Рассекреченный Крым: От лунодрома до бункеров и ядерных могильников
Максим Дмитриевич Хорсун








Расположенный когда-то на границе СССР Крым являлся территорией, где были сосредоточены многочисленные сверхсекретные объекты, о которых не рекомендовалось говорить вслух. Книга рассказывает, как они возникли и что с ними стало теперь.

Таинственные бункеры, антенны, подземелья и башни — в Крыму можно найти множество заброшенных объектов военного и научного назначения. Здесь ковали ядерный щит державы, отсюда управляли луноходами и космическими аппаратами, запущенными к Марсу и Венере. В этой книге предлагается пройти по следам, оставленным в Крыму советской империей, и открыть неизвестные страницы истории полуострова.







Предисловие


Расположенный на границе Советского Союза Крым являлся территорией, где были сосредоточены многочисленные объекты, о которых не рекомендовалось говорить вслух. Высокие горы закрывали от лишних взглядов оснащенные передовой для своего времени электроникой комплексы; вдали от дорог, в глубине холмистых степей и полупустынь, вырастали антенны непонятного назначения. Солнечная погода, которая держится на полуострове большую часть года, была благосклонна к авиаторам; защищенные от ветров бухты были удобны для моряков. В Крыму реализованы амбициозные проекты в области энергетики, гидрофизики, космонавтики. Зачастую наука работала в интересах военно-промышленного комплекса и оборонной мощи страны.

К началу нового столетия некогда сверхсекретные объекты пришли в упадок и были разрушены стараниями мародеров и бесхозяйственностью украинских и крымских властей, но какая-то часть этих объектов существует до сих пор, пусть и не в самом лучшем виде.

Предметом исследования этой книги послужили объекты, возведенные на территории Крымского полуострова после Великой Отечественной войны. Это масштабные проекты, вобравшие в себя лучшие достижения науки и техники своего времени и прекрасно иллюстрирующие, во-первых, мощь Советского Союза, во-вторых, исключительную смелость, наряду с изобретательностью и трудолюбием, людей, реализовывавших эти проекты, в-третьих, грандиозность задач, которые решали, не скупясь на силы и средства. Порой что-то кажется уже фантастикой, и лишь впечатляющие руины безмолвно подтверждают — это быль.

Эта книга не является одой советскому режиму, в тексте не дается каких-либо личностных оценок. Мощь СССР отрицать бессмысленно, так же как и бессмысленно оспаривать трудовой подвиг наших отцов и дедов. До сих пор нет издания, целиком посвященного крымскому режимному наследию советской эпохи, в которой факты были бы обобщены и собраны, подобно фрагментам мозаики, в более или менее обстоятельную картину. И эта книга отчасти восполняет данный пробел.

Следующий немаловажный аспект — сегодня Крым живет под флагом Российской Федерации. Логично предположить, что статус некоторых из упомянутых в книге объектов может измениться.

Едва ли они, описанные в прессе, путеводителях и блогах, исхоженные за минувшие 10–15 лет сталкерами разных мастей, сфотографированные со всех возможных ракурсов, будут засекречены вновь. Однако может случиться всякое. Можно сказать с уверенностью, что доступ ко многим бывшим режимным сооружениям закроется снова. Причем надолго. И за ржавой колючей проволокой любителей экстрима будет встречать не сторож с дворнягой, готовый за 200 рублей стать услужливым гидом, а неподкупный военный с лицом, закрытым маской.

Так что читайте, пока можно. Большую часть из описанных здесь объектов вы уже не увидите.




Симферополь-28 — космический поселок


Если отправиться на море из Симферополя в Евпаторию или в Саки, то, проехав аэропорт и углубившись в степь, нельзя не увидеть огромный радиотелескоп ТНА-400. Он возвышается над неброской местностью, окруженный поросшими пожухлой травой холмами. Чаша диаметром в 32 м слепо смотрит в зенит. Радиотелескоп давно не используется и, по сути, теперь является памятником людям, которые работали здесь, их вкладу в развитие военнокосмической отрасли и самых различных направлений науки.

На дорожном указателе написано: «Поселок Школьное». Однако такое название официально закреплено лишь с 18 июля 2001 года. До этого поселок, в сердце которого находился сверхсекретный центр космической связи, почти 50 лет назывался «Научно-измерительный пункт — 10» (НИП-10), для почтового же сообщения использовался адрес: Симферополь-28.

О деятельности НИП-10 стали открыто говорить лишь в 1990-х годах. Появились публикации в прессе и информационные сюжеты в телевизионном эфире. Выяснилось, что подобно тому, как Симферополь величают «воротами Крыма», так и поселок с ностальгическим названием Школьное можно прозвать «воротами в космос». Здесь работали над советской лунной программой, здесь испытывали и отсюда управляли легендарными луноходами, а также космическими аппаратами серий «Венера» и «Марс».

НИП-10 в разные годы посещали академики Сергей Королев и Мстислав Келдыш, космонавты Юрий Гагарин и Герман Титов. А генсек Никита Хрущев здесь впервые в истории поговорил по телефону с находящимися на орбите космонавтами Андрианом Николаевым и Павлом Поповичем, которые летали на космических кораблях «Восток-3» и «Восток-4».

Молчание нарушили ветераны НИП-10, и сделали они это не от хорошей жизни, а для того, чтобы привлечь внимание общества к своим проблемам. После развала СССР космический поселок принадлежал Национальному космическому агентству Украины, однако в 1998 году гарнизон со всеми воинскими частями был расформирован. Инфраструктура пришла в упадок, в населенном пункте не стало ни воды, ни газа, ни отопления. Люди, которые долгие годы занимались космосом, оказались на грани выживания. А центр связи попросту разграбили ушлые дельцы. Пожалуй, радиотелескоп ТНА-400 — единственная конструкция, которую не тронули мародеры. Наверное, побоялись, что многотонная махина рухнет и похоронит их под собой.

Если рассматривать все некогда секретные объекты Крыма в комплексе, то, безусловно, НИП-10 нужно выделить и поставить в условном рейтинге на первое место. И не только потому, что существование космического поселка было тайной за семью печатями. Несмотря на военный характер этого объекта, он не имел такого мрачноватого ореола, как, например, крымские форты, хранилища ядерного оружия и прочие сооружения времен «холодной войны».

НИП-10 входил в сеть приемно-передающих радиостанций, предназначенных для постоянного слежения за спутниками, космическими кораблями, межпланетными автоматическими станциями. НИПы должны были играть роль своеобразных ретрансляторов: получать телеметрические данные о траектории космического аппарата и состоянии бортовых систем и передавать информацию по телеграфу в координационно-вычислительный центр (КВЦ) для обработки и формирования команд, необходимых для выполнения программы полета.

Вопреки распространенному мнению, самыми солнечными местами Крыма являются Евпатория и Симферополь, а не Ялта и Южный берег. Чистое небо и чистый горизонт очень важны для уверенной дальней космической связи. Для такого грандиозного строительства значима и инфраструктура: линии электропередач и связи, дороги, чтобы привезти стройматериалы и оборудование.

Место строительства Симферопольского центра дальней космической связи было выбрано в 18 км северо-западнее столицы Крыма, на границе степной и горной местности, на правом берегу реки Тобе-Чокрак, скрытой в балке Джабанак от посторонних глаз. Ранее в балке была крымско-татарская деревушка, от которой остались сады.

НИП-10 начался с комплекса зданий и сооружений космической инфраструктуры. Одновременно стал расти гарнизон военно-космических сил СССР, при котором дислоцировалась военная часть № 14109. В целом объект делился на три зоны: жилая, со школой, детским садом, магазинами и почтой; административная, где находились штаб и казармы: огражденная двойным забором из колючей проволоки техзона, в которой проходили основные работы.

Командиром в/ч 14109 был назначен инженер-подполковник Михаил Афанасьевич Николаенко. Вскоре структура НИПа расширилась: в 1961 году на базе действующей военной части создали школу подготовки младших специалистов для командноизмерительного комплекса, а еще через 10 лет школа была выделена в отдельную в/ч 01084 (командир — полковник М. А. Калинкин).

15 мая 1958 года на орбиту был выведен третий советский искусственный спутник Земли («Спутник-3»), в управлении полетом которого личный состав в/ч № 14109 впервые участвовал самостоятельно. Этот спутник стал первым полноценным аппаратом, обладающим всеми системами, присущими современным автоматам. Имея форму конуса с диаметром основания 1,73 и высотой 3,75 м, спутник весил 1327 кг. На его борту были размещены 12 научных приборов, умеющих измерять давление, ионный состав атмосферы, напряженность электростатического и магнитного полей Земли, интенсивность корпускулярного излучения Солнца, интенсивность первичного космического излучения, регистрировать ядра тяжелых элементов в космических лучах и удары микрометеоритов.

«Спутник-3» работал в космосе до 3 июля 1958 года, а с орбиты сошел только 6 апреля 1960-го, совершив 10037 оборотов вокруг Земли. С его многочисленных приборов была собрана обильная телеметрия, а впоследствии — богатый научный урожай.

С учетом опыта запуска третьего спутника готовились к полету 4,5 и 6-й спутники. Но сильная загрузка КБ военной тематикой и перенацеливание космической программы на освоение Луны не позволили продолжить работы по этим аппаратам.

В 1959 году, в связи с принятой правительством СССР программой полетов в сторону Луны, Особое конструкторское бюро Московского энергетического института (ОКБ МЭИ) внесло предложение создать большой радиотелескоп с эффективной поверхностью 200 м


, чтобы обеспечить устойчивую связь с космическими аппаратами в районе Луны. После разработки технической документации было начато строительство двух антенн ТНА-200: на полигоне ОКБ МЭИ «Медвежьи озера» под Москвой и на НИП-10. Первым был введен в строй радиотелескоп ТНА-200 с диаметром зеркала 25 м на симферопольском НИПе. Он был рассчитан на прием радиоволн метрового и дециметрового диапазонов. Этот НИП был оснащен также усовершенствованной станцией дальней связи, разработанной в НИИ-885 с передатчиками мощностью 10 кВт. Ее антенна в виде «антенной решетки» с синфазными спиральными излучателями была разработана ленинградским Центральным конструкторским бюро ЦКБ-678.

Вскоре радиотелескоп ТНА-200 был модернизирован, диаметр зеркала доведен до 32 м, а эффективная поверхность — до 400 м


. Под названием "ТНА-400» радиотелескоп успешно использовался в большом числе космических операций до конца XX века.

Одновременно в Евпатории строился Центр дальней космической связи (ЦДКС или НИП-16). Он должен был обеспечивать управление автоматическими станциями, которые в ближайшем будущем планировалось отправить к Венере и Марсу, а также полетами пилотируемых космических кораблей. ЦДКС был оснащен командно-измерительной (совмещенной) радиотехнической системой «Плутон». Приемный комплекс этой системы и расположенный на удалении около 10 км от нею передающий были оборудованы восьмизеркальными поворотными антеннами АДУ-1000 (две для приема и одна для передачи). Общая эффективная площадь каждой из них — около 1000 м. Такие антенны в сочетании с охлаждением входных приемных устройств жидким азотом и применением передатчика мощностью 120 кВт обеспечили дальность действия до 300 млн км.

В качестве линий связи использовались телефонные и телеграфные линии. В критических случаях это было очень медленно. Старые линии, построенные в конце XIX века Вест-Индийской компанией, оказались совершенно непригодными. КВЦ было предложено закупить импортную радиорелейную линию и смонтировать на главном направлении: Евпатория (НИП-16) — Симферополь (НИП-10) — Москва.

Министр общего машиностроения С. А. Афанасьев обратился с этой просьбой к Председателю Совета министров СССР А. Н. Косыгину. Тот решительно отказал. А. А. Назаров (помощник Д. Ф. Устинова, занимавшего в те годы пост первого заместителя Председателя Совета министров), подсказал верный ход: необходимо добиться, чтобы письмо А Н. Косыгину подписали несколько министров, и первым это должен сделать председатель КГБ. И оказалось, новая линия связи между Крымом и Москвой нужна всем: КГБ в этом случае мог держать под контролем переговоры на главном курортном направлении, так как в Крыму отдыхало все руководство страны, Минсвязи получало дополнительные средства в виде оплаты междугородных разговоров, Минпромсвязи могло наработать полезный опыт эксплуатации новейшей техники. Нашелся интерес у министров обороны, внешней торговли и иностранных дел. А. Н. Косыгин подписал решение о закупке оборудования.

Название «НЕК», под которым была известна эта станция, на самом деле означает NEC — имя японского производителя радиорелейной линии. Сейчас от станции в Школьном сохранилась только вышка — на ней установлены антенны ретранслятора оператора мобильной связи. А сама радиорелейная линия на направлении Москва-Симферополь еще недавно работала. Может, она и по сей день продолжает функционировать как международная телефонная линия.

Полет космического аппарата «Венера-1», стартовавшего 12 февраля 1961 года, стал первой серьезной работой евпаторийского центра и НИП-10. Однако длилась она недолго, так как после 17 февраля связь с первой межпланетной автоматической станцией была потеряна.

Началась эра пилотируемых полетов в космос. В управлении «Восток-1» с Юрием Гагариным на борту 12 апреля 1961 года НИП-10 участие не принимал, однако находился в состоянии готовности на случай непредвиденной ситуации. Но уже 16 августа того же года во время суточного полета Германа Титова на корабле-спутнике «Восток-2» были задействованы все НИПы СССР, поскольку объем информации, получаемой из космоса, вырос в двадцать раз.

С 11 по 15 августа 1962 года проходил первый совместный полет космических кораблей «Восток-3» с Андрианом Николаевым и «Восток-4» с Павлом Поповичем. Совместный полет, по сути, тоже являлся военным экспериментом, в ходе которого проверялась возможность преследования и перехвата одним космическим аппаратом другого. «Восток-3» играл роль цели, а «Восток-4» — перехватчика. Знаменателен этот полет стал еще и тем, что впервые был осуществлен прием на НИПах телевизионного изображения космонавтов и обеспечена его трансляция в телеэфире СССР. На Симферопольском НИПе был организован пункт связи, его посетил первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев. Генсек переговорил с находившимся в полете космонавтом Николаевым, увидел его в условиях невесомости на телевизионном экране и, находясь под сильным впечатлением, сфотографировался на память с группой сотрудников НИПа.

Чтобы закрепить очередной приоритет, необходимо было мягко посадить на поверхность Луны аппарат с телекамерами раньше американцев. Этот проект, проходивший в конструкторской документации под обозначением «Е-6», был введен в советские космические планы Мстиславом Келдышем. Идею поддержал и Сергей Королев. 10 декабря 1959 года глава государства Никита Хрущев подписал Постановление ЦК КПСС и Совета министров об осуществлении мягкой посадки на Луну автоматической станции, снабженной специальной телевизионной аппаратурой и научными приборами, позволяющими понять, можно ли в принципе передвигаться по поверхности Луны. Управляли полетами новых лунных аппаратов из симферопольского НИП-10.

Увеличение объема выполняемых работ с различными спутниками, кораблями и орбитальными станциями требовало увеличения количества персонала, а значит, и жилья. В 1968-1970-х в гарнизоне при НИП-10 активно строили «хрущевки». В растущем поселке была всего одна улица — улица Мира. Нумерация шла в порядке застройки, поэтому найти нужный дом непростая задача. Для приезжих специалистов, участвующих в исследованиях или производящих установку и наладку нового оборудования, была построена гостиница. Номера в ней были двухместные, удобства находились в коридоре. Для важных персон построили «генеральские домики», в них останавливались конструкторы, космонавты, высшие военные чины и Н. С. Хрущев.

В космическом поселке появились и защитные сооружения: доты, линии окопов. Если бы враг вдруг высадил десант, чтобы захватить контроль над советской спутниковой группировкой, ему нужно было дать отпор.

Надо сказать, что перехват данных с американских космических аппаратов и определение их орбитальных параметров было рутинной, ежедневной работой, проводимой на всех НИПах, включая симферопольский. На НИП-10 с момента его создания для определения координат космических аппаратов сначала использовалась станция «Иртыш», затем ее сменила «Висла» с 10-антенным полем. Антенны размещались на идеально ровных площадках вдали от жилых и технических сооружений. В центре площадки находился капонир, под который по аппарелям на автомобильных прицепах спускали приемную, преобразующую, регистрирующую и приемную аппаратуру. В дальнейшем «Вислу» модернизировали, под капониром установили стационарное оборудование, увеличили количество антенн до 15. И сейчас если разглядывать спутниковые фото космического поселка, то месторасположение «Вислы», безусловно, бросится в глаза: широкий круг, внутри которого находится крестообразная насыпь, напоминает руины мегалитического сооружения из древности. Модернизированной станцией «Висла» («Висла-М») в структуре советского контрольно-измерительного комплекса был оснащен только НИП-10.




В 1959–1973 годах НИП-10 командовал инженер-полковник Николай Иванович Бугаев. С его именем связан период наибольшего расцвета космического поселка. Бугаев был фронтовиком, участвовал в боях за Москву. Солдаты в шутку называли гарнизон деревней Бугаевкой, а командира — Батей. К НИПу Бугаев относился как к любимому детищу и прикладывал уйму усилий, чтобы построить здесь райский уголок. В каменистую почву симферопольской окраины высаживались деревья, кустарники, цветы. Регулярно проводились субботники. Солдаты постоянно что-то подстригали, мели, красили. Бугаев следил за порядком и каждый день лично обходил поселок.

Бугаев был мастером спорта по пистолетной стрельбе. Специально вблизи гостиницы соорудили тир, где командир в обеденное время тренировался. А для юных жителей поселка возле школы был построен стадион и большая спортивная площадка с бассейном.

Борис Черток, выдающийся ученый-конструктор, друг и соратник С. П. Королева, вспоминал, что Бугаев стремился создать для уважаемых гостей — академиков и специалистов, участвовавших в создании космических аппаратов, — наилучшие условия для работы и отдыха. Он даже организовал особое питание, за которое отвечал специально приглашенный повар. Но ученым было не до изысканных блюд и не до отдыха. Шел долгий и трудный штурм Луны. Днями и ночами они проверяли параметры траектории, определяли установки для коррекции, передавали на космические аппараты команды и проверяли полученные из космоса «квитанции» — подтверждения бортовых систем. Лишь с тринадцатой попытки, через 3 года неудачных пусков и полетов, 3 февраля 1966 года космический аппарат серии «Е-6», получивший название «Луна-9», смог совершить мягкую посадку и передать данные о свойствах лунного грунта. Первые фотопанорамы поверхности Луны были приняты также именно симферопольским НИПом.

В сентябре 1968 года в глубине техзоны НИП-10 возвели уникальный полигон, названный впоследствии лунодромом. Это был единственный объект подобного рода в СССР, предназначенный для отработки методики управления луноходами — автоматическими самоходными аппаратами-планетоходами.

Ландшафт Луны на территории НИП-10 создавался под руководством крупнейшего советского геохимика — академика Александра Павловича Виноградова. На площади 70 х 120 м был срезан и заменен песком верхний слой почвы, сформированы возвышенности (для этого понадобилось более 3 тыс. м


 грунта), вырыты 54 кратера диаметром до 16 м, размещены около 160 камней различных размеров. А чтобы придать лунодрому свойства лунной поверхности, его покрыли ракушечником, который по физическим характеристикам был ближе всего к лунному грунту. Вот тут возникла проблема — где срочно достать ракушечник? На стройке! В результате в новых пятиэтажках гарнизона санузлы имели стены не из ракушечника, а из плоского шифера.

Сегодня в Сети можно найти фотографии лунодрома; пейзаж, «собранный» из выкрашенного в серый цвет ракушечника, производит сильное впечатление. Это без преувеличения было похоже на кусок чужой планеты, если не брать, конечно, во внимание земную атмосферу и силу тяжести.

Южное солнце, контрастные тени, научно обоснованное нагромождение камней и кратеров, бездорожье — почти полный комплект «космических удовольствий», которыми лунодром обеспечивал экипажи лунохода во время тренировок.

Вот как описывает свои первые впечатления от лунодрома писатель Юрий Марков (в те годы — инженер-испытатель луноходов) в книге «Корабли уходят к планетам»:




Такого дикого ландшафта никому из нас еще не доводилось видеть. Воронки, рвы, траншеи, каменные глыбы, гравийные стены, песчаные скаты. Среди нагромождения камней, песка, гравия, булыжников сиротливо стоял луноход. Чуть защемило сердца у автолюбителей: жаль стало машину…

После сигнала луноход пошел. По рыхлому песку, по разбегающемуся гравию, по скальным породам. Вправо, влево, отходил назад, объезжал ямы, спускался в кратеры и выползал наверх. Вот подошел к гравийной почти отвесной стене. Неужели возьмет? Такую стену не преодолел бы ни один танк. А луноход пошел, пошел, взбираясь на стену. Новая команда. Машина покатилась вниз все быстрее и быстрее и, когда уже казалось, что вот-вот она перевернется, плавно затормозила и остановилась.




Как вспоминают участники тех событий, во время испытаний лунохода следом за машиной неотступно бежали солдаты с электрическим кабелем в руках. Делали они это, конечно, не ради собственного удовольствия, а потому, что так начальство экономило ресурс солнечных батарей, за счет которых аппарат должен был передвигаться по Луне. Кроме того, связь с тренировочным планетоходом поддерживалась не по радио, а проводным способом.

Впрочем, набегавшись, солдаты тешились в обеденный перерыв, когда рядом не было начальства, тем, что принимались кататься на луноходе.

Управление луноходами отрабатывалось не только в дистанционном режиме. Очевидцы вспоминают, как лихо управлял луноходом, сидя на нем верхом, космонавт Валерий Быковский. Стоит напомнить, что помимо научных целей эту машину планировалось использовать в качестве транспорта для космонавтов в советских лунных миссиях.

Имена земных экипажей луноходов не назывались в печати до 1993 года. В 1970 году в газете «Правда» была опубликована статья, посвященная достижениям советской космонавтики, и в ней об экипажах было сказано лишь: «…это молодые, подтянутые ребята в синих элегантных костюмах спортивного покроя со значками на отворотах рубашек: рубиновыми буквами „СССР“».

Действительно, члены экипажей — кадровые военные, в прошлом сотрудники НИПов, — в те годы не носили военную форму. Во время работы в ПУЛе (Пункте управления луноходами) НИП-10 они всегда были в спортивных костюмах. На официальных встречах — в брюках, белых рубашках и обязательно в галстуках.

Наверное, это укладывалось в традиции советского руководства — помещать под гриф «Секретно» 90 % всего, что связано с космосом. Допустимо почти фантастическое предположение, что рассматривалась возможность переоборудовать луноходы: установить вместо научных приборов оружие (навскидку — безоткатную пушку, разрабатываемую для применения на космических кораблях «Союз») и отправить контролируемый с Земли автомат для выполнения некой боевой задачи. Астронавты США вот-вот должны были высадиться на Селене, и ее безжизненная поверхность могла стать очередным полем боя великих держав. Поэтому людей, способных дистанционно управлять планетоходами, досконально знающих этот тип машин и обладающих «чувством Луны», следовало всячески скрывать.

Кстати, последствия этой информационной блокады ощущаются до сих пор, и иногда в публикациях на тему «крымского космоса» можно встретить «шедевральные» пассажи вроде того, что земные экипажи луноходов были собраны из «непьющих трактористов», которых обучали управлять техникой «сидя в вагончике перед экранами телевизоров».

Но от домыслов — к фактам. Первоначально для управления луноходами были отобраны 45 человек — все отличались отменным здоровьем и высоким уровнем подготовки. Офицеры полагали, что их выбрали для зачисления в отряд космонавтов. Узнав, что именно им предстоит делать, многие отказались принимать участие в программе и вернулись на НИПы. Часть кандидатов отсеялась по состоянию здоровья и во время обучения. Из оставшихся 11 человек были сформированы 2 команды, в каждую из которых входили командир, водитель, штурман, бортинженер и оператор наведения остронаправленной антенны (ОНА).

В первый экипаж вошли: Николай Еременко, командир; Габдулхай Латыпов, водитель; Константин Давидовский, штурман-навигатор; Леонид Мосен-зов, бортинженер; Валерий Сапранов, оператор ОНА. Во второй экипаж: Игорь Федоров, командир, Вячеслав Довгань, водитель, Викентий Самаль, штурман-навигатор, Альберт Кожевников, бортинженер, Николай Козлитин, оператор ОНА. Резервным водителем и оператором ОНА для обоих экипажей был назначен Василий Чубукин. Оба экипажа управляли «Луноходом-1» (1970–1971 гг.) и «Луноходом-2» (1973 гг.).

Кстати, в экипажи луноходов были зачислены люди, которые изначально не умели управлять ни одним транспортным средством — даже велосипедом. Считалось, что выработанные ранее рефлексы могут скорее помешать, чем помочь в вождении лунной машины. Для управления луноходами нужны были особые навыки: умение на глаз определять расстояние, отличная память, способность долго сохранять внимание.

Программа работ на лунодроме предусматривала в основном постепенное усвоение дальности. Для этого сначала экипаж водил луноход по размеченным на местности маршрутам, имея возможность сравнивать текущие измерения с реальными разметками и тем самым постигать свои ошибки. Позднее, когда к экипажу лунохода приходило мастерство, он уже сам выбирал оптимальный маршрут движения.

Впрочем, отрабатывались и обычные маневры, словно в автошколе. Водитель лунохода, а ныне генерал-майор, академик Вячеслав Георгиевич Довгань вспоминает: «Мы и „змейку“ сдавали, и коридор между препятствиями проходили. Было очень непросто. Ведь определить препятствие на глаз на „Луноходе-1“ можно было не дальше 7–9 м, на „Луноходе-2" — уже до 12 м».

Кстати, сохранился оригинал гимна экипажей, написанный в 1969 году во время тренировок на лунодроме одним из конструкторов шасси планетохода, Феликсом Шпаком.
		С каждым месяцем ближе и ближе…



		Тренируемся снова и снова,



		И наступит пора, когда спросит страна:



		«Вы готовы?» Ответим: «Готовы!»



		А закончив сеанс, мы доложим стране,



		Что и впредь будем жить по закону:



		Чтоб несколько метров пройти по…



		Километры пройдем полигоном.








Нетрудно догадаться, что многоточиями было заменено слово «Луна».

Много шума в свое время подняли снимки лунохода в одном из американских журналов, сделанные неизвестно кем прямо на лунодроме и неизвестно как попавшие в США. Фотографии появились чуть ли не сразу после начала испытаний: на них ясно было видно, как за лунным планетоходом гуськом бегут солдаты с электрическим кабелем. Стоит добавить, что возможности оптики в те годы позволяли сделать такие снимки только в непосредственной близости к объекту. Вероятно, фотограф сработал из окна одного из близлежащих к техзоне зданий. Впрочем, теперь можно лишь строить предположения, как это произошло на самом деле. Ни одного шпиона за годы существования НИП-10 на территории космического поселка задержано не было.

17 ноября 1970 года космический аппарат «Луна-17» доставил «Луноход-1» в Море Дождей. В ПУЛе закипела работа. Водитель Габдулхай Латыпов отправил лунную машину по аппарелям на поверхность. А на следующий день водитель Вячеслав Довгань, поздравляя супругу с днем рождения, написал в телеграмме: «Дорогая Светлана, дарю тебе свой первый след на Луне». Впрочем, два последних слова из соображений секретности пришлось вычеркнуть.

Экипажи работали в медицинских датчиках. Сложность управления объектом, находящимся на расстоянии 400 тыс. км, волнение и угнетающее чувство ответственности сказывались на людях: пульс учащался до 140 ударов в минуту. Одна ошибка могла привести к гибели машины, созданной огромным коллективом и ценой невероятных сил и средств доставленной на естественный спутник Земли. Экипажи работали по 2 часа посменно в течение лунного дня, который длился 14 суток. Со временем, конечно, они освоились, мастерство выросло, и дело пошло…

Управление луноходом не походило ни на один современный компьютерный симулятор, хотя водитель орудовал джойстиком с кнопкой на торце. Задержка радиосигнала, малая мощность передатчика на луноходе, сложность удержания остронаправленной антенны в положении для устойчивой связи, когда машина шла по лунному «бездорожью», переваливаясь с борта на борт, с кормы на нос, делало невозможным трансляцию телеизображения в режиме реального времени. Главный конструктор радиосистем М. С. Рязанский предложил применить малокадровую телевизионную систему, которая позволяла передавать не 25 кадров в секунду (обычный телевизионный стандарт), а один кадр с фиксацией по времени (3-20 секунд), при этом «картинка» на телеэкране напоминала сменяющиеся кадры диафильма. За то время, пока один кадр держался на экране, луноход мог «вслепую» проехать до 8 м. Поэтому экипаж по сантиметрам просчитывал маршрут, оценивал расстояние, определял препятствия и выбирал характер движения, — работы хватало каждому, в одиночку водитель не справился бы. Неподготовленному человеку «картинка», получаемая с Луны, могла показаться беспорядочным нагромождением светлых и темных пятен. Изображение было очень контрастным, без полутеней. Экипажу нужно было время, чтобы научиться понимать, что находится перед луноходом. Кратеры, например, выглядели на экране как темные полосы, и поначалу машина частенько в них съезжала. Выбраться из такой ловушки было непросто — стенки кратеров оказались рыхлыми, луноход буксовал.

В каждой сложной ситуации вокруг всегда оказывалось множество советчиков. Создатель луноходов Георгий Николаевич Бабакин, который тоже присутствовал на ПУЛе, говорил в таких случаях: «Нет, ребята. Вы все валите отсюда. Есть экипаж, есть командир. Пусть он и принимает решение».

Однажды группа управления луноходом прозевала лунное затмение. Связь неожиданно прервалась, а экран стал темным. В ПУЛе началась настоящая паника и длилась она до тех пор, пока кого-то не осенило: Земля закрыла Солнце, и фотоэлементы лунохода не вырабатывают электричество. Температура за считанные минуты упала с +100 до -100 °C. Луноход, конечно, был рассчитан на стужу лунной ночи, но к ней машину нужно было готовить — закрыть крышку с солнечной батареей, утеплиться термоизоляцией, а в тот день затмение застало врасплох. Когда Луну снова осветило Солнце, луноход ожил. Неожиданное испытание он прошел без поломок и повреждений. В газетах это ЧП было подано как «смелый эксперимент». Не расписываться же в таком промахе.

Ветераны космических сил еще рассказывают, якобы однажды откуда-то из кремлевских верхов в центр управления луноходами НИП-10 поступила просьба выписать по лунной пыли надпись «8 Марта" в качестве поздравления женщинам и цифру «24», которая означала бы верность решениям очередного, XXIV, съезда КПСС Специалисты центра просьбу выполнили лишь частично: они нарисовали колесами лунохода примерно стометровую восьмерку, а на все остальное энергии не хватило.

По другой версии, «восьмерка» на Луне появилась по инициативе экипажа лунохода — специалистов из НИП-10. Мол, так они решили поздравить женщин СССР. По слухам, начальство в ответ также не поскупилось на «поздравления» — влетело не только тем, кто отмечал женский праздник, но и всем, кто об этом знал.

За успешное выполнение программы «Луноход» очередному командиру части полковнику А. Ясинскому была присуждена Государственная премия СССР, а личному составу части за образцовое выполнение задач по управлению, высокую боевую выучку, организованность и дисциплину объявлена благодарность ЦК КПСС, Верховного Совета и Совета Министров СССР.

После окончания советской лунной программы лунодром просуществовал до перестройки, затем покрывающий его ракушечник растащили для постройки гаражей. Ходовой макет лунохода простоял в ангаре до закрытия НИП-10 в конце 1990-х (сейчас он экспонируется в музее ГИЦИУ КС им. Г. С. Титова в г. Краснознаменск). Теперь лунодром представляет собой заброшенный, навевающий тоску пустырь, над которым возвышаются руины исследовательских станций и ржавый остов радиотелескопа ТНА-400.

В 1967 году секретарь ЦК КПСС Д. Ф. Устинов, курировавший оборонную промышленность, дал задание разработать радиотехнический комплекс, при помощи которого было бы возможно перехватывать данные с американских лунных «Аполлонов»: телеметрическую информацию, радиопереговоры и даже телеизображения. Ответственным был назначен главный конструктор РНИИ КП (в то время НИИ-885) М. С. Рязанский — создатель бортовых и наземных радиотехнических средств управления космическими кораблями советской лунной программы. Новый комплекс планировалось разместить на НИП-10, так как в него должна была войти антенна ТНА-400.

В новом проекте определенную сложность вызвало то, что уже существующая аппаратура работала в другом частотном диапазоне с сигналами, имеющими другую структуру.

В ноябре 1968 года комплекс был готов к приему сигналов с «Аполлонов».

Для расчета необходимых целеуказаний антенне были необходимы баллистические данные, которые, само собой, США не разглашали. Поэтому эти данные приходилось вычислять, опираясь на время старта и подлета корабля к Луне, объявляемые по американскому радио. Задача поиска облегчалась тем, что диаграмма направленности антенны ТНА-400 покрывала почти половину Луны.

В итоге были перехвачены данные экспедиций «Аполлон-8», «Аполлон-10», «Аполлон-11» и «Аполлон-12». Расписанные практически по секундам отчеты о полетах этих космических кораблей ложились на стол руководителям страны, и поэтому в условиях соперничества держав и «холодной войны» представители СССР никогда не оспаривали факт посещения Луны американскими астронавтами. С борта «Аполлонов» удавалось даже получать телеизображения, правда с сильными помехами. Доказательства были, что называется, неопровержимыми.

После полета «Аполлон-12» перехват данных лунных миссий прекратили. Руководству стало попросту неинтересно: «лунная гонка» была проиграна, и тратить силы и ресурсы на обработку огромного объема информации, получаемого с «Аполлонов», никому не хотелось.

Впрочем, симферопольскому НИПу снова пришлось иметь дело с американским космическим кораблем, но уже в рамках программы «Союз-Аполлон», которая осуществлялась в 1975 году. Специально для обеспечения советско-американского полета в НИП-10 по соседству с лунодромом была построена отдельная станция для управления низколетящими объектами. Отсюда можно было проводить траекторные измерения, передавать командно-программную информацию, принимать телеметрию и фототелевизионное изображение. Впоследствии этот комплекс получил название «Встреча».




Тех, кто непосредственно участвовал в лунных проектах, на НИП-10 почти ласково называли «лунатиками» — не только намекая на работу. Трудиться им приходилось ночью и рано утром — пока в небе была видна Луна. Сейчас ветераны Школьного, служившие в в/ч 14109 и работавшие на радиолиниях, антенных станциях, которые носили неожиданно красивые имена («Коралл», «Подснежник» и т. д.), почти все — гипертоники и сердечники.

«Неполадки со здоровьем мы относили на счет работы, тогда еще не было данных о влиянии СВЧ на организм. А приходилось трудиться и днем, и ночью, без выходных, — рассказывает Георгий Прав-дин, бывший начальник станции антенных систем. — Смена — 10–12 витков в сутки. Виток — это полтора часа работы на станции. Отлучиться никуда нельзя. Обед нам знаете как подавали? Спустим мы веревку — к ней привязывают котелок. Если в туалет надо, а отлучиться нельзя? Выкручивались…»

Над зданием КПТРЛ «Подснежник», под радиопрозрачным белым куполом, размещалась параболическая антенна. КПТРЛ — командно-программно-траекторная радиолиния для управления космическими аппаратами. На втором этаже был пульт управления. Аппаратура занимала почти все здание. Комплекс являлся приемо-передающим, мощность СВЧ-излучения была очень сильной. Вокруг здания «Подснежника», а также его близнеца, станции «Куб», валялось множество мертвых птиц: офицеры говорили, что видели, как птицы погибают на лету, попадая в остронаправленный мощный передающий луч.

В 1980-х годах в космическом поселке служило около 500 солдат и 700 офицеров, здесь же жили примерно 300 человек из числа членов их семей.

В данный период можно выделить работу НИП-10 по автоматической межпланетной станции «Венера-13». Этот космический аппарат стал первым зондом, передавшим цветные фотографии с поверхности Венеры. 1 марта 1982 года фотоизображения были получены специалистами симферопольского НИПа.

С 1987 по 1993 годы на территории НИП-10 дислоцировалась в/ч 52778, ее специалисты вели работу по космическому кораблю многоразового использования «Буран». Первым командиром части был назначен полковник С. И. Губернаторов, но через год его заменил полковник А. Б. Западнинский.

Для «Бурана» был построен один основной аэродром («Юбилейный», северо-западная часть стартовой территории Байконура) и два запасных аэродрома: «Хорол» (Приморский край) и новая взлетно-посадочная полоса аэропорта «Симферополь». Крымский аэропорт в документации проекта «Буран» назывался «Объект ЗАС», запасной аэродром «Симферополь».

Крылатый космический корабль должен был выйти из первого витка над юго-западом полуострова. В систему захвата и привода «Бурана» для посадки на «Объект ЗАС» входил ряд радиотехнических комплексов, размещенных в различных точках Крыма.

Но «Бурана» в Крыму не дождались. Запланированные на начало 1990-х годов пилотируемые полеты многократно переносились, а потом, в связи с распадом СССР, и вовсе были отменены. Сейчас из действующей инфраструктуры посадочной) комплекса восточного запасного аэродрома программы «Буран» остались лишь ВПП, которая и по сей день принимает габаритные и тяжелые самолеты, да радиолокационная станция ТРЛК-10 возле села Витино в Сакском районе, которая отслеживает трассы воздушных судов над полуостровом.

После распада СССР Украине отошли два крымских НИПа — Симферопольский и Евпаторийский. Когда при разделе имущества Союза зашла речь об этих объектах, был задан логичный вопрос: «Зачем они нужны Украине? Космодрома нет. Ракет-носителей нет, как нет и самих космических аппаратов». Ответ украинских властей был один: «Цэ всэ нашэ…»

Время шло, треть офицеров НИП-10 приняла присягу на верность другой стране, остальные написали рапорты на увольнение. После перехода личного состава в структуру Национального космического агентства Украины в 1991 году, часть была немедленно выведена из контура управления российскими космическими аппаратами и работала несколькими станциями по спутнику «Січ» украинского производства, проводя до 50 сеансов связи в сутки.

Однако это уже был финал славной истории симферопольского НИПа. Несмотря на богатые традиции и опыт, личный состав и уникальная техника НИП-10 востребованы не были, и гарнизон со всеми воинскими частями расформировали в 1998 году.

В данный момент практически все станции НИП-10 демонтированы. Технические здания разобраны на стройматериалы. Музей в/ч 14109, в котором хранились документы, редкие фотографии, киносъемки испытаний луноходов, автографы космонавтов и ученых, разобран, а многие экспонаты исчезли.

Ветераны военно-космических сил считают, что справедливо было бы сохранить память о НИП-10 для потомков — создать в Школьном музей, экспозиции которого рассказывали бы историю освоения космоса и напоминали о подвиге советских людей, чьими руками осуществлялись сложнейшие космические программы. Тем более, удобное расположение поселка на курортном направлении, рядом с Евпаторийским шоссе, делают его потенциально привлекательным объектом и доступным для большого числа посетителей.




Севастополь — подземный город


Прежде чем начать разговор о подземном Севастополе, сразу следует отметить, что это тема для серьезной научной работы. Предмет до сих пор нуждается в глубоких исследованиях и систематизации полученных данных. Полную и объективную картину того, что скрывается под Севастополем, который является главной базой Черноморского флота, не располагает ни одно ведомство, ни один историк — включая тех, кто посвятил жизнь городу-герою и знает каждый камень на его поверхности. Общей карты подземного Севастополя нет.

Предположительно его площадь составляет от 315 до 350 тыс. км


 и сопоставима с площадью подземной Москвы. Подземный Севастополь — это более 600 бункеров, из которых лишь примерно половина состоит на статистическом учете. Около 100 подземных сооружений принадлежат Черноморскому флоту, столько же относится к объектам гражданской обороны и еще столько же имеет неопределенное назначение. Местоположение и назначение остальных сооружений неизвестно.

За ржавыми бронированными дверями, за толстыми, увитыми плющом решетками вентиляционных шахт скрывается тайный город — темный двойник знакомого нам Севастополя.

История севастопольских катакомб начинается практически одновременно с историей самого города в 1783 году. Черноморский флот нуждался в хорошо защищенных складах, арсеналах и пороховых погребах. Для их размещения использовали естественные пещеры в скалистых берегах бухт, включая эти полости в строящуюся систему подземелий. Под каждым фортом, под каждой батареей создавалась подземная инфраструктура. К началу Крымской войны 1853–1856 годов общая площадь подземелий превышала 25 тыс м


. Катакомбы служили не только для хранения боеприпасов, войскового имущества и запасов еды — когда город находился под постоянным артиллерийским обстрелом, в подземельях укрывались солдаты и гражданское население. Например, в казематной части Николаевской батареи, прикрывающей южную часть города от прорывающихся на рейд кораблей противника, могли разместиться 10 тыс. человек.

Намного раньше начинается история подземелий Инкермана — пригорода Севастополя, относящегося сейчас к Балаклавскому району. С незапамятных времен в горах Инкермана добывали мшанковый известняк, и на рубеже XVIII–XIX столетий там уже существовала обширная система штолен. Сегодня эти катакомбы известны под названием Шампаны, поскольку часть комплекса до Великой Отечественной войны была использована в качестве склада шампанских вин.

В годы обороны Севастополя в Шампанах был размещен Спецкомбинат № 2, на котором защитники города производили снаряды, мины, ручные гранаты. Здесь же находились склады боеприпасов, ремонтные мастерские, убежища для гражданского населения, где размещались школы и детские сады, а также госпиталь на 3 тыс. коек. При отступлении советских войск Спецкомбинат № 2 был взорван. Как вспоминают участники событий, сила взрыва была такова, что на другой стороне реки Черная, в полутора километрах от Шампанов, переворачивались противотанковые пушки. По сей день Шампаны пользуются дурной славой — почти каждый год в подземельях под завалами или от взрывов старых боеприпасов погибают сталкеры-самоучки.




В 1930-х годах советская власть активно использовала накопленный опыт использования подземных сооружений в военных целях. Были спроектированы и построены новые объекты — прежде всего, командные пункты, склады боеприпасов, узлы связи.

На безопасном расстоянии от города, в Юхаринской балке, появился подземный склад химических боеприпасов и боевых отравляющих веществ. В конце октября 1941 года войска 11-й немецкой армии осадили Севастополь. В июне 1942 года, когда стало очевидно, что город не устоит и что химическое оружие может оказаться в руках фашистов, была проведена сверхсекретная операция: два дня колонна грузовиков курсировала между Юхаринской балкой и Казачьей бухтой, в которой боеприпасы перегружались из кузовов на шхуну «Папанинец». Шхуна, отдаляясь от берега на расстояние от нескольких сот метров до километра, сбрасывала смертоносный груз в море, а затем снова возвращалась в бухту, где уже ждали разгрузки очередные грузовики.

В Троицкой балке построили грандиозный комплекс центрального торпедного арсенала флота с мастерскими, складами и железнодорожными путями, выходящими к причалам.

Были достроены батареи № 33 и 35, которые начали возводить еще в царские времена. Над поверхностью возвышались лишь бронированные башни, а посты управления стрельбой, артиллерийские погреба, электростанции, резервуары для воды и топлива, технические и хозяйственные помещения, лазареты с операционными, кубрики, каюты и даже ленинские комнаты находились под землей. Отдельные части комплексов соединялись между собой потернами длиной до 600 м.

Работы по строительству объекта «Крот» — самого большого подземного сооружения Севастополя с площадью 30 тыс. м


 — начали тогда же, в 1930-х. Для его размещения выбрали скальный массив южного берега Севастопольской бухты в районе Троицкой балки. Объект «Крот» по проекту должен был стать теплоэлектростанцией с двумя турбогенераторами мощностью 25 тыс. кВт в двух подземных машинных залах, мельницами для размола каменного угля, бункерами для хранения топлива, трансформаторными и насосными станциями, помещениями для персонала. «Крот» можно представить себе в виде четырех-пятиэтажного трехподъездного дома, находящегося под землей. Друг от друга уровни отделяют приблизительно 30 м породы и бетона.

Достроить объект помешала война. Во время обороны Севастополя в подземных залах «Крота» на глубине 60 м был создан Спецкомбинат № 1, ставший арсеналом осажденного города. Спецкомбинат работал круглые сутки, здесь изготовляли 50- и 82-мм мины, минометы, ручные и противотанковые гранаты.

Надо ли говорить, что условия работы в недостроенном объекте были ужасны. В залах и потернах царила сырость, не хватало чистого воздуха. Опытные мастера не покидали цехов, выполняя по 2–3 нормы и попутно обучая учеников. В смены по 12–16 часов трудились школьники, студентки, домохозяйки, внося свой вклад в борьбу с врагом.

«Хотелось бы побольше противотанковых гранат! — писали защитники Севастополя работникам Спецкомбината. — Уж больно хорошо действуют, сильно, безотказно!»

Когда не хватало материалов, инженерам, техникам, рабочим, солдатам приходилось использовать смекалку. Закончились взрыватели инженерных мин — их стали делать из пистолетных и винтовочных патронов. Корпуса гранат и мин изготовляли из обрезков старых труб, кровельного железа и даже консервных банок, из металлолома и обломков разрушенных металлоконструкций, которые можно было добыть на поверхности. Когда закончилось натуральное шелковое полотно для изготовления картузов пороховых зарядов, в ход пошли выходные платья работниц.

Спецкомбинат работал вплоть до последнего дня обороны. Даже после того, как была разрушена последняя севастопольская электростанция и станки остановились, рабочие продолжали трудиться вручную. В последние дни июня 1942 года рабочие были выведены на поверхность, а Спецкомбинат взорвали.

Взорваны были и другие катакомбы, в которых находились склады, арсеналы, цеха. Не всем удалось выбраться на поверхность. Много раненых бойцов и укрывающихся севастопольцев так и осталось в штольнях. Как вспоминают очевидцы тех страшных событий, из-под земли слышались стоны умирающих и крики о помощи, а женщины и дети искали в рушащихся, задымленных ходах похороненных заживо родных.

Война закончилась, и Советский Союз сразу, без передышки, начал готовиться к следующей возможной войне. И. В. Сталину очень нравилась концепция подземных городов, согласно которой каждое здание на поверхности — от хлебопекарни и поликлиники до командного пункта или завода — должно было иметь на глубине 25–50 м своего дублера. В случае атомной бомбардировки людям предписывалось спуститься в город-двойник, где для них были бы созданы условия для жизни и труда. В СССР начался бум грандиозного подземного строительства.

Сталинский план по созданию подземного Севастополя был утвержден 11 июня 1952 года. Несмотря на то что в городе все еще царила послевоенная разруха — были частично восстановлены лишь несколько центральных улиц, — более 30 тыс. строителей приступили к работам под землей. Надо отметить, что Севастополь стал первым городом, в котором реализовывалась столь масштабная программа защиты от атомного оружия. Одновременно Севастополь являлся полигоном, на котором отрабатывались различные варианты подземного строительства для укрытия промышленных предприятий, военных объектов, населения, продовольствия и техники. К тому же в эти годы на Черноморский флот поступали новые типы кораблей, авиации, вооружения — для них не годились старые подземные объекты, наследие прошлых войн необходимо было либо модернизировать, либо забыть и строить новые подземелья.

Из-за того что некоторые сооружения предполагалось разместить возле берега моря, был произведен расчет высоты волн от взрыва атомной бомбы в Севастопольской бухте и, в соответствии с полученными данными, выбраны наиболее безопасные места для расположения входов и вентиляционных шахт.

В эти годы было продолжено строительство объекта «Крот». Именно «Крот» должен был снабжать электроэнергией подземный Севастополь и надземный — в том случае, если силовые станции на поверхности уничтожит неприятель.

В нижней части скалы, внутри которой скрывался комплекс, появились три портала, один из них так и остался недостроенным. Через два проложили железнодорожные пути. «Корм» для севастопольского «Крота» — уголь возили сюда составами.

Одновременно под улицей Ленина строился комплекс из нескольких десятков обширных подземных помещений, соединенных друг с другом коридорами. Попасть туда можно было с Минной пристани. Подземные пути вели за улицу Ленина — в другую часть катакомб.

По вырубленной в скале тридцатиметровой шахте можно было попасть в подвал нынешнего Морского гидрофизического института, где планировалось поместить командный пункт тыла, вооружения и судоремонта…

Подземный Севастополь рос и ширился. Но амбициозный и трудоемкий сталинский план осуществить не удалось. После смерти генсека строительство города-дублера приостановилось. У нового генсека было иное видение политики национальной безопасности. Н. С. Хрущев сделал ставку на наращивание ракетного вооружения и усиление подводного флота.

Особо секретные элементы подземного комплекса попросту «исчезли». Входы в них замуровали — залили бетоном, заложили каменной кладкой, а чертежи и планы уничтожили. Другие объекты бросили на произвол судьбы недостроенными. Некоторым из них нашлось мирное применение. Например, в подземелье под Историческим бульваром был обустроен склад винодельческой продукции. Долгое время ни у севастопольского горсовета, ни у ВМС Украины не было средств поддерживать свое подземное хозяйство. Бункеры, состояние которых было более или менее удовлетворительным, сдавались в аренду разнообразным коммерческим структурам. Часть из них теперь переоборудованы в магазины, авторемонтные мастерские, склады коммерческой продукции, а в некоторых даже теперь — модные клубы и рестораны.

Типовые пятиэтажки, гаражный кооператив, одноэтажные домики частного сектора — ближайшие «соседи" некогда стратегического объекта «Крот», а ныне — ГРЭС-3, собственности севастопольских энергетиков. Если пройтись по пустырю, поросшему облепиховыми деревьями, то в глаза бросятся бетонные конструкции, торчащая арматура, черные кубы терминалов — все то, что должно было скрываться под слоем гудрона и почвы. Кое-где грунт проседает, выдавая расположение штолен. Внушительная бетонная конструкция огораживает не менее впечатляющую шахту 10 м в диаметре. Вдоль стены шахты ведет в бездну металлическая лестница, частично разрушенная мародерами. Строение, похожее на дачный сортир, вылитый почему-то из бетона, скрывает вентиляционную шахту.

На поверхность выходят две дымовые трубы приблизительно 5 м диаметром, выложенные изнутри огнеупорным кирпичом. Высота их пролета — почти 40 м.

«Крот» — сложный лабиринт из серого бетона. Многие потерны заканчиваются завалами или решетками. Попадаются помещения с ржавым оборудованием, полусгнившей мебелью и облупившейся краской на стенах. Деформированные металлические лестницы уходят в темноту бездонных шахт. Пол на нижнем уровне — монолитная скала.

На верхних уровнях есть действующее оборудование, принадлежащее севастопольской ТЭЦ, и эти помещения находятся под сигнализацией и патрулируются охраной. Здесь в 2010 году режиссер Федор Бондарчук снимал ряд сцен для «Обитаемого острова».




Балаклава — «Объект 825 ГТС"


5 марта 1946 года в Вестминстерском колледже в Фултоне (США) Уинстон Черчилль, на тот момент уже отставной премьер-министр Великобритании, произнес свою знаменитую речь, ставшую фактически сигналом начала «холодной войны». В 1947 году в СССР родился сверхсекретный проект под кодовым названием «Объект 825 ГТС».

Сталин понимал, что в случае внезапной ядерной атаки противника необходимо каким-то образом спасти хотя бы часть своего флота, и он приказал Берии найти место, где могли бы базироваться подводные лодки для нанесения ответного удара. После нескольких лет поисков выбор пал на тихую Балаклаву: населенный пункт сразу же засекретили и поменяли статус — город Балаклава превратился в закрытый район Севастополя. На заборах появилась колючая проволока, выросли замаскированные под скалы наблюдательные вышки.

Сама природа сделала бухту Балаклавы идеальным укрытием для военного флота. Узкая полоска воды, причудливо изгибаясь двумя поворотами в форме латинской буквы «S», врезается в берег на 800 м. Причем глубина здесь достигает 17 м. На входе в бухту скалистый берег делает несколько поворотов, поэтому со стороны открытого моря гавань вообще не заметна. С обеих сторон бухта зажата невысокими, но достаточно крутыми скалами. Внешне очень напоминает знаменитые фьорды Норвегии, но уменьшенного масштаба. Однако происхождение бухты никак не связано с ледником. Это «работа» геологического разлома меридианного направления. Именно древнему разлому и обязан Севастополь своими бухтами Корабельной, Стрелецкой и многими другими. И именно наличие таких глубоких, защищенных от стихии гаваней и привлекало во все времена в эти места морских торговцев, пиратов, воинов. В здешних спокойных водах никогда не бывает даже малейшего волнения.

Бухта исчезла с карт почти на пятьдесят лет. Въезд и выезд в Балаклаву контролировался подразделением военной контрразведки. Все местные жители прошли по одному, а то и по нескольку собеседований с сотрудниками госбезопасности. На территорию Балаклавы возможно было попасть, только если в паспорте была проставлена соответствующая прописка. Для остальных въезд был по пропускам и на ограниченный срок. Все окрестные сопки буквально кишели «грибниками» в штатском. Фотографировать строжайше запрещалось. Если на сопке встречали человека с фотоаппаратом, то пленку тут же изымали, а человек попадал в Особый отдел на беседу.

Подземный комплекс общей площадью около 15 тыс. м


 был спроектирован ленинградским проектным институтом «Гранит». В 1947 году проект завизировал Сталин, однако строительство основной части комплекса началось уже после смерти генсека — в 1953 году. Для проведения работ был сформирован специальный горно-строительный отряд Черноморского флота. Отряду было поручено вести первый этап строительства подземного убежища. Следом за военными в Балаклаву приехали строители; участие гражданских специалистов было обусловлено сложностью бурения горных пород. Гора Таврос, в недрах которой расположился секретный объект, состояла из прочного мраморовидного известняка.

В 1956 году было создано Строительное управление 528. Везде были только цифры, и никаких названий. Номер строительного управления был выбран из трех цифр, входящих в номер «Объекта 825 ГТС», только их переставили местами. По личному распоряжению Никиты Хрущева в стройуправление вошли специалисты Метростроя из Москвы, Харькова и имеющие опыт горнопроходческих работ на Кавказе строители из Абакана.

Материально-техническая база СУ 528 располагалась в Балаклаве в 3 км от основных работ. Территория базы была обнесена изгородью из колючей проволоки. Там находились центральный материальный склад, бетонный цех со складом цемента и песка, мастерская монтажно-механического участка, автогараж и склад горючего, лесопильный и столярный цех со складом лесоматериалов.

В распоряжении стройуправления имелся центральный склад взрывчатых веществ, расположенный на горе за базой, и раздаточный склад ВВ, в районе основных работ.

Строительство велось круглосуточно, в три смены, буровзрывным методом. Бурились шурфы, в них закладывался взрывчатый заряд, разрушающий породу на нужной глубине. Грунт вывозили, внутри образовавшейся штольни строили опалубку для бетона. Существенный недостаток буровзрывного метода заключался в слабопредсказуемой форме штольни и, как следствие, необходимости возводить опалубку переменной толщины. Поэтому толщина обделки стен и сводов сооружения в среднем составляла 1,5 м, а на отдельных участках достигала 3 м. После вывоза грунта рабочие устанавливали металлический каркас. Затем его дополняли деревянными элементами и, наконец, забивали бетоном марки «М 400». Вплоть до 1956 года бетон подавался вручную, лопатами. Потом его стали закачивать в форму сжатым воздухом.

Так продолжалось почти восемь лет. При строительстве было вывезено около 120 тыс. т породы, этого бы хватило, чтобы построить пирамиду Хеопса. Для обеспечения секретности породу вывозили ночью на баржах в открытое море и затем сбрасывали в воду.

Строительство «Объекта 825 ГТС» было завершено в 1961 году. Комплексу присвоили первую категорию противоатомной устойчивости. Это означало, что 128 м породы и бетона над внутренними помещениями объекта должны обеспечить защиту от прямого попадания атомной бомбы мощностью в 100 кт (для сравнения, Хиросиму уничтожила бомба мощностью в 20 кт). В комплексе могли укрыться от ядерной атаки семь подводных лодок среднего класса или же четырнадцать субмарин малого и среднего классов. Кроме того, объект мог вместить до трех тысяч человек, а это — весь личный состав и большая часть жителей Балаклавы. Годом позже в эксплуатацию была передана минноторпедная часть, еще год спустя — «Объект 820», он же «Арсенал»: подземная ремонтно-техническая база для хранения, сборки и установки на подводные лодки боеприпасов с ядерными боевыми зарядами.

Стоимость «Объекта 825 ГТС» составила 67 млн советских рублей (по старому курсу, до 1961 года). Еще 65 млн было потрачено на внутренние системы секретного объекта.

В основе комплекса — искусственный тоннель длиной более 600 м, глубиной и шириной до 8,5 м и высотой 18 м. Толщина скалы над тоннелем в наивысшей точке достигает 126 м. Вход и выход (один — в бухту, другой — в открытое море) были тщательно замаскированы. Со стороны бухты вход в штольню перекрывался стопятидесятитонным плавучим батопортом, который всплывал после поддувания воздухом. Это позволяло полностью «закупоривать» подземный объект. В секретных цехах насчитывалось от 170 до 230 человек, обслуживавших док и другие инженерные системы комплекса. Полсотни постовых круглосуточно охраняли базу. В охранной системе вместе с колючей проволокой использовали сигнальные мины и электрический ток. Общая площадь всех подземных сооружений превышала 15 тыс. м


, а канал, по которому проходили подлодки, был шире самой Балаклавской бухты. Отдельные помещения достигали высоты трехэтажного дома.

В горе также были расположены сухой док, ремонтные цеха, склады горюче-смазочных материалов на 9,5 тыс. т, казармы для подводников, минноторпедный арсенал. Радиус поворота канала был специально рассчитан, чтобы погасить ударную волну атомного взрыва. Автономные системы вентиляции и освещения, госпиталь и хлебопекарня гарантировали жизнь в течение месяца, а при жесткой экономии — вплоть до нескольких лет. Герметичность обеспечивалась за счет поднятия давления внутри базы до 1,1 атмосферы. Таким образом, избыточное давление препятствовало проникновению зараженного воздуха внутрь.

Если сегодня выйти на прогулку по западному берегу Балаклавской бухты, рано или поздно окажетесь на понтонном мосту. Этот мост полвека преграждал вход в водный канал — святая святых «Объекта 825 ГТС». При необходимости понтоны осушали, мост приподнимали на полметра и отводили в сторону, после чего подводный корабль мог войти в канал в надводном положении на малом ходу. В целях маскировки субмарины заходили в комплекс только в сумерках или ночью.

Сразу за мостом можно увидеть Южный батопорт — большой морской затвор, который также должен был защитить канал от поражающих факторов ядерного взрыва. Батопорт представляет собой многосекционную металлическую конструкцию, полую внутри, шириной 18, высотой 14 и толщиной 11 м.

Раньше вход в канал закрывала маскировочная сеть, точно подобранная под цвет скал. При необходимости ее поднимали с помощью лебедки, открывая путь подводной лодке. Эта сеть настолько хорошо скрывала объект, что люди, которые долгие годы проработали там, не могли рассмотреть с восточного берега бухты, куда именно они ходят на работу.

Вход в объект охранялся тремя постами военизированной охраны: на площадке у входа в комплекс (возле Южного батопорта), на преддоковой площадке и на выходе из канала в сторону открытого моря (у Северного батопорта). Все, кто работал здесь, давали подписку о неразглашении тайны, которая, между прочим, действует до сих пор. На вопрос: «Где ты работаешь?» — каждый сотрудник, даже дома, должен был отвечать: «Не знаю». И это постоянно проверяли сотрудники госбеза. Каждый работник имел свой уровень доступа и мог перемещаться только на свое рабочее место. Полы отдельных помещений и зон доступа были окрашены в разные цвета: преддоковая площадка — в шаровый (серый) цвет, транспортный коридор ГТС (гидротехнического сооружения) — в темно-красный, столовая — в желтый.

Чтобы попасть в ремонтную зону, предстояло пройти по двухсотдевяностошестиметровому транспортному коридору (он же — потерна). Узкие пешеходные дорожки были очерчены белыми линиями, между которыми по центру коридора передвигались электрокары. Транспортные коридоры во всем сооружении имели пологий изгиб. Его кривизна была рассчитана таким образом, чтобы гасить ударную волну атомного взрыва. Вход в потерну преграждают двустворчатые противоударные ворота. Каждая створка ворот, полукруглая в плане, имеет массу 10 т, две из которых приходятся на полую металлическую форму и восемь — на залитый в нее бетон. Створки навешены на исполинские петли, отцентрованы и лишь затем заполнены бетоном. Алюминиевые накладки на торцах створок обеспечивают их плотное смыкание: в закрытом состоянии зазор не превышает 2 мм. Двери способны выдержать давление в шестьдесят атмосфер и приводятся в действие электроприводом. В аварийной ситуации ворота можно было открыть ручным механизмом за две минуты. Данная конструкция была спроектирована в Государственном проектном институте № 1 ВМФ «Гидростальпроект» в Ленинграде в 1959 году.

Водный канал «Объекта 825 ГТС» в самой просторной части (от Южного батопорта до сухого дока) имеет ширину до 24 м. В этой части подводная лодка могла маневрировать самостоятельно на малом ходу. К Северному батопорту, выходящему в открытое море, канал сужается до 10 м, зато глубина моря в 32 м за морским затвором позволяла лодке покидать базу в подводном положении. В узкой части лодку проводили с помощью кранов и швартовочной команды.

Транспортный коридор выводит на преддоковую площадку, с которой через отдельный контрольный пункт вооруженной охраны можно было спуститься в сухой док.

Сухой док представляет собой железобетонный бассейн длиной 102 и шириной 10 м, оснащенный собственным малым батопортом. Для постановки корабля на ремонт док заполнялся водой, батопорт открывался, лодка заводилась внутрь и центровалась. Герметичный батопорт закрывался, и мощные насосы в течение трех-четырех часов откачивали воду из дока. Лодка опускалась на кильблоки, в течение дня обшивалась деревянными лесами, после чего специалисты могли приступать к ремонту. В работах участвовал и экипаж корабля — морякам доверялась работа, требующая наименьшей квалификации: очистка и покраска корпуса, водяных и топливных цистерн.

После откачки воды рабочим приходилось вычищать со дна оставшуюся в доке рыбу. «Улов» доставался рабочим, а иногда даже попадал на камбуз. В доке было светло, как днем: постоянно работали яркие прожекторы. Нетрудно себе представить, что в доке было не слишком просторно: лодка шириной в 6,4 м в помещении шириной в 10 м оставляла рабочим меньше 2 м пространства с каждой стороны. Когда велись сварочные работы или днище лодки чистили шлифовальными машинками, мощные системы вентиляции с трудом справлялись с очисткой воздуха. В доке было душно и пыльно, и работа ремонтника считалась одной из самых тяжелых на заводе. Между тем доковый ремонт лодки, как правило, длился три-четыре недели.

Вообще отсутствие солнечного света, искусственная вентиляция, специфический температурный режим не могли не сказываться на самочувствии работников комплекса. Для них был установлен особый режим: шестичасовой рабочий день с большим перерывом на обед и пятиминутными перерывами в конце каждого часа. Рабочие замечали, что под землей время течет неравномерно: первые четыре часа работы обычно пролетали незаметно, а вот последние два зачастую давались с трудом.

Преддоковая площадка — это что-то вроде центральной площади комплекса. На нее подвозились запчасти и материалы для ремонта лодок, с нее можно было попасть в производственные цеха, склады, пункты зарядки аккумуляторов, холодильную установку и компрессорную станцию, столовую, медпункт. Прямо на площадке находился расточный станок длиной 15 м. С его помощью ремонтировались сальники гребных валов подводных лодок. На износившуюся часть сальника наплавляли металл, после чего растачивали отверстие до нужного диаметра.

Правее сухого дока располагалась минно-торпедная часть. Несмотря на название, никаких мин там никогда не было. Зато имелся бассейн-кессон с подсвеченным дном, в нем, как говорили специалисты, «купали» торпеду, чтобы по пузырькам воздуха обнаружить разгерметизацию. На участке устанавливались электрические компоненты торпед и тестировались системы самонаведения.

В 1961 году, когда секретное сооружение № 825 было введено в строй, во всем мире начали происходить резонансные события. США разместили в Турции ракеты средней дальности «Юпитер», которые могли достигнуть городов в западной части Советского Союза, включая Москву и главные промышленные центры СССР. В качестве ответной меры на эти действия Советский Союз разместил кадровые военные части и подразделения, на вооружении у которых находилось как обычное, так и атомное оружие, включая баллистические и тактические ракеты наземного базирования, на острове Куба, в непосредственной близости от побережья США.

В случае возможной эскалации конфликта «Объекту 825 ГТС» предстояло раскрыть весь свой смертоносный потенциал, ведь секретный комплекс являлся не только убежищем и ремонтной базой субмарин, но и арсеналом ядерного оружия. Один сверхсекретный объект, подобно матрешке, скрывал внутри себя второй — еще более секретный. Соответственно, работники ремонтного завода не знали, что находится за стеной, в соседних помещениях.

По короткой потерне собранные и проверенные торпеды вывозились на погрузочную площадку, напротив которой с другой стороны канала располагался «Объект 820», или же РТБ, или же просто — «Арсенал». Аббревиатура РТБ означала «ремонтнотехническая база». «Арсенал» и минно-торпедная часть соединялись кран-балкой. Здесь происходила стыковка торпед с обычными или ядерными боеголовками и установка их на подводную лодку. Совокупной мощности ядерного оружия, хранившегося в «Арсенале», хватило бы, чтобы уничтожить не только Балаклаву, но и весь Гераклейский полуостров — то есть площадь, равную 100 км


.

Войдя в потерну «Объекта 820», нужно было миновать противоударные ворота, такие же, как в минно-торпедной части (они были постоянно закрыты, и открывались только при погрузке/выгрузке боеголовок на подводную лодку), а также герметичную дверь шлюзовой камеры. В случае нанесения ядерного удара «Арсенал» мог функционировать как совместно с заводом-убежищем, так и отдельно от него (если «Объект 825 ГТС» окажется затоплен) с автономностью до тридцати суток.

Потерна и здесь виляет вправо и влево, это тоже было сделано для ослабления взрывной волны. В самом конце транспортного коридора — узкое глухое ответвление. Это запасный ход, предусмотренный на случай завала основных выходов: выбив кирпичную кладку в тупике, можно выбраться на поверхность.

В транспортных коридорах минно-торпедной части сильное впечатление оставляло громкое эхо, многократно усиливающее каждый шаг и каждое слово. Войдя в потерну «Арсенала», можно было сразу заметить, что здесь эха нет. Стены коридора обшиты шифером, поглощающим звук. Это сделано специально, чтобы эхо не заглушало команды. Строжайшая дисциплина — главный принцип работы в «Арсенале». В хранилище ядерных изделий и зале регламентных работ все операции по сборке и обслуживанию боеголовок производились методом тройного контроля. Каждое действие выполняли три человека. Первый давал команду, к примеру: «Взять ключ на пятнадцать, повернуть гайку 7 на два оборота против часовой стрелки». Второй исполнял ее, одновременно проговаривая: «Беру ключ на пятнадцать, поворачиваю гайку 7…» Третий записывал операцию в журнал. По окончании работ все трое расписывались в журнале. Всего здесь стояло четыре стола, за каждым из которых работала отдельная бригада. Обслуживало «Арсенал» 150 человек.

В замкнутом пространстве хранилища и зала регламентных работ существовала опасность возникновения статического электричества. Расчет работал в хлопчатобумажной спецодежде и специальной обуви, подошву которой пронизывали медные нити. В помещении поддерживалась строго определенная температура от +12 до +14 °C и постоянная влажность 40–50 %. Влажность контролировалась гигрометром, чувствительным элементом которого служил пучок прямых высушенных и исключительно рыжих женских волос.

К хранилищу, складу, залу регламентных работ и погрузочной площадке были проведены рельсовые пути. Все они выходили на поворотный круг в центре технической площадки «Объекта 820». Боеголовки перемещались на специальной тележке. При массе около тонны ее мог легко толкать вручную даже один человек. Колеса тележки были обшиты латунью, а грузовая площадка — алюминием, во избежание образования искр.

Территория «Арсенала» словно отрезается чертой с красноречивой надписью: «Граница поста». За еще одним комплектом из герметичных и противоударных ворот — выход на набережную. На стене технической площадки остается многозначительное напоминание: «Не все говори, что знаешь, но всегда знай, что говоришь». Многие жители Балаклавы, проработавшие на секретном объекте десятки лет под подпиской о неразглашении, до сих пор стараются не рассказывать лишнего о подземном комплексе.

«Объект 825 ГТС», мировой шедевр фортификационного искусства и высочайших инженерных технологий, первый в мире подземный защитный комплекс с искусственным морским каналом и системой жизнеобеспечения, просуществовал вплоть до развала СССР. В последние годы комплекс уже не мог выполнять ремонтные функции. Лодки проектов 613 и 663 давно и безнадежно устарели. Субмарины новых классов были уже во много раз мощнее по вооружению и больше по габаритам. И если некоторые более поздние классы могли еще заходить в канал на буксирах, то современные субмарины в него никак не помещались. Так что печальный конец завода был предрешен.

В 1994 году сверхсекретную базу покинула последняя подводная лодка. Завод остановился, персонал отправился искать пути выживания в условиях новой рыночной экономики, и комплекс остался без охраны. За следующие несколько лет «Объект 825 ГТС» подвергся самому сильному в своей жизни удару, который оказался по последствиям еще хуже, чем ядерный. Базу начали грабить. А поживиться там было чем. Цветной и черный металл, лампы, мебель… В общем, все, что могли унести, включая чугунные крышки люков. И к 2000 году комплекс был почти полностью разграблен. Воры не смогли унести только многотонные противоударные ворота. По официальной версии, занимались мародерством «местные бомжи»; так или иначе, эти «бомжи» давно пересели на самые дорогие иномарки.

В 2000 году «Объект 825 ГТС» был передан Украине. Через два года появился вполне резонный приказ украинского министерства обороны «О создании филиала Центрального музея Вооруженных Сил Украины — Военно-морского музейного комплекса „Балаклава"». 1 июля 2003 года в комплексе были выставлены первые экспонаты. С этого момента начались новые страницы в истории объекта. Теперь любой может посетить подземный бункер в сопровождении гида. Но надо понимать, что срок секретности объекта еще не истек, и экскурсовод вряд ли расскажет больше, чем должен.

Однако самое главное — возможность увидеть комплекс своими глазами, ведь, несмотря на старания мародеров, в нем все еще есть на что посмотреть. Например, тематические экспозиционные залы, размещенные в бывших цехах и арсеналах, подводную лодку, стоящую у подземного причала, туристский центр, кинозал с хроникой времен активного военного противостояния двух политических систем, наконец, подземный мемориал, где увековечена память подводников, погибших во времена «холодной войны» в морских и океанских глубинах.

К осмотру открыты зоны вокруг искусственного канала, который проходит гору насквозь, несколько цехов завода и арсенал, где хранились торпеды и ядерные боеголовки. Абсолютное большинство туристов из Голландии, Великобритании, США и многих других стран называют «Объект 825 ГТС» «чудом инженерной техники».




«Объект 100" — ракетная цитадель


В нескольких километрах юго-восточнее Балаклавы находится заброшенный береговой стационарный ракетный комплекс «Утес» под кодовым названием «Объект 100». Местные жители называют его просто «Сотка». Скрытый от посторонних глаз густой зеленью леса, он компактно расположился на высоте 510 м на склоне горы недалеко от форта «Южная Балаклава». Несведущий турист вряд ли сразу заметит серые стены бетонных сооружений сквозь ветки молодых деревьев. Учитывая отсутствие специальной маскировки, столь эффективная скрытность объекта, наверное, устроила бы военных. Только сейчас это уже не имеет никакого значения. Военным объект давно не нужен, а маскировка из растительности защищает теперь разве что от случайных посетителей.

Вход обозначен двумя бетонными столбами. На каждом из них закреплено около десяти керамических изоляторов, к которым прикручены остатки колючей проволоки, некогда окружавшей объект двойным забором по периметру. Из-за высокой военной важности комплекса забор находился под напряжением.

Строительство объекта началось в 1954 году. Документы о его сооружении имели гриф «Сов. секретно» и «Особой важности». Этот уникальный подземный ракетный комплекс, способный наносить удары в радиусе 100 км, было решено построить, чтобы обезопасить акваторию Черного моря. При его строительстве из скалы извлекли колоссальное количество горной породы. Образовавшиеся тоннели укрепили толстым слоем жаропрочного бетона. Были возведены стартовые позиции и созданы защищенные от атомного оружия подземные сооружения. После завершения строительства на объекте разместили ракетный комплекс с крылатой ракетой С-2, способной поражать надводные цели.

Даже командование ВМФ СССР узнало о создании первых противокорабельных крылатых ракет, или, как они назывались до 1959 года, «самолетов-снарядов», когда работы над ними близились к завершению. В служебной документации ракеты (самолеты-снаряды) первоначально имели индекс КСС, а затем — С-2.

Первоначально название «Сопка» относилось только к подвижному комплексу, но позже так стали называть и стационарный комплекс. Строило «Объект 100» 95-е специализированное управление подземных работ Черноморского флота. Работы велись под руководством главного инженера строительного управления ЧФ полковника А. Геловани — будущего маршала инженерных войск Советского Союза. «Объект 100» состоял из двух одинаковых стартовых площадок, разнесенных на 5,94 км друг от друга. Первый дивизион располагался возле Балаклавы. Второй дивизион разместился возле села Резервное. На картах оба обозначены словом «Лесхоз». На каждом объекте строительства было занято до тысячи человек, при этом все они проходили строгую проверку и давали подписки о неразглашении.

На площадках возводились по две стартовые позиции и подземные помещения, в которых размещались главный и запасной командные пункты, средства связи, центральный пост, боевые посты предварительной и окончательной подготовки ракет к старту, хранилища ракет боевого комплекта, дизельные электростанции, запасы воды и продовольствия. Подземная цитадель имела полное инженерное обеспечение, комплекс фильтровентиляционных установок, обеспечивающих жизнедеятельность объекта при полной его герметизации после атомного удара. Для строительства использовался специальный жаропрочный бетон.

Стартовые позиции обоих дивизионов находились на высоте 550–600 м над уровнем моря, что увеличивало дальность стрельбы. Со стороны не просматривалась ни одна постройка «Объекта 100».

В нормальном режиме «Объект 100» обеспечивался электропитанием с помощью силовых кабелей, проложенных из Балаклавы, но при необходимости объект переходил на автономное питание.

Самолеты-снаряды доставлялись к пусковым площадкам через тоннели по рельсам-направляющим на специальных платформах с электродвигателями. Пусковые установки защищались массивными стальными крышками, которые при пуске сдвигались в сторону. За считанные минуты колоссальная конструкция пусковой установки появлялась на поверхности и могла нанести удар двумя ракетами. Каждый дивизион «Объекта 100» имел на вооружении две пусковые установки. Таким образом, ракетная батарея могла одновременно нанести удар восемью ракетами С-2, способными уничтожить корабль практически любого класса.

На возвышающейся более чем на полкилометра над морем скале мыса Айя была размещена новейшая радиолокационная станция обнаружения цели «Мыс». Центральный пост подземной батареи имел также РЛС наведения С-1М и РЛС слежения «Бурун».

В феврале 1957 года для обслуживания объекта был сформирован 362-й отдельный береговой ракетный полк, прошедший специальную подготовку. Его командиром назначили подполковника Г. Сидоренко (позднее он стал генерал-майором, начальником береговых войск и морской пехоты ЧФ). И уже в июле 1957 года ракетный комплекс, вооруженный ракетами «Сопка» с дальностью полета 100 км, был принят государственной комиссией.

Накануне 5 июня 1957 года в присутствии командующего Черноморским флотом адмирала В. Касатонова со второй батареи (командир лейтенант В. Карсаков) был произведен первый пуск. По оценке флотских историков, его успех заявил о возникновении в Военно-морском флоте СССР нового рода сил — береговых ракетных частей.

28 сентября 1993 года с «Объекта 100» была запущена последняя ракета «Прогресс». В 1996 году «Сотку» передали Военно-морским силам Украины, и вскоре объект законсервировали. Несколькими годами позже, сняли охрану с ближнего к Балаклаве 1-го дивизиона бывшей береговой ракетной батареи, и с этого момента началось его разграбление.

Члены севастопольского Клуба любителей фортификационных сооружений «Форт» оставили в Интернете следующее описание:

Части оборудования — еще вполне дееспособного — самым варварским способом срезались со своих штатных мест и аккуратными кучками подготавливались для вывоза. Присутствовали все признаки разделки металлического лома: газовые баллоны, газорезочные аппараты и другие сопутствующие приспособления… Прямо около входа в педантичном порядке возлежали: аккуратненько нарезанные кусочки силовых кабелей с медным сердечником, кусочки алюминиевых деталей и механизмов, заботливо погруженные на тележку (на которой в свое время возили ракеты) куски черного металла.

2-й дивизион «Объекта 100» законсервирован. Его дальнейшая судьба неизвестна.




«Объект 221" — город в горе «Мишень»


В Балаклаве имеется еще один некогда секретный объект, поражающий своими размерами.

Многие бывали на Сапун-горе под Севастополем, выходили на смотровую площадку, рассматривали установленные там образцы советской и немецкой военной техники. Но мало кто обращал внимание на виднеющиеся вдали двухэтажные дома, непонятно зачем возведенные среди горного леса. А кто замечал, видимо, думал: «Мало ли чего понастроили, бывшие дачи членов ЦК или виллы каких-нибудь „крутых"». Без очень мощного бинокля невозможно разглядеть, что окна на «дачах» — нарисованные…

Если свернуть чуть в сторону от «правительственного» шоссе Севастополь-Ялта, то можно выехать к деревне Морозовка. Дальше проезда нет. Шоссе, ведущее вверх, перечеркнуто «полосой препятствий» шириной метра четыре: кто-то не пожалел сил, чтобы перекопать и завалить камнями этот участок пути. Есть еще проселочная дорога, выводящая все на то же шоссе, — так можно миновать аварийный кусок, — но ее перечеркивает шлагбаум с солидным замком.

Тот, кто все же отправится пешком по таинственному шоссе, через двадцать-тридцать минут наткнется на останки колоссального по своим масштабам «Объекта 221».

Лет двадцать назад таких пешеходов вежливо остановили бы еще на подходе к Морозовке. Поинтересовались бы, кто такие и что собираются делать. Потом так же вежливо выпроводили бы. А если бы кто-то рискнул расспросить местных жителей, почему по шоссе так часто проносятся колонны грузовых машин и куда они направляются, получил бы уклончивый ответ: «Здесь каменный карьер». Кстати, так было велено называть «Объект 221» даже тем, кто его создавал. Сейчас же известно, что строить командный пункт, целый подземный город, начали в 1977 году. Скорее всего, в случае начала войны здесь также должно было разместиться руководство высокого ранга, отдыхающее на дачах Южнобережья и в окрестностях Севастополя.

В 1977 году, в разгар «холодной войны», после принятия американцами ядерной доктрины «Drop Shot», в рамках которой предусматривалось нанесение многократных ядерных ударов по Севастополю — мозговому и командному центру Черноморского флота СССР, — главком ВМФ С. Г. Горшков решил построить хорошо укрепленный запасной командный пункт ЧФ. Объектом для строительства выбрали гору возле деревни Морозовка (в пределах Севастопольской пограничной зоны) в урочище Алсу.

Гора имела несколько названий: на старых картах — Нишан-Кая, местные знают ее старое имя — Чирка, а у военных это — «Высота 495». Хотя им больше нравился буквальный перевод — Мишень-гора, ведь «нишан» с иранского это знак, метка, мишень.

Для гарантированной защиты от прямого попадания водородной бомбы требовалась подземная крепость, сравнимая с «Гранитным дворцом», возведенным американцами в Скалистых горах.

В срочном порядке была сформирована воинская часть связистов № 87134 с численностью личного состава в четыреста человек. Возводить «Объект 221» предстояло спецбатальону моряков-строителей совместно с не менее специальными подразделениями Донецкшахтпроходки и Харьковметростроя.

В 1977 году на лесистой высоте в районе урочища Алсу закипела работа. Сначала к будущей стройплощадке протянули дорогу. Справа от нее разместили воинскую часть с большим автопарком — дабы не создавать подозрительно интенсивного движения на близлежащей трассе Ялта-Севастополь.

В лесу появились проволочные заграждения и патрули. По легенде, они берегли имущество детского лагеря «Алсу-2» (в межсезонье использовавшегося также для размещения военных строителей).

Для улучшения жилищных условий, а заодно и для создания правдоподобного объяснения сущности строительства, в Алсу был возведен четырехэтажный корпус с многочисленными вспомогательными постройками и сооружениями (включая столовую на двести пятьдесят мест, овощехранилище, очистные сооружения, подземный водозабор, линии электропередач и трансформаторные подстанции), забором и контрольно-пропускным пунктом. Местным «на ушко» говорили, что это строится секретный учебный центр.

По сложности строительства «Объект 221» можно было бы сравнить с наиболее трудным участком Байкало-Амурской магистрали. Сходство было во всем, кроме климата и характера леса. Дело в том, что на БАМе пришлось валить тайгу, а в Алсу — лиственные деревья: дуб, бук, граб, которые отличаются твердостью древесины.

Полковник С. А. Полоцкий (с соавторами) в книге «Военные строители Черноморского флота» пишет:

На неосвоенной площадке, в скальном грунте сопки, в 1977 году начались проходческие работы для строительства КП флота… Для проходки первого вертикального ствола… при полном отсутствии подхода и подъездных путей, каких-либо инженерных коммуникаций, было выбрано подразделение треста «Донецкшахтопроходка»… Это управление специализировалось на проходке вертикальных стволов для ракетных комплексов по всей территории Советского Союза и имело большой опыт работы на автономных объектах. С поставленной задачей коллектив стройучастка справился в срок и с высоким качеством работ… Выполненный первый вертикальный ствол глубиной 180 м использовали при горизонтальной проходке как вентиляционную шахту, что в значительной степени ускорило темпы буровзрывных работ.

Параллельно с началом горнопроходческих работ проектирование КП, аналогов которому на ЧФ не было, вел Московский проектный институт…

На горизонтальной проходке подземной части КП работала специализированная строительная организация треста «Харьковметрострой» — высококвалифицированный коллектив механизаторов, буровиков, подрывников с мощной производственной базой. Они построили собственный бетонный завод, хорошо оборудованные мастерские по изготовлению различных металлоконструкций, деревообрабатывающий цех, стационарную компрессорную станцию для подачи сжатого воздуха на перфораторы, погрузчики пород и бетононасосы…




Это кажется невероятным, но такая масштабная стройка велась почти незаметно. Для начала с вершины было пробито два ствола глубиной 180 м и диаметром в 4,5 м. А уже в 1978 году начались выборка и строительство основных полостей. Породу надо было как-то незаметно вывозить, а это сотни тысяч тонн и почти пятнадцать лет работы в три смены. Такое не спрячешь. Вот и был создан карьер-прикрытие. В промзоне сновали груженые самосвалы, с карьера «добычу» увозили по железной дороге. Самый любопытный гражданин (и имеющий к тому же севастопольский пропуск) мало что мог бы понять — он даже не дошел бы до караулов морпехов, а был бы задержан вооруженной охраной, которая осуществлялась женским отрядом, вооруженным карабинами, в обычном вохровском обмундировании.

Фактически внутри горы «Мишень» возвели четырехэтажный дом. Объект сообщался с миром двумя расходящимися потернами длиной 500 м, которые перекрывались на входах двумя двойными шлюзовыми камерами с массивными противоатомными бронедверями. Западный портал вел в тоннель первого уровня, восточный — в тоннель четвертого уровня. В глубине горы в блочном пролете потерны сходятся и соединяются наклонным тоннелем-перемычкой: в плане подземный комплекс напоминает гигантскую букву «А».

Полость горы занимали блоки. Два блока для размещения командно-управленческих служб, размеры каждого: длина 130, ширина 16, высота 16 м. Третий блок — технологический, размеры: длина 130, ширина 6, высота 7,5 м. Все три блока соединялись между собой проходными потернами. Межуровневое сообщение осуществлялось по лестничному пролету, лифты не предусматривались.

Создавались блоки тоже оригинальным способом. После того как были прорублены пещеры, блоки стали строить внутри них. Стены — это специальные железобетонные конструкции. Сначала варили из железных листов куб, в который вставлялась арматура диаметром 5 см. Все это заливалось бетоном и заваривалось сверху железным листом. И уже эти кубы составляли вместе и заваривали герметичным швом. Такая работа поручалась только высококвалифицированным сварщикам, каждый шов просвечивался рентгеновским аппаратом. Пространство между стенами бункера и стеной прорубленной пещеры тоже заливали бетоном.

Две шахты глубиной 180 м, о которых уже шла речь выше, служили для забора воздуха, выхлопа дизельной электростанции и вывода кабельных трасс к антенным устройствам. В шахтах были установлены железные винтовые лестницы, ведущие на поверхность. К антенному полю на вершине горы выводились волноводы антенн для космической связи с кораблями и подводными лодками (для связи в мирное время используется передающая станция ЧФ на северо-западной оконечности горного массива Караби-яйлы).

Потерны на выходе заканчивались маскированными выходами в виде двух двухэтажных зданий (теми самыми «дачами» с нарисованными окнами). На фотографиях, снятых со спутников-шпионов, служебные постройки в запретной зоне ничем не отличались от расположенного рядом пионерлагеря «Алсу».

На территории «Объекта 221» должен был появиться узел спутниковой связи, информационновычислительный центр, автономная система жизнеобеспечения — электростанция, емкости для воды и топлива, система вентиляции и регенерации воздуха, кухня-столовая, медпункт. Внутренние помещения могли вместить сотни специалистов — офицеров штаба, связистов, обслуживающий персонал. Между выходами из ЗКП планировалось обустроить вертолетную площадку.

К 1987 году все проходческие и строительные работы были завершены. Строители приступили к прокладке системы вентиляции, кабельных линий и каналов, облицовке и обустройству блоков. Начался монтаж секретной аппаратуры и оборудования. Для обеспечения этих работ возвели наземные хранилища техники, общежитие на сорок коек, котельную, столовую.

В 1991-м украинский президент Леонид Кравчук и Верховная Рада декларировали не только независимость Украины, но и ее безъядерный статус. По новым украинским понятиям, защищенный командный пункт оказался совершенно не нужен. Но деньги на строительство «Объекта 221» уже были заложены в бюджет 1991 года, а потому строительство продолжалось. В 1992-м финансирование было прекращено, и объект тут же законсервировали.

С 1992 по 1998 год продлился мучительный период поисков нового, мирного, применения бункера. Ряд предпринимателей выступал с предложениями размещения в Алсу предприятий по розливу минеральной воды или спиртных напитков. Высказывались, в частности, здравые суждения о перспективности перепрофилирования «Объекта 221» в винзавод. Однако ни один из этих планов реализован не был.

Среди местных жителей ходят легенды, что подземелья объекта использовали для тренировок бойцы организованной преступной группировки. Но после гибели ее «крестного отца», защитить «медную гору» от мародеров стало некому. И в 1998-м начался грабеж.

В настоящее время окрестные пейзажи сильно напоминают Припять: в начале пути — огромный заброшенный завод, далее полуразрушенные жилые здания, на крыльце подъездов которых растут молодые деревья. Основное отличие от Припяти — чистейший горный воздух и невероятная красота пейзажей. С горы Нишан-Кая хорошо просматривается Чернореченский каньон, заброшенные строения и маленькая церквушка морозовского монастыря. Ближе к вершине дорожное покрытие вспучивается трещинами. Уже несколько лет подряд здесь случаются небольшие оползни, быть может, по вине скрытого в подземных недрах объекта.

Сверхсекретный подземный город мог пережить ядерный взрыв. Постсоветской разрухи он не выдержал.




Кизилташ — хранилище ядерного оружия


Краснокаменка, или Кизилташ, — небольшое село неподалеку от Судака. Его история начинается в 1856 году, когда архиепископ Херсонский и Таврический Иннокентий основал в Кизилташском урочище мужской монастырь в честь преподобного Стефана Сурожского, который, по легенде, боролся в этих краях против возникшей в начале VIII века иконоборческой ереси. Небольшая пещера с целебным источником превратилась в скит с кельями на пятьдесят послушников. Позднее здесь были построены церковь и две гостиницы. Возле расположенного сероводородного источника монахи возвели грязелечебницу.

В 1923 году монастырь был закрыт, а на его территории разместилась детская трудовая колония. Позднее монастырские земли были отданы сельскохозяйственной артели, а постройки использовались в качестве общежития и клуба. С 1930 года на территории Кизилташа находился дом отдыха ВВС Московского военного округа.

Во время Великой Отечественной войны в Кизилташе располагалась база партизанского отряда» и здесь даже произошли два крупных сражения. С 1945 по 1950 год на территории монастыря опять работал санаторий Московского военного округа.

7 ноября 1950 года Президиум Верховного Совета РСФСР принял решение об организации в Кизилташском урочище базы хранения ядерного оружия. Расположение долины, огороженной от посторонних глаз горными отрогами, давало возможность создать надежную охрану секретного объекта. Хранилища боеприпасов могли быть оборудованы в толще скал. По расчетам специалистов, объект обеспечил бы сохранность «изделий» даже при близком ядерном взрыве мощностью до 10 Мт.

В 1951 году в Кизилташском урочище началось грандиозное строительство. Эшелоны везли сюда заключенных и оборудование, которое, возможно, было лучшим в Союзе. В пользу последнего говорит следующий случай: когда на небольшом подъемнике в надписи «Испытать 500,0 кг» стерлась запятая, установку испытали на 5000 кг. Она поскрипела, но выдержала! Строительство осуществлялось Главгорстроем — специальным строительным управлением МСМ, в котором руководящие должности занимали опытные землепроходчики ленинградского Метросгроя.

Первую партию заключенных в Кизилташ доставили затемно. Зэков посадили на землю и окружили машинами с включенными фарами. Вокруг возвышались крымские горы и шумел лес. Никто не спал в ту ночь, солдаты охраняли каторжников, а тем под страхом немедленного расстрела запрещено было вставать с земли. А с рассветом заключенные отправились строить для себя охранную систему…

Каждый каторжник был специально отобран для работы над объектом и имел, помимо опыта горнопроходческих, шахтных работ, еще и допуск по первой форме секретности. Кстати, после окончания строительства некоторые из зэков, отбыв срок заключения, остались на территории объекта и продолжили работу в обслуживающих подразделениях в качестве вольнонаемных.

Кизилташский лагерь первоначально имел только литерное название «ЕО», ИТЛ (исправительно-трудовой лагерь) «ЕО», затем был переименован в Гагаринское ОЛ (отделение лагерей), а потом в Гагаринский ИТЛ — Гагарлаг. Местами дислокации управления лагеря считались Симферополь (почтовый адрес — Симферополь, п/я ЕО-ЮЗ) и станция Айвазовская (ранее ст. Сарыголь Сталинской железной дороги).

Грузы для лагеря поступали через железнодорожную станцию Айвазовская, телеграфный адрес лагеря был: Феодосия, «Море». Этот лагерь относился к Главному управлению лагерей промышленного строительства МВД СССР (ГУЛПС МВД), которое занималось возведением объектов зарождающейся атомной отрасли.

Фактическая производственная деятельность лагеря скрывалась за строительством рудника, дизельной электростанции, бетонорастворного завода. Кодовое наименование стройки — «Строительство 712».

Когда работы развернулись в полную силу, лагерь насчитывал около двух с половиной тысяч человек, часть трудилась на устройстве территории и возведении сооружений, а другие — в штольнях. Гремели взрывы — так подготавливались площадки под наземные сооружения в скальном грунте. Работа в штольнях велась круглосуточно, ударными темпами, причем работали не за страх. Дело в том, что если заключенный сдавал 151 % нормы, ему засчитывался день за три. И естественно, они делали все возможное, чтобы сдать к концу дня заветные 151 %.

У заключенных была и зарплата. Правда, из небольшой суммы, которая шла к ним на счет, высчитывались деньги на питание и одежду, но по окончании срока, или с разрешения начальника, заключенный мог получить заработанные деньги.

И. Н. Качан, чье детство прошло на территории военного городка, который впоследствии назовут Феодосия-13, вспоминает в своем очерке «Гагарлаг в Кизилташе»:

Я знал некоторых зэков из этого лагеря лично. Особенно мне запомнились два дяденьки. Один из них, лет пятидесяти, сделал для меня очень красивый маленький деревянный топорик (из буковой доски, розовенький) и передал мне его, перебросив через двухрядное заграждение из колючей проволоки. Это заграждение отделяло двор нашего финского домика от зоны, в которой строился штаб части. Мой отец строго посмотрел на нас, что-то недовольно буркнул зэку, но потом ушел. И зэк сказал, что мой отец прав, что ругает его — каторжника, как он выразился.

А второй, помоложе, художник — у него была каморка рядом со строящимся зданием штаба, и я ходил к нему смотреть его картины. Он написал портрет своего товарища и жаловался мне, что портрет могут отобрать, если найдут, так как писать портреты в зоне запрещалось. Он завешивал этот портрет тряпицей.

Зэков водили из лагеря на работу колонной под конвоем автоматчиков, вооруженных ППШ. Нужно сказать, что не все зэки были вполне доброжелательны или нейтральны ко мне, был случай, когда один из колонны негромко сказал в мой адрес что-то довольно обидное, а я тогда был еще совсем несмышленыш и никак не мог понять, чем же я перед дяденькой провинился, я просто стоял на обочине дороги и смотрел, как они идут.

Первым начальником Кизилташского объекта был назначен полковник государственной безопасности Михаил Васильевич Немировский. Во время войны Немировский участвовал в партизанском движении, однако кем именно он был — неизвестно. Предположительно или командиром, или комиссаром отряда, действовавшего в горных районах Крыма. До назначения на должность начальника ЦБХ, Немировский служил на посту министра внутренних дел Туркменской ССР.

Кстати, большинство начальников ЦБХ ранее являлись руководителями управлений КГБ или МВД не менее чем областного масштаба. Видимо, по рекомендации режимных органов все офицеры объекта носили морскую форму. Наверное, повлияла близость Феодосии, где существовала база Черноморского флота. К тому же среди военнослужащих было немало бывших военных моряков. Говорят, что полковник Немировский олицетворял собой лучшие офицерские традиции дореволюционной армии. Он никогда никому не «тыкал», даже самых молодых офицеров и мичманов знал в лицо и называл только по имени-отчеству. Никогда ни на кого не повышал голос, даже если подчиненный в чем-то провинился.

М. В. Немировский появился на объекте с началом строительства и лично курировал ход работ. Подземное строительство было закончено в 1955 году.

Масштабы выполненных работ поражали. В толще горы пробили тоннель, по ширине и высоте не уступающий тоннелю метрополитена. Длина его — более 2 км. Тоннель выходил наружу с другой стороны горы, где был устроен запасной выезд в районе города Старый Крым. Под вершиной горы располагался сборочный зал и несколько хранилищ самих «изделий» и их узлов. Высота сборочного зала составляла около 20 м, а длина — несколько десятков метров. Зал был оборудован мостовым электрическим краном, несколькими грузоподъемными тельферами и специальными сборочными местами для закрепления собираемых «изделий» с возможностью их вращения в вертикальной плоскости. Отдельно в зале располагались стенды для проверки работоспособности электронных схем «изделий».

Хранилища оборудовались стеллажами для хранения узлов и самих «изделий». Во все помещения были проложены от главного въезда-портала рельсы, по которым можно было перевозить грузы на специальных вагонетках. Портал представлял собой массивное железобетонное помещение, почти укрытое в толще горы. Снаружи видны были только массивные стальные ворота, которые при необходимости могли маскироваться занавесом из плотного брезента под цвет породы. Вход в сам тоннель из портала перекрывался герметичным защитным металлическим затвором весом несколько сотен тонн. Затвор на колесах откатывался при надобности в нишу по рельсам электромотором. В случае выхода из строя электроснабжения, его можно было откатить вручную с помощью лебедки. На учебных тренировках это делали все молодые офицеры, процедура была долгой и утомительной даже для нескольких человек.

Подземный комплекс снабжался электроэнергией от расположенной снаружи подстанции, а также мог перейти на автономное питание от аварийных дизель-генераторов. Климатические параметры в сооружении поддерживались автоматически. В каждом помещении осуществлялся радиационный контроль. Даже при сильном радиоактивном заражении снаружи, под землей можно было продержаться несколько суток без вреда для здоровья.

Самым слабым местом этого комплекса был туалет — его разрешалось использовать только в аварийной ситуации. В обычное же время офицеры бегали на «перекур» — 2 км до портала и обратно. Иногда удавалось уговорить кого-либо подвезти на электрокаре, и это было большим везением.

Бывало, что кто-нибудь приезжал на работу на велосипеде — на нем ухитрялись смотать в портал и обратно сразу по четыре молодых офицера, демонстрируя чудеса цирковой эквилибристики.

Перед каждым помещением располагался караульный пост. Службу здесь несли офицеры батальона внутренней охраны МВД. Они проверяли, есть ли в пропуске подошедшего офицера штамп для прохода именно в это помещение. Пропуск при входе в помещение оставался у караульного офицера, и он всегда знал, сколько военнослужащих и кто именно находится в данном помещении, куда ему самому вход был абсолютно запрещен.

Лагерные бараки были снесены, на их месте построили стадион. На стадионе сдавали нормы ГТО и военно-спортивных комплексов все, вплоть до командира части.

Пока строилась подземная часть объекта, в урочище появились электростанция, несколько домов для офицеров и служащих части, автобаза. Дом офицеров, госпиталь с поликлиникой, магазин, стационарные контрольно-пропускные пункты на въездных дорогах, школа, детский сад и ясли. Бывшее здание военного санатория переоборудовали в «заводоуправление». Был приведен в порядок монастырский сад, в котором росло множество деревьев: грецкие орехи, персики, черешни, груши и другие. Саженцы от этих деревьев начали приживаться во дворах и садиках финских домиков. Был откопан и приведен в порядок целебный сероводородный источник. Дороги объекта привели в идеальное состояние.

Появились названия улиц. Жители городка сначала имели симферопольскую прописку, но в середине 1960-х ее пришлось менять на феодосийскую. С тех пор и до последнего времени городок имел название Феодосия-13.

На территории действовал сухой закон, запрещено было также иметь фотоаппарат, впрочем, в 1955 году этот запрет сняли, но фотографировать разрешено было только в помещениях или так, чтобы горы и специальные сооружения не попадали в кадр.

Вся территория объекта была огорожена по периметру, в том числе — по крутым горным склонам, высоким многорядным заграждением из колючей проволоки, причем в середине заграждения была полоса, по которой регулярно проходили патрули со сторожевыми собаками. Были тут и всякие хитроумные сигнальные устройства, засекавшие не только проход человека, но срабатывавшие даже на мелкую живность вроде лисы или зайца.

После окончания подземных строительных работ в 1955 году руководство МСМ начало поставку серийно выпускаемых «изделий» на хранение в ЦБХ. Все «изделия» привозили в разобранном состоянии. К тому времени на объект прибыло уже немало офицеров, прошедших подготовку в учебных центрах Минсредмаша, что позволяло штатно укомплектовать сборочную бригаду. Однако практического опыта сборки «изделий» было недостаточно, поэтому на объект командировали начальника военно-сборочной бригады первого серийного завода, находившегося в городе Арзамас-16 (до того и ныне — город Саров), полковника Владимира Ивановича Капустина, лично собиравшего и первые опытные, и первые серийные «изделия». В. И. Капустин в короткие сроки сумел отладить технологию сборки, проверки и закладки «изделий» на хранение. Недоволен он был лишь низкими темпами проведения сборочных операций.

Михаил Иванович Изюмов, капитан 1-го ранга, служивший в Феодосии-13 с 1958 по 1985 год на должностях инженера отдела, руководителя спецприемки, научного сотрудника, заместителя начальника отдела, в своем очерке «О чем молчит Кизилташское урочище» вспоминает:

Все мы пришли на объекты из Вооруженных сил, нас передали в Минсредмаш с правом ношения военной формы. Мы, впрочем, ее и не снимали никогда. Но работа в МСМ незаметно меняла наше сознание. Высочайшая ответственность, которую страна возложила на наши плечи, поручив нам такое грандиозное дело, заставила пересмотреть приоритеты в наших привычках и стереотипах. Всякие строевые заморочки были забыты — у нас не было никаких парадных мероприятий, караульную службу мы не несли, оперативное дежурство в заводоуправлении приходилось нести не чаще одного раза в месяц. Правилами ношения военной формы кое-кто из офицеров начал пренебрегать. В командирскую учебу входили три дисциплины — физическая подготовка, строевая подготовка и специальная подготовка… Специальная подготовка была самой серьезной учебной дисциплиной. Дело в том, что на спецподготовке изучалась конструкция состоящих на вооружении или принимаемых вскоре на вооружение «изделий», а также правила сборочных или регламентных работ с ними. При этом руководители спецподготовки могли поручить практически любому офицеру доклад по теме занятия. Ясно, что слабые знания докладчика сразу становились видны всей группе и не только подрывали его авторитет как специалиста, но и создавали предпосылку для негативной формулировки в характеристике при очередной аттестации. Поэтому даже самые неумелые докладчики готовились к занятиям, не щадя сил и не стеснялись обратиться за помощью к товарищам по учебной группе. Руководитель мог поручить не только сделать доклад о конструкции узла, его принципиальной схеме работы или устройстве проверочного стенда, но и осуществить руководство сборкой или регламентной операцией на учебном «изделии», если это поручение выпадало на долю перспективного офицера.

В спецподготовку входило и изучение поражающих свойств ядерных взрывов. Честно говоря, эта тематика не вызывала энтузиазма у наших офицеров. Частенько роль преподавателя по этой тематике выпадала на мою долю. Однажды по указанию полковника М. В. Немировского мне довелось даже прочесть цикл лекций для офицеров штаба Черноморского флота в Севастополе. Выйдя на трибуну, я просто оробел при виде такого количества сияющих золотых нашивок на рукавах сидящих в зале адмиралов и старших офицеров. Но сознание того, что я являюсь представителем особой организации, от которой зависит боеспособность этого флота, помогла преодолеть страх. Следующие пять лекций я читал свободно, даже изредка позволял себе слегка шутить. Начальник штаба флота прислал М. В. Немировскому благодарственное письмо за этот цикл лекций.

Все офицеры Феодосии-13 прошли тщательную подготовку на учебных узлах или «изделиях», за их работой следили контролирующие лица, записывая в формуляры все произведенные операции. Само собой, не допускались расхлябанность и небрежность, все было четко и до педантизма аккуратно, ибо некоторые ошибки могли привести к катастрофе. Любая работа с «изделиями» или их узлами производилась группой, состоящей не менее чем из трех человек.

Иногда правительственная директива предписывала собрать и проверить определенное количество «изделий» в короткие сроки. Личный состав части работал в таких случаях в две смены — по двенадцать часов каждая. Напряжение достигало максимума, но качество работы не страдало, и «изделия» выдавались войскам в указанный срок. Такие случаи всегда совпадали с периодами напряженности внешнеполитической обстановки, например с Берлинским (1961 г.) или Кубинским (1962 г.) кризисами… Особенно тяжело приходилось сборщикам ядерных зарядов — они работали с узлами центральных частей «изделий» из урана и плутония, которые являлись источниками сильного радиоактивного излучения. Число таких специалистов в штате было невелико.

Узлы центральных частей при хранении должны были периодически проходить регламентные проверки. Самой опасной операцией была проверка вручную постоянно действующих нейтронных источников типа НИ-2 и НЗ-5Б. Источники хранились в контейнерах со стенками, включавшими толстый слой парафина, на объекте их называли «горшки». Каждый «горшок» размещался в отдельном металлическом сейфе. В подземном хранилище, где стояли сейфы, уровень нейтронного излучения был столь велик, что вольфрамовая нить обычной электрической лампочки из-за нейтронной бомбардировки перегорала через 13 минут. А максимально допустимый срок пребывания человека в этом хранилище не должен был превышать 43 секунды. Каждый раз одному из офицеров приходилось нести с собой новую лампу, чтобы заменить перегоревшую. В это время два других офицера отпирали сейф, вынимали очередной «горшок», выносили его в коридор, где ставили на тележку со стенками из парафина. Тележку по недлинному коридору катили в лабораторию, где на специальном столе «горшок» осматривали и затем вскрывали, вынимали источник и помещали его руками на специальный экран из толстого оргстекла. Напротив экрана располагалась отлитая из того же оргстекла лупа, через которую осматривали источник.

Сам источник представлял собой шар из золота диаметром в несколько сантиметров, он состоял из двух полушарий, соединенных закаточным швом. Осмотр целостности этого шва и проверкой веса источника на специальных аналитических весах и составляли суть регламентной работы. Для этого источник приходилось осторожно поворачивать одной рукой, одновременно глядя в лупу. На руки контролера были надеты тонкие белоснежные хлопчатобумажные перчатки, которые после регламента шли в контейнер с отходами. После осмотра источник помещался в «горшок», который опечатывался и опять возвращался в хранилище. Электрическую лампочку снова заменяли. Все манипуляции с источником, как положено, отмечали в формуляре.

В такой работе обычно принимали участие все офицеры службы хранения центральных частей и офицеры контрольно-поверочной лаборатории, в том числе офицер-дозиметрист. Сценарий работы заранее расписывался и отрабатывался по секундам. Предусматривалась взаимозаменяемость работавших на разных этапах офицеров для минимизации получаемой дозы облучения. Тем не менее суммарные дозы были высоки. Без принятия мер предосторожности у некоторых офицеров появлялись неприятные симптомы — на следующий день наблюдался жидкий стул со следами крови. А меры предосторожности были позаимствованы из советов биохимиков и состояли в уменьшении числа свободных радикалов, образованных в организме быстрыми нейтронами, с помощью жидкости, содержащей слабосвязанную гидроксильную группу. Как известно, такой жидкостью является этиловый спирт. Им же промывали или протирали все важные узлы «изделий». Поэтому «цечисты» принимали после вредной работы в зависимости от комплекции от 50 до 150 г профилактического средства, запивая минеральной водой, а иногда и закусывая копчено-вяленой рыбой, купленной на рынке в Керчи.

В будущем, конечно, этим людям был гарантирован букет всяких болезней, да и срок жизни существенно сокращался. Трагедия заключалась в том, что большинство из них в силу чрезвычайной режимности работы не имело никаких документов, подтверждающих получение высоких доз облучения. Дозиметрические журналы были засекречены, а появившихся позднее в Министерстве обороны секретных дозиметрических вкладышей в удостоверения личности у них не было: они ведь работали в Министерстве среднего машиностроения!

Опасные и технологически несовершенные постоянно действующие нейтронные источники в начале 1960-х годов начали заменяться импульсными источниками нейтронного излучения, лишенными большинства недостатков своих предшественников.

Вспоминает М. И. Изюмов:

Пришлось нам участвовать и в разборке двух «изделий» РДС-3, снятых с эксплуатации по сроку службы. Активные компоненты центральных частей зарядов превратились в порошок, и действия по их удалению приходилось выполнять с тройной осторожностью.

Зато урановые полушария были как новенькие, и ответственный хранитель с удовольствием демонстрировал нам эффектный сноп искр, получавшийся при легком чирканье по поверхности стальным ключиком. Правда, после этого фокуса наш старший инженер по технике безопасности капитан 3 ранга Юрий Михайлович Одинцов, впоследствии главный инженер объекта, заставил провести тщательную дезактивацию пола хранилища, куда сыпались искры необычного «фейерверка». Все металлические детали были аккуратно упакованы и отправлены спецэшелоном на один из уральских заводов, где их еще более эффектно расплавили в открытых металлических электропечах. Редкая удача видеть это сказочное зрелище выпала на мою долю. Все детали из делящихся материалов на этом заводе принимали в соответствии с их формулярами, то есть взвешивание проводилось на специальных аналитических весах трижды — с точностью до десятитысячных долей грамма. Ни у кого из офицеров никогда даже мысли о хищении этих материалов не могло возникнуть!

Впрочем, есть свидетельство еще одного ветерана Феодосии-13 — Сергея Дмитриевича Никифорова — о том, как поступали с отслужившими свой срок боеприпасами:

Извлеченные ядерные заряды мы отправляли для переработки на заводы, а все остальное оборудование разукомплектовывали, пускали под пресс или использовали здесь. Алюминию быстро нашлось применение в других работах, а медь долго валялась, пока к одному из праздников не решили соорудить памятник Ленину. Для этого мы и использовали все медные детали, латунь и бронзу от разобранных бомб. Пустили все это в переплавку — здесь же, на территории гарнизона, в наших печах. При ремонтно-механической мастерской был литейный участок, и мы могли сами сделать такой памятник. Но наши печи вмещали только 50 кг расплавленного металла, а барельеф весит килограммов, наверное, под 200–300. Поэтому он отливался из той «атомной» меди по частям. Нам помогли в Симферополе — изготовили секционные литейные формы, и каждая из частей барельефа имела вес, не превышавший 50 кг.

Сейчас, чтобы памятник снести, надо сначала разобрать всю стелу, на которой закреплен барельеф. Искоренить только лишь барельеф не удалось — возились очень долго, да, кажется, что уже шевелится где-то, молотком били… но, как видно, стела очень прочная, ее кладка сделана на лучшем цементе, а тогда цемента мы не жалели — в те годы, в советские времена, особенно для такой работы. Цемент брали хорошего качества, как следует готовили раствор и клали — на века, поэтому и кладку никак не разобрать — ее только взрывом теперь возьмешь… похоже, атомным, не иначе.

Вся работа на объекте, начиная с занятий в учебных центрах, была организована в соответствии с профилем специалистов-оружейников. Сборка центральной части ядерного заряда являлась наиболее ответственной и наиболее секретной специализацией, поэтому эту работу выполняли только специалисты — «цечисты». Автоматика, обеспечивающая подрыв заряда, являлась специализацией другой группы офицеров. Сборка и настройка барометрических или гидродинамических датчиков команды на подрыв — специализация третьей группы. А механические операции сборки корпуса «изделия» — специализация четвертой группы сборщиков. Это разделение позволяло снизить риск утечки секретной информации, поскольку никто не имел полных сведений о конструкции «изделия». Вспоминает М. И. Изюмов:

Иногда жены задавали нам вопросы о том, чем мы занимаемся на работе. Каждый фантазировал, как умел, но все версии коллективно обсуждались женщинами в наше отсутствие, после чего следовали новые вопросы с добавлением фразы: «И не считай меня полной дурой!» Спросили совета у курировавшего нашу работу начальника особого отдела КГБ полковника госбезопасности Ивана Васильевича Рогова. Как-то в воскресенье он собрал всех офицерских жен в Доме офицеров. Вход мужьям на это «совещание» был запрещен, поэтому мы не знаем, что говорил нашим женам полковник Рогов. Однако с тех пор — вот уже больше пятидесяти лет — жены вопросов о службе нам не задают!

М. И. Изюмов вспоминает лишь один конфликт, который возник в несколько неожиданной сфере. В объектовом госпитале работала молодая врач-гинеколог. Все женщины Феодосии-13 были ею очень довольны, но в один прекрасный день врач покинула Кизилташское урочище в связи с переводом ее мужа-офицера на другой объект. Как назло, у многих жительниц военного городка вдруг возникла надобность именно в медицинской помощи такого рода. Все, что мог сделать командир части, это раз за разом отправлять служебную автомашину в Симферополь вместе с нуждающейся в осмотре. Для каждой необходимо было выписать пропуск на выезд и еще послать офицера, ответственного за автотранспорт, а также за безопасность и возвращение дам домой. И этого офицера надо было проинструктировать, чтобы никакие слезные просьбы заехать ненадолго в магазин или на рынок категорически не выполнялись, иначе…

Если же у мужа больной был собственный автомобиль, то офицер отпрашивался со службы, чтобы лично доставить супругу к врачу, а это иногда оказывалось просто невозможно. Словом, командиру пришлось выкручиваться. Наконец, после его настоятельных требований на объект прибыл гинеколог — капитан медицинской службы Георгий Артемович Саятнов, родом из Тбилиси, служивший ранее на Курильских островах. Неженатый, с усиками и обаятельной улыбкой. Среди офицерских жен поднялась паника, и коллективным решением было: «К нему не пойдем!» Женская делегация вновь отправилась к командиру с требованием отправить их в Симферополь. Командир ответил спокойно, мол, выезда из зоны к гинекологу не будет, свой есть в госпитале. Дамы — к хирургу. Хирург Майя Васильевна Ларина была женщиной строгой, высокой, курящей. На объекте она вырезала больше полутора сотен аппендиксов — от жесткой воды они часто воспалялись. Женщин выслушала, в помощи не по своей специальности отказала. Дамы попробовали давить на мужей — те ни в какую. Против командира, сказали, мы никак! А доктор Саятнов уже неделю сидел в пустом чистом кабинете. Наконец, самой отважной оказалась Татьяна Александровна Ершова — директор объектовой средней школы. Провожали ее как Орлеанскую деву на костер. Толпа дам ждала на перекрестке у госпиталя. Татьяна вернулась со словами: «Бабы, врач замечательный, деликатный и опытный! Вперед!» На этом конфликт был исчерпан. А доктора Саятнова, ставшего кумиром женщин объекта, после увольнения с военной службы назначили руководителем огромной гинекологической клиники Ленинградского педиатрического медицинского института.

Не только работа, но и вся жизнь объекта подчинялась строгим требованиям режима секретности: въезд по специальным пропускам, выезд с объекта — только по служебной надобности или в очередной отпуск, всякие родственные или гостевые визиты были запрещены, телефонной и телеграфной связи с внешним миром, кроме служебной, не было. Телевизоров не было тоже — в ущелье отсутствовал радиоприем. Даже письма и посылки приходили в почтовые отделения других крымских городов — Симферополя и Феодосии. Со стороны могло показаться, что никто объектом не интересуется.

Однако это было не так. Все грузы Феодосии-13 перевозились грузовиками по автодороге в Феодосию и обратно. В Феодосии располагалась «перевалочная база» — небольшая воинская часть, имевшая на своей территории просторный пакгауз, куда подходила рельсовая ветка от железнодорожной станции. Именно в этом закрытом пакгаузе, при наличии солидного наружного караула, из крытых вагонов в крытые же автомобили переваливались спецгрузы, приходившие в адрес секретной воинской части. Там же совершалась и обратная операция — загружались в вагоны «изделия» и их узлы.

Как правило, перед отправкой автоколонны в Феодосию (или обратно) офицеры Особого отдела Феодосии-13 неспешно проезжали по трассе на неприметной легковушке, осматривая окрестности. Летом 1958 года майор госбезопасности Иван Килимник, совершая контрольный проезд перед прохождением колонны с изделиями, заметил на обочине дороги недалеко от села Планерское серую «победу» с поднятым капотом и открытыми дверями. На заднем сиденье находилась женщина, а на месте водителя — мужчина. Килимник неторопливо заехал за поворот, остановил машину и, пробравшись через кусты, стал наблюдать за этой парочкой. Внезапно послышался шум приближающегося грузового автомобиля. Мужчина быстро выскочил из кабины и склонился над мотором, изображая, будто он ремонтирует двигатель. А женщина энергично переместилась за руль. Грузовик проехал, парочка лениво вернулась на прежние места. Майор поспешил в машину и по рации доложил о том, что увидел. Ему велели продолжать наблюдение. Скоро показалась автоколонна из Феодосии-13. Автомобилисты быстренько переместились: он — под капот, она — за руль. В хвосте колонны шла машина с опергруппой Особого отдела. Автомобиль особистов внезапно отделился от колонны и затормозил рядом с «победой». Сюда же подъехал и майор Килимник. Туристы оказались сотрудниками одного из американских консульств в СССР, а под капотом их машины нашли высокочувствительный нейтронный радиометр, показания которого выводились на шкалу монитора, расположенного в кабине. Взятые с поличным, эти люди признались в выполнении шпионской миссии.

Вообще, нельзя сказать, что режим сверхсекретности угнетал обитателей военного городка. Некоторые вспоминают то время с удовольствием, потому что государство по мере возможности компенсировало неудобства, связанные с такой работой: в магазинах можно было купить любые продукты и самые современные промтовары. Дом офицеров был настоящим центром активного отдыха со своим вечерним Университетом культуры, пользовавшимся большой популярностью. В праздничные дни в ДО проводились концерты художественной самодеятельности (подразделения части их готовили по очереди), устраивались капустники, вечера танцев, на которых джаз-оркестр, состоявший из офицеров-сборщиков ядерных боеприпасов, исполнял Глена Миллера и Дюка Эллингтона. Начальник политотдела полковник Василий Степанович Сидорин этот репертуар воспринимал, мягко говоря, без энтузиазма, но джаз не запрещал.

В кинозале ДО регулярно демонстрировались самые новые кинофильмы, работала отличная библиотека, а по вечерам — бильярдная, имевшая своих мастеров и завсегдатаев. Позже в городке был построен и уникальный летний дневной кинотеатр с исключительным качеством демонстрации фильмов.

Продолжение гонки ядерных вооружений и появление новых видов носителей «изделий» привели к увеличению нагрузки на личный состав инженерно-технической службы — количество хранимых боеприпасов росло, росло число их типов. Каждое «изделие» требовало изучения конструктивных особенностей, технологии работ с ним. Правда, сами «изделия» год от года улучшались, становясь более надежными, более удобными в эксплуатации, и это сокращало объем работ с каждым из них. Офицеры учились у себя в части, при необходимости выезжали в учебные центры для изучения новых типов «изделий».

В Феодосии-13 необходимо было сформировать несколько мобильных команд, способных в любое время суток в кратчайшие сроки выдать «изделия» из хранилищ, погрузить их в автомобили и уйти из объекта. А затем самостоятельно действовать в любой обстановке, обеспечивая сохранность и оборону изделий от возможных нападений разведывательно-диверсионных групп противника. Доставить «изделия» по назначению и помочь при необходимости погрузить их на носители или состыковать их с носителями, возможно, при отсутствии привычных эстакад, кранов, тельферов и т. п.

Такая перестройка структуры и направленности деятельности объектов, проходившая в 12-м Главном управлении под руководством его тогдашнего начальника маршала артиллерии Ефима Васильевича Бойчука, превратила центральные базы хранения ядерных боеприпасов в соединения резерва Верховного главнокомандования. При приведении в боевую готовность их мобильные формирования были готовы выполнять самостоятельную задачу. Все это предъявляло новые требования к самим «изделиям», к средствам их эксплуатации и транспортировки, к средствам связи, к возможностям обороны и способностям персонала.

И личный состав изменился коренным образом, преодолев многие трудности — собственные стереотипы, инженерные и организационные проблемы, финансовые и снабженческие неурядицы, бытовые трудности и многое другое. Крымское соединение РВГК к концу 1980-х годов было одним из лучших в системе войск 12-го Главного управления.

14 января 1994 года в Москве президенты Б. Н. Ельцин, Л. М. Кравчук и Б. Клинтон подписали трехстороннее заявление, в котором провозглашалось, что Украина отказывается от ядерного оружия. Согласно этому документу, весь ядерный арсенал бывшего СССР должен был перейти под контроль России. Украина, имевшая третий в мире после США и РФ ядерный потенциал, добровольно отдала боеголовки и крылатые ракеты, взорвала пусковые шахты, а 43 стратегических бомбардировщика Ту-160 и Ту-95МС пошли на металлолом.

До 2004 года в городке ядерщиков, а теперь просто селе Краснокаменка (без всяких кодов и конспиративных почтовых ящиков), базировалась морская пехота, а затем на ее место передислоцировали полк особого назначения «Тигр» внутренних войск Украины. До сих пор маршрутки, идущие сюда, конечным пунктом назначения указывают просто «Урочище».

В селе есть пекарня, водо- и электроснабжение тоже свое, потому что зимой во время снегопадов урочище оказывается отрезанным от внешнего мира. Для таких случаев в местном автопарке имеются тракторы, но пока они расчистят дороги — времени проходит немало.

Есть здесь и могильники, но не для радиоактивных отходов, а для инструментов и материалов, которыми пользовались при работе с ядерными боеприпасами. К отдельным объектам инфраструктуры бывшего ядерного хранилища доступ открыт, и в урочище наведываются разнообразные сталкеры, некоторые берут с собой дозиметры. Эти люди выкладывают в Сеть фотографии заброшенных бункеров. В своих отчетах они пишут, что радиационный фон в Кизилташском урочище гораздо ниже, чем в любом большом городе. В течение многих лет два раза в год проверку экологической обстановки проводила и военная прокуратура Феодосийского гарнизона, никаких нарушений не выявлялось. Территория могильников охраняется.




Багерово — 71-й секретный полигон


Караларская степь — визитная карточка Керченского полуострова. На открытой всем ветрам территории живописно сочетаются холмистые, скальные, равнинные ландшафты. Местные пляжи уже более чем 50 лет называют «генеральскими», поскольку сюда любили наведываться высшие чины ВВС СССР.

Багерово — это название известно далеко не всем знатокам атомной истории Советского Союза. Впервые оно появляется на крымских картах в 1922 году. Краеведы говорят, что в конце XIX века немец Баугер приобрел расположенное здесь поместье. В 1925 году из нескольких мелких совхозов был образован колхоз «Россия», администрация которого расположилась в Багерово. Во время Великой Отечественной и оккупации Крыма возле Багерово был построен аэродром для связи Керчи с незанятой фашистами территорией.

В 1947 году на базе аэродрома создан секретный полигон № 71 и военный гарнизон. До введения в 1962 году соответствующего моратория, полигон обеспечил 180 воздушных ядерных испытаний со сбрасыванием бомб с семи типов самолетов-носителей.

Восточная граница полигона от поселка Багерово выходила к Азовскому морю в районе Чокракского озера, а западная — к Казантипскому заливу. На отведенной территории все аэродромные сооружения и взлетно-посадочная полоса были разрушены, жилые здания отсутствовали. В районе будущего гарнизона не было ни дорог, ни источников водоснабжения, ни линий электропередачи.

Приказ главкома ВВС о формировании 71-го полигона как воинской части № 93851 был подписан 10 ноября 1947 года. Начальником полигона назначили энергичного, обладающего опытом руководства большими коллективами и ведения боевых операций генерал-майора авиации, Героя Советского Союза Георгия Осиповича Комарова.

Сначала необходимо было построить взлетно-посадочную полосу, стоянки для самолетов и командный пункт управления полетов. Оставшиеся после войны полуразрушенные строения были восстановлены и переоборудованы в лабораторно-испытательные объекты для проведения наземных испытаний «изделий» и подготовки их к летным испытаниям при сбрасывании с самолетов. Отроились пункты внешнетраекторных измерений и цели для бомбометания. Подводились пути от ближайшей железнодорожной станции к разгрузочной рампе и складам горюче-смазочных материалов. Параллельно с этим велось строительство казарм, жилья, объектов соцкультбыта, электро- и водоснабжения, отопления гарнизона.

Темпы работ, их организация сегодня могут показаться невероятными. На полигон вначале был направлен строительный батальон, но затем его заменили мощной, оснащенной техникой и специалистами строительной бригады. Все это позволило уже через год, в срок, приступить к летным испытаниям «изделий».

Изначально полеты выполнялись с взлетно-посадочной полосы, покрытой металлическими плитами. Строительство этой полосы было выполнено во внеочередном порядке. В дальнейшем была сооружена взлетно-посадочная полоса с железобетонным покрытием и созданы аэродромные системы, обеспечивающие полеты в дневных и ночных условиях всех существовавших и проектировавшихся в то время самолетов. Затем ввели в строй лаборатории и измерительные пункты, оснащенные самым совершенным по тому времени оборудованием. В сравнительно короткое время благоустроили казарменную и жилую зоны городка. Были решены проблемы электро-, водо- и теплоснабжения, построена канализация. Затем появился солдатский клуб и гарнизонный Дом офицеров на 620 мест, две гостиницы, госпиталь и поликлиника, четыре магазина, образцовая средняя школа, детский сад, пионерский лагерь на 200 мест. Жилищное строительство было доведено до уровня обеспечения жилплощадью не менее 9 м


 на одного человека. Городок радовал чистотой и порядком, отличными дорогами и зелеными насаждениями.

Как и на аналогичных объектах, связанных с атомным проектом, в гарнизоне осуществлялся строгий отбор кадров, были ограждены служебная и жилая зоны с введением особого пропускного режима. В первые годы действовали ограничения по переписке, проживанию членов семей как в гарнизоне, так и близлежащих поселках и Керчи.

Основные подразделения полигона включали штаб, летно-испытательную часть в составе трех авиационных полков и непосредственно связанную с ней инженерно-авиационную службу, научно-испытательную часть с ее лабораториями и испытательными отделами, службу тылового обеспечения.

В летно-испытательную часть входили три авиационных полка: 35-й бомбардировочный, 513-й истребительный и 647-й смешанный авиационный специального обеспечения.

В состав 35-го бомбардировочного авиационного полка (БАП) входило несколько типов самолетов. Вначале полк формировался на базе Ту-4, а затем в него поступили самолеты Ту-16, Ту-95, ЗМ, Ил-28, Бе-12, Су-7Б. Все машины, как правило, отличались от штатных дополнительным специальным и испытательным оборудованием. Они использовались в качестве самолетов-носителей и самолетов-лабораторий. Ту-4, Ту-16, Ил-28 и Су-7Б на различных этапах служили самолетами-носителями при воздушных ядерных испытаниях на Семипалатинском полигоне, а Ту-16, Ту-95 и ЗМ — при испытаниях на полигоне острова Новая Земля. Самолет Бе-12 отрабатывался и проходил испытания как носитель противолодочного ядерного оружия без привлечения к натурным ядерным испытаниям.

На вооружении 513-го истребительного авиационного полка (ИАП) были самолеты-истребители Ла-9, МиГ-15, а затем МиГ-17. Они использовались для сопровождения и охраны самолетов-носителей при полетах с испытываемыми образцами ядерного оружия. Задачи для истребителей были регламентированы очень строго. Самолеты-истребители снаряжались обычно полным боекомплектом стрелково-пушечного вооружения. Им предписывалось применять оружие вплоть до поражения для предотвращения умышленных уходов самолетов-носителей за пределы оговоренных заданием зон.

В 647-й смешанный авиационный полк специального обеспечения (САПСО) входили самолеты и вертолеты различных типов: По-2, Як-12, Ли-2, Ил-14, Ил-28, Як-25, Ан-8, Ан-12, Ан-24, Ми-6. Эти машины предназначались для выполнения следующих задач: отбора радиоактивных продуктов из облака ядерного взрыва; проведения воздушных фото- и киносъемок различных этапов ядерных испытаний; отработки и испытания самолетных (вертолетных) средств временного хранения, транспортирования и подготовки ядерных авиационных бомб и боевых частей ракет к боевому применению на базе Ан-8, Ан-12, Ан-24, Ми-6; выполнения полетов с задачами связи и транспортирования грузов.

Сложность работы инженерно-авиационной службы определялась тем, что одновременно приходилось обслуживать более десяти типов самолетов. При этом кроме самолетов истребительного авиаполка практически все остальные являлись уникальными и не соответствовали по своему оснащению штатным, находящимся на вооружении однотипным самолетам. В основном это были опытные самолеты, переоборудованные из штатных в самолеты-носители, самолеты-лаборатории, самолеты по отбору радиоактивных продуктов из облака ядерного взрыва и выполнению других нетипичных задач, которые диктовало обеспечение ядерных испытаний и внедрение нового для ВВС вида оружия.

Проводимые на полигоне работы требовали непрерывных доводок и изменений в конструкции самолетов. Все это должно было выполняться в согласовании с разработчиками авиационной техники, с которыми имелась четко налаженная оперативная связь, вплоть до пребывания на полигоне в период испытаний полномочных представителей от Министерства авиационной промышленности.

Структура научно-испытательной части с самого начала была представлена многочисленными тематическими подразделениями, лабораториями и отделами. Одно подразделение было ответственно за бомбардировочные установки самолетов-носителей, подвеску «изделий», транспортирование и бомбометание. В это направление также входили средства, связанные с доставкой «изделий» к самолетам-носителям и их подвеской. Другое занималось средствами прицельного бомбометания, третье — автоматикой «изделий», проверкой комплектующих узлов, сборкой боеприпасов, телеметрическими измерениями работы автоматики на траектории падения. Система подрыва, регистрация условий транспортировки, параметров поражающих факторов взрыва и их воздействие на самолет-носитель, внешнетраекторные измерение и определение баллистических характеристик, фото- и киносъемка, метеорологические измерения и прогнозирование метеоусловий — за каждое из этих направлений отвечало особое подразделение.

В 1952 году в структуре научно-измерительной части были организованы дополнительные отделы и частично преобразованы ранее созданные подразделения, основными из которых являлись: отдел испытаний ядерных авиационных бомб: отдел испытаний специальных авиационных боевых частей; отдел испытаний самолетов-носителей; отдел самолетных измерений; отдел испытаний средств эксплуатации, временного хранения и подготовки «изделий» к применению; отдел по средствам отбора радиоактивных продуктов из облака ядерного взрыва и дезактивации самолетов; лаборатория механических и климатических испытаний.

В 1961 году была осуществлена очередная реорганизация научно-измерительной части. Все ее подразделения были сведены в два управления: первое объединяло все подразделения, связанные непосредственно с испытанием ядерных боеприпасов, средств их эксплуатации, самолетов-носителей, а также средств отбора радиоактивных продуктов из облака ядерного взрыва; во втором управлении были сосредоточены подразделения по средствам внешнетраекторных и самолетных измерений, обработке результатов измерений, расчетно-вычислительные средства, а также лаборатории механических и климатических испытаний.

Создание отечественного ядерного оружия началось с разработки двух вариантов: бомбы имплозивного типа, названной «изделие РДС-1», и пушечного. К этим работам 71-й полигон был привлечен с 1947 года. При взаимодействии с КБ-11 работы велись под условными индексами: по первому — «изделие 501», а по второму — «изделие 601».

Испытатели полигона, несмотря на знания и опыт, не питали особых надежд на простоту и элементарность выполнения новых задач. Они отчетливо понимали, что для испытания «изделия 501» потребуется разработка новых методов и критериев оценок. Даже свойственные фугасным авиабомбам типовые аэробаллистические испытания при кажущемся формальном совпадении целей для тестов «изделия 501» имели существенные отличия. Это определялось тем, что корпус изделия не мог иметь оптимальную форму в аэродинамическом отношении: с одной стороны, диаметр изделия диктовался габаритами заряда, а с другой — длина его ограничивалась размерами бомбового отсека самолета-носителя. При этом аэробаллистика изделия должна была обеспечить не только необходимую точность бомбометания, но и стабильность поведения на траектории падения — колебания и вращения могли бы отрицательно повлиять на работу автоматики «изделия».

Летно-баллистические испытания первого бомбового изделия начались в первой половине 1948 года. С самолета Ту-4 осуществлялось бомбометание массогабаритными макетами «изделия» по Ногинскому полигону 4-го управления ГК НИИ ВВС. Летные испытания и исследования показали недостаточную устойчивость «изделия» на траектории падения. Требовались дополнительные меры по оптимизации конструкции за счет изменения формы обводов, положения центра масс, момента инерции. Дальнейшие летно-баллистические испытания «изделия» с «облагороженными» обводами корпуса и другими конструктивными уточнениями были продолжены на базе 71-го полигона.

На первом этапе с бомбардировщиков сбрасывали массогабаритные макеты будущей атомной бомбы. Затем на смену простым макетам пришли более сложные, оснащенные разнообразной самопишущей аппаратурой. В итоге были накоплены исчерпывающие материалы не только по баллистике, но и по линейным ускорениям, вибрационным перегрузкам. Многоканальные самописцы фиксировали распределение давления по корпусу «изделия», это помогло определить, в каких местах следует разместить приемники барометрических датчиков высоты.

Остатки макетов с самопишущей аппаратурой нужно было найти и извлечь из земли. Этим занималась полигонная команда. Зачастую «изделие» уходило в грунт Караларской степи на 6–7 м. Специальной техники для извлечения не было, солдаты работали лопатами. Особенно тяжело приходилось во время крымской слякотной зимы и ранней весны, когда полигонная команда была вынуждена добираться до «изделия» по бездорожью и раскисшим полям. Здесь выручали оставшиеся после войны американские «студебеккеры» и «доджи» — только благодаря им команда сохраняла мобильность.

Для отработки аэробаллистики «изделия 501» понадобилось примерно 30 бомбометаний с самолета-носителя Ту-4. После этого инженеры добились возможности прицельного бомбометания «изделия» и получили данные, необходимые для разработки автоматики будущей атомной бомбы.

К автоматическим системам «изделия 501» предъявлялись повышенные требования. Атомная бомба должна была взорваться только во время боевого применения и только в определенной точке. Нужно было исключить возможность любых несанкционированных детонаций: в аварийной ситуации, во время погрузки и других действиях с «изделием». Поэтому разрабатывались и изготавливались датчики и приборы, работающие на различных физических принципах, из них отбирались самые эффективные.

Вся автоматика также проходила испытания на 71-м полигоне ВВС. Поскольку опытных образцов было много и зачастую они отличались высокой сложностью, с самолета-носителя сбрасывали макеты с разной технической комплектацией. На этом этапе возникла еще одна сложность — на тот момент отсутствовали телеметрические системы, которые было бы возможно применить во время бомбометаний «изделий». Кроме того, нельзя было позаимствовать таковые где-либо еще: для испытаний обычного оружия необходимость в телеметрии до тех пор не возникала. Каким же образом можно было получить данные с приборов на летящем к земле макете? Как узнать, что экспериментальные электронные системы включаются вовремя и в необходимой последовательности?

Додумались использовать термические пиротехнические шашки разных цветов горения. Запалы шашек подключались к контролируемым цепям автоматики. Появился над летящим макетом дым одного цвета — значит, включился один прибор. Появился другой дым — значит, начался следующий цикл, и так далее. Операторы на пунктах внешнетраекторных измерений замеряли при помощи секундомеров время появления дыма.

«Дымовая телеметрия» просуществовала недолго. Однажды эксперимент едва не закончился трагедией: термитные шашки загорелись на «изделии», находящемся на борту самолета-носителя, который выруливал на взлетную полосу.

После этого случая специалистами КБ-11 в срочном порядке была разработана аппаратура радиоконтроля.

К 1949 году все основные тесты «изделия 501» на 71-м полигоне были завершены, можно было переходить к испытаниям первой атомной бомбы. Однако из-за того, что поражающие факторы атомного взрыва были мало изучены и даже предполагаемая мощность взрыва оставалась неясной, 29 августа 1949 года бомба РДС-1 была испытана в стационарном режиме на Семипалатинском полигоне.

Хоть РДС-1 не подвергалась воздушным ядерным испытаниям, но, учитывая положительные результаты, полученные при экспериментах с «изделием 501», было решено сделать несколько аналогичных бомб, которые предполагалось хранить у разработчиков без передачи ВВС Одновременно на одном из заводов Министерства авиационной промышленности было запущено серийное производство самолетов-носителей Ту-4. В 1951 году ВВС получили 18 таких бомбардировщиков, и в том же году на 71-м полигоне начали готовить специалистов боевого применения нового вида оружия.

Хотя размеры бомбового отсека и грузоподъемность самолета Ту-4 соответствовали «изделию 501», серийный самолет без доработок и переоборудования все равно не годился. На 71-м полигоне была проведена новая череда испытаний. Пришлось создать практически новую бомбардировочную установку, доработать прицел бомбометания, разместить на самолете аппаратуру контроля режимов полета с «изделием», аппаратуру измерений параметров поражающих факторов взрыва при воздействии их на самолет (давление в ударной волне, интенсивность светового облучения, деформация силовых узлов самолета), а также фото- и киносъемочную аппаратуру, чтобы зафиксировать процесс взрыва.

После проверки воздействия факторов атомного взрыва бомбы РДС-2 на самолет-носитель, которая состоялась 24 сентября 1951 года возле Семипалатинска, 18 октября авиагруппа 71-го полигона была задействована в испытаниях бомбы РДС-3 в режиме воздушного атомного взрыва. Испытания прошли успешно, и это послужило основой принятия решения об оснащении ВВС атомным оружием. Началось серийное производство бомб РДС-3 для самолетов-носителей Ту-4, и уже в 1952 году на 71-м полигоне приступили к очередному этапу испытаний: проверяли новые серийные бомбардировщики и «изделия» РДС-3. Отрабатывались полеты само летов-носителей в комплексе с тактической атомной бомбой, бомбометание РДС-3 (использовались массогабаритные макеты), проверяли новую систему внешнего нейтронного инициирования заряда, отрабатывали методы отбора радиоактивных продуктов из облака взрыва. Этот этап длился до середины 1953 года.

Отбор радиоактивных продуктов из облака взрыва — безусловно, самая опасная работа в испытательной бригаде. На крыльях самолетов крепились фильтры-ловушки. Пилоты облетали чудовищный гриб, растущий после взрыва, а после возвращались на аэродром в Багерово.

Задача техников была не проще: снять фильтры и упаковать их для отправки ученым. Чтобы не превышать предельно допустимой дозы облучения, всю работу разбивали на этапы. На первом один человек только подбегал к севшему самолету, открывал корпус фильтра-ловушки и сразу должен был удалиться. На втором надо было только выдернуть фильтр из креплений, пока сетка ловушки не оказывалась в специальной палатке, где ее разбирали, а фильтровальные материалы укладывали в свинцовый ящик. Работали при сплошном треске счетчиков-дозиметров, надев изолирующие противогазы, обычные хэбэшные комбинезоны, резиновые сапоги и перчатки.

Говорят, что в районе багеровского аэропорта до сих пор сохранились локальные зоны малой площади, где радиационный фон превышает 30 микрорентген в час. Скорее всего, именно там стояли «грязные» самолеты, ожидая, когда с них снимут фильтры-ловушки, а затем вымоют дезактивирующими растворами.




На 71-м полигоне продолжались испытания «изделий» РДС-3, -4 и -6. Были испытаны и приняты на вооружение новые самолеты-носители Ил-28, Ту-16 и Ту-95.

В середине 1950-х настала эпоха сверхмощных ядерных зарядов, и вскоре должно было прийти время для супербомбы — «изделия 202», прозванного «Иваном». В эти годы авиагруппы 71-го полигона обеспечивали не только ядерные испытания в Семипалатинске, но и испытания на Новой Земле.

В Крыму же в 1956 году начали летную обработку уникального комплекса, в состав которого входил самолет-носитель и супербомба. На 71-м полигоне бились над этой задачей 5 лет.

«Изделие 202» было разработано, изготовлено и доставлено на полигон в 1956 году с Уральского ядерного центра — ВНИИТФ. Оно имело невиданные до сих пор характеристики: масса 26 т, длина 8 м, диаметр 2 м. «Суперизделие» не помещалось в бомбовом отсеке самолета-носителя, поэтому для него была разработана новая полунаружная система подвески.

Далее, как и в случае с РДС-1, отрабатывались аэробаллистические характеристики «изделия», испытывались его автоматика и система обогрева, а также бортовая радиотелеметрическая аппаратура.

Много мороки доставила инженерам и испытателям парашютная система «Ивана». Она должна была замедлять снижение «изделия»: самолету-носителю требовалось время, чтобы удалиться на безопасное расстояние, прежде чем бомба опустится на высоту взрыва. Двадцатишеститонная бомба, сброшенная с высоты 10 500 м, должна была оказаться на расстоянии 3500 м от земли приблизительно за 200 секунд. Нужная задержка достигалась при помощи парашютной системы площадью 1600 м


.

Первый опыт с однокупольным парашютом 1600 м


 был неудачным — произошло частичное разрушение купола. Затем перешли к испытаниям системы, включающей 4 купола по 400 м


, и снова неудачно: из-за некоторой разновременности раскрытия парашюты взрывались, как хлопушки, и ветер разносил обрывки по всему Крымскому полуострову. Не обошлось и без происшествий. Один из макетов «изделия» при отказе парашютной системы далеко перелетел цель и упал в Азовское море недалеко от берега. Извлечь макет из воды не получилось, пришлось его уничтожить с помощью накладных зарядов ВВ.

В конечном итоге экспериментальный комплекс Ту-95-202 был отработан, и 30 октября 1961 года прошли его натурные испытания на ядерном полигоне Новой Земли.

Когда прекратились воздушные ядерные испытания, которые были для 71-го полигона постоянной нагрузкой в течение 15 лет, направление деятельности секретного объекта пришлось изменить. Продолжились работы, связанные с отбором радиоактивных продуктов с помощью самолетов при подземных ядерных взрывах, пришедших на смену воздушным. При этом возрос объем работ по организации и проведению полетов самолетов полигона и других ведомств для контроля проведения ядерных испытаний иностранными государствами.




Есть в истории 71-го полигона еще одна малоизвестная, но весьма любопытная страница. В 1952 году здесь проходили испытания первых советских крылатых ракет, или, как называли этот тип оружия в то время, самолетов-снарядов.

Самолеты-снаряды разрабатывались для поражения надводных целей, в дальнейшем ими вооружили противокорабельный комплекс «Сотка» в Балаклаве. Проект курировал Лаврентий Берия; его сын Серго, окончивший с отличием Ленинградскую военную академию связи, был назначен заместителем генерального конструктора ракеты. Отвечал же за разработку ракеты, получившей название «Комета», доктор технических наук Павел Николаевич Куксенко.

Какова же роль багеровского секретного объекта в испытаниях крылатых ракет?

Дело в том, что «Комета» походила на уменьшенную копию истребителя МиГ-15. Компоновка фюзеляжа совпадала во всем, кроме того, что на месте кабины пилота на самолете-снаряде размещались отсек аппаратуры системы управления и фугасно-кумулятивная боевая часть. Крыло «Кометы» имело меньшую площадь и отличалось значительной стреловидностью.

Чтобы ускорить отладку «Кометы», четыре опытных образца были сделаны пилотируемыми — на месте боевой части снова находилась кабина летчика. Экспериментальное изделие получило наименование СДК — «самолет-дублер „Кометы"». Участники испытаний чаще называли СДК «аналогом».

Испытания проходили в водной акватории полигона «Песчаная Балка» (он располагался в 24 км восточнее Феодосии). Аналог поднимали в воздух при помощи самолета-носителя — бомбардировщика Ту-4. Носитель обычно летел от Багерово в сторону центрального Крыма. Над Белогорском, примерно в 40 км от Симферополя, самолет разворачивался на 180° и ложился на боевой курс. Аналог с включенным двигателем отделялся, «проваливался» на 100–130 м и далее шел в автоматическом режиме, быстро опережая носитель, к надводной цели, двигаясь в луче РЛС. Пилот, находящийся в кабине, должен был фиксировать показания приборов и анализировать поведение СДК в воздухе.

За несколько секунд до столкновения с целью пилот брал на себя управление аналогом, летящим на минимальной высоте и на скорости более 1000 км/ч… Далее он «перепрыгивал» цель и возвращал СДК на аэродром.

Инженеры просили летчиков-испытателей подлететь к цели как можно ближе — необходимо было настроить системы управления так, чтобы «Комета» поражала корабль ниже ватерлинии. Само собой, каждая секунда промедления для пилота была сопряжена со возрастающим риском для жизни. Тем не менее «техзадания» они выполняли. Стоит ли говорить, что летчики, задействованные в испытаниях СДК, отличались высочайшим профессионализмом, мужеством и хладнокровием. Самолеты-снаряды пилотировали ведущие летчики ЛИИ МАП Амет-Хан Султан, Сергей Анохин, Федор Бурцев и Василий Павлов.

Федор Бурцев так описывал ощущения, которые он переживал в кабине аналога, подвешенного к Ту-4: «Почти у самой головы стальными мечами сверкали винты моторов бомбардировщика… казалось, что наша резвая „птичка" сразу после отцепки врежется в них!»

Однажды на самом деле произошло нечто подобное. К счастью, Ту-4 должен был вывести на цель беспилотный вариант «Кометы». После отцепки аналог почему-то не «провалился», а попал в рабочую зону правого винта носителя. Получив сокрушительный удар в носовую часть, «Комета» отлетела к левому винту. И снова удар, на сей раз по килю. После этого снаряд упал, пикируя, в море. Самолет-носитель возвращался в Багерово с двумя остановившимися средними моторами, на двух крайних, один из которых не управлялся. Закончился полет благополучно, пилотам удалось посадить поврежденную машину.

Кстати, причины этой аварии до сих пор остаются неизвестны, несмотря на то что этот случай долго и тщательно разбирался. Проверялись все данные по отцепкам, проводились дополнительные испытания, всевозможные эксперименты, но аналог, отделившись от носителя, всегда «нырял» на сотню метров, делая невозможным столкновение с Ту-4. Снаряд отличался от СДК только отсутствием колпака кабины пилота, этот нюанс едва ли мог повлиять на просадку «Кометы», что подтверждали многочисленные расчеты. Но после этого на всех серийно выпускаемых самолетах-снарядах ставили дюралевую пластину, имитирующую колпак кабины. После многих десятков успешных пусков от пластины отказались.

Был еще один инцидент, который заставил понервничать каждого участника испытаний. Ту-4 с аналогом, который должен был пилотировать Амет-Хан Султан, двигался со стороны Керченского полуострова в сторону Белогорска. Целью испытаний была отработка входа самолета-снаряда в луч PЛC-носителя. Оператор снаряда, находясь на борту Ту-4, проверял системы управления аналога. Он спрашивал летчика-испытателя, как тот оценивает работу приборов, зажглась ли та или иная лампочка. В тот раз проверка затягивалась: оператор снаряда, которого звали Александр Шевелев, был донельзя дотошен. Носитель уже пролетел Белогорск, а когда оставалось километров двадцать до Симферополя, командир экипажа приказал развернуть Ту-4 в сторону мыса Чауда.

Неожиданно бомбардировщик тряхнуло. Шевелев выглянул в иллюминатор и увидел, что СДК на подвеске нет. Аналог падал с выключенными двигателями с высоты 3000 м. Связи у носителя с отделившимся СДК не было, на Ту-4 поднялся переполох. Оператор не мог случайно запустить аналог в «свободный полет»: клавиша отцепки была под колпачком, не подняв который нажать ее было невозможно.

С КП аэродрома пришел приказ возвращаться. Ту-4 повернул на Багерово.

Летчики-испытатели, чтобы показать, что полет прошел нормально, перед заходом на посадку делали вертикальную «свечку». На сей же раз Амет-Хан Султан сел без воздушных пируэтов. Ничего не ответив подбежавшим обеспокоенным авиамеханикам, он пошел на доклад к командованию.

Летчику удалось совершить невозможное: за 2 минуты, которые длилось падение, он сумел оживить аналог, набрать скорость и вывести его из траектории падения в нескольких метрах над морем, а потом вернуться на аэродром.

Отвечая на вопрос, как получилось так, что аналог отделился сам по себе, Амет-Хан рассказал следующее: ему было скучно, пока тянулась проверка, которую проводил зануда оператор. Зная, что приборы обесточены, «от нечего делать» он стал нажимать на все кнопки подряд. Однако клавиша отцепки в кабине аналога была всегда под напряжением, как аварийная.

К периоду испытания «Комет» относится и следующая байка. За первые полеты на самолетах-снарядах пилотам платили солидную по тем временам сумму. Однако когда испытания стали рутиной, на летчиках-испытателях решили сэкономить, существенно урезав им жалованье. Поскольку документ, определяющий сумму вознаграждения, подписывал лично Сталин, то его откорректированный вариант пришлось тоже подавать на подпись вождю. Когда Амет-Хану Султану предложили завизировать бумагу перед отправкой в Москву, ас написал: «Моя вдова не согласна». Вождь вернул документ со своей резолюцией: «Согласен с вдовой Амет-Хана Султана». На этом вопрос был исчерпан, и говорить об уменьшении жалованья летчиков-испытателей никто больше не рискнул.

Всего на самолетах-дублерах «Кометы» было выполнено 150 пилотируемых полетов. Испытания «Кометы» закончились в ноябре 1952 года. Крейсер «Красный Кавказ» был разоружен и обращен в мишень. Топить старое военное судно никто не хотел, поэтому тест решили проводить с самолетом-снарядом, несущим инертную боевую часть. Пуск «Кометы» был произведен с Ту-4 из района мыса Меганом по мишени, находящейся на расстоянии 80 км в акватории «Песчаной Балки». «Комета» попала в борт мишени, и, несмотря на инертную боевую часть, в считанные минуты пустила крейсер ко дну.

Позднее, Серго Берия, присутствовавший на испытаниях первой атомной бомбы, вспоминал: «Впечатление, безусловно, сильное, но не потрясающее. На меня, скажем, гораздо большее впечатление произвели испытания нашего снаряда, который буквально прошил крейсер „Красный Кавказ". В один борт корабля вошел, из другого вышел».




В сентябре 1972 года поступил приказ о расформировании полигона. В Багерово был вырыт могильник, в который захоронили около 6 тыс. м


 радиационно-загрязненных грунтов, самоходные установки АПА (аэродромный пусковой агрегат) и УПГ (установка проверки гидросистем), капсулы жидких боевых радиоактивных веществ. Капсулы погружались на дно карьера и засыпались бульдозером. На сегодняшний день только один могильник (его площадь около 300 гектаров) имеет официальный статус и охраняется, но, по слухам, имеются еще два неучтенных захоронения с менее опасными отходами. Территорию, прилегающую к бывшему полигону Багерово, раскапывают охотники за металлом, за что ее называют «Долиной воронок».

В марте 1973 года полигон прекратил свое существование. Ограниченная часть летного и инженерно-технического состава была направлена в распоряжение НИИ им. В. П. Чкалова, остальные — в распоряжение отдела кадров ВВС. Однако на этом история багеровского аэродрома и военного городка не закончилась.

С конца 1960-х начинается история подготовки офицеров боевого управления, получивших высшее специальное образование и продолживших службу практически на всех командных пунктах ВВС Советской и Российской армии (да и других стран СНГ).

В 1969 году была набрана одна учебная группа, которая обучалась в Ейском училище по специальной программе с первого курса. Выпуск группы в 1973 году показал достаточно высокие результаты. Ее выпускники продемонстрировали достойный уровень подготовки и при службе в строевых частях. Сразу после выпуска началось перебазирование отдела на Крымский полуостров в поселок Багерово. Теперь отдел включал в себя три учебные кафедры, учебно-тренажерный комплекс и учебно-действующий командный пункт. Для учебного процесса отдела были созданы авиационный полк, батальон обеспечения, батальон связи, узел автоматизированной системы управления.

Для курсантов этот новый пункт дислокации оказался полной загадкой. Следы режимного «хозяйства» были наяву, и каждый ощущал с первых дней прибытия, что этот затерянный в степях поселок задействован в исторических событиях.

Территория, которая досталась курсантам, представляла собой заросли высоченной травы и не по сезону зеленых огромных лопухов, которые мирно поедали лошади, бродящие вокруг казарм. Дело в том, что прежде караульную службу в гарнизоне нес целый отдельный батальон конной охраны. Войска ушли, а животные остались. Наряду с подготовкой боевого управления, курсантам приходилось приводить территорию в порядок и ухаживать за лошадьми.

С 1977 года отдел был включен в состав Ворошиловградского высшего военного авиационного училища штурманов как филиал, и в нем продолжали готовить офицеров боевого управления по такому плану — два года в Ворошиловграде, два года — в Багерово.

Последний выпуск из филиала состоялся в 1996 году. В 1998 году летная воинская часть и училище были расформированы, а гарнизон пришел в запустение вместе со всей инфраструктурой. С тех пор камня на камне не осталось от казарм и учебных корпусов, плаца и аэродрома. Заросли кустарником аллеи, офицерское общежитие превратилось в развалины. В огромном здании Дома офицеров работает только маленькая парикмахерская…

Сейчас в поселке живут четыре с половиной тысячи человек. В большинстве это бывшие военнослужащие и члены их семей.

В 2012 году Фонд имущества Крыма продал аэродром одному из керченский ООО за 13 млн 300 тыс. гривен. Победителю торгов, кроме нескольких технических строений, досталась взлетно-посадочная полоса длиной 3,5 км и шириной 80 м, собранная из прочнейших плит ПАГ-18. ВВП багеровского аэродрома долгие годы входила в тройку лучших подобных сооружений СССР, говорят, что в 1980-х годах ее реконструировали, чтобы задействовать в качестве резервной посадочной полосы для космического корабля многоразового использования «Буран». По сообщениям крымских СМИ, взлетно-посадочную полосу до последнего времени усиленно разбирали, а плиты продавали по цене 2300 гривен за штуку. Всего же на объекте было около 22 тыс. плит, поэтому возможная прибыль подсчитывается легко.

Иногда можно услышать, будто на самом 71-м полигоне испытывали ядерное оружие. Эти домыслы не соответствуют действительности, в Крыму испытатели работали только с макетами, идентичными по размеру и весу ядерным «изделиям».




Новофедоровка — авиационный полигон «Нитка»


В 7 км от курортного городка Саки на берегу Черного моря находится поселок городского типа Новофедоровка.

В 1930-х годах недалеко от села Федоровка был построен полевой аэродром для Качинского училища военных летчиков. В феврале 1945 года именно здесь приняли самолеты прибывших на Ялтинскую конференцию У. Черчилля и Ф. Рузвельта.

В послевоенные годы возле Федоровки расположился авиационный гарнизон с почтовым адресом: Саки-4. Это был закрытый военный городок, не обозначенный ни на одной карте. В 1992 году некогда секретный гарнизон и поселок Федоровка объединили, создав новый населенный пункт. Сегодня доступ в Новофедоровку открыт каждому, и ежегодно сюда приезжают сотни и тысячи отдыхающих. Но маленький поселок — с десяток пятиэтажек, несколько садоводческих кооперативов — известен не благодаря широким песчаным пляжам и красивым соленым озерам с целебными грязями, а главным образом из-за уникального военного объекта, получившего название «Нитка».

План строительства объекта под названием «Испытательный учебно-тренировочный комплекс корабельной авиации» (ИУТККА) ЦК КПСС и Совет министров СССР утвердили в апреле 1976 года. И уже в 1977 году возле берега моря закипела работа. Постепенно название изменилось, объект стали именовать «Наземным испытательным тренировочным комплексом авиации» — так и появилась НИТКА. Понадобилось совсем немного времени, чтобы запоминающаяся аббревиатура превратилась в имя собственное.

Объект относился к особо важным, и его строительство контролировал лично главком ВМФ С. Г. Горшков. Дело в том, что главком Горшков и командующий авиацией ВМФ А. А. Мироненко в 1975 году побывали на американском полигоне средств взлета и посадки палубной авиации «Lakehurst». Находясь под сильным впечатлением от увиденного, они призвали руководство СССР создать такой же комплекс, поскольку необходимость в нем для советских ВС с каждым годом становилась все более очевидной.

В 1980-х годах ВМФ должен был пополниться новыми авианесущими кораблями. К тому времени уже были введены в строй противолодочные крейсеры с авиационным вооружением вертикального взлета и посадки «Киев» и «Минск». В 1981 году ожидалось начало испытаний крейсера «Новороссийск». Работы над крейсером «Баку» находились на последней стадии. В Невском ПКБ шла разработка технического проекта полноценного авианосца «Адмирал флота Советского Союза Кузнецов», предназначенного дли базирования самолетов Су-27К и МиГ-29К горизонтального взлета и посадки. ВМФ страны нуждался в дешевой и безопасной учебной базе, где летчики морской авиации могли бы оттачивать умение взлетать и приземляться на укороченную ВПП судна.

Одновременно необходим был полигон для испытаний так называемых «средств обеспечения взлета и посадки палубных самолетов». Дело в том, что корабельная реактивная авиация имеет достаточно большие взлетные скорости — до 300 км/ч и скорости посадки — до 260 км/ч, а взлетно-посадочную массу — 10–40 т. Размеры полетной палубы и нагрузки, действующие на летчика и самолет, накладывают строгие ограничения на длину разбега при взлете и на длину пробега при посадке. Поэтому полетные палубы авианосцев оборудуются специальными устройствами: катапультами, трамплинами, аэрофинишерами и аварийными барьерами.

Бывший начальник конструкторского бюро Черноморского судостроительного завода в Николаеве по авианесущим кораблям и наземному комплексу испытаний корабельной авиации «Нитка» Валерий Бабич рассказывает:

Уникальность «Нитки» заключалась в том, что невозможно иметь палубную авиацию, не имея подобного наземного полигона для тренировки летчиков.

Он у нас был, у американцев есть, имеется у англичан. Китай недавно построил самостоятельно подобный объект. А Индия возводит его с помощью российской стороны.

Надо отметить, что все комплектующие, оборудование и материалы, применяемые в работе комплекса, были разработаны и произведены у нас в стране.

Для создания «Нитки» привлекли ведущие промышленные предприятия СССР. Взлетно-посадочные блоки по проекту Невского ПКБ строил Черноморский судостроительный завод в Николаеве. Размеры полетной палубы «Нитки» совпадали с габаритами полетной палубы авианосца «Адмирал Кузнецов». Общая масса корпусных конструкций учебного комплекса составляла 12 тыс. т. По сути, «Нитка» представляла собой трехпалубный подземный авианосец, полетная палуба которого располагалась на одном уровне с поверхностью земли и имела длину в 290 м.

Чтобы принимать корабли с грузами для строящегося комплекса был построен двухсотметровый пирс. Как рассказывают очевидцы стройки, некоторые элементы конструкции оказались столь велики и тяжелы, что их не могли поднять с помощью наземных кранов: приходилось разрезать, устанавливать и затем снова сваривать.

Работу большей части механизмов комплекса обеспечивала мощнейшая паросиловая установка, разработанная Ленинградским специальным конструкторским бюро котлостроения и изготовленная Черноморским судостроительным заводом. Ее производительность оценивалась следующими параметрами — 115 т пара в час, температура пара — 470 °C. Восемь таких же котлов, но с некоторыми усовершенствованиями, внесенными в конструкцию, впоследствии заработали на «Адмирале Кузнецове». Воду для машин брали из моря и, прежде чем направить в котел, пропускали через опреснители. Таким образом, вода была основным и, что важно, бесплатным «энергоносителем» «Нитки».

Чтобы авиационная катапульта за считанные секунды разогнала самолет до взлетной скорости 250–280 км/ч, требовалось мгновенно направить под поршни большое количество пара. Волгодонский завод «Атоммаш» поставил на «Нитку» экспериментальные пароаккумуляторы. После срабатывания катапульты пар нужно было сконденсировать и вернуть в систему в виде воды. СКВ «Таврия» разработало, а таганрогский «Красный гидропресс» поставил на объект мощные конденсаторы. Челябинский трубопрокатный завод, Подольский машиностроительный завод им. Орджоникидзе, Днепропетровский институт трубной промышленности «Конус» — предприятия, которые отвечали за трубопровод высокого давления, обеспечивающий работу катапульты. А пусковые клапаны — каждый весом около 700 кг — изготовил ленинградский завод «Знамя Октября». Саму катапульту и аэрофинишеры поставил ленинградский Пролетарский завод.

Рабочие и инженеры Черноморского судостроительного завода под руководством А. И. Середина трудились более трех лет, и в сентябре 1980 года основные работы были завершены. Комплекс, полностью отвечая своему названию, вытянулся стальной нитью в сторону моря.

Сейчас можно сказать, что «Нитку» строил весь Советский Союз. Тем не менее единства мнений в правящих кругах относительно важности комплекса не было, поэтому дело шло не всегда гладко. Генштаб Вооруженных сил, в котором имелось достаточное количество противников «советских авианосцев», постоянно давил на ВМФ и Министерство судостроительной промышленности, снижая объемы финансирования. Деньги на строительство «Нитки» перестали поступать в октябре 1980 года.

В том же году у директора Черноморского судостроительного завода Ю. И. Макарова случился сердечный приступ, ведь на тот момент в «Нитку» были вложены огромные средства, а готовность объекта составляла 70 %. Функционировал основной взлетно-посадочный блок БС-1, шел монтаж механизмов энергоустановки, аэрофинишеров и катапульты № 1 («Светлана-1»). Общая стоимость «Нитки» по проекту была около 140 млн рублей, из них освоили 85 млн. Все понимали, что закрывать «Нитку» нецелесообразно, в том числе и с финансовой точки зрения.

Руководству ВМФ и Черноморского завода пришлось спасать «Нитку». В общем докладе, подготовленном для министра обороны Д. Ф. Устинова, кроме проблемы крымского полигона, шла речь и о необходимости постройки настоящего авианосца с палубой для горизонтального взлета и посадки самолетов. Также отмечалось, что по расчетам ОКБ Министерства авиационной промышленности есть возможность «взлета с коротким разбегом самолетов Су-27 по полетной палубе корабля с применением трамплина с углом схода 15–20°».

Эпопея закончилась принятием ряда исторических для советского ВМФ решений. Во-первых, Устинов разрешил начать испытания на «Нитке» с экспериментов по короткому взлету истребителя Су-27 с трамплина, а также предложил провести аналогичные испытания самолета МиГ-29. Во-вторых, в сентябре 1981 года во время учений «Запад-81» министр обороны вышел в море на авианесущем крейсере «Киев», и, после очередной беседы с главкомом Горшковым, разрешил увеличить водоизмещение пятого советского авианосца (будущего «Адмирала Кузнецова») на 10 тыс. т, что позволило бы вооружить его самолетами горизонтального взлета и посадки. И в-третьих, в январе 1984 года вышло постановление о проектировании и создании истребителей трамплинного взлета МиГ-29 и Су-27.

Первым командиром «Нитки» стал капитан первого ранга Э. Н. Дебердеев.

Сначала полигон был оборудован трамплином с углом схода 8,5°, позднее был построен трамплин с углом 14° — как компромиссный вариант, между истребителями МиГ, требующими более низкий угол схода, и истребителями Су, нуждающимися в более высоком.

Первый взлет с трамплина с углом схода 8° совершил 21 августа 1982 года на самолете МиГ-29 летчик-испытатель ОКБ им. А. И. Микояна — А. Г. Фастовец. Затем, на самолетах МиГ-29 и Су-27 вылеты произвели летчики-испытатели Н. Ф. Садовников, А. В. Федотов, Б. А. Орлов, В. Г. Пугачев и др. Это были первые в мировой практике взлеты самолетов с обычной аэродинамикой с трамплина.

В сентябре 1984 года на «Нитке» начались полеты самолетов Су-27, МиГ-29 и Су-25УТГ (учебнотренировочный с гаком, двухместный). Первый взлет с нового трамплина с углом схода 14° на самолете Су-27 совершил летчик Н. Ф. Садовников, вслед за ним летчик В. Е. Меницкий — на самолете МиГ-29. А первые посадки с использованием аэрофинишеров были выполнены на самолетах Су-27К (В. Г. Пугачевым) и МиГ-29К (Т. О. Аубакировым). Одновременно на «Нитке» установили и начали отработку новой оптической системы посадки «Луна». Кроме того, комплекс обзавелся зданием для системы управления полетами «Цилиндр», представлявшим собой один контур корабельной системы «Резистор-К4». К этому времени все основные принципы, заложенные в проект будущих авианосцев, были подтверждены испытаниями на «Нитке».

В ходе испытаний на «Нитке» самолета Су-27 удалось выявить его слабые стороны и улучшить летные качества для полетов с палубы корабля. В результате конструкторами ОКБ им. П. О. Сухого был создан корабельный самолет Су-27К с рядом значительных изменений. По взлетной массе, дальности полета и боевой нагрузке машина стала превосходить сухопутную. Был создан фактически новый комплекс бортового радиоэлектронного оборудования, работающий во взаимодействии с корабельными комплексами.

Сегодня достаточно широко распространено заблуждение, будто палуба «Нитки» могла раскачиваться за счет работы особой гидравлики и якобы летчикам таким образом полагалось ощутить всю сложность взлета и посадки в условиях открытого моря. Однако люди, отдавшие «наземному авианосцу» многие годы, с усмешкой поясняют, что «раскачивающаяся «Нитка»» — миф, возможно, это намеренная дезинформация, которая почему-то полюбилась народу.

С 1986 года начались работы с разгонным устройством «Светлана-1». Катапульта представляла собой щелевой цилиндр длиной 90 м с челноком. Испытания аэрофинишеров и аварийного барьера с предельно допустимой скоростью, массой, боковым отклонением проводились следующим образом: для разгона тележек с массогабаритным макетом самолета использовалась корабельная паровая катапульта, макет же снабжался записывающей аппаратурой, которая фиксировала перегрузки, возникающие по трем осям, и вибрации. Надо добавить, что тесты проводились и с запредельными значениями скорости и массы. 7 августа 1986 года были проведены первые холостые пуски катапульты, а 29 августа — первый пуск тележки с макетом. Сам процесс испытаний представлял собой разгон на катапульте и последующее за ним торможение на аэрофинишерах.

В общей сложности было произведено 753 пуска катапульты, из них 165 — холостые.

Испытания средств обеспечения взлета и посадки завершились в 1992 году. Аэрофинишер, аварийный барьер и катапульта были предъявлены на межведомственные испытания. Однако катапульта «Нитки» так и не запустила в воздух ни одного самолета. К 1990-м годам идея использования разгонного устройства на авианесущих кораблях была отвергнута (четыре крейсера проекта 1143 — «Киев», «Минск», «Новороссийск» и «Баку» — поступили на флот без катапульты), проект 1153, «большой крейсер с авиационным вооружением», был свернут, и дальнейшее развитие авианосной программы приостановили.

«Уже завезли даже блоки для этой катапульты, все делали, но не успели достроить — СССР развалился. Должны были установить катапульты на атомном авианосце „Ульяновск", а их собирали и испытывали в Крыму», — вспоминает Валерий Бабич.

Для обеспечения обучения и отработки действий летчиков на «Нитке» в 1986 году в гарнизоне Саки-4 был сформирован 100-й отдельный корабельный истребительный авиационный полк. Первым его командиром стал выпускник Военно-морской академии им. А. А. Гречко подполковник Т. А. Апакидзе, блестящий летчик, будущий командир 57-й смешанной авиадивизии, зам. командующего авиации ВМФ, Герой России.

Полк образовался практически на пустом месте. Контр-адмирал запаса, бывший начальник связи ЧФ 3. Г. Ляпин вспоминает:

Поначалу не было даже места под штаб. Самолетов тоже не хватало, и инженерно-техническому составу часто приходилось работать по ночам, чтобы готовить технику. Но никто не жаловался. Напротив, в людях жил необыкновенный энтузиазм, потому что все чувствовали, что нужны своей стране. Апакидзе сам отбирал лучших пилотов по всей стране, так как будущие палубники должны были решать совершенно новые и чрезвычайно трудные задачи, требующие высочайшей квалификации. Поэтому и требования к его подчиненным были очень жесткими.

После распада СССР уникальный комплекс ждала печальная судьба. «Нитку» передали флоту Украины, в составе которого не было ни одного авианесущего корабля. Крейсер «Адмирал Кузнецов», стоявший в 1991 году в Севастополе, был отправлен в Североморск (судно изначально строилось для Северного флота), и его миновала участь стать предметом раздела ЧФ между Россией и Украиной.

Полеты палубной авиации приостановились на несколько лет. Многие офицеры, не желая присягать другой стране, уволились. В гарнизоне Саки-4 никто не знал, чем все это закончится и что ждет впереди. Т. А. Апакидзе вспоминал:

С этим аэродромом уходило то, что составляло смысл моей жизни. Я понимал, что второй такой тренажер нам не построить. На людей было страшно смотреть: на чаше весов, с одной стороны, была честь, желание служить и неопределенное будущее, а с другой стороны — обустроенный быт, квартиры, которых многие ждали годами, дачные участки, которые кормили семьи, благодатный крымский климат.

Когда накал страстей достиг апогея, я что угодно мог сделать, у меня тогда был авторитет большой. Я мог увести весь полк в Россию, но там отказались. Мятежные полки не любят нигде.

Командующий ВВС Украины В. Г. Васильев разрешил Апакидзе провести на плацу построение 100-го отдельного полка и попрощаться со знаменем части. Из Крыма на Север улетели 15 летчиков и 85 специалистов инженерно-технического состава, которые и составили впоследствии на СФ основной костяк палубной авиации.

В 1997 году Москва и Киев подписали соглашение о предоставлении «Нитки» в аренду ВМФ России. По условиям соглашения, Россия являлась единственным арендатором комплекса, и ее пилоты могли тренироваться только на истребителях Су.

В 1999 году на «Нитке» снова взлетала и приземлялась русская палубная авиация. За использование комплекса Россия расплачивалась запчастями для самолетов Су на сумму, эквивалентную расходам Украины на поддержание «Нитки» в исправном состоянии. Позднее Киев запросил за комплекс 700 тыс долларов в год.

Тренировки на «Нитке» проходили регулярно вплоть до августа 2008 года. На следующий день после начала конфликта в Южной Осетии, 9 августа, министерство иностранных дел Украины инициировало запрет на использование крымского тренажера российской авиацией.

Стоит заметить, что в августе 2008 года гарнизон в Новофедоровке уже представлял собой жалкое зрелище. Татьяна Рябчикова, корреспондент газеты «Крымская правда», в статье «Рассекреченный гарнизон», опубликованной по совпадению в тот день, когда украинские власти запретили России использовать «Нитку», написала:

Мы долго ходили вдоль забора, через который еще с советских времен умудрялись попадать на аэродром местные пацаны. Теперь сделать это и того проще — напротив здания бывшего штаба бывшего авиаполка с выбитыми стеклами и заколоченными досками окнами в заборе выломлена бетонная плита. Так сказать, добро пожаловать.

Бродят здесь, оказывается, не только люди и собаки, но даже коровы, оставившие следы своего пребывания на травке. Впечатление тягостное. Во всем сказывается наш ни с чем не сравнимый менталитет. Вот, судя по табличке, убежище № 1. Дверь его, как мишень, испещрена давними следами от пуль. В недостроенных корпусах авиаремонтного завода, похоже, поселились летучие мыши. На ангаре, очевидно, еще с тех времен, когда его использовали, остался лозунг «Решения XXVII съезда КПСС — выполним». Понятно, что вся эта масштабная, мощная инфраструктура былого союзного гарнизона оказалась не по силам украинской армии, и очень жаль, что таким нежданно свалившимся богатством не смогли распорядиться по-хозяйски.

После 2010 года Киев запрашивал у Москвы 2 млн долларов в год за тренировки на «Нитке». Позднее украинские власти объявили, что комплекс больше использоваться не будет. И на полетной палубе какое-то время резвились велосипедисты, а на авиационных трамплинах — скейтбордисты.

Чем все это закончилось — известно. 21 марта 2014 года над полигоном был поднят российский флаг. Объект ожидает глубокая модернизация и переоборудование в соответствии с техническими характеристиками новых строящихся авианесущих кораблей России. Представитель Главного штаба ВМФ РФ заявил: «Годы, проведенные под юрисдикцией украинского военного ведомства, стали самыми проблемными для состояния объекта. Фактически за это время выжимали все, не вкладывая каких-либо средств для поддержания его в должном состоянии».

История «Нитки» продолжается.




Крымская АЭС — великий недострой


Строительство Крымской АЭС было заморожено при высокой степени готовности объекта… Что это? Осмотрительный и мудрый ход, умение пожертвовать многим ради спасения еще большего в будущем? Или же проявление вопиющей бесхозяйственности и попросту — преступление против государства, против Крыма и крымчан?

Вопрос тем более актуальный теперь, когда Запорожская АЭС, снабжающая полуостров электроэнергией, находится по другую сторону государственной границы и когда энергонезависимость нового федерального округа в составе РФ является одной из первоочередных трудноосуществимых задач.

В феврале 1969 года министр энергетики и электрификации СССР П. С. Непорожний поручил институту «Теплоэлектропроект» проанализировать возможные варианты размещения в Крыму атомной электростанции и представить научно-техническому совету Минэнерго технико-экономическое обоснование лучшего из этих вариантов. В результате выполнения изыскательских работ было предложено строить атомную станцию на северном побережье Керченского полуострова вблизи мыса Казантип и соленого Акташского озера, которое планировалось использовать в качестве пруда-охладителя конденсаторов паротурбинных установок. Это предложение было принято и утверждено постановлением ЦК Компартии Украины и Совета министров УССР от 26 июля 1977 года.

Технический проект Крымской АЭС разрабатывался Харьковским отделением института «Теплоэлектропроект» Главниипроекта Министерства энергетики и электрификации СССР. В сентябре 1978 года проект был готов. Затем в течение двух лет продолжалась его доработка и, наконец, в ноябре 1980 года проект Крымской АЭС был утвержден Министерством энергетики и электрофикации СССР.

В соответствии с проектом станция должна была состоять из двух энергоблоков с электрической мощностью 1000 МВт каждый. Этого было достаточно для обеспечения электроэнергией всего Крымского полуострова, а также создания задела для последующего развития промышленности региона — металлургической, машиностроительной, химической. В перспективе предусматривалась возможность размещения на территории АЭС еще двух энергоблоков по 1000 МВт и доведения суммарной мощности станции до 4000 МВт.

В состав основного оборудования каждого энергоблока АЭС по проекту входили: водо-водяной энергетический реактор ВВЭР-1000, четыре главных циркуляционных насоса ГЦН-195, четыре горизонтальных парогенератора ПГ-1000, паровая турбина К-1000-60/3000, электрогенератор ТВВ-1000-4 с напряжением 24 кВ и мощностью 1000 МВт.

Одновременно с планированием работ по созданию АЭС были утверждены сроки создания соответствующей инфраструктуры. В октябре 1978 года на южной окраине рыбацкого села Мысовое, протянувшегося из прибрежной степи до хребта на мысе Казантип, был заложен рабочий поселок строителей Крымской АЭС, рассчитанный на 20 тыс. жителей.

Все началось с первой многоэтажки и общежития, затем проложили подъездную дорогу пгт Ленино — стройбаза АЭС, построили почту. В последующие годы количество многоквартирных домов постоянно увеличивалось, были возведены: школа на полторы тысячи учащихся, детский сад, создано Самарлинское водохранилище для обеспечения питьевой и технической водой.

Поселок быстро рос и вскоре стал походить на маленький город. Весной 1982 года Указом Президиума Верховного Совета Украины ему было присвоено название Щелкино, в честь Кирилла Ивановича Щелкина, члена-корреспондента АН СССР с 1953 года по отделению физико-математических наук, первого научного руководителя и главного конструктора ядерного центра Челябинск-70 (Снежинск).

Возведение первого блока Крымской АЭС началось в 1981 году. По плану строительство электростанции должно было завершиться в 1989 году. Стоимость проекта составляла 751,5 млн рублей в ценах 1984 года. На объекты производственного назначения выделялось 650 млн рублей, на объекты жилищного строительства, здравоохранения, культуры и просвещения — около 100 млн рублей. Технико-экономические показатели Крымской АЭС соответствовали передовым техническим разработкам в мировой атомной энергетике 1970-1980-х годов.

В Щелкино развернулось интенсивное строительство домов и дорог; была заложена мощная котельная. Заселялся город молодыми специалистами-атомщиками (выпускниками киевских вузов) и имеющими опыт сотрудниками действующих украинских АЭС.

На стройку станции потянулись рабочие, среди которых было много молодежи. Начальником строительства назначили Валерия Анатольевича Штогрина. Популярность возводимого объекта была столь велика, что в 1984 году стройка Крымской АЭС получила статус Всесоюзной комсомольской ударной. От керченской ветки железной дороги была проложена временная линия, и в разгар строительства по ней прибывало по два эшелона стройматериалов в сутки. Причем это весьма немалое количество осваивалось примерно за тот же промежуток времени. Рядом с АЭС была построена экспериментальная солнечная электростанция мощностью 5 МВт, — она должна была стать резервным источником электричества для атомной станции.

В реакторное здание первого блока был установлен на проектное место уникальный полярный кран, с помощью которого должны были осуществляться подъемно-транспортные и строительномонтажные операции внутри реакторного отделения. В период строительства АЭС он был нужен для складирования оборудования (частей реактора, корпусов парогенераторов, компенсатора, главных циркуляционных трубопроводов и насосов и др.), а затем их установки на проектное место. После пуска станции — чтобы выполнять транспортно-технологические и ремонтные работы по обслуживанию атомного реактора.

Создание нового энергетического объекта было на подъеме, стройка шла без существенных отклонений от графика с запланированным пуском первого реактора в 1989 году, ничего не предвещало беды.

Но наступило 26 апреля 1986 года. В 1 час 24 минуты на четвертом энергоблоке Чернобыльской АЭС произошел мощнейший тепловой взрыв канального уран-графитового ядерного реактора РБМК-1000. По числу погибших и пострадавших в результате этой аварии, а также по экономическому ущербу катастрофа на Чернобыльской АЭС расценивается как крупнейшая за всю мировую историю атомной энергетики.

Как чернобыльская катастрофа повлияла на судьбу Крымской АЭС? Не прошло и месяца с момента аварии, как в прессе стали появляться статьи о чрезвычайной опасности ядерной энергетики вообще и о недопустимости строительства Крымской АЭС в частности. В дискуссии приняло участие большое число людей. Особенно активными были экологи и «зеленые» всех мастей. В спор вступали даже те, кто не понимал принципиального различия между чернобыльским канальным уран-графитовым реактором РБМК-1000 и корпусным водо-водяным энергетическим реактором ВВЭР-1000, который должен был использоваться на Крымской АЭС (КАЭС).

Достаточно быстро противники КАЭС перешли от обычных экологических протестов к «научно обоснованным» заявлениям о недопустимости строительства объекта на Керченском полуострове из-за того, что выбранная площадка находится в зоне тектонических разломов, возникших в результате сдвига тектонических плит на их стыках. Считается, что такие зоны являются наиболее вероятными местами землетрясений.

Полуостров Крым и все побережье Краснодарского края находятся в зоне, где до сих пор продолжается формирование рельефа, поэтому землетрясения здесь — обычное дело. В многочисленных исторических трактатах, дошедших до наших дней, описываются некоторые особо разрушительные катаклизмы на полуострове.

Чтобы прочувствовать напряженную атмосферу споров, которые велись о судьбе Крымской АЭС в 1980-х, достаточно обратиться к архивам прессы. Одной из основных площадок для полемики стал журнал «Смена».

В статье «Крым: зона особого риска?», вышедшей в № 21 в 1988 году, член Союза писателей СССР Валерий Митрохин написал:

В мае этого года в Ялте проходило всесоюзное совещание, посвященное экологическим проблемам Крыма. Все участники совещания были единодушны в отношении к строительству АЭС в Крыму. Привожу лишь некоторые высказывания ученых.

М. Я. Лемешев, доктор экономических наук, профессор (АН СССР):

— В Крыму сложная, тревожная экологическая ситуация. Как исправить положение? Ни в коем случае нельзя допустить сооружения новых промышленных предприятий, какими бы кажущимися выгодами его не оправдывали. Немедленно добиться прекращения строительства атомной станции. Она затрагивает не только Крым, но и Кавказ, Азовское море.

Г. Г. Поликарпов, член-корреспондент АН УССР (Институт биологии южных морей АН УССР):

— Выбор места под будущую АЭС не выдерживает критики. Станция посажена на разломе, где имеется опасность усиления сейсмической активности. Не менее опасны дренаж, подтопление. Даже нормальная работа АЭС грозит гибелью рыбных запасов Азовского моря… В случае аварии, вероятность которых возрастает во всем мире, последствия для маленького Крыма будут катастрофическими. Известно, что после аварии в Чернобыле прекращены проектирование и строительство Одесской АТЭЦ, Минской, Чигиринской, Краснодарской АЭС, пятого и шестого блоков Чернобыльской АЭС. С еще большим основанием такое решение должно быть принято по Крыму.

В. М. Ляхтер, доктор технических наук, профессор, лауреат премии Совета Министров СССР (НИИС Гидропроект, Москва):

— В Крыму идеальные условия для получения энергии с помощью ветра. Весьма перспективен Керченский полуостров, склоны яйлы над Ялтой, — «ворота ветра» — Алушта, окрестности Севастополя. До войны в Балаклаве успешно действовала крупнейшая в мире ветроэлектрическая установка. В Москве был разработан проект уникальной установки в пять тысяч киловатт. Увы, авторов этих работ в годы культа постигла тяжкая судьба. Погиб и проект. Но сегодня мы можем предложить Крыму ветроэнергетические машины на сто и тысячу киловатт, которые нами разработаны и внедряются. По нашим подсчетам, десять — двенадцать установок по тысяче киловатт позволят закрыть все котельные Южнобережья. Десять машин обойдутся в четыре миллиона рублей. Сравните с затратами на АЭС.

В том же году, кроме Ялтинского совещания, было проведено множество дискуссий на самых разных уровнях. В них принимали участие ученые, проектанты, строители станции.

Заместитель директора Института минеральных ресурсов Э. П. Тихоненков заявил, что проведенные исследования по оценке сейсмической опасности в зоне Крымской АЭС не соответствуют требованиям МАГАТЭ. Промплощадка АЭС находится на самом активном по сейсмичности участке. На стадии подготовки технико-экономического обоснования проводилось бурение глубоких скважин лишь на 15–18 м. Такая глубина не позволяла проследить залегание наклонных слоев известняков. Значительную опасность представляет грязевой вулканизм. На мысе Казантип была пробурена скважина, в которой на глубине 147 м встретилась грязь. А Казантип — это практически грязевой вулкан, который еще не извергался.

В статье Митрохина сообщается и о нарушениях, допущенных в ходе строительства.

Когда в морозном декабре 1982 года с большой помпой был заложен первый куб бетона в основание реакторного цеха будущей АЭС, говорилось, что строители укладывают в фундамент высокопрочный бетон, ибо иной тут непригоден. Уже тогда все знали, что заливать этот самый фундамент на первых порах необходимо беспрерывно, чтобы получился монолит. И что же? С первых же дней на этом объекте работы велись с нарушениями необходимых требований, не выдерживался режим беспрерывной заливки, да и сам бетон не всегда был нужного качества. Вот и получилось не монолитное сооружение, а слоеный пирог. Исполнители этого не скрывают. Более того, не стесняются называть вещи своими именами. Одни полагают, что объект такого качества никогда не будет принят к эксплуатации, а другие заявляют: мол, наше дело выполнить объем работ.

И выполняли — в реакторном отделении некоторые узлы собирались по нескольку раз, трубопровод промконтура низкого давления герметической зоны из-за проектных неувязок переделывался в течение четырех месяцев.

На начало 1988 года около 300 технологических трубопроводов были сделаны с браком. Ремонт стыков в процессе монтажа производился многократно — вместо допустимого двукратного. Руководство монтажом технического оборудования и трубопроводов реакторного отделения поручено молодым специалистам, не имеющим опыта такого монтажа. А мастерами по сварке технологических трубопроводов работали вчерашние электросварщики!

Особую озабоченность вызывал такой участок реакторного отделения, как бак Бора, входящий в систему локализации аварии. И здесь сварка выполнена неважно. Кроме всего прочего, листовая нержавеющая сталь для облицовки помещения оказалась такая, что даже при визуальном контроле было забраковано около 15 т металла. Других же видов контроля проектом не предусмотрено…

Особенно плоха сварка днища с обечайкой. Из-за стопроцентного брака дирекция станции работу не приняла. В таком виде баки и остались в замоноличенном помещении. Углеродистая облицовка — дно герметической зоны, — отделяющая герметичную часть реакторного отделения от негерметичной, входящая в систему локализации аварии, делалась зимой, в дождь и грязь, многократно переваривалась и тоже была закрыта бетоном, несмотря на запрещения В. И. Танского, директора АЭС.

Датчики давления на грунт показывают, что реакторное помещение опирается на почву неравномерно — наиболее сильное давление в центральной точке фундамента. То есть основание реактора как бы стоит на вершине пирамиды. При землетрясении реактор может попросту завалиться.

Конечно же, было технико-экономическое обоснование. Но оно вызывало недоумение даже у неспециалистов. В этом документе, к примеру, сообщалось, что в сорокакилометровой зоне атомной станции крупных населенных пунктов нет. Дескать, наиболее крупные села расположены только в юго-западном направлении, в стороне Феодосии. Я сосчитал и населенные пункты, и число жителей. Сел и деревень в этой зоне около 60, а проживает в них свыше 50 тыс. человек. Сразу же за пределами зоны (44 км) — Феодосия с ее обширными курортами. Причем Феодосийский залив с известным «Золотым пляжем» попадает в сорокакилометровую зону вместе с частью Черного моря. В 54 км от АЭС — Керчь. В 150 км — Симферополь. Более того, областной центр и Южный берег Крыма находятся на основном направлении ветров, преобладающих в районе будущей АЭС! Побережья Арабатского и Казантипского заливов являются курортной зоной, в которой расположены пансионаты, дома отдыха, пионерлагеря.

В районе размещения АЭС — заповедники: пойма речки Семь Колодезей, Астанинские плавни, мыс Казантип. О том, что их ждет в ближайшее время, нетрудно догадаться. Вот совсем свежий факт. В результате паводка пруд-охладитель АЭС (Акташское озеро) переполнился. Намытая строителями дамба разрушилась. Соленая вода затопила рукотворный лес, который гибнет.

Не исключено, что со временем в грунтовых водах под станцией и прудом-охладителем станут накапливаться радиоактивные частицы, поскольку подземные воды напрямую связаны с Азовом. Эти частицы рано или поздно проникнут в море. Подтверждение такой возможности можно «прочесть» и в технико-экономических обоснованиях.




В статье говорится, что летом 1986 года ученые Института минеральных ресурсов и отдела сейсмологии АН УССР провели полевые исследования, позволяющие утверждать, что разломная тектоника в районе строительства Крымской АЭС широко развита. Разлом (Северо-Акташский), имеющий ширину смещения до 150 м и падающий к северо-западу под углом 65–80°, проходит в непосредственной близости от участка строительства, и подвижки по нему продолжаются в настоящее время. Район находится в зоне 7 баллов. Конструкции же АЭС рассчитаны на 8–9 баллов. Но при столь низком качестве строительства подобный запас прочности — фикция. Возможен перекос конструкций АЭС.

Подлили масла в огонь и 25 подземных толчков силой в четыре балла, которые были зарегистрированы с 8 по 10 апреля 1987 года в районе строительства Крымской АЭС. Впервые в истории сейсмических наблюдений эпицентр находился в акватории Азовского моря…

Молодой мастер АЭС Александр Люткевич прислал в редакцию «Смены» ехидный отклик на статью «Крым: зона особого риска?». Он привел список заголовков из крымских газет до и после мая 1988 года. До: «Расти, атомная!», «Растет атомная», «Шаги большой стройки», «Мирным будет атом», «Поселок, полный солнца».

Печатали даже такие стихи:
		…Я слышу, первоклассник по буквам читает:



		Ленин, Родина, прогресс,



		Работа, мама, коммунизм, АЭС…








После: «Курорт и АЭС несовместимы», «Мы решительно против!», «А благородна ли цель?».

Позднее, в сентябре 1989 года, в этом журнале вышел еще один объемный материал под заголовком «Альтернатива Крымбасу». Его автор, Владимир Анимисов, побывал на «всесоюзной комсомольской стройке» и пообщался со строителями Крымской АЭС. Журналисту показали реактор, провели по энергоблоку, рассказали о системах защиты. Недом стал начальник смены Вячеслав Вайскам. «До Чернобыля был принцип — давай энергию любой ценой. В первую очередь — план! — рассказал В. Вайскам. — На всех АЭС допускали нарушения. Достаточно было вместо реле сунуть кусок картона, чтобы отключить защиту. Руководство закрывало на это глаза. Если ты удержал блок — молодец! А если отключал блок согласно инструкции, рисковал получить нагоняй: „Ты мог вытянуть блок!" Здесь, на Крымской, такие нарушения просто технически невозможны. Все на микропроцессорах, под пломбой».

Приводились и следующие аргументы:

Н. П. Береза, начальник инспекции Госатомэнергонадзора:

— Чем Крымская АЭС отличается от Чернобыльской? Там между человеком и топливом был один барьер, здесь — три. В Крыму принципиально иной тип реактора — ВВЭР-1000, а не РБМК. Кроме того, сам реактор заключен в герметическую железобетонную оболочку — это тот же саркофаг.

О. Козак, электрослесарь, председатель совета трудового коллектива АЭС:

— Появился какой-то массовый нигилизм — все закрывать, отрицать… Ну, закроем станцию. А в Крыму до двухтысячного года надо построить два миллиона квадратных метров жилья. Где энергию брать? Чтобы реконструировать очистные сооружения на заводах — тоже электричество нужно.

В. И. Танский, директор АЭС:

— Общественность требует референдума по нашей станции. Сейчас это бессмысленно, так как мнение заранее известно: «закрыть!». А я бы предложил такой вариант: давайте первый энергоблок введем — и на этом прекратим строительство. И весь миллион киловатт пустим на соцкультбыт. Закроем котельные, переведем транспорт на электротягу, дадим ток сельскому хозяйству. А потом проведем референдум. Я убежден, что даже если тряхнет 12 баллов — весь Крым провалится, одна АЭС останется невредимой. Впрочем, уже при пяти баллах реактор автоматически отключается.

Несмотря на убежденность, никто из строителей АЭС не собирался стоять насмерть за этот объект. Если бы правительство решило перепрофилировать станцию в учебно-тренировочный центр — значит, так бы и случилось. Но такой центр создал бы новые проблемы: ведь он тоже потреблял бы энергию, причем немало, до 40 МВт. Это усугубило бы и без того большой энергетический дефицит в Крыму.

Статью «Альтернатива Крымбасу» В. Анисимова завершает ряд риторических вопросов: «А если подтвердятся 10 баллов и АЭС не будет? Это не снимет, а добавит проблем! Щелкино, Керчь, Феодосия не рассчитаны на такую сейсмичность. В пылу споров об этом как-то забылось. А пора уже сейчас срочно разрабатывать варианты: что придется делать? Сносить целые города и отстраивать заново? Укреплять старые дома?»

Итак, в СССР прекратили строительство большого числа АЭС, атомных теплоэлектроцентралей и атомных станций теплоснабжения. Причинами тому стали чернобыльская катастрофа и последующее мощное давление общественности, а также неблагоприятная экономическая ситуация в стране. Вследствие этого в 1989–1990 годах было остановлено строительство Крымской, Башкирской, Татарской и Ростовской АЭС. Строительство Крымской АЭС было прекращено при готовности первого блока 80 %, а второго — 18 %.

25 октября 1989 года Советом министров СССР было принято постановление о перепрофилировании строящейся Крымской АЭС в Учебно-тренировочный комплекс по подготовке эксплуатационного и ремонтного персонала атомных станций. Последующая история Крымской АЭС связана с несколькими ее перепрофилированиями и приватизацией объектов незавершенного строительства, которое осуществлялось Фондом государственного имущества Украины и Фондом имущества Автономной Республики Крым.

К моменту прекращения строительства Крымской АЭС на нее было затрачено около 100 млн долларов. На складах оставалось материалов ориентировочно еще на 50 млн долларов.

В 2004 году Кабинет министров Украины передал Крымскую АЭС из ведения министерства топлива и энергетики Совету министров Крыма. Совмин должен был продать полученное имущество станции, а деньги использовать на решение социальных и экономических проблем Ленинского района Крыма, в частности — города Щелкино.

Объектами продажи были: реакторное отделение, блочная насосная станция, корпус мастерских, охладитель на Акташском водохранилище, плотина Акташского водохранилища, подводящий канал с водоприемным резервуаром, масло-дизельное хозяйство станции, дизель-генераторная станция. В начале 2005 года представительство Фонда имущества Крыма реализовало реакторное отделение Крымской АЭС за 207 тыс. долларов юридическому лицу, имя которого не разглашается.

Самым нелепым в этой истории с продажей реакторного отделения было то, как поступил новый владелец с приобретенным корпусом реактора — сложнейшим творением ума и рук множества людей, работавших над его созданием. Корпус не только не загружался ядерным топливом, но даже не устанавливался в подготовленную для него шахту. В лучших традициях постсоветской бесхозяйственности, доставленный на строительную базу Крымской АЭС корпус реактора просто валялся в кустах, ожидая своего часа, И вот час настал. Безжалостной рукой он был порезан на куски и сдан в металлолом, словно никому не нужная ржавая труба или бросовый кусок металла.

Можно представить себе состояние людей, сорвавшихся с родных мест в приазовскую степь, чтобы возводить атомную станцию, а потом в одночасье оставшихся не у дел. Щелкино — город-спутник Крымской АЭС. Что делать в этом «спутнике», когда станции не стало? Речь ведь идет не о строительной бригаде, которая может переехать и быстро найти новую работу. Речь идет о 14 тысячах специалистов разных профессий, брошенных на произвол судьбы.

После того как строительство АЭС остановилось, в Щелкино продолжили возводить жилые дома. В 2000 году здесь построили автовокзал, а в 2003 году была сдана газовая котельная…

Закат солнца на азовском побережье Крыма — наверное, одно из самых красивых явлений на нашей планете. Если из поселка Новоотрадное посмотреть вдоль береговой линии на запад, то взгляд упрется в солнце, садящееся за холмы полуострова Казантип. Солнце быстро, как всегда на юге, склоняется к земле, и как раз в тот момент, когда оно касается линии горизонта, на его фоне становится отчетливо виден силуэт гигантского размера, а над ним — тонкий крест, похожий на кладбищенский.

Так мог бы написать человек, отправившийся на летний отдых в Щелкино до 2003 года.

Силуэт — это первый энергоблок Крымской АЭС, титаническая конструкция из бетона и металла. Крест — уникальный подъемный кран К-10000, разработанный в 1978 году датской компанией «Kroll Kranes А/S». Таких кранов было произведено всего 15 единиц (13 приобрел СССР, 2 крана купили США). Этот двухбашенный самоходный полноповоротный кран на рельсовом ходу предназначался для возведения промышленных сооружений с массой монтируемых элементов до 240 т. В сентябре 2003 года подъемный кран был демонтирован, вывезен с площадки недостроенной Крымской АЭС и продан ближневосточным покупателям.

До демонтажа высотный кран использовался для бейсджампинга. Прыжки осуществлялись с нижней (80 м) и верхней (120 м) стрел крана.

Такой же кран «Kroll» был задействован на строительстве 4-го энергоблока Хмельницкой АЭС в городе Нетешин, ранее кранами этого типа возводились корпуса Запорожской АЭС и Южно-Украинской АЭС.

Первое, что обращает на себя внимание на территории крымской станции, — это следы разграбления и разрухи. Столь же лихо, как с корпусом реактора, охотники за металлом разделались с пультом управления энергоблоком, металлоконструкциями реакторного отделения, системой охлаждения конденсаторов, инженерным корпусом, оборудованием транспортного коридора и многим другим. Говорят, что медный кабель и мельхиоровые трубы вывозили со стройки целыми составами.

В реакторном зале темнеет цилиндрическая шахта реактора. Все, что можно, в шахте давно срезали, а дно ее завалено мусором. Украли даже поручни, используемые при осмотре шахты. Выше находится гермооболочка, изготовленная из армированного бетона.

Гермооболочка, предназначенная для предотвращения выхода радиоактивных веществ в окружающую среду при тяжелых авариях реактора, делается высокопрочной. «Старатели» не смогли справиться с железобетонной конструкцией, и вынуждены были довольствоваться арматурой, добываемой из тонких плит. Способ прост: несколько плит поднимают уцелевшим краном повыше и сбрасывают на монолитную площадку. Бетон плит разлетается на куски, а оставшуюся арматуру сдают в металлолом.

Чтобы вытащить металл из готовых инженерных конструкций используют еще более простой способ — крушат все ковшами бульдозеров.

Темные лестницы выводят на площадку, где лежит улитка главного циркуляционного насоса. Судя по надрезу толстостенного патрубка из нержавеющей стали, была предпринята попытка разделить устройство на части, но эта задача оказалась для резчиков непосильной. Неподалеку находится еще одна такая же улитка, которую резать уже не пытались.

Поднявшись выше, можно увидеть фундамент второго энергоблока КАЭС. На его создание с удовлетворением всех требований по прочности и сейсмостойкости тоже было затрачено немало государственных средств. Теперь он никому не нужен.

С 1995 по 1999 год на территории КАЭС каждое лето проводился фестиваль электронной и клубной музыки «Республика KaZaнтип». Тысячи молодых людей собирались на пляжах Азовского моря, а в турбинном зале первого энергоблока проходили вечеринки и дискотеки. Рекламный слоган гласил: «Атомная вечеринка в реакторе». Неподалеку ежегодно проводятся соревнования по виндсерфингу и кайтсерфингу. Это же место послужило съемочной площадкой множества художественных фильмов, самый известный из которых на сегодня — «Обитаемый остров» Федора Бондарчука.

За истекшие годы никто так и не нашел применения десяткам тысяч людей, оставшихся прозябать и выживать на пустынном азовском берегу. В конце 1980-х в Щелкино проживало до 30 тыс. человек, а сегодня — не более 7 тыс. Из 5,5 тыс. квартир пустуют 2,5 тыс.

В Щелкино нет названий улиц. Только номера домов, которых всего около сотни. Здесь долго не было уличного освещения, отопления, а мусоропроводы в домах давным-давно заварены. На решения этих проблем у города нет денег. Жизнь здесь кипит только летом, поскольку местные жители переключились на обеспечение отдыха для приезжающих. Зимой же Щелкино превращается в город-призрак. Вместе с тем неприятных ощущений город не оставляет; люди, несмотря на проблемы, с которыми им приходится ежедневно бороться, сохраняют радушие и охотно рассказывают байки о некогда «всесоюзной комсомольской» стройке, хотя эти рассказы не очень-то веселые.

Море в 200 м от черты города. Мыс Казантип — в семи минутах езды на авто. Вокруг Щелкино дачные участки: кто успел построиться в период сооружения КАЭС — у того неплохие постройки; кто получил участки позднее — у тех вообще ничего (в лучшем случае туалеты из лифтовых блоков).

Перспективы у города туманные. Пожалуй, единственное доступное на данный момент направление — это развитие Щелкино как курортного региона и обеспечение условий для отдыха туристов.




Кацивели — морской полигон


Неприступные скалы, малахитовая зелень вечнозеленых парков, скрывающая и постройки XIX века, и ультрасовременные дачи, чистые пустынные пляжи и… спецпосты, тарелки радиотелескопов, высоченные заборы, за которыми прячутся заброшенные сооружения впечатляющих размеров.

Это поселок Кацивели, названный поэтом Ильей Сельвинским «орлиным приютом кочевников». Поселок расположен на юго-восточном берегу Крыма, в 2,5 км к западу от поселка Симеиз, население — всего около семисот человек. Между Симеизом и Кацивели расположился отдел радиоастрономии Крымской астрофизической обсерватории, двадцатидвухметровую чашу радиотелескопа (РТ-22) видно издалека. В западной части поселка находится Крымская научная станция Физического института им. П. Лебедева, которая долгое время была единственной мощной наблюдательной радиоастрономической станцией в Европе. Рядом с КНС ФИАН расположено отделение Института проблем материаловедения.

На фоне синевы волн, на расстоянии примерно половины километра от берега, тяжело не заметить покосившуюся руину стационарной океанографической платформы, принадлежавшей Экспериментальному отделению Морского гидрофизического института, относящегося после краха Союза к Национальной академии наук Украины.

На территории МГИ — живописный запущенный парк без намека на курортную инфраструктуру. Над кронами возвышается башенка с черепичной крышей и поваленной штангой «розы ветров». Краска на вывеске успела облупиться, а железо заржавело, однако надпись «Морской экспериментальный полигон» по-прежнему читается. Именно здесь, в красивейшей местности у ласковых волн в начале прошлого века родилась новая наука — физика моря.

10 апреля 1929 года одним из основателей физики моря академиком Василием Владимировичем Шулейкиным по решению правительства СССР в Крыму в поселке Кацивели была открыта Черноморская гидрофизическая станция. Это было первое в мире научно-исследовательское учреждение подобного типа. В. В. Шулейкин полагал, что продуктивные экспедиционные работы в морях и океанах должны опираться на систематические, круглогодичные исследования физических процессов, проводимые на стационарных гидрофизических станциях.

Естественно, что для продуктивной исследовательской работы станций нужны были высококвалифицированные кадры, поэтому академик В. В. Шулейкин в этом же году открыл на физикоматематическом факультете Московского университета сначала кафедру геофизики, затем геофизический факультет, который вскоре преобразовался в Московский гидрометеорологический институт. Таким образом, Черноморская станция была надежно обеспечена практикантами, а в будущем и научными сотрудниками всех рангов.

Многочисленные экспедиции по северным и южным морям подсказали В. В. Шулейкину целую серию научных направлений, которые составили фундаментальную основу исследовательской деятельности гидрофизической станции. Он считал тогда, что

…из всех областей физики моря сейчас наиболее выпукло вырисовывается термика моря: ведь от теплового режима зависят и штормы, и волны, разводимые штормами, и течения, которые возникают в море либо под действием ветров, либо под непосредственным влиянием по-разному прогретых масс, приобретающих различную плотность. Словом, от теплового режима зависят, по-видимому, все важнейшие физические явления в море, за исключением одних лишь приливов.

Трудно назвать какое-нибудь направление физики моря, которое не разрабатывалось бы в Кацивели. Достаточно широко были представлены и работы прикладного характера: моделировались варианты построения гидроэлектростанций на приливных морях; теоретически и экспериментально изучались уникальные скоростные возможности дельфина, что могло оказаться важным при проектировании надводных и подводных кораблей, регистрировались инфразвуковые колебания, возникающие в атмосфере при обтекании ветром взволнованной поверхности воды. Это явление, названное «голосом моря», могло бы служить морякам штормовым предостережением.

Почему для гидрофизической станции был выбран именно Кацивели? Старожилы поселка поговаривают, за скалой Дивой семья Василия Шулейкина имела небольшой дом, где и прошло его детство. В научных кругах открытие станции именно на Черном море, а не на Северном Ледовитом океане, было встречено с пониманием, но не без сарказма. Но вскоре все убедились, что Шулейкин в Крыму не только загорает и купается, но и самозабвенно работает…

Что же касается северных морей, то о них Шулейкин вовсе не забыл. Так, в 1932 году он участвовал в научной экспедиции на пароходе «Таймыр». Когда он вернулся из похода, его ждала радостная весть — был готов к печати первый том его книги «Физика моря». «Это, — писал позднее Василий Владимирович, — до некоторой степени итоги двенадцатилетней работы. Притом последние четыре года были связаны с работой Черноморской гидрофизической станции. Именно станция дала возможность непрерывно, целыми годами проводить исследования тепловой жизни моря и перенести полученный опыт в экспедиции, работающие в открытом море. Теперь расселяется по близким и далеким нашим морям не только черноморская методика, но и черноморские приборы, выращенные на станции, как в настоящем питомнике».

Тогда на «Таймыре» произошел случай, который очень заинтересовал Шулейкина. Один из его сотрудников, наполнив водородом оболочку шара-зонда, случайно приблизил его к уху и почувствовал резкую боль в барабанной перепонке. Он обратился к профессору с просьбой объяснить, в чем дело, однако Василий Владимирович не нашелся, что ответить. Лишь через три года ученый опубликовал статью под интригующим названием «Голос моря». Шулейкин, основываясь на предварительных расчетах и экспериментах, написал, что до «Таймыра» дошли инфразвуковые волны отдаленного шторма, причем зонд, заполненный водородом, сыграл роль резонатора. Кроме того, ученый предположил, что именно инфразвуковые волны могли быть причиной трагедии «Марии Целесты».

Как известно, в полдень 4 декабря 1872 года с английского брига «Дея Грация», в 600 милях к западу от Гибралтара, было замечено неизвестное судно. Поднявшись на борт парусника, называвшегося «Мария Целеста», моряки обнаружили, что им никто не управляет. В капитанской каюте на столе лежали карты и лоции. В матросском кубрике царил порядок, все койки были аккуратно застелены, все сундуки с нехитрым матросским скарбом целы, а на столе лежали недокуренные трубки. Создавалось впечатление, что моряки совсем недавно и ненадолго куда-то вышли. К тому же на камбузе обнаружили большой запас пресной воды, муки, солонины, картофеля, овощей и испеченный хлеб. Спасательной шлюпки на судне не было. Причина, по которой команда «Марии Целесты» внезапно, в спешном порядке покинула судно, так и осталась неизвестной.

С тех пор подобные случаи регистрировались с завидной частотой. Так, в 1880 году близ американского города Ньюпорт появился парусник «Сибэрд», который вскоре уткнулся носом в песчаный берег. Жители города взобрались на борт и, к своему изумлению, не обнаружили на корабле ни одного человека. Судовые документы и груз находились в целости и сохранности, шлюпки на местах, стол в капитанском салоне был накрыт для завтрака, а на камбузе кипел кофе. Единственным живым существом на борту была жалобно скулившая собака. Попытки установить, куда пропал экипаж, также не увенчались успехом.

Василий Шулейкин, конечно, знал о том, что произошло с «Марией Целестой». Он также был осведомлен об опытах американского физика Роберта Вуда. В 1905 году Вуд включил в одном из лондонских театров инфразвуковую трубу, которая должна была, как надеялся режиссер, создать у зрителей тревожное настроение. Однако все получилось не совсем так, как задумывалось, — зрителей обуял ужас, и они в панике выбежали из театра. Позже французский физик Владимир Гавро установил, что сверхнизкие колебания для человека смертельно опасны. Люди, облучаемые инфразвуком, впадают в панику, страдают от нестерпимой головной боли, теряют рассудок. При частоте 7 Гц наступает резонанс всего организма: «пускаются в пляс» желудок, сердце, легкие. Случается, мощные звуки даже разрывают кровеносные сосуды.

Шулейкин был первым, кто связал трагедию «Марии Целесты» и эксперименты с инфразвуком, выдвинув гипотезу, что штормовое море испускает инфразвуковые колебания, которые с большой скоростью распространяются на сотни и тысячи километров. Это и был «голос моря».

Для проверки гипотезы нужно было «всего лишь» смоделировать шторм, чтобы установить мощность инфразвукового излучения, а также выяснить непосредственную причину исчезновения экипажей судов. Например, могло происходить совпадение резонансной частоты колебаний корпуса судна и его рангоута с частотой воздействующих на него инфразвуковых волн. В этом случае судно могло усиливать сигнал, от которого людей охватывал ужас. В таком состоянии они спешно спускали на воду шлюпки или бросались за борт, но это их не спасало.

Продолжению работы помешала война, во время которой Василий Шулейкин работал в Гидрографическом управлении ВМФ, причем не отсиживался в тылу, а очень часто бывал на фронте. Например, он участвовал в прокладке Дороги жизни по Ладожскому озеру, а также в организации переправ в прибрежных районах северных морей. После войны он был избран действительным членом Академии наук и назначен начальником Главного управления гидрометеослужбы при Совете министров СССР, но к кабинетной работе у него душа не лежала. Он мечтал уехать в Кацивели и возобновить научную работу.

Следующим этапом организационного становления физики моря в СССР стало создание 13 мая 1948 года Морского гидрофизического института Академии наук СССР (МГИ АН СССР) с двумя отделениями — Черноморским и Московским. Василий Владимирович писал тогда, что «это радостное событие в жизни нашей морской науки: возник первый в мире институт, обязанный вести исследования по физике моря — во всех разделах, теоретических и прикладных, в первую очередь необходимых для мореплавания и портостроения».

Институт был создан спустя три года после окончания самой разрушительной войны прошлого века. Это свидетельствует о том, какое огромное значение придавало правительство СССР развитию науки в стране и, в частности, физики моря.

Шулейкин возвращается к проблеме «голоса моря». Он уверен, что эксперименты, которые он собирается провести в Кацивели, не только подтвердят гипотезу, но и позволят создать прибор, который будет предупреждать о надвигающемся шторме задолго до его начала.

Работами Шулейкина по инфразвуку заинтересовалось Министерство обороны, благодаря этому, очевидно, ему и удалось получить необходимые средства и ресурсы.

В 1953 году по проекту В. Шулейкина в Кацивели соорудили большой штормовой бассейн кинематики и динамики для изучения ветровых волн — сложное гидротехническое сооружение в форме кольца.

В мемуарах члена-корреспондента АН СССР Николая Карлова можно прочесть любопытный отрывок, касающийся Крыма:

В Лименах, на территории, принадлежавшей Морскому геофизическому институту, академик В. В. Шулейкин на деньги ВМС построил некое циклопическое сооружение цилиндрической формы диаметром метров 25–30 и высотой метров 10–12. Внутри был сооружен кольцевой (тороидальный) канал, долженствующий имитировать безбрежную ширь океана, бушующие над просторами которого ветры провоцируют волнообразование. Ветер вызывался соответствующими вентиляторами, которые возбуждали бесконечный (по кругу) бег волн. Все бы хорошо, да не учтены были центробежные силы, неизбежно возникающие при круговом движении и существенно влияющие на процесс образования волн. Идея оказалась ложной, и сооружение это, в народе называемое сельдетроном, так и стояло дорогостоящим памятником инженерного недомыслия…

Надо сказать, что Николай Карлов неправильно указал размеры штормового бассейна Шулейкина. Диаметр кольца сооружения на самом деле составил 40, ширина — 2, высота — 5,5 м.

Всем известно устойчивое выражение «буря в стакане воды». Штормовой бассейн можно назвать овеществлением расхожего образа. Только вода закачивалась не в сам стакан, а внутрь его стен из металла и толстого стекла.

По сути, штормовой бассейн — уникальное сооружение. Ничего подобного в СССР больше не создавали.

В кольцевом канале водяной путь не имеет ни начала, ни конца. Ветер дует непрерывно, вызывая рост волн, подобно тому как это происходит в открытом море. Откуда берется ветер? На крыше «стакана» расположен 21 огромный вентилятор, он-то и нагнетал воздух в канал между стенками «стакана». Дно, стены и крыша канала сварены из стальных листов толщиной 10 мм. Часть стен в секторе с углом в 60° застеклена, и на этом участке удобно вести наблюдение и киносъемку волн на просвет. Нижние 2,5–3 м канала заполнялись морской водой. Вентиляторы позволяли создавать ветер со скоростью до 19 м/с. В итоге в бассейне можно получить достаточно большие ветровые волны: высотой до 1,5 м, длиной до 15 м и периодом до 4 секунд. Это сооружение являлось настоящей фабрикой штормов, где можно было заказать любую погоду — от «мертвой зыби» до 9-балльного шторма при ураганном ветре.

В центре «стакана» расположилась башенка, выстроенная в неоклассическом стиле под руководством архитектора Щусева. В ней находились лаборатории и жилые помещения научных сотрудников. Сейчас здесь сделали мини-конференц-зал.

Сегодня потребность в штормовом бассейне полностью отсутствует, так как существуют современные компьютерные системы моделирования, заменяющие подобные сооружения, поэтому он не используется около 40 лет. Вот и стоит «стакан», медленно ржавея, никому не нужный…

Итоги экспериментов Василий Владимирович обобщил в монографии «Теория морских волн», однако данные, касающиеся инфразвука, были засекречены. Оттого, должно быть, в научной среде сложились превратные представления об экспериментах Шулейкина. В частности, широко распространялись слухи, что он якобы допустил грубые просчеты в проектировании штормового бассейна.

Но так ли это? К примеру, в 1970-х годах в СССР осуществлялся проект «Тайфун», в ходе которого изучались методы управления тропическими циклонами. Группа разработчиков предварительно опробовала свой метод в штормовом бассейне, а затем отправилась на натурные испытания. Выяснилось, что экспериментальная установка, созданная академиком Шулейкиным, позволяет моделировать даже тропический тайфун.

Однако в 1950-х годах над шулейкинским «голосом моря» не потешался только ленивый. Наверное, академик Шулейкин даже сожалел о том, что запустил в научный оборот выражение «голос моря», которое каждый профан может понимать на свой лад. Но такова была натура ученого — он всегда объяснял сложнейшие физические теории ярко и увлекательно. Один из его коллег писал: «Василий Владимирович — очень даровитый человек, с художественной жилкой, и в науке на всем протяжении своей научной деятельности он был в первую очередь художником. Его работы не только отличаются большой ясностью и глубиной, но всегда красивы. Быть может, красота их и придает им необычайную ясность».

И еще одну черту академика Шулейкина отмечали все, кто его знал: «Как человек он безупречно честен, и в науке он также прежде всего честен. Он очень настойчив, когда дело касается той цели, в которую он верит и которая требует осуществления. В этом случае для него не существует авторитетов, он способен вести борьбу с людьми независимо от занимаемого ими общественного положения. Энергия его поистине неисчерпаема».

Неудивительно, что у Василия Владимировича было много врагов и недоброжелателей.

В 1956 году академик Шулейкин был уволен с поста директора Морского гидрофизического института, а два года спустя лишился должности начальника Черноморской гидрофизической станции. Он не бросил свое дело, возглавлял экспедицию на барке «Седов», по его инициативе было заложено и спущено на воду научное судно «Михаил Ломоносов», но продолжать эксперименты академик Шулейкин уже не имел возможности.

10 апреля 1979 года научный коллектив черноморского отделения Морского гидрофизического института отмечал пятидесятилетний юбилей станции в Кацивели. Ее основатель и научный руководитель не смог принять участие в торжестве, так как плохо себя чувствовал. Через две недели он скончался.

Сейчас в одном из административных корпусов отделения МГИ в Кацивели находится постоянно действующая выставка, посвященная жизни и деятельности В. В. Шулейкина.

Практически все годы существования кафедры физики моря от ее организации Шулейкиным и до развала Советского Союза Черноморское отделение МГИ АН СССР было основным местом проведения студенческих практик всеми кафедрами геофизического отделения. Моряки же до 60-х годов прошлого века проводили в Кацивели по 5–6 месяцев. Там они слушали спецкурсы, сдавали по ним экзамены, работали над дипломными проектами. Все эти годы студенты были желанными гостями в Черноморском отделении. Часть из них становилась сотрудниками Морского института. Это тесное взаимодействие кафедры и института привело к тому, что после перевода МГИ АН СССР из Москвы в Севастополь, когда новый институт возглавил академик Аркадий Георгиевич Колесников, заведовать ведущими отделами института стали выпускники кафедры физики моря и вод суши физического факультета МГУ.




В 1983 году в СССР начался эксперимент «Интеркосмос — Черное море», в ходе которого наблюдения за водной поверхностью велись одновременно со спутника «Метеор», с орбитальной станции «Салют-7», с борта самолета-лаборатории Ан-30, научно-исследовательских кораблей «Профессор Колесников» и «Комета-637», а также со стационарной океанологической платформы…

Океанографическая платформа — первое в своем роде морское сооружение в Европе и на данный момент — единственное подобное в Черном море — находится в Голубом заливе, недалеко от поселка Кацивели. До последнего времени конструкция официально называлась следующим образом: Стационарная океанографическая платформа Экспериментального отделения Морского гидрофизического института Национальной академии наук Украины. Сейчас это ржавая громадина, которая возвышается на 15 м над морской поверхностью, и даже при малейшем ветре оглашает окрестности пугающим скрежетом металла. Некогда режимный объект заброшен, доступ на его палубы связан с риском для жизни, однако находятся многие, кто подходит к платформе на лодке или катамаране из любопытства или в поисках острых ощущений.

Океанографическую платформу начали строить в середине 1970-х. В ее основе было решено использовать подлежащие утилизации секции буровых нефтяных платформ, установленные в Каркинитском заливе. Специалисты Морского гидрофизического института потратили на демонтаж секций один год, и только в феврале 1979 года первая секция была установлена в Голубом заливе на глубине 25 м. Еще год заняло строительство надстройки, и, наконец, 7 мая 1980 года океанографическая платформа была сдана в эксплуатацию.

Максимальная высота платформы составляет 21 м. Длина и ширина около 25 м.

Рабочая палуба располагается на высоте 5 м над уровнем моря. Здесь были размещены приборы и научное оборудование. Жилая часть конструкции — пять кают, пять лабораторий, гальюн, камбуз и кают-компания — расположена на высоте 12 м над уровнем моря. Для погрузки и выгрузки научного оборудования и провизии была предусмотрена грузовая лебедка грузоподъемностью 2 т. Электричеством платформа обеспечивалась с берега посредством разделительных трансформаторов мощностью 15 кВт.

На океанографической платформе проводились натурные исследования морской среды. Это был крупнейший и наиболее обустроенный полигон для работы подобного рода. Это своеобразный венец эволюции гидрофизических исследований в натурных условиях.

На территории Морского экспериментального полигона есть еще один интересный, но давно ненужный науке объект — приборная скала, или, как ее еще называют, скала «Научка». Это небольшое естественное образование, которое находится в море совсем недалеко от берега. Знаковость «Научки» в том, что именно она стала первым объектом, на котором начались исследования физики моря в Кацивели. И именно «Научка» является своеобразной предтечей океанографической платформы и первым «островом науки» в Черном море.

В 1930-х годах скалу превратили в каменный зонд, вмонтировав в него приборы для наблюдений за морем, течением и атмосферными явлениями.

Наверняка любой ученый был только рад командировке на полигон Гидрофиза в Кацивели. Каждое утро спускаться по красивому парку от лабораторного корпуса к морю, видеть рождение дня над водной гладью, снимать показания приборов, купаться в море и лишь затем идти на рабочее место, чтобы обрабатывать данные…

Но так было в далекие советские годы. Сейчас на скале нет научного оборудования, нет даже мостика, по которому можно было бы попасть на «Науч-ку», — его давно разбили шторма. Ржавая лестница обрывается на каменистом пляже: до приборной скалы — каких-то 3–4 м. Под лестницей находятся два бетонных бункера, напоминающие доты. В них раньше находились самописцы, регистрирующие данные, которые поступали с приборов.




Наука всегда продвигается вперед рывками. Ее передний край в каких-то точках разрывается узкими стрелами блестящих открытий, подчас далеко опережающих общий фронт научных поисков. «Точками роста» назвал их однажды выдающийся советский ученый А. Н. Несмеянов. По его мнению, эти «точки роста» проявляются там, где происходит взаимопроникновение наук.

Подобная картина наблюдается ныне на стыке наук об океане и космосе. Именно эти две среды стали теми природными лабораториями для постановки уникальных экспериментов и исследований, в ходе которых выявляются новые фундаментальные закономерности превращения материи, развития окружающей нас природы, воздействия Солнца, Луны, космических лучей на жизнь человека.

Эти слова президента АН СССР академика Г. И. Марчука объясняют, почему советские ученые в 1980-х годах сделали упор на расширение использования космических объектов для изучения физики моря.

Поэтому так важна была работа на контрольнокалибровочных полигонах, где отрабатывалась методика дистанционного зондирования и идентификации физических образований в океане. В 1980-х платформа являлась одним из важных элементов контрольно-калибровочного полигона, созданного для метеорологической аттестации и оценки качества информации, получаемой спутниковыми комплексами дистанционного зондирования. Проводилась непрерывная регистрация течений на акватории, прилегающей к океанографической платформе. Велись исследования «скин-слоя», капиллярно-гравитационных волн и оптических характеристик водной поверхности.

В работах, ведущихся на платформе, принимали участие космонавты.

Дважды Герой Советского Союза космонавт Георгий Михайлович Гречко однажды привел любопытный пример:

Когда снимок акватории у Фолклендских (Мальвинских) островов (сделанный с борта станции «Салют-6» в 1978 г.) впервые обсуждался в одном из институтов, то произошел следующий разговор между специалистами. Один из них, указывая на светло-зеленое пятно, заявил, что это, безусловно, планктон и там могут находиться косяки рыб.

Другой сказал, что на фото изображена область распространения сине-зеленых водорослей, которые рыба не ест, а потому никакого скопления жаброхвостых там быть не может.

Третий выразил уверенность, что это область особого рода волнения воды, которая с космической высоты воспринимается как зеленая, а на самом деле ничем не отличается от соседних. Три разных мнения, и такие противоречивые. Только реальные сведения, добытые непосредственно на местности, помогли бы разрешить этот спор или сделать его вообще ненужным. Вывод: без взаимодействия с надводными и подводными исследованиями эффективность космических экспериментов в области океанологии едва ли может быть высокой.

В период с 1983 по 1985 год на океанографической платформе были проведены экспериментальные работы в рамках международного проекта «Интеркосмос-Черное море».

В августе 1984 года подобный эксперимент был повторен, причем отрабатывались именно методические задачи по дистанционному определению характеристик водной поверхности. Съемки отдельных участков акватории вновь велись одновременно со станции «Салют-7», специализированного геофизического спутника «Космос-1500», самолетов-лабораторий, с борта НИС «Михаил Ломоносов» и «Профессор Колесников». Это был международный эксперимент, в подготовке и проведении которого, наряду сучеными СССР, приняли участие специалисты Болгарии, ГДР, Польши.

Востребованность стационарной платформы и проводимых на ней работ были на высоте. Морской полигон требовалось расширять.

К концу 1980-х была доставлена и установлена вторая секция океанографической платформы, ее расположили в непосредственной близости с первой. Однако, в силу сложившихся в начале 1990-х неблагоприятных политических и экономических условий, связанных с распадом СССР, вторая секция не только не была достроена, но и даже не зафиксирована надлежащим образом на дне.

15 ноября 1992 года в Черном море разыгрался катастрофический шторм. При подходе к Черному морю это был обычный среднестатистический средиземноморский циклон, однако сложившиеся гидрометеорологические условия (в частности, высокая положительная разность температур воды и воздуха) превратили явление в настоящий тропический ураган. В кульминационный момент глаз циклона находился над Каламитским заливом, а скорость ветра в открытом море составляла 45–47 м/с. Основной удар стихии пришелся на южный берег Крыма, где наблюдались волны восьми-десятиметровой высоты. В результате шторма погибло несколько судов, разрушился ряд береговых сооружений. Вторая, недостроенная, секция океанографической платформы повалилась на первую, в результате чего та получила крен около 5° на северо-восточный борт. С рабочей палубы было смыто все научное оборудование.

Позже верхнюю, надводную, часть недостроенной секции демонтировали и утилизировали. Нижняя подводная часть до сих пор находится на прежнем месте.

Несмотря на повреждения, в конце 1990-х — начале 2000-х на платформе продолжалась работа. В рамках международных научных программ были выполнены несколько комплексных подспутниковых биооптических экспериментов, предназначенных для настройки аппаратуры оптического диапазона (1994 год, совместно со специалистами ФРГ), проверка соответствия данных, полученных в результате космической съемки спектрофотометрических сканеров, которые применяются для определения температурного режима океана, а также — в сфере управления рыбным и прибрежным хозяйством.

В 2002–2003 годах на океанографической платформе выполнялись также исследования поверхностного волнения и структуры приводного слоя атмосферы. Это была последняя научная деятельность, осуществленная на ее борту.

Сегодня в Голубом заливе расположена единственная в Крыму устрично-мидийная ферма. Ее «угодья» занимают почти пять гектаров. Выращивают там мидий и тихоокеанскую гигантскую устрицу.

Подводная часть первой океанографической платформы тоже обрастает мидиями, превращаясь в искусственный риф. Моллюски фильтруют воду, делая ее кристально чистой. Несмотря на глубину, дно просматривается как на ладони. В тронутой невысокой волной аквамариновой глади отражается ржавый корпус «острова науки», верой и правдой послужившего как СССР, так и международному ученому сообществу и ставшего ненужным в последнее десятилетие.




Следы титана — между водой и солнцем


В заключение хотелось бы сказать еще о двух объектах, которые появились в Крыму во второй половине XX века. Каждый из них по-своему грандиозен, гениален и может служить наглядной иллюстрацией высокой промышленной культуры и смелой инженерной мысли, свойственных подобным проектам позднего советского периода.




Название «Ялтинский водоводный тоннель» можно встретить в перечне заброшенных объектов Крыма, однако таковым это сооружение на самом деле не является. Несмотря на свой почтенный возраст и изношенность, тоннель продолжает выполнять важнейшую задачу, достойной альтернативы ему на данный момент до сих пор нет и, очевидно, в ближайшие годы не появится. Добавим, что доступ к тоннелю закрыт и объект находится под охраной.

Тем не менее это сооружение — достойная иллюстрация того, насколько дерзкие и трудозатратные проекты реализовались в послевоенную эпоху советскими рабочими, причем не только в военной сфере, но и в гражданской.

Проблема снабжения городов и поселков Южного берега Крыма пресной водой всегда стояла очень остро. Воды не хватало, а потребление год от года росло. Реки на южных склонах Главной гряды Крымских гор маловодны, и на некоторых режимы течения изменены и зарегулированы. Например, Учан-Су — река протяженностью в 7 км — берет начало под кромкой Ай-Петринской яйлы на значительной высоте, протекает через западную часть Ялты и впадает в море. Ее вода, направленная по трубам, питает Могабинское водохранилище, что недалеко от курортной столицы. А у села Изобильного, расположенного вблизи Алушты на реке Улу-Узень, создано Изобильненское водохранилище.

При разработке планов развития южного берега Крыма, начиная с 30-х годов прошлого столетия, учитывалась концепция водообеспечения этого региона, в основу которой были положены следующие основные тезисы: создание крупных водохранилищ для запаса воды с использованием стоков местных рек технически невозможно и экономически нецелесообразно; с учетом резко прогрессирующего количества потребителей воды, эффективным является гарантированное водообеспечение Южного берега Крыма с помощью тоннельных водоводов, проложенных через южную гряду Крымских гор.

Нецелесообразность создания крупных водохранилищ для запаса воды с использованием стоков местных рек обосновывалась тем, что для этого необходимо отчуждать большие площади ценных рекреационных земель, тогда как строительство водохранилищ может создать угрозу для экологической безопасности региона в силу геологических особенностей региона, наличия большого количества оползней и угрозы их активизации в результате гидротехнического строительства; к тому же для строительства здесь водохранилищ с гарантированной экологической безопасностью необходимы дополнительные капитальные вложения, которые значительно превышают стоимость альтернативных вариантов использования воды, подаваемой через тоннельные водоводы.

Одновременно с этим северные склоны Главной гряды крымских гор богаты реками, и там же есть долины, где запасы воды можно аккумулировать. Бельбек — наиболее многоводная река Крыма длиной в 55 км и площадью воды в 505 км


. Она образуется из слияния двух рек — Биюк-Узенбаш и Манаготра. Ниже в Бельбек впадают его притоки — Кучук-Узенбаш и Коккозка. Так родился проект по переброске вод с северных склонов Главной гряды на южные. Решение было простым и изящным, однако для его осуществления понадобилось нешуточное вложение сил и ресурсов.

В верховьях Бельбека в 1960-х годах был создан крупный гидротехнический комплекс — Ялтинский тоннель, а на притоке реки Манаготра недалеко от села Счастливое Бахчисарайского района — водохранилище. Для этого течение Манаготры было перекрыто плотиной, и водохранилище заполнилось за один сезон. Высота зеркала воды составила 395 м над уровнем моря. В толще Главной гряды был пробит тоннель длиной 7460 м, и по нему вода самотеком стала поступать в Ялтинский гидроузел, высота которого составила 360 м над уровнем моря. Река потекла вспять — не на север, а на юг. Несколько лет спустя в Счастливенский гидротехнический комплекс вошло еще одно водохранилище — Загорское, построенное в верховьях реки Качи. Оно также служит для водоснабжения Ялты.

Ялтинский водоводный тоннель был построен по проекту института «Укргипроводхоз», генподрядчиком выступил трест «Крымводстрой», а субподрядчиком — севастопольское СУ-528.

Строительное управление № 528 было организовано в соответствии с постановлением № 811 Совета министров СССР от 15 февраля 1956 года и приказом № 169 Минтрансстроя СССР от 18 февраля 1956 года. В первые годы своей деятельности оно было строго засекречено, потому что основными задачами, стоявшими перед управлением, являлись прежде всего строительство и реконструкция шахт, подземных сооружений специального назначения и других подземных объектов.

Строительство гидротехнического комплекса началось в 1959 году. Мощная техника и квалифицированные кадры решили сложную инженерную задачу. Геолог Юрий Шутов был одним из специалистов, занятых на строительстве гидротоннеля.

Он вспоминает любопытные и порой даже удивительные вещи:

Уже более трех километров отделяло забой от северного входа. Четырехсменная работа позволяла не терять ни минуты. Их и не теряли. Четкий ритм почти не нарушался. Геологические условия не менялись. Все, что надо было для строительства, завозили вовремя: бетон и взрывчатку, стальные конструкции для сооружения железобетонной рубашки тоннеля и товары ширпотреба для проходчиков — область делала все возможное, чтобы работа шла без помех.

Между северным и южным участками разгорелось соревнование за высшую скорость проходки. «Северяне» установили рекорд — 200 м проходки в месяц. В районной газете появилось стихотворение одного из рабочих, которое начиналось словами: «Забойщики слышат друг друга». И хотя грохот взрывов в одном забое еще не был слышен в другом — их разделяла перегородка толщиной чуть ли не в два километра, — чувствовалось, что гора поддается.

Но однажды августовской ночью, после одного из взрывов, в забой пошла вода. Нет, не было ревущего потока, который, сметая все на своем пути, промчался бы по тоннелю. Вода поступала равномерно и вроде бы не очень быстро. Но те малые насосы, что стояли у самого забоя, моментально захлебнулись. Пришлось отступить к более мощным. Работы по проходке прекратились. Почти на 300 м тоннель был залит. У забоя глубина воды была около двух метров.

Уже на следующий день мы начали обследовать место прорыва. Зрелище фантастическое: черномаслянистого цвета вода почти неподвижна, темень сплошная. Путь освещаем карманными фонариками.

Наша резиновая лодка бесшумно скользит вдоль стен тоннеля, еще не покрытых бетоном.

Химические анализы опять показали, что вода абсолютно не похожа на ту, что в источниках над тоннелем. Более того, воды с таким составом здесь вообще не должно быть. Но она была и неопровержимо свидетельствовала о том, что наши знания о гидрогеологии карстовых массивов, скромно говоря, еще очень и очень неполны. И это несмотря на то, что о карсте вообще написаны сотни книг, тысячи научных статей, причем энная толика их приходится и на карст горного Крыма.

Уже через неделю, когда была подтянута к забою мощная водоотливная техника, приток в тоннель неожиданно стал уменьшаться, а через месяц прекратился совсем…

Месяца через полтора-два, когда работа вошла в привычный напряженный ритм, горы еще раз кинулись в атаку.

Снова вода! Приток немалый — 200 м


/ч. Опять прекращены работы, опять гудят насосы. Но хотя воды почти вдвое больше предыдущего, резкий спад ее начался через считанные дни. На второй день в тоннель поступало всего 152 м


/ч, на третий 116 и т. д.

В чем же дело? Почему это происходит — нежданно-негаданно заливает горную выработку вода и столь же неожиданно иссякает? И объем внушительный — сотни тысяч кубометров.

Здесь мы столкнулись с очень странным и не вполне понятным явлением — «запечатанной» геологическими процессами внутри гор громадной линзой воды. В течение многих тысячелетий дремала эта линза, как спящая красавица, под тяжелым одеялом известняковой толщи. Но даже здесь, на полукилометровой глубине, она не была мертвой. Сложные и длитель-ныв химические процессы непрерывно шли в ее жилах-трещинах, менялся химический состав воды.

А «запечатана» линза была действительно здорово. Когда в тоннель ушла значительная часть содержащихся в ней вод, гора начала «чудить»: взрывчатка (небольшие цилиндры) сама собой выскальзывала из рук забойщиков и исчезала в прорубленных отверстиях. Гора заглатывала, всасывала ее в себя. А все очень просто: в замкнутом объеме линзы — после спуска воды — образовалось разреженное пространство, в которое через пробуренные отверстия устремлялся воздух из тоннеля. Этот гигантский вдох длился несколько суток.

Водохранилище и тоннель длиной 7216 м были построены в намеченный срок. В декабре 1963 года произошла стыковка тоннеля с Северного и Южного порталов. Эксплуатироваться тоннель начал в 1964 году. Со временем запасы воды в водохранилище и мощности очистной станции позволили снять какие-либо ограничения и подавать воду круглосуточно.

Проект обошелся государству в 22 млн рублей. Пока не был построен тоннель под Ла-Маншем, Ялтинский водовод считался самым большим сооружением подобного типа в Европе. Водой теперь снабжалась не только Ялта, но и все поселки побережья, а также санатории и пансионаты — от Гурзуфа до Фороса.

Тоннель изначально был рассчитан на пятьдесят лет эксплуатации. Однако уже в 1979 году водовод начал вызывать у специалистов беспокойство: в его бетонной «рубашке» появились трехсантиметровые трещины. В 1988 году в отдельных местах трещины достигали уже двадцатиметровой длины. Больше всего пострадала южная часть тоннеля. Дело в том, что на южном участке тоннель проходит через пласты аргиллитов, которые обладают свойством набухать при увлажнении или соприкосновении с влажным воздухом. Кроме набухающих глин, на тоннельную отделку действует горное давление и сейсмические нагрузки.

Тогда харьковский УкркоммунНИИпроект разработал проект строительства дублирующего водовода, который должен был пройти параллельно старому, длиной 7253 м. Проходку тоннеля планировалось выполнять в четыре этапа и сдать в эксплуатацию через 3,5 года. Намеревались возвести перемычки между новым и старым тоннелями, чтобы можно было направить воду по новому пути и приступить к ремонту старого. Первая перемычка должна была появиться на расстоянии 800 м от начала тоннелей, вторая — на расстоянии 2,6 км.

Но с распадом СССР финансирование было прекращено, и строительство заморозили. К 1995 году проходчиками Тульской строительной организации было пройдено всего 1615 м. Причем забетонировано было только 140 м, остальную часть нового тоннеля временно закрепили железобетонными тюбингами. Недостроенный тоннель стал медленно, но неуклонно разрушаться. Те, кто отвечал за водоснабжение Ялты, забили тревогу. Были созданы межведомственные комиссии с участием ведущих специалистов десятков ведомств, которые подтвердили: в незаконченном тоннеле

…наблюдается интенсивная деформация временного крепления по всей длине горной выработки. На отдельных участках горизонтальное смещение элементов временного крепления в 20 раз превышает допустимые нормы. Консервация или приостановление строительства нового тоннеля невозможны, так как он находится в непосредственной близости от действующего. Его разрушение неминуемо приведет к дальнейшему разрушению действующего водовода, а то и к полному прекращению подачи воды. На действующем водоводе достаточно небольшого обвала, чтобы авария привела к экологической катастрофе. На некоторых участках разрушен лоток, по которому течет вода.

Что же предложили специалисты? В качестве временной меры было достаточно отремонтировать в недостроенном тоннеле 643 м временного крепления и «одеть» в железобетонную «рубашку» 1475 м водовода; после этого соединить его со старым и пустить воду в обход самого разрушенного участка. Ориентировочная стоимость этих работ — около 3 млн гривен. Для окончания же строительства нового водовода нужно было изыскать в госбюджете около 100 млн гривен.

Для гарантированного обеспечения Южного берега водой, была принята Комплексная программа социально-экономического развития Большой Ялты как курорта государственного значения. В программе предусматривался комплекс мер по строительству новых и реконструкции действующих объектов водообеспечения: реконструкция быстротока и наращивание плотины Загорского водохранилища, реконструкция водовода от Загорского до Счастливинского водохранилища, реконструкция Южного портала действующего тоннеля и завершение строительства нового, наращивание плотин Счастливинское-1 и Счастливинское-2, а также строительство Солнечногорского водохранилища и Зеленевского водохозяйственного комплекса.

В 2001 году, когда из госбюджета Украины в качестве субвенции было выделено 2,2 млн гривен, строители СУ-528 полностью освоили эти деньги, благодаря чему «одели» в бетонную «рубашку» еще 400 м выработки.

Однако устойчивое водоснабжение Большой Ялты в перспективе до 2005 года не могло быть гарантировано из-за отсутствия должного финансирования.

Пока ведется разработка альтернативных путей водоснабжения, Ялтинский водоводный тоннель все еще эксплуатируется. Сейчас сооружение находится в критическом состоянии, и, по отзывам специалистов, даже слабое землетрясение в три балла способно оставить Большую Ялту без воды.

Если отправиться к гидроузлу, чтобы взглянуть на сооружение своими глазами, то дорога начнется из долины Бельбека в районе села Аромат. Первые километры пути, безусловно, порадуют чистотой и ухоженностью, но по мере приближения к Главной гряде, пейзажи постепенно станут походить на кадры из постапокалиптического боевика. Следы былого величия все еще просматриваются, несмотря на разруху, свойственную постсоветскому периоду. Вид самого водохранилища производит двоякое впечатление: монументальное сооружение в окружении красивейших вершин Крыма, но, увы, не в самом лучшем состоянии. Северный вход тоннеля обнесен забором, за которым территорию патрулирует охранник в камуфляжной форме.




Первая и последняя в СССР солнечная электростанция (СЭС) была построена в Ленинском районе, неподалеку от города Щелкино, на побережье Азовского моря в 1985 году. Сейчас от нее остались только обслуживающие здания, поле с опорами от зеркальных рефлекторов… и макет станции в Политехническом музее в Москве.

Нефтяные кризисы 1973 и 1979 годов поставили ряд развитых стран — импортеров нефти в весьма сложное положение, многие из них приступили к созданию опытных СЭС. В 1981–1983 годах были сданы в эксплуатацию шесть сравнительно крупных солнечных электростанций: две из них расположили в Испании, и по одной — в Италии, Японии, Франции и США.

Примерно в те же годы в Крыму было начато строительство СЭС-5 с пиковой мощностью 5 МВт (такая же мощность была у первого в мире атомного реактора). Это была гелиостанция башенного типа, концепцию которой впервые выдвинули в Государственном энергетическом научно-исследовательском институте им. Г. М. Кржижановского в 50-е годы. Над проектом работало отделение рижского института «Атомтеплоэлектропроект» при участии тринадцати других проектно-конструкторских организаций Министерства энергетики и электрификации СССР. Научное руководство осуществлял Энергетический институт имени Г. М. Кржижановского Академии наук СССР. Сооружение СЭС-5 было поручено коллективу Запорожского строительного управления «Днепрострой», который в том же районе строил Крымскую атомную электростанцию. Единая промышленно-строительная база позволяла снизить стоимость обоих объектов.

СЭС-5 была задумана как экспериментальный объект и служила для того, чтобы выяснить особенности работы специфического оборудования, применяемого в электростанции, накопить опыт эксплуатации всех систем станции, выявить недостатки схемы и отдельных элементов оборудования и получить возможность в процессе освоения станции реконструировать несовершенные системы.

Проектирование СЭС-5, так же как и проектирование ряда зарубежных экспериментальных гелиостанций, велось параллельно с разработкой обоснований будущих промышленных СЭС. Для СЭС-5 такой перспективой является проект СЭС-200 (позднее СЭС-320), рассчитанный на условия Крыма. СЭС-5 разрабатывалась как модель (в масштабе мощности 1:10) одного из четырех модулей 50 МВт станции СЭС-200.

При подготовке этих проектов в 1977–1981 годах проводилось математическое моделирование работы зеркальных систем станции, рассматривались различные формы зеркального поля и структуры расположения гелиостатов. Гелиостат — это зеркало площадью в несколько квадратных метров, закрепленное на опоре и подключенное к общей системе позиционирования. То есть в зависимости от положения солнца зеркало будет менять свою ориентацию в пространстве. Площадь гелиостатов крымской СЭС составляла ни много ни мало 25,5 м


.

Оптимальной, как и в исследованиях зарубежных авторов, признана радиально-круговая шахматная компоновка с переменным радиальным шагом между концентрическими рядами. Отличие оптической системы СЭС-5 от зарубежной «Solar-1» состояло в том, что глобальная форма поля представляла собой правильное круговое кольцо, а не эллипс. Подобные детали на уровне экспериментальной СЭС являлись одним из главных вопросов оптимизации оптических систем крупных промышленных СЭС.

Расчет зеркального поля СЭС-5 был проведен Энергетическим институтом имени Г. М. Кржижановского и НПО «Солнце» АН ТССР. Конструкция гелиостатов СЭС-5, состоящих из 45 зеркальных фацет, разработана Проектно-конструкторским бюро Главэнергостроймеханизации и изготовлена Чеховским опытным заводом «Гидростальконструкция» Минэнерго СССР при участии заводов Минстанкопрома и Минхиммаша. Отражательная способность зеркал, изготовленных Минстройматериалов СССР, составляет 0,71.

Первое пробное включение генератора станции СЭС-5 состоялось в сентябре 1985 года. В тот момент функционировало 420 гелиостатов.

В центре большого поля диаметром 500 м была расположена башня высотой 89 м. В ее верхней части находился паровой котел в виде цилиндра высотой 7 м и диаметром 7 м. Номинальная температура воды в котле достигала 250 °C.

Основная и самая трудоемкая задача — это позиционирование всех зеркал станции так, чтобы в любой момент все отраженные от них лучи были нацелены на котел. Каждый гелиостат (а когда станция полностью вступила в строй, их было 1600), оснащался электрическими приводами зенитного и азимутального вращения. ЭВМ, управляющая работой станции, при помощи электроприводов корректировала положение гелиостатов таким образом, чтобы котел всегда был освещен.

После того как зеркала нагревали воду в котле, пар подавался на турбину, которая вращала ротор генератора. Так солнечная энергия превращалась в электрическую. Турбина и генератор находились на земле, в специальном помещении.

Одновременно часть высокотемпературной пароводяной смеси аккумулировалась в двух специальных емкостях тепловых аккумуляторов объемом по 1000 м


 каждый. В случае плохой погоды, когда солнце скрыто за облаками, или же ночью он способен был обеспечить работу станции на стандартной мощности в течение 3–4 часов плюс еще около 10 часов в режиме пониженной мощности (примерно 50 %).

При эксплуатации этой станции всплыло на поверхность множество трудностей. Одна из них — система наведения отражателей практически полностью (95 %) потребляла энергию, вырабатываемую станцией. Также возникали трудности с мытьем зеркал. В журнале «Смена» в 1989 году писали:

В качестве альтернативы «мирному атому» обычно называют солнечные, ветровые станции. Но если реально оценивать положение дел, перспективы тут туманные. По соседству с атомной работает экспериментальная солнечная. Ее проектная мощность — всего 5 МВт (для сравнения: один реактор — 1000 МВт). Но сейчас она больше энергии потребляет, чем производит. А себестоимость киловатт-часа… 34 рубля! Согласны платить? Какого-то прорыва в технологии ожидать трудно, это видно из сопоставления двух цифр. Если в прошлом году на строительство АЭС было выделено 60 млн рублей, то на работы по развитию всех нетрадиционных источников энергии в Крыму — всего 200 тысяч… Недавно появилась новая альтернатива: использовать для получения энергии сероводород, поднимающийся из глубин Черного моря и грозящий серьезными неприятностями. Но при таком нищенском финансировании надеяться на энергию солнца, ветра, биогаза и т. д. несерьезно.

Общая стоимость строительства СЭС-5 составила около 29 млн рублей. К моменту остановки в начале 1990-х солнечная электростанция выработала около 2 млн кВт/ч электроэнергии.

Инженеры и конструкторы в 1986 году никак не могли догадываться, что СЭС-5 станет последней солнечной электростанцией Союза. После распада СССР экспериментальная станция была закрыта за ненадобностью и отсутствием финансирования. В 2005 году башню разрезали на металлолом, остались только обслуживающие здания и поле с опорами от зеркальных рефлекторов.

Говорят, в начале 1990-х годов на рынке в Щелкино было навалом прекрасных зеркал специального изготовления, «позаимствованных» на территории СЭС-5. И до сих пор множество осколков гелиостатов (зеркала которых, кстати, весьма непросты в изготовлении) разбросаны по полю с опорами.