В плену любви
Джой Оутс








Молодая привлекательная англичанка Линнет на похоронах своей подруги Джоанны узнает, что муж Джоанны, итальянский аристократ Максимилиане ди Анджели, постоянно тиранил свою жену, изменял ей, что и привело бедняжку к гибели.

Линнет решает выяснить подробности семейной жизни подруги и отомстить за ее смерть. Она прибывает в Венецию, во дворец ди Анджели… О дальнейшей судьбе главной героини читатели узнают, прочитав этот увлекательный роман о любви.






Джой Оутс

В плену любви





Глава 1


«Она появилась как принцесса…» — по мнению Линнет, именно это определение подходило к блеску и пышности ее путешествия. Линнет была полна предчувствий. Водное такси прибыло точно в назначенное время к подъезду ее роскошного отеля, выходящего фасадом на Большой Канал. И теперь, уже находясь в нем, она с изумлением разглядывала проплывавшие мимо церкви и дворцы Венеции.

Вода пенилась от сновавших по каналам всех видов судов: тут были и вапоретти — лодки-такси, обычный транспорт венецианцев, спешащих по своим делам, и гондолы с туристами, искусно управляемые гондольерами, и баржи, развозящие овощи по рынкам. В кафе под яркими тентами за столиками у самой воды хорошо одетые люди пили кофе. Все было именно так, как она себе это представляла, или видела в бесчисленных фильмах.

Ее беспокойство, временно приглушенное очарованием открывшихся видов и звуков, вернулось к ней, когда такси свернуло с главного канала на более тихий, по обеим сторонам которого возвышались дома. Тут даже рябь на воде казалась слабее. Такси остановилось у частной пристани, откуда небольшая мраморная лестница поднималась к великолепной двери темного дерева, покрытой инкрустацией из латуни и серебра.

Дыхание Линнет участилось, когда она сходила на пристань, прилагая все усилия, чтобы совершить переход из раскачивающейся лодки на твердую землю так грациозно, как это только было возможно. Ей ничего не нужно было платить — обо всем этом, так же как и о ее полете и отеле, уже позаботились.

Двери открылись перед ней, как по заранее поданному сигналу, но она все же успела мельком оценить и темно-розовые стены, и высокие окна, художественно оттененные арочным бордюром из белой кирпичной кладки, прежде чем последовать за важно улыбающимся слугой в роскошный холл с мраморным полом.

Итак, она здесь! В логовище льва. Вскоре ей придется взглянуть в лицо этому чудовищу. Ей каким-то образом удавалось сохранять внешнее спокойствие, скрывать бурлившую в ней ненависть к Максимилиане ди Анджели, богатому, развратному прожигателю жизни, который разрушил жизнь Джоанны.

Милая Джоанна, кумир детства Линнет, превратившаяся в бледную тень, истерзанная бесчеловечным обращением этого человека и так глупо погибшая, не достигнув и тридцати лет, в ужасающей автомобильной катастрофе. Это была его вина, этого человека, которого она сейчас увидит впервые, но уже давно люто ненавидит. Все, что ему следовало делать, женившись на Джоанне, — это любить ее, что не было трудно: она была забавна и остроумна, а кроме того, красива.

Линнет сглотнула комок как бы ставшей поперек горла злости. Он не должен догадаться или случайно узнать о ее неприязни к нему, в противном случае она никогда не узнает правды о том, что же случилось. Она будет просто девушкой, которая обратилась за работой. Девушкой, которая ничего о нем не знает, кроме того, что ему нужен человек, говорящий по-английски, который помогал бы заботиться о его маленькой дочери.

— Синьорина?

Слуга провел ее через холл в такую же впечатляющую гостиную, где красочные восточные ковры частично закрывали мрамор. Под потолком висели богато украшенные люстры, как будто написанные Тьеполо. А на стене напротив висел она была почти уверена в этом — оригинал Каналетто.

Все окружающее внушало ей благоговейный страх, и Линнет старалась справиться со своим волнением. Оставшись одна, она грациозно опустилась на стул, покрытый дамастом, который выглядел музейным экспонатом, но оказался удивительно удобным. Она заметила свое отражение в зеркале с позолоченной рамой, висевшем на противоположной стене, и была испугана контрастом окружающей роскоши с увиденным — из зеркала на нее смотрела худенькая, как призрак, девушка, с тонкой талией и длинными ногами, с массой прямых светлых волос, рассыпавшихся по плечам, и с огромными глазами на бледном лице. Каждому ясно, что она чужая здесь, среди этого великолепия. Ее охватило желание вскочить и убежать, но безрассудное подозрение, что входная дверь заперта за ней, остановило ее и одновременно наполнило паническим страхом, что она пленница в этом доме.

Ее спас вполне обычный детский голос, высокий и писклявый, напомнивший школьные игры прошлого.

— Сапожник, портной, солдат, моряк…

Голос стих, а через минуты опять подхватил: сапожник, портной…

Линнет взглянула в направлении, откуда доносился голос, и увидела то, чего не заметила раньше. В дальнем конце просторной комнаты стеклянные двери были открыты в маленький садик, вымощенный камнем, с искрящимся фонтаном, маленькими деревьями и кадками с великолепными цветами. Там в одиночестве играла маленькая девочка: занятая собой, она прыгала через скакалку, нараспев читая стихи, которые знакомы многим поколениям английских детей.

От волнения у Линнет участился пульс. Это, должно быть, дочь Джоанны, Кэсси. Она, конечно, не должна… Но любопытство одержало верх, и мягкими неслышными шагами Линнет пересекла комнату…

— Сапожник, портной… — Девочка, не старше пяти лет, замолчала. Ее лицо выражало сосредоточенность. Коротко остриженные волосы были темно-коричневые, но прямой утонченный носик придавал столько сходства ее личику с лицом Джоанны, что Линнет стиснула руки, захваченная смешанным чувством грусти и радости. Ее движение не ускользнуло от ребенка: девочка обернулась и посмотрела на нее с бесстрашием невинности, на нежных детских губах появилась безмятежная улыбка Джоанны.

— Привет, как тебя зовут? — живо спросила она по-итальянски.

— Меня зовут Линнет, — машинально ответила Линнет по-английски и улыбка ребенка стала шире.

— Коноплянка, как птицу? — переспросила девочка. — Смешное имя, но мне оно нравится. Меня зовут Кэсси — это сокращенно от Косима. Линнет улыбнулась. Может быть, она не получит здесь работу и эти несколько минут будут единственными, проведенными с ребенком Джоанны.

Стараясь сдержать слезы, Линнет сказала:

— Знаешь, я тоже играла в эту игру, когда была маленькая.

Кэсси нахмурилась.

— Я забыла слова, — призналась она.

— Я знаю их, — успокоила ее Линнет. — Сапожник, портной, солдат, моряк, богач, бедняк, нищий, вор…

Удовлетворенно хихикнув, Кэсси взяла скакалку и начала прыгать.

— А ты можешь вместе со мной? — воскликнула она.

Линнет забыла о возрасте, и через секунду они уже прыгали вместе, немного не в лад из-за разницы в росте, и обе смеялись.

Медленные размеренные аплодисменты застигли их врасплох. Неловко остановившись, Линнет запуталась в скакалке, а Кэсси, все еще хихикая, упала на нее.

— Папа! Линнет умеет очень хорошо прыгать, но она слишком высокая для меня.

Мужчина небрежно опирался о дверной косяк. Он был очень высоким — по меньшей мере шесть футов три дюйма, но ни в коем случае не долговязым, потому что его рост гармонировал с шириной плеч и груди. Длинный элегантный пиджак темного костюма был расстегнут, и под ним угадывались мускулы. Темные волосы были зачесаны назад, рот кривился в снисходительной усмешке. Его глаза были ослепительно голубыми, и Линнет была уверена, что их ленивое выражение обманчиво.

— Брависсимо, мисс Хэлси. Вы ведь мисс Хэлси, я полагаю?

Глубокий бархатный голос отнюдь не успокоил ее — она успела поймать его пристальный взгляд. Она готова была держать пари, что за располагающей внешностью скрывается непреклонный, безжалостный человек. Он должен быть таким — человек, которого ее воображение рисовало негодяем, — и вот она здесь, ее застали за каким-то глупым занятием, она ведет себя, как школьница; лицо раскраснелось, волосы растрепались. Линнет осторожно высвободила ноги из скакалки и нервным движением откинула назад выбившуюся белокурую прядь.

— Я Макс ди Анджели, — просто сказал он, не давая ей возможности заговорить. Он не предложил ей руки, но жестом указал, что следует вернуться в комнату, и Линнет почувствовала, что перешла дозволенные границы.

— Пройдем в гостиную?

— Я тоже, папа! — запищала Кэсси.

Он присел на корточки, положив руки на маленькие плечи.

— Нет, малышка. Я должен поговорить с мисс Хэлси наедине. Ты пойди сейчас к тете Дине, а я скоро приду к тебе.

Кэсси повиновалась, хотя и неохотно. Даже дочь не спорит с этим человеком, мрачно отметила Линнет. Честно говоря, она не заметила в ребенке никакого страха, но ведь даже отпетые преступники бывают любимы своими детьми, сказала она себе. Так что это еще ничего не значило.

Она снова уселась на тот же стул, но теперь напротив нее оказался он. Вытянув и скрестив свои длинные ноги, свободно расположив руки на подлокотниках, он, казалось, полностью расслабился, но — как кошка, всегда готовая вскочить при необходимости. Хищник…

— Вы явились, чтобы насладиться компанией детей — и их играми, — сказал он, мягко растягивая слова, и румянец Линнет стал ярче. Похоже, он намекал, что она инфантильна, и, конечно же, он не примет на работу человека, которого не считает достаточно ответственным.

— Я вообще люблю компанию людей, а дети тоже люди, — спокойно отразила она удар.

В его голубых глазах почти неприметно вспыхнуло удивление.

— Да? — сказал он. Это был полувопрос, полуутверждение.

Линнет облизнула губы. Внезапно ее одолели сомнения относительно правильности порыва, который заставил ее искать здесь работу. Это касалось не только того, хотела ли она работать на этого человека и жить в его доме, но и стоило ли осмеливаться это делать. Он пугал ее, и она была убеждена, что он видит ее насквозь. Если даже Джоанна, которая умела прекрасно обращаться с любым мужчиной, была уничтожена им, какие надежды могут быть у нее?

Джоанна была влюблена, а ты — нет, напомнила она себе. Но тем не менее…

— Я люблю детей, — добавила она. — Но я никогда не работала с ними. Я не няня, не сиделка, не учительница, и вообще не специалист.

— Так откровенно? — пробормотал он, внезапно переменив свое положение: он элегантно закинул ногу за ногу и слегка наклонился к ней. — Можно подумать, что вы убеждаете не нанять вас на работу, а уволить. Интересно, что же вас побуждает к этому? Вам не понравилась Венеция? Может быть, мой дом или моя дочь? А может быть, я сам?

Он не сводил с нее глаз цвета лазури, задумчивых и ленивых. Почему это должно волновать его? Он богат и бесспорно интересен, и Линнет была уверена, что женщины бегают за ним толпами.

— Ничего подобного, — быстро возразила она. — Венеция потрясающа, ваш дом великолепен, а дочь очаровательна. И я едва знаю вас, синьор. Но было бы глупо с моей стороны выдавать себя за того, кем я не являюсь.

— Глупо. Но не это важно. Я уже нанял учителей музыки, танцев и так далее. Моя дочь окружена людьми, которые присматривают и заботятся о ней. Но все они говорят, в основном, по-итальянски, а я хочу… друга, который говорил бы с ней по-английски. Ее мать, она была англичанкой, внезапно скончалась, а я не хочу, чтобы Косима забыла язык.

От его простого упоминания о смерти жены, от замечания, что для ребенка является большой потерей невозможность разговаривать на родном языке, у Линнет перехватило дыхание. Неудивительно, что Джоанна столько курила и пила больше, чем ей следовало бы. «Я ничего не значу для Макса, — заявляла она с пугающей злостью. — Ему все равно, что я, что другая!» Очевидно, он уже давно перестал обращать на нее внимание, и она терпела его равнодушие только ради Кэсси, пока, наконец, даже это звено не разорвалось.

Он все еще настойчиво ее разглядывал, и Липнет решила, что пора и ей что-нибудь сказать.

— Вы сами очень хорошо говорите по-английски, синьор, — сказала она. — Я не думаю, что Кэсси нуждается еще в какой-либо помощи.

Он признал этот факт без ложной скромности.

— Большую часть времени я отсутствую, — заметил он. — А для ребенка необходима непрерывность языкового общения.

Вот и обеспечь непрерывность, хотелось ей отпарировать. Оставайся с Кэсси, раз ты не сделал этого для ее матери. Брось развлечения, лыжи, серфинг, приемы и женщин, по крайней мере, пока Кэсси не подрастет… Но она не могла сказать этого.

— Я понимаю, — это все, что она могла ответить, натянуто и с намеком на упрек, что вызвало новый всплеск изумления в его глазах.

— Да? Я удивлен. — Он поднялся, пересек комнату, затем обернулся, глядя на нее, как прокурор на перекрестном допросе.

— Объяснения, — внезапно сказал он. — Почему вы здесь? Или, спросим по-другому, что бы вы делали, если бы вас не было здесь?

У Линнет опять перехватило дыхание, на этот раз от его проницательности. Он, может быть, и прожигатель жизни, но чуждый условностям. В этой красивой голове несомненно работал острый ум.

— Я была бы здесь же, в Италии, но училась бы у маэстро Донетти, ответила она абсолютно правдиво.

Его брови поползли вверх.

— Знаменитый учитель пения? Так вы певица? Она кивнула.

— Да. По крайней мере, стараюсь ею стать. Я была больна… Мне пришлось сделать операцию на голосовых связках и теперь год совсем нельзя петь.

Она говорила отрывисто, без тени сентиментальности, не желая обнаруживать боль, которую вызывали у нее эти воспоминания, и не желая жалости этого человека.

— Мои соболезнования, синьора.

Его слова казались искренними, но могли быть и простым проявлением вежливости.

— Итак, вы решили, что если вам пока нельзя петь, по крайней мере, вы можете пожить в Италии?

Линнет стерпела. Да, но она не осознавала этого, пока вчера не вышла из самолета под золотое итальянское солнце, пока не услышала вокруг музыку итальянского языка. Пока не увидела голубей, кружащих над собором Сан-Марко, не услышала мелодично перекликающихся гондольеров, не увидела из окна отеля закат солнца над лагуной. Только тогда она поняла, как музыка Верди, Пуччини и Доницетти, которую она так любила, была связана с воздухом и природой этой восхитительной страны. Италия создана для оперы, она пела в крови великих композиторов, и частичка этого живет в Линнет.

— Я полагаю… — сказала она, хмурясь, забыв, как ненавидит Макса ди Анджели, думая только о том, как странно, что он как будто понимает все это. Глядя на него, она подумала, что он уловил ее сомнения, и тогда ей придется распрощаться со всем этим. Она вспомнила Кэсси, и ей стало грустно. Неважно, что она думает о ее отце, она могла бы полюбить этого ребенка. Он продолжал изучать ее, задумчиво и не выражая никаких эмоций; тем не менее, Линнет почувствовала его неудовлетворенность.

— Вы очень молоды, — сказал он пренебрежительно, — кроме того, боюсь, что вы плохо знаете итальянский, а на этом языке говорят в моем доме, что неудивительно.

Линнет почувствовала нарастающее раздражение, и внезапно ее перестало волновать, одобряет ее этот человек или нет. Он, видимо, не намерен предлагать ей работу, она уйдет отсюда и никогда его больше не увидит.

— Очень скоро мне исполнится двадцать два, и тут уж я ничего не могу исправить, даже если бы и хотела, — сказала она колко. — Я понимаю немного по-итальянски — большая часть оперных либретто написана на этом языке — и у меня займет немного времени, чтобы научиться говорить на нем. Тем не менее, я вижу, что не подхожу вам, поэтому я не хочу отнимать у вас время, да и у себя тоже!

При последних словах она встала. Но она не успела сделать и шага, как он оказался рядом и легко дотронулся до ее руки, его пальцы лишь коснулись ее кожи.

Она не почувствовала ни ужаса, ни отвращения, но прежде чем она смогла осознать, почему его прикосновение ей не неприятно, он убрал руку.

— Сядьте, мисс Хэлси. Пожалуйста, — сказал он спокойно. Она постояла еще с полминуты, молча сопротивляясь. Он не двигался, просто указывал ей на стул, и Линнет сдалась. Она села, ею овладело чувство обреченности.

— Вот так лучше, — ободряюще сказал он. — Мы, итальянцы, ценим темперамент, но, пожалуйста, не пытайтесь переиграть нас в нашей же игре.

Уголки его губ слегка тронула улыбка, и Линнет должна была признать, что он очень привлекателен, — это так, и нет смысла отрицать этот факт. Он обладал очарованием, которое использовал как оружие, и она начинала понимать, почему женщины легко становятся жертвами этого очарования, хорошо, что она была предупреждена.

— Я умею только играть с детьми, синьор, — сказала она.

— Я видел это, помнится, — ответил он, и Линнет снова покраснела так, что ее лицо стало напоминать пион.

— В вашу пользу, мисс Хэлси, говорит то, что Косима приняла вас. Так что вы — хозяйка положения.

Линнет чуть не подскочила на стуле. Она не ожидала этого; даже когда он попросил ее остаться, она решила, что он хочет всего лишь прочитать ей еще одну лекцию, и сейчас перед ней стояла дилемма. Хотела ли она остаться, или нет? Ему, видимо, и в голову не приходило, что она может отвергнуть его предложение: она предполагала, что он не привык к возражениям. Он был Макс ди Анджели, любимец европейского высшего общества, ему были рады в полудюжине столиц, в любом имении.

— У-условия, — невнятно пролепетала она, все еще не зная, как ей себя вести.

— Для начала, — сказал он, — я бы хотел, чтобы вы остались на короткий испытательный срок — скажем, на две недели — чтобы посмотреть, как вы будете ладить со всеми и с Косимой. Если я буду удовлетворен, я предложу вам принять на себя обязательства на шесть месяцев.

Линнет открыла рот.

— Вы имеете в виду, что я должна буду подписать контракт? — спросила она.

— Конечно. — Он смотрел на нее тяжелым упорным взглядом. — Когда Косиме исполнится шесть лет, она начнет обучаться в школе, где преподавание ведется на английском языке. Для нее это будет лучше, если она будет говорить по-английски дома. Я хочу, чтобы эта обязанность выполнялась одним и тем же человеком. Косиме нужно что-то постоянное, особенно теперь. Я не хочу, чтобы она переживала из-за перемен.

Линнет облизала губы.

— А в этом шестимесячном контракте будут оговорены также и ваши обязательства?

Он рассмеялся.

— Естественно, нет. Если вы перестанете устраивать меня по каким-либо причинам, я оставляю за собой право уволить вас.

— Это немного нечестно, — заметила она.

— Может быть, — невозмутимо согласился он. — Но так должно быть. Как бы там ни было, я не настаиваю на том, чтобы вы приняли решение немедленно.

Он взглянул на богато украшенные, с позолоченными херувимами часы так, как будто его мысли были уже не здесь.

— У меня на сегодня назначена еще одна встреча. К вечеру вы должны принять решение. Это не был вопрос. Это было требование. По сути, вся встреча была пронизана его высокомерием и диктатом. Все права будут на его стороне, а на ее — никаких. Он может оказаться чрезмерно требовательным и капризным хозяином, а у нее не будет даже прав уйти отсюда!

Может быть, именно поэтому жизнь Джоанны превратилась в сплошные страдания? Может быть, его жена была не более чем пленницей, обязанной подчиняться всем его требованиям и не имевшей права возражать?

Линнет вздрогнула. Нет сомнений, что не стоит иметь никаких дел с Максом ди Анджели.

— Мне не нужно так долго думать, — быстро сказала она.

— И тем не менее, вам стоит подумать, — спокойно возразил он. — Ничего не делайте в спешке или под воздействием эмоций, это стоит запомнить, мисс Хэлси.

Она подняла голову и уставилась на него, не в состоянии скрыть своего изумления. Что он хочет этим сказать? Какие чувства он успел разглядеть в ней во время этой короткой беседы?

Он рассмеялся, наблюдая ее замешательство.

— Совсем не обязательно, чтобы я вам понравился, — заметил он, и это привело ее в смущение.

— Как я уже говорила, я не знаю вас, — пробормотала она. В ответ опять раздался мягкий смех.

— А вы и не должны, разве не так? — подытожил он. И затем, совсем неожиданно, добавил:

— Рядом с вашим отелем есть место, которое называется «Бар Гарри». Туда любил заходить Эрнест Хэмингуэй, когда жил здесь, если вас, конечно, интересуют литературные ассоциации. Ждите меня там в восемь вечера.

Еще один взгляд на часы:

— А теперь мне нужно идти. Джанни вызовет вам водное такси.

Не говоря больше ни слова, он пошел в направлении патио, того самого внутреннего дворика, где она прыгала с Кэсси. Линнет стояла молча, оскорбленная и в то же время озадаченная. Прежде чем выйти через стеклянные двери, он обернулся и бросил через плечо: «Чао!», — а затем вышел, исчезнув за папоротниками и кустарниками.

Возвращаясь в отель, Линнет уже не обращала никакого внимания на великолепие Венеции. Она сидела в такси, слепо уставившись вперед, все ее мысли и чувства были заняты палаццо «Кафаворита»… а больше всего ее владельцем.

«Я ненавижу этого человека! — заявила тогда Джоанна, скорчившись, как будто прося защиты, на подоконнике библиотеки в Верн-Холле, ее доме в глубине Суссекса. — Я, должно быть, была безумна, когда выходила за него замуж, продолжала она уже безразлично, зажигая сигарету от окурка предыдущей. — Он никогда не любил меня. Я вообще сомневаюсь, что он когда-нибудь любил какую-нибудь женщину. Он не способен на любовь!»

Это было в начале года, когда безжизненные еще деревья только начинали робко разворачивать первые почки, а холодный мартовский ветер хлестал по ветвям. Линнет выздоравливала после операции на голосовых связках, которая разбила ее надежды на будущее. Она не собиралась рисковать, выходя на холод, но после душераздирающего звонка от вернувшейся Джоанны она закуталась потеплее, взяла машину родителей и поехала к подруге.

— О, Джоанна! — воскликнула Линнет, вспоминая сияющую девушку, которая отправилась в Италию семь лет назад. — Как чудесно! Как в сказке! Вы, конечно, до сих пор влюблены друг в друга?

— Сказка всегда остается сказкой, — грустно заметила Джоанна. — Я не требую, чтобы ты все поняла, Мышка. Ты не была замужем и до сих пор заблуждаешься по поводу мужчин. Кроме того, у тебя все по-другому. Тебя ждет впереди блестящая карьера.

— Теперь не ждет, — напомнила ей Линнет, улыбнувшись тому, что Джоанна вспомнила ее детское прозвище, которое сама и дала младшей девочке.

— Что? Ах да, мама говорила о твоей оп… но ты поправишься и сможешь все продолжить, не так ли?

Линнет покачала головой в ответ на предположение Джоанны, что все ее проблемы так просто решатся. Ей было запрещено петь целый год, и кто знает, какой вред это принесет ее голосу, или, может быть, голос останется тем же? И предложит ли маэстро Донетти ей место среди своих учеников? Все это было не так просто.

Но Джоанна не понимала ничего этого, она была очень далека от музыки и оперного пения. Важнее было то, что ее брак, похоже, совсем не был счастливым. Линнет не хотелось огорчать Джоанну своими собственными проблемами. Она не за этим приехала.

— Я как-нибудь справлюсь, — сказала она твердо. — Но что с тобой? Что ты собираешься делать?

— Господь знает, — уныло сказала Джоанна, одним глотком выпив порцию виски.

Через три недели она погибла.

В день похорон стоял ужасающий холод, и доктора категорически запретили Линнет ехать, поэтому она не присутствовала на погребении в фамильном склепе Верн-Холла. Но позже она поехала туда вместе с теми, кто присутствовал на похоронах, чтобы отдать дань уважения.

— Где муж Джоанны? — прошептала она леди Верп, разыскивая глазами среди людей загадочного итальянца.

Леди Верн неодобрительно покачала головой.

— Он появился ненадолго во время службы и присутствовал на погребении, больше не остался, — сказала она натянуто. — Представляешь, он даже не привез ребенка. Что ни говори, а она должна жить с нами, она ведь наполовину англичанка, но он не хочет и слышать об этом. Говорит, что она должна оставаться в своем доме. Может быть, она навестит нас, когда будет старше. Я склонна поспорить с этим, но, ты знаешь, надо узнать, сможем ли мы оформить опекунство.

Линнет не удивилась. Леди Верн всегда была решительной женщиной, любившей все делать по-своему.

— Я понимаю ваши чувства, но это будет трудно, ведь он ее отец.

— Ха, — надменно отклонила возражения леди Верн. — Вы видели, что он придумал? — Она показала Линнет маленькое объявление в журнале. — Приглашает кого-то присматривать за моей внучкой!

Линнет пробормотала какие-то слова утешения и скрылась. Она побаивалась леди Берн со времен своего детства. Тогда она и познакомилась с Джоанной. Несмотря на то, что Джоанна была на несколько лет старше, она охотно одаривала своим вниманием Линнет, а в ответ получала обожание младшей девочки. Джоанна обладала беспечной красотой. Она плавала, как рыба, танцевала, как фея, ездила верхом, как амазонка. Она все делала хорошо и без усилий. Линнет была тогда тонким бледным ребенком, которому хорошо подходило прозвище «мышка». Она никогда не понимала, почему Джоанна возилась с ней, но была благодарна ей за это. В ней самой не было никакого блеска, пока позже не раскрылась в полной мере красота ее собственного голоса.

Тогда за Джоанной ухаживал Руперт Мортон, семья которого владела большой соседней фермой. Их везде видели вместе, и все были уверены, что они поженятся. Этого не случилось. Внезапно — Линнет показалось, что это было как гром среди ясного неба, — Джоанна вышла замуж за итальянского аристократа, чья родословная была полна знаменитостей. Он был завидной партией, но Джоанна как-то сумела поймать его в свои сети.

— Лучше бы Джо выйти замуж за меня, — сказал Руперт Линнет на похоронах. Я понимал ее… Это было бы лучше…

Линнет нечего было ему ответить. Честно говоря, она не ожидала его здесь увидеть. Его семья переехала через год или два после того, как Джоанна вышла замуж, и с тех пор Линнет его не видела. Она полагала, что они с Джоанной потеряли связь, но тем не менее он появился, бледный и печальный.

Возвращаясь домой из Верн-Холла, она вспомнила об объявлении, которое ей показывала леди Верн, и тогда ей впервые пришла в голову эта идея. Ей хотелось выяснить, что же произошло, что этот ужасный человек сделал с ее любимой Джоанной, и вот есть способ выяснить все это.

Она ответила на объявление, дав свой лондонский адрес. Девушки, с которыми она жила, когда занималась в Королевском музыкальном колледже, пересылали ей почту. Таким образом ей удалось скрыть, что она из тех же мест, что и Джоанна. Она не давала мечтам уносить себя слишком далеко — должно быть, найдется много молодых женщин, готовых использовать возможность провести некоторое время в Италии, пожить в итальянском дворце, так на что же ей надеяться?

Но пришел вызов, к которому был приложен авиабилет и бронь на место в отеле, так что обратной дороги не было. Она сама выбрала этот путь и должна пройти его до конца, куда бы он ее ни привел.

И вот она здесь, смотрит из окна отеля, как бьются волны Большого Канала, на пламенеющие купола Санта-Марии делла Салуте, очерченные на фоне голубого неба и отражающиеся в голубой воде. Теперь надо принимать решение.

Самым простым было бы сказать Максу ди Анджели, что после размышлений она решила отклонить его предложение, а затем вернуться в Англию. Но ей так хотелось узнать причины трагедии Джоанны, выяснить, почему это произошло. Но сможет ли она что-нибудь узнать, проживая в «Кафаворите»? Макс был очаровательным, своевольным, беспринципным негодяем, у которого с рождения было и так слишком много всего, а он ожидал еще большего. Быть преданным и любящим мужем — не его удел.

Линнет возненавидела его задолго до того, как увидела, но действительность оказалась намного сложнее. Он испугал ее. Он принадлежал к совершенно другому миру, миру богатства, влияния, роскоши, который был ей совершенно незнаком. Ей было страшно вступить туда, в его королевство, которым он управлял так самонадеянно, она боялась стать узницей «Кафавориты».

— Я не могу сделать этого, — произнесла она вслух в тишине своей комнаты.

Да, верно, она скажет ему вечером, что ей очень жаль, но она не может принять его предложение. «Трусиха», — возразил ей внутренний голос, и Линнет должна была признать, что это правда. Она начала собираться на встречу с Максом ди Анджели.




Глава 2


Калле Валарезо — одна из многочисленных узеньких улочек, сбегающих к Большому Каналу, и «Бар Гарри» был в самом ее конце, совсем рядом с пристанью, где причаливали гондолы и вапоретти, высаживающие пассажиров.

Майский вечер был ясным и теплым, и Линнет решила прогуляться от отеля до бара пешком. Изящные, элегантные венецианцы высыпали на вечерние улицы, рестораны и бары были переполнены, магазины все еще открыты, столики на террасах быстро заполнялись, между ними сновали официанты, ловко удерживая подносы.

«Бар Гарри» оказался вовсе не таким, каким его представляла Линнет. Это был не совсем обычный иностранный бар; здесь не было столиков снаружи, лишь одна дверь, а стекло в окнах было наполовину непроницаемым, так что снаружи невозможно было увидеть, кто сидит внутри.

Линнет глубоко вздохнула, толкнула дверь и вошла в помещение, которое, казалось, мало изменилось с тех пор, как в далекие тридцатые бар посещал великий американский писатель. Благодаря тому, что стены были отделаны деревянными панелями, а окна матовыми, в комнате было прохладно. Строгие официанты в белых куртках напоминали об ушедшей элегантности. Все посетители были хорошо одеты.

Макс сидел не один за угловым столиком у окна. Потрясающе привлекательная молодая женщина с длинными блестящими черными волосами, заплетенными в косу, и огромными удлиненными глазами янтарного цвета на гладком смуглом лице оживленно рассказывала ему какую-то длинную историю, а он с полуулыбкой слушал. Ее рука, сверкающая кольцами, отдыхала на его рукаве, когда она закончила, он присоединился к ее смеху.

— Синьорина? — возле Линнет незаметно возник официант: сознавая, что выглядит неловко и неуверенно, она замешкалась у двери. Но ей не хотелось подходить к Максу, когда он был так очевидно и приятно занят. Сколько часов он провел здесь, с такими женщинами, будучи женатым на Джоанне? В ней снова поднялась волна злости.

— Я, — она не знала, что сказать или сделать, но в этот момент Макс поднял глаза и заметил ее. Она увидела, что он что-то говорит черноволосой женщине, которая в ответ на его слова улыбнулась, потом наклонилась вперед и быстро поцеловала его в щеку, прежде чем встать и присоединиться к группе людей, сидящих за другим столом.

Он поднялся и подошел к Линнет, быстро, но в то же время легко и неторопливо передвигаясь на длинных ногах.

— Давно вы стоите здесь? Вам следовало подойти, — сказал он, провожая ее к столу.

— Вы были слишком заняты, — ответила она жестко, присаживаясь на край стула.

— О, здесь всегда встречаешь знакомых, — объяснил он. — Это обычная вещь. — Он взглянул на официанта, который в ожидании стоял рядом с ним.

— Два аперитива «Гарри», пожалуйста, — заказал он, не спрашивая Линнет, что она желает.

— Вы всегда так делаете? — спросила она.

— Делаю что? — Он взглянул на нее удивленно, но не обеспокоенно.

— Решаете за людей, которых не знаете, с чьими вкусами не знакомы. У женщин может быть свое собственное мнение. Мы живем не в средние века.

Серые глаза Линнет, обычно холодные, гневно сверкали, а ее бледная кожа стала ярче от возмущения, а не от смущения. Что страшного в том, что она высказывает свое мнение? Она не собирается работать у него, поэтому нет никакого смысла быть дипломатичной.

Он с юмором воспринимал ее слова, что только увеличивало ее раздражение.

— Какой характер у такого миниатюрного существа, которое, казалось бы, можно унести ветром, — спокойно ответил он. — Но последуйте моему совету и приберегите пыл для другого случая. Я просто заказал вам то, что, как венецианец, считаю, должно вам понравиться. Это вряд ли заслуживает заточения в темницу.

Линнет сердито посмотрела на него, открыла было рот, потом закрыла и прикусила губу. Она хотела воспользоваться случаем, чтобы осадить его, а вместо этого он поставил ее на место. Она ненавидела его как никогда — его трезвый ум, его ленивые, но все замечающие голубые глаза, непререкаемую властность его поведения, — ненавидела все в нем!

Принесли напитки, хорошо охлажденные, рубинового цвета.

— Только глоток. Это крепкое, — предупредил он, как будто она была ребенком.

Линнет подавила гнев и взяла себя в руки. Она сделала глоток и сказала:

— По-моему, джин и красный вермут.

Он поднял брови и наклонил голову в знак согласия.

— Или вы большой знаток, или у вас хорошо развито чувство вкуса.

Она слегка улыбнулась.

— Если это вас интересует, мои родители содержат загородный отель. Я не новичок в составлении коктейлей.

— Понятно. А где это находится?

— В Суссексе.

Это вырвалось совершенно случайно, просто она перестала контролировать себя. Теперь это не имело никакого значения, но она поняла, как было бы трудно работать у него и постоянно следить за своей речью. Он слишком наблюдателен, чтобы не сделать выводов, если она все время будет проговариваться в ежедневных разговорах.

— Моя жена была из Суссекса, но я плохо знаю эту часть Англии, — сказал он. — Мы никогда там вместе не были. Обстоятельства не позволяли покидать континент.

Бьюсь об заклад, что позволяли, мрачно подумала Линнет. И он упоминает об этом равнодушно.

— Я сама не жила там долгое время. Я училась музыке в Лондоне, — пояснила она, удивляясь, скоро ли она сможет сообщить ему о своем решении исчезнуть. Чем дольше она оставалась рядом с ним, тем больше он приводил ее в замешательство. Так или иначе, она понимала, что долго будет помнить этого человека. Она могла его ненавидеть — и она ненавидела, — но он произвел на нее неизгладимое впечатление. Она никогда не встречала никого, кто был бы на него похож.

— Вы уже ели? — неожиданно спросил он.

— Нет, — ответила она, отвлекаясь от своих мрачных мыслей.

— Я так и предполагал. Здесь никто не ужинает так рано. Так что я рискну заказать для вас еще раз местный деликатес, это блюдо готовится из теста… Тесто нравится всем, так что я буду застрахован от обвинений в шовинизме или чем-то еще.

В его голосе послышалась издевка, и Линнет стало неловко.

— Нет, правда… Я могу поесть в отеле… — начала было она, чувствуя себя неудобно от того, что он заказывает ей еду, тогда как она хотела сейчас отклонить его предложение. Но это было глупо, ведь счет в отеле оплачивал тоже он. Ее угнетала и раздражала его простота, но еще больше — его мужественность, и ей хотелось уйти.

Но было слишком поздно; он уже подозвал официанта, тот записал заказ и исчез. Ее бегство откладывалось, по крайней мере на время, нужное для того, чтобы приготовить и съесть блюдо. Ей ничего не оставалось, как смириться с овладевшим ею чувством неловкости.

— Косима постоянно говорит о вас, — заметил он, — все время повторяет: «Когда снова придет Линнет?»

Линнет задержала дыхание.

— И что… что вы ей ответили? — спросила она, запинаясь.

— А как вы думаете? Что я принесу вас домой, празднично упакованную и перевязанную розовой ленточкой?

Это не ответ на вопрос, кисло подумала она.

Но его слова прозвучали так, как будто она должна была понять их суть. Макс ди Анджели рассчитывал получить то, что хотел.

Официант принес им макароны с соусом из ветчины и сыра и графин с охлажденным белым вином. Все было просто и превосходно, и Линнет не могла не сознаться, что ей все нравится.

— Косима — ребенок, который может дать любовь и привязанность, но не сразу и не каждому, — рассудительно сказал Макс, — я думаю, что вы поживете у нас две недели как гостья, а в конце этого срока сами решите: останетесь или нет.

— Вы, вероятно, считаете само собой разумеющимся, что я останусь, — резко ответила Линнет.

Он пожал плечами.

— Почему нет? В данный момент вы птичка без песни. Но здесь, в Италии вы будете окружены музыкой и красотой. Косима сейчас нуждается в человеке, похожем на вас. Может быть, и вы в ней нуждаетесь?

Он не знает, что говорит. Это невозможно. Ее любовь к Кэсси происходит из того факта, что она была дочерью Джоанны, а он же не мог этого знать.

Но это было правдой. Если она сейчас уйдет, встанет на путь трусливого бегства, она навсегда оборвет нить в свое детство.

И вместо того, чтобы сказать то, что она собиралась сказать, Линнет спокойно ответила:

— Хорошо, синьор. Две недели, Певчая птичка попала в позолоченную клетку, подумала она печально, даже сейчас не понимая, почему она переменила свое решение и согласилась жить под одной крышей с этим человеком, которого не любила и которому не доверяла.

Конечно, ради Кэсси, убеждала она себя, ради моей дружбы с ее матерью. Но как бы она ни объясняла это, Максимилиане ди Анджели заставил ее сделать то, чему противился ее инстинкт самосохранения. И хотя бы поэтому он казался страшным.

Линнет должна была обосноваться в «Кафаворите» на следующий день. Но, цепляясь за свою независимость, Линнет настаивала на том, чтобы поехать домой за вещами и личными принадлежностями — Пустая трата времени, — нетерпеливо возразил он.

— Я приехала без вещей, — твердо сказала она. — Я не могу так жить целых две недели.

— И для этого вы собираетесь возвращаться в Англию? В Венеции полно магазинов, и во всех лучших для меня открыт счет.

Позволить ему обеспечить ее гардеробом? Решительно нет! Она отлично представляла дорогие магазины, где он был постоянным покупателем.

— Я не могу так поступить, — спокойно возразила она.

— Почему? — изумился он. — Вы не будете мне ничем обязаны, если боитесь именно этого. Если же вся проблема в деньгах, я думаю, что билет на самолет в Англию не дешевле, чем затраты на покупки, не так ли?

— Да, это так, — согласилась она, — Но я хочу привезти свои собственные вещи, синьор.

И я сама оплачу авиабилет.

— Вздор. — Он презрительно взмахнул рукой. — Кроме того, раз вы собираетесь жить в моем доме… или остановиться в нем как гостья… вы должны перестать называть меня синьор. «Макс» не будет стоить вам больших усилий?

Линнет сглотнула.

— Нет, думаю, что нет, — неохотно ответила она, хотя боялась, что его имя застрянет у нее в горле. Имена были для друзей — или, по крайней мере, для людей, которых связывают дружеские отношения. Сложно обращаться по имени к человеку, к которому испытываешь глубокую, жгучую, скрытую злобу. Нужно быть очень хорошей актрисой, чтобы суметь скрывать свои чувства долгое время.

Он настоял на том, чтобы проводить ее до отеля, но прежде, чем они покинули бар, Линнет заметила, что он махнул рукой темноволосой женщине, с которой разговаривал, когда она пришла. Линнет подозревала, что он вернется сюда, как только избавится от нее. Может быть, они заранее договорились о встрече. Она не совсем понимала, почему она испытывает чувство вины за то, что отвлекает его от интересной личной жизни.

Пока они шли, стало садиться солнце, и Венеция купалась в последних золотистых лучах заката.

— При таком освещении становится сразу же понятно, почему город называют «La Serenissima», — задумчиво размышлял он. — Венеция подобна стареющей, но все еще прекрасной куртизанке, уверенной в своем очаровании.

Линнет внимательно посмотрела на него и тотчас же отвернулась, но его внимание было приковано к делла Салуте, которая отражалась в темнеющей воде. Не было сомнений, что он любит этот город и чувствует общность с ним. Нет также никаких сомнений, что он заботится о своей дочери.

Но она чувствовала, что за его любовью стоит самонадеянное чувство собственности. Как будто все законно принадлежит ему по праву рождения, и он никогда не сомневается в абсолютности своего права. Она была уверена, что все его женщины немало испытали от его высокомерия, его собственнических инстинктов. Он их не любил, а обладал ими как собственностью.

Она сдержала дрожь. — Венеция очаровательна, — согласилась она, стараясь отвлечься от размышлений о его личной жизни. Джоанна жила с этим человеком; он был ее мужем, ее любовником. В далеких уголках ее памяти сохранилось воспоминание об одном вечере в Верн-Холле, незадолго до отъезда Джоанны в Италию на собственную свадьбу и о том, как хихикали некоторые из ее подруг.

«…Все знают, что итальянцы замечательные любовники…», — говорила одна из них, но заметив, что это услышала и Линнет, которая была намного моложе, сказала: «Ш-ш-ш».

Теперь Линнет даже не желала знать, имеет ли это отношение к человеку, который был рядом с ней, не желала даже думать о таких вещах в отношении него, хотя это было трудно, потому что она была уверена, что скоро он заспешит к той красивой женщине. Ее враждебность к нему обострялась и усложнялась чем-то, чему она не знала названия… неясная, порочная прелесть как-то воздействовала на нее.

Она так запуталась в своих размышлениях, что почти пропустила все, что он говорил ей о ее переезде в «Кафавориту», и ужаснувшись, она взяла себя в руки и стала внимательно слушать, потому что была уверена, что он не из тех людей, кто так просто прощает ошибки. Его тон был сейчас сух, это был тон нанимателя, который обращается к тому, кто должен слушаться его указаний, и Линнет была оскорблена этим тоном.

Когда они подошли к отелю и она почувствовала, что он скоро уйдет, она не смогла удержаться, чтобы не сказать:

— Одно лишь озадачивает меня… Его губы тронула легкая снисходительная улыбка:

— Что же? Скажите же мне. Она помолчала, затем решилась:

— Вы предложили мне это место после короткой беседы в основном потому, что я понравилась вашей дочери. Ну, а если бы она не встретила меня… Ну если бы я не натолкнулась на нее в патио?

В его мягком скептическом смешке послышалось издевательство.

— Вы думаете, что это было случайно? Как вы наивны, — сказал он резко. Глаза Линнет зло расширились.

— Вы хотите сказать, что все было подстроено… Вы что же, каждый раз оставляли Кэсси со скакалкой, когда собирались беседовать с очередной претенденткой?

На этот раз смех был резче.

— Не будьте смешны, сказал он с деланной терпеливостью. — Косима в своем собственном доме, и свободно бывает везде, как любой ребенок ее возраста. Но да, вы правы, каждая претендентка встречалась с ней. — Его улыбка была столь надменна, что казалась пренебрежительной. — Я могу дать очень точную оценку людям в очень короткое время, уверяю вас, — добавил он, — но я не стану этого делать, не принимая во внимание чувств Косимы. Как я могу?

Пока она стояла, уставившись на него с открытым ртом, осознавая, что ею управляли, а она даже не знала об этом, он внезапно и совершенно неожиданно взял ее руку в свою.

— Счастливого пути, — пожелал он. — Я жду вас через три дня. Арриведерчи!

Она стояла у двери отеля, наблюдая, как быстро удалялась его высокая фигура. Его пожатие было небрежным и формальным, но ее пальцы до сих пор покалывало от его прикосновения, как будто оно заключало в себе электрический ток. Она не могла понять, нравится ли ей это ощущение, но именно это ее и беспокоило.

Она приехала сюда, рассчитывая встретить бессердечного Казанову, откровенно легкомысленного прожигателя жизни, но человек, с которым она познакомилась, был сложен, его было трудно понять, это был не тот образ, который она нарисовала в своем воображении. Она не стала его от этого меньше ненавидеть, убеждала она себя. Внезапно Линнет охватило огромной силы желание — побежать за ним следом, догнать и толкнуть в Большой Канал.

Но что это даст, даже если ей это удастся? Он был Макс ди Анджели, любимец богов, он живет для того, чтобы вдыхать аромат роз!

Второй прием Линнет в «Кафоворите» был значительно теплее первого. Тот же слуга, Джанни, открыл ей дверь, но его манеры стали более вежливыми, он даже улыбнулся, узнав ее.

Сразу же за ним появилась тонкая привлекательная женщина лет пятидесяти с четкими чертами лица и черными, высоко поднятыми волосами. На ней была трикотажная юбка и жакет бледно-розового цвета, под которым была надета строгая шелковая блузка цвета слоновой кости с изящной брошью на шее. Линнет решила, что она была итальянкой с макушки до кончиков ее замшевых туфель. Линнет была рада, что женщина встретила ее гостеприимной улыбкой.

— Входите, моя дорогая. Для начала мы будем говорить по-английски, да? Меня зовут Дина Фредди, а вы, конечно же, девушка с именем птицы… как это?

— Линнет, — Линнет смягчилась. — Как поживаете, синьора Фредди?

— Как я делаю что? О, понятно! — Она засмеялась, и в ее глазах заплясали озорные искорки. — Мой английский оставляет желать лучшего, да?

Она все больше нравилась Линнет.

— Мой итальянский значительно хуже, — заметила она, но теперь она поняла, что имел в виду Макс ди Анджели, желая взять дочери учительницу английского языка. Дина Фредди была вдовствующая тетя Макса. Она жила в «Кафаворите» и управляла всеми домашними делами да и вообще всем в его отсутствие.

— Я думаю, что мы отлично поладим. Пойдемте выпьем чаю. Вы, наверное, устали. А Джанни займется вашим багажом.

Она провела Линнет не в роскошную гостиную, где состоялась ее первая беседа с хозяином дома, а через коридор в меньшую, которая была ее святилищем. Здесь стояли удобные, довольно старые кресла, ореховое бюро с разложенными по нему счетами и даже маленький холодильник и электрический камин.

— Иногда я пью здесь чай, кофе; не хочется ждать, когда кто-то тебе приготовит, — объяснила Дина Фредди, когда чайник стал закипать.

— Вы предпочитаете чай с лимоном?

— О… al latte, пожалуйста, с молоком.

— Вы быстро учитесь, — заметила Дина, разливая чай.

— Теперь мы будем пить чай вместе. Макс никогда не пьет чай, только кофе, кофе… Я говорю ему: «Неудивительно, что ты вечно куда-то спешишь, всегда занят…»

Прихлебывая чай, Линнет изумлялась: неужели они говорят об одном и том же человеке? О Максе ди Анджели, человеке с ленивыми бдительными голубыми глазами и расслабленным длинным телом?

— Ему, должно быть, тяжело было потерять жену в таком молодом возрасте? — поинтересовалась она, сознавая, что она выуживает секреты, но, может быть, ей, как новому человеку в доме, допустимо сделать такое замечание?

Поджатые губы Дины и чопорность ее позы никак не могли свидетельствовать о безмерном горе, которое, как ожидала Линнет, собеседница станет изображать.

— Да, это было ударом, но это не было неожиданностью. Она всегда ездила слишком быстро, вообще все делала слишком быстро, — пояснила она с нотками осуждения в голосе.

Липнет была изумлена. В Венеции, конечно, совсем не было машин, но она достаточно видела их в аэропорту, чтобы понять, что итальянцы заслужили свою репутацию самых быстрых в Европе, самых беззаботных водителей. Она вспомнила, как Джоанна ездила по узким дорогам Суссекса в своем темно-бордовом «Эм-Кэ», и да, она ездила быстро, но всегда предельно аккуратно. По мнению Линнет, несчастный случай произошел не из-за неумения Джоанны управлять машиной, а из-за ее состояния.

— Беспокойная… — пробормотала Дина, покачивая головой. — Всегда неугомонная… всегда ей хотелось быть где-то еще, никогда не была счастлива…

Конечно, подумала Линнет с раздражением, кто же может быть счастлив, будучи замужем за таким человеком? Линнет непременно хотелось сказать что-нибудь в защиту Джоанны, ее друга, которая пришла в этот дом яркой милой юной невестой. Но как она могла спорить с тетей Макса? Тем более, что она ничего не знала о трудностях их семейной жизни.

К счастью, разговор был прерван звуком быстрых шагов в коридоре, дверь распахнулась, и в комнату влетела Кэсси.

— Линнет, Линнет, папа сказал, что ты должна приехать! Ты надолго у нас останешься? — взволнованно говорила девочка.

— Ну, я думаю… на неделю или две, — Линнет улыбнулась в ответ. Макс оберегал Кэсси: он не хотел, чтобы она на что-то надеялась, а затем эти надежды рушились; поэтому ей не сказали, что Линнет была не просто гостем в доме.

— Может быть, мы погуляем или покатаемся на лодке по Венеции? Ты мне все покажешь, я ведь здесь новичок.

— Чудесно, — воскликнула Кэсси. Линнет заметила рассудительный, пристальный взгляд Дины Фредди. Она хотела задать какие-то вопросы, но не отважилась. Может быть, печаль и ужас были уже позади — пять месяцев большой срок для пятилетней девочки… Но Кэсси была непохожа на маленького ребенка, который недавно потерял мать. Рухнул центр ее вселенной, а она так счастлива и спокойна!..

— Давай покажем Линнет ее комнату, Кэсси, — предложила Дина, и Линнет последовала за ними. Сначала Кэсси, затем более медленно Дина, вверх по ступенькам, потом по коридору, затем опять ступеньки. Как у большинства венецианских палаццо, фасад «Кафавориты» со стороны канала производил сильное впечатление, хотя был удивительно узок. Но дом на самом деле был глубоким, значительно большим по размерам, чем это казалось снаружи, планировка была настолько сложной, что Линнет подумала: неплохо бы иметь план.

Ее комната была странной формы, с заделанными трещинами, шестиугольная, но совершенно очаровательная. Кровать была покрыта чудесным кружевным покрывалом, Дина пояснила, что это ручная работа мастериц с острова Бурано в Венецианской лагуне. В комнате был свой богато украшенный изразцами душ, а окно смотрело на узкую аллейку между высокими домами.

— Я сказала папе, что тебе понравится эта комната, и он согласился с этим, — важно сказала Кэсси.

— Ты права, она мне очень нравится, и я непременно поблагодарю его, пообещала Линнет, сознавая, что он это сделал, чтобы доставить радость дочери, а не ей.

— Но это невозможно, — его здесь нет, — просто сказала Кэсси, усаживаясь на широкий подоконник, чтобы понаблюдать за голубями на крыше противоположного дома.

Линнет вопросительно взглянула на Дину, и женщина ей кивнула.

— Это правда. Макс в Женеве, — подтвердила она.

— А когда он вернется? — спросила Линнет. Она ожидала, что этот человек, который предложил ей пожить в его доме, хотя бы встретит ее. Но нет — он устроил все как хотел и спокойно уехал по своим делам.

Дина пожала плечами.

— Может быть, через неделю, а может и позже. Это от многого зависит, пояснила она. — Он мне позвонит и сообщит, когда вернется.

А тем временем ребенок был оставлен здесь, с Диной — которая, это было очевидно, очень ее любила — и с полным домом слуг. Разве так нужно обращаться с маленькой девочкой, которая растет без матери? Чем таким уж важным он занят в Женеве, что его дочь, которая так в нем сейчас нуждается, лишена отца? Кататься на лыжах слишком поздно, значит, он просто гостит у кого-то из друзей. Или, может быть, другая женщина?

Линнет отвернулась, раздосадованная, чтобы скрыть, как возмущенно искривились ее губы. Детям нужен не только уход. Им нужно, чтобы родители были рядом. Линнет знала, что рано или поздно ничто не удержит ее от того, чтобы высказать все это Максу ди Анджели!

Линнет, к собственному удивлению, очень быстро освоилась в «Кафаворите». Несмотря на роскошь помещений, богатство обстановки и ценность произведений искусства, в доме царила непринужденная атмосфера. Дина Фредди правила им твердой, но дружеской рукой вместе с синьорой Марчетти, экономкой, которая ей подчинялась. Был еще Джанни, который делал решительно все, Алдо темпераментный, очень талантливый повар и две горничные, которые содержали «Кафавориту» в безупречной чистоте.

Дважды в неделю к Кэсси приходил учитель музыки и давал ей уроки фортепьяно, которые она очень любила, и еще она регулярно посещала танцевальный класс. Дина попросила Линнет отводить туда Кэсси, на что та с радостью согласилась, так как это давало ей возможность знакомиться с Венецией, пока девочка отрабатывала свои плиеры и арабески.

Город очаровал ее. Она полюбила гулять по его узким улочкам, пересекать по мостам каналы, пристально все рассматривать, восхищаясь старинными зданиями и повседневными сценами.

Вторая неделя была на исходе, когда однажды утром она, проводив Кэсси в танцевальный класс, прогуливалась по мосту Риальто. Здесь Большой Канал был широким и всегда оживленным, она любила стоять на середине моста и рассматривать всегда по-разному открывавшийся ей вид, выдержавший испытание временем более чем в пять веков.

Ее же испытательный период подходил к концу, и она была удивлена, что у нее так портится настроение при мысли, что ей придется покинуть это изумительное место и не только это, она никогда больше не увидит Кэсси, к которой очень привязалась, никогда больше не будет пить чай с Диной в ее комнате, не увидит невозмутимой красоты «Кафавориты».

А Макс? Как быть с ним? Линнет задумчиво смотрела на освещенную солнцем воду канала.

Она ни разу не видела его со времени своего приезда, но, наверное, увидит, ведь она должна сообщить ему о своем решении. Каждый день она спрашивала себя, приедет ли он, хотя Дина ничего не говорила; мысль о том, что она еще раз увидит эти бесстрастные голубые глаза, услышит презрительный бархатный голос, заставляла ее пульс биться быстрее… Она Испытывала возбуждение, которое старалась подавить. Она глубоко вздохнула, осознав дилемму, которую была не способна решить, — остаться или уехать.

— Это не Мост Вздохов. Вы не туда попали.

Она, вздрогнула. Голос раздался почти над ее ухом. И имел настолько прямое отношение к тому, о чем она размышляла, что на секунду она подумала, что это плод ее воображения. Но нет, это был Макс ди Анджели собственной персоной. Обернувшись, она увидела его. Среди снующих по мосту людей он стоял к ней так близко, что она почувствовала тепло его тела.

Он был одет просто: летние брюки с чудесным кожаным ремнем и легкая цветная рубашка из шелка с короткими рукавами. Все было неброско и элегантно, что свидетельствовало о положении в обществе.

Она посмотрела ему в лицо, которое еще никогда не видела так близко, и была поражена гладкостью его чуть загорелой кожи, изгибом его улыбающегося рта, естественным блеском черных волос, откинутых со лба. Голубые глаза были чуть приоткрыты, в то время как он настойчиво разглядывал ее.

У нее перехватило дыхание, и грудь пронзило острой непонятной болью. На какой-то момент она забыла, кто он, забыла все, что знала о нем.

Не было ненависти или подозрений, потому что не было прошлого, не было Джоанны, только она сама, стоявшая на мосту в Венеции с самым поразительным и интригующим человеком, о котором девушка может только мечтать в сладостных сновидениях. Солнечные блики плясали по воде, в голубом небе летали голуби, их окружала романтика древнего города.

— Итак, Линнет? — он мягко, вопросительно положил руку на парапет рядом с ее рукой. Пропуская двух полных, одетых в черное, монахинь и группу японских туристов, он придвинулся к ней. Почувствовав его тело рядом со своим, она была потрясена силой его физической реальности. Рядом с ним она полнее осознала свою мягкую женственность. Она чувствовала себя беспомощной и уязвимой, но в то же время ощутила свою женскую силу, ее окатила волна эмоций, каких она никогда не испытывала раньше.

— Какая толпа — приближается лето, — прозаично пробормотал он. — Уйдем отсюда, мы мешаем движению.

Она напряглась, когда он взял ее под локоть, чтобы перевести через мост, но смотрела прямо перед собой, избегая его взгляда, безумно надеясь, что он не заметил той бури, которая бушевала в ней.

Было очевидно, что ее близость не взволновала его, да и почему это должно было случиться? Он пресыщен обществом красивых, обаятельных женщин.

Как он назвал ее во время их последней встречи — миниатюрное существо? Она не интересует его, и как она может позволить себе, даже на короткое время, увлечься человеком такого сорта? Это просто минутные фантазии, навеянные атмосферой Венеции.

Может быть, если твердо повторять себе это все время, то в конце концов можно в это поверить? Она должна убедить себя в этом. Альтернатива немыслима!




Глава 3


Макс настоял на том, чтобы выпить по чашечке кофе в кафе под яркими красными парусиновыми тентами на берегу канала напротив Риальто.

— Я не знала, что вы возвращаетесь сегодня, — сказала Линнет, — синьора Фредди не сказала мне, что вы звонили.

— А я и не звонил, хотя обычно делаю это. Просто образовался пробел в моем расписании, и был подходящий рейс. Тетя Дина сказала мне, что вы повели Косиму в танцевальный класс, и я подумал, что где-нибудь здесь встречу вас.

Линнет старалась не думать ни о его расписании, ни о пробелах в нем. Она старалась не вспоминать те мгновения на мосту Риальто, когда неведомые силы лишили ее дыхания. Это плод моего воображения, не более, настойчиво твердила она себе.

— Кажется, вы много путешествуете по Европе, — заметила она, не сумев скрыть легкой нотки осуждения.

Он холодно улыбнулся.

— Я интернационален в полном смысле этого слова, как и большинство людей моего круга. Ветви нашего генеалогического дерева простираются от Испании до Австрии. Я получил образование во Франции и Германии, в дополнение к тому, что недолго учился в Англии. Не будьте провинциальны, Линнет. Пруд шире, чем вам кажется.

Она задохнулась от возмущения.

— Провинциальна, я? — взорвалась она. — Я сама собиралась учиться в Италии, а что может быть более интернациональным, чем мир музыки?

— Тогда вы должны немного понимать меня, — ответил он невозмутимо. Допивайте кофе и пойдем забирать Косиму.

Линнет хотела заметить, что учиться или работать за границей — это одно, а вращаться в обществе — совсем другое. Где был Макс, когда Джоанна прятала свое разбитое сердце в Верн-Холле?

«О, он катается на лыжах в Валь д'Исере или Сент-Морице, или, если снега уже нет, нет сомнений, что он в Аспене, Колорадо, — озлобленно говорила Джоанна. — Надо быстро бегать, чтобы угнаться за Максом».

Но разумно ли обнаруживать, что ей что-то известно о его жизни, после столь краткого знакомства? И она сказала только:

— Я вижу, что Кэсси скучает, когда вас нет.

Он недовольно взглянул на нее.

— Я тоже. Но ей нельзя путешествовать вместе со мной, это вы должны признать.

— Да, конечно, — неохотно согласилась она; ее щеки горели. Совершенно незачем Кэсси знакомиться с некоторыми сторонами жизни ее отца; и Линнет изумляло, что он не протестует, а признает это открыто.

Легкое изумление отразилось и на его лице: в приподнятой брови и изгибе верхней губы. — Интересно, что вы ходите вокруг да около, и что хотите, правда, безуспешно, сказать мне?.. — холодно поинтересовался он.

Линнет задохнулась от возмущения. Что она хочет сказать? Вечно спешить куда-то, все подчинить своему влечению и одновременно быть родителем?

Даже если потом она сразу же повернется и уйдет и никогда больше его не увидит, может ли она завести об этом разговор с Максом ди Анджели, который стоял и смотрел на нее с таким высокомерием и почти угрозой в уже не голубых глазах. Он посоветует ей заниматься своим делом и не лезть в его жизнь, которая целиком и полностью принадлежит ему. После этого ей останется только умереть на месте от стыда.

— Было бы лучше, если бы вы могли больше времени проводить в Венеции, предположила она, набравшись смелости и ожидая, что на ее голову обрушится его гнев.

Он же просто пожал плечами.

— Это невозможно, — вот все, что он сказал, совершенно ясно и окончательно, и быстро пошел дальше, так что Линнет почти бежала, чтобы не отстать от него. Весь его вид говорил о том, что разговор окончен. Едва они успели дойти до школы танцев, как на улицу высыпали дети.

— Папа! — Кэсси бросилась к отцу и лишь после объятий сказала ему со взрослым упреком:

— Очень нехорошо было с твоей стороны пригласить Линнет в гости, а самому уехать.

— Но я же знал, что ты и тетя Дина будете внимательны к ней, малышка, возразил он.

— Да, конечно, мы хорошо провели время, — Кэсси втиснулась между ними, мы много гуляли и катались на лодке и еще Линнет привезла из Англии чудесные книжки.

— Книжки?

Он вопросительно посмотрел на Линнет поверх головы Кэсси, и она нервно ответила:

— Это мои старые детские книги. Я думала, что Кэсси они понравятся. «Винни-Пух» и еще некоторые.

С минуту она ощущала тяжесть его осуждения. Затем он сказал:

— Очень хорошо, но впредь я хотел бы, чтобы вы спрашивали меня, или, в мое отсутствие, синьору Фредди о том, что читать ребенку.

Это был выговор, спокойно вынесенный, и Линнет чувствовала, что ее лицо опять залилось краской.

О книгах она подумала в последнюю минуту, но была рада тому, что взяла их, когда увидела, как беден здесь выбор детских английских книг.

— У Кэсси мало английских книг, — возразила она в свою защиту.

— Да? — на его лице отразилось легкое недовольство, и ей показалось, что она уловила насмешливую нотку в его ответе:

— Я должен был предусмотреть это. Моя жена почти ничего не читала, кроме журналов мод. Мы должны восполнить этот пробел.

Он разговаривал с ней так, как будто она уже дала согласие остаться. Он воспринимал это как должное, ему и в голову не приходило, что что-то в мире может происходить вразрез с его желаниями. Теоретически она могла уехать, но Линнет чувствовала, что ее покинули воля и способность действовать. Ее растущая привязанность к Кэсси, очарование Венеции и «Кафавориты» поймали ее в свои сети — и он знал, что так и будет, будь он проклят!

Этим вечером, после того, как Кэсси отправилась спать, Линнет ужинала с Максом и Диной в официальной гостиной, высокие окна которой выходили на канал. Снаружи свет люстр из освещенных окон отражался в покачивающейся серебристой воде. Внутри в свете серебряных канделябров сияло полированное дерево, мерцало чудесное венецианское стекло, которое казалось слишком драгоценным, чтобы им пользоваться, сверкала серебряная посуда.

Макс выглядел неотразимо в своем темно-голубом бархатном пиджаке, как всегда безукоризненно сшитом, манжеты его белой батистовой рубашки лишь слегка выглядывали из рукавов на запястьях. В нем были идеально смешаны черты его многочисленных предков. Глаза, возможно, были унаследованы от австрияков, но без ошибки можно было сказать, что чувственный изгиб губ, выразительные руки были чисто итальянскими.

Она не могла не рассматривать его тайком, надеясь, что он этого не заметит. Он наливал предобеденные аперитивы, и каким-то образом почувствовал ее осторожный оценивающий взгляд.

— Вы тоже очаровательны сегодня, — заметил он с приведшей Линнет в ярость доверительной усмешкой.

Он намекал, что она рассматривает его с восхищением, тем самым утверждая, что ни одна женщина не может устоять перед ним. Говорить вслух о ее предполагаемом восхищении было нечестно, это было рассчитано на то, чтобы привести ее в замешательство.

— Я просто думала о том, как бы вы выглядели на сцене приема в «Травиате», — пояснила она, совершенно забыв о том, что каждый раз, когда она пыталась одержать над ним верх, он преуспевал в этом значительно лучше.

Он слегка рассмеялся.

— Для того чтобы сыграть Виолетту, вы должны быть несколько старше. По-моему, суть там в том, что молодой человек увлекается опытной женщиной старше его. Я могу скорее представить вас в роли Мими в «Богеме» — молодой, невинной и одинокой в безнравственном городе.

Сжав пальцы в кулаки, Линнет боролась с желанием отомстить, которое она не знала, как лучше выразить.

— Я не так неопытна и беззащитна, как вам кажется! — отпарировала она тихим, но полным ярости голосом.

— Нет, я уверен, что у певчей птички острые коготки, — ласково возразил он. — Я говорю только о внешности. И, как я уже сказал, вы очень привлекательны сегодня.

Он уже дважды сообщил ей, что считает ее наивной, а затем тем же тоном отпустил ей комплимент. Может быть, именно эта искусная тактика покоряла женщин, и Джоанну в том числе? Но зачем терять время с ней? Или он просто не может удержаться — может быть, он делает это неосознанно, автоматически, словно подчиняясь рефлексу?

— Вы, кажется, говорили об опере? — спросила Дина, возвращаясь от двери, где беседовала с Джанни по какому-то поводу. Линнет знала, что Дина любила оперу. За последние две недели они несколько раз с интересом обсуждали эту тему.

— Линнет, скажите, пожалуйста, какую партию вам хотелось бы спеть?

Линнет овладел демон отрицания, она была готова все делать назло. Долгим взглядом из-под опущенных ресниц она посмотрела на Макса.

— Кармен, — сдержанно проговорила она. Он разглядывал ее настойчиво и задумчиво. Было видно, что он едва сдерживал смех, но, надо отдать ему должное, не дал ему вырваться. Он просто посмотрел на Линнет, тоненькую и воздушную, в шелковом зеленом платье и с высоко зачесанными бледно-золотыми волосами. Отблески пламени свечи играли на ее полупрозрачной коже англичанки и отражались в опалово-серых глазах.

— Кармен, — повторил он, как бы воссоздавая в воображении образ страстной, суеверной, черноволосой цыганки, которая доводила мужчин до дикой страсти, и была убита бывшим любовником в порыве ревности.

— По-моему, это было бы весьма оригинальным распределением ролей.

— Вы вправе так думать, но внешность бывает обманчивой. Вы не слышали, как я пою, — спокойно заметила она.

Смех в его глазах погас, вместо него мелькнуло сожаление, и снова она почувствовала, как у нее перехватило дыхание.

— Очень жаль, — сказал он, — но, возможно, мне будет когда-нибудь доставлено это удовольствие.

Дина бессознательно разрядила обстановку, которая становилась все напряженней, что было совершенно непереносимо для Линнет.

— Да, Макс, когда Линнет станет знаменитостью, мы будем гордиться, что она была гостьей в нашем доме, — жизнерадостно сказала она. — Ну, а теперь прошу к столу — обед готов.

Для Линнет казалось невозможным сидеть, есть и не осознавать постоянное присутствие Макса. Она с трудом сосредоточилась на превосходной рыбной похлебке, приготовленной из разнообразной свежей рыбы, которую им подали как первое блюдо.

Макс сидел во главе стола, с Диной по правую руку и Линнет — по левую, и свободно беседовал, взяв на себя обязанность Джанни наливать вино в бокалы. Он превосходно играл роль хозяина, рассказывал о городе и его достопримечательностях, этот разговор мог увлечь любого. То, что Линнет не чувствовала себя свободно, было следствием его неизбежного обаяния и все возрастающего влияния на нее.

Она старалась отдать должное обеду, еда в «Кафаворите» всегда была превосходная. Была подана свинина, приготовленная в молоке и посыпанная укропом, запеченные персики, сыр и превосходные свежие фрукты.

— Ты не голодна сегодня? — обеспокоенно спросила Дина, заметив отсутствие аппетита у Линнет.

— Прошу прощения. Я, кажется, переела сегодня мороженого, — извинилась она, избегая смотреть на Макса, в то же время понимая, что он не верит ее объяснениям. Она заметила взгляд, которым обменялись Макс и тетя в конце обеда, после чего Дина поднялась и сказала:

— Мне нужно написать несколько писем, так что я желаю вам спокойной ночи, а кофе я выпью в своей комнате.

Было очевидно, что она придумала этот предлог, чтобы оставить их с Максом наедине, и дрожь пробежала по нервам Линнет. Она обнаружила, что ей было значительно легче, когда не вся сила его индивидуальности была направлена исключительно на нее. Без присутствия третьего человека она почувствовала себя такой беззащитной, что готова была умолять Джанни не исчезать после того, как он приготовит кофе, но слуга был хорошо тренирован и не оставался там, где в его присутствии не было необходимости.

Макс поднялся, подошел к окнам и распахнул их, впуская в комнату теплую ночь и лунный свет. Он повернулся к ней, высокий и властный, от пламени свечей странные тени плясали на его лице.

Линнет сидела очень тихо, как антилопа, наблюдающая за подкрадывающимся тигром и боящаяся пошевелиться, чтобы не привлечь внимание хищника.

— Ну, Линнет, — сказал он. Ее имя в его устах всколыхнуло все ее чувства. — Довольны ли вы тем, как провели две недели в «Кафоворите»?

Очень, — честно призналась она. — Все были очень добры ко мне, и было невозможно не полюбить Кэсси.

— Это совершенно естественно. — сухо сказал он. — Итак, вы готовы подписать контракт?

В его голосе слышалась полнейшая уверенность в этом, и Линнет стало интересно, а приходило ли ему в голову, что она может сказать «нет»? Кэсси она нравится, его устраивает то, что она останется с ней, вот и все. Она взглянула на него, и ее опять охватило чувство, которое преследовало ее с момента первого посещения этого дома, чувство зависимости, безволие, ощущение, что она пленница. Никогда раньше она не чувствовала этого, и теперь знала, что в этом виноват не дом, а он. Он был той силой, которая мощно воздействовала на нее.

— Я… Я не знаю, — начала она.

— Я думаю, что знаете, — спокойно, без эмоций возразил он. — Я видел вас с Косимой. Я вижу, что ваше воображение захвачено Венецией. Вы останетесь, Линнет. Завтра в девять будьте в моем кабинете, чтобы подписать контракт. Джанни проводит вас до моего кабинета. Ну, а теперь — еще немного кофе.

Линнет уставилась на него, словно загипнотизированная, она была не в силах протестовать, потому что знала, что он прав. Она действительно останется.

Причины, которые он назвал, существовали, но это была лишь половина правды. Как она могла уйти из «Кафавориты», когда она была очарована очарована им?

Джоанна приехала сюда на семь лет раньше, потому что была влюблена в этого человека, и хотя было бы несправедливо утверждать, что он убил ее, тем не менее она умерла из-за него.

Линнет знала это, и хотя она про себя осудила Макса ди Анджеди, ее непокорные чувства не хотели ее слушаться: она была очарована им.

Лежа ночью без сна, слушая плеск воды и бой часов, она уже не понимала, кого больше презирает — его или себя.

Утром, как это обычно бывает, все показалось более ясным. Линнет поднялась, оделась и взяла себя в руки к тому времени, когда ей нужно было появиться в кабинете Макса. Она почти, хотя и не совсем, убедила себя в том, что действительно остается исключительно из-за привязанности к Кэсси и желания жить в Венеции и что Макс не имеет к ее решению никакого отношения. По его собственному утверждению, да и судя по тому, что она видела, он редко бывает здесь, следовательно, она нечасто будет его видеть.

Ее сердце неровно билось от волнения, когда она следовала за Джанни по лабиринту внутренних коридоров палаццо к кабинету, который она вряд ли сумела бы найти сама. Когда Джанни постучал в дверь и предложил ей войти, у нее в горле пересохло и ладони стали липкими: она принимает важное и окончательное решение.

С высоко поднятой головой, готовая встретить взгляд Макса ди Анджели, она застыла от изумления, обнаружив, что его в комнате нет. Там была только Дина, которая, как всегда, приветливо улыбалась ей, а за большим письменным столом красного дерева сидел сухой человек с разложенными перед ним бумагами.

Ей он был представлен как синьор Ринальди, адвокат семьи ди Анджели. На аккуратном английском языке он медленно объяснил Линнет, что имеет право подписать документ от имени своего клиента, и показал ей, где она должна поставить свою подпись.

Озадаченный взгляд Линнет метну лея к Дине.

— Макса не будет? — поинтересовалась она.

— Нет, рано утром он уехал в Рим, — объяснила Дина. — Но не беспокойтесь нет проблем. Вы подписываете?

Ошеломленная Линнет поставила свою подпись на бумагах, почти не слушая адвоката, который объяснял ей, что она обязуется работать не менее шести месяцев. Почему ее не покидало чувство, что она рассталась со своей свободой, волей, независимостью? Шесть месяцев это не пожизненный приговор. И какая разница, присутствует ли Макс при подписании контракта?

Возможно, ее поразило, что накануне вечером он не предупредил ее о том, что не будет присутствовать при подписании контракта? Он знал это, но не сказал. Специально обманул ее? Она с новой силой почувствовала, что это не тот человек, которому она может доверять. Он жил по своим собственным законам, и ему было все равно, как живут все остальные. Джоанна поняла это слишком поздно, и Линнет все время повторяла себе, что никогда не должна этого забывать.

По сути после подписания контракта ничего не изменилось, и жизнь Линнет в «Кафаворите» шла, как и раньше. Она гуляла с Кэсси, читала и болтала с ней, и разделяла с Диной все заботы по уходу за ребенком. Ей нравилось быть с Кэсси, и жизнь не казалась ей тягостной. Кроме того, у нее было много свободного времени, и она могла бродить по Венеции.

Имея над головой такую роскошную крышу, чудесную пищу, которую ей подавали, Линнет не нуждалась в деньгах. Студенткой она привыкла жить на скромную стипендию и быть экономной. Деньги никогда в действительности не интересовали ее, и мотивом ее приезда в Италию было вовсе не желание заработать.

Подписывая контракт, она не обратила никакого внимания на параграф, оговаривающий ее жалованье, так занята была тогда своими переживаниями. И лишь позже, перечитывая копию контракта, она осознала, что Макс платит ей с ее точки зрения ошеломляющую сумму лишь за то, что она ведет приятную и не обременительную жизнь.

— Здесь какая-то ошибка, — отважилась она сказать Дине, — Столько денег мне не нужно, да я и не заслуживаю, чтобы мне столько платили.

Дина пожала плечами.

— Я лишь веду счета по дому — и ничего больше, — ответила она, снимая с себя всякую ответственность. — Максу для Кэсси не жалко денег. А вы… Как это сказать?., несете ответственность.

Но это было не так, не совсем так — она лишь следила, чтобы девочка не упала в канал или не переела мороженого, и Липнет казалось, что ей платят слишком много за такую малость. Она решила побеседовать на эту тему с Максом, который, по словам Дины, должен был вернуться через два дня.

— Он очень занят. Всегда, всегда занят, — сказала она, вздыхая, но в ее голосе слышалась гордость, а не осуждение. Линнет удивляло, что такая здравомыслящая женщина, как Дина, может одобрять безумный, странствующий стиль жизни своего племянника, но она не имела права обсуждать с ней эти вопросы. Может быть, итальянские женщины ее класса считают нормальным, что мужчины порхают по всей Европе, наслаждаясь жизнью, даря своим расположением кого им будет угодно? Это было за пределами понимания Линнет.

Она поняла, что Макс вернулся, как только вошла в дом. У Кэсси был урок музыки, и Линнет ходила посмотреть коллекцию Гуггенхейма искусства двадцатого века. Она уже хорошо знала Венецию, вскочив в вапоретти у моста, она сидела, наслаждаясь ветерком. Становилось жарко, приближался июнь. Она дошла пешком от Риаль-то по узким задним улочкам, которые обнаружила. Они привели ее к черному входу, она прошла в патио и сразу же почувствовала суету среди прислуги; Алдо почти сбил Линнет с ног, когда она проходила мимо двери кухни.

— Извините, синьорина Линнет! Синьор Макс приехал, — сказал он и заторопился по делам, думая, без сомнения, об обеденном меню. Макс был «синьором Максом» для всех слуг, что было частичным несоблюдением установленных формальностей, но это спасало и от чрезмерной пышности.

Джанни, которого Линнет встретила в патио, сообщил ей, что синьор в своем кабинете; Линнет собрала всю свою храбрость и решила поговорить о своем жалованье. Бесполезно откладывать то, что боишься сделать, а встреча с Максом ди Анджели пугала Линнет. Кроме того, кто знает, когда он опять будет дома?

Сердце билось у нее в горле, пока она шла к его кабинету, и прежде чем постучать, она целую минуту стояла у двери, собираясь с духом. Она знала, что это глупо. Не съест же он ее! Она постучала в дверь чуть громче, чем хотела, и голос, пригласивший ее войти, звучал резко, как будто обладатель не хотел, чтобы его беспокоили, и был возмущен бесцеремонным вторжением.

Он сидел за письменным столом, который был завален бумагами и заставлен чашечками из-под кофе, а кроме того, Линнет была поражена его внешним видом. Он выглядел уставшим — изнуренным, как показалось ей, его глаза провалились, подбородок был темным от щетины, а вместе свежей сорочки с галстуком на нем был слегка измятый спортивный свитер.

Она заколебалась, чувствуя себя еще более неуверенно перед этим уставшим взъерошенным незнакомцем.

— А, Линнет, — его голос был сухим и далеким.

— Я… Я хотела поговорить с вами, — вот все, что она прошептала.

— Что-то важное? У меня не было времени ни переодеться, ни побриться, — он провел рукой по подбородку и содрогнулся от отвращения.

— Нет… да… это займет одну минуту… — запуталась она.

Он устало вздохнул.

— Пожалуйста, говорите, Линнет, раз уж вы здесь, если вы уверены, что эту проблему не может решить тетя Дина, — нетерпеливо сказал он.

— Нет, она не может, — более твердо возразила Линнет. — Это касается моего жалованья.

Изумление вспыхнуло в его усталых голубых глазах.

— Вы просите прибавки — уже? Мой Бог! Вот не думал, что инфляция столь велика!

— Это не предмет для шуток, и, конечно, я не требую прибавки, — ледяным тоном возразила Линнет. — Совсем наоборот. Мне кажется, что вы мне платите слишком много. Мне этого не нужно, а после того, как я поселилась здесь, я вообще почти ничего не трачу.

Он поднял руки в выразительном жесте, как бы не веря тому, что он слышит.

— Тогда тратьте, Линнет, — с раздражением подсказал он ей. — Вы необычная женщина, если не любите ходить по магазинам. У нас здесь прекрасные изделия из кожи — туфли и сумки. Хороши ювелирные изделия и стекло. А если вы не хотите тратить деньги, положите их в банк на черный день. У вас в Англии их много, разве нет? Но не жалуйтесь мне, ради всего святого! Я плачу вам столько, сколько считаю нужным, а поскольку вы присматриваете за моей дочерью, плачу много. Не просите меня недооценивать ее.

Линнет была уязвлена тем, что он отмел все ее разумные доводы, но еще больше ее разозлило другое — его высокомерие, эта раздражающая щедрость, как у средневекового принца.

— В жизни и в отношениях между людьми есть нечто большее, чем деньги, Макс! — вспыхнула она, в гневе не заметив, что впервые назвала его по имени. Вы не можете назначить цену Кэсси или моей заботе о ней, или вашей любви к ней, поймите это! Эти вещи нельзя купить за деньги!

Он мрачно взглянул на нее.

— Меня определенно преследует чувство, что вы считаете себя обязанной в чем-то убедить меня, — ровным голосом сказал он. — Если все дело в этом, скажите мне об этом прямо, а не делайте намеков, от которых проку никакого.

В его спокойном тоне угадывались предупреждающие нотки, что заставило ее содрогнуться. Но если она опять отступит, то перестанет уважать себя, так что Линнет положилась на милость судьбы.

— Кэсси нуждается больше в вас, чем в тех деньгах, которые вы тратите на ее содержание, — заявила она. — Дело в том, что отцовство должно стоять прежде… прежде удовольствий.

— Удовольствий? — задумчиво переспросил он, быстро подхватив последнее слово, которое она произнесла, заколебавшись. — Вы считаете, что я вернулся с увеселительной прогулки, да?

Смысл этих слов заполнил комнату, и Линнет знала без сомнений, что они оба понимали их одинаково. Удовольствие — секс. Постели женщин, где он развлекался любовью, а потом возвращался в истощенном после распутства состоянии. Если бы была хоть малейшая возможность убежать из комнаты, Линнет с радостью воспользовалась бы ею, но его глаза, уже не изумленные, приковали ее к месту. И пока она стояла, остолбенев, он медленно поднялся со стула и теперь возвышался над ней, опираясь на письменный стол.

— Разве у вас их не было? — вызывающе спросила она.

— А если и были?.. — ответил он ей вопросом, его голос был угрожающе мягок. — Я мужчина в расцвете сил, не так ли? Как вы думаете, я имею право на… удовольствия? — Он снова намеренно подчеркнул это слово, и внезапно Линнет поняла, что он испытывает наслаждение, подвергая ее этому унижению. Макс ди Анджели развлекался — за ее счет.

— Это не то, что я имела в виду… — начала она, беспомощно барахтаясь в трясине, куда она попала по собственной вине.

— Разве? — Он обошел письменный стол и приблизился к ней. Он присел на край стола, и его глаза оказались на одном уровне с ее. — Возможно, вы считаете, что я должен держать женщин под своей крышей, чтобы не тратить силы и время, а? Хозяйка дома, я думаю, слишком устаревшее слово. Хотя, конечно, в этом есть свои преимущества.

— Это глупо! — предчувствуя что-то, воскликнула она. — Я хотела, чтобы мы все разумно обсудили, а вы шутите!

— Вовсе нет, — улыбнулся он, покачав головой. — Я под впечатлением ваших предложений. Вы очень инициативны, и я хотел бы поинтересоваться, вы персонально претендуете на это место? Вас, естественно, следует проверить, и иного времени, кроме настоящего, не г…

Линнет открыла было рот от ярости, но он опередил ее. Он стоял рядом с ней так близко, что был слышен стук его сердца, одна его рука твердо и властно обняла ее за талию, другая — поддерживала ее голову, лаская ее мягкие локоны. Она не могла сопротивляться — за ее спиной был письменный стол, к которому ее прижало его сильное длинное тело. Она открыла было рот, чтобы закричать, но почти в то же мгновение он закрыл ей рог поцелуем.

Линнет никто никогда не целовал гак раньше — с такой силой, почти грубо, и абсолютно без ее согласия. Она никогда не чувствовала себя такой беспомощной, никогда не приходилось ей полагаться на милость мужчины.

Но ей не было неприятно, эго не вызывало отвращения, она не извивалась от ужаса, чувствуя его руки и губы. Вместо этого все се существо ответило ему, тело не сопротивлялось, а прильнуло к его телу, ее губы вернули ему поцелуй с пылом, которого Линнет никогда не подозревала в себе.

Его рука спустилась к ее бедрам, крепче прижала к себе, и вдруг она безошибочно почувствовала, что этот человек вовсе не устал, он полон сил и способен на… здесь, сейчас, сию же минуту! Сильная дрожь пробежала по ее телу от головы до пяток, и она почувствовала, что растущее внутри нее напряжение способно разорвать ее на тысячи кусочков.

Внезапно он отпустил ее, с чувством глубокого стыда она поняла, что удивила его силой своей ответной реакции. Он не ожидал, что эта хрупкая английская девушка способна на такую страсть, но этого не ожидала и она.

— Ну, — со спокойным изумлением сказал он. — Как говорится, не зови меня, я позову сама!

Язвительный тон его голоса, насмешка были для Линнет, как ушат ледяной воды, выплеснутой в лицо. Смешно, не правда ли? Он был изумлен, что она способна на чувства? Теперь он это знает, даже слишком хорошо, и после этого она не может оставаться в его доме.

— Не беспокойтесь! — яростно выкрикнула она. — Меня здесь не будет можете быть в этом уверены!

Дверь за ее спиной хлопнула с такой силой, что эхо долго преследовало ее, когда она бежала по коридорам, охваченная чувством ярости и стыда, с одной только мыслью: убежать — вырваться отсюда, подальше от него, прямо сейчас, чтобы не позволить своим чувствам одержать верх. Она боялась, что тогда не будет спасения.




Глава 4


Линнет не удалось убежать слишком далеко. Одно дело было найти дорогу к кабинету Макса в состоянии относительного спокойствия и полного самообладания. Отступление в полнейшем замешательстве, с бешено колотящимся сердцем, во власти тех ощущений, что она испытала, находясь в его объятиях, окончилось тем, что Линнет совершенно запуталась в доме.

Она остановилась у поворота в коридоре. Куда теперь: направо или налево? Где-то должна быть лестница, но где? Линнет поднесла дрожащую руку ко лбу и почувствовала, что он от волнения покрылся испариной. Она действительно была здесь пленницей, раз не могла найти отсюда выхода, или хотя бы убежища в своей комнате.

— Потерялись, да?

Она обернулась. Он стоял перед ней, загораживая ей дорогу, со скрещенными на груди руками и мрачной, не совсем уверенной улыбкой на красивом лице.

— Я хочу вернуться в свою комнату, — сказала она с достоинством, на которое только была способна. Он не двигался, она не удержалась и едко добавила:

— Вам надо бы снабжать своих посетителей картой и компасом, или вы все делаете умышленно?

Его улыбка стала шире, но не веселее, в ней не было и намека на сочувствие.

— Отнесите это за счет того, что у строителей четырнадцатого века был ум Макиавелли, — спокойно предположил он. — На вашем месте я пошел бы прямо на ланч. Пойдемте — я покажу вам дорогу.

Он взял ее под локоть, но она резко отстранилась.

— Уберите от меня руки!

— Вы именно этого от меня хотите? — Он нахмурил брови в притворном удивлении. — Вы изумляете меня, Линнет. Могу поклясться, что вы… нет, не обращайте внимания.

Было трудно смотреть в его насмешливые голубые глаза, но она заставила себя выдержать его взгляд.

— Вы принимаете как должное то, что, женщины находят вас неотразимым, но я не ищу сексуальных наслаждений! — набросилась она на него. — Вы меня не правильно поняли — неверно истолковали мои слова — совершенно намеренно, и вы отлично знаете это!

— Да? — Он слегка усмехнулся уголками рта. — Вы сами напросились на это, не правда ли? Вы взяли на себя смелость читать мне нотации по вопросам, которые не в вашей компетенции. Ну, ладно, давайте больше не будем об этом. Сюда, Линнет…

Он сопровождал ее по коридору, а она почти бежала впереди него из опасения, что он может взять ее под руку. Она не хотела, чтобы он знал, как сильно действуют на нее его прикосновения.

Внезапно и неожиданно они оказались в патио.

— Смотрите, как просто, если понять принцип планировки, — заметил он. Это центральная точка, а коридоры расходятся радиусами. Я уверен, что отсюда вы найдете дорогу в столовую. А я должен пойти привести себя в порядок, прежде чем появиться в обществе.

Она посмотрела на него с недоверием. Он что же, не слышал или не понял ничего из того, что она говорила ему в кабинете? Или он просто игнорирует все то, что его не устраивает?

— Я не хочу есть, — холодно и ясно ответила она. — Я намереваюсь упаковать свои вещи и уйти отсюда, немедленно.

На его лице обозначились морщины, оно стало напряженным, решительным и совершенно неумолимым.

— Об этом не может быть и речи, — резко ответил он. — Вы подписали контракт или уже забыли об этом? На официальном документе стоит ваша подпись, Линнет. Для вас это, может быть, ничего не значит, но контракт имеет силу, и я заставлю вас выполнять условия договора.

Он просто запугивает… Разве не так? После всего того, что произошло в кабинете, после того, что он сделал, он рассчитывает, что она останется в этом доме? В это было трудно поверить.

— Вы не сделаете этого… — пробормотала она. Ее нервы начинали сдавать.

— Вы можете испытать меня, — предложил он, его гон при этом не изменился. — Вы же знаете, что нарушение контракта — серьезная вещь. Вам придется нанять хороших адвокатов, а это дорого обойдется. Вы богаты, Линнет? Или, может быть, богаты ваши родители? Я — да, и мои адвокаты разорят вас. Это я вам обещаю.

Видно было, что он говорит серьезно. Серьезность намерений читалась в его глазах. Он отлично знал, что у нее нет денег, чтобы с ним судиться, и должен был знать, что она не позволит родителям влезть в долги, чтобы помочь ей. Она была в ловушке. Затравленно оглянувшись и повернувшись к нему, Линнет спросила расстроенным тоном:

— Почему вы так ведете себя со мной? Зачем вы удерживаете меня против моей воли? Вы богаты, как только что подчеркнули, вы сможете нанять кого захотите. Позвольте мне уехать!

— Я не могу и не позволю. И вы понимаете почему, — ответил он решительно, но мягко. Линнет проследила за его взглядом и увидела Кэсси, которая гонялась по патио за пушистым белым котенком. — Вы разочаровываете меня, Линнет. Я думал, что одна только привязанность к Кэсси способна удержать вас, но поскольку это не так, я вынужден обращаться с вами, как со всяким, кого нанимаю, и настаиваю на исполнении условий найма.

Они оба замолчали, к ним подошла Кэсси. Ее лицо сияло улыбками, в ее руках извивался котенок.

— Папа! Линнет! Посмотрите — какой хорошенький!

Линнет одумалась, и на мгновение ее пронзило острое чувство вины. В его последнем обвинении была доля правды. Она не подумала о Кэсси, и своим уходом могла разрушить то доверие и привязанность, которые возникли между ними. Охваченная яростью, она думала только о себе. И это все, что она смогла сделать для дочери Джоанны?

Но я не обязана терпеть такое обращение ради кого бы то ни было, говорила она себе в оправдание. Джоанна не потребовала бы этого от меня. Но тихий внутренний голос ясно шептал ей: «Потребовала бы. Если она хотела от кого-то чего-нибудь добиться, ее не заботило, удобно ли это для них».

Эта мысль была так нова и неожиданна, что на мгновение у нее перехватило дыхание. Она стояла и боролась с этой мыслью, которую не могла до конца осознать, поэтому проще было отогнать ее. Взгляд Макса потеплел, но не для нее.

— Это действительно красивый котенок, малышка, но я думаю, что его надо отпустить побегать и поиграть, — сказал он, освобождая несчастное животное из объятий дочери. — Иди на ланч с Линнет. Я грязный, мне нужно пойти и привести себя в порядок.

Кэсси провела пальчиком по коже отца и хихикнула.

— Ух, папа! Ты колючий!

— Да. Я непременно что-нибудь сделаю с этим, — пообещал он. Его глаза встретились с глазами Линнет, и она непроизвольно вспомнила прикосновение его небритой щеки к нежной коже ее лица — вспомнила и едва не вздрогнула от удовольствия.

— Ланч, Кэсси, — сказала она с кроткой улыбкой. Ведя ребенка за руку в столовую, она не могла не признать, что этим утром проиграла сражение на всех фронтах.

Она не добилась ничего. Ее протесты не были восприняты Максом ди Анджели, он не чувствовал за собой вины, не собирался ничего менять. С другой стороны, он просто сделал из нее дуру. Он был опытен в любви, и по ее реакции догадался, что его поцелуи не вызвали у нее отвращения. Более того, он быстро и умело разрушил ее планы отмщения, которые состояли в том, чтобы немедленно и без всяких рассуждений уйти. Победа была на его стороне. Всегда ли так будет, уныло спрашивала она себя.

Когда они вошли. Дина подняла голову от стола.

— Чао, — приветливо сказала она. — Как сегодня жарко! И к несчастью, именно сегодня я должна пойти к парикмахеру и сидеть — как это вы называете? под феном! Вы уже видели Макса?

— Я… натолкнулась на него случайно, — уклончиво ответила Линнет. — Он сказал, что примет душ и придет к ланчу.

Дина глубокомысленно кивнула.

— В кабинете его ждет много работы. Письма, бумаги, — она вздохнула. — Я думаю, у него будет немного времени для отдыха. Он вам ничего не рассказывал о том, что случилось на фабрике?

Лицо Линнет выражало полное непонимание.

— Фабрика? Какая фабрика? — спросила она. Дина сделала неопределенный жест.

— Дорогая, я не знаю — как это сказать? — я не вмешиваюсь в эти дела. Я только знаю, что внезапный отъезд Макса в Рим был вызван тем, что на одной из фабрик ди Анджели случилось какое-то несчастье.

— Я даже не знала, что ваша семья владеет фабриками, — в замешательстве проговорила Линнет.

Дина нахмурилась.

— Конечно! Мы занимаемся бизнесом, — объяснила она, уставившись на Линнет так, как будто не могла поверить в то, что слышит. — У нас компании по всей Европе. И банки… страхование, все виды бизнеса. — Она коротко рассмеялась, обведя широким жестом вокруг себя. — Как вы думаете, на какие средства все это содержится?

Удивление Линнет было столь велико, что в какой-то момент они обе просто не понимали друг друга.

— Я думала… Я думала, что вы просто… богаты, я полагала, пробормотала она, пытаясь усвоить то, что было для нее совершенно новым, и что, она это чувствовала, угрожало перевернуть все представления, которые укрепились в ее сознании.

— Богаты… да, — Дина не отрицала это. — Но быть богатым, не значит сидеть и ничего не делать, да? Дело само не делается.

Она пожала плечами. Линнет смотрела в тарелку с мидиями и жареным хлебом и не могла съесть ни крошки.

— Тогда кто же… — Она глубоко вздохнула. — Кто делает дело? — Ей был заранее известен ответ, и вместе с этим пришло жгучее осознание своей наивности. Она вела себя как редкая идиотка.

— Кто? Макс, конечно, — спокойно объяснила Дина, гак как эта истина казалась ей очевидной. — Кто же еще?

Линнет гуляла по бульварам Венеции, пока ее ноги не заболели от жара раскаленных мостовых. Она шли через мосты, спускалась по маленьким аллеям, которые сливались с еще более маленькими, пересекала пыльные площади в далеких забытых районах, куда не заглядывали туристы. Безжалостное солнце пекло ее непокрытую голову, открытые плечи уже обожгло солнце, а она не знала, куда бредет.

В душе царила неразбериха; она больше не знала, что правда, а что ложь, что черное, а что белое, она понимала только одно: ей нужно приспособиться к новому образу Макса ди Анджели, прямо противоположному тому, который она создала.

Все это не имеет значения, упрямо убеждала она себя. Он все равно остается бессердечным волокитой, который сломал жизнь Джоанны, неважно, что он управляет организацией многомиллионного бизнеса с ответвлениями по всей Европе.

Но Джоанна — Джоанна утверждала, что он лишь развлекается, летая по Европе с одного места на другое. Ею была нарисована именно эта картина, и она в нее верила, когда ехала сюда.

— Никто не рассказывал мне о бизнесе, — сказала она Дине.

— Но, дорогая, никто же не знал, что вы не знаете! — Дина недоверчиво рассмеялась. — И как вам пришла такая мысль в голову, я не понимаю! Что же по-вашему Макс весь день делает?

Линнет не осмелилась ответить ей. Она встала из-за стола, сославшись на внезапную слабость, желая исчезнуть из столовой, пока сюда не пришел Макс. Дина была доброй, но не всегда тактичной. «Ах, Макс! Линнет пришла в голову такая нелепая мысль о тебе!» — Линнет почти слышала, как Дина это произносит. Она не могла сейчас встретиться с его всезнающим насмешливым взглядом, ощутить его уверенность в ее тупости.

В конце концов, ей нужно будет вернуться в «Кафавориту», но она так далеко забрела, и кроме того, еще не очень хорошо знала город, так что ей понадобилось время, чтобы сориентироваться, как выбраться из этой части города. Она вернулась позже, чем собиралась, прошла через заднюю дверь, думая, что у нее есть шанс попасть в свою комнату незамеченной. Ей придется спуститься к обеду, но она сумеет взять себя в руки после душа и переодевания.

Она осторожно пересекала патио, когда высокая фигура показалась из-за апельсинового дерева.

— Я уже начал думать, что вы опять заблудились, — сказал Макс ди Анджели с насмешкой в голосе. — Мне доложили, что вы пропустили ланч. Может быть, разумнее было бы отдохнуть, если вы себя плохо чувствуете?

— Мне захотелось подышать свежим воздухом, — с вызовом ответила она. Мне, надеюсь, разрешено выходить без пароля?

Он оглядел ее, отметив уставшее лицо со следами городской пыли, обожженные солнцем плечи и ключицы, мягкие светлые кудри, которые нуждались в мытье.

— О, да, он очень свежий на улицах Венеции в самый жаркий полдень этого времени года. А вы даже не сообразили надеть головной убор, — едко заметил он. — Я возил Косиму в Ли-до, на побережье. Вы могли бы поехать с нами, если бы нам удалось вас найти.

Внезапная прохлада тенистого патио с его шелестящими деревьями и журчащим фонтаном, после палящего солнца снаружи, были хорошей иллюстрацией к его замечанию. У нее подогнулись колени и она тяжело опустилась на каменную скамью, все поплыло у нее перед глазами.

Она почувствовала сильную руку у себя на плече, другую — под подбородком. Она была безгранично благодарна этим рукам, которые не дали ей упасть в обморок.

— Вздохните глубоко, — посоветовал Макс спокойно, осторожно поддерживая ее. — Это от жары. Сейчас пройдет.

Но это не прошло — во всяком случае не сразу. Патио, деревья, небо над головой — все пугающе кружилось. Линнет чувствовала, что падает в бездну, в бездонную пропасть без конца; ниже, ниже., а потом, прежде чем тьма поглотила ее, она была подхвачена парой сильных рук и поняла, что спасена.

Она почти не помнила, как добралась до комнаты, как осторожными, заботливыми руками Дина раздевала ее, как ее уложили в постель. Не помнила доктора и стетоскопа и разговоров шепотом. Затем она уснула.

Она проснулась поздно: уже горела лампа. У ее постели сидела синьора Марчетти. Линнет старалась вспомнить, как она попала сюда. Экономка улыбнулась, поднялась, слегка дотронулась рукой до ее лба, потом подошла к двери.

— Синьор Макс, — тихо позвала она. Линнет застонала; она вспомнила, как еще раз доказала свою глупость, упав в обморок ему на руки. Так и должно было все случиться, там больше никого не было, кто мог бы поддержать ее. И вот теперь он здесь — стоит в дверном проеме и смотрит на нее. Она беспомощно лежала на подушках и ненавидела его за то, что он видит ее в таком состоянии.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он, приближаясь к кровати. — Доктор считает, что это был солнечный удар, и советует отдохнуть, ничего не есть сегодня, но пить побольше.

Он наполнил стакан свежим лимонным соком из кувшина, который стоял на прикроватном столике, и присел на край кровати, подавая стакан Линнет. Она ощущала тепло его бедра рядом со своей ногой сквозь тонкое летнее покрывало. Она чувствовала себя неловко, потому что ее хлопковая ночная рубашка оставляла мало места для воображения. В этот момент это не вызывало у нее никаких сексуальных эмоций, она лишь уныло думала — должно быть, я выгляжу столь же соблазнительно, как примятый салат-латук.

— Со мной этого прежде никогда не случалось. Я имею в виду обмороки, извинилась она.

— Всегда что-то случается впервые, — заключил он. — Странно, но я как раз думал, что настало время перебираться на летнее местожительство. Жара в этом году наступила раньше и невыносимее, чем обычно.

Поймав ее удивленный вопросительный взгляд, он объяснил:

— За городом, в Венето, у меня есть дом. Это по ту сторону лагуны. В Венеции летом очень жарко. Здесь слишком много народа и мало зелени. А там, на побережье, у нас громадные сады. Я думаю, что вам понравится. — Он улыбнулся. — Но вы не думайте, что вас совсем лишат Венеции. Через лагуну регулярно ходят лодки.

Она с трудом могла вынести его заботливость, принимая во внимание свою вину и глупость.

— Макс, я хочу вам что-то сказать, — внезапно охрипшим голосом начала она.

— Завтра, — твердо прервал он ее. — А сегодня — спать. Спокойной ночи, Линнет.

С этими словами он покинул ее, а Линнет лежала на подушках и не могла сдержать дрожь обиды. Завтра! Она хотела ему сказать, что в одном вопросе была несправедлива к нему. Он должен был все знать, если он разговаривал с Диной. Но он не дал ей сказать ни слова. Завтра будет не легче. Ее мучило подозрение, что несмотря на всю свою доброту, он наказывает ее, заставляя ждать, держа в неизвестности. В последние мгновения перед тем, как ее окончательно сморил сон, в ее мозгу все время вертелась поговорка о леопардах и пятнах. Это было предупреждением, которое стоило принять во внимание.

Завтрак в постель ей принесла одна из горничных, сопровождаемая улыбающейся Диной, — Очень любезно с вашей стороны, но в этом, право же, нет необходимости, — запротестовала Линнет. — Я хорошо себя чувствую, в общем-то я уже собиралась вставать.

— Вы можете встать, когда поедите, но сегодня вам нужно отдохнуть и не следует никуда выходить, — сказала Дина. Она засмеялась. — Это приказание не только доктора, но и Макса, так что вам лучше подчиниться им.

Линнет тяжело вздохнула.

— Я ему очень досаждаю? Дина выглядела озадаченной.

— Думаю, что нет. С чего бы? Но вы должны беречь себя от солнца, Линнет. Ваша английская кожа слишком нежна.

— Я знаю. Это было глупо с моей стороны. — Линнет вздохнула. Дина, конечно же, не знала и половины. Она не знала о сцене в кабинете Макса, о ее бегстве и о том, как Макс безжалостно предотвратил его. Она не знал, какой идиоткой Линнет себя показала, читая ему нотации о его образе жизни, не ведая, что он просто очень много работает.

Она надеялась, что Макс опять внезапно, ничего не объясняя, исчезнет, что разразится какой-нибудь кризис и отвлечет его внимание. Но она понимала, что это трусость с ее стороны. Было бы честнее признать, что она, по крайней мере частично, была не права, и надеяться на его великодушие.

Придя к такому решению, она приняла душ, вымыла голову и надела белое платье с короткими рукавами, которое скрывало ее обгоревшие плечи, еще одно болезненное напоминание о вчерашнем дне, и вышла, наконец, из своего убежища.

— Линнет, Линнет, тебе лучше? — в объятия Линнет влетела Кэсси. — Я нарисовала тебе картину — посмотри. Это ты, но я не правильно нарисовала руки и ноги.

— Замечательно, Кэсси, — серьезно сказала Линнет.

— На танцы меня поведет тетя Дина, потому что папа сказал, что тебе нельзя выходить. А вечером мы почитаем немного? О мистере Тоаде и мотоцикле?

— Конечно, — согласилась Линнет, удивляясь, что все в доме получили инструкции не выпускать ее на улицу. А если она попытается ослушаться Макса, парадную дверь запрут на засов? Может быть, попытаться потихоньку выйти через заднюю дверь, какое тогда наказание будет ожидать ее по возвращении? Линнет пожала плечами. Он был здесь королем, его распоряжения не обсуждались, все его желания исполнялись.

Какая-то ее часть не хотела подчиняться, просто, чтобы доказать, что он не может полностью распоряжаться ею. Но другая, более разумная часть ее сознания подсказывала, что глупо бросать вызов только ради этого. Вчера она причинила беспокойство всем в доме, ей потребовались медицинская помощь, посторонний уход… Впрочем, сегодня был смысл смотреть на это проще.

В столовой он был один, Дина и Кэсси уже ушли. Макс пил кофе и просматривал финансовые новости в газетах. Когда она вошла, он лишь коротко взглянул на нее и бросил: «Доброе утро», прежде чем вернуться к чтению.

Продолжая стоять в дверях, Линнет нервно кашлянула. Она рискнула привлечь его внимание, хотя, может быть, было бы лучше оставить его там, где оно было.

— Можно мне… Можно мне поговорить с вами? — неуверенно проговорила она.

Он снова посмотрел на нее, слегка нахмурившись.

— Еще раз? Наши разговоры приводят к странным результатам, — спокойно сказал он. — Ну, садитесь, Линнет. Глядя на вас, можно получить несварение желудка.

Она неловко примостилась на краешке стула. Манера его поведения не была ободряющей, и она пожалела, что не смогла поговорить накануне вечером, когда он был добрее к ней. Этот далекий занятой человек постоянно менялся.

Она глубоко вздохнула и решилась, поскольку не было ни спасения, ни альтернативы.

— Многое из того, что я вам наговорила вчера в кабинете, было результатом… не правильного понимания, — сказала она. — У меня и мысли не было, что вы занимаетесь бизнесом. Я прошу прощения, что придерживалась неверного мнения.

Если она надеялась, что он милостиво примет ее извинения и с этим будет покончено, она жестоко ошибалась. Его глаза превратились в узкие щелочки, а рот сжался в тонкую линию.

— Что озадачивает меня, так это то, каким образом вы пришли к такому… непониманию, — медленно проговорил он, взвешивая каждое слово, заставив Линнет испугаться силы его неудовольствия. Можно было подумать, что он испытывает к ней неприязнь. — Интересно, где вы почерпнули сведения, что я провожу свою жизнь, транжиря деньги на… увеселения.

В какой-то момент она подумала, что снова слово «удовольствия» встанет между ними. Он употребил слово «увеселения», но оно смущало не меньше, к тому же он угрожающе приближался к причинам такого ее мнения о себе.

— Я не знаю… Я предполагала… Я просто допускала… потому что вы богаты… — отчаянно лгала она.

Он слегка откинулся на стуле, но его более расслабленная поза никак не отразилась в его глазах, которые оставались жесткими и внимательными.

— Вопреки утверждению писателя Фрэнсиса Скотта Фитцджеральда, богатые бывают разные, — сухо сказал он. — Есть такие, которые сидят в своих поместьях, перемещаясь на лето в Канны. Но ди Анджели — потомки князей, занимавшихся торговлей. Как Медичи, мы нажили состояние, занимаясь мореплаванием и торговлей в дни, когда Венеция была республикой, около пяти столетий тому назад. Не в наших правилах сидеть и проедать состояние, мы стараемся его увеличить. Вы понимаете?

— Теперь, да, — ответила она, хотя в уголках ее сознания все время звучал припев: «Но Джоанна сказала…» В ней вспыхнул короткий бунт и она спросила:

— Вы что же, утверждаете, что не катаетесь на лыжах, не ездите в Кап-Ферра и не бываете приглашены на приемы?

— Нет, я не утверждаю этого. Я действительно все это делаю. И многое другое тоже, как вы справедливо подозреваете. — Он прямо посмотрел на нее, не щадя ее. — Я мужчина, в конце концов. Я много работаю и имею право хорошо отдохнуть.

Линнет слегка покраснела и смотрела себе под ноги, но ровный, без эмоций голос продолжал:

— Для меня единственное спокойное время утром, и вот вместо того, чтобы читать газеты и пить кофе, я вынужден объяснять вам вещи, которые очевидны всякому, у кого есть мозги и кто умеет пользоваться ими.

Она вздрогнула о г этих слов, как будто ее ударили.

— Я не думала…

— Это видно, что не думали.

Он перевернул газету и показал ей на первой странице заметку с фотографией разрушенного здания. — Это был наш нефтехимический завод, недалеко от Рима, где произошел взрыв. Как вы понимаете, там есть жертвы — что неприятно. Нужно навещать людей в больнице, выплачивать компенсации. Должно быть проведено расследование. Лишь час или два короткого сна. — Его палец указал на статью, а затем обвинительно на нее. — Можете себе представить, как приятно, вернувшись домой, выслушать дурацкую и неуместную лекцию от какой-то девчонки?

Линнет готова была провалиться от стыда, но это было уже слишком. Она вскинула голову и посмотрела на него яростно сверкающими, широко открытыми глазами.

— Вы не правы! — яростно запротестовала она.

— Нет? Тогда докажите это. Думайте сами, Линнет, а не полагайтесь на слухи, которыми вы пользуетесь.

Он встал, сложил газету и бросил ее на стол. Затем покинул комнату, но, прежде чем закрыть за собой дверь, полуобернувшись посмотрел на нее суровым взглядом.

— И не выходите на солнце! — приказал он.

Пока он не вышел, в комнате ощущались раскаты его холодной злости. Неуверенными руками Линнет налила себе чашку кофе и постаралась выпить, но ощутила лишь горечь во рту. Она нервно катала хлебный шарик между пальцами, не в силах заставить себя есть.

Невозможно было испробовать и забыть его гнев. Ей пришлось смириться с этим, признать, что для этого есть основания. Ее оправдывало только то, что она ничего не знала о его жизни и узнала лишь теперь — но почему? Потому, что она полностью и безоговорочно доверяла тому, что ей рассказывала Джоанна. А Джоанна, ее подруга, которой она верила без всяких сомнений, видимо, не всегда была честна, когда рассказывала о своем муже.

Линнет тяжело вздохнула, пытаясь смириться с мыслью, что не все в этом мире бывает черным и белым, мир полон сложных оттенков. Нет сомнения, что у Джоанны был нервный срыв; Макс, должно быть, обидел ее. Может быть, с ее стороны это было неосознанное желание мести — изобразить его распутником. В том состоянии она вряд ли думала, что говорит.

Моя вина, думала Линнет, что я поверила ей на слово. Если бы я полагалась на свои глаза и уши, на свой мозг, что и предложил сделать Макс, я, возможно, многое поняла бы здесь, в «Кафаворите» и не оказалась бы в столь глупом положении.

Ее щеки вспыхнули, когда она вспомнила упавшего, небритого человека в кабинете, только что вернувшегося с места ужасных событий, который хотел принять ванну и лечь спать, а вместо этого полуистеричная самонадеянная девчонка стала упрекать его в разврате. Неудивительно, что он разозлился. Неудивительно, что он повел себя таким образом. Это, конечно, не оправдывало его, но теперь она частично понимала его поведение.

Линнет не видела его до обеда, но в течение целого дня вынужденного безделья у нее было время подумать и она думала. Наблюдая, как он пьет свой предобеденный коктейль, она спрашивала себя, есть ли что-нибудь, о чем она может говорить спокойно, какой-нибудь предмет для разговора, который не приведет в ею же расставленную ловушку. Линнет боялась вновь вызвать его неодобрение, которое все еще ощущалось ею. Она не знала, с чего начать.

— Тетя Дина задерживается? — спросил он. Нетерпение в его голосе указывало на то, что ему тоже не слишком хочется оставаться с Линнет наедине.

— Она, наверное, у Кэсси, девочка попросила ее почитать, — предположила Линнет, выдавив из себя короткий смешок. — Кэсси в восторге от этой книги.

— Литературой трудно не увлечься, — сказал он беспристрастно. — А как вы, поправились, чтобы продолжить знакомство с Венецией?

— Я чувствую себя чудесно, спасибо, теперь я непременно буду надевать шляпу от солнца, — сказала она нарочито чопорно.

— Не будьте смешной, Линнет, вы ни в коем случае не пленница, — язвительно сказал он. — Напротив, я одобряю вашу любовь к городу. Ради вас и местных жителей я все утро провел в дебатах о том, что делать: уровень воды поднимается, и кирпичные здания четырнадцатого века остро нуждаются в реставрации.

Она с любопытством приподняла брови, но ничего не сказала, боясь опять сделать неверный вывод, а он ответил ей лучезарнейшей улыбкой, как будто понимал причины ее осторожности.

— Венеция в опасности, — объяснил он ей. — Мы пытаемся найти способы спасения этих замечательных зданий, для этого нужны большие средства. Я полагаю, вы слышали об американском журналисте, который, приехав сюда, отправил редактору телеграмму: «Улицы полны воды. Пожалуйста, напечатайте». Это уже не шутка. Очень часто лагуну затопляет, и вода появляется там, где она нежелательна, разрушая старинные здания. Венеция тонет — правда, очень медленно.

Глаза Линнет расширились.

— Но это не должно произойти — она должна быть спасена для будущего! — воскликнула она. Его взгляд слегка потеплел.

— Это происходит не только из-за воды. Вредные выбросы, загрязнение воздуха и другие причины — вот наши беды. Например та, что сюда приезжает слишком много людей… Огромное количество проблем. Но я не теряю надежды, и многие у нас настроены так же, и у нас есть воля и средства, чтобы действовать.

Он, не двигаясь, смотрел на нее поверх бокала. Линнет открылась еще одна сторона жизни Макса ди Анджели, но это не облегчило ей понимания этого сложного человека. Наоборот, она запутывалась все больше.

Макс ди Анджели, прожигатель жизни, разрушитель судеб женщин, — во г его она понимала и ненавидела откровенно и от всего сердца. Но Макс — промышленный и финансовый магнат, Макс — покровитель искусств и защитник сказочного города, могла ли она ненавидеть такого Макса? А если ненависть покинет ее, то как ей вести себя с ним?

Наверное, ее мысли были написаны на ее лице. Протянув руку и слегка дотронувшись до ее подбородка своими длинными гибкими пальцами, он мягко усмехнулся.

— Не мучайтесь угрызениями совести, маленькая певчая птичка, — он снова усмехнулся. — Я не хочу, чтобы вы начали думать обо мне, как об ангеле, а не о дьяволе. По вечерам я играю в поло… А сегодня у меня свидание.

Его пальцы слегка скользнули по ее шее — это даже нельзя было назвать прикосновением — и он убрал руку. К ее изумлению, она замерла и поняла, что задерживает дыхание, ожидая продолжения, желая, чтобы его прикосновения стали ощутимее, мечтая почувствовать его руки на своем теле. Как она может? Как она может?..

Но он лишь наполнил стакан и просто сказал:

— Я надеюсь, что вы захватили с собой купальники? Если нет, то вам следует пойти и купить. В конце недели мы переезжаем за город.

Линнет ничего не ответила, она не могла говорить. Она лишь молча кивнула. Что с ней происходит? Что это за странное, потрясающее чувство, которое охватывает ее при малейшем его прикосновении, заставляет чувствовать себя, свое тело, свою женственность так, как никогда раньше? Впереди месяцы жизни в этом доме, долгие месяцы, в течение которых она должна выдержать, сдержать, скрыть эти чувства — но если они станут еще сильнее, у нее же не хватит сил сопротивляться им!

А что потом?..




Глава 5


Загородная вилла семьи ди Анджели находилась среди зеленых, заросших густой травой лугов, на далеко простирающейся полосе земли, обрамляющей лагуну, напротив острова, на котором была расположена сама Венеция.

Линнет заметила, что не только водное пространство отделяло их от «Кафавориты», но и в архитектурном стиле они ушли на несколько столетий вперед — от средних веков к периоду классицизма. Дом был построен в чисто греческом стиле, элегантный и симметричный, с портиком у парадного подъезда, который поддерживали изящные белые колонны, а все этажи были выдержаны в чистых, свободных линиях. Перед домом был симметрично разбит парк с тщательно ухоженными цветниками, фонтанами, статуями и декоративными водоемами. Позади дома не было такой парадности: там был заросший травой двор, с деревьями и теннисным кортом. Бассейна не было — да он и не был нужен, так как вся территория усадьбы выходила к частному пляжу, мягко спускаясь к сверкающим, прозрачным голубым водам Адриатики.

Джанни повез их багаж дальней дорогой, через Иессоло. Линнет, Кэсси и Дина сели на пароходик на набережной у Рива дель Скьявони, на которой, как всегда, царило оживление: торговцы расставили уже свои лотки и разложили на них сумки и ювелирные изделия, тут же многочисленные туристы смешивались с толпой пассажиров, выходящих с пароходов. Джанни встретил их с машиной в Пунта Саббиони, где заканчивался их маршрут, и, привез короткой дорогой к дому.

Как и в «Кафоворите», здесь не жалели денег, это тут же заметила Линнет, которая теперь уже привыкла понимать и ценить качество. Но здесь было больше света, воздуха, все говорило о том, что это летняя резиденция, в ней было больше окон, больше света, стены и отделка были более бледными, мебель более современной, но было меньше таинственности.

Предназначавшаяся для нее комната была необъятных размеров, она скорее напоминала номер-люкс, и только то, что Линнет уже привыкла к жизни в дворцовой роскоши, удержало ее от возгласа удивления при виде таких просторных апартаментов.

Была здесь, конечно, и столовая, но они обецадина открытой солнечной террасе, защищенной от солнца решеткой, увитой виноградной лозой, сюда проникал с моря легкий бриз.

— Можно, мы пойдем теперь на море? Ну, пожалуйста, пожалуйста! — Кэсси была вне себя от радости. Линнет взглянула на Дину, которая кивнула головой.

— Вы идите. А я полежу и почитаю, — заявила она.

Линнет с улыбкой встала со стула. — Хорошо, — пошли. Но не купаться, мы ведь только что пообедали, нужно немного отдохнуть, о'кей?

Странно было лежать на пляже и знать, что он весь твой, что никто не будет бегать мимо тебя, забрасывая песок в лицо, никто не пустит на всю катушку радио, когда ты только что собралась задремать. Но Линнет не привыкла к такому уединенному образу жизни. Она слышала отдаленные крики и смех купающихся на городском пляже и не могла решить, нравится ли ей такой привилегированный статус или она предпочла бы быть вместе с той толпой.

— Ну что, переварился наш обед? Можно купаться? — Кэсси не терпелось броситься в море. Линнет, в бирюзовом закрытом купальнике, который она купила прошлым летом, вошла в воду, внимательно следя за девочкой, хорошо ли она умеет плавать и нужно ли действительно не спускать с нее глаз. Ей не стоило беспокоиться. Кэсси чувствовала себя в воде, как рыба, а море было теплое и спокойное, практически без волн. Вскоре она вышла из воды, обсохла на солнце, нанесла на кожу еще крема для загара и стала с удовольствием наблюдать с берега, как Кэсси радостно плещется и ныряет в воде.

— Хотите поджариться посильнее? Она не слышала его тихих шагов по песку и увидела Макса, только когда он непринужденно шлепнулся рядом с ней. Вид его длинного крепкого тела в плавках заставил ее зардеться от смущения — она старалась не смотреть на его загорелые мускулистые ноги и грудь, втянутый, атлетический живот, полоски темных волос на груди. Он был одним из тех счастливцев, которые одинаково хорошо выглядят и раздетыми, и в дорогом костюме — живое подтверждение того, что не одежда делает человека красивым.

— Ты пропустила кое-какие места, — сказал он, забирая бутылочку с кремом из ее вялой, податливой руки. И стал наносить своей рукой крем на ее шею, плечи и ниже, до самого края глубокого выреза на спине ее купальника. Легкие, но уверенные движения его руки вызывали приятное покалывание в позвоночнике, от его прикосновений волны неописуемого восторга распространялись по всему ее телу — вдоль рук и ног, доходя до желудка, отзываясь искорками в ее груди. Сильное, мощное возбуждение, которого она никогда раньше не испытывала, захватило ее.

Ей хотелось, чтобы оно продолжалось, повторяясь снова и снова, хотелось, чтобы опытные, знающие руки прикасались к ней и возбуждали ее еще больше. Ведь инстинкт подсказывал ей, что как бы это ни было приятно, это всего лишь начало.

Неужели именно такие чувства он возбуждал в Джоанне? И, подумать только, чем все это закончилось для нее!

Должно быть, он почувствовал внезапную напряженность ее тела. Его руки замерли, как-то сразу и неожиданно, на ее плечах, затем он убрал их совсем.

— Тебе нужен бикини, Линнет, — лениво заметил он. — Ты бы больше смогла загореть. Особенно с открытой грудью.

Жаркие волны, которые пробегали по ее телу, не имели никакого отношения к солнечному теплу.

— Я не загораю с открытой грудью, — сказала она, зная, что ее голос звучит невыносимо педантично.

— Нет? — она услышала в его голосе недоумение, но даже не повернула головы, так как старалась избегать смотреть ему в глаза. — Очень многие девушки загорают так теперь, хотя мне кажется, на пляже становится скучно, когда все на виду в таком количестве. Но здесь никого, кроме нас, нет. Ты можешь свободно загорать с открытой грудью.

Ну уж нет, пока ты рядом, я не смогу, лихорадочно думала она, не смея представить себе, как бы она обнажила чуть больше своего тела перед его холодным оценивающим взглядом. Испытывая смущение от того, что ее тело отреагировало на ее мысли, она сказала:

— Спасибо, но это не для меня.

— Как хочешь, — сказал он, демонстрируя свое безразличие. — Я иду купаться. Это один из немногих дней, когда я могу позволить себе делать, что хочу.

Она наблюдала, как он долго плавал и играл в воде с Кэсси, но почему-то стеснялась присоединиться к ним. Все-таки она не член семьи. Она чувствовала, что Кэсси, пока отец был рядом с ней, не нуждалась в ее опеке, а Макс не приглашал ее. Когда они вышли из воды, Кэсси задремала, свернувшись калачиком под зонтом от солнца, а Макс сидел, подставив солнечным лучам, которые к тому времени уже утратили яростную силу, свое уже превосходно загоревшее тело, чтобы оно высохло.

— Кэсси для своего возраста прекрасно плавает, — заметила Линнет, — но она нуждается в компании других детей, чтобы играть с ними. На частном пляже она их не найдет.

Он бросил на нее предостерегающий взгляд.

— Я очень разборчив в отношении друзей моей дочери, — сказал он. — Когда она пойдет в школу, у нее будет множество подходящих приятелей.

— А до тех пор? Разве друзья вашей жены не приводили с собой детей поиграть на пляже? Он коротко рассмеялся.

— Друзья Джоанны, если они были обременены детьми, обычно держали нянек, чтобы было с кем их оставить, — сухо сказал он. — Косиме особенно повезло, что у нее всегда была компания Дины.

От Линнет не ускользнула резкая нотка в его голосе, которая могла служить предостережением против дальнейшего развития этой темы, но она не смогла удержаться.

— Я думала, что все итальянцы обожают детей, — сказала она как можно непринужденнее, как будто они просто вели вежливую беседу и у нее не было особого интереса к здешней жизни Джоанны.

— В большинстве случаев это так, — согласился он. — Но круг знакомых моей жены составляли в основном англичане и американцы. Она так и не научилась свободно владеть итальянским языком, чтобы по-настоящему сблизиться с итальянскими друзьями.

— За семь лет? — переспросила Линнет, настолько шокированная, что не подумала, прежде чем задать вопрос.

Его голубые глаза как бы затаились и сузились, когда он пристально взглянул на нее.

— Кто вам сказал, сколько лет я был женат на ней? — резко спросил он.

— Гм… Не помню, наверное, Дина, — быстро проговорила Линнет. Ей вдруг стало холодно — непонятно почему, ведь солнце все еще приятно грело — холодно и страшно. Она приблизилась к самому краю темной тайны, которую составляло супружество Макса и Джоанны, и мертвые, ледяные пальцы коснулись ее собственного чуткого настроения. — Ведь это не секрет?

— Нет, конечно, — признал он. — Но я предпочитаю не обсуждать свой брак, я был бы благодарен, если бы ты не говорила о нем с моей теткой. Как бы то ни было, она не очень ладила с Джоанной.

Линнет было трудно поверить в это. Дина была такой дружелюбной и открытой, готовой всегда помочь, что трудно было представить, что кому-то не удалось расположить ее к себе. А Джоанна… Джоанна могла очаровать кого угодно, потрясти собравшихся своим остроумием, озарить всех своей улыбкой…

Но лишь до тех пор, пока она поступала, как хотела, снова сказал тот же спокойный, незнакомый голос, и Линнет вздрогнула, как будто он исходил из-за ее плеча, шепча неприятную правду ей в ухо, которое не хотело слышать ее. Нет — прочь, защищалась она. Джоанна умерла; это нечестно… И голос сказал: «Да будет тебе, она могла быть несносной, язвительной и просто жаждала крови, если что-то было не по ней…»

Линнет не смогла заставить себя спросить, откуда он исходит, этот голос, ч почему она слышит его только теперь, когда проникала в Италию. Вместо того, сильно тряхну и головой, она сказала:

— Уверяю вас, я и не думаю обсуждать ваш брак. Это не мое дело, он интересует меня лишь в вопросах, касающихся Кэсси.

Его ответ прозвучал резко, как недвусмысленный запрет вообще трогать эту тему в дальнейшем.

— Едва ли он вообще касается ее, — сказал он. — Уж в этом можешь мне поверить.

Линнет казалось, что она ведет две, независимые друг от друга жизни. Одна была спокойной, размеренной и почти скучной, — приятное, неизменное существование, которое стало привычным, когда не было Макса. В такие дни ей почти удавалось убедить себя, что она всем довольна, что все хорошо и что она чувствует себя среди ди Анджели как дома. За исключением того, что ее окружала роскошь и что Кэсси была чуть больше надобности опекаемым ребенком, жизнь здесь в основном ничем не отличалась от жизни какой-либо другой семьи.

Иногда она пребывала в таком ровном, благодушном настроении много дней, убаюканная морем и солнцем, получая удовольствие от быстрого овладения итальянским языком, все больше привязываясь к Кэсси. И вдруг откуда-то, куда его бросали дела, возвращался Макс, и сразу все менялось.

Не то, чтобы менялся образ жизни. Настроение домашних всегда повышалось в присутствии хозяина, но она сама была уже не в состоянии расслабиться, ей было трудно вести себя, как всегда, зная, что он где-то рядом. Простое сознание того, что он может спуститься к ужину, что он может внезапно появиться на пляже или в саду, приводило ее в состояние нервозного ожидания.

Она должна была признать, что это уже был не страх скомпрометировать себя или случайной оговоркой выдать какой-то факт, которого она не должна была бы знать. Она должна была честно признаться самой себе, что он властно привлекает ее.

Он женился на ее подруге, сделал ее невыносимо несчастной и в конце концов довел до срыва. Это было известно Линнет. Она не могла притворяться, что всего этого не случилось. И все же ее тянуло к нему. Она не могла придумать оправданий. Это был человек с мощной харизмой, и она была так же беззащитна перед ним, как и Джоанна. Самой заветной, единственной надеждой ее было проработать следующие несколько месяцев, не дав ему поводов потешаться над ней, осознав ее чувства.

Однажды вечером он отправился в Венецию на ужин и не вернулся к завтраку. Дина, не выражая никакого беспокойства, сидя за своим кофе с булочками и фруктовым соком, глубокомысленно улыбнулась Линнет:

— Знаете, он взрослый мужчина и не должен ни перед кем отчитываться, когда он приходит и уходит.

— Я ничего не сказала, — быстро ответила Линнет.

— Вы могли и не говорить, дорогая. У вас написано на лице, что вам это не нравится, — мягко сказала Дина.

— Меня это не касается, — упрямо настаивала Линнет. — Только… Его жена ведь умерла совсем недавно, не так ли? Не слишком ли рано он стал искать утешения?

— А-а. — Дина помолчала, потом решительно тряхнула головой. — Мы не знаем, действительно ли он занимается этим. Вы спешите с…

— Выводами. — подсказала Линнет.

— Да, с выводами. Но даже если то, о чем вы думаете, правда, у мужчин есть свои потребности, не так ли?

— У женщин тоже, — не думая, сказала Линнет, и Дина кивнула, полная согласия.

— Это правда. Я была замужем много лет. Теперь я одна, и мне не хватает… близости, — призналась она с тоской. — Но у женщин чувства чаще бывают к одному мужчине, тому, кого она любит. У вас есть такой?

Теперь была очередь Линнет покачать головой.

— Нет. Такого нет, — сказала она. — Я всегда была слишком занята учебой, музыка поглощала все мое время. У меня никогда не было времени думать об этом. Но все же я не верю, чтобы мужчина мог легко забыть или заменить любимую женщину. Если Макс любил свою жену…

Она резко оборвала себя, осознав, что делает именно то, что он запретил ей делать — обсуждать его брак. И привело ее в чувство не только собственное сознание неловкости положения, но и внезапно появившееся на обычно открытом лице Дины замкнутое выражение.

— Извините, — быстро проговорила она. — Как я уже сказала, это не мое дело.

Дина сочувствующим жестом коснулась руки Линнет.

— Вы живете здесь, как член нашей семьи. Естественно, вам хочется кое-что знать, — сказала она. — Если я скажу вам… Между нами, по-дружески, что этот брак никогда не был идеальным, а к концу он вообще перестал быть таковым, сможем мы никогда больше не возвращаться к этой теме? Макс не простой человек, я знаю; он требовательный, слишком интересный внешне, что не приносит ему пользы, он вечно в пути. Но Джоанна… — Она надолго умолкла, не решаясь продолжить, и Линнет боялась дышать, чтобы не вспугнуть ее.

Наконец она произнесла с неохотой, как будто из нее это вытащили клещами:

— У Джоанны был очень трудный характер. С самого начала ей, по-моему, не нравилась Италия. Она все время уезжала и возвращалась и снова уезжала. То за туалетами в Париж, то к друзьям в Канны.

Это Джоанна-то уезжала? Джоанна бежала из дома? Линнет так долго рисовала себе печальную картину, в которой Джоанна играла роль настоящей затворницы в «Кафаворите», зависящей от капризов мужа, что она едва могла поверить в то, что ей говорила Дина.

Она тетка Макса, естественно, она на его стороне, подумала Линнет, но в душе не могла отрицать, что Дина честный и откровенный человек. И с готовностью признает недостатки Макса.

— Но когда родилась Кэсси, то, конечно же, все изменилось? — спросила Линнет.

— Я надеялась — я молила, чтобы это было так. Ребенок иногда удерживает вместе мужчину и женщину. Но… — Она снова покачала головой. — Я и так слишком много сказала. Хватит, — решительно сказала она.

Джоанна, должно быть, была так несчастна, заставляла себя повторять Линнет, что даже ребенок не изменил ее жизнь к лучшему. Она была вынуждена продолжать убегать из дома. Наверное, во всем был виноват Макс.

Но ее непоколебимая в прошлом убежденность дала трещину. Картина, которая неизменно жила в ее воображении с тех пор, как она приехала в Венецию, потеряла свою четкость, ясность, одноплановость. Появились новые контуры, новые грани, о которых она и не подозревала. И как она ни пыталась настойчиво убеждать себя, что все это чепуха — в конце концов она знала Джоанну — даже в эту мысль начало закрадываться сомнение. Насколько глубоко и полно может знать наивная, юная девушка молодую женщину, на несколько лет старше себя, которая в полном объеме обладает сексуальной индивидуальностью?

Линнет переполняли и расстраивали все эти сомнения и вопросы, а поскольку Дина ушла в гости, взяв с собой Кэсси, некому было отвлечь ее. День был таким же неизменно жарким и солнечным, как всегда, но она не могла вызвать в себе энтузиазма, достаточного для того, чтобы представить себя лежащей на пляже в одиночестве.

Пойду прогуляюсь, вдруг решила она. Она давно давала себе обещание побывать на островах венецианской лагуны — вот и подвернулся случай.

Надев черные шорты-бермуды, белый открытый топ и босоножки — не забыв прихватить свою шляпу с большими полями, — она отправилась автобусом, который ходил по главной дороге, до Трепорти, откуда на острова регулярно курсировали пароходики.

Было приятно сидеть на открытой верхней палубе небольшого парохода, подставляя свои длинные волосы под легкий ветерок, и с интересом наблюдать, как постепенно приближался остров Бурано: сначала стала видна высокая колокольня его церкви, потом нагромождения домов и, наконец, пристань, где она с радостью выпрыгнула на берег.

Было невероятно, не правдоподобно живописно, и у Линнет снова возникло чувство, которое она часто испытывала в Венеции, что какой-то кинорежиссер с больным воображением хватил через край, умышленно соединив все эти элементы в грандиозную декорацию. Как и Венецию, Бурано во всех направлениях пересекали каналы, но несмотря на множество людей, гуляющих по узким аллеям, мостам и тропинкам вдоль каналов, здесь преобладало дремотно-спокойное настроение. Узкие дома были все окрашены не в приглушенно пастельные, а в глубокие живые тона — ярко-голубой, алый, темно-оливковый — и у каждого стояла на приколе лодка, единственный вид транспорта на этом острове, изобилующем водными путями.

Как в трансе, Линнет медленно шла по улицам, останавливаясь у витрин, где женщины неутомимо плели кружева, которыми славится Бурано. Повернув на улицу, ведущую к каналу, по обе стороны которой располагались рестораны, она оказалась перед церковью и на большой рыночной площади, где вовсю шла торговля.

Старушки в черных шалях покупали овощи, смешиваясь с туристами, которые рассматривали фигурки животных из стекла и кружевные салфетки, и среди них, неожиданно и невероятно, как мираж, появился Макс ди Анджели, высокий и заметный, он стоял, обняв одной рукой опущенные плечи одной из таких старушек, которая держала свою корзинку для овощей.

Линнет резко остановилась в середине улицы, сознавая, что неприлично откровенно глазеет на него, но не в состоянии что-либо с собой поделать. Однако он ее не заметил. Он смеялся, смеялась и старушка — она просто-таки кудахтала от всего сердца, и Линнет увидела, как она легко шлепнула Макса по ляжке, как будто они только что обменялись солеными шуточками.

Она наблюдала эту сценку со все возрастающим недоверием, но это действительно был Макс, хотя что он здесь делал и в такой компании, она не могла себе представить. Чем бы он ни занимался, она решила, что он не должен застать ее наблюдающей за ним, и собралась уже шмыгнуть обратно по улице и спрятаться в одном из магазинов, когда, продолжая смеяться, он повернулся и взглянул прямо ей в лицо.

Линнет окаменела. Теперь она не могла исчезнуть или сделать вид, что не заметила его. Кроме того, сказала она себе, выпрямляясь, она не сделала ничего плохого. Ведь она не преследовала его и даже не подозревала, что он может оказаться здесь, так почему же она снова чувствует себя виноватой?

— Линнет! — Он позвал ее, и хотя его тон был обычным, это прозвучало, как приказ, и она повиновалась и медленно пошла к нему.

— Добрый день, — она вежливо кивнула старушке, которая смотрела на нее снизу вверх живым, заинтересованным взглядом. Линнет внимательно слушала, как Макс объясняет, кто она, понимая, несмотря на быстрый темп его речи, как он говорит, что она англичанка и помогает присматривать за Косимой. Но она почти не поняла ответ, кроме фразы о том, что Макс всегда был шалуном и, слава богу, теперь он немного исправился!

— Альба была моей нянькой так давно, что я даже не помню, сколько лет назад, — сказал Макс с улыбкой. — Она пришла к нам в дом с Бурано и в конце снова переехала жить сюда.

Линнет улыбнулась ей, как старой знакомой, когда Альба снова подняла свою корзинку, попрощалась и отправилась к группе своих товарок у одного из лотков.

Оставшись наедине с Максом — хотя кругом было множество людей, его присутствие заставляло ее чувствовать себя одинокой даже в толпе, Линнет сказала:

— Дина взяла с собой Кэсси в гости, вот я и решила отправиться на экскурсию.

— Ты не обязана отчитываться передо мной, чем ты занимаешься в свободное время, — сказал он. На нем были брюки от того повседневного костюма, в котором он ушел из дома вчера вечером, хотя он был без галстука, рукава его рубашки были закатаны, а пиджак перекинут через руку.

— Я думала, вы в Венеции, — сказала она.

— Я не обязан отчитываться перед тобой, что я делаю в свободное время, ответил он и, подняв на него глаза, она увидела, что он смеется. Потом он сказал:

— Ладно, я скажу тебе. Вчерашний ужин был таким скучным, что я, извинившись, ушел рано, сел на пароход и отправился повидать Альбу. К тому времени, когда мы прикончили бутылку вина и наговорились, я опоздал на последний пароход, и она оставила меня у себя — отчитав меня за то, что я так и остался плохим мальчишкой.

— Было видно, что она была просто счастлива повидать вас, — осторожно заметила Линнет, переваривая услышанное. Макс ди Анджели отправляется на великосветский ужин, а оказывается в гостях у своей старой няньки — явно испытывая взаимную любовь и удовольствие.

— Хотелось бы надеяться. Альба заменила мне мать, — сказал он с глубоким и неожиданным чувством. — Моя родная мать умерла, когда я был маленьким, и я видел отца гораздо меньше, чем Косима видит меня. Фактически между нами всегда была дистанция. Именно Альба выслушивала мои жалобы и промывала мои разбитые коленки и разнимала нас в драках, когда могла. Она была моим якорем.

Он говорил спокойным, мягким тоном, и Линнет не сомневалась, что он говорит правду, не только о своем довольно грустном детстве, но и о том, что он делал вчера вечером. Если бы только всегда все было так просто, если бы она всегда была уверена в его откровенности и искренности, если бы ее не подкарауливали мрачные пучины, готовые привести ее в замешательство.

— Почему ты загрустила? Если жалеешь меня как обездоленного ребенка, можешь оставить свое сочувствие при себе, — сказал он почти шутливо. — Я получал все самое лучшее — ив смысле образования, и в бытовом смысле — и я был единственным наследником своего отца.

— Можно быть обездоленным и в другом смысле, — заметила она, но он лишь улыбнулся и неожиданно, к ее удивлению, взял ее за руку.

— Сейчас единственное, чего мне хочется — это поесть, — уверенно сказал он. Глядя на многочисленные рестораны с прилегающими к ним террасами, заполненными обедающими, которые явно получали удовольствие и от еды и от компании, он сказал;

— Это мне напоминает зоопарк. Я знаю место поспокойнее, где превосходно кормят.

Линнет была так ошеломлена его жизнерадостным и в первый раз лишенным сарказма настроением, что не стала протестовать, когда он повел ее через мост вниз по тихому переулку. Переулок казался пустынным, и никак не верилось, что здесь где-то может быть ресторан, но Макс свернул под арку и повел ее по сумрачной галерее, которая вывела на крошечный дворик.

Во дворике стояло не больше полудюжины столов, покрытых скатертями в бело-розовую клетку, два из которых были заняты, толстые плети вьющихся растений покрывали стены, пчелы лениво жужжали над яркими цветами в кадках, и над всем этим было безоблачное голубое небо.

— Здесь не заказывают, — объяснил Макс Линнет, когда улыбающаяся девушка подвела их к столу. — Едят то, что подают. И еда всегда вкусная.

Он оказался прав. Сначала им подали жареные пирожки со шпинатом и сыром рикотта, а потом принесли блюдо, которого Линнет не знала.

— Фиори ди уккини, — засмеялся Макс, заметив ее недоумение. — Обжаренные в масле цветы тыквы. Не бойся — они вполне съедобны. Смотри. — Он забросил один из них себе в рот, съел и смотрел, как она сделала то же самое, обнаружив, что они нежны и восхитительны на вкус, На второе была великолепная бродетти, или рыбная солянка из креветок, устриц, а также разнообразных видов рыбы, приправленная шафраном и томатами. К этому блюду подали белое вино в простом глиняном кувшине, и завершала еду корзиночка булочек.

— Это было превосходно! — воскликнула Линнет, чувствуя, что слегка переела. — Но если кто-то из посетителей не любит рыбу!..

— А-а, нужно относиться к еде, как к поиску приключений, и разнообразить свои вкусы, — сказал Макс. — Такие рестораны не для малодушных и привередливых.

— Ты бывал здесь с женой? — услышала она свой голос, сама удивившись смелости, на которую решилась, переводя разговор на запретную тему, воспользовавшись его хорошим настроением. И в первый раз он не нахмурился при упоминании жены — С Джоанной? Господи, конечно, нет — для нее такое место было слишком низкопошибным, — беззаботно сказал он, — Джоанна ходила только в «Гритти Пэлас» и никуда больше. Так, что у нас дальше? Линнет, ты, конечно, одолеешь простое «гранита аль аранчиа»?

И она, действительно, одолела, гак как эго была всею лишь вода со льдом, но с изумительным ароматом свежевыжатого апельсинового сока. Ты рисковала, сказала она себе, заговорив о Джоанне, но это почему-то тебе сошло с рук.

Встретившись с ней взглядом, когда они пили уже по второй чашке прекрасного кофе, он сказал:

— Странная штука жизнь, правда?

— Что ты имеешь в виду? — Она надеялась, что он не заметил, как дрогнул ее голос.

— Например, — он задумчиво поиграл щипчиками для сахара, — вот ты сидишь здесь, в ресторане на Бурано, вместо того чтобы заниматься с маэстро Донетти. Присматриваешь за моей дочерью, вместо того чтобы петь арии Верди и Моцарта. Год назад разве мог один из нас даже представить себе такое?

— Нет, — спокойно ответила Линнет. Год назад она еще пела. Трагедия, которая погубила ее голос, тогда еще не произошла. Год назад еще была жива Джоанна. Он не знал, что скоро станет вдовцом. И вот они здесь. Внезапно Линнет ощутила, что ее переполняет радость жизни, пульс ее бьется учащенно, и ей и стыдно за то, что она испытывает такую жизнерадостность, и в то же время она благодарна судьбе за это чувство.

Что из того, что она все еще не может петь, и кто знает, будет ли она вообще когда-нибудь петь? Но она жива и сидит здесь, с л им мужчиной, ест простую вкусную пищу под голубым небом, и спину ей греет солнце…

— Для тебя, наверное, было страшным ударом, когда была погублена твоя карьера, — сказал он. — Ты, наверное, была талантлива, если Донетти взял тебя в ученицы.

Она пожала плечами.

— Тогда я была просто убита. Мне остается только ждать, надеяться и не очень зацикливаться на этом, — сказала она. — Бывают трагедии и пострашнее.

Она не стала распространяться на эту тему, но он, наверное, догадался, на что она намекает.

— Я бесплатно поделюсь с тобой одной мыслью, Линнет, — сказал он каким-то странным тоном, спокойным, но в то же время полным сдерживаемых чувств. Большинство из нас может справиться с самыми серьезными катастрофами в жизни, когда они обрушиваются на нас. Гораздо труднее осознавать, что упущены возможности, что не случилось того, чего ты ждал или о чем мечтал. Просчеты в планах. Ошибки. Вот что приносит больше всего боли.

Он жестом подозвал официантку и положил банкноты и монеты на тарелку, которую она принесла.

— Большое спасибо!

Линнет молча наблюдала за ним. Она все еще находилась под впечатлением его слов, и не решалась ни добавить что-нибудь к тому, что он сказал, ни спросить его о чем-либо. День и так был полон сюрпризов, начиная с откровенности Дины утром и кончая восхитительным обедом в этом очаровательном ресторанчике в обществе Макса. А теперь предстояло решить довольно сложную задачу: что же он имел в виду? Не говоря уже о том, чтобы рискнуть прокомментировать его высказывание…

Он повернулся к ней, и широкая, соблазнительная улыбка озарила его лицо.

— На сегодня лекция окончена, — сказал он, умышленно подтрунивая над собой. — Небольшая прогулка — хороший способ избавиться от последствий чревоугодия и слишком серьезного отношения к жизни.

Они пошли назад вдоль каналов к набережной с причалами, но до отправления парохода еще оставалось время, поэтому они продолжали прогулку — мимо лужайки с деревьями и железными скамейками, направляясь в ту часть острова, которая выглядела необитаемой — земля, заросшая высокой травой, птичий гомон и уединение.

Макс сел на землю, глядя вдаль, поверх голубого пространства лагуны, и после недолгого колебания Линнет присела рядом с ним. Вокруг был покой, и они могли вообразить себя единственными людьми на острове. Или во всем мире… И, может быть, впервые Линнет почувствовала себя с ним раскованно, как будто они достигли барьера и перешагнули через него.

— Такие минуты покоя большая редкость, — сказал он, и ей стало жутко, что он прочитал ее мысли. — Особенно для тебя и меня, Линнет, а?

Он повернулся к ней вполоборота и, протянув руку, поднял длинный локон ее волос, задев за щеку. Потом выпустил локон, и его рука опустилась на ее плечо, где обгоревшая на солнце в тот печально памятный день кожа успела зажить и начала шелушиться.

— Птичка-певунья, которая пролетела слишком близко от солнца, как Икар, сказал он нежно, и его пальцы скользнули вниз, к ее груди.

Линнет, как завороженная, наблюдала за движением его руки, почти не дыша. Ее переполняла какая-то сладостная боль в ожидании того момента, когда его рука охватит мягкую округлость, всем существом она жаждала этого. Она закрыла глаза, и летний зной застыл в ожидании вместе с ней.

Рев пароходного гудка разорвал тишину.

— Я забыл. — сказал он непринужденно. — Ты не любишь, когда к тебе прикасаются, да? Или мне показалось? Пароход пришел. Поехали домой.




Глава 6


Их совместное возвращение никто не прокомментировал, лишь у Дины слегка поднялись брови.

— Смотри, кого я встретил на Бурано, сказал Макс небрежно. Дина улыбнулась.

— Ты, наверное, навещал Альбу? Как она?

— Она молодец. Естественно, стареет, но во всем остальном ничуть не изменилась. Она меня как следует отчитала, практически ни за что, но, наверное, я все-таки заслужил нотацию.

В голосе его звучала ирония, но Дина сказала, смеясь:

— Ты знаешь, что она боготворит землю, по которой ты ходишь Гы слишком нравишься женщинам всех возрастов. Макс Единственное, чего бы я тебе пожелала, не злоупотреблять этим.

— Ну, не думаю, что могу слишком уж обворожить Альбу своими чарами. Для нее я по-прежнему мальчишка, которому она задавала трепку, — беззаботно сказал он.

Но Линнет уловила предостерегающую нотку в голосе его тетки и быстрый взгляд в свою сторону. Что она хотела сказать этим? Не позволяй этой английской девчонке увлечься собой — это будет несправедливо по отношению к ней?

Чуть позднее, взглянув на себя в зеркало туалетного стола, Линнет увидела, что у нее порозовели щеки, а глаза сияют. Может быть, это от солнца и ветерка, которым она подставила лицо, пока стояла на палубе парохода, а рядом был Макс? Но это могло быть и результатом сохранившегося ощущения от обеда с Максом, неожиданной близости и короткого, но глубоко запечатленного прикосновения его руки. Она выглядела мечтательной и чувственной — как женщина после акта любви. Или как женщина, которая этого ждет.

Линнет вскочила, потрясенная явным эротическим настроем собственных мыслей. Даже думать о том, что Макс любит ее, было опасно, не говоря уж о том, чтобы активно желать этого, представлять себе, что будешь чувствовать при этом. «Хватит!» — сказала она себе.

Она росла тихим ребенком, застенчивым подростком и всю жизнь считала себя рассудочным человеком. Только музыка вызывала в ней сильные чувства; только когда она пела, она чувствовала себя по-настоящему живой и испытывающей удовлетворение. Так почему же теперь, с каждым днем все сильнее, она стала сознавать свою физиологическую сущность, потребности и реакцию своего тела? Неужели потому, что не могла больше петь? Неужели эго было той пружиной, которая освободила и вытолкнула вперед другую, скрытую сторону ее натуры, о которой она до поры не подозревала?

Может быть, это случилось бы и без того, если бы их пути с Максом ди Анджели пересеклись раньше. Если бы она встретила его еще будучи ученицей маэстро Донетти, может быть, она и тогда оказалась бы не в силах противостоять его роковому обаянию.

Я не должна допустить, чтобы это случилось со мной, твердо сказала она себе; я должна изо всех сил противостоять этому. Обнаружить его привлекательность было плохо само по себе, но сегодня, слушая его рассказы о детстве, она поняла, что начинает сочувствовать ему. После этого оставалось совсем немного, чтобы проявить к нему интерес. Влюбиться.

Нет, нет и еще раз нет! У нее впереди вся жизнь; когда-нибудь, совсем скоро она снова будет петь. Она не позволит, чтобы глупое романтическое увлечение безнравственным человеком принесло ей боль, а, может быть, и уничтожило ее; а он, в лучшем случае, может вступить лишь в случайную связь с ней из мимолетного любопытства, а потом уйти своей дорогой.

Несмотря на все эти строгие поучения в собственный адрес, она тщательно оделась к ужину, выбрала платье, которое, она знала, идет ей, расчесала волосы до блеска, и едва дождалась момента, когда нужно было спускаться вниз.

Он стоял на террасе со стаканом в руке, глядя на заходящее солнце, которое опускалось над сельским пейзажем с его пышными зелеными лугами и покоем, и когда она вошла, повернулся к ней.

— А, Линнет, — сказал он, и тон его был небрежным и деловым, от чего она вздрогнула. — Я рад, что вы спустились чуть раньше. Это даст мне возможность поговорить с вами с глазу на глаз.

Что-то в его голосе, во всей манере вызвало в ней холодок. С глазу на глаз? У них был целый день для этого. Что же нужно было ему сказать сейчас, чего он не мог сказать тогда? Может быть, предостережение Дины дошло до него и он собирается предупредить ее, чтобы она не придавала слишком большого значения тому обеду, который был всего лишь обедом? Линнет похолодела от стыда. Нет, кричало ее сердце, не нужно портить воспоминания об этом очаровательном дне. Я знаю, что мне не на что рассчитывать!

— На следующей неделе я устраиваю ужин — в пятницу вечером, — сказал он. Я пригласил людей, которые важны для меня, поэтому я хочу, чтобы вечер удался — вы понимаете меня?

— Да, — медленно сказала Линнет. Неужели это тот же человек, который улыбался ей за столом в розовую клетку всего несколько часов назад? Который обращается к ней теперь таким равнодушным, деловым тоном. — Да, я понимаю, но какая роль отведена мне?

— Садитесь, выпейте, и я объясню вам. — Он поспешно указал ей на стул, но непринужденность покинула ее, когда она села со стаканом в руке. Не очень потеплела и его манера.

— Я хочу, чтобы вы помогли Дине с приготовлениями. У нее выдался трудный год, и хотя она не подает вида, я знаю, что она устала. Только, пожалуйста, постарайтесь сделать это незаметно, Я не хочу, чтобы она подумала, что я не доверяю ей. Как вы думаете, сможете ли помочь да еще присматривать за Косимой?

— Конечно, смогу, — быстро сказала она, почувствовав почти облегчение от того, что это было все, о чем он хотел сказать, хотя ее и задела холодность его тона. — Разве я не говорила вам, что считаю себя недогруженной? Буду рада помочь. Во всяком случае, прислуга у вас чудесная, и я действительно разбираюсь в этом — я выросла в отеле!

— На эго я и рассчитывал, — сказал он ровным голосом. — Я буду вам благодарен.

— Мне не нужна ваша благодарность, Макс, — сказала она спокойно, задетая тем, что он посмел упомянуть об этом. — Жаль, что я не знала об этом раньше. Я могла бы во многом облегчить участь Дины, и я предпочитаю быть полезной.

Холодное безразличие в тоне ее голоса вторило его манере, но душа ее кричала. Ну, почему? Сегодня днем они были почти друзьями. Почему он тогда не обратился к ней с этой просьбой? Зачем этот возврат к осторожной, осмотрительной атмосфере ее первых дней в «Кафаворите»?

— Хорошо, — коротко сказал он. — Значит, решено. — Он осмотрел ее с головы до ног официальным, оценивающим взглядом, каким рассматривают товары в витрине магазина. — Естественно, я надеюсь, что вы будете и на ужине.

— Эго… Разве это обязательно? — засомневалась она. — Я хочу сказать, я лишь работаю здесь…

— Липнет. — он оборвал ее, нахмурившись и подняв руку, ладонью от себя. Хватит. Вы знаете, что половина самой грудной работы приходится на сам вечер приема. Поэтому приходите и постарайтесь быть очаровательной. И куплю себе новое платье. Счет можете прислать мне.

— В этом нет надобности. Вы платите мне больше, чем достаточно, и я не истратила почти ни копейки, — гордо отпарировала она.

— Давайте не будем начинать этот глупый спор сначала, — сказал он, и на лице у него отразилась скука. — Видите ли, все женщины будут в дизайнерских туалетах. Понимаете, о чем я говорю? Я не хочу, чтобы вы выглядели или чувствовали себя хуже.

Все старания, которые она приложила в тот вечер, чтобы хорошо выглядеть, платье, которое она так тщательно выбирала и в котором гак хорошо чувствовала себя, — все это было проигнорировано. С таким же успехом она могла бы натянуть на себя мешок. Да и как он мог восхищаться тем, как она выглядит, когда он привык видеть дорого одетых женщин, которые покупали свою одежду в салонах ведущих дизайнеров? Она вспомнила леггинсы и тунику медного цвета, в которых была Джоанна в тот день, когда они виделись в последний раз туалет был настолько просто и элегантен, что Линнет даже в голову не пришло, сколько это может стоить. Теперь она знала, что подобный сдержанный шик стоит кучу денег. Она также знала теперь, что женщинам круга Макса ее собственный гардероб казался не более, чем дешевыми тряпками Но ему не нужно было так безжалостно подчеркивав эго Не нужно было ему так унижать ее! Подумать только, что сегодня днем он ей почти нравился! Это послужит тебе уроком, мрачно подумала она, машинально, не ощущая вкуса, отпивая кампари, наблюдая, как плавится красное солнце, превращая день в лиловые сумерки, и не замечая этой красоты.

— Макс хочет, чтобы я присутствовала на ужине, который он дает в следующую пятницу, — позднее сообщила Линнет Дине как бы мимоходом. — По правде, я не понимаю зачем.

— Ну конечно, вы будете на приеме, — тут же сказала Дина, сразу опрокинув все надежды получить поддержку с ее стороны. — Вы живете здесь! Что же вы думаете — вы должны будете сидеть в своей комнате, как гувернантка из того романа викторианских времен… «Джейн Эйр», что ли?

Линнет застенчиво засмеялась. Аналогия была неудачна, ведь героиня романа Джейн по уши влюбилась в своего нанимателя, и последствия этого были катастрофическими!

— Может быть, вы правы. Но если уж я приглашена, может быть, я смогу помочь с приготовлениями? Для меня это было бы интересно, — предложила она.

— Если хотите, — Дина пожала плечами. — Мы составляем списки, рассаживаем гостей за столом, составляем меню. Любите составлять цветочные композиции?

— Очень. Я часто украшала столовые в отеле моих родителей. Я с удовольствием попробую свои силы и здесь.

— Тогда я поручаю вам это. Используйте все, что вам понадобится, из садов и оранжерей и купите все, что нужно помимо этого. Все должно быть красиво.

— Так и будет, — слегка неуверенно пообещала Линнет, моля Бога, чтобы вспомнить навыки, которыми давно не пользовалась. — Эти гости… Они работают с Максом?

— Некоторые из них да, но будет и несколько членов нашей семьи издалека. Среди них, я думаю, будет также подруга Макса.

Что-то многозначительное в ее тоне насторожило Линнет.

— Подруга? Близкая подруга? А не слишком ли скоро, как вы думаете?

— Да будет вам. — Дина снисходительно пожала плечами. — Макс интересный мужчина в расцвете сил. Не жить же ему в одиночестве как холостяку. В Италии это считается не правильным. У мужчины должна быть жена, семья.

— И уже есть претендентки? — Линнет старалась сохранить безразличие в голосе.

— Многие мамы с незамужними дочерьми проявляют большой интерес к тому, что он снова свободен, — заявила Дина. — Может быть, ему стоит — как это по-английски — рассмотреть то, что ему предлагают. Если бы он послушался отца в первый раз, вместо того, чтобы жениться на этой девушке из Англии — хоть и из хорошей семьи, надо это признать, но с такой разницей во взглядах! Может это и к лучшему, что мой брат не дожил, чтобы увидеть, чем это кончилось.

— Может быть, он полюбил ее? — высказала предположение Линнет, но Дина только фыркнула.

— Не мне это говорить, но я подозреваю, что главной причиной было желание бросить вызов отцу, — заметила она. — Теперь, когда он повзрослел и стал умнее, может быть, он прислушается к голосу разума.

Линнет благоразумно решила воздержаться от дальнейших комментариев, но знание того, что среди гостей будет женщина, которая может оказаться важной для Макса, коренным образом изменило ее собственное отношение к приему, и она вдруг почувствовала, что вовсе не хочет выглядеть бедной, но уважаемой гувернанткой!

Теперь, не колеблясь, она отправилась на пароходе в Венецию и осмелилась посетить магазины мод к северу от Пьяцца Сан Марко, в священные с гены которых она никогда раньше не решалась войти. От одного вида цен у нее перехватило дыхание. Было просто безнравственно тратить такие деньги на один туалет, но она собралась с силами, чтобы решиться на важный шаг, и вышла из магазина обладательницей простого, но восхитительною костюма из кружева в цветовой гамме осенних листьев — бронзового и золотого и коричневатых тонов. А также пары туфель-лодочек из золотой кожи и золотых сережек в византийском стиле.

За столом будет 12 гостей, и их список напоминал справочник «Кто есть кто».

— Граф и графиня Хельмут фон Рудерсдорф, — чуть слышно прочитала Линнет О, Руди? Это очень влиятельный немецкий промышленник, — заметила Дина. Его жена, графиня, обладает собственным огромным состоянием. Так, кто там еще? Ах, да — Артуро де Рейес. Кузен Артуро, он приходится нам родственником по испанской линии семьи. Вернер Пассевальд, это швейцарский банкир.

— Боже мой, — сказала Линнет почти со страхом, думая, о чем же она сможет беседовать со всеми влиятельными, несомненно, высокообразованными людьми. И на каком языке? Я не знаю, что мне делать. Кроме английского, немного итальянского, я не знаю других языков, — начала она.

— Пожалуйста, не беспокойтесь. Когда соберутся люди многих национальностей, мы, наверное, все будем говорить по-английски, который в той или иной степени знают все, — успокоила ее Дина. — А вы очень милая девушка и интересный человек, Линнет. Вам не нужно смущаться.

Линнет покраснела.

— Спасибо — но по сравнению с этими людьми я достигла в жизни очень малого! — Она посмотрела в конец списка. — А кто эго. Антония Даниэли?

— Антония, это… Антония, — кратко ответила Дина Ей и не нужно было ничего больше говорить Днем, накануне ужина Макс вошел в столовую и видел Липнет на полу, на коленях, в окружении цветов, корзин, полных роз, гвоздик и лилий на длинных стеблях, больших связок папоротников и другой зелени, мотков тонкой проволоки и различных украшений Он резко остановится, разглядывая весь этот хаос с выражением некоторого беспокойства.

Надеюсь, вы умеете это делать? — спросил он с сомнением в голосе Несомненно! — сказала Линнет надеясь, что результаты оправдают ту уверенность, которую она была намерена демонстрировать.

Он был не очень убежден.

— Я мог бы, конечно, пригласить кого-нибудь для этого, но тетя Дина по-настоящему обиделась бы, — сказал он — Я просто удивлен, что она полностью возложила эту работать на вас.

Она доверяв мне, не как некоторые, которых я могла бы назвать — сказала Линнет, и ей пришло в голову, что ему абсолютно все равно, оскорбляет ли он ее чувства своими сомнениями или нет. — У вас нет причин для беспокойства. Я занималась этим десятки раз. Уж если честно говорить, — добавила она дерзко, если ко мне не вернется голос, я всегда смогу работать в цветочном магазине.

Его реакция на это была быстрой и тревожной.

— Не говорите так — не позволяйте себе даже думать об этом, — выговорил он ей.

Линнет подняла на него глаза с каменным выражением лица, глаза ее были широко раскрыты и смотрели прямо на него.

— Почему же? Вам будет все равно. Макс, — спокойно сказала она.

По его лицу скользнуло выражение, которое она могла бы охарактеризовать словом «отвращение», он нахмурился и состроил презрительную гримасу.

— Иногда, Линнет, я думаю, что у вас не больше ума, чем у Косимы, — сказал он, сопроводив свои слова испепеляющим взглядом. — Неудивительно, что вы так хорошо ладите друг с другом.

При этом он повернулся и торжественно удалился из комнаты, и его раздражение отражалось в каждой линии его прямой спины и прямых плеч. Линнет задумчиво посмотрела ему вслед. Она должна была бы чувствовать себя оскорбленной, но как ни странно, превалировало в ней чувство удовлетворения. Она вывела его из себя — расстроила его дьявольское самообладание. Она не знала, почему это доставляет ей удовольствие, не потому ли, что это было всего лишь низменным желанием отомстить ему. Несомненно, месть недостойное чувство, но тем не менее ей было приятно.

Однако удовольствие, которое она испытала при виде результатов своего труда, было куда больше. Дина захлопала в ладоши от восторга, рассмотрев стол, на котором возле каждого прибора стояла вазочка с букетиком цветов в дополнение к главной композиции в центре стола. В качестве последнего штриха Линнет искусно обвила рожки люстры папоротником и туберозами и с нетерпением ждала темноты, чтобы включить лампы и продемонстрировать полный эффект.

— Великолепно, превосходно! Линнет, вы куда более искусная мастерица в этом, чем я, — расщедрилась на похвалы Дина. — Теперь отдохни до того, как начать одеваться. — Она вздохнула. — Мы не очень весело провели этот год — ты понимаешь почему.

— Конечно, — быстро сказала Линнет. — Смерть родственницы. — Она на секунду представила Джоанну, сидящую на одном конце этого огромного стола, грациозно исполняющую роль хозяйки, но Дина быстро стерла этот образ, сказав:

— Фактически уже много лет Макс не приглашал к себе домой своих коллег. Последние годы он приглашал их в рестораны. Джоанна любила лишь вечеринки, знаешь ли, со своими друзьями. А такие приемы не доставляли ей радости.

Я тоже не надеюсь испытать радость, подумала Линнет бесстрастно. Джоанне, наверное, было просто скучно? Но Макс был ее мужем, а развлекать его деловых друзей, конечно, входило в обязанности жены.

— А разве Макс?.. Я хотела сказать, он, наверное, мог бы настоять?.. Линнет запнулась при мысли о том, что властного Макса ди Анджели выжили из собственного дома.

— Конечно, — Дина пожала плечами. — Но большой бизнес требует… как это у вас?.. Хорошей атмосферы.

Линнет не могла не согласиться. Все больше трещин, подумала она, озадаченная. Каждый раз, как она подверг ала анализу этот сказочный брак, обнаруживался новый недостаток. И немало их, как оказалось, было па совести Джоанны. Но весь тот долгий день, который она провела с Линнет, откровенно понося и осуждая своего мужа, она ни разу, ни в чем не признала, что, может быть, сама создавала проблемы в семейной жизни.

И хотя Линнет пыталась всеми силами оправдать подругу, аргументируя это тем, что Джоанна, потерявшая покой и сильно злоупотреблявшая алкоголем, едва ли о давала себе отчет в том, что говорила в тог день, ей становилось все труднее придерживаться прежней версии. Не был ли Макс-негодяй, хотя бы частично. Максом-жертвой? В это было слишком трудно поверить! Линнет в отчаянии покачала головой, поднимаясь к себе в комнату, чтобы переодеться.

Оглядев небольшую группу людей, собравшихся на коктейль перед ужином, Линнет поняла, что очень правильно поступила, заставив себя пою и на такие расходы и все же купить кружевной костюм. Здесь были представлены туалеты самых последних направлений в моде. Какой там консерватизм — жены бизнесменов, в основном женщины средних лет, были элегантны и пленительны Супруга кузена Артуро, блондинка с орлиным профилем, выглядела, как принцесса, и вполне возможно, и была таковой, подумала Линнет. Все мужчины отличались изысканными манерами, ухоженностью и изысканностью, разговор был остроумным и интересным, велся, как и предсказывала Дина, в основном на английском языке, но по отрывкам, которые доносились до Линнет, она поняла, что гости свободно переходят с одного языка на другой и владеют не менее полдюжиной их.

Артуро де Рейес привез с собой дочь, светловолосую, длинноногую застенчивую девушку лет восемнадцати, которая бросала влюбленные взгляды на Макса, и в голове у Линнет что-то сработало.

— Это не Антония? — шепотом спросила она Дину.

— Нет, это Трини, — ответила Дина. — Я познакомлю вас. Они с Максом двоюродные или троюродные — уж не помню какие брат и сестра. Она очень молода, но безукоризненно воспитана и очень милое дитя. Существует небольшая вероятность…

Неужели она действительно имеет в виду… — подумала Линнет скептически… В наше время браки не замышляются вот так просто… Но, поговорив несколько минут со скромной испанкой, она поняла, что Дина была недалека от правды. Но тому, как «кузен Макс» постоянно возникал в разговоре и как глаза девушки неотступно следовали за ним, было ясно, что Трини была бы не против.

Совершенно очевидно, что с ней у него не будет проблем, подумала Линнет. Она обожает его и будет знать свое место. Но она казалась слишком тихой и хрупкой, чтобы удержать такого мужчину. Выяснилось, что в отличие от кузена Макса, Трини любит лошадей и сельскую жизнь. Как она справится с существованием в золотой клетке «Кафавориты»? Конечно, Максу ничего не будет стоить разбить ее сердце, но, может быть, он станет добрым и снисходительным мужем для застенчивой и молодой жены?

И вдруг Линнет заметила, что Трини потеряла нить разговора. Она смотрела через плечо Линнет, взгляд ее выражал одновременно восхищение и досаду, и Линнет повернулась, чтобы увидеть предмет ее зачарованного внимания.

— Антония! — выдохнула Трини, и в ее голосе прозвучало смирение. — О, какая же она красавица!

И, действительно, она была красива в простом узком платье серебристого цвета с рукавами, пышно собранными от плеча до локтя и обтягивающими руку до запястья; ее черные, как смоль, волосы падали длинным блестящим каскадом на одно плечо, подчеркивая высокие, прекрасно вылепленные скулы и продолговатые золотистые глаза; загадочная улыбка сопровождала ее торжественное появление, в ней сквозило наслаждение от собственной уверенности в том, что все другие женщины в комнате в сравнении с ней выглядят простушками. Это была та девушка, с которой Линнет видела Макса в «Баре Гарри» в первый день своего приезда в Венецию.

Трини, может быть, и подошла бы. Она дальняя родственница и очевидно более приемлема. Но Линнет видела, что Трини понимает, что проиграла, что не может выдержать конкуренции': с этой сногсшибательной итальянкой, руки которой Макс сейчас держал в своих руках, а она подставила ему щеку для поцелуя. Если это была ее соперница, то Трини, по-видимому, потерпела поражение, и на ее хорошеньком юном личике была написана печаль.

Мы обе проиграли, малышка, подумала Линнет, и ее совершенно неожиданно охватило холодное, яростное чувство опустошенности, настолько сильное, что ей пришлось отвернуться и сделать вид, что она выбирает закуски на подносе, которыми обносила гостей одна из горничных.

Пальцы ее дрожали, дыхание в груди перехватило, и она опустила глаза, моргая и пытаясь прогнать пощипывание в глазах. Она ожидала чего-то такого. Нечего себя обманывать, это так; она ожидала этого, но делала вид, что не понимает перспективы с обреченностью загипнотизированного кролика, который не может сдвинуться с места при виде с шумом и огнями приближающегося локомотива. Она отказывалась признать очевидность, запрещала себе думать о ней, и отказывалась называть это своим именем до самого последнего момента, когда уже не найти места, где можно спрятаться. Но теперь, когда она увидела его держащим руки Антонии, больше нельзя было не понимать, что то, на что намекала Дина, — правда: Макс был мужчиной в расцвете сил, который должен любить и быть любимым.

Но она не могла вынести этого. Потому что любит его. Вот и все. И в этом был весь ужас.

— Трини, как я рада снова видеть тебя, дорогая! И как прекрасно ты выглядишь!

Глубокий обольстительный голос звучал совсем рядом, и Линнет почти подавилась кусочком копченой лососины, видя, как обнимаются обе девушки Трини, принужденно, как деревянная кукла, Антония с мягкой грацией и истинно королевской уверенностью.

Глаза янтарного цвета на секунду остановились на Линнет.

— Где мы с вами познакомились, никак не вспомню? — спросила она с мурлыкающими интонациями, в которых скрывалась опасность. — Я думала, что знаю всех родственников и друзей Макса.

— Мы не знакомы, но я видела вас в «Баре Гарри» не очень давно, — сказала Линнет, подозревая, что ее осматривают и оценивают, что Антония раздражена тем, что никак не вспомнит, кто же она, и тем, что в жизнь Макса проникла какая-то неизвестная женщина.

— А, вспомнила — вы присматриваете за дочкой Макса. Я не сразу узнала вас, — ее глаза прошлись по костюму Линнет, она мысленно подсчитывала, сколько он может стоить. — Мне очень нравится ваш туалет, вы должны назвать мне имя дизайнера.

Линнет назвала его. Дизайнер был молодым многообещающим итальянцем, и она понимала, что Антония пытается сообразить, как Линнет смогла позволить себе такой расход.

— Ах, Макс так щедр, — сказала она наконец очень тихо.

— Наверное, — заметила Линнет слегка натянуто.

Она купила костюм на свои деньги, отказавшись сказать Максу где, но была уверена, что это лишь вопрос времени, и он все равно узнает адрес магазина.

— Это законные представительские расходы, Линнет, — сказал он спокойно, но с оттенком нетерпения, незадолго до начала приема. — Почему вы так глупо себя ведете?

— Я не знаю, Макс. Можете отнести это за счет моего запоздалого умственного развития, — отпарировала она и была удивлена, заметив, как огонек признательности вытеснил раздражение из его взгляда. Но она не могла опровергнуть естественное предположение Антонии, что Макс оплатил счет, и единственное, чего ей сейчас хотелось, — избавиться от этой привлекательной умной молодой женщины, чье происхождение, положение в обществе и красота давали ей право претендовать на мужчину, которого, теперь не было смысла скрывать это от себя, полюбила Линнет.

Она почувствовала почти облегчение, терпеливо выслушивая графиню фон Рудерсдорф, которая долго и нудновато рассказывала, как их самолет задержался в Нью-Йорке. Антонии вскоре это надоело и она незаметно ушла. Убедившись, что разговор в гостиной перешел в ровный гул, Линнет смогла заглянуть в столовую, чтобы проверить, все ли там в порядке.

— Все идеально. Когда работа сделана и знаешь, что она сделана хорошо, забудь о ней, — услышала она за спиной голос Макса. Опираясь плечом о дверной косяк, он осматривал стол и выглядел элегантным и крайне респектабельным в смокинге с атласным широким поясом.

Линнет почувствовала, как у нее из-под ребер начинает растекаться боль глубокий нервный спазм, который был ей знаком по выступлениям перед публикой. Он иногда возникал перед тем, как ей предстояло петь. Но как только она начинала, боль проходила, радость и уверенность в себе охватывали ее, и она знала, что все будет хорошо.

Но не теперь. Боль возникла оттого, что она полюбила, знала, что лекарства от этого нет и что ничего хорошего ее чувство не сулит.

Это был мужчина, из-за которого Джоанна погубила себя, мужчина, которого жадно ждала Антония, чтобы отнять у нее, мужчина из совсем других жизненных сфер, который, конечно, был не для нее. Ни сейчас, ни когда-либо в будущем.

Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и попыталась выглядеть, говорить и вести себя, как всегда.

— Я думаю, вы правы.

— Я знаю, что прав. И спасибо, Линнет, за всю ту трудную работу, которую вы сделали.

— Пожалуйста, — сказала она машинально по-итальянски.

Он слегка улыбнулся.

— Вы действительно помогли. Тетя Дина выглядит намного более спокойной, сказал он, и Линнет проследила за его взглядом через открытую дверь, в комнату — туда, где Дина смеялась с Вернером Пассевальдом. Швейцарский банкир, крупный блондин пятидесяти с чем-то лет, держал руку на плече Дины, и она улыбалась ему в лицо. Вдруг Линнет показалось, что это молодая девушка.

— Она просто светится от счастья! — воскликнула Линнет. — Можно подумать, что… — Она быстро остановила себя, но Макс загадочно посмотрел ей в лицо, уголки его рта чуть поднялись.

— Что она его любит? Вы это хотели сказать?

Ну, конечно, любит, Линнет. Старик Вернер ухаживает за ней с тех пор, как умер мой дядя, и они были бы идеальной парой.

Линнет, вспомнив слова Дины о ее одиночестве, пробормотала:

— Так почему же она не выйдет за него замуж? Чего она ждет?

— А как вы думаете? Она не вышла за него замуж, так как понимает, что нужна здесь. Она уже несколько лет не дает моей семье развалиться и собственные желания переносит на второй план, до тех пор пока не убедится, что я устроил свою жизнь. Короче, она ждет, когда я снова женюсь, чтобы у Косимы была мать, а у этого дома душа.

Он заглянул ей в глаза с глубокой серьезностью, которая ничем не напоминала того легкомысленного, смеющегося плейбоя, образ которого он так легко принимал, когда находил это нужным. Линнет почувствовала, что ее медленно душит спазм, что дыхание с трудом вырывается из груди.

— А вы… вы собираетесь сделать это… скоро? — спросила она еле слышно.

— Надеюсь, птичка-певунья, — сказал он спокойно, как о чем-то решенном. Надеюсь, что скоро сделаю это.




Глава 7


Линнет приняла как должное тот факт, что и в загородном доме и в «Кафаворите» у Макса была отдельная комната, где он занимался делами, связанными с его бизнесом. Кроме того, он вел дела комитета, ставящего своей целью восстановление Венеции. Эту работу Макс выполнял исключительно в благотворительных целях.

Что ее удивляло, так это количество времени, которое он проводил там иногда он покидал кабинет только на время ужина, а затем работал еще несколько часов.

— Вы заработаете себе язву или же сердечный приступ, — однажды вечером серьезно сказала она ему. Она увидела, как он нахмурился, и провел рукой по блестящим волнистым темным волосам.

— Я очень признателен вам за заботу о моем здоровье, но если бы я нуждался в сиделке, я бы тотчас нанял ее! — насмешливо заметил он. — Вам трудно угодить, Линнет. Вы не раз упрекали меня за частые отлучки из дома. Я теперь почти все время здесь — Косима видится со мной каждый день, — и вы опять недовольны!

Линнет почувствовала, как загорелись ее щеки. Неужели он в самом деле внял ее замечаниям и внес изменения в свой образ жизни? Едва ли это так. Скорей уж он задерживается в Венеции из-за Антонии. Правда ли, что он вскоре собирается снова жениться?

Бесполезно было мучить себя всеми этими вопросами. Уже прошла половина срока, на который она подписала с ним контракт. Это время, казалось ей, никогда не кончится, и она мечтала о том, чтобы день, когда ей придется покинуть этот дом, хоть когда-нибудь наступил. Теперь она хотела другого, чтобы этот день не наступал никогда. Она была убеждена, что после того как покинет этот дом, они с Максом никогда больше не увидятся. Да, она нравилась Кэсси, но в ее возрасте привязанности преходящи. Кроме того, Кэсси ожидала школа и радость обретения новых друзей, она скоро забудет ее. Что касается самого Макса, то он никогда больше даже и не вспомнит о ней.

— Ваша беда. Макс, в том, что вы постоянно бросаетесь из одной крайности в другую, — несколько резко говорила она ему. Он лениво улыбнулся, и ее сердце на секунду сбилось с ритма.

— Ничего подобного. Завтра днем я играю в поло. Так что, устраиваю себе отдых. Вы теперь довольны? Не так давно вы меня обвиняли, что я только и делаю, что развлекаюсь. Вы почти так же невыносимы, как в свое время была Альба!

Ее щеки запылали. Они могли выдать ее настоящие чувства.

— Нет ничего удивительного в том, что люди заботятся друг о друге, — был ее ответ.

— Забота редко бывает бескорыстной, или же она несет в себе какие-либо ограничения, — продолжил он. Под маской цинизма было спрятано разочарование. Я знаю, что Альба любила меня, но у нее были две свои дочери. И, естественно, она любила их гораздо больше, чем меня. Я постоянно ревновал ее. Мой отец любил только свой бизнес и память о моей матери. Я сомневаюсь, чтобы он уж очень интересовался мною. Он видел во мне только наследника тех традиций, которые и он унаследовал, и богатства, накопленного им. Что же касается моей дорогой жены…

Он резко оборвал себя. Его рот твердо сжался. В его глазах Линнет прочитала горечь, стыд и гнев. У нее перехватило дыхание. «Что?» — хотелось ей прокричать. «Не останавливайся — расскажи мне!»

Но он больше ничего не сказал. Было ясно, что он и не собирался этого делать, на лету исправив свою ошибку! Она еще раз убедилась, что он не хочет говорить о своей семейной жизни, и этот секрет он собирается хорошо хранить и дальше!

— Я не согласна с таким пониманием мира или же точкой зрения на чувства других людей, — упрямо заметила Линнет. — Вы также не должны этого делать. Кэсси любит вас и взамен не просит ничего, кроме любви. Дина, как вы сами сказали, пожертвовала ради вас своими желаниями и мечтами.

Он посмотрел на нее весьма странным взглядом.

— Ну, певчая птичка, вы сегодня включились на полную мощность! — ядовито заметил он. — Вы рассуждаете со всей мудростью неопытного человека, вас ждет разочарование!

— Откуда вы знаете, что в моей жизни не было своих трудностей? — недовольно воскликнула она. — Если бы все было так легко и просто, я бы никогда здесь не оказалась!

— У вас были сложности, но их причинили обстоятельства, а не другой человек, — заметил он. — Вы молоды, оправитесь и снова будете петь! Возможно, встретите в концертных залах мира молодого красавца-тенора и выйдете за него замуж…

То, что он так легко рассуждал о ее будущем с кем-то другим, очень расстроило ее. Ему было все равно; конечно, ему было все равно! Поэтому он так легко рассуждал обо всем. Слава Богу, он не подозревал, что ее сердце разрывается — так он был ей нужен.

— Я даже и не думала об этом, — заметила она, и он неприятно рассмеялся.

— Ну, бросьте, конечно, вы об этом думали! Каждая женщина начинает об этом думать примерно с тринадцати лет! — возразил он. — Они только входят в комнату и сразу оглядываются, чтобы выбрать наиболее подходящую кандидатуру. Тут ничего не поделаешь, они так запрограммированы. Через двадцать лет они начинают искать кандидатов для своих дочерей!

— Может, так и делают в высшем обществе в Италии! Но английские девушки обычно ждут, когда они встретят кого-нибудь — и влюбятся!

Она слегка колебалась, прежде чем произнести последние слова, но он поднял брови, и она поняла, что он все уловил.

— И что хорошего, если под влиянием незрелых эмоций молодая девушка выберет не тот предмет обожания? — осведомился он. — И станет несчастной?

Линнет ясно почувствовала, что их спор перестал быть гипотетическим, что они вышли за рамки абстрактных рассуждений, и разговор на самом деле касается его самого.

— Ничего хорошего, значит, людям не повезло, но на этом жизнь не кончается! — заметила она. — Люди совершают ошибки, иногда им приходится расстаться, но это совсем не значит, что они не смогут полюбить снова.

Он покачал головой.

— Мы эту ситуацию оцениваем здесь по-другому, — заметил он. — Семейная жизнь и брак стоят на первом месте. Не так-то легко расстаться с помощью скандала или развода. Ты сам застелил себе постель, вот и лежи там счастливым или же нет!

— И что, ни у кого нет связей и никто не влюбляется, если он обременен узами брака? Что-то мне в это не верится! — запротестовала Линнет.

— Конечно, так случается! Но все связи проходят весьма скрытно. Особенно это касается женщины, — сказал он. — Ни одна связь не может разрушить семью. Что касается моей семьи, любовь и брак — это две абсолютно разные стороны одного вопроса!

Линнет вздрогнула.

— Я бы не смогла выйти замуж не по любви, — твердо заявила она.

Он мягко и чуть насмешливо улыбнулся, Линнет поняла, что эта насмешка относилась только к нему самому.

— Я думал так же, когда был молод и обожал англосаксонскую мораль. Сейчас я считаю, что наша мораль гораздо лучше не следует ждать чего-то романтического, в брак вступают с открытыми глазами, и хороший адвокат должен прежде всего составить брачный контракт! Таким образом, не останется места для ошибок. — Он посмотрел на часы. — Так как вы задержали меня на целые полчаса, рассуждая о всякой ерунде, мне придется работать гораздо дольше, чтобы компенсировать потерянное время! Я надеюсь, что совесть загрызет вас!

Линнет долю сидела на темнеющей террасе, после того как он покинул ее Совесть действительно грызла ее! Но она ее тревожила совсем по другим причинам, он, конечно, не мог догадаться по каким Ей было неприятно, что она уже составила о нем мнение еще до того, как они встретились И хотя она продолжала предвзято ответить о нем и дальше, у нее уже накопились собственные наблюдения и сложилось свое, иное мнение. Она обязана была доверять собственным глазам и ушам. Да, он не был святым, но он такими не притворялся. Однако не был он и воплощением дьявола! Она представляла его жестокосердным искателем наслаждений, а он оказался много работающим человеком, обладавшим развитым чувством долга по отношению к семье. Его единственное прегрешение состояло в том, что он женился на женщине с которой у него полностью отсутствовала совместимость. Разве кто-то вправе был назвать это преступлением?!

Правда, он старался получать от жизни удовольствие, причем делал это с такой же ненасытностью, с какой занимался работой Нельзя отрицать, что он, как все итальянцы, был гурманом по отношению к женщинам Но было ли правдой, что он плохо относился к своей жене и изменял ей?

Линнет трезво заключила, что, скорее всего, никогда не будет точно знать это Но она все больше сомневалась в истинности подобного утверждения. Сколько в рассказах Джоанны было лжи, сколько ее утверждений можно было объяснить, просто истерией, и сколько ее собственной вины было в том, что их брак не сложился? Вины, которую она, конечно, никогда не признала бы!

Линнет не могла отрицать, что Макс физически привлекал ее с самого начала, еще тогда, когда она была уверена в его вероломстве. Это влечение к нему было стихийным, его нельзя было объяснить никакими разумными доводами Сейчас она чувствовала к нему любовь, которая зародилась помимо ее воли, пока не сразила ее, как удар молнии, после того приема. Чувство зрело и росло потихоньку и незаметно, по мере того, как она узнавала его все лучше и лучше. Она постигала его достоинства и недостатки, присущие любому человеческому существу. Могла ли она влюбиться в него такого, каким она его представляла прежде? У нее было маловато опыта в подобных вещах, но ее никак нельзя было назвать глупенькой!

Это все пустые рассуждения, устало подумала она, вставая и тихо закрывая двери террасы за собой. Она любила его, но для него ничего не значила. Он снова женится — на этот раз «без всякой романтики и трезво оценив обстановку». У Кэсси появятся братики и сестрички, с которыми она будет играть на пляже, «Кафаворита» оживет, там будут проходить приемы и празднества. Все будет прекрасно организовано элегантной и красивой хозяйкой. Дина снова заживет собственной жизнью, выйдет замуж за своего швейцарского банкира. Все будут очень счастливы!

«А я?» — печально подумала она. Ну, она попала к ним просто по ошибке, скажем так. Она не должна принимать участия в этой мизансцене! Дверца клетки отворилась и запоры уже давно были только иллюзией. Птичка свободна и может улететь, но, к сожалению, у нее сильно обгорели крылья!

Сентябрь в Италии прекрасен. Дома Линнет тоже обожала это время. Может, быть потому, что ее день рождения приходился на последнюю неделю месяца! Ей нравились туманные утра, и легкие мазки золота и меди в листве, которая очень скоро начнет опадать.

Здесь небеса были чистыми и синими каждый день, а днем было еще очень жарко. Но жара уже становилась все же более мягкой, она не так сильно действовала на нервы людям. В этот более прохладный сезон они возвратились в «Кафавориту». Она нашла, что хотя в Венеции еще было множество туристов, некоторая напряженность оставила атмосферу города. Он стал очень приятным и комфортабельным, и по нему было приятно бродить.

За несколько дней до ее дня рождения Линнет получила пакет из дома. После этого произошла целая цепь событий, которые иначе бы никогда не случились, потому что она не собиралась говорить о своем дне рождения. Но Кэсси была с ней, когда прибыла посылка. Она даже завизжала от предвкушения и потребовала, чтобы Линнет тут же вскрыла пакет.

Ее родители прислали ей великолепно изданную книгу, со многими иллюстрациями, о жизни и творческой карьере великих оперных певцов. Кэсси с удовольствием пролистала книгу, восхищаясь великолепными костюмами и прекрасными декорациями.

— Похоже на карнавальную неделю в Венеции! — заявила она. — Ты тоже занималась этим, Линнет, прежде чем приехала и стала жить с нами?

— Нет, моя девочка. Здесь показаны великие артисты, знаменитые звезды, объяснила Линнет. — Но возможно, когда-нибудь я тоже стану знаменитой!

Кэсси была в шоке.

— Но тогда тебе придется уехать от нас! Я не хочу, чтобы ты уезжала!

— Милая, но я же не могу вечно жить у вас, — нежно ответила она девочке. Кэсси ее очень растрогала!

— Почему нет? — Кэсси воинственно задрала вверх подбородок. На мгновение она стала выглядеть совсем как Джоанна, особенно когда та старалась добиться своего. У Линнет дрогнуло сердце.

— Папа не будет возражать, я знаю! Мы попросим его!

Линнет подумала, что папа, конечно, будет против. Она была в ужасе — ей следовало что-то предпринять, чтобы отговорить Кэсси от каких-то разговоров с отцом на эту тему. Она не могла объяснить этой маленькой, упрямой и любящей девочке, что когда-нибудь у нее будет новая мама, которая станет заботиться о ней. И этот день может настать довольно скоро. Поэтому она сказала:

— Мне кажется, что нам не следует этого делать, Кэсси! Твой папа знает, что когда-нибудь я вернусь к моей музыке, но зато когда-нибудь он возьмет тебя с собой, и ты послушаешь, как я пою!

Кэсси радостно захлопала в ладоши, ее отвлекла эта перспектива. Но ее зоркие глаза увидели поздравительную открытку, наполовину спрятанную под упаковочной бумагой, после того как они развернули книгу.

— О, Линнет, это же твой день рождения! — воскликнула она. — У тебя сегодня день рождения?

— Нет, он будет в субботу, — призналась Линнет. — Мои мама и папа хотели, чтобы я получила книгу вовремя. Но, Кэсси, в двадцать два года уже не так ждешь своего дня рождения. Я имею в виду, что не надеваешь смешные бумажные колпачки и не получаешь так много подарков, тортов и прочее…

Кэсси слушала ее с удивленным выражением лица, как будто она никогда не слышала о таких вещах. Линнет с ужасом начала понимать, что ребенку никогда не справляли веселый день рождения.

— Как ты проводишь свой день рождения? — спросила она девочку.

Кэсси некоторое время подумала.

— Папа берет меня с собой и мы идем пить чай куда-нибудь в шикарное место, — начала было она, но в это время вошла Дина и Кэсси забыла, что собиралась рассказать.

— Тетя Дина, тетя Дина, у Линнет в субботу день рождения! — важно объявила она.

Дина улыбнулась и перевела взгляд с взволнованного ребенка на Линнет.

— Вот как? Мне кажется, что ты никому не хотела говорить об этом, Линнет, не так ли? — проницательно осведомилась она. — Нехорошо, Линнет! Мы должны отметить это! Я скажу, чтобы Алдо приготовил праздничный обед.

Линнет вздохнула и сказала:

— Нет, я не хочу, чтобы у вас возникали какие-то хлопоты… — но увидев решительное выражение лица Дины, она поняла, что ее доводы не подействовали. Внезапно она решила, как это можно сделать.

— Нет, этого делать не следует. Давайте отпразднуем одни мы. У нас будет желе, торт, бананы, всякие смешные плакаты и бумажные шляпы и многое другое. Мы будем играть в разные игры, и у каждого из нас будет свой отдельный подарок.

— Мы сможем поменяться подарками? — спросила Кэсси.

— Конечно, — торжественно пообещала ей Линнет.

Кэсси радостно запрыгала.

— Папа тоже должен прийти! — заявила она. Линнет тут же начала сомневаться в мудрости своего решения, принятого так спонтанно.

— Но я не знаю, Кэсси… Он может быть слишком занят и слишком взрослый, чтобы так проводить время…

— Ты и тетя Дина тоже слишком взрослые, а почему он не подходит нам?

В вопросе Кэсси была определенная логика. Ей трудно было возразить, и она пригласила отца в ту же минуту, как только увидела его во время ланча в тот же день.

Макс посмотрел на Линнет поверх головы своей дочери, его рот искривила ленивая ухмылка.

— Это ваша идея?

— В некотором роде — да. — Она не могла обвинить его в том, что он лишал свое собственное дитя того удовольствия, которое получали, как она считала, все дети. О чем думала Джоанна? Неужели у них в Верн-Холле не проводились детские праздники?

Но Кэсси сказала, «папа идет со мной пить чай». Она не упомянула мать, не сказала, что они ходили в ресторан втроем. Какой же матерью была Джоанна? Линнет оборвала свою мысль, ее удивила злоба, которую она испытала к подруге. Часто ли доводилось Кэсси видеться с ней?

— Мне кажется, — произнес Макс, в его глазах все еще сохранилась усмешка, — вам следует поговорить с Алдо. Он, может быть, не знает, как готовить бананы в заварном креме!

— Я смогу все это приготовить сама. Мне не хотелось бы доставлять никому лишних хлопот, — быстро проговорила Линнет.

— Линнет, я плачу своим слугам за их работу. В их лексиконе отсутствует выражение «доставлять хлопоты»! — он сказал это совершенно спокойно, но так, что она почувствовала себя на месте Кэсси. — Им потребуются некоторые объяснения и небольшая помощь, вот и все! Я уверен, что они прекрасно справятся с поставленной перед ними задачей!

Энтузиазм Кэсси пути назад уже не оставлял, поэтому Линнет пришлось заниматься всеми приготовлениями к празднику, который она так внезапно затеяла. Она обошла много улиц в Венеции в поисках креповой бумаги, чтобы изготовить шляпы и плакаты, и обшарила все небольшие лавчонки на Рива дели Чиавони, чтобы отыскать всякие сюрпризы для подарочков.

Как и сказал Макс, все слуги с энтузиазмом начали готовиться к празднику, как будто понимали, что Линнет все это придумала для Кэсси, а не для себя! Она чувствовала тепло, исходившее от каждого из них, испытывала прекрасное ощущение, что не только занимается с Кэсси, но является членом большой семьи, где все приобщены к общей цели.

Синьора Марчетти и горничные, хихикая от почти детского предвкушения радости, помогли Линнет украсить столовую. Они увешали ее гирляндами воздушных шариков, бантов из креповой бумаги. Стол просто прогибался от огромного количества булочек, желе, бисквитов, крохотных сандвичей и сосисок, с воткнутыми в них зубочистками. Подле каждой тарелки лежала шляпа и небольшой подарок, завернутый в красивую бумагу. Дина внезапно исчезла — Линнет не знала куда, но к семи часам, — время было назначено так, чтобы не было слишком поздно для Кэсси — все было в полном порядке.

— Прекрасно! — воскликнула она, довольная тем, как все получилось. Просто чудо!

Синьора Марчетти была полностью с ней согласна, счастливая улыбка появилась у нее на лице, они все снова начали хихикать. Как раз в это время вошел Макс.

Линнет выпрямилась и постаралась принять серьезный вид, но от возбуждения у нее горели щеки. Она, как всегда, сомневалась, сможет ли он воспринимать ее серьезно. А почему он должен это делать? Он согласился с этим праздником, чтобы доставить удовольствие Кэсси. Она влетела в комнату впереди его. Кэсси прижимала к себе пакет, почти такой же, как она сама!

— Это для тебя! — заявила она, протягивая пакет Липнет.

— Ну, что же вы стоите? Открывайте ваш подарок! — скомандовал Макс.

Она никак не могла решить: то ли он подсмеивался над ней, то ли снисходил к ее слабостям. Он выглядел просто чудесно в своем неофициальном, но прекрасно сшитом бежевом костюме. Этот цвет подчеркивал его загар, черные, как ночь, волосы и совершенно неожиданную синеву его глаз. Линнет быстро отвернулась, иначе он смог бы все прочесть в ее глазах. Она опустилась на колени, пытаясь быстро освободить подарок от лент и бумаги. Она надеялась, что эта суета поможет замаскировать ее истинные чувства.

Но у нее вырвался возглас восторга, когда она наконец избавилась от упаковки, и пред ней предстал большой Паддингтонский мишка, наряженный в полном соответствии с его описанием в книге, которую она читала Кэсси. Кэсси была без ума от Паддингтона и всех его проделок.

— Правда, он красивый? Тебе он нравится?

— Он прекрасен, — заверила ее Линнет. — Каждую ночь я буду сажать его к себе на кровать! — Она была так растрогана, что неожиданно посмотрела на Макса. Линнет была просто поражена тем, что она прочла в его глазах.

Все они были нарядно одеты — Кэсси потребовала этого — сегодня был праздник! Линнет надела светло-кремовый наряд, на груди была драпировка, она открывала ее горло и мягко обрисовывала грудь. Пышная юбка дополняла наряд. После того приема Линнет вдруг с чувством вины обнаружила, что ей нравятся красивые наряды. Она тратила большую часть своих достаточно высоких заработков в модных магазинах Венеции. Материал платья был очень легкий, он как бы ласкал кожу. Ее волосы, ставшие еще светлее после долгого пребывания на солнце, она скрепила золотыми заколками за ушами, они падали пышным водопадом по плечам. Она не знала, что предвкушение праздника придало особый блеск ее серым глазам. Ее кожа золотилась, как свежий мед. На лице мужчины, стоявшего рядом с ней, она уловила откровенное желание. Его взгляд поведал ей, что она прекрасна!..

Линнет проглотила комок в горле. Она была не в состоянии справиться с нахлынувшими на нее эмоциями. Она быстро наклонилась, чтобы собрать бумагу.

— Счастливчик старина Паддингтон, — лукаво прошептал он ей прямо в ухо, затем он сказал громко, чтобы все могли слышать:

— Линнет, его было не так легко найти. К счастью, у меня имеются кое-какие связи.

Сама мысль о том, как Макс ли Анджели сидит в своем офисе и обзванивает своих сотрудников, чтобы отыскать огромного Паддингтонского медведя, заставила Линнет расхохотаться. И спасла ее от того, чтобы продемонстрировать свои эмоции.

Именно в этот момент стало ясно, почему отсутствовала Дина. Она вошла в комнату, за ней следовал Алдо с огромным пирогом, на котором по-английски и по-итальянски было написано «С днем рождения, Линнет!» и были укреплены двадцать две свечки.

Для Линнет это было полным сюрпризом. Неожиданно на глазах у нее показались слезы. Она заморгала и воскликнула:

— Боже, это уже слишком! — Она схватила бумажную салфетку и быстро вытерла слезы. Все засмеялись, а она просто не могла заставить себя взглянуть на Макса.

— Предполагается, что это веселый праздник, — услышала она его слова. Если вы думаете, что я собираюсь пить за ваше здоровье эту апельсиновую шипучку, вы сильно ошибаетесь, молодая леди!

Он хлопнул в ладоши, и вошел Джанни с подносами, заполненными бокалами и бутылками превосходного шампанского. Хлопнули пробки, и все, включая слуг, подняли бокалы. Даже Кэсси налили чуть-чуть, долив бокал апельсиновым напитком.

Макс протянул ей бокал, и ей пришлось посмотреть ему в глаза, когда она брала шампанское. Он слегка улыбался. Одобрительное выражение его лица сменилось серьезным.

— За вас, певчая птичка, — тихо сказал он. — Пусть вам надолго запомнится ваш день рождения в Венеции!

Как будто она могла бы забыть его, подумала Линнет. Ее обуревали чувства счастья и грусти. Этот день навсегда останется в ее памяти. Единственный праздник, который она провела с любимым мужчиной. Она закусила губу, зная, что должна выглядеть очень счастливой и ни в коем случае не выдать свою грусть!

— Спасибо! Спасибо всем вам, — промолвила она и улыбнулась. — Грация! Мольто грация!

Но на этом праздник не закончился! Она получила небольшие подарки от каждого из слуг. Дина подарила ей прелестную статуэтку птицы в полете, великолепно исполненную в стекле так, как только могут исполнить местные мастера. Зажглись свечки на пироге, и она должна была задуть их Когда огоньки замерцали и потухли, и дым спиралями начал подниматься вверх. Макс достал из кармана небольшую бархатную коробочку, которую он протянул пораженной Линнет.

— Но вы не должны этого делать..! Я уже получила моего Паддингтона, и потом… птичка, которую… — заикалась она.

— Это подарки от Косимы и Дины. Я дарю отдельный подарок, — настаивал он. — Откройте коробочку и, пожалуйста, перестаньте спорить, Линнет. Так себя не ведут!

От отчитал ее нежно, но весьма твердо. Дрожащими руками она открыла бархатную коробочку. На белом шелке лежала нитка великолепного молочного цвета жемчуга. Он был прекрасен и, конечно, никакой не культивированный, а самый настоящий. Она громко воскликнула:

— Я не могу…

— Не глупите. Это подарок на день рождения, вот и все, — спокойно заметил он и, взяв жемчуг из футляра, быстро застегнул нитку, у нее на шее. Его пальцы коснулись ямочки ни шее, когда он приподнял ей волосы, чтобы застегнуть блестящую бриллиантовую застежку. Линнет почувствовала, что все ее тело обдала волна невыносимого жара, потом ее бросило в дрожь!

Она уже раньше испытывала подобное ощущение. Линнет хотела его — чтобы его руки обнимали ее, чтобы его тело прижималось к ней, чтобы он целовал ее так, как давным-давно, в кабинете. Если он поцелует ее еще раз, она не сможет не ответить ему… Она захочет, чтобы последовало продолжение… Когда он отошел от нее, она качнулась ему вслед, так как ей не хотелось, чтобы он покидал ее.

Линнет постаралась прийти в себя. Сейчас был праздник, присутствовали другие люди и маленький ребенок. Она должна перестать безумствовать.

— Это великолепное ожерелье, Макс, — сказала она. — Вам не следовало покупать его для меня, но вы сделали это… И я вас благодарю.

— Я покупаю, что хочу, для того, кому хочу сделать приятное. — Он равнодушно пожал плечами. — Вы не разрешили мне заплатить за платье для приема, вам пришлось его купить. И было глупо с вашей стороны отказаться принять деньги…

Линнет отвернулась, ей вдруг стало не по себе. Она была рада, что он говорил так тихо, что его больше никто не слышал. Этот жемчуг не был подарком, это была плата. Вот и все! Он нашел способ заплатить ей, несмотря на ее отказ. Он компенсировал ее затраты на платье! Для него деньги ничего не значили. Он спокойно мог себе позволить такую ни к чему не обязывающую щедрость. Для него было важно контролировать ситуацию и доказывать это. Делать то, что он желал. Не имело никакого значения, если нужды и желания людей не соответствовали его потребности главенствовать всегда и везде!

В течение почти часа Линнет ела желе и сандвичи, разрезала праздничный пирог, принимала участие в разных играх. Она старалась не нарушать праздничную атмосферу, которая пришлась так по вкусу всем остальным в доме. Но ощущение радости, которым она была переполнена раньше, покинуло ее. У нее осталось ощущение, что это всего лишь маскарад!

Когда, наконец, все закончилось, слуги принялись за уборку. Довольная Кэсси пошла спать, и Дина отправилась к себе в комнату, заявив, что умирает от усталости. Линнет несколько поникла, не столько от утомления, сколько от того, что устала притворяться.

— Я думаю, что мне пора идти в свою комнату, Макс, — спокойно сказала она ему.

Он загородил ей дорогу, когда она направлялась к двери.

— Еще не пора, — загадочно заявил он. — День рождения еще продолжается, и вообще, еще слишком рано, чтобы идти спать! Пошли.

— Но Макс… — она вздохнула. У нее было только одно желание: как можно скорее уйти, остаться одной с грустной мыслью о разочаровании. Он крепко взял ее за руку и повел, все еще сопротивляющуюся через столовую и холл к парадному входу в палаццо. У нее не оставалось сил, чтобы протестовать более энергично. У двери стоял Джанни, и с заговорщическим выражением лица отворил дверь.

Снаружи уже темнело и поднималась полная луна. Ее лучи образовывали светящиеся дорожки на нежно плещущейся воде. Линнет увидела у калитки выгнутую, элегантную тень гондолы и спокойно стоящего гондольера, который легко опирался на весло.

— Что? — начала было она, удивляясь, но он уже усаживал ее в лодку.

— Я знаю — я уже слышал все возражения. Гондолы слишком дороги, на них катаются только туристы, настоящие венецианцы пользуются вапоретти. Но только раз, Линнет. Вам стоит это испытать!

Лодка тихо качалась в воде, и Линнет не оставалось ничего другого, как повиноваться Максу, который посадил ее рядом с собой на мягкое сиденье под навесом. Перед ними на маленьком столике стояло шампанское в ведерке со льдом и два хрустальных бокала. Макс отдал приказание гондольеру, он повернулся к ним спиной и вывел лодку на середину канала.

— Как тривиально, не правда ли? — произнес Макс, его белозубая улыбка резко выделялась в полутьме. — Не беспокойся, я не заказывал ему петь серенады. Но я могу заплатить, если ты хочешь.

В течение этого дня Линнет пережила слишком много смен настроения и эмоций. Ей было трудно справиться с ними. Она была то беспечно счастлива, радовалась, была благодарна, то ее терзали несбыточные желания, и она была горько разочарована. Теперь она оказалась здесь, в гондоле, скользившей мимо освещенных палаццо и кафе, где сидело множество людей. В небе сияла луна, и Макс ди Анджели сидел рядом с нею. Она уже не могла понять, что же испытывает — радость или печаль. Она была как бы в оцепенении… Казалось, что все происходит во сне!

Они двигались по Большому Каналу по направлению к ярко освещенной Риальто. Макс аккуратно откупорил шампанское и наполнил бокалы.

— О, мне кажется, что я уже выпила более, чем достаточно сегодня, мечтательно заявила Линнет. Но она осушила свой бокал, и он тихонько рассмеялся. Он легонько обнял ее за плечи. Шампанское подействовало на нее. Магия Венеции окутывала их. Макс сидел рядом, теплый, волнующий и очень мужественный. Линнет захотелось, чтобы эта поездка никогда не кончалась, чтобы они продолжали плыть вечно, только они двое. Никакого мира вокруг них, никаких сложностей, ни прошлого, ни будущего!

Гондола свернула в маленький, тихий канал, где высокие темные здания затемняли свет луны. Виднелись темные тени мостов.

— Достаточно, — сказал Макс, взял бокал из ее рук и поставил на столик.

— Линнет, я хочу, чтобы ты была счастлива, но чтобы ты все понимала и чувствовала. Я хочу, чтобы ты знала, что делаешь и что делаю я!

Он крепче обнял ее, другой рукой он приподнял ей голову, и она почувствовала, как он ее целует!

Линнет перестала дышать и думать. У нее сладко закружилась голова. Поцелуй продолжался бесконечно. Она помнила, как долго она ждала этого поцелуя… Гораздо дольше, чем могла признаться себе! Ее губы прижались к его губам, она раскрылась для него и растворилась в нем. Ей не хотелось отпускать его. Ее невинность и сексуальность слились воедино.

Макс наконец освободил ее губы, но только для того, чтобы пропутешествовать своими губами по ее шее и ниже.

— Я весь день хотел этого, — прошептал он. У Линнет закружилась голова. Не столько от шампанского, сколько от сильного и грешного желания, чтобы он продолжал целовать и обнимать ее.

— И этого тоже… — его рука легко проскользнула в вырез ее платья и коснулась груди.

Линнет боялась, что она сейчас умрет или от наслаждения, доставленного его ласками, или от неумолимого желания, чтобы ласки продолжались еще и еще. Необычные ощущения пронизывали ее тело, но они находились в плывущей лодке, под открытым небом, и широкая спина гондольера была всего лишь в метре от них.

— О Макс, не надо… — выдохнула она. — Так нельзя… Я имею в виду… здесь кругом народ…

Его нежные опытные пальцы продолжали путешествие, они были ей очень приятны.

— Линнет, уже темно, кроме того, в гондолах происходят не только такие вещи, — заметил он. — Тебе не следует беспокоиться. Я не собираюсь заниматься любовью здесь! Это только прелюдия. Затем мы вернемся домой.

Его простое заявление, которое он сделал между прочим, что он может заниматься с ней любовью, когда и как он решит для себя удобным, как будто она уже дала ему свое согласие, или же согласия просто не нужно спрашивать, поразило ее. Голова ее прояснилась. Она сразу пришла в себя! Она оттолкнула его ласкающие руки и забилась в глубину сидения.

— Ты, наверное, часто занимаешься такими или более серьезными вещами в гондолах, — обвинила она его. Волна жара поднималась по шее, Линнет была рада, что вокруг так темно. — Напоить девушку шампанским, и приказать гондольеру, чтобы он плыл по самым темным каналам!

Он не предпринял никакой попытки снова обнять ее. Наоборот, он ее совсем не касался.

— Совсем не обязательно говорить гондольерам о таких вещах, — мягко и обиженно ответил он. — В чем дело, Линнет? Еще мгновение назад тебе все это нравилось. Ты свободна, я свободен! Разве существует какая-то причина, по которой мы не можем заниматься любовью, если нам обоим этого хочется?

Множество причин, хотела она воскликнуть горько. Она была влюблена в него, а он просто хотел удовлетворить свое желание. Или может быть, подумала она в ужасе, он считает, что должен преподнести ей еще один подарок ко дню рождения?! Красивый любовник-аристократ — она должна быть ему по гроб благодарна, что он на время затащил ее в свою постель!

— Ты слишком далеко заходишь в своих предположениях. Макс, — сердито закричала она. — Ты считаешь, что я хочу этого, просто потому что тебе этого хочется! Всегда все должно быть по-твоему, не так ли? Поэтому ты подарил мне жемчуг, так как я настаивала заплатить за платье…

— Забудь об этом чертовом платье! — заорал он настолько разъяренно, что она вздрогнула. — Я купил тебе жемчуг потому, что сегодня день твоего рождения, и мне Хотелось подарить тебе эти бусы. Я нанял гондолу, потому что я думал, что тебе это будет приятно! И поцеловал тебя, потому что ты мне нравишься. Все так просто! Из какого мира ты прибыла сюда, что ты всегда подозреваешь меня и ищешь какие-то дьявольские причины, сложности, мотивы. Ты считаешь, что за все приходится платить? Почему ты никогда не можешь что-нибудь принять просто так, Линнет? Ты что, сама никогда никому ничего не даришь, не отдаешь просто так?




Глава 8


Если гондольер и был удивлен, когда ему приказали возвращаться прямо на «Кафавориту», он ничего не сказал. Он просто спокойно развернул свою лодку и выполнил приказание.

Он, должно быть, уже видел подобные вещи не раз, подумала раздраженно Линнет. Любовные связи, которые начинались или переставали существовать, пока он мирно вел гондолу, быстрые совокупления или долгая молчаливая борьба, происходившая на этом маленьком пространстве, почти прямо за его спиной. Венеция была создана для любовных интриг! Но она сама, как оказалось, — нет, печально подумала Линнет. У нее не хватало современной утонченности, чтобы получить удовольствие от короткой связи с Максом, даже если ей безумно этого хотелось. А она хотела его — Боже, как она его желала!

После вспышки гнева Макс был поразительно молчалив; пока они тихо скользили обратной дорогой по всем этим каналам. Она не могла понять, что с ним: был ли он зол, разочарован или просто презирал ее. Линнет больше не могла выносить молчание.

— Макс, ты просто не можешь понять. Я совсем не та девушка, которая может легко — ну, ты сам понимаешь…

— Нет, я не понимаю, Линнет, — холодно ответил он. — Я понимаю, что ты все еще не потеряла свою невинность, но всегда что-то приходится делать в первый раз! Мир уже не делится на хороших девочек, которые еще не занимаются этим, и плохих, уже занимающихся сексом. Ты думаешь, я бы разочаровал тебя, или я не знаю, что требуется женщине и как ей помочь в этом?

— О, я уверена, что ты все прекрасно знаешь и можешь! — резко ответила она, обиженная. Свет из окна, мимо которого они проплывали, осветил его лицо, оно потемнело от подозрения.

— И что же ты имела в виду, утверждая подобное?

— А… ничего! — она устало прижала руку ко лбу. — Мы можем просто возвратиться домой и все позабыть? Я так устала!

— Конечно, — он пожал плечами. — Я с удовольствием это сделаю. Но я бы дал тебе один совет, сформулировав его словами, которые я узнал от своего английского друга… Если вы не собираетесь пить чай, не ставьте чайник на огонь!

Линнет сидела полу отвернувшись от него. Она вся кипела от гнева, но, к сожалению, ничего не могла возразить! Она с удовольствием лежала в его объятьях. Она просто сгорала от желания. Не требовалось никакого сексуального опыта, чтобы понять, к нему все эти ласки могут привести.

Она просто плыла по течению, соблазненная романтической атмосферой, вином и лунным светом, и оказалась в мире грез, где она любила его и он любил ее, и все было прекрасно!

Но он не любил ее! Он ее желал и решил, как какой-то король, что станет ее любовником на сегодняшнюю ночь — может, на более длительный срок, если его устроит подобное положение вещей, кто знает? Его неожиданная, как бы каждодневная практичность сразу разбила ее романтические иллюзии. Может быть, он и не собирался делать этого — потому что для него эта связь ничего не значила, — но мог разбить ее сердце! Помни, что ты скоро покинешь этот дом, предупредила она себя. Тебя скоро забудут, но ты его не забудешь!

Она хотела отказаться от его поддержки, когда гондола причалила у «Кафавориты», но внезапная волна резко качнула лодку, и она была вынуждена опереться на его руку, выходя из лодки. Его рука быстро отодвинулась от ее локтя, и он последовал поодаль от нее, когда невозмутимый Джанни открыл дверь и впустил их в дом.

— Нет никакой необходимости скрываться от меня, Линнет, — сказал он, видя, как она собирается быстро взбежать вверх по лестнице. — Все останется, как было до сих пор. Ты работаешь для меня, и все! Я не собираюсь щупать тебя по темным углам или делать неприличные предложения. Это совсем не мой стиль!

— Я и не помышляла ни о чем подобном, — ответила она тихим, обиженным голосом.

— Тогда тебе не следует так волноваться. Ты находишься в полной безопасности. — Он тяжело вздохнул, — Спокойной ночи, певчая птичка, и еще раз счастливого дня рождения!

Она смотрела на него, пока он не повернул к своему кабинету, а потом медленно начала взбираться по лестнице в свою комнату. Только когда за ней закрылась дверь, она начала вспоминать события всего вечера. Темные тени под мостами… его рот, путешествующий по ее шее и ниже. Себя, дрожащую от возбуждения и желания… Она еле могла сопротивляться сильному желанию побежать за ним по темным коридорам и сказать: «Вот она я, бери меня Я не хочу оставаться в безопасности, я хочу быть твоей. Даже если я знаю, что ты меня не любишь!»

Она изо всех сил сопротивлялась этому желанию. Не из-за того, что боялась или была такой уж благонамеренной, но потому что знала, что он посмеется над ней и отошлет спать. У нее был шанс, и она отказалась от него! Он знал, кто она такая — испуганная, неопытная девчонка! Совсем не тот тип, который серьезно воспринимает Макс ди Анджели.

Линнет осторожно сняла бусы, подаренные Максом, и поместила жемчуг на постель из белого шелка в футляр, который, видимо, положила на ночной столик горничная. Она не сможет оскорбить этого гордого человека и вернуть ему подарок.

— Я купил этот жемчуг, потому что сегодня твой день рождения, и я хотел подарить его тебе. — Так он сказал. Она понимала, что, конечно же, он подарил ей драгоценность совсем не за будущие любовные утехи, которые намеревался разделить с ней! Ему не нужно было действовать подобным способом. Женщины льнули к нему не за какую-то мзду, а просто потому, что он излучал сексуальность и шарм. Она сохранит жемчуг, но никогда больше не будет надевать его! — Вот и остались мы вдвоем, ты и я, мой мишка, — сказала она, ложась в постель и накрываясь одеялом. Она не станет плакать, твердо приказала она себе. В этом нет никакого смысла! В мире существуют вещи, которые недоступны, как ни рыдай. Плач не сможет компенсировать их недостижимость. Для нее любовь Макса ди Анджели была именно такой вещью.

Прошло несколько дней, и однажды утром, после завтрака, Макс неожиданно призвал Линнет к себе в кабинет. Что я сделала не так в этот раз? Такова была ее первая реакция. Она как бы снова начинала свою службу в «Кафаворите», когда на каждом шагу совершала ошибки.

Она говорила себе, что глупо испытывать подобные опасения. Прошло много времени с тех пор, когда Макс мог найти серьезные просчеты в ее работе. У нее были прекрасные отношения с Кэсси, она хорошо ладила с Диной. После ее дня рождения прислуга также хорошо относилась к ней. Она не могла припомнить, что же она сделала не так.

Но ей было не по себе, потому что после той ночи в гондоле он изменил свое отношение к ней. Он всегда держался по отношению к ней с идеальной корректностью, но был абсолютно ледяным и формальным, так, что, казалось, не было того мгновения, когда они чуть не стали любовниками. Если бы она до сих пор не ощущала прикосновения его рук, она была бы уверена, что ничего этого не было.

Сначала она решила, что он был разочарован, ошибочно посчитав, что ее легко соблазнить, однажды переоценив силу своего очарования. Затем она начала подозревать, что он сожалеет, что под влиянием минуты чуть не сблизился всего лишь с нанятой гувернанткой. Возможно, что его вспыхнувшее и потухнувшее желание стало для него источником неприятных воспоминаний!

Каковы бы ни были его соображения, он старался никогда не оставаться с ней наедине. Линнет, со своей стороны, стремилась как можно реже попадаться ему на глаза. Они встречались только во время обедов и ужинов, при всех разговорах обязательно присутствовал кто-то третий. Так было до сих пор, но теперь он вызвал ее, и ей придется разговаривать с ним.

Он сидел за столом, заваленном бумагами. На его лице была обычная вежливая маска.

— Садитесь, Линнет, — сказал он. — Я вас долго не задержу!

Она нервно присела на кончик стула.

— Я что-нибудь сделала не так? — спросила она.

— Не так? — он непонимающе посмотрел на нее. — Конечно, нет. Почему вдруг такой вопрос? Почему вы что-то должны сделать не так?

Он разрезал конверт ножом для бумаг дамасской работы; как будто не мог зря терять время, быстро просмотрел письмо, нахмурился по поводу его содержания и обратил свое внимание на Линнет.

— Просто я подумал о том, что сейчас уже октябрь, вам придется подумать о будущем, после того как вы покинете нас.

Липнет с трудом подавила неприятное чувство. Его тирада прозвучала так, как будто он старался избавиться от нее. Как будто, подумала она, она стала неудобной и неприятной, и ей не следовало находиться у него в доме.

— Да… конечно, — медленно ответила она. — Хотя, что касается моей будущей учебы, я не смогу о чем-либо твердо договариваться до тех пор, пока не проконсультируюсь со специалистами в январе, и они подтвердят, что все в порядке.

— Я все понимаю и надеюсь, что результаты будут положительными, равнодушно заметил он. — Но ваш контракт закончится раньше, и мне кажется, что вы захотите быть дома в Англии к Рождеству, чтобы провести праздник со своей семьей.

— Вы планируете на очень отдаленное время, — сухо заметила она. Неожиданно слова, которые она не собиралась говорить, помимо ее воли, выплеснулись из нее:

— Только потому, что вы… ну, поцеловали меня… нет никаких причин, чтобы вы волновались, что я буду напоминать вам об этом. Как вы уже сказали раньше, наши отношения будут такими же… какими они были до того вечера.

— Что бы там ни было, — загадочно промолвил Макс, на его губах появился намек на улыбку, — Линнет, вы как раз именно сейчас напоминаете мне об этом, разве вы сами этого не заметили?

— Да, но… Я ничего не имела в виду… — вспыхнув, ответила она, ясно поняв, что он опять переиграл ее. — Я этого не хотела. Это вышло совершенно случайно.

— Меня это совершенно не волнует, Линнет, — устало промолвил он, — Вы что, серьезно думаете, что мне больше не о чем беспокоиться? Просто потому, что я бизнесмен, я всегда планирую все заранее. Я хотел вам напомнить об этом. Вот и все.

Он снова начал распечатывать письма, наклонив темную голову. Линнет вдруг поняла, что таким образом он показал ей, что их разговор окончен. Она встала и вышла из комнаты, безмолвная и растерянная.

Ей стало совершенно ясно, зачем он приглашал ее к себе. Она здесь работала по контракту, который скоро закончится. Она просто была наемной служащей! Он ей хотел сказать, чтобы она не воображала себе, что если однажды он захотел позабавиться с нею, то от этого изменяются условия контракта. У нее не возникает никаких привилегий, она не может на него претендовать. Ее статус совсем не изменился. Так оно и есть!

И он не мог измениться, с болью поняла Линнет, если бы даже той ночью события потекли по другому руслу и она очутилась бы у него в постели. Он все равно оставался бы европейским патрицием с голубой кровью, а она была бы платной прислугой, и ничего более. Ее положение никогда не смогло бы измениться, и потребность в ней в его жизни никоим образом не увеличилась бы.

Девочка, тебе едва удалось избежать подобного положения, сказала она себе. Она должна радоваться и быть довольной, что не поддалась соблазну!

Тогда почему она не испытывает таких вполне естественных чувств? Почему ее беспокойное сердце не действует по инструкции, так четко выданной ему ее умненькой головкой?

— Я никак не могу понять, что творится с Максом в эти дни? — однажды пожаловалась ей Дина, когда они пили чай в ее маленькой гостиной. Уже была середина октября, погода резко поменялась. Температура понизилась, с лагуны поднимался густой туман. Он окутывал нижние этажи древних зданий. Из окон нижних этажей ничего невозможно было разглядеть. Все это предвещало, какой бывает зима в Венеции — она так отличалась в это время от жаркого безоблачного летнего города.

— Что вы имеете в виду? — намеренно осторожно поинтересовалась Линнет. — Я очень редко вижу его в последнее время и не могу сказать ничего.

— Именно так, — подтвердила Дина. — Он все время старается оставаться в своем кабинете, мало говорит и о чем-то постоянно думает. Как будто ему предстоит прийти к какому-то очень важному решению.

Линнет отпила глоток чая и аккуратно поставила чашку на блюдце, прежде чем ответить Дине:

— Мне кажется, что у него какое-то важное дело, оно и занимает все его время.

Дина покачала головой.

— Я так не думаю. Делами он занят всегда. Они — часть его жизни в течение многих лет, он привык с ними справляться. Мне кажется, это связано с чем-то личным.

— Что… женитьба? — казалось, что холодный туман проник в дом и окутал Линнет, заставив похолодеть ее сердце.

— Возможно, — нахмурилась Дина. — Конечно, было бы неплохо, если бы он женился, но он не должен принимать решение наспех. На этот раз он должен выбрать подходящую женщину, приняв во внимание все обстоятельства, чтобы не повторить прошлой ошибки.

— Я не думаю, чтобы он считал, что совершает ошибку, когда женился в первый раз, если он тогда был влюблен, — заметила Линнет.

— Вы же ничего не знаете об этом, Линнет. Вас не было здесь в то время, отпарировала Дина резко, что было совсем не похоже на нее. — У него были споры с отцом, который планировал для него совершенно иное будущее. Мой брат, может быть, ну как сказать, он всегда считал, что он все знает лучше других. Он ожидал, что остальные будут подчиняться его желаниям.

Сыночек — копия отца, с усмешкой подумала Линнет. Ей так хотелось сказать, что она знает об этом гораздо больше, чем все подозревают, но что она знала? В деревне этот брак стал настоящей сенсацией. Только что Джоанна и Руперт были неразлучны, хотя их отношения никогда не были закреплены официально, но потом, ни с того, ни с сего, Джоанна собралась замуж за итальянского аристократа.

— Макс отправился в ужасном настроении в Париж, чтобы присутствовать на балу, — продолжала Дина, — а вернулся оттуда помолвленный с английской девушкой, которую никто из нас не знал.

Линнет с трудом вспомнила, как Джоанна поехала в Париж — но ведь она постоянно куда-то ездила. К тому времени, внезапно подумала она, — и ей стало очень больно — Линнет все реже и реже видела героиню своего детства.

— Не сейчас, Мышка, я очень занята, — нетерпеливо отвечала ей Джоанна, если Линнет где-то перехватывала ее. Хотя потеря к ней интереса обижала Линнет, сама Линнет была очень доброжелательной девочкой и постоянно придумывала извинения для Джоанны — почему она потеряла к ней интерес: у Джоанны масса дел, вокруг нее вьются толпы друзей, она нужна всем. Теперь, когда она сама становилась взрослее, Линнет поняла, что старшая подружка обращала на нее внимание только тогда, когда ей это было интересно и выгодно.

Она радостно побежала в Холл, когда новости о будущем замужестве достигли ее, переданные «деревенским телеграфом». Она нашла Джоанну в конюшне, где она ухаживала за своей лошадью.

— Джоанна, Джоанна, ты выходишь замуж? Можно я буду подружкой у тебя на свадьбе? — умоляла она вне себя от возбуждения.

Джоанна апатично посмотрела на нее, подняв голову над каштановой масти лошадью.

— Ты? Нет, конечно, тебя Мышка! Я не думаю, что ты будешь моей подружкой, — откровенно ответила она. — Во-первых, свадьба будет в Италии. Мой роскошный новый жених твердо настаивает на этом, а я не собираюсь ему возражать! Кроме того, ты не моя родственница! Подружками невесты всегда бывают маленькие девочки. — Она пренебрежительно посмотрела на Линнет, которая в то время была тощей и длинной, с крупными руками и ногами.

Конечно, у Джоанны было много маленьких кузин. Наверное, их хватало и у ее жениха, пыталась убедить себя Линнет по дороге домой. Сейчас она подумала; где же она прятала это неприятное воспоминание все эти годы? Возможно, она забыла, об этом просто потому, что оно причиняло ей боль.

— Вы правы, меня здесь не было, — согласилась Линнет, как будто ей было все равно. — Меня здесь не будет, когда он женится и в следующий раз. Я к Рождеству вернусь в Англию.

— Нам будет не хватать вас, — заметила Дина. — Но все вполне понятно — вы так много должны добиться в жизни, правда?

Линнет улыбнулась, пусть Дина думает именно так. Так будет лучше. Менее года назад она не представляла себе жизнь без пения. Теперь она знает, что если даже к ней вернется голос и она сможет начать там, где она остановилась, музыка не будет полностью заполнять ее жизнь, как это было прежде. Она никогда раньше себе не представляла, что появится что-то, столь важное для нее. Но тогда, в то время она не знала любви. Теперь она полюбила. Получилось так, как будто она пересекла границу, а вернуться обратно уже не могла. Она стала совсем другой, и это пугало ее.

Ее мрачные мысли и рассказ Дины о Максе не давали Линнет расслабиться. И после чая она решила, что ей стоит выйти прогуляться. Она надела короткий жакет. Он плохо согревал ее в такую хмурую погоду. Но ей хотелось незаметно покинуть дом, выйти через заднюю дверь.

В этот холодный день на улице было мало людей. Венеция неприятно напоминала покинутые декорации. Каблуки туфель Линнет громко стучали по камням. Туманные облачка передвигались вместе с нею и обволакивали ее. Редкие прохожие напоминали тени и выглядели нереальными и угрожающими. Только светящиеся кафе и бары были полны жизни и людей. Линнет не хотела заходить туда. Она неудобно себя чувствовала, потому что была одна. Поэтому она продолжала идти, чтобы немного согреться и отвлечься от своих мыслей. Но ей не удалось достичь ни первого, ни второго. В сердце ее царил Макс — Макс, который никогда не станет принадлежать ей. Скоро он будет принадлежать другой женщине, и она заполнит его жизнь и, будет нежиться в его объятьях. Она приехала сюда, готовая ненавидеть Макса. Но он безо всяких усилий, каким-то образом, не стараясь и не очень-то думая об этом, заставил ее полюбить себя. Она продрогла до костей, когда вернулась домой тем же путем, каким покинула дом.

— Линнет!

Его голос насторожил ее. Он был спокоен, но в нем звучали неприятные нотки. Она испуганно повернулась и увидела, что он стоит рядом, скрестив руки. Он смотрел на нее с таким выражением, что Линнет похолодела. Она никак не могла понять, в чем дело? В его взгляде была холодная злость, с долей презрения и разочарования. Она почувствовала себя червяком, выползшим из-под камня. Он мог тут же растоптать ее и уничтожить, прежде чем она заразила всю его семью.

— Макс… Ты меня испугал. На улице так холодно, мне следует купить себе теплое пальто… — она начала глупо болтать, с удивлением слушая себя и думая, как же она глупо выглядит, когда волнуется.

— Не стоит об этом говорить сейчас, — грубо и резко заметил он, — в мой кабинет, сейчас же!

— Но я…

— Я сказал, сейчас же! — с ним было невозможно спорить, и Линнет молча пошла по коридору. Она слышала, как он тяжело шагал за нею. Она не могла ничего придумать, что бы помогло ей понять, в чем тут дело? Но она знала, что ее ждут неприятности.

Он закрыл дверь за нею, но не пригласил ее сесть и сам не сел за свой стол. Он просто указал на маленькую деревянную коробку, стоявшую на столе.

— Мне кажется, вы узнаете эту шкатулку?

Линнет уставилась на шкатулку. Холодок пробежал по спине и опустился ниже по ногам. Она почувствовала слабость и испугалась, что сейчас упадет в обморок. Это была очень старая музыкальная шкатулка, с фигуркой балерины на крышке. Линнет знала: когда шкатулку открывали, балерина начинала кружиться; если шкатулку заводили специальным ключом, звучал вальс-минутка Шопена.

Она узнала эту шкатулку. Та когда-то стояла на столе у Джоанны в Верн-Холле. Джоанна тогда прятала там свой дневник: «Тот самый, где написаны вещи, которые не следует читать моей мамочке», — издевательски заметила она.

Линнет потеряла дар речи, она застыла, как статуя снежной королевы. Мозг ее перестал работать. Только встревоженные рефлексы бешено реагировали, посылая дрожь вдоль спины!

— Откройте, — сурово сказал Макс, и поскольку она не сразу повиновалась, он повторил, слегка повысив голос, но очень зло:

— Я сказал, откройте ее. Быстро!

Негнущимися пальцами Линнет открыла шкатулку. Она не была заведена, балерина не затанцевала и вальс-минутка Шопена не зазвучал. Внутри шкатулки лежали фотографии. Линнет, как будто во сне, взяла их в руки, он наверное хотел, чтобы она это сделала.

Джоанна. Джоанна на лошади. Джоанна стоит рядом со своей машиной, в день, когда ей ее подарили — ей тогда исполнилось восемнадцать. Джоанна и Руперт на охотничьем балу, Джоанна в белом пышном платье. Джоанна в школьной форме.

Линнет посмотрела на Макса, пораженная той злобой, которая струилась из его ледяных синих глаз.

— Как вы видите, я начал разбираться в бумагах моей покойной жены, промолвил он, резко выделяя слово «бумагах». — Она так мало привезла с собой из дома — но мне кажется, что вам все понятно и так.

— Я, — начала было объяснять Линнет, но он резко остановил ее.

— Эта шкатулка, единственное, что я обнаружил на дне старого чемодана. В течение семи лет нашего брака я никогда прежде ее не видел, — холодно и строго произнес он. — Продолжайте, Линнет, вы еще не видели всех фотографий? Посмотрите на эту, лежащую на самом дне. Да, вот эта «Девочки-скауты из Верн-Холла».

Взяв фото из ее вялой руки, он перевернул его и прочитал надпись на обороте, сделанную не небрежными каракулями Джоанны, а аккуратным и четким почерком леди Верн.

— Сюзи, Джейн, Клер, Полли, Лиза, Трейси — и Линнет. Линнет? — Он нарочно удивленно обратился к ней. — Да, вот же она, вторая с этого края. Она так изменилась с тех пор, не правда ли? — Он с пренебрежением оглядел ее и вернулся к фотографии. — Я, может быть, и не узнал бы ее, если бы не имена на обратной стороне. Но — Линнет? Полли и Джейн, их всегда дюжины, но не так уж много дьявольских, хитрых маленьких певчих птичек вокруг, с таким редким именем!

У Линнет начали напряженно работать частично парализованные «маленькие серые клетки мозга». Итак, случилось то, чего она опасалась с самого начала! Он обнаружил ее связь с Джоанной. Теперь, когда прошло уже столько времени с момента ее приезда, подобная возможность казалась совсем невероятной. Но сейчас ему все известно. Как она раньше и думала, он был в ярости, что его провели. Но она никогда даже не могла представить себе, что он будет так зол и так откровенно будет презирать ее! Конечно, она обманула его, но это еще не преступление!

Она начала борьбу с ним единственно возможным способом — сама перешла в наступление.

— Прекрасно, хватит играть в игрушки. Да, это я на фотографии, — небрежно заметила она. — Ну, и что? Не кажется ли вам, что вы чересчур бурно реагируете на этот факт?

На него абсолютно не подействовал ее сарказм.

— Вы так думаете? — он продолжил свои обвинения. — В течение нескольких месяцев вы жили в моем доме. С вами обращались, как с членом семьи, а не как с прислугой по контракту, и все это время вы намеренно скрывали тот факт, что были знакомы с моей женой. И судя по всему, это было не просто случайное знакомство. Вы жили в той же деревне, вы посещали ее дом. Вы, на самом деле, знали — знаете! — эту семью очень хорошо. Это же правда, Линнет?!

Она проглотила ком в горле и, защищаясь, гордо тряхнула головой.

— Я хотела получить эту работу. Мне казалось, что вы мне ее не дадите, если будете знать правду.

— Почему нет? — резко прорычал он. — Какое бы это имело значение? Приведите мне хотя бы одну вескую причину, почему я бы вам отказал только из-за того, что вы знали мою жену? Если бы вы тогда сказали мне всю правду? Концы не сходятся, Линнет, и вы прекрасно понимаете все сами!

Единственно, чем она могла теперь защититься, — это высказать ему настоящую правду!

Глубоко вздохнув, она сказала:

— Я пришла в ваш дом, предубежденная против вас… Мне казалось, что вы аморальный монстр! Мне хотелось узнать, что же на самом деле произошло между вами и Джоанной? Вы можете считать, что это была страшная наглость с моей стороны, но… я сказала вам правду!

— И? — он уставился на нее тем же не прощающим тяжелым взглядом.

— И… я обнаружила, что все совсем не так, как представлялось издали, она замедлила свои объяснения. Она снова посмотрела на него, уверенная, что ее правдивые разъяснения смогут дойти до него, он ей поверит, и выражение его лица поменяется. Но на его лице сохранялось каменное выражение, она поняла, что его не тронул ее рассказ. У Линнет сердце резко покатилось вниз!

— Прекрасно, Линнет. Вы быстро встали на ноги после удара. Это делает вам честь. Но я не удовлетворен вашими объяснениями, — резко заметил он. — Я уверен, что вы лжете!

Внезапно, одним прыжком он оказался рядом с ней. Его руки вцепились ей в плечо, ей стало больно и страшно!

— Я знаю, почему вы здесь. Рассказать вам? — его голос был нарочито тихим. — Вы здесь потому, что леди Верн послала вас шпионить за мной — узнать, какой образ жизни я веду и являюсь ли я подходящим отцом для Косимы. Я понял по тем вещам, которые она сказала мне на похоронах, что если у них появится возможность забрать у меня дочь, они не станут сомневаться ни одного мгновения. Неудивительно, что вы не нуждаетесь в том жаловании, которое я плачу вам — я уверен, что они возмещают вам все расходы — и делают это очень щедро!

На секунду эти чудовищные обвинения потрясли Линнет. Но это продолжалось всего лишь секунду, потом она возмущенно воскликнула:

— Все это не правда! Поинтересуйтесь у самой леди Верн, если не верите моим словам!

То, что она не сразу начала протестовать, только ухудшило ее положение в его глазах. Она понимала это.

— Конечно, и она обязательно подтвердит ваши слова, — насмешливо заметил он. — Послушайте, Линнет, когда ей будет это выгодно, она предаст вас, и ни минуты не станет сомневаться. Вы что, считаете меня полным идиотом?! Теперь я понимаю все ваши хитрые вопросики по поводу Джоанны и меня. Все гнусное шпионство. Вы всегда пытались все выведать насчет моей личной жизни. Мне жаль, что я не смог дать вам больше необходимых вам доказательств!

Он резко отстранился от нее, быстро снял руки с ее плеч, как будто боялся, что простое прикосновение к ней может замарать его.

— Это не правда! — настойчиво повторила Линнет. Она не знала, что ему еще сказать, чтобы только убедить его в своей невиновности. — Что я должна сделать, чтобы вы поверили мне?

— Поверить вам? — У него даже сел голос от необычайной силы презрения. — Я верил, что вам нравится Косима. Я поверил, что вам нравилось жить у нас и нравились наши люди. Я всегда уважал англичан за их чувство порядочности. Боже ты мой, я только теперь понял, как ошибался!

Он пожал плечами, как бы подводя итог тягостному разговору:

— Теперь я никогда не поверю ничему, что вы мне соблагоизволите заявить, Линнет!

Она беспомощно смотрела на него. Его лицо было похоже на страшную, злобную маску. Его рот — она раньше видела его нежным, желанным, ироничным — теперь сжался в резкую узкую щель. Она поняла: что бы она ни сказала ему и ни сделала, она никогда не убедит его в том, что невиновна! Ее почти невинный обман вызвал чудовищную непоправимую реакцию. И здесь ничего нельзя было поделать!

Она выпрямилась, высоко подняла голову, решив, что если он окончательно счел ее виновной, ей не следует больше унижаться или пытаться как-то защищать себя.

— Вы, наверное, хотите, чтобы я покинула ваш дом? — спокойно спросила она его.

— Нет, совсем напротив, — резко ответил он ей. — Как мне кажется, вас больше всего бы устроило как можно скорее отбыть туда, откуда вы прибыли, после вашего разоблачения. Вам не удастся так легко избавиться от того, что вы наделали.

Он помолчал, резко с неожиданной грубостью захлопнув крышку музыкальной шкатулки.

— Я уже осторожно подготовил Косиму, что к Рождеству вы покинете наш дом. Мне кажется, что ваш долг по отношению ко мне… и, что более важно, по отношению к ребенку… Вам придется выполнить ваши обязательства. Поэтому вы останетесь здесь, Линнет, до тех пор пока я не разрешу вам покинуть мой дом. Я должен добавить, что я жду не дождусь, возможно, как и вы, этого момента.

С этими словами он повернулся у ней спиной., давая понять, что разговор окончен. Но Линнет не могла пошевелиться. Ее разум, сердце и тело все еще переживали этот страшный шок — как он мог разговаривать с ней подобным образом, счесть, что она способна быть такой двоедушной! Услышать такие слова от любимого человека, знать, что он так презирает ее!.. Она чувствовала полную пустоту и горе.

После того, как закончилась мучительно длинная пауза, он повернулся и холодно посмотрел на нее, удивленный, что она все еще здесь. Он был раздражен, что она смеет продолжать мешать ему.

— Вам что, больше нечего делать? — раздраженно проговорил он. — Сейчас же убирайтесь отсюда, Линнет. Будет лучше, если вы постараетесь не попадаться мне на глаза!




Глава 9


В те дни, которые последовали за скандалом, Линнет поняла: нет ничего хуже, чем когда тебе не доверяют, подозревают в неблаговидных поступках, просто не выносят — и все это исходит от того человека, ради которого она бы с радостью прошлась по горящим углям!

Макс держался от нее в стороне еще до того дня, когда он обнаружил фотографии. В обществе остальных членов семьи он оставался весьма вежливым с Линнет. Иногда Линнет ощущала на себе его взгляд. Он был задумчивым и настороженным. Ей так хотелось преодолеть барьеры, возведенные им между ними, и убедить его, что он ошибается в своих подозрениях.

Но сделать это было невозможно. Он был так настроен против нее, что Линнет понимала: она ни в чем не сможет его переубедить. Она почти не видела Макса, а появлялся он всегда в присутствии кого-то из родственников или слуг. Он также объявил, что поскольку у него масса работы, никто не должен входить в его кабинет.

— Мне никогда подобная вещь не приходила в голову! — невольно заявила Дина. — Я всегда с уважением относилась к его личному покою и занятиям и никогда не прерывала его, когда он был занят. Я не могу понять, что с ним происходит в последнее время!

Но я пыталась проникнуть в его личный кабинет, подумала Линнет, сгорая от стыда и смущения. Его приказание касалось именно ее, чтобы она не посмела прийти к нему и не пробовала убедить его в своей невиновности. Он не желал слушать ее, не хотел ее видеть, кроме как по необходимости. Раньше она не могла себе представить, что кто-то может быть так тверд, после того как пришел к какому-то решению.

Однажды днем, когда воздух был холодным и свежим, но не было постоянного тумана, осаждавшего город, по мере того, как осень уверенно продвигалась по направлению к зиме, Линнет была в закрытом дворике вместе с Кэсси, которая играла в мяч, радуясь тому, что, наконец, оказалась на свежем воздухе после нескольких дней, проведенных в помещении.

Она с удовольствием наблюдала за маленькой девочкой, думая о том, как она выросла за это лето. Она будет высокой, как Макс, уже сейчас это было заметно.

— Чао, бамбино, — неожиданное появление Макса заставило Линнет застыть, а Кэсси бросилась к нему. Потом она приостановилась, вспомнив, что уже почти взрослая девочка.

— Папа, ты не должен меня так называть, — сказала она ему недовольно, — я уже не малышка — я большая девочка и скоро пойду в школу!

Она вернулась к прерванному занятию. Линнет заметали, что Макс продолжает смотреть на нее. Она не стала отводить глаза.

— Она уже созрела для школы, — спокойно заметила она. — Ей будет полезно общение с другими детьми.

— Я не спрашивал вашего мнения, мне оно не требуется, — сказал он тихо, чтобы его не услышала Кэсси. Тон был настолько холодным и неприязненным, что сердце у Линнет замерло. — Вы находитесь здесь только потому, что моя дочь доверяет вам. Если бы я хотя бы на минуту заподозрил, что вы предали ее доверие, вы бы покинули это место давным-давно!

— Я никогда не причиняла вреда Кэсси, — возмущенно ответила ему Линнет. Он задумчиво посмотрел на нее.

— Я вам верю, — сдался он, но его взгляд продолжал оставаться таким же холодным. — Я также надеюсь, когда моя дочь пойдет в школу, — добавил он, она будет называться прекрасным именем Косима — а не какой-то кличкой, которую сделала из него моя покойная жена.

— Всех детей называют уменьшительными именами, когда они маленькие, сказала Линнет. Даже сейчас рефлекс, заставлявший ее защищать Джоанну, сразу же сработал.

— Некоторые из них глупые и даже обидные, — насмешливо ответил он. — Моя жена время от времени с насмешкой упоминала о маленькой «мышке», так назойливо следовавшей за ней повсюду! Я думаю, что это были вы?! Вам никогда не хотелось возразить против такого эпитета?

Линнет зарделась и боль медленно затопила все ее существо. Джоанна считала ее надоедливой, а ее детское восхищение — смешным, правда? Он с жестоким удовольствием поведал ей об этом сейчас, зная, как ей будет обидно! К счастью, он не понимал, что самую большую боль ей нанесло его желание унизить и обидеть ее, продемонстрировав отвращение и недовольство ею. К тому же она все равно любила его.

— Я не могу сказать, что мне очень нравилось, когда меня называли «певчей птичкой», но я мирилась с этим, — недовольно ответила она ему. — Наш великий поэт Шекспир сказал: «Что в имени.?»

— «…Что значит слово, роза пахнет розой. Хоть розой назови ее, хоть нет», — закончил он цитату. На секунду она уловила промелькнувшую в его глазах грусть. — Я в этом не уверен. Ничего не остается неизменным, что бы мы об этом ни думали.

Она наблюдала, как он уходил, и думала о том, что не может страдать еще сильнее. Он был о ней такого плохого мнения, что изменить этот факт не представлялось возможным. Она не сможет доказать, что леди Берн не посылала ее шпионить за ним. Если даже она получит подтверждение своей правоты, для него это ничего не будет значить.

Больше всего ее огорчало не то, что она вскоре покинет это место и никогда больше не увидит его. Она всегда знала это. Нельзя потерять то, что тебе никогда не принадлежало, она приучила себя к этой мысли. Ее тревожило, что она уедет, зная, как он плохо думает о ней, и всегда будет думать так — если только когда-нибудь ее вспомнит!

Приятные воспоминания — прелестный залитый солнцем день в Бурано, простое счастье ее дня рождения, моменты, когда они понимали друг друга — все отойдет в небытие и будет забыто. После нее останется только отвращение и недоверие!

Она была благодарна только за одно: он никому не рассказал о том, что он о ней думает.

Если бы он это сделал — Линнет прочитала бы все в глазах Дины. К ней бы также изменилось отношение всех слуг в «Кафаворите». Он смог избавить ее от этого. Он наверное думал, что достаточно расправился с ней тем, что высказал все, что он о ней думал и знал. Но не расскажет ли он им после ее отъезда, что девушка, к которой все так хорошо относились, была простой платной ищейкой? Боже, что если Кэсси узнает об этом когда-нибудь? Станет ли она ее тоже ненавидеть?

Линнет казалось, что она не выдержит этого, но она также знала, что альтернативы нет. Поэтому она с трудом отбывала свои последние дни, улыбалась, хотя ей это давалось с большим трудом. Заставляла себя держаться, как будто все было в порядке. Здесь оставались люди, к которым она привыкла и которые ей нравились. Она упивалась красотой Венеции, та старалась подпитать ее бодростью, даже сейчас, когда похолодало и приближалась зима. Линнет медленно прощалась с городом, потому что она считала, что никогда не сможет снова приехать сюда. С Венецией было связано слишком много воспоминаний!

— Даниэли зайдут к нам выпить сегодня, — однажды заявил Макс во время завтрака, явно обращаясь к Дине и полностью игнорируя Линнет, как будто это ее совсем не касалось. Она напомнила себе, что это действительно ее не касалось!

Это утро совершенно подавляло — дождь стучал по окнам и громко шлепался в каналы, серые небеса, холодная влага проникала через старые стены палаццо, несмотря на постоянный шум работающего центрального отопления. Линнет думала, что она уже не может быть более несчастной, но теперь она поняла, как ошиблась. Сегодня Антония будет здесь: красивая, сияющая, грациозная, как гладкая мурчащая кошка, которая высматривает себе новую корзинку, чтобы занять ее навсегда.

— Они останутся на обед? — поинтересовалась Дина. Линнет слышала ее вопрос, пытаясь переключить свои мрачные мысли с будущего несчастья к нынешнему отсутствию счастья.

— Нет, они обедают в Чиприани. Брат Антонии — Паоло — ты его помнишь? — недавно вернулся из Канады. Так что они сегодня отмечают это событие. Я его не видел несколько лет, у него теперь новая жена. Кроме того, он хочет предложить мне новое направление в бизнесе.

Линнет рассеянно размешивала свой кофе-капучино, стараясь разбить пенку. Сбор всех друзей, подумала она мрачно. Вся семья собралась, чтобы представить новых родственников, завязать новые деловые связи. Верный знак, что в недалеком будущем обе семьи будут объединены браком.

Она вдруг подумала, любит ли Антония детей — будет ли она любить не только своих собственных детей, а ребенка, доставшегося ей в наследство? Ей не будет сложно стать лучшей матерью, чем оказалась Джоанна, решила Линнет. Интересно, знает ли Кэсси Антонию, нравится ли она ей? Принимает ли все это во внимание Макс? Или же он сделает все, как и в первый раз, — он хочет и ничего более.

— Мне кажется, нужно предупредить Алдо приготовить канапэ, — вслух рассуждала Дина, после того как Макс ушел из комнаты, — и что лучше подать шампанское.

Линнет быстро посмотрела на нее.

— Алдо обычно очень хорошо со всем справляется, когда люди приходят к вам с визитом, — заметила Линнет. — Разве в данном случае требуются какие-то особые приготовления?

— Паоло Даниэли женился во второй раз, и мы еще не встречали его новую жену, — осторожно ответила Дина. — Такой прием будет вполне подходящим.

Липнет поняла, что ее стараются дезинформировать. Ей хотелось бы спросить у Динй, существуют ли какие-либо планы женитьбы Макса на Антонии. Но она не могла вмешиваться после всего, что произошло здесь. Обвинения Макса явно изменили ее положение в этом доме. Хотя никто больше не знал, что она находится в опале, она чувствовала себя связанной и уже не могла держаться вполне естественно, как раньше.

Кроме того, Макс все держал в секрете в последнее время и вполне возможно, что Дина не знала, на какой стадии находятся его отношения с Антонией, хотя она явно понимала их важность.

Весь день Линнет пыталась придумать причины, чтобы не присутствовать на этой церемонии. Самое простое было сказать, что у нее болит голова или что она простужена, и не быть на обеде тоже. Потому что там обязательно станут говорить о семье Даниэли, а она не хотела ничего слышать о них. Но больше всего она не желала оставаться на коктейль, находиться рядом с Антонией, своими глазами убедиться в верности своих подозрений.

Меня не хватятся, убеждала она себя. Никто не обратит внимания, что я придумала причину отсутствовать. Так ли это? Она смогла сохранить чувство собственного достоинства только потому, что знала, что Макс не догадывается, как сильно она его любит! Конечно, он знал, что она находит его физически привлекательным. Она не смогла этого скрыть, когда он касался или целовал ее. Если она не появится на коктейле, его острый ум сразу же все оценит, и Макс поймет, что она его ревнует.

Но она была очень упорна и никогда не искала легких путей в жизни. Она явится туда, будет улыбаться, вести легкий разговор и пить шампанское. Все ее поведение докажет, что ей наплевать на Макса ди Анджели! Он может жениться на ком ему угодно! Ее это не касается! Она скоро поедет домой, будет совсем свободна от этой золотой клетки!

Она надела то кремовое платье, которое надевала на свой день рождения. Конечно, с тех пор сильно похолодало, но когда все соберутся, в комнате станет значительно теплее, уговаривала она себя. Она слегка дрожала в огромной, почти королевской гостиной.

Дина заметила, как она дрожит.

— Боже мой, неудивительно, что вы дрожите, это платье неподходящий наряд для таких вечеров! — заметила она. — Почему бы вам не купить себе что-нибудь более теплое, подходящее для этого сезона?

Линнет пожала плечами.

— Теперь уже не стоит, — заметила она. — Я скоро вернусь в Англию, там у меня достаточно зимней одежды. Мне, наверное, следовало бы привезти ее с собой, но я не планировала оставаться здесь так долго.

— А сейчас вы дрожите от холода, — осуждающе заметила Дина, — Линнет, вы можете простудиться. Кроме того, это очень плохо для вашего горла. Я вам дам шаль!

— Нет, спасибо, мне совсем не холодно, — отказалась Линнет. Она не собиралась заниматься покупками вместе с Диной, потому что не хотела больше тратить деньги Макса. Они были в банке и останутся там. Он считает, что ей кто-то приплачивает за шпионаж за ним. Пусть думает, что хочет! У нее пока еще есть деньги и она постарается больше не тратить до тех пор, пока не покинет его дом.

Икра была самой хорошей, копченая лососина обычно заказывалась Максом в Шотландии. Про шампанское и говорить нечего! Все было тип-топ, как картинка из модного журнала! Линнет разглядывала комнату в сиянии хрустальных люстр, великолепные ковры и гобелены. И самого хозяина, прекрасно выглядевшего в черном бархатном пиджаке.

Антония была в темно-алом платье, — этот цвет выгодно подчеркивал ее великолепный цвет лица. Она чувствовала себя, как дома среди всего этого великолепия. Линнет обратила внимание, что она постоянно держалась рядом с Максом, как будто уже видела себя в роли хозяйки дома. Надо заметить, что он всегда вел себя таким образом, что эта роль оставалась за Диной. Но было ясно, что Антония явно претендует на эту роль. Прибыла новая принцесса!

Паоло Даниэли был молодым, красивым человеком, примерно двадцати семи лет. Его красота была отражением великолепия сестры! Его горячие, зовущие глаза слишком часто смотрели в сторону Линнет, особенно для мужчины, только недавно женившегося во второй раз. Это было очень заметно, потому что его канадская женушка, Беверли, была такой скромной, почти до немоты. Она явно не могла прийти в себя от богатства и красоты, окружавшей ее.

Ее муж не оказывал ей никакой поддержки, хотя она так нуждалась в ней во время первого важного выхода в свет в новой для нее стране; она постаралась найти нужную поддержку у Линнет.

— Я, к сожалению, не говорю по-итальянски, — поведала она Линнет тихим голосом. — Мне бы хотелось так же свободно говорить, как это делаете вы.

— Вы скоро начнете свободно говорить. Когда я приехала сюда, я тоже объяснялась с большим трудом. А это было всего несколько месяцев назад, подбодрила ее Линнет. — Кроме того, рядом с вами будет ваш муж, он сможет помочь вам!

Беверли с обожанием посмотрела на Паоло, который был занят оживленным разговором с Максом. Казалось, она испытывала какие-то сомнения.

— Я надеюсь на это, — вздохнула она. — У нас все еще продолжается медовый месяц, но Паоло все время занят с другими людьми.

— Ну, если он разговаривает с Максом, то только по делу, поэтому вам не следует расстраиваться.

— Да, Парло работает для моего папочки, вы знаете; и папочка хочет, чтобы он привлек синьора ди Анджели в наш бизнес, — неопределенно заметила Беверли.

Папочка, видимо, был главой фирмы, так что для Паоло было совсем неплохо жениться на его дочери, подумала Линнет с немалой долей цинизма. Ей стало жаль скромную девушку. Хотелось надеяться, что брак вызван не только чистыми амбициями со стороны жениха!

Низкий, чувственный голос Антонии вклинился в разговор.

— Паоло и Макс обсуждают вовсе не проблемы электроники, — намекнула она по-итальянски, потом увидев, что Беверли смотрит на нее непонимающим взглядом, перешла на английский и повторила свое высказывание:

— Особенно сейчас, когда к ним присоединился мой отец, — добавила она.

— Простите, я не понимаю, — прошептала канадка, она явно благоговела перед своей элегантной невесткой.

— Линнет все объяснит вам, — захохотала Антония, в ее янтарных глазах загорелся огонек вызова, когда она смотрела на Линнет. Неприятная улыбка играла на ее красивых губах.

— Сомневаюсь, — Линнет постаралась сказать это как можно равнодушнее. Потому что не имею ни малейшего понятия, что вы имели в виду.

Естественно, это была откровенная ложь. Она прекрасно понимала, что подразумевала Антония. Главы семейств обсуждали объединение, но отнюдь не компании.

— Мне кажется, что вы все понимаете, — небрежно заметила Антония.

Ну и что, если она поняла, подумала Линнет.

Почему тогда эта великолепная итальянская львица с дьявольскими замашками так старалась, чтобы Линнет признала это?!

Антония со значением пожала плечами и включила на полную мощность свое очарование и направила его на Беверли, которая заметно смутилась.

— В этом доме скоро произойдут изменения, — продолжала Антония, — и Линнет, которая не так уж непонятлива, как пытается изобразить, прекрасно знает об этом!

Линнет отдала бы миллион за то, чтобы незаметно ускользнуть с этого сборища! Но такая возможность полностью отсутствовала, поэтому она спокойно сказала:

— Я совсем не непонятлива и не пытаюсь притворяться. Все, что вы утверждаете, может быть правдой, но так как меня к этому времени уже здесь не будет, я ничего не могу сказать по этому поводу.

— Вас здесь уже не будет? — Паоло отошел от Макса и своего отца и переместился к ним, повторив последние слова Линнет. — Мне так неприятно это слышать. Почему вы должны уезжать отсюда?

Одна его рука лежала на плече жены, что было совершенно естественно, а вторая рука угнездилась на плече Линнет. Она внезапно перехватила взгляд Макса с противоположной стороны комнаты — в нем читалось явное отвращение. Она осторожно отступила на шаг, тем самым освободившись от прикосновения Паоло. Но не Макс был тому причиной. Просто ей не нравилось, как откровенно и сладострастно оглядывал ее Паоло, как бы не замечая, что его собственная жена стоит рядом с ним… Линнет он совсем не нравился.

Откровенно говоря, ей был неприятен весь клан Даниэли. Синьор Даниэли старался оценить каждого в рамках финансовой значимости. И затем принять или не принять эту личность. У его жены были пронзительные, злобные глаза и надменные манеры. Что касается Антонии…

Она ответила вежливо, но достаточно твердо и формально:

— Я совсем никуда не сбегаю, синьор…

— Паоло, — настойчиво подсказал он, продолжая гипнотизировать ее взглядом. Линнет не захотела его так называть.

— Я просто должна вернуться в Англию и заняться своими собственными делами.

— Какими? — продолжал настаивать Паоло, как бы ненароком обнимая ее за талию. — Что такое вы собираетесь делать, если для этого должны покинуть нашу страну?

— Я — студентка, — коротко ответила Линнет, собираясь прекратить этот разговор. Антония тихо засмеялась.

— Все окутано тайной. Нам объяснили, что Линнет училась, чтобы стать оперной певицей, — небрежно заметила она. — Мы никогда не слышали, как она поет, поэтому приходится верить ей на слово!

Ее тон был шутливым, и посторонний наблюдатель, может быть, не обратил бы внимания на ее слова, отнеся их к обычной болтовне на приеме. Но Линнет с ее музыкальным тренированным слухом легко могла различить в высказывании Антонии издевательскую снисходительную ноту. Она вдруг обнаружила, что вокруг нее образовался молчаливый, напряженный вакуум и что в этот раз она должна дать отпор! Она не имела ни малейшего понятия, почему вдруг Антония решила объявить ей войну, но понимала, что если даже это впоследствии убьет ее, разрушит ее будущее, или она останется безгласной до конца своих дней, она должна поставить на место эту агрессивную и наглую женщину!

— Я что-то не припомню, чтобы я пыталась рассказать вам что-то о моем призвании, синьорина, — спокойно заметила она. — Но это все неважно. Если вам этого хочется — я спою для вас!

Выпрямившись, легко положив руки на диафрагму, Линнет глубоко проветрила легкие, так как ее этому учили. Ее голос прекрасно отозвался, именно так, как ее учили. В комнате, где внезапно воцарилась мертвая тишина — урони булавку, ее падение отозвалось бы грохотом в ушах присутствующих, Линнет спела великолепную арию Моцарта. Каждая нота звучала чисто и правильно, как хрустальный колокольчик, каждый слог выпевался как отдельное произведение оперного искусства. Более того, ее страдающее сердце, которое иначе не могло выразить свою боль, перелагало ее в музыку и придавало новое звучание известной арии. Линнет пела и ее итальянская аудитория внимала ей с огромным уважением, пока она не кончила петь!

Тишина продолжалась и после того, как замолкли последние ноты. Линнет вдруг увидела, что к ней прикованы глаза всех присутствующих. Ее не волновали ни восхищение во взгляде Паоло, ни новая переоценка ее возможностей, которую она смогла прочитать в глазах синьоры Даниэли. Даже удовлетворение от того, что она смогла разоблачить инсинуации Антонии, которая сейчас молча стояла, словно окаменела, не принесло ей той радости, которую она могла бы ожидать.

Для нее была важна реакция только одного человека — Макса, но на его лице было такое грозное выражение в сочетании с глубоким и горьким разочарованием, что она почувствовала, как все внутри сжимается от страха. Она не могла понять, чем вызвано такое недовольство, но ей хотелось скрыться от него.

Дина, прервав удивленное молчание, начала аплодировать.

— Брависсимо! — воскликнула она. — Вы прекрасно пели, Линнет! У вас такой редкий дар!

Да, особенно когда надо сделать из себя полную идиотку, подумала Линнет, окидывая невидящим взглядом окружавшие ее лица. Она наверное сошла с ума, устроив это сумасшедшее представление.

— Простите! — задыхаясь промолвила она и, не сказав больше ни слова, выбежала из комнаты. Она вбежала в свою спальню и захлопнула за собой дверь.

Уже стемнело, но она не стала зажигать свет. Она, не двигаясь, сидела на кровати. Она не знала, сколько прошло времени — может пять минут, а может полчаса или час. Ей было все равно.

В ее мозгу вертелись только две мысли. Они повторялись и повторялись бесконечно. Первая — я пела, и вторая — Макс меня ненавидит!

К ней вернулся голос — чистый и сильный, каким он был раньше. Такой же гибкий, каким он был до ее болезни. Она давно не занималась, но даже это не помешало ей свободно взять высокие ноты. Голос оставался по-прежнему богатым оттенками; чувство такта, зависящее от инстинкта и тренировки, также было прекрасным. Она сможет проявить себя как певица.

Но не как женщина, с этим явно было покончено. То, как смотрел на нее Макс, несомненно продемонстрировало, до какой степени он ее презирает. Она не думала, что она может скатиться еще ниже в его оценке, но каким-то образом то, что она сделала сегодня, положило конец ее робким надеждам, что она как-то сможет обелить себя в его глазах. Почему — она не знала, но это было именно так!

Быстрый стук в дверь был всего лишь формальностью. Дверь сразу же отворилась, не дожидаясь ее разрешения, и Макс предстал перед нею, освещенный светом из коридора. Он уже успокоился, но она достаточно хорошо знала его, чтобы понять, что его ненормальное спокойствие было прелюдией перед жуткой вспышкой злобы — она даже поежилась.

Когда он вошел и закрыл за собою дверь, она не сказала ни слова и не пошевелилась. Единственным освещением в комнате был свет, пробивавшийся сквозь занавеси. Ночь была безлунной и очень темной, просто иногда были видны отблески света из других освещенных окон.

— Я думаю, что вы довольны тем представлением, которое устроили здесь, его голос прорезал молчание, как острый нож.

Линнет пожала плечами.

— Я доказала, что все еще могу петь! — защищаясь, ответила она.

— Вы доказали также, что не можете логично рассуждать, как та птица, именем которой вас назвали, — презрительно добавил он. — Разве вы не помните, что ваш врач ясно сказал вам: не петь ни в коем случае? Не потому, что на этой стадии выздоровления вы не сможете этого сделать, а потому, что вы не должны делать то, что вам запрещено! Вы ни на секунду не остановились, чтобы подумать, какой вред вы можете нанести своим голосовым связкам, если будете напрягать их раньше времени!

Она непонимающе смотрела на него, удивленная силой его возмущения.

— Я об этом не подумала, — призналась Линнет несколько озадаченно. Правда, в тот момент она вообще ни о чем не думала.

Если бы она и имела время для размышлений, то в охватившем ее негодовании все равно сделала бы то же самое! Она совершенно не контролировала свое поведение. Гнев был спровоцирован ревностью к женщине, которая собиралась отобрать у нее любимого мужчину.

— Вы… не думали, — повторил он, делая ударение на каждом слове. Он произнес все очень выразительно.

— Когда-нибудь на вашей могиле появится надпись: «Той, которая не думала»!

— Очень смешно, — парировала Линнет, — я не могу понять, какое вам до этого дело? Это мой голос, и что хочу, то и делаю с ним. Вам, наверное, лучше вернуться к вашей… вашим гостям.

— Они уже ушли, — коротко ответил он. — Во-первых, они спешили на встречу, и потом, после вашего представления им не оставалось ничего другого.

Он шагнул к ней. Ее пугала его злость. Линнет вскочила на ноги, но кровать позади нее не позволила ей отойти дальше.

— Вы легкомысленная, капризная дурочка, — резко отругал он ее грубым голосом. — Может быть, вам повезет, и я очень надеюсь на это. Но вы этого не заслуживаете, если вы можете рисковать годами учебы, своей карьерой и удовольствием, которое вы смогли бы доставить тысячам зрителей, просто для того, чтобы показать себя!

— Я совсем не хотела хвастать, — она начала горячо отрицать его обвинения. — Меня спровоцировали!

— Да? Кто же и каким образом?

Линнет закусила губу. Она не могла говорить об Антонии, иначе он понял бы, почему ее так разозлили намеки девушки. Но Макса это совсем не волновало, и его вопрос был просто риторическим.

— Вас спровоцировали? Да, я в этом совершенно уверен, — протянул он с насмешкой. — Когда я говорил о вашем представлении, я имел в виду не только ваше пение. Вы что думаете, что никто не заметил, как вы вели себя по отношению к Паоло Даниэли? Вы дали ему повод, чтобы он щупал вас и раздевал вас, пока только глазами! В моем доме, Линнет, под моей крышей, и с человеком, который женат меньше месяца! У вас что, стыд совсем отсутствует?

— Прекратите это! — закричала она хриплым от злости голосом. — Я не собираюсь это терпеть!

Сначала он обвинял ее в том, что она платная шпионка, а теперь у него хватает совести сказать, что она приманила этого ужасного Паоло!

— Почему я должен прекратить? — грубо спросил он. — Вы уже давно созрели для подобного поведения! Вам совсем не нужно соблазнять моих гостей. Вы только должны промолвить слово, и вам помогут!

Одним быстрым движением он сбросил свой бархатный пиджак прямо на пол, сорвал с себя бабочку и резко отбросил ее. У Линнет в ужасе расширились глаза, но он уже схватил ее за плечи, небрежно спустив еще ниже ее достаточно глубокий вырез на платье и оголив ее шею.

— Нет, — закричала она, пытаясь освободиться от него. — Нет, я не желаю…

— Нет, ты хочешь этого, Линнет, и в этом твоя большая беда, — проговорил он охрипшим голосом. Он был необычайно силен. Она никуда не могла деться от его рук и губ, когда он начал ее грубо целовать, причиняя ей боль и утверждая себя ее полновластным хозяином.

И вдруг, как будто во время этого жестокого поцелуя из него излилась вся долгая злость, он несколько отступил от Линнет, и в полутьме они пристально посмотрели друг другу в глаза. Их взгляды выражали вопрос и желание, противиться которому они уже не могли!

Он нежно провел пальцем по шее и ниже по возвышению ее груди. Линнет задрожала, начало рыдания оборвалось у нее в горле, но она не протестовала это было бесполезно! Они были здесь вместе, и что бы в дальнейшем с ними ни случилось, больше невозможно было противиться неизбежному. Она не только не сопротивлялась рукам, развязывающим бант на спине ее платья и снимавшим минимум нижнего белья, надетого на ней; она сама спешно расстегивала пуговицы его рубашки. Безмолвно они помогли друг Другу раздеться, и, наконец, обнаженные, оказались рядом на постели. Без слов он обнял ее, и ночь взорвалась миллионами огней.

Она так долго жаждала, чтобы он любил ее, что ее радость и желание вполне компенсировали отсутствие опыта. Он пришел к ней со злобой, но сейчас, касаясь ее, обнимая ее, приглашал разделить удовольствие таким образом, чтобы каждая ласка обязательно сменялась другой. Все, что они делали вместе, было нужным и правильным, никакие ласки не были лишними или неподходящими. Каждая из них несла свой привкус и удовольствие!

Все походило на музыку, подумала она, симфоническую, лирическую; каждая нота, каждый аккорд были частью целого, и их никак нельзя было выделить. И подобно музыке, поднимаясь в крещендо к вершине, долгожданной и желанной и такой прекрасной, что она почти расплакалась. Она спокойно лежала в его объятьях, словно выброшенная приливом на мирный берег, которого она уже не надеялась достичь. Она незаметно скатилась в глубокий, самый великолепный сон ее жизни.

Она не слышала, как он покинул ее, и только внезапно проснувшись, была неприятно поражена, что спит одна под белым кружевным покрывалом. Она быстро села и оглянулась вокруг. Было все еще темно — ночь продолжалась, но она проснулась от того, что его не было рядом с нею. В комнате не осталось никаких признаков, что он когда-то был здесь! Только ее обнаженное тело и слегка распухшие губы напомнили ей, что она прошла с ним все, до самого конца.

Чувства умиротворенности и успокоенности, с какими она уснула в его объятьях, исчезли как мираж, и на их месте остались недовольство, обида и озабоченность. Все было таким естественным, пока они занимались любовью. Она любила и очень хотела этого, убедив себя, что все будет хорошо.

Сейчас, оставшись одна, Линнет вспомнила, каким он пришел в ее комнату его злость, презрение, отвращение. Он решил, что она заигрывает с Паоло, и хотел проучить ее. Не имело никакого значения, что он любил ее очень нежно и старался доставить удовольствие. Он очень опытный мужчина и прекрасно знал не только, как получить удовольствие самому, но и как доставить его женщине. Если он решил соблазнить ее, он сделал это в лучших традициях, чтобы она на всю жизнь запомнила его. Никакой будущий любовник не сможет стереть его ласки из ее памяти, не сможет превзойти его.

Линнет горько подумала: он сделал все, чтобы я не смогла полюбить другого мужчину. Если даже я буду настолько глупа, чтобы попытаться — тень этой ночи всегда будет стоять между нами. Макс жестоко отомстил ей за то зло, которое она, по его мнению, причинила ему самому. Именно это и краткое удовольствие от обладания ее телом — было главным для него. Она его не интересовала — ни капли! Если бы он любил ее, он никогда бы не оставил ее одну в такую ночь. Он потихоньку удрал от нее подобно удачливому вору. Если бы он хоть немного увлекся ею, он бы все еще был здесь!




Глава 10


Какой бы расстроенной и несчастной ни чувствовала себя Линнет, она была твердо уверена в одном. Она уже не могла оставаться в «Кафаворите», даже на остаток этой ночи. Ни одного часа! После того, что произошло между ними, она не сможет больше видеть Макса, читать мрачное и удовлетворенное выражение на его лице, в его глазах! Прочитать, что он уверен, что сломил ее волю, сделал ее своею, и когда победил — может легко отбросить ее!

Почти автоматически, но совершенно бесшумно, как робот, она надела джинсы и самый теплый свитер. Затем затолкала вещи в чемодан; она совсем не думала о том, в каком виде они будут после перенесенного путешествия. Все, что не вошло в чемодан, она оставила.

На часах было начало третьего. В доме все спали. Она не могла выйти через парадную дверь, не разбудив Джанни. Но Линнет решила, что может тихонько выйти через заднюю дверь, и до самого утра никто не узнает, что она уехала.

Коридоры освещали тусклые огни, горевшие всю ночь, пока она осторожно кралась по лестнице, в ужасе, что может кого-нибудь встретить, и ей придется объясняться. Вокруг царили тишина и покой. Нигде не бродили люди, страдающие бессонницей. Из-под двери кабинета Макса не пробивался свет. У задней двери она подняла большой железный болт, повернула ключ и вышла на улицу.

Аллеи были темными и пустынными. Линнет зашагала быстрым, решительным шагом, неся свой чемодан. Вокруг не было никого. Линнет невольно вскрикнула, когда что-то мягкое коснулось ее ноги. Но злобное шипение и пара зловещих янтарных глаз, сияющих в темноте, успокоили ее — это был всего лишь кот, отправившийся на свою полночную прогулку. Линнет продолжала свой путь. В это время она не могла надеяться, что сможет поймать «водное такси» на более мелких каналах, но она надеялась, что возьмет его на Риальто.

Она не стала рисковать и звонить из дома Макса, поэтому не зарезервировала себе место на самолет. Она также не знала, когда будет ближайший рейс в Англию. Теперь это уже не имело никакого значения! Она полетит любым, если даже ей придется потом сделать пересадку. Она не желала никогда больше встречаться с Максом ди Анджели, пропади пропадом ее контракт с ним! Если он пожелает, он может подать на нее в суд в любом месте Европы, но она не станет жить под его крышей.

«Дорогая Кэсси! Мне пришлось срочно уехать в Англию. Пожалуйста, позаботься о Паддингтоне без меня. Он слишком велик и не помещается в моем чемодане. Желаю тебе счастья в твоей учебе, и веселись, моя девочка. Я тебя очень люблю.

Твой друг Линнет.»

Она больше ничего не могла написать девочке. Кэсси все равно ничего больше не поймет, пока когда-нибудь не превратится в женщину. Дорогая Кэсси, я покидаю тебя, потому что твой отец разбил навсегда мое сердце! Нет, пока этого письма вполне достаточно.

Если родители Линнет и были удивлены, когда она появилась дома холодным ноябрьским утром, то ничего не сказали. Они видели, что их дочь находится в жутком состоянии. Она выглядела усталой, больной и как бы окаменевшей. Ей требовалась горячая ванна, горячий бульон и сон, и все именно в этом порядке. Несмотря на то, что было время ланча, и мать была по горло занята в баре и на кухне, она быстро уложила ее в кровать, положила горячие бутылки к ногам, задернула занавеси и включила отопление.

Линнет не думала, что сможет заснуть, но усталость одолела ее. Полет был настоящей мукой, но даже жуткая болтанка не смогла хоть немного ослабить железное холодное кольцо, крепко сжавшее ее сердце.

Макс — как же ужасно он наказал ее за ошибки и дела, которые она не совершала, но она все равно любила его. Она отдалась ему вся, без остатка это правда, потому что он не прибегал к силе! Ему не нужно было этого делать.

Пройдет много времени, прежде чем она сможет превозмочь себя и забыть его. Если только она будет в состоянии сделать это. Но когда она проснулась, проспав остаток дня и всю последующую ночь, она пришла к решению. Возможно, во сне ее разум решил все за нее.

Жизнь продолжается. Так было и будет. Страдать всю оставшуюся жизнь из-за того, что кто-то разбил твое сердце, — все это было прекрасно описано в романах викторианской эпохи, но так не бывает в реальности двадцатого века. Да, она полюбила человека, который никогда не будет принадлежать ей, более того, он презирал ее. Но если она и не сможет его позабыть, она должна двигаться вперед — консультироваться с врачом и продолжать свое обучение. Она не думала, что нанесла непоправимый вред своему горлу, когда пела в «Кафаворите». Сейчас ее голос — все, что оставалось у нее в жизни!

Она встала, раздвинула шторы, надела джинсы и чистый свитер, и с решительной улыбкой на лице пошла в кухню, где мать, обслужив всех посетителей, присела отдохнуть с так необходимой ей чашкой чая. Она поняла, что отец занят в баре, поэтому на несколько минут они остались вдвоем.

— Да, сон был тебе совершенно необходим, — ласково сказала мать. Когда она посмотрела на дочь, в ее глазах все еще были видны забота и сомнение.

— Как ты себя сейчас чувствуешь?

— Прекрасно. Хочу есть, — ответила Линнет. — Нет, ты сиди. Я приготовлю тосты. Но если еще остался чай, я бы выпила чашечку.

— Пей, пожалуйста, я только что заварила свежий. — Она смотрела, как Линнет намазывает джем себе на тост. — Мы ждали тебя к Рождеству. Наверное, случилось что-нибудь неприятное. Ты не хочешь рассказать мне об этом?

Линнет тихонько покачала головой.

— Я пока не хочу говорить о том, что случилось, — ответила она. Ее боль все еще была слишком острой, чтобы вытащить ее наружу и начать разбираться в ней. Кроме того, целый ряд вещей она никогда и ни с кем не собирается обсуждать, даже со своей матерью. — Я могу только сказать, что возникли некоторые сложности, и я решила, что мне лучше уехать!

Она налила себе еще чая, подобралась, делая вид, что все в порядке.

— Я вернулась и могу помочь вам. Я могу подежурить в баре, когда будет много народу, чтобы помочь отцу и тебе. Мать засомневалась.

— Нам не хватает помощников, но… я не знаю. Тебе не нужно отдохнуть?

— Нет, я уже отдохнула. Мне наоборот нужно работать, — твердо ответила Линнет. Работать — лучше, чем сидеть и жалеть себя!

Поэтому она провела почти весь день, помогая отцу в баре. Работы было много, и у нее не было времени подумать обо всем. Для нее это был наилучший вариант. У меня будет все в порядке, у меня должно быть все в порядке, повторяла она себе, не обращая внимания на постоянную боль в сердце.

Народ немного схлынул, и бар был почти пуст, когда, к удивлению Линнет, туда вошел Руперт. Его вид привел ее в состояние шока. Воспоминания о Джоанне обязательно вызывали мысли о Максе.

— Линнет, — сказал он со слабой улыбкой, и она поняла, что воспоминания все еще ранили и его тоже.

— Руперт, я не знала, что ты обитаешь в этих краях, — осторожно промолвила она, прикидывая, насколько он осведомлен о ее недавней работе.

— Нет, я просто оказался недалеко отсюда и не смог не заглянуть, смущенно ответил он.

— Я здесь не появлялся с самых… похорон. Нацеди мне полпинты легкого пива, будь хорошей девочкой! Я пытаюсь набраться мужества и посетить Верн-Холл. Весь ужас в том, что леди «В» наводит на меня ужас, и так было всегда! Как у тебя дела с музыкой?

Она с удивлением уставилась на него:

— Ты что, не знаешь? Я была больна, и мне пришлось на год распрощаться с музыкой. К счастью, я вскоре смогу снова начать занятия!

Он покачал головой:

— Прости… Я видел тебя на похоронах, но тогда я ни о чем не мог думать. И Джо ничего не сказала мне о твоих проблемах!

— Ты видел ее? До…? — она прекратила свои расспросы при виде страдания на его лице. — Прости, Руперт. Мы не будем говорить об этом, если тебе так тяжело. Я знаю, что вы когда-то нравились друг другу, но это было так давно.

Он поставил свой стакан и грустно посмотрел на нее. В баре они остались одни. Отец спустился в подвал. Но голос Руперта был очень тихим, когда он сказал:

— Все было не так давно, Линнет. Джоанна и я были любовниками — до того самого дня, когда она умерла.

Линнет была в таком шоке, что не могла двигаться. Только ее пальцы бесцельно играли с тряпкой для полировки стойки бара. Она шепотом сказала:

— Я ничего об этом не знала.

— Но я всегда любил ее, — продолжал Руперт. — Когда мы были помоложе, я думал, что мы поженимся. Но с точки зрения семьи Верн, я был недостоин ее. Когда она встретила этого богатого итальянского аристократа, они чуть не выпрыгнули из своих штанов, потому что он был лакомым кусочком. Конечно, на какое-то время она увлеклась им. Но это увлечение вполне могло пройти, если бы они не подталкивали ее и не уговаривали выйти за него замуж.

Линнет промолчала, все еще не в состоянии прийти в себя от удивления после его признаний, и он вздохнул.

— Она уехала в романтическом тумане, вышла замуж, завела ребенка… Я не видел ее, пока пару лет назад мы случайно не встретились в Сан-Тропезе. Мы начали тайно встречаться, когда нам только предоставлялась такая возможность. Ей совсем не претила наша тайна, но я ненавидел это! Я хотел, чтобы она всегда была рядом со мной!

Джоанна все время жаловалась и возмущалась неверностью Макса, в то время как именно она имела длительную связь! Линнет закусила губы: последние шоры спали с ее глаз.

— Она все время твердила мне, что муж постоянно ей изменяет, — грустно промолвила Линнет.

— Джо всегда верила в то, во что ей хотелось самой верить! — спокойно промолвил он. — Я очень любил ее, но у меня не было никаких иллюзий в отношении ее. Я знал, какая она на самом деле! Убеждая себя в том, что он изменяет ей, она освобождалась от чувства вины за то, что она причиняет ему зло. Я просил, чтобы она развелась и вышла замуж за меня. Она сказала, что он никогда не даст ей свободу. Но мне кажется, что она не смогла бы расстаться с той роскошью, которой он окружил ее.

— Но в конце концов, она оставила его, — заметила Линнет. — Когда вернулась в Англию.

— Она не оставляла его. Он все узнал о нас, и она удрала домой, чтобы избежать скандала, — сухо сказал Руперт. — У него, наверное, жуткий характер! Она решила, что когда он остынет, она сможет вернуться к ее роскошным нарядам, привычному образу жизни… А я буду верно ждать ее где-нибудь на задворках, когда у нее возникнет желание побыть со мной! Мне все это надоело, Линнет. Я предъявил ей ультиматум: или она разводится с ним и выходит замуж за меня, или между нами все кончено. Тогда она вскочила в машину и в ярости умчалась прочь… Ну, все остальное ты знаешь!

— Как это все ужасно для тебя, — промолвила Линнет с искренней симпатией. Она слегка прижала его руку своей рукой. Он сжал ее пальцы с неожиданной силой.

— Я знаю, что она сильно пила. Я не должен был настаивать… — почти рыдая промолвил он. — Это — моя вина! Линнет, я убил ее!

— Нет, — резко возразила она. — Ты не должен так думать. Кто может объяснить, почему некоторые вещи случаются именно таким образом? Цепь совпадений, сочетания «если» и «но», все очень сложно и практически необъяснимо. В конце концов, Джоанна сама должна была нести ответственность!

Она не была уверена, удалось ли ей полностью убедить Руперта, но он слабо улыбнулся, пожал ей руку и ушел. Когда-нибудь, если он еще раз зайдет к ним, она, может быть, расскажет ему о своей жизни в Италии, о маленькой Кэсси… Но не сейчас. Для них обоих воспоминания пока еще слишком болезненны.

Снаружи стало посветлее и размытое солнце пыталось пробиться через облака. Линнет надела меховую куртку и теплые сапоги и вышла на улицу. Быстро прошагав мимо дома, она направилась к знакомой тропинке, и потом на любимое место, откуда была видна вся деревня, аккуратные фермы вокруг нее, и вдалеке Верн-Холл.

Ты не должен винить себя, сказала она Руперту, и она верила в это. Слишком сложно было до конца понять законы, влияющие на их судьбу! Если бы Джоанна не отправилась на этот бал в Париже… Если бы леди Верн не была такой амбициозной и не желала бы богатого аристократического жениха для своей дочери… Если бы Макс не поссорился со своим отцом и не решил, что он все может делать по-своему… Может быть, Джоанна, с ее неустойчивой психикой, беспокойная, которую невозможно было ничем удовлетворить, была рождена, чтобы разрушать чужие жизни? Кто имеет право судить других?

Но именно этим она и занималась, когда отправилась в Венецию с праведным огнем в сердце. Она была так уверена, что вина полностью лежит на Максе ди Анджели. Ей пришлось в течение нескольких достаточно самокритичных месяцев осознавать, что не так все просто, но только теперь она полностью поняла, как неверно она судила о нем.

В конце концов, он начал не правильно оценивать ее мотивы и неверно судить о ней самой, потому что вначале она делала то же самое по отношению к нему. Ее обман бумерангом ударил по ней самой. Да, мне пришлось заплатить высокую цену, подумала она грустно, повернув назад и начав спускаться в деревню.

Мать встретила ее в маленьком холле, на ее лице было смущенное и удивленное выражение.

— У тебя гость, — сказала она.

— Да? — удивленно спросила Линнет. — Но я приехала только вчера, и никто еще не знает о моем приезде.

— Мистер ди Анджели знает, — проговорила ее мать. — Он в гостиной. Я подала ему кофе и сказала, что не знаю, где ты. Но что, мне кажется, что ты скоро вернешься.

Макс — здесь? Паника начала понемногу овладевать Линнет, она дико оглянулась, как бы ища пути отступления. Если Макс прибыл сюда, то не потому, что он «просто проходил мимо». Он совсем не тот человек!

— Я не хочу его видеть, — твердо сказала она.

— Моя дорогая, мне кажется, у тебя нет выбора, — нежно промолвила мать. Он твердо заявил, что никуда не уйдет до тех пор, пока не увидит тебя. Тебе лучше попытаться выяснить, что ему от тебя нужно.

— Но ты не понимаешь!.. — воскликнула Линнет.

— Я все прекрасно понимаю, моя девочка, — таков был ответ ее матери. Она улыбалась, глядя в расстроенное лицо Линнет. — Я вижу, что ты влюблена в него, и хотя ты мне ничего не объяснила, это как-то связано с тем, почему ты так внезапно вернулась домой. Теперь он приехал издалека, чтобы увидеть тебя… я должна сказать, что он мне нравится. Он мне показался весьма приятным и воспитанным… И честным. Тебе не кажется, что вы должны как-то обсудить ваши проблемы?

Линнет застонала. Ее мать считала, что это была просто «любовная размолвка», что они с Максом упадут друг другу в объятия, и все будет прекрасно! Если бы это было правдой! Если бы все было так просто!

— Ты не знаешь Макса, — мрачно заметила Линнет. — Я нарушила контракт, когда вернулась домой, ему не нравится, когда что-то идет не по его плану. Он здесь, наверное, чтобы вручить мне повестку в суд, или что там еще бывает.

— Да, конечно, он лично приехал именно для этого, — сухо заметила мать. Я почему-то всегда считала, что этим занимаются адвокаты. Иди к нему. Я буду в кухне. Ты уже достаточно взрослая, я надеюсь, что не понадоблюсь тебе. Но сначала сними эти грязные сапоги, — добавила она.

Линнет сняла сапоги, повесила куртку в шкаф.

Ее отражение в зеркале продемонстрировало раскрасневшиеся щеки. Они могли покраснеть из-за холода на улице, но, может быть, это было результатом ее противоречивых эмоций!

Как она сможет встретиться с ним? Если он приехал из Венеции специально, чтобы отчитать ее за то, что она покинула его дом до официального окончания контракта, — а она не могла себе представить никакой другой причины, по которой он мог приехать сюда, — то ее отношение к нему было более сложным. Если только она снова увидит его, она снова вспомнит его страстные объятья и время, которое они провели вместе в ее спальне. Она прекрасно понимала: что бы он ни думал о ней, если она увидит его, ее желание разгорится вновь!

Но мать была абсолютно права. Он не уедет, и я, убеждала она себя, должна выпрямиться и перестать убегать от него. Пора брать быка за рога! Глубоко вздохнув, она отвернулась от зеркала и быстро прошла в гостиную.

Он стоял у окна, выходящего в сад. По контрасту с почти бесцветным зимним видом, казалось, что от него исходит живая сила. Он осветил комнату глубоким загаром лица, очень черными волосами и глубокими незабываемыми синими глазами. Его роскошное пальто из тонкой шерсти было небрежно брошено на спинку стула, дорожная сумка лежала на полу. Когда она посмотрела на него более внимательно, вспоминая страстные ласки и нежные прикосновения этого мужчины, она увидела усталость и напряжение, которые залегли в глубоких линиях по обе стороны его рта. Только раз она видела его таким, когда ему после взрыва пришлось предпринять срочное путешествие в Рим, где он провел бессонную ночь. Не мог же так подействовать на него ее побег?

Она прямо посмотрела ему в глаза и попыталась прочитать, что же они выражали — злость, презрение или же просто неодобрение. Она в них ничего не поняла, вернее, не могла точно определить их выражение. Он явно не улыбался, но на его губах угадывался явный намек на улыбку. Его тон, когда он, наконец, заговорил, был намеренно мягким.

— Вас не так трудно было найти, певчая птичка! Если бы вы захотели убежать от меня, вам следовало бы найти более безопасное укрытие.

— Я не имела ни малейшего представления, что вы захотите искать меня, спокойно ответила она. Закрыв за собой дверь, Линнет стала к нему лицом:

— Прежде чем вы начнете нападать на меня, Макс, я хочу что-то вам сказать. Я должна была это сделать давным-давно. Я ошибалась в отношении вас — по поводу ваших с Джоанной отношений. Я считала, что вы виноваты во всем, что вы изменяли ей и принесли ей несчастье, что ваши измены довели ее до смерти. Теперь я уверена, что ошибалась! Мне кажется, что я поняла все некоторое время назад, но я слишком упряма, чтобы признать свою ошибку! Теперь я знаю, что она изменяла вам! Я прошу прощения! Он тихонько рассмеялся.

— Я уважаю ваше мужество, вам, наверное, было трудно признаться в своей ошибке, Линнет. Но, если можно так выразиться, вам пора перестать биться головой о стену, — проговорил он и из-за его спокойного, слегка ядовитого юмора Линнет чуть не поперхнулась своими словами. — Мне очень интересно, как вы смогли узнать, что Джоанна, как говорится, наставляла мне рога? Я ничего не говорил вам об этом!

— Нет, мне сказал об этом Руперт. Он приходил сюда утром и рассказал мне обо всем.

— А!

Она считала, что, признав свою ошибку, достигнет двух целей — успокоит свою совесть, которая уже давно тревожила Линнет, и сможет предупредить его нападение. Если она добилась успеха с первой, то со второй она полностью потерпела фиаско. Казалось, что ему все равно: она никак не могла его постичь.

— Прошлое пусть остается в прошлом, — спокойно промолвил Макс. — Вне всякого сомнения, я не сделал Джоанну счастливой. Я был ей верен, по крайней мере, принимая во внимание формальную сторону этого дела. Она также не принесла мне счастья! Я женился на ней, не приняв во внимание все обстоятельства. Мне кажется, что она сделала то же самое. К тому времени, когда мы все поняли, у нас уже была Косима…

Он внезапно резко пожал плечами и сделал два шага в ее сторону, они почти касались друг друга. Линнет почувствовала себя слабой и незначительной, как соломинка, но силы покинули ее не из-за страха — это было совсем другое! В этот момент ей было все равно — ударит ли он ее, или начнет трясти за плечи лишь бы его руки снова касались ее.

— Давай прекратим эти игры, Линнет, — резко воскликнул Макс. — Я приехал сюда вовсе не для того, чтобы разговаривать с тобой о Джоанне, и ты прекрасно это знаешь!

Он стоял слишком близко к ней и был настоящим мужчиной, слишком дорогим для нее… Терпение Липнет кончилось!

— Забудь об этом, Макс, — сухо промолвила Линнет. — Ты можешь вызвать меня в суд, если у тебя возникнет подобное желание! Ты можешь забрать у меня каждый пенс, который у меня есть или который я, возможно заработаю в будущем, но я не вернусь, чтобы отработать последние недели моего контракта! Ты не затащишь меня в Венецию даже с помощью бульдозера! Ты слишком ясно продемонстрировал свои чувства по отношению ко мне!

Он протянул к ней руки и схватил за плечи, но не стал трясти, а обнял так сильно, что она не могла двигаться.

— Да, я показал это, не так ли? — потребовал он ответа. Его голос прерывался от горечи и обиды. — И ты швырнула все чувства мне в лицо. Как может женщина лежать в твоих объятьях, так нежно отдаваться… получать такое явное удовольствие… и затем встать и убежать от тебя в середине ночи? Именно это я и хочу узнать от тебя, Линнет! Ты действительно испытывала все эти чувства, или мне это просто померещилось? Именно это я хочу узнать, и существует для этого только один способ!

Он еще крепче прижал ее к себе, его губы причиняли ей боль. Его руки так крепко обнимали Линнет, что ей было трудно дышать. Ее уже ничего не волновало, и реакция была почти неуправляемой — это была реакция ее тела и сердца. Она обвила руками его шею, ее пальцы ласкали его густые волосы, глаза закрылись и она тесно прильнула к Максу. Она жила только ради этого мгновения.

Наконец, он медленно поднял голову и несколько ослабил свое объятье, но она все равно оставалась в его надежных руках.

— Мне это кажется или нет? — спросил он хриплым от прихлынувших чувств голосом. — Липнет, ты хочешь быть со мной?! Я чувствую это!

Она была слишком взволнована, чтобы все отрицать.

— Я очень хочу тебя, — призналась Линнет. — Я не могу притворяться. Макс, ты же знаешь, что ты был первым у меня… что я не легкомысленная девчонка! Но когда я проснулась и обнаружила, что ты покинул меня, я решила, что ты просто использовал меня. Как ты считаешь, что еще я могла подумать?

Его улыбка стала совсем нежной.

— Что же ты подумала, глупенькая певчая птичка?

— Ну, что ты только хотел наказать меня за мою глупую ложь! Ты ведь так подумал? Хотя ты был совершенно не прав. Все, что я сделала, было страшной глупостью, но Верн никогда не нанимали меня! И никто другой тоже!

Он сказал:

— Я ушел от тебя, потому что так долго отсутствовал, что дальше оставаться было уже неудобно. Мне пришлось придумать для Дины какую-то дурацкую историю о том, что ты плохо себя почувствовала. Позже, когда я заглянул к тебе, ты так крепко спала, что я не решился будить тебя. Я решил, что мы поговорим утром! Что касается твоего обмана, — продолжал он, пока Линнет безмолвно и с широко открытыми глазами смотрела на него. — Утром, когда я обнаружил, что ты удрала, я был очень зол. Я все выложил Дине, все мои подозрения по твоему поводу. Она, трезво рассуждая, сказала мне, чтобы я не был таким идиотом, что ты совсем не такая девушка, чтобы опуститься до таких вещей! Я сразу понял, что она была права, что мои эмоции ослепили меня. Любовь ослепила меня, Линнет, но сейчас любовь снова открыла мне глаза! Я понимаю, какая ты на самом деле — яркая, настоящая личность, принесшая свет в мою тьму!

Линнет поперхнулась, порозовела, потом опять побледнела. У нее пересохло в горле, руки у нее дрожали. Это было признание в любви. Она просто не могла поверить тому, что слышала.

— Макс… Не продолжай, пока ты не будешь уверен в том, что это все правда, — прерывистым голосом сказала она. — Ты что… действительно говоришь, что любишь меня?

Он застонал:

— Я пытаюсь сделать это наилучшим образом, любимая! Как ты считаешь, почему я так разозлился, когда услышал, как ты рискуешь своим прекрасным голосом, чтобы только, как я считал, произвести впечатление на этого кретина Паоло?!

— Я это сделала не для того, чтобы произвести впечатление на Паоло, а чтобы заткнуть рот Антонии! — воскликнула Линнет. — Я так ревновала тебя к ней! Мне казалось, что ты любишь ее и собираешься на ней жениться! Она была уверена в этом! И Дина тоже.

Он хмуро усмехнулся.

— Теперь она так не думает, — сказал он. — Ты же понимаешь, что она не поверила тому, как я объяснил ей мое столь долгое отсутствие в тот вечер. Что касается Антонии — никогда я не хотел заполучить еще одну модную девицу из высшего света в качестве жены, — я почти выставил ее за дверь! Она прекрасно понимала, что происходит. Ты и я, моя любовь, теперь мы даем пищу для сплетен всей Венеции!

Она различила нежную поддразнивающую нотку в его голосе. Она также чувствовала силу его рук, обнимающих ее. Самое главное — она видела любовь в его глазах!

— Вернись и выходи за меня замуж, Линнет, иначе я не смогу смотреть людям в глаза, — ухмыльнулся Макс. — Дина будет очень довольна, я знаю, а Косима просто счастлива. Но мне все равно, если даже весь мир будет против нас. Я так долго ждал, когда ты перестанешь считать меня чудовищем. Чтобы ты, наконец, смогла признаться мне и себе, что ты меня любишь! Скажи мне это, Линнет. Я уже не могу больше ждать!

Вместо ответа она притянула его к себе и поцеловала долгим поцелуем.

— Люблю, — просто сказала Линнет. — Я так давно люблю тебя, Макс. Я боролась с этим, говорила себе, что этого не может быть… Но я все равно ничего не могла с этим поделать. Я люблю тебя. Макс!

Он бережно обнял и начал покачивать ее в своих объятьях. — У нас будет недолгое обручение, только чтобы соблюсти приличия, — сказал Макс. — По том мы навестим твоего консультанта Маэстро Донетти может приехать в Венецию, чтобы учить тебя — я смогу хорошо отблагодарить его. Я не хочу ограничивать тебя, моя дорогая, в твоих увлечениях. Я только хочу любить тебя. Это брак до конца нашей жизни!

Линнет не возражала, ей было слишком хорошо в тесном кольце его рук. Любовь — это не клетка. Это — светлый сад, где она сможет свободно летать, и всегда будет с радостью оставаться, — если даже иногда будет идти дождь и облака будут затмевать солнце…

Все будет именно так, пока он будет рядом с нею!

Через некоторое время мать Линнет осторожно приотворила дверь и тихо заглянула в комнату, но дочь и красивый итальянец ее не заметили.

— Я знала, что все будет в порядке, — сказала она, закрывая дверь и удаляясь на цыпочках.