрываниям и, казалось, вообще их не замечал; его единственным увлечением была музыка. Глядя на Фила, нельзя было сказать, что ему известно о существовании двух полов. Потом появились роли в фильмах, и Розалинда, уехав из деревни, переместилась с нашей орбиты в более захватывающий мир Гарольда. Но даже сейчас, когда бы она ни смотрела на Фила, в ее глазах появлялось что-то, что я не могла точно определить. По-моему, Фил единственный мужчина, которого Розалинда всегда хотела, но так и не смогла получить – и это постоянно не давало покоя ее самолюбию. Я очень надеялась, что она не попытается исправить положение, когда Фил приедет в Офир. Для западного мира Розалинда, быть может, и секс-символ, но для Фила она – Роуз Лукас, которая начинала хныкать, когда ей не удавалось сделать по-своему, и не ценила его музыкального таланта. Они были друзьями, и только друзьями, и Фил без колебаний мог сказать ей это. Такт не входил в число его достоинств, а после всеобщего обожания, к которому Розалин да уже привыкла, любая «горькая правда» будет воспринята кузиной неблагосклонно.

Сон начал накатываться волнами: тетя Гарриет была бы счастлива, если бы я вышла замуж за Фила… Фил тоже был бы счастлив… может, Фил и прав… может, нам следует пожениться…

Ни с одним мужчиной я не чувствовала себя так легко, как с ним. Я вдруг полностью очнулась и поняла – я сумасшедшая! Как можно думать о замужестве после того, что произошло? Закрыв лицо руками, я в сотый раз стала вымаливать для себя забвения.


Глава 2


Звук двигателя его автомобиля я услышала ранним утром. Я сидела под ярко-красным навесом, создававшим тень на террасе моей спальни, ела теплые слоеные булочки и радовалась крепкому кофе, который очищал мой рот от постоянного металлического привкуса таблеток, когда раздался высокий пронзительный рев автомобиля, повернувшего на крутой подъем к отелю. Несколько минут я прислушивалась к тому, как водитель переключал передачи, двигаясь по затененной деревьями крутой дороге, а потом сквозь густую листву увидела автомобиль. Это был «ламборгини» с британским номером, и, отметив скорость, с которой он мчался, я порадовалась, что в отеле мало постояльцев и незнакомец вряд ли столкнется со встречной машиной. Дорога сворачивала к главному входу отеля, так что я не смогла взглянуть на водителя, но когда чуть позже спустилась в холл, чтобы позвонить тете Гарриет и успокоить ее, сообщив, где нахожусь, я увидела нового постояльца. В просторной солнечной гостиной находились только три человека: двое из них – немецкие бизнесмены, прибывшие двумя днями раньше, а третьим был водитель «ламборгини». Я бросила на него быстрый взгляд – незнакомцу около тридцати, и у него восхитительная копна солнечно-золотистых волос, я таких никогда не видела у взрослого мужчины. Он поднял голову, и я, поспешно отведя взгляд, торопливо прошла через мраморный холл к телефону, все же успев разглядеть чрезвычайно привлекательное лицо с волевым подбородком и светло-карими глазами. Именно эти глаза не давали мне покоя, пока я старалась дозвониться до Офира и тети Гарриет. В них было что-то знакомое, но никогда прежде я их не видела…

– Надеюсь, ты взяла напрокат автомобиль? – строго, но заботливо спросила тетя Гарриет.

– Да, проблем с транспортом у меня нет.

Это была часть лечения, рекомендованного моим психотерапевтом, один из способов, с помощью которых, по его мнению, я смогу снова обрести уверенность в себе и эмоциональное равновесие, и у меня не хватило смелости разочаровать доктора.

– Это хорошо. От Вианы сюда всего полчаса езды, но, ради Бога, будь осторожна с коровами.

– С коровами? Но это же главное шоссе. С какой стати мне заботиться о коровах?

– Это не шоссе, а разрушенная римская дорога. Коровы там повсюду – и на обочине, и посреди дороги, они не знают правил движения. Эти коровы – безмятежные животные и…

– Хорошо, тетя Гарриет, – перебила ее я, чтобы она не увлеклась обсуждением коровьих достоинств. – Через несколько дней я буду с вами. Просто я подумала, что сначала следует немного познакомиться со здешними местами.

– Разумеется, если это единственная причина твоей задержки. – Чувствовалось, что тетя Гарриет в этом не уверена, но она прекрасно меня знала. – Мэри и Том уже здесь, и Розалинда с Гарольдом тоже. Тогда я скажу им, что ты приедешь позже, на этой неделе.

– Да, конечно. И не волнуйся.

– До встречи, благослови тебя Господь, – сказала тетя Гарриет, и я медленно положила телефонную трубку.

Теперь я поняла, почему те светло-карие глаза показались мне такими знакомыми. Цвет у них был другой, но выражение – то же самое, что и в моих собственных. Это были глаза человека, который страдал и строил вокруг себя стену. С самого начала я почувствовала, что золотоволосый англичанин ищет убежища, как и я.

Неторопливо перебирая стопку почтовых открыток, я в конце концов выбрала ту, на которой был изображен отель с маленькими красными тентами на балконах – величественный вид в стиле тридцатых годов. Я аккуратно написала имя доктора Макклур и адрес психиатрической клиники, из которой только что выписалась, и замерла, глядя на пустое место, предназначенное для письма. Что можно написать человеку, который был то добрым, то жестоким, то терпеливым, то раздраженным, прилагая все силы, чтобы вернуть меня в так называемое нормальное состояние?

Жаль, что вас здесь нет? Это едва ли вызывает у меня жалость.

Прекрасно провожу время? Могу представить его комментарии по этому поводу.

В итоге я просто написала большими буквами «Дженни» и отдала открытку смуглому мальчику за стойкой, чтобы он ее отправил. Впервые с момента заселения в «Санта-Луцию» я не вернулась в номер. Доктор Макклур действительно вселил в меня некоторую уверенность. Возможно, некоторые его методы лечения я и находила бесполезными, но, покидая клинику, я, безусловно, находилась в гораздо лучшем состоянии, чем тогда, когда попала в нее, за это нужно отдать ему должное. Ежедневно уединяться в своем номере, запираться наедине с собой и со своими воспоминаниями, все дни с утра до вечера проводить в размышлениях – это для меня самое опасное, если я хочу полностью восстановиться, и здесь доктор Макклур был непреклонен: «Возьми автомобиль. Встречайся с людьми. Работай. Путешествуй. Открой свою душу для новых впечатлений. Заведи любовную связь – какую угодно. Только не зарывайся изо дня в день в свою уютную постель, иначе ты сползешь обратно, Дженни».

Именно это я и делала с тех пор, как покинула клинику. Единственный положительный момент – я все-таки взяла машину, и если быстрая, без всякого интереса поездка по Франции и северной Испании может быть названа путешествием, тогда еще и попутешествовала, но не в том смысле, который имел в виду доктор Макклур, – не открывая душу для новых впечатлений, без предвкушения удовольствия. Увы, я не была готова следовать всем его советам. Я еще не готова вернуться к работе, а завести любовную связь совсем не так легко, как взять напрокат автомобиль, и, кроме всего прочего, любовная связь подразумевает взаимное доверие, рассказ о прошлом, а я определенно не собиралась играть с кем-либо в такие игры. Весьма неприятно уже то, что обо мне все известно друзьям. Я не собиралась сообщать новости каждому, кто попадется мне на пути, но путешествовать в том смысле, который подразумевал доктор Макклур, я, пожалуй, могла – стать туристом, а не отшельником. Сделав для успокоения глубокий вдох, я пошла на стоянку отеля, к машине.

Я выбрала извилистую дорожку, сырую от нависающей над ней зелени, и ехала гораздо медленнее, чем обычно ездят англичане, но автомобиль очень быстро выехал на небольшую смотровую площадку перед церковью Санта-Луция, откуда энтузиасту-фотографу открывался полный обзор португальского побережья и долины реки Лима. Обогнув припаркованные там машины, я, снова въехав в прохладу зелени, направилась по извивающейся змеей дороге, которая вела к основной автотрассе в Виану, и через несколько минут остановилась на главной площади. Чтобы отличаться от остального женского населения, особых усилий прилагать не нужно: местные женщины одеваются исключительно в черное, головы покрывают шалями, громко болтают, держа в руках корзины с покупками, или чаще, с легкостью неся на головах узлы со стиркой или мешки с зерном. Что ж, вот и новое впечатление. Выбрав уличное кафе, выглядевшее довольно чистым, я заказала кофе и, сидя на улице, смотрела на совершенно новый мир, бурливший передо мной.

На ближайшем углу энергичная женщина средних лет в гольфах и в деревянных сабо продавала с тележки рыбу. Торговля сопровождалась жестикуляцией, громким смехом, многочисленными кивками в мою сторону и не раз повторенным для покупателей словом «инглезе». По-видимому, в этом году я была одной из первых туристов, и, хотя не производила впечатления богатой, местные все-таки рассчитывали, что я могу потратить приличное количество денег в магазинах на площади, основной ассортимент которых, очевидно, был выставлен снаружи: кастрюли и сковороды, ярко расписанная керамика, свитера ручной вязки и разноцветные покрывала были развешаны на дверях и стенах, расстелены и разложены на тротуаре.

Возле витиевато украшенного фонтана собралась группа мужчин; они стояли, засунув руки в карманы мешковатых брюк, время от времени со смаком сплевывали и были поглощены разговором, в то время как их женщины сновали взад-вперед через площадь, неся тяжести на головах, чтобы на руках можно было держать младенцев.

Потом появился «ламборгини» и, резко затормозив, остановился в клубах пыли на дальнем конце площади.

С силой захлопнув дверцу машины, водитель запер ее и без особого интереса огляделся по сторонам. Он был высоким, худощавым, и, когда наконец двинулся, его походка оказалась раскованной и грациозной, но в нем не было ни капли женственности, скорее наоборот – он производил впечатление силы и агрессии, которые удерживаются на очень прочной цепи. Мужчины у фонтана, обернувшись, посмотрели на него, пока он не спеша шел вдоль магазинов с выставленными товарами, а потом, снова собравшись в группу, продолжили разговор.

Я вполне могла представить себе, что они говорили. Этот турист был не тем человеком, с которым можно затеять ссору. Когда он подошел ближе, они не улыбнулись, зато женщины заулыбались, и я поняла, что так поступило бы большинство женщин. Он относился к тому типу мужчин, внимание которых приятно любой женщине, будь она утонченная дама или крестьянка. Он вошел в кафе на противоположной стороне площади, а через несколько минут появился из темноты с бутылкой вина и стаканом и, сев за один из убогих металлических столов и небрежно откинувшись на спинку стула, налил себе, как мне показалось, полный стакан вина.

Я с интересом наблюдала за ним. Быть может, страшный секрет незнакомца – всего-навсего алкоголизм? Почему-то я в этом сомневалась. Новый постоялец был похож на человека, который строго контролирует себя. Мое присутствие, даже на расстоянии, равном ширине мощеной площади, несомненно, не осталось незамеченным, но он не взглянул в мою сторону. Не хорошо хвастаться, но я знала, что отношусь к тем девушкам, ради которых мужчины останавливаются, чтобы взглянуть второй раз, однако я всегда стремилась избавляться от назойливых поклонников, а не привлекать их. Что же касается англичанина, то я не удостоилась его второго взгляда. А ведь ему было известно, что я остановилась в том же отеле, и, судя по цвету моих волос и кожи, можно было абсолютно безошибочно понять, что мы одной национальности. Против воли у меня пробудился интерес к нему. Я заказала еще кофе, устроилась поудобнее и дала волю своему воображению, пытаясь составить список причин такого же, как у меня, безысходного выражения в его глазах.

Только в одиннадцать часов, когда англичанин расплатился с официантом, медленно поднялся и вернулся к автомобилю, я вдруг поняла, что в первый раз за много месяцев мои мысли полностью заняты чем-то, кроме навязчивых ночных кошмаров, и что причина этому – интерес к мужчине, с которым я еще даже не разговаривала. Возможно, лечение доктора Макклур оказывает свое действие.


Глава 3


Я не стала сразу возвращаться к своему автомобилю, а бесцельно побродила по узким глухим улочкам, где сквозь открытые двери домов в темноте виднелись заставленные вином полки и мешки с зерном и сушеными бобами и где витрины многочисленных кондитерских были завалены аппетитными сдобными булочками и пирожными с сахарными украшениями. Войдя в одну из таких кондитерских, я выбрала два пирожных, улыбающаяся женщина за прилавком аккуратно упаковала их в небольшой пакет. Однако она напрасно тратила время, потому что, выйдя снова на солнце, я развернула складки плотной бумаги и вытащила пирожное. При моем приближении стайка детишек захихикала и юркнула в ближайшую дверь, чтобы спрятаться, пока я не пройду мимо, а беззубая старуха с плотно повязанной вокруг головы шалью погрозила им палкой и что-то укоризненно прокричала. Я улыбнулась и, увернувшись от протянутой поперек улицы веревки с безупречно выстиранным бельем, пошла дальше, отыскивая обратный путь к площади.

Свежий воздух словно оживил меня, я почувствовала себя гораздо лучше и решила, что завтра пойду дальше на север и возьму с собой камеру. Оказывается, быть туристом не такое уж болезненное лечение.

Когда я вошла в столовую, англичанин уже собирался уходить. Положив салфетку на край стола, он встал и в этот момент встретился со мной взглядом. На этот раз я не отвернулась – не смогла. Мы не отрывали взгляда друг от друга, чувствуя, как между нами возникает физическое влечение, настолько сильное, что казалось нелепым идти к своему столу, а не к его. Отодвинув стул, он замер, слегка касаясь кончиками пальцев белой скатерти перед собой. На его чувственных, плотно сжатых губах не было и намека на улыбку, а выражение глаз казалось совершенно непроницаемым, однако притяжение оказалось настолько мощным, что я была не в состоянии двинуться в места. Но Мануэль, старший официант, разрушил чары, поспешно подойдя и бережно проводив меня к столу. Англичанин опустил взгляд, и я заметила, как он, отрывисто кивнув Мануэлю, вышел из зала, так и не обернувшись.

За последние несколько месяцев для меня стало совершенно привычным ощущение болезненно сжатого комка внутри, а сейчас там возникало какое-то новое чувство – давно подавленное волнение. Я в задумчивости перемешивала в тарелке рис, яйца и соус. От чего возникло это ощущение – просто от того, что мы в чем-то схожи, что оба одиноки и безмерно несчастны? Или это не более чем моя фантазия и я просто принимаю желаемое за действительное? А может, еще хуже, я подсознательно обращаюсь к еще одному предложенному доктором Макклур методу лечения – к новой любовной интрижке, к беззаботной связи с кем-то, кто не знает ничего о моем прошлом и кому я не обязана о нем рассказывать? Эту мысль я тут же отбросила. Прежде всего, я сомневалась, что любые отношения с этим англичанином будут беззаботными. Глубокими – да, болезненными – да, но никак не беззаботными. Меня заинтересовало, как надолго он остановился в «Санта-Луции», и когда Мануэль подошел, чтобы забрать тарелку, я как бы между прочим поинтересовалась:

– Ваш новый гость – англичанин?

– Да. – Смуглое лицо Мануэля просияло улыбкой. – Синьор Браун останется здесь до конца недели.

Я неопределенно улыбнулась и спросила, есть ли у них еще тот сыр, который прошлым вечером подавали мне на десерт. Горя желанием сделать мне приятное, Мануэль отодвинул в сторону сервировочный столик, уставленный пирожками и слоеными булочками с кремом, и поспешил за сыром.

Браун. Это было совсем не то имя, которое я ожидала услышать. Вторую половину дня я провела на террасе, нежась в лучах солнца и глядя поверх колышущихся деревьев на далекое море. В руке я держала книгу, но мои мысли все время отвлекались от нее и обращались к более интересной теме – к мистеру Брауну. Отчего у него в глазах такое подавленное выражение, какое я привыкла видеть, глядя на себя в зеркало? Я решила непременно узнать это вечером, после ужина.

По моим понятиям, восемь часов – как раз подходящее время для выхода. При моем появлении Мануэль вытаращил глаза, потому что прежде я не утруждала себя переодеванием к ужину. Но в этот вечер на мне было платье, на первый взгляд обманчиво простое – из шифона того же оттенка, что и мои глаза, плотно облегающее грудь и бедра и плавно переходящее в юбку-клеш. На макияж и прическу я потратила довольно много времени, надушила запястья и шею и надела золотые сережки, которые слегка покачивались в моих рыжих волосах. Если в этот вечер я не вовлеку его в разговор, вероятно, мне следует оставить всякую надежду.

Я скорее почувствовала, чем заметила его присутствие, и еще почувствовала, как повернулись головы бизнесменов, услышала одобрительный шепот за столом, занятым первыми туристами начинающегося сезона. Для Розалинды восхищение было водой и хлебом; при нормальных обстоятельствах я не обратила бы на это внимание, но в этот вечер, подобно Розалинде, готова была пойти на все ради того, чтобы быть замеченной. Изо всех сил стараясь не смотреть в сторону англичанина, я заказала обед, удивив Мануэля тем, что попросила подать полбутылки местного молодого вина вместо обычной минеральной воды. Вдалеке за окнами виднелись горы, которые отделяли Португалию от Испании, вершины казались светло-серыми на фоне пламенеющего неба.

Я услышала, как англичанин отодвинул стул, но продолжала медленно есть, не собираясь делать первый шаг. Если у него нет желания заговорить со мной, то и с моей стороны не последует ничего, но, честно говоря, меня разочарует такой поворот дела. Я никогда не пыталась завязать разговор с заинтересовавшим меня мужчиной, ведь существует такая вещь, как гордость. Розалинда действовала бы исключительно прямолинейно, но я не Розалинда и не желаю быть ею. Тетя Гарриет до того, как ночные кошмары испортили мне жизнь, говорила, что я чересчур застенчива и скромна. Но восемнадцать месяцев, проведенные у доктора Макклур в психиатрической клинике, радикально изменили меня. Мой характер никогда не станет прежним, и я только-только начинала сживаться с новой Дженнифер Харленд.

Глядя на пушистые облака, изменившие свой цвет с огненного на пурпурный, я не торопясь допила великолепное местное вино, а потом неожиданно для самой себя направилась в бар.

В «Санта-Луции» бар был единственным помещением, декорированным в несколько современном стиле, во всех же остальных комнатах строго поддерживалась изысканность эпохи Эдуардов, больше всего заметная по вечерам, когда массивные люстры сияли сотнями огней. Бар представлял собой уютную комнату, отделанную исключительно в ярко-красных тонах. Ковер, стены, потолок и шторы были выдержаны в единой цветовой гамме, а мягкие кожаные кресла, стоявшие вдоль двух стен маленькой комнаты, и обитые бархатом барные табуреты были черными. Все остальное, в том числе массивная на вид стойка, которая окружала бар, было богато позолочено. В общем, трудно сказать, какой стиль старались здесь создать – современный или викторианский, но в результате комната получилась красивой и уютной.

При моем появлении два бизнесмена прекратили разговор, молодой бармен просиял, но англичанин, который, обхватив рукой стакан, сидел на табурете у дальнего закругления стойки, даже не поднял голову. Сев от него на расстоянии, я заказала водку с тоником. Обычно я не пью, и можно было только гадать, какой эффект произведет водка после вина и моих таблеток. Мне подали заказ, и бармен отпустил несколько добродушных шуток, которым я улыбнулась, но отвечать не стала. Мне хотелось говорить только с англичанином. Быть может, я поступила неправильно, заказав водку. Быть может, его интересуют только приличные девушки, которые не сидят в барах, будь это даже бары пятизвездочных отелей. Наконец, оторвав взгляд от стакана, Браун взглянул на меня. Я почувствовала, как меня обдало жаром, и с большим трудом сдержалась, чтобы не посмотреть на него в ответ. Англичанин заказал себе еще порцию спиртного – виски со льдом, но я чувствовала, что он продолжает смотреть на меня. Продержавшись, насколько хватило сил, я все же подняла голову и, позабыв о своих недавних намерениях, произнесла:

– Для этого времени года здесь очень тихо, не правда ли?

– Да. – Его взгляд, встретившийся с моим взглядом, потряс меня. – Больше похоже на богатый мавзолей.

– Уже через месяц отель будет заполнен до отказа, а этот бар – битком набит туристами.

На этот раз он улыбнулся, но сдержанность так его и не покинула. Глаза по-прежнему были абсолютно лишены открытости и словно тщательно замаскированы, так что страдание в них не было заметно остальному любопытному миру. Это был прием, которым я сама успешно овладела.

– В то время вы еще будете здесь?

– Нет, я уезжаю в конце недели.

– Хотите еще? – Он кивком указал на мой пустой стакан.

– Нет, благодарю вас. Если не возражаете, я закажу фруктовый сок.

– Апельсиновый сок и скотч, – попросил Браун официанта и, медленно встав со своего табурета, сел рядом со мной.

Между нами пробежал ток, такой сильный и вибрирующий, что, подумала я, англичанин тоже почувствовал его – должен был почувствовать.

– Ты одна? – спросил он и, передав мне сок, бросил лед в свой стакан.

– Да.

– И я тоже. – Он отсалютовал мне стаканом. – Неужели мама не говорила тебе, что нельзя разговаривать с незнакомцами?

– Я и не разговариваю. Обычно.

– У меня такое чувство, – глядя в свой стакан, он задумчиво вертел в нем кусочки льда, – что безопаснее сказать: было приятно познакомиться, и поскорее пожелать тебе спокойной ночи.

– И? – Мое сердце болезненно забилось.

– Вопреки своим лучшим побуждениям я этого не сделаю. – Резкие морщины вокруг его рта слегка смягчились, и снова промелькнул намек на улыбку. – Как тебя зовут?

– Дженни.

– Ты куришь, Дженни?

– Не часто, но сейчас закурю.

Он раскурил две сигареты, и, когда передавал одну мне, наши пальцы соприкоснулись. Между нами словно вспыхнула искра, и я молча напомнила себе, что, если подойти близко к огню, можно сильно обжечься, так что полезнее последовать лучшим побуждениям – просто коротко пожелать ему доброй ночи и уйти спать.

– Я – Джонатан, – представился он, и я осталась сидеть на табурете. – Сегодня утром я видел тебя на площади.

– Почему же не заговорил? – удалось мне выдавить из себя.

– Я не ищу курортных романов. – Он пожал плечами. – А ты?

– Тоже. – Это была правда. Я не искала романа, и в том, что сейчас он уже начинался, не было моей вины.

– Опасно приезжать сюда в одиночку.

– Ты же приехал.

– Я по меньшей мере на десять лет старше тебя и ищу тишины и спокойствия. Друг сказал мне, что именно в этом месте я их найду.

– Я не совсем уверена относительно десяти лет, но тоже хочу покоя.

– Почему? – спросил он, и это был не праздный вопрос.

Ну вот, никуда не денешься. Говорить или не говорить? Что сказал мне доктор Макклур? «Не обязательно мучить себя, рассказывая о своем прошлом каждому новому знакомому. Считай это своеобразной формой эгоизма. Стремись производить впечатление и быть в центре внимания. Вскоре у тебя пропадет желание рассказывать о себе». Я согласилась с этим советом.

– Я прихожу в себя после нервного срыва. Я провела восемнадцать месяцев в частной клинике.

– Сочувствую.

Это было сказано не просто из вежливости, как говорили многие другие. Джонатан знает о том, что такое сочувствие. И не станет расспрашивать. Я с облегчением вздохнула. Я сказала ему только часть правды, и то, что я сказала, не повлияет на отношения, ожидавшие нас впереди. Джонатан Браун не станет избегать человека, чье психическое здоровье нуждается в восстановлении. Я чувствовала это.

– А ты? – спросила я. – Почему ты ищешь мира и тишины?

В мягком свете настенных ламп от меня не укрылось, как он побледнел, а рука сжала стакан так, что побелели костяшки пальцев.

– Прости, – поспешила я исправить свою ошибку. – Мне не следовало об этом спрашивать.

– Почему же? Я ведь спросил тебя. Только у меня ответ не такой простой.

Мой вопрос изменил настроение Джонатана, его лицо застыло и помрачнело. Он не попытался предложить объяснение, и я с болью поняла, что вторглась в запретную зону.

Я еще раз взглянула на него. Густые ярко-золотые волосы, завивались на затылке и спадали на лоб непокорными волнами; кожа слегка загорела, словно он несколько недель провел на пляже; и я не ошиблась, характеризуя его лицо: рот упрямый и решительный, с чувственно-пухлой нижней губой, подбородок квадратный, четко очерченный.

– Я первый раз в Португалии, – как ни в чем не бывало заговорила я. – В конце недели собираюсь отправиться дальше на юг. В Офир. – Я почти увидела, как он возвращается из прошлого в настоящее.

– В Офир. Это на побережье, верно?

– Да. Моя подруга владеет там несколькими виллами.

– Ты не похожа на представительницу мира изнывающих от богатства.

– Нет, – рассмеялась я. – Просто бедность поймала на крючок.

К Брауну снова вернулась улыбка, а напряженность исчезла, и когда он взглянул на мою левую руку, я сказала:

– Мне двадцать два, и я не замужем.

– И прекрасно читаешь мысли. Я ошибся всего на три года. Мне двадцать девять. – Но он не сказал того, что мне хотелось знать больше всего. – Отправляясь сюда, я собирался пересечь границу в Виго. У меня там друзья, но я не уверен, что они так же богаты, как твои.

– Быть такими же довольно трудно, – улыбнулась я, подумав о миллионах Гарольда и счетах Розалинды в швейцарском банке.

– Тогда, пока ты не отбудешь в обитель роскоши, быть может, мы вместе займемся осмотром некоторых достопримечательностей?

Потянувшись за пустым стаканом, Джонатан коснулся рукой моей руки, и по спине побежали мурашки. Если я не хотела рисковать, то мне нужно было просто сказать «нет», но я вместо этого ответила:

– С удовольствием.

– Как насчет Валенсы? – спросил он, предложив мне еще соку. – Ты когда-нибудь была там.

– Нет. Это недалеко от испанской границы, да?

– На реке Миньо, – кивнул он. – Оливейра, мой друг из Виго, советовал мне обязательно посетить ее. Говорит, это настоящий крошечный средневековый город. Все стены и бастионы остались в целости и сохранности, а внутри втиснулись церкви и дома. Думаю, нам надолго запомнится это путешествие.

Едва дыша от возбуждения, вызванного его присутствием, я подумала, что, безусловно, так и будет.


Глава 4


На следующий день за завтраком он остался за своим столом в дальнем углу столовой, а я – за своим. Когда я вошла, он поднял голову, и уголки его губ приподнялись в едва заметной улыбке. Я тайком вздохнула с облегчением – значит, он не изменил своих намерений, и прошлым вечером это был не внезапный порыв, о котором, проснувшись, жалеют. Я справилась только с половиной своих булочек и кофе, когда он, проходя мимо, тихо сказал:

– Я жду тебя в холле минут через пятнадцать. О'кей?

– О'кей, – кивнула я, почувствовав, как наполняюсь радостью. Прошло так много времени с тех пор, как я испытывала какие-либо чувства, даже отдаленно похожие на радость, что в течение нескольких удушливых секунд я готова была расплакаться. Глупая, сказала я себе. Все говорят, что я снова буду счастлива и что я просто слишком упрямая, чтобы поверить им. На протяжении нескольких месяцев меня не покидала убежденность, что после того, что я совершила, я не имею права чувствовать себя счастливой – и из-за этого доктор Макклур терял со мной терпение. Он становился то нежным, то грубым, но его наставления всегда оставались одними и теми же: оставь прошлое там, где ему положено быть, ничто не в состоянии его изменить; если ты хочешь вновь обрести психическое и эмоциональное равновесие, то нужно начать жизнь заново. Что ж, в это утро доктор Макклур был бы доволен мной. Ожидая Джонатана, я выбрала на полке еще одну открытку и написала на ней то, что еще Двадцать четыре часа назад казалось попросту нелепым: «Прекрасно провожу время. Дженни», а потом, написав адрес клиники, отдала открытку мальчику, который дежурил в приемной.

– Готова?

– Да. – Я стремительно обернулась, ощущая, как щеки заливает краска. – Камера, путеводитель, карта– все, что должен иметь хорошо экипированный турист.

– Думаю, мы сможем обойтись без карты, – усмехнулся он. – Здесь существует одна-единственная дорога, по которой можно добраться от Вианы до Валенсы, так что вряд ли мы рискуем заблудиться.

– Может быть, но в тех горах водятся волки, а я не девочка, чтобы рисковать.

– Что-то сомневаюсь.

Джонатан протянул мне руку, и мы рассмеялись.

– Во всяком случае, так рисковать.

Под любопытными взглядами нескольких человек из целой армии служащих «Санта-Луции» мы прошли по розовому мраморному холлу мимо ваз с вьющимися растениями и вышли на парковку. Это был единственный неприятный момент за весь день.

– Твою или мою? – спросил он, глядя на обе наши машины, припаркованные рядом. – «Фольксваген» больше подходит для местных дорог.

– А «ламборгини» больше впечатляет.

– Когда у меня полетит задняя подвеска, я буду знать, кого винить, – добродушно пошутил Джонатан, открывая для меня дверцу автомобиля, и я облегченно вздохнула.

Даже теперь, мысленно возвращаясь в тот день, я нахожу его волшебным. Это был один их тех особенных солнечных дней, которые, пожалуй, бывают только в детстве, когда абсолютно все доставляет радость, когда небо все время голубое и у вас со спутником полное взаимопонимание. Но я с самого начала должна была понимать, что, как и в детстве, эта благодать не может продолжаться долго. На первом же повороте мы выехали на пешеходную дорожку перед одним из религиозных монументов, которые португальцы, казалось, воздвигали на каждом, даже самом маленьком пригорке. Джонатан свернул в сторону и остановился.

– Ты такое видела?

У подножия гранитной лестницы, ведущей к святыне, стоял пожилой лысеющий мужчина со щегольски повязанным на шее красным платком, а рядом с ним стоял аппарат, выглядевший так, словно его вытащили из музея.

– Что это?

– Всего-навсего настоящий фотографический аппарат «Цейс икон», – ответил Джонатан, взявшись за дверную ручку. – Не может быть, чтобы он действовал! Должно быть, это просто своеобразная приманка, чтобы завлечь туристов. Вероятно, там внутри находится современный «Инстаматик». Этой штуковине, наверное, лет сорок!

Вслед за Джонатаном я обошла автомобиль и подошла к фотографу, который, следуя обычаю, поправлял ярко-желтую накидку, защищавшую аппарат от солнца, и проверял на устойчивость хлипкую треногу, на которой тот бы закреплен.

– Сколько? – спросил Джонатан.

Фотограф порылся в кармане и извлек четыреста эскудо. Засмеявшись, Джонатан покачал головой и достал из бумажника сто пятьдесят эскудо. Фотограф явно расстроился и предложил триста эскудо, а Джонатан в ответ – двести. Сделка состоялась, довольный фотограф поставил нас на вторую ступеньку, и Джонатан обнял меня за талию.

Голова фотографа исчезла под накидкой, а затем почти сразу же появилась снова, и он с помощью куска грубой деревяшки, которая, по-видимому, служила ему экспонометром, произвел настройку. Потом голова опять спряталась под тряпкой, и фотограф осторожно просунул руки в прорези.

– Неужели он в действительности собирается фотографировать этой штукой? – не веря своим глазам, спросила я. – И как мы получим фотографии, если он их все-таки сделает?

Лысеющая голова наконец появилась над накидкой, и Джонатан спустился вниз, чтобы узнать, как мы сможем получить фотографии и нужен ли ему наш адрес.

Лысая голова неистово замоталась из стороны в сторону, и фотограф бережно извлек из темных недр чистую фотобумагу и опустил ее в узкий деревянный короб, подвешенный на одном конце его камеры.

– Невероятно, – смеясь, сказал Джонатан. – Это не надувательство, эта штуковина на самом деле работает, он проявляет негатив!

Не веря себе, мы смотрели, как фотограф поднимает влажную, теперь почерневшую фотобумагу и осторожно кладет ее на деревянную подставку перед объективом.

– Что он делает?

– Фотографирует негатив. Чтобы поверить этому, нужно увидеть все своими глазами. Вероятно, нам следовало дать ему четыреста эскудо, которые он просил. Зрелище того стоит!

Наши будущие снимки еще много раз погружались в емкость с раствором, а потом фотограф с торжествующим видом вытащил из ее темной глубины фотографию, пожалуй, скорее серо-белую, чем черно-белую, но фотографию, которая была сделана камерой, напоминавшей те, что десятилетиями раньше поджидали туристов, желавших сфотографироваться на фоне пирамид или победоносно поставив ногу на убитого тигра. И не одну фотографию, а две! Они были еще влажными, но на них можно было рассмотреть двух человек, которые обнимали друг друга и, смеясь, смотрели друг другу в глаза, словно любовники. Интересно, подумала я, не пришла ли подобная мысль и Джонатану, когда он смотрел на свой отпечаток. Но если и пришла, то он ничего не сказал на этот счет и только попросил:

– Дженни, принеси из машины камеру. Если я не сфотографирую этого парня с его раритетом, мне никто никогда не поверит!

Фотограф гордо положил руку на свою камеру, отчего тренога слегка покачнулась, и услужливо улыбнулся. А затем мы торопливо вернулись в машину, потому что ветер с Атлантики, был слишком холодным, чтобы доставлять удовольствие. Когда Джонатан, спускаясь в Виану, огибал крутой горный склон, я решила, что поступила правильно, пристегнувшись ремнем безопасности, и что в последние дни мои нервы определенно пошли на поправку.

Выехав на узкую дорогу, ведущую на север, Джонатан повел машину медленнее – когда по дороге шириной всего двенадцать футов медленно бредет стадо скота с рогами в пять футов, ничего другого не остается. Коровы и быки были ухоженными, в блестящих желтых попонах и с резной деревянной упряжью. Старухи и дети, которые вели их, выглядели менее ухоженными, но все они улыбались, когда мы, остановившись, ожидали, пока скот и повозка, как правило, полная сена и плачущих младенцев, свернут на дорогу, ведущую к ферме, и освободят проезжую часть, или когда мы медленно объезжали их. По сочным зеленым полям были разбросаны серые, белые и нежно-розовые дома с темно-оранжевыми крышами, и повсюду виднелись виноградники. Каждый домик, каким бы скромным он ни был, обязательно имел собственный участок земли и виноградник.

– Все это выглядит смутно знакомым, – заметил Джонатан, – и чем-то напоминает мне…

– Ирландию. Ирландия с виноградниками, апельсинами, оливами и миндалем.

– И с вином. Ты права, Дженни Рен. – Почему-то он назвал меня именем диккенсовской героини. Правда, я никогда не видел, чтобы в Ирландии женщины стирали белье у речных отмелей, как это принято здесь.

– Через десять лет ты, вероятно, и здесь этого не увидишь. Хотя, когда я вижу, как они, стоя на четвереньках, отбивают на камнях белье, меня больше всего волнует совсем не то, что это тяжелая работа.

– Нет?

– Нет. Меня волнует, что, когда они развешивают белье или раскладывают его на больших валунах для просушки, оно чище, чем то, которое я вытаскиваю из своей стиральной машины!

– Вот к чему приводит прогресс, – засмеялся Джонатан. – Скорее! Посмотри на тех трех старух в черном, которые идут по дороге. Они похожи на трех настоящих ведьм!

Улыбнувшись, я помахала им рукой и была вознаграждена тремя беззубыми улыбками старух, которые, плотнее закутавшись в шали, с недоумением посмотрели вслед автомобилю.

– Не думаю, что «ламборгини» – совершенно обычная вещь для здешних мест.

– Дорогая моя Дженни, «ламборгини» нигде не обычен!

И мы снова засмеялись. В обществе Джонатана мне было так же легко, как в обществе Фила, – с одной лишь существенной разницей. Тело Джонатана, находясь рядом с моим, оказывало на мою нервную систему такое воздействие, которого никогда не мог вызвать Фил. Теперь я впервые начинала понимать, почему Мэри полностью и беспрекословно подчинялась желаниям Тома. Если он так же действовал на нее, то все понятно. Ведь пожелай я удержать Джонатана рядом с собой, я готова была бы ради этого своротить горы.

– Ну вот, – произнес он, оторвав меня от размышлений, – это Валенса.

– Она не производит на меня впечатление средневековой. – Я в удивлении огляделась. – Она выглядит точно так же, как все остальные маленькие деревушки, через которые мы проезжали.

Дорога свернула за дома с непременным вывешенным на солнце бельем, а затем совершенно неожиданно резко сузилась, и мы оказались среди волнистых зеленых полей.

– Наверное, мы не там повернули, – сказала я, когда проезжая часть обогнула зеленый холм и, извиваясь, стала круто подниматься вверх. – Мы сейчас въедем к кому-нибудь в сад! – В этот момент впереди появилась такая узкая каменная арка, что автомобиль в нее мог проехать с трудом. – Стой, Джонатан! Мы врежемся в чей-нибудь дом!

– Я не могу здесь развернуться, так что остается только ехать вперед, – усмехнулся он. «Ламборгини» с ревом пронесся через темноту богато украшенного въезда и снова вырвался на ослепительный солнечный свет. Затаив дыхание мы смотрели на открывшийся нам вид. – Вот это да, – в изумлении произнес Джонатан. – Когда Оливейра говорил, что это сказочный город, он не шутил.

Вымощенная камнем дорога, рассекая по сторонам волны высокой густой травы, опустилась на несколько ярдов и привела нас к еще одной каменной арке, через которую открывалась захватывающая дух Валенса: мощенные булыжником улицы, наполненные босоногими детьми и болтающими женщинами, и дома с крохотными участками, не более четырех футов в ширину. Джонатан, медленно проехав через массивные городские ворота, выехал на главную улицу Валенсы. Паркуя автомобиль, мы чувствовали себя Гулливерами. Церковь, мимо которой мы проехали, была похожа на макет; на площади, где мы припарковались, едва хватило места для нашего автомобиля. Все было урезано, чтобы уместиться в границах средневековых стен. Магазины, по-видимому, предназначались только для туристов и торговали лишь дешевыми сувенирами и скульптурами.

– Франсеш? – весело выкрикнула полная дама, удобно расположившаяся под ярким полосатым зонтиком.

– Нет, инглез, – с улыбкой крикнул в ответ Джонатан.

Она благосклонно улыбнулась. «Инглез» тоже подходил. Англичане могли с таким же успехом тратить в Валенсе деньги, как и французы, и немцы. Она протянула полный лоток яблок и апельсинов, но Джонатан покачал головой и, взяв меня за руку, повел по залитой солнцем улице, а торговка улыбнулась нам вслед – на обратном пути мы будем рады и яблоку, и апельсину…

Джонатан крепко прижал к себе мой локоть, и мы медленно пошли по улице. По дороге нам попалась обычная кондитерская, мы зашли в нее и купили покрытые шоколадной глазурью пирожные, посыпанные сахаром эклеры с кремом и бутылку «Виана Верде», чтобы все это запивать, а потом, вместе лакомясь пакетом миндаля в сахаре, мы, довольные, бродили по крутым узким улочкам, неожиданно превращавшимся в крохотный двор, заросший цветами, или слушали непонятное пение пожилого священника, который в мантии, почти неподвижной в теплом воздухе, степенно двигался по мостовой, склонив голову и прощупывая дорогу палкой, пока не добрался до нужной ему двери и, прекратив гипнотическое пение, тихо постучал.

А мы, держась за руки, зашагали к огромному каменному бастиону, окружавшему город. Он состоял из двух стен, а между ними лежала волнующаяся густая трава, заполнявшая то, что когда-то было широким рвом. Несомненно, древние обитатели Валенсы были вынуждены строить такие сооружения, чтобы следить, не приближаются ли из-за реки готовые к вторжению испанские всадники. Под солнцем, припекающим нам спины, мы добрались до конца дороги, которая вела от внешнего входа к внутреннему, и, тяжело дыша, по крутой неровной земляной тропинке спустились на травянистый луг, где гудели только пчелы, и случайная стрекоза с лазурными крыльями стрелой пронеслась мимо нас. Я развернула плотный бумажный пакет, в котором были наши сладости, а Джонатан откупорил вино, и мы пили, передавая друг другу бутылку, потому что не догадались взять бумажные стаканчики, и я радовалась, что мы не догадались. Покончив с последним пирожным, Джонатан обнял меня за плечи, и мы откинулись на мягкую подушку травы. Мне казалось невероятным, что еще два дня назад мы не знали друг друга.

– Счастлива? – спросил Джонатан.

– Да. Я счастлива.

Он улыбнулся, но моя голова лежала у него на плече, и я не могла видеть его глаз. Больше чего бы то ни было мне хотелось, чтобы Джонатан тоже был счастлив. Если пришла пора рассказать о своем прошлом, то эти несколько часов идиллии у средневековых стен Валенсы были именно тем моментом, когда мне следовало это сделать. Но рассказать – значит испортить замечательный день, а я была ужасная трусиха и не хотела погубить свое счастье одним роковым броском костей. Возможно, Джонатан, как и другие, отнесется ко мне с сочувствием, а если нет… Наверное, я не смогу этого вынести. Лучше поступить так, как советовал доктор Макклур, – оставить прошлое там, где ему положено быть, и думать только о настоящем. Я лениво сорвала травинку и почти робко спросила:

– Джонатан, ты сейчас счастлив? Он не ответил, и я, приподнявшись с его плеча и взглянув в лицо, мгновенно расстроилась. Он меня не замечал, его глаза были обращены к чему-то, чего я не могла видеть, и в это короткое мгновение незащищенности были наполнены невыразимой болью. Но затем он почувствовал мой пристальный взгляд, выражение изменилось, и Джонатан привлек меня к себе.

– Я счастлив, Дженни Рен. Несомненно, счастлив. Скользнув рукой по моему телу, он притянул меня ближе, и я почувствовала, как под тонкой тканью рубашки бьется его сердце, ощутила запах не только его одеколона, но и пота после нашего спуска по тропе, и запах мужчины. Когда он наклонился и поцеловал меня, это был не обычный легкий поцелуи, а поцелуй, приносящий избавление от подавляемой боли, поцелуй благодарности за то, что мы нашли друг в друге утешение, которое искали. Я крепко обвила руками его шею, погрузив пальцы ему в волосы, мой язык затрепетал от прикосновения его языка, и страсть, о существовании которой я даже не подозревала, волной захлестнула меня. Прошла целая вечность, прежде чем мы отстранились друг от друга. После короткого мгновения неуверенности желание исчезло из его взгляда и сменилось тем, что я безумно хотела там увидеть.

– Дженни Рен. – Кончиком пальца он провел по моей щеке и, задержав палец под подбородком, мягко приподнял мне голову. – Дженни Рен, в тебе определенно что-то есть.

– Взаимно, – дрожащим голосом отозвалась я.

Джонатан ласково поднял меня на ноги, положил руку мне на плечи, а я обняла его за талию, и мы медленно направились к машине, оба слегка ошарашенные той внезапностью, с которой обрушилась на нас любовь.


Глава 5


Когда в этот вечер я вошла в столовую, Мануэль с понимающей улыбкой на дружелюбном лице торопливо подошел и вежливо проводил меня не к моему столу, а к столу Джонатана.

– Ты понимаешь, что подрываешь мою репутацию? – спросила я, когда Мануэль отошел, приняв у нас заказ.

– В глазах официантов твоя репутация рухнула в то мгновение, когда ты села в мой автомобиль. И не думай, что они не понимают. Я просто вижу, как дежурный побежал делиться новостью в тот самый момент, когда мы отъехали. Если мы будем сидеть за разными столами, это все равно никого не обманет!

– Тогда я рада, что моя репутация развеяна по ветру. Ужинать вдвоем намного приятнее, чем в одиночку.

– Несомненно. – Он крепко сжал мою руку, и по коже побежал озноб.

Вернувшись в отель после путешествия в Валенсу, я целый час провела в ванне, предаваясь размышлениям. Хотя существовало немало мужчин, которые говорили, что влюблены в меня, и в которых, как мне казалось, я тоже была немного влюблена, никогда прежде я не замечала такой реакции своего тела, как в этот день, когда Джонатан так страстно поцеловал меня. Но этот поцелуй больше не повторился. Когда мы расходились по своим номерам, чтобы переодеться к обеду, его поцелуй был теплым и волнующим, но пламя страсти, вспыхнувшее в нем днем, или погасло, или было взято под контроль. По выражению глаз Джонатана я поняла, что оно не погасло. Просто то, что случилось, было так же неожиданно для Джонатана, как и для меня. В своем путешествии по Испании и Португалии он меньше всего ожидал найти любовь. Он походил на посаженного на цепь тигра, и я ощутила, как снова нарастает возбуждение. Сколько времени пройдет до того момента, когда тигр разорвет цепь, на которую добровольно согласился, и обнаженная страсть снова вырвется наружу? И как мне себя вести, когда это случится? До сих пор я сохраняла девственность, и Розалинда считала это невероятно забавным. Но никогда раньше искушение не было настолько сильным, чтобы я вышла за рамки строгих моральных правил, на которых воспитала меня тетя Гарриет, – а теперь это случилось. Во всяком случае, теперь стало ясно одно: я никогда не выйду замуж за Фила.

– Завтра в Барселосе базарный день. Хочешь поехать? – спросил Джонатан.

– О да, с огромным удовольствием. – Если бы он спросил, хочу ли я отправиться на Ауну, я бы тоже согласилась.

– Но где витали твои мысли последние десять минут? Я уже спрашивал тебя, хочешь ли ты поехать в Опорто, Брагу или в Понте-де-Барка, и все без ответа.

– Когда-нибудь захочу, – покраснев, ответила я. – Я тогда просто скажу тебе!

После обеда мы рука об руку вышли на террасу и медленно спустились по покрытым мхом ступенькам в сад, наполненный ароматом мимозы. Под огромным дубом, возвышавшимся над остальными деревьями, стояла деревянная скамейка, и мы, сев, прислонились спинами к его стволу. На легком вечернем ветерке шелестели листья, а снизу доносился глухой рокот Атлантики, и в темноте призрачно белели гребешки волн.

Джонатан нежно притянул меня, поднял к себе мое лицо и нашел губами мои губы. И снова в его поцелуе были тепло, желание, но еще и сдержанность. Почему? – задумалась я. Очевидно, существовало одно единственное объяснение, и, затаив дыхание, я задала ему вопрос:

– Джонатан, ты женат?

Я почувствовала, как тело Джонатана застыло, и он, немного помедлив, ответил:

– Нет. Теперь нет.

Его интонации было достаточно, чтобы удержать меня от дальнейших расспросов. Кто бы ни была его жена, она, несомненно, оставила глубокие шрамы – шрамы, которые еще не полностью залечены. Но ведь я – няня, подумала я про себя, прильнув к его плечу, а хорошая няня за неделю может добиться поразительных результатов, особенно если отдает этому всю душу.

На следующий день на ярмарке в Барселосе Джонатан купил мне ярко раскрашенного колоссального размера глиняного петуха, который был символом этих мест, и мы оба пришли к выводу, что с черными и красными перьями и нарисованными на нем яркими сердцами и цветами он являет собой верх безвкусицы, но тем не менее невероятно красив. Я знала, что в предстоящие годы он будет красоваться на моем туалетном столике, озадачивая друзей и родственников. Пусть удивляются, мне все равно. Глядя на него, я всегда буду вспоминать Джонатана, и уже из-за одного этого петух бесценен.

В последующие дни, наполненные бесчисленными пакетами засахаренного миндаля, множеством пирожных с кремом и вкуснейшим местным вином, мы побывали в Браге, где зашли в темный и зловещий собор и сразу же вышли из него, и посетили Национальный парк с горами и озерами, с быстрыми реками и густыми сосновыми лесами. В путеводителе говорилось, в этих местах в изобилии водятся олени, волки, куницы, барсуки и дикие кабаны, – и я вполне могла этому поверить. Склоны гор были такими огромными и безлюдными, что я не удивилась бы, обнаружив там даже медведей. Мы действительно видели нескольких волков, но они находились на большой, заросшей деревьями территории, по соображениям безопасности огороженной высоким забором из металлической сетки, и выглядели такими же жалкими и противными, как я и ожидала.

В далекой заброшенной закусочной нас угощали крошечными кусочками вкусно обжаренной безымянной рыбы в тесте, которая была подана с рисом и свежим латуком и вместе с гарниром щедро полита свежевыжатым лимонным соком. Хлеб был только что испеченный и еще теплый. Вино, которое не имело названия и было дешевле минеральной воды, оказало на нас такое сногсшибательное воздействие, что остальную часть дня мы провели на берегу реки, болтая босыми ногами в ледяной воде, смеясь и целуясь.

На следующий день мы отправились в Чавес, маленький городок, от которого два десятка миль до ближайшей деревни. К тому времени, когда мы туда добрались, проехав через страну, которая резко изменилась и превратилась из горной местности в бескрайние просторы торфяников и вересковых зарослей, напоминавших о Шотландии, было уже время вечернего чая. Уставшие и напуганные мыслью об обратном пути по дороге, пригодной только для четвероногих, мы быстро нашли кафе и подбодрили себя кофе – не тем кофе, что подают в отеле, а крепкой темной жидкостью, которую пьют чашечками размером с наперсток. А затем настал момент, который сделал наше долгое путешествие стоящим всех неприятностей. Начав осматривать достопримечательности Чавеса, мы сначала решили, что их не слишком много, но, заглянув на первую же улицу с магазинами, увидели огромную витрину, которую занимала одна-единствен-ная реклама, предлагавшая сервиз ценой в тысячу эскудо с видами Стратфорда-он-Эйвон, коттеджа Энн Хатауэй и театра «Глобус», – все названия написаны по-английски! Это было слишком.

– Ты хочешь сказать, что я проделал все эти мили по диким центральным районам, рискуя разбить машину, только ради того, чтобы приобрести обеденный сервиз «Уильям Шекспир», который могу купить в любой день на базаре в Вулидже! – с возмущением воскликнул Джонатан.

Не обращая внимания на любопытные взгляды местных жителей, мы, смеясь, продолжили путь по грязной улице, тщетно стараясь найти хоть что-нибудь, что могло бы оправдать наше путешествие. Ничего не обнаружив, мы вернулись к «ламборгини», и Джонатан, мужественно стиснув зубы, снова направил свой великолепный автомобиль на усеянную рытвинами дорогу. Почти всю обратную дорогу я спала – спала крепким сном без сновидений, вселившим в меня ощущение, что я обрела душевное спокойствие, которое столь долго искала.

Дни проходили один за другим, и пятница – день, когда Джонатан должен был уехать к своему другу в Виго, – приближалась, но между нами так ничего и не было сказано о будущем. В четверг вечером я причесывалась с тяжелым сердцем. Хотя тот момент в Валенсе больше ни разу не повторился, он тем не менее был. Я видела выражение глаз Джонатана, я знала, что это больше чем просто курортный роман. Что такого могла сделать жена Джонатана, чтобы столь сильный и уверенный в себе мужчина ужасно боялся полюбить снова? Вставляя в уши жемчужные сережки, я замерла. Возможно, ответ прост – он все еще ее любит. Эта мысль испугала меня.

Обед был напряженным, хотя Джонатан весело болтал о нашей дневной поездке в Каминьо и о встреченной нами женщине, одетой во все белое и с петухом на голове. Джонатан решил, что это своего рода предсказательница, но, наведя справки у местных жителей, узнал, что она просто сумасшедшая. Я почти не слушала его, ибо была занята тем, что придумывала, как подвести его к разговору о том утре, когда он уедет, оставив меня одну. Я смертельно боялась услышать стандартные слова о том, как было весело, как ему было приятно познакомиться со мной…

– Пойдем, прогуляемся по берегу, – предложил Джонатан, когда Мануэль убрал со стола последнюю посуду.

Крепко держа Джонатана за руку, я последовала за ним из зала в холл и дальше – на автомобильную стоянку. Храня молчание, мы сели в машину, и «ламборгини», взревев мотором, помчался по извилистой дороге вниз, в город. Через несколько минут, оставив позади шумные улицы, мы выехали на узкую дорогу, идущую вдоль дюн, где воздух был теплым и тяжелым от морских брызг и сладкого запаха сосен. Вверху висел бледный серебряный серп, а внизу блестело бескрайнее море, вздыбленное гигантскими белыми лошадьми, которые, вскинув головы, неслись к берегу в кружащихся облаках пены.

На мне было вечернее платье и босоножки, и я, сбросив обувь, наслаждалась ощущением песка, когда мы рука об руку шли по дикому берегу.

– Завтра пятница, – наконец заговорила я.

– Да, и ты уезжаешь к своим друзьям в Офир.

– А ты – к своему другу в Виго. Остановившись, мы взглянули друг другу в глаза, и я поняла, что в моих безошибочно видна боль расставания.

Джонатан повел меня через дюны, и мы уселись под их прикрытием. Устроившись рядом с ним, я ждала так, как не ждала никогда прежде. Я думала, что он заговорит, но вместо этого он издал стон – звук, который шел из глубины его души, – ударил кулаком по песку, а затем я оказалась у него в объятиях, и на этот раз в его поцелуях не было ни капли сдержанности. Страсть, в которой я не сомневалась, в конце концов вырвалась на свободу, его пальцы запутались в моих волосах, заставив меня вскрикнуть от боли и удовольствия, его губы, жесткие и требовательные, потянулись к моим губам. Все мое существо затрепетало в ответ, мне захотелось прильнуть к нему – ближе, еще ближе. Его язык обжег мне рот, руки скользнули от волос к моему телу и, раздвинув складки на лифе шифонового платья, ласкали мою грудь. Потом его рука оказалась на моей оголенной йоге и, обжигая своим жаром, двинулась вверх, а Джонатан сдавленно прошептал:

– Дженни, Дженни, Дженни…

Я нетерпеливо потянула его на себя, а затем столь внезапно, что я почувствовала себя так, словно меня ударили, он вскочил на ноги и замер, стараясь восстановить дыхание и… взять себя в руки. Все это произошло за несколько секунд, но показалось мне вечностью, а Джонатан, обуздав свою страсть, снова сел рядом и привлек меня к себе.

Из всего самого невероятного, что я могла услышать от него, он сказал то, от чего я чуть не задохнулась:

– Давай поженимся, Дженни Рен.

– О Господи… – Я едва могла говорить от облегчения, неожиданности и удивления. – О Господи, конечно, с удовольствием.

Он медленно выдохнул, и я спросила:

– Но если ты хочешь на мне жениться, то зачем… Почему ты остановился?

– Потому, Дженни Рен. – Его голос был полон любви и откровенной насмешки. – Потому, что я мужчина двадцати девяти лет, который не только был несколько лет женат, но который давно остепенился. И я за пятнадцать шагов могу разглядеть девственницу.

– Ради Бога… – Я одновременно засмеялась и заплакала. – В этом причина того, что твое поведение так изменилось после Валенсы?

– В этом и еще кое в чем другом. Я не думал, что снова смогу почувствовать к женщине такое смешанное чувство страстной любви и нежности. Мне понадобилось некоторое время, чтобы свыкнуться с этой мыслью.

– Я рада, что тебе это удалось.

– Что скажешь о встрече в Офире через пару недель? – усмехнулся он.

– О, это было бы замечательно! Ты бы познакомился с моей тетей Гарриет, с моими друзьями…

– В чем дело, Дженни? – мягко спросил он.

Я безмолвно смотрела на белые волны прибоя, без конца накатывающиеся на берег. Если я не расскажу ему, то расскажет Розалинда, а если не Розалинда, то кто-нибудь другой. А кроме того, я не хотела иметь секретов от Джонатана. Пришла пора сказать ему все.

– Джонатан, ты не все знаешь обо мне. В моем прошлом есть кое-что такое, что, возможно, заставит тебя изменить свое решение.

– Дженни Рен, не существует ничего, ничего на свете, что могло бы заставить меня передумать.

– Тогда мне хотелось бы рассказать тебе все сейчас.

– Нет, не сейчас. Я вижу, что это может тебя расстроить, а я не хочу, чтобы у меня остались воспоминания об испорченном вечере. В Офире у нас обоих будет достаточно времени, чтобы рассказать друг другу о нашем прошлом то, что необходимо. – Заключив меня в объятия, он заглушил мои слабые возражения поцелуями, которые прогнали прочь все остальные мысли.


Глава 6


Он уехал на следующее утро сразу после завтрака, а через час или два я закончила укладывать вещи, оплатила счет и вывела «фольксваген» на уже ставшую знакомой дорогу в Виану. Я ехала с легким сердцем, весело махала детям, которые помогали на полях или вели на пастбище громадных коров, и с ревом проносилась через грязные деревушки, с обидой чувствуя, что у «фольксвагена» совершенно не та скорость, что у «ламборгини».

Только к середине следующего дня я добралась до дорожного знака, указывавшего на Офир. Я свернула направо и едва не наехала на крестьянку, сидевшую на табурете прямо посреди дороги и с надеждой протягивавшую отвратительного вида морского угря. По одну сторону от меня широкая река несла свои воды к морю, а по другую начинался густой сосновый лес, которым так восхищалась тетя Гарриет. Очень скоро лес с манящими в глубину дорожками обступил меня с обеих стороне Вскоре я увидела песчаные дюны… и огромный четырехзвездочный отель, который Гарольд так безуспешно пытался купить, и песчаную дорожку, шириной едва достаточную для проезда автомобиля, которая вела от отеля прямо в лес. А потом передо мной появился белый оштукатуренный дом с блестящей крышей из букового дерева. Он настолько отличался от всего остального, виденного мной в Португалии, что я сразу же поняла, что наконец-то попала в «Анклав» Розалинды. Я сбавила скорость, а потом остановилась. Вокруг никого, в лесу стояла тишина, только щебетали и порхали среди ветвей ослепительно яркие птицы.

От виллы, расположенной довольно высоко, открывался вид на море и на простиравшийся вниз, до самой дороги и леса, сад с пышными цветочными клумбами, с миниатюрными фонтанами и с небольшим ручьем, который каскадами перетекал из пруда в пруд, берега ручья были густо усеяны желтыми и розовыми лилиями.

Сквозь большие венецианские окна можно было разглядеть выкрашенные белой краской стены и то, что с такого расстояния было похоже на гигантскую картину Пикассо. Выложенная камнем дорожка вела через сад к соседней вилле, которая была намного меньше, но гораздо симпатичнее. Стены в ней были отделаны по-португальски яркими изразцами, а открытые деревянные ставни позволяли видеть бегонии и ползучие лобелии, которые занимали все подоконники. Вокруг верхнего этажа проходил узкий деревянный балкон, где возле плетеного стола я заметила широкополую соломенную шляпу, которая принадлежала тете Гарриет, корзинку для вязания и клубки шерсти, раскатившиеся по деревянному настилу. Я вышла из машины, но вместо того, чтобы отправиться прямо к вилле, в которой, вероятно, обосновалась Розалинда, обогнула дом и пошла к другому, поменьше. Группа деревьев отделяла эту виллу от других зданий «Анклава», но каменные ступеньки, замысловатой дугой спускавшиеся от парадной двери виллы тети Гарриет, выводили на дорожку между деревьями, от которой новая извилистая серия ступенек поднималась вверх, к двум выкрашенным в розовый цвет виллам с коваными балконами и красными черепичными крышами. Я поднялась по ступенькам и, задержав дыхание, повернулась в сторону моря.

В обоих направлениях до бесконечности тянулся серебряный песок, огромные волны вздымались на повергающую в трепет высоту и разбивались в белую пенистую массу, а через несколько секунд снова поднимались, пока наконец не выплескивались на берег в кипящем водовороте брызг. Устояв против искушения босиком побежать к морю, я повернулась и, стоя в высокой траве, приятно касавшейся моих ног, принялась рассматривать виллы. Одну из них, должно быть, занимали Мэри и Том, другую – Фил, а я, наверное, поселюсь с тетей Гарриет. Я открыла крошечную калитку, которая вела в сад, окружавший виллы, и заглянула в окно. Огромный настоящий камин отделял столовую от гостиной, а на белой стене висел искусно вырезанный херувим. Я сомневалась, что Фил захотел бы жить в такой обстановке, и, решив, что это вилла Мэри, направилась по поросшей мхом дорожке к соседней вилле. Здесь стены были выкрашены в ярко-розовый цвет, обитые розовым бархатом стулья окружали большой стол с мраморной столешницей, отчего комната казалась маленькой, а, по-видимому, дорогие канапе и многочисленные яркие коврики занимали оставшееся свободное пространство. Пианино я не увидела, а на журнальном столике валялось несколько журналов и стояла пустая чашка с блюдцем – единственный признак присутствия обитателя. Я обошла виллу и, когда начала спускаться на дорожку, к соснам, уловила донесшиеся сквозь деревья первые ноты фортепьянного концерта номер один Листа. Я улыбнулась и, углубившись в сосны, пошла на звуки музыки.

Другие три виллы, изолированные от остального «Анклава», образовывали на лесной поляне сказочную группу, и из ближайшей ко мне лилась знакомая прекрасная мелодия. Фил, полностью отдавшись игре, наклонил голову, так что мне был виден только его затылок. Решив не прерывать его, я села, прислонившись спиной к дереву, и наслаждалась волшебной игрой Фила, которая оказалась великолепным аккомпанементом к тому вновь обретенному счастью, которое поселилось в моем сердце.

Довольно скоро Фил сделал паузу, а когда он вытер со лба пот и поднял руки, чтобы начать следующую часть, я встала и окликнула его:

– Фил!

Он мгновенно обернулся, и обычно серьезное выражение у него на лице сменилось широкой улыбкой.

– Дженнифер! Я думал, ты никогда не приедешь. Мы столкнулись на пороге, и он заключил меня в объятия.

– Еще два дня, и я бы отправился за тобой в Виану. Я сделал бы это раньше, но тетя Гарриет сказала, что тебе нужно предоставить для отдыха всю неделю.

Я молча поблагодарила тетю Гарриет. Если бы Фил приехал на два дня раньше, это только усложнило бы дело.

– Я осматривала достопримечательности и… заводила друзей.

– Слава Богу. – Он чуть отстранил меня и пристально всмотрелся в мое лицо. – Я боялся, что ты впала в глубокую депрессию.

– Нет. Теперь это все позади. Правда.

Фил провел меня в большую комнату, где стояло два рояля, а по полу были разбросаны огромные подушки.

– Готовить кофе слишком долго. Хочешь кока-колы? – спросил он, выходя в маленькую кухню. – Я хочу знать, что это за подруга, которая так надолго задержала тебя. Знаешь, ты вполне могла бы осмотреть достопримечательности, находясь здесь. Мы не так уж далеко от Национального парка.

Он вернулся с двумя стаканами, в которых позвякивали кусочки льда.

– Завтра я отвезу тебя туда.

– Я уже там побывала. – Беря у него из рук стакан, я заметила, как в его глазах промелькнуло разочарование, и поспешно добавила:

– Но можно провести там целый месяц и не увидеть даже половины. Если ты еще не был там, я могу быть твоим гидом.

– Полагаю, она англичанка. – Фил удобно устроился на одной из лежавших на полу подушек. – Она отдыхала одна?

– Это не «она», Фил. – Держа стакан обеими руками, я опустилась на подушку рядом с ним. – Это «он». – Фил застыл, а я прокляла себя за ту боль, которую причиняла ему. – Его зовут Джонатан, – сказала я, крепко сжав руку Фила, – и он отдыхал один. – Было бессмысленно ходить вокруг да около, и я просто призналась:

– Я его люблю.

Фил замер со стаканом в руке и после непродолжительного молчания тихо произнес:

– Дженнифер, ты же пробыла в Виане всего неделю.

– Я знаю. Но так уж случилось.

– Не думаю, что ты полностью поправилась, если делаешь такие заявления. – Пристально глядя на меня, Фил медленно поставил стакан.

– Но я поправилась, Фил. Я совершенно здорова.

– Ты не была совершенно здорова, когда я видел тебя последний раз, а это было всего несколько недель назад. Ты считаешь, что в данный момент здраво смотришь на мир?

– Да, конечно. Ты совершенно прав, несколько недель назад я еще была не совсем здорова. Тогда у меня еще была депрессия, меня мучили ночные кошмары, и я думала, что жизнь никогда больше не будет такой, как прежде. Встреча с Джонатаном изменила меня. Прошу тебя, Фил, порадуйся за меня. Ты все поймешь, когда познакомишься с ним.

– Ты хочешь сказать, что привезла его с собой? – Он в удивлении поднял брови.

– Нет. Он встречается со своим другом в Виго и приедет сюда к концу следующей недели.

– Для официального одобрения, – усмехнулся Фил, и по его интонации я поняла, что худшее осталось позади.

– Что-то вроде этого. Он тебе понравится, Фил. Я знаю, понравится.

– Любой твой друг – друг и мне, – сухо отозвался он. – Расскажи мне о нем. Откуда он приехал?

– Понятия не имею. – Я пожала плечами, а потом рассмеялась, увидев вытянувшееся лицо Фила. – Нет, Фил, честно, я говорю правду. Он англичанин, ему двадцать девять лет, блондин, а глаза у него… – Я замолчала, и у меня по спине побежали мурашки при воспоминании о том, какое воздействие оказывали глаза Джонатана, когда он с вожделением смотрел на меня. – Глаза у него светло-карие, и ростом он около пяти футов десяти дюймов. У него нежные руки и…

– Ради Бога, – с явным раздражением перебил меня Фил. – Ты еще расскажешь мне, какой формы у него ступни! Меня не интересует, блондин он, брюнет или в темно-синюю крапинку. Кто он? Мясник, пекарь, изготовитель подсвечников?

– Не имею ни малейшего представления. Он может быть и биржевым брокером, и почтальоном. Все, что я знаю о нем, – это то, что я его люблю.

– Для человека, который провел неделю в обществе нового знакомого, ты опасно быстро принимаешь решение, ведь ты ничего не знаешь о нем.

– Я знаю о нем достаточно для того, чтобы сказать, что выхожу за него замуж.

Фил вытаращил глаза, и прошло несколько секунд, прежде чем он снова заговорил.

– Ну что ж, – процедил он сквозь зубы, – полагаю, предложение руки и сердца говорит о том, что его намерения честные.

– Его намерения абсолютно честные, – подтвердила я, вспомнив побережье в Виане. – А где остальные? Все виллы пусты.

– Они отправились навестить друзей Майлза в Опорто.

– Майлза? Кто такой Майлз?

– Партнер Розалинды, исполнявший главную роль в ее последнем фильме. Ты уже встречалась с ним. Он был у меня на вечеринке… – Покраснев, Фил оборвал себя на полуслове.

– Я с этим справилась, Фил, серьезно. – Я сжала его руку. – Я плохо помню этого Майлза. Весьма вульгарного вида красавец лет за тридцать.

– Он и есть, – с явным облегчением подтвердил Фил. – Он здесь для того, чтобы уговорить Розалинду согласиться на роль, которую ей предлагают в новом фильме.

– А в чем дело? Роль для нее слишком мала?

– Нет, если верить Майлзу, эта роль просто предназначена для нее. Фильм с бюджетом в миллион долларов, и Розалинда в роли царицы Савской. Только это предложение не интересует Розалинду.

– А что, есть более заманчивое?

– В том-то и дело, что нет. Она говорит, что ей необходимо отдохнуть.

– Ты хочешь сказать, – не веря своим ушам, я смотрела на Фила, – что Розалинда отказалась от этой роли ради того, чтобы остаться здесь с Гарольдом?

Фил кивнул, а я недоверчиво покачала головой.

– По правде говоря, она действительно немного не в себе. В последние дни она очень раздражительна, и старина Гарольд ужасно беспокоится за нее.

– Он всегда беспокоится, а ей обычно не терпится куда-нибудь уехать.

– Только не на этот раз. Во всяком случае, через несколько часов ты сама сможешь все увидеть. Они должны вернуться к обеду. Мы обедаем все вместе у Розалинды. – Он поморщился от такой перспективы, а я рассмеялась.

– Бедный Фил. Она начала тебя обхаживать?

– Она всегда меня обхаживает. Никак не могу понять, почему она меня пригласила.

Я могла бы ему сказать, но не стала этого делать и вместо этого спросила:

– Как поживает Мэри?

– В общем, нормально. По-моему, она скучает по детям, но Том отлично проводит время. Роскошь ему по душе.

– А как тетя Гарриет?

– О, замечательно.

Ответ Фила прозвучал неопределенно, но меня это нисколько не удивило. Как правило, его нужно было стукнуть чем-нибудь по голове, чтобы он что-то заметил. И о нервном состоянии Розалинды он был осведомлен, вероятно, только потому, что ему об этом сообщил Майлз, и я сомневалась, что Фил все правильно понял. Розалинда была темпераментной – да, но дойти до такого нервного стресса, чтобы отказаться от главной роли в фильме – нет.

– Поиграй еще Листа, – попросила я, снова поудобнее устраиваясь на подушке. – Слушать, как ты играешь, просто блаженство. Не помню, когда я последний раз тебя слушала.

Фил помнил, когда это было – у него на вечеринке, когда он по просьбе тети Гарриет играл «Лунный свет». После этого у меня больше не было возможности услышать игру Фила. Были только разные камеры, а потом – психиатрическая клиника.

Понимая все это, Фил смутился и сел за рояль. На этот раз он играл «Венгерскую рапсодию», но еще до того, как замерли последние божественные аккорды, я крепко уснула.

Я проснулась от того, что вдалеке хлопали автомобильные дверцы, и Фил равнодушно сказал:

– Они вернулись. Думаю, нам следует пойти туда, обрадовать их твоим приездом. И сообщить им твою новость. – Он повеселел. – Теперь у Розалинды будет о чем подумать!

Держась за руки, мы пошли по мягким сосновым иголкам к вилле Розалинды, и я услышала оживленный голос тети Гарриет: «Ее машина здесь, так что она, должно быть, у Фила…» и слова Мэри: «Если бы я знала, что она приедет сегодня днем, я бы ни за что не уехала. Просто ужасно, что ее никто не встретил».

– Дорогая, нельзя сказать, что Фил это никто, – заявила Розалинда со своей выразительной протяжной интонацией, а затем мы появились в дверях, и Роуз, театральным жестом широко раскрыв объятия, протянула:

– Дорогая… – и поцеловала меня в щеку, и я снова оказалась в прямом смысле окруженной родными и друзьями.


Глава 7


Я с трудом высвободилась из чрезмерно крепких объятий Розалинды. Она, по-видимому, думала, что чем ярче будет демонстрировать свои чувства, тем больше поможет мне преодолеть жизненный кризис. Ее артистическая натура была бы оскорблена, если бы оказалось, что я больше не страдаю, а радуюсь жизни. Тетя Гарриет поцеловала меня, а я, обнимая ее, поразилась, как она похудела; в моих руках ее маленькое тело было совсем как птичье, и я с тревогой посмотрела на тетушку. Ее глаза светились доброжелательностью, но в лице была напряженность, которую только такой слепой человек, как Фил, мог не замечать. Я дала себе слово, что при первом, же удобном случае поговорю с тетей Гарриет о ее здоровье, хотя это будет и нелегко. Она считала, что не подвержена никаким телесным недугам и, когда мой отец еще был жив, доводила его до безумия, упрямо отказываясь уделять ему внимание.

– Дженни, мы так беспокоились, – сказала Мэри, крепко обнимая меня. – Ну почему ты не приехала сразу сюда? – И, не дожидаясь ответа, продолжила:

– Фил хотел поехать в Виану, чтобы привезти тебя, но тетя Гарриет сказала, что разговаривала с тобой по телефону и что ты в порядке… – Ее тревога сменилась удивлением, когда она, отпустив меня, впервые внимательно посмотрела на мое лицо. – Ты выглядишь замечательно! Дорогая, дорогая Дженни, ты действительно выглядишь великолепно!

– Так и есть, Мэри. Все правильно, – ответила я, и в этот момент Том пожал мне руку. – Совсем не нужно было беспокоиться обо мне.

– Да, но… – собралась возразить Мэри, однако, встретившись взглядами, мы обменялись безмолвным сообщением. Оно означало то же самое, что означало в детстве: нам нужно увидеться позже и поговорить кое о чем наедине. Ее тревога улеглась, но мне показалось, что у Мэри, как и у тети Гарриет, я заметила морщинки беспокойства, которых не было, когда я последний раз видела их в Темплас-Уэй. Вслед за мыслью, что напряженность на лицах двух любимых мною людей вызвана исключительно тем, что я провела неделю в Виане, на меня нахлынуло чувство вины, но я мгновенно подавила его. С чувством вины я покончила и имела полное право насладиться недельным отдыхом в одиночку. Разговаривая с тетей Гарриет, я успокоила ее в отношении моего самочувствия, так что ни у кого не было ни малейшей причины переживать до такой степени, что даже мой приезд не смог рассеять тревогу. Нет, существовало что-то другое, что расстраивало тетю Гарриет и Мэри, и я решила, что непременно выясню, в чем дело.

– Дорогая, ты ведь помнишь Майлза Салливана? – спросила Розалинда, подталкивая меня изящной наманикюренной рукой к порочно красивому типу.

– Приятно снова встретиться с тобой, Дженни. – Майлз улыбнулся. – Я слышал, ты останавливалась в «Санта-Луции». Приятный отель. Несколько лет назад я сам останавливался там пару раз. Очень похоже на Ривьеру, насколько я помню.

– Да. Сейчас там очень тихо, в отеле всего несколько человек. Поток начнется в ближайшие недели.

– Тогда ты поступила мудро, что уехала. – Он улыбнулся мне заговорщицкой улыбкой, словно у нас был общий секрет.

Я тоже улыбнулась и снова обернулась к Мэри, а Розалинда, артистично всплеснув руками, опустилась в обтянутое бархатом кресло.

– Нет, это же просто невероятно! Дорогая Дженни здесь, и вся наша компания снова вместе! По-моему, это необходимо отпраздновать. Шампанского, Гарольд. Скажи Марии, что мы хотим холодного шампанского.

Я только мельком увидела Гарольда, он с сияющей улыбкой топтался позади всех, так как Розалинда строго следила за тем, чтобы муж не появлялся в середине ее сцены.

– Дженни. – Радостное выражение сменилось глубокой печалью и сочувствием человека, который полностью понимает страдания другого. – Дженни, дорогая, ты не должна была останавливаться и скучать в этом дурацком старом отеле, мы все ждали тебя здесь, прекрасно понимая, что тебе пришлось вытерпеть. Нет… – Розалинда выразительно подняла руку, предотвращая мои возражения. – Мы действительно понимаем и именно поэтому хотели, чтобы ты была здесь, чтобы забыла обо всем среди тех, кто по-настоящему любит тебя.

– Вряд ли она о чем-нибудь забудет, если ты без конца напоминаешь ей обо всем, – довольно грубо заметил Фил.

– Ты мужчина. – Розалинда посмотрела на него с сожалением. – Тебе этого, возможно, не понять. А мы понимаем. Правда, Мэри?

Мэри смущенно улыбнулась, а я… рассмеялась.

– Ты напрасно растрачиваешь свое сочувствие, Розалинда, мне оно не нужно. Пойми, я не инвалид, и я с удовольствием буду отдыхать здесь вместе со всеми вами.

Розалинда мило надула губки.

– Не физически, дорогая, а…

– О, Роз, прекрати, – возмущенно оборвал ее Фил, а она недовольно посмотрела на него, потому что имя «Роз» не укладывалось в имидж Розалинды.

– Да, – неожиданно объявил Гарольд, – больше никаких напоминаний о прошлом!

– Очень разумно, Гарольд. – Тетя Гарриет поспешила прийти на помощь, пока жена не растерзала его на мелкие кусочки. – Это шампанское скорее замороженное, а не охлажденное. Было бы хорошо, если бы кто-нибудь из нас говорил по-португальски и мог бы объяснить Марии, чего мы хотим. Бедная девочка, это не ее вина…

– Ее. – Розалинда изменила свою томную позу, больше не требуя внимания к себе, и поднялась. – Боже правый, служанка хотя бы должна уметь говорить по-английски. Я думала, по-английски умеют говорить все!

На губах Фила промелькнула улыбка – он знал, что Розалинда говорит совершенно серьезно.

– Думаю, она прекрасно справляется с обязанностями, – заметил Гарольд с видом человека, который знает, что поступил мужественно, и справедливо гордится собой. – Во всяком случае, остальные служанки исполняют все, что она им скажет.

– А где же огромная армия прислуги? – поинтересовалась я, потому что Розалинда никогда не путешествовала без личного секретаря, частного парикмахера, собственной горничной, повара, лакея и нескольких подсобных рабочих.

– Они приходят каждое утро, – объяснила тетя Гарриет. – Здесь слишком мало места, чтобы разместить их, только Мария остается на весь день. Она готовит и подает ужин, а потом уходит домой.

– Где же она живет? На несколько миль в округе не видно ни одной деревни.

– Есть одна – в устье реки, по другую сторону. Наверное, она приходит оттуда, – беззаботно ответила Розалинда. Ее никогда не волновали такие мелочи.

– Я позаботился о том, чтобы такси привозило и отвозило ее и остальных слуг, – сообщил Гарольд, и я улыбнулась ему. Возможно, его общество было не самым лучшим в мире, но он по крайней мере вел себя по-человечески. Его жене никогда не пришло бы в голову позаботиться о том, чтобы слуги благополучно добирались до дома.

– А твой парикмахер и прочие, прочие, прочие? – снова спросила я.

– Я хочу отдохнуть, дорогая, – пожала плечами Розалинда, – только с теми, кто мне по-настоящему близок.

Я на мгновение испугалась, подумав, что Фил собирается что-то сказать, но его опередил Том:

– Именно это ты и получила. Близкие друзья дома и никаких посторонних. Чего еще можно желать?

Шампанское выстрелило и запенилось, наполняя наши бокалы, и Розалинда снова просияла, когда Том поднял бокал за нее как за хозяйку дома. Она покровительственно обнимала меня за плечи, и стойкий запах ее духов перебивал все остальные запахи.

Заметив молоденькую девушку, нерешительно замершую на пороге, Гарольд обратился к ней:

– Мы готовы, Мария? Хорошо. Подавайте. В столовой.

Розалинда села во главе стола, Гарольд на противоположном конце; по сторонам от Розалинды заняли места Том и Фил, потом шли Мэри и я, сидевшие друг напротив друга, рядом со мной – Майлз, а напротив него – тетя Гарриет. В такой обстановке о личном разговоре как с тетей Гарриет, так и с Мэри не могло быть и речи. Но чем дольше я смотрела на них, тем тревожнее становилось у меня на душе. Морщины, частично разглаженные радостью от моего приезда, теперь были почти незаметны. Розалинда рассадила своих гостей так, что у Мэри не было возможности поговорить с Томом, и во время всей трапезы она пыталась поймать его взгляд. Но Мэри – это не Розалинда, которая не переставая кокетливо болтала с обоими соседями – и с Томом, и с Филом, а поскольку была хозяйкой, то им не оставалось ничего другого, как поддерживать разговор. Правда, Фил то и дело бросал взгляды в мою сторону, и у него на губах играла скрытая насмешка. Я знала, что в любой момент он может выдать меня, вызвав тем самым гнев Розалинды, а я предпочла бы сначала поговорить о Джонатане с тетей Гарриет. Но я видела, что Фил с трудом борется с искушением завести разговор на эту тему, и, когда Розалинда наконец сделала паузу, чтобы перевести дух и изящно подцепить вилкой гриб, он все же сказал:

– Я знаю, что у Дженнифер есть друг, которого она хотела бы пригласить сюда.

Только Фил всегда называл меня Дженнифер, и когда он повернулся ко мне, его улыбка была настолько полна соучастия, что мое недовольство превратилось в такое же изумление, как и у остальных.

– О, дорогая, ну конечно же! Это кто-то, с кем ты познакомилась в Виане?

Я кивнула.

– Замечательно. Разумеется, приглашай сюда свою подружку. В твоей вилле вполне хватит места на двоих. Я скажу кому-нибудь из горничных, чтобы завтра приготовили еще одну постель.

– Боюсь, все не так просто, Розалинда. – Я постаралась не встречаться взглядом с Филом.

– Да нет же, ничего сложного нет. – Розалинда импульсивно наклонилась вперед, втиснувшись между Томом и его едой, и схватила меня за руку. – Если она твоя подруга и ты хочешь, чтобы она приехала, она, разумеется, может приехать.

– Это не подруга, – сказала я, когда Розалинда отпустила меня и Том смог снова увидеть свою тарелку, а не чересчур открытую грудь Розалинды. – Это мужчина.

Розалинда тут же перестала быть центром всеобщего внимания.

– Вот видишь, Роз, – с нескрываемым удовольствием прокомментировал Фил. – Поставить вторую кровать на вилле Дженнифер несколько непристойно. Хотя не думаю, что Дженнифер уж очень увлекается высоконравственными сценами в фильмах.

– Дорогая, это же чудесно! – воскликнула Розалинда, проигнорировав все замаскированные оскорбления Фила. – Значит, вот почему ты скрывалась от нас. Ты должна рассказать нам о нем. Кто он и где ты встретилась…

– Его зовут Джонатан Браун, я встретилась с ним в «Санта-Луции».

– Не пытайся узнать какие-либо подробности. Она их не знает, – язвительно вставил Фил.

– Когда он собирается приехать, Дженни? – Тетя Гарриет остановила поток вопросов Розалинды.

– В конце недели. Сейчас он гостит у своих друзей в Виго.

– Курортный роман! – с наигранным восхищением продолжала Розалинда. – Какое восхитительное начало твоего пребывания в Португалии!

– Это не курортный роман, – возразила я, глядя теперь не на нее, а на тетю Гарриет. – Я выхожу за него замуж.

Я догадалась, что в голове у тети Гарриет пронеслись те же мысли, что и у Фила, и улыбнулась, желая, чтобы она поняла, что я поступаю не сумасбродно и не под воздействием того, что случилось в последние месяцы. Какая-то доля моей вновь обретенной уверенности, должно быть, передалась тетушке, потому что ее плечи, застывшие от услышанной новости, немного расслабились.

– Выходи за него! – искренне посоветовала Мэри. – О, Дженни, я очень рада.

– И я тоже, – присоединился к ней Том и, повернувшись, пожал мне руку. – Поздравляю, Дженни.

– Позволь и мне выразить свои поздравления, – сказал Майлз, задержав мою руку дольше, чем следовало. – По-моему, это требует шампанского. Как думаешь, Розалинда?

На долю секунды на лице Розалинды мелькнуло выражение, которое не предназначалось для всеобщего обозрения и от которого она вдруг состарилась, но Роуз тотчас снова стала самой собой и, подняв высоко над головой загорелые руки, так что золотые браслеты скользнули вниз, хлопнула в ладоши, потребовала, чтобы Гарольд открыл еще бутылку шампанского, и сказала, что ей просто не терпится увидеть моего Джонатана.

Следующие несколько минут я могла сидеть и наблюдать за всеми. Быстрый взгляд на Розалинду напомнил мне то, что раньше сказал Фил: она, в сущности, пряталась в Офире, и даже специально приехавшему Майлзу не удалось соблазнить ее главной ролью в фильме и вытащить отсюда.

Трудно было сказать, действительно ли она нуждается в отдыхе или нет. Розалинда никогда не переставала быть актрисой, и я давным-давно отказалась от попыток определить, каково ее истинное отношение к чему-либо или к кому-либо. Иссиня-черные волосы создавали облако вокруг ее лица подчеркивали неотразимые сияющие фиалковые глаза. То, что она родилась с серыми глазами, Розалинду не устраивало. Фиалковые глаза были более фотогеничны, и она приобрела их благодаря мягким контактным линзам. Такая же история и с ее волосами – в детстве они были неопределенного пегого цвета.

Не думаю, что у кого-то был бы шанс выжить, если бы он напомнил об этом Розалинде теперь. Однажды тетя Гарриет с крайним неудовольствием сказала мне, что Розалинда уничтожила все свои детские фотографии, чтобы ни одна из них случайно не попалась какому-нибудь пронырливому репортеру. Розалинда – натуральная красавица, а это означало, что ее фиалковые глаза и иссиня-черные волосы тоже натуральные!

Фил когда-то грубо заметил, что и грудь она сделала себе с помощью операции. Грудь у нее действительно была потрясающая, но я не помню, чтобы она производила такое же впечатление, когда мы жили в Темплас-Уэй. Почему именно Фил, а не кто-то другой знал такие подробности, остается выше моего понимания.

Розалинда была Розалиндой: яркой, блистательной, кокетливой, требующей постоянного внимания к себе, но в этот вечер в ней было и еще что-то – какая-то спрятанная под веселым смехом ранимость, которой я никогда прежде у нее не замечала. Возможно, она действительно устала, ведь быть постоянным секс-символом не так уж легко.

Фил, удовлетворенный тем, что сделал свое черное дело, стал больше обычного похож на маленького мальчика. Его лицо с правильными чертами, красиво обрамленное кудрявыми золотистыми волосами, как правило, было чересчур серьезным, и, как говорила тетя Гарриет, только в моем обществе открывалась мальчишеская сторона Фила. Единственное, что ему необходимо, – это чтобы рядом с ним был человек, который его любил бы и с которым он чувствовал бы себя так же свободно, как со мной. Правда, иногда я сомневалась в том, что Фил способен к физической любви. Когда-то у него была любовная связь с женщиной старше его, которая не требовала ничего сверх того, что он готов был дать, однако он внезапно порвал с ней отношения, потому что узнал, что у нее это не первая связь, и почувствовал себя запачканным. Мне такое поведение казалось неестественным. Она не производила впечатления неразборчивой в связях, и он, несомненно, не мог ожидать, что женщина двадцати девяти лет – девственница, но Фил ожидал, и то, что у него не было серьезных намерений по отношению к ней, ничего не значило. Если у него и были другие любовные связи, то я о них ничего не знала. Насколько мне было известно, а я уверена, что знала многое, в жизни Фила не было женщин.

Наблюдая, как Розалинда заигрывает и флиртует с ним, я подумала, не сделать ли доброе дело, рассказав ей то, что мне известно. Наверное, она могла соблазнить любого мужчину, которого захотела бы, но и за миллион лет ей не удастся затащить Фила к себе в постель. Чистота души – вот что искал Фил. Несмотря на множество других достоинств Розалинды, чистота определенно не входила в их число. Не добившись от Фила даже шутливого ответа, Розалинда все больше и больше переносила свое внимание на Тома. И Мэри была вынуждена смотреть, как Том мужественно отвечает на заигрывания хозяйки – хотя, быть может, для него это было совсем не так уж трудно. Бесспорно, Розалинда – красавица, и если она хотела пустить в ход свои чары, то делала это в полную силу. Ее чары действовали только на противоположный пол, но действовали безотказно, и, видя страдание в глазах Мэри, я начинала чувствовать раздражение. Взяв порцию аппетитно выглядевшего десерта, я твердо решила поговорить с Розалиндой с глазу на глаз. Несправедливо портить Мэри отдых, дразня Тома только ради того, чтобы приобрести еще одного достойного обожателя. Как раз в это мгновение Розалинда подняла голову, прищурившись, устремила взор на невидимую мне голову Майлза, и внезапно в этом взгляде промелькнул ответ: Розалинда флиртовала с Томом только для того, чтобы вызвать ревность Майлза. Я мысленно вернулась к той вечеринке у Фила и к ходившим в то время сплетням о том, что Майлз и Розалинда были любовниками. Если их отношения продолжались и она хотела вывести Майлза из себя, то единственными подходящими для этой цели мужчинами были Том и Фил, а так как Фил не желал играть в эту игру, оставался один Том. Интересно, подумала я, догадывается ли об этом Гарольд? Этот толстяк ничего не замечал и, сидя за столом, лучезарно улыбался всем и каждому, очевидно, совершенно не обращая внимания на пренебрежение к себе со стороны жены.

– Тебе не кажется, что Розалинда в отличной форме? – тихо обратился ко мне Майлз.

– Если ты говоришь то, что, по-моему, хочешь сказать, то да, – коротко ответила я.

– Я рад, что ты приехала, – засмеялся он. – Ненавижу смотреть, как обижают невинных маленьких созданий.

– Ты имеешь в виду Мэри? – так же тихо, но звенящим от возмущения голосом спросила я.

– А кого же еще? – с притворным изумлением отозвался он. – Розалинда, конечно, делает это не нарочно. Она кокетничает со всеми. Это безусловный рефлекс, но я не думаю, что маленький серый мышонок это понимает.

– Мэри не маленький серый мышонок! – огрызнулась я и еще сильнее понизила голос, потому что тетя Гарриет вопросительно взглянула на меня через стол. – Если у тебя есть что сказать, думаю, разумнее оставить это на потом.

– С удовольствием. – Он подмигнул и одарил меня сияющей улыбкой – за обеденным столом беззастенчиво флиртовала не только Розалинда.

Я специально обернулась к Розалинде, чтобы отвлечь ее, как раз в тот момент, когда она игриво ущипнула Тома за щеку:

– Розалинда, я до сих пор не знаю, какая вилла моя. Одна из тех, что рядом с виллой Фила?

– Да. Две ближайшие к этой занимают Мэри с Томом и тетя Гарриет. Фил и Майлз имеют по вилле в лесу, а третья полностью в твоем распоряжении. Когда приедет Джонатан, мы поселим его с Филом или с Майлзом.

– Буду чрезвычайно рад, если он разделит виллу со мной, – расщедрился Майлз. – У Фила слишком мало места, а кроме того, я не собираюсь долго оставаться здесь. – Он встретился взглядом с Розалиндой. – Только до тех пор, пока не решатся деловые вопросы.

– Не сейчас, не сейчас, – поспешно остановил его Гарольд. – Не портите чудесный вечер разговорами о делах.

При упоминании о делах с губ Розалинды исчезла улыбка, сменившись выражением мрачного неудовольствия, и Фил, слегка приподняв брови, взглянул на меня через стол, как бы напоминая: «Я же говорил тебе».

– Розалинду приглашают на роль царицы Савской в грандиозном кинопроекте, – любезно пояснил Майлз, повернувшись ко мне. – Великолепный выбор, верно?

Розалинда резко, с шумом отодвинула стул и раздраженно вскочила, а Гарольд с тревогой остановил Майлза:

– Позже, старина, позже. Сейчас Розалинда устала, так что не время заводить разговор о делах. – С беспокойством в глазах он прошел вдоль стола и взял Розалинду под локоть, но она вырвалась от него, развернулась и выбежала в гостиную.

На короткое время в комнате установилась напряженная тишина, а затем Том, извинившись, встал из-за стола и торопливо вышел за Розалиндой, а вслед за ним поспешила и тетя Гарриет.

– Ты весьма успешно испортил обед, – сказала я Майлзу.

– Скоро ты поймешь, что это не так уж трудно сделать, – беспечно ответил он и встал, прихватив с собой бокал с вином.

Мэри встала из-за стола, оставив почти нетронутым вино, и впервые за всю свою жизнь спрятала от меня глаза.

– Мне кажется, – с сарказмом обратилась я к Филу, – ты говорил, что здесь все прекрасно, за исключением того, что у Розалинды не в порядке нервы.

– Ну да.

– Тогда ты, должно быть, слепой.

– Из-за того что Розалинда вот так унеслась? – Он выглядел искренне удивленным. – Это происходит каждый день, и так было всегда.

– Я имею в виду, – ответила я, удивляясь, как только Фил может ничего не замечать, – что Розалинда бесстыдно кокетничает с Томом, заставляя Мэри чувствовать себя несчастной. Я имею в виду, что отношения между Розалиндой и Майлзом не ограничиваются отношениями партнеров по фильму и что под всей этой веселостью атмосфера здесь настолько тяжелая, что ее можно резать ножом.

– В точности то же самое сказала Мэри, – сообщил Фил, подкладывая себе еще кусок пирога с ягодной начинкой.

– Что можно резать атмосферу ножом?

– Нет, – простодушно ответил Фил, – что ей хотелось бы иметь.


Глава 8


К тому времени, когда мы с Филом вышли в соседнюю комнату ко всем остальным, Розалинда уже успокоилась и, быстро пройдя через гостиную, взяла меня под руку.

– Я должна извиниться перед тобой за Майлза. С его стороны было бестактно, просто неприлично так злить меня в твой первый вечер здесь. Он знает, что мне не нужна роль в этом отвратительном фильме и что я буду рада, если он уедет. Он меня просто раздражает.

– Говорят, это хорошая роль. Сейчас не столько многомиллионных фильмов, чтобы от нее отказываться.

Розалинда недовольно поджала губы, но все же ответила:

– Я и не отказываюсь. Я просто отдыхаю… с Гарольдом. Знаешь, мы почти не видимся друг с другом!

Проводить время с Гарольдом никогда в жизни не входило в число ее первостепенных интересов.

– Я только что извинялась перед Дженни за грубость Майлза, – снова с усмешкой сообщила она подошедшему Тому и опять надула губы.

– Это просто из-за боязни, что его заменят в фильме, если ты откажешься от этой роли, – немедленно с пониманием отозвался Том. – Если ты хочешь, чтобы он уехал, так и скажи ему. Неужели он не понимает, что его приставания достают тебя? Если хочешь, я поговорю с ним и…

– Милый Том. – Взмахнув ресницами, Розалинда нежно взяла его под руку. – Всегда такой внимательный. Мэри крупно повезло. Нет, в последнем фильме Майлз был моим партнером, и, – она страдальчески вздохнула, – я просто должна относиться к нему с терпением.

– Дженни, наверное, устала после поездки, – перебила их тетя Гарриет. – Если не возражаете, я отведу ее на виллу, а утром увидимся.

Розалинда очаровательно надулась, оттого что ее вечеринка заканчивается так рано, и, обняв за плечи Мэри, настойчиво попросила, чтобы по крайней мере она еще ненадолго осталась. Я пожелала Мэри спокойной ночи и, целуя, стиснула ей руку и шепнула:

– Утром увидимся и поговорим.

Похоже, мы поменялись ролями, потому что раньше Мэри всех утешала и поддерживала, – теперь, по-видимому, настала моя очередь.

Ветер, дувший с Атлантики, казался освежающим после наполненного ароматом духов воздуха на вилле Розалинды. Я взяла под руку тетю Гарриет, и мы при свете луны пошли вниз по невысоким каменным ступенькам, ведущим из сада в лес.

– А ты сможешь найти обратную дорогу? Ведь сейчас такая тьма.

– Фу, детка, конечно смогу. Я живу здесь девять месяцев из двенадцати и знаю все тропинки как свои пять пальцев. А теперь довольно пустой болтовни. Кто этот молодой человек, за которого ты собираешься замуж?

– Его зовут Джонатан Браун, он англичанин.

– Это ты уже сообщила за обеденным столом, – ядовито напомнила тетя Гарриет. – Рассказывай, какой он.

– Он… симпатичный, – растерявшись, ответила я.

– Таких тысячи. Что такого особенного в нем?

– Тетя Гарриет, ты поймешь, когда он приедет. Я нужна ему, он меня любит, и я счастлива. Целиком и полностью счастлива.

– Что ж, детка, я за тебя рада. Пришло время и тебе получить свою долю счастья. – Несколько минут мы шли молча, а потом она спросила:

– Он знает?

– Нет, еще нет. – Заметив, как она напряглась, я быстро добавила:

– Я хотела рассказать ему в наш последний вечер, я уже начала говорить, но он остановил меня, сказав, что у нас будет много времени для разговоров, когда он приедет сюда, и что бы я ни сделала, это не может изменить его отношения ко мне.

– Если он добрый человек, то не изменит, – согласилась тетя Гарриет, но за ее уверенностью я почувствовала беспокойство – как бы мне снова не причинили боль.

– Он добрый человек, и все будет отлично. Я это знаю.

– Надеюсь, так, детка. Искренне надеюсь.

Сосновый лес поредел и показались залитые лунным светом три виллы, образовывавшие правильный треугольник. Ближайшей была вилла Фила, на одном уровне с ней стояла вилла Майлза, а позади них, на расстоянии ярдов двадцати пяти, – моя. Открыв в нее дверь, тетя Гарриет включила свет.

Между двумя нижними комнатами располагался огромный каменный камин, на полу, выложенном керамической плиткой, были расстелены коврики, такие же, какие я видела на вилле Фила. Но здесь вместо двух роялей и подушек на полу стояли удобные диваны, обитые мягким бархатом кресла и маленькие кофейные столики с мраморными столешницами. От прикосновения тети Гарриет мгновенно включились лампы, искусно замаскированные в стенах комнаты, залив все вокруг мягким гостеприимным светом.

– На этой вилле только одна спальня, – сообщила тетя Гарриет, направляясь в красиво обставленную кухню. – Домом не часто пользуются, потому что он дальше всего от виллы Розалинды.

Кованая винтовая лестница заманчиво вела наверх, и пока тетя Гарриет готовила кофе, я поднялась и задохнулась от восхищения при виде спальни с кроватью, над которой висел белый кружевной балдахин и которая была застелена невообразимыми шелковыми простынями, а через открытую дверь я увидела еще и ванную с богатой золотой сантехникой.

– Просто супер! – воскликнула я, сбежав вниз. – Что, все виллы так же хороши, как эта?

– Эта – самая спартанская, – сухо ответила тетя Гарриет. – Большую часть мебели перенесли сюда попросьбе Фила из его виллы. Розалинда знала, что без рояля она никогда не уговорит его приехать сюда. Майлз приезжает сюда регулярно, поэтому в его вилле много личных вещей и в ней никогда никто другой не останавливается. На вилле, где поселились Мэри и Том, обычно останавливаются гости. Моя – рядом с их виллой, и я рада, что Розалинда предоставляет ее в мое полное распоряжение.

– Тебе здесь нравится?

– Да. Когда тихо.

– Ты имеешь в виду – когда здесь нет Розалинды?

– Розалинда мне не мешает и никогда не мешала, – с укоризной ответила тетя Гарриет. – Я люблю ее так же, как люблю тебя и Фила, и ты это знаешь. Нет, дело в Гарольде, который в последние несколько дней без конца шумит.

– Гарольд?

– Он и Майлз. Недавно я слышала, как они ругались друг с другом.

– Не могу представить, чтобы Гарольд с кем-нибудь ссорился.

– В последнее время ссорится. Майлз хочет, чтобы Розалинда подписала контракт на этот фильм, в котором он собирается играть главную роль. Ее агент без конца названивает ей по телефону из Лондона, но Розалинда категорически заявляет, что не станет ничего подписывать. Гарольд просто выходит из себя из-за всего этого и твердо настаивает на том, что Розалинде необходим отдых и что она до конца лета останется в Офире.

– Ей правда нужен отдых?

– Да, – уверенно кивнула тетя Гарриет. – Я никогда не думала, что у нее так плохо с нервами. Безусловно, именно поэтому она и ведет себя так глупо.

– Ты имеешь в виду – кокетничает с Томом? Тетя Гарриет кивнула.

– Но пусть тебя это не тревожит, Дженни. Завтра я собираюсь поговорить с ней об этом. Если Розалинда поймет, что обижает Мэри, она немедленно прекратит. Она просто ни о чем не задумывается.

– А следовало бы, – сказала я, вспомнив обиженное лицо Мэри.

– Не нужно сердиться на нее, Дженни. – Тетя Гарриет с упреком похлопала меня по руке. – Ей не повезло, она не имела любящих родителей. Мне неприятно это говорить, но моя младшая племянница была законченной эгоисткой. Вряд ли она вообще уделяла Роуз внимание, поэтому девочка всегда проводила время в моем доме и всегда хотела быть с тобой, Филом и Мэри. А если бы не было Мэри, она оставалась бы одна – вам с Филом было достаточно друг друга. Та маленькая девочка была ужасно одинока и не уверена в себе. Все деньги Гарольда не могут дать той уверенности, которая так необходима Роуз. Вот поэтому она так крепко держится за всех вас. А под всем этим налетом показной веселости Роуз – всего-навсего маленькая напуганная девочка.

– Напуганная? Я могу согласиться, что она не уверена в себе, но ей совершенно нечего бояться.

– Нет, есть. Только что это, остается загадкой. – Резко встав, тетя Гарриет понесла свою чашку с блюдцем на кухню. – Отдыхай спокойно, Дженни, и не забудь, вилла Фила справа от твоей. Не попади по ошибке на виллу Майлза. Я заметила, как он смотрел на тебя за обеденным столом, не завидую тебе. – Она поцеловала меня на ночь и вышла, закрыв за собой дверь с недовольством человека, который сказал много лишнего, а я медленно побрела на кухню со своей чашкой и сахарницей.

Кроткий Гарольд препирается с горластым Майлзом. Том выставляет себя на посмешище. Мэри страдает. А Розалинда напугана. По-видимому, я единственный человек в «Анклаве», у которого нет проблем.

Благодарю тебя, Господи, искренне подумала я, забираясь между шелковыми простынями. Благодарю Тебя за Джонатана. И под отдаленный звук атлантического прибоя, снова напомнившего мне о нашем последнем вечере вместе, я, не став принимать таблетки, погрузилась в глубокий естественный сон.

Меня разбудил тихий стук в дверь моей спальни, и, прежде чем я полностью проснулась, худенькая стройная девушка с густыми темными волосами, собранными сзади в хвост, вошла в комнату, неся в руках поднос с горячим кофе и слоеными булочками, – я будто снова оказалась в отеле. Служанка застенчиво улыбнулась, поставила поднос на столик возле кровати и тихо сказала:

– Обригадо.

– Обригадо, – повторила я. – Меня зовут Дженни, а тебя?

Она переминалась с ноги на ногу, не понимая меня.

– Дженни, – повторила я и, улыбнувшись, указала на себя.

– Жуанна-Мария, – широко улыбнувшись, ответила служанка и вышла из комнаты.

Я еще допивала свой кофе, когда услышала внизу голос Мэри.

– Поднимайся сюда, Мэри, – окликнула я ее, вскочив с постели. – Я еще завтракаю. И попроси Жуанну принести еще чашку.

Мэри показалась мне усталой и поникшей. Она никогда не следила за модой, а в это утро выглядела просто некрасивой.

– Можешь ничего не говорить мне, Мэри, – сказала я, наливая ей кофе. – Ты скучаешь по детям и хочешь вернуться домой.

– Еще как! – с горячностью воскликнула она, садясь ко мне на кровать. – Мы здесь уже десять дней, и я действительно скучаю по детям. Конечно, я хотела тебя увидеть и до твоего приезда не уехала бы. Но теперь, когда я знаю, что у тебя все в порядке, нет особых причин и дальше оставаться здесь.

– Тогда твердо стой на своем. Скажи Тому, что хочешь вернуться домой.

– Тому здесь очень нравится, – тяжело вздохнула Мэри. – Он прямо связан по рукам и ногам, проводя все дни за игрой в теннис или на верховых прогулках с Майлзом, а по вечерам Розалинда беспардонно кокетничает с ним.

– Розалинда кокетничает со всеми. Даже с Филом.

– Но это же не значит, что Том должен смотреть на нее с таким дурацким влюбленным выражением на лице, верно? – У Мэри задрожал голос. – А она такая красивая! Я уверена, что Тому будет скучно со мной, когда мы вернемся домой… – Голос изменил ей, и Мэри расплакалась. – Дженни, я так люблю его. Я не переживу, если он меня бросит. Я умру, я это знаю.

– Совершенно несправедливо, Мэри, заставлять тебя скучать по детям. Пришла пора возвращаться к ним. Том не влюблен в Розалинду, она просто хозяйка здесь, и если она ведет себя так бесцеремонно, как вчера вечером, он просто не может повернуться к ней спиной.

– Ты действительно думаешь, что все так и есть? – спросила она, поднимая залитое слезами лицо.

– Да, – убежденно ответила я. – Но дети без вас уже почти две недели. Думаю, пора отправляться обратно в Темплас-Уэй.

– И я так думаю, – с радостью согласилась Мэри. – Только я не хотела уезжать до твоего приезда. Я уже начала думать, что случилось что-то плохое…

– Ничего плохого, – улыбнулась я. – Я чувствую себя прекрасно – физически, психически и эмоционально. Просто иди к Тому и скажи ему, что пора возвращаться домой.

– Ты совершенно права. – Она вытерла глаза. – Я так подавлена, потому что здесь нет моих детей. Розалинда не хочет причинить мне зло, а Том никогда не будет ничего скрывать от меня…

– Тогда иди и начинай собирать вещи. – Я улыбнулась ей. – И не принимай «нет» в качестве ответа.

– Если мы уедем сейчас, то не сможем познакомиться с Джонатаном.

– Мэри, я выхожу замуж за этого человека. У тебя будет масса времени, чтобы познакомиться и узнать Джонатана, когда мы будем жить в Англии.

– Вы поселитесь в Темплас-Уэй?

– Не знаю. Я не знаю, где живет Джонатан. Но где бы мы ни жили, мы все равно будем часто видеться.

– Я чувствую себя такой глупой. – Мэри улыбнулась. – Вот так плакать и думать, что Том может мне изменить… Но ты же никому об этом не расскажешь, Дженни? Я чувствую себя так, как будто предала его.

– Не будь дурочкой. Конечно же, я никому ничего не скажу. – Здесь никому не нужно ничего рассказывать – прошлым вечером лицо Мэри выдало ее мысли всем, у кого было достаточно желания их узнать. Вероятно, в эти минуты тетя Гарриет читает Розалинде нотацию по поводу ее поведения.

– Думаю, Майлз скоро уедет обратно в Штаты, – задумчиво протянула Мэри. – Это означает, что здесь останетесь только тетя Гарриет, Фил и ты.

– И Джонатан.

– И Джонатан, – улыбнувшись, повторила она без прежнего страдания.

– Но ведь все это не имеет значения, верно? Судя по тому, что сказал Фил, Розалинда не нуждается в слишком большой компании.

– Это так, но она нуждается в друзьях, – нахмурившись, возразила Мэри. – Видишь ли, перед тем как Гарольд привез ее сюда, у нее был нервный срыв.

– Ты шутишь?

– Нет. Это было ужасно. Тебе никто ничего не говорил, потому что не хотели доставлять тебе лишнее беспокойство, но теперь ты в полном порядке и, если собираешься остаться здесь, должна знать о том, что случилось.

– Значит, поэтому тетя Гарриет так плохо выглядит?

– Да. Розалинда снималась в фильме на юге Франции, и мы не ожидали увидеть ее раньше чем месяца через два, но она неожиданно вернулась домой – без всякой косметики, с черными кругами под глазами. Она не хотела никого видеть, заперлась в спальне и не выходила оттуда. Тетя Гарриет пыталась поговорить с ней, но ничего не добилась, а потом набросилась на Гарольда, который что-то невнятно бубнил насчет того, что Розалинде нездоровится, что у нее легкий грипп и тому подобное. Тетя Гарриет заявила, что он ее не проведет, и потребовала рассказать, что случилось. Она, когда захочет, может быть очень настойчивой. Гарольд сдался и рассказал, что Розалинда постоянно получала анонимные письма и больше не смогла вынести напряжения. Тетя Гарриет снова вернулась наверх и, не получив от Розалинды ответа, велела Гарольду выломать дверь. Он, как обычно, пришел в замешательство и сказал, что Розалинде это не понравится, но тетя Гарриет была настроена решительно. Она объявила, что знает свою племянницу лучше, чем он, очевидно, знает свою жену, и что если он немедленно не выломает дверь, она позвонит и вызовет полицию.

– И?

– Розалинда была без сознания. Там валялся пустой пузырек от таблеток снотворного, стояла наполовину пустая бутылка виски и лежала записка, адресованная Гарольду.

– О Господи. – Я как оглушенная смотрела на Мэри.

– Пришел доктор Роджер, и ее сразу увезли в местную клинику. Как это не просочилось в газеты, до сих пор не могу понять. Через двадцать четыре часа Розалинда вернулась домой и сказала, что это была просто глупая случайность. Узнав, что Гарольд рассказал о письмах тете Гарриет и мне, она разозлилась на него, а когда тетя Гарриет попросила взглянуть на одно из них, сказала, что уничтожала их, как только они приходили, и что в них не было ничего важного, а то, что произошло, лишь досадная случайность: она выпила лишнего и просто по ошибке приняла слишком много таблеток.

– Но тетя Гарриет ей не поверила?

– Нет. И я тоже не поверила, – откровенно призналась Мэри. – Я была там и видела пустой пузырек. И еще там лежала записка.

– И что в ней говорилось?

– Гарольд сказал, что в ней просто было напоминание о том, что в тот вечер они собирались к кому-то на обед, – пожала плечами Мэри. – Никто, кроме него, не читал записки. Пока мы ждали в клинике, тетя Гарриет попросила разрешения взглянуть на записку, но Гарольд ответил, что выбросил ее.

– Фил все это знает?

– Нет. Он знает, что Розалинда здесь для того, чтобы отдохнуть, и что у нее не в порядке нервы, а больше ничего.

– А Майлз?

– Не думаю. Он хочет, чтобы она играла главную роль в этом новом фильме. Если бы он знал, что она на грани самоубийства, он так же, как и все остальные, захотел бы, чтобы она отдохнула.

– У них еще продолжается любовная связь?

– Я не знаю. – Мэри помрачнела. – Если да, то они очень тщательно ее скрывают. Ты думаешь, Розалинда не рассказала бы ему о письмах? А я уверена, что она этого не сделала.

Я налила себе еще чашечку кофе, чувствуя, что мне отчаянно необходимо взбодриться.

– Что же было в тех письмах, что подтолкнуло такого человека, как Розалинда, к самоубийству? Если бы это рассказал мне кто-нибудь другой, а не ты, Мэри, я бы не поверила.

– Я не знаю, но думаю, тетя Гарриет что-то подозревает. У нее был долгий разговор с Розалиндой, и она – единственный человек, которому Розалинда считает недопустимым лгать.

– Почти, но не совсем, – заметила я, вспомнив пару случаев из детства. – Письма приходят и до сих пор?

– О нет. – Мэри, казалось, удивилась. – Это совершенно невозможно. Никто не знает, где она.

– А если они и приходили бы, то Розалинда ничего бы о них не знала, потому что и Гарольд, и тетя Гарриет стоят на страже.

– Наверное, нам следует остаться, – снова забеспокоилась Мэри. – Мы у нее единственные друзья…

– Детям ты нужна больше, чем Розалинде, – убежденно сказала я, вспомнив прошлый вечер и полные обожания взгляды Тома. Чем скорее Мэри и Том вернутся в Темплас-Уэй, к семейной жизни, тем лучше.

– Я говорила тебе, что учу Хелен читать? – спросила Мэри, подумав о детях. – Тимоти уже вполне уверенно ходит. Он гораздо общительнее, чем Хелен…

Я издавала подобающие звуки восхищения, но мысли мои были далеко – с письмами, такими устрашающими, что Розалинда пыталась покончить с жизнью. Интересно, что же в них такого содержалось?


Глава 9


– А вот и Том! – вдруг воскликнула Мэри. – Он собирается прогуляться по берегу, и если я потороплюсь, то смогу его догнать.

– Тогда поторопись. Для тебя это отличная возможность побыть с ним наедине.

– Ты правда не возражаешь, если я тебя оставлю? Я могу поговорить с Томом вечером…

– Не глупи. Иди сейчас. Ну, пока.

– Ты прелесть. – Она быстро поцеловала меня и побежала вниз по винтовой лестнице, словно в этот момент решалась ее жизнь.

Я вытащила из дорожной сумки тенниску и джинсы, а потом, выйдя на крошечный балкон, чтобы расчесать волосы, увидела вдалеке Мэри, которая пробиралась по песчаным дюнам вниз, на берег; Том был уже так далеко, что его с трудом можно было рассмотреть. Одетая в простые шерстяные свитер и юбку Мэри выглядела в точности так, как местные португальские женщины. Я надеялась, что Том Фаррар не так околдован Розалиндой, как это выглядело со стороны. А если это действительно так и он не согласится уехать из Офира, то он больший дурак, чем я могла бы подумать.

– Привет! Кто-нибудь дома? – раздался снизу голос Майлза.

– Подожди минуту. – Я постаралась, чтобы в моем голосе не прозвучало раздражение. Двери виллы не запирались и оставались постоянно открытыми. Неудивительно, что Мэри с такой радостью убежала, получив возможность повидаться со своим любимым Томом без посторонних глаз.

В ярком утреннем свете улыбка Майлза была точно такой же, как при свете свечей за обеденным столом, – теплой и глубоко интимной, как будто у нас с ним есть общий секрет, которого другие не знают.

– Я подумал, может, ты захочешь прогуляться верхом. В местной конюшне у Розалинды есть четыре собственных жеребца.

– Нет. Спасибо за предложение, но я очень давно не виделась с Розалиндой и с остальными. У меня масса сплетен, которые нужно обсудить.

– На это может уйти немало времени. – Он широко улыбнулся и слегка приподнял брови.

– Да, это точно, – сухо откликнулась я.

Он обладал вульгарной красотой и врожденной развязностью, которая отлично служила ему в маленьких киноролях пиратов и разбойников, и даже сейчас у него под длинными вьющимися волосами поблескивала маленькая сережка в левом ухе. Его последняя роль в фильме, в котором Розалинда играла героиню, была самой большой. Пламя страсти разгорелось у них на экране так же бурно, как и вне его, надо сказать, с огромным финансовым успехом для студии. И я вполне могу понять стремление Майлза к тому, чтобы Розалинда согласилась на роль царицы Савской. Если будет выбрана другая актриса, студия вполне может пересмотреть свое решение и посчитать Майлза не подходящим на роль. У Майлза была протяжная манера говорить, которая так нравилась Розалинде, но в его голосе проскальзывали насмешливые нотки, вызывавшие у собеседника подозрение, что над ним втайне насмехаются. Сейчас он смотрел на меня явно оценивающим взглядом изумительно голубых и дерзких глаз, и я отвернулась. В общем, я считала Майлза неприятным компаньоном.

– Кофе совсем не помешал бы. – Его большой подвижный рот растянулся в улыбке, как будто Майлз прочитал мои мысли. Он удобно расположился на одном из диванов, и я поняла, что меня, по-видимому, ожидает длительная беседа. Жуанна была наверху, очевидно, убирала мою постель, и я, до сих пор босая, пошла на кухню и включила кофейник. – И что ты теперь собираешься делать?

Моя рука замерла в воздухе, и я была вынуждена напомнить себе, что Майлз знает обо мне все, что он был у Фила в тот вечер, когда это случилось. Я понимала, что означает его вопрос: Майлз спрашивал совсем не о том, что я собираюсь делать сегодня, а о том, что я буду делать дальше в жизни.

Неделю назад я не смогла бы дать ответ, но сейчас уверенно ответила:

– Я же сказала тебе вчера вечером. Я выхожу замуж.

– И остаешься дома в качестве домохозяйки? – Он внезапно возник в дверях кухни совсем близко от меня, принеся с собой запах дорогого лосьона после бритья.

– Ненадолго, пока… – Я не смогла договорить предложение до конца. – А что, собственно, плохого в том, чтобы быть домохозяйкой?

– Совершенно ничего, – засмеялся он. – Просто это кажется ужасно бесполезной тратой времени.

Я аккуратно налила две чашечки кофе и, доставая из холодильника молоко, услышала, как за Жуанной-Марией закрылась входная дверь виллы.

– Тебе, должно быть, не раз говорили, что ты ужасно фотогенична.

Я знала, что за этим последует.

– И ты думаешь, что я могу сниматься в фильмах.

– Не будь такой циничной. Сегодня в твоей стране Розалинда – самая крупная приманка для вытягивания денег за билеты.

– Я не Розалинда. И не имею ни малейшего желания жить той жизнью, которой живет Розалинда.

– Почему? Это гораздо интереснее, чем быть домохозяйкой.

– Нет. Это ты так думаешь.

Мы вернулись в комнату и сели пить кофе.

– Я знаю, что не следует говорить очаровательной девушке, что она очаровательна. Так в чем проблема?

– Никаких проблем, – ответила я, стараясь сдержать раздражение. – Просто я сделана не из того материала, что Розалинда. Если бы мне хотелось пойти в кинематограф, я запросто пошла бы. Всем известно, что агент Розалинды и ее друзья довольно часто приглашали меня. Но это совсем не мое. Я была няней.

– Я знаю. – На некоторое время в комнате воцарилась напряженная тишина, а потом Майлз продолжил: – Из того, что говорит Гарриет, я сделал вывод, что ты не видишь для себя возможности вернуться к этому.

– Мне не нравится, когда задают вопросы о моей личной жизни. – Я поставила чашку.

– Дженни, – он накрыл мою руку своей, – не забывай, мне известно, через что ты прошла. Мы не говорили о тебе, я просто поинтересовался, не считает ли Гарриет, что ты можешь сниматься в кино. Роль в этом новом фильме – великолепный дебют для начинающей актрисы, и, думаю, я мог бы получить ее для тебя.

Я подумала, что Майлз слишком переоценивает свою влиятельность, но удержалась от высказывания этой мысли вслух, а вместо этого спокойно возразила:

– Я не актриса, так что давай забудем об этом.

– Розалинда тоже не актриса, – холодно заметил он, и я, взглянув на него, подумала, что если они еще остаются любовниками, то у них, несомненно, не все так гладко – или, возможно, Майлз не такой плохой актер, каким я его считала. Пожав плечами, он закончил разговор о Розалинде и перешел к другой теме. – Вчера вечером ты серьезно говорила об этом парне, с которым познакомилась в «Санта-Луции», или просто забрасывала удочку?

– Нет, я говорила серьезно.

Он удивленно поднял брови и заговорил еще протяжнее:

– Выйти замуж за кого-то, с кем знакома всего неделю? Ты определенно сумасшедшая.

– Ну и что?

– Я всегда считал, что в тебе есть не только то, что видит глаз, – хрипло рассмеялся Майлз. – Тогда на вечеринке у Фила… только ты не интересовалась. – Он медленно поставил чашку. – Но, может, теперь заинтересуешься. Через неделю мы могли бы славно проводить время.

И прежде чем до меня дошло, на что он намекает, Майлз с силой заломил мне руки за спину, навалился на меня всем своим весом и прижался губами к моему рту. Я отчаянно боролась, но чем сильнее я сопротивлялась, тем настойчивее он становился. Его язык уже был готов протиснуться в мой рот, когда я услышала спокойный голос Фила:

– Дженнифер, мне зайти позднее?

Майлз вскочил на ноги и посмотрел на Фила так, словно был готов его убить, а я, сделав глубокий вдох, выпрямилась.

– Я не знал, что между вами такие дружеские отношения. – Сжав кулаки так, что побелели костяшки длинных пальцев, Фил неторопливо подошел ко мне.

– Ничего подобного, – поспешно возразила я. – Майлз что-то перепутал.

Майлз снова взглянул на Фила, а потом, крепко стиснув зубы, небрежно прошел мимо него и со стуком захлопнул за собой дверь.

– Слава Богу, что ты пришел, – с дрожащим смехом сказала я.

– Правда? А я подумал, может, мое время истекло. – Он не смотрел на меня и все еще сжимал кулаки.

– О, Фил, прекрати. Ты же не думаешь, что я его поощряла!

– Почему нет? Я понимаю, что он неотразим, когда дело касается женщин. Во всяком случае, так считает Розалинда – или считала.

– Повторяю в сотый раз: я не Розалинда! Повернувшись, Фил обнял меня и склонил голову мне на плечо.

– Прости, Дженнифер. Я не хотел. – Он поморщился. – Но войти и увидеть вас двоих…

– Даже ты должен был заметить, что я вела себя отнюдь не дружелюбно. – Я ласково похлопала его по спине.

– Этого я не заметил. Я видел только, что он занимается с тобой любовью.

– Не думаю, что Майлз знает, что такое любовь, – сказала я, с улыбкой отстранившись от Фила.

– Надо было ударить его, – объявил Фил с такой нехарактерной для него свирепостью, что я рассмеялась.

– Я рада, что ты этого не сделал. В этом не было необходимости. Ты видел, с каким видом он ушел? Не думаю, что он когда-нибудь снова будет приставать ко мне.

– Не думаю, что он вообще будет разговаривать с тобой, – согласился со мной Фил, снова обретя чувство юмора.

– Я зашел узнать, не хочешь ли ты прогуляться верхом?

– С удовольствием, – ответила я, позабыв, что собиралась поговорить с тетей Гарриет и Розалиндой.

Майлз не попался нам на глаза, когда мы проходили мимо его виллы и шли по усыпанной сосновыми иголками дорожке, которая вела через лес к конюшне, а если они слышал, как мы смеемся, то нам обоим это было совершенно все равно.


Глава 10


Лошади выбрались с песчаного пляжа, мы остановились на мысе и осмотрелись, но Мэри и Тома не увидели. Прохладный и чистый ветер с Атлантики обдувал нам лица, лошади фыркали и били копытами, порываясь скакать дальше.

– Хочешь, поедем дальше? – прокричал мне Фил.

– Нет, – покачала я головой, – я хочу увидеться с тетей Гарриет. И с Розалиндой.

– С Розалиндой вряд ли получится.

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что уже заходил туда, и Гарольд опять был ужасно взволнован. Очевидно, вчера вечером Майлз расстроил ее сильнее, чем мы думали. Если Розалинда не согласится на роль, ее ждет судебный процесс.

– Почему?

– Контракты. Моим крошечным умом этого не понять. Когда она подписывала контракты со студией, она обещала сыграть следующие две роли, которые они ей предложат. Первая была в блокбастере, и вторая побивает все рекорды. Естественно, они хотят видеть ее в своей эпопее о царице Савской. А еще им надо, чтобы она подписала новый контракт. Только Розалинда не соглашается.

– Не пора ли Гарольду сказать ее агенту, насколько плохо чувствует себя Розалинда?

Я совершенно забыла, что Фил ничего не знает о ее попытке покончить с собой.

– Я бы не назвал приступы раздражения и упрямство Розалинды болезнью, – мягко сказал Фил. – Когда мы вернемся, ты сама сможешь ее увидеть… если она тебя впустит.

* * *


Дверь мне открыл Гарольд. Его доброжелательное лицо осунулось от бессонницы, а под глазами залегли темные круги.

Со словами:

– Я знаю о Розалинде все, – я решительно прошла мимо него. – После всего, что мне пришлось перенести, мог бы сразу обратиться ко мне за помощью, не доводя до этого.

– Это… э-э… приходило мне в голову, но тогда Гарриет сказала, что ты еще нездорова. Розалинда страшно переживает из-за того, что могут узнать другие – даже родные.

– Что ж, это вполне понятно. Вряд ли это то, о чем следует кричать с крыши. Я и о письмах знаю.

– Здесь не о чем беспокоиться, Дженни. – Гарольд смущенно кашлянул. – Неверное толкование, плод воображения…

– Брось, Гарольд. Ты разговариваешь со мной, с Дженни. Если ты мне не доверяешь, то кому можешь доверять? – Судя по выражению лица Гарольда – никому, и тем более в том, что касалось Розалинды.

– Где она? – уже мягче, спросила я и взяла его под руку. – Я хочу помочь ей. В прошлом году она делала для меня все, что могла, и я этого не забыла. Позволь мне поговорить с ней, Гарольд.

– Ты… э-э… действительно думаешь, что это необходимо? – смущенно спросил Гарольд, разрываясь между желанием помочь жене и боязнью ее ярости.

– Думаю, необходимо. Если она мучается так, как говорят Мэри и тетя Гарриет, то, пожалуй, я смогу понять ее лучше, чем кто-либо другой.

Взгляд Гарольда нервно заметался между лестницей и моим лицом. Очевидно, он не мог принять решение, и я сделала это за него.

– Я иду наверх. Не волнуйся. Если хочешь сделать что-нибудь полезное, можешь приготовить кофе.

– Э-э… кофе, – беспомощно повторил Гарольд, испуганно глядя, как я поднимаюсь по мраморным ступенькам к спальням.

Наверху было тихо. Пройдя по толстому ковру мимо нескольких дверей, я остановилась у той, которая, как мне показалось, должна была вести в спальню хозяев, и постучала.

– Кто там? – Голос Розалинды звенел от страха. – Уходите. Уходите!

– Это я, Дженни.

На мгновение воцарилась тишина, а потом снова раздался ее голос, глухой и усталый:

– Уходи, Дженни.

– Нет. Я хочу поговорить с тобой. Открой дверь, Розалинда.

– О, Дженни! – Дверь распахнулась, и Розалинда, истерически рыдая, бросилась мне в объятия.

Я крепко обняла ее и повела к кровати, нашептывая слова утешения:

– Не плачь, Розалинда. Все в порядке. Все будет хорошо.

– Нет! Ты не понимаешь, Дженни! О Господи! – Она вырвалась из моих рук и яростно замолотила кулаками по подушкам.

– Я знаю, что ты пыталась убить себя, – мягко сказала я. – И о письмах знаю. Ты непременно должна рассказать мне о них. Я хочу помочь тебе.

– Зачем? – набросилась она на меня. У нее по щекам были размазаны полоски туши, а волосы сбились в войлок. – Зачем тебе помогать мне?

– Затем, что я твоя кузина, и затем, что я тебя люблю.

Ее лицо снова скривилось, и по щекам потекли слезы.

– О, божественная Дженни, прости меня. Я такая дрянь. И я боюсь. Я так боюсь!

Ее глаза стали стеклянными от страха, она задрожала. Лежа на кровати и вцепившись руками в подушки, она совершенно не походила на легкомысленное создание прошлого вечера. Слезы капали на простыни, Розалинда шмыгала носом, а я в ужасе смотрела на нее. Теперь это была не игра, передо мной была напуганная женщина, которая больше не беспокоилась о том, как она выглядит. Пройдя к туалетному столику с огромным набором косметики, я нашла носовые платки и протянула их Розалинде. Она зажала их в руке, даже не подумав воспользоваться, и простонала:

– Я боюсь, Дженни. О Господи, я так боюсь!

– Но почему? Что было в тех письмах? В них не может быть ничего такого, что могло бы шокировать меня, Роуз. Расскажи и позволь мне помочь.

– Нет… Нет… – замотала она головой, так что волосы упали ей на лицо. – О, Дженни, прошу тебя. Пожалуйста!

Непроизвольно прижав Розалинду к себе, я почувствовала, как ее тело содрогается от рыданий, а ногти больно впиваются в мои руки.

– Я хотела бы никогда об этом не говорить, Дженни, но я боялась, а теперь… – Замолчав, она покачала головой.

– Что?

– Не могу, Дженни. Я не могу…

– Может, пусть Гарольд скажет твоему агенту, как плохо тебе было, и убедит его, что ты не в состоянии играть роль царицы Савской?

Она озадаченно посмотрела на меня, по-видимому, совершенно забыв о роли в фильме. Больше часа я обнимала Розалинду, пока не утих поток слез.

– Ложись и поспи.

– Не позволяй никому входить сюда, хорошо? – Ее голос снова приобрел былую силу. – Обещай мне, что не позволишь никому увидеть меня. Майлз не должен никому сообщать, где я.

– Он не сообщит, я обещаю. Постарайся заснуть.

Она послушно легла, а я накинула шелковые простыни на голые плечи и, опустив жалюзи, погрузила комнату в темноту. Когда я обернулась, Розалинда, исчерпав остатки сил, уже закрыла глаза, и я, осторожно убрав волосы от ее лица, тихо вышла из комнаты.

– С ней все в порядке? – спросил Гарольд, с беспокойством дожидавшийся меня внизу.

– Нет. Она показывалась врачу?

– Она не хочет. Она просто хочет оставаться здесь, но ей это не помогает. Я думал, что через пару недель… но… – Он беспомощно развел руками.

– Гарольд, пока ты не ликвидируешь то, что так пугает ее, ей ни за что не станет лучше.

– Пугает ее? – Гарольд постарался сделать вид, что не понимает, но ему это не удалось.

– Я говорю о письмах, которые она получала. Они еще приходят?

– Я… э-э… – Он нервно кусал ноготь большого пальца.

– Кроме тети Гарриет, я единственная родственница Розалинды. Итак, ты собираешься быть со мной откровенным или нет?

– Ей это не понравится…

– Она не в том состоянии, чтобы судить об этом, и все, чего я хочу, – это помочь ей. Но я не смогу этого сделать, если не узнаю, что именно наводит на нее такой страх.

– Я не могу рассказать тебе.

Со стороны Гарольда это было поразительно твердое заявление.

– Почему? – рассердилась я. – Я ее кузина и, кроме Мэри, единственная подруга, которая у нее есть. Что было в тех письмах?

– Гарольд прав, Дженни, – вмешалась появившаяся на пороге тетя Гарриет. – Он не может рассказать тебе, потому что Розалинда сожгла их и мы сами не знаем, что в них содержалось.

– Ты хочешь сказать, что они больше не приходят?

– Да, – в один голос ответили они оба.

Я перевела взгляд с Гарольда на тетю Гарриет, совершенно не сомневаясь, что они лгут. То, что лжет Гарольд, не особенно удивило меня, но то, что тетя Гарриет не хочет говорить правду, лишило меня дара речи.

– Думаю, нам лучше оставить Гарольда, ему надо отдохнуть, он сегодня плохо спал.

– Да, конечно.

Гарольд вытер со лба капли пота и проводил нас.

– Значит, ты не считаешь, что я полностью выздоровела? – обратилась я к тете Гарриет, когда дверь виллы закрылась за нами и мы вышли в сад.

– Наоборот, я думаю, ты выглядишь просто превосходно.

– Тогда почему ты ведешь себя так, словно меня все еще нужно оберегать? Мэри рассказала мне о письмах и о том, что Розалинда пыталась покончить с собой.

Тетя Гарриет испустила глубокий вздох, и я обняла ее.

– Глупо взваливать все беспокойство только на себя одну. Ты похудела, и отрицать это бессмысленно. Я уверена, что могу помочь. Ты же знаешь, я тоже люблю Розалинду.

– Да, Дженни, знаю. – У нее в глазах блестели непролитые слезы. – Но сейчас я говорила тебе правду. Я не знаю, что именно так пугает Розалинду.

– Но у тебя есть какие-то предположения?

– Нет. – Ее голос прозвучал слишком твердо, чтобы быть убедительным.

– Такого не может быть, тетя Гарриет. Все знают, что Розалинда не из пугливых. Может быть, в письмах содержалась угроза рассказать что-то Гарольду? Этого она боится? Боится потерять Гарольда?

– Нет… совсем не это.

– Тогда что?

Но я опять наткнулась на каменную стену.

– Я не знаю и не хочу знать. Через пару недель она снова станет самой собой. Розалинда всегда была неунывающей. Она с этим справится.

Ее словам не хватало убежденности, но было очевидно, что бесполезно продолжать задавать ей вопросы.

– Хочешь, поедем куда-нибудь на машине? – предложила я, меняя тему.

– Нет, спасибо, детка. Пойду отдохну. Встретимся вечером, за ужином. Пожалуй, я попрошу Марию сервировать стол у меня на вилле. Там много места, и при сложившейся ситуации это, вероятно, разумнее всего.

Я растерянно провожала взглядом птичью фигурку, пока тетя Гарриет, пройдя через соседний сад, поднималась по пологой закругленной лестнице к парадной двери своей виллы, но тетушка так и не оглянулась. Я пошла сквозь прохладу сосен, разыскивая Фила, но тут из виллы Майлза вышел Том Фаррар и улыбнулся мне:

– Привет. А я удивлялся, где это ты прячешься.

– Я каталась верхом, – Интересно, согласился ли Том уехать из Офира? Если да, то он выглядел вполне довольным.

– Понимаю. У Розалинды роскошные лошади. Я буду скучать по ним.

Моя улыбка потеплела. Я так же, как и Мэри, безумно боялась, что он поддался чарам Розалинды.

– В Темплас-Уэй ведь есть конюшня.

– Да, но после этой она покажется немного убогой.

– Я полагаю, дома у тебя найдутся занятия поважнее. Тетя Гарриет говорила, что в последнее время дела у тебя шли очень хорошо.

– Дела? Да. Год был хорошим. Правда, великолепным. Я, возможно, и сам куплю здесь виллу.

Я не выказала своего удивления – я, честно говоря, не предполагала, что дела у него настолько хороши, хотя тетя Гарриет говорила мне, что в этом году Том разъезжал по Темплас-Уэй на спортивном «ягуаре» последней модели.

– Мэри будет довольна. Она сможет привозить сюда детей.

– Да. Она скучает по детям. Ну, мне нужно спешить. Я сказал ей, что вернусь через десять минут, а она ужасно волнуется, если я опаздываю. С тобой и Филом увидимся вечером. – Он очаровательно улыбнулся, стремясь поскорее вернуться к Мэри и к домашней еде.

Радуясь про себя по крайней мере за одного человека в «Анклаве», я вернулась на свою виллу и обнаружила там Фила, перемешивающего салат.

– Впустила тебя Розалинда?

– Да… – Я всегда говорила с Филом откровенно, но поскольку я дала Розалинде слово, то не имела права рассказать ему ни о попытке самоубийства, ни о письмах.

– И что с ней стряслось?

– Думаю, перетрудилась. Давай, я приготовлю омлет, Фил.

– Там в пакете свежие пирожные, – сообщил он, послушно отодвигаясь в сторону. – Жуанна-Мария принесла их несколько минут назад.

Заглянув в бумажный пакет, я увидела аппетитные булочки с кремом.

– К тому времени, когда я соберусь уезжать отсюда, я останусь без фигуры.

– Ерунда, – бросил Фил, очевидно полностью поглощенный приготовлением салата. – У тебя фигура супер.

– Никогда не думала, что ты это замечал, – добродушно пошутила я.

– Тебя удивили бы кое-какие вещи, которые я замечаю, Дженнифер. – Его щеки порозовели сильнее обычного, и он отложил вилку и ложку. – Возможно, мне следовало сказать тебе раньше. – Фил взял салатник и понес его в столовую, а я с удивлением смотрела ему вслед.


Глава 11


В этот вечер обед проходил на удивление спокойно. Тетя Гарриет, сидевшая во главе стола, выглядела гораздо лучше и с удовольствием выступала в роли хозяйки.

– Том с таким пониманием отнесся к моему желанию вернуться к детям, – радостно сообщила мне Мэри, – что я почувствовала себя эгоисткой и решила, что мы можем остаться до приезда Джонатана. – Она надела темно-зеленое платье, которое очень шло ей, и за столом они с Томом сидели рядом, держась за руки.

Майлз приветствовал меня как ни в чем не бывало, правда, интимность исчезла из его улыбки, однако я об этом нисколько не сожалела.

Фил сел справа от меня. Он был молчалив, но это не было чем-то необычным. Он всегда молчал, когда оказывался в компании. Я пообещала после обеда пойти к нему на виллу и послушать в его исполнении новую пьесу молодого британского композитора. Даже Гарольд казался спокойным. Он объяснил, что у Розалинды мигрень и она не придет к обеду. Все пробормотали полагающиеся слова сочувствия, и Гарольд сел рядом с Мэри, предоставив тете Гарриет одной возглавлять стол. В этот вечер одетая в черное шелковое платье, с двумя нитками жемчуга, с пышными седыми волосами, зачесанными наверх и собранными в шиньон, тетушка выглядела просто великолепно. В мягком свете свечей просто невозможно было поверить, что ей уже семьдесят два.

– Дженни, ты мне этого не простишь, – неожиданно сказал Майлз. – С полчаса назад тебе звонили, а я совершенно забыл об этом. Кажется, твой жених прибудет раньше, чем ты ожидала.

– Когда? Что он сказал?

– Он спрашивал, не стеснит ли нас, если приедет завтра. Естественно, я сказал, что не стеснит.

Я почувствовала, как краснеют щеки, но мне было все равно.

– Ну разве не великолепно! – с восторгом воскликнула Мэри, радуясь наполовину за меня, наполовину за себя, так как скоро сможет снова увидеть Хелен и Тимоти.

– Надеюсь, он поймет… что Розалинда нездорова… – с тревогой заговорил Гарольд.

– Конечно, поймет. Пожалуйста, не беспокойся об этом, Гарольд. Я объясню ему, что Розалинда перетрудилась и в данный момент никого не хочет видеть. Джонатан поймет.

– Да, – подтвердил Майлз, вытирая салфеткой губы. – Гарольд, после ужина мне нужно поговорить с тобой. Так долго продолжаться не может.

Гарольд беспокойно замычал, но тетя Гарриет поддержала Майлза:

– Думаю, ты прав, Майлз. Будет вполне справедливо, если ты узнаешь, что Розалинда больна гораздо серьезнее, чем мы думали. Сегодня днем я говорила с Гарольдом, и мы решили, что будет правильно, если все остальные узнают правду. – Всеобщее внимание было приковано к ней.

– В последние несколько лет она не видела ничего, кроме работы. Боюсь, это повлекло за собой негативные последствия. Когда она вернулась из Франции, у нее был нервный срыв – не слишком серьезный, но вполне достаточный для того, чтобы ей потребовался отдых. К сожалению, в ближайшие недели и речи быть не может о том, чтобы она снова снималась в кино.

– Понимаю. – Майлз поставил свой бокал с вином. – И это вызвано исключительно переутомлением?

– Разумеется.

– А она, случайно, не получала анонимных писем? – Майлз в задумчивости барабанил пальцами по столу.

– Я же сказал, старина… – начал Гарольд, но тетя Гарриет резко перебила его:

– А почему ты спрашиваешь?

– Очень жаль, что вы не сказали мне, если это так, – ответил Майлз, откинувшись на спинку стула. – В нашем мире это обычное явление. Мариса Клаверинг несколько месяцев получала анонимки, а Данелла Сент-Джон получает до сих пор.

– Ты хочешь сказать, что Розалинда не одна такая? – недоверчиво уточнил Гарольд.

– Ну да. Это в порядке вещей. И безусловно, люди, получающие анонимные письма, не бросают все дела и не зацикливаются на них. Это просто гадость, в них ни слова правды. Клаверинги наняли частных детективов, и письма вскоре прекратились. – То есть они узнали, кто их посылал?

– Нет, но когда стало ясно, что они могут выйти на след, письма перестали приходить. Мой тебе совет – отдай их частному детективу. Уверен, ты можешь нанять самого лучшего. Это быстро положит конец всяким преследованиям.

– Все их получают… Невероятно, э-э? – Гарольд вдруг успокоился. – Нужно поскорее пойти и сказать Розалинде…

– Не сейчас, Гарольд, – остановила его тетя Гарриет, положив руку ему на локоть. – Она крепко спит. Подожди до утра.

Сломленный, Гарольд снова опустился на стул, и показалось невероятным, что мы все собрались здесь только благодаря его богатству. Ради Розалинды он ничего не жалел.

– Значит, вот из-за чего вся эта суета, – равнодушно заметил Фил.

– Она прошла через ад, – осадила его Мэри несвойственным ей резким тоном. – Я иногда думаю, Фил, есть ли у тебя вообще какие-нибудь чувства?

– О, есть. Поверь мне, есть. – Он в упор посмотрел на меня.

– Что ж, Гарольд, я думаю, наши неприятности позади. – Майлз налил себе еще бокал вина. – Могу пообещать тебе, что писем больше не будет ни одного, когда автор узнает, что ты намерен его разоблачить.

– Я думала, что анонимные письма обычно пишут женщины, – вставила Мэри.

– Тогда, значит, ее, – охотно поправил себя Майлз.

– Все не так просто, – снова разволновался Гарольд. – Розалинда бросила все письма в огонь.

– Что ж, неплохое место для них, – с горячностью заметил Том.

– Ничего страшного, – улыбнулся Майлз. – Сами по себе письма не так уж важны. Кто бы их ни писал, он не знает, что Розалинда их уничтожила, а кроме того, я сомневаюсь, что твой детектив разыщет виновного. Клаверинги не нашли. Но заявить о письмах в открытую и дать знать ему или ей, что вы больше не боитесь, – значит обезоружить этого сочинителя. Его просто надо поднять на смех.

– По-видимому, ты хорошо знаком со способами портить жизнь писакам, – неприязненно заметил Фил, и это был единственный раз за весь вечер, когда он заговорил с Майлзом.

– Ну да, – засмеялся Майлз. – Розалинда уже третья из моих знакомых. Я только проклинаю собственную глупость, мне давно следовало догадаться, в чем дело.

– Слава Богу, – искренне обрадовался Гарольд. – Я с самого начала говорил ей, что нужно обратиться в полицию, но Розалинда и слышать об этом не хотела.

– Я не удивляюсь. Подумай, какой резонанс это может вызвать. Одной мысли об этом достаточно, чтобы напугать человека с таким характером, как у Розалинды.

– Но, по-моему, ты только что сказал, что Гарольду следует нанять частного детектива и в открытую объявить о письмах. Если он так поступит, то все непременно просочится в прессу, – возразила я.

– Это не совсем то же самое, что полицейское расследование. А кроме того, когда я говорил, что нужно откровенно сказать о них, я вовсе не имел в виду устраивать пресс-конференцию. Отправитель и без этого все очень скоро узнает. – Видя, что я сбита с толку, он продолжал:

– Я не знаю, что было в письмах, которые получала Розалинда, но знаю, что было в тех, которые приходили Марисе и Данелле. Тот, кто их писал, был достаточно хорошо знаком с адресатами, чтобы среди всякого мусора вставить частицы правды. Сочинитель – кто-то из мира кино, кто хорошо с ними знаком. Просто оповести своих друзей, Гарольд, и этого будет достаточно.

– Моих друзей! Опомнись, Майлз! Неужели ты хотя бы на минуту мог подумать, что кто-то из моих друзей или из друзей Розалинды способен на такую мерзость?

– Я читала совсем другое о письмах с угрозами, – задумчиво протянула Мэри. – Они почти всегда написаны кем-то близким.

– До чего отвратительно. – Том заметно побледнел.

– Думаю, не стоит больше говорить об этом, – объявила тетя Гарриет, начиная разливать кофе. – То, что сказал Майлз, успокоило нас и поддержит Розалинду. Узнав, что она не единственная жертва и что Мариса и Данелла тоже получали такие письма, Роуз взглянет на ситуацию с другой точки зрения. Остается только сожалеть, что с самого начала кому-то пришла в голову больная мысль посылать их. – Решительно положив конец этой теме, она направилась в большую гостиную.

Никто надолго не задержался. Гарольду не терпелось вернуться к Розалинде, хотя тетя Гарриет взяла с него обещание, что он не станет ее будить, чтобы сообщить новость, а подождет до утра.

Мэри вцепилась в руку Тома, как влюбленная школьница, Фил горел желанием поскорее вернуться к своему роялю, и только Майлз, по-видимому, готов был остаться, чтобы насладиться большим бокалом бренди и сигарой. Мы оставили его с тетей Гарриет, которая, казалось, была не прочь побеседовать с ним, и молча пошли на виллу Фила, при свете поднимающейся луны ступая по мягким сосновым иголкам.

– Ну как, ты не передумала послушать новое произведение Тома Кэллоуэя?

– Нет, конечно, нет. Не могу придумать ничего более приятного. Ты играл его пьесу на своем последнем концерте, да?

– Да. Этот человек – гений. Ты только послушай.

Я с готовностью устроилась на одной из больших подушек, а Фил сел к роялю. Я не была достаточно компетентна, чтобы судить, гений Том Кэллоуэй или нет, но, на мой вкус, его музыка была слишком резкой, и я с трудом улавливала основную мелодию. Я охотнее послушала бы Шопена или Листа, но не собиралась признаваться в этом Филу. А кроме того, мои мысли были полностью заняты Джонатаном. Завтра. Всего через несколько часов. Я чувствовала вкус его губ, ощущала прикосновение его рук к своему телу и физическую боль желания.

– Повторяю в третий раз, Дженнифер, – недовольно сказал Фил. – Тебе понравилось или нет?

– Это был замечательный музыкальный отрывок, Фил. Сыграй, пожалуйста, вальс Шопена ре-диез…

– Опус шестьдесят четыре, номер два, – поморщился Фил. – Ты никогда не пробовала посчитать, сколько раз я уже издал для тебя эту чертову вещь?

– Мне, все равно. Она прекрасна.

На секунду мне показалось, что Фил собирается сказать что-то еще – что-то касающееся меня, но он резко повернулся к роялю и заиграл вальс с гораздо большей экспрессией, чем было необходимо.


Глава 12


На следующее утро я проснулась в шесть часов. День был чудесный; далеко в море опасно раскачивались на волнах рыбацкие лодки, то видимые, то в следующий момент скрытые за гигантскими гребнями прибоя; в лесу в полный голос распевали птицы. Когда я, выпив кофе, покинула виллу, солнце уже светило ярко, но еще не грело, и я, отправляясь на пустынный пляж, набросила на плечи кардиган. Если Джонатан выехал из Виго после завтрака, он будет здесь к ленчу, а может быть, не приедет до самого обеда.

– О, поторопись, любовь моя. Поторопись! – произнесла я вслух, стоя высоко на верхушке дюн и широко раскинув руки от счастья. Потом я сбежала вниз по крутому склону, сбросила сандалии и прямиком побежала в ледяные волны, которые пенились на песке. Я шла в водовороте пены, сандалии болтались у меня на шее, ветер бил в лицо. Оглядываясь, я не видела ни вилл, ни отеля, вокруг были только море, песок и голубое небо. Я настолько погрузилась в собственные мысли, что не сразу заметила на песке следы, а потом обернулась, чтобы узнать, где они начинаются. Как и я, человек сбежал вниз по песчаным дюнам, вошел в море и пошел вдоль берега, оставляя в песке глубокие следы. И я, оставив ледяной холод Атлантики, пошла вдоль цепочки следов, размышляя, принадлежат ли они кому-нибудь из постояльцев отеля или Майлзу, а может быть, Тому. Песчаные дюны заросли густой колышущейся травой и алыми маками, которые покачивали головками, и я уже почти дошла до мыса, когда он окликнул меня:

– Доброе утро, Дженни Рен. Ты рано встаешь.

– Джонатан!

Он сидел, прислонившись спиной к дюнам, и лениво вертел в руке мак.

– Джонатан! – Я понеслась по берегу. Джонатан подхватил меня, выпустив из руки мак, и выражение его лица изменилось – смех исчез из глаз, и взгляд стал неожиданно серьезным и пристальным.

– Ты не изменилась, Дженни Рен. Ты все такая же красавица.

– А ты думал, что я за одну ночь превращусь в старую каргу?

– Нет, этого с тобой за всю жизнь не случится.

Он нагнулся ко мне, и его поцелуй, наполненный всей страстью и всем огнем того первого поцелуя у средневековых стен Валенсы, сказал то, что я больше всего хотела знать, – Джонатан любит меня и ничего не изменилось.

– Я скучала по тебе, Джонатан.

– Я тоже скучал по тебе, Дженни Рен. – Он поднял к себе мое лицо. – Я больше не мог оставаться вдали от тебя.

– О, Джонатан… – Крепче прижавшись к нему, я услышала, как его сердце бьется рядом с моим, и почувствовала себя счастливой, защищенной и спокойной.

– Ты вернешься со мной в Англию? – спросил он.

– Да. В Англию, в Африку, куда угодно.

– Английская свадьба меня вполне устраивает, – улыбнулся он. – Шестнадцатое мая не слишком скоро?

– Три недели?

– Я не тратил время вгустую. – Его глаза вдруг потемнели, и он отодвинул меня от себя. – Ты не изменила своего намерения?

– Нет. И три дня не было бы слишком скоро. – Я погрузила пальцы в его густые волосы, а он, снова притянув меня к себе, поцеловал с такой нежностью, что мне показалось, я умру от счастья.

– Дженни, я уже был женат, – сказал Джонатан много позже, когда мы отправились в обратный путь, в сторону вилл.

– Я знаю. Это не имеет значения.

– Для меня имеет, – тихо возразил он. – Мы не в разводе. Она умерла.

– Сочувствую тебе. – Слова были мучительно неподходящими.

– Я очень любил ее, и мы были очень счастливы. – Он крепко сжал мою руку. – Я думал, это означает, что я никогда больше не полюблю, но ошибся. Я люблю тебя, Дженни. Ты не второй сорт и никогда такой не будешь.

Мы остановились, и он, повернув меня к себе, снова поцеловал, не оставив никаких сомнений.

– Давай лучше вернемся на виллу и позавтракаем. – Я уютно примостилась у его плеча. – Это даст мне возможность обрисовать тебе всех остальных обитателей «Анклава».

– Но ведь это только твоя тетя и кузина с мужем, разве нет?

– Нет. Здесь моя подруга с мужем и еще друг детства.

– Расскажи мне о горячем кофе и тостах. Я голоден. Я не ел с тех пор как выехал из Виго.

Открыв дверь виллы, я обрадовалась, увидев, что Жуанна-Мария еще не приходила, – мне хотелось самой приготовить завтрак для Джонатана. Одно его присутствие превращало виллу в дом, а не просто в какое-то обезличенное помещение. Пока я доставала из серванта чашки с блюдцами, а из холодильника молоко, Джонатан стоял сзади и, обнимая меня за талию, целовал в затылок.

– Ты всегда такой нежный? Это может очень затруднить мою работу по дому.

– Или сделать ее невозможной, – согласился он и, повернув меня лицом к себе, склонил ко мне голову.

– О нет! – застыв, воскликнула я.

– В чем дело?

– Наши. Они, должно быть, видели, как мы шли обратно, и все в полном сборе направляются сюда.

В кухонное окно я увидела тетю Гарриет в сопровождении Майлза и Тома, а в нескольких шагах позади – Гарольда с Розалиндой. Розалинда помахала рукой, но не мне, а в сторону виллы Майлза, и я тут же услышала отчетливый стук двери, захлопнувшейся за Филом.

– Проклятие, – добродушно проворчал Джонатан. – Неужели у них нет понятия о времени?

– Очевидно, нет. Оставайся здесь и будь готов к парадному выходу, а я пойду впущу их.

Он неохотно отпустил меня, напоследок сжав руку. Мне не пришлось открывать дверь – она уже была открыта.

– Надо же было выбрать такой час для приезда, – пробурчал Фил.

– Где он, Дженни? – Розалинда пропорхнула мимо Фила, сияющая и очаровательная, без всяких признаков потрясения, перенесенного накануне. – Тетя Гарриет увидела вас из своего окна, – доложила она, а затем игриво добавила:

– Надеюсь, он не провел здесь всю ночь, дорогая?

– Не болтай вздор, – раздраженно бросил Фил, и она, надув губы и ища поддержки, взглянула на Тома.

И он пришел ей на помощь, с сияющей улыбкой сказав:

– Ну-ка, Дженни, где ты его прячешь? Прежде чем я успела ответить, позади меня открылась дверь кухни и Джонатан шагнул в комнату.

Я отчетливо видела выражение их лиц. Тетя Гарриет побледнела и беззвучно открыла рот. Мэри посмотрела на Джонатана в полном замешательстве. Том – не веря своим глазам. Фил двинулся в мою сторону. А Розалинда закричала и кричала, пока Гарольд не сжал ее и не встряхнул как следует.

– Что случилось? – Я, ошеломленная, обернулась к Джонатану. – В чем дело?

– Я думаю, ты неправильно услышала его имя, Дженнифер. – Фил взял меня под руку и почти грубо обратился к Джонатану:

– Это Дженнифер Харленд.

Джонатан медленно направился через комнату ко мне, и я смутно почувствовала, что все, за исключением Фила, инстинктивно попятились. Лицо Джонатана стало страшным, на нем были написаны такая ярость и горе, что мне показалось, я потеряю сознание. Затем он поднял руку и изо всей силы ударил меня по щеке.

– Сука. Грязная, лживая сука! Убийца!

Я задохнулась, в ушах у меня застучало, я бросилась вперед, в водоворот ослепляющей черноты, и без чувств упала у ног Джонатана.


Глава 13


– Хороших выходных, – пожелала мне сестра Мейнард, когда я уходила с дежурства.

– Спасибо. Маленький Кении Барнес не очень весел, – напомнила я, просунув голову за стеклянную дверь ее кабинета, – может быть, ты попросишь няню Роузи особо присмотреть за ним?

– Конечно. С ним это повторяется каждый раз, когда его мать пропускает дневное посещение.

Быстро пройдя в раздевалку, я сменила рабочую униформу на свитер и джинсы, засунула в сумку книгу, которую читала, и вышла к своей машине. «Фиат» был моей гордостью и радостью, это была моя первая покупка. Я с удовольствием села за руль, включила двигатель и выехала на автостраду. До Темплас-Уэй был всего час спокойной езды, и я решила, что доберусь туда часам к шести, так что у меня останется масса времени на то, чтобы поговорить с тетей Гарриет и узнать последние деревенские новости, а потом принять ванну и подобающе одеться для вечеринки у Фила.

Полчаса спустя, проехав по относительно тихой Бромли-Хай-стрит, я свернула направо к Хейс и, глубоко вздохнув от удовольствия, пересекла пустырь. Отсюда начиналась сельская местность. В лесу пышно цвели колокольчики, а ветви смыкались над неширокой дорогой, покрывая все мягкой зеленой тенью. Я спустилась по крутому лесистому холму, миновала церковь, в которой меня крестили и которая до сих пор стояла на первоначальном фундаменте двенадцатого века, и поднялась на вершину следующего холма, откуда Темплас-Уэй с величественным видом взирала на бескрайние лесные дали.

Церковные колокола в отдалении пробили шесть, как раз когда я, проехав мимо паба «Королевский дуб», начала спускаться, на огороженную высокой живой изгородью узкую дорогу, ведущую к принадлежавшему тете Гарриет деревянному коттеджу эпохи Тюдоров.

Сама она была в саду с секатором в одной руке и букетом георгинов в другой.

– Дженни! Ты очаровательна и приехала без опоздания. Я только что срезала несколько цветков для Фила, правда, он вряд ли их заметит. У его коттеджа всегда такой неприглядный вид холостяцкого жилья, и мне хочется, чтобы цветы хоть немного его скрасили. – Она взяла меня под руку. – Вечер должен получиться приятным. На прошлой неделе вернулись Гарольд и Розалинда.

Глядя на серебряные стволы берез, за которыми лежали леса, пронизанные золотыми лучами заходящего солнца, я счастливо вздохнула.

– Как чудесно снова оказаться дома. Мне кажется, прошла целая вечность с тех пор, как я последний раз была здесь.

– Глупости. Прошел всего месяц, – возразила, как всегда, рассудительная тетя Гарриет. – Как ты собираешься провести отпуск в этом году? Опять отправишься с Джейн?

– Нет, Джейн на Рождество вышла замуж.

– Да, верно, я и забыла. Не пришло ли время и тебе направить свои мысли на замужество?

– Может на Фила? – рассмеялась я.

– Именно, – ответила она, и улыбка исчезла с моего лица. – А на кого же еще?

– Вряд ли Фил уже готов жениться, да и я сама еще не готова.

– Думаю, в отношении Шила ты ошибаешься. Знаешь, как говорят – со стороны видно все насквозь.

– О, тетя Гарриет, – засмеялась я и обхватила ее руку.

– Иногда, Дженни, я сомневаюсь в твоем здравомыслии. – С укоризной взглянув на меня, она открыла дверь в коттедж и прошла в кухню, чтобы поставить цветы в воду.

– Как Розалинда?

– Прекрасно. Сюда приезжает Майлз. Они должны вместе сниматься в новом фильме, который ее, кажется, очень заинтересовал.

– Майлз?

– У него была маленькая роль в ее последнем фильме, а в этом, по-моему, будет немного больше. Он, конечно, не звезда…

– Могу поспорить, он шести футов ростом и потрясающе красив.

– Откуда ты знаешь? – Тетя Гарриет перестала собирать букет.

– У Розалинды все друзья-мужчины такие. А теперь я хочу пойти принять ванну. Что лучше надеть? Длинное или короткое?

– Думаю, длинное. Ты же знаешь, как Розалинда любит наряжаться. – Она взяла розу и довольно сердито положила ее рядом с астрой.

– Не понимаю, зачем только я все это делаю, – сказал Фил, впуская нас в свой крошечный коттедж в дальнем конце деревни. – Наверное, я сошел с ума.

– Не будь ворчуном, Фил. Ты тысячу лет не устраивал вечеринок.

– И сейчас не устроил бы, если бы был в своем уме. Я рад, что вы пришли раньше всех остальных. – Он по-братски поцеловал меня в щеку. – Приехали Розалинда и Гарольд и притащили кучу народу.

– Будет весело. Мы целую вечность не собирались вместе. Как Мэри?

– Прекрасно. Вся в детях. Тимоти уже умеет ходить, что, по-видимому, достижение огромной важности.

– Не будь таким занудой, Фил. Ради Мэри.

– Замечательно, что ты приехала, Дженнифер, – усмехнувшись, сказал Фил.

– Замечательно вернуться домой.

Тетя Гарриет расставила по комнатам цветы и проверила напитки и еду, которую Фил выставил на буфете в кухне.

– Удовлетворена? – поинтересовался он.

– Еда выглядит аппетитно. – Ее лицо смягчилось, как бывало всегда, когда она смотрела на Фила. – Из тебя, Фил, получится хороший муж.

– Я буду отвратительным мужем, – добродушно возразил он, старательно избегая моего взгляда. – Ну вот, – простонал он, когда раздался звонок в дверь. – Снова в омут…

Это были Мэри и Том. Я с некоторым изумлением отметила, что фигура Мэри начала расплываться в талии и бедрах, делая ее на несколько лет старше, и что Мэри чем-то озабочена.

– Надеюсь, на няню, оставшуюся с детьми, вполне можно положиться. Прежде мы никогда ее не приглашали, а у Хелен как раз начинается кашель. Я дала ей номер телефона, но…

– Господи, детка, мы всего в сотне ярдов от дома, – с нежным укором остановил ее муж. – У нее есть номер телефона Фила, и она позвонит, если возникнет необходимость. Я не собираюсь провести весь вечер, бегая туда-сюда, чтобы проверить няню!

– Прости, дорогой, я обещала, что не испорчу тебе вечер своими тревогами, – смущенно сказала Мэри, сплетая свои пальцы с его.

– Когда прибудет наша звезда? – поинтересовался Том.

– С минуты на минуту, – ответил Фил, и тут же из сада донесся звенящий смех Розалинды.

Дверь распахнулась, и Розалинда в сапфирово-голубой норке, небрежно накинутой на плечи, и в платье из тонкого шелка, подчеркивающем каждый изгиб ее тела, замерла, чтобы мы все могли ею полюбоваться. А затем, после своего парадного выхода, она бросила норку на ближайший стул и, раскинув руки, подошла ко мне.

– Дженни, дорогая, это же просто супер! Я думала, ты в Лондоне нянчишь больных и умирающих! – Она коснулась губами моей щеки, и от тяжелого запаха ее духов я едва не задохнулась. – Должна сказать, ты еще выглядишь вполне сносно!

– Конечно, – спокойно ответила я, потому что слишком хорошо знала Розалинду, чтобы обижаться на нее.

– Господи, ни одного человека, который возится со старыми и больными, нельзя считать нормальным!

– Моему старшему пациенту двенадцать лет, – сухо доложила я, но это пролетело мимо ее ушей.

– Очень полезная профессия, – промямлил Гарольд у нее за спиной и попытался пожать мне руку, однако это ему не удалось, потому что Розалинда снова развернулась и оттолкнула его с дороги, словно он был всего-навсего каким-то насекомым.

– А что, Майлза до сих пор нет? Он сказал по телефону, что у него есть для меня просто потрясающие новости…

Гарольду наконец-то удалось выйти из-за жены. Это был лысеющий мужчина на тридцать лет старше Розалинды, без каких-либо подкупающих черт, кроме неисчерпаемого добродушного юмора и непоколебимой преданности жене.

– Рад снова видеть тебя, Дженни. – Тяжелые мешки вокруг глаз делали их почти невидимыми, а двойной подбородок разросся до угрожающих размеров с тех пор, как я последний раз видела Гарольда. – Не стоит придавать особого значения замечаниям Розалинды. Не обращай на них внимания.

– Конечно, Гарольд. Я знаю. Как дела?

– Отлично, отлично. Розалинда только что закончила сниматься в «Претендентах» во Франции, и теперь они с Майлзом должны играть главные роли в другом фильме. Для Розалинды это великолепная роль, но пока что я все держу в тайне.

– По-моему, я не знакома с Майлзом.

– Приятный парень… и преданный Розалинде.

Я взглянула в ту сторону, где Розалинда, загнав в угол Фила, стояла к нему гораздо ближе, чем это было необходимо. Мэри говорила мне, что с ее точки зрения, Розалинда поступила неправильно, пригласив Майлза в Темплас-Уэй. Несколько месяцев назад Розалинда сказала Мэри, что у нее роман с Майлзом, и хотя Мэри принимала поведение Розалинды как неподдающееся изменению, она была возмущена, что у Розалинды хватило наглости привезти в Темплас-Уэй своего любовника.

– Не могу понять Гарольда, – шепнула мне Мэри, когда тот прокладывал себе путь среди прибывающих гостей. – Он же должен знать.

– Нет, о Майлзе он не знает. Гарольд считает его приятным парнем.

– Я ее не понимаю. – Повернув свое маленькое личико к Розалинде, Мэри пристально смотрела на нее. – Я не смогла бы изменить Тому, даже если бы от этого зависела моя жизнь.

– Да, я это знаю. – Преданность Мэри Тому была почти такой же самозабвенной, как Гарольда – Розалинде.

– Как дети?

– Ты должна утром прийти взглянуть на них. Никогда не поверишь, как выросла Хелен…

Небольшой коттедж теперь был битком набит друзьями Фила, которых я не знала, и друзьями Розалинды. Высокий темноволосый мужчина с загорелым лицом и белозубой улыбкой направлялся к нам с бутылкой вина в руке:

– Могу я наполнить ваши бокалы?

– Майлз, мне кажется, ты не знаком с Дженни?

– Нет, не знаком. – Его темные глаза с восхищением заглянули в мои.

– Дженни, это Майлз Салливан. Дженни, кузина Розалинды.

– Я слышал, как Розалинда говорила о тебе. – Он наполнил мои бокал, стоя так близко, что касался меня своим телом. – Но она не сказала, что ты к тому же так красива. У тебя фигура еще лучше, чем у Розалинды.

– Ты говоришь обо мне так, словно я лошадь. – Я отступила на шаг назад, подальше от аромата его средства после бритья.

– Не хотел тебя обидеть, – засмеялся он. – Просто ты красавица, а я меньше всего ожидал увидеть такую в этом Богом забытом месте. За исключением Розалинды, разумеется.

– Это Богом забытое место – мой родной дом. И Розалинды тоже, хотя теперь она не слишком часто здесь бывает. А еще это одна из самых красивых деревень в Кенте. – Я повернулась спиной к Майлзу, что было не так уж легко сделать в окружавшей нас давке, и стала с трудом протискиваться через смеющуюся и болтающую толпу в поисках Фила.

Розалинда, крепко держа его под руку, стояла в центре большого круга смеющихся гостей, а Том с восторгом на лице снова наполнял шампанским ее бокал. С тех пор как Том женился на Мэри, он видел Розалин-ду всего несколько раз, и если для нас она была Роуз Лукас, которую мы знали всю жизнь, то для Тома она, вероятно, была символом кинозвезды, приносящей в Темплас-Уэй немного ослепительного блеска мира кино. Почувствовав на себе чей-то взгляд, я оглянулась. С другого конца комнаты на меня с насмешкой смотрел Майлз, и когда наши взгляды встретились, уголки его рта приподнялись в улыбке. Почувствовав, что краснею, я быстро отвернулась, и в этот момент Мэри, пробившись сквозь толпу, едва не выбила бокал у меня из руки.

– Сделай мне одолжение, Дженни. Я не могу добраться до Тома – Розалинда монополизировала тот угол комнаты. Я ненадолго ускользну, чтобы убедиться, что дома все в порядке. Это займет всего пять минут, но я не хочу, чтобы Том начал волноваться.

Когда из того угла комнаты, где была Розалинда, раздался новый взрыв хохота, я подумала: маловероятно, чтобы отсутствие Мэри было замечено. Через несколько секунд снова зазвенел дверной звонок, и Фил, освободившись от Розалинды, пошел к двери. Толпа людей, в которых я узнала музыкальных друзей Фила, ввалилась в уже переполненный коттедж, и вместе с ними вошла светловолосая молодая женщина, держа за руку испуганную девочку лет восьми или девяти. Взяв женщину под руку, Фил подвел ее ко мне, и маленькая девочка застенчиво улыбнулась, когда Фил представил их:

– Дженнифер, это Нанетт Краун с дочкой Сарой. Я надеялся, что ее муж, Джон, тоже будет здесь, но, оказывается, он прошлой ночью улетел в Нью-Йорк. Нанетт, это Дженнифер Харленд.

По-видимому, он не счел нужным сказать обо мне что-нибудь еще, и Нанетт Краун, дружески улыбнувшись, протянула мне руку.

– Как приятно наконец познакомиться с тобой. Фил – наш большой друг и очень много рассказывал нам о тебе.

– Надеюсь, приличное?

– Вполне, – смеясь, ответила она. – Я когда-то тоже была няней. Только в маленькой сельской больнице, правда, очень приятной. Я все еще скучаю по ней.

– Нанетт, могу я предложить тебе что-нибудь выпить? – спросил Фил.

– Херес. А найдется какой-нибудь лимонад для Сары?

– Конечно. – Он взъерошил Саре блестящие золотистые кудри и отправился на поиски чистых бокалов.

– Честно говоря, мне не следовало приходить, – доверительно сказала Нанетт. – Без Джона. Но я хотела увидеть Розалинду. Она такая красивая, правда?

Я издали взглянула на Розалинду: ее раскосые глаза сияли, иссиня-черные волосы образовывали бархатное облако, платье подчеркивало все выпуклости и впадины чувственного тела.

– Фил говорит, что вы выросли все вместе.

– Розалинда – моя кузина, а тетя Гарриет взяла к себе Фила, когда ему было тринадцать лет. Мы все очень близки, хотя теперь не так уж часто видимся друг с другом. Фил до сих пор живет в Темплас-Уэй, когда не ездит с концертами, я – в Лондоне, а Розалинда разъезжает по всему миру.

Фил вернулся к нам с напитками, но раздался новый звонок в дверь, и он, раздраженно вздохнув, отошел от нас, переступив через пару, из-за отсутствия места расположившуюся на полу в холле, и впустил новый поток гостей.

– Джон с удовольствием познакомился бы с ней. Он большой ее поклонник. Мы смотрели ее последний фильм в Танбридж-Уэлс. Тогда у нас был отпуск, – засмеялась Нанетт. – Она была бесподобна.

Приглядевшись к Нанетт повнимательнее, я поняла, что она старше, чем мне показалось вначале, – ей, вероятно, было под тридцать или немного больше. Красиво высеченное лицо с изящным подбородком, огромные серые глаза и прямые натурально-светлые волосы, разделенные посередине пробором. Волосы доходили до плеч, а на руках у нее был такой же великолепный маникюр, как и у Розалинды.

– Почему твоему мужу пришлось так внезапно улететь в Америку? – спросила я, сразу почувствовав себя с ней легко и непринужденно.

– О, он читает лекции. На этот раз его не будет три месяца. Я ненавижу, когда он уезжает. – Обворожительные серые глаза затуманились. – До рождения Сары я обычно ездила с ним, но теперь, когда она ходит в школу, это просто невозможно.

– Ее можно отдать в школу-интернат, – предложила я.

– О нет! У меня только один ребенок, и я не хочу лишать себя удовольствия видеть, как Сара растет. – Она непроизвольно обняла дочь за худенькие плечи.

– Папочка больше не будет уезжать. – Девочка весело улыбнулась мне. – Мы купим ферму, и потом папочка все время будет дома, и мы сможем завести цыплят, коз и всяких других зверушек.

– Да, слава Богу, – с откровенной радостью сказала Нанетт. – Это последнее расставание. Мы покупаем ферму Холлингса на другом конце деревни и остаемся здесь жить. Мы решили, что деньги ничего не стоят, если ради них нужно жить порознь.

– Мы раньше таскали яблоки у старого Холлингса, а у него был отвратительный метод нападения. Он имел обыкновение держать наготове ведра с ледяной дождевой водой, и, если удавалось нас поймать, он выливал их на нас с превеликим наслаждением. Мы всегда возвращались домой мокрые до нитки и невнятно оправдывались тем, что нечаянно упали в ручей.

– Похоже, у вас было счастливое детство, – засмеялась Нанетт.

– Да, благодаря тете Гарриет. Родителей Розалинды никогда не было дома, они уделяли ей мало внимания, поэтому тетя Гарриет взяла на себя роль матери. Моя мама умерла, когда мне было пять лет, а папа, который был здешним врачом, – когда мне было пятнадцать.

– Неудивительно, что вы все так любите тетю Гарриет. Я и сама уже поняла, что она замечательная женщина. В прошлом году мы впервые приехали в деревню, и во время отсутствия Джона моя стиральная машина просто взбесилась – из нее во все стороны хлестала обжигающая вода. Я абсолютно ничего не смыслю в таких вещах, и первое, что пришло мне в голову, – это побежать через дорогу к Гарриет. Она справилась со всем меньше чем за пять минут. Она не только остановила поток и ликвидировала все лужи, но и вернулась с гаечным ключом и еще бог знает с чем и отремонтировала машину. С тех пор мы стали близкими друзьями. До того как выйти замуж за Джона, я была городской девушкой, и жизнь в маленькой деревне пугала меня, но благодаря Гарриет и Мэри я быстро здесь освоилась.

– Мэри Фаррар?

– Да. Она чудо. Когда мне нужно поехать в город, она присматривает за Сарой. Тот, кто придумал выражение «золотое сердце», имел в виду таких людей, как Мэри. Она помогает нам всегда. Мы с Джоном любим проводить время вдвоем и часто ездим в Лондон в театры и на концерты. Как жаль, что сегодня его здесь нет. Вы с ним нашли бы общий язык.

– Мамочка, можно, я вежливо попрошу, чтобы она дала мне автограф? – не сводя глаз с Розалинды, спросила Сара, доставая из кармана платья маленькую коричневую записную книжку.

Нанетт взглянула туда, где Розалинда во всем блеске красовалась перед своими поклонниками.

– Мне кажется, дорогая, она сейчас очень занята…

– Ерунда. – Я взяла Сару за маленькую ручку. – Розалинда любит детей. Она будет просто счастлива расписаться в твоей книжке.

Я не была уверена, любит Розалинда детей или нет, но у нее хватило здравого смысла оценить, какая живописная получится картина. Наклонившись, Розалинда поцеловала Сару в щеку, а потом с росчерком написала свое имя, пока все остальные, благосклонно улыбаясь, стояли позади. Я могла почти отчетливо прочитать в ее мыслях сожаление о том, что здесь нет фоторепортеров.

– Вот это да! – с благоговением прошептала Сара, когда мы шли обратно. – И это настоящие бриллианты?

– Все до одного, – серьезно ответила я.

– Вот это да! – с нескрываемым изумлением повторила Сара.

– Довольна? – со смехом спросила у нее мать.

– Она поцеловала меня и расписалась в книжке. И Дженни говорит, что все эти блестящие штучки – настоящие бриллианты!

– А тебе уже давно пора в постель. – Нанетт вернула дочь на землю и улыбнулась мне:

– Не зайдешь к нам завтра утром выпить кофе? Мы живем в «Белом коттедже», выходящем на луг.

– С удовольствием, – искренне ответила я. Эта вечеринка стоила того, чтобы познакомиться с Нанетт и Сарой. – Около одиннадцати, хорошо?

– Отлично. Нигде не вижу Фила. Передай ему, что мы хотели сказать «до свидания». Теперь, когда мы увидели Розалинду, больше нет причин оставаться. Под такую музыку невозможно разговаривать, и, честно говоря, такие вечеринки не в моем вкусе. Я больше люблю чай с булочками на лужайке!

– Я тоже. – Мы улыбнулись друг другу, и Нанетт, крепко взяв Сару за руку, начала пробираться мимо танцующих к входной двери….

А я с трудом протиснулась в кухню, где тетя Гарриет безмятежно готовила себе чай под пронзительные звуки саксофона и гитары.

– Приготовь две чашки. Напрасно Нанетт ушла.

– Приятная женщина, правда? Я совсем забыла, что вы прежде не встречались. Они переехали всего два месяца назад.

– Она сказала, что они собираются купить ферму Холлингса.

– Хорошо. – Тетя Гарриет довольно неуклюже уселась на высокий табурет. – Ее, муж – великолепный человек, но его слишком часто не бывает дома. Сейчас он то ли в Америке, то ли где-то еще.

– Да. Она по нему скучает. Они, очевидно, счастливы.

– Счастливы. Когда два человека любят друг друга, совсем не важно, сколько времени они женаты. – Говоря это, она взглянула на Гарольда и вздохнула.

– Беспокоишься о Розалинде, да?

– Не больше, чем обычно. Хочу попросить Фила сыграть что-нибудь на рояле. «Лунный свет» был бы очень хорош для разнообразия.

Когда Фил начал играть, вошла встревоженная Мэри. Судя по морщинам, уже оставившим заметные следы у нее на лбу, тревога становилась для нее постоянным состоянием.

– Ты не видела Тома? Не могу нигде найти его.

– Неудивительно в такой свалке. Не хочешь выпить чаю? – предложила, как всегда, практичная тетя Гарриет.

– Нет, – покачала головой Мэри, с жадностью посмотрев на чайник. – Лучше я сначала найду Тома. Он, наверное, скучает и ищет меня.

– Том то, Том это, – с нежной укоризной покачала головой тетя Гарриет, когда Мэри торопливо вышла в наполненную дымом комнату. – Вся ее жизнь вертится вокруг Тома.

– Ты, кажется, не очень одобряешь это.

– Нет, конечно, одобряю. В конце концов, он ее муж. Я бы гораздо больше беспокоилась, если бы она обращалась с ним, как Розалинда с Гарольдом. Просто Мэри начала волноваться из-за всякой ерунды и поэтому раньше времени старится.

– Для одного вечера с меня довольно. – Я поставила чашку. – Я возвращаюсь домой, хочу поспать. Ты едешь?

– Пока нет. Я останусь и помогу Филу все убрать. Поцеловав ее в щеку, я направилась к выходу. Фил как раз заканчивал играть, и последние ноты утонули в восторженных аплодисментах. Ни Мэри, ни Тома я не увидела. Открыв дверь, я с удовольствием вдохнула свежий вечерний воздух – как и для Нанетт, вечеринки для меня не были родной стихией.

– Вечер был темным, луна спряталась за плотной грядой облаков, из коттеджа позади меня накатывались волны шума, но они не мешали другим обитателям деревни. Коттедж Фила отстоял от Темплас-Уэй больше чем на милю и был отрезан от нее густым лесом, а единственным доступом к нему была узкая извилистая дорога, которую ночью деревья погружали в полную темноту. Я вывела свой «фиат», стоявший между «Даймлером» и спортивным автомобилем, включила передний свет и, потихоньку напевая, вырулила на дорогу.

В свете фар, как желтый призрак, появился огромный дуб, отмечавший первый из неожиданных поворотов дороги. Продолжая напевать, я обогнула поросший высокой зеленью холм. И вдруг, закричав, я круто вывернула руль и изо всей силы нажала на тормоз. Машина врезалась в дерево, я на короткое мгновение почувствовала удар, жгучую боль и давление на грудь и ноги, а потом потеряла сознание.

Ненадолго придя в себя, я увидела вокруг множество фар и услышала тихий повелительный голос, отдающий распоряжения. Я лежала на середине дороги, моя машина, нелепая груда искореженного металла, носом упиралась в дерево, а ее задние колеса торчали высоко в воздухе. Я повернула голову, стараясь в темноте разглядеть окружавшие меня фигуры, и вскрикнула от обжигающей боли.

– С тобой все в порядке, Дженнифер, – услышала я знакомый голос Фила. – С тобой все в порядке. Держись. – Его слезы капнули мне на лицо и смешались с густой не засохшей кровью.

Я смотрела мимо Фила на покрытое накидкой тело: голова была повернута под неестественным углом, и в темноте смутно белели светлые волосы. Рядом с этим телом я увидела душераздирающе маленький холмик под плащом, из-под которого высовывалась крохотная ручка, все еще сжимавшая разорванную коричневую книжку для автографов. Санитар «скорой помощи» осторожно понес меня в машину, и мучительная боль милосердно снова отправила меня в бессознательное состояние.


Глава 14


Я пролежала без сознания три дня, а когда наконец открыла глаза, услышала знакомые звуки и увидела обстановку больничной палаты, осунувшееся лицо тети Гарриет, которая сидела возле меня.

Ответ я знала уже до того, как хрипло задала вопрос:

– Нанетт? Сара?

Кивнув, она крепко сжала мне руку, и слезы потекли по ее ввалившимся щекам.

Когда по вызову тети Гарриет пришли доктор и сиделка, я невидящим взглядом смотрела вверх, в потолок. Боль в голове была ослепляющей, я чувствовала, что мое тело в гипсе от подмышек до бедер, но даже не поинтересовалась, какие у меня повреждения. Перед моими глазами стояли только веселое личико Сары, когда она спрашивала: «И это настоящие бриллианты?» – лицо Нанетт, когда она говорила о своем муже: «Это последнее расставание. Деньги ничего не стоят, если ради них нужно жить порознь», – и медленно переворачивающиеся на ночном ветерке листки записной книжки на залитой кровью дороге.

– О Боже, – закрывая глаза, прошептала я. – О Боже, Боже мой.

Окружающие не могли бы относиться ко мне лучше, работники больницы были сама доброта, тетя Гарриет и Фил почти не отходили от моей постели, а моя палата была наполнена цветами, которые Розалинда ежедневно присылала из Вест-Индии, где она снималась. Меня пришла навестить медсестра, с которой мы работали в Сент-Томасе, и даже полиция допрашивала меня на удивление мягко. Но все это не имело значения. Душой я была так же мертва, как Нанетт и Сара, и не могла ничего вспомнить.

В обвинении было записано: «причинение смерти в результате неосторожного управления автомобилем». Розалинда настояла на том, что она оплатит самого лучшего адвоката, которого можно купить за деньги, но меня это абсолютно не интересовало. Я вообще не хотела нанимать адвоката. Что он мог сделать? Я убила обеих. Ничто не вернет их обратно. И во всем виновата только я. Меня отпустили на поруки, и я осталась в больнице. Мое физическое состояние медленно улучшалось, а душевное – медленно ухудшалось.

Я прошла через судебную процедуру как зомби и запомнила только отрывочные слова своего поверенного: «Признает себя виновной… темная ночь… неосвещенная дорога… алкоголя в крови нет… все фары включены… ремень застегнут… жертвы в темных платьях…»

Я была на год лишена водительских прав и осуждена условно. Какие-то безликие люди говорили, что мне повезло, что я могу вернуться домой и все забыть, но я не хотела условного осуждения. Я хотела понести наказание, и если суд меня не наказал, то я сама себя наказала. Я не вернулась домой, а отправилась в клинику Ландау, не зная и не интересуясь, кто оплачивает мое длительное лечение там. Мужа Нанетт на суде не было, он приехал домой лишь на короткое время, чтобы похоронить любимую жену и ребенка, а потом сразу же вернулся в Америку, предоставив агенту продать «Белый коттедж», потому что боль воспоминаний была для него невыносима, и ферма старого Холлингса вскоре была продана какому-то приезжему из Лондона.

Проходили дни и недели, но я абсолютно ничего не сознавала, во мне не было никаких чувств, и мой мозг был не способен смириться с чудовищностью того, что я совершила. Я просто сидела в кресле и смотрела на тщательно ухоженный сад клиники – вероятно, тогда было лето. Через три месяца после поступления в клинику я уже стала узнавать доктора Макклура, своего психиатра. Начиная с того момента началось мое болезненное и переменчивое выздоровление, на которое потребовалось много времени. Прежде чем я наконец-то выписалась, прошло восемнадцать месяцев. Но меня не покидали ночные кошмары – пока я не встретила Джонатана.

Только официант неправильно произнес его фамилию: не Браун, а Краун. И хотя Нанетт называла мужа «Джон», его имя должно было звучать как Джо – ласковое сокращение имени Джонатан – а я всегда была для Джонатана Дженни Рен, и ничего больше – не мисс Дженнифер Харленд, которая стала причиной гибели его жены и ребенка.

Я лежала в спальне и смотрела в потолок, в комнате никого не было, только снизу доносился звук голосов. Как это сказала Нанетт? «Как жаль, что сегодня его здесь нет. Вы с ним нашли бы общий язык». Я вспомнила, как страстно мы целовались, а потом вспомнила его искаженное лицо и брошенные мне слова: «Грязная, лживая сука! Убийца!» Боль внутри меня стала почти невыносимой. Я медленно потянулась к своей сумочке, достала таблетки и механически проглотила одну, вторую, третью, четвертую… до тех пор, пока пузырек не опустел и рука безжизненно не опустилась на постель.


Глава 15


Меня нашел Фил. Он насильно влил мне в горло соленую воду, заставив меня вырвать.

– Ты идиотка! Самая настоящая идиотка! Спрятав лицо в полотенце, я в оцепенении вытирала рот, стараясь хоть немного сосредоточиться.

– Ты хочешь сказать, что сделала это из-за Крауна? Неужели я для тебя ничего не значу? Или тетя Гарриет? Неужели недостаточно того, что мы перенесли, хочешь сделать все еще хуже?

Когда Фил нес меня обратно в спальню, укладывал в постель и укрывал простыней, мне вдруг показалось, что у него в глазах стоят слезы.

– Господи, Дженнифер… обещай мне, что ты никогда ничего подобного больше не сделаешь. Обещай!

– Обещаю, – тупо повторила я.

– Выходи за меня замуж, Дженнифер. – Он обнял меня за плечи и с мольбой заглянул в глаза. – Прошу тебя.

– Не имеет смысла, Фил, – покачала я головой. – Я люблю его.

– Но все кончено, Дженнифер.

– Я знаю. Но это не мешает мне любить его, я не смогу полюбить кого-то другого. – Я накрыла рукой его руку. – Это ты – тот друг, который посоветовал Джонатану поехать в северную Португалию в поисках тишины и спокойствия?

– Да. – Он склонил голову и мучительно вздохнул. – Прости меня, Дженнифер.

– Ты ни в чем не виноват, Фил.

Не говоря ни слова, он встал и вышел из комнаты, а я снова опустилась на подушки, слишком обессиленная, чтобы мыслить ясно. Я подумала, что Фил скорее всего никому не сообщит о моем глупом поступке, но уже через десять минут меня лишили даже короткого отдыха.

– Кажется, семью постигла трагедия, – раздался хриплый голос Джонатана, а затем хлопнула дверь.

Я вскочила с постели – он уходит, и я никогда больше не увижу его. На площадке лестницы я покачнулась, и тетя Гарриет бросилась, чтобы поддержать меня.

– Я должна увидеть Джонатана. Я должна поговорить с ним, пока он не уехал…

– Он не уезжает. Он остается на вилле Майлза. А для тебя лучшее место – кровать. – Она решительно повернула меня и повела обратно в спальню.

– Он остается? – пробормотала я и, как ребенок, позволила снова уложить себя в постель.

– Да. – Тетя Гарриет старалась, чтобы ее голос звучал, как всегда, весело, но ей не удалось меня обмануть. – Ты забыла, что он друг Тома и Мэри. И мой тоже. Розалинда спросила, не хочет ли он остаться на несколько дней, и он согласился.

– Я не понимаю…

– И я тоже. Фил спустился и, словно безумный, изо всей силы ударил Джонатана прямо в челюсть. Фил сказал, что ты пыталась покончить с собой, приняв слишком большую дозу лекарства.

Застонав, я отвернулась к стене.

– Кроме того, он рассказал Джонатану обо всем, что произошло после несчастного случая. О твоем… психическом расстройстве, о том, что ты понятия не имела, кем он доводился Нанетт.

– Но неужели Джонатан это и сам не понял?!

– Джонатан сказал, – покачав головой, продолжала тетя Гарриет, – что у тебя садистские наклонности, а значит, ты точно ненормальная.

– Он не может… – Я испуганно смотрела на нее, чувствуя, что у меня мутится сознание. – Такой ужас не мог прийти ему в голову. Я люблю его!

– Завтра он будет мыслить разумнее, и ты тоже. Весь этот отдых превратился в настоящий кошмар.

– Прости. Это я во всем виновата. Мне не нужно было приезжать сюда.

– Глупости. То, что произошло между тобой и Джонатаном, невозможно было предотвратить. А вот другого можно было избежать. – Ее лицо было пепельно-серым, и она словно состарилась на глазах.

– В чем дело? Что случилось?

– У Розалинды любовная связь с Томом. – У нее в глазах заблестели слезы.

– Не выдумывай. – Комната закачалась у меня перед глазами. – Она просто флиртует с ним, чтобы вызвать ревность Майлза. Мэри сказала, что Том согласился ехать домой.

– Это произошло вчера поздно ночью, – мрачно сказала тетя Гарриет. – Я не могла уснуть и пошла прогуляться по лесу. «Даймлер» Розалинды был припаркован далеко от дороги, и я по собственной глупости решила, что его шутки ради отогнали местные мальчишки. – Она замолчала, не в силах продолжать, но потом все же заговорила сдавленным голосом:

– Я как дурочка подошла к нему и поняла, что внутри кто-то есть, потому что стекла запотели…

– И это были Том и Розалинда?

Она кивнула.

– Я не могла этому поверить, не могла поверить, что Роуз может так себя вести. Она смеялась… – Тетя Гарриет обхватила руками свои хрупкие плечи. – Они не видели и не слышали меня. Рядом могла разорваться бомба, и ни один их них не заметил бы.

– Ты поговорила с Розалиндой?

– Нет… Я всю ночь лежала без сна и размышляла, что сказать, что сделать. А потом постучала Мэри, сказала, что приехал Джонатан, и потащила меня сюда. До сих пор у меня не было возможности поговорить с Розалиндой.

– Значит, никто больше не знает? Ни Мэри, ни Гарольд?

– Слава Богу, нет.

– Что ты собираешься делать?

– Я собираюсь сказать этой молодой леди все, что я о ней думаю, и Тому Фаррару тоже. – Она с усилием расправила плечи. – Не знаю, кто из них виноват больше. Когда я думаю о Мэри и о том, как она его боготворит…

Я вспомнила, какое лицо было у Мэри на той вечеринке и ее беспокойство из-за того, что Тома нигде нет.

– А ты не думаешь, что это продолжается уже давно?

– О Господи, нет. С чего ты решила?

– Ну, просто Мэри уже довольно давно выглядит встревоженной и несчастной. Возможно, Розалинда не первая.

– Если Мэри когда-нибудь и подозревала, что Том ей изменяет, то она никогда этого не показывала. Да Мэри и не призналась бы.

– Думаешь, Майлз догадывается о том, что происходит?

– Майлз? А он тут при чем?

Я слишком поздно вспомнила, что тетя Гарриет не знает о прошлых любовных историях Розалинды.

– Ни при чем, – соврала я и поняла, что поступила нехорошо, потому что в глазах тети Гарриет появилось усталое выражение.

– Что, Майлз тоже?

Мое неловкое молчание подтвердило ее опасения.

– Я слишком стара, Дженни. – Тетя Гарриет неуверенно поднялась. – Розалинда разбила мне сердце. Не делай и ты того же самого своими глупыми поступками. – Она не отрываясь смотрела на пустой пузырек из-под таблеток.

– Нет, тетя Гарриет. Я обещаю.

– Пойду к себе на виллу и посплю. – Она наклонилась и поцеловала меня в лоб. – А потом, когда немного вернутся силы, я поговорю с Розалиндой.

Но «потом» не наступило. Когда тетя Гарриет вошла в спальню Розалинды, она уже была мертва – пуля попала в сердце.

Пистолет Гарольда лежал в нескольких футах от тела.


Глава 16


Когда я проснулась, вилла была пуста. Ко мне с болезненной ясностью вернулись события последних часов, и я поняла, что невозможно ждать до завтрашнего утра, чтобы поговорить с Джонатаном. Если он еще в «Анклаве», я должна как можно скорее поговорить с ним. Не затем, чтобы попытаться вновь пробудить любовь, которая на короткое время возникла у него ко мне – я понимала, что это безнадежное дело, – а сделать то, что я все время хотела сделать с тех пор, как пришла в себя после автокатастрофы. Я должна сказать Джонатану Крауну, что очень виновата, что в моей жизни не будет ни одного дня, когда бы я не вспоминала Нанетт и Сару. А еще я должна сказать ему «прощай».

Джонатан вполне владел собой, его взгляд был лишен какого бы то ни было выражения, а лицо застыло в строго контролируемой маске равнодушия.

– Я должна была прийти… – начала я. – Я должна была еще раз увидеться с тобой… У него по щеке пробежал нервный тик.

– После несчастного случая я хотела встретиться с тобой, хотела сказать тебе, но ты вернулся в Америку…

– Сказать – что? – Он говорил отрывисто и безразлично.

– Что мне очень жаль… – сказала я, понимая насколько неуместны эти слова, но все же не в состоянии найти других.

– Очень жаль! – Его глаза вспыхнули гневом и ненавистью. – Очень жаль! Ты безжалостно убила мою жену и моего ребенка, а теперь имеешь наглость приходить сюда и говорить, что тебе очень жаль!

– Но это так, Джонатан! В ту ночь я их не видела! Я ничего не могла поделать! Боже мой, я же говорила с ними всего несколько минут назад. Я знаю, ты страдаешь, но я тоже страдаю! После той ночи я перенесла все муки ада!

Это было совсем не то, что я собиралась сказать, и, закончив, я разразилась душераздирающими рыданиями.

– Ты сказала что хотела, – холодно произнес Джонатан, снова взяв под строгий контроль бурю эмоций. – Я тебе верю, – добавил он.

Я взглянула на него сквозь пелену слез, всем своим существом мечтая заключить его в объятия, утешить, любовью прогнать прочь обиду и боль.

– Но я не сожалею о том, что произошло в эту последнюю неделю, – всхлипывая, сказала я. – Я люблю тебя, Джонатан. Я люблю тебя сейчас и буду любить всегда.

Он не сделал ни малейшего движения в мою сторону.

– Я пришла сказать «прощай».

Он еще крепче сжал губы и повернулся ко мне спиной, а я, ослепленная слезами, бросилась вон и наткнулась на Фила.

С силой, которой я никогда от него не ожидала, Фил подхватил меня на руки и понес обратно на мою виллу. Ничего не говоря, он уложил меня на диван и отправился на кухню готовить кофе, а я плакала до тех пор, пока не иссякли слезы.

– Если ты хочешь утром уехать, я поеду с тобой, – наконец заговорил он.

– Спасибо тебе, Фил. Думаю, будет лучше, если я уеду. Если все мы уедем.

– Все? – Он в изумлении поднял брови.

– Тетя Гарриет застала Розалинду и Тома, они этой ночью занимались сексом, – угрюмо сказала я.

– Наконец-то у нее открылись глаза.

– Не будь циничным. В Розалинде есть и хорошее.

– Если и есть, она не часто это демонстрирует.

– Она оплатила моего адвоката и мое пребывание в клинике и взяла на себя все расходы за мой приезд сюда.

– Деньги, – буркнул Фил, отметая в сторону ее щедрость. – Какого черта она пристала к Тому Фаррару?

– Потому что ты отказался от игры. – Я чувствовала себя опустошенной и обессилевшей.

– Почему? – не веря своим ушам, переспросил Фил.

– Мэри давным-давно говорила мне, что Розалинда и Майлз были любовниками. Судя по поведению Розалинды в эти последние дни, между ними, очевидно, все кончено. Но Розалинда есть Розалинда, и ей понадобился другой мужчина, чтобы удовлетворить собственное самолюбие на виду у Майлза. На самом деле ей нужен был ты – всегда был нужен. Но ты оставался равнодушным, и, таким образом, выбор пал на Тома.

– Спасибо, – сухо отозвался Фил. – Значит, вся эта кутерьма из-за того, что я не лег с ней в постель.

– Да, – грустно улыбнулась я.

– Ты ошибаешься, Дженнифер, – покачал он головой. – У Тома и Мэри уже давно не все так хорошо, как кажется. Розалинда тому причина или нет, я не знаю. Но что бы там ни было, моя любовь к Розалинде ни на йоту не помогла бы браку Фарраров. И как давно у тебя сложилось впечатление, что Розалинда посягает на мою мужскую добродетель?

– Тебе тогда было лет пять.

– Значит, она уже девятнадцать лет тратит время зря, – улыбнулся Фил. – Для меня всегда существовала только ты, Дженнифер.

– Поправочка, – мягко возразила я. – Всегда существовала только твоя музыка.

– Места хватит для обеих.

Я смотрела на него с нежностью, понимая, как я его люблю, и зная, что это совсем не та любовь.

– Фил, мы всегда были как брат и сестра, и теперь слишком поздно что-либо менять.

– Ты можешь сделать мне одолжение и передумать. Я хочу жениться на тебе, Дженнифер.

– Нет… – Глядя на его взъерошенные волосы и чистые глаза, я подумала, что вряд ли он мог чувствовать хотя бы малую толику той боли, которую чувствовала я, теряя Джонатана. Если бы он ее почувствовал, возможно, это вызвало бы во мне какой-то отклик. – Пойду прогуляюсь, Фил, – устало сказала я. – Я хочу немного побыть одна.

– Дженнифер, – предостерегающе остановил он меня.

– Не беспокойся, Фил, я не собираюсь делать никаких глупостей. То, что произошло сегодня утром, это временное умопомрачение.

Он недоверчиво провожал меня взглядом, пока я шла по пологим, поросшим мхом каменным ступенькам, ведущим через сад в лес. Я механически направилась на берег и с верхушки дюны долго смотрела на две дорожки следов, которые тянулись к укромной песчаной насыпи. Песок еще хранил следы наших тел, которые зарывались в него в любовном экстазе. Совсем недавно… Слезы заволокли глаза, и я медленно пошла к тому месту, чувствуя, как песок приятно просачивается между пальцами. Не знаю, сколько я там просидела, но когда встала, то почувствовала, что ветер стал холодным и я дрожу. Берег оставался все таким же пустынным, только вдалеке из глубины соснового леса к виллам брели две фигуры. Ветер отбрасывал назад волосы с лица Розалинды, а Джонатан шел склонив голову, как будто внимательно слушал. Они шли очень близко друг к другу, и меня охватило странное чувство, чувство, которого я прежде никогда не испытывала, – ревность.

– Только не Розалинда, – едва слышно прошептала я. – Прошу тебя, Господи, кто угодно, только не Розалинда.

Я стояла и смотрела, как они, склонив друг к другу головы, медленно идут к дверям главной виллы. Затем ветер донес до меня тихий звенящий смех Розалинды, и она, повернувшись, вошла в дом, оставив Джонатана у дверей.

Когда он обернулся и посмотрел на море, сердце у меня в груди болезненно застучало, в горле пересохло. Глубоко засунув руки в карманы, Джонатан стал спускаться по дюнам на продуваемый ветром берег к тому месту, где была я, и остановился на расстоянии трех ярдов. Я нервно облизнула губы, поняв по его осанке, что утренняя ярость перегорела.

– Дженни, – наконец заговорил он, – прости, что я тебя ударил. Мне жаль, что все так закончилось.

– Да. – Я отвернулась, не в силах смотреть на него и не в силах скрыть свое желание.

– Фил рассказал мне, что случилось после… после всего. Мы оба страдали, Дженни. Я не хочу, чтобы мы расстались, ненавидя друг друга.

«Я не хочу, чтобы мы вообще расставались», – готова была закричать я, но вместо этого с трудом выдавила из себя:

– Да – Он поднял руку, словно собирался потянуться и утешить меня, но быстро подавил свой порыв.

– Это бессмысленно, Дженни. Между нами всегда будут призраки Нанетт и Сары… Это бессмысленно… – Он резко повернулся и пошел по песку прочь, а я опустила голову и дала волю слезам.

Бессмысленно. Совершенно бессмысленно. Я смотрела вслед Джонатану, пока он не скрылся из виду, но он так и не оглянулся. Ноги не слушались меня, и я стояла на пустынном пляже, чувствуя себя так, как будто никогда не найду сил уйти отсюда.

– Эй, привет!

Отвлекшись от своих мыслей, я повернула голову и с досадой увидела Тома, который стоял на вершине дюны и махал мне, потом он начал спускаться вниз.

– Ф-фу, что-то довольно прохладно, а? Этот ветер с Атлантики не особо способствует загару.

– Еще только начало сезона.

– Пожалуй, ты права. Скажи, ты в порядке? У тебя такой вид, будто тебя сбил автобус.

– Я в порядке, – твердо ответила я.

– Чертовски глупо с моей стороны спрашивать об этом при таких обстоятельствах, – смущенно сказал Том. – Ты, безусловно, чувствуешь себя ужасно. Разговор не поможет?

– Нет, Том, думаю, не поможет.

Он в растерянности потер ладони.

– Я спустился сюда, чтобы взять лодку. Правда, немного штормит, но мне это нравится, особенно когда нужно о чем-то подумать.

В первый раз мне удалось перевести свои грустные мысли со своих проблем на проблемы Тома.

– Например, о Розалинде.

Он побледнел и, перестав потирать руки, уставился на меня.

– С чего ты так решила?

– У нас довольно тесная компания, Том, – пожала плечами я.

– Проклятие! – У него на лице появилось выражение неподдельного страдания.

– Не волнуйся, об этом знают не все.

– Пожалуй, я обязательно должен погрести. – Вид у него был совершенно расстроенный – Хочешь со мной? Ничто не может с этим сравниться.

– Даже убийство жены и ребенка любовника? – с горечью спросила я.

– Успокойся, Дженни. Ты говоришь так, словно сделала это специально. Берись за лодку.

Рыбацкая лодка, которой давно не пользовались, выглядела слишком спартанской, чтобы быть собственностью Розалинды. Когда мы вместе стащили ее вниз и спустили на воду, я, подняв голову, взглянула на море.

– Том, волны довольно сильные.

– Для того, что я задумал, волны как раз такие, как надо.

Ревущие волны и тучи брызг нашли отклик и где-то в глубине моей собственной души.

– Хорошо, я иду с тобой.

– Рано по утрам я наблюдал за рыбацкими лодками, и мне казалось, что они сравнительно просто движутся среди атлантических валов. Мне потребовалось всего три минуты, чтобы выяснить, что это не так. Между волнами лодка проваливалась так низко, что я думал, она никогда не всплывет на поверхность.

– Ты часто так успокаиваешься? – Я старалась перекричать грохот разбивающегося прибоя.

– В последнее время частенько.

– И помогает?

– Ну, во всяком случае, уж точно не дает много времени на размышления о чем-то постороннем до того момента, пока не доберешься туда, куда наметил, – с долей прежней живости ответил Том.

Он продолжал с силой налегать на весла, и с каждым взлетом и падением лодки вода перекатывалась через нас.

– Мы неподходяще одеты для такого путешествия, – прокричала я ему.

– Еще пять минут, – усмехнулся Том, – и мы будем там, откуда ты сможешь увидеть весь «Анклав».

Я обернулась. Позади нас на огромном расстоянии простирался чистейший серебряный песок, а над ним в окружении розовых и желтых цветов стояли виллы и высился сосновый лес. Я тщетно всматривалась вдаль в поисках Джонатана.

Тяжело дыша, Том положил весла и вытер с лица пот и соленые брызги, а лодка продолжала бешено нырять и снова взлетать.

– Ну вот. Что ты имела в виду там, на берегу, говоря, что мне нужно подумать о Розалинде?

Я посмотрела на него и ясно поняла, почему Мэри так любит его. С правильными чертами лица, с темными глазами и волосами, в одежде, всегда модной и подогнанной по фигуре, он – совсем не был похож на того парня из Темплас-Уэй, за которого, как, должно быть, представляла себе Мэри, она в конце концов выйдет замуж. Хотя они до сих пор продолжали жить в деревне, Том не утратил своей изысканности. Каждый день он ездил на работу в Лондон, часто бывал по делам за границей и для Мэри, очевидно, являлся эталоном преуспевающего человека. И Том ее любил – или, во всяком случае, так думала Мэри.

– Вполне очевидно, что ты весьма неравнодушен к ней.

– Как и половина мужчин Европы, – с кривой ухмылкой ответил он.

– Но для них в отличие от тебя она недосягаема.

– Надеюсь, ты не говорила об этом Мэри?

– Нет, Том. Но Мэри несчастна.

Он вздохнул и тихо выругался. Потом мы некоторое время молчали, слушая, как вокруг нас ревут волны.

– Значит, это только твои домыслы?

– Тетя Гарриет знает, – покачав головой, призналась я.

– Гарриет!

Он не спросил, как она узнала, и не стал ничего отрицать, он просто сидел, опустив плечи и глядя невидящими глазами на бушующие волны.

– Когда ты сказал, что выходишь в море, чтобы подумать, это означало, что ты намерен положить конец этой связи?

– Пожалуй, да. – Он с трудом взглянул мне в глаза. – Господи, я собирался закончить все еще до того, как оно началось. Но она как магнит. Я не могу оставаться вдали от нее. Я пытался и не смог!

– Ты смог бы, если бы хотел удержать Мэри и детей. – Он ничего не ответил, и я грубо продолжила:

– Ты у Розалинды не первый любовник и не последний. Том, если ты не одумаешься, то останешься без дома, без семьи и к тому же без любовницы. Самое лучшее, что ты можешь получить от Розалинды, – это билет стоимостью в один фунт в местный кинотеатр.

Он почти с ненавистью посмотрел на меня, а потом сказал:

– Ладно, ты права. Черт побери, я понимаю, что ты права. Но она как лихорадка у меня в крови! Дженни, ты когда-нибудь хотела кого-нибудь так безумно? Так безумно, что невозможность быть с ним причиняет физическую боль? – Выражение его лица изменилось, и он извинился:

– Не смотри на меня так, Дженни. Я дурак. Мне не следовало этого говорить. Я слишком занят мыслями о Розалинде, чтобы помнить о Крауне.

Лодка провалилась в глубину искрящейся зеленой воды и неуверенно вынырнула, чтобы снова быть брошенной вниз. Я поняла, почему Том вышел в море. Волнение стихии соответствовало тому волнению, которое я ощущала в душе.

– Я видел его. Он уходил с берега. Он говорил с тобой?

– Да.

– Что ж, это хорошо. Я думал, после сегодняшнего утра он никогда больше не заговорит с тобой.

– Он только пришел сказать, что все бессмысленно, что теперь ничего не может быть, что между нами всегда будут Нанетт и Сара. – Мое отчаяние было таким же неистовым, как волны.

– Ты знаешь, он прав. – Сочувствие на лице Тома стало еще заметнее. – Это трагедия для вас обоих – влюбиться вот так, не зная… Но из этого ничего не получилось бы.

– Да… – У меня из глаз покатились слезы, но я даже не подумала вытереть их. – Да, из этого ничего не получилось бы.

– Что ты собираешься делать? – озабоченно поинтересовался Том. – Ты только что вышла из больницы, и такой удар, как этот…

– Я останусь с тетей Гарриет. Что еще мне делать? – Горько засмеявшись, я откинула с лица волосы. – Кто-то свыше зло подшутил надо мной!

– Могу я чем-нибудь помочь тебе, Дженни? Хоть чем-нибудь?

– Да. Ты должен спать в собственной постели, а не у Розалинды.

Том дернулся, словно я дала ему пощечину.

– Кого-то другого Мэри могла бы простить, но Розалинду… Прекрати все, пока не поздно, Том. Ты же знаешь, что из этого не выйдет ничего хорошего.

– Проклятые женщины. – Том развернул лодку. – Черт бы побрал этих женщин!

Начался дождь, и маленькую лодку так швыряло и крутило, что невозможно было определить, продвигаемся ли мы к берегу. Управляя лодкой и стараясь подвести ее все ближе и ближе к пляжу, Том дал полную свободу своим долго сдерживаемым эмоциям. Я радовалась холоду, сырости и становившимся все выше волнам, внешним признакам шторма, бушевавшего внутри меня. Честно говоря, меня вообще мало беспокоило, доберется ли когда-нибудь лодка до суши.

– Я был круглым дураком, что втянул тебя в свои проблемы.

– Ты был круглым дураком, что вышел в море, – крикнула я, и вслед за этим огромные зеленые волны разбились у нас над головами и обрушились в лодку.

В том настроении, в котором я пребывала, водяная могила совсем не пугала меня, но Том, по всей вероятности, не разделял моих мыслей. У него были Мэри и маленькие Хелен и Тимоти. Маленькая весельная лодка беспрестанно ныряла, дрожала, раскачивалась и снова ныряла. Дождь образовал между мной и Томом плотную завесу, и я уже не могла разглядеть его лицо. Том налегал на весла, удары и грохот не прекращались, небо потемнело, и на нас обрушился настоящий шторм. Единственное наше спасение было в том, что приближался прилив, и если бы не он, то можно было бы навсегда попрощаться с Португалией. Грохочущие удары продолжались, сквозь дождевые потоки мне иногда были видны мускулистые руки Тома, сжимавшие весла, я наклонялась и вычерпывала воду, наклонялась и вычерпывала воду… ощущая, как под мокрой одеждой начинает болеть спина. Время, казалось, остановилось. Я снова видела Нанетт и Сару, которые смеялись, держась за руки. Я видела Джонатана, каким он был в тот первый вечер в «Санта-Луции», – и эта картина была настолько отчетливой, что мне казалось, я снова там. Я вспоминала его глаза, полные желания, счастья, любви и ненависти.

– Прыгай! – Приказ Тома заглушил вой ветра и рев волн.

На долю секунды мне показалось, что лодка тонет, но затем на расстоянии всего фута я увидела плотный песчаный берег. Послушно выпрыгнув и оказавшись по пояс в ледяной воде, я помогла Тому вытащить лодку на берег, и мы, тяжело дыша, сели на нее.

– Похоже, мы победили. – Том стер с лица пот и морскую воду. – Думаю, именно так.

– Ты был великолепен, Том. Если бы не ты…

– Я был настоящим дураком, когда решил выйти в море, даже не задумавшись о том, что надвигается шторм!

– Тем не менее из этого вышло и кое-что хорошее.

– Что? – Он глубоко вдохнул.

– Думаю, ты принял решение в отношении Розалинды.

– В конце недели мы уезжаем. – Он набрал полные легкие воздуха. – После этого все закончится.

Обещаю тебе. – Он обнял меня за плечи, и мы, пошатываясь от слабости, медленно побрели к полосе дюн.

– Я хочу рассказать тебе, Дженни. Пожалуй, это не помешает. Я подумал о Мэри и о малышах. Любовница этого не стоит, ничто этого не стоит.

Мы оба слишком устали, чтобы продолжать разговор. Выбиваясь из последних сил, мы поднялись по склону и выбрались на дорожку, ведущую к виллам.

– Только дурак может спросить, понравилась ли нам морская прогулка! – усмехнулся Том. – Хочешь, я провожу тебя на виллу?

– Все в порядке, Том, – покачала я головой. – Я немного промокла, но все в порядке.

Мы тихо рассмеялись. С волос на лица бежали потоки, а стекавшая с одежды вода оставляла на дорожке лужи.

– Горячая ванна и бренди, – задыхаясь, посоветовал Том. – И, Дженни…

– Да?

– Спасибо за совет.

– Не стоит. Пожалуй, я открою бюро для одиноких сердец. У меня достаточно опыта. – Помахав Тому рукой, я оставила его на дорожке, ведущей к их вилле, и, отчаянно дрожа, направилась к своей.

Из виллы Фила доносилась музыка – громкая, резкая, совершенно не в его духе. Следуя совету Тома, я налила себе бренди и взяла бокал с собой в ванную.

Нужно пережить только эту ночь. Завтра я уеду из Офира и никогда больше не увижу Джонатана. «И чего я этим добьюсь?» – в безысходности думала я, стягивая с себя мокрую одежду и погружаясь в благословенное тепло ванны. Как и образы его жены и ребенка, Джонатан останется со мной навсегда.

В семь часов раздался отрывистый стук в дверь, и я пошла открыть.

Майлз улыбался мне как ни в чем не бывало. Казалось, утренних домогательств вообще не существовало.

– Рад видеть, что ты благополучно пережила этот утренний кризис. Да, это было что-то. Не удивлен, что ты отключилась. Я подумал, что лучше оставить тебя в покое, чтобы ты пришла в себя. – Он прошел за мной в гостиную и налил себе виски с содовой. – Должен сказать, Фил меня удивил. Он оказался единственным, кто понял, что к чему, а когда он спустился… Bay! – Майлз рассмеялся. – Он просто ворвался в комнату и врезал Крауну в челюсть. Я в жизни ничего подобного не видел. Я бы никогда не выбрал нашего тщедушного Фила на роль рыцаря в сияющих Доспехах.

– Никогда не угадаешь, кто на что способен, – отозвалась я и решила, что толстокожему Майлзу такие благородные поступки точно не под силу.

– Вполне справедливо. Во всяком случае, это привело Крауна в чувство. Фил кипел от злости. Он кричал, что несчастный случай не твоя вина, что после него ты восемнадцать месяцев провела в психиатрической клинике, мучаясь от чувства беспричинной вины, и что если Краун собирается снова отправить тебя туда, ему придется иметь дело с ним. Даже Розалинда лишилась дара речи. Он сказал, что ты только что хотела покончить с собой – я воспринял это как поэтическую метафору со стороны Фила, – и велел Крауну убираться к чертям из твоей жизни.

– Очень захватывающе, – сухо заметила я.

– Я понимаю, что Фил преувеличивал и что ты это восприняла не так болезненно. В конце концов, ты знакома с парнем всего неделю и… – Он поставил стакан. – Во всяком случае, это означает, что ты свободна для других предложений.

– Нет, – решительно возразила я, уяснив для себя еще одну вещь относительно Майлза – у него очень короткая память. – Пойдем, иначе мы опоздаем к обеду.

– Я просто подумал, быть может, тебе понадобится плечо, чтобы поплакать.

– Нет. Я уже поплакала столько, сколько мне нужно. – Я погасила свет и закрыла за собой дверь виллы.

Надувшись, Майлз зашагал рядом со мной по песчаной дорожке в сторону ярко освещенной виллы Розалинды и вдруг предложил:

– Давай завтра уедем вместе. Мы можем поехать на юг, в Алгарв. Забудь Крауна. Получи от жизни немного удовольствия.

– Охотно, только не с тобой, – грубо отрезала я.

– Ладно, как хочешь. – Он скривился, и остальной путь мы проделали в молчании.

Я почти не замечала Майлза, ведь всего через несколько минут я снова увижу Джонатана – в последний раз.

Дверь нам открыла тетя Гарриет, и я постаралась смотреть ей в лицо, а не в дальний угол комнаты, куда как магнит притягивали мой взгляд блестящие золотистые волосы Джонатана и его широкие плечи.

– Все хорошо, дорогая?

– Да, – солгала я. – Все чудесно, тетя Гарриет. Не волнуйся.

Мэри сидела у окна, глядя на темные просторы Атлантики, и я, подойдя и сев рядом с ней, заметила, что глаза подруги полны невыплаканных слез.

– Мэри… – Я потянулась к ней, но не успела ничего больше сказать, потому что в комнату вбежал красный, встревоженный Гарольд.

– Не могу добиться ответа от Розалинды… Она заперлась в своей комнате.

Тетя Гарриет и Том мгновенно замерли, вспомнив последний случай, когда дверь в комнату Розалинды оказалась запертой, но остальные, не понимая, что это может означать, продолжали пустые разговоры, а Мэри крепко сжала мою руку и втянула в себя воздух.

– Не паникуй так, Гарольд, – постаралась успокоить его тетя Гарриет. – Я не удивляюсь, что она проспала обед после такого дня, какой выдался у нас всех сегодня.

В сопровождении Гарольда она быстро пошла вверх по лестнице, и мы услышали, как тетя Гарриет отрывисто постучала в дверь. Поняв, что и она не получила ответа, побледневший Том поспешил вслед за ними, не обратив внимания на просьбу Мэри остаться.

– Розалинда! Сейчас же открой дверь! – потребовала тетя Гарриет.

Ответа не последовало.

К этому времени даже Фил и Майлз начали проявлять некоторый интерес, лишь Джонатан был поглощен тем, что старательно избегал меня.

– Розалинда! Если ты немедленно не откроешь дверь, я попрошу Гарольда и Фила выломать ее!

– Почему бы просто не оставить ее в покое с ее дурным настроением? – недовольно проворчал Фил.

– Фил! – почти истерично окликнула его тетя Гарриет. – Фил, иди сюда и помоги Гарольду справиться с дверью.

Фил неторопливо поднялся по лестнице, мы с Мэри – тоже, Мэри все еще держала меня за руку. Фил и Гарольд налегли плечами на дверь, и петли заскрипели. Потом мимо меня прошел Джонатан, чтобы помочь им, и совместными усилиями они так налегли на дверь, что все трое влетели в комнату.

Первой закричала тетя Гарриет, она обезумевшим взглядом оглядела комнату и схватилась за дверной косяк.

– Боже мой! – прошептал Том.

– Розалинда! Розалинда! – У Гарольда перехватило дыхание, и он, схватив безжизненную руку, прижал ее к своему лицу.

Никто не предложил вызвать «скорую»– грудь Розалинды была залита кровью. Голова свешивалась с края кровати, рот был открыт, глаза расширены от смеси ужаса и удивления, а на полу лежал пистолет.

– Уведи женщин вниз, – скомандовал Филу Джонатан. – Быстрее, ради Бога!

Фил в оцепенении развернул нас и повел вниз по лестнице. Мэри, находившаяся в состоянии шока, позволила усадить себя и послушно выпила бренди, которое насильно сунул ей в руку Фил. Сверху раздались душераздирающие рыдания Гарольда, а затем Джонатан и Фил вывели его на лестницу и, поддерживая под руки, спустились с ним.

– Присмотри за ним, Дженни.

Гарольд сидел на диване, прижимая руки к груди, и я на секунду испугалась, подумав, что у него сердечный приступ, потому что его лицо было совершенно серым, он дышал коротко и отрывисто. Я накинула ему на плечи куртку и обернулась к тете Гарриет, которая медленно спускалась по лестнице.

В тетушке всегда бурлила энергия, но сейчас она выглядела на все свои семьдесят два года – щеки ввалились, глаза глубоко запали.

– Глупая, глупая девочка, – прошептала она. – О, глупая, глупая девочка.

– Лучше чай, чем это, – сказала я, когда Фил трясущимися руками налил бренди.

Сев рядом с тетей Гарриет, он обнял ее, а я стала готовить чай и потом подавала его Мэри, тете Гарриет и Гарольду и делала что угодно, чтобы только не думать о безжизненном теле Розалинды и о том, почему она это сделала.

– Надо вызвать полицию, – сказал Джонатан.

– Какая здесь полиция? – Это заговорил Майлз, больше не самоуверенный и искушенный в делах, а напуганный и удрученный.

– Судебная полиция, – ответил Джонатан. – Коротко СП. И когда дело касается нарушений правил движения, весьма справедливая. Но когда речь идет об убийстве, не знаю.


Глава 17


– Убийство! – Я выронила чашку с чаем, которую несла, и почти не заметила обжигающего жара, когда чай промочил мне платье.

– Не неси чушь, Краун. – После того, что Фил увидел наверху, у него до сих пор было пепельно-серое лицо.

– Это не чушь. Нельзя выстрелить себе в грудь, а потом отбросить пистолет на добрых три фута.

Гарольд, закрыв лицо руками, плакал, как ребенок, и вряд ли понимал смысл разговора. Розалинда мертва, и это все, что в тот момент мог понимать мозг Гарольда. Том и Мэри сидели, держась за руки, и со все возрастающим ужасом смотрели на Джонатана. Только тетя Гарриет, казалось, немного успокоилась – или, быть может, она просто находилась в состоянии шока.

– Джонатан, ты не знаешь, – заговорила я. – Перед приездом сюда у Розалинды уже была попытка самоубийства. Она приняла слишком много снотворного, и ее пришлось отправить в больницу…

– На этот раз она не пыталась покончить с собой, – мрачно настаивал на своем Джонатан. – Кто-то сделал это за нее.

– То есть ты намекаешь на одного из нас? – Майлз, который первым пришел в себя и, сидя в кресле, вертел в руке большой бокал бренди, пристально посмотрел на Джонатана.

– Я ни на кого не намекаю. Я просто считаю своим долгом предупредить вас о том, что произойдет, когда прибудет полиция. Начнется расследование убийства.

– Убийство? – Гарольд обвел комнату непонимающим взглядом. – Убийство?

– Все в порядке, Гарольд. – Тетя Гарриет стиснула ему руку. – Просто мы должны рассмотреть все версии.

Гарольд опять опустил голову на руки, и его плечи снова задрожали.

– Почему Розалинда пыталась убить себя? – спросил Джонатан у Тети Гарриет.

– Теперь нет причины молчать об этом. На протяжении некоторого времени она получала письма с угрозами. Они все больше давили на нее и…

– Полиция, – перебил ее Том. – Надо позвонить в полицию.

Кивнув, Джонатан подошел к телефону. У Мэри был совершенно убитый вид, и я подумала, что она, как и Гарольд, не поняла того, что сказал Джонатан.

Мы все стояли на пороге комнаты, мы все видели пистолет на полу, но было что-то еще – что-то, чего я никак не могла вытащить из глубины сознания.

– Попробую объяснить дело по-испански, я не знаю португальский, – сказал Джонатан.

– Я полагал, португальцы говорят по-испански, – наивно заметил Том.

– По-португальски. – Налив себе выпить, Джонатан сел, случайно или намеренно выбрав кресло как можно дальше от моего.

– Если ты настаиваешь на убийстве, то должны быть мотивы, – обратился к нему Майлз. – Я не вижу ни одного.

– Что было в письмах? – снова спросил Джонатан, обращаясь к тете Гарриет, потому что Гарольд ни на что не реагировал.

– Я не знаю. И Гарольд не знает. Она их сожгла. Пока она не отравилась, она не говорила нам о них.

– Быть может, она намекала на что-нибудь?

– Нет…

Я смотрела на тетю Гарриет. Я знала ее всю свою жизнь и понимала, что она лжет. Возможно, она не знала, что именно было в письмах, но у нее были на этот счет свои соображения, о которых она не желала говорить – даже сейчас.

Пожалуй, Джонатан прав. Я попыталась встретиться взглядом с тетей Гарриет, но мне это не удалось – она, очевидно, так же упорно избегала смотреть на меня, как и Джонатан.

– Но письма прекратились, – в замешательстве заговорил Том. – Именно из-за них она приехала сюда. Чтобы отправитель не знал, где она, и больше не мог посылать их.

– Не думаю, что нужно иметь гениальные мозги, чтобы выяснить, где она, – сухо возразил Джонатан.

– Ты прав, но все письма, адресованные Розалинде, сначала прочитывали Гарольд или тетя Гарриет.

– Наверху было письмо, – после короткой тишины сообщила тетя Гарриет. – Анонимное.

Я вспомнила, что тетя Гарриет последней вышла из спальни Розалинды.

– Позвольте мне взглянуть на него, – попросил Джонатан, протянув руку.

– Я не стала его трогать, – покачала головой тетя Гарриет. – Я оставила его там, где оно было, пусть полиция разбирается.

– Ну и о чем в нем говорится? – напряженно спросил Майлз. – При сложившихся обстоятельствах мы имеем право знать. Господи, еще десять минут, и мы все можем быть арестованы за убийство.

– Думаю, здешняя полиция не будет арестовывать всех. Им достаточно одного убийцы. – Это сказал Фил, даже не пытаясь скрыть своей неприязни. – А это письмо только подтверждает, что писавший знал, куда уехала Розалинда.

– Ты хочешь сказать, что Розалинда заставила нас пережить все это ради такого великолепного обрывка бесполезной информации? – грубо выругавшись, спросил Майлз.

– Я совсем не считаю эту информацию бесполезной. Я бы сказал, что она вводит в действие еще одну личность. – Джонатан обвел нас всех взглядом, и я внезапно ощутила неописуемый холод.

Мэри тихо застонала и, обхватив себя руками, принялась слегка раскачиваться из стороны в сторону. Том, обняв ее, привлек к своей груди.

– Тогда это могло быть самоубийство, – сказала я. – Если она узнала, что кому-то стало известно ее местонахождение…

– В этом-то все и дело. Что так долго держало ее в страхе? И кто был тот, кто шантажировал ее?

– Никто ее не шантажировал! – возмущенно возразил Фил. – Она получала письма с угрозами, но это не означает, что ее шантажировали.

– Я бы заключил с тобой крупное пари, – хмуро отозвался Джонатан.

– Джонатан совершенно прав, – подняв голову, вступила в разговор тетя Гарриет. – Это скорее всего был шантаж, я давно об этом догадывалась, но я не знаю, ради чего.

– Не знаешь, тетя Гарриет? – Я умоляюще наклонилась вперед. – И никогда ничего не подозревала?

– Нет. – Отказавшись посмотреть мне в глаза, она сжала губы.

– Полиция не очень-то торопится, – заметил Фил, в сотый раз посмотрев на часы. – Ты уверен, что они смогли тебя понять?

– Несомненно, – ответил Джонатан. – Но это не Лондон. Здесь на все требуется время.

– Через три дня я должен быть в Барбадосе, – вызывающе объявил Майлз.

– Я бы на это не рассчитывал, – иронически усмехнулся Джонатан. – Конечно, если только мы быстро не получим признания.

– Признания… – Я окинула взглядом комнату. – По-твоему, Розалинду убил кто-то из нас?

– В школе ты, наверное, была «лучшей в классе», – язвительно прокомментировал Майлз.

– Держи при себе свои неуместные остроты, Салливан, – осадил его Фил. Его худощавое тело сжалось, словно он был готов накинуться на Майлза, если тот произнесет еще хотя бы одно слово.

– Два сапога – пара, – фыркнул Майлз. Фил бросился к нему, но Джонатан встал между ними.

– Давайте на время оставим всякую неприязнь, она не принесет никому из нас ничего хорошего.

Надувшись, Фил вернулся на свое место у окна и нетерпеливо постучал пальцем по циферблату часов.

– Джонатан, ты говоришь, что один из нас шантажировал Розалинду?

– Я не знаю, кто ее шантажировал, – ответил Джонатан, не взглянув на меня. – Но я не думаю, что это самоубийство. И не думаю, что тот, кто ее убил, был маньяком, случайно проходившим мимо. И письмо, которое Гарриет видела наверху, несомненно, написано в «Анклаве». Оно ведь было без конверта, верно, Гарриет?

– Не знаю. Я была слишком потрясена, чтобы запомнить… посмотреть…

Комната, в которой мы сидели, была залита мягким светом, а в соседней стоял накрытый стол с нетронутой едой и неоткупоренным вином. Все смотрели друг на друга и размышляли – подозрительность, наполнившая комнату, казалась просто осязаемой.

Я закрыла глаза. Розалинда была моей кузиной, мы выросли вместе, и я знала ее так же хорошо, как всех остальных. Что могло пугать ее в этих письмах? Какую власть мог иметь над ней шантажист? Чем он ее шантажировал? Не бесконечными же любовными связями, они никогда не довели бы ее до попытки самоубийства. Тогда что? Я не могла найти ответа на этот вопрос и поэтому мысленно перешла к следующему. Если письма посылал кто-то из присутствующих здесь, то кого вероятнее всего можно заподозрить?

Я непроизвольно подумала в первую очередь о Майлзе. Не потому, что у него была причина, а потому, что он не был другом семьи. А потом внезапно вспомнила, как Том радостно сообщил, что и сам собирается купить виллу в Португалии, а тетя Гарриет сказала, что дела у него идут великолепно и он разъезжает по Темплас-Уэй на «ягуаре» последней модели. И еще Мэри. По словам тети Гарриет, она уже давно нервничает. Быть может, она знала о связи любимого мужа с Розалиндой и сражалась за него единственным известным ей способом? А Фил и его замечание о том, что Розалинда в последнее время стала жестокой?

Тетя Гарриет не говорила того, что знала. Интересно, пришло мне в голову, не поссорилась ли она с Розалиндой из-за того, что увидела прошлой ночью в автомобиле? А вдруг Розалинда вышла из себя и, схватив пистолет, начала театрально угрожать самоубийством и тетя Гарриет попыталась забрать у нее оружие и сделала неверное движение!.. Эта мысль была слишком ужасной, чтобы додумать ее до конца. Оставался еще Джонатан – но совершенно невероятно, чтобы это был он.

Все погрузились в молчание, занятые одними и теми же мрачными мыслями. Откинув голову на спинку кресла, я с закрытыми глазами вспомнила Розалинду, когда ей было семь или восемь лет и мы вместе играли в лесу, окружавшем Темплас-Уэй. Я вспомнила, с какой добротой она относилась ко мне на протяжении последних восемнадцати месяцев: как она оплатила моего адвоката и мое пребывание в клинике, как предложила пользоваться виллой сколько мне будет угодно. В конце концов я расплакалась.


Глава 18


По прошествии, казалось, целой вечности прибыли полицейские, мрачные и плохо говорящие по-английски. На помощь пришел Джонатан, который говорил по-испански; он объяснил, что дверь спальни была заперта и что пришлось ее выбить. Когда пришло время увезти с виллы тело Розалинды, у Гарольда окончательно сдали нервы, и Джонатан и Том едва оторвали его от тела жены.

– Это муж? – задал совершенно излишний вопрос старший офицер.

– У меня есть таблетки. Снотворное, – поспешно сказала тетя Гарриет, роясь в своей сумочке.

– Думаю, не нужно. Его придется допросить. Вы все были здесь, когда обнаружили тело? – спросил полицейский.

– Да.

– Тогда дайте джентльмену таблетки. Завтра будет достаточно времени, чтобы поговорить с ним.

Полицейский спустился вниз, держа в одной руке лежащий на тряпке пистолет, а в другой – письмо. С помощью Джонатана в качестве переводчика офицер спросил Гарольда:

– Это ваш пистолет?

Гарольд кивнул.

– У меня есть на него разрешение… О Господи, мне не следовало держать его на вилле… Если бы я мог подумать… – Он снова разрыдался.

– А это? – Офицер вытянул руку с листком бумаги и прочитал:

– «Я знаю, что было в письмах». В каких письмах? – Он поднял голову. – Кто написал это вашей жене?

Гарольд был не в состоянии говорить связно, и вместо него ответила тетя Гарриет:

– Моя племянница получала анонимные письма, и они испортили ей нервы. Я думаю, тот, кто написал это, косвенно виновен в том, что она лишила себя жизни.

– Вы полагаете, она сама лишила себя жизни? – Офицер сверху вниз посмотрел на тетю Гарриет. – Никакой предсмертной записки не было.

– Она уже пыталась покончить с собой. В Лондоне. Из-за этих писем у нее была нарушена психика…

Полицейский медленно обвел всех взглядом, а потом снова посмотрел на пистолет. «Сейчас, – подумала я, – сейчас он скажет тете Гарриет, что она ошибается, что это было убийство». Но вместо этого он объявил:

– При сложившихся обстоятельствах я должен просить всех вас оставаться здесь для дальнейшего допроса. Прошу сдать мне свои паспорта.

Из всех только Майлз выразил символический протест.

– Когда вы в последний раз видели жену? – обратился офицер к Гарольду.

– За ленчем. – Гарольд постарался сосредоточиться. – Днем я ездил в Опорто и вернулся уже после семи.

– После возвращения вы не видели жену?

– Нет… Она много спала… Была нездорова… – Его снова начали душить слезы.

– Я видела ее примерно в половине пятого, – сказала я.

– Где? – обернулся ко мне офицер.

– На вилле. Она гуляла. Я была на берегу и видела, как она вернулась.

– Могу подтвердить это, – сказал Джонатан. – Я был с Розалиндой, когда мисс Харленд видела нас. Мы расстались у дверей, и потом я пошел на берег, чтобы поговорить с мисс Харленд.

– Вы вернулись вместе?

– Нет. Я оставил мисс Харленд на берегу.

– И куда пошли?

– На виллу, которую я делю с мистером Салливаном.

– А мистер Салливан был на вилле?

– Нет. Майлз не возвращался на виллу примерно до шести часов. Он катался на лошади.

– А вы? – обратился ко мне офицер. – Куда вы пошли после того, как мистер Краун оставил вас на берегу?

– Мы с мистером Фарраром вышли на веслах в море.

Офицер взглянул на свои записи.

– Где вы встретили мистера Фаррара?

– Я была на берегу, он увидел меня, спустился и подошел.

– Откуда он шел?

– С виллы.

– С какой виллы? Со своей или с этой?

– Не могу сказать точно. – Меня кинуло в жар – Том шел с виллы Розалинды, я была в этом уверена.

– Тогда, вероятно, это вопрос, над которым вам стоит подумать. Если я правильно помню, то погода была не идеальной для выхода в море.

– Да, не идеальной. Море разбушевалось, и мы с большим трудом вернулись на берег.

– И насквозь промокли?

– Да, конечно.

– Значит, вся одежда, которая была на вас обоих, теперь выстирана? – вежливо поинтересовался он.

– Да.

– А ваша одежда, мистер Фаррар? – повернулся он к Тому.

– Морская вода испортила мои джинсы, да они и были уже довольно старыми. Я их выбросил, – покраснев, в замешательстве ответил Том.

– Куда? – В вежливом голосе офицера нельзя было не почувствовать стальных ноток.

– В мусоросжигалку.

Несколько минут офицер в задумчивости смотрел на него, а потом попросил одного из своих людей пойти и выгрести все из мусоросжигательной печи.

– Когда вы двое вернулись с вашей… морской прогулки, куда вы пошли?

– Том пошел на свою виллу, я вернулась на свою. Я приняла ванну и переоделась, потом за мной зашел Майлз, и мы вместе пошли сюда.

Офицер, временно закончив со мной, продолжал расспрашивать всех остальных об их перемещениях, а Джонатан старательно переводил его вопросы. Полицейские ушли только в два часа ночи, забрав с собой пистолет и письмо, чтобы снять отпечатки пальцев. Никто не видел Розалинду после того, как она рассталась с Джонатаном. Никто не знал, ни кем было написано письмо, которое нашли в ее спальне, ни что содержалось в прежних анонимных письмах.

– Ф-фу. – Том вытер со лба пот, когда офицер со своими людьми наконец ушел. – Как по-вашему, когда они вернутся?

– Часа через три или четыре, – ответил Джонатан. – К тому времени у них будут отпечатки пальцев с пистолета.

– И они снимут отпечатки у нас? – тихо прошептала Мэри.

– Да. Но это к лучшему, Мэри, – успокоил ее муж. – Так скорее все выяснится.

Мэри вздрогнула и снова уткнулась лицом в плечо Тома.

– Никто ни слова не сказал об убийстве, – заметил Джонатан, налив себе виски.

– Нет, потому что она застрелилась сама, – твердо заявила тетя Гарриет.

– Но это совершенно невозможно, если только кто-то в суматохе не передвинул пистолет.

– Ты хочешь сказать, что она застрелилась, а кто-то, кому доставляет удовольствие смотреть, как нас допрашивают, отодвинул пистолет, чтобы все выглядело как убийство? – громко рассмеялся Майлз.

– Я ничего не хочу сказать, я просто констатирую факт.

– Они взяли ключ? – спросила я, и лица у всех побледнели. – Дверь была заперта, и если Розалинда застрелилась сама, дверь должна была быть заперта изнутри, но я не помню, чтобы ключ попадался мне на глаза.

– Неудивительно после той картины, которую ты увидела, – сказал Фил.

– Ключ, наверное, был в ее комнате, – заговорила тетя Гарриет, и я впервые заметила, что она начинает терять свое железное самообладание. – Полиция скорее всего его забрала. Они не обязаны говорить нам обо всем, что находят. Если бы они считали, что это убийство, они бы нам сказали! – Она вздрогнула. – Боже правый, можно подумать, вы хотите, чтобы это было убийство!

– Конечно же, нет. – Я обняла ее за плечи. – Просто я подумала, что все слишком подозрительно…

– Вам самой, Гарриет, тоже не помешало бы принять снотворное, – перебил меня Джонатан. – Мы накроем Гарольда курткой, и Том, пожалуй, побудет с ним.

– Не оставляй меня, Том! – взмолилась Мэри. – Не оставляй меня!

– Конечно, я буду с тобой. Но сегодня ночью нельзя оставлять Гарольда одного. Мы отведем его к себе на виллу.

– Слава Богу, что ты оказался здесь, Джонатан, – обернулась к Джонатану тетя Гарриет. – Не знаю, как бы мы объяснялись с полицией без тебя.

На короткое мгновение его взгляд метнулся ко мне, и я подумала, что Джонатан собирается предложить проводить меня на мою виллу, но затем он отрывисто сказал:

– Фил, проводи, пожалуйста, Дженни.

Я уныло повернулась к двери, а Фил и Майлз поднялись, чтобы проводить меня. Глупо было даже на миг подумать, что одна трагедия может исправить другую. Смерть Розалинды ничего не изменила между Джонатаном и мной.

Легко поцеловав меня в лоб, Фил дождался, пока я не повернула ключ в замке.

Я не легла в постель – при сложившихся обстоятельствах уснуть было просто невозможно, – а села в кресло, налила себе неразбавленного виски и попыталась поразмышлять, но через пятнадцать минут раздался стук в дверь.


Глава 19


– Бренди? Виски? – предложила я.

– Бренди. – Он улыбнулся. – Когда ты узнала?

– Когда приехала сюда, – осторожно ответила я, покачивая в стакане лед.

– Как?

– Розалинда сказала мне.

– В это трудно поверить. – Он сел напротив меня, небрежно перекинув ногу через подлокотник кресла.

– Не хочешь – не верь, – пожала плечами я. – Она была вне себя от страха и подумала, что, если расскажет мне, я смогу ей помочь.

– Господи! – расхохотался он, запрокинув голову. – Ты поступила правильно! – Потом он наклонился вперед и со странным блеском в глазах заглянул мне в лицо. – Ты наслаждалась?

– Чем?

– Убивая ее.

– Она сама себя убила.

– И потом отбросила пистолет на пол на расстояние в три фута? Ее убили, и сделала это ты, верно? Должно быть, это доставило тебе огромное удовольствие после всего, что она для тебя сделала.

– Да, – согласилась я, после того как допила остаток своего виски. – Огромное удовольствие.

– Ты понимаешь, что убила гусыню, которая несла мне золотые яйца?

– Я думала, ты делал это в отместку, а не ради денег.

– Да, вначале. Тогда я не мог не переживать, что она спит с другими.

– Итак, если ты не мог выманить у меня деньги, чем ты собирался шантажировать меня?

– Не знаю. – Он откинулся в кресле. – Пока не знаю. Но это приятное чувство, когда кто-то находится в твоей власти.

– Я рада, что тебе это приносит удовольствие. – Я прошла через комнату и налила себе еще виски. – Ты узнал о Розалинде и Томе давно, еще на той вечеринке у Фила?

– Да. Я знал, что она собирается где-то встретиться с этим ничтожным ублюдком, и последовал за ней. Но я не предполагал, что она возьмет машину. К тому времени, когда я выехал на дорогу, она уже возвращалась обратно, гоня как сумасшедшая.

– И что ты сделал? – Во рту пересохло, и кровь застучала в висках. – Опять последовал за ней?

– Нет. Я решил, что ее дружок еще там, и поехал ему навстречу. Дать несколько полезных советов. Они обе – и женщина, и ребенок – были мертвы. Она сбила их… Еще бы, неслась на скорости около ста пятидесяти.

– И она никогда не догадывалась, что это ты шантажируешь ее? – Я постаралась сохранить спокойный тон, хотя комната передо мной закружилась, а голос показался исходящим откуда-то издалека.

– Нет, ты же знаешь.

– Да… но она должна была понимать, что это кто-то, кто был тогда на вечеринке.

– Естественно. Но она была слишком тупа, чтобы это выяснить.

Я пила виски, отчаянно стараясь заново сложить все детали головоломки.

– Думаю, мы можем скрепить наше новое соглашение.

Я, не понимая, посмотрела на него. Он продолжал небрежно покачивать ногой, но в глазах появилось такое выражение, от которого у меня по спине пополз холод.

– Сначала снимай юбку, а потом очень медленно свитер.

– Нет…

– Не будь дурой, – тихо засмеялся он. – Ты хочешь, чтобы я сказал полиции, что это ты убила Розалинду?

– Если ты это сделаешь, я скажу им, что ты ее шантажировал.

– Они не поверят. Я полностью в своем уме, а ты – нет. Как и Краун.

– При чем тут Джонатан? – От страха мой голос превратился в глухой шепот.

– Учитывая твою неудавшуюся любовную связь, тебе скорее всего могло прийти в голову выяснить, кто на самом деле убил его жену и ребенка. А потом Джонатан помог тебе убить Розалинду. Или даже сделал это сам.

– Нет… – Я съежилась в кресле. – Ты не посмеешь…

– Посмею, поверь мне, – тихо произнес он. – А теперь раздевайся… – Он двинулся ко мне.

– Нет… На этот раз тебе не удастся. Я не убивала ее!

Он остановился, и улыбка исчезла у него с лица.

– Ты решил, что это сделала я, и я позволила тебе поверить в это, потому что хотела, чтобы ты все рассказал. Я не знала, что было в письмах, пока ты не сказал мне. Я никогда не знала, что Нанетт и Сару убила не я!

Я ожидала, что он меня ударит, но он только медленно улыбнулся в ответ.

– Тогда, если ты ее не убивала, значит, это сделал Краун. Если ты будешь хорошей девочкой, я не скажу полиции…

Джонатан, конечно, это был Джонатан.

– Ты обещаешь? – хрипло спросила я. – Ты обещаешь не говорить им, что это Джонатан…

– Если ты сделаешь то, что я хочу, – довольно согласился он. – Теперь снимай с себя одежду. Раздевайся, и очень медленно.

Джонатан. Джонатан убил Розалинду. У меня голова шла кругом. Была ли это месть только за Нанетт и Сару или за меня тоже? Какова бы ни была причина, я не должна допустить, чтобы Майлз рассказал полиции. Никто, кроме него, не знает, что натворила Розалинда. Никто, кроме него, не может подозревать Джонатана.

Если я сделаю то, что требует Майлз… Когда моя юбка уже сползала на пол, я поняла, что Майлз не остановится, что Джонатан станет его следующей жертвой, у которой достаточно денег и которую имеет смысл шантажировать. Но я должна поддерживать в нем уверенность и не могу рисковать, пока полиция не закончит расследование. Чего бы это ни стоило, нельзя идти на риск и позволить арестовать Джонатана.

Я стояла в свете лампы, отчаянно стараясь придумать способ оттянуть время, а взгляд Майлза скользил по моим бедрам.

– Давай уедем завтра вместе, и тогда…

– Я не собираюсь ждать до завтра, – покачал он головой. – Теперь свитер.

Влажными от пота руками я стянула свитер и бросила его на пол, туда, где валялась юбка.

– Может, сначала выпьем, Майлз? Бренди… или виски…

– Ты что, действительно боишься? – засмеялся он. – В чем дело, Дженни? Это у тебя в первый раз?

– Да… – Но моя слабая надежда вскоре умерла.

– Это еще более возбуждает меня. – У него в глазах вспыхнул огонь. – Теперь лифчик.

Когда он начал шепотом описывать то, что заставит меня делать, где-то скрипнула дверь – а может быть, мне это просто показалось. Но звук повторился, и теперь я была уверена, что это не плод моего воображения. Я почувствовала, что позади кресла Майлза, там, где не доставал свет лампы, кто-то замер.

Я зажмурилась, не в состоянии вынести взгляд Майлза, блуждавший по моему полунагому телу. «О Господи… пусть это будет Фил. Пусть это будет тетя Гарриет. Пусть это будет кто угодно, только чтобы прекратилось это унижение».

– Теперь трусы…

Больше не раздавалось ни звука, помощь не приходила, а я не двигалась.

– Если ты этого не сделаешь, Джонатан еще до утра будет арестован. – Его голос был исключительно любезным, как будто Майлз говорил, какой чудесный был день и как повезло, что изменилась погода.

Я начала тихо плакать, и мои пальцы медленно заскользили вниз, к бедрам, а потом замерли. Я старалась не отводить глаз от лица Майлза, чтобы не смотреть на фигуру, появившуюся из темноты и приближавшуюся к спинке кресла, в котором сидел Майлз. И только когда сильная рука молниеносно опустилась вниз и прижала его голову к спинке кресла, я отвела взгляд и закричала.

Неимоверными усилиями Майлзу удалось вскинуть руки, обхватить Джонатана за затылок и перевернуть его через кресло, так что тому пришлось разжать свою хватку, и оба с шумом покатились на пол, к моим ногам. Майлз кулаком наносил удар за ударом в челюсть Джонатана, а Джонатан снизу вверх бил его ногами. В итоге Майлз растянулся на полу, а Джонатан, усевшись на него верхом, сжал ему горло с такой силой, что на руках вздулись мускулы.

– Нет! Джонатан! Нет!

Но Джонатан смотрел стеклянными глазами и, тяжело дыша, старался окончательно задушить Майлза.

– Негодяй! – хрипел Джонатан. – Подлый, грязный мерзавец!

Схватив свой свитер и на ходу натягивая его, я бросилась из дома и, добежав до виллы Фила, как безумная забарабанила в дверь.

– Что еще… Дженнифер! – Затем он услышал шум борьбы и босиком бросился в ту сторону, во весь голос зовя на помощь.

Майлз уже был почти без сознания, а Фил старался оттащить от него Джонатана, когда в комнату вбежали полуодетые тетя Гарриет, Том и Мэри.

Не замечая, что Мэри молча протягивает мне юбку, а Том и тетя Гарриет поливают водой Майлза, я бросилась к Джонатану и, взяв в ладони его обескровленное лицо, с мольбой попросила:

– Не говори им! Ради Бога, не говори им!

– Все в порядке, Дженни Рен. – Опустив руку, он обнял меня и прижал к себе. – Все в порядке.

– Нет… – Я все еще продолжала плакать. – О, Джонатан, тебя заберут и…

– Нет, любимая. Никто никогда больше не заберет меня у тебя.

Майлз с трудом восстанавливал дыхание, а Том и Фил в нерешительности стояли рядом, готовые схватить его, если он сделает хотя бы малейшее движение.

Убедившись, что Майлз будет жить, тетя Гарриет тяжело опустилась в кресло и с изумительным присутствием духа просто спросила:

– Что случилось?

– Ничего… – быстро ответила я. – Майлз попытался ухаживать за мной и…

– Ничего себе ухаживания, – процедил сквозь зубы Фил, глядя на валявшийся на ковре лифчик.

– Майлз ее шантажировал, – вмешался Джонатан. – Заставил ее раздеться, а затем… – Он посмотрел на меня потемневшими глазами. – А затем вошел я.

– Он лжет! – выкрикнул Майлз. – Он пытался меня убить!

– Почему? – ледяным тоном осведомилась тетя Гарриет.

– Потому что он убил Розалинду! Все взгляды снова обратились к Джонатану, и у меня остановилось сердце.

– Это Майлз посылал Розалинде анонимные письма, – тихо сказал Джонатан.

– Ты лжешь, Краун!

– Меня абсолютно не заботит, что сделал Краун. – Фил больно дернул вверх руку Майлза, – но ты заплатишь мне за то, что обидел Дженнифер! Не сейчас, так позже!

И Том как бы непроизвольно стиснул Майлзу другую руку.

– Вы все против меня! – Майлз посмотрел на них обоих диким взглядом. – Но полиция мне поверит! Они меня выслушают! Вы все за это заплатите!

– Заткнись! – грубо оборвал его Том.

– Неудивительно, что тебе удалось убедить Гарольда, что письма прекратились. Что, испугался за свою роль в новом фильме, да? – сквозь зубы спросил Фил.

– Почему? – Тетя Гарриет не сводила глаз с Джонатана.

– Нанетт и Сару убила Розалинда, – просто ответил Джонатан. – Она покинула вечеринку Фила, чтобы с кем-то встретиться. На вечеринке она выпила, а дорога была темной… Потом она вернулась и повела себя так, как будто ничего не произошло, а через несколько минут Дженни поехала домой. Свернув, чтобы объехать тела, она получила сильное сотрясение мозга и поверила, как и все остальные, что виновата она. Розалинда завела с кем-то любовную интрижку, и Майлз, ревнуя, последовал за ней. Он с самого начала знал, что это сделала она.

– О Господи. – Выражение лица Тома не поддавалось описанию.

– Значит, вот почему она так быстро уехала, – без всякого выражения протянул Фил. – К тому времени, когда полиция начала допрашивать Дженни, Розалинда была уже за много миль оттуда – вместе со своим автомобилем.

– А потом приехал Краун, – взорвался Майлз. – Он все узнал и убил Розалинду!

Мы сидели маленькой растерянной группой, а Майлз чувствовал себя победителем. Фил старался осмыслить то, что было сказано; Том был совершенно раздавлен; тетя Гарриет размышляла; я сидела на полу рядом с Джонатаном, прижавшись к нему, и совсем не обращала внимания на Мэри, которая словно лунатик стояла рядом с Томом.

– Бедное, напуганное дитя, – глубоко, прерывисто вздохнула тетя Гарриет. – Причина всей этой сердечной боли. Но теперь мы по крайней мере знаем правду. Я рада за тебя, Дженни. И не сомневаюсь, что при сложившихся обстоятельствах судьи проявят снисходительность к Джонатану.

– Существует еще одна деталь, – отозвался Джонатан, крепче обнимая меня, и даже Майлз обернулся к нему. – Я не убивал Розалинду. Я вообще ничего этого не знал до того момента, пока не пришел сюда сегодня ночью, чтобы убедиться, что Дженни в безопасности.

Комната передо мной закружилась.

– Я не позволю им арестовать тебя, Джонатан, – шагнула на свет Мэри.

– Сядь, Мэри, – ласково сказал Том. – Ты здесь ничем не можешь помочь.

– Могу. – Она посмотрела на него с каким-то странным выражением. – Знаешь, это я ее убила.


Глава 20


В комнате воцарилась мертвая тишина. Ни в лице, ни в голосе Мэри не было никаких эмоций, когда она – маленькая унылая фигурка в наспех завязанном на талии шерстяном халате – встала перед тетей Гарриет и сказала:

– Она заставила Тома полюбить ее.

– Нет! Нет! – воскликнул Том и, вскочив на ноги, бросился к жене, но она покачала головой, отказываясь от его объятий.

– Я понимала, что что-то не так. После той вечеринки мы уже не были счастливы, как раньше. Он… – Впервые в голосе Мэри появились эмоции и сделали его глухим. – Он перестал заниматься со мной любовью, а потом мы приехали сюда, и стало еще хуже. Он вел себя так, словно меня не существовало.

Громко застонав, Том закрыл лицо руками и снова опустился в кресло.

– Гарольд уехал в Опорто, а Том сказал, что собирается перед обедом покататься верхом. Я пошла на виллу, чтобы поговорить с Розалиндой, и услышала, как они…

– О Господи. – Лицо Тома стало пепельно-серым. – Ничего не было, Мэри. Это…

– Я вернулась на нашу виллу и стала ждать его, – безжалостно продолжал мертвенно-тихий голос. – Он даже не заговорил со мной, он просто насвистывал. Войдя вслед за ним в ванную, я увидела себя в зеркале и именно в тот момент возненавидела ее. Я никогда не была хорошенькой и, когда Том сказал, что любит меня, не поверила. А теперь у меня дети, и мое тело… – она неосознанно провела рукой по животу, – мое тело теперь не слишком стройное. У Розалинды было все – деньги, муж, который боготворил ее, слава, красота. Зачем ей понадобился еще и мой Том? Она могла заполучить любого мужчину, которого пожелала бы, а мне нужен был только Том.

Мэри медленно посмотрела каждому в испуганные глаза, а потом на залитое слезами лицо мужа.

– Горничная уходила домой, и я попросила ее отнести письмо Розалинде. Я написала, что знаю, что было в других письмах, которые она получала. На самом деле я не знала, но знала, что они ее пугают, а я хотела, ее напугать. Потом я пошла на виллу и взяла из стола Гарольда пистолет. Я не собиралась ее убивать, – совершенно наивно сказала Мэри. – Розалинда была в постели, и когда я сказала, что знаю о ее связи с Томом и что он больше меня не любит, она рассмеялась мне в лицо. – Голос Мэри стал совсем тоненьким. – Она сказала, что я глупая и что могу забирать его, и велела положить пистолет, потому что он заряжен. А затем она сказала… – В широко раскрытых глазах Мэри заблестели слезы. – Она сказала, что он ей больше не нужен… она сказала, что ей с ним скучно, что он отвратительный любовник – только она употребила другое слово. Потом она взглянула на меня и, перестав смеяться, сказала: «Ради Бога, положи эту штуку. Ты не в себе, Мэри. То, что я говорю тебе, ничего не значит…» Но я не сводила с нее глаз, думая, как она красива снаружи и как омерзительна внутри. Потолок над кроватью был зеркальный, и я представила себе ее и Тома… А потом она сказала, что если я ее застрелю, то никто никогда не узнает о Дженни… У нее дрожали руки, на лбу выступил пот, а я просто продолжала смотреть на нее, и больше ничего. Она говорила очень быстро, так быстро, что я с трудом разбирала слова. Она сказала, что, если я ее убью, никто никогда не узнает, что Дженни не виновна, сказала, что кто-то об этом узнал и теперь ей придется все рассказать. Я не понимала, о чем она говорит, я только понимала, что Том никогда не будет смотреть на меня так, как смотрел на нее… Она сказала, что сбила Нанетт и Сару и так испугалась, что даже не остановилась, а теперь кто-то узнал…

Невидящий взгляд Мэри остановился на тете Гарриет. Она помолчала немного и сказала:

– И потом я все поняла. Я представила себе Нанетт и Сару, представила, как она оставила их на дороге, даже не зная, что они мертвы, и подумала о Дженни и ее страданиях, о судебном процессе, о ее фотографиях в газетах и о том, что она так и не стала прежней. И о Джонатане. О том, что Джонатан не женится на Дженни, о том, что он назвал ее лживой сукой и убийцей, о том, как Дженни любит его. И еще о том, что Розалинда сделала с моим Томом. И я нажала на курок.

Никто не пошевелился и не издал ни звука. За окнами в лесу начинали петь птицы, и первые лучи раннего утреннего солнца уже проникали сквозь жалюзи.

Том, который вдруг состарился лет на десять, медленно подошел к жене и обнял ее за плечи. Она молча положила голову ему на грудь, и он, не говоря ни слова, медленно повел ее к выходу, туда, где начинался новый день. Дверь за ними с шумом закрылась, а мы все, так и не пошевелившись, смотрели на пустое место, где только что стояла Мэри. Первым сдвинулся с места Майлз, но никто не сделал попытки остановить его.

– Какой теперь смысл рассказывать полиции обо мне? – с самодовольной ухмылкой бросил он, а когда никто ему не ответил, рассмеялся с подлинным удовольствием и громко хлопнул дверью.

– Дженни, тебе лучше одеться, иначе ты простудишься, – наконец тихо заговорила тетя Гарриет.

Джонатан помог мне подняться на ноги и крепко прижал к себе, не обращая внимания ни на тетю Гарриет, ни на Фила.

В его объятиях, когда его сердце билось рядом с моим, я чувствовала себя в безопасности, и мне не хотелось двигаться.

– Все будет хорошо, Дженни, – ласково сказал Джонатан. – Верь мне.

– Да, я всегда буду верить.

Обессилев от переживаний, я медленно пошла вверх по лестнице, чтобы одеться.

Мэри – убийца. Это невозможно. Однако это она убила Розалинду. Ни один из нас не подозревал ее. Что будет теперь с ней? С детьми? Шок, который мы все испытали, заставил нас на время оцепенеть, но когда я снова спустилась, все уже начали приходить в себя, а я приняла непоколебимое решение: что бы ни произошло, Мэри не должна понести наказание за смерть Розалинды. Мэри не собиралась ее убивать, Розалинда сама откровенно спровоцировала ее. Если бы Розалинда не рассказала ей о Нанетт и Саре, Мэри никогда не выстрелила бы в нее – я была уверена в этом, и мне не нужно было убеждать в этом других.

– Думаю, то, что предложил Джонатан, будет лучше всего… – говорила в этот момент тетя Гарриет, сидя вместе с остальными в кухне. Ее щеки снова слегка порозовели.

– Что именно?

– Чтобы мы не рассказывали полиции о том, что произошло. Мы дадим им возможность провести расследование, и, если они придут к заключению, что это было самоубийство, так это и оставим.

– Ты думаешь, они решат, что это было самоубийство?

– Когда найдут на пистолете отпечатки Розалинды – да.

– Но ее убила Мэри… – Я в замешательстве смотрела на всех троих. – На пистолете будут отпечатки Мэри…

– Дженни, – вздохнула тетя Гарриет, – когда я вошла в ее спальню, я не знала, кто убил Розалинду. Сначала я подумала, что это Гарольд. Я знала, что это кто-то из нас, но Розалинда уже была мертва, а мне была невыносима мысль о будущих страданиях…

– Пока мы тащили Гарольда вниз, тетя Гарриет вытерла пистолет и, вложив его в руку Розалинды, сжала вокруг него ее пальцы, – несколько раздраженно сообщил Фил. – Там полиция его и обнаружила.

– Но это мог быть кто-то другой! Это мог быть Майлз!

– Я понимаю, дорогая. Но у меня не было времени думать, нужно было действовать. А кроме всего прочего, я знала, что Розалинда куда-то отлучалась во время вечеринки у Фила. Когда она прощалась со мной, у нее в волосах блестели дождевые капли… И с тех пор она стала нервной и испуганной. Я не могла этому не удивляться, но и заставить себя поверить, что Розалинда может оказаться такой… тоже не могла.

– Неудивительно, что она оплатила все расходы за твое лечение, – грубо сказал Фил. – А ты полагала, что это из-за любви к тебе.

Я вспомнила ее сияющую красоту и то, как она обняла меня, когда я приехала в «Анклав», как поцеловала меня в щеку – поцелуй Иуды, а не поцелуй любви. А потом я вспомнила, какая она была напуганная, какая жалкая, и сказала:

– Она по-своему любила меня.

– У тебя более великодушное сердце, чем у меня.

– А я этому рад, – сказал Джонатан, усаживая меня к себе на колени. – И это одна из причин, почему я женюсь на Дженни, а не на тебе, Фил.

– Не думаю, что я подхожу для женитьбы, – усмехнулся Фил. – Пойду к Фаррарам и расскажу им, что мы решили. Нельзя допустить, чтобы Мэри пошла к Гарольду и призналась ему.

– Конечно. – Тетя Гарриет резко встала. – Уже почти семь, скоро вернется полиция, и мы должны взять ключ и вставить его в скважину изнутри комнаты. Он, должно быть, еще у Мэри.

– Как получилось, что здесь нет Гарольда? – удивилась я.

– Снотворное сделало свое дело, – ответила тетя Гарриет. – Хотя, я думаю, даже если бы он узнал, то все равно согласился бы с нами. Иначе начнется расследование, все раскроется, а он вряд ли хочет этого.

– Ну вот, – сказал мне Джонатан, – он никогда не узнает, какой была Розалинда на самом деле. И так лучше.

– Да, – горячо согласилась я, – намного лучше.

Тетя Гарриет уже торопливо шла по садовой дорожке к вилле Фарраров, а Фил задержался на пороге и, встретившись со мной взглядом – грустным, но не полным горя, сказал:

– Поздравляю.


Глава 21


Стояла ранняя осень, солнце ярким золотом заливало море и песок, и на виллах, до весны заколоченных досками в ожидании новых обитателей, не сохранилось ни малейшего намека на разыгравшуюся там трагедию.

Стоя на вершине дюны, мы смотрели на пустынный берег и на огромные буруны, несшиеся к берегу.

Джонатан поднес к губам мою левую руку, и золотое кольцо ярко блеснуло на солнце, а я придвинулась ближе, нежась в кольце его рук.

– Весной у Мэри родится ребенок. Мы все сделали правильно, Дженни.

– А у нас – летом. – Я подставила губы для поцелуя, а потом положила голову Джонатану на грудь и сказала:

– Мы должны вернуться к пятнадцатому. У Фила первый концерт в Лондоне.

– А тетя Гарриет надеется выиграть конкурс на летнем фестивале цветов.

– И наши каникулы закончатся, – улыбнулась я.

– Оливейра просил на следующий год привезти ребенка.

– Привезем. Но мы не покинем Виго и Испанию и не отправимся на юг. Все прошлое похоронено.

– Я рад. – Он повернул к себе мое лицо. – Я люблю тебя, Дженни Рен. Господи, я так тебя люблю.

Крепко сжав мою руку, Джонатан побежал вниз, с дюн на берег.

– Что такое? Я думала, мы собираемся возвращаться, – смеясь, запротестовала я.

– Пока нет. – Он потянул меня вниз, под укрытие песчаной насыпи, где мы впервые целовались. – Некоторые вещи не меняются, Дженни Рен! – И его страстная любовь наконец полностью успокоила боль прошлого.