Иштар Восходящая
Роберт Антон Уилсон








Нет картины, стихотворения, песни или выражения, где бы не прославлялась или не почиталась женская грудь. Её форма скрыто, но несомненно, проявляется в архитектуре и гончарном деле, в плане соборов и храмов, в мистических символах вроде китайского инь-ян и европейского Розового Креста. Если есть красота, смысл и утешение в этой вселенной — как всегда подсказывают искусство и богослужение — то огромная их часть основывается на этих странно навязчивых очертаниях.

Перевод с http://castalia.ru, дополнен иллюстрациями из оригинального издания.

http://fb2.traumlibrary.net






Роберт Антон Уилсон

Иштар Восходящая





Иштар Восходящая





Предисловие к изданию 1973 года


История цивилизации — это история долгого сражения между опасными и могущественными силами Ид, и различными системами табу и сдерживаний, которые создал человек, чтобы их контролировать

    

Г. Рэттрэй Тэйлор.






Братья мои! Ах, эти магические слова. Титьки. Сиськи. Сисяры. Буфера. Шары. Дольки. Дыни. Пара, торчащая, как балкон Муссолини. Пара, что может заставить епископа просверлить дырку в мутном стекле. Груди, на которые можно повесить шляпу. Натурально, эти два шара преследуют нас словно «две марсианских Луны» (Уильям Линдси Грешам). «Последняя лотерея титек» (жаргонное обозначение журналистами конкурса красоты). Даже сам Бессмертный Бард, пытаясь выйти за рамки общепринятого поэтического языка, сделал это, просто атаковав самое известное из клише: «белоснежные груди». «Если снег бел», комментирует он скептично, «то почему тогда её груди бурого цвета». Джойс завершил свой монументальный психологический роман «Улиссс» восторженными воспоминаниями Молли Блум:






и тогда он спросил меня не хочу ли я да сказать да мой горный цветок и сначала я обвила его руками да и привлекла к себе так что он почувствовал мои груди их аромат да и сердце у него колотилось безумно и да я сказала да я хочу Да..





Нет картины, стихотворения, песни или выражения, где бы не прославлялась или не почиталась женская грудь. Её форма скрыто, но несомненно, проявляется в архитектуре и гончарном деле, в плане соборов и храмов, в мистических символах вроде китайского инь-ян и европейского Розового Креста. Если есть красота, смысл и утешение в этой вселенной — как всегда подсказывают искусство и богослужение — то огромная их часть основывается на этих странно навязчивых очертаниях. И кое-кто из лучших математиков особенно интересовался формой двойной цепной линии, которая могла неосознанно вдохновить инженеров, впервые решивших задачу подвесных мостов.

Эзра Паунд, один из самых непростых, интеллектуальных и политически подкованных современных поэтов, в итоге вернулся к истокам, ближе к финалу своего 900-страничного, сорокалетнего труда, состоящего из 120-ти канто:
		How to govern is from Kuan Tze



		but the cup of white gold in Petera Helen's breasts gave that








Паунд ссылается на древнюю легенду, согласно которой золотая чаша Патера, которой владела королевская семья, обязана совершенством своей формы тому факту, что была отлита по форме одной из грудей Елены Троянской. Как править государством — это, может быть, очень важный вопрос, говорит нам Паунд, но уметь ценить такую красоту, как груди Елены — это ещё важнее. Только мужчина, бывший поэтом в той же степени, что и политическим мыслителем мог сделать такое заявление (это может навести на мысль, что мы были бы в большей безопасности, будь вокруг больше поэтов и меньше политиков).

Большинство мужчин, в конце концов, лучше всего ведут себя, пока находятся под заклятьем этой двойной цепной линии; они вглядываются в эти формы, кормятся или ласкаются, и вообще остаются милыми, словно щенки — никто и не подумает, что они могут быть угрозой планете, животным или другим людям. Но стоит им покинуть этот священный центр бытия и начать думать о том, как можно улучшить вселенную (или других людей), как они свирепеют, и начинают размахивать палками, пушками и водородными бомбами. Никто не знает, почему же мы отправляем их в правительственные палаты, вместо палат сумасшедшего дома, когда они поднимают подобную бучу, но уж лучше бы они пялились на груди Елены (или Софии, или Мардж, или Джейн, или Молли). Земля не напоминала бы ад настолько сильно, будь мужчины более заняты такими земными делами и не витай в облаках идеологий.

Олдос Хаксли однажды написал книгу, где утверждал, помимо прочего, что можно получить много пользы при разумном использовании психеделических «магических грибов» (Psilocybe Mexicana). Некий критик-марксист кисло заметил, что это заявление романиста звучит просто как «балдейте от грибов». Хаксли резко парировал, что балдеть от грибов в любом случае лучше, чем тупеть от идеологии. Я бы добавил, что по-прежнему лучше мацать титьки, щупать буфера, ну или просто бесстрашно хапнуть любимую грудь.

Воистину — и иллюстрации в книге подтвердят это, если вы будете рассматривать их достаточно долго — это, должно быть, безумный мир, управляемый психопатами и населённый невротиками, раз многие и многие люди скажут вам, что эти прекрасные репродукции являются «непристойными», «сексистскими» или даже «грешными». Такие люди представляют собой исчезающий вид, наподобие утконоса, но, как и прочие ископаемые, они проникли за кафедры проповедников и правительственные чуланы, где медленно умирают. И они хотят, чтобы вы думали, будто для вас полезнее внимательно прочесть книгу, содержащую новенькие фотографии жестокостей, совершаемых идеалистами в их недавних попытках исправить вселенную.

Нет. Не позволяйте этим голосам вводить вас в заблуждение, неважно, исходят ли они от людей, действительно прямо сейчас населяющих пространство-время рядом с вами, или это просто старые плёнки, всё ещё звучащие на задворках вашего мозга, и повторяющие дебильности, услышанные вами в детстве. Берегитесь этих лжепророков — их сердца это сердца летучих мышей, хоть и лица их — лица людей. Ницше использовал для них подходящее слово: троглодиты, пещерные люди.

Разумный и здоровый человек, человек «здорового духа в здоровом теле», не даст себя обмануть этим кожистокрылым, жукоглазым, насекомомозгим, пауконосым, хладнокровным и грязноумным сапрофитам, маршируют ли они под реакционным знаменем старомодной религии или под революционными флагами марксизма и неофеминизма. Они разносчики того, что психолог Вильгельм Райх назвал «эмоциональной чумой», духа, противящегося свету, духа, что душит жизнь. Они таятся в тени и во тьме, в липких убежищах, и нет среди них никакого здоровья.

Самый образованный из Медичи, Лоренцо Великий (1449–1492) — банкир, покровитель искусств, поэт и учёный — написал в своём «Триумфе Вакха и Ариадны», разумнейшем из заветов Возрождения:
		Девы и их юные возлюбленные,



		да здравствует Вино и да здравствует Любовь!



		Пусть же все играют музыку, танцуют и поют,



		пусть всякое сердце воспламенится наслаждением!



		Не долгом, не скорбью!



		Все, кто живущий, возрадуйтесь высоко,



		и будьте счастливы, все кто может!



		Что ждёт нас дальше, не известно!



		Как прекрасна молодость, что летит столь быстро!








Анонимный грек за 1200 лет до этого вложил то же самое сообщение в немного другие, но даже более памятные, слова, высеченные на его могильном камне, направив в будущее отважную мудрость:
		Не за что цепляться в жизни,



		Нечего бояться в смерти








В том, чтобы спорить с этой древней средиземноморской мудростью смысла не больше, чем в споре с апрельским ветром. Те, кто чувствуют суть этих слов, немедля воспрянут духом, и никакие ваши слова, полные мрака и греха, не смогут вернуть их обратно. Как сказал египетский фараон Хати, ещё за 2000 лет до анонимного грека и его могильного камня, «Рай для человека в его собственном хорошем настроении».

Так что, «будьте счастливы, все кто может!» Не позволяйте говорить вам, что то, что вы чувствуете, глядя на эти прекрасные картины, это «мужской шовинизм», «грех» или «похоть», и да поможет вам Бог. Что ветер апреля, что восход солнца, что щенок, бегущий сквозь кусты, что сильный побег, тянущийся к солнцу из самой бедной почвы, и даже из бетонных трещин, — все они имеют общую, характерную черту. Та сила, что сделала из обезьяны человека, это та сила, что заставляет мужчину смотреть на соски женщины, и та, что заставляет соски твердеть под его взглядом.

Уитмэн пел «электрическое тело», а хиппи без конца твердят о «вибрациях» там и сям. Фрейд настаивал, что под поверхностью сознательного эго нами управляет и движет сырая, эротическая жизненная сила, которую он назвал либидо. Тайные братства Возрождения — Розенкрейцеры и Иллюминаты — объясняли всю жизнь во вселенной проявлениями астральной энергии, которую могут обнаружить в сексуальном единении те, чьё сознание остаётся незамутнённым. Месмер, в 18 веке, вновь переоткрыл её, и назвал животным магнетизмом. Барон Рейхенбах снова обнаружил её в 19 столетии и назвал Од. Вильгельм Райх, в 1930-х годах, демонстрировал, что её можно измерить осциллографом, подключенным к мужчине и женщине во время генитального контакта, а сейчас русские парапсихологи фотографируют её и демонстрируют, что она аккумулируется в пирамидоподобных структурах. Фрейд был глубже, чем сам осознавал, когда говорил, что пирамиды были бессознательным посвящением женской груди.




Эту силу — известную как Дао, прана или кундалини на востоке, манна в Полинезии, оренда среди Ирокезов, уакан среди индусов — прославляют поэты на всех языках как Свет, Жизнь и Радость. Это единственное всегдашнее опровержение логики отчаяния. На уровне словесной аргументации циники всегда побеждают, побеждали и, особенно после Хиросимы, будут побеждать. И единственный ответ им, способный убедить, это спонтанная и непосредственная волна жизни, возникающая, всегда неожиданно, когда Красота и Радость вдруг проявляют себя, и вы понимаете, почему вы здесь, и что должны делать. Такое просветление всегда оказывается глубоко личным, чувственным и почти неизменно сексуальным, в узком ли смысле, или более широком. Никакая другая сила не способна устоять перед параноидальным прагматизмом, постоянно напоминающим нам, что все мы должны умереть, что все наши творения сотрутся в пыль, и что ни в чём нет никакого смысла. Та эротическая жизненная энергия, что берёт две цепные линии, и делает их столь красивыми и желанными, и есть ответ, единственный ответ на все эти мрачные ворчания. Он говорит нам, куда и зачем мы идём.

И, в конце концов, эти два полушария — лучшая штука в мире.




Глава 1. Всё началось с распрямления


Я бы ехал прямо, не будь у неё столь красивой пары сисек!

    

Гарольд Лорд Рандомфактор






В этом пунктике, который есть у нас всех, в одержимости формой груди, в этом фетише, фанатизме, странной навязчивости, восхищении и поклонении — помимо всего прочего (Бога ради, будем откровенными — время уже позднее, и ядерный апокалипсис стучится в дверь — так зачем же продолжать прятаться?) есть и эволюционные корни, Ти-Грэйс, сила самой природы, Стэйнем, чистая биология, Робин. Ради всего святого, млекопитающие — это разновидность животных, у которых самки дают жизнь живому потомству — а не кладут яйца, как обитатели воздуха птицы, или населяющие море рыбы, или рептилии в грязном старом болоте Пого — и затем вскармливают их грудью. Это не я придумал. И не Хью Хефнер, Говард Хьюз или даже Моисей.
		Одни зовут его эволюцией,



		а другие Богом —








вот это и есть тот, кто это придумал. Шесть миллионов лет назад, сто миллионов лет назад, но это началось. Удивительно замысловатый биохимический процесс, в котором управляющий (эволюция, бог, богиня, спираль ДНК) начал изменять кровь и превращать её в молоко. А также переносить её, как сказал Дилан, «силой, что сквозь зелёный побег ведёт цветок» из тел яростных маленьких созданий (ничтожных в сравнении с тираннозавром, этим бродячим кошмаром, или стотонным бронтозавром, и всей их братией) во рты их потомства. Вот что получилось: молочная фабрика, тогда ещё неказистая и аморфная, как и её аналоги у всех сегодняшних видов, кроме одного. Да, мы млекопитающие. И наши предки были млекопитающими. Никто из нас не появляется тут одетым по последней моде, или с правильной идеологией и с ультрасовременным гламурным чувством приличия и манерностью. Нет, нет, вовсе нет, детки: мы появляемся голыми из утробы млекопитающего, и скоренько присасываемся к титьке млекопитающего. Ну или к бутылке, наполненной в соответствии с чьими-то представлениями о правильном химическом составе, основанными на том, что по-прежнему входит в состав молока других млекопитающих — тех наших дальних родственников, что говорят «му» и жуют траву. Усекли? Вот это и есть наша родная планета, тут мы и растём, и тут же растут наши родственники, те, что мычат, лают, и носятся по деревьям. Мы не свалились сюда из какого-то пластикового, компьютеризованного, гигиенически обработанного, стерильного, «по-кубриковски» прогрессивного роддома в галактике Андромеды. Мы тут, на земной Земле.

Управляющий создал нас вскармливаемыми грудью — такими мы и остаёмся большую часть нашей истории. Разве это не существенно, принимая во внимание нашу глубинную психологию? Грокайте: если внимательно наблюдать за людьми, вы обнаружите явный и характерный факт — они часто заняты сосанием или его близкими аналогами. (Потерпите немного: мы скоро посмотрим, почему Алиенора Аквитанская проехалась верхом с обнажённой грудью по тем улицам, по которым когда-то бродил Иисус. Оставайтесь с нами). К примеру, несмотря на раковый ужас, заполонивший кабинеты хирургов, по-прежнему около 45 миллионов наших американских сограждан каждый день сосут сигареты. Другие жуют резинку (spearmint, juicy fruit, candy-coated или sugar-free, выбирайте по вкусу), кусают ногти, грызут костяшки пальцев, карандаши, ну или едят чертовски больше того, чем нужно. (Картофельные чипсы, батончик Mars, желаете? Крекеры, орешки, фисташки, сырные палочки к пиву? И попробуйте наши канапе, миссис Миллер). Кто-то кусает губы, глотает транки или стимуляторы, натурально чавкает усами, и даже целует гипсовые подошвы святых образов — ну, а уж когда дело доходит до спальни! Да, братья: человек начинает свой путь как зависимое животное, которое нуждается во вскармливании минимум семь месяцев (часто и дольше), пока не станет способным кормиться самостоятельно. В течение этих месяцев формируется целая личность и взгляд на мир; и это мировосприятие очень трудно изменить потом, ибо оно невербальное, дологическое и, вероятно, содержит значительные элементы импринтинга.

Импринтинг — это нейропрограмма, более сильная, чем кондиционирование (обуславливание). Обычно кондиционирование может быть устранено контркондиционированием — собака, научившаяся выделять слюну по звонку, может быть переучена, так, что начнёт лаять по звонку, а выделять слюну по гудку, например. Гомосексуалисты — те, кто, с точки зрения этологии, представляют собой мужчин, кондиционированных на сексуальное возбуждение в присутствии других мужчин (ничего особенного и тем более греховного в этом нет) в некоторых известных случаях были переучены, и внезапно становились возбуждёнными при виде женщин, как я и вы. Так устроено кондиционирование, и если вы изучите эмоциональное возбуждение, испытываемое людьми при виде их национального флага, и вспомните, как их натренировали испытывать такую реакцию, то хорошо поймёте суть этого явления.

С другой стороны, импринтинг не может быть устранён никаким контркондиционированием. Импринтирование происходит на начальных стадиях детства, и стоит только реакции быть импринтированной, как она остаётся на всю жизнь. Можно провести аналогию с термопластичными и термореактивными химическими веществами. Термопластичные компоненты могут быть возвращены в исходное состояние и модифицированы, что похоже на кондиционирование. А термореактивные компоненты сохраняют свою форму в любых условиях, пока их не разрушат химически. Так же точно и импринт остаётся с организмом до тех пор, пока организм не коагулирует — то есть, не наступит смерть. Никто не виноват, что некоторые естественные процессы необратимы. Просто так устроен мир.

Насколько важную роли играет подобное импринтирование? Ну, Конрад Лоренц, один из важнейших исследователей в этом направлении, приводил несколько изумительных примеров. Взрослые гусаки, например, не испытывают сексуального влечения к гусыням в том случае, если, ещё будучи новорождёнными гусятами и находясь в гнезде со своими матерями, не импринтируют «программу» гусыни-как-привлекательного-объекта, Без этого материнского программирования гусаки могут всю жизнь оставаться холостяками, а то и стать гомосексуальными. Более того: Лоренц рассказывает случай, когда, в результате его собственной неотвязной заботы об этих подопытных птицах, один гусёнок импринтировал в качестве материнского и привлекательного объекта его собственный образ. Во взрослой жизни этот сбитый с толку гусь следовал по пятам за доктором Лоренцем, словно влюблённый на старомодном балу, постоянно совершал попытки сексуального сближения, и был совершенно равнодушен к окружающим его пухлым и более подходящим для этого гусыням. Ещё более странно то, что в результате серии событий один гусак импринтировал в качестве объекта любви мячик для пинг-понга, и провёл свою жизнь в фрустрирующих попытках покрыть эти маленькие пластиковые сферы.

Это, возможно, не полностью объясняет феномен людей-«фетишистов», тех, что заводятся скорее от женской одежды, чем от женщины, или реагируют на ступни, волосы, кожаное облачение, и т. п. Однако, это интересная параллель, и здесь можно видеть, что «переоценка сексуального объекта» (милое циничное описание Фрейдом сексуальной любви и романтики) стоит на прочной биологической основе. Если гусаки должным образом программируются своими матерями, то они способны влюбляться точно как люди, и формировать парные отношения (дочеловеческие корни того, что мы называем браком), обычно длящиеся всю жизнь. Нужно, правда, признать, что время от времени они совершают лёгкое «прелюбодеяние», отправляясь в лес. Лоренц рассказывал о своём ассистенте, который был изумлён моногамией этих птиц, а позже был вынужден с разочарованием узнать об их «изменах». Другой участник исследований позже оправдал их философским замечанием: «в конце концов, они всего лишь люди».

Итак, если вы хотите понять людей, начните с семи месяцев беспомощной зависимости, в течение которых вся пища (и огромная доля эмоционального удовольствия, безопасности, любви и т. д.) приходят только через пару сфер с сосками, называемых грудями, или их близкий аналог. Вообразите кондиционирование, которое очевидно возникает при этом, и необратимое импринтирование, которое, вероятно, также происходит. Теперь вы понимаете, почему купили эту книгу? По тем же биологическим причинам, по которым римляне изображали великую Богиню-Мать Диану Эфесскую с буквально дюжиной огромных грудей (хватит на всех?), а Св. Павел говорил, что слышал, как люди в церкви восторженно пели: «Велика Диана». Воистину, велика! Тот же вид фантазий, только искривлённых христианским женоненавистничеством, появляется в современном народном жаргоне, в таком обороте насчёт удовольствия: «бегать босиком по полю сисек», или, в более уютном варианте, «нырнуть с головой в бочку с сиськами».

Можно спокойно сказать, что человеческая психология была бы совершенно другой — радикально отличной — если бы сиськи не появились в ходе эволюции. По мере продвижения мы встретим повторяющиеся примеры этого. На данный момент, просто рассмотрите самую тёплую любовь, которую вы испытывали к другим людям, сексуальную или платоническую, с женщинами или мужчинами, которые были вашими друзьями или помощниками. Как вы думаете, могли бы у нас появиться эмоции подобного рода без того кондиционирования, что мы получаем вместе с грудью? Взгляните на игуан и прочих рептилий (которых не вскармливают), посмотрите, как они относятся друг к другу, и прикиньте, сколько «холодных скользких ублюдков», с которыми вы сталкивались, вскармливались из неудобной бутылки либо имели матерей с негативным отношением к этому процессу. Вильгельм Райх говорил, что травмы в процессе вскармливания, полученные от матерей, тревожно относящихся к своим функциям как млекопитающих, это «источник человеческого нет» — заря того ощущения, что со вселенной что-то не так, и что это нужно решать так быстро и кроваво, как только возможно.

Мы не знаем, опыт какого рода получил маленький Адольф Шикльгрубер, но к тому времени, как он пошёл в школу, Гитлер уже откровенно не любил девочек и злился каждый раз, когда они пытались его поцеловать. Девяносто миллионов человек умерло в ходе его попыток исправить вселенную.

Участницы движений за освобождение женщин кажется, часто полагают, будто груди это некий атавизм, и их стоит отправить по тому же адресу, что и гланды или червеобразный отросток-аппендикс, то есть в мусорную корзину эволюции. Правы они или нет — автор книги, вполне ожидаемо, считает, что они ошибаются — но огромные перемены в обществе, которые многие из этих леди с нетерпением ожидают, вероятно, не могут произойти без некой подобной демаммализации. До тех пор, пока маленькие мальчики (и девочки) вскармливаются грудью, определённые кондиционированные ожидания о женской половине человечества будут воспроизводиться из поколения в поколение. Эти ожидания, разумеется, вовсе не обязаны сосуществовать вместе с систематической экономической эксплуатацией женщин, и могут с лёгкостью обеспечить гораздо большее равенство, чем мы имеем сейчас, но они находятся в остром противоречии с любой попыткой создания бесполого, похожего на муравейник социализма, которого жаждут крайние либерационисты.

Кстати, есть некоторые основания считать, что столь заметные груди у людей представляют собой отклик скорее на взрослую сексуальность, чем на нужды новорождённых. То есть, большой размер груди у самок человека это не эволюционный ответ на требования детей как детей, а скорее ответ на нужды этих детей после того, как они импринтируются и вырастут, инкорпорировав в свою взрослую сексуальность этот поиск груди. Таково мнение зоолога Десмонда Морриса, выраженное в его бестселлере «Голая Обезьяна».

Характерная грудь самки человека, считает Моррис, это результат того, что человек выпрямился и встал на две ноги. Прочие обезьяны иногда ковыляют в полувыпрямленной позе, но обычно ходят на четырёх ногах — даже горилла наклоняется вперёд и опирается на пальцы рук, когда занимает вертикальную позу, и возвращается к полной четвероногости, когда бегает. Представители человеческого рода, как указывает Моррис, это также и единственный вид млекопитающих, совокупляющихся в позиции «лицом к лицу». Кажется правдоподобным предположение, что это происходит по причине нашей привычки стоять лицом друг к другу во время разговора — в результате нам кажется «естественным», или как минимум предпочтительным, видеть друг друга и когда мы лежим во время совокупления. Но ягодицы, которые играют большую роль в сексуальном возбуждении у других обезьян, при этом не привлекают достаточного внимания; так что, говорит Моррис, у женщин развилась грудная имитация ягодиц.

Подобно большинству новых научных идей, это звучит, по первому впечатлению, абсурдно — как если бы нам сказали, дескать, длинный нос развился как имитация пениса. Но, вообще-то, у эволюция есть множество таких грубых приспособлений (природа — примитивный художник), и к тому же так случилось, что у нас есть биологические родственники, чей нос, кажется, служит именно суррогатом пениса. Это знаменитые «лиловозадые» бабуины, или мандрилы — те самые, презираемые, наделённые мерзким характером существа, что играют весьма заметную (и отрицательную) роль в африканском фольклоре. (Терри Саутерн во время Демократического съезда 1968 года даже сравнивал это уродливое животное с представителями Чикагского департамента полиции). В то время как посетители зоопарка обычно запоминают эффектную задницу мандрила, а африканцы, вынужденные с ним сосуществовать, говорят по большей части о его дурном характере, этологи уже давно задавались вопросом, почему его нос и щеки имеют такую внешность, что сильно напоминают пенис и яички. В конце концов решили, что это, вероятно, устройство сексуального сигнализирования, действующее на более грубом и прямолинейном уровне, чем знаменитый павлиний хвост, рога самцов-оленей, или усы и бороды, которые мы с вами носим, чтобы сообщать женщинам: «эй, гляди, я мужчина!». Мандрил, как и пристало его хамской натуре, просто нашёл самый вульгарный способ донести это послание. Когда другие идут «с открытым сердцем в руке», он идёт «с гениталиями на лице».

Несомненно, что груди самок человека несут обратное послание — «эй, гляди, я женщина!». Прав ли Моррис, полагая, что они сформировались в ходе эволюции с конкретной целью передачи такого сигнала? Как замечает Моррис: «Другие виды приматов снабжают потомство большим количеством молока, но при этом у них нет столь явно выдающихся полусферических припухлостей. Самки нашего вида в этом отношении — исключение среди приматов». Если вы внимательно посмотрите, в следующий раз, когда будете в обезьяньей секции зоопарка, то увидите, что самки приматов не имеют, и не нуждаются в висящих сиськах в человеческом стиле. Сиська — обратите внимание на обертоны и эмоциональный окрас слова — это сексуальное развитие первичного соска, который служил исключительно питанию. Моррис даже указывает, что молодняку, и нашего вида, и прочих обезьян, легче кормиться из маленьких, плоских грудей. Большие сисяры — это не для младенцев. Это для мужиков.

Ну, а можно их считать, как настаивает Моррис, суррогатом ягодиц? Это кажется правдоподобным, с научной точки зрения. Мужчина, который прямо стоит (а скорее всего, не только сам мужчина), и движжется по направлению к женщине, которая хочет быть «покрыта», сталкивается с округлыми линиями её грудей точно так же, как прочие, четвероногие, обезьяны, ковыляющие к самке своего вида, желающей быть покрытой, видят похожие округлые линии задницы. Тем не менее, даже если это и звучит как правда, это всё лишь научная правда, лабораторная правда, и трудно сохранять серьёзное выражение лица, обдумывая это всё вне лаборатории. И уж наверняка не стоит думать обо всём этом в спальне — а то можно разразиться хохотом в самый неподходящий момент.

Имитация ягодиц или нет, но груди сообщают недвусмысленно сексуальный сигнал. Когда Ховард Хьюз продюссировал «The Outlaw», и представил Джейн Расселл озабоченной американской публике сороковых годов, он использовал в качестве оригинальной рекламы аэроплан, выводящий в небе над Лос-Анджелесом следующий смачный слоган:




Ни для кого не представляло какой-либо трудности расшифровать эту символику. Спрос на фильм был столь высок, что даже несмотря на проблемы с цензурой, задержавшей американскую премьеру фильма почти на десятилетие, в течение которого мы имели множество возможностей рассмотреть в нескольких других фильмах характерные черты мисс Расслелл, «The Outlaw» всё равно оказался блокбастером, когда цензоры наконец позволили его выпустить с всего лишь несколькими купюрами. И хотя мисс Расселл позже стала кем-то вроде певицы-танцовщицы и даже актрисы в соответствии с тогдашними стандартами, а ещё позже прославилась, присоединившись к примитивнейшей фундаменталистской церкви и выступая с такими теологическими заявлениями, как «Бог это живая кукла», она по-прежнему вспоминается главным образом благодаря тому факту, что со стороны она напоминала комод с верхним ящиком, выдвинутым насколько только возможно. Уолтер Уинчелл, популярный журналист тех лет, и десятилетие спустя называл сиськи, в её честь, «джейнрасселками».

Вряд ли в этом есть что-то уникальное. С тех самых пор, как люди распрямились, и даже несмотря на то, что вокруг по-прежнему много счастливо-атавистичных «людей-задниц», фасад женской формы (как сказал бы архитектор) превалирует в сексуальном искусстве и фантазиях, а среди деталей этого фасада груди гораздо заметнее, чем вульва.




Более того: мы находимся в странном положении, оказавшись самым сексуальным животным на планете — этот факт давно замечен христианскими теологами, относящими его на счёт Первородного Греха. На самом деле, по словам этологов, это, видимо, результат нашей необычной слабости при рождении и в течение того крайне важного периода вскармливания, о котором мы уже так много говорили. Новорождённый человек не может выжить без матери. Но человеческая мать не способна справиться с опасностями и дикими созданиями окружающего мира, особенно с ребёнком на руках, если только не убедит самца находиться рядом с ней и помогать. Следовательно, оказывается неизбежной какая-либо форма семьи. Это, разумеется, не обязательно должна быть моногамная иудео-христианская семья; она может быть полигинной или полиандрической, полигамной в форме «группового брака» или сексуального коммунизма в племени или коммуне хиппи, но это будет семья — место, где о детях заботятся, пока они не смогут позаботиться о себе сами.

Есть много сил, которые могут скреплять, и скрепляют, семьи, но та, что в ходе эволюции выполняла львиную долю этой работы — секс. Это очень просто. И, хотя у других животных секс встречает меньше препятствий — интеллектуальных предубеждений, тревог и брезгливости — ошибочно думать, что они, выходит, сексуальнее нас. Всякий, кто употребляет выражения вроде «скотские нравы» или «вести себя, как животное» (чтобы заклеймить человека, который кажется наслаждающимся сексом более, чем говорящий), говорит ерунду. Человек с действительно «скотским нравом» или «ведущий себя как животное» был бы намного менее сексуальным, чем среднестатистический человек.

Человек — единственное животное с неограниченным сезоном спаривания. Единственное животное, которое готово, стремится и способно заниматься сексом круглый год. Этот факт, вместе с нашей наготой, или очевидным отсутствием мехового покрова — что тоже может иметь сексуальные причины, согласно Десмонду Моррису — выделяет нас среди всех млекопитающих, включая наших ближайших родственников приматов.

Как-то где-то в ходе эволюции самка прото-человека мутировала, и выскочила из циклов спаривания других обезьян. Она была, так сказать, в течке круглый год. И это вынуждало самца-человека оставаться рядом с ней круглый год, вместо того, чтобы наносить визиты в брачный сезон, и формировало фундамент человеческого общества — первобытную семью.

Такая постоянная сексуальность или озабоченность, может быть, и была Первородным Грехом, как думают фундаменталисты, но без этого мы бы вообще не стали людьми. Вероятно, мы избавились от меха, чтобы наши голые тела сильнее бросались в глаза; мы пришли к круглогодичному брачному сезону; мы сгрудились в семьи (моногамные, или другие) и стали чем-то совершенно новым в природе. Без этого великого скачка в непрестанную возбуждённость мы бы могли так и остаться среди прочих зверей.

А система сексуальных сигналов, связанная с фасадом женского тела, стала центром наших мыслей и чувств.

Вряд ли могло выйти иначе. Гуляя на четырёх ногах, используя нормальную для млекопитающмх позицию совокупления («по-собачьи», как это называют обитатели городов), наши собратья-обезьяны не вовлекли в сексуальность груди. Наши прямые предки, по мере того, как выпрямлялись, начали замечать территорию между головой и вагиной, и — поскольку любовь и секс были тесно переплетены в ту пору, когда христианство ещё не вбило между ними клин — это воскрешало уютные воспоминания о детстве. Вряд ли женщины были к этому безразличны, поскольку грудь это центр очень сильных сексуальных чувств, как можно видеть из знаменитого лимерика:
		В Дамфрисе прелестная душка



		Ухажёру сказала: «Послушай



		Ты хотел поиграть



		Забравшись в кровать?



		Поиграйся вот с этими штучками!»








На этой почве выросла целая структура оральной сексуальности, к огромному удовольствию миллионов людей во все времена, и к непрестанному возмущению духовенства. Мы не можем воссоздать ментальный процесс Древней Женщины, которая впервые решила отсосать своему парню, но это вполне могло быть вдохновлено его собственными оральными ласками её сосков; впрочем, в каком-то виде орально-генитальный секс случается у всех остальных животных. Кем бы она ни была и что бы ни думала, она сделала для счастья человечества больше, чем все политики и революционеры в истории.

В самом деле, оральный секс мог оказаться крайне маловероятным изобретением без общего для нас, наших предков-приматов и млекопитающих, от которых мы произошли, опыта сосания сосков в младенчестве. Это искусство было тщательно (почти безжалостно) проанализировано Гершоном Легманом в его любопытном труде «Орагенитальность: энциклопедия техник», где каталогизированы сотни вариаций (и математически показано, что существуют миллионы прочих возможностей, которые автор не утруждал себя перечислять) — и всё-таки все они попадают в одну из трёх больших групп: _куннилингус, фелляция и 69. Легман не уделял внимания вариациям оральных ласк груди, «кругосветному путешествию», когда всё тело целиком облизывается и обсасывается, или изощрённым восточным наслаждениям вроде покусывания пальцев ног и посасывания пальцев рук. Попытка действительно перечислить все сексуальные применения человеческого рта непременно вылилась бы в многотомный труд, а если бы описания были достаточно подробными, то объём с лёгкостью сравнялся бы с половиной Британской Энциклопедии.

(Например, хотя сексологи, пишущие по-английски, обычно используют одно и то же слово «фелляция» для всевозможных вариаций сосания члена, у римлян было два отдельных слова для двух разновидностей этого процесса. Одно — собственно фелляция — обозначало ситуацию, когда мужчина полностью пассивен, а женщина активно и энергично сосёт, лижет и стимулирует его пенис руками, а второе слово — иррумация — обозначало ситуацию, когда пассивной остаётся женщина, а мужчина с усилием проталкивает пенис в её рот в стиле вагинального сношения. Продолжая в таком духе, в нашей энциклопедии стоило бы ввести подвиды горизонтальной, вертикальной, сидячей фелляции и т. д.)

Вопреки глубоко укоренившемуся христианскому отвращению к оральному сексу (лишь немного отступившему в последние десятилетия), Кинси обнаружил, что эта практика была повсеместно распространена даже в тот период сексуального средневековья, когда он работал. Трудно представить, каким же образом млекопитающее с типичным опытом сосания груди может быть в дальнейшем так кондиционировано, что будет искоренён оральный секс, вне зависимости от того, сколько усилий к этому приложит духовенство. В конечном счёте, как мы уже видели, кормление грудью происходит тогда, когда новый организм наиболее подвержен импринтингу, а это не может изменить никакое позднее кондиционирование. И тем не менее, эта практика находилась под столь строгим запретом в Америке перед Первой Мировой войной, что наши солдаты во Франции были совершенно изумлены галльским энтузиазмом по отношению к такого рода удовольствиям — что послужило вдохновением для одной из наиболее известных строф в «Мадмуазель Армантьер»:
		Французы, весёлый народ, парле-ву



		Французы, весёлый народ, парле-ву



		Французы, весёлый народ,



		Могут драться ногами и трахаться в рот



		Труляля-парле-ву!








(«могут драться ногами» относится к популярному французскому спорту, когда двое мужчин пытаются уложить друг друга, используя ноги вместо кулаков. Эксперты в этом виде боевых искусств могут одолеть профессионального боксёра; они могут нанести удар ногой так высоко и быстро, как какой-нибудь Нижинский, только гораздо сильнее).

Ну а в наши дни мы, конечно, стали свидетелями потрясающего культа Линды Лавлейс. Мисс Лавлейс, снявшаяся в порнофильме под названием «Глубокая Глотка», где изображала юную леди, у которой клитор находился в горле и которая, значит, могла достигнуть оргазма только в ходе энергичной фелляции, стала кем-то вроде героини или фантастической фигуры для значительных частей населения. Один чувак даже написал письмо в San Francisco Ball, где рассказал, что смотрел Глубокую Глотку 17 раз, и что безответно влюблён в Линду. Esquire поместил её улыбающееся и обаятельное лицо на обложку июньского выпуска 1973 года, но, как обычно, внутри они лишь нервно пошучивали насчёт причин её славы и всё никак не могли найти смелость прямо сказать, что она просто продемонстрировала наиболее эстетически восхитительный отсос, когда-либо показанный в американском кино. В Калифорнии есть даже группа, под названием Эридианский Фонт Освобождения (ЭФО), которая выдвинула Линду в президенты, на выборы 1976 года. Хотя они заявляют об абсолютной серьёзности своих намерений, их слоган звучит как сатирический комментарий касательно нынешнего высшего руководства: «Даёшь в Белый Дом того, кто круто выглядит и круто сосёт!»




Мисс Лавлейс даже написала (с помощью писателя по имени Дуглас Уорран) автобиографию под названием «Линда Лавлейс изнутри», где даёт детальные инструкции насчёт того, как сделать минет в стиле Глубокой Глотки («Я называю это отсосом», говорит она с очаровательной откровенностью). Лучшая поза для начинающих, утверждает Линда, это когда голова свешивается макушкой вниз с края кровати, открывая пенису прямой путь к тёплому уюту гортани. Упражнения йоги (растягивания мышц и медитация), добавляет она, в итоге дают способность расслабляться и контролировать тело в достаточной степени, чтобы всякая женщина могла сделать Глубокую Глотку в любой позе, и не подавившись — хотя маловероятно, что всякая станет достаточно искусной, чтобы поспорить с хвастливым заявлением Линды: «Я стала одной из лучших сосальщиц всех времён».

В автобиографии Линды также описан широкий ассортимент техник, позволяющих выжать максимум из обычного коитуса, анального секса, лесбийского секса и мастурбации, экспертом в которых она себя объявляет. Среди прочих преимуществ йоги, как заявляет Линда, есть и то, что она теперь может засунуть себе в вагину целую человеческую ступню; есть и порнофильм, где показано, как именно это она и проделывает. (Мастера тантрической йоги в Индии и Тибете, как утверждается, способны и на более выдающиеся подвиги, включая непрерывный половой акт в течение семи часов кряду с засасыванием спермы после эякуляции обратно в пенис).

Что бы там ни доказала эта выдающаяся девушка, её карьера, как минимум, продемонстрировала, что существует определённая сила, противоречащая заявлениям оголтелых представительниц движения за свободу женщин с их папистскими прокламациями, будто секс всегда подавляет и унижает женщину. Линда совершенно ясно представляет диаметрально противоположную точку зрения (периодически явно озвучиваемую мисс Вирджинией Джонсон (Masters and Johnson)), согласно которой истинно свободная женщина может наслаждаться сексом не только в равной с мужчинами степени, но даже и в большей. Однако, в последние годы мисс Лавлейс отреклась от своей прошлой деятельности и профессиональных навыков, вполне в согласии с антисексуальным пуританским духом 80-х. Вероятно, она в конце концов и правда станет Президентом, в традиции Рейгана и Буша.

Разумеется, у оральности есть эволюционные корни. Практически все млекопитающие практикуют некие формы куннилингуса; то есть, самец лижет гениталии самки, чтобы подготовить её к совокуплению. Это, кажется, никогда не заходит дальше — по крайней мере, ни один учёный ничего такого не видел. Создаётся впечатление, что млекопитающие не способны совершить скачок мысли (или энергии), который позволит продолжить такой акт до достижения оргазма, а далее перейти к обычному совокуплению. А ситуации, когда самка млекопитающего делает самцу минет, заканчивающийся оргазмом, вообще неизвестны. Возможно, для этого действительно требуется эволюция мозга и нервной системы в человеческом стиле, и эволюция эта, возможно, ещё не закончилась. Уже есть сообщения в медицинской литературе, рассказывающие о редких счастливицах, способных достигнуть оргазма, когда им только лишь сосут груди, и есть даже случаи женщин, достигавших кульминации, когда делали минет своим парням. Всё это началось с распрямления, преодоления ограничений брачного сезона, использования грудей в качестве сексуальных сигналов, и появления семьи. Трудно осознать, что вселенная открывается её обитателям лишь постепенно. Были длительные отрезки времени, когда не появлялось ни одного существа, обладающего глазами, и всё живое исследовало и ощущало окружающую среду с учётом таких ограниченных способностей.

Недавнее исследование Бакстера и Фогеля показало, что растения и деревья осуществляют заметную часть исследования окружающего мира с помощью того, что среди людей называется ЭСВ или телепатией (Бакстер называет это первичным восприятием). Эти безглазые создания, кроме того, ощущают свой мир благодаря смене освещённости (которая может быть почувствована) и температурным и гравитационным чувствам, среди прочих. Далее в ходе эволюции появились глаза, и созданное этими глазами визуальное пространство. И настолько чудесной была эта новая вселенная, которую узрели глаза, что нам очень трудно думать о структуре реальности не думая о ней как о визуальной. Со времён Максвелла и Эйнштейна и до наших дней, передовая наука озадачивала рядовые умы — как и умы некоторых учёных — которые не могут воображать или обращаться с реальностью, которая невизуальна. Ну, а в космических масштабах, вполне вероятно, что могут быть бесчисленные расы, воспринимающие реальности, описанные уравнениями Максвелла или Эйнштейна, и которые расценили бы нас как заблуждающихся примитивных существ, считающих, будто визуальная реальность и есть «реальная» реальность. Возможно, такие космические умы уже появлялись здесь, время от времени, и именно об этом пытаются сказать нам великие ментальные мистики вроде Будды.

Похожим образом, секс, очевидно, развивался из простой сезонной программы низших млекопитающих до круглогодичного празднества, которым наслаждаются люди. Среди людей тоже есть признаки более медленной и более быстрой эволюции. (Старинная история рассказывает об ирландце, который возлёг в Париже с юной француженкой. Когда другой ирландец поинтересовался, как всё прошло, тот ответил: «Определённо, в графстве Уэстмит секс по сию пору находится во младенчестве!»). Кинси, в сороковых годах, обнаружил, что средний американец завершает половой акт менее чем за две минуты; гурманы секса, продолжающие акт целый час, были изумлены, прочитав это. Те женщины, что достигали оргазма в ходе манипуляций с грудью или в процессе минета, значительно подтверждают, что эволюция секса, как часть эволюции разума и восприятия, продолжается. В этом же ряду и Баба Рам Дасс (бывший доктор Ричард Альперт), сообщивший, что продолжал сексуальную активность несколько часов, будучи под LSD. Вероятно, именно об этом пытаются сказать нам великие сексуальные мистики вроде Блейка.

Может даже быть так, что сексуальный мистицизм блейковского толка — также представленный в тантрическом индуизме, даосизме, во многих примитивных религиях, а также историческими фигурами, такими как Жак де Молэ, Джордано Бруно, Д. Г. Лоуренс, Уолт Уитмэн и Алистер Кроули — представляет передний край человеческой осознанности, антенну нашего вида. Десмонд Моррис рассказывает о женщине, которая могла достигнуть оргазма, когда посасывали мочку её уха. Иероним Босх на своих картинах и Норман О. Браун в своих известных книгах, «Жизнь против Смерти» и «Тело Любви», предполагали возможность эволюции секса, преодолевающей область гениталий и переходящей ко всем частям тела, точно так же, как она уже преодолела границы одного периода года, распространившись на весь год. Кажется, это и есть направление эволюции; и христиане в миллионный год нашей эры — если таковые вообще будут — обнаружат, что человечество стало намного более «греховным» и «падшим», чем в наши дни. Из маленького незаметного жёлудя секс разрастается, словно древо жизни, заполняя всё пространство-время. В этом процессе груди уже стали первым аванпостом сексуальной энергии, покидающей область гениталий. Они не только вызывают сексуальное возбуждение у мужчин, они также передают сексуальное наслаждение женщине, если рука или рот должным образом с ними взаимодействуют. (Похожие аванпосты существуют в области шеи, мочек ушей, за коленом, и т. д.) Груди представляют собой сексуализацию ранее нейтральной зоны, и вполне вероятно, что за это и удостоились такого поклонения.




И поклонялись им, о братья мои. В пещерах наших предков часто находят рисунки, очень похожие на небесную рекламу фильма «Outlaw» Ховарда Хьюза; сейчас модно, в кругу своего рода романтиков-теоретиков, предполагать, будто это летающие тарелки. Наиболее известный артефакт каменного века, Уиллендорфская Венера, недвусмысленно изображает женщину с огромными буферами. Похожие грудастые богини найдены в пещерах по всей Европе и всему Ближнему Востоку. По мере того, как история выходит из тени, древнейшими божествами становятся богини-матери, которых можно рассматривать как психологическое продолжение младенческих воспоминаний о груди: они всеблагие, питающие всех и совершенно лишены суровой анти-жизненной этики поздних богов-отцов. Многие из этих божеств, вроде ранее упомянутой Дианы Эфесской, изображались с многочисленными грудями — иконографическое выражение их функций.

По мере того, как в мире распространились великие патриархальные религии мрака и проклятия, был изобретён ад, как пугало для детского ума, а секс из божественного стал дьявольским. Люди начали рассматривать силы природы не как богов и богинь, а как демонов, и подозревать своих женщин в том, что они ведьмы; а грудь подвергли семидесяти семи проклятьям и экзорцизмам. И всё же она проникла в дизайи и архитектуру соборов — как известно каждому художнику — и была создана, по сути, новая богиня-мать, которой позволили войти в христианский пантеон под именем Девы Марии.

Важно помнить, что биологически мы едва ли изменились в прошедшую геологическую эпоху. Мы по-прежнему предпочитаем питаться в собственном логове, а лишившись его, ищем что-нибудь в форме пещеры — вот почему боковые отсеки в ресторанах всегда заполняются раньше, чем центральные столики, а свет обычно приглушён. Домашний человек, покидая утром жильё, говорит, что собирается «пойти за пропитанием», хотя он, вероятно, отправляется в офис, а не охотиться на кабана. Когда мы занимаемся любовью, мы переходим с человеческого уровня назад, на тактильный уровень приматов, а последующие звуковые эффекты недалеки от тех, что сопровождают спаривание больших человекообразных обезьян. Когда мы отправляемся в лес, мы идём группой. И было замечено, что даже в крупных мегаполисах вроде Нью-Йорка или Токио у среднестатистического жителя есть от 50 до 100 друзей или, по крайней мере, знакомых — то же самое число, что обычно обнаруживается в примитивных племенах. Даже наш прославленный интеллект, которым мы так хвастаемся, всего лишь демонстрирует наше хищное происхождение, поскольку ни одно нехищное животное не достигло много в плане хитрости и изворотливости ума, в то время как наши родичи-хищники вполне могут бросить нам вызов на собственном поле, а то и перехитрить. И мы упрямо остаёмся территориальными существами, точно как наши родственники — бабуины и гориллы, в чём может убедиться каждый, подсчитав таблички «проход воспрещён» и всевозможные замки и запоры в любом человеческом сообществе.

Уже говорили, что нельзя полностью понять социологию, не держа постоянно в уме то, что человек изначально обустраивал свою жизнь благодаря стадной охоте. Аналогично, нельзя понять сексологию без напоминаний о тех серьёзных и смешных побочных следствиях того факта, что человек — это животное, самка которого перенесла важные сексуальные центры с заднего низа на передний верх. На такой почве развивался человеческий интеллект, наша культура, наши причудливые способы работать и одеваться, ну и, в итоге, наше замысловатое чувство юмора.

Есть много версий доисторического развития, но я предпочитаю думать, что всё началось с распрямления. Женщина вставала, чтобы дотянуться до ветвей высокого дерева, за каким-то особенным фруктом. Мужчина смотрел на неё, и замечал различные возможности. Мы не можем перестать думать (о сексе и обо всём прочем) с тех самых пор. Разумеется, множество людей отвергают всякие указания на наше животное происхождение. Им хочется верить, что все их предки были идеальными леди и джентльменами. Таких людей задевает мысль о том, что большинство наших предков не носили ни галстуков, ни портков — и, что ещё хуже, подавляющее большинство их даже не было млекопитающими, и выглядели как аллигаторы и им подобные твари. Но тут уж ничего не попишешь, и вы и сейчас можете рассмотреть в человеке лягушку, когда он плывёт определённым стилем, или ящерицу, когда нежится на солнце.

В определённых кругах также бытует мнение, что мы, хоть и запятнаны таким неаристократичным и позорным происхождением, но сейчас достигли точки, когда это всё не имеет к нам, или не должно иметь, никакого отношения. Можно с тем же успехом сказать малиновке, что личность столь благородной внешности должна быть выше такого недостойного поведения, как поедание червей на завтрак. Малиновка, что бы о ней не думали, по-прежнему просто птица (и если у неё есть хоть капля сообразительности, будет этим довольна), а человек, при всей его яркости и фальшивом блеске, по-прежнему млекопитающее (и если у него есть хоть капля сообразительности, будет этим доволен). Можете представить, что было бы более достойным быть страусом, вошью или крабом? Не было бы менее зазорным носить перья, как ангелы (или утки), вместо характерного меха млекопитающих? Не было бы более утончённым синтезировать энергию прямо из солнечного света, как одуванчик, вместо обгладывания костей, как наши дальние родственники собаки? В конце концов, разве кто-то предъявит своей собаки претензию, что это создание родилось в кровавой утробе, сосало соски, и расцарапывает свою шкуру, подобно прочим млекопитающим? Ну а с чего бы, господи прости, чувствовать себя некомфортно, когда те же самые факты упоминаются в приложении к нам самим?

Порой кажется, что мы даже и близко не поняли Фрейда, а Дарвина и подавно. Если кто-то цитирует высказывание Фрейда, мол, пирамиды (которые не только гробницы, но и религиозные храмы) представляют собой идеализацию или сублимацию стремления к женской груди, кто-нибудь другой обязательно хихикнет и заметит, что это просто демонстрирует, что религиозный импульс — всего лишь преломление сексуальности. Но что значит это «всего лишь»? Не подразумевается ли, что религия могла бы конструироваться на основе какой-то более тонкой энергии, чем та, что заставляет детей и мужчин тянуться к груди? Могла бы? А есть ли такая высшая энергия? Мы говорим, «Бог есть любовь», думая, что преступаем пределы материального и животного мира этим громким заявлением. Но есть ли кто-то, кто сперва не научился любви, сжимая грудь в руках или во рту?

Мы можем смеяться над многогрудой Дианой Эфесской, как над грубой идеей божества, а ведь римляне, вероятно, были не столь простыми ребятами, как мы. Христианские теологи могут кричать отсюда и до берега последнего матроса, что их картины с изображениями божества в виде старого человека, восседающего на облаке, не должны пониматься буквально (ну а Диана что, понималась Овидием буквально?), но они продолжают называть это божество «Он», то есть приписывают ему биологический пол, и значит (поскольку в английском языке мы не говорим о растении и водоросли как о «ней» или о «нём»), природу позвоночного животного. Можем ли мы представить это газообразное позвоночное (фраза Томаса Генри Гексли, по сей день актуальная) в поистине нечеловеческом и неживотном виде? Попробуйте, и понаблюдайте, не заполнят ли пробел рептильные или рыбьи образы, когда вы отбросите образ млекопитающего. «Бог это символ Бога», сказал утончённо модернистский теолог Пауль Тиллих. Определённо кажется, что Бог Отец, как и Диана Мать, это просто символ чего-то другого — чего-то, что мы не можем назвать, но с чем сталкиваемся в семейных отношениях и сексуальных взаимодействиях, из которых вырастают эти отношения. (Все боги обзавелись семьями, даже будто бы монотеистичный иудео-христианский Бог. Иудейские каббалисты дали ему жену, Шекину; а христиане, что более в духе Фрейда, дали ему в спутницы девственницу, которая одновременно его мать и жена.) Это «Божественное нечто», спираль ДНК или управляющий или Дао, создали Софи Лорен из наших предков, которые совсем недавно выглядели как Уиллендорфская Венера, а ещё раньше выглядели и передвигались как шимпанзе Чита. Ну а то, что из нас может получиться в дальнейшем, потрясало воображение Ницше и вдохновило Кубрика на съёмки «2001».

Биология — вещь гораздо мистичнее, чем теология, о братья мои. Только прикиньте: из простой животной титьки, едва ли больше, чем просто соска, нашим другом (или подругой) управляющим созданы эти округлые, чашеобразные, восхитительно эстетичные человеческие груди, каждая из которых состоит из 15–25 отдельных долей, каждая из которых представляет собой практически целую биологическую систему. Каждая доля состоит из кластеров или долек, построенных столь замысловато и работающих столь гладко, как самые современные аппараты, защищённые и сделанные столь приятно мягкими на ощупь благодаря большим количествам изоляции в виде жировой ткани. От каждой доли распространяются по сети, напоминающей мощный биокомпьютер, проводники млечного сока, встречающиеся в соске. И, безо всякого столпотворения или закупорки, в этих чашах упакованы ещё две сети — кровеносная и лимфатическая, снабжающие питательными веществами и регулирующие температуру. И что самое лучшее, вся эта система снабжена высококачественной петлёй обратной связи — «горячей линией», как мило называет её английский биолог Алекс Комфорт — уходящей вниз к гениталиям. Эта горячая линия активизируется, когда человек сосёт или гладит груди, создавая в области клитора ощущения, благодаря коим жизнь кажется нашей героине стоящей того, чтобы жить, и возможно, даже приводит к запуску процесса вагинального увлажнения, готовящего к совокуплению.

Что ещё чудеснее, та же петля обратной связи приходит в действие, когда младенец сосёт грудь, и приятные вагинальные ощущения (иногда приводящие к оргазму у матери) приводят к процессу восстановления внутренних половых органов, после растяжения и нагрузки в процессе родов. И всё это работает на принципе сервомеханизма, безо всякого надзирателя (эго), который должен внимательно следить за ходом процесса. Эго может оставаться на посту (где-то в передних лобных долях), сосредоточившись на других заботах, по меньшей мере до тех пор, пока какие-то из процессов не станут настолько приятными, что просто не сорвут крышу, и не отправят эго в плавание по океану биоэнергетического блаженства, пока корабль не перстанет испытывать качку и командный пост не будет вновь занят. И что самое чудесное, как замечает Бакминстер Фуллер в «Nine Chains to the Moon», этот сервомеханизм, как и все прочие в женском теле, и в мужском тоже, и в телах наших родственников среди млекопитающих, а также дальних родственников среди рыб и птиц, это не мёртвая машина (как может показаться исходя из термина), а живое присутствие, которому Фуллер пожаловал титул «Призрачного Капитана». И это не просто запутанный способ сказать, что живые организмы это живые организмы. Это должно, в первую очередь, напоминать нам, что тот надзиратель, который нам обычно знаком — эго — вряд ли заслуживает столь высокой благодарности, когда всё в порядке — или столь сильных проклятий, когда что-то не так.

Почему же мы думаем об этом призрачном капитане как о матери или отце? Антрополог Уэстон Ла Барр отвечает так:






Понимание религии включает в себя и объяснение того, почему религия это исключительно человеческий феномен. Контекстом оказывается универсальная для человека форма семьи, а условием — человеческая неотения (продолжительное младенчество)… В основе всякой религии лежит опыт семейной жизни, и все религии, соответственно, содержат в своих мифах что-то вроде базовой легенды о Эдипе.





Эта неотения, разумеется, приводит нас на территорию Фрейда и психоанализа, о которых мы поговорим в следующей главе. Прежде, чем вломиться в разгорячённую и почти удушающую парилку противоречий, окружающих Фрейда и его работы, стоит напомнить себе, что всё, что действительно насчёт современных младенцев, было верно и 20, и 50, и даже 500 тысяч лет назад. Если у современных малденцев есть «океанический опыт» мистического единения с вселенной, когда они сосут грудь — а многие психиатры не склонны догматически привязываться к фрейдовским теориям, и продолжают свидетельствовать о подобных явлениях — то это было верно и для наших волосатых предков, сгрудившихся у костра на заре человечества. Если мы продолжаем искать этот опыт во взрослой жизни, то тем же занимались и они.

Но этот приводит к выводам, о которых мало кто из нас задумывался. Согласно Дэвиду Коулу Гордону и его блестящему исследованию мастурбации, «любви с собой», поиск взрослого «океанического опыта» включает в себя столь разные формы поведения, как всевозможные виды секса, азартные игры, наблюдения за футбольными матчами, определённые виды преступлений, религиозный мистицизм, альпинизм и даже стад-покер. Во всех этих видах деятельности личность ищет возможности влиться в океан ощущений столь интенсивно вовлекающих и приятных, что обычный барьер между Самостью и Миром забывается или полностью трансцендируется. Очевидно, многие виды работы — если они сознательно выбраны и несут глубокий смысл — также попадают в эту океаническую категорию (можно вспомнить научные исследования, литературу, живопись, музыку и т. п.) Это относится и ко всевозможным видам игр и забав, особенно борьбе, в которой сталкиваешься со страхом и несомненно преодолеваешь его, как и в автогонках или корриде. Но стоит нам проследить этот океанический опыт так далеко, как нам становится трудно понять, где вообще провести границу, за исключением совершенно необходимых вещей — то есть тех, что вселенная заставляет нас делать просто чтобы выжить. Всё остальное — всё, что составляет ткань «культуры» и человеческого воображения, и не дано нам изначально природой — кажется, содержит в себе этот элемент поиска блаженства и трансценденции. Эрнест Хемингуэй достигал своего океанического ощущения, стоя неподвижно и разряжая винтовку в разъярённого льва. Студент достигает того же, выходя из своих границ, когда распевает «Нас не сдвинут с места» на демонстрации протеста. Невротичный грабитель банков чувствует прилив адреналина, заходя в хорошо охраняемое помещение, вооружённый лишь собственными мозгами и храбростью. Исследователь на семнадцатом часу эксперимента теряет всякие следы себя самого, забывает о пище, времени, друзьях и всём остальном — за исключением данных, которые записывает. Маленький Портной экстатически мастурбирует на бюстгальтер сестры. Неустрашимый йогин, сохраняющий неподвижность в одной асане (позе) десятый час, повторяя без конца мантру «Харе Кришна»; строитель моста и тореадор, и поэт, нащупывающий нужную рифму — все они, в очень глубоком биологическом смысле, повторяют или ищут повторения состояния сознания, впервые испытанного при кормлении грудью.

И только потому, что люди занимаются этими странностями с самого начала истории, эта история вообще состоялась. Иначе мы были бы столь же неизменно-стереотипным видом, как и прочие млекопитающие. Поиск груди, в сотнях миллионов сублимированных и обобщённых форм, это сущность того беспокойства, которое и делает нас людьми.

Потому что, врубайся, чувак: когда Мэллори спросили, чего ради он лезет на Эверест, и он дал свой классический дзенский ответ «Потому что это там», он сказал только половину правды. А вторая половина хорошо известна всем читателям Фрейда. И мы можем задуматься, почему же Алистер Кроули, поэт, посвятивший столь много сил в своей жизни тому, чтобы заменить Бога-Отца Иегову древней египетской Богиней-Материю Нуит, тоже был заядлым альпинистом — лучшим в Англии в его время. Та же сила отправляет человека проталкиваться сквозь лишённый гравитации вакуум межпланетного пространства, сталкиваясь с самым настоящим космическим ужасом. Есть ли нужда спрашивать «почему», или удивляться, когда мы слышим очарованные голоса космонавтов, когда их радиосигнал возвращается к нам, и доносит слова о «мире» и «красоте», которые они обнаружили? Луна — la luna — имеет женский род в практически всех языках, и отождествляется с богиней-матерью в почти всех мифологических системах. А великие художники? Нам нет нужды смотреть на портреты обнажённых женщин в поисках доказательств. Возьмите вместо них картины вообще без человеческих фигур и изучите саму логику рисунка — какие формы и линии встречаются чаще всего? А что насчёт музыкантов? Ну, где вы впервые услышали музыку, кто напевал вам песни, и какая часть тела была перед вами в этот момент? Архитекторы отказываются от структурной нужды в прямых линиях, как только они могут ввести в композицию смыгченные кривые, которые бессознательно напоминают нам — о чём? И что касается нашей кухонной и столовой утвари, разве они не напоминают нам наши первые приёмы пищи? А великий Аристотель оставил в назидание нам запись о значимом споре касательно эстетики, случившемся в его время:






Пифагорейцы считали, что формы греческих ваз — это отражения иррациональных чисел, мыслимых Единым Разумом. С другой стороны, эпикурейцы рассматривали их как производные от грудей, бёдер и ягодиц девушек.







Глава 2. Сказки венского леса


…но мы древние и страшные Саксы, переставшие улыбаться алисам, которые были немножко юнгом и слегка фрейдированы…

    

Джойс, «Поминки по Финнегану»






Как гласит одна современная легенда, однажды утром два психоаналитика встретились на улице. «Добрый день» — вежливо поздоровался первый. Другой лишь кивнул и прошел мимо. Кварталом ниже он вдруг остановился и громко произнес: «Что же всё-таки он имел в виду?».

Да, дорогой мой кузен, психоаналитики действительно хотят раскрыть тайные мотивы наших поступков, которые нам, простым людям с открытой душой, покажутся совершенно абсурдными. Сначала фрейдисты обнаружили символизм в снах — и действительно, согласно многим традициям, эти странные ночные видения несут в себе определенные зашифрованные послания. Затем они нашли скрытый смысл в оговорках и все, кто ещё помнит Ричарда Никсона и его фразу «Эта нация терпеть не может Пэта», понимают, что даже самый увертливый лжец иногда случайно выдает истинную правду (Я слышал как-то, что блистательный Малкольм Икс, споткнувшись, произнес такое, что едва могли представить себе наши добропорядочные чернокожие сограждане: «Как же я ненавижу каждую каплю чер… я хотел сказать, белой крови в моих жилах!». Историю эту постарались как можно быстрее умолчать).

Потом фрейдисты перешли к искусству и литературе, пытаясь и там на каждом шагу выявить утаенный подтекст, а множество одаренных творцов призналось в том, что вдохновение они получали из таинственных полуосознанных источников: так, Фолкнер сказал, что многие новеллы были ему продиктованы неким «Демоном»; Мэйлер говорил о своеобразном «бессознательном навигаторе», а Уильяму Блейку, по его собственным словам, указывал, о чем писать и что рисовать, сам архангел Гавриил. Вдохновленные таким успехом, аналитики принялись искать схожие символы в религии, мифологии, фольклоре, в науке, короче говоря, во всех продуктах человеческого воображения. Норман Браун в свое время писал о том, что любое высказывание представляет собой символическое совокупление, где субъект олицетворяет мужское начало, объект высказывания — женское, а глагол выступает своеобразным фаллосом. Постепенно, таким образом, фрейдизм осознал себя более чем наукой — скорее религиозным учением, претендующем на обоснование всего и вся. Эта идея имеет свой логический эквивалент и в медицине в виде панацеи, лекарства от любых болезней, и в физике на примере вечного двигателя; в любом случае, всё это недостижимые идеалы. Мы и так догадываемся об этом, исходя из обычного здравого смысла, но Расселл и Уайтхэд, одержимые нестерпимым желанием доказать очевидное, демонстрируют нам ещё раз невозможность создания таких вещей в своей книге «Principia Mathematica». Человеческая формула, принятая для объяснения всех прочих формул в виде «класса надо всеми классами, включающими себя же» рано или поздно приведет к противоречиям, касается это правило и логики и математики. Давайте вообще покончим с нашими замечательными фрейдистами, а заодно и с Фомой Аквинским, Марксом, Айном Рэндом и всякими другими благодетелями человечества вкупе с этими проклятыми варварами, которые насильно брили любого, кто не соглашался бриться, как гласит одна старая загадка (Ведь если он не побреется, то нарушит договор, но если и побреется, то нарушит его всё равно. Если мы представим, насколько противоречива ситуация этого человека, нам останется ему только посочувствовать).

Есть, впрочем, одно убежище от всевидящего ока фрейдизма, ведь на самом деле психоаналитикам подвластно далеко не всё. Есть двери, которые они не смогут взломать, храмы, в которые им не дано войти, и именно эти храмы и послужат нам прикрытием для провозглашения мистической и страшной свободы.

Однако сейчас фрейдизм занят разработкой одной очень крупной темы. К примеру, до тошнотворности опрятный и аккуратный человек, который беспокоится о состоянии своего бюджета, стремится занять авторитарное положение и приказывать остальным — идеальный бизнесмен, словом — это, с большой долей вероятности, так называемый анальный тип личности. Его нынешняя душевная скупость проистекает из стойких битв с родителями, приучавшими его в детстве к горшку. К этому типу, помимо бизнесменов, принадлежат также бухгалтеры, банкиры и математики. Неприятная мысль, не так ли? Это ещё не всё: мы также можем подозревать в нем скрытую гомосексуальность, так как женщины его буквально отпугивают и ему очень трудно побороть в себе подсознательное влечение к другим мужчинам. Не жмет ещё? Вот вам оральный тип человека — у него нежная душа и кровоточащее сердце, которое переживает всю боль мира так, словно она его собственная, символически же этот тип можно соотнести с младенцем в период кормления грудью.

Конечно, далеко не на каждого человека можно навесить такие ярлычки и заставить его в них поверить. Некоторые из нас действительно являются лишь этими фрейдистскими категориями и ничем более, особенно это заметно в литературных произведениях и постановках, где персонажи заметно упрощены для усиления драматического эффекта. Типичные оральные типы — чеховский дядя Ваня, Леопольд Блум Джойса, застенчивые герои, сыгранные Дэнни Кайе, Гарольдом Ллойдом, Уолли Коксом или Деннисом Хоппером — в реальном мире и до совершеннолетия бы не дожили.

Тем не менее, существуют определенные статистические данные по результатам психологических тестов, которые подтверждаются в течение нескольких десятилетий таких исследований. Выяснилось, что некоторые мужчины среди 300 утверждений, с которыми нужно было согласиться либо нет, дают положительные ответы на вопросы, указывающие на оральный характер личности — в данном случае личность действительно во многом сформировалась именно под влиянием впечатлений и условий периода раннего детства и складывающегося архетипа матери. Другие по результатам тестирования проявили себя личностью анального типа — то есть их развитие происходило под воздействием впечатлений в период приучения к туалету и других социальных правил соблюдения «морали» и «норм приличия». Например, фраза «Мне противно видеть, как ловкий адвокат водит за нос присяжных, стараясь оправдать преступника» — которую вы, должно быть, слышали иногда в своей жизни, однозначно отвергается представителями орального типа и принимается анальным типом личности. Так происходит потому, что оральный тип всегда отождествляет себя с пострадавшей стороной в любой ситуации и считает, что обвиняемый осужден ошибочно или попал в такую передрягу вообще не по своей вине, анальный же тип олицетворяет себя с архетипом отца и авторитарным принципом, постоянно и везде ища виноватых.[1 - См. мои заметки о ругательствах типа ублюдок, задница, свинья или дерьмо в работе: Роберт Антон Уилсон «Книга запретных слов Playboy» (Нью-Йорк, Playboy-Press, 1972).]

Вы получите довольно занятные результаты, если небольшой группе людей предложите пройти письменный тест типа ТТО (теста на тематическую обусловленность); в тестах такого рода человек должен, посмотрев на картинку, сочинить о ней какую-нибудь историю. Выяснится, что оральный тип придумает историю орального характера, анальный — анального, интроверты и экстраверты, соответственно, отражающие их психическую организацию тексты. Первый великий психолог, Будда Гаутама, оказался, таким образом, прав в своем известном афоризме — «Мир, что мы видим, это лишь наша фантазия». Ещё один пример: на одной и той же картинке, изображающей юношу, стоящего перед женщиной преклонных лет с печальным лицом, оральный тип видит мать с сыном, сделавшим что-то плохое, но она готова простить его. Для анального типа этот парень не кто иной как налоговый инспектор, которого женщина пытается обмануть своими слезами, но он в любом случае получит с неё деньги…

Пока эти фрейдистские измышления не зашли слишком далеко, давайте остановимся и рассмотрим один любопытный исторический эпизод. Одна из самых известных афинских куртизанок Фрина, жившая в 4 веке до н. э., была почти современницей Перикла, Сократа, Алкивиада, Аристофана и Платона — этих, по меньшей мере, интересных собеседников, отличавшимися также весьма примечательными чертами: так, Алкивиад, выдающийся полководец, был вероятным любовником Сократа (который имел к тому же жену и любовницу на стороне). Попав в опалу, Алкивиад был выслан за забавные пьяные выходки: шатаясь по городу, он отрезал у статуй богов фаллосы. Так вот, Фрина была не только очень хороша собой (по её словам, она позировала знаменитому скульптору Праксителю для одной из его чувственных богинь), но и прекрасно образована и артистически одарена, впрочем, как и многие её современницы (С другой стороны, в афинских женах ценились их недалекость и покорность, и именно с этого времени стали считать, что эмансипация женщин была порождена мужским шовинизмом).

За свои независимые идеи Фрина в конце концов навлекла на себя проблемы: её обвинили в непочтительности к богам, что было весьма суровым приговором, за что был казнен позже сам Сократ. В деле Фрины суд склонялся к самому жестокому наказанию — как и незадолго до этого в случае с Анаксагором. Он был изгнан за то, в частности, что считал Солнце не богом вовсе, а только огромным осколком пылающей горы. Видя, что ситуация складывается отнюдь не в её пользу, Фрина (либо так решил её защитник, тут мнения расходятся) сбросила с себя одежду, представив на обозрение судьям все щедро дарованные природой сокровища, и заявила, что это её доказательство. Она была оправдана.

Циники тут, разумеется, скажут, что судьи оказались просто-напросто похотливыми стариками, а эстеты возразят, что история эта прекрасно иллюстрирует почти религиозное отношение к красоте в Афинах. Фрина сказала на суде, что боги благоволят к ней, наградив такой красотой, и что иного доказательства её невиновности и быть не может. Традиционное почитание обнаженной женской груди как отражение культа богини — матери вообще имеет очень глубокие корни, и поэтому поступок Фрины может и должен рассматриваться как проявление искреннего благочестия. Фрейдисты, однако, здесь тоже могут предложить нам несколько психологических интерпретаций. Согласно теории Фрейда, судьи, как правило, представляют анальный тип личности; однако будучи всё же людьми, они содержат в себе и элементы орального склада характера с присущими ему чувствительностью и милосердием. Отчаянный поступок Фрины, возможно, напомнивший им о почитании великой богини (культ её впоследствии был заменен на культ бога-отца Зевса, но в ранних Элевсинских мистериях ещё сохранялся), воскресил в памяти «оральные» ассоциации и воспоминания, в каком-то смысле этот эпизод может даже считаться примером древней гештальт-терапии. Частичное или полное обнажение используется наиболее радикальными терапевтами в целях пробуждения у пациента знания о своей истинной глубинной природе, лежащей в основе наших сложных социальных игр с чередующимися поощрениями и наказаниями.

(Полезно вспомнить в этой связи диккенсовский образ обнаженной женской груди как напоминания о том, чего мы лишились в суровую материальную эпоху; позже я процитирую этот отрывок из Дэвида Копперфилда. Меченая женщина Йозефа фон Штернберга с одной из самых напряженных концовок в истории кино также относится сюда: в этом фильме героиня Марлен Дитрих, стоя перед расстрельной командой, просит расческу и зеркальце, чтобы напоследок поправить прическу. Она внимательно смотрит в зеркало и не спеша, аккуратно расчесывает волосы; жест настолько изящный и настолько женственный, что один из солдат расплакался и, опустив винтовку, отказался стрелять и спас тем самым себя от позора. Его место занял другой, плоть от плоти взращенный современной цивилизацией, и его-то совесть уж точно не мучила. После того, как её расстреляли, зрители расходились по домам в такой гробовой тишине, какой никогда не было в кинотеатрах. Никто не посмел взглянуть друг другу в глаза).

Вернемся к нашим оральным и анальным типам: после того, как мы определили их принадлежность по результатам устных и письменных тестов, будет весьма любопытно провести с ними групповую терапию. Анальные экземпляры сразу же начнут оказывать давление на терапевта либо, если это не удастся, попытаются вместе с ним руководить остальной группой. Оральные же типы будут жаловаться на то, что они чувствуют себя совершенно беспомощными и нуждаются в постоянной заботе и уходе. Эти признаки настолько очевидны для опытного аналитика, что он, даже не зная результатов предыдущих тестов и не проводя глубокого анализа, может сразу распределить наших персонажей точно в эти две группы (Опыт этот повторяли несколько раз и всегда с предвиденными фрейдистами итогом. Доктор Тимоти Лири, получивший известность после изобретения им ЛСД, был одним из первых организаторов подобных экспериментов. Забавно, но придуманные им методы были позже испробованы на нем же, когда он сидел в тюрьме).

Но если фрейдисты правы и люди действительно демонстрируют схожие тенденции в своих устных ответах, придуманных образах и поведении в группе — мы должны внимательнее присмотреться к идеям старины Фрейда. По крайней мере, мы поймем, почему нас заинтересовала именно эта книга (и почему многие из нас стыдливо ощущают вину за интерес к таким темам).

Удовольствие от сосания груди у младенца есть, по Фрейду, удовольствие сексуального характера, а любовь матери к своему ребенку это опять же любовь сексуально обусловленная. Это, конечно, не означает, что маленький мальчик втайне хочет овладеть матерью или что все маленькие девочки поголовно лесбиянки. Это значит лишь, что базовые психологические и физические наслаждения на энергетическом и биологическом уровнях в целом точно такие же, как и в более поздних опытах подростковой сексуальности. Вильгельм Райх и Фредерик Перлс слегка уточняют эту концепцию, указывая, что страх — такая же энергия, только направленная в противоположную сторону; для простоты всё это можно назвать возбуждением. Когда возбуждение нарастает и энергия стремится высвободиться, то она может либо достичь своей цели и разрядиться, либо ее блокируют. При разрядке и снятии возбуждения происходят те же энергетические процессы, что и при удовлетворении сексуального вожделения; Фрейд это и имел в виду, говоря, что любое удовольствие — это сексуальное наслаждение. Если же энергия блокируется, то она остается такой же, какой была, и отсюда возникает чувство беспокойства и неудовлетворенности. Это состояние в разговоре характеризуется фразами типа: «Я не знаю, что делать, мне страшно, я не уверен/а в своем выборе» и т. д. Фрейд называл такое состояние Bezetzung (букв. «вложение»), но американские переводчики его работ использовали более академический термин Cathexis, что, в принципе, означает то же самое. По терминологии же Райха, это «эмоциональный якорь», привязывающий нашу психическую энергию к определенному предмету, в то время как Перлс дал этому понятию гораздо более прозаичное наименование — «быть склеенным с чем-либо». Таким образом, удовольствие младенца от материнской груди совершенно нормально и полностью объяснимо, следовательно, вполне естественно поведение человека, который стремится это удовольствие продлить как можно дольше. За исключением периодических эмоциональных сотрясений и прочих атак окружающей его среды, субъект этот взрослеет более-менее гармонично, сохраняя любовно-сексуальный опыт как нечто полезное и могущее пригодиться. Оральный элемент останется в нем навсегда, не ограничивая его личность, но в качестве одной из составляющих ее.

Эта оральная часть потенциально несет в себе множество приятных и полезных функций; например, именно благодаря ей мы получаем наслаждение от женской груди, посасывая, сжимая, целуя её. Даже изображение женской груди приносит нам удовольствие (Поэтому ханжи и поборники феминизма никогда не избавятся, как бы им не хотелось, от «порнографии» или так называемого «шовинистического» искусства. Им в любом случае нужно будет найти замену, ведь неотения — или затянувшееся младенчество — вообще свойственна человеку как биологическому виду. Оральные тенденции приобретает также и не менее успешно ребенок, которого кормили из бутылочки, ведь бутылочка выступает здесь как субститут пусть и «мертвой», но всё-таки груди). «Вселенское сознание» мистиков характеризует в нашем случае то ощущение единства с матерью, которое есть у грудного ребенка и объясняет, почему мы в более взрослом возрасте делимся нашей теплотой, заботой, милосердием с окружающими. Короче говоря, если осталась в нас ещё нерастраченная нежность, это означает, что оральный компонент личности не подавлен до конца.

Вполне очевидно с этой точки зрения, что Иисус из Назарета (или Иисус Христос христианской мифологии) был человеком с сильно развитым оральным элементом личности, обладавшим высочайшим уровнем мистического единения со Вселенной. Детей он сравнивал с воплощенным Царствием Божьим на Земле, одновременно деля ночлег с мытарями и отъявленными грешниками. Даже тех, кто распяли его, он простил. Совсем неудивительно поэтому, что очень многие живописцы изображали Иисуса в образе младенца у груди Марии, так как религия его абсолютно и всеобъемлюще оральна. Шизофреническая раздвоенность американского мышления проистекает из смешения христианских ценностей с безжалостным в желании извлечь коммерческую выгоду капиталистическим строем, который базируется на полном отрицании оральных, нравственных качеств человека. Мы здесь имеем дело со стремлением объединить два фактически взаимоисключающих понятия, порождающих в итоге монстра под названием «американский образ жизни». Позиция апостола Павла, яростного женоненавистника, представлявшего «анальный элемент» в христианстве, и привела в итоге ко всему этому.

Однако оральность может перерасти в заболевание в том случае, если человек задерживается на этой стадии и не желает либо не может достичь зрелости. Он становится в таком случае милосерднее самого Христа, который, кстати, был вполне способен громко осуждать «змеиное отродье» вокруг себя, клеймить законников «лицемерами» и кнутом выгонять торговцев из храма. По замечательному выражению д-ра Перлса, «зрелая личность предъявляет миру претензии и запросы, тогда как оральная личность скрывает в себе укоренившиеся обиды». Оральный человек, пристально посмотрев на что-то либо кого-то, вызвавшего у него обиду, обнаружит на нем отпечаток этой патологической оральности. Здоровой реакцией на раздражитель в данном случае послужит предложение раздражающему фактору убираться ко всем чертям, у орального же сразу возникнет желание подчиниться и простить мерзавцу его примитивность и неразвитость (и конечно, полную «бездуховность», не в пример самому себе), затаив, разумеется, невысказанное раздражение.

Д-р Перлс пишет:






«Если у вас есть трудности в общении с кем-либо, найдите причину своего неприятия. Обида, вообще, это одна из худших форм не пережитых до конца ситуаций, так как, если вы обижены на кого-либо, вы не можете ни спокойно жить, ни справиться с этим чувством. Обида — очень серьезное эмоциональное состояние, своего рода психологический тупик. Запомните поэтому: если вы обижены на кого-то, если вас что-то возмущает, обязательно выражайте это, ведь скрытая обида или негодование могут привести к чувству вины, истинные причины которого вас будут мучить впоследствии. Всякий раз, когда вы ощущаете вину, найдите способ выразить свои претензии миру, уже одно это вам сильно поможет».[2 - Перлс Фредерик, «Гештальт-терапия подробно» (Нью-Йорк, Bantam Books, 1971).]





Обидчивые и зависимые оральные личности создают вокруг себя комплекс техник, который актер и режиссер Майк Николс назвал «выигрывать, проигрывая». Поясним это: в любом конфликте мы можем одержать победу откровенно и смело, а можем и символически, формально проиграв. Обладая при этом истинно оральной структурой личности, мы легко убеждаем себя в том, что наше поражение оказалось духовной или моральной победой над негодяями, от прямого столкновения с которыми мы изящно уклонились. Если вы присмотритесь к людям, особенно хорошо владеющим такой техникой, то сможете заметить, что они или рассылают незримое послание окружающим: мы настоящие победители, либо выражают то же самое осанкой, тоном, жестами или другими средствами невербального общения.

В одном старом мультфильме была сценка, когда старшина кричит на новобранца: «Убери с лица это выражение!». Так вот, новобранец, неспособный в силу многих причин одержать прямую победу над подавляющей армейской системой привычными путями, должен хотя бы сделать вид, что победил, пусть и выражением лица.

Инфантильная оральная личность пытается свести всё разнообразие человеческих взаимоотношений к ряду столкновений с парой огромных и упругих грудей. Если же вы не хотите или не можете играть такую роль, то наш оральный субъект автоматически записывает вас в категорию «плохой матери» или «строгой матери» (по терминологии Фрейда), которая эгоистично и злобно утаивает от своего ребенка желанные сосцы. Нет, конечно, если вас устраивает роль пары сосков, то всё прекрасно — осталось лишь обзавестись лицензией психиатра и бизнес пойдет, ведь такие типы с радостью будут отплачивать вам не то что годами — десятилетиями. Но тут есть одно важное правило: не пытайтесь лечить их, возомнив себя настоящим психиатром, иначе они разочаруются в вас и пойдут искать другого врача, то есть очередную няньку. «Мне надоело выслушать все эти жалобы каждый день» — жалуется один психиатр другому в старой шутке. «А кто их слушает?» — резонно отвечает второй.

Факт состоит в том, что большинство людей, наблюдаемых психиатрами, скорее всего либо полностью оральны либо эти элементы в структуре их личности преобладают вкупе с другими чертами. Так происходит потому, что оральные типы в любой ситуации прежде всего ожидают помощи со стороны, а психиатр в данном случае олицетворяет самую важную поддержку — материнскую. С другой стороны, в психиатрической практике чрезвычайно сложно найти и абсолютно анальную персону; у этих типов нет привычки считать себя обделенными и несчастными, зато есть талант делать несчастными всех окружающих. Совершенно не важно, как вы относитесь к анальному типу, насколько осторожно изучаете тонкости его игры и пытаетесь предсказывать ее правила — в итоге всегда окажется, что вы ошиблись и необходимо уточнить, пользуясь неисчерпаемым источником морального превосходства «подопечного».

(Относительно рациональные и уравновешенные анальные типы часто становятся судьями или бизнесменами, как мы уже сказали. Ими часто просто кишат так называемые «точные» сферы, типа математики, атомной энергетики, бухгалтерского учета, всякого рода профессорские круги и, естественно, армия. Говоря, что наша культура анальна, Фрейд подразумевает, что влиятельные и престижные социальные позиции создаются и поощряются анальными типами, которые, занимая эти места, получают законное право навязывать свои анальные ценности всем остальным. Эти ценности четко противопоставляются щедрости, душевному теплу, заботе, жалости, погребая под собой мазохистскую обидчивость и бесправность а-ля «Дядя Том» и «Бравый солдат Швейк», этих типичных оральных персонажей — подменяя все эти качества продуктивностью, точностью, ненавистью к телу и беспорядку, боязнью отличаться от других, сурово-реалистичным взглядом на бытие и постоянным желанием влезть в чужую жизнь с собственными моральными догмами. Более нервные и менее рациональные анальные идут в полицию или в кредитные компании взыскивать долги с населения).

Жесткое приучение ребенка к социальным поведенческим нормам вызывает у него страх и постепенно замещает уютное оральное мироощущение на рационально-моральное мировоззрение, что наглядно продемонстрировал Диккенс в Дэвиде Копперфилде. Это настолько фрейдистский вывод, что и в самом деле трудно поверить в то, что книга была написана за полвека до того, как Фрейд определил оральный и анальный типы в своей работе «Три очерка по теории сексуальности».

Диккенс описывает счастливое детство Дэвида, жившего со своей овдовевшей матерью, которая представляется нам величественным и одновременно кротким женским божеством. Сию идиллическую картину внезапно нарушает м-р Мордстоун со своим «комплексом Иеговы» (так современные психологи трактуют это отклонение), представляющий в данном случае архетипическое воплощение карающего мужского начала. Подчиняться всем правилам Мордстоуна совершенно нет возможности, так как их слишком много и они довольно странные, иные даже не высказаны прямо, а лишь подразумеваются. Дэвиду приходится терпеть постоянные порки (для его же блага, само собой, хотя Диккенс и подчеркивает удовольствие, которое получал Мордстоун от процесса порки, что вписывается в концепцию Фрейда). Вполне естественно, что Дэвид начал постепенно усваивать анальные воззрения (особенно после того, как Мордстоун стал его отчимом) и воображать себя маленьким испорченным негодяем, который и в самом деле заслуживает сурового наказания. В свете отголосков деяний Фрины и Элеоноры Аквитанской, обнажившей свою грудь в Иерусалиме, на самом пике средневекового патриархата, Диккенс рисует следующую сцену, когда Дэвид возвращается после годового обучения в школе:






Я вошел без стука, тихонько и робко.

Какое-то далекое-далекое воспоминание раннего детства проснулось во мне, когда я вошел в переднюю и услышал голос матери, доносившийся из гостиной. Она тихонько напевала. Мне почудилось, что когда я был ещё грудным младенцем и лежал у нее на коленях, я слышал эту самую колыбельную песенку. Напев этот казался мне одновременно и новым и таким старым, что сердце мое переполнилось радостью, как при встрече с дорогим другом после долгой разлуки.

По тому, как спокойно-задумчиво мать напевала, я решил, что она одна, и тихо вошел в гостиную. Мать сидела у камина с младенцем на руках и кормила его грудью; его крошечная ручка покоилась у нее на шее. Глаза ее были устремлены на личико ребенка, которого она убаюкивала своей песенкой. Предположение мое оказалось верным — никого другого в комнате не было.

Я заговорил с ней. Она вздрогнула, увидела меня и, вскрикнув: «Дэйви, родной мой мальчик!» — бросилась мне навстречу, опустилась возле меня на колени, поцеловала меня и, положив мою голову себе на грудь рядом с приютившимся там крошечным созданием, прижала его ручку к моим губам.

О, зачем я не умер в ту минуту! Лучше было мне умереть тогда, с сердцем, переполненным такими высокими чувствами…





Это сейчас подобная сентиментальность вызвала бы смущение вроде того, что во времена Диккенса испытывали, случайно застав сексуальную сцену. И ещё — если кто-то попытается не обращать внимания на смущение, он тем самым затронет глубочайшие переживания читателя — только проницательное и тонкое понимание этой сцены будет единственно достойным восхищения. Желание укрыться у материнской груди от жесткой «морали» и длани наказующей отца или бога — это настолько сильная и яркая тенденция, что ее вслед за Фрейдом фиксирует подавляющее большинство психоаналитиков. Пока мы не поймем, что одна наша часть нуждается в таком укрытии всякий раз, когда мы ласкаем женскую грудь, мы будем заниматься любовью в такой же темноте, как и наши родители, запершись в спальне. Только у них темнота была физическая, у нас же она будет психологическая.

Мордстоун позже возвращается на сцену, подвергая Дэвида очередным издевательствам. Один католический священник как-то пожаловался, что грудь актрисы Джейн Расселл нависает «словно грозовая туча» над каждой сценой фильма «Изгой»; грудь же матери Дэвида подобно солнцу освещает сгущающуюся с появлением Мордстоуна тьму, от которой Дэвид освобождается лишь в самом конце повествования, разоблачая жестокость, лицемерие и плохо скрываемый садизм викторианских методов воспитания детей.

Интересно отметить (хотя это вряд ли было сделано Диккенсом сознательно), что вторая часть имени Мордстоуна олицетворяет жесткие, «каменные» принципы анальной персоны, а первая наталкивает на аналогии с французским merde, экскрементами.

Способность Диккенса трогательно рассказывать о том, насколько жестоки были способы воспитания детей у Мордстоуна позднее привела к распространившейся либерализации в этом вопросе и, как следствие, — к педагогике доктора Бенджамина Спока. Такой же результат, как бы то ни было, был достигнут вследствие тонкой психологической атмосферы, царившей во всех, кроме наиболее «прогрессивных» семей; история Дэвида Копперфилда нас сейчас притягивает именно потому, что мы все в той или иной степени прошли через что-то подобное. Мы не смогли перенести наши детские привязанности и оральные привычки во взрослую жизнь, как это сделал Иисус; они все были подавлены моральным «созреванием». Поэтому, когда мы сталкиваемся в своей жизни с такими оральными типами, они выглядят в наших глазах не копиями Иисуса, а какими-то нелепыми карикатурами на него. Эти люди ревностно и даже злобно оберегают свою оральность, даже не пытаясь интегрироваться во взрослый реализм, но используя ее для того, чтобы затормозить, отсрочить созревание.

Надо, впрочем, сказать, что далеко не все оральные привычки, проявляющиеся в зрелый период жизни, обязательно являются отклонениями. Многие из нас слышали выражение: «Самый счастливый человек тот, кто умеет прощать» (поймут это на самом деле только те, кто на самом деле научились прощать других), а ведь прощение и милосердие это прямые следствия оставшейся в нас оральности. Полностью анальная личность никогда и ничего не прощает — что объясняет, кстати, почему консерваторами (анальными в абсолютном большинстве) был избран в качестве своего символа слон как олицетворение хорошей памяти.

Оральность тесно связана и с сексом (Возможно, впрочем, что сейчас это говорит во мне сильный оральный компонент, который я не могу даже вообразить у полностью анальной личности. Такие люди, на мой взгляд, не могут быть хорошими сексуальными партнерами).[3 - В стандартном психологическом тесте я действительно близок к анальному типу — впрочем, не настолько близко.] Как отмечал Фрейд, оральность распространяется не только на «грудные» ассоциации, но и на поцелуи — ведь то, что мы называем просто «поцелуем», является удивительным по своей глубине проявлением чувств. На самом деле, за громоздкой и серьезной терминологией Фрейда в «Трех очерках по теории сексуальности» мы видим, что его чрезвычайно забавляет тот факт, что в ту эпоху поцелуй в губы отклонением не считался, а вот орально-генитальный контакт или попросту оральный секс определенно выходил за рамки дозволенного. Если же мы допустим, что традиционный половой акт был единственным сексуальным развлечением, заповеданным Богом человеческим существам, то в таком случае получается, что оральный секс это лишь один шаг в сторону от нормы, в то время как обычный поцелуй в губы — это уже два шага и оттого несомненное извращение. Про покусывание ушных мочек я вообще молчу…

Фрейд также пишет, что есть нечто странное в реакции обычного мужчины, когда он случайно воспользовался зубной щеткой жены, — он испытывает отвращение, и это несмотря на то, что за несколько минут до этого с наслаждением целовал ту же самую супругу.[4 - В другом месте он объясняет предубеждение против анального секса отвращением к испражнениям, а некоторые особенно нервные пациентки жаловались, что им крайне неприятно ощущение полового члена в мочевых протоках. Такое объяснение слегка шокировало даже самого Фрейда и он быстро прибавил, что он вовсе не сочувствует гомосексуалистам.] Альфред Кинси, американский биолог и энтомолог, исследовавший также взаимоотношения полов, позднее указывал на точно такое же отвращение по отношению к куннилингусу или фелляции: люди считали, что при таком контакте легко подхватить какой-нибудь вирус, на что Кинси невозмутимо возражал, что при поцелуе в губы вероятность заразиться чем-либо гораздо выше.

Как прекрасно было известно Фрейду, большинство так называемых «причин» неприятия оральных привычек были следствием рациональности сознания современного человека. Один испугался, стараясь даже не думать о таких вещах, вслед за ним так же поступил и второй, а уже только потом были выдуманы «причины» не делать так-то и так-то, разной степени убедительности (Флобер писал об одном молодом мужчине, который избегал проституток, опасаясь венерических заболеваний и «самой прекрасной гонореи, которую могут подарить их возлюбленные сердца»). Вообще, отвращение к удовольствиям можно считать прямым следствием насилия над личностью в раннем детстве, не важно кем: родителями, старшим братом, учителем и так далее. Следы такого насилия остаются в душе надолго, если не на всю жизнь. Вышло бы довольно забавное эссе или даже целая книга о том, какие причины придумывает человек, чтобы не пробовать марихуану, ходить на работу, которую глубоко ненавидит, подчиняться очевидно идиотским да еще и необязательным правилам и делать многое-многое другое. Кроме некоторых случаев, когда человеку может угрожать реальная опасность, большинство наших страхов просто абсурдны и надуманны. Как старая университетская песня сводит все проблемы онтологии к эмпирицизму а-ля Дзен:
		Мы здесь, потому что мы здесь,



		потому что мы здесь, потому что мы здесь…








— так и мы можем сказать, что
		Мы боимся, потому что боимся,



		потому что боимся, потому что боимся…








К счастью, страхи, отражающие проблемы «ниже пояса», не настолько ярко выражены, как грудные. Я как-то читал, уже не помню, где — в колонке Энн Ландерс или в каком-то Dear Crabby, о женщине, которая не позволяла своему мужу полностью удовлетворяться во время любовного акта, считая, что это может привести к раку груди. Я бы посоветовал ей почитать Фрейда, чтобы убедиться в своей неискренности, ибо в данном случае «причина» возникает уже после страха. Самой же выразительной формой подавления оральных тенденций в нашей культуре была настоящая фобия грудного вскармливания, начавшаяся в 1920-х годах, достигшая своего пика в 1950-х, и только сейчас начинающая медленно угасать; подробнее эта тема как следствие общей параноидальности современного общества будет рассмотрена в главе «Закрытая грудь».

Фрейдизм в течение примерно того же промежутка времени в какой-то степени тоже достиг своего расцвета, и на этот же период приходится весьма примечательная карьера доктора Эдмунда Берглера. Он был убежден, что все человеческие неврозы и отклонения берут свое начало в желании обладания грудью — в довольно своеобразном аспекте, впрочем. Как пишет д-р Берглер, младенец ощущает неразрывное единство с соском, а то, что этот благодатный предмет является частью другого существа — матери, становится для него однажды шокирующим открытием и колоссальной травмой. Хуже того, мать может в любой момент сосок отобрать либо не давать этот «рог изобилия» вовсе. Отсюда, делает вывод ученый, и идет желание отомстить, являющееся скрытым мотивом всех последующих жизненных действий.

На первый взгляд, все это звучит не более странно других фрейдистских теорий, однако д-р Берглер еще только начал, дальше его концепция становится все более сложной и удивительной. В своей работе «Деньги и подсознание» он доказывает, что любой пациент, который сталкивается с высокой платой за лечение, отказывается платить, словно наказывая врача за то, что он прав. В Моде и подсознании есть одна мысль, которая мне очень нравится: женская одежда сейчас так плохо и безвкусно выглядит потому, что дизайнеры, которые все поголовно геи, так мстят своим матерям за то, что в детстве у них отбирали грудь; женщины же, эти милые крошки, на самом деле скрытые мазохистки, втайне увлекающиеся самобичеванием. В книге Ложный пол он доказал, что всё «нормальное», по мнению Кинси, абсолютно и бесспорно есть в той или иной степени отклонение; он уточнил, кстати, что только «миссионерская позиция» (или то, что гавайцы называют «мужчина сверху») единственно правильная. В работе Писатели и бессознательное он утверждает, что любой, кто пишет книги, является латентным гомосексуалистом потому, что автор обсасывает слова и упивается ими так, как «обычные» геи наслаждаются фелляцией, фаллос им в данном случае заменяет грудь. Весьма забавно то, что на обширных просторах своих текстов он постоянно подчеркивает: все критики его теорий — которых было предостаточно в психоаналитических и психологических кругах — все по-своему ненормальны и только скрывают это. В свете всего сказанного совершенно неудивительно, что он стал объектом ненависти номер один Фронта освобождения геев, и это действительно печально, потому что кое в чем он оказался прав, несмотря на легкую скандальность своих выводов.

Айра Уоллах в книге «Одноногий Фрейд снова в седле» иронично предполагает, что раз каждая женщина хочет иметь фаллос, то почему бы и мужчине не захотеть себе пару грудей? Пародия ли это? Карл Юнг, один из самых авторитетных оппонентов Фрейда, считает, что подсознательное желание стать более похожим на других с возрастом только возрастает — в качестве доказательства он приводит усы у пожилых женщин и обвисшую грудь у стариков. Уверены ли мы до конца, что он не прав? Совокупный человеческий опыт задержки в детстве отразился в нас настолько сильно, что любые домыслы по поводу грудной привязанности выглядят уже не столько плодом фантазии, сколько неотъемлемой частью общечеловеческого наследия.

Очень интересна в этой связи загадка орального садизма. Исходя из буквального прочтения фрейдовских теорий, такого в принципе быть не может, так как только у анального типа личности неприятные ощущения от приучения к туалету рождают ответную жестокость в будущем, оральным это не свойственно. (Слово petard (петарда), устаревшее название бомбы, однокоренное со словом fart (т. е. испускать газы), соответственно, мы можем себе представить армейский тип мышления как постоянный поиск чего-нибудь эдакого сверхмощного, способного свалить с ног кого угодно, как в старых шутках, когда, испуская газы, убивали на месте). Соглашаясь с Фрейдом, хотя он здесь слегка дает волю воображению, оральный садизм может происходить от каннибалистических фантазий грудного ребенка. (Кстати, мы ведь даже в зрелом возрасте, охваченные страстью, говорим: «Так бы и съел тебя всю»). Эта тема очень близка легендам о вампирах и оборотнях, существующим чуть ли не с неолита и получившим второе рождение, когда Голливуд начал извлекать коммерческую выгоду из этих образов. Было бы довольно наивно предполагать, что нет в Америке — да и в любой другой стране, где транслируется голливудская продукция — такого ребенка, который бы не знал страшных историй о том, как укушенный оборотнем сам становится оборотнем, начинает питаться человеческой плотью, находясь под влиянием полной луны (символа богини-матери, между прочим), и как другие наши очаровательные друзья, вампиры, восстают из могил, чтобы напиться теплой живой крови.

Эрнест Джонс еще в 1910 году посвятил этим легендам свое первое психоаналитическое исследование, указав, в частности, на странную, двойственную симпатию или даже сострадание к этим существам, выраженные во фразе: «Они не властны избавиться от того, кем стали»; мы крайне редко вспоминаем эти мудрые слова, видя наших человеческих недругов на войне либо в других подобных ситуациях. Факт состоит в том, что мы гораздо чаще идентифицируем себя не с жертвами этих чудовищ, но садистски соотносим себя с самими монстрами — что особенно заметно проявляется у детей. Так называемые «оральные» монстры доводят до крайней точки те импульсы, которые бессознательно появляются у нас во время орального секса, но подавляются из-за социальных табу или сопереживания партнеру, ведь мы только говорим «Я бы съел тебя всю», ограничиваясь на самом деле нежными покусываниями и поцелуями. Американский исследователь эротики Гершон Легман пишет, что мужчины презирают женщину, которая чересчур увлекается фелляцией, подчеркивая ее неполноценность: «Она только сосать и умеет» — скажут о ней, приятно проведя время. Легман считает, что здесь речь идет о подсознательном страхе того, что фелляция может перерасти в настоящий оральный садизм. Подобным же образом многие женщины разрешают мужчинам оральные ласки в значительной степени потому, что мужчина нуждается в подтверждении своей любовной неотразимости; они бы наслаждались ими еще больше, если бы не необъяснимая боязнь, что в какой-то момент мужчина вцепится зубами в их плоть и начнет рвать ее. Общеизвестно, что оральный секс приносит истинное и полноценное удовольствие людям, которые вместе уже давно и научились полностью доверять друг другу.

Один анекдот из книги Легмана Смысл пошлых шуток будет здесь очень кстати. Одна озлобленная особа, которой всю жизнь не везло с мужчинами, додумалась до изощренной и чисто женской мести. В своем доме она соблазняла женатых мужчин, удовлетворяла, пока они все еще были одеты, а потом сплевывала семя прямо на брюки: «Попробуй объяснить это своей жене, ублюдок!». Один достойный джентльмен, профессор, услышав об этом, позволил себе повестись на ее уловки. Когда она закончила представление, он спокойно встал, снял испачканные брюки, достал другую пару из своего портфеля, переоделся, надел шляпу и удалился.

Эта брезгливость перед оральными актами, которая и придает негативный оттенок слову «сосать», отражена в нетленных надписях вроде «Том сосет», «Сьюзи сосет», «Копы сосут» и так далее. В 1960-е такие граффити приобрели политическую окраску, повествуя всему миру, что «Джонсон сосет», и появлялись они в любых местах, где собирались радикалы. Норман Мейлер вспоминал, что видел во время большой антивоенной демонстрации в 1967 году на стене Пентагона надпись «Пентагон сосет»; по его словам, даже если солдаты обычно презирали пацифистов, то тогда они определенно и даже с радостью разделяли настроения протестующих. Выражение же «Армия это как косяк с марихуаной — чем глубже затянешься, тем больше получишь» вообще получило немалую популярность среди надписей в туалетах.

В итоге все эти игрушки превратились в многочисленные пародии, среди которых наиболее памятна «Дракула сосет», интересная тем, что в этой шутке выражена ярко представленная в фильмах 60-х годов сексуальность вампиров и их незабываемо чувственный укус в шею. Первым этот момент подметил режиссер Роже Вадим в своей сложной, декадентской работе «Кровь и розы». Странноватое творчество Романа Полански поставило здесь логическую точку: в пародийном фильме «Бесстрашные убийцы вампиров или Извините, ваши зубы в моей шее» у одного из героев-вампиров сын обладал открыто гомосексуальными наклонностями, а другой, вампир-еврей, был абсолютно равнодушен к распятию. Бела Лугоши Фрейд понял тоже вполне для себя традиционно и, по его мнению, «„Дракула“ Тода Браунинга» насыщен многочисленными тайными и явными сексуальными извращениями.[5 - Читателям, интересующимся психологической и социологической подоплекой историй об оборотнях, я очень советую мою статью «Даже тот, кто чист сердцем: американский хоррор как традиционный жанр» в журнале «Человеческие взаимоотношения», летний номер, 1970 год.]

Последняя надпись, которую вполне можно увидеть на каком-нибудь значке, снижает негативное значение слова «сосать» до полного абсурда, информируя нас с бесстрастной биологической точностью: «Дети сосут».




Глава 3. Закрытая грудь


Однажды несколько юношей («братьев»), длинноволосых и бородатых, обрабатывали поле, рядом с ними трудились несколько молодых девушек («сестер»). Одна из них, в свободном платье с низким вырезом, наклонилась и позволила одному юноше случайно увидеть свою грудь. Позже в тот же день этот юноша пожаловался пастору на сестру, будто она уличила его в плотских желаниях… Вечером сестры собрались на особую встречу и старшие из них объяснили, что женщинам заповедано было одеваться так, дабы не открывать ни один волнующий изгиб их тела.

    

«Люди Иисуса»[6 - Психология сегодня, декабрь 1972 г.]






Поверьте, это не внезапный скачок в мрачное средневековье с помощью машины времени, а вполне вероятный эпизод из жизни коммуны «Иисусовы безумцы», существующей сейчас в Соединенных Штатах, невзирая на полет человека на Луну, Чарльза Дарвина и Галилея. Это, кстати, не единственный прецедент. В 1920-х годах все наше общество прошло через попытки запрета женской груди, ликвидации ее образа из культурного контекста вообще; хуже этого несчастным женщинам приходилось действительно только в средневековье.

С психологической точки зрения, корни такой фобии выявить довольно легко. «Анальный тип человека» у Фрейда (соотносимый с понятием «авторитарной личности» в социо-психологии Эриха Фромма) отражен в укоренившемся еще с глубокой древности стыде при отправлении естественных нужд. Такое же смущение сопровождает и другие акты телесных проявлений, таких, как сексуальное вожделение, несдерживаемая радость по любому поводу, громкий смех и плач, привычка обниматься (будь то щенки, котята, пухлые детишки или взрослые любовники) и беспричинный гнев. (Эдгар По в рассказе «Бочонок амонтильядо» описал, напротив, гнев как продуманное и холодное средство мщения). Большинство из нас стесняется привычных функций саморегуляции организма, (этого «Призрачного Капитана» Фуллера), особенно выделительных вроде мочеиспускания, мастурбации, видимых признаков беременности и, конечно, кормления грудью. Крайние анальные типы известны своими пищевыми фобиями: они, к примеру, не переносят молоко, пудинг из тапиоки и всегда мнут овощи или что-либо другое, что напоминает им о детстве.




Устойчивость анального компонента нашей культуры демонстрируется постоянными попытками вернуться к пуританским нравам, которые серьезно потеряли в правах за последнее десятилетие. Вполне понятно, что зрелище обнаженных сосков никак не есть результат заката и падения Американской Империи, однако попытки совершенно серьезно восстановить цензуру в недавнем прошлом всегда находили влиятельных сторонников. В январе 1973-го в Сан-Франциско местные умники одержали маленькую победу, суть которой вот в чем: владельца одного топлесс-бара, разместившего огромный баннер с одной звездой, демонстрирующей свои прелести во всей их нескрываемой славе, заставили придать ей более целомудренный вид. Он, недолго думая, выполнил просьбу: наклеил большой белый стикер с надписью ЦЕНЗУРА прямо поверх ее сосков.

Мне иной раз кажется, что открытия Дарвина так же смутно понимаются людьми, как и открытия Эйнштейна. Понятие естественного отбора, допустим, обязательно включает в себя и сексуальный отбор, а это означает, что человечество творит фактически само себя. Большинству это вообще невдомек. Человеческий мужчина имеет самый большой пенис в семействе приматов; его двоюродный кузен, самец гориллы, в этом отношении менее мужествен и явно проигрывает, вопреки распространенным сказкам о похищении женщин крупными самцами обезьян. (Средняя длина «инструмента» в спокойном состоянии у человека около 3,7 дюйма; у гориллы два дюйма, у остальных приматов тоже близка к этому). По мнению христианской науки с ее подходом «ум-над-материей», такой размер органа вовсе не результат мужского пожелания, в то время как нам ясно, что это был свободный выбор первобытного человека и, разумеется, слабого пола, сложившийся в результате долгой эволюции. Мужчины с выдающимся достоинством отбирались самками чаще остальных как лучшие сексуальные партнеры, от которых будет больше детей, а их гены, в отличие от генов «аскетов с куцым мушкетом», были более устойчивы и распространялись быстрее. Тоже самое касается и женской груди, которую благая эволюция превратила из плоской «доски» обезьяньих самок в восхитительные чашеобразные сокровища, что мы все так нежно любим.

Отсюда и вытекает, что тело, которое ханжи презирают и отвергают, есть подлинный продукт наших желаний, нашей сексуальности и нашего выбора за последние несколько миллионов лет. Если бы пуритане опять начали главенствовать в какую-нибудь эпоху, нам следовало бы быть подальше оттуда либо родиться в бетонной капсуле или панцире, чтобы ни одна живая душа ничего не увидела и не почувствовала.

Анальная личность будет объяснять свои предубеждения (которые всегда вызваны страхом — ну вы помните: «мы боимся, потому что боимся, потому что боимся…») сомнительными доводами, будто большая обнаженная грудь «грязна и непристойна». Забавно, но вот тут-то и раскрывается их анальная сущность; грудь нормальной чистоплотной женщины уж конечно не имеет ничего общего с грязью или нечистотами. Скорее, это обусловленные семантические реакции нервной системы самих анальных субъектов, вспоминающей отпечатавшееся отвращение к телесности еще со времен приучения к туалету в далеком детстве. Тут мы можем вывести краткое определение анальной личности, которое в неспециальных терминах будет выглядеть примерно так: «Это личность, которая гипертрофированно воспринимает любые телесные проявления, питая к ним неприязнь типа той, что другие испытывают к испражнениям».

Абсурдность такого взгляда для нас очевидна — абсолютный нонсенс сравнивать теплую, мягкую, восхитительную грудь со смрадной кучкой испражнений. Подобно тому, как рыба не замечает окружающей ее воды, так же и мы считаем анальную личность душевнобольной, ведь это давно уже стало общим местом. Если человек, к примеру, будет хлюпать носом в супе или заявлять, что у него в кладовке прячутся пришельцы с Марса, мы сделаем вывод, что с нервной системой у него неполадки, но если он будет называть приятные и радостные стороны жизни «отталкивающей мерзостью», мы будем думать, что он более духовно развит, чувствовать себя ниже него и притворно с ним соглашаться — до тех пор, разумеется, пока не свалим от него подальше

Эти же правила относятся и к остальным нашим заблуждениям. Человека, буквально воспринимающего библейское выражение «Ворожеи не оставляй в живых» и мечтающего вернуть костры инквизиции на законное место, мы бы сочли сейчас опасным лунатиком. Аналогичным образом, обряды поклонения змеям в штате Джорджия и обеих Каролинах долгие годы наталкивались на сопротивление властей, а одного из участников этих представлений даже отправили в психиатрическую лечебницу, даром что, эти люди опирались в своем змеепоклонстве на строку из Евангелия от Марка (16:17–18): «Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им;» (курсив мой). Лет двадцать назад одного канадского миллионера его добрые родственники упекли в психиатрическую больницу, за то всего лишь, что он непосредственно понял фразу «Раздай все, что имеешь, бедным» и начал делиться своим богатством с людьми на улицах. Как бы там ни было, вряд ли кто-нибудь, кроме Мадлен Мюррей О’Хэйр осмелится публично сказать, что другие библейские цитаты с объективной и логической точки зрения еще более безумны, нежели приведенные выше. Это все оттого, что те сдвинутые, которые верят в подобные вещи, составляют сейчас большинство человеческой популяции, а с несогласными поступят так, как уже давно привыкли — изолируют как можно дальше от общества; и именно поэтому, когда Президентский совет по вопросам порнографии заключил, что вред от порнографической литературы ничем не доказан, тогдашний президент Никсон изрек величайшее магическое словечко всех анальных типов, «непристойно», и отменил решение совета, а чуть позже последовал его примеру и Верховный Суд. В 1980-х Рейган, созвавший новую Комиссию, смущался гораздо меньше Никсона и просто-напросто сам полностью сформировал весь ее состав. Вывод ученых мужей был вполне предсказуемым: Порнография — причина насилия, а то, что опубликованные данные противоречили заключению, было, конечно, не существенно.

Вообще, любой, кто использует слово «непристойный», неспособен рационально подойти к свободе и цензуре, также как тот, кто употребляет слово «ниггер», не может спокойно слышать о наделении цветных теми же правами, что имеют другие. Эти эмоциональные слова являются обусловленной семантической реакцией, охватывающей весь организм — передние и нижние отделы мозга (где начинаются эмоциональные процессы), мускулы, гланды, внутренности — и реакция эта слабо подчиняется логике, чей жалкий голос едва достигает переднего мозга. Если бы человечество жило по законам разума, мы бы стали совершенно вменяемы уже тогда, когда Платон открыл диалектику, а Аристотель раскрыл последовательность логического суждения. Сейчас мы только начинаем избавляться от фобий и различных предрассудков, которые скрывают от нас подлинную реальность, проецируя предвзятые представления на те элементы бытия, которые мы не в силах игнорировать.

Больше десяти лет назад я писал в Энциклопедии сексуального поведения:






Сексуальные отношения, как и любые другие, как правило, во многом зависят от молчаливых, часто даже бессознательных предпосылок. Творческая мысль, высказанная точно и ясно, проистекает из разочарования: человек видит, что проблема должна быть решена и изобретает способы ее решения. Очень многое из того, что нами понимается под психической активностью, является полувысказанными, полусознательными смысловыми рефлексами на ключевые слова, в том случае, если ситуация вызывает в памяти именно их.

К примеру, наша реакция на секс, громко именуемая «философией секса», это в большинстве случаев лишь нейропсихологические реакции на всякие несложные «поэтические метафоры». Одна из них, оказавшая наиболее сильное влияние на западную цивилизацию и лежащая в основе иудео-христианских сексуальных догм, гласит, что секс есть «грязь», а половая активность скорее присуща животным, чем венцу Божьего творения. Половые функции были приравнены к выделительным — мол, все это нечисто, омерзительно, отталкивающе, «нехорошо» и далее в том же духе.

Мы говорим о простой поэтической метафоре потому, что можем сравнить наш анализ с тем, как литературный критик изучает стихотворную строку. Метафора вообще подразумевает скрытое отождествление двух различных явлений. «Корабль похож на плуг», говорим мы. Метафора, менее очевидная и оттого более эффективная, намекает здесь на обозначение процесса: «Корабль распахивает волны». Следовательно, когда отождествление выражено неявно, нам труднее его распознать …

Иудео-христианская теология последовательно очерняет сексуальные взаимоотношения, опять же метафорически уподобляя их какой-нибудь гадости. Сравнение сексуальности и непристойности подсознательно заложено в психологических и неврологических реакциях бесчисленных миллионов людей — которые могут даже не догадываться о «поэтической», дологической природе этого сравнения.

Когда поэты-романтики ассоциировали созревающую сексуальность с распускающимся цветком и расцветающей зеленью, их реакция была прямо противоположной той, о которой речь шла выше, и сейчас мы можем в противовес ханжескому «сексуальность порочна и непристойна» сказать с радостью «сексуальность подобна благоухающей весне». Впрочем, с психологической точки зрения, оба этих сравнения эффективны.





«Вы смотрите ушами», любил повторять своим ученикам известный семантик Альфред Коржибский. То есть, пока мы не предпримем особых усилий для поддержания нашего творческого видения, как делают художники, мы видим только то, что общество (это колоссальное собрание звукозаписей) приказывает нам видеть. Те слова, что вы произносите, смотря на картину или читая книгу, были сказаны вам кем-то когда-то в прошлом. Кто же в таком случае смотрит — вы сами или те, кто произнес эти слова? Когда мы смотрим — здесь и сейчас или в тот момент в прошлом, когда сказанное было записано вами в собственном биокомпьютере и потом использовано? Вдумайтесь: Именно это имели в виду мистики, когда говорили, что обычное зрение есть заблуждение; это лишь воспроизведение старых записей и не более. Творческое видение, то есть подлинное участие в жизни, как и творческое мышление, является волевым актом.

Философия страуса — чего я не вижу, того и не существует — ведет к утрате контакта с очень важной составляющей нас самих. «Ты отдал свои глаза другим и они смотрят за тебя», обычно говорил Фредерик Перлз тем студентам, которые не владели творческим видением. Он имел в виду, что только патологически зависимый человек отдает свои мысли другому, так же поступаем и мы.[7 - Вильгельм Райх указывает в Психологии масс и фашизме, что — еще до того, как нацистов стали избегать — он часто спорил с членами нацистской партии. Когда они неспособны были объяснить тот или иной поступок Гитлера, то неизбежно прибегали к доводу «Он должен был вам сказать, но мы не в курсе». Любой из нас слышал такое от какого-нибудь робкого человека, которого заставляют совершить яркий акт неповиновения богу, фюреру, любому, за кем обычно следуют люди. Фраза Иисуса «слепой ведет слепого» тут очень актуальна.] В католической религии священники и монахини, образно выражаясь, отказываются от своих гениталий; не спешите смеяться над ними, пока до конца не уверены, что не способны отдать что-то не менее важное. Психолог Уильям Шутц в своей работе Вот идет кто-то замечает, что любая средняя группа американцев, которую попросят описать последовательно свое тело от пальцев ног до макушки — обычное йогическое упражнение — обязательно столкнется с каким-то количеством «мертвых зон», то есть органов или частей тела, которые вообще не воспринимаются. Это те самые места, которые они символически отдали обществу в обмен на социальную адекватность и приспособленность.

Такой отказ от себя удивительно тотален: римские служители Аттиса в прямом смысле расставались со своими органами, кастрируя себя (одно время в России существовала христианская секта с такими же наклонностями). Многие люди носят темные очки даже после заката, тем самым снижая свое видение до максимально возможного уровня. «Я тебя не слышу! Я тебя не слышу!» кричал продюсер в романе Нормана Мэйлера «Олений заповедник», когда ему говорили что-то, что он не желал слышать. Истерические недуги без каких-либо физических травм часто фиксируются в психиатрической литературе: истерическая слепота, глухота, паралич, фригидность, импотенция… Теперь, на фоне всего этого, мы можем понять запрет на обнажение груди в коммуне «Иисусовых безумцев», в 1920-е годы в США и в Средневековье, хотя точная причина сокрытия груди либо любой другой части тела остается тайной. У психологов и антропологов есть множество теорий касательно изначального повода людей носить одежду (ведь ни одно другое животное так не поступает) и надо сказать, что все эти причины звучат вполне правдоподобно — пока не появились ученые с противоположными взглядами. Совершенно не доказано, что мы впервые надели на себя что-то, чтобы согреться (этот обычай, видимо, родом из тропиков). Подходящее применение одежда нашла в религиозной и магической сфере — в конце концов, вы ведь не будете выступать перед людьми голышом, особенно в тех буйных ритуалах, которые, похоже, предпочитали наши предки. Так называемая скромность, то есть желание спрятать определенные сексуальные зоны, могла, в принципе, подтолкнуть к ношению одежды (в чем убеждает нас Книга Бытия), но уже доказано, что чувство застенчивости само по себе вторично, изобретение одежды же ему предшествовало. Еще больше запутывает ситуацию тот факт, что во многих ранних средиземноморских культах люди, наоборот, снимали одежду, чтобы тем самым почтить богов; этакий акт набожности современных американок, которые, прежде чем идти в церковь, меняют мини-юбку на что-нибудь подлиннее. Возможно, что снятие одежды в религиозных целях гораздо более осмысленно, чем надевание ее, свидетельствуя, что человек стремится к божеству безо всяких претензий и с позиции определенной социальной роли, но движимый лишь чистым смирением.

Одежда также тесно связана с косметикой, татуировками и другими похожими способами украшения тела. Что касается нудистов, то их точка зрения на это полностью совпадает с мнением шекспировского Гамлета о косметике: «Бог дал вам одно лицо, а вы создаете себе другое». Бог, считают нудисты, даровал нам одно тело и всякий раз, надевая одежду, мы словно маскируемся, создаем для себя второе тело, имитирующее настоящее. Поэтому убежденные нудисты возражают и против ренессансного обычая подкрашивать соски, чтобы сделать их более заметными и, руководствуясь той же логикой, против современной традиции скрывать их под одеждой. «Мы хотим видеть соски, какими их создал Бог» — буквально молят они.

Одежда впервые появляется в мировой истории, по разным данным, от 75 до 100 000 лет назад. Одновременно с развитием современного мышления, искусства и науки закладываются основы современных неврозов, психозов, психопатий, войн, предрассудков и других отклонений. Вкратце можно сказать, что одежда является следствием нашей способности мыслить символически, ведь животные воспринимают только то, что происходит прямо здесь и сейчас, мы же можем воображать вещи, которых в данный момент нет вообще или они могут появиться в будущем. Абстрактное мышление может как вознести нас на вершину мысли, так и низвергнуть в бездну безумия, а то и другое в отношении одежды зависит от наших воззрений. Если бы мы реагировали на окружающий мир только в перспективе прямо здесь и прямо сейчас, как делают собаки, рыбы или обезьяны, носить одежду было бы вовсе необязательно.




Томас Карлейль впервые указал на то, что одежда выполняет в основном психологические функции. Описывая наших предков, первобытных охотников, он замечает, что «согревались они или в процессе охоты или залезая в пустое дерево либо под навес из коры и сушеных листьев, либо укрываясь в пещерах; одежда была нужна им только для украшения. Первым по-настоящему душевным порывом первобытного мужчины было желание украсить себя…». И первобытной женщины, конечно, тоже. В самом деле, то внимание, c каким одна женщина рассматривает наряд другой, связано с чем-то более тонким, нежели их отговорки, что одежда защищает от плохой погоды. Не в погоде тут дело: как-то одна дама спросила у мадам де Помпадур: «Не кажется ли вам, что мое жемчужное ожерелье слишком длинно?». «Нисколько» — последовал ласковый ответ, «оно просто пытается вернуться к истоку». Даже Жа Жа Габор не смогла бы тут ничего добавить, кроме своего умопомрачительного «Дорррогая».

Девушки из Верхнего Конго, в среде которых татуировки, шрамирование и раскраска тела выполняют те же функции, что и одежда наших женщин, считаются хорошо одетыми, будучи при этом абсолютно голыми. Сексуальность в таком случае нисколько не скрывается и не снижается, а только лишь доносится иными путями. Лоуренс Лангнер вполне убедительно доказывает в своем забавном эссе «Как важно носить одежду», что вещи помогают человеку сохранять сексуальность в любое время года в противовес ограниченным периодам влечения у других животных. Это на самом деле так, ведь человек, попавший в сообщество нудистов, как ни странно, не испытывает того сексуального возбуждения, которое ожидал испытать до визита.




Разумеется, отчасти сексуальный эффект одежды заключается в а) постепенном и очень медленном от нее освобождении — основе такого интересного культурного феномена как стриптиз; и б) так называемого «раздевания взглядом», столь типичного для мужчин. («За нами стоит очень соблазнительная девушка» — мог бы сказать Холмс Ватсону на улице. «Да ну, Холмс», мог бы ответить сконфуженный доктор, «как вы смогли посмотреть нам за спину?» «Я и не смог; я лишь внимательно наблюдаю за лицами мужчин, идущих к нам». Никакая эмансипация не избавит мужчин от этой привычки, только если будет принят закон, предписывающий кастрацию сразу же после рождения.




Обнаженная грудь полинезиек, очевидно, оскорбляла взор миссионеров, которые заставляли их прикрывать наготу свободными легкими платьями, сейчас известными как муу-муу. Как пишет Артур Гримбл, исследователь островов Гилберта и Эллис, результаты оказались прямо противоположными ожидаемым: «Ношение одежды, может, и начинается с Эдемского Сада, однако тропический рай она вконец испортила, потому что, появившись, способствовала развитию у туземцев похотливого любопытства, о котором раньше даже и речи не было». Чарли Чаплин добивался той же цели очень остроумно в одной старой короткометражке, где он в роли маляра неожиданно натыкается на статую обнаженной женщины в той комнате, где работал. Чарли краснеет, отводит глаза, а потом достает абажур и надевает его на статую на манер корсета, закрывая область от груди до бедер. Затем он отходит, подходит снова, заглядывает под абажур с весьма сладострастным выражением лица и только после этого продолжает красить. Мы, таким образом, можем отследить сексуальность скрытого одеждой нечто даже на примере ореховой скорлупы.




Эффект такой своеобразной игры в прятки лежит в основе моды, которая умело держит мужчин в напряжении уже долгие десятилетия, не давая угадать, какая часть заветной анатомии будет открыта на этот раз, а что будет надежно упрятано. На типичных порнографических открытках 1920-х падение интереса к груди происходит параллельно с подчеркиванием ног, поскольку это была эпоха торжества плоскогрудых девушек в коротеньких юбках. Аналогичным образом, когда в конце 40-х-начале 50-х длинные юбки начинают почти полностью закрывать ноги, дизайнеры стремятся акцентировать ягодицы, что заметно по подборкам «Плейбоя» тех лет. Главное правило женской моды гласит: «Если мы что-то скрываем, мы должны обязательно что-то открыть», поэтому во времена Наполеона француженки смело открывали грудь очень низким вырезом платья, но ни дюйм не приоткрывали ног: платья почти волочились по полу. Стриптиз моды, похоже, вечен: уходящее в одной эпохе возвращается в другой, и то, что мы получаем, мы теряем снова.




Стоит сказать, что один предмет одежды является сам по себе опровержением всех идей, гласящих, что скромность послужила причиной появления одежды. Я имею в виду, конечно, бюстгальтер — он не сделал грудь менее заметной, напротив, он сделал ее более заметной. Дизайн его потому и меняется столь часто, потому что он зависит от модных веяний конкретного момента: один может увеличить небольшую грудь, другой, наоборот, сделать крупную более изящной; один может подтянуть грудь, а другой опустить ее вниз; есть даже надувные бюстгальтеры. Лоуренс Лангнер в уже упомянутой книге цитирует одну шутку про три модели бюстгальтера: «Великий диктатор» (чтобы подавлять массы), «Армия Спасения» (чтобы поднимать дух) и «Желтая пресса» (чтобы делать из мухи слона). Во всех трех случаях главный фактор — тщеславие, а отнюдь не скромность.

Отказ от ношения бюстгальтера, как правило, ассоциируется с женской эмансипацией, хотя этому предшествовало политическое движение среди левых хиппи, включавшее в себя в том числе: отсутствие косметики, простую и дешевую одежду (как у мужчин, так и у женщин), обращение к йоге и хиропрактикам, путешествия автостопом и, возможно даже, выбор в пользу марихуаны перед алкоголем как социальным наркотиком. Определяющим фактором во всех этих случаях мы имеем желание избежать бесцельной траты денег; отсюда и сопротивление системе и срывание масок с публики. Это анархистская революция прямого действия, столь контрастирующая с политическими призывами либералов и марксистов, позволяет молодым увольняться с презираемой работы, путешествовать, ощущая настоящую свободу, которой в массе своей лишено старшее поколение. Они готовы даже терпеть определенные лишения, понимая, что платят этим за свою независимость. Известная фраза «Не имей ничего, что бы ты не мог положить в рюкзак и унести на себе» тоже часть этой культуры, вполне себе здравой, если человек намерен обрести счастье. Глупыми выходками это считают только те консерваторы, которых заботит в жизни единственная цель — благопристойно выглядеть глазах своих соседей. (Чуть позже мы подробнее поговорим об этой новой ментальности, которую Чарльз Райх назвал «Сознательность III». Есть определенные основания считать это очередной данью моде, хотя эта ментальность может и свидетельствовать о глубоких, необратимых изменениях).

Феномен плоской груди 1920-х особенно интересен еще и тем, что он совпал по времени с повсеместным ослаблением викторианских ценностей, в том числе и характерной для этого периода притворной стыдливостью. Социологи указывают на унисексуальные или протофеминистские приметы времени: женщинам в 1920 году было разрешено голосовать, а несколькими годами позже уже подчеркивать линию бюста; все шло к постепенной отмене сексуальной дискриминации. Но почему же в таком случае феминизм снова практически исчез в 1930-1950-е годы, истерически и озлобленно вернувшись в конце 1960-х годов? Почему культ плоской груди совпал с закатом грудного вскармливания (что оставило видимые следы на детях этого поколения, сейчас уже стариков, ненавидящих всех вокруг себя: негров, европейцев, азиатов и что уж там — подчас даже собственных детей)? И почему в ту же самую эпоху были запрещены любые наркотики и алкоголь (очевидно оральные привязанности), чему сопутствовало сильнейшее протестное движение, сравнимое лишь с революциями 1960-х? В психодинамике всех этих процессов еще предстоит разобраться.




Есть одна ирландская поговорка про пьяницу: «Виски сосет, словно яд из раны», упор тут как раз делается на оральный инстинкт алкоголика. Наивно верить, что можно остановить алкоголизм, запретив вообще продавать спиртное (позднее началась такая же кампания против марихуаны), однако таким способом и был введен «сухой закон». В 1920-е годы у власти не было ни одного демократического президента и не было принято ни одного закона, мало-мальски улучшившего благосостояние граждан. Когда Рузвельт отменил запрет и начал расточать щедрость на ту треть нации, которую он назвал «голодной, оборванной и бездомной», консервативный журналист Генри Л. Менкен подобрал очень точную метафору для этих общественных изменений: Рузвельт превратил правительство, как выразился Менкен, в «дойную корову с миллионом грудей».

В это же время параллельно с уменьшением груди начинает укорачиваться женская прическа, все более приобретая очертания «под мальчика». Подобная прическа, как и длинные волосы у парней в 60-е, двигали общество в сторону «унисекс-стиля», вместе с остальными переменами в стане «слабого пола». Было ли это отказом от сексуальности, за который боролись многие феминистки 1960-х? Не совсем — подол юбки начал расти все выше и выше, привлекая внимание к ногам как сексуальным объектам, а эротические сигналы начали поступать уже из области ниже бедер. Это был неизбежный закон природы: сексуальное влечение, если ему закрывали доступ спереди, тихонько прокрадывалось через черный ход.

Однако заметим: Для любого мужчины, рожденного после 1930-40-х годов, фотографии прелестниц 20-х выглядят странно и даже пугающе. Да, они, конечно, были женщинами и весьма привлекательными — НО ГДЕ ИХ ГРУДЬ? Скрытая под специальными бюстгальтерами для придания им скорее мальчишеского облика, она могла привлекать разве что латентных гомосексуалистов (которых официально как бы не существовало в ту славную эпоху высокой республиканской нравственности Гардинга — Кулиджа — Гувера; старомодной канонерской дипломатии, которой не хватало толики притворства заявить, что люди, к которым мы вламываемся, нас и пригласили; мнимо растущего фондового рынка, карманных фляжек и постоянного ощущения страшного преступления, когда ты делаешь глоток-другой из этой самой фляжки).

Американские женщины сдались и сдали грудь на милость победителю. Вильгельм Райх в Анализе характера, Фредерик Перлс в Подробно о гештальт-терапии, Александр Лоуэн в Измене телу и Уильям Шутц в Вот идет кто-то описывали пациентов, отказавшихся от какой-то части своего тела для избежания болезненного конфликта между биологическими потребностями и социальным лицемерием. «Подавление» груди в 20-е годы определенно соотносимо с гистерэктомией (удалением матки), распространенной в 1930-е; врачи тогда находили множество причин (сейчас все они признаны несостоятельными), чтобы удалить матку, после чего женщина никогда больше не могла бы иметь детей. В 1940-е годы, сообщая о женщинах, достигших зрелости в основном в те десятилетия, Кинси выяснил, что две из пяти неспособны достичь оргазма до двух лет после начала регулярной половой жизни. Возможно, что эти симптомы лишь часть той платы, которую вынуждено платить общество за мучительный переход от стыдливых викторианских нравов к современной «распущенной» этике. В таком случае, многие странности в нашем поведении вполне могут быть признаны доказательством того, что нам еще далеко до здоровой и адекватной сексуальности.




Надо сказать, что скрытие груди свидетельствует о присутствии рядом враждебной анальной ментальности, например в средневековье, когда это возвестило начало эпохи массовой истерии и охоты на ведьм. Генрих Тэйлор в книге Секс в истории откровенно называет Европу того периода «смесью дурдома и скотобойни». Кульминацией 1920-х стало признание безработными одиннадцати миллионов человек и заявление правительства вместе с руководителями крупных корпораций, что ничего они сделать не могут, а эти «ленивые оборванцы» пусть лучше упорнее ищут работу. Секс-символом десятилетия метко была названа Теда Бара, тоже вполне себе плоскогрудая красавица, чье имя, как утверждалось, было анаграммой Арабской смерти[8 - Theda Bara — Death Arab, прим. переводчика]. Ее также называли «Вамп», сокращенно от «вампир».

А тем временем подрастало первое поколение детей без грудного вскармливания. Стеклянные или пластиковые бутылки с резиновой соской сунули им в рот, чтобы хоть как-то спасти от голодной смерти (мы можем только гадать, что стало с их душой, однако Фрэнк Заппа, рок-вокалист и композитор, очень удачно назвал таких подросших младенцев «пластиковыми людьми»). Строчка из «Выпускника», популярного фильма 1960-х — «Пластики, Бен, Пластики!» относится к тому же поколению. Строчка эта быстро стала частью разговорной речи, и только немногие прикладывали этот образ к лишенным груди младенцам). Женская грудь, таким образом, была изгнана из Соединенных Штатов вместе с легальной выпивкой. «Нормально» — самое частое слово того времени; сейчас считается, что ввел его в оборот президент Уоррен Гамалиил Гардинг («Гамалиил Каменная Голова», по меткому выражению Менкена) и обозначило оно целую культуру. «Нормально» включало «дела как всегда», все на своих местах, презрение к компромиссным (т. е. оральным) мерам, в промышленности его представляли «эффективные эксперты», призванные уничтожить остатки естественных человеческих ритмов и отношений в стремлении унифицировать все, что только можно, сделать из человека бездумную машину, живущую в такт пустому тиканью безжалостного механизма системы.

Именно так: часы и вообще постоянная озабоченность временем — это верные признаки анальной личности, следуя за теорией Фрейда. Отец Время — старик с косой, под которую мы все рано или поздно попадем, олицетворяет собой карающего бога-отца, который в римской мифологии представлен образом Кроноса, убивающего и пожирающего своих собственных детей. Анальная личность, приученная еще в детстве справлять все свои нужды по графику, переносит эту привычку и во взрослую жизнь, стремясь делать все дела вовремя.

Такая причуда, как кормление грудничков по определенному расписанию, появилась еще в 1920-е годы. Сторонники этого метода, напрямую внедрявшего особенности анального темперамента в оральную стадию, настаивали на том, что детей нужно кормить в одно и то же время каждый день, не важно, насколько они голодны, как громко кричат, и что их матери инстинктивно чувствуют свою вину, слыша беспомощные возмущенные вопли. Дети, лишенные в принципе чувства времени и какой бы то ни было предсказуемости, конечно, думали всякий раз (насколько они вообще способны были думать), что предлагаемую пищу все больше урезают и их в конце концов оставят голодать. В итоге эта очередная садистская доктрина, под которую подогнали авторитетные научные «обоснования» (вроде запрета мастурбации в викторианскую эпоху, когда считали, что балующийся этим невинным занятием мальчик непременно свихнется, или антимарихуановой кампании позднее), была полностью свернута из-за массовых протестов матерей. Хотя современные психиатры и педиатры тоже в большинстве своем осуждают этот метод, он был придуман не какими-то отсталыми дикарями в джунглях (как женское обрезание, например); нет, все это происходило почти рядом, в 1920-30-е годы в цивилизованной Америке. Впоследствии же эти детки выросли, и сейчас это 50–60 — летние наши сограждане, нервные и подозрительные. Один писатель этого же возраста, очень талантливый, как-то рассказывал мне об опыте собственного психоанализа: по его словам, он почти весь состоял из раскапывания тех следов, которые оставило в его личности плановое кормление в детстве. Женщин он тоже недолюбливает еще с того времени. Моя знакомая тоже прошла через это испытание, и она рассказывала мне, что смогла простить свою мать, когда, роясь в семейной библиотеке, обнаружила, что все их медицинские книги были рекомендованы как исключительно научно подтвержденные и современные. Сейчас она ненавидит врачей и предпочитает растить своих детей, руководствуясь только интуицией и любовью.

Очевидно, что и уплощение груди специальными бюстгальтерами, и тонкий «мальчишеский» облик, и замена материнской груди бутылочкой, и расцвет пресловутой «эффективности», и то, что Гарри Трумэн позже назвал «первобытным консерватизмом» в промышленности, и закат наших привычных радикальных традиций типа популизма, триумф пуританской и реакционной религиозности в вопросах наложения вето на законы и запрета преподавания теории эволюции в школах, садистские тенденции как следствие искусственного вскармливания, внезапное возрождение Ку-Клукс-Клана (который в 1920-е был более силен, чем когда-либо, с 1870-х), атмосфера настоящей охоты на ведьм, связанная с так называемыми Palmer Raids («Рейдами Палмера»), когда в фольклорных обществах периодически происходили массовые аресты, если местные патриоты не находили вокруг настоящих социалистов, то отыгрывались на них), а также позднее признание в ложных обвинениях против Тома Муни, известного борца за права рабочих, и сфабрикованное дело Сакко и Ванцетти — всё это четкие индикаторы колебания в сторону того, что Генрих Тэйлор назвал «патристской» ориентацией, а фрейдисты именуют «анальностью». Тот факт, что параллельно шло улучшение статуса женщины в обществе (в противоположность патриархально-матриархальному графику, который дан на странице 88), должен напомнить нам, что ни один период не вписывается точно в научные обобщенные гипотезы, а, так как история склонна повторяться, то повторяются и различия. Как бы то ни было, этот промежуток времени вполне входит в заданную Тэйлором схему, как и крупные эпохи Средневековья, римского имперского периода и другие. Как хиппи со своими косячками в 1960-е, убежденные любители бесплатной выпивки Фрэнсиса Скотта Фитцджеральда отнюдь не были лицом эпохи, они, скорее, восставали против нее.

Я не настолько знаком с социологией, чтобы наверняка утверждать причинность многих вещей, что что-то вызывается тем-то и тем-то. Существующая тенденция в социальных науках, тем не менее, отказывается от простых причинно-следственных связей в пользу кластеров, которые кажутся взаимосвязанными, типа тех, что привел я. Вопросы вроде «Привела ли плоская грудь к появлению эффективных трудоголиков» либо «Были ли эти эффективные эксперты причиной появления плоской груди?» или «Был ли запрет причиной избегания теории эволюции?» и т. д. сродни древнему как мир спору о первичности курицы или яйца. В любом случае, существующая множественность (слово, придуманное историком Крэйном Бринтоном в качестве оппозиции слову «единство») социальных наук, не дает нам повода ждать ответов, пока какой-нибудь мощный прорыв не подведет под более научный базис разрозненное поле человеческих исследований. В то же время мы должны заметить, что наличие этих культурных кластеров или конфигураций становится общепризнанным фактом, как бы сильно не разнились интерпретации.

Лео Фробениус, немецкий антрополог, тот самый, что открыл для Пикассо африканское искусство и африканскую поэзию Эзре Паунду, взглянув как-то на глиняный горшок, произнес: «Если мы будем искать там, где было найдено это, мы найдем следы культуры со следующими семью чертами». Он перечислил эти черты; выводы его подтвердились полностью после проведенных в тех местах раскопок. Но это никакое не колдовство: Фробениус, основатель культурной морфологии, исходил из принципа, что племя, создавшее горшок такого типа, создаст и религию, и экономическую систему, и техники рыбной ловли и охоты, и сексуальную этику, демонстрирующие единую предрасположенность и внимание к определенным деталям.




Поэтому внимательный читатель, когда ему скажут, что женщины древнего Крита не скрывали под одеждой грудь, а, напротив, выставляли ее напоказ, уже сможет высказать несколько точных суждений относительно критской культуры. Фактически, критяне имели преобладающие оральные качества, включая поклонение богине-матери, сексуальную свободу и высокий статус женщины в обществе. Так же, тот факт, что обнаженная грудь, после вековых запретов, начала появляться в европейской живописи около 1415 года, может натолкнуть на размышления о событиях, предшествовавших 1415 году; это был поворотный момент, за которым последовал упадок папско-патриархальной власти в Европе и возрождение матриархальных ценностей.

Мы, конечно, не утверждаем, что простое обнажение сосков на публике приведет к пробуждению всех оральных качеств личности; социальность и причинность явлений вещи гораздо более сложные. (Китайская пословица: «Когда меняется музыка, то и городские стены сотрясаются» часто цитируется рок-музыкантами; она подразумевает не причинность, а то, что Юнг назвал синхронностью, подобно даосской философии в И Цзин. Китайские даосы замечали, что перемены в музыке и политике происходят одновременно, но даже не пытались сделать одно причиной другого; мнение, что причинно-следственная связь подходит для объяснения любых ситуаций, на самом деле исключительно западное, еще со времен Аристотеля). Как бы там ни было, любая часть кластера может быть рассмотрена как знак того, что и остальные косвенно имеют к ней отношение: крик петуха не служит причиной восхода, однако мы понимаем, что светает, услышав это кукареканье. Когда грудь исчезает почти до нуля, аналогично атрофируются и остальные оральные и материнские признаки; когда грудь освобождается, возвращаются и они.

Не случайно, самой любимой поэмой в среде американских интеллектуалов в 1920-х была «Бесплодная Земля» Томаса Элиота; символы ее более чем красноречиво относились к американским, а не к британским, реалиям того времени. Отказ от женской груди внушил Элиоту образы странствий в пустыне, жажды, неурожая в землях такого же бесплодного короля, бесплодия вообще. Самые известные из образов Элиота — «сирень из мертвой земли», «Повешенный», «Призрачный Город», «мертвец, похороненный в саду год назад», «скалы, вода и песок под ногами» — все они вращаются вокруг борьбы за выживание, выживание без материнского питания. Финальная часть, происходящая в горах (символа грудей, по Фрейду), дарит обещание долгожданного дождя и обновления. Если все другие поэты призывают мать-богиню в ее ипостаси музы, то Элиот взывает к ней как к кормилице. Но, прежде чем рассмотреть, как 1930-е начали отвечать этому призыву, нам нужно немного изучить исторический фон метафизики груди как таковой. Этому и будет посвящена следующая глава.




Глава 4. Метафизика груди


Кому: Иегова Яхве

Доставить: Отель «Небесный» (люкс #666), уровень высшего руководства, Рай.

Дорогой Бог:

Уведомляем, что настоящим надлежит освобождение вас от занимаемой должности творца по причине общей некомпетентности. Чек вам будет выслан. Прошу не ссылаться на меня. С уважением

Малаклипс Младший

    

Малаклипс Младший, Principia Discordia, or How I found Goddess and What I did to Her When I found Her.[9 - Беркли, California, Rip-Off Press, 1970]






Было замечено четкое сходство между словом, обозначающим материю в индоевропейских языках (лат. materium, фр. mattere и т. д.) и словами, означающими размер, измерение (фр. metre, англ. measure). Самое интересное, что обе эти группы слов связаны со словом мать (лат. mater, нем. mutter, фр. mere). Появление древнейшего календаря, или устройства для измерения времени, датируется примерно тридцатью тысячами лет до нашей эры, и представлял он собой женскую фигурку, на которой отмечался каждый двадцать восьмой день. Назначение этой фигурки до конца еще не выяснено, но вполне вероятно, что таким способом кроманьонские женщины пытались изобразить менструальный цикл, а, быть может, и помечали дни проведения ритуалов богини Луны. Так или иначе, мы можем сделать вывод, что космос в те далекие времена воспринимался как великая мать, дарующая жизнь всему живому на земле. Старые мудрые женщины (викки, от которых и произошло слово witches — ведьмы) были связаны с этой богиней-матерью незримыми крепкими узами. Не стоит, впрочем, считать эту богиню какой-то метафорой или идеей, она по-настоящему живая, и до сих пор индейцы обращаются к земле как к матери, трогательно веря в то, что когда-нибудь она сбросит с себя иго ненавистных белых людей, поработивших ее своей технократией. Древние римляне в свою очередь обозначили одно плотное скопление звезд на небе как Via Galactica, Дорога Молока, от него пошло наше привычное «Млечный Путь». Греки и римляне воспринимали этот феномен буквально, как молочный туман, пронизающий небеса и излитый из сосцов Геры, богини земли.

Фауст Гете дает нам классический пример тайны груди сквозь призму иного символизма:

Фауст:
		Я видел яблоню во сне.



		На ветке полюбились мне



		Два спелых яблока в соку.



		Я влез за ними по суку.








Молодая ведьма:
		Вам Ева-мать внушила страсть



		Рвать яблоки в садах и красть.



		По эту сторону плетня



		Есть яблоки и у меня.








    

(пер. Б. Пастернака)



Комментарий Фрейда к этому отрывку краток: «Нет никакого сомнения в том, что именно подразумевается под яблоней и яблоками». Забавно, что на сленге кокни под «славными яблочками» тоже имеются в виду крепкие круглые груди.




Некоторые читатели сейчас подумали об Эдемском Саду в этой связи, и они отчасти правы. Ученых всегда ставило в тупик, что и Ева и греческая богиня Эрис всегда ассоциировались с яблоками, и что яблоки сыграли в обоих случаях роковую роль. У евреев Ева съедает определенное яблоко (вообще-то, в Бытии упоминается некий абстрактный фрукт, но принято его всегда ассоциировать с яблоком) и Яхве, местный громовержец, обрушивает на неё и все человечество свое проклятие, руководствуясь не особенно благими помыслами. В греческом мифе Зевс наносит обиду Эрис, не пригласив ее на олимпийское пиршество, и она в отместку изготавливает золотое яблоко с надписью KALLISTI («Прекраснейшей») и вбрасывает его в пиршественную залу. Немедленно среди богинь начинается свара: каждая утверждает, что только она прекраснейшая из всех и достойна владеть яблоком; ссора продолжается до тех пор, пока и боги и земные мужчины не втягиваются в нее, что приводит в результате к Троянской войне. Эрис с тех пор носит имя богини хаоса, а золотое яблоко именуется яблоком раздора.

Черты сходства в обеих историях — активная роль женщины, наличие яблока, последовавшая цепь глобальных бедствий — убеждают нас в том, что оба мифа имеют одинаковое происхождение. Обратившись к солидному четырехтомному исследованию Джозефа Кемпбелла Маски Бога, мы найдем там подтверждение нашей правоты. Текст Книги Бытия на самом деле довольно поздний вариант гораздо более раннего мифа, измененный в соответствии с патриархальным характером религии Яхве. Ева была не человеком и женой Адама, но его матерью и богиней, и исход тоже был не трагичен, а триумфален — Адам сам стал богом, после того, как попробовал магический плод. (В нынешней Книге Бытия содержится только намек на это, когда Яхве нервно заявляет: «Узрите же того, кто стал наравне с богами и познал добро и зло»). Произошедшее, вероятно, можно считать психоделическим таинством вроде Элевсинских мистерий в Афинах, во время которых поглощалась специальная галлюциногенная пища, и через эти акты достигалось единение с богиней-матерью Деметрой. Ева и Эрис патриархальным культом были выставлены с самой неприглядной стороны, не в пример римской bona dea, благой богини земли, чье молоко заливает небеса с наступлением ночи, Изиды в Египте, Иштар в Вавилоне, покровительницы всего живого, полногрудой Венеры из Уиллендорфа — всех их, воплощающих в космических масштабах мечты младенца у материнской груди.




Богиня эта жива и поныне. Роберт Грейвс в книге Белая Богиня утверждает, что образ ее являлся всем поэтам, по крайней мере, во снах. Современные ведовские ковены все еще поклоняются ей, и я сам однажды присутствовал на одной очень красивой церемонии в Миннеаполисе, Миннесота и слышал, как призванная богиня вещала через главу ковена:






Вы должны быть свободны, и в знак того, что вы действительно свободны, обнажитесь и так служите обряды, пойте, танцуйте, празднуйте, веселитесь и любите. Тем вы почтите меня, ту, что сеет радость над землею; не верою своей, но жизнью почитайте меня и пребудет с вами покой невыразимый превыше смерти и экстаз богини. Ничего я не требую в жертву, ибо я матерь всего живого и любовь моя разлита щедро надо всею землею.





Религия эта, без сомнения, абсолютно оральна. Богиня выглядит явным воплощением груди глазами младенца, если бы грудь умела говорить, конечно. Доктор Вольфганг Ледерер выводит такую же идею сопоставления великой богини-матери с образом груди как таковой:






Ее груди, из-за которых вавилоняне прозвали ее «Матерью с плодородной грудью», никогда не иссякали … лишь изредка сокращались, стилизуя собой кольца или спирали, но чаще были вожделенно вздернуты, числом своим только умножая выразительность. Великая Диана Эфесская изображается обычно многогрудой — не менее 16 — равно как и мексиканская богиня агавы Майагуэль, у которой грудей было ровно 400. Функция их вполне очевидна, одна же из самых прекрасных и трогательных картин рисует нам ее с младенцем у груди, отчетливо вызывая в памяти Исиду с маленьким Гором и ее аналоги в Уре, доисторической Сардинии, Мексике, Перу или современной Африке, а также бесчисленные примеры девственниц с ребенком в христианском искусстве: здесь, особенно в период позднего средневековья, проявилась нежность и интимность изображения, некий синтез присущей животным заботливости и высокой духовности, утраченной сейчас при созерцании этих шедевров…

Более того, богиня, описываемая нами, была не просто человеческой матерью, кормящей человеческим молоком дитя из плоти и крови, но и не полностью божественной матерью с плотским либо божественным чадом: сосцы ее источали не молоко, но мед — в преданиях Палестины, страны молока и меда, где служительницы ее звались Melissai — «пчелы» — и где храмы ее были похожи на ульи. Эскимосы вообще верили в то, что груди богини рождают сонмище какой угодно рыбы. Она, таким образом, не только порождает жизнь, но и обеспечивает ее пропитанием, удовлетворяя ее нужды, и именно она, «Альма Матер» и величайшее из чудес, наполняет мудростью зрелых ученых мужей. Она, говоря короче, есть источник всякой пищи, и духовной и материальной.

Неудивительно ли поэтому, что она гордится своей грудью, естественно выставляя ее напоказ и предлагая каждому во всей полноте…[10 - Ледерер В. Страх женщины (New-York, Grune and Stratten, 1958)]





Статуи богини, запечатлевшие ее держащей груди в «предлагающем» положении, были найдены на всем пространстве доисторической Европы и Азии, и когда-то они все должны были быть обобщенным образом матери с младенцем, позднее заимствованным римским христианством.

В отличие и вопреки оральности самого Иисуса, иудеохристианство как религия строго анальна[11 - Мартин Лютер, к примеру, получил свой высший духовный опыт фактически в нужнике. Поздние лютеранские теологи всячески пытались скрыть этот факт, заменяя «комнату» башней, но Лютер выразился вообще-то вполне однозначно; см. Жизнь против смерти Нормана Брауна], а их суровый бог-отец попускает бесконечные жертвоприношения, неся в сердца не радость и любовь, но долг слепой покорности, угрожая неверующим вечными садистскими истязаниями. Модели Фрейда здесь вполне согласуются с историей, по крайней мере, западной, начинаясь от орального блаженства и заканчивая анальными опасениями и тревогами.

Такой же точки зрения придерживались и швейцарский этнолог Иоганн Бахофен, и американский антрополог Льюис Морган, и соавтор Карла Маркса Фридрих Энгельс. Их гипотеза единой исторической схемы, согласно которой все общества развиваются от матриархального коммунизма к патриархальному капитализму (затем снова возвращаясь к коммунизму, как считает Энгельс) была широко распространенной на протяжении примерно пятидесяти лет, пока не начали преобладать доказательства ее ошибочности. К примеру, некоторые общества вообще никогда не знали матриархата, а в других матриархат был мнимый, когда по линии матери происходило только наследование собственности, основная же руководящая роль все равно принадлежала мужчине. У того же Бахофена, хотя отдельные предположения и были поразительно точными, другие являлись просто грубой натяжкой. Теория первобытного матриархата была, таким образом, отвергнута антропологами так же, как и физиками — идея светоносного эфира, нарушающая принцип относительности. Только в последние несколько лет эта теория снова находит сторонников под влиянием новых данных, собранных учеными — женщинами, в той или иной степени связанных с Движением за Освобождение Женщин.

Тем временем, Лео Фробениус в Германии, Генрих Тэйлор в Англии и Джозеф Кемпбелл в нашей стране собрали и опубликовали внушительный объем сведений, показывающих, что, если примитивный матриархат и не был распространен настолько широко, как представлялось теоретикам в девятнадцатом веке, что-то очень похожее на него все равно должно было существовать до начала письменной истории на Западе и Ближнем Востоке, сосуществуя с первыми патриархальными цивилизациями. Образ Великой Матери достался нам именно от этого периода, и в разные исторические эпохи предпринимались попытки возродить матриархальные ценности. Генрих Тэйлор даже составил таблицу[12 - Тэйлор Г. Секс в истории (New-York, Vanguard, 1955)], демонстрирующую различие между двумя типами культур, названными им патристической и матристической. В терминологии Фрейда они соотносятся с анальностью и оральностью.






Патристическая (анальная) | Матристическая (оральная)

1. Сдерживающее отношение к сексу. | Свободное отношение к сексу.

2. Ограничение свободы женщины. | Женская свобода.

3. Восприятие женщины как изначально греховного существа. | Высокий статус женщины.

4. Целомудрие важнее комфорта. | Комфорт важнее целомудрия.

5. Политическая авторитарность. | Демократия в политике.

6. Консервативность против инноваций. | Инновации и прогрессивность.

7. Недоверчивое отношение к науке. | Нет запрета на исследования.

8. Подавление, боязнь неожиданности. | Спонтанность.

9. Глубокий страх гомосексуальности. | Глубокий страх инцеста.

10. Максимальные половые различия в одежде. | Минимальные различия.

11. Аскетизм, избегание удовольствий. | Гедонизм.

12. Патриархальность религии. | Матриархальность религии.





Самый обсуждаемый тезис Чарльза Райха в его Зеленеющей Америке состоял в том, что наша страна сейчас переходит от так называемого Сознания II к Сознанию III. Что это означает: Сознание II в основном патриархально и анально, тогда как Сознание III преимущественно матриархально и орально. Для фрейдиста это очевидный прогресс от большегрудых кинозвезд 40-х к появлению обнаженной груди в «Плейбое» в начале 50-х и 60-х, а затем к движениям хиппи и женской эмансипации 1960-х и 1970-х годов. Вполне естественно, что эти движения подобно всем новым веяниям, рассматривали предыдущую эпоху как опостылевшее наследие патриархата, от которого необходимо избавиться.

Забавно, что Движение за Освобождение Женщин, позднейшее и наиболее революционное из возникших течений, было по сути своей даже более патристическим, чем многие хронологически ему предшествовавшие. К несчастью, выступая под лозунгом «освобождения женщин», дамы фактически переняли у мужчин наихудшие патриархальные черты, и провозгласили своей единственной целью «достижение полной свободы». Это довольно любопытно, учитывая пункты 1,4,5,7,8 и 11 таблицы Тейлора — вседозволенность против запретов, комфорт против целомудрия, авторитаризм против демократии, подозрительность по отношению к науке, подавление против спонтанности и аскетизм против гедонизма. Во всех этих вопросах феминистки определенно вернулись назад, к анально-патриархальному строю, не продвинувшись к столь желанному «освобождению» ни на шаг. Они не просто оживили викторианскую чопорность, но возродили и присущую ей сексуальную клевету вкупе с шантажом. Как в свое время известный ирландский бунтарь Чарльз Стюарт Парнелл опозорил себя незаконной связью с некой Китти О’Ши, многие прославленные радикалы пали жертвой заявлений этих свободолюбивых леди (имена в историях были опущены, однако остальные детали вполне узнаваемы), опубликованных в сомнительных журналах. (Иногда указывались и имена, как произошло однажды с одним чернокожим пацифистом, который даже не был замешан в аморальных деяниях, просто разделял «не те идеи» и был унижен из-за них, своей души, тела и, как это ни странно прозвучит, «золотого члена». Обвинили его, короче говоря, по всем статьям). Дамы почитали лишь собственные убеждения непогрешимыми, презирая демократический стиль дискуссий и отвергая научные исследования как «мужскую вотчину», хотя многие из них объявили даже такое обоснование довольно подозрительным и сейчас охотно принимают знаменитое изречение одного из отцов церкви «Верую ибо абсурдно».

Неприятие науки и свободных дискуссий характеризуют вообще все тоталитарные режимы; именно поэтому небиблейская астрономия объявлялась еретической, неугодные антропологические и биологические теории в нацистской Германии и сталинской России — соответственно, «еврейскими» и «буржуазными». Наши же феминистки клеймят «шовинистическими» любые раздражающие их этологические и психологические идеи. Как и любые другие тоталитарные указания, эти тоже подкреплены высокопарным пустозвонством, сводящим все к единому тезису. Поэтому во времена инквизиции любой вопрос касательно колдовства или ереси, заданный невпопад, автоматически причислял вопрошающего либо к колдунам либо к еретикам. Сказать, что наука по сути своей не может быть еврейской или нееврейской, социалистической или буржуазной, будучи просто-напросто проявлением активного независимого интеллекта, стремящегося к объективности, значило дать ход подозрениям в «буржуазности» или «еврействе». Сказать, что к поведенческим наукам неприменимы эпитеты вроде «сексистский» и «шовинистический», значит полностью убедить оппонирующих леди, что вы и есть самый настоящий «шовинист». Попробуете заявить, что рациональный подход к проблеме будет наилучшим решением — будьте уверены, вас непременно обвинят в ереси, еврействе, буржуазных настроениях, сексизме и далее по списку. В самых запущенных случаях, когда беседа сводится к упрямым попыткам хоть как-то наладить разговор, возникает наиболее удаленный от конструктивности вопрос: «Вот вы ратуете за рациональность — почему бы не попытаться просто почувствовать истину?» Это и есть то самое «Верую ибо абсурдно», так как интеллект покидает поле битвы побежденным извечным желанием верить.

Все это напоминает историю о Марке Твене и его светской, респектабельной супруге, которая пыталась излечить его от крепкого матросского выговора. Всю неделю она прилежно записывала каждое произнесенное им ругательство, а в воскресенье утром зашла к нему и зачитала все слова. Тот спокойно выслушал ее и прокомментировал так: «Милая, раз у тебя есть слова, почему бы не положить их на музыку?».

Борцы за освобождение женщин громко кричат о свободе, равенстве, достоинстве, но музыки у них как раз нет. Возможно, именно из-за жесткой анальной настроенности и немецкого влияния, которое оказал на них Карл Маркс. Один мой молодой друг совершенно гениально объяснил такие тенденции в лагере поборников феминизма большим числом бывших монахинь, принесших с собой папское мироощущение римской патриархии. Тем не менее, движение это стало самой поздней волной матриархального прилива и предназначено сыграть свою самую важную роль в следующие несколько десятилетий. Нам же остается лишь надеяться, что стальная скорлупа их упертости смягчится шумными брызгами других удивительных разноцветных рыбок, плескающихся в вольных водах Сознания III.

Тем временем множество книг нам доказывает, что любое мало-мальски стоящее изобретение было создано женщиной (равно как в других многочисленных сочинениях борцов за права чернокожих утверждается, что все расы произошли от негроидной). Вошло уже в привычку постоянно напоминать нам о той исторической предвзятости, из-за которой будто бы создается впечатление того, что прогресс человечества — дело рук исключительно белых мужчин. Сейчас вполне очевидно, что ранние цивилизации, сосредоточенные в плодородном полумесяце земель, включающих Нил и Евфрат, были матриархально ориентированными; некоторые, как указывал Бахофен, были матриархальными в полной мере либо близкими к этому. В Вавилоне, минойском Крите, раннем Египте и этрусской Италии Великая Мать появляется в образе верховного божества, а статуи ее с обнаженной грудью выглядят на удивление одинаково, хотя и звали ее в разных регионах по-разному: Астартой, Иштар, Изидой или Ашторет. Женщины в этих странах занимали посты духовенства, судей, а иногда даже правителей. Они обладали теми же правами, что и мужчины, могли покупать и продавать собственность, заниматься торговлей, заключать сделки, разводиться с мужьями и обладали несомненным превосходством в вопросах толкования пожеланий богини и того, что она хочет донести до своих смертных детей. Очень сплоченные, эти женщины, однако, были невероятно далеки от той мизантропии, которая присуща современным феминисткам и суфражисткам века 19-го. Да и с чего бы им ненавидеть мужчин? Ведь на этой стадии мужчины и не оказывали на них особенного давления.




«История начинается с протеста мужчины против власти женщины», слегка утрируя, писал Роберт Грейвс в своей книге Маммона и Черная Богиня. Другие историки, на первый взгляд лишенные антифеминистского уклона, несогласны с таким грубым доводом и настаивают, что женская власть (с мужской мы столкнулись уже гораздо позднее) в чистом виде сравнительно редка, тут, скорее, имеется в виду тот идеал равноправия полов, который имел место в ранних городах-государствах. Еще более примечательно, что отсутствие чего-либо, напоминающего крепостные стены, вокруг этих городов убеждает археологов в том, что там не было признаков организованной и благоустроенной жизни, в том числе и института рабства, появившегося много позже. Уилл Дюрант в Истории цивилизации цитирует одно из самых распространенных археологически подтвержденных научных мнений, согласно которому рабство появилось после подчинения женщины и, возможно, было именно этим и вызвано.

В Китае, что вообще довольно забавно, была недавно раскрыта очень похожая схема. По мнению Джозефа Нидхэма, автора замечательного шеститомного исследования Наука и цивилизация Китая, матриархальные ценности хорошо сохранились в Дао Дэ Цзин, в котором содержатся призывы к образу, очень близкому к Великой Матери Средиземноморского региона:
		Душа Долины бессмертна



		И имя ей — Вечная Женщина.








Взывающий к ней также призывает все те матриархальные качества, перечисленные в таблице Тейлора. Нидхэм заключает отсюда, что китайская культура до династии Чу была, скорее всего, матриархального типа и занимает она пока не вполне ясное положение в классификации Бахофена.

Даже после подъема правящего патриархального класса женщины сохранили за собой большинство традиционных прав, например, в Спарте. (Платон, чья Республика считается некоторыми историками проспартанской пропагандой, наделил в своем идеальном государстве женщин равными с мужчиной правами, наряду со спартанским социализмом и истинно сталинистской цензурой в искусстве). Даже в Афинах, где женщины по статусу находились чуть выше рабов, куртизанки наслаждались почти теми же правами, что имели свободные мужчины. Афиняне, вероятнее всего, и были авторами того четкого разделения между сексуальной любовью и сексуальным воспроизводством, которое характеризует многие позднейшие культуры. Их лирические поэмы были адресованы чаще всего куртизанкам либо юным мальчикам, которые, по-видимому, не могли испытывать романтические чувства к женщине, бывшей матерью их детей.

На всем протяжении существования этих языческих патриархатов любовь и секс считались радостью и украшением жизни и были тесно связаны с религиозной жизнью государств. Ветхий Завет, как и популярные книжки наставлений для молодоженов, распространенные в 1920-1960е годы, прославляет секс в браке как наивысшее человеческое наслаждение, не пренебрегая и вниманием к груди. («И утешайся женою юности твоей… Груди ее да упоявают тебя во всякое время», Пр. 5:18–19). Притчи Соломона могут даже показаться неискушенному читателю настоящим восхвалением блуда, однако хитрые раввины и христианские теологи все время повторяли, что написанное следует понимать прямо в противоположном ключе. (Еще Роберт Грейвс заметил явное сходство Песен с песнопениями, сопровождающими ритуалы сексуальной магии в древних матриархальных религиях и сохранившихся доныне женских культах).

Надо заметить, что ранняя египетская религия была в основе своей сексуально ориентирована и сильно связана с обрядами Великой Матери, известной под именами Нуит, Исиды и другими. Змеиное божество Сет, олицетворяющее фаллос, в то время был единственным мужским богом, приобретшим почти равный статус с богиней, только потому, что он был необходим ей для поддержания божественной функции матери всего сущего. (Фаллический змеиный бог, заимствованный египтянами из Конго, все еще занимает важное положение в африканском и гаитянском вуду. Культы, берущие начало оттуда, сейчас практикуются в Новом Орлеане и других частях американского Юга. Культы Исиды-Нуит суммировали свое учение в знаменитом афоризме, упомянутом Алистером Кроули, «The Khabs is in the Khu» («Хабс пребывает в Ху»). Хабс понимается как вечная, божественная часть человечества; Ху — это женские гениталии, от этого слова и происходит наше cunt, то есть влагалище. Здесь нет никакой «похотливости» или антирелигиозности, это всего лишь сексуальный базис их религии, приведший к шокирующим христианское сознание изображениям богов: мастурбирующий Атум, Исида, ласкающая ртом фаллос Осириса и тому подобные сюжеты. Одна из скульптур демонстрирует нам Исиду, кормящую грудью Гора, что было еще более-менее для христиан приемлемо. Неудивительно поэтому, что позднее подобные статуи были помещены в христианские храмы с переименованием Исиды в Марию, а младенца Гора — в Иисуса. Но затем смысл их был утерян и, как считает Кеннет Грант в Магическом возрождении, физическая основа египетской религии видоизменилась в метафизику христианства и эллинистической философии. Поскольку же секс в любом случае является неотъемлемой частью религии вообще (что мы прекрасно видим на примере Притчей Соломоновых), то его можно интерпретировать и как символ духовного слияния.




Любимым гомеровским прилагательным по отношению к красивой женщине было bathykolpos, то есть большегрудая. Сообразуясь с мнением многих античных историков, считавших Гомера слепцом, он должен был научиться определять это достоинство исключительно на ощупь и, кажется, приобрел тут значительный опыт. Любопытно отметить, что гомеровские ценности были совершенно матриархальны, что дает повод некоторым утверждать, что тексты его существенно старше приписываемого им возраста и следы их тянутся до квази- либо полноценно матриархального этапа мировой истории; Сэмюэл Батлер, Роберт Грейвс и Элизабет Гулд вообще считали Гомера женщиной. Определенно одно: для Гомера Ахилл и остальные военные герои его поэм были просто безумцами, а свои симпатии он излил в Одиссее, неохотно принимавшем участие в войне и постоянно упражнявшим свою прославленную хитрость в попытках улизнуть домой к любимой супруге, подальше от бессмысленной троянской резни. Было отмечено, что Гомер питал особенную любовь к древним богиням, а Зевса наделил в какой-то степени комической ролью этакого старого чудака поздних балаганных писак. Как бы там ни было, одна современная писательница-феминистка, Нэнси МакУильямс, додумалась обвинить Гомера в мужском шовинизме по причине того, что Одиссей всю Троянскую войну забавлялся в одиночку, даже не пригласив свою драгоценную Пенелопу принять участие в этой бойне.

Был ли Гомер феминистом, мужским шовинистом или вообще женщиной, он (она?) обладал всеми качествами тех современных поэтов-мужчин, известных своими антиправительственными, антивоенными и антивластными настроениями, ценящих и любящих женщин, детей, природу и естественную сексуальность. Очевидно, что в классификации Фрейда он будет оральной личностью. В любом случае, ценности его и тех творцов, что жили позже (Еврипид, Софокл, анонимные авторы Греческой Антологии и так далее) и разделяли явный интерес к половой любви, были проблемны для осмысления патриархальной системой, причислявшей женщин к людям второго сорта.

С появлением христианства последние рубежи матриархата рухнули, и женщина потеряла последние права, став изгоем, парией и ненавистным орудием Дьявола, которому никогда и ни в чем нельзя доверять. Грудь перестала быть символом озаряющей мир божественной любви, став коварными силками демонов, вовлекающих мужчину в плотские грехи. Согласно почтенному Оригену, женщину именовали не иначе как «мешком навоза», а их рабское положение было определено Августином как расплата за поступок Евы, принесшей зло в мир. Склонность же к соитию с демонами, по мнению Шпренгера, возникает из-за того, что такую безумную похоть не сможет удовлетворить ни один земной мужчина. Если же, подытоживали отцы церкви, и не все женщины являются ведьмами, за ними все равно нужно зорко присматривать.

Если согласиться с тем, что современные феминистки разделяют с церковными патриархами большинство их антисексуальных предрассудков, то тогда забавно, что они до сих пор не добрались до знаменитого изречения Августина, что сексуальное вожделение это проклятие, наложенное на человечество из-за первородного греха наших прародителей. Как весьма занятно объясняют священники, Адам и Ева до грехопадения вообще не испытывали эротического влечения, соответственно, и нам Бог предписал следовать их примеру. На вопрос «Как же они могли „плодиться и размножаться“ без чувственных ощущений?», Августин дает ответ, достойный самой Ти-Грейс Аткинсон: Органы воспроизводства, говорит он, управляются «силой воли». Его обоснование такого утверждения дает нам пример самого, наверное, обширного полета фантазии за всю историю христианской теологии и, бесспорно, заслуживает цитирования:






Есть люди, которые могут шевелить ушами, по отдельности или обоими сразу. Есть и такие, что, не двигая головой, способны сдвигать волосы на лоб и двигать прической назад и вперед по желанию. Другие легким нажатием на живот могут отрыгнуть невероятное количество разнообразных проглоченных предметов и доставать неведомо откуда всё, что захотят, словно из волшебного мешка. Некоторые так точно подражают голосам птиц, животных и других людей, что, закрыв глаза, мы не почувствуем никакой разницы. Иные даже способны дать такую команду своему кишечнику, что смогут освобождаться от газов сколь угодно долго, и даже производить этим своего рода пение.[13 - Блаженный Августин, Град Божий (New-York, Modern Library, 1950)]





Все эти способности, по мнению Августина, рудименты возможности Адама полностью контролировать все свое тело; с такой же позиции «ум, контролирующий материю» он с Евой подошли и к сексу. Это, впрочем, не имеет никакого отношения к тому принудительному ограничению сексуальной активности, что мы имеем сейчас. Такая дивная картина сексуальных отношений в Эдемском саду понимается буквально и любой отпечаток орального «океанического единства» в сексе считается явным признаком греха. Женщина, которая провоцирует мужское желание, даже просто идя по улице, очень опасна и надлежит строгому надзору церкви, дабы искоренить до конца все еще доступные ей чары. По католическим правилам, женщине запрещено подавать на развод из-за регулярного избиения ее мужем, из-за заражения ее венерическим заболеванием, за привод домой других женщин и секс с ними в ее присутствии, за убийство им кого-нибудь, безумие супруга, истязание собак при детях и другие подобные «невинные шалости». Однако, если он откажется плодить новых примерных католиков и не сообщит ей до свадьбы, что не намерен заводить детей, в таком только случае женщина имеет право расторгнуть брак. (В последнее время церковь смягчила основания для развода, но лишь после удачной попытки итальянского правительства провести закон о гражданском разводе через яростное сопротивление церковников).

Чтобы окончательно унизить женщину, церковь постановила, что при любых трудных родах, когда идет выбор между жизнью матери и жизнью ребенка, акушер обязан в первую очередь бороться за жизнь плода. Это правило распространяется и на те ненормальные роды, когда плод прикреплен к стенке маточной трубы (так называемая внематочная беременность) и вероятность его выживания крайне низка; даже в таких случаях врач должен пытаться спасти его, хотя известно, что часто платой за это служит смерть роженицы. (Только в 1930-е годы это предписание было отменено).

Во всем этом торжествует фрейдовская анальность, доведенная до логической точки. Оральные персоны стараются быть более «благоразумными» в истинном смысле этого слова, более гибкими и отзывчивыми к чужим нуждам, анальные же личности поклоняются богу рассудка, следуют его заветам с безжалостным упорством, игнорируя факты, подтверждаемые лишь чувством или ощущением, и потому доверия не заслуживающие. Августин «доказал», что некрещеные младенцы не попадут на небеса; лимба и чистилища еще тогда не придумали, а потому уготовано малышам было лишь одно место — ад. Для современного сознания звучит дико, но Августин пришел к такому выводу логическим путем и не тот человек он был, чтобы отказаться от строго выверенных рассуждений из-за того «лишь», что они противоречат нормальным человеческим чувствам. (К чувствам всегда относились с некоторым подозрением: ведь Адам и Ева их не имели, помните?). Не столько ужасными, сколько смешными были доводы Фомы Аквинского, что самки стервятников оплодотворяются не самцами, а ветром. Прежде чем высказывать такое, любому эмпирику надо бы увидеть сие собственным глазами, однако отцы-богословы опирались исключительно на чистую логику и всякого рода факты, как и чувства, в расчет не брали.

Конечно, все это было грандиозным обманом. В уже упомянутом Дэвиде Копперфильде есть сцена, когда Мордстоун говорит матери Дэвида, что ее доброта менее «рациональна», чем его садизм. Возможно, что он сам в это верил, но, по мнению современных психологов, он просто наслаждался, шлепая детей по заднице, как все еще поступают многие англичане сообразно своеобразной культуре этой нации. Трудно себе представить, чтобы достопочтенные церковные деятели черпали удовольствие в пытках и запугивании других, как какие-нибудь гестаповцы. Де Сад со своей восхитительной откровенностью проанализировал наслаждение от устрашения как изысканную форму садистского принуждения, двигавшего им всю жизнь; многие психоаналитики подтверждают эту связь. Проповеди об адских муках, доводившие истерическую паству до полуобморочного состояния, были как бы психологическим эквивалентом кнутов, виселиц, испанских сапогов и других неотъемлемых аксессуаров Святой Инквизиции.

Точное число людей, погибших в результате «охоты на ведьм», крестовых походов, судов инквизиции, религиозных войн, не известно до сих пор, ясно только, что счет идет на миллионы: Гомер Смит, атеист, в книге Человек и его боги приводит цифру в шестьдесят миллионов человек (хотя я надеюсь, он преувеличивает). Один римский язычник, живший в 4 веке нашей эры, скептически заметил, что «нет зверя кровожаднее, чем разгневанный теолог». Он застал самое начало распри между разными христианскими сектами, которая яростно продолжалась в течение тринадцати веков и только сейчас начинает спадать. Конечно, эти 60 миллионов Смита включают не только белых, но и мусульман, убитых крестоносцами, и черное население Африки, коренных жителей Америки и Океании, пущенных под нож в процессе мировой христианизации. Что касается самой Европы, то тут скрупулезный Генрих Тэйлор приходит к выводу, что Гитлер по сравнению с церковниками просто жалкий скряга:






В одной только Испании Торквемада лично отправил на костер 10220 человек… В результате преследований и казней так называемых еретиков население Испании за двести лет сократилось с двадцати миллионов до шести… Если же мы подсчитаем общее количество людей, убитых вследствие религиозных идей от римской эпохи и далее, боюсь, что их будет больше погибших в обеих мировых войнах, начиная с 1914 года.[14 - Тэйлор Г. Цит. соч. С.127.]





Позвольте же нам надеяться, что текущее перемирие между разными христианским конфессиями — это не какая-то временная блажь, но серьезное изменение, свидетельствующее о глубоком внутреннем расколе в традиции. Хотя в возрождении так называемых христианских фундаменталистов (т. е. христианских групп, убежденных в необходимости Армагеддона для удовлетворения собственных догматических нужд) мы видим христианство с его классическим кровавым оттенком, которое, увы, снова набирает силу.

Христианство навечно вписало свою тревожную и мрачную страницу в историю. Это особенно печально, если вспомнить, что религию эту основал добросердечный еврейский философ, проповедовавший сострадание и любовь. Дошло же оно до того, что на примере этой религии я демонстрирую характерный пример того, что случается, когда сокрытие груди и всех остальных оральных ценностей доводится до крайней степени, и когда отсутствие у людей чувства юмора логически вытекает из трансцендентных и недоказуемых посылок для их собственных неизбежных выводов. Вполне допустимо пытать обвиняемых в эпоху преследований ведьм, потому как нет иного пути вырвать признание у большого числа людей; и все прекрасно знают, что вокруг должна быть тьма-тьмущая ведьм, иначе и быть не может. Вполне допустимо в обмен на признание обещать помилование, а потом нарушить обещание и сжечь подсудимого на костре — технически это даже не ложь, а истина чистой воды. Они были спасены от пребывания в аду, а это и есть самое лучшее снисхождение. Земля является центром вселенной, потому что так написано в Библии — и если телескоп приходит к прямо противоположным выводам, он, без сомнения, есть орудие Дьявола. Детей, оставшихся у ведьмы, нужно заставлять смотреть, как их матери горят заживо на костре, ведь это единственный способ выбить из головы ту демоническую и мерзостную науку, которой она обязательно их выучила.

Звучит абсурдно и страшно? А это оттого, как считает Фрейд, что многочисленные оральные и материнские принципы постепенно вернулись в наше общество за последние несколько веков. Все вышеперечисленные вещи для тотально анальных персон вроде Августина, Лютера или Фомы Аквинского звучали вполне обыденно. Ими владело не безумие, но только лишь ледяная логика: они никогда не поверили бы в то, существование чего они не смогут доказать с помощью точных, технически безукоризненных силлогизмов. Замечательный математик прошлого века Джордж Бул даже сумел доказать, что вся методология теологической логики может быть сведена к уравнениям, каждый элемент которых будет смысловым, внутренне непротиворечивым и верным — с небольшими допущениями, конечно. С мозгами у теологов здесь все в порядке, а вот чувства у них начисто атрофировались, оттого и возникают такие умозаключения. Позднее, изучая юнгианскую психологию и индийское учение о чакрах, мы увидим, что изгнание архетипа богини сильно обеднило их чувствительность и заглушило определенные эмоциональные центры, которые мы считаем врожденными у большинства людей. С эмоциями ситуация аналогичная работе с мышцами — их нужно тренировать и подпитывать, иначе они захиреют. У отцов церкви все оральные компоненты личности были на месте, и факт заключается в том, что обнаженная женская грудь была изгнана из европейского искусства на несколько веков потому, что означала гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд. Запрет одной части человеческого тела не послужил, само собой, причиной всех тех странных явлений, о которых я упоминал, но он точно был с ними связан. Когда грудь снова заняла положенное ей место, обобщенные оральные ценности возобновили свое бытие в европейской культуре.

Первые признаки неоязычества начали проявляться в южной Франции 11 и 12 веков. Идеи суфиев и других арабских мистиков стали постепенно находить свою аудиторию. В частности, сексуальные доктрины суфиев, считающие полуритуальное соитие с любимой женщиной специфическим религиозным актом, в определенных кругах нашли горячий отклик и поддержку. Также они сильно повлияли на лексикон наших поэтов, что продемонстрировали Эзра Паунд в своем Духе романса и еще более подробно Денис де Ружмон в Любви в западном мире.




Открыто новый дух ворвался в эпоху вместе с Элеонорой Аквитанской и ее знаменитым проездом с обнаженной грудью через весь Иерусалим. Может быть, такого на самом деле и не было, но событие это все равно живет в веках, ведь она во многих отношениях может послужить поворотной точкой истории, будучи чем-то большим, нежели простой шалостью. В конечном итоге, Элеонора продемонстрировала прекрасное и своевременное чувство символа. Подобно веснушчатой Фрине, Элеонора обладала и красотой и интеллектом, и ни один священник не смог бы убедить ее скрыть их. (Жаль, что тогда вокруг нее не было современных феминисток, они бы сказали ей, что она сотворила из себя «сексуальный объект»). Судя по всему, в ней было немало и французской дворянской крови, которая ценит любовь даже выше войны, полагая ее своего рода спортом; мужчина, который пишет любовные поэмы, с этой точки зрения, гораздо более мужествен, нежели любой военный завоеватель. Это привело к расколу между провансальскими поэтами-трубадурами и похожими на них по стилю миннезингерами Восточной Германии вместе со знаменитыми «судами любви», где учили таким тонким элементам любовной игры, как сексуальный этикет и романтическая обстановка свидания. Циничное выражение «любовь была изобретена в XII веке» неверно лишь с одной стороны, ведь большинство современных идей о природе любви берут начало именно там, и под сильным влиянием Элеоноры. О ней даже сочинили песню –
		Я отдам целый мир



		От Красного моря до Рейна,



		Если английская королева сегодня



		Ночью отдастся мне








— которая пережила восемь веков и была недавно положена на музыку Карлом Орффом как часть его знаменитой сюиты «Carmina Burana». На самом же деле, став королевой Великобритании, Элеонора заполучила себе долгую черную полосу в жизни. Ее муж Генри II, чрезвычайно ревнивый тип, держал ее под домашним арестом в уединенном замке, сдерживая тем самым ее личное участие в той культурной революции, которую она спровоцировала.

А революция тем временем продолжалась. Культ любви, воспеваемой трубадурами, стал серьезным соперником церковному культу аскетизма и феодальному культу войны; роль женщины неуклонно росла и, как указывает Эрнест Джонс в своей психоаналитической истории шахмат, королева на шахматной доске тоже стала одной из самых сильных фигур. Странные радикальные доктрины распространялись группами вроде катаров, скорее всего, практиковавшими тот же вид сексуального оккультизма, который в нашем веке возродил Кроули; бегинок, чья религиозность лежала за пределами католической иерархии; рыцарей- тамплиеров, смешавших христианство с суфийским сексуальным мистицизмом, усвоенным в Иерусалиме; братством общей сумы, наконец, установившим в общине добровольный коммунизм. В конце концов, революционный дух проник даже в святая святых, в лоно церкви, когда образ Богоматери, прежде таинственной и малопонятной фигуры, был поднят подобно шахматной королеве на главенствующую позицию, которую она до сих пор занимает в ортодоксальных католических странах. Кульминацией всего этого действа послужил поступок величайшего из католических поэтов, Данте, который сделал любовь своего детства Беатриче Портинари настолько важной героиней Божественной комедии, что она ненароком затмила и Иисуса, и Бога-Отца, и Деву-Марию вместе взятых; в итоге это привело к тому, что сия монументальная христианская поэма стала еще большим лирическим произведением, чем нарочито еретические поэмы французских трубадуров, в которых они богохульно ставили своих подружек выше святых. Пьер Видал сознательно и грубо заигрывал с суфийской ересью, написав: «Я думаю, что узрел Бога при виде моей обнаженной невесты», но Данте добился такого же эффекта, до конца не представляя, что делает.

Видал в какой-то степени может считаться характерным примером мужчины — певца любви, который резко контрастировал со сложившимися идеалами воина или святого. Полубезумец или полностью помешанный, Видал, тем не менее, был искусным поэтом, чей стих до сих пор превозносят как насыщенный и безупречный. Жертва или герой своих собственных увлечений, он смог однажды убедить целый город в том, что он самый настоящий оборотень, и все ради того, чтобы поразить даму, отказавшую ему. Ему не удалось до конца убедить ее и весь город в этом, но натворил он в городе такого, что началась паника, и ему нужно было бежать. Он охотился с собаками на холмах близ Арля (в этих же местах Ван Гога посещали его таинственные космические видения семью веками позже — местные приписывают такое дурное влияние мистралю или «проклятому ветру», как они говорят). Видала в конце концов обвинили в колдовстве и он с трудом избежал костра. Однако времена меняются. Сейчас (а на дворе 1989 год) с возобновлением охоты на ведьм и запретом марихуаны, миллионы людей говорят, что хотят участвовать в Новой Инквизиции, писая в бутылку, когда на них смотрят и проводя потом химический анализ своей мочи.

Что-то подобное, хотя и менее странное, произошло с Сорделло (героем весьма вольной поэмы Роберта Браунинга), который убедил замужнюю леди Кунницу да Романо сбежать вместе с ним. В насквозь католической тогдашней Европе узаконить подобные отношения было невозможно, но, похоже, наша пара больше доверяла еретическому «Суду любви», чем пыльным томам преподобных отцов. (Данте, кстати, никого из них так не отправил в свой Ад: Сорделло оказался в Чистилище, а Кунница, что еще более удивительно, вообще в Раю — потому как отпустила на волю всех своих рабов. Поэтому многие ученые сомневаются в ортодоксальности взглядов Данте). Именно Куннице Сорделло адресовал одну из самых потрясающих гипербол в истории любовной поэзии, по мнению Эзры Паунда:
		Не видя тебя, моя госпожа, коей я очарован,



		Мне и собственный разум не в радость.








Такое сравнение уже в те времена стало общим местом: так, трубадур Габестан был убит одним ревнивым мужем, который затем (очевидно, возомнив себя героем греческой трагедии) отрезал бедному Габестану голову и приготовил ее на обед своей вероломной супруге, сказав, что это оленина. Когда она попробовала блюдо, мерзавец сообщил ей, что она на самом деле съела, тотчас же после этого несчастная бросилась с балкона на острые скалы и погибла. Эта почти невероятная, хотя и правдивая история описана в Canto 4 Эзры Паунда и «Съеденном сердце» Ричарда Олдингтона; меня удивляет, почему Пуччини не пришло в голову поставить об этом оперу.

В конце концов, тамплиеры были подавлены инквизицией (123 из них были сожжены на костре после долгих пыток и признания во множестве мерзостей, которые большинство историков находят сфабрикованными); в это же время начинается крестовый поход против альбигойцев — якобы против развратной секты катаров, уничтожив при этом значительную часть населения юга Франции в этой, по выражению Кеннета Рексрота, «худшей дикости в истории до изобретения Прогресса». Тамплиеры сумели возродиться только в восемнадцатом веке, а катары вернулись в 1920-х. Под папское владычество вплоть до протестантской схизмы подпала вся Европа, а в Восточной Европе такое положение дел сохраняется до сих пор.

Романтическая поэзия со своими матриархальными ценностями пережила все эти смутные времена и сейчас прекрасно себя чувствует. Джеффри Чосер ввел эту идеологию в Англии в своей Истории рыцаря и других рассказах; во времена Елизаветы это считалось чуть ли не единственной поэзией вообще. Поэтому Шекспир мог писать обо всем, что поразило его воображение, когда писал для сцены; но как только он начал творить для печати, он неминуемо стал подражать языку, тематике, традиционным приемам и вообще всему комплексу средств трубадурского любовного мистицизма. Однако влияние Шекспира было столь велико, что, когда современные поэты начали писать на другие темы, общественность была шокирована и заявила, что это вообще «не поэзия»- как если бы гомеровских битв, таинственной атмосферы Овидия, ядовитой сатиры Ювенала, приземленности Вийона, рациональности Лукреция, цинизма авторов Греческой антологии, социального протеста Пьера Плоумана в принципе никогда не существовало, и только лишь творчество трубадуров (при всех его несомненных достоинствах) имеет право именоваться мистической любовной поэзией.

Изучая, насколько же на самом деле анальна была наша культура, за исключением периода Элеоноры и ее круга, интересно себе представить, что наш самый влиятельный поэт и драматург Шекспир обладал вполне очевидным оральным типом личности (прямо как Иисус). Довольно устойчивые и взаимосвязанные образы сосущих и жующих персонажей проходят через все его пьесы и сонеты, противореча романтическим интерпретациям, которые в отношении какого-нибудь одного героя работают еще нормально. (Например: «Сосать мед своих обетов» Гамлет; «Если музыка будет питать любовь, играй же» Двенадцатая ночь; «Где сосут пчелы, там сосу и я» Буря; «Какое сладкое дело — ухаживание…» Генрих IV, Часть I). Мнение Оскара Уайльда насчет того, что сей великий поэт был гомосексуалистом или по меньшей мере бисексуалом, не настолько общепризнано, как хотелось бы думать представителям сексменьшинств — образы Шекспира всегда гетеросексуальны, как убедительно продемонстрировал Эрик Партридж в своей работе Шекспир и непристойности; он просто перечислил все сексуальные ссылки и комментарии к полному собранию сочинений классика. Но, как и Иисус, Шекспир обладал настолько яркими «женскими» чертами характера, что люди, для которых мужественность равносильна брутальности, склонялись к мысли о его нетрадиционной ориентации. Псевдонимы, зафиксированные его современниками — «Сладкий Уилл» и «Нежный Уилл» — явно указывают на то, что этот бородатый, лысеющий, постоянно нуждавшийся в деньгах, социально неприспособленный и низкорослый отпрыск городского мясника по своему типу был более близок Аллену Гинзбергу, чем Эрнесту Хэмингуэю. Тем не менее, он обожал женщин — в буквальном смысле — и есть основания думать, что и он был любим в ответ. Вероятно, что Венера весьма агрессивно соблазнила Адониса в его длинной поэме об этой легенде; мужчина такого типа очень часто «играет в игру ожидания» (как выразился Курт Уэлл в Сентябрьской песне), предоставляя женщине что-то вроде аванса. (Если бы они играли в шахматы, то предпочли бы «мягкую» игру Алехина или Рети вместо агрессивного столкновения в центре доски). Джеймс Джойс даже утверждал на основе сексуальных образов шекспировских пьес, что Шекспира соблазнила некая Энн Хэтэуэй; определенно, их свадьба была слишком уж поспешной, а первый ребенок родился уже спустя шесть месяцев после свадебной церемонии.

Романтизм этого великого барда, которого не удалось избежать ни одному американскому или английскому поэту, достигшему хоть какой-то известности, идет напрямую от вдохновленных суфийской любовной мистикой Элеоноры и Пьера Видала, как я уже писал выше. Фрэнсис Йейтс, автор книги Джордано Бруно и герметическая традиция, вполне правдоподобно заявляет, что Бруно Ноланец, этот лукавый еретик, сожженный на костре в Риме в 1600 году, также оказал на Шекспира значительное влияние. Вероятно, именно он послужил прообразом для Бирона в Бесплодных усилиях любви. Бруно побывал в Англии около 1583–1585 года, а его цикл сонетов De gli eroici furori был опубликован в Оксфорде в 1585 году. Этот цикл, перемежающийся прозаическими пассажами, прославляет половую любовь и относится к мистическому поиску Единения (фрейдовского «океанического опыта»). Знаменитая речь Бирона в Бесплодных усилиях любви-
		Любовь, затмив отвагой Геркулеса,



		Плод Гесперид всегда искать готова.



		Она мудрее Сфинкса; мелодичней



		И сладостней, чем лютня Аполлона.



		Любовь заговорит — и небеса баюкает согласный хор богов.








    

(Пер. Ю. Корнеева)



Это не просто изящная словесность, подобно однообразным метафорам бесчисленных эпигонов Шекспира. Это прямо еретическое заявление, вполне созвучное сонетам Бруно и традиции Элеоноры Аквитанской, провозглашение пути любовника выше путей солдата или аскета. Фрэнсис Йейтс настаивает, что маг Просперо из Бури — это уверенная отсылка к герметическим опытам самого Джордано Бруно, которые включали смешение тамплиерской, катарской и трубадурской традиций сексуального оккультизма.

Эзра Паунд, всегда уделявший большое внимание историческому исследованию эволюции таких понятий, объясняет это весьма сдержанным языком (ведь писал он для ханжеской британской публики в 1933 году):






Трубадуры противостояли главенствующему в то время в Европе идиотскому аскетизму и вере в то, что тело есть зло…

На первый взгляд чувства кажутся сенсорами, улавливающими окружающую обстановку на несколько ярдов вокруг тела… в нормальных условиях человек способен настраивать свои чувства, когда ему не нужно бороться за выживание и противостоять суровым погодным условиям, как это происходило с северными народами…

Со временем чувствительность его солнечного сплетения снижается. Однако все это не имеет ничего общего с табу или любого рода фанатизмом. И это больше чем простой культ атлетизма в духе mens sana in corpore sana. Представление о теле как об идеальном инструменте для развития интеллекта в это время начинает преобладать…

По всей видимости, мы утеряли тот сияющий мир, в котором одна идея пронизывает другую, мир волнующихся энергий… магнетизмов, принимающих формы на границах видимого, субстанцию дантовского Рая, стекло под водой, формы, что кажется своим зеркальным отражением, чьи реальности ощутимы чувствами, нетронутыми двумя недугами: иудейским и индийским, крайностями и фанатизмом Савонаролы…[15 - Литературные эссе Эзры Паунда (New-York, New Directions). В Духе романса, еще яснее, но не менее внимательно, Паунд допускает, что то, что было использовано, йога трактует как «противоположные полюса мужского и женского». Де Ружмон в Любви в Западном мире не оставляет сомнений в том, что это была классическая тантрическая йога, продлевающая сексуальный акт до высшей степени экстаза, дабы сделать видимыми эти самые «души» и «магнетизмы».]





Джон Донн, чья романтическая поэзия оказала на последующие поколения почти сравнимое с шекспировским влияние, работал в Оксфорде в то время, когда Джордано Бруно читал там лекции и, вполне возможно, перенял что-то из его идей. Давно известно, что поэмы Донна содержат множество различных интерпретаций, скрытых насмешек и тайного символизма, однако незамеченными остались кое-какие ложные улики, которые герметисты вроде Бруно разбрасывали для Священной Инквизиции, стремясь скрыть свои подлинные сексуальные доктрины. В этой связи, поэма Донна Экстаз выглядит примечательно как произведение, почти не понятое многомудрыми комментаторами. Я привожу ниже ключевые строфы, курсивом выделены особенно важные слова:
		Там, где фиалке под главу



		Распухший берег лег подушкой,



		У тихой речки наяву



		Дремали мы одни друг с дружкой.







		Ее рука с моей сплелась,



		Весенней склеена смолою;



		И, отразясь, лучи из глаз



		По два свились двойной струною.







		Мы были с ней едины рук



		Взаимосоприкосновеньем;



		И все, что виделось вокруг



		Казалось нашим продолженьем.







		Как между равных армий рок



		Победное колеблет знамя,



		Так, плотский преступив порог,



		Качались души между нами.







		Пока они к согласью шли



		От нежного междоусобья,



		Тела застыли, где легли,



		Как бессловесные надгробья…








    

(Пер. А. Сергеева)



Все это в целом можно описать как «платоническую любовь», хотя на самом деле оно не имеет с ней ничего общего. Читатели, незнакомые с суфийско-тантрической традицией Тибета, Индии и Ближнего Востока и ее передачей через алхимиков, тамплиеров и иллюминатов, решат, что, если Донн со своей женщиной просто «сидели» рядом, то у них, следовательно, никакого сексуального контакта и быть не могло. Я бы посоветовал им обратиться к тибетским изображениям позиции ябьюм — сидение на коленях партнера в позиции двойного лотоса считается одним из базовых положений в сексуальной йоге. Согласно некоторым авторам, для этого существуют определенные психоневрологические причины — якобы эта поза переводит сексуальную энергию из центральной нервной системы в вегетативную, но с точки зрения Фрейда, мужчине здесь отводится исключительно пассивная роль, как у грудного младенца и поэтому она представляет собой орализацию половых объятий. Без сомнения, целью этого акта является возвращение к мистическому «океаническому опыту». В некоторых традициях, инспирированных гностическими идеями, пара при этом смотрит друг другу в глаза; вспомним «и все, что виделось вокруг / Казалось нашим продолженьем». Этот метод был также одним из средств контроля рождаемости, позволяя мужчине достигать оргазма без эякуляции. Использовался такой способ вместо контрацепции в одной анархо-коммунистической общине Библейских Перфекционистов, которая существовала в 1840-1870-х годах на севере штата Нью-Йорк. Современные тантрические учителя советуют практикующим имитировать положение знаменитых статуй в Черном Храме близ Бенареса — точнее, одной из них, изображающей эротическую сцену, и попытаться достичь такой же неподвижности; см. у Донна «Тела застыли, где легли, / Как бессловесные надгробья». Такая позиция может, как и любые другие сексуальные игры, длиться сколь угодно долго, к примеру, Баба Рам Дасс, будучи под влиянием ЛСД, мог находиться в ней часами, окутанный чарами сексуального экстаза.

Что касается фразы Донна о душах, оставляющих тело — что ж, спросите об этом любого практикующего тантрическое искусство, и вы услышите еще более удивительные вещи. Замечание д-ра Берглера о том, что младенец ощущает материнскую грудь как часть своего собственного тела, покажется по сравнению с ними не таким уж странным.[16 - См. сообщения тех людей, которые под влиянием марихуаны не могли сказать, чем было их тело и чем были их любовники. Р.А.Уилсон Секс и наркотики. Путешествие за грань. (Las-Vegas, Falcon Press, 1986)]

Любопытно то, что эту поэму всегда ошибочно считали чисто платонической по духу. Остальная поэзия Донна этого периода откровенно непристойна[17 - Пара дивных строф из На раздевание возлюбленнойТвои одежды, обнажая стан,Скользят, как тени с утренних полян.Сними с чела сей венчик золоченый —Украсься золотых волос короной,Скинь башмачки — и босиком ступайВ святилище любви — альковный рай!Моим рукам-скитальцам дай патентОбследовать весь этот континент;Тебя я, как Америку, открою,Смирю и заселю одним собою.Прочь это девственное полотно:Не к месту, не ко времени оно.Продрогнуть опасаешься? — Пустое!Не нужно покрывал: укройся мною.(Пер. Г. Кружкова)] и даже Экстаз он завершает такими словами, отбрасывая традиционную духовную близость:
		В душе любовь-иероглиф,



		А в теле — книга для прочтенья. (курсив мой)








Некоторые читатели, видящие здесь очевидное свидетельство тайных сексуальных традиций, начало которым в Европе положили тамплиеры, могут добавить, что поза двойного лотоса в этих традициях была очень важна. Донн до конца не раскрывает всего, его современник, алхимик Томас Воган, тоже лишь намекает на эту тайну в своей работе Coelum Terrace (1650), прикрываясь рассуждениями о «Первоматерии» и «Философском камне».






Подлинная печь (когда «Материя» уже «промыта» — Р.А. Уилсон) это лишь крошечная оболочка; ты должен брать ее в руки со всей осторожностью… что же до самой работы, она не слишком хлопотна; даже женщина может заниматься ею. С моей стороны, я думаю, что женщина вообще подходит для этого ремесла более мужчины, потому что в некоторых вещах женщины более аккуратны и терпеливы в работе со всякими деликатными предметами…

Я чуть не забыл сказать тебе о той субстанции, что является всем во всем, и это величайшая трудность в нашем искусстве — имя ей огонь. Очень тщательно нужно отбирать пропорции и режим работы; придерживайся здесь следующего правила: «Не позволяй птице взлететь прежде птицелова». Заставь смесь высидеть, пока добавляешь огонь, и будь уверен в успехе. Завершая, я должен сказать тебе, что философы зовут этот огонь очищающим огнем натуры, он не есть творение рук человеческих; точно также, говоря о воде, мы не имеем в виду обычную воду. Словом, без этого очищения ничто не может проявиться в мире… Наша Материя представляет очень тонкую субстанцию, подобную сперме, она почти живая. Хотя, говоря по правде, в ней совсем небольшая частица этой самой жизни…

«Пусть же тот, кто не близок к Протею, обратится к Пану».[18 - Уэйтс А. Труды Томаса Вогана, мистика и алхимика (New Hyde Park: University Books, 1968)]





Такой текст предназначен сбивать с толку обычного читателя и ему это успешно удается. «Птицей» здесь называется сперма, которая при должном результате начинает отводиться в мочевой пузырь, а не выводиться через эякуляцию (хотя Воган, как и Бруно и восточные тантристы, возможно, верил, что она поднимается по позвоночному столбу к головному мозгу). «Работа» это неподвижное сидячее совокупление. Запутанное «огонь», что также и «очищает» это экстаз, к которому приводит работа. «Материя» это опять же сперма — заметьте, как изящно Воган скрывает и открывает это. Обращение к Протею, богу трансформаций, и Пану, богу сексуальности, представляет собой еще один намек. Если читатель не понял, что такое «подлинная печь», стоит отослать его к стихотворению Донна Алхимия любви, где всё и объясняется:
		Как химик ищет в тигле совершенство,



		Но счастлив, невзначай сыскав



		Какой-нибудь слабительный состав…








    

(Пер. Г. Кружкова)



С таким обширным культурным багажом наш читатель сразу должен сообразить, что экстравагантные метафоры у поэтов вроде Видала, Сорделло, Чосера, Шекспира, Донна это не просто угодливая лесть прекрасной даме, но серьезные философские заявления, часто противоречащие базовым положениям нашей анально-патриархальной культуры. Здесь особенно частотны уподобления дамы сердца богине, что является важной частью психологического настроя любовной поэзии и связанного с ней своеобразного ритуала или культа. В тибетских практиках тантры женское начало буквально ассоциируется с Шакти, божественной супругой Шивы. Суфии, ограниченные патриархальностью исламского монотеизма, сделали ее ангелом, посредником между Аллахом и человеком. Ведовские ковены именуют женскую сущность Великой Богиней-матерью, а Алистер Кроули наставлял учеников визуализировать ее в виде египетской богини звездного неба Нуит.

Когда антрополог Уэстон Ла Барр сказал: «Матери рождают магов, отцов, богов», он имел в виду, что магическое либо шаманское состояние транса — это возвращение к груди вселенской матери, в то время как религия направлена на умиротворение пугающего мужского божества, который является колоссально расширенным образом карающего отца. Границы здесь не всегда можно четко провести — тантра существует вообще в рамках патристского индуизма, а суфийская сексуальная магия — в рамках мусульманской веры в Аллаха. На Западе патриархальность приобрела самые экстремальные формы: никаких соперников у Иеговы в ближайшее время не предвидится, кроме, разве что, равной ему богини; поэтому магико-матриархальные культы практикуют почти подпольно, маскируясь под псевдонауки вроде алхимии, либо выражая свои идеи в поэзии. Но даже в таком скрытом виде религия всегда видела в поэзии своего соперника, считая ее в каком-то смысле «странной». Так происходило во всех анальных культурах: власть поэзию либо сознательно игнорировала либо пыталась подчинить своим интересам. (Если соперник любезно соглашался умереть молодым, то получал в таком случае прощение и становился мучеником, как случилось с Диланом Томасом, или кем-то вроде светского Христа). Как пишет Роберт Грейвс в Белой Богине, подобное предубеждение против поэзии в Англии было столь сильно, что поэты, когда их заставляли определить свой род деятельности (в суде или правительстве), вынуждены были называть себя «преподавателями», «романистами», «историками» и вообще кем угодно, кем они были кроме, собственно, поэтов.

В Маммоне и Черной Богине Грейвс замечательно обобщает смысл отношений между поэзией и древними матриархальными культами:






Деятельность поэта, в целом, более интуитивна, нежели интеллектуальна; но суждения его всегда ясны и последовательны. Симптомы транса, во время которого рождается поэтическое произведение, на порядок отличаются от тех, что вызваны медиумическим трансом, хотя оба этих пути и кажутся ведущими к раскрытию внутренней духовной силы. В поэтическом трансе, который предсказуем не более мигрени или приступа эпилепсии, эта сила традиционно олицетворяется древними богинями-Музами…

Почти у каждого поэта есть своя Муза, идея же эта была заимствована в раннем европейском средневековье из суфийских источников в Персии и Арабском Востоке.





Поэзия и магия базируются на вере в то, что мысль, идея способна создавать свою собственную реальность — сэр Джеймс Фрэзер в Золотой ветви назвал эту теорию «всемогуществом мысли». Фрейд, в комментариях к антропологическим изысканиям Фрэзера в Тотеме и Табу доводит эту цепочку до власти ребенка, громкими криками выражающим свое желание, чтобы заставить исчезнувшую мать таинственно появиться в очередной раз и предложить изобильную грудь. Не случайно во многих поэмах, начиная от Одиссеи и до Поминок по Финнегану Джойса, содержатся магические «заклинания», призывающие богиню возникнуть вновь.

Теперь мы видим, что знаменитый подвиг Гийома Аквитанского, отца Элеоноры, который осмелился выстроить в своих владениях что-то вроде личного гарема или борделя, выглядящего внешне точь-в-точь как монастырь, был не просто шуткой. То, что сейчас называется «монастырем», при матриархате было местом иерогамии, сакральной проституции и сексуальной магии; возможно, что Гийом сознательно пытался возродить эти течения. И когда Элеонора прокатилась по Иерусалиму с обнаженной грудью, это было не только обращением к высшим силам. Во многих инициатических школах существовало традиционное требование совершить некий публичный акт, имевший глубокое магическое значение и отделявший инициируемого от той массы покорных рабов, что подчиняются существующей системе. Выставляя на обозрение всей Святой Земле, средоточию главных патриархальных религий — иудаизма, христианства и ислама — символ матриархальных ценностей, Элеонора демонстрировала верность древней богине-матери и призывала образ ее возродиться.

Если так, то ей это отчасти удалось … и удается до сих пор.

Запрет на обнажение груди вообще достаточно странный, если рассматривать грудь как аналогичное средство привлечения внимания у животных. Никто еще никогда не слышал о павлинах, которые стыдятся своего роскошного хвоста, золотой рыбке, которая прячет огненно-желтый блеск своей чешуи, львицах, брезгующих своей брутальной красотой. Только современная женщина (если только она не профессиональная топлесс-танцовщица), по-прежнему еще во власти тех процессов, которые в 1930-х годах описал психолог Джон Флюгель:






Женщина, к примеру, может удержаться от танца в сильно декольтированном платье по нескольким причинам: а) она одновременно и страстно желает получить наслаждение, чувствуя и видя свою обнаженную грудь, и чувствует смущение и стыд перед собой за то, что вообще позволяет себе думать об этом. Здесь, таким образом, сталкиваются два импульса — скромность и желание. б) она не испытывает тех угрызений совести, о которых я упомянул, и свободно любуется своим отражением в зеркале, хотя еще побаивается вызвать чрезмерное сексуальное желание у предполагаемых партнеров; в этом случае скромность опять же соперничает с желанием, но теперь речь идет не о своих чувствах, а об ощущениях других людей. в) надевая платье, она тут же преодолевает ощущение гадливости от своего собственного тела… Скромность здесь противостоит чувству отвращения, которое женщина сама в себе взращивает и лелеет… г) Так как ей самой доставит удовольствие платье с низким вырезом, она размышляет о том шоке, который произведет ее внешний вид на некоторых знакомых пуританского нрава … Тут скромность опять же борется с ощущением омерзения… но уже не своим, а своих знакомых.[19 - Флюгель Д. Психология одежды (New-York, International Universities Press, 1930)]





А всему этому противостоит естественное и древнее как мир желание выглядеть привлекательно и модно.

Хуже того, если женщина еще и замужем, так как она должна будет ко всему прочему учитывать и желания своего мужа. Муж, например, может захотеть, чтобы она оделась очень смело, если он относительно свободен от нервозной ревности и/или разделяет теорию «престижного потребления» Торстейна Веблена. Демонстрация его женой своих прелестей — это четкий знак ее мужа другим мужчинам, какой приз он сумел заполучить. С другой стороны, он может и испугаться конкуренции. Судя по тому, что арабские женщины всегда затянуты в одежду буквально до самых глаз, арабские мужчины определенно опасаются такого варианта. Вдобавок к этим возможным реакциям, дело осложняется «нравственной» брезгливостью либо ее отсутствием, только в этот раз уже у него. Вопрос, в конце концов, сводится к тому, была ли в настроении леди этой ночью, чтобы ублажить своего супруга или она просто его раздражает…




Ну и, дочитав весь этот бред, мадам спокойно может остановиться и прочесть последнее постановление Верховного Суда, прежде чем выносить окончательный приговор. Восемь почтенных мужчин и одна женщина, которых она ни разу в жизни своей не видела, соберутся в тесной комнатке и объявят, сколько дюймов ее тела в этом году являются приличными и благопристойными, а сколько дьявольскими и бесстыдными. Тут мы, подобно Флигелю, можем лишь заключить, что отношение к одежде и телу сейчас всецело во власти иррациональной логики.

Или, как сказал Марк Твен: «Мужчина глуп, а женщина, терпимая к этому, глупа вдвойне».




Глава 5. Возвращение подавленного


…но под завесой пологов пурпурных,

В объятиях любовниц полногрудых,

Величественных львиц — о, как нежны

И как ужасны ласки их!..

    

Алистер Кроули, Ага![20 - Equinox, книга L, № 3, 1910. (Пер. Анны Блейз)]






Как писал Тимоти Лири в Психологии сегодня (Т.6. № 8, Январь 1973) постоянная тенденция к подавлению настолько сформировала характер христианской и пост-христианской цивилизации, что даже наши психологи не занимались глубоким исследованием гедонистического поведения. Мы знаем многое (возможно, даже больше, чем следует) об обусловленном поведении, о том, как верно рассчитанные вознаграждение и наказание могут убедить голубя спрятать голову под крыло, в то время как он хочет есть (Беррес Скиннер довел это в своих опытах до мастерства) и как те же самые техники могут убедить человека признаться в преступлении, которого он не совершал (русские вам многое могут об этом рассказать). Необусловленное или гедонистическое поведение, тем не менее, пристально изучалось, хотя сам д-р Скиннер весьма резко отрицал существование такого типа поведения вообще. За некоторыми исключениями, психологи и психиатры, признававшие наличие необусловленного поведения, неизменно добавляли, что оно является следствием патологических, ненормальных личностных изменений.

Сексуальное поведение (которое часто кажется необусловленным разумными причинами и после определенной «точки невозврата», которую мы все интуитивно определяем, заходит на территорию чистого гедонизма), было последним типом поведения, которое исследовалось научно. По причинам, далеким от мистических, первые подступы к этой теме начались с исследования истерии и помешательства, начатых великим Жаном Шарко в Париже в конце девятнадцатого века. Небезызвестный вывод Шарко о том, что такие симптомы «всегда носят сексуальный характер — всегда — всегда — всегда»[21 - «C’est toujours la chose genital, toujours-toujours-toujours».], большинством людей рассматривается как Dummheit («глупость»). Но как мы все знаем, один молодой венец по имени Фрейд воспринял старика всерьез и начал глубоко изучать собственных истероидных пациентов на предмет правильности этой дикой гипотезы. Мы обычно забываем о последующем разочаровании Фрейда, когда, несмотря на все собранные им доказательства правоты Шарко, накапливались другие, убеждавшие его, что такие симптомы проистекают прежде всего от душевных травм, полученных в детстве. А так как всем прекрасно известно, что дети не испытывают сексуального влечения, следовательно, Шарко глубоко заблуждался…

Фрейд застрял на этом месте на несколько месяцев, пока ему в голову не пришла еще более фантастическая теория: Дети и подростки это в первую очередь сексуально озабоченные существа. Разумеется, он очень долго колебался, не решаясь опубликовать столь смелое заключение — когда же он это сделал, большинство медицинских светил торжественно заявили, что он, должно быть, свихнулся, подобно своим беспокойным пациентам. Сейчас, когда даже самые жесткие критики Фрейда (даже феминистки, утверждавшие, что он воплощенный Дьявол) признают существование младенческой сексуальности, нам очень трудно представить, что для современников Фрейда это оставалось загадкой, и насколько тяжело было для него самого впервые столкнуться с этим. Нам трудно даже помыслить о том, что существуют настолько важные, насколько же и неизвестные нам факты касаемо человеческой жизни, потому что все мы находимся во власти общепринятых догм…

И еще одна любопытная вещь: пытаясь объяснить так называемые современные неврозы (нервные тики, тревожность, головокружения, умеренные истерии), Фрейд обнаружил значительные различия между ними и теми психоневрозами, что описаны альтернативной теорией их происхождения. Он решил, что они вызваны чрезмерной мастурбацией. (Нет, это не опечатка). Конечно, фактически любой медицинский авторитет того времени верил в похожие вещи, и боязнь стать жертвой подобных заболеваний вследствие увлечения онанизмом вела к забавным крайностям, типа «мужского пояса верности», запатентованного в Соединенных Штатах в 1890-х годах. Это устройство имело отверстие, через которое можно было продевать пенис для мочеиспускания, и кольцо из острых игл вокруг этого отверстия, которые вонзались в орган всякий раз, когда он увеличится достаточно для мастурбации. Отцы, вероятно, покупали сие замечательное изобретение и надевали на сыновей — «для их же блага», разумеется.

В 1812 году доктор Бенджамин Раш, один из основателей современной психиатрии, заявил, что мужская мастурбация приводит к «семенной слабости, импотенции, болезненному мочеиспусканию, сухотке спинного мозга, туберкулезу легких, диспепсии, расстройствам зрения, головокружению, эпилепсии, ипохондрии, потере памяти, манальгии[22 - апатии, невнимательности к окружающему — прим. переводчика], слабоумию и смерти». В течение двадцати лет мастурбация считалась причиной безумия. Относительно недавно, в 1938 году, психоаналитик Карл Менингер писал, что в «бессознательной идее (мастурбации) многие видели отчетливую угрозу».

Если Фрейд разделял такие панические настроения, то никто другой и не осмелился бы продвинуть подоплеку половой близости до той точки, где он ее и оставил. Первым очевидным шагом было начать с систематики и классификации, обычных процедур при зарождении новой науки. Кроме ограниченных исследований современников Фрейда Крафта-Эббинга и Хевлока Эллиса, никто этим еще не занимался. Десятилетиями вакуум оставался пустым, возможно, ученых отпугивала сомнительная репутация Фрейда. В итоге, в 1940-х годах Кинси опубликовал образцы человеческого сексуального поведения, в объеме, достаточном для научного значения. Мы уже знаем (если внимательно читаем нужные книги) все о сексуальных шаблонах поведения малиновки и ворона, слона и кита, червя и амебы; пора было в конце концов узнать что-то и о себе. Те, кто были в те времена более-менее сознательными, помнят универсальную реакцию на это: «О Господи, я и не один такой!». Мы, впрочем, должны были ждать еще почти до конца 1960-х, когда появились точные данные по физиологии оргазма, собранные Мастерсом и Джонсоном.

Лири определенно прав: Боязнь гедонистического поведения все еще сильна в этой цивилизации. Анальная ментальность, строго (или тревожно) преданная воле к власти, логике и жесткому контролю, все еще превалирует над проявлением спонтанных телесных реакций, наряду с нежностью и теплотой.

Взглянем на чудесное фото на странице 108[23 - красивая женская обнаженная грудь — прим. переводчика]. Для нормального человека, чьи оральная и анальная стадии прошли без травм и «залипаний», это довольно милая картинка и больше тут сказать нечего. Напротив, для орального типа это почти религиозное видение, вызывающее или глубокую печаль или дикую радость, в зависимости от того, как близок он к повороту своего собственного мирка к той стихии космической любви, о которой ему напоминает эта простая фотография. Для анальной же персоны тут все предельно ясно: это «шокирующе», «непристойно», «грязно» и далее в том же духе.

Поэтому, когда грудь начала свое триумфальное возвращение после запрета 1920-х, выглядело это почти «случайным». То было время девушек в свитерах, типичными представителями которых были Лана Тернер и Полетт Годар. Сначала эти леди благопристойно скрывали грудь по всем канонам ханжеской морали, если же грудь все равно выступала на передний план — что ж, это считалось ошибкой натурщицы. Скептиков с кафедр, настаивавших, что свитера намеренно облегают самые привлекательные места, дабы подчеркнуть их, могли обвинить в «грязных мыслях», тем самым собственная анальная ментальность оборачивалась против них же. «Радостно было оттого, что начинался рассвет жизни». Копии Тернер-Годар были повсюду и оральные типы наслаждались зрелищем миллионов очаровательных грудей, поддразнивавших их со всех сторон, тогда как анальные типы не могли, в свою очередь, пожаловаться на неприкрытую демонстрацию плоти — все было вполне умеренно. Девушки в свитерах подчеркивали своё материнское достоинство самым заметным образом, ничего при этом не обнажая, подобно вечерним платьям.




Полетт Годар приобрела репутацию почти воплощенной богини, заметную в ее весьма публичной «частной» жизни, отправившись в мировой круиз на яхте Чарли Чаплина, в то время как — о, ужас — они не были официальными супругами. Моралисты с типичным анальным возмущением добавляли этот случай в и без того длинный список претензий к бедному Чаплину, что привело в итоге к его полудобровольному отъезду из Соединенных Штатов. Мисс Годар вошла в список самых сексуальных звезд 1940-х, и как одна из самых талантливых комедийных актрис. Хотя она и затмевалась гением Чаплина, играя вместе с ним, она довольно часто добивалась смеха у зрителей (как и вожделения, впрочем), работая в паре с легковесными комиками вроде Боба Хоупа. По сексуальной же привлекательности с ней могла сравниться лишь еще одна комедийная актриса Стелла Стивенс. Вполне допустимо считать, что грудь начала возвращаться на законные позиции под эгидой мисс Годар, ведь она, как в свое время Элеонора Аквитанская, оказалась своего рода поворотной точкой в американской культурной истории.

Необходимо признать, что «возвращенная» грудь со временем превратилась в настоящую американскую одержимость, которая очень развлекает (заставляя втайне завидовать) иностранных визитеров. Многими наблюдателями, претендующими на интеллектуальность, такая озабоченность сравнивалась с влечением к груди у младенцев, поэтому, дескать, американская нация сама по себе более инфантильна, нежели другие народы. Никто в то время (так велик был комплекс национальной неполноценности, по крайней мере, у тех классов, что обсуждали эту проблему) не затрагивал в этой связи испанское сексуальное богохульство[24 - В испанской порнографии есть сцены, где героиню лишают девственности прямо в церкви на алтаре, под распятием, или на кладбище. Урезанные версии этой сцены постоянно появляются в испанских и мексиканских комиксах и «романтических» новеллах.], византийское ханжество русских, странное влечение к копрофилии, заметное в немецкой эротике (а также в нацистской антисемитской болтовне), традицию шлепать детей по заднице в Англии и многое-многое другое, что, быть может, было действительно полезным. Также на полном серьезе заявлялось, что такая одержимость грудью указывает на глубокое отвращение американцев перед вагиной. Однако никто не осмелился вспомнить про растущий коэффициент рождаемости, чтобы ответить на этот абсурд. Мы все приучены думать о самих себе как о неотесанной деревенщине и вглядываться через Атлантику в поисках озарения (точно также, как сейчас молодые смотрят через Тихий океан). Это ощущение все время витало вокруг вплоть до самой Революции, и Фрэнсис Хопкинсон, писатель, также подписавший Декларацию Независимости, однажды пожаловался на диатрибу в адрес Европы:
		Мы никогда и не думали,



		Чтобы такая благодать



		Из сего проклятого места



		Могла ли перед нами предстать?








На самом деле, американскую манию груди в конце 1930-50-х годов проще всего объяснить питательной средой. В те годы американские девочки питались лучше и получали больше витаминов, чем их европейские ровесницы, а груди европейских женщин не были столь округлы и желанны, чтобы возбуждать европейских мужчин. Как только Европа начала восстанавливаться после войны, по-настоящему восхитительные груди таких прелестниц как Джина Лоллобриджида, Софи Лорен и Анита Экберг спровоцировали вполне «американское» признание этих сокровищ у европейских мужчин. Почему бы и нет? Как мы уже доказали, преклонение перед грудью вряд ли было американским изобретением; восходит этот культ, по меньшей мере, к Венере из Уиллендорфа.




Конечно, все это можно было назвать грудным фетишизмом, хотя тогда он был в Америке, а сейчас повсюду. Доходило до того, что многие мужчины относились к большой груди так же, как другие фетишисты относятся к нижнему белью, обуви или кожаной одежде. Об этом прекрасно знали дельцы порнобизнеса, используя фетиш в анонсах своих фильмов, вроде этого:






«20-тилетняя ирландская девушка с бюстом 47 дюймов в обхвате фотографируется полностью обнаженной. Это доставит вам истинное удовольствие…»[25 - Цит. по книге Сары Харрис Пуританские джунгли: американский сексуальный андеграунд (New-York, G.P. Putnam, 1969).]





С другой стороны, некоторые мужчины предпочитают небольшую аккуратную грудь, считая эти пресловутые 47 дюймов почти комическим зрелищем. Я как-то работал в одном мужском журнале (это не был Playboy), в котором все девочки грудь имели небольшую, почти мальчишескую; я думал, что это было личной прихотью издателя, до тех пор, пока он прямо не поручил мне «отпечатать девчонок, да попышнее, Бога ради!». Тут и выяснилось, что эти плоскогрудые красавицы отражали мои предрассудки против этого издателя, который позднее стал ведущим деятелем Движения за Освобождение Геев.

(Мужчины, которым нравится большая грудь, не фетишисты; мужчины, которым нравится грудь маленькая, не латентные геи. Фрейдистские теории превратились в научную фантастику, когда стали применяться в качестве законов ко всем, а не статистических обобщений, приложимых ко многим).

Надо заметить, что Голливуд, главный храм культа груди в те времена, источавший довольно шизофренические поветрия, особенно после того, как увлечение девушками в свитерах сошло на нет и стало очевидно, что мужчины хотят видеть больше тела. Католическая церковь тогда была еще сильна, и имела эта группа престарелых холостяков в черных рясах довольно странные представления об общественных стандартах (странные, пока вы сами не станете таким же старым холостяком в черной рясе). Очень забавно было наблюдать, как в фильмах 1940-ранних 50-х годов оператор и режиссер объединялись, чтобы каждый дюйм обнажения тела выглядел, выражаясь дзенской терминологией, счастливой случайностью. «О, нет», будто бы говорили они, «мы не специально сняли это кадр так, чтобы показать, какая роскошная грудь у актрисы. Она спокойно сидела в своем вечернем платье с глубоким, как горная пропасть, вырезом, пока камера двигалась над ее головой, демонстрируя вам разносящего напитки официанта». Камера тогда проходила мимо всякого рода заманчивых ракурсов не останавливаясь, как, должно быть, глаза мальчишек из католической школы. Когда же она наконец начала задерживаться на интересных местах, а произошло это в начале 50-х, тогда и началась сексуальная революция.




Оправдания того, почему исполнительница главной женской роли в фильме полураздета, были достойны казуистики самих иезуитов. Глядя на американское телевидение в те годы, казалось, что американцы готовы в любую секунду прыгнуть в койку (где спали, кстати, по одному, даже если были официально женаты. Двуспальные кровати появлялись в фильме только тогда, когда ведущий актер играл роль супруга главной героини). Даму в те славные времена ливень всегда настигал в самый неожиданный момент (что требовало переодеться); и если по сюжету был телефонный звонок, будьте уверены, какая-нибудь Бетти Гребл или Дженнифер Джонс обязательно должна будет выйти из душа, чтобы на него ответить.

В таком лицемерном контексте, когда каждый дюйм тела будто бы обнажался по счастливой случайности, грудь, естественно, доминировала над гениталиями, так как цензура легко допускала несколько лишних сантиметров открытого тела, если актриса была в вечернем платье, купальном костюме или ночной рубашке. Но если хотя бы слегка была заметна промежность, то это было грязной и похотливой выдумкой режиссера, и нет сомнения в том, что сказал бы по этому поводу кардинал Спеллман. Сей достойный джентльмен, позже зачисленный в ястребы озлобленными католиками-пацифистами за свою горячую поддержку Вьетнамской войны, обвинил Джейн Расселл, щеголяющую своими формами в Изгое, в том, что она сознательно наставляет рога зрителям-мужчинам и через это вовлекает их во грех. Аргумент, что мисс Рассел всего лишь играла свою роль, никак не убедил почтенного пресвитера; он определенно склонялся к точке зрения, что, если настолько щедро ее одарила природа, то продюсерам нужно было нарядить ее так, чтобы скрыть это божеское упущение и не попустить, чтобы у мужской аудитории появилось желание гулять на стороне, как у туристов в Гранд-Каньоне. Затем появилась Джейн Мэнсфилд и против нее поднялось еще большее возмущение; стало ясно, что, скрывая еще меньше, она вызывает не меньше похотливых желаний, оставаясь бесспорной причиной греха. Никакие пуританские меры уже не могли спасти ситуацию, церковь уже не обладала властью принудить мисс Мэнсфилд лечь на стол хирурга и укоротить природные богатства. Она в конце концов погибла в страшной автокатастрофе, когда ей отрезало голову, и приверженцы теорий о бессознательной магии Чарльза Форта туманно намекают на то, что дурные вибрации маммалофобии все-таки настигли ее.




В ранних 60-х запросы европейского рынка кинопроката вынуждают Голливуд снимать две версии одних и тех же сцен: одну, где грудь частично прикрыта (для американской аудитории), и другую, где это дивное зрелище предстает во всем нагом великолепии (ням-ням, но только для континента). Когда такая традиция стала общественным достоянием и Playboy начал помещать в каждом номере роскошных грудастых красавиц, было очевидно, что настал конец гегемонии католической церкви над нашим кинематографом. Люди начали спрашивать себя, была ли церковь столь сильна в нашем предположительно плюралистическом обществе, и нужно ли было ждать по любому поводу дозволения Ватикана. Продюсеры хотели показывать то, что хотела видеть публика, а хотела она видеть настолько много, насколько продюсеры осмеливались показать. Было на самом деле абсурдно, что кучка мужчин, отказавшихся от своей мужественности, устанавливает законы и стандарты, которым обязаны подчиняться сто тридцать миллионов некатоликов. Куда исчезла знаменитая «стена между церковью и государством» Джефферсона? Ватикан перепрыгнул через нее подобно нацистам, без труда преодолевшим линию Мажино и взявшим Париж. Теперь эта стена прочно вернулась на свое место, и в Соединенных Штатах начали появляться фильмы для взрослых, как и должно быть в секулярном плюралистическом обществе, завещанном нам отцами-основателями.




Тем не менее, меня сильно задело, когда я впервые увидел в американском фильме соски. Это выглядело так, словно я заполучил частичную шизофрению, которая проявляла себя только при входе в кинотеатр. У женщин есть соски в реальной жизни, в «Плейбое», в европейских фильмах, в порнографии, в National Geographic; но в Голливуде, как я уже начал подозревать, они так и рождаются с кусочком ткани, который не сможет удалить самый великий хирург во вселенной. А тут они впервые появились на экране; это были Гавайи, и уж там-то обнаженная грудь была вполне извинительна — очень даже внимательно извинительна, я бы сказал — исторической достоверностью; еще я помню момент, когда кардинал Ришелье мистическим образом преобразился в премьер-министра Ришелье (в версии Трех мушкетеров Джин Келли). История у нас изменилась в 1984, чтобы сохранить хоть какую-то достоверность. (Как часто мы видели актеров, наступавших на эти пресловутые грабли, и актрис, воплощавших сладострастных гречанок и римлянок или даже пиратов, но по-прежнему вынужденных произносить диалоги так, словно они выросли в католическом монастыре. Это был великий и негласный миф американского кино до середины 60-х — все и вся вышло из монастырских стен — и никто ведь не усомнился в странных сексуальных идеях кардинальского совета?). А еще здесь были соски, настоящие живые соски на телеэкране, и я понял, что та эпоха наконец закончилась. Что-то подобное я испытал, когда в тринадцатилетнем возрасте узнал о смерти Рузвельта; я серьезно верил в то, что никто его заменить не сможет. До тех сосков в Гавайях, я думаю, что не видел еще ни одного американского фильма, не отражавшего так или иначе католическую идеологию.

Разумеется, католики были не так глупы (в их собственном понимании, конечно): подавление не было статическим процессом, но всегда динамическим, направленным к тотальному контролю, либо отступавшим перед той силой, которую четко обозначили французские интеллектуалы: Желанием. Шекспир вопрошал, как может выжить хрупкая словно цветок красота, а Теннеси Уильямс отвечал ему в Королевском пути, что в горах цветы растут и сквозь камни. Зов «Цветочной силы» в 60-х можно было также назвать Силой сосцов. Эти нежные бутоны прорвались сквозь твердыню репрессии, и Желание начало сотрясать стены городов. С экранов зазвучала наконец настоящая, живая речь; тело начало обнажаться, медленно, но верно сбрасывая покровы стыда и лицемерия; начали появляться топлесс-клубы; негры восстали против нищеты, студенты против скуки и рутинной учебы; даже самые верные граждане начали протестовать против бессмысленной войны (но когда эти верноподданные возражали против нее на тех же позициях?); индейцы очнулись от депрессии, в которой пребывали после последнего поражения в Вундед-Ни[26 - выступления защитников прав индейцев в 1973 году в поселении Wounded Knee — прим. переводчика] и снова начали агитировать в свою защиту; мятежи, в конце концов, стали происходить в тюрьмах, армии, на флоте, вовлекая даже офицерский состав Военно-воздушных сил. По терминологии Фредерика Перлза, люди прекратили скрывать свое недовольство и начали предъявлять претензии — и многие из них во всеуслышание заявили, что пойдут на любые крайности, чтобы добиться желаемого. Но уже в конце десятилетия «Безумцы Иисуса», феминистки и молчаливое большинство пребывало в панике, отчаянно пытаясь восстановить хоть какие-то остатки разрушенных ими же стен, традиционно удерживавших цивилизованное человечество на краю бездны, в которую оно постоянно рискует свалиться. Об этом писал консервативный историк Курт Вогелин, когда упоминал о гностиках, мечтавших о царстве небесном на земле, не откладывая его на посмертное существование. Вогелин говорит, что гностическая ересь лежит в основе всех радикальных течений, и он, скорее всего, прав. Вся современная история — это история противостояния Власти и Желания: власть требует подчинения, Желание же требует удовлетворения.

Мы уже достигли той точки, когда серьезные ученые люди с кучей степеней за плечами, братья мои — философ Герберт Маркузе в Эросе и цивилизации, классицист Норман Браун в Жизни против смерти — повернули оружие Фрейда против него же. Особую роль тут сыграли введенные венским мудрецом принцип реальности и принцип удовольствия, отражавшие вечное диалектическое противостояние между двумя силами, когда желание требует от нас немедленного удовлетворения, а реальность всегда предупреждает нас о возможных последствиях рискованного поступка. Это в целом нормально и обсуждать тут нечего, однако Фрейд застрял на каких-то сомнительных условиях и ограничениях, которых мы и не искали. Оказалось, что его принцип реальности подразумевает в том числе подавление, не оправдываемое никакими реальными угрозами вообще, исключая, разве что, дискомфорт при столкновении с остатками его собственного викторианского суперэго. Мастурбация это не объективный вред; супружеская измена, которая, предположительно, может довести даже до убийства в некоторых случаях, иногда пойдет лишь на благо; гомосексуальные связи опасны только при отсутствии презерватива, и если партнер болен СПИДом. Насколько вообще правомерно говорить о принципе реальности при том подавлении всего и вся, что мы наблюдаем каждый день?

Именно в этом суть споров о так называемом Сознании III. Зеленеющая Америка Чарльза Райха мгновенно стала бестселлером — даже несмотря на тот факт, что большинство отзывов были на редкость враждебными. Успех этой книги был в том, что Райх озвучил то, наступления чего многие ждали (или боялись) — его Сознание III было возвращением оральных ценностей, любви и нежности, подавляемых на Западе в течение вот уже трех тысяч лет. Как и Маклюэн с его электронной мистикой, Лири с кислотным Дзен («Ты Бог. Помнишь об этом?»), как Браун и Маркузе с концепцией неограниченной свободы, идеи Райха чрезвычайно важны, не важно, прав он в конце концов или нет. Он определил, что то чувство головокружения, которое многие из нас испытали в шестидесятые, еще и сейчас учит нас тому, что многие вещи, что мы мнили вечными, на самом деле лишь проскальзывают мимолетно перед нашим взором. Та злоба, с которой критики обрушиваются на Райха (а также Маклюэна, Лири, Маркузе и Брауна) свидетельствует о глубоком подсознательном страхе того, что эти еретики окажутся правы.

Позволю себе процитировать типичные нападки феминисток на Райха на примере книжки Нэнси МакУильямс Спор о Сознании III:






Для мужского шовинизма искренняя любовь к человечеству, свободная чувственность и спонтанное самовыражение лишь маски, коварно скрывающие подлинную суть. По сравнению с тем, чем занимаются Норман Мейлер и Лайонел Тайгер, это просто детские игрушки. Далее, такая идеология представляет нам искаженный взгляд на то, что такое личность, любовь, секс, и какие типы обществ подходят для воплощения той мудрости, которую Райх так горячо отстаивает…

Что же это за любовь ко всему человечеству без разбора, разрешающая страдания и террор с безжалостной невозмутимостью психопата? Вероятно, мы все медленно погружаемся в куриный бульон Эроса, сваренный мистером Райхом…[27 - Нэнси Р. МакУильямс. «Райх и женщины»/ Спор о Сознании III, ред. Филипп Ноубл (New-York, Pocket Books, 1971).]





В таком же ключе один писака из консервативного National Review как-то сказал, что трое самых опасных мужчин в Америке это не Хьюи Ньютон из партии Черных Пантер, никакие коммунисты, социалисты или анархисты, или даже застарелые пацифисты типа Дэйва Деллинджера, а — угадайте, кто? — Тимоти Лири, Маршалл Маклюэн и Норман Браун. Как избежал этого списка Чарльз Райх, остается загадкой, хотя он очевидно должен там присутствовать. «Я принимаю мои желания за реальность», один из слоганов французского студенческого восстания 1968 года, был скрытой отсылкой ко всем четырем авторам, причиной мессианских ожиданий для их поклонников и реального, видимого, террора для их критиков. Вся наша цивилизация базируется на этой обратной теореме: Твои желания неосуществимы. Смирись. Подчинись. Прими это.

Лесли Фидлер, известный литературный критик, позднее арестованный (справедливо или нет) за то, что позволял подросткам курить марихуану у себя в гостиной, написал однажды небольшое блестящее эссе о ругательствах, в котором говорил, что любой мальчишка, написавший на заборе «Да пошел ты», лишь пытается отвоевать для своего желания немного жизненного пространства. Нет сомнений в том, что классическая формулировка Фрейдом принципа реальности подразумевает работу с теми вещами, которые не докажут себя сами, если их должным образом не исследовать. Сейчас эти вопросы уже изучены и полемика с исследователями (которых награждали эпитетами «изнеженный» (Райх), «бестолковый и невнятный» (он же и Маклюэн), Лири вообще называли «культистом», а «странный» чаще всего относилось к Брауну) наводит на мысль, что мнимые защитники старых ценностей сами не были до конца уверены, откуда надо начинать.

Кстати, движение «грязного говора» в Беркли — начавшееся после введения политической «свободы слова», защищало права радикалов, занимаясь пропагандой в отведенных для этого помещениях кампуса — достигло пика, когда на одном митинге появился неизвестный парень с плакатом, ставшим легендой:






ТРАХНИ

(ЕСЛИ БЫ Я СКАЗАЛ «УБЕЙ», МЕНЯ БЫ НЕ АРЕСТОВАЛИ)





Ленни Брюса вообще постоянно арестовывали за подобные шуточки в его сатирических номерах в ночных клубах. Когда это движение набрало обороты и студентов начали арестовывать чуть ли не каждый день, последовавшие за этим дебаты оказались прекрасным примером той самой «невнятности»; было очевидно, что одна сторона не собирается понимать того, во что верила другая. Если битва за обнаженку на экране проходила более-менее бессвязно, когда ни одна сторона точно не понимала причины разногласий, сторонники «грязного говора» определенно разбирались в причине спора или, по крайней мере, пытались это сделать. Тем не менее, никто из противников до сих пор друг друга не понимает.

«Неприличны ли эти соски?», любил вопрошать у своей аудитории Ленни, держа в руках разворот «Плейбоя». «Я вот думаю, что эта детка чертовски хороша», без обиняков мог бы добавить он, «и смотрится она на фоне сирени просто ммм-ммм… По вашему, это грязно?» Некоторые зрители хохотали бы и аплодировали, другие бы возмущенно покинули клуб. Они могли бы спросить себя позже, с искренним смущением и болью: «Почему он так унижается, чтобы только вызвать смех?». А потом они спрашивали снова, о тех детях из Беркли: «Почему они обязаны использовать эти мерзкие слова?».

Тема эта с логикой не имеет вообще ничего общего. Легко смеяться над теми, кто считал, что грудь Джейн Расселл нависала в 1940-е как Дамоклов меч над всей западной цивилизацией, над теми, содрогавшимися при виде абсолютно обнаженной груди Мэрилин Монро на календарях 50-х, или теми, кто чувствовал, что Ленни Брюс, произносящий на сцене «членосос», представляет колоссальную опасность для общества и его немедленно нужно изолировать. С другой стороны, культурные изменения следовали в совокупности, и если обнаженная грудь не послужила причиной захвата индейцами правительственных офисов, чтобы в прессу попала конфиденциальная информация, грудь, тем не менее, была частью схемы, указывавшей на изменения в общем курсе развития общества. В конце концов, момент истины наступил, разрушив тщательно выстроенные баррикады лжи. Давайте посмотрим на выступление Ленни Брюса:






Пока все моралисты и ханжи поддерживают Лас-Вегас в качестве развлекательной столицы мира, давайте предположим, что интересного для нас в постановке страстей господних или выставке Моне или в выступлении Нью-Йоркского Городского Балета с Юджином Орманди в качестве ведущего. Все это замечательно, но что же для нас прелестнее всего?

«Сиськи и задница»

Прошу прощения?

«Сиськи и задница», «это для нас прелестнее всего».

Только сиськи и задница?

«Нет, еще и команда апачей между ними для равновесия».

Так, хорошо, ну а вторая главная прелесть?

«Больше сисек и задниц».

А третья?

«А это всё, сиськи и задницы, да побольше».

То есть ты хочешь сказать, что журнал Life мог бы посвятить целых три страницы одним лишь сиськам и задницам?

«Ну конечно, прямо рядом со статьями Билли Грехэма и Нормана Винсента Пила».

Ок, может, так оно и есть, однако ты не сможешь поместить «Сиськи и Задницы» на обложку.

«Почему нет?»

Потому что это будет вульгарно и непристойно, вот почему.

«Это сиськи вульгарны и непристойны?».

Тебе не удастся подловить меня, приятель. Это всего лишь слова. И их не должны видеть дети.

«Твои дети когда-нибудь видели сиськи?»

Я говорю тебе, что это только слова.

«А я тебе не верю. Для тебя „женское“ значит „грязное“, потому что я незаметно заменил мои слова на Tuchuses и Nay-Nays»[28 - «Tuchuses» на идиш означает «задница», «Nay-Nays» — «большие груди» — прим. переводчика].

Так чуть лучше.

«Так, это уже интересно. Значит, ты не против еврейских идиом, но против идиом англосаксонских. Ладно, давай будем проще, латынь: „Gluteus maximus и Pectorales majores“».

Вот теперь нормально.

«Ага, а schmuck („чмо“)? Ведь это латиница. Тоже непристойно?»

«А эти парижанки с их французскими задницами и сиськами — разве они не произведения искусства? Если мы не сможем заработать на этом достаточно денег, попробуем устроить японское шоу голых девок, ведь кто, кроме грязных японок, согласится демонстрировать свои ягодицы? Это отпустит нам все грехи: и духовные и политические. Можем даже пригласить хор Нормана Любоффа, чтобы они исполнили Помни Перл — Харбор. И потом, если мы и на этом не поднимем хороших деньжат, тогда попробуем совместить современность и патриотизм: Американские сиськи и задницы. Сиськи Бабушки Мозес и задницу Нормана Рокуэлла…»

(Рисуй, задница моя. Если ты можешь рисовать, то рисуй, задница моя. Задница моя, ты можешь рисовать.)

Позже они получат большие соски на обложке и, быть может, поэтому вы ратуете за надпись «Только для взрослых», так как стыдитесь сказать вашим детям, что вы покупаете и используете всякие эротические штучки, возмещая потерю дающей жизнь материнской груди.[29 - Ленни Брюс. Как грязно выражаться и оказывать влияние на людей (New-York: Playboy-Press, 1965).]





После 45 минут такой гештальт-терапии свободных ассоциаций между явным победителем и явным побежденным, обычная аудитория cлишком ослабла, чтобы просто смеяться. Они были злы, печальны, чувствовали себя виноватыми, и уже готовы были разрыдаться в перерывах между взрывами хохота, так до конца и не прочувствовав и не поверив в то, о чем им сейчас говорили. Среди всех, атаковавших стремление к подчинению в 60-е, Брюса преследовали буквально до смерти, потому что подавление все-таки оставалось сильно, несмотря на полные залы людей, которые над ним смеялись.




Глава 6. Открытая грудь и стремление обладать ею


Полинезийцы, которые обычно вполне открыты в том, что касается секса, не желают обсуждать эту тему подробно с европейцами. Это можно понять как своего рода скромность, которая заметна у пожилых женщин племени, прикрывающих грудь, когда приезжает европейский доктор, хотя обычно верх тела у них обнажен.

    

Дональд Маршалл, Ra’ ivavae[30 - New York, Doubleday, 1961]






Один мой друг как-то видел, что соски его девушки испускали голубые лучи. В этот момент он сам был под ЛСД.

«Интересная галлюцинация» — отреагировал я, когда он рассказал мне об этом.

«А я вот не уверен…» — ответил он.

Нет, мы, конечно, не собираемся принимать его всерьез; мы все прекрасно знаем, что кислотники готовы поверить во что угодно. Даже если русские парапсихологи будут нам показывать фотографии ауры вокруг человеческого тела; даже если Вильгельм Райх будет заявлять, что смог открыть эту ауру с помощью усовершенствованного телескопа, который он назвал оргоноскопом. Нет, хватит с нас подобных спекуляций, мы отнюдь не рвемся сдавать членский билет гильдии интеллектуалов и во всю прыть устремиться в лагерь оккультистов. Пока нет.

Но вообще очень интересно сравнить этот наркотический опыт с экспериментом теолога Алана Уоттса, который в ходе легального опыта с ЛСД видел странные лучи на небе за холмом. На следующий день он вернулся, чтобы взглянуть на то, что было на другой стороне холма, и обнаружил там, как ни странно, радарную установку. Осмелимся ли мы попробовать ЛСД просто развлечения ради, учитывая, что д-р Уоттс смог с помощью него увидеть обычно невидимые лучи радаров? Возможно, стоит вообще устраниться от таких гипотез, даже если бесенок внутри нас заставляет процитировать в этой связи отрывок из книги Патрика Тревор-Ропера Мир сквозь затуманенный взгляд:






Мескалин и другие галлюциногены, возможно, являются причиной нарушений в «ассоциативных волокнах» затылочной доли головного мозга, которые отвечают за преобразование бессознательного рассудочного образа видимого мира в результат сознательного восприятия, изменяя его в соответствии с нашим опытом и потребностями так, чтобы он укладывался в привычные схемы, со всеми атрибутами, которые мы полагаем неотъемлемыми для данного объекта. Мескалин же позволяет нам увидеть гораздо более верный образ предмета, чем тот стереотип, который мы обычно воспринимаем. Он также дает нам возможность увидеть настоящий цвет тени — на снегу она синяя, отбрасываемая красным объектом, она становится зеленой, и так далее…





Так мы можем зайти довольно далеко и обнаружить себя как-нибудь в компании Уильяма Блейка, художника и поэта, который разговаривал с ветхозаветными пророками и видел ангелов; безумный Блейк — величайший из наших поэтов, но последний человек, которого стоит спрашивать о том, что такое реальность — ему принадлежит фраза «Дурак видит не то же дерево, что видит мудрец» (Были ли его деревья типа тех, что рисовал Ван Гог, или еще более странными?). Однако мы нашли причины поверить, что фрейдовский оральный тип видит не ту же грудь, что анальный, но к какому типу людей мы можем отнести тех, что видят соски, сияющие голубым светом? Ответ: те же самые, что видят нимб над головой. Углубляться дальше по этой сомнительной дороге мы, впрочем, не будем. Давайте только предоставим Блейку пару слов и оставим его наконец. «Голова — это гордость», однажды написал он, «сердце — это Чувства, гениталии — это Красота, руки и ноги — это Гармония». Мы можем лишь кивнуть головой, соглашаясь с комментарием фантаста Кэрол Эмшвиллер: «Было бы прекрасно жить в обществе, где гениталии действительно считаются Прекрасными». Да, Кэрол, было бы прекрасно…

Было бы не менее замечательно жить и в таком обществе, где грудь считается прекрасной, где половой акт воспринимается как нечто прекрасное, где слово «трахать» было бы не более отталкивающим, чем слово «убивать» — да, для некоторых из нас это действительно было бы прекрасно, но для всех остальных это был бы конец света, конец мира, того мира, что они знают. А в этом, на самом деле, — только в этом, а не ангелах Блейка, душах Донна, магнетизме Паунда, голубых лучах моего кислотного друга — в этом скрывается корень той гносеологической загадки, которая шизофренически разделяет наше общество на ту сотню, что при открытии топлесс-бара сразу станут его постоянными клиентами, и тот десяток, который будет добиваться его закрытия. Маммалотрия против маммалофобии, вот так-то. Каннибал и христианин, Дионис и Аполлон, йог и комиссар, «история о Шеме и Шоне» «Да, я буду» против «нет, ты не будешь»… Острое лезвие вонзается в сердце и взрезает его снова и снова, снова и снова каждый день, все эти две тысячи лет, породив в результате агонизирующую цивилизацию. Но дикарь еще борется в нас, стремится вырваться на волю…

Что касается женщин с острова Ра’ ивавае, упомянутых в начале этой главы. Что думали они, бросаясь прикрывать куском ткани грудь, когда приезжал «европейский доктор»? Действительно ли они стыдились своей наготы или посмеивались над человеком, который был для них сродни лунатику и сумасшедшему? Скорее всего, и то и другое: Мы верим в то, что делаем, даже когда сомневаемся в этом, что похоже на шизофрению всякий раз, когда мы подчиняемся власти, которой боимся больше, чем любим. «Мы все прекрасные артисты, хотим мы того или нет», однажды сказал Ницше, но это была не лесть, он имел в виду нашу способность обманывать самих себя. Понаблюдайте за людьми, меняющими свою позу, когда по офису проходит босс, и вы поймете кое-что из того, чему Ницше, Фрейд или любой другой глубокий знаток человеческого учат нас. Мы все в какой-то степени полинезийцы и все по-своему прикрываемся, когда мимо нас проходит «европейский доктор». Разница здесь лишь в том, что кто-то из нас больше верит ему, а кто-то больше верит себе.

Табу на обнажение груди в нашем анальном обществе было столь широким, что повлияло даже на язык. Даже сейчас нам трудно свободно обсуждать грудь. (Как пишет Говард Смит в книге «Борьба мистера Кляйна», служащие на фабриках, где производили бюстгальтеры, имели свой собственный сленг для обозначения разных размеров, от «персиков» до «арбузов», однако это лишь смешное и неточное преувеличение, известное немногим). У нас есть роскошный словарь для описания в мельчайших деталях прекрасного женского лица — волосы словно кукурузные поля в Канзасе, глаза синие будто рабочий халат Мерфи, строгий римский нос, полные чувственные губы, маленький волевой подбородок и так далее и тому подобное, весь, короче говоря, набор клише, которые ленивый писатель может заимствовать и создать тот подходящий образ, который хочет видеть в читательской голове. Когда же дело доходит до грудей, мы не можем ничего путного из себя выдавить, кроме невнятного «довольно большие» или «довольно маленькие» и добавить иногда «типа вздернутые» или «типа отвисшие». Сара Рейдман, писавшая для журнала Сексология в 1956 году, предлагает приблизительную научную классификацию четырех основных типов грудей: конические, дисковидные, полусферические и вытянутые — но даже другие сексологи не настроены обсуждать это. Повторюсь: сравнивая богатство нашего словаря в описании какой-то мелкой части лица типа носа с тем, что мы имеем в случае грудей, поневоле задумаешься. Каждому понятно, что автор имеет в виду, обращаясь к римскому профилю, еврейскому носу, свиному пятачку, шнобелю Джимми Дюранте, вздернутому носу, разбитому носу боксера, очаровательному носу кнопкой, «задирающему нос», наконец. Эпитет Конан Дойля «ястребиный» насчет клюва Шерлока Холмса сам по себе так понравился читателям, что ни один актер с носом нормальной формы не решался браться за эту роль. Но это то, что над подбородком. Когда мы опускаемся ниже, наш язык полагает, что с появлением на сцене апостола Павла огни гаснут, после чего нам не дано вообще ничего увидеть.

Впрочем, невзирая на то, что у нас нет нормального ясного языка для «женских материй», антропологи склонны соглашаться с тем, что человеческие самки имеют несколько типов грудей, которые зависят от расовых, климатических и культурных факторов. Мы открыли для себя заново очаровательные груди балиек (которые по классификации миссис Рейдман можно назвать коническими), в то время как вытянутые груди больше характерны для африканских женщин.




Антрополог Макс Бартельс выделил 48 типов грудей, разделив их по нескольким категориям: 1) крупные и пышные; 2) полные; 3) небольшие и плоские; 4) маленькие. В каждой из этих категорий есть подкатегории: I) крепкие; II) мягкие и III) дряблые. Далее они делятся на а) чашеобразные; б) полусферические; в) конические и г) вытянутые. Есть даже особые классификации сосков: 1) чашеобразные; 2) полусферические; 3) почти сферические; 4) дискообразные. В чем ошибка всех этих наукообразных систематик, так это в том, что они избегают затрагивать то, что представляет настоящий интерес для любовников, мужей и подростков, а именно: вкус, чувствительность, тепло и возбудимость. Мы не обладаем подходящими словами для этих концептов, поскольку всегда чувствуем какой-то гадкий привкус, начиная говорить о них.




Поэтому те женщины с острова Ра’ивавае смущались не больше остального человечества. Попытайтесь логически подойти к вопросу должны ли груди — или иная другая часть тела — быть закрытыми либо открытыми. Если вы в основном типичный человек, то результаты ваших размышлений будут просто отражать ваши же амбивалентность и недоумение.




О нудизме, в частности, прекрасно говорило множество ораторов прошлого века, однако некоторые не просто говорили, а действительно перешли в «новую веру». Эталонная работа д-ра Флюгеля Психология одежды перечисляет много мотивов сокрытия частей тела — включая защиту от стихии, в магических и ритуальных целях, идентификации социального класса и так далее — однако он замечает, что большинство наших модных веяний так или иначе разрушает эти мотивы, как будто мы преследуем совершенно иные цели. Две «другие причины», которые Флюгель особенно выделяет: это скромность или стыдливость, т. е. желание скрыть, и, с другой стороны, желание украсить себя, нарциссизм, стремление привлекать взгляды — взаимно противоречат друг другу. Неудивительно поэтому, что женская мода давно стала объектом постоянных шуток; эти самые шутки просто проявление подсознательных импульсов, которые большинство из нас, и мужчин и женщин обычно использует, чтобы, напротив, контролировать бессознательное. Доктор Флюгель, как и профессор Найт Данлоп в своей монографии Развитие и функции одежды, приходит к заключению, что если мы действительно нормальны, мы можем и должны обнажаться безо всякого стыда, как и любые другие животные. Наша одежда, скорее всего, будет первым, что заметят космические пришельцы, и это даст им ключ к пониманию наших социальных механизмов.




Взглянем на когда-то произведшую фурор новеллу Артура Шницлера Барышня Эльза. Героиня, красивая молодая немка, поставлена в положение, когда, чтобы спасти горячо любимого отца от банкротства, ей нужно потворствовать желаниям одного негодяя. Он же, в свою очередь, больше вуайерист, нежели активный любовник, и просит только об одном: часто видеть ее обнаженной. После того, как контракт подписан и отец избавлен от работного дома, Эльза радуется сама и одновременно расстраивает своего любовника, раздеваясь перед ним — и перед другими в том числе — в холле большого отеля (После этого она покончила с собой). Этот сюжет так будоражил наших стариков потому, что фактически разоблачал подсознательно фиксируемую функцию одежды как покрова над тайной, который мог быть сброшен одномоментно только перед одним человеком. Посетители нудистских пляжей точно также расстраиваются, когда видят, что раздевание перед группой людей не имеет того эффекта, как раздевание перед неким избранным человеком.




Таким же показателем иррационального, во многом, отношения к одежде являются вопли, что цивилизация подвергается опасности всякий раз, когда мода меняется слишком резко, особенно если обнажается еще больше тела. В 1930 году, к примеру, землетрясения, сотрясавшие Италию, видными католическими деятелями были соотнесены с появлением вечерних платьев, недавно завезенных из Парижа. По словам д-ра Флюгеля, один римский богослов даже заявил, что Неаполь избежал толчков из-за того, что «неаполитанки сопротивлялись этой богомерзкой моде». Ватикан был, на удивление, менее чувствителен к моральным и метеорологическим последствиям убийств и пыток при правительстве Муссолини в это время, и никто не предполагал, что лидеры рабочих союзов, брошенные в подворотнях с пулей в голове, смогут спровоцировать Всевышнего на ответные повторные толчки.

Относительно нормальные люди, которых все еще довольно много, хотя они всегда и пребывали в меньшинстве — редко оспаривают преобладающее безумие остальных, так как слишком хорошо знают, что этот путь ведет либо в тюрьму либо к смерти. В стране слепцов после казни одноглазого человека люди с двумя глазами быстро учатся потакать интересам слепого большинства.

Но не преувеличиваем ли мы? Братья мои, вдумайтесь немного: книга Дональда Маршалла Ra’ivavae подчеркивает, что эти скромные женщины являются частью культуры, в которой первобытное обозначение сверхъестественной силы tiki можно примерно перевести как «Бог», с большой буквы «Б», что было сделано Туром Хейердалом. Слово это также входит в tikiroa, фаллос, (буквально «длинный предок») и tikipoto, клитор («малый предок»); где titiki или храмовые двери описываются местными как «бедра великой Матери Земли»; где религиозные церемонии традиционно заканчиваются, также как и в ранних европейских или азиатских материнских культах, совокуплением жреца и жрицы, которые затем натирают спермой голову, чтобы им сопутствовала mana (удача, благословение). При появлении европейского доктора они закрывали груди — как какая-нибудь пьяная деревенщина, рассказывающая своим дружкам скабрезную шутку, сразу понижает голос, завидя на улице преподобного отца. Как и актриса вроде Ланы Тернер вынужденная, несмотря на свои хорошо известные любовные похождения, произносить на экране диалоги, подразумевающие, что ни она, ни другие актеры, ни сценарист, вообще никто в этом мире не подвергает сомнению сексуальные идеи кардинала Спеллмана. Радикальные психологи вроде доктора Филлиса и Эберхарда Кронхаузена совсем недавно, в 1951 году, вырезали слово «трахаться» из какого-то порнографического издания, осмотрительно заменив его словом «близость». Циники здесь могут сказать, что мы относительно недалеко ушли от примитивного стиля мышления; хотя вообще трудно сказать, когда, посмеиваясь над примитивными фантазиями, мы сами начинаем их разделять.

(Слышали когда-нибудь про императора Нортона? Джошуа Нортон, английский иммигрант, попытавшись заняться бизнесом, прогорел, случилось это в Сан-Франциско в 1850-е годы. В 1861 году он вернулся в старой армейской униформе и цилиндре, провозгласил себя императором Соединенных Штатов, протектором Мексики, и начал выпускать собственную валюту. Сан-Франциско тогда, как и сейчас, был городом с причудами и вовсю над ним посмеялся; рестораторы хотя и отказывались принимать его странные деньги, однако объединились с другими дельцами и стали ему покровительствовать, только, разумеется, после того, как он стал местной туристической достопримечательностью. В конце концов несколько газет опубликовали его абсурдные воззвания и открытые письма Аврааму Линкольну и Королеве Виктории. В каком-то смысле пик его карьеры пришелся на одну ночь, когда несколько бригад ночных патрулей решили сжечь Чайнатаун: император встал перед ними, опустил голову и тихо начал молиться. То, что сначала казалось шуткой, в итоге спасло немало человеческих жизней и Чайнатаун остался цел. Когда в 1883 году Нортон Первый умер, на похоронах его присутствовало 30 000 человек. Он оказался причислен к когорте святых Principia Discordia, уже упомянутой выше, и возможно, что в прошедшие после его смерти сто лет не раз говорили, что хоть он и вел себя как сумасброд, это не дает нам права выносить ему приговор).

Братья мои, лучи лучами, ауры аурами, но в грудях определенно есть что-то пугающее, раз на них наложено семьдесят семь табу. И если нам кажутся странными наклонности кардинала Спеллмана, мы можем вспомнить об одном страшно занятном персонаже по имени Джек Потрошитель и одну его записку, адресованную Скотланд-Ярду. Пришла она в коробке вместе с грудью, которую Джек вырезал у своей последней жертвы: «Надеюсь, вам это понравится», обычным своим игривым тоном приписал Джек, «Я съел еще одну…». Старый Кожаный Фартук, как называли его проститутки, всегда творил с телами своих жертв то, что репортеры уклончиво называли «немыслимыми увечьями». Это, разумеется, совпадение, что среди всех знаменитых убийц (за исключением политиков) имя его знакомо буквально каждому. Заявить, как поступают обычно фрейдисты, что оральный садизм Джека (как и его специфическое чувство юмора) есть выражение того разочарования, что чувствуют в той или иной степени все современные мужчины — это несмешной бред, в который могут верить только сами фрейдисты. Давайте обратимся к тем людям, которых в симпатиях к Фрейду никак не заподозришь — к феминисткам и их защитникам; в февральском номере MS. Journal за 1973 год была статья о тех вещах, которые мужчина обязан представить себе и с которыми он должен быть готов столкнуться. Автором статьи был некий Уоррен Фаррел. Процитирую одно место о том, с чем вы должны будете столкнуться в первую очередь:






Моя первая мысль о женщине. Она лишь сексуальный объект, ты учишься быть «выше» нее, к ней же развивается презрение.





В таком вот направлении авторы MS. Journal обычно и копают. Они знают, что мужчины воспринимают женщин прежде всего как объекты, ощущают над ними свое превосходство и пренебрежительно к ним относятся. Любое предположение, что такое отношение может быть проекцией на часть их собственного мужского естества немедленно отвергается с далеко не аристотелевской логикой, мол, проекция это все фрейдовские выдумки, а сам Фрейд был грязной шовинистской свиньей.

Я не собираюсь, конечно, утверждать, что нет таких мужчин, которые бы не относились к женщине с долей презрения. Они есть, но их немного, и я могу на основании собственного опыта сказать, что, оценивая степень этого презрения, можно довольно точно предсказать, как долго они подвергались воздействию конвенциональных религиозных доктрин в детстве. Это не был какой-нибудь революционер-либертин, заметивший, что «женщина есть лишь мешок навоза»; это был христианский теолог, один из ранних и важнейших отцов церкви, Ориген. Это не были Фрейд или Кинси или другие «мужланы от науки» (по собственному определению женщин-ученых), кто сказал: «Каждая женщина должна страдать от стыда лишь при одной мысли о том, что она женщина»; это был святой Климент Александрийский. Это не были Чарльз или Вильгельм Райх, завещавшие нам благородное утверждение «Только мужчина создан по образу и подобию Божьему, из чего следует, что женщины должны быть подобны рабам»; это Грациан, величайший католический авторитет 13 века. Эти мужчины не были сластолюбцами или активными гетеросексуалами; все они дали обет безбрачия, как и святой Фома Аквинский, написавший «Женщина есть субъект согласно закону природы…Женщина принадлежит мужчине по слабости как умственной, так и телесной».

Я не знаю, кто здесь мудр, а кто нет, однако эти мужчины точно видели не те же самые груди, что вижу я. Они определенно не были женоненавистниками, что бы это ни значило; они были уверенными противниками пола вообще. Женщин они презирали потому, как подробно объясняет Святой Августин, что те вызывают у них чувства (сексуальные или напротив), они же настроены уничтожить чувства на корню либо полностью подчинить их силе воли. Я не думаю, что они все надеялись научиться двигать ушами или музыкально испускать газы, как делал Адам, но они хотели изгнать сервомеханизмы организма («Призрачного капитана» Фуллера) прочь из тела и стать полноправными владыками плоти. Сделать это, однако, невозможно; нервная система складывалась в процессе эволюции таким образом, что одна ее часть является непроизвольной, а другая подчиняется командам мозга, то есть является произвольной. Почтенные отцы столкнулись с глухой стеной биологических законов и пытаются с помощью Божьей перелезть на другую сторону. Неудивительно поэтому, что тон их звучит слегка истерически.

Но с другой стороны, нормальный мужчина, который не разделяет церковных воззрений на природу женщины, не может испытывать к ней презрения, за исключением тех случаев, когда его раннее воспитание проходило под влиянием таких антисексуальных доктрин. Факт остается фактом — основной показатель нормальности мужчины в нашей культуре это не презрение к женщине, а двусмысленное к ней отношение. Попытки прийти к компромиссу между естественной любовью к другой половине человечества и параноидальными идеями идут из религиозного обучения. Нет никаких антропологических или биологических доказательств, что нежность и любовь являются лицемерием либо неким социальным требованием; эти качества появляются у животных еще на ранней стадии эволюции и свойственны они в той или иной форме каждой человеческой культуре. Это неотъемлемая часть мужского бытия вообще. Отвращение к женщине же — поздний продукт, существующий лишь в тех религиях, в которых понимание мира расколото на две части и существует поклонение «высшим» (умственно контролируемым) аспектам, при этом автономные саморегулирующиеся системы приравниваются к «низшим». Попав в эту ловушку, некоторые мужчины начинают страдать параноидальными галлюцинациями в отношении женщин, также как голодающим всюду чудится пища, или у тех, кто предпочитает кормить детей по графику, складывается искаженное мнение о грудях.

Циничная мужская поговорка «Ты не можешь жить с женщиной, но ты не можешь жить и без нее» это компромисс между христианским женоненавистничеством и биологическими потребностями. Вернее будет сказать, что ты можешь или любить женщину или ее ненавидеть — оставаться к ней полностью равнодушным практически невозможно. По уважительным эволюционным причинам мужчина осведомлен о женщине ровно настолько, насколько он разбирается, к примеру, в чайниках, зонтах или изменениях погоды, однако это знание оказывает влияние на все уровни его бытия, осознает он это или нет. В качестве примера приведу эксперимент, который вы можете как-нибудь провести –

Возьмите магнитофон, газету, красивую молодую девушку (которую спрячьте где-нибудь) и друга-мужчину. Скажите ему, что вы проводите эксперимент, но в подробности не вдавайтесь. Он должен громко читать газету, пока вы записываете его голос на пленку; девушка на данный момент еще не появляется. Через пару минут введите ее в комнату и попросите подождать, а другу скажите, чтобы продолжал читать еще несколько минут. Результаты будут довольно забавными, и вы сразу уловите разницу в его голосе, хотя он этого и не почувствует. Позже вы можете прокрутить пленку назад, чтобы он тоже услышал различия в тоне своего голоса до появления девушки и после. Что же произошло? При появлении девушки в комнате голос его приобрел глубокие, еще более заметные «мужские» интонации, хотя он сам сознательно этого не делал. В большинстве случаев мужчина будет несколько смущен и удивлен и одновременно очень заинтригован этой разницей.

Феминистками эта разница называется «сексизмом» и смело приравнивается к расизму. В конце концов, говорят они, ваше настроение ведь очевидно меняется, когда в комнату входит негр, а это и есть самый настоящий расизм, сознательный или бессознательный. Отсюда следует, что перемена в настроении, когда в комнату входит девушка, есть также форма дискриминации — ergo «сексизм».

Этот вполне правдоподобный аргумент сподвиг великое множество радикальных и либерально настроенных мужчин на попытки снять с себя обвинения в этом самом «сексизме». Андеграундная пресса и феминистские журналы 1970-х были битком набиты признаниями и покаяниями этих несчастных: как же они заблуждались, и что до сих пор они в какой-то степени «сексисты», и умоляют всех и каждого простить их за это. Либералы и радикалы оказались особенно восприимчивы к чувству вины и всюду искали прощения (почти все они были оральными по структуре личности, также как консерваторы в абсолютном большинстве анальные личности), и было бы забавно, если бы получилось убедить их, что фототропный глазной рефлекс (тот, что заставляет зрачок расширяться, когда вы входите в темную комнату из ярко освещенной) это также следствие стыдливости и извращения, поэтому он должен быть устранен. В течение нескольких месяцев вся их периодика была бы полна стыдливых признаний в попытках совладать с «безусловным вуайеризмом» (как бы назвали этот безобидный рефлекс) и просьб всех вокруг простить их за то, что попытки так успехом и не увенчались.

Давайте будем максимально честны. «Я сказал то, что я сказал; я не говорил того, чего не говорил», всегда повторял граф Коржибски, семантик, тем людям, которые неверно истолковывали его слова. Экономическая дискриминация женщин вполне рентабельна, также как рентабельна экономическая дискриминация негров, и обе будут продолжаться до тех пор, пока не перестанут быть таковыми. Обе будут падать до нуля пропорционально степени организованности и готовности женщин и негров бороться за свои права, делая дискриминацию их невыгодной — точно также как эксплуатация рабочего класса снизилась пропорционально обретению рабочими союзами такого влияния, чтобы с ними начали считаться.

Дискриминация далеко не всегда имеет половой подтекст. Белые американцы не испытывали особенного сексуального интереса к негритянкам или мексиканкам, однако использовали их, потому что это было экономически выгодно. Мужчина, лишенный любых сексуальных побуждений, (т. е. евнух) может, тем не менее, использовать женщину на рынке труда так же, как нормальный мужчина использует ее в ином смысле. Попытка проследить подавление женщины до сексуальных притязаний и наивные надежды избавиться от эксплуатации, избавившись от этих сексуальных притязаний — глупость, сравнимая с мнением, что, если работодатели откажутся от своих маленьких увлечений (искусства, спорта, хобби и чего-нибудь еще) то смогут лучше платить своим работникам.

Нет: Нападки на «сексизм» не имеют ничего общего с законными экономическими стремлениями, направленными на женщин как группу; это, скорее, оправдание, которое некоторые страстные феминистки выплескивают вместе с долго сдерживаемой враждебностью к мужчинам.

Что произошло, когда секс был изгнан из человеческой жизни настолько, насколько это вообще возможно? Фрейдовские исследования различных неврозов, психозов, истерий, психосоматических отклонений — это лишь часть ответа. Вся история целиком выглядит еще более неприглядно. Уменьшение и увеличение груди между 1920 и 1945 годами нуждается в более широком историческом контексте. Например: классические римляне имели странный обычай измерять объем груди невесты до свадьбы и наутро после ее окончания. Увеличение груди свидетельствовало, что невеста была девственницей, потому как «все знают», что начало регулярной половой жизни заставляет груди набухать. А вот заметное их уменьшение было знаком достижения половой зрелости, но уже женихом.

Было ли это суеверием? Мы уже говорили о существовании того, что доктор Алекс Комфорт называет «горячей линией» между грудью и гениталиями — ответными нервными реакциями, провоцируемыми сексуальными ласками на одном конце цепи, чтобы вызвать признаки возбуждения на другом. Возбуждайте клитор и соски отвердеют; посасывайте соски и вагина начнет увлажняться (Это помогает, кстати, вагине вернуться к своему нормальному размеру после рождения ребенка, если женщина кормит ребенка грудью вместо «пластикового» кормления из бутылочки). Наше тело, однако, может творить еще более удивительные вещи и ведет себя иногда так, словно сделано из глины. Несколько раз фиксировались случаи истерической беременности, при которой женщине с сексуально подавленными влечениями чудилось, будто ее насилуют, что приводило к довольно убедительным брюшным опухолям и даже прекращению менструации. Случаи истерической слепоты, глухоты, паралича и бесконечных «психогенных» заболеваний также подробно задокументированы. Насколько же сильно было римское суеверие, заставлявшее груди удовлетворенной женщины на самом деле набухать (тем самым продолжая «суеверие»)? Насколько далеко была вынесена грудь за пределы тела в 1920-е годы с помощью специальных бюстгальтеров и одежды — и насколько глубоко она вернулась в него через самоподавление? Об этом мы можем лишь догадываться.

Кое-какие остатки римских суеверий сохранились еще в широко распространенной мужской идее о том, что женщина с большими грудями менее разборчива в связях, нежели девушка со средним размером. Это называется «выдавать желаемое за действительное», причем довольно унизительного свойства, так как за этим стоит негласное мнение: «Если она спит со всеми подряд, значит и у меня есть шанс». Писательницы-феминистки, которые уловили это настроение, пропустили элемент сомнения в себе, который здесь тоже есть. С другой стороны, некоторые женщины с большой грудью наживаются на этом социальном мифе, занимаясь шоу-бизнесом и становясь объектами вожделения; но гораздо больше остальных начинают жутко стесняться и следить за своим поведением гораздо тщательнее, чем многие женщины со средним размером груди. На каждую Джейн Мэнсфилд, собирающую взгляды облегающим платьем, найдется такой же комплекции мадемуазель, ожидающая автобуса на углу, и скрывающая свои сокровища под десятком свитеров, натянутых друг на друга, с наполовину расстегнутыми пуговицами, чтобы создать иллюзию этакой бесформенной загадки.

Прямое противоречие римским верованиям — очевидно, навеянное христианскими предрассудками, что секс ни к чему хорошему не приведет — выразил доктор Теодор Белл в 1821 году в своей книге Kalogynomia (что можно перевести как «Книга Женской Красоты»). Большие округлые груди (знак определенного сексуального опыта, по мнению римлян) на самом деле означают девственность, утверждает доктор Белл. С другой стороны, женщина с опытом имеет обвисшие груди, что свидетельствует о неразборчивости в связях. Умный мужчина, добавляет Белл, выберет первый тип в качестве жены, с удовольствием от того, что он будет единственной причиной обвисания ее грудей в будущем, проще говоря, ее единственным мужчиной. Прямо скажем, я предпочитаю все же римские суеверия, раз уж надо выбирать между двумя глупостями. Известная строчка Катулла — Non illam nutrux, oriente luce revisens hesterno collum pateret circumdare filo[31 - С первыми лучами рассвета нить, окружавшая ее грудь спадала.] — звучит здесь как вполне подходящее завершение.

Замечания доктора Белла это один из аспектов упорной тенденции 19 века подогнать научную базу под христианские догматы — особенно если нужно показать, что любое действие, которое считается церковниками греховным, на самом деле еще и чрезвычайно вредно для здоровья. Общее впечатление было создано не без помощи ведущих врачей того времени: сексуальные прегрешения имеют страшные последствия для тела и накладывают на лицо отчетливую печать зла и порока. Последним порождением этой истерики, уже в области искусства, стал Портрет Дориана Грея Оскара Уайльда, в котором герой уклоняется от неизбежного викторианского возмездия путем переноса появляющихся уродств на свой портрет. Дориан живет весьма бурной жизнью, однако выглядит всегда молодым и невинным будто ангелок, тогда как портрет превращается в настоящего монстра, подходящего для голливудского фильма ужасов. В Голливуде он, кстати, ставился уже дважды (Тот факт, что Уайльд имел в виду еще и скрытую гомосексуальность, добавляет остроты всей истории). Кстати, во всех трех судебных слушаниях по обвинению Уайльда в гомосексуализме, адвокат постоянно, путем перекрестного допроса, подталкивал его к признанию. Уайльд все невозмутимо отрицал, но все равно отправился в тюрьму.

Разумеется, викторианская позиция, как и римская, тяготела в некоторой степени к пророчествам, которые сбываются будто бы сами собой. Древняя китайская притча повествует о неком фермере, обнаружившим пропажу небольшой суммы денег. Он был убежден, что виноват в этом соседский сын. Всякий раз после этого он смотрел на мальчишку, надеясь обнаружить у него признаки стыда и скрытого во взгляде сознания своей вины. Через некоторое время фермер внезапно обнаружил пропавшие деньги и на следующий день лицо мальчика ему уже виделось настолько открытым, светлым и честным, какого и встретить-то сложно. Притча эта звучит как предупреждение против того, что Фрейд позже назовет проекцией, а Будда майей — подмену реальности собственными фантазиями, что также иллюстрирует то, как люди обычно реагируют на социальные ожидания. Мальчик стеснялся, потому что чувствовал, что за ним пристально и с подозрением наблюдают.

Римлян и доктора Белла объединяет здесь один момент: они пассивно наблюдали и ждали, что же природа сотворит с грудями. Другие были более активны и изобрели бюстгальтер, существовавший в той или иной форме на протяжении 2000 лет. Некоторые народы вообще прибегали к крайним мерам, чтобы добиться правильного, на их взгляд, внешнего вида. Например, в Новой Гвинее молодые девушки пытались сделать груди крупнее и округлее с помощью весьма занятных методов, цитирую далее по книге Германа Плосса Femina Libido Sexualis:






Нужно было собрать множество муравьев двух определенных видов; им отрывали головы и натирали ими груди. Состав вызывал на коже жжение и небольшие припухлости, которые увеличивали еще больше, натирая эти места крапивой. Поначалу метод не имел должного эффекта, и его необходимо было повторять. Туземцы, тем не менее, считали, что этот способ заставляет груди быстро расти, и, если девушка вытерпела эту пытку и добилась неплохих результатов, за ней могли последовать многие. Однако это средство не годилось в том случае, если девушка выполняла предписания, стоя перед морем, так как волны, омывающие берег, могли, с другой стороны… смыть все те изменения, которых она добивалась.





Впрочем, некоторые африканские племена, в которых предпочтение отдавалось грудям обвисшим, вытягивали их, пользуясь полосами шпагата, добиваясь достижения своих канонов красоты в противовес прочим туземкам и многим современным американкам. Чем больше мы погружаемся в антропологические исследования грудей или любого иного предмета страстного человеческого интереса, тем чаще возникает желание сказать, что все человечество попросту безумно. Раз уж вы считаете, что мы всего-навсего мыслящие лягушки, то как вам это: В Испании 16–17–го веков женщины накрывали груди свинцовыми пластинами, специально создавая вогнутость там, где природой предусмотрена выпуклость. Более того, амазонки (которые на самом деле существовали) удаляли себе одну грудь, чтобы было сподручнее стрелять из лука. Такие же мутации практиковались в Африке, Океании, Америке и у членов секты скопцов в России.

Человеческий мозг во многом похож на мозг попугая: он повторяет все, что слышит. Его прославленная рациональность помогает вообще-то нечасто, хотя, в отличие от попугая, человек понимает и верит в то, что повторяет, начиная изредка сомневаться в том, что говорит отдельный член окружающего социума. Если большие груди считаются где-то красивыми, то женщины будут истязать себя всеми способами, достигая нужного размера; если же местной идеей-фикс будут груди маленькие, никакая боль не остановит женщину в достижении и этой цели (Любому, кто думает, что эти причуды свойственны лишь женскому мышлению, стоит прочесть работы тех врачей, что выступают против обрезания. Они искренне недоумевают, почему мы до сих пор позволяем делать это с младенцами. Вообще, мы всегда готовы указать на чудачества народов, предшествовавших нам, но далеко не всегда отчетливо видим свои собственные).

Аналогично, если общество ожидает от женщин с большой грудью непременной девственности, то какая-то часть их обязательно последует этой установке; и если общество считает, что женщины с большой грудью должны быть склонны спать с кем угодно, часть женщин примет и этот жизненный сценарий. Более того: тело, как и разум, может быть сформировано этими социальными ожиданиями, и некая молодая девушка с развитой грудью может вести беспорядочную половую жизнь, подчиняясь негласному общественному давлению, настаивающему, что так она и должна себя вести. Причем, что самое интересное, все больше психологов начинает этому верить. Пока некоторые биологи продолжают спорить о противостоянии природы и воспитания — являемся ли мы в первую очередь результатом врожденных генетических данных или же питания после рождения — а другие считают, что одинаковую роль играют оба фактора (что звучит в целом более разумно), последние исследования показывают, что мы — конечный продукт всех трех составляющих: природы, воспитания и разума.

Есть забавная история из мира шоу-бизнеса, когда одна молодая актриса, занимавшаяся по системе Станиславского, получила маленькую роль в фильме братьев Маркс. «Вот в этой сцене», объяснял ей режиссер, «ты появляешься в купальнике. Харпо видит тебя, дудит в рожок и ныряет. Ты же с криками убегаешь. Поняла?» Та глубокомысленно кивнула и спросила: «А зачем я это делаю?».

Это не так абсурдно, как кажется. Тело мгновенно реагирует на нервные импульсы разными хитрыми путями, которые о многом скажут внимательному наблюдателю, даже если это послание осуществляется невербально. Система Станиславского с ее упором на полноту восприятия роли довольно схожа во многом с определенными экспериментами Райха, Перлса, Лоуэна и других современных психотерапевтов. Райх учил молодых психиатров отмечать любые характерные движения и жесты пациента и имитировать их, говоря, что только таким путем мы сможем почувствовать то, что чувствует пациент. Аналогичным образом актер, по Станиславскому, может уменьшить длину своей шеи на два дюйма по мере того, как постепенно вживается в роль робкого человека. Род Штайгер, в частности, обладал удивительной способностью вырастать или съеживаться в зависимости от того, кого он играл.

Похожие «упражнения Станиславского», выполняемые в твердой уверенности, что все это не игра, отчаявшимися детьми и подростками, пытавшимися стать тем, кем диктует им стать социум, оказывали некоторое влияние на то строение тела, которое у них в итоге вырабатывалось. Подтверждают это и гипотезы таких противоположных исследователей как Франц Александр, Вильгельм Райх, Александр Лоуэн, Фредерик Перлс, Уильям Шутц, Эшли Монтегю и доброй дюжины других. Поэтому, при всех наших знаниях о природе и воспитании, некоторые люди ведут себя жестко и грубо, так как всю жизнь пытались играть роль тарана или танка в человеческом облике; некоторые робкие и хрупкие из-за того, что всем своим видом так и говорят «Не обращайте на меня внимания. Я слишком мал и незначителен, чтобы беспокоить вас»; в конце концов, почти всегда обвисшая грудь сообщает о том, что ее владелице постоянно не везет и в жизни и в сексе, стоящие же торчком груди говорят нам об авантюризме и амбициозности их обладательницы.

Язвительная ремарка «Она не так хороша, как выглядит», промелькнувшая в разговоре двух завистливых дам, на самом деле не настолько алогична. Она означает, что обсуждаемая женщина хоть и пытается компенсировать недостаток природных данных и воспитания, при ближайшем рассмотрении оказывается вполне заурядной особой. И дело тут не в макияже, одежде или любых других искусственных средствах. Искра жизни — назовем мы ее душой, либидо, биоэнергией, кундалини, чем угодно — или ярко пылает или едва мерцает; и заметно это в каждом мускуле, каждой железе, каждом оттенке кожи.

В противоположность одному из излюбленных голливудских мифов самые красивые девушки, как правило, и самые яркие, а самые тупые и скучные так и остаются тупыми и скучными, как душой, так и телом, что подтверждалось многочисленными тестами. Даже скептические настроенные психиатры, которые подозревали, что учителя бессознательно отдают предпочтение красивым детям, и те были поражены. Однако, нет: даже когда мы пользуемся таблицами для проверки интеллекта, составленными людьми, в глаза не видевшими подопытных, симпатичные юноши и красивые девушки почти всегда набирают больше баллов, чем имеющие стандартную внешность. (Джейн Мэнсфилд, которой почти всегда доставались роли стереотипных «тупых блондинок», на самом деле закончила с отличием престижный университет).

В типичном голливудском фильме про жизнь в колледже симпатичные герой и героиня глуповато-средненькие по уровню интеллекта, тогда как их смешно выставленные «лучшие друзья» (проще говоря, подпевалы), обычные парни и, прямо скажем, дурнушки выступают чуть ли не гениями. В реальной жизни все обычно наоборот. Эрик Берн не устает подчеркивать: когда люди находят игровую стратегию, которая кажется им действенной, они применяют ее постоянно и к любой ситуации; для одних подходит победа-через-победу, а для других победа-через-поражение. Это в целом верно и для животных (кроме, пожалуй, собак породы колли, которых специально разводят для получения длинного носа несколько поколений неумелых заводчиков, пока, как говорят некоторые остряки, голова их не станет столь длинной, что мозг полезет через уши). Вообще, знаменитые «сияющие глаза и пушистые хвостики» характеризуют почти всегда яркую, интересную, нежную натуру и красивое тело. Иначе и быть не может.

Базовые неврологические процессы — это возбуждение (сокращается в учебниках как +) и торможение (соответственно, как —). Как указывал Вильгельм Райх, возможно, слегка преувеличивая, вы или растете (+) или сжимаетесь (-), также как вы или достигаете своих целей или удаляетесь от них: во всех случаях работает одна и та же энергия, которая или свободно льется и вы чувствуете возбуждение и прилив сил, либо блокируется (Bezetzung, cathexis, «закрепление») и вы ощущаете торможение и упадок сил.

Школа глубинной психологии дает другие, однако не менее интересные толкования этой проблемы и последствий сдерживания энергии.

Согласно теории Карла Густава Юнга о коллективном бессознательном, определенные архетипы или нуминозные символы могут возникать спонтанно в любом человеке. Эти символы предшествовали появлению языка, утверждает Юнг, и мы уже рождаемся с ними, как, допустим, с цветом волос, расовой принадлежностью или остальными генетическими составляющими. Джозеф Кемпбелл пишет в Масках Бога, что эта кажущаяся экстравагантной теория находит подтверждение во многих этологических исследованиях. К примеру, куры имеют врожденный, словно вшитый в их малюсенький мозг, образ ястреба: они разбегаются врассыпную не только при виде настоящего ястреба, но даже при виде его наброска на куске картона, как если бы он парил прямо над ними в воздухе. Аргументы скептиков, что, мол, курицы чувствуют запах ястреба и потому убегают, рассыпаются в прах после этого эксперимента. Ястреб это, прежде всего, форма, которую новорожденный цыпленок даже еще не видел, и именно она возбуждает паническую реакцию.

Если похожие архетипы есть и у нас, то заявление, что Мэрилин Монро или Ракель Уэлш просто сексуальные богини, не будет просто красивой метафорой. Эти актрисы в какой-то степени действительно проецируют данный архетип, и играют у нас ту же роль, какую играла Иштар у вавилонян, Афродита у греков или Венера у римлян.

Есть еще один аспект богини, а именно изобильной матери, которую я уже классифицировал как расширение младенческих фантазий. Этот аспект жив даже сейчас, в нашей христианско-патриархальной культуре. Эмма Лазарус воспела этот образ в Статуе Свободы в своей знаменитой поэме[32 - сонет «Новый Колосс» — прим. переводчика]. Эта поэма воздействует непосредственно на архетипический уровень массового сознания, а ключи здесь нужно искать в тексте книги, которую статуя держит в левой руке). Сам текст удивительно схож с обращением богини — матери через главу ведовского ковена, которую я цитировал ранее:
		«Оставьте, земли древние, хвалу веков себе!»



		Взывает молча. «Дайте мне усталый ваш народ,



		Всех жаждущих вздохнуть свободно, брошенных в нужде,



		Из тесных берегов гонимых, бедных и сирот.



		Так шлите их, бездомных и измотанных, ко мне,



		Я поднимаю факел мой у золотых ворот!»








    

(переводчик неизвестен)



(Американская культура была слишком анальной, чтобы жить в такой приторной фантазии, и поэтому последнюю строчку сейчас нужно читать так: «А я отошлю их туда, откуда они пришли»).

По Юнгу, архетипы прибывания и убывания могут изменяться подобно живым организмам. В один период истории человеческое общество может быть одержимо образом богини-матери, в другой — символом юной богини или вообще архетипом бога-отца либо молодого героя, который умирает и возрождается вновь (Осириса, Таммуза, Бальдура, Адониса, Христа). Наиболее проницательные и толерантные общества отбросили все эти образы, предпочитая им бога-трикстера (Локи, Сета, Койота американских индейцев, Сатану некоторых двусмысленных двойников Кришны) и позволяли каждому члену общества выбирать между этими божествами своего персонального бога или менять их в зависимости от определенного жизненного периода. Нетерпимые патриархальные религии типа иудаизма, христианства и ислама выбрали противоположный путь, навязав Бога-Отца каждому и осудив свободный выбор, названный в Ветхом Завете «преклонением перед идолами», как самый страшный из всех грехов.




Но вспомним, братья мои, что антрополог Уэстон Ла Барр сказал насчет происхождения богов: невозможно активировать один архетип (в терминологии Юнга), не затронув остальных. Образ матери был помещен на задворки истории на протяжении десяти веков, но затем она восстала и сейчас в латиноязычных странах вы встретите больше ее изображений, чем Отца и Сына вместе взятых. Трикстеру поклонялись в средневековье, продолжают делать это и сейчас в Первой Церкви Сатаны, основанной и возглавляемой Антоном Шандором Ла Веем в Сан-Франциско; богиня секса занимает же сейчас важное место не только в кино, но и в литературе и живописи. Какой из старых мастеров, будь он хоть самый ревностный христианин, не оставил нам по крайней мере одного изображения восхитительной Венеры?

Некоторые участки тела, называемые в индуизме чакрами, также могут ассоциироваться с архетипами. Шишковидная чакра или «третий глаз» всегда ассоциировалась с наиболее деструктивным аспектом бога-отца на Западе или Шивы-Разрушителя в восточной традиции (что имеет одновременно позитивную роль, так как достижение высших мистических состояний губительно только для эго, другие же телесные центры оно, наоборот, пробуждает к жизни). Образ богини — матери сосредоточен в основном в области грудей, образ же богини плотских удовольствий — в области гениталий, хотя они периодически перекрывают друг друга.

Наш язык любви — язык этого древнего символизма, который лежит в основе кундалини-йоги, сексуальной магии и китайских акупунктурных методик. Средоточие любви заключено в груди и в искусстве обычно символизируется сердечком — валентинкой известной формы, которая лишь слегка напоминает сердце настоящее. Выглядит оно, скорее, как упрощенная религиозная эмблема женских гениталий, вы можете найти такие в любой книге о матриархальных религиях. Такое очень сексуальное сердечко мы обычно рисуем на открытках — валентинках, пронзенное символической стрелой и, что встречается чаще в католическом искусстве, увенчанное крестом, который, кстати, в Древнем Египте считался фаллическим символом. (Уоллис Бадж в книге Амулеты и талисманы расписывает крест невероятно торжественно, а Найт и Райт в Сексуальном символизме настаивают, что крест олицетворяет именно то, что больше всего напоминает. Забавно, что Свидетели Иеговы не носят крестов потому, что их основатель Чарльз Рассел в свое время заглянул в пару книг о матриархальных культах, нашел там объяснение того, как на самом деле трактуется крест, и пришел от этого в подлинно викторианский ужас).

Сердце-валентинка с крестом и стрелой либо без них на самом деле очень распространенный и глубокий символ. Даже в сильно удаленной от западных традиций китайской культуре иероглиф, обозначающий эмоции, включает в себя стилизованное сердечко (вместе с печенью, кстати). Выражения вроде «мое сердце разбито» или «мое сердце готово кричать от радости» с медицинской точки зрения ошибочны, однако, если мы примем валентинку не столько за символ сердца как такового, сколько за сердечную чакру, соответствующую нервным узлам, контролирующим реальное сердце (с циркулирующей кровью) и легкие (отвечающими за дыхание) все станет более — менее похоже на правду. Практикующие кундалини-йогу подтверждают это, достигая поразительных результатов вот уже несколько тысяч лет (как, впрочем, и специалисты в области акупунктуры). Подобные идеи находят все большее подтверждение и у западных психиатров и психологов, применяющих подход, воздействующий на определенные точки тела, в своей терапевтической практике. Это, например, «оргономистика» Райха, «гештальт-терапия» Перлса, «биоэнергетика» Лоуэна, «рольферы» Рольфиана; добавим сюда и тех, кто работают с расслабляющими техниками Александра и «сенсорным осознанием» Шарлотты Сельвер — все они приходят к таким же результатам, как и бесчисленные ЛСД — туристы. Являются ли чакры в самом деле «точками соприкосновения астрального и физического тел», как верят индусы, вопрос еще открытый: но доказательства красноречиво говорят нам, что данные точки — это, прежде всего, нервные центры, влияющие на тело десятилетия спустя после непосредственного эмоционального опыта; приложенные же к ним конкретные физические действия могут, в свою очередь, облегчить или вообще излечить многие застарелые эмоциональные проблемы.

Человек, который говорит, что его сердце прыгает от радости или разбивается от тоски, не несет чушь, даже если его реальное сердце на самом деле что-то чувствует. Это лишь его четвертая чакра, связанная с сердцем и легкими, и именно она вызывает ощущение радости или печали; физические проблемы, в том числе и сердечный приступ, имеют место как раз в последнем случае, если тоска совсем невыносима (Бруно Клопфер, доктор медицины, даже вел статистику, показывающую, что в группе случайно отобранных больных раком большинство понесло в свое время тяжелую утрату либо имело длительную депрессию в течение шести месяцев до того, как начали появляться симптомы раковых заболеваний).

В связи с этим Уильям Шутц намекает, что мужчины с особенно маленьким размером члена, возможно, в детстве подвергались давлению, отчасти подсознательно нарастив в будущем мускульную «броню» вокруг паховой области, которая перекрывает доступ воздуху и кровоснабжению, препятствуя росту органа. Франц Александр, также тестируя группу женщин больных раком шейки матки, обнаружил, что большинство из них фригидны, тогда как — что ближе к нашей теме — у женщин с раком груди он выявил как фон для развития заболевания эмоциональный конфликт с матерью. Отрицание груди женской модой 1920-х, отрицание прямой функции груди и замена ее искусственным вскармливанием, очевидно, были мотивированы проблемами с четвертой сердечной чакрой, представляющей архетипы материнства и секса.

Такие приключения груди, длившиеся всю историю, если верить данному анализу, можно соотнести с увеличением и уменьшением роли женского начала в душе человека. Взглянем на Крит, где богиня-мать была высшим божеством, а женщины не прятали грудей вовсе. Сохранившиеся изображения недвусмысленно демонстрируют корсеты, приподнимающие груди на манер современных бюстгальтеров, однако нисколько их не закрывающие. В религии соседнего Вавилона присутствовали явные элементы иерогамии: в самом роскошном зале самого большого храма обязательно имелось ложе, на котором верховная жрица совокуплялась с божеством (Возможно, как мы можем заключить из Золотой Ветви Фрэзера, бог появлялся в виде смертного мужчины — странника, отмеченного особым божественным знаком. Древние скифы, к примеру, опознавали скрытого в человеке бога по рыжим волосам — в этом случае, увы, ему светил не секс с прекрасной жрицей: его разрывали на куски, которые затем разбрасывали по полям в целях повышения плодородности)[33 - Как и большинство магических ритуалов, человеческое жертвоприношение имело в своем появлении вполне рациональный смысл. Посевы росли лучше, если почву удобряли человеческой плотью, не из-за «жизненной силы» (как думали шаманы), а просто потому, что в теле содержится азот, способствующий жизнедеятельности клеток растений. Замена же человеческих жертв животными, которую Фрэзер объясняет возросшим моральным чувством, не была столь успешной, так как трупы животных не дают земле того, что есть в трупах человеческих.].




Афинские мужчины были самыми ярыми шовинистами древности, женщины там должны были неукоснительно прятать грудь. Позже одежда была предусмотрительно удлинена от очаровательной мини-юбки, фигурирующей на некоторых ранних статуях до волочащегося по полу платья, которое полностью закрывало ноги. Все политические права, которыми обладали женщины в других частях Греции (право на личную собственность, к примеру) у афинянок были отняты — короче говоря, они были лишены того, что в нашем обществе считается обязательным. В довершение этого позора им запретили покидать свои дома без сопровождения отца, а позже мужа. «Мифологическим» объяснением этого патриархального фашизма было нападение племени амазонок на Афины — они вырезали всех младенцев мужского пола и вообще выказывали постоянную неприязнь к мужчинам. Как раз после этого нападения афинские мужчины и начали с сильным подозрением относиться к собственным женщинам. Забавно, но частично это мифологическое толкование правдиво: русские археологи однажды наткнулись на остатки поселения амазонок на юге России, жаль, правда, что афинские легенды не уточняют, откуда именно явились эти воинственные дамы.

В Риме муж имел законное право убить свою жену, если она его раздражала, и он был не обязан отчитываться за это перед судом (Так же беспрепятственно римский мужчина мог убить раба, не важно, мужчину или женщину). Потому и не удивительно, что позиции богини в Риме и Афинах были сильно ослаблены и понижены по отношению к Юпитеру и Зевсу — по крайней мере, в официальной государственной религии. Остатки же культов женских божеств стали мишенью злобной сатиры всяких патриархальных интеллектуалов типа Ювенала, который пишет в своей Шестой Сатире:
		Знаешь таинства Доброй Богини, когда возбуждают



		Флейты их пол, и рог, и вино, и менады Приапа



		Все в исступленье вопят и, кису разметавши, несутся:



		Мысль их горит желаньем объятий, кричат от кипящей



		Страсти, и целый поток из вин, и крепких и старых,



		Льется по их телам, увлажняя колени безумиц.







		То не притворства игра, тут все происходит взаправду,



		Так что готов воспылать с годами давно охладевший



		Лаомедонтов сын, и Нестор забыть свою грыжу:



		Тут похотливость не ждет, тут женщина чистая самка.



		Вот по вертепу всему повторяется крик ее дружный:



		«Можно, пускайте мужчин!» Когда засыпает любовник,



		Женщина гонит его, укрытого в плащ с головою.



		Если же юноши нет, бегут за рабами; надежды



		Нет на рабов наймут водоноса: и он пригодится.



		Если потребность есть, но нет человека, немедля



		Самка подставит себя и отдастся ослу молодому.



		О, если б древний обряд, всенародное богослуженье



		Пакостью не осквернялось…








    

(Пер. Д.С. Недовича)



С таким же тоном и такими же деталями вы столкнетесь в работах христианских инквизиторов о шабашах ведьм, написанных пятнадцать веков спустя. Большая часть этого, разумеется, — как, к примеру, один номер Zap Comix, посвященный собранию феминисток — является чистым вымыслом самого Ювенала, который, вероятно, догадывался, что секс играл какую-то роль в ритуалах добрых богинь (bona dea), дополнив пробелы типичными, как он предполагал, проявлениями женской сексуальности. Такого же рода абсурдом наполнены оккультные триллеры Денниса Уитли; только определенный тип анально-патриархального мышления может рассуждать о сексуальном ритуале в терминах а-ля «становиться берсерком» или «валяться в грязи» как последняя свинья (Такие типы никогда не осознают, что грязь и негатив проецируются их собственной семантической реакцией). Человек с такими же заскоками в области пищи легко может вообразить себе, что при Святом Причастии в католической церкви участники набивают брюхо хлебом, катаются по полу и бьют друг друга, пытаясь получить вино. Алистер Кроули как-то заметил, что спиритуалисты и другие святоши постоянно его спрашивали, как бы они могли поучаствовать в ритуальных оргиях, на что он всегда отвечал совершенно прямо, что понятия о таких вещах не имеет, будучи при этом самым выдающимся сексуальным магом нашего столетия.

(Нелепость вопроса порождает в данном случае природу ответа: это тоже самое, что спросить у прима-балерины, когда состоится ее следующий матч по рестлингу).

Сексуальное подавление (вместе с сопутствующими этому процессу перверсиями) последовало сразу же после унижения женщин в римскую эпоху. Овидия выслали из страны, в частности, потому, что его любовная лирика была сочтена похотливой кем-то из высшей знати (и потому еще, что всплеск вегетарианских и пацифистских настроений в финале Метаморфоз, навеянный индуистскими традициями, показался опасен). Тем временем императоры вроде Нерона, Калигулы и Коммода оставили свидетельства о таких сексуальных извращениях, которым не было равных до самого маркиза де Сада (любовные приключения которого были, впрочем, полностью выдуманы). Мы часто говорим, что у этих садистов «не было сердца», предполагая при этом, что весь правящий класс римской империи относился к такой же категории «бессердечных»; соответственно, мы можем сказать, что в юнгианском понимании падение роли богини-матери и репрессивные меры в отношении женщин были спровоцированы умерщвлением сердечной чакры, средоточия любви и сострадания. Мне, вообще, несколько неудобно предлагать такое объяснение, так как звучит оно излишне мистически, однако антрополог Эшли Монтегю опубликовал в своей книге Направление человеческого развития статистические данные, показывающие, что дети, лишенные материнской ласки, гораздо больше склонны стать преступниками, чем другие, и у них также часто развиваются различные психозы. Один из самых известных этологических экспериментов демонстрирует, что у обезьян, выросших без грудного вскармливания, половое влечение практически отсутствовало. Психиатр Джо Адамс исследовал крыс, которых лишили сексуально-оральных ласк: в итоге они почти потеряли интерес к совокуплению и начали просто пожирать друг друга. Лозунг Простака Саймона «Занимайтесь любовью, а не войной» отчасти всё-таки верен, ведь, когда блокируется первое, начинает расти тяга ко второму.

Можем поэтому предположить, что, когда люди добровольно «отдают» часть своего тела (по терминологии Перлса и Шутца), они делают это, подавляя активность нервных узлов, связанных с соответствующей чакрой. В масштабе же человеческой истории это отражается на снижении роли того божества, что за эту чакру отвечает. Напротив, реактивация чакры возвращает божество на положенное место. Следовательно, ритуалы, основанные на концентрации ума на генитальных чакрах — такие, как тантра и ее западные эквиваленты, ассоциируемые с трубадурами, иллюминатами и алхимиками — реактивируют сексуальную богиню, тогда как ритуалы, акцент в которых делается на груди и грудном кормлении, обращены к богине в ее материнском аспекте.

Поэтому, как указывает Чарльз Селтман в классическом труде Женщины в древности, самые ранние терракотовые фигурки, найденные на Ближнем Востоке, изображают женщин, предлагающих груди в подражание богине. «Они держат или сжимают свои груди», объясняет далее Селтман, «либо обвивают руки вокруг солнечного сплетения под грудью»[34 - Чарльз Селтман, Женщины в древности (London: Thames and Hudson, 1956)]. Эта традиция существовала достаточно долго, чтобы суметь повлиять на Элеонору Аквитанскую, показавшую эти символы женственности на родине патриархальных божеств Иеговы и Аллаха. Неудивительно, что многие ученые согласились с предположением Томаса Райта, высказанным им в книге Поклонение гениталиям, что загадочный Бафомет, которому поклонялись современники Элеоноры, тамплиеры, был на самом деле так называемым Pater Met’ или Отцом Митрой, солнечным богом римских легионеров…

После этого Дева Мария внезапно проникает в самое сердце католического культа и почти полностью замещает образы Отца, Сына и Святого Духа в латиноязычных странах. Изображения ее, кормящей грудью младенца-Иисуса, (очень похожие, кстати, на аналогичные изображения египетской Исиды, пережившей полуматриархальный период) послужили прекрасным образцом для шедевров почти всех знаменитых художников прошлого. Этот оральный архетип стал на какое-то время символом христианства (можно себе только представить, что бы сказал об этом Августин, если бы смог вернуться), сумев просочиться в маленькую щель между Реформацией и Контр-Реформацией. Протестанты часто возражали, что сам культ девы Марии имел небиблейское, языческое происхождение, но и это не останавливало его медленного, но верного распространения. Объективно говоря, гуманисты могли бы счесть такую тенденцию неплохой, так как она заметно ослабила жесткий параноидальный контроль церковников. Легенды, в которых несчастного грешника спасает от Божьего гнева появляющаяся в последний момент Дева Мария, известны во всех католических странах, явившись, вероятно, из веселой и светлой Греции или сентиментального Рима. Интересно, что протестантские секты, исключившие Деву Марию из сферы почитания, придерживались традиционной христианской нетерпимости и презрения к женщинам. Как подчеркивает Уильям Карлос Уильямс в своей книге Американский характер, такой же переломной точкой становится момент, когда вы переплываете Рио-Гранде, ибо отсюда к югу и до нижней оконечности Южной Америки население в основном состоит из индейцев или полукровок, тогда как к северу индейцы уже фактически исчезают. Мы можем заметить тут разницу между быть завоеванными полу-матриархальными католиками и патриархальными протестантами. На какой-то момент в 60-х возмущение «верните их к чертям в Каменный век» достигло той точки, когда стали утверждать, что такая же политика геноцида повторяется и во Вьетнаме. Было бы любопытно узнать, как много молодых девушек показали свои груди перед Пентагоном в октябре 1967 (как сообщает об этом Норман Мэйлер в своих «Армиях ночи»). Здесь важно и то, многие ли из них осознавали, что делают, а сколько было просто под воздействием архетипа, возрождающегося через «sweater-girls» 40-х, моделей «Плейбоя» 50-х, и того незабываемого постера с вьетнамкой, кормящей грудью младенца, который часто можно было видеть на пацифистских митингах 60-х. Все это свидетельствовало о том, что богиня уже возвращается.

Появилась даже тенденция вернуть образ богини с гигантскими грудями из Каменного Века, причем заметна она была не только в мультфильмах и на обложках сомнительных журналов, но и в реальной жизни. Было это частично естественным, частично привитым, отчасти и рассудочным позывом; хватало, впрочем, и обыкновенного силикона. На самом деле силиконовые инъекции для увеличения груди стали в это время достаточно модными, чтобы их начали обсуждать в медицинской и феминистской среде так, как раньше обсуждали оральные контрацептивы. Естественно, что те врачи, которые жили за счет таких операций, искренне подтверждали их безопасность; однако другие, не бывшие в столь интимных отношениях с денежной стороной вопроса, склонялись к возможной опасности таких инъекций (Лорд Маколей заметил в прошлом веке, что если на кону финансовый интерес, даже закон гравитации можно оспорить).

Склонность человеческого существа мутировать или воображать, что оно мутирует, соответствуя некому социальному идеалу, имела довольно странные эротические последствия. Мы уже видели, как груди и фаллос изменялись и увеличивались по мере того, как мы эволюционировали от обезьян с их сезонным спариванием к людям, готовым спариваться круглый год; мы также видели понижение и повышение роли груди в соответствии с социальными фобиями. Уэйланд Янг пишет кое-что, что можно расценить и как изменение женского тела и как мутацию взгляда художника:






Мы видели, что в Греции и Риме к описанию секса прибегали часто и охотно. Напротив, в Cредние века глаза и уши искусства оставались в стороне от любовной близости мужчины и женщины. Более того, самих тел словно бы не существовало, поэтому обнаженная фигура в готическом искусстве была символом чего угодно, только не мужественности или женственности: мудрости, похоти, изобилия, глупости и так далее. Об этом хорошо пишет сэр Кеннет Кларк в книге Нагота, где облекает проблему в геометрические термины. К примеру, расстояние между грудями женщины в готическом искусстве равнялось половине расстояния от грудей до пупка. В классическом и ренессансном искусстве груди и пупок формировали равносторонний треугольник, а расстояние между грудями и пупком было равно расстоянию между пупком и промежностью… Сейчас любой, посмотрев на женщину, увидит, что треугольник, образуемый грудями и пупком, равносторонний лишь относительно и не удлинен вершиной вниз. Сложно предположить, что западные женщины так изменились в четвертом веке нашей эры и мутировали заново в 1500 году, так как все они двигались в одном направлении. Поэтому можно сделать вывод, что сами средневековые скульпторы и художники изображали далеко не то, что видели.[35 - Уэйланд Янг Запрещенный Эрос. New York, Grove Press, 1964.]





После того, как был сформулирован этот средневековый анатомический идеал, множество женщин тем или иным способом добилось его, тем самым этот идеал увековечив. Взгляните на наши иллюстрации в 1920-х и эта научно-фантастическая теория не покажется вам столь абсурдной.

Я вспомнил сейчас одну историю, демонстрирующую культурные различия основных наций современного мира. В ней международное научное сообщество предложило награду за самое лучшее исследование слона. Когда круг претендентов сузился до семи наиболее интересных работ, жюри увидело, что трактат французского университета называется «Сексуальные игры слонов», английская работа — «Разработка ружей для охоты на слонов» испанские ученые представили «Формы чести и вызова у слонов-самцов», русские предложили «Эксплуатацию слонов монополистами рынка слоновой кости», немцы — «Введение в изучение слоновьих ногтей на ногах» (в 4-х томах), южноафриканцы (по-видимому, белые) — «Сохранение слона в естественных условиях», а американцы «Выведение самых крупных и лучших пород слонов».

Американская гигантомания — одно из первых, что замечают иностранцы, тот же Empire State Building настолько высок, что в него однажды даже врезался аэроплан. Вслед за ним было построено еще более колоссальное здание Всемирного Торгового Центра. Устав все время быть вторым после Нью-Йорка, Чикаго возвел «самые высокое здание в мире» — John Hancock Building, хотя разумнее было бы построить там дома для малоимущих и заткнуть асфальтом дыры на тротуарах, которые больше походят на лунные кратеры. Нет: наши гигантоманы продолжают загрязнять воздух мельницами компании Gary и прочими благами цивилизации. Голливуд продолжает рекламировать «многотысячную массовку» в каждой крупной постановке, как если бы огромным числом людей можно было затмить любые другие недостатки. Наши политики, в особенности президенты, всегда поражают поистине астрономическими масштабами государственных проектов, надеясь, видимо, отвлечь нас от того вопиющего факта, что все эти «войны» (с бедностью, наркотиками, азиатами, еще каким-нибудь бездельем) не приносят ожидаемых результатов. Даже читающая публика, рудименты до-маклюэнской эры, разделяют это великое американское заблуждение: издатели знают, что легче продать 1200-страничный том за 30 долларов, чем 200-страничную книжку за 10. Чем больше — тем лучше, таков наш национальный девиз. Если бы сам Аттила участвовал во Вьетнаме, на который правительство сбросило в три раза больше бомб, чем было сброшено на всю Европу и Северную Африку во время Второй Мировой, для подчинения страны размером с Новую Англию, и устрашения тем самым половины мира и большей части своего собственного населения, он мог бы лишь повторять «Это больше, чем раньше, это лучше, чем раньше».

Даже наши геи, которые заявляют, что не разделяют чувства «превосходства» американской культуры, и те подпали под магию больших цифр. Их каракули в сортирах описывают размеры члена, подходящие больше для Книги Рекордов Гиннеса — «У меня девять дюймов и я люблю морячков», «У меня четырнадцать дюймов и я люблю порку» и далее в том же духе. Все они, скорее всего, лгут, жеребцы пока не выучились держать в копытах ручку и корябать ею что-то на стене в туалете. (Они просто дурачат нас, и могу здесь сослаться на одного писателя-гея, которого знаю лично. Если же вы наберете надписанные снизу телефонные номера, однажды вам придется разговаривать и с полицией нравов, и с инструкторами колледжей, людьми из Общества Джона Бирча[36 - проправительственная правая организация — прим. переводчика], и другими малоприятными джентльменами. Другой мой друг, гетеросексуальной ориентации, которого когда-то звали «Розой» и который утверждал, что «делает лучший минет в Бруклине всего за десять баксов», однажды обнаружил себя слушающим запись некой очаровательной старой леди, читающей детям библейские истории).

Наш уважаемый Мэйлер даже не подумал уведомить своих читателей о размерах грудей, распахнутых перед Пентагоном, хотя вообще довольно сомнительно, чтобы там был силикон. В общем и целом, девушки тогда предпочитали публичное кормление грудью, натуральную пищу, естественные роды, йогу и хиропрактики обычной медицине и питали глубокое отвращение ко всему пластиковому и искусственному. Как бы там ни было, и они и силиконовые звезды go-go — баров, каждые по своему, провозглашали возвращение богини. Пентагон, традиционная звездообразная форма которого напоминает о сатанинской магии, всегда жаждавший власти разрушения, был самым подходящим местом для демонстрации матриархальных ценностей. Поэтому вполне вероятно, что организаторы того митинга были знакомы с трудами Юнга и попытались воплотить его идеи на практике.

Надпись же «Пентагон сосет» в таком случае можно расценивать как попытку восставших обратиться к собственной исконной животной природе.




Глава 7. Чистосердечное признание


Я помню Мэрилин Монро на экране, напоминающую большую куклу, которая шепчет, поджимает губки и кажется такой доступной, такой уязвимой. Смотря на нее, я чувствую злость, даже унижение, сама не понимая, отчего. В конце концов, там ведь была и Джейн Рассел… да, это не просто та уязвимость, присущая всем женщинам с большой грудью.

    

Глория Стейнем[37 - MS Journal, Август 1972.]






Эта уязвимость женщин с большой грудью, как мы уже попытались показать, является результатом странной ненависти отцов церкви к женщине и материнскому архетипу вообще. В обществах, лишенных такой паранойи, грудь не провоцирует ни малейших проблем, какого бы размера она ни была. Например, у жителей островов Тробриан, о которых писал в своей известной работе Половая жизнь дикарей антрополог Бронислав Малиновски, женщины все время ходят с обнаженными грудями, не вызывая никаких негативных мужских реакций. Возможно, потому, что у тробрианцев отсутствуют табу на младенческую и детскую сексуальность, отсутствует понятие «подросткового возраста», нет также запрета на половые связи холостяков или незамужних, и они одними из первых эффективно превратили факт супружеской измены в повод для развода (Выглядело все это весьма занятно: мужчина, который хотел уйти, мог спокойно уйти и жить со своими братьями. Женщина же, желавшая развода, выносила из дома обувь своего мужа и после этого он туда уже не мог войти. Если обе стороны хотели возобновить отношения после такой размолвки, они должны были принести друг другу дары и подходящие аргументы, чтобы смягчить конфликт).

Понятно, что соски каждой проходящей девушки будоражили фантазию тробрианского сильного пола, однако они не испытывали постоянных разочарований вроде современных мужчин и не набрасывались с криками восторга на каждую. Информанты Малиновски так не смогли припомнить ни одного случая изнасилования или других сексуальных преступлений, а ведь эти люди, как и другие дописьменные народы, передавали историю устно и могли помнить яркие события в течение многих поколений. Они припомнили несколько случаев гомосексуальных отношений, показавшихся им чрезвычайно забавными, и одно-два самоубийства из ревности, но даже при этом обошлось безо всякого принуждения женщины силой (В Америке, для справки, изнасилование происходит каждые три минуты). Возможно, получив хорошее христианское образование, эти отсталые люди наконец встревожились бы видом обнаженных грудей, и рано или поздно там бы появились местные насильники и убийцы, и это ведь будет прогрессом, не так ли? В конце концов, на островах могло бы даже возникнуть самостоятельное движение феминисток, чтобы обязательно списать любое насилие на «сексизм» и призвать к дальнейшим репрессиям против бедного Эроса как лучшему решению проблемы.

Найдутся, конечно, и такие, кто скажут, что культурно оправданная жестокость по отношению к женщинам с большой грудью на наших улицах никак не связана с теми демонами, что провоцируют убийц и насильников. Они даже скажут, что обычный феминистский тон вообще напоминает фразу героини какой-нибудь викторианской мелодрамы, стенающей с комическим пафосом: «О, сэр, как смеете вы таким извращенным путем тревожить цветок белой женственности!». Кому-то понравится такой циничный взгляд, однако те же самые мужчины (говоря по правде) тут же разозлятся, когда так отнесутся к женщине, которую они счастливы сопровождать, и набросятся на обидчиков с криками «Вам, пидорам, больше заняться нечем?» или более изящными выражениями. А если они не выкажут такой защитной реакции, то весь вечер будут укорять себя за трусость, разве не так, братья мои?

Но несмотря на такие уличные атавизмы, распространенные больше в крупных городах, замечу следующее: в 18 веке в Лондоне были хулиганы, известные как «мохоки»: они забавлялись, швыряя прохожим в лицо перцем — общей тенденцией последней декады века стало чистосердечное признание. Теперь и среди богатых радикалов и нечесаных хипстеров зрелище женщины, публично кормящей грудью ребенка, стало почти обыденным, как у крестьян: викторианские табу в среднем классе уже давно не работают, топлесс-бары хотя и преследовались, но все же процветают. Соски, которые в Гавайях казались чудом, теперь можно увидеть чуть ли не в каждом фильме. Мало того: старомодный цирк, который больше забавлял зрителей, чем самих участников, теперь к нам гораздо ближе, чем какая-нибудь Тихуана или Гавана. Он в паре кварталов отсюда, в ночном клубе.




Посему не стало неожиданностью, что маммалофобия пала, как и остальные анальные принципы и запреты. Единственным сообществом, которое не сумело организоваться и жестко отстоять свои права, стали карлики, хотя, вероятно, Фронт Освобождения Карликов уже создается, пока я пишу эти строки («Всю Власть Мелким!»). За последнее время ни один президент не смог появиться на публике и не убедиться, что любим он далеко не всеми; в популярном телешоу All in the Family геи уже вызывают сочувствие, однако не выглядят при этом жалкими. Вам не удастся пройти через курилки в офисах, чтобы не услышать очередную сплетню о парне, который балуется косяками в своем кабинете. Трудно вообще не поверить в то, что Шалтай-Болтай свалился со стены, и вся королевская конница и вся королевская рать так и не смогли его в итоге поднять.

Не забудем и про нашу очаровательную Элеонору Аквитанскую и трубадуров, которые даже после Альбигойских Крестовых походов всё-таки смогли повернуть ситуацию в более-менее нормальное русло. Это был Ренессанс, когда венецианки публично щеголяют обнаженной грудью (именно тогда начали очерчивать алым соски, выделяя их контуры), а Микеланджело сбрасывает с лесов священника, уж слишком ревностно разглядывающего обнаженные фигуры на его потолочной росписи в Сикстинской Капелле; когда наука вырвалась из-под узды церкви и начала заниматься неизвестными доселе областями, а каждый художник считал своим долгом изобразить прекрасную Венеру в чем мать родила (всегда почему-то между образами Девы Марии в городских соборах); когда гуманисты иронически наблюдали за перепалками католиков и протестантов, уверенно заявляя, что рацио восторжествует, когда фанатики окончательно перебьют друг друга. Никто не мог предположить, что маятник в очередной раз качнется в другую сторону. В какой же точке мы находимся сейчас? Социологи могут ответить, что топлесс-бары все равно перевесят уже ушедшие в прошлое костры из книг, хотя обязательный анализ мочи снова становится популярным.

Лет сто назад Чарльз Дарвин с удивительным прозрением написал:






В зрелые годы, когда мы видим что-нибудь, напоминающее формой женскую грудь … все наше существо наполняется неизъяснимым блаженством, и если объект этот небольшой, мы не можем сдержать желания прильнуть к нему губами, как делали это во младенчестве у грудей наших матерей.





Вероятно, это и послужило первым толчком к тому, чтобы наши далекие предки впервые попробовали апельсины, яблоки, персики, сливы, грейпфруты и даже арбузы. Хотя, наслаждаясь этими фруктами, мы в какой-то степени осознаем, что искали чего-то совсем другого. Руководствуясь, видимо, такими же ассоциациями, римляне активно употребляли во время оргий виноград, вино и прочие оральные удовольствия. Та странная нежность, что сопровождает оральную ментальность, хоть и подвергалась жестоким гонениям (как показывает пример христианства), в принципе не могла быть полностью истреблена.




Ужасы первой половины 20 века, последовавшие непосредственно за оптимистичным настроем поздней викторианской эпохи, породили почти всеобщее уныние и то, что Перлс, Хефферлайн и Гудман в Гештальт-терапии назвали «затянувшимся чрезвычайным положением»- возрастающим до настоящей катастрофы, когда политики начинают грозно потрясать своими водородными бомбами и прочими недетскими игрушками. Большинство из нас в той или иной мере согласно со словами мула Бенджамина, персонажа Скотного Двора Оруэлла: «Дела идут так, как им и положено идти, то есть плохо». Почти каждый, наблюдая современную сексуальную революцию и достаточно погружаясь в эту мрачную атмосферу уныния, предсказывает скорое возвращение прежних репрессий. Маятник качнется в обратную сторону.

Но все же забавно и даже воодушевляющее звучит, если мы вспомним, что метафора маятника — это только один способ предсказания будущего, есть и множество других. Фантаст Роберт Хайнлайн, семантик Альфред Коржибски и Ричард Бакминстер Фуллер, математик и конструктор, все они убеждают нас, что наиболее подходящей моделью для оценки технологических тенденций является непрерывно повышающаяся экспоненциальная кривая, которая в итоге достигает своей высшей точки и устремляется в вечность. Именно по причинам, высказанным этими тремя авторами, стоит думать, что социальный прогресс обретет наконец устойчивость и верное направление, если, конечно, с его пути уберут кое-какие заграждения. Первым, от чего надо избавиться, должно стать пессимистическое убеждение, что это невозможно и что мы должны отказаться от всего, что завоевали, и вновь вернуться в нижнюю точку маятника.

Итак: если мы всмотримся с оптимизмом в наш хрустальный шар, то сможем различить контуры того будущего, которое обязательно наступит и будет оно куда приятнее прошлого. Современным технологиям вполне под силу (разумеется, если мы до этого не подорвем себя ко всем чертям) справиться с ужасающей нищетой многих наших граждан и сделать так, чтобы уровень жизни американского среднего класса стал нижним порогом жизни во всем мире, а многие будут жить даже лучше. Революции после этого будут устраивать не голодранцы, кричащие «Мы хотим хлеба!», а хорошо одетые и образованные люди, кричащие «Нам нужна свобода принятия решений!», и кричать они это будут и социалистам и капиталистам. Только такими либертарианскими акциями мы сможем получить желанную свободу, а не урезать ее (как часто случалось после революций прошлого).

Философия гедонизма, направленная в прошлом на «бессердечный эгоизм», в хороших экономических условиях не захочет возвращаться назад. Репрессии всех видов будут становиться все более и более глупыми. Лозунг французских революционеров 18 века — «каждый человек имеет право делать все, что не причиняет вреда другим» должен стать социальной аксиомой, если мы хотим гармонично жить все вместе, а любые исключения из этого правила должны быть четко и ясно оправданы либо обусловлены особыми обстоятельствами. Смею надеяться, что люди внимательно отнесутся к таким обстоятельствам и всегда будут на стороне обвиненного одиночки, а не озлобленной толпы. Любые аргументы, что мужчина или женщина не имеют права делать все, что им заблагорассудится, не нанося вреда другим, должны быть выстроены на достаточно разумных основаниях. «Стремление к счастью», провозглашенное целью нашей Декларации Независимости, должно стать нормальной жизненной позицией. В старом споре между Желанием и Властью Власть (наконец-то) должна будет защищаться.

Хайнлайн и Фуллер, констатируя растущую популярность нудистских пляжей в Европе (и некоторых частях Калифорнии) и заметные успехи в развитии отопительных технологий, предсказывают, что нагота в ближайшем будущем станет совершенно обыденным явлением. Одежда же, быть может, сохранится только как элемент определенных политических или религиозных ритуалов, ведь изначально она, если верить многим антропологам, появилась не для защиты от плохой погоды, а для разграничения и обозначения тех функций, которые человек выполняет в процессе религиозного обряда, военных действий или супружеской жизни. (Прямо как в той старой шутке про налогового инспектора, который, стоя в одних подштанниках, угрожает вам всеми карами небесными. В этом случае одежда усиливает и придает веса нашей социальной роли и играм, в которые мы играем). Голое же общество, насколько мы можем судить, будет наиболее равным из всех, что когда-либо существовали, и неважно, какая в нем будет экономическая платформа: социалистическая или капиталистическая.




Секс, определенно, будет признан одним из искусств, а не еще одной проблемой в жизни. Восточное отношение к эросу, выраженное во фразе «Это прекрасно; давайте же сделаем это еще прекраснее», постепенно вытеснит пуританское «Это отвратительно; давайте же сделаем это еще отвратительнее». Отношение к тантрическим культам в индуизме и буддизме, которые, как мы уже видели, сыграли свою скрытую роль в западной истории, станет более приемлемым безо всякой маскировки под «алхимию», «магию» или даже психотерапию. Всю тантричесую философию вообще можно суммировать в знаменитом пассаже Алистера Кроули из Книги Закона:






Отбросьте животное, будьте чисты в своих наслаждениях. Если вкушаешь ты пищу, следуй восьми и девяти законам искусства; если любишь ты, не останавливайся в наслаждениях; а если веселишься ты, восхищайся изящным…

Слово же греха есть Запрет.





Сексуальное эпикурейство станет вещью не более жестокой, чем наслаждение пищей; в богатой экономике, когда уменьшаться будут только репрессии, всеобщей тенденцией станет истинно эпикурейское наслаждение сексом. Флирт, одно из самых благозвучных слов в современном английском словаре, станет нормой и правилом, за исключением особых случаев. Почти наверняка поспешность, продемонстрированная Кинси в 1940-х, была вызвана желанием завершить половой акт поскорее, пока на эти действия не навесили ярлык «непристойности», подобно Бруту из Юлия Цезаря, который хотел побыстрее покончить с убийством, не желая столкнуться с ужасом от содеянного. Когда секс перестанет считаться хуже убийства, такая стыдливая спешка исчезнет сама собой. Слухи, что тантрики могут продолжать половое сношение в течение семи часов и даже больше, думаю, все-таки преувеличены, однако в ближайшем будущем вполне вероятно, что многие пары в западном мире будут стремиться к достижению предела своих сексуальных возможностей. Груди, исследуемые сладострастниками тысячелетиями, и в наше время не растеряют всех возможностей, в настоящем флирте каждая ночь будет дарить новые ощущения, как затяжка хорошей травы, а руки, губы и пенис будут встречаться с грудями каждый в свое время, создавая бесконечное разнообразие чарующих впечатлений. Например —

Руки. Поглаживание, мягкое сжатие, посасывание, потирание всей ладонью или только пальцами, я думаю, знакомо всем. Однако возможности пальцев этим не ограничиваются: любой мужчина, которому знакомо невероятное ощущение, когда его партнерша водит одним пальцем вокруг головки члена снова и снова, знает, что этот невыносимо сладостный процесс сравним даже с минетом, если его продолжать довольно долго. Такое же поглаживание одним пальцем сосков у некоторых женщин вызывает не меньшую эйфорию, особенно, когда другой палец или даже два и три заняты делом во влагалище. Как и другие эротические игры, эти в качестве прелюдии не подходят, однако хороши сами по себе. Совокупление вообще одно из величайших изобретений природы, однако, как пишет Норман Браун в Жизни против смерти, западная сексуальность потеряла многое, когда стали считать каждый элемент любовной игры лишь подготовкой к оргазму. Чтобы сдвинуть дело с мертвой точки и придать играм более томный, восточный, характер, многие сексуальные практики стали проводиться под аккомпанемент индийской или японской музыки. В этой музыке, когда каждая нота имеет самостоятельное значение, а не является частью грандиозной композиции с финалом а-ля Бетховен, лучше всего выражается ощущение полного погружения в каждое мгновение. В этом и заключается особенность восточной чувственности.

Другие области грудей, как и всего тела, будут не менее отзывчивы на движения пальца. Пара, которая исследует этот океан наслаждений с рагой на заднем фоне, сможет почти вплотную приблизиться к тому гипнотическому трансу (состоянию, предшествующему сну, или, если уж вы не можете встать с кровати даже при звуках воздушной тревоги, сразу после сна), в котором обычная визуальная ориентация западного человека временно исчезает, и вы начинаете — даже без наркотиков — осознавать то, что Маклюэн назвал «тактильным участием», Фрейд «океаническим опытом», а Норман Браун — «воскрешением тела». Трехмерное пространство, которое современная физика и неврология считают продуктом зрительной коры головного мозга, легко трансформируется в многомерное сенсорное пространство, подобное тому, в которое мы входим, закрывая глаза и наслаждаясь музыкой Вивальди или Баха; но в случае искусных сексуальных игр мы можем достичь этих сфер путем обострения телесных ощущений до максимума, а не просто с помощью ушей и воображения.

Губы. Наше обычное посасывание сосков есть, разумеется, самый явный оральный элемент, хотя воображение и здесь не помешает, ведь вариантов поцелуев существует великое множество. Например, медленный сладострастный поцелуй, который через какое-то время станет приятнее даже тому, кто целует; серия легких быстрых поцелуев, от одного соска к шее или губам и обратно к другому соску; сочетание медленных, долгих поцелуев и коротких, очень нежных, страстных и причудливых, будто фуги Баха или абстрактные полотна Мондриана. Да и, в конце концов, где еще человек, лишенный таланта, сможет проявить свое эстетическое чувство? Вы будете покрывать тело любимой настоящими узорами из поцелуев — кругами вокруг сосков, эллипсами окружая груди, прямыми и изломанными линиями, и так до бесконечности. Варьируя по желанию темп и продолжительность ласк, вы сможете продлить их настолько, насколько современникам Кинси и не снилось.

Лизание, хотя и очень приятно для мужчины, по времени лучше ограничить, поскольку ощущение влажности у сосков либо на груди довольно быстро вызывает у женщины раздражение и ей становится холодно, так как вообще на голом теле от мокрых пятен становится холодно. Если уж вы совсем не можете удержаться от этого, то используйте ту же технику разнообразных поцелуев, а потом спросите даму, не холодно ли ей, и если да — согрейте ее. Последний момент — спросить, как бы случайно, о реакции партнера — очень важен, ведь наиболее частой причиной обид и непонимания как раз и становится боязнь таких вопросов или, в свою очередь, страх сказать правду, потому что это может прозвучать как жалоба. Как сказал один великий поэт: «Мир приходит с общением», также и с сексуальным удовлетворением. Запомните: молчание — это главное орудие обидчивых оральных невротиков (как некоторые дипломатические отношения служат первым шагом к войне), и гробовая, словно в монастыре, тишина на любовном ложе- первый признак того, что каждая сторона погружена в свои фантазии, и с партнером общаться не торопится.

Пенис. Многие американцы до сих пор не подозревают, что то же самое, что мы делаем пальцем, можно делать пенисом даже лучше. Например, массирование сосков пенисом не сравнимо по ощущениям с аналогичным массажем пальцами: им можно обводить соски, сами груди, шею, губы, ушные мочки и прочие приятные зоны, причем ласки эти можно продлить уже взаимно довольно долгое время, прежде чем перейти к другим развлечениям.

Еще более любопытно так называемое «грудное сношение», и здесь я лучше предоставлю слово специалисту — доктору Алексу Комфорту и его книге Радость секса:






Пусть она полулежит на подушках, опуститесь над ней на колени, расставив ноги верхом (большой палец ноги — на клитор, если она хочет), и полностью оттяните крайнюю плоть. Вы или она можете держать груди сжатыми вместе — обхватите ими член, это лучше, чем тереть ими головку. Последняя должна выступать свободно, как раз под ее подбородком. Оргазм в этом положении, если она его получит, является «круглым» и она чувствует его внутри. Оргазм от щекотания грудей языком и руками оказывается где-то между. Втирайте семя в грудь, когда вы кончите.

Кожа вообще — наш главный внегенитальный сексуальный орган, однако большинство людей им пренебрегает, предпочитая концентрироваться на пенисе и клиторе.

Сношение между грудями одинаково хорошо и в остальных позах — головой к ногам или когда она сверху (особенно, если у девушки маленькие груди) либо когда мужчина сидит, а женщина стоит на коленях. В общем, экспериментируйте смело![38 - Алекс Комфорт, Радость секса. New York, Crown Publishers, 1972.]





Еще лучше, разумеется, сочетание грудного сношения и минета. В этом случае член не останавливается «как раз под ее подбородком», а полноценно оказывается во рту. Для выполнения этого не нужно скручиваться, подобно йогам, в неестественных позах, достаточно простого желания. Лучше всего, если девушка встанет на подушках на колени, а мужчина сядет на краю кровати, слегка наклонившись вперед. Если у девушки длинные волосы, пропускайте их между пальцев во время процесса, это еще больше возбудит вас обоих.

В нормальном, здоровом обществе такие занятия будут считаться не более порочными, чем балет или бейсбол. Когда миллион радикалов нагрянет в Вашингтон на демонстрацию против социального неравенства, президенту не удастся отделаться от них футболом по телевизору. А вот если он скажет, что наслаждался секс-шоу, это их точно уложит на лопатки. Мечты Олдоса Хаксли в Дивном новом мире о сексуально свободном обществе будущего, возможно, сбудутся, и лучшим комплиментом женщине станет «Она такая воздушная». Это прилагательное, впрочем, не находка самого Хаксли, еще до него его употребил Томас Элиот, выразив специфические тактильные ощущения (как бы назвал это Маклюэн) в своей поэме Шорохи вечности, где он пишет об «обещании воздушного блаженства» на груди Гришкиной[39 - русская балерина, с которой у Элиота, вероятно, был роман — прим. переводчика].

Такая же тактильно и чувственно-ориентированная атмосфера будет продолжаться в роскошных тканях, ароматах, психоделическом искусстве и других принадлежностях Сознания III. В конце концов, такая цивилизация станет оральной подобно Иисусу и Шекспиру, избавившись от невротической и злобной оральности тех, кто скрывают свою природу во враждебной среде. Те, кто еще отстаивают отживающие анальные ценности, будут осуждать такой прогноз как уныло-материалистический, хотя на самом деле он выходит за рамки и материализма и духовности в том значении, в каком эти термины обычно понимаются на Западе. С восточной точки зрения, это будет серьезнейшая экзистенциальная проблема, сосредоточенная на мгновенных переживаниях, которые настолько глубоки и одновременно настолько реальны, что их будет невозможно классифицировать как просто материальные или просто духовные. Современные индусы, которые еще находятся под пуританским влиянием англичан — колонизаторов, часто пытаются выражаться «духовнее» и в каком-то смысле дуалистичнее иного христианского ханжи, однако их собственные священные тексты открыто экзистенциальны и недвойственны. Чхандогья Упанишада, к примеру, говорит:






Кто знает, что эта яджняяджния выткана на членах тела, тот наделен [сильными] членами, не страдает ни одним из членов, достигает полного срока жизни, живет в блеске, богат потомством и скотом, велик славой. (Перевод А. Сыркина)





Почти о том же сказано в Книге Закона Кроули («восемь и девять законов искусства»):






Так будьте же красивы; облачите себя в прекрасные одеяния; ешьте хорошую пищу и пейте пенящиеся сладкие вина! Любите так, как желаете любить, там, тогда, и с тем, кого желаете любить… И да будет экстаз твой радостью всей земли… Во имя чистой воли, не отягощенной целью, избавленной от жажды результата, все пути совершенны…





«Жажда результата», как и анальная озабоченность временем, не только сокращает любовный акт до краткого «перепиха», но и провоцирует серьезные экологические проблемы из-за резкого скачка технологического роста. Такое отношение к природе не более материалистично, чем духовность церковников, сжигавших на кострах женщин. Когда проблема бедности будет, наконец, разрешена (Бакминстер Фуллер опубликовал детальную программу того, как можно добиться этого за десятилетие, если политики прекратят блокировать естественные технологические тенденции), то человечество больше не будет напоминать стадо бычков, в период гона борющихся за территорию. Мы сможем взглянуть на себя без привычного страха, расчетливости, скрытой за анальной властностью паранойи, увидев себя такими, каковы мы есть. Возможно, что мы будем похожи в этот момент на людей, впервые попробовавших ЛСД, и будем долго хохотать над тем, какими же идиотами все-таки были.

Живя все дольше в океанически-сенсорной эпохе Сознания III и оставляя все дальше в прошлом типичные понятия материального и духовного, мы в итоге столкнемся с вопросом, остро поставленным в свое время Маркузе, Лири и Брауном: может ли общество существовать вообще без принуждения? История — этот, по меткому выражению Джойса, ночной кошмар, от которого мы все силимся проснуться — уверенно говорит «нет»; но когда-нибудь мы ведь все равно проснемся. Что получим мы, когда рухнут разом и дефицитная экономика и пуританское общество? В обществе, лишенном работы, которое было предсказано Фуллером и кибернетиками, что еще будет отвлекать людей от распространяющейся повсеместно осознанности и идущей за ней следом всеобщей любви?

Сейчас этот вопрос остается открытым. Тем временем мы можем сказать, что мистическое звено между сексом и религией, заметное любому внимательному человеку, содержит в себе больше чем простое заключение Фрейда, что религия лишь заменяет секс. Как пишет норвежский психотерапевт Ола Ракнес в своей книге Вильгельм Райх и Оргономия, полемизируя со своей же ранней работой, в которой он пытался обосновать мистическое научными средствами:






Первой вещью, которую я пытался показать, является так называемое «мистическое состояние сознания», которое рационально можно объяснить как прорастание в сознание подавленных мыслей и эмоций, которые в этом случае не осознаются человеком как свои собственные… В каком-то смысле это будет верно, но главное, что портит всю картину, это ощущение энергетических потоков в теле, восторг, сопровождающий эти ощущения, потрясающее чувство, что тобою словно движет что-то извне, ощущение переживания новой формы жизни (курсив мой).





Заканчивая эту книгу, я хочу сказать откровенно, что и тогда, когда я попробовал кактус-пейотль (источник мескалина) с одним моим другом, индейцем-сиу, и когда я занимался кундалини-йогой со знакомым индусом, я испытывал точно такие же ощущения, о которых говорил доктор Ракнес. Похожие чувства, вначале слабые, но потом уже уверенные, вызывали у меня определенные сексуальные практики. Я никогда не старался отождествить их c каким-либо божеством или богиней, Буддой, Боддхисатвой или тем, кого старина Кроули назвал «Святым Ангелом Хранителем»; также как я никогда не был убежден, что один человек (типа Райха) должен утверждать абсолютно новый источник энергии в соответствии с этими понятиями — всего лишь развитыми до предела уже открытыми биоэлектрическими силами, как утверждают некоторые математики. Тем не менее, трактовать как поток этот процесс, сопровождаемый восторженным ощущением, вполне приемлемо (исключая все возможности депрессии и отчаяния впоследствии), как и это безошибочное ощущение, что тобою словно движет что-то извне, (продолжая описание доктора Ракнес), и, прежде всего, «ощущение переживания новой формы жизни». Некоторые из таких ощущений сопровождают, кстати, любой полноценный оргазм, хотя, конечно, в более мягкой форме. Пример того, что я пытаюсь донести: когда Шекспир в Мера за меру описывал оргазм как «мгновенный трюк», он и понятия не имел о таком виде оргазма; когда же Хэмингуэй написал в «По ком звонит колокол» свой издевательский пассаж об «ощущении, словно земля движется», он определенно имел такой опыт (тогда как те критики, которые его высмеивали, такого опыта не имели).

«Ощущение переживания новой формы жизни» — подлинная суть этого эксперимента. «Пробуждение», «Озарение», термины, часто используемые мистиками и теми, кто достиг вершин духа, именуемыми в греческих дионисийских культах «digenes»(дважды рожденными) и в христианской традиции «заново рожденными». Пару недель назад я принимал участие в фундаменталистской службе, якобы христианской, с заметной примесью шаманских элементов — хлопаньем в ладоши, пением, танцами, ритмическим покачиванием, все быстрее и быстрее, достигая крещендо. Все это продолжалось три часа и затем «чудо» снизошло и одержимость божественным духом стала возникать то тут то там в зале, словно нажали на невидимый спусковой крючок. И если меня не убедили, что «господь Иисус» снизошел к нам, это еще не означает, что беспочвенные термины вроде «аутосуггестии» или «психологии толпы» тоже смогут это объяснить. Упертый рационалист, для которого все это «плод больного воображения», пусть попробует доказать мне, что и оргазм с этой точки зрения тоже лишь «плод больной фантазии». С таким же успехом можно сказать подросткам, впервые занимающимся сексом, что «все происходит только в их голове», хотя они прекрасно знают, что ощущения от секса нельзя сравнить с фантазиями о сексе, точно также как чтение меню не дает никакого представления о вкусе пищи.




Эта книга писалась весело и с любовью, и если иногда я критикую тех людей, которые приносят в нашу жизнь больше горечи и уныния — женоненавистников, превративших изначально мягкую религию парня по имени Иисус в настоящее кровавое сафари, мизантропов, нашедших тысячи совершенно законных причин сжигать женщин заживо, наслаждаясь треском костра — то только потому, что удовольствие от критики, даже экстаз (от греческого ec-stasis, из себя) — наше прирожденное и неотъемлемое свойство. Бесхитростная мантра Эбби Хоффман: «Ты не сможешь творить добро, пока ты не почувствуешь добро» не кажется мне с годами менее верной, скорее, наоборот. Я не собирался звучать иной раз банально и говорю сейчас прямо — все, что нужно миру, это немного нежности; вряд ли я думал добиться чего-нибудь и от тех людей, что постоянно пытаются уложить в схемы как себя, так и других, сея страх, враждебность и обиды.

Секс — это не «важнейшая ценность в жизни», как любят утверждать некоторые современные поэты ультрахипповской направленности, он, скорее, последняя станция на пути эволюции, даром, что принадлежит всем высшим млекопитающим; на самом деле, он эмоционально находится на периферии сознания, исключая разве что период гона, когда животные становятся идиотами вроде нас с вами, и даже безобидные олени устраивают в это время между собой жестокие бои. Процесс, что сделал нас людьми, вывел секс на новый уровень, распространив эрогенные зоны от гениталий на все остальные части тела и придав этому качественному аспекту еще и количественный: сексуальное влечение в нас не угасает весь год. Если секс не занимает центральное место в жизни вообще, то уж в жизни человечества определенно да, и, так как эволюция продолжается, он займет еще более важное место в будущем.

Сексуальные маги, сознательно использующие сексуальную энергию, типа Распутина или Кроули, в нашей цивилизации довольно редки, хотя в Китае даосы не делают никакого секрета из полового источника своей духовной силы. Я убежден, что сила кундалини, которую мой индусский учитель отчасти пробудил во мне, была сродни той, что «снизошла» с небес во время фундаменталистской церемонии, которую я описывал выше. Индусы никогда не отрицали, что кундалини носит сексуальный характер, хотя те из них, кто еще находится под влиянием бывшей английской администрации, и говорят публично только об окольном, асексуальном пути подъема «змеи» кундалини по чакрам. Шиваистские и тантрические секты тем временем спокойно продолжают практиковать прямые методы, невзирая на то, что это шокирует западных визитеров.

Есть все же какая-то божественная ирония в том, что эти благоразумные люди, переступив в итоге через свой ужас, привозят домой и показывают друзьям целые рулоны фотопленки с запечатленными на ней эротическими картинами из Черного Храма. Отрицая духовную природу эротической силы, считая ее (противореча при этом фактам эволюции) «животной» частью человеческой натуры, они, тем не менее, все равно попадают под ее влияние. Печально то, что они упрятывают это желание так глубоко внутрь себя, что оно становится, как точно выразился Дэвид Лоуренс, их «маленькой грязной тайной».

До тех пор, пока груди будут оставаться частью этой «маленькой грязной тайны», общество наше будет абсолютно иррациональным. Пока любая область или функция человечества будет скрыта, спрятана как непристойная, общество тоже будет оставаться частично безумным. Грустно, но исключений из этого правила нет, как бы ни думали те, кто вырос с иллюзией о научности и рациональности этой цивилизации. Когда перед ними внезапно возникнет такая бездна суеверий и абсурда, что впору позавидовать первобытному человеку, они поймут, как все обстоит на самом деле. Вообще, все человеческие общества, о которых мы знаем, в той или иной степени безумны: если местные не поклоняются змее или быку, то поклоняются невидимым богам и демонам; если местных не шокирует вид обнаженных грудей, то они верят, что пятница это несчастливый день, или в ведьм, испортивших им урожай. Люди вообще любят воображать себе многое и сооружать разные бессмысленные теории, а критиковать и проверять теории практикой научилась едва ли половина из них. Большинство же религий вообще воспринимают критику собственных догматов как тягчайшее преступление.

В отличие от нашего сознательно-оптимистического взгляда в будущее последние постановления Верховного Суда о «непристойных действиях» являются тем самым возвращением маятника, которое предсказывали многие циники. Мы опять вынуждены будем скрывать наши маленькие грязные тайны, которые государство сможет использовать против нас же. Образно говоря, как если бы верховный суд управлял доктриной Троицы. Одни люди верят в триединого бога, другие в то, что человеческое тело — сгусток нечистот; другие доверяют этим идеям не больше, чем змеиным культам в Джорджии, о которых мы говорили ранее. Не важно, во что верят рационалисты, для них главное — не испытывать сомнений. Единственное утешение только в том что ситуация была бы еще более абсурдной если бы правили в Вашингтоне змеепоклонники, а не наши сексофобы, хотя вполне вероятно, что, расставь они на высокие посты своих людей, они легко могли бы влиять на политику. Джастис Баргер писал об этом в недавнем решении (Paris Adult Theatre):






Нет никаких научных данных относительно того, что разоблачение непристойных материалов нанесет существенный вред отдельным людям или всему обществу в целом. Также было установлено, что применение государственных постановлений в этом случае недопустимо. Мы не вправе разрешать неопределенность, лежащую в основе законодательства, за исключением особых случаев, когда это законодательство явно нарушает прописанные в Конституции права… хотя нет также окончательного доказательства связи между антисоциальным поведением и непристойными материалами, власти штата Джорджия приводят вполне приемлемые доказательства наличия такой связи. При принятии решения Суд придерживался положения о том, что законодательство призвано защищать «социальную заинтересованность в порядке и нравственности»… С самого раннего этапа существования цивилизованных обществ, законодатели и судьи достаточно часто исходили из недоказанных предположений.





Короче говоря, действие не обязательно должно наносить кому-либо вред, чтобы его запретили. Вообще, если власть решила запретить что-то, то гражданам остается либо согласиться либо отправиться в тюрьму.

Уэйланд Янг замечает:






Трудно или даже невозможно спорить с тем, что принятые общественные нормы не могут быть переписаны без нарушения их в ходе этого процесса для защиты неких аргументов против этих норм. В таком случае мы должны будем доказать, что дискуссия, затеянная в общественных интересах, действительно отвечает общественным интересам, доказывая тем самым огромную ценность демократии.

В итоге мы приходим к тому, что концепция общественных интересов становится неприкосновенной. Обобщая, можно сказать: «Слишком многое мы считаем непристойным и слишком во многом ограничиваем себя», хотя на это и никто внимания не обратит, и наша концепция общественного блага останется неизменной. Даже если я приведу примеры и попрошу их рассмотреть, разумно обосновав отсутствие в них непристойности, моя книга все равно будет запрещена еще до того, как с ней успеют ознакомиться читатели, и наша концепция общественного блага так и останется неизменной. Наше общество само загнало себя в угол… ведь закон о непристойном поведении постоянно и косвенно подпитывает сам себя. Я не могу спорить с этим, не нарушая это.[40 - Уэйланд Янг, цит. соч.] (Курсив мой)





Все это полный абсурд потому, что, по критериям современной науки, в частности, семантики, сама идея «непристойности» должна быть отброшена как заблуждение. Из-за того, что эта идея выглядит абстрактно, ее нельзя использовать по отношению к физической реальности — не существует никакого «стыдометра», который можно было бы направить на книгу, картину или фильм, и он бы сообщил вам с точностью до грамма, сколько именно непристойных сцен в них содержится. Самое смешное, что во всем перечисленном вообще нет непристойных сцен; они существуют только в голове того, кто выносит приговор произведению. В терминологии Фрейда это называется проекцией: мысленные образы начинают распространяться вовне и принимать мнимо объективный характер; в семантике, в свою очередь, это именуется «смешением уровней абстракции», когда в попытке понимания структура сознания отождествляется с вещами вне сознания. Люди, которые верят, что во внешнем мире есть что-то объективно «неприличное», заблуждаются точно также, как и те, которые убеждены, что с ними разговаривают невидимые боги, демоны или странные голоса. Психолог Теодор Шредер настаивает в этой связи, что вера в объективную «непристойность» является современной формой веры в колдовство.

То, что наша власть в какой-то степени безумна, для многих давно уже не секрет. На протяжении всей книги мы видели, как менялось отношение к закрытию и открытию, подчеркиванию или запрету определенных частей тела, как обожание сменялось страхом, как над грудями все время довлели какие-то суеверные идеи. Очевидно, что в Древнем Египте и луна и женщина почитались одинаково, так как их общий 28-дневный период служил самым первым календарем. Когда был открыт солнечный цикл, то восторжествовало солярное мужское божество, Осирис, фаллос был сакрализирован, женщина же и Луна были отодвинуты на второй план. В христианскую эпоху женские и лунные ритуалы уже ассоциировались только с колдовством и черной магией, а их появление вызывало бешенство и одновременно безумный страх у многих именитых инквизиторов. В контексте той эпохи мнение, что груди «порочны» было вполне понятно (Именно потому, кстати, что во время женских ритуалов применялись наркотики, у церкви сложилось негативное отношение еще и к ним).

«Перемены в языке вызовут перемены и в реальности», сказал как-то известный семантик и металингвист Бенджамен Уорф. Ранее я уже показал, как концепты анальности, грязи и непристойности соотносились с грудью и гениталиями путем сложных семантических ассоциаций, хотя в ранних религиях с этими органами также семантически были связаны свет, чистота и святость. Человеку трудно осознать, что эти ассоциации существуют исключительно в его голове; трудно, впрочем, и не понять, что внешние ассоциации прилагаются к вещам внутренним. Особенно же тяжело принять тот факт, что у другого человека эти же самые органы могут вызывать полностью противоположные ассоциации; обычно мы думаем, что такой человек или безумец или извращенец. Именно в этом истинная трагедия человечества и причина большинства войн и репрессий.

Давайте вслушаемся в мудрые слова Лонгворта:






Языческая философия утверждает, что нет на свете ничего более священного, чем плотская любовь, и нет ничего прекраснее человеческого тела. Грандиозные праздники, посвященные богине любви, были настоящим чудом древности. В Афинах, Коринфе, Пафосе, Баальбеке и тысячах других храмов толпы людей участвовали в них, поклоняясь самой Любви. Для странников тех времен ритуалы Афродиты были исполнены подлинной простоты, естественности и радости, и были столь же далеки от греха, как спаривающиеся голубки…

Удивительно, но в католичестве символом непорочности считается очаровательная белоснежная лилия, она вообще ассоциируется с женским лоном. И как после этого секс может быть отвратительным и грязным занятием? Дивное пение соловья, узорчатые крылья бабочек, роскошное оперение райской птицы, алая нежность и аромат розы — ведь все это тоже для любви и о любви… той, что вдохновляла величайших художников, поэтов, музыкантов, приносила свет и радость в зачерствевшие и грубые души, окрашивала золотом нищие лачуги…[41 - Т. Клиффорд Лонгворт Боги любви: процесс созидания в ранних религиях. Westport, Conn.:Associated Booksellers, 1960.]





Разумному человеку покажется, что признав такую точку зрения (а также действия, основанные на ней) незаконной и вписав христианские догматы в наши законы, мы тем самым нарушим Первую Поправку, обосновывающую отделение церкви от государства. Никому и никогда не удастся убедить нас в непристойности секса (как в свое время инквизиции не удалось заставить еретиков поверить догмам), хотя церковь по-прежнему думает, что может принудить нас принять их антисексуальный бред. Как сказал Уэйланд Янг, это и есть поражение демократии, а, повторяясь снова и снова, оно приведет к рассвету Республики. Возможно, поэтому стены между церковью и государством должны быть дополнительно усилены.

Тем не менее, светлое будущее, что я описал, уже не за горами, ведь клише об «общем разрыве» в целом верно: представители старой морали сами уже почти все люди пожилые и Сознание III принадлежит молодым. Насколько бы суд Рейгана не пережил самого Рейгана, мы все равно будем верить в то, что написала как-то одна английская подпольная газета: «Каждую минуту все больше и больше умирает их; каждую минуту все больше и больше рождается нас». Общество, основанное на любви и свободе, возможно, и однажды, не этим августом, так следующим, власть молодая перевесит власть отживающую, и мы начнем строить общество, в котором слова «непристойный» и «грязный» будут исключены из лексикона навсегда. Давайте же смело пойдем навстречу рассвету, ибо слишком долго мы жили во тьме.


notes



Примечания





1


См. мои заметки о ругательствах типа ублюдок, задница, свинья или дерьмо в работе: Роберт Антон Уилсон «Книга запретных слов Playboy» (Нью-Йорк, Playboy-Press, 1972).




2


Перлс Фредерик, «Гештальт-терапия подробно» (Нью-Йорк, Bantam Books, 1971).




3


В стандартном психологическом тесте я действительно близок к анальному типу — впрочем, не настолько близко.




4


В другом месте он объясняет предубеждение против анального секса отвращением к испражнениям, а некоторые особенно нервные пациентки жаловались, что им крайне неприятно ощущение полового члена в мочевых протоках. Такое объяснение слегка шокировало даже самого Фрейда и он быстро прибавил, что он вовсе не сочувствует гомосексуалистам.




5


Читателям, интересующимся психологической и социологической подоплекой историй об оборотнях, я очень советую мою статью «Даже тот, кто чист сердцем: американский хоррор как традиционный жанр» в журнале «Человеческие взаимоотношения», летний номер, 1970 год.




6


Психология сегодня, декабрь 1972 г.




7


Вильгельм Райх указывает в Психологии масс и фашизме, что — еще до того, как нацистов стали избегать — он часто спорил с членами нацистской партии. Когда они неспособны были объяснить тот или иной поступок Гитлера, то неизбежно прибегали к доводу «Он должен был вам сказать, но мы не в курсе». Любой из нас слышал такое от какого-нибудь робкого человека, которого заставляют совершить яркий акт неповиновения богу, фюреру, любому, за кем обычно следуют люди. Фраза Иисуса «слепой ведет слепого» тут очень актуальна.




8


Theda Bara — Death Arab, прим. переводчика




9


Беркли, California, Rip-Off Press, 1970




10


Ледерер В. Страх женщины (New-York, Grune and Stratten, 1958)




11


Мартин Лютер, к примеру, получил свой высший духовный опыт фактически в нужнике. Поздние лютеранские теологи всячески пытались скрыть этот факт, заменяя «комнату» башней, но Лютер выразился вообще-то вполне однозначно; см. Жизнь против смерти Нормана Брауна




12


Тэйлор Г. Секс в истории (New-York, Vanguard, 1955)




13


Блаженный Августин, Град Божий (New-York, Modern Library, 1950)




14


Тэйлор Г. Цит. соч. С.127.




15


Литературные эссе Эзры Паунда (New-York, New Directions). В Духе романса, еще яснее, но не менее внимательно, Паунд допускает, что то, что было использовано, йога трактует как «противоположные полюса мужского и женского». Де Ружмон в Любви в Западном мире не оставляет сомнений в том, что это была классическая тантрическая йога, продлевающая сексуальный акт до высшей степени экстаза, дабы сделать видимыми эти самые «души» и «магнетизмы».




16


См. сообщения тех людей, которые под влиянием марихуаны не могли сказать, чем было их тело и чем были их любовники. Р.А.Уилсон Секс и наркотики. Путешествие за грань. (Las-Vegas, Falcon Press, 1986)




17


Пара дивных строф из На раздевание возлюбленной
		Твои одежды, обнажая стан,



		Скользят, как тени с утренних полян.



		Сними с чела сей венчик золоченый —



		Украсься золотых волос короной,



		Скинь башмачки — и босиком ступай



		В святилище любви — альковный рай!







		Моим рукам-скитальцам дай патент



		Обследовать весь этот континент;



		Тебя я, как Америку, открою,



		Смирю и заселю одним собою.



		Прочь это девственное полотно:



		Не к месту, не ко времени оно.



		Продрогнуть опасаешься? — Пустое!



		Не нужно покрывал: укройся мною.








    

(Пер. Г. Кружкова)





18


Уэйтс А. Труды Томаса Вогана, мистика и алхимика (New Hyde Park: University Books, 1968)




19


Флюгель Д. Психология одежды (New-York, International Universities Press, 1930)




20


Equinox, книга L, № 3, 1910. (Пер. Анны Блейз)




21


«C’est toujours la chose genital, toujours-toujours-toujours».




22


апатии, невнимательности к окружающему — прим. переводчика




23


красивая женская обнаженная грудь — прим. переводчика




24


В испанской порнографии есть сцены, где героиню лишают девственности прямо в церкви на алтаре, под распятием, или на кладбище. Урезанные версии этой сцены постоянно появляются в испанских и мексиканских комиксах и «романтических» новеллах.




25


Цит. по книге Сары Харрис Пуританские джунгли: американский сексуальный андеграунд (New-York, G.P. Putnam, 1969).




26


выступления защитников прав индейцев в 1973 году в поселении Wounded Knee — прим. переводчика




27


Нэнси Р. МакУильямс. «Райх и женщины»/ Спор о Сознании III, ред. Филипп Ноубл (New-York, Pocket Books, 1971).




28


«Tuchuses» на идиш означает «задница», «Nay-Nays» — «большие груди» — прим. переводчика




29


Ленни Брюс. Как грязно выражаться и оказывать влияние на людей (New-York: Playboy-Press, 1965).




30


New York, Doubleday, 1961




31


С первыми лучами рассвета нить, окружавшая ее грудь спадала.




32


сонет «Новый Колосс» — прим. переводчика




33


Как и большинство магических ритуалов, человеческое жертвоприношение имело в своем появлении вполне рациональный смысл. Посевы росли лучше, если почву удобряли человеческой плотью, не из-за «жизненной силы» (как думали шаманы), а просто потому, что в теле содержится азот, способствующий жизнедеятельности клеток растений. Замена же человеческих жертв животными, которую Фрэзер объясняет возросшим моральным чувством, не была столь успешной, так как трупы животных не дают земле того, что есть в трупах человеческих.




34


Чарльз Селтман, Женщины в древности (London: Thames and Hudson, 1956)




35


Уэйланд Янг Запрещенный Эрос. New York, Grove Press, 1964.




36


проправительственная правая организация — прим. переводчика




37


MS Journal, Август 1972.




38


Алекс Комфорт, Радость секса. New York, Crown Publishers, 1972.




39


русская балерина, с которой у Элиота, вероятно, был роман — прим. переводчика




40


Уэйланд Янг, цит. соч.




41


Т. Клиффорд Лонгворт Боги любви: процесс созидания в ранних религиях. Westport, Conn.:Associated Booksellers, 1960.