Быть вместе
Маргарет Пембертон


Как быть одинокой молодой женщине, оказавшейся под палящим солнцем Африки, в выжженной нубийской пустыне?

Бесстрашный французский ученый и искатель приключений Рауль Бове, спасший от гибели дочь знаменитого исследователя Харриет Латимер, намерен отправить ее домой. Но гордая Харриет полна решимости продолжить дело отца…

Вместе Раулю и Харриет предстоит пережить множество опасностей. И скоро их взаимное недоверие и неприязнь превратятся в верную дружбу, а потом и в страстную любовь…


Маргарет Пембертон

Быть вместе


Глава 1


— Папа! Папа! Пожалуйста, не умирай!

Харриет Латимер обнимала неподвижное тело отца, и слезы текли по ее щекам потоком. Вокруг, казалось, до бесконечности простиралась темнеющая пустыня, и только пальмы, под которыми они нашли укрытие, нарушали однообразие беспрестанно двигавшихся дюн.

Генри Латимер пошевелился и открыл потускневшие, невидящие глаза.

— Нил, — пробормотал он почти неразборчиво. — Прозрачные истоки Нила.

Затем в горле у него заклокотало.

Харриет бережно переложила его голову со своих колен и накрыла отца одеялом, которое было его единственной защитой от пронизывающего холода наступающей ночи. Ее охватил страх, еще более жуткий в своей безысходности. Они находились почти в тысяче миль от Каира, затерянные в бескрайних просторах Нубийской пустыни. Отец умирал. Собственная смерть ожидала ее через несколько дней. Оазис, который они считали своим спасением, оказался лишенным воды; последние продукты были съедены, надежда, поддерживавшая их столь долгое время, в конце концов умерла.

Когда одинокая газель приблизилась к пальмам в поисках воды, которой там не существовало, у Харриет забилось сердце. Газель означала еду, а еда означала новую надежду. Девушка сжала в руках отцовское ружье, быстро поднялась на ноги и прицелилась. Выстрел потряс безмолвие ночи, газель сделала спасительный прыжок, оазис остался таким же пустынным, как и прежде. Мечта об исследовании, сиявшая так ярко, превратилась в прах. Осталась только смерть.

Услышав звук ружейного выстрела, Рауль Бове остановил лошадь в облаке песка, его темные брови сошлись, образовав на лбу глубокую складку, ружье — это не оружие туземцев. Ударив каблуками по бокам лошади, он развернул ее и быстрым галопом поскакал в сторону далекого оазиса.

Глухой стук копыт проник сквозь отчаяние Харриет. Она тяжело вздохнула и, убрав руки с мокрых от слез щек, напряженно прислушалась. Это была не галлюцинация — наездник приближался. Надежда и страх начали в Харриет борьбу за то, что одержит верх. Если это европеец, то она и отец спасены. Если это один из туземцев, которые украли их верблюдов и провизию, то ее с отцом ждет еще более ужасная смерть, чем от голода и жажды. Харриет вскочила на ноги и трясущимися руками сжала ружье. Позади нее лежал беспомощный и безмолвный отец, и она, храбро встав перед его неподвижным телом, вскинула ружье к плечу. На фоне темного горизонта ясно различалось развевающееся свободное белое арабское одеяние, с губ Харриет слетело рыдание. Под таким одеянием она не найдет доброты, защитника у нее нет, и ее единственный шанс на спасение — это испугать и прогнать незваного пришельца. Даже в бархатной черноте ночи она могла рассмотреть тучи песка, летевшие вокруг него, и очертания сухощавого крепкого тела.

— Стойте! — дрожащим голосом выкрикнула Харриет, держа палец на взведенном курке. — Стойте, или я выстрелю!

Приклад ружья давил Харриет на плечо, вес оружия был мучительно тяжелым для ее ослабевших рук.

Последовало удивленное проклятие, и лошадь от резкой остановки встала на дыбы. А потом низкий голос снова выругался, и едва видимый наездник продолжил уверенно двигаться вперед.

— Стоп!

— Голос Харриет был полон страха и паники, а всадник дерзко и невозмутимо продолжал скакать в ее сторону. У нее в ушах стучала кровь, сердце бешено колотилось, она понимала, что у нее нет выбора, кроме как выстрелить. Мужчина был в пределах видимости, еще через несколько секунд он окажется рядом с ней, и тогда будет уже слишком поздно. Тихо застонав, Харриет закрыла глаза и нажала на курок.

Раздались звук удара тела о песок и пронзительное ржание испуганной лошади.

— О Боже! — всхлипнула Харриет и открыла глаза.

Одетая в белое фигура катилась между копытами лошади, а затем резко поднялась и бросилась вперед.

Харриет неумело старалась перезарядить ружье, но руки у нее дрожали, ладони покрылись потом, и она потерпела неудачу.

— Нет! Нет! — закричала она, когда ружье грубо забрали у нее из рук и отшвырнули прочь в темноту.

— Маленькая дурочка! Вы чуть не застрелили меня! — Голос дрожал от гнева. — Где ваши компаньоны… ваши носильщики?

— Низкий глубокий голос и английская речь с едва заметным акцентом остановили начавшуюся у Харриет истерику. Девушка постаралась перевести дух и взять себя в руки.

— Наши носильщики сбежали. — Вздохнув, она прижала руки к все еще колотящемуся сердцу. — Мы одни.

Она отступила в сторону, так что стал виден ее лежащий без сознания отец.

Быстро шагнув вперед, Рауль присел возле ее отца, и Харриет увидела у него на талии блестящий кривой кинжал, украшенный драгоценностями. Хотя он был одет как араб, он был совершенно другого происхождения, нежели туземцы, укравшие их верблюдов, и у нее снова робко затеплилась надежда.

— Вы нам поможете? — спросила его Харриет. — Мой отец болен и слаб, и я должна как можно скорее доставить его в Хартум.

Медленно поднявшись на ноги, Рауль посмотрел вниз на девушку, которая была такого маленького роста, что голова с золотыми волосами едва доходила до уровня его плеч. В ночной пустыне, освещенной сияющими звездами, он смог рассмотреть, что лицо девушки имеет форму сердечка, а слегка раскосые глаза обрамлены длинными ресницами.

— Отсюда до Хартума очень далеко, — сказал он со странной для его вида мягкостью. — Вам лучше вернуться на побережье.

— Мы не можем! — Защитное самообладание Харриет улетучилось, и сила воли чуть не изменила ей, когда она представила себе перспективу путешествия назад через безжалостную пустыню. — У нас нет провизии: ее украли туземцы. Мы, заблудившись, брели одни много дней… или недель… Мой отец умрет, если останется без приюта и лечения…

— Ваш отец уже мертв, — с состраданием сказал Рауль и, протянув к ней сильные руки, сжал ее плечи.

— Нет, — прошептала Харриет; чувствуя, как последние силы, какие еще оставались, покидают ее. — Нет. О нет!

В отчаянии она сделала несколько нетвердых шагов к отцу и, опустившись на колени, обняла его. Его мечты об открытии рухнули, но у него на губах осталась легкая улыбка, словно до самого конца он верил, что они осуществятся.

Раульс мрачным видом молча наблюдал за ней. Окольный путь займет несколько лишних дней. Он будет вынужден провожать ее до Хартума, и ему придется оставаться с ней, пока не найдутся подходящие сопровождающие, чтобы доставить ее обратно в Каир. Задача будет нелегкая, так как население Хартума составляли в основном турки и вероотступники — мужчины, которые продадут в рабство собственных сестер, если цена будет достаточно высокой. Он про себя грубо выругал мертвого мужчину, лежавшего в нескольких шагах от него. Кем бы тот ни был, он был дураком. Хартум середины девятнадцатого века — это не место для женщины. Самый далекий город мира был территорией беззакония, настолько удаленный от правительства, что законы для него вообще перестали существовать. Хартум был огромным торговым поселением, где несчастных африканцев покупали и продавали, как скот. Рауль сомневался, что убитая горем английская девушка имела хотя бы малейшее представление о том, что ждет ее впереди.

Она говорила о Хартуме так, словно, добравшись туда, покончит со всеми своими неприятностями. Даже его закаленное воображение избегало мысли о том, какова будет ее судьба в таком городе. Девушка не могла там оставаться. Ему придется принять меры, чтобы отправить ее немедленно: если только он сам не изменит свой маршрут и лично не проводит ее обратно в Каир.

Эту идею он в раздражении отбросил. На это понадобилось бы от шести до восьми недель, а такое время Рауль не мог потратить зря. Кроме тоге, он не нянька, и ее трудности не его дело.

— Нам пора в путь, — отрывисто сказал он. — Путешествовать легче ночью, чем по дневной жаре.

Вздрогнув от его резкого тона, Харриет повернула голову и с мольбой в глазах посмотрела вверх на него.

— Тогда помогите мне с отцом, — сдавленным голосом попросила она, закрыв отцу глаза и накрыв его одеялом.

— Нет времени, — бросил Рауль, ненавидя себя за бессердечие.

— Я вас не понимаю. — Харриет в недоумении смотрела на него. — Чтобы выкопать могилу понадобится совсем немного времени, а потом…

— Я не копаю могил! — Он сердито повернулся, и накидка, закрывавшая нижнюю часть его лица, откинулась. — Я и так надолго задержался. Мы отправляемся немедленно.

— Вы же не хотите сказать, что оставите его здесь вот так! — Харриет, не веря своим ушам, уставилась на него. — Мой отец всю свою жизнь служил Создателю, он заслужил быть похороненным по-христиански.

— Здесь пустыня. — На сухощавом смуглом лице блеснули прищуренные глаза. — Через несколько часов песок засыплет его. А теперь поторопитесь. Я хочу вернуться на свою дорогу еще до восхода солнца.

— Вы не можете так думать!

Харриет смотрела на него, пораженная ужасом.

— Уверяю вас, я отдаю отчет в каждом своем слове. Собирайте вещи.

Он жестом указал на ее брошенную на песок широкополую шляпу с вуалью и потрепанную Библию, лежащую рядом с отцом.

— Нет!

Харриет дрожала, но не от страха. Она дрожала от злости, на которую она никогда и не подозревала, что способна, и вызывающе всматривалась в красивые, почти сатанинские черты.

— Вы можете оставить его здесь, а я не оставлю! Я сама похороню его!

Его глаза сверкнули, и она непроизвольно вздрогнула. С проклятием мужчина резко повернулся, так что его накидка закрутилась вокруг мускулистого тела, и на секунду Харриет показалось, что он возвращается к лошади, но он пошел к ближайшей пальме и начал неистово копать песок в тени у ее ствола.

Испустив глубокий дрожащий вздох облегчения, Харриет с еще мокрым от слез лицом прошла по темному мягкому песку и опустилась на колени рядом с мужчиной.

Небо уже начало краснеть перед рассветом, прежде чем их работа была закончена. Они выполняли ее молча: Рауль потому, что разговор дал бы выход его гневу и нетерпению; Харриет — потому что онемела от горя.

Когда они, выпрямившись, сели на пятки, Рауль коротко сказал:

— Я не знаю порядка похоронного обряда. Двадцать третий псалом подойдет?

Харриет встала на ноги и, покачиваясь от слабости, отряхнула с юбки песок.

— Не думаю, что это уместно, — сухо отозвалась она, и черные брови недоуменно взлетели вверх.

— Тогда «Отче наш»?

— Не думаю, что это будет пристойно, — покачала она толовой. — Вы араб, а мусульманство…

— Я француз и христианин, — отрезал он с угрожающими нотками в голосе и открыл потрепанную Библию ее отца.

В полубессознательном состоянии от голода и усталости Харриет с недоверием посмотрела на него, но не стала возражать. Хорошо известные слова наполнили воздух.

Для дальнейшего промедления не было причин. Мужчина быстро направился к лошади. Харриет постаралась следовать за ним, уже не в силах ясно видеть из-за огоньков, плясавших у нее перед глазами.

На лице Рауля было мрачное, непроницаемое выражение. В утреннем свете он увидел, что раскосые глаза были золотисто-зелеными с густыми ресницами, а губы — нежными и мягкими, невероятно чувственными. Глядя на девушку еще у могилы ее отца, он задумался, на что будет похож поцелуй, и почувствовал презрение к себе за свою похоть. Она была несчастной, одинокой и беспомощной в диких, не нанесенных на карту местах. Ей нужна забота, а он не привык ни о ком заботиться. Но ей нужно сопровождение, и поэтому ему придется отложить собственные планы. Короче говоря, девушка была досадной помехой, которая ему совсем ни к чему.

— Пожалуйста, поторопитесь, — отрывисто сказал он. — Мы уже и так потратили слишком много времени. Если человек хочет жить, он не должен медлить в пустыне.

Харриет постаралась выполнить его приказ, но пальмы и песок, небо и развевающиеся впереди одежды слились в одно целое. Тихо вскрикнув, она поняла, что темнота смыкается над ней, и без чувств упала на песок.

— Какого…

Рауль обернулся, а потом бросился к ней. Кожа Харриет была такой бледной, что казалась совсем прозрачной. Он увидел пустые верблюжьи сумки и понял, что девушка умирала от голода. Обругав себя идиотом, он поднял ее на руки и понес с утреннего солнца в тень пальм. Она сказала, что их провиант украли, но он не придал значения ее словам. Он посчитал, что оставалось достаточно еды, чтобы поддерживать силы. Ее отец определенно умер в результате воздействия жары, а не от отсутствия пищи. Теперь стало очевидно, что дочь отдавала ему и свои порции.

Рауль быстро достал, из своей поклажи серебряную фляжку с бренди, печенье и финики.

Когда кроваво-красный туман, застилавший ей глаза, рассеялся и Харриет пришла в себя, она ощутила, что ее обнимают сильные руки, и почувствовала себя в безопасности и под защитой. Бронзовое от загара лицо мужчины больше не было жестким и непреклонным, черные глаза из-под таких же черных бровей рассматривали ее с почти заботливым выражением.

— Когда вы ели последний раз?

Ее крепко прижимали к теплой мужской груди, и по какой-то непонятной причине у Харриет не возникло желания высвободиться.

— Не могу вспомнить, — откровенно призналась она.

— Сделайте глоток, это вас подбодрит. — Он поддержал ее рукой за плечи, когда она, отпив из фляжки, задохнулась, и легкая улыбка тронула его губы. — Крепкий напиток с вами не в ладу.

— Я к нему не привыкла.

Она постаралась снова обрести самообладание и замолчала, смутившись, что не знает, как обращаться к своему спасителю.

— Рауль Бове, — представился он в ответ на ее невысказанный вопрос и, закрутив крышку фляжки, протянул ей печенье и финики. — Я натуралист и географ.

Харриет с жадностью ела печенье и финики и не видела причины в это время убирать его руку. Только доев последнее печенье, она вдруг осознала непристойность их близости и попыталась высвободиться, но Рауль без труда удержал ее.

— Вы еще слабы, чтобы ходить, — заявил он и, не обращая внимания на протест Харриет, поднял ее на руки и зашагал с ней туда, где его с нетерпением ожидал арабский жеребец. — До того как мы отправимся в путь, вам необходимо выпить.

Подойдя к боку жеребца, он снова поставил Харриет на ноги, и она в ужасе посмотрела на плоскую фляжку.

— Воды, — пояснил он с насмешкой, смягчившей резкие очертания его рта, и протянул ей кожаный бурдюк с водой, который она с благодарностью взяла.

Пока она пила, вода выплескивалась и струйкой стекала на лиф ее платья. Под тонкой тканью ясно обозначались мягкие холмики ее грудей, и его пронзило желание. Рауль молча выругался. После воздержания в течение шести месяцев, проведенных в разговорах с горами и реками Абиссинии, он вполне мог обойтись без такого спутника. Гораздо лучше, если бы она была старой девой; тогда нежелание сопровождать ее в безопасное место не смешивалось бы с другими, более низменными чувствами.

Харриет вернула ему бурдюк с водой и внезапно почувствовала смятение — мужчина был больше похож на арабского принца, чем на европейца. У него были густые черные волосы, блестящие как вороново крыло, темные бездонные глаза и оливкового оттенка кожа. Волевое ястребиное лицо одновременно притягивало и смущало ее. Он не был похож ни на одного мужчину из тех, с кем она была знакома прежде. Он не сказал ей ни слова утешения, не проявил почти никакого сочувствия, однако в правильных линиях его рта было что-то нежное и чувственное. Мужчина двигался молниеносно и целеустремленно, с абсолютной уверенностью в себе, и его мужественность ошеломила ее. Когда же он, проворно взлетев в седло, затем поднял ее и усадил впереди себя, на шее у Харриет отчаянно забилась тонкая жилка, а в глубине его глаз, когда он руками обхватил девушку за талию, вспыхнул огонь, который мгновенно был погашен.

— Впереди у нас долгий путь — и без особых удобств. Уверен, вы не из тех женщин, которые жалуются.

— Меня никогда в этом не обвиняли! — воскликнула Харриет, возмущенная до глубины души.

— Вы еще не назвали мне ваше имя.

В темноте у него заблестели глаза.

— Мисс Латимер, — чопорно ответила Харриет, осознавая, что ее держат в неподобающе крепких объятиях. — Харриет Латимер.

— И что же, мисс Латимер, вы и ваш отец делали, пытаясь пересечь Нубийскую пустыню без носильщиков и без провианта?

— Наши носильщики сбежали, а нашу провизию украли, — бесхитростно ответила Харриет.

— Но вы не сказали, зачем отправились на юг в дикие, неисследованные земли, — нахмурившись, продолжил он расспросы.

— Нашим намерением было найти исток Нила.

Харриет вызывающе вздернула подбородок.

— Если таким исследователям, как Ричард Бертон и Джон Спик, не удалось найти исток Нила, то пожилой мужчина и почти девочка тем более не смогли бы этого сделать, — грустно рассмеялся он. — Вашу экспедицию задумал дурак.

— Как вы смеете так говорить о моем отце!

Харриет быстро повернулась лицом к Раулю и занесла руку, чтобы дать хорошую пощечину, но он стальной хваткой удержал ее за запястье.

— Потому что это правда, — с огнем в глазах ответил он. — Никто, кроме дурака, не отправится в Хартум такой малочисленной группой. А что до того, чтобы двинуться дальше в районы, еще не нанесенные на карту… Такое могло прийти в голову только сумасшедшему.

— Мой отец не сумасшедший и не дурак! — Ее голос звенел от злости. — Он был миссионером и полностью осознавал опасности, с которыми придется встретиться.

— Он был дураком, — с мрачным видом опять повторил Рауль. — Человек, который знает об опасностях, никогда не взял бы с собой своего ребенка.

— Я не ребенок! — Возмущение окрасило румянцем ее щеки. — Мне восемнадцать, и я способна встретиться с опасностью, как любой мужчина.

— Вряд ли могу представить себе, что держал бы в объятиях какого-нибудь мужчину, — сухо заметил Рауль.

Задохнувшись от бессильной ярости, Харриет не удостоила его ответом. Она спасена, но дорогой ценой и вынуждена быть спутницей мужчины, который даже не имеет понятия о хороших манерах, мужчины наглого, высокомерного и невероятно красивого.

Последняя мысль явилась непрошеной. Харриет вонзила ногти в ладони, совершенно ясно сознавая, что легкий галоп лошади заставляет ее почти постоянно касаться телом его тела.

— Кого вы знаете в Хартуме, кто сможет провожать вас полторы тысячи миль обратно в Каир? — спросил Рауль, нарушив возникшее между ними неприязненное молчание.

— Никого.

Он еще больше помрачнел.

— Понадобятся месяцы, чтобы известие о вашем положении дошло до Англии и до вашей матери.

— У меня нет матери. — Напряженно выпрямившись, Харриет грустным взглядом смотрела на дюны. — Она умерла, когда мне было три года.

— Но семья у вас есть?

В его голосе зазвучала тревожная нотка.

— У меня есть две незамужние тети. Каждой из них за восемьдесят. Но я не намерена возвращаться к ним.

— У вас нет выбора.

— После смерти матери я жила с ними в Челтнеме до начала этого года. — Она снова повернулась к нему и дерзко встретила его взгляд. — Я не буду опять жить с ними. Мои родители были миссионерами в Каире, я родилась в Африке, и я останусь в Африке.

У нее в глазах вспыхнули крошечные зеленые искорки, а Рауль крепко сжал челюсти. Мисс Харриет Латимер обещала стать большей неприятностью, чем он предположил вначале.

— Вы можете остаться в Каире и сгнить в Каире, это не мое дело, — грубо сказал он. — Но Хартум не Каир.

— И в чем же их отличие, мистер Бове? — задала язвительный вопрос Харриет.

Рауль подумал о торговцах рабами, и у него возникло почти непреодолимое желание встряхнуть девушку за плечи.

— Хартум — это последнее прибежище отбросов Европы, — без церемоний ответил он. — Это город вне закона, город, населенный убийцами и проститутками.

— И это город, в который вы сами направляетесь? — вкрадчиво поинтересовалась Харриет.

Рауль подавил нарастающее раздражение. Она специально провоцировала его, но он не доставит ей удовольствия, позволив увидеть, что колючка попала в цель.

— Да, — коротко ответил он и, пришпорив жеребца, пустил его быстрым галопом.

Когда они помчались через дюны, у Харриет перехватило дыхание, и она всем своим весом прижалась к груди Рауля. Сохранить достоинство было невозможно, но она, вцепившись пальцами в гриву жеребца, старалась удержаться прямо.

— Будет проще, если вы привалитесь к моей груди.

— Никогда!

— Если вы упадете, то вам некого будет винить, кроме самой себя, — равнодушно пожал плечами Рауль.

— Я не упаду, мистер Бове, — прошипела она, хотя тело у нее болело от усилий сидеть прямо.

— Полагаю, вы не будете такой скромницей, мисс Латимер, когда придет время делить одну палатку.

Харриет едва не задохнулась.

— Меня можно заставить путешествовать с вами таким непристойным образом, мистер Бове, но ничто на Божьем свете не заставит меня делить с вами палатку!

— Приятно это слышать, мисс Латимер. Палатка маленькая, и мне было бы чрезвычайно неудобно.

— Тогда отдыхайте спокойно, — огрызнулась она сквозь стиснутые зубы. — Я не буду причинять вам неудобства — ни сейчас, ни в будущем.

Утреннее солнце поднималось выше в небо, жара одурманивала, вокруг, насколько мог видеть глаз, волнами тянулся песок. Были только песок, обжигающее голубое небо и случайные группы выбеленных солнцем скал.

Вопреки воле Харриет глаза у нее начали закрываться. На суровых губах Рауля появился намек на улыбку, поскольку она постепенно, не отдавая себе отчета, с все большей естественностью приваливалась к его груди, что он ей и предлагал сделать.

Харриет проснулась в середине дня, когда свет уже был слепящим. Она на мгновение растерялась и зажмурилась, так как ожидала увидеть знакомый туалетный столик розового дерева и акварели, висящие на стене ее спальни. Но вместо этого перед ней была кучка пальм, вокруг был бесконечный песок, а она сама с недопустимой фамильярностью привалилась к французу, одетому в просторное арабское одеяние.

— Я уснула, — сказала она, отодвигаясь от его удобно согнутой руки. — Больше такого не случится.

— Это не имеет значения, — с оскорбительным пренебрежением неторопливо сказал он, спустившись с седла. — Я таким образом перевозил больных туземцев на гораздо большие расстояния.

Харриет язвительно смотрела на него, но он, по-видимому, совершенно не замечал ее раздражения и даже имел наглость взять ее руками за талию и спустить на землю. Она отпрянула от него, так что у нее закружились юбки, а Рауль, перекинув седло через плечо, зашагал к ближайшей пальме и уселся в ее тени. Скудный оазис окружали белые скалы и низкорослый кустарник, и Харриет, сидя на раскаленном валуне, кипела от злости. Один день пути привел их к еще одному оазису. И было бы точно так же, если бы она и ее отец могли продолжать двигаться. Если бы ее отец оказался крепче, то к этому времени они благополучно были бы на пути к Хартуму. А вместо этого она вынуждена терпеть общество мужчины, который относится к ней с демонстративной небрежностью. Валун, на котором она сидела, был невыносимо горячим, Харриет хотелось пить, она устала, ее тело болело от постоянного движения лошади, а Рауль не спеша завтракал печеньем и финиками, и рядом с ним лежал бурдюк с водой.

Рауль вздохнул. Девушка была настолько упряма, что могла оставаться на палящем солнце весь день, если он не попытается улучшить ей настроение. Когда он подхватил ее за осиную талию, снимая с лошади, он подумал, что прошло уже много времени с тех пор, как он получал удовольствие от такого приятного занятия.

— Вам нужно попить и поесть, иначе у вас не будет сил продолжать путь, — заговорил он с несвойственным ему терпением.

Харриет вела внутреннюю борьбу с собой. Она не хотела иметь ничего общего с мистером Бове, однако здравый смысл говорил ей, что нельзя все время оставаться без еды и воды на солнцепеке и дуться. Она с неохотой подошла и, сев на приличном расстоянии от него, с ледяной вежливостью приняла печенье, финики и воду. Пока она ела, Рауль установил палатку в тени, которую смог найти, раскатал персидский ковер и постелил его внутри. Усталое тело Харриет мечтало о том, чтобы удобно устроиться на этом ковре, и она тайком следила за Раулем, чистившим лошадь. В его движениях была выпущенная на волю сила, которая напомнила ей грацию и свирепость могучего животного. При дневном свете его черные волосы приобрели голубой отблеск, а худое лицо с волевым подбородком и искусно вылепленными губами выглядело более неприветливым, чем когда-либо.

— Вы пересмотрели свое решение отдыхать под открытым небом? — повернувшись к ней, спросил Рауль, а Харриет быстро отвернулась.

— Здесь столько же тени, сколько мне доставалось в эти последние несколько недель.

Харриет не могла этого видеть, но в его глазах появилось непроизвольное восхищение.

— Возможно, но у вас был запас сил, на которые можно рассчитывать. Теперь их нет. Предлагаю вам отдыхать, насколько это возможно.

Харриет мечтательно смотрела на вход в палатку.

— Отдых продлится всего несколько часов, в пустыне он должен быть лишь минимально необходимым.

— Тогда пойду отдыхать, — сдержанно сказала она, презирая себя за слабость собственного тела.

Его рот скривился в улыбке, и на короткое мгновение, пока она шла к палатке и входила в ее благодатную тень, Рауль выглядел почти доступным. Чтобы свободнее дышать, Харриет с удовольствием расстегнула блузку, застегнутую под горло, потом сняла высокие, с застежками, сапоги, которые были такими мягкими в Челтнеме, а в пустыне оказались такими неудобными, и, полностью расслабившись и вытянувшись на чудесном персидском ковре, закрыла глаза. Но они почти немедленно открылись, потому что на нее упала платная тень.

— Как вы посмели, сэр!

Она мгновенно села, позабыв, что пуговицы ее блузки расстегнуты и виднеется кремовая белизна грудей.

— Я говорил вам, — пожал плечами Рауль, — что будет неудобно в такой маленькой палатке.

— Вы не сказали, что будете делить ее со мной!

— Харриет стала на колени.

— Моя оплошность. Я посчитал, что положение абсолютно ясное. Я напряженно скакал, и сон мне необходим. С большим неудобством для себя я приготовился делить с вами свое спальное помещение.

— Я, мистер Бове, не готова делить его с вами!

— Тогда, мисс Латимер, уходите. — Он отодвинул полог палатки. — Я не собираюсь удерживать вас силой.

Снаружи солнце безжалостным жаром жгло камни и песок. Харриет признала поражение и почувствовала, как слезы раздражения и гнева наполнили ее глаза. Нестерпимая близость Рауля Бове была предпочтительнее, чем убийственная жара, ожидавшая ее снаружи палатки. Она молча снова легла, возмущенно повернувшись к Раулю спиной.

По раздавшемуся звуку Харриет догадалась, что он отстегнул и отложил в сторону кинжал. У нее вспыхнули щеки: не собирается же он раздеваться? Ее сердце часто и неровно забилось, а потом Харриет услышала, что он ложится, и поняла, что если подвинется хотя бы на дюйм, то наткнется на его тело. Закрыв глаза, она молилась, чтобы уснуть и избежать унижения. Прошло не так уж много времени до того, как ее молитвы были услышаны.

Когда Харриет проснулась, было еще светло, но она была одна. Снаружи слышался звук неторопливого движения лошади, было слышно, как ей на спину закидывают чересседельные сумки. Харриет поспешно встала и, выйдя на солнечный свет, зажмурилась.

— Полагаю, мисс Латимер, вам хорошо спалось, несмотря на нежелательное общество, — обернулся к ней Рауль, блеснув глазами, но она ничего не ответила. — Быть может, мисс Латимер, вам хотелось бы воспользоваться щеткой для волос. Вы становитесь немного… растрепанной.

Его взгляд с откровенным восхищением скользнул вниз к ее груди. Харриет, задохнувшись, стянула полы блузки и с пылающим лицом отвернулась, чтобы дрожащими пальцами застегнуть пуговицы. Как долго она лежала, доступная его взгляду в интимном уединении палатки? Как много еще унижений ей придется перенести, прежде чем их путешествие закончится?

— Я готов отправляться, мисс Латимер.

Палатка была быстро разобрана и свернута во вьюк. Рауль уже сидел верхом. У Харриет не было иного способа сесть на лошадь, оставалось только принять предложенную им помощь: он наклонился, поднял и усадил Харриет перед собой. Отдохнувшая и посвежевшая Харриет теперь острее, чем прежде, ощущала его близость и свое затруднительное положение. В Хартуме она никого не знала, у нее не было ни семьи, ни друзей, за исключением, быть может, британского консула.

— Вы знаете лорда Крейла, британского консула в Хартуме? — несмело спросила она. — Я уверена, что отец сообщил ему о нашем предполагаемом прибытии.

— Будем надеяться, что так, — хмуро отозвался Рауль. — Там вам по крайней мере дадут приют.

— Значит, у меня нет проблем.

Оптимизм, временно покинувший Харриет, снова вернулся к ней.

— У вас много проблем. Вы не можете оставаться в Хартуме. Я уже сказал вам, что это за город. Вам придется отправиться обратно через Нубийскую пустыню, а потом снова спуститься вниз по Нилу до Каира. Это путешествие может заставить содрогнуться и мужчину.

Оптимизм Харриет был сильнее ее гнева.

— Но я не мужчина, мистер Бове! — весело воскликнула она с искрящимися глазами.

Рауль сжал челюсти: с каждой секундой он все больше осознавал, что она женщина, и восхитительная.

— Вы такая же пустоголовая, как весь ваш пол, — процедил он сквозь стиснутые зубы.

Харриет рассмеялась, уверенная, что ничто не должно испортить ее хорошее настроение теперь, когда оно снова к ней вернулось.

— О, мистер Бове, я уверена, что вы женоненавистник.

Рауль почувствовал, как вопреки его собственной воле у него от изумления приподнимаются уголки рта. За его тридцать два года на него навешивали множество различных ярлыков, но такого — еще никогда.

— Это означает, что мы приближаемся к Хартуму?

Харриет жестом указала на колючие кустарники и желтые скалы, которые начали нарушать однообразие слепящих дюн.

— Это означает, что мы снова приближаемся к Нилу. Путь до Хартума займет еще несколько недель, но он не будет таким тяжелым. Вскоре мы сможем воспользоваться небольшим арабским судном.

Настроение Харриет стало еще лучше. Они с отцом плыли на небольшом судне по Нилу до Короско и безмерно наслаждались путешествием. В Короско Нил сворачивал со своего направления на юг и делал гигантскую, полную порогов петлю, непроходимую для судов. Именно там они были вынуждены пересесть на верблюдов, чтобы пересечь пустыню и добраться до места, где Нил снова течет на юг к Хартуму.

Глаза Рауля Бове пугающе часто останавливались на Харриет, хотя прежде его никогда не тянуло к английским девушкам. Их манеры были чересчур чопорными, а красота чересчур холодной, больше похожей на красоту мраморных статуй, а не женщин из плоти и крови. Однако эта, которую он держал в руках впереди себя, разительно отличалась от тех, кого он встречал на скучных светских раутах в Каире и Александрии. Она обладала индивидуальностью и мужеством, ведь пересечь Нубийскую пустыню в сопровождении лишь больного отца — это, вне всяких сомнений, подвиг. Рауль вспомнил, как она встретила его с ружьем, и был благодарен, что она не умела обращаться с оружием, хотя пуля, выпущенная ею, пролетела угрожающе близко. Харриет чуть потянулась во сне, и он, передвинув руку, обхватил ее удобнее. Ее длинные ресницы, веером опущенные на щеки, блестели золотом, а волосы, в дневное время аккуратно собранные, постепенно теряли шпильки и растрепывались.

Он задумался, какой они длины, и слегка дотронулся до них — это был мягкий шелк цвета ранней пшеницы. Мисс Харриет Латимер была исключительно красива, и это доставляло Раулю удовольствие; ее присутствие причиняло неудобство, но такое, которое начинало становиться все более приятным.

Рауль с облегчением вздохнул, отметив, что кустарник становится гуще и зеленее. Когда они доберутся до берега Нила, их путешествие станет относительно легче. Даже для такого опытного путешественника, как он сам, пустыня всегда полна непредвиденных опасностей.

Харриет открыла глаза уже при опустившейся темноте и ощутила, что ее надежно держат руки Рауля Бове. Она удивилась, как ему удавалось так долго держать ее и не свалиться от усталости, а затем ее глаза закрылись, и она снова провалилась в мучительный сон. Движение лошади и холод время от времени будили ее; пару раз она бросала взгляд вверх, на лицо, находившееся всего в нескольких дюймах от ее собственного, и рассматривала резкие мужественные линии носа и рта. Одурманенная сном, она оставалась близко к Раулю, и тепло его тела распространялось на нее.

— Нил, — чтобы разбудить Харриет громко объявил Рауль через несколько часов, когда уже наступил рассвет и колючий кустарник превратился в сочные зеленые кусты.

Река была рядом, и ее темная, с проблесками, водная гладь шириной в целую милю призывно манила искупаться.

— Слава Богу! — просияв, воскликнула Харриет, когда Рауль опустил ее на землю.

Не раздумывая, она побежала к берегу и, наклонившись и опустив руки, чтобы вода протекала у нее между пальцами, приговаривала с шутливой досадой:

— Ну почему она не может течь прямой линией и облегчить жизнь людям, вместо того чтобы сотни миль извиваться петлей, которой никто не может пользоваться?

— Природа чрезвычайно непокорна, — сдержанно заметил Рауль.

— И неприветлива, — рассмеялась Харриет. — Я, пожалуй, всю оставшуюся жизнь проведу в Хартуме, чтобы только снова не встречаться с этой пустыней, полной ненависти.

Рауль ничего не ответил. Быстрыми, экономными движениями, к которым Харриет уже начала привыкать, он установил палатку и расстелил персидский ковер. Харриет села на него с радостью, потому что все косточки в ее теле болели от неудобств путешествия.

— Здесь финики и печенье, — сказал он, подавая ей чересседельные сумки. — Я пойду постараюсь подстрелить пару голубей или перепелок. Нам обоим необходима горячая еда. Я уже наелся фиников!

А Харриет — нет. Она с удовольствием ела их, пока Рауль доставал из вьюка ружье.

Удивляясь, как он выдерживает при таком коротком сне — их предыдущий отдых был непродолжительным, не более нескольких часов, — она смотрела вслед Раулю, уходившему с ружьем на плече. Харриет осталась одна в раскаленной тишине, ее блузка прилипала к телу, юбка была покрыта коркой из грязи и песка. Если бы она выстирала их в реке, они скоро высохли бы, она и сама могла бы искупаться и смыть с себя глубоко въевшуюся грязь бесчисленных дней пути. А пока не высохнет ее одежда, она могла бы спать в своей нижней сорочке и нижней юбке, благопристойно прикрывшись одеялом Рауля Бове. С несказанным облегчением Харриет сняла свои сапоги с застежками и свободно пошевелила пальцами. Под ее босыми ногами песок был нестерпимо горячим. Подняв юбки, она побежала вниз к воде и затрепетала от удовольствия, ступив в прохладную воду, а потом оглянулась по сторонам — Рауля Бове видно не было.

Быстро сбросив блузку и юбку, она пошла дальше от берега и кустов, позволяя воде касаться ее ног все выше и выше, пока не погрузилась по талию. Там она опустила блузку и юбку в воду и с остервенением принялась тереть их. Где-то в тростнике пела птица, и Харриет замурлыкала вместе с ней. Вид Нила поднимал ей настроение, ведь она думала, что уже не доживет до того момента, когда снова сможет увидеть эту картину. Отжав одежду, она бросила ее на отмель, а затем вытащила из волос оставшиеся шпильки. Волосы, достававшие ей до самой талии, волнами заструились по отделанной кружевом нижней сорочке и упали в воду. Раздалась очередь ружейных выстрелов, и Харриет стало любопытно, преуспел ли Рауль в своей затее. С тихим вздохом наслаждения она двинулась глубже, упиваясь ощущением воды на своей пропитанной потом коже, а потом доверила воде все свое тело, так что волосы веером развернулись на поверхности потока. Никогда раньше Харриет не ощущала такого несказанного блаженства от купания.

— Я попросил бы вас вернуться к берегу, пока вы не достались голодным крокодилам, — неторопливо произнес знакомый голос.

У Харриет перехватило дыхание, и она забыла о том, что нужно плыть. Рауль сидел на камне с ружьем в руке, а через плечо у него висели две птицы.

— Крокодилы!

Широко раскрыв глаза от ужаса, Харриет неуклюже бросилась к берегу, потрясенная до такой степени, что не замечала отсутствия на ней блузки с юбкой до тех пор, пока не оказалась среди тростника и кустов.

— Когда вы в следующий раз захотите искупаться, скажите мне, и я посторожу вас.

Он с нескрываемым восхищением и откровенно оценивающе разглядывал ее своими наглыми черными глазами.

— Вы бесстыжий человек, мистер Бове!

Было трудно пробираться сквозь тростник, сохраняя хотя бы какое-то подобие достоинства, когда ее батистовая сорочка и нижняя юбка прилипли к ней, словно стали невидимыми.

— Вы восхитительны, мисс Латимер, — искренне сказал Рауль.

Последним усилием Харриет выбралась из тростника и со всей оставшейся у нее силой влепила ему пощечину. С легкостью поймав ее и крепко удерживая, он быстро и умело прижался губами к ее губам. Харриет сопротивлялась, но бесполезно. Это был ее первый поцелуй, к тому же поцелуй, подаренный ей с основательностью знатока. Рауль не отпускал ее, пока она не перестала сопротивляться, а когда отпустил, его накидка оказалась влажной там, где ее груди плотно прижимались к его груди, но выражение в глубине его глаз было непроницаемым.

— Нужно приготовить птиц, — коротко сказал он и, круто развернувшись, большими шагами направился в сторону лагеря, оставив Харриет приходить в себя и восстанавливать дыхание.


Глава 2


Дрожа всем телом от ярости и возмущения, Харриет трясущейся рукой откинула с лица пряди мокрых волос и, чуть не падая, добрела до разогретого солнцем валуна. Бове воспользовался своим преимуществом, он… Харриет тщетно подыскивала подходящее слово. Он осквернил ее. Он не джентльмен, он неподходящий спутник, чтобы в одиночку с ним преодолевать мили неисследованной пустыни. Она прижала ладони к пылающим щекам, все еще чувствуя на своих губах горячий отпечаток его губ. Его поведение было ужасающим. Он целовал ее, пока все ее чувства не закружились, и не заботился о том, хочет она этого или нет. А разве она совсем не хотела? Ее щеки вспыхнули сильнее, чем когда-либо. В те последние, завершающие мгновения, когда его рот обжигал ее рот, а его сильные руки крепко держали ее, разве она не подчинилась, разве ее губы не раскрылись покорно под его губами?

Стыд охватил Харриет. Понял ли Рауль? Торжествовал ли он, уходя? Ей вспомнились очертания его напряженного тела и таинственное выражение почти черных глаз. Нет, торжества не было. Гнев, пересиливший стыд, захлестнул Харриет, и ее глаза засверкали от бешенства. Он оставался безразличным и думал только о птицах: ах, нужно было их зажарить. Поцелуй, к которому он ее принудил, не имел для него никакого значения. Камень был горячим неприятно, песок под босыми ногами — горячим невыносимо. Позади себя она слышала потрескивание огня, и вопреки ее собственной воле у нее во рту потекли слюнки. Прошло уже несколько недель с тех пор, как она ела что-то, кроме скудного пайка. Она не могла вечно оставаться на берегу реки, раньше или позже ей все равно придется встретиться с невыносимым мистером Бове. Ее юбка и блузка еще были мокрыми, а у нее не было ничего, чем можно было бы прикрыться. В отчаянии она натянула на себя мокрую одежду и, забросив волосы за спину, с гордым видом пошла к палатке и к маленькому костру. Рауль, сидя на корточках по-индейски — опираясь на пятки, — переворачивал надогнем самодельный вертел, и запах жареного мяса наполнял воздух. При появлении Харриет он вскинул голову и слегка поднял брови, заметив ее мокрую одежду.

— Солнце высушило бы ее в считанные минуты.

— У меня нет желания оставаться раздетой даже короткое время, — бросила Харриет.

— Ваша добродетель в полной безопасности, мисс Латимер.

Он сжал губы.

— Чуть раньше мне так не казалось!

— Всего лишь поцелуй, — пожал плечами Рауль. — Не сомневаюсь, мисс Латимер, вас и прежде целовали.

Его белая рубашка, расстегнутая до талии, открывала стальные мускулы и неприличное количество темных курчавых волос.

— Я нахожу ваши слова, мистер Бове, такими же непристойными, как и ваше поведение, — отозвалась она, отведя взгляд.

— Мои извинения, мисс Латимер. Я не догадался, что вы едва встали со школьной скамьи. Будьте уверены, я стану обращаться с вами… по-родительски… пока мы не доберемся до Хартума.

— Я не ребенок, мистер Бове! — Харриет топнула ногой, отчего волосы в полном беспорядке рассыпались у нее по плечам. — До того как приехать в Египет, я уже отказалась от нескольких предложений выйти замуж!

— Нескольких?

Сатанинские брови взлетели вверх. Харриет не была приучена ко лжи и после непродолжительной внутренней борьбы дерзко выпалила:

— Особенно один джентльмен очень хотел, чтобы я стала его женой.

— И каким образом джентльмен воспринял свою неудачу, мисс Латимер?

Раулю с трудом удалось не рассмеяться.

— У меня нет желания вступать в брак, мистер Бове.

Харриет подумала о своем кавалере, преподобном Марче Эллинсоне, о его жидких волосах и невнятном бормотании.

— Весьма похвально, мисс Латимер. И у меня тоже.

Их взгляды встретились над костром: взгляд Харриет, крайне сердитый, и взгляд Рауля Бове, необычно вызывающий.

— Значит, вы даете обещание, что не будет повторения вашего… вашего…

— …моего недостойного поведения? — закончил он, к облегчению Харриет. — Ничего подобного не повторится. Это была просто неуместная выходка, мисс Латимер, и ничего больше.

Кроме того, что у нее чесалась ладонь дать ему пощечину, Харриет чувствовала непреодолимое желание обутой в сапог ногой изо всей своей силы нанести ему удар по голени. Она даже не могла убежать в гневе, потому что, поступи она так, он один съел бы голубя, а она мучилась бы от голода. Она просто чопорно сидела с другой стороны костра, обхватив руками колени и ощущая, как еще влажные блузка и юбка неприятно прилипают к телу. Харриет не успела расчесать волосы, и они спутанной массой свешивались ей на плечи и болтались по спине, так что последний золотой завиток доставал до поясницы. Снимая голубя с вертела и насаживая другого, Рауль подумал, что вряд ли какой-либо мужчина до него имел удовольствие видеть мисс Харриет Латимер такой восхитительно растрепанной. Он был рад, что она задержалась на речном берегу, это дало ему время взять собственные эмоции под строгий контроль. Он оказался дураком, поцеловав ее; нежные молодые леди склонны видеть в таких объятиях гораздо больше, чем в них вложено. В тридцать два года он был свободным человеком и намеревался таким и оставаться. Новость о том, что он в одиночку сопровождал девушку до Хартума, заставит подняться немало бровей. Несомненно, некоторые любители бесцеремонно вмешиваться не в свои дела вобьют в золотоволосую голову мисс Латимер идею, что, после того как ее репутация так серьезно опорочена, единственная компенсация — это брак, особенно когда это должен быть брак со старшим сыном одного из самых богатых семейств Франции.

Его страхи оказались безосновательными. Харриет Латимер не принадлежала к числу охотниц за мужьями, которыми были большинство представительниц ее пола. Негодование было настоящим, как и ее заявление о том, что у нее нет желания вступать в брак. Это последнее весьма огорчило бы некоторых мужчин. Ей определенно не предназначалось оставаться старой девой. Он вспомнил, как ее маленькие высокие груди давили ему на грудь и какое удовольствие доставил и ему ее тонкая талия и мягкие, податливые губы. Было короткое мгновение, когда ее стиснутые кулаки перестали молотить его плечи и ее рот добровольно с готовностью приоткрылся. Чопорная и добродетельная мисс Харриет Латимер была на грани того, чтобы ответить страстью на его страсть. Именно осознание этого и вернуло Раулю здравый смысл. Ему в жизни нужна была не цепляющаяся за него женщина, а только свобода.

Харриет взяла жареное мясо, которое Рауль протянул ей, и он с интересом наблюдал за девушкой. Ничто в прошлом Харриет не могло подготовить ее к суровым испытаниям, которым она теперь подвергалась. Она была дочерью миссионера, воспитанной незамужними тетушками; все ее восемнадцать лет прошли в уютной, замкнутой обстановке. Однако она была здесь, ела руками, не обращала внимания на неудобства, которые заставили бы спасовать даже закаленных воинов, и выглядела почти языческой красавицей с волнистыми волосами, блестевшими золотом на солнце.

Дочиста облизав пальцы и выпив изрядную порцию воды из бурдюка, Харриет бросила тревожный взгляд на затененный вход в палатку.

Рауль понимал, о чем она думает, но не нарушал молчания, продолжая есть и наблюдать за ней.

— Не сомневаюсь, мистер Бове, — глубоко вздохнув, заговорила Харриет с едва заметной дрожью в голосе, — вы согласитесь, что после неприятного инцидента на реке нам невозможно делить одно спальное помещение.

— Вы предпочитаете, чтобы я постелил ваше одеяло непосредственно возле палатки, или это будет слишком интимно? — спокойно поинтересовался Рауль, отделив от кости кусочек мяса. — Вероятно, будет лучше на некотором расстоянии. Например, на речной отмели, хотя, конечно, не следует забывать о крокодилах.

— Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю, мистер Бове. — Харриет вскочила на ноги, чуть ли не рыдая от негодования. — Это вы, а не я должны спать где угодно в другом месте!

— Но это моя палатка, — с приводящей в бешенство вежливостью напомнил он.

— Предполагается, что вы джентльмен!

Харриет топнула ногой по песку.

— Но, мисс Латимер, — он улыбнулся неторопливой обезоруживающей улыбкой, от которой кровь прилила к ее щекам, — ведь мы оба знаем, что это не так, верно?

В его голосе звучала ласка, а глаза нагло поблескивали, и Харриет быстро попятилась, когда он поднялся на ноги.

— Вы дали слово, что больше не дотронетесь до меня!

— Дал, — с сожалением сказал Рауль, остановившись. — Досадно, когда существует так мало всего остального, от чего можно получить удовольствие.

— Мистер Бове, — с трудом выдавила Харриет, — будьте добры, прекратите насмехаться над моим затруднительным положением.

— Мои извинения, — официально произнес он, отбросив в сторону последнюю голубиную кость, и насмешка исчезла из его глаз. — Палатка ваша, мисс Латимер. Мы отправимся в путь в сумерках.

Быстро забрав из палатки одеяло, Рауль направился к ближайшей песчаной дюне, где не было ни тени, ни пальм, ни крупных валунов, а Харриет неуверенно пошла к палатке. Там уже был расстелен персидский ковер и заботливо приготовлены печенье, финики и бурдюк с водой. Со странно неприятной тяжестью на душе она сняла сапоги, легла и, закрыв глаза, очень хотела заснуть, но не смогла. Утреннее солнце быстро поднималось, становясь палящим и невыносимо жгучим. На таком пекле, без тени, он не переживет день, он умрет, если не сразу же, то на следующий день или через день, и она станет его убийцей. Харриет открыла глаза и постаралась устроиться удобнее.

Даже в тени палатки жара была одуряющей, и Харриет, расстегнув пуговицы блузки, смахнула со лба капли пота. Рауль дал слово, что больше не дотронется до нее, а она ради приличия настояла, чтобы он подвергся пытке солнцем. Если бы он не был джентльменом, то не стал бы этого делать, само его согласие уйти показало, что у него были определенные понятия о морали. Она подползла ко входу в палатку и, выглянув наружу, увидела, что Рауль, наверное, спит, прикрыв лицо складками головной накидки. Харриет в раздумье прикусила нижнюю губу. Если он обещал не позволять себе вольностей в отношении ее, то, безусловно, будет только по-христиански позвать его разделить с ней прохладу палатки.

С неприятно быстро бьющимся сердцем она вышла на ослепляющую жару и, проворно подбежав туда, где он лежал, мягко коснулась его локтя:

— Мистер Бове, мистер Бове?

Ни какого движения. У нее внутри стал образовываться маленький узел дурного предчувствия. Конечно же, он не мог так быстро заснуть, возможно, он уже получил тепловой удар.

— Мистер Бове, — настойчиво повторила она и потрясла его за плечи.

И снова никакой реакции.

Сдерживая рыдания, Харриет наклонилась над ним и взяла его за запястье, чтобы пощупать пульс. Ее рука была немедленно поймана и сжата, накидка соскользнула с лица, и его глаза оказались так близко к ее глазам, что она смогла разглядеть крошечные золотые точки возле зрачков.

— Отпустите меня!

Когда она постаралась выдернуть руку из его хватки, Рауль отпустил ее так внезапно, что Харриет упала навзничь на песок.

— Я принял вас за враждебного араба.

С белозубой улыбкой он смотрел, как Харриет поднимается на ноги, отряхивает с юбки песок и откидывает с глаз волосы.

— Лжец! Вы прекрасно знали, что это я.

— Верно, — согласился он, легко вставая. — От арабов не пахнет так приятно.

— Вы не хотите узнать причину, по которой я вас разбудила? — спросила Харриет, чувствуя постыдный прилив радости видеть его живым.

— Нет. — Он уже уверенно шагал к палатке. — Я знаю причину. — Он остановился у входа и придержал для нее полог. — Христианское сострадание. Разве могла дочка миссионера допустить, чтобы человек умер в нескольких шагах от нее, беспомощный и беззащитный?

— Вы издеваетесь надо мной! — бросила Харриет сквозь зубы.

— Против собственной воли должен признаться, мисс Латимер, что вы доставили мне удовольствие, — еще шире улыбнулся Рауль.

Рассердившись и уже сожалея о своем решении, она вошла в палатку. Вместо того чтобы благодарить ее, он дерзит. Ему пошло бы на пользу, если бы ее христианское сострадание не просыпалось.

— Я нахожу вас невыносимым, мистер Бове, — ложась, холодно сообщила Харриет и отодвинулась как можно дальше от него, а он, отстегнув украшенный драгоценными камнями кинжал, удобно вытянулся рядом с ней.

— Я нахожу вас очаровательной, мисс Латимер, — объявил Рауль и уже через несколько минут глубоко и ровно дышал во сне.

У Харриет все чувства были взбудоражены, и сон пришел к ней не так быстро. Она посмотрела сбоку на Рауля — на разлетающиеся крыльями брови и длинные темные ресницы, на высокие скулы и крупный орлиный нос, делавшие его лицо таким неотразимым, на чувственный рот — и ощутила, как жар, вызванный совсем не солнцем, заливает ее тело при воспоминании, которое разбудил его рот. Было бы лучше всего забыть тот инцидент. Перед сном Рауль снял свою головную накидку, и черные кудрявые волосы в беспорядке падали ему на лоб. Таким волосам позавидовала бы и женщина — густые, блестящие, закрученные как пружина, — и Харриет с трудом поборола желание потрогать их.

В то время, когда солнце уже достигло полуденной силы, она размышляла над тем, кем был этот мужчина, спавший рядом с ней. Он знал о ней все, однако она знала только, что его зовут Рауль Бове и что он географ. Прежде всего — что привело его в Африку? Что удерживает его здесь? Если судить по темно-оливковому цвету его кожи, то он жил и работал в этих местах уже много лет. Конечно, как географ он мог быть членом какой-нибудь организованной экспедиции — экспедиции, которая могла длиться несколько месяцев, год или даже два. Тогда почему он путешествует один? Где его спутники? И еще его прекрасный английский язык. Он пользовался разговорным языком и говорил лишь с едва заметным намеком на акцент. Жил ли он в Англии, и если да, то где? Что он собирается делать, когда попадет в Хартум? Какие территории в следующий раз будет исследовать и наносить на карту?

Харриет со вздохом села и обхватила руками колени. Куда бы он ни отправился, ее с ним не будет. Она останется в Хартуме, а затем ей снова предстоит тяжелое путешествие обратно в Каир и долгий путь по морю домой. Она опять вздохнула и легла. Все мечты ее отца были напрасны. Тихие слезы горя потекли у нее по щекам, она закрыла глаза и заснула.

Проснувшись позже днем, Рауль, нахмурившись, смотрел на Харриет. Ее сон был тяжелым и беспокойным, она ворочалась, металась и что-то невнятно выкрикивала, ее волосы разметались и спутались, груди поднимались и опускались под тонкими одеждами, расстегнутые пуговицы блузки открывали больше, чем полагалось бы видеть его глазам.

Встав возле нее на колени, он осторожно встряхнул ее за плечи, чтобы разбудить.

— Папа! Папа! — с болью вскрикнула Харриет, широко раскрыв невидящие глаза.

Ее прижали к незнакомой груди, и низким грудным голосом кто-то, успокаивая ее, произнес:

— Все в порядке. Вам приснился страшный сон.

Рауль нежно укачивал ее, как много лет назад, когда она была еще ребенком, укачивал отец. Видение исчезло, и Харриет снова вернулась в реальность — она прижималась к Раулю, навзрыд рыдая.

— Это не был страшный сон! — наконец удалось прошептать ей. — Это была правда! Папа умер!

— Поплачьте, — с несвойственной ему нежностью сказал Рауль. — Плачьте, пока больше не сможете плакать.

И пока небо медленно краснело, он держал ее в объятиях, и Харриет, не сдерживаясь, дала выход своему горю.

Ее рыдания затихли только к наступлению темноты, и она лежала, усталая и опустошенная, а Рауль гладил ее волосы, пропуская их между пальцами, и восхищался их шелковистостью.

На нем были брюки и рубашка, которые он носил под свободной арабской накидкой, и приятное ощущение тепла, исходившего от его тела, вызывало у Харриет чувство необычной безопасности и защищенности.

— Боюсь, я испортила вам рубашку, мистер Бове, — смущенно сказала она, когда наконец могла снова говорить.

— Это не имеет никакого значения, — успокоил он девушку, взглянув вниз на отделанную кружевом рубашку, которую она использовала вместо носового платка. — Вам нужно было выплакаться. Нельзя носить горе внутри.

Харриет смущенно отодвинулась, осознав, что его рубашка расстегнута и что ее мокрые от слез щеки плотно прижимались к его голой груди.

— Из-за моих слез вы, должно быть, считаете меня слабой.

— Наоборот, я считаю вас очень мужественной.

Интонация его голоса заставила Харриет испуганно взглянуть вверх на него: резкие линии его рта смягчились, а в глазах было выражение, которого она никогда прежде не видела.

— Мистер Бове… — несмело начала она и замолчала, так как он нагнул голову и его губы, теплые и требовательные, завладели ее губами.

На этот раз Харриет не сопротивлялась — не могла. Полностью сдавшись, она обвила руками его шею и бесстыдно прижалась к его телу.

Именно ее страстная реакция снова привела Рауля в чувство. Мисс Харриет Латимер не принадлежала к числу женщин сомнительной репутации. Будучи молодой и невинной, она, безусловно, полагала, что занятие любовью должно сопровождаться признаниями в преданности на всю жизнь и обручальным кольцом. Рауль резко отпустил ее. В его намерения не входило позволить себе подвергнуться подобной опасности, брак был предназначен для дураков.

— Уже темно. Нужно отправляться немедленно, если мы хотим сделать хороший ночной бросок, — спокойно произнес он.

Освободившись из ее объятий, он закутался в свою арабскую накидку, которая скрыла его рубашку, обтягивающие брюки и обутые в сапоги ноги, и вышел. Харриет в недоумении последовала за ним. Что случилось? Почему он так внезапно стал таким равнодушным? Он проворно свернул ковер и одеяла, потом разобрал и упаковал палатку. А Харриет в растерянности стояла и наблюдала за ним, ожидая взгляда, слова, чего-нибудь, что подтвердило бы ей, что его нежность не была плодом ее воображения.

Рауль понимал ее замешательство и ненавидел себя за минутную слабость, которая была тому причиной.

— Вот щетка для волос, — сказал он чуть менее резко, чем обычно. — Ваши волосы будут лететь мне в лицо, если вы их не соберете.

Она покорно взяла предложенную щетку для волос и медленными ритмичными движениями начала расчесывать волосы, а потом заплела их и закрепила на затылке.

У Рауля вырвался вздох облегчения. Он спал с женщинами разных национальностей, но никогда прежде не встречал ни одной с такими удивительными волосами, которые в ранних предвечерних сумерках сияли, как ангельский нимб, и у ангела на небесах пробудили бы вожделение, не говоря уже о чистокровном французе.

Вскочив в седло, он протянул вниз руки, чтобы поднять и усадить ее перед собой, но Харриет на мгновение задержалась.

— Я вела себя… неподобающе? — неуверенно спросила она.

Вздохнув, он подхватил ее и усадил впереди себя.

— Неподобающе вел себя только я, Харриет. Ваше положение достаточно сложно и без того, чтобы я еще ухудшал ситуацию. Так как я должен сопровождать вас до самого Хартума, то такие вещи больше не повторятся.

Лошадь легким галопом побежала вперед в темноту. Харриет почувствовала себя немного спокойнее. Он в первый раз назвал ее просто по имени, и сделал это с легкостью и сердечностью. Она понимала, о чем он говорит, и знала, что он прав. Он защищал ее репутацию, которая и так достаточно пострадает по их прибытии в Хартум, когда станет известно, что они путешествовали без спутников и даже без слуги. Когда же она окажется под крышей консульства, подумала Харриет, Рауль сможет совершенно открыто нанести ей визит.

На протяжении долгих ночных часов она думала об отце, но теперь без боли. Африка была его домом, и в ту минуту, когда ее нога ступила на египетскую землю, Харриет поняла, что Африка станет и ее домом. По-детски закрыв глаза, она представляла себе жизнь, в которой были и страна ее рождения, и загадочный француз, который спас ей жизнь.

Рауль незаметно вздохнул с облегчением. Он не хотел ее обижать, но и не хотел иметь дело с истеричной женщиной. Харриет не стала унижать его, а приняла от него извинение за поцелуй с тактичностью, редко встречающейся в женщинах. Он не привык видеть красивых молодых женщин, обладающих еще и разумом. Рауль решил, что с этого момента категорически запретит ей распускать волосы и будет строго обуздывать свои желания. Когда они окажутся в Хартуме, его обязанности закончатся, и тогда ой сможет найти удовлетворение в другом месте, с местными девушками, которые не считают, что занятие любовью должно сопровождаться преподношением обручального кольца.

Его арабский жеребец легко преодолевал милю за милей, поднимая за собой облака песка. Харриет часто поднимала голову и разглядывала красивое лицо с решительным подбородком и точеными линиями рта, лицо, которое снова стало непроницаемым и бесстрастным. И будет оставаться таким, напомнила она себе, пока они не достигнут Хартума. Ощущая себя в полной безопасности в сильных руках Рауля, она прислонилась к нему. Неведомое возбуждение снова всколыхнулось внутри ее; смерть отца сломила в ней дух авантюризма, а теперь он возродился в полной мере — мисс Харриет Латимер из Челтнема скоро будет в Хартуме, самом дальнем городе на свете. Даже в темноте она начала различать, что растительность вокруг меняется, что темные очертания скал и кустарников становятся более многочисленными. А когда в пустыне резко наступил рассвет, она с удовольствием вздохнула при виде клочков зеленой травы, акаций и желто-красных алоэ.

— Все? Мы прибыли?

Ее наивная радость была столь заразительной, что Рауль подарил ей одну из своих редко бросаемых вниз улыбок.

— Мы недалеко от Бербера, — подтвердил он.

— Бербер? А где же Хартум?

Рауль подавил волну раздражения. Очевидно, отец Харриет, бывший не от мира сего, мало что рассказал ей об их маршруте.

— Мы еще в нескольких неделях пути до Хартума, — сказал он, с трудом сохраняя терпение. — Бербер — единственное довольно значительное поселение до него, и здесь я смогу раздобыть для вас лошадь.

Выпрямившись, Харриет с интересом огляделась по сторонам. Песок еще простирался без пределов, но его однообразие нарушалось выжженными, иссушенными, отбеленными камнями и безлистными деревьями с шипами, а вдали грациозно покачивались пальмы пустыни.

— Всадник! Вы видите?

Она указала вперед.

— Это Хашим, — кивнул Рауль.

— Хашим? — переспросила она.

— Мой слуга и товарищ. Я должен был быть в Бербере еще несколько дней назад. Он меня ждет.

— О-о…

Харриет пришла в некоторое замешательство. Ей не приходило в голову, что его может кто-то ждать или что он придерживался определенного маршрута и ее спасение, вероятно, создало для него неудобства.

Далекая фигура радостно поскакала галопом им навстречу, и стало видно, что на смуглом лице сияет улыбка.

— Эфенди! Эфенди! Я думал, вы повстречались с бедой!

— Почти, — скупо отозвался Рауль, вспомнив о могиле, оставшейся позади него.

Лошади сблизились, и он похлопал араба по спине. Объятие араба было более бурным. Харриет оказалась незамеченной и зажатой между двумя мужчинами.

В конце концов араб выпустил плечи Рауля из пылких объятий и, взглянув на Харриет, широко улыбнулся, продемонстрировав почерневшие поломанные зубы.

— Мисс Харриет Латимер.

Рауль подавил улыбку, когда Хашим с восторгом поцеловал тыльную сторону ее руки, а Харриет постаралась скрыть отвращение.

Хашим блестящими черными глазами осмотрел нежные руки Харриет и, отметив отсутствие колец, понял, что его хозяин не совершил никакой глупости и не привез с собой из экспедиции жену.

— Мисс Латимер направлялась в Хартум со своим отцом, — продолжал Рауль, — но мистер Латимер умер в пустыне, и поэтому я провожаю мисс Латимер к месту ее назначения.

— Это трагедия. — Хашим обратил взор к Аллаху, так что остались видны только белки его глаз. — По-настоящему огромная трагедия, эфенди.

Харриет не привыкла к слугам, однако была совершенно уверена, что Хашим проявляет недопустимую непочтительность по отношению к своему хозяину, и бросила на Рауля быстрый взгляд. Его лицо оставалось непроницаемым; он был человеком, который подсознательно требовал уважения к себе, однако позволял слуге приветствовать его как брата, с которым давно не виделся. И она снова задумалась о нем, о его прошлом, о его семье. Казалось, чем дольше она находилась в его обществе, тем меньше его знала.

Хашим, закончив приветствия, развернул лошадь и поехал рядом с ними, безумолчно болтая с Раулем по-арабски. Это был уже немолодой человек с настолько худым лицом, что казалось, только кожа обтягивает кости. Зубы его сгнили почти полностью. Одет он был в просторную белую хлопковую куртку и из плотной ткани брюки, доходившие до сандалий, а на голове у него был яркий полосатый тюрбан, несомненно, благодаря которому Рауль и узнал его с такого далекого расстояния. Мужчины свободно общались по-арабски, хотя ее отец, всю жизнь изучавший этот язык, никогда не говорил на нем с такой беглостью. Харриет так погрузилась в свои мысли, что вздрогнула от голоса Рауля.

— Что вы думаете о Бербере теперь, когда прибыли сюда? — спросил Рауль.

Перед ними были разбросаны высушенные солнцем хижины, а дальше виднелась группа одноэтажных строений из самодельных кирпичей. Харриет моргнула, а когда они подъехали ближе, смогла рассмотреть, что на немощеных улицах полно мусора, голодных собак и детей с вздувшимися животами.

— Это Бербер?

В крайней растерянности, Харриет оглянулась вокруг; у нее на лице было написано недоверие, а в голосе звучал ужас.

Рауль кивнул.

— Но он такой… примитивный!

Рауль сдержал улыбку, а Хашим, по-видимому, обиделся.

— Хартум не многим лучше.

Жара и запахи были невыносимыми, и Харриет почувствовала внезапную тошноту. Хартум должен быть лучше, чем Бербер, непременно должен.

Хижины остались позади, и на секунду Харриет показалось, что они втроем покидают Бербер так же стремительно, как въехали в него. Несмотря на то что она устала и оставалась почти без сил, она обрадовалась этому, потому что казалось невероятным, чтобы Бербер мог предложить им какое-либо подходящее пристанище.

— Мы надолго остановимся у паши? — услышала она, как Хашим по-английски спросил у Рауля.

— Надень. Самое большее — на два. Мне нужно сменить лошадь и купить еще одну для мисс Латимер. И еще необходимо пополнить запасы. Нам понадобится несколько вьючных верблюдов.

— Обо всем договорено, эфенди. Я получил от паши еще хинин. Есть настойка опия, ромашка, лимонная кислота и сироп.

— А остальное?

— Бренди, сигары и мыло уже уложены в ящики и ждут только вашего прибытия.

Мыло! Одно это слово вызвало у Харриет слабость от предвкушения удовольствия. Они приближались к окруженному пальмами саду и находившемуся в глубине дому, который хотя и был одноэтажным, выглядел намного более солидным, чем те, мимо которых они проехали.

— Это будет ваше первое представление местному обществу, — серьезно сказал Рауль. — Ради сохранения вашей репутации, мисс Латимер, позвольте давать объяснения мне.

Его лицо было мрачным и отчужденным, без всякого намека на теплоту, которая светилась на нем, когда он назвал ее «Харриет». Его холодное безразличное поведение предназначалось для того, чтобы защитить ее репутацию. Взглянув мимо него на Хашима, она все поняла, и в ней всколыхнулась тревога.

Когда они въехали, их окружило сборище взбудораженных слуг, и Харриет догадалась, что причиной любопытных и восхищенных возгласов явилось ее присутствие. Пока Рауль вел ее сквозь галдящую толпу в прохладу внутреннего двора, ее юбку постоянно трогали и гладили руками. Во дворе убаюкивающе плескались фонтаны, а бывшие там темнокожие девушки в легких одеждах, в чадрах, скрывающих лица, с золотом на запястьях и лодыжках быстро куда-то побежали. Харриет с любопытством посмотрела им вслед. Слуги, которые забрали у них лошадь и багаж, были одеты плохо, кем же тогда были эти девушки? Она не успела спросить об этом у Рауля, потому что перед ними наперегонки потянулись энергичные руки, борясь за честь открыть двери в роскошно обставленную комнату.

Харриет, за столь долгое время привыкшая к ослепляющей монотонности песка и неба, зажмурила глаза при виде шикарного бархата, позолоты и чистого золота. Несмотря на бедность Бербера снаружи, паша жил в роскоши, не сравнимой ни с чем. Чтобы приветствовать их, паша встал. Это был крупный мужчина, и его огромный объем еще более подчеркивался алым шелковым поясом. Его короткие толстые пальцы были унизаны кольцами, волосы умаслены и приглажены, длинные усы закручены вниз. Позади него висел флаг с красным полумесяцем — флаг Оттоманской империи.

— Добро пожаловать, капитан Бове.

Он раздавил сигару в пепельнице из оникса и пухлыми вялыми руками взял сильную руку Рауля. Затем его маленькие черные глазки окинули взглядом Харриет с головы до пят с таким выражением, от которого у нее по спине пробежала дрожь отвращения.

— А кто эта прекрасная леди?

Ее маленькая рука тотчас утонула в его потных ладонях, и Харриет ощутила тяжелый запах одеколона.

— Мисс Харриет Латимер, — спокойно ответил Рауль. — Она с отцом направлялась в Хартум. К сожалению, здоровье мистера Латимера оказалось недостаточно крепким для условий их путешествия, и он умер.

— А-а… — Черные глазки заблестели, как бусинки. — Значит, молодая леди теперь без защиты?

— Не совсем так.

Рауль сбросил свое арабское одеяние и остался непринужденно стоять в рубашке и брюках, пока маленький мальчик-негр, одетый в униформу, наливал ему большую порцию виски.

— Я сам буду сопровождать мисс Латимер в Хартум.

— Думаю, это было бы чрезвычайно неразумно, капитан. — Паша неохотно выпустил руку Харриет. — Молодая леди только что пережила ужасные потрясения. Ей нужно отдохнуть и оправиться, прежде чем продолжать путь на юг, а вы, как я понимаю, намерены отбыть почти немедленно.

— Именно так. — Рауль выпил виски и налил себе еще. — Мой слуга уже сделал все необходимые приготовления, и я отправлюсь, как только куплю свежих лошадей.

— Тогда позвольте мне предложить, — проворковал паша, снова возвращаясь взглядом к золотым волосам Харриет, — чтобы мисс Латимер оставалась здесь, в Бербере, пока не отдохнет. Это было бы более… подходящее решение.

— Я так не думаю.

— Но, капитан! — Брови на мясистом лице паши поползли вверх. — Было бы крайне непристойно, если бы мисс Латимер продолжала путь в Хартум в сопровождении только вас и араба.

— Но не в данной ситуации. — Рауль через комнату встретился взглядом с Харриет, и ей на краткое мгновение показалось, что он собирается объявить ее своей невестой, но затем он спокойно продолжил: — Понимаете, мисс Латимер и я кузены.

— Я не знал, что у семейства Бове есть родственные связи с Англией.

В голосе паши чувствовалось откровенное недоверие.

— Крупные семейства имеют много ветвей, — хладнокровно ответил Рауль и прибавил: — Я был бы благодарен, если бы сейчас моя кузина могла воспользоваться услугами ваших женщин. Ей необходимо вымыться и переодеться. А мы тем временем, пожалуй, могли бы обсудить покупку двух жеребцов.

Харриет тщетно старалась поймать его взгляд, чтобы дать понять, что у нее нет вещей, чтобы переодеться. Кроме того, как бы ни мечтала она о ванне, мысль о том, что в такой странной и пугающей обстановке ей придется куда-то идти с армией женщин, наполнила ее тревогой. А Рауль как будто нарочно отводил взгляд от ее умоляющего лица.

Паша повелительно хлопнул в ладоши, и в комнату вошло десятка два украшенных драгоценностями женщин в чадрах. Паша ласково говорил с ними по-турецки, но его взгляд оставался прикованным к Харриет, даже когда она неохотно уходила с девушками из комнаты.

Рауль, отлично понимая намерения паши и прекрасно зная об отверстиях для подсматривания, которые существовали в каждой комнате и не позволяли никому уединиться, завел утомительно долгий разговор о своих требованиях к свежим лошадям. Он не собирался выпускать сладострастного пашу из своего поля зрения до тех пор, пока Харриет не вернется, соответствующим образом одетая.

Позвякивая браслетами на тонких запястьях, темнокожие девушки проводили Харриет обратно через внутренний двор и привели в помещение с высокой крышей, где находилась ванна, по размеру достаточная одновременно для всех них, которую уже наполняла старшая, более полная женщина. У Харриет закружилась голова, когда она попыталась сосчитать количество слуг в штате паши: это целая толпа, которая вела ее и Рауля в зал, маленький мальчик-негр, хихикающие, щебечущие девушки не старше ее самой — а теперь еще новые!

Девушки добавили в воду благовонные масла, рассыпали по поверхности лепестки цветов, а затем с добродушным смехом начали снимать с Харриет одежду. Было очевидно, что ей не дадут остаться в одиночестве, чтобы помыться. Сначала Харриет энергично сопротивлялась, но это только разжигало их веселье. В конце концов, смирившись с поражением, она сама сняла пропитанные пылью нижнюю сорочку и нижнюю юбку. Затем она ступила в восхитительную, горячую, душистую воду и распустила волосы, которые, сияющей волнистой массой упав ей на плечи и заструившись вниз по спине, исторгли у девушек вздох недоверия и зависти. Потом ей дали мыло, и пока она мылась, девушки, теснясь вокруг огромной ванны, переговаривались и пересмеивались, напоминая стайку птиц с ярким оперением.

Смыв с волос недельную пыль, Харриет почувствовала себя чистой и свежей, но, к ужасу девушек, категорически отказалась от крепких благовоний, которыми они усиленно предлагали воспользоваться. Она оглядывалась в поисках своих вещей, чтобы снова одеться, но напрасно. Опять зазвучали усмешки, и ей подали восточный халат из тонкого переливчатого шелка, расшитый нежными серебряными цветами, а застегивающиеся доверху сапоги заменили бархатными туфлями. Ее волосы были еще слишком сырыми, чтобы закручивать в пучок, поэтому она оставила их свободно свисать по спине, и легкие завитки обрамляли ее лицо. Ощущая себя непривычно обнаженной, она согласилась, чтобы ее снова провели через внутренний двор со множеством фонтанов и проводили туда, где остались паша и Рауль. У двери девушки остановились, и Харриет внезапно охватил страх. Пусть они говорили на чужом языке, но они были одного с ней возраста и настроены дружелюбно, а паша с первого взгляда ей не понравился. Теперь Харриет захлестнул неописуемый ужас при мысли о том, что, когда она войдет в комнату, паша будет один, а Рауль ушел искать подходящих лошадей.

Маленький негритенок открыл дверь, она несмело вошла, и ее страхи тотчас утихли. Он ее не бросил. Он был таким же, каким она его оставила: в небрежно расстегнутой белой, богато отделанной кружевом рубашке, в обтягивающих брюках, заправленных в высокие, до колен, сапоги со следами песка. Рауль, несомненно, так же как и она, мечтал о ванне, но все же оставался с пашой. Харриет была ему благодарна, хотя и не понимала, почему это чувство возникло у нее. В просторном халате, ощущая, как ее маленькие высокие груди болезненно касаются тонкого шелка, она чувствовала себя непристойно выставленной напоказ. В тот момент, когда она вошла в комнату, глаза Рауля, прищуренные под бровями вразлет, потемнели, а маленький розовый язык паши при ее появлении начал быстро двигаться туда-сюда по нижней губе. Английская женщина была не просто красива — она была изумительно красива, и паша мгновенно решил, что, несмотря на грозного француза, проследит, чтобы она никогда не покидала Бербер.

— Пришлите ко мне моего слугу, — резко потребовал Рауль.

Когда Хашим вошел, у него округлились глаза при виде Харриет, одетой, словно она была одной из наложниц паши.

— Моей кузине нужна одежда, пригодная для путешествия. — Голос Рауля дрожал от негодования. — Пожалуйста, займись этим.

Хашим послушно вышел, а Харриет на мгновение задумалась, где он сможет достать такую одежду, к какой она привыкла.

— Вы, должно быть, разгорячены и устали, капитан Бове, — с трудом отводя взгляд от Харриет, заговорил паша. — Ванна приготовлена…

— Позже, — небрежно отмахнулся Рауль. — Однако мы оба голодны и хотим пить.

Харриет заметила, что паша злобно прищурился. Этот человек не любил Рауля, о чем Рауль, несомненно, знал, но, очевидно, это нисколько его не заботило. Кто он был такой, что мог требовать гостеприимства от человека, который так откровенно ненавидел его? Чин капитана не гарантировал того почтения, которое оказывал ему паша. Постепенно недоумение Харриет возрастало все больше. Она вспомнила, как при упоминании о его семье Рауль ответил, что крупные семейства имеют много ветвей. Кто такие Бове? Семейство, занимающее высокое положение? Не в этом ли причина того, что к нему относятся с таким почтением?

Они ели, сидя на бархатных подушках перед низким столом, на который поставили принесенные холодные закуски и свежие фрукты, а паша полулежал, то и дело пробегая взглядом по телу Харриет. Потупившись, она с удовольствием ела, мечтая о несколько другой компании. Рауль, сидевший рядом с ней, чувствовал себя на надушенной подушке так же непринужденно, как и на спине лошади. Харриет почти не уделяла внимания разговору, а лишь уловила, что местный губернатор был в отсутствии, и поняла, что именно это, несомненно, явилось причиной, побудившей Рауля воспользоваться гостеприимством паши.

Они еще не успели покончить с едой, как раздался почтительный стук в дверь; по команде паши маленький негритенок открыл дверь и впустил улыбающегося Хашима с хлопковой блузкой и льняной юбкой, торжественно лежавших у него на руках, и с парой сандалий из ремней в одной руке.

Харриет вскрикнула, не веря своим глазам, а Рауль остался возмутительно спокойным.

— Я был бы благодарен, если бы моя кузина могла сейчас же переодеться в свою одежду.

Это была не просьба, это был приказ.

Паша густо покраснел от негодования, но сделал знак двум из большого количества присутствовавших женщин.

— У моей кузины очень любознательный характер, — продолжал Рауль, не сводя с Харриет пристального взгляда черных глаз. — Она хочет осмотреть Бербер, прежде чем мы утром покинем его.

Паша уже с готовностью поднимался на ноги.

— Сопровождать ее будет мой слуга.

— В высшей степени неподобающе… В высшей степени…

Паша встретился с Раулем взглядом, и оттого, что там увидел, запнулся. Репутация Бове была прекрасно известна как в Египте, так и в Судане: он также мало ценил жизнь паши, как жизнь какой-нибудь бездомной собаки.

Харриет, ничего не понимая, собралась возразить, но один взгляд суровых непроницаемых глаз Рауля заставил ее промолчать, и она послушно вышла из комнаты, чтобы освободиться от надушенного шелка. Юбка и блузка были простыми и удобными. Собрав и крепко закрепив волосы на затылке, она разглаживала прохладный лен доходившей до лодыжек юбки и снова чувствовала себя мисс Харриет Латимер из Челтнема. Сандалии сначала показались ей странными, но были удобнее, чем ее высокие сапоги с застежками.

Когда Харриет переоделась, Хашим повел ее через невообразимо богатые комнаты, и она в первый раз заметила у него на поясе кривой кинжал. Снаружи, где их ожидали две свежие лошади, многочисленные слуги бросились было вперед, чтобы помочь ей сесть на лошадь, но Хашим выкрикнул слугам что-то, прозвучавшее для Харриет как ругательство, они отступили под бранью Хашима, и он подсадил ее в седло.

— Хашим, я на самом деле не хочу осматривать Бербер.

Харриет неподвижно замерла, снова оказавшись на невыносимой жаре полуденного солнца.

— Я это знаю, — усмехнулся он, — и не виню вас, мисс Харриет Латимер, английская леди, но это желание моего хозяина.

— Но зачем, если мне здесь нечего смотреть? — спросила девушка, когда они поскакали к заполненным нечистотами улицам.

— Возможно, и нечего, мисс Харриет Латимер, английская леди, — снова усмехнулся он, — но мой хозяин тоже хочет вымыться и отдохнуть.

— Я все же не понимаю…

— Мой хозяин не доверяет паше, — терпеливо объяснил Хашим. — Паша — человек, который любит женщин, многих женщин. Мой хозяин знает, что со мной вы будете в безопасности.

Харриет рассмеялась с радостью и облегчением. Значит, вот почему он приказал ей отправиться на полуденную жару — он ревновал. Это была новая мысль, и она понравилась Харриет. Хашим оставил без внимания выгребную яму Бербера и поскакал прочь от него к берегу реки. Широкий водный простор искрился, образуя бегущие вперед к берегу волны, и Харриет в восхищении смотрела на реку. Откуда она течет? Этот вопрос уже завладел ее мыслями настолько же крепко, как и мыслями ее отца.

— Хашим, известен ли кому-нибудь исток Нила? Может быть, местным?

— Он течет из самого сердца Африки, из мест, где не ступала нога человека, — покачав головой, ответил Хашим.

— И даже капитана Бове?

Хашим как-то необычно посмотрел на нее и, ничего не отвечая, сжал пятками бока лошади и направил ее в сторону от поросшего тростником берега, вынуждая Харриет последовать за ним.

Некоторое время они ехали молча, а затем Харриет спросила:

— Зачем паше столько слуг? Я насчитала больше пятидесяти. Ему, безусловно, не нужно так много.

— У паши нет слуг, — нахмурившись, ответил Хашим.

— Я говорю о слугах, Хашим, — с досадой повторила Харриет, думая, что он неправильно ее понял. — О мужчинах и женщинах, которые ухаживают за лошадьми и прислуживают, о девушках, которые водили меня мыться и переодеваться.

— Это рабы и наложницы.

У Харриет округлились глаза, и она чуть не задохнулась.

— Каждый паша имеет рабов и наложниц, — рассудительно пояснил Хашим.

— Но там их было множество, — возразила Харриет, чувствуя, что у нее начинает кружиться голова.

Девушки были не старше ее, а некоторые из них — моложе.

— Паша человек богатый, — пожал плечами Хашим. — Он может позволить себе купить много женщин.

— Этого нельзя допускать! — с неподдельным возмущением воскликнула она. — Это должно быть запрещено законом!

— Англичане делают все, что в их силах, — спокойно отозвался Хашим. — Но от этого мало пользы. В наших местах рабы были всегда, так почему вдруг должно стать по-другому?

— Потому что это неправильно, когда один человек принадлежит другому, как вещь, — с горячностью заявила Харриет. — Если бы я знала, моей ноги никогда бы не было в резиденции паши! Я лучше бы умерла с голоду! На этот раз пришел ее черед крепко сжать пятками бока лошади.

— Куда вы, мисс Харриет Латимер, английская леди? — окликнул ее Хашим, на мгновение пораженный взрывом ее гнева.

— К капитану Бове, — бросила она через плечо. — Я немедленно сообщу ему об истинном положении дел в резиденции паши! Когда он узнает, он даже ночь не проведет там!

Хашим вздохнул, предвидя неприятности грядущих дней. Было совершенно очевидно, что мисс Харриет Латимер, английская леди, ничего не знает о существовании в Хартуме рабыни его хозяина — черкешенки Наринды.


Глава 3


Харриет бешено скакала, и все ее существо пылало от гнева. Она сама скажет паше все, что думает о порядках в его доме! Впереди раскинулся Бербер, и, въехав в него, она ясно поняла, что найти дорогу до резиденции паши будет совсем не так просто, как казалось. Перед ней предстал лабиринт занесенных грязью переулков и улиц. Выбрав самую широкую улицу, она направила в нее лошадь, решив, что не должно составить труда определить местонахождение такого огромного здания, как дворец паши. На фоне жгучего голубого неба она увидела развевающийся флаг Оттоманской империи и уверенно направилась к нему. Если паша так открыто повесил флаг своей страны у себя в парадной комнате, то, несомненно, он установлен и у него на крыше.

Хашим, оставшийся далеко позади нее, разглядев, какую дорогу выбрала Харриет, стремительно поскакал вслед за ней, полный острой тревоги.

Улица сужалась, наполнялась народом, и Харриет, к собственному неудовольствию, пришлось перевести лошадь на шаг и бороться с незнакомым сильным запахом, грозившим лишить ее сознания. Бедно одетые женщины прекращали свою работу и в изумлении смотрели на нее, дети бросались к ней и окружали ее, так что она была вынуждена отгонять их прочь, боясь, как бы кто-либо из малышей не попал под копыта ее лошади. Флаг с красным полумесяцем, видневшийся за убогими строениями, становился все ближе и ближе. Наконец она свернула за угол по направлению к нему — и резко остановилась. Он развевался не над резиденцией паши, а над огромным скоплением бараков. Вместо женщин и детей ее неожиданно окружили мужчины: суданские солдаты, одетые в грубую одежду, в ту минуту как только увидели ее, с вожделением бросились бежать в ее сторону. За несколько секунд они окружили ее и загородили ей проезд, смеясь и что-то выкрикивая друг другу на непонятном ей языке, однако их намерение было совершенно ясным. Харриет изо всех сил старалась направить лошадь вперед, но десятки рук держали животное за голову, а другие руки, море их, хватали ее саму за ноги и за талию, стараясь стащить вниз.

— Отойдите от меня! Отойдите!

Она в бешенстве стегнула их кнутом, но этим только вызвала новый взрыв смеха.

Собравшиеся из переулков женщины и дети молча наблюдали. Хашим был бессилен, его лошадь оказалась стиснутой человеческими телами на другом конце толпы. Но когда раздались пронзительный крик девушки и ржание лошади и он поверх множества темных голов увидел, что Харриет тащат в сторону, Хашим, проворно спрыгнув на землю и извиваясь ужом, протиснулся сквозь собравшуюся толпу, но не к Харриет, а в другую сторону, и со скоростью газели помчался к резиденции паши.

— Уберите от меня свои руки! — взвизгнула Харриет, когда у нее выхватили кнут, а ее саму стали перебрасывать из одной пары грубых рук в другую.

Мужчины, стоявшие возле ее лошади, образовали круг и по кругу передавали Харриет друг другу, словно она была тряпичной куклой, а их менее удачливые приятели толкались и протискивались, чтобы лучше видеть происходящее, и подбадривали друзей, неистово хлопая в ладоши и топая ногами.

— Прекратите! Прекратите! Отпустите меня, пожалуйста! Пожалуйста!

Ее отчаяние только вызвало еще большее оживление, а когда у нее выпали шпильки и волосы рассыпались из строгой прически, веселье усилилось до предела.

Круг за кругом они вертели ее и передавали друг другу, и если бы не их сильные руки, Харриет упала бы. У нее кружилась голова, ее тошнило, и слезы потоком текли у нее по лицу. Шум, жара и ужас все нарастали. У нее с блузки оторвали пуговицы, и ее высоко вздымавшиеся груди скрывала только обшитая кружевом нижняя сорочка.

— Нет! Нет! — Она едва дышала. — Ради Бога! Нет!

Ее потянули за волосы, так что голова у нее откинулась назад, и чья-то рука торжествующе сжала ей грудь. Но в тот же миг прогремел револьверный выстрел, разогнавший по переулкам женщин и детей и оборвавший хлопки в ладоши и топот мужчин.

Ее тело еще крепче сжали, и грубые пальцы вонзились в мягкую плоть. В полубессознательном состоянии, с трудом сохраняя равновесие, потому что мир все еще кружился вокруг нее, Харриет увидела огромного жеребца и всадника, прокладывающих себе дорогу сквозь толпу. Рубашка Рауля была не застегнута у ворота, словно он одевался, когда Хашим прибежал к нему, брюки плотно обтягивали бедра, на ногах были высокие блестящие сапоги. Его глаза, холодные и жесткие, наводили ужас и казались более зловещими, чем дымящийся револьвер у него в руке.

На мгновение воцарилась тишина, потом раздались возмущенные крики и брань солдат, и кое у кого руки потянулись к ремням на поясе за висевшими там пистолетами.

— Бросьте оружие на землю или вы все до единого будете преданы военному суду и расстреляны!

Голос был подобен удару хлыста, властный и не допускающий возражений.

Пожимая плечами и сплевывая, мужчины начали расходиться, с неприязнью произнося имя Бове.

Харриет попыталась побежать к Раулю, но не смогла. Рука, обхватившая ее, сильнее сдавила ей грудь и прижала к невидимому ею телу. Бывшие участники сцены теперь наблюдали с безопасного расстояния, а стоявшие в центре круга Харриет и ее захватчик оказались в одиночестве.

Рауль больше ничего не говорил, даже не просил отпустить Харриет. Стоя на другом краю пыльной площади, он снова поднял револьвер и тщательно прицелился. Похититель Харриет цинично рассмеялся его жесту, а затем завопил от боли, когда попавшая ему в руку пуля раздробила кость и из раны хлынула кровь.

Харриет в разорванной блузке, пропитавшейся кровью схватившего ее негодяя, упала вперед и во весь рост растянулась на утоптанной грязной земле.

Судорожно вздрагивая, она откинула с лица спутавшиеся волосы и попыталась встать на ноги. Сквозь пот и слезы она увидела перед собой черные сапоги и почувствовала, как сильные руки подхватили ее и одним быстрым легким движением подняли над землей.

Хашим с серым от страха лицом наблюдал, как Рауль большими шагами пересек площадь и, не выпуская Харриет из рук, сел верхом на лошадь. Мужчины молча и угрюмо смотрели, как жертва Рауля каталась по земле и кричала от боли. У Хашима волосы на голове встали дыбом. Одно движение, один провоцирующий выкрик, и все сборище набросится на них. С надменным высокомерием Рауль направил лошадь к толпе, загораживавшей выезд, и не подумал остановиться, когда солдаты не изъявили намерения расступиться. Пальцы Хашима крепко сжались на рукояти кинжала, но затем, когда Рауль ясно дал понять, что собирается растоптать непокорных лошадиными копытами, солдаты расступились.

Харриет не видела никого из безмолвных зрителей, наблюдавших за их продвижением. Волосы закрывали ей лицо и грудь, руками она обхватила узкую талию Рауля, а голову положила ему на грудь, и даже когда они доехали до свежей зелени сада, Харриет все еще дрожала.

Бережно держа ее на руках, как держал бы ребенка, Рауль спустился с лошади и прошел через толпу возбужденно переговаривающихся слуг.

— Малинди!

Полная женщина, на несколько лет старше девушек с браслетами, вышла вперед из тени внутреннего двора.

— Позаботьтесь о моей кузине.

— Да, капитан Бове.

— Не оставляйте меня!

Харриет крепче обняла его за шею, ее губы приоткрылись и задрожали, явно выдавая ее страдание.

— Не бойтесь, — его голос дрогнул и стал более низким, — с этого момента вы будете в безопасности.

Он нес Харриет через внутренний двор и дальше по анфиладе прохладных высоких комнат. Малинди торопливо шла рядом. А позади Харриет видела пашу, отчаянно старавшегося идти с ними в ногу. Рауль проявлял к нему полное безразличие и не обращал никакого внимания на его вопросы и заверения. Пинком ноги в сапоге он распахнул дверь в комнату, внутри которой оказались гигантских размеров кровать, мраморные статуи, чаша для умывания с кувшином из тонкого фарфора и мягкие, обитые бархатом кресла.

Когда паша, запыхавшись и вытирая вспотевший лоб, появился на пороге, Рауль уже укладывал Харриет на невероятно мягкое ложе. При этом ее волосы скользнули назад, и стало видно, что кружево сорочки лишь слегка прикрывает ее соски. Рауль застыл, глядя вниз на багровые отпечатки грубых пальцев на нежной плоти, потом быстрым движением прикрыл ее шелковой простыней и с леденящим душу выражением лица поспешно вышел из комнаты.

Окликнув его по имени, Харриет попыталась встать, но Малинди мягко остановила ее:

— Вы должны поспать, мисс Латимер. Вам нужен отдых.

Харриет опустилась на подушки, в изумлении отметив, что рабыня обращается к ней на почти идеальном английском языке. Малинди обтерла ей лицо и руки прохладной водой и нанесла на грудь мазь.

— Кожа не повреждена, заражения не будет, — успокоила она Харриет.

Сила, которая поддерживала Харриет во время суровых испытаний в пустыне, теперь изменила ей. Харриет смогла лишь пробормотать благодарность и закрыла глаза, понимая, что принимает помощь от одной из тех самых рабынь, которых она еще совсем недавно твердо решила освободить.

Она проснулась при свете раннего утра, Малинди сидела в кресле и улыбалась.

— Вы долго и крепко спали.

— Да.

Харриет села и оперлась на подушки.

— Я принесу вам свежий хлеб, фрукты и кофе.

Малинди вышла из комнаты, а Харриет спустила ноги на пол. Она ощущала пульсацию в груди, багровые кровоподтеки потемнели, но, несмотря ни на что, она чувствовала себя здоровой и отдохнувшей. В изножье кровати лежала блузка с закрытым воротом и длинными рукавами — значит, Хашим снова ходил за покупками.

Кувшин был наполнен прохладной, пахнущей розами водой, и Харриет с удовольствием умылась, а потом уложила волосы и вместо разорванной блузки надела новую. На фоне тростниковой двери она заметила темный силуэт и открыла ее, ожидая увидеть Малинди, но там оказался Хашим. Он стоял, расставив ноги и скрестив руки, а на талии у него поблескивал кинжал. Повернувшись, Хашим улыбнулся ей обворожительной улыбкой, обнажившей все его гнилые зубы.

— Хорошо ли вы спали, мисс Харриет Латимер, английская леди?

— Очень хорошо. Благодарю вас, Хашим. Вы пришли ко мне?

— Пришел? — Он удивленно приподнял брови. — Не пришел. Я был здесь всю ночь. — Он похлопал по кинжалу. — Мой хозяин настаивает, чтобы вы все время находились под охраной.

Харриет почувствовала прилив удовольствия.

— Где сейчас ваш хозяин, Хашим?

— Он еще не вернулся.

— Не вернулся — откуда? — в тревоге воскликнула Харриет, и ее спокойствие улетучилось.

— С убийства сына собаки, который так оскорбил вас, — с жизнерадостной улыбкой сообщил Хашим.

— Но он уехал много часов назад! — Харриет, слабея, схватилась за дверь. — Вчера в полдень!

— Собака догадался о намерениях моего хозяина и убежал.

— Вы хотите сказать, что Рауль… — краска сбежала с еелица, — что ваш хозяин… охотится за человеком, чтобы убить его?

— Ну конечно, — радостно кивнул Хашим. — Сын собаки заслужил смерть. Если Аллах будет добр, мой хозяин, возможно, вернется с головой негодяя.

Харриет прижала руку к губам, чтобы сдержать возглас ужаса, а Хашим, неправильно истолковав ее испуг, заверил ее:

— Не волнуйтесь, мой хозяин убил много таких.

— Но ведь он географ! — порывисто возразила Харриет. — Он не солдат! Не убийца!

— Он мужчина, — просто сказал Хашим и отошел в сторону, чтобы пропустить Малинди с завтраком на подносе.

Дрожа, Харриет снова села на кровать. Малинди налила ей горячего ароматного кофе и предложила странные, плоские, но аппетитно пахнущие лепешки. Кофе был живительным, лепешки такими же аппетитными, как и их запах.

— Малинди, мистер Бове уже вернулся? — спросила Харриет, когда наконец смогла доверять своему голосу.

— Капитан Бове прибыл пять минут назад. Он принимает ванну и через час будет готов отправляться.

Капитан. Харриет и раньше слышала, что к нему так обращались, значит, он был больше чем просто географ. Она вспомнила его холодный, наводящий ужас взгляд, когда он поднял револьвер и выстрелил в ее похитителя. Это был поступок храброго, мужественного человека, его превосходство было подавляющим. Отдыхая в прохладной комнате под присмотром сидевшей рядом Малинди, Харриет размышляла о его бесстрашии, мужестве, а также о презрении, с которым он относился к жизни. Его поведение одновременно раздражало и притягивало Харриет. Но охота на раненого человека с целью убить его — это не мужество, наказание уже осуществилось, и в большем не было необходимости.

Хашим сказал, что Рауль Бове уже убил много таких. Неужели она влюбилась в убийцу? В человека, который ценит чужую жизнь так же дешево, как торговец рабами? Харриет содрогнулась. Конечно, он был человеком, который вызывал к себе глубокое уважение. Отношение паши к своему гостю совершенно ясно демонстрировало это. Но неужели уважение держится на страхе? Почему солдаты не набросились на него? Почему они просто молча расступились? Они знали, кто он. Имя Бове было произнесено тихо и с ненавистью. Солдаты, должностные лица — все знали его, знали, кто он и что собой представляет. Все, кроме нее.

Раздался тихий стук в дверь, и Малинди в тонком шелковом покрывале, развевающемся вокруг ее дородного тела, поспешила открыть. Это был Хашим.

— Мой хозяин готов, — коротко доложил он.

Харриет допила кофе и встала, ощущая непонятное беспокойство. У двери она обернулась и протянула Малинди руку, которую старшая женщина тепло приняла.

— Прощайте, Малинди, и спасибо за вашу заботу обо мне.

— Это было приятно, мисс Латимер.

— Малинди?..

— Да, мисс Латимер?

— Малинди, где вы научились так хорошо говорить по-английски? Другие рабы этого не умеют.

— Я не рабыня, мисс Латимер. — Темно-серые глаза с добротой смотрели на Харриет. — Я жена паши.

У Харриет покраснели щеки, и она поспешно извинилась.

— Это вполне понятная ошибка, мисс Латимер. — Спокойная улыбка Малинди стала еще шире. — Одна из многих, какие вам, думаю, еще предстоит совершить. Африка — это страна, которую не так легко понять.

Она невозмутимо смотрела, как пробегают мимо наложницы ее мужа, похожие на красивых бабочек, и вела Харриет туда, где ждал Рауль.

Он снова был одет, как араб, в накидку, светившуюся в лучах утреннего солнца. Головное покрывало наполовину закрывало его лицо, так что оставались видимыми только глаза — темные, блестящие и непроницаемые. На поясе у него висели ножны, в которых угрожающе поблескивала смертоносная кривая турецкая сабля. Харриет не сомневалась, что отделанный драгоценностями кинжал тоже при нем, а его револьвер под рукой в седельной сумке. Это были странные предметы первой необходимости для человека, который называл себя просто географом.

Паша, вышедший пожелать им безопасного путешествия, выглядел чрезвычайно подавленным, хотя днем раньше был любезен сверх ожидаемого. Харриет была рада, что уезжает от него, а Хашим, когда они поскакали по заросшим грязью улицам, с усмешкой заметил:

— Приятно видеть такого человека напуганным так сильно.

— Почему паша должен бояться? — с любопытством поинтересовалась Харриет.

— Потому что мой хозяин пригрозил лишить его жизни, — снова усмехнулся Хашим.

— Но почему? — Харриет повернула голову, чтобы взглянуть на Рауля. — Вы были его гостем, он радушно принимал вас.

Они ехали втроем в ряд. На Харриет была широкополая шляпа, сопровождавшая ее еще из Англии, но на ней появилась новая вуаль, не позволявшая песку и пыли попадать в глаза и рот. А сложенный зонтик, который Хашим, словно сказочный джинн, раздобыл для нее, Харриет везла в седельной сумке, как мужчины свои ружья: он понадобится ей позже днем, чтобы укрывать от обжигающего солнца.

— Он этого заслуживает, и это все, что вам нужно знать.

В голосе Рауля чувствовались ледяные нотки.

— Заслуживает, как те другие, которых вы убили? — с дрожью в голосе спросила Харриет.

— Вы осуждаете мое поведение, мисс Латимер? — прищурившись, откликнулся Рауль.

— Значит, вы не отрицаете, что убивали людей?

Плотину, сдерживавшую эмоции Харриет, прорвало.

— Нет, мисс Латимер, не отрицаю.

Его взгляд стал тревожно напряженным.

— Значит, вы недостойный человек! — У нее в глазах вспыхнули крошечные зеленые искорки. — Преследовать раненого человека словно собаку!

— О ком именно из тех многих, кого я убил, вы говорите, мисс Латимер?

В голосе Рауля прозвучала скрытая угроза, на которую Харриет не стала обращать внимания.

— О солдате, за которым вы охотились ночью!

— А-а, о том, который был готов сорвать с вас всю одежду и открыто насладиться вами на виду у остальных своих приятелей?

— Вы этого не знаете…

От его недвусмысленных слов у Харриет густо покраснели щеки.

Резко выбросив вперед руку и схватив под уздцы ее лошадь, Рауль заговорил зловеще тихим голосом:

— Я это знаю, мисс Латимер. И вы тоже. Вы предпочли бы, чтобы я оставил его в покое и продолжал принимать ванну?

— Я… Нет… Я очень благодарна…

Его рука нечаянно коснулась ее рук, и от ее жара Харриет затрепетала.

— Тогда держите при себе свои неуместные замечания.

Она была уверена, что Рауль заметил реакцию ее тела на его прикосновение, и страшно рассердилась на себя.

— Ранить его было необходимо, но убивать — нет!

— Об этом мне судить.

— Значит, вы убили его?

У нее перехватило дыхание, а глаза расширились.

— Да. — Он отпустил поводья ее лошади и мрачно посмотрел на Харриет. — Я его убил.

— О нет! — Ее глаза наполнились страданием. — Тогда вы не лучше, чем он! Вы чудовище! Убийца!

— Я плохой судья людям, — сдержанно согласился Рауль. — Успокойте свое миссионерское сердце, мисс Латимер. Я убил его не только из-за нападения на вас. Скорее, я убил его из-за девушки, которая была бы более благодарна, если бы осталась жива. Она умерла три дня назад в тех же руках, которые схватили вас. Ей было двенадцать лет.

Он резко стегнул кнутом по крупу лошади, и Харриет осталась позади, ошеломленная и растерянная, а Хашим смотрел на нее с выражением, похожим на презрение.

— Но паша… — защищаясь, попыталась возразить она.

— Паша устроил так, чтобы мы попали в засаду, — витиевато выругавшись по-арабски, заговорил Хашим, — и чтобы вы вернулись к нему как наложница. Мой хозяин хорошо знает мысли таких людей. Он подкупил негритенка, и тот рассказал ему о планах хозяина, а потом он пригрозил паше, приставив ему к горлу лезвие кинжала. — Он пожал плечами. — Теперь никакой засады не будет.

— Но после такой угрозы паша, несомненно, прикажет своим людям убить мистера Бове. — Харриет чувствовала себя так, словно оказалась в мире ночных кошмаров.

— Теперь на моего хозяина нельзя напасть неожиданно, а другого способа схватить его нет. — На худое лицо Хашима снова вернулась улыбка. — Кроме того, — он пожал плечами, — мой хозяин человек большой важности. О таком происшествии быстро стало бы известно в Каире и Александрии, и что тогда паша?

Он выразительно провел пальцем поперек горла.

Харриет пришла в ужас. Она думала, что все самое страшное осталось позади, когда она пересекла пустыню, но теперь в первый раз поняла, что есть другие, более грозные опасности, чем те, какие уготовила природа. Существовали люди, подобные паше, люди, которые не довольствовались не только одной женой, но даже многими женами; люди, которые покупали девушек как скот, чтобы те доставляли им наслаждение; люди, которые похищали и убивали других просто ради удовлетворения своих кровавых страстей. Она видела, как маленькие свиные глазки паши провожали каждое ее движение, и очень хорошо понимала, что сказанное Хашимом — правда. Паша действительно приготовился похитить ее и вернуть себе, и только Рауль спас ее из рук мужчины, о котором он знал, что тот извращенный убийца. Харриет покраснела от стыда: она назвала его чудовищем и убийцей, позабыв о беззаконии, царящем в тех краях, через которые пролегал их путь. Рауль один встал между ней и насилием, он обещал ей защиту и обеспечил ее, рискуя при этом собственной жизнью, а в благодарность получил истерические заявления, больше подходящие ее тетушкам, чем ей самой. Чувствуя себя несчастной, она поскакала вслед за Раулем, но его широкие плечи оставались неизменно впереди нее, и когда он говорил, то обращался исключительно к Хашиму и всегда по-арабски.

Они ехали целый день. Слева от них до самого горизонта простирались пески, а с правой стороны, где протекал Нил, растительность была сочной и зеленой: по берегу группами росли карликовые мимозы, и пальмы нарушали однообразие неба. Когда они остановились на отдых, Харриет с изумлением увидела, как выползла на речную отмель и нырнула в воду семья крокодилов, испугавшаяся их присутствия. В сумерках они проехали через стадо диких ослов, а позже, когда разбивали лагерь, она пришла в восторг при виде черепах, резвящихся на мелководье.

Но ни одним из своих приятных наблюдений Харриет не могла поделиться с Раулем, он оставался хмурым и неразговорчивым, и даже появление небольшого арабского судна не смогло развеять ее грусть.

— Оно точно вовремя, — с удовлетворением заметил Хашим, а Рауль просто кивнул, глядя, как судно с треугольными парусами подходит все ближе и ближе к ним.

— Мы не будем разбивать здесь лагерь? — спросила Харриет у Хашима, когда они оказались на таком расстоянии от Рауля, что тот не мог их слышать.

— Мы думали, что, возможно, прибудем сюда до того, как подойдет судно, — покачав головой, ответил Хашим, — но оно здесь, и мы сможем отправиться немедленно.

— И доплывем до Хартума?

Голос Харриет был полон надежды.

— Южнее Шенди, до шестого порога. А потом…

Хашим пожал плечами.

Харриет хотела спросить, как близко к Хартуму шестой порог, но взгляд Рауля заставил ее промолчать. Небольшое судно бросило якорь у берега. После того как лошадей и багаж погрузили на борт, Рауль наконец подошел к ней и молча протянул руку, чтобы помочь перейти с берега на судно. Когда он крепко взял ее под руку, зеленые глаза встретились с черными.

— Прошу прощения за то, что сказала, — смущенно заговорила Харриет. — Я ничего не понимала.

У их ног нежно плескались воды Нила, а через тростник стремглав проносились и ныряли в реку мелкие животные.

— Африка — это страна, которую не так легко понять, — ледяным голосом повторил он слова Малинди, а потом тоном, не допускающим возражения, добавил: — Именно поэтому будет лучше всего, если вы при первой же возможности вернетесь домой.

Слезы навернулись у нее на глаза, но Харриет с ними справилась, считая, что Рауль только с большим презрением будет относиться к ней, если она даст им волю. С той же заботой, которую он проявлял к своим животным, Рауль помог ей подняться на судно. Усевшись на носу, Харриет скромно сложила руки на коленях и опустила голову. Она представила себе его спутников, которые будут путешествовать с ним после Хартума, и увидела себя такой, какая она есть: глупая английская девушка, донимающая и раздражающая его, помеха, от которой нужно избавиться как можно скорее.

Судно вышло на середину реки. Высоко в небе светила луна. Рауль с Хашимом тихо разговаривали, склонив друг к другу головы. И Харриет осталась в абсолютном одиночестве. Ей хотелось, чтобы Рауль снова назвал ее по имени, чтобы он мягко подшучивал, а она ловила его редкие улыбки. Она хотела, чтобы ее опять обнимали сильные руки, хотела, чтобы ее целовали с бесстыдной основательностью. Она хотела того, чего не могла иметь. Харриет вспыхнула и дерзко вздернула подбородок: если у нее разбито сердце, Рауль этого не узнает. У нее есть гордость, и одно это должно будет поддерживать ее в предстоящие недели.

— Вот помещение, где ваш сон никто не потревожит.

Голос, вторгшийся в ее мысли, был безразличным, как будто Раулю все равно, где она будет спать.

— Благодарю вас.

Ее собственный голос был холодным и сухим, почти не выдававшим ее страданий.

Койка оказалась такой длины, что Харриет только-только могла вытянуться на ней, но маленькая каюта по крайней мере обеспечивала уединение.

Судно равномерно шло к Хартуму, и в долгие часы своей мучительной бессонницы Харриет слышала отдаленные звуки ночной охоты диких зверей на берегу, и была благодарна воде, отделявшей ее от животных. Иногда до нее долетал голос Рауля, и тогда сердце ныло, будто воткнутый в него нож безжалостно поворачивали. Ее собственные личные мечты, как и мечты ее отца, превратились в прах.

Она проснулась от горячего ветра, с огромной скоростью гнавшего судно вверх по течению. Рауль, сбросив свое арабское одеяние и оставшись в рубашке и брюках, сидел на ящике с ружьями и сосредоточенно работал над разложенными перед ним бумагами. Когда Харриет вышла из каюты в самый разгар дневной жары, он поднял голову, на долю секунды встретился с ней взглядом, а потом опять углубился в свои записи.

Пробравшись мимо ящиков, которые занимали почти всю палубу, Харриет снова села на носу, где не должна была все время отодвигаться, чтобы дать возможность туземцам и Хашиму заниматься их работой.

— Вы не хорошо спали, мисс Харриет Латимер, английская леди, — утвердительно объявил Хашим, принесший ей завтрак из плоских круглых лепешек и фруктов, когда заметил синие тени, окружавшие красивые глаза Харриет.

— Я прекрасно отдохнула, — солгала Харриет, понимая, что ее слова могут долететь до темной, склоненной вниз головы.

Хашим нахмурился, его нельзя было обмануть. Как известно, английским леди трудно угодить, и он не горел желанием сопровождать одну из них. Однако несмотря на его предубеждение, мисс Харриет Латимер, английская леди, начинала все больше нравиться ему. Она была храброй, а Хашим восхищался храбростью. Но она одновременно была глупой, и этого он не мог понять. До того как она назвала Рауля чудовищем и убийцей, его хозяин тоже восхищался мисс Харриет Латимер, английской леди. А теперь он обращался с ней так же, как со всеми женщинами, которые стремились завладеть его вниманием: с презрением и безразличием, так что у Наринды не будет повода для ревности, когда они вернутся. Хашиму было досадно: в отсутствие его хозяина хорошенькая черкешенка проявляла темперамент ведьмы, и ему от нее часто доставалось, поэтому он был бы рад, если бы ее призвали к порядку. Но теперь из-за необоснованного нападения мисс Харриет Латимер на его хозяина такой исход маловероятен. Наринда уже одержала победу в битве, о которой даже не подозревала. Ему вдруг стало жалко мисс Харриет Латимер, английскую леди, так одиноко сидящую, такую бледную, бессознательно отдавшую своего спасителя в руки девушки-рабыни, и, пытаясь вернуть немного жизни в ее красивые черты, он сказал:

— Это устье Атбары.

Он указал туда, где медленно текущая река поглощалась водами Нила.

— Откуда она течет, Хашим?

Харриет рукой прикрыла глаза от солнечного света.

— С гор Абиссинии от дома Короля Леопарда.

— Король Леопард — это человек или животное, Хашим? — улыбнулась Харриет.

— Человек. Очень опасный человек. Вождь, который ведет постоянную войну с турецкими войсками. Два года мой хозяин наносил на карту реки и горы земель Короля Леопарда. Это была работа, которую до того никто не делал.

— И Король Леопард не возражал?

Харриет бросила взгляд туда, где Рауль продолжал что-то увлеченно писать.

— Моему хозяину? — скептически спросил Хашим. — Мой хозяин не из тех людей, кому возражают, мисс Харриет Латимер, английская леди. Он обаятельный человек.

— И ваш хозяин очаровал Короля Леопарда?

Харриет поджала губы. Если он был таким, то очень умело скрывал в себе это качество.

— Нисколько не сомневайтесь.

Харриет снова позволила своему взгляду скользнуть в сторону Рауля. Обаяние. Угрозы. Он использовал и то и другое, как и когда ему это было выгодно. Ей хотелось еще расспросить Хашима, она хотела узнать, что превратило Рауля Бове в такого человека, но, учитывая его близость, просто сказала:

— Я уверена, что ваш хозяин чувствовал себя как дома с воинствующими варварами.

Хашим, неправильно поняв смысл ее слов, кивнул. А Рауль поднял голову, и она, прочитав презрение на красивом, решительном лице, ощутила, как слезы обожгли ей глаза.

Ей хотелось бы никогда не встречаться с этим человеком, хотелось, чтобы он оставил ее умирать одну в пустыне. Нет, вновь проявило себя христианское воспитание, она не хотела быть мертвой, она только хотела вновь вернуть себе утраченное достоинство.

Сжав руки на коленях так, что пальцы побелели, Харриет отвела взгляд и продолжала упорно смотреть на далекие берега реки. В Хартуме ей больше не придется терпеть его высокомерие, в Хартуме она сможет забыть о самом существовании Рауля Бове.


Глава 4


На судне Харриет не могла его забыть. Где бы она ни сидела, он находился на расстоянии всего нескольких коротких шагов от нее, и его присутствия невозможно было не замечать. Дни начали приобретать почти домашний распорядок. Арабы, которые управляли судном от Бербера, работали, ели и спали вместе тесно сплоченной группой. Правила вежливости обязывали Харриет есть безукоризненно приготовленную Хашимом еду вместе с Раулем, и царившее во время трапезы молчание резко контрастировало с оживленной болтовней арабов. Харриет переносила ежедневные испытания с мукой, Рауль — с безразличием. Каждое утро после завтрака судно становилось на якорь у речной отмели, и Рауль с несколькими арабами совмещал выгул лошадей с охотой. Его кинжал и кривая турецкая сабля были убраны вместе с летящим бурнусом; вместо просторной накидки он носил белую льняную рубашку, сшитые у парижского портного брюки и ремень с двумя инкрустированными серебром пистолетами. Глядя на различных странных животных, которых они приносили Хашиму для приготовления, Харриет решила, что лучше всего не расспрашивать слишком дотошно, из чего состоит ее еда. Грозившая ей в пустыне голодная смерть научила ее быть благодарной за все, что можно раздобыть.

Долгими жаркими и душными дневными часами Рауль работал, приводя в порядок свои записи, перечитывая их и корректируя. Через несколько дней, скучая от безделья, Харриет попросила у него бумагу и карандаш, чтобы делать зарисовки. У него на губах появилось почти довольное выражение, когда он согласился на ее просьбу, но Харриет оставила его без внимания, ибо оно очень походило на снисходительную улыбку. Теперь она предпочитала равнодушие Рауля: оно давало ей возможность быть хозяйкой собственных эмоций.

Час за часом она делала зарисовки окружавших ее картин: арабы, управляющие парусами; Хашим, сидящий на корточках над своими котелками и побитыми сковородами; красивые плавные очертания судна; деревья и цветы, покрывавшие берега реки; гиппопотамы, которых арабы убивали на мясо и которые были чрезвычайно хороши на вкус. Она была слишком увлечена своей работой, чтобы заметить, как часто или как надолго пристальный взгляд Рауля с любопытством останавливался на ней.

Во время остановки у полуразвалившейся деревни Шенди Харриет настояла, что пойдет на прогулку, и отправилась с Хашимом проверить, какую провизию можно раздобыть. Вонь и жара были еще невыносимее, чем в Бербере. Она вскоре пожалела о своем порыве, поэтому, когда Рауль решил остановиться и в деревне Матаммах, чтобы можно было еще раз провести такую же разведку, Харриет не изъявила желания сопровождать Хашима.

— А вы не хотите предпринять еще одну прогулку? — с выводящей из себя добродушной насмешкой обратился к ней Рауль.

— Нет, — бросила она, не поднимая глаз от блокнота с зарисовками, и с остервенением продолжала водить карандашом по бумаге, штрихуя набросок деревни Матаммах с ее наполненными людьми улицами и с постройками из высушенного речного ила.

— Напрасно. Недели, проведенные без прогулок, утомительны.

В уверенном низком голосе снова звучала насмешка — насмешка над ее смущением, но Харриет, плотно сжав губы, постаралась остаться спокойной. Она сделает все возможное, чтобы не доставить ему удовольствия заметить, как его насмешки бесят ее.

— Быть может, вам хотелось бы покататься верхом, пока мы выгуливаем лошадей?

Ничего на свете ей не хотелось больше, чем этого, но она холодно ответила:

— Нет, благодарю вас.

Уголки его рта дрогнули от сдерживаемой улыбки, хотя он твердо решил больше не иметь дела с этой девушкой. Ее нелепый взрыв возмущения тем, что он убил негодяя, который был готов изнасиловать ее, разозлил Рауля сверх всякой меры. Это была совсем не та реакция, которой он ожидал, но за дни, прошедшие с тех пор, его гнев перекипел и остыл. Мисс Харриет Латимер вела себя непредсказуемо во всех ситуациях и именно этим вызывала у него тайное восхищение. Она должна была быть шокирована полуодетыми арабами, управлявшими судном, — и не была; должна была с отвращением отвернуться от странного вида еды, появлявшейся из котла Хашима, — и не сделала этого; должна была страдать от своей добровольной изоляции на носу судна, а вместо этого занялась рисованием. И ее зарисовки оказались еще одной неожиданностью.

Когда она в Шенди сошла с судна в обществе Хашима, Рауль перелистал ее рисунки, ожидая увидеть неуклюжие попытки рисования, так обожаемого хорошо воспитанными молодыми леди. Вместо этого он обнаружил сделанные умелой рукой выразительные наброски сцен, передававшие все нюансы движения, и портреты Хашима и арабов. Не было только ни одной зарисовки его самого. Снова аккуратно складывая их, он осознал, что мисс Харриет Латимер все больше и больше занимает его мысли. В Бербере он отнес ее к категории занудливых женщин, без труда позабыв о стойкости и мужестве, проявленных ею в пустыне. Теперь он столкнулся с другой стороной ее натуры: Харриет была талантливой, изобретательной и на удивление смиренной. Ее находчивые остроумные ответы и демонстративно вздернутый подбородок просто забавляли его. Он прекрасно понимал, что Харриет мечтает покататься верхом, что только гордость мешает ей принять его предложение, и не пытался надавить на нее. Просто, вернувшись на следующее утро с собственной верховой прогулки, Рауль с наслаждением потянулся и сказал Хашиму, что верховая езда и полезна, и приятна. Утоляя жажду стаканом сока лайма, он с блеском в глазах смотрел на Харриет, которая при его словах слегка задрала подбородок.

После двух таких утренних сцен он бесстрастно объявил:

— Араб, выгуливавший вашу лошадь, подвернул ногу, так что я был бы благодарен вам, если бы вы смогли в это утро сами вывести ее.

— Я уже сказала вам, мистер Бове, что у меня нет желания гулять.

Харриет крепко стиснула нежные губки.

— У вас, мисс Латимер, возможно, и нет, а у лошади есть.

Скрывая прилив радости от предвкушения удовольствия, которое доставит ей предстоящая верховая прогулка, Харриет отложила в сторону блокнот для эскизов и сухо согласилась:

— Хорошо, мистер Бове, если это необходимо.

Он засунул свои пистолеты за широкий кожаный ремень, а Харриет протянул маленький двуствольный револьвер.

— Нет, благодарю вас, мистер Бове. — Она с отвращением попятилась, испепеляя его взглядом золотисто-зеленых глаз. — Я не разделяю вашего увлечения убийством.

— Оружие вам для защиты, а не для удовольствия, — отрывисто сказал он, подавив вспышку обжигающего гнева. — Звери, бродящие по берегу реки, не приверженцы пацифизма.

Она неохотно сжала в руке рукоятку револьвера и с отвращением посмотрела на оружие.

— Это «флетчер». Вы поймете, что им проще пользоваться, чем ружьем.

— Я не буду им пользоваться, мистер Бове.

Пожав плечами, он быстро вскочил на лошадь, предоставив Хашиму подсаживать Харриет в седло. У нее не было костюма для верховой езды, и ей было непривычно сидеть на лошади верхом по-мужски. Она слишком поздно вспомнила об отсутствии у нее навыков такой верховой езды, но надеялась, что лошадь поймет и будет послушной, однако еще сильнее она надеялась, что ее неопытность не станет очевидной для Рауля Бове.

Они легким галопом скакали по акациевой роще. Пока широкая река не скрылась за зелеными зарослями, Харриет не обращала внимания, что осталась одна с Раулем, а арабы, обычно сопровождавшие его, отстали.

Интересно, подумала она, знал ли он до отъезда, что они так поступят, и если да, то зачем поехал с ней один? Ответить она могла только отрицательно: конечно, не ради дружеского общения, так как он скакал немного впереди, и его худощавая мускулистая фигура оставалась чужой и неприступной.

Харриет не стала размышлять далее об отсутствии арабов и сосредоточилась на своей лошади: пони, на которых она каталась в Челтнеме, не подготовили ее к езде на арабской кобыле. Среди кустарников и деревьев были разбросаны желтые раскаленные камни, а сквозь свисающую листву Харриет были видны бесплодные пространства, лежащие вдали от зеленых берегов Нила. Почувствовав, что ее лошадь становится заметно беспокойнее, Рауль оглянулся и нахмурился, так что его брови почти сошлись на переносице, а проехав еще несколько шагов, он остановился, и его тело напряженно застыло.

— Что это? В чем дело?

Харриет с трудом остановила свою лошадь рядом с ним.

Быстро подняв руку, он призвал ее к тишине и напряженно прислушался. Харриет ничего не слышала, однако не только ее лошадь, но и лошадь Рауля закусила удила и в страхе подняла уши. Харриет увидела, что рука Рауля потянулась вниз к пистолету, и почувствовала, что у нее на затылке выступили капли холодного пота. Тишина была зловещей — птицы, порхавшие у них над головами, разлетелись с громкими тревожными криками, и только покачивающиеся листья напоминали об их недавнем присутствии.

— Думаю… — тихо заговорил Рауль, но в этот момент ее кобыла встала на дыбы и забила копытами, а Харриет пронзительно вскрикнула.

Она увидела, как рука Рауля метнулась к ее поводьям, но он на несколько дюймов промахнулся, и ее кобыла бешеным галопом понеслась вперед. Песок, камни, кусты и ползучие растения превратились в расплывчатое пятно, ноги Харриет выскользнули из стремян, она из всех сил старалась удержаться на лошади. Выпустив поводья, обхватив руками потную шею лошади и прижавшись лицом к гриве, она беспомощно скакала к пустыне. Сквозь ужас она смутно услышала крик Рауля и стук копыт позади, а потом ее кобыла прыгнула через препятствие, и руки Харриет разжались. За долю секунды перед Харриет как в калейдоскопе промелькнули солнце и небо, а затем она ударилась о землю и осталась лежать неподвижно.

Харриет попыталась вздохнуть и не смогла, у нее было такое ощущение, что ее грудь сдавили тисками. Сквозь кроваво-красный туман она услышала, как Рауль окликает ее по имени, и затем снова вернулся дневной свет.

— Я упала, — тупо произнесла она.

Зарывшись лицом в ее волосы, Рауль держал ее, крепко прижимая к себе, и Харриет чувствовала, что он дрожит. Находясь в состоянии оцепенения, она не могла понять, что он делает, стоя на песке на коленях. Его глаза превратились в черные впадины на мертвенно-бледном лице, а от хладнокровия не осталось и следа. Неуверенно подняв руку, Харриет коснулась его щеки.

— С вами все в порядке? — спросила она, чувствуя, что ей становится легче дышать, боль в спине и груди уходит.

— Да, — осипшим голосом ответил Рауль, глядя вниз на нее, и от того, что она увидела в его глазах, желание, словно пламя, охватило ее.

— Нет… — слабо запротестовала Харриет, но затем, сдавшись, закрыла глаза, и он поцеловал ее долгим, глубоким поцелуем.

Не ответить ему означало для нее то же, что не дышать. Ее руки скользнули вверх и обняли его, и ее поцелуй был таким же жгучим, таким же страстным, как и его. Оторвавшись наконец от ее губ и подняв голову, он совершенно ошеломленно смотрел на девушку.

— Мой Бог, — тихо произнес Рауль, рассматривая правильной формы личико, нежные, очаровательные, чувственные губы и золотисто-зеленые глаза, которые мучили его и днем, и во сне.

— Я… Это было случайное… падение, — пролепетала Харриет, чувствуя, как краска заливает ей щеки.

Изумление исчезло с его лица, но странный блеск, появившийся в его глазах, в которые она заглянула, и при солнечном свете оставлял их такими же черными, как и в темноте. «Похоже, дням моей холостяцкой жизни суждено закончиться. Надо же было влюбиться посреди песков в мисс, едва вышедшую из классной комнаты!» — пронеслось у него в голове.

— Проклятая случайность, — хрипло произнес Рауль, снова целуя ее с разгорающейся страстью.

Бурная радость захлестнула ее от того, что отношения между ними опять стали такими же, как до Бербера. Харриет любила его всем сердцем, и ее поцелуи не оставили у него никаких сомнений в этом.

— У вас даже не рассыпались волосы, дорогая, — подняв голову и удивленно посмотрев на нее, заметил Рауль с улыбкой, слегка растянувшей уголки его рта.

— Я весь день буду ходить с распущенными, если вам нравится, — застенчиво отозвалась она.

— Это удовольствие только для моих глаз. — Он крепче обнял ее. — Не для Хашима и не для дюжины арабов.

— Вы так беспокоитесь обо мне? — Она покраснела от смущения.

— Очень беспокоюсь.

У Рауля в нежданной улыбке блеснули белые зубы: будь он проклят, если собирается сделать предложение руки и сердца посреди пустыни!

Он нежно подняв Харриет на ноги, взялся за поводья лошади.

Ее лицо сияло: Рауль любил ее так же сильно, как она любила его, Харриет могла судить об этом по выражению его глаз, по тону голоса.

— Я подумал, вы мертвы, моя маленькая, — тихо сказал он, помогая ей сесть на лошадь.

— Я тоже подумала, что мертва.

У нее заискрились глаза, когда он обнял ее за талию.

— Вы очень живая, дорогая, гораздо живее, чем все, с кем я когда-либо был знаком.

Харриет удобно устроилась у его груди, когда он пустил лошадь галопом. Постепенно акации поредели, и стали видны паруса судна, ярко белеющие на солнце.

— Почему моя лошадь понесла?

— От страха, — после минутного молчания ответил Рауль. — Вероятно, испугалась животного, которого я слышал, но не видел.

— И что с ней будет? Вы сможете ее найти?

— Ее не нужно искать. — Он указал на судно. — Она уже вернулась.

— О-о! — Харриет посмотрела туда, где Хашим деловито вытирал тряпкой потную лошадь. — Ну разве она не умна?

— Умнее, чем вы думаете, — загадочно ответил Рауль, опуская Харриет на землю.

Хашим перевел взгляд с сияющего лица Харриет на лицо своего хозяина и обратно — значит… у Наринды все-таки будет причина для ревности.

— Будем отчаливать прямо сейчас, эфенди? — спросил Хашим, продолжая свою работу.

— Да, Хашим. — Отдав свою лошадь одному из арабов, Рауль внимательно всматривался в берег. — И чем скорее, тем лучше.

Матросы-арабы принялись выводить судно снова на середину потока, и Харриет ушла на нос судна.

— Что случилось, эфенди? Почему понесла кобыла мисс Харриет Латимер, английской леди? — тихо спросил Хашим.

— Лев, — ответил Рауль так тихо, чтобы никто, кроме Хашима, его не мог услышать. — Я почти уверен, что это был лев.

— Так далеко на севере? — не поверил Хашим.

— Я его не видел, но, можно сказать, почуял его запах, — кивнул Рауль.

— Тогда мисс Харриет Латимер, английской леди, повезло, что с ней был такой охотник, который мог защитить ее.

Легкая улыбка скривила губы Рауля. Господи, они оба едва не погибли. Вид тела Харриет, выглядевшего безжизненным, прогнал у него из сознания все мысли о затаившемся льве, его охватил более сильный страх. Если интуиция его не обманула и поблизости действительно был лев, то им повезло, что он оказался не голоден. Рауль с недоверием покачал головой. Взрыв каких чувств мог прогнать из головы мужчины мысль о таком хищнике? Он взглянул через палубу туда, где Харриет в широкополой шляпе, скрывавшей ее глаза, спокойно делала зарисовки, сосредоточенно поджав губы, и у него чаще забился пульс, когда он вспомнил, как она отвечала на его поцелуи.

«Мой Бог, — снова сказал он про себя, — после всех этих лет! И оказаться пойманным в ловушку дочерью миссионера!»

Рауль расхохотался, и Хашим с любопытством повернулся к нему. Львы совсем не повод для веселья, тогда — что?

— Я должна вам кое в чем признаться, — сказала Харриет, когда они закончили вечернюю трапезу из тушеных голубя и перепелки, которые оказались чрезвычайно вкусными.

— Говорите, — откликнулся Рауль, когда она склонилась к нему и его пальцы коснулись ее мягких волос. — Признание полезно для души.

— Вы опять дразните меня.

— Нет. — В его глубоких темных глазах прятался смех. — Просто я не могу представить себе, в каком страшном грехе вам необходимо признаться.

— Это не грех… Во всяком случае, я так думаю.

Судно продолжало плавно двигаться вверх по течению, кроваво-красное солнце уже опустилось за горизонт, и в лунном свете было видно, как слегка светится кожа Харриет.

— Говорите, дорогая. — Рауль заметил озабоченное выражение у нее на лице, и смех у него пропал. — Что вас так тревожит?

— Боюсь, в том, что моя кобыла понесла, моя вина, а не какого-то зверя поблизости. Понимаете… — она зажала между коленями сплетенные пальцы, — я не умею ездить верхом и должна была сказать вам об этом.

— Вашей вины в том не было, моя дорогая. — Ощутив прилив совершенно необъяснимой нежности, он ласково привлек ее к себе. — Не переживайте из-за того, что вы не умеете ездить верхом, я вас научу. Каждое утро и каждый вечер мы вместе будем ездить верхом.

Они посмотрели друг другу в глаза, потом его взгляд спустился к ее губам, и Харриет охватила нервная дрожь. Напрасно она подумала о тетушках и о том, как они ужаснулись бы, если бы узнали о ее поведении; напрасно подумала об отце; напрасно попыталась собрать всю силу воли, чтобы отвернуться, чтобы сделать выговор Раулю за его поведение. Она просто вскрикнула от захватывающего дух восторга, когда Рауль опустил голову и поцеловал ее в ямочку на шее. Было такое ощущение, словно он имел право на ее тело, словно интимность их объятия была заранее предопределена. Его руки ласкали ее груди, его прикосновение обжигало ее, и Харриет тихо стонала, а охвативший ее жар становился все горячее и болезненнее.

Рауль напрягся, сдерживая себя, пока не окаменел. Ей восемнадцать, она невинная девочка с широко раскрытыми глазами. Ему тридцать два, он опытный и, по мнению некоторых, безнравственный мужчина. Без заключения брака он не мог заходить дальше в своих желаниях.

— Вам необходима компаньонка, мисс Латимер, — с кривой улыбкой сказал Рауль.

— В Хартуме она у меня будет, мистер Бове.

Харриет, безмерно счастливая, безмерно спокойная, прильнула к нему, не заметив, как при ее словах у него внезапно потемнели глаза.

Хартум. Она до сих пор не представляла себе, что ждет ее там, и его долгом было предупредить ее.

— Харриет… — нерешительно начал он, но больше ничего не сказал, потому что подошел Хашим, держа фонарь в высоко поднятой руке.

— Я слышу водопады, эфенди.

— В это время года не должно быть никаких трудностей. — Нахмурившись, Рауль убрал руку с хрупких плеч Харриет. — Мы сумеем преодолеть их по воде.

— Арабы так не думают, эфенди.

— Тогда мне, пожалуй, стоит поговорить с ними.

Рауль встал.

С этого момента и до тех пор, пока они не достигли Хартума, Рауль сам контролировал продвижение судна. Харриет, понимая, что самое большее, чем она может помочь ему, — это держаться в стороне, проводила дни, пристроившись на носу и увлеченно рисуя.

Пейзаж, который был таким унылым в окрестностях Бербера, к этому времени резко изменился. Река теперь была усеяна почти непрерывной цепочкой островов — арабы заявили, якобы их девяносто девять, и Харриет проводила время, считая их, чтобы проверить, правда ли это, — а тянувшиеся по берегам рощи священных колючек, с которых свешивались цветущие ползучие растения, очень напоминали густые зеленые заросли.

Нил менял свой характер: прорываясь через узкие теснины, он уменьшился до размера глубокого горного потока, а затем снова широко разлился, приблизившись к слиянию со своим главным притоком, Голубым Нилом, который стекал с Абиссинских гор, из владений Короля Леопарда.

Вернется ли Рауль снова в те далекие горные края? Будет ли она сопровождать его как жена? Харриет прижала к груди блокнот с набросками, чувствуя, как теплый свет наполняет ее. Как его жена она пойдет с ним, куда бы он ни захотел, будь то земли Короля Леопарда или неисследованные глубины Африки, с ним она вернется в Каир или в Александрию, поедет к нему домой во Францию. Куда бы он ни отправился, его цель будет и ее целью.

— Хартум, — сообщил Рауль, подойдя к ней. Его худое мускулистое тело под льняной рубашкой, было мокрым от пота. — Теперь вы в самой дальней южной точке, куда только может отважиться добраться кто-то из европейских женщин.

— Он выглядит очень мило.

— Отдаленность придает очарования. Он средоточие порока и коррупции.

— Тогда, как дочери миссионера, мне предстоит исправить его, — проказливо улыбнулась Харриет.

— Он вам не понравится. Не в ваших силах понять деградацию Хартума.

Глубина чувства, звучавшего в его голосе, напугала Харриет.

— Однако Хашим говорит, что у вас в этом городе есть постоянное жилье.

— Есть, — неожиданно резко произнес он. — Но это жилье не подходит для вас. Вы остановитесь у леди Крейл, как хотел сделать ваш отец.

— Вы навестите меня там?

Ее сердце неровно застучало, и Харриет вдруг охватило мрачное предчувствие, но мимолетная улыбка Рауля ее успокоила.

— Я увижусь там с вами.

Повернувшись, он выкрикнул по-арабски какое-то распоряжение, так как судно собиралось опасно вклиниться во флотилию меньших по размеру лодок, направлявшихся к белостенному городу. С интересом рассматривая город, Харриет пришла к выводу, что он выглядит гораздо приятнее, чем Бербер: между плотно стоящими домами пробивались пальмы и тропические фруктовые деревья, прибрежную полосу покрывала пышная зелень, а горизонт усеивали минареты и мечети с золотыми куполами, тускло поблескивавшими на солнце. В общем, город казался в высшей степени привлекательным.

Как только судно стало на якорь, матросы-арабы попрыгали через борт и с криками ликования бросились на переполненные людьми улицы.

— Жалкие собаки, — потряс им вслед кулаком Хашим.

— Они вернутся, — усмехнулся Рауль, — им еще нужно получить плату. — Посмотрев вниз на Харриет, он взял ее за руку, и у нее на шее забилась тонкая жилочка. — Хашим проводит вас к леди Крейл.

— Но я думала, что вы проводите меня…

— Мне нужно заняться делами. Я навещу вас завтра.

— Но…

Подхватив Харриет на руки, он отнес ее на берег и опустил на землю среди шумящих, кричащих торговцев.

— Завтра, — повторил он тоном, не терпящим возражений.

Стараясь справиться с разочарованием, Харриет смотрела, как он подзывал покрытый пылью, побитый экипаж.

— Хашим позаботится о вас. — Рауль поднес к губам ее пальцы и поцеловал. — До свидания, дорогая.

Хашим, севший рядом с ней, свирепо оглядывал тех, у кого хватало смелости взглянуть на нежную английскую девушку с золотистыми волосами, но Харриет не замечала любопытных взглядов.

Когда их экипаж быстро покатился от берега реки к центру города, она обернулась и махала рукой, пока высокая внушительная фигура Рауля не исчезла из виду.

Вблизи разогретые шумные улицы были не такими привлекательными, как Харриет предполагала. Город пахнул пылью и нечистотами, тяжелый воздух был наполнен выкриками муэдзина, призывающего верующих на молитву, лаем собак и непрерывным стуком верблюжьих копыт.

Почему Рауль не поехал с ней? Какие дела могли быть столь важными, чтобы доверить Хашиму присутствовать при ее первой встрече с леди Крейл? Прерывисто вздохнув, Харриет постаралась настроиться на оптимистический лад для предстоящей встречи. Во всяком случае, благодаря отцу ее ожидали, она окажется в доме соотечественницы, а не в обществе людей, подобных паше.

Экипаж резко остановился перед величественной резиденцией с белыми стенами. Подобрав юбки, Харриет осторожно вышла из экипажа и с возрастающей нервозностью ожидала, пока Хашим звонил у калитки, чтобы их впустили.

Когда на вызов появился подобострастного вида араб и между мужчинами состоялся краткий разговор сердитым тоном, беспокойство Харриет еще больше возросло. Конечно же, Раулю следовало предвидеть возможность такой неприятной ситуации. Почему, ну почему он не мог сам проводить ее? Если бы Рауль был рядом, она не испытывала бы такой тревоги и могла бы без всякого страха встретиться с дюжиной леди Крейл.

Угрожающе сверкнув глазами, Хашим повернулся к Харриет:

— Этот сын собаки не позволил нам с вами войти, пока не поговорит со своей хозяйкой.

Железная калитка закрылась перед ними, оставив их на удушающей жаре. Харриет вытерла лоб, чувствуя себя одновременно униженной и недостойной. Араб вернулся и неприветливо впустил их. Хашим с торжествующим видом свысока посмотрел на него, потом в восхищении окинул взглядом роскошный внутренний двор с прудом и фонтаном, который по размеру и великолепию намного превосходил фонтаны в резиденции паши, и на почтительном расстоянии пошел позади Харриет.

Горячие камни уступили место прохладной плитке, бело-голубые водяные лилии мягко покачивались на поверхности, кораллово-красные алоэ и группы густо-оранжевых цветов наполняли двор яркими красками, гигантские фиговые деревья и дикие финиковые пальмы давали тень. Никаких признаков темноглазых девушек с браслетами, как во владении паши, не замечалось. Слуги леди Крейл были одеты в униформу, их грудь наискось пересекала шелковая лента, на голове они носили тюрбаны. Одна за другой открывались складные двери в комнаты с чисто английским убранством — кресла, обитые дорогим бархатом, и стеклянные шкафы с книгами даже отдаленно не напоминали об Африке.

— Мое дорогое дитя! — Величественная женщина с добрыми глазами и теплой улыбкой, одетая в голубое платье, торопливо шла навстречу Харриет, шелестя нижними юбками. — Вы так неожиданно прибыли! Я уже несколько месяцев не получала известий от вашего отца. Садитесь, выпейте чаю. — Прохладная рука пожала руку Харриет и направила девушку к мягкому бархатному креслу.

— Ваше путешествие — такое тяжкое испытание! Я говорила вашему отцу, что это неразумно, но его невозможно было разубедить. Он утверждал, что вы достаточно сильны для суровых условий пустыни, и вы это доказали. Но я все равно устрою ему нагоняй за то, что он заставил меня так волноваться.

Она в ожидании оглянулась на все еще открытую дверь.

— Отца нет со мной, леди Крейл.

— Нет с вами?! — Леди Крейл в ужасе резко повернулась. — Мое дорогое дитя, что вы хотите сказать?

— Увы, леди Крейл, мой отец умер.

Глаза Харриет наполнились слезами.

— Умер! — Леди Крейл побледнела и, вытянув руку, схватилась за спинку стула, чтобы не упасть. — Но где? Как?

Пошатываясь, она пересекла комнату и села.

— В пустыне. Туземцы украли наших вьючных верблюдов, и мы остались без провианта.

— Но это ужасно, ужасно. — Потрясенная леди Крейл смотрела на Харриет. — Ваш отец был очень хорошим человеком, он так много сделал в Каире и мечтал сделать то же самое здесь. О, не могу даже подумать об этом!

— Не думаю, что он сильно страдал от боли в конце. — У Харриет глаза блестели от слез. — Он ослаб от истощения, и смерть наступила быстро.

— Бедное дорогое дитя! — Леди Крейл потянулась и взяла руку Харриет в свои руки. — Какие мучения вы перенесли! — Выражение ее глаз изменилось, и она с любопытством спросила: — Но как вы пересекли пустыню без сопровождающих и без запасов? Как вы добрались до Хартума?

Харриет вспомнила ложь, которую Рауль преподнес паше, чтобы сберечь ее репутацию, — что она его кузина. Это была ложь, без которой теперь можно обойтись, ведь через несколько дней она станет женой Рауля, и это заставит молчать некоторые злые языки.

— Меня спас натуралист и географ, направлявшийся на юг.

— Мое дорогое дитя. — Тонкие черты леди Крейл отражали внутреннюю борьбу между облегчением и ужасом. — Вы говорите, что проделали путь из Нубийской пустыни в сопровождении всего двух джентльменов?

— Одного джентльмена, — с улыбкой на губах поправила Харриет леди Крейл.

— Но это ужасно! — Леди Крейл прижала руку к сильно забившемуся сердцу. — О, с вами могло что-нибудь случиться! Вы могли… могли…

— Мистер Бове — француз и джентльмен, часто бывающий в Каире и Александрии.

Харриет постаралась успокоить страхи леди Крейл.

— Бове? — пробормотала леди Крейл, став полной противоположностью той спокойной, уверенной женщине, которая встретила Харриет всего несколько минут назад. — Вы сказали — Бове?

— Да, мистер Рауль Бове. У него дом в Хартуме. Вы с ним знакомы?

— Нюхательную соль, — прошептала леди Крейл, смертельно побледнев и жестом указывая в сторону секретера розового дерева.

Харриет быстро встала и нашла нюхательную соль. Ей не приходило в голову, что известие о смерти ее отца может так подействовать на леди Крейл.

— Не нужно так расстраиваться, леди Крейл, — заботливо сказала она, вкладывая соль в дрожащую руку. — Мой отец умер в стране, которую любил, и предпочел бы смерть такую смерти на кровати в Челтнеме.

— Да. Конечно.

Леди Крейл старалась снова обрести силы.

— Что же касается меня, то мне больше повезло, и я за это очень благодарна судьбе.

— Вы, Харриет, разумеется, можете оставаться в этом доме столько, сколько пожелаете. — Легкий румянец начал возвращаться на щеки леди Крейл. — Однако лучше всего было бы сразу заняться организацией вашего возвращения в Каир, а затем в Англию, конечно, с подобающим сопровождением. Такая подготовка сложна и может занять много времени. К сожалению, в настоящее время консул в отсутствии.

— Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне, леди Крейл. Я уверена, что все благополучно уладится само собой.

Скромность не позволила Харриет рассказать леди Крейл, что она выйдет замуж за Рауля Бове и больше не будет нуждаться в ее покровительстве; девушка решила, что будет лучше, если эту новость сообщит сам Рауль.

— Моя горничная проводит вас в приготовленную для вас комнату. — Леди Крейл нашла в себе силы позвонить в звонок. — Не сомневаюсь, вам понадобится отдых после ваших… ваших испытаний.

Харриет повернулась, чтобы попрощаться с Хашимом, но в большой комнате, кроме них двоих, никого не было.

— Что-то не так, Харриет? Вы не возражаете, что я называю вас по имени? «Мисс Латимер» звучит слишком холодно и официально, и во всей нашей переписке с вашим дорогим отцом мы всегда называли вас «Харриет», так что я знаю вас как Харриет.

— Мне больше нравится «Харриет», чем «мисс Латимер», — честно призналась девушка. — Я искала Хашима.

— Слугу Бове? Не беспокойтесь о нем. Ему дадут выпить прохладительного перед тем, как он вернется к хозяину.

Харриет было странно и обидно слышать, что о Хашиме говорят как о слуге, а не как о друге Рауля. Дождавшись прихода горничной, она последовала за ней наверх по пологой каменной лестнице в простую, но удобно обставленную спальню. Только позже, когда она умылась и переоделась в чистую одежду, которую ей дала леди Крейл, Харриет пришло в голову, что странно, почему леди Крейл называет Рауля просто «Бове», но она решила, что ослышалась. Такая грубость нехарактерна для леди, которая, несомненно, добра и внимательна.

С балкона ее комнаты Харриет был виден Нил, пеликаны и громадные аисты-марабу, вместе вышагивающие в тускло-коричневой воде, а дальше от воды не было ничего, кроме пустыни, тянущейся в обе стороны до самого горизонта.

Харриет интересовало, где Рауль, похож ли его дом в Хартуме на дом леди Крейл и как далеко он отсюда. Возможно, сейчас Рауль уже совсем близко.

Харриет вошла в комнату и закрыла ставни, а потом легла на кровать и наблюдала, как рой пылинок танцует в горячих лучах солнечного света, проникавших между деревянными рейками. Завтра она и Рауль смогут поговорить, не боясь, что их подслушивают Хашим или матросы. Завтра он сообщит леди Крейл, что хочет жениться, и с того момента их встречи станут узаконенными. Харриет улыбнулась и закрыла глаза. А еще Рауль должен попросить ее выйти за него замуж, хотя он, несомненно, считал такую просьбу ненужной: ее объятия, ее губы уже дали ему ответ.

К обеду леди Крейл переоделась в платье из изумрудного шелка, на шее и на запястьях у нее сверкали алмазы — за тысячу миль от цивилизации она выглядела так, словно принимала гостей в своем лондонском доме на Блумсбери-сквер.

— Харриет, сегодня за обедом нас будет пятеро: доктор Уолтер, немец и очень интересный джентльмен; его дочь Магдалина — она на год или два старше вас, но будет очень рада вашему обществу, и мой сын, Себастьян. — Она поправила безукоризненную прическу. — Я думаю, Харриет, будет лучше всего, если вы не станете упоминать о том, каким образом добрались до Хартума. Европейское поселение здесь мало, и это может быть… неправильно истолковано.

На Харриет было платье, которое ей принесла горничная: насыщенного розового цвета, с присборенной на талии юбкой, с модной низкой линией декольте и кринолином. Ей с трудом верилось, что она в Африке, а не на изысканном вечернем приеме в Челтнеме. Только смелый вырез платья доказал Харриет, что это действительно не Англия: в Челтнеме скромность была превыше моды, и такое декольте на платье восемнадцатилетней девушки никогда не допустили бы.

Доброта леди Крейл была безгранична, и если упоминание о путешествии в Хартум без сопровождения могло, по-видимому, доставить ей неприятные минуты, тогда Харриет не видела причин говорить о нем — все эти недоразумения исчезнут с появлением Рауля.

В столовой маленькие негритята разгоняли воздух длинными страусовыми перьями, а на белой скатерти сверкали серебряные приборы. Когда доктора Уолтера и его дочь представляли Харриет, доктор тепло и без любопытства посмотрел на девушку, а его дочь — по-кошачьи коварно. Причину такого холодного приема со стороны другой девушки Харриет поняла при появлении Себастьяна Крейла. Себастьян Крейл, молодой человек лет двадцати пяти — двадцати семи, был неоспоримо эффектным: гладко зачесанные блестящие волосы, безупречно подстриженные усы, удивительного серого цвета глаза, легко и часто улыбающийся рот приятной формы.

Магдалина провожала взглядом каждое его движение, а Харриет, чувствуя на себе откровенно заинтересованные взгляды Себастьяна Крейла, была в полном замешательстве от того, что на протяжении всего обеда он все свое внимание безраздельно уделял ей одной.

Харриет хотелось сказать Магдалине, что у той нет причин для беспокойства, что она не собирается поймать в ловушку Себастьяна Крейла, что ее сердце отдано другому и что через несколько часов она будет помолвлена.

Лишь легкая морщинка пересекала лоб леди Крейл, а в остальном хозяйка ничем не давала понять, что находит весьма неуместным откровенное восхищение своего сына дочерью Генри Латимера. Она спокойно объяснила своим гостям, что друзья проводили Харриет в Хартум и что девушка останется в консульстве.

— Путешествие с побережья в Хартум просто изумительно, не правдали, мисс Латимер? — спросил маленький немец, протирая столовой салфеткой свои очки без оправы.

— Оно чрезвычайно скучное, — объявила Магдалина, не дав Харриет ответить. — Не могу понять, почему папа настаивает, чтобы я оставалась здесь. У нас огромный дом в Штутгарте и чудесный летний домик в Баварских Альпах. Вам нравится Бавария? — обратилась она к Себастьяну, пока слуги подавали гостям охлажденный суп.

— Симпатичный город, — ответил Себастьян, не отводя взгляда от туго заплетенных золотых кос.

— Бавария! — прошипела Магдалина, и в ее кошачьих глазах появилось злобное выражение, когда она поняла, что не может привлечь его внимание.

— О да, конечно.

Он даже не потрудился обернуться к ней.

Откуда только появилась эта гостья его матери? Мать сказала ему, что Харриет дочь миссионера, но Себастьяну с трудом в это верилось, ее грация и манера держать себя были совершенно естественными. Несомненно, мать просто старалась оградить его от еще одного эмоционального переживания. Он старался вспомнить, кто жил в Каире и Александрии. В последнее время там находились герцог и герцогиня Стэтлоун. Но была ли у них безрассудно смелая дочь? Ему казалось, что нет. Но кто бы она ни была, она очаровательна. За супом последовала рыба, и Себастьян, отхлебнув охлажденного вина, размышлял. Бове мог знать, Бове все знает.

— Вы слышали, что сегодня днем прибыл Рауль Бове? — обратился он сразу ко всему столу. — Теперь все пойдет гораздо быстрее.

— Я удивлена, что вы произносите его имя, — с отвращением заметила Магдалина. — Этот человек — распущенный вероотступник.

— Распущенный — несомненно, но он не заслуживает называться вероотступником, — возразил ей отец.

Харриет с трудом могла поверить своим ушам, и ее глаза вспыхнули огнем.

— Он не заслуживает ни одного из этих эпитетов! — с возмущением воскликнула она и, положив нож и вилку, обвела всех взглядом. — Он мужественный человек и джентльмен. Он был очень добр ко мне, и я не позволю, чтобы его так грязно порочили.

Леди Крейл зажмурилась и заметно поникла на стуле. Доктор Уолтер, Магдалина и Себастьян с удивлением уставились на Харриет.

— Никогда в своей жизни Бове не был добр к женщине, — в конце концов заговорил первым Себастьян. — Он не знает, что это такое.

— Говорят, он добр к своей маленькой рабыне, — хмыкнул доктор Уолтер.

А Магдалина просто передернулась от отвращения.

— К рабыне? — Харриет в недоумении посмотрела на доктора Уолтера. — Вы хотите сказать, что у Рауля Бове есть рабы?

— В Хартуме у всех есть рабы, — беззаботно отозвался Себастьян. — Только другие в отличие от Бове не выставляют это напоказ.

— Разумеется, они не выводят своих местных любовниц на всеобщее обозрение, — согласился доктор Уолтер.

Харриет почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица, и в ушах у нее так громко застучало, что она едва услышала собственный голос, произнесший:

— Любовниц?

Ее глаза расширились, дыхание превратилось в хриплые вздохи.

— Доктор Уолтер несправедлив к нему, — заметил Себастьян, отпив еще вина. — У Бове только одна любовница — черкешенка Наринда.


Глава 5


Во главе стола раздался стон, и леди Крейл медленно потянулась к своему бокалу. Харриет обо всем забыла; весь мир, казалось, завертелся на своей оси, лица вокруг запрыгали и заплясали, а стены столовой стали надвигаться на нее.

— Вы хорошо себя чувствуете? — с участием спрашивал Себастьян Крейл, а доктор Уолтер протягивал ей стакан воды.

— Я… Да…

Харриет прижала руку к пульсирующему виску.

— У мисс Латимер было очень тяжелое путешествие. — Леди Крейл спокойно встала, зашуршав юбками. — Мне следовало догадаться, что ей необходим более длительный отдых. Джейли! Хазара! Пожалуйста, пойдемте со мной в комнату мисс Латимер.

Крепкая, но добрая рука взяла Харриет под локоть, и девушка, плохо соображая, позволила леди Крейл помочь ей встать на ноги.

— С моей стороны было большой оплошностью ожидать, что мисс Латимер в таком усталом состоянии выдержит весь обед, — спокойно обратилась хозяйка к своим гостям. — Прошу извинить нас, Магдалина, доктор Уолтер…

Вместе со скромно одетыми суданскими служанками, торопливо следовавшими за ней, леди Крейл повела Харриет из столовой наверх в спальню.

— Простите… Я испортила вам обед… — заявила о себе прирожденная вежливость.

— Пустяки. Это я сама виновата, понадеявшись, что вы окажетесь достаточно сильной для такого светского мероприятия, хотя у вас почти не было времени отдохнуть после прибытия.

Леди Крейл убрала руку, которой поддерживала Харриет, и девушка, пошатываясь, добрела до кровати и тяжело опустилась на нее. Она была похожа на привидение; ее нежное личико в форме сердца исказилось от страдания; глаза, которые ярко вспыхнули от восторга, когда Харриет увидела розовое платье, теперь потускнели от потрясения и стали печальными.

Леди Крейл крепко сжала губы. Когда Харриет сказала, кто ее спаситель, она испугалась самого худшего, ибо Рауль Бове был человеком, которого избегало все приличное общество.

На протяжении двух лет он открыто жил с девушкой-рабыней как с любовницей и даже имел бесстыдство посещать с ней европейские дома, словно она была его гостьей, оскорбляя чувства всех леди и честь всех джентльменов. Только имя его знаменитого семейства спасало его от полного остракизма. Его личное богатство намного превосходило состояние британского консула и низводило огромные богатства турецкого генерал-губернатора до пустой безделицы. Говорили, что он был личным другом императора Наполеона III, и, несомненно, его высоко ценили власти в Каире и Александрии. Леди Крейл бросило в дрожь — они-то уж не были оскорблены, когда их представляли туземке, словно она была равной им. До леди Крейл доходили слухи о непристойностях, творящихся за высокими стенами резиденции Рауля Бове в Хартуме. Черкешенка появлялась открыто, а сколько еще других содержалось в тайне?

Леди Крейл не была женщиной не от мира сего. Она сопровождала мужа во многие отдаленные и нецивилизованные уголки земного шара: в Индию и Афганистан, в Левант и в Африку, и во время своих путешествий встречалась и с авантюристами, и с вероотступниками, и с мошенниками, и с пиратами. По ее мнению, Рауль Бове попадал во все эти категории. К сожалению, у него было два свойства, которыми не обладал больше никто: он был дьявольски красив и его обаяние, когда он решал пустить его в ход, не имело себе равных. Поэтому вряд ли можно удивляться тому, что получившая нежное воспитание дочь миссионера пала его жертвой, как и тому, что Бове мог постараться воспользоваться ее беззащитностью, принимая во внимание очарование самой Харриет. Мрачная невысказанная вслух мысль возникла в голове леди Крейл — а не воспользовался ли он? Ведь порочный француз несколько недель провел наедине с Харриет. Леди Крейл осторожно присела на кровать рядом с Харриет.

То, о чем она думала, было невероятным, чудовищным — Харриет Латимер английская девушка, а не черкешенка, которую можно купить за двадцать фунтов.

— Я надеялась уберечь вас от того рода разговоров, которые вы услышали этим вечером, — сказала леди Крейл, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно. — Именно по этой причине я полагала, что вам лучше всего не называть имя своего спутника.

— Но это не может быть правдой! — С широко раскрытыми глазами Харриет повернулась к ней, и опасения леди Крейл еще более усилились. — Мистер Бове порядочный и честный человек! Он не станет держать рабов! Он не станет делать из них любовниц!

— Боюсь, последнее не подлежит сомнению, Харриет. Черкешенка вот уже больше двух лет занимает это положение в доме Бове и получает от этого удовольствие. Об этом знает весь Судан.

— Нет! — Харриет наполнило чувство отвращения. — Я отказываюсь поверить в это! Здесь какая-то ошибка! Недоразумение!

— Европейское сообщество в Хартуме не велико, и нельзя ошибиться, видя, как мистер Бове прогуливается на виду у всех с этой девушкой, — твердо заявила леди Крейл. — И в том, что он купил ее как рабыню, безусловно, не может быть ошибки. Он сделал это на глазах у половины населения Хартума. — Она выдержала небольшую паузу, потому что привыкла молчать о таких вещах, но обстоятельства требовали от нее честности, и она продолжила: — В Хартуме очень мало черкешенок. Обычно с аукциона продают рабов из внутренних районов — это динка или шилуки. Торговцы покупают несчастных и доставляют на побережье, однако некоторых продают в услужение здесь, в Хартуме. — Она деликатно помолчала. — Преимущественно хорошеньких девушек. У турецких официальных лиц в Хартуме не принято, чтобы их сопровождали жены, и это способствует… предосудительному поведению.

— Я уже столкнулась с этой стороной жизни в Африке, — сказала Харриет, чувствуя, что ее губы запеклись от поднявшейся к горлу желчи. — В Бербере, в доме паши.

— Тогда вы должны понимать, что все сказанное мной правда. Политика Британии направлена на то, чтобы положить конец работорговле. Попытке осуществить это мой муж посвящает очень много времени. Ваш дорогой отец отважно боролся против такой ситуации в Каире и делал бы то же самое здесь, в Хартуме, если бы остался в живых. Турецкий генерал-губернатор отрицает, что ему известно что-либо о рабах, которых открыто продают изо дня в день. Мы — нет, и мы не можем надеяться получить когда-либо от него помощь в уничтожении этой омерзительной практики. Турецкий гарнизон в городе состоит почти полностью из суданских туземцев, которые были куплены. Малярия постоянно уменьшает их количество, и гарнизон можно поддерживать в полном составе, только прибегая к подобным мерам.

— Это просто чудовищно. — Харриет прижала к груди сложенные вместе руки. — Я согласна, что все рассказанное вами о рабстве в Хартуме правда, леди Крейл, но в одно не могу поверить — что черкешенка рабыня Рауля Бове или его любовница.

— Рабыни-черкешенки очень редкие и очень красивые. — Щеки у леди Крейл слегка покраснели. — Ставка за девушку по имени Наринда была чрезвычайно высока. Помощник губернатора твердо решил перебить цену всех местных торговцев и купить ее. Перед огромным сборищем народа Рауль Бове ошарашил европейское сообщество, дерзко перебив цену, назначенную турком. Конечно, мистер Бове француз, а не англичанин, но его поведение могло только вызвать скандал. Девушка была — и есть — настоящая красавица, и каждый здесь знает, почему Бове и турок давали за нее такую высокую цену.

— Нет, — повторила Харриет, чувствуя себя так, словно дыхание дюйм за дюймом покидает ее тело. — Такого не может быть. Это невозможно.

— Харриет, — леди Крейл слегка кашлянула, — вы должны простить мне мою откровенность с вами. Но вы остались без матери и без отца, у вас нет защитника, и поэтому мой долг взять на себя ответственность за вас, пока вы находитесь под моей крышей. Теперь я должна задать вам крайне деликатный вопрос. — Она смущенно замолчала. — Во время вашего путешествия в Хартум не было ли со стороны мистера Бове каких-либо неприличных действий в отношении вас?

У Харриет ярко вспыхнули щеки.

— Понимаю. Все хуже, чем я боялась. — Леди Крейл протерла рукой глаза, а потом встала и принялась расхаживать по комнате. — О компенсации не может быть и речи, Харриет, — возбужденно заговорила она. — Мистер Бове обошелся с вами бесчестно. Если вы надеетесь на брак, я должна лишить вас иллюзий. Семейство Бове одно из самых старинных и самых богатых во Франции. Разница в вашем социальном положении огромна — и непреодолима. В такой ситуации нельзя откладывать ваше возвращение в Каир и домой. — Ее голос дрожал от волнения. — То, что он соблазнил вас, непростительно. Это…

— Соблазнил? — Харриет вскочила на ноги. — Я снова повторяю вам, что поведение мистера Бове по отношению ко мне было исключительно джентльменским. Он не воспользовался своим преимуществом в том смысле, как вы это предполагаете! На самом деле он оберегал мою репутацию. Он хотел, чтобы вы соответствующим образом приняли меня, прежде чем он объявит о своих намерениях.

— О своих намерениях?

Брови леди Крейл поползли вверх.

— Да… Он… — Харриет запнулась, — он собирался просить моей руки.

— Мистер Бове убежденный холостяк, — скептически заметила леди Крейл. — Кроме того, я объяснила вам, что он не обычный джентльмен. Знаете, он личный друг императора! Боюсь, он играл вашими чувствами, Харриет. Возможно, в надежде, что такое обещание убедит вас стать его любовницей.

— Но я не такая!

Леди Крейл посмотрела на стоявшую перед ней возмущенную молодую девушку и поняла, что та говорит правду.

— Тогда будем благодарны, что ваше воспитание сделало вас невосприимчивой к его льстивым речам. — Она подошла к Харриет и положила руки ей на плечи. — Вас жестоко обманули, дитя. И вы не первая. Другие, более искушенные, чем вы, тоже были обмануты сладкими речами Рауля Бове и его порочным обаянием. А теперь советую вам поспать. К утру вы не будете так остро переживать предательство.

Наклонившись, она чмокнула Харриет в щеку и вышла из комнаты.

Закрыв лицо руками, Харриет вспоминала каждое слово и каждый жест, которыми они обменялись с Раулем Бове. Она приняла желаемое за действительное? Кусочек льда вонзился ей в сердце, а глаза наполнились страданием. Рауль никогда не говорил, что любит ее, никогда не говорил, что хочет, чтобы она стала его женой, а она думала, что слова просто не нужны, Рауль целовал ее, и она ему отвечала. Харриет подошла к темному балкону. Она построила замок мечты, поверив, что ее любят и лелеют. Первым признаком того, что это не так, было странное поведение Рауля, когда, прибыв в Хартум, он объявил, что у него есть более важное дело, чем провожать ее в консульство. Так что же, этим делом была встреча с темноглазой смуглой рабыней, которая вызывала интерес у всего Хартума?

— Нет, — едва слышно прошептала Харриет. — Нет, нет. Этого не может быть!

Она вспомнила Бербер, резиденцию паши и то, как Рауль, чтобы защитить ее репутацию, представил ее своей кузиной. Еще тогда в течение нескольких безумных мгновений ей казалось, что он собирался объявить ее своей невестой. Но он этого не сделал и, если верить леди Крейл, никогда этого не сделает.

Раздался тихий стук в дверь, и вошла Джейли.

— Я пришла помочь вам раздеться, — робко сказала она.

Механически повернувшись, Харриет позволила Джейли расстегнуть ей пуговицы платья, и когда розовая тафта соскользнула с ее плеч, перешагнула через тонкую ткань, не оглянувшись назад.

— Леди Крейл просила меня дать вам успокоительный порошок. — Джейли подошла к низкому столику, на котором оставила стакан. — Он поможет вам уснуть.

— Спасибо.

У Джейли в глазах была тревога, так как она подслушала разговор между своей хозяйкой и английской девушкой. Ей хотелось поговорить с английской девушкой, но этого не полагалось делать и могло только навлечь на нее гнев леди Крейл. Она грустно вышла из комнаты и, закрыв за собой дверь, услышала звук горьких рыданий.

Проснувшись, Харриет несколько секунд лежала, глядя на яркие полоски солнечного света на потолке. После слез вчерашнего вечера у нее болела голова, но она встала, распахнула ставни, и ее мгновенно настигли картины и звуки Африки. Почему она так плакала? Харриет не поверила чудовищным обвинениям в адрес Рауля. Сегодня он навестит ее в консульстве, и леди Крейл и ее сын принесут свои извинения. А позже последуют извинения и от доктора Уолтера. Рауль много недель, а быть может, и месяцев провел в своей экспедиции, и, несомненно, это в его отсутствие начали болтать злые языки. Она никогда не обращала внимания на сплетни, даже на безобидные, которые доставляли удовольствие ее тетушкам. Разумеется, она не собиралась уделять внимание россказням, которые услышала за обеденным столом накануне вечером. Сегодня Рауль навестит ее и расскажет ей правду.

Щедрость и радушие леди Крейл не имели границ. Рядом с платьем из розовой тафты висело несколько платьев из легкого, прохладного муслина, но Харриет, немного помедлив, надела блузку с застежкой под горло с длинными рукавами на тугих манжетах, которую Хашим купил для нее в Бербере. Пусть ее прежние блузка и юбка, безукоризненно вычищенные и выглаженные, были не такими модными, как платья, которые висели в огромном гардеробе, зато она получила их от Рауля, и ей хотелось отдать им должное.

Джейли, осторожно вошла, чтобы помочь Харриет привести себя в порядок. Она с явным удовольствием расчесывала ей золотые волосы, а Харриет, глядя на девушку в зеркало, размышляла, кто она — наемная служанка или рабыня. Себастьян Крейл вскользь упомянул, что европейцы в Хартуме используют рабский труд, но делают это с осторожностью, и именно то, что Рауль купил черкешенку открыто, вызвало всеобщее возмущение.

— Джейли, вы давно на службе у леди Крейл? — спросила Харриет, пока ловкие руки девушки укладывали ей волосы.

— Много месяцев, — с улыбкой ответила Джейли. — Мой брат здесь служит грумом, а тетя работает на кухне.

— А у леди Крейл есть рабы, как у турецких губернаторов? — Харриет вертела в руках флакон с розовой водой, закрытый стеклянной пробкой.

— В доме ее светлости нет рабов, — отчаянно завертела головой Джейли. — Ее светлость считает, что рабство — это очень плохо… очень скверно.

— А другие люди имеют рабов?

— Конечно. В Хартуме всегда были рабы. Лучше быть рабом, чем умереть с голоду.

— Спасибо, Джейли.

Встав, Харриет собралась спросить девушку-служанку, есть ли рабы у Рауля Бове, но не осмелилась Она решила, что не будет обсуждать эту тему ни с кем, кроме самого Рауля, не будет даже с леди Крейл.

— Мое дорогое дитя, вы очаровательны и выглядите полностью отдохнувшей! — воскликнула леди Крейл, когда Харриет вошла в утреннюю столовую. — Сегодня утром я получила известие от мужа. Он собирается вернуться в Хартум к концу месяца. Думаю, мы спокойно можем отдать подготовку вашего возвращения в Англию в его руки.

Несмотря на жару, на серебряных блюдах лежали бекон, почки, омлет и кеджери, но Харриет, оставив их без внимания, взяла свежие фрукты и налила себе кофе.

— Вчера вечером доктор Уолтер был очень обеспокоен вашим здоровьем. Я уверяла его, что это просто усталость, но он настаивал, что необходимо осмотреть вас. Я подумала, что вам будет приятнее, если мы сами навестим его, вместо того чтобы приглашать его сюда. Поездка в экипаже даст вам возможность лучше познакомиться с городом, да и я люблю наносить визиты по утрам, в середине дня жара делает невозможными какие бы то ни было занятия.

— О, но… — собралась возразить Харриет, однако замолчала.

Отказ ехать из-за ожидаемого визита Рауля Бове мог бы только снова привести к тягостному разговору предыдущего вечера.

— Нас будет сопровождать Себастьян. В ближайшем будущем он и доктор Уолтер должны вместе участвовать и экспедиции, и оба строят планы.

Харриет обуздала внутреннюю панику. Визит утренний, они, несомненно, вернутся до того, как Рауль приедет в консульство. Но даже если они не успеют, он снова приедет позже днем, а сам факт, что оставлена записка, подготовит леди Крейл к извинению, которое ей придется сделать.

Вошел Себастьян Крейл и положил себе изрядную порцию омлета и бекона.

— Вчера вечером вы нас напугали, мисс Латимер. Я рад видеть, что сегодня утром вы выглядите восхитительно.

Леди Крейл нахмурилась и раздраженно притопнула ногой. Романтические порывы двадцатисемилетнего Себастьяна были совсем нежелательны. Он сделает уже и без того сложную ситуацию еще хуже, если будет упорно продолжать уделять такое внимание безденежной дочери Генри Латимера. Леди Крейл не приводило в восторг его предполагаемое длительное путешествие на юг, но теперь она воспринимала экспедицию с определенной долей радости. До начала экспедиции оставалось всего несколько дней, и это не позволит Себастьяну совершить глупость в том, что касалось Харриет.

— Себастьян, мы выезжаем к Уолтеру в десять часов. Пожалуйста, будь готов, или мне придется отправиться без тебя.

Иногда Себастьян становился упрямым и непослушным, и в ее тоне ясно чувствовалось недовольство поведением сына.

Открытый экипаж мягко пружинил, и если бы Харриет была на улицах Челтнема, то считала бы, что купается в наслаждении, но шум и запах Хартума портили ей удовольствие. Узкие пыльные улицы кишели туземцами и торговцами. Иногда на короткое время открывался вид на Нил с беспорядочно торчащими мачтами и парусами фелюг. Вблизи мечети оказались обшарпанными, а их купола и минареты — дешевыми и безвкусными. Леди Крейл обращала внимание на достопримечательности, которые, по ее мнению, могли быть Харриет интересны, в том числе на губернаторский дворец. Харриет, опустив вуаль, чтобы защитить лицо от пыли и мух, вежливо улыбалась и бормотала подходящие к случаю замечания, но ее мысли были далеко — с Раулем. Побывал ли он уже в консульстве или еще нет и расстроен ли ее отсутствием? Они были врозь уже сутки, и каждый час казался ей длиной в целую жизнь. Харриет никогда не представляла себе, что можно так скучать по кому-то. Она мечтала оказаться в его обществе, услышать его низкий, уверенный голос, ей не хватало его смеха и даже его гнева. Харриет раздражало присутствие Себастьяна Крейла, сидевшего в нескольких дюймах от нее. Она хотела видеть темные глаза на ястребином лице, а не серые глаза и лоснящиеся усы, хотела видеть худое смуглое тело, предназначенное для решительных действий, а не изнеженность человека, привыкшего пользоваться экипажем. Она тосковала по не поддающемуся описанию мужскому запаху, вдыхая сладкий аромат одеколона Себастьяна Крейла.

Она хотела чувствовать себя уверенно, хотела, чтобы ей сказали, что истории, обсуждавшиеся за обедом у леди Крейл, были возмутительной ложью, ей хотелось услышать, как Рауль официально попросит ее руки. При воспоминании о его поцелуях, о его прикосновениях Харриет бросило в жар. Он, и только он, нужен был ей на всю оставшуюся жизнь.

— Надо же быть таким глупым, чтобы выбрать эту дорогу! — Леди Крейл сердито ударила тростью с набалдашником из слоновой кости в пол экипажа. — Он должен был любой ценой объехать площадь! Пройдет не меньше получаса, прежде чем мы выберемся из этой толпы!

Пробудившись от своей задумчивости, Харриет с удивлением посмотрела по сторонам. Толпа вокруг была такой плотной, что экипаж почти стоял на месте. Недалеко впереди них была площадь, и ее, очевидно, и собирался пересечь кучер, но она, по-видимому, являлась и центром устремления всех окружавших их людей.

— Что всех туда так притягивает? — с любопытством спросила Харриет.

— Аукцион рабов, — поджав губы, ответила леди Крейл, а Харриет побледнела и едва не задохнулась. — Не могу понять, как турки смеют отрицать существование таких вещей, когда это происходит на глазах у всех.

Шум и крики становились все громче, а затем, пользуясь своей грубой силой и мало заботясь о тех, кто у них под ногами, лошади рванулись вперед, и экипаж леди Крейл с грохотом понесся по улице на площадь.

— Очень хорошо, что вы видите все сами, — сказала леди Крейл, отводя взгляд. — Без этого вы никогда не сможете прочувствовать бесчеловечность работорговли.

Рабы — мужчины, женщины и дети — стояли на помосте аукциона, связанные вместе, словно скот. Полумертвые от голода, нагие и растерянные, они были выстроены в длинный ряд от самого младшего до самого старшего.

Леди Крейл велела кучеру как можно быстрее уезжать с позорной площади, смущенная как наготой женщин, так и тем, что они выставлены на всеобщее обозрение. Харриет попыталась отвернуться, но не смогла: тела рабов были покрыты болячками и следами от кнута, а глаза были тусклыми и безразличными — глаза тех, кто давным-давно потерял какую бы то ни было надежду. На каждом конце скованного цепью ряда стояли на страже охранники с мечами и копьями, пока работорговцы выталкивали вперед несчастных одного задругам.

— Что он говорит? — шепотом, полным ужаса, спросила Харриет.

Леди Крейл ее не слышала, она была занята тем, что заклинала кучера скорее увезти их от этого зрелища.

— Он сообщает потенциальным покупателям из какого племени его рабы, — чувствуя себя неловко, ответил Себастьян Крейл. — Светлокожие бородатые рабы, вероятно, из племени ням-ням с юго-запада и каннибалы; черные мужчины — мади; тонконогие рабы — это динки или шилуки. Красивый парень в конце, наверное, калас или бонга, а низкорослые рабы — пигмеи акка.

Харриет прижала ко рту носовой платок, когда нескольких девушек заставили ходить и бегать перед возможными покупателями.

— Очень жаль, что вам пришлось это увидеть, мисс Латимер. — Себастьян Крейл беспокойно заерзал на обтянутом кожей сиденье экипажа. — Обычно они устраивают свои аукционы в пустыне на окраине города. Купленных рабов затем гонят пешком по караванным путям к Красному морю, чтобы погрузить на суда и отправить в Аравию или в Персию. Если бы мой отец находился в городе, у нынешнего торговца не хватило бы наглости устроить свой аукцион здесь.

— Неужели нельзя прекратить его? — с болью спросила Харриет. — Неужели мы ничего не можем сделать?

— При такой толпе?

Но Харриет, не обращая внимания на толпу, закричала в знак протеста, когда плачущую женщину, освободив от цепи, передали арабу за ничтожное количество банкнот.

Леди Крейл резко повернулась к ней, Себастьян зажмурился, но Харриет их не замечала.

— Мы не можем просто смотреть и ехать дальше, когда людей продают словно животных!

— Держите себя в руках, Харриет, — строго сказала леди Крейл, когда люди стали оборачиваться в их сторону. — Мы ничего не можем сделать. — Она коснулась тростью плеча кучера: — Я требую, чтобы мы немедленно покинули эту площадь!

— Он не много выручит за эту партию, — заметил Себастьян, когда экипаж наконец выбрался с площади. — Рабы, которые приносят высокий доход, — это абиссинцы и девушки-черкешенки, которых покупают для гаремов Востока.

Харриет содрогнулась — неудивительно, что ее отец посвятил всю свою жизнь борьбе с такой жестокостью.

Она была настолько расстроена, что почти не принимала участия в разговоре в доме Уолтера. Магдалина встретила ее с холодной вежливостью, обратив все свое радушие на Себастьяна. Доктор Уолтер был неподдельно озабочен здоровьем Харриет; лишь получив от леди Крейл заверения, что девушка полностью оправилась, он радостно просиял и не стал настаивать на осмотре.

— Мы отправляемся через несколько дней, — говорил доктор леди Крейл, с остервенением протирая свои очки. — Это всем экспедициям экспедиция!

— Там масса носорогов, гиппопотамов и слонов, — добавил Себастьян с загоревшимися от восторга глазами. — Охота будет небывалой.

— И слава, — вставила Магдалина, и ее прищуренные глаза вспыхнули внезапной страстью.

Харриет старалась не отвлекаться, но потеряла нить разговора.

— Я была бы удивлена, доктор Уолтер, если бы вам удалось пройти на юг дальше, чем Гондокоро, — сказала леди Крейл, изящно поддерживая одетой в белую перчатку рукой фарфоровую чайную чашку с блюдцем.

— Глупости! — с добродушной усмешкой отозвался доктор Уолтер, сцепив руки за спиной и расхаживая взад-вперед. — Мы хорошо снаряжены и здоровы. На этот раз вопрос о Ниле наконец-то будет разрешен! Мы узнаем правду, леди Крейл! Исток Нила больше не останется тайной!

У него в глазах было то же самое экзальтированное выражение, которое Харриет часто видела в глазах своего отца.

— Это цель вашей экспедиции? — Харриет с сомнением смотрела на Себастьяна и доктора Уолтера. — Найти исток Нила?

— Вот именно! — Пухлое розовощекое лицо доктора Уолтера светилось от счастья. — Я целый год планировал ее и полгода готовил. Мы ждали только одного джентльмена, и теперь он с нами.

Леди Крейл кашлянула, и доктор Уолтер убавил пыл.

— Это необходимость, леди Крейл, — пробурчал он. — В такой ситуации мы не можем выбирать себе спутников. Мы должны путешествовать с теми, кто лучше всего подходит для нашей цели.

— Надеюсь, вы добьетесь успеха, — тихо сказана Харриет, поставив чашку с блюдцем на китайский лакированный столик. — Это была мечта моего отца — найти неизвестный исток Нила.

Леди Крейл поднялась, не имея желания дальше обсуждать такую чепуху. Экспедиция доберется до Гондокоро, самой южной нанесенной на карту точки, и вернется. Это на шесть месяцев удержит Себастьяна от всяких глупостей, а у нее самой будет время договориться с близким другом. У друга была дочь, которая в двадцать один год еще не вышла замуж и, по-видимому, не стремилась к замужеству. Себастьяна придется заставить, и свадьба состоится еще до конца года, даже если ей придется силком тащить сына к алтарю.

— Вы уходите так скоро? — расстроился доктор Уолтер.

— Себастьян остается. Как я понимаю, у вас есть что еще обсудить в связи с вашей экспедицией. Всего доброго, мистер Уолтер. Всего доброго, Магдалина.

Магдалина, находясь в счастливом неведении относительно планов леди Крейл найти подходящую невесту для Себастьяна, почти откровенно обрадовалась их уходу.

Харриет тепло улыбнулась ей, довольная возможностью раньше вернуться в консульство. Рауль будет там; он будет ждать ее; его темные глаза будут сердитыми, бронзовое от загара лицо суровым и непреклонным. Потом она расскажет ему, что была обязана сопровождать леди Крейл к Уолтеру, и жесткая линия его рта смягчится. Он попросит позволения поговорить с ней наедине, и леди Крейл придет в недоумение и замешательство, но удовлетворит его просьбу. Оставшись с ней вдвоем, он заключит ее в объятия, поцелует, не сдерживая страсти, а она ответит ему так естественно, как цветок раскрывает свои лепестки солнцу. Он попросит ее стать его женой, потом они вместе пойдут к леди Крейл, и все недоразумения останутся в прошлом.

«Рауль, — нежно сказала про себя Харриет. — Рауль…»

И она увидела его: голова и плечи Рауля возвышались над толпой, его скуластое лицо моментально бросалось в глаза на фоне толпившихся вокруг арабов и турок, густые черные волосы, низко спускавшиеся завитками на затылке, поблескивали на солнце. Харриет показалось, что у нее перестало биться сердце, секунду она не могла дышать, а потом радость сияющим потоком захлестнула ее.

— Рауль! — крикнула она, не обращая внимания на ужас леди Крейл. — Рауль!

Он быстро шел сквозь толпу, разговаривая со спутником, которого Харриет не было видно.

— Рауль!

Встав в движущемся экипаже, она неистово замахала ему рукой, а волнующаяся толпа на мгновение расступилась.

Девушка, шедшая рядом с ним, была не старше самой Харриет: оливковая кожа обольстительно блестела, гладкие, черные как смоль волосы спускались на спину, накидка, развеваясь, окутывала хрупкое тело, на стройных точеных ногах были такие же сандалии, какие носила Харриет во время путешествия из Бербера. Они шли быстро, и, чтобы встречный дородный джентльмен не смог разделить их, Рауль, протянув руку, взял девушку за запястье, а потом посмотрел вниз на нее, и его лицо словно ожило.

Девушка что-то сказала, и Харриет увидела, что Рауль засмеялся. Затем они пошли дальше, ловко прокладывая себе дорогу в толпе и не замечая ни экипажа леди Крейл, ни застывшей фигуры Харриет.

— Такое поведение недопустимо… Крайне недостойно… Для девушки вашего воспитания неприлично демонстрировать…

Слова леди Крейл не доходили до Харриет.

Она, казалось, перестала дышать, смотрела в одну точку и видела только загорелую руку, сжимающую другую, более темную. Поверив в свои мечты, Харриет не видела правды, но теперь она больше не будет за них держаться. Рауль никогда не говорил ей, что любит ее, потому что не любил. Он просто развлекался с ней, она, несомненно, была для него приятным времяпрепровождением на утомительном пути в Хартум. Вспомнив, как легко она поддалась его поцелуям и ласкам, Харриет густо покраснела. Она пожертвовала самоуважением и достоинством ради человека, который покупает рабынь для удовлетворения своей похоти, ради человека, ничем не отличающегося от паши. Харриет едва сдержала слезы унижения. Она была уверена, что Рауль честный и смелый, и добровольно и с радостью отдала ему свое сердце, а теперь осталась ни с чем. Рауль ее не любил — никогда не любил. Это казалось слишком жестоким, чтобы быть правдой.

— Кричать посреди улицы… после всего, что было сказано… так привлекать к себе всеобщее внимание…

Выходя из экипажа, леди Крейл все еще дрожала от гнева.

Но Харриет почти не замечала ее. Погруженная в собственные мучительные мысли, она поднялась по широкому лестничному пролету, вошла в свою комнату, закрыла за собой дверь и ничего не ответила, когда Джейли несмело постучалась к ней. Солнце стояло в самой верхней точке, и в комнате с низким потолком было жарко, как в печке. Механически прикрыв ставни и погрузив комнату в полутьму, Харриет легла на кровать. Две крупные слезинки, выкатившись у нее из-под ресниц, медленно побежали вниз по щекам, а внутри у нее образовалось что-то холодное и твердое. Она отдала свое сердце, теперь ей нужно его вернуть. Она была безрассудной, глупой и неосмотрительной, но больше такой не будет. Если любовь приносит такую боль, тогда она будет жить без любви, решила Харриет.


Глава 6


Из оцепенения Харриет вывел звонок в дверь консульства. Мгновение она лежала, напряженно прислушиваясь, а затем ее охватила паника. Этот голос нельзя было не узнать. Обманщик прямо из объятий другой женщины явился в консульство, как обещал. С бешено забившимся сердцем Харриет подбежала к двери и, открыв ее, гораздо яснее услышала сердитый разговор, теперь доносившийся наверх из мраморного холла леди Крейл, куда Рауль получил доступ, вероятно, грубой силой. Голос леди Крейл звенел от негодования, голос Рауля дрожал от сдерживаемой ярости, но находился под строгим контролем.

— Я буду осквернять британское консульство до тех пор, пока не поговорю с мисс Латимер!

— Вы не посмеете! Мисс Латимер под моим попечительством и неважно себя чувствует.

— Она больна?

— Слова позвучали как удар хлыста.

— Да… Нет… Она неважно себя чувствует.

Воинственность леди Крейл быстро изменила ей.

— Тогда я должен ее увидеть, и сделаю это!

Обутые в сапоги ноги затопали в сторону лестницы, голос леди Крейл, поднявшийся до истерически высоких нот, потребовал от сбежавшихся слуг, чтобы они силой выдворили мистера Бове, но, судя по звукам, никто даже не попытался это сделать. Рауль поднимался по лестнице через две ступеньки. Харриет, прижав руки к сильно бьющемуся сердцу, вышла за дверь и стояла не шевелясь.

Он остановился, положив одну руку на перила, и смотрел на нее. Беспокойство, омрачившее его лицо, исчезло, белые зубы сверкнули в широкой улыбке, глаза наполнились смехом, а Харриет увидела возле темных зрачков крошечные золотые искорки.

— Леди Крейл более чем строгая компаньонка. — Не подходя ближе, Рауль с удовольствием рассматривал Харриет. — Мне стоило дьявольского труда добраться сюда.

Солнечный свет за спиной Харриет превращал ее светлые волосы в золотое облако и позволял видеть только нежные очертания фигуры. Но когда Харриет немного сдвинулась вперед, улыбка у Рауля пропала. На лице у девушки не было и намека на приветливость: оно было застывшей маской, а золотисто-зеленые глаза принадлежали незнакомке.

— В таком спектакле не было необходимости, — холодно произнесла она, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно, и мечтая, чтобы Рауль не смотрел на нее, чтобы он отступил назад и таким образом увеличил расстояние между ними.

— Мне хотелось видеть вас.

Это было сухое сообщение, смех и улыбка исчезли.

— Вы очень любезны, мистер Бове, что нанесли визит, — официально откликнулась Харриет, не выдавая своего внутреннего смятения. — Мне следует поблагодарить вас за то, что проводили меня до Хартума. — Она натянуто улыбнулась. — А теперь прошу простить меня, мне нужно отдохнуть, полуденная жара для меня невыносима.

Она стремительно повернулась, чувствуя, что слезы страдания грозят хлынуть у нее из глаз.

Глаза у Рауля вспыхнули, он быстрыми широкими шагами преодолел пространство лестницы, отделявшее его от Харриет, и схватил девушку за запястье.

С неистовой яростью она вырвала у него свою руку — ее как огнем обожгло воспоминание о другой руке, которую он так же сжимал.

— Не трогайте меня! — сердито выкрикнула она. — Больше никогда не смейте прикасаться ко мне!

— Харриет, ради Бога!

Если бы она дала ему пощечину, Рауль не был бы больше ошеломлен.

Дверь перед ним захлопнулась.

— Харриет!

Он заколотил в дверь кулаками.

Откинув голову назад и закрыв глаза, Харриет прислонилась к двери по другую сторону и не стала сдерживать слез.

— Харриет! Харриет!

На лестнице раздались чьи-то торопливые шаги, послышались громкие голоса и звуки перебранки, а затем злобное проклятие, когда Рауль развернулся и в слепой ярости отправился туда, где его ждала леди Крейл.

— Вы требовали увидеть мисс Латимер — вы ее увидели. — У леди Крейл было достаточно времени, чтобы снова обрести самообладание. — А теперь буду благодарна, если вы немедленно покинете консульство.

— С удовольствием, — грубо огрызнулся Рауль. — Но до того как это сделать, я хочу узнать, что было сказано мисс Латимер за те двадцать четыре часа, что она находится под вашей крышей.

— Сказано? — Леди Крейл дугой выгнула брови. — Ее радушно приняли, дали приют…

— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. — Складки вокруг его рта побелели. — Я вчера расстался с мисс Латимер по-дружески, а теперь она отказывается разговаривать со мной.

— Вам незачем было приходить сюда, ведь вы убедились, что она благополучно прибыла. Она благодарна, что вы ее защищали, и положим конец этому делу.

— Привет, Бове, — дружелюбно поздоровался Себастьян, входя и не замечая накалившейся атмосферы. — Уолтер говорит, что мы готовы отправиться через несколько дней. — Он жестом указал круглоглазому слуге на красиво перевязанную шляпную коробку: — Отнесите это мисс Латимер с моими наилучшими пожеланиями. Я проделал адскую работу, чтобы раздобыть это. В Хартуме не так уж много модисток.

— Обстоятельства изменились, мистер Бове, — продолжила леди Крейл, пристально глядя Раулю в глаза. — Не сомневаюсь, вы понимаете.

— Прекрасно понимаю, — отрывисто бросил Рауль, переведя взгляд с Себастьяна Крейла на шляпную коробку, и устремился к двери, заставив молодого человека быстро попятиться, чтобы не оказаться сбитым с ног.

— Мисс Латимер — дочь миссионера, — неожиданно обратилась к Себастьяну мать, едва он успел твердо стать на ноги. — Буду благодарна, если ты станешь соответственно относиться к ней. Дарить шляпу совершенно неуместно.

Леди Крейл быстро прошла мимо сына к кабинету консула. Положение стало совершенно невозможным. Христианский долг был исполнен, и дальше можно было не продолжать. Среди жителей Хартума должен быть кто-то, кто отправлялся бы в Каир, кто-то, кто мог проводить мисс Харриет Латимер подальше от британского консульства, подальше от Рауля Бове с его непереносимой грубостью, подальше от ее сына с его опасной влюбленностью.

Харриет все еще так сильно дрожала, что ей пришлось зажать руки в коленях, когда леди Крейл грозно появилась перед ней с намерением излить на девушку свой гнев: безусловно, отвратительных сцен ни на торговой площади, ни в консульстве не было бы, если бы не присутствие Харриет. Однако маленькое бледное личико с огромными страдальческими глазами смягчило ее сердце. Девушка вела себя глупо, но она много выстрадала. Сначала ужасная смерть отца, а потом несчастье быть спасенной мужчиной, который слыл известным похитителем сердец.

— Думаю, вы согласитесь со мной, что для вас будет лучше всего при первой же возможности уехать в Каир, — тихо заговорила леди Крейл.

Харриет молча кивнула.

— В настоящее время в Хартуме всего тридцать европейцев, и я в ближайшие несколько дней выясню, возвращается ли кто-нибудь в Каир, и если да, то кто именно. Если нет, то дождемся возвращения моего мужа, и он, несомненно, распорядится, чтобы его помощник проводил вас.

— Спасибо, — поблагодарила Харриет низким, глухим от сдерживаемых слез голосом.

— Теперь вы сами убедились, что мистер Бове ведет себя не по-джентльменски, — с сочувствием сказала леди Крейл. — Я молюсь, чтобы вы выбросили из головы все мысли о нем. Не сомневаюсь, вернувшись в Англию, вы скоро выйдете замуж. Возможно, за священнослужителя…

При мысли о преподобном Марче Эллинсоне Харриет покачала головой, и ее пронзила такая острая боль, что ей пришлось собрать все силы, чтобы не разрыдаться.

Леди Крейл, ошибочно приняв ее молчание за согласие, с облегчением вздохнула и вышла из комнаты. Она решила, что обратится к Хьюберту Пеннифаксу. Будучи большим любителем охоты, он регулярно предпринимал дальние путешествия на побережье, перевозя слоновую кость и живых животных для европейских зверинцев.

У Харриет стучало в висках. Приступ ярости, охвативший ее, когда Рауль сжал ей запястье, как сжимал своей девушке-рабыне, сменился полной опустошенностью. Она медленно вышла на балкон. Вдали сливались воды Белого и Голубого Нила и шириной в милю плавно текли на север. Ее отец надеялся найти исток реки, доктор Уолтер и Себастьян Крейл отправляются с той же целью, и ей очень захотелось присоединиться к ним. Доктору и Себастьяну не нужно было возвращаться в Англию к замкнутому существованию; мужчины — они могли делать то, что им хочется. Пустыня, раскинувшаяся в абсолютном безмолвии за пределами города, когда-то была ее врагом, а сейчас Харриет чувствовала постоянную тягу к ней и к тому, что лежало за ней, — к Африке, стране загадок и легенд.

Харриет понимала, что не может оставаться в Хартуме. Ее поведение оскорбило леди Крейл, и хотя та говорила с ней исключительно по-доброму, Харриет знала, что их отношения безвозвратно испорчены. Через несколько недель, а возможно, дней, ее проводят в Каир, а затем ей предстоит долгая дорога в Англию и Челтнем. Но Харриет просто не могла вернуться к прежнему существованию: тем более теперь, после того как она пережила здесь опасности и у нее пробудился интерес к этому почти не исследованному континенту.

Харриет стояла так долго, что уже начали опускаться сумерки, и размышляла: она не обязана возвращаться в Англию, леди Крейл не является ее законным опекуном и не может заставить ее это сделать. Она должна сделать то, что давно собиралась сделать, решила Харриет. Она должна продолжить путь на юг в неисследованные земли и найти легендарные истоки Нила; только вместо нежно любимого отца ее спутниками будут доктор Уолтер и Себастьян Крейл.

Харриет принялась ходить по комнате, ее мысли отчаянно работали, а решимость все больше крепла. Ее разбитое сердце нельзя склеить возвращением в Англию и браком с человеком, которого леди Крейл считала бы подходящим. Харриет уже отдала свое сердце и не может забрать его обратно, но боль, которая в нем осталась, можно облегчить. Опасности, безусловно, сотрут мучительные воспоминания о Рауле Бове. Леди Крейл придет в ужас, но она не подопечная леди Крейл. Ее жизнь принадлежит только ей, она может делать с ней все, что ей хочется. И в этой жизни нет места возвращению в Челтнем с его зелеными лужайками и душистыми розами. Вместо этого она отправится на юг к подножию покрытого снегами Килиманджаро.

К большому огорчению Себастьяна, Харриет обедала одна у себя в комнате, а на следующий день изъявила желание снова увидеться с Уолтером, и леди Крейл, решив, что Харриет хочет продолжить знакомство с Магдалиной, охотно согласилась.

— Дорогая мисс Латимер, какой приятный сюрприз! Стаканчик хереса? Сок лайма? Финики?

— Стакан сока лайма, пожалуйста, — ответила Харриет, с удовольствием отметив отсутствие Магдалины.

Слуги засуетились, готовя напитки и лакомства, а мистер Уолтер проводил ее в свой заставленный мебелью кабинет.

— У нас совсем мало времени. — Доктор Уолтер убрал с кресла секстант и барометр, чтобы Харриет могла сесть, а потом, убрав подзорную трубу и хронометр с другого кресла, тоже сел. — Наша экспедиция отбывает в пятницу. Только представьте себе это, мисс Латимер! После года планирования мы наконец-то отплываем!

— Именно о вашей экспедиции я и хотела поговорить, — сказала Харриет, отпив глоток сока.

— Она сделает меня величайшим исследователем века. — Доктор Уолтер, сам того не подозревая, повторил слова, которые Харриет слышала из уст отца, и его круглое лицо просияло от восторга. — Вот карта. — Он отодвинул в сторону стопку бумаг и развернул на столе огромную карту. — Вот здесь Хартум, — коротким пухлым пальцем он ткнул в точку, где встречались две тонкие голубые линии. — Вот Гондокоро. — Его палец сместился к югу. — Это самая дальняя южная точка, достигнутая за множество попыток найти исток Нила. — Он снял очки и принялся усердно протирать их. — После Гондокоро оба Нила несутся через пороги, препятствуя любому дальнейшему продвижению.

— Но вы все же собираетесь пройти дальше?

— О да. Да. Мы берем с собой быков и мулов. Мы будем двигаться по суше, пока река снова не станет судоходной.

— Гондокоро — это город? — поинтересовалась Харриет.

— Несколько лет назад австрийские священники основали там миссию, но умерли от болезней, — ответил доктор Уолтер, отрицательно покачав головой. — Сомневаюсь, что у них был хотя бы один новообращенный. Лишь некоторые рабы заплывают так далеко на юг — самые отчаянные и бесстрашные. Теперь там нет почти ничего, кроме названия, да и оно известно лишь немногим. Гондокоро лежит за пределами цивилизации, и я еще никогда не встречал человека, который бы побывал там и вернулся.

— Мой отец ничего не знал о Гондокоро. На его карте Хартум был самой дальней южной точкой. Тем не менее он собирался пополнить здесь запасы и следовать за рекой, куда бы она ни привела. Его заветной мечтой было найти исток Нила..

— На протяжении веков это была мечта многих людей. — Доктор Уолтер возбужденно вздохнул. — Я, Франц Уолтер, превращу эту мечту в реальность.

— Я собиралась сопровождать отца, — осторожно сказала Харриет.

Доктор Уолтер, не понимая ее, моргнул, и Харриет, сделав глубокий вдох, пояснила:

— Это мечта не только моего отца, но и моя мечта. И я все еще хочу ее осуществить. Мне очень хотелось бы, чтобы вы включили меня в свою экспедицию, доктор Уолтер.

— Боюсь, вы не совсем меня поняли, мисс Латимер. Нашу экспедицию ожидают огромные трудности. Непредвиденные опасности…

— Я выжила в Нубийской пустыне, доктор Уолтер, — с горячностью возразила Харриет. — Я прекрасно представляю себе те трудности, о которых вы говорите.

— Но руководитель нашей экспедиции этого не позволит. Он твердо убежден, что наша группа должна состоять только из опытных ученых и географов.

— Неужели Себастьян Крейл ученый или географ? — удивилась Харриет.

— Себастьян — это особый случай.

Доктор Уолтер явно занервничал.

— В каком смысле?

— Его отец здешний консул, и были бы определенные трудности, если бы мы не включили его сына в нашу группу.

— Значит, исключения все же сделаны?

— Только одно, мисс Латимер. Уверяю вас совершенно искренне, что экспедиция не будет романтической прогулкой, какой вы ее себе представляете.

— Я вовсе не ожидаю, что она будет романтической прогулкой. — В голосе Харриет прозвучали резкие нотки, она не хотела, чтобы ей напоминали о романтике. — В вашей группе есть сиделка?

— Нет…

— Тогда я могла бы выполнять эти обязанности. Кроме того, я совсем неплохой художник. Без сомнения, Географическое общество оценит подробные зарисовки флоры и фауны берегов в верховьях Нила. По-моему, я буду очень полезным дополнением к вашей группе, доктор Уолтер.

— Но, мисс Латимер! — в полном отчаянии воскликнул доктор Уолтер. — У нас исключительно мужская группа. Невозможно…

— На этот счет не беспокойтесь, — холодно перебила его Харриет. — Я ищу не мужа, а только приключений. — Она встала. — Я буду готова отбыть в пятницу, доктор Уолтер.

— Я не могу дать вам такое разрешение! Я не руководитель экспедиции. Это ему решать, можете вы присоединиться к нам или нет.

— Тогда вы должны назвать мне его имя и сказать, где я могу его найти.

— Его имя, — раздался в нескольких шагах позади Харриет резкий голос, — Бове. И вы можете найти его здесь, мисс Латимер.

Харриет стремительно обернулась, и краска сбежала с ее лица.

Рауль стоял, прислонившись к косяку, но в его черных запавших глазах она ничего не смогла прочитать. Войдя в комнату, он налил себе небольшую порцию бренди из графина доктора Уолтера с такой же надменной самоуверенностью, с какой вел себя в резиденции паши.

— Вы, кажется, хотели о чем-то попросить меня? — неторопливо произнес он, усевшись на край стола красного дерева.

Покачивая одной ногой и вертя бренди в стакане, он ничего не выражающим взглядом всматривался в ее лицо. Какая же Харриет настоящая? Та, которую он держал в объятиях в безлюдной пустыне? Или разъяренная женщина, объявляющая на весь мир, что ее добродетель безупречна, что между ними ничего не было, что она того же мнения о нем, что и остальные ее ограниченные, чопорные и благопристойные соотечественницы?

Харриет старалась перевести дух и вернуть себе самообладание, но ее сердце сжималось от боли. Если она откажется от своей мечты из-за Рауля Бове, он одержит еще одну победу над ней и поймет это.

— Вы, несомненно, подслушали мой разговор с доктором Уолтером и прекрасно знаете, о чем именно я хотела попросить, — ответила Харриет и полным презрения взглядом посмотрела в глаза Рауля.

Рауль залпом выпил бренди. Смеющаяся, ни на кого не похожая, очаровательная девушка из пустыни исчезла. Такой она была лишь в силу обстоятельств, а сейчас здесь находилась настоящая мисс Латимер, нисколько не отличающаяся от своих сверстниц: девушка, которая ставит так называемые светские приличия выше любых чувств. Рауль медленно осмотрел ее с головы до пят, так что Харриет почувствовала себя нагой под его взглядом, а потом с насмешкой сказал:

— Но мне хотелось бы, чтобы вы попросили, мисс Латимер.

Черт побери, она не доставит ему удовольствия увидеть ее струсившей. Глаза Харриет вспыхнули огнем, она вызывающе вскинула голову и сказала с такой злостью, что доктор Уолтер попятился назад к стене:

— Я хочу присоединиться к вашей экспедиции на юг в поисках истока Нила. У вас нет сиделки, я могу быть ею. У вас нет художника, чтобы зарисовывать флору и фауну, я умею рисовать.

— И это ваши единственные доводы?

Уголки его рта слегка приподнялись в улыбке, словно слова Харриет его позабавили.

— Этого достаточно!

Харриет почувствовала, что ее ярость дошла до белого каления.

Их взгляды встретились, и на этот раз у Рауля в глазах было такое выражение, что ее затопило желание, от которого она почувствовала себя порочной. Она сжала кулаки, ненавидя себя за то, что все равно любит Рауля так же сильно, как прежде.

— А что ваши спутники, мисс Латимер? — поинтересовался он с таким мрачным выражением, что доктор еще больше испугался. — Не они ли отчасти причина, по которой вы хотите принять участие в путешествии?

У Харриет так сжалось горло, что она с трудом смогла произнести:

— С доктором Уолтером и Себастьяном Крейлом я едва знакома, а других участников экспедиции вообще не знаю. Что касается вас, то я была бы счастлива никогда больше вас вообще не видеть!

— Тогда можете быть спокойны, мадам, не увидите. — Он встал на ноги и снова наполнил свой стакан. — Ни одной женщины не будете нами — и в первую очередь вас. Всего хорошего, мисс Латимер.

Она не станет просить и умолять — и не позволит Раулю увидеть глубину ее разочарования. Слезы негодования и досады навернулись ей на глаза, но Харриет с ними справилась.

— Всего доброго, доктор Уолтер. — Гордо подняв голову, она направилась к двери. — Надеюсь, мы еще увидимся в более приятной обстановке.

Она бросила испепеляющий взгляд в сторону Рауля Бове, но он не достиг цели. Рауль просто пожал плечами, и грустная улыбка слегка смягчила жесткую линию его рта.

Даже добравшись до своей комнаты в консульстве, Харриет все еще продолжала дрожать. Как он посмел предположить, что она хочет принять участие в экспедиции, чтобы продолжать любовные отношения с ним?! Неужели ее поведение во время путешествия в Хартум было столь низким и непристойным? Она подумала о жгучих поцелуях, которые безыскусно принимала и возвращала, и ее щеки загорелись от стыда. Она сполоснула лицо холодной водой, стараясь снова успокоиться. Ей следовало с самого начала понять, что такой мужчина, как Рауль Бове, не из тех, кто живет один, — что у него есть жена или любовница, которая ждет его возвращения. Она не предполагала существования ни той, ни другой, и, конечно, ей не могло прийти в голову, что девушка-рабыня наслаждается теми, же объятиями, которые так нежно лелеяли ее. Харриет насухо вытерла лицо и посмотрела на себя в зеркало, висевшее над умывальником, — на побледневшем лице ее глаза, полные страдания, казались огромными. В те короткие мгновения на площади Хартума Харриет увидела то, чего не увидела леди Крейл: она увидела выражение, появившееся в глазах черкешенки, когда Рауль сжал ее запястье. В глазах девушки было то же выражение, которое когда-то было в ее собственных. Купленная или нет, девушка-рабыня Рауля Бове была так же влюблена в него, как сама Харриет, а он не был верен ни одной из них. Харриет охватило безысходное отчаяние. Вероятно, она видела Рауля в последний раз. Скоро он и Африка станут воспоминанием. Она будет степенно жить в Челтнеме, небогатые событиями годы будут быстро проходить мимо нее, пока она в конце концов не состарится и не станет похожей на своих тетушек.

— Проклятие! — не сдерживаясь, выругалась Харриет, бросившись на кровать, и, колотя подушку, дала выход слезам, которые долго сдерживала. — Проклятие, проклятие, проклятие!

Леди Крейл встревожилась, узнав, что ее сын снова обедает с ними, ведь обычно он обедал один или с друзьями — иногда с достойными, как доктор Уолтер, иногда с неподходящими, как возмутительный мистер Бове. То, что он решил обедать в консульстве, когда никаких гостей не было приглашено, могло означать только одно: причиной этого была Харриет. Леди Крейл безразлично ковыряла свою еду. Соглашаясь оказать гостеприимство Харриет Латимер, она никак не предполагала, что девушка окажется настоящей красавицей, способной кружить головы в столицах Европы, а тем более в таких забытых Богом поселениях, как Хартум. Она ожидала, что дочь миссионера выглядит как дочь миссионера, но Харриет Латимер выглядела не так и вела себя не так.

Леди Крейл сделала знак слуге подавать рыбное блюдо. То, что Харриет Латимер набросилась на Рауля Бове, когда он ворвался в консульство, и не проявила желания поощрять его ухаживания, было правильно, но это еще и показало таившуюся в ней взрывную энергию. Хотя Харриет была вежливой и хорошо воспитанной, леди Крейл считала ее «вещью в себе», которую лучше всего держать подальше от сына. Она непроизвольно вздрогнула: если после всех этих лет холостяцкой жизни Себастьян женится на дочери миссионера, она никогда не сможет снова появиться в лондонском обществе с высоко поднятой головой.

— Туземцы говорят, что Нил вытекает из больших внутренних озер, — с увлечением рассказывал Себастьян неестественно напряженной Харриет. — Великие Ньянза — так они их называют.

— Мне надоело слушать об истоке этой проклятой реки, — с неожиданной грубостью заявила леди Крейл. — Последние шесть месяцев ты только об этом и говоришь. Кого интересует, откуда она вытекает?

— Всю Европу, — обезоруживающе ответил Себастьян.

— Попробовала бы вся Европа пожить здесь, тогда у нее очень скоро пропал бы интерес ко всему в Африке, — саркастически заметила леди Крейл и обернулась к Харриет.

Румянец, который еще недавно был на щеках девушки, исчез, ее безупречная кожа стала бледной, золотисто-зеленые глаза погасли. Но вместо того чтобы лишить ее красоты, страдание только придало ей еще большее очарование, и леди Крейл прекрасно понимала, какое воздействие это оказывало на ее сына. Он чувствовал себя защитником и одновременно получал от этого удовольствие. Это мощное сочетание эмоций наполнило ее тревогой.

— Вам будет приятно узнать, Харриет, что я смогла организовать ваше скорое возвращение в Каир. Мистер и миссис Пеннифакс возвращаются туда в начале следующей недели. Мистер Пеннифакс в некотором смысле уникальный человек. Он уже много путешествовал по Южной Америке и по Востоку, а миссис Пеннифакс сама заядлая путешественница и будет вам идеальной спутницей. Думаю, я могу гарантировать, что ваше обратное путешествие не будет таким кошмаром, каким оказалось для вас путешествие сюда. Они путешествуют с огромным штатом слуг, и вы будете наслаждаться удобствами, какие только возможны в такой ситуации.

— Спасибо.

Харриет улыбнулась, но уголки ее губ задрожали.

Интересно, подумал Себастьян Крейл, каково это — поцеловать эти мягкие губы? Девушка не хотела возвращаться в Англию, она хотела остаться в Хартуме, и он был уверен, что знает почему. Между ними ничего не было сказано, но своим тоном и выражением глаз он дал понять свои чувства, и Харриет Латимер хотела оставаться в консульстве, пока он не вернется. У него возникло самое необычное желание: было бы чрезвычайно приятно знать, что золотоволосая мисс Латимер ждет в Хартуме его возвращения из внутренней Африки.

— Не думаю, что мисс Латимер необходимо возвращаться в Каир с Пеннифаксами, — высказался Себастьян, поглаживая указательным пальцем безукоризненные усы и не сводя глаз с хрупкой фигуры Харриет. — По-моему, будет лучше, если она еще немного пробудет в Хартуме. Ей нужен более длительный отдых перед тем, как отправиться в обратное путешествие.

— Позволь мне судить, что лучше, — холодно осадила его мать, взглянув на сына поверх стола с серебряной посудой. — Пеннифаксы отправляются на следующей неделе, и мисс Латимер тоже.

Харриет с болью и недоумением посмотрела на леди Крейл и отодвинула в сторону тарелку, оставив еду нетронутой. Теплота, которую леди Крейл проявила, принимая ее, практически полностью исчезла. Неужели ее поведение, когда она на публике кричала Раулю Бове, было столь предосудительным? На это у нее был собственный ответ. Рауль открыто жил с купленной рабыней, выставляя напоказ существовавшие между ними интимные отношения. Харриет чувствовала себя такой разбитой, что думала, не заболела ли какой-нибудь тропической лихорадкой.

— Вы простите меня, леди Крейл? — Она прижала руку к пульсирующему виску. — У меня разболелась голова.

Леди Крейл кивнула, с удовольствием отпуская ее и радуясь, что сын скоро отправится в свою экспедицию и что вслед за этим Харриет направится на север. Еще одна неделя присутствия мисс Латимер — и Себастьян будет готов сделать ей предложение выйти за него замуж. Она встала из-за стола, зная, что беспокоится напрасно. Себастьян будет продолжать свою дурацкую экспедицию и, вернувшись разочарованным, женится на девушке, которую она ему выберет.

Себастьян долго сидел с портвейном и размышлял. Если он в ближайшее время не женится, то окажется, что ему придется жениться по выбору матери, а иначе он лишится дохода. Он мог поступить гораздо хуже, чем жениться на Харриет Латимер. А она была бы в его постели гораздо теплее, чем любая девушка, выбранная для него матерью. Он мечтательно допил портвейн и поднялся по пологому пролету лестницы в свою комнату.

Когда на следующий день он спросил Харриет, не хочет ли она покататься с ним верхом, она с радостью приняла его предложение. Дружелюбия со стороны леди Крейл как не бывало, осталась только официальная вежливость, и консульство начало вызывать у Харриет клаустрофобию.

— Солнце, по-видимому, на вас не действует, — заметил Себастьян, когда они легким галопом выехали с внутреннего двора на жаркие пыльные улицы.

— Я с детства к нему привыкла.

— Тогда вы редкий человек. Не многим это удается. Было еще рано, и город не так был наполнен людьми, как во время той злосчастной поездки в экипаже.

— Я родилась в Египте, и, возможно, этим объясняется моя приспособленность.

— Теперь одной тайной меньше. А сколько их у вас еще есть, мисс Латимер?

Его губы растянулись в улыбке, и Харриет с удивлением поняла, что Себастьян Крейл с ней флиртует.

— Ни одной, — вежливо ответила она и слегка стегнула лошадь, чтобы отъехать немного дальше от его лошади.

— Мисс Латимер… — Его голос изменился, и теперь был не поддразнивающим, а полным эмоций. — Я знаю, что вы не хотите уезжать из города, и уверен, что знаю почему.

— Вы ошибаетесь, мистер Крейл. — Харриет почувствовала, что бледнеет. — Я с радостью покину город при первой же возможности.

Себастьян заметил, что ее рука, держащая поводья, слегка дрожит.

— Мисс Латимер, я…

— Нам обязательно ехать именно в этом направлении?

Голос Харриет зазвенел от страха. Перед ними были река, два небольших арабских судна и паруса фелюги.

— Сегодня утром доктор Уолтер присматривает за погрузкой лодок.

Харриет тщетно оглядывалась по сторонам в поисках способа улизнуть, но Себастьян Крейл уже спускался с седла, говоря:

— Мы будем отсутствовать по меньшей мере год, но даже для такой маленькой группы нужно иметь три судна. На этом будут продуктовые запасы. Мешки, которые носильщики-туземцы грузят на борт, наполнены зерном.

Он подал Харриет руку, чтобы помочь спуститься.

— Мне бы не хотелось… Я…

Но было слишком поздно. Доктор Уолтер уже заметил ее и торопливо направлялся к ним.

— Доброе утро, мисс Латимер! Какая восхитительная неожиданность! Надеюсь, вы оправились от своего разочарования.

— Разочарования? — Себастьян Крейл перевел взгляд с маленького круглого доктора на Харриет. — Какого разочарования?

— Мисс Латимер надеялась присоединиться к нашей экспедиции, — голос доктора Уолтера был полон сочувствия, — но мистер Бове отказался позволить ей это.

— Это правда? — Себастьян Крейл недоверчиво посмотрел на Харриет. — Неужели вы зашли так далеко?

Харриет спряталась от его взгляда, поблагодарив вуаль на своей широкополой шляпе.

— У меня нет желания это обсуждать, — сдержанно сказала она, чувствуя, как ее глаза наполняются непрошеными слезами.

— Мисс Латимер, — Себастьян Крейл взял ее руки в свои, — окажете ли вы мне честь стать моей женой?

Харриет оцепенела от изумления, и, прежде чем она пришла в себя, он поднял ее вуаль и, заключив девушку в объятия, поцеловал прямо в губы.

— Причал — странный выбор для занятия любовью, — грубо произнес знакомый низкий голос.

Себастьян отпустил ошеломленную Харриет и обернулся.

— А вам, Бове, какое до этого дело? — сердито огрызнулся он, и у него на щеках выступили красные пятна.

— Никакого, — отозвался Рауль, и на его внезапно ставшем жестоким лице сверкнули пронзительные черные глаза, — за исключением того, что у меня десять тонн зерна, которые нужно погрузить на эту барку, а вы со своей возлюбленной этому мешаете.

— Бове, немедленно извинитесь за свои слова. — Голос Себастьяна Крейла дрожал от негодования. — Вы говорите о моей будущей жене.

Взгляд Рауля метнулся от разъяренного Себастьяна туда, где стояла Харриет: она прижимала руку к часто бьющемуся сердцу, а ее лицо лишилось каких бы то ни было красок.

— Мои поздравления. Вы самая прелестная пара.

— Благодарю вас, — сухо отозвался Себастьян. — Погрузка зерна закончится сегодня?

Ответ Рауля пролетел мимо Харриет. Она слышала только сарказм в его голосе, видела презрение в его глазах и чувствовала кипящую ярость, которой не могла понять. Осознав, что она полностью лишится самообладания после еще одного мгновения его испытующего взгляда, Харриет повернулась, подошла к лошади, села в седло, несмотря на протестующий возглас Себастьяна, и яростно сжала каблуками бока лошади.

Какое право имел Рауль так смотреть на нее? Это он вел себя недостойно, а не она. Это он вернулся в Хартум и к ласкам своей любовницы. Если бы у него была хотя бы капля мужской чести, он немедленно разорвал бы эту связь. Но он не был человеком чести: она увидела это на площади Хартума, все знали и обсуждали это, даже те, кто должны были стать его спутниками.

Харриет не обращала внимания на Себастьяна Крейла, кричавшего, чтобы она придержала лошадь и подождала его. Из-за Рауля Бове она будет вынуждена покинуть Африку, ничего другого ей не остается — если только она не выйдет замуж за Себастьяна Крейла.

Эта мысль просто ошарашила Харриет, у нее перехватило дыхание. Он что, на самом деле несколько минут назад сделал ей предложение? И если да, то почему? Она не давала ему никакого повода, не намекала, что такое предложение будет охотно принято. Себастьян Крейл красив, обходителен, исключительно хорошо воспитан и, несомненно, наследник состояния. Однако он не заставлял ее сердце биться быстрее или ее нервы трепетать, как это делал отвратительный Рауль Бове. Поцелуй Себастьяна был особенным только своей неожиданностью, тогда как каждый поцелуй Рауля обжигал саму ее душу. Не могло быть и речи о браке с Себастьяном Крейлом — и вообще с кем-либо. Ее судьба — остаться старой девой, жить в Челтнеме, вести разговоры о шляпках, о платьях и таить снедающую ревность к девушке-рабыне, купленной на помосте аукциона.


Глава 7


Себастьян галопом влетел во внутренний двор, когда Харриет уже спешилась, и, быстро соскочив с лошади, широкими шагами подошел к ней.

— Я не думал, что слова Бове так расстроят вас. Он не имел в виду ничего, кроме того, что сказал. Оскорбительное поведение вполне естественно для него.

— Это мне хорошо известно! — Харриет старалась держать себя в руках.

Себастьян не знал, что Харриет знакома с Бове, и нахмурился, но не стал об этом задумываться, у него были другие, более важные вещи, о которых следовало подумать.

— Харриет, — нежно заговорил он, снова протягивая руки к ее руке, — вы будете ждать меня здесь, в Хартуме, или вернетесь в Англию и будете ждать меня там?

— Я вообще не буду ждать вас, мистер Крейл.

Харриет в отчаянии взглянула на Себастьяна.

На его лице с тонкими чертами отразилось замешательство.

— Я высоко ценю ту честь, которую вы оказали мне, попросив стать вашей женой, — натянуто продолжала Харриет, так и не забрав у него свою руку, — но у меня нет желания выходить замуж.

— Я прекрасно осознаю разницу положений, которые мы занимаем в обществе. — Он улыбнулся, чтобы подбодрить Харриет. — Я все обдумал, и меня это не беспокоит.

— Очень благородно с вашей стороны, мистер Крейл.

У Харриет слегка поднялись уголки рта.

— Чем скорее мы сообщим эту новость, тем лучше. Будет буря и слезы, но совсем недолго. Моя мать уже несколько лет убеждает меня жениться. Этот брак будет не тем, какого она ожидает, но постепенно она с ним смирится.

— Вы меня неправильно поняли. — Харриет подняла к нему несчастное лицо. — Я отклонила ваше предложение не потому, что вы сын лорда, а я дочь миссионера. Я не приняла его потому, что действительно не имею желания выходить замуж.

— Но, Харриет, я люблю вас.

На Лице Себастьяна было написано недоумение.

— Вы ведь почти не знаете меня, мистер Крейл, — с едва заметной улыбкой отозвалась она.

— Я знаю достаточно, чтобы мне хотелось видеть вас своей женой.

— Мне жаль.

Весьма решительно высвободив руку из его рук, Харриет быстро вошла в прохладу консульства, а Себастьян в растерянности продолжал смотреть ей вслед.

Вместо того чтобы прыгать от радости и благодарить, она его отвергла! Его! Себастьяна Крейла! Человека, которого в высших кругах общества считали завидным выигрышем в брачных играх! В нем родилось новое чувство. Он попросил Харриет выйти за него замуж, потому что эта идея ему понравилась, а отказ девушки всколыхнул более сильные, более глубокие эмоции. Мисс Харриет Латимер — это редкость, и он будет дураком, если отпустит ее. До его отбытия с экспедицией оставалось еще три дня. Неужели за три дня такой ловкий человек, как он, не сможет завоевать сердце мисс Латимер? Он слишком поторопился со своим предложением, ведь он никак не подготовил ее, не ухаживал за ней. С вновь обретенным оптимизмом Себастьян отправился в свои комнаты.

На протяжении следующих трех дней Харриет чувствовала себя в осаде. Ее комната была завалена цветами; Джейли ежечасно приносила на серебряном подносе любовные послания; в качестве подарка Харриет был преподнесен бриллиант, подобного которому она никогда прежде не видела, но она его решительно вернула. У Харриет был единственный способ спастись от ухаживаний Себастьяна Крейла — оставаться у себя в комнате. Со своего балкона Харриет был виден берег реки, и после поездки на причал она с легкостью могла различить три лодки, которые готовили для длительного путешествия на юг. Когда Джейли спросила, не нужно ли ей чего-нибудь, Харриет не задумываясь попросила бинокль. Бинокль с выгравированными на нем ее инициалами был доставлен тотчас же — подарок от Себастьяна, который она на сей раз не вернула немедленно. Ненавидя себя за собственную слабость, Харриет много часов простояла, наблюдая, как грузили ящики и бочонки с провизией; как доктор Уолтер торопливо поднимался на борт с секстантами и барометрами, которые она видела у него в комнате; как Рауль Бове носил на судно книги и плотно скрученные рулоны, которые, вероятно, были картами. Так и ее отец готовился бы к экспедиции, если бы был жив. И она была бы с ним. С тяжестью на душе Харриет продолжала наблюдать, пока не стало темно.

Когда приблизился день отплытия, Себастьян передал через Джейли страстную записку, а затем, к ужасу матери, лично постучав в дверь комнаты Харриет, попросил девушку хотя бы на короткое мгновение увидеться с ним. Харриет отказалась.

Поздним вечером накануне дня отъезда у Себастьяна пробудилась надежда. Решив, что Харриет вела себя так непреклонно, потому что ей не разрешили вместе с ним участвовать в экспедиции, он отправился к Раулю Бове. К ужасу остальных членов экспедиции, между ними едва не состоялся обмен ударами еще до отбытия экспедиции из Хартума, а потом Себастьян в ярости и отчаянии вернулся в консульство и к двери в комнату Харриет.

— Я сделал все, что в моих силах, стараясь настоять на том, чтобы вы отправились с нами, — беспомощно сообщил он. — Бове непреклонен. Он говорит, что ни у одной женщины не хватит сил для такой экспедиции, и, боюсь, он прав. Вы можете подвергнуться опасности, а я скорее умру, чем допущу это.

Ничего не ответив, Харриет смотрела из комнаты на темную реку и на белеющие паруса лодок.

Себастьян застонал. У него был выбор: он не обязан отправляться на юг, он мог остаться в Хартуме и продолжить свои ухаживания за Харриет, он даже мог вернуться с ней в Англию. Сомнения разрывали его на части. Даже если он останется, это совсем не давало гарантии, что Харриет согласится стать его женой. Ее упрямство на сей счет было за пределами его понимания. А если он не отправится в путешествие с Бове, то лишится своего единственного шанса заработать славу. Бове был самым лучшим руководителем и самым отважным исследователем из всех, кто когда-либо предпринимал попытки найти исток Нила. Если кто-то и мог добиться успеха, то это Рауль Бове. И в тот момент он, Себастьян Крейл, будет стоять с ним рядом, и его, Себастьяна Крейла, имя будет записано в книги мировой истории.

— До свидания, Харриет, — сдавшись, сказал он сквозь закрытую дверь. — Я найду вас в Англии, когда вернусь.

Почувствовав, что осада на ее сердце наконец снята, Харриет открыла дверь и мягко сказала:

— До свидания, Себастьян. Я буду молиться, чтобы вы вернулись невредимым.

Выразительно глядя на девушку, он на мгновение крепко сжал ей руку и ушел, а Харриет, закрыв дверь, снова вернулась на теперь уже темный балкон.

Магдалина любила Себастьяна; Себастьян любил ее, Харриет; она любила Рауля Бове, а Рауль Бове любил свою маленькую черкешенку. Завтра он навсегда уплывет из ее жизни, и она больше никогда никого из них не увидит. Себастьян Крейл не вернется в Англию за ней. Это ее отказ в ответ на его импульсивное предложение сделал ухаживания Себастьяна в последние дни такими настойчивыми. На самом деле Себастьян ее не любит; он забудет о ней в то мгновение, когда Хартум исчезнет вдали.

Харриет спала беспокойно. Если бы только Рауль позволил ей присоединиться к ним! Радость от такого путешествия помогла бы ей вытерпеть его присутствие. Харриет могла бы осуществить мечту отца, и его смерть не была бы совсем напрасной.

В ней боролись ярость и страдание. Как посмел Рауль отказать ей только потому, что она женщина и недостаточно сильна?! Разве она не доказала, что вынослива, когда путешествовала по жаре пустыни без еды, с умирающим отцом? Харриет сомневалась, что доктор Уолтер или Себастьян Крейл обладали подходящим телосложением.

Сон пришел к Харриет лишь на короткое время, с первыми лучами солнца она снова была на балконе и, подняв бинокль к глазам, пристально наблюдала, как ведут на борт величественного жеребца, принадлежавшего Раулю Бове. Когда пришла очередь мулов и верблюдов, появился Себастьян Крейл с когортой слуг, потом худой мужчина в очках приветственно помахал ему рукой и поднялся на палубу судна, а затем, к собственному удивлению, Харриет увидела, что прибыл молодой священнослужитель. Она всмотрелась пристальнее: вероятно, этот мужчина был естествоиспытателем или ботаником, потому что какую пользу такой экспедиции мог принести англиканский священник?

Ее сердце подпрыгнуло, когда Рауль, выйдя на палубу, сердечно приветствовал вновь прибывших. Даже на таком большом расстоянии Харриет чувствовала силу его притяжения. Рядом с этим мрачно красивым мужчиной, возвышавшимся над Себастьяном Крейлом, остальные вокруг казались лилипутами. Судно было готово к отплытию, и на палубе засуетилась команда туземцев. Дувший сильный ветер наполнил паруса, и большое судно, легко отчалив от берега реки, устремилось к середине широкого потока, а за ним более неповоротливо последовали две барки с припасами. Мужчины отправлялись в великое путешествие, а она, Харриет, оставалась исключительно по той причине, что она женщина.

Священник с белым воротничком и Себастьян, стоя на корме, махали группе зрителей, пришедших пожелать им удачи; джентльмен в очках исчез на нижней палубе.

Рауль стоял в одиночестве на носу, расставив ноги и сцепив руки за спиной. Он уходил — и через несколько минут исчезнет из виду. Что-то очень похожее на панику возникло внутри у Харриет, и она тяжело вздохнула.

С нижней палубы грациозно появилась стройная фигура. Она быстро, так что ветер подхватил и отбросил назад ее волосы, побежала через палубу туда, где стоял Рауль, и просунула руку ему под локоть. Сердце Харриет начало биться медленными тяжелыми толчками. Рауль отказался позволить ей участвовать в экспедиции на том основании, что она женщина, он лишил ее возможности исполнить заветное желание. Тем не менее женщина могла быть членом группы. Его заявление Себастьяну, что путешествие слишком опасно для Харриет, было не более чем ухищрением, чтобы не разрешить ей присоединиться к ним: Рауль не желал, чтобы ее присутствие мешало ему. У истока Нила будет стоять Наринда — Наринда, которую исток реки интересовал, вероятно, не больше, чем леди Крейл. Харриет почувствовала приступ ярости. На этот раз мистер Рауль Бове превзошел самого себя. Схватив чистое нижнее белье и сменную блузку с юбкой, Харриет поспешно скатала все вместе — больше ей ничего не нужно, на борт было погружено достаточно провизии, чтобы содержать целую армию. Потом она взяла револьвер, который ей дал Рауль и который незаряженным лежал у нее под кроватью, побежала вниз и через внутренний двор в конюшню. Лошадь не принадлежала ей, чтобы она могла ею распоряжаться, но Харриет это не заботило, животное будет возвращено — со временем.

Харриет быстрым галопом проскакала по пыльным, грязным улицам и выехала на открытое пространство. Справа от нее широко раскинулся Нил, и на нем хорошо были видны парусное судно и барки. Земля по берегам была болотистой, и Харриет пришлось свернуть в сторону и пробираться через рощу акаций с острыми короткими колючками, служившую единственным утешением для глаз на фоне бесплодной окружающей пустыни. Лодки подгонял сильный ветер, и Харриет очень скоро отстала. Но она знала, что в сумерках им придется бросить якорь, и решила, что догонит их или умрет.

В следующие часы Харриет казалось, что смерть будет ей единственной наградой за ее безрассудство. Жара была невыносимой, а Харриет даже не подумала взять с собой воду. Было очевидно, что лошадь не может бесконечно продолжать скакать галопом. Харриет понимала, что скоро ей придется замедлить скачку, а затем, когда пот потечет ручьями и с животного, и с всадницы, перевести лошадь на шаг. Далеко впереди она видела ослепительно белые паруса, и упрямство настойчиво подгоняло ее вперед: на ночь они должны стать на якорь, и если ей придется идти босиком, она все равно дойдет до них.

Это был самый длинный день в ее жизни: жара и мухи, грязь и изнеможение создавали ощущение, что он тянется бесконечно. Когда на пустыню опустилась ночь, Харриет обуяли новые страхи: она боялась животных, которые охотились на речных отмелях. Иногда она слышала скольжение крокодилов и звуки других диких зверей, которых не могла разглядеть. Для уверенности Харриет нащупала рукоятку револьвера. Если суда не бросят на ночь якорь, она погибла. Без воды у ее лошади не хватит сил, чтобы вернуться в Хартум, а она сама умрет одна в пустыне, как это едва не случилось с ней недавно. Когда слабое белое мерцание раскололо темноту, Харриет едва не разрыдалась от счастья и, заставив лошадь сделать еще одно усилие, поскакала к освещенному фонарем судну. Звук ее приближения вызвал суматоху, потом в нескольких дюймах от Харриет пролетела выпущенная из ружья пуля, а лошадь в испуге шарахнулась в сторону. Харриет вскрикнула, и в ответ со стоявших на якоре судов раздались громкие крики.

— Это всадник, а не животное! — услышала Харриет возглас доктора Уолтера.

— Это женщина! — раздался взбешенный голос Рауля, и затем Харриет увидела, как знакомая фигура спрыгнула с борта судна и зашлепала по воде к тростникам.

Плохо соображая от радости, Харриет спустилась со спины взмыленной лошади, и ей моментально с такой силой сжали плечи, что она вскрикнула от боли.

— Маленькая дурочка! Вы могли умереть прямо здесь!

— Я почти умерла, — откликнулась Харриет, беспомощно всхлипнув.

— Так бы вам и надо было! — Он посмотрел ей прямо в глаза. — Если вы стараетесь сорвать мою экспедицию, то вы сильно просчитались.

— Сорвать?

Застыв от негодования, Харриет посмотрела вверх на Рауля.

— Крейл продолжит путь на юг, а не вернется с вами в Хартум!

— Но…

Слова замерли у нее на губах, потому что пальцы Рауля грубо вонзились ей в плечи.

— Мы не собираемся задерживаться или терять члена нашей группы, чтобы провожать вас обратно в безопасное место. Вы добились большего, чем ожидали, мисс Латимер! Вы хотели присоединиться к нам, теперь вы останетесь с нами.

Харриет захотелось громко рассмеяться. Она добилась своей цели, и, пока ее это устраивало, Рауль Бове мог строить догадки, какие ему вздумается.

— Но вы не будете продолжать свои любовные отношения с Крейлом, пока не закончится экспедиция. — Он сердито встряхнул ее. — Научная экспедиция не место для ухаживаний.

— Это распространяется и на руководителя экспедиции? — язвительно поинтересовалась Харриет, стараясь освободиться от его грубой хватки.

— В том, что касается вас, мисс Латимер, несомненно.

Он отпустил ее так внезапно, что Харриет чуть не упала.

— Боже мой! Что еще?..

Ничего не понимая, доктор Уолтер, пробившись через тростник и выйдя на берег, подошел к ним.

— Мисс Латимер все же будет путешествовать вместе с нами, — лаконично сообщил Рауль и, повернувшись, зашагал по воде к судну, не проявив ни малейшего намерения помочь Харриет.

— Дорогая мисс Латимер…

Маленькая ласковая рука доктора взяла Харриет под руку.

В темноте Харриет услышала, как Себастьян Крейл повысил голос, сначала от изумления, а потом от возмущения, когда Рауль сообщил ему сперва о ее прибытии, а потом о запрете продолжать любые нежные отношения между ними. Доктор Уолтер провел Харриет сквозь тростник в воде по колено, и тогда она ясно разобрала требовательные слова Рауля:

— Вы будете делать то, что я говорю, Крейл, и не задержите экспедицию, провожая мисс Латимер обратно в Хартум.

Священник с сочувственным видом наклонился над бортом и протянул Харриет руки. Харриет с благодарностью приняла его помощь, а когда ее ноги коснулись обшивки палубы, Себастьян уже был рядом с ней. Себастьян, как и Рауль, несомненно, неправильно истолковал мотивы ее поступка, но Харриет слишком устала, чтобы пускаться в дальнейшие объяснения, касающиеся ее поведения.

— Я устала, Себастьян, и хочу пить. У меня нет желания сегодня вечером с кем-либо разговаривать.

Харриет смутно отдавала себе отчет, что все заботятся о ней: рука доктора Уолтера не покидала ее плеч, пока он провожал ее на нижнюю палубу в каюту, очевидно, принадлежавшую ему самому; молодой англиканский священник втиснулся рядом с ним с соком лайма и печеньем; мужчина в очках, которому она еще не была представлена, принес ей успокоительный порошок; Себастьян, неподвижно стоя на пороге, говорил без умолку. Не было только Рауля. Когда джентльмены разошлись, Харриет заметила еще пару глаз, наблюдавших за ней, но в этих глазах не было ни заботы, ни дружелюбия — одна только неприкрытая ненависть.

Наринда быстро отвернулась, в свете фонаря мелькнула ее длинная накидка. Когда дверь каюты закрылась, Харриет, оставшись одна, легла на койку и закрыла глаза. Она добилась своей цели, так почему же не чувствует ликования? Она отправляется в путешествие, на которое прежде не отваживалась ни одна европейская женщина. Всего несколько недель назад от такой возможности ее сердце наполнилось бы радостью, а сейчас Харриет казалось, будто она способна чувствовать только боль. Она сомневалась, что Наринда будет спать одна на узкой койке; как раз сейчас она, наверное, снова с Раулем, наслаждается его обществом, его редкими улыбками, его ласками. Харриет сжала руки в крепкие маленькие кулачки: она знала, какова будет ситуация, и сочла ее предпочтительнее, чем возвращение в Англию. Значит, придется терпеть Рауля Бове и его черкешенку.

Это оказалось нелегкой задачей. Наринда не делала секрета из своих близких отношений с Раулем, и пока они плыли все дальше и дальше на юг, она много часов проводила на палубе, стоя на коленях у его ног.

Себастьян был убежден, что Харриет торопилась догнать экспедицию, потому что изменила свое намерение и в конце концов решила выйти за него замуж. Ее настойчивые утверждения, что это не так, сбивали его с толку и делали почти таким же раздраженным, каким был Рауль.

Доктор Уолтер все время оставался общительным, с огромным энтузиазмом говорил об их рискованном предприятии и приносил Харриет огромные коллекции растений и цветов для зарисовки. Преподобный Лейн попросил, чтобы его называли просто по имени — Марк, и, казалось, совмещал приличную дозу здравого смысла с мечтами об исследовании. Молодым человеком в очках был мистер Уилфред Фроум из Чичестера, чье участие в экспедиции спонсировало Лондонское королевское географическое общество.

На их парусном судне, хотя и значительно большем того, на котором Рауль и Харриет добирались до Хартума, все же было недостаточно жизненного пространства для семи человек, особенно при том, что многие из них почти не разговаривали друг с другом. Наринда никогда не снисходила до того, чтобы просто сказать Харриет «доброе утро». Рауль и Себастьян общались друг с другом только по необходимости, и их взаимная неприязнь заставляла остальных мужчин группы чувствовать себя неловко, тем более что они не имели представления о причине таких отношений. Холодность между Раулем и Харриет была очевидна всем: она огорчала доктора, озадачивала преподобного Лейна и ставила в тупик Фроума, а Себастьяна радовала. Репутация француза в том, что касалось женщин, была общеизвестна, и Себастьян считал, что Харриет проявляет здравый смысл, избегая его общества.

День за днем мощная река шириной в милю катилась на север через сухие, скудные земли, где ничто не нарушало однообразия, кроме жужжания бесчисленных насекомых и плеска волн в тростнике.

В конце второй недели доктор Уолтер почувствовал себя плохо и, сославшись на тошноту и головную боль, извинился и спустился вниз в маленькую каюту, которую делил с Уилфредом Фроумом, а вечером, когда они стали на якорь и приступили к трапезе, так и не появился.

Маленький доктор был не из тех, кто любит жаловаться, и Харриет остро кольнуло первое нехорошее предчувствие. Закончив еду, она сразу же спустилась к его каюте и постучала. С трудом узнаваемый голос запретил ей входить и попросил пригласить Рауля. Не обращая внимания на просьбу, Харриет открыла дверь. Добрые глаза доктора Уолтера стали дикими, его нещадно трясло, и от влажной кожи волнами исходил жар.

Бросив на него всего один взгляд, Харриет повернулась и побежала за Раулем. Тот все еще сидел за столом, откинувшись на спинку стула, а Наринда наливала ему кофе. Когда, подбежав к нему, Харриет в тревоге схватила его за руку, глаза у черкешенки вспыхнули, а Рауль в крайнем изумлении уставился на Харриет. С тех пор как он взял ее на судно, она еще ни разу даже не взглянула в его сторону.

— Доктор Уолтер, — побледнев, прошептала она. — Мне кажется, у него малярия.

— Мы ничего не можем сделать, — осмотрев доктора, сухо сказал он Харриет. — Он или выживет, или умрет.

— По-моему, — медленно произнесла она, глядя вверх в его мрачное, непроницаемое лицо, — вы самый холодный, самый бесчувственный человек из всех, кого я когда-либо встречала.

— Можете думать, что вам угодно, мисс Латимер. — Слабая улыбка на мгновение искривила его губы. — Мне на это наплевать.

Он снова отвернулся к койке и судорожно дрожащему человеку.

— Что вы собираетесь делать?

— Ухаживать за ним, — просто ответил Рауль и, повернувшись, с удивлением взглянул на девушку.

Харриет почувствовала, как у нее краснеют щеки. Она предположила, что его мало беспокоит здоровье доктора, что он тревожится лишь о том, как это повлияет на его экспедицию. Но она оказалась не права.

— В этом нет необходимости, — смущенно сказала она. — Я могу делать все, что нужно.

Их взгляды встретились, юбка Харриет коснулась ног Рауля, и Харриет почувствовала, что краснеет еще сильнее.

— Когда вы собираетесь выйти замуж за Крейла? — спросил он, не сводя с нее пронзительного взгляда, будто позабыв о присутствии в маленькой каюте доктора Уолтера.

— Я вообще не собираюсь, — ответила она со всем достоинством, которое могла собрать.

— Почему? — Он свел брови и, подняв пальцем ее подбородок, вызывающе смотрел на нее. — Его мама не одобряет?

— Несомненно, так и было бы, если бы я приняла его предложение, — холодно ответила Харриет, хотя ее сердце отчаянно забилось.

— Вы ему отказали?

Рауль еще сильнее насупился. Харриет была так близко к нему, что от ее аромата кровь быстрее бежала у него по жилам.

— Почему?

— У меня нет желания выходить замуж, — произнесла она пересохшими губами, стараясь сохранить холодное безразличие, которое столь долго изображала, и понимая, что, если подвинется хотя бы на долю дюйма, ее тело прижмется к телу Рауля.

— Конечно, нет, — с насмешливой улыбкой сказал он. — Вам не нравится, когда к вам прикасаются, верно, мисс Латимер? Я забыл, как сердито вы требовали, когда рядом была леди Крейл, чтобы я до вас не дотрагивался, — его взгляд сместился к ее губам, — а сейчас с нами нет леди Крейл, мисс Латимер.

И не успела она протестующе вскрикнуть, как он, притянув ее к себе, стал неистово и со знанием дела целовать, не замечая хрупкую фигуру в накидке, скользнувшую прочь в темноту.

Напрасно Харриет сопротивлялась, Рауль не отпустил ее до тех пор, пока сам не решил это сделать.

— Когда-то я верил, что такие поцелуи идут из вашего сердца, мисс Латимер. — Он бесстрастно смотрел на нее. — Я обманулся, у вас его нет. Себастьяну Крейлу больше повезло в его неведении.

— Вы наглец, — прошипела она и изо всей силы, которая у нее нашлась, дала ему пощечину.

— А вы себялюбивы, — мрачно усмехнулся он. — Ваше единственное желание — это слава первооткрывателя истока Нила. Ради этой цели вы использовали и меня, и Крейла. Но мной вы больше не воспользуетесь, мисс Латимер.

Она возмущенно вскрикнула, но он, крепко взяв ее за плечи, вытолкнул за дверь каюты.

— Пришлите ко мне Наринду, — отрывисто приказал он. — Мне нужна вода и настойка опия.

Харриет почувствовала, что дрожит не меньше больного доктора, а ее губы распухли и горят от поцелуев Рауля. Как он посмел обвинить ее в себялюбии? Она не делала ничего такого, чего не делал бы любой другой участник экспедиции. Рауль высокомерный, жестокий и чрезвычайно несправедливый. На протяжении последних недель Харриет старалась убедить себя, что страдала от подростковой влюбленности и что теперь избавилась от нее. Но одним страстным объятием Рауль навечно разрушил эту иллюзию. Ее чувства к нему всегда были слишком сильны, чтобы она могла ими управлять.

— Мистер Бове хочет, чтобы в каюту доктора принесли воду и настойку опия, — сказала Харриет, подойдя к Наринде, которая зашивала одну из тонких, отделанных кружевом рубашек Рауля.

Подняв взгляд от работы, Наринда посмотрела на Харриет с такой злобой, что та непроизвольно попятилась.

— Ты его не получишь. Ты никогда его не получишь!

Плавным, кошачьим движением поднявшись на ноги, она быстро пошла выполнять распоряжение Рауля, а Харриет, пораженная силой ее чувства, осталась стоять, дрожа от возмущения.

— С этого времени мы по вечерам будем становиться на якорь в середине реки, — объявил Рауль, когда наконец вышел из каюты доктора. — Возможно, там не так много москитов.

— Что с доктором Уолтером?

Серые глаза Себастьяна выдавали почти паническую тревогу.

— Болен, — отрывисто бросил Рауль.

Наринда, скользнув к нему, что-то шепнула по-арабски и, быстро взяв под руку, с победоносным видом посмотрела на Харриет.

Харриет отвернулась. Каким образом она себя выдала? Откуда эта девушка узнала о ее чувствах к Раулю?

— Ночью я останусь с доктором Уолтером, — сказала Харриет и, не дожидаясь разрешения, отошла так быстро, что ее юбка закружилась вокруг лодыжек.

Когда Рауль ушел, маленькая черкешенка вскоре тоже оставила больного. Ее поведение в присутствии Рауля заметно отличалось от того, как она вела себя в его отсутствие. Ее брань, адресованная команде туземцев, когда Рауль не мог ее слышать, забавляла и Себастьяна, и мистера Фроума, но печалила Марка Лейна, считавшего, что девушке следует проявлять больше христианского милосердия, и возмущала Харриет. Молодая девушка была настоящей ведьмой и нисколько не уважала чувства других людей, ее мягкие слова, могли в мгновение ока превратиться в ядовитый выговор. Как мог Рауль поддаться ее обману? Возможно, он ничего не знал об этой стороне характера Наринды, а если знал, то его это не заботило. Харриет протерла пылающий лоб доктора Уолтера.

День ото дня состояние доктора ухудшалось. И день ото дня окружающий воздух становился более влажным, берега более зелеными, мухи более назойливыми. Река больше не текла свободно, а рассекалась островами плывущих по поверхности обломков и тины, и продвижению судов теперь мешала гниющая растительность. Туземцы, ведущие и их судно, и барки, все чаще отказывались подчиняться, и Рауль все свое внимание уделял тому, чтобы держать под контролем все свои суда.

— Я умираю, — сказал Харриет доктор в момент просветления. — Умираю!

— Глупости.

Даже для ее собственных ушей такой оптимизм прозвучал лживо.

Когда дверь каюты отворилась и вошел Рауль, Харриет застыла. К ее ночным бодрствованиям у постели доктора постепенно добавились и дневные дежурства тоже. Харриет не спала по-настоящему около недели, ее одежда была измятой и несвежей, лицо осунулось и побледнело, влажные пряди волос прилипли ко лбу и свешивались на щеки.

— Сколько времени прошло с тех пор, как вы спали? — отрывисто спросил Рауль.

— Не знаю. Дня два… три…

— Я полагал, Наринда помогает вам.

В измученных глазах Харриет промелькнуло удивление. Черкешенка не появлялась в каюте с тех пор, как Рауль вышел оттуда.

— Я велел ей менять вас каждые восемь часов. Она этого не делала?

Рауль плотно сжал губы.

Конечно же, черкешенка этого не делала, но Харриет не собиралась опускаться до уровня мелочности Наринды и устало ответила:

— Я предпочитаю сама ухаживать за доктором.

— Вы вот-вот лишитесь сознания. — Голос Рауля был полон такого глубокого чувства, что Харриет вздрогнула. — Идите к себе в каюту и отдохните. Я побуду с доктором.

— Но Наринда…

— Наринда — неподходящая компания для умирающего человека, — резко перебил ее Рауль.

Харриет бросила испуганный взгляд на доктора Уолтера: он был без сознания и дрожал, его одежда и постельное белье намокли от пота.

— Я прилежно ухаживала за ним, как за собственным отцом, — прерывающимся голосом сказала Харриет.

— Вы молодец. — Строгая линия его губ смягчилась, и Рауль положил руку на плечо Харриет. — Теперь отдыхайте.

Харриет удивленно взглянула на Рауля, в его теплые и выразительные глаза, и почувствовала, как снова поддается его странному обаянию. Рука на плече удерживала ее, и Харриет вспомнила их последнюю стычку в этой самой каюте: обидные слова — грубый поцелуй.

— Харриет.

Его голос стал хриплым, и Рауль привлек ее к себе.

— Отпустите меня.

Высвободившись из его рук, она побежала в свою каюту и, закрыв за собой дверь на замок, прислонилась к ней, ощущая биение сердца. Боже правый, она чуть не бросилась добровольно в объятия Рауля. Даже присутствия его любовницы недостаточно для того, чтобы удержать ее от соблазна. В будущем она должна следить, чтобы никогда не оставаться наедине с Раулем. Она будет искать общества Марка Лейна и не станет проявлять такого безразличия к Себастьяну, чье ухаживание по крайней мере было пристойным. Мучительные мысли Харриет утонули во сне, приносящем забвение.

Когда Харриет проснулась, уже наступил вечер. Сменив грязную одежду на чистую, она тщательно расчесала щеткой волосы и скрутила их в тугой узел на затылке. Отдых пошел ей на пользу, ее лицо уже не было таким бледным и измученным.

На палубе она нашла Себастьяна и Уилфреда Фроума, которые курили сигары и обсуждали увеличивающееся количество растений и тины, в которое входили суда.

— Мистер Бове еще с доктором Уолтером? — спросила Харриет у Марка Лейна, который, сидя за самодельным столом, вычислял расстояние, пройденное за этот день.

— Да. — Он отложил перо. — Боюсь, надежда на то, что доктор выживет, очень мала.

Воздух был наполнен звуками летающих светлячков и других насекомых, роившихся вокруг фонаря, освещавшего рабочее место Лейна.

Наринда в легкой развевающейся одежде, неся в руках кувшин сока лайма, с естественной грацией пересекла палубу и скрылась внизу.

— Прохладительное для мистера Бове, — с улыбкой прокомментировал Марк Лейн. — Воистину приятно быть свидетелем такой преданности.

Харриет удержала просившуюся на язык колкость. Как человек духовного звания, преподобный Лейн имел своеобразное представление о том, что приятно.

— Сегодня у нас на обед жареный гусь, — сообщил он. — Днем Себастьян подстрелил целую стаю их, и уток тоже. Хашим нас порадует.

— Да.

После того как Харриет поднялась на борт их судна, она почти не разговаривала с Хашимом, который плыл на самой большой барке, отвечая за запасы, приготовление еды и суданцев, управлявших судном. Каждый вечер, когда суда становились на якорь, плоды его трудов доставлялись с барки на их судно. Хашим не выразил удивления, обнаружив Харриет среди членов экспедиции, только взгляд его пронизывающих черных глаз пробежал от Харриет к Раулю и Наринде. А затем Хашим вернулся на свою барку, радуясь, что он будет далеко, когда разразится неминуемая буря.

Харриет отошла от преподобного Лейна, чтобы он мог продолжить свои расчеты, но не захотела присоединиться ни к Себастьяну, ни к Уилфреду Фроуму. Мистер Фроум недавно заявил, что судоходного канала через этот заболоченный участок реки, в который они входили, не существует, и Харриет посчитала такой пессимизм неуместным. Она прошла на нос и стояла, глядя вниз в черную бурлящую воду. Во всяком случае, в данный момент проход был открыт для них, и они продолжали двигаться с вполне приличной скоростью, но как долго это продлится, никто не знал. Издалека донесся рык вышедшего на охоту льва, и Харриет поежилась. Временами гиппопотамы делали почти невозможным их продвижение, но она не могла оторвать от них взгляда, к крокодилам она уже давно привыкла, обезьян находила забавными, а ящериц загадочными, но ночное рычание львов вселяло в нее настоящий ужас. Рано или поздно людям придется покинуть суда и продолжать путь на лошадях и мулах; тогда не будет воды, которая способна оградить их от охотящихся львов: придется полагаться только на свою сообразительность и оружие. Харриет так погрузилась в свои размышления, что не заметила, как на палубу снова тихо вышла Наринда.

Блестящие глаза черкешенки были полны ненависти. Она очень хорошо знала о любви своего хозяина к английской девушке, потому что он сам сказал ей об этом и о своих намерениях, как только вернулся в Хартум. Что произошло потом, Наринда не ведала, она только знала, что снова получила его для себя, и ликовала по этому поводу. Теперь он отвернулся от нее, придя в бешенство из-за того, что она не помогала английской девушке ухаживать за доктором. Наринда видела их неистовое объятие и понимала, что с каждым днем Рауль становится все дальше от нее, что все его мысли сосредоточены исключительно на девушке, которая сейчас стояла перед ней в темноте, глядя вниз в темную глубину реки.

Наринда оглянулась: будут ли свидетели? Священник ушел, его стол был пуст. Вдалеке два англичанина со стаканами в руках разговаривали между собой, а у их ног стояла бутылка бренди. Рядом — никого. Ее бросок вперед был стремителен.

Харриет почувствовала сильный удар в середину спины и, упав вперед, изо всех сил старалась схватиться за низкое ограждение, но в это время адский толчок заставил ее нырнуть головой вниз в черную, как сажа, воду.

Харриет захлестнул слепой ужас, и она принялась колотить по воде, стараясь выбраться и выжить. Захлебнувшись грязной водой, она всплыла на поверхность и сделала вдох. Увидев, что темный силуэт их судна уже в нескольких ярдах от нее, Харриет в отчаянии закричала, зовя на помощь, и затем сквозь собственный крик услышала отчетливый звук скольжения крокодилов вниз по речной отмели и плеск воды. От испуга ее крики стали еще громче и настойчивее.

На судне поднялся шум, и к ограждению палубы метнулись фонари.

Вода сомкнулась над головой Харриет, отвратительные хвостатые твари касались ее рук и ног, и она, из последних сил снова выбравшись на поверхность, выкрикнула имя Рауля.

Он прыгнул с носа судна, и сразу же один за другим последовали ружейные выстрелы поверх ее головы в сторону берега, направленные в приближавшихся хищников.

— Ради Бога!

Когда Рауль оказался рядом с ней, Харриет неистово схватилась за него, и они оба ушли под воду. Затем она ощутила сильный удар в челюсть, а потом не чувствовала ничего, пока ее, как выброшенную на берег рыбу, не втащили на судно и не положили на палубу. Она икала и рыдала от страха и радости.

Отзвучал последний выстрел. Рауль тяжело дышал, стоя над ней в мокрой, ставшей почти прозрачной рубашке, и с его волос стекала вода.

— У вас что, нет мозгов? — набросился он на Харриет с искаженным от гнева лицом. — Я всех предупреждал об опасности упасть за борт! Вы чуть не погубили нас обоих!

Себастьян, Уилфред Фроум и Марк Лейн с высоко поднятыми фонарями окружили их, и Харриет, откинув с лица намокшие волосы, постаралась принять сидячее положение.

— Я не упала! — огрызнулась она. — Меня столкнули!

— Кто? Архангел Гавриил? — язвительно рассмеялся Рауль.

— Я не видела кто, но могу догадаться! — Харриет встала.

— Это преподобный Лейн? — с едким сарказмом поинтересовался Рауль. — А может, это был мистер Фроум или Себастьян Крейл? А возможно, я сам? Вероятно, я толкнул вас за борт просто ради удовольствия, а потом рисковал жизнью и своими конечностями, чтобы вытащить!

Харриет повернулась кругом, осматривая палубу, и увидела Наринду, которая стояла в стороне, скромно сложив перед собой руки, и ее глаза с длинными ресницами не выражали ничего.

— Это она! — воскликнула Харриет и, бросившись мимо окружавших ее мужчин, остановилась перед Нариндой, едва переводя дыхание. — Ты толкнула меня!

— Я? — Наринда вскинула изящные брови и в недоумении вытянула вперед руку ладонью вверх. — Я ухаживала за добрым доктором. Почему ты так разговариваешь со мной?

— Потому что ты пыталась убить меня! — выкрикнула Харриет, вне себя от возмущения.

Наринда улыбнулась; она была разочарована постигшей ее неудачей, но наслаждалась неопрятным видом английской девушки. Ее злорадная, издевательская улыбка переполнила чашу терпения Харриет, и, подняв руку, она звонко ударила Наринду по щеке.

— Никогда больше не прикасайтесь к ней!

Дернув Харриет за руку с такой силой, что она едва не потеряла сознание, Рауль развернул ее кругом. В кроваво-красном свете фонаря он был похож на демона из ада.

— Она достаточно натерпелась подобного обращения от таких, как вы!

— Оттолкнув от себя Харриет, он обнял плачущую Наринду, а Харриет почувствовала себя так, словно сходит с ума: это ее чуть не убили, но утешение получает возможная убийца!

— Выпейте бренди.

Себастьян вложил ей в руку стакан, и Харриет с удовольствием выпила непривычный для нее напиток, а потом, когда мистер Фроум снова наполнил пустой стакан, позволила Себастьяну заботливо обнять ее — он по крайней мере не изменил ей.

— Мне нужно переодеться, — наконец сказала она, почувствовав, что мокрые юбки прилипли к ее телу.

Кивнув, он озабоченно смотрел на нее.

— Я совершенно оправилась, Себастьян. — Харриет выдавила из себя улыбку, — Не нужно с такой тревогой смотреть на меня.

— Я испугался за вас. Ей-богу, я уже жалею, что мы отправились в эту экспедицию! Уолтер умирает, мы окружены болотом, а теперь еще вы упали за борт и чуть не утонули.

— Я не упала. — Упершись ему в грудь руками, Харриет отодвинулась от него. — Меня столкнула эта девушка.

— Наринда легкая, как птичка. — Себастьян ласково улыбнулся. — Она, безусловно, не могла этого сделать.

— У этой птички есть когти! — язвительно заметила Харриет и с негодованием отправилась к себе в каюту.

Даже Себастьян не верил ей. Симпатия, которая раньше в этот день на короткие мгновения снова возродилась между ней и Раулем, исчезла, словно ее никогда не существовало. Возможно, подумала Харриет, снимая с себя мокрую одежду, очень хорошо, что дело не пошло дальше. Она больше не верила ни во что, кроме одного: она не упала, ее столкнули, и ответственен за это не кто иной, как Наринда.

На следующий день окружающий их ландшафт превратился в настоящий кошмар: свободного прохода не осталось, река почти стояла, разделившись на десятки узких протоков среди гниющих растений и зарослей папируса и тростника. Из воды частоколом торчали мертвые деревья, и на их ветках зловеще сидели похожие на грифов птицы.

— Судд. — Себастьян назвал и окинул взглядом окружавшее их отвратительное зеленое болото, тянувшееся до самого горизонта, и его лицо сделалось мертвенно-бледным. — Как же мы теперь выберемся отсюда?

— Только благодаря упорству, — отозвался Рауль, и Харриет в первый раз заметила на его скуластом лице признаки напряженности. — Куда вы? — неожиданно спросил он Харриет, когда она проходила мимо него.

— К доктору Уолтеру.

Рауль кивнул. На этот раз в нем, безусловно, не было гнева, а была лишь глубокая сосредоточенность. Если они хотели освободиться из болота, каждое принятое решение должно быть правильным, и он, только он один, мог принять такое решение.

К вечеру следующего дня Харриет поняла, что доктор Уолтер находится на пороге смерти. Она грустно встала со своего места у его койки и пошла искать Рауля.

— Он в сознании? — спросил Рауль и, отложив компас и бумаги, встал на ноги.

— Вряд ли.

Они вместе торопливо спустились на нижнюю палубу в крошечную душную каюту. Глаза доктора Уолтера внезапно раскрылись, и он похлопал по руке Харриет, опустившуюся перед ним на колени.

— Она хорошая девушка, хорошая девушка, — пробормотал доктор, когда Рауль склонился над ним, и у него на губах появилась слабая улыбка. — Прощайте, дорогой друг.

Последний вздох захрипел у него в горле и замер.

Харриет закрыла лицо руками и заплакала, а Рауль легко — так легко, что она потом подумала, не показалось ли ей это, — коснулся ее волос и вышел из каюты.

Они похоронили доктора Уолтера на единственном клочке сухой земли, который смогли найти, — на крошечном острове, заросшем высокими лилиями с массой листьев, похожих на блестящие острые штыки. Когда Марк Лейн начал заупокойный молебен, Себастьян нежно обнял Харриет за плечи, и она не отстранилась. После отвратительной сцены между ней и Раулем она охотно принимала общество Себастьяна. По вечерам было приятнее сидеть и беседовать с ним, чем оставаться одной, когда не на ком остановить взгляд, кроме Рауля и Наринды.

Харриет отвернулась, чтобы не видеть Наринду, безмятежно сидевшую у ног Рауля, который работал с бумагами, и снова сосредоточилась на игре в шахматы с Себастьяном. Она наклонилась, чтобы сделать ход конем, и ее опущенная голова коснулась головы Себастьяна. Рауль, прищурившись, взглянул на нее, и у него на щеках заиграли желваки. Харриет с презрением отвергла его ухаживания и поощряла англичанина, тогда почему она не приняла предложение Себастьяна Крейла? Ведь было очевидно, что он без ума влюблен в нее. Увидев, что рука Себастьяна легла на руку Харриет, чтобы сделать за нее следующий ход, Рауль почувствовал, как кровь застучала у него в висках.

Наринда посмотрела вверх на его мрачное лицо, а потом по направлению его взгляда. Английская девушка; его мысли постоянно были с английской девушкой. Маленькие зубки Наринды глубоко вонзились в нижнюю губу. Она слышала о рабах, которые отваживались пробираться через болото в поисках жертв, приносимых богам, а вскоре экспедиция окажется на землях вождей, имевших обыкновение продавать своих людей в рабство — и покупать рабов. Редкой красоты английской девушки будет вполне достаточно, чтобы любой вождь заплатил за нее огромную цену. Глаза Наринды вспыхнули в темноте. Один раз она действовала импульсивно и потерпела неудачу, в следующий раз она будет действовать хитро, заранее все обдумав, и добьется успеха.


Глава 8


Климат был почти невыносимым, и неприятных моментов путешествия становилось все больше. На огромных картах, постоянно расстеленных на тростниковом столе, чернилами были написаны странные названия; огромная территория, обведенная замкнутой линией, была помечена тем же словом «Судд», а реки, вытекающие оттуда, носили красивые названия, совсем не соответствующие их омерзительности: Бахр-эль-Дзираф — Река Жирафа; Бахр-эль-Газаль — Река Газелей. Рауль работал с мрачным упорством; он тщательно прокладывал их курс, по ночам с помощью секстанта определяя широту. Часто туземная команда отказывалась рубить плотные заросли тростника, чтобы обеспечить судну возможность продолжать путь строго вперед, и тогда, вызывая у Себастьяна отвращение, Рауль, раздевшись до пояса, вместе с преподобным Лейном присоединялся к туземцам и мужественно помогал расчищать водный путь в плотной стене растений.

Рауль как одержимый яростно махал топором, у него вздувались мускулы, по широкой спине катился пот. А Себастьян и Уилфред Фроум наблюдали за ним, сидя на тростниковых стульях и всем своим видом демонстрируя, что их стремление к приключениям осталось в прошлом. Харриет просто смотрела, понимая, что ничем не может ему помочь. Когда же Рауль, пошатываясь, возвращался на судно, то Наринда быстро подбегала к нему с полотенцем, чтобы вытереть ему пот с лица и тела. Глядя, как Наринда влажной тканью протирает его лоб, Харриет подумала, что девушка ведет себя так, словно они были мужем и женой, и грустная улыбка тронула ее губы. Почти первое, что сообщил ей Рауль Бове, было то, что у него нет желания вступать в брак. Несомненно, нынешний образ жизни великолепно его устраивал.

— Есть ли какая-нибудь возможность убедить Бове повернуть обратно? — услышала Харриет вопрос Уилфреда Фроума, обращенный к Себастьяну.

— Никакой, — коротко усмехнулся Себастьян. — Они с Уолтером очень давно задумали эту экспедицию, и он будет продолжать ее, пока не погубит всех нас.

Харриет взглянула вперед, туда, где работал Рауль, стоя по пояс в воде. Он не погубит их, он их спасет — любой ценой.

После того недостойного случая, когда Харриет ударила девушку по лицу, Наринда не делала секрета из своей ненависти к англичанке, но стремилась заработать расположение мужчин и медленно, но уверенно отстраняла Харриет от всех на борту. Сейчас она, в тонкой, как паутина накидке, грациозно подошла к двум мужчинам, держа поднос с напитками. Фроум немного смутился, явно покоренный несомненной прелестью Наринды, и даже Себастьян окинул ее восхищенным взглядом. Никто не верил, что Наринда столкнула ее за борт, Харриет это знала, и то, что она ударила девушку, только все ухудшило. Рауль видел в этом типичное отношение представителей ее класса к туземцам и, следовательно, презирал ее; у Себастьяна и Уилфреда Фроума слезы девушки разбудили присущий им обоим инстинкт защитника; и лишь Марк Лейн оставался нейтральным: Харриет Латимер была не такой девушкой, чтобы без основания бросать тяжкие обвинения, и она не была такой неосторожной, чтобы упасть через двухфутовое ограждение в воду, кишащую крокодилами. Хотя Харриет этого и не замечала, преподобный внимательно следил за ней, полагая, что несчастный случай, произошедший однажды, мог повториться снова.

Как раз когда уже стало казаться, что выжить невозможно, Рауль, поднявшись вместе с туземцами на судно, устало сказал:

— Впереди проход. Я был прав в своих расчетах. Мы снова вышли на судоходный участок.

— Благодарение Всевышнему, — искренне произнес Марк Лейн, коснувшись своей Библии.

— Спасибо Господу, — менее набожно вторил ему Себастьян, потянувшись к бутылке бренди.

— Спасибо Раулю, — сдержанно сказала Харриет.

Рауль, в это время смывавший засохшую кровь с порезов на руках, поднял голову и бросил на нее пристальный взгляд, заставивший Харриет поспешно отвернуться, чтобы не позволить заметить своего смущения.

Когда река снова стала рекой, настроение у всех, даже у Уилфреда Фроума, поднялось. Берега реки больше не были бесплодными и пустынными, там кипела бурная жизнь, которую стоило описывать и зарисовывать: множество птиц, то и дело попадавшихся на глаза, — колпицы, ходулочники, цапли, аисты-марабу, белые аисты, черные аисты; обезьяны и восхитительно блестящие рыжие с белым антилопы; зебры и слоны; а однажды, рано на рассвете, Харриет стала свидетелем захватывающей дух картины того, как гепард выслеживает свою добычу. Со всех сторон путешественников окружала дикая природа, и Харриет с ненасытностью старалась зарисовать все, чтобы ни один вид фауны и флоры не избежал ее карандаша.

На берегах светлокожих нубийцев сменили черные как уголь африканцы, жившие поселениями, состоявшими из нескольких бамбуковых или плетеных из тростника хижин. Уилфреду Фроуму не терпелось сойти на берег, чтобы познакомиться с населением так же близко, как он знакомился с растениями и животными. Но Рауль ему не позволил: во время обратного путешествия у них будет время собрать уникальные материалы для Королевского географического общества. Главной целью экспедиции был исток Нила, а они еще не добрались до Гондокоро, самого далекого места, когда-либо описанного белым человеком. А пока они находились на территории, не нанесенной ни на одну карту. Провианта у них было достаточно, и они могли добывать свежее мясо, так что в задержках для знакомства с местным населением, которое могло представлять потенциальную опасность, не было необходимости, а каждый час каждого дня был для них дорог. Малярия унесла одного из их группы, и неизвестно, когда мог погибнуть кто-то еще. У них было в избытке хинина, в который Рауль очень верил, но доктор Уолтер утверждал, что четыре бутылки красного вина в день — надежная защита, и доказал, что это было печальное заблуждение.

Иногда Харриет задавалась вопросом: когда Рауль спит? Он прокладывал курс их судна, следил за командой несчастных и временами напуганных суданцев, так же педантично, как Уилфред Фроум, наносил на карту местность, а его взгляд все чаще останавливался на Харриет, приводя ее в замешательство.

— Гости! — неожиданно крикнул Себастьян и, схватив ружье, бросился на нос судна, а Уилфред Фроум вскочил на ноги, уронив при этом на палубу карандаш.

Рауль быстро прошел мимо испуганной Харриет, двигаясь с естественной силой и уверенностью, и ее внезапный страх пропал: какова бы ни была ситуация, Рауль с ней справится. Отложив блокнот для рисования, Харриет с любопытством последовала за мужчинами. Их судно со всех сторон окружили каноэ, полные туземцев, чьи блестевшие от масла тела были прикрыты лишь набедренными повязками коричневато-желтого цвета. Только на одном было больше одежды: накидка, закрепленная на одном широком черном плече, и драпировка из шкур антилопы, спускавшаяся от талии до лодыжек. Он стоял у руля самого быстрого каноэ, широко расставив ноги и держа в поднятой руке копье. Его лицо, лишенное всякого выражения, для Харриет выглядело более похожим на величественную, вырезанную из дерева маску, чем на лицо человека из плоти и крови.

— Опустите ружье! — властно приказал Рауль Себастьяну.

Себастьян помедлил, собираясь воспротивиться, но, увидев выражение глаз Рауля, неохотно подчинился.

Тишина была нарушена в то мгновение, когда Себастьян издал предупреждающий возглас. Застучали барабаны — барабаны, которые раньше Харриет слышала только с безопасного расстояния. Тогда они звучали заманчиво и романтично, как признак того, что она продвигается все глубже и глубже в сердце неисследованной Африки. Сейчас, когда они оказались совсем близко, их звук, полный тревоги и угрозы, был пугающим. Каждый воин был вооружен копьем или пикой, и чем быстрее становился ритм барабанного боя, тем громче становились их крики и устрашающая жестикуляция.

Расставив ноги и упершись руками в бедра, Рауль встречал вождя на носу их судна без малейшего страха, словно за его спиной стояла целая армия, а не горстка мужчин и две беззащитные женщины.

Когда каноэ вождя слегка ударилось о судно, Рауль шагнул вперед и, вытянув руки, заговорил по-арабски. Вождь не спеша рассматривал Рауля из каноэ, а неистовство вокруг все усиливалось. Харриет закрыла руками уши, чтобы заглушить бой барабанов и крики, а На-ринда давно убежала и спряталась в своей каюте.

Рауль спокойно перешел с явно непонятого арабского на другой язык, и на этот раз в бесстрастных глазах вождя появился слабый блеск.

— Украшения, Харриет, — не поворачивая головы, распорядился Рауль.

Харриет побежала к коробкам с разноцветными ожерельями и браслетами, которые они везли с собой для обмена у местных вождей на еду. До сих пор в таком обмене не было надобности, но теперь Харриет схватила несколько стеклянных украшений и быстро подошла к Раулю.

Непроизвольно улыбнувшись, Рауль бросил украшения в руки вождя, а тот, ловко поймав их, поднял свою ручищу, и барабаны смолкли. Вождь повесил несколько ожерелий себе на шею, а остальные бросил своим воинам, которые ловили их, вырывали друг у друга и ныряли за ними в воду. Рауль протянул руку вниз за борт их судна, черная и белая руки соединились, и Рауль помог вождю подняться на судно, а в это время пальцы Себастьяна нервно потянулись к ружью. Было неясно, понял ли Рауль то, что сказал вождь, и понял ли вождь то, что сказал Рауль, но было ясно, что взаимопонимание достигнуто и что дружба предложена и принята.

— На каком языке говорит Бове? — с любопытством шепотом спросил Себастьян у Уилфреда Фроума.

— Не знаю, — покачал головой Фроум, — но какой бы это ни был язык, Бове добился своей цели.

Вождь сел на плетеный стул с высокой спинкой, на котором обычно сидел Рауль, и Харриет, не отдавая себе отчета, поспешила за соком лайма и стаканами. Несколько воинов с длинными копьями в руках поднялись на борт за своим предводителем и стали вокруг него, а остальные остались стоять в покачивающихся каноэ.

— А если нет? — На лбу у Себастьяна выступил пот. — Даже с ружьями мы никогда не отразим нападения такого войска!

— Ш-ш.

Фроум с раздражением жестом остановил его.

Подошла Харриет, неся поднос с напитками, и Рауль против собственной воли с восхищением посмотрел на нее: она поступила правильно, и для этого нужно было обладать мужеством. Когда Харриет ставила напитки на стол между двумя мужчинами, вождь окинул ее взглядом и, прищурившись, задержал его на нимбе золотых волос. Рауль сел напротив предводителя племени, а Марк Лейн шагнул вперед и стал сбоку от Рауля.

Рауль подавил невеселую улыбку: священник и девушка проявили больше мужества, чем самозваный стрелок. Себастьян Крейл отличился только своим отсутствием, как и другой находившийся на судне храбрец, который еще недавно горел желанием поближе познакомиться с туземцами. Но Рауль выбросил их из головы, чувствуя, что его начинает охватывать почти безумное возбуждение.

Сидевший перед ним вождь назвал себя Нбатианом и на вопрос, знает ли он, где начинается река, равнодушно ответил:

— В Ньянза. Она вытекает из недр Великих Ньянза.

Харриет, услышав, что Рауль произнес названия Гондокоро и Ньянза, ждала в двух шагах слева от него, что ответит вождь, ногтями заправлявший карту под дно деревянного подноса.

Рауль с горящими глазами напряженно наклонился вперед, а Харриет прикусила нижнюю губу. Что говорил ему вождь, в каком направлении идти, когда их путь по реке станет невозможным и они не смогут больше следовать по ее течению?

Почувствовав нарастающее волнение Рауля, Харриет тоже разволновалась. Она всегда верила, что он добьется своей цели, но начала сомневаться в том, что у остальных участников экспедиции хватит выносливости, чтобы вместе с ним впервые увидеть исток Нила. А сейчас ей вдруг показалось не просто вероятным, а вполне реальным, что они доберутся туда.

Ударив кулаком по столу с такой силой, что стакан упал на пол и разбился, вождь, что-то произнес требовательным тоном и, встав, указал на Харриет.

Она от страха затаила дыхание, а Рауль, равнодушно пожав плечами, остался сидеть, не реагируя на возрастающее недовольство вождя.

— В чем дело? Чего он хочет? — спросила Харриет, заметив, как руки воинов крепче сжали копья, и боясь, что Раулю грозит смерть.

С совершенно неуместной беззаботностью Рауль повернулся кругом на стуле и спокойно окинул взглядом Харриет.

— Он хочет вас себе в жены.

— Что… — Харриет от ужаса вытаращила глаза и открыла рот. — Что вы сказали ему? — с трудом выдавила из себя она, в испуге отступая назад.

— Я сказал ему, — мрачно ответил Рауль, — что для меня очень заманчиво позволить ему взять вас в жены.

Секунду Харриет не могла произнести ни слова из-за громко стучащего сердца и сковавшего ее страха, а затем ее захлестнул гнев.

— Скажите вашему… вашему другу, — прошипела она, — что я не собираюсь быть чьей-то женой!

— Он, по-видимому, думает, что вы моя жена.

Рауль смотрел на нее с приводящим в бешенство самодовольством, и теперь у него в глазах был явно насмешливый блеск.

— Уж лучше я буду его женой, чем вашей! — огрызнулась Харриет с потемневшими от злости золотисто-зелеными глазами.

— Это легко устроить, — отозвался Рауль, небрежно откинувшись на стуле.

— Значит, вам наплевать, так?

Харриет с трудом сдержала слезы возмущения и ярости, которые обожгли ей глаза.

— Ругаться совсем ни к чему, мисс Латимер.

Его черные брови едва заметно приподнялись.

Харриет вся дрожала. Она часто злилась с тех пор, как встретилась с Раулем Бове, но ничто не могло сравниться с тем почти животным бешенством, которое охватило ее в этот момент. Она не замечала ни вождя в звериных шкурах, ни вооруженных воинов, ни Уилфреда Фроума, с побледневшим лицом безмолвно умолявшего ее держать себя в руках.

В кроваво-красном тумане она видела только Рауля, с насмешкой наблюдавшего ее унижение.

— Вы отвратительны!

Харриет всхлипнула и, быстро повернувшись, прошла вниз сквозь толпу почти голых мускулистых воинов, словно это были всего-навсего собравшиеся дети.

Некоторое время Рауль с любопытством смотрел ей вслед, а потом снова повернулся к своему недовольному гостю.

— Никогда не видела никого столь самовлюбленного! Столь наглого! Столь непростительно грубого!

Каждый эпитет Харриет сопровождала такими яростными ударами кулаков по подушке, что по всей маленькой каюте летали перья.

— Ради Бога, вы едва не погубили всех нас. — Тяжело дышавший Себастьян с совершенно белым лицом остановился на пороге ее каюты. — На что вы так отреагировали? Мне показалось, что старый черт собирается чуть ли не всех нас пронзить копьем. Он едва не поступил так с Бове после вашего ухода.

— Очень жаль, что он этого не сделал! — выкрикнула Харриет; у нее по лицу текли слезы, волосы рассыпались, грудь тяжело поднималась и опускалась.

Желание крепкой хваткой сковало Себастьяна. В спокойном состоянии Харриет, бесспорно, была красивой, но в ярости — просто изумительно прекрасной. Он шагнул в ее сторону, и в этот момент Харриет оборвала свою гневную тираду и напряженно прислушалась. Издали, с палубы, доносились раскатистые взрывы смеха. Смеялся не Рауль, не Уилфред и не Марк, это мог быть только предводитель племени — обаяние Бове снова сделало свое дело.

— Он заставил старого черта есть у него с ладони.

Себастьян испустил вздох облегчения.

— О, уйдите! — Харриет в раздражении запустила ему в голову подушкой, из которой разлеталось ее содержимое.

Удивленно моргнув, Себастьян увернулся от броска и, выскочив из каюты, захлопнул за собой дверь. С любовью придется подождать — но не слишком долго. Бове постоянно держал рядом с собой Наринду, так что у него не было морального права диктовать условия другим членам экспедиции. Себастьян был снова полон решимости. Он был дураком, что прекратил атаку на чувства Харриет, но больше им не будет. Даже его мать не сможет объявить неподходящей такую мужественную и исключительно волевую девушку, как Харриет.

Рауль, прекрасно понимая, куда ходил Себастьян, пристально смотрел на него, до боли сжав губы и чувствуя, как у него стучит в висках кровь. Крейл выглядел необыкновенно довольным собой. Несомненно, Харриет вся в слезах бросилась к нему в объятия и получила соответствующее утешение. У Рауля возникло безумное желание задушить Себастьяна Крейла, но гость требовал, чтобы ему объяснили сложную работу компаса, и Рауль, подчиняясь, оторвал взгляд от Себастьяна.

Встреча с вождем Нбатианом существенно подняла настроение Уилфреду Фроуму. Он попросил, чтобы Харриет зарисовала все детали облачения вождя, копья, каноэ, воинов. Харриет исполняла его просьбу, держась настолько далеко от Рауля, насколько могла. Когда же их взгляды случайно встречались, Харриет смотрела на Рауля с таким испепеляющим пренебрежением, что оно могло бы уничтожить менее стойкого человека — Рауль же просто спокойно продолжал свою работу.

Когда Харриет работала, Себастьян долгие часы проводил рядом с ней, чистил свое оружие и размышлял над тем, что рассказал Раулю Нбатиан о Великих Ньянза. Харриет увлеченно делала наброски и почти не слушала, что он говорил. Наринда становилась все более зловредной. Плеснув растительное масло на юбку Харриет, она нагло заявила, что это просто случайность, но глаза изобличали ее. Она пробралась к Харриет в каюту и, забрав щетку для волос, выбросила ее за борт, а когда Харриет спросила, где щетка, сказала, что ничего не знает. У себя в постели Харриет обнаружила змей, а однажды, оставив свой блокнот для зарисовок, она, вернувшись, увидела, что рисунки из него вырваны.

Когда Харриет обвинила Наринду в том, что это ее рук дело, Рауль оскорбительно заявил, что появление змей — это происшествие, с которым они все сталкиваются, а ее рисунки, несомненно, унес ветер. Харриет стиснула зубы и сверхчеловеческим усилием удержалась, чтобы не надрать Наринде уши.

С каждым днем Рауль становился все более резким и замкнутым, и вскоре только Марк Лейн был способен разговаривать с ним более или менее нормально.

Ранним утром они бок о бок стояли на палубе и увидели рощу лимонных деревьев, возвещавшую о приближении к Гондокоро.

— Когда мы оставим лодки, путь станет чрезвычайно трудным, — тихо сказал Марк Лейн. — Нам всем нужно быть заодно и путешествовать в дружбе, а не в ненависти.

Рауль продолжал молчать и только свел брови и сжал губы в жесткую линию.

— Прошло уже несколько дней с тех пор, как вы хотя бы несколькими словами обменялись с Себастьяном или Уилфредом, — озабоченно продолжал молодой Марк Лейн с Библией в руках., — Они становятся беспокойными и неуверенными. Думаю, успеха не достичь, если не преодолеть бездну.

— Я не просил никого из них отправляться со мной, — отрезал Рауль. — Крейл не приложил ни малейшего усилия к разработке экспедиции или к ее подготовке.

— Тогда почему он среди нас? — озадаченно нахмурился Марк Лейн.

— Потому что я не получил бы разрешения покинуть Хартум, не взяв его.

— А Фроум?

Вспомнив, что отец Себастьяна был британским консулом в Хартуме, Марк Лейн больше не расспрашивал о молодом человеке.

— Королевское географическое общество Лондона попросило разрешения, чтобы он путешествовал со мной, и я согласился. Я даже подумал, что он может оказаться полезным. Но я ожидал опытного исследователя, а не теоретика.

— А мисс Латимер? — несмело поинтересовался Марк Лейн.

— Мисс Латимер — проблема Себастьяна, а не моя. — Рауль еще сильнее нахмурился и, круто повернувшись, оставил Марка Лейна таким же одиноким, как появившаяся впереди заброшенная миссионерская церковь Гондокоро.

Харриет стало не по себе, когда они ступили на берег. В одинокой разрушающейся церкви, где только огромный крест остался крепким, было что-то зловещее. Что за люди проложили свой путь через болота Судда, чтобы осесть здесь в надежде обратить язычников в христианство? Кто бы они ни были, их не осталось в живых.

Участникам экспедиции понадобилось три дня, чтобы распределить и упаковать для транспортировки на верблюдах провизию, которую они везли с собой. Для Рауля, Себастьяна и Харриет предназначались лошади. Уилфред и преподобный Лейн сами решили ехать на мулах. Наринде, к ее неудовольствию, тоже выделили мула, и она еще сильнее возненавидела Харриет. Английская девушка будет ехать на лошади, как и Рауль, а она, Наринда, не удостоена такой чести.

Наринда видела, что, пока научные книги и инструменты укладывались отдельно от специй и растительного масла, взгляд ее хозяина снова и снова возвращался к английской девушке. Харриет делала вид, что не замечает этого, и усердно работала. Но Наринду нельзя было обмануть, она знала, что для английской девушки, как и для нее самой, горящие взгляды Рауля не оставались незамеченными.

В отличие от церкви поселение Гондокоро не было заброшенным. Там обосновалась кучка работорговцев, людей столь грубых, что при виде их Харриет чувствовала физическое отвращение. Накануне того дня, когда экспедиция должна была отправиться в путь, пригнали группу рабов для отправки в Хартум. Предводитель племени добровольно продал их и вместе с бородатыми торговцами направлялся к скоплению жалких жилищ, расположенных вокруг церкви.

— Если бы я была мужчиной, то сама расстреляла бы этих торговцев! — страстно воскликнула Харриет, обращаясь к Себастьяну.

Себастьян смущенно поежился, нисколько не сомневаясь, что она это сделала бы. Как и в Хартуме, она потребовала, чтобы он вмешался и освободил несчастных пленников, но он как можно вежливее отказался. Себастьян понимал, что любая подобная попытка с его стороны будет стоить ему жизни, но Харриет этого не понимала.

— Если вы их не освободите, тогда это сделаю я!

Рабы с деревянными хомутами на шеях и с закованными в кандалы руками и ногами стояли на берегу реки.

— Харриет, прошу вас, будьте благоразумны.

Но Харриет не собиралась быть благоразумной. К ужасу Себастьяна, она, закипая негодованием, направилась туда, где полупьяные и сквернословящие торговцы, сидя на перевернутых бочках для воды, праздновали удачное приобретение живого товара.

Себастьян не был глуп и знал свои возможности. В одиночку он не спасет Харриет, упрямо старавшуюся осуществить свою дурацкую идею. Он побежал туда, где стояло на якоре их судно, во весь голос зовя Рауля, который проверял запасы хинина и морфия. Подняв голову, Рауль совершенно равнодушно взглянул на него.

— Харриет собирается освобождать рабов! — крикнул с берега Себастьян, и равнодушие Рауля мгновенно пропало.

Он захлопнул крышку ящика с лекарствами и, прыгнув через борт судна, торопливо пошел по воде, а потом через тростник. Пересекая заросли, отделявшие его от Харриет и торговцев, он на ходу проверил пистолет. Мужчины, с которыми Харриет собиралась сражаться, считали изнасилование просто развлечением, а убийство игрой. Когда прибыла экспедиция, Рауль молча поблагодарил Господа за то, что в Гондокоро не было рабов. А в этот их последний день, когда там появились другие торговцы со своими жертвами, он приказал, чтобы никто из его группы не смел иметь со злодеями никаких дел. Это было предупреждение, к которому все отнеслись с пониманием. Даже Марк Лейн решил только помолиться о душах тех, кто совершает такие преступления, и за их несчастных жертв. «Мне следовало знать, что Харриет одними молитвами не удовлетворится», — мрачно подумал Рауль, приближаясь к тяжелому запаху пота и бренди.

Ее окружали торговцы, мужчины с бычьими шеями, с всклокоченными бородами, с кнутами из шкуры носорога на бедрах и такого роста, что золотистая голова Харриет едва доходила до груди любого из них.

— Там женщины и дети. Они закованы в кандалы и часами не могут двигаться! У них нет ни еды, ни воды, ни тени, чтобы укрыться! Я требую, чтобы вы их освободили!

Ее глаза сверкали, и негодование, наполнившее хрупкое тело девушки, бесследно прогнало страх. Когда она топнула ногой в подтверждение своих слов, а в ответ раздался оглушительный взрыв хохота, у нее в глазах заблестели слезы гнева и возмущения.

— Неужели у вас нет христианской совести? Половина тех, кого вы собираетесь продать в Хартуме, не перенесет путешествия. Они уже почти мертвы! Освободите их, вам достаточно и слоновой кости.

Она жестом указала на огромную кучу бивней, которые лежали неподалеку от них.

Мужчины были голландцами, и Харриет не понимала их непристойных замечаний, когда они, не обращая внимания на ее возмущение, блуждали взглядами по ее телу, зато Рауль прекрасно понимал.

— Возвращайтесь на судно, — отрывисто приказал он Харриет.

Дюжина пар налитых кровью глаз и одна пара горящих золотисто-зеленых обратились в его сторону.

— Нет! Я не вернусь, пока не отпустят этих рабов!

— Никто ничего не может требовать от нас, — на ломаном английском языке произнес гортанный голос. — Тем более женщина.

— Тогда я прошу вас, — сердито сказала Харриет. — Отпустите по крайней мере женщин и детей!

— Женщины приносят столько же денег, сколько и мужчины, — медленно произнес голландец, у которого на губах были бородавки, а по огромной бычьей голове ползали не замечаемые им мухи.

— Умоляю вас! — Харриет старалась, чтобы у нее не дрожал голос. — Пожалуйста, освободите женщин и детей!

— Вы должны простить мою жену, — непринужденно обратился к мужчинам Рауль и, достав из кармана рубашки сигары, протянул их им. — Она дочь миссионера, и ее идеалы ужасно усложняют жизнь.

— Как вы смеете… — чуть не задохнулась Харриет, но Рауль заставил ее замолчать на полуслове, с силой сжав ей запястье.

— Возвращайтесь на судно, — повторил он, и от угрозы, прозвучавшей в его голосе, и от свирепого взгляда Харриет сделалось не по себе.

— Я вас ненавижу! — набросилась она на Рауля. — Вы не лучше этих торговцев! А вы… — она повернулась лицом к озадаченным мужчинам, — вы подонки! Вы хуже самого отвратительного животного!

Выдернув руку из хватки Рауля, она бросила ему такой презрительный взгляд, что вздрогнули даже огрубевшие торговцы. Потом она зашагала обратно к судну, путаясь в юбках, но голову держала высоко поднятой.

— Моя жена, — беззаботно заговорил Рауль, садясь и принимая предложенную ему бутылку бренди, — так же горяча в поступках, как и в постели.

Последовавший смех помог разрядить обстановку. Рауль обсудил с мужчинами слоновые бивни и собственные надежды раздобыть большое судно, чтобы вернуться в Хартум. А торговцы пожаловались на отсутствие содействия со стороны местных вождей, за исключением одного — того, который находился среди них и пристальным взглядом смотрел вслед уходившей девушке.

— В Судде я потерял больше половины своей команды, — солгал Рауль, и глаза, смотревшие на него, оживились. Он вытер рот тыльной стороной ладони, передал бутылку бренди сидевшему рядом мужчине и продолжил: — Я возьму у вас нескольких рабов, если вы согласитесь.

— Они здоровые и сильные, — бесстыже соврал голландец. — Их можно хорошо продать в Хартуме.

— Они умирают стоя, — возразил Рауль, в сомнении глядя на полумертвых негров, и с подкупающим видом наклонился вперед. — Я дам вам тридцать соверенов за всех.

— Зачем вам женщины и дети? — с подозрением спросил кто-то.

— У меня есть жена, — пожал плечами Рауль, — а у мужчин в моей группе — нет. Как по-вашему, зачем они нужны?

Снова прокатился смех.

— А что касается детей, то вам нет никакого смысла везти их одних в Хартум. Вы можете с большей пользой потратить время, собирая новую партию.

— Сто соверенов.

— Пятьдесят.

— Семьдесят пять.

— Нет. — Рауль встал. — Они скорее всего все-таки умрут от болезней.

— Шестьдесят, — предложил мужчина с бородавками.

Кивнув, Рауль пожал протянутую руку — сделка состоялась. Она стоила ему целого состояния. Но даже когда растерянные негры были погружены на барки с провиантом, упакованным для путешествия по суше, Рауль не мог понять, зачем он это сделал. Конечно, ему следовало остановить Харриет до того, как ситуация стала опасной. И он мог это сделать и тем самым уберечь себя от расходов на покупку самых жалких человеческих существ, смотревших на него испуганными глазами.

— Это чудовищно с его стороны, — задыхаясь, пожаловалась Харриет Марку Лейну.

— Рауль купил их, только чтобы освободить. — Марк Лейн, успокаивая ее, положил руку ей на локоть, а Харриет в изумлении уставилась на него. — Вы, конечно же, и не думали по-другому? — улыбнулся он. — Какая может быть польза от трех десятков мужчин, женщин и детей? Когда торговцы покинут Гондокоро, лодки отплывут на несколько миль от него к порогам, и там несчастных высадят на берег. А что касается другой выдумки, о которой вы говорите, то Рауль назвал вас женой, чтобы иметь возможность защитить. В такой ситуации к вам, безусловно, приставали гораздо меньше, чем если бы вы были одинокой женщиной без всякого законного защитника.

Харриет продолжала недоверчиво смотреть на него, и Марк Лейн рассмеялся.

— Не понимаю вас, Харриет. Вы думаете о мистере Бове только самое плохое, но его намерения всегда благородны.

— На этот счет, преподобный Лейн, у меня другое мнение.

Стиснув зубы, она отвернулась от священника и быстро направилась к лимонной роще.

Уилфред и Себастьян, которые до этого долго разговаривали между собой, теперь подходили к Раулю, а Марк Лейн, склонив голову, молча молился за рабов на борту барок и за умерших священников, когда-то воздвигнувших разрушающуюся ныне церковь.

Отвлекшись от своей работы, Харриет увидела, что Наринда снова как тень стоит рядом с Раулем, но ее внимание привлек звеневший от гнева голос Себастьяна.

— Никто не знал, какие будут здесь условия, пока мы не отправились! Если мы будем продолжать путь, никто из нас не выживет!

— Тогда возвращайтесь, — устало сказал Рауль. — Суда не могут двигаться дальше. Меньше чем через милю начинаются пороги. Отсюда мы продолжим путь по суше.

— Мисс Латимер не перенесет такие трудности!

— Мисс Латимер никто не приглашал.

Харриет держала в каждой руке по корзине с лимонами, медленно подходя к ним.

— Приглашали или нет, но мисс Латимер продолжит путешествие.

Ее глаза на бледном лице горели решимостью.

— Если вы хотите вернуться, суда в вашем распоряжении, — обратился Рауль к Себастьяну, стараясь не показать своего восхищения девушкой, — прошу только, чтобы вы прислали другие лодки, которые ждали бы нас здесь.

— Я продолжу путешествие, — после нескольких секунд внутренней борьбы натянуто сказал Себастьян и добавил, оправдываясь: — Но только ради мисс Латимер.

Позже, когда припасы были окончательно выгружены с судов на берег и о лошадях и мулах тоже позаботились, Рауль отправился искать Харриет.

Стоя в одиночестве, она смотрела вверх на возвышавшийся над миссионерской церковью гигантский крест, и Рауль хорошо видел изящную линию ее прелестной шеи.

— Думаю, Крейл прав, — отрывисто сказал он. — Вам было бы лучше вернуться.

— Но я не имею такого желания.

Харриет повернулась к нему лицом, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно.

— А я не имею желания, чтобы вы умерли у меня на руках.

В его голосе прозвучали странные нотки.

Она была готова сделать язвительное замечание, но гнев изменил ей и оставил без защиты. Рауль, высокий и стройный, стоял перед ней, и Харриет охватило желание протянуть руку и коснуться его.

— Неужели моя смерть так много значит? — неуверенно, едва слышным голосом произнесла она.

Его взгляд остановился на губах Харриет. Раулю безумно хотелось сжать ее в объятиях и целовать эти мягкие губы, пока не остановится дыхание, но вместо этого он сказал, сознавая, что его голос стал хриплым:

— Это причинило бы неудобства, мисс Латимер.

Харриет до боли вонзила ногти в ладони и прижала руки к бокам.

— Сделаю все, что в моих силах, чтобы не причинять вам неудобства, мистер Бове, — сухо отозвалась она и, проглотив непрошеные слезы, снова перевела взгляд на крест.

Он в нерешительности медлил. Было так просто подойти к ней, почувствовать ее нежное тело, ощутить сладкий аромат ее волос. Рауль шагнул вперед и неуверенно опустил руку ей на плечо. Харриет подавила возглас, ей показалось, что его прикосновение как огнем обожгло ее тело даже сквозь батист блузки, она почувствовала, что все ее существо бесстыдно кричит от примитивной потребности. Нежно повернув к себе ее лицо, Рауль внимательно всматривался в него, и Харриет увидела огонь, горевший в глубине его темных глаз. А потом он заключил ее в кольцо своих рук, и она оказалась беззащитной, как птичка в клетке.

— Вас разыскивает мистер Фроум. Потерялась его карта звезд, — долетел до них звонкий, как колокольчик, голос Наринды, разрушив тот тайный мир, в который они вступили.

От этого несвоевременного вмешательства Рауль пришел в неописуемую ярость. В его глазах сверкнул едва сдерживаемый гнев. Он на мгновение сжал руки крепче, а потом выпустил Харриет и, круто повернувшись, зашагал по высокой траве к Уилфреду, блуждавшему среди лабиринта всевозможных упаковок.

Харриет скрестила руки на груди, стараясь успокоить дрожь, сотрясавшую ее тело. Одно прикосновение Рауля, один жадный взгляд, и ее гнева как небывало. Она оказалась беззащитной и была готова кинуться к нему в объятия, как прежде, когда не знала о существовании Наринды. Харриет сжала руками пульсирующие виски. Куда подевались ее решимость, ее здравомыслие?

Наринда, в легком как паутинка одеянии, мягкими складками ниспадавшем до самых ступней, не шевелясь стояла на другом конце зарослей, сцепив перед собой опущенные руки. Эта поза, к которой она прибегала довольно часто, для джентльменов экспедиции являлась воплощением скромности и приличия, особенно когда сопровождалась наклоном головы, и будила в них инстинкт защитника. Но у Харриет она таких ощущений не вызывала: Наринда стояла так после попытки утопить ее, так она стояла и сейчас — для сторонних наблюдателей проявляя почтение к Харриет. Но ни один из них не видел злобной ненависти, вспыхнувшей в блестящих темных глазах, когда Харриет, снова придя в себя, поняла, что Наринда давно находится там.

Взгляды двух девушек встретились: взгляд Харриет, полный страдания и муки от ее неспособности сохранить злость и презрение к Раулю Бове, и взгляд Наринды, беспощадный в своей недоброжелательности.

— Ты его не получишь! — выкрикнула Наринда. — Ты никогда его не получишь!

Сердце Харриет болезненно и часто забилось. Это были слова, которые она уже слышала от Наринды, слова, сказанные Нариндой перед ее неудавшимся покушением на жизнь Харриет.

— Он мне не нужен, — солгала Харриет и, сжав пересохшие губы, с громко стучащим сердцем пошла к их судну, где ее ждала постель из соломы.

— Вам необходимо отдохнуть, — твердо сказал Себастьян, проверявший свое ружье. — У вас совершенно больной вид.

Харриет ничего не ответила. Внешне она выглядела спокойной, но внутри у нее бурлили эмоции. Неужели это то, чего она заслуживала? Соперничать с Нариндой из-за мужчины, который не был честен ни с одной из них? Увидев, что внушительная фигура Рауля Бове, отошедшая от Уилфреда Фроума, движется в ее сторону, Харриет резко отвернулась, так что лимоны, которые она сортировала, попадали на землю, и в смятении торопливо направилась к Марку Лейну, а услышав, как позади Рауль окликнул ее по имени, бросилась бежать. Она не могла снова встретиться с ним лицом к лицу. Ее воспитание, ее здравомыслие не могли служить ей защитой против той власти, которую Рауль имел над ней. Для нее единственный путь спасения — это избегать его общества и не позволять его взгляду встречаться с ее взглядом. Она должна каким-то образом снова разбудить в себе гнев, он был для Харриет единственной защитой против ее истинных чувств.

Перевязывая тесьмой скрученные в рулон бумаги, Марк Лейн заметил замешательство Харриет и, бросив быстрый взгляд за ее спину, понял причину этого. Рауль Бове в расстегнутой до пояса белой рубашке стоял, положив руки на бедра, и тяжело дышал, а его раздраженный взгляд упирался в решительно повернутую к нему спину Харриет.

Священник нахмурился. Ненависть между Харриет и Раулем была вызвана чем-то большим, чем просто незваным появлением девушки в их группе, и он уже не в первый раз задумался о настоящей ее причине.

— Вас что-то расстроило, Харриет? — тихо спросил Лейн, отбирая книги, которые нельзя было оставить.

— Да… Нет…

Она в смущении замолчала и слегка покраснела. Марк Лейн был служителем церкви, человеком, который привык выслушивать других и облегчать им бремя переживаний. Но она не могла признаться, что влюблена в мужчину, который так неучтиво обращается с ней, в мужчину, не скрывающего своей любовницы, и она коротко ответила:

— Это просто жара, и ничего более.

Харриет Латимер была не слишком искусной лгуньей, и Марк Лейн еще сильнее нахмурился, заметив, как у Рауля, стоявшего в десяти шагах от них, демонически сошлись брови. Затем Рауль круто развернулся и обрушился с бранью на туземцев за их неповоротливость при разгрузке имущества.

Под ворчанье и громкие крики суданцев тюки с провизией и оборудованием, которое понадобится в экспедиции, в конце концов погрузили на лошадей и мулов, и Харриет с замиранием сердца слушала Рауля, по списку проверявшего, не забыто ли что-либо.

— Ружья, револьверы, карабины, «кольты», боеприпасы на два года, мечи, хронометры…

Боеприпасы на два года! Харриет почувствовала головокружение и слабость. Неужели их экспедиция продлится так долго? Неужели им придется так долго жить в обществе друг друга, когда между ними постоянно будет Наринда?

— Призматические компасы, термометры, солнечные часы, секстанты…

Хашим возвращался в Хартум на одной из барок, и Харриет, если бы захотела, могла вернуться вместе с ним.

— Подзорные трубы, ящики с инструментами, палатки, походные кровати, москитные сетки… — продолжал перечислять Рауль, а Себастьян мелом ставил кресты на соответствующих ящиках.

— Кухонная утварь, походные стулья, одеяла, рыболовные снасти, фонари…

Судьба Харриет была в ее собственных руках. Она могла продолжать путь в неизвестные края или остаться на борту барки.

— Медицинские принадлежности, бренди, чай, мыло… Мечта ее отца могла осуществиться. Аесли она вернется, его смерть окажется напрасной.

— Специи, растительное масло, сахар…

Наконец длиннющий список подошел к концу. Раньше Харриет сказала, что хочет продолжать путешествие, и не намерена была отступать от своего решения. Хашим, улыбаясь до ушей, попрощался с ними, носильщики, подняв свою поклажу на головы, двинулись в путь, Наринда села на мула, а Себастьян повел Харриет к ее лошади.

— Ваше решение окончательное, Харриет? Мы можем вернуться в Хартум. Свадьбу…

Рауль развернул свою лошадь и завел оживленный разговор с Нариндой, а когда они чуть отодвинулись друг от друга, Харриет увидела, что его сильная рука сомкнута вокруг другой изящной руки.

— Мое решение окончательное, Себастьян.

Поборов подступившие слезы, твердо ответила Харриет и, надев на голову шляпу с опущенной вуалью, поскакала вслед за Уилфредом и Марком Лейном.

Впереди ехал Рауль, Наринда рядом с ним, Себастьян был замыкающим, а носильщики шли позади него. Когда все двинулись в те края, откуда ни один белый человек еще не возвращался, носильщики начали монотонно ритмично напевать — у Харриет этот звук до конца ее жизни будет ассоциироваться с Африкой.

Несколько раз Рауль, поворачиваясь в седле, искал взглядом взгляд Харриет, но она всегда отворачивалась и пристально смотрела куда угодно, только не в его сторону.

Через несколько дней местность стала совсем недоброжелательной. Для мулов почва была слишком каменистой, чтобы они могли двигаться с тяжелой поклажей, и время от времени приходилось разгружать их и вести под уздцы, силой заставляя спускаться по крутым склонам каньонов, а потом снова идти вверх.

На вершине каждого холма Харриет с надеждой искала плоский кусочек земли и не находила ни одного. Изрытая каньонами местность была покрыта только колючими деревьями и кустами с острыми шипами.

Первым увидел деревню Себастьян, когда уже начало темнеть и солнце потеряло свой жар.

— Смотрите! — возбужденно крикнул он и проскакал мимо Харриет к Раулю. — Деревня! Видите?

Рауль остановил лошадь и внимательно всмотрелся.

— Если нам хоть немного повезет, местные жители смогут больше рассказать нам о Великих Ньянза! — воскликнул Себастьян, мгновенно позабыв об усталости.

— А если не повезет, они могут оказаться ням-нямами, — холодно откликнулся Рауль.

— Кто такие ням-нямы? — услышала Харриет тревожный вопрос Уилфреда Фроума.

— Каннибалы.

Рауль улыбнулся одной из своих скупых улыбок и снова направил лошадь вперед.

Деревня оказалась небольшой группой сплетенных из тростника хижин конической формы, и, подъехав ближе к ней, Рауль снова остановился.

— Думаю, пока мы не убедимся, что нас встретят гостеприимно, будет лучше всего, если туда отправятся только двое из нас.

— Я поддерживаю такое решение, — поспешил согласиться Уилфред Фроум, и Рауль бросил на него быстрый, полный презрения взгляд.

— И я тоже, — сказал Марк Лейн, подъехав к Раулю. — Носильщики очень встревожены. Думаю, было бы ошибкой идти туда с ними. Если они дезертируют, нашей экспедиции конец.

— И завтра будет не поздно для радушного приема. — Рауль спустился с лошади. — Я должен быть начеку, когда пойду туда.

— Кто будет вас сопровождать? — спросил Марк Лейн, вытирая ручеек пота со своего церковного воротничка.

— Фроум, — усмехнулся Рауль. — Он официальный представитель Королевского географического общества. Подробное описание каннибальского племени — это именно то, чего им не хватает.

Уилфред Фроум, побледнев, что-то пробормотал, но Рауль не стал обращать на него внимания.

— Пока еще хоть что-то видно, давайте поскорее разобьем лагерь, — распорядился он. — Нам не нужны среди ночи неожиданные посетители.

Харриет спешилась и, устало прислонившись к лошади, закрыла глаза. Жара и мухи были просто невыносимы, а твердая почва представляла потенциальную опасность.

— Хорошо ли вы себя чувствуете?

Она моментально открыла глаза. Рауль не приближался к ней с того момента, как в Гондокоро она решительно повернулась к нему спиной.

— Великолепно, — бросила Харриет и, собрав последние силы, отошла от него, зашелестев юбками.

Рауль, скривившись, сжал зубы, а потом выругался и, подойдя к носильщикам, принялся коротко отдавать распоряжения.

С первыми лучами солнца Рауль и не слишком довольный Уилфред Фроум отправились верхом в деревню, а Себастьян нервно расхаживал по лагерю.

— Каков бы ни был этот человек, но он, безусловно, не трусливый, — произнес Марк Лейн.

— Но и не добрый. — Харриет старалась подавить собственное беспокойство, ее нежное личико было бледным и осунувшимся. — Он понимает, что у Уилфреда нет желания сопровождать его.

— Нам всем нужно быть готовыми к опасности, — спокойно сказал МаркЛейн.

Харриет крепко прижала руки к бокам, впившись ногтями в ладони: Рауль рисковал ни больше ни меньше чем собственной жизнью. Она обуздала отчаянное желание оседлать лошадь и поскакать за ним и стояла, напряженно провожая взглядом две фигуры на лошадях, скрывавшиеся вдали.

Марк Лейн, тревожно нахмурившись, наблюдал за Харриет и внезапно нашел ответ на вопрос, мучивший его так долго, и улыбнулся сам себе. То чувство, которое Харриет Латимер питала к Раулю Бове, было не ненавистью — это была любовь. Он видел выражение глаз Рауля, когда тот, думая, что его никто не видит, останавливал свой взгляд на Харриет. Страдание в темных глубинах было страданием мужчины, тоскующего по тому, чего он не мог получить. Марк Лейн решил, что поговорит с Раулем, когда тот вернется из своей вылазки. Какой бы барьер ни разделял Рауля и Харриет, он не был непреодолимым — тем более когда оба с такой страстью любили друг друга.

Внезапно горячую тишину нарушил барабанный бой, и Себастьян, повернувшись, вскинул ружье, но Марк Лейн остановил его:

— Это не барабаны войны, это барабаны радушного приема.

Себастьян немного успокоился, а у Харриет, словно обручем, сдавило грудь. Что, если МаркЛейн ошибается? Что, если Рауль уже сейчас смотрит в лицо смерти? Отойдя от двух мужчин, Харриет, склонив голову, молча молилась.

Барабаны все еще продолжали стучать, когда в дрожащем мареве полуденного зноя наконец появились двое мужчин, галопом скакавших обратно в лагерь. Харриет без сил опустилась на один из ящиков. Он живой. Он возвращается. Но при виде того, как Наринда со всех ног бежит навстречу Раулю, Харриет ощутила, как ее душу охватывает безысходное отчаяние: Рауль возвращался, но не к ней, а к Наринде.

Пошатываясь, Харриет поднялась на ноги и постаралась взять себя в руки. Едва лошадь успела остановиться, Рауль с ликующим видом спрыгнул на землю.

— Нам повезло, — радостно обратился он к Марку Лейну. — Вождь Латика оказался и дружелюбным, и полезным. — Он придвинул к походному столу брезентовый стул и расстелил для всех карту. — Одно из Великих Ньянза — это, по-видимому, озеро, открытое Спи-ком в прошлом году и названное в честь королевы. Другое, неизвестное озеро, Латика называет Лута Н'зайге — озеро Мертвой саранчи, и оно лежит в этом направлении.

Палец Рауля решительно двинулся вниз через пустое пространство на карте.

— Но это более двухсот миль! — воскликнул Себастьян.

— Если бы оно было ближе, то его открыли бы давным-давно, — усмехнулся Рауль.

— И вы считаете, что это то место, откуда вытекает Нил? — спросил Марк Лейн, сосредоточенно изучая карту.

— Я уверен в этом.

— Оно почти на линии экватора, — заметила Харриет, нагнув голову, чтобы лучше видеть.

Рауль поднял голову, их взгляды встретились, и на этот раз Харриет не отвернулась — просто не смогла, и на долю секунды ей показалось, что между ними снова полное взаимопонимание.

— Латика говорит, что южнее озера лежат огромные горы.

— Лунные горы, — с замиранием сердца прошептала Харриет.

Рауль кивнул, а затем Себастьян забросал его вопросами, а Наринда, заметив короткий обмен взглядами между своим хозяином и английской девушкой, решительно проскользнула между ним и Марком Лейном и снова стала на колени у ног Рауля.

Невероятно, но на короткий миг Харриет забыла о существовании Наринды, а теперь ее восторженное настроение пропало.

— Вождь Латика хочет распространить свое радушие на всех членов нашей группы, — говорил Рауль Марку Лейну. — Завтра вы и Себастьян будете сопровождать меня, а Фроум останется в лагере с мисс Латимер и Нариндой.

Он снова склонил голову над картой, и Харриет обратила внимание, что волосы у него на затылке стали длиннее. Тогда как красота Себастьяна вяла от жары и невзгод путешествия, красота Рауля расцветала; казалось, что трудности и опасности идут на пользу ее буйному цветению.

Харриет отвела взгляд от наклоненной головы с темными жесткими завитками и, отойдя, занялась починкой юбки, которую разорвала о колючки. Она не собиралась оставаться в лагере с Уилфредом Фроумом и Нариндой. Если Себастьяну и Марку Лейну была дана привилегия встретиться с вождем Латикой, то она отправится вместе с ними.

Весь остаток дня Себастьян монополизировал ее внимание, без остановки размышляя вслух о дальнейшей перспективе, о славе, которую принесет им такое открытие, об известности, которая будет следовать по пятам за ними.

Рауль, мечтая поговорить с Харриет наедине, обуздал свою раздражительность и откровенно говорил с Марком Лейном о других вещах, которые сообщил ему вождь Латика: о враждебности племен, населяющих земли между лагерем и местом назначения экспедиции; о разгоревшейся межплеменной войне; о дождях, которые пойдут и наполнят притоки Нила, сделав дальнейшее продвижение невозможным.

— Когда вы скажете это Фроуму и Себастьяну? — угрюмо поинтересовался Марк Лейн.

— Когда препятствия станут очевидными. Если я скажу им сейчас, они мне не поверят и решат, что я просто пытаюсь украсть у них славу, которой они оба так жаждут. Только время покажет, заслуживают ли они быть записанными как первые люди, стоявшие у истока Нила.

Марк Лейн грустно кивнул. Как и Рауль, он сомневался, сможет ли Себастьян Крейл выдержать длительные трудности, и, как и Рауль, с не слишком большим уважением относился к талантам Уилфреда Фроума как географа.

В эту ночь Себастьян и Уилфред крепко спали, мечтая о финансовых вознаграждениях за свои старания. Рауль спал спокойно, воодушевленный уверениями вождя Латики о существовании огромного озера, дающего рождение Нилу. Марк Лейн помолился и спал с чистой совестью. А Харриет провалилась от изнеможения в глубокий сон. И только Наринда не спала.

Она осторожно пробралась в палатку Харриет и отрезала прядь распушенных золотых волос, а потом бесшумно побежала к своему мулу и, отведя его на некоторое расстояние от лагеря, села на него. Ее хозяин подтвердил, что племя в деревне дружелюбное, так что ей ничего не грозило. Она знала английскую девушку лучше своего хозяина и понимала, что та не останется в стороне, когда другие поедут к вождю Латике, а отправится вместе с ними, тем самым упростив задачу Наринде. В темноте Наринда улыбнулась сама себе. Завтра последний день, когда английская девушка будет нарушать душевное спокойствие ее хозяина. Завтра вождь Латика сделает английскую девушку своей рабыней, и Наринда получит себе своего хозяина. Она погнала мула вперед, уверенная, что ее план не может провалиться.


Глава 9


Когда на следующее утро с первыми лучами солнца Себастьян и Марк Лейн, проверив пистолеты, оседлали лошадей, Рауль с мрачным лицом напряженной походкой подошел к ним. С того самого момента как он встретился взглядом с Харриет над самодельной картой, Рауль твердо решил поговорить с девушкой с глазу на глаз, но присутствие рядом с ней Себастьяна Крейла не давало ему возможности это сделать. Пребывая в дурном настроении, он засунул свое ружье под седельную сумку и вскочил в седло. Господи, что происходите Харриет? Она переменчива, как погода в ее стране. Не лучше ли, если бы она оставалась холодной? Если бы он не разговаривал с ней? Быть может, со временем его страсть станет управляемой? Сойдет на нет и умрет? Он всегда хотел только свободы и никогда прежде не мечтал жениться. Почему золотоволосой английской девушке нужно было сделать эту свободу бессмысленной?

Харриет появилась из палатки такая опрятная и чопорная, словно собиралась вместе с тетушками нанести дневной визит. Ее волосы были приглажены до сияющего блеска и уложены на затылке. На ней были скромная закрытая блузка с длинными рукавами, плотно застегнутыми у запястий на маленькие перламутровые пуговицы, юбки, ниспадавшие мягкими складками с тонкой талии, которую можно обхватить руками, и тщательно отполированные сапоги, до этого покрытые пылью от бесконечных переходов по склонам, слишком крутым, чтобы лошадь могла везти седока. Эмоции, с которыми Рауль никогда прежде не был знаком, прокатились по нему, заставив замереть. Если он женится на Харриет Латимер, у него не будет необходимости отказываться от Африки или от своих стремлений к исследованиям. Она будет его сопровождать, будет рядом с ним, будет наслаждаться риском при составлении карты неисследованного континента.

С поразительным самообладанием Харриет нахлобучила широкополую шляпу и без посторонней помощи села на лошадь.

— Далеко ли вы собираетесь? — еще больше помрачнев, спросил Рауль, и угрожающие нотки в его голосе выдали некоторые чувства, от которых он страдал последние недели.

— С экспедицией в деревню, — ответила Харриет с уверенностью, которой совсем не чувствовала.

— Вы останетесь здесь. — У него едва заметно дрогнула щека. — Первые предложения дружбы мало что доказывают. Прием, оказанный нам вчера, сегодня может быть совсем другим.

— Тогда я поеду с вами и посмотрю все сама, — с приводящей в бешенство вежливостью заявила Харриет.

Гнев, который Рауль так долго сдерживал, прорвался на волю.

— Вы этого не сделаете! — рявкнул Рауль. — Вы будете делать то, что вам сказано, как остальные члены экспедиции! Вы останетесь здесь!

— Я поеду! — выкрикнула Харриет, забыв о хороших манерах, которых собиралась придерживаться. — Я не член вашей экспедиции, мистер Бове, и буду делать то, что хочу!

Марк Лейн вздрогнул, когда Рауль непристойно выругался по-французски. Но Харриет не знала этого языка и, продолжая уверенно сидеть на лошади, вызывающе смотрела на него.

Рауль едва удержался от того, чтобы спрыгнуть на землю, схватить Харриет и трясти до тех пор, пока она не попросит пощады, и остановило его только присутствие Марка Лейна.

— Вождь Латика может быть охотником за головами, — едва сдерживая себя, процедил Рауль сквозь стиснутые зубы.

— Вождь Латика — оббо, — резко возразила Харриет. — Так сказал мне Уилфред вчера вечером.

— Оббо, охотники за головами или ангелы с небес, кто бы они ни были, вы не покинете этого лагеря, обеспечивающего вам безопасность!

Он с силой ударил кулаком о ладонь другой руки.

— Сомневаюсь, что этот лагерь насколько-нибудь безопаснее, чем наше судно, — огрызнулась Харриет, выразительно глядя в ту сторону, где стояла Наринда, сцепив руки и склонив голову, так что никто не мог увидеть тайную улыбку, игравшую в уголках ее рта. — Я поеду в деревню. Если мои зарисовки должны принести какую-то пользу, они должны отображать жизнь туземцев, с которыми мы встречаемся во время нашего путешествия.

— Это верно, — нервничая, согласился Уилфред, неожиданно оказав ей поддержку. — Рисунки мисс Латимер удивительно хороши, и Географическое общество будет очень благодарно за них.

— Возможно, общество будет очень благодарно и самой мисс Латимер, а я — нет, — жестко отрезал Рауль.

Харриет потребовалась вся выдержка, чтобы остаться сидеть на лошади, а не убежать от его грубого обращения.

— Я еду с вами, — побледнев, повторила она, и едва заметная дрожь в голосе сменилась гневом.

— Можете ехать хоть к чертям! — взорвался он и, не обращая внимания на ошарашенных спутников, сжал бока лошади и галопом помчался по высокой траве в сторону деревни.

— Будь мы где-нибудь в другом месте, я бы вызвал его на дуэль за такое поведение, — с горящими от возмущения глазами заявил Себастьян.

— Тогда помните, где мы, — сухо утихомирил его Марк Лейн. — Ссоры между нами просто сорвут нашу экспедицию.

Он направил лошадь вперед, Харриет молча заняла место между мужчинами, и они втроем легким галопом поскакали вслед быстро удалявшейся фигуре Рауля.

Высокая сухая трава касалась их ног, жужжали и стрекотали насекомые, и вполне отчетливо слышалось рычание льва. Когда они приблизились к скоплению хижин с соломенными крышами, за ними бросилась стая голодных, пронзительно лающих собак и появились группы любопытных полуголых женщин и детей. Барабаны, накануне вызвавшие страх в душе Харриет, снова начали бить, и на этот раз их близость несла в себе дополнительную угрозу.

— Как вы думаете, они действительно охотники за головами? — спросила Харриет у Себастьяна, нервничая при виде толпы неулыбающихся воинов с длинными копьями в руках.

— Скоро мы это узнаем, — мрачно ответил Себастьян, когда крепкие мускулистые тела, одетые только в грязные набедренные повязки, окружили их со всех сторон. — Куда же подевался Бове?

Толкаясь, воины провели их в центр деревни, где на огромном помосте, построенном из пальмовых стволов и устланном тростником, напротив друг друга сидели на леопардовых шкурах, скрестив ноги, Рауль и вождь Латика.

Себастьян и Марк Лейн осторожно спешились и помогли Харриет спуститься с лошади. Под несмолкающий барабанный бой их повели по грубо вырубленным ступеням вверх на помост и усадили на менее почетное место на шкурах быков.

Взгляд вождя пробежался по мужчинам и остановился на женщине между ними. Его посетительница была права в том, что сказала и показала: его пальцы крепко сжимали прядь золотистых волос, которые и на самом деле сияли как золото на солнце. За белую женщину, как рабыню, можно взять высокую цену. Многие вожди, возможно, и сам Король Камраси, захотят обладать ею. Она принесет ему, Латике, много скота. Если бы огонь в его собственной крови не погас несколько лет назад, он оставил бы ее себе. Вождь Латика улыбнулся, поднял руку, повелевая барабанам замолчать, и приветствовал своих гостей. Рауль говорил с ним на диалекте, который был непонятен его спутникам, но содержал элементы арабского языка и сопровождался выразительной жестикуляцией. В конце концов Рауль обернулся к ним с дьявольским блеском в глазах.

— Вождь Латика хочет, чтобы мы отобедали с ним. — Себастьян побледнел, а Рауль, откровенно радуясь его отвращению, улыбнулся белозубой улыбкой. — Ну же, Крейл, не отказывайтесь от гостеприимства.

Несколько воинов принесли на плечах громадный котел, из которого исходил отвратительный запах, и поставили его перед гостями. Марк Лейн пальцем оттянул тугой церковный воротник и вытер со лба пот, Себастьяну едва не стало плохо, и только Харриет осталась внешне спокойной.

Когда глиняные тарелки были наполнены содержимым котла, Рауль начал есть руками, демонстрируя удовольствие, чтобы порадовать хозяина. Посмотрев на еду в своей тарелке, Харриет подняла голову и увидела пару прищуренных глаз на худом загорелом лице, с язвительной насмешкой наблюдавших за ней, и тогда, с вызывающим видом зачерпнув пальцами невообразимое варево, принялась за еду.

— Вождь Латика очень рад нам, — сообщил Рауль, когда Себастьян подавился чем-то похожим на цыплячье перышко. — Он угощает нас бананами, сахарным тростником и сладким картофелем.

— Чрезвычайно любезно с его стороны, — собрав все силы, откликнулся Себастьян.

По кругу пустили питье, такое же отвратительное, как и еда. Снова забили барабаны, и воины один за другим начали кружиться в бешеном танце на утоптанной земле ниже помоста. А когда танец дополнился откровенными телодвижениями вступивших в него женщин с голыми грудями, Марк Лейн хриплым голосом обратился к Раулю:

— Как долго еще мы должны оставаться?

— Только пока не будет удовлетворено его честолюбие. — Губы Рауля изогнулись в добродушной улыбке. Его спутник-священнослужитель был единственным членом их группы, который чего-то стоил. — Слишком скорый уход воспримется как оскорбление.

Марк Лейн решительно отвел глаза от десятка подпрыгивающих грудей и испустил вздох облегчения, когда Латика встал, чтобы попрощаться со своими гостями.

Помост, который ради них держали пустым, теперь быстро заполнился вспотевшими воинами. Барабаны еще били, но воины больше не танцевали, они снова держали в руках копья, однако теперь широко улыбались. Себастьян успокоился — скоро все закончится. Он не опозорился, как Фроум, проявив отвращение к такой встрече.

Спуститься с помоста оказалось гораздо труднее, чем подняться на него, так как их со всех сторон сжимали блестящие вонючие тела. Латика шел впереди, Рауль рядом с ним, но внезапно группа воинов отрезала его от шедших сзади товарищей, и его темноволосая голова почти скрылась из виду.

Марк Лейн протянул руку, чтобы поддержать Харриет, но тут же вскрикнул, и его лицо перекосилось от боли, потому что ему заломили руки за спину. Дюжина воинов вклинилась между ним и девушкой, и Харриет закричала и постаралась освободиться от схвативших ее рук. Между покачивающимися головами она увидела, как Рауль стремительно повернулся, прочла у него на лице, что он все понял, и больше уже не могла думать ни о чем другом, кроме того, что ее вот-вот затопчут до смерти.

Под барабанный бой, достигший наивысшего напряжения, ей на запястья накинули ремень и силком, как пойманное животное, поволокли туда, где с довольной улыбкой на лице стоял вождь Латика в накидке из звериных шкур, спускавшейся с его плеч до самой земли.

Рауль стоял с ним рядом и держал руку на пистолете, но его окружала дюжина воинов, приставивших копья ему к горлу.

Всего в шаге от них удерживали Себастьяна и Марка Лейна, откинув им назад головы и надрезав лезвиями ножей кожу на шее у яремных вен.

Как только Харриет бросили к ногам вождя Латики, шум и крики прекратились.

Рауль заговорил требовательно и возмущенно, вождь что-то добродушно ответил и протянул свою лапищу к Харриет. Девушка отпрянула, но узловатые пальцы дотянулись до шпилек у нее на затылке и вытащили их. Золотистые волосы Харриет сияющим каскадом рассыпались до самой талии, вызвав гул изумления.

Харриет больше не сопротивлялась; оставаясь неподвижной, она не сводила глаз с Рауля. Он производил впечатление совершенно обезумевшего человека: у него на лбу выступил пот, на лице была написана полная безысходность. Не отрывая взгляда от Харриет, Рауль выкрикнул Латике безошибочно угадываемое «Нет!», но пожилой вождь только пожал плечами.

— Ради Бога, — сдавленно пробормотал Себастьян, — чего хочет старый черт?

— Он хочет Харриет. — Голос Рауля с трудом можно было узнать. — Он хочет продать ее в рабство одному из соседних вождей.

Когда все окружавшие их воины снова начали приплясывать и поднялся оглушительный шум, Себастьян сделал попытку заговорить, но ножи вонзились ему в тело и по горлу побежала струйка крови, алыми каплями падая ему на рубашку. Харриет старалась не потерять сознание, а Рауль пронзительным взглядом смотрел ей в глаза.

— Что будет с вами? — с трудом произнесла Харриет. — Он убьет вас? Он убьет Себастьяна и преподобного Лейна?

— Если верить Латике, — рот Рауля скривился в некоем подобии улыбки, — то мы остаемся его друзьями и будем отпущены на свободу — если только оставим вас здесь.

Кровь застучала у нее в ушах, и Харриет показалось, что ее сердце сейчас разорвется от страха. Ноги отказались держать ее, и она упала бы, если бы не грубые руки, которые удерживали ее.

— Что вы будете делать? — прошептала она пересохшими губами.

Они долго смотрели друг другу в глаза, а потом Рауль отрывисто ответил:

— Застрелю вас.

Харриет вскрикнула и упала, но множество рук насильно снова поставили ее на ноги.

— У меня есть всего один выстрел до того, как меня проткнут копьем. — Голос Рауля дрожал. — Если я застрелю Латику, ваша судьба будет решена. Выбора нет.

— Но если вы меня застрелите, вы все умрете! И вы, и Себастьян, и Марк!

Харриет видела, что Рауль положил палец на курок, и понимала, что через мгновение он его нажмет и что это из-за нее он подпишет себе смертный приговор.

— Нет! — выкрикнула она и, дрожа, как лист на ветру, повернулась лицом к вождю Латике. — Освободите моих спутников, — рыдая, попросила она. — Освободите их и продайте меня.

Вождь усмехнулся, поняв смысл ее слов, а не сами слова.

На шее Рауля узлами вздулись вены. Существовала еще одна возможность, но если она не удастся, они все будут мертвы и у него не останется оружия, чтобы закончить жизнь Харриет и спасти ее от гораздо более страшной участи.

Он быстро заговорил с Латикой, и вождь, не переставая улыбаться, кивнул, явно довольный поворотом событий. Словно в страшном сне Харриет увидела, как Рауль протянул Латике свой пистолет, увидела, как забрали пистолеты у Себастьяна и преподобного Лейна, увидела, как опустилось кольцо копий и их смертоносные наконечники отодвинулись от горла Рауля, увидела, как Рауль сделал шаг вперед, а не назад — шаг вперед в сопровождении вождя Латики.

— В чем дело? Что происходит? — в страхе вскрикнула Харриет. — Он не сдержал своего обещания? Вы не свободны?

— Я свободен, — кивнул Рауль с мукой в глазах, — и я остаюсь.

— Но почему?

Это был вздох страдания.

— Потому что я намерен купить вас, — ответил он и пошел вместе с Латикой сквозь толпу воинов, мгновенно освободивших для них проход.

Харриет закричала, но ее крик потонул в шуме и гаме; она попыталась броситься к Раулю, но толпа кричавших воинов разделила их, и она уже больше его не видела. Ее схватили и, пока она старалась восстановить дыхание и остаться в сознании, протащили через сборище блестящих потных тел и швырнули в темноту.

Боль у нее в груди была подобна ножевой ране, и Харриет прижала руку к сердцу, словно хотела успокоить его бешеное биение. Встав на колени на утрамбованной земле, Харриет подняла голову. Над ней сквозь плотный настил из бамбука и тростника с трудом пробивался тусклый свет; она была одна в хижине, окруженной сотнями вооруженных поющих туземцев.

А Рауль? Где Рауль? Сев на пятки, Харриет попыталась побороть парализовавший ее страх с помощью логических рассуждений. Рауль дружески сидит с Латикой всего в нескольких ярдах от нее, где-то за стеной темной хижины, в которую ее бросили. Он хочет спасти ее — он хочет купить ее.

Последняя мысль заставила ее вскочить на ноги. Подбежав к круглой стене, Харриет пальцами лихорадочно старалась нащупать дверь или какое-то отверстие — что-нибудь, что дало бы ей возможность убежать. Она вошла в деревню свободной женщиной — и такой же уйдет отсюда. Ни один человек не купит ее, она умрет до того!

Изящными ручками она колотила по крепким пальмовым стволам, ее ногти сломались, пальцы кровоточили, по лицу ручьем текли слезы. Почему Рауль не застрелил ее? Почему он обрек ее на такую судьбу? Не найдя двери, Харриет закрыла лицо руками, понимая, что даже если бы ей удалось выбраться из хижины, убежать было бы невозможно. Земля задрожала под ногами приплясывающих туземцев, крики и пение стали громче: вождь Латика праздновал свое новое приобретение. Харриет была такой же пленницей, как африканцы, которых она видела на рынке рабов в Хартуме. Теперь страх уже не витал над ней, а захлестывал ее огромными волнами, и имя, которое она выкрикивала снова и снова, не было именем Себастьяна или Марка Лейна — это было имя Рауля.

Рауль опять сидел с вождем Латикой на огромном церемониальном помосте, и рядом с ним сидели испуганный Себастьян и бледный Марк Лейн. Им не было позволено вернуться обратно в лагерь — во всяком случае, до тех пор, пока не прибудут соседние вожди, которым барабанным боем было послано приглашение, и пока белая женщина не принесет Латике огромное богатство.

— Сможет ли Фроум помочь нам? — торопливо прошептал Марк Лейн Раулю, пока вождь Латика на некоторое время отвлекся от своих гостей.

— Нет, — коротко ответил Рауль. — Он лишен мужества, но даже если бы имел его, у него нет иного способа спасти Харриет, кроме как застрелить ее.

— Старый черт сдержит свое слово? — Себастьян дрожащей рукой вытер пот со лба. — Он отпустит нас после… после…

Он запнулся, не в состоянии вынести презрения в горящих глазах Рауля.

— После того как Харриет будет продана и телом, и душой? Да, Крейл. Латика, несомненно, сдержит свое слово и отпустит вас на свободу. — От жестокости его тона Себастьян содрогнулся. — Но только в том случае, если я выиграю рискованную игру и стану покупателем. Если мою цену перебьют…

Не в силах продолжать, Рауль замолчал, скривив губы от боли и страдания.

— И что вы будете делать, если вашу цену перебьют? — тихо напомнил ему Марк Лейн.

— Убью ее.

Рауль больше не видел ни злорадного лица Латики, ни сборища воинов. Он видел только Харриет, золотоволосую и дрожащую, добровольно предлагающую себя Латике, ошибочно верящую тому, что ее поступок освободит самого Рауля и его спутников. В ее хрупком теле было больше мужества, чем у Фроума и Крейла, вместе взятых.

Рауль понял, что любит Харриет, еще до того, как покинул Хартум, и тогда же принял решение. Он сказал Хашиму и Наринде, что собирается жениться на английской девушке, которую привез в город. Такое решение удивило даже его самого. Женитьба никогда прежде не была необходимым условием для занятия сексом. Прежние любовные связи доставляли удовольствие и без того, чтобы заботиться о сохранении репутации леди, а его собственная репутация и так была общеизвестна. Большинство проницательных игроков Каира и Александрии поставили бы на кон все свое состояние против того, что Рауль Бове когда-нибудь женится. Однако он был на грани того, чтобы совершить этот шаг, вот только сама Харриет отвергла его. Она демонстрировала холодность и безразличие там, где раньше проявляла страсть и дух авантюризма, присущий ему самому.

Рауль нахмурился еще сильнее, так что его брови-крылья сошлись вместе, и даже вождь Латика не мог отвлечь его от тайных мыслей.

Что случилось в Хартуме? Что изменилось? Когда Харриет поскакала вслед за ними, он был вне себя от ревности, ибо не сомневался, что она поступилатак, чтобы быть с Себастьяном Крейлом. Однако, день за днем тайком наблюдая за ними, он понял, что того, в чем был уверен Крейл, вовсе не существовало. Она была влюблена в Крейла не больше, чем в него самого. Харриет хотела одного, и только одного: стоять у истока Нила и войти в мировую историю.

Рауль застонал. Теперь ей никогда этого не сделать. Харриет умрет здесь, в безымянной туземной деревне, и ни один человек не узнает о ее храбрости.

— Как вы ее убьете? — в отчаянии спросил Марк Лейн. — У нас нет ни пистолетов, ни другого оружия.

— Я убью ее, — ответил Рауль с тихой яростью, которая заставила замолчать его друга.

Он выхватит копье из ближайшей руки и метнет его Харриет в сердце. Он убьет ее, потому что любит больше самой жизни. Ее смерть будет и его смертью, и смертью Марка Лейна, и смертью Себастьяна Крейла, но выбора не существовало.

Марк Лейн, все понимая, справился с ужасом, на мгновение охватившим его, и снова овладел собой. У него был только один способ помочь облегчить страдания Харриет — это молитва, и он, закрыв глаза, стал молча горячо молиться.

Всю долгую ночь полный муки взгляд Рауля ни на миг не отрывался от круглой хижины, в которую бросили Харриет. Хижину так хорошо охраняли, что даже батальон солдат с трудом смог бы взять ее штурмом. И конечно, Рауль никак не мог перехитрить охранявших его самого и вернуть себе пистолет.

Время тянулось медленно, но рассвет приближался. Ни еды, ни воды в хижину не приносили. Рауль не знал, связана ли Харриет или свободна, и чувствовал себя как в аду. У него не было возможности ни поговорить с ней, ни объяснить свои действия. Он мог только представлять себе, как золотисто-зеленые глаза, которые так легко вспыхивали от гнева или смеха, расширятся от ужаса, когда он поднимет копье. Не будет ни последнего слова, ни последней ласки. Крик Харриет будет единственным звуком, который он унесет с собой в могилу.

На следующее утро, проведя ночь без сна, когда каждый мускул и каждый нерв в его теле были напряжены до предела, Рауль встретил Латику с внешним спокойствием. Один намек на страх — и дружелюбие Латики превратится в презрение, с Раулем перестанут обращаться как с равным и не позволят торговаться за Харриет наравне с прибывающими вождями.

Вожди, сопровождаемые свитой воинов, во всем великолепии сидели рядом с Латикой: крупные мужчины, одетые в цветастые тоги, в наброшенных на плечи накидках из леопардовых шкур. Когда солнце поднялось выше в небо, Латика жестом пригласил Рауля присоединиться к ним на церемониальном помосте. Марк Лейн и Себастьян, со всех сторон зажатые толпой из сотен воинов, их жен и визжащих детей, снизу со страхом наблюдали за происходящим.

Яркий солнечный свет, ворвавшийся в темноту хижины, когда дверь широко распахнулась и вошли два воина, на мгновение ослепил измученную и обессилевшую Харриет, а затем она набросилась на вошедших, но напрасно — ее удары ни к чему не привели. Ей скрутили руки за спиной и, спотыкающуюся, повели на жару и пыль.

Все существо Рауля отчаянно кричало от возмущения, мускулы у него на шее и плечах вздулись от напряжения, которого стоил ему железный контроль над собой. Одно неверное движение, и они все погибнут. Ему предстоит пережить тяжелое испытание, когда придется стать свидетелем страданий Харриет. Увидев, что Харриет идет, дерзко вздернув вверх подбородок и расправив хрупкие плечи, Рауль понял, что когда она предстанет перед Латикой и его знакомыми вождями, в ее глазах не будет страха — такого удовольствия она им не доставит.

Оставшись без шпилек, волосы Харриет струились вниз по спине во всей своей красоте, и падающие на них солнечные лучи делали их похожими на золото. Когда Харриет по грубо вырубленным ступенькам поднималась на помост, ее волосы упали вперед, но она не могла откинуть их с лица, потому что ее руки были связаны за спиной. Она мотнула головой, стараясь отбросить их, и они превратились в шелковое облако.

Почувствовав, как вожди вокруг него затаили дыхание, Рауль стиснул зубы; Что мог он предложить Лати-ке, соревнуясь с сидевшими рядом мужчинами? У него были только лошади и несколько животных, провизия и научные приборы. Будет ли все это представлять ценность для Латики? На этот вопрос Рауль не мог дать ответа. Но что было очевидно, так это то, что окружавшие его вожди, чтобы обладать прекрасной женщиной с волосами как солнце, заплатят высокую цену чем угодно, чего бы Латика ни потребовал.

Рауль сидел, скрестив ноги, на леопардовой шкуре так непринужденно, словно находился в Хартуме, и, улыбаясь, разговаривал с Латикой. Харриет безуспешно пыталась поймать его взгляд и проглотила рыдание. Она думала, что Рауль остался, чтобы попытаться спасти ее, что он переживает такие же душевные муки, как и она, — оказывается, это была ошибка. Рауль остался, потому что Латика объявил себя его другом, потому что он вряд ли мог бросить ее в присутствии Себастьяна и Марка Лейна, не создав видимости, что старается спасти ей жизнь.

Рауль отвернулся от Латики, и Харриет, быстро отведя взгляд, снова напряженно смотрела прямо перед собой, а ее сердце билось, как птица в клетке. Она любой ценой сохранит чувство собственного достоинства, какие бы публичные унижения ей ни пришлось терпеть. Она будет помнить, кто она такая — она Харриет Латимер, дочь миссионера.

Мускулистый человек с многочисленными браслетами на лодыжках шагнул к Харриет, и она зажмурилась, ощутив запах пота; его руки коснулись ее волос, а потом сильные пальцы, сжав ей подбородок, повернули ее голову слева направо.

Харриет решила, что будет думать о Челтнеме, о своих тетушках, о светлых, омытых дождем рассветах и благоухающих весенних днях.

Она чувствовала себя выставленной напоказ всему миру. Перед ней были вожди со своими свитами и Рауль, позади — сотни других людей, и где-то, если они еще живы, находились Себастьян и Марк Лейн.

Ее тело ощупывали, словно она была кобылой, выставленной на продажу, и Харриет вспомнила, как рабов в Хартуме заставляли ходить и бегать в угоду их возможным владельцам. Она стояла неподвижно, закрыв глаза и мысленно переносясь далеко от своего страдающего тела, которое обсуждали, трогали, за которое торговались, — Харриет вспоминала отца, его доброту и нежность, его любовь к ней.

Опять забили барабаны, голоса стали громче от возбуждения и возмущения. Вокруг жужжали мухи, беспощадное солнце палило ее непокрытую голову, Харриет потеряла счет часам, проведенным без воды, во рту у нее пересохло, губы запеклись, и ей пришлось собрать все силы, чтобы остаться стоять на ногах. Услышав голос Рауля, низкий, громкий и вполне самоуверенный, Харриет открыла глаза. Она знала, что вот-вот потеряет сознание, а когда снова придет в себя, будет принадлежать одному из вождей с бесстрастными лицами, стоявших всего в шаге от нее. Она надеялась, что Рауль, Себастьян и Марк Лейн будут спасены и продолжат экспедицию. Она никогда больше не увидит Рауля. Он ее бросил, будучи свидетелем ее унижения, он не поднял голос в знак протеста.

Харриет трудно было сосредоточиться. Цвета скользили и расплывались, ей показалось, что зеленый, как трава, помост заполнен предметами, которых там прежде не было, предметами, которые были ей знакомы. Харриет пошатнулась, зажмурилась и снова открыла глаза. На помосте были секстанты и хронометры, подзорные трубы и бусы. Вождь Латика рылся в ящиках, которые она не так давно видела в лагере, а Рауль объяснял ему, как пользоваться подзорной трубой, и вождь восторженно кудахтал.

Почему Рауль не смотрит на нее? Почему не проявляет интереса к ней? Там ли он вообще, или она попала в какой-то нереальный мир? Харриет отрешенно посмотрела вокруг. Позади нее толпа расступилась, чтобы лошадей Рауля, Себастьяна и Марка Лейна провели парадом перед Латикой.

Собравшиеся вокруг Латики другие вожди перешептывались и недоброжелательно смотрели на Рауля. А Рауль, подойдя к краю церемониального помоста, окликнул по имени Марка Лейна. Сквозь туман Харриет разглядела застывшее лицо Марка и увидела, как он достал ружье из-под седельной сумки Рауля и бросил его товарищу. Когда Рауль, легко поймав оружие, повернулся к вождю, мгновенно воцарилась тишина, и все воины, сжав копья, направили их в сторону Рауля, а он, пожав плечами, улыбнулся и подошел к Латике.

Обратившись к вождю, Рауль протянул ему блестящее ружье, и Латика немного расслабился.

Стоявший в толпе Марк Лейн закрыл глаза. Он забыл о ружье и понимал, что Рауль тоже не вспоминал о нем, пока не увидел его в поклаже, когда лошадей проводили перед вождем. Бросая ружье Раулю, Марк был уверен, что в тот же момент будет мертв. Всю ночь отобранные у них пистолеты использовались с детским восторгом, а теперь Рауль отдавал Латике единственное оставшееся у них оружие, и Марк подумал, уж не лишили ли Рауля рассудка события последних двадцати четырех часов.

Рауль продолжал говорить, а Латика, ухмыльнувшись и крепко схватив ружье, слушал его с недоверием, а потом вызвал из толпы воина, который беззаботно играл пистолетом Себастьяна.

Рауль стал перед ним, широко расставив ноги и скрестив руки на широкой груди. Воин поднял пистолет и нажал на курок. Вскрикнув, Харриет упала на колени; Марк Лейн, застонав, закрыл глаза; Себастьян воззвал к Господу, понимая, что со смертью Рауля они все будут обречены.

Рауль молча поблагодарил Господа за то, что не ошибся в своих расчетах, и протянул руку за пистолетом. Латика, нахмурившись, вскочил на ноги. Принесли два других пистолета.

Харриет неподвижно лежала на траве. Она думала, что Рауль убит, но он стоял перед ней и разговаривал с Латикой. Глаза вождя были внимательными и проницательными. Он поднял ружье и, по жесту Рауля направив его в воздух, выстрелил. Воины бурно возликовали, Латика просиял и, подняв ружье, снова спустил курок — ничего не произошло. Латика нахмурился, и тогда Рауль показал ему, как перезаряжать ружье. Ружейные пули не подойдут к пистолетам, только оружие вождя сможет подавать громоподобный голос и сбивать птиц в воздухе. Латика пришел в восторг, вожди и их предложения скота и жен были отвергнуты.

Рауль с мрачным видом подошел к Харриет. Она хотела заговорить с ним, но не смогла, и он одним быстрым движением подхватил ее на руки, а затем в полубессознательном состоянии она поняла, что они спускаются по деревянным ступенькам. Харриет увидела испуганные лица Себастьяна и Марка Лейна, почувствовала, что ее подняли и она сидит на лошади впереди Рауля, что он держит ее в изгибе руки, как держал во время путешествия в Хартум. Прошлое и настоящее слились в одно целое, глаза у Харриет были открыты, но она уже ничего не видела. Она разговаривала с отцом, со своими тетушками, с доктором Уолтером и смутно сознавала, что о ней заботятся, что ее спустили на землю и дали напиться воды, что ей вытерли лоб.

Потом в ее сознание проник голос Рауля, но он был жестким и требовательным. Харриет поняла, что Рауль все-таки не любит ее, и удивилась, кто же тогда ухаживает за ней с такой нежностью.

Рауль не позволил никому приближаться к Харриет. Держа ее на руках, он коротко сообщил Фроуму о том, что случилось, и вывел Себастьяна и Марка Лейна из их жуткого оцепенения. Вождь был в таком восторге от ружья, которое стреляло только для него, что позволил им забрать с собой лошадей и большую часть инструментов, хотя оставил себе подзорную трубу Уилфреда Фроума. Но приподнятое настроение Латики продлится лишь до того момента, пока у него не закончатся пули. Их единственная надежда на спасение состояла в том, чтобы как можно скорее покинуть территории, принадлежащие Латике и дружественным ему вождям.

Себастьян охотно согласился с ним, но изъявил желание вернуться обратно, а не двигаться вперед. Марк Лейн, когда Рауль напрямик спросил его, хочет ли он продолжать путь или предпочитает вернуться, ответил, что лично он хотел бы продолжить путешествие, но что Харриет не в состоянии этого делать и что о ней нужно позаботиться. Глядя вниз на лихорадочно горящий лоб Харриет, Рауль понял, что его экспедиция закончилась, но теперь это было для него не важно. Единственное, что имело значение, — это что Харриет не пострадала и не пострадает. Он протянул Марку Лейну двуствольный «флетчер», который когда-то дал Харриет и который она никогда не брала с собой, и попросил его по очереди с Уилфредом Фроумом стоять на часах, сказав, что они отправятся в путь на рассвете, когда Харриет немного отдохнет.

Затем, нисколько не заботясь о соблюдении приличий и не обращая внимания на предложение Себастьяна, чтобы в ночные часы с Харриет оставалась Наринда, вошел с Харриет в ее палатку и опустился с ней так осторожно, как если бы она была ребенком.

— Папа! — несколько раз вскрикивала Харриет, хватаясь за Рауля, и успокаивалась, почувствовав силу и защиту его рук.

А потом, когда рассвет окрасил небо в кроваво-красный цвет, она удивленно произнесла:

— Рауль.

У него вырвался дрожащий вздох облегчения, и он крепче прижал ее к груди.

— Рауль, — тихо прошептала Харриет и, неуверенно подняв руку, обвела пальцами контур его худого лица. — Рауль.

Его темные глаза заглянули ей в глаза, и он поцеловал ее долгим, томительным поцелуем со все нарастающей страстью.

Ее руки скользнули вверх и обвились вокруг его шеи. Харриет ничего не хотелось больше, чем окунуться в сладость его рта, полностью сдаться, своим телом почувствовать тепло его тела. Где они? В Бербере? В Хартуме? Ее окружили лица и картины, и у Харриет закружилась голова.

Рынок рабов в Хартуме. Голос потягивающего вино Себастьяна, небрежно произносящий: «У Бове только одна любовница — черкешенка Наринда». Рука Рауля, сжимающая руку Наринды. Наринда, стоящая на коленях у его ног, Наринда, зашивающая ему рубашки. А затем плотину воспоминаний прорвало. Она снова стоит как невольница перед Латикой и Раулем, и ее покупают. Она куплена, как когда-то была куплена Наринда, — куплена Раулем Бове как рабыня.

У Харриет запылал лоб, ее охватил огонь, грозивший лишить ее жизни, губы Рауля обожгли ей губы, и она, отвернув голову в сторону, забарабанила кулаками по его груди и плечам, выкрикивая:

— Не прикасайтесь ко мне! Не прикасайтесь ко мне! Никогда не прикасайтесь ко мне!

Рауль вскинул голову так резко, словно его ударили, а Харриет, выворачиваясь из его объятий, нарочно позвала:

— Себастьян!

— Значит, Себастьян? — Стиснув зубы, Рауль сжал ее так крепко, что ее зов превратился в крик боли. — И что ваш драгоценный Себастьян сделал для вас в деревне Латики? Он рисковал своей жизнью ради вас? Он нес вас в безопасное место?

Но Харриет больше не слушала его. Она знала только одно — ей нужно освободиться из его рук, ей нужно вернуть себе чувство собственного достоинства.

— Я не Наринда! — с мукой выкрикнула она и ногтями оставила у него на щеках длинные глубокие царапины. — Я не рабыня, которой можно пользоваться для собственного удовольствия!

У Рауля кровь застучала в висках, глаза заволокло, красным туманом. Он несколько месяцев мечтал о ее теле, он рисковал своей жизнью ради нее, а теперь, оказавшись в безопасности, она зовет Крейла! Его железная воля сломалась, он пальцами больно схватил Харриет за волосы и откинул ей назад голову, так что его глаза смотрели прямо ей в глаза.

— Вы именно рабыня! — выкрикнул он, не обращая внимания на упорные попытки Харриет вырваться от него. — Спросите вождя Латику! Спросите сотни его воинов! Спросите Крейла и Лейна! Вы проданы с аукциона, как рабыня, и куплены, как рабыня! И ей-богу, я буду наслаждаться вами, как рабыней!

На этот раз в его губах, набросившихся на ее губы, не было ни капли нежности. Его тело, прижавшее Харриет к земле, теперь было не защищающим, а жестоким, угрожающим — чрезвычайно возбуждающим. Харриет услышала тяжелые удары его сердца у своей груди, и страсть, которой она так долго сопротивлялась, поглотила ее. Харриет оказалась в огне, который разгорался и пожирал все, не зная границ. Губы Рауля обжигали ей губы, причиняли боль, искали, требовали, но Харриет в глубинах души все же нашла силы на один последний отчаянный протест, и когда слово «Нет!» вырвалось из нее, полог палатки распахнулся и чьи-то руки яростно вцепились в Рауля.

Харриет откатилась из-под него, тяжело дыша и рыдая от стыда за свою слабость.

Вывернувшись как угорь, Рауль ударил кулаком в первое же лицо, попавшееся ему на глаза. Им оказалось лицо Себастьяна, который, завертевшись, вылетел из палатки в грязь и пыль, а через несколько секунд за ним последовали Уилфред Фроум и Марк Лейн, а потом выскочил и сам Рауль.

Двумя молниеносными движениями Рауль лишил Уилфреда Фроума способности что-либо предпринимать, и только удар Марка Лейна, еще носившего церковный воротник, привел его в чувство. Они стояли друг перед другом, сжав кулаки и тяжело дыша.

— Не будьте дураком, Рауль. Я не хочу вас бить, — задыхаясь, сказал Марк.

— Если вы это сделаете, я изобью вас до потери сознания, — хрипло рассмеялся Рауль.

— Если это то, что поможет вам прийти в себя, то я согласен. Бейте, я вытерплю.

Рауль долго пристально смотрел на него, а потом выругался, круто развернулся и почти побежал, стремясь поскорее покинуть лагерь, чтобы избавиться от осуждающего взгляда Марка Лейна, избавиться от присутствия Харриет, доставляющего мучения. Марк Лейн, стараясь восстановить дыхание, вытер текущую изо рта струйку крови.

— Он в своем уме? — поинтересовался Уилфред, с трудом поднимаясь на ноги. — Он вернется?

— Он в своем уме, и он вернется, — ответил Марк Лейн и пошел туда, где стояла Харриет.

Себастьян, утешая Харриет, обнимал ее рукой за плечи, а у нее, казалось, были одни только огромные глаза на побелевшем лице.

— Вы не должны слишком плохо думать о Рауле, — все еще не отдышавшись, сказал Марк. — Он перенес тяжкие испытания…

— Как все мы, — грубо перебил его Себастьян.

— Но именно Раулю досталась основная тяжесть.

— Пожалуйста, не оправдывайте его, — заговорила Харриет, сдерживая слезы. — Он не заслуживает прощения.

— Мы с Фроумом на рассвете отправляемся обратно в Гондокоро, — сухо сообщил Себастьян. — И мисс Латимер едет с нами. И еще, чтобы вы знали, ее репутация не будет запятнана. Она только что оказала мне честь, приняв предложение стать моей женой.

— Это правда?

Марк в полном недоумении уставился на Харриет.

— Да, — холодно встретив его взгляд, ответила она с едва заметной дрожью в голосе. — Это правда.

Харриет повернулась и, войдя в палатку, опустила за собой полог.


Глава 10


Наринда с торжествующим блеском в глазах, не обращая внимания на нерешительные возражения Уилфреда, подбежала к своему мулу и, усевшись на него, направила животное в том же направлении, в котором исчез Рауль.

Себастьян подошел к палатке Харриет, но в замешательстве остановился, услышав отчетливый звук рыданий.

— Странное поведение для счастливой невесты, — саркастически заметил Уилфред Фроум, возвращаясь в свою палатку.

— При данных обстоятельствах я нахожу поведение моей невесты вполне понятным. — Себастьян с угрожающим видом шагнул к нему. — Я намерен покинуть этот лагерь как можно скорее, чтобы ей не пришлось снова увидеть этого негодяя.

— Разделится ли наша группа и если да, то когда это случится, будет решено надлежащим образом, — спокойно сказал Марк Лейн.

— Мне выбирать, когда это будет! — бросил Себастьян и отвернулся от палатки, не в состоянии набраться мужества, чтобы утешить свою невесту.

Харриет плакала до тех пор, пока у нее уже не осталось больше слез. Долгие часы плена в хижине туземцев заставили ее посмотреть в лицо мучительной правде. Не важно, что он делал, не важно, каким отвратительным было его поведение, она всегда будетлюбить Рауля Бове. Она не могла ничего с собой поделать. Стоило ему только прикоснуться к ней, как у нее закипала кровь. Даже когда он больно откинул ей назад голову и целовал ее с такой свирепостью, что потом у нее кровоточили губы, она все равно ему отвечала, и ее последний протест в его объятиях был просто пустой видимостью. Только Себастьян с товарищами спас ее от окончательного позора. Харриет, тихо застонав, прикрыла лицо локтем. Чем она провинилась, что вынуждена терпеть такие мучения? Она не поощряла его, не обращала на него внимания, отказывалась поддаваться его обаянию, против которого не устоял Марк Лейн и даже вождь Латика. И что толку? Она так же покорена им. Она ничего не может сделать, чтобы освободиться от каприза собственного сердца.

Харриет охватило безысходное отчаяние. Как она будет жить без радости видеть его? Не будет слышать его низкий бархатистый голос? Не будет ловить его скупые улыбки, не будетЪбъектом его жестокого гнева? Как она будет жить без человека, которого любит больше всех на свете?

Харриет встала и подняла полог палатки. На небе среди множества звезд сияла луна. Харриет различила темный силуэт Марка Лейна, который с ее «флетчером» продолжал бодрствовать в карауле. Она подумала, не вернулся ли Рауль, и поняла, что нет.

Опустив полог, Харриет снова легла. Наследующий день их пути разойдутся. Она вернется в Хартум с Уилфредом и Себастьяном, и Африка, которую она любила, будет навсегда потеряна для нее. Без Рауля она ей не нужна.

Рано на рассвете Харриет услышала стук копыт мула и тихий смех Наринды, когда Рауль что-то отрывисто сказал Марку Лейну. Дрожащими руками она начала заплетать волосы. Ночь для Рауля не была одинокой. Харриет сомневалась, что он хотя бы мгновение думал о ней; он так же легко попрощается с ней, как с Себастьяном или Уилфредом. Прежде чем выйти из палатки, Харриет немного помедлила, чтобы взять себя в руки и придать себе невозмутимый вид, а потом, сделав глубокий прерывистый вдох, крепко сжала вместе руки и вышла из палатки в прекрасное раннее утро.

Рауль был бледен, вокруг его рта залегли глубокие морщины, а когда он услышал то, что сказал ему Марк Лейн, его глаза наполнились неверием.

Он повернулся в ее сторону, и от его едва сдерживаемой ярости Харриет приросла к месту.

— Вы решили выйти замуж за Крейла?

Вопрос был подобен удару хлыста.

Харриет заметно вздрогнула и увидела, что Марк Лейн предостерегающе коснулся рукой локтя Рауля.

— Да.

Она храбро выдержала взгляд Рауля, но ее голос был едва слышен.

— Оставьте в покое мою невесту, Бове.

Себастьян подошел к ним, угрожающе положив руку на рукоятку висевшего у него на боку пистолета Уилфреда Фроума.

Рауль пристально смотрел в глаза Харриет, но в темных глубинах его глаз она не могла ничего прочитать.

— Мы упаковали вещи и готовы в обратный путь, — холодно продолжил Себастьян. — Фроум отправляется с нами, как и большинство носильщиков.

Наконец, когда Харриет почувствовала, что больше ни секунды не выдержит его взгляда, Рауль отвел глаза и отрывисто сказал Марку Лейну:

— Я продолжаю путь. Выбор за вами.

— Я иду с вами.

— Наринда вернется вместе с вами. Опасности впереди слишком велики.

Рауль коротко кивнул Лейну и, не обращая внимания ни на Себастьяна, ни на Харриет, обратился к Уилфреду Фроуму.

— Нет! — протестующе выкрикнула Наринда.

У нее по щекам потекли слезы, и она, бросившись к Раулю, обняла его за шею.

Харриет отвернулась. Она впервые почувствовала сострадание к хорошенькой рабыне. Наринда стала ненужной, и от нее избавлялись — как и от самой Харриет.

Крики и рыдания продолжались до тех пор, пока лошади не были нагружены и от лагеря не осталось ни малейшего следа.

Рукопожатий при расставании не было, Себастьян просто коротко кивнул в сторону Рауля и Марка, Уилфред что-то смущенно пробормотал, а Нарйнда, хотя ее мольбы и слезы были напрасны, продолжала рыдать с искаженным от горя лицом.

Харриет чувствовала себя так, будто из ее тела выжали весь воздух. Она сидела на лошади, сжимая руки так крепко, что ногти оставили отметки на ее коже. Все ее существо требовало сделать то же, что сделала Нарйнда: соскочить с седла, побежать к Раулю, броситься к его ногам и умолять его взять ее с собой. Глаза Харриет были полны страдания, она прекрасно представляла себе, с каким презрением он смотрел бы на нее, если бы она это сделала, и поэтому гордо сидела на лошади, выпрямив спину и высоко подняв голову. Ее жизнь закончена, но никто об этом не узнает.

Себастьян тронулся с места, лошадь Уилфреда нетерпеливо подтолкнула сзади лошадь Харриет, и ее лошадь тоже двинулась. Харриет покидала Рауля. Никогда больше она его не увидит.

— Харриет! — вырвалось ее имя из горла Рауля.

Лошади перешли на легкий галоп, а Рауль, снова окликнув Харриет, побежал со скоростью пантеры и схватил поводья ее лошади.

— Харриет!

На короткое мгновение его рука легла на ее руку, Харриет зажмурилась, и ее лицо лишилось последней кровинки.

— Прощайте, моя дорогая, — сказал он, а Харриет ничего не смогла ответить из-за непролитых слез, перехвативших ее горло.

В этот момент Себастьян стегнул по крупу ее лошади, та поскакала быстрым галопом, а Рауль остался стоять, глядя вслед удалявшейся группе.

— Чертов наглец, — проворчал Себастьян.

Когда Харриет повернулась в седле, она уже не увидела Рауля. Быть может, когда-нибудь она прочитает о его возвращении или о его смерти. Харриет не ощущала жары, не слышала разговора Уилфреда и Себастьяна, не замечала слез Наринды. Она провалилась в мир такого несчастья, что казалось невероятным суметь пережить его. Прикосновение Рауля еще горело на тыльной стороне ее ладони, и она, подняв руку и прижав это место к щеке, проезжала милю за милей, не видя ничего, кроме его лица и темных, непроницаемых глубин его глаз.

Несколько чернокожих носильщиков, не поладивших с Себастьяном и Уилфредом, решили возвратиться и сбежали обратно, так что, когда разбивали лагерь, оказалось, что их осталось лишь половина из того количества, с которым они отправились.

— Подлые псы.

В голосе Себастьяна угадывался страх. Прежде Крейл никогда не занимал место руководителя и не стремился к нему.

— Рауль и Марк будут рады им, — тихо заметила Харриет.

— Какое вам дело, будет рад им Бове или нет? — огрызнулся Себастьян, чувствуя, как у него по затылку поползли мурашки при донесшемся издали рычании голодного зверя.

— Я хочу, чтобы его экспедиция была успешной, — честно ответила Харриет.

— Как она может быть успешной? — рассмеялся Уилфред. — У них даже нет оружия.

— Они добьются успеха, — с твердой убежденностью стояла на своем Харриет, складывая костер, пока Себастьян, Уилфред и Наринда наблюдали за ней, даже не думая предложить свою помощь.

— Никто никогда больше не услышит о них, — с уверенностью заявил Себастьян. — Уилфред доложит Географическому обществу о недостойном поведении Бове и неисполнении им руководства, и мы с Уилфредом возглавим другую экспедицию, лучше оснащенную и лучше информированную. После того как мы поженимся, — добавил он с запозданием.

Пламя костра разгорелось, и Харриет, поднявшись, повернулась лицом к Себастьяну:

— Простите, Себастьян, мне совсем не следовало принимать ваше предложение. Я приняла его так же, как оно было сделано, — в момент чрезвычайного стресса. Я буду признательна, если мы не станем снова возвращаться к обсуждению этой темы.

Себастьян сжал губы, он был готов возразить Харриет, но блуждающий зверь снова зарычал, и теперь этот звук ни с чем нельзя было спутать.

— Лев, — побледнев, прошептал Уилфред, и мужчины переглянулись.

— Огонь отпугнет его, — нервничая, отозвался Себастьян.

— Один из нас должен его выследить, — сказал Уилфред.

— У вас пистолет.

— Но вы охотник.

У Себастьяна лоб покрылся потом, а Уилфред тревожно переступил с ноги на ногу.

— Можете взять мой «флетчер», — предложила Харриет Себастьяну и была награждена таким злобным взглядом, что ей стало страшно.

Уилфред охотно сходил за «флетчером» и протянул его неблагодарному Себастьяну.

— Вы едете на восток от лагеря, а я на север, — взбешенно сказал Себастьян, выхватив оружие у него из руки. — Он где-то здесь поблизости.

Уилфред уныло подчинился распоряжению, а Харриет занялась поисками среди их запасов чего-нибудь такого, из чего можно было бы приготозить подходящую еду.

Без Рауля носильщики стали неприветливыми и не помогали, а Наринда неподвижно сидела у костра, с тоской в глазах глядя в огонь. Харриет вздохнула. Без соли она ничего не могла приготовить, а соль была в одном из тюков, которые носильщики весь день пожаре несли на головах.

Оставив потрескивающий костер и группу туземцев, она сама принялась искать соль. На нее навалилась зловещая тишина африканской ночи: лев больше не рычал, и цокота копыт не было слышно.

Харриет нашла растительное масло и специи, но не соль. Носильщики побросали свою поклажу в страшном беспорядке далеко от того места, где Себастьян поставил палатки, и Харриет пришлось отойти дальше от мерцающего света лагерного костра в непроглядную темноту. Ее юбка зацепилась за куст акации, и когда Харриет потянула ее, чтобы освободить, ей на руку дождем посыпалась мертвая саранча. Стряхнув ее, Харриет посмотрела на темные очертания акациевого куста: на смертоносные колючки были насажены десятки мертвых насекомых. Они добровольно прилетели прямо на куст к внезапной и болезненной смерти, также как она добровольно бросилась в объятия Рауля и обрекла себя страдать всю жизнь.

Рычание и крики раздались одновременно. Секунду Харриет не могла пошевелиться, а потом побежала обратно к лагерному костру и нападающему льву. Стоя над Нариндой, он злобно размахивал хвостом из стороны в сторону и, оскалив смертоносные зубы, вонзил их в свою тщетно сопротивляющуюся жертву.

— Застрелите его! — крикнула Харриет Уилфреду, который, словно окаменев, стоял по другую сторону костра. — Ради Бога, застрелите его!

Но Уилфред стоял, смотрел и дрожал, как паралитик.

Харриет в бешенстве бросилась к нему и выхватила у него пистолет. При этом она привлекла внимание огромного хищника, так как ей пришлось пробежать всего в шаге от него, но ее это не заботило. Наринда была еще жива и жалобно стонала. Лев, выпустив ее из пасти, повернулся к Харриет, а Уилфред закричал и скрылся в темноте, оставив Харриет одну перед лицом смерти. Она ощущала запах крови Наринды и запах собственного страха. Мощное животное со светящимися в темноте темно-желтыми глазами припало к земле, готовясь прыгнуть.

Наринда, нечленораздельно вскрикнув, умоляюще вытянула руку в сторону Харриет.

С громким рычанием лев сделал прыжок, и Харриет нажала на курок.

В движении животное сбило ее с ног и придавило своим весом. Харриет, стараясь освободиться от горячего тела, кричала, отталкивала его, колотила.

Ее лицо, блузка и юбка были в крови, она захлебнулась своими криками и утонула в них, а потом почувствовала, что ее обнимает Себастьян.

— Все в порядке! Он мертв! Мертв!

Себастьян судорожно дрожал.

— Наринда, — с трудом выдохнула Харриет и, оттолкнув его, побежала к смуглокожей девушке.

Наринда едва слышно всхлипывала, когда Себастьян нес ее в укрытие палатки. Всю ночь напролет Харриет разрывала свои нижние юбки и вообще все, что могло помочь остановить поток крови, и все время Наринда смотрела ей в глаза и бормотала:

— Я видела. Он убежал, а ты осталась. Я видела. Я видела.

Когда Уилфред вернулся, ни Себастьян, ни Харриет с ним не разговаривали, а он, хотя его никто об этом не просил, непрерывно кипятил воду, сжигал пропитанные кровью повязки и помогал делать новые.

— Она выживет? — спросил Себастьян, когда рассвет окрасил небо золотом.

Харриет отрицательно покачала головой. Она держала Наринду за руку и протирала ее лихорадочно горячий лоб.

— Я видела, — снова сказала Наринда, открыв глаза. — Я видела, и я виновата.

— Не разговаривай, — мягко остановила ее Харриет, — побереги силы.

Наринда покачала головой.

— Я виновата, — с огромным трудом повторила она; ее голос был тихим шепотом, но взгляд настойчивым. — Я ненавидела тебя, и я виновата.

— Пожалуйста, больше не разговаривай, Наринда. — Харриет смочила ей губы питьевой водой. — Постарайся уснуть.

— Нет! — Наринда сжала руку Харриет крепче, и ее глаза широко раскрылись. — Ты должна идти к нему. Он любит тебя, и ты должна идти к нему.

— Она бредит, — быстро сказал Себастьян, но Харриет, не обращая на него внимания, смотрела в глаза Наринде.

— Я знала, — задыхаясь, снова заговорила девушка, — ты была уверена, что я его любовница. — Ее блестящие глаза наполнились слезами. — Я никогда не была его любовницей. Мой хозяин заботился обо мне, и он добрый, но он никогда не любил меня, он никогда никого не любил.

Она замолчала, чтобы перевести дыхание.

У Харриет дрожали руки, когда она протирала Наринде лоб. Голос Наринды становился все слабее, и Харриет пришлось наклониться ближе, чтобы услышать каждое слово, произнесенное с трудом.

— Он любит тебя, — прошептала Наринда. — Он сказал мне это в Хартуме. И Хашиму сказал. Он сказал… — она тяжело вздохнула, — он сказал, что собирается на тебе жениться.

Протяжный глубокий вздох слетел с губ Харриет.

— Я была рада, когда ты отказала ему, когда ты подумала, что я… что я…

— Ш-ш-ш, Наринда, не нужно больше ничего говорить.

— Скажи, пойдешь ли ты к нему?

— Да, я пойду к нему.

Улыбка коснулась губ Наринды.

— Я виновата, — снова повторила она и умерла.

Наступила долгая тишина, Харриет, присев на пятки, продолжала держать в руке руку Наринды.

— Она не понимала, что говорит, — наконец натянуто произнес Себастьян.

— Она прекрасно понимала, что говорит. В одном только она ошибалась: Рауль, возможно, и собирался сделать мне предложение, но никогда его не делал. Если бы он его сделал, я никогда бы не отказала ему, независимо от того, существовала Наринда или нет.

Харриет медленно поднялась на ноги и вышла из палатки на утренний солнечный свет.

— Что вы собираетесь делать? — с тревогой спросил Себастьян, выйдя из палатки вслед за Харриет и остановившись рядом с ней.

— Я собираюсь сделать так, как сказала Наринда. Я пойду к нему.

Лицо Себастьяна, столь привлекательное в Хартуме, за последние несколько дней преждевременно состарилось, и на нем отражалась новая тревога.

— Это невозможно! Для нас возвращение во владения Латики — это самоубийство.

— Я возвращаюсь, — тихо повторила Харриет. — Я еду к Раулю, и если для этого нужно пересечь земли Латики, я это сделаю.

— Я не могу… не хочу… — запинаясь, бессвязно залепетал Себастья н.

— Меня не нужно сопровождать, — улыбнулась Харриет, взглянув на него. — Возвращайтесь с Уилфредом в Хартум. К Раулю я отправлюсь одна. Прошел всего день с тех пор, как мы расстались. Я найду его и уже никогда не оставлю.

Она торопливо укладывала небольшой запас провизии в свою седельную сумку.

— Но если вы погибнете… — слабо запротестовал Себастьян.

— Моя жизнь принадлежит только мне, Себастьян. — Харриет широко улыбнулась сияющей, полной истинного счастья улыбкой. — И я могу делать с ней все, что мне захочется.

На прощание Себастьян поцеловал ее в щеку, а Харриет пожала руку пристыженному Уилфреду.

Уилфред был трусом, а она дурочкой. Она уже заплатила за свою глупость, и, нет сомнения, Уилфред заплатит за свою трусость. Но собственный недостаток Харриет считала менее отвратительным, чем его, и никогда больше она не даст глупости обладать ею.

Харриет почувствовала себя свободной, как птица, которую держали в клетке, а потом неожиданно выпустили летать в бескрайнем небе. И ее сердце пело, как птица, когда провожаемая двумя мужчинами Харриет галопом скакала в великие, безбрежные просторы Африки.

Впереди ее ожидали еще не исследованные земли и мужчина, которого она любила всей душой. Отчаяние превратилось в надежду, а надежда в уверенность: больше не будет глупой гордости. Она принадлежала Раулю, Рауль принадлежал ей. Просто она должна сказать ему это.

Харриет скакала энергично и уверенно и, разбивая на ночь лагерь в одиночестве, не испытывала страха. Еще день, самое большое два, и она снова будет с Раулем. Ее маленький костер смело мерцал в бархатной темноте. Харриет села поближе к нему и обхватила руками колени. Она сама сделала себя несчастной. Она не проявила ни сочувствия, ни понимания. Хотя Наринда не могла сказать ей этого, Харриет теперь знала, почему Рауль купил девушку и обращался с ней с той же учтивостью, как обращайся бы с европейской девушкой. Он делал это потому, что в его глазах туземцы и европейцы были равны и требовали равного уважения. И так же он обращался с Хашимом, так же обращался со всеми, кто имел с ним дело, если только они не посягали на его собственный кодекс чести, как сделал паша.

Доброта побудила Рауля купить Наринду и спасти ее от ужасной жизни, доброта побудила его позаботиться о самой Харриет в пустыне. Но эту доброту абсолютно не понимали в Хартуме. Харриет могла представить себе, с каким презрением Рауль относился к тем, кто, как и она сама, считал мотивы его поступков низменными. У Харриет вспыхнули щеки. В те, теперь далекие, дни в Хартуме она не заслуживала его любви. Она была глупой и наивной. Теперь она совсем не такая.

На рассвете Харриет снова отправилась в путь, а в сумерках опять одна остановилась на ночевку. У нее была еда еще на два дня путешествия, и она знала только то, что Рауль направляется на юг. Ей следовало бояться за свою жизнь, но вместо этого Харриет была наполнена спокойной уверенностью, что он всего лишь немного впереди нее.

На третий день, когда солнце опускалось в кроваво-красном мареве, Харриет, поднявшись на холм, увидела вдалеке внизу на коричневато-желтой равнине две фигуры. Они снова приблизились к Нилу, который протекал между берегами, покрытыми травой и густыми зарослями, и пока Харриет смотрела, двое мужчин въехали в рощу деревьев и скрылись из виду.

Путь вниз на равнину был крутым и ненадежным, и здравый смысл подсказывал Харриет, что нужно дождаться дневного света, но ее сердце не могло ждать. В уже сгустившейся темноте Харриет начала осторожно спускаться по склону холма, и ее лошадь двигалась с той же уверенностью, которую чувствовала и сама девушка. Они достигли равнины, только когда наступила ночь. Харриет повернула лошадь в сторону прибрежных деревьев и убедила ее сделать еще одно, последнее, одолжение.


Двое мужчин почти не разговаривали между собой с тех пор, как их группа разделилась. Рауль ушел в мир горечи и боли, в который не мог проникнуть даже преподобный Марк Лейн. Они сидели, как сидели каждый вечер — Марк Лейн читал Библию, Рауль, погрузившись в раздумья, смотрел в пламя костра, — когда земля задрожала от топота копыт, а небрежно раздвигаемые ветки зашелестели и затрещали.

Оба мужчины как по команде вскочили на ноги, схватили деревянные палки, которые были их единственной защитой, и в напряжении ждали, чтобы хищник, если это он, вышел из рощи. В приближении животного не чувствовалось ни осторожности, ни коварства.

— Он, должно быть, ранен, — шепнул Марк Лейн.

Ощутив запах дыма от их костра и поняв, что ее отделяет от них всего несколько ярдов темноты, Харриет прошептала:

— Быстрее, еще чуть-чуть.

Змея скользнула в безопасное место, листья касались лица Харриет, и она, оттолкнув в сторону последнюю ветку, с радостным возгласом на всем скаку вырвалась на открытое пространство.

Палка выпала из руки Марка Лейна, лошадь испуганно заржала, а Рауль остолбенел, не веря своим глазам. Харриет соскользнула со спины лошади, смеясь и рыдая от радости и счастья.

— Я вернулась! Я люблю тебя, и я вернулась! — прокричала она, и как стрела летит в «яблочко», так она бросилась в распростертые объятия Рауля.

— Харриет! Моя любовь! Моя любимая!

Его лицо засветилось нескрываемой радостью, и он принялся осыпать поцелуями глаза, губы, шею Харриет.

Харриет прильнула к нему, словно была намерена никогда не отпускать его, и только сдержанное покашливание Марка Лейна удержало Рауля от того, чтобы броситься на землю и неистово заняться с ней любовью.

— Ваше появление, Харриет, неожиданно, но очень приятно. В чем дело? — поинтересовался Марк Лейн, пока они продолжали с исступлением сжимать друг друга в объятиях.

Дыхание Харриет постепенно успокоилось, и она, все так же глядя в глаза Раулю, просто сказала:

— Наринда умерла. Это был лев. Мне очень жаль, Рауль, но мы ничего не могли сделать. — Ей очень хотелось загнать поглубже в сознание образ Уилфреда, неподвижно стоящего с «флетчером» в руке. — Умирая, Наринда сказала то, что мне самой следовало давно понять: что она не была твоей любовницей, что ты любишь меня так же, как я люблю тебя.

— Так вот в чем дело! Ты поверила сплетням, моя любовь?

Рауль застонал и зарылся лицом ей в волосы.

— Да, но они не должны были иметь для меня никакого значения и теперь не будут иметь. — Ее слезы смочили щеку Рауля, и она с робкой улыбкой подняла к нему свое лицо. — Рауль, тогда я была ребенком, но я больше не ребенок.

У него перехватило дыхание, и он несколько секунд просто смотрел на красивое лицо Харриет, обращенное к нему, а потом их губы встретились с нежностью абсолютной любви.

— Я люблю тебя, моя любимая малышка.

— К сожалению, я не могу потворствовать каким бы то ни было незаконным отношениям, — прочистив горло, сообщил Марк Лейн серьезным тоном, совершенно не соответствовавшим смеющемуся выражению его глаз.

— Я и не хочу этого от вас. — Рауль поднял голову. — Мы обвенчаемся при первой же возможности. — Его глаза потемнели. — На рассвете мы свернем лагерь и начнем возвращение в Хартум, — решительно объявил он.

— Но почему? — У Харриет удивленно округлились глаза. — В этом нет необходимости.

— Есть, и очень большая. — Его темные глаза блеснули. — Я мужчина, а не святой. Я не могу путешествовать вместе с тобой и относиться к тебе как к сестре.

— В этом нет необходимости.

Щеки у Харриет очаровательно покраснели, и она прижалась губами к губам Рауля, а Марк Лейн покачал головой, делая вид, что осуждает такую нескромность.

— Тогда начнем, если вы оба готовы, — предложил он.

С непонимающим видом они обернулись к нему, не выпуская друг друга из объятий.

— Я посвященный в сан служитель, — улыбнулся Марк Лейн, держа в руке Библию. — Уверен, это единственное условие, требуемое Господом для того, чтобы благословить брак. Это и еще присутствие двух человек, которые любят друг друга.

Рауль сорвал ярко-белый цветок с ближайшего растения, Харриет с цветком в волосах стала у костра, и в присутствии диких ночных животных, которые были их единственными гостями, Марк Лейн обвенчал Харриет Латимер и Рауля Бове.

Два человека в своем собственном мире, они стояли и смотрели друг на друга.

— Теперь вы можете поцеловать молодую жену, — подсказал Раулю Марк Лейн с улыбкой, растянувшей уголки его рта.

— Это будет одинокая жизнь и к тому же опасная, любимая.

Руки Рауля сомкнулись на талии Харриет, и он посмотрел вниз на девушку, которую любил и которая теперь стала его женой.

Харриет мягко улыбнулась, отбросив в сторону мысль об опасности. Она не раз с ней встречалась и, несомненно, встретится еще много раз, опасность становилась похожей на старого друга.

— Наша жизнь никогда не будет одинокой. Во всяком случае, пока мы есть друг у друга, — тихо сказала она, и ее глаза засветились любовью.

Марк Лейн бесшумно достал свой спальный мешок и ушел в темноту. Ночь принадлежала им двоим, а его собственный одинокий сон будет охранять Господь.

Пламя костра прыгало и плясало, и его шипение и треск были единственными звуками, когда темная голова низко склонилась к золотой и Рауль Бове поцеловал свою жену.


Глава 11


Их путешествие растянулось на много месяцев. Борода Марка Лейна приобрела почтенные размеры. Кожа Харриет больше не была светло-кремовой, а отливала цветом меда, который подчеркивал красоту ее волос и глаз. Рауль перестал быть мрачным, замкнутым человеком, каким был так много лет. Его смех звенел громко и часто, а в момент, когда они увидели впереди холм, глаза у него вспыхнули от сознания, что его мечта сбылась.

За холмом лежало Лута Н'зайге, озеро Мертвой саранчи, озеро, из которого берет начало Нил.

— Я хочу определить наши координаты. — Марк остановил лошадь. — А потом я разобью лагерь.

Он спокойно выдержал взгляд Рауля. Дружба между этими двумя мужчинами была настолько крепкой, что они уже без слов понимали друг друга. Марк предлагал Раулю возможность стать у истока Нила только вдвоем с Харриет.

С недоверием взглянув на него, Рауль оставил Марка работать с хронометром и секстантом. Вдвоем с Харриет они легким галопом пересекли долину у подножия и поднялись по пологому склону холма, не позволявшего видеть, что лежит впереди.

У Харриет часто и радостно забилось сердце. Неужели они наконец достигли своей цели? Неужели мечты ее отца станут реальностью? Неужели озеро, которое было только легендой, на самом деле существует и они увидят его?

Недалеко от вершины холма Рауль остановил лошадь. Они спешились и нетерпеливо, как дети, взявшись за руки, пробежали последние несколько ярдов к вершине. Внизу перед ними раскинулось озеро, словно серебряное море. На мелководье лежали крокодилы и гиппопотамы, множество пятнистых и коровьих антилоп паслось на сочных берегах, а дальше, на некотором расстоянии, в голубой дымке маячили горы.

— Мы нашли райский сад, — прошептала Харриет, опустившись на колени в густую мягкую траву.

— Мы нашли исток Нила, — благоговейно провозгласил Рауль, стал на колени рядом с ней и обнял Харриет за плечи.

— Как только он станет известен в Европе, сотни людей найдут сюда дорогу.

С внезапной тревогой в глазах Харриет взглянула вверх на Рауля.

— Тебе это будет неприятно, моя любовь?

Он привлек ее к себе.

Повернув голову, Харриет снова посмотрела на мир и спокойствие, на котором еще никогда не останавливался взгляд европейца.

— Да, будет, — честно призналась она.

— Тогда мы оставим Европу в неведении, пока какой-нибудь другой искатель приключений не найдет сюда свой путь и не объявит о нем всему миру.

— А награды, которые ты заслужил… слава… — запротестовала Харриет, но он заглушил ее протест поцелуем.

— Это пыль на ветру, — отмахнулся Рауль и, подхватив Харриет на руки, побежал к пенящемуся мелководью.