Личное удовольствие
Лоуренс Сандерс


Талантливый химик исследовательской лаборатории Грегори Бэрроу разрабатывает по заказу Пентагона гормональный препарат, способный резко повысить агрессивность солдат. В это же время его коллега и давняя приятельница Марлен Тодд работает над прямо противоположным проектом — она создает одеколон для мужчин, который пробуждает в человеке чувства любви и доброты. Два этих сенсационных открытия становятся причиной целого ряда жизненных коллизий — порой забавных, а порой и весьма опасных.


Лоуренс Сандерс

Личное удовольствие


1

Грегори Бэрроу


Мне тридцать девять лет, почти десять из них я женат. У нас с моей женой Мейбл один ребенок — сын Честер. Наш брак нельзя назвать счастливым, как нельзя назвать счастливым и Честера.

В течение последних семи лет я работаю в должности старшего химика в лаборатории „Макхортл инк.". Эта лаборатория, по существу, является исследовательской и производит множество новых продуктов для различных фармацевтических, индустриальных и прочих, ориентированных на потребителя компаний. Мы оформляем патенты на собственные изобретения, а затем получаем разрешения для наших партнеров на использование этих изобретений в промышленности.

Нашей специализацией являются биохимические соединения, включая седативные препараты, стимуляторы и синтетические гормоны. Одно исследовательское подразделение полностью занято разработкой новых запахов и ароматов для парфюмерной промышленности. Сами же мы не один раз создавали некоторые химические продукты для армии США. Но об этом нельзя говорить.

После того как я проработал около двух лет, мне удалось разработать новый метод синтезирования тестостерона, мужского полового гормона. Мой метод, который был запатентован, являлся относительно недорогим и мог легко быть запущен в производство.

Это исследование финансировалось компанией, которая производила и реализовывала туалетные принадлежности и медикаментозные средства, отпускаемые без рецептов. Наш клиент рассчитывал на то, что нам удастся выделить определенный элемент в тестостероне, ответственный за один из вторичных мужских половых признаков: обильный рост волос на теле. Мы надеялись, что в случае удачи проблема облысения, как для мужчин, так и для женщин, будет решена. Коммерческие перспективы этого проекта просто ошеломляли.

Утром 27 апреля меня вызвали в офис мистера Мервина Макхортла, основателя лаборатории и ее руководителя. Мистер Макхортл сидел за своим массивным столом на вращающемся стуле с высокой спинкой. Рядом с его столом в кожаном кресле лениво развалился высокий, худой мужчина, лет пятидесяти на вид. Одет он был с иголочки, в гражданский костюм, однако представили его мне как полковника Генри Кнекера. Ни место его работы, ни его чин упомянуты не были.

— Грег, — обратился ко мне мистер Макхортл, — полковник хотел бы узнать как можно больше о нашем синтетическом тестостероне. Ты можешь отвечать на любые его вопросы.

Без всяких вступлений офицер начал спрашивать меня о методе производства нашего продукта, а также выразил желание узнать его конкретную химическую формулу. Было видно, что полковник Кнекер знает немало об этом гормоне.

Неожиданно он прекратил задавать вопросы и в течение какого-то времени молча смотрел на меня.

— Вы ведь работали на нас раньше, Бэрроу? — вкрадчиво сказал он, и это было скорее утверждение, чем вопрос. — Вы подписывали присягу о неразглашении и, надеюсь, знаете, что эта присяга не имеет ограничения во времени? Она по-прежнему в силе. Вы меня понимаете?

— Да, сэр, — ответил я.

— Лояльность Грега не вызывает ни малейшего сомнения, — вставил мистер Макхортл.

— Отлично. Теперь давайте перейдем к сути. Тестостерон — гормон, который делает мужчин агрессивными. Верно?

— Общая идея такова, — осторожно ответил я. — Но при изучении поведенческого аспекта важно четко знать, является ли тестостерон единственной причиной агрессии или существуют также и другие. Например, наследственность, образование, социальное положение и так далее.

— Знаю я все об этом собачьем дерьме, — нетерпеливо перебил меня полковник. — Однако исследования показали, что высокий уровень тестостерона свойственен тем мужчинам, которые агрессивны, чрезвычайно конкурентоспособны и стремятся доминировать. Я прав?

— Да, сэр, — кивнул я. — Но женщины также могут быть агрессивными, конкурентоспособными и стремящимися к доминированию, хотя их уровень тестостерона значительно ниже, чем у мужчин.

— Это к лучшему, — прокомментировал Кнекер со скупой улыбкой, — поскольку женщины сейчас играют важную роль в армии и скоро, очевидно, захотят участвовать в военных действиях. Capisce?[1 - Понятно? — Здесь и далее примечание переводчика.]

Судя по всему, мистер Макхортл посчитал, что разговор развивается не так быстро, как следовало бы, и поэтому решил вмешаться.

— Грег, полковник подразумевает, — живо сказал он, — создание аддитивной диеты — таблеток, порошка или жидкости, — которая сможет увеличить эффективность действия каждого среднего солдата в бою.

— Даже если эффект окажется временным, — честно признался Кнекер, — мы бы хотели, чтобы наши мальчики и, конечно, девочки оказались на высоте во время настоящего боя. Мы называем это — таблетка Сила-Атака-Власть, сокращенно — CAB.

Признаюсь, я не сразу спросил его о моральной стороне или этичности того, что он предложил.

Когда я услышал название продукта, моей первой реакцией было изумление.

— Сила-Атака-Власть? — переспросил я с недоумением. — Но ведь если какая-нибудь информация об этой программе просочится вовне, я боюсь, что все это вызовет негативную реакцию у населения. Результатом может стать даже запрещение исследований.

— Бог мой, полковник! — воскликнул мистер Макхортл. — Я никогда не думал об этом.

— Давайте предположим, что вы называете аддитивную диету Жар-Атака-Власть, — предложил я. — ЖАВ легко произносится, легко запоминается и подразумевает стремление атаковать.

Офицер посмотрел на меня с восторгом.

— Мне нравится то, как вы мыслите, Бэрроу, — заметил он. — ЖАВ — это то, что нужно. Теперь скажите мне, как вы считаете, можно ли создать таблетку тестостерона, чтобы улучшить ведение боя?

— Может быть, — ответил я с сомнением. — Но для этого необходимы глубокие исследования, включающие в себя опыты на животных, а затем и на добровольцах. Надо чрезвычайно скрупулезно разработать дозировку. Отдаленные последствия также могут представлять опасность. Мы имеем дело с необыкновенно могущественным гормоном, и его воздействие на человеческое поведение изучено еще не до конца.

— Стало быть, вы не отрицаете, что ЖАВ — это реально, — проговорил он. — Всего лишь одна маленькая таблетка или безвкусный порошок, которые подмешиваются в еду для солдат. Это может означать разницу между победой и поражением. И оказаться жизненно необходимым для вашей страны, Бэрроу. Вы согласны?

— Да, сэр. Я думаю, что аддитивная диета будет разработана. Разумеется, не сегодня. Для этого потребуются невероятно большие усилия.

— И я должен добавить, — быстро подключился мистер Макхортл, — невероятно большие деньги.

— Расходы — это моя проблема, — сказал полковник Кнекер. — Пусть ваши ребята изобретают таблетку, которая сделает каждого американского солдата цепным псом, защищающим свое добро. Как скоро вы сможете приступить к работе?

Я взглянул на мистера Макхортла.

— Как только у нас будет достаточный капитал, — ответил он спокойно.

— Вы уже располагаете достаточным капиталом, — уверил его офицер. — Начинайте работать над препаратом и помните — вы имеете дело с национальной безопасностью.

Мистер Макхортл улыбнулся:

— Можете не сомневаться, полковник, с этим никаких проблем не возникнет. Работы над проектом будут вестись в абсолютной тайне. Я прав, Грег?

— Да, сэр, — ответил я.

Вот как это все началось.


2

Марлен Тодд


На этой неделе Грег подвозил меня, и, когда я забралась в его старую „вольво", то уже знала, что у него плохое настроение. Обычно он приветствует меня веселым „доброе утро", но в этот день, 27 апреля, он едва пробормотал „хелло".

— Ты приятно пахнешь, — заметила я, надеясь несколько улучшить его настроение. — Это новый лосьон после бритья, который я просила тебя попробовать?

Он кивнул.

— Тебе нравится?

— Да, — ответил он, — лесной аромат.

— Именно так, — откликнулась я, — и наш клиент его любит. Они собираются назвать этот лосьон „Хулиган". Ну, не смешно ли?

Он промолчал, и я также не раскрывала рта всю дорогу, пока мы не свернули с Растлинг-Палмс на федеральное шоссе, ведущее к лаборатории.

— Как прошел твой вечер, Грег? — поинтересовалась я, предполагая, что у него с Мейбл произошла очередная ссора.

— Исключительно спокойно, — проговорил он. — Честер ушел наверх делать уроки, Мейбл смотрела фильмы о путешествиях, а я работал в своей берлоге.

— Грег, тебе обязательно каждый вечер приносить работу домой?

— Предпочтительно, — был его ответ, и я поняла, что он хотел сказать.

Мы опять ехали в полном молчании, но, оказавшись за пределами городка, Грег вдруг спросил:

— А как твой вечер? Герман пришел домой?

— Конечно, — ответила я как можно беззаботнее. — Благоухая виски, думаю, „Джонни Уокер". Сказал, что был на деловой встрече. Он сразу отправился спать, а мы с Таней немного поиграли в китайские шашки. Потом, когда она легла, я закончила свою вышивку на подушке. Вот и весь вечер.

— И это все? — с интересом спросил Грег. В ответ я только посмотрела ему в глаза.

Остаток пути мы опять провели в молчании. Грег въехал в подземный гараж и припарковался на своем обычном месте. Я уже собралась выходить из машины, когда он неожиданно сказал:

— Честер обозвал меня сегодня утром слизняком.

— Боже, Грег! — воскликнула я. — Это ужасно! Какого черта он это сделал?

— Это глупо, но показательно. Мы заканчивали завтракать, и я собирался ехать на работу. Мейбл сказала, чтобы я взял зонт, так как по радио объявили, что, возможно, пойдет дождь. Как можно более терпеливо я объяснил ей — не в первый раз, уверяю тебя, — что я возьму машину в нашем подземном гараже, поеду прямо в лабораторию и там въеду тоже в подземный гараж, что пообедаю в столовой для сотрудников и затем, вечером, вернусь домой. Стало быть, я не выйду на улицу в течение целого дня, поэтому зонт мне не пригодится. На что она просто ответила: „Возьми его. Ты не можешь знать, что для тебя лучше". И, чтобы избежать споров, я взял этот дурацкий зонт, а, когда выходил из дома, мой сын назвал меня слизняком.

Он замолчал. Я видела, что Грег сильно встревожен, но не знала, что сказать.

— Марлен, — произнес он отчаянным голосом, — ты ведь не думаешь, что я слизняк?

Я дотронулась до его руки.

— Конечно нет, Грег. Я думаю, что ты — чуткий и заботливый человек, у которого очень много положительных качеств. И я надеюсь, что ты не изменишься.

После этих слов я замолчала, испугавшись, что он заплачет, таким подавленным он выглядел. А как еще его подбодрить, я не знала.

Поднимаясь на лифте к себе в офис, я размышляла и о его, и о своих проблемах. Верно ли, думала я, что несчастье любит компанию, или причина в чем-то другом?

Я села за стол и начала перечитывать свой доклад о создании лосьона „Хулиган". Форму флакона и этикетку клиент брал на себя, следовательно, моя работа в этом направлении была закончена и я могла приступить к новой.

Это был заказ от компании „Дарси и сыновья", одного из наших старейших клиентов, на новые духи, одеколон и туалетную воду. Их пожелания, как всегда, были выражены весьма туманно, но к этому я давно уже привыкла.

Девиз нашей лаборатории гласит: „Я узнаю, что это, когда я это понюхаю", и моей работой было создание аромата, который мог бы убедить клиента, что это именно тот запах, который он себе представлял.

„Дарси и сыновья" свято верили в то, что вкусы женщин, равно как и стиль их жизни, возвращаются к прежним традициям, и они хотели, чтобы запахи навевали воспоминания о романтике, близости и теплой дружеской поддержке. Ничего слишком явно выраженного, нарочито сексуального и агрессивного. Они искали то нежное благоухание, которое смогло бы напомнить женщине о первом поцелуе, о дне ее свадьбы, о рождении первенца. Они хотели получить „нежный, чувственный и вызывающий ностальгию" аромат, который навевал бы воспоминания о счастливых днях и полных очарования ночах. Основной идеей нового продукта, по мнению Дарси, должна была стать „любовь", но не „страсть". Предполагалось, что эту серию непременно оценят как женщины, так и мужчины.

Наш клиент даже придумал название для серии — „Объятия".

Я прочитала описание и задумалась над тем, как все это претворить в жизнь. В деле создания запахов, хороший „нос" должен уметь распознать не менее двух тысяч различных ароматов и отличить запах красного жасмина от иланг-иланг с первого вдоха. Более того, „нос" обязан держать в памяти все характеристики запахов и знать, какие сочетания гармоничны, а какие недопустимы. Специалисты по созданию парфюмерии весьма похожи на композиторов: из отдельных, ничего не значащих нот рождается мелодия.

Из своего офиса я отправилась в лабораторию ароматов, где уже работали над своими заданиями два других „носа". Они сидели каждый за отдельным столом, окунали тонкие полоски промокательной бумаги в бутылочки с эссенциями, а затем, делая быстрый вдох, проводили этими бумажными образцами перед носом. После этого полоска с запахом отправлялась на специальный стеллаж для сушки, поскольку влажный запах мог отличаться от сухого. При моем появлении ни один из „носов" даже не поднял головы.

Я направилась к нашей библиотеке, представляющей собой бесконечный ряд стеллажей, на которых стояли заткнутые пробками бутылки, флаконы и кувшины, содержащие масла, смолы и водные растворы с ароматами растений, цветов, древесной коры, соцветий, орехов, фруктов и некоторых редких продуктов жизнедеятельности животных. Никто никогда точно не подсчитывал, но предполагалось, что в нашей лаборатории было больше десяти тысяч разнообразных запахов.

Я медленно шла вдоль стеллажей, держа в руке цветочные ароматы, и изучала наклейки на бутылках. После того как я прочла пожелания Дарси, я подумала, что, если смешать лаванду, белую лилию и фиалку, получится как раз то, что им надо. Затем я вернулась к себе в офис, собираясь набросать возможные формулы будущего запаха.

Слева на моем столе лежала небольшая груда журналов. Предполагалось, что все работники „Макхортл" должны быть в курсе последних достижений и новейших исследований в области химии. Но мало кто из нас располагал достаточным для этого временем — единственное, на что нас хватало, это просмотреть статьи по своей специальности.

Мне попалась на глаза статья об изучении поведения человека при воздействии гормонов на его центральную нервную систему. Работа называлась „Объятие гормонов". Вспомнив, как хотела назвать свою новую парфюмерную серию Дарси, я улыбнулась и начала читать.

В этот вечер, по дороге домой, я спросила у Грега:

— Скажи, гормоны пахнут?

Он очень серьезно воспринял мой вопрос. Грег вообще редко смеется.

— Я сомневаюсь, что существует запах гормонов, однако мой синтетический тестостерон действительно имеет своеобразную отдушку. Слабый запах грецкого ореха. А почему ты спрашиваешь?

— Просто интересно, — ответила я. — Ты по-прежнему работаешь над проблемой облысения?

— Нет. Сегодня меня сняли с этой темы. Теперь ее ведет Стив Кохен.

— Да? И что же ты делаешь теперь?

— Кое-что, — коротко бросил он.

Я хорошо знала Грега и не стала его ни о чем расспрашивать. Он иногда работал над заданиями для правительства. Очень секретная работа. Но речь не шла о ядовитом газе или о чем-то еще, несущем смерть. Я была уверена, что Грег на это не пойдет.

— Может быть, вы с Мейбл зайдете к нам на бридж сегодня вечером? — спросила я.

— Спасибо, Марлен, — ответил он, — но, боюсь, нам придется отложить встречу. Я взял домой полно работы. В другой раз.

— Конечно. — Но я знала, что другого раза не будет.

Мы въехали на федеральное шоссе. Перед поворотом на окружную дорогу, ведущую к нашим домам, он притормозил.

— Ты знаешь, что я хотел бы сейчас сделать? — спросил Грег низким голосом. — Просто продолжать ехать. Куда угодно.

— Со мной? — слегка поддразнила я его.

— Да, — был его ответ, и я с трудом поверила своим ушам, — с тобой.


3

Мейбл Бэрроу


27 апреля, утром в четверг, у меня была назначена встреча с доктором Черри Ноубл. Мы встречались уже в третий раз, но я до сих пор не была уверена, сумеет ли доктор мне помочь. Однако доктор Ноубл — женщина, а я не хотела во всем признаваться мужчине. Грег не возражал, когда я сказала ему, что иду к психоаналитику. Он только как-то странно посмотрел на меня.

У меня было неверное представление. Я думала, что буду задавать вопросы, а доктор Ноубл — давать ответы. Ничего подобного не произошло. Она спрашивала, я отвечала, и она говорила: „Гм".

Я рассказала ей, например, о своей любви к кинопутешествиям. Некоторые женщины любят комедии и мыльные оперы — я обожаю смотреть на Патагонию и Швейцарию.

— Почему тебе это нравится? — спросила меня доктор Ноубл.

— Не знаю, возможно, мне хочется увидеть разные страны. Узнать, как там живут люди. Это похоже на то, что я хочу спастись бегством?

— Гм, — сказала Черри Ноубл.

Молчание.

— Иногда я делаю странные вещи, — призналась я. — Я знаю, что это глупо, но не могу удержаться. Нечто похожее случилось сегодня утром. Я велела Грегори взять с собой зонт. По радио предупредили о возможном дожде, но он не собирался выходить на улицу в течение дня. Я знала об этом, но настояла на своем.

— Как ты думаешь, почему ты сделала это?

— Потому что он заставляет меня чувствовать себя непроходимой дурой, вот почему. Я должна хоть как-то утвердиться. Мой муж — высокообразованный человек, но он никогда не говорит со мной о своей работе. Я знаю, что он считает меня безмозглой. Но, поверьте мне, я не настолько глупа. Может быть, я и не химик-исследователь, но я не глупа. А он попросту игнорирует меня. Вот почему я велела ему взять зонт.

— И он взял?

— О да. Он сделает все, что угодно, лишь бы избежать ссоры. Потому что, когда мы ссоримся, мы оказываемся на одном уровне. Я думаю, он меня ненавидит.

— Почему ты так говоришь?

— Каждый вечер он приносит домой уйму работы, чтобы мы совсем не могли говорить.

— О чем ты хочешь говорить с ним, Мейбл?

— Об абсолютно глупых вещах. О том, что сказал мне мясник, или о том, как Честер учится, или об этих нелепых историях в новостях. Я уверена, он предпочитает разговаривать с Марлен.

— Кто такая Марлен?

— Марлен Тодд. Наша соседка. Она замужем за Германом. Он продает недвижимость. У них маленькая дочь Таня, на год младше Честера. Ребята вместе ездят на автобусе в школу.

— Честер и Таня?

— Да. Марлен — химик, она работает в лаборатории. Так же как и Грег. Она создает запахи. Одну неделю Грег едет на машине и везет Марлен, другую — наоборот. Они чередуются. Поэтому они проводят много времени вместе.

Молчание.

— Я не считаю, что между ними что-то есть, если вы так подумали, доктор. Здесь все в порядке: Марлен очень приятная, но абсолютно несексапильная. Ни сисек, ни задницы. Они просто болтают. К тому же Грег не интересуется сексом.

— Совершенно не интересуется?

— Это происходит эпизодически. Похоже, что для него это просто обязанность. Хотя, когда мне удается его уломать, он испытывает облегчение. Однажды, на день рождения, я подарила Грегу поздравительную открытку, где говорилось: „Пользуйся либо отдай". Но ему не понравилось. Он сказал, что это не смешно. Ему вообще редко бывает смешно. А вот Герман, тот всегда смеется.

— Герман? Муж Марлен?

— Да. Я думаю, он положил на меня глаз.

— Почему ты так думаешь?

— Иногда, когда дети в школе, а Грег с Марлен на работе, Герман заходит ко мне на чашку кофе.

— Он тебе нравится?

— С ним все в порядке. Он, конечно, не сногсшибательный красавец, но знает, как разговаривать с женщиной. Кажется, ему в самом деле интересно, что я думаю и что говорю. Как вы считаете, он хочет закрутить интрижку?

— Гм.

Молчание.

— Когда мы с Грегом начали встречаться, я сразу поняла, что он очень серьезный. Все другие парни — мелкота. На одну ночь или что-то вроде того. А Грег был совсем другой. Слегка зануда, я это видела, но у него была хорошая работа и отличное будущее. Мне казалось, что, если мы поженимся, я смогу расшевелить его. Я ошиблась. Может быть, мне не следует жаловаться. Он отлично обеспечивает мою жизнь, у меня „бьюин-роудмастер", и муж спокойно относится к моим тратам. У многих женщин ситуация значительно хуже. Но тем не менее… Как вы думаете, почему я все время в депрессии? О! Я совсем забыла — он беспробудный пьяница!

— Твой муж?

— Боже мой! Конечно, нет! Герман Тодд. Когда он заходит ко мне по утрам, ему требуются черный кофе и аспирин от похмелья. Он тоже несчастлив. Это из-за Марлен, его жены. Она вообще не пьет. И не курит. Объясняет, что ей нельзя из-за ее работы с запахами. Герман очень спортивен. Всегда со всеми шутит. Последний раз, когда Тодды были у нас на обеде, Грег и Марлен не переставая разговаривали. Они все говорили и говорили, и в конце концов Герман не выдержал и спросил: „Вы знаете разницу между гормоном и витамином? Витамин нельзя услышать". Они даже не улыбнулись, а я подумала, что это было чертовски здорово сказано. Вы так не считаете?

— Гм.

— Может быть, он в самом деле хочет начать со мной интрижку? Я вижу, как он ходит вокруг да около. Как вы думаете, мне стоит на это пойти?

— Что ты сама чувствуешь?

— Не знаю. Но я должна сделать что-нибудь. Моя жизнь пустая, пустая и еще раз пустая. Я имею в виду, что в жизни каждой женщины наступает период, когда она себя спрашивает: „И это все?" Это именно то, что я сейчас чувствую. Я даже думала о разводе. Но разводиться, когда ты в депрессии, глупо, не так ли? И следует подумать о Честере.

— А что твой муж? Как бы он стал реагировать?

— Если бы я попросила развод? Мне кажется, ему все равно. Грег не любит меня.

— Наверняка он любил тебя, когда вы решили пожениться.

— Тогда — это тогда, а сейчас — это сейчас. Возможно, он и любил меня, когда делал предложение. Он так говорил. Но каждый субботний вечер Грег составляет список дел на неделю: посещение парикмахера, химчистка, техосмотр „вольво". Скорее всего, я была просто одним из пунктов в этом списке: женитьба на Мейбл. Боже мой! Какой несчастной я себя чувствую. Боюсь, я сейчас разревусь. Можно я возьму леденец?

— Конечно.

Молчание.

— Как вы думаете, что я должна делать, доктор?

— Мы только начали работать. Если не ошибаюсь, это наша третья встреча. Я предлагаю не предпринимать никаких кардинальных мер, пока мы не разберемся, в чем основная причина твоих тревог. Я думаю, на сегодня все, Мейбл.

— Так быстро? Хорошо. Я приду к вам в следующий вторник. Мне стало немного легче. Может быть, я просто должна с кем-нибудь поговорить.

— Гм.

От доктора Ноубл я отправилась в магазин модной женской одежды „Хашбим". Лаура обрадовалась моему приходу и показала мне их последнюю новинку: комплект кружевного белья, с трусиками, высоко вырезанными на ягодицах. Очень пикантно.

— Прелестно. Только когда я это надену?

— Спрячь его в свой сундук надежды, — ответила Лаура, смеясь.

Я и купила.


4

Герман Тодд


Поздним утром в четверг я проснулся, страдая от ужасного похмелья. Марлен уехала на работу. Таня ушла в школу, и дом был в моем распоряжении. Это было чрезвычайно удачно, так как я совсем не хотел, чтобы они видели меня в таком состоянии. Хотя сомневаюсь, что это их бы удивило, поскольку и жена, и дочь хорошо знали, каков результат моих спиртных битв.

Я выпил галлон воды, принял душ и побрился электробритвой, которая ходуном ходила в моих руках. Затем оделся и пошел к соседям, чтобы позаимствовать аспирин и чашечку черного кофе (я до сих пор не освоил итальянскую кофеварку, которую купила моя жена). Но, к сожалению, Мейбл не оказалось дома. И мне ничего не оставалось, как отправиться на работу.

Голди была на своем месте и, взглянув на меня, жалостливо покачала головой.

— Спаси меня, — простонал я.

Она спустилась в „Долли-Дели" и принесла оттуда большой пластиковый стакан кофе и конфеты с лакрицей. Голди мне всегда нравилась (у нее потрясающая задница), я был бы не прочь преуспеть здесь, но ока замужем за сержантом полиции, а кому нужны такие проблемы?

Я отдал конфеты Голди, а кофе понес в свой кабинет, не забыв запереть за собой дверь. Все мои служащие были на работе в различных точках города, но мне совершенно не улыбалось, чтобы кто-то из них по какой-нибудь случайности, вернувшись раньше, увидел своего шефа, который добавлял двойной виски в чашку с утренним кофе. После того как я выпил это зелье и почувствовал, что жизнь во мне наконец затеплилась, я закурил сигарету и занялся проверкой страховки одного из клиентов на сумму в миллион долларов. Этим клиентом был Мервин Макхортл, владелец того места, где работала Марлен.

Около одиннадцати я вышел в приемную и налил себе чашку холодной воды.

— Ну как, получше? — спросила Голди.

— Я готов для битвы и для шалостей, — ответствовал я.

Вернувшись в кабинет, я добавил в чашку с водой немного виски. Это был отличный трюк. Когда я вытянул перед собой руки, то они больше не дрожали и выглядели весьма сильными. К полудню, времени моего ухода из офиса, я был уже в форме, если только это понятие применимо ко мне. Я сообщил Голди, что вернусь через пару часов. Голди кивнула, она знала, что каждый четверг мы обедаем с моим братом.

Я зашел в „Долли-Дели" и взял два огромных сандвича с солониной на ржаном хлебе, порцию салата из свежей капусты, моркови и лука, а также несколько пучков обожаемого Чесом укропа. Затем проследовал в винный магазин „Йэ Олдэ", который открылся всего год назад, и купил литр „Джек Дэниелс". И наконец, запихнув себя в новый „линкольн-таункар", отправился в путь.

Я поехал своим обычным маршрутом и вскоре очутился в дыре, где жил и работал мой брат. Он называл это студией, я — сараем.

Мой брат — он был на семь лет старше меня — потерял обе ноги во Вьетнаме. Правительство хотело предоставить ему специальный протез, прикрепляющийся к верхней части туловища, но он предпочел инвалидную коляску. Прошло несколько лет, прежде чем к нему вернулся ясный рассудок — раньше у него были проблемы с головой. Он работал над этим вместе с психиатром, и они справились. Сейчас брат пишет книги для детей. Не могу сказать, что он разбогател, но вместе с невероятно крошечной пенсией у Чеса выходило довольно прилично, и он не брал у меня ни цента. Он был крепкий мужик, не то что я.

— Привет, дерьмо, — приветствовал меня Чес.

— Здорово, вонючка, — произнес я в ответ. — Ты выглядишь усталым. Бегал на четвереньках?

— Я положу тебя на обе лопатки в любой момент. Ты весь в трясучке, твоя задница ссохлась, а глаза лопаются от крови. Опять, небось, пил и трахался без разбору?

— Да, и собираюсь продолжать в том же духе. — Я начал выкладывать покупки. — Как ты думаешь, соленые грибы пойдут с солониной?

— Сейчас определим. Бери кресло и садись к столу.

Это была скорее стойка, чем стол: толстый лист фанеры, положенный на козлы для пилки дров, достаточно высоко, чтобы коляска брата могла подкатываться вплотную. На этом импровизированном столе находился текстовой редактор. Сюда я и вывалил наш ленч и разлил „Джек Дэниелс" в кувшины, которые Чес использовал как стаканы.

— Как Таня? — спросил он.

— В порядке.

— А Марлен?

— Тоже.

— Ты счастливчик. И стопроцентный мерзавец, потому что так обманываешь ее.

— Ничего не могу поделать, — ответил я. — Это как отвратительная привычка, вроде ковыряния в носу.

Он засмеялся:

— Я надеюсь, она поймает тебя на обмане, разведется и получит хорошие алименты.

— Она не станет. Марлен знает, что я бабник, и ее абсолютно не интересует, кого я трахаю. Только бы не ее.

Чес внимательно посмотрел на меня.

— Сынок, там, где вопрос касается женщин, ты полный идиот. Как ты провел эти дни? Было что-нибудь интересное?

— Ничего особенного. Я положил глаз на один лакомый кусочек, живущий по соседству. У нее потрясающая задница. Но ее муж и Марлен работают вместе, и мы периодически ходим друг к другу в гости. Организовать что-нибудь здесь будет очень трудно.

— Ты найдешь способ, — усмехнулся он.

Его вопросы, касающиеся моей частной жизни, не были праздным любопытством. Когда я сказал, что у Чеса с мозгами стало все хорошо, я был не до конца откровенен. С тех пор как мой брат вернулся из Вьетнама без ног, он так и не пытался попробовать опять это с женщиной. Чес говорит, что потерял к этому интерес, но ему чертовски любопытно, как все происходит у меня.

Я спросил у доктора Черри Ноубл об этом моменте. Она — тот самый психоаналитик, который вытянул Чеса из дерьма.

— Ему намного лучше, — начал я, — но мне кажется, он не функционирует как мужчина. У него нет ног, но осталось все другое. В чем же дело?

— Он чувствует себя неполноценным, — объяснила доктор Ноубл. — Он потерял часть себя и думает, что женщины отвернутся от его, как он считает, физического уродства. Ваш брат боится, что если он сделает попытку, то будет отвергнут, или же, что у него ничего не получится. Именно поэтому Чес даже и не пытается.

— Сколько это будет продолжаться? До конца его дней?

— И такое бывает. Но я попытаюсь вытащить его. Он славный парень, и если кто и заслуживает немного радости, так это он.

— Не говорите ему о нашем разговоре, — попросил я, — а все счета присылайте мне.

— Счетов не будет, — сказала она просто.

К моменту, когда мне надо было возвращаться в офис, я съел только одну порцию соленых грибов, в то время как Чес уплетал уже третью. Он передал для Тани свою последнюю книгу, с автографом. Книга называлась „Приключения Томми-Муравья".

Я был уже снаружи и открывал свой „линкольн", когда к дому подъехал белый „ягуар" доктора Черри Ноубл. Она вышла из машины и направилась ко мне.

— Герман! Какой приятный сюрприз. Мы не виделись сто лет. Я как раз думала о вас утром. Как настроение?

— Если мне будет лучше, я стану просто бесчувственным. А у вас все в порядке?

— Все хорошо, спасибо. Вы навещали Чеса?

— Да. Сегодня наш традиционный ленч по четвергам.

— Ах да, правильно. Я совсем забыла. Как он?

— По-моему, хорошо. У него есть какой-нибудь прогресс, доктор?

— Гм, — ответила она.

— Ну, что ж, работайте дальше. Я в самом деле ценю то, что вы делаете.

Доктор Ноубл кивнула. Пока она шла к сараю моего брата, я провожал ее взглядом. На ней было розовое льняное платье, плотно облегающее фигуру.

И какую фигуру, Бог мой!


5

Доктор Черри Ноубл


Среди моих пациентов Чес был единственным ветераном вьетнамской войны. Я проработала всю литературу по этой теме, но так и не оказалась достаточно подготовленной к серьезности его проблем. К счастью, по мере наших совместных усилий проблемы все же разрешались. Однако прошло почти два года, прежде чем стало возможным сделать наши каждодневные встречи более редкими. Я не утверждаю, что именно мое мастерство психиатра привело к тому, что у Чеса исчезли мучающие его ночные кошмары, или тяжелая депрессия, или внезапные приступы неподконтрольного всхлипывания. Я считаю, что без его активного участия не было бы никакого успеха. Он помог себе сам. Чес Тодд — очень сильный человек.

Пока мы занимались лечением, я обнаружила, что он мне нравится. Сначала он вел себя как личность со склонностью к скатологическому юмору. Но затем, убедившись, что на меня это не действует, стал говорить почти нормально. У него оказалась мягкая и ранимая душа — я поняла, что именно это и есть настоящий Чес.

Я не касалась его атрофированного либидо, а выздоровление не могло быть полным без решения этого аспекта. Я надеялась, что сексуальные проблемы решатся сами по себе. Доктора лечат, природа успокаивает. Но прошло уже несколько лет с тех пор, как закончились наши сеансы, а я так и не заметила прогресса.

Чес запер дверь за своим братом. Я позвонила и услышала шум мотора его инвалидной коляски. Через минуту он открыл дверь и, увидев меня, заулыбался.

— Сегодня у меня чудесный день! Вы очень элегантны. Розовый — определенно ваш цвет. Входите.

Его студия была в полнейшем беспорядке. На столе виднелись следы ленча с Германом. Я начала убирать грязные тарелки.

— Оставьте это, Черри. Я уберу все сам. Хотите маринованный огурец с укропом?

— Нет, спасибо, — ответила я, рассмеявшись.

— Тогда „Джек Дэниелс"?

— Чуть-чуть. И много-много воды со льдом. Я сделаю сама.

— Будьте как дома.

Это было ветхое строение, но Чес оборудовал в нем крошечную кухню, которая содержалась в идеальном порядке. Я приготовила свой напиток и села на шаткий стул с высокой спинкой напротив хозяина.

— Я встретила Германа на улице, — сказала я. — Вы хорошо посидели?

— Как обычно. Я всегда рад его видеть. Раз в неделю. Я люблю своего брата, но много Германа — это уже не для меня.

— Почему вы так говорите, Чес?

— Он слишком большой развратник. У него одна забота — гоняться за женщинами. Почему мужчины ведут себя таким образом, док?

— Причины могут быть различны. Вы говорите, он постоянно гоняется за женщинами? Ему удается их поймать?

— Конечно, — рассмеялся Чес. — Если ему можно верить. Как вы называете нимфомана-мужчину?

— Я называю его дураком. Но, возможно, вы предпочтете другой термин — сатир. Мужчина, который страдает от чрезмерных сексуальных страстей.

— Не похоже, чтобы Герман страдал, — усмехнулся он. — Прямая противоположность мне, правда?

— Гм, — промычала я. Мы оба улыбнулись. — Хорошо, Чес. Я не буду так с вами. Как продвигается работа?

— Легче не стало. Я думал, что со временем мне будет проще писать, но этого не произошло.

— Мне до сих пор интересно, почему вы начали писать книги для детей?

— Потому, что в глубине души я дитя.

— Будьте серьезны.

— Мне даже самому было непонятно, почему я стал писать сказки. И знаете, что я решил? Что это способ убежать от реальности.

— Я полагаю, мы оба согласимся, что не существует такой вещи, как реальность. Есть только наше отношение к ней.

— М-м. Ну, скажем так: я воспринимаю реальность как мир, который меня не вполне устраивает. Вот почему я создал мир муравья Томми.

Он налил себе еще. Я никогда не встречала человека, который пил бы так много и не пьянел. Мне было страшно представить, как выглядит его печень.

— Как вы себя чувствуете? — спросила я спокойно. — Бывают ночные кошмары?

— Нет. Я сплю без снов.

— Подавленность?

— Только в том случае, если плохо пишется. Не беспокойтесь за меня, док. Я в порядке.

— Никаких сожалений?

— О чем?

— А я думала, мы договорились не играть в прятки. Сожаления по поводу ваших сексуальных устремлений, разумеется.

— А… это. — Он сделал большой глоток. — Я могу с этим жить.

— Согласна. Но хотите ли?

— У меня нет выбора, — ответил он низким голосом.

— Уверена, что есть, — возразила я сердито. — Я наблюдала, как из развалины вы превратились в энергичного, деятельного человека, способного начать новую жизнь. И это сделала не терапия. И не я. Это произошло потому, что вы захотели измениться.

Он покачал головой:

— Я знаю, что я собой представляю. И знаю все причины так же хорошо, как и вы.

— Чес, вы не хотели бы опять начать наши сеансы? Допустим, дважды в неделю. Я могу приезжать сюда. Может быть, нам удастся с этим справиться.

— Нет, — буркнул он. — Спасибо, но нет.

Я посмотрела на него, но Чес отвел глаза. Верхнюю часть тела сидящего передо мной мужчины можно было бы назвать эталоном развитых мускулов. Перила и разнообразные ручки, прикрепленные вдоль стен по всей студии, позволяли ему самому ложиться спать, пользоваться туалетом и душем. Для Чеса было жизненно необходимым стать независимым — вот еще причина, почему он отказался от моей помощи.

— Вы думаете, что ваше страдание очищает душу? — спросила я.

— Я не хочу говорить об этом.

Я кивнула, допила напиток и поднялась. Чес позволил мне поцеловать его в щеку. Я была уже около двери, когда услышала его голос:

— Черри.

Я вернулась в студию.

— Если я передумаю, — произнес он с комической ухмылкой, — вы узнаете первая.

Я вышла на улицу и села на горячее сиденье „ягуара". Затем закурила. Вообще, я курю редко, но в тот момент мне это было необходимо. Мне казалось, что между Чесом и мной существует нечто большее, чем дружба между врачом и пациентом. Я знала, как я отношусь к Чесу, и думала, что знаю, как он относится ко мне.

Конечно, я могла все это придумать и все-таки надеялась, что мои ощущения не врут. Потому что от этого зависело не только его возможное счастье, но и мое.


6

Чес Тодд


Мне было стыдно за самого себя. Как я ей сказал? „Если я передумаю, вы узнаете об этом первая"?

Что за чушь! Пустая мужская брехня. Как будто моя любовь была тем даром, который можно принять с радостью.

Доктор Ноубл — умная женщина, и она прекрасно знает причины моего безбрачия. А вот чего она не знает, так это того, что я чертовски упрям. Упрямство всегда было моим бедствием: я настаиваю на своем, даже когда знаю, что другие правы. И кроме того, что я тупица, другого объяснения этому нет.

После ухода Черри моя студия показалась мне до ужаса унылой. Само собой, я не мог шагать, но я мог кататься вперед и назад, и даже по кругу, но это не приносило мне облегчения. Поэтому я допил свое виски и закупорил бутылку. Ящик под раковиной, как и место под кроватью, был заполнен пустыми емкостями — восемьдесят процентов моего вдохновения, горько усмехнулся я.

Я знал, что, попытайся я начать что-то с доктором Ноубл, она пойдет на это. Но я никак не мог найти ответ на вопрос: в самом ли деле Черри этого хочет или это один из методов лечения?

И поскольку я не понимал истинных причин поведения моего врача, то решил воздержаться от дальнейших размышлений и не взвинчивать себя еще больше.

Как-то давно, когда я лечился у нее в течение года, ока спросила меня:

— Почему вы не были женаты, Чес? Я уверена, у вас припасена какая-нибудь грязная шуточка в ответ, однако я предпочитаю правду. Вы боитесь женитьбы? Не хотите ответственности? Стремитесь сохранить свою независимость?

— Вовсе нет, — ответил я. — На самом деле я был однажды помолвлен. День свадьбы не назначали, но мы знали, что обязательно поженимся. Люси была необыкновенной девушкой. Очень красивой и с потрясающим чувством юмора. Сама идея провести с ней остаток жизни делала меня счастливым. Она хорошо знала мой характер, и у нас никогда не возникало серьезных разногласий. Как-то раз, когда она возвращалась с работы, в нее врезался один пьяный идиот. Вот так и наступил конец жизни Люси и моим мечтам о будущем.

— Боже мой, Чес, — мягко сказала Черри, — мне так жаль. То, что случилось, ужасно.

Но что ужасно на самом деле, так это то, что вся история была абсолютным дерьмом. Никогда не существовало никакой Люси. Я никогда не собирался жениться. История была придумана под влиянием момента. И не спрашивайте почему. Доктор Ноубл поверила мне, она несколько раз возвращалась к этой теме. Вероятно, этот вымысел и помог мне решиться писать книги для детей. Я подумал, что раз уж я смог обвести вокруг пальца такого специалиста, как Черри, то уж наверняка сумею писать небылицы для ребят.

Вот так это все и произошло. Я зарабатывал на этом не так уж много, куда больше получали иллюстраторы, но мои книги хорошо раскупались и быстро писались. Это дало мне специальность и помогло не спиться. Последнее случилось с моим отцом. Он умер от острого цирроза печени. И Герман и я, мы оба были закоренелыми пьяницами, но никто из нас не стал алкоголиком. Пока.

А теперь основная шутка. После того как я около пары лет писал ребячьи истории, оказалось, что они стали для меня более реальными, чем сама жизнь.

Я начал с того, что заставил доктора Ноубл поверить в историю с Люси, а закончил тем, что поверил в свои выдумки сам. Интересно, что чувствовал О'Генри?

Я прекратил носиться по студии в инвалидной коляске, подъехал к компьютеру, включил его и перечитал первые страницы своей новой книги. Написанное показалось мне безжизненным и скучным, и я стер весь текст. Затем, удобно усевшись, я попытался найти свежую идею. Но совершенно не мог сосредоточиться. Перед моими глазами стояла доктор Ноубл в ее коротком розовом платье.

Однажды я спросил ее:

— Почему вы не замужем?

— Я была замужем, но развелась, — последовал ответ.

— Да? И что же произошло?

— У нас просто ничего не получилось.

— Он тоже был психоаналитиком?

— Да, — кивнула она.

Я не хотел совать свой нос глубже и поэтому заметил:

— Вы ведете себя не как разведенная женщина.

Она удивилась:

— А как ведут себя разведенные женщины?

— Вы сами знаете. С большей готовностью.

Черри восприняла это достаточно серьезно.

— Я не думаю, что веду себя с большей готовностью, Чес, — произнесла она наконец. — Если вы подразумеваете готовность выйти замуж. Сейчас это не имеет для меня никакого значения. Может быть, придет день, и все изменится. Но сейчас — нет.

— Словом, в таком уединении нет ничего романтичного.

— Я этого не говорила, — улыбнулась Черри.

Воспоминание об этом разговоре дало мне идею новой книги. „Приключения Томми-Муравья" очень нравились моему нью-йоркскому редактору. Она писала: „Вы сделали Томми таким живым! Как насчет продолжения?"

Мне пришло в голову, что я могу написать историю любви Томми-Муравья. Например, создать его подружку, тоже муравья, и назвать ее Люси. С Томми случится несчастный случай, может быть, булыжник, который он грыз, упадет на него, или что-то в этом роде. А Люси, проходившая мимо, спасет его от гибели и будет ухаживать за ним до полного выздоровления.

Мне эта мысль понравилась. Надо было обдумать детали, но в целом должен был получиться бестселлер. В отношениях между ними будут разногласия, иногда даже ссоры, но, в конце концов, Томми и Люси проживут счастливо долгую жизнь.

Но тут я понял, что на этом история еще не завершается. Он и Люси могли бы пожениться, обзавестись детьми, и следующие книги будут уже про семейство муравьев, их проблемы и достижения. Я начинал видеть свои книги как муравьиную сагу, которую будут читать целые поколения детей.

— У вас есть дети? — спросил я однажды Черри Ноубл.

— Нет, — сухо ответила она. — Пока нет.

— Ну, у вас еще есть время, — заверил ее я.

Она как-то странно взглянула на меня.

— Есть ли?


7

Мервин Макхортл


Суббота и воскресенье были безнадежно испорчены, так как Гертруда настояла на том, чтобы отправиться к ее наискучнейшему семейству на Вест-Палм-Бич. Все эти люди в своем роде уникальны. Они говорят о друзьях, которые, упав, повредили себе бедро, и о том, что правительственная программа медицинской помощи недостаточно хороша. От этих разговоров любому захочется напиться, что я и сделал.

Зато новая неделя принесла изумительное весеннее утро. Сделав несколько необходимых звонков и надиктовав пару писем, я отправился на поле для гольфа, расположенное позади лаборатории. Час, проведенный там, был просто великолепен.

Когда я вернулся, миссис Коллинз сообщила мне, что звонил Грегори Бэрроу и спрашивал, могу ли я принять его. Я взглянул на часы.

— Передайте Бэрроу, что я приму его прямо сейчас. Если он задержится дольше, чем на десять минут, зайдите и напомните мне о следующей встрече.

— Хорошо, мистер Макхортл, — проговорила секретарша.

Я уселся за свой стол и закурил первую сигарету. Врач нашей компании советует мне ограничиться двумя штуками в день, поэтому я редко выкуриваю больше четырех.

Когда Бэрроу вошел, я моментально понял, что у него проблемы. Грег первоклассный химик, но абсолютный ноль в практических делах. На его переносье виднелись две вертикальные морщины, что было признаком тревоги.

— Мистер Макхортл, — начал он, — это касается правительственного проекта ЖАВ.

— Хорошо, что ты напомнил мне. Звонил полковник Кнекер и сказал, что ЖАВ будет называться не аддитивной диетой, а обогащенной.

— Да, сэр, — произнес Грег, — но я хотел бы поговорить с вами о правовых и этических аспектах проекта. Я много думал и пришел к выводу, что мы на опасном пути.

— Каким образом?

— Во-первых, полковник Кнекер четко не сказал, будет ли солдатам сообщено о вводимом им препарате, который сделает их более агрессивными. Я считаю, что во избежание скандала необходима информация о ЖАВ.

— Понимаю, о чем ты, — кивнул я, — и, пожалуй, ты прав. Мне кажется, лучшим решением будет сообщить о ЖАВ, если опыты окажутся успешными. Затем необходимо будет организовать широкую рекламную кампанию, чтобы препарат, который абсолютно безвреден и к тому же является обогащенной специальной диетой, могли использовать все желающие, в том числе и наши доблестные солдаты. — Я видел, что Грег убежден не до конца. — Никого нельзя накормить лекарством, не проинформировав заранее, — мягко продолжил я, — я никогда не позволю, чтобы это произошло. Но, поверь мне, Грег, как только солдатам станет известно о воздействии препарата на их агрессивность, они все кинутся запихивать его в себя горстями, поскольку он увеличит их шанс на выживание.

— Надеюсь, вы правы, — промолвил он в конце концов.

— Это все, о чем мы должны были переговорить? — спросил я, уверенный в обратном.

— Еще один момент, сэр, — сказал Грег. — Если солдаты будут использовать тестостерон перед боем, не случится ли так, что уровень их агрессивности возрастет настолько высоко, что превратится в неудержимую ярость, ведущую к массовым убийствам, грабежам, изнасилованиям и прочим актам неистовства?

— Но, Грег, — спокойно возразил я, — все зависит от дозировки, не так ли? А это уже твоя работа. Продукт, который ты создаешь, должен быть достаточно эффективен для необходимого результата, но не настолько силен, чтобы произошло все, о чем ты говоришь. Если бы я не был уверен, что ты справишься, то не поручил бы тебе исследования. Ты лучший химик в этом здании, Грег. И я знаю, что завишу от тебя.

— Спасибо, сэр, — пробормотал он, поднимаясь. Вертикальные морщинки исчезли с его лба. Все-таки он потрясающе наивен.

— И помни, — осторожно добавил я, — должна соблюдаться абсолютная секретность. Никому ни слова.

Когда он уходил из моего кабинета, я посмотрел на часы и достал личный телефон. Он работал не через местный коммутатор. Номер, который я набрал, принадлежал Джессике Фиддлер. После второго гудка она взяла трубку.

— Привет, Джесс, дорогая. Это Мак. У тебя есть время для меня?

— О, папочка, — произнесла она хриплым голосом, — я надеялась, что ты позвонишь. Я только что вылезла из бассейна, и на мне новое бикини — ярко-красное. Уверена, тебе понравится. Ты можешь приехать сейчас?

— Уже еду. — Я повесил трубку.

— Миссис Коллинз, у меня встреча в гольф-клубе, — заявил я секретарше. — Если случится что-нибудь важное, оставьте сообщение там.

— Хорошо, мистер Макхортл, — кивнула она.

Все-таки жизнь может быть изумительной.

Для Джессики я купил дом, который записал на ее имя. И это было лучшее вложение средств. Дом не был громадным, но имел две спальни, веранду и бассейн на южной стороне. Джесс всегда держала в холодильнике мои любимые напитки и еду.

В свои двадцать один год она выглядела на шестнадцать и числилась в моей лаборатории платным консультантом. Я сам консультировал ее довольно часто.

Усевшись в тени, я потягивал из бокала коктейль, приготовленный Джесс, в то время как она загорала без лифчика. Тело ее было пределом мечтаний. Она загорела до цвета персика и вся блестела. Мне нравилось в Джессике абсолютно все. И если я был в три раза старше, так что с того?

— У тебя много работы? — лениво спросила она.

— Слишком много, — ответил я. — Но мне необходима уйма денег. Малышка нуждается в новых туфлях.

— Тебе лучше знать, — рассмеялась Джесс. — Над чем ты сейчас работаешь?

Я обожаю говорить с ней о работе. Мою жену мой бизнес не интересовал. Гертруда предпочитала говорить о своих цветах и о том, какие земли мы купим в Северной Каролине. Но Джесс действительно хотела знать о делах лаборатории. Я предупредил ее, чтобы она никому не передавала наши беседы, и был уверен, что крошка достаточно умна, чтобы осознать зависимость собственного дохода от умения молчать.

Джесс слушала затаив дыхание.

— Ты думаешь, это в самом деле получится?

— Или да, или нет. Но нам заплатят в любом случае. Следовательно, потерь не будет.

Она поднялась и подошла ко мне вплотную. Я обнял ее за талию и поцеловал в плоский живот. Девушка положила ладонь на мою лысую голову.

— Если ЖАВ сработает, я не хочу, чтобы ты его пробовал. Ты достаточно силен для меня в том виде, в котором есть.

— Пойдем в дом, — произнес я.

Я был мультимиллионером. Я жил в девятнадцатикомнатном особняке с окнами на побережье. Я водил белый „Мерседес-560", но ничто из того, чем я владел, не приносило мне большее удовольствие, чем Джессика Фиддлер. Когда я держал в объятиях ее молодое, упругое тело, я становился сам молодым. Я забывал о лысине, проблемах с дантистом, плохом сердцебиении. Заниматься сексом с Джесс означало завести часы в обратную сторону — в то время, в котором я хотел жить вечно.

Мне нравилось думать, что я ей тоже что-то даю. Я не имею в виду материальное благополучие. Я говорю о нашем взаимопонимании и поддержке. Мне были интересны ее здоровье, чувства, страхи и сны. Я также тешил себя надеждой, что Джесс нравится мой способ заниматься с ней любовью. Она постоянно уверяла меня в этом, и если действия говорят больше, чем слова, то я имел все доказательства. Джесс всегда выполняла мои просьбы.

Вы думаете, что с моей стороны было больше эгоизма, чем любви? Возможно, вы правы. Но что такое любовь, как не страстный эгоизм? Я точно знал только одно: если я не смогу обнимать и осязать это стройное, горячее тело, то моментально превращусь в старика.


8

Марлен Тодд


Название новых духов — „Объятия" казалось мне нелепым, но клиент платит деньги, следовательно, заказывает музыку. Поэтому, когда я увидела статью, озаглавленную „Объятия гормонов", я, естественно, заинтересовалась и в следующий понедельник прочитала ее вновь, чтобы убедиться, что все правильно поняла.

Вкратце статья была об окситоцине — гормоне, который вырабатывается гипофизом и стимулирует родовую деятельность. Его удалось синтезировать, и уже несколько лет препарат использовался для ослабления родовых болей и ускорения самих родов.

Но дальнейшие исследования выявили другую важную роль окситоцина. Было обнаружено, что он влияет на половую возбудимость и способствует сексуальной разрядке.

Самое забавное, что подопытные животные демонстрировали аффективное поведение, включающее в себя ухаживания, поглаживания и прижимания.

Хотя в течение длительного времени окситоцин изучался в аспекте женского применения, было установлено, что повышение уровня этого гормона в крови мужчин усиливает эрекцию и эякуляцию. По сути своей, эксперименты велись для решения проблемы мужской импотенции.

Но мне захотелось выяснить, какова способность данного гормона усиливать чувства радости и удовольствия, особенно после того, как я прочитала, что была создана аэрозольная форма синтетического окситоцина. Казалось реальным использовать такой спрей в низкой концентрации при создании новых духов. В случае успеха духи, обогащенные этим гормоном, вызывали бы в женщинах, которые ими пользовались бы, желание к нежным и теплым отношениям. То же самое случилось бы и с мужчиной, вдохнувшим этот аромат.

Эффект, произведенный окситоцином на человеческое поведение, по мнению авторов статьи, скорее можно было определить как „любовь", а не как „страсть". Именно этого и хотели в своей новой парфюмерной серии „Дарси и сыновья".

Обдумывая новый вариант, я подошла к окну и посмотрела вниз. Лысина мистера Макхортла сияла на солнце. Мой босс практиковался в игре в гольф, и я рассмеялась, увидев, как он в очередной раз промазал. Затем я вернулась к своему столу и написала запрос в специальный отдел с просьбой прислать мне пробный спрей синтетического окситоцина.

Однако было вполне вероятно, что использование этого гормона при создании новых духов может и не дать желаемого результата, поэтому для подстраховки я начала разрабатывать некоторые комбинации для „Объятий".

Мне, как и Грегу, нравятся ранние ленчи в столовой для работников. Обычно мы занимаем маленький угловой столик вдали от суеты и спокойно беседуем. Наши гастрономические вкусы совпадают: шеф-салат, чай со льдом, лимонный пирог.

Когда я подошла с подносом к столику, Грег уже был на месте. Он взял мой поднос и помог составить тарелки, потом отдал мне свой шарик масла.

— Спасибо. Не понимаю, как я могла забыть про масло.

— Наверное, много думаешь о другом. Как обстоят дела с новыми духами?

— Хорошо, но слишком медленно. А что твой проект?

— Еще более медленно.

Мы оба улыбнулись. Затем, не глядя на меня, он спросил низким голосом:

— Как дела дома?

Какое-то мгновение я колебалась, но потом все же решилась:

— Грег, я хочу кое-что тебе сказать и надеюсь, что ты не проболтаешься. Я всерьез обдумываю вариант развода.

Он внимательно посмотрел на меня, но промолчал.

— Я хотела бы избежать этого. Из-за Тани. Но кто знает, что для нее хуже: быть ребенком разведенных родителей или жить в доме, где между ними царит холод. Для нее это очень тяжелая ситуация.

— Консультант по вопросам брака? — спокойно предложил Грег.

Я покачала головой:

— Абсолютно невозможно. Герман становится ненормальным при одном только упоминании об этом. Он отказывается говорить на эту тему. Мне кажется, он специально делает мою жизнь такой несчастной. В надежде, что я уйду. Тогда он — пострадавшая сторона, и, в случае развода, все карты в его руках.

— Ох, Марлен, — сочувственно протянул Грег и огляделся вокруг. Столовая постепенно заполнялась народом. — Давай поговорим об этом по дороге домой. Здесь не место.

Я кивнула, и остаток ленча прошел без разговоров.

По дороге в свой офис я думала, правильно ли поступила, разоткровенничавшись с Грегом. Но затем поняла, что у меня не было выбора. Мои родители умерли, братьев и сестер нет, нет и ни одной близкой подруги. А потребность поделиться с кем-нибудь была велика, тем более что Грег — умный и серьезный человек, с такой же не сложившейся семейной жизнью, как и у меня.

На этой неделе была моя очередь вести машину, и по пути домой я вернулась к прерванной беседе.

— Когда мы поженились, я думала, он бриллиант в навозной куче, а получилось — стекляшка. И с каждым днем он ведет себя все хуже и хуже. Я больше не в состоянии выносить его беспробудное пьянство и постоянные любовные похождения, — сказала я уныло.

— Ты говорила с ним о своих чувствах?

— Много-много раз. Но в ответ на это он только смеется и говорит в стиле Джона Уэйна: „Мужчина должен делать то, что должен делать мужчина". Но что должна делать я, Грег?

Какое-то время он молчал.

— Это настолько личный вопрос, Марлен, и настолько сложный, что я сомневаюсь в своей способности дать тебе совет.

— Ты не дашь мне совет? — воскликнула я. — Но я прошу тебя, Грег. Потому что ценю твое мнение. Скажи, что ты об этом думаешь?

— Мне кажется, — качал он осторожно, — если ты считаешь сложившуюся ситуацию абсолютно невыносимой, тебе следует предпринять шаги по ее изменению.

— Это означает развод, — произнесла я категорично. — Другого выхода нет.

— Может, ты предпочтешь раздельное проживание?

— Для чего? Он все равно не изменит своим привычкам.

— Не исключено, что, пожив какое-то время без Тани и без тебя, он поймет, что был не прав.

— Никогда, — возразила я. — Герман — эгоистичная свинья, думающая только о своих удовольствиях. Под сим подразумеваются виски и женщины. Я виню во всем только себя. Это замужество было самой большой ошибкой в моей жизни. Я просто не поняла, какое он дерьмо.

Грег нервно заерзал на пассажирском месте — я почувствовала, что смутила его.

— Прости, что выплеснула все на тебя, — вздохнула я, — но ты единственный человек, с кем я могу поговорить.

— Мне хотелось бы найти конкретное решение, — расстроенно произнес он, — но я никогда не разбирался в человеческих взаимоотношениях. Наверное, поэтому я и окунулся в науку. Поведение Германа просто ставит меня в тупик.

— Ты слишком строг к себе. Ты хороший, сердечный человек, всегда готовый выслушать проблемы другого.

— Выслушать-то я готов, — усмехнулся он невесело, — но неплохо бы еще и сделать что-нибудь. Это относится также и к моим личным проблемам.

Я остановила „хонду" на дорожке возле моего дома. Грег начал было вылезать из машины, но вдруг снова повернулся ко мне:

— Не принимай никаких решений сейчас, Марлен. Ты можешь наломать дров. Дай мне время все обдумать. Хорошо?

Я кивнула и долго смотрела, как он вялой походкой идет через газон к своему дому, где его ждала неудачная семейная жизнь, подобная моей.

Однажды я сказала Грегу, что не считаю его слизняком, и это была правда. Но мне бы хотелось видеть его более требовательным. Он не желал ни спорить, ни просто высказывать несогласие. И не потому, что был слабым или неспособным на действие, а потому, что являлся тонкочувствующей натурой, органически не переносящей грубое, вульгарное и агрессивное поведение. Я уверена, Грег мог даже заболеть от этого.

В его поведении не было робости. Он просто хотел, чтобы все было цивилизованно. Весьма несбыточная надежда, хочу заметить.


9

Джессика Фиддлер


Я лгунья. Я лгала всю мою жизнь, но не потому, что мне нравилось лгать, а потому, что должна была это делать, чтобы выжить. Давайте я приведу вам пример. Я сказала Мервину Макхортлу, что мне двадцать один год, в то время как на самом деле мне уже двадцать шесть. Благодарение Богу, с моей фигурой можно выкидывать такие номера. Кроме того, мужчины абсолютные болваны там, где вопрос касается женского возраста. Если вы попросите их отгадать, будьте уверены, что они ошибутся лет на пять в ту или иную сторону.

Зачем я врала мистеру Макхортлу? Затем, чтобы казаться ему более привлекательной. Я прекрасно знала, что трахать двадцатиоднолетнюю сучку весьма приятно для старого эгоиста, и это действительно сработало. Кроме того, я называю его „папочка", и это ему нравится.

Если бы у меня было хорошее образование или я имела бы специальность, например работала на компьютере или была хорошей медсестрой, может быть, я никогда и не стала бы заниматься враньем.

Но находить для Мервина время несколько раз в неделю означало иметь возможность покупать хорошие колготки в хорошем магазине. К тому же дом был оформлен на мое имя, и я знала, что старик никогда не сможет отнять его у меня. И я получала зарплату, как все служащие, поэтому у меня не было причин для жалоб.

Мервин подобрал меня в баре одного отеля. Он никогда не спрашивал, что я там делала. На самом деле я как раз выискивала какого-нибудь толстяка, подобного ему.

Но позвольте мне сообщить вам следующее: после того как „папочка" поселил меня в этом городе, я ни разу ему не изменила. И это не вранье.

Я прожила в моем доме около шести месяцев, когда однажды к моей двери подошел незнакомый мужчина и заявил, что хочет поговорить со мной. Он был прекрасно одет и все такое, и его серебряный „Инфинити-Кью-45" был припаркован возле бордюра. Но я сразу поняла, что он мошенник, и, уж поверьте мне, я не ошиблась, поскольку перевидала их на своем веку великое множество. У них особая холодная манера поведения, твердый взгляд, а кроме того, они никогда не моргают — это всегда выводило меня из себя.

— Что вам надо? — спросила я у него. — Вы что-нибудь продаете?

Он передал мне свою карточку. Звался он Вильям К. Бревурт или что-то вроде того. Ни названия его компании, ни адреса — только фамилия и телефонный номер.

— Отлично, — сказала я, — теперь я знаю, как вы себя называете, и мне известен ваш номер телефона. Но вы так и не ответили на мой вопрос.

— Я хочу поговорить с тобой о „гадюшнике".

Я вздохнула. „Гадюшник" — это место в Майами, где танцуют голыми и где я проработала около года. Я ушла оттуда после того, как меня арестовали в четвертый раз. Именно тогда я и встретила мистера Макхортла.

— Это интересно, Вильям К. Бревурт. Что за игру вы затеяли? Хотите вытрясти из меня денежки?

— Далеко от этого. Не ты будешь платить мне — я буду платить тебе.

Этот мужик с длинным носом и впрямь казался скользким типом, но он не походил на сумасшедшего, садиста, маньяка или кого-нибудь в этом роде, поэтому я пригласила его в дом. Мы сели в гостиной, он огляделся.

— Отлично.

— Это то, о чем вы хотели поговорить со мной? Как обставлена моя гостиная?

Он вытащил записную книжку из кармана своего пиджака и, перелистывая страницы, стал громко читать:

— Джессика Мэй Фиддлер, родилась в Мейконе, Джорджия. Отец умер, когда тебе было шесть лет. Один брат. Служил в армии, погиб во время боев на море. Мать умерла от рака. Воспитывалась теткой Матильдой. Из высшей школы была исключена за неподобающее поведение. Наркотики и самогон. Наврала про свой возраст. Вышла замуж за Боби Ли Стерджена, инженера-газовика. Брак был аннулирован. Перебралась в Атланту. Привлекалась к судебной ответственности за проституцию, но тюрьмы избежала. Затем перебралась в Майами. Арестовывалась вместе с другими девочками из „гадюшника". К суду не привлекалась. Теперь ты живешь в прекрасном доме, платит за него Мервин Макхортл, владелец лаборатории „Макхортл". Пока я излагаю все верно?

— Почти. Вы забыли сказать, что я была оштрафована за парковку в неположенном месте. Как много времени вам потребовалось, чтобы собрать все это?

— Не очень, — ответил он, — это довольно просто, когда знаешь, как взяться за дело.

— Ну и в чем проблема?

— Ты не хочешь предложить мне вылить?

— Сначала выкладывай, что у тебя в башке. Я знаю, ты не связан с законом — у тебя слишком элегантный костюм.

— Да, — кивнул он, поглаживая лацканы. — Итальянский габардин. Тебе нравится?

— Кончай вонять, — был мой ответ, — и вываливай все свое дерьмо. Если это шантаж, тебе лучше обратиться к Макхортлу.

Он покачал головой:

— Нет, это не шантаж. Не мой стиль. Я покупаю и продаю информацию. Покупаю у людей, которые знают, и продаю людям, которые хотят знать.

— Ну и что, какое это имеет отношение ко мне?

— Скажи, Макхортл когда-нибудь разговаривает с тобой о своем бизнесе?

— Разумеется.

— И о новых продуктах, которые производятся в его лаборатории?

— Да. Иногда он говорит и об этом.

Бревурт уставился на меня:

— Да ну?

— Хочешь выпить? — предложила я.

Вот как все началось.

И с этого момента, когда Макхортл рассказывал о новом проекте или приносил мне образец косметики, я всегда звонила Вилли — мошеннику, который приезжал, выслушивал и забирал. Он платил только наличными и, должна отметить, не скупился.

Я не знала, где находился офис Вилли и был ли он у него вообще. Я никогда не спрашивала, кто его хозяева. Я считала, что, чем меньше знаю, тем лучше для меня. В случае, например, если его арестуют за экономический шпионаж. Понимаете?

Я не думала, что он был связан с Россией или что-нибудь подобное. Возможно, его клиентами были просто конкуренты, и они платили ему за информацию о лаборатории „Макхортл". Мне кажется, что он получал очень много денег. Я тоже получала их от него достаточно.

Итак, у меня имелся дом, я была оплачиваемым работником с номером социального страхования, платила все полагающиеся налоги и плюс ко всему имела свой депозитный счет, который медленно и верно пополнялся.

В этот понедельник, после того как Макхортл уехал от меня, я, выждав примерно полчаса, чтобы убедиться, что он не захочет вернуться, возжелав повторения наших прыжков в сене, позвонила Вилли. Обычно, набрав его номер, я натыкалась на автоответчик, но на этот раз он сам взял трубку. Я сказала ему, что у меня для него есть кое-что новенькое, он ответил, что тут же подъедет. Через пятнадцать минут раздался стук в дверь. Это означает, что его дом или офис находится где-то рядом, не правда ли?

Он, как всегда, выглядел потрясающе. Я сказала ему об этом. Вилли никогда не делал никаких попыток сблизиться со мной. Конечно, он мог оказаться голубым, но я так не считала. Я чувствовала, что он ничего не хочет, потому что это дало бы мне превосходство в наших отношениях. А он хотел сохранить их сугубо в рамках бизнеса. И те тысячедолларовые бумажки, которые падали в мой карман, были очень славные. Моя жизнь мне нравилась.

Вилли пил содовую, я потягивала мартини и рассказывала ему о большом исследовательском контракте, который правительство заключило с лабораторией Макхортла: создать пилюлю, могущую, как предполагалось, сделать солдат агрессивными.

— Отлично, — сказал Бревурт (его любимое словечко). — Он упоминал какие-нибудь ингредиенты?

— Тесто… и что-то там еще.

— Тестостерон?

— Да, именно так. Они называют это ЖАВ-таблетка.

— Ага, — сказал он. — Продолжай расспрашивать его об этом, Джесс. Это великолепно. Если они в самом деле создадут ЖАВ и ты сможешь достать образец, то получишь за это очень большие „бабки".

— Однако это важно, не так ли? — улыбнулась я.

— Ты даже не представляешь, насколько важно, — ответил он.

После того как этот проныра уехал, я сделала себе новый коктейль, села и стала думать, не совершаю ли я ошибку. Вдруг он действительно продает мою информацию России или какой-нибудь другой стране? Хотя какого черта меня должно это волновать?

Все это связано с проблемой выживания, а выживание означает деньги. Я отлично поняла это, когда мне было четыре. И, поверьте, только те люди, у которых есть деньги, могут позволить себе думать о морали. Все остальные, грязные, опустошенные, униженные, такие, какой была я, воспринимают мораль как пустую шутку. Чтобы выжить, вы должны царапаться, кусаться и рыть землю ногтями.

Я ничего не имела против Мервина Макхортла. Он получал то, что хотел. И я получала то, что хотела. Это был жестокий бизнес. Такой, какой у меня был с Вилли-пронырой.


10

Честер Бэрроу


Иногда мне кажется, что я могу убить их. В ситуации, как сегодня за ужином. Мама положила отцу жареную морковь — он ее терпеть не может. Мама знает это. И тем не менее она вывалила ему на тарелку полную ложку моркови и сказала:

— Ешь.

Он не возразил ни словом, ни жестом, а стал послушно жевать. Каким же слизняком был мой отец! После этого они вообще больше не говорили, поэтому я поднялся и вышел из-за стола.

— Куда это ты собираешься? — взвизгнула мать.

Я молча выскочил из дома.

Я направился было к Эрни, но свет в его доме не горел. Тогда я вспомнил, что они всей семьей собирались пойти в кино. Мои родители никогда не брали меня в кино. Но мне на это наплевать.

„Чем бы заняться?" — подумал я. Вообще, у меня было задание: я должен был написать сочинение по книге „Том Сойер", но мне не хотелось возвращаться домой. Отец, должно быть, опять заперся в своей лаборатории, а мама сидела в гостиной и смотрела один из ее тупых фильмов про кинопутешествия. Они даже и не узнали бы, что я пришел. Им все равно.

Болтаясь по улице, я увидел Таню Тодд, сидящую на ступеньках ее дома. Она на год младше меня, но девчонка что надо. Почти каждое утро мы вместе ездим в школу на автобусе, но из-за разницы в возрасте ходим в разные классы. Зато мы оба являемся членами „Клуба натуралистов".

— Привет, Таня, — сказал я и сел рядом с ней.

— Привет, Чет, — кивнула она.

Мое настоящее имя — Честер, но я люблю, когда меня называют Чет, это звучит лучше.

— Почему ты сидишь здесь? — спросил я.

— Просто так, — вздохнула Таня. Затем, помолчав, добавила: — Семейные причины.

— А-а-а… У меня то же самое. Иногда взрослые ведут себя как полнейшие идиоты.

Таня ничего не ответила, однако боковым зрением я заметил, что она плачет. Она не издавала никаких звуков, но ее лицо было мокрое от слез.

— Эй! Ты не должна этого делать.

— Я не могу удержаться. Они ведут себя так, как будто ненавидят друг друга.

— Понимаю. Мои тоже. Ты знаешь, меня всегда удивляло, какого черта они поженились?

— Ты не должен ругаться, — сказала Таня.

— Черт — это не ругательство. Это просто слово. Я знаю несколько настоящих ругательств.

— Чет, прошу тебя, я не хочу их слышать. Мой отец иногда ругается — тогда я затыкаю уши.

— Ну, по крайней мере, он хоть разговаривает, — возразил я. — Мой отец не говорит даже этого.

Позади нас открылась дверь — из дома вышла миссис Тодд и увидела, что мы сидим на ступеньках.

— Привет, ребята. Что вы здесь делаете? — спросила она.

— Просто сидим, — ответила Таня, не глядя на нее.

— Это здорово. А я только что испекла шоколадное печенье. Хотите немного? Чет?

— Да, — сказал я, и она вынесла нам тарелку, полную прекрасного шоколадного печенья. Оно было еще теплое, и в нем было очень-очень много шоколада. — Спасибо, миссис Тодд, — поблагодарил я.

Моя мать не умела делать такое вкусное шоколадное печенье. Она иногда покупала его в магазине, но в нем никогда не было так много шоколада.

— Порой я жалею, что родилась, — грустно произнесла Таня.

— Да. Я испытываю то же самое, — заметил я. — Но что же делать? Мы родились. Тут уж ничего не поделаешь.

— Тогда я бы хотела, чтобы у меня были другие родители, например как у Сильвии Годбаум. Она, ее брат, мама и папа всегда все делают вместе. Этим летом они собираются поехать в Париж, а я ни разу никуда не ездила вместе с моими родителями.

— Или посмотри на Эрни Гамильтона, — подхватил я. — Сегодня вечером он пошел в кино со своими родителями. А знаешь, сколько раз мои старики брали меня с собой в кино? В лучшем случае, три раза. Вот и все. Посмотри, осталось одно печенье. Хочешь?

— Это твое, Чет.

— Спасибо. Твоя мать отлично готовит.

— Как мне хочется, чтобы мой отец думал так же. Может, тогда он приходил бы вовремя домой. К ужину.

— Он не приходит домой ужинать? А где он ест?

— О, он всегда говорит, что у него деловые встречи или что-то подобное. Во всяком случае, он так это называет. — Она придвинулась ко мне поближе и зашептала в ухо: — Но я так не думаю, мне кажется, что он ужинает с другими женщинами.

— С другими женщинами? — спросил я тоже шепотом.

— Я не знаю точно, — продолжала она шептать, — но один раз я услышала, как мама сказала, что от него пахнет „Пэшином", это название духов. Моя мама знает все про духи, она их делает.

— Но почему твой отец должен хотеть есть с другими женщинами, когда твоя мать такая хорошая повариха?

— Я не знаю, — грустно сказала Таня, — но это очень расстраивает маму.

— Потому что он не ест ее готовку?

— Да, наверное. Они всегда ругаются, когда он опаздывает, и это меня пугает. Я боюсь, что когда-нибудь они окончательно рассорятся и тогда случится что-нибудь ужасное.

Мы какое-то время сидели молча. Это была действительно замечательная звездная ночь. Светила громадная луна, освещая целое небо, и все вокруг казалось очень большим.

— Ты знаешь, — начал я, — я тут все время думаю. Может, я уйду.

— Уйдешь откуда?

— Из дому. Может, я уйду из дому.

Таня повернулась и посмотрела на меня:

— И куда ты пойдешь?

— Я еще не знаю. Куда-нибудь подальше отсюда.

— Но что ты будешь делать? — встревожилась Таня. — Я имею в виду, как ты собираешься путешествовать?

— У меня есть кое-какие деньги. Не так чтобы очень много, но, может, будет достаточно для автобусного билета. Или я поеду автостопом, например. Как те ребята, которые путешествуют на север или на юг. Да мне, собственно, все равно.

Она помолчала какое-то время, затем спросила:

— А когда ты собираешься уходить?

— Еще не знаю. Я до конца не решил. Но я не хочу жить больше в этом доме. Я хочу жить в другом месте. Может быть, я встречу каких-нибудь хороших людей, которые захотят взять меня.

— Чет, — сказала Таня, — могу я пойти с тобой? Когда ты решишь уходить, могу я тоже пойти с тобой?

— Я еще не знаю, — ответил я. — Это может быть опасным. Я никогда не уходил никуда раньше из дому. Эрни Гамильтон, тот ездил в летний лагерь.

— Ой, мне все равно. Если ты уйдешь, я хочу уйти с тобой. Хорошо?

— Я должен обдумать это, — проговорил я. — Это все не так просто.

— Я знаю, что это непросто. Но, если ты покинешь свой дом, обещай мне, что я пойду с тобой. Обещай мне, Чет. Поклянись.

— Я должен все обдумать, — повторил я.

После этого мы посидели еще немножко, затем разошлись по домам.

Как я и предполагал, отец работал, заперевшись в своей лаборатории, а мать смотрела свои дурацкие фильмы.

Я поднялся наверх в спальню, закрыл на замок дверь и принялся считать свое богатство. У меня было четыре доллара и шестьдесят семь центов. Я не знал, сколько стоит билет на автобус, но думал, что больше того, чем я располагал. Но если Таня убежит со мной, может быть, она тоже сможет достать немного денег. Было бы просто отлично, если бы мы случайно нашли толстый бумажник с деньгами. Это было бы действительно здорово.

Я хочу сказать вам одну очень важную вещь. Когда я вырасту и женюсь и у меня появится ребенок, я никогда не буду похож на моего отца. Я буду разговаривать с моей женой столько, сколько она захочет. Я буду играть в разные игры с моим ребенком, ходить с ним в кино и ловить рыбу. Я никогда не ходил ловить рыбу. И еще я буду бегать с ним наперегонки и дурачиться.

Я почувствовал, что могу сейчас разреветься, но, конечно же, не стал. Это для Тани нормально плакать: она девчонка. А я не стану. Хныкать могут только девочки и малыши. Хотя однажды я видел, как плакала моя мама. Я вошел к ней в спальню без стука и увидел, что она сидит, скрючившись, на своей кровати и очень сильно плачет. Я не знал из-за чего и поскорее убрался восвояси.

Я ни разу не видел плачущим моего отца, но никогда и не слышал, чтобы он смеялся. Иногда он улыбается, но это бывает очень редко.

После того как я убегу, я собираюсь смеяться все время. Это говорит о том, что вы счастливы. Правда? А я хочу быть счастливым. И Таня будет смеяться. И мы оба будем очень счастливы.


11

Грегори Бэрроу


— Я не собираюсь давить на тебя, — говорил мне мистер Макхортл, — но ты ведь знаешь этих военных — им хочется получить все сразу и как можно быстрее, поэтому, если тебе что-либо надо, ты не стесняйся, заказывай. И не волнуйся в отношении цены: у нас богато оплачиваемый контракт. Дядюшка Сэм согласен на все наши траты.

На самом деле не было ничего такого, в чем бы я срочно нуждался, потому что моя личная лаборатория была полностью экипирована всей современной и необходимой мне техникой. И наш специальный отдел всегда мог выполнить все мои запросы. У меня были две маленькие видеокамеры, достаточно большой монитор и персональный компьютер.

Недавно мне доставили тридцать мышей, которых поместили в маленькие клетки, прикрепленные вдоль стен моей лаборатории. Десять мышей мужского пола, двадцать — женского.

И еще одна новость: я поставил в дверь лаборатории надежный замок. Открыть его можно было при помощи магнитной нарты со специальным кодом. Одна карта находилась у меня, вторая — в специальном отделе по охране. После того как все необходимые приготовления были завершены, я сел перед моим персональным компьютером и стал внимательно просматривать базу данных, которую я считал наиболее необходимой и важной в моих химических исследованиях.

Я прочел громадное количество литературы, посвященной тестостерону, стараясь понять, каким образом можно создать новую синтетическую формулу. В данный момент я собирался сосредоточиться на поведенческих аспектах исследуемого гормона.

Информация, которой я обладал, делилась как бы на две части. Одна была „за" возможность создания новой формулы, другая, наоборот, „против". По-прежнему прослеживалась следующая закономерность: в большинстве случаев высокий уровень тестостерона действительно теснейшим образом был связан с агрессивностью. И проявлялось это не только в поведении человеческих особей в частности, но и приматов вообще.

Отдельные исследования убедили меня в том, что высокие уровни тестостерона в крови характерны не только для бандитов и футболистов, но также выявлены у личностей, стремящихся к доминированию и являющихся наиболее конкурентоспособными. Причем в равной степени это относилось как к бизнесменам, так и к деятелям искусства. Но здесь вырисовывалась одна забавная, на мой взгляд, закономерность. У актеров, например, отмечается обилие полового гормона, что существенным образом отличается от, предположим, министров или академиков, чей гормональный уровень невероятно мал. Интересно, какой уровень тестостерона у меня.

Я не нашел ничего определенно подтверждающего либо опровергающего выдвинутую мной ранее гипотезу, но я совершенно четко осознавал, что на самом деле вступаю в terra incognita.

Хочу сказать, что я был полностью увлечен проектом ЖАВ и не думал ни о чем, кроме него. Мои личные проблемы казались мне настолько сложными, что я был благодарен проекту, который дал мне возможность сосредоточиться на нем и таким образом уйти от угнетающих мою душу вопросов.

Когда Марлен Тодд сказала мне о своем намерении развестись с мужем, моему смятению и удивлению не было конца. Она пояснила, что считает развод единственной возможностью прекратить несчастливый брак. Моей первой реакцией, которую я ей не продемонстрировал, было желание сделать то же самое. Я страстно хотел покончить с неудавшейся семейной жизнью и оказаться свободным.

Существует одно обстоятельство, которое я тщательно скрываю: у меня есть тяжелое и неприятное подозрение, что Честер — не мой сын. Я женился на Мейбл, поскольку она призналась, что беременна, и отказалась делать аборт. В тот момент женитьба казалась самым разумным поступком.

Это правда, что наши встречи и беременность Мейбл совпадали по времени. Но правда и то, что в то время она имела романы и с другими молодыми людьми. И я почти уверен, что был выбран в качестве мужа из-за хорошей работы и хороших перспектив.

Возможно, что она сама толком не знала, кто отец будущего ребенка.

Мое изложение произошедшего, может быть, и не вполне верно. Но должен сказать, что неопределенность ситуации отравила нашу жизнь с самого начала. Мейбл и я, а периодически и Честер вели себя как солдаты из враждующих армий. И то, что должно сложиться как теплые, дружеские отношения, было испорчено осторожностью, невниманием, а временами даже злостью.

Несмотря на всю неудовлетворенность, это часть моей жизни, которую я совсем не в состоянии понять, — я не мог ненавидеть Мейбл. Даже если предположить, что мои подозрения были верны. Она поступила так, учитывая свои собственные интересы. А осуждать человека за то, что он стремится выжить, — это все равно что осуждать его за то, что он дышит.

По правде говоря, я испытывал необъяснимое желание и необъяснимую симпатию к моей жене, хотя никогда не пытался выразить это словами. У нее был неплохой характер. До свадьбы я находил ее веселой, открытой и очень щедрой. Ее теперешняя хмурость, я прекрасно знал это, была следствием моего поведения, а не являлась отражением сути ее характера.

За последние годы Мейбл прибавила в весе и стала немного полноватой. Но я по-прежнему считал ее необыкновенно привлекательной и знал, что так же думают и другие мужчины. Она была очень коммуникабельна, и плюс ко всему, у меня не имелось никаких претензий по поводу того, как она ведет хозяйство.

Анализируя ситуацию, я понимаю, что в основе моих чувств, конечно же, лежало осознание собственной вины. С одной стороны, она поймала меня в ловушку — я подразумеваю под этим свадьбу, но с другой — сама тоже оказалась в западне. И именно на мне лежит вина за то, что наша счастливая семейная жизнь не состоялась.

По отношению к сыну чувство вины было еще более острым. Если быть до конца откровенным, я любил его, но, к сожалению, не мог выказать свою любовь.

Я считал его красивым, умным, любознательным. И — не мог наладить с ним отношения. Я до сих пор не в состоянии понять почему.

Наконец я опять взялся за ручку и начал просматривать бумаги, связанные с проектом ЖАВ. Это было большим облегчением. Все выглядело таким четким и определенным. Но человеческие отношения никогда не бывают четкими. Не так ли? Никогда не знаешь, что есть что. И часто собственный опыт является результатом собственных неправильных действий и опрометчивых решений.

Я изучал, как ведут себя мои мышки, работал с ними и записывал результаты на видеокассеты. Однако нельзя поступить подобным образом с людьми.

Правда?

По дороге домой я выразил свои чувства Марлен Тодд.

— Я знаю, что я плохой отец, — признался я, — и, тем не менее, очень люблю мальчишку. Мне хотелось бы быть с ним более близким.

Марлен поинтересовалась, бывал ли я с сыном на каких-нибудь мероприятиях или делали ли мы вместе те вещи, которые ему нравятся. Например, учил ли я когда-либо его кататься на велосипеде.

— Нет.

— А ты брал его на футбольный матч или на другое спортивное соревнование? На рок-концерт?

— Нет, — ответил я. — Я действительно не люблю всего этого.

— Он может любить, — мягко возразила Марлен. — Тебе следует это выяснить.

— Да, конечно. Но, видишь ли, у меня столько работы. О Боже мой, я опять прибегаю к этому оправданию.

— Да, — вздохнула Марлен.

— Я знаю, что умею обращаться с вещами, но там, где вопрос касается людей, я абсолютный идиот.

— Ну, осознание — это уже первый шаг, — успокоила меня Марлен. — Желание измениться — второй.

— Измениться… Не уверен, что у меня получится.

Долгое время мы молчали. Затем я выдавил из себя:

— Ты мне поможешь?

— Да, — ответила Марлен. — Конечно, помогу.


12

Доктор Черри Ноубл


После развода я вернулась в дом своих родителей и возвратила себе свою девичью фамилию. Я жила в доме с громадной спальней, кабинетом, бассейном и чувствовала себя отлично. До своей работы я добиралась не более десяти минут.

Родителям моим было далеко за семьдесят, однако они обладали отменным здоровьем, за что я была им необычайно признательна. Они бережно относились к моей личной жизни, но всегда были рады составить компанию или дать совет, если в том имелась необходимость. Наша совместная жизнь текла ровно и на удивление приятно.

— Вы не хотите приехать ко мне домой? — спросила я однажды Чеса Тодда. — Я думаю, вам бы понравилось. Прекрасный вид на океан. Я могу взять специальную машину у моего отца, ваше кресло-каталка туда запросто поместится.

— Нет, — сказал он, — спасибо, но нет.

Я призналась ему, что после восьмичасового рабочего дня, полного рассказов о чужих бедах, было большим облегчением приезжать домой. В надежное, спокойное место. Для меня этим местом являлся дом моих родителей. Я желала бы, чтобы все мои пациенты могли иметь такое прибежище.

— А я и имею, — сказал он.

Но я ему не поверила.

Моя жизнь протекала неплохо. Счет в банке увеличивался. Я имела возможность заниматься любимым делом. Чем же я была недовольна? Обратите внимание, что я использую слово „довольна" намного чаще, чем слово „счастлива". Я всегда чувствовала разницу между удовольствием и счастьем. Быть довольным — это значит быть удовлетворенным жизнью. Счастье — совершенно иное. Врач, исцели себя сам.

В моем случае можно было сказать так: психоаналитик, проанализируй себя сам. Я занималась самоанализом достаточно часто, и причина моего неудовольствия была мне ясна. Я нуждалась в мужчине.

Я знаю много женщин, которые не страдают из-за отсутствия мужчин в их жизни, но я не относилась к этой категории. Мне необходим был мужчина. Отсутствие его в своей жизни я воспринимала как голод.

Некоторые причины были физические — я страстно жаждала ощутить прижавшееся ко мне обнаженное мужское тело, другие — чисто эмоциональные. Я хотела любить и быть любимой. Романтический психоаналитик, улыбнетесь вы? А почему бы и нет?

Итак, в субботу утром я отправилась навестить Чеса Тодда.

Он открыл мне дверь, затем подъехал к своему рабочему столу и выключил компьютер. Было совершенно очевидно, что его приходящая уборщица побывала здесь этим утром, так как студия прямо-таки светилась от чистоты.

— Вы работали, Чес? — спросила я. — Простите, если я вам помешала.

— Все в. порядке, — ответил он весело. — Я не работал, а просто перечитывал написанное прошлой ночью.

— Ну и как?

— Мне нравится, — засмеялся он. — Думаю, вам тоже понравится. Это любовная история.

— Мне она уже нравится.

— Между девушкой-муравьем и юношей-муравьем. Боже мой, вы прекрасно сегодня выглядите, прямо-таки настоящий душистый букет!

Меня обтягивал цветастый сарафан. Спина сзади была абсолютно голой. Я покружилась перед Чесом.

— Вы одобряете?

— Ну, как такое можно не одобрить? Вам джин с тоником?

— Да, только я сама приготовлю его, — сказала я и направилась в маленькую кухню. — Я знаю, что подарю вам на день рождения. Набор приличных стаканов. Терпеть не могу эти кувшинчики. Когда у вас день рождения?

— Это должно быть в ваших записях, доктор, — проговорил он.

В голосе Чеса послышалось напряжение, но я предпочла его не заметить. Я передала ему коктейль и села на один из стульев на кухне. Мы подняли кувшинчики и чокнулись. Чес сделал большой глоток, затем подмигнул мне. Он выглядел необыкновенно симпатичным.

— Как вы себя чувствуете? — спросила я. — Ночные кошмары? Депрессия?

— Ничего, дон, с чем я бы не мог справиться. Со мной все в порядке, — уверил он меня. — Что нового у вас?

— В основном работа. Плюс час на пляже этим утром и, скорее всего, еще два вечером.

— У вас изумительный загар. Надеюсь, никаких серьезных переживаний?

— Нет, — ответила я, — никаких. А у вас? — Увидев, как изменилось его лицо, я торопливо добавила: — Я спрашиваю как ваш друг, а не как психоаналитик.

Он пожал плечами.

— Кто бы ни спрашивал, переживаний нет.

— Почему же вы тогда так много пьете?

— Хочу и пью, — ответил он сердито, — и дымлю, как паровоз. И еще мне в голову приходят похотливые мысли. Вы довольны?

— Последним предложением.

— Вы никогда не сдаетесь, дон? — улыбнулся он, покачивая головой.

— Нет, — сказала я, — никогда. Расскажите мне еще о юноше и девушке-муравьях.

— Он встречает ее, потом теряет, потом находит вновь. И они проживают счастливую жизнь. Давайте поговорим о счастье в другой раз.

— А как он ее теряет?

Чес улыбнулся мне скупой улыбкой:

— Ну, бедолага попадает в переплет и никак не может из него выбраться. Даже муравьи имеют проблемы.

— Но вы только что сказали, что он встречает девушку. И как же он решает свою проблему?

— Не могли бы вы добавить сюда еще джина? — спросил он требовательным голосом, передавая мне пустой кувшинчик. — Я не могу даже пробовать это.

Я сделала для него свежий напиток и вернула кувшинчик обратно.

— Вы не ответили на мой вопрос. Как юноша-муравей решает свои проблемы?

— Я просто шутил. Давайте прекратим это, — попросил он.

— Хорошо, — согласилась я.

Он внимательно посмотрел мне в глаза:

— Вы никогда не спорите, док?

— А что, это может привести к хорошим результатам?

— Нет, не может. Скажите мне правду, док, почему вы теряете со мной время?

— Я не думаю, что теряю время. Мне нравится быть с вами.

— В самом деле? — Он выглядел удивленным. — Не могу понять почему? Даже мне не нравится быть самому с собой.

Я пристально взглянула на него. В течение некоторого времени я размышляла, что произойдет, если применить шоковую терапию. И может ли шоковая терапия вылечить его импотенцию, причина которой, я не сомневалась, была чисто психической. Наконец, я решила, что в данный момент стоит попытаться. Но я очень опасалась, что его категорическое „нет" не оставит мне никакой надежды.

— Чес, — начала я спокойно, — я хочу заняться с вами любовью.

Впервые за все время нашего знакомства я увидела, что он покраснел. Его смуглое от природы лицо стало темно-красным — он был потрясен.

— Какого черта вы говорите мне это? — закричал он. — Это что, новый вид лечения, новый метод, который вы предлагаете всем своим немощным пациентам-мужчинам?

— Вы сами прекрасно все знаете. Это нужно для меня.

— Я не верю.

— Да уж поверьте, — ответила я, удивленная, как перепутались мои собственные ощущения.

— Это невозможно, — сказал он хриплым голосом.

— Давайте выясним, — предложила я.

— Нет, мне не нужна ваша жалость.

— Зато мне нужна ваша.

Его лицо словно окаменело. Я понимала, что в нем происходит борьба.

— Нет, — повторил он более мягко. — Я не могу. Я боюсь.

— Чего?

— Неудачи, провала. Оставьте меня, док.

Я допила свой коктейль и поднялась.

— Вы все равно будете думать об этом после моего ухода, — проговорила я. — Знаю, что будете.

— Похоже, что вы знаете все на свете, — с невероятной злобой произнес он. — Убирайтесь к черту отсюда и никогда больше не возвращайтесь!

Сидя в машине, я всю дорогу думала, насколько справедлива строка из Гамлета: „Из жалости я должен быть жесток". Этим же вечером мне принесли громадную коробку из цветочного магазина. Там был великолепный душистый букет и карточка с коротким посланием: „Возвращайтесь".


13

Вильям К. Бревурт


Не имеет значения, умны вы или богаты, потому что без удачи вы — полное дерьмо.

Возьмите, к примеру, меня. Я был удачлив всю свою жизнь, начиная с того момента, как основал маленький бордель в Денвере. Ничего особенного, зато чисто. Четыре девочки (одна черная, остальные белые) и парень. Все здоровы. Сержант полиции, на чьей территории было мое заведение, оказался отличным мужиком. Настолько прямым, насколько может быть прямым полицейский.

Однажды поздним вечером Фил заходит ко мне, и я наливаю ему „чивас" — единственное, что он пил.

— Вилли, — говорит он, — я думаю, тебе лучше убраться из города.

Вот и все, что было сказано. Я запер лавочку и улетел первым же рейсом. Мои ребята тоже разбежались. Потом я прочитал, что как раз в тот день, когда я улетел из города, полиция провела рейд. Многих ребят, которых я знал, повязали, и некоторые из них надолго отправились на казенные харчи.

Теперь вы понимаете, что я подразумеваю под удачей?

Я приехал в Майами и начал осматриваться в поисках шустрых парней, для которых мог бы неплохо поработать. Но все они промышляли либо оружием, либо наркотиками. Не мой стиль. Поэтому я решил отыскать Бобби Герка, которого хорошо знал по тюрьме, где мы однажды сидели в одной камере.

Дела Бобби шли в гору. Он был букмекером. Большим букмекером. И если велась стоящая игра, будь то футбол или лошади, то местные букмекеры обращались именно к нему. Он мог влиять на исход состязаний. За проценты, естественно. Герк сидел, как паук в паутине, и ему все отлично удавалось. Но для меня в его организации не было места.

— Я тут кое-что слышал, Вилли, — сказал он. — Может, тебе это понравится. У меня есть клиент — его деверь занимается отделочными материалами. Полы и плитка. Все итальянское и дорогое. Так вот, у этого парня появился конкурент, который продает такую же плитку дешевле. Нашего друга это просто убивает. У них общий поставщик, который клянется, что продает им товар за одинаковую цену, но деверь не верит. Он хочет, чтобы кто-нибудь „подломил" офис его конкурента и выдрал все бумаги по этим сделкам. Таким образом, он выяснит, не надувают ли его. Ты понимаешь, о чем речь?

— Понимаю, Бобби. Я не громила, но можно найти другой способ. Сколько он предлагает?

— Обещает заплатить штуку, но, думаю, из него можно выдавить и две.

— Как его имя и где он живет?

Мне потребовалась почти неделя, чтобы уломать секретаршу конкурента. Это стоило последнего взноса за подержанный „кадиллак". Зато вскоре у меня на руках были все фотокопии необходимых документов по сделкам с итальянской плиткой. Я продал их клиенту и ушел с двойным наваром.

Удача.

Это был мой „пробный шар" в промышленном шпионаже. Само собой, шпионить — это шпионить, но никого не убили, а мне отвалился громадный куш. Я смог снять себе домишко, купить новый „инфинити" и то, о чем мечтал больше всего, — кучу отличных тряпок.

Если вы не ошалеете, то хочу признаться, что люблю переодеваться в женское платье. Я любил это большую часть своей жизни. И теперь приобрел себе женские туфли, шелковые колготки, кружевные чулки, нижнее белье, вечерние платья, свитера, юбки и даже ночную рубашку.

В мире полно ребят с таким же хобби, и мы периодически контактируем. Пересылаем друг другу собственные фотографии, на которых мы вовсю разряжены. В каждом городе существуют специальные клубы, там устраиваются вечера и показы мод с призами за лучший туалет.

Может, вы и не поверите, но никто из нас не голубой и не транссексуал. Мы нормальные, здоровые ребята, которым нравится наряжаться в женские платья. Это не преступление — жертв ведь нет.

На таких вечерах я нашел пару-тройку хороших клиентов. Один из них — мы познакомились около года назад — обожал носить платья из обтягивающего серебристого лакме, под которым ничего не было. Он оказался исполнительным директором косметической компании. Я сообщил ему, что занимаюсь коммерческой информацией. Он сказал, что его чрезвычайно интересуют дела его конкурента — лаборатории „Макхортл", и попросил меня выяснить о ней все, что можно.

Удача!

Я следил за Макхортлом в течение недели и обнаружил, что он содержит одну крошку по имени Джессика Фиддлер. Я поговорил с этой попкой, и она согласилась открыть свой кошелек и положить туда деньги. Кстати, я был уверен в этом с самого начала. Малышка продала мне такое количество информации и образцов из лаборатории „Макхортл", что я смог сбыть все это аж трем клиентам.

Но когда она рассказала мне о проекте создать тестостероновую таблетку, способную делать солдат более агрессивными, я моментально понял, что этот секрет не стоит продавать и за десять штук. Вместо этого я отправился к Бобби, которого застал за обильным обедом.

— Бобби, — произнес я, — несколько лет назад ты помог мне начать карьеру, и я ценю это. Я твой должник и собираюсь расплатиться.

— Да? — промычал он, сплевывая в сторону. — И как же?

Я рассказал ему о ЖАВ-таблетке, о том, что она в состоянии сделать Рембо из любого дохляка. На какое-то мгновение он перестал жевать.

— Интересно. А какое отношение это имеет ко мне?

— Послушай. Ты же букмекер. Может, ты так не считаешь, но твои ребята и клиенты говорят, что ты лучший во Флориде.

— Так уж и лучший, — скромно промолвил он. — Гарри Финкл из Сарасоты очень даже неплох.

— У тебя ведь связи по всей стране. Так? — продолжал я.

— Да, — осторожно признал Бобби, — кое-что имеется.

— Теперь представь, просто представь, что ЖАВ-таблетка сработает, и я сумею достать образец. Мы отнесем его частному химику, чтобы тот сделал анализ. Таким образом, состав таблетки нам известен. Коль скоро мы знаем состав, мы имеем и сами таблетки: их сделает тот же химик.

— Пока не понял.

— Послушай, например, идет бой среди тяжеловесов. Мы подходим к тренеру и говорим, что имеем таблетку, которая превратит его малыша в тигра. Тренер хочет выиграть, малыш хочет выиграть, мы хотим выиграть. Особенно если противник тяжелее.

— Теперь понял, — медленно произнес Бобби. — Или футбольные матчи. Сперва можно здорово продуться, а затем при помощи таблеток резко начать выигрывать. Чертовские перспективы.

— Верно, — одобрительно кивнул я. — Эти таблетки можно использовать где угодно. Что ты об этом думаешь, Бобби?

— Да, — хмыкнул он, отодвигая пустые тарелки, — может сработать. Когда ты достанешь образец?

— Еще не знаю. Они только начали. Я говорю тебе заранее, чтобы знать, заинтересуешься ты или нет.

Бобби посмотрел на меня:

— Если заинтересуюсь, сколько ты хочешь?

Я покачал головой:

— Это не разовая сделка. Я хочу проценты от прибыли.

— Хм-хм, похоже, есть смысл. Я думаю, мы договоримся. Послушай, мне пора в офис. Когда будет таблетка — звони.

Этим вечером я отправился в клуб. Я нарядился в платье из шифона, которое купил в магазине „от кутюр". Платье было отделано черным кружевом и сидело как влитое. Конечно, я сделал соответствующий макияж и надел новый парик из волос цвета льна. На парик я прикрепил маленькую вуалетку в мушках.

После танцев был показ мод, и я выиграл первый приз: бутылку „Дом Периньон".

Удача все еще была со мной.


14

Таня Тодд


Чет Бэрроу — самый хороший мальчик из всех, которых я когда-либо встречала. Он умный и очень добрый. Я имею в виду, что он никогда не щипал мою руку и не толкал меня, как противный Эрни Гамильтон. Когда Чет сообщил мне, что он подумывает о побеге, я решила бежать вместе с ним.

Я отважилась на такой поступок потому, что, во-первых, он мне нравился, а во-вторых, в моем собственном доме жить становилось настолько противно, что я просто не знала, как мне все это выдержать.

А вам бы понравилось, если бы ваш отец приходил домой каждую ночь абсолютно пьяный? Он и мама ужасно ругались. Однажды я была наверху, делала домашнее задание и слышала все, что творилось в гостиной. Потом моя мама прибежала ко мне в комнату и закрыла дверь на замок. Ее щека была красной, мама плакала. Она села на мою кровать, я подошла к ней и обняла ее. Мама прижалась ко мне, и тогда я тоже начала плакать.

— Не плачь, дорогая, — сказала она, пытаясь улыбнуться, — пожалуйста, не плачь.

— Ты плачешь, — ответила я, — вот и я плачу. — Я дотронулась до ее щеки. — Тебе больно?

Мама покачала головой, прошла в мою ванную и, ополоснув лицо холодной водой, вернулась.

— Можно, сегодня я буду спать с тобой? — спросила она.

— Хорошо, только постарайся не сопеть. В прошлый раз, когда ты спала со мной, ты громко сопела, и я не могла уснуть.

Мама рассмеялась и опять обняла меня.

— Обещаю не сопеть.

Она действительно не сопела, но я все равно не могла уснуть, потому что боялась, что папа может сломать дверь, ворваться к нам и убить нас или сделать что-нибудь подобное. Я не знала, что мне делать, но потом решила поговорить с ним и сказать ему, чтобы он не обижал нас. Я не могла улучить момента до субботы. И вот в субботу утром мама ушла в магазин. Папа проснулся поздно и спустился вниз, изображая страшную усталость. Я сварила ему кофе. Он сказал, что это очень хороший кофе, и выпил три чашки, а также съел большой бутерброд. Я села рядом с ним и стала внимательно его разглядывать.

— Папа, — начала я, — мне кажется, тебе не надо так много пить.

— Я не пью так много, малышка, — ответил он, — а пью ровно столько, чтобы мне было хорошо.

— Я не малышка, папа, на следующий год мне исполнится девять. Может быть, алкоголь улучшает тебе настроение, но он причиняет маме и мне боль. Ты ударил ее. Ты не должен был этого делать.

Отец вздохнул:

— Я знаю, что не должен был, малышка. И обязательно извинюсь перед ней. Все будет хорошо.

— Я не понимаю, папа, почему тебе не нравится, как она готовит. Мама очень хорошая повариха. Все говорят это.

Папа внимательно взглянул на меня:

— Что заставляет тебя думать, что я не люблю ее готовку?

— Ну, ведь в большинстве случаев ты не приходишь домой ужинать и от тебя пахнет духами. Мне кажется, что ты кушаешь с другой женщиной, так как ее готовка нравится тебе больше.

Его лицо стало жестким.

— Кто сказал тебе, что от меня пахнет духами? Твоя мать?

Мне совсем не хотелось доставлять ей новые неприятности.

— Нет, — ответила я. — Я почувствовала это сама. Я знаю, как пахнут духи.

— Послушай, малышка, — сказал отец, — иногда ты становишься слишком назойливой. Может, я и делаю вещи, которые не нравятся тебе и твоей матери, но это не значит, что я не люблю тебя. Когда ты вырастешь, ты поймешь, что очень часто приходится делать вещи, которые другим людям кажутся неправильными. Но ты не должна меняться только потому, что кто-то думает иначе. Это твоя собственная жизнь, и ты в ней должна держаться собственного ориентира. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Да, но я не понимаю, зачем ты так много пьешь, когда это делает меня и маму такими несчастными. Ты же говоришь, что любишь нас.

Он поднялся:

— Мне пора идти, малышка, я опаздываю на игру в гольф. Скажи матери, чтобы она не ждала меня на ужин.

Таким образом, я поняла, что все останется по-прежнему. Именно в тот момент я окончательно решила, что убегу с Четом Бэрроу. У Чета было мало денег, у меня их не было совсем, но я подумала, что если я оставлю моих родителей, это, может быть, встревожит моего отца, он почувствует себя виноватым и попытается измениться.

Даже если бы полиция поймала меня и вернула назад, мама и папа были бы так рады, что все закончилось бы хорошо.

Хочу рассказать вам, что мой дядя пишет книги. Последняя его книга называлась „Приключение Томми-Муравья". Она была про мальчика-муравья, который убежал из дому, потому что думал, что родители его не любят. С Томми случилось много всяких историй — и плохих, и хороших, но в конце концов он вернулся домой, к своим родителям, которые даже заболели от волнения, потому что они очень переживали за него.

Я отправилась искать Чета — он, как всегда, был в гараже, сидел на старом деревянном ящике и разглядывал карту нашей страны. Я села рядом с ним.

— Что ты делаешь, Чет? — спросила я.

— Думаю. Посмотри, какая у нас большая страна. А вот это наш город. Он такой же, как многие другие города, где я никогда не был.

— Ты ищешь место, куда бы мы могли убежать?

— Не так громко. Мой отец уехал в лабораторию, но мама все еще в доме. Твой отец тоже здесь.

— Здесь? Мне он сказал, что пошел играть в гольф.

— Может, он и пойдет, я просто слышал, как он зашел и попросил сигарету. О! Посмотри, как интересно. Это вот наш основной водоканал. Ты там была?

— Да. А вот это федеральное шоссе.

— Правильно, и федеральное шоссе выводит на берег. Там можно взять лодку и поплыть на ней, куда захочешь. Правда здорово?

— Ну и что мы собираемся делать?

— Я еще не решил, я просто обдумываю варианты.

— Ты сделаешь то, что обещал?

— А что я обещал?

— Что никогда не уйдешь без меня.

— Да, я думал об этом, но это может быть опасным.

— Ну и пусть, я все равно хочу уйти.

— Ну что ж, в общем, я не против, но учти, это не означает, что я собираюсь уйти завтра.

— Меня не волнует, как много времени тебе потребуется, чтобы решиться. Я говорила сегодня утром с папой — он сказал, что не собирается ничего менять в своей жизни, поэтому, я думаю, скоро у нас дома станет еще хуже.

— Твоя мама будет плакать.

— Она и так плачет, Чет. Несмотря на то, что я здесь.

Он свернул карту и положил ее себе в карман. Какое-то время мы сидели молча. Чет почесывал свое колено.

— Ты знаешь, — сказал он, — эти взрослые думают, что они очень умные. Но мне так совсем не кажется, а тебе?

— Иногда они могут быть очень даже глупыми, — ответила я, — как сегодняшним утром, когда мой отец сказал мне, что не собирается перестать пить. Ты видел фильм, который нам показывали в школе, про алкоголиков? Это было совсем как про моего отца, только еще более противно.

— Да. Это называется „алкогольная зависимость".

— Он мог бы остановиться, если бы захотел. Ведь я же могу не есть конфеты, если мне говорят „не надо", потому что я от этого потолстею. Понимаешь?

— Да, понимаю.

— Я просто решаю, что я не буду что-то делать, и выполняю это решение.

— Ну, это же ты. А люди все разные.

— Не понимаю, почему мой отец не может просто решить не пить. И тогда бы у нас все стало хорошо.

— Я не знаю, — вздохнул Чет. — Эрни Гамильтон хочет прекратить ковырять в носу, а у него все равно не получается.

— Это потому, что он дурак.

— Почему ты так думаешь?

— Ну вот так я думаю.

— А ты не думаешь, что я дурак, Таня?

— Нет. Конечно же, нет. Я думаю, что ты очень умный. У тебя же всегда хорошие оценки. Правда?

— Ну, может быть, не всегда, но в большинстве случаев. Ты тоже умная.

— Спасибо, — сказала я.

Чет вдруг повернулся ко мне, потом неожиданно наклонился и поцеловал меня прямо в губы. Это был первый раз, когда мальчик целовал меня. Я отпрянула назад.

— Ты не будешь больше этого делать? — спросила я.

— Конечно, буду, — ответил он. — Тебе понравилось?

— Да, — улыбнулась я.


15

Мейбл Бэрроу


В субботу Грег отправился на работу — как всегда, между прочим. Честер болтался где-то на улице, когда вдруг вошел Герман Тодд и попросил сигарету. На нем была блестящая спортивная куртка и зеленые обтягивающие штаны. Выглядел он потрясающе. Герман сказал, что опаздывает на игру в гольф, но что-то я не заметила, чтобы он торопился.

Я готовила мясной фарш на кухне, а заодно смотрела передачу про Балканы по маленькому портативному телевизору. Когда Герман вошел, я выключила телевизор и дала ему сигарету.

— Ты не слабо выглядишь сегодня, — заметила я.

— Ты тоже не опозорилась, — подмигнул Герман. — Твои шорты и в самом деле шорты.

— Люблю, когда мне удобно. Нет смысла наряжаться, когда готовишь фарш или бегаешь по дому с пылесосом.

— Не понимаю, как Грег может работать, когда ты так одета. Он дома?

— Нет, уехал в лабораторию.

— Много работы и мало радости. Он когда-нибудь отдыхает?

— Изредка.

— Очень плохо. Он сам не понимает, что теряет. Ну а ты, Мейбл? Как развлекаешься ты?

— Смотрю кинопутешествия.

— Звучит дерьмово. Ты бы не хотела настоящего веселья?

Я стояла, наклонившись над раковиной, и не поднимала головы.

— Какого?

— Любого. Оглянись вокруг, Мейбл, тебя окружает прекрасный, большой мир. Полный смеха и веселья. Ты не должна упускать свой шанс.

— Когда-нибудь, возможно.

Он подошел ко мне совсем близко и положил руку на мой зад.

— Не жди слишком долго, цветочек, — прошептал Герман мне на ухо. — Я уверен, у нас шикарно получится.

— В самом деле? Как это можно устроить? — Сама не знаю, почему я задала такой вопрос.

— Все можно устроить, — он начал поглаживать мою грудь, — поверь мне. Потребуются приготовления, но все будет в порядке. Ты подумаешь об этом?

Я кивнула, не глядя на него. Он хлопнул меня по попке в последний раз и ушел. Я держалась за край раковины, меня бил озноб.

Это был первый раз после свадьбы, когда до меня дотрагивался посторонний мужчина, и внутри у меня все бурлило. Я подумала, что лучше рассказать о случившемся доктору Ноубл. Именно за это я ей и платила — чтобы получить совет.

Во вторник, во время очередной встречи, я рассказала ей о сделанном мне предложении. Я не говорила, кто его сделал, но, поскольку уже упоминала о Германе Тодде, она могла сама догадаться.

— Что ты чувствуешь? — спросила доктор Ноубл.

— Все кувырком. И хочу и не хочу. Вот черт, сама не знаю, что я чувствую. Слегка приятно, что могу еще завести мужчину. Как вы думаете, что мне делать?

Какое-то время она молча смотрела на меня.

— Мейбл, как часто вы с мужем занимаетесь сексом?

— Редко, — ответила я.

— Перед своей свадьбой ты была сексуально активна?

— Очень. Я действительно имею в виду очень.

— Почему ты решила выйти замуж?

— Просто решила, что пришла пора остепениться.

— Ты любила Грегори?

— Конечно, он мне нравился. Но, говоря по правде, док, мне нравились все, с кем я встречалась. В той или иной степени. Мне вообще нравятся мужчины. Это ведь не грех?

— Разумеется, нет. Просто из всех ты выбрала Грега. Что в нем было особенного?

Я рассмеялась:

— Кое-что было. Хорошая работа и хорошие перспективы. Нельзя осуждать девушку за практичность, не так ли?

— Гм. Ты хочешь спасти свой брак, Мейбл?

— Без сомнений. Если его еще можно спасти. Я готова сделать все, что смогу, но не уверена, захочет ли меняться Грег. Он такой отстраненный и холодный.

— Ты когда-нибудь говорила ему о своих чувствах?

— Пыталась. Но он не хочет обсуждать это. Наши проблемы.

— Как ты думаешь, он не захочет побеседовать со мной? Я могу работать с вами по отдельности, а затем, если будет прогресс, вместе.

— Грег на это никогда не пойдет. Он занимается секретной работой и никогда не говорит об этом ни слова. Постепенно вся его жизнь стала секретом. Он не расскажет абсолютно ничего о личных проблемах. Тем более если они касаются меня. Иногда мне кажется, он меня ненавидит.

— Почему он должен тебя ненавидеть?

— Откуда я знаю? Я не причиняла ему вреда.

— Никогда?

Я почувствовала, что мне стало трудно отвечать. Не так-то просто вывернуться наизнанку перед посторонним человеком. Он может быть вашим врачом, но он все равно посторонний. Да, доктор Ноубл мне нравилась, и все такое, но я не собиралась устраивать стриптиз. А то, о чем она спрашивала, было намного сложнее, чем снять перед ней одежду.

Но затем я подумала, что я ей все-таки плачу и что, может быть, именно благодаря моей откровенности она сумеет мне помочь. Не имело смысла что-то скрывать от нее, к тому же она и так уже знала обо мне достаточно много. И еще я была уверена, что ей доводилось выслушивать от своих пациентов и не такое дерьмо.

— На самом деле, я сделала кое-что, — призналась я. — Но это не могло травмировать Грега, так как он об этом не знает.

— Что именно, Мейбл?

— Ну, перед свадьбой я забеременела. Я сказала Грегу, что от него. Это могло быть правдой. Но отцом ребенка мог быть также и любой из четырех-пяти парней, с которыми я тогда встречалась. Я играла на большом поле и сама не знала наверняка.

— Но ты выбрала Грега?

Я кивнула.

— Почему его?

— Я уже говорила вам. Он был умный и мог обеспечить хорошую жизнь. Другие парни не отличались серьезностью. Если бы я им сказала, что жду ребенка, то в лучшем случае могла получить деньги на аборт, а скорее всего, ответ: „Та-та, Мейбл, удачи тебе".

— Почему ты не сделала аборт?

— В то время я работала в булочной. Денег было не очень много, но и потребности были тоже не велики. Почти каждый вечер я ходила на свидания, поэтому практически не тратилась на еду. Время от времени ребята делали мне подарки: недорогие украшения или, например, свитер. Я никогда не брала деньги. Никогда. В те дни у меня была потрясающая фигура. Все говорили это. Игры и веселье продолжались, однако временами мне становилось страшно. У меня по-прежнему были ухажеры, но я начала изнашиваться. Вы ведь знаете, как в Южной Флориде — каждый год целая толпа новых жопок. Я поняла, что мне пора подумать о будущем и найти что-то стабильное. Тут-то я и залетела. Я знаю, что не самая умная женщина в мире, вы это уже, наверное, заметили, но я усекла, что беременность — это шанс. Понимаете? Чтобы получить, что я хотела: надежного мужа и дом. Поэтому я поставила на Грега. Должно быть, вы считаете меня дрянью?

— Нет, я так не считаю, Мейбл, — ответила доктор Ноубл. У нее и в самом деле была чудесная улыбка. — Я думаю, в сложившихся обстоятельствах ты повела себя самым разумным образом. Ты решала свои насущные проблемы, но сегодня они обернулись для тебя новыми. Ты согласна с этой оценкой?

— Вполне.

— Мейбл, я серьезно настаиваю на том, чтобы, пока мы не стабилизируем твою нынешнюю жизнь, ты ничего не начала менять. Это касается и того предложения. Я, конечно, не могу диктовать тебе, что делать, — все решения принимаешь ты сама. Я только хочу заметить, что, если ты вступишь в новые интимные отношения, твои проблемы только усложнятся. Ты обещаешь хорошенько подумать об этом?

— Разумеется, док, я подумаю.

— В таком случае, на сегодня все. Ты придешь в четверг?

— Обязательно.

Я ушла от доктора Ноубл, понимая, что так и не услышала от нее того, что ждала. Подозреваю, что она не хотела быть ответственной за ситуацию в случае неудачи. Как она сказала, решения принимаю я. А мое видение моей жизни выхода не предполагало.

Лаура из „Хашбима" прислала мне уведомление, что они получили новую коллекцию хлопчатобумажных разноцветных маек с глубоким вырезом. Она считала, что мне они должны понравиться. Поэтому я отправилась в магазин. Я чувствовала себя настолько несчастной, что мне было просто необходимо купить себе что-нибудь. Для бодрости, понимаете?


16

Герман Тодд


Всю свою жизнь я был дураком. Я обнаружил, что человек может знать это и, тем не менее, ничего не делать, чтобы исправить существующее положение. Я имею в виду, что вы можете осознавать собственную неполноценность и все равно продолжать вести себя как дурак. Я пришел к выводу, что мужчина является рабом своих гормонов, по крайней мере я-то уж точно.

— Ты эротоман, — однажды сказал мне Чес. — Какого черта ты это делаешь? Тебе давно пора повзрослеть.

— Никогда не повзрослею, — ответил я, — какой в этом смысл?

Эта среда была великим дерьмом. Все мои дни — большое дерьмо, но это было что-то особенное. Куча неожиданных претензий, две крупные сделки, которые сорвались, да плюс отвратительнейший клиент, вломившийся в мой офис и доказывающий свою правоту, не желая заплатить за то, что должен. Мне потребовался почти час, чтобы успокоить его и отправить восвояси. Он был, конечно же, не прав.

К четырем часам я понял, что все, больше не могу. Я сказал Голди, что собираюсь поехать в клуб и что она может дозвониться до меня, но только если в мое отсутствие случится что-нибудь неожиданное или важное.

— Другими словами, — улыбнулась Голди, — вы не хотите, чтобы вас беспокоили.

— Отлично соображаешь, — одобрил я.

Клуб, к которому я принадлежу, поистине потрясающее место. Марлен ненавидит его, но мне он нравится. Она бывает там только раз в двенадцать месяцев на праздник Нового года. Ну, а я — три или четыре раза в неделю. Я оказывал им кое-какие услуги, и у них не было причин на меня жаловаться. Это весьма необычный клуб для Флориды, потому что в нем совсем нет никаких ограничений для вступления. Черные, евреи, кубинцы — мы принимаем всех, лишь бы этот человек мог позволить себе платить взносы. Абсолютно никаких ограничений. Бог мой, среди членов нашего клуба есть даже люди, которые не пьют.

Одна из наиболее шикарных особенностей этого заведения заключается в том, что в нем полно женщин. Жены, любовницы, подружки, голожопки — все они ходят сюда играть в гольф или теннис, а также поужинать или позавтракать. Или же просто поохотиться в „счастливый час"[2 - Five o'clock — пять часов.], когда работает бесплатный буфет. Обычно в баре женщин даже больше, чем мужчин.

К моменту, когда я добрался до клуба в среду, как раз наступил „счастливый час". Народу в зале было полно, гул голосов смешивался с дымом сигарет и с запахом мужских и женских духов. Я поприветствовал нескольких знакомых, мужчин и женщин, и наконец добрался до стойки бара, возле которой не было ни одного свободного места. Я заказал двойную водку со льдом. К тому моменту, когда я получил свою выпивку и начал ее потягивать, все дерьмо этого дня превратилось в смутные воспоминания, и я стал оглядываться вокруг, подыскивая себе компанию — что-нибудь приятное на вид и очень дружеское.

Однако не я обнаружил ее — это она нашла меня, попросив огоньку для ее длинной коричневой сигареты. Вот начало этой истории. Ее имя было Лаура, она была шикарной дамочкой с потрясающими сиськами и низким голосом, которым она рассказывала такие шутки, какие обычно можно услышать только в мужском клозете. Она была разведена и сказала, что недавно дала отставку своему другу.

Ну, в общем, мы решили не болтать долго, а выпили еще по паре стаканчиков, закусили и отправились в ее домик в Бока трахаться на шикарной, громадной, с водяным матрасом, кровати.

— Задвинь занавески к чертовой матери, — сказал я, — или выключи свет.

— Ха, — усмехнулась Лаура, — это место абсолютно необитаемое, поэтому не волнуйся. А те, кто мог бы нас увидеть, засыпают около девяти. Никто не засечет наш срам.

Ну и траханье это было! Я пришел в себя только около трех часов ночи, интересуясь, есть ли где-нибудь пункт неотложной помощи.

Уже пересекая газон перед домом и направляясь к своему „линкольну", я увидел, что ко мне решительным шагом приближается парень, очень походивший на обезьяну, только что превратившуюся в человека. Неплохо, правда, одетую. Он наградил меня мощным ударом в губу, и я прочно уселся на землю.

— Слушай, ты, сукин сын, — прогромыхала обезьяна, — если я увижу тебя здесь еще хотя бы раз, считай, что ты — дохлое мясо.

Он развернулся и быстро зашагал в сторону дома Лауры — у меня не возникло никакого желания остановить его. Разве может раненый воробей сопротивляться горному орлу? Я понял, что это был тот самый отставленный друг. И дорогая, милейшая Лаура оставила открытыми занавески и включенным свет для того, чтобы поднять уровень его ревности.

Ну и ладно, все это ерунда. Ни для кого не секрет, что если без конца пить и волочиться за бабами, рано или поздно получишь по физиономии.

Я потрогал свою разбитую губу и отправился домой. Марлен и Таня уже, конечно, спали. Поэтому я пробрался в спальню для гостей, снял с. себя одежду и залез под душ. А потом уже даже и не помню, как добрел до кровати. Наверное, спал на ходу.

В четверг я проснулся чуть позже одиннадцати и, конечно, чувствовал себя неважно. Я позвонил Голди и сказал, что опоздаю.

— Я уже это поняла, — рассмеялась она.

После того как холодный душ слегка привел меня в чувство, я выпил немножечко коньяка и посмотрел на свою разбитую губу. Она не выглядела слишком привлекательной, но в то же время и не казалась чересчур уж страшной. Хорошо еще, что я не потерял зубы. Потом я побрился, оделся и решил зайти к соседям. Я надеялся, что Мейбл сварит мне чашку кофе, как это обычно бывало. Однако ее не оказалось дома, поэтому мне ничего не оставалось, как, несмотря на дикую головную боль, сесть в машину и отправиться к брату на наш еженедельный ленч. По дороге я остановился, чтобы купить пиццу пипперони и упаковку холодного пива марки „Будвайзер".

Чес, как только взглянул на мое лицо, сразу сказал:

— Держу пари, другой малыш не пострадал.

— Ты выиграл свое пари, — промямлил я, — меня повергли с одного удара.

Мы ели теплую пиццу и запивали ее холодным пивом. Мне что-то было не до разговоров, но Чеса прямо-таки распирало.

— Когда-нибудь, — сказал он, — ты непременно попадешь в серьезный переплет. Какого черта ты совсем не думаешь об этом?

— Этого никогда не случится, — заверил я брата. — Бог любит идиотов и пьяниц, а у меня с каждого боку по такому достоинству.

— Зачем ты все это делаешь? — спросил он меня. — Почти каждый день пьешь и где-то шляешься. Если ты собираешься доконать себя, это твое дело, но ты ведь травмируешь жену и дочку.

— Слушай, не затягивай веревку из вины на моей шее, Чес, — взвыл я, — мне хватает этого и дома. Да, кстати, ты помнишь, что я тебе рассказывал про курочку, которая живет по соседству? Я думаю, у меня с ней налаживаются неплохие отношения. Похоже, что она уже созрела.

Но брат не собирался менять предмет беседы.

— Тебе что, в самом деле, нравится, как ты живешь? — потребовал он ответа.

Я почувствовал, как во мне нарастает раздражение.

— Иди к черту. Конечно же, мне нравится.

— Послушай, парень, ты рождаешься, немножко живешь, затем умираешь.

— Ну и что? Все — дерьмо, и ты это знаешь.

— Что дерьмо?

— Жизнь — вот что. Поэтому я стараюсь получить как можно больше удовольствия.

— И ни во что не веришь.

— Конечно, верю, — сказал я. — Я верю в собирание божьих коровок. И стремлюсь собрать их так много, сколько смогу удержать.

Он покачал головой:

— Твои трахнутые божьи коровки — дерьмо и понос. Неужели до этих крошечных мозгов не доходит, что есть вещи, намного более ценные, чем твои удовольствия?

— Какие, например?

— Любовь.

— Ах, Боже мой, насколько я понимаю, любовь — это просто слово из нескольких букв.

— Тебе следует еще многому научиться, сынок.

— Я не хочу учиться, — вспылил я. — Я эгоист и признаю это. Но ведь каждый человек эгоист. Ты когда-нибудь видел кого-нибудь, кто бы не соблюдал собственные интересы.

— Да, — ответил мой брат, — например, я.

— Правильно, ты. Но посмотри, к чему это тебя привело.

— А ты когда-нибудь слышал, чтобы я жаловался? — спросил он спокойно.

— Нет, не слышал. И я уважаю тебя за это, но мне претит твоя готовность потерять свою задницу. Это, извини, глупо. — Я вздохнул, прикончил вторую банку пива и поднялся. — Мне пора отправляться в офис. Мы с тобой никогда не придем к соглашению по этому вопросу.

Чес сжал пустую пивную банку в своем громадном кулаке и уставился на нее.

— Я беспокоюсь за тебя, — произнес он низким голосом.

— Не беспокойся, брат, со мной все в порядке. — Я неожиданно наклонился и поцеловал его в щеку. Не помню, чтобы я когда-либо делал нечто подобное. — Береги себя.

Весь обратный путь я думал о нашей сегодняшней встрече. Она потрясла меня, я понимал это. Я всегда знал, что Чес более тонкий и умный, чем я. И даже когда мы в чем-то не соглашались, я все равно признавал это.

У меня вдруг возникло минутное чувство, что, возможно, я погружаюсь туда, откуда мне уже потом не вынырнуть, но это ощущение быстро прошло. Я повернул на север и поехал в свой клуб для того, чтобы слегка расправить плечи. Глядишь, и Лаура объявится.


17

Грегори Бэрроу


С самого начала для меня было очевидно, что в ЖАВ-проекте были две основополагающие проблемы: правильная дозировка и поведенческий результат. Ранее я не проводил подобные исследования, поэтому моя точка зрения была чисто теоретической.

Когда все необходимое оборудование в моей личной лаборатории уже стояло на своих местах, я приготовил достаточно слабый раствор синтетического тестостерона и сделал инъекцию одной из мышек.

Сняв толстые резиновые перчатки, я поставил видеокамеры записывать происходящее в клетке, а сам сел за письменный стол, чтобы вести дневник эксперимента. Когда я повернулся к клетке, инъецированная мышь лежала на спине четырьмя лапами вверх. Мертвая.

В следующем опыте я ослабил концентрацию гормона и взял другую мышь. Таким образом, постепенно уменьшая процентное содержание тестостерона, я добился, что четвертая мышь, которой была сделана инъекция, энергично и весело бегала по клетке, не обнаруживая никаких видимых побочных эффектов.

Тогда я расширил эксперимент. Взял мышь, которой не было введено химическое вещество, и посадил ее в клетку с инъецированной мышью. Между двумя особями началась яростная драка, и инъецированная мышь моментально одолела свою соперницу. После убийства, которое заняло считанные секунды, оставшаяся в живых мышь-победитель продолжала еще в течение некоторого времени кусать и дергать труп поверженного соперника. Я тоже записал эти результаты на кассету.

После этого я посадил в клетку двух мышей, которым не был введен тестостерон, и опять, почти мгновенно, победу одержала та же мышь. Я попробовал подсаживать к ней трех мышей, затем четырех, и все время получал изумляющий и необыкновенный результат — неинъецированные мыши оказывались практически неспособными оказывать сопротивление своей сопернице, которой был введен гормон. Она атаковала их с невероятной яростностью и быстротой.

Будучи человеком по натуре своей аккуратным, я проводил эксперименты тщательно и долго, не торопясь. На все это у меня ушло около двух недель. И вот однажды ко мне в лабораторию пришел мистер Мер-вин Макхортл и попросил, чтобы я доложил о результатах.

Я объяснил, почему так долго этим занимался, и показал ему все видеокассеты с записями экспериментов. Мистер Макхортл выглядел совершенно потрясенным.

— Невероятно, — сказал он, покачивая головой. — Но ты уверен, что эти убийства являлись результатами тестостероновых инъекций? Что в их основе не лежит какой-нибудь другой фактор?

— Конечно же, я сделал контрольные опыты, — ответил я, слегка обиженный, что он мог так подумать. — Все последующие эксперименты, проведенные мною, доказывают то же самое. Следовательно, то, что вы видите, можно считать непреложным фактом.

— Стало быть, ты утверждаешь, что агрессивность является прямым результатом добавленного тестостерона.

— Ну, во всяком случае, на этом этапе первичные результаты не оставляют сомнений. Однако все равно еще должно быть проделано много работы.

— И что ты будешь делать теперь?

— Я планирую поместить в одну клетку двух, трех и затем нескольких инъецированных мышей, чтобы посмотреть, как они будут общаться между собой. Затем я хочу расширить мои эксперименты, используя мышей-самок, которых я помещу в ту же самую клетку — к самцам. Я думаю, очень важно понять, будет ли в этом случае наличие добавочного тестостерона по-прежнему влиять на агрессивность или оно каким-то образом станет воздействовать на их сексуальное поведение.

— О, это было бы очень любопытно, — проговорил Макхортл, подмигивая мне. — Я хочу посмотреть все твои записи. Мне интересно, как проходит исследование.

Этим вечером, возвращаясь домой, я спросил Марлен Тодд:

— Тебе нравятся сильные мужчины?

Она засмеялась:

— Что за вопрос? Если ты имеешь в виду мужчин-атлетов или тех, которые занимаются бодибилдингом, то я отвечу, что нет. Категорически нет. Мне кажется, что они не мужчины, а уроды.

— Наверное, я неправильно сформулировал вопрос. Я имею в виду активных, энергичных, агрессивных мужчин, которые стремятся доминировать.

— Ответ по-прежнему нет. Я всегда подозревала, что эти мужчины пытаются таким образом спрятать внутреннее чувство собственной несостоятельности — в результате происходит как бы компенсация.

— Как ты думаешь, многие ли женщины разделяют твою точку зрения?

Марлен какое-то время колебалась.

— Не знаю, — наконец ответила она. — Мне кажется, что все-таки есть женщины, которые предпочитают сильных мужчин и с готовностью подчиняются им. А почему ты спрашиваешь, Грег?

— Просто любопытство. Я же тебе говорил, что я полный идиот, когда вопрос касается отношений между людьми. Мне нетрудно предположить, как в том или ином случае станут взаимодействовать между собой животные. Но я абсолютно не могу предсказать людское поведение. Я просто не понимаю, почему они хотят сделать те или иные вещи, каковы их мотивы, что ими руководит.

— Я думаю, что большинство людей имеют общий стимул поведения, — ответила Марлен, — самозащита. Это может быть первобытным инстинктом, но мне кажется, что со временем, в процессе эволюции, он стал намного более сложным. Например, я готова умереть за Таню. Я пожертвую собой, если для нее это будет означать выживание.

— А вот эти женщины, о которых ты упоминала и которые предпочитают принадлежать сильным мужчинам, как они объясняют свое поведение, тоже инстинктом самовыживания?

— Может быть. Скорее всего, это как атавизм. Пещерная женщина ждала сильного, агрессивного пещерного мужчину, потому что он мог убить саблезубого тигра и принести домой мясо.

— Хм, забавно, — улыбнулся я. — Значит, ты полагаешь, что женщины, отдающие предпочтение агрессивным мужчинам, таким образом пытаются отстоять свое право на выживание?

— Это может быть одной из причин, — ответила Марлен. — Другая же заключается в том, что они инстинктивно ищут сильных мужчин, чтобы производить сильное потомство, потому что наличие такого мужчины предполагает выживание семьи, выживание рода, выживание нации и всей человеческой расы, в целом.

Я откашлялся.

— Наверное, это неудивительно, но я слегка смущен. Мы начали с женщин, которые предпочитают принадлежать сильным мужчинам, а закончили условиями данной расы для выживания. Я думаю, мы с тобой здорово разобрались в эволюционном процессе.

— Грег, все, о чем ты спрашивал меня, имеет отношение к тому, над чем ты работаешь?

— Ну, весьма отдаленно, — ответил я осторожно. Я не мог признаться в большем. — А, кстати, как продвигаются твои дела?

Марлен улыбнулась:

— Мне следовало бы в отместку быть такой же скрытной, как и ты, но я, тем не менее, отвечу тебе. Эти новые духи и тот способ, которым я работаю, могут произвести настоящую революцию в парфюмерной индустрии.

— Звучит захватывающе, — проговорил я, хотя совершенно так не думал. — И что же сделает эту революцию?

— Я не хочу вдаваться в детали, но напомню тебе, что ученые до сих пор не понимают, как конкретно действует запах на человеческую психику. Что они знают наверняка — так это то, что определенные запахи могут вызвать сильные эмоции, навеять воспоминания, возбудить аппетит. Это все включает в себя также увеличение сексуальной активности. Но мои новые духи, если получится так, как я запланировала, заключают в себе другой подход: мои духи направлены на исправление поведения. Грег, почему ты смотришь на меня так странно?

— Ты подразумеваешь, — сказал я, — что твои новые духи смогут воздействовать на психику человека, как любой психотропный препарат, способный заставить людей, например, смеяться или плакать?

— Не совсем так, — возразила Марлен, — но эффект, ими производимый, в общем, будет влиять на привычное поведение этих людей.

— А что ты собираешься исправлять в их поведении? Оно должно стать более приятным?

— О да.

— А вдруг по истечении времени твой новый аромат повлечет за собой какие-то болезненные последствия? Например, антисоциальное поведение или что-нибудь другое.

— Боже мой! Ну, конечно, нет, — решительно произнесла Марлен. — Если бы я подозревала, что такое может случиться, я тотчас же прекратила бы работу над проектом.

Я хотел сказать, что предпочел бы сделать то же самое, но промолчал. Однако ее заявление всколыхнуло все мои собственные сомнения в отношении моральности и этичности той проблемы, которой я занимался. У меня не было никакого желания создавать новую касту убийц и разбойников. Людей этой породы и так достаточно много, чтобы разрабатывать ее в специальной лаборатории „Макхортл".

— Даю пенни за твои мысли, — сказала Марлен.

— А разве ты не слышала об инфляции? — спросил я. — Сейчас он стоит уже по крайней мере пятак.

И мы оба засмеялись.


18

Джессика Фиддлер


В пятницу утром мистер Макхортл позвонил мне из своего офиса и сказал, что он чувствует себя настоящим быком и хотел бы приехать ко мне в полдень. Это была головная боль, так как именно в это время я собиралась посетить салон красоты. Но, разумеется, я ответила ему, чтобы он непременно приезжал, и как можно скорее, а затем позвонила в салон красоты, чтобы отказаться. Он делал для меня достаточно много, этот старичок, и я совершенно не собиралась портить с ним отношения.

„Папочка" прилетел весь красный, возбужденный до чертиков и прямо со ступенек начал раздеваться. Он всегда носил длинные, как у боксеров, трусы, которые доходили ему до коленок. Презабавнейшее зрелище. Некоторые из них имели веселенькую расцветку: сегодня, например, на его трусах красовались кролики. Но я, конечно же, никогда над этим не смеялась. Поэтому и сейчас я просто сказала: „Ой, папочка, ты выглядишь так пикантно".

С самого начала он сообщил мне, что у него что-то не очень хороший пульс — иногда с ним такое бывало, — поэтому, сами понимаете, сегодня вся работа лежала на мне. Я всегда говорила ему, что он замечательный любовник, и он любил это слушать. Заметьте, кстати, жены, если ваш муж не получает это дерьмо дома, он будет стремиться получить его где-нибудь еще.

После этого я дала ему бутылку темного пива, которое он так любил, а себе приготовила диетическую колу, потому что в последнее время я вдруг обнаружила, что начала полнеть, и надо было возвращаться к прежнему весу.

Он привез мне громадную банку нового крема для загара из своей лаборатории. Этот крем давал цвет бронзы, и вы могли загореть, ни разу не появляясь на солнце.

— Благодарю тебя, папочка, — сказала я, — это потрясающе! Особенно для дождливых дней. Как продвигается дело с вашей сумасшедшей таблеткой, о которой ты мне рассказывал? Той, что может сделать любого солдата суперменом?

— Двигается, двигается. Грег, как всегда, преуспевает.

— Кто такой Грег?

— Грегори Бэрроу. Наш основной исследователь-химик. Он возглавляет проект. Этот человек — гений.

— Я никогда не встречала гениев. Каков он?

— Ты знаешь, такой какой-то слабачок. Но, главное, у него потрясающие мозги. Я знаю, что он женат и что у него есть ребенок, но Грег живет только работой. Я подразумеваю, что он не играет в гольф или что-нибудь в таком роде. Настоящий трудоголик. Я хотел бы иметь больше людей, подобных ему.

— Ты думаешь, что ЖАВ-проект состоится? Будет успешным?

— Ну, Грег сейчас в хорошей форме. Он добился определенных успехов — вывел состав. И когда он вводит этот состав мышам, то они действительно становятся настоящими агрессорами. Я не вижу причин, почему человеческое поведение должно отличаться от того, что мы, предположим, видим в поведении мышей. И нет никакой разницы, будет ли форма состава жидкая либо она будет в виде таблетки или порошка.

— Ой, может быть, правительство даст тебе медаль.

Он рассмеялся:

— Будет лучше, если они оплатят все счета вовремя. Меня это вполне устроит. — Он снова засмеялся. — Извини, дорогая, но мне пора возвращаться в свою контору. Должен прийти один клиент, который собирается обсудить со мной новый продукт: лосьон для загара, скомбинированный с жидкостью против насекомых.

— О! Это потрясающая идея. В последний раз, когда я ходила на пляж, эти противные песчаные блохи, можно сказать, съели меня заживо.

— Счастливые блохи, — проговорил Макхортл игриво.

Когда он уходил, то оставил мне чек с моим жалованьем. Что за замечательная жизнь у меня была!

Я приняла душ, оделась и затем позвонила Вильяму Бревурту. Его не оказалось на месте — я оставила послание на автоответчике. Однако только я уселась смотреть „мыльную оперу" по телевизору, как Вилли перезвонил мне. Я сообщила ему, что имею кое-какую информацию, и он пообещал быть у меня около девяти часов вечера.

Я позвонила Лауре Гюнтер в „Хашбим" и предложила ей поужинать со мной и выпить по любимому коктейлю. Она с радостью согласилась — мы договорились встретиться в шесть тридцать.

Лаура была единственной женщиной в этом городе, с которой у меня сложились близкие, приятельские отношения. Она работала в „Хашбиме", и однажды, когда я зашла посмотреть, что можно купить в этом магазинчике, мы с ней разговорились. Разговор закончился тем, что она рассказала мне о себе всю подноготную. Лаура оказалась женщиной прямой, открытой и не стесняющейся своего прошлого. Она была замужем за одним брокером, но два года назад развелась с ним. Нельзя сказать, чтобы она купалась в деньгах, однако работа в бутике в должности администратора давала ей возможность не слишком ограничивать себя в своих потребностях.

Она походила на дикарку. Крупная, тяжелая, но с прекрасной фигурой. Курила длинные коричневые сигареты, говорила низким голосом. Причем любила ввернуть такие словечки, которые и от грузчика-то не всегда услышишь. У нее был постоянный парень по имени Бобби Герк. Мне думается, что он слегка потягивал денежки из Лауры, но я никогда не задавала вопросы на эту тему.

Наш обед в маленьком китайском ресторанчике прошел прекрасно. Лаура рассказала мне, что у нее возникли кое-какие разногласия с Герком. Он хотел, чтобы она каждый вечер сидела дома — на случай, если ему придет в голову забежать к ней. Она сказала, чтобы он и не мечтал об этом, и каждый продолжал отстаивать свою точку зрения.

— Этот чертов слон думает, что я его собственность, — возмущалась Лаура, — а платит мало, он просто занимается арендой.

— Почему бы тебе не расстаться с ним? — предложила я. — Ты вполне можешь найти себе что-нибудь получше.

— Я работаю над этим, — ответила она. — Мне тут на прошлой неделе встретился один паренек в клубе, который думает, что он дрючит женщин, как бог. Но, разумеется, он женат. Однако у него хорошие кармашки. Я готова открыть ему кредит. Последний раз он пришел ко мне, шмыгая носом, и я сказала ему, что мое кредо: „Нет денег — нет игры".

Мы также поболтали о летней моде, которая была настолько короче, насколько и уже. Затем наступило время, когда мне надо было уходить. Мы договорились встретиться на пляже в воскресенье. Около половины девятого я была уже дома. Мой шестилетний „понтиак" ужасно тарахтел, поэтому я решила, что мне нужны новые „колеса". Я прикинула, что могу намекнуть насчет этого Макхортлу: уж он-то отлично знал, что „нет денег — нет игры".

Вилли-проныра появился ровно в назначенный час, неотразимый, как всегда. Этот парень совершенно определенно знал, как надо одеваться. Он захотел выпить содовой, и я принесла ему стакан.

Я рассказала Вилли про визит Макхортла этим утром. Мне не хотелось отдавать ему всю банку нового крема, так как я не могла отказать себе в бронзовом загаре. Поэтому я взяла столовую ложку и положила ему немного этого крема в алюминиевую фольгу. Вилли сказал, что для анализа этого вполне достаточно. Потом я поведала ему, что к мистеру Макхортлу обратился клиент, который сделал заказ на создание лосьона для загара в комбинации с жидкостью от насекомых.

— Звучит отлично, — обрадовался он. — Постарайся достать мне образец, когда они закончат.

Он вынул портмоне из роскошной кожи, инкрустированной какими-то фигурками, и протянул мне белый конверт, содержащий мою оплату. Я давно обратила внимание, что передавать купюры из рук в руки — не его стиль. Он всегда вручал мне деньги в чистом белом конверте.

Вилли направился к двери, но вдруг неожиданно остановился.

— Да, между прочим, — произнес он скороговоркой, как если бы только что вспомнил, — есть что-нибудь новое по поводу этой таблетки тестостерона?

Это была великолепная игра, однако меня не проведешь. Я прекрасно знала, что парнишка хитер, но я была еще хитрее. Мне сразу стало ясно, что он очень заинтересован в ЖАВ-проекте, который сулил много-много толстых белых конвертов.

— Да, — ответила я, — Макхортл рассказал мне кое-что.

— И что же?

— Видишь ли, я предполагаю, что этот проект действительно что-то уникальное. Очень важная работа, сверхсекретная.

Вилли вылупился на меня.

— Я же обещал тебе, что ты получишь лишние две тысячи, если принесешь мне образец.

— Да, обещал. Но я хотела бы увериться в твоих намерениях. Как насчет предоплаты?

Его лицо окаменело.

— Надеюсь, ты не собираешься жадничать, Джесс?

— Эй, Вилли, — улыбнулась я, — давай начистоту. Я делаю то же самое, что и ты. Ты сказал мне, что покупаешь информацию у людей, которые знают, и продаешь людям, которые хотят знать. Правильно? Ну что же, я как раз знаю то, что ты хочешь знать. Жадность здесь ни при чем, это только бизнес.

Сохраняя по-прежнему каменное выражение лица, он опять достал свое замечательное портмоне и на этот раз дал мне деньги без конверта, просто из рук в руки. Я поблагодарила его и пересказала ему, что слышала от Макхортла про инъекции, которые были сделаны мышам.

— И он думает, что подобное произойдет и с человеком?

— Мервин сказал, что не видит причин, почему люди должны вести себя другим образом. И что форма препарата не важна — будь то жидкость, таблетка или порошок.

— А он случайно не упоминал имя химика, который работает над этим?

Неужели этот жулик хотел, чтобы я показала ему свою голую задницу? За кого он меня держал? За абсолютное дерьмо? Я собиралась скармливать ему информацию по всем правилам: понемногу, время от времени, деньги вперед.

— Нет, — сказала я, — он не упоминал никакого имени.

Бревурт кивнул, убрал свой бумажник и направился к выходу. Перед дверью он задержался.

— На тебе невероятно привлекательный наряд, Джесс.

— Спасибо, — улыбнулась я.

Дверь закрылась — я так и осталась стоять в некотором недоумении. Часто ли вы слышали, чтобы мужчина употреблял слово „наряд"? Интересно, что бы это значило?


19

Марлен Тодд


Должна признаться, я возлагала большие надежды на духи, в основе которых будет лежать окситоцин — так называемое „Объятие гормонов". Если бы это удалось, то пользователь духов и тот, кто однажды вдохнул их, стал бы эмоционально богаче, душевно теплее и заботливее. Мне казалось, что современный мир нуждается в таких духах. Они представляли собой ценность не только для мужчин, но и для женщин.

Однако на самом деле „Объятия" могли иметь и более широкое применение. Можно использовать ароматическую основу моих духов в любых местах: будь то вентиляторы в домах, в офисах или на фабриках. Это дало бы эффект ослабления стрессов, позволило бы избежать излишней нервозности и, безусловно, создало бы более благоприятную атмосферу между людьми, находящимися в данном помещении.

Другими словами, благодаря этим духам могла наступить эмоциональная революция.

Казалось совершенно ошеломляющим, невероятным, какой эффект „Объятия" могли дать при широком применении. Их можно было использовать, например, в специальных таблетках от моли или как средство, очищающее и дезодорирующее запахи в тюрьмах. Их можно было использовать на важных дипломатических конференциях, да и просто на дружеских вечеринках.

Наш специальный отдел выполнил мой запрос в отношении аэрозольной формы синтетического окситоцина, который должны были прислать из Европы. А пока я полностью погрузилась в экспериментирование и записи по поводу этого нового аромата.

Композиция духов включает в себя несколько ступеней: сначала вы создаете основной элемент, так называемое сердце запаха, а потом добавляете другие запахи, которые, вместе составляя букет, тем не менее, немножко различаются в восприятии во времени и создают тем самым „последовательность прочувствования". Центральным ароматом моего проекта был запах цитруса. Я начала готовить концентрированный лимонный экстракт, чтобы затем добавить туда запах лаванды. Окситоцин не имел специфического аромата, или, во всяком случае, как указывалось в статье, отдушка была очень незначительна, поэтому запах цитруса вполне мог ее нейтрализовать либо просто замаскировать. Что было очень важно для создания „Объятий".

Когда наконец в контейнерах мне привезли гормон, который я так долго ждала, я принесла эти контейнеры в лабораторию и расставила вокруг своего рабочего стола. В лаборатории находились еще два „носа", но они целиком были погружены в собственные проекты и не обращали на меня никакого внимания.

Я приготовила несколько тонких полосок промокательной бумаги и села за стол. Затем, надев тонкие перчатки из латекса, взяла одну полоску бумаги и обработала ее окситоциновым спреем, после чего быстро провела ею перед носом и вдохнула. Я ничего не почувствовала.

Тогда я поднесла полоску ближе и вдохнула глубже. Мне удалось уловить какой-то странный запах: не сказать, чтобы приятный, но вроде бы и не плохой. Я опять сделала вдох. Этот слабый аромат смущал меня. В моей практике парфюмера еще не было случая, чтобы я не сумела вспомнить запах. Но самое интересное было то, что он не был похож абсолютно ни на что. Запах был ни цитрусовый, ни цветочный, ни животный, ни масляный, и я не могла понять, какие эмоции он у меня вызывает.

Я подвесила бумажку специальным образом, чтобы она высыхала. Затем медленно пошла вдоль полок, читая наклейки и пытаясь таким образом восстановить в памяти чувство, которое вызвала у меня эта отдушка. Но я не нашла ничего, что могло бы навеять мне какие-либо воспоминания. Окситоцин, казалось, имел какой-то уникальный аромат.

Я вернулась к моему столу и снова понюхала обработанную окситоцином бумажку. На этот раз необыкновенный аромат ощущался четче, был более концентрированным. Запах сухого образца стал несколько приятнее и вызывал в моей памяти какую-то ассоциацию, которую я никак не могла уловить. Я опять понюхала и опять пришла к выводу, что этот запах пробуждает во мне эмоциональные воспоминания. Но я все равно не понимала, какие именно.

Я взяла свою бумажку и направилась к рабочему столу Мери Гудбоди. Это была самая непривлекательная женщина из всех, которых я когда-либо видела: с ужасной фигурой и очень некрасивым лицом, но с невероятно добрым характером. И, совершенно определенно, она была высококлассным „носом". Когда я подошла к ней, она подняла голову и посмотрела на меня.

— Мери, — обратилась я к ней, — я все понимаю и сама терпеть не могу, когда мне мешают работать, но не могла бы ты все-таки понюхать этот образец и сказать мне, напоминает ли тебе что-нибудь этот запах?

— Конечно, — приветливо ответила она, — давай сюда.

Мери взяла полоску и быстро провела ею перед своим носом, делая легкий вдох.

— Странно, — проговорила она.

Затем поднесла полоску ближе к носу и вдохнула поглубже. Было совершенно очевидно, что она озадачена так же, как и я; Мери в недоумении уставилась на исследуемый образец и покачала головой.

— Этот запах вызывает у тебя какие-нибудь воспоминания? — спросила я.

Мери еще раз провела бумажной перед носом и закрыла глаза. Так она сидела примерно минуту. Потом вдруг широко раскрыла глаза.

— Боже мой! — с триумфом воскликнула она.

— Ну что это, что? Этот запах что-то напомнил тебе?

— Розово-лиловый цвет, — сказала она.

И вы знаете, она была абсолютно права. Запах окситоцина действительно ассоциировался с розово-лиловым цветом.

Я наклонилась и поцеловала Мери в щеку.

— Ты просто чудо, — произнесла я, — и, как всегда, права. Большущее тебе спасибо.

— Что это за состав? — спросила она с любопытством, передавая мне мой образец.

— Кое-что новое, — ответила я и направилась к своему столу, чувствуя себя взволнованной.

То, что требовали от нас представители компании „Дарси и сыновья", полностью соответствовало розово-лиловому цвету. Они хотели, чтобы „Объятия" были мягким, чувствительным, ностальгическим запахом. Какой еще цвет мог вызывать приятные воспоминания лучше, чем розово-лиловый?

Я не торопилась испробовать окситоцин на своей коже, сначала мне хотелось понять, как этот препарат влияет на настроение и поведение.

Следовало также выяснить, каковым окажется воздействие окситоцина при его длительном использовании: если это вдруг повлечет за собой какие-нибудь возбуждающие эффекты, то от него придется немедленно отказаться.

Одно из наших фармакологических подразделений разрабатывало новый ингалятор для назального употребления. Я отправилась к ним в лабораторию и спросила одного из химиков, Тони Седона, не может ли он дать мне пустые пластиковые ингаляторы. Он принес мне три штуки.

Остаток дня я провела, тщательно заполняя ингаляторы стерильными шариками ваты, которые потом пропитала синтетическим окситоцином. Закончив, я вставила трубки ингалятора в ноздри и сделала глубокий вдох. У меня сразу же появилась физическая реакция: я ощутила, как по всему телу разливается приятное тепло. Через секунду я увидела, что моя кожа порозовела, и почувствовала дрожь в паху и под мышками. Но все эти симптомы длились не более одной-двух минут. Затем они куда-то исчезли — я спокойно встала и отправилась в подземный гараж, чтобы ехать домой с Грегом Бэрроу.

Мы всю дорогу болтали о совершенно незначащих вещах, а когда были уже на подъезде к дому, Грег вдруг сказал:

— Высади меня, пожалуйста, здесь, Марлен. Мейбл просила купить молоко. Дальше я дойду пешком.

— Конечно, дорогой, — ответила я. — Но тебе нет необходимости иди домой пешком: я подожду тебя, мой драгоценный.

Он медленно повернулся и посмотрел на меня.

— Зачем ты будешь ждать меня, Марлен? Ты же наверняка торопишься домой.

— Никаких проблем, — весело воскликнула я. — У Германа сегодня вечером очередной клиент, а мы с Таней поужинаем салатом. Мне не надо готовить, и я с удовольствием подожду тебя.

Он больше ничего не сказал и ушел в магазин, а когда вернулся, молча сел в машину, и мы поехали дальше. Перед тем как высадить Грега возле его дома, я, наклонившись к нему, сжала его руку и поцеловала в щеку.

— Желаю тебе чудесного-чудесного вечера, — сказала я. — И хорошего сна. Я люблю тебя, Грег.

— Спасибо, — сконфуженно пробормотал он и поторопился вылезти из машины.

Таня была в столовой и накрывала стол для ужина.

— Привет, моя радость, — проворковала я. — Ты просто очаровательна в своих джинсах и футболке. Иди сюда, мама поцелует свою малышку.

Таня бросила на меня странный взгляд.

— Ты в порядке? — спросила она.

— Никогда не чувствовала себя лучше. Дай-ка я еще разок поцелую тебя.

Герман оказался дома. Он спустился вниз побритый, умытый и одетый для своего очередного ужина.

— О! Ну, ты роскошно выглядишь, — воскликнула я, обнимая мужа. — Я вышла замуж за кинозвезду.

Он, принюхиваясь, наклонился ко мне:

— Если бы я не знал тебя лучше, то решил бы, что ты напилась.

— Люблю твои шутки. — Я засмеялась. — Просто обожаю все твои шутки. О, дорогой, возвращайся домой, как только сможешь. — Оглянувшись, дабы увериться, что Тани нет рядом, я продолжила: — Любимый! Ты и я, мы чудесно проведем сегодняшнюю ночь. Это будет длинная-длинная ночь, и она будет стоить того. Я люблю тебя, Герман.

— А? — изумленно выдохнул он. — Конечно… — И быстро ретировался.

Я помню, что говорила без остановки в течение всего ужина. Но ближе к концу — на меня навалилась страшная сонливость — я испугалась, что не сумею добраться до постели и упаду где-нибудь.

— Мне необходимо сделать перерыв, — сказала я Тане. — Доканчивай ужин без меня. А когда закончишь, иди занимайся своими делами. Я спущусь позже и все вымою. Я люблю тебя, детонька. Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя!

Мне удалось кое-как забраться на второй этаж, но я была слишком беспомощна, чтобы переодеться. Я просто скинула верхнюю одежду и повалилась на кровать, пребывая уже в глубоком сне. Конечно же, я не спустилась в этот вечер вниз, чтобы вымыть тарелки и убрать со стола. И, разумеется, не очнулась, когда вернулся домой мой муж. Я проспала двенадцать часов.

Все мои сны были розово-лилового цвета.


20

Чес Тодд


Обычно в течение месяца мне звонят примерно раз десять, и три или четыре из звонков оказываются ошибочными. Однажды вечером в конце мая тоже раздался телефонный звонок — я был уверен, что это опять какая-нибудь ошибка, поскольку в такое время мне обычно никто не звонит. Но потом я подумал — вдруг это мой безмозглый братец, и взял трубку.

Однако это оказалась моя племянница Таня. Я рассмеялся:

— Привет, дорогая. Очень рад, что ты позвонила. У вас все в порядке?

— Да, в порядке, — ответила она очень сухо. — Я хочу поблагодарить тебя за книгу с автографом, которую ты мне прислал.

— Приятно слышать. Ты читала ее?

— Да, читала, и мне очень понравился Томми-Муравей. Он смешной. Я думаю, тебе следует написать о нем еще одну книгу.

— Я счастлив, что ты так говоришь, потому что это именно то, что я сейчас делаю. В следующей книге Томми встречает девочку-муравья и влюбляется в нее.

— Это здорово, — одобрила она и на какое-то время замолчала.

Я начал волноваться.

— Все в порядке? — переспросил я.

— Дядя Чес, — наконец сказала Таня, — ты не мог бы оказать мне любезность? Большую любезность?

— Ну, конечно. А что именно?

— Ты можешь дать мне немножко денег?

Я был ошарашен. Мне казалось, что моя племянница ни в чем не нуждается. К тому же я абсолютно не был уверен, что Марлен одобрит такой поступок с моей стороны.

— И сколько же тебе нужно, Таня?

— Много.

— Ну, как много?

— Сто долларов? — спросила она с надеждой. — Мне в самом деле нужны эти деньги.

Для меня это был шок.

— Ты не могла бы мне сказать, на что тебе нужна такая сумма?

— Это секрет.

В первый момент я подумал, что она собирается купить что-нибудь дорогое своей матери или отцу на день рождения. Затем я вспомнил, что и у того и у другого дни рождения в ноябре.

— Секрет, — повторил я. — Ну ты же знаешь, что мне можно рассказать. Я обещаю никому не раскрывать твой секрет.

— Никому?

— Ни одной душе! Клянусь честью.

— Хорошо, — начала она медленно. — Я хочу отдать эти деньги своему другу.

— О… Мальчику или девочке?

Долгое молчание. Затем:

— Мальчику.

— Что за мальчик?

— Просто мальчик, — сказала она.

Теперь я успокоился. Если она предполагает на эти деньги купить мальчику подарок на день рождения, это было то, с чем я готов был согласиться. Но я не видел никакого смысла давать ей стодолларовую бумажку, не зная имени мальчика. У меня свои представления о воспитании в этом вопросе.

— Я не прошу тебя подарить мне эти деньги, дядя Чес, — продолжала девочка. — Я просто прошу тебя дать мне их взаймы. Я верну их тебе, обязательно верну.

— А ты… не хочешь попросить об этом маму или папу?

— Я не могу, — ответила она горько. — Ты единственный, кого я могу попросить.

Ненавижу дилеммы, подобные этой. Я имею в виду, что люблю Таню и думаю, что и она меня любит. Более того, и это очень важно, я считаю, что она мне доверяет. И мне вовсе не хотелось выдавать ее секрет даже ее родителям. Особенно родителям. Я прекрасно понимал, что это означало бы конец любви моей племянницы, конец ее доверия.

— Не волнуйся, дорогая, — сказал я. — Я дам тебе эти деньги, но…

— Одолжишь, — перебила она. — Ты только одолжишь мне эти деньги.

— Хорошо, я одолжу тебе эти деньги, но я не хочу высылать их по почте, потому что твои родители могут открыть конверт. Почему бы тебе не сказать маме, что я звонил и пригласил тебя на ленч в субботу? Скажи ей, что это будет наш маленький праздник. Просто для тебя и для меня. Она может привезти тебя ко мне и отправиться по своим делам, а затем, позже, заедет и заберет тебя. Пока она будет отсутствовать, я дам тебе деньги. Ну как, подходит?

— Не знаю, — протянула она с сомнением. — Может быть, она тоже захочет остаться на ленч.

— Ничего подобного, — возразил я. — Этот праздник будет только для нас с тобой. Если с ее стороны возникнут какие-нибудь возражения, просто попроси ее позвонить мне, хорошо?

— Хорошо, дядя Чес, — сказала она. — Я перезвоню и скажу, что ответила мама.

Я повесил трубку, не будучи уверен, что поступаю верно. У меня было четкое ощущение, что у Тани возникли какие-то проблемы. И я не хотел усложнять эти проблемы, задавая ей вопросы или посвящая в наш разговор ее родителей.

Я всегда был человеком действия. Я любил бегать, любил заниматься спортом, любил плавать. Считал себя первоклассным боксером, и вообще многие виды спорта давались мне с легкостью. У меня были надежды, что я смогу участвовать в Олимпийских играх и, может быть, даже занять какое-то место. Но все это было, конечно, тогда, когда у меня были ноги.

Пока я находился в госпитале и после того как выписался оттуда, я начал привыкать к размышлениям. К тому, чем раньше я никогда не занимался. И я понял, что раздумье может быть таким же захватывающим и поглощающим, как алкоголь или никотин. Вы настолько привыкаете думать, что даже испытываете неудобство, если в течение какого-то времени не загружаете свои мозги.

Пребывая в состоянии задумчивости, я успокаивался. Я мог мечтать, фантазировать, строить различные совершенно сумасшедшие, невыполнимые планы, выдумывать любые жизненные сценарии. Большинство моих фантазий не имело никакого отношения к реальности, но я получал от них большое удовольствие. Я понял, что открыл для себя совершенно новый мир — эти ощущения захватили меня полностью до кончиков волос.

После того как я примерно с полчаса размышлял о Таниной просьбе дать ей сто долларов, я пришел к выводу, что, вообще-то, все это чревато возможными неприятностями для девочки. Вы можете сказать, что я попусту тратил время, но это не верно. Я считаю, что в детской жизни бывают своего рода кризисы и что, возможно, мои действия могли бы помочь этому кризису разрешиться. В ином случае дело грозило бы стать намного хуже.

Но все-таки меня терзали большие сомнения в отношении правильности моего поступка. Поэтому я позвонил доктору Ноубл, полагая, что она сможет ответить на мои вопросы.

Она оказалась дома, и после небольшой беседы я рассказал ей о звонке Тани, о ее просьбе в отношении денег и о субботнем ленче, который я организовал, чтобы отдать племяннице деньги.

— Что ты думаешь, Черри? — спросил я.

— Сколько ей?

— Восемь.

— Знаешь, Чес, что-то мне эта история не нравится. Может быть, здесь все абсолютно невинно, но я сомневаюсь в этом. Я не знаю, что чувствует в отношении денег восьмилетний ребенок, но когда я была в этом возрасте, сто долларов казались мне огромной суммой. Я думаю, что у малышки серьезные проблемы.

— Вот и мне так кажется.

— Однако я не уверена, что тебе следовало обещать ей деньги. Ты ведь дал обещание, не так ли?

— Да, но я подумал, что это единственный способ уговорить ее прийти ко мне на ленч. Если бы я сказал ей: „Давай поговорим об этом позже", я думаю, она отвергла бы мое предложение и просто повесила бы трубку. Послушай, Таня очень хорошая девочка, просто она опасается, что, если расскажет мне, в чем дело, я не дам ей денег.

— Возможно, ты и прав. Я хотела бы знать, как у вас пройдет ленч. Надеюсь, ты расскажешь мне?

— Обязательно. Я позвоню тебе после того, как переговорю с ней.

— А может быть, я лучше потом заеду к тебе?

Я какое-то время колебался, затем ответил:

— Конечно, Черри.

— Тогда и увидимся, — сказала она с облегчением.

Мы повесили трубки, и я вернулся к своим раздумьям.

Но на этот раз я не думал про Танины проблемы. Объектом моих размышлений было предложение, так любезно сделанное мне доктором Черри Ноубл. Я не мог отделаться от мыслей о ней (она оказалась права), я думал об этом постоянно. Наверное, это звучит смешно, но у меня было только одно желание: я мечтал завоевать мою великолепную леди.

Но она ждала от меня кое-что еще. И я не был уверен, что готов дать ей это. Я хотел, конечно, но не мог. Я говорил вам, что, когда я был молод и у меня было целое тело, я был очень красивый пловец. Но сейчас я словно превратился в разрубленную пополам лодку.


21

Лаура Гюнтер


Бобби Герк — это самый большой мужчина, которого я когда-либо видела. А уж я, поверьте мне, повидала их немало. Он говорил, что весит сто двадцать килограммов, но я думаю — больше, где-то ближе к ста пятидесяти. И это все не за счет жира, просто Бобби был большим, широким, громадным мужиком. Я и сама не малышка, но рядом с ним каждый раз чувствовала себя Дюймовочкой.

Большие ребята любят, чтобы было весело, если вы понимаете, о чем я. Поэтому с этим парнем приходилось крутиться будь здоров. И он сам не чурался разнообразных дел. Я подразумеваю, что он играл в азартные игры и, возможно, занимался другими разными махинациями. Это давало ему приличный доход. Но он ездил на машине десятилетней давности, жил в отеле, битком набитом блохами, и ел в дешевых забегаловках. Однажды (только однажды) он вытащил меня поужинать. Это было самое дешевое местечко, где я когда-либо бывала, но даже там он, увидев счет, буквально подпрыгнул на месте и оставил официанту на чай лишь один доллар. Я посоветовала ему никогда больше не приходить туда, иначе официант подсыплет ему яду.

Наконец, я устала от всего этого и начала подыскивать себе что-нибудь получше. Мне показалось, я нашла одного подходящего мне мужичка. Абсолютный алкоголик по имени Герман, который занимался страховым бизнесом и выглядел вполне обеспеченным.

Я дала ему кредит только один раз, если вы понимаете, о чем я, чтобы продемонстрировать свои таланты. Однако на следующий раз, встретив его в клубе, я напрямую выложила ему свои требования, и он сразу скис.

— Послушай, котенок, — был его ответ, — тот самый день, в который я начну платить женщинам за это, будет днем, когда я повешусь.

Что за дерьмо. Я имею в виду, что он почти наверняка водит своих женщин в хорошие рестораны, покупает им тряпки и какие-нибудь дорогие украшения, но это он не считает платой. И ведь многие мужчины поступают таким образом. Они запросто могут купить своей девчонке норковую шубу, но дать ей в руки наличность кажется им оскорбительным. Вот вам и вся хреновина.

Таково было мое положение на момент рассказа. Каждый месяц я получала алименты да плюс зарплата в „Хашбиме" — я жила довольно неплохо. Но мой банковский счет был настолько скудный, что я даже не могла позволить себе заболеть, поэтому я продолжала оглядываться, искать и надеяться.

Теперь возьмите мою подружку Джессику Фиддлер. Она должна заботиться об одной богатой заднице два раза в неделю и за это имеет: свой собственный дом, зарплату каждую неделю, как у любого служащего, и кучу даровой парфюмерии и косметики. Я была бы счастлива пристроиться так же, как она.

И вот случилось нечто, что полностью перевернуло мою жизнь. Однажды вечером ко мне пришел Бобби Герк, но вовсе не для игр и веселья.

— У меня есть для тебя работенка, малышка, — сказал он.

— Великолепно, — ответила я, — сколько?

— Ба! Ты даже не хочешь узнать, что это за работа?

— Я уверена, что ты не предложишь мне ограбить банк.

— Ничего подобного. Это вполне по твоей тематике.

— Я люблю свою тематику, — заметила я, — ну так что же?

— Есть один мальчишка, который может доставать любую информацию, связанную с фармакологией, химией и все такое прочее. Время от времени этот мальчишка продает эту информацию за хорошие деньги. Однажды, не так давно, он пришел ко мне и спросил, не хочу ли я участвовать в сделке. Суть ее такова: в некотором месте разрабатывается таблетка, способная превратить „карандаш" любого парня в нечто большее.

— Тебе это совсем не нужно, Бобби, — сказала я ему. И это была чистая правда.

— Это не для меня, идиотка, — вспылил он. — Если мне удастся получить эту таблетку, я смогу ее скопировать и размножить. Это предполагает много-много мешков с деньгами.

Я в недоумении уставилась на него:

— Да, но ведь тот мальчишка как раз и собирается достать тебе эту таблетку.

— Да, он собирается достать ее мне, — сказал Герк, — я и сам это знаю.

— Ага, — произнесла я, — теперь схватила. Ты хочешь отсечь этого мальчишку от дела.

— Абсолютно верно. Но чтобы сделать это, я должен знать, кто даст ему образец. Ты меня понимаешь?

— Иду с тобой ноздря в ноздрю, — усмехнулась я. — Ты хочешь, чтобы я познакомилась с этим парнем и закрутила ему яйца.

— Меня не интересует, как ты это делаешь.

— Хорошо, — согласилась я, — штуку в качестве аванса.

— Штуку?! — заорал он. — Ты что, дерьмо или тупица?! Сотню сейчас и другие пять сотен, когда сделаешь то, что я хочу.

— Тысячу сейчас, — продолжала настаивать я, — а другую — после. Или никакого дела.

Мы бегали с ним по большой комнате, орали друг на друга и размахивали руками. Наконец он дал мне пять сотен в качестве аванса и пообещал еще тысячу, когда я все узнаю про то, что его интересует.

— Они называют это ЖАВ-таблеткой, — пояснил Герк, — и я знаю место, где она разрабатывается, — лаборатория „Макхортл".

— Я запомню. Каким образом ты собираешься познакомить меня с этим парнем?

Мы перебрали несколько возможных вариантов организовать нашу встречу, чтобы этот кретин не смог ничего заподозрить, но ни один из них не удовлетворил нас.

— Послушай, — сказала я наконец Герку, — честность — самая лучшая политика. Как имя этого парня?

— Вилли Бревурт.

— Тогда ты говоришь ему, что знаешь одну девчонку, которая в данный момент мечтает, чтобы кто-нибудь подергал ее соски. Если он заинтересуется, приводи его, представляй мне, затем убирайся.

— Ну а как быть, если он не заинтересуется?

— Ну а о чем тогда говорить? Если я ему не подойду, как я смогу закрутить ему яйца?

— Да-а, — протянул сообразительный Бобби. — Я вижу, что ты имеешь в виду.

— Давай попробуем. Если это не сработает, то я придумаю что-нибудь другое.

Но это сработало с первого раза. Через два дня Герк появился со своим пареньком в моем доме. Этот Вилли Бревурт был стройный, элегантный парень с длинным невыразительным лицом. А как он был одет! Боже мой, как он был одет! Я сразу увидела, что его костюм от Армани, а штиблеты из настоящей крокодиловой кожи. Ну и красавчик же он был.

В течение какого-то времени мы попивали спиртное, перебрасывались шутками, а затем Бобби сказал, что ему пора в свой офис, и отвалил. Я налила Вилли и мне еще по одному напитку, если можно назвать напитком содовую — это все, что он пил, затем поняла, что пришло время для витаминов.

— Ты на машине, Вилли? — спросила я. — Или тебя подбросил Бобби?

— Нет, я на машине.

— Чудесно. Какая у тебя машина?

— Серебристый „инфинити".

— Здорово. Это машина миллионеров, — заметила я. — Послушай, почему бы нам не устроиться поудобнее?

— Полностью разделяю твой взгляд на вещи.

— У меня есть роскошная кровать с водяным матрасом. Я думаю, она тебя вполне устроит.

На это он ничего не ответил. Зато задал мне вопрос:

— Ты девушка для удовольствий, Лаура?

— Иди к черту. Вовсе нет, — ответила я. — Просто сейчас мне так хочется. Я менеджер в магазине женской одежды.

На самом деле я не была менеджером, я была просто продавщицей, но разве это имеет значение?

— В магазине женской одежды, — повторил он, оживляясь. Вилли заулыбался и подался вперед. — Это, должно быть, захватывающая работа. Я думаю, что ты знаешь абсолютно все в отношении моды.

— Кое-что, — ответила я. — Юбки удлиняются, а цены увеличиваются. Но по мне лучше, когда цены снижаются, а юбки укорачиваются.

Он засмеялся, и мы начали раздеваться. У него было потрясающее шелковое белье цвета аквамарина. Фигура — полный отпад. Раздевшись, я отправилась в ванную. Вилли последовал за мной и осмотрел комнату поверх моего плеча.

— У тебя очень хорошая косметика, Лаура, — заметил он. — Если не ошибаюсь, это „Донна Каран". Тебе нравится эта серия?

— Да, очень. При помощи всего этого я могу выглядеть несколько миниатюрнее.

— Да, — произнес он одобрительно, — ты девочка не мелкая. Мне кажется, мы с тобой одного размера.

— Похоже на то, — согласилась я.

Мы оба были обнажены. Я взяла пеньюар из ярко-красного шифона и уже собиралась его надеть, когда Вилли вдруг вцепился в него.

— Какой потрясающий пеньюар, — воскликнул он, затем перевел взгляд на меня. — Ты не возражаешь, если я его примерю?

Я не была шокирована. Послушайте, если вы играете в те игры, в которые люблю играть я, ничто в мужчине не в состоянии шокировать вас. Я однажды трахалась с парнем, который, пока я скакала по нему, играл на балалайке.

— Конечно, — кивнула я. — Примерь, если хочешь.

Пеньюар сидел на нем великолепно.


22

Мервин Макхортл


Почти всю свою сознательную жизнь я занимался производством и маркетингом фармакологической продукции. Я с самого начала знал, что ЖАВ-проект не имеет будущего. И вовсе не потому, что невозможно создать таблетку тестостерона. Грегори Бэрроу — необыкновенно талантливый химик, и эта задача ему по плечу. Причина была в реакции общественности на результат от воздействия данной таблетки.

Послушайте, я служил в войсках во время второй мировой войны и прекрасно помню тот жуткий шум, который поднялся, когда газеты вдруг стали писать, что мы используем препараты для подавления сексуального желания у солдат. На самом деле все это было глупостью, но скандал произошел невероятный, и потребовалось длительнейшее время, чтобы убедить отцов и матерей американских солдат, что их мальчики не подвергаются такому жестокому обращению.

Но, разумеется, я не стал ничего говорить об этом ни полковнику Кнекеру, ни Грегу Бэрроу, потому что наверняка знал, что ЖАВ-проекту не суждено выйти из стен моей лаборатории. Даже если таблетка была бы создана и мы передали бы ее полковнику, все равно эту информацию не удалось бы сохранить в секрете, а публика в наши дни реагирует на такие вещи гораздо нетерпимее, чем раньше. И силой общественности данный проект был бы уничтожен на корню. И я сомневаюсь, что кто-либо из солдат смог бы когда-нибудь хотя бы взглянуть на данную таблетку.

А впрочем, какого черта! Контракт был составлен по всем правилам юридической науки, и я не собирался говорить „нет" Пентагону. Если они хотят ЖАВ-таблетку, пожалуйста, я сделаю все от меня зависящее, чтобы предоставить ее им. А дальше вопрос будет касаться общественного мнения и департамента секретности в Пентагоне, но не лаборатории „Макхортл".

По-моему, была примерно середина июня, когда однажды мне позвонил Грег Бэрроу и спросил, не могу ли я спуститься вниз в лабораторию. Он хотел кое-что продемонстрировать мне. Я пожелал узнать, сколько времени продлится эта демонстрация. Грег ответил, что не более часа. Меня это вполне устраивало. Я назначил встречу Джессике Фиддлер в двенадцать часов и не собирался ее откладывать. Мне нужны были некоторые из ее штучек.

Грег ждал меня возле открытой двери своей личной лаборатории. После того как я вошел, он закрыл дверь и осторожно замкнул ее на замок. Затем усадил меня перед экраном.

— Первая запись, — объявил он. — Она показывает результаты эксперимента, суть которого в том, что в одну клетку помещались две или более инъецированных мышей.

То, что я увидел, было убийство в прямом смысле этого слова. Мне никогда еще не доводилось видеть такого кровавого побоища. Сколько бы их ни было — две, три, четыре мыши, — они атаковали друг друга с невероятной жестокостью, в которую даже трудно было поверить. Во всех случаях выживала только одна мышь. Но и она была настолько изранена, что не оставалось никаких сомнений в ее скорой смерти.

— Финальные моменты этой пленки показывают, как в одной клетке находятся несколько неинъецированных мышей. Обратите внимание, у них нет признаков агрессивного поведения.

Кассета закончилась, он перемотал ее, вытащил и поставил следующую.

— Я думаю, — продолжил он бесстрастным голосом, — из того, что мы только что видели, можно заключить, что стремление к убийству является прямым результатом введения в кровь тестостерона. Новая кассета показывает поведение мышиной особи мужского пола, которой введен тестостерон, в компании с особями женского пола, также с введенным тестостероном.

Было очевидно, что самец с тестостероном не собирается убивать самку, если только он не намерен затрахать ее до смерти.

Я никогда не видел такого активного совокупления среди животных. Маленький трахальщик совсем сошел с ума, казалось, что он не может до конца удовлетвориться. Сначала он оседлал ближайшую к нему мышь, затем стал по очереди совокупляться с остальными, пока не вернулся к первой, начав все с начала. В конце концов он свалился на бок и затих.

— Он мертв? — спросил я, пораженный сексуальной мощью маленького животного.

— Нет, — ответил Бэрроу, — просто отдыхает. Сейчас передохнет и опять начнет делать то же самое. Очевидно, тестостерон усиливает физическую агрессивность, направленную против особей мужского пола, и сексуальную активность в отношении особей женского. Это очень интересный результат, который, однако, беспокоит меня. Что случится, если диета, обогащенная тестостероном, вдруг даст не те результаты?

— О чем ты говоришь, Грег?

— Результатом эксперимента может оказаться следующее: мы сподобимся вызвать к жизни побочные эффекты и совсем не добьемся желаемого. Мы же не собираемся создать армию сексуальных маньяков.

— Ну конечно же, нет. Я теперь понимаю, что ты имеешь в виду, и меня это тоже очень волнует. А если попробовать более слабую дозу?

— Я пробовал, — ответил Бэрроу, — но результаты те же самые.

В течение какого-то времени я сидел и переваривал услышанное, затем рассказал Грегу историю, поднявшую такой большой шум во время второй мировой войны.

— Послушай, я — не химик и знаю мало про химические соединения, но в фармакологическом бизнесе работаю уже много лет и уверен, что должно быть какое-нибудь вещество, которое можно добавить в приготовленный тобой раствор, чтобы избежать побочного эффекта. Ты понимаешь, о чем я? Это вещество должно подавлять сексуальные аппетиты лиц мужского пола или, по меньшей мере, держать их на нормальном уровне.

Я видел, что Бэрроу заинтересовался.

— Это очень перспективная концепция, мистер Макхортл, — произнес он. — И, в общем, это вполне возможно с точки зрения химии. Я начну немедленно заниматься исследованиями в этой области. Стало быть, мы должны найти сексуальный транквилизатор, который можно будет сочетать с синтетическим тестостероном.

— Именно так, — сказал я, поднимаясь. — Если добьешься здесь каких-нибудь положительных результатов, непременно дай мне знать. Я уверен, что у тебя получится, и тогда мы сможем отбросить все наши волнения.

По дороге к Джессике я превысил все возможные скоростные лимиты и даже проехал на красный свет, потому что не хотел опоздать ни на минуту. Я чувствовал себя настолько на взводе, что даже подумал, не сделал ли я себе одну из инъекций Грега Бэрроу. Я имею в виду, что испытывал страстное желание.

Когда я приехал, мое возбуждение достигло апогея. Должен признаться, что в своем неудержимом стремлении скорее раздеть Джессику я даже разорвал ее трусики — я вел себя именно как та подопытная мышь, которую мы с Грегом наблюдали некоторое время назад. А затем, подобно этой мыши, я отвалился, отдыхая.

— О, папочка, — промурлыкала Джессика. — Что это с тобой сегодня? Почему ты ведешь себя, как тинэйджер? Что за прелесть любовник!

— Дай мне пива, — глухо пробормотал я. — И я обо всем тебе поведаю.

Я сел в постели и, потягивая свое любимое темное пиво, начал рассказывать, что видел на кассетах Грега.

Джессика весело рассмеялась:

— Ты имеешь в виду, что это действительно сработало?

— Ну, во всяком случае, это чертовски здорово работает на мышах. И химик собирается подобрать средство, которое снизит эффект половой активности. Мы должны получить убийц, а не сексуальных маньяков. И, конечно, мы до сих пор не знаем наверняка, какое воздействие окажет эта таблетка на человека.

— Да-а, похоже, на тебя это произвело большое впечатление, — сказала она. — Мне кажется, тебе не надо так уж переживать и так волноваться. Помни, что у тебя не очень здоровое сердце.

— К чертям собачьим мое сердце, — воскликнул я. — Если бы я не знал, что ты ждешь меня, я помчался бы в туалет заниматься онанизмом. Прости, что я порвал твои трусики, Джесс. Я куплю тебе много-много новых.

— Ты можешь делать со мной все, что только пожелаешь, мне это даже нравится. Как ты думаешь, этот ЖАВ-проект в самом деле будет успешным?

— Похоже на то. В любом случае Грег Бэрроу успешно продолжает свои исследования, и я думаю, что через несколько месяцев мы сможем приглашать добровольцев из числа желающих.

— Добровольцев? А кто будет добровольцами?

— Ну, во-первых, сам Бэрроу, — ответил я ей. — Он всегда настаивает на том, чтобы первым опробовать свои изобретения. Я уважаю его за это и даже, пожалуй, восхищаюсь им, но все равно считаю, что он дурак. Хватит о бизнесе, малышка. Давай ты и я…

— О! — прервала меня Джессика. — Я забыла тебе сказать. У меня появились проблемы с машиной. По-моему, глупо тратить деньги на то, чтобы чинить что-то старое, — я думаю, мне нужно сменить „колеса".

— Ну, конечно! Все, что угодно, для моей малышки. Купи себе новую машину, что-нибудь симпатичное, а я оплачу. Это будет тебе моим маленьким подарком.

— О, папочка! — сказала она, вздыхая. — Почему ты так хорошо ко мне относишься?

— Потому что ты ко мне хорошо относишься, — проговорил я, протягивая к ней руки. — Ты всегда делаешь то, что я хочу.

— Я хочу то, что хочешь ты, — улыбнулась она. — Так?

— Да, — простонал я. — О да, моя дорогая.


23

Таня Тодд


Я сделала так, как мы договорились с дядей Чесом: сообщила маме, что он звонил и пригласил меня пообедать с ним в субботу. Это будет ленч, на котором присутствуют только двое: он и я. Она должна привезти меня к нему, но не оставаться, а потом, позже, заехать за мной.

Мама рассмеялась и сказала, что все это очень здорово, потому что она как раз планировала в субботу пробежаться по магазинам. Она также пообещала испечь немного шоколадного печенья, чтобы я угостила дядю Чеса, потому что неудобно кого-либо навещать, не принеся с собой хотя бы маленького гостинца.

Я ничего не стала говорить Чету Бэрроу про свой план, потому что до сих пор не была убеждена, что мой дядя действительно одолжит мне деньги, о которых я его просила.

Как бы там ни было, а в субботу мама повезла меня к дяде Чесу. Около двенадцати часов мы уже подъехали к его дому. Мама вслед за мной вылезла из машины, довела меня до двери, поцеловала и попросила передать дяде Чесу привет, а затем, как и обещала, уехала.

Я вручила дяде печенье — он обрадовался и сказал, что это здорово, потому что он купил уйму мороженого на десерт и теперь мы можем украсить его печеньем. Но сначала он предложил мне пиццу, два разных вида, а также мой любимый лимонад, и я подумала, что действительно все очень похоже на приятный маленький обед.

Мы начали кушать, и он приступил к обсуждению дел.

— Таня, — начал он. — Я дам тебе деньги, как и обещал. Но я действительно чувствовал бы себя намного спокойней, если бы ты мне сказала, на что ты их собираешься потратить.

— Я так и знала, что ты будешь расспрашивать меня об этом, — проговорила я. — Потому что сто долларов — это громадная сумма и ты не можешь просто так передать их мне, не попытавшись узнать, для чего они мне нужны. Я думала об этом и решила, что, пожалуй, могу тебе сказать, если ты пообещаешь не выдавать меня моим родителям.

— Я обещаю.

— Ты клянешься своей жизнью?

Он кивнул.

— Ты должен сказать это, — напомнила я.

— Клянусь своей жизнью, — произнес он.

— Хорошо. Мне нужны деньги, потому что я собираюсь убежать из дому. С Четом Бэрроу.

Он прекратил жевать и долгое время смотрел на меня, затем опять начал есть пиццу.

— Кто такой Чет Бэрроу?

— Его настоящее имя — Честер Бэрроу. Это мальчик, который живет по соседству, он на год старше меня и очень хороший. Помимо всего прочего, он очень умный.

— Да-а, — протянул дядя Чес. — Убежать из дому, это твоя идея или его?

— Это он придумал. Я даже еще не знаю, возьмет ли он меня с собой, но думаю, что, если я скажу ему, что у меня есть сто долларов, он обязательно возьмет меня, потому что, мне кажется, у него совсем мало денег.

— Хорошая мысль, — сказал мой дядя. — А почему Чес хочет уйти из дому?

— Потому что он там несчастен. Его отец с ним не разговаривает, а его мама только и делает, что смотрит телевизор.

— Понятно. А почему ты хочешь убежать из дому, дорогая?

— Потому что я тоже несчастлива. Отец все время пьет и не приходит домой на ужин, а когда он возвращается, от него сильно пахнет духами. Они с мамой постоянно ругаются. Однажды он ее ударил, и она плакала. Я не хочу там больше жить.

Дядя Чес промолчал. Мы взяли еще по куску пиццы. Она была невероятно вкусная, с толстым слоем сыра, который я почти весь съела.

— Куда вы пойдете? — наконец спросил дядя Чес. — Вы уже решили?

— Пока нет. Чет как раз сейчас планирует маршрут.

Он вздохнул с сочувствием:

— Таня, ты хорошо все обдумала? Я имею в виду… ведь у тебя не будет своей собственной комнаты и своей собственной кровати, может быть, ты не всегда сможешь кушать три раза в день. А как же ты будешь ходить в школу?

— Школа закрыта на каникулы.

— Ах да, я забыл. Но что в отношении тех вещей, которые я перечислил?

— Я думала об этом, — сказала я, — но, мне кажется, я привыкну. Скажи, пожалуйста, у нас сегодня будет десерт? Я хочу его приготовить.

— Конечно, моя дорогая. Мороженое в холодильнике. Если тебе нетрудно, перед тем как его класть, обдай ложку горячей водой.

— Я знаю, как делать, — успокоила я его. — Дядя Чес, тебе было больно, когда ты потерял свои ноги?

— Разумеется, да. И в течение какого-то времени я думал, что они все еще там. Каждый раз, вставая с постели, я пытался нащупать свои тапки, хотя прекрасно знал, что тапок у меня нет.

— Мне тебя очень жаль, — проговорила я.

Я принесла ему большую тарелку с десертом и такую же поставила перед собой.

— Выглядит отлично, — сказал он. — Ну что ж, давай приступим к первой порции.

— О, я больше не буду — съем только то, что у меня на тарелке. Я боюсь растолстеть. Дядя Чес, теперь ты, наверное, собираешься сказать мне, что я не должна убегать. Но поверь — это абсолютно бесполезно, потому что я уже все решила.

— Да нет, — произнес он. — Я не собираюсь пытаться разубедить тебя. Это серьезное решение, и, похоже, ты действительно его приняла.

— Да. А если я что-нибудь решаю, я выполняю это.

— Конечно, — кивнул дядя Чес. — Ты — очень ответственная девочка, я вижу это. Но могут возникнуть проблемы. Послушай, что я тебе скажу.

Он вынул свой бумажник, достал пять двадцатидолларовых банкнот и положил их на стул.

— Вот сто долларов, Таня.

— Я знаю. Я умею считать.

— Конечно, умеешь. Но проблема в том, что ты будешь с ними делать до того момента, как покинешь свой дом? Я думаю, ты можешь дать их Чету на хранение. Но тогда не исключено, что он сможет убежать с ними и не возьмет тебя с собой.

— Он не поступит так.

— Кто знает. Во всяком случае, это вероятно, не так ли? Не грызи ногти, дорогая. А если ты их спрячешь в своей комнате или в каком-то любом другом месте в доме, мама или папа могут найти эти деньги, и тогда тебе придется объяснять их происхождение.

— Я могу их спрятать очень хорошо.

— Конечно, ты можешь, дорогая, но все равно существует возможность, что их найдут. Давай сделаем так: я откладываю эти деньги для тебя, а когда вы будете готовы к побегу, ты можешь прийти сюда и забрать их. Ты возьмешь такси, приедешь ко мне, скажешь шоферу, чтобы он подождал, я заплачу ему за ожидание, отдам тебе сто долларов, и вы с Четом отправитесь куда захотите. Как тебе такой план?

Я стала обдумывать то, что он мне сказал.

— Ты обещаешь отдать нам эти деньги, дядя Чес, когда мы придем сюда?

— Ну конечно, вот они. Я их кладу в специальный конверт, помеченный твоим именем, и не буду его трогать. Это твое, и в любой момент ты можешь это забрать.

— Хорошо, тогда все в порядке, — согласилась я. — Я расскажу об этом Чету, и, думаю, теперь ему придется взять меня с собой.

— Наверняка. Если, конечно, он такой умный, как ты говоришь.

— Он поцеловал меня, — сказала я неожиданно.

— В самом деле? — спросил дядя Чес. — Ты на него разозлилась?

— Нет. Мне понравилось.

Дядя рассмеялся, подрулил на своем кресле ко мне и обнял меня.

— Конечно, как же это может не понравиться? — все еще улыбаясь, проговорил он.

Мама заехала за мной вовремя, как и обещала, и мы отправились домой. Я сразу же пошла искать Чета и наконец обнаружила его в бассейне. Это был бассейн для всех жителей нашего микрорайончика. Я не часто ходила туда, потому что то, что добавляли в воду для дезинфекции, окрашивало мои волосы в зеленоватый цвет. Чет сидел на траве возле бассейна — он был в одежде, и я поняла, что он не купался с другими ребятами.

Я подошла и села рядом с ним. Чет ел громадный гамбургер, он отломил от него кусок и протянул мне.

— Послушай, — начала я. — У меня есть для тебя кое-какие новости.

Я рассказала ему о том, как мой дядя обещал дать мне в долг сто долларов. Эти деньги он отложил в отдельный конверт, и как только мы решим убежать из дому, мы можем взять такси, подъехать к дяде домой и забрать мои деньги.

— Ура! — воскликнул Чет. — Замечательно. Мы сможем на эти сто долларов поехать в любое место. Я долго изучал карту и теперь знаю, куда бы мне хотелось попасть больше всего.

— Куда?

— На Аляску. Это хорошее место, и к тому же оно очень далеко от наших родителей, которым никогда не придет в голову искать нас там.

— А на Аляске есть медведи? — спросила я.

— Надеюсь, да, но они не будут нас тревожить. Ведь во Флориде есть аллигаторы, но смотри, сколько здесь живет людей, и никого еще не съели.

— И волки, — добавила я.

— Хорошо, хорошо, — сказал он сердито. — Куда ты хочешь поехать?

— Куда ты скажешь, — ответила я. — Аляска — отличное место.

На самом деле я очень хотела уехать в Париж, во Францию.

Париж — это место, куда Сильвия Годбаум поехала со своими мамой и папой.


24

Доктор Черри Ноубл


Он позвонил мне в субботу, сразу после того, как его племянница уехала. Я только что вернулась с пляжа, поэтому мне надо было принять душ и переодеться. По дороге я остановилась, чтобы купить охлажденную бутылку „фраскати", и приехала к нему в студию около пяти часов вечера.

Мы потягивали вино все из тех же ужасно нелепых кувшинчиков и закусывали шоколадным печеньем, испеченным его невесткой. Печенье было отличное: мягкое, воздушное, с большим количеством шоколада.

Чес рассказал мне о своем ленче с Таней и о том, как он пообещал отложить сто долларов до момента, когда они ей понадобятся.

— Ты думаешь, это было мудро? — спросила я.

— А ты можешь предложить что-то другое? Единственное, что я сумел сделать, это хотя бы немножечко выиграть время. Понимаешь, Черри, эти ребята могут изменить свое решение и забыть о намерении убежать. Но если они в самом деле придут сюда и попросят дать им деньги, тогда мне все-таки придется сделать это, поскольку я обещал.

— Видишь ли, Чес, — сказала я, — играть в эти игры с детьми — противозаконно. Я не знаю реальную ситуацию, но даже если ты не делаешь ничего предосудительного, ты наверняка станешь врагом родителей этих детей. И, скорее всего, тебя ждут неприятности.

— Я думал об этом, но у меня не было особого выбора, не так ли? Я не могу предавать этих ребят.

— Ты сказал, что имя мальчика Чет?

— На самом деле его зовут Честер, но Таня зовет его Чет. Чет Бэрроу.

Я поставила на стол кувшинчик с вином и внимательно посмотрела на Чеса.

— Бэрроу? — спросила я. — Его мать — Мейбл Бэрроу?

— Я не знаю, они живут по соседству с моим братом. Герман положил на нее глаз, он называет ее сдобным кусочком, и мне кажется, что она полненькая. А одна из причин, по которым Чет собирается убегать из дому, то, что его мать постоянно смотрит телевизор.

Я подавила глубокий вздох.

— Я не должна тебе этого говорить, Чес, но я доверяю твоему умению молчать. Мейбл Бэрроу — моя пациентка.

— О Боже мой!

— И я понимаю желание ее сына убежать из дому. Это в самом деле очень неблагополучная семья.

Он посмотрел на меня:

— Что же делать, док?

— К сожалению, мы не очень много можем сделать. Мейбл нуждается в том, чтобы ее приводили в норму. А это требует времени. И я пытаюсь ей помочь. Но на данный момент она говорит о разводе.

— Дело дрянь, — заметил он. — И, конечно, мальчишка чувствует, что происходит.

— Конечно. Дети намного более наблюдательные и чувствительные, чем предполагают их родители.

— Бедные дети, — вздохнул Чес.

— И не только дети, — добавила я.

— Что ты имеешь в виду?

Я налила себе еще немного вина.

— Это очень сложная проблема, — ответила я. — Я уверена, что дерматологи считают, что все на свете страдают кожными заболеваниями, а психиатры не сомневаются, что вокруг них одни только придурки.

Он улыбнулся:

— Может быть, ты и права. Мы все психи.

— Так кого же считать нормальным? — спросила я, но он не ответил.

Чес не включил лампу, и студия была наполнена сказочным светом заходящего солнца. Он был какой-то дивной расцветки: пурпурный, немножко серебристый, а в большинстве своем розово-лиловый. Казалось, воздух даже благоухал этим светом. Это создавало потрясающий приятный эффект теплоты и доверительности.

— Он поцеловал ее, — сказал Чес низким голосом, — Чет поцеловал Таню, и ей это понравилось. Это нормально?

— Хорошее начало, — ответила я.

Опять мы какое-то время сидели в тишине. Каждый думал о своем. Это был тот редкий момент, когда чувствуешь себя с кем-то настолько хорошо, что даже не хочется говорить. Затем я повернулась к нему и сказала:

— Я люблю тебя, Чес.

Мне казалось, что он никогда не ответит. Но наконец Чес произнес:

— Я этого не заслуживаю.

Эти слова буквально взорвали меня.

— Перестань! — возразила я сердито. — Сейчас же перестань. Дай мне решать, заслуживаешь ты этого или нет. Я тебя люблю.

Он засмеялся, его смех был немного грустным.

— Хорошо, доктор, — сказал он.

Я терпеливо ждала, зная, что Чес попытается объясниться. Он был честный человек, и это в самом деле было так.

— Ты знаешь, что я хочу, — произнес он наконец, — но это не только секс. Секс лишь одна часть моего желания. Все, что у меня есть, все, что окружает меня, — это достаточно для меня непросто. Когда со мной случилось то, что случилось, я думал, что, наверное, мне стоит умереть. Это была даже не боль, это был шок. Я посмотрел вниз и увидел, что у меня нет ног. Тогда я захотел встать и уйти, чтобы умереть. Мне казалось, это так просто — встать и уйти. Но это было не просто. Это было очень не просто, потому что мне нечем было идти.

— Чес, смерть или любовь — это для тебя одно и то же?

— Нет, конечно, нет. Я просто пытаюсь объяснить, что желание идти намного проще, чем все остальные. Понимаешь, я сильно хотел, но не смог. И так получилось, несмотря на то, что я старался изо всех сил. А потом я пытался умереть и тоже не смог: мое тело отказалось мне подчиниться.

— Это инстинкт, направленный на выживание.

— Это вы так говорите, доктора, но это подразумевает боль и несчастье. И теперь образ жизни, который я выработал для себя, оптимален в данной ситуации. А любить меня — это означает боль и несчастье. Будь честна, ты и сама знаешь это.

— Но это также означает выживание.

— Включи свет! — закричал он. — Черт возьми, здесь невыносимо темно.

Я включила светильник, и Чес отвернулся от меня. Мне показалось, что у него на глазах блеснули слезы.

— Ты должен был поговорить со мной об этом, пока ты проходил курс лечения, — сказала я. — Если ситуация такова, значит, мне не удалось тебе помочь.

— Как раз наоборот, — возразил он. — Может быть, единственная причина, по которой я еще держусь на плаву, заключается именно в том, что я прошел лечение. Твое лечение.

— Я знаю, как тебе сейчас трудно. Но любить — это значит очень многое преодолевать в себе. Это значит отдавать часть себя другому.

— У меня нету части, которую я мог бы отдать, — глумливо сказал он, глядя на свои обрубки.

— Послушай, — не сдавалась я, — все это означает боль для нас обоих. Но наши надежды и наши перспективы настолько необыкновенны, что все же стоит попытаться.

Он подмигнул мне:

— Нет боли — нет радости. Правда, док?

— Правда. Но все, что я читала или познала из собственного опыта, не дает мне ответа на то, что я чувствую в отношении тебя, Чес. Анализа моих чувств нет ни в одной из этих заумных книг. Возможно, все это совершенно ненормально.

— Как и я сам.

— Возможно. В твоем настоящем настроении. Мы с тобой по-разному смотрим на эти вещи. Ты воспринимаешь это как угрозу для жизни, я считаю, что это условия для выживания. Все, что я знаю, — это то, что я люблю тебя и хочу сделать тебя счастливым. И я уверена, что мне это удастся. Но я не имею никакого желания анализировать свои чувства. Я просто чувствую, и все. Помимо всего, — я улыбнулась, — по субботам у меня выходной.

Он рассмеялся:

— Хорошо, но коль скоро ты не хочешь анализировать себя, давай я сам займусь этим. Ты испытываешь ко мне жалость.

— Чушь.

— Ты воспринимаешь меня, как большинство людей воспринимают калек.

— Еще большая чушь.

— О! Я оскорблен: ты не считаешь, что моя терапия удачна. Твоя любовь строго профессиональна. Это своего рода чувство долга.

— Ты абсолютно не прав, Чес. Я люблю тебя, потому что люблю. Неужели ты не можешь видеть это под таким углом?

— Это было бы слишком просто.

— Любовь всегда проста. Это простое, четкое, элементарное человеческое чувство. Да, как ты говоришь, результатом могут оказаться и боль, и несчастье, но само по себе это чувство чистое и не влекущее никаких последствий. Ничего не надо осложнять. Оно просто существует, как существуют солнце и небо. И если ты отказываешься от любви, то рискуешь приобрести еще большую боль, еще большее несчастье.

— Ты давишь, — сказал он.

— Да, я давлю.

— Пытаешься сразиться с моей душой?

— Если хочешь, назови это так. Я не могу смотреть, как ты попусту растрачиваешь свою жизнь, Чес. Но что еще более важно, я не хочу попусту растрачивать свою. Конечно, это звучит эгоистично. Ты не собираешься попросить меня остаться с тобой поужинать?

— Нет.

— Ну и хорошо, — улыбнулась я, — а то это было бы слишком драматично. Ты ни о чем не хочешь попросить меня перед тем, как я уеду?

— Пожалуй. Я думаю, сейчас мне нужно что-либо покрепче, чем белое вино. Будь добра, сделай мне виски с содовой.

Я приготовила ему выпивку с большим количеством льда.

— Спасибо, доктор Ноубл.

— Всегда готова помочь вам, мистер Тодд, — проговорила я.

— Нижайший поклон, — усмехнулся Чес.

Я подошла к его креслу. Он обнял меня за шею, притянул к себе и поцеловал в губы. Длинный, страстный поцелуй. Затем мы посмотрели друг другу в глаза.

— Мне понравилось, — сказал он. — Это нормально?

— Хорошее начало, — ответила я.


25

Вильям К. Бревурт


Послушайте, меня одурачивали в моей жизни дважды. И то, как вел себя Бобби Герк, меня крайне настораживало.

За последнее время он звонил мне по меньшей мере четыре раза, узнавая, не получил ли я еще образец ЖАВ-таблетки. Я ответил, что работаю над этим, но мне не нравятся звонки, проверяющие меня. Когда человек ведет себя подобным образом, вы начинаете подозревать, что, во-первых, вы сильно продешевили, а во-вторых, что вас собираются выкинуть из доли.

Затем Бобби неожиданно предложил мне встретиться с одной сучкой. Обычно это означает, что вас опять-таки хотят обвести вокруг пальца в надежде, что вы попадетесь в эту ловушку и окончательно потеряете голову — тогда с вами можно будет делать все, что угодно. Однако я не видел причин, по которым Герк мог вести себя таким образом.

Я согласился поехать, потому что мне интересно было узнать, что он задумал, и к тому же не хотелось портить с ним отношения, поскольку я нуждался в его помощи в случае, если бы мне удалось достать эту таблетку.

Женщина Бобби оказалась крупной, дружелюбно настроенной бабенкой, не отличающейся особым умом. После того как мы узнали друг друга получше, я поинтересовался, как это ее угораздило связаться с такой свиньей, как Герк, который засасывает свои спагетти, как пылесос? Да к тому же от него пахнет не слишком приятно. Как она с ним трахается?

— Нищие не могут позволить себе выбирать, — ответила Лаура. (Это было ее имя — Лаура Гюнтер.) — Мне никогда не везло с мужчинами.

Тогда я поведал ей про удачу, о том, как она всегда сопутствовала мне. Лаура сказала, что это великолепно и она бы хотела уподобиться мне в моих надеждах или взять хотя бы кусочек удачи от меня.

Несколько лет тому назад я женился, но где моя жена сейчас, я не знаю. С тех пор у меня были связи с несколькими женщинами, но, скажу вам по правде, все это не имело для меня большого значения. Однако Лаура понравилась мне с самого начала, и я стал регулярно посещать ее два или три раза в неделю. Я водил ее в престижные рестораны и ночные клубы, где она могла выпендриваться как хотела и играть роль леди.

— Ты один из последних джентльменов, Вилли, — говорила она мне.

— Мне нравится это. Легко приходит, легко уходит, — отвечал я.

— А откуда приходит? У тебя собственный бизнес?

— Информационный бизнес. Я покупаю у людей, которые знают, и продаю людям, которые хотят знать.

— Наверняка это толстый гамбургер.

Мы обнаружили между нами много общего, и это сблизило нас. В конце концов, я даже сказал ей о своем хобби переодеваться в женские наряды. Ее это нисколько не шокировало.

— Послушай, — сказала она, — ты любишь переодеваться, а я люблю курить сигареты. Ну и что? Живи и давай жить другим — вот мой девиз.

Я получал большое удовольствие от того, что мог надевать ее наряды. Во-первых, они были хорошего качества, а во-вторых, у нас был один размер. Я купил очень много туалетов в магазине, где она работала. И иногда мы забавлялись тем, что наряжались в одинаковые туалеты, которые нам нравились, — у нас совпадали вкусы. Она всегда сначала примеряла вещи, а затем я их покупал. Это сберегло мне большое количество денег, потому что наряды покупались наверняка и подходили по размеру. К тому же мне нравился ее вкус и то, что она выбирала. Мы держали все новые наряды у нее дома, и это был как бы наш общий шкаф.

Лаура также показала мне кое-какие секреты с косметикой, о которых я раньше не знал.

Что касается секса, то он никогда не был сексом в прямом смысле, если вы понимаете, о чем я говорю. Но мы придумывали разнообразные варианты, и это нас вполне устраивало. Это было просто веселье, которое не причиняло вреда никому из нас. Несколько раз, когда у Лауры возникали сложности, я помогал ей деньгами, но сама она никогда ничего у меня не просила.

Единственное, что мне в ней не нравилось, так это то, что она без конца спрашивала меня о моем бизнесе, у кого я покупаю и кому продаю. В моем бизнесе надо семь раз отмерить, один раз отрезать и никому ни о чем не рассказывать. Помимо всего прочего, бизнес мужчины — это его личное дело, и Лаура должна была понимать такие вещи.

Я никогда не говорил ей ни слова о моих делах, но она продолжала расспрашивать меня.

И вот однажды вечером я пригласил ее во французский ресторан и между бренди и кофе решил поговорить с ней начистоту.

— Лаура, ты мне очень нравишься, и мы с тобой неплохо проводим время, но если ты будешь продолжать копаться в моем частном бизнесе, я, к чертовой матери, брошу тебя. Мне будет очень жаль, но другого выхода я не вижу. Я работаю в поте лица, чтобы сделать себе карьеру, и не обязан тебе или кому-нибудь другому говорить, что я для этого предпринимаю. Согласна?

Она вытащила одну из своих длинных, тонких сигарет, которые постоянно курила, и я щелкнул зажигалкой. Я заметил, что ее руки слегка дрожали.

— Вилли, — ответила она, — ты всегда хорошо ко мне относился, и я не хочу, чтобы ты послал меня к черту. Это правда, что я пытаюсь сунуть нос в твои дела. Я расскажу тебе, в чем тут дело.

После этого Лаура сообщила мне, что Бобби Герк предложил ей вступить со мной в контакт, чтобы выяснить, что происходит в лаборатории „Макхортл". Она была уверена, что он собирался выкинуть меня из этой игры.

— Что ж, у меня имелись кое-какие подозрения на этот счет. Я восхищен тем, что ты со мной так откровенна. Считай, что я твой должник.

— Перестань, Вилли, — сказала она. — Самое главное, ты не должен говорить Герку о моем признании. У него много связей, и, если он обнаружит, что я донесла, меня запросто могут скормить акулам.

— Конечно, я не собираюсь ничего говорить ему, Лаура. Почему ты думаешь, что я такая дрянь? Я буду делать вид, что все идет по его плану, но это достаточно сложно, потому что Герк большая сволочь, которую трудно обуздать. Но мы непременно сделаем это.

Несколько следующих дней я много думал, но так и не нашел способ, которым я смог бы воспользоваться, чтобы победить Герка.

Если я собирался найти применение ЖАВ-таблетке в боях или в футбольных командах, мне необходим был Бобби, так как он знал все об этом бизнесе по всей стране. И я мог пролезть туда только с его помощью.

Затем мне снова позвонила Джессика Фиддлер, и я в этот же день вечером подъехал к ней. У нее появилась новая информация.

— Он сказал мне, что просмотрел все видеокассеты, — доложила она.

Макхортл поведал Джессике, что пробная мышка мужского пола продолжала трахать свою подружку до той поры, пока не свалилась с нее в дикой усталости. Затем, после небольшого отдыха, все началось сначала.

— Это интересно, — заметил я, — ты подразумеваешь, что ЖАВ-инъекция дает усиление потенции?

— Так говорит Макхортл. А еще он сказал мне, что его химик работает над препаратом, способным снизить сексуальный порыв, потому что их заданием является создание убийц, а не сексуальных маньяков.

— Это должен быть очень сильный состав. Он не говорил тебе, когда таблетка будет готова?

— Нет. Но он сказал, что эксперименты на добровольцах планируются через пару-тройку месяцев.

— А он, случайно, не упоминал имя химика, который занимается этой проблемой?

— Нет, — ответила она, — не упоминал.

— Попытайся выяснить, Джесс, это очень важно.

— Насколько важно? — спросила она.

Эта чертова кукла намекала на то, что конверт должен быть потолще. Я терпеть не могу такие штучки, но у меня не было выхода.

— Ну, хорошо, еще одна тысяча за имя химика, — сказал я.

— Да брось, Вилли, — фыркнула она, — может, ты придумаешь что-нибудь получше?

— Сначала фамилия химика, а потом мы поговорим о бизнесе, согласна?

Она кивнула, и после этого мы расстались.

Я поехал к Лауре, чтобы переодеться для большого вечера в моем частном клубе. На этот гранд-парад я планировал надеть необыкновенно красивое платье из тафты цвета персика. Лаура обещала достать мне великолепный парик в стиле Вероники Лейк.

Конечно, я волновался по поводу предстоящего события, но еще больше меня беспокоило то, что мне рассказала Джессика Фиддлер. Если ЖАВ-таблетка действительно способна вызвать увеличение сексуальной активности, то в этом случае ей просто нет цены и я смогу заработать гораздо больше денег, не связываясь при этом со всякими тяжелоатлетами или футбольными командами.

Я все время прокручивал в голове, что мне необходимо достать экземпляр этой таблетки, размножить ее и распространить по всей стране в качестве препарата, способного необыкновенным образом увеличить мужскую силу. Вы ведь знаете, сколько мужчин готовы заплатить любые деньги за подобную таблетку, чтобы играть так долго, как им бы хотелось? Миллионы.

Но самым лучшим в этой ситуации оказывалось то, что совершенно отпадала необходимость в Бобби Герке. Я был в состоянии организовать все сам, и прежде чем меня схватили бы за воровство, я успел бы заработать большое количество денег, и мне тогда уже нечего было бы бояться. Я решил тщательно все обдумать и прикинуть свои возможности.

— Хай, Вилли, — сказала Лаура, подойдя ко мне, — ты потрясающе выглядишь. Хорошие новости?

— Удача пока со мной, — ответил я, — она все еще не отвернулась от меня.


26

Марлен Тодд


Должна признаться, что меня ужаснула реакция, произошедшая в моем организме от прямого введения окситоцина путем ингаляции. Когда я засовывала ингалятор себе в ноздри, я и понятия не имела, что из этого получится. Но все исследователи, имеющие представление об этике, просто обязаны сначала испробовать новые препараты на себе, а потом уже предоставлять их к общему употреблению.

Мое поведение после ингаляции гормоном было совершенно недопустимым, но больше всего меня поразило то, что я все время чувствовала происходящее во мне, понимала, насколько все это нелепо, но была не в состоянии контролировать себя. Я знала, что веду себя чрезмерно эмоционально в отношении Грега Бэрроу, моей дочери, моего мужа, но никак не могла справиться с охватившей меня любовью.

По счастью, все это оказалось временным и закончилось совершенно неожиданно, когда я свалилась почти в коллапсе, едва-едва успев добраться до кровати. Когда я проснулась на следующий день, у меня не было никаких симптомов вчерашних ощущений, кроме небольшой сухости в носу.

Было совершенно очевидно, что аэрозольная форма окситоцина являлась слишком мощной для того, чтобы использовать ее в парфюмерии. Однако способность гормона модифицировать поведение и настроение показалась мне уникальной и абсолютно бесценной.

В самом деле, этот гормон мог сделать „Объятия" теплым, интимным запахом, вызывающим желание заботиться о людях, а это было как раз то, к чему я стремилась.

Наконец я приступила к работе, и начались мои длительные поиски по выработке как оптимальной композиции, так и оптимального раствора для гормона. Я работала очень долго, но все равно то, что я хотела, не получалось. Я не переставала находить новые сочетания, и в конце концов это превратилось в бесконечный поиск.

А тем временем я столкнулась с ухудшающимся кризисом в моей семье. Мой муж пил все больше и совершенно в открытую волочился за разными бабами, поэтому мне пришлось начать прямую и последнюю конфронтацию.

Все началось с того, что Герман забыл день нашей десятой годовщины. Тем вечером я приготовила чудесный ужин: роскошный ростбиф, поджаренная картошка, французские овощи с лимонами. Очень красиво накрыла стол. Главным сюрпризом была чрезвычайно дорогая бутылка бордо, произведенная в год, когда мы поженились. Конечно же, Герман так и не приехал домой к ужину. Бедная Таня и я изо всех сил старались делать вид, что все нормально и нам очень хорошо вдвоем.

Герман объявился около половины одиннадцатого, когда Таня, слава Богу, уже ушла спать. Он был абсолютно невменяемым. Я сидела на кухне, когда он вошел и прямиком направился к холодильнику за холодным пивом, я так полагаю. Но затем заметил неоткрытую бутылку вина.

— Однако, — сказал он, вытаскивая ее для того, чтобы взглянуть на этикетку, — какого черта здесь это находится? Это же безумно дорого.

— Ты видишь год изготовления? — спросила я.

— Конечно, десятилетней выдержки, и что?

Я молча смотрела на него, наблюдая за выражением его лица.

— Вот дерьмо, — пробормотал он, — это год, когда мы поженились. Сегодня наша дата, да?

Я не ответила.

— Ну, перестань. Давай что-нибудь организуем. Может быть, мы с тобой вылезем завтра в ресторанчик на хороший обед?

— Сегодня уже был хороший обед, — ответила — ростбиф. Но ты не пришел домой.

— Ну, прости, дорогая, — сказал он почти с сожалением. — Ты должна была мне напомнить! Откуда я лог знать?

И тогда я приняла решение. Конечно, в моей жизни случались куда более серьезные ссоры и разочарования, но в этот момент я поняла, что больше не в состоянии выносить его подобное поведение.

— Герман, — произнесла я. — Я буду подавать на развод.

В течение какого-то времени он стоял молча и лишь часто моргал глазами.

— Да прекрати, дорогая, — сказал он хриплым голосом. — Ты ведь не думаешь так в самом деле?

— Я в самом деле так думаю, Герман. Я предлагаю тебе спать в свободной комнате для гостей, а завтра я сама увижусь с адвокатом, и затем мы решим технические моменты. Я больше не буду с тобой жить.

— Да что ты давишь в какую-то непонятную сторону, черт тебя побери? — закричал он. — Ну, я не пришел на ужин, не пришел на нашу годовщину — это все ерунда собачья. Такие вещи происходят сплошь и рядом.

— Это не только сегодняшний случай. Это все те ночи, когда ты не приходил домой. Ты пьешь, ты трахаешься направо и налево. Все. Я больше не могу выносить это, Герман. Мое терпение лопнуло.

— Я не понимаю, что это ты вдруг решила ссучиться? — Его лицо стало невозможно красным. — Я что, плохо обеспечиваю твою жизнь? У тебя твой собственный дом! Кто платит за тот самый чертов ростбиф? Большинство женщин с удовольствием будут иметь то, что имеешь ты.

— А что я имею? — зло закричала я в ответ. — Алкоголика мужа, который даже не пытается скрывать свои интрижки? Идиотского отца, который не проводит ни минутки времени со своим единственным ребенком? Несчастного любовника, который потерял весь интерес к своей жене? И ты думаешь, что большинство женщин захотят иметь это? Подумай еще раз, ты, ублюдок.

— Послушай, — сказал он серьезно. — Я признаю, что я не самый совершенный человек, но кто из людей совершенен? У меня большие нагрузки в офисе, полно работы, которую я должен делать. Ты понимаешь, что мне необходимо расслабиться, или я сорвусь с катушек. Может быть, я не много думаю о том, что заботит тебя или Таню, но это совсем не потому, что я не люблю вас. Я люблю вас, я действительно вас люблю. Послушай, если у меня не будет дома и мне некуда будет вернуться после работы, я пропал. Развод — это не выход, Марлен, и ты это знаешь. Ты ведь все еще любишь меня? Правда?

— Да, — ответила я. — Помоги мне, Господи, я все еще люблю тебя. Но любовь — это, к сожалению, еще не все. Во всяком случае, для меня или для Тани. Мы хотим, чтобы нас тоже любили, мы нуждаемся, чтобы дома был мужчина, который мог бы выслушать наши проблемы и помог бы решить их. Мы хотим иметь заботливого мужа и отца, а ты не заботишься о нас, Герман.

— Слушай, ты, сука! — заорал он, теряя над собой контроль и наступая на меня. — Если тебе не нравится, как я себя веду, тогда можешь получить свой долбанный развод. Кому ты нужна? Ты намного больше заинтересована в своей дурацкой работе, которой ты занимаешься, чем во мне. А когда вопрос доходит до постели, знай об этом, ты — полная никудышка.

— Какого черта ты говоришь мне это? Сколько времени прошло с тех пор, когда ты последний раз пытался? А если и делал это, то был слишком усталым и вымотанным, чтобы у тебя что-нибудь получилось, поэтому не разговаривай со мной о сексе. Иди и трахай одну из своих курочек, как ты их называешь. Один Бог знает, какую гадость ты можешь подхватить от них. Будь уверен, я каждый раз после тебя мою посуду специальным раствором. Я не собираюсь заразиться какой-нибудь дрянью.

— Ты что, совсем умом тронулась? Что ты такое несешь? — взревел мой муж. — Ты думаешь, что я не использую… — Тут он осекся и не договорил то, что хотел сказать. Сделав глубокий вдох, он, уже более спокойно, произнес: — Послушай, мы оба расстроены. Я признаю, что забыл годовщину нашей свадьбы, и приношу свои извинения. Давай оставим идею о разводе. Я не хочу терять тебя, Марлен, в самом деле не хочу. Я лягу спать в комнате для гостей, а завтра мы с тобой увидим все в другом свете — тогда и поговорим. Хорошо?

— Я пошла спать, — сказала я. — Говядина в холодильнике. Точно такая же, как и ты, милый любовник, — холодная говядина.

И тут он взмахнул рукой и шарахнул об пол бутылку с вином, которое было произведено в год нашей свадьбы. Бутылка разбилась на миллион маленьких-маленьких осколков. Красное бордо разбрызгалось во все стороны. Мы оба стояли и смотрели на то, что он сделал.

Затем я подняла глаза на Германа:

— Что ты пытаешься этим доказать?

Я поднялась наверх и остановилась около Таниной двери. Из ее комнаты не доносилось ни плача, ни хныканья, поэтому я надеялась, что она все-таки заснула и не слышала всего этого безобразия. Я направилась в свою спальню и закрыла дверь на замок. У меня не было сил даже принять душ, я просто надела пижаму и забралась под одеяло.

Я лежала и думала о том, что он сказал, и что я сказала, и что я должна была еще сказать. В целом ситуация была такая грустная, что мне хотелось выть.

И затем я вдруг поняла всю необычность происходящего. Я провела столько времени, пытаясь создать запах, который поможет людям испытывать любовь, быть более заботливыми, а закончила свой день тем, что разрушала любовь и не заботилась о том, кому, может быть, эта любовь была так нужна.

Наверное, мне потребовался час или около того, чтобы заснуть, и я начала думать, связано ли каким-то образом решение моих личных проблем с решением профессиональных. Возможно, так оно и было.


27

Мейбл Бэрроу


Причиной, по которой я полнею, является то, что я несчастлива. Именно так я и сказала доктору Ноубл, на что она ответила:

— Гм.

Но это действительно так. Я знаю, что, когда я выходила замуж, у меня был шестой размер, а теперь я ношу двенадцатый. Это говорит о чем-то, не правда ли? Когда вы несчастливы, вы постоянно что-нибудь жуете, а это не может не отразиться на вашем весе.

Конечно, я не уродливая толстуха, пока еще нет, но все-таки гораздо полнее, чем мне хотелось бы. Я знаю, что мои бедра, ягодицы и грудь слишком большие. Пока все это еще терпимо, но все равно не может не действовать мне на нервы.

Я привыкла к тому, что у меня всегда была фантастическая фигура. Каждый, кто знал меня раньше, может это подтвердить. В то время я могла носить совсем крошечные бикини. Но, насколько я понимаю, все это уже в прошлом. Теперь когда я надеваю купальник, то он больше закрывает, чем открывает, а это жутко противно. Да, я превратилась в типичную домохозяйку, у которой холодильник битком набит замороженными полуфабрикатами. В основном макароны и сыр. Вот почему поведение Германа Тодда заставило меня встряхнуться и кое о чем задуматься. Зная, что он жуткий бабник, я чувствовала еще большее возбуждение оттого, что мужчина, который так много имеет, мог напасть на меня. Я ощущала потребность получить от жизни что-нибудь еще, кроме тяжелого дыхания моего мужа.

Однажды утром, когда Марлен и Грег уехали на работу, а дети играли на улице, Герман зашел ко мне на чашку кофе. Я сварила две порции кофе, выложила на блюдо печенье, и мы уселись на кухне поболтать.

— Что с тобой? — спросила я его. — Ты выглядишь подавленным.

— Так, разные мысли, — ответил он, вздыхая. — Мы с Марлен сильно повздорили прошлой ночью.

— В самом деле? И из-за чего?

— Я забыл, что вчера была годовщина нашей свадьбы. Марлен приготовила праздничный ужин и купила бутылку вина, а я пришел домой поздно, ну, она и устроила скандал.

— Она успокоится.

— Вряд ли, она говорит, что хочет разводиться.

— А вот это дерьмово, — сказала я.

— Да. Сегодня утром мы тоже говорили об этом, но она настроена категорично и не собирается отступать. Она уехала повидаться с адвокатом.

— Мне очень жаль, Герм.

— Да, мне тоже. Послушай, Мейбл, я надеюсь, что ты никому об этом не расскажешь, даже Грегу.

— Конечно, не расскажу. И что ты собираешься делать?

— Даже и не знаю. Я думаю, пока снять номер в какой-нибудь гостинице. Может быть, если я не буду постоянно маячить у нее перед глазами, она успокоится и изменит свое решение.

— Возможно, — согласилась я.

Допив кофе, я встала и начала складывать в раковину посуду. На мне была старая рубаха, волосы накручены на бигуди, но казалось, что Германа это совсем не смущает. Он поднялся и подошел ко мне так близко, что я почти коснулась его руки. Он ослабил ремень на моих брюках и расстегнул их. На мне были белые хлопчатобумажные трусики.

— Ты необыкновенная женщина, Мейбл, — проговорил он. — Мы обязательно сделаем друг друга счастливыми.

Герман наклонился и начал по очереди целовать мои соски, потом поднял глаза вверх и взглянул мне в лицо.

— Если я все-таки решу организовать это место в отеле, ты меня навестишь?

Я промолчала, и он снова стал целовать меня. У него был просто потрясающий язык.

— Навестишь? — повторил он.

— Хорошо.

Я ответила, абсолютно не думая о том, что я говорю. Я сказала „хорошо", поскольку это было то, о чем я думала в течение последнего времени. Но это была не единственная причина, был еще один момент, который повлиял на мое решение: я считаю, это был его язык.

Однако когда он ушел, я подумала обо всем этом еще раз и поняла, что боюсь. Мне вдруг пришло в голову, что, если Марлен хочет развода, она вполне может нанять частного детектива, который будет следить за Германом для сбора улик. И, связавшись с ним, я буду фигурировать в суде как „другая женщина". Это предположение сразило меня напрочь, особенно когда я представила, что об этом станет известно Грегу и Честеру.

Я не могла избавиться от этих мыслей и весь день грызла медовое печенье. Я не подумала заранее о том, что приготовить сегодня на ужин, поэтому просто сварила большую порцию спагетти и достала из заморозки мясные шарики, а затем сделала какой-то примитивный овощной салат.

После ужина Честер опять убежал на улицу. Грег, как обычно, заперся в своей лаборатории, а я посмотрела двухчасовой фильм о путешествиях на Тибет. Интересно, живут ли там сейчас яки?

Честер, вернувшись домой, сразу отправился спать. Я убрала кухню и поднялась наверх, чтобы принять душ. Мне очень нравится эта процедура. Вытираясь полотенцем, я рассматривала себя в большое зеркало и удивлялась: неужели я смогла бы сделать то, что собиралась. Придирчивым взглядом я окинула свою фигуру. Вот здесь неплохо бы убрать. Например, на ляжках, на животе и, может быть, немножко с боков. Такие способы существуют. Врачи выкачивают жир из всех ваших отложений вакуумным способом — по телевизору как-то показывали передачу об этом.

Я как раз заканчивала маникюр, когда в спальню вошел Грег.

— Ты все запер? — спросила я.

— И двери, и окна — все безопасно.

Мы обменивались этими долбанными фразами перед каждой долбанной ночью.

Мне вдруг пришло в голову надеть то неглиже, которое я недавно купила у Лауры. Я вовсе не собиралась в нем спать, просто подумала, что, может быть, оно всколыхнет фантазию Грега, если вы понимаете, о чем я. Я подождала немного, надеясь, что он обратит на меня внимание, но Грег, даже не взглянув в мою сторону, направился в ванную, чтобы тоже принять душ. Вскоре он вернулся, облаченный в свою дурацкую пижаму. Не знаю почему, но когда мой муж надевает пижаму, штаны и куртку, мне кажется, что на нем официальный костюм.

Я встала как фотомодель.

— Тебе это нравится? — поинтересовалась я.

Грег уставился на прозрачное кружево.

— Очень здорово, — произнес он, направляясь к кровати и выключая свет.

— Предполагается, что это сексуально, — напомнила я своему мужу.

Грег снова посмотрел на меня.

— Очень привлекательно, — сказал он без всякого возбуждения, затем забрался в кровать и до подбородка накрыл себя простыней. Я обошла кровать и присела с его края.

— Ты знаешь, я чувствую желание заняться сексом, — объявила я ему. — Пожалуйста, не говори, что у тебя головная боль.

Это вызвало у него улыбку. Затем я выключила весь свет и, сняв свой наряд, скользнула к нему в постель. Я взяла его руку и опустила ее на свою грудь.

— Посмотри, какой большой я становлюсь.

— Я заметил.

— Это ведь здорово, не правда ли? Я имею в виду, у тебя нет никаких возражений?

Впервые за долгое время я услышала, как он смеется. Это не был в самом деле громкий смех, скорее всего, просто смешок, но все-таки хоть что-то.

— Ты очень горячая, — сказал он низким голосом.

— Намного горячее, чем ты думаешь! Ты помнишь, что должно следовать за этим?

Он опять засмеялся. На этот раз чуть громче и дольше.

— Это похоже на то, как ехать на велосипеде, — с улыбкой проговорил он. — Невозможно забыть.

— Почему бы тебе не снять свой официальный костюм? — предложила я. — И начать педалировать.

Он вылез из постели, разделся и снова лег, а я смотрела на него и думала о том, как хороша его фигура.

Я обняла его и сказала:

— Эй, что мы здесь имеем? Привет, привет, давно не виделись.

В течение некоторого времени он целовал меня. Вполне нормально, но ничего такого, о чем стоило бы написать в письме. Я скинула с нас простыню и, обняв руками его голову, начала легко толкать ее вниз к моему пупку и ниже. Мне очень хотелось, чтобы он начал делать кое-что языком.

— Попробуй это, — проговорила я. — Это намного вкуснее, чем спагетти или котлеты.

Затем я перестала проявлять инициативу. Он делал все, что должен был делать мужчина. Я имею в виду, он знал хорошо все движения и, если даже и не сходил с ума от страсти, все было технично и приятно. Он был очень методичен, совсем как если бы работал в своей лаборатории.

Тем не менее я завелась. Я не деревянная, знаете ли, и мне не хотелось быть неблагодарной, видя все его старания.

— Я не слишком тяжел для тебя? — прервал мои ощущения Грег.

Вы знаете, в этот момент мне стало его жаль. Я имею в виду, он действительно пытался, но когда дело доходило до того, чтобы сделать женщину счастливой, он был таким прозаичным.


28

Герман Тодд


Я не хотел рассказывать о своих проблемах Чесу: ему хватает и своих собственных. Если бы он узнал, что Марлен собирается со мной разводиться, он бы, конечно, ничего не сказал мне, а просто посмотрел на меня, и этот взгляд был бы красноречивее многих слов.

Это было забавное чувство, и не просто забавное, а какое-то странное. Я хочу сказать, что всегда был совершенно нормальным парнем по имени Герман. Я умел находить время для шуток и для веселых компаний. Но теперь, когда моя жизнь вдруг начала разваливаться, я не мог думать ни о чем, кроме того, что мне надо сдержаться и не расплакаться.

Должен сказать вам, что ненавижу затворничество. Если бы мне пришлось жить так, как живет Чес, то, скорее всего, я бы повесился. Я люблю ощущать себя частью шумной компании, где много красивых женщин, крепких напитков и веселья. И вдруг я почувствовал себя абсолютно одиноким, брошенным, и вокруг не было никого, с кем я мог бы поговорить. Не могу сказать, что мне нравилась ситуация, в которой я очутился. Я боялся, что в один прекрасный день могу сломаться. И очередная бутылка спиртного подведет черту под моим земным существованием.

Я действительно скатывался вниз со своей дражайшей задницей, когда вдруг мне в голову пришла блестящая мысль: а ведь есть человек, с которым я могу поговорить. Профессионал, который обязательно выслушает меня и, возможно, поможет мне со всем этим справиться. Я позвонил доктору Черри Ноубл.

— Вы звоните по поводу Чеса? — спросила она меня.

— Нет, — ответил я, — вопрос касается лично меня. Я нуждаюсь в помощи.

— Что ж, это хорошее начало, — одобрительно проговорила доктор Ноубл.

Итак, мы договорились о встрече. Я даже не спросил ее, сколько это будет стоить. В данный момент мне казалось, что любой ее гонорар значительно меньше, чем мои волнения.

Я боялся, что она предложит мне лечь на кушетку, и это представлялось мне страшно нелепым, но оказалось, что у нее в кабинете даже и не было кушетки. Она сидела за большим столом, за что я ей был очень благодарен, потому что если бы она села так, что мне были бы видны ее потрясающие ноги, то, возможно, я не смог бы говорить с ней о своих проблемах, а начал бы разглагольствовать совершенно о другом, что выглядело бы весьма странно. Я сидел в неудобном кресле лицом к ней.

Я рассказал Черри, что я по уши в дерьме в моих отношениях с Марлен, что она потребовала развода и все это звучит очень серьезно. Я также рассказал ей о годовщине нашей свадьбы и том, что случилось.

— Разумеется, она намерена разводиться с вами не только потому, что вы забыли о годовщине, — заявила доктор Ноубл.

— Да, — согласился я, — просто это была последняя капля. Я признаюсь, что был плохим мальчиком, слишком много пил, слишком много ходил по гостям и побывал в слишком многих постелях, если вы понимаете, о чем я говорю.

— Вы признаете, что ваше поведение обижало ее?

— Думаю, что да. Хотя я не сделал ничего такого или, по крайней мере, не думал, что делаю что-то такое, что могло бы обидеть ее настолько сильно.

— И что же вы хотите от меня, Герман? Совета?

— Послушайте, доктор, это сложная проблема. Я могу упасть на колени перед моей женой, поклясться, что не буду больше пить и волочиться за женщинами, и, может быть, она предоставит мне еще один шанс. Но я знаю, что не в состоянии выдержать это в течение долгого времени. Раньше или позже, я вернусь к своим старым привычкам, потому что, если смотреть правде в глаза, мне они нравятся. Поэтому все, что я хочу от вас, чтобы вы сказали мне, почему я веду себя подобным образом. Почему я помешан на пьянстве и на том, чтобы трахать все, что движется вокруг меня? Может быть, если я пойму, почему я делаю это, мне удастся с этим справиться. И тогда это уже будет наверняка.

— Гм, — ответила она, — вы не хотите потерять Марлен?

— Черт побери, конечно, нет! — воскликнул я. — Я люблю эту женщину и мою маленькую дочку. Мне кажется, я недостаточно проявлял эти чувства, но я действительно люблю их. Я эгоистичный сукин сын. Но, к сожалению, у меня нет возможности исправиться.

— Но вы в самом деле хотите исправиться?

— Если честно, то нет. Я же сказал вам, что мне нравится жить так, как я живу. Но если это единственный способ, которым я могу удержать возле себя Марлен и Таню, то я попытаюсь. Я прошу вас сказать мне, как этого добиться?

— Вы хотите, чтобы я помогла вам понять, почему вы так много пьете и почему так любите женщин?

— Абсолютно верно, доктор.

— Гм. Вы говорили Марлен, что собираетесь проконсультироваться со мной?

— Нет.

— Если я решу работать с вами, вы ей скажете об этом?

Я на минуту задумался.

— Возможно, — проговорил я. — Похоже, это единственный способ удержать ее от развода. Если она узнает, что я получаю помощь, может быть, она станет более терпимой, видя, что я в самом деле стараюсь изменить свое поведение.

— А вы серьезны в этом намерении?

— Как вы думаете, пришел бы я сюда, если бы все это было несерьезно?

Какое-то время доктор Ноубл молчала, а я сидел и разглядывал ее. Она была очень красивая женщина с бесподобными скулами. Если у женщины высокие скулы и длинные ноги, то она почти совершенство. Разве это не так? У Марлен были высокие скулы и длинные ноги.

— Даже не знаю, что вам и ответить, Герман, — мягко сказала доктор Ноубл. — Мне совсем не нравится ваша идея использовать терапию как способ удержать Марлен от развода. Но если вы в самом деле не видите другого выхода, то имейте в виду, что лечение займет длительное время: месяцы, а возможно, и годы. А ведь вы настаиваете на том, что в течение этого времени вы будете жить, ничего не меняя.

— Я понимаю, о чем вы говорите, док, — медленно произнес я. — Я не могу попросить Марлен переменить свое решение и жить с таким дерьмом, как я, просто потому, что я хожу к психоаналитику. Вы так думаете?

— Ну, похоже на то.

— Это не оставляет мне много надежды. Не так ли?

— Я хочу сказать, что, может быть, все-таки есть какой-то выход. Дайте мне время подумать, а на следующей неделе мы с вами созвонимся. В любом случае я считаю, что мы могли бы заняться вашей проблемой. Но смогу я вам помочь или нет, это уже будет зависеть только от вас. Не от меня, а от вас.

— Конечно же, я прекрасно это понимаю и обязательно позвоню вам на следующей неделе. — Я поднялся, чтобы уходить, но напоследок поинтересовался: — Вы давно видели Чеса?

— Нет, — ответила она, — я заезжала к нему в прошлую субботу.

— Как у него дела?

— Лучше. Вы собираетесь посвящать его в наши проблемы?

— Нет, у него хватает и своих собственных.

Черри кивнула, поднялась и открыла передо мной дверь. На ней был брючный костюм, который чертовски соблазнительно подчеркивал ее стройные ноги.

Было уже около трех часов дня, и я решил, что не стоит возвращаться на работу. Я мог поехать в клуб, немножко посидеть там, но мне этого не хотелось. И вот, поверите ли вы мне или нет, но я отправился домой. Я ощущал потребность как следует обдумать все то, о чем мы говорили с Черри. Она не горела желанием браться за меня, я понял это, но все же она мне и не отказала. Похоже, что мои шансы были пятьдесят на пятьдесят.

Добравшись до дому, я заехал в гараж и так и остался сидеть в машине под монотонное жужжание кондиционера. Затем я увидел Таню и Честера Бэрроу — они в своих купальных костюмах как угорелые носились по нашим двум газонам.

У них был замечательный возраст; и они орали, бегали, визжали и плескались друг в друга водой. Я позавидовал им. Они ели, пили, наслаждались жизнью и больше ни о чем не думали. Вероятно, человек взрослеет, для того чтобы иметь проблемы.

Я наблюдал за Четом Бэрроу, красивым мальчиком, и думал о его матери. Она была симпатичной женщиной и весьма податливой, и я знал, что если мне придется переехать в гостиницу, то она будет моей первой гостьей. Я был рад, что не упомянул об этом доктору Ноубл. Боюсь, что, услышав такое, она вышвырнула бы мою сраную задницу из своего кабинета.

Таня подошла к „линкольну", и я опустил окно.

— Почему ты так рано, папа? — спросила она.

— Просто остановился на минутку. Веселишься, малышка?

— Да. Лучше играть здесь, чем в этом противном бассейне.

К ней подбежал Чет и обрызгал ее водой. Она взвизгнула и бросилась наутек, он ринулся за ней. Я наблюдал за этими двумя хохочущими детьми, у которых не было в жизни ни одной проблемы.

Я подумал, что тоже хотел бы испытать такое же чувство безмятежности. Я вырулил из гаража и покатил в сторону клуба; к этому моменту там начинался „счастливый час".


29

Грегори Бэрроу


Любопытное выдалось лето. Мой суммарный отпуск равнялся шести неделям, и Мейбл с Честером постоянно спрашивали, поедем ли мы отдыхать, и куда. Я ответил им, что чрезвычайно занят в лаборатории и пробормотал что-то относительно путешествия в октябре. Я не стал говорить, что едва ли смогу получить даже часть отпуска.

Правда заключалась в том, что у меня не было желания никуда уезжать. Я полностью погрузился в ЖАВ-проект. Возможно, он являлся самым интересным исследованием, которое я когда-либо проводил. Я даже тратил на это свои воскресенья. Мне не хотелось покидать лабораторию ни на минуту, расставаясь со своими мышами и видеокамерами.

Суть проблемы заключалась в следующем: надо было создать такой препарат на основе тестостерона, который, повышая агрессивность, не стал бы увеличивать сексуальную активность.

После серии неудачных экспериментов я всерьез задумался, возможно ли вообще подобное сочетание. Мой первый маленький успех получился после добавления в синтетический тестостерон нитрата натрия и нитрата калия.

У меня были четкие доказательства того (на видеокассете), что мышь — особь мужского пола, которой была сделана инъекция тестостерона с добавками, — демонстрировала небольшое, но очевидное снижение желания к совокуплению.

Чтобы добиться такого минимального прогресса, потребовалось бесчисленное количество опытов. И по мере того как я начал искать другие химические соединения, которые могли бы нейтрализовать повышение либидо при введении тестостерона, мой блокнот заполнялся всевозможными формулами, ни одна из которых, однако, не привела меня к успеху. Одной из причин этого, естественно, было то, что я работал самостоятельно, без руководства опытного химика.

Я ощущал себя Эдисоном, который перепробовал множество материалов, прежде чем обнаружил волокно, которое смогло функционировать в режиме накаливания его лампы.

Покуда я был так сильно поглощен ЖАВ-проектом, должен признать, я полностью перестал обращать внимание на усугубляющийся кризис в моих отношениях с женой и сыном. Мне казалось, мы достигли вершины несчастья и взаимной антипатии, ситуации безрадостной, но стабильной. Наверное, я был даже доволен тем, что ничего уже не сможет ухудшиться.

Я выразил свои ощущения Марлен Тодд, и ее реакция была полна негодования.

— Грег, — решительно сказала она, — ты не можешь делать вид, что все нормально. Твое поведение похоже на отказ от выздоровления только потому, что ты отказываешься лечиться. А лечиться ты отказываешься, так как привык к боли.

Признаю, что я был слегка раздражен. Марлен, разумеется, не относилась ко мне как к деревенскому дураку, но она не скрывала своего неодобрения по поводу той стратегии, которую я выработал по отношению к своей семье.

У нее были причины для такой реакции. Она знала, что я терпеть не мог выяснения отношений.

— Что, по-твоему, я должен сделать, Марлен?

— Или серьезно и обстоятельно поговорить с Мейбл и прояснить все позиции, или принять меры для прекращения брака, который привел к полному отчуждению.

— Я бы не назвал это отчуждением, — хмуро возразил я.

— Нет? А как еще это можно назвать?

— Не знаю, — ответил я безнадежным голосом. — Холодностью, быть может. Мы находимся в одном доме, но живем в разных мирах. Весьма удручающая ситуация, должен тебе заметить. Тем более что большая вина лежит на мне. Знаю, я не тот муж, которого Мейбл хотелось бы видеть во мне. Она думает, что как мужчина я не состоялся.

— Не все женщины такого мнения, — спокойно заметила Марлен.

Затем произошло событие, полностью перевернувшее мою жизнь.

Утром 27 июля я услышал в коридоре топот ног бегущих людей и их крики, которые не мог понять. Я испугался, что начался пожар — для лаборатории это была бы страшная беда, так как здесь хранилось огромное количество взрывоопасных веществ, но сигнала тревоги не последовало.

Через минуту зазвонил телефон. Это была Марлен, запыхавшаяся и взволнованная.

— Ты слышал?! — прокричала она. — Про мистера Макхортла?! С ним случился приступ на поле для гольфа. Сейчас ему делают электрошок.

Я помчался на место происшествия. Врач нашей компании и медсестра трудились изо всех сил, делая искусственное дыхание. На приличном расстоянии от них стояла толпа служащих, которые тихо переговаривались между собой.

— Это все его сердце, — произнес кто-то. — Ему сделали электрошок, но он не шевелится.

Мы все замолчали и замерли в ожидании. Подъехала бригада пожарников, а потом „скорая", оснащенная оборудованием для подобных случаев.

Еще полчаса врачи боролись за жизнь нашего шефа, затем сдались, и машины одна за другой уехали. К нам подошел врач нашей компании.

— Мистер Макхортл скончался, — сказал он.

Неожиданная смерть Мервина Макхортла потрясла нас. Он был щедрый, преуспевающий работодатель, и после оплакивания его кончины мы все начали беспокоиться о будущем лаборатории. Мои самые большие волнения были связаны с возможностью продолжения работы по ЖАВ-проекту.

Лаборатория была закрыта на три дня, но тем, кто проводил опыты на животных, разрешили ухаживать за своими питомцами и кормить их.

На следующий день после похорон лаборатория открылась вновь. Всем служащим было предложено собраться в столовой, где к нам обратилась миссис Гертруда Макхортл, вдова Мервина.

Она оказалась крупной, импозантной женщиной и не вызвала ни у кого сомнений в своей авторитетности.

Она сказала нам, что является единственной владелицей лаборатории „Макхортл" и намеревается продолжать те направления исследований, которыми занимался ее покойный супруг.

Миссис Макхортл также заявила, что до той поры, пока она не найдет опытного управляющего-консультанта для лаборатории, эти функции она возьмет на себя. Всем нам было предложено продолжать свои исследования. Контракты с клиентами должны быть выполнены. Компания находилась в отличном финансовом положении, добавила вдова. Без долгов и с большим фондом наличных денег.

В самом деле, великолепная новость!

Таким образом, с перерывом в несколько дней и возросшим энтузиазмом я вернулся к своей работе. Думаю, другие сотрудники лаборатории испытывали то же самое. Я слышал разговоры некоторых из них, включая Марлен: они одобрительно отнеслись к тому, что возглавлять фирму будет женщина.

— Наверное, с моей стороны это эгоистично, — заявила Марлен, — но я надеюсь, Гертруда увеличит бюджет на парфюмерию. Мы столько лет бились за обновление техники и компьютеризацию нашей лаборатории! За создание библиотеки запахов! Грег, теперь самое время поставить вопрос о покупке электронного микроскопа, о котором ты столько просил.

— Было бы отлично получить его, Марлен. Но это не так уж и важно.

— Что за старый зануда, — рассмеялась она.

Я тоже попытался засмеяться, но не смог. Ее замечание больно ранило меня, так как напомнило о том, что она говорила раньше про мою особенность не брать на себя никаких решений и оставлять все как есть. Марлен казалась такой уверенной в своих оценках и в своей правоте, что я начал чувствовать, как будто на меня давят. Весьма неприятное ощущение.

Но были другие, более важные проблемы, на которые следовало обратить внимание. Неделю спустя после смерти мистера Макхортла я вывел химическое вещество, которое могло сочетаться с синтетическим тестостероном и давало желаемый результат. Полученный раствор практически полностью подавлял сексуальность при эффекте возрастающей агрессивности. Мои эксперименты на мышах — особях мужского пола — доказали это. Я не могу в целях безопасности назвать это химическое соединение. Скажу только, что оно было недорогим и входило в состав многих бытовых средств.

После серии проверочных опытов и тщательной их фиксации я приготовился к следующему шагу. Логично было предположить, что эксперименты начнут проводиться на свинках, собаках и обезьянах. Но я был настолько воодушевлен собственным успехом, что немедленно решил попробовать свой раствор на добровольцах. И, конечно, прежде всего — на себе.

Анализируя свое поведение, я сейчас понимаю, почему я решился на такой опыт. Я вовсе не собирался быть более агрессивным, это полностью противоречило моей натуре.

Но я надеялся стать более решительным, чтобы уметь выражать свои переживания и вести себя энергичнее. Мне кажется, у меня было смутное желание доказать Мейбл и Марлен, что я настоящий мужчина. Это была просто глупая мужская спесь.


30

Джессика Фиддлер


27 июля я лежала в шезлонге около бассейна голая, как сойка. Мой портативный приемник был настроен на местное радио. Передавали программу новостей, и я услышала, как диктор объявила о внезапной смерти Мервина Макхортла, хорошо известного бизнесмена, который скончался от сердечного приступа на поле для гольфа.

Я тут же рванулась в дом, позвонила в салон машин „Понтиак" и аннулировала свой заказ на белый „бонвилль". Слава Богу, что я не успела подписать контракт. Затем я налила себе водки, добавила в стакан лед и лимонный сок, сделала большой глоток и стала плакать.

Часть моих переживаний объяснялась тем, что я потеряла моего „сахарного папочку" и, соответственно, источник дохода.

Но другая часть заключалась в том, что я искренне жалела о гибели Мервина. Я имею в виду, что он всегда был честным со мной, никогда не бил меня и не являлся вонючим извращенцем. Я знала, что уже не встречу похожего на него мужчину.

Я допила свой коктейль, вытерла слезы и постаралась определить, что у меня осталось. Дом, куча старого барахла и примерно около десяти тысяч долларов наличными. В основном от Вилли-проныры. Я понимала, что все это ненадолго. Помимо прочего, при новом управляющем в лаборатории „Макхортл" моя несуществующая работа в качестве консультанта исчезнет в момент. И прощай, еженедельная зарплата.

Мне необходимо было обсудить происшедшее с кем-нибудь башковитым. Я позвонила Лауре Гюнтер в „Хашбим" и спросила, не сможет ли она вечером повидаться со мной. Но у Лауры было назначено свидание, и она не могла отменить его.

— Что-нибудь случилось, Джесс? — поинтересовалась она. — У тебя расстроенный голос.

— Ага, — шмыгнула я носом, — я только что получила суперплохие новости.

— Послушай, — сказала она, — я смогу забежать к тебе на стаканчик после работы. Примерно на час.

— Спасибо! — воскликнула я с благодарностью. — Мне очень нужна твоя поддержка.

К приходу Лауры я уже взяла себя в руки и решила, что мои дела не такие уж и паршивые. Я имела крышу над головой, машину и деньги в банке. Я умела выживать, и если придется вернуться на панель, я это сделаю. Тело, правда, было уже потрепанное, но у мужиков на него все еще вставало.

Я налила Лауре „чивас", она обожала этот сорт, перед собой поставила бутылку „доритоса". Затем села рядом с подругой и глубоко вздохнула.

— Ну-ну, малышка. Какие суперплохие новости ты собираешься излить на меня? — произнесла она.

— Человек по имени Мервин Макхортл умер сегодня от сердечного приступа, — ответила я.

Лаура уставилась на меня.

— Только не говори, что он владел лабораторией „Макхортл".

— Именно так.

— Вот черт! Это все испортит. Но какое отношение имеешь к нему ты?

— Лаура, — начала я, — Макхортл содержал меня. Он был моим основным источником дохода. Мервин купил этот дом и оформил меня к себе на работу с весьма неплохой зарплатой.

— Сукин сын! — произнесла она. — Я знала, что ты прыгаешь по какому-то старому вонючке, но понятия не имела, что это был Макхортл. Неудача, Джесс. Как ты думаешь, он оставил тебе что-нибудь по завещанию?

— Сомневаюсь, — ответила я. — Он собирался купить мне новый „бонвилль". Теперь это все рухнуло, конечно. Но это не самое худшее. Послушай…

И я рассказала, что Макхортл приносил мне образцы их парфюмерии, что он всегда с гордостью говорил об открытиях в лаборатории и об их планах. И как затем я продавала все это парнишке, который занимался информационным бизнесом.

— Это был сладкий леденец, — простонала я, — но со смертью Макхортла поток наличных высохнет и мне опять придется думать о том, где пошире раздвинуть ноги.

Лаура залпом допила свой „чивас" и оттолкнула от себя пустой стакан.

— Еще, — хрипло сказала она, — пожалуйста.

Я принесла ей бутылку и предложила не стесняться. Она налила себе по меньшей мере двойную порцию, отхлебнула полстакана и приступила к делу.

— Джесс, этот парнишка, ну, который покупает информацию, его зовут не Вилли? Высокий, худой, одевается, как манекенщик?

Теперь настал мой черед ронять челюсть.

— Разумеется, так. Вилли К. Бревурт. Я называю его Вилли-проныра. Ты что, его знаешь?

— Черт побери! Знаю ли я его! — вскричала она. — Это самая забавная вещь на свете!

И она поведала мне о том, как Бобби Герк вместе с Бревуртом охотились за ЖАВ-таблеткой из лаборатории „Макхортл", как Герк решил избавиться от Вилли и уговорил Лауру выведать у него имя химика, создающего этот препарат.

— Но в итоге я поставила на Бревурта, — продолжила она. — Он в два раза больше мужик, чем Бобби. И от него лучше пахнет. Поэтому я рассказала Вилли о планах Герка. О том, что его отсекут, как только он узнает имя химика.

Я начала хохотать, как безумная.

— Вилли не знает химика из лаборатории. Он знает меня. Я была его единственным источником информации о „Макхортл".

— Ну, что же, — проговорила Лаура, подливая себе виски, — очевидно, все так и есть. Со смертью Макхортла все мы облажались.

Я пристально взглянула на нее.

— Не обязательно, — медленно возразила я, — я знаю имя химика.

— О Боже! — закричала Лаура. — Макхортл, может быть, и мертв, но мы-то живы!

Возбужденные донельзя, мы стали обсуждать ситуацию, рисуя в своем воображении мешки с деньгами. Сначала мы решили, что, работая вместе, мы сможем достать образец ЖАВ-таблетки. Но затем поняли, что, даже если у нас все получится, нам нечего будет с ним делать. У нас не было возможности продать таблетку за хорошие „бабки".

— Придется подключить сюда Вилли, — подвела итоги Лаура. — Мне очень хочется обделать дельце с тобой вдвоем, Джесс, но это сны наркомана. У Вилли есть опыт, есть связи, он сумеет все провернуть.

— Ты доверяешь ему? — спросила я.

— Полностью, — быстро ответила она, подмигивая. — Я знаю о нем кое-что, что заставит его быть честным.

— Отлично. Давай я позвоню ему и сейчас же договорюсь о встрече.

— Не дергайся. Он у меня дома. Поехали.

Мы поехали на Лауриной машине „форд-таурус", рассудив, что нет смысла переться на двух. К ее хижине мы подрулили минут через двадцать, и, пока шли к двери, я подумала, что Вилли К. Бревурт должен обоссаться.

— Что происходит? — произнес он безжизненным голосом.

Мы уговорили его сесть, и Лаура принялась готовить коктейли, в которых мы остро нуждались. Вилли уже знал о смерти Макхортла и похоронил вместе с ним свои надежды на ЖАВ-таблетку. Он признался мне, что решил прекратить все наши контакты, — как источник информации я больше не представляла для него интереса. А что ему оставалось?

— Я скажу тебе, чем мы владеем, — начала Лаура. — Джесс знает имя химика, который работает над этой долбанной таблеткой.

Бревурт взглянул на меня.

— Это правда? — спросил он.

Я кивнула.

— Как его имя? — быстро произнес Вилли.

Минуту я молчала, делая вид, что раздумываю.

— Всю прибыль на троих? — проговорила наконец я. — Тебе, Лауре и мне?

— Даю слово. Я не обижаю дам. Не мой стиль. Как его имя, Джесс?

— Бэрроу. Макхортл называл его Грегом. Так что его зовут Грегори Бэрроу.

Лаура поперхнулась и пролила свое виски.

— Бэрроу? У него, случайно, нет жены по имени Мейбл? Она часто покупает у нас. У меня есть ее адрес и телефон.

— Я выясню это, — сказал Вилли-проныра. — Если Мейбл действительно его жена, мы имеем прямой выход на Грега.

— А что потом? — встряла я.

Он задумался на мгновение, и я прямо-таки видела, как шевелятся его мозги.

— Джесс, может, ты организуешь с ним встречу, когда рядом не будет жены? Подкатишь к нему горячая и влажная. Ты же знаешь, как это делается.

— А если он не захочет?

— Такое не случится, — доверительно ответил Бревурт. — Он ведь мужчина, не так ли?


31

Честер Бэрроу


Я никому не говорил об этом, но мне кажется, что мои родители — не мои настоящие родители. Я думаю, меня усыновили. Мы совсем не похожи друг на друга, и их отношение ко мне весьма отличается от отношения других родителей к своим детям. Они, правда, не бьют меня или что-нибудь в таком духе, но и не обращаются со мной, как с родным ребенком.

Я считаю, мои настоящие родители погибли в авиакатастрофе, когда я был совсем маленьким. Наверное, мы пролетали над „Диснейуорлдом", и у нашего самолета отказали моторы — мы стали падать. Мои родители крепко держали меня, пытаясь уберечь от ударов, поэтому я остался жив, а они погибли.

Затем полиция объявила, что желающие могут усыновить маленького ребенка, чьи родители погибли в авиакатастрофе. Таким образом, я оказался у своих теперешних родителей, у которых не было собственных детей. Оки никогда не говорили мне, что я не родной, что мой настоящий отец был космонавтом, а мать — кинозвездой, без колебаний бросившей свою карьеру, чтобы заниматься мной. Вот что произошло на самом деле.

Если бы они были моими настоящими родителями, они бы любили меня и мне не пришлось бы убегать из дому. Значит, это все доказывает.

Когда Таня передала мне, что ее дядя согласен дать нам сто долларов, чтобы мы могли удрать, я здорово обрадовался. Он предложил нам взять такси до его дома, а он оплатит проезд и отдаст деньги. Тогда мы могли бы отправиться куда хотим.

Мы с Таней много говорили об этом и в конце концов наметили уехать на Аляску. Однако в первую очередь мы решили заехать в „Диснейуорлд", который находился совсем рядом, но мы там ни разу не были.

— Это верно, — сказала Таня, — у нас должен быть хороший старт, прежде чем они заметят наше отсутствие и сообщат в полицию. Чет, как ты думаешь, что мне надеть?

Я не понял, что она хотела услышать от меня, и пожал плечами.

— То, что ты обычно надеваешь. Шорты и футболку, наверное.

— Нет, — возразила она, — так нельзя одеваться для путешествий. Пожалуй, я надену джинсы и шерстяной жакет, поскольку ночи становятся холодными. А остальные вещи я положу в чемодан.

— Чемодан? — удивился я. — Зачем тебе чемодан? Я пойду просто так.

— Но нам потребуется много вещей, а не только то, что будет на нас надето. Поэтому нужен чемодан. У тебя есть?

— Есть сумка. В нее влезет все, что хочешь.

— Тогда тебе следует упаковаться, Чет. И не забудь свои любимые вещи.

— Что, например?

— Ну, может быть, тот маленький приемник, и потом, разве ты не возьмешь свою коллекцию марок?

— Я забыл о ней. Она в больших кляссерах. Скорее всего, ее не стоит брать. Я могу начать собирать новую на Аляске.

— Как ты думаешь, сколько времени мы будем туда добираться?

Я стал прикидывать, потом наконец ответил.

— Это зависит от обстоятельств.

Этим вечером я внимательно оглядел свою спальню и понял, что Таня абсолютно права. У меня было полным-полно любимых вещей. Мне нравился большой кусок гранита с золотыми прожилками, несколько очень красивых раковин (я нашел их на берегу), череп из пластмассы. Я знал, что не смогу утащить все это с собой и чуть не разревелся.

А потом случилось нечто, чего я не мог понять. Было начало августа, мы с Таней много гуляли и обсуждали наши планы. Именно тогда мне и показалось, что мои родители стали немного дружелюбнее.

Мама перестала ходить вечно надутой и начала шутить со мной, а отец стал интересоваться, как прошел мой день, и даже подарил мне настоящую кепку для рыбалки с большим прозрачным козырьком. Наши отношения становились все лучше и лучше, и однажды вечером мы всей семьей поехали в ресторан есть бараньи ребрышки.

Я не знал, почему они так себя ведут. И спросил Таню. Она ответила, что, скорее всего, это фаза.

— Какая фаза? — удивился я.

— Фаза — это когда что-то не может продолжаться долго. Через какое-то время все станет по-прежнему.

Я ничего не понял, однако не стал признаваться в этом Тане, так как не хотел, чтобы она считала меня дураком.

Затем случилось кое-что совсем необыкновенное.

У нас посреди газона растет роскошный фикус, и как-то утром мама попросила меня хорошенечко вскопать вокруг него землю и обильно полить, а то его листья уже начали желтеть и сохнуть. Она уехала за покупками, а я занимался порученным делом, когда возле нашего дома остановился отличный серебристый „инфинити". Парень за рулем опустил окно и помахал мне рукой. Я подошел к машине, но не слишком близко, так как не знал, что у него на уме. Может, он сексуальный маньяк или хочет украсть меня для выкупа.

Но парень не был похож на похитителя детей. Я хочу сказать, он был хорошо одет и не пытался затащить меня в машину. И еще он улыбался.

— Привет, сынок, — приветствовал он меня. — Жаркая работа в жаркий день. Верно?

— Да, сэр, — ответил я.

— Скажи, туда ли я попал? Это дом Мейбл Бэрроу?

Я кивнул.

— Рад, что не заблудился. — Он продолжал улыбаться. — Ты не знаешь, дома ли Мейбл?

— Нет, она уехала.

— Ты уверен?

— Абсолютно уверен. Она моя мать, поэтому я знаю.

— Ты не шутишь? — удивился он. — Ты сын Мейбл? Ну и ну, я просто ошарашен. Как тебя зовут?

— Чет. На самом деле Честер, но Чет мне нравится больше.

— Мне тоже. А твой отец — Грегори Бэрроу?

Я опять кивнул.

— И, я полагаю, он работает в лаборатории „Макхортл". Ставлю четыре сотни.

— Ммм… Он не вернется до вечера.

— Жаль, что я не застал его, — с сожалением сказал парень. — Я старый друг твоего отца. Мы вместе ходили в химическую школу. Что ж, придется заехать как-нибудь в другой раз.

— Как ваше имя? — спросил я. — Я могу сказать предкам, что вы их искали.

— Послушай, Чет, ты ведь любишь сюрпризы?

— Некоторые.

— Понимаешь, то, что я хочу сделать, будет сюрпризом для твоих родителей. Я хочу как-нибудь вечером нагрянуть неожиданно к ним. Мы не виделись несколько лет. Ты представляешь, как они изумятся?! Поэтому я не хочу, чтобы ты рассказывал им о моем приезде. Это испортит мой сюрприз. Договорились?

— Договорились. Я ничего им не скажу.

— Смышленый парень, — одобрительно произнес он, продолжая улыбаться, затем сунул руку в карман и достал оттуда пятидолларовую бумажку. — Держи. За то, что ты мне здорово помог.

— Нет, не надо.

— Держи, держи, — продолжал настаивать друг отца, — купи своей подружке мороженое. У тебя есть подружка?

— Что-то вроде того, — ответил я.

— Конечно, есть, — засмеялся он, — такой красивый парень не может быть один. Возьми деньги, Чет. Ты заслужил их, поскольку был очень вежливым и обещал ничего не говорить отцу с матерью, чтобы не испортить мой сюрприз.

— Хорошо, — согласился я.

Я взял деньги, он помахал мне руной и уехал. Я внимательно разглядел банкноту. На ней был портрет Линкольна.

Я опустил деньги в карман и решил не покупать мороженое. Лучше мы с Таней потратим их, когда приедем в „Диснейуорлд".


32

Доктор Черри Ноубл


Я ничего не решала, ничего не планировала, когда внезапно поняла, что провожу все больше и больше времени с Чесом Тоддом. Я навещала его два или три раза в течение рабочей недели, а иногда еще и в субботу или в воскресенье.

Он никогда не приглашал меня сам, но всегда радовался моему появлению и огорчался, когда я уезжала. Я чувствовала то же самое. Мне нравилось его общество, нравилось, что он интересуется моими делами и во всем советуется со мной. Нравилось даже то, как мы спорим. Эти споры были очень эмоциональными, но они никогда не заканчивались ссорой. Наши вкусы не совпадали ни по какому предмету, начиная от вин и соусов и заканчивая влиянием феминизма на индустрию моды.

Я ощущала все возрастающую близость между нами. И, по-моему, Чес тоже испытывал нечто подобное. Я говорю не о сексе, мы никогда не шли дальше легкого поцелуя. Но нам было очень хорошо в обществе друг друга, и даже если воцарялось молчание, оно нисколько не смущало нас, и мы чрезвычайно тонко воспринимали малейшие колебания настроения.

Мы никогда больше не обсуждали причины импотенции Чеса, и постепенно эта проблема как бы перестала существовать.

Должна признаться, что в то лето я решила придать его жилью более нарядный и привлекательный вид. Я никогда не имела склонности к домашней работе, но меня обижало то, что он живет в столь примитивных условиях.

Я настояла, чтобы Чес купил новую стеклянную посуду, фарфоровый сервиз и столовые приборы, повесила красивые занавески на его окнах, договорилась с ним, что каждое утро он будет застилать кровать, и подарила ему великолепное атласное покрывало. Я также уговорила его поменять кресла и стулья на более удобные и приобрести современный журнальный столик для гостей.

— Когда ты приделаешь рюшки к моим колесам? — спрашивал он меня.

На все эти перемены Чес реагировал с подчеркнутым презрением, но, я думаю, в глубине души он был рад не только тому, что его дом становился более уютным, но и тому, что именно я занималась благоустройством его жилища. Он продолжал подтрунивать над моими способностями декоратора, но, тем не менее, стал каждый день бриться, следить за волосами (раз в две недели приглашал парикмахера) и содержать ногти в идеальной чистоте. Плюс ко всему, он заключил договор с цветочным магазином, и теперь каждые пять-семь дней ему доставляли свежий букет гладиолусов.

— Мой брат сказал, что это место стало похоже на дом свиданий в Новом Орлеане, — заметил он однажды.

Этот разговор состоялся через день после того, как ко мне на консультацию приходил Герман Тодд. Я решила, что могу продолжить тему.

— Герману лучше знать, — сказала я с пренебрежением, — думаю, он провел достаточно времени в борделях.

— Ошибаетесь, док, — возразил Чес, — мой сраматющий брат относится к тому типу мужчин, которые никогда не платят за секс. Он полагает, что если хоть раз заплатит за это, то уронит свое мужское достоинство. Он предпочитает завоевание.

— Ты так произнес это, что можно подумать, будто он хищник.

— Может быть, и хищник. В своем роде.

— Чес, у меня есть теория в отношении таких мужчин. Послушай и скажи свое мнение. Я считаю, что на самом деле они стремятся не только к сексуальному удовлетворению. Их возбуждает охота за жертвой и ее капитуляция. Вот почему они закоренелые распутники.

— Интересная мысль, — медленно проговорил Чес. — Ты полагаешь, они получают удовлетворение от самой охоты?

— Что-то вроде того. Поэтому они и перескакивают с одной жертвы на другую.

— Но если ты права, Черри, то такой мужчина никогда не должен жениться. Сама мысль о длительных, стабильных отношениях с одной женщиной должна вызывать у него слезы отвращения. В противном случае он невольно превратится в обманщика.

— Ты думаешь, это относится к твоему брату?

— Увы, это очень похоже на него. Что, если приготовить отличный мартини, крепкий и холодный? Заодно можно обновить стаканы.

Я приготовила нам коктейли — Чесу, как обычно, двойной — и, усевшись в новое кресло, повернулась к мистеру Тодду-старшему.

— А все-таки, почему Герман такой? Как ты думаешь?

Чес ответил не сразу:

— Трудно сказать. Все началось, когда он учился в школе. Еще там он начал задирать юбки. У него было прозвище — Бабник. Думаю, он даже гордился этим.

— Но почему, Чес?

— Психиатр — ты, а не я. Вот и скажи мне почему.

— Я слишком мало знаю Германа, поэтому могу только теоретизировать. Но ты — его родной брат, вы вместе росли. Так что ты должен знать ответ.

— У меня есть одно сумасшедшее предположение, — начал он. — А что, если все произошло из-за того, что Герм был абсолютным бездарем в спорте и в играх? У него чертовски плохой глазомер. Он не мог даже поймать мяч. Я же был очень спортивным, и вся моя энергия выливалась в физическую активность, особенно я любил бег. Я бегал по треку — мой брат бегал за девушками. В этом есть хоть какой-нибудь смысл, док?

— Гм, — сказала я. — Ты думаешь, Герман ревновал? Ревновал к твоим способностям атлета и бегуна?

Чес поморщился:

— Это никогда не приходило мне в голову. Хотя возможно. Я выигрывал медали и призы. Обо мне писала наша местная газета. Конечно же, нормально, если Герм ревновал. Или все-таки ненормально?

— Возможно и то, и другое, — произнесла я. — Подсознательно он решил преуспеть в активности другого рода — завоевать как можно больше женщин. Он не выигрывал ни медали, ни призы, но получал удовлетворение от своих побед. И он гордился репутацией бабника.

— Похоже, что так все и было, — вздохнул Чес.

— Это очень деликатное объяснение того, что он делает, — заметила я. — Но я не думаю, что оно полное. Приготовить еще коктейль?

— Всегда — за, — откликнулся он.

Больше мы не говорили о поведении Германа Тодда. У меня были некоторые идеи по этому поводу, но я боялась, что сказанное может обидеть Чеса, и решила переменить тему беседы.

Однако, вернувшись вечером домой, я уселась за свой письменный стол и стала делать записи. Своего рода начало истории болезни. То, что сказал мне Чес, не было конструктивной информацией, но предполагало возможность нескольких подходов к проблеме Германа Тодда. Я считала, что будет правильно взять ревность к брату за основу стремлений Германа добиваться успеха на другом поприще. Он мог выбрать, например, шахматы, или музыку, или любую другую область, где сумел бы проявить волю и достичь высокого профессионализма.

Но Герман выбрал суперактивность в соблазнении женщин. Я думаю, что здесь действительно имела место отчаянная детская ревность.

Если же не это, то что тогда? Я считала, что возможно трактовать поведение Германа как попытку уверить самого себя в статусе „настоящего мужчины": неспособный к спорту и спортивным играм, он должен был доказывать свою мужскую состоятельность, демонстрируя агрессивно-сексуальное поведение в отношении женщин. Он превратился в донжуана с навязчивой идеей, и каждая победа добавляла ему самоуважения.

Конечно, все это могло оказаться дерьмом. Сама терапия еще не началась, я едва перекинулась с ним несколькими словами. Но я привыкла доверять своим инстинктам. А в этом случае я была уверена, что нахожусь на правильном пути: Герман постоянно стремился к новым победам, так как слабая вера в себя, как в мужчину, требовала все новых и новых подтверждений.

Этот предварительный анализ встревожил меня, поскольку от детерминированной потребности соблазнять всего один шаг к более выраженной и жестокой форме сексуальной агрессивности, а именно к изнасилованию. Я подумала, а не пытался ли Герман бить свою жену или какую-нибудь другую женщину.

Интересно было сравнивать анормальное поведение Германа с поведением Чеса. Чес ушел на фронт добровольцем, храбро воевал и вернулся калекой. Герман мог выражать презрение по поводу решения своего брата пойти на войну, но я была уверена, что на самом деле он преклонялся перед ним. Одновременно с этим он страшно завидовал старшему брату. Оба эти чувства были спрятаны глубоко в душе Тодда-младшего. Чес доказал, что он настоящий мужчина. Герман постоянно сомневался в своей мужественности, и эти сомнения выливались у него в агрессивное поведение, которое испортило его брак, а также грозило погубить и его самого.

Конечно, это были только предположения. Но с опытом я поняла, что в сфере человеческого поведения нет ничего, что можно знать наверняка. Мы только можем строить различные догадки — и надеяться, что они верны.

Поэтому, когда на следующей неделе рано утром Герман Тодд позвонил мне, я сказала ему, что, пожалуй, смогу помочь, и предложила встретиться у меня в офисе, чтобы начать психотерапевтические сеансы.

Он поблагодарил меня за мою любезность, но объяснил, что, все тщательно обдумав, решил разбираться со своими проблемами самостоятельно, без участия профессионала.

Я пожелала Герману удачи и заверила его, что в случае необходимости он всегда может рассчитывать на меня. Признаюсь, я испытала разочарование. И, когда повесила трубку, у меня появилось ощущение приближающейся беды.


33

Бобби Герк


Никто не может тягаться с Бобби Герком. Никто! Иначе я бы не был тем, кем стал, — мистером Мировым Парнем. Если вы соперничаете со мной, то я соперничаю с вами. Только я выигрываю. Вы начинаете и проигрываете.

Лаура Гюнтер таскается теперь повсюду с Вилли Бревуртом. И я сказал ей, что мне это не нравится.

— Что же ты собираешься сделать? — съехидничала она. — Скормить меня крокодилам?

— Не говори так, это не хорошо.

— Хорошо, вкусно, — отозвалась она. — Я вовсю кручу этого парня, но он еще не дошел до кондиции. Что ты прикажешь мне делать? Врезать ему по почкам кочергой? Ты должен дать мне еще время, Бобби.

— Что ж, — сказал я, пристально глядя на нее, — старайся, Лаура.

Но все равно мне не нравилось это. Я знаю шалунов. Я изучал их всю свою жизнь. И твердо усвоил, что если ваш лучший друг мотет надуть вас, он непременно сделает это.

Ну, положим, ни Гюнтер, ни Бревурт не были моими лучшими друзьями. Но я опасался, что они могут слишком сблизиться друг с другом и попытаться сыграть с Бобби шутку. Такое возможно. Здесь пахло деньжатами, а от этого запаха люди превращались в самых мерзких свиней.

Покуда я размышлял, надувают ли меня, водят ли за нос или кидают, мне позвонил Вилли Бревурт.

— Бобби, — заявляет он, — у меня плохие новости.

— Да? — говорю я. — Какие?

— Тот малый, который владел лабораторией „Макхортл", откинул копыта — ты можешь прочитать об этом, — и весь бизнес накрылся. Обновляют штат. Поскольку они сейчас не работают, ЖАВ-таблетка зависла. Я не знаю, когда они примутся за работу. На данный момент это все. Приношу свои извинения, Бобби.

— Все в порядке, Вилли. Мне не стоило это ни гроша, поэтому я не в убытке.

Я положил трубку и подумал: „Вот дерьмовая задница!" Затем по телефонной книге нашел нужный номер и позвонил. Голос канарейки прочирикал мне:

— Лаборатория „Макхортл".

— Вы работаете? — спросил я.

— Конечно, мы работаем, — пропищала канарейка.

— Я подумал, что, если ваш босс помер, вы все аукнулись.

— Миссис Гертруда Макхортл теперь наш шеф, — пропела пташка, — лаборатория работает в нормальном режиме, и все контракты выполняются.

— Спасибо, малышка.

„О, Вилли, Вилли, Вилли! — подумал я. — Разве ты не тот парень, который целовал мой зад в начале своей карьеры? Я твой должник, говорил ты. Вонючая свинья!"

Потом я позвонил Томазино из Майами и спросил, не одолжит ли он мне Тедди О. для одного дельца. Я заплачу Тедди приятными на вид деньгами и „штуку" Томазино за услугу. Томазино ответил, что будет рад мне помочь и пришлет Тедди сразу, как только тот вернется из Тампы, где он убеждает быть благородным одного вонючку, который не отдает Томазино долг. Если вонючка хочет видеть свою жену здоровой, он должен повести себя как джентльмен.

Этот Тедди О. — не новичок и один из лучших в своем деле. Посмотрите на него, и вы подумаете, что он торгует ботинками, чтобы заработать на жизнь. Но много ли вы знаете ребят, которые продают обувь и при этом носят стальной стилет в ножнах из кожи? Он опрятный маленький парень, с вежливыми манерами. Он голубой и тащится от этого. А еще он любит делать людям больно. Черт возьми, кто из нас не имеет недостатков?

Когда Тедди появился, я рассказал ему про Вилли Бревурта и про ЖАВ-таблетку и сказал, что хочу заполучить имя химика, который занимается разработками.

— Я сделаю это, мистер Герк, — вежливо отвечает Тедди О. — Желаете, чтобы я приласкал этого парня?

— Нет-нет, — говорю я. (Обычно Тедди ласкает слишком сильно.) — Для начала я хочу, чтобы ты последил за ним. Куда ходит, с кем. Если этот способ не сработает, перейдем к твоему.

— Как скажете. В этом городе есть хороший мужской салон? Мне надо сделать маникюр и подстричься.

Прошло не больше недели, как ко мне заявляется Тедди О. с исписанным блокнотом. Он записал имена всех людей, с которыми встречался Вилли Бревурт, а также места их работы. Не спрашивайте, как Тедди О. сделал это. Я ведь предупреждал вас, что он классный парень. Но как бы то ни было, лаборатория „Макхортл" в списке не числилась. Следовательно, здесь мы промахнулись.

— Есть кое-что забавное, мистер Герк, — говорит Тедди О. — Этот Вилли иногда употребляет наркотики. Он принадлежит также к одному частному клубу, в котором все парни переодеваются в женскую одежду.

— Ты не шутишь? Представь себе, я всегда думал, что он гомик. Он слишком хорошо одевается.

— Я не уверен, что он гомик. Он встречается с двумя суками.

— С двумя? — переспросил я. — Одну я знаю. Лаура Гюнтер. Я заплатил ей, чтобы она расколола Вилли, но, похоже, ей не удалось. Кто вторая?

Тедди О. быстро просмотрел свои записи.

— Ее зовут Джессика Фиддлер. Очень красивая блондинка. Выглядит как профессиональная шлюха. Это все, что у меня на нее есть.

— Тедди, — произнес я, — мы быстро движемся. Но нужно еще время. Продолжай таскаться за задницей Бревурта, вдруг все-таки он встретится с химиком из лаборатории „Макхортл". Одновременно с этим продолжай рыть под блондинку.

Тедди О. вернулся через два дня.

— Эта Джессика Фиддлер… — начал он. — Просто для смеха я позвонил Джимми Рурку в Майами-Бич. Он был сутенером всю свою жизнь и знает каждую проститутку в Южной Флориде. Он был у нее первым хозяином. Потом она танцевала голой в ночном клубе, а затем перешла на свободный заработок в престижных отелях. Рурк говорит, он несколько лет о ней ничего не слышал.

— Забавно. Интересно, а здесь она этим занимается?

— Если да, то она должна весьма преуспевать. Потому что у нее собственный дом.

— Не похоже. Вряд ли можно купить дом и заниматься этим тайно в таком маленьком городе.

— Я продолжил свои поиски. Добрые, хорошие соседи. Я переговорил с одной старой леди, которая живет напротив и любит наблюдать за соседями больше, чем смотреть телевизор. Я поведал ей, что являюсь частным детективом, работающим на замужнюю женщину. Эта женщина считает, что ее муж шляется к Джессике Фиддлер, и хочет собрать компромат для развода. Старая шлюха не раскрыла рта, пока я не предложил ей пятьдесят баксов. Для фонда, где она состоит членом. „Спасите лосося". Так называется. Она рассказала мне, что у Фиддлер есть два парня, которые навещают ее два-три раза в неделю. У обоих большие машины. Одна серебристая, другая белая. Я считаю, что серебристая принадлежит Вилли Бревурту — у него серебристый „инфинити". Но я не знаю, кто владелец белой.

— Что ты собираешься делать сейчас, Тедди?

— Хочу пробраться в дом Фиддлер, чтобы оглядеться. Собираюсь использовать трюк, который всегда срабатывал. У меня есть фальшивое удостоверение, где говорится, что я представитель страховой компании. Надеюсь, мне удастся что-нибудь увидеть внутри.

— Здорово, — ответил я.

— Это срабатывало, — повторил Тедди, — но если она захочет проверить меня, вы завтра утром будете дома? Я бы дал ей ваш телефон.

— Давай. Что я должен сделать?

— Просто скажите ей, что это страховая компания и я, Джон Р. Томпсон, там работаю.

— Заметано.

На следующий день телефон зазвонил около двенадцати. Я снял трубку и сказал:

— Страховая компания слушает.

Женский голос спросил:

— Скажите, у вас работает Джон Р. Томпсон?

— О да, мэм, — ответил я. — Он один из наших лучших агентов. И работает на нас уже несколько лет.

— Большое спасибо. — Женщина повесила трубку.

Примерно через час Тедди О. приехал ко мне.

— Сработало, — доложил он. — У нее славный домик с двумя спальнями и бассейном. И мебель, скажу вам, не с армейского склада.

— Что-нибудь выяснил?

— Да. У нее полно склянок и бутылок в ванной и спальне. На склянках и бутылках белые наклейки. С единственной пометкой — «Лаборатория „Макхортл"».

— Черт побери!

— Я говорю Фиддлер: „Вы, должно быть, любите косметику", а она отвечает, что это образцы. От ее друга.

Я выпучился на Тедди:

— Как ты объяснишь все это?

— Думаю, что белая машина — машина друга. А сам друг — химик из лаборатории „Макхортл", которого вы ищете. Вилли Бревурт не получает информацию от химика, он получает ее от Джессики Фиддлер.

Какое-то время я раздумывал, наконец, сказал:

— Согласен. В этом есть смысл. Она трахается с химиком и все, что этот парень ей говорит, продает Вилли.

— Я тоже так понимаю ситуацию.

— Теперь главное — найти водителя белой машины. Как только мы сумеем сделать это, предложим ему хороший кусочек за ЖАВ-таблетку. А если это не сработает, ты сможешь приласкать его.

— Что, если я не смогу выяснить имя владельца белой машины?

— Тогда ты можешь приласкать Джессику Фиддлер.

— Хорошо. Мне нравится эта перспектива, — улыбнулся Тедди О.


34

Марлен Тодд


Выполнение последнего заказа, духов „Объятия", требовало намного больше времени и усилий, чем я могла себе позволить. Как профессиональный парфюмер, я всегда была уверена, что запахи могут воздействовать на настроение. Но сейчас я разрабатывала запах, который должен будет влиять на поведение, и находила эту задачу весьма сложной.

Разумеется, я была знакома с феромонами[3 - Феромон — половой аттрактант.], химическими веществами, которые вырабатывались железами внутренней секреции животных и могли воздействовать на поведение особей того же вида. В какой-то момент мне показалось, что я пытаюсь создать человеческий феромон, и я не была уверена, к какому конечному результату это приведет.

Однажды утром — дело происходило в августе — по дороге в лабораторию я спросила Грега, приходилось ли ему работать с психотропными веществами, которые изменяют поведение человека. Думаю, вопрос удивил его.

— У меня весьма небольшой опыт в этой области, — ответил Грег, — а почему ты спрашиваешь?

— Хотела узнать, какова твоя позиция. Ты „за" или „против?"

— Мне кажется, — начал он осторожно, — в этих препаратах есть смысл, если использовать их грамотно и аккуратно.

— Но само по себе использование психотропных препаратов не вызывает у тебя этических возражений?

— Нет. Пожалуй, нет. Если одни лекарства могут купировать физическую боль и вылечивать человеческие заболевания, то я не вижу причин, почему другие лекарства не могут устранить психический дискомфорт и способствовать нормальному поведению. Если наркотик был создан, чтобы вылечивать или контролировать шизофрению, например, то кто может возражать против этого?

— Надеюсь, что ты прав, — произнесла я с сомнением, — но все же наркотики, воздействующие на поведение личности, смущают меня. Это похоже на то, чтобы брать на себя миссию Бога, ты согласен?

— Или прописывать аспирин.

— Я не очень хорошо выражаю свои мысли. Что ты скажешь про марихуану, ЛСД, героин, кокаин? Они тоже влияют на настроение и поведение человека в целом. Их ты тоже будешь защищать?

— Разумеется, нет. Они вызывают психологическое или физическое привыкание и наносят ужасный вред. Но психотропные препараты, помогающие ему или ей нормально жить, не вызывают сомнений в своей необходимости.

Я посмотрела на него:

— А что такое нормально жить? Дай определение.

Грег улыбнулся мне скупой улыбкой и промолчал.

Это был не самый умный вопрос, и, честно говоря, я начала думать, а все ли у меня в порядке со здоровьем. Уж больно странно я себя вела.

Обычно когда я решаю сделать что-либо, то делаю это. Я порицала Грега за его нерешительность, а обнаружила, что веду себя ничуть не лучше. Я сказала Герману, что переговорю с адвокатом по поводу развода. Тогда я действительно была намерена это сделать. Однако я так и оставила вопрос открытым, каждый день откладывая посещение адвоката.

Я попыталась проанализировать свое поведение, чтобы понять, в чем причина моих сомнений. Вывод, к которому я пришла, поверг меня в состояние шока. Я любила своего мужа.

Он был невнимательным, алкоголиком, бабником. Но любовь, как я с грустью заключила, совсем не рациональное чувство. Даже мое хорошее знание всех недостатков и отрицательных качеств Германа не смогло убить моей привязанности к нему. Осознав это, я испытала двойственное чувство: шок, с одной стороны, и стыд — с другой. Я даже начала думать, не является ли моя любовь к нему результатом воздействия аэрозольной формы окситоцина.

Вернувшись в свою лабораторию, я с удвоенной энергией принялась за работу. То, что раньше было лишь смутным ощущением, сейчас превратилось в четкий план, благодаря которому смогли бы разрешиться мои личные проблемы.

Если бы мне удалось создать аромат на основе гормона, способствующего более дружелюбному и сердечному поведению, у меня появился бы шанс спасти свою семью, так как я предполагала, что Герман непременно воспользуется новым одеколоном из разрабатываемой мною серии. На следующий вопрос, встающий передо мной, будет ли эффект от гормона длительным или кратким, я не могла еще ответить. Реально понять это можно было только после создания запаха.

Я была настолько увлечена этой идеей, что просто не принимала в расчет все спорные моменты. И именно моя увлеченность заставила меня спросить Грега Бэрроу про этичность использования психотропных препаратов. Почему-то мне казалось, что „Объятия", если их удастся создать, не могут принести вред ни человеку, который их использует, ни человеку, вдохнувшему аромат случайно.

На этот раз я взяла несколько унций[4 - Унция — 28,3 грамма.] жидкости, содержащей крошечный процент аэрозольного окситоцина, добавила спирт в качестве разбавителя и перелила смесь в небольшой пузырек. Затем сбрызнула левую ладонь с тыльной стороны и осторожно понюхала.

Все, что я смогла распознать, было цветочным запахом, в букете ароматов которого полностью отсутствовал розово-лиловый цвет. Вдохнув еще раз, я начала подозревать, что концентрация получилась слишком слабой, чтобы воздействовать на поведение и чувства. Тогда постепенно я стала увеличивать окситоцин и уменьшать спиртовой разбавитель. Опыты заняли достаточно много времени.

Как раз на этот период и пришелся мой разговор с Грегом об использовании наркотиков. Мы ехали домой — эту неделю за рулем сидела я, — когда он вдруг неожиданно сказал:

— Ты, может быть, права.

Я удивилась:

— Ты о чем, Грег?

— О психотропных препаратах. Ты говорила, что все средства, воздействующие на поведение и психику человека, смущают тебя, что это попытка подменить собой Бога.

— Ну, Грег, — протянула я в замешательстве, — я изменила свое мнение. Если в применении психотропных веществ есть необходимость и они не вызывают побочных эффектов, я не вижу причин, по которым такие лекарства не должны использоваться.

— Похоже, ты преодолела свои сомнения, — произнес он, — но увеличила мои. Давай рассмотрим гипотетический случай. Что бы ты сказала о психотропном наркотике, способном влиять на человеческое поведение таким образом, какой мы обычно определяем как антисоциальный?

— Совершенно однозначно — я против.

— Даже если его использование строго ограничено и подвергается жесткому контролю? Даже если результаты его применения, скажем, необходимы для патриотических целей?

— Грег, ты ведь не работаешь над отравляющим газом?

— Конечно, нет.

— Твой гипотетический случай вызвал именно такую догадку. Если психотропные препараты способствуют антисоциальному поведению, они недопустимы. Неэтично и аморально и создавать их, и использовать. Патриотические мотивы не могут служить оправданием. На первом месте должна быть гуманность.

Он вздохнул:

— Хотел бы я, чтобы все было так просто, как тебе кажется. Но так не получается. Не существует ни абсолютно хорошего, ни абсолютно плохого. Есть нечто неопределяемое. Представь, что создали психотропный препарат, способный нивелировать все амбиции принявшего его человека. Одна таблетка или инъекция — и этот человек превращается в Иисуса, отдает свои деньги бедным. Оставшуюся жизнь проводит в медитации и молитвах. Это благо или вред? С точки зрения одного человека и с точки зрения гуманности в целом?

Прошло немало времени, прежде чем я ответила:

— Наверное, благо для гуманности и вред для человека. Но я не знаю точно. Это ведь философский вопрос.

— Этический, — уточнил Грег. — Это этическая проблема, стоит ли создавать наркотики. Но она иллюстрирует то, что я сказал о трудностях выбора. Мы никогда не можем быть уверенными, правда? Что тревожит меня больше всего, так это то, что, принимая наркотики, мужчина или женщина идет против природы. Другими словами, изменяет свою индивидуальность, чтобы выработать конформность поведения. Для пользы работодателя, для нации в целом. Лично меня очень волнует этот вопрос.

Я знала, что Грег имеет в виду, но его колебания не вызвали у меня сомнений. Я намеревалась изменить поведение своего мужа. Я рассчитывала, что удастся сделать его таким, каким он никогда не был от природы. Но таким, каким должен быть мужчина.


35

Грегори Бэрроу


Из-за смерти и похорон Мервина Макхортла мой тщательно разработанный план по ЖАВ-проекту лишился трех дней. А из-за неожиданного визита Генри Кнекера я потерял еще один. Полковник потребовал от меня детального отчета об исследованиях, которые он определил как „обогащенная диета".

Этот человек уселся в моей личной лаборатории и просмотрел все видеокассеты о ходе эксперимента. Увиденное привело его в восторг.

— Мне нравится это, сынок, — одобрительно произнес он, когда закончилась последняя видеозапись. — Ты считаешь, что можешь держать под контролем сексуальный аспект? Верно?

— Да, сэр, — ответил я. — Последние результаты опытов подтвердили увеличение физической активности в сочетании с нормальным или пониженным сексуальным уровнем.

— Пониженным? — спросил он сурово. — Не слишком сильно, я надеюсь? Мы не хотим делать евнухов из наших солдат. Ты понимаешь меня, сынок?

— Да, сэр, — отозвался я. — Но не думаю, что подобная опасность существует. Две последние записи, которые вы просмотрели спустя двадцать четыре часа после инъекции, другая — сорок восемь, вполне убедительно показывают, что усиление агрессивности и уменьшение сексуальности являются временными.

— Какие-либо побочные эффекты?

— Пока не удалось выявить, — сказал я. — Конечно, вполне вероятно, что последствия воздействия гормона и проявятся позже, но на данный момент у меня таких свидетельств нет.

— Опля! — воскликнул он, радостно хлопнув в ладоши. — Что следующее в твоей программе?

— Имеются два волнующих меня вопроса, и если их не удастся решить, то весь проект попадет под угрозу срыва.

Полковник наклонился ко мне:

— Мне не нравится, как это звучит. В чем дело, сынок?

Терпеть не могу, когда ко мне обращаются „сынок". Тем более что полковник был старше меня всего лишь на несколько лет. Но я не сделал ему замечания. В конце концов, он был клиентом, или представлял клиента, и мне совершенно не хотелось ставить под удар мои исследования.

— Первый момент, — начал я. — Суть в том, как перевести жидкость в твердое вещество. Другими словами, в таблетку или порошок. Обычно подобная процедура очень проста. Но я должен предупредить вас, что иногда синтетические гормоны оказываются эффективными только в жидком состоянии. Не обязательно, что это касается нашего случая, но такая вероятность все же есть.

— Чушь! — заорал он так, как будто это была моя вина. — Мы не можем тратить время на выяснение подобной ерунды.

— Понимаю, сэр, — терпеливо продолжал я. — Но, если таблетка окажется малоэффективной, существует другой метод. Можно создать синтетический тестостерон для наружного применения. В этом случае наркотик просто нужно нанести на кожу.

— Вот теперь ты говоришь дело! — Полковник вновь наполнился энтузиазмом. — Если я правильно понял, наши мальчики мажут себе под мышками, и победа у них в кармане. Так?

— Верно, сэр. И еще я хочу добавить, что наружное применение препарата дает более продолжительный эффект, чем таблетка или инъекция.

— Ну и прекрасно, — улыбнулся Кнекер. — Какая вторая проблема?

— Начало опытов над людьми. Здесь возникают два вопроса. Первый. Вы, должно быть, знаете, что не все опыты на животных можно перенести на человека. Физиология животных и физиология человека — не одно и то же. Вы видели, как тестостерон воздействует на мышей. Следует выяснить, будет ли он действовать таким же образом, попав в организм человека. Другая часть этого вопроса — какое количество вещества может быть рекомендовано для использования. Обычно это простая техническая задача. Сравнивается вес мыши и человека — затем рассчитывается доза. Однако в данном случае, учитывая малую степень изученности проблемы, такое решение задачи представляется недостаточно точным. Всегда есть риск, что дозировка будет слишком большой либо слишком маленькой.

На лице полковника застыла отвратительная улыбка.

— Не волнуйся, сынок, — проговорил он. — Сделай таблетку, как считаешь нужным, и передай ее мне. У меня достаточно человеческих „морских свинок". Я обеспечу тебя необходимым опытным материалом. У нас полно облажавшихся ребят на „губе", которые будут просто счастливы стать добровольцами. Они нам помогут понять, как ЖАВ-таблетка воздействует на организм человека. Улавливаешь?

— Да, сэр, — ответил я. — Вы предполагаете перейти к опытам на человеке, минуя опыты на более крупных лабораторных животных.

— Ты все правильно понял, сынок. И чем скорее, тем лучше. Передай мне ЖАВ-таблетку через пару дней, максимум через неделю, и я скажу тебе, победил ты или потерпел фиаско. О'кей?

— Хорошо, сэр.

Я запер за ним дверь и подумал, что он ужасный человек, но, по крайней мере, я получил его разрешение на проведение опытов на людях.

Разумеется, я вовсе не собирался передавать полковнику Кнекеру образец таблетки. Я не сказал ему, что преуспел в создании оральной формы синтетического тестостерона. У меня не было никакого желания использовать для экспериментов солдат, находившихся в заключении. Как определил их полковник — „человеческие „морские свинки". Его предложение было настолько аморальным, что я отверг его сразу, как только услышал.

Мое представление об этике предполагало единственное возможное решение — опробовать ЖАВ-таблетку на самом себе. Я не думал, что мне может угрожать смертельная опасность, просто я должен был все как следует проверить. К тому же опыты на самом себе могли дать мне уникальный материал для анализа и систематизации. Я не получил бы таких точных сведений, проводя эксперименты на добровольцах.

Должен признать, я прямо-таки сгорал от нетерпения опробовать ЖАВ-таблетку. Уверяю еще раз, в мои планы не входило стать более агрессивным. В то же время я понимал, что не будет никакого вреда, если я стану эмоционально более раскованным и решительным.

И моя жена, и Марлен — обе они считали, что мне не хватает решительности, что я предпочитаю свой душевный покой всему остальному. Им казалось, в основе такой позиции лежит безразличие. Подобные оценки расстраивали меня. Мне было любопытно узнать, какой эффект тестостерон окажет на мое поведение и на мою личность.

В тот же вечер после ужина Мейбл сказала:

— Угадай, что произошло? Мы приглашены на коктейль!

— В самом деле? — спросил я. — И кто же организовывает вечеринку?

— Лаура Гюнтер. Она работает в „Хашбиме" и помогает мне следить за моим гардеробом. Так вот, Лаура приглашает своих постоянных клиенток с мужьями или приятелями. Мне кажется, там будет очень весело.

— Когда мы должны туда ехать?

— В субботу днем. Около двух часов.

— Боюсь, что не смогу, — быстро проговорил я. — В субботу я должен работать. Но почему бы тебе не пойти одной? Я уверен, ты хорошо проведешь время.

— Я не пойду туда одна, — запротестовала моя жена. — Лаура специально пригласила тебя. Она хочет с тобой познакомиться. Не понимаю, почему ты хотя бы на один выходной не можешь забыть о своей работе.

— Ты не права. Я занимаюсь чрезвычайно важным проектом и не должен прерывать работу без крайней необходимости.

— Ты просто не хочешь никуда со мной ходить, — рассердилась Мейбл. — Иногда мне кажется, что ты стыдишься меня!

— Это не так, Мейбл, — возразил я.

— В любом случае, без тебя я не пойду на эту вечеринку. Подумаешь, еще одна суббота в полном одиночестве. Конечно, Лаура будет очень разочарована, если мы не придем.

Я вздохнул:

— Послушай, Мейбл. Я постараюсь сделать перерыв в работе на час или два. Мы можем встретиться у твоей подруги. Я выпью пару коктейлей, а затем вернусь в лабораторию. Тебя это устроит?

— Вполне, — улыбнулась она. — Что ты за старая зануда!


36

Чес Тодд


Моя жизнь начала меняться. Я остро чувствовал это, но самое странное было то, что мне казалось, я не ответственен за происходящее. Я имею в виду, что многие вещи я делал как бы машинально. Я ощущал себя зрителем, который сидит и просто наблюдает за происходящими вокруг него событиями.

Я знаю, что очень многое из того, что происходило, зависело от Черри Ноубл. После того как она полностью изменила внешний вид моей студии, почти моментально изменился и я сам. Мне уже казалось невозможно жить таким небритым чурбаном, и моя собственная непривлекательность стала раздражать меня.

Но это чисто физические изменения в моей жизни, на самом деле я дублировал ситуацию в своей новой книге под названием „Роман Томми-Муравья". Люси, его подружка, вычищает гнездо Томми, и до того как он осознает, что делает, он начинает купаться каждый день в дождевой воде и повязывать себе галстук.

Мои наиболее важные изменения не были заметны, поскольку они находились внутри меня. Что-то происходило, какие-то непонятные процессы, наверное, можно сказать так: то, что было замороженным столько лет, стало оттаивать. На самом деле это было не так уж приятно, не так уж безопасно. Я понимал, что происходит со мной, но не хотел противиться этому процессу.

Например, в те дни, когда Черри ко мне не приезжала, я звонил ей домой, и мы долго-долго разговаривали. Иногда у нас была тема для беседы, иногда мы просто трепались, но я всегда заканчивал разговор в хорошем настроении. А потом она опять показывалась у меня в доме, и я читал ей то, что написал про Томми-Муравья, про его любовь. Мы обсуждали кое-что, иногда даже спорили, у Черри было очень много отличных идей.

Не думаю, что в какой-то конкретный день я вдруг понял, что люблю эту женщину, это не было внезапным прозрением. Все получилось так, словно я постепенно начал понимать, как много она значила для меня и какой идиотской была без нее моя жизнь. То, что я испытал, то, что я понял, испугало меня.

На наш обычный ленч по четвергам приехал мой брат, и я сгорал от нетерпения рассказать ему все то, что чувствую. Однако я прекрасно понимал, что эта попытка ни к чему не приведет, потому что я не мог сформулировать в словах то, что я испытываю, и, кроме того, он хотел поговорить со мной о своих собственных проблемах.

Он сделал нам тройной бурбон в высоких стеклянных стаканах — мое новое приобретение, — и мы, сев за мой новый журнальный столик, начали поглощать салат и великолепные сандвичи со свежей жареной говядиной, которые принес мой брат.

— Я не хотел тебе говорить это, Чес… — начал он, не глядя на меня, — у тебя ведь свои собственные проблемы, но Марлен требует развода.

— Вот черт, — сказал я.

— Да, — кивнул он, — такой же была и моя реакция. Но если это все, что она хочет, я не собираюсь вставать у нее на пути.

Я прекратил есть и уставился на него. Он не выглядел счастливым и довольным. Его лицо было опухшее, глаза налились кровью, местами полопались сосуды, и он довольно сильно прибавил в весе — даже тот свитер, который был надет на нем в четверг и который всегда был ему велик, казался меньшего размера. У него уже начали отвисать щеки, становилась дряблой шея. К сожалению, мой младший братишка выглядел так, словно ему осталось всего пять лет до того момента, когда его печень выйдет из строя.

— Герм, ты просто задница, — сказал я ему. — Марлен — великолепная женщина. Если бы ты имел хоть половину мозгов, ты бы делал все, что угодно, лишь бы уговорить ее остаться. И потом, не забывай, что еще есть Таня.

— Я знаю, — с горечью произнес он, — но какой во всем этом прок? Я все равно не собираюсь изменяться.

— Ты можешь измениться, если захочешь. Тебе просто не хочется.

— Нет, я хочу, но не могу. У меня нет для этого как бы заряда.

— Козел вонючий, — выругался я. — Ты можешь пойти в общество анонимных алкоголиков или попытаться обратиться к хорошему врачу, занимающемуся этой проблемой, ты можешь перестать щипать всех курочек, которые встречаются на твоем пути. И это не значит, что тебе нужен заряд, вполне достаточно немного здравого смысла. Ты чертовски эгоистичен, мой дорогой.

— Вот в этом вопросе ты, как всегда, прав, брат!

Он по-идиотски подмигнул мне, но я видел, что он очень переживает. Вся моя ярость тут же испарилась, и я не смог ничего больше ему сказать. Мне было его ужасно жаль, я переживал за него. Помимо всего прочего, он ведь был моим братом, а это следовало принимать во внимание.

— Герм, окажи мне любезность.

— Какую?

— Сходи повидайся с доктором Черри Ноубл. Она помогла мне, думаю, сможет помочь и тебе.

Какое-то время он, не глядя на меня, молча продолжал доедать свой сандвич, а затем произнес:

— Я уже повидался с ней. Один раз. Мы поговорили немного, и она сказала, что даст мне знать, если сможет мне помочь. Но затем я поразмышлял на эту тему и решил, что, во-первых, могу все сделать сам, а во-вторых, что я не собираюсь меняться.

— Послушай, ты нездоров.

— Похоже на то, но, в конце концов, это моя жизнь и мой выбор. И если я хочу лететь в тартарары, то я это сделаю. Главное, что я решаю все сам.

У меня появилось ощущение, что я могу сейчас расплакаться.

Герм посмотрел на часы:

— Ого, мне уже пора возвращаться в контору. Послушай, я могу быть абсолютным дерьмом, но пока что я функционирующий алкоголик. Береги себя, ты слышишь?

Он налил себе немножко виски, залпом выпил его и направился к двери. Затем повернулся и опять подошел ко мне.

— Мы ведь братья? — спросил он.

— Конечно, — хрипло ответил я.

Когда он ушел, я продолжал неподвижно сидеть. Я поймал себя на мысли об одном парне, который служил под моим началом во Вьетнаме. Когда он начинал стрелять, то стрелял, пока не расстреливал все патроны, и никогда не мог остановиться. Он объяснял это тем, что знает, что когда-нибудь застрелят его. Поэтому он хотел застрелить как можно больше людей до того момента. Конечно, у него были и другие причины, чтобы так поступать, и я понимал это.

Но я никогда не мог понять моего брата. У него был великолепный дом в Южной Флориде, хорошая работа, любящая жена, изумительная дочка. Однако он постоянно разрушал себя, подставляясь, как подставлялся тот парень во Вьетнаме. Что же происходит с людьми, которые делают такие вещи? Почему они так не ценят свою собственную жизнь?

Я знал, что мне следовало что-то предпринять в отношении Германа. Может быть, мне ничего и не удалось бы, но, тем не менее, это был мой долг. Я подумал, что самое лучшее было бы посоветоваться с доктором Черри. Если Герман разговаривал с ней, возможно, он оставил какие-то „ключи", для того чтобы она смогла понять его.

Когда мой телефон зазвонил, я быстро подъехал к нему на своей каталке, надеясь, что это она, и намереваясь попросить ее приехать сегодня вечером. Но это была Таня. Я испытал некоторое разочарование.

— Привет, дорогая, — сказал я, — ты хорошо проводишь каникулы?

— Да, хорошо, — ответила она очень серьёзным голосом.

Я всегда улыбался, когда слышал этот серьезный тон.

— Дядя Чес, ты по-прежнему согласен дать мне в долг те сто долларов?

— Ну, конечно, дорогая. Они лежат в специальном конверте, помеченном твоим именем, именно так, как я и обещал. Таня, ты и твой мальчик не передумали насчет того, чтобы убежать?

Она хихикнула:

— Ну, он не вполне мой мальчик, и мы не передумали. Сначала мы поедем в „Диснейуорлд", а потом на Аляску, поэтому мы сейчас нуждаемся в деньгах.

— Гм, — сказал я. — Дорогая, ты ведь понимаешь, что твои родители будут очень сильно переживать, если ты уйдешь из дому. Бьюсь об заклад, они станут плакать.

— Может быть, мама станет, но не папа.

— Ну, почему же не папа?

— Потому что он меня не любит.

У меня перехватило дыхание.

— Таня, я не думаю, что это правда. Я считаю, что твой отец любит тебя.

— Нет, не любит, — настаивала она. — Если бы любил, разве стал бы он делать все эти ужасные вещи? Дядя Чес, мне пора идти, я собираюсь помочь Чету собрать вещи, он абсолютно не умеет этого делать.

— Собрать вещи? — переспросил я. — Так вы скоро отправляетесь?

— Да, скоро, перед началом школьного года. Пока.

Расстроенный и озадаченный, я медленно положил телефонную трубку. В голову пришла дикая мысль позвонить Герману и рассказать ему, что его дочка собирается убежать. Это могло привести его в состояние шока и заставить изменить свою жизнь. Но я понял, что не имею права рисковать, это означало бы потерять Танино доверие и, возможно, убедить ее в том, что не только отец не любит ее, но и дядя.

Я позвонил Черри на работу, что делал крайне редко. Секретарь ответила, что доктор Ноубл в данный момент занята, но пообещала передать ей про мой звонок. Я тупо смотрел на экран моего компьютера и терпеливо ждал. Прошло больше двадцати минут, прежде чем Черри перезвонила.

— Ты не смогла бы ко мне приехать? — спросил я.

— Чес, что-нибудь случилось?

— Ты нужна мне, — ответил я.


37

Мейбл Бэрроу


Я уже сто лет не бывала на вечеринках, и меня охватило приятное волнение, когда день желанного праздника начал приближаться. Конечно, у меня не было ничего приличного, во что можно было бы одеться, поэтому я прямиком направилась в „Хашбим".

— Лаура, — начала я, — бьюсь об заклад, единственная причина, по которой ты устраиваешь все это безумие, это чтобы у тебя купили как можно больше барахла.

— Угадала, — посмеиваясь, ответила она. — Поверь мне, ты уже не первая сегодня. Послушай, Мейбл, я надеюсь, что ты придешь с мужем?

— Ну, вообще-то он работает по субботам, но обещал заскочить на час или два.

— Прекрасно, — кивнула она. — Я очень хочу с ним познакомиться. Ну, теперь пойдем подберем что-нибудь для тебя, от чего все будут в немом восторге.

Сначала она предложила мне различные обтягивающие платья, в самом деле очень красивые, но должна признать, что я была слишком полной, для того чтобы влезть в них. Наконец мы остановились на одном платье цвета морской волны с глубоким декольте и открытой спиной. Вырез спереди был настолько большой, что можно было видеть не только начало груди, но и то место, где начинается сосок.

— Никакого лифчика, — предупредила Лаура, — пусть все будет так, как оно есть.

— Годится. — Я представила, какую реакцию мог бы выдать Герман Тодд, если бы он только увидел меня в этом платье. Надо подумать, как это организовать.

Я уехала из „Хашбима" как раз ко времени, назначенному мне доктором Черри Ноубл. Я рассказала ей про вечер в субботу и о том, как я счастлива, что смогу наконец выбраться из дому и немного поразвлечься.

— Твой муж тоже пойдет? — спросила она.

— Сначала он отказался, потому что всегда работает по субботам, и эта идиотская работа занимает абсолютно все его время. Но, в конце концов, он согласился заскочить на пару коктейлей.

— Гм, — сказала она. — Безо всякого сопротивления.

— Ну, не совсем. Но иногда я думаю, что он все же старается. Мы даже время от времени занимаемся любовью. Дерьмовато, конечно. Если брать десятибалльную шкалу, то он потянет на пять баллов. Я бы очень хотела, чтобы существовала таблетка — я могла бы засунуть ее ему в макароны или чай, — которая смогла бы сделать его несколько более сексапильным и изобретательным.

Доктор Ноубл улыбнулась.

— Боюсь, такой таблетки не существует, Мейбл.

Остаток нашей встречи мы говорили о моем самочувствии и моем желании пользоваться успехом у мужчин. Это единственный внешний стимул, который доставляет мне удовольствие и поднимает чувство моего самоуважения. Я думала, что все женщины чувствуют себя подобным образом, но доктор уверила меня, что это не так и что очень многие женщины обходятся без добавочных стимулов со стороны мужчин, находя причины для самоуважения в чем-то другом.

Я подумала, что это какая-то хреновая идея, но, конечно же, не стала об этом говорить. Я также не сказала ей о своем новом вечернем платье. Думаю, что она не одобрила бы наряд, который обтягивал вашу задницу так, что почти врезался между двух половинок.

И вот наступила суббота. Я пребывала в прекрасном настроении, хотя немного волновалась, но это было даже приятно, поскольку такого подъема я не испытывала в течение долгого времени. Я привела в порядок мои волосы, уложив их в великолепную прическу. Сделала себе маникюр и педикюр. Я бегала по дому, представляя, как приму душ, надену платье и сделаю макияж. День казался таким прекрасным, что мне было даже жалко, что время летит так быстро.

Чет вместе с Таней Тодд играли в его комнате. Почти все вещи из шкафов и из ящиков были вывалены на пол и лежали в полном беспорядке, а дети рассортировывали их в разные кучки.

— Что происходит? — поинтересовалась я.

Они посмотрели на меня.

— Это для школы, миссис Бэрроу, — ответила Таня. — Когда мы начнем учиться, нам надо будет рассказать о том, как мы провели наши летние каникулы. Я помогаю Чету отбирать вещи, которые он будет показывать во время своего рассказа.

— Отлично, — улыбнулась я. — Чет, я собираюсь уехать из дома часа на два, но я вернусь и успею приготовить вам ужин. Может быть, это будет только хот-дог и бобы. Но, если вы очень проголодаетесь, можете взять холодную индейку в холодильнике.

Следующие два часа я провела в спортивном зале. И почувствовала себя на десять лет моложе, хотя пот стекал с меня ручьем. У меня возникло ощущение, что я опять превратилась в ту самую Мейбл, которая была накануне свадьбы. Боже мой, какие это были приятные дни. И какая же я была дура, если думала, что они никогда не вернутся.

Затем я возвратилась домой, с удовольствием приняла душ, растерлась пушистым банным полотенцем и начала тщательным образом готовиться к моему субботнему выходу.

Когда я приехала к Лауре, там было по меньшей мере человек двенадцать-тринадцать. Возле бара хозяйничал бородатый бармен, у которого в помощниках был молоденький мальчик с большим галстуком-бантом. Там же находился стол с тарелками, полными закусок, и бутылками, от разнообразия наклеек которых рябило в глазах. Были соленые орешки и перченое печенье. Ни один из гостей не сидел. Все стояли или прохаживались, держа в руках бокалы, и разговаривали. Шум приятно раздражал мои уши, я предвкушала, что будет отличная вечеринка.

Лаура подхватила меня за локоть как раз в тот момент, когда я собиралась налить себе что-нибудь выпить.

— Мейбл, — воскликнула она, — ты выглядишь просто фантастично. Это платье твое. А где же супруг?

— Он приедет позже, — ответила я. — Могу я выпить?

— Конечно же, дорогая. Я надеюсь, что ты познакомишься здесь с приятными людьми, все они мои очень хорошие друзья.

Затем я была представлена всем гостям — процедура заняла по меньшей мере минут пятнадцать. Я не запомнила почти ни одного имени, но хочу отметить, что все присутствующие были отлично одеты, и я получала огромное удовольствие, разглядывая дамские туалеты. Хотя, должна признаться, я не увидела ни одного наряда, похожего на мой. Из всех, пожалуй, я выглядела наиболее сексапильно и получила очень много комплиментов по поводу своего платья. Плюс ко всему, я заметила, как мужики глазели на меня. Это приятно щекотало мое самолюбие.

Лаура оставила меня, чтобы пойти поприветствовать новых гостей, а я спокойно стояла, потягивая свой коктейль, и с интересом разглядывала окружающую меня толпу. Один из вновь прибывших мужчин подошел ко мне, и мы представились друг другу. Его звали Вилли Бревурт.

— Называйте меня просто Вилли, — сказал он.

С ним была красивая женщина по имени, как она представилась, Джессика Фиддлер, прямо-таки настоящая манекенщица — высокая и блондинка. Похоже, что они были хорошими друзьями, но я не могла понять, что же все-таки объединяло эту пару.

Вот так мы стояли, болтали и, надо сказать, довольно приятно проводили время. Джессика была одета в шелковый брючный костюм, который мне очень нравился, — я много раз останавливалась около него в „Хашбиме", но, к сожалению, мне не подходил размер. Вилли облачился в шелковую, спортивного покроя, куртку и зеленые слаксы. Мы разговаривали об одежде просто для того, чтобы говорить о приятных вещах. Затем Бревурт поинтересовался:

— А чем занимается ваш муж?

— Он химик-исследователь, — ответила я. — Изобретает новые наркотики или что-то в этом роде.

— Правда, вы не шутите? — воскликнул Бревурт. — Что за удивительное совпадение. Я всю жизнь был связан с фармакологией. Очень интересно было бы переговорить с ним. Где он?

— Скоро должен подъехать, — пояснила я. — Я вас обязательно познакомлю. Джессика, скажите, кто делает вам прическу? Она просто великолепна.

— Ой, спасибо. — Она улыбнулась. — Но, к сожалению, это парик. Мне его одолжил Вилли.

Мы дружно рассмеялись.

Я увидела Грега сразу, как только он вошел, подошла к нему и взяла его под руку. Он был одет в свою старую тройку из темно-голубой шерсти. В этом отвратительном мешковатом костюме мой муж выглядел как неудачник из комедии пятидесятых годов.

Я приготовила ему коктейль и подвела к Джессике и Вилли, чтобы они познакомились. Какое-то время мы болтали о том о сем, потом Джессика увлекла меня к столику с закусками, куда Лаура поставила новую порцию замечательно вкусных сандвичей с разнообразными начинками. Оглянувшись, я увидела, что Вилли о чем-то оживленно беседует с Гретом, и подумала, неужели они не могли найти другого времени для деловых разговоров, как на такой прекрасной вечеринке.

Затем Грег присоединился к нам с Джессикой и взял себе один бутерброд.

— Вам нравится вечер, мистер Бэрроу? — спросила Джессика.

— Очень мило, — ответил мой муж. — Я бы с удовольствием побыл здесь подольше, но, к сожалению, мне пора возвращаться на работу.

— Да ведь ты только что пришел, — запротестовала я. — Ну останься еще хоть ненадолго. Джессика, я передаю его вам, чтобы вы попытались удержать его, а я пока принесу ему еще один коктейль.

С этими словами я отошла от них.

Народу прибывало все больше и больше, и бармен с помощником трудились в поте лица. Прошло около пяти-семи минут, прежде чем я снова вернулась к Грегу. Он все еще разговаривал с Джессикой, на его лице застыло изумленное выражение. Я подумала, что, возможно, она рассказала ему какую-нибудь грязную шутку. Мой муж терпеть не может грязных шуток. Когда я подошла, Джессика улыбнулась и помахала мне рукой.

— Надеюсь, мы еще увидимся, Грег, — сказала она. — Не работайте слишком много.

Я передала мужу выпивку.

— Ну, не правда ли, она хорошенькая? — спросила я.

— Да, — ответил он, — очень. Послушай, Мейбл, мне действительно уже пора ехать. А ты оставайся здесь столько, сколько захочешь, не волнуйся в отношении ужина. Я перекушу в лаборатории. Ты прекрасно оделась, поэтому тебе надо получить удовольствие от этого вечера.

— Тебе понравилось мое новое платье? — с удивлением спросила я, поворачиваясь кругом, чтобы он мог получше рассмотреть его.

— Да. — Грег улыбнулся. — Очень понравилось, только старайся не делать глубокого вдоха.

Я понимала, что ему надо идти, и понимала, что он действительно оказал мне большую услугу, приехав сюда. Конечно, это не самый лучший вариант, когда вы оказываетесь в гостях без мужчины, но, говоря откровенно, я даже была рада, что он уезжает.

Грег поцеловал меня в щеку.

— Желаю тебе хорошо провести время, Мейбл, — проговорил он.

И, когда он ушел, я действительно его отлично провела.


38

Вильям К. Бревурт


Бизнес, которым занимались я, Джессика и Лаура, был очень серьезным. Мы прекрасно понимали, что многим рискуем, но тем не менее возможный выигрыш мог превзойти все наши самые смелые ожидания. Наши усилия были направлены на то, чтобы достать эту чертову ЖАВ-таблетку. С ней были действительно связаны очень большие деньги.

— У нас есть две проблемы, леди, — как-то сказал я им, — как достать эту пилюлю и как держать Бобби Герка на приличном расстоянии от наших глоток.

В свое время я сказал Герку, что Мервин Макхортл помер от сердечной жабы. Но я совершенно не был уверен, что Бобби проглотит это. Поэтому мы пришли к выводу, что он по-прежнему заинтересован в этой таблетке. Если он обнаружит, что мы достали ее и предали его, то захочет расквитаться с нами.

— Да, — согласилась Лаура, — этот парень — дерьмо, жуткое дерьмо, и он опасен. Он по-прежнему дрючит меня во все дырки. У меня абсолютно не лежит к этому душа, но я боюсь отказать ему, потому что тогда он возьмет меня силой. Помимо всего прочего, разрешая ему прыгать по моим костям, я могу приглядывать за ним и быть уверена, что если он задумает какую-нибудь мерзость, я сразу об этом узнаю.

— Хорошо, — сказал я, — продолжай раздвигать свои ноги под Герком. Это будет входить в круг твоих задач. Я проверил адрес Мейбл Бэрроу и поговорил с ее ребенком, мальчишкой по имени Чет. Он сказал, что его отца зовут Грегори и что он химик, который работает в лаборатории „Макхортл". Поэтому я думаю, что тебе стоит получить этого химика, Джесс. Надо разработать план, как ты сможешь с ним познакомиться, а там посмотрим, что из этого получится.

Мы перебрали дюжину различных вариантов, но ничего не смогли придумать, что полностью соответствовало бы нашей идее и не вызвало бы никаких подозрений. Наконец я предложил Лауре устроить коктейль в ее доме. Она может пригласить своих лучших покупательниц, включая Мейбл Бэрроу, и сказать им, чтобы они пришли со своими мужьями или приятелями. Джесс и я тоже собирались присутствовать там и таким образом познакомиться с Грегори.

— Мне нравится эта идея, — одобрила Джессика.

— Перед тем как ты начнешь что-либо делать, — предупредил я, — дай мне поговорить с ним, может быть, он страдает из-за отсутствия денег и готов продать таблетку за наличные. Если я пойму, что это не сработает, тогда за дело возьмешься ты.

Лаура сказала:

— Единственное, что меня волнует, так это то, что во время вечеринки сюда неожиданно может заявиться Бобби Герк. Тогда он тоже встретится с Грегори Бэрроу, а это весьма осложнит ситуацию.

— Ты можешь пригласить его, — предложила Джесс, — и настолько занять его чем-нибудь, что у него даже не будет возможности ни с кем повидаться.

— Пригласить его? — фыркнула Лаура. — Я не хочу приглашать этого придурка даже на похороны. Ну, если только на его собственные.

Но в конце концов она согласилась устроить вечер, и я пообещал ей, что полностью беру на себя закуску и спиртное. Сами понимаете, то, что делает деньги, требует денег. Каждый ребенок знает это.

Мы прорабатывали наш план снова и снова, пока он не стал безукоризненно точен. Мы разработали его до мельчайших деталей. Например, что будет надето на Джессике и какую дрянь Лаура собирается подмешать в напиток Грегори Бэрроу.

Идея была хорошо подготовлена и должна была быть хорошо реализована. Но план, однако, не сработал, и я начал спрашивать себя, не отвернулась ли от меня удача.

Начнем с того, что химик приехал поздно, остался не дольше чем на час и затем уехал. Не думаю, что он выпил больше двух стаканов, которые не принесли нам никакой пользы. Лаура не успела ничего подмешать ему. Джесс и я, мы с ним познакомились, поболтали о том о сем, и это дало нам какое-то представление о его характере. Он не был уродлив, но одевался, как зомби, и носил коричневые ботинки с голубым костюмом. Замечательно! Я думаю, что в своей жизни он улыбнулся всего лишь раза два.

Вечеринка заняла примерно часов шесть. Наконец все гости разъехались, включая бармена с мальчиком-помощником, и нам осталось привести в порядок комнаты и убрать грязную посуду. Но, перед тем как мы приступили к этой последней части вечера, мы попадали в кресла и взяли небольшой тайм-аут, щедро сдабривая отдых хорошими напитками.

— Этот парень какой-то чокнутый, — пожаловался я, — он съел мою историю про фармакологический бизнес, но дальше этого я не продвинулся ни на шаг. Он даже не дрогнул, когда я предложил ему покупать информацию из лаборатории „Макхортл". Более того, он поглядел на меня так, как будто собрался бежать звонить в ФБР. Послушайте, я обрабатываю людей всю свою жизнь и должен вам сказать, что выигрываешь там, где натыкаешься на жадность. Но этот Бэрроу ведет себя так, будто он даже не знает, что это такое. Если вы думаете, что таким образом мы можем пробраться в лабораторию „Макхортл", забудьте об этом. Мне кажется, этот малый еще не вышел из возраста бой-скаута. Он не собирается расставаться со своей долбанной тестостероновой таблеткой ни за любовь, ни за деньги. По крайней мере, за деньги у нас точно ничего не получится. Джесс, как ты охарактеризуешь свои успехи по части любви?

Джессика в очередной раз налила для себя „стерлинг", „чивас" для Лауры и стакан облегченной соды для меня.

— Ты назвал его долбанным бой-скаутом, — ответила она, — но он также еще и замороженный ублюдок. Совершенно не понимаю, что с ним. Либо я не смогла пробудить в нем желание, либо он влюблен в эту Бетти-задницу, свою жену, и не может реагировать ни на что другое. Я дала ему полный курс лечения, я попыталась уверить его, что считаю его богом в отношении женщин, но, мне кажется, это вряд ли тронуло его. Думаю, если бы я подошла к нему и напрямую спросила: „Хочешь, чтобы я встала голая на четвереньки?", он бы, возможно, ответил: „Прошу прощения, мадам". Но, тем не менее, я засунула ему бумажку с моим адресом и номером телефона. Бедняга не знал, что делать с этим, и в конце концов положил в свой карман. Может, он и позвонит, но я бы не стала слишком на это надеяться. Так что надо признать: этот парень — полный кретин.

Лаура сделала большой глоток.

— Здесь не вышло, там не вышло, кругом просчитались, — усмехнулась она. — Что теперь, Вилли?

Две дамы смотрели на меня, ожидая великолепной идеи. Они были хорошие девчонки, но не очень умные, если вы понимаете, о чем я.

— Что-нибудь придумаю, — пообещал я. — Мне всегда это удавалось. Ну, может быть, мы сейчас что-нибудь опять покушаем?

Они согласились с большой готовностью. Мы заперли дверь, оставив груду пустых тарелок и испачканных губной помадой стаканов, и отправились в приятную чистенькую пиццерию, где подавали отличную пиццу, всегда свежее лобио, макароны и замечательные салаты. Пока мы ели, мы не обсуждали ЖАВ-таблетку, потому что еда была настолько вкусной, а обстановка настолько приятной, что казалось просто глупо обсуждать это сейчас.

За соседним столиком сидела пара маленьких ребятишек, которые с удовольствием пили молочные коктейли. Мальчишка выглядел на несколько лет моложе Честера Бэрроу, но, когда я увидел его, меня вдруг озарила идея, как мы можем заставить химика отдать нам таблетку.

Я отвез дам назад к Лауре на квартиру, затем поехал в свой клуб. В этот день у нас был костюмированный бал, который назывался „Лицо Парижа". Я был одет в наряд танцовщицы и выглядел сногсшибательно. Для большего эффекта я прилепил себе на щеку маленькую мушку. Это был очень хороший бал с морем шампанского, но, к сожалению, там были еще две танцовщицы канкана, и это испортило мне весь кайф. Первый приз выиграл полицейский, одетый, как Эдит Пиаф, и исполнивший песню „Жизнь розы".

Я приехал домой около двух часов ночи, но был слишком возбужден, чтобы уснуть. Долгое время я обдумывал, ворочаясь с боку на бок, новый план по выбиванию ЖАВ-таблетки из Грегори Бэрроу. Я был уверен, что это возможно, но мне требовалась помощь Джессики и Лауры. То, что я собирался сделать, было, пожалуй, самое сложное из всего, что я когда-либо совершал. Я прекрасно знал, что случится, если ничего не выйдет, — десять лет тюрьмы, дома, где воняет неудачниками.

Наконец я заснул, а когда проснулся, был уже полдень. Первое, что я сделал, это позвонил Лауре и спросил, не может ли она пригласить Джессику к себе, скажем, часа на три. Она перезвонила мне минут через десять и сказала, что Джессика страдает от похмелья и не собирается выходить в дневное время, но зовет нас к себе.

Это всех устроило. Обе дамы выглядели так, как если бы они хорошенько подрались между собой, когда я оставил их прошлой ночью. Я хочу сказать, что у обеих были отечные, заплывшие лица, и они держали кофейные чашки в трясущихся руках. Но когда я начал объяснять им свой план по превращению Грегори Бэрроу в нашего сообщника, слушали они весьма внимательно.

Когда я замолчал, они обе уставились на меня, затем посмотрели друг на друга.

— Не знаю, Вилли, — медленно сказала Лаура, — вообще-то это дерьмово.

— Да, верно, — согласился я, — я не собираюсь тебе лгать. Но, понимаешь, это, пожалуй, единственный наш шанс. Джессика?

— Да, дерьмово, конечно, — произнесла она. — Я никогда не участвовала в таких делах, и, честно говоря, мне не хотелось бы начинать. Скажи, другого пути нету?

— Готов выслушать ваши предложения, — ответил я.

Обе они молчали.

— Послушайте, — начал я, совершенно не собираясь давить на них, — я не требую ответа в данную минуту. Просто обдумайте это. Хорошо? Если мы вытянем, если у нас получится, мы обеспечены на всю оставшуюся жизнь.

— А если вляпаемся, — спросила Лаура, — то мы просидим остаток той же прекрасной жизни в определенном месте?

— Ты правильно поняла, — сказал я. — Выбор за тобой.

— Скажи, Вилли, — проговорила Джесс. — если Лаура и я откажемся, ты попытаешься сделать это один?

— Разумеется, да, — заявил я. — Думаю, что это слишком хорошо, чтобы не попытаться.

Но это была ложь. При их отказе я бы рухнул.


39

Герман Тодд


Есть что-то, чем я хочу поделиться с вами. Если бы в природе существовал способ — только представьте — стопроцентный способ, при котором женатые мужчины и замужние женщины могли бы общаться между собой на уровне трепа, не ныряя в койки друг к другу, вы понимаете, сколько было бы верных мужей и жен?

Я размышлял над этим. Как получилось, что я все еще жил в собственном доме, при том что спал в спальне для гостей? Каждый раз, когда я спрашивал Марлен, повидалась ли она с адвокатом, она отвечала: „Еще нет".

Естественно, я решил, что кризис постепенно проходит и что напрасно я ходил к доктору Черри Ноубл. Я сказал себе, что все это ерунда, и стал думать, как трахнуть Мейбл Бэрроу и не засветиться.

Обычно я забавляюсь с женщинами в их доме, но в данном случае это было невозможно. Чего стоил один мой „линкольн" у соседского дома! Перебирая разные варианты, я пришел к грустному выводу, что, пожалуй, встреча у Мейбл не состоится. Однако все же существовали способы свести риск к минимуму. После некоторых прикидок я решил остановиться на мотеле. Мотель, который я выбрал, находился около форта Лаудердейл. Он был не самый дорогой и роскошный, но аккуратный и с отличными мягкими кроватями. К тому же местонахождение мотеля было столь отдаленным, что нас вряд ли могли засечь. А это самое главное.

Я все как следует проверил. Стояло лето, постояльцев было мало, и хозяин мотеля с большой охотой сдал мне номер на целый день. Он произвел впечатление человека, которому абсолютно до фонаря, кто придет ко мне и насколько. В номере работал вентилятор, и вся комната была в зеркалах, включая потолок.

Я здорово все спланировал. Одновременно с предвкушением радости от грядущих перспектив я понял, что я подонок. Всегда им был и всегда им буду. Если я таков, то почему бы не послать все сомнения к чертовой матери и не расслабиться? Попытки анализировать самого себя показались мне пустой тратой времени. Если моя жена хочет, чтобы я прекратил ее лапать, то кому от этого будет хуже?

Именно в это время Марлен решила, что мы должны пригласить семью Бэрроу на обед.

— Нельзя ли избежать этого? — спросил ее я. — Или хотя бы отложить?

— Нет, — ответила она категоричным тоном. — Они приглашали нас, теперь наша очередь.

Я не стал возникать. Обдумав ситуацию, я пришел к выводу, что все складывается весьма неплохо. Наш обед даст мне возможность расшевелить Мейбл, и мой контраст с ее засохшим мужем убедит ее в том, что она лишается многих удовольствий, которые предлагает жизнь. В том числе Германа Тодда, готового поделиться с ней радостью и весельем.

Моя жена была непревзойденная кулинарка, и стол буквально ломился от блюд: холодный овощной суп, макароны с черными оливками и луком-шалотом, отбивные из ягненка с овощами и свежим мятным соусом, засахаренный лук, сладкий белый тушеный картофель, замечательный высокий яблочный пирог. Я купил вина, в том числе такую же бутылку, которую разбил в годовщину нашей свадьбы. Я думал, она поможет навести мосты, но Марлен никак не отреагировала.

Еда оказалась фантастической, но на мой вкус основным блюдом стала Мейбл Бэрроу, кусочек, который я не мог пока заполучить. На ней было обтягивающее платье без бретелек, а вырез спереди был такой глубокий, что весь обед я ждал (и надеялся), когда ее полные аппетитные сиськи вывалятся в суп.

За столом нас было шестеро, включая детей. И Таня, и Чет опустошали свои тарелки с космической быстротой. После десерта они исчезли в неизвестном направлении, а мы, взрослые, продолжали болтать и пить вино.

Затем Грегори и Марлен перешли к разговорам о работе, а мы с Мейбл отправились на задний дворик покурить. Марлен не разрешает мне курить в доме.

Была отличная приятно-прохладная летняя ночь. Луна казалась не очень яркой, но я мог видеть, как поблескивают округлые прелести Мейбл.

— На тебе сегодня потрясающее платье, — сказал я.

— Тебе нравится? — довольная комплиментом, спросила она.

— Очень нравится, — заверил я. — Я бы с удовольствием купил Марлен что-то в таком роде, но, боюсь, это выльется в пустую трату денег. Она не умеет носить вещи, как ты.

— Я рада, что ты одобрил мой наряд. Я надевала его на коктейль в субботу, и меня засыпали похвалами.

— Все, конечно, от мужиков, — предположил я.

В этот момент мы подошли к небольшой клумбе, предмету забот Марлен.

— Ты все обдумала? — тихо спросил я.

— Обдумала что?

— Не играй со мной в прятки, дорогая. Ты и я…

— Ты говорил, что переберешься в мотель, но по-прежнему живешь здесь, — напомнила она.

— Это не имеет отношения к тому, что я чувствую, Мейбл. В плане тебя. Я нашел подходящий мотель. Ты согласна?

— Где он?

— Мотель? Около Лаудердейла. Вдали от всех. Ничего особенного, но все прилично. Нас никто не накроет. Мы можем там встретиться.

Она промолчала.

— Послушай, — произнес я, — ты же знаешь, что заводишь меня. Я не могу думать ни о ком другом, кроме тебя. Ты даже снишься мне. Когда ты сегодня вошла, у меня задрожали колени. Вот как ты на меня действуешь. А ты обо мне думала?

— Да. Часто. Но я боюсь.

— Бояться нечего. Никто ничего не узнает. Все вокруг останется прежним. Кроме нас с тобой. Поверь мне.

Она опять промолчала. Но я всю свою жизнь занимался торговлей и знал основное правило удачных сделок — говори, не останавливаясь.

— Грег, он что, такой необыкновенный любовник? — спросил я.

— Нет.

— Ну а я — да. И это не треп. Это правда. Я знаю, как сделать женщине приятное. Я обещаю тебе такие ощущения, о которых ты даже не подозреваешь.

— Ты давишь на меня, Герм, — засмеялась она. — Если я решу приехать — заметь, я говорю, если, — как мы устроим все это?

— Проще простого. Мы выберем время, удобное для нас двоих. Я дам тебе адрес и объясню, как ехать. Ты поедешь на своей машине. Я приеду первый и буду ждать тебя в мотеле. Поверь мне, в этом нет ничего ужасного. Ты просто зайдешь в гости к другу. Я запишусь под своим настоящим именем. Уверен, у нас не будет проблем.

— Я все же опасаюсь. Прежде я останавливалась в мотелях, но тогда я была не замужем. Я никогда раньше не изменяла Грегу.

— Если он об этом не узнает, ему не будет больно.

— Да, думаю, ты прав.

— Жизнь коротка, Мейбл. И надо получить как можно больше удовольствия, пока мы еще можем.

— Согласна. Но давай вернемся в дом, а то они подумают, что мы начали получать удовольствия уже сейчас.

Мы вернулись вовнутрь, и Бэрроу благополучно ушли от нас около одиннадцати. Таня уже спала, а я помогал Марлен убирать кухню. Я сказал ей, что она организовала роскошный обед.

— Спасибо, — ответила моя жена и ушла наверх.

Я остался внизу, скинул туфли и сделал себе бренди с содовой. Затем плюхнулся в ближайшее кресло и стал обдумывать трюки, которыми я заманивал Мейбл Бэрроу. Я пришел к выводу, что цель и пути ее достижения выбраны верно.

Обычно в предвкушении удачной охоты я испытываю приятное возбуждение. Но этой ночью я не чувствовал ничего подобного. Более того, если говорить правду, я был слегка угнетен. Может, если бы Мейбл сопротивлялась больше, вкус победы стал бы острей. Я всегда считал, что сделка выйдет удачной, если клиент говорит „нет" в начале и „да" в конце.

Но Мейбл не сказала „нет". С ее „может быть" в начале не получилось динамичного развития. Я не хочу сказать, что она свистушка, однако она испортила весь период подготовки. Думаю, мне удалось поймать ее только потому, что наступил определенный период в ее жизни. Она была более чем готова.

Наверное, именно это так сильно и огорчило меня. Мне в голову пришла мысль, что на моем месте мог оказаться любой мужчина. Вы понимаете? Ей становилось жарко не от мысли о Германе Тодде. Просто я оказался ближе всех. Если бы не я сделал попытку залезть на нее, нашелся бы другой. В этом у меня не было сом нении.

Как только я понял это, то начал думать обо всех тех женщинах, с которыми я спал. Мне всегда казалось, что я заключал удачные сделки, уговаривая их делать то, что они не хотели. Но, похоже, все было совсем наоборот. Это они побеждали, а не я. И все их протесты были необходимой частью игры. Они или утверждались, или использовали мое мужское начало.

Мысли эти были весьма неприятны, говорю честно. Поскольку если все так, как я представлял, то, следовательно, женщины использовали меня в течение нескольких лет, забавляясь со мной, как с дураком, с объектом их сексуальных притязаний. Боже мой!

И я приготовил себе еще порцию бренди с содовой.


40

Джессика Фиддлер


Послушайте, я прекрасно понимаю, что никто никогда не перепутает меня с Мэри Поппинс. Я хочу сказать, что я делала полно паршивых вещей в моей жизни не потому, что мне так нравилось, просто я должна была делать это, чтобы выжить.

Разумеется, многое из того, что я творила, было нелегально. И даже когда я не нарушала закон, большинство людей определило бы мое поведение как аморальное. Пошли они все в задницу. Я не могу позволить себе никакой морали. И я прекрасно знаю, что говорит Библия о том, кто первый кидает камень.

В то же самое время я жила неустойчивой жизнью, постоянно делая вещи, которые предпочла бы не делать, даже если они давали мне хорошую прибыль. Например, я никогда не любила много трахаться, никогда не предавала женщин, хотя у меня было полно возможностей сделать это, поверьте мне. То же самое касается и разнообразных вонючих оргий. Как бы сказал Вилли-проныра, это „не мой стиль".

Таким образом, у меня были свои представления о поведении, если только вы не поднимете их на смех. Я хочу признаться вам, что всю свою жизнь я хотела идти прямой дорогой, мне просто никогда не удавалось это. Мой роман с Мервином Макхортлом приблизил меня к тому идеалу в жизни, к которому я так стремилась, но теперь все это закончилось, и я опять оказалась на прежнем скользком пути. И это огорчало меня.

Вы можете не поверить, но журнал „Город и страна" — мой любимый, мне нравится читать про людей, которые ходят на разные праздники, описание их туалетов. Мне нравится просматривать фотографии женщин, читать сплетни, кто с кем встречается, кто кому изменяет и кто на ком женился из-за денег. Многие из женщин были далеко не так хороши, как я, и уж подавно не имели такого тела. Но, все один черт, жизнь несправедливая штука, и каждый знает об этом.

Я рассказываю вам все это лишь для того, чтобы объяснить, почему я решила принять предложение Вилли Бревурта. Это была самая тяжелая работа, за которую я когда-либо бралась. И я знала, что, если все сорвется, нас ждет наказание более чем суровое. Но это был единственный шанс, понимаете, мой единственный шанс, которым я не могла не воспользоваться, потому что, в случае удачи, у меня появлялась возможность начать жизнь заново. Это вывело бы нас, как сказал Бревурт, на прямую дорогу.

Я обговорила это с Лаурой Гюнтер и рассказала ей все, что я чувствую.

— Ба, малышка, — воскликнула та, — я знаю, откуда ты пришла. Мне известно, что ты хотела бы видеть в своих снах, и я также понимаю, что если все получится, это будет обозначать конец нашей плохой дороги или, в противном случае, конец дороги вообще. Ты согласна, не так ли?

— Да, конечно, — ответила я. — Если бы у меня был выбор, но, видишь, это единственное, за что я могу сейчас ухватиться. Это поможет мне избежать ночных клубов или заниматься траханьем под кустом. Я думаю, что все-таки поставлю на Вилли. А как ты?

Лаура вздохнула:

— Да, пожалуй, тоже. Мне ничего не светит в будущем, кроме как стоять на ногах целый день в этой дерьмовой лавке и ложиться под Бобби Герка каждый раз, когда он захочет. В конце концов, сыграть в рулетку тоже не плохо.

В результате я перезвонила Вилли, он приехал ко мне домой, и мы начали разрабатывать наш план.

Все это было совсем не так просто, как разбить, например, витрину в ювелирной лавке, схватить „Ролекс" и убежать. Наш план требовал детальнейшей разработки. Мы должны были сопоставлять и координировать время и проигрывать весь сценарий много раз. Поэтому мы проводили массу времени вместе, обсуждая мельчайшие детали и предполагая различные варианты развития событий.

Конечно, мы не сделали это ни за одну, ни за две встречи. Мы общались почти каждый вечер, и мало-помалу наш план становился все более отточенным и совершенным. Единственное, против чего я возражала, был выбор моего дома в качестве основной штаб-квартиры.

— Это будет самое лучшее, Джесс, — спорил со мной Вилли. — Моя квартира слишком мала, впрочем, как и квартира Лауры. Нам нужен безопасный дом, а у тебя есть две спальни. Мы ведь не можем зарезервировать отель, не так ли?

— Ну, не знаю, — произнесла я с сомнением. — Я не думаю, что мой дом следует использовать таким образом.

— Не волнуйся, — сказал Вилли, — я буду с тобой все это время. Согласна?

Ну, я и согласилась. Что теперь говорить о предчувствиях!

Все шло неплохо, и мы уже начали обдумывать, на какой день мы назначим наше преступление века, когда на одну из наших встреч явился Вилли в состоянии крайнего возбуждения.

— Кое-что происходит, — заявил он, — и мне вовсе это не нравится. Я не хотел говорить вам этого раньше, дамы, потому что думал, что мне все померещилось, но теперь я понял, что это не галлюцинация. Примерно с неделю назад мне показалось, что мне сели на хвост. Я постоянно видел следующую за мной черную „тойоту-камри". И всегда за рулем сидел один и тот же человек в больших солнцезащитных очках. Наконец, я решил, что мне следует все выведать, и записал номер его машины.

Один из членов нашего частного клуба — полицейский, поэтому я попросил его выяснить интересующую меня фамилию. „Тойота" была зарегистрирована на одного мудилу, о котором я много что слышал. Имя его Тедди О., и он работает в качестве специального вышибалы на Томазино, известного дельца из Майами. Из того, что мне рассказывали о Тедди О., можно сделать вывод, что он не самый симпатичный парень.

— Почему он следит за тобой? — спросила я.

И это было впервые, когда я видела, что Вилли вышел из себя. То, как он стал кричать, испугало меня.

— Почему? — завопил он. — Почему? Воспользуйся своей набитой дерьмом башкой. Я ничего не должен Томазино, следовательно, Тедди О. приехал из Майами на специальную работу к кому-нибудь еще. Кто может быть заинтересован в таком человеке, как не Бобби Герк, который связан со всеми этими тяжелоатлетами и мошенническими сделками по всей Южной Флориде?

— Так ты думаешь, что Герк подбирается к тебе? — предположила Лаура.

— Само собой, — ответил Вилли. — Он думает, что ЖАВ-проект по-прежнему функционирует и что здесь есть возможность наварить. Поэтому он посадил этого Тедди О. на мой хвост, надеясь, что я выведу его на химика из лаборатории „Макхортл". Герк ходит вокруг нас кругами. Я знал, что у этой жопы неплохо варит башка.

— Что же нам теперь делать, Вилли? — взволнованно спросила я. — Может быть, послать все к чертовой матери?

Он посмотрел на меня;

— И не собираюсь. Я рассказал вам это, дамы, чтобы вы знали, что может наступить горячая пора, и если вы хотите выйти из игры, то вас никто не будет удерживать. Но я собираюсь довести это дело до конца. Герк, конечно, может противопоставить мне свои мускулы, но все же мои мозги посильнее. Если у меня ничего не получится, ну что ж, значит, не судьба. Но я совершенно не собираюсь сдаваться из-за того, что какой-то мужик в шляпе появляется на моем горизонте. Все, что мы затеяли, стоит риска. Я все-таки думаю, что мне удастся справиться с Герком и с этим Тедди О. Ну а каково ваше решение?

Мы с Лаурой обменялись взглядами. Откровенность Вилли произвела на меня впечатление. И вообще, мне понравилось то, что он сказал. Я подумала, что Лауре, наверное, тоже.

— Я остаюсь, — сказала Лаура, — собственно, какая разница, что так, что эдак.

Я кивнула.

— Я тоже остаюсь, Вилли.

Он улыбнулся нам:

— Вы в самом деле стоящие штучки. Я люблю вас. Ничего, мы выйдем из всего этого благоухающие, как розы, вот увидите. Теперь, Джессика, я хочу, чтобы ты съездила к дому Бэрроу и изучила все окрестности. Не только основные дороги, но и второстепенные. Сделай несколько заходов в тот городок, где он живет, и узнай как можно больше о том, какой распорядок у тамошних жителей.

Я сделала все, что он мне сказал. Бэрроу жили в хорошем чистом месте — настоящий семейный поселок, где, казалось, каждая семья обязана была иметь маленьких детей и большие газоны. Конечно, эта местность ничем не напоминала то, что я видела в „Городе и стране", но выглядела настолько стабильной и респектабельной, что вы никогда не подумали бы, что у людей, живущих в этом местечке, могут быть какие-либо проблемы. Я проехала несколько раз туда и обратно и вокруг и, наконец, возвратилась домой.

На следующий день я опять покаталась вокруг этого городка и вернулась к себе сразу после полудня. Как только я подъехала к своему дому, черная „тойота-камри" проследовала мимо меня в другую сторону. Это было как раз рядом с моим домом, и я подумала, уж не та ли это машина, о которой говорил Вилли Бревурт.

Но затрясло меня от другого. Я внимательно рассмотрела шофера, и если Вилли рассказывал про него, то этот мужчина в очках был Тедди О. Но я знала его совсем под другим именем, мне он назвался как Джон Р. Томпсон, специалист по страховке, который показал мне свое удостоверение и заходил в мой дом. Скажу вам честно, я перетрусила, но зато теперь знала, что должна делать.

Я вошла в дом, взяла телефонную книгу, нашла интересующий меня адрес и позвонила туда. Должна сказать, что телефонный номер в книге отличался от того, что дал мне Томпсон, и по которому я уже наводила справки о нем. Когда я набрала номер из телефонной книги, в фирме мне ответили, что у них никогда не работал агент по имени Джон Р. Томпсон.

Я повесила трубку, злая на себя как никогда раньше. Я даже некоторое время сидела и выла. Позволить этому маленькому пенису обмануть себя — какой же надо быть дурой! Я всегда считала, что меня трудно провести, что улица многому научила меня, и вдруг оказывается, что я попалась в самую примитивную ловушку.

Затем я начала размышлять. Если Тедди О. известно, где я живу, и он обследовал мой дом, следовательно, Бобби Герк наверняка знает, что я связана с Вилли Бревуртом и химиком из лаборатории „Макхортл".

Я взвешивала мои возможности в течение некоторого времени. Я знала, что должна сообщить Вилли и Лауре, что случилось с нашим безопасным местом.

Но прежде чем сделать это, я поняла, что мне лучше позвонить в настоящую страховую компанию и застраховать мой великолепный дом. У меня было гадкое предчувствие, что мне осталось жить в нем не так уж и долго.


41

Доктор Черри Ноубл


Вы можете подумать, наверное, что если человек является практикующим психиатром, у которого дни полностью заполнены проблемами пациентов, то такой человек захочет иметь спокойную и безмятежную личную жизнь. На самом деле все совершенно не так. Иногда я думаю, что проблемы даже необходимы, чтобы человек чувствовал себя живым. И если они не находят нас, то мы сами создаем их.

Все, что я знаю, так это то, что мое существование было бы безнадежно пустым, лишенным всяких ощущений, если бы у меня не было дружбы с Чесом Тоддом. Конечно, моя работа удовлетворяла меня на профессиональном уровне, но она не заполняла полностью ни мою душу, ни мой ум, ни мое сердце. Мне требовалось еще кое-что. Подозреваю, у меня была необходимость в личных переживаниях.

Чес спросил моего совета, каким образом он должен вести себя, чтобы помочь своему брату, и как лучше руководить намерениями его племянницы Тани убежать из дому. Это было очень важно для меня, поскольку демонстрировало его веру в мои возможности. А также его желание принять от меня помощь. Это был знак возрастающей между нами близости.

— Чес, — сказала я, — я разделяю твое волнение из-за брата, и мне бы очень хотелось предложить простое и эффективное решение, но я не могу. Некоторые проблемы не решаются, ты знаешь это.

— Не хочу этому верить, — нахмурился он. — Это означает, что я ни черта не могу сделать. Просто должен сидеть и смотреть, как погибает близкий мне человек. Герман говорил мне, что он встречался с тобой.

— В самом деле? — слегка удивилась я. — Да, у нас была одна предварительная встреча. Затем он перезвонил и сказал, что решил не продолжать.

— Вонючая задница, — проговорил Чес угрюмо. — Даже он признает это. Но он совершенно не хочет прилагать никаких усилий, чтобы измениться. Что касается Тани, она сказала, что они с Четом Бэрроу планируют убежать прямо перед началом занятий. Черри, как ты думаешь, мне следует сказать их родителям?

— Да, — ответила я, — обязательно. Я понимаю, что ты чувствуешь себя предателем по отношению к Тане и боишься потерять ее доверие, но все-таки безопасность детей должна быть на первом месте.

— Да, — откликнулся он, — пожалуй, ты права. И, может быть, если я скажу, это убедит их родителей уделять больше внимания своим детям. Надо обдумать это. Ты не сделаешь нам что-нибудь выпить?

— Я сделаю все, о чем ты просишь, — улыбнулась я. — У нас будет для этого прекрасная возможность.

Я приехала к нему, когда дождь лил как из ведра, и казалось, что этому потоку не будет конца. Ветер шумел, деревья пригибались низко к земле, но нам было уютно и тепло, как будто ненастье за окном усиливало наши положительные эмоции.

Я наполнила стаканы, и мы сидели, медленно потягивая коктейль. Единственным освещением комнаты была лампа на письменном столе Чеса. Она высвечивала только середину помещения, оставляя все углы темными. Чес отъехал от светлого пятна и оказался в полной темноте.

— Эй, — запротестовала я, — я не вижу тебя.

— Как раз то, чего я и хотел, — сказал он. — Потому что я должен сделать тебе признание, Черри.

Я ждала.

— Помнишь, я рассказал тебе однажды про женщину по имени Люси, с которой я был помолвлен.

— Да, — ответила я. — Она погибла в автокатастрофе.

— Это все ерунда. Никогда не существовало никакой женщины по имени Люси. Я просто все это выдумал.

— Зачем, Чес?

— Сам не знаю. Может быть, я хотел завоевать твою симпатию. Я в самом деле не знаю, какого черта я навешал тебе лапшу на уши. Просто в тот момент это показалось мне хорошей мыслью.

— А почему сейчас ты мне рассказываешь, что солгал?

Он сделал глубокий вдох:

— Потому что я не хочу никакой лжи между нами. Ничего фальшивого, никаких недомолвок, никакого дерьма.

— Возможно, ты рассказал мне про Люси, чтобы убедить меня в своей привлекательности.

— Возможно, — смущенно произнес он. — В тот момент я не мог рассуждать так логично.

— Чес, а ведь подружку Томми-Муравья в твоей новой книге зовут Люси, не так ли?

Он выкатился в своем кресле на освещенное пространство и пристально взглянул на меня.

Я была готова к любым действиям с его стороны и не собиралась сопротивляться.

— Боже мой! — воскликнул он. — А ведь верно. Но я никогда не проводил никакой взаимосвязи. Что это означает, док?

— Это означает, что ты — Томми-Муравей, который ищет романтического приключения, — засмеялась я.

Он задумчиво смотрел на меня.

— Ты знаешь, а, по-моему, ты попала в точку. Я пишу свою долбанную автобиографию.

— Только она не о твоей жизни, — напомнила ему я, — это о том, как ты хотел бы жить, то есть своеобразный проект автобиографии.

Я по-прежнему говорила легко и беззаботно, но Чес не чувствовал этого. Я увидела, что он начал дрожать.

— Я собирался поженить их, — медленно произнес он, — Томми-Муравья и Люси. Если бы книга удалась, я планировал продолжение. Томми и Люси должны были иметь детишек-муравьев, большую дружную семью. Я что, мечтал сам о себе?

— Только ты можешь ответить, Чес.

Неожиданно он засмеялся:

— Я должен был выбрать более впечатляющее насекомое, чем муравей, в качестве своего второго я.

— Ну, не знаю, — возразила я, — муравьям присущи совершенно необыкновенные качества. Они работают в команде, у них есть строгая иерархия подчинения и жесткое разделение обязанностей, и, вообще, они очень дружны между собой.

— С ума сойти, — откликнулся он, покачивая головой, — Чес-муравей.

— Может быть, я буду Люси? — предложила я.

Он подъехал на своем кресле ко мне и взял меня за руку.

— Ты думаешь, это возможно? — спросил он, глядя мне прямо в глаза. — Только без глупостей сейчас. Все, что я спрашиваю: ты думаешь, это возможно?

— Да, — сказала я, — я думаю, что это возможно.

Он поставил свой стакан на пол и наклонился ко мне. Я тоже отставила свой стакан и потянулась к нему. Это было странное, неловкое, неудобное объятие, полное неуклюжести, но, тем не менее, нам удалось, мы поцеловались.

— Томми, — сказала я, нежно щекоча его шею.

— Люси, — произнес он, и мы рассмеялись.

Я не знаю, как можно определить, что случилось потом. Неккинг или петтинг, все это звучит так старомодно и бессмысленно. Но произошло то, что произошло: двое детей в тайном месте первый раз делали то, что они делали, и открывали новый непостижимый мир только для них двоих. Это было прекрасно! Это было просто прекрасно!

Мы остановились, чтобы передохнуть и посмотреть друг на друга.

— Дай мне время, — сказал он хриплым голосом, — мне нужно время, пожалуйста.

Я кивнула и откинула его черные густые волосы со лба.

Мы опять взяли наши стаканы и стали пить вино, не говоря более ни слова. Через какое-то время я поднялась, собрала мои вещи и поцеловала Чеса на прощание. Когда я уходила, он сидел, не шевелясь, в своем кресле с опущенной головой.

Я ехала домой медленно, потому что из-за сплошной стены дождя было очень плохо видно. Я пыталась каким-то образом проанализировать мои чувства, но они были такие хаотичные, что не поддавались никакой классификации. Только после того как я благополучно добралась до дома, приняла душ и легла в кровать, я смогла более или менее трезво разобраться в том, что я чувствовала.

Я нуждалась в этом мужчине, поняла я. Со свадьбой, без свадьбы, с сексом, без секса, все это казалось абсолютно неважным. Он был просто необходим в моей жизни, я надеялась, что и он нуждался во мне. Он потерял свои ноги, и ничто никогда не поможет ему отрастить их вновь. Я потеряла или могла потерять часть меня самой, часть, которая способна любить. А я не хотела остаться без этого природного дара. Я хотела любить, любить, учиться любить и любить все больше.

Я чувствовала, что я знаю Чеса. Я изучила его слабости, плюсы и минусы его характера настолько досконально, что знала его не хуже, чем себя. Ну и что? Ведь любовь, она не слепая, к тому же она еще и заботливая. Я имею в виду, что нет общих рекомендаций или стандартов. Не так ли?

Все эти мысли проносились у меня в голове, пока я не заснула, но перед самым началом моего сна меня посетила еще одна интересная идея.

А была ли я права в своем анализе Мейбл Бэрроу и Германа Тодда? Не приклеила ли я им неверный ярлык, на котором написано „гипертрофированная сексуальная потребность"? Теперь я, в самом деле, сомневалась, могу ли я правильно понять их.

Возможно, подобно мне, они просто с надеждой искали кого-то, кто мог бы дать им любовь и заботу и принять их любовь и их заботу. Любить и быть любимым. Это звучит так примитивно, не правда ли? Так просто и так правильно.

Но почему же это встречается так редко?


42

Таня Тодд


Я сказала маме, что считаю Чета Бэрроу очень непрактичным мальчиком. Она засмеялась и спросила меня:

— Почему?

— Потому что, — ответила я, — его отец купил ему кепку для рыбалки с большим солнцезащитным козырьком, но Чет надевает ее наоборот, таким образом, что козырек находится сзади, и солнце по-прежнему слепит ему глаза.

— Ну, — возразила моя мама, — может быть, это просто принято среди мальчиков. Я видела очень многих ребят, которые именно так носят свои кепки.

— По-моему, это глупо, — заметила я.

Я не сказала ей, что другая причина, почему я считаю Чета непрактичным, была связана с нашим намерением убежать. Например, я должна была объяснять ему, что надо взять с собой, и помогать упаковываться. И именно я выяснила расписание автобусов, а также разузнала, как лучше добраться к моему дядюшке Чесу, чтобы забрать у него сто долларов.

— Послушай, что я думаю, Чет, — сказала я. — День труда приходится на седьмое сентября, занятия в школе начинаются во вторник, восьмого, поэтому, мне кажется, мы должны с тобой убежать второго сентября, в среду.

— Почему в среду? — спросил он.

Я вздохнула. Иногда мне приходится объяснять Чету самые примитивные вещи по нескольку раз. Я знаю, что он умный мальчик, просто очень рассеянный.

— Мы планировали убежать перед началом школьных занятий, — начала я терпеливо. — И второе сентября очень хороший день для этого. Помимо всего, это середина недели, и нам будет проще сесть на автобус, чем, например, в субботу или в воскресенье. К тому же наши родители могут быть дома в выходные, поэтому среда — день, когда мы уходим.

— Согласен, — сказал он.

— Следовательно, во вторник ты должен доупаковать все вещи и быть готовым взять их в среду в любое время, когда мы захотим. Думаю, что лучше всего отправиться около двенадцати. Тогда у нас будет достаточно времени, чтобы заехать к дядюшке Чесу.

— Боже мой, до чего же ты практичная.

— Ну, во всяком случае, должен же хоть кто-то подумать об этих вещах. И, знаешь, я попросила бы тебя носить кепку, как надо. Ты выглядишь глупо.

— Вовсе нет.

— Да. Но если ты хочешь выглядеть глупо, то мне все равно.

— Послушай, — сказал он, — последнее время мои предки были не такими уж плохими. Может быть, мы вернемся к этому разговору чуть позже?

— Ты хочешь сказать, что раздумал? Чет, ведь это была твоя идея.

— Да, знаю, — вздохнул он, — я просто предлагаю дать им еще один шанс.

— Честер Бэрроу, — произнесла я, — если ты откажешься от нашего плана после всей той работы, которую я проделала, ты никогда больше не услышишь от меня ни слова, никогда.

— Я не собираюсь отказываться, — ответил он, вытаскивая что-то из зубов и пристально разглядывая. — Я только хочу сказать, что мои мать и отец стали намного лучше со мной, я уже говорил тебе об этом. А твои родители по-прежнему воюют?

— Да, по-прежнему. И если ты не собираешься уходить из дому, тогда я сделаю это одна.

— Ну, нет, этого не должно быть. Конечно, я пойду, как мы с тобой и запланировали.

— Обещаешь?

— Разумеется, обещаю.

Я чувствовала своего рода вину, потому что, сказать вам по правде, мои родители не ругались последнее время так, как раньше. Конечно же, отец все так же пропускал обеды и ужины и возвращался домой поздно, от него по-прежнему пахло алкоголем, но казалось, что все это больше не расстраивало мою маму, потому что она не кричала на него, много улыбалась и всегда была в хорошем настроении.

Я — девятилетняя девочка, но не надо думать, что я не замечаю вещей, которые происходят вокруг меня. И я удивлялась, почему мама старалась выглядеть такой счастливой.

Однажды поздним вечером, когда мы ели на кухне, я сказала:

— Мне бы так хотелось, чтобы папа ужинал с нами каждый вечер.

Мама ответила:

— Ты знаешь, я думаю, он будет это делать. Очень скоро он изменится.

Я абсолютно не была в этом убеждена.

— Разве люди могут меняться, так, как они того захотят?

— Конечно, могут, детка, — улыбнулась мама. — Люди вообще постоянно меняются.

Какое-то время я обдумывала услышанное.

— Я думаю, Чет Бэрроу меняется, — заключила я наконец.

— В самом деле, дорогая? Как он меняется?

— Я не знаю, но иногда он говорит что-то, а потом забирает свои слова назад. Мне все это не нравится.

Мама неожиданно погрустнела.

— Большинство мужчин такие, Таня. И когда ты станешь старше, ты поймешь, что очень часто они говорят или обещают совсем не то, что в самом деле думают.

— Ну, это называется врать.

— Не совсем. Иногда они говорят разные слова, потому что хотят получить что-то взамен или хотят сделать нас счастливыми, или потому, что они не любят спорить.

— Так что же, они все время говорят не то, что думают? Но это же ужасно, мама.

— Да, это ужасно, — согласилась моя мама. — Но ты научишься правильно вести себя в этих ситуациях.

Да, похоже, моя мама уже этому научилась. Пожалуйста, если ей это нравится. Но я этого делать вовсе не собираюсь. В следующий раз, когда мы гуляли с Четом, я прямо высказала ему:

— Послушай, Честер Бэрроу, мне совершенно не нравится то, как ты себя ведешь.

Он посмотрел на меня:

— О чем это ты?

— Смотри, иногда ты говоришь разные слова, потому что хочешь что-то от меня взамен или хочешь сделать меня счастливой, или потому, что ты не любишь спорить. И все эти разы ты говоришь то, чего в самом деле не думаешь.

— Ты что, рехнулась? — спросил Чет. — Когда это я делал подобные вещи?

— Все время. Например, когда я сказала тебе, что ты раздумал убегать, ты просто сделал вид, что согласился со мной.

— Боже ж ты мой! Я ведь говорил тебе, что мы убежим вместе. Разве нет? Я ведь пообещал. Нет?

— Ну, на самом деле ты вовсе не хотел этого, — возразила я. — Я уверена.

— Да нет же, хотел.

— Нет, не хотел. И в последнюю минуту ты просто выдумал какие-то причины.

— Послушай, ты просто горбушка.

— Горбушка? — удивилась я. — Горбушка — это же хлеб.

— Да, знаю. Но это также обозначает гвоздь в заднице. И, похоже, это все, на что ты способна.

Я расплакалась:

— Это самое ужасное прозвище, которое мне когда-либо давали во всей моей жизни. И я тебя ненавижу.

— Ну, ты сама назвала меня лгуном.

— Вовсе нет. Я сказала, что иногда ты говоришь вещи, в которые сам не веришь. Например, это касается нашего побега.

— Но я действительно собираюсь убежать, — настаивал Чет. — Перестань, пожалуйста, реветь. Ради всего святого. А ты почему-то из этого сделала вывод, что я не собираюсь сдержать свое слово. Когда еще я нарушал свое обещание? Напомни мне, пожалуйста.

— Тогда поклянись своим честным именем, что ты стопроцентно и наверняка убежишь вместе со мной в среду второго сентября.

— Ну, хорошо, — сказал он. — Клянусь своим честным именем, что убегу.

— Это лучше, — ответила я, все еще всхлипывая.

— Теперь ты мне веришь?

— Да, я верю тебе.

— Слушай, у нас есть какое-то мороженое в холодильнике, пойдем?

— Пойдем, — согласилась я. Последний аргумент полностью убедил меня, что надо помириться.

— Э, — вдруг остановился Чет, — а что насчет того, что ты ненавидишь меня? Ты ведь в самом деле так не считаешь?

— Нет, — призналась я, — я сказала это лишь потому, что ты назвал меня горбушкой. Я рассердилась. Но я действительно так не думаю.

После того как мы съели мороженое, мы решили положить в наши сумки еще костюмы для плавания и большие шляпы от солнца. Что решили, то и сделали. Потом мы стали играть, крича друг на друга и бегая друг за другом. Неожиданно Чет остановился и уставился на основную магистраль. Я посмотрела туда же и увидела большую серебристую машину, которая медленно сворачивала на нашу улицу.

— Вон тот парень опять, — произнес Чет.

— Какой парень?

— Мужчина, который знает моих родителей. Он сказал, что хочет приехать, когда они оба будут дома, и удивить их. Преподнести им сюрприз.

— А как его имя?

— Он не сказал, но дал мне пять баксов.

— Как мило с его стороны.

— Да, — закивал Чет, — он нормальный парень.


43

Бобби Герк


— Что-то должно произойти, — говорит мне Тедди О. — Я нюхом чую.

— Что, как ты думаешь? — спрашиваю я.

Он вылупился на меня сквозь свои дурацкие очки.

— Эти трое. Бревурт и две женщины, дружны, как воры. Они встречаются почти каждый вечер. Как правило, в доме Фиддлер, но иногда и у Лауры.

— И никогда у Вилли?

— Я не застукал их там ни разу.

— Тедди, что они задумали?

— Вы хотите, чтобы я гадал? Это все, что я сейчас могу. Думаю, у них еще нет ЖАВ-таблетки. Иначе они давно бы уже смылись. Но они надеются, что скоро ее получат, и строят планы на будущее. Если бы я грабанул таблетку, я бы скрылся из города и занялся бы своим бизнесом в другом месте.

В течение некоторого времени я обдумывал услышанное.

— Да, — сказал я наконец, — похоже, что ты прав. Как противно осознавать, что люди такие свиньи!

— Мы можем наехать на них уже сейчас. До того как они достанут таблетку. Заставить их назвать имя химика — пара пустяков. — После этих слов Тедди достает свой кинжал из кожаных ножен и машет им перед моим носом. — Я знаю, как взяться за дело.

— Разумеется, ты знаешь, — говорю ему я. — И, возможно, мы пойдем твоим путем. Но если мы вытрясем из ребят имя химика, нам самим придется раздобывать таблетку. А это хлопотно. Понимаешь? Пусть кто-то сделает грязную работу, а мы снимем сливки. Если получится у ребят, получится и у нас. Но сначала я хочу повидать леди Гюнтер еще раз. Может, она запоет.

— Я думаю, она запоет, как канарейка, — произнес Тедди О.

— Или да, или нет. В конце концов, мне надо все выяснить.

Ну, я звоню Лауре и говорю, что заеду вечером.

— Отлично, — отвечает она.

Я не должен признаваться вам, так как вы подумаете, что я сошел с ума, но Лаура мне в самом деле нравилась. Она была высокой, ширококостной, с крупным ртом, но это казалось мне привлекательным. А потом, она всегда была такой разумной. Однако моя симпатия не мешала моему бизнесу.

Когда я ввалился в ее дом, на ней была маленькая пижама, из тех, что больше открывают, чем закрывают. Лаура выглядела в ней здоровой как лошадь.

Я подумал, что будет лучше, если я сначала трахну ее, а то кто знает, в каком настроении она будет после разговора о делах.

Когда я поднялся с пола, Лаура сделала нам коктейли, и мы уселись на диван абсолютно голые. Я решил поднажать на нее.

— Эй! Я слышал, у тебя вовсю любовь-дружба с блондинкой и Вилли.

— А откуда ты слышал это?

— Сама знаешь, земля слухом полнится. Как зовут блондинку? Кто она?

— Подружка Вилли. Зовут Тельма. Фамилию забыла.

Ну, тут я и понял, что она врет. Потому что блондинку звали Джессика Фиддлер, и если они всюду таскались вместе, то Лаура должна была знать ее имя.

— А-а, — протянул я, как будто мне это не интересно. — Вы трахаетесь втроем?

— Постоянно, — ответила она, — есть возражения?

— Нет. Живи и не мешай жить другим. Ты не хочешь пригласить меня четвертым?

— Не твой стиль. Тем более ты не нюхаешь.

— Ого, — сказал я, не веря ей ни на минуту, — кое-что в нос, не так ли?

— Иногда. Просто чтобы расслабиться и выкинуть все проблемы из головы.

— У всех есть проблемы. Давай о другом. Ты что-нибудь слышала от Вилли про ЖАВ-таблетку?

— Ни слова. Бобби, тебе лучше забыть обо всем. С тех пор как старик Макхортл скопытился, вся работа в лаборатории заглохла.

— Непонятно. От этой таблетки большая выгода. Странно, что они так просто отказались от нее.

Она пожала плечами и налила нам по новой. У нее была отличная фигура. Пухленькая, но не толстая, если вы понимаете, о чем я. И великолепная кожа. Кремовая. Сама мысль, что мне придется испортить всю эту красоту, казалась мне отвратительной. Но если придется, то придется.

— Что Вилли будет делать в ближайшее время? — спросил я.

— Какого черта мне знать? Он не треплется про свой бизнес. Думаю, что и всегда — продавать информацию. Спроси у него сам.

— Я давно не видел его и подумал, может, он готовит что-нибудь грандиозное. Я много сделал для него. И надеюсь, Вилли помнит, кто его друзья.

— Ты считаешь, вы друзья?

— Конечно.

Лаура рассмеялась:

— Да ладно тебе, Бобби. Ты намерен облапошить его.

— Это вопрос бизнеса. Но я ему симпатизирую. Я слышал, он переодевается в женское платье.

Она взглянула на меня:

— Ты много что слышал.

— Да или нет?

— Насколько мне известно, он носит брюки.

— Ты засовываешь ему руки в портки?

— Это то, за что ты заплатил, верно?

— Я не жалуюсь. Просто интересно, как такой парень, как он, может дрючить?

— В этом плане у него нет проблем, — доверительно сказала она. — Поверь мне.

— Я бы очень хотел тебе верить, малышка. Пожалуй, больше всего на свете. Мне будет грустно узнать, что ты жульничаешь со мной. Тогда мне придется наказать тебя. Ты понимаешь?

— Зачем мне жульничать? Я сошлась с тобой не из-за денег.

— Нет, — признал я, — не из-за денег. Но возможны варианты. Например, ты, блондинка и Вилли решили заполучить ЖАВ-таблетку и не поделиться с бедным Бобби.

Лаура отрицательно покачала головой:

— Если бы у нас была эта долбанная таблетка и мы решили бы тебя предать, разве мы стали еще жить здесь? Пошевели мозгами.

— Может, таблетки у вас еще нет. Но вы знаете, как ее достать. Не влипай, малышка. На твоем месте я бы не стал. Знаешь, как говорят: ты сумеешь убежать, но не сумеешь спрятаться.

— Не знаю, чего ты нажрался, но ты высказываешь идиотские мысли. Давай лучше повторим штучку на полу.

Ей не хотелось продолжать разговор. Это было очевидно.

— Нет, — сказал я, — иди сюда и сделай кое-что другое.

Я хотел, чтобы она встала на колени, поскольку я понял, что Тедди О. был прав. Все они, Вилли и две женщины, собирались надуть меня.

Я дал Лауре все шансы на свете оправдаться и раскаяться. Но она предпочла вранье. И у меня не было другого выбора, как пойти по пути, предложенному Тедди О.

Я назначил ему встречу на следующий же день, и мы обо всем договорились.

— Послушай, Тедди, — обратился я к нему. — У меня в организации полно ребят, и некоторые из них крутые. Если тебе нужна поддержка, только свистни.

— Не нужна. Но спасибо за предложение. Нам не нужна сцена с большим количеством зрителей.

— Тогда мы все сделаем вдвоем. Какой твой план?

— Думаю, ключ ко всему — блондинка Джессика Фиддлер. Она ведь скачет по химику, верно? Мы прижмем ее, когда она будет одна в доме. Это не займет много времени. Все, что мы хотим, — адрес и имя химика.

— Я буду рад, если мы сможем вытрясти из нее дерьмо, не делая ей слишком больно.

— А если она не испугается, что тогда?

— Тогда на твое усмотрение.

Тедди кивнул:

— Итак, я займусь ее распорядком: когда она дома, когда уходит, когда приходит. Потом мы выбираем подходящее время и наносим ей визит.

— Как только ты будешь готов, позвони мне.

Он взглянул на меня.

— Вы уверены, что не хотите, чтобы я все сделал сам?

— Нет, я пойду с тобой. Я хочу посмотреть на это представление. Может, после химика ей понадобится новый друг. Я, например.

Мы оба рассмеялись. Я навешал ему лапшу на уши, само собой. Блондинка ни капли не интересовала меня. Но я не хотел, чтобы Тедди О. делал все без присмотра.

Мне не улыбалось стать организатором убийства.


44

Грегори Бэрроу


Я знаю, что существует много более квалифицированных химиков-исследователей, чем я, но успокаиваю себя тем (может, это ошибочно), что лишь единицы из них имеют мой талант к самодисциплине. Это относится не только к моим профессиональным изысканиям, но также к моей частной жизни. Я могу сказать без тени сомнения, и нисколько не преувеличивая, но я на самом деле исключительно дисциплинированный мужчина. Я никогда не потакал ни одному своему капризу.

Поэтому вы можете представить мое изумление, когда оказалось, что мы приглашены с женой на коктейль, который организует хозяйка салона модной одежды, патронирующая моей жене. Конечно же, я согласился только лишь для того, чтобы доставить удовольствие Мейбл. На самом деле я весьма старательно избегаю любых социальных контактов. Я не настолько хорошо разбираюсь в людях и к тому же остро ощущаю свою неловкость и некоммуникабельность. Мне кажется, что эти качества очевидны.

На том вечере случились две неожиданности. Первая. Меня пригласил к разговору элегантно одетый мужчина, который представился специалистом по фармакологическому бизнесу. К моему шоку, он безо всякого стеснения дал мне ясно понять, что готов платить колоссальные суммы денег, если я соглашусь передавать ему торговые секреты лаборатории „Макхортл". Само собой разумеется, я моментально отверг это предложение.

Вторая неожиданность произошла благодаря привлекательной молодой женщине, довольно вульгарной, но очень заметной. Я могу только сказать, что она подошла ко мне. Она держалась абсолютно естественно, настолько естественно, что, честно говоря, я был озадачен ее поведением. Я прекрасно знаю, что мне далеко до тех красивых мужчин, при взгляде на которых женщины теряют головы. Большинство наших общих знакомых считают меня холодным и аморфным, не подозревая, что под этой личиной прячутся мои ранимость и стыдливость.

Как бы то ни было, я был буквально сражен ее теплой и интимной манерой держаться и абсолютно растерялся, когда мне стало ясно, что она предлагает мне сексуальную связь. Конечно, я отказался от ее услуг настолько вежливо, насколько мог, но она настояла на том, чтобы всучить мне кусочек бумаги (совершенно очевидно, приготовленный заранее) с ее именем, адресом и номером телефона.

Возможно, что она была просто проституткой и раздавала свои визитки всем мужчинам на этом вечере, но почему-то я так не считал. У меня было ощущение, что она выделила меня одного. Но только вот с каким намерением? Этого я понять не мог.

Но самой большой неожиданностью оказалась моя реакция на это странное знакомство. Я всегда гордился тем, что являлся наиболее дисциплинированным из всех мужчин, которых я когда-либо знал, и я честно в это верил. Однако прошли дни и даже недели после того коктейля, и я обнаружил, что часто думаю о Джессике Фиддлер, пытаясь понять, что же ею двигало, и фантазируя, какие вещи мы могли бы делать, если бы я принял ее заманчивое приглашение.

Подобное направление моих мыслей было весьма некстати, потому что я упорно и очень много работал, чтобы добиться удачного результата в ЖАВ-проекте. Меня часто беспокоила по этому поводу Гертруда Макхортл, которую, в свою очередь, без конца дергал полковник Генри Кнекер.

На самом деле я был уже близок к тому, чтобы завершить проект. Я преуспел в том, чтобы создать тестостероновую формулу, которая могла бы быть эффективна для людей. И я сделал таблетки не больше, чем обычная таблетка аспирина. Таким образом, у меня было двенадцать таблеток, и я положил их в маленький пластиковый контейнер. Последней ступенью в моих исследованиях являлись эксперименты на людях.

Как я говорил раньше, у меня было огромное желание испробовать первым ЖАВ-таблетку. Это соответствовало моим представлениям о морали и этике. И все же теперь, когда настало время сделать это, я испытал некоторый если не страх, то, по крайней мере, трепет. Я говорил себе, что вероятность смертельно отравиться была ничтожна, но, тем не менее, полностью исключать такой исход дела я не мог.

Разработав препарат, являющийся модификатором поведения, я, говоря честно, не был до конца уверен в том, какое влияние он может оказать на людей. Мне казалось, что я даже немного похож на доктора Франкенштейна, который не знал, кого он создал, святого или монстра.

После длительного периода сомнений и размышлений я решил, что испытывать ЖАВ-таблетку в лаборатории, когда вокруг так много народу, было бы опасно. Поэтому я подумал, что лучшее, что я могу сделать в этой ситуации, это взять таблетки домой, запереться в своей домашней лаборатории и проглотить их. Но перед тем как проделать это, я планировал оставить детальный документ с инструкцией, адресованный моей жене и специалистам в данной области химии, какие действия им следует предпринять в случае моей смерти, или если я впаду в кому или же окажусь без сознания, а также если мое поведение можно будет определить как антисоциальное.

Шла последняя неделя августа. Я взял контейнер с ЖАВ-таблетками домой и тщательным образом спрятал его в одном из тайников в моей лаборатории. Я не проинформировал ни миссис Макхортл, ни полковника Кнекера, что работа над ЖАВ-таблеткой была завершена. Я рассчитывал, что после моих экспериментов на самом себе смогу дать точное заключение, так это или нет.

Я, конечно, хотел начать свои эксперименты немедленно, но признаюсь, что мне не хватало силы духа. Это был не столько страх смерти, сколько страх потери той личности, к которой я уже привык. Помимо всего прочего, даже если таблетка вызывает только эффект усиливающейся агрессивности, я не был уверен, будет ли этот эффект постоянным либо же он окажется временным. Если временным, то в течение какого периода? Также я не мог предвидеть все возможные побочные последствия.

Я хотел стать более решительным, но что, если после принятия своего средства я стану вообще полной противоположностью тому, каким я был. Опасность, что тестостерон может превратить меня в неуправляемого, жестокого зверя, казалась мне весьма реальной. Итак, возможные перспективы были следующие: потеря способности к любого рода сочувствию, но приобретение ярости, стремления к уничтожению, которые могли постоянно возрастать.

И тут в самый неожиданный момент я вдруг почувствовал, что очень сильно люблю свою жену и своего сына. Признаюсь, что я пренебрегал моими семейными обязанностями. Я был как бы несуществующий муж и несуществующий отец.

В течение всего этого периода, когда я твердо решил, что испробую таблетку на самом себе, но продолжал колебаться в отношении времени, я дошел до того в своих новых ощущениях, что однажды вечером сказал своей жене низким голосом:

— Я люблю тебя, Мейбл.

Сказать, что она была поражена, это значит не сказать ничего. Она уставилась на меня широко раскрытыми глазами, в которых читалось явное недоверие.

— И что дальше? — спросила она наконец.

Однако, осознав всю мою глубокую любовь к жене, у меня все же не хватило смелости продолжить наш разговор. Видите ли, все, что со мной происходило, было очень ново для меня. У меня никогда не было привычки выражать словами мои самые сокровенные мысли и эмоции, а иногда мне казалось это даже стыдным. Я понимаю, как нелепо все это должно звучать для вас, но я рассказываю вам то, что было на самом деле.

Поэтому в ответ на ее вопрос я лишь покачал головой и отправился спать. Я видел недоверие на ее лице, и это огорчало меня.

Мне пришлось столкнуться точно с такой же реакцией со стороны сына, когда я попытался установить с ним более близкие отношения.

— Чет, — сказал я ему однажды утром, — перед тем как у тебя начнутся занятия в школе, я могу сделать перерыв в работе, и мы с тобой сможем провести день вместе. Что ты на это скажешь?

Сын странно посмотрел на меня.

— Не знаю, — ответил он с сомнением, — у меня полно дел, которые я запланировал. Боюсь, что я буду ужасно занят.

Мне пришлось проглотить все это, понимая, что в основе того, что происходит между мною, моей женой и моим сыном, лежит моя вина. Я не мог осуждать их, мое новое поведение, конечно, должно было вызвать у них подозрение. Они слишком привыкли к моей холодности, к моему безразличию. И все эти неловкие попытки продемонстрировать мою любовь казались очень непростыми для меня и неискренними для них. Я с тревогой даже начал думать: а смогу ли я когда-либо убедить их, что я пытаюсь измениться, что я пытаюсь исправиться?

Я колебался и наконец решил поделиться своими тревогами с Марлен Тодд, рассказать ей о том, что происходит, и попросить у нее совет. Но она должна была поверить мне, что я в самом деле хочу убедить жену и сына в моей любви и что мне требуется взаимная любовь.

Однако для этого мне надо было рассказать Марлен, что я делал в своей лаборатории вплоть до того момента, когда решил испытать тестостероновую таблетку на самом себе. И о том, что могло бы случиться, все дальнейшие последствия, а также о том, что я хочу стать понимающим и любящим мужем и отцом. Все то, что я называю гуманностью.

Но, конечно, я не мог сказать Марлен ничего о ЖАВ-проекте. Прежде всего потому, что я поклялся хранить молчание, и потом, если бы я рассказал ей все, я знал наперед, какова была бы ее реакция. Марлен была бы в ужасе и вряд ли смогла бы примириться с мыслью, что я создал продукт, суть которого заключается в том, чтобы усиливать агрессивность и ярость в сегодняшнем мире.

Поэтому я заперся в своей лаборатории и, перекидывая эти чертовы белые таблетки из руки в руку, думал, как они могут повлиять на мою жизнь. Будут ли они для меня добром либо станут злом? Этого я сказать не мог.

Но я знал, что скоро это выясню.


45

Марлен Тодд


У меня всегда были очень теплые, близкие отношения с моей дочерью. Я была благодарна ей за это и гордилась, что она воспринимала меня больше, как свою хорошую подругу, нежели как мать. Она доверяла мне, советовалась со мной и, казалось, в самом деле интересовалась моей работой.

Но недавно я заметила своего рода таинственность, которая появилась в ее поведении. Она не была такой же открытой, как всегда, и стала проводить очень много времени с Четом Бэрроу.

— Таня, — сказала я ей, — у тебя так много друзей, но ты почему-то с ними совсем не виделась этим летом.

— Ну, во-первых, это потому, что многие из них уехали, — ответила она, — в том числе и с родителями. Глория Петерс отдыхает в теннисном лагере, а Марша Гилжирт лежит в больнице. Ей вырезают гланды. Так что не так уж и много кого осталось, с кем бы я могла играть.

— В таком случае, держу пари, ты рада, что скоро снова пойдешь в школу и увидишь своих подруг.

Она ничего не ответила на это, и я прекратила разговор. Я хотела намекнуть, что она проводит слишком много времени с Четом Бэрроу, но если она была одинока, а он предлагал ей свою компанию, то мне показалось жестоким критиковать их.

Теперь я понимаю, что должна была быть более внимательной к перепадам ее настроения и к ее желаниям, неважно, чем они были вызваны. Но, признаюсь вам честно, в тот момент я настолько была увлечена своей работой, что, конечно, пренебрегала обязанностями матери. Поэтому в том, что произошло, есть и моя вина.

Разработка „Объятий" стала продвигаться даже быстрее, чем я могла надеяться. Возможно, из-за моих личных отношений с Германом. Я решила создать запах, который понравился бы мужчинам, — одеколон или лосьон после бритья. Это было достаточно простой задачей — подобрать компоненты ароматов, такие, как, например, цитрусовые, сосна и дикая мята.

Самой же сложной проблемой было создание того, что мы называем „длительность аромата". Существуют такие запахи, которые держатся недолго, и только их пользователь может чувствовать аромат, а человек, стоящий рядом, ничего не унюхает. Другие запахи могут быть резкими для всех, но тоже на очень непродолжительное время.

После того как я испробовала несколько различных вариантов, я пришла к выводу, что по каким-то непонятным для меня химическим причинам окситоцин убивает все другие запахи. Букет ароматов исчезал через очень короткое время. И когда я предложила моим коллегам обсудить этот вопрос, они с трудом поверили, что я разрабатывала в самом деле духи. Уж очень нетипично вели себя все мои формулы.

Но как модификатор настроения и поведения „Объятия" все равно давали мне большую надежду на удачу. Я считала, что способность искусственного гормона делать человека полностью расслабленным, почти томным, является поистине уникальной. Более того, воздействию подвергался не только пользователь данных духов, но и тот, кто, стоя рядом, вдыхал их аромат.

„Дарси и сыновья" сделали заказ лаборатории „Макхортл" на разработку нового аромата, который мог бы создать атмосферу романтики, близости и взаимопонимания. Я не сомневалась, что „Объятия" отвечают всем этим требованиям и будут иметь необыкновенный коммерческий успех.

Я была так горда своей удачей, что не удержалась и рассказала Грегу Бэрроу о том, что мне удалось сделать. Мы ехали домой из лаборатории в один из последних августовских дней. Я сказала:

— Грег, я хочу сообщить тебе поистине что-то изумительное, но ты должен обещать мне хранить полное молчание.

— Разумеется, — проговорил мой друг.

И тогда я рассказала ему все с самого начала. Договор на создание „Объятий", мое необыкновенно удачное открытие аэрозольной формы окситоцина и как я преуспела в использовании полового гормона в духах, которые могли воздействовать на настроение и поведение.

— Хорошее воздействие, — подчеркнула я. — „Объятия" просто заставят тебя любить весь мир и каждого человека в отдельности.

— Мои поздравления, — произнес Грег. — Похоже, что ты проделала грандиозную, необыкновенную работу.

Я была за рулем, поэтому не могла повернуться и посмотреть на него.

— Думаю, ты мог бы быть более радостным, — заметила я недовольно.

Я услышала, как он сделал глубокий вдох.

— Марлен, ты заслужила всех похвал, которые существуют. Это действительно творческая идея, но я сомневаюсь, что „Объятия" могут быть использованы в коммерческом плане.

Я была ошарашена:

— Почему же нет?

— Министерство Продовольствия и Медикаментов, — сказал он. — Неужели ты считаешь, что они допустят к массовому употреблению продукт, который содержит человеческий половой гормон? МПМ потребуются годы на то, чтобы узнать о побочных явлениях и так далее. И даже если они примут это, я думаю, что появятся многочисленные протесты из потребительских организаций. Посмотри на проблему с этой стороны. Посмотри, что происходит, когда вопрос касается продуктов, в состав которых был введен гормон, или всего, что имеет отношение к генной инженерии. Ты действительно сделала необыкновенное открытие, и тебе удалось реализовать все, что ты задумала, но я сомневаюсь, что клиент примет это из твоих рук. Я думаю, что как коммерческая единица это не состоится.

Я моментально поняла, что он был прав. Какой же я была дурой, что сама не додумалась до этого! Естественно, „Объятия" не могли продаваться так, как, например, „Пэшн" или „Опиум".

— О Боже мой! — воскликнула я. — Какая же я идиотка оказалась. Месяцы работы коту под хвост!

— Вовсе необязательно, — возразил Грег серьезным тоном, — вполне возможно, что аромат, который ты создала, может быть использован в психиатрии. Ему могут найти применение в различного рода тестах, и если он действительно, как ты говоришь, оказывает влияние на настроение и поведение, то, возможно, его смогут употреблять специалисты по депрессиям и врачи, которые занимаются вопросами самоубийств. Я не знаю точно все направления, но, мне кажется, не стоит отбрасывать эту идею. Это в самом деле может оказаться серьезным, очень важным научным открытием.

От этих слов мне стало немножко лучше, но не совсем. Я считала, что если все начнут душиться „Объятиями", то очень скоро люди станут добрее и весь мир улучшится в целом. Однако Грег своими рассуждениями просто убил меня. Я почувствовала, что впадаю в депрессию.

Этой ночью, лежа одна в своей постели, я все еще пыталась понять, как же я не догадалась о том, что духи с подобными компонентами, конечно же, не будут допущены к продаже.

Я перепробовала столько различных вариантов, стараясь получить неподражаемый аромат. Весь мой замысел, так блестяще выполненный, оказался почти что под угрозой срыва.

Но, черт побери, сказала я себе, это была прекрасная идея, великолепная идея, я смогла осуществить ее, и мне нечего стыдиться того, что произошло. Я много работала, и я преуспела. В конце концов, как сказал Грег, вполне возможно, что моя формула окажет большую помощь в лечении различных поведенческих кризисов и прочих психических расстройств. Разумеется, после тестирования. К тому же я знала, что есть еще одна проблема, которую я буду пытаться решить при помощи „Объятий".

Герман вернулся вскоре после полуночи. Я слышала, как он, громко топая ногами, поднялся вверх по лестнице и захлопнул дверь в спальню для гостей, совершенно не стараясь не шуметь. Он не боялся разбудить ни меня, ни Таню. Я слышала, как он готовится ко сну и смывает с себя все следы его любовных похождений, в этом я не сомневалась.

У меня абсолютно не было угрызений совести либо сомнений по поводу того, что я намеревалась сделать.

На следующее утро, когда мы завтракали, он выглядел как задница осла. Его лицо было опухшее, глаза налились кровью, и он с трудом мог держать чашку кофе — так дрожали его руки. Но я не стала комментировать его внешний вид.

— Герм, — сказала я, как можно более обыденно, — я разработала новый одеколон для мужчин и, похоже, добилась того, чего хотела. Если ты не возражаешь, я бы попросила тебя попробовать его и затем сказать мне, что ты думаешь.

Он посмотрел на меня со скучающим видом. Я часто давала ему образцы новых одеколонов и лосьонов после бритья, так же как Грегу Бэрроу и другим знакомым мужчинам, чтобы проверить их реакцию и выслушать их отзывы.

— Конечно, кошечка, — отозвался Герман, — оставь это в ванной комнате, и я обязательно попробую. Надеюсь только, это не цветочный запах?

— Нет-нет, — воскликнула я, — это настоящий мужской запах. Острый, полный аромата мяты и очень освежающий. Я думаю, он тебе должен понравиться. Наш клиент хочет что-нибудь особенное, вызывающее ощущение силы.

— Звучит заманчиво, — произнес он. — Как они собираются назвать его?

— „Мустанг", — ответила я.

— Отлично! — одобрил мой муж, подмигивая мне. — Это как раз для меня.


46

Честер Бэрроу


Девчонки могут быть ужасно надоедливыми. Вы согласны со мной? Например, убежать из дому была моя идея, это я все придумал. Но, когда я рассказал об этом Тане Тодд, получилось, что это ее идея. Я хочу сказать, она решила уйти со мной, затем стала указывать мне, что я должен упаковать, и даже назначила день нашего побега. Неужели все девчонки такие?

Конечно, я признаю, что она упросила своего дядю одолжить нам сто долларов, в которых мы остро нуждались. И, вообще, во всем остальном она тоже была права. Просто мне не нравилось, что она ведет себя так, как будто она главная и запланировала все сама. Иногда я думал, что без нее, может быть, было бы и лучше. Но я не мог сказать ей об этом, она начала бы плакать, и мне пришлось бы отказаться от этой идеи.

Итак, мы собирались убежать в среду второго сентября. Дату назначила Таня. Я уже упаковал все свои вещи и засунул сумку под кровать, потому что моя мама никогда не вытирает там пыль. Я решил взять с собой большое количество сандвичей, чтобы первое время мы были обеспечены едой. Таня на это сказала:

— Очень хорошая идея, если бы мы могли достать ветчину и сыр.

Видите?

Самое смешное, что в течение этой последней недели мой отец был очень дружелюбным и говорил со мной абсолютно обо всем. Он даже захотел выделить один день, чтобы мы могли что-нибудь поделать вместе. Я не мог понять, почему он так странно ведет себя. И подумал: а не узнал ли он, что я собирался убежать? И пытается таким образом дать мне понять, что этого делать не следует.

Я рассказал Тане об этом и о том, какой неожиданно счастливой стала моя мама. Она все время смеется и шутит со мной. Может быть, она тоже знала о предстоящем побеге? Но Таня продолжала говорить, что это фаза, что они пройдут через все это и в чрезвычайно короткий срок вернутся к своим прежним позициям, то есть начнут относиться ко мне так, как относились всегда. Что и привело меня к моему решению.

— Наверное, ты права, — сказал я.

— Я знаю, что права, — заявила Таня. — Иногда мой отец тоже со мной приветлив, когда он помнит, что ему следует быть таким. Но затем он опять начинает выкидывать все свои штучки. Я надеюсь, ты не собираешься идти на попятную, Чет?

— Конечно, нет, — ответил я.

— Имей в виду, если ты изменишь свое решение, то я нет. Я все равно убегу, даже одна.

— Да не собираюсь я менять свое решение, — воскликнул я. — Сколько раз можно повторять тебе об этом?

Мы сидели в нашем гараже, где нас никто не мог увидеть. Я завел разговор о том, какой лучше выбрать путь в „Диснейуорлд", после того как мы уедем от ее дядюшки. И что лучше сделать, взять такси или все-таки поехать на автобусе. Неожиданно в совершенно неподходящий момент, без всякой связи с предыдущим, Таня сказала:

— Тебе совершенно на меня наплевать.

Боже мой! Она окончательно смутила меня.

— Да как же мне плевать на тебя? Ведь я же поцеловал тебя, не так ли?

— Да, но это для тебя абсолютно ничего не значит.

— Ну конечно же, значит.

— Держу пари, ты поцеловал уже очень многих девочек.

— Да никого я не целовал.

— Никогда?

— Ну, может быть, одну или двух, — ответил я.

— Кто они? Я их знаю?

— Боже мой! Да не знаешь ты их.

На самом деле это была чистая ложь. Никаких девочек не было.

— Почему ты целовал их?

— Ну-у-у, — я поднялся на ноги, чувствуя себя абсолютно растерянным, — я не помню, почему я поцеловал их. Ты довольна?

— Ты абсолютно не заботишься обо мне, — заявила она.

И все началось с начала.

— Послушай, — сказал я. — Я ведь не спрашиваю тебя, сколько мальчиков тебя целовали.

— А меня никто не целовал. Ты был единственным. Это доказывает, как много я забочусь о тебе. Потому что ты единственный мальчик, которому я позволила это сделать.

— Послушай, скажи мне, что ты хочешь от меня услышать?

— Нет, так нехорошо, — ответила она, — ты должен сам мне сказать, что ты думаешь.

Вот и весь разговор, который произошел у нас в гараже. И я совершенно не понимал, чего же она добивается. Я был очень растерян и чем больше думал о случившемся, тем меньше я что-нибудь понимал. Я никак не мог уразуметь, зачем она говорит все эти вещи. Я не сделал ей ничего плохого, наоборот, она мне очень нравилась.

Я надеялся, что она вскоре забудет обо всем этом, но она не забыла. Каждый раз, когда мы говорили о чем-то, она неожиданно вставляла, что я не забочусь о ней. Она буквально третировала меня всем этим.

— Послушай, — сказал я, — если мы собираемся убегать вместе, это ведь доказывает, что я забочусь о тебе. И я всегда буду заботиться о тебе, не волнуйся об этом.

— Это не то, что я имею в виду, Чет.

— Ну, так а что же ты подразумеваешь?

— Когда я сказала, что ты не заботишься обо мне, я хотела сказать, что я тебе не нравлюсь.

— Ну, конечно же, ты мне нравишься.

Она помолчала какое-то время, затем спросила:

— Ты меня любишь?

Боже ж ты мой! Она была просто неподражаема. Сначала оказалось, что я не забочусь о ней, потом, что она не нравится мне, а теперь требовалось выяснить, люблю ли я ее.

— Послушай, детям полагается любить своих родителей и, может быть, еще каких-нибудь родственников. Например, сестру или брата, если таковые есть. Но детям не полагается любить других детей.

— Кто это сказал? — спросила Таня.

— Да каждый знает. Когда ты вырастешь, это будет совершенно нормально любить другого человека, и тогда ты можешь пожениться. Но дети ведь не могут пожениться. Какой же смысл кого-то любить? Это не принесет тебе ни малейшей пользы.

— Ты можешь любить кого-то и не обязательно жениться, — возразила Таня. — Фредди Вошхрум сказал Вельме Баккет, что он любит ее, а они тоже дети и не могут пожениться.

— Кто сказал тебе это?

— Что?

— Что Фредди сказал Вельме, что он ее любит?

— Вельма сказала.

— Послушай, Фредди абсолютный болван, каждый знает это, и он постоянно врет.

— Нет, он не врет, — сказала Таня. — Фредди подарил Вельме кольцо дружбы, в которое вделан маленький голубой камешек. Это доказывает, что он любит ее, Чет.

— Ну, может быть, он это кольцо нашел где-нибудь.

— Да, но он отдал его ей, вот что главное.

— Послушай, ты что хочешь, чтобы я дал тебе кольцо дружбы?

— Это было бы здорово, — ответила Таня. — Это бы доказывало, что ты меня любишь.

— Но я ведь этого не говорил.

— Так что же, значит, ты меня не любишь?

— Я не говорил ни того, ни другого. Неужели это все так важно?

Она вздохнула:

— Ты просто не понимаешь.

— Абсолютно не понимаю, — сказал я, — объясни мне, пожалуйста.

— Ну, смотри, если мальчик говорит, что он любит девочку, тогда она его девочка и он не может любить никого другого. А если девочка любит мальчика, тогда она тоже никого больше не может любить. Их просто двое. Вечно и навечно.

— Что за ерунда, — сказал я. — А что, если один из них переедет?

— Тогда они могут писать друг другу или разговаривать по телефону.

— Ну а если один из них уедет, например, в Россию, тогда они не смогут больше увидеться. Что же тогда?

— Это не важно, Чет, — ответила Таня. — Они будут продолжать любить друг друга просто потому, что они так сказали.

— Ерунда, — возразил я. — В этом нет никакого смысла.

— Нет, есть. И это вовсе не глупо. Это означает, что мальчик и девочка принадлежат друг другу. И если один из них заболеет или ушибется, другой будет о нем заботиться.

Я ничего не ответил на это.

— Чет, а если я ушибусь или заболею — я имею в виду, когда мы убежим, — ты будешь заботиться обо мне? — спросила Таня.

— Разумеется, — ответил я, — конечно, буду. И я никогда не брошу тебя.

— Ну вот видишь, это доказывает, что ты меня любишь. И если ты дашь мне кольцо дружбы, это будет как знак.

— Знак чего?

— Того, что мы принадлежим друг другу.

— О, черт побери, — сказал я, — здесь ужасно жарко. Давай разденемся и пойдем к бассейну.

— Хорошо, — согласилась Таня.

Я был рад, что она прекратила разговор. Весь этот треп про любовь и про все такое прочее действовал мне на нервы.


47

Чес Тодд


Я весь день проводил в своем инвалидном кресле и постоянно думал о том, почему же никто не изобрел способа отращивать ноги. С другой стороны, может быть, следовало взять тот протез, который мне предлагали. Сам не знаю, почему я предпочел кресло. Наверное, потому, что я не хотел выставлять свою ущербность напоказ, или потому, что решил немного сыграть на жалости. Кто знает? Вы ведь не всегда можете объяснить, почему делаете те или иные вещи.

Вообще люди часто сталкиваются со всякими неожиданностями, никто никогда не даст заглянуть вам в карту вашей жизни. Вот, допустим, вы рождаетесь. Предполагается, что вы должны получить прекрасное образование, научиться хорошим манерам, приобрести жизненный опыт. Но иногда вы сталкиваетесь с такими вещами, о которых вам ничего не известно. Вас никто не предупреждал, что такое может быть, и никто не учил, как вы должны вести себя в той или иной ситуации. А здравый смысл, он часто отступает перед лицом большой беды.

Ну вот, например, какой опыт мог подсказать мне, что надо делать, когда мне позвонила моя племянница Таня, сообщив, что собирается убежать из дому. Я был уверен, что, если бы я предал ее, Таня никогда не простила бы мне этого. Но если бы я продолжал держать ее планы в секрете, как и пообещал, то поставил бы под угрозу ее физическую безопасность. Я совершенно не мог понять, почему такие хорошие ребята, как она и Честер Бэрроу, должны убегать из дому, рискуя попасть под машину на какой-нибудь из оживленных дорог.

Не зная, как правильно поступить, я катался по своей студии взад и вперед и, наконец, все же решил проинформировать их родителей. Я сообщил Черри Ноубл, что собираюсь сделать это.

— Я рада, Чес, — сказала она. — Дети — это ведь даже не подростки, и они совершенно не умеют вести себя так, чтобы отстаивать свои интересы.

— Я тоже так считаю, — вздохнул я. — Единственное, на что я надеюсь, это что Таня простит меня и забудет о моем предательстве. Может быть, это заставит ее родителей стать хоть чуточку повнимательнее. Просто чертовщина какая-то!

— Многие наши серьезные решения оказываются чертовщиной, — мягко произнесла Черри. — Разве не так? Мы пытаемся просчитать все возможные варианты и все неожиданности, которые могут встретиться на нашем жизненном пути, для того чтобы добиться наибольшего успеха, но иногда все случается прямо наоборот. И что делать в данной ситуации, не понятно.

— Спасибо, доктор, — сказал я.

— Когда ты собираешься связаться с ее родителями? — поинтересовалась Черри, игнорируя мой сарказм. — Ты будешь звонить им?

— Нет, это не телефонный разговор. Герман придет ко мне в четверг, вот тут я ему и скажу.

— Ну что ж, это разумно, — одобрила Черри. — Ты должен сказать ему, что решение Тани и Чета вызвано неправильным и невнимательным отношением со стороны их родителей. Я думаю, тебе также следует поговорить и с матерью девочки.

— Придется, — простонал я. — Я попрошу Германа передать ей, чтобы она заехала сюда — здесь я смогу переговорить с ней один на один. Боже мой, как мне не нравится все это!

— Ну и правильно, — сказала Черри. — Во всяком случае, ты дашь им еще один шанс.

Вот такие дела. Очередной кризис, с которым приходилось сражаться, очередное решение, которое следовало принимать.

Теперь относительно той книги, которую я тогда писал, — „Роман Томми-Муравья". Это было не самое приятное озарение — понять, что я пытаюсь писать про самого себя. Все сомнения, приключения, колебания, идеи Томми отражали мои собственные. Все его надежды были моими. Они включали сюда любовь, свадьбу, дом, семью — всю эту обычную галиматью.

Это было не потому, что я чувствовал себя несчастным от того, как развивались наши отношения с Черри. Но наша дружба, которую я высоко ценил, казалась мне какой-то пустой, неполной, как будто в ней что-то отсутствовало. И это „что-то" не являлось только сексом.

Я добрался до того момента в своем повествовании, когда Томми-Муравей решает прекратить свое холостяцкое существование и попросить Люси выйти за него замуж. Мне с трудом удалось написать сцену объяснения в любви — до того все это казалось мне смешным.

Тем не менее я справился с задуманным, и Томми проводит всю сцену очень эмоционально и красиво. Однако это не говорит об однозначности принятого им решения. Он очень боится потерять свою независимость и свободу, он боится также ответственности и того, что не сможет справиться со своей ролью главы семьи.

Я также опасался всех этих вещей. Плюс к тому, я страшно боялся, что так и не сумею преодолеть свою импотенцию. Нет нужды говорить о том, что я ставил на карту очень многое и еще большее мог проиграть. Но мог проиграть не только я, могла проиграть Черри. Я не стеснялся говорить с ней о всех этих моментах. Может быть, потому, что мы несколько лет провели с ней, общаясь как аналитик и его пациент.

— Прежде всего, — сказал я, — мне хочется, чтобы ты знала, что это будет не только моим решением. Я не понимаю, что хочешь ты, но я знаю, что это так же важно, или даже более важно, чем то, что хочу я. Я знаю, что ты готова протянуть мне руку помощи и помогать изо всех сил, и я знаю, что я буду пытаться соответствовать твоим представлениям настолько, насколько смогу. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я.

— Я понимаю, — спокойно ответила она.

Наступило первое сентября, но по-прежнему Южная Флорида оставалась сонной. Я наконец-то поставил новый кондиционер, самый лучший, который только можно было купить. И воздух внутри моей комнаты был прохладным и свежим.

Я не делал его максимально холодным, как мог, но держал на той температуре, при которой Черри, когда она приезжала ко мне, надевала на себя легкий свитер. Мы сидели рядом друг с другом, потягивали „фраскати", и тут я начал свое повествование.

Я прекрасно помню, что в этот день дверь в ванную была открыта и свет оттуда падал в комнату. Он недостаточно освещал помещение, но стояла светлая ночь, на небе была почти полная луна, и ее жемчужное сияние проникало сквозь окна. Казалось, мы находились под водой, воздух шевелился и переливался прозрачным матовым светом.

Черри выглядела очень бледной при таком освещении. Ее глаза были громадными и черными. Мне казалось, что я смотрю на нее не отрываясь, хотя я знал, что это не так.

— Ты, должно быть, знаешь, что я беспокоюсь о тебе, — начал я.

— Беспокоишься? — сказала она с легкой улыбкой. — Это как-то неопределенно — то, что ты говоришь, Чес, не так ли?

— Ну а если сказать, что я обожаю тебя? Это будет лучше?

— Не намного.

— Послушай, ты очень упрямая леди. Хорошо, ты мне нравишься. Это подойдет?

— Существует еще кое-что, попробуй вспомнить.

— Сначала позволь мне сказать, что тревожит Томми-Муравья.

И я передал ей все его страхи и всю его борьбу, которую он прошел, перед тем как сделать предложение Люси.

— Эти страхи мои, — проговорил я.

Бутылка с вином стояла в ведерке возле ее ног. Она наклонилась и наполнила наши стаканы. При свете луны вино выглядело совершенно бесцветным.

— И что же Томми решает?

— Это выдумка, а вот мы — это не выдумка.

— Я думаю, что ты уже принял решение, — сказала Черри, — помимо всего прочего, ты сказал, что я нравлюсь тебе.

— О Боже мой! — вскричал я. — Заботиться, обожать, нравиться, иметь чувства — это ведь одно и то же. Не так ли?

Она посмотрела на меня. Была она удивлена или обижена?

— Ну а где находится слово „любовь"?

— А-а, — протянул я. — Слово из шести букв. Что это? Расскажи.

Мне показалось, она рассмеялась.

— Однажды кто-то спросил Луиса Армстронга: „Что такое джаз?" Он ответил: „Приятель, если ты спрашиваешь, ты не узнаешь никогда".

— Но, по крайней мере, назови мне симптомы.

— Боль, неопределенность, надежда, тоска.

— И это все?

— Да, это все.

— Ну, в таком случае, у меня есть все эти симптомы, — сказал я.

Я чувствовал себя ужасно смущенным. Только представьте себе: сидит старый урод, без ног, в инвалидном кресле, а рядом стройная, элегантная женщина, умница, с необыкновенными ногами, такими чудесными, которые Бог может создать только один раз. И эта женщина хочет, чтобы я сказал, что люблю ее. Я знаю, что она хотела этого, а я не мог. Вы подумаете, что я, наверное, пил какие-то пилюли для глупости, не так ли?

Мы смотрели друг на друга, и многие вещи так и не были произнесены, по крайней мере мною.

— Ты знаешь, это намного хуже, чем попасть под артобстрел, — сказал я. — Это настолько больно.

— Я не давлю на тебя, ты сам знаешь. Я не хочу, чтобы ты так думал.

— Я так и не думаю. Все давление идет изнутри меня, и оно меня разрывает на части. Дай мне время, док.

— Чес, ты думаешь об этом слишком много. Постарайся решить эту проблему не на уровне своего ума.

— А как же ты предлагаешь мне это сделать?

— Здесь ведь дело не в рассудке, все это определяется эмоциями.

— Ты мне предлагаешь любить безрассудно?

— Это именно то, о чем я тебе говорю. Ты можешь анализировать любое явление, ты выстроишь цепочку логики и причинно-следственных связей. Но если то, что ты исследуешь, сильное, оно может это все разрушить, а если оно слабое, то оно разрушится само.

— Черт побери, — сказал я. — Ты хочешь, чтобы я говорил не то, что думаю, и чувствовал не то, что чувствую?

Она улыбнулась:

— Чес, я просто хочу, чтобы ты следовал зову своего сердца, но не своей головы. Или тебе это кажется достаточно банальным?

— Да нет, — ответил я, — ведь это то, что делает Томми-Муравей. Он решает жениться на той девочке, и они будут счастливы после этого.

— Ну и? — спросила Черри.


48

Лаура Гюнтер


Не могу сказать, чтобы мне нравилось то, что происходит, но все же это было лучше, чем то, что было до того. Случилось следующее: мы как всегда втроем встретились у Джессики на квартире, и она рассказала нам, что заметила черную „тойоту", которая крутилась вокруг ее дома. Парень за рулем, которого Вилли обозначил нам как Тедди О., известного вышибалу из Майами, был знаком Джессике как страховой агент по имени Джон Р.Томпсон.

— Прохвост! — возмущенно сказала она. — Разумеется, я тут же связалась с этой конторой, и мне ответили, что у них нет ни одного агента с таким именем. Этот ублюдок надул меня. Думаю, он очень низкого мнения о моих мозгах.

Я довольно спокойно отнеслась ко всей этой истории, так же, впрочем, как и Вилли.

— Давай без паники, — произнес он. — Я только предположил, что Тедди О. работает на Бобби Герка, но возможно, что у него здесь какой-то другой бизнес, вовсе не связанный с ЖАВ-таблеткой.

— Нет, это не так, — возразила я и рассказала им о последнем визите Герка, во время которого он сказал, что подозревает нас всех троих в намерении надуть его. — Мне кажется, он все знает, — добавила я грустно. — И, по всей вероятности, он и его отвратительный помощник задумали что-то мерзкое.

— Вот дерьмо, — прошипел Вилли, чем несказанно удивил меня, потому что обычно он разговаривает как настоящий джентльмен.

— Послушайте, — сказала Джессика, — я думаю, что, может быть, мы сорвемся отсюда? А до этого давайте-ка выпьем. „Чивас" для тебя, Лаура, водка для меня и сода для тебя, Вилли, верно?

Она принесла напитки, мы сели и какое-то время молчали. Джесс и я ждали, что нам скажет Бревурт, как он собирается реагировать на эти новые открытия. В конце концов, это была его идея, именно он заварил всю эту нашу — вот пусть теперь и расхлебывает.

— Я все еще думаю, что наш сценарий неплох, — наконец промолвил он. — Просто нам следует внести дополнительные изменения. Прежде всего, надо ускорить развитие событий и опередить Бобби Герка и его дружка. Я предлагаю действовать в среду, второго сентября, в полдень. Вас устраивает это, леди?

Мы с Джессикой кивнули.

— И, поскольку наши с Джесс машины этому Тедди известны, нам придется воспользоваться твоим „Таурасом", Лаура, ты согласна?

— Разумеется, — ответила я. — Я вполне могу один день обойтись без машины.

— Мы по-прежнему будем использовать этот дом, потому что я считаю его наиболее безопасным, — продолжал Вилли, — но только на один день. Грегори Бэрроу передаст нам здесь пилюлю после первого же звонка, я уверен в этом. Когда мы позвоним, он наверняка будет на работе в лаборатории. Нам остается придумать, как выманить из дому Мейбл Бэрроу. Если второго сентября она окажется рядом, это может провалить всю операцию.

— Это как раз очень просто, — сказала я. — Я позвоню Мейбл в среду утром и скажу, что в „Хашбиме" появилось кое-что новенькое, что ей наверняка понравится. Она бегом прибежит, я гарантирую это.

— Отлично, — обрадовался Вилли, — тогда, похоже, основные позиции прояснены. Вопросы есть?

— Ты будешь со мной в „таурусе"? — обратилась к нему Джессика.

— Конечно. Это ведь часть нашего плана. Мы вернемся сюда, позвоним химику в лабораторию — и все, дело сделано.

— Вилли, ты уверен, что вся эта чертовщина сработает? — спросила я.

— Уверен, — ответил он. — Все будет гладко, вот увидишь.

Он все еще потягивал свой напиток, но нам с Джесс потребовалась новая порция.

— Что же дальше? — поинтересовалась Джесс. — Предположим, у нас есть таблетка, что происходит затем? Расскажи.

— Хорошо, — согласился он. — Я подумал и об этом тоже. Я перебираюсь в другой город, возможно, в другой штат и устраиваю все таким образом, чтобы ЖАВ-таблетка была скопирована. Вот и все. Бизнес организован. Потребуется месяц или что-то около того, но, поверьте мне, я совершенно не собираюсь обводить вас вокруг пальца. Это не мой стиль. К тому же, я думаю, спустя месяц Герк потеряет к этому интерес. Помимо всего прочего, что он может сделать? У него нет имени химика — значит, ему не удастся выйти на другую таблетку.

— Эта чертова жопа может прийти и наказать нас, — напомнила я ему. — Джесс и я, мы будем по-прежнему здесь.

— Да, это верно, — согласился он. — Но вы обе знали, что может произойти, когда соглашались на это. Если он вдруг появится, скажите ему, что я неожиданно исчез в неизвестном направлении и что вы не знаете, достал ли я эту таблетку. Мне кажется, вряд ли он станет что-либо делать с вами.

Мы промолчали. Вилли допил свою воду и поднялся.

— Я думаю, нам не надо пока встречаться. Давайте держать связь по телефону, а в среду, или когда все уже будет закончено, мы разработаем наши дальнейшим шаги.

После того как он уехал, Джессика снова наполнила наши бокалы, и мы сели, уставившись друг на друга.

— Ну, что ты думаешь по этому поводу? — спросила она.

— Я думаю, смогу ли я удержать в руках Бобби, — ответила я. — После его последнего визита я в этом совсем не уверена. Когда Вилли выкатится отсюда, Герк наверняка явится наказывать нас, и действовать он будет силой. Использует, например, Хима или этого убийцу из Майами.

— Давай я скажу тебе кое-что, — тихо проговорила Джесс. — Кое-что, чего я не сказала Вилли-проныре. И надеюсь, ты тоже не проболтаешься. После того как я увидела Тедди О. у моего дома и вспомнила, что Бревурт говорил нам об этом мужике, я решила для надежности выставить мой дом к продаже. Я внесла его в список домов, которые пойдут на торги. После того как мы получим ЖАВ-таблетку, я намерена уехать вместе с Вилли и никогда не возвращаться назад. Куда бы мы ни поехали, я всегда могу сделать так, чтобы адвокат перевел мне деньги, которые я получу за свой дом. Но я не собираюсь оставлять новый адрес ни Бобби Герку, ни тем более Тедди О. Поэтому, я надеюсь, они не смогут скормить меня акулам. Ребята такого плана всегда до чертиков пугали меня.

— Боже мой, Джесс, — воскликнула я, — а что же случится со мной? Ты и Вилли оставите меня одну слушать эту музыку? Ты же сама сказала, что эти ребята не будут милыми и ласковыми, когда поймут, что их надули.

В течение какого-то времени она сидела в задумчивости.

— Лаура, скажи, квартира, в которой ты живешь, твоя?

— Нет, я ее снимаю.

— Тогда ты просто можешь уехать оттуда. Послушай моего совета и начни паковаться. Во всяком случае, я уже делаю это. Я беру с собой два чемодана барахла, которое мне действительно нравится, а все остальное просто бросаю. Какого черта? Если верить Вилли, у нас будет колоссальное количество денег и мы сможем купить себе кучу новых тряпок.

Я посмотрела на нее:

— Знаешь, Джесс, пожалуй, ты права. Я буду готова к моменту, когда мы достанем эту долбанную таблетку. Нам надо уезжать всем троим.

— А также, — добавила она с усмешкой, — будет совсем не плохо приглядывать за Вилли-пронырой, в случае если у него вдруг появится вульгарная мыслишка надуть нас.

— Мне нравится, как ты думаешь, — улыбнулась в ответ я. — У меня появились серьезные сомнения относительно этого придурка. С тех пор как он обнаружил, что Тедди О. сел ему на хвост, он места себе не находит от страха. Мы будем последними идиотками, если позволим ему слинять вместе с таблеткой.

— Именно это я и имею в виду, — кивнула Джесс. — Так что мы глаз с него не должны спускать.

— Верно! — согласилась я. — А сейчас я отправляюсь домой и начинаю собирать вещи. У тебя есть какая-нибудь идея, куда мы поедем, после того как дело будет сделано?

— Знаешь, я подумываю о Новом Орлеане. Сама я там никогда не была, но слышала, что это город больших возможностей.

— Отлично, — одобрила я. — Я готова поменять эту обстановку на любое место, где не существует Бобби Герка.

Я допила свой напиток, поцеловала на прощание Джессику и отправилась домой.

Когда я припарковалась у своего дома, совсем рядом со мной проехала черная „тойота". Я увидела водителя, маленького человечка в очках. Могу поспорить, он улыбнулся мне. Я чуть не намочила трусы.

Я не удивилась, что Герк рассказал Тедди О., где я жила, но для меня было настоящим потрясением узнать, что он следит за мной. Я забежала в дом, заперла дверь и задернула занавески. Затем достала два чемодана и начала складывать вещи, которые собиралась взять с собой.

У меня было очень много красивых вещей, и мне действительно жаль было расставаться с большинством из них, но ничего не поделаешь. В конце концов, я выбрала мои любимые вещи, а не барахло Вилли Бревурта — пусть он тащит его сам.

Куда бы мы ни собирались поехать, этот пижон сможет сам покупать себе тряпки.


49

Герман Тодд


Во вторник утром я проснулся с обычными признаками сильнейшего похмелья. Взглянув на себя в зеркало в ванной, я увидел, что со мной делают все эти выпивки, встречи и прочее. Я начинал выглядеть как старый алкоголик-потаскун. Кожа на лице обвисла и жирно блестела. Мне стало интересно, как много времени потребуется моей печени, чтобы она загнулась. Это именно то, что случилось с моим отцом.

Марлен уже ушла на работу, Таня где-то гуляла, и поэтому я спокойно принял душ, побрился и отправился в соседний дом, чтобы разживиться чашкой черного кофе. Мейбл Бэрроу сидела на кухне, листая страницы журнала для женщин. Когда я вошел, она внимательно посмотрела на меня.

— Герм, ты что-то паршиво выглядишь, — сказала она.

— Ага, — согласился я. — Только твой изумительный кофе может исцелить меня. Как насчет чашечки?

Она поднялась и сварила мне чашку великолепного, крепкого душистого кофе, а также поставила передо мной тарелку с только что приготовленным печеньем. На ее голове болтались розовые пластиковые бигуди. Это полностью выключало меня. Зато одета она была в футболку без лифчика и короткие обтягивающие шорты. Вот это включало меня.

Мейбл села напротив и взяла с тарелки печенье. Когда она откусила от него кусочек и я увидел ее острые белые зубы, я получил очень мощный сексуальный заряд — пожалуй, наиболее сильный за последнее время. Поэтому я решил, что нечего тянуть зря время.

— Завтра, — сказал я ей.

— Что? — спросила она, сама невинность.

— То, о чем мы с тобой разговаривали. Роман века.

— Ну, я не знаю, — протянула она с сомнением, — я не до конца уверена.

Я погладил ее руку.

— Мейбл, — сказал я, глядя ей прямо в глаза, — давай не упускать наш шанс. Или же ты будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Так же как и я. Ты и я, мы просто созданы друг для друга, я чувствую это. Мы думаем с тобой одинаково, чувствуем одинаково, нам обоим необходимо одно и то же — немного радости, капельку счастья и чуть-чуть веселья, чтобы разнообразить свою жизнь. Разве я не прав?

Она кивнула.

— Так давай сделаем это, — настаивал я. — Завтра в полдень, только ты и я, и никто никогда не узнает. Это будет наш секрет, и это будет замечательно.

Она доела свое печенье и вытерла пальцы.

— Что мне надеть, Герм? — спросила она низким голосом.

Я подмигнул ей:

— Все, что ты очень быстро сможешь снять. Мы с тобой не станем играть в шашки, как ты догадываешься. Мейбл, то, что будет, будет большим удовольствием. Я собираюсь любить тебя так, как никто никогда не любил тебя раньше.

— Но я должна успеть вернуться домой, чтобы приготовить ужин.

— Ну, давай, по крайней мере, рассчитывать на четыре часа. Четыре часа рая.

— Ты приедешь туда раньше меня?

— Само собой.

— А не возникнет никаких проблем с клерком за стойкой?

— Абсолютно никаких. Я подсластил его лапу будь здоров. Там есть хороший вентилятор и холодильник. Чего бы ты хотела в качестве выпивки?

— Я люблю „галлиано".

— Отлично, значит, „галлиано". Теперь давай мне листок бумаги, и я напишу тебе адрес и как туда добраться.

Перед тем как я покинул кухню Бэрроу, мы с Мейбл обнялись и обменялись душевным поцелуем. Боже мой, какая же она была мягкая! И такая готовая. Я просто чувствовал это.

— В полдень в среду, — прошептал я Мейбл, — я унесу тебя с собой к звездам.

— Не забудь о „галлиано", — напомнила она.

Когда я приехал в свою контору, у меня все еще торчало, как у подростка. Первая вещь, которую я сделал, это позвонил в мотель и подтвердил заказ на комнату. Я спросил, будет ли работать вибратор кровати, подумав, что для смеха было бы неплохо им воспользоваться.

Весь день у меня прошел на невероятном подъеме. Я делал те дела, от которых раньше всегда отказывался. Когда я пошел на ленч, я не принял ни капли спиртного. Я собирался быть трезвым и пораньше отправиться спать. Мне нужно было быть физически сильным для того свидания в мотеле, которое должно было состояться в среду. Я прекрасно понимал, что все это будет запоминающимся событием.

В этот день я был как бой-скаут, много работал, окружал своих помощников уважением, к их великому изумлению, и отправился из офиса прямиком домой. Я заехал в магазин и купил свежие цветы и великолепный лимонный пирог. Вопрос: почему женатые мужчины, которые планируют пощипать курочек на стороне, становятся вдруг такими внимательными к своим женам?

И какой же это был уютный, спокойный и домашний вечер! Марлен очень понравились цветы, а Тане, конечно же, пирог. Но я подумал, что больше всего им понравилось то, что наконец-то я вел себя как хозяин дома, внимательный и заботливый муж и отец. И, сказать вам по правде, я не нашел это отталкивающим. Мне все это даже понравилось.

Может быть, я и ошибался, но в этот вечер у меня возникло ощущение, что с небольшими усилиями с моей стороны я мог бы уговорить Марлен пустить меня к ней в кровать. Однако я не предпринял никаких попыток. У меня перед глазами стояли острые белые зубы, вгрызающиеся в печенье, покрытое глазурью. Я подумал, какими же словами можно определить таких парней, как я. Ну, наверное, „развратник" — уж точно одно из них.

— О, кстати, Герм, — сказала Марлен, — тот одеколон, о котором я говорила тебе. Я оставила образец на твоей полочке в ванной. Мне бы очень хотелось, чтобы ты попробовал и сказал, что ты думаешь.

— Разумеется, сладкая, — откликнулся я. — Завтра же утром.

В среду я проснулся рано. Было очень странно не испытывать похмелье. Что за красота! Я слышал, как Марлен и Таня ходили внизу и разговаривали, и оставался в постели, пока дом не опустел. Тогда я стал готовиться для моего тайного свидания.

Возможно, я не говорил вам еще, но в подобных ситуациях мужчины готовятся к свиданию с большим усердием, чем женщины. Я потратил много времени на то, чтобы с особой тщательностью почистить зубы и побриться. Я проделал большую работу в душе, растирая себя мочалкой, намыленной душистым мылом. Затем я долгое время раздумывал над своим нижним бельем: оно не должно было быть ни скучным, ни вульгарным.

Но перед тем как одеться, я решил попробовать новый одеколон, оставленный для меня Марлен. Он был в спрее и, как обычно, без ярлыка. Я сбрызнул сперва ладони, потер их одна о другую и понюхал.

Аромат мне понравился. Как Марлен и говорила, он был острый и мятный и имел потрясающий освежающий эффект. Я обильно обрызгал свои подмышки и обработал этим одеколоном подбородок, шею и грудь. Возникло ощущение прохлады. Думаю, что его основа была спиртовая. Теперь меня окутывало изумительное душистое облако. Я затрудняюсь точно описать вам то, что я почувствовал, но у меня появилась уверенность, что Мейбл Бэрроу понравится этот запах. Какая же она необыкновенная женщина!

Весь надушенный, я вышел из дому в великолепный осенний день. Теплое солнце, безоблачное небо, замечательно красивая листва. Все-таки жизнь — это прекрасно! Я увидел Таню и Чета, которые копались в гараже Бэрроу, и помахал им рукой. Какие же чудесные дети! Они оба просто молодцы. Я любил их, я в самом деле их любил.

Дорога в форт Лаудердейл была поистине великолепной. Я чувствовал себя настолько хорошо и легко, что мне хотелось ехать и ехать, не останавливаясь. То, что происходило со мной, было похоже на второе рождение. Я словно впервые увидел все, что окружало меня. Цвета вдруг стали яркими, шум машин казался мне музыкой. И тогда я начал петь. Не помню, какая мелодия пришла мне в голову, но она была веселая и жизнерадостная, такая же, как и мое настроение.

Люди в отеле просто не могли выглядеть лучше и добрее, у меня абсолютно не было проблем. Комната, которую мне предоставили, была большая, полная солнечного света и вычищенная до блеска. И только войдя в нее, я вдруг вспомнил, что забыл купить бутылку „галлиано". Я вернулся в бар мотеля и взял две бутылки холодного диетического и горького пива. Я был очень горд своим выбором и не сомневался, что Мейбл разделит мой восторг.

Она прибыла двадцатью минутами позже и выглядела просто сногсшибательно. На ней были джинсы и розовая хлопчатобумажная майка, волосы красивыми волнами рассыпались по плечам. Она была великолепна, и я понял, какой удачей было то, что меня полюбила такая женщина.

Я обнял ее и сказал:

— Любимая, одного только твоего присутствия здесь достаточно, чтобы мужчина почувствовал себя на седьмом небе. Эти моменты очень дороги для меня. Ты выглядишь настолько аппетитно, что мне хочется тебя съесть.

— Очень хорошо, — произнесла она. — Где „галлиано"?

— Сначала небольшая разминка.

Мейбл как-то странно посмотрела на меня.

— Разминка? — переспросила она.


50

Мейбл Бэрроу


Во вторник утром Герм зашел ко мне выпить чашку черного кофе и опять начал тащить меня в свой мотель. Я подумала: „Ну какого черта! Я здесь вся стухну, прежде чем найду что-то более подходящее. В конце концов, эта рутина доконает меня". Поэтому я решила, что, наверное, все идет как надо, и согласилась встретиться в среду в двенадцать часов дня. Даже если Герм окажется наполовину такой любовник, как он себя расписывает, то уже одно это стоило небольшого риска.

Когда я приняла окончательное решение, то сразу успокоилась. Я хочу сказать, что долгое время эта проблема волновала меня, и сейчас, решив что-то, я стала чувствовать себя лучше.

В этот день в 12 часов у меня была встреча с доктором Черри Ноубл, и я попыталась объяснить ей то, что происходит.

— Послушайте, — начала я, — у меня, конечно, не такие уж выдающиеся мозги, я знаю это, но мне выпало быть женщиной, полной женских эмоций, и мне нужны мои удовольствия. Это что, настолько ужасно?

— Это нормально, — ответила доктор Ноубл, улыбаясь.

— Поэтому я решила гульнуть, хотя бы разок. Мне совсем не нравится идея изменять своему мужу, но, если он не узнает, ему ведь не будет больно, верно?

— Гм, — ответила она.

— Я знаю, что это мой шанс. Я хочу сказать, что этот парень абсолютное дерьмо и подонок, но, похоже, он знает, на какое место на теле женщины положить руку. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Да, понимаю, — сказала она.

— Я не допущу, чтобы это переросло в длительную привычку, но я собираюсь дать себе небольшую разрядку. Возможно, это не лучший вариант, но для меня это лучшее, что я могу придумать. У Грега полно замечательных достоинств. Он надежный, постоянный, трудолюбивый, и я думаю, что в своей пресной манере он любит меня. Он приносит домой деньги, и у меня нет необходимости тревожиться о материальной стороне своей жизни. Просто тот парень похож на супермена, а я давно не имела ничего подобного в кровати.

В течение какого-то времени Черри молча смотрела на меня.

— Насколько я понимаю, этот мужчина — сосед, о котором ты мне уже рассказывала.

— Да, правильно. Он алкоголик. Это еще одна из причин, почему я не хочу заводить настоящий, серьезный роман. Но он веселый, и, может быть, он сделает мою жизнь чуть-чуть менее несчастной.

— Под весельем, как я понимаю, ты имеешь в виду сексуальное удовольствие?

— Да, именно это я и имею в виду. Вы осуждаете меня?

— Нет, Мейбл, я абсолютно тебя не осуждаю. Я не собираюсь тебе говорить, что ты делаешь правильно или не правильно. Это твой выбор, твоя жизнь. Ты хочешь продолжать встречаться со мной?

Ее вопрос удивил меня, потому что я решила, что после встречи с Германом Тоддом я не стану больше пользоваться услугами доктора Ноубл. Я имею в виду, что, мне казалось, я нашла лекарство от моего заболевания, не так ли? Почему же я должна была нуждаться в психиатре и дальше? Помимо всего, это стоило безумных денег.

— Мне кажется, я сделаю перерыв, — призналась я. — Я действительно ценю все, что вы сделали для меня, особенно то, что вы столь внимательно выслушивали мои жалобы. Это было большой поддержкой разговаривать с такой умной женщиной, как вы. Но, может быть, я попытаюсь сделать что-нибудь сама? Как вы считаете?

— Конечно, — ответила она. — Я полностью поддерживаю тебя и желаю тебе удачи. А если ты решишь, что нам опять следует поговорить, звони. Я всегда найду для тебя время.

— Вы необыкновенная, — сказала я. — Послушайте, доктор, а у вас есть парень?

Она улыбнулась и неопределенно помахала рукой.

— Ну, типа того.

— В таком случае, он будет идиотом, если позволит вам уйти, — сказала я ей.

Она засмеялась:

— Спасибо, Мейбл, я тоже так думаю, но в глубине души считаю, что он не позволит.

— А в чем-то есть проблема? — спросила я.

В течение какого-то времени она молчала, затем проговорила:

— Похожие проблемы есть у всех. Проблемы и жалобы.

Вот и все, что я услышала.

Все утро в среду я провела, готовясь к предстоящему свиданию. Честер во что-то играл в гараже с Таней Тодд, поэтому дом был предоставлен в мое распоряжение.

Я хотела все сделать как можно более тщательно и аккуратно, потому что это было первой изменой в моей супружеской жизни. Но потом я подумала, что те наряды, которые я приготовила для встречи, вряд ли могли бы произвести впечатление на Германа. Поэтому после душа я просто натянула на себя джинсы и хлопчатобумажную майку. Каждый, кто смог бы увидеть меня, подумал, что я отправляюсь за покупками или в гимнастический зал. Когда я уже заканчивала причесывать волосы, мне позвонила Лаура Гюнтер из „Хашбима".

— Мейбл, — вся возбужденная, начала она, — ты должна сейчас же приехать. У нас новая поставка, и тебе наверняка понравятся кое-какие вещи. А одну вещицу я отложила специально для тебя.

— Ой, Лаура, — сказала я, — сегодня ничего не получится. Я пообещала одному другу встретиться с ним за ленчем и должна уже убегать.

— Как жалко, — огорчилась она. — Тебя не будет весь день?

— Скорей всего. Но я постараюсь заглянуть к тебе завтра.

— Хорошо, тогда до встречи.

Итак, я продолжала собираться. Я не стала брать с собой дамскую сумочку, просто засунула бумажник в задний карман джинсов. Мне совершенно не хотелось рисковать оставить ее в комнате в мотеле.

— Честер, я уезжаю, — прокричала я в сторону гаража, — мне нужно сделать кое-какие покупки. Вернусь к ужину.

— Хорошо, мама, — прокричал он в ответ. — Делай все, что тебе нужно.

Я залезла в свою машину, сделала глубокий вдох и отправилась по направлению к форту Лаудердейл. Герман все объяснил очень толково, и я добралась до мотеля без всяких приключений. Ну, что мне вам сказать, он действительно выглядел как мотель, а не как „Риц Карлтон", но тем не менее внутри оказалось весьма чисто. К счастью, вокруг было много зелени, и я подумала, что здесь меня вряд ли кто-либо увидит.

Как Герман и обещал, у меня не возникло никаких проблем у столика администратора. Они тут же дали мне номер его комнаты, не задавая никаких вопросов. И с этого момента я вдруг начала нервничать, потому что поняла, что сейчас должно произойти.

Комната, которую он снял, не была особенной. Обычная стандартная комната в мотеле, но мы же не собирались здесь жить. Что меня удивило, так это поведение Германа. Он встретил меня с абсолютно глупой улыбкой, и если бы я не знала его лучше, то решила бы, что он просто ненормальный или наглотался наркотиков. Не напился, но наглотался.

После того как дверь была закрыта и заперта, он обнял меня и крепко-крепко прижал к себе. Он сказал, что хочет провести период подготовки, поэтому примерно минут пять мы стояли, прижавшись друг к другу, как пара идиотов.

— Мне нравится вот так стоять, обнявшись с тобой, — сказал Герман. — А тебе нравится обниматься?

— Ну, конечно, нравится. Обнимание — это очень хорошо. Своего рода закуска перед основным блюдом. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Наконец он отпустил меня и потянул на кровать. Мы сели рядышком. Ну, теперь дела начнутся, подумала я. Потом я заметила какую-то штуку возле кровати, которая выглядела как пульт.

— Что это такое?

— А, это очень забавно. Включи, и кровать начнет вибрировать.

— Нет, в самом деле? — изумилась я. — Я не видела ничего подобного. Включи, Герман.

— Мы не нуждаемся в этом, моя сладкая.

— Я просто хочу посмотреть, как это работает. Включи, пожалуйста.

Он включил. Я повернула диск программ на максимальную отметку. И действительно, кровать начала трястись.

— Ого! — сказала я, и мы стали хохотать. — С ума сойти! Ну, теперь самое время для глотка „галлиано".

— Ой, дорогая, извини, я забыл, — сказал Герм. — Но у меня есть прекрасное, холодное диетическое пиво. Разве это не великолепно?

Я только удивленно взглянула на него. Он обнял меня за плечи.

— Самое важное, Мейбл, это забота. Ты согласна?

— Ну, конечно, — ответила я, не понимая, какого черта он ходит вокруг да около.

— Я испытываю потребность заботиться о тебе, — продолжал он. — А у тебя есть потребность заботиться обо мне, дорогая?

— А иначе что бы я здесь делала?

Тогда Герман обнял меня еще крепче и поцеловал несколько раз в шею.

— Мы должны доверять друг другу, — простонал он, — и любить друг друга. Я собираюсь рассказать тебе о своих самых сокровенных чувствах и хочу узнать о твоих. Я хочу быть абсолютно открытым перед тобой, Мейбл, поведать тебе все мои мысли и мечты.

В это время чертова кровать стала нагреваться, начала двигаться быстрее, и мы подпрыгивали вверх и вниз ну прямо как акробаты на батуте. У Герма возникли проблемы, с тем чтобы обнимать меня.

— Просто обнимать тебя — это такое блаженство, — продолжал стонать он, говоря громче, потому что кровать начала издавать шум, похожий на скрежет мясорубки. — Я мечтал о подобном романе всю свою жизнь. Теперь я знаю, что такое настоящее взаимопонимание между мужчиной и женщиной. Это самая чудесная вещь в мире.

— Герм, — сказала я, — как нам выключить эту дрянь?

— Ты и я, мы создадим целый мир только для нас двоих! — заливался он со своей идиотской улыбкой. — Я хочу, чтобы мы стали любящими, такими необыкновенными, такими необходимыми друг другу, что даже смерти не удастся нас разлучить. О, Мейбл, Мейбл, Мейбл. Я люблю тебя так сильно!

— Когда? — завизжала я. — Да когда же?

Он прижал меня еще крепче, и какое-то время нам удавалось подпрыгивать на этой чертовой кровати в такт.

— Вот так прижимать тебя! — проорал он в мое ухо. — Вот ответ на все мои мечты! Я хочу провести остаток своей жизни с самым лучшим, самым честным, самым любящим другом, который у меня когда-либо был. Я хочу…

— О-о, черт! — воскликнула я и соскочила с этой галопирующей кровати.

Несколько секунд я покачивалась, стараясь обрести равновесие, затем бросилась к двери.

И пока я бежала по коридору, вслед мне неслось его завывание:

— Я люблю тебя-я-я-я-я.


51

Свидетельства очевидцев


Второго сентября я пригласил к себе Тедди О. и сказал ему:

— Тедди, мне осточертела вся эта возня, которая происходит вокруг. Давай сделаем это сегодня.

— Хорошо, — сразу согласился он. — Я думаю, самое лучшее — час дня. В это время леди Фиддлер обычно бывает дома.

— С чего мы начнем?

— Ничего суперизобретательного. Мы просто вломимся и вежливо попросим, чтобы она сказала нам имя своего друга, химика из лаборатории.

— А если она замкнется?

— Тогда мы ее отомкнем, — сказал он, подмигивая. — Поверьте мне, она обязательно заговорит. Сразу или чуть позже, но в любом случае она это сделает.

— О'кей. Давай уедем отсюда в двенадцать на твоей машине. Ты уверен, что тебе не нужны никакие помощники?

— Абсолютно, — ответил он.


Утром в среду я позвонила Мейбл Бэрроу, в надежде выманить ее из дома. Я пригласила ее в магазин, чтобы посмотреть новую партию вещей, которые ей могли бы понравиться. Но она ответила, что у нее назначена встреча и поэтому она не сможет прийти.

Когда Джессика и Вилли приехали ко мне в „Хашбим", я поведала им о нашем разговоре.

— Но она сказала, что будет отсутствовать весь день, — добавила я, — поэтому нет необходимости менять наши планы.

— Весьма неплохо, — произнес Вилли. — По крайней мере, в течение какого-то времени малыш будет предоставлен сам себе.

— Послушайте, — сказала я, — я не хочу сидеть здесь весь день в полном неведении. Позвоните мне, когда все закончится, и расскажите, как все прошло.

— Обязательно, — пообещала Джесс. — Теперь дай мне ключи от „тауруса". Там достаточно бензина?

— Полный бак, — уверила я ее. — Ну, что ж, ребята, желаю вам удачи.

— Все будет нормально, — сказал Вилли.

Я надеялась, что он окажется прав.


В среду утром, после того как мама уехала на работу, я перенесла все свои вещи, приготовленные для побега, в гараж Бэрроу. Сумка с вещами Чета уже была здесь, поэтому теперь мы действительно могли сделать то, что собирались. Но миссис Бэрроу все еще находилась в доме, и мы стали кумекать, как же нам убежать, если она никуда не уйдет.

— Этот момент мы не продумали, — сказал Чет. — Как мы с тобой можем вызвать такси, если мама в доме? Она захочет узнать, что происходит.

Затем мы увидели моего отца, который, помахав нам рукой, сел в машину и уехал.

— Ну, теперь мы можем перетащить вещи ко мне домой и позвонить оттуда, — предложила я.

— Даже и не знаю, — промямлил Чет.

Я видела, что он начал волноваться.

— Мама может посмотреть в окно и увидеть, что мы уходим, — добавил он.

Мы все еще обсуждали, что нам делать, когда миссис Бэрроу крикнула нам, что она уезжает за покупками, но непременно вернется к ужину. Итак, мы подождали, пока она не уехала, и затем отправились к ним на кухню, чтобы позвонить.


Я вела машину Лауры. Вилли-проныра сидел на пассажирском сиденье. Он почти всю дорогу молчал, и поэтому я пришла к выводу, что он прокручивает в голове план наших дальнейших действий.

— Никаких грубостей, Вилли, — предупредила его я.

— Боже мой, Джессика, это не мой стиль. Я просто хочу, чтобы все сработало. Малыш знает меня и думает, что я друг его отца. Поэтому я собираюсь сказать ему, что его старик получил небольшую травму в лаборатории и просит его приехать.

— Ты думаешь, он клюнет на это?

— Обязательно. А как только он окажется в машине, я сумею приструнить его.

— Надеюсь, ты прав.

— Поверь мне. А когда мы приедем к тебе на квартиру, я тотчас же позвоню Бэрроу в лабораторию.

— И все же это рискованно, Вилли.

— Это абсолютно надежно, — не согласился он.

— Последний раз, когда кое-кто сказал мне эти слова, меня избили, мне надо было платить громадный штраф, и просто счастье, что я вообще осталась в живых.

— Ты слишком волнуешься, — последовал его ответ.


Таня и я ждали в гараже, пока моя мама не уехала. Затем мы направились в кухню и позвонили в компанию, где можно было заказать такси. Таня очень хотела сама сделать заказ, поэтому я не стал возражать. Она продиктовала наш адрес и попросила, чтобы машину прислали как можно быстрее. Таня в самом деле выглядела очень озабоченной и серьезной.

— Диспетчер сказал, что такси будет минут через двадцать, — сообщила она мне. — Поэтому нам придется подождать.

— Может быть, нам следует вытащить все наши вещи из гаража?

— Нет, кто-нибудь может увидеть нас и начнет спрашивать, чем мы занимаемся. Лучше мы это сделаем, когда такси будет уже возле нашего дома.

— Послушай, Таня, я думаю, что тебе следует позвонить твоему дяде и предупредить его, что мы приедем. Вдруг он отсутствует.

— Он не может отсутствовать, — ответила она. — Он в инвалидной коляске и никогда никуда не выбирается. Но, пожалуй, я все равно ему позвоню и скажу, что мы скоро заедем к нему.

Она так и сделала. Поговорив со своим дядей в течение нескольких минут, Таня повесила трубку и сказала:

— Он ждет нас. Все в порядке.

— А ты уверена, что он даст нам эти деньги?

— Я знаю, что он даст, — ответила она. — Он обещал, и я верю ему.

В ожидании такси мы стояли внутри нашего садика, когда возле нашего дома остановился „форд-таурус". Из машины вышли мужчина и женщина и медленно пошли в нашем направлении. Я узнал мужчину. Это был тот парень, который сказал, что является старым другом моего отца.


Таня позвонила мне за несколько минут до полудня в среду и сообщила, что она и Честер Бэрроу полностью готовы к тому, чтобы отправиться в путь, и что она уже вызвала такси. А также она сказала, что они приедут ко мне домой примерно через полчаса, для того чтобы забрать обещанные сто долларов.

Это была ужасная новость. Я планировал рассказать Герману о намерениях детей в четверг, когда он должен был прийти ко мне на ленч. Но теперь в моем распоряжении было только тридцать минут, чтобы принять какое-то решение. И я признаю, что был полностью дезорганизован. Конечно же, я тут же позвонил Черри и объяснил ей всю ситуацию.

— Как мне контролировать то, что происходит? — спросил я ее. — Дать им деньги или попытаться отговорить от всего этого? Мне нужен быстрый совет, док.

В течение какого-то времени она молчала, затем произнесла:

— Я могу отменить мои послеполуденные встречи, Чес. Я попрошу мою секретаршу сказать пациентам, что у меня возникла причина семейного плана. Это будет наполовину правда. Я думаю, мне лучше самой подъехать к тебе. Может быть, я сумею чем-то помочь.

— Слава Богу, — вздохнул я. — Я пишу книги для детей, но все, что происходит, совершенно выше моего понимания.

— Скоро приеду, — сказала Черри.

Я повесил трубку, думая, какая она все-таки изумительная женщина. Я теперь понял, как во многом завишу от нее. Не только потому, что она предложила помочь с Таней и Четом, но и потому, что она сделала из меня, безногого инвалида, настоящего целого мужчину. И я весь наполнился радостью от того, что увижу ее вновь.

К тому времени я уже принял решение. Она может, конечно, ответить „нет", но, если я даже не попытаюсь, я никогда не узнаю, что, возможно, она сказала бы „да".


Джессика и я вылезли из машины, и я увидел Честера Бэрроу, который стоял во внутреннем дворике своего дома. С ним была маленькая девочка.

— Вот этот мальчик, — сказал я Джесс.

— А что за девочка? — спросила она.

— Никогда не видел ее раньше. Осложнение, но я справлюсь с этим. Пойдем.

Мы подошли к детям, и я взял мальчика за локоть.

— Привет, Чет, — улыбнулся я. — Как дела?

— Все в порядке, — ответил он, глядя на меня.

— Послушай, у меня нехорошие новости. Твой отец пострадал в небольшом происшествии в его лаборатории, его отвезли в госпиталь, и он просит, чтобы приехала твоя мать.

— Ее нет дома, — сообщил он.

— Тогда тебе лучше пойти вместе со мной, — сказал я, потихонечку дергая его за руку. — Твой отец нуждается в том, чтобы кто-то из родных был рядом.

— Не ходи, Чет, — встряла девочка. — Прежде позвони в лабораторию и узнай, правда ли то, что говорит этот человек.

В этот момент я понял, что дела пошли не так хорошо, как следовало бы.

— Джессика, — сказал я, — заткни рот девчонке, пока я не запихну этого парня в машину.

Джессика очень крепко обхватила девочку, а я потащил Чета по направлению к „таурусу".

— Это похищение? — спросил он меня.

Я чуть было не рассмеялся. Мальчишка насмотрелся по телевизору слишком много преступлений.

— Да, похищение, — рявкнул я. — И у меня есть большой пистолет, которым я снесу тебе голову, если ты доставишь мне хотя бы одну проблему.

Толкнув парня на заднее сиденье, я плюхнулся рядом с ним. Джессика отпустила девчонку и побежала к машине. Она села за руль, завела двигатель, и мы, выехав с боковой дороги на главную, помчались прочь.

— Какой выкуп вы запросите за меня? — поинтересовался малыш.


Я была в своей лаборатории, работала над улучшением „Объятий". После того как Грег сказал мне о возможных возражениях со стороны МПМ, я поняла, что духи или одеколон, в состав которых входит половой гормон, никогда не будут допущены к массовому употреблению. Это, конечно, не означало, что я не могу воспользоваться данной продукцией в личных целях. Если только образец, который я дала Герману, окажет воздействие на его поведение.

Я как раз собиралась спускаться в столовую для сотрудников, чтобы пообедать, когда зазвонил телефон. Это была моя дочка, такая возбужденная, что почти находилась в состоянии невменяемости.

— Таня, — терпеливо сказала я, — я не поняла ни слова из того, что ты говоришь. Пожалуйста, успокойся и расскажи все по порядку.

— Они только что забрали Чета Бэрроу!

— Кто? Кто забрал его?

Тогда она рассказала мне, что мужчина и женщина затолкали Чета в машину и уехали.

— Они похитили его! — воскликнула она. И я поняла, что моя дочь еле сдерживает слезы. — Женщина держала меня так крепко, что, хотя я и пыталась ударить ее ногой или укусить, у меня ничего не вышло. Она так вцепилась в меня, что, скорее всего, у меня будут синяки.

— Где ты сейчас?

— В нашем доме, на кухне.

— Я хочу, чтобы ты оставалась внутри. Закрой все двери и окна, никуда не выходи и не позволяй никаким незнакомцам входить в дом. Что бы они тебе ни говорили. Ты меня понимаешь?

— Да, мама. Может, мне позвонить по 9-11 и сказать, что случилось с Четом?

— Я сама позабочусь об этом, дорогая. Ты просто оставайся дома.

— А можно, я позвоню папе?

— Конечно. А я немедленно сообщу о случившемся мистеру Бэрроу. Мы вернемся домой, как только сможем.

Я повесила трубку и со всех ног понеслась к Грегу в его личную лабораторию.


Все утро в среду я работал над окончанием отчета по ЖАВ-проекту. Я заполнял множество специальных бланков, описывая состав препарата и все опыты, которые проводил во время исследований. Единственное, что я не записал, это то, что у меня дома, в кабинете, спрятано несколько тестостероновых таблеток. Я собирался в очень скором времени проверить, какое воздействие оказывает тестостерон на людей.

Около двенадцати тридцати раздался телефонный звонок. Голос звонившего мне человека был явно незнакомым.

— Мистер Грегори Бэрроу?

— Да. Кто меня спрашивает?

— Это не так уж и важно. Гораздо важнее то, что у нас ваш сын, Честер.

— О чем вы говорите?

— Ваш сын похищен, мистер Бэрроу.

— Это чушь. Я не верю.

— Вы не возражаете, если я передам ему трубку? Одну минуту.

Я почувствовал, что от испуга у меня начали дрожать руки.

— Привет, папа, — раздался в трубке голос Чета.

— С тобой все в порядке, малыш?

— Ну, конечно. Они не сделали мне ничего плохого. Просто затолкнули в машину и привезли сюда. Это похищение, папа.

— Чет, передай, пожалуйста, трубку тому мужчине.

Через несколько секунд я снова услышал голос незнакомца:

— Вы довольны, мистер Бэрроу?

— Если вы причините ему вред, я убью вас.

— Вам не стоит этого опасаться, — мягко сказал он. — Мы не сделаем мальчику ничего плохого, если вы, в свою очередь, согласитесь на наши условия.

— Сколько? — хрипло произнес я.

— Это не деньги. Всего лишь несколько ЖАВ-таблеток.

У меня перехватило дыхание:

— Как вы об этом узнали?

— Ну, какое это имеет значение? — проговорил незнакомец. — Это сумма выкупа, мистер Бэрроу. Вы передаете нам несколько тестостероновых таблеток, и мальчик уходит целым и невредимым. Вы отказываетесь, и я не могу гарантировать его безопасность. Обдумайте это. Я перезвоню вам примерно через час. Либо в лабораторию, либо к вам домой, и дам все инструкции относительно ваших дальнейших действий. Думаю, вы понимаете, что полицию лучше не информировать. Это было бы не очень умно, мистер Бэрроу.

Он повесил трубку — я продолжал сидеть, тупо уставившись на телефон. Затем раздался дикий стук в дверь, я отпер ее и увидел запыхавшуюся Марлен Тодд.

— Грег, — произнесла она дрожащим голосом. — Мне только что позвонила Таня и сказала, что что-то ужасное произошло с Честером.

— Знаю. Мне нужно срочно домой.

— Я еду с тобой, — сказала она.


Пока я ехала домой, Вилли сидел на заднем сиденье, держа за руку мальчишку. Я боялась, что мальчишка начнет кричать или будет плакать, но он абсолютно не создал нам никаких проблем. Он просто продолжал спрашивать нас, какой будет выкуп и что мы собираемся требовать. Говоря по правде, я подумала, что, наверное, ему понравилось все это. Это было похоже на большое приключение, о котором он мог потом рассказывать своим друзьям.

Когда мы приехали домой, мы затащили его вовнутрь и задернули все занавески. Первоначальный наш план был привязать его, на случай если он вдруг захочет выбраться и удрать. Но он вел себя настолько хорошо, что мы не стали использовать ремни, которые я специально для этого купила. Я налила малышу коки, дала ему печенье и несколько журналов. Он очень вежливо поблагодарил меня. Славный парень.

Вилли позвонил Грегори Бэрроу в лабораторию и дал ему поговорить с сыном, чтобы доказать, что его ребенок у нас. Затем он сказал Бэрроу, что мы хотим ЖАВ-таблетку и перезвоним в течение часа, чтобы рассказать, что он должен делать.

— Думаю, это заставит его немного попотеть, — сказал Вилли, кладя трубку.

— Мой отец никогда не потеет, — заявил ребенок.

Я подумала, что это ужасно смешно.

Я налила себе водку, а Бревурту содовую. Затем перезвонила Лауре в „Хашбим" и сказала, что пока все идет нормально. Мы просто сидели и ждали, когда пройдет тот самый час, когда вдруг раздался звонок в дверь.

— Не открывай, — прошептал Вилли. — Всем оставаться на своих местах.

После этих слов он пододвинулся к мальчишке Бэрроу и положил ему на рот ладонь.

Звонок зазвонил опять, на этот раз очень долго, но мы по-прежнему сидели, не издавая ни звука.

Затем неожиданно моя входная дверь с треском раскрылась. Она была на замке, но распахнулась с таким ужасным шумом, что я подумала, что в нее выстрелили из какого-то тяжелого орудия. Ко мне в дом ввалились два похожих на горилл человека. Одного из них я сразу узнала. Это был маленький мужчина в темных очках.


Поверьте, я прошел через эту дверь, как будто она была бумажная. Мы с легкостью влезли в дом и увидели замечательную сцену: внутри оказались Вилли Бревурт, маленький мальчик лет десяти и красивая блондинистая сука.

— Так, так, так, — произнес я, — можно, мы присоединимся к вашей компании?

Они ничего не ответили.

— Полагаю, ты Джессика Фиддлер, — сказал я блондинке. — Я прав?

Она продолжала молчать.

— А как твое имя? — спросил я малыша.

— Меня зовут Честер Бэрроу, — ответил он, — меня только что похитили. Думаю, вам следует позвонить в полицию, и тогда эти люди отправятся в тюрьму.

Я посмотрел на Тедди О., а он посмотрел на меня.

— Похитили? — переспросил я. — Почему они должны были тебя похитить? Твой отец что, очень богатый?

— Им не нужны деньги, — заявил мальчик. — Этот мужчина позвонил моему отцу в лабораторию и сказал, что хочет от него несколько таблеток, получив которые они меня отпустят.

Я подмигнул Тедди О., и он подмигнул мне.

— Чудесно! — воскликнул я. — Просто замечательно. А твой отец собирается отдать им эти таблетки?

— Думаю, да, — ответил мальчик. — Этот человек сказал отцу, что позвонит ему в течение часа и скажет, как передать таблетки.

— Вонючий щенок! — прорычал Вилли.

— Эй, — сказал я, — попридержи-ка свой язык. Он просто хочет уехать домой. Я прав, малыш?

— Конечно, — закивал мальчишка. — А они должны оказаться в тюрьме.

— Они там и будут, — заверил его я. — Вилли, позвони отцу мальчика и скажи ему, как он должен передать таблетки.

Вилли не двинулся с места.

— Тедди, — сказал я, — пожалуйста, убеди его.

Этот паренек был профессионал высочайшего класса. Одно совершенно неуловимое движение, и он уже стоял возле Вилли, прижимая лезвие своего ужасного ножа к холеному подбородку моего бывшего друга.

— Позвони, Вилли, — сказал я мягко. — Попроси химика привезти сюда пилюлю.

— Ладно, — согласился Вилли.

Тедди О. выглядел разочарованным.


После того как я оставила Германа Тодда в этом долбанном мотеле, я поехала домой так быстро, как только могла. Никогда в жизни я не была в более дерьмовой ситуации. Я хочу сказать, что после всего того, что он мне плел, я рассчитывала принять участие в первоклассном сексе. Но Грег, похоже, мог только трепать языком. И на черта мне эта его забота, дружба и теплое взаимопонимание! Я не нуждалась в этом.

Когда я приехала домой, то нашла там Грега, Марлен Тодд и Таню, которые выглядели невероятно возбужденными. Они тут же рассказали мне о случившемся. Услышанное просто потрясло меня. Моей первой мыслью было то, что Бог наказывает меня за встречу с Германом Тоддом в мотеле. Я была рада, что мы не переспали, а то, может быть, мне так бы и не удалось никогда увидеть Честера.

— Грег, что ты собираешься делать?

— Ждать телефонного звонка, — сухо произнес он, — затем пойти, куда они велят, и попытаться вызволить Чета.

— Может быть, нам следует позвонить в полицию?

— Нет, — ответил он, — определенно нет.

Затем Марлен увидела сумки и чемоданы, сложенные возле входной двери.

— Таня, — спросила она, — что здесь делают дорожные сумки?

Девочка заплакала:

— Чет и я, мы собирались убежать.

— Боже мой! — воскликнула ее мать, падая перед ней на колени. Она обняла Таню и тоже заплакала.

Затем плакать начала и я. Что за душераздирающая сцена! Но когда мы услышали телефонный звонок, мы сразу перестали плакать, бросились в кухню, и Грег схватил трубку.

— Да, — сказал он, — да, это Грегори Бэрроу. Совершенно верно, я понял. Не могли бы вы повторить адрес? Благодарю вас, я буду там так скоро, как только смогу.

Он повесил трубку и помчался в свою лабораторию. Следом за ним понеслась и я, буквально наступая ему на пятки.

— Сколько они хотят? — спросила я его.

— Они не сказали.

Я наблюдала, как он порылся в дальнем углу лаборатории, достал маленький пластиковый контейнер, открыл его и проглотил две таблетки.

— Что ты делаешь? — поинтересовалась я.

Какое-то время он стоял, держась за край стола, закрыв глаза и вздрагивая.

Я подумала, что его знобит.

— Что за идиотское время ты выбрал для того, чтобы пить аспирин! — завопила я на него.

Он медленно открыл глаза и посмотрел на меня. Боже мой, какой это был взгляд!

— Заткни свой грязный, вонючий рот! — прорычал Грег.


Двое парней вломились в дом. Один из них оказался очень большим, ну прямо-таки здоровым. А второй маленький, в очках. Я подумал, что теперь все будет о'кей. Я хочу сказать, что решил, что они вызовут полицию. Я расскажу полицейским, как меня похитили. Затем бандиты отправятся в тюрьму, а полицейские привезут меня домой.

Но вышло все совершенно по-другому. Похоже, все эти люди хорошо знали друг друга. Парня, который представился школьным другом отца, звали Вилли. Думаю, он врал. Мне кажется, он никогда не ходил в одну школу с моим отцом. Он и эта приятная леди по имени Джессика были как раз те самые сволочи, которые похитили меня.

Двое других парней, которые вломились в дом, были на самом деле крутые. Огромный звался Бобби, а маленький — Тедди. Я боялся Тедди, потому что он постоянно держал в руке тонкий кинжал. И он приставил этот кинжал к подбородку Вилли, заставил того позвонить моему отцу и велел принести таблетки прямо сейчас, если отец хочет видеть меня живым. Я не знал, что это были за таблетки, но надеялся, что мой отец сумеет достать их вовремя.

Поэтому мы все сидели и ждали, и я подумал, что все они были преступниками. Я боялся, что они убьют меня и моего отца. Даже если отец даст им эти таблетки, я не верил, что они позволят нам уйти. Потому что мы были свидетелями и могли опознать их. Я чувствовал себя так паршиво, что готов был заплакать, но, конечно же, не стал.

Бобби заставил красивую леди принести ему и Тедди что-нибудь выпить. Она и для меня прихватила коку.

— Не волнуйся, Чет, — сказала она, — ты выйдешь отсюда целым и невредимым. Ты уедешь домой вместе со своим отцом.

— Конечно, уедешь, малыш, — поддержал ее Бобби.

Но я никому из них не верил.

Этот Тедди, который был в очках, он так и не присел, а просто стоял, держа свой кинжал, и внимательно наблюдал за нами. Если бы у меня был пистолет, он бы не вел себя так нагло. Уж поверьте мне. И если бы он попытался заколоть меня ножом, я бы тотчас же застрелил его.

— Мне нужно в туалет, — заявил я.

— Разумеется, малыш, — сказал Бобби. — Я провожу тебя. Я вовсе не хочу, чтобы ты удрал.

Он пошел вместе со мной в туалет, который был позади дома. Бобби первый вошел туда, все осмотрел и, увидев, что там нет окон, впустил меня. Мне кажется, он действительно боялся, что я могу сбежать. Он ждал меня за дверью, затем мы опять вернулись в гостиную.

Достаточно долгое время все сидели в полном молчании, а потом услышали, как возле дома остановилась машина.

— Это, должно быть, тот самый химик, — сказал Бобби, — Тедди, я с ним справлюсь. А ты присматривай за этими двумя задницами.

Мой отец вошел и осмотрел по очереди каждого из нас. Он очень долго глядел на Вилли и Джессику, затем повернулся и уставился на Бобби и Тедди и только потом помахал мне рукой.

— Иди в машину, Чет, — сказал он спокойно, — мы едем домой.

— Эй, подожди-ка минутку, — встрял Бобби, — ты тот химик из лаборатории „Макхортл"?

Отец кивнул.

— Ты привез ЖАВ-таблетки?

— Да, они у меня.

— Тогда давай их сюда, и мы обсудим, что будем делать дальше.

— Иди, Чет, — сказал мне отец, — нам пора ехать.

Бобби вздохнул.

— Забери у него таблетки, Тедди, — приказал он.

Маленький мужчина начал плавно двигаться в сторону моего отца, выставив вперед свой ужасный кинжал и покачивая им вправо и влево.

— Давай-ка их сюда, дружок.

И тут мой отец стал действовать так быстро, что я едва успевал следить за происходящим. Он сбил очки с лица Тедди и раздавил их каблуком. Я услышал звук разбитого стекла.

Тедди слепо затыкал своим ножом в то место, где стоял отец, но его там уже не было. Он метнулся в сторону, схватил руку Тедди и резко заломил ее за спину. Нож выпал из руки Тедди на пол. Отец продолжал крутить и тянуть руку еще выше, и маленький человечек завыл. Хрустнула кость. Отец отпустил руку, и она повисла как плетка.

Затем он молниеносно рванулся в сторону Бобби и ударил его по толстому, жирному животу. Бобби сказал: „Уф" и согнулся почти пополам. Для полного „пополам" он был слишком жирным. Папа схватил большую латунную лампу и со всего размаху ударил ею по голове Бобби. Тот свалился. Мой отец продолжал бить его по голове до тех пор, пока лицо Бобби не превратилось в какой-то мясной фарш, а нос вовсе исчез.

Затем он вернулся к Тедди, который, лежа на полу, стонал и поглаживал свою сломанную руку. Отец встал на него ногами и принялся яростно прыгать на его грудной клетке. Он просто взлетал в воздух и тяжело приземлялся, и делал это снова и снова. Я подумал, что, должно быть, маленький человечек отдал Богу душу.

Потом мой отец остановился и сделал глубокий вдох. Пока он расправлялся с этими двумя парнями, Вилли и Джессика неподвижно сидели, совершенно ошарашенные и потрясенные увиденным.

— Чет и я отправляемся домой, — твердо сказал отец. — Есть какие-либо возражения?

Вилли прокашлялся:

— Разумеется, н-нет.

— Пойдем, сынок.

И мы пошли к нашей машине. Я держал отца за руку.

— Папа, — сказал я, — ты — это что-то!


После того как Мейбл Бэрроу уехала из мотеля, я оставался там примерно час, попивая замечательное диетическое пиво и осознавая, каким необыкновенным и наполненным взаимопониманием был наш контакт. Пожалуй, впервые в жизни я чувствовал, что душа моя была полностью открыта и честна с другим человеком. С Мейбл я перестал сдерживать эмоции, мое внутреннее „я". И первый этот опыт дал мне ощущение необыкновенного счастья.

Я вернулся в свою контору, где Голди сообщила, что несколько раз мне звонили дочка и жена. Ей показалось, что их голоса звучали взволнованно. Я моментально перезвонил домой и узнал, что Честер Бэрроу похищен и его отец отправился спасать его. Вдобавок ко всему, Таня и Чет хотели убежать. Также звонил мой брат и просил как можно быстрее перезвонить ему.

— Держись, дорогая, — сказал я Марлен, — я еду домой.

К тому моменту, когда я подъезжал к нашему дому, Грег Бэрроу уже вернулся с Честером и вся семья, плача от счастья, обнималась.

Марлен, Таня и я собрались на нашей кухне, и я упросил дочку честно рассказать нам, почему она хочет убежать.

Она высказала очень много критических замечаний по поводу моего поведения. Я уверил ее, что все это уже в прошлом, и согласился, что, конечно, все обвинения были верны и вина полностью лежит на мне. Я пообещал избавиться от всех моих старых привычек и начать вести себя, как должен себя вести любящий отец.

— Теперь еще одна вещь, — добавила Таня. — Я думаю, что ты не любишь ни маму, ни меня. Ты никогда не говоришь об этом.

После десяти минут раздумий я наконец решился сказать, что обе они, и жена и дочка, являются объектом моей самой глубокой и самой преданной любви. Высказав словами все, что чувствовал, я испытал огромное облегчение.

— Помните, — сказал я им, — мы — это мир из трех. И вся наша сила в поддержке друг друга. Поэтому давайте не будем прятать свои сокровенные мысли, а станем всегда честно говорить о них друг другу.

Они с готовностью согласились, и мы начали делать попытки к реконструкции нашей семьи. Затем Таня отправилась переговорить с Четом Бэрроу и выведать у него все детали его замечательного похищения. Я позвонил своему брату и узнал о событиях, которые случились в течение этого дня, и в свою очередь рассказал ему, что решил коренным образом изменить свою жизнь и постараюсь стать именно тем отцом и мужем, которого заслуживала моя великолепная семья.

— Рад слышать это, — сказал Чес. — Итак, Таня передумала убегать?

— Думаю, что я уговорил ее остаться, поскольку причины, по которым она собиралась это сделать, будут устранены. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы она была счастлива.

— Ну, помоги тебе Бог, — ответил Чес и повесил трубку.

Моя жена поднялась наверх. И после разговора с братом я последовал за ней. Сначала я зашел в комнату для гостей, где освежился — использовал тот одеколон, который дала мне Марлен. Затем постучал в дверь ее спальни.

— Заходи, — сказала она низким, волнующим голосом.

Мы сели на кровать. Я снова начал говорить о нашей любви, о том, как важно поверять другу другу внутренние, интимные переживания, о необходимости взаимной заботы, симпатии, сочувствия и уважения. Марлен легла на кровать и протянула ко мне руки.

— И не забывай об этом, — улыбаясь, произнесла она.


Джессика позвонила мне в „Хашбим", и в тот момент, когда я услышала ее голос, я сразу же поняла, что вся наша афера провалилась. Черт! Я ведь прекрасно знала, во что мы влезаем.

Джессика рассказала мне, что произошло, говоря так быстро, что я с трудом понимала ее.

— Лаура, — закончила она. — Вилли и я сматываемся. Пока эти две гориллы не пришли в себя.

— Они что, живы?

— Да, я надеялась, что они сдохнут, но они, к сожалению, выживут. Сейчас эти двое в реанимации. Но, разумеется, рано или поздно вылезут оттуда. И я не уверена, что нам следует сидеть и ждать, пока они нас навестят.

— Ты абсолютно права, Джесс, — сказала я ей. — Если вы с Вилли линяете, думаю, мне стоит отправиться вместе с вами. Когда я смогу получить свою машину назад?

— Мы уезжаем прямо сейчас. Я доупаковываю оставшиеся вещи. Так обидно, что столько всего придется оставить.

— Не волнуйся об этом, — успокоила я ее. — Ведь это только лишь вещи. Лучше подумай о том, как спасти свою задницу.

— Да, — произнесла Джесс, — ты права, выживание — вот что сейчас главное.

Это был вечер среды, и мы решили встретиться у меня в доме. Вилли приехал на своем серебристом „инфинити", доверху забитом вещами, включая вечерние платья и прочее барахло. Джессика решила оставить свою старую машину и ехать со мной в „таурусе".

— Куда мотанем? — спросила я.

— Как насчет Нового Орлеана? — опять предложила Джесс.

— Мне подходит, — сказал Вилли. — У меня достаточно наличных, чтобы доехать с комфортом. Если понадобится, мы можем открыть небольшой бордель, пока я не начну снова заниматься своим информационным бизнесом. Вам подходит это, дамы?

Мне не нравилась идея торговать своей шкурой, но еще больше мне не нравилась идея провести остаток жизни в „Хашбиме", особенно с Бобби Гер-ком, охваченным жаждой мести.

Итак, перед тем как отправиться, мы выпили по прощальному бокалу. У меня оставалась бутылка прекрасного шампанского в холодильнике — еще со времени той вечеринки, — и это оказалось весьма кстати.

— Что ж, за светлое будущее, — сказал Вилли, поднимая свой бокал.

Мы выпили за это, сели в машины и поехали. Всю ночь, покуда мы мчались по шоссе, мы с Джессикой пели песни.

Как она сказала, выживание — вот название игры.


По дороге домой я сказал Чету:

— Я хочу, чтобы ты кое-что пообещал мне, сынок.

Что бы там ни говорила Мейбл, что бы там ни случилось, он мой сын.

— Конечно, отец, — согласился Чет, — все, что ты попросишь.

— Когда ты будешь рассказывать маме и своим друзьям про похищение, пожалуйста, не упоминай о таблетках. Это чрезвычайно секретный исследовательский проект, над которым я работаю. И люди, к нему непричастные, не должны знать об этом.

— Я не скажу никому ни слова, обещаю.

— Это будет наш секрет, — сказал я сыну. — Только твой и мой.

— Разумеется, — радостно ответил он, — я умею хранить секреты.

Мейбл была счастлива снова видеть нас. Она плакала, обнимала то меня, то Чета и снова и снова просила повторить историю счастливого избавления сына, с трудом веря в то, что все так замечательно закончилось.

— И надо же, тебе не пришлось платить никакого выкупа! — удивлялась она.

— Ни цента, — заверил Чет. — Отец просто поубивал этих двух придурков. Он бросал их, как воздушные шарики. Ты бы видела его. Он настоящий Рембо!

После ужина — макароны с сыром — я отправился в лабораторию и закрыл за собой дверь. Мне было над чем поразмыслить.

У меня оставались ЖАВ-таблетки, и мне следовало подумать об их будущем. Их потенциальная сила испугала меня, потому что я понял, что будут чувствовать солдаты, которые станут их принимать. То, что я испытал, было в самом деле ужасно. Я ведь едва не убил тех двух негодяев, так сильно было мое желание уничтожать. Препараты с подобным эффектом, настолько увеличивающим агрессию и физическую мощь, не должны быть использованы ни при каких обстоятельствах, будь то даже патриотические цели.

Теперь встал вопрос, как закончить с этим ЖАВ-проектом. Если бы я сказал полковнику Генри Кнекеру, что мне не удалось достичь желаемого результата, наверняка он заключил бы соглашение с другими исследовательскими лабораториями. И то, что создал я, конечно же, было бы создано другим химиком.

Также возникала проблема, что случится, когда два преступника, которых я чуть не убил, вернутся из госпиталя. Я был уверен, что они захотят снова увидеть меня, и опасался, что они могут найти способы противостоять моим агрессивным выходкам после приема таблеток.

Наконец я решил, что самым лучшим и самым эффективным в этой ситуации будет обратиться к широкой публике, рассказав ей про ЖАВ-проект.

Чтобы не откладывать дело в дальний ящик, я решил написать анонимные письма в „Майами геральд", в „Нью-Йорк таймс" и в „Вашингтон пост", подробно проинформировав эти газеты об исследованиях в области тестостерона, создании его синтетической формы и заказа, полученного от Министерства обороны США, на производство обогащенной диеты, которая превратит наших солдат, хотя бы на короткое время, в идеальных убийц. Я был уверен, что эти публикации окажутся подобными взрыву и сила общественного мнения заставит Пентагон отказаться от реализации подобных проектов.

Я прекрасно понимал, что, написав анонимные письма в газеты, нарушаю клятву хранить молчание и могу быть за это наказан. Но в данном случае я не волновался. Марлен Тодд была права. Психотропный препарат, который ломает нормы поведения, просто недопустим. Неэтично и аморально создавать его и предписывать к применению. Гуманность должна быть на первом месте.

Послышался негромкий стук в дверь, и на пороге показалась жена.

— Я ложусь спать, Грег, — сказала она. — Чет уже заснул. Думаю, что после всего этого он ужасно устал. Бедный малыш…

— Мейбл, мы должны поговорить с ним о том, почему он хотел убежать. Совершенно очевидно, что он несчастлив.

— Был. Но не сейчас. Он говорит, что после того, что случилось сегодня, он знает, что мы оба любим его. Я говорила ему всегда, что мы его любим, но мы не обращали на него так много внимания, как, должно быть, ему требовалось. Я сказала, что все изменилось, что теперь мы будем проводить больше времени вместе. Мы будем жить, как настоящая семья. Я права, Грег?

— Ты абсолютно права. Завтра утром я скажу ему то же самое.

— Ты скоро поднимешься наверх?

— Через несколько минут, после того как все запру.

— Поторопись, дорогой.

Я совершил свою ежевечернюю процедуру по закрыванию окон и дверей и выключению света. Затем поднялся наверх. Мейбл меня ждала, совершенно голая, в кровати. Позже она сказала:

— Дорогой, мне никогда в жизни не было так чудесно.

Я ответил:

— Я еще не закончил. У нас впереди целая ночь.

— О бог мой, бог мой, бог мой! — радостно воскликнула она.


— Ты знаешь, Черри, — сказал мне Чес, — если бы я не был уверен в обратном, я бы сказал, что мой брат накололся. Он не был пьян, но говорил, как сумасшедший. После того как он сказал мне, что дети раздумали убегать, он начал говорить про заботу, про то, что необходимо раскрепощенно себя вести и не прятать свои самые сокровенные чувства, что необходимо заботиться и тревожиться о близких людях. Ты думаешь, что он окончательно сдвинулся?

— Сомневаюсь, — ответила я, смеясь. — Я думаю, что он неожиданно открыл некоторые основные истины и теперь пытается выразить их со свойственными ему эмоциями, используя современный язык. Я не знаю, в какой момент он пришел к озарению, но если он в самом деле верит в то, что говорит, то не важно, как он выражает свои чувства. Самое главное, что, похоже, ему удалось вернуться в нормальное состояние.

— Дай Бог, — произнес Чес, — пусть это состояние продлится как можно дольше.

Поскольку проблема побега детей была успешно разрешена, мы первый раз за весь этот день смогли расслабиться. У нас в холодильнике было пиво. Мы уселись друг напротив друга, потягивая холодный пенящийся напиток. Все казалось спокойным и мягким, и создавалось впечатление, что даже воздух лениво завис в комнате.

— Теперь о нас… — начал было Чес, но замолчал.

— Да, — поддержала я его. — Что о нас?

Он сделал глубокий вдох:

— Ну а как насчет этого? Давай поженимся.

Я уставилась на него:

— Ты серьезно?

Он кивнул.

— Когда ты решил?

— Это медленно вызревало, — ответил он. — Шло по нарастающей. Я в какой-то момент понял, что без тебя мне не выжить. Это очень эгоистическое желание. Ты нужна мне для того, чтобы я мог жить. Так что я все решил, но это только половина решения. Что скажешь ты?

— Ты сам прекрасно знаешь. Да, да и еще раз да.

— Подожди минутку, — прервал меня Чес. — Ты должна кое-что мне ответить. Ты хочешь спать со мной?

— Да, — сказала я. — Хочу.

— Тогда не помогай мне, я все сделаю сам.

Он подъехал к кровати, поставил кресло на тормоз и, поднявшись на своих сильных рунах, перенес тело на покрывало.

— Ну же, иди сюда. Почему ты не торопишься?

Дрожащими пальцами он начал стягивать с себя одежду. Я быстро сняла платье и легла рядом с ним. Чес посмотрел на меня с нежной улыбкой и провел рукой по моему обнаженному телу.

— Это все выглядит так прекрасно! — сказал он. — Великолепное, совершенное тело, как во сне.

— Ты думаешь, мы будем жить счастливо? — спросила я. — Как Томми-Муравей?

— Конечно, нет! — воскликнул Чес. — Мы будем бороться, мы будем ссориться, будем ругаться, может быть, даже когда-нибудь побьем друг друга. Мы ведь люди, не так ли? Но я думаю, мы все преодолеем. А ты?

— Да, — прошептала я, протягивая к нему руки, — мы все преодолеем.


Внимание!


Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.


notes


1


Понятно? — Здесь и далее примечание переводчика.


2


Five o'clock — пять часов.


3


Феромон — половой аттрактант.


4


Унция — 28,3 грамма.