Италия: вино, еда, любовь
Майкл Такер








Среди холмов итальянской Умбрии, в живописной долине, утопающей в оливковых рощах и фруктовых садах, американские актеры Майкл Такер и Джил Эйкенберри купили маленький домик, возведенный триста пятьдесят лет назад. С этого момента супруги начали иную главу своей жизни, в которой имеется лишь два приоритета: есть вкусную пищу и пить хорошее вино.

Перед вами чудесная книга о том, как человек вдали от родины обретает новый дом. Вместе с автором мы отправляемся в потрясающее путешествие: заглядываем в типичную итальянскую мясную лавку, веселимся на празднике сбора урожая в захолустном городке, поднимаемся к заснеженным вершинам горного хребта Сибиллини, а главное — принимаем участие в роскошных затяжных пирах, лакомимся в тратториях блюдами, достойными королей, покупаем в придорожных ларьках огромные бутерброды со свининой, жарим молочных поросят, ягнят и пиццу в четырехсотлетней печи.

Эта книга — увлекательные заметки истового гурмана, написанные легко, с юмором и пристальным вниманием к деталям.






Майкл Такер

Италия: вино, еда, любовь


Посвящается Джил.




Можешь забрать себе весь мир, но оставь мне Италию.

    

Джузеппе Верди






Нас можно купить, но нам нельзя докучать.

    

Альфред Лант и Линн Фонтанн








Глава 1


Наш домик расположился на склоне покрытого оливковыми деревьями холма, словно ребенок, который устроился на коленях сильного, бесконечно терпеливого дедушки. Сначала мы называли этот холм горой, но однажды взобрались на его вершину и увидели протянувшиеся до горизонта вершины Сибиллини в шапках снегов. Нет, возле нашего дома возвышается именно холм, один из тех многих, что вздымаются волнами на севере и юге, насколько хватает глаз, и переливаются серебристо-зеленой листвой оливковых деревьев. Крошечный каменный домик будто бы вжимается в склон холма, поэтому нам не стоит опасаться первых лучей утреннего солнца, которые могли бы нас потревожить, если бы проникли в окно нашей спальни. Впрочем, в то утро я встал именно с первыми лучами.

Ночью я спал как младенец. Возможно, этому поспособствовали три стакана граппы, выпитые мною за ужином. А кроме того, мы опорожнили бездонный, казалось бы, кувшин местного красного вина, заедая его запеченной на углях бараниной и жареной картошкой. Ох уж эта картошка!.. Кто знает, может, она мне и приснилась. Вообще-то, как правило, я после большой тарелки пасты картошку не ем. По крайней мере, за один присест. Между прочим, паста была самая простецкая — обычные макароны с оливковым маслом да сверху граммов двести трюфелей. Трюфели здесь вообще растут как сорняки.

Небо медленно сменило цвет с серого на светло-голубой. Одна за другой запели птицы. У меня еще имелась в запасе пара свободных часов, поэтому я просто лежал и слушал их. Я прилетел сюда два дня назад, чтобы окончательно уладить все формальности, связанные с приобретением этого дома среди холмов Умбрии. Сегодня днем мне предстояло отправиться в обратный путь, в Калифорнию. Внутренние биологические часы сбились напрочь, однако нехватка сна меня не волновала — посплю как-нибудь в другой раз.

Рустико — именно так назывался дом. Уже триста пятьдесят лет стоял он на склоне холма, обратив окна на широкую зеленую долину Сполето. Словом «рустико» итальянцы называют крестьянскую хижину, в которой каждый год во время сбора урожая оливок спят сезонные рабочие. Теперь она станет приютом для двух приезжих актеров.

Я отправился на кухню и сварил себе кофе. Сел за столик в открытой беседке у двери, что вела на кухню, и принялся наблюдать за птичкой с черно-белым хохолком, напоминавшей своим наглым видом Вуди Вудпекера.[1 - Эксцентричный красноголовый дятел из мультфильмов анимационной студии Уолтера Ланца, прокатываемых «Universal Pictures».] Птичка, издав пронзительный крик, спланировала с ветки вниз, пронеслась на бреющем полете над садом, а потом, взвившись вверх, несколько раз обогнула печную трубу. Уже сейчас, ранним утром, становилось ясно, что день обещает быть знойным. Однако даже в самую жаркую пору в нашем доме было прохладно, словно в винном погребе — толщина каменных стен составляла около метра, отчего снаружи здание казалось значительно больше, чем изнутри.

Я позвонил Джил в Калифорнию. Вчерашний день там еще не кончился, и пока по местному времени у них было только девять вечера. Ужасная путаница из-за этих часовых поясов… Я рассказал Джил о вчерашней встрече в приемной у нотариуса, в ходе которой я подписал все бумаги и передал два чека: один в открытую, второй — под столом. Я поведал ей о том, как нотариус с торжественным видом прочитал вслух весь договор, делая паузу после каждого предложения, чтобы мне перевели его смысл. Все прошло очень официально. Затем я рассказал, как после этого Бруно и Мейес, продавшие нам дом, и наша подруга, торговый агент Джоджо, повезли меня на обед в ресторан «Fontanelle», расположенный в нескольких километрах от нашего нового дома.

Я поделился с Джил своими чувствами, поведал ей, что ощущаю в этот самый момент, сидя в саду и слушая пение птиц, о том, как манит меня это место, о том, как его ритм определяет темп жизни — для всех и для каждого. Я не могу назвать себя особо терпеливым человеком. Тишина, спокойствие и неподвижность не мой репертуар. Однако, возможно, после того как мы поселимся в этом доме, и в этой долине кое-что изменится…

Мы познакомились в Вашингтоне на подмостках Арена-стейдж в 1969 году. Я был женат, у меня имелась годовалая дочка, Джил же была помолвлена с актером, работавшим в Монреале. Во время чтения пьесы, которой предстояло открыть новый сезон, наши глаза встретились, и когда дело дошло до репетиций, мы уже были по уши влюблены друг в друга. Мы вместе вот уже тридцать пять лет, а наши чувства и не думают остывать. Через несколько дней после закрытия сезона я развелся, еще через месяц мы с Джил забрали к себе мою дочку Элисон. Потом мы отправились в Нью-Йорк, чтобы попытать счастья в театрах Бродвея, однако пытать его в основном приходилось на бирже труда. Мы были буквально на грани отчаяния, но все-таки нам вместе удалось отойти от края пропасти. Это и стало нашим стилем жизни.

У нас все повторяется с периодичностью в девять лет. По крайней мере, когда оглядываешься назад, кажется именно так. Нью-Йорк можно сравнить с поездом с двумя локомотивами — почти восемнадцать лет мы, образно выражаясь, провели в окопах, строили карьеру, учились подолгу жить в разлуке, попадали в ловушки, сталкивались с самыми разными искушениями. В Нью-Йорке выросла Элисон. В дождь и зной я возил ее в школу на велосипеде, а потом мы уехали и оставили ей квартиру — Элисон поступила в колледж в Нью-Йорке. Нашего сына Макса Джил родила в больнице Ленокс-хилл. Каждый день я возил Макса на велосипеде в школу Монтессори на 89-й улице. Нью-Йорк был нашим гнездышком. Там мы познакомились с нашими самыми лучшими друзьями — с такими, бывает, не видишься по десять лет, а они все равно остаются самыми близкими. В Нью-Йорке мы сформировались — как личности, как семья, как пара.

В 1986 году нам позвонил мой старый друг Стивен Бочко — мы с ним познакомились еще в колледже. Он сказал, что собирается снимать новый сериал, и предложил нам принять в нем участие. По его словам, он даже придумал для нас роли. Трубку взяла Джил. Она от всей души поблагодарила Стивена, заметив при этом, что она актриса театральная и вообще ей не хочется никуда уезжать из Нью-Йорка. Дети устроены в нормальные школы, у нее здесь свое гнездышко, а на телевидение ее не тянет. Я кинулся к ней через всю комнату, что есть сил крича, чтобы она соглашалась — соглашалась на любых условиях.

Впрочем, волновался я совершенно напрасно. Бочко ее успокоил: не хочешь сниматься — не надо; просто позволь мне, когда я буду писать реплики, представлять тебя, так у меня лучше получатся диалоги. Джил великодушно согласилась.

Потом, когда нам прислали сценарий, Джил стала его пролистывать и через пару страниц начала учить роль. Нет, она ее никому не отдаст.

В мае мы полетели в Лос-Анджелес на три недели — сниматься в пробной серии. Это было прекрасное время! Первоклассные роли в первоклассной пилотной серии, одежда по индивидуальному заказу, реклама, вокруг нас вьются агенты. Возникало впечатление, будто мы снимаемся в солидном голливудском кинофильме. И самое главное — мы были вместе. После долгих лет работы по отдельности мы впервые отправились по дороге к славе рука об руку. Мы оба оказались победителями — проигравших не было.

После съемок пилотной серии мы вернулись в Нью-Йорк, чтобы забрать детей и вещи и к августу перебраться в Лос-Анджелес, где предстояло отснять остаток первого сезона. Чтобы отпраздновать радостное событие, мы подались на Карибское море, на Сан-Мартин. Когда же вернулись в Нью-Йорк, Джил обнаружила у себя на груди припухлость.

Это был рак. Мы легли на постель в нашей квартире на 89-й улице, задернули занавески и взяли друг друга за руки в темноте. Джил ждала скорой смерти. Я пытался представить существование без нее. У меня перед глазами, словно у тонущего человека, промелькнула вся наша совместная жизнь, и я осознал, сколь многое связывает меня с этой удивительной женщиной. Одна лишь ее близость заставляла людей воспринимать меня лучше, чем я есть на самом деле. Да я и сам рядом с ней вырастал в собственных глазах.

Операцию Джил сделали в Нью-Йорке, в больнице Маунт-Синай. Через две недели ей надлежало пройти первый сеанс лучевой терапии в клинике при Калифорнийском университете. Именно в этот день запускали в производство наш сериал «Закон Лос-Анджелеса». Мы уложили вещи, успокоили перепуганных детей и сели в самолет до Лос-Анджелеса. На этот раз дело не ограничивалось сменой места жительства, школы для детей и поиском новых друзей. В нашей жизни появился незваный гость — рак. Этому гостю предстояло кардинально изменить все: наши отношения, наше будущее, наше самовосприятие. В конечном итоге, после того как мы приняли случившееся как данность, рак научил нас жить…

…Вскоре, когда перевалило за восемь, из-за вершины горы показалось солнце. Я сел в машину и поехал под уклон, в нашу деревушку. В баре заказал себе эспрессо, потом еще один. Я страшно стеснялся заговорить с барменом, сварившим мне кофе, и сделал вид, что читаю местную газету. Смысл каждого пятого слова заставлял меня теряться в догадках. После того как утренний наплыв посетителей схлынул, я, набравшись храбрости, завел с барменом беседу. Начал со стандартного, хорошо отработанного, самоуничижительного: «Простите, я американец и плохо говорю по-итальянски». Эта фраза всегда отлично срабатывала. Бармен просветлел лицом. У нас состоялся диалог ну словно из учебника итальянского языка. Я поинтересовался, где здесь можно купить лучшее оливковое масло, и бармен принялся подробно мне объяснять, для наглядности рисуя на салфетке карту-схему.

Несмотря на то что у меня с собой был только чемодан, мне хотелось увезти обратно в Калифорнию как можно большее Умбрии. Я нашел лавчонку, торговавшую оливковым маслом, где выяснилось, что там же можно приобрести каштановый мед, которым славится Умбрия. Помимо этого, не откладывая в долгий ящик, прикупил несколько целлофановых пакетов strongozzi (стронгоцци) — местной разновидности пасты. Потом на дороге, что вела прямо к нашему домику, я остановился у другой лавки. На табличке, висевшей у входа, было написано, что там продаются свежие трюфели. Процедура покупки трюфелей оказалась делом непростым. В лавке имелось все что нужно: алюминиевые лотки, в которых лежали трюфели с приставшими к ним комочками земли, весы, чтобы взвесить все по-честному до последнего грамма, и упаковочная машина — как раз для таких как я. С ее помощью трюфели можно было завернуть в целлофан, чтобы не беспокоить спутников запахом. Я прикупил шесть чудесных образчиков — каждый размером с бильярдный шар. Эти трюфели мне предстояло тайком тащить через таможню. Потом я отправился в винный магазин, где приобрел шесть бутылок «Монтефалько Россо». Изумительное вино. Я надеялся, что, когда доберусь до Калифорнии, оно еще не успеет утратить своего вкуса.

Груженный добычей, я вернулся домой, где запихал ее в чемодан. Туда же отправилось то немногое из одежды, что я прихватил с собой. Запер дом, прикрыл ставни и помчался в римский аэропорт, распрощавшись с нашим домиком до сентября.




Глава 2


Лос-Анджелес, за восемь лет до описываемых событий.

С перерывом в день у нас были запланированы два мероприятия — своего рода итог последнего года жизни в полнейшем хаосе Лос-Анджелеса. На вечер пятницы назначена корпоративная вечеринка NBC, а накануне вечером нас ожидали домашние посиделки у подруги — телевизионного продюсера и подающей надежды последовательницы нью-эйдж.[2 - New Age (англ.) — букв. «новая эра», общее название совокупности различных оккультных и философских течений, возникших после Второй мировой войны.] По ее словам, она регулярно выходит на связь с самим Иисусом Христом. И нам предложила после ужина устроить в специальной комнате сеанс с Сыном Божьим.

— Не забудьте подготовить вопросы, — напомнила она.

Ага, конечно.

То, что мы пережили во время корпоративной вечеринки в пятницу, тоже отчасти можно назвать религиозным опытом. NBC ежегодно собирает со всей страны режиссеров-постановщиков и устраивает для них пьянки, гулянки, неформальные встречи, в ходе которых компания знакомит гостей с планами на следующий сезон. Все это длится неделю, а пятничная вечеринка — своего рода кульминация. Звезды компании собираются на несколько часов, треплют друг друга за плечи и общаются с «залетными птичками» — очаровательный голливудский термин, под которым подразумеваются все те, кто живет за пределами Нью-Йорка и Лос-Анджелеса.

Мы принимали участие в этой вечеринке каждый год восемь лет подряд, поэтому были знакомы со всеми тонкостями. Наш лимузин остановился у «Беверли Хилтон» в шесть тридцать — с одной стороны, мы прибыли не к самому началу, а с другой стороны, слишком рано, чтобы наш приезд оказался засчитанным как полное внутреннего изящества опоздание. Мы сверкали и блистали, как и полагается звездам. Загорелые, причесанные, мы ждали, что к нам рванет толпа фотографов, журналистов, репортеров, которые будут напирать на ограждение, тогда как мы величественно направимся по ковровой дорожке к бару. «Глядите, это же Майк и Джил, самая шикарная пара в Голливуде!» — говорили бы зеваки.

Выбравшись из лимузина, мы не увидели ни ковровой дорожки, ни фотографов, ни журналистов, выкрикивающих наши имена. Я почувствовал, как у меня по телу под рубашкой от Valentino скатилась капелька пота. Неужели мы перепутали дату? А может, отель? Вдруг вечеринка проводится в «Беверли Уилшир» или, что еще хуже, в отеле «Шератон Юниверсал», который вообще по другую сторону холма?

В фойе никого не оказалось. В смысле — из знаменитостей. Там бродили обычные люди, постояльцы и их знакомые, — сами понимаете, отличить их от звезд не составляет никакого труда. Я оглянулся и обнаружил, что лимузин уже исчез, направившись в то место, куда обычно уезжают все лимузины, высадив знаменитостей. Потом наконец мы увидели знакомое лицо — девушку из отдела по связям с общественностью, с которой мы неоднократно работали вместе.

— Ребята, а вы что здесь делаете? — с искренней тревогой спросила она. — Вечеринка начинается в восемь. Сейчас идет заседание представителей региональных отделов. И раньше чем через час оно не закончится.

В восемь? Господи боже! Нет, конечно, у нас еще оставалась маленькая надежда повторить полное внутреннего изящества опоздание — но только в том случае, если мы сумеем отыскать лимузин и на некоторое время вернемся домой. Мы стояли в фойе и пытались сообразить, кто же виноват в столь оглушительном провале. Отдел по связям с общественностью, где работала эта девушка, или наш агент, который что-то напутал?

Впрочем, какая разница, кто виноват? Домой ехать не хотелось. Смотреть, как твои несчастные дети уплетают ужин, купленный в китайской закусочной навынос? Нет, уж больно душераздирающее зрелище. С трудом наведенный лоск сходил с нас как старая краска.

— Знаете, у нас здесь есть комнатка для журналистов. Особым шиком она не отличается, но пока вечеринка не началась, мы околачиваемся там. По крайней мере, там можно передохнуть и пропустить бокальчик вина.

Вина? Ладно. Я пытался сохранить баланс между двумя образами: самодовольной знаменитостью и простым, приземленным парнем. Именно благодаря второму образу я и прославился. Однако удерживать подобное равновесие — дело непростое. Девушка провела нас в комнату, заставленную столами, стульями и телевизионными экранами, на которых транслировалась встреча в соседнем конференц-зале. Мы уселись за маленький столик, и вокруг нас тут же образовался пятачок свободного пространства, словно мы какие-то инопланетяне. Кого только в комнате не было — ребята из отдела по связям с общественностью, техники, репортеры в ожидании горячих новостей, фотографы, копящие силы перед прибытием знаменитостей…

Я залпом выпил вино и уставился на бокал Джил. В этой комнате я чувствовал себя неуютно. Именно эти люди, окружавшие нас, должны были напирать на заграждения, выкрикивать наши имена, упрашивать нас попозировать перед камерами, признаваться в любви и восхищаться нами. Если бы мы только приехали на час позже и прошлись по дорожке, как полагается звездам! Теперь они глядели на нас так, как порой человек смотрит на кусок стухшего мяса.

Я начал медленно закипать. Наш агент намеренно ввел нас в заблуждение. Он тратил все силы, чтобы протолкнуть нас наверх по карьерной лестнице, а потом ему это, видимо, надоело, и он решил унизить нас перед всей прессой. Ударить ножом в спину. Я что хочу сказать… Быть звездой вообще штука сложная, а когда перед тобой никто не преклоняется, так это практически невозможное дело.

А потом мне подумалось, что Иисусу, с которым мы вчера ужинали, явно пришлось бы по душе положение, в котором я оказался. Он-то знал, что надо делать. Он не любил лести. Знал, что его предадут. Я сидел и, лелея раны, ассоциировал себя с Иисусом Христом. Врать не буду, мне стало гораздо легче.

Кстати сказать, Иисус оказался самим очарованием. Это был не тот Иисус, который висит на распятии и смотрит на тебя с таким выражением, словно хочет сказать: «Я умер за твои грехи». Перед нами был молодой Иисус, Иисус-мечтатель, обаятельный, с вкрадчивым голосом, остроумный, причем шутки у него были добрыми, не как у Хенни Янгмена.[3 - Знаменитый американский комик.] Словом, во время общения с ним действительно начинаешь верить, что он понимает, как устроен мир. Я даже собирался ему рассказать анекдот про Иисуса и Моисея, играющих в гольф. Зря не рассказал, ему бы понравилось. Подводя итог, должен сказать, что он мне показался очень симпатичным и милым. Гораздо более симпатичным, чем наша знакомая, согласившаяся на роль медиума. Ей следовало бы почаще становиться Иисусом.

К ней мы приехали преисполненные ожиданий. Нельзя сказать, что всерьез рассчитывали побеседовать с Иисусом (до такого мы еще не дошли), однако нам было интересно, как подруга все обставит. Во время ужина она провела с нами подготовительную беседу, сказав, что не меньше нас потрясена этим чудом и сама не понимает, как оно происходит, ну и так далее в том же духе — обычная чушь, которую несут медиумы.

Однако, когда дело дошло до сеанса, подруга вошла в транс довольно быстро, причем без всяких театральных жестов и фокусов. Она просто закрыла глаза, и все. Мы немного подождали. Потом Джил призналась мне, что почувствовала, как по комнате словно волна энергии прокатилась — у нее даже мурашки по коже пошли. Впрочем, не будем забывать, что речь идет о Джил — она по мурашкам вообще рекордсмен. Я ощущал лишь беспокойство, опасаясь, что все мы окажемся в неловком положении. Если Джил хорошо ощущает изменения в «энергетическом поле», то я мастер потеть от волнения.

Прошло довольно много времени, и наконец наша подруга заговорила. Вернее, заговорил Иисус, поскольку голос, зазвучавший в комнате, явно принадлежал не ей.

— Пожалуй, будет лучше всего, если вы начнете с вопросов, — произнес Иисус. Он говорил с акцентом. Я бы сказал, с арамейским, пусть даже не знаю, как звучит этот язык. Однако по какой-то причине я решил, что арамейский акцент звучит именно так.

— Как у вас дела? — Ничего лучшего мне просто не пришло в голову.

— Спасибо, хорошо.

— Мы бы хотели поблагодарить вас за то, что вы согласились провести этот вечер с нами. — Джил, как всегда, была сама вежливость.

— Ваше общество доставляет мне огромное удовольствие.

Как я уже сказал, Иисус оказался славным малым. Разговаривать с ним было очень легко, и при этом не ощущалось никакого напряжения.

— Вы часто сюда наведываетесь? — задал я очередной идиотский вопрос. Вообще-то мне хотелось поддержать беседу, но реплика прозвучала так, словно я хотел снять Иисуса в баре. Все, включая Иисуса, отвели глаза, сделав вид, что не слышали моего вопроса.

— Спрашивайте о том, что у вас на сердце, — помолчав, произнес Христос.

— Вы можете сказать, где мы будем в следующем году? — спросила Джил. — Я имею в виду: мы останемся здесь или переберемся куда-нибудь?

Он одобрительно улыбнулся нам обоим:

— Ваше путешествие уже началось.

Очень правильный ответ. Джил просияла. Откуда Иисус нас так хорошо знает? На меня же его слова не произвели особо сильного впечатления. Дело в том, что подруге, выступавшей в роли медиума, прекрасно известно о начале нашего путешествия. Мы много раз ей об этом сообщали, когда разговаривали о нью-эйдж: о всех этих мантрах, тантрах, медитациях и китайских лечебных травах. Наверняка ей не составило труда передать эти сведения Иисусу. Ей даже не нужно было ничего рассказывать, потому что в данный момент она являлась Им, или Он являлся ею. Впрочем, неважно.

— Вы переедете в дом, окруженный соснами, на которые будут выходить окна вашей спальни.

Вот это уже лучше! Вместо общих фраз пошла конкретика.

— Звучит просто здорово. — Джил по-прежнему сияла.

Некоторое время беседа продолжалась в том же духе. Однако всякий раз, когда мы пытались добиться от Иисуса четких ответов, он напоминал нам, что «у жизни свой план» и «у судьбы имеются для вас в запасе неожиданности». Никаких других внятных предсказаний типа «дома в окружении сосен» я не помню, но в целом у нас создалось впечатление, что мы движемся в правильном направлении. Наше путешествие уже началось, и это, по словам Иисуса, было очень хорошо.

Долгий ли мы уже проделали путь в этом странствии или нет — оставалось загадкой вплоть до следующего вечера, когда мы оказались в импровизированном пресс-центре в отеле «Беверли Хилтон».

На соседнем столике рядом с нами стоял телевизионный экран, по которому шла трансляция встречи представителей NBC. Пока я сидел, потягивая далеко не лучшее вино, ругая под нос растяпу-агента и дуясь на изменчивую судьбу, мой блуждающий взгляд уткнулся в телеэкран, на котором Дон Олмейер как раз рассказывал о планах на грядущий сезон и о том, как он собирается привлекать дополнительную аудиторию. Олмейера недавно перевели из отдела спортивных передач и назначили начальником вещания на Западное побережье. В NBC слишком много начальства. Прокормить все это начальство — задача сложная и вообще трудновыполнимая.

— Ну и самое важное объявление. Мы собираемся отправить на отдых нашего старого верного боевого коня — сериал «Закон Лос-Анджелеса». У нас в разработке новый проект. Мы будем пускать его в самый прайм-тайм, в десять вечера по четвергам.

Может быть, я даже не расслышал, что он сказал. Говорят, когда тебе сообщают какую-нибудь жуткую новость, слух будто отказывает. Мы с Джил быстро переглянулись и тут же отвели глаза, словно вмиг пришли к молчаливому согласию не верить в услышанное. Потом, когда Олмейер перешел к подробностям, правда, словно яд во внутривенной капельнице, стала медленно доходить до нас.

Кап. Самое горькое, самое обидное заключалось в том, что Олмейер прав. Сериал исчерпал себя и устарел. Мы не раз и не два пускали в ход одни и те же сюжетные ходы. Проект следовало закрыть хотя бы из жалости.

Кап. Отторжение. Удар прямо в сердце. Людям не просто надоел сериал, они устали от нас. Да, у нас с Джил была своя изюминка, некоторое время на этом можно было играть, теперь пришла пора уступить чему-нибудь новому.

Кап. Деньги. Господи, опять эти деньги! Наши доходы сократятся просто катастрофически. А много ли я успел отложить? И вообще возможно ли в принципе отложить «много»?

Кап. Снова деньги. Может, я неправильно себя повел? Может, я так старался по максимуму заработать на нашей славе, что вызвал у зрителей неприязнь? Да, это так.

Кап. Кап. Всё. Смерть.

Ну и что теперь? Да, мы еще способны продержаться. Я знавал угасавших звезд, которым удавалось тянуть на остатках былой славы целые десятилетия. Из большого города они перебирались в город поменьше, потом еще меньше, ну и так далее. На место в ресторане «Spago» рассчитывать не придется, но в каком-нибудь Питтсбурге в твою честь будут готовы устроить парад.

С тем же успехом мы могли бы вернутся к прежней жизни в Нью-Йорке. Сейчас там как раз была мода на звезд, возвращающихся с телевидения в театр.

Я посмотрел на Джил. На этот раз внимательно. У нее голубые глаза. Иногда кажется, в таких глазах можно утонуть. Глядя в них, я понял, что Джил скорее беспокоится обо мне, а не о себе. Слава и деньги ее никогда особо не привлекали.

— Не волнуйся, все у нас будет хорошо, — улыбнулась она мне. Однако я не разделял ее оптимизма. Во мне все бурлило от ярости — я всегда так реагирую на пережитый страх.

«Да кто такой этот халтурщик из спортивного отдела? По какому праву он говорит о нас так, словно мы два старых мешка с дерьмом? Да NBC держалось благодаря нам целых восемь лет! Это мы придумали показывать сериал в десять вечера по четвергам!» — я так и хотел все это выпалить, но промолчал.

Мне вспомнились слова Иисуса, которые я услышал накануне вечером. О неожиданностях, имеющихся для нас в запасе у судьбы. Что, речь шла о таких вот подлянках?! Дон Олмейер в образе ангела рока? Этого вполне достаточно, чтобы поколебать веру.

Взявшись за руки, мы с Джил вышли из отеля навстречу теплому майскому вечеру. Какие там звезды телесериала! Мы снова стали обычными людьми. К переменам придется некоторое время привыкать, но это нам под силу. Может, мы даже пойдем на курсы типа «Как справиться с унижением» или «В ожидании неизвестности». Черт, когда-то же мы были обычными людьми! Остается надеяться, что нам не составит особого труда вернуться к прежней жизни.

— О господи! — Это нас узнала женщина, направлявшаяся к отелю вместе с семьей. — Вы не могли бы секундочку обождать? Я сейчас вернусь! — Она потащила к нам мужа и детей. Наклонившись к детям, дама обратилась к ним суровым тоном: — Внимательно посмотрите на дядю с тетей. Слышите? — Она показала на нас так, словно перед ней стоял знак «Проезд закрыт». — Они с телевидения. Со временем, когда вы повзрослеете и будете смотреть повтор сериала, вы узнаете, кто они такие. Они настоящие звезды.

Она еще была не в курсе, что новых серий больше не будет, но про повторные показы угадала точно.

— А теперь дайте каждому ребенку по автографу. Я хочу, чтобы вы написали: «Вы познакомились с нами в отеле «Беверли Хилтон»». Один автограф Джессике, один Элизабет и один Питеру Джеймсу. У вас ручка есть?

Я признался, что нет. Женщина посмотрела на меня с осуждением. Я одолжил ручку и бумагу у швейцара, и мы оставили автографы. Потом дама потребовала, чтобы муж сфотографировал нас вместе со всеми детьми, а потом с каждым по отдельности. Ей почему-то казалось, что она может распоряжаться нами как угодно.

Я глядел вслед удаляющемуся семейству и вдруг ощутил, как Джил сжала мне руку. Это был сигнал: «Давай уедем отсюда поскорее». Я оглянулся через плечо и увидел такси. Двери машины были открыты. Слава богу! Мы запрыгнули внутрь и забились подальше, словно дети, играющие в прятки. Я сжал руку Джил, а она мою, и вдруг я почувствовал неожиданный прилив облегчения, смешанный с эйфорией и верой в будущее. Эти чувства были удивительно сильными. Я понял, что, пока могу держать в своей руке руку Джил, мне ничего не страшно. Мне все будет по плечу. На нас оглянулся водитель.

— Куда едем?

Черт, если бы мы сами знали… Мне было ясно, причем ясно беспредельно, лишь одно. Если бы я мог выбирать, с кем мне провести вечер: с Иисусом или Доном Олмейером — я не стал бы тратить и секунды на раздумья.

Мы опустили стекла, чтобы избавиться от застоявшегося запаха, который бывает в такси, и назвали шоферу адрес. Да, мы ехали не в лимузине, но зато домой.




Глава 3


Старенький домик, окно спальни которого выходило на сосны, удалось найти в округе Мэрин в северной Калифорнии. Мы подобрали отличную школу для нашего сына Макса и обзавелись кучей новых друзей. Место, где мы поселились, оказалось настоящим раем для гурмана, посему в этом плане для нас фактически все осталось по-прежнему. Время от времени мы ездили в Лос-Анджелес на съемки в эпизодах сериалов и кинофильмов, иногда, раз в год, участвовали в постановках спектаклей в Сан-Франциско, однако большую часть времени тратили на дела, далекие от карьеры. Впервые за долгое время мы были вместе и не опасались, что нас может разлучить работа или перспектива ее получения. Мы ощутили себя свободными, и это было прекрасно, но, с другой стороны, это чувство пугало. Когда стали думать, что делать дальше, Джил напомнила, что наша жизнь всегда налаживалась как будто сама собой. Главное — мы любим друг друга. И мы решили воспользоваться неожиданной свободой и попытаться научиться лучше понимать друг друга.

Стали ходить на курсы. Округ Мэрин вообще по всему миру славится как центр самосовершенствования, так что нам не составило особого труда подыскать нужные курсы и семинары, на которых постигали скрытые глубинные аспекты «парадигмы мужчины и женщины». Мы посещали кучу курсов по общению, ходили на лекции, где маститые специалисты многословно объясняли, чего хотят мужчины, а чего — женщины. А еще записались на курсы по сексу. О сексе и обо всем том, что касается секса. Должен признаться, к моему огромному изумлению, я обнаружил, что многого, очень многого не знал.

Все шло просто чудесно вплоть до того дня, когда кассирша в «Милл-Вэлли-маркет» попросила нас оставить автограф. Опустив взгляд, я увидел, что она протягивает какой-то журнал-таблоид. Мне сразу же бросился в глаза заголовок на первой странице: «Звезды «Закона Лос-Анджелеса» вступили в секту сексуальных извращенцев». Сами понимаете, каждое слово в этом заголовке было ложью. Во-первых, мы уже не были звездами, во-вторых, обвинение в извращениях было абсолютным вздором, а в-третьих, за всю свою жизнь мы ни разу никуда не вступали. Членство в обществе автолюбителей Северной Каролины не в счет.

Некоторые друзья стали от нас отдаляться. Наверное, с нами было скучно. Работы становилось все меньше. О нас постепенно забывали. Мы ничего не имели против, но отчего-то было грустно, когда мы видели кого-нибудь из знакомых в сериале или кинофильме в ролях, которые отлично подошли бы нам.

А потом ребром встал вопрос с финансами. Мы по-прежнему жили так, словно были богатыми и знаменитыми, но при этом практически ничего не зарабатывали. Тающие на банковских счетах деньги портили картину идиллии. Я стал подумывать пригласить агента, чтобы он оценил наш дом в Биг-Сюре.[4 - Малонаселенный район у побережья центральной Калифорнии.] В этом укромном местечке мы скрывались, когда хотели побыть наедине. Это был домик нашей мечты, расположившийся на отроге между горами и морем. Мы построили его, когда снимались в сериале и деньги текли рекой. Я понимал, что надо поделиться с Джил моими мыслями как можно аккуратнее. Ведь она часто говорила, когда мы нежничали друг с другом, что в этом домике будем вместе стариться. Пока же меня беспокоило то, что мы становимся все беднее и беднее. Нельзя сказать, что дом в Биг-Сюре обходился нам слишком дорого, но после визита оценщика стало ясно: отказаться от продажи мы не можем.

Слово «дом» вообще забавное. Разные люди подразумевают под ним разное. Джил была единственным ребенком в семье. Ее отец работал так, что семье приходилось переезжать чуть ли не каждый год, поэтому Джил постоянно переходила из школы в школу. В результате Джил очень неодобрительно относилась к переездам. Она говорила, что печется о детях, однако мне кажется, она спокойнее чувствовала себя, когда жила на одном месте. Дом для Джил был всем.

Я же хотел побыстрее отправиться в путь, посмотреть на мир, на то, как живут другие люди. За последние тридцать лет нам с Джил не раз приходилось срываться с насиженных мест, и я ни секунды не раздумывал — с легкостью продавал один дом и покупал другой. Для меня дом — это база, на которой я готовлюсь к следующему приключению. Именно из-за разных подходов к понятию «дом» между мной и Джил всегда существовало некоторое напряжение, и когда я продал наши владения в Биг-Сюре, чтобы поправить финансы, то разбил ей сердце.

А потом, когда наш младшенький, Макс, собрался поступать в колледж, столкнулись наши с Джил разные представления о материнстве и отцовстве. Джил была невероятно привязана к Максу. Не надо считать меня бесчувственным чурбаном — я четко осознавал, что буду безумно скучать по сыну. Однако я воспринимал начало его учебы в колледже как праздник. Он поступил именно на тот факультет, куда хотел, он был преисполнен решимости воплотить свою мечту в жизнь и заниматься музыкой, он был уверен в себе и не сомневался, что выбрал правильный путь. Я же чувствовал себя хорошим отцом. Кстати сказать, осознание того, что у меня что-то получилось, вообще посещает меня нечасто. Но для Джил отъезд Макса представлялся катастрофой: тридцать три года она играла роль заботливой, самоотверженной матери, и вот теперь спектакль подошел к концу и занавес опустился. Поэтому, когда я ставил в лед шампанское, чтобы отметить обретенную свободу, Джил тихо готовилась к последней сцене из «Медеи».

И в тот момент, когда Джил не могла прийти в себя после утраты дома и ребенка, я решил сделать ход конем и попытаться уговорить ее купить домик в Италии. Честно говоря, по этому поводу мы препирались довольно давно. На протяжении долгих лет я безуспешно уламывал ее приобрести дом на юге Франции, в Раматюэле, неподалеку от знаменитого Сен-Тропе. Представляете, пляж в восемь километров длиной, а на нем куча голых молоденьких девушек. Понять не могу, почему она относилась к моей затее с такой прохладцей…

Несколько лет спустя один друг поинтересовался, зачем я хочу купить дом именно на юге Франции, и я ответил, что хочу быть поближе к Италии. Эврика! Начиная с этого момента я уже пытался уговорить Джил приобрести домик в Италии. И вот теперь, после отъезда Макса, я удвоил усилия.

Джил, понятное дело, отнеслась к моей затее без восторга. Она никак не хотела понять, зачем нам приобретать новый дом, тем более за десять тысяч километров отсюда, после того как мы только что продали старый, являвшийся, между прочим, домом ее мечты. На мой взгляд, все было проще пареной репы — домик в Италии обошелся бы нам в маленькую толику того, что мы получили от продажи жилища в Биг-Сюре. Во-вторых, прежний дом находился в пустынном месте, и к худу или к добру, но жить там с профессиональной точки зрения нам смысла не было. В-третьих, судьба дарила уникальный шанс начать новую жизнь в стране с древней историей, выучить иностранный язык и завести новых друзей. Теперь настал наш черед путешествовать, так к чему терять время, пока у нас еще есть силы? Настало время смаковать славные блюда итальянской кухни — благо зубы пока на месте. Настало время нырнуть в бездну романтики. Джил посмотрела на меня как на сумасшедшего. Нет, хуже того, она сказала, что если мне и впрямь этого хочется, то она возражать не будет. Считайте это поцелуем смерти. После всех курсов и семинаров я твердо усвоил для себя одно. Если женщина говорит: «Тебе этого так хочется? Пожалуйста, я не против», она на самом деле имеет в виду: «Мне этого не нужно». Ну а кому захочется переселяться в Италию с женщиной, которая едет с вами через силу, которая чувствует себя несчастной оттого, что вы настояли на своем? Нет, так дело не пойдет. Мне оставалось только одно — время от времени заводить разговор о домике в Италии. Бывает, человек не любит некое блюдо, терпеть его не может, и точка, — тогда нужно лишь периодически ставить это блюдо перед ним, в надежде, что настанет день и ваш знакомый наконец распробует лакомство.

Шанс подвернулся, когда наша подруга Биргитта пригласила нас на празднование своего шестидесятилетия. Биргитта родилась в Германии, жила в Милл-Вэлли и строила с мужем дом на озере Тахо.

День рождения она собиралась отмечать в Апулии. Спросите, где эта Апулия находится? Как вы знаете, Италия формой напоминает сапог. Так вот, Апулия располагается на «каблуке» итальянского «сапога».

Я решил воспользоваться возможностью и предложил совершить поездку по всей Италии, клятвенно пообещав, что не собираюсь покупать дом. Так мы отправились в месячное путешествие, чтобы получить полное представление о стране.

С собой мы взяли нашу подругу Каролину, которую Биргитта тоже пригласила на день рождения.

Мы познакомились с Каролиной, когда она устроилась нашим персональным ассистентом; работенка — врагу не пожелаешь. Если бы мне предстояло стать собственным персональным ассистентом, то я бы не стал откладывать дело в долгий ящик, а просто сразу пустил бы себе пулю в лоб. Однако Каролина цвела как майская роза. Может, все дело в том, что первые четыре года своей жизни она провела в сиротском приюте в Южной Корее — после такого, наверное, даже работа с нами представлялась ей вполне сносной. За долгие годы мы крепко сдружились: жили в одном доме, вместе путешествовали, вместе строили планы, вместе растили собак. Наша дружба стала настолько крепкой, что нам пришлось ее уволить. Теперь она фактически стала членом нашей семьи. Каролина вынуждена была много путешествовать — ее приемные родители часто переезжали с места на место. Она росла в Индии, Пакистане, Индонезии, а потом перебралась в Европу, где прошли, по словам Каролины, ее «профессиональные годы». Она бегло говорит на пяти языках. На английском, пожалуй, не так бегло, как на других.

За годы, проведенные вместе, Джил и Каролина стали наперсницами, союзницами, вечно поддерживающими друг друга в спорах; сестрами по оружию, выступающими единым фронтом против неуемного мужского эго (в моем лице). По отдельности я могу с ними справиться, могу обстряпать кое-какие дела в тайне от каждой из них, но когда они вместе, спина к спине, занимают круговую оборону, мне становится сложно удержать власть в доме в своих руках. Заметьте, я не говорю «невозможно», я сказал «сложно».

Каролина склонна всегда говорить правду, какой бы жестокой она ни была. Я думаю, это у нее национальное. Из-за этой черты ее характера всякий раз, когда приходит Каролина, мне хочется незаметно ускользнуть из дома. Однако с течением лет Джил все больше и больше ценила суровую любовь Каролины. В прошлом году мы с Джил участвовали в театральной постановке, и Каролина пришла на последний прогон. После прогона мы между делом поинтересовались ее мнением. Каролину никак нельзя назвать заядлой театралкой, и поэтому она не имеет ни малейшего представления о том, как аккуратно надо общаться с актерами накануне премьеры, как чутко надо беречь их эго. Ничтоже сумняшеся она заявила Джил, что ей следует быть «значительнее, театральнее и выкладываться на полную катушку». Я затаил дыхание, не веря, что Каролина осмелилась вломиться в личные владения Джил, в ее творческую сферу. Я бы лично не рискнул. Однако Джил просто посидела с минуту, покивала, поблагодарила Каролину и затворилась в кабинете на пару часов, где стала работать над ролью. На следующий вечер, когда она вышла на сцену, ее роль заиграла новыми красками и гранями — вроде все было точно так же, как и прежде, но теперь Джил действовала гораздо увереннее…

Джил никогда не купит платья или туфель, не посовещавшись предварительно с Каролиной. Каролина не сделает и шага навстречу новому молодому человеку, не посоветовавшись с Джил. У этих дам очень сложные взаимоотношения. Они служат друг для друга зеркалом, поддерживают друг друга, говорят друг другу правду. При этом они каждодневно терзают друг друга. Каролина завидует красоте Джил, ее осанке, успеху, как в делах, так и в личной жизни, а Джил завидует молодости Каролины, спортивности, толпам воздыхателей, способности пройти по улице так, чтобы прохожие оборачивались вслед.

Вы спросите, а как же я? На мой взгляд, я уже давно не жил столь интересной жизнью. Не скажу, что она сахар — но все равно очень интересная. Если мужчины олицетворяют собой Марса, а женщины Венеру, то можно сказать, что сейчас Венера в нашем доме занимает куда более твердые позиции, чем прежде. Венера более четко, более настойчиво высказывает свое мнение. В результате этого (если мы закроем глаза на мужское эго) жизнь становится гораздо проще. У меня одна цель — дать Джил все, что она желает, и теперь мне более-менее ясно, чего именно ей хочется.

Итак, мы втроем отправились в путь. Нам предстояло преодолеть расстояние от Альп до Апулии — южной оконечности Италии. Поскольку поездку планировал я, наш маршрут по возможности огибал храмы, замки, музеи и прочие достопримечательности. Всем этим я решил пожертвовать ради вина и вкусной еды. Нет, разумеется, если нам на глаза попадалась занятная церковь — пожалуйста, можно и зайти. Если нас манил шедеврами музей — нет проблем, почему бы и не взглянуть? Однако наибольшее внимание я уделял ресторанчикам. Главное, чтобы они были типично итальянскими (как правило, такие находились в небольших городках) и чтобы из них открывался чудесный вид, скажем, на море или череду холмов, поросших виноградниками или оливковыми деревьями. В нашу задачу входило умерить наш пыл, чтобы войти в единый ритм жизни с сельской Италией.

Сначала мы направились в одну из гастрономических сокровищниц Италии. Я говорю об Альбе в Пьемонте — родине моих любимых вин, неспешных трапез и белых трюфелей. Мы остановились в маленькой гостинице на окраине города. Владелица гостиницы Роберта оказалась гурманом. Если возникала необходимость узнать что-нибудь о местной кухне, можно было смело обращаться к ней — она знала всю подноготную. После продолжительных завтраков, во время которых мы лакомились свежим йогуртом и только что собранными Робертой ягодами, мы целыми днями разъезжали по поросшим виноградниками холмам, курсируя между деревушками под названиями Барбареско, Бароло и Нейве.

Потом мы направились в Чинкве-Терре. Зачем? За жареными анчоусами, чистым как слеза белым вином, которое делают из винограда, растущего на отвесных склонах холмов, выходящих на море, и за пастой al pesto — ведь впервые ее начали делать именно там. Если на свете и есть город краше Вернаццы, значит, я его еще не видел. Каждый день Каролина, которая в свободное время занимается триатлоном, сажала нас на велосипеды, и мы колесили по склонам холмов среди виноградников, сжигая как минимум часть калорий, набранных во время трапез.

Наш план заключался в следующем. Мы собирались заселиться на несколько дней в гостиницу в Тоскане, потом отправиться в Сорренто, заодно вкусив удовольствий, которые сулил нам Неаполь. Затем — Апулия, на недельку, чтобы как следует отпраздновать день рождения, а потом наконец нас ждал Рим, откуда мы и намеревались улететь домой.

По счастливой случайности, когда мы были в Тоскане, то решили совершить небольшое путешествие в Сполето (это в Умбрии). Друг нашего друга в красках описал тамошний ресторан, расположенный в домике на склоне холма. Такое пропускать было нельзя.

И тут вмешалась судьба. Гостиница в Тоскане не оправдала ожиданий. Такое впечатление, что ее владельцы были главными коллекционерами предметов ар-деко во всей округе. Кофейные столики в форме губ соседствовали со столами в стиле Баухауза и обитыми сатином креслами без подлокотников. Все это напоминало кошмар. Комнаты были мрачными и влажными. Позавтракав в унынии тостами и растворимым кофе, мы собрались в уголке двора и принялись думать, что делать дальше.

— Солнце, нам здесь не нравится.

Каролина в знак согласия серьезно кивнула.

— Да, но я ведь уже заплатил за три дня. И заплатил немало.

Джил и Каролина воззрились на меня. Им даже не понадобилось раскрывать рот.

— Ну и куда мы поедем?

— Да куда угодно, — ответила Джил. — Можем пораньше двинуть в Сорренто.

— Или, например, в Позитано, — предложила Каролина. Пару лет назад мы провели в Позитано один день, и Каролине там очень понравилось.

— Я все думаю об обеде в крестьянском домике, который мы заказали на завтра в Сполето. Давайте поедем туда и найдем, где там остановиться.

Я позвонил одной даме, Джоанне Росс, — ее нам порекомендовал тот самый друг, который рассказывал о сказочном обеде. Джоанна была американкой, десять лет назад она перебралась с мужем и сыном в Сполето. До этого она работала в Нью-Йорке агентом Уильяма Морриса. Некоторое время она представляла и наши интересы, но поскольку жила в Нью-Йорке, а мы к тому моменту уже переехали в Лос-Анджелес, нам так и не довелось встретиться и пообщаться вживую.

— Джоанна? Привет. Это Майкл Такер, мы завтра должны обедать в крестьянском доме. Кажется, ты помогала нам с заказом.

— Да, все правильно, обед в Патрико.

— Понимаешь, нам очень не понравилась гостиница в Тоскане, — пожаловался я. — Ты не могла бы подобрать что-нибудь поближе к вам? Чтоб было красиво, обворожительно, в местном стиле, но без особого шика.

— Давайте я перезвоню вам через десять минут.

Я продиктовал ей номер своего мобильного телефона и дал отбой. Я ощущал себя примерно так, словно общался со своим агентом в Лос-Анджелесе — не строя из себя пуп земли. Джоанна перезвонила меньше чем через десять минут и сообщила именно то, что я хотел от нее услышать:

— Я нашла то, что вы просили. Называется «Иль Кастелло ди Порета». Это замок четырнадцатого века. Я знакома с людьми, которые сделали там ремонт и открыли отель. Замок принадлежит городу, но мои друзья взяли его в долгосрочную аренду. Цена вам понравится, вам сделают скидку как для своих.

Она любезно предложила, что заберет нас у Сполето и проводит до Кастелло. Мы с радостью согласились, договорившись встретиться через несколько часов. Номера в тосканской гостинице мы освободили, объяснив, что у нас изменились планы. Владельцы, у которых вытянулись лица, принялись чинно и витиевато объяснять, что они не смогут вернуть нам деньги. Махнув рукой, мы загрузили вещи в машину, пересекли границу Умбрии и понеслись навстречу судьбе.




Глава 4


Мы встретились с Джоанной на стоянке возле местного представительства «Фольксваген» в промзоне Сполето. Прождали ее полчаса и уже начали волноваться, что ошиблись и приехали не туда, как вдруг возле нас остановилась ее машина.

— Привет, ребята. Долго ждали?

Мы кивнули.

— Это Италия. Привыкайте.

Она говорила с неуловимым акцентом. Отчасти он был английским — Джоанна родилась в Англии, и ее родители были англичанами. К этому акценту примешивался выговор, который иначе как «диалектом нью-йоркских театральных агентов» не назовешь. Этот говор приобретается в течение долгих лет, когда агенту приходится льстить, пугать, уговаривать, требовать и проводить по четырнадцать часов в день на телефоне.

— Прыгайте в машину и езжайте за мной. Я покажу вам дорогу в Кастелло.

Миновав Понте-дель-Торре — изумительный старинный акведук, соединяющий Сполето и Монтелуко, — мы помчались за маленьким «фиатом» Джоанны на север по виа Фламиния к Порете. Шоссе, что связывает все города и деревни в этой части Умбрии, проложено по той самой Фламиниевой дороге, которую построили римляне в третьем веке до нашей эры, чтобы соединить Рим и Римини. Благодаря заправкам, мебельным магазинам под открытым небом и складам пиломатериалов порой мне начинало казаться, что я нахожусь не в Италии, а в предместьях Питтсбурга. Проехав несколько миль, Джоанна свернула на проселочную дорогу и остановилась. Мы притормозили рядом с ней и вышли из машины.

— Видите городок? Вон там! — Она махнула рукой в сторону долины и горы, возвышавшейся к северу от нас. В долине белел городок, огороженный крепостными стенами. — Это Кампелло-Альто. А вон там, — она показала в сторону другого холма, — Кастелло. Там как раз и располагается ваша гостиница. В Средневековье эти два города каждые пару лет объявляли друг другу войну. Ну, всякий раз, когда им становилось скучно.

Мы проехали по круто забиравшей вверх дороге, добрались до Кастелло, выгрузили багаж и прошли через арку в полуразрушенной стене замка. Вид на долину открывался такой, что мы застыли на месте от восхищения. На юге лежал Сполето, на севере Кампелло-Альто, Треви, а за ними — Спелло, Фолиньо и Ассизи. В долине расположился Монтефалько, центр виноделия центральной Умбрии, а за холмами пристроился Тоди. Эти города, возведенные на холмах во времена Средневековья, а то и античности, словно бы свысока взирали на раскинувшиеся в долине табачные фермы, виноградники и уходящие в бесконечность рощи оливковых деревьев. Мне вспомнился эпизод из «Потерянного горизонта»,[5 - Роман английского писателя Джеймса Хилтона (1933).] когда путники, преодолев перевал, взирают на долину Шангри-ла, впервые представшую перед ними. Вне всякого сомнения, это было гораздо лучше музея ар-деко в Тоскане.

Пока регистрировались в гостинице, мы познакомились с менеджером Лукой. Он же помог нам заселиться. Лука хотел лично убедиться, что мы хорошо устроились и что из наших номеров открываются превосходные виды. По дороге он поведал нам историю замка, рассказал о недавней реставрации и о решении сделать здесь гостиницу. В центре замкового комплекса, между рестораном и номерами, располагалась прелестная капелла, в которой еще в Средние века молились владельцы замка.

— Когда город согласился сдать замок в аренду и разрешил провести ремонтные работы, городская администрация настояла на том, чтобы мы взяли на себя обязательство отреставрировать и капеллу. Теперь здесь проводятся концерты, выставки, занятия йогой…

Пока мы разбирали вещи и устраивались, Джоанна болтала с Лукой. Потом мы все расположились за столиком на террасе с бутылочкой местного белого вина грекетто, оливками, миндалем и сыром, спрыснутым бальзамическим уксусом. Такое впечатление, что итальянцы просто так пить не могут, им обязательно при этом надо что-нибудь пожевать. Джоанна поведала историю долины, рассказав об умбрийцах и этрусках, о папах и императорах Священной Римской империи, о битвах и осадах. Похоже, на протяжении веков Сполето не брал штурмом только ленивый.

После падения Рима сюда пришли готы, которых сменили ломбардцы (германцы). Потом Сполето попал под власть города-побратима под названием Перуджа, располагавшегося к северу от него. Затем Сполето переходил из рук в руки в ходе бесчисленных войн между папским престолом и Священной Римской империей. Сполето удалось прославиться и показать свою силу в третьем веке до нашей эры — именно под его стенами остановили Ганнибала, двигавшегося со своей армией в сторону Рима. Мы сидели на террасе гостиницы, смотрели на долину и буквально слышали лязг и грохот сошедшихся друг с другом армий. Особенно явственно звуки битв минувших лет стали звучать после того, как мы прикончили вторую бутылку грекетто.

Джоанна рассказала и о святом Франциске, который ходил по этой долине в тринадцатом веке, и о том, какое огромное влияние он оказал на церковь и на весь мир в целом. Познания Джоанны были воистину энциклопедическими, и она умела их интересно подать. Ее повесть о святом Франциске была совершенно не похожа на сухую лекцию. Джоанна словно делилась сплетнями о своем старом знакомом. При всем при этом — Франциск был человеком непростым — стараниями Джоанны мы осознали масштабы личности святого во всей ее многогранности.

Когда Джил что-то интересует, у нее появляется блеск в глазах и розовеют щеки. Именно это с ней и произошло, когда мы сидели на террасе и слушали Джоанну. Каролина, которая обожает байки и сплетни ничуть не меньше Джил, тоже внимала Джоанне раскрыв рот. А Джоанна явно наслаждалась тем, что оказалась в центре внимания. Чем больше мы пили вина, тем непристойнее становился ее рассказ об отношениях между святым Франциском и Кларой, который вполне бы сгодился для номера «National Enquirer».

— А что тебя привело в это изумительное место? — спросила Джил Джоанну. Мы смотрели на долину, залитую золотистым светом садящегося солнца.

— Бурные события моей прошлой жизни, — ответила Джоанна, приподняв бровь. — Ну а кроме того, я замужем за очень интересным человеком.

Джоанне самой судьбой было предначертано связать свою жизнь со сценой. Ее отец Дункан Росс, британский актер и режиссер, перебрался в Америку, когда у нас как грибы после дождя стали появляться театры. Вскоре после того, как Тайрон Гатри открыл свой театр в Миннеаполисе, отец Джоанны перешел в репертуарный театр Сиэтла художественным руководителем. Его дочь Джоанна, всегда отличавшаяся бунтарским нравом, наотрез отказалась от учебы в университете, чем привела родителей в ужас, и отправилась в Нью-Йорк, где намеревалась взойти на театральные подмостки. Некоторое время она состояла в знаменитой труппе Эллен Стюарт «Ля Мама», а потом перебралась в отдел по найму актеров при государственном театре Джо Паппа. Примерно в это же время она познакомилась с Брюсом. Вскоре они поженились, и через некоторое время, надо сказать непродолжительное, Джоанна родила сына Майкла.

— Брюсу все под силу, он все может, — хвастала нам Джоанна. — Когда мы с ним познакомились, он еще работал актером. Он выступал с «Ля Мама» с самого основания труппы. Именно так мы и узнали о Сполето. Во время очередного европейского турне театр заехал сюда, и Брюс по уши влюбился в это место. Но ведь надо и на жизнь зарабатывать — жена и ребенок как-никак, — вот он и решил заняться монтажом кинофильмов. Вскоре он стал настоящим мастером своего дела. А я тем временем пошла в агенты. Мы представляли собой классическую успешную нью-йоркскую пару. Я работала по двенадцать, а то и по четырнадцать часов в день, после чего приходила домой и весь вечер читала сценарии. Брюс монтировал рекламные ролики — а это тоже отнимает массу времени. Одним словом, мы практически не виделись, не могли проводить время с ребенком и, прожив так пару лет, решили плюнуть на все, переехать сюда и начать жизнь сначала. Брюс снова пошел учиться, получил диплом преподавателя английского как иностранного — я же вам говорю, ему все под силу. Теперь он преподает английский в итальянской армии. Звучит как начало анекдота, но тем не менее это правда.

— А ты? — спросила Джил.

— А я подрабатываю риелтором. Недвижимостью приторговываю. Занимаюсь продажей домов людям вроде вас.

Я кивнул и ничего не сказал. Джил улыбнулась и покачала головой. Некоторое время мы молча сидели и наслаждались видом садящегося солнца. От выпитого вина по телу растекалось тепло и создавалось ощущение, будто кто-то массирует плечи. Потом мы поинтересовались у Джоанны, не хочет ли она завтра с нами пообедать в крестьянском домике.

— В Патрико? С удовольствием. Я никогда не упускаю возможности заглянуть туда.




Глава 5


Что такое agriturismo? Это нечто вроде постоялого двора на настоящей крестьянской ферме, где вы можете переночевать и позавтракать. Подобные заведения разбросаны по всей Италии, и, понятное дело, как и во всем остальном в этой жизни, среди них есть хорошие, а есть и плохие. Надо сказать, идея вполне здравая. Цель подобных agriturismo — удержать крестьян на земле, чтобы они обрабатывали ее и дальше. Одновременно agriturismo способствуют сохранению исконного, подлинного образа жизни итальянского крестьянства, неразрывно связанного с обликом самой страны. При открытии на ферме постоялого двора можно добиться официального снижения налогового бремени, и этим обстоятельством нередко пользуются недобросовестные люди. Они объявляют себя крестьянами, чем-нибудь для вида засевают поле, организуют места для постояльцев и называют свое предприятие agriturismo. Однако надо сказать, что попадаются и настоящие крестьянские семьи, которые владеют своими фермами многие поколения. На протяжении столетий они пахали, пасли скот, копали трюфели, собирали виноград, делали вино и гнали из него граппу. Одним из таких постоялых дворов на настоящей крестьянской ферме является agriturismo Бартоли в Патрико. Крестьянский домик располагается на вершине священной горы Монтелуко.

Встретившись с Джоанной на маленькой заправке неподалеку от виа Фламиния, мы направились в Патрико. Джоанна специально попросила нас прийти пораньше, потому что по дороге можно много чего посмотреть. Мы все забились в одну машину, предоставив Джоанне возможность выступить в роли нашего гида. Она рассказала нам, что Монтелуко уже в незапамятные времена считалась священной горой. Ее название происходит от слова «лукас», что значит «священный лес». Римляне считали падубы, растущие на горе и поныне, священными и неприкосновенными. С того времени осталась каменная плита, датируемая третьим веком нашей эры, на которой выбита надпись на латыни, предупреждающая о наказании каждого, кто осмелится нарушить запрет и поднимет руку на лес. Речь шла о серьезном штрафе — преступивший закон в лучшем случае лишался пары быков. В пятом веке нашей эры в лесу поселились христианские монахи, что скрывались от преследования в крошечных пещерах, сохранившихся по сей день. Наконец, в начале тринадцатого века святой Франциск основал здесь первый монастырь, действующий и поныне. Одним словом, гора просто проникнута святостью.

Мы остановили машину у монастыря и зашли внутрь. На стене в рамке висело письмо, написанное Микеланджело в пятнадцатом веке, в котором он рассказывал о своем пребывании в монастыре (это как если бы в Америке в монастыре останавливался Джордж Вашингтон). Пока мы стояли и глазели по сторонам, к нам подошел молодой монах и поинтересовался, не желаем ли мы осмотреть ту самую часовню, где каждый день возносил молитвы сам святой Франциск. Часовня оказалась маленькой, каким, по всей видимости, был и сам Франциск; впрочем, дело не в физических размерах. Как-никак речь идет о человеке, в одиночку отсрочившем на четыреста лет Реформацию и преобразования католической церкви.

Мы снова сели в машину и поехали на самую вершину горы. Возле одного из выступов, нависавших над фермами в долине, Джоанна велела остановиться.

— Посмотрите туда. Перед вами вся долина Сполето. Видите, какая она широкая. А сколько здесь ферм!

Мы покивали.

— А теперь поглядите туда. Это Вальнерина.

Эта долина показалась нам совсем другой — более узкой и дикой. Меж крутых, поросших лесом холмов бежала на юг Нера. Где-то там, вдали, она впадала в устремлявшийся к Риму Тибр. За долиной виднелись покрытые снегом Апеннины — хребет, протянувшийся во всю длину итальянского «сапога». Джил подошла ко мне сзади и обняла за талию. Крепко прижавшись ко мне, она долго озирала открывавшиеся перед нами просторы. Я чувствовал, что Джил начинает влюбляться в Умбрию.

Потом мы остановились на ферме Бартоли, расположившейся на самой вершине горы и занимавшей в общей сложности пятьсот гектаров.

Ферма представляла собой группу каменных зданий (некоторые очень старые, некоторые поновее), разбросанных то тут то там по склону, среди загонов и сараев. Каролина, которая обычно очень стесняется, оказавшись в новой обстановке, увидела в загоне возле одного из сараев стайку собак и помчалась их смотреть.

— Они специально натасканы на поиски трюфелей, — пояснила Джоанна. — Каждая такая собака на вес золота.

Каролина забралась в загон, встала на колени и несколько минут возилась с десятком прыгающих вокруг нее щенков, которые так и норовили ее лизнуть.

У стены главного дома стояла деревянная скамья, и на этой скамье, закрыв глаза от солнца, восседал Доминико, патриарх семейства Бартоли. В том году ему исполнилось девяносто шесть лет. Джоанна рассказала, что в семидесятилетием возрасте он выучил наизусть «Божественную комедию» Данте. Всю. От доски до доски. Время от времени, по особым случаям, он до сих пор читает из нее отрывки. В доме на стенах висели вырезки из газетных статей, посвященных этому удивительному человеку.

В обеденной комнате стояли два длинных стола, причем за каждым могло уместиться как минимум двадцать человек. Хозяева уже расставили тарелки, бокалы, разложили столовое серебро. Марчелла, мать семейства, главная повариха, которая, со всей очевидностью, была здесь сейчас за командира, сказала, что мы можем садиться где хотим. Комната быстро наполнялась членами семьи, работниками, постояльцами agriturismo и такими же счастливцами, как и мы, которые просто заскочили на обед. Всего в столовой собралось около тридцати человек.

А потом принесли еду. Так я еще никогда не обедал. Отчасти дело было в атмосфере — мы сидели в просторной комнате, в доме, сложенном из камней, примостившемся на крутом склоне и выходящем окнами на две долины: одну дикую, поросшую лесом и вторую, напоминавшую лоскутное одеяло из-за примыкавших друг к другу возделанных полей. Последнее — заслуга семейства Бартоли, обосновавшегося на вершине горы крепко и прочно, словно камни, из которых оно строило дома. Однако дело было еще и в том, что все, чем нас угощали, до мельчайшей крошки, кусочка и капли было выращено, вскормлено, перемолото, перегнано прямо здесь, на ферме. Это воистину была настоящая местная кухня, в полном смысле этого слова.

Сначала перед нами вместе с корзинками свежего домашнего хлеба поставили тарелки с копченьями — колбасой, сосисками, ветчиной, — их оставляют в погребе на пару лет, где они и висят, пока не приобретут идеальный, совершенный вкус. За ними последовали тарелки с брускеттой.[6 - Средиземноморская закуска, представляющая собой небольшой тост из запеченного на гриле хлеба с различными намазками и присыпками.] Некоторые хлебцы были с помидорами и базиликом, некоторые со смесью диких грибов и печенью. На каждом из столов стояли по две большие бутыли с красным вином без всяких этикеток. Обед шел своим чередом, и вино убывало все быстрее.

Потом настал черед пасты. Разумеется, она была домашнего приготовления. Местный вид пасты называется strongozzi, он пользуется большой популярностью в этом районе Умбрии. К пасте подали особый соус — мясо дикого кабана несколько часов тушили с луком, сельдереем, помидорами и морковью, пока не получилось однородное рагу, идеально подходящее к макаронам. Нам предложили добавку, и я решил, что отказываться нельзя. Иначе некрасиво получится — я же все-таки гость.

Мы смеялись и болтали, пытаясь общаться с постояльцами и членами семьи на нашем корявом итальянском. Джоанна очень нам помогла. Она говорит довольно бегло, однако не слишком заботится о правильном произношении. Сейчас она болтала как переводчик при ООН, поворачиваясь то к нам, то к итальянцам, но выговор при этом у нее был как у англичанки, работавшей театральным агентом в Нью-Йорке, кем она, собственно, и являлась.

На второе принесли курицу с трюфелями. Гарнир подали отдельно — на бесчисленных тарелках были выложены свежие, только что с грядки, овощи и картофель. Я никогда не пробовал такой вкусной курицы. Вкус был изумительным — богатым, глубоким, каждой своей ноткой словно бы говорил: «Ты ешь курицу, обжора». А трюфели были… У меня просто слов нет. Это были настоящие трюфели, и этим все сказано.

Потом настал черед сладкого. Нас угостили простеньким пирогом с ягодами. Затем подали овечий сыр — пекорино. Он был таким нежным, словно его приготовили из молока овец, которых выгоняли пастись на высокогорные луга и которые ели лишь полевые цветы, распускающиеся ранней весной. В Италии считается, что сыр способствует пищеварению и его обязательно нужно есть, чтобы все хорошо усваивалось.

После обеда Каролина снова пошла играть с собаками, Джил устроилась на вершине холма, чтобы полюбоваться прекрасным видом, а мы с Джоанной направились в бар, чтобы выпить эспрессо. Кофе нам варил Феличе — муж Марчеллы и хозяин заведения.

— После десяти утра никогда не заказывай капучино, — предупредила Джоанна, — пей только эспрессо. Если закажешь капучино, подумают, что ты немец.

Мы вышли к Джил и Каролине, которые стояли возле сарая. Я спросил у Джоанны насчет оплаты обеда.

— Просто найди Феличе и спроси, сколько ты ему должен.

На это моих познаний в итальянском должно было хватить, поэтому я, приготовив кошелек, направился обратно к бару. Феличе спросил, сколько нас было человек, я ответил, что четверо. Он написал сумму в евро. Пересчитав ее на доллары, я обнаружил, что с каждого из нас причитается по пятнадцать долларов — и это с трюфелями и вином!

Я пошел на кухню, чтобы поблагодарить Марчеллу и остальных поваров за прекрасный стол, и обнаружил, что весь обед на тридцать человек они приготовили на старой крошечной плите с четырьмя конфорками. Дома, если у меня нет под рукой моей верной плиты «Викинг» с восемью конфорками и грилем, я никогда не рискую готовить ужин даже на восемь человек.

Когда мы тронулись вниз по склону горы, Джоанна спросила, не желаем ли мы на скорую руку осмотреть Сполето. Поскольку у нас не было других дел, кроме как переваривать обед, мы согласились. Где-то на расстоянии мили до подножия холма и трассы виа Фламиния Джоанна свернула на узкую грунтовую дорогу. Выйдя из машины, мы двинулись вслед за ней по тропинке. Преодолев метров двести, увидели Понте-дель-Торре. Пока мы гуляли, любуясь изумительным видом раскинувшейся перед нами долины, Джоанна рассказывала об истории города, акведука и средневековой крепости Ла-Рокка, защищавшей город.

Мы неспешно прошлись по узким, кривым, мощенным булыжником улочкам до пьяцца Меркато, в центре которой шумел крестьянский рынок. Там Джоанна предложила нам отведать мороженого.

— Итальянцы в еде следуют строгим правилам. И одно из них, непреложное — мороженое в четыре часа. Это своего рода закон. Я предпочитаю фисташковое, но вы можете купить любое другое. Что касается сортов мороженого, вам предоставляется полная свобода выбора.

Джил остановилась на frutta di bosco, Каролина взяла два шарика — шоколадный и ванильный. Я предпочел straciatella — ванильное мороженое с кусочками темного шоколада. Преисполненные осознания собственной законопослушности, мы гуляли по соборной площади и лакомились мороженым.

Собор в Сполето производит сногсшибательное впечатление, особенно по мере приближения к нему. От пьяцца Меркато мы прошли по узенькой, идущей под уклон улочке, застыв у широкой уходящей вниз лестницы. У ее подножия раскинулась просторная площадь с собором в центре. Поскольку мы находились на возвышенности, нам открылись и гребни уходящих вдаль холмов Умбрии — пейзаж, который так часто можно увидеть на заднем плане фресок Джотто, Липпи и Синьорелли.

— Ладно, — обреченно произнесла Джоанна, — кафедральный собор Сполето. Здесь пять основных достопримечательностей.

Приоткрыв огромную дверь, мы вошли в храм. Внутри царил полумрак.

— Я уже со счета сбилась, сколько раз за последние двенадцать лет водила сюда туристов, поэтому могу сориентироваться здесь даже с завязанными глазами. Итак, главных достопримечательностей здесь пять. — Она принялась загибать пальцы. — За алтарем фрески работы Липпи, узорный пол, подарок Барбароссы, письмо святого Франциска в рамке и изображение розы в витраже над входом. Все это можно осмотреть за пятнадцать минут, после чего вы будете знать о соборе больше, чем большинство жителей Сполето.

Через пятнадцать, ну ладно, может, через двадцать минут мы снова вышли на залитую солнцем площадь, переваривая сжатый, но при этом весьма содержательный и познавательный рассказ о каждой из пяти достопримечательностей собора. Гид у нас просто блестящий!

— А как же деревянный крест? — спросила Каролина.

— Что «деревянный крест»?

— Ну, ты же сказала «пять достопримечательностей». С крестом получается шесть.

— Шесть так шесть, — пожала плечами Джоанна. — Вы не подбросите меня до моей машины? Мне еще надо на вокзал, встретить Брюса.

Когда она высаживалась из такси на заправочной станции, я спросил, нет ли у нее на примете какого-нибудь домика на продажу.

— Мы не собираемся ничего покупать. Так что, если это дело хлопотное, даже не морочь себе голову. Нам просто интересно посмотреть, какой есть выбор.

— Может, завтра? — Она даже глазом не моргнула. — Погляжу, есть ли что-нибудь приличное.

— Мы уезжаем около полудня. Нас ждет Сорренто.

— Везунчики. Тогда я вечерком позвоню, и мы обсудим наши планы на завтра.




Глава 6


Положа руку на сердце, я не собирался ничего покупать. Не забывайте, я ведь дал Джил честное слово. Мною руководило чистое любопытство — хотелось сравнить здешние цены с французскими.

Когда дело касается недвижимости, я хуже наркомана.

На работе, в дороге и на отдыхе я не расстаюсь с журналом объявлений о продаже домов. Кроме того, всегда интересно посмотреть, как живут в сельской глуши, а заодно отдохнуть от всего, что так влечет к себе туристов.

Вот что я готов сказать в свою защиту.

Джоджо (от Луки мы узнали, что друзья зовут Джоанну именно так) встретила нас в гостинице за завтраком. Мы уже освободили номера и сложили багаж в машину. Мне не терпелось отправиться в путь. Нам предстояло обогнуть Рим, проехать Неаполь и затем выехать на узкую, запруженную автомобилями дорогу, ведущую в Сорренто. Сами понимаете, мне страсть как не хотелось тащиться через Неаполь в час пик.

— Я хочу показать вам два домика, — сказала нам Джоджо за чашечкой кофе на террасе, — а может, даже и три, если мой приятель Бруно соизволит мне перезвонить. Давайте сделаем так: вы поедете за мной, а когда мы закончим, выберетесь на шоссе и отправитесь дальше своей дорогой.

Сначала по дороге на Монтефалько мы осмотрели маленький новенький домик, стоявший посреди чьей-то фермы. Он был практически закончен, оставалось только завершить отделочные работы — настелить пол, покрасить стены и так далее. Однако даже без всего этого ясно, что домик будет очень милым. Цена меня сильно заинтриговала. Там еще много предстояло сделать, но не было никаких сомнений, что Умбрия гораздо дешевле Франции и Тосканы. Впрочем, у домика был один серьезный минус: он в буквальном смысле слова стоял посреди фермы. Чтобы до него добраться, надо было довольно долго трястись по узкой ухабистой дороге, бежавшей среди чьих-то полей. Кроме того, домик находился на открытом месте — деревьев вокруг него не было.

Когда мы добрались до следующего объекта — маленького неуютного домишки в очаровательном городке Кампелло-Альто, Джоджо отвела нас в сторону, чтобы посовещаться.

— Я только что разговаривала с Бруно, и он согласился показать вам свой дом. Должна признаться, я нисколько не сомневаюсь, что домик вам очень понравится. Однако будем говорить начистоту. Во-первых, мы с Бруно очень дружны. Во-вторых, он просит за него серьезные деньги. Цена справедливая, но высокая. Бруно вот уже несколько лет грозится выставить его на открытую продажу, но пока они с Мейес — это его жена — все никак не могут на это решиться.

— Ладно, давай посмотрим на этот чудо-дом.

— Я уверена, что он вам очень понравится.

Мы свернули с двухполосной дороги на грунтовую, пролегавшую меж густых зарослей оливковых деревьев. Преодолев по ней пару сотен метров, остановились у ворот. Джоджо нажала кнопку звонка, и ворота открылись. Заехав внутрь, мы оказались в саду с фруктовыми деревьями. Потом мы узнали, что здесь росли сливы, персики, груши, миндаль, яблоки и фиги. Главной достопримечательностью сада были сто двадцать пять оливковых деревьев самого разного возраста. Возле дома имелась большая стоянка. Ступеньки вели в уютный двухэтажный каменный дом, увитый виноградом. В каждом окошке стояли горшочки с геранью. Прямо у входа на кухню находилась утонувшая в виноградной лозе беседка со столиком и стульями. В ней-то нас и ждали Бруно с Мейес.

— Вы нас извините, — произнесла Мейес с явным испанским акцентом, оказавшимся для нас полной неожиданностью (потом мы узнали, что Мейес родом из Мехико). — У нас только что съехали жильцы, и мы устроили уборку.

— Мы сдаем этот дом вот уже несколько лет, — пояснил Бруно. Он говорил с итальянским акцентом, правда не столь уж заметным — сказывались годы, проведенные в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе.

— Вот мы и приехали на денек, заодно здесь и пообедаем. Знаете, мы очень любим этот дом, — произнесла Мейес.

— Мама сейчас как раз на кухне готовит обед, так что, если вы хотите остаться…

Мы поблагодарили и отказались, пояснив, что нам надо поскорей отправляться в дорогу.

— А куда вы едете? — спросил Бруно.

Мы рассказали о дне рождения и о том, что направляемся в Апулию. Супруги же заметили, что постоянно катаются в Апулию на пару-тройку дней. Мейес предложила нам воды, и мы придвинули стулья к столу, устраиваясь поудобнее.

Выяснилось, что работа обоих супругов связана с кино. Бруно был художником по декорациям и даже номинировался на «Оскар». Мейес занималась дизайном костюмов. Они познакомились, когда Бруно участвовал в киносъемках, проходивших в Мексике. Мейес — настоящая красавица: широкое лицо, светло-карие глаза, широкие скулы, длинные вьющиеся волосы собраны в узел на затылке.

Я сразу же почувствовал симпатию и к Бруно. Он вел себя непринужденно, очаровательно подтрунивал над собой и был потрясающим рассказчиком. Он родом из Рима, поэтому немножко важничал — по мнению многих, это свойственно людям, выросшим в столице Италии. Он неизменно смотрел с легким удивлением — казалось, Бруно постоянно высматривает что-нибудь забавное. Кроме того, он был примерно одинакового со мной роста и телосложения, а значит, просто не мог оказаться плохим человеком.

— Ну что, ребята, хотите купить дом?

— Наш маленький Рустико, — с тоской произнесла Мейес. Так мы узнали название их дома.

— Ну, честно говоря, я еще не определился, однако…

— Хотите его осмотреть? Пожалуйста.

Мы зашли на кухню, где и впрямь обнаружили маму Бруно, которая жарила на сковородке цукини. Мы поздоровались, и она на итальянском языке сказала, что всякий раз, когда отсюда выселяются жильцы, она с удовольствием приезжает из Рима и готовит Бруно и Мейес обед. Она тоже обожала Рустико.

Домик был крошечным: на первом этаже кухня и гостиная-столовая, на втором — две спальни, каждая с отдельным туалетом и ванной. Вот, собственно, и все. По мне, так ничего больше и не нужно. Дому было примерно триста пятьдесят лет, но здесь имелись все удобства, причем провели их так, что удалось сохранить дух того времени. Бруно же художник по декорациям — он хорошо знал свое дело. Когда мы снова вышли в сад, Бруно показал на огромную печь, стоявшую возле беседки:

— Ей четыреста лет. Она была здесь еще до появления дома.

— И что, ею до сих пор можно пользоваться?

— Еще как! Прошлым летом мы устраивали здесь гулянку, так я в ней напек пиццы на тридцать человек.

Всё. Услышав это, я понял, что пропал. Теперь Бруно с Мейес могли вить из меня веревки.

— Расскажи им о своих планах, — попросила Джоджо Бруно.

— Ах да. Мы получили разрешение на перестройку. В результате мы сможем в два раза увеличить жилую площадь дома. А еще выроем бассейн. Знаете, сейчас очень непросто добиться утверждения строительных проектов. Особенно когда речь идет о строительстве в оливковых рощах.

Бруно развернул на столе чертежи, и мы все встали в круг, чтобы на них посмотреть. Мейес сходила на кухню и принесла нам вина. Бутыль была с резиновой пробкой и без всяких наклеек. Мама поспешила к нам с тарелкой цукини, настояв на том, чтобы мы поели и выпили. На столе появились помидоры, сорванные тут же, с грядки, а к ним еще сыр моцарелла, спрыснутый оливковым маслом, и, разумеется, хлеб. Мы хохотали, рассказывали байки о съемках фильмов в разных странах. Мейес расспрашивала Каролину о жизни и детстве в Азии. Время летело совершенно незаметно.

Джил вспоминала о том, как двадцать пять лет назад снималась в Италии у Лины Вертмюллер.

— Там еще вроде Джаннини участвовал? — уточнил Бруно.

— Да, — кивнул я. — Мы давно знакомы с Джанкарло.

Бруно взял мобильник и набрал номер:

— Джанкарло? Это Бруно. Со мной тут сидит один человек. Он говорит, что тебя знает.

Он сунул мне трубку. Честно говоря, мы не виделись с Джанкарло уже двадцать лет.

— Джанкарло? Sono Микей…

Итальянцы на съемках всегда называли меня Микей.

— Микей? Какого черта ты там делаешь? — поинтересовался Джаннини на ужасном английском.

— Да вот, подумываю, не купить ли дом у Бруно.

— Рустико? Он не продаст Рустико. Они его очень любят. Передай ему, что он pazzo. Tutto pazzo.

Когда мы закончили разговор, я сообщил Бруно, что Джанкарло назвал его сумасшедшим. Лицо Бруно осветилось озорной улыбкой:

— Может, он и прав.

Под столом он держал руку Мейес в своей руке. Повисло долгое молчание. Мы купались в энергии, исходившей от дома. Наконец Мейес заговорила:

— Несколько недель назад мы сидели здесь вот так же, как сидим сейчас. Садилось солнце. Я заметила, что побеги винограда полностью переплелись между собой на крыше беседки, и сказала Бруно, что, наверное, пора выставлять дом на продажу.

Я посмотрел на Джил, и она мне улыбнулась. А потом кивнула. И не просто кивнула, сначала она поджала губы и нахмурила брови, будто бы говорила: «Я тщательно все обдумала, взвесила и вот теперь готова огласить свое решение». И уже затем, прикрыв глаза, выразительно, красноречиво кивнула. Я понял, что дело сдвинулось с мертвой точки.




Глава 7


Мы попрощались с Бруно и Мейес, даже обнялись перед дорогой. Сказали, что в принципе готовы купить дом, но нам нужно еще раз хорошенько все обсудить. Смеясь, мы поинтересовались, не входит ли в стоимость дома и мама Бруно, поскольку это обстоятельство послужило бы серьезным доводом в пользу покупки. Потом мы обнялись с Джоджо, поблагодарив за то, что она так помогала нам все эти дни. Мы, актеры, постоянно обнимаемся… Ворота открылись, и наша машина медленно поползла вверх по склону холма в сторону шоссе, оставляя позади Рустико и наших чудесных друзей.

Сердце мое учащенно колотилось. Отчего я так разволновался? Неужели оттого, что Джил столь неожиданно переменилась во мнении? А что если все мои разговоры о приобретении дома в Европе она считала пустой болтовней и своим кивком как раз дала мне это понять? Меня терзали сомнения. В голове роились тысячи вопросов. А можем ли мы позволить себе такие траты? Мы ведь сейчас практически не работаем. Наверное, глупо тратить деньги, которые мы копили всю жизнь, на дом за тысячи километров от Америки? А что скажет мой брат? Ох уж этот мой брат Эд! Он старше меня на четыре года и куда как рассудительнее. Вероятно, «рассудительный» не совсем подходящее слово, но все-таки он работает бухгалтером и финансовым консультантом. Всякий раз, когда я ощущаю, что чувства у меня берут верх над разумом, мешая трезво мыслить, я обращаюсь к нему за советом. С одной стороны, старший брат, готовый всегда прийти на помощь, — настоящий подарок судьбы; однако, с другой стороны, я уже примерно представлял, какой у нас разгорится спор из-за этого домика в Италии. Да и вообще, может, мне только показалось, что Джил кивнула? Вдруг ей просто что-то попало в глаз?

То, что Джил отправилась со мной в это путешествие, отнюдь не является частью головоломки — это ключ к разгадке. На протяжении долгих лет я упорно, страстно, азартно потакал себе во всевозможных слабостях, но со временем пришел к выводу, что счастлив только тогда, когда удовлетворяю все желания Джил. Это, конечно, не значит, что я отказываюсь от собственных мечтаний. Ей нравятся мои мечты, и нередко, когда они начинают осуществляться, мы оба испытываем огромное наслаждение. Но если мечта приковывает мое внимание столь сильно, что я отвожу взгляд от Джил, пусть даже на секунду — всё, считай, я продул.

Нет, там, в беседке, Джил совершенно определенно мне кивнула. Казалось, она всем видом демонстрировала, что согласна на покупку. Но почему? Почему ей понравился именно Рустико? Почему именно сейчас?

— Я чувствую себя в нем как дома, — просто ответила Джил с пассажирского сиденья.

Стоп. Секундочку. Я что, рассуждал вслух или она опять прочла мои мысли?

— А домики на юге Франции… Туда хорошо ездить в отпуск. В них здорово провести неделю-другую. В этом же доме мы смогли бы прожить всю жизнь.

Меня начало трясти. Я не верил своим ушам.

— Мы можем его себе позволить?

— Ну… честно говоря, не особенно.

На этом разговор закончился.

Мы приближались к Риму и кольцевой автостраде Гранд-Раккордо-Аннуларе. Я свернул на съезд к шоссе на юг, к Неаполю. В голове крутилась только одна мысль: мы все дальше и дальше уезжаем от Рустико.

В тот же вечер я позвонил Джоджо и сказал, что мы заинтересованы в приобретении дома. Я объяснил, что мне надо посоветоваться с братом, и посетовал на невыгодный курс евро к доллару, выразив надежду, что через месяц-другой дела будут обстоять лучше. Я попросил узнать, какую арендную плату брали с жильцов Бруно и Мейес. Так мне будет легче построить разговор с братом — я попытаюсь представить ему затею с покупкой дома как выгодную инвестицию. Воображение тут же нарисовало мне Эда, поднимающего очи горе.

Когда я поздним вечером, ложась спать, закрыл глаза, передо мной снова предстал Рустико — уютные маленькие комнаты, беседка, оливковые деревья и старинная печь.

Сорренто оказался удручающе скучен. Кафе-кондитерские и магазины с футболками. Душой я был в Умбрии. Я не мог сосредоточиться ни на чем другом. Отвлекся я только в тот день, когда мы отправились на пароме в Неаполь и два часа бродили по лабиринту улочек в поисках лучшей в мире пиццы. Мы ее отыскали. Она действительно оказалась лучшей в мире.

Если хотите попробовать, загляните в пиццерию «Trianon» на виа Коллетта. Пицца была хрустящей и при этом сочной. Томатный соус готовили там же, где его, собственно, и придумали, используя помидоры «сан-марцано». В колбасе (я обожаю пиццу с колбасой), в отличие от нашей, американской, чувствовался вкус настоящей свинины, а сыр моцарелла, казалось, изготовили из молока коровы, которая буквально паслась за окном (он был очень свежим). В дровяной печи, разогревавшейся до температуры тысяча двести градусов, все эти оттенки вкуса сплавлялись воедино, в результате чего получался горячий, пышный, с аппетитной корочкой кулинарный шедевр. Правда, люди, сидевшие с нами за столом, сказали, что есть еще одно местечко, под названием «У Микеле», где пиццу готовят еще вкуснее. Я попытался уломать Джил и Каролину через некоторое время еще раз перекусить, но они не вняли моим мольбам и потащили меня, кричащего и упирающегося, обратно на паром.

На следующий день позвонила Джоджо, обрушив на нас шквал самых разных новостей. Бруно и Мейес предложили нам на обратной дороге заехать к ним и пожить там немного, чтобы «прочувствовать» домик. Следующие жильцы должны были заселиться только через неделю, и Бруно с Мейес были рады пригласить нас в гости. Похоже, они хотели продать дом именно нам. Бруно также предложил сделать скидку, согласившись принять плату по более приемлемому курсу доллара к евро. Потом Каролина спросила, нельзя ли ей вступить в долю и внести часть платы. Она тоже была очарована Рустико. Ее приемный отец жил в Цюрихе, и ей нравилась мысль о том, что у нее появится свое гнездышко по другую сторону Атлантики. Казалось, буквально все шло к тому, чтобы мы приобрели этот дом.

Тем временем мы выехали из Кампании и устремились на встречу с Апулией. Биргитта забронировала для нас номера в гостинице в маленьком городке Маритима — он находится практически на самом кончике «каблука» итальянского «сапога». Прежде там располагался женский монастырь, который стараниями лорда и леди Макалпайн переоборудовали в отель. Именно лорд с супругой и должны были встретить нас и помочь обустроиться, отчего мне становилось немного не по себе. При мысли о них у меня из глубин подсознания выныривало слово «чопорный», что не очень увязывалось с общим духом и атмосферой нашего путешествия по Италии. Биргитта пыталась меня успокоить, уверяя, что супруги очень милые люди. Это всё, конечно, было прекрасно, но беда в том, что Биргитта сама иногда держится немного чопорно.

А потом мы потерялись. Чем дальше к югу мы продвигались, тем менее вразумительными становились указатели. Через некоторое время мы обнаружили, что съехали с шоссе и едем по проселочной дороге, которая тянется через бесконечную череду крошечных деревенек с белеными домами. В каждом городишке на главной площади стоял столб со стрелками-указателями, направленными во все стороны света. На стрелках были написаны названия населенных пунктов и расстояния до них. Ни один из этих населенных пунктов не значился на наших картах. Ни один. На самой нижней стрелке всегда стояла надпись «Tutte le direzione», что означало: «Все направления». Всякий раз мы ехали туда, куда указывала эта стрелка, и всякий раз заезжали в тупик. Может быть, во всей остальной Италии все дороги действительно ведут в Рим, но вот конкретно в Апулии они вели в никуда.

Давно перевалило за полдень, нам было жарко и хотелось пить. Создавалось впечатление, что мы ни на йоту не приблизились к Маритиме. Каролина огрызалась еще с завтрака. Так вечно происходит, когда у нее в крови падает уровень сахара. Джил тоже начала ворчать. И, естественно, свое плохое настроение они вымещали на мне. Мы стали спорить о том, имеет ли смысл остановиться и перекусить, но в итоге решили сжать зубы и добраться до цели.

Каким-то чудом отыскав наконец Маритиму, мы принялись сверяться с инструкциями, которыми снабдила нас Биргитта. По ее словам, бывший монастырь находился у шоссе за городом, по дороге на Кастро-Марину. И тут снова случилось чудо — обнаружился указатель со стрелкой, названием, короче, на нем было все как полагается. Мы остановились у старой церкви, что была, по всей видимости, частью монастырского комплекса, и я припарковал машину на противоположной стороне улицы.

— О господи, там мертвецы!

Рядом с парковкой и впрямь располагалось старое кладбище. Впрочем, Каролине было совершенно наплевать на его возраст.

— Я рядом с мертвецами спать не буду. Звони Биргитте. Мы найдем другой отель.

Джил попыталась объяснить Каролине, что усопшие ей ничем не угрожают и что они уже давным-давно покоятся в земле, но я-то знал: сейчас в Каролине говорит недостаток сахара в крови. Я оставил их препираться, а сам направился на поиски монастыря, который, как я полагал, находился за церковью. Когда я подошел к дверям, они словно по волшебству открылись, передо мной предстала прекрасная молодая женщина в белом просвечивающем платье, увешанная старинными серебряными цепочками, и обратилась ко мне с безупречным британским выговором:

— Мистер Такер? Мы вас ждали.

Я вошел внутрь вслед за ней — я пошел бы за ней, даже если бы она отправилась на край света. Мне почудилось, что я сплю и вижу прекрасный сон. Внутренний дворик напоминал мавританский замок. Он был со вкусом украшен произведениями античного искусства, пестрыми коврами, лежавшими на земле и свисавшими со стен, а также множеством мягких подушек, на которые так и хотелось поскорее опуститься. В глаза бросился низкий круглый стол, ломящийся от свежих фиг, овощей (которыми так гордится Апулия), сыров, хлеба и пирожных самых разных сортов. Помимо всего этого на столе стоял графины с холодным соком и чайничек травяного чая.

— Оставьте багаж в машине, а сами приходите сюда и отдохните.

Жестом я показал, что позову дам и немедленно вернусь. Увидев их, я понял, что перепалка из-за кладбища продолжается. Я замахал своим спутницам рукой.

— Солнышко, Каролине очень не хочется останавливаться в этой гостинице.

Я снова замахал рукой:

— Вы просто не поверите своим глазам! Идите сюда!

Что-то в моем тоне заставило их послушаться. Они перешли через дорогу, бросая на меня ненавидящие взгляды.

Час спустя мы лежали на подушках, потягивали вкусное белое вино местного приготовления и вели беседу с Алистером и Афиной Макалпайн, которые оказались ни капли не чопорными. Алистер Макалпайн — один из крупнейших в мире коллекционеров античных древностей, картин, скульптуры, мебели, книг, рукописей и красавиц жен. Он занимал должность министра финансов в правительстве Маргарет Тэтчер, был главным сборщиком пожертвований в партии консерваторов и даже написал обо всем этом книгу. Я никогда прежде не получал такого удовольствия от беседы с консерватором.

Афина была гречанкой, получившей образование в Лондоне. Она исключительно непринужденная, элегантная и чуткая хозяйка. У изголовий наших кроватей лежали отобранные ею для нас книги, которые, по ее мнению, могли нас заинтересовать. И она не ошиблась ни в моих вкусах, ни в пристрастиях Джил и Каролины.

Устроившись со всеми удобствами в гостинице, мы, преисполненные новых сил, начали неделю праздничных торжеств. Биргитта являлась воплощением организаторского гения. Мы исколесили вдоль и поперек этот изумительный район Италии. Каждый день мы осматривали достопримечательности и каждый вечер принимали участие в какой-нибудь пирушке. Главным событием стало празднование дня рождения, оно состоялось в чудесном кабачке под открытым небом в сельской глуши. Были на этом вечере и танцы, в том числе и тарантелла, которую плясали под народную музыку Апулии, называющуюся pizzica-pizzica. Сначала вперед вышла босоногая молодая женщина с длинными вьющимися волосами и в будто бы струящейся юбке. Она принялась танцевать тарантеллу во дворике, выложенном прохладным камнем, и танцевала так зажигательно, что вскоре мы все вскочили и пустились в пляс. Плясали до поздней ночи.

У Биргитты было много друзей-итальянцев, которые были рады помочь нам советом, как приобретать недвижимость в их стране. Они все считали, что нам крупно повезло встретить Бруно. Во-первых, в старинном доме сделали ремонт, во-вторых, он находится в частной собственности, а в-третьих, он стоит на очень хорошем участке, о котором можно только мечтать. Я звонил Джоджо каждый вечер перед ужином, и мы обсуждали с ней разные варианты действий. Наконец я сказал ей, что мы подождем до возвращения в Штаты, где и примем окончательное решение. С одной стороны, мне нужно было посоветоваться со старшим братом, а с другой — хотелось принять взвешенное решение вдали от чар Италии, чтобы потом ни о чем не сожалеть.

Вернувшись в Калифорнию, я в тот же вечер позвонил брату и выложил ему все как на духу. Ни секунды не задумываясь, он выпалил:

— Мы будем приезжать к вам во второй половине сентября. Бассейн там есть?




Глава 8


Через две недели я снова отправился в Италию, на этот раз в одиночку. Мне предстояло купить дом. Помощь Джоджо была просто неоценимой.

Она все приготовила заранее перед моим приездом.

Она посоветовала мне взять с собой банковские чеки, чтобы открыть счет в итальянском банке, приобрести дом и оплатить услуги нотариуса, который от лица итальянского закона благословил бы покупку дома.

Она позаботилась о том, чтобы я получил codice fiscale — итальянский аналог ИНН. Она подыскала лучший вариант страховки на дом. Она сделала так, чтобы счета за газ, электричество, воду и телефон теперь приходили на мое имя. Если вы покупаете дом и обратились к Джоджо, все это входит в комплекс ее услуг.

Я переволновался и поэтому в самолете так и не уснул. Я был на задании. Я хотел как можно скорее попасть в Италию, и ближайший рейс оказался с пересадкой в Амстердаме, где мне пришлось прождать четыре часа. Поначалу я собирался сдать багаж и отправиться в ближайшее кафе-шоп, где можно было совершенно законно выкурить косячок, но потом вспомнил, что в моем кармане лежат банковские чеки на несколько сотен тысяч долларов, и передумал. Выяснив, что очень скоро на Рим отправляется рейс какой-то мелкой авиакомпании, я приобрел на него билет.

Поскольку вещей у меня было не очень много — я же ехал только на три дня, — я быстро прошел таможню, паспортный контроль, сел в машину, взятую в аренду, и в два часа выехал в сторону Умбрии. Я собирался позвонить Джоджо, когда доеду до Сполето, чтобы она встретила меня у дома и открыла ворота. Предполагалось, что я переночую в доме у Бруно и Мейес, а на следующее утро мы всей компанией отправимся к нотариусу, чтобы официально оформить передачу имущества.

По дороге к Бруно я пытался воскресить в памяти дом таким, каким увидел его в самый первый день. В прошлый раз мы не смогли воспользоваться приглашением Бруно и заехать к ним на обратной дороге, и потом я понял, что на очень многое просто не обратил внимания. Атмосфера романтики, царившая в Рустико, вскружила мне голову. Я не проверил напор воды, не посмотрел, есть ли протечки, следы термитов, нет ли перекосов — короче говоря, я не сделал всего того, что полагается, когда приобретаешь дом. Я никак не мог вспомнить, где находилась лестница на второй этаж. А было ли окно на дальней стене гостиной? И вообще, достаточно ли в гостиной света? А камин в рабочем состоянии? Ну что ж, чтобы все проверить, у меня есть полдня и вся ночь. Я все еще могу дать делу задний ход. От порыва ледяного ветра сомнений у меня по всему телу побежали мурашки. Несмотря на то что температура на улице была не меньше тридцати градусов, меня знобило.

Кроме того, оставался еще вопрос с разрешением проводить строительные работы на участке. Я попросил Джоджо сделать так, чтобы бумага была у меня на руках до подписания всех документов. Однако даже после лихорадочного обмена письмами по электронной почте между Бруно, архитектором, управой, Джоджо и мной никто не мог мне гарантировать, что я получу разрешение до оформления сделки. Это могло оказаться серьезной загвоздкой.

Джоджо привезла для меня в домик немного провизии: бутылку грекетто, сыр, колбасу, а также молотый кофе, сахар и сливки. Будет чем утром позавтракать.

— Я рассчитывала, что мы сегодня все встретимся за ужином в «Palazzaccio». Тебе надо повидаться с Брюсом. Как приедешь, лучше сразу не ложись спать. Хорошенько поужинай, выпей вина, а спать ляжешь, когда совсем уже глаза слипаться станут. Так быстрее привыкнешь к смене часовых поясов.

Она объяснила мне, как добраться до «Palazzaccio» — траттории, располагавшейся на виа Фламинии в десяти минутах езды от дома. Джоджо сказала, что эта траттория очень популярна среди иностранцев, осевших в Италии и входящих в круг ее друзей.

— Удачного тебе дня, — пожелала она и, хлопнув меня по плечу, ободряюще улыбнулась. — Кстати, по поводу разрешения на проведение строительных работ. Думаю, нам удастся его получить. Мартин — это архитектор — как раз сегодня собирается наведаться в управу, и я почти уверена, что ему удастся выбить эту бумажку. Ну а если же нет… Слушай, отдохнешь три дня в Италии.

С этим словами она уехала, оставив меня наедине с Рустико.

Я смыл в туалетах, включил и выключил горячую воду, проверил свет. Все работало как швейцарские часы. По крутой деревянной лестнице, ведущей из кухни в спальни, я поднялся на второй этаж. Наша спальня, та, что побольше, располагалась слева. Самая верхняя ступень лестницы была заметно истерта. Один бог знает, сколько ног по ней прошлось. Я присел на кровать и долго-долго смотрел на дверной проем, размышляя об истории этого домика, стоящего посреди поля в окружении оливковых деревьев.

К ресторану я подъехал около половины девятого. Джоджо и ее муж Брюс сидели на открытой террасе позади «Palazzaccio» за длинным столом в компании Мартина, который разрабатывал дизайнерский проект для Бруно. С Мартином была его жена Карен.

— Завтра утром, до того, как мы займемся оформлением купли-продажи, мы с Мартином подъедем в Рустико. Кое-что по-быстрому обсудим, — сказала Джоджо.

— Разрешение дали?

— Пока нет, но завтра мы его точно получим, — заверил меня Мартин. Он немного нервничал. — Я привезу его утром, когда мы встретимся.

Я пояснил, что не уверен, буду ли вообще что-нибудь перестраивать в доме — не исключено, что он вполне может меня устроить и так.

— Предлагаю поговорить об этом завтра, — предложил Мартин. Сам он был из Германии, но, несмотря на это, в совершенстве владел итальянским и английским. — Давайте сегодня вы просто отдохнете, хорошенько поедите и крепко выспитесь.

— Майкл, «Palazzaccio» — типичная умбрийская траттория. Ее держит одна семья, — негромко произнес Брюс с другого конца стола. Он был столь же тих и сдержан, сколь говорлива и порывиста Джоджо. — Где-то тридцать пять лет назад Паоло работал водителем грузовика. Он обожал делать приятное друзьям. А его жена прекрасно готовила. Собственно, она и сейчас чудесно готовит. Паоло, щедрая душа, постоянно собирал здесь за столом толпу народа. А потом они с женой решили открыть ресторанчик. Сперва они подавали простецкие блюда и поили местным вином — заведение было рассчитано на водителей грузовиков и членов их семей. Так родился «Palazzaccio». Теперь здесь всем заправляют их дочери. Лучше еды ты нигде не найдешь.

Данила, одна из дочерей Паоло, принесла нам меню, и все бросились советовать мне, что заказать. Особенно рекомендовали два сорта пельменей — два коронных блюда «Palazzaccio»: ravioli Letizia — с баклажанной начинкой в томатном соусе и ravioli carciofi — со свежими артишоками, которые только-только стали появляться на местных рынках.

— Должен сказать, что если тебе никогда не доводилось лакомиться strongozzi tartufo, лучше всего попробовать это блюдо здесь.

— А потом ягнятинки… Ты ведь любишь ягнятину? — спросила Джоджо.

Я кивнул.

— Тогда возьми castrato. Пусть тебя не пугает название. Это просто жареная ягнятина — очень просто и вкусно. А еще закажи жареную картошку — тут ее готовят лучше всего на свете.

— Мы еще возьмем шпината на весь столик, — сказала Карен. Она американка, танцовщица, и в Филадельфии у нее своя труппа. Я спросил, что привело их с Мартином в Умбрию, и она ответила, что они искали идеальное место, чтобы начать жить вместе. Майкл узнал об Умбрии, когда тут в конце восьмидесятых случилось сильнейшее землетрясение. В ту пору архитекторы здесь были нарасхват. Точно так же, как Джоджо и Брюс, перебравшись в Умбрию, Мартин с Карен открыли в себе много нового как в личном плане, так и в творческом.

Мы заказали чуть ли не тонну всякой всячины. Знакомые и друзья хотели, чтобы я попробовал буквально все. Нам принесли бутылки с водой (с газом и без газа) и графины белого и красного вина, наполненные из огромных бочек, стоявших на заднем дворе. Среди столов за котятами гонялась малышня. За одним столом делали домашние задания дети постарше. За юбку официантки, разносившей заказы, цеплялся ребенок. Постепенно в ресторане стало прибывать народу — итальянцы до девяти вечера и не помышляют об ужине. За едой мы говорили обо всем на свете. Перепрыгивали с итальянской политики на американскую и обратно. Речь зашла и об истории общины иностранцев, живущих в этой долине, — начало ей положил Брюс, приехавший в шестидесятые годы на фестиваль в Сполето с труппой «Ля Мама».

Принесли пасту, и народ стал настаивать, чтобы я все попробовал. Да, равиоли были чудесны, спору нет, но блюдо strongozzi tartufo оказалось для меня настоящим откровением.

Strongozzi, или strangozzi — круглые макароны типа спагетти, только чуть толще. Когда видишь их перед собой и ешь, сразу понимаешь, что они изготовлены не на фабрике, а вручную. В этой части Умбрии предпочитают именно strongozzi. Их кладут на тарелку, приправляют лучшим оливковым маслом, нарезанным зубчиком чеснока и резаными анчоусами, а потом щедро посыпают сверху тертыми черными трюфелями. Вот, собственно, и все. Маслом блюдо надо поливать щедро, так, чтобы, когда последняя макаронина исчезнет у вас во рту, в тарелке оставалась маленькая лужица. Эту лужицу вы подъедаете, обмакивая в нее куски местного хлеба, который традиционно в Умбрии пекут несоленым. При идеальном раскладе к тому моменту, когда принесут второе, у вас на подбородке еще должны оставаться следы от оливкового масла. Это будет означать, что вы полностью и окончательно расправились с порцией strongozzi tartufo.

Передо мной стояла жареная ягнятина, картошка, чеснок и шпинат. Возле них салат, сыр и, наконец, граппа. Осушив третий стаканчик этого зелья, я почувствовал себя так, словно знал присутствующих всю свою жизнь. Карен и Мартин рассказали, как развозчик газовых баллонов сорвался с утеса, когда пытался развернуть машину на опасной горной дороге. С каждым новым стаканом граппы Брюс становился все более словоохотливым и в итоге прочитал нам интересную лекцию о разнообразии видов пернатых в Юкатане. Джоджо увлеченно беседовала с Данилой на итальянском о детях и об отличии итальянских ребятишек от американских. Вам может показаться невероятным, но я понимал, что они говорят. Чем больше я пил граппы, тем легче схватывал итальянский. К тому моменту, когда мы закончили ужин, мне уже казалось, что я с легкостью могу стать спикером в итальянском парламенте.

Меня всей компанией проводили до машины, и я с осторожностью двинулся по проселочной дороге обратно в Рустико. Добравшись до дома, я повалился на кровать и погрузился в глубокий сон усталого сезонного рабочего.




Глава 9


Мы приобрели маленький домик в Италии примерно так же, как делаем в этой жизни все — сначала, держась за руки, совершаем тот или иной поступок и только потом задумываемся, насколько разумным было это решение.

Первого сентября мы прибыли в римский аэропорт имени Леонардо да Винчи, который местные зовут Фьюмичино. Мы собирались провести в нашем новом и при этом очень старом доме шесть недель. Чем мы только не набили наши чемоданы — горшки, кастрюли, постельное белье, столовое серебро, рамы для картин… Не знаю, с чего я взял, что нам не удастся приобрести кухонный скарб в Италии, стране, где все постоянно что-то готовят. Видимо, знакомые ножи, сковородки и миски придавали мне чувство уверенности.

Наш сын Макс как раз путешествовал по Европе с другом, и они встретили нас в аэропорту. Они провели неделю в Барселоне, и Максу не терпелось узнать, чем занимаются его свихнувшиеся родители. Ему нравилось, что теперь ему будет где остановится в Европе.

Макс — барабанщик в джазовом оркестре, а его друг Исаак — гитарист. Цель их поездки заключалась в следующем: они хотели провентилировать возможность выступлений их ансамбля в Амстердаме, Париже и Барселоне — там джазовая аудитория значительно шире, чем в Штатах. У ребят были рюкзаки, у Исаака вдобавок гитара, а у нас с Джил огромный багаж, поэтому машина нам понадобилась куда как более вместительная. Мы остановились на «универсале», который, когда мы запихнули все наши вещи, тоже оказался довольно тесен. Задний обзор был практически полностью перегорожен кучей сваленного барахла, ну а кроме того, в «универсале» стояла механическая коробка передач, и когда я переключался с первой скорости, машина постоянно глохла. Не обращая внимания на кашляющий и чихающий мотор, мы выехали на автостраду и устремились на север.

Через два часа мы свернули с автострады на проселочную дорогу, потряслись по ней, добрались до ворот и заехали во двор нашего Рустико. И сразу же все волнения как рукой сняло — словно их сдуло легким теплым ветерком, игравшим в ветвях оливковых деревьев. Мальчики, выскочив из машины, устроились за столиком в беседке, будто ожидая, что кто-то с минуты на минуту принесет им обед. Джил направилась в огород, который Бруно и Мейес оставили нам в наследство. Там еще росли гроздья помидоров черри, цукини, бобы, острые и сладкие перцы и густые заросли базилика.

Я принялся разгружать машину и перетаскивать вещи в дом. После долгой битвы с замками на тяжелых деревянных задвижках, прикрывавших все двери и окна, мне удалось одержать победу, и я наконец проник на кухню. Там на самой середине стояло восемь огромных коробок со скарбом, который мы привезли за месяц до этого. Куча горшков, сковородок, кастрюль, шерстяных и стеганых одеял, белья, носков, обуви. Да уж, у нас уйдет немало времени, чтобы все это разобрать.

Так, а как же мусор? С мусором-то что делать? Его забирают? Пускают в переработку? Надо ли его сортировать? И как его забирают? Приезжают на грузовике? Дом-то вдалеке от автострады, у черта на куличках. И если за мусором приезжает грузовик, то откуда мне знать, когда его ждать?

Мусором должны заниматься мужчины. Думаю, так повелось с доисторических времен, когда первобытные люди жили собирательством и охотой. Раз ты что-нибудь собираешь, значит, неизбежно образуется мусор. И нечего рассчитывать, что твоя вторая половина поможет тебе вынести его из пещеры. Я позвонил Джоджо.

— Нет, никто за мусором не приезжает. Его надо самому отвозить к мусорным бакам. Они повсюду, не пропустишь. В зеленые баки складываешь бутылки, в синие пластик, а в серые — все остальное. Просто всякий раз, когда куда-нибудь едешь, бери мусор с собой.

Ладно. Отлично. Значит, мусор перерабатывают, и его надо сортировать. Что ж, я ведь не на другой планете. Я ощутил, как меня охватило чувство удовлетворения. Да, мои познания в итальянском ограничивались такими словами, как «карандаш» и «банан», да, мне не хватало мужества выезжать на полосу обгона на местной автостраде, однако теперь я знал, куда девать мусор, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы пробудить во мне чувство уверенности, превосходства и, может быть, даже всевластия. Вопрос с мусором — штука серьезная.

Я отправился на разведку. Пока Джил раскладывала одежду по маленьким шкафчикам, я тихонько проскользнул в машину и поехал на поиски мусорных баков. Они действительно были повсюду! Где-то в полутора километрах дальше по дороге рядом с полем я обнаружил серый бак. В него надо было складывать объедки и прочие отходы. Чуть дальше, поближе к деревеньке, я наткнулся на настоящую золотую жилу. Позади церкви, которая, между прочим, датировалась тринадцатым веком, пристроились друг к другу два серых бака, синий и зеленый. Именно это место я и искал.

Вернувшись домой, я обнаружил Исаака и Макса сидящими без сил на диване в гостиной. На протяжении последних трех недель они по ночам ходили с гулянки на гулянку, из клуба в клуб, а днем, совсем как вампиры, набирались новых сил. Я отправился на кухню, открыл коробку с моими любимыми горшочками и кастрюлями, собираясь их расставить по местам, и тут меня из спальни наверху позвала Джил:

— Солнышко, можно тебя на минутку? Помоги, пожалуйста.

Я вышел на кухню, поднялся по лесенке, аккуратно ступая, так чтобы не расшибить голову о стальную балку, скрывавшуюся за старым деревянным перекрытием, благодаря которому кухня выглядела словно на рисунке семнадцатого века. Бруно, памятуя о землетрясениях, укрепил весь дом. В том, что мы переселились из северной Калифорнии в Умбрию из одного сейсмоопасного района в другой, я видел перст судьбы.

Джил как раз стелила постель и хотела, чтобы я ей помог. Разглаживая свой край простыни, я почувствовал на себе взгляд жены. Я поднял глаза и увидел выражение ее лица, на котором ясно читалось: мы не просто застилаем кровать, мы застилаем кровать.

— Какой это дом по счету? — тихо спросила она.

Мы вместе стали пересчитывать, сколько раз меняли место жительства, сколько раз нам приходилось стелить постели в новых домах, начиная с нашей первой маленькой квартирки в Вашингтоне.

— У меня получается двенадцать, — наконец сказал я.

— Нет. Это тринадцатый.

Мы стали пересчитывать снова. Я напомнил ей о первой квартире в Нью-Йорке на Пятой улице. Чтобы попасть домой, нам приходилось подниматься по лестнице, обходя сидевших на ней наркоманов.

— Точно, — кивнула Джил. — Тринадцать.

Я на цыпочках спустился вниз, посмотреть — уснули ли ребята. Потом мы тихонько прикрыли дверь в спальню и слегка опробовали кровать — просто чтобы убедиться, каково на ней.

Несколько позже, когда разбор вещей в целом подошел к концу, ребята с Джил помогли сложить весь мусор в машину, чтобы торжественно его выкинуть по дороге в супермаркет. Проселочная дорога от нашего дома до городка — с двухсторонним движением, и у церкви на краю городка она разветвляется на две односторонних, устремляющихся налево и направо. Позади церкви, где, собственно, и находятся баки, их соединяет еще одна дорожка длиной метров двадцать, покрытая гравием, и она тоже односторонняя. Таким образом, чтобы добраться до баков, не нарушая при этом правил, нам надо было обогнуть церковь, проехать в город, свернуть налево, снова проехать по городу, миновать церковь и снова свернуть налево.

Можно, конечно, было поступить и проще: наплевать на знак одностороннего движения, быстро сгрузить мусор, а потом развернуться — и дело с концом. С момента нашего приезда мы видели в городе только пару машин.

Я остановил машину, скомандовал ребятам открыть багажник и начать выгружать мусор: стекло — в зеленый бак, пластик — в синий, в серый — все остальное. Сам же я остался высматривать, не едет ли кто. Мальчики, будто нарочно, еле шевелились — видимо, они таким образом решили выразить протест и показать, что в спешке нет никакого смысла. И тут, по закону подлости, естественно, налево свернула машина, а места, чтобы отъехать в сторону и пропустить ее, не было. Может быть, мне бы и удалось чуток сдвинуть нашу, но ребята не закрыли дверцы, поэтому мне оставалось только виновато улыбаться, беспомощно разводить руками перед водителем и покрикивать на мальчиков, чтоб они пошевеливались.

За первой машиной остановилась вторая и тоже стала ожесточенно мигать фарами. Я понял, что благодаря мне образовалась первая и, возможно, единственная пробка в истории центральной Умбрии. В панике я кинул взгляд через плечо и увидел, как Макс по одной кидает пластиковые бутылки в бак. Его друг аккуратно складывал листы картона, словно собирался заворачивать в них подарок маме на Восьмое марта.

За первыми двумя машинами замерла третья и тоже принялась сигналить фарами. Как по команде, все машины включили огни, будто бы молча осуждая мое неблагоразумное поведение. Наконец мальчики закончили и, не торопясь, забрались в машину. Вперед я ехать не мог — там стояли машины, поэтому я сдал назад и произвел разворот в три приема, и теперь мой автомобиль смотрел в правильном направлении. Машины чинно проехали мимо. Взгляды сидевших в них пассажиров резали меня словно ножом. Я как овечка пристроился за колонной и тут заметил позади себя еще четыре-пять машин — все с включенными фарами.

— Это похороны, солнышко, — произнесла Джил.

— Отлично.

— Может, тебе тоже стоит включить фары?

С этой похоронной процессией мы проехали через город и направились к Фламинии. Я старался вести машину не поднимая головы. Доехав до знака остановки, я свернул из ряда, и мы понеслись на юг в сторону Сполето.

— Зато теперь они знают, что мы тщательно сортируем мусор, — утешила меня Джил.

Мы предпочли супермаркет маленькому уютному деревенскому рынку по одной простой причине — нам нужно было приобрести бытовые товары: туалетную бумагу, мешки для мусора и пылесоса, мыло, моющие средства, лампочки — короче говоря, все то, что покупаешь, когда заселяешься в новый дом. Если бы здесь имелись магазины типа «Costco», мы направились бы туда, а так мы поехали в единственный местный супермаркет, напоминавший американские. Он был большим, светлым и на первый взгляд казался копией «Safeway».[7 - Обширная сеть супермаркетов США.]

Однако стоило присмотреться, и в глаза тут же начинали бросаться отличия. В гастрономическом отделе с крюков свисали целые окорока, а на полках бесчисленными рядами покоились колбасы — как вареные, так и копченые, pancetta (панчетта) и guanciale (гуанчале). Pancetta и guanciale являются разновидностями итальянской ветчины — название pancetta происходит от слова pancia, что значит «живот», ее делают из грудинки, а guancialе из свиных щек. Pancetta имелась и в замороженном виде — она, вероятно, предназначалась для занятых домохозяек, которым приходится готовить в спешке. Кроме того, здесь были целых два отдела с оливковым маслом самого разного качества и стоимости — от дешевых сортов для ежедневного использования до дорогих, однократного прессования. В дальнем конце зала у стены расположился винный отдел с очень богатым выбором и при этом весьма умеренными ценами.

Мы набили тележку продуктами и стали поглядывать на остальных покупателей — нам было интересно, как здесь принято действовать после того, как расплатишься. Насколько мы могли судить, чтобы вынести из магазина товары, надо было привозить сумки из дома, в противном случае можно было купить на кассе пакеты.

В соседней очереди в кассу стояла молодая семья. У них тележка была набита ничуть не меньше нашего. С родителями был сын — лет пяти-шести. Ребенку явно наскучило стоять в очереди, поэтому он принялся толкать тележку, врезаясь во все, что только можно. Когда он толкнул ею пожилую даму, проходившую мимо, у отца лопнуло терпение. Схватив сына за плечи, он принялся громко его отчитывать. Мальчик смотрел на него выпучив глаза. Вдруг, без всякой паузы, отец наклонился к сыну и нежно поцеловал его — сначала в одну щеку, потом в другую. Да, мы совершенно определенно находились не в американском супермаркете.

Макс, который, как и я, наблюдал за этой сценой, посмотрел на меня и хитро улыбнулся, будто бы говоря: «Пап, а почему ты так никогда не делал? Почему ты ни разу не целовал меня после того, как накричишь?»




Глава 10


В субботу, после того как мы отвезли ребят в аэропорт, я поехал на заправку. Я оттягивал этот момент до последнего, и вот наконец на приборной панели стал тревожно мигать огонек. Вы спросите, чего я тянул? Дело том, что за границей на заправках мне всегда приходится туго. Если там самообслуживание и я пытаюсь расплатиться кредитной карточкой, чаще всего автомат ее проглатывает. Не знаю, в чем тут дело — то ли не на ту кнопку нажимаю, то ли не той стороной вставляю, но факт остается фактом: с карточкой приходится распрощаться навсегда.

И тут начинается сущий кошмар: надо звонить в банк, просить, чтобы старую заблокировали, вспоминать адрес, на который мне выслать новую, — сами понимаете. Если же на заправке имеется обслуживающий персонал, то я начинаю нервничать еще больше.

Я подъезжаю к окошку, тычу в бак и говорю: «Pieno», что по-итальянски значит «полный», а служащий в ответ обрушивает на меня целый водопад непонятных слов, после чего замолкает и смотрит на меня выжидающе — что я ему на это отвечу. Я просто пожимаю плечами и повторяю «Pieno», на этот раз чуть более настойчиво. Работник заправки улыбается, качает головой, словно просит Господа ниспослать ему терпение, после чего отправляется обслуживать кого-нибудь другого. Однажды на заправке во Франции я сунул кредитку в прорезь, и, естественно, автомат ее проглотил. Водители, стоявшие позади меня, стали сигналить и махать руками, пока наконец на шум не вышел служащий. Он ткнул пальцем в колонку и стал на меня орать. Орал служащий на французском, так что я ничего не понял, но по тону догадался, что эпитетами он меня награждал не самыми лицеприятными. Теперь вы понимаете сами, отчего я отношусь к заправкам с определенной опаской.

Однако в эту субботу все прошло просто великолепно. Удачу я объяснил своими успехами в итальянском. Автомат на ура принял карточку, я ввел номер колонки, получил карточку назад, после чего стал заправляться с полной уверенностью, что прекрасно усвоил всю процедуру.

Потом по дороге домой машина стала себя странно вести на третьей передаче. Думаю, вам знакомо ощущение, когда вы понимаете, что с автомобилем что-то не так, даже если толком не можете объяснить что. Я переключился на вторую передачу, рывки прекратились, однако меня не оставляло такое чувство, словно между лопаток скручивается стальной канат — оно появляется всякий раз, когда я пытаюсь совладать с каким-нибудь механизмом, а опыта у меня не хватает.

В конце концов я решил, что все дело в дешевом бензине, предположив, что его на заправке разбавили.

Я съехал на узкую, покрытую гравием дорогу, чтобы забрать Джил: мы собирались отправиться за пределы Умбрии в Лацио — там нам предстояло поужинать с людьми, с которыми мы еще толком не были знакомы. Дело в том, что у нас есть друг-художник, а у него, в свою очередь, тоже есть друг и тоже художник по имени Тонино. Так вот, Тонино и его семья очень тепло приняли Макса, когда он неделю назад гостил в Риме. К Тонино мы и направлялись. Когда мы добрались до Фламинии и свернули налево, автомобиль снова начал дергаться.

— Солнышко, мне кажется, я загубил машину.

— Каким образом?

— Боюсь, я ее не тем заправил.

— А чем ты ее заправлял?

— Вообще-то неэтилированным бензином. Впрочем, сейчас у меня закрадывается подозрение, что двигатель работает на дизеле.

— До Тонино дотянем?

— Честно говоря, я побаиваюсь соваться на автостраду с машиной в таком состоянии.

Нам предстояло ехать еще целый час, и мне не улыбалось застрять в глуши посреди дороги.

— А может, заскочим на заправку?

Я уже вам рассказывал о моих сложных отношениях с заправочными станциями. Даже в Америке, где я могу объясняться на своем родном языке, мне страшно, нет, даже стыдно демонстрировать полную техническую безграмотность и неосведомленность о машине, за рулем которой я сижу. В данном случае мне придется признаться работнику заправочной станции в том, что я под завязку заправил неэтилированным бензином (sensa piomba) машину с дизельным двигателем. Я нисколько не сомневался, что подобным признанием заслужу самый презрительный взгляд. Не исключено, что работник позвонит своим приятелям-механикам, чтобы они приехали посмотреть на дебила, который даже не смог разобраться, чем заправлять собственную машину. Воображение нарисовало мне все это столь ярко, что я тут же попытался отговорить Джил от затеи с заправкой.

— Слушай, давай лучше поедем домой.

— Солнышко, но нас ведь ждут.

— Так позвони им, скажи, чтобы не ждали. Я ничуть не сомневаюсь, что они отнесутся с пониманием. У нас непредвиденные обстоятельства.

— Поехали на заправку. Я уверена, что там тебе все починят.

Теперь машина дергалась постоянно. Пока я тянул до «TAMOIL» — крупнейшей заправки на виа Фламиния, я дважды успел заглохнуть. Надев маску под названием «я просто тупой американец», я молитвенно сложил перед собой руки и направился к работнику станции:

— Это… scusi signori ma ce l'ho una problema…

Вполне естественно, работник в ответ что-то затараторил со скоростью пулемета. Мне удалось ухватить только несколько слов: кажется, это были «кофе» и «диван». Мне пришлось начать сначала.

— Il benzine… — Я показал пальцем на бензобак. — Errore… un sbaglio. — Я хотел сказать, что совершил ошибку. Чтобы продемонстрировать степень своей глупости, я принялся пританцовывать, как слабоумный. Работнику представление явно понравилось. Дело сдвинулось с мертвой точки.

— Che benzine? — Он показал пальцем на бак.

— Senza piomba.

— Quanti?

— Pieno.

Естественно, он тут же кинулся звать друзей. Жестами он помогал себе объяснять, что именно я натворил. Жесты, надо сказать, были весьма красноречивы. Они посмеялись, по очереди покачали головами, и каждый повторил рассказ, добавляя что-то от себя. Я нисколько не сомневался, что стану местной достопримечательностью, а моя история превратится в легенду.

Под конец выяснилось, что ни один из этих чумазых гениев починить машину не в состоянии. На дворе была суббота, и механика имело смысл ждать только в понедельник. У меня поинтересовались, дотяну ли я до дома, и я ответил «Speriamo», что значит «Будем надеяться». Одно из самых полезных слов, имевшихся в моем запасе. Я сообщил Джил плохие новости, но она отчего-то никак не могла смириться с тем, что в никакой Лацио мы не едем.

— Солнышко, — сказала она тоном, который не очень пришелся мне по вкусу, — нас ждут. Ты ведь с самого начала не хотел ехать к ним на ужин. Так? — помолчав, добавила она.

В молчании я свернул с Фламинии, и мы направились к дому.

— Что предлагаешь делать?

— Позвоним. Они поймут.

— Сегодня вечером мне очень хотелось показаться в новом платье.

На мой взгляд, ее фраза не блистала логикой.

Каким-то чудом нам удалось дотянуть до дома. Мы были в безопасности. Теперь нам не грозила перспектива в одиночку застрять на дороге и всю долгую безлунную ночь отбиваться от волков.

После того как Джил переоделась и сняла платье, которое и в самом деле было довольно милым, у нее поднялось настроение и она даже улыбнулась мне.

— Ну и что же теперь делать с ужином?

— Мы можем дойти пешком до «Da Beppino», — предложил я. — Во-первых, мы там еще не были, а во-вторых, это довольно близко. Нам еще Бруно рекомендовал этот ресторанчик. Настоящий рай для гурманов. Там готовят потрясающее антипасто.[8 - Досл. «перед пастой» — закуска в итальянской кухне. Это могут быть маринованные в масле овощи, блюда с копченостями, оливками, запеченными овощами, сырами, морепродуктами, кусочками свежих фруктов, зеленью. Также подают разнообразный хлеб и оливковое масло.]

— Так вот для чего ты все это устроил!

— Ты хочешь сказать, что я залил на пятьдесят баксов не то топливо в машину, которую мы взяли напрокат, тем самым, не исключено, безнадежно ее испортив, только ради того, чтобы сегодня вечером поужинать в «Da Beppino»?

— А кто тебя знает? — улыбнулась Джил.

Мы поднялись по склону холма и вошли в ресторан. Обеденный зал был простенький, но при этом в нем имелось все необходимое. По ресторану деловито сновали красивые официанты и официантки. Мы стояли у входа, пока нас не заметил хозяин.

— Э-э-э… non habbiamo una prenotazione, ma…[9 - Мы не заказывали столик, но… (искаж. ит.).]

— Due?

Мы кивнули. Да, нас было только двое.

Хозяин отвел нас к миленькому столику в середине зала.

— Prendete gli antipasto sta sera?

He желаем ли мы антипасто? Мы энергично кивнули. Ведь именно ради антипасто мы сюда и пришли.

Это от нас и хотел услышать хозяин. Он кивнул официанту и удалился. Мы, как обычно, заказали воду без газа и графин красного вина. В Умбрии, особенно в деревне, нет никакой нужды заказывать вино в бутылках. Местное вполне удовлетворит ваши вкусы.

После того как на стол нам поставили вино, хлеб и воду, начался медленный, чувственный танец, в котором принимали участие как официанты, так и мы. Сперва к нам подошла красивая девушка, державшая в руках тарелку, источавшую изумительный запах.

— Cinghiale in pane?

Мы кивнули, и она дала каждому из нас по щедрому ломтю колбасы из дикого кабана, находившейся внутри обжигающе горячей булочки, после чего, словно танцуя, устремилась к следующему столику. Стоило нам взяться за столовые приборы, как у нашего столика появился еще один официант.

— Risotto croquette?

Мы кивнули, и он положил по порции ризотто на соседние тарелки. Я растерялся — за что браться сначала?

— Insalata di faro?

Салат из полбы, помидоров и руколы? Конечно! Куда без него?

— Carpaccio daino?

Мы снова кивнули, и нам на середину тарелок положили карпаччо[10 - Блюдо из тонко нарезанных кусочков сырого мяса, рыбы, морепродуктов, грибов, фруктов, овощей и др.] из оленины.

— Prosciutto con tartuffi, — объявил очередной официант, и блюдо оказалось у нас на тарелках.

Это было вкуснейшее домашнее прошутто,[11 - Итальянская ветчина, сделанная из окорока, натертая солью и пряностями.] нарезанное тонкими, прозрачными ломтиками, а в нем были завернутые нежнейшие тертые черные трюфели, собранные здесь же, неподалеку. Солоноватый привкус мяса, мешавшийся с душистым лесным букетом летних трюфелей, доставлял такое блаженство, что мы буквально застыли. Ну почти.

— Salami fata in casa. — Изумительная копченая колбаса, которую делали тут же, в подвале.

— Formaggio pecorino con miele di costagna. — Острый, соленый овечий сыр, политый каштановым медом.

— Carpaccio di oso. — Гусиное карпаччо, отлично, супер!

— Prosciutto in pane. — Тут официант устроил нам настоящее представление. Он подкатил тележку, на которой лежала длинная, пышущая паром булка со свежей ветчиной, дикими грибами и трюфелями. Копченую ветчину и вареную ветчину итальянцы называют одним словом «прошутто», при этом под prosciutto cottо подразумевается именно вареная ветчина. Официант отрезал щедрую порцию мне и Джил, и даже более того — ему удалось найти свободное место у нас на тарелках.

— Pomodori gratinato. — Свежие, только что с грядки, запеченные помидоры, политые оливковым маслом и обсыпанные хлебными крошками.

— Salsicce daino. — Колбаски из оленины с соусом бальзамико.

Мы съели все. Мы оказались в несколько ином измерении — измерении обжорства.

Явился официант, который принялся рассказывать, какие сорта и виды пасты у них подают. Джил подняла руки в знак того, что она сдается. Смысл ее жеста был понятен без всяких слов. Я же, однако, внимательно выслушал официанта.

— Ravioli con funghi porcini; strangozzi anche con porcini. — Я кивнул, и вскоре на мою тарелку водрузили по огромной порции того и другого. Кухня в «Da Beppino» ничем не отличается от домашней. И та и другая паста, что мне принесли, оказались выше всяких похвал. Сезон porcini (порчини), то есть белых грибов, только начался, и владельцы ресторана гордились тем, что могут похвастаться самыми первосортными из них.

Потом к нашему столу снова подошел официант и, позволив себе лишь легкую тень улыбки, поинтересовался, что мы предпочитаем на ужин.

Чуть позже, спустившись по склону холма к дому, мы уютно устроились на нашем диванчике. Мы были счастливы. Счастливы оттого, что сыты, что вернулись домой, что рядом с нами, всего в каких-то десяти минутах ходьбы, есть такой чудесный ресторан. Мы нисколько не сомневались, что остаток жизни проведем в Италии.

Наступило воскресенье. Поскольку мы лишились машины, то остались на весь день дома — полили сад с огородом, переставили мебель в гостиной и погуляли в оливковой роще. Я приготовил отличный завтрак, обед и ужин из того немногого, что имелось у нас в холодильнике. Пока это был наш лучший день в Италии.

В понедельник утром я позвонил в «Avis»[12 - Одна из крупнейших в мире компаний по прокату автомобилей.] и рассказал, что натворил с их машиной. Новость они восприняли совершенно спокойно, словно их клиенты каждый день заливали бензин в машины с дизельными двигателями. Они дали телефонный номер службы «Assistenza», которая должна была прислать эвакуатор. Этому эвакуатору предстояло доставить мою машину в представительство «Avis» в Сполето. Ребята в «Avis» надеялись, что им удастся слить топливо из бака и вернуть мне машину к середине дня.

Вполне естественно, в «Assistenza» никто ни слова не понимал по-английски. Добавьте к этому тот факт, что у нашего дома не было адреса, и вы поймете, насколько сложно мне было объяснить, куда именно следует приехать за машиной. И тут, как вспышка, мне в голову пришла гениальная мысль.

— Вы знаете «Da Beppino»? — поинтересовался я, разумеется, на безупречном итальянском.

— «Da Beppino»?.. Il ristorante?

— Si! — энергично кивнул я.

Водитель эвакуатора заверил, что прекрасно знает, где находится ресторан.

— Давайте там и встретимся.

Я поднялся по склону холма, вышел на подъездную дорожку возле ресторана и, прислонившись к каменной стене, стал ждать. Мне обещали прислать эвакуатор в течение получаса, на деле это означало, что он может приехать в любой момент до обеда. Примерно через пять минут на подъездную дорожку вышли две собаки, которых держали при ресторане. Весьма вероятно, они были самыми счастливыми собаками на свете — где еще так вкусно кормят? Вскоре вслед за ними появился сам владелец.

— ?chiuso oggi! — крикнул он мне. Как и многие рестораны в Италии, «Da Beppino» в понедельник был закрыт.

Я, как мог, объяснил, что жду эвакуатор, а его ресторан мы использовали в качестве ориентира. Потом мне стало еще сложнее — я попытался рассказать, что сотворил с машиной. Владелец ресторана говорил по-английски еще хуже, чем я по-итальянски. Когда хозяин наконец понял, что случилось (с помощью жестов и рычащих звуков я обрисовал, как машина начала идти рывками, после того как я залил не то топливо), он просиял и улыбнулся от уха до уха:

— Пойдем выпьем кофе.

Я стал возражать, указывая, что мне лучше подождать эвакуатор снаружи, но хозяин замахал руками, заявив, что я могу тут проторчать несколько часов.

— Но ведь у вас сегодня выходной.

Он даже не остановился, лишь помахал рукой, приглашая меня зайти внутрь. По-моему, он решил, что ему будет проще сварить мне кофе, чем продолжить попытки пообщаться со мной.

Мы сели в баре, пропустили пару эспрессо и проговорили все утро. Несмотря на то что наш общий словарный запас ограничивался пятью словами, мы многое узнали друг о друге. Я рассказал, что актер, но больше не работаю, поведал о жене, о том, как купил дом у подножия холма, а он мне признался, что в «Da Beppino» нередко заходят люди из шоу-бизнеса. Между прочим, именно здесь знаменитый итальянский режиссер размышлял о будущей картине, каждый вечер лакомясь антипасто. Когда наконец появился эвакуатор, мы с хозяином ресторана уже стали vicini — то есть соседями. Что может быть лучше соседа, к которому можно подняться на вершину холма и угоститься карпаччо из гусятины?




Глава 11


— Мартин бедный, несчастный, замученный немецкий мальчик, — с явной любовью в голосе произнесла Джоджо, — он дергается и нервничает по любому поводу. Однако лучшего архитектора вы не найдете. Кроме того, он прекрасно говорит по-английски. За осуществлением проекта буду наблюдать я, так что можете на меня положиться. Если вдруг он лишится сна, раздумывая, в какой цвет покрасить камеру канализационного отстойника, или над какой-нибудь другой ерундой, я его мигом приведу в чувство.

Пока Джоджо разглагольствовала, мы с Джил доедали остатки завтрака — прошутто, дыни, йогурт, обжаренный несоленый умбрийский хлеб с медом, — запивая все это кофе. Джоджо готовилась к переговорам об amplificazione[13 - Здесь: расширение дома (ит.).] — мы собирались пристроить к Рустико еще две комнаты. Несомненным преимуществом на момент приобретения дома являлось наличие разрешения на проведение строительных работ. Дело в том, что строительные работы в оливковых рощах позволяются только в одном случае — если там уже имеется здание и речь идет только о его незначительной переделке. И даже в этом случае на то, чтобы получить разрешение, могут уйти годы, которые займут переговоры с местной администрацией. Несмотря на то что Джоджо уже не раз выступала в роли посредника и переводчика между своими клиентами, желающими перестроить свои дома, и местными властями, порой случались досадные недоразумения. Джоджо защищает своих клиентов, как львица детенышей. Она относится к тому разряду агентов, о которых мы с Джил всегда мечтали. Джоджо преданна, настойчива и внимательна. Кроме того, она всегда найдет чем удивить и развлечь.

— Обычно я работаю с Маурицио. Он хороший архитектор, но по-английски говорит кошмарно, а вы, ребята, еще недостаточно хорошо овладели итальянским. В результате Маурицио что-нибудь построит, а вам не понравится.

— То есть с Мартином ты еще не сотрудничала? — спросила Джил.

— Нет, ни разу. Мы очень дружим с ним и Карен, постоянно ездим друг к другу ужинать, однако мне кажется, что Мартин меня немного боится. Иногда я бываю слишком прямолинейна.

Очень мягко сказано. Я рассказал Джоджо о наших планах — мы вообще подумывали отложить строительство на пару лет. Нам пока хотелось просто вдоволь насладиться только что приобретенным домом, не забивая себе голову подобными вопросами.

— Сейчас нам негде селить гостей, и это своего рода плюс, — промолвил я.

— Не буду спорить, — кивнула Джоджо, — просто будьте внимательнее. Гайки здесь год от года закручивают все туже, так что послаблений не будет. Власти не хотят, чтобы Умбрия разделила участь Тосканы. Никто не желает видеть здесь современных кафе-кондитерских в английском стиле. Не исключено, что через пару лет у вас вообще отзовут разрешение на строительство, и вы просто упустите время.

На дороге остановился автомобиль Мартина, и я пошел в дом нажать кнопку, чтобы открыть ворота и впустить его внутрь. Когда Мартин припарковался и вышел из машины, мы увидели, что он сжимает под мышкой свернутые в рулон листы с проектом. Я предложил ему кофе.

— Нет, спасибо. Свою дозу кофеина я уже получил сегодня утром. Доброе утро, Джоджо. Ты уже меня расхвалила? Рассказала, какой я чудесный архитектор?

Мартин был элегантным привлекательным мужчиной. Русые волосы, румяные щеки, стального цвета глаза — ну просто образцовый ариец. Даже когда он одевался небрежно, по-простецки, все на нем сидело идеально.

— Ну конечно, — отозвалась Джоджо, — пою тебе дифирамбы.

Они обменялись улыбками, после чего Мартин повернулся к нам:

— Если вы решили что-нибудь построить в Италии, лучше всего остановить свой выбор на немецком архитекторе. Тогда работа будет сделана в срок, а расходы не выйдут за рамки бюджета. — Мартин покраснел, будто бы соглашаясь с известным стереотипом о немцах.

Мы все закивали, признавая, что прозвучавшие слова, скорее всего, вполне справедливы.

— Я хочу показать вам три вещи. Сперва я бы попросил вас взглянуть на изначальный проект Бруно — просто чтобы получить представление о его задумке.

— Они не хотят строить по проекту Бруно. Им нужно еще две комнаты.

— Джоджо, пожалуйста, позволь мне сначала закончить, а уже потом можешь высказывать свое мнение. Причем на эпитеты ты явно скупиться не будешь.

— Именно так.

Они снова улыбнулись друг другу.

— Потом я покажу вам чертеж двух новых спален — каждая с ванной комнатой. — Сделав паузу, он многозначительно посмотрел на Джоджо. — А потом я покажу еще план полной перестройки дома, просто чтобы продемонстрировать, что ничего невозможного здесь нет.

— Они не собираются перестраивать дом. Он им нравится таким, какой есть. Именно поэтому они его купили. Или ты думаешь, они его приобрели только для того, чтобы сровнять с землей и отстроить заново?

— Джоджо, я не предлагаю ничего сносить. Господи, да за кого ты меня принимаешь? Я сделал для сохранности этих умбрийских домиков гораздо больше, чем все итальянские архитекторы!

Мартин снова немного покраснел. Насколько мы могли судить, Джоджо была на седьмом небе.

— Очень хорошо. Значит, сносить дом мы не будем. Замечательно. Договорились.

— Я думаю… Если Джоджо, конечно, позволит мне перемолвиться хотя бы словечком с моими заказчиками, я хотел бы объяснить, что есть много разных вариантов перепланировки. Не надо сразу от них отказываться.

Мы кивнули. Идея показалась нам не такой уж и плохой. Мартин развернул на столе чертеж.

— Согласно этому варианту, я предлагаю перенести кухню в новую часть дома. Таким образом вы сможете построить кухню своей мечты буквально с нуля.

— Честно говоря, я вполне доволен кухней, — с некоторым беспокойством признался я. — Мне бы не хотелось затевать здесь стройку, которая обойдется в миллион долларов.

— Именно, — подала голос Джоджо. — Бруно вообще собирался на все про все потратить сто пятьдесят тысяч евро.

— У Бруно был совершенно другой проект! Господи боже! Бруно собирался пристраивать только одну спальню! — Теперь Мартин уже густо покраснел.

— Поправьте, если я что не так скажу, — обратилась к нам Джоджо. — Вы хотите пристроить две спальни, простенькие такие, стены из камня, как и в старом Рустико, и никакого ржавого металла и стекла — Мартин обожает повсюду лепить это добро.

— Если ты намекаешь на дом в Треви, то я прекрасно знаю, что моя работа тебе понравилась. Именно поэтому ты и попросила меня сегодня сюда приехать.

— Ты прав, дом у тебя получился отличный. Просто я обожаю наблюдать, как у тебя наливаются краской уши. — Джоджо повернулась к нам. — Слушайте, может, вам съездить посмотреть работы Мартина? Нормальные дома и те, другие, над которыми он решил поиздеваться.

— Давай на следующей неделе, — промолвила Джил. — В воскресенье приезжает Каролина, и ей наверняка захочется поехать с нами.

На этом и остановились. Мартин достал еженедельник, и мы договорились, что в следующий вторник отправимся осматривать работы Мартина. Поездка обещала быть очень интересной и должна была завершиться обедом. С каждой минутой Мартин рос в моих глазах. Он явно гордился тем, что делал.

— Так, а строить кто будет? — спросила Джоджо.

— Я работал с Фиделио. Кажется, теперь я знаю, как совладать с его фокусами.

— Я не буду с ним связываться, — решительно произнесла она.

— Джоджо, я с ним справлюсь.

— Он вор. Я отказываюсь с ним работать.

Тут потребовались пояснения. Мартин рассказал, что год назад Джоджо и Фиделио работали вместе на одном объекте и у них там случился жуткий скандал, о котором еще долго говорили в округе.

— Понимаете, он южанин и не привык, чтобы женщина так с ним разговаривала, — произнес Мартин.

— Ты про то, что я сказала ему засунуть счет, который он выставил, себе в неаполитанскую задницу?

— И это, и многое другое, похуже.

— Одним словом, с ним я работать не буду. — Она повернулась к нам. — Если хотите, можете спросить Бруно. Он расскажет вам, что за плут Фиделио.

— Джоджо, Бруно не может знать абсолютно все.

— Найди другого подрядчика.

Выдержав паузу, Мартин высказался в том духе, что они с Джоджо решат этот вопрос между собой сами, а нам, клиентам, не следует беспокоиться из-за таких мелочей. По глазам Мартина я видел, что он уже представляет, как год будет работать над проектом с Джоджо, и раздумывает над тем, а стоит ли вообще игра свеч. Несмотря на то что Мартин мне нравился и я чувствовал, что ему можно доверять, мне не хотелось терять и Джоджо. Она будет нашим агентом, она станет представлять наши интересы, когда сами мы будем за десять тысяч километров отсюда. Именно она будет следить за расходами. Нет, Джоджо и Мартину просто надо научиться ладить друг с другом.

— Можно задать вопрос технического плана? — спросила Джил, меняя тему.

— Конечно. Вы же клиенты, — сияя, ответил Мартин.

— Что делать с электрическими розетками? В гостиной мне удалось отыскать только одну.

— Действуйте так же, как все остальные люди, живущие в домах, которым триста пятьдесят лет, — покупайте удлинители.

Джоджо тут же вмешалась, заявив, что знает, где можно приобрести удлинители, и предложила поехать с ней в Сполето. Покончив с делами, мы могли бы пообедать на пьяцца Меркато.

— В таком случае я вас оставлю. Как это ни печально, но некоторым из присутствующих надо зарабатывать на жизнь. — Мартин собрал бумаги и распрощался с нами.

Магазин электротоваров в Сполето оказался совсем маленьким. На полках были свалены лампочки, а также сданные в ремонт тостеры, вентиляторы и телевизоры — все в различной стадии готовности. За прилавком стоял один продавец, а в очереди перед нами было два человека. Пока мы ждали, Джоджо еще немного рассказала нам о Мартине. По ее словам, о нем шла добрая слава — он не только работал хорошо и качественно, но и умел находить общий язык с местными бюрократами, у которых ему приходилось выбивать разрешения на строительные работы. Джоджо рассказала, что в нашем районе получить подобное разрешение сложнее всего — в основном из-за оливковых рощ, находящихся под строгой охраной. Она призналась, что, если бы не умение Мартина убеждать, докучать и обхаживать местные власти, на рассмотрение проекта строительных работ в нашем доме ушел бы целый год, а то и два. Теперь, по словам Джоджо, нам понадобятся таланты Мартина, чтобы получить одобрение на variazione, то бишь изменения, которые мы внесли в изначальный проект Бруно. Даже если чертежи, общий метраж и бассейн оставались прежними, все изменения проекта внутреннего обустройства дома требовали одобрения администрации.

Наконец дошла очередь и до нас. Джоджо предоставила нам возможность самим пообщаться с продавцом. Перед тем как выехать из дома, я уже посмотрел, как будет «удлинитель» по-итальянски, поэтому чувствовал себя уверенно. За нами стояли еще три человека, но я решил, что много времени разговор с продавцом не отнимет. Мы ведь всего-навсего хотим купить обычный удлинитель.

— Buon giorno, signore, — начал я. — Ho bisogno una prolunga.

— Perche? — кивнув в ответ, поинтересовался продавец.

Для чего нам нужен удлинитель? Мы с Джил начали считать. Получилось, что к одной-единственной розетке в гостиной мы собирались подключить магнитофон, две лампы, ноутбук и телевизор. Когда мы попытались объяснить, как у нас все расположено в гостиной, продавец протянул нам карандаш и листок бумаги, чтобы мы нарисовали схему. Мы обсудили длину провода и каким количеством выходов должен располагать удлинитель. Потом стали выбирать цвет. Я с беспокойством оглянулся назад — очередь стала длиннее, однако, похоже, никто никуда не торопился. Ожидающие встали кучкой и начали что-то весело обсуждать. О чем они говорили, одному богу известно. После длительных споров мы остановились на коричневом цвете — marrone.

Продавец аккуратно отмерил длину провода, отрезал его и принялся подключать его к выходам. Он работал медленно и тщательно, словно создавал произведение искусства. Когда он закончил, мы поняли, что это и впрямь шедевр. Передо мной был самый красивый удлинитель из всех, которые я когда-либо видел в своей жизни.

Продавец завернул его в коричневую бумагу, перехватил резинкой и с гордым видом вручил мне покупку.

— Quanto costa? — поинтересовался я.

Оказалось, что шедевр стоит всего доллар с мелочью.




Глава 12


В воскресенье мы с Джил поехали в Рим, чтобы встретить в аэропорту Каролину, которая наконец-то приехала заявить свои права на часть Рустико. Когда она появилась, преодолев таможенный контроль, хмурая, измученная, Джил сунула руку в сумочку, где, как мне кажется, вообще хранятся все богатства мира, и достала бутерброд с мортаделлой.[14 - Итальянская колбаса, приготавливаемая из свинины и говядины.] После того как вымотанная Каролина откусила несколько раз от бутерброда, к ней отчасти вернулись силы. Пока мы шли до парковки, Каролина рассказала нам о том, что накануне принимала участие в соревнованиях по триатлону. Ей пришлось проплыть больше километра по озеру с ледяной водой, а потом тут же запрыгнуть на велосипед, преодолеть на нем по холмам сорок один километр, затем бросить его и бежать десять километров до финиша. И после всего этого, не отдохнув толком и дня, она села в самолет и четырнадцать часов летела до Рима.

— Я всю дорогу спала как убитая. Не просыпалась, даже когда кормили.

Я сказал ей, что сегодня вечером Брюс с Джоджо пригласили нас на sagra — нечто вроде праздника сбора урожая, и поинтересовался у Каролины, не желает ли она к нам присоединиться.

— Для начала мне нужно поужинать, — ответила она, с довольным видом жуя бутерброд, — посмотрим, как я буду себя чувствовать. Может, я свалюсь из-за смены часовых поясов.

Мы выехали со стоянки. Джил с Каролиной начали болтать о самых разных вещах, наверстывая упущенное. Я сосредоточился на дороге. От мерного женского щебетания я медленно погружался в блаженное медитативное состояние.

Дорога от Рима до дома занимает примерно два часа — своего рода декомпрессионная камера. Стоит съехать с Гранд-Раккордо-Аннуларе — кольцевой автострады, окружающей не знающий покоя Вечный город, — и обилие автомашин, городские пейзажи, загазованность, нетерпеливое бибиканье и лихачи тут же остаются позади. На смену им приходят зелень, фермы, стога сена и в отдалении — крошечные древние городки на вершинах холмов, свысока взирающие на шоссе, устремляющееся в сторону Флоренции и далее. Мы съехали с трассы А1 у маленького города под названием Орте и устремились на восток, в Умбрию. После выезда из Терни шоссе становится уже — всего на две полосы. Это виа Фламиния, ведущая через долину на север в Сполето. К югу от города мы проезжаем указатель в сторону местного бара под названием «Belli», что неизменно очень веселит Джил и Каролину, утверждающих, что заведение названо в мою честь.[15 - Название бара созвучно английскому слову «belly», что значит «живот», «брюхо».]

Всякий раз, когда мы подъезжаем к этому участку, я чуть-чуть прибавляю газа, надеясь незаметно проскочить указатель, но пока этого не удавалось. Бар «Belli». Очень смешно. Просто обхохочешься.

Через несколько минут после того, как стихает смех, мы проезжаем под захватывающим дух акведуком, протянувшимся через глубокое ущелье от горы до города, и понимаем, что уже дома.

После того как Каролина разобрала багаж и обошла дом, мы втроем отправились на долгую прогулку — вверх по холму, к Кастелло и далее. Мы шли по тропинке, вьющейся змеей среди лесов, собираясь добраться до Сильвиньяно — небольшого borgo, располагавшегося на вершине холма и нависавшего над нашим домом. Что такое borgo? Это нечто вроде деревушки с разбросанными то тут, то там домиками. Ни кафе, ни ресторанчиков, ни магазинов там не бывает, но при этом оно обладает достаточными размерами, чтобы заслужить собственное название. Из всех селений, располагающихся по соседству с Рустико, из нашего дома видно только Сильвиньяно. Когда мы спустились к подножию холма, Каролина решила немного вздремнуть, чтобы набраться сил перед sagra, которая должна была состояться вечером.

Бруно и Джоджо заехали за нами около семи часов. До Канарры, маленького городка среди полей, расположенного к югу от Ассизи, мы ехали минут сорок пять. Кстати, по преданию, именно рядом с Канаррой святой Франциск произнес свою знаменитую проповедь, обращенную к птицам. По дороге Брюс рассказал нам, что именно нас ждет.

— Sagra проводят по всей Италии. В городах во время sagra удается собрать денег больше, чем за весь год. В ней принимает участие практически все население. А средства идут на насущные нужды — скажем, надо купить экипировку пожарным или памятник поставить на площади.

— Больше всего нам нравится гусиная sagra в Беттоне, — вмешалась Джоджо. — Из гусятины готовят буквально все, что вы только можете себе вообразить. И то, что не можете, — тоже.

— А как насчет улиточной sagra в Вальнерине?

— Улитки? Садовые вредители. Я их не перевариваю. И, честно говоря, совершенно не понимаю, что ты в них находишь.

— Джоанна, каждый хочет, чтоб его любили. Даже улитки.

— Ты их не любишь. Ты их ешь.

Брюс едва заметно улыбнулся — совсем как Чеширский кот. Он уже давно взял манеру валять дурака в присутствии Джоджо. Роли давно были расписаны и тщательно вызубрены.

— А как насчет Больсенского озера? — спросила Джоджо. — Если уж выбирать, так, пожалуй, там самая лучшая sagra.

— Ее устраивают каждый год на Пепельную среду.[16 - Среда на первой неделе Великого поста.] Как правило, sagra проводятся летом — перед урожаем, но на Больсенском озере праздник устраивают посреди зимы.

— Раз Пепельная среда, значит — праздник, и плевать, какая на дворе погода.

— Люди готовят угощение, рыбу из озера, в огромных котлах, причем повара надевают костюмы из асбеста, чтобы не обжечься.

— И при этом нужно приходить со своими столовыми приборами и тарелкой. Короче, все это добро приносишь с собой.

— Точно. С тебя посуда, с них — рыба.

— Вы просто не представляете, какой там творится сумасшедший дом. Если хотите туда попасть, места надо бронировать за несколько месяцев.

До Канарры мы не дотянули метров семьсот. Дальше проехать было просто невозможно. Мы припарковали машину на обочине и направились вперед в компании сотен других людей. В Канарре проводилась луковая sagra. Местный лук славится на всю Италию удивительным сладким вкусом, и когда наступает период сбора урожая, его можно купить по всей стране.

В крошечном городке было не протолкнуться от народа. Все магазины были открыты и оформлены в стиле карнавальных палаток. На четырех площадях стояли огромные шатры — они выполняли роль ресторанов. В каждый из этих шатров стояли длинные очереди, однако, по правде сказать, двигались они довольно быстро. Роль поваров, насколько я могу судить, была отведена жителям города, которые передавали рецепты своих чудесных блюд из поколения в поколение. Оказавшись в шатре, мы нашли местечко за одним из длинных столов (все было по-домашнему), и практически тут же к нам подошла молодая женщина и поинтересовалась, что мы будем заказывать. Было совершенно ясно, что она не являлась профессиональной официанткой. Сквозь шум и гам она прокричала нам, чтобы мы выбирали побыстрее, а мы прокричали в ответ, чтоименно нам хочется отведать. Мы заказали луковый суп, подававшийся с луковым хлебом, пасту с беконом и луком (потрясающая штука) и самые разные блюда из мяса, тушенного, естественно, с луком. На середину стола водрузили огромное блюдо с жареным луком. Напоследок мы побаловали себя луковым салатом с фенхелем и луковым мороженым — звучит, конечно, ужасно, однако на вкус вполне себе ничего. Все это мы запивали молодым красным вином, опорожняя кувшин за кувшином.

Расплатившись за угощение и внеся таким образом вклад в бюджет города, мы, весело рыгая, отправились гулять по узеньким улочкам, по которым бродили толпы народа. На улицах стояла куча ларьков, в них продавали всякую всячину: луковые компоты, связки свежего лука и самые разные товары, так или иначе связанные с луком. Одна из площадей была специально отведена для танцев. Там играл оркестр, а от дома к дому тянулись гирлянды разноцветных огней. Танец напоминал разновидность фокстрота, и плясали все примерно одинаково, отчего создавалось впечатление, что веселящиеся учились в одной и той же танцевальной школе.

Каролина решила попытать удачу у лавки под названием «Рыбный пруд». Она запустила руку в чашу, что держала высоко над ее головой пожилая, практически беззубая дама в черном платье. Каролина развернула бумажку и протянула ее женщине. Та с самым серьезным выражением лица долго вглядывалась в бумажку. Потом она сунула бумажку еще одной женщине в черном, а потом третьей. Все они стали о чем-то оживленно разговаривать, тыча пальцами в Каролину, которая, будучи единственной кореянкой на сотни километров окрест, и без того сильно выделялась из толпы.

— Il pesce! Il pesce!

Похоже, Каролина выиграла гран-при — pesce. То есть рыбу. Вскоре оказалось, что выиграла она вовсе не рыбу, а прошутто. Целое прошутто — его сняли сверху, оттуда, где оно висело, и протянули Каролине.

Несчастная была ошарашена: она и так была немного не в себе от смены часовых поясов, а тут еще эти женщины в черных платьях, что-то кричащие ей по-итальянски.

Они настояли на том, чтобы мы прошлись по улицам города, выставив прошутто напоказ, так чтобы его увидели все. Смысл этой затеи объяснил нам Брюс: женщины хотели всем продемонстрировать, что у них действительно можно что-то выиграть. Каролина прижимала к груди окорок, словно ребенка. В нас тыкали пальцами и кричали: «Il pesce!» Так продолжалось, пока чуть ли не каждый в городе не усвоил, что мы сорвали гран-при.

— Брюс может показать вам, как его правильно нарезать. Это целая наука, — произнесла Джоджо, когда мы, преодолев расстояние до машины, загрузили прошутто в багажник.

— Значит, так. Для начала вам понадобится специальный зажим для прошутто. Без него никак. Потом останется достать нож поострее, и, собственно, дело в шляпе. После того как вы набьете себе руку. А занимает это года три-четыре.

По темным извилистым дорогам мы отправились домой, переваривая по дороге съеденный лук и слушая, как Брюс бодрым голосом рассказывает нам об искусстве нарезки прошутто.




Глава 13


Создавалось впечатление, что у нас уже никогда не дойдут руки до дела. Мы проводили дни в праздности и неге. Времени на завтрак уходило все больше. Причем не у меня — я довольствовался кофе и кроссвордом. Но только не Джил с Каролиной. Процесс приготовления и поглощения завтрака у них превращался в настоящий спектакль по длинной, неспешной пьесе Чехова. От йогурта и персиков они переходили к сыру, прошутто, помидорам и panini,[17 - Панины — итальянская разновидность горячего бутерброда.] затем следовали печенья в меду. Все это запивалось чаем. К тому моменту, когда они расправлялись с завтраком, уже наступало время ехать на встречу с Джоджо в хозяйственный магазин. Там мы десять минут покупали отвертку, после чего отправлялись на три часа обедать, причем поглощали пищу так, словно все утро вкалывали не покладая рук. После этого, если у нас еще был намечен ужин, о делах вообще лучше было не вспоминать. Всё, день прошел.

Впрочем, одним прекрасным утром мы решили все-таки взяться за ум. За завтраком зашла речь о том, что надо как-то решать проблему с языком — так сказать la problema con la lingua.

Мы пришли к выводу, что пока не можем похвастаться особыми успехами в итальянском. Перед отъездом мы с Джил ходили на курсы в Калифорнии, где попытались вспомнить кое-что из того, что учили двадцать пять лет назад. Каролина свободно владела немецким и французским, в результате чего она куда лучше нас понимала, что ей говорят. Но вот разговаривать на итальянском самой у нее пока не очень получалось. С нами она заниматься не желала, полагая, что мы уже ушли далеко вперед, а ощущать себя отстающей Каролина не хотела. Лично я считал, что из нас троих язык дается лучше всего мне. В ресторанах я уже практически бегло говорил. Проблемы начинались, когда итальянцы произносили что-нибудь в ответ. Короче говоря, работы еще было непочатый край.

Бруно, который как-никак занимался преподаванием английского языка, порекомендовал нам одного человека в Сполето, очень лестно о нем отозвавшись. Мы позвонили и оставили сообщение. Связаться с учителем так и не получилось — нам все еще не удавалось разобраться с инструкцией к нашему итальянскому автоответчику.

Потом Карен, жена Мартина, рассказала нам о другой преподавательнице, которая, по идее, должна была нам очень понравиться. Ее звали Паола, она была из местных и состояла в браке с австралийским архитектором по имени Кен. Мы звякнули ей и договорились о первом уроке. Каролина, естественно, заниматься отказалась. Она что-то пробурчала о том, что будет учиться сама, и буквально за несколько мгновений до того, как показалась машина Паолы, куда-то исчезла.

В отличие от всех остальных итальянских преподавателей Паола то и дело стремилась блеснуть своими познаниями в английском, на котором она, по ее собственным заверениям, говорила без акцента.

— Сеодня, — объявила она, — мы буйэм учица слова, который сначала приветствовать друг друга.

Мы скисли. В конце концов нам все-таки удалось уломать ее вести занятия на итальянском. Должен признать, она действительно прекрасно владела родным языком, за исключением маленькой особенности — местного говора. Паола вместо «с» произносила «ш», отчего слова в ее речи мерно перекатывались одно за другим, будто бы под аккомпанемент шелеста. В этом было свое очарование.

Для каждого урока выбиралась определенная тема. Например, когда мы проходили тему «Сад», то учили все слова, связанные с садом. В другой раз мы рассказывали о своих родных, в следующий — о том, где прошло наше детство, и так далее. На занятиях мы только и делали, что нарабатывали разговорные навыки. Мы начали входить в ритм. Каролина же во время занятий пряталась на втором этаже и подслушивала. Так продолжалось вплоть до того дня, когда речь зашла о мортаделле.

Мне кажется, я заговорил о ней, потому что мы как раз накануне прикупили в Норче шикарную мортаделлу. Я ее принес похвастаться перед Паолой. Как только Паола начала нам рассказывать о знаменитых итальянских копченостях и колбасах, дверь на кухню распахнулась и в комнату широким шагом вошла Каролина.

— Buon giorno, Paola, come stai?

Вот какую силу еда над людьми имеет!

— Никогда ничего в Норче не покупайте, — принялась наставлять нас Паола. — Вас обдерут. — Слово «обдерут» в ее устах прозвучало как «аптирут». — Даже итальянцев обдирают. Если вы не имеете местного акцента, вы будете платить doppio (вдвое).

— Но у них хорошая мортаделла, — робко возразил я.

— Кто может есть, когда вы платите так много? — Мы уже поняли, что, если речь зашла о еде, Паола не пойдет на компромиссы. — Я возьму вас найти лучшую мортаделлу.

— Когда?

— Мы вместе пойдем в магазин. Это будет урок. А потом мы будем вместе готовить.

— Scusi, Paola. — Мы неожиданно обнаружили, что Каролина довольно бегло говорит по-итальянски. — Dove il mortadella migliore? — Она спрашивала, в каком магазине можно купить лучшие мясные закуски.

— Лучший… il migliore… из моего детства.

Мы устроились втроем в беседке и предоставили Паоле слово.

— Утром, перед тем как я иду в школу, мама ходила к местному fornaio (пекарю) купить мне pane cotto a legna. — Это местная разновидность несоленого хлеба, только что приготовленного в традиционной печи. — Вы можете купить un kilo, — она показала руками сколько, — или un mezzo kilo. — Она показала вполовину меньше. — Потом мама покупала мортаделлу… trasparente… (очень тонко нарезанную) и клала между двумя кусочками хлеба, которые еще были горячими. Потом она плотно заворачивала все это в бумагу, и я несла это в школу. Потом в одиннадцать, час recesso, все дети доставать их panini из бумаги, и к тому моменту мортаделла и хлеб соединялись друг в друга, и вкус…

Вспоминая счастливые детские годы, она мечтательно покачала головой. Щеки горели румянцем, а в глазах стояли слезы.

— А на хлеб немножко маслица? — прошептал я.

— Burro! Нет!

И где же то мягкое выражение, которое я только что видел в ее глазах? Паола сурово смотрела на меня.

— Burro! Нет! — с силой и ожесточением повторила она.

— Значит, никакого майо…

— NIENTE. Pane из печи и мортаделла, нарезанная trasparente. Basta cosi. Вам, американцам, постоянно надо чего-то добавлять. Майонез — чтобы скрыть вкус плохого мяса.

Ну что ж, раз масла не надо, значит, не надо.

Два дня спустя мы отправились за покупками, рассчитывая вечером приготовить ужин. С нами отправились Кен (муж Паолы), а также Джейн с Фредди — наши друзья-англичане, с которыми мы познакомились в Апулии, когда гостили у семейства Макалпайн. Около десяти мы подхватили Паолу с мужем у Фонти-дель-Клитунно возле Фламинии, после чего направились в Сполето. Сперва мы заехали в feramente (хозяйственный магазин), где приобрели girarosto, специальную штуковину с вращающимся вертелом, которую ставят в камин и готовят на ней цыплят. Без этой вещицы не обходятся ни в одном итальянском доме. Мы накупили и других важных вещей, в частности табличку на итальянском «Осторожно, злая собака». Табличку мы собирались отвезти в Штаты. Потом мы отправились за мясом на ужин в macelleria.[18 - Мясная лавка (ит.).] Паола выбрала эту лавку сама, сказав, что лучше ее в Сполето просто нет.

Мясная лавка располагается на дороге, ведущей на железнодорожный вокзал Сполето. Лавка вылизана дочиста, ни пятнышка грязи. Никаких вывесок на ней тоже нет. Как и любое другое приличное заведение в Италии, эта мясная лавка — семейное предприятие. В ней всем заведует Лауро — владелец, отец, муж и мясник. Он флиртует с покупателями и поддразнивает их. С женой и дочерьми ведет себя строго, отдавая четкие, ясные распоряжения. Они принимают заказы и рассчитываются с покупателями. Лауро — настоящий король. Впрочем, Паола готова к встрече с ним.

— Un pollo, pulito.

Курицу, очищенную. Это означает, что курицу нам продадут ощипанную, без лап, головы, шеи и внутренностей. Лауро исчезает в соседней комнате и через мгновение появляется с чудесной курочкой. С виду она тянет килограмма на полтора. Из тушки все еще торчит несколько перьев.

— Anche il cuore, il fegato, e lardo. — Паола требует, чтобы ей принесли сердце и печень курицы и добрую порцию lardo, что значит «сало». Только не надо думать, что речь идет о похожем на мыло гидрированном жире, что продают у нас в Штатах в супермаркетах. Здесь мы покупаем настоящее, белое, свежее, свиное сало, взятое из-под ребрышек умбрийских хрюшек, — лучшее сало в мире. Лауро отвешивает нам грамм сто.

— Из этого мы приготовим batutto, — объявляет Паола. — Меленько порежем сердце, печень и lardo вместе с una testa di alio — головкой чеснока.

— E un ро di rosmarino, — добавляет Лауро.

— Si, certo, rosmarino. Anche sale, anche pepe.

Розмарин; еще соль; еще перец.

— Значит, все режем вместе? Целую головку чеснока?

— Что значит «головку»?

— Это значит целый чеснок. — Я показываю рукой.

— НЕТ! TROPPO! — Слишком много. — Только маленькую головку. — Она показывает мне размер, расставив большой и указательный пальцы.

Ага, значит, дольку.

— Мы режем вместе и… come si dice? — Паола делает яростный жест, сжав пальцы в кулак.

— Толчем?

— Si! Толчем. Пока не станет кашей. И этой кашей мы будем натирать нашу polio. Снаружи и внутри.

Потом мы просим Лауро принести нам costine di maiale — свиные ребрышки, нарезанные по два. Их мы зажарим в камине, пока курица будет «отдыхать» после сеанса в жаровне на вертеле. Паола и Лауро несколько раз настойчиво повторили, что ребрышки следует держать над углями не больше десяти-пятнадцати минут.

Потом мы приобрели шесть-семь толстых ломтей панчетты — мы их нарежем для макарон. Собственно, с продуктами на ужин было покончено, но Каролине захотелось мортаделлы, которую Лауро нарезал trasparente, в точности следуя инструкциям Паолы. Потом Лауро показал нам coralina домашнего изготовления — это нечто вроде копченой колбасы, только лучше. Мы ее тоже взяли, попросив нам взвесить двести пятьдесят грамм.

Я увидел в глазах Каролины блеск — это означало только одно: она вошла во вкус. Когда Лауро извлек из-под прилавка целую жареную свиную тушу и принялся нарезать ее на куски, Джил мягко начала оттирать Каролину к дверям.

— Assaggiate un pocchino. Попробуйте.

Мы попытались объяснить, что больше нам мяса не нужно, но у Лауро очень сильная харизма. Мы попробовали. Вкус оказался божественным. Свинина буквально таяла у нас во рту. Это не образное выражение, она действительно таяла. Свежая, правильно поджаренная, идеально приправленная — попробовав ее, я понял, что вплоть до сего дня вообще настоящей свинины не ел.

Силком утащив Каролину из macelleria, мы направились в Кампелло, где собирались докупить оставшиеся продукты: салат, лук, чеснок, макароны и вино. Я рассчитывал, что Паола составит нам компанию, а потом я подброшу ее до машины. Однако стоило мне выехать на Фламинию, как Паола скомандовала с заднего сиденья:

— Майк, СТОЙ!

Она произнесла это столь резко и настойчиво, что я понял: надо немедленно остановиться и плевать, что мы на автостраде и в обоих направлениях мчатся здоровенные грузовики.

— МАЙК, СТОЙ!

Мне удалось свернуть налево, проскочив между двумя фурами. Притормозив на маленькой стоянке, я повернулся, уверенный, что случилось нечто ужасное и Паоле срочно нужна медицинская помощь.

— Мне надо домой, готовить обед Кену. Уже почти час дня.

Паола приехала к нам примерно в полшестого, чтобы помочь приготовить пир. К этому моменту я уже успел сделать battuto, нарезав, а затем растерев куриные потроха, сало, чеснок, розмарин в однородную массу, которую приправил солью и перцем. Кроме того, мы положили свиные ребрышки в миску с оливковым маслом, добавив туда чеснок, розмарин, соль и перец (правда, звучит очень знакомо?). Проверив, как у нас идут дела, Паола велела Каролине, никогда прежде не засовывавшей руку внутрь курицы, взяться за приготовление цыпленка.

— Сперва берем vino bianco и моем курицу внутри и снаружи. Потом сушим. Очень осторожно. Потом берем battuto и втираем в кожу курицы и также внутри — повсюду.

Каролина зажмурилась, сморщилась и сунула руку в растертую массу из свиного сала и куриных внутренностей, тогда как Джил стояла с фотоаппаратом и снимала происходящее для будущих поколений. После того как курица была вся перемазана battuto, Паола велела Каролине проделать четыре отверстия в тушке, выбрав те места, где побольше мяса, и сквозь эти дырки затолкать battutо в нутрь. Потом Джил, которая ловко владеет иголкой и ниткой, связала крылышки и ножки курицы, чтобы они ни за что не цеплялись, когда мы будем ее жарить на вертеле.

Тем временем я развел в камине жаркий огонь. Наш камин, как и все приличные камины в Италии, также предназначен и для приготовления пищи. Там вполне достаточно места, поэтому, когда еда готова, ее можно оставить рядом с огнем, так, чтобы она не остыла. Также там имеется решетка-гриль, высоту которой можно регулировать — именно на ней мы и собирались жарить ребрышки.

С кухни меня окликнула Паола, велев установить шампур туда, где пожарче, чтобы он хорошенько прокалился. Подождав, когда он чуть-чуть остынет, мы закрепили курицу над irarrosto, перехватили веточками розмарина, вымоченного в оливковом масле, и стали вращать над огнем. Курица должна была готовиться два часа.

Теперь настал черед заправиться и самим поварам. Мы открыли бутылочку «Монтефалько Россо» — первую из тех, что собирались прикончить за сегодняшний вечер. Монтефалько — это городок на холме в паре километров от нас по виа Фламиния, он считается столицей виноделия центральной Умбрии. Самое известное вино, что там производят, называется «Монтефалько Сагрантино»; в Штатах за бутылку с вас легко сдерут полсотни баксов. «Россо» — попроще, здесь оно стоит примерно восемь евро бутылка. Как качество этого вина, так и цена меня вполне устраивают. Мы выпили за здоровье новых друзей и за нашу кухню, по которой начали расползаться чарующие ароматы готовящейся пищи.

Что касается макарон, то на ужин мы решили приготовить вариант спагетти карбонара, исключив из рецепта яйца, чтобы блюдо получилось не таким тяжелым. Поставив кипятиться воду, Каролина порезала ломтики панчетты на кубики размером по сантиметру — чем мельче, тем лучше. Затем она мелко нарезала маленькую луковицу и дольку (не головку, а именно дольку) чеснока и натерла целую гору пармезана. Заключительный штрих следует вносить в самый последний момент.

Наши друзья-англичане, Фредди и Джейн, привезли с собой еще несколько бутылок вина. Они провели день в Перудже, и теперь им не терпелось поделиться с нами рассказами об увиденном. Джейн занимается связями с общественностью, а Фредди спортивный журналист, освещающий в лондонской газете боксерские матчи. Их суховатый английский юмор оказался отличной приправой к нашему ужину. Потом к дому подъехал муж Паолы Кен. В отличие от говорливой, напористой Паолы он очень тих и застенчив. Как говорится, противоположности сходятся, и они идеально подходят друг другу. Впрочем, выпив вина, Кен разошелся и вскоре уже рассказывал нам, как они с Паолой познакомились и как он за ней ухаживал.

Джил и Джейн стали накрывать на стол. После того как за ним устроились все семь человек, у нас на кухне уже негде было яблоку упасть. Пока Каролина с Паолой заканчивали салат и готовили соусы, мужчины в соседней комнате следили за курицей. Когда мы сошлись на том, что курица готова, мы ее сняли и положили на тарелку. Теперь пришел черед ребрышек на гриле.

В этот момент Каролина опустила в подсоленную воду макароны и принялась готовить заправку — карбонара. Под неусыпным руководством Паолы она щедро плеснула на сковородку оливкового масла — так что его глубина составила около сантиметра. Сковородка нагрелась, и вслед за маслом отправились покрошенный лук, чеснок и грамм четыреста мелко нарезанной панчетты. Поджарив все это, она попробовала спагетти, чтобы узнать, не готовы ли они. Когда они были еще чуть-чуть жестковаты, Паола приказала слить воду, а сами макароны отправить в раскаленное оливковое масло и бекон. Сверху все посыпали тертым пармезаном, а затем свежемолотым перцем, благодаря которому карбонара и получила свое название,[19 - Carbone (ит.) — уголь.] после чего блюдо подали на стол.

Закончив с ребрышками, я выложил все мясо на блюдо, оставив его у огня, чтобы наше второе не остыло. После этого я присоединился к компании за столом, вдыхающей чудесный аромат спагетти карбонара, вина, жареного мяса. Мы говорили на разных языках и с разными акцентами, но благодаря смеху, то и дело звучавшему за столом, отлично понимали друг друга.




Глава 14


Должно быть, все дело в ниточке. Она очень тонкая — настолько, что ее невозможно увидеть невооруженным глазом, а с другой стороны, очень прочная и длинная — настолько, что ее можно протянуть через океан. Один конец этот нити обвязан вокруг самой нежной, самой уязвимой части моего мужского достоинства, а другой Джил держит в кулаке. Всякий раз, когда возникает необходимость, она дергает за эту нить и заставляет меня делать то, что она хочет.

Дело в том, что с тех пор, как мы перебрались в Умбрию, с каждым днем я ел и пил все больше и больше, и Джил, видимо, решила хоть как-нибудь умерить мои аппетиты. Еда была такой чудесной, вино — изумительным, а граппа — бодрящей, что чувство умеренности (а надо сказать, что слово «умеренность» вообще не из моего лексикона) полностью растворилось в тумане потаканий собственным слабостям. Долгие обеды, во время которых мы обязательно выпивали по несколько бутылок вина, плавно перетекали в ужины, завершавшиеся будто бы бездонным кувшином граппы. Самое потрясающее в граппе то, что сперва она кажется ужасной. Поначалу вам может почудиться, что вы пьете дешевую жидкость для заправки зажигалок. Однако с каждым глотком вкус становится все приятнее и приятнее, и после четвертого-пятого стакана вы понимаете, что ничего чудеснее в жизни не пробовали.

Вместе с утром к вам нередко приходит и чувство раскаяния. Вы корите себя за невоздержанность и обещаете больше не повторять подобных ошибок, но приятные воспоминания перевешивают боль и плохое самочувствие, и после второй чашки кофе вы уже приходите в себя и готовы к новым подвигам на гастрономическом поприще. К обеду я ощущал себя готовым к дальнейшим свершениям. Жизнь входила в обычную колею. Итак, куда же направиться? В «Fontanelle», где тебе приносят мясо прямо на сковородке? А может, в «Il Pescatore»? Там подают чудесное антипасто из даров моря — свежайших моллюсков, устриц, мидий: некоторые в сыром виде, а некоторые в изумительном супе, приправленном травами. В «Fontanelle», естественно, будет красное вино — что еще подать к мясу? — а к дарам моря в «Il Pescatore», пожалуй, имеет смысл взять «Орвието Классико». А может, стоит сесть в машину и доехать до «Pettino», чтобы полакомиться пастой с соусом из мяса дикого кабана?

А потом меня легонько дернуло. Ну, честно говоря, совсем не легонько. Все началось после завтрака с, казалось бы, невинного вопроса.

— Тебе сегодня в первой половине дня машина нужна? — поинтересовалась Джил.

— Нет. А что? Ты куда-то собралась?

— В спортзал.

— Куда?

— В спортзал. Хочешь со мной?

Меня словно ухватили за шкирку ледяной лапой. Я с трудом вспомнил, что уже где-то слышал это слово. Оно было неприятным, зловещим.

— Спортзал? — Я попытался нащупать ушедшую из-под ног почву. — Спортзал?

— Тебе пойдет на пользу. Кровь быстрее будет течь по жилам.

Я нисколько не сомневаюсь, что идею со спортзалом ей вбила в голову Каролина. Каролина, которая сейчас как раз отлучилась, — чтобы не потерять форму, она каждое утро колесила по холмам на велосипеде. Своим поведением она устыдила Джил, и вот теперь Джил собиралась переложить это чувство вины на меня.

Я даже не подозревал, что в Италии есть спортзалы. Сама идея занятий спортом плохо вписывается в национальный характер итальянцев, что послужило одной из причин, в силу которых я перебрался именно сюда. Однако Мартин и Карен рассказали Джил о том, что по дороге на Треви имеется спортзал со всем необходимым — беговыми дорожками, гантелями, тренажерами и прочими средневековыми орудиями пыток. «Спортзал» по-итальянски будет palestra. Удивительно, что такое слово вообще существует у них в языке. Слово «похмелье», видите ли, отсутствует, а вот «спортзал» — есть.

Джил переоделась в спортивный костюм, натянула кроссовки и поцеловала меня на прощание.

— Я приеду где-то через час, — с этими словами она меня оставила.

Вот так всегда получается. Маленькие иголочки, легонькие уколы чувства вины, медленно подтачивающие мою решимость. Впрочем, я уже не раз принимал участие в подобных битвах и не собирался сдаваться без боя. Это очередная коварная затея, чтобы жизнь мне медом не казалась, — типа ее предложения есть макароны только раз в день. Раз в день! Вы представляете?

Я проводил взглядом ее машину, которая, проехав по грунтовке, свернула на Фламинию, после чего спешно отправился на кухню, где сварил себе еще кофе. Ха! Ну как, съела? Заряжусь кофеином. Для того чтобы кровь быстрее текла по жилам, совершенно не обязательно заниматься спортом. Есть и другие способы.

Она вернулась вся такая раскрасневшаяся, довольная, спортивная — ага, специально чтобы я почувствовал, какой я толстый и вообще во всем уступаю ей. Ничего, этим меня не купишь. Я сказал: я очень рад, что она хорошо провела время. Она улыбнулась.

Я улыбнулся.

До кровопролития пока еще не дошло.

На протяжении нескольких следующих дней Джил пыталась пробудить во мне стыд — в надежде, что я последую ее примеру и отправлюсь в спортзал.

Когда она поняла, что у нее ничего не получается, она применила тактику кнута и пряника. С одной стороны, она заявила, что спорт поможет улучшить нашу сексуальную жизнь, а с другой, указала на то, что, если я не буду заниматься спортом, мне грозит обширный инфаркт. Осознав, что могу проиграть войну, я решил перейти в наступление.

— Солнышко, проблема в тебе, а не во мне, — произнес я. — Ты ходишь в спортзал из чувства вины. Наша жизнь в Италии кажется тебе слишком беззаботной, и ты решила добавить в нее ложку дегтя.

— Чего?

— Все дело в том, что вы, лютеране с протестантами, вбиваете в головы людям по всему миру полную ахинею. Мы все должны посвятить себя боли и страданиям, а если, не дай бог, у нас в жизни появятся какие-нибудь мелкие радости и удовольствия, так от них надо тут же убежать, забиться в укромное место и усердно молиться — чтобы не попасть в лапы дьявола-искусителя.

— Ты что, хочешь сказать, что мне не нравятся радости и удовольствия?

Я пожал плечами.

— Я что, не говорила тебе, как хорошо себя чувствую после спортзала? Неужели ты думаешь, что все радости жизни ограничиваются одним только обжорством?

Я предпочел надуться и ничего не отвечать. Молчание порой бывает самым веским доводом, особенно когда тебе нечего сказать.

А потом она нанесла подлый удар, удар ниже пояса. Она попросила отставить шутки в сторону. До этого момента я наслаждался словесной дуэлью, но теперь она собиралась поговорить со мной серьезно.

— Зайчик, ты станешь лучше себя чувствовать. И дольше проживешь. — В уголках ее синих глаз предательски блеснули слезы.

— Ну пожалуйста, не надо, — заныл я.

— Ты только попробуй. Ради меня.

Господи Иисусе.

На следующий день я, как приговоренный, нацепил форму, в которой ходил на тренировки в Калифорнии: штаны цвета хаки, футболку на двух пуговицах и старый кашемировый свитер с закатанными рукавами. Да, когда мы жили в Калифорнии, я ходил в спортзал. Но это совсем другое дело. Там это закон.

В Калифорнии все ходят загорелыми и подтянутыми, а если ты не вписываешься в общую картину, у тебя будут проблемы с властями. Если вы в Калифорнии разжиреете или станете одутловатым, у вас отберут водительские права.

В Италии все иначе. Здесь другая культура, здесь древняя и мудрая цивилизация. Здесь никто не считает, что главная цель в жизни — потеть и пыхтеть в спортзале. Италия страна философов. Здесь принято сидеть за столом (да, на нем могут стоять еда и выпивка) и обсуждать с друзьями непростые, щекотливые, судьбоносные вопросы. Например, что съесть на ужин, который должен состояться через несколько часов.

Как часто случается в Умбрии, palestra в Треви является семейным предприятием. Им владеют Марко и его жена Паола — оба сложены как бодибилдеры, и у обоих такое выражение лица, словно они всем своим видом хотят сказать, что здоровее и тренированнее тебя. В кабинете сидела их дочь. Она делала домашнее задание и отрабатывала вот это самое выражение лица, чтобы в один прекрасный день взять дело в свои руки.

Джил меня со всеми познакомила, и Марко тут же поинтересовался, не желаю ли я купить абонемент на десять посещений, заверив меня, что в долгосрочной перспективе это позволит мне сэкономить кучу денег. На это я ответил, что не заглядываю далеко в будущее и предпочитаю жить сегодняшним днем, но тут, словно из-под земли, выросла Джил, которая протянула Марко кредитку. Надежды на идиллическую жизнь в Италии на глазах рассыпались в прах.

В углу зала как раз шли занятия на велотренажерах. Загорелый тренер Даниэль в майке отчаянно крутил педали и выкрикивал команды группе домохозяек, с восхищением глядевших на него.

— Salire! — рявкнул он, и женщины тут же переключили режим на подъем по горному склону. После этого Даниэль слез со своего велотренажера и принялся расхаживать среди домохозяек, вкрадчиво нашептывая объяснения каждой из них. Насколько я мог судить, никто из них не возражал против подобных знаков внимания. Я уверен, что подобная разновидность флирта встречается и в наших спортзалах, однако в Италии все было гораздо откровеннее.

Джил направилась к хитроумному эллиптическому тренажеру угрожающего вида, а я взгромоздился на беговую дорожку, стоявшую перед телевизором. Должен признаться, что на свете есть кое-что и похуже физических упражнений — итальянское телевидение. Особенно передачи, которые транслируются в дневное время. Медленно переставляя ноги после долгих недель разгульной жизни, я смотрел, как на экране то и дело наклоняется женщина, похожая на дешевую уличную проститутку. Зачем она наклонялась, было совершенно непонятно. У меня имелось только одно объяснение: ей хотелось продемонстрировать перед камерой свою грудь, надо сказать, весьма внушительных размеров. Создавалось впечатление, что ей предстояло выбрать одного из трех неотесанных молодых парней, с которым она пошла бы развлекаться за кулисы во время перерыва на рекламу. Она по очереди задавала им вопросы, просила представить себя в тех или иных ситуациях с сексуальным подтекстом, а молодые люди, силясь превзойти друг друга, с самодовольным видом, словно петухи, отвечали, бросая на соперников косые взгляды. Каждый из них пытался доказать, что именно он самый желанный мужчина на всей планете. К счастью, из того, что они говорили, я ничего не понимал.

При этом я испытывал боль. Я переставлял ноги с трудом, словно шел, увязая по колено в грязи. Но я не сдавался — ради Джил, ради сексуальной жизни, ради долголетия. Выбирайте что хотите.

— Scendere! — скомандовал Даниэль, и женщины переключили режим велотренажеров на езду под уклон. Теперь, когда нагрузка стала меньше, они, вновь захихикав, стали разговаривать друг с другом. В этом-то и заключалось отличие занятий на велотренажере в Италии от таких же занятий в Штатах. В Италии народ не умолкал ни на минуту. Люди болтали, сплетничали, обменивались рецептами, флиртовали. Не тренировка, а какой-то светский раут.

Минут через пятнадцать я почувствовал, что мне стало легче. Я увеличил скорость. По телевизору теперь шла какая-то итальянская разновидность MTV. Звезда итальянской поп-музыки орал мне песню прямо в лицо. Однако у песни имелся свой ритм — и это плюс. Благодаря этому ритму мне удавалось удерживать скорость.

Еще через четверть часа я уже летел как птица. Мне стало настолько жарко, что я даже снял кашемировый свитер. Это значит, я выкладывался по полной. Честно говоря, я чувствовал себя… ну как сказать-то?

Я чувствовал себя прекрасно. В уме я поставил себе галочку — ни за что не признаваться в этом Джил, иначе она меня потащит сюда на все оставшиеся девять занятий. Впрочем, я совершенно определенно чувствовал себя отлично. Я ожил. Я ощущал прилив сил. Я буквально видел, как кровь, бегущая по моим жилам, срывает со стенок сосудов и уносит прочь всякую дрянь. Сердце билось мерно и ровно, словно чудесный, надежный моторчик, которым оно, собственно, и являлось. Ой! Тут главное не сглазить. А то охнуть не успеешь, как тебя увезут на «скорой». Но, черт возьми, как же я хорошо себя чувствовал. Тут меня посетило еще одно знакомое ощущение, засевшее в глубине моего естества и медленно поднимавшееся на поверхность. Я хотел… Ну да. Я хотел есть.

И что же теперь брать на обед? Дары моря в «Il Pescatore» или макароны с соусом из мяса дикого кабана в «Pettino»?




Глава 15


Маму Джоджо зовут Марианной.

Когда она пару лет назад приезжала в Умбрию, Джоджо познакомила ее с Джорджем, американцем, который как раз перебрался в Умбрию из Флоренции, где занимался торговлей винами. Дело кончилось тем, что они обвенчались в францисканском монастыре на вершине Монтелуко. Разумеется, к их браку приложила руку и Джоджо. Хорошо, когда твоя дочь работает агентом.

— Когда я вернулась в Нью-Йорк, Джордж засыпал меня письмами. Посылал их каждый день, цитировал Канта и Пруста. Меня этим не возьмешь.

Я обычная женщина, которая в пятнадцать лет убежала с бродячим цирком, — призналась мне как-то Марианна.

Однако Джордж не собирался отступать и через несколько месяцев пригласил ее провести отпуск в Италии.

— Он сказал мне, что хочет свозить меня на Сицилию, показать, как цветет дикий миндаль. Вот это мне понравилось гораздо больше.

Марианна отправилась на Сицилию. С собой она практически ничего не взяла, поскольку Джордж заверил ее, что там будет тепло.

— На градуснике было минус десять, и никакого цветущего миндаля я не увидела. Впрочем, очень скоро мы стали жить вместе.

Марианна четвертая жена Джорджа.

— И последняя, — добавляет она.

Бизнес Джордж начал с издания газеты в Нью-Джерси. Вскоре он стал владельцем целой медийной империи, выпускавшей двадцать пять разных газет по всей стране. В тридцать лет он удалился от дел. Он обожал водить самолет. Перелетев через всю Восточную Африку, он открыл авиакомпанию, летавшую до отдаленных селений в Кении, куда прежде добраться было практически нереально. Потом он на пять лет застрял в Стамбуле. «По журналистским делам», — пояснял Джордж.

— Как же, конечно, — кивнула Марианна, — он как раз тогда гонялся за будущей женой. Кажется, второй. Или третьей.

Марианну тоже никак нельзя назвать домоседкой. Подростком она ушла из дома, устроившись в Бирмингемский театр, где работала бок о бок с Питером Бруком, как раз начинавшим тогда карьеру. Там она познакомилась со своим первым мужем и будущим отцом Джоджо Дунканом Россом. Вместе они заведовали театральной студией в Бристоле, затем перебрались в Штаты, где Дункан стал художественным руководителем театра в Сиэтле. После его смерти она переезжала с места на место, исколесив страну от Сиэтла до Нью-Йорка. Так продолжалось до судьбоносной поездки к дочери в Умбрию, во время которой Марианна познакомилась с Джорджем.

Однажды мы пригласили их к нам в Рустико на ужин, и они привезли с собой изумительный подарок — альбом фотографий, которые Джордж нащелкал на Пьян-Гранде — широкой ледниковой равнине, расположившейся у подножия Монте-Ветторе на высоте более двух километров над уровнем моря. Раскрыв рты, мы слушали рассказы Джорджа об этой таинственной равнине и крошечном городке Кастеллуччо — форпосте цивилизации. Марианна несколько раз с настойчивостью в голосе повторила, что есть только один способ по достоинству оценить это чудесное место — увидеть его своими глазами, отправившись туда вместе с ней и Джорджем. Мы наметили это путешествие на следующую неделю.

В среду мы с Джил и Каролиной поехали в Баццано в гости к Джорджу и Марианне. Баццано, как и многие города, находящиеся в Умбрии, как бы разделен на две части. Есть Баццано-Супериоре на высокой вершине горы и Баццано-Инфериоре — у ее подножия. Вот поживешь в таком городе, и непременно появятся комплексы. Осмотрев чудесный домик Джорджа и Марианны, мы всей компанией загрузились к Джорджу в машину и устремились в Вальнерину. У Джорджа — внедорожник, оборудованный холодильником, который набит бутылками с ледяным просекко. Без этого вина он никуда не ездит.

Вернемся к Вальнерине. По сравнению с широкой обжитой долиной Сполето это просто другая планета. Вальнерина гораздо уже, склоны холмов здесь куда круче, и кажется, что в маленькие городки, расположенные на их вершинах, добраться совершенно невозможно — издалека никаких дорог не видно. Кроме того, в этой долине потрясающе, невероятно красиво. Мы промчались на восток, миновав крупнейший город в Вальнерине — Норчу. Этот город не только является родиной святого Бенедикта, но еще и славится по всей Италии своей свининой. Промчавшись через городок, мы устремились наверх, в горы Сибиллини. Эти горы названы в честь пророчицы Сивиллы, которая, по легенде, оставила подземное царство и теперь обитает в одной из пещер этой дикой горной гряды. Чем выше мы поднимались в горы и чем ниже становилась температура, тем сильнее мы начинали ощущать ее призрачное присутствие. Проезжая лыжную базу, мы заметили высокие жерди у обочины дороги. По словам Джорджа, зимой они используются для измерения глубины снежного покрова.

Когда мы миновали последний поворот, Джордж и Марианна, до этого щебетавшие без умолку, неожиданно замолчали — словно маленькие дети, пытающиеся сохранить некую тайну, которая вот-вот готова сорваться у них с уст. Несколько минут мы ехали в молчании, пока наконец не оказались на гребне холма. Перед нами раскинулась равнина Пьян-Гранде — пятнадцать километров в поперечнике, окруженная снежными вершинами Сибиллини. На их фоне особенно выделялась Монте-Ветторе, в кратере которой выращивают знаменитую чечевицу «кастеллуччо». Нам показалось, что мы очутились на другой планете. Марсианский ландшафт. Посадочная площадка для космических кораблей. Ни в каких книгах, фотографиях или рассказах невозможно передать эту величавую головокружительную красоту. На другом конце долины, на склоне холма, верным старым сторожевым псом устроился будто бы обрушивающийся вниз Кастеллуччо, в котором проживает около ста пятидесяти человек. В этом городишке более тысячи лет живут пастухи и крестьяне, выращивающие чечевицу.

Мы припарковались, вышли из машины и попытались вобрать в себя необъятное. Джордж открыл первую бутылку просекко, разлил по бокалам и протянул их нам. Мы стояли, держали их в руках и ловили ртом воздух — от восхищения у нас перехватило дыхание.

Через некоторое время мы спустились на равнину. На таких просторах глазомер безнадежно подводил, и только оказавшись внизу, в самой долине, мы стали обращать внимание на детали. По обеим сторонам дороги брели огромные стада овец, гонимые по полям пастушьими собаками. Самих пастухов нигде не было видно — собаки и так прекрасно знали, что нужно делать. Каролина спросила, можно ли подойти к собакам. «Думаю, да», — ответил Джордж. Он остановил машину посреди равнины, и мы вышли.

Каролина бегом устремилась к стаду. Она очень любит животных, а животные — ее. К ней тут же подскочили три пса и принялись обнюхивать. Мы и глазом не успели моргнуть, как они уже лежали на траве, а Каролина чесала им брюхо.

— За ними надо получше следить. Помыть и расчесать.

Марианна объяснила, что это собаки-рабочие, а не комнатные зверушки, но Каролина не желала ничего слушать:

— Посмотрите, как им нравится, когда их гладят. Как и всем, им хочется, чтобы о них заботились.

Мы отошли в сторону и принялись смотреть с дороги, как на бескрайней равнине, покрытой цветами и окруженной усыпанными снегом горами, наша упрямая корейская сиротка валяется на земле посреди сотен блеющих овец и балуется с искусанными мошкарой, грязными и при этом невероятно счастливыми псами. Зрелище было впечатляющим.

На обед мы поехали в Кастеллуччо. Марианна и Джордж дружат с супружеской парой, которая держит ресторанчик под названием «Taverna Castelluccio». Нас очень тепло встретили и посадили за столик у окна. Наполнив бокалы просекко, предусмотрительно прихваченным Джорджем, нам рассказали, что сегодня есть на обед. На обед имелась полента[20 - Каша из кукурузы или ячменя.] с домашними колбасками, minestra di farro (суп из зерна типа полбы, которое здесь выращивают с древнейших времен), tagliarini[21 - Тальярини — очень тонкие макароны.] с дикими грибами, собранными в горах, чечевица с колбасой, разносортное жареное мясо, в том числе и парная баранина из ягненка, взятого из того стада, с которым мы только что играли. Вот это Каролина восприняла довольно болезненно. Хорошо, что в ресторане не угощали собачатиной. Нам настоятельно порекомендовали попробовать сыр рикотта — он оказался таким свежим, что был еще теплым. Сверху его слегка полили медом. Нам принесли тарелку этого сыра для затравки. Мы начали с него и чуть не перебили аппетит. Сыр хранит в себе свежесть и аромат молока, что подчеркивается сладким вкусом эвкалиптового меда. Мы намазывали этот сыр на свежий, только что испеченный пресный умбрийский хлеб, сверху ложечкой накладывали мед и отправляли все это в рот, запивая ледяным просекко. Неплохое начало обеда.

На второе я взял зеленый салат прямо из огорода и поленту с колбасками и томатным соусом (очень вкусно и сытно). Честно говоря, салат я особо не жалую. Все дело в том, что зелень, которую мне доводилось есть прежде, была настолько пресная, что мне приходилось приправлять ее уксусной заправкой, просто для того, чтобы у нее появился хоть какой-нибудь вкус. Оказалось, что салат, только что сорванный с грядки, просто превосходен. Он сочный, сладковатый — на мой взгляд, чтобы довести вкус до совершенства, требуется только слегка полить салат оливковым маслом. Ну и еще посолить. Через два с половиной часа, во время которых мы получше узнали Джорджа и Марианну, как и они нас, я закончил трапезу двумя чашечками эспрессо — чтобы не заснуть после сытной еды и отличного вина.

Кастеллуччо — городок маленький. Год от года населения здесь становится все меньше. Как и во многих деревушках, жители которых занимаются сельским хозяйством, народ уезжает в большие города, а старые традиции отмирают. Джордж рассказал нам, каково здесь зимой — все засыпает снегом, и Кастеллуччо оказывается отрезанным от мира. Нет ничего удивительного в том, что молодежь отсюда бежит. Потом мы поднялись на холм, выступающий над долиной, и Джордж описал, что здесь происходит в конце июня — начале июля. Весна приходит на высокогорную равнину с большим опозданием.

По весне на полях с чечевицей появляются желтые цветы, которые местные называют ramacciole. Куда ни бросишь взгляд — все в цветах. Промеж чечевичных полей — луга васильков, перемежающиеся полосами красных маков. Таким образом, вся равнина напоминает гигантский живой пейзаж, написанный маслом. Ну просто пятнадцатикилометровая картина Марка Ротко.

В настоящее время основной доход Кастеллуччо приносят туристы. Здесь полно лавок, в которых продаются товары, прославившие городок, — чечевица, сыр пекорино, колбасы, мед и полба. После обеда мы ходили по лавкам и магазинчикам Кастеллуччо.

На обратной дороге мы снова остановились проведать овец и заметили, что рядом с отарой припарковано несколько машин. Из одной машины доносилась громкая музыка — народная, вроде кельтской, с барабанами, дудками, визжащими скрипками. Эта музыка была совсем не похожа на pizzica-pizzica, под которую мы отплясывали несколько лет назад в Апулии. Три супружеские пары, лет за шестьдесят, встав в линию, танцевали, гикая и размахивая воздетыми руками. Не успел я и глазом моргнуть, как Джил, которая пускается в пляс при малейшей возможности, тут же присоединилась к танцующим.

По ее руководством веселая компания стала чаще попадать в ритм и больше не напоминала пьяную толпу. Джил положила руки на плечи стоявшей перед ней женщины. Мужчина за ней, улыбаясь как идиот, обхватил ее за пояс. Встав «паровозиком», веселящиеся медленно продвигались по полю, приплясывая среди цветов и куч дымящегося овечьего навоза. Вскоре мы все уже плясали и улюлюкали как идиоты — все, за исключением Каролины, которая доверяет животным куда больше, чем людям. Старикан позади Джил оторвал от нее одну руку, помахал горам и проорал мне: «C'era Limoncello! C'era Limoncello!» Он объяснял свое поведение действием сладкого, неуловимо опасного ликера лимончелло, который принято пить после трапезы. Видимо, он тоже хорошо пообедал.




Глава 16


Мы пригласили Бруно и Мейес на ужин.

По сравнению с другими нашими друзьями мы не так часто с ними видимся — отчасти потому, что они заняты (либо снимают где-то за границей очередной фильм, либо готовятся к съемкам у себя на студии в Треви), но, как мы решили, отчасти еще и потому, что, с их точки зрения, мы как бы отобрали у них Рустико. Конечно, мы за него заплатили, но при этом понимали (особенно четко это осознавала Джил), что Мейес не была готова расстаться с домом. Возможно, ей не хотелось находиться на правах гостьи в том доме, который она все еще считала своим. Может, это и не логично, но тем не менее так оно и есть. Поэтому Джил и Каролина предложили мне приготовить ужин и пригласить бывших владельцев Рустико в гости — неплохой способ растопить ледок в наших отношениях и узнать, как они, эти отношения, будут развиваться дальше.

Вообще-то готовить блюда итальянской кухни, чтобы угостить итальянца, а уж тем более римлянина, занятие рискованное. Подавляющая часть римлян никак не может смириться с мыслью о том, что их город больше не является столицей цивилизованного мира. Бруно в этом плане не исключение. Да, он готов выслушать мнения других людей по вопросам политики, искусства или философии, но как только дело доходит до la cucina Italiana, то бишь итальянской кухни, Бруно делается бескомпромиссным, если не высокомерным. Таких как он в Италии называют buona forchetta, что дословно переводится как «хорошая вилка». Так обычно именуют людей, которые умеют вести себя за столом. Кроме того, он находится в постоянном поиске новых ресторанов — может отыскать их даже в тех местах, о существовании которых большинство просто не знает. Каждое воскресенье, взяв с собой Мейес, он отправляется обедать в только что обнаруженную им тратторию, остерию или таверну. Обычно им приходится далеко заезжать в Вальнерину, где на зеленых холмах то тут то там пасутся овцы, а с гор в долину тянет запахом fertilizer naturale, то есть натурального удобрения. Как правило, новое открытие Бруно оказывается придорожной закусочной, битком набитой местными крестьянами, владельцами магазинчиков, пастухами, среди которых устраиваются Бруно с Мейес. За плитой готовит хозяйка, ее муж дежурит за барной стойкой. Еда там вкусная и свежая, а готовят ее по местным рецептам. Такого нигде больше не попробуешь.

Как-то раз Бруно уже доводилось отведать мою стряпню. Однажды, вскоре после того, как мы вселились в Рустико, Бруно приехал показать мне, где что лежит: блок предохранителей, садовые инструменты, бак с газом — ну, я на скорую руку приготовил ему обед. Я сварганил (что было отважно и дерзко с моей стороны) одно из блюд, являющихся визитной карточкой римской кухни: pasta all'amatriciana, паста по-аматричански. Конечно, традиционно использующиеся в этом блюде макароны bucattini я заменил на местные, умбрийские strongozzi и заправил их пармезаном, а не pecorino Romano — с точки зрения римлянина, это не менее кощунственно, чем отказ от обеда. Впрочем, я чувствовал себя уверенно. Я готовил это блюдо вот уже двадцать пять лет — с тех пор как его попробовал, когда впервые посетил Рим. Кроме того, сейчас я трудился над pasta all'amatriciana в Италии, и у меня под рукой была домашняя guanciale, знаменитый канаррский лук и помидоры из собственного огорода. Благодаря всему этому я чувствовал себя полностью застрахованным от неудачи. Несмотря на то что Бруно тут же перечислил ингредиенты-заменители, он широко улыбнулся и попросил добавки. Более того, он даже позвонил в Рим матери: «Мам, ты просто не поверишь, чем меня тут угощают…»

Грядущим же обедом мы собирались расположить Бруно к себе. Я решил готовить, как можно строже придерживаясь рецепта, чтобы блюда хотя бы изначально не вызвали у Бруно отторжения. Я счел уместным на время отказаться от умбрийской кухни, остановившись на спагетти болоньезе, простеньком салате из руколы с пармезаном и паре куриц, которых я собирался замариновать и зажарить на гриле. Соус болоньезе я приготовил еще вчера, купив в Писсиньяно у мясника фарш из vitellone. Vitellone — это телятина, но особого рода: теленок берется почти взрослый; еще немного, и его мясо уже будет считаться говядиной. Сортов телятины существует много: vitello, vitellini, vitellone — все зависит от возраста теленка. Vitellini, как мне объяснили, называется мясо теленка, если он кормится исключительно молоком матери, vitello — если к молоку прибавляется и трава, и, наконец, vitellone — если теленок питается уже только травой. Все это мне рассказал мясник, пока прокручивал мясо, добавляя в правильной пропорции grasso (жир), чтобы вкус получился как можно богаче. Потом я заехал в Кампелло, где приобрел в овощной лавке у Глории пару морковок, лук, несколько пучков сельдерея и помидоры, которые пустил на соус. В ход пошло местное белое вино грекетто и парное молоко. Таких вкусных спагетти болоньезе я еще ни разу в жизни не готовил.

Чуть дальше по дороге имелся отличный магазин, где торговали макаронами. Держала его женщина по имени Лаура — супруга Доменико, приглядывающего за нашим огородом. Доменико мы нашли через его тетю Витторию — она убирает у нас в доме и одновременно поставляет нам свежие яйца и дрова. Она же помогает нам разобраться с дикой зеленью, которой поросли стены, окружающие наш участок, рассказывая, как какой вид растительности называется. Одним словом, если нам что-то нужно, мы обращаемся к ней.

Когда я приехал в магазинчик к Лауре, меня встретила ее дочь. Я объяснил, что хочу приготовить болоньезе, но никак не могу сообразить, какие макароны выбрать — тальятелле или тортеллини. Девушка извлекла поднос только что приготовленных тортеллини с телятиной, сыром и травами. Вопрос отпал. Потом я поинтересовался, не знает ли она, где можно прикупить хороших куриц. Она ответила, что об этом следует спросить ее отца. Несколько мгновений спустя из соседней комнаты вышел Доменико. Он широко улыбнулся, произнес: «Come va?» — и спросил, чем может помочь.

— Я ищу самых лучших кур — nostrano, — сказал я. Это означало, что искомые курицы должны быть свежими и выращенными здесь.

Доменико покачал головой. Он не знал, что мне посоветовать. В мясных лавках продавались хорошие свежие курицы, но их поставляли с птицеферм. Конечно, эти курицы были гораздо вкуснее тех, что продаются у нас в Штатах в супермаркетах, но мне-то нужно было другое. Я искал куриц, которые выросли на крестьянском дворе, ходили по нему, копались в грязи, клевали крошки, оставшиеся после обеда… Ну вы меня поняли. Потом Доменико пришла в голову идея. Он попросил меня подождать, а сам пошел совещаться с Лаурой. Через несколько минут показалась и она. Улыбнувшись, она обрушила на меня поток непонятных слов на итальянском.

Она спросила, что я собираюсь делать с курицами, и я ответил, что поперчу и буду жарить на гриле над углями. Она подняла палец в знак того, чтобы я подождал, и устремилась к клиенту, который только что зашел в магазин. Когда покупатель удалился и магазин на мгновение опустел, Лаура прошептала, что продаст мне куриц с одним условием — чтобы я никому не говорил, где их купил: она торговлей курицами не занималась и не желала никому создавать конкуренции. Взяв с меня клятву, что я буду нем как рыба, она удалилась. Вернувшись, она протянула мне двух куриц — gelato. Я понимаю, слово gelato звучит как название мороженого[22 - Gelato (ит.) — мороженое.] со вкусом курицы, но на самом деле оно просто значит, что курицы были заморожены. Это были именно такие курицы, которых я искал, — они чуть ли не стали членами семьи Лауры: она растила их вместе с детьми. Курицы были завернуты в пленку и торчали у меня из пакета. Более странных птиц я никогда не видал. Они казались слишком длинными и худыми и походили скорее на зайцев, нежели на куриц. Чтобы их разморозить, Лаура велела оставить их в воде, добавив в нее белого вина и лимона.

Расплатившись за макароны и куриц, я зашел на рынок и прикупил у Глории свежей руколы. Теперь можно было приступать к приготовлению пищи.

Когда курицы оттаяли, я смог рассмотреть их повнимательней. Ноги у них в длину были не меньше сорока пяти сантиметров, а туловища более поджарыми и короткими, чем у всех других куриц, с которыми до этого мне приходилось иметь дело. Казалось, они были созданы для бега. Впрочем, этим курицам не удалось убежать от судьбы — теперь им предстояло отправиться нам на ужин.

Я разрезал их вдоль, вынул позвоночник, отрезал края крыльев, после чего принялся давить их на доске, пока не услышал привычный хруст. Теперь тушки были достаточно плоскими, и я мог не беспокоиться, что они прожарятся на гриле неравномерно. Я их посолил, окунул в растительное масло и щедро натер молотым перцем. После этого я прикрыл тушки и поместил в холодильник на пару часов.

На вечер оставалось не так уж и много работы. Я медленно подогрел болоньезе (это даже хорошо, что он день отстаивался в холодильнике), после чего пошел в гостиную разводить огонь.

Очаг располагается на высоте шестидесяти сантиметров от пола, под ним находится ниша для дров, поэтому мне довольно просто наблюдать за процессом приготовления пищи. Высоту жаровни с грилем можно регулировать в зависимости от степени готовности мяса и температуры углей. Кроме того, в случае необходимости, если мне надо резко подбавить жара, я могу подбросить мелкие веточки (лучше всего обрезь с оливковых деревьев).

Я принес длинноногих, напоминающих работы Модильяни куриц, чтобы они постояли в маринаде при комнатной температуре. Затем я положил их на сетку, чтобы стекли излишки оливкового масла, а когда угли были в самый раз, поместил их на гриль. Каждые десять минут я подносил руку к углям, держа ее на уровне гриля, чтобы проверить температуру. Если я чувствовал, что жар спадал, то подкладывал веточки и брался за меха, которые купил на блошином рынке. Одновременно с помощью мехов я сдувал пепел с углей, вдыхая в них новую жизнь.

Бруно и Мейес привезли две бутылки с вином. Они накачали его из огромного кувшина, который Бруно хранит у себя в подвале. В этот кувшин регулярно подливали вина в каком-то винном кооперативе в Монтефалько. Я спросил Бруно, не может ли он меня познакомить с людьми из этого кооператива; он улыбнулся и, кивнув, ответил: «Конечно». Впрочем, по его глазам я понял, что в скором времени мне этого радостного события можно не ждать. Некоторые секреты люди уносят с собой в могилу.

Мы с Бруно взяли по бокалу с вином и отправились в гостиную смотреть, как на угольях медленно жарятся курицы. Женщин мы оставили на кухне — пусть общаются в свое удовольствие. Каролина, помогавшая нам с ужином, поставила вариться макароны и занялась соусом. Джил — специалистка мирового класса по приготовлению салатов из латука — трудилась над очередным кулинарным шедевром. Мейес накрывала на стол. Дом наполнился женским смехом и разговорами. Мы с Бруно сидели, потягивали вино и смаковали чудесную атмосферу уюта, которую создавали в доме эти невероятно красивые женщины.

— Знаешь, эту комнату можно было бы сделать и посветлее, — произнес Бруно, обводя глазами гостиную. — Я собирался снести ту стену и расширить гостиную. А потом, может, передвинуть камин на середину.

Снести стену? Ей же триста пятьдесят лет. Неужели я осмелюсь это сделать?

— Ну да. Почему бы и нет?

— Ручка есть? — осклабился Бруно.

Я принес ручку, и Бруно принялся делать набросок. Я поглядывал на бумагу через его плечо, наблюдая за тем, как наша темная маленькая гостиная превращается в роскошную, залитую солнечным светом комнату с длинным обеденным столом, за которым уместились бы все наши друзья, и уютными стульчиками у огня. В новой гостиной имелась и винтовая лестница, ведущая наверх, в новую спальню, где также был устроен камин. Бруно изобразил весь этот план в несколько взмахов руки.

— Джакузи хочешь? — Он снова осклабился.

От обилия соблазнительных вариантов у меня потекли слюнки.

— Мартин сказал, что можно…

— Да, у Мартина неплохие проекты… — оборвал меня Бруно и снова обвел глазами комнату.

Мартин — архитектор, Бруно — художник-декоратор, сотрудничающий с киностудиями. Мартину приходится иметь дело с настоящими домами, Бруно работает над картинами — чудесными картинами.

— Паста готова! — закричала с кухни Каролина.

Мы поставили перед собой пышущие жаром тарелки с тортеллини болоньезе и щедро посыпали макароны пармезаном. Я открыл новую бутылку и наполнил бокалы. Бруно отправил первую порцию пасты в рот. За ней еще одну.

— Ух ты! Молодец! Здорово у тебя получилось!

Я покраснел от удовольствия.

— Знаешь, когда мы с Мейес поженились, она стала готовить мне пасту.

— Мне пришлось за короткое время освоить премудрости итальянской кухни, — с испанским акцентом произнесла Мейес. — В противном случае он бы со мной развелся.

— Представьте, — начал Бруно, — я сижу и жду первый ужин, который приготовила мне моя жена. Причем я знаю — готовит она мне спагетти карбонара, и ей прекрасно известно, что я их обожаю с детства. Она с гордым видом ставит на стол тарелку. Что я в ней вижу? Мелкий горох — раз, прошутто вместо панчетты — два… Я не мог поверить своим глазам!

— Ты сказал, что тебе понравилось, — перебила его Мейес.

— Да, ты все приготовила очень вкусно, но это была не карбонара! В карбонару входят панчетта, яйца, сыр, спагетти. Basta cosi! Я сказал ей, что она может называть это блюдо как угодно, хоть pasta va fa'nculo, только не надо мне рассказывать, что это карбонара!

Pasta va fa'nculo, кстати, приблизительно означает «паста, которой затыкают задницу».

— На следующий день, — продолжил Бруно, — она приносит мне макароны, политые сверху американским кетчупом. «Что это такое?» — спрашиваю. А она, глядя мне прямо в глаза, отвечает: «Это pasta va fa'nculo». Больше я никогда не ругал ее стряпню.

Мы положили себе еще макарон, снова наполнили бокалы, поделились историями о кулинарных фиаско, которые напомнили мне, что пора глянуть, как там поживают курицы. Потом Джил убрала грязные тарелки и расставила чистые — для второго, а я нарезал куриц на порции: к счастью, они хорошо прожарились, но при этом не подгорели. Мейес и Каролина собирались завтра утром отправиться на прогулку в горы, и Джил напросилась с ними. Это означало, что дамы теперь могут без зазрения совести потребовать добавки.

Когда Джил поинтересовалась работой Бруно, он признался, что в последнее время стал куда более привередлив — ему все тяжелее уезжать из домика в Умбрии и переносить разлуку с Мейес. Та решительно покачала головой:

— Нет, нам нужны деньги. Мы еще берем заказы. — Она с серьезным видом нахмурила лоб, отчего стала похожа на маленькую девочку. — Да и дело не только в деньгах. Я люблю свою работу.

Я взглянул на Бруно. Он улыбнулся и пожал плечами. Из раза в раз он с успехом справлялся с заданиями. Теперь он как бы говорил, что готов к следующему этапу в жизни:

— Впрочем, Мейес права. Деньги лишними не бывают.

Мы все рассмеялись. Бруно становился мне все более и более симпатичен. Нас привлекли сюда не только дом, здешние красоты, сама Италия, но и Бруно с Мейес, первая встреча с ними и разговор в беседке. Обед удался на славу. Цель была достигнута. Il ghiaccio era rotto. Лед растаял.




Глава 17


Осознание того, что мы всего через неделю уезжаем, привело нас в состояние шока. Пока не посыпались приглашения на отвальные, я просто не мог поверить в наш отъезд.

— А кто уезжает-то? — всякий раз спрашивал я.

Практически каждый вечер в нашу честь устраивали пиршество. Мартин и Карен познакомили нас со своими друзьями — кто-то из них был родом из Германии, кто-то из Штатов. Мартин с Карен приготовили блюда тайской кухни, причем ради того, чтобы приобрести нужные ингредиенты, Мартин заглянул в Меркато-Коперто рядом с вокзалом в Риме. Меркато-Коперто — часть рынка под открытым небом, расположенного на пьяцца Витторио. Рынок знаменит тем, что там можно купить продукты со всего света. Понятное дело, лемонграсса, тайских перцев-чили и рыбного соуса в Умбрии не найдешь. Брюс и Джоджо позвали нас на форель, жаренную на углях в камине.

Такой вкусной рыбы я давно уже не едал. Брюс вообще мастер готовить блюда на угольях. Мейес приготовила нам на ужин тальятелле с порчини, доказав, что она многому научилась со времен pasta va fa'nculo. Потом вся компания устроила нам шикарную отвальную в «Palazzaccio». Веселые иностранцы, перебравшись в Италию, готовы закатить пирушку по любому поводу, и наш отъезд в Штаты стал вполне законным основанием для празднеств, длившихся целую неделю, когда один ужин сменялся другим. Я понимал, что буду страшно скучать по моим друзьям.

На самом деле Каролина с нетерпением ждала возвращения в Милл-Вэлли. Ее ждали мокрые от пота друзья из команды по триатлону, готовые к новым спортивным победам; новая работа, требовавшая максимум внимания, и толпа поклонников, мечтавших вытащить ее на свидание. Кроме того, ей начали надоедать макароны.

Однако мы с Джил никак не могли понять, зачем нам возвращаться. Нет, никто не спорит, в Милл-Вэлли нам было очень хорошо, но мы не могли избавиться от ощущения, что собираемся сменить один отпуск другим. А как насчет работы? Все наши друзья в Умбрии были людьми творческими и обожали свою работу ничуть не меньше красивого отдыха. В результате общения с ними мы поняли, что пора снова приниматься за дело. Мы провели в Калифорнии чудесные восемь лет. За это время из потухших звезд телеэкрана мы снова превратились в обычных людей. И вот теперь нам предстояло сделать следующий шаг: превратиться из обычных людей (состояние, в котором мы вечно чувствовали себя немного не в своей тарелке) в театральных актеров.

Пока суть да дело, нас пригласили в спектакль в Марин-театр, располагавшийся буквально в нескольких шагах от нашего калифорнийского дома. Пьесу написал молодой драматург из Нью-Йорка. Мы обеими руками ухватились за этот шанс. Я с огромным удовольствием вернулся на сцену. Оказалось, не так уж и плохо встряхнуться и возвратиться к работе. Для Джил произошедшее стало настоящим откровением. Она вцепилась зубами в роль, как питбуль, и не ослабляла хватку, пока полностью не вжилась в образ. У меня нет слов, чтобы описать, насколько убедительно она играла. Я не мог избавиться от мысли, что Джил достойна большего. С таким талантом она вполне могла выступать и в Нью-Йорке.

Я позвонил нашему агенту в Лос-Анджелесе и пригласил его на спектакль, сказав, что Джил никогда прежде не была так хороша. Агент отказался наотрез. Он заявил, что сейчас в Лос-Анджелесе снимаются пилотные версии новых сериалов и поэтому он лучше останется в городе и попытается вернуть нас на телевидение. Я попытался ему объяснить, что он не сможет адекватно представлять интересы Джил, пока не увидит, как она играет в новом спектакле — сейчас ее талант заиграл новыми гранями, о существовании которых он и не подозревал. Мне все сильнее начинало казаться, что мы живем не в том штате, не на том побережье и, возможно, даже не в той стране.

Еда нас тоже не устраивала. А еда для меня — всё. В первый же день после возвращения из Италии мы отправились в наш любимый китайский ресторанчик, располагавшийся в центре Милл-Вэлли. На протяжении шести недель мы были лишены радостей китайской кухни и вот, прихватив с собой Каролину, отправились на обед. Сели за столик, сделали заказ и через двадцать пять минут уже стояли на улице, щурясь от солнца и пытаясь понять, что именно с нами произошло. Это что, обед называется? Какой же это обед? Обед длится два с половиной часа, после него можно прилечь и подремать. Это главное событие дня, а не пятиминутная остановка на заправке.

Вообще вопрос с питанием ставил в тупик. В Штатах Джил не может есть ни лука, ни чеснока, хлеб и макароны тоже исключены. Кроме того, она пытается по возможности избегать молочных продуктов. У Джил очень нежный желудок. Но при этом в Италии она все это ела, и никаких проблем с пищеварением не наблюдалось. Так в чем же разница? В отношении? В образе жизни? Разумеется. Но главная причина кроется в итальянской кулинарной культуре, насчитывающей тысячи лет, и земле, одаривавшей нас. Ну и конечно, не будем забывать о самом важном — свежести продуктов.

В Милл-Вэлли мы, как и все преисполненные осознанием долга яппи, закупаемся в огромных мегамаркетах, где громоздятся гигантские горы продуктов и специй. На упаковках всюду написано, что продукты «натуральные». Может, они и вправду натуральные, кто спорит, вот только не надо пытаться меня убедить в том, что они свежие. Выглядят они прекрасно, как на картинке, но стоит их попробовать, и создается впечатление, что они провалялись неделю-другую в каком-нибудь грузовике.

В Умбрии на лавочках у дороги то дело видишь написанные от руки таблички «Nostrano». Это от слова «nostro», что значит «наш». Если вы покупаете рикотту и вам говорят, что она nostrano, это значит, что сделали ее где-то неподалеку и она еще может быть теплой. Когда под дубами начинают появляться порчини, их можно купить где угодно — свежие, источающие чудесный аромат. Их подают в любых ресторанах: либо добавляя к макаронам и жареному мясу, либо в качестве отдельного блюда, подрумянивая на гриле или заправляя оливковым маслом. Причем самое забавное, что это происходит именно в тот день, когда они появляются из-под земли: ты сидишь под деревом, лакомишься порчини и любуешься на уходящие вдаль холмы.

Слово nostrano также используется, когда речь идет о мясе. Если мы покупаем в умбрийских лавках свинину, то знаем, что, во-первых, хрюшек, скорее всего, привезли к мяснику еще живыми, а во-вторых, этих хрюшек вырастили где-то поблизости. Их кормили твои знакомые. То же самое с вином. Гроздья собирают на виноградниках, которые ты видишь за окном. Из винограда делают вино, которым запивают еду, сделанную из продуктов, выращенных тут же, рядом с лозами. Именно поэтому пища так хорошо усваивается. Nostrano.

В Штатах такая проблема: закажи ты куриный салат «Цезарь» хоть в Сан-Хосе, хоть в Провиденсе — вкус будет одинаковым. Салат из руколы с печеным козьим сыром выпускают в промышленных масштабах, и в результате он появляется в продаже во всех пятидесяти штатах. Хотите его попробовать — зайдите в любой торговый центр.

Нет, безусловно, у нас есть и фермерские рынки. Чем, собственно, Калифорния и знаменита. Да, здесь можно купить свежие продукты. Но при этом не надо думать, что стоят они гроши. Все это добро довольно дорого. Свежие продукты — удел богатых.

Нам все больше и больше не нравилось то, чем мы питаемся. Воспользовавшись советом друзей, мы отправились на рынок в Сан-Франциско. Там мы отыскали очень хороший сладкий перец: шесть штук — четырнадцать долларов; лесные грибы в самый раз для макарон: мешок средних размеров — двадцать два бакса; изумительный домашний сыр — восемнадцать долларов за кусок размером с мой кулак. Мы еще до мяса с рыбой не успели дойти, а уже потратили на обед для трех человек семьдесят пять баксов.

Чтобы похвастаться, чему я научился в Италии, я решил закатить ужин для друзей. Я собирался приготовить немного pasta alia Norcia (колбаски, сливки и порчини) и жаркое из разных сортов мяса, которое планировал замариновать по-умбрийски и приготовить на угольях. Завершающим аккордом стал бы салат из руколы с пармезаном. Тут позвонила одна гостья и напомнила, что не ест мяса. Ладно. Я внес изменения в меню. Приготовлю спагетти с моллюсками vongole, креветки в чесночном соусе и руколу с пармезаном. Потом позвонила еще одна гостья и заявила, что является сторонницей раздельного питания, иными словами, блюда, содержащие белки, и блюда, содержащие углеводы, она вместе не употребляет. Ладно, кое-что можно и поменять. Замариную в оливковом масле куриц, нафарширую их гренками, натертыми чесноком… Стоп, никаких гренок, это же углеводы. Ладно, тогда остановимся на курицах (оливковое масло для маринада мы привезли из Италии), потом жаркое из разных сортов мяса, добавим ребрышек и колбасок… Стоп, никакого мяса. Тогда остановимся на руколе с пармезаном. Против этого салата возражений не будет. Тут мне позвонила еще одна гостья и напомнила, что она веган. Это значит, что она не только не ест того, что когда-то бегало, плавало и летало, но также исключает из рациона молочные продукты…

Меня снедала тоска по Умбрии. Каждый день мы общались по электронной почте с Джоджо и Мартином. Я узнавал, как у них у всех дела, и обсуждал, когда мы приступим к amplificazione — перестройке и расширению Рустико. Все упиралось в деньги. Строительные работы стоили примерно столько же, сколько мы заплатили за дом. Ну и само собой, в процессе стройки всегда оказывается, что денег нужно больше, чем планировалось изначально. В частности, потому, что мы собирались снести несколько стен, которым было по триста пятьдесят лет. Кто знает, что мы обнаружим? Вдруг найдем какого-нибудь замурованного монаха? Джоджо советовала нам набраться терпения и еще раз все хорошенько обдумать: «Может, у вас уже есть все что надо? Миленький домик с двумя спаленками. Для гостей места нет. Все. Точка. Если приедут гости — можете поселить их в Кастелло. Геморроя куда меньше».

Мартин торопил нас с принятием решения: «Если в ближайшее время не дадите согласия, вы вообще в будущем можете лишиться шанса что-либо изменить. Гайки закручивают, правила становятся все более жесткими. И тогда дом с четырьмя спальнями и бассейном среди оливковых рощ обойдется вам несравнимо дороже. Дешевле будет построить все с нуля».

Я понимал, что он прав. Расширение дома будет хорошим вложением денег. С этим соглашалась даже Джоджо: «Понятное дело, вы получите то, о чем все мечтают, но не имеют. Здесь никаких вопросов. Все зависит от того, чего вы хотите и что можете себе позволить. Скажу только одно: ни один человек, вложивший в Умбрии деньги в строительство, не прогадал. По крайней мере на моей памяти».

После долгих раздумий мы совершили два поступка, которым было суждено в очередной раз кардинально изменить нашу жизнь. Во-первых, мы позвонили Мартину с Джоджо и дали добро на amplificazione, а во-вторых, чтобы оплатить расходы, решили приложить все силы и вернуться в игру, то бишь на сцену. Это означало, что теперь нам предстояло проводить много времени в Лос-Анджелесе или Нью-Йорке. Или и там, и там. Мы бы предпочли сезонные наезды, потому что, по большому счету, ни в Лос-Анджелесе, ни в Нью-Йорке нам жить не хотелось. К Лос-Анджелесу мы так и не привыкли, а что касается Нью-Йорка… Джил казалось, что ей будет не под силу снова туда переехать. Она слишком привязалась к калифорнийским соснам и лесным тропинкам, к красотам природы северной Калифорнии, к тамошним врачам. Нет, теперь Нью-Йорк казался ей слишком суетливым и шумным. Что ж, когда получим работу, возьмем за основу вахтовый метод.

Мы позвонили нашей старой подруге Джуди Кац, журналистке из Нью-Йорка, и рассказали ей, что нам нужны деньги, чтобы оплатить строительство, и поэтому мы хотим вернуться к работе. Она безрезультатно пыталась перетащить нас в Нью-Йорк целых восемнадцать лет, поэтому, услышав радостную новость, тут же вызвалась найти нам агента, который согласился бы сотрудничать с нами даже при условии, что мы будем летать на пробы из Калифорнии. По ее словам, куча актеров мотается между Лос-Анджелесом и Нью-Йорком. Спрашивается, почему мы не можем ездить в Нью-Йорк из Милл-Вэлли? Она была совершенно права.

Работы в Умбрии должны были проходить в два этапа. Сначала, еще до того, как ехать туда весной, нам нужно было найти подрядчика, который бы приготовил Рустико к перестройке. Рабочим предстояло пробить в метровых стенах три дыры: одну в столовой (на этом месте будет дверь в новую гостиную), одну — прямо над столовой на втором этаже в спальне, расширив оконный проем (вместо него мы поставим застекленную створчатую дверь, которая будет выходить на террасу), а третью дыру нужно было проделать на кухне, к ней мы собирались пристроить кладовую.

Рабочие должны были взяться за дело немедленно и все закончить к весне, чтобы мы смогли жить в старой части дома, пока будут строить новую. Мы заказали билеты на первое мая, договорившись, что к нам приедет погостить наша дочь Элисон.




Глава 18


Мы перебрались в Рустико в мае и впервые встретили раннюю весну в Умбрии. Перед нами разворачивались картины головокружительной красоты. На усыпанных снегом вершинах величественных гор, вздымавшихся над нашим домом, все еще царила зима, но там, где стоял наш дом, на высоте трехсот шестидесяти метров над уровнем моря, уже вовсю распускались цветы, а на деревьях набухали почки. Рустико пережил набег рабочих, хотя Мартин несколько позже признался, что, когда они пробили новый дверной проем в столовой, обнаружилось, что старый фундамент очень слаб. На протяжении полутора дней, прошедших в очень напряженной обстановке, строители занимались тем, что приподнимали дом с помощью домкратов и заливали в фундамент цемент. Существовала вполне серьезная угроза вообще потерять все северную стену. Мы были рады, что узнали эти жуткие подробности уже после того, как все утряслось.

Откровенно говоря, я сильно беспокоился. Меня терзала мысль: а вдруг мы совершили ошибку, подняв руку на наш идеальный домик? Однако постепенно я стал понимать, что он был далеко не идеальным.

Теперь, благодаря окошку в новой кладовой, стало видно, что происходит на кухне, нашу спальню заливал солнечный свет, а чудесные створчатые двери вели на будущую террасу (пока ее еще не построили, попытка выйти за них обернулась бы падением с высоты двадцати метров). В столовой, прежде самой темной комнате во всем доме, теперь имелись дивные каштановые двери со стеклами, которые вели в будущую прихожую и гостиную с окнами.

В давние времена, когда построили этот дом, люди не любили ярко освещенных комнат. Им больше нравилось сидеть у огня в темноте и есть овсяную кашу. Они воспринимали дом как средство защиты и от врагов, и от стихии. В просторных светлых комнатах не было необходимости. Впрочем, те времена давно прошли. Мы были вольными калифорнийцами, приверженцами широких взглядов, а кашу ели редко.

Можно сказать, мы ее вообще не ели.

Первый день после прибытия всегда напоминает марафон. После ночного перелета приходится переставлять стрелки на девять часов назад, и, вместо того чтобы лечь спать, остается крепиться, отгоняя дремоту, и дожидаться вечера. Таким образом, перед отходом ко сну мы решили закатить в умбрийских традициях пирушку в «Palazzaccio», пригласив туда всех наших друзей. Вечер выдался достаточно теплым, чтобы устроиться под открытым небом в садике при ресторане. Мы с Джил, Брюс с Джоджо, Мартин с Карен, Бруно и Мейес, Джордж и Марианна расселись за огромными столами и, словно музыку, стали слушать голос Данилы, которая, тараторя, принялась перечислять то, с чего начинается всякая нормальная трапеза:

— Acqua — naturale e frizzante. Vino rosso, vino bianco…[23 - Вода без газа и газированная. Красное вино, белое вино (ит.).]

Как только принесли кувшины с водой и вином, мы тут же протянули стаканы. Джордж, как и следовало ожидать, отдельно заказал себе несколько бутылок просекко. По стенкам беседки карабкалось новое поколение котят, пытавшихся скрыться от преследования ребятни. Принесли брускетту — приготовленные в масле румяные тосты с разносортными трюфелями, грибами, печеночным паштетом, помидорами и базиликом. Джоджо с Мартином все спорили о Фиделио (и это несмотря на то, что вопрос с ним был уже давно решен); Брюс показал мне брошюру с рекламой высокоскоростного Интернета, который теперь можно было подключить и здесь; Бруно прикупил очередную груду камней в Кампелло-Альто и теперь собирался построить из нее что-нибудь путное; а Карен, Мейес и Джил договаривались, когда они вместе пойдут в спортзал. Наконец принесли тарелки с пастой: ravioli Laetizia, strongozzi tartufo, spaghetti Benedettina. Мы были дома.

Проснувшись на следующее утро, мы с Джил на цыпочках прошлись по Рустико, размышляя, как все устроим после окончания строительных работ: как расставим мебель, где будут лампы и пианино, какие подберем кресла, в которых станем нежиться возле очага. Мы устроились в беседке и позавтракали, слушая пение птиц — их разнообразию не было предела. Птицы завтракали слепнями, слепни завтракали нами, мы просто завтракали. Все казалось очень естественным и правильным.

Потом днем на совещание приехали Мартин и Джоджо. Нам предстояло обсудить планы и сроки предстоящих работ. Мартин и Джоджо наконец определились с подрядчиком на вторую фазу строительства, которая должна была начаться в день нашего отъезда. Подрядчика звали Николой, он был из Неаполя и работал с двумя своими братьями, Энцо и Ивано. Отзывы о бригаде были самые положительные, хотя ни Джоджо, ни Мартин никогда прежде не имели с этими рабочими дела. Мы были очень рады, что Мартин с Джоджо пришли к согласию.

Через несколько дней на две недели к нам должна была приехать Элисон. Ее приезд имел огромное значение. Дело в том, что с тех пор, как двадцать лет назад родился Макс, мы вот так вот, втроем, проводили не так уж и много времени. Когда ей было двенадцать, мы, идиоты, снисходительно поинтересовались, не хочет ли она маленького братика. Она подняла на нас глаза и твердо, громогласно выпалила: «Нет!» Суть в том, что Джил на тот момент уже носила Макса, и ничего поделать было уже нельзя. Несмотря на то что со временем дети стали очень близки, мы так и не смогли полностью вернуть доверие дочери.

Элисон — девушка своеобразная. У нее с самого детства был независимый характер, и с возрастом эта черта только усугубилась. После того как Элисон четыре года пожила вдали от нас, когда училась в колледже, она однажды приехала погостить к нам в Лос-Анджелес. Очень скоро мы поняли, что путь назад к привычным отношениям между родителями и ребенком закрыт навсегда. Если уж выдавил из тюбика пасту, то обратно ее уже не затолкаешь. На вторые сутки, вечером, она отправилась с друзьями в Вегас на три дня, даже не удосужившись нас об этом предупредить.

Через неделю мы помогли ей переехать в собственную квартиру, где она с тех пор и проживала. Ее приезд был сродни проверке — нам предстояло прожить втроем в маленьком домике двенадцать дней.

Элисон — повариха, нет, скажу больше, она шеф-повар. На протяжении нескольких лет она пробовала себя в актерской профессии, но в конце концов поняла, что сцена — не для нее. Она пошла в кулинарный техникум, получила диплом и открыла собственное дело. Ей сопутствовал успех. Забавно: оба наших ребенка выбрали профессии, являющиеся воплощением мечтаний их родителей. Макс стал музыкантом, о чем грезила Джил, а Элисон — профессиональным шеф-поваром (в этой роли я часто воображал себя).

Когда приехала Элисон, в первый же вечер мы пригласили Бруно и Мейес. На сладкое Элисон испекла печенье. Это ее коронное блюдо. Она готовит его с шоколадом, фундуком и сушеной вишней. Бруно все ел его, ел и никак не мог остановиться. Он сказал, что никогда прежде не пробовал такой вкуснятины. То немногое, что осталось, он забрал с собой. Мейес потом рассказала, что Бруно прикончил остатки на следующий день и попросил приготовить еще. Элисон сияла от удовольствия.

В тот первый вечер я стал жарить бифштексы, чем привлек внимание дочери. Она спросила, не мог бы я на следующий день сводить ее к своему мяснику. Я ответил, что исполнение ее просьбы сопряжено с определенными трудностями. Дело в том, что у меня было целых три мясника, и ни один из них не знал о существовании двух других. Все началось со знакомства с Лауро, моей первой любовью, мясником из лавки, стоящей на дороге, которая ведет к железнодорожному вокзалу Сполето. Потом я узнал об Уго, проживавшем прямо под боком, в Кампелло. Уго — настоящий кудесник. Он делает прошутто по старинным рецептам. О нем мне рассказала Карен. Он говорит на умбрийском диалекте, поэтому я еще немного стесняюсь общаться с ним. Мы пока прощупываем друг друга. А третьего зовут Коррадо, он специалист по свинине из Писсиньяно. Он сродни красавице, искушающей меня пуститься во все тяжкие.

Экскурсию мы начали с Лауро. Приехав к нему, узнали, что он, проработав сорок лет, наконец решил отойти от дел, оставив все сыну, Фабио, который сразу же очаровал Элисон. Помимо внешней привлекательности Фабио унаследовал от отца обаяние. Визит в лавку к Лауро сочетал в себе кулинарный урок, флирт и сеанс терапии. И в том, и в другом, и в третьем Фабио, несмотря на юный возраст, был настоящим мастером. Элисон стала расспрашивать о способах нарезки говядины, которые разнятся в Италии в зависимости от региона, и Фабио прочитал ей целую лекцию по анатомии. Потом, совсем как отец, он стал искушать нас, дав попробовать мортаделлу. Нам ничего не оставалось, кроме как купить ее. Потом он дал нам отведать coralina — конечно же, мы купили и ее. Потом он настоял, чтобы мы съели по кусочку porchetta.[24 - Поркетта — жареный молочный поросенок.] Соблазн был столь велик, что пришлось снова раскошелиться.

По дороге домой, загрузив в машину пакеты с покупками, мы решили заехать к Уго. По сравнению со сверкающим магазином Лауро лавка Уго выглядит скромно и старомодно. Когда мы вошли, раздвинув занавески с бусинами, повешенные в дверном проеме, чтобы внутрь не залетали мухи, в лавке никого не было. Под потолком, словно елочные игрушки, висели около тридцати окороков прошутто.

— Buon giomo, — крикнул я, чтобы привлечь внимание.

Мгновение спустя появился раскрасневшийся Уго в кожаном фартуке. Как всегда, он выглядел несколько смущенным.

— Queste la figlia,[25 - Это моя дочь (ит.).] — произнес я, представляя Элисон.

Снова вспыхнув, Уго тщательно вытер полотенцем руки.

— Уго, — произнес он. — Un piacere, — взяв двумя руками ладонь Элисон, он поклонился.

— Tu sei occupato? — спросил я, желая узнать, не занят ли он.

— No, no. Sono dentro. Con I prosciutti, facendo un massaggio.

Я ничего не понял и в замешательстве нахмурился. Увидев мою реакцию, Уго улыбнулся и поманил нас рукой, приглашая заглянуть в соседнее помещение. К моему изумлению, он вел себя непривычно учтиво, скорее всего из-за присутствия Элисон. Такое впечатление, что все мясники обожают флиртовать с девушками. Я прошептал на ухо Элисон: Уго сказал, что в соседней комнате массирует прошутто. Впрочем, вполне вероятно, я не совсем верно его понял.

Подсобная часть магазина была огромна — раз в пять больше торгового помещения. Она была разделена на три комнаты. В одной — очаг во всю стену, в другой — холодильник.

— Значит, вы здесь делаете прошутто? — спросила Элисон.

— Si, si, tutti qui. — Такое впечатление, что он прекрасно понял ее без всякого перевода.

Он отвел нас в холодильную камеру и выдвинул ящик три с половиной метра в длину и где-то с метр глубиной. Ящик был наполнен солью.

— Primo si mette i prosciutti in un bagno di sale.

— Сначала он кладет ветчину в соль, — перевел я.

— На сколько? — спросила Элисон.

Я начал переводить, но Уго каким-то образом понял ее вопрос. Я счел за лучшее заткнуться и предоставить им возможность общаться самим. Она говорила по-английски, он на непролазном умбрийском диалекте, однако это нисколько им не мешало.

«Per un mese». Месяц в соли. Уго пояснил, что каждые несколько дней он втирает в окорока соль, так чтобы она проникла в кожу. Именно этим он и занимался, когда мы приехали.

Потом, по прошествии месяца, он смывает с окороков соль, натирает их смесью вина и трав с добавлением большого количества перца, после чего еще на три месяца подвешивает их под потолок, таким образом медленно выпаривая излишки влаги. Потом он их «закрывает», иными словами, покрывает топленым свиным салом, срезанным из-под ребер (это сало считается самым вкусным). Окорока, обмазанные салом, четыре месяца медленно коптятся над очагом.

Когда Уго дошел до этого момента, глаза у Элисон были уже как два блюдца. С каждым словом Уго держался все уверенней.

Затем он счищает с окороков сало, прикрепляет на каждый деревянную бирку с датой окончания работы, после чего подвешивает на крюках под потолок как минимум на два года. После этого окорока переносят в торговую часть магазина, где ветчину нарезают для покупателей. С гордостью Уго объяснил, что прошутто, которое продается в Штатах, производится промышленным способом, на что уходит от начала до конца не более трех месяцев. Таким образом, можно сказать, что, по большому счету, мы никогда не пробовали настоящего прошутто. Это упущение мы тут же исправили.

Вернувшись в лавку, Уго отрезал Элисон на пробу кусочек прошутто. Он взял в руки узкий разделочный нож, который, судя по внешнему виду, передавался из поколения в поколение, и принялся медленно резать ветчину, водя лезвием, словно исполняющий Брамса скрипач смычком. Вручив Элисон ломтик, Уго замер в ожидании.

— Боже, — тихо ахнула Элисон, отведав мясо.

Затем Уго взялся за другой кусок ветчины. Он пояснил, что эта ветчина сделана из мяса, срезанного со spalla, то есть лопатки, тогда как классическое прошутто изготовляется из окорока. Этот кусок ветчины был темнее, имел багряный оттенок и, судя по виду, выдерживался гораздо дольше. Мы оба съели по ломтику. Вкус был богаче, сильнее, но при этом более соленым.

— Sarebbe buono in una pasta,[26 - Хорошо подойдет к пасте (ит.).] — рискнул я.

Уго просиял:

— Si! In una pasta, si!

Я тут же представил макароны в нежирном сливочном соусе с жареными цукини, тертым пармезаном, украшенные кусочками этой чудесной соленой темноватой ветчины.

Мы купили два разных сорта прошутто и стали смотреть, как Уго медленно их нарезает. С Уго торопиться нельзя. Когда мы раскошелились, а заплатили мы, хочу обратить ваше внимание, немного, он спросил меня, где мы живем. Я ответил, что мы купили дом за городом, и объяснил, где именно располагается Рустико. Уго снова просиял.

— C'e un fomo!

— Да, — кивнул я, — у нас есть печь.

Он рассказал нам, что к этой печи здешние жители относятся с большим почтением и трепетом. Она там стоит уже четыреста лет — ее сложили еще до постройки дома. Некоторое время она была общей: женщины со всей округи каждую неделю пекли в ней хлеб. Обо всем этом он поведал нам с большим чувством.

Мы направились к машине. Элисон, словно сокровище, прижимала к груди свертки с ветчиной.

— Слушай, пап, — произнесла она. Я обернулся к ней. — Думаю, я возьму в мужья итальянского мясника.

Я ничего не имел против.




Глава 19


Перед отлетом Элисон в Лос-Анджелес мы свозили ее в Рим. Двадцать восемь лет назад она там жила с нами, когда мы снимались в фильме. Нам хотелось прогуляться по памятным нам местам и навестить старых друзей, которых мы давно не видели.

Мы никогда не забудем один случай, который произошел во время наших съемок в Риме. Элисон было плохо без общения с ровесниками, и мы решили отправить девочку в школу. В Риме существовала специальная школа для американских детей, чьи семьи проживали за рубежом, вот мы и записали туда Элисон. В первый же день утром мы посадили ее на школьный автобус, остановившийся прямо перед домом в Трастевере, и со спокойным сердцем помахали ей рукой. Днем мы с Джил вышли встречать Элисон и стали ждать автобуса. Он показался минута в минуту. Мы увидели, как он едет к нам по улице, и разглядели радостное личико дочурки, которая весело махала нам. Не сбавляя скорости, автобус промчался мимо нас, углубляясь в лабиринт римских улочек и увозя с собой неведомо куда нашу кричащую от ужаса девочку. Я со всех ног пустился в погоню (в те годы я еще мог бегать). Джил кричала мне в спину что-то ободряюще, Элисон рыдала в окне, а проклятый автобус набирал скорость. Через пять кварталов автобус наконец остановился на красный сигнал светофора, и я, настигнув его, перегородил собой дорогу, готовый принести себя в жертву ради своей дочки. Все это было очень по-итальянски…

В этот раз мы посетили Трастевере и то место, с которого начался мой марафонский бег за автобусом. Мы сходили в маленькую пиццерию прямо возле пьяцца-дель-Пополо, где чуть ли не каждый вечер ужинали с Элисон после того, как Джил вернулась в Нью-Йорк. Сходили мы и на киностудию на Палатине, где, собственно, и снимался наш фильм. И, разумеется, мы навестили семейство Ротунно.

Мы дружим с Пеппино и Грациолиной Ротунно вот уже тридцать лет. Пеппино был художником-постановщиком того фильма, в котором мы снимались. На первые две недели съемок он всю семью привез в Калабрию, а потом, до окончания работ, мы все перебрались в Рим. Его супруга Грациолина — изумительная художница. Вот уже тридцать лет мы покупаем ее картины. На съемки Пеппино с Грациолиной брали свою дочку Кармен, ровесницу Элисон. Девочки моментально нашли общий язык. Именно благодаря им и было положено начало нашей дружбе, и ей не помешали ни огромные расстояния, ни долгие годы разлуки, ни прочие препятствия, из-за которых люди с течением времени охладевают друг к другу.

Одним словом, вечером, накануне дня отлета Элисон, Грациолина пригласила нас на ужин. Обещала прийти и Кармен с мужем. Да, она уже вышла замуж, и у нее было двое детей. В последний раз Кармен виделась с Элисон, когда они были еще девочками.

Готовит Грациолина ничуть не хуже, чем пишет картины. По правде говоря, именно она была первым человеком, преподавшим мне еще в семидесятые основы итальянской кулинарии. Сначала в Штаты улетела Джил, потом Элисон, а мне еще предстояло провести в Риме три месяца, чтобы закончить работу над фильмом. Семейство Ротунно сжалилось надо мной и регулярно кормило меня ужином. Я околачивался на кухне и наблюдал, как Грациолина легко, с изяществом жарит курицу с овощами. Когда я первый раз готовил ризотто, она не спускала с меня глаз и руководила каждым моим движением. Приготовление ризотто для меня до сих пор сродни колдовству.

Ужин прошел просто здорово. Все, чем угощала Грациолина, было сущее объедение. Элисон и Кармен, поначалу отнесшиеся друг к другу с настороженностью, наконец разговорились и взахлеб вспоминали детские годы. Однако в процессе общения со всей серьезностью дал о себе знать языковой барьер. Грациолина владеет английским лучше всех остальных итальянцев, с которыми я знаком, и когда мы заходили в тупик, она спешила на помощь и переводила, однако из-за этих сложностей оказалось непросто поддержать и сохранить атмосферу вечера. Основным источником познаний в английском у мужа Кармен Андреа, молодого удачливого римского юриста, служили американские песни. Всякий раз, когда он выхватывал из разговора знакомое слово или фразу, он тут же запевал строчку из какой-нибудь песни с этим словом. Конечно, это нас очень веселило, но, к сожалению, толком поговорить с ним нам не удалось. Когда Кармен и Элисон было по семь лет, им явно было гораздо проще общаться, чем сейчас, когда они выросли. Время от времени их разговор прерывался долгими паузами, будто бы они обе признавали всю бессмысленность попыток завести настоящую беседу.

Больше всего нас расстроило общение с Пеппино. Он показал нам книгу, только что вышедшую в свет. Это была великолепная книга с чудесными фотографиями — кадрами из фильмов Феллини, которых так никто и не увидел, поскольку мастер предпочел по тем или иным причинам вырезать их из своих картин. Немало места в этой книге было отведено и Пеппино, участвовавшему в съемках многих из этих фильмов. Мы увидели фотографии молодого Пеппино, обсуждающего рабочие моменты с гениальным режиссером. Пеппино травил байки о Феллини, Мастроянни и других знаменитостях, а мы до головной боли вслушивались в его голос, силясь понять, что он говорит. Сейчас Пеппино уже не участвует в съемках, но дел у него все равно невпроворот. Он преподает кинематографию на студии «Чинечитта» и возглавляет движение за сохранение величайших итальянских киношедевров прошлого. Начало его работы в кино, когда он был простым помощником кинооператора, совпало с началом золотого века итальянского кинематографа. Пеппино мог рассказать немало интересного, но многие нюансы из-за слабого знания итальянского мы уловить не смогли.

Лучше всего мы управлялись с итальянским языком, когда нам было что-нибудь нужно. Мы спросили у Кармен, не может ли она нам посоветовать хорошие мебельные магазины — нам ведь еще предстояло обставить наш домик. По всем подобным вопросам лучше всего обращаться к Кармен — она настоящий кладезь информации, поскольку занимается закупкой реквизита для театральных постановок. Грациолина принесла ручку с бумагой, и Кармен принялась диктовать нам адреса. Когда мы ее не понимали, то просили сбавить темп и повторить. Магазины оказались разбросаны по всему Риму, поэтому, чтобы мы не заблудились, Пеппино принес нам карту.

После ужина все обнялись и расцеловались, а я и Джил пообещали к следующей встрече подтянуть итальянский. Мы решили прогуляться по римским улочкам, чтобы Элисон еще раз перед отъездом насладилась Италией. Когда невдалеке от пьяцца-дель-Пополо мы подошли к мосту через Тибр, Джил вдруг остановилась.

— Прислушайтесь. Это ведь Джеймс. Правда?

До нас действительно доносилась мелодия песни Джеймса Тейлора.

Мы пошли на звуки музыки и вышли на площадь, где шел концерт под открытым небом. Присоединившись к огромной, тысяч в десять человек, толпе, которая раскачивалась в такт мелодии, мы стали тихо подпевать, вспоминая, как в молодости с другими супружескими парами снимали полуразвалившийся домик на Фэрфилд-Бич в Коннектикуте. Элисон была еще ребенком. Да мы и сами были детьми. И слушали Джеймса.

Хорошо, что нас навестила Элисон. В Италии будем проводить время вместе. Мы, двое взрослых, и наши дети.

На следующий день после отъезда Элисон мы с Джил отправились в поход по римским магазинам. По совету Кармен сперва мы заглянули в магазин в районе Прати, специализировавшийся на мебели из азиатских стран. Поскольку мы не могли себе позволить обставить дом антиквариатом, то остановились на компромиссном варианте: что-то будет старинным, что-то новым, что-то итальянским, что-то — нет. Мы всегда обставляем жилище исходя из этого принципа. Мы поискали лампы, которые хорошо бы смотрелись в нашей новой спальне, но решили заняться покупками, только когда работы в нашем доме будут близиться к завершению. Пока мы только строили планы.

Следующим магазином в списке Кармен оказался супермодный мебельный гипермаркет, в котором продавалась итальянская мебель совершенно фантастического дизайна. Мы попытались представить ее у нас дома. Смотреть на нее, конечно, забавно, но нам это не подходит. Потом мы отправились на маленькую улочку, начинавшуюся от пьяцца Навона и называвшуюся виа Говерно-Веккьо. На ней было полно самых разнообразных магазинчиков. Здесь торговали коврами и дорогущим антиквариатом. Тут имелись лавки старьевщиков, где порой можно было отыскать настоящие сокровища. Нашлось здесь место и для магазинов, торговавших светильниками и лампами, мебельных рынков, дорогих бутиков с одеждой и обувных лавок. Кстати, тут же располагался и ресторан «Baffeto», где готовили лучшую в Риме пиццу. Говерно-Веккьо — настоящий рай для покупателя. Все утро мы бродили по потрясающим воображение лавкам, пока не нашли магазин из списка Кармен. Этот магазин специализировался на мебели из Бали, Сингапура и прочих стран Азии. Также в нем продавались уникальные работы итальянских и европейских дизайнеров. Именно там мы нашли мебель, которая, с одной стороны, соответствовала нашим вкусам, а с другой, была нам по карману. Стоило мне переступить порог, как мой взгляд тут же остановился на обеденном столе. Он был вырезан из одного огромного куска дерева, насколько я понимаю, тика. Это был не предмет мебели, а скорее скульптура. Заметив, как у меня загорелись глаза, Джил напомнила мне о размерах столовой в нашем крошечном доме, и я тут же пришел в себя.

Мы спустились по лестнице и этажом ниже увидели плетеное кресло и тахту, от которых пришли в такой восторг, что тут же забыли о клятвенном обещании ничего не покупать. Мы поняли, что нам непременно надо их приобрести, и плевать, что окончания строительства ждать еще год. Франсуаза, заведовавшая магазином, поинтересовалась, не можем ли мы зайти позже — уже был почти час дня, и ей надо было бежать домой готовить мужу обед. Мы ни на секунду не забывали, что находимся в Риме, а в Риме обед — дело святое, и, естественно, согласились. Франсуаза рассказала нам о траттории, расположенной дальше по улице. У этой траттории не имелось ни названия, ни вывески на входе. О ней надо было просто знать. Франсуаза предупредила, что в траттории может оказаться очередь, но ожидание того стоит. Мы договорились встретиться после обеда. Подгоним машину, припаркованную у отеля, и посмотрим, влезает ли туда кресло.

Обед был просто потрясающим. Кроме нас, все остальные посетители оказались жителями Рима. Меню как такового не существовало. Просто имелось несколько видов пасты и второго на выбор — все очень просто, вкусно и дешево. Потом мы забрали вещи из гостиницы в Прати и, направив машину в сторону пьяцца Навона, влились в поток автомобилей, наводняющих улицы Рима в послеобеденные часы. Правила поведения за рулем тут простые: никогда не оглядывайся, никогда не смотри по сторонам и, главное, ни в коем случае не медли — просто жми на газ и молись. Обнаружилось, что рядом с пьяцца Навона припарковать машину негде. На нашей стороне реки вообще не наблюдалось свободных парковочных мест. Мы переехали на другой берег и поставили машину в неположенном месте, прямо возле полицейского участка рядом с замком Святого Ангела. Оттуда, пройдясь пешком по мосту, мы выбрались на виа Говерно-Веккьо. Франсуаза уже приготовила наше кресло и тахту. Вместе с ней нас ждал паренек из парикмахерской по соседству, согласившийся помочь нам дотащить покупки до машины. Мы расплатились, обменялись телефонами, пообещав вернуться, как только дом будет достроен. После этого мы втроем потащили кресло и тахту в сторону моста и замка. Опустив задние сиденья, нам удалось затолкать покупки в машину. Тахта и кресло полностью перегородили мне задний обзор, но это обстоятельство меня ни капли не взволновало. Как я уже сказал, когда вы в Риме сидите за рулем, надо смотреть только вперед. Начнете вертеться — вообще не сдвинетесь с места от страха.

Мы решили оставить машину с мебелью еще на пару минут и сбегать на пьяцца Навона, чтобы полакомиться мороженым в «Тге Scalini». Мы рассудили, что воры, побоявшись близости полицейского участка, не рискнут залезть в машину. Хотя она и стояла в неположенном месте, но зато была в относительной безопасности.

Джил взяла себе мороженое nocciola (с фундуком), я остался верен straciatella (с кусочками шоколада). Никуда не торопясь, мы прошли мимо фонтанов, углубившись в лабиринт улочек. Одно из чудес Рима заключается в том, что здесь нет «старого города», куда туристы ходят смотреть всякие древности. Эти древности, причудливо перемежаясь с новыми зданиями, находятся повсюду. Рим — это город-река. Мимо тебя одновременно проносится прошлое, настоящее и будущее. В тот день в Риме мы чувствовали себя скорее не туристами, а местными жителями.

Мы тронулись в путь примерно в половине пятого, двинувшись приблизительно в северном направлении. Прежде чем отыскать дорогу из Рима и выехать на шоссе А1, мы успели раз семь-восемь заблудиться. И все же Рим принадлежал нам. Мы могли там веселиться, ходить по магазинам, лакомиться мороженым. Главное — соблюдать простое правило: не оглядывайся назад.




Глава 20


Всю следующую неделю мы в основном сидели дома и никуда не ходили. Гости требуют много внимания. Тем более если к вам приезжает погостить родная дочь. Нам очень хотелось, чтобы Элисон пришла от Умбрии в восторг, чтобы она поняла, насколько здесь здорово. Мы хотели познакомить ее со своими друзьями, дать ей понять, как здесь живут, а это означало, что каждый вечер мы закатывали пир — либо у кого-нибудь в гостях, либо в каком-нибудь из наших любимых ресторанов. Мы показали ей Треви, Сполето, Ассизи и Перуджу. Съездив в Рим, мы исходили его вдоль и поперек до кровавых мозолей на ногах. Сами понимаете, после всего этого нам надо было отдохнуть.

Порой мы с Джил ведем себя странно — ради детей стараемся не показывать всю глубину чувств, которые испытываем друг к другу. Нельзя сказать, что мы делаем это осознанно, однако на уровне подсознания нам, видимо, кажется, что дети почувствуют себя обделенными, увидев, до какой степени мы привязаны друг к другу. Одним словом, мы стараемся себя сдерживать. Нельзя сказать, что подобная линия поведения бросается в глаза, не исключено, что дети ее и вовсе не замечают. Однако нам непросто сдерживаться. Когда мы меньше ластимся друг другу и не столь открыто демонстрируем наши чувства, перемена ощущается очень остро. Даже немного неловко, что мы настолько без ума друг от друга. Все началось, когда у Джил обнаружили рак, а когда мы стали ходить на все эти курсы в Калифорнии, так и вовсе словно приросли друг к другу, стали куда сердечнее, и такой тип отношений вошел в привычку.

После отъезда Элисон у нас была неделя на то, чтобы наверстать упущенное. Мы много катались на велосипедах, Джил сделала несколько акварельных набросков, я немного писал. Каждый вечер я готовил ужин — только для нас двоих. Время от времени мы садились в машину и ездили по округе, посещая те места, где еще не успели побывать. Беванья, Монтефалько, Спелло, Фолиньо — в каждом из этих городков можно было провести как минимум неделю. Мы решили обязательно съездить туда еще раз и осмотреть все поподробнее, но на этой неделе все время и внимание, что у нас было, мы уделяли друг другу.

К худу или к добру, но мы очень привязаны друг к другу. Скорее всего, конечно, к добру. Единственный гигантский минус заключается в том, что если кто-нибудь из нас умрет, то другому суждено будет остаться в одиночестве. Некоторые пары специально к этому готовятся, удерживая друг друга на расстоянии и культивируя собственную индивидуальность. Однако этот вариант не для нас. В этом году умер наш друг — за считанные месяцы угас от рака. Когда мы пришли на поминки и каждый сказал, что хотел, слово взяла его жена. Надо сказать, что наш друг и его жена, совсем как мы, очень любили друг друга. Она рассказала нам, что, как только они поняли, что спасения нет и страшный конец неизбежен, они каждый вечер ложились в постель и, обнявшись, слушали одну песню. Она включила магнитофон. Эта оказалась песня Боза Скэггса «Быть может, мы больше не встретимся». Когда мы с Джил услышали ее, перед нами с беспредельной ясностью предстало наше будущее. Домой ехали в молчании. Когда мы переступили порог, Джил обернулась ко мне:

— Мы сошли с ума. Разве можно вот так до конца отдавать себя друг другу?

Можно ли наше поведение назвать безумием? В каком-то смысле да, поскольку в конечном итоге мы все равно проиграем. Впрочем, я не считаю, что у нас есть выбор.

Приезд Каролины никоим образом не мог осложнить нам жизнь, потому что мы не воспринимаем ее как гостью. Мы прожили вместе в Милл-Вэлли целых семь лет, поэтому успели притереться друг к другу. Кроме того, как я уже говорил, когда она появляется в доме, у нас словно открывается второе дыхание и мы начинаем воспринимать мир в несколько ином, доселе неведомом нам свете. Она обрушивается с критикой на всякое и каждое дизайнерское решение, которое мы приняли в процессе обустройства дома. Она заставляет нас заниматься спортом и ходить на тренировки, о которых Джил, моими стараниями, уже начала забывать. Когда она рядом, все будто оживает, и поэтому мы очень любим, когда она к нам приезжает. У Каролины начался новый этап в жизни. Как всегда, она остается индивидуалисткой. У нее новая работа, свои друзья и свои предпочтения. Вскоре после ее приезда нас должны были посетить Клифф и Джоанна — а это уже именно ее друзья, а не наши общие.

С другой стороны, Каролина не хотела отдаляться от нас. Мы считали ее членом семьи, и она приложила для этого немало усилий. Теперь она напоминала птенца, который покидает гнездо, чтобы опробовать силы, но при этом время от времени возвращается назад, чтобы посмотреть, не ждет ли его на кухонном столе бутерброд с мортаделлой.

Вам может показаться, будто мы считаем себя ее родителями. Конечно же это не так. Но мы старше Каролины на двадцать лет и чувствуем себя ответственными за нее, и поэтому нам думается, что мы с высоты нашего жизненного опыта имеем право давать ей советы. Наверное, именно поэтому Каролина ведет себя столь независимо.

Джоанна познакомилась с Каролиной в детстве, когда они обе жили в Джакарте. Они вместе ходили на уроки танца хула. Через много лет они снова встретились в Милл-Вэлли и с тех пор остаются очень близкими друзьями. Клифф попросил ее принять участие в торговой выставке в Германии, так что они путешествовали вместе. Джоанна настоящая красавица. Когда Джоанна с Каролиной ходят по магазинам Умбрии, зрелище более чем впечатляющее: они единственные азиатки на многие километры окрест.

Клифф — бизнесмен. Дела у него идут в гору. Каролина познакомилась с ним в спортклубе в Милл-Вэлли. Каролина утверждает, что Клифф просто ее друг, но у него своя точка зрения на их отношения, и он явно не прочь закрутить с Каролиной роман. Клифф не скупится на подарки. Он покупает только лучшее, причем останавливает свой выбор исключительно на самых известных марках. Он подъехал с Джоанной к нашему скромному домику на огромном «BMW». Машина ломилась от коробок в пестрых подарочных упаковках. Чего здесь только не было: и сумочки «Prada», и шарфы «Burberry», и духи «Chanel». Все самое дорогое. У Каролины целый шкаф набит дорогущими подарками — все это знаки внимания Клиффа.

Впрочем, Клифф не желал, чтобы мы чувствовали себя обделенными.

— Знаете, я просматривал «Красный путеводитель Мишлен»[27 - Наиболее известный и влиятельный ресторанный путеводитель.] и обнаружил, что тут неподалеку есть ресторан, которому дали две звезды. Я хотел бы пригласить вас на ужин.

Бесспорно, со стороны Клиффа это был очень широкий жест, однако я попытался объяснить, что в Италии от «Красного путеводителя Мишлен» толку никакого. Здесь он не нужен. Нет, само собой, время от времени исключительно для разнообразия мы тоже ходим в шикарные рестораны, однако в Умбрии лучше всего есть в классической траттории, где готовят блюда местной кухни. Они, конечно, простенькие, но вкус выше всяческих похвал. Если вы хотите понять, что такое настоящая итальянская кухня, вам нет никакой нужды искать модный ресторан, где подают блюда, в которых один вкусовой букет наслаивается на другой, и так до бесконечности, пока вы вообще не сможете разобрать, что едите.

— Но я настаиваю, — не уступал Клифф. — Я настаиваю на том, чтобы мы поужинали в приличном месте. Я хочу вас угостить.

Мне страшно захотелось утереть Клиффу нос. Может, мне не понравилось, что он принял Италию за Францию; может, меня возмутило его нежелание признать, что я разбираюсь в итальянской кухне куда лучше, чем он; может, во мне говорило недовольство, вызванное тем, что я подсознательно ревновал к нему Каролину. Одним словом, я решил ему помочь спуститься с небес на землю: снял телефонную трубку и заказал столик в «Dei Pini», ресторанчике, располагавшемся в Сполето.

«Dei Pini» — самый занюханный ресторанчик в округе и наименее претенциозный из всех, где мне доводилось бывать. Стоянка для машин сделана на заброшенном поле, дверные проемы прикрыты занавесками от мух, а обеденные залы расположены анфиладой. Стулья выкрашены в красный цвет, а стены увешаны плакатами с рекламой фестивалей, проводившихся в Сполето, и фотографиями, оставшимися с добрых старых времен. Меню в этом ресторане отсутствует, поэтому либо вы бегло говорите по-итальянски, либо остаетесь голодным. «Dei Pini» является полной противоположностью ресторану с двумя звездами из «Красного путеводителя Мишлен», однако, несмотря на это, я обожаю там столоваться. Я решил, что Клифф, побывав в «Dei Pini», научится вести себя скромнее и признает подлинные достоинства итальянской кухни.

Стоило нам переступить порог, как мы тут же увидели Джанкарло. Джанкарло тут хозяин — отец, дядя, муж. Все происходящее в заведении находится под его неусыпным контролем. Когда он начинает говорить, застывают не только официанты, но и посетители. Сразу становится ясно, что с Джанкарло лучше отношения не портить. В высокомерном выражении его лица и осанке читается презрение, которое он испытывает к окружающему миру. Джанкарло обычный человек, похожий на Чаплина, с черной щеткой усов под красным носом. Однако при этом он держится с воистину императорским достоинством, словно языческий бог, спустившийся с небес на землю.

Когда мы зашли в ресторан, я встретился глазами с Джанкарло. Я хотел, чтобы он знал — мы пришли вовремя. Словно шпрехшталмейстер в цирке, он махнул рукой одному из своих племянников, сновавших по залу, и тот немедля принес нам хлеб и воду. Клифф потрясенно оглядывался по сторонам, изучая убранство «Dei Pini», вернее, скажем так, его отсутствие.

— Я все равно свожу вас в ресторан поужинать, — прошептал он мне, как только мы сели.

Джил, Каролина и Джоанна с жаром что-то обсуждали. Если мне не изменяет память, речь шла об итальянских туфлях. Вдруг мы почувствовали, как атмосфера резко изменилась. К нашему столику подошел Джанкарло.

Каждый раз неизменно повторяется одно и то же. Джанкарло словно всем своим видом говорит: «Всем замолчать, разговоры прекратить, я два раза повторять не собираюсь». За столиком немедленно воцарилась тишина. Джанкарло выдержал паузу, чтобы мы прочувствовали величие момента, и зычным голосом принялся перечислять, что сегодня есть в меню. Он говорил, изогнув брови, слегка склонившись всем корпусом влево, словно из последних сил боролся со сном. С лица Джанкарло не сходило скучающее презрительное выражение. Медленно, размеренно, монотонно, словно поминальную молитву в синагоге, Джанкарло затянул:

— Antipasto della casa; bruschetta;[28 - Антипасто по-домашнему; брускетта (ит.).] minestra di farro…

— Ой, мне вот этого, — тут же сказала Каролина, остановив свой выбор на супе из полбы, — я его всегда заказываю.

Джанкарло кинул на нее мрачный взгляд. Он страшно не любил, когда его перебивают. А что остается делать, когда за столом куча народу не понимает по-итальянски и им приходится переводить? Если бы Джанкарло взяли на работу в ООН, он бы там и недели не протянул. Рокочущим голосом он продолжил:

— Strongozzi tartufo; gnocchi con patate;[29 - Клецки с картофелем (ит.).] tortellini con panna; tartufi…

— Вот это просто объеденье, — прошептал я Джоанне, — это тортеллини в сливочном соусе с трюфелями и…

Джанкарло повысил голос, заглушая меня:

— Spaghetti all'amatriciana; spaghetti carbonara. — Как обычно, он сделал длинную паузу, желая дать понять, что закончил с первой переменой блюд и готов продолжать дальше. — Secondi: filetto di manzo, tagliate con rucola,[30 - На второе: филе говядины, вырезка с руколой (ит.).] faraona…

— Ух ты, — Джил дернулась так, словно ее кто-то ударил, — вот это настоящее чудо. Это цесарка, ее так поджаривают, что кожа становится хрустящей, а мясо внутри остается сочным.

Джанкарло терпеливо ждал, когда Джил закончит. Он испытывал к ней искреннюю симпатию, поэтому правила, действовавшие в его ресторане, на нее не распространялись.

— Per lei,[31 - Для вас (ит.).] faraona, — сверкнув глазами, он улыбнулся ей.

— Si, — промурлыкала Джил. — E un' insalata — invece di primi.

— Ma certo,[32 - Конечно (ит.).] — отрывисто произнес Джанкарло. Разве что не взял под козырек.

Вы поняли, что произошло? Джил только что перебила Джанкарло, нарушила освященный временем распорядок, сделала заказ вне очереди, и ей все это сошло с рук. Более того, она совершила неслыханное: заказала на первое салат вместо пасты. И Джанкарло, лебезя перед ней, никоим образом не выразил своего неодобрения.

Взяв себя в руки, Джанкарло допел нам остальное меню, в которое входили lumache (т. е. улитки), polpette (т. е. тефтели) и жареная курица. Затем он стал принимать у всех заказы, обойдя стороной Джил — о ее заказе он позаботится лично.

Мы заказали самую разную пасту. Это меня очень порадовало — так я смогу все попробовать. Джоанна и Каролина попросили принести половину обычной порции. Подобные просьбы в «Dei Pini» не имеют смысла. Порции здесь все равно будут огромными.

Потом мы сказали, что нам хочется отведать на второе: остановились на курице, цесарке и говядине с руколой. И тут очередь дошла до Клиффа.

— Я возьму улиток, — сказал он, — да, и еще мне бы хотелось взглянуть на винную карту.

Во-первых, я сильно сомневался, что карта вин вообще существует в «Dei Pini». Нас всегда устраивало vino della casa,[33 - Домашнее вино (ит.).] которое приносили в кувшинах. Ничего особенного, но под еду идет очень хорошо. К моему удивлению, винная карта имелась, правда, существовала она, точно так же как и меню, исключительно в устной форме. Клифф остановил свой выбор на бутылочке «Орвието». Этим вином он собирался запивать улиток.

Улитки? В «Dei Pini»? Вообще-то, насколько мне было известно, улиток в Умбрии не готовили, хотя они и доставляли немало хлопот в саду. Ну почему Клифф не мог взять то, что мы ему советовали? Почему не заказал то, чем славился ресторан? Неужели, несмотря на все мои усилия, он все-таки пытался устроить себе подобие ужина в двухзвездочном ресторане из «Путеводителя Мишлен»?

Подали пасту и салат для Джил, который принес лично Джанкарло. Я позволил себе большую порцию тортеллини с трюфелями в сливочном соусе, spaghetti all'amatriciana и strongozzi tartufo, исключительно для того, чтобы успокоиться. Поведение Клиффа меня очень расстраивало. Он (невероятно!) отказался от пасты и все подливал мне в стакан своего вина — оно, мол, гораздо лучше моего. Я отнесся к его причудам снисходительно исключительно по одной причине — он был моим гостем.

Наконец принесли его улиток. Сказать, что блюдо смотрелось ужасно, это значит вообще промолчать. Улитки были погребены под толстым слоем томатного соуса. Прогадал ты, Клифф! Этих улиток он так и не доел, хотя старался изо всех сил. Как мне стало известно назавтра, ночью съеденные улитки отомстили ему за подобное пренебрежение к своим товаркам. Большую часть ночи и утра Клифф провел в туалете. Нисколько не сомневаюсь, что он там читал «Красный путеводитель Мишлен».




Глава 21


Каролина повезла друзей в Перуджу, оттуда в Рим, где Клифф и Джоанна намеревались провести пару дней перед отлетом в Штаты. Итак, мы снова оказались предоставлены самим себе и, решив воспользоваться моментом, пригласили на ужин Брюса и Джоджо. Признаться честно, мы позвали их потому, что Джоджо предложила Брюсу помочь нам в обустройстве дома, и уже потом, если он согласится приехать, мы обещали угостить его ужином.

Гости приехали около семи, с таким расчетом, чтобы Брюс управился со всеми делами, пока я готовлю. Брюс привез с собой электродрель, и, пока я резал на кухне грибы порчини, он вешал полки. Мы оба занимались творческой работой. Потом он принялся настраивать наш нагреватель (вода в последнее время шла не слишком горячая). Он разобрал его до основания, аккуратно разложив все до последней маленькой детальки на полу, а потом медленно, не торопясь, собрал. Когда Брюс закончил колдовать и снова установил нагреватель, из крана полил чуть ли не кипяток.

Тем временем Джоджо с Джил сидели на кухне, чтобы мне не было скучно.

— Я же тебе говорила, что он мастер на все руки, — промолвила Джоджо. — Он построил целый дом из груды камней. Он водопроводчик, электрик, каменщик…

— Психоаналитик, массажист, — продолжил Брюс из соседней комнаты, — диджей…

Брюс привез с собой кассету с записями композиций в стиле свинг, которые собирал на протяжении многих лет. Мы поставили эту кассету в магнитофон и слушали музыку, пока я разводил огонь в камине и жарил второе — свинину на ребрышках и колбаски. Как мне объяснил Брюс, действовать следует так: огонь надо поддерживать у дальней стенки камина, а потом, когда образуются угли, сгрести их под гриль. Таким образом можно, с одной стороны, поддерживать огонь, с другой — при этом не менять температуру углей. Брюс в этом деле настоящий виртуоз.

Пока готовилась паста, мы открыли вторую бутылку вина. Первая опустела в один миг.

— Расскажи нам о Мексике, — попросила Джил. Той зимой Джоджо с Брюсом на два месяца ездили отдыхать в Юкатан.

— Мы любовались птичками и танцевали, — отозвалась Джоджо. — Вот, собственно, и все.

— Звучит не так уж и плохо.

— Ни на что другое у нас не было сил. Стояла страшная жара.

— А раньше вы когда-нибудь ходили смотреть на птиц? — поинтересовалась Джил.

— He-а. В первый раз. Там водится масса красивых пташек.

— Фотографировали?

— Нет. Просто любовались. Хотя… Брюс, солнышко, ты ведь вроде что-то снимал?

— Немного. Только в самом начале. Мы ведь ездили отдыхать.

— А как вам мексиканская кухня? — спросил я.

Они оба пожали плечами и скорчили рожицы.

— Ничего такого особенного. Каждый день привозили свежую рыбу. Очень недурна текила. Кстати, она дешевая. В Мексику едут не ради национальной кухни. Это вам не Италия.

— В Мексике постоянно звучит музыка, — промолвил Брюс, — она доносится из домов, из грузовиков, орет из динамиков. Со временем перестаешь ее замечать, начинаешь воспринимать как фон.

— Точно, — кивнула Джоджо, — мы танцевали каждый день. Ради этого и ехали. Если не смотрели на птиц, то плясали.

Я попробовал макароны. Еще чуть-чуть — и будут в самый раз. Соус я приготовил из сливок, колбасок и грибов порчини. Блюдо называлось «Pasta alia Norcia»— в память о поездке в Норчу, которую мы совершили накануне. В Норче делают невероятно вкусные колбасы.

Я открыл еще одну бутылку «Монтефалько Россо». Это вино нравилось мне все больше и больше. Настала пора разложить макароны по тарелкам и подать на стол пармезан, чтобы щедро их посыпать.

Мы ели и разговаривали. Так заведено в Италии.

Время течет незаметно, никуда не надо торопиться, никуда не надо бежать. Угли будут готовы именно к тому моменту, когда в них возникнет необходимость.

Я кинул в камин тонкую колоду, которая как раз сейчас занималась огнем у дальней стены очага. Вне зависимости от того, когда мы покончим с макаронами, у нас будет достаточно углей. Правило простое: повар сидит вместе со всеми и не торопясь вкушает первое блюдо. Потом во время перерыва он принимается за приготовление второго. Главное — не нужно спешить. Следует наслаждаться обществом гостей и по возможности меньше поглядывать на часы.

Насколько я мог судить, Джил прониклась к Джоджо и Брюсу искренней симпатией и доверием. Очень быстро разговор зашел о личном. К тому моменту, когда я поставил мясо на стол, Джил уже увлеченно рассказывала об эннеаграмме — одном из символов нью-эйдж, о котором мы узнали в Калифорнии. Суть заключается в следующем. Типы человеческих личностей делятся на девять категорий, и твоя задача заключается в том, чтобы выяснить, к какой категории ты относишься. Если я не ошибаюсь, концепция эннеаграммы уходит корнями в древнюю суфийскую традицию, и немало людей относятся к ней очень и очень серьезно. Мы же обратились к эннеаграмме просто для того, чтобы развлечь себя за ужином. Джил расписала девять типов личностей, потратив на каждый около пяти минут, а потом все присутствующие начали выяснять, кто какому типу соответствует, разумеется принимая во внимание мнение своей второй половины. Таким образом, шла игра типа покера на раздевание, только с психологической точки зрения.

Брюс, как и я, Семерка. Такой тип личности называют Эпикурейцем. Мы обожаем чувственные наслаждения: вкусно есть, сладко пить, путешествовать — одним словом, все тридцать три удовольствия. С нами очень приятно проводить время. Джоджо — Восьмерка, Лидер. Мы пришли к выводу, что Джоджо с Брюсом идеально подходят друг другу. Джоджо отдает распоряжения, а Брюс, с его многочисленными талантами, воплощает их в жизнь. Джил — Тройка, Исполнитель. Что это означает? Все просто — Джил старается справляться с любым делом так, чтобы конечный результат выглядел наилучшим образом. Именно выглядел. Эта очень важная деталь. В противном случае она была бы Единицей, то есть Педантом. Улавливаете разницу?

Я открыл еще одну бутылку «Монтефалько Россо». Вино под разговоры и свиные ребрышки шло очень хорошо. Джил принесла свежий салат, и беседа, после того как все разобрались с типами личности, плавно перешла на детей. Майлс, сын Джоджо и Брюса, следующей осенью должен был поступать в колледж. Он подумывал о том, что ему, возможно, имеет смысл вернуться в Штаты. Последние одиннадцать лет он провел в Италии. Теперь его ждали большие перемены.

— Нас тоже, — промолвил Брюс.

— И новые возможности, — добавила Джоджо. — Для этого мы и поехали в Мексику.

— А почему именно туда?

— Там дешево. И тепло. Ненавижу холод.

— А как насчет комаров? — спросил Брюс. — В Италии в таком количестве их нет.

— Подумаешь комары. Повесил сетку над кроватью — и дело в шляпе. Я не права?

— Права, — улыбнулся Брюс. Он был готов сделать для Джоджо все, о чем она только ни попросит.

Все эти разговоры о Мексике меня несколько обескуражили. Они что, всерьез подумывали об отъезде? Укатить в Мексику на целый год? А кто же тогда будет мне помогать платить налоги? А чинить обогреватель? Кто научит меня готовить пиццу в моей собственной печи? Я уже не говорю о том, что Джоджо с Брюсом были чуть ли не самой приятной парой из тех, с кем мы познакомились за многие годы. Перспектива расстаться с ними на столь долгое время нисколько меня не радовала.

— Слушайте, у меня идея, — промолвила Джоджо, видимо почувствовав мое настроение. — Давайте поставим кассету и уберем со стола. А потом потанцуем.

Мы согласились, что мысль — превосходная. Брюс открыл бутылку граппы, которую прихватил с собой, и, перед тем как встать из-за стола, мы все пропустили по маленькому стаканчику. Потом опрокинули еще по стаканчику — все, за исключением Джил: она вообще пьет мало, может целый вечер просидеть с одним-единственным бокалом белого вина, а потом весь следующий день твердить о том, что ей надо завязывать с выпивкой. Брюс подошел к магнитофону, сделал музыку погромче, и под звуки свинга, отражающиеся от каменных стен нашего дома, мы перебрались на кухню и приступили к уборке.

Теперь граппа лилась как вино. Наслаждаясь музыкой, мы вымыли, вытерли и расставили по полкам тарелки, кастрюли и миски. Где-то между «Blue Moon» и «I'd Give a Dollar for a Dime» мы открыли вторую, роковую бутылку граппы. Как смогли, сдвинули мебель в гостиной, чтобы освободить место для танцев. Брюс поставил «In the Mood», и все пустились в пляс.

Мы с Джил за свою жизнь успели поплясать немало. Однажды, еще в Нью-Йорке, когда мы праздновали наш юбилей, Джил решила устроить мне сюрприз и позвала меня на уроки бальных танцев, а я на тот же день пригласил ее на вечер танцев в Рокфеллер-центр. Мы почувствовали себя героями рассказа О. Генри. Одним словом, вы поняли, танцевать мы умеем.

Что же касается Брюса и Джоджо, то недостаток практики они вполне компенсируют пылом. Мы видели, как они с восторженными выражениями лиц вовсю месят воздух локтями и коленями, но при всем при этом назвать это действо танцем язык не поворачивался. Дом ходил ходуном.

Потом после песни Джина Крупы «Sing, Sing, Sing» Брюс, перелетев через всю комнату, схватил Джил за руку, дав тем самым понять, что наступила пора сменить пару. Джил уже поняла, что решение открыть вторую бутылку граппы было ошибкой. Однако исправлять ее уже поздно, поэтому она просто пожала плечами и принялась отплясывать с Брюсом, стараясь хоть как-то синхронизировать с ним движения. Через некоторое время Джил осознала всю безуспешность подобных попыток и, размахивая руками, пустилась в дикую пляску, следуя за Брюсом.

Мы с Джоджо тоже не могли похвастаться особыми успехами. Во-первых, мы никак не могли разобраться, кто кого ведет. Не будем забывать, Джоджо по эннеаграмме Восьмерка, поэтому после всего выпитого природа взяла свое, и она пыталась вести. Я честно пытался за ней следовать, однако, признаться, у меня не очень получалось. Впрочем, какая разница, Джоджо все равно не попадала в ритм. Зато с каким пылом она плясала! В какой-то момент, когда, закружившись в танце, она полетела ко мне со скоростью сто километров в час, я, честно говоря, растерялся. Вся моя жизнь промелькнула у меня перед глазами. Не дай бог, я попытался бы встать у нее на дороге, не говоря уже о том, чтобы поймать. Подобное было равносильно самоубийству. Расставив руки в стороны, словно пастух, сгоняющий стадо, я пытался удержать ее на середине комнаты. Нам было нужно больше свободного места. Очень нужно. Господи, помоги!

Наплясавшись вволю, мы уселись в гостиной и, вытирая пот, попытались перевести дух и прийти в себя. Джоджо и Брюс рассказывали о себе, мы — тоже. Оказалось, что у нас очень много общего. За долгие годы каждому из нас не раз приходилось, как змеям, менять кожу, и мы настаивали на том, чтобы наши спутники жизни делали то же самое. Это крайне важно, если вы хотите прожить вместе достаточно долго. Мы очень ценим, когда у нас есть своего рода «паспорт», позволяющий перемещаться между эстетствующим, богемным миром и миром обычным. Благодаря подобному «паспорту» нас принимают и там, и там, не задавая при этом лишних вопросов. Это очень важно, потому что и в том, и в другом мире вам есть что терять. Иногда вы можете позволить себе подобный «паспорт» благодаря внушительному счету в банке, порой — благодаря славе. У Джоджо и Брюса нет ни того, ни другого, однако им это нисколько не мешает. Спросите почему? Да потому, что они обладают самыми необходимыми качествами: они четко знают, чего хотят, их тянет к приключениям, и они поддерживают друг друга. Поддержка крайне важная штука. Когда на сходнях, преодолев полпути, ты чувствуешь, как у тебя дрожат колени, тебя охватывает страх, тебе кажется, что ты сглупил, — самый близкий человек протягивает тебе руку и кивает: да, ты действительно сглупил, но в этом нет ничего страшного.

Мы предложили Джоджо с Брюсом заночевать у нас.

— Нет, спасибо, Брюс вполне в состоянии вести машину.

Брюс кивнул мне, и я понял, что это правда. Пока мы плясали, алкоголь несколько выветрился, и наши друзья могли спокойно доехать до дома. Мы обняли их, попрощались и проводили в дорогу. Потом, насколько я помню, мы, оживленно переговариваясь, поднялись по лестнице наверх в спальню. Кажется, мы удивлялись, что у нас еще есть силы, чтобы вот так провести вечер.




Глава 22


С рассветом вернулась боль. Я зажмурился, стараясь по возможности не шевелить головой. Три таблетки аспирина, которые я принял посреди ночи, уже давно перестали действовать. В такое утро клятвенно обещаешь себе больше никогда в жизни не прикасаться к граппе. Никогда-никогда, только пусть боль отпустит! Спустившись, я обнаружил, что Джил завтракает на улице. Сварив себе кофе, я присоединился к ней.

— Тебе было плохо?

Я пробурчал в ответ нечто маловразумительное. Она прекрасно знала, каково мне было ночью. Ей просто хотелось подчеркнуть это. Она ведет себя так потому, что я Семерка (помните эннеаграмму из предыдущей главы?), а людям моего склада свойственно забывать о боли и сохранять в памяти только удовольствие. Именно поэтому Семерки регулярно перегибают палку. А Джил ставит себе целью в жизни напоминать мне о боли, которая в это конкретное утро была просто жуткой.

Джил сказала, что звонил Мартин — он приглашал нас на прогулку в горы рядом с Петтино, крохотной деревушкой в пятнадцати километрах от нас. Джил очень хотела отправиться в горы, потому что, по словам Мартина, на большой высоте еще цвели цветы.

— Что, прямо сейчас? — Я явно не был готов немедленно отправляться в путь.

— Нет, нам же в полдень еще надо на вокзал, встречать Каролину. Забыл? — Этот вопрос Джил произнесла обличающим тоном. Она злилась на меня за то, что я вчера так набрался.

— Ну как же забыл? Помню, конечно. А кто такая Каролина?

Она рассмеялась, и напряжение между нами рассеялось. Мы вместе уже тридцать четыре года, а я все еще способен ее насмешить. Может быть, в этом и кроется секрет нашей многолетней совместной жизни.

— Мы встретимся с Мартином и Карен около трех, после обеда, и поедем в одной машине, — промолвила Джил. Всё уже решили без меня. Мне предстояло с тяжелейшим похмельем отправиться в горы.

Мартин и Карен — еще одна пара, испытывающая необоримую тягу к приключениям. Познакомились они очень романтично. Она немного старше его. Нет, лучше скажу иначе: он немного моложе ее. Встретились они в Мюнхене, где она преподавала современные танцы. Мартин ходил на курсы танца с другими архитекторами, потому что они решили, что искусство танца неким образом изменит их восприятие архитектуры. Они, мол, станут лучше понимать, как тело перемещается в пространстве — нечто вроде этого (я никогда всерьез не воспринимал подобный вздор). Одним словом, немецкий архитектор отправился в Мюнхене на курсы современных танцев, которые вела американка. Там они и заметили друг друга. И у него, и у нее в тот момент кто-то был, но между Мартином и Карен словно искра проскочила.

— Я пригласил ее на танго и понял, что погиб, — рассказывал Мартин. — В тот самый момент, когда я коснулся ее и мы закружились в танце, я осознал, что моя жизнь переменилась и пути назад нет.

Карен пришлось вернуться в труппу в Калифорнию. Мартин поехал вслед за ней и, пока мог, оставался в Штатах. Они оба порвали с прежними пассиями. На протяжении года у них развивался роман на расстоянии. Так не могло продолжаться вечно, и в один прекрасный день, не выдержав, Мартин сделал ей предложение. Они поженились в Филадельфии и продолжили жить как прежде — на разных континентах. Работа удерживала Мартина в Германии.

Он спросил, сможет ли она когда-нибудь решиться на переезд в Европу, чтобы они наконец стали жить вместе.

— Я ответила, что у меня впереди еще три постановки с труппой, — поведала нам Карен. — Как только мы закончим, я буду готова уйти со сцены.

Мартин уволился из фирмы в Германии и перебрался в Штаты, чтобы быть с Карен. Он нашел себе работу в Филадельфии, и наконец они зажили с Карен вместе.

— В Филадельфии я был известен под именем мистера Бамонта, — признался Мартин. — Бамонт — это фамилия Карен. О ней гремела слава, а я был ее мужем. Признаться, мне это нравилось.

После того как Карен закончила работу, они с Мартином стали искать, где бы им осесть. Ехать в Германию Карен не хотелось, да и Мартин на этом не настаивал. Их обоих тянуло в Италию. Мартин успел здесь пожить и освоить итальянский, на котором он теперь свободно говорил. Один из их друзей предложил поселиться в Умбрии. Они съездили сюда, остановившись как раз в «Кастелло ди Порета», гостинице, что так очаровала нас. В итоге они решили перебраться сюда, Мартин нашел работу, Карен увлеклась изделиями из керамики, а потом занялась скульптурой. Сейчас, глядя на ее поделки из проволочной сетки, словно плывущие по воздуху, сразу понимаешь, что раньше она занималась танцами.

Как и нас с Джил, Мартина и Карен во многом связывает любовь к искусству. Мартин не только архитектор, но и художник-абстракционист, и пианист. Им обоим нравится музыка, живопись, театр, однако, положа руку на сердце, должен признаться, что и Мартин, и Карен предпочитают мрачные тона. Если в произведении отсутствует трагическое начало, им обоим становится скучно. У меня создается впечатление, что именно этот подход Мартина к искусству столь сильно раздражает Джоджо.

Кстати о Джоджо. Она позвонила, как раз когда мы выходили из дома, чтобы поехать на вокзал встречать Карен.

— Ребята, вы с нами еще разговариваете? — прокаркала она из телефонной трубки.

— Конечно. А что случилось?

— Ну, я из-за вчерашнего. Иногда после граппы начинаешь вытворять такое… Мы ведь особо дров не наломали?

Я живо вспомнил, как мы отплясывали в гостиной, и тут же отогнал этот образ.

— Да нет, ничего такого особенного не было. Честно говоря, я сам плохо помню.

— Ну и слава богу. А Джил?

— А Джил как раз все помнит. Хочешь с ней поговорить?

Она пропустила мое предложение мимо ушей, что было весьма благоразумно с ее стороны.

Мы встретили на вокзале Каролину. Казалось, она была рада снова вернуться к своей семье. Она твердо верила в то, что мы самые прикольные, интересные и веселые люди и в этом нас никто не может превзойти. Мы не стали с этим спорить, сказав, что всегда будем рады принять ее вместе с ее друзьями, потому как всякий раз после этого она начинает нас еще больше ценить.

Поскольку мы согласились отправиться в горы, то решили не засиживаться на обеде, а просто остановиться у одного из многочисленных ларьков «Porchetta» на виа Фламиния. По этой трассе, устремляющейся от Сполето на север, в сторону Ассизи и Перуджи, денно и нощно мчится поток автомобилей. Передышка наступает только днем, в обеденное время, когда водители съезжают с автострады и направляются полакомиться к ларькам, в изобилии имеющимся вдоль дороги.

Ларьки «Porchetta» представляют собой фургоны-лавки, этакие гастрономические магазинчики на колесах. Там можно приобрести копченую колбасу, тунец, сосиски — все это аккуратно укладывается внутрь свежей булочки с хрустящей корочкой. Однако изюминкой и гордостью этих лавочек является блюдо, в честь которых они и были названы. Я имею в виду жареного поросенка. Его с вечера жарят на медленном огне, а потом на ваших глазах щедро отрезают ломти мяса, солят, кладут в булку, называющуюся panino, и заворачивают в оберточную бумагу, так что из нее торчит добрая половина бутерброда. С благодарностью приняв лакомство, вы его съедаете, облокотившись на ограждение и наблюдая за проносящимися мимо машинами.

Наш любимый ларек «Porchetta» располагается с западной стороны Фламинии сразу за поворотом, ведущим к Темпьето-ди-Клитунно, древнему римскому храму на реке Клитунно. Владелицу этого ларька все называют Мисс Тунис, поскольку она родом как раз из этой страны. Стоило ей пересечь границу, она тут же нашла себе работу, сделала пирсинг и стала одеваться на итальянский манер, так чтобы пупок был выставлен на всеобщее обозрение. С ней надо быть поосторожнее. Она любит острить, причем шутки у нее ниже пояса. Кроме того, пока Мисс Тунис режет свинину на бутерброд, она обожает флиртовать с клиентами, в том числе и со мной. Нет ничего удивительного, что к ней выстраиваются километровые очереди дальнобойщиков.

Впрочем, водители останавливаются не только ради того, чтобы поглазеть на Мисс Тунис. Они не прочь опрокинуть чашечку caffe corretto, придающего сил. Дословно название переводится как «исправленный кофе». В чем же заключается подобная корректировка? В том, что в кофе добавляется граппа. Помните об этом, когда в следующий раз помчитесь по итальянской автостраде.

Секрет популярности бутерброда porchetta заключается не только в потрясающей свежести свинины, но и в удивительной хрустящей и одновременно очень сочной корочке. Да, не стану скрывать, я говорю о сале. Однако в данном случае сало идет на пользу. По крайней мере, его вкус приносит огромное моральное удовлетворение.

Мы припарковались на противоположной стороне дороги, потому что к северу и к югу от Мисс Тунис все места оказались забиты грузовиками. Терпеливо заняв очередь, мы стали наблюдать, как она вовсю флиртует с покупателями, одновременно аккуратно нарезая свинину и щедро подливая граппу в маленькие чашечки с эспрессо. Когда наконец настал наш черед, Мисс Тунис встретила нас, как родных после долгой разлуки, и тут же приняла заказ. Она, не скупясь, уложила жареную свинину в каждый из бутербродов, завернула их в бумагу и протянула нам. При этом, прекрасно зная, что бутерброд удобнее держать обеими руками, она сказала, что заплатить можно потом. Устроившись между двумя здоровенными грузовиками, мы отлично пообедали. Вот такой фастфуд по-итальянски.

Мы заскочили за Мартином с Карен и уже около трех ехали по крутой узкой дороге в Петтино — очаровательную крошечную деревушку, которая сошла бы за borgo, если бы не старинная траттория, словно бы впечатанная в склон холма, в которой по выходным собираются целые толпы народу. Мартин велел нам проехать мимо Петтино, располагавшейся на высоте тысячи метров над уровнем моря, и мы отправились дальше, вверх по склону, в сторону Монте-Серано, где и собирались погулять. Пик Монте-Серано вздымается на высоту тысяча четыреста двадцать один метр. Я поинтересовался у Мартина, не понадобятся ли нам на такой высоте кислородные маски, и он на полном серьезе заверил нас, что нет. Иронии в моем вопросе он явно не заметил.

Мы припарковали машину на обочине дороги, перелезли через ограждение и, выбравшись на вспаханное поле, начали подъем к вершине Монте-Серано. Восхождение оказалось тяжелым. Практически сразу же у меня взбунтовались мышцы ног. К тому же я задыхался. Вторая бутылка граппы давала о себе знать. Каролина, естественно, тут же ушла далеко вперед с Мартином, который, как настоящий профессионал, был в туристических ботинках и шортах. Карен, добрая душа, осталась вместе со мной и Джил. Мы тащились вверх по склону около часа. Время от времени Мартин останавливался и, повернувшись к нам, выкрикивал названия цветов. Цветы, спору нет, были просто изумительны. Создавалось впечатление, что мы ступаем по бескрайнему пестрому ковру.

— Видите орхидеи? — прокричал нам Мартин, который, как оказалось, не только способен скакать по склону вверх, как горный козел, но еще и является ботаником-любителем.

Повсюду и вправду росли орхидеи. Желтые, пурпурные, нежно-розовые, а промеж них — синие цветочки с крохотными листочками.

— Globularia, — откуда-то сверху донесся голос Мартина. — На латыни эти синие цветочки зовутся globularia.

Будто меня это волнует. Да насрать мне сто раз, как они зовутся на латыни.

Мы нагнали Мартина минут через двадцать, когда склон стал особенно крут. Мартин с Каролиной, застыв на месте, что-то разглядывали под ногами.

— Вы просто не представляете, в каком я восторге, — обратился к нам Мартин. На его лице горел лихорадочный румянец первооткрывателя. — Tulipa sylvestris! Тюльпан лесной! До этого я их видел только в книгах!

Мы посмотрели на цветок. Шесть заостренных желтых лепестков. Тюльпан как тюльпан. Гораздо больше меня обрадовало то, что можно передохнуть и прервать восхождение.

— А вот это! — вне себя от радости воскликнул Мартин. — Только взгляните! Fritillaria! — Покрутившись вокруг куста, он раздвинул листья, чтобы показать нам маленький цветочек. — В Германии мы зовем его «шахматной доской». Это очень редкие цветы.

Цветок имел форму колокольчика и бежево-пурпурной расцветкой действительно напоминал шахматную доску. Джил и Каролина, сюсюкая над цветочками, как маленькие девочки, стали выспрашивать у Мартина, как какое растение называется. Карен, которая честно призналась, что не отличит маргаритку от гладиолуса, похлопала меня по плечу и показала рукой в сторону горизонта. Мы так внимательно смотрели под ноги, любуясь цветами, что совсем позабыли, куда забрались.

Вдаль до самого горизонта протянулись покрытые снегом вершины гор, отчего возникало ощущение, что наша Монте-Серано всего-навсего кочка. И над всеми этими горами вздымался почти на два с половиной километра пик Монте-Ветторе — самый высокий во всей гряде Сибиллини. Неподалеку от нас, чуть ниже, раскинулся луг, поросший цветами.

— Господи, я всегда мечтала это сделать, — произнесла Джил.

Расставив руки, она побежала вниз к лугу. У подножия она закрутилась и запела «Холмы оживают со звуками музыки».[34 - Песня из известного музыкального фильма «Звуки музыки», снятого в 1965 году Робертом Уайзом, главную роль в котором исполнила Джули Эндрюс.] У Джил изумительное сопрано. Услышав ее голос, Джули Эндрюс удавилась бы от зависти.




Глава 23


За день до отъезда мы встретились с Мартином, Джоджо, подрядчиком Николой и Софи, которой предстояло заняться ландшафтной планировкой после окончания строительных работ в доме.

Мы сели в беседке, прошлись по бюджету и в последний раз окинули взглядом наш маленький Рустико.

Никола привез нам на выбор несколько вариантов pianelle. Pianelle — это разновидность плитки, которой в Умбрии традиционно мостят дорожки и полы.

Никола показал нам три вида плитки: новую, сделанную под старину и старинную, подлинную. Мы не стали тратить время на раздумья и сразу же остановили выбор на старинной темно-красной плитке — такую не подделаешь. Никола сказал, что ему удастся набрать достаточно плитки, чтобы хватило как минимум на дорожку и гостиную.

На следующий день должны были подвести землеройные машины, бетономешалки и мощные пилы по камню. Здесь они останутся почти на год, а когда мы вернемся, дом будет уже в два раза больше.

— Когда вы приедете в сентябре, здесь будет третья мировая война, — заверила нас Джоджо.

— Мы заделаем проходы к пристройке толстым пластиком, — пообещал Мартин, — поэтому вы спокойно сможете жить в старой части дома, пока мы будем строить новую. Однако должен предупредить, что будет много пыли и шума.

Эти слова пришлись весьма кстати. У нас появился стимул уехать. Если бы не это обстоятельство, особого смысла возвращаться в Милл-Вэлли мы не видели. Мы уже понимали, как страшно будем скучать. Мы здесь даже лето не прожили — только весну и осень. Через несколько недель в Сполето начнется праздник. Городские улицы наполнятся танцорами, музыкантами, актерами и туристами-зеваками. Всего этого мы не увидим. На протяжении двух недель в Перудже будет идти умбрийский джазовый фестиваль. Год от года он привлекал к себе все больше внимания, и дело шло к тому, что он вскоре должен был стать одним из крупнейших джазовых фестивалей Европы. Туда мы тоже не попадаем. Через неделю в Спелло начиналась Infiorata.[35 - Досл. украшение цветами (ит.).] Каждый год на праздник Тела Христова восемь тысяч жителей этого чудесного средневекового городка украшают улицы роскошными «картинами» из цветочных лепестков. Через день эти «картины» увядают. Всего этого нам тоже было не суждено увидеть.

А еще мы будем скучать по друзьям. На празднике Святого Лоренцо, который также называют Ночью падающих звезд, Брюс и Джоджо, Мартин и Карен, Бруно и Мейес, Софи и Джефф, Джордж и Марианна соберутся на Пьян-Гранде и станут любоваться фейерверками. Брюс будет жарить мясо, Джордж прихватит вина. Господи, как же я буду по ним тосковать.

Опять же, нельзя сказать, что нам в Штатах было нечем заняться. Джил хотела съездить в Санта-Барбару навестить маму. Кроме того, мы собирались тряхнуть стариной и вернуться на сцену. И несмотря на всю красоту Милл-Вэлли и его земные блага, нам предстояло провести немало времени в других местах.

Когда мы выезжали из Кампелло, зарядил ливень. Мы встали в пять утра, чтобы успеть на рейс, вылетавший в Штаты без четверти десять. До аэропорта Фьюмичино было два часа езды. Каролина летела другим рейсом минут через сорок пять после нас.

Я знал, что мы попадем в час пик, поэтому, чтобы не опоздать, выехал с большим запасом. Я договорился с компанией, в которой брал машину напрокат, что их представитель встретит нас в аэропорту. Хоть одной морокой меньше.

В полусонном состоянии, ежась от дождя, мы подкатили чемоданы к машине, положили их в багажник, заперли в доме двери и ставни и молча попрощались с Рустико. Ну, не совсем молча. В автомобиле, медленно катившемся сквозь тьму, то и дело раздавались печальные сонные голоса, перечислявшие сокровища, с которыми нам пришлось расстаться.

— До свидания, оливковые деревья, — вздыхала Джил.

— До свидания, наш маленький домик, — тянул я.

— До свидания, мортаделла, — сокрушалась Каролина.

Мы выехали на Гранд-Раккордо-Аннуларе в самый час пик и, естественно, встали намертво в пробке. Гранд-Раккордо-Аннуларе — это автострада, гигантским кольцом огибающая Рим. Никакой другой дороги до аэропорта я не знаю. В семь утра мы с довольным видом трепали друг друга по спинам, радуясь, что выехали с таким запасом. Проехав за час метров пятьсот, в восемь утра мы клялись, что больше никогда не допустим такой ошибки и если когда-нибудь потом у нас еще будет ранний вылет, мы приедем с вечера и переночуем в «Хилтоне» при аэропорте. В половине девятого, распрощавшись с последними надеждами успеть на наш самолет, мы с Джил решили сосредоточиться на одной задаче — посадить Каролину на ее рейс. Поток машин еле двигался. Джил достала мобильник и безуспешно попыталась дозвониться до авиакомпании и фирмы по прокату автомобилей.

— То я натыкаюсь на запись с голосом какой-то бабы, которая начинает меня уверять, что набранного номера не существует, то попадаю на автоответчик авиакомпании. Такое впечатление, что на работе еще никого нет.

— Итальянцы, — буркнул я, — кофе пьют.

— Бедный мальчик из фирмы по прокату. Он уже час мокнет под дождем.

— Ты можешь дозвониться до фирмы?

— Та же самая тетка отвечает, что такого номера не существует.

— Что за бред, я вчера по нему звонил.

— Италия…

Вне себя от раздражения мы медленно ползли в сторону Фьюмичино.

Около девяти утра пробка, словно по мановению волшебной палочки, рассосалась, и мы понеслись вперед со скоростью сто километров в час. Забрезжила призрачная надежда успеть на самолет. Нам надо вернуть машину, сдать багаж, пройти таможенный контроль — и на все про все тридцать пять минут: потом самолет закроют, и будет уже поздно. Учитывая тот факт, что авиакомпания просит пассажиров приезжать в аэропорт за два часа до отлета, мы не особо рассчитывали успеть на рейс.

Я притормозил у обочины тротуара. Мокрый до нитки представитель фирмы замахал нам рукой. Я рявкнул Джил, чтобы она бегом бежала к стойке регистрации сказать, что мы приехали, а мы с Каролиной возьмем на себя багаж. Я отдал Джил портмоне с билетами и паспортами, и она кинулась вперед, пробивая дорогу в толпе народа.

Я подписал договор на машину, быстро перечислил все царапины и вмятины, которые неизбежно появляются, когда часто паркуешься в Сполето, после чего выдернул из багажника чемоданы. Каролина, не терявшая времени даром, добыла тележку. Когда мы вошли в аэропорт, нам пришлось встать в длинную очередь на контроль безопасности — попасть к стойкам регистрации можно было только после этого. Это была дополнительная проверка, помимо предполетного досмотра, который проходят после регистрации. Как обычно, дежурство несли вооруженные солдаты в камуфляже, они потребовали у меня предъявить паспорт, а я, как вы помните, отдал его Джил. Часы показывали четверть десятого.

— Майк, держи. — Джил протягивала мне паспорт через голову солдата. — Они делают все возможное, чтобы посадить нас в самолет. Но тебе надо пройти контроль безопасности.

Попытаться пролезть без очереди и объясняться с итальянским военным с автоматом «Узи» на плече? Я счел за лучшее обождать.

К стойке регистрации мы подбежали в девять двадцать пять. Каролина помогла нам снять багаж с тележки и кинулась регистрироваться на свой рейс. Я повернулся к женщине за стойкой, мрачно разглядывавшей наши вещи.

— Боюсь, на этот рейс вы не успеете, — произнесла она, — багаж мы уже не принимаем.

— Что же нам делать?

— Идемте со мной.

С этими словами она схватила самый большой из наших чемоданов и понеслась сквозь толпу в сторону пункта предполетного досмотра. Забрав остальной багаж, мы бросились за ней. Она провела нас в начало очереди и помогла поставить чемоданы на ленту рентгеновского аппарата. Одновременно с этим наш ангел-хранитель улаживала дела с очередным солдатом, вооруженным «Узи», разговаривала с представителями службы безопасности аэропорта и успокаивала пассажиров, возмущенных тем, что мы прошли без очереди.

— Прошу прощения, нам надо осмотреть вот эту сумку.

Суровая на вид дама из службы безопасности была идеальной парой военному с автоматом.

— У вас в сумке крупный металлический объект.

До меня дошло, что ее внимание привлекла пятилитровая канистра оливкового масла высшего качества однократного прессования, аккуратно уложенная мной между трусов, маек и носков.

— А, так это оливковое масло.

— Scusi? — спросил солдат.

— Olio, — перевел я.

— Da dove? — Солдат неожиданно заинтересовался. Ему захотелось узнать, откуда оно.

— Trevi. Da un frantoio locale.[36 - Из Треви. Местного отжима (ит.).] Однократного прессования.[37 - Англ. extra virgin.]

Последняя фраза в переводе не нуждалась. Она вошла в итальянский обиход не менее прочно, чем словосочетание «аль денте»[38 - Al dente (ит.) — досл. «на зубок» — слегка недоваренные макаронные изделия и овощи.] в американский. Я, как мог, объяснил на ломаном итальянском, что этот frantoio, то бишь пресс, до сих пор используется для приготовления оливкового масла, что называется «вхолодную».

— Такое масло сейчас сложно достать, — покачал головой военный. — Надо быть очень внимательным и ни в коем случае не брать где попало. А то могут обмануть и продать испанское масло. — Последние два слова он произнес с такой интонацией, словно говорил о раковой опухоли.

Он начал откручивать крышку, чтобы попробовать масло (естественно, исключительно из соображений безопасности). И тут Джил, не выдержав, крикнула:

— Да пойдем же, наконец, брось ты эту канистру!

У меня, дамы из службы безопасности, солдата и представительницы авиакомпании одновременно отвисли челюсти.

— Бросить канистру? Вы хотите бросить оливковое масло? — будто бы не веря своим ушам, спросила дама из службы безопасности. Мгновение назад она сунула палец в канистру, и теперь он блестел от масла.

Солдат с автоматом, который тоже решил снять пробу, облизал свой палец и с презрением посмотрел на Джил. «Уж лучше тебя бросить, чем такое масло», — явственно читалось в его взгляде. Положение (а быть может, и жизнь Джил) спасла представительница авиакомпании, быстро объяснив на итальянском, в сколь отчаянном положении мы находимся.

Сотрудники службы безопасности покивали и осторожно, словно священную реликвию, поставили канистру с маслом обратно в чемодан. Чтобы доехать до выхода на посадку, нам еще надо было успеть на челночный поезд. Чувствуя себя обязанными, мы пожали руки ребятам из службы безопасности и побежали к поезду. Представительница авиакомпании неслась впереди, расчищая дорогу на манер бульдозера. Весь багаж по-прежнему оставался при нас.

Выпрыгнув из поезда, мы полетели вслед за нашим ангелом-хранителем вниз по эскалатору. Добродетельница все так же волокла на себе самый тяжелый из чемоданов. Мы втащили багаж в самолет, отдав его стюардам, которые, в свою очередь, передали его через специальный люк грузчикам. Успели!

Наша спасительница раскраснелась от возбуждения. Я заключил ее в объятия и изо всех сил прижал к себе. Потом ее обняла Джил, и мы, как могли, стали благодарить ее на итальянском. Дама внимательно на меня посмотрела. Очень внимательно.

— Вы итальянец, — это было утверждение, а не вопрос.

— Нет, американец.

— Значит, ваши родители…

— Если честно, мои родители литовские евреи.

Дама просияла:

— Прежде чем я умру, перееду в Израиль и приму иудаизм.

Мы с Джил смотрели на нее и кивали. По правде говоря, мы не нашлись что сказать в ответ.

— Перееду в Израиль. И приму иудаизм. Прежде чем умру.

Мы продолжали кивать, повторяя, как это здорово. На наших глазах человек решил обратиться в другую веру, и, даже несмотря на то что стюардессы спешили — им надо было скорей закрывать двери, мы не хотели торопить нашу спасительницу. Выдержав паузу, мы снова обнялись и, пока она не скрылась из виду, махали ей вслед.

Мы будем скучать по Италии.




Глава 24


Вернувшись в Умбрию в сентябре, мы оказались посреди хаоса строительных работ. В саду зияла глубокая яма, вырытая под бассейн. Среди некогда аккуратных посадок оливковых деревьев пролегли извивающиеся борозды, словно здесь успел похозяйничать гигантский взбесившийся суслик. Тут и там громоздились кучи строительных материалов и мусора — разбитые бетонные блоки, камни, деревянные доски, к которым некогда крепилась черепица на крыше. Сразу же в глаза бросался фургон, где жили строители, и яркие полосы красно-оранжевых пластиковых лент, огораживавшие опасные участки.

Впрочем, были и плюсы. Строители успели поставить стены и покрыть крышу над пристройками. В Италии существует традиция «Tetto sulla casa; pasta alla piatta», что примерно означает «Когда в доме готова крыша, накорми рабочих макаронами». Мы поговорили с подрядчиком Николой и решили устроить ужин где-то через неделю, когда приедет Каролина.

Новые комнаты возводили в старой манере — толщина стен пристроек была точно такая же, как и в старой части Рустико, значит, и качество теплоизоляции будет аналогичным. Каркас дома сделали из бетона, а не из дерева. Снаружи камни обмазывали отделочным гипсом, а внутри покрывали в несколько слоев штукатуркой. Таким образом толщина стен составляла семьдесят шесть сантиметров. Вот это настоящий каменный дом! Никола объяснил мне, как подбирал камни нужного цвета, как раз такие, из которых складывали дома в этой части Умбрии. Я спросил, сможет ли он сделать так, чтобы пристройка была неотличима от старой части дома.

— Sar uguale? — спросил я. — Она будет такой же?

Никола долго всматривался в старую часть дома и наконец произнес:

— Meglio. Лучше.

Он оказался прав. Не будем забывать, что старый дом был возведен несколько веков назад и строили его бедняки. Они пускали в ход камни и кирпич, одним словом, все, что было под рукой, замазывая трещины, появлявшиеся после многочисленных землетрясений, глиной, на смену которой со временем пришел цемент. Приглядевшись повнимательней, можно было увидеть, что наш Рустико представляет собой нечто вроде музея всевозможных строительных материалов, использовавшихся на протяжении трехсот пятидесяти лет. Стоило отойти на три метра, и он уже выглядел совсем как на картинке — идеальный каменный коттедж, о котором можно только мечтать. Недостатки великолепно скрывал плющ, кое-где покрывавший стены.

Пристройка возводилась из чудесных камней минимум по двадцать сантиметров в обхвате, идеально подобранных друг к другу. Отделочный гипс был подкрашен растертыми камнями, добытыми тут же, в холмах неподалеку. Энцо, брат Николы, в один прекрасный день позвал меня и Джил помочь выбрать цвет гипса.

— Вот смотрите, этот цвет выбрали Никола с Мартином, — сказал он, показав на одну пачку с раствором, — но последнее слово все равно за вами. Вы же заказчики.

Чертовски верно.

— Однако должен вас предупредить. Когда раствор высыхает, он становится темнее.

Джил спросила, можно ли испробовать раствор в деле, дождаться, когда он высохнет, и потом уже по результатам определиться. Энцо счел ее предложение просто гениальным и немедленно смешал два вида раствора — один посветлее, другой потемнее, более красный. Мы выбрали заднюю стену дома, где следы наших испытаний будут не столь заметны, и Энцо, вооружившись мастерком, поочередно заделал три участка тремя разными растворами. «Каменщик» по-итальянски будет muratore. Так вот, Энцо настоящий мастер-muratore.

— In tre giomi, vedremo, — сказал он.

Правильно, поглядим — увидим.

Когда мы подошли, чтобы поближе рассмотреть разницу в оттенках, Энцо неожиданно замер и взял Джил за руку.

— Guarda,[39 - Смотрите (ит.).] — произнес он и ткнул пальцем в небо.

Облака медленно истаяли, и теперь с неба, окрашенного в пурпурные и оранжевые тона, били солнечные лучи, заливая светом дрожащие на ветру листья оливковых деревьев. Нам казалось, что мы смотрим на картину итальянского живописца эпохи Возрождения. Даже нет, представшее перед нами зрелище было куда краше. Застыв на месте, мы стояли, затаив дыхание. Молчание длилось долго, очень долго.

— Bella, no? — прошептал Энцо. — Bella Italia.

— Да, — кивнули мы, — очень bella, просто очень.

На следующий день у нас состоялся разговор с еще одним братом Николы, Ивано. Ивано — самый младший из трех братьев и единственный холостяк в семье. Довольно привлекательный парень.

— Никола умный. Он у нас с мозгами. Энцо — caporeparto, бригадир.

— А ты? — спросили мы.

— Schiavo, — широко улыбнулся он, — раб.

Братья родом из Неаполя. Они перебрались на север, потому что на юге работы мало, а им надо кормить семьи. Никола с женой-учительницей переехали сюда навсегда. Только что у них родился первенец. Ивано решил последовать примеру старшего брата и посмотреть, как живется на севере, а у Энцо жена с ребенком остались в Неаполе, и он туда мотался каждые выходные. Братья чтят семейные узы, к которым в Италии, на мой взгляд, чрезмерно трепетное отношение.

— Vi piace la bandiera? — Ивано поинтересовался, не желаем ли мы поднять над новой крышей флаг.

Мы ответили, что будем очень рады. Примерно за месяц до этого Мартин написал нам об одной традиции: после окончания кровельных работ над крышей водружают флаг. Он сообщил, что рабочие не видят особого смысла устанавливать итальянский флаг, и спрашивал, не хотим ли мы, чтобы над нашим домом реял американский флаг. К подобному предложению мы отнеслись без особого восторга — США как раз ввели войска в Ирак, а это решение мы не одобряли.

Потом Мартин сообщил по электронной почте о предложении Николы поднять над нашим домом флаг мира. Мы решили, что это отличная идея. Рабочие были с нами согласны. Этот флаг и по сей день развевается у нас над крышей.

Мы заметили, что Виттория, наша уборщица, примерно в четыре часа дня приносила рабочим термос с кофе. Каждый раз они ее от всего сердца благодарили, так что мы с Джил стали следовать ее примеру. В первый раз кофе пили только трое рабочих, поскольку дело происходило во время Рамадана и остальным трудягам, родом из Туниса, пришлось отказаться — они строго держали пост. Однажды я сварил кофе по-американски — чтобы посмотреть, понравится ли он. Пригубив его, Ивано без всякого восторга произнес: «Buono — ma non? caffe».

Неплохо, только давайте не будем притворяться, что это кофе.

Виттория навещала нас раз в неделю. Она убирала, приносила нам свежие яйца, и вообще с ее появлением становилось как-то светлее. От нее исходила невероятная энергия. Она родилась и выросла неподалеку, и, поскольку всю жизнь проработала на семейство Аньелли, владевшее концерном «Fiat», ей пришлось много путешествовать по миру. До ухода на пенсию она жила в Риме. Теперь Виттория работает у нас уборщицей — она с детства полюбила Рустико и обожает проводить здесь время. Считайте, нам очень повезло.

— Доменико хочет с вами поговорить об оливковых деревьях. Он придет сегодня. Попозже. Dopo pranzo. После обеда.

Доменико, племянник Виттории, муж Лауры и владелец закусочной, раньше работал бригадиром в большой оливковой роще в Терни. Он еще молод (ну, скажем так, моложе меня) и поэтому согласился присмотреть за нашим садом и участком. В данный момент он вместе с ландшафтным дизайнером Софи ожидал, когда работы по возведению дома закончатся и они смогут приступить к делу. Пока Доменико и Софи строят планы.

В тот же день, чуть позже, впятером (Виттория осталась за управляющую) мы обошли участок, рисуя в воображении сад, который раскинется здесь следующим летом, когда стройка подойдет к концу. Мы решили разбить отдельную грядку с травами прямо рядом с кухней, у восточной стены forno (уличной печи). Грядки с овощами будут за беседкой, рядом с тем местом, где сейчас располагалась стоянка. Там мы посадим помидоры, баклажаны, цукини, сладкий и острый перец, бобы, салат и руколу. Поскольку мы решили перенести въезд и стоянку, поместив их с другой стороны дома, на прежнем месте задумали устроить площадку для игры в мяч. Без такой площадки не обходится ни одна итальянская вилла. Доменико предложил посадить вдоль забора, огораживающего площадку, артишоки. Да, придется ждать года два, зато потом у нас каждую весну будет достаточно артишоков (по-итальянски carciofi) и для себя, и для друзей. Потом Доменико внес предложение насчет оливок.

— Поскольку вы уезжаете в середине октября, вы пропустите сезон урожая оливок. Он длится с конца октября до середины ноября. Я предлагаю следующее. Ваши оливки соберут, отвезут во frantoio неподалеку, отожмут из них масло и зальют в пятилитровые канистры, которые будут ждать вас до самого вашего приезда. Как минимум должно получиться литров тридцать, а то и больше.

Виттория сияла. Не вызывало никаких сомнений, что она принимала самое живое участие в разработке этого плана.

Танец с саблями, который исполняли Мартин и Джоджо, продолжался на протяжении всего периода строительства. По большей части мы наблюдали за этим захватывающим зрелищем из-за океана, узнавая о происходящем из писем, приходивших по электронной почте. Нельзя сказать, что Мартин и Джоджо особенно нам докучали. Создавалось впечатление, что они состязаются между собой — кто из них двоих лучше защитит наши интересы. В какой-то момент у них разгорелся жаркий спор по поводу переноса ворот с электрическим приводом, и в итоге они решили поинтересоваться мнением заказчиков. Мартин решил, что нам нужна дверь с электрическим приводом у нового входа. В пользу этого можно было привести массу доводов: соображения безопасности, приватности, удобства — и это только некоторые из них. Джоджо, возненавидев дверь с электрическим приводом всеми фибрами души, решила, что Мартин, одержимый этой идеей, просто утратил связи с реальностью.

«…что же касается двери с электрическим приводом, — говорилось в письме от Джоджо, — то у меня имеется такое предложение. Вам поставят обычные ворота, очень красивые, senza elettricit? (без электрического привода) и не обязательно прямо сейчас. Когда вы приедете, скажем в сентябре, вы откроете ворота, а когда будете уезжать, допустим в октябре, закроете их. Поедете на пару дней в Рим — закроете, вернетесь — снова откроете.

Короче, вместо того, чтобы открывать и закрывать эти сраные ворота с электроприводом всякий раз, когда к вам кто-нибудь припрется, я предлагаю поставить обычные нормальные красивые ворота и держать их все время открытыми. Ворота с электроприводом вас нисколько не защитят. Во-первых, они постоянно ломаются (такое случается сплошь и рядом). Во-вторых, если ворам вздумается к вам забраться, они спокойно тут же рядом перелезут через низенький заборчик, и никакие ворота им помехой не станут.

Короче, пока не поздно, отказывайтесь от этой груды металлолома с проблесковыми маячками, и у вас не будет болеть голова о том, у кого пульт управления; не сдохли ли в нем батарейки; не будет ли короткого замыкания, случись гроза; какими проклятиями в последнем случае станет осыпать вас сосед, владеющий близлежащей оливковой рощей, и т. д., т. д., т. д. Вы хоть представляете, сколь люто, сколь бешено я ненавижу этот отвратительный, безобразный, здоровенный кусок стального говна с электроприводом?»

Мартин просто вздыхал — если вообще по электронной почте можно вздыхать, — советовал нам поступать так, как мы считаем нужным, и не поддаваться никаким «влияниям извне». Он соглашался, что итальянцы (так уж сложилось исторически) обожают строить ограды и заборы вокруг своих владений, и закрытые ворота, случись что, нас не спасут. В целом он был согласен с Джоджо. Единственная проблема заключалась в том, что он не хотел этого признавать.

Виттория повела нас на прогулку по участку, чтобы показать, в каком изобилии у нас под ногами и на дороге растут дикие травы, которые можно употреблять в пищу. Мы уже не раз замечали, как местные женщины (а иногда и мужчины) ходят по обочинам дорог, собирая в корзины, а порой и просто в карманы приправы к будущему ужину.

Cicoria — дикий цикорий — растет буквально повсюду. Виттория показала нам, как он выглядит, и мы его набрали немало. Кроме того, нарвали дикой душицы — из нее, по словам Виттории, можно заварить чудесный tisane, то бишь травяной чай, отлично помогающий от простуды и болей в горле.

Вернувшись на кухню, мы прополоскали цикорий в воде, чтобы смыть с него грязь и песок, после чего кинули листья в кипящую воду и стали ждать, когда они сделаются мягче. Это очень важно, другим способом избавиться от горьковатого привкуса нельзя. Потом Виттория показала, как слить воду и потушить цикорий в чесноке и оливковом масле. Она объяснила, что сейчас можно добавить белой фасоли — тогда у нас получится классический вариант cicoria e fagioli (цикория с фасолью). Также можно сварить суп straciatella на основе куриного бульона, добавив туда тушеные листья цикория, сыр пекорино и яичницу-болтунью из одного-двух яиц. В то время года основным продуктом являлись именно листья цикория. Чтобы их нарвать, надо было только выйти во двор и нагнуться.

Тем же вечером мы встретились со всеми завсегдатаями «Palazzaccio» и узнали последние сплетни. Стоило нам переступить порог, как Данила заключила нас в крепкие объятия. Мы с ней разговорились, так и не успев дойти до столика, где сидели наши друзья. Мы поймали себя на том, что последние несколько дней говорим только по-итальянски, и с Николой, и с Энцо, и с Ивано, с Витторией и Доменико. Более того, в разговоре с Данилой мы теперь чувствовали себя гораздо свободнее. Конечно, до такого уровня, чтобы обсуждать, скажем, литературу, нам было еще очень далеко, однако узелок напряжения, который я неизменно ощущал, когда беседа велась на итальянском, явно ослаб. Нам все больше нравилось общаться на этом языке. За то время, пока мы гуляли по нашим владениям с Витторией, спорили с Ивано об итальянской и американской политике, продирались через густой, сочный умбрийский диалект Доменико, осознав в итоге, сколь широкой душой обладает этот человек, мы начали понимать, что есть только один способ познать итальянцев — объясняться с ними на итальянском.

Мы решили еще более углубиться в изучение языка. В феврале мне должно было исполниться шестьдесят. Джил хотела устроить праздник — собрать в Умбрии всех близких друзей, с которыми нас свела судьба. Однако февраль не самый подходящий для этого месяц. Поэтому мы решили отложить празднование до лета, а день рождения отметить, записавшись на двухнедельный интенсивный языковой курс в Риме. Все утро будет посвящено изучению итальянского, а остальной день и вечер мы станем гулять по Риму. На выходные мы будем уезжать домой, в Кампелло, и проводить время с друзьями. Кроме того, мы никогда прежде не бывали в Умбрии зимой. Местные уверяли нас, что это самое лучшее время. Во-первых, здесь очень тихо и уютно, а во-вторых, зимние трюфели гораздо вкуснее летних. Я написал о своих планах нашему турагенту, наметил поездку на три февральские недели и записался на языковые курсы в Риме.




Глава 25


Мало-помалу мы стали выспрашивать у наших друзей-иностранцев, живших в Умбрии, о том, какие у Джоджо с Брюсом планы насчет Мексики. Надолго ли они уезжают? На пару зимних месяцев? А может, они вообще навсегда собираются перебраться на полуостров Юкатан, прихватив с собой всю компанию, которая постоянно их окружает? Нам было больно думать о том, что мы можем их так быстро потерять — ведь мы познакомились совсем недавно!

Приехала Софи, чтобы осмотреть три миндальных дерева за домом. Во время строительства их могли сильно повредить, и Софи желала удостовериться, что они его вообще переживут. Когда она убедилась в том, что как минимум два деревца из трех непременно выживут, мы стали расспрашивать ее, что ей известно о планах Брюса и Джоджо.

Некоторое время она молчала, отчего я подумал, что это тайна, которую она не хотела выдавать. Наконец она покачала головой:

— Я даже не знаю, что вам ответить. Они рассказывают очень мало, чтобы раньше времени никого не пугать. Вы сами знаете, куча народу считает Джоджо просто незаменимой. У нее есть тайное оружие — Брюс. Он может что угодно починить, приготовить, смастерить, построить. А как он умеет улаживать разные вопросы! Эта парочка вне конкуренции.

Это была святая истина, мы очень сильно от них зависели. Джоджо оплачивала наши счета и налоги, она была посредником между нами и итальянским торговым людом. Она имела очень четкое представление о механизме действий итальянской бюрократической машины и умела с ней работать. Джоджо и Брюс знакомили нас с итальянской культурой, они знали, где проводятся лучшие фестивали sagra, где продают лучшие продукты — короче говоря, им было известно, где сокрыты бесценные сокровища подобного рода. Брюс учил меня пользоваться печью, объяснял, как правильно жарить мясо.

— Но ведь вам для всего этого они уже не нужны? — спросил я Софи. Она уже тринадцать лет жила в Италии с мужем по имени Джеффри и сыном Илайесом. Итальянским она владела в совершенстве.

— Нет, мы просто будем очень по ним скучать. Они наши лучшие друзья.

Через несколько дней нам позвонила Джоджо и пригласила на ужин. Брюс решил приготовить свою знаменитую лазанью, и поэтому им понадобились едоки с хорошим аппетитом. Пока Брюс трудился над лазаньей, Джоджо взяла на себя роль кухонного церемониймейстера.

— Он отлично управляется с мукой. Может приготовить из нее все что угодно.

Джоджо помахала Брюсу, тот улыбнулся, как Чеширский кот, и покраснел. Он как раз пропускал тесто через специальную паста-машину, прикрученную к краю стола. Мы только что стали свидетелями того, как он замешивал тесто. Сделал он это очень быстро, мы бы даже не успели пройти из одного конца кухни в другой. Брюс высыпал муку на стол, сделал посередине горки углубление и разбил в него три свежих яйца. Затем взял вилку и ловко смешал муку и яйца. В результате получился ком ярко-желтого теста, которого так и хотелось коснуться рукой.

— Если духовка не подведет, у нас получится отличная лазанья.

— Точно, — кивнула Джоджо, — она нам досталась от Марианны с Джорджем. Они отдали ее нам, когда делали ремонт на кухне. Сочли ее не слишком надежной. Просто когда ставишь ее на прогрев, она иногда отключается.

— Во всем остальном духовка просто великолепна.

Джоджо налила всем красного вина из здоровенной двухлитровой бутыли. Несколько кувшинов этого вина они купили во время своей поездки в Апулию. На вкус оно оказалось гораздо лучше обычного vino della casa. Даже Джил, которая очень спокойно относится к красному вину, протянула стакан за добавкой.

— Кстати, бутылью можно дверь подпирать, — заметила Джоджо.

— Или использовать как большое пресс-папье, — добавил Брюс, который как раз подкручивал валики на паста-машине. С каждым разом листы теста становились все тоньше и тоньше. Когда они стали чуть ли не прозрачными, он опустил их по одному в кипящую подсоленную воду, а затем переложил в заранее подготовленную миску с холодной водой.

— Думаю, я знаю, как справиться с духовкой, — промолвил Брюс.

— В прошлый раз не сработало.

— Это так, но теперь я внес кое-какие изменения.

Он взял большую ложку из нержавеющей стали, открыл духовку и три-четыре раза стукнул ложкой по термоэлементу в основании духовки. Затем он зажег конфорку, не отпуская при этом ручку. Мне показалось, что ему удалось победить духовку.

— А теперь отпусти ручку. Ты ее держишь уже несколько минут, — с мрачным видом произнесла Джоджо.

Брюс послушался. Пламя тут же пропало, а кухня наполнилась запахом пропана. Ничуть не смутившись, Брюс снова несколько раз от начала до конца повторил эксперимент: постучал ложкой, нажал на рукоятку, подержал и отпустил ее. Результат неизменно был один — кухня наполнялась запахом газа. Удача улыбнулась с пятой попытки. Огонь не погас.

— А вот теперь важная деталь.

Взяв в руки все ту же самую ложку, он зажал ее дверцей духовки, так чтобы она оставалась на пару сантиметров открытой.

— Иначе пламя снова потухнет, — пояснил Брюс.

Листы недоваренного теста сохли на полотенцах.

Джоджо легкими движениями провела по ним другим кухонным полотенцем, желая удостовериться, что тесто теперь совершенно сухое. Джоджо и Брюс действовали очень слаженно — одно загляденье. Они предвосхищали действия друг друга и не устраивали из этого представления.

— Мы можем вам чем-нибудь помочь? — спросил я. — Так вы всю работу переделаете, а я тем временем выдую все ваше вино.

— Важное дело, — кивнула Джоджо, — ты с ним великолепно справляешься.

Брюс протянул мне большой кусок выдержанного пармезана и мелкую терку — это мы подарили им, когда в предыдущий раз приезжали в гости. Точно такую же мы вручили Бруно и Мейес. А еще Мартину и Карен. Единственное толковое новшество, которого может не хватать на итальянской кухне.

— Сколько? — спросил я.

— Примерно половину кружки.

«Не так уж и много, — подумалось мне — для целой-то лазаньи».

Брюс вооружился ложкой, очень похожей на ту, что он зажал дверью духовки, зачерпнул ею немного томатного соуса и вылил его на дно керамического блюда под лазанью. На соус он положил несколько листов теста, которым предстояло стать первым слоем. После этого он размазал по ним немного соуса бешамель.

— По крайней мере, у нас есть духовка, — произнесла Джоджо. — Когда прошлой зимой мы два месяца провели в Мексике, в доме, где мы жили, духовки не было. Вообще. Поэтому приходилось все готовить на барбекю.

Ну вот. Опять Мексика.

— Так какие у вас планы? — спросила Джил несколько громче, чем подразумевала ситуация.

Брюс кинул на Джоджо взгляд. Она пожала плечами. Брюс намазал томатный соус на слой бешамели, а сверху чуть-чуть присыпал тертым пармезаном.

— Все зависит от того, удастся ли нам сдать этот дом в аренду.

— И сколько мы сможем за это выручить. По идее, деньги за аренду должны покрыть нам все расходы за год. Там, в Мексике.

— Всего лишь на год, — выпалила Джоджо, — а потом мы вернемся. — На этот раз она плеснула вина только себе. — Не думайте, что мы уезжаем из Умбрии навсегда. Только на год, вот и все.

Вот тут я задергался. Почему она два раза повторила, что они уезжают на год? Не значит ли это, что они подумывают о том, чтобы перебраться в Мексику навсегда? Они только что отправили своего единственного сына в колледж в Нью-Йорк. Сейчас их переполняло то самое чувство свободы, которое мы испытали, когда от нас, по сути навсегда, уехал Макс. Брюса уже тошнило от работы. Он преподавал английский в итальянской армии вот уже десять лет, и ему только что сообщили о сокращении финансирования. Таким образом, он стал бы получать меньше за работу, к которой и так уже потерял всякий интерес.

Вам может показаться это забавным, но я предпочитал, чтобы они уехали. Они были первопроходцами, образцами для подражания, вселявшими в нас силы и интерес к жизни. Мне не хотелось думать, что они останутся здесь только из-за того, что какие-то нытики и хлюпики вроде нас вбили себе в голову, будто без них не проживут. Истина заключалась в том, что мы никогда не сможем по-настоящему познать Италию, если рядом с нами будут вечно находиться Брюс и Джоджо, готовые в любой момент подхватить нас, если мы оступимся. Стоит им уехать в Мексику, и нам придется приналечь на итальянский, самим постигать итальянскую культуру, мы будем вынуждены сами учиться, как в нее вписываться.

— Попробуй, — сказал Брюс, протягивая ложку. Никогда прежде я не ел столь свежего, столь нежного томатного соуса.

— Как ты его делаешь? — спросил я.

— Свежие помидоры с огорода, морковь, сельдерей и лук. Немного соли. Главное ничего не жарить на сковородке, пусть себе булькают в кастрюле. Можно чуток сахара добавить. Потом растереть в пюре. Это из поваренной книги «Рецепты Марчеллы». Лучше нее ничего не найдешь.

У соуса был удивительный мягкий вкус. И это самое потрясающее. Никакой кислинки, которая обычно появляется, когда используют помидоры.

Брюс сделал еще три-четыре слоя лазаньи: пластинки теста, бешамель, томатный соус, а сверху пармезан. Затем он аккуратно извлек ложку, зажатую дверцей духовки, открыл ее и сунул лазанью внутрь. Затем отточенным движением закрыл дверцу, прижав ею, как и прежде, ложку. Сразу было видно, что Брюс уже успел навостриться.

Открыв еще одну бутылку вина, мы устроились в гостиной у камина. Пока ждали лазанью, Брюс выложил замаринованную свиную корейку на гриль над огнем так, чтобы мы могли наблюдать за процессом приготовления прямо из-за стола.

Потом он принес лазанью и нарезал порциями на идеальные кубики. Откусив кусочек, я почувствовал странный приступ тоски. Отправив в рот второй кусочек, я понял, чем именно она была вызвана. Почему я никогда прежде не пробовал такой изумительной лазаньи? Отчего я и не мечтал, что когда-нибудь ее отведаю? Может быть, потому, что тесто было столь тонким и нежным, что таяло прежде, чем я успевал полностью насладиться его вкусом? Может, все дело в том, что эта лазанья идеально сочетала вкус яичной муки, сладких, нежных помидоров, отдающего орехами пармезана, маслянистого соуса бешамель?

Лазанья словно была натюрмортом, написанным пастелью, только пастелью — и никаких резких тонов масляных красок. Может быть, дело в том, что лазанья дразнила мои чувства и ощущения, пробуждала желание, высвобождала жадного прожорливого зверя, скрывающегося под моей личиной? Впрочем, быть может, дело заключалось в том, что я понял, вдыхая аромат второй порции, одну простую вещь. Чтобы снова отведать такое лакомство, мне теперь придется тащиться в какой-то сраный Юкатан.




Глава 26


Главная и, по сути, единственная площадь нашего маленького городка, в отличие от площадей Треви, Беваньи и Монтефалько, на открытку не просится. Наш городок лежит в стороне от туристических маршрутов. Он полностью находится в распоряжении жителей, и это мне, положа руку на сердце, очень нравится. У нас есть три бара, две мясные лавки, два продуктовых магазина, один овощной и целая куча прочих самых разнообразных лавочек. Если вы не знаете, где именно они располагаются, вам их ни за что не отыскать. Например, только через полтора года мы узнали, что в соседнем с церковью доме (там еще на входе занавеска висит) имеется овощной магазинчик Глории, где продаются самые свежие и лучшие фрукты и овощи, выращенные в округе. Ни вывески на входе, ни указателя — ничего. Если бы Карен не рассказала нам об этом магазинчике, мы бы и сейчас ходили мимо него, не подозревая о его существовании. Но если вы однажды его посетили, то дорогу туда вам уже не забыть. Та же самая история произошла и с лавкой Уго. Думаете, в газете печатают объявления о том, что он делает самое вкусное прошутто в мире? Нет, конечно. Это просто надо знать.

На площади стоит потрясающей красоты церковь, возведенная в шестнадцатом веке. Надо сказать, что она выглядит на свой возраст. Церковь называется Кьеза-делла-Мадонна-делла-Бьянка, что в переводе означает «церковь Белой Мадонны». Я нисколько не сомневаюсь, что она названа в честь какой-нибудь знаменитой блондинки, которая в стародавние времена сотворила некое чудо. Церковь работает и по сей день, колокольный звон доносится даже до Рустико.

Напротив церкви имеется небольшой парк с детской площадкой, статуей в память о павших во время войны и, что самое важное, скамейками. Скамейки обращены в сторону площади и усажены замечательными старичками, которые, когда проходишь мимо, улыбаются и машут тебе руками. Если бы компания, выпускающая открытки, решила вдруг запечатлеть наш городок, лучше всего было бы, конечно, сфотографировать именно старичков, i vecchi. Они самые фотогеничные. Удачней снимка не сделаешь.

Однажды мы с Джил бродили по площади, старички одаривали нас улыбками, и вдруг нам на глаза попался плакат с объявлением на стенде, который стоял в парке возле статуи. В объявлении говорилось об открытии кружка по рисованию. Занятия должны были проводиться каждый четверг в полдень в местной музыкальной школе.

— Ну как? Пойдешь? — спросил я Джил.

Она улыбнулась, будто восприняла мои слова как шутку.

— Нет, правда, — не отступал я. — Почему бы тебе не записаться в кружок?

Мое предложение никак нельзя было назвать вздорным. Джил много лет занималась живописью на курсах Общества молодых художников и всякий раз, когда в делах, связанных с театром, намечался застой, неизменно бралась за кисть.

— Нет, не пойду.

— Почему?

— Куча причин. Во-первых, я еще недостаточно хорошо говорю по-итальянски. Во-вторых, мы уезжаем за два месяца до окончания занятий, в-третьих, я еще не совсем привыкла к тому, что я иностранка и пока никого здесь толком не знаю.

— Вот оно что.

И тут я заметил, что у нее изменилось выражение глаз. Джил колебалась, сейчас в ней боролись две сущности, две Джил: одна предпочитала делать ход, только имея на руках все козыри, а другая была авантюристкой, с радостью принимавшей любой брошенный ей вызов и сражавшейся до конца, пока не добьется совершенства и не станет лучшей. И как раз сейчас первая Джил уступала.

— Так, и что надо делать?

— Если не ошибаюсь, то муниципалитет вон там.

Муниципалитет располагался в следующем за лавкой Глории здании, украшенном колоннадой. Там же находился один из безымянных баров нашего городка. Мы спросили у бармена совета, куда лучше обратиться, и он ответил, что нам надо подняться на второй этаж. Весь муниципалитет состоит из двух кабинетов и одного стола, так что на поиски ушло совсем немного времени. Очень милая дама рассказала нам всё о кружке и добавила, что в качестве оплаты за вступление Джил должна купить какие-то особые марки на почте. По крайней мере, нам показалось, что дама сказала именно это. Мы уже в достаточной степени овладели итальянским, чтобы понять большую часть из сказанного. Большую, но не всё.

Мы отправились на почту, но она оказалась запертой — время приближалось к обеденному перерыву, и служащие решили закрыться пораньше. В Италии так всегда. Если вы зайдете в магазин или, хуже того, в какое-нибудь государственное учреждение без десяти час, работники совершенно явно начинают нервничать. Поскольку вам что-то нужно, вы, естественно, захотите обратиться к ним или задать вопрос на ломаном итальянском, а это означает, что они, возможно, опоздают на обед. Для итальянцев это самое ужасное из всего, что только может произойти. Опоздание на обед может испортить весь день. Поэтому они нередко подстраховываются, за пятнадцать минут до обеденного перерыва запирают двери, а если кто-нибудь начинает стучать, притворяются, что ничего не слышат. Затем в час дня они отпирают двери, смотрят на вас с деланным изумлением, после чего отправляются на обед, который, естественно, гораздо важнее, чем ваши дела.

У нас с Джил ушло четыре дня на то, что бы оплатить кружок, выяснить, что надо приносить на занятия и где именно располагается музыкальная школа. К четвергу она уже вся дрожала от предвкушения. Я предложил подбросить ее до города, а через три часа забрать, чтобы она не тратила время и нервы на поиски места для парковки. Она очень напоминала девочку, в первый раз отправляющуюся в школу.

По окончании занятий я приехал за Джил, но она задержалась, поэтому мне пришлось ждать ее в машине. Она появилась минут через десять, то и дело выкрикивая «Ciao!» и «Buona sera!». Ее щеки горели румянцем, а сверкающие глаза смотрели на меня с самым моим любимым выражением. Я понял, что мы не прогадали с кружком рисования. Мы отправились в «La Trattoria» — один из полюбившихся нам ресторанчиков на Фламинии. Там Джил поведала мне, как у нее прошли занятия.

— Господи, ты только представь: шестнадцать домохозяек и я. А преподавательница сказала, что может говорить на английском, но я не поняла ни слова. Ни слова! Но все равно было здорово! А эти тетки! Представляешь, они ни на секунду не умолкали! Все три часа разговаривали. Я пыталась сосредоточиться на рисовании, однако, сам понимаешь, это было непросто.

— А ты сама с кем-нибудь разговаривала?

— Ну да, конечно, во время перерывов. Я со всеми успела поболтать. Теперь я знаю, у кого есть дети, кому на следующей неделе надо идти в поликлинику на процедуры, у кого мужья набирают вес. В следующий раз поеду сама. Здесь куча свободного места. Припарковать машину не составит труда.

Итак, теперь каждый четверг Джил собиралась и отправлялась на урок. Между занятиями она набивала руку: ставила мольберт на стол в беседке и долгие часы рисовала. Иногда она делала наброски, одновременно читая книжку по живописи, в которой рассказывалось, как научиться рисовать, пользуясь только правой стороной мозга. Или левой. Я в этом не разбираюсь.

Раз за разом она рисовала кусочек какого-нибудь фрукта или свою левую руку, элегантно положив ее на стол, покуда ей не удавалось желаемое — отключить рациональную часть сознания и действовать, основываясь исключительно на интуиции. Один набросок сменял другой и так до бесконечности. В этом вся Джил.

В нашем доме стали появляться картины. Изумительные картины, которые она писала в классе. Ее учительница по имени Альтавилла неуклонно следовала своей методике и на каждом занятии обучала своих подопечных какому-нибудь новому приему: как писать тень, как строить перспективу, как играть цветом. А потом Джил на протяжении всей недели отрабатывала этот прием, пока он наконец ей не удавался.

Как-то утром я отправился в продуктовую лавку, чтобы прикупить чего-нибудь к завтраку. Сабрина, державшая магазинчик вместе с мужем и семьей, спросила меня, как дела у Джил.

— А ты что, тоже ходишь с ней на занятия? — спросил я. Вообще-то я никогда не замечал за Сабриной склонности к изящным искусствам.

— Si, si. Lei? molta brava![40 - Да, да! Она просто золото! (ит.).]

Чтобы показать глубину своего восхищения талантами Джил, Сабрина сделала характерный жест: держа руки ладонями вверх у груди, она сложила кончики пальцев вместе, щепотью, и одновременно ими затрясла, будто играла в кости и собиралась сделать бросок.

Нам было еще очень сложно общаться с нашими соседями, и поэтому мы все время проводили с иностранцами, свободно разговаривающими на английском языке. Не то чтобы местные нас сторонились, нет, наоборот, они были радушными и гостеприимными. Особенно сильно они добрели, когда с ними пытались говорить на итальянском. Опять же, нельзя сказать, что мы не хотели иметь с ними дела. Однако наши познания в итальянском казались еще недостаточными для того, чтобы шутить с ними, расслабляться в их обществе и быть самими собой. Мы работали над языком. В Милл-Вэлли мы наняли отличного репетитора, в Умбрии иногда приглашали позаниматься с нами Паолу, но в этот момент она была беременна, вынашивала близнецов, и, сами понимаете, наши успехи в итальянском волновали ее далеко не в первую очередь. Мы возлагали огромные надежды на интенсивный курс итальянского языка в Риме в феврале, а пока отрабатывали разговорные навыки с рабочими, Витторией и Доменико, правда, набор тем был весьма ограничен.

Как-то раз мы приехали на ужин к Бруно и Мейес. В основном они пригласили итальянцев. Даже те немногие иностранцы, что были, предпочитали разговаривать на итальянском. Людям, обращавшимся к нам, приходилось специально произносить слова помедленней, использовать язык жестов, повторять сказанное, подбирать более простые выражения. В итоге они сдавались и отправлялись на поиски других собеседников. Я их нисколько не виню. С нами приходилось общаться, как с детьми. Естественно, это было ужасно скучно.

Самое обидное заключалось в том, что все друзья Бруно и Мейес были очень интересными, веселыми, обаятельными людьми: художниками, архитекторами, музыкантами, антрепренерами — яркими личностями и потрясающими рассказчиками. Мы могли бы всласть пообщаться с ними, вот только parle мы на Italiano пока не очень.

Я говорил больше Джил, поскольку мне было плевать, делаю я ошибки или нет. Если я не знал какого-то слова, то произносил его на английском, приделывая итальянское окончание, например: «Пожалуй, я пропущу еще один стаканновина».

Звучало это, конечно, отвратительно, однако я добивался своего — меня понимали. Мой подход приводил Джил в ужас. Она предпочитала подождать и составить в уме фразу так, чтобы никто не смог придраться ни к формам глаголов, ни к порядку слов. Иначе говоря, Джил в основном молчала. По сути, она была словно немой. Зато никогда не делала ошибок.

Кроме того, именно я гораздо больше Джил общался с местными. Именно я ездил за покупками и улаживал все вопросы. Проблема заключалась в том, что владельцы магазинов рано или поздно начинали пользоваться столь удачно подвернувшейся возможностью потренироваться со мной в английском, которым они владели еще хуже, чем я итальянским. В результате мы переливали из пустого в порожнее. Впрочем, я также мог поговорить с людьми, стоявшими в очереди, с теми, кто по какой-то причине не знал ни слова по-английски. Вот вам и еще одна возможность попрактиковаться.

Где-то через пару недель после начала занятий в кружке рисования мы с Джил шли через площадь. Вдруг нас окликнули из маленького магазинчика дамского белья, расположенного напротив церкви на другом конце площади.

— Gille! Gille!

— Ciao, Марианна! — совсем как настоящая итальянка, закричала в ответ Джил.

— Come va, Gille?

Они вопили во всю силу своих легких.

— Bene, bene, tu?

— Beh!

Вот это мое самое любимое выражение в итальянском языке. Слово очень короткое, его словно выплевывают, чуть-чуть повышая тон. Оно может означать все что угодно. В данном случае его можно было перевести примерно так: «Никаких изменений, моя жизнь, как и прежде, дерьмо дерьмом, но я буду дурой, если начну на это жаловаться». Обычно подобное восклицание сопровождается каким-нибудь жестом, которых в Италии огромное множество. В нашем случае Марианна выставила перед собой руки, слегка повернув ладонями кверху, словно в отчаянии молила Господа о помощи.

Джил и Марианна громко рассмеялись и помахали друг другу. А я стоял и смотрел на них. Меня никто не представил. На меня не обратили внимания.

— A giovedi!

— Si, a giovedi!

До встречи в четверг. Джил пошла быстрее. Когда мы пересекали площадь, она улыбалась и махала старичкам на скамейке.

— И куда мы сейчас пойдем? — спросила она. — К Уго?

Я кивнул, стараясь от нее не отставать. Одного взгляда, брошенного на Джил, было вполне достаточно, чтобы сразу понять, в сколь отличном настроении она сейчас пребывает. Ей удалось преодолеть рубеж. Теперь город принадлежал ей.




Глава 27


На следующей неделе мы отправились в Рим встречать Каролину. Как и в прошлый раз, она прилетела сразу же после соревнований по триатлону. Мы с Джил ощущали себя финишной ленточкой. По традиции, чтобы приободрить Каролину и помочь ей легче перенести смену часовых поясов, мы тут же угостили ее бутербродом с мортаделлой. Как только она вышла к нам после таможенного досмотра, мы ощутили определенную неловкость. Я думаю, дело тут вот в чем: на протяжении семи лет мы жили вместе, одной семьей, и вот теперь все больше и больше времени пребывали вдали друг от друга. Всякий раз, когда Каролина приезжала в Италию, она проводила здесь все меньше времени, тогда как мы предпочитали оставаться тут подольше. Каролина сказала, что не желает жить на стройке (в этих словах, безусловно, имелось рациональное зерно). Кроме того, у нее в Калифорнии было полно дел — и работа, и соревнования по триатлону. С этим тоже нельзя поспорить. При всем при этом становилось очевидно, что наши жизненные приоритеты разнятся все больше. Наша маленькая сиротка расправляла крылья. Это было очень хорошо.

Я вообще думаю, что она бы и вовсе не прилетела, если бы к нам в гости не собирался ее отец из Швейцарии. Каролина совершенно справедливо решила, что если не встретит его в Рустико, то это будет довольно некрасиво с ее стороны. Отец Каролины, которого зовут Курт, — путешественник, гурман и потрясающий рассказчик. С ним не соскучишься. Мы забронировали ему номер в гостинице — до завершения строительных работ в нашем, так сказать, придорожном трактире не было места.

Кроме того, нам позвонила Джуди Оберджонуа, которая как раз была в Швейцарии с мужем Рене, решившим навестить родных. К сожалению, Рене надо было возвращаться в Лос-Анджелес — его ждала работа. Джуди решила принять наше приглашение, заехать к нам и посмотреть на наше новое гнездышко. Короче, дело кончилось тем, что она остановилась в том же самом отеле, что и отец Каролины. Это было просто здорово — будет кому его сопровождать.

Все свидетельствовало о том, что наконец наступила пора развести огонь в печи, стоявшей у нас в саду, и приготовить на всех пиццу. Я звякнул Брюсу, он заявил, что с радостью окажет мне любую помощь, и мы договорились устроить пирушку на следующих выходных.

В итоге оказалось, что нам предстоит испечь пиццу на восемнадцать человек. Впрочем, мы понимали: если нам удастся развести огонь в печи, мы накормим столько народу, сколько надо — лишь бы тарелок хватило. Брюс был настоящим мастером по выпечке пиццы, pizzaiolo, так что я стоял у него за спиной, следил за ним и мотал на ус.

К делу приступили накануне — замесили тесто. Для начала мы с Брюсом решили провести эксперимент и замесили немного теста из муки категории «00», немного из муки «0», немного из цельнозерновой муки и немного из смеси двух сортов — «0» и «00». Эти два сорта различаются качеством помола и процентным содержанием отрубей. Мука «0» используется в основном для приготовления хлеба и пасты, «00» — для кондитерских изделий. Каждый кусок теста мы специально отметили, чтобы не перепутать, после чего отправили их в холодильник на ночь. Я набрал в огороде помидоров, сделал из них томатный соус, обжарил пару головок чеснока в оливковом масле. Мы прикупили моцареллы, колбасы, руколы, базилика, анчоусов, оливок, картошки, розмарина, гороха и сыра горгонзола, чтобы заправить всем этим пиццы в зависимости от вкусовых пристрастий наших друзей.

В воскресенье около часа дня подтянулись Брюс и Джоджо. Мы все вместе пообедали, чтобы подкрепить силы, после чего я и Брюс отправились разводить огонь, тогда как Джил с Каролиной под командованием Джоджо приступили на кухне к приготовлению начинки. Весь инструмент Брюс прихватил с собой из дома. Он привез лопатки для пиццы (две деревянные и одну из нержавеющей стали), длинную металлическую кочергу, чем-то напоминавшую хоккейную клюшку (такой в самый раз ворочать горящие поленья), и старую бамбуковую штору на растопку.

Для начала Брюс скомкал газеты (надо сказать, немало) и свалил их в кучу в центре печи. На эту кучу он накидал щепы помельче, а сверху водрузил бамбуковую штору. Затем на весь этот ворох он положил щепки и ветки покрупнее, сантиметров пять в диаметре. В результате получился внушающего вида погребальный костер. После этого Брюс поджег газеты, и мы стали смотреть, как в каменной печи, сложенной четыреста лет назад, расцветает пламя.

Не тратя времени понапрасну, Брюс продолжал подкладывать щепу по краям, постепенно расширяя область распространения огня. Подбросив дров, он брался за кочергу и принимался ею орудовать, обеспечивая доступ кислорода к пламени. У меня в голове мелькнула мысль, что прежде, когда за разведение огня брался я, мне, честно говоря, было боязно подкладывать столько дров, да еще в таком темпе. Я понимал, что скоро в нашей печи будет бушевать пламя, достойное самой преисподней.

— Подождем, пока языки пламени станут двигаться еле-еле — совсем как в замедленной съемке. Это будет означать, что действительно стало жарковато.

Брюс продолжал подкладывать дрова вокруг огня, покуда костер не сделался метра полтора в диаметре. Мы собирались натопить печь до такой степени, чтобы кирпичи, из которых был сложен свод, приобрели белый цвет. Это означало бы, что пора готовить пиццу. По оценкам Брюса, в этот момент температура должна была составить градусов восемьсот-девятьсот.

Гостей ждали около трех, так что я отправился на кухню, извлек из холодильника тесто и принялся в последний раз его месить. На ощупь оно было великолепным — гладким, атласным и от прикосновений слегка пружинило. А какой от него шел аромат! Надеюсь, что в раю будет пахнуть именно так. Мы решили, что сначала приступим к пиццам из муки категории «00», в которой, по словам Брюса, содержится чуть меньше клейковины. Тем временем Брюс трудился над огнем, занимавшим теперь весь очаг за исключением участка возле дверцы. Пиццу со всех сторон будет обдавать жаром. Огонь чуть-чуть унялся. Это означало, что мы добились нужной температуры. Я смотрел, как танцующие языки пламени медленно, очень медленно лижут свод печи. Более завораживающего зрелища мне еще не доводилось наблюдать. Я отправился на кухню и позвал Каролину с Джил, чтобы они тоже на это посмотрели. Мы стояли перед печкой и завороженно смотрели на огонь, не в силах поверить собственным глазам.

Постепенно стали подтягиваться гости. Из винных бутылок выдергивали пробки. Открыли бочонок доброго немецкого пива — низкий поклон Сэлу и Розмари. С этой парой нас познакомили Бруно и Мейес. Вообще-то они жили в Коннектикуте, но раз пять в год приезжали сюда — они занимались реставрацией чудесной старинной церкви в Треви и как раз недавно закончили все работы.

Брюс спросил меня, нет ли у нас какой-нибудь тряпки, которой было бы не жаль. Когда я принес старое кухонное полотенце, Брюс велел мне его намочить, но ни в коем случае не выжимать. Обмотав полотенце вокруг конца кочерги, он ткнул ею кирпичи, которыми было выложено дно очага. На пару секунд все вокруг заволокло паром.

— Для первой порции все готово, — пояснил он мне.

Вне себя от возбуждения я кинулся на кухню, где схватил первый ком теста, сплющил его ладонями, разровнял и растянул. Потом взял его за краешек, чтобы под действием силы тяжести он растянулся еще больше. Несколько раз, чтобы покрасоваться, я подбросил тесто вверх (на самом деле, если вы проделываете бросок правильно, тесто под действием центробежной силы расходится по краям). Затем я слегка обсыпал кукурузной мукой лопатку, чтобы к ней не прилипало тесто, после чего выложил на нее первый тонкий круг. Я обмазал его томатным соусом и посыпал немного моцареллы — не следует перебарщивать с заправками. Таким образом, у меня получилась «Маргарита» — пицца по классическому рецепту, названная в честь королевы. Когда пиццу извлекают из духовки, ее посыпают базиликом, после чего в ней можно найти все цвета, имеющиеся на итальянском флаге. Закончив работу, я отнес пиццу Брюсу. Он осторожно принял у меня лопатку и легким, отточенным движением отправил наше сокровище прямо в печь.

Реакция не заставила себя ждать. От дикого жара пицца тотчас вздулась и пошла пузырями. Брюс, вооружившись теперь стальной лопаткой, искусно повернул пиццу так, чтобы она равномерно пропеклась. Буквально через несколько секунд, не больше полуминуты, Брюс объявил, что пицца готова. Аккуратно подсунув под нее лопатку, он извлек ее из печи. Выложив пиццу на круглый противень, Брюс велел мне приниматься за следующую. На этот раз мы решили приготовить «Маринару» — томатный соус, жареный чеснок, анчоусы и никакого сыра.

Постепенно все втянулись в дело. Кто-то резал готовые пиццы, кто-то ровнял тесто, кто-то выбирал заправку, кто-то ел. На самом деле ели все. Мы пребывали в каком-то исступлении. Я подносил куски пиццы Брюсу и подливал вина ему в бокал. Он сказал, что настоящий pizzaiolо никогда не отойдет от печки, пока не готова последняя пицца.

Вполне естественно, у каждого имелось свое мнение о том, какой из замесов теста оказался наиболее удачным. На мой взгляд, бесспорным победителем стало тесто, приготовленное из смеси двух сортов муки «0» и «00». Оказалось, что Брюс полностью со мной согласен, уточнив, что идеальной пропорцией замеса стала бы одна треть муки «00» и две трети «0». При этом должен отметить, что мы с Брюсом больше предпочитаем пиццу, приготовленную по правилам неаполитанской выпечки: сочную, хрустящую и чуть подгоревшую по краям. Бруно, естественно, является ярым приверженцем римской выпечки — тамошняя пицца тоньше и больше напоминает крекер. Какая пицца нам показалась лучшей? Та, которую приготовил Брюс: тоненькие, как бумага, ломтики картофеля, политые оливковым маслом и присыпанные свежим розмарином. В диком жаре печи картошка в масле вмиг становится хрустящей.

Мы пекли пиццу около пяти часов. Половина гостей сидела в доме, половина осталась в саду. Стояла осень, время от времени накрапывал дождь, но на него никто не обращал внимания. Печь стоит под навесом, вроде маленького домика, специально построенного для того, чтобы уберечь pizzaiolo и его верных помощников от капризов погоды. Последнюю пиццу мы сделали из теста, на которое пошла цельнозерновая мука. Заправили ее кусочками груши и сыром горгонзола. Так у нас получилась своего рода десертная пицца. После этого Джил с Каролиной принесли салат, но никто не смог больше съесть ни кусочка. Мы налопались до отвала. И вот наконец, насытившись, мы всерьез налегли на вино.

Через пару часов (солнце давно уже село) несколько человек, прихватив стулья, устроились под навесом возле печи, словно у домашнего очага, которым, она, несомненно, являлась. Прихватив стул, я присоединился к ним. Скоро нас набилось под навесом человек двенадцать. Мы болтали, пили, травили байки, грелись у пышущей жаром печи. Я почувствовал, как у меня словно гора с плеч свалилась. День был очень длинный, вернее даже не один день, а целых два. Все эти два дня я очень нервничал и беспокоился об этой печи. Печь привлекла мое внимание в тот самый день, когда мы впервые увидели Рустико. Я мечтал о ней, желал ее. Я тосковал о ней, когда уезжал в Штаты. Я не мог выкинуть ее из головы. Конечно же, мне нравился наш маленький домик, участок, оливковые деревья и чудесные виды. Все это было очень приятно. Однако главным трофеем для меня была печь. В конечном итоге именно ради нее я купил дом и переехал в Италию, бесповоротно изменив свою жизнь и жизнь Джил. Этой печке было четыреста лет. А вдруг что-нибудь пойдет не так? А вдруг у нее где-нибудь дыра? А может, меня обманули и она никакая не старинная?

Печь была просто чудесной. Она стояла на этом месте с начала семнадцатого века. Ее сложили задолго до того, как построили дом. Эта печь была общей. Местные крестьянки (нисколько не сомневаюсь, в белых платках) приходили сюда, чтобы выпекать хлеб на всю следующую неделю. Печь довольно большая. Уверен, она кормила немало крестьян. Она была похожа на маленький каменный домик, устроившийся под дубом, на расстоянии одного шага от двери, которая вела на кухню. Печь располагалась позади увитой побегами винограда беседки, в которой приютился столик. Я сидел в темноте под навесом в компании замечательных людей и вглядывался в угли, алевшие внутри печи. Кирпичи, которыми был выложен очаг, оставались раскаленным добела. Печь казалась огромной. Мне подумалось, что когда-то давным-давно возле печи, точно так же как и мы, сидела и грелась крестьянская семья.

Чуть позже самые крепкие из нас — Джоджо с Брюсом, Мартин с Карен, Бруно с Мейес, мы с Джил, Джуди и отец Каролины — собрались на кухне попеть. Мы исполнили свинговые песни тридцатых-сороковых годов, спели старые походные песни. Курт спел пару-тройку швейцарских песенок на немецком языке, а потом немецкий вариант «Поезда на Чаттанугу»,[41 - «Поезд на Чаттанугу» — знаменитая песня из кинофильма «Серенада Солнечной долины».] от которого мы все пришли в уныние. Потом Джоджо очень мило исполнила «You Made Me Love You», а затем они напару с Брюсом спели переделку арии «Сердце красавицы склонно к измене». В их варианте речь шла об эскалаторе в Перудже.

Напевшись вволю, заспорили о политике. Вот тут мы воистину не хотели уступать друг другу. Понятия не имею, из-за чего зашел спор, вроде бы все придерживались примерно одинаковых взглядов. Потом Мартин что-то ляпнул, не помню, что именно, и в него вцепилась Джоджо — принялась обвинять его в том, что немцы с французами закрывали глаза на то, что происходило у них прямо под носом, не желая обращать внимания на геноцид на Балканах. Такое впечатление, что Джоджо с Мартином просто нравится орать друг на друга.

На следующее утро, отправившись в продуктовый магазин за йогуртом и хлебом, я дотронулся до печной дверцы. Она все еще была теплой.




Глава 28


Мы вернулись в Милл-Вэлли за неделю до президентских выборов 2004 года. Да, мы не слишком интересуемся политикой, но все равно являемся сторонниками демократической партии, поэтому и полетели домой, чтобы своими голосами выразить протест против войны в Ираке и действий правительства в целом. Когда выяснилось, что половина страны проголосовала иначе, у нас словно вышибли почву из-под ног. Мы были потрясены, что полностью расходимся в своих истовых убеждениях с половиной граждан нашего государства. Когда мы читали, как другие либералы, разочарованные исходом голосования, грозили уехать, перебраться в Мексику или Канаду, нам тут же вспоминался наш домик в Италии. У нас было куда ехать, если чувство разочарования в собственной стране станет совсем уж невыносимым. Не стану утверждать, что правительство Сильвио Берлускони являлось воплощением честности и справедливости. Всякий раз, когда против Берлускони выдвигали обвинение, что случалось не так уж и редко, он принимал закон, исключавший совершенное им деяние (вне зависимости от того, что именно он совершил) из числа уголовно наказуемых. Однако я не чувствовал себя ответственным за действия его правительства. В отличие от нашего.

Примерно через месяц мы поехали в Нью-Йорк, чтобы встретиться с агентом и менеджером, которых нам порекомендовала наша старая подруга Джуди Кац. Перед нами стояла непростая задача: надо было убедить их, что им будет выгодно представлять интересы актеров, проживающих за пять тысяч километров от возможного места прослушивания. Мы сделали все как полагается. Съев несколько дежурных обедов, мы согласились попробовать поработать с ними, а они — с нами. От услуг нашего прежнего агента мы отказались, и теперь наши представители проживали исключительно в Нью-Йорке.

Вернувшись в Милл-Вэлли, мы узнали из газет о том, что в Сан-Франциско будет проходить фестиваль итальянского кино. На церемонию открытия пригласили Лину Вертмюллер. С тех пор, когда мы вместе работали над кинофильмом в Риме, прошло уже двадцать семь лет. Нам удалось достать приглашения.

Сама церемония открытия — элегантная вечеринка с коктейлями перед показом ее нового фильма — была устроена в итальянском посольстве в Сан-Франциско. Приехав, мы увидели Лину с ее другом-переводчиком, стоявших посреди зала в окружении восхищенной толпы. Пробившись поближе, мы услышали, как она отвечает на сыплющиеся со всех сторон комплименты:

— Спасибо, спасибо большое… очень мило с вашей стороны… я так рада, что сюда приехала… это мой любимый город в Америке… — В принципе, этим ее запас английских слов и ограничивался.

Подавшись вперед, я прошептал ей на ухо:

— Lina, ti ricorda da me?[42 - Лина, ты помнишь меня? (ит.).] Микки! Микки Такер!

Повернувшись, она непонимающе воззрилась на меня. И тут у нее отвисла челюсть.

— No. Non possible![43 - Нет. Это невероятно! (ит.).]

Рассмеявшись (ох уж этот низкий грудной смех), она заключила меня в крепкие объятия.

— Микки! Микки! Поверить не могу!

Тут она заметила Джил и, просияв, обняла и ее.

— Cosi bella! Дорогая, ты все такая же красавица!

Весь остаток вечера мы провели с ней. Она буквально ни на шаг не отпускала нас от себя. Расставаясь, мы договорились на следующий день поужинать вместе.

За ужином я старался говорить только по-итальянски. Все шло замечательно вплоть до того момента, когда я забыл какое-то слово и методом перебора стал искать синоним. Наконец Лина устало похлопала меня ладошкой по руке и произнесла:

— Микки, Микки, говорить английский.

Она поведала нам, что у нее есть в Риме подруга, агент, сотрудничающий с актерами, и пообещала свести ее с нами, когда мы вернемся в феврале. На взгляд Лины, у нас имелись все шансы поработать вместе в Италии. Когда мы это услышали, жизнь заиграла новыми красками. Воображение рисовало, как мы будем кружить по оси Нью-Йорк — Рим — Умбрия. А как же домик в Милл-Вэлли? А на что он нам?

Потом примерно за неделю до нашего отъезда в Рим, где мы хотели отпраздновать мой день рождения, Джил позвонил новый агент. На нее пришел запрос из Манхэттенского театрального клуба. В марте они намеревались ставить новую пьесу. Интересно ли Джил такое предложение? Да, такое предложение Джил было очень интересно. Так получилось, что режиссером постановки был Джои Тиллинджер, наш старый друг, у которого, кстати, как и у нас, есть домик в Умбрии. В прошлый раз мы ездили к нему в гости. Тогда он упомянул, что работает над новым спектаклем и одна женская роль все еще вакантна. Это не могло не вызвать у Джил интереса. Она втайне от всех попросила Джоджо переговорить с Джои о ее кандидатуре на эту роль. Джил всегда помогает благоприятное стечение обстоятельств. Такое впечатление, словно сама судьба подсказывает ей, в каком направлении двигаться, а Джил обычно неукоснительно следует подобным подсказкам. Однако к тому моменту, когда мы уже собрались уезжать в Рим, удача отвернулась от нас, решив улыбнуться кому-то другому, и наш агент сообщил, что у Джил практически нет шансов получить данную роль. Известие мы восприняли довольно спокойно. Мы всегда готовы к тому, что работа может сорваться, такое в нашем деле происходит сплошь и рядом.

Как всегда, Каролина помогла нам собраться в дорогу. Она в этом деле настоящая мастерица — укладывает вещи так ловко и так аккуратно, что в итоге в чемодан вмещается в полтора раза больше барахла, чем если бы за дело взялись мы. Единственная проблема заключалась в том, что стоило мне открыть чемодан, чтобы достать, скажем, зубную щетку, и половину вещей я уже не мог запихнуть назад.

Каролина помогла дотащить чемоданы до поджидавшего нас такси. Мы попрощались с ней и с собаками, пообещав позвонить, как только доберемся до Рима, и с уверенностью заявили, что когда встретимся через три недели, то будем говорить по-итальянски куда лучше. Мы с Джил сели в машину. Она тронулась с места, а мы махали Каролине, не подозревая, что навсегда прощаемся с нашим домиком в Милл-Вэлли.

Сперва мы полетели в Цюрих, где отправились к одному парню, продававшему по умеренным ценам подержанные машины в хорошем состоянии. Мы обо всем с ним договорились заранее по электронной почте. Приобретение машины стало еще одним свидетельством того, что мы намереваемся проводить в Италии больше времени. Дело в том, что аренда автомобилей в Европе довольно дорогое удовольствие, так что, покупая машину, мы вкладывали деньги в наше будущее. Мы забрали наш трехлетний «фольксваген-гольф», который выглядел совсем как новенький, перебрались через Альпы, обогнули Милан и остановились переночевать в Модене, славящейся своей кухней на всю Италию. В тот вечер я заказал феттучини болоньезе (кстати, от Болоньи нас отделяла всего пара километров). Именно там я понял, что это блюдо стало таким популярным благодаря отнюдь не чудесному мясному соусу, давшему имя этому кушанью (хотя он, бесспорно, выше всяких похвал). Секрет крылся в макаронах, изготовленных прямо на наших глазах. Макароны делала женщина, которая впервые начала заниматься этим примерно тогда же, когда научилась ходить. Так вот, самым вкусным в этом блюде были именно феттучини. К тому же соус, служивший великолепным дополнением к пасте, аккуратно налили сверху ложкой, а не зачерпнули и бухнули, утопив макароны в вязкой томатной массе, как в Штатах. В этот момент я был решительно настроен против Америки — воинственной, высокомерной, ограниченной страны, где, вдобавок ко всему, перебарщивают с соусом для пасты.

Мы были очень рады вернуться домой и увидеть, сколько всего сделано с тех пор, как мы уехали отсюда в сентябре. В данный момент работы приостановились, поскольку температура упала ниже нуля. При всем при этом Мартин заверил нас, что строительство закончат в срок и, когда мы приедем сюда в июне, чтобы в большой компании отпраздновать мой день рождения, дом уже будет готов. Софи заявила, что если мне не понравится садово-парковый дизайн ее авторства или они не успеют с площадкой для игры в мяч, я могу зажарить ее в печи вместе с молочным поросенком, которого мы собирались приготовить на праздник. Я потребовал, чтобы она записала эти слова на бумаге и поставила подпись.

Два дня спустя вечером мы уже сидели в поезде, мчавшемся в сторону Рима. Закинув вещи в гостиницу, мы на всех парах полетели в чудесную тратторию «Maccheroni», расположенную рядом с пьяцца Навона — там буквально рукой подать. Насытившись, мы пошли бродить по улочкам и любоваться зимним Римом. Поток туристов схлынул, и сейчас в городе оставались в основном только его жители.

На следующее утро в восемь часов я направился в бар, расположенный за углом. Он оказался битком набит людьми, заскочившими туда по дороге на работу. Дождавшись своей очереди, я заказал cappuccino caffe dopio. Каждое утро перед занятиями мне приходилось выпивать чашечку этого кофе. В противном случае глаза просто отказывались открываться. Это известный пенистый капучино, куда добавляют двойной эспрессо. Потягивая кофе, я просматривал мою любимую итальянскую левацкую газету «La Repubblica», обводя в кружок незнакомые слова, чтобы потом посмотреть их в словаре. Закончив чтение, я окинул взглядом страницу и понял, что мои познания в итальянском более чем скромные — газета была сплошь в одних кружках. Я заказал горячий бутерброд с ветчиной и сыром, чтобы отнести его Джил, которая занималась медитацией и йогой в студеном номере гостиницы (за все время отопление включили только один раз — в тот вечер, когда мы заселились). Глубоко вздохнув, мы натянули зимние куртки и поспешили на первый урок.

Для начала нам надо было выполнить тестовое задание, чтобы организаторы курсов получили представление о нашем уровне и поняли, в какую группу нас определить. У меня с тестами, экзаменами и контрольными всю жизнь было неважно. В школе я вообще не блистал. Бегло просмотрев листки, я пришел к выводу, что знаю не так уж и мало. Работу я сдал, справившись с ней буквально за пять минут. Джил пыхтела все отпущенные сорок пять минут.

Потом нас вызвали каждого по отдельности, чтобы выяснить, какие у нас навыки разговорной речи. Как мне показалось, мы очень интересно и мило пообщались с преподавательницей, и в результате она мне сказала, что говорю я неплохо, а вот грамматика, судя по проверочной работе, у меня хромает. После этого она велела мне отправляться в кабинет № 4, где и сидела моя группа. Занятия, кстати, уже начались.

Я хотел дождаться Джил, желая убедиться, что нас с ней определили в одну группу. Во-первых, я нисколько не сомневался в том, что говорю по-итальянски куда лучше нее, а во-вторых, мне не хотелось, чтобы она в одиночку заходила в класс, где у нее не было ни одного знакомого. Впрочем, Джил куда-то запропастилась, и мне ничего не оставалось, кроме как отправиться в кабинет № 4. Тихонько приоткрыв дверь, я осторожно заглянул внутрь. В классе было полно народу, и я, не желая прерывать занятия, устроился подальше, что называется «на галерке».

Учительница рассказывала о разнице между прошедшим несовершенным временем (imperfetto) и ближайшим прошедшим временем (passato prossimo). На мой взгляд, говорила она слишком быстро. Учительница объясняла, в каких случаях надо использовать одну грамматическую форму, а в каких — другую. Я вообще не понимал, о чем идет речь. Потом она стала подходить к каждому из учеников с просьбой выполнить упражнение из учебника. У меня учебника пока не было, но девушка, сидевшая рядом со мной, добрая душа, пододвинула мне свой. Она ткнула пальцем в упражнение, которое нужно было делать. Со скоростью несущегося на всех парах поезда приближалась моя очередь. Когда преподавательница наконец подошла, моя рубашка насквозь промокла от пота. Несколько раз, ощущая себя полнейшим чурбаном, я промямлил «mi scusas» и «mi dispiaces»,[44 - Извините; мне жаль (ит.).] совершенно не понимая, что именно от меня хотят. Учительница меня оборвала, как мне показалось, несколько грубо, велев спуститься вниз и купить учебник для четвертого уровня. К тому моменту, когда я вернулся, в классе уже проходили congiuntivo. Что это такое — я вам даже объяснить не могу. В этот момент я словно отключился — такое со мной бывает во время сильного напряжения.

Я никак не мог поверить, что согласился на эту пытку добровольно. И когда! В свой день рождения! С тем же успехом я мог попросить, чтоб мне вырвали ногти.

На перемене я отыскал Джил. Она пожала плечами, заявив, что, на ее взгляд, все слишком просто. Я ее чуть на месте не придушил. Слишком просто? Господи! Тут Джил, странно на меня посмотрев, поинтересовалась, все ли со мной в порядке и хорошо ли я себя чувствую. Я признался, что чувствую себя отвратительно, после чего мы оба отправились в учительскую, чтобы узнать, что, черт возьми, происходит. Дама в учительской выслушала нас, посмотрела на результаты проверочных работ, которые она держала в руках. Мгновение спустя она поменяла проверочные работы местами, и мы поняли, что меня по ошибке направили в группу Джил, а Джил — в мою. Мы все весело посмеялись над ошибкой — подумаешь, плевать, что за время урока я постарел лет на десять. Дама поинтересовалась, какие у нас будут предложения. Джил сказала, что в ее группе первого уровня будет слишком просто даже мне, а я заверил ее, что четвертый уровень ей не по зубам. Даже Джил не знала, что такое congiuntivo. В итоге мы оба решили попроситься в группу второго уровня. Кое-что нам будет знакомо, ну что ж, не беда, пройдем еще раз, а кое-что предстоит узнать впервые. И главное — мы будем вместе. Оказалось, второй уровень — как раз то, что надо.

У нас было два учителя: один преподавал грамматику, другой — разговор. После первого урока разговорного итальянского, который вел парень по имени Франко, мы поняли, что на курсы стоило идти уже ради него одного. Франко был привлекательный рослый мужчина. Он приезжал на работу на мотороллере, а на уроках отчаянно флиртовал с молодыми слушательницами. Без всякого стеснения он ругал каждого, кто смущался или боялся говорить на итальянском.

Он вел себя довольно жестоко — просто начинал игнорировать такого человека, смотреть на него, как на пустое место. Несколько слушателей, поняв, что они не смогут ничему у него научиться, попросили перевести их в другие группы. Однако метод Франко отлично сработал в случае с Джил. Пару дней она замирала, окоченев от ужаса, а потом, поскольку Франко перестал обращать на нее внимание, ее прорвало. Порядок слов был неверный, на времена она не обращала внимания, в окончаниях лепила ошибки, и все же ей удалось победить собственную неуверенность. По сути дела, Джил заговорила по-итальянски именно тогда. Я хорошо это понимаю, потому что Джил стала говорить примерно как и я: ошибка на ошибке и ошибкой погоняет, но при этом быстро, бегло, стремительно. Франко это очень понравилось. Он сказал, что некоторые каждый день на протяжении десяти лет занимаются итальянским, и только тогда им удается избавиться от огрехов в грамматике. Кроме того, он подчеркнул, что есть много итальянцев, которые сами говорят с кучей грамматических ошибок. Суть в том, чтобы говорить и не бояться, а с грамматикой как-нибудь все само уладится.

Мы решили, что все две недели в Риме будем общаться исключительно на итальянском. В результате в наших беседах то и дело повисали длинные паузы, во время которых мы лихорадочно рылись в словарях в поисках нужных слов, чтобы закончить мысль. Несколько раз мы ужинали с семейством Ротунно.

Они тоже пообещали разговаривать с нами только по-итальянски, впрочем, им-то с этой задачей было справиться гораздо проще. Не буду спорить, мы стали говорить по-итальянски значительно лучше, но при этом у меня все чаще стало возникать ощущение, что моя голова — словно паровой котел, сдерживающий давление в четыре тысячи атмосфер.

Однажды мы поужинали с одной дамой по имени Пэм, с которой совсем недавно познакомились в Умбрии. Пэм — почетный член тамошнего эмигрантского общества. Мы не встретились с ней раньше исключительно по одной причине: она тоже начинала заново свою жизнь — в Нью-Йорке. Она была одной из тех, кто построил «Кастелло ди Порета», вернее, если быть точным, преобразил этот замок, превратив его в чудесный отель, где мы останавливались, когда впервые приехали в Умбрию. Пэм — американка, прожившая в Италии немало лет. Сначала она поселилась в Трастевере. Она устроила нам персональную пешеходную экскурсию, показала дом, где жила, продуктовый магазин, в который ходила, и рассказала романтическую историю о том, как влюбилась в итальянского композитора, как они поженились и в итоге развелись. Наша прогулка закончилась в «Da Augusto», крошечной траттории, битком набитой местными (я имею в виду не римлян, а жителей Трастевере). Эта траттория относится к тому разряду заведений, мимо которых обычный турист может тысячу раз пройти, даже не догадываясь об их существовании. И опять же, мы говорили только по-итальянски. Ну, в основном.

Мы встретились с подругой Джуди Оберджонуа по имени Джои — писательницей, также проживавшей в Трастевере. Она отвела нас в «Spirito di Vino» — довольно дорогой ресторан, расположенный на другом конце Трастевере. Лучшего ужина в Риме мы еще не едали.

Вдвоем (только я и Джил) мы посетили «Baffetto», великолепную пиццерию на виа Говерно-Веккьо, неподалеку от того здания, где проходили наши курсы. Кажется, именно тем вечером мы пришли к выводу, где-то на уровне подсознания, что теперь Рим воистину принадлежит нам. Рядом с нами за соседним столиком (надо сказать, что столики в «Baffetto» стоят довольно близко друг к другу) сидела парочка молодых туристов-бюджетников из Ирландии и безуспешно пыталась объясниться с официантом на итальянском языке. Официант никак не мог понять, какую они заказывают пиццу — с анчоусами или с артишоками. Когда я, подавшись вперед, пришел на помощь и все прояснилось, и туристы и официант посмотрели на меня с огромной признательностью. Пожалуйста, пожалуйста, обращайтесь, я знаю Рим как свои пять пальцев. Кстати, я говорю на двух языках. Вон там парикмахерская, в которой я стригусь, вон там мы купили обеденный стол, вон там, за углом, чудесный бар, где подают великолепный сыр в бальзамическом уксусе. Непременно загляните. Настоятельно рекомендую.

Когда мы отправились в гостиницу, столица Италии, видимо, решила продемонстрировать нам, какой она бывает зимой. Рим предстал перед нами в образе холодного, дождливого, мрачного, рокового города, поблескивающего во мраке огнями фонарей.

Огибая лужи, мы добрались до гостиничного номера, залезли под одеяло и стали заниматься. Итальянским.

А вы что подумали?

Следующим вечером в нашем номере зазвонил телефон. Сняв трубку, мы услышали голос нашего агента из Нью-Йорка. Джил предлагали роль в пьесе.

Через три дня после последнего занятия на курсах ей надо было прибыть в Нью-Йорк и приступать к репетициям. Сначала Джил заупрямилась — она собиралась к маме в Санта-Барбару. Поездка была запланирована давно, и Джил не хотелось расстраивать мать. Маме моей жены, Лоре, шел восемьдесят восьмой год, а отцу Джил, Ральфу, уже перевалило за девяносто. Всякий раз, когда Джил обещала приехать, они ее очень ждали. Кроме того, Джил беспокоилась о Каролине, собаках, о курсе иглотерапии, на который она записалась в Милл-Вэлли, а еще… Я как можно мягче сказал, что поездка в Нью-Йорк, роль в новой пьесе после двухнедельного интенсивного курса итальянского языка в Риме — не такой уж плохой вариант для стареющего актера. Джил вздохнула, улыбнулась, и на этом мы закончили обсуждение.




Глава 29


Мы приземлились в аэропорту Кеннеди около пяти часов вечера, привезя с собой снежную вьюгу, которая порой обрушивается на Нью-Йорк в конце зимы. По контракту Джил предоставляли квартиру, куда мы и направились, быстро пробежавшись по магазинам. Квартира располагалась в Вест-Сайде (где когда-то началась наша нью-йоркская жизнь), на третьем этаже старого, видавшего виды особняка и представляла собой совершенно бесполезную кухню, маленькую ванную комнату и спальню столь крошечных размеров, что кровать одной стороной была придвинута к стенке. Это жилье убогостью и теснотой чем-то очень напоминало нашу первую квартиру в Нью-Йорке, в которую мы заселились тридцать пять лет назад. Да, мы ощущали себя в ней как сельди в бочке, но как же это было романтично. Мы были словно героями первого действия оперы Пуччини «Богема». Слава богу, никто из нас так и не заболел чахоткой.

Через несколько дней к нам, словно ангел-спаситель, явилась Каролина. Она притащила несколько чемоданов зимних вещей, шапок, ботинок, витаминов, китайских лекарственных трав. Кроме того, она принесла надувной матрац, на случай если придут гости (пусть даже мы и не собирались никого принимать). А теперь представьте, как нам втроем было тесно в той маленькой квартирке.

Из Центрального парка еще не успели убрать «Ворота» супругов Кристо,[45 - «Ворота. Центральный парк. 1979–2005» — инсталляция из 7,5 тыс. рам высотой около 5 м со свисающими с них оранжевыми шелковыми полотнищами. В аллеях Центрального парка они образовывали галереи общей протяженностью 37 км, которые авторы назвали «визуальной золотой рекой».] и мы прошагали немало километров по этой галерее, окутанной оранжевой тканью, ярко выделявшейся на фоне укрывшего парк белого снега. В прежние времена Нью-Йорк был гораздо скучнее.

Джил приступила к репетициям, Каролина отправилась домой, а я целыми днями бродил по улицам, по нескольку часов писал, ходил по магазинам. Время от времени названивал агентам и спрашивал, нет ли для меня какой-нибудь работы. В основном я встречался со старыми друзьями. Увиделся с Дэвидом и Сьюзен Лидерман, которые до сих пор никак не могли смириться с тем, что мы вот уже двадцать лет как уехали из Нью-Йорка. Они были вне себя от радости, что мы вернулись. Сейчас они держали ресторанчик и располагали хорошими связями (как, собственно, и раньше) в кругах людей, имеющих отношение к ресторанному бизнесу Нью-Йорка.

Всякий раз, когда Дэвид и Сьюзен наведывались по делам, мы обязательно назначали с ними встречу и отправлялись пообедать. У меня было такое ощущение, что я вообще никуда не уезжал. Сьюзен, которая чуть ли не всю жизнь занималась поставками вин в рестораны, включила меня в члены собственного клуба любителей вин. Благодаря этому у меня появилась возможность каждые две недели покупать редчайшие, малоизвестные сорта вин по совершенно смешным ценам. Уже ради одного этого имело смысл перебраться в Нью-Йорк.

Мы снова стали видеться с Роном Шехтманом и Линн Мидоу (Линн является директором театра, где некогда выступала Джил). В промежутках между встречами с ними и Лидерманами, всякий раз, когда у нас с Джил выдавался свободный день, мы, откликаясь на приглашения, выезжали за пределы Нью-Йорка, отправляясь в Коннектикут и Уэстчестер.

Время от времени меня приглашали на закадровое озвучивание фильмов. Там судьба свела меня с приятелями, с которыми я познакомился давным-давно, еще в молодости. Да, прошло столько лет, но ума у нас не прибавилось. Как-то раз я столкнулся на улице с Крисом Мюрни. Мы сели на скамейку прямо на Бродвее и, потягивая кофе под шум проносящихся мимо машин, предались воспоминаниям, совсем как два старика. Впрочем, почему как?

Джил по уши ушла в работу. Всякий раз, когда она возвращалась домой, я ждал ее, приготовив горячий ужин. Мне это нравилось. Если бы это происходило раньше (а такое случалось), я бы завидовал ей и брюзжал, а теперь… Теперь всего этого не было. Почему? Может, потому, что я стал старше, может, потому что мы прожили вместе столько лет, может, сыграли свою роль курсы, которые мы посещали в Калифорнии, а может, тот факт, что мне удалось добиться успеха своими силами. Мне больше не нужно было ничего доказывать, и я просто радовался оттого, что она рядом со мной. Я даже позволил Джил немного влюбиться в партнера по спектаклю.

Мы пригласили Лору к нам в гости на премьеру. Это должно было искупить чувство вины, которое Джил испытывала из-за того, что не поехала навестить мать. Через три недели после начала репетиций Джил вернулась домой, сияя как медный грош.

— Солнышко, я все поняла! Нам надо время от времени играть в нью-йоркских театрах.

Я не имел ничего против. Сама идея проводить часть нашего времени в Нью-Йорке казалась мне просто отличной. Если поток предложений станет иссякать, мы просто сядем на самолет и отправимся в Умбрию печь пиццу. Я удержал себя лишь чудовищным усилием воли: мне захотелось немедленно снять трубку телефона, связаться с агентом по недвижимости в Милл-Вэлли и отдать ему распоряжение выставить наш дом на продажу. Я слишком хорошо понимал, что восторг, который тебя окрыляет после трех недель репетиций, могут резко остудить критики, явившиеся на премьеру. Они мастера спускать актеров с небес на землю. В итоге мы пришли к выводу, что примем окончательное решение только после премьеры. Если Джил и тогда не откажется от намерения перебраться из Милл-Вэлли в Нью-Йорк, что ж, тогда и будем действовать.

При этом я все равно начал больше гулять по округе, осматривая выставленное на продажу жилье — просто для того, чтобы получить общее представление о ситуации с недвижимостью. По идее, задача была не такой уж и сложной — отыскать квартиру, за которую просят столько же, сколько мы получим за наш дом в Милл-Вэлли. После того как я осмотрел с дюжину квартир требуемой ценовой категории, меня охватило отчаяние. Я позвонил Дэвиду Лидерману, который в вопросах недвижимости настоящий спец, не имеющий, правда, ни стыда ни совести, и поделился с ним наболевшим.

— Цену я тебе сказал. Я хочу найти квартиру этой стоимости, причем такую, чтоб не стыдно было приглашать друзей.

— Можешь поставить на этой затее крест, — отрезал Дэвид. — За такие деньги ты ничего приличного не купишь. Впрочем, могу дать тебе одну подсказку.

— Я само внимание.

— Назови квартиру «временным пристанищем». Тогда все твои друзья будут от нее без ума. «Какое у тебя потрясающее пристанище», — станут говорить они. В итоге у тебя будет дерьмовая квартира и при этом отличное пристанище.

Посреди всей этой кутерьмы совершенно неожиданно для нас произошло еще одно событие. На третьей неделе марта наступила весна. Мы забыли, каково это — ждать ее долгую холодную зиму. Весна в Калифорнии приходит незаметно. К тому же там она столь похожа на зиму, что у вас вряд ли получится с уверенностью заявить: «Ну вот, пришла весна!» Нет, весна — это когда после долгих морозных месяцев начинает оттаивать земля, источая аромат, похожий на тот, что исходит от поднимающегося теста, приготовленного для пиццы. Весна — это когда за одну ночь на тощих веточках за окном набухают почки и так происходит со всеми деревьями в квартале. Весна — это когда ты гуляешь с тысячами других людей по Центральному парку и вы вместе радуетесь тому, что можно носить куртки нараспашку, наслаждаясь ласковым солнцем. Весна разнузданна и дика. Джил каждый день ходила на репетиции и обратно через парк. Думаю, эти прогулки доставляли ей не меньше удовольствия, чем сама работа. Весна всегда несет в себе перемены. На этот раз они ждали и нас.

Критики приняли спектакль и Джил весьма благосклонно. По сути дела, они повторили то, что Джил заявила мне после трех недель репетиций: ее место в Нью-Йорке, и ей надо играть в театре. Что ж, выбор сделан. Рубикон перейден. Мы переезжаем в Нью-Йорк.

Я позвонил Каролине сообщить новости, которые — мы прекрасно знали это — ее не обрадуют. Фактически продавался и ее дом, а я и Джил, ее вторая приемная семья, перебирались в Нью-Йорк. Мы понимали, что Каролина становится все более самостоятельной, и все же нам было непросто принять решение. Кроме того, мы хотели попросить ее забрать себе нашу собаку Бадди. Бадди было уже двенадцать лет, и она привыкла к определенному образу жизни. Она считала, что в Милл-Вэлли слишком много машин. Что бы она в таком случае подумала о Нью-Йорке? Нет, переезда в Нью-Йорк она бы не перенесла. Кроме того, наша подруга согласилась, что Бадди не следует разлучать с псом Каролины Джейдом — они дружили очень много лет.

Однако за Каролину можно быть спокойной — она всегда найдет выход. Она подыскала себе отличное жилье, взяв в аренду домик для гостей, принадлежавший Биргитте, той самой Биргитте, к которой мы отправились на день рождения в Апулии, с чего, собственно, и началась вся наша итальянская эпопея. В этом доме Каролина вполне могла держать двух собак, гулять с ними в привычных для них местах. Все останется без изменений: друзья, работа, соревнования по триатлону — вот только мы, Майк и Джил, больше не вернемся домой.

Для нас все это тоже стало серьезным шагом. Впервые за тридцать лет нам предстояло жить вдвоем. Наши дети выросли, у них началась своя, самостоятельная жизнь, теперь то же самое ждало и Каролину. Нам предстояло узнать, каково это — после всех прожитых лет снова остаться наедине друг с другом.

Потом состоялся триумфальный визит мамы Джил. Мы поселили ее в квартиру, находившуюся на расстоянии одного квартала от нас. Обычно эту квартиру сдавали оперным певцам, приезжавшим выступать в Метрополитен-опера. Лоре жилье очень понравилось — по ее словам, это было как раз то, что ей нужно: отдельная квартира, своя ванная, кухня, да к тому же рукой подать до нашего дома. Потом она отправилась на спектакль, в котором играла Джил. Лора была в восторге. Мы заранее снабдили ее текстом пьесы, поскольку слух у Лоры уже не тот, что прежде. А так, с пьесой в руках, ей было просто следить за сюжетом. Мы решили показать ей Нью-Йорк во всей его красе и многообразии: с выставками, шоу, концертами, картинными галереями, обедом в Центральном парке — короче, все как полагается. Благодаря поездке к нам у Лоры целые четыре месяца были насыщены событиями: сначала она месяц готовилась к путешествию, потом месяц наслаждалась жизнью в Нью-Йорке и еще два месяца рассказывала об этом друзьям и подругам в Санта-Барбаре. Сначала она волновалась, что такая поездка окажется ей не по силам, но как только Лора оказалась в Нью-Йорке, она словно помолодела на пятьдесят лет. Мы тут же договорились, что на следующий год она приедет к нам снова.

Я снялся в одной серии «Закона и порядка». Мне понравилось. Пару раз принял участие в радиопостановках. С большим удовольствием читал закадровые тексты в документальных фильмах. А еще я планировал празднование своего шестидесятилетия, которое должно было состояться в Умбрии. Мы намечали его на середину июня, но администрация театра сообщила о том, что собирается давать спектакль, в котором играла Джил, до первого июля. Вздохнув, я решил, что празднование придется отменять. Впрочем, многие из гостей сказали, что все равно приедут, и когда мы узнали, что руководство театра изменило решение и сезон закроется как обычно, пришлось действовать по изначальному плану. Ну что ж, праздник будет скромнее. В смысле количества гостей, а не угощения.

Лидерман, который давно грозился запечь у меня в печи поросенка, теперь захотел зажарить там и ягненка. В связи с этим он поинтересовался, нет ли у меня на примете знакомого мясника поприличней. Поприличней? У меня таких целых четыре! Дэвид сказал, что, по его прикидкам, гулять мы будем как минимум неделю.

Мы нашли «временное пристанище» — милую трехкомнатную квартиру всего в шести кварталах от того места, где снимали в молодости жилье. Наш домик в Милл-Вэлли купили в одно мгновение. С помощью Каролины мы договорились о перевозке мебели и прочих вещей и о том, где все это будет храниться до нашего возвращения из Италии. Как вернемся, заселимся в купленную квартиру и начнем новую жизнь.




Глава 30


Стоило нам приехать в Умбрию, как мы тут же погрузились в водоворот гулянок и пирушек. Воскресным вечером Марианна и Джордж устроили в «Due Querce» («Двух дубах» — траттории-пиццерии, располагавшейся неподалеку от их дома) отвальную для Брюса и Джоджо. Сняв целый дворик, они собрали на роскошном пире около пятидесяти друзей. Этот торжественный ужин стал первым в череде многочисленных отвальных, которые затевались в том числе и для того, чтобы у Брюса с Джоджо не осталось ни единого шанса позабыть своих друзей, оставшихся в Умбрии. Однако, поскольку они уезжали только после празднования моего дня рождения — а оно должно было состояться в воскресенье, — мы решили совместными усилиями закатить еще один торжественный ужин посреди недели. Для этого пира мы выбрали задний дворик «Palazzaccio». Приехали мои друзья — Эд и Барб, Барбара Боссон и ее подруга Сара из Лос-Анджелеса, Лорин и Маргарита из Сан-Франциско (кстати, как раз они сняли дом Брюса и Джоджо на целый год, благодаря чему у тех появились деньги на поездку в Мексику). Кроме того, прибыли Дэвид и Сьюзен Лидерман и уже вовсю колесили по деревням и фермам в поисках живности, которую собирались зажарить в моей печке. Участники отвальной смешались с гостями, приглашенными на мой день рождения, и вскоре все уже являли собой единое целое.

— Еще свинины! Еще ягнятины! — кричал Лидерман.

— И пиццу. Если закончится мясо, весь остаток вечера будем готовить пиццу.

Стоило Дэвиду услышать, как все нахваливают пиццу Брюса, как он тотчас же загорелся идеей устроить с Брюсом кулинарное состязание. Однако на это предложение Брюс лишь улыбнулся, сказав, что отказывается от короны. Он уже мечтал о мексиканских маисовых лепешках-тортиллах.

После ужина, когда трапеза подошла к концу и на стол принесли, чопорно пустив по кругу, здоровенную бутыль граппы, гости принялись рассказывать анекдоты — просто изумительные, хоть и бородатые. Впрочем, половина народу, прожившего в Италии много лет, их не знала, а многие из другой половины успели их позабыть и все равно слушали будто в первый раз. Я уже не помню, когда так смеялся. Анекдоты были совершенно неполиткорректными и в равной степени задевали евреев, негров, японцев и итальянцев (особенно карабинеров). Все так и покатывались со смеху.

В четверг я решил на всякий случай подстраховаться и обратиться за помощью к профессионалу. Взобравшись на холм, я зашел в «Da Beppino», чтобы поговорить с Бенедетто — владельцем этого ресторана. Не может ли он приготовить мне на праздник своего знаменитого антипасто? Можно ли у него позаимствовать столы, стулья, скатерти и салфетки?

— Si, certo, con piacere. Да, конечно, с удовольствием.

Мы обговорили, что именно из антипасто следует приготовить, остановившись на карпаччо из оленины, карпаччо из гусятины, сосисках в тесте, жареных овощах, prosciutto in pane и нарезке из разносортных домашних колбас и сыров. Все это уже будет расставлено на столах к прибытию гостей.

Дэвид решил, что для поросенка нам понадобится нечто вроде жаровни с грилем, и мы отправились по магазинам. К сожалению, ничего более или менее достойных размеров нам отыскать не удалось. Тогда мы позвонили Мейес, и она отправила нас в магазин, в котором, вероятно, могло найтись то, что нам нужно. Следуя ее указаниям, неподалеку от автострады мы обнаружили лавку под названием «Raspa». Мне никогда не доводилось бывать в подобных магазинах. Там можно было купить все что угодно — скобяные товары, золотых рыбок, мебель для сада, корм для скота, очень милые вельветовые брюки — одним словом, все, но только не жаровню, так необходимую Дэвиду. И все же где-то в углу ему удалось разглядеть прямоугольный кусок листового железа. Одолжив у хозяина кувалду и спросив разрешения, Дэвид принялся за работу, желая придать металлу нужную форму. Затем, разворошив сваленную в углу груду мусора, он отыскал нечто вроде двух открытых алюминиевых полок, которые можно было установить на жаровне. Теперь у нас имелось все, что нужно.

В пятницу перед праздником мы с Лидерманом отправились в путь. Нам предстояло объехать мясников. Перво-наперво я, естественно, отвез Дэвида к Уго. Но купить у него то, что мы хотели, не получилось, поскольку Уго был человеком строгих правил и считал, что сейчас для молочных поросят не сезон. Да, спору нет, их можно найти, но молочного поросенка, maialino, вообще-то готовят зимой, в канун Нового года. Несмотря на неудачу, мы все равно отведали прошутто и сходили на экскурсию на задворки магазина, где оно было приготовлено.

Потом мы направились к Фабио, сыну и наследнику Лауро. Именно там мы нашли молочного поросенка и ягненка. Кроме того, приобрели пару куриц, поскольку Дэвид хотел проверить на них печку. Мы собирались развести в ней вечером огонь, чтобы Дэвид понял все тонкости обращения с ней. Туши оттащили в «фольксваген-гольф». Со стороны мы, наверное, смотрелись как два киллера на службе у мафии, избавляющиеся от жертв преступления. По дороге домой заехали еще в «Fortunati» — там я всегда беру трюфели. Дэвид выбрал самые лучшие экземпляры — он собирался нарезать их тоненько, как бумагу, и сунуть курицам под кожу перед тем, как их зажарить.

Барб, жена моего брата, вызвалась помогать Дэвиду, согласившись, по сути дела, на время стать его рабыней. За следующие сутки она узнала о внутренностях куриц, свиней и овец больше, чем, возможно, ей того хотелось. Ее выдержке можно было только позавидовать. Где за эти сутки успели побывать ее руки, я вам рассказывать не буду. Мы с Дэвидом и Эдом сложили костер в печи и подожгли его. Дэвид пришел в восторг оттого, что дымоход расположен снаружи, прямо над топкой, а сама печная камера представляла собой замкнутое пространство, поэтому пламя, вырываясь из топки, когда ты собираешься засунуть что-нибудь в печку, бьет прямо тебе в лицо. Должно быть, в семнадцатом веке эта печь играла немаловажную роль в регулировании численности населения.

— Ну и здоровая у тебя печка, — с важным видом промолвил Дэвид, увидев, как побелели от жара ревущего пламени кирпичи. — Придется подождать пару часов. Пока класть туда куриц нельзя. В идеале нам бы сейчас следовало печь пиццы. Ну и жар дает эта печь!

Два часа спустя мы принялись жарить нашпигованных трюфелями куриц. Дэвид настаивал на том, что жар еще слишком большой и надо подождать, но наше терпение уже было на исходе — всем очень хотелось есть. Дэвид со всей осторожностью то ставил куриц в духовку, то вынимал их, чтобы повернуть. Благодаря его искусству курицы получились на удивление удачно. Дэвид постепенно осваивался с печкой.

— Сегодня вечером зажарим поросенка. Будем жарить его всю ночь. К тому моменту, когда завтра соберется народ, поросенок как раз будет готов. Печь у тебя просто потрясающая.

Съев всех куриц и убрав со стола, мы уселись в беседке и славненько поболтали. Около полуночи Дэвид объявил, что пора приниматься за дело. Барб, заместитель командующего, отвечавшая за фаршировку, маринование, натирание и умащение maialino, помогла Дэвиду принести его с кухни. Перед тем как отправиться спать, мы установили импровизированную жаровню, сооруженную Дэвидом, в наименее жаркое место в печи, подальше от груды углей, и прикрыли дверцу печки.

На следующее утро я проснулся от шума. Вокруг бассейна расставляли столы и столики. Этим занимался Бенедетто в компании двух крепких молодых парней. Я вышел к ним и предложил выпить кофе. Бенедетто осмотрел amplificazione и остался очень доволен. Все было сделано как надо — в старинном стиле.

— Buon lavoro,[46 - Хорошая работа (ит.).] — пробормотал он, разглядывая каменную кладку. Поскольку мы были его единственными соседями, он хотел убедиться, что мы не испортили вид. Потом он велел своим помощникам швырнуть меня в бассейн. По всей вероятности, в Италии так принято поступать с теми, кто празднует день рождения. Не являясь приверженцем традиций, я пытался сопротивляться. Бенедетто всласть посмеялся.

— Такер, зови всех! Пусть люди посмотрят! — закричал Дэвид, крутившийся у печи. Он разглядывал maialino, жарившегося всю ночь.

Бенедетто пошел на его зов. Я вытерся и двинулся следом. Поросенок приобрел темный, чуть ли не пурпурный цвет. Поначалу я решил, что мы переборщили.

— Нет.? perfetto,[47 - Превосходно (ит.).] — объявил Бенедетто, который в этих делах настоящий дока. Постучав пальцами по твердой коже поросенка, он с явным уважением посмотрел на Дэвида. Дэвид с гордым видом стоял рядом с поросенком, совсем как начинающий охотник, только что заваливший своего первого носорога.

— Оставим его пока. Только давайте чем-нибудь прикроем. Пусть постоит при комнатной температуре.

Бенедетто поинтересовался, во сколько прибудут гости, и, услышав ответ, заверил меня, что к их приезду все будет готово. Потом он спросил меня, не нужно ли нам вина, на что я ответил, что о вине мы уже позаботились. Сьюзен прочесала весь Монтефалько и привезла столько вина, сколько нам при всем желании не выпить. Так мы тогда думали, и, естественно, ошибались.

Ровно в час дня приехали Джордж с Марианной.

Они привезли с собой два ящика холодного просекко. В течение следующих пятнадцати минут подтянулись остальные сорок гостей. В отличие от Америки, где на подобные мероприятия модно опаздывать, здесь все прибыли вовремя, голодными и готовыми немедленно приступить к делу.

Несмотря на то что столы со стульями расставили возле бассейна и дальше, до площадки для игры в мяч, всех почему-то потянуло к беседке. Такое впечатление, что она магнитом притягивала людей. Гости расселись вокруг стола, а те, кому не хватило места, просто встали у них за спинами. Столики с едой и напитками разместили возле печи. Мы решили устроить шведский стол — каждый подходил и брал, что хотел. Для затравки подали антипасто из «Da Beppino», причем в таком количестве, что хватило бы на всю итальянскую армию, отправившуюся на маневры. Salsicce in crosto, умбрийские сосиски в тесте, исчезли в течение пятнадцати минут. В центре стола освободили место, куда Лидерман под гром аплодисментов водрузил молочного поросенка. Поросенка разрезали и слопали в какой-то час. На свете нет ничего вкуснее умбрийской свинины! Мы словно обезумели, вели себя как саранча.

— Слушай, Майк, похоже, нам надо несколько изменить планы, — произнес Дэвид. В его голосе слышались нотки паники. — Пока печь еще теплая, я ее заново растоплю и начну делать пиццу. Ягненка оставим на вечер. Ну и аппетиты у твоих гостей.

Многие уже бултыхались в бассейне. Некоторые прихватили с собой плавки и купальники, а те, кто забыл о них, купались просто в белье. На площадке с азартом играли в мяч. Мы и глазом не успели моргнуть, как день сменился вечером. Печь, располагавшаяся на расстоянии буквально одного шага от беседки, также притягивала людей. Все собрались рядом с ней. Стулья вокруг стола в беседке теперь стояли в три ряда. Каждые три минуты на стол под аккомпанемент веселого улюлюканья и радостных криков ставилась свежая пицца. На очереди был ягненок. Скоро и для него настанет минута славы.

Когда солнце опустилось, нависнув над горизонтом, а пиццы стали появляться на столе все реже, Джил, постучав ложкой по бокалу, чтобы привлечь внимание, объявила, что хочет сделать мне подарок. Изумительным голосом она запела «I Can't Give You Anything But Love»:
		У меня есть только лишь любовь, бэби,



		Сердце переполнено тобой, бэби,



		Но, увы, у меня нет гор златых,



		Счастье в них — и не в них,



		Жди — и будет все, о чем всегда мечтаешь…[48 - Текст песни приводится в переводе С. Болотина и Т. Сикорской.]








Она пела медленно, страстно, и в ее пении явно читался намек. Элегантным жестом, показав на дом и бассейн, она совершенно ясно дала понять, почему мы отныне ничего не сможем себе позволить. Только любовь.

Я сидел, чувствуя себя пашой в окружении веселого, счастливого, сытого народа. Тут был и мой брат, с которым мы стали очень дружны. Со мной здесь, в Умбрии, были и новые, и старые знакомые. И тут мне вспомнились все те, кто сейчас находился вдали от меня. Да, мы с Джил всю жизнь прыгали с места на место, то и дело разлучаясь с друзьями. Мы делали это не специально, мы не порывали с ними, нет, нас снова сводила судьба. В другое время и в другом месте. Однако в момент расставания им могло показаться, что с нашим отъездом приходит конец и празднику. Некоторые близкие нам люди были очень расстроены, когда мы, особо не церемонясь, перебрались в Милл-Вэлли. Теперь те же самые чувства испытывают наши знакомые в Милл-Вэлли. Каролина, которая, не будем забывать, с детских лет помнит, каково это — ощущать себя брошенной, особенно остро чувствовала растерянность, когда мы внезапно продали дом и переехали в Нью-Йорк, навсегда изменив ее образ жизни, лишив ее плеча, на которое она привыкла опираться.

Напротив меня за столом сидели Брюс и Джоджо. Я уже давно не видел их такими счастливыми. Через два дня они сядут в самолет и отправятся как минимум на год в Мексику. Их там никто не ждет, жить там им придется скромно. Они нас бросают. Мы все вынуждены будем каким-то образом обходиться без них. Не похоже, чтобы от осознания этого их терзало чувство вины. «Да пошло оно все, — читалось в их сияющих лицах, — будь что будет».

Ну и правильно, пошло оно все. Рядом со мной любимый человек, и мы всю жизнь будем вместе. Этим могут похвастаться очень немногие. Зачем вести себя по-дурацки и ставить самим себе какие-то надуманные препоны? Что за чудесное ощущение абсолютной свободы! Пока с тобой рядом на сиденье в такси любимый человек, тебе абсолютно плевать, взлетаешь ли ты вверх или падаешь вниз, богат ты или беден и в какой точке земного шара ты живешь. Один из наших многочисленных гуру в Милл-Вэлли сказал: «Верх и низ — всего-навсего направления движения, в процессе которого случается очень много интересного. При этом само направление движения не так уж и важно».

— Ягненок готов! — закричал Лидерман, хлопотавший у печи, и мы тут же стали сдвигать тарелки, чтобы расчистить место в центре стола.




Благодарности


Благодарю своих агентов Джейн Дайстел и Мириам Годерич, уговоривших меня написать эту книгу, и редакторов Эрика Прайса и Моргана Энтрекина — их стараниями она получилась лучше. Низкий поклон всем учителям, преподававшим мне итальянский, в особенности Уэнди Уолш из Милл-Вэлли, которая, кстати, процитировала мне чудесные слова Верди, вынесенные в эпиграф. Также хочу принести извинения всем моим друзьями, чья жизнь по моей милости оказалась выставленной на всеобщее обозрение, и попросить прощения у Умбрии, таящей в себе многие радости, существование которых больше ни для кого не является секретом.


notes



Примечания





1


Эксцентричный красноголовый дятел из мультфильмов анимационной студии Уолтера Ланца, прокатываемых «Universal Pictures».




2


New Age (англ.) — букв. «новая эра», общее название совокупности различных оккультных и философских течений, возникших после Второй мировой войны.




3


Знаменитый американский комик.




4


Малонаселенный район у побережья центральной Калифорнии.




5


Роман английского писателя Джеймса Хилтона (1933).




6


Средиземноморская закуска, представляющая собой небольшой тост из запеченного на гриле хлеба с различными намазками и присыпками.




7


Обширная сеть супермаркетов США.




8


Досл. «перед пастой» — закуска в итальянской кухне. Это могут быть маринованные в масле овощи, блюда с копченостями, оливками, запеченными овощами, сырами, морепродуктами, кусочками свежих фруктов, зеленью. Также подают разнообразный хлеб и оливковое масло.




9


Мы не заказывали столик, но… (искаж. ит.).




10


Блюдо из тонко нарезанных кусочков сырого мяса, рыбы, морепродуктов, грибов, фруктов, овощей и др.




11


Итальянская ветчина, сделанная из окорока, натертая солью и пряностями.




12


Одна из крупнейших в мире компаний по прокату автомобилей.




13


Здесь: расширение дома (ит.).




14


Итальянская колбаса, приготавливаемая из свинины и говядины.




15


Название бара созвучно английскому слову «belly», что значит «живот», «брюхо».




16


Среда на первой неделе Великого поста.




17


Панины — итальянская разновидность горячего бутерброда.




18


Мясная лавка (ит.).




19


Carbone (ит.) — уголь.




20


Каша из кукурузы или ячменя.




21


Тальярини — очень тонкие макароны.




22


Gelato (ит.) — мороженое.




23


Вода без газа и газированная. Красное вино, белое вино (ит.).




24


Поркетта — жареный молочный поросенок.




25


Это моя дочь (ит.).




26


Хорошо подойдет к пасте (ит.).




27


Наиболее известный и влиятельный ресторанный путеводитель.




28


Антипасто по-домашнему; брускетта (ит.).




29


Клецки с картофелем (ит.).




30


На второе: филе говядины, вырезка с руколой (ит.).




31


Для вас (ит.).




32


Конечно (ит.).




33


Домашнее вино (ит.).




34


Песня из известного музыкального фильма «Звуки музыки», снятого в 1965 году Робертом Уайзом, главную роль в котором исполнила Джули Эндрюс.




35


Досл. украшение цветами (ит.).




36


Из Треви. Местного отжима (ит.).




37


Англ. extra virgin.




38


Al dente (ит.) — досл. «на зубок» — слегка недоваренные макаронные изделия и овощи.




39


Смотрите (ит.).




40


Да, да! Она просто золото! (ит.).




41


«Поезд на Чаттанугу» — знаменитая песня из кинофильма «Серенада Солнечной долины».




42


Лина, ты помнишь меня? (ит.).




43


Нет. Это невероятно! (ит.).




44


Извините; мне жаль (ит.).




45


«Ворота. Центральный парк. 1979–2005» — инсталляция из 7,5 тыс. рам высотой около 5 м со свисающими с них оранжевыми шелковыми полотнищами. В аллеях Центрального парка они образовывали галереи общей протяженностью 37 км, которые авторы назвали «визуальной золотой рекой».




46


Хорошая работа (ит.).




47


Превосходно (ит.).




48


Текст песни приводится в переводе С. Болотина и Т. Сикорской.